Аннотация: Хиншоу... Уэрти... Моралес — эти имена как призрачное эхо вынырнули из военного прошлого Болана. Добавьте к ним заброшенный военный учебный центр в аризонской пустыне, эксцентричного сенатора, «бизнесмена» с запятнанной репутацией, отошедшего от дел босса мафии с внезапно проснувшимися амбициями и несколько кадровых военных — ветеранов Вьетнама, выплесните эту гремучую смесь на песчаные дюны Аризоны и получите очередную войну Палача против мафии...


---------------------------------------------


 Дон Пендлтон
 Аризонская западня


 Человек является той частью реальности, в которой и через которую космический процесс приобретает сознание и начинает понимать самого себя. Первейшая задача человека — увеличение уровня этого самосознания и применение его в максимально возможной степени к управлению ходом событий... чтобы открыть свое предназначение в качестве агента эволюционного процесса...

    Джулиан Хаксли


 С тех пор, как я понял, что у меня есть только одна цель — уничтожение Гитлера, моя жизнь сильно упростилась.

    Уинстон Черчилль


 Жизнь, посвященную постоянному пребыванию в адском пламени и грозовых раскатах, трудно назвать комфортной. Но я принимаю роль, которую вручила мне судьба. По крайней мере, моя цель определена совершенно ясно и просто. Я живу только для того, чтобы уничтожать мафию.

    Из дневника Мака Болана



 Пролог


 Юному сержанту Маку Болану судьба явилась одним летним полднем в виде телеграммы. Болан как раз завершил свое второе боевое задание в Южном Вьетнаме, когда его настигла весть о смерти отца, матери и сестры. Вернувшись в Штаты, чтобы отдать последний долг дорогим людям, Болан со всей решительностью бросил вызов теневой стороне цивилизованного мира, о которой большинство людей даже и не подозревает.
 Семья Мака Болана погибла от руки мафии, этой зловещей преступной организации, которая за столетие эволюционировала из небольших разрозненных банд в то, что некий министр юстиции назвал «невидимым вторым правительством» Соединенных Штатов. «Правительство» это незримо управляло почти любой законной или нелегальной отраслью деятельности, какую только можно себе представить.
 Превосходно натренированный, высокопрофессиональный военный, Мак Болан быстро раскусил методы, с помощью которых преступные  мафиози  смогли расстроить и обессилить легальную правящую систему Америки, и он отреагировал единственно возможным образом. Болан применил тактику, принесшую ему во Вьетнаме кличку «Палач».
 — На кой черт нам сражаться в восьми тысячах миль от дома, — спрашивал юный Мак Болан, — когда  настоящий  враг уничтожает все, что нам дорого, у нас на родине?
 Таким образом, Палач продолжил свою войну в Америке, начав личный крестовый поход против сил зла, против мафии. Вопреки всему воин выстоял в первой битве со всемогущим преступным синдикатом и отправился на новые поля боевых действий. Где бы ни подымала «Коза Ностра» голову, тут же появлялся и неумолимый Палач, готовый ее отрубить.
 Мафия была обескуражена, она была совершенно не готова противостоять безжалостному стилю ведения войны, присущему Маку Болану. Мафиози знали, что в конечном счете они должны выиграть — соотношение сил выглядело слишком неравным: ни один боец, каким бы суперменом он ни являлся, не мог бесконечно долго противостоять объединенной мощи организации. Однако до поры до времени казалось, что Болан заколдован и неуязвим — он спокойно раскатывал от одной твердыни американской мафии к другой, верша свои дерзкие набеги на империю порока и зла.
 Последняя такая акция Палача против легионов синдиката состоялась в Кливленде, штат Огайо, где Болан разрушил имперские мечты и притязания некоего Тони Морелло по кличке «Гад» и в очередной раз разгромил отряды мафии. То была тридцатая болановская кампания против синдиката, и даже сам неустрашимый воин сознавал, что полоса везения не может длиться вечно. Рано или поздно она внезапно оборвется, и скорее рано, нежели поздно. Тем не менее Болан был исполнен решимости продолжать войну против заклятого врага до последнего дыхания, до последней капли крови. Это была война, в которой не давали и не просили пощады, война, в которой не сдавались и не заключали перемирий, в которой каждый шаг был по краю могилы.
 Один морской капитан [1] , участник другой войны, ведущейся с похожей, если не с идентичной, целью, написал гимн воинской доблести, наглядно отразивший суть донкихотства Болана:
 Кто небо вспахать отважится,
 Как некий мудрец сказал,
 Лишь в дураках окажется.
 Но он взлетел и вспахал.
 А еще говорится в Завете:
 Не кличь понапрасну беды.
 Но отправился сеять он ветер,
 И горькими были плоды.
 И смерть свою принял как милость,
 О чем, мол, тут говорить.
 И слов обветшалых унылость
 Смог кровью своей оживить.
 О да, Палач Мак Болан готов был охотно пролить свою кровь, равно как и кровь своих врагов, чтобы влить новую жизнь в некоторые обветшалые и поблекшие слова и понятия. Такие, как мир, справедливость, доблесть. Эти слова не утратили своего значения и в наши дни, хотя мафия сделала все ей доступное, чтобы исказить и извратить их смысл.
 Палач был готов вернуть затасканным понятиям их прежнее значение.
 И готов был заплатить кровью.




 Глава 1


 Крупный мужчина неподвижно стоял, пригнувшись в темноте, и все чувства его были обострены до предела. Вокруг него пустыня жила своей тайной ночной жизнью. Шла неустанная, вечная борьба за выживание со своей тактикой и стратегией, с ударами и контрударами. В колючем кустарнике неподалеку от человека негромко жужжали насекомые, а где-то сбоку по песку прошелестела гремучая змея — искала очередную жертву. Человек — Мак Болан — тоже охотился, но его добыча была куда смертоносней, чем ядовитое пресмыкающееся.
 Палач выслеживал каннибалов. Он шел по их следу от охотничьих угодий Кливленда до засушливых просторов Аризоны, где обнаружил их в избытке. Троглодиты мафии окопались здесь и с каждым днем усиливали свою хватку на горле общества штата Большого Каньона [2] . Более того, Болан обнаружил в этих краях такое количество мишеней и потенциальных охотничьих трофеев, что провел добрую часть недели в Тусоне, занимаясь одной лишь классификацией и каталогизацией, оценивая численность врага, прикидывая уязвимые места и наилучшее время для нанесения удара и составляя перечень шулеров, мошенников и прочей шушеры, которая, как хорошо знал Болан, сама еще мафией не являлась, но служила верным симптомом этого ракового заболевания. Палач наткнулся на «кое-что еще». Сначала это были туманные и разрозненные слухи насчет «малины в пустыне». Болан заинтересовался, и постепенно перед ним возникла хотя и далекая от завершения, но весьма интригующая картина чего-то такого, что заваривалось на охотничьих угодьях тусонской мафии и стоило дальнейшего углубленного расследования.
 Болан разыскал «малину в пустыне» под вечер шестого дня своего пребывания в Тусоне. То, что он нашел, было загадкой наоборот: решением без задачи, ответом без вопроса. И тогда Болан вернулся к самому началу, чтобы обнаружить вопрос, который, в свою очередь, должен вывести его на другие вопросы и на их окончательное решение.
 Принадлежащая тусонской мафии «малина в пустыне» являла собой поселение армейского образца, разместившееся на тридцати акрах и окруженное высокой изгородью из колючей проволоки. В центре этого участка располагались длинные приземистые здания, но видно их было только днем. Сейчас, в предрассветные часы, все окутывал непроглядный мрак.
 Самой крупной из последних затей аризонской мафии была торговля наркотиками — широкомасштабный ввоз марихуаны и «коричневого» [3]  героина на джипах, грузовиках и частных самолетах через трехсотшестидесятимильный участок границы между Аризоной и Мексикой. Размах этой торговли оказался таков, что официальные чины ФБР, отвечающие за борьбу с незаконным распространением наркотиков, в последнее время начали поговаривать об «аризонском коридоре», который по объему «товара» грозил превзойти знаменитый «французский транзит». Конечно, благосостояние юго-западной мафии зиждилось на контрабанде — благо граница под боком — и наркотиках, но цитадель в иссушенной пустыне к этому отношения не имела.
 Вдоль западной ограды поселения, с севера на юг, протянулась отличная взлетно-посадочная полоса, и Болан не удивился бы, узнав, что не один самолет с грузом мексиканской «травки» или «коричневого сахара» совершал здесь посадку. И все же поселок представлял собой нечто большее, нежели тайная перевалочная база, и Болан понял это с первого взгляда. Мафия предпочитала устраивать свои полевые аэродромы в местах укромных и не вызывающих подозрений; поэтому и тусонские мафиози никогда бы не стали возводить рядом здания и мощное ограждение, дабы не привлекать излишнего внимания.
 Теоретически поселение являлось аванпостом Комиссии по ирригации и мелиорации земель штата Аризона. По крайней мере так утверждал металлический щит с надписью «ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Болан никогда не придавал значения официальным заявлениям и потому в свой дневной визит не поленился, прикинувшись беззаботным собирателем камушков, потратить пятнадцать минут на круговой обход поселения. Увиденного было достаточно, чтобы убедиться: вывеска — чистейшей воды липа. Территорию поселка не пересекали ни каналы, ни ирригационные трубы, а зданиям, которые Болан время от времени разглядывал в полевой бинокль, явно не доставало некой туманной «официальной» ауры, каковую всякий рассчитывает увидеть в городках, где на казенный счет ведутся научные изыскания.
 Нет, это место было явно цитаделью или служило в таком качестве еще совсем недавно. И во время дневного визита, и во время ночной вылазки Болан смог засечь лишь несколько боевиков, без опаски передвигавшихся по дорожкам между зданиями. Оружия при себе они не имели, но то, что это именно боевики, Болан понял сразу. Род занятий этих людей вычислялся легко и просто, как если бы они были одеты в униформу. Городские мальчики, не привыкшие к жизни в пустыне и чувствующие себя весьма дискомфортно даже при мягкой погоде ранней весны. Одеты они были небрежно — в комбинезоны и голубые джинсы, но двигались, как люди, привыкшие к шикарным костюмам и туфлям из кожи аллигатора.
 Палач решил провести более тщательную разведку, избегая, если удастся, контакта с обитателями поселка. Для чего соответствующим образом экипировался. Надел черный боевой комбинезон и закрасил лицо черной камуфляжной краской. На правом бедре болтался большой серебряный «отомаг» 44-го калибра — излюбленное оружие Болана. Девятимиллимитровая «беретта» с глушителем покоилась под мышкой с левой стороны. Кармашки на поясе были набиты запасными обоймами для обоих пистолетов. В карманах на штанинах комбинезона хранились стилеты и другие полезные в бою мелочи. Черные кроссовки завершали ансамбль воина Судного дня.
 Болан запланировал проникновение к рассвету, когда самый бдительный стражник волей-неволей поддастся неумолимым чарам Морфея — иначе говоря, станет сонным, туповатым и заторможенным. Этот час быстро приближался. На востоке, если смотреть вдоль высохшего русла реки Санта Круз, небо уже сделалось серым, и на его фоне можно было различить темную массу Тусона. На юго-западе чернота все еще скрывала индейскую резервацию Сан Ксавьер, а ее обитатели мирно почивали до того мгновения, когда Природа подаст сигнал к началу очередного дня, полного лишений и борьбы за выживание. Болан находился у южной стороны поселения — там, где изгородь из колючей проволоки ближе всего подходила к группе зданий.
 Первым делом он проверил, нет ли в проволоке электрического тока. Такового не оказалось. Из кармашка на поясе Болан извлек кусачки и за пять минут проделал в ограде удобный проход. И вскоре он уже был внутри — бесформенная тень, скользящая бесшумно и легко, вроде облачка, что пересекает иной раз лик полной луны.
 Оказавшись на территории поселения, Болан пригнулся и огромными мягкими шагами быстро пересек пространство между изгородью и зданиями. Он направлялся к самому длинному строению — приземистому прямоугольнику из гофрированной стали, расположенному по отношению к другим зданиям, как верхняя черточка буквы "Т". Не встретив никаких препятствий, Болан достиг густой ночной тени строения и тихо слился с ней. Постоял, навострив уши и напрягая зрение. Врагов поблизости не было.
 Довольный тем, что пока все идет гладко, Болан двинулся вдоль стены. Пройдя треть длины ее, наткнулся на дверь, запертую на засов с висячим замком. Согнувшись, приложил ухо к двери, пытаясь различить внутри какие-нибудь звуки, которые могли бы выдать присутствие людей. Но ничего не услышал. Болан открыл замок отмычкой особой конструкции и сдвинул засов. Раздался легкий скрип. Болан замер, напрягшись всем телом, в ожидании мгновенной атаки.
 Убедившись через несколько секунд, что никакого нападения не будет, он быстро скользнул в помещение, где рискнул воспользоваться фонариком-авторучкой. Тонкий луч высветил сдвинутые вместе столики, уложенные на них вверх ножками стулья, несколько рядов металлических шкафчиков для одежды вдоль одной из стен и пустое пространство до самой дальней стены, сплошь, от потолка до пола, завешенной плотными матами. Матами продырявленными, безжалостно изрешеченными, чья хлопковая набивка выползала наружу и свисала длинными прядями, касаясь утрамбованного земляного пола. Болану не надо было напрягать мозги, чтобы сообразить: он находится в тире, и именно перед этой стеной выставлялись ныне убранные мишени.
 Интересно, конечно, но не слишком. А вот — школьная доска на стене позади столиков, это гораздо интереснее. Кто-то кому-то читал лекции о стратегии и тактике и подкреплял устное изложение наглядными примерами — на доске сохранились выведенные мелом стрелки, квадратики, ромбики, другие загадочные знаки, которые сами по себе особого смысла не имели. Рядом с доской к стене был прикреплен очень тщательный план улиц города Финикса. Болан снял карту со стены, свернул ее и запихнул в карман, после чего тихо вышел наружу.
 Оставшаяся часть поселка напоминала миниатюрный город. Или, точнее, миниатюрную тренировочную армейскую базу. Более пристальный взгляд вы-, явил факт, что стоящие в два ряда «здания» таковыми не являются. Это был макет городка. Тренировочная модель. Раскрашенные фасады имитировали существующие где-то реальные здания, достоверность усиливалась наличием окон и дверей, некоторые из которых были открыты. Да, тренировочный стенд. Маку Болану случалось и прежде бывать в подобных городишках.
 Это был своеобразный тир с мишенями-объектами в натуральную величину, а точнее — боевой полигон. Такие центры подготовки использовались в армии, в ФБР и в полиции крупных городов, чтобы личный состав имел возможность выработать навыки боевых действий в городских условиях. Тренирующийся идет по «городу», а в зияющих окнах и дверях выскакивают фотографии в натуральную величину — друзья, враги и случайные прохожие. Сущность таких курсов выживания сводилась к тому, что курсант должен был за долю секунды принять решение, от которого зависела жизнь и смерть, стрелять или воздержаться, жить или умереть. Болан сам несколько раз проходил подобные курсы и каждый раз получал высшие оценки и звание «мастера».
 С «береттой» в руке Палач осторожно шел вдоль темной и безжизненной улицы. Самому себе он напоминал героя старого вестерна «Ровно в полдень» — тот малый тоже был высок и молчалив и точно так же осторожно двигался с револьвером в руке по пустым улицам городка, выслеживая негодяев, от которых он поклялся этот городок очистить. Было некое глубинное сходство между тем мифическим крестовым походом и его собственной угрюмой и бесконечной войной.
 Он мерил улицу пустого города ровным шагом, и все его чувства пытались напряженно уловить возможную опасность, а ствол «беретты», описывающий плавные дуги, походил на прутик лозоискателя, который, однако, выискивал не воду или руду, а зло. Болан был готов ко всему и как только засек легкое изменение в состоянии теней слева от него, мгновенно бросил вызов смерти.
 В одном из пустых дверных проемов возникла темная человеческая фигура, и лунный свет слабо блеснул на полированном металле, когда человек поднимал и направлял на Болана свой тяжелый автоматический пистолет. «Беретта» отреагировала первой: она дважды чуть слышно кашлянула, и ее тихий шепот возымел на противника обескураживающее действие. Смертоносные посланники в стальной оболочке проделали две аккуратные дырочки в черепной коробке оппонента. Силуэт в дверях дематериализовался, и проем снова опустел.
 Болан быстро подошел к фанерному фасаду, присел на корточки и обследовал поверженного врага. Человек средних лет, худощав, жилист, лицо смуглое, круглое. Одет в грубую рабочую одежду. Мафия.
 Палач продолжил движение по темным улицам военного полигона, несколько ускорив шаг. На краю поддельного городка он обнаружил пустые бараки и пустое помещение, отведенное под кухню и столовую. Ничего интересного для Мака Болана в каждом из этих зданий не нашлось.
 Кроме убитого, здесь не было никого.
 Болан не сомневался в этом, когда покидал полигон, пересекая его территорию без малейших попыток скрываться. Парень служил ночным сторожем, и ему просто не повезло — он выбрал плохое место и плохое время. Вселенная предъявила ему счет за все прежние прегрешения, и он этот счет оплатил целиком. И на том все завершилось.
 Но не для Болана.
 Он-то явился сюда, чтобы разгадать предназначение таинственной «малины в пустыне». И частично он получил ответ. Место это было —  некогда было  — школой. Школой смерти, выпускной академией для боевиков.
 Теперь ученики ее покинули.
 То, что Болан наблюдал днем на территории базы, было всего лишь наведением порядка после напряженных выпускных экзаменов, которые сдавал старший курс мафиозной академии.
 Ну и где же они сейчас, эти «выпускники»?
 Уже приступили к выполнению своих заданий, несущих страдания и смерть?
 Синдикат никогда не удосуживался подобным образом тренировать своих боевиков и охранников, справедливо полагая, что в школе выживания у каждого есть стимул обучаться самому и обучаться прилежно. Так зачем деньги тратить? И не было ни малейшего повода считать, будто мафия вдруг резко изменила свою точку зрения по этому вопросу и отныне все будет по-другому. Нет, ученики данной академии смерти натаскивались на выполнение какого-то специального, но разового задания.
 Аризонский блицкриг Палача начался как относительно простой налет на героиновые маршруты — логическое продолжение кливлендской эпопеи — но внезапно он перерос в нечто гораздо большее.
 В аризонскую игру вторгся новый элемент — темная лошадка, джокер, которого следовало идентифицировать и понять, чтобы можно было разбить оковывающие штат цепи. Все приметы указывали на существование незаконного вооруженного формирования под эгидой синдиката. Но кто эти люди? Где они сейчас? В чем заключается их задание?
 Холодок пробежал по спине Палача.
 Он выбрался наружу и быстро вернулся в лощину, где оставил свой боевой фургон. Ответы сами отыщут Болана. В этом он не сомневался. Подобные ответы всегда сами отыскивали его, когда приходил срок.




 Глава 2


 Мафия появилась в Тусоне в сороковых годах, в то время, когда все силы нации была направлены на борьбу с внешним врагом в мировой войне. Оставшийся без внимания внутренний враг мог спокойно паразитировать на жизненных соках общества. Никколо Бонелли по кличке «Ник», мелкий босс и младший партнер кливлендского «Гада» Тони Морелло, отправился к минеральным источникам в пустыне, чтобы залечивать огнестрельные ранения, да так и решил здесь обосноваться. Морелло поначалу смотрел косо на эдакий аванпост черт-те где, пока Бонелли не просветил его относительно чудесных возможностей, предоставляемых географией и политикой мексиканского правительства. И за одну ночь недоверие Тони трансформировалось в восхищение предвидением Бонелли. Тридцать лет Ник Бонелли эксплуатировал нелегальные аризонские золотоносные жилы к вящему процветанию своего босса, не забывая, однако, отхватывать и себе жирные куски пирога. В последнее время Морелло был почти полностью поглощен собственными махинациями на Востоке и потому склонен был предоставить Бонелли полную свободу в управлении его засушливым феодом — при условии, конечно, что обычный процент прибыли будет регулярно оседать в кливлендских сундуках. И когда, наконец, Тони потерял все в столкновении с Маком Боланом, Ник Бонелли стал сам себе хозяином и освободился от кукловода, проживавшего на берегах озера Эри.
 В возрасте 55 лет Никколо Бонелли возглавлял самую влиятельную семью мафии от Скалистых гор до берегов Тихого океана. Он вскарабкался на самую вершину нелегальной пирамиды власти, начав с игорного бизнеса, проституции и спекуляций на черном рынке военного времени и закончив тем, что достиг наивысшего статуса героинового короля Юго-Запада. Источник его амбиций и его состояния находился южнее государственной границы, и мексиканский героин, который его пилоты дважды в неделю доставляли из Соноры (разумеется, без ведома властей), позволял Бонелли финансировать всевозможные начинания и в более легальных формах бизнеса. Калифорнийские семьи целиком зависели от контролируемого Ником южного транзита, равно как и доны в Кливленде и Детройте. Сам Оджи Маринелло еще до того, как его порешили в Питтсфилде, не раз пользовался услугами Ника. По последним слухам, поток наркотиков достиг Аляски и способствовал там внезапному расцвету множества городишек.
 Правой рукой Ника Бонелли (и, надо сказать, сильной правой рукой), младшим боссом и наследником являлся, понятное дело, его сын Пол. Все уверяли, будто молодой Бонелли — крутой парень. Первое серьезное «дело» он провернул в девятнадцать лет и с тех пор успешно участвовал в руководстве всеми предприятиями и начинаниями семьи.
 Все эти подробности вспомнились Болану в тот момент, когда он гнал свой боевой фургон по государственному шоссе № 19, ведущему в Южный Тусон. Однако на развязке Болан поменял дороги, выехал на шоссе № 10 и через пустыню помчал прямиком к Финиксу.
 За неделю пребывания в Тусоне Палач отыскал все основные места, где чаще всего появлялся Ник Бонелли, после чего снабдил автоматическими «жучками» телефоны в его главной резиденции, в пригородном дворце и секретном укрытии, расположенном в пустыне. Совершенная электроника на борту фургона автоматически собирала и накапливала всю поступающую информацию, а также могла в любое время обеспечить доступ к ней, так что Болан чувствовал себя в относительной безопасности, временно покидая Тусон.
 Интуиция старого бойца подсказывала Болану: главные события должны развиваться к северу от Финикса. По крайней мере карта улиц Финикса, обнаруженная им в безлюдном поселении, недвусмысленно намекала на место ближайшего сражения.
 Впрочем, до этого места еще следовало добраться, и с чем там придется столкнуться, Болан слабо себе представлял.
 Финикс — столица Аризоны. Предварительная разведка показала, что город развивается за счет туризма, добычи полезных ископаемых, производства химикалиев и электронного приборостроения — все эти отрасли соперничали за звание ведущей.
 Немудрено поэтому, что Финикс был также и столицей аризонской мафии, резиденцией теневого правительства, чье влияние можно проследить в любом сколько-нибудь важном и прибыльном бизнесе. Однако итальянские, а тем паче сицилийские корни у здешних мафиозных воротил не прослеживались. Местные преступные боссы принадлежали ко второму и даже третьему поколению выходцев из Восточной Европы, это были ренегаты, запятнавшие веру своих отцов и дедов. Имена-то у них были еврейские, но души — фашистские. Каннибалы, извратившие и опозорившие все священные идеалы своих предков.
 Да, Болан знал их. В его памяти, как и в памяти его компьютера, хранилось множество имен. Когда итальянская мафия начала набирать силу, расти и процветать во времена сухого закона, здешняя уже занимала прочные позиции. В то время как бесшабашные  amici  то и дело попадали в заголовки газет либо в некрологи, местные воротилы держались в густой тени, временами оказывая услуги итальянским коллегам дельными финансовыми советами и консультациями. Зигель, Бухгольц, Коген, Лански. Знакомые имена и знакомые игры.
 Болан не желал терпеть их в Аризоне.
 Они давно уже привлекли внимание Палача. И в ходе кливлендского сражения он-таки отправил к праотцам одного из них.
 Но Маку Болану не нужны были новые враги. Их и без того развелось неимоверное количество — одной жизни не хватит, чтобы управиться со всеми. Он предпочитал вести сражения там, где линия фронта смотрелась более или менее отчетливо, а врагов можно было узнать с первого взгляда.
 Любое расширение военных действий означало неминуемый рост неопределенности и, соответственно, большую вероятность фатальной ошибки, когда жертвами могут оказаться ни в чем не повинные люди.
 В прошлом Болан сознательно избегал конфронтации с организацией, которую некий остряк по аналогии с «Коза Нострой» окрестил «Кошер Ностра», но сейчас столкновение стало неизбежным.
 Болан на всех парах летел в столицу кошерной мафии.
 Фактически Палач имел дело не с одним, а с  двумя  преступными синдикатами, не зная даже толком, каковы их нынешние взаимоотношения, сотрудничают они друг с другом или воюют. В довершение ко всему возникло еще одно непредвиденное осложнение — личная армия Ника Бонелли, эдакое вооруженное формирование неизвестной численности и огневой мощи, движущееся неведомыми путями для выполнения неведомого задания.
 Слишком велика неопределенность в этой игре с неясными правилами, чтобы можно было заранее разработать стратегический план кампании. Придется играть на слух и доверяться инстинкту. А там — либо успех, либо полное поражение.
 Болан вывел на экран бортового компьютера топографический план местности и установил автоматическую индексацию нужного квадрата — теперь на экране высвечивался тот отрезок пути, по которому проезжал фургон.
 Государственное шоссе № 10 подходило к Финиксу с юга и перед тем как обогнуть с севера-запада международный аэропорт Воздушная Гавань и пересечься в самой гуще окраин с государственным шоссе № 17, изрядно петляло по пригородным районам Темпи. Болан включил лампочку над головой, чтобы глянуть на позаимствованную из «малины в пустыне» карту Финикса, испещренную таинственными значками. Среди них сразу бросались в глаза жирные черные кресты, которые, как полагал Болан, указывали места, где намечались какие-то события; кроме того, были выделены четыре отдельные потенциальные мишени, обведенные на карте уверенной рукой. Кресты и кружочки связывали, судя по всему, маршруты нападения и отхода, причем основные маршруты были помечены красным, а запасные — зеленым цветом.
 Болан без особого труда распознал три из четырех мишеней.
 Две являлись частными домами. Ознакомившись с названиями улиц и напечатанными на карте номерами домов, Болан понял, что дома эти принадлежат крупным местным мафиози. Что ж, если тут  действительно  затевалась война мафий, то выбор объектов нападения ничуть не удивлял.
 Третья мишень надолго приковала внимание Болана.
 Это было здание Капитолия штата Аризона.
 Болан добавил газа, и фургон на предельной скорости помчался к Финиксу, навстречу неминуемому Армагеддону.




 Глава 3


 Болан свернул с шоссе на Центральную авеню, мягко вписавшись в оживленный транспортный поток главной магистрали, что вела к центру Финикса. Он миновал вокзал и комплекс окружных учреждений и скоро увидел впереди многоэтажную громаду нового здания Сивик Плаза.
 Но сейчас центральная часть Финикса его не интересовала. Болан стремился в фешенебельный пригород, именуемый Райская Долина, а путь, пролегавший через центр, он выбрал лишь для того, чтобы сэкономить время и не петлять в лабиринте мелких улиц. Блестящая боевая машина быстро, оставила позади кампус Марикопского технологического и Центр искусств города Финикса. Болан съехал с централи уже на окраине города и тотчас повернул на Кэмелбэк Роуд, где обычные жилые дома уступили место роскошным особнякам.
 Болан был хорошо информирован о своеобразном происхождении Райской Долины. Элитарная, почти закрытая для посторонних коммуна могла похвастаться тремя частными загородными клубами, частной площадкой для игры в гольф и теоретически общедоступными теннисными кортами. Несколько лет назад население Райской Долины на выборах мэра отдало свои голоса за карточного и биржевого шулера Гаса Гринбаума. Старина Гас, кстати говоря, был вовсе  не плохим  мэром, поскольку большую часть своего времени проводил в Лас-Вегасе, навещая коллег по игорному бизнесу. Однако связи с Невадой не пошли на пользу Гасу, и в 1958 году он покинул эту юдоль скорби после того, как некий недовольный его игрой партнер располосовал ему горло от уха до уха и оставил истекать кровью в роскошных апартаментах собственного дворца Гринбаума.
 Райская Долина была воистину раем для мафиози из Финикса — место отдохновения и укрытия, дом родной, где можно было расслабиться и отдохнуть от ежедневной рутины и тяжких трудов, связанных с коррупцией и убийствами.
 Мак Болан въехал в этот рай прелестным утром ранней весной. Однако остановился он не у самого логова врага, а тремя домами дальше, рядом с пышной зеленью хорошо ухоженного общественного парка. Из своего обширного гардероба Палач выбрал совершенно незапоминающийся рабочий комбинезон, голубую шапочку с козырьком и мигом превратился в наладчика телефонных линий. Костюм дополнили кошки для лазания по столбам, пояс безопасности и ящик с инструментами.
 Болан покинул фургон и зашагал по тихому переулку. Он выбрал телефонный столб на углу изгороди, окружавшей нужный особняк, и вскарабкался наверх с легкостью, выдающей долгую практику. С верхушки столба открывался прекрасный вид на все поместье: газоны с небольшими естественными неровностями рельефа, разбросанные там и сям группы деревьев, а в конце подъездной гравийной дорожки — очаровательно экстравагантный жилой дом.
 В этих-то стенах и обитал дракон, старый, порочный змей в человеческом обличье. Моррис Кауфман — Мо для своих старых друзей в Детройте и для новых друзей здесь, в Райской Долине. Кое-кто в шутку называл его «еврейским Оджи Маринелло», отдавая дань уважения покойному и незабвенному боссу боссов мафии. Шутки шутками, конечно, но в подобной аналогии заключалось больше истины, чем юмора, и граждане Финикса чувствовали это на своей шкуре.
 Как и в случае с Ником Бонелли, прибытие Мо Кауфмана на Запад стало делом вынужденным. Впрочем, все складывалось по давней поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло. Мо бежал в пустыню от детройтского суда присяжных и нашел здесь свою судьбу. Он основал в пустыне собственную империю, и по мере того, как рос и развивался подконтрольный ему город, росло и крепло его, Кауфмана, богатство и влияние. Он превзошел Бонелли по старшинству и по состоянию. Но важнее всего было то, что к Кауфману сходились нити управления большой политикой штата Большого Каньона, ибо он сделался  фактическим  советником и финансистом многих крупных шишек в правительстве. Одно время гадали, сколь далеко простирается его влияние на высшие эшелоны власти Аризоны и не перешагнуло ли оно уже границы штата. Но когда один не в меру дотошный репортер «покончил самоубийством» — а случилось это всего несколько месяцев назад — всякие досужие разбирательства как-то сами собой заглохли.
 Да, Мо жил в свое удовольствие! И тем не менее сейчас над ним, кажется, начинали сгущаться тучи.
 Дело в том, что особняк Кауфмана был одной из четырех мишеней, помеченных на карте, которая попала в руки Палача.
 Болан открыл распределительную коробку на верхушке столба, подключился к нужным клеммам и со второй попытки врубился в искомую линию. Она оказалась занятой. То, что Болан услышал, мгновенно приковало его внимание. Жесткий мужской голос рычал в наушниках:
 — ...кто здесь. Она там была одна со служанкой и охранником.
 — Черт! — отвечал низкий мужской голос с гнусавинкой, характерной для выходцев из южных штатов.
 — Нам пришлось убрать охранника. И что теперь?
 — Проклятье! Он должен появиться там!
 — Думаешь, нам надо подождать?
 — Нет! Ни в коем случае! Служанка тебя видела?
 — Конечно, видела.
 — Ладно. Позаботься об этом. И займись телкой. Доставь ее сюда в упаковке. На нее мы и заловим старика.
 — Понял. Выезжаем.
 Линия отрубилась.
 Болан поспешно подключил к сети миниатюрный магнитофон-передатчик и на скорую руку замаскировал места подключения. После чего бросил вниз ящик с инструментами, быстро спустился сам и направился к решетчатым металлическим воротам поместья Кауфмана.
 Изнутри донеслось урчание автомобильного мотора. Болан расстегнул комбинезон и из кобуры под мышкой живо извлек «беретту» с глушителем. Кованые половинки ворот, дребезжа и подрагивая, стали разъезжаться, повинуясь команде с удаленного пульта. К ним приблизился четырехдверный седан. Поскольку ворота еще не совсем раскрылись, ему пришлось притормозить. За долю секунды до того, как импульсы коры головного мозга побудили его приступить к смертоносным действиям, Болан успел разглядеть в салоне четверых: двух мужчин спереди и еще одного мужчину и молодую женщину — сзади. С поднятой «береттой» в руке Болан перерезал дорогу седану, развернулся и замер в классической боевой стойке. Пистолет с глушителем тихо кашлянул четыре раза: два свинцовых желудя в стальной оболочке угодили в радиатор автомобиля, а два других — в ветровое стекло. Головы передних пассажиров дернулись, и их мозги вперемешку с кровью забрызгали все тесное пространство кабины.
 Седан клюнул носом и остановился — мотор заглох. Девушка громко закричала и забилась в истерике. Но ее сосед сохранил присутствие духа. Дверца распахнулась, и боевик вылетел из нее в крутящемся нырке, на лету пытаясь извлечь из кобуры пистолет. Но краткое послание «беретты» превратило грациозный прыжок профессионала в нелепое и хаотическое дерганье агонизирующей плоти.
 Болан подскочил к машине и заглянул внутрь. Парни на переднем сиденье сразу же отдали Богу души. Впрочем, эти ребята Болана не интересовали — его занимала ошалевшая от ужаса пассажирка.
 Ее визг, угасший было и перешедший в свистящее, лихорадочное дыхание, возобновился с новой силой, едва она увидела Болана и его зловещую черную пушку. Ее лицо покраснело, а глаза от натуги, казалось, готовы были вылезти из орбит, да и голосовые связки, по идее, не могли долго выдержать такого напряжения. Всю одежду девушки составлял только широкий купальный халат, обильно забрызганный кровью.
 Не имея времени, чтобы привести девицу в чувство деликатными увещеваниями, Болан влепил ей пару крепких оплеух. По штуке на каждую пунцовую щеку. Это мигом подействовало, и крик прекратился.
 — Все в порядке, — сказал Болан решительным тоном. — Остынь малость. Ты кто?
 Девушка пару секунд беззвучно шевелила губами, прежде чем смогла выговорить:
 — Я... я — Шарон Кауфман.
 Так, это уже интересно.
 Болан выволок девицу из кабины, взвалил на плечо и, не теряя драгоценных секунд, поспешил с «добычей» к боевому фургону.
 Шарон никак нельзя было назвать воздушным созданием. По прикидке Палача, весила она 130 — 140 фунтов, имея рост около шести футов. Если бы она сопротивлялась, Болану пришлось бы совсем не сладко. Но, вероятно, потрясение было настолько сильно, что у девушки не оставалось никаких сил бороться со своим похитителем.
 В фургоне он сбросил «добычу» на диван и стянул с нее окровавленный купальный халат. Она инстинктивно съежилась от такой бесцеремонности, но даже не запротестовала, когда Болан принялся внимательно ее разглядывать. «Телка», это уж точно. Не просто здоровая, но здоровая и крепкая, гордая и — при других обстоятельствах — соблазнительная.
 — Пожалуйста! — прошептала она. — Не... не надо...
 — Расслабься, — успокаивающе ответил Болан. — Считай это медосмотром. — Он снова набросил на нее халат и сказал: — Нормально. Ран нет. Вся кровь на тебе — чужая. Почувствуешь себя лучше, как только ее отмоешь. — Он ткнул пальцем в сторону душевого отсека. — И не трать воду понапрасну. Емкость невелика.
 Он дружески улыбнулся, потрепал ее за руку и прошел в кабину, чтобы перегнать машину в более спокойное место.
 Итак, что удалось выяснить?
 Без сомнения, главной целью ударной группы являлся Мо Кауфман. Его не оказалось дома, хотя он там должен был появиться — так сказал голос по телефону. И еще голос сказал: мы заловим старика на нее. Пока все сходилось. Но чего добивались боевики? Хотели убить еврейского капо или всего лишь свергнуть с престола? И какую цель преследовал тот, кто их послал?
 Шарон Кауфман была еще одной непредсказуемой картой в этой игре. Если уходит старик, то и свержение дочери неизбежно. Не видать ей наследного престола, как своих ушей.
 Или это не совсем так?
 Тогда на чьей же стороне она окажется в решающий момент?
 Да, в Райской Долине теперь обнаружился не один змей-искуситель, а два как минимум, и они воевали друг с другом.
 Похоже, Болан поздновато вошел в аризонскую игру, пропустив несколько важных ходов. Но зато в гамбите он ухитрился захватить ферзя, и этого может оказаться вполне достаточным. Достаточным для того, чтобы сбить с толку игроков, а то и расстроить всю партию.
 Палач вел фургон, углубляясь в Райскую Долину.
 Здесь слишком много ядовитых змей. Они коварны и опасны. И терпеть их впредь — нельзя.




 Глава 4


 Джим Хиншоу пребывал в скверном расположении духа. И не без повода. Стопроцентный профессионал, привыкший добиваться совершенства в любом затеваемом деле, он, естественно, питал мало любви к провалам. Он угробил шесть месяцев своей жизни и немало средств, позаимствованных у Ника Бонелли, чтобы держать под контролем все, даже самые незначительные детали нынешнего проекта. И тут, будто гром среди ясного неба, в дела вмешалась неведомая сила, и первый же его шаг завершился позорным конфузом.
 Похищение. Кауфмана должно было пройти без сучка и задоринки. Ищейки Хиншоу целый месяц вели наблюдение за стариком, вычерчивая суточные графики его передвижений с точностью до минуты. Кауфман никогда не покидал своего дома ранее девяти утра.
 Но сегодня он это сделал.  Именно  сегодня!
 Хиншоу перестал верить в чудеса еще в нежном шестилетнем возрасте, когда его папаша выскочил на полчасика, чтобы выпить пива, да так никогда и не вернулся. То, что сегодня Кауфмана не оказалось дома, можно было приписать либо дикому стечению обстоятельств, либо заблаговременному предупреждению. Будучи реалистом, Хиншоу выбрал второе объяснение.
 А это означало предательство.
 Не в рядах, конечно, людей Хиншоу, в этом он был уверен. Его люди надежны и преданны: все они так или иначе заинтересованы в проекте. Одни из жадности, другие из верности  ему,  Хиншоу, — верности, сотканной из страха и уважения.
 Хиншоу любил, когда личную преданность проявляли равные ему, и даже требовал постоянных тому подтверждений. Пожалуй, именно это отличало любителя от профессионала, гангстерскую банду от обычной тренированной команды бойцов.
  Порядок  требовал, чтобы Хиншоу спас ситуацию в Финиксе.  Преданность  и профессионализм обязаны были сделать это спасение возможным.
 Хиншоу анализировал плюсы и минусы нового поворота ситуации. Сначала минусы: Кауфман ускользнул, дочь Кауфмана — тоже, а три его человека попали в холодильные камеры центрального морга. Кроме того, он потерял десять процентов личного состава в первой же стычке, которую вообще нельзя было предвидеть.
 Теперь — плюсы. Прирученный легавый из центрального участка убежден: в утреннем инциденте нападение совершил только один человек. Хиншоу склонялся к мысли, что его ребята попросту прохлопали кого-то из охранников Кауфмана и тот подловил их на выходе. Пагубная небрежность. Ну, а остальные «плюсы» терпеливо дожидались приказов Хиншоу — Энджел Моралес и Флойд Уорти, старые друзья по Вьетнаму, его личное «секретное оружие». За их спинами еще двадцать пять крутых, рвущихся в бой парней, которые благодаря Нику Бонелли сделались теперь  его,  Хиншоу, парнями.
 Хиншоу многим был обязан Бонелли: доверием, властью, деньгами — всем, чем тусонский  капо  одарил его за последние месяцы. Надежды и устремления Ника Бонелли стали теперь и  его  надеждами и устремлениями. Потому-то он и не мог никак собраться с духом, чтобы сообщить старику, что уже в самом начале все пошло наперекосяк. Он еще способен поправить положение и, черт побери, обязан это сделать. Ради мистера Бонелли. И ради себя самого.
 Хиншоу нажал кнопку на панели интеркома и отдал короткий приказ. Дверь открылась, и вошли два человека. Кивнув в знак приветствия, они тотчас направились к пустым стульям. Они не обладали той безошибочно узнаваемой военной выправкой, которой отмечен был Хиншоу, однако они двигались с мощной грацией и наполняли комнату аурой потенциальной угрозы.
 Профи, это точно. Настоящие мужчины.
 Энджел Моралес. Невысокий и худощавый, черные прямые волосы обрамляли лицо с классическими латиноамериканскими чертами, на чувственных губах застыла легкая улыбка, которая становилась шире лишь в пылу сражения. И Флойд Уорти. Высокий, мрачный, черный, как туз пик. Его могучие руки находились в вечном движении и успокаивались, лишь когда сжимали какое-нибудь оружие.
 При виде помощников Хиншоу почувствовал себя лучше, сильнее и увереннее. Они составляли классный тандем и на пару, Хиншоу был уверен в этом, могли горы своротить.
 Уорти начал беседу низким, глубоким, тягучим голосом:
 — Ну, что скажешь, приятель?
 — Скажу, что наших мальчиков замочил  один человек.  Из этого следует, что у Кауфмана здесь нет никаких сил —  пока  нет. Если мы будем делать быстрые ходы, то сможем компенсировать потери и спасти игру.
 — Цель — та же? — осведомился Моралес.
 — Безусловно. Нам по-прежнему нужен козырь в виде заложника. Флойд, я хочу, чтобы ты лично взял на себя ответственность за эту операцию. И пусть ребята запомнят раз и навсегда — голубок необходим живой. Жмурики нам ни к чему.
 — Понял, — сказал Уорти без малейшей интонации, его как бы вырезанные из черного дерева кулаки медленно сжимались и разжимались.
 — Возьми с собой полдюжины парней, — продолжал Хиншоу. — Та команда оказалась слабоватой.
 В голосе его не было и капли сожаления. Смерть он считал не более чем тактической ошибкой.
 — Я справлюсь, — заверил его Уорти, и впервые на его губах прорезалась скупая улыбка.
 — Я и не сомневался, — мрачно улыбнулся в ответ Хиншоу. — Энджел, ты в резерве и на связи. Набери небольшое подкрепление на крайний случай. Я подчеркиваю — на  крайний  случай.
 — Усек, — ответил Моралес. — Флойду не нужна помощь в таких делах, да, Флойд?
 — Дело мастера боится, — прогудел Уорти в ответ.
 — Точно. Значит, на том и порешили. — Хиншоу опустил глаза к бумагам на столе, и Флойд с Энджелом, верно истолковав намек, удалились.
 Джим Хиншоу больше не чувствовал себя скверно. Наоборот, он ощущал подъем, прилив сил, ощущал себя достойным доверия Ника Бонелли. Это будет старая, хорошо знакомая по Вьетнаму игра — поставь врага на колени и не давай подняться. Он вспомнил спецназовскую мудрость:  Если ты схватил кого-нибудь за яйца, то тем самым полонил его сердце и душу.  И не только душу и сердце, а вообще все, что у него можно взять. Но прежде надо схватить — и схватить мертвой хваткой.
 Да,  схватить за яйца  — вот название этой игры.


* * *

 Автофургон фирмы «Дженерал моторс», служивший Болану боевой машиной, был припаркован на обочине зеленой аллеи в парке Каньона-с-Эхом. Болан и Шарон Кауфман сидели на противоположных концах откидной кушетки: он — все еще одетый в черный комбинезон, она — тоже в одной из его одежек, которая свободно болталась на ней и делала похожей на маленькую девочку. Но это лишь на первый взгляд. Даже балахонистая, несоразмерная одежда не могла скрыть ее вполне зрелые женственные формы.
 Девушка настороженно, со страхом следила за Боланом поверх кружки с кофе. Наконец она поставила кружку на столик и, неуверенно улыбнувшись, запинаясь, произнесла:
 — Я... я не знаю, что и сказать... думаю... возможно... мне надо поблагодарить вас...
 Глаза Болана сохраняли тепло, но в голосе ощущался холодок:
 — Вы могли бы сказать не только это.
 Она опустила глаза и ничего не ответила.
 — Ваш отец — Мо Кауфман?
 — Конечно.
 — У него неприятности.
 — Да, я... сама догадалась. Чего хотели эти люди?
 — Они приходили по его душу. И голова вашего отца все еще нужна кому-то. Вот почему они попытались захватить вас. Ваша голова — как средство заполучить его голову. Это крупная игра, мисс Кауфман. А вы что думали, когда они напали на вас?
 — Я... я не... у меня просто не было времени о чем-то думать. Все случилось так быстро. Но кто  вы  такой?
 — Человек, который отбил вас у похитителей. Но вы совершенно свободны. Можете идти, если хотите. Можете вернуться домой. Только не советую этого делать.
 Во взгляде девушки вновь вспыхнул нескрываемый страх.
 — Так что же мне делать? — спросила она.
 Болан развел руками.
 — Поговорить со мной, — предложил он.
 Она заколебалась:
 — О чем?
 — Можете начать с деловых связей вашего отца.
 — С чего? Я не...
 — Ник Бонелли, — это не было ни вопросом, ни утверждением. Казалось, имя существовало само по себе и висело в воздухе между ними.
 — Ну... да, мистер Бонелли и мой отец — друзья. Думаю, у них есть какие-то общие дела в Тусоне. Они партнеры.
 — Этого партнерства больше не существует, — мрачно сказал Болан.
 — Что? — Напряжение в ее голосе выдавало крайнее замешательство.
 — Именно люди Бонелли захватили вас.
 — Но почему? Как вы...  кто вы такой? 
 — Меня зовут Мак Болан.
 Похоже, это имя ей ничего не говорило, по крайней мере на юном лице не отразилось ничего, кроме нарастающего недоумения.
 — Я... я вроде бы уже слышала это имя...
 — Возможно. Вашему отцу и его бывшему партнеру оно хорошо известно.
 — Откуда вы знаете моего отца?
 — Ну, у него вполне определенная репутация. До сегодняшнего утра я был его злейшим врагом.
 — Болан?  Болан!  — она наконец что-то сообразила и сильно побледнела. — Боже мой! Вы —  тот самый  Болан?!
 — Последний в роду, — ответил он без тени юмора.
 — Но... ведь вы... я имею в виду... вы боретесь с мафией.
 Болан ничего не ответил, давая ей возможность самой вывести все логические следствия из этого утверждения.
 — О нет, не думаете же вы, что мой папа замешан в делах мафии?!
 — Бонелли — деловой партнер вашего отца — является  капо  Тусона, — сухо произнес Болан.
 Она выглядела потрясенной.
 — К-капо?
 —  Капо мафиозо.  Местный крестный отец, с которым ваш отец сотрудничает уже долгие годы.
 — Я слышала кое-какие истории, — ответила она. На ее щеки понемногу начал возвращаться румянец. — Я им не верю. Но, предположим, мистер Бонелли действительно... как вы говорите. Мой отец — бизнесмен. Ему нужны... связи.
 — Кое-кого из тех, с кем он был связан, вы повстречали сегодня утром.
 — Но зачем мистеру Бонелли причинять вред моему отцу?
 — А вот это вопрос по существу. Я приехал в Финикс, чтобы получить на него ответ. Но одно я знаю  точно.  Те парни были профессионалами, и они в городе не одни такие. Их дружки будут искать вашего отца, если уже не нашли.
 — Не найдут. Когда мой отец не хочет, чтобы его беспокоили... ну, его просто нигде не могут найти, и все.
 Она слегка ссутулилась, произнося эти слова, и Болан понял со всей определенностью, что Шарон Кауфман действительно слышала «кое-какие истории» про своего отца. И задумывалась, без сомнения, о каких-то странных ситуациях, возникающих время от времени, и о странной реакции на них, о странном поведении отца и его сомнительных визитеров, о ночных телефонных звонках и приглушенных голосах...
 Да, Шарон Кауфман знала или догадывалась, а вероятнее всего, боялась, не желая знать правду о «деловых контактах» своего отца.
 Она заговорила после долгой паузы:
 — Вы правду сказали? Насчет того, что я могу идти?
 — Когда пожелаете. Я не вербую гражданских лиц.
 — Но вы, наверное, хотите, чтобы я вам помогла?
 — Мне нечего вам предложить взамен, Шарон.
 — А жизнь моего отца? — с надеждой в голосе спросила она.
 — Я не даю обещаний, которых не смогу сдержать, — холодно ответил он. Затем добавил, но уже чуть мягче: — Я в Финиксе отнюдь не из-за вашего отца. Однако учтите: если бы я хотел его смерти, я бы немедленно уехал из Финикса, предоставив «друзьям» вашего папеньки полную свободу действий. Моя цель — предотвратить, насколько это возможно, уличную войну и не дать какой-нибудь части мафии прибрать всю власть к рукам. И я буду добиваться своей цели любыми необходимыми средствами. Честно предупреждаю.
 Шарон Кауфман обдумывала его слова в течение нескольких долгих мгновений, потом пристально поглядела на Болана.
 — Хорошо, — сказала она ровным тоном. — Постараюсь вам помочь — до определенного предела. Я не хочу подвергать опасности своего отца!
 — Отлично. Мы понимаем друг друга, — ответил Болан.
 Но он хорошо знал, что это не так.




 Глава 5


 Шарон Кауфман сосредоточилась, мысленно прикидывая, что может позволить себе рассказать этому гиганту в черном. Она все еще была напугана его словами и мрачным видом, да к тому же не вполне оправилась от шока, вызванного утренними событиями. Однако она чувствовала теплые нотки в его голосе и улавливала проблески сердечности в ледяных глазах. В конце концов она начала говорить — медленно, запинаясь, тщательно взвешивая слова, чтобы представить сказанное в нужном свете.
 — Примерно за час до того, как появились эти люди, моему отцу позвонил Айк Руби.
 — Я знаю Руби, — сказал Болан. — Продолжайте.
 Шарон запнулась, внезапно сбитая с толку, — она никак не могла понять, что же знает этот великан и без нее. Какое-то время она собиралась с мыслями, прежде чем продолжить.
 — Звонок, по-видимому, был очень важным. Мой отец вел себя, словно был не то что рассержен, а... расстроен.
 Болан нетерпеливо подсказал:
 — И он отправился на встречу с Руби.
 — Я... я не знаю. Честно. Может быть, и так, но мне он сказал только, что должен ненадолго выйти по делам. — Она поколебалась и добавила: — Мой отец и Айк — партнеры по бизнесу. Возможно, они договорились встретиться в папином офисе... если они вообще договаривались о встрече. Я просто не знаю, куда он отправился.
 Интонации человека в черном снова стали ледяными:
 — Хорошо. Где мне вас высадить?
 Девушка запаниковала, не готовая к столь решительному повороту.
 — Я ... но... что?..
 — Я вам верю. Мы поговорили и были друг с другом честны и откровенны. Вот и давайте закончим на этой ноте.
 — Но ничего еще не закончено, да? — робко пробормотала она. И чуть слышно добавила: — Для моего отца.
 — Боюсь, нет, — мягко ответил Болан.
 Смысл этих слов до нее дошел сразу. С неожиданной энергией она запротестовала:
 — Вы все не так поняли. Мой отец — порядочный человек. У него есть  деловые  враги,  политические  противники... но все остальное это... это совершенная неправда!
 — Где мне вас высадить? — спросил он.
 — Айк Руби был мне как второй отец! Я, сколько себя помню, всегда звала его «дядя Айк». — Ей показалось, что в стальных глазах собеседника мелькнула искорка сочувственного понимания, и жалобно продолжила: — Пожалуйста. Я чувствую, что вы... порядочный человек. Стоило спасать меня из огня, чтобы бросить в полымя!..
 Он тяжело вздохнул:
 — Я никуда вас не бросаю. Все, что мне нужно от Кауфмана и Руби, — это правда. И я не смогу ее добиться, если не отыщу их, верно?
 Наконец она решилась. Лихорадочный блеск глаз и прерывистое дыхание выдавали отчаянную душевную борьбу.
 — Тогда я останусь с вами и помогу найти их.
 Он слабо улыбнулся.
 — Это невозможно.
 — Почему? Это ведь и меня касается. Я имею право.
 Улыбка погасла, и он угрюмо заявил:
 — Право на смерть? — В его глазах сквозила неподдельная печаль. — Что ж, мы все имеем такое право. Но я не обязан помогать вам.
 Шарон поняла, что это окончательный ответ. Она опустила глаза и нервно заерзала. Затем еле слышно прошептала:
 — Мне нельзя возвращаться домой.
 — Нельзя, — спокойно подтвердил он.
 — Мне... нужно позвонить.
 Болан вздохнул, протянул ей аппарат и объяснил, как им пользоваться. Потом, не выказывая никаких чувств, слушал, как она договаривается о «стрелке» с подругой по колледжу. После этого диалог с молчаливым гигантом свелся к пустяковым замечаниям да указаниям маршрута к тому месту, где Шарон хотела высадиться.
 Ехать пришлось недолго. Они остановились у многоквартирного дома на Норт Сентрал авеню, в котором сдавались апартаменты для одиночек. Дом находился по соседству с госпиталем Св. Иосифа. В пути Шарон с любопытством рассматривала содержимое фургона, пытаясь разгадать его мрачные тайны. Ей было ясно, что это —  боевая  машина, столь же могучая и грозная, как и ее молчаливый водитель, небрежно руливший по улицам Финикса. Он не сразу остановился у нужного дома, а сделал несколько кругов, внимательно осматривая прилегавшую территорию. Только после этого фургон затормозил у тротуара на пустынной улочке за домом подруги.
 Перед тем как выйти из машины, она задержалась в дверях, пытаясь в последний раз договориться со своим спасителем.
 — Мистер Болан... я...
 — Я ничего не обещаю, Шарон.
 Она хотела еще что-то сказать, но передумала и лишь сказала на прощание:
 — Еще раз спасибо.
 Она быстро пересекла мокрый от росы газон и остановилась у дверей, чтобы проводить взглядом фургон. Боевая машина свернула за угол и исчезла из вида.
 С выражением угрюмой решимости на лице Шарон Кауфман вошла в здание. В отличие от Болана она уже дала себе обещания и решила выполнить их во что бы то ни стало.


* * *

 Айка Руби Болан знал. Девушка назвала его бизнесменом, но Палач знал его как главного исполнителя и ответственного за подбор кадров в империи Мо Кауфмана. Уроженец Бронкса, Руби был в свое время протеже Лепке Бухгалтера и принимал участие в гангстерских налетах на профсоюзы, после чего отправился на запад, где и нашел свою судьбу и истинное призвание — сделался правой рукой Кауфмана. Его послужной список насчитывал семь арестов по подозрению в убийствах, но только однажды против него выдвинули предварительное обвинение, в итоге так ни разу и не осудив. Хотя все понимали, что это — лишь верхушка айсберга. И тем не менее, невзирая на периодические исчезновения бойцов противной стороны и упорные слухи о тайных захоронениях в пустыне, Руби четверть века оставался непотопляемым и неуязвимым для правосудия.
 Воистину, страшный человек. Пишется «бизнесмен», читается «каннибал».
 Да, Болан знал Айка Руби. И кто-то другой тоже его знал. Дом Руби был еще одной мишенью, помеченной на карте Финикса. Айк в этой игре являлся такой же целью, как и его хозяин, и Болан сообразил, что может и не успеть «потолковать» с Руби. Не то чтобы его сердце кровью обливалось за судьбу гангстера. При других обстоятельствах Руби вполне мог оказаться в экзекуционном списке самого Палача. Но сейчас Болану нужна была козырная карта в той игре, которая развертывалась в Финиксе, и первый помощник Кауфмана был способен оказать немалую помощь в этом деле.
 Болан прибавил газу и погнал фургон к поместью Руби, ориентируясь по карте города, которую услужливо выдавала его фотографическая память. Усадьба находилась к северо-западу от Кэмелбэкского парка, на расстоянии винтовочного выстрела от государственного шоссе. Он отыскал владение достаточно легко и объехал по кругу вокруг его стен, внимательно высматривая малейшие детали, которые могли бы его насторожить.
 Странности обнаружились почти сразу же. Главные ворота были настежь распахнуты, и, словно извещая об этом прискорбном и недопустимом факте всю округу, разносился резкий тревожный звонок. Болан ничего не видел за стеной, кроме верхушек деревьев и крытой черепицей крыши метрах в семидесяти от входа.
 Он припарковал фургон и тотчас соответствующим образом экипировался. «Беретту» с глушителем дополнил «отомаг» 44-го калибра на правом бедре.
 На шее болтался легкий пистолет-пулемет, а кармашки пояса были набиты запасными обоймами. Секунду Болан колебался, не взять ли несколько ручных гранат, потом раздумал и выскочил наружу.
 Через призывно распахнутые ворота он идти не стал и предпочел проникнуть на территорию, преодолев северную стену. Забравшись на нее, он быстро огляделся, перед тем как спрыгнуть вниз. Стандартный газон с нерегулярно разбросанными по нему деревьями и длинный невысокий дом в испанском стиле. Красная черепица на крыше, толстые глинобитные стены. У главного входа припаркован длинный фургон, в кабине виден силуэт водителя. Еще один малый стоял, небрежно облокотясь о передний бампер. Высокий парень, негр, хорошо одетый. Внезапно он напрягся, когда из дома донеслось стаккато автоматной очереди.
 Выстрелы побудили Болана к действию. Воспользовавшись тем, что внимание охранников было отвлечено, он бросился в сторону дома. Ударом ноги он распахнул боковую дверь и ввалился внутрь с пистолетом-пулеметом наготове.
 В комнате никого не было. За противоположной дверью вновь гулко прогремели выстрелы. Болан подскочил к двери, чуть приоткрыл ее и заглянул в узкую щель.
 Два парня забаррикадировались на кухне и, прикрываясь перевернутым дубовым столом, палили из револьвера в сторону гостиной. Из гостиной же по ним палили трое боевиков, используя в качестве прикрытия разнообразные предметы обстановки, в том числе и мягкую мебель. На нейтральной территории валялся изрешеченный труп, и ни одна из сторон не выказывала ни малейшего желания идти на компромисс. Болан разглядел лысину Айка Руби, когда тот приподнялся, чтобы пальнуть в непрошенных гостей.
 Болан ознаменовал свое вступление в битву короткой очередью из пистолета-пулемета. Кровавая строчка прошила одного из пришельцев от плеча до бедра, и боевик моментально рухнул на инкрустированный кофейный столик. Пальба в комнатах на секунду затихла: противники судорожно пытались определить, что сулит им внезапное вмешательство неведомого стрелка. Наконец Айк Руби сообразил, что пришла подмога. Он победоносно вскрикнул и, не мешкая, принялся палить из револьвера, уже не сомневаясь в поддержке огневой мощи нового союзника. Боевики в гостиной отпрянули. Теперь ими владело одно желание — любой ценой спасти собственные жизни.
 Однако Болан успел разрисовать стальными пулями грудь одного из уцелевших боевиков. Третий же, полный решимости постоять за себя до конца, резко пригнулся и выскочил из-за укрытия, ища стволами карабина верную мишень. И эта почти неуловимая заминка стоила ему жизни. Перекрестный огонь автомата и двух револьверов заставил его крутануться на месте, и тотчас из доброй дюжины дыр, пробитых в его теле, во все стороны брызнула кровь. Боевик рухнул на пол, но, уже испуская дух, все-таки успел нажать курок, и его карабин в последний раз бабахнул в сторону Руби и его охранника.
 Дальнейшее Болан воспринимал исключительно периферийным зрением. Справа от него охранник Руби внезапно завалился на спину, сжимая окровавленными руками пробитый череп. И сразу же слева, в дверном проходе, возникла темная фигура; оружейный металл ослепительно блестел на солнце.
 Это был высокий негр, которого Болан видел возле фургона. Он очень профессионально держал у бедра винтовку М-16 армейского образца. Какое-то мгновение, показавшееся тягучей вечностью, они глядели друг на друга, и между ними, как между электрическими зарядами, проскочила слабая искра узнавания и понимания. Болан мигом рухнул на пол, смертоносный ствол изрыгнул огонь, и очередь пуль калибра 5,56 мм прошила дверь. Пули вонзались i стену, на Болана посыпались куски штукатурки и древесные щепки. Долгие секунды Мак лежал, не шевелясь, пока свинцовый поток летел над его головой. Затем поток ушел в сторону в поисках другой мишени, слышно было, как пули с глухим чмоканьем пробивают толстую древесину. И тотчас раздался визг того, кто прятался позади перегородки.
 Все закончилось так же внезапно, как и началось. Болан мгновенно вскочил и с автоматом наперевес шагнул на середину комнаты. Теперь здесь царила тишина. Снаружи, через открытую дверь, донесся скрип покрышек на гравийной дорожке — словно сигнал отбоя, знак, что боевая задача выполнена. Когда Болан выбежал на крыльцо, он увидел лишь задние огни автомобиля, мелькнувшие за воротами.
 Он вернулся внутрь.
 Среди покореженной мебели валялись тела, но Болана они не интересовали — он искал Айка Руби. Руби лежал на полу позади искореженного дубового стола. Пули в нескольких местах пробили Айку грудную клетку, и теперь с каждым болезненным вдохом-выдохом очередная порция крови выливалась из простреленных легких и впитывалась в разодранную пижаму.
 Айк умирал тяжело. Взгляд скошенных на Болана глаз то и дело затуманивался, слова с трудом срывались с запекшихся губ. Руби, очевидно, полагал, что Болан прислан Кауфманом ему на помощь, и потому пытался из последних сил передать какое-то важное сообщение.
 — Скажи... скажи Мо... я не смог добраться до Вайсса... не смог его предупредить... — голова Руби моталась, воздух свистел в горле и в дырах на груди. — Скажи Мо...
 — Я скажу ему, — заверил Болан, повернулся, вышел из особняка и быстро направился к фургону.
 Даже когда он сидел за рулем и гнал боевую машину подальше от места происшествия, последние слова Руби все еще звучали в его ушах.  «Скажи Мо: я не смог добраться до Вайсса».  Мало ли, что взбредет в голову умирающему... Но для Палача смысл этих слов был предельно ясен.
 Еще один кусочек загадочной аризонской мозаики встал на свое место. В мозгу Болана начала вырисовываться некая картина, покуда смутная и далекая от завершения, однако довольно страшная уже сейчас. Игра приобретала совершенно иной масштаб и размах, новые игроки выплывали из небытия со всех сторон — с неясными угрожающими лицами, черты которых, тем не менее, казались Болану на удивление знакомыми, нужно было только чуточку напрячься, чтобы распознать их наверняка.
 Болан вел машину, крепко стиснув зубы, полный мрачной решимости по-своему выполнить предсмертную просьбу Айка Руби.
 Да, игра усложнилась. Палач должен доставить послание.
 Человеку по имени Вайсс, сенатору Соединенных Штатов Америки...




 Глава 6


 Сенатор Абрахам Вайсс в речах, произносимых во время той или иной политической кампании, любил называть себя выходцем из низов, добившимся всего самостоятельно. Избирателям это нравилось. Разумеется, всегда находилась горстка злопыхателей, оспаривавших это утверждение, но, конечно же, они руководствовались низкими, корыстными, политическими побуждениями. Таких недоброжелательных критиков Вайсс, выступая перед избирателями, называл не иначе, как стервятниками, пожирателями падали. Разве можно верить распускаемым ими сплетням, будто он, Вайсс, унаследовал семейный бизнес после кончины своего папочки, не добавив к этому ни цента собственных денег и никаких оригинальных идей? Чушь собачья! Разве не он, Эйб, всего лишь через несколько дней после похорон дорогого родителя расширил дело, сделав упор на маркетинг и доставку и завязав тесные связи с руководством местных транспортников? И разве не он, Эйб, использовал свои деловые и политические связи, чтобы ввести брата Дэвида в совет директоров «Грейтер Саутвестерн Сейвингз энд Лоун», придав, таким образом, империи Вайсса дополнительный размах, который обеспечили операции с недвижимостью?
 Те же самые плакальщики и слюнтяи, осуждавшие Эйба Вайсса за его деловую хватку, не переставали занудствовать и относительно его политических связей. Они вечно ставили на вид его дружбу с Мо Кауфманом, как будто так уж зазорно, когда друг детства основывает фонд избирательной кампании для своего приятеля. Они обвиняли Вайсса, что тот по совету Мо баллотировался на должность окружного инспектора в 1949-м, и проклинали за то, что в 1958-м он произнес панегирик на похоронах старого Гаса Гринбаума. Но какого, в конце концов, черта? Разве не был старина Гас верным слугой народа и мэром в родном городе Вайсса? Эти лицемерные слюнтяи, поганые стервятники особенно любили попрекать Эйба тем, что он принимал финансовую помощь Мо Кауфмана в трех последовательных (и удачных) избирательных кампаниях на пост сенатора от штата Аризона. Эти ублюдки поднимали отчаянный вой и несли всякий вздор насчет подкупа и коррупции.
 Окружая негодяев заслуженным презрением, Вайсс публично отвергал все обвинения и с готовностью объяснял всем и каждому, что пухлого счета в банке он смог добиться лишь благодаря режиму строгой экономии, да и кой-какие проценты набежали за пожизненную страховку. А что до финансового патронажа со стороны Кауфмана, так это совершеннейший вздор и случайность, не имеющая никакого значения. Ну, что тут такого, если друзья детства временами встречаются на вечеринках — здесь, в Финиксе, или, скажем, в каком-нибудь из принадлежащих Мо отелей в Лас-Вегасе? И что тут особенного, когда старина Мо оплачивает все расходы за проезд и проживание? На то и дружба... А вот что  на самом деле  бесит всех этих недоносков, заявлял Вайсс репортерам, так это его, Эйба, беззаветная борьба с ползучей заразой социализма и его непоколебимая позиция в защите невинных бизнесменов, которым в министерстве юстиции угрожает необоснованными обвинениями отдел по борьбе с организованной преступностью.
 Мак Болан был знаком с выдвигаемыми против Вайсса обвинениями и их опровержениями. И, что важнее, Болан знал факты, стоящие и за обвинениями, и за опровержениями. Вайсс был креатурой и самой активной фигурой сенатской инквизиции, нацеленной против Гарольда Броньолы и его сподвижников в федеральном правительстве, которые пытались бороться с мафией. Не единожды на Капитолийском холме происходили странные маневры и затевались маловразумительные кампании, в результате как бы совершенно «случайно» игравшие на руку подпольному синдикату Финикса. Болан без труда угадывал за всем этим действия опытного кукловода — Мо Кауфмана.
 Предсмертные слова Айка Руби служили всего лишь подтверждением того, в чем Болан и так был уверен, но слова эти придали аризонской игре новое, зловещее измерение. Ибо если Мо Кауфман считает необходимым «предупредить Вайсса» относительно развивающихся событий, то, стало быть, в Финиксе назревает нечто более крупное и грозное, чем старомодная уличная война, разборка между этническими антагонистами.
 Болан помнил, что пресса в последнее время характеризовала Вайсса как стратегическую «темную лошадку», как возможного претендента на следующих президентских выборах. Ну, шансы стать президентом у Вайсса, конечно, столь же призрачны, как дымок из трубки курильщика опиума, тем не менее здесь было о чем подумать.
 «Наш человек» в Белом доме?
 А почему бы и нет?
 У Кауфмана и Вайсса хватало мозгов и политических связей, чтобы обеспечить излюбленному «слуге народа» выдвижение в кандидаты. А дальше? Если Кауфман сохранит прочные позиции в общенациональной мафии, то вскоре все рычаги управления синдикатом могут оказаться в его руках.
 Но каковы  на самом  деле отношения Кауфмана со своими прежними amici по мафии? Была ли последняя вылазка Ника Бонелли и компании всего лишь стычкой местного значения или чем-то гораздо большим?
 Даже не располагая исчерпывающей информацией, легко сделать страшненькие выводы.
 Часть ответа заключалась в захваченной на тренировочной базе боевой карте Финикса, на которой было помечено место, где у Вайсса находился офис. Палачу понадобилось не более пяти минут работы с городским телефонным справочником, чтобы установить: четвертая цель на захваченной карте — резиденция Абрахама Вайсса.
 Эйб Вайсс был частью разыгрываемой в Финиксе игры, сознавал он это или нет.
 Правда, еще предстояло уточнить суть данной игры — и тут «честняга» Эйб Вайсс должен Болану помочь. А там, глядишь, удастся добраться и до самого «дракона».


* * *

 Нажав кнопку дверного звонка, он терпеливо ждал, пока в доме не отзвенит патриотическая мелодия. Наконец, послышались шаги, и дверь слегка приоткрылась. Болан тут же распахнул ее настежь и, невзирая на протесты охранника-латиноамериканца, шагнул внутрь.
 Он оказался в прохладном фойе с низким потолком. Кругом повсюду красовались горшки и вазоны с кактусами. Фойе делило здание на две части, слева и справа видны были тяжелые двери в испанском стиле. Здесь царила атмосфера богатства и солидности.
 — Весточка от Кауфмана, — бросил Болан в ответ на причитания охранника. — Доложи ему.
 Парень явно колебался.
 — Сенатор не любит, когда его...
 — Доложи ему! — взревел Болан, вгоняя парня в полное смятение.
 Охранник с несчастным видом уставился на закрытую дверь с правой стороны.
 Болан оттеснил его плечом, толкнул дверь и вошел внутрь. За дверью располагалось обширное помещение, обвитое плющом и декорированное старинным оружием и охотничьими трофеями. В дальнем конце полукруглая арка открывала проход в своего рода задние апартаменты, откуда роскошная двустворчатая дверь вела в тенистое патио.
 В патио сенатор вкушал легкий завтрак. На столике, возле левой руки, лежала аккуратная стопка газет из нескольких крупнейших городов страны. Лицо сенатора было знакомо всему миру: ледяные голубые глаза, яростно сверкающие из-под очков в стальной оправе; тяжелый, выступающий подбородок; крепкая, квадратная челюсть и копна аккуратно подстриженных седых волос стального цвета.
 Хозяин дома отнюдь не походил на еврея.
 Скорее он мог бы сыграть в каком-нибудь фильме роль нацистского штурмовика.
 Знаменитый подбородок дернулся в сторону незваного гостя, глаза сверкнули и знакомый голос требовательно вопросил:
 — Какого черта?
 Запыхавшийся охранник выдвинулся из-за спины Болана.
 — Он ворвался без спроса, сэр. Вы его знаете?
 — Узнает, — холодно сказал Болан. Он пристально взглянул на сенатора. — У меня важное сообщение, Вайсс. Вели парню проваливать.
 Сенатор задумался на секунду, затем повел глазами — и охранник сгинул. Болан плюхнулся в кресло, скрестил ноги и расслабился.
 — Надеюсь, сообщение хорошее, — проворчал Вайсс.
 Болан закурил сигарету.
 — Плохое, — ответил он. — Айк Руби убит. Это война. Они атаковали дом старины Мо. К счастью, того не было дома. Но они захватили девчонку.
 Лицо сенатора оставалось непроницаемым. Он отвел глаза в сторону и явил Болану свой чеканный профиль. Никаких других телодвижений не последовало. После небольшой паузы, все так "же глядя в сторону, Вайсс подчеркнуто мягко осведомился:
 — А почему вы мне это сообщаете? Я не служу в полиции.
 — Кончай с этим, — спокойно посоветовал Болан.
 — Да кто ты такой? — спросил Вайсс, все так же не глядя на него.
 Болан представился, метнув на тарелку с остатками яичницы значок снайпера. Металл отчетливо звякнул о фарфоровый край.
 Лишь после этого сенатор посмотрел на него. В жестком взгляде читалось искреннее любопытство.
 — Вот так, — сказал сенатор просто, словно давно уже дожидался чего-либо подобного.
 — Думаю, — заявил Болан, — вы можете оказаться следующей жертвой в списке.
 — Что ж, — ответил Вайсс. — Давайте это обсудим. Возможно, нам удастся выработать... м-м... некое компромиссное решение.
 Болан улыбнулся, но это была улыбка удава.
 — Вы не так поняли, — пояснил он. — Это не мой список жертв. Полагаю, это список Бонелли. Вероятно, вам понадобится друг.
 Сенатор соображал быстро.
 — Вы, что ли?
 — Согласитесь, это будет забавно. Есть некий парадокс.
 — Вы правы, — подтвердил сенатор, который вот уже много месяцев подряд при каждом удобном случае в разных залах конгресса требовал скальп Мака Болана.
 — Пусть вас это не беспокоит — целоваться не будем. Вы мне нравитесь не больше, чем покойный — мир его праху — Оджи Маринелло.
 — Так чего вы хотите? — заметно напрягшись, спросил сенатор с холодной ненавистью во взоре.
 — Ищу рычаг, с помощью которого можно было бы воздействовать на ситуацию, — честно ответил Болан.
 — У меня вы его не найдете.
 — Конечно, конечно. Какие у марионеток рычаги? Ими ведь управляют с помощью ниточек, не так ли?
 — Ты сукин сын, ты... убирайся отсюда! Что ты о себе вообразил?!
 Даже обычный жесткий самоконтроль не смог подавить эту вспышку гнева. Глаза превратились в щелочки, и на секунду Болан испытал чувство, как будто он потревожил аризонскую гадюку в ее собственном логове. Сенатор сделал глубокий вдох-выдох и спросил:
 — Хорошо. Что вы от меня хотите?
 — Я хочу, чтобы вы вышли из игры, — холодно ответил Болан.
 — Прекрасно. Будьте уверены, я желаю того же. А теперь убирайтесь. Я даю вам десять минут, после чего вызываю полицию. Другого предложить не могу.
 Болан коротко хохотнул.
 — Зато я — могу. Очень интересный вариант. Я вывожу из игры Бонелли, если вы выведете из нее Кауфмана.
 — Вы сумасшедший.
 — Не более, чем вы. Возможно, я еще не до конца понимаю условия игры, но, думаю, уже начал в нее вникать. И, сдается мне, главный приз в ней — это вы.
 — Я — что?! — задохнулся Вайсс.
 — Название этой игры —  кукловод.  А вы, мистер Добродетель, призовая марионетка. Бонелли желает, чтобы вы плясали под его дудку. А не удастся — он заменит вас какой-нибудь своей куклой. Как вам это?
 Да. Вайсс явно чувствовал себя очень неуютно.
 — Вы сказали, что они пытались напасть на Мо?
 Болан кивнул.
 — Его спасло чистое везение. Обычно в это время он сидит дома, а тут внезапно отлучился. К слову сказать, людям вроде вас и Кауфмана опасно иметь устойчивые привычки. Педантизм для вас губителен. Мо обречен. Можете мне поверить.
 Сенатор уже поверил.
 — Если это правда...
 Болан презрительно фыркнул:
 — Я не рискнул бы явиться сюда, чтобы изрекать дешевые угрозы и оскорбления.
 — Но, боже мой! Сплошной клубок нелепостей! Безумие какое-то!
 — А кто сказал, что они не психи? — холодно осведомился Болан. Его собеседник с полуслова догадался, о ком речь. — Если им приспичило, они вас поимеют. И вы запродадитесь им с потрохами. С того момента, как вы запродались Кауфману, Вайсс, для вас обратной дороги нет. С этого самого момента вы уже не человек — вы часть собственности, кусок мяса, который может быть продан по сходной цене. Вот Бонелли и решил вас приобрести.
 — Ну, мы еще посмотрим! — упрямо заявил сенатор.
 — Это  вы  будете смотреть, — хмыкнул Болан, вставая. — Им-то наплевать. Ваш единственный шанс — публично саморазоблачиться. Совершить политическое самоубийство. Тогда вы обрежете все ниточки и сможете считать свою душу по-настоящему принадлежащей вам. Полагаю, в самом худшем случае вы получите не больше года. Говорят, в тюряге тоже можно неплохо устроиться. Напишете там книгу — загребете кучу денег.
 Он двинулся к выходу.
 Вайсс крикнул ему вслед:
 — Эй! Подождите минуту! Давайте все-таки договоримся! Я могу оказаться очень полезным другом. Избавьте меня от этих наглых макаронников — и требуйте взамен, что пожелаете.
 Болан задержался в дверях и метнул в хозяина дома испепеляющий взгляд.
 — Хотел бы я столько прожить, чтобы суметь это сделать, — сказал он негромко и вышел вон.
 Он дал этой гниде честный совет, но, в конце концов, умение стоять на собственных ногах не входит в число главных навыков марионеток. Вайсс даже не потрудился обдумать предложение, впрочем, Болан от него этого и не ждал.
 Главное, он успел поставить в резиденции Вайсса «жучка». Разумеется, «честняга» Эйб не будет мешкать и тут же обратится к кукловоду за поддержкой.
 Оказавшись в боевом фургоне, Болан сразу же подключился к своей тайной передающей системе. Он сделал это как раз вовремя и успел записать несколько телефонных номеров, по которым сенатор пытался разыскать своего друга и политического благодетеля.
 Вайссу повезло лишь с четвертой попытки.
 — Я повсюду тебя разыскиваю. Что случилось?
 Ответил голос Кауфмана:
 — Сохраняй спокойствие. И никаких имен.
 — Конечно, конечно. Но что происходит? Ты залег на дно?
 — В некотором роде. Тебе это тоже не повредит. Я и сам хотел тебе звонить. Думаю, жара идет с юга. Понятия не имею, что там заваривается, но сиди спокойно и не паникуй, пока я не выясню. Не...
 — У меня был этот ублюдок Болан!
 — Что?!
 — Да! И я боюсь, что...
 — Ни слова больше! Клади трубку! Клади трубку!
 — Подожди! Мне кажется, он на нашей стороне! Он ненавидит макаронников! Мы можем использовать парня!
 — Да клади же ты трубку, черт побери! Я пришлю тебе весточку в утешение. Мне больше не звони!
 Голос Кауфмана пропал, и послышалось громкое жужжание. Вайсс тихонько выругался и тоже повесил трубку. Болан уже собирался вырубить монитор, когда негромкий, но отчетливый щелчок подсказал ему, что линию прослушивал не он один.
 Вот так. Не он один такой умный в Финиксе. Но, кажется, он теперь знает, где искать Мо Кауфмана.
 Болан направил фургон к Райской Долине — к тому центру, откуда исходила паутина, опутавшая Аризону сетями политического рабства. Он уничтожит эту паутину, используя любые необходимые средства. Хотя сейчас он и не стал бы давать никаких гарантий. Никому.




 Глава 7


 К северу от Финикса начинались беспорядочно-живописные застройки в стиле старого доброго Дикого Запада с пастбищами, обнесенными изгородями из колючей проволоки, — там действительно паслась кое-какая скотинка.
 Этакий укромный уголок, убежище, где усталый, измотанный бизнесмен мог укрыться от стрессов городской жизни и поиграть в фермерскую идиллию с минимальным дискомфортом.
 На основании собранной информации Болан давно уже предполагал, что Райское Ранчо — это скрытый центр нелегальной активности как в политической, так и в деловой сферах. Местечко выглядело достаточно укрепленным. Охранники в рабочих комбинезонах с самым невинным видом фланировали вдоль периметра в джипах и верхом на конях. В стратегически важных точках вокруг главного здания были расставлены бдительные «рабочие». Неподалеку же от входа в дом крутого вида парни тесным кольцом охватывали бассейн, своими телами защищая некоронованного повелителя всей Аризоны — Мо Кауфмана. У бассейна, очевидно, шло какое-то рабочее совещание. Кауфман в шортах и ворсистом халате сидел, небрежно развалясь, на кушетке для принятия солнечных ванн, подтянув одну ногу и обхватив колено руками. Перед ним на полотняных складных стульях полукольцом расположились трое молодых джентльменов в безукоризненных деловых костюмах. На маленьком столике по левую руку от Кауфмана стоял переносной телефон. Пока Болан вел наблюдение, оценивая обстановку, Мо дважды воспользовался аппаратом. В обоих случаях он говорил весьма энергично, выказывая явные признаки озлобления.
 Боевой фургон был припаркован на склоне лесистого холма, возвышавшегося над «ранчо». До главного здания около километра, подъем над средним уровнем местности — метров пятнадцать, позиция превосходная. Держа в руках мощный бинокль, Болан сидел на склоне холма в тени раскидистого дерева. На коленях у него покоились дистанционный пульт мобильного телефона и снайперская винтовка «уэзерби-470» с оптическим прицелом. Когда Болан глядел в бинокль на беседующих, возникало невольное чувство, что до них можно дотянуться рукой. Для невооруженного же глаза ранчо внизу казалось почти игрушечным. Позади него, теряясь в синей дымке, проступали очертания Мамонтовой горы.
 Внимательно оглядев окрестности, Болан снял трубку с телефонного аппарата.
 На том конце провода ответили после первого же гудка.
 — Ранчо.
 — Дай мне самого, — проворчал Болан.
 — Кто говорит?
 — Эйвон, болван. Соедини меня.
 Молчание, в котором чувствовалось колебание, затем:
 — Хорошо. Подождите.
 Болан снова глянул в бинокль, чтобы засечь движение у дверей патио. Парень без пиджака что-то говорил собравшимся у бассейна.
 Болан перевел взгляд дальше — Кауфман был явно раздражен. Его губы что-то быстро говорили, тогда как пухлая рука тянулась к аппарату на столике. Болан ухмыльнулся, наблюдая, с какой осторожностью император Аризоны берет трубку, — словно это была бомба, готовая взорваться в любой момент. На жирном лице с трясущимися щеками читалось нескрываемое напряжение. Однако в трубке раздался не голос самого Кауфмана, а голос все того же охранника:
 — Кто говорит? — требовательно повторил парень.
 Угрюмо ухмыльнувшись, Болан ответил, адресуя слова тому, кто сидел у бассейна:
 — Есть новости о Шарон. Если ему не интересно, пусть сосет банан.
 Но Кауфману было очень интересно, и он тотчас подключился:
 — Ладно, слушаю.
 — С девочкой все в порядке, — успокоил Болан.
 — Почему я должен этому верить?
 — Потому что я это говорю.
 — Хорошо. Предположим. Но зарубите себе на носу: если хоть волосок упадет с ее головы, я превращу этот проклятый штат в выжженную пустыню и кастрирую любого, кто причастен к пропаже Шарон. Ради ее возвращения я готов торговаться и даже идти на компромиссы. Только учти, парень: девочка должна вернуться в полном порядке, со счастливыми глазами и с улыбкой на устах.
 — Расслабься, старый, она уже вернулась, — проворчал Болан.
 — Что?
 — То, что услышали.
 — Она дома и в безопасности?! С кем я говорю?
 — Ничто, вам принадлежащее, Кауфман, не находится сейчас в безопасности. Хотя пока с ней все в порядке. Когда я в последний раз видел ее, она была свободна, как пташка. Вам знакома ее подруга, живущая у госпиталя?
 — У Святого Иосифа? — машинально уточнил озабоченный отец и мигом спохватился: — Ни слова больше! Мне все ясно. Я... э-э... ваш должник... если вы этого добиваетесь. Что я могу сделать?
 — Уделить мне полминуты и постараться поверить в то, что я скажу.
 В бинокль Болан видел, как обеспокоенно забегали глаза Кауфмана.
 — Ну-у, я не знаю... слушайте, с кем, в конце концов, я говорю?
 — Моя фамилия Болан.
 В трубке послышался прерывистый вздох, а на лице Кауфмана одновременно отразились страх и недоверие.
 Затем в трубке раздалось осторожное:
 — Докажите.
 — Люди Бонелли совершили налет на ваше гнездышко. Я пронюхал об этом и появился там как раз в тот момент, когда они уезжали. С ними была ваша дочь. Чтобы освободить девочку, пришлось их всех отправить к праотцам. У вас чудесная дочка. Должно быть, вся в маму пошла.. Пыталась убедить меня, будто ее папочка — несчастный, непонятный гуманист, которому не повезло в деловых связях. Но мы-то с вами лучше знаем, что и как, верно? И Бонелли тоже. Ему очень хочется прибрать к рукам все ваши богатства, мистер Гуманист. Тут вы что-то говорили насчет выжженной пустыни — так вот, она на вас надвигается. В это вы способны поверить?
 — Предположим, — голос в трубке казался спокойным, но в бинокль было видно, у Кауфмана забегали глаза. — Допустим, все это правда... В чем ваш интерес?
 Болан жестко хохотнул:
 — Бросьте! Вы знаете мои интересы.
 — Вам нужны мои связи?
 Это становилось уже забавным. Болан возразил:
 — Связи я и сам уже нашел. И собираюсь все до одной обрубить. Можете считать это честным предупреждением. Лучше, пока не поздно, сверните свою деятельность, Кауфман. В любом случае я не допущу, чтобы Бонелли завладел вашей империей. И если вы сами не поставите его на место, это сделаю я.
 Неожиданно Кауфман злобно выкрикнул:
 — Кончай вешать лапшу на уши! Я все равно в ней ни хрена не смыслю!
 Болан отозвался с нескрываемой насмешкой:
 — Бросьте! Все-то вы отлично понимаете. Конечно, вы можете продолжать свои невинные забавы на песочке родной пустыни. Если жителям Аризоны это до кактуса, то и мне тоже. Но ваш выход на Вашингтон — это уже многовато даже для такого провинциала, как вы. А если этими связями воспользуется какой-нибудь ублюдок вроде Бонелли, то это будет форменная катастрофа. Такого допустить я не могу.
 Казалось, еще секунда — и у Кауфмана от бешенства на губах появится пена.
 — Ты не можешь этого позволить?! Ты — дерьмо!.. Кто ты, к черту, такой?.. Слишком много на себя берешь! Почему я обязан верить тебе?
 — Обруби эту связь, Кауфман. У тебя нет другого выхода. А я позабочусь о Бонелли. Если все сделаешь как надо, я буду считать свою миссию успешной и перенесу боевые действия в другое место.
 На том конце провода наступила длительная пауза. В бинокль было видно, как на лице Кауфмана сменяются одна за другой самые разноречивые эмоции. Наконец Мо вздохнул и спокойно произнес:
 — У меня все еще нет уверенности, что вы тот, за кого себя выдаете. Но если это правда, тогда мне тем более непонятно. Что, собственно, вы имеете в виду?
 — Только одно: пускай с некоторыми оговорками, но я все же поддерживаю статус-кво. Бонелли остается править Тусоном, Кауфман — Финиксом, но в этом случае прекращаются любые попытки расширения вашей деятельности до масштабов всей страны.
 Кауфман едко поинтересовался:
 — А с чем остается Болан?
 — А Болан — в своем стремлении поддерживать мир... повсюду — остается с сознанием выполненного долга. Это тоже, знаете, немало. Но связь с Вашингтоном должна быть ликвидирована.
 — И это ваше единственное условие?
 — Считайте, что так. Однако учтите: все должно быть сделано быстро. До захода солнца.
 — Альтернатива?
 — Вы ее уже называли. Выжженная пустыня.
 — Вам не кажется, что это звучит... м-м... чересчур претенциозно? Я как-то не привык верить голословным утверждениям.
 — Вам нужны убедительные аргументы?
 — Вот именно.
 Болан отложил трубку и прижал к плечу приклад снайперской винтовки. Законсервированная в гильзе тысяча килограммометров энергии за неполную секунду доставит увесистого (32,4 грамма) посланца на расстояние в тысячу метров. Но на сей раз целью послания будет не тело, а разум, который жаждал неопровержимых доводов.
 Он сразу поймал пухлого рэкетира в перекрестье телескопического прицела. Губы Кауфмана продолжали энергично шевелиться, а из отложенной трубки доносились слабые квакающие звуки его голоса.
 Болан смотрел через прицел на рот гангстера. Легкое движение пальца, и этот слюнявый язык навеки умолкнет. Но в памяти всплыли умоляющие глаза ни в чем не повинной девочки, и Болан нехотя отвел перекрестье в сторону. Пришить сейчас Кауфмана означало сыграть на руку Бонелли. Кауфман подождет.
 Болан поймал в прицел телефонный аппарат на столике слева от гангстера. Выстрелу ничто не мешало.
 Потянув спусковой крючок и ощутив на плече отдачу тяжелой винтовки, Болан тотчас вновь навел ее на столик и мрачно ухмыльнулся, увидев как разлетаются в воздухе осколки телефона. Пуля долетела до места назначения быстрей, чем звук, а Болан уже нашел следующую мишень. Он произвел второй выстрел раньше, чем напуганный бурдюк за километр отсюда успел сообразить, что произошло. Гулкие выстрелы скатывались с холма, разносились над равниной, отражались от стен ранчо, а облачка цементной пыли и разлетающиеся вдребезги стекла отмечали продвижение скоростного огневого вала. Для обитателей ранчо обстрел оказался совершенно безвредным, однако материальным ценностям был причинен существенный ущерб.
 Теперь в поле зрения телескопического прицела не было ни одного живого существа. Пара голов настороженно приподнималась над поверхностью воды в бассейне. Кушетка для приема солнечных ванн была перевернута, складные стулья разбросаны при поспешном бегстве. Вдали, по пустынной дороге, пылил какой-то джип, возвращаясь с северных пастбищ, но больше никакого движения внизу не было.
 Болан собрал свое снаряжение и направился к фургону.
 Райское Ранчо признало его правоту.




 Глава 8


 Наконец-то Болан во всей полноте начал осознавать подлинный масштаб развернувшейся в Финиксе игры. И хотя по-прежнему не хватало многих деталей, картина стала вырисовываться весьма зловещая, намного превосходившая собой то, с чем он готов был встретиться в штате Большого Каньона. Палач прибыл в Аризону в поисках посредников и распространителей героина, а вместо этого наткнулся на нечто иное, действительно  крупное,  затмевающее рутинную контрабанду мексиканских наркотиков в той же степени, в какой мафия затмевает собой обычную уличную преступность.
 Обычно проблема осложняется тем, что ты знаешь слишком мало возможных ходов в незнакомой игре. Здесь же их было  слишком много.  Избыток вариантов развития игры и чрезмерное количество невыявленных игроков. Кроме того, совершенно непонятно было, каковы же козыри. Похоже, к аризонскому пирогу тянулось сразу слишком много загребущих рук.
 Началось с героина, тусонской мафии и Ника Бонелли. Затем — ошеломляющее открытие: существование незаконного вооруженного формирования, которое, завершив тренировки в тусонской пустыне, отправилось вдруг на север, в сторону Финикса, и вторглось во владения Мо Кауфмана и компании. Да, полным-полно осложнений. А тут еще этот порочный сенатор, которого,  возможно,  взращивали для Белого дома ...
 Болан всегда стремился получить исчерпывающую картину происходящего, но аризонская картина выглядела  чересчур  большой. Сцена была переполнена актерами, и они так часто появлялись на ней и исчезали, что в этих сменах эпизодов терялся смысл сюжета. В дополнение ко всему Палача тревожил один человек, чье лицо постоянно всплывало в памяти, но имя выяснить так и не удавалось. И никаких прямых ассоциаций, связанных с этим человеком, у Болана также не возникало. Странно. Ведь откуда-то же этот образ явился к нему! Застрял со времен Вьетнама? Или прицепился еще раньше, просто не тревожа до какого-то момента?
 Ладно, с этим он потом разберется. Сейчас важнее вникнуть в хитросплетения аризонской игры, обнаружить все те ниточки, потянув за которые, удастся распутать проклятый клубок. На одном героине здесь мир клином не сошелся, это ясно. Ник Бонелли  уже  контролировал эту сферу, приносившую синдикату ежегодно многомиллионные доходы, так что совершенно незачем было что-то доказывать и объявлять бесполезную войну коллегам из Финикса. Тот же аргумент распространялся и на все другие стандартные отрасли нелегального бизнеса — там сферы влияния между соперничающими мафиозными группировками более или менее мирно делились вот уже три десятилетия. Контроль над любым ответвлением такого преступного бизнеса и даже над  всеми  его разновидностями не стоил того риска и тех затрат, на которые пошел Бонелли, снаряжая и должным образом натаскивая свою личную армию.
 Значит, было во всей этой истории  что-то еще,  ускользавшее покуда от внимания Болана.
 Он, правда, выяснил: ниточка тянулась к Абрахаму Вайссу и к большой политике. А к чему еще? Торговля недвижимостью переживала в Аризоне период процветания, и Болан хорошо знал, как основательно Кауфман и Вайсс разрабатывали золотоносные жилы мошенничества с земельными участками и просроченными закладными. Стало быть, захват земель? Болан отметил это мысленной галочкой — как «возможное» — и принялся размышлять дальше.
 Важное значение в Аризоне имело горное дело, именно здесь добывалось 54% всей американской меди и содержалось, по различным оценкам, -до одной восьмой всего ее мирового запаса. В больших количествах имелись также золото и серебро. Кроме того, наличествовал полный спектр важнейших отраслей производства: электронного, авиационного, сталелитейного, производства алюминия, транспортного оборудования — список можно было продолжать до бесконечности. И большая часть этого индустриального богатства группировалась вокруг Финикса. В последнее время на федеральном уровне прокатилась шумиха насчет общенациональной программы создания солнечных электростанций в качестве альтернативного источника экологически чистой энергии. Обсуждался, естественно, и вопрос о месте реализации программы. В качестве подходящего места были предложены пустыни Аризоны. Заявка исходила от сенатора Вайсса и его окружения.
 Что ж, вполне возможно. Федеральные подряды на работы такого масштаба — поистине золотая жила. Не надо забывать, что Финикс играл доминирующую роль в экономике штата Аризона, и по всем признакам в самом скором времени значение этого промышленного центра должно было возрасти еще больше. А все ключевые позиции в Финиксе контролировал Мо Кауфман.
 Контролировал. Контролирует. Но как долго это будет продолжаться?
 Болан быстро прикинул возможные варианты развития событий, добавил несколько вероятных ответвлений, отсек добрую половину из них как слишком экзотических, но главное при любом раскладе оставалось неизменным — на мафию Финикса стремительно и неизбежно надвигалась попытка путча, дворцового переворота. Болан зябко поежился.
 Стиснув зубы и мертвой хваткой держа рулевое колесо, он вел боевую машину с выражением угрюмой решимости на лице. Время сокрушительной атаки приближалось, но команду противника он так пока и не обнаружил.
 Где, черт побери, она могла скрываться?!


* * *

 — Какова вероятность ошибки? — В голосе Джеймса Хиншоу не было и тени надежды, из чего следовало, что он знал, какой получит ответ.
 — Никакой, Джеймс, — заверил Энджел Моралес, и Флойд Уорти согласно кивнул. — Я уверен, что это был Болан.
 Чернокожий тотчас добавил:
 — Ну, что я тебе говорил?
 — Ладно, ладно, — Хиншоу раздраженно махнул рукой и мрачно напомнил: — Кажется, наш лозунг: «Нет ничего, с чем бы мы не справились»?
 Уорти нахмурился.
 — Тогда нам стоит поднапрячься. До сих пор у нас не шибко-то и получалось.
 Хиншоу едко поинтересовался:
 — Почему же ты его не пришил, когда у тебя появилась возможность?
 — Ты бы видел, с какой скоростью он передвигался! Я даже и представить никогда не мог... Да он обгонял пули из моей М-16!
 — Не делай из него сверхчеловека, — предостерег Хиншоу. — Незачем из парня лепить легенду для запугивания молокососов.
 — Меня бабушкиными сказками не запугаешь, — заверил его чернокожий. — Но этот парень — действительно  что-то особенное! 
 — Особенный  ублюдок,  я правильно понял? — подхватил Хиншоу. — Так вот, не один я хотел бы посчитаться с  сержантом  Маком Боланом.
 Он сделал ударение на воинском звании Болана, чтобы оно прозвучало уничижительно.
 — Слушай, старина, — вступил Моралес, — это твои проблемы. Но с парнем и впрямь шутки плохи. Он ведь...
 — Только не надо уроков истории, Энджел. Я благодаря ему провел не самые лучшие полгода в своей жизни... — Хиншоу не завершил фразу, но помрачневшее лицо было красноречивее любых слов. Когда чуть погодя он вновь заговорил, в его голосе уже не чувствовалось ни ярости, ни напряжения, а взгляд был незамутненно-спокоен. — Итак, ребята, дело прежде всего. Болан влез в него, и мы должны принять это к сведению. Будем считать его потенциальным противником номер раз. Энджел, что он хотел от Кауфмана?
 Прежде чем заговорить, Моралес расправил плечи и глубоко вздохнул.
 — Джим, богом клянусь, они с Кауфманом заключили сделку.
 Хиншоу слабо поморщился.
 — Что-то не верится. И о чем же они договорились?
 — Прекратить огонь. Перемирие. Если Кауфман поумерит аппетит и перестанет разыгрывать карту сенатора, тогда Болан  ради него  позаботится о  нас. 
 Хиншоу лишь покачал головой, а Уорти выругался и мрачно пробормотал:
 — Он на это способен.
 — Чушь! — отрезал Хиншоу. — Да и наплевать. Главное — мы знаем врага и мы должны использовать это в свою пользу.
 Он повернулся к Моралесу.
 — Ну, и что Кауфман? Согласился?
 — Он задумался, Джим. Он не сказал ни «да», ни «нет», но... Думаю, ему некуда деться.
 — Что ж, из этого и будем исходить. Выбьем у него почву из-под ног, пока он связан по рукам.
 — А как с Боланом? — спросил Уорти. — Его-то ничто не держит.
 — Если мы правильно все разыграем, то сможем натравить их друг на друга. И, пока они между собой будут разбираться, мы приберем к своим рукам всю территорию. Если повезет, они сами в конце концов друг друга перестреляют. А если нет, тогда победителем займемся мы.
 — И как же ты все это планируешь провернуть? — недоверчиво спросил Уорти.
 — Нужно вбить клин между ними. Болан предложил сделку, а мы должны представить его парнем, готовым воткнуть нож в спину.
 Хиншоу помолчал, что-то обдумывая. Когда он вновь заговорил, в голосе его звучала непоколебимая уверенность.
 — Постоянно прослушивайте разговоры Кауфмана и Вайсса, ни на секунду не упускайте их из вида. Мне нужно знать любой их шаг  до того,  как они его сделают. Все балансирует на острие, и ошибки с их стороны неизбежны. Малейшая оплошность — и у нас будет оружие против них.
 Моралес и Уорти ухмыльнулись и встали, чтобы уйти. Флойд на секунду задержался в дверях:
 — Ты ведь понимаешь, я надеюсь: если Кауфман не отвергнет Болана, тогда с сержантом придется драться нам...
 — Это было бы лучше всего, — мрачно проговорил Хиншоу.
 Оставшись один, он снова и снова обдумывал предстоящий поединок с ублюдком Боланом.  Второй  поединок. И, чем бы дело ни кончилось, наверняка последний.
 Первый раз Хиншоу повстречался с Боланом давным-давно, за тысячи километров отсюда, в другом мире и в другом времени. Хиншоу тогда удалось наладить более чем приятный и безопасный образ жизни, однако встреча с Боланом положила этому конец. Шесть месяцев в заключении и далеко не почетная отставка — вот чем завершился его безупречный во многих других отношениях армейский послужной список. Так что Болану еще придется заплатить за бесчестье. Хиншоу долго ждал возможности посчитаться с ублюдком Маком. Правда, когда из газетных и теленовостей он узнавал об очередных подвигах Болана, желание это как-то сразу же заметно шло на убыль.
 Вытирая о брючины потные ладони, Хиншоу размышлял, сможет ли Мо Кауфман отвергнуть предложение Болана. Тогда все было бы гораздо... проще, да... проще и  безопасней.  Но эта идея выглядела нереальной, и он с горечью ее отверг. Тоже мне, размечтался! Нет, он вовсе не боится Болана, просто проявляет...  осторожность.  Вот точное слово. Все, чем Хиншоу был и чем надеялся стать, нынче было поставлено на карту и зависело от исхода операции. Не говоря уже о деньгах и времени мистера Бонелли, о его доверии, в конце концов. И он, Хиншоу, просто обязан заплатить за доверие полным успехом.
 Беда в том, что никуда — и никогда — не уйти ему от своих обязанностей. Хиншоу отчаянно надеялся, что у Кауфмана хватит сил противостоять Болану и отвергнуть его предложение, но в глубине души он твердо знал: на подобное рассчитывать не приходится. И знание это заставляло его стискивать зубы.  С сержантом будем драться мы.  Это уж точно. А еще точнее — с сержантом придется драться ему,  Хиншоу. 
 — Ну и что? — сказал он пустой комнате. — Никаких проблем!
 Но он врал сам себе и прекрасно это понимал.
 Ладони его снова стали влажными. Проблема была, да еще какая!




 Глава 9


 Мак Болан был превосходным стратегом и опыт свой приобрел в реальных делах и тяжких испытаниях на юго-востоке Азии. Он уже давно понял, что бросаться сломя голову на укрепление противника, о котором тебе ничего не известно, — тактика самоубийцы. Болан не желал быть камикадзе. Выдержка — важная составляющая доблести, и Болан по опыту знал, что чересчур уж рьяного врага всегда можно спровоцировать на безрассудную атаку, если использовать подходящую приманку. Неприятеля, обманутого ложным предвкушением скорого успеха, легко заманить в заранее устроенную западню. Эта тактика была особенно полезной, когда противник успешно скрывал расположение своей оперативной базы, как и случилось сейчас со штурмовиками Ника Бонелли.
 Да, ловушка необходима. Палачу оставалось только выбрать место и наживку.
 Место нашлось на западной границе парка Каньон-с-Эхом. Это была неглубокая подковообразная лощина, этакая миниатюрная долина, рассеченная пополам двухполосным шоссе. С трех сторон ее обступали поросшие лесом склоны холмов. Болан припарковал фургон на вершине лесистого холма у левого, то бишь северного, края подковы. Нос фургона и выдвинутая платформа для запуска ракет смотрели на шоссе. С этой позиции Болан держал под контролем лощину и ведущий к ней участок дороги, готовый в любую секунду выпустить на волю своих смертельных огненных птичек, едва на проезжей части появится нужная мишень.
 Дело оставалось за приманкой.
 Он набрал уже знакомый номер, и вновь на том конце провода трубку подняли мгновенно.
 — Ранчо.
 — Это снова я. Дай старика.
 — Ну и постреляли же вы, мистер! Минутку.
 Но прошла всего секунда, а на линии уже что-то щелкнуло, и Кауфман очень предупредительным тоном произнес:
 — Хорошо-хорошо, доказательство было убедительным. Нам надо поговорить. Давайте встретимся. Говорите, где.
 Болан сказал ему где и добавил:
 — Даю десять минут. Если опоздаете, меня там не будет.
 — Я успею. Я... э-э... прихвачу с собой несколько человек.
 — Настоятельно рекомендую это сделать. У Бонелли целая армия боевиков, которые рыщут вокруг, охотясь за вами. Просто неразумно раскатывать налегке и подвергать себя таком риску. Кроме того...
 — Минутку!
 — Замолчите и слушайте. Все будет либо так, как говорю я, либо никак. Возьмите две машины. Вы с водителем поедете в первой. Группа поддержки последует за вами с интервалом метров в сто. И пусть сохраняет эту дистанцию постоянно.
 — А почем я знаю — вдруг там ловушка для меня?
 — Голова на плечах у вас есть? — с отвращением произнес Болан. — Если бы я нуждался в ней, то уж, наверное, я прострелил бы вашу голову, а не телефон. Сейчас не я представляю для вас опасность. Так мы встречаемся или нет?
 — Встречаемся, — ответил Кауфман быстро. — Согласен на все условия. Но чтобы без подвохов.
 — Через десять минут, начиная с этой секунды, — сказал Болан и повесил трубку.
 Да, игра выходила очень рискованная. За десять минут Кауфман мог собрать вполне приличную команду боевиков. Или напустить на Болана полицейские вертолеты. Впрочем, и без полиции он сумел бы выставить против Палача человек сорок — пятьдесят. Но не только это беспокоило Болана.
 Он до сих пор не знал, какова же численность полевой армии Ника Бонелли. В том, что люди Бонелли прослушивали его разговор с Кауфманом. Болан не сомневался, а вот сколько стволов против него выставят — понятия не имел.
 Оставалось только надеяться, что за десять минут Бонелли сможет выслать не более двух-трех машин с боевиками. Если Болан ошибался... что ж, тогда сразу станет ясно, кто кого заманил в ловушку.
 Нельзя было исключить и такого, варианта: он, Болан, окажется между молотом и наковальней и вынужден будет драться с двумя мощными отрядами. А это уж точно крышка.
 Конечно, он попытался предусмотреть все нюансы, рассчитывая на огневую мощь своего боевого фургона. Но точки над "i" придется ставить лишь в самый момент «встречи».
 Десять минут — вполне достаточный срок, чтобы хорошенько подготовиться. Задействовав электронную систему запуска ракет, он врубил оптику наводки. На экране монитора загорелась красная сетка.
 На консоли зажегся сигнал: «Готовность к запуску».
 Болан переключил управление на ручной пуск и подкрутил верньеры оптической системы, сузив поле зрения до пятидесятиметрового радиуса — ровно столько требовалось, чтобы охватить взглядом обреченный участок местности.
 Цель запуска определялась теперь «выбором стрелка». В какую бы точку ни глядела оптика, простое нажатие рычага пошлет огненную стрелу именно в эту точку. Залповая мощь, однако, ограничивалась четырьмя ракетами. Перезарядка занимала — при должной сноровке — от шестидесяти до девяноста секунд, а ведь сколько сражений было проиграно за гораздо меньший срок — в одно мгновение!..
 Так или иначе, в последние минуты перед встречей Болан ощущал удовлетворение. Он сделал все, что было в его силах. Остальное — во власти Провидения.
 Он хорошо выбрал место. Движение здесь было редким, за все время не проехало ни одной посторонней машины. Но на восьмой минуте — началось. Сперва возник бешено мчащийся «континенталь». За рулем сидел здоровенный детина с каменным лицом, рядом с ним в напряженной позе застыл Мо Кауфман. Оптическая система, войдя в первый контакт, подстроилась и дала резкое изображение, благодаря чему удалось увидеть внутренность салона. Все было чисто.
 Болан снова перевел оптику на широкий обзор, в поле которого тотчас попал автомобиль прикрытия — девятиместный фургончик, битком набитый вооруженными боевиками и послушно едущий в ста метрах от «континенталя». Болан подстроился, чтобы просканировать содержимое фургончика, затем опять перешел на широкий обзор, держа в поле зрения оба автомобиля. Кауфман внял совету Болана и отправился в путь отнюдь не налегке. Среди прочего мелкого вооружения, которым были увешаны пассажиры фургончика, Палач успел засечь пару автоматов, винтовку с телескопическим прицелом и несколько карабинов.
 Они явились на минуту раньше.
 Обе машины затормозили на краю дороги в указанных местах. Ни та, ни другая не заглушили моторов. «Континенталь» съехал с дороги, развернулся и встал метрах в десяти от полотна, перпендикулярно ему, — в таком положении машина могла мгновенно умчаться прочь в любом из двух направлений. Фургончик на своем месте совершил аналогичный маневр. Моторы в обоих автомобилях продолжали работать. Из фургона выбрались двое боевиков и, приставив козырьком ладони, начали внимательно разглядывать окрестность.
 Место им явно не нравилось.
 И не без основания. В старые времена караваны переселенцев миновали здешние края на полной скорости с соблюдением всех мер предосторожности — дабы не попасть в засаду краснокожих.
 Зато Болану место подходило идеально.
 Потекла девятая минута, а вместе с ее началом в поле зрения военной оптики возник еще один автомобиль. Но ехали в нем отнюдь не ожидаемые Боланом бойцы незаконного вооруженного формирования города Тусона. В маленьком спортивном автомобильчике британского производства — с открытым верхом — сидела за рулем прелестная девица, и встречный поток воздуха развевал ее длинные волосы. На лице Шарон Кауфман была написана угрюмая сосредоточенность. У Болана не было времени предаваться размышлениям, доискиваясь до причины ее внезапного появления. Очевидно, она следовала за теми двумя машинами от самого Райского Ранчо — не исключено, девушка появилась у ворот как раз тогда, когда оттуда выезжали автомобили, и немедленно устремилась за ними.
 Но размышлять обо всем этом времени не оставалось — на сцене возникли куда более страшные персонажи. Поначалу, обозначившись где-то далеко сбоку, они воспринимались как неразличимая темная масса, однако после соответствующей подстройки оптической аппаратуры стало ясно: к месту встречи мчались, соблюдая минимальный интервал, четыре больших черных фургона.
 Болан быстро переключился на расширенный обзор и увидел следующее: спортивный автомобильчик резко тормозит, а к дороге, радостно раскинув руки, бежит папаша Кауфман, ошалевший от встречи с любимой дочерью — в таком-то месте и в такое-то время!..
 Снова наводка на резкость — и тотчас в тревожной близости возникло лицо главного врага. Неф, глаза закрыты черными очками, черный берет лихо сдвинут набекрень, губы быстро движутся, отдавая какие-то приказания. Рядом с ним — худощавый, смуглый малый, прищуренные глаза цепко изучают местность. Эти двое — в замыкающем автомобиле. А в передних сидят типичные боевики с ничего не выражающими лицами. Таких Болан видел тысячи раз. Но вот эта парочка... Призраки из прошлого, давние знакомцы, еще во Вьетнаме зациклившиеся на убийствах ради убийства.
 Теперь Болан ясно представлял, с кем ему предстоит бороться.
 Здесь не хватало еще одного лица — из того же прошлого. И так как его не было сейчас, Болан ощутил нешуточное беспокойство. Хиншоу... Почему-то он не появился. А ведь во всех разборках мафии — с его-то армейской выучкой! — он был поистине незаменимым человеком.
 Итак, жребий брошен. Наживку заглотнула куда более крупная дичь, чем Болан рассчитывал. Так что теперь, возможно, Кауфману и его дочери придется довольно туго.
 Ударная группа на полной скорости приближалась к месту встречи.
 Охранники Кауфмана были теперь совершенно уверены в «предательстве» Болана. Они рассыпались по местности, занимая позиции для стрельбы и с расстояния в сотню метров отчаянно сигналили своему боссу. Кауфман вместе с дочерью уже бежали в сторону «континенталя». Болан очень надеялся, что этот большой автомобиль имеет бронированное покрытие. Впрочем, если начнется серьезная потасовка, их это не спасет.
 Значит, нужно упредить события.
 Едва первая из нападающих машин вошла в зону обзора на три длины корпуса, Болан дернул рычаг. Огненная стрела с ревом устремилась к цели. Спустя доли секунды первую машину врага охватили языки пламени и клубы едкого дыма. Взрыв швырнул машину с дорожного полотна, она взлетел в воздух и, упав, несколько раз перевернулась. Бензобак оглушительно бабахнул, взметнув к небу огненный столб, и обломки раскаленного металла вперемешку с кровавыми ошметками человеческих тел раскидало во все стороны.
 Во второй машине слишком поздно сообразили, какую опасность представляет собой быстрая езда при несоблюдении дистанции. Взрыв ракеты вышиб ветровое стекло, водитель на миг потерял ориентацию, и этого хватило, чтобы фургон пошел юзом и слетел в кювет, где и замер прямо под носом у озверевших охранников Кауфмана. Взрыв второй ракеты довершил свое дело.
 Но даже если после этого вдруг кто-нибудь и уцелел в автомобиле, радоваться счастливчику долго не пришлось. Мигом раздались автоматные очереди и гулкие выстрелы из карабинов, и пули буквально изрешетили жалкие остатки фургона.
 Третья и четвертая машины отреагировали однозначно — съехали с шоссе и, трясясь на ухабах, помчались в разные стороны.
 Но Болан уже поймал один из автомобилей в перекрестье прицела. На консоли загорелось «Цель поймана», и он снова дернул рычаг. Ракета ударила машину в хвост, после чего эхо оглушительного взрыва разнеслось далеко вокруг. Двое из людей Кауфмана, будто спущенные с поводка ищейки, немедленно припустили к месту катастрофы.
 Четвертая машина, выписывая по полю немыслимые виражи, отчаянно пыталась вернуться на шоссе, чтобы убраться прочь от этого проклятого места. Болан поймал ее в сетку прицела, ухватился за рычаг и... передумал. Он нажал клавишу отбоя, башенка с платформой для запуска ракет втянулась внутрь фургона, и крышка люка скользнула на свое место. Быстро оглядев театр недавних военных действий и убедившись, что в лагере Кауфмана все в порядке, Болан вновь сосредоточил внимание на убегающем противнике. Четвертая машина уже выбралась на шоссе и теперь на полной скорости улепетывала восвояси. Именно этого и хотел Палач.
 Мгновением позже его боевой фургон плавно съехал на шоссе и устремился следом.
 Нет, Болан отнюдь не пощадил врага, и в действительности у того не было ни малейших шансов спастись.
 — Вы только приведите меня к своему дому, ребята, — прошептал Болан, пристально глядя вперед. — А там уж я устрою вам веселенькую жизнь!..




 Глава 10


 Мак Болан повстречал Джеймса Хиншоу и двух его дружков во время своего второго азиатского похода. Встречи эти были редкими, краткими и — для Хиншоу, по крайней мере, — весьма неприятными. Последняя из них завершилась недолгим пребыванием Хиншоу в заключении и далеко не почетной отставкой всей троицы. С деятельностью этой тройки Болан познакомился в основном на заседаниях военного трибунала, составив цельную картину по отдельным фрагментам, и вот теперь все разом вспомнилось, пока он преследовал Энджела Моралеса и его рейнджеров.
 Хиншоу, Моралес и Уорти были уроженцами Тусона. Они стали закадычными друзьями еще в средней школе и остались таковыми на всю жизнь. Их интернациональная дружба казалась несколько странноватой в городе, школы которого не вполне были свободны от расовых предрассудков и этнического антагонизма. Тогда как другие подростки в поисках безопасности и общих развлечений кучковались в национально однородные банды, Хиншоу, Моралес и Уорти держались особняком, называли себя «крысами пустыни» и вызывающе гордились своим альянсом.
 Драки и столкновения были неизбежны и потянули за собой вовлечение троицы в типичную подростковую преступность. Началось с мелких краж в магазинах, постепенно дошло до ограблений и угона машин. Мало-помалу Хиншоу выдвинулся как лидер маленькой банды, ее мозг и стратег, разработавший целую серию удачных налетов. Уорти и Моралес признали в Хиншоу прирожденного руководителя и безоговорочно ему подчинились, охотно принимая его советы и, как правило, с пользой для себя. Операции Хиншоу всегда были логически выстроены, тщательно спланированы и чаще всего окупались. Только одна авантюра с краденой машиной потерпела фиаско, но и это в конечном счете обернулось удачей — по принципу: не было бы счастья, да несчастье помогло. Ибо этот провал подвиг «крыс пустыни» совершенно добровольно вступить в ряды вооруженных сил Соединенных Штатов Америки, чтобы тем самым избегнуть докучливого полицейского расследования.
 Тусонское трио прошло подготовку совместно, затем, по настоятельной рекомендации Хиншоу, вся троица записалась в спецназ и появилась во Вьетнаме в составе команды А «зеленых беретов». Товарищи по службе и начальство отметили их усердие и способности, а капрал Хиншоу был особенно выделен и отмечен за беззаветную преданность солдатскому долгу.
 Ох как ошибались командиры, столь высоко оценивая рвение молодого солдата. Не долгу был предан Джеймс Хиншоу, нет, не долгу —  власти.  Он жил ради власти, власть была для него божеством, он тянулся к ней, как другие мужчины тянутся к прекрасным женщинам. Деньги для него не много значили, хотя он никогда не упускал возможности легко их подзаработать. Просто Хиншоу считал материальное благосостояние тем, чем оно и являлось, — средством или же  симптомом  глубинной власти и влияния. Для Хиншоу сила, власть были концепциями почти духовными, предельной целью всех усилий. Ничего для него не могло сравниться с возможностью и  правом  распоряжаться жизнями менее значимых личностей. Флойд Уорти и Энджел Моралес понимали своего товарища и охотно довольствовались своим подчиненным положением, сознавая в глубине души, что успех Хиншоу пойдет на пользу всем им.
 Вьетнам оказался земным раем для «крыс пустыни». Получив назначение в провинцию Тра Нинь, где требовалось малость навести «порядок», они первым делом постарались оценить местную ситуацию и ее потенциал — под вполне определенным углом зрения: что бы тут прибрать к рукам? Вскоре после их появления старший сержант команды А, в которой служили Хиншоу и его друзья, стал единственной жертвой полуночного «партизанского налета». Напавшие без следа растворились в джунглях, тем не менее доблестные рядовые Уорти и Моралес окружили в непосредственной близи от базы трех крайне подозрительных селян и изрешетили их прежде, чем те успели отступить или сдаться в плен. Хиншоу автоматически получил чин сержанта, его друзьям за проявленную бдительность и меткость была объявлена благодарность в приказе, а Уорти, кроме того, получил капральские лычки.
 И по мере того, как Хиншоу начал исподволь превращать провинцию Тра Нинь в эдакий собственный феод, затерянный в джунглях, жизнь здесь потекла по совершенно новому, неожиданному руслу. Старшие офицеры были слишком заняты ведением боевых действий в широком масштабе, поэтому удалая троица без особых помех смогла приступить к кампании по откровенному запугиванию местного населения. И уже вскоре аборигены больше боялись «крыс пустыни», нежели солдат Вьетконга, однако очередное ухудшение своего положения приняли со стоицизмом, выработанным привычкой к вековому угнетению. То есть приняло  большинство,  ибо два поселковых старосты внезапно были убиты «неопознанными террористами», и тогда Хиншоу моментально посадил на эту должность верного человека, способного гибко соответствовать ситуации.
 В провинции Тра Нинь наступила беспросветная ночь. Крестьяне, ремесленники, чиновники и политические деятели — практически все население — принуждены были платить Хиншоу «страховочные» взносы, рискуя в случае отказа подвергнуться аресту по обвинению в подрывной деятельности и связях с коммунистами. Женское население было рекрутировано и продано как движимое имущество в бордели Сайгона, но несколько наиболее привлекательных экземпляров остались в местном публичном доме, принадлежавшем самому Хиншоу. По сути все жители провинции — и стар, и млад, и мужчины, и женщины — превратились в своего рода курьеров, доставлявших наркотики и различную контрабанду из одной деревни в другую и даже в соседние провинции. Инакомыслие встречалось редко, не в последнюю очередь благодаря тому, что кривая смертности от «несчастных случаев» полностью соответствовала степени выказываемого недовольства. Когда начальник Хиншоу внял, наконец, слухам о своеобразном ведении дел в провинции и затеял расследование, то заработал себе лишь сомнительную привилегию стать одной из первых жертв «фрэгтинга» [4]  во вьетнамской войне. Свидетели потом утверждали, будто от места взрыва гранаты бежал чернокожий боец, но убийцу так и не нашли.
 Катастрофа обрушилась на личное королевство Хиншоу в лице Мака Сэмюэля Болана. Болан несколько раз встречал Хиншоу, когда работал в дельте со снайперами команды Эйбл, и считал его толковым, хотя и излишне жестким солдатом. Впрочем, мнение Болана коренным образом изменилось после того, как он сам во время рейда по югу провинции уничтожил вьетконговского полковника Тра Хуонга и двух меньших чинов. Возвратившись в базовый лагерь на окраине деревеньки Май Хой, Болан и капрал Т. Л. Миннегас стали свидетелями, как Хиншоу, Уорти и Моралес казнили трех невооруженных крестьян. Один был уже мертв, но вмешательство Болана спасло жизни двух остальных. Всю троицу обвинили в преднамеренном убийстве. Селяне медленно и осторожно начали рассказывать о царящих в провинции произволе и насилии; были выдвинуты и другие обвинения. Военные юристы делали все, что было в их силах, однако в конце шестидесятых во Вьетнаме редко можно было провести настоящее расследование, а «крысы пустыни» защищались яростно, утверждая, будто все их помыслы были направлены лишь на то, чтобы пресечь красную агрессию в провинции, ибо едва ли не каждый в деревеньке — скрытый коммунистический партизан и пособник Вьетконга. Вердикт суда оказался достаточно мягким. Моралес и Уорти отделались отнюдь не почетной отставкой, а Хиншоу сверх того получил еще шесть месяцев тюрьмы.
 Во время суда Болан не мог не заметить злобных, мстительных взглядов Хиншоу, которые тот кидал в его сторону. Но, вернувшись домой и окунувшись в новую, личную, войну, не менее, может быть, страшную, чем Вьетнам, Мак постарался забыть не только этого подонка, но и саму вьетнамскую бойню. И вот теперь тени прошлого восстали из праха, и разом то, что еще совсем недавно казалось клубком неразрешимых противоречий и загадок, приобрело вдруг угрюмый и зловещий смысл.
 Джеймс Хиншоу был человеком, умеющим организовать любое дело, заправским стратегом, и его поддерживали два не менее опытных, чем он сам, солдата. Впрочем, теперь уже один,  поскольку Флойд Уорти, напоровшись на засаду, превратился в мерзкую дымящуюся отбивную. Да, для натаскивания личной армии Ника Бонелли и для командования ею Хиншоу и его дружки подходили более всего. Абсолютно аморальные и безжалостные типы, на которых тусонский  капо  мог положиться всегда, твердо зная: эти трое будут служить с огоньком и с фанатичным рвением.
 Такие не прощают промахов и не щадят. Достойный враг.
 Болан преследовал Моралеса, держась на почтительном расстоянии и в то же время ни на секунду не упуская из вида стремительно удиравший фургон. Он висел, точно приклеенный, у них на хвосте — и когда они мчались на север от парка Каньон-с-Эхом, и когда свернули на запад по проезду Мак Доналда и достигли границ Райской Долины. Он следовал за ними, когда они неслись на юг по 44-й улице, и все так же оставался незамеченным, когда они развернулись и снова направились к центру Финикса. Палач внимательно следил за всеми перемещениями фургона, больше всего опасаясь столкнуться с Моралесом где-нибудь на запруженных центральных улицах.
 Господь ответил на молчаливые молитвы Болана. Фургон в очередной раз свернул на запад и помчался по пустынному шоссе, завершая замкнутый прямоугольник маршрута. Болан нарочно отпустил вражеский автомобиль вперед, держась почти на пределе видимости. Наконец фургон свернул на боковую дорогу с гравийным покрытием и скрылся в облаке пыли.
 Палач принялся высматривать параллельный проезд и нашел его чуть дальше — в четверти мили. Отъехав от шоссе примерно на милю, он увидел группу зданий и направляющийся к ним пыльный шлейф, предательски отмечавший передвижение фургона Энджела. По широкой дуге Болан начал медленно подбираться к зданиям. Наконец-то он обнаружил гнездо гадюки, которое разыскивал с момента своего появления в Финиксе.
 Когда дорогу преградил забор из провисшей колючей проволоки, Болан вылез из фургона и далее пошел пешком. Он осторожно ступал по иссохшей почве, «отомаг» на правом бедре и «красотка беретта» под мышкой слева готовы были к мгновенным действиям. Но пока никто не противостоял ему. Сравнивая число возможных обитателей учебного центра под Тусоном и количество убитых в Финиксе, Болан пришел к выводу, что примерно две трети армии Хиншоу выведено из игры. Тем не менее, прежде чем вторгаться на территорию лагеря, следовало еще раз — и очень тщательно — перепроверить это заключение. Любая оплошность могла стоить Палачу головы.
 Он отыскал метрах в ста от построек невысокий гребень, поросший полынью и чахлыми деревцами, — укрытие, вполне пригодное для его целей. Растянувшись на животе среди пустынных колючек, Болан навел на территорию лагеря бинокль. Мора-лес только что прибыл, и крутые боевики из лагеря окружили машину. Всего — вместе с людьми Энджела — Болан насчитал одиннадцать человек. Встречавшие толпились у запыленного фургона и наперебой задавали вопросы тем, кто вернулся.
 В центре этой группы стоял Джеймс Хиншоу и о чем-то быстро переговаривался с Моралесом. Судя по сдвинутым бровям и угрюмым складкам у жестко очерченного рта, Хиншоу был вне себя от ярости, однако, как обычно, умело скрывал свои эмоции. Ни единого резкого жеста, ни единой гримасы недовольства на лице. Выдержка и порядок — это был излюбленный девиз Хиншоу. Даже когда приходилось убивать или применять пытки, все делалось методично, четко, безо всяких эмоций.
 Холодный как лед... и смертельно опасный.
 Глаза Болана сузились, когда он наблюдал, как Хиншоу уводит сильно поредевшую ударную группу в большее из трех зданий. Этот человек был воплощением угрозы, и его смертоносный потенциал только усиливался от почти флегматичной расчетливости и точности, которые он вкладывал в каждое свое действие. Какова бы ни была конечная цель аризонской игры, именно Джеймс Хиншоу был человеком, способным довести эту игру до победного конца.
 Если, конечно, его не остановить... раз и навсегда... противопоставив ему еще более сокрушительную силу.
 Болан изучал здания и территорию лагеря, запоминая взаимное расположение построек, их общий план, углы и пропорции. Центральный дом был, по всей видимости, командным пунктом Хиншоу и служил казармой для какой-то части его армии. О назначении других зданий оставалось только предполагать, но высокий шест с радиоантенной возле одного из них дал Болану ключ к отгадке. Не исключено, здесь разместился своеобразный «нервный центр», подключенный к бесчисленным «ушам» в Финиксе, — этакая бдительная голова ядовитой змеи, чье сердце находилось гораздо южнее — в Тусоне.
 Что ж, многое теперь прояснилось. Игра с ловушкой достигла своей цели — вывела Болана на главную мишень в столице пустыни. Пока мозг змеи не очухался от нанесенных только что сокрушительных ударов и не спланировал мощный контрудар, необходимо размозжить голову гадине. И с этим нельзя мешкать.
 Возвращаясь к своему боевому фургону, Болан тщательно продумал план дальнейших действий.
 Чем глубже он проникнет в логово врага, тем эффективнее окажется удар. Учитывая профессионализм Хиншоу, осуществить задуманной было не так-то просто.
 Для этого потребуется не просто смелость, но и некоторая бесшабашность, даже безусловное нахальство, наглость...
 Всего этого, впрочем, Болану было не занимать.




 Глава 11


 В голосе Хиншоу звучали напряжение и угроза:
 — По порядку, Энджел. Что пошло не так?
 — Все пошло не так, Джим, — ответил Моралес с гримасой отвращения. — С самого начала. Нам подстроили шикарную ловушку — по всем правилам.
 — Ты сказал — ракетный залп?
 — Да. Нас заманили в лощину и накрыли залпом сверху. Мы ничего не могли сделать. Мне просто повезло, что я уцелел. Бедняга Флойд...
 Хиншоу пнул ножку стола и уставился з потолок.
 — Ублюдок! — прорычал он. — Должно быть, он просек наши игры с телефонами. Соображает! Ты видел гада?
 Маленький латиноамериканец покачал головой.
 — Все, что я видел, — это чертовы ракеты, которыми он в нас пулял. И вот что я тебе скажу: у него отличная огневая мощь. Не какой-то там сраный гранатомет, а настоящая ракетная установка.
 — Стало быть, он снюхался с Кауфманом, — пробормотал Хиншоу.
 — Похоже на то, — согласился Моралес.
 — Ты понимаешь, что это значит?
 — А то! — вздохнул Моралес. — Мы потеряли семьдесят процентов личного состава.
 — Какие выводы?
 — Хреновые выводы, — снова вздохнул лейтенант. — Мы теперь не можем продолжать. Без подкрепления, по крайней мере.
 — Готов поджать хвост? — мрачно спросил Хиншоу. — Хочется назад, в Тусон? И ты собираешься явиться к старику с такими новостями?
 — После всего пережитого это не так уж и страшно. Послушай, Джим, этот парень полностью оправдывает свою репутацию.
 — Бонелли тоже, — угрюмо отозвался Хиншоу.
 — Черт. Ты прав. — Моралес нервно зашагал по комнате. — Безумие какое-то! По-моему, пора выходить из этой дохлой игры, и ну их всех к черту!
 — Не торопись, — возразил Хиншоу. Он нервно покусал нижнюю губу и добавил: — Может статься, мы еще вытянем эту игру. — Он умолк на секунду, что-то обдумывая. — За голову Болана назначена премия в целый миллион. Верно?
 — А ты знаешь,  почему?  — спокойно спросил Моралес. — Потому что ни один из самых крутых парней мафии так и не смог переиграть этого ублюдка и заполучить его голову. Вот почему миллион. Жаль, что тебя не было там, у лощины. Очень жаль.
 — Он всего лишь солдат, — нахмурился Хиншоу. — Какого черта, Энджел?! Он  всего лишь  солдат и ничего больше.
 — Расскажи это Флойду и «команде Б», — горько ответил Моралес.
 — И даже миллион тебя не вдохновляет?
 — Дерьмо.
 Дискуссия была прервана осторожным стуком в дверь. Внутрь просунулась голова командира отделения.
 — У нас гость, — доложил командир. Он указал глазами в сторону окна. — Вы бы глянули.
 Здоровенный малый в «левисах» стоял у изгороди и препирался со стражником.
 Хиншоу отвернулся от окна и бросил взгляд на командира отделения.
 — Что там?
 — Забрался на территорию. Мы засекли его три минуты назад. Он шел вдоль телефонной линии. Говорит, где-то неисправность. Что — действительно не работает?
 Хиншоу поднял трубку, секунду вслушивался, положил ее на место и сказал:
 — Да. Трещит, будто яичницу жарят. Черт! Понятно, почему никто не... И давно это началось?
 Командир пожал плечами.
 — Мы и сами не знали, пока этот парень не явился.
 — Ладно, впустите его, — проворчал Хиншоу. — Приставьте к нему кого-нибудь, чтобы глаз не спускал. И угостите парня пивом. Он, похоже, упарился.
 — Да уж, сегодня градусов пятьдесят в тени, если, конечно, тень найдешь, — откликнулся командир отделения и пошел прочь, бормоча себе под нос: — Да я за такую паскудную работу не взялся бы и за...
 Моралес, засунув руки в карманы, стоял у окна и глядел наружу.
 — Действительно, сколько он за это получает? — проговорил он задумчиво. Пару сотен в неделю? А может, целых двести пятьдесят?
 — Подыскиваешь себе новую работенку? — желчно поинтересовался Хиншоу.
 — Посмотри на этого парня. Он, поди, целый день таскается по такой жаре. А чего ради? Скажи мне, Джим.
 — Должно быть, у него кишка тонка заняться чем-то стоящим. Не любит рисковать, — со значением ответил Хиншоу. — Нервы, скажем, слабые. Ну, а как насчет тебя? Неужто готов все бросить — ради кучи неоплаченных счетов и удовольствия сидеть на службе от и до?
 — Ну уж нет, — решительно сказал Моралес.
 Он по-прежнему продолжал наблюдать в окно за работой «телефониста». Парень залез на верхушку столба, через плечо у него болталась сумка с инструментами и прочей мелочью.
 — Что за болван! — незлобиво пробормотал Моралес. — Всю жизнь вот так бездарно вкалывать!..
 — Да уж, — ответил Хиншоу. — Мы-то знаем, чем надо заниматься в этой жизни. И как. Верно?
 Моралес повернулся к нему с широкой ухмылкой:
 — Ты прав, старина. Уж мы-то знаем.
 — Ладно, держи парня под наблюдением. На всякий случай. А я должен звякнуть Бонелли.
 — Забыл, что телефон не работает?
 Хиншоу хохотнул. Напряженность рассосалась. Энджел по-прежнему с ним. А вдвоем они вытянут все дело... как-нибудь.
 — Мы заработаем этот миллион, Энджел.  Мы.  Болан от нас не уйдет. Следи за телефонистом. Как только он закончит и линия восстановится, дай мне знать. Хочу переговорить с нашим благодетелем из Южной Аризоны. Пусть заранее выпишет нам чек.
 Энджел рассмеялся и, прощально махнув рукой, пошел прочь из комнаты, чтобы продолжить наблюдение за телефонистом.
 Покончив с «работой», Болан благополучно покинул лагерь и теперь, взобравшись на невысокий гребень, в который уже раз внимательно оглядывал постройки. Только что он расхаживал среди врагов, и те поили его ледяным пивом, а он травил им анекдоты, «чинил» им же поврежденную линию и одновременно подсчитывал число противников, изучая их сильные и слабые места. А завершилось все и вовсе фарсовой сценой.
 Энджел Моралес попытался его завербовать. Не прямо, конечно, не в лоб. Это была очень искусно выстроенная речь, полная туманных намеков и обещаний, но ни единым словом не выдающая, какого рода работу придется выполнять. Тем не менее, для человека «своего», способного уразуметь, что кроется за подобными недомолвками, это была явная попытка заполучить нового рекрута. Болан разыграл полного идиота, и это помогло ему выиграть дополнительное время и завершить вылазку практически без малейших осложнений. И все — благодаря Моралесу.
 Впрочем, надо быть справедливым — он, по сути, и не знал Болана. Пару раз они, правда, сталкивались во Вьетнаме, но, во-первых, это было очень давно, а во-вторых, вернувшись в Штаты, Болан сделал себе такую пластическую операцию, что даже друзья детства проходили мимо него, не узнавая.
 И все же Болан испытывал чувство глубокого удовлетворения от того, что сумел проникнуть в стан врага, да не куда-нибудь, а в лагерь профессионалов. Ни в коем случае нельзя было недооценивать воинские способности и возможности людей типа Хиншоу и Моралеса. Разумеется, они подонки, но ведь в свое время они прошли ту же школу, что и Болан, и выжили в тех же самых битвах. Поэтому удачная вылазка в лагерь противника имела для Болана особую, моральную, что ли, ценность. Она вселяла дополнительную веру в свои силы и надежду на безусловно удачный исход всей задуманной операции.
 Впрочем, Болан и прежде использовал прием, который он называл «ролевым камуфляжем». Очень часто он оказывался в полном одиночестве на вьетконговской территории. Его выживание и свобода зависели лишь от его находчивости. Однажды, натянув традиционную черную накидку и коническую соломенную шляпу, он провел несколько часов, сидя на коленях около узкого ручья и «латая» брошенную рыбаками сеть в самом центре занятой противником деревни. Болан обладал редкостной способностью к мимикрии и умудрялся выглядеть «своим» в любом, даже самом чуждом ему окружении.
 Это умение он постоянно и с большим успехом использовал в своей личной войне против мафии. Для мафии последствия были, как правило, катастрофическими.
 «Сумка для инструментов», которая была с Боланом во время вылазки, в действительности представляла собой миниатюрный арсенал всевозможных хитрых армейских штучек-дрючек. И он уж как мог нашпиговал территорию противника этими устройствами — и, что самое главное, под пристальными взглядами хозяев. В уязвимых точках по периметру узла связи Мак расставил пластиковые заряды со взрывателями замедленного действия — с таким расчетом, чтобы при взрыве разрушилось не только здание, но и рухнула бы мачта с антенной. Другие заряды должны сравнять с землей бараки, ну а остальным предстояло произвести чисто психологический эффект.
 Итак, все необходимое для создания паники в стане врага было задействовано. Теперь следовало подумать и о нанесении мощного удара извне. Осиное гнездо подлежало полному и беспощадному уничтожению.
 Главным оружием был изящный тяжелый пулемет М-2 50-го калибра. Болан аккуратно установил его на песчаный грунт и сорвал упаковочную обертку. Да шестидесятишестидюймовый красавец — самая внушительная и грозная штучка в его мобильном арсенале. Устанавливается на треноге, скорострельность — 650 выстрелов в минуту, скорость вылета пули из ствола — примерно тысяча метров в секунду. Пули в стальной оболочке. Не всякий бронированный автомобиль и не всякое здание устоят перед подобной сокрушительной силой, а людям и подавно не спастись.
 К тому же Болан внес в конструкцию пулемета кое-какие существенные дополнения.
 Он тщательно смонтировал пулемет на треноге, подсоединил коробку с патронами и заправил ленту. Поводил стволом из стороны в сторону и вбил слева и справа от него в землю два стальных стержня, которые должны были свести сектор обстрела к углу в 45 градусов. Затем установил прицельную планку на требуемое расстояние.
 После чего приладил «модернизацию» — коробку с механизмом, подсоединенным к спусковому устройству. Механизм осуществлял автоматическую стрельбу и запускался простым таймером. Болан посмотрел на часы, выставил на таймере требуемые цифры и включил его.
 Если все пойдет как надо, то через два с половиной часа парни в лагере наверняка посчитают, что подверглись нападению крупного воинского соединения. Пластиковые заряды и робот-пулемет должны сработать одновременно. Кто там в панике сможет отличить взрывы мин замедленного действия от очередного «ракетного удара»!..
 Покончив с установкой пулемета, Болан разбросал повсюду использованные фиберглассовые трубы для запуска легких ручных ракет. Любой, кому доводилось работать с М-2, легко раскусит нехитрый обман, но Болан и не рассчитывал на долгий эффект — главное, хотя бы временно дезориентировать врага.
 Задача была предельно ясной: либо уравнять силы противоборствующих сторон, либо полностью их уничтожить. И действовать надо максимально быстро. Ибо, когда полиция, наконец, должным образом отреагирует, он окажется под перекрестным огнем сразу трех противников. А это уж, конечно, чересчур.
 Да, «максимально быстро» — вот ключ к успеху во всех начинаниях Палача. И теперь ему предстояло за каких-то два с половиной часа одолеть расстояние между Финиксом и Тусоном. По шоссе, ведущему через пустыню, это составляло примерно 200 миль. Не так уж и страшно. Он успеет.
 Болан вдавил педаль газа до упора и, разогнав боевой фургон, без помех вырулил на государственное шоссе № 10.
 Ему предстояло доставить в Тусон сообщение.
 Очень важное сообщение, которое сможет понять лишь босс мафии. Понять и по достоинству оценить...




 Глава 12


 Ник Бонелли, как и ожидалось, впал в бешенство. Впрочем, тусонский мафиози, если проводить аналогии, принадлежал к породе кошек, всегда приземляющихся на четыре лапы и способных пролезть даже в самую узкую щель. Живучесть и изворотливость его, казалось, не знали предела. Планы и раньше, бывало, шли прахом, но Земля от этого не прекращала вращаться, и его, Бонелли, жизнь шла своим чередом. Конечно же он взбесился — да еще как! — когда этот чертов Хиншоу позвонил из Финикса и доложил, что ничего пока не достигнуто, зато двадцать человек уже положили. Кто бы от такого остался спокоен?! Однако, хорошенько подумав, Бонелли пришел к выводу, что поражение его вооруженных сил относится к тем случаям, когда «не было бы счастья, да несчастье помогло». Ибо Нику Бонелли предоставлялась теперь удобная возможность самому включиться в игру.
 Такую возможность он вынашивал с самого начала. Конечно, когда они с сыном Полом разрабатывали всю операцию, они твердо решили, что первые ходы в запланированной игре по захвату Финикса должны быть сделаны некой внешней, посторонней силой, чье происхождение нелегко проследить людям синдиката. И солдафон Хиншоу был тогда единственным логически обоснованным выбором. Крут. Безжалостен. Сообразителен к тому же. Мозги у парня на месте. И еще то, что Пол называл «чувством боя». Да, это был правильный выбор.
 Но Ник Бонелли скучал по действию. Ему недоставало возбуждения, которое он испытывал в добрые старые дни, гоняя грузовики с контрабандным пивом вместе с Тони Морелло и другими парнями. Большинство из них давно уже завершили, тем или иным образом, свой жизненный путь. А Ник все еще был жив, и ему требовалась хорошая разрядка.
 И не только желание тряхнуть старшой гнало его в Финикс, чтобы лично возглавить командование. Имелись и другие, более глубокие мотивы. Слишком многое было поставлено на карту там, на севере, чтобы  капо  мог позволить себе сидеть в сторонке и с унылыми вздохами наблюдать, как все рушится только из-за того, что какой-то солдафон изволил обосраться.
 Да, черт возьми, у него были глубокие личные мотивы.
 Годами, да что там —  десятилетиями  — Бонелли с нескрываемой ревностью и завистью наблюдал, как Мо Кауфман и Айк Руби прибирают крукам все рычаги управления в Финиксе, в то время как он, Ник Бонелли, брат по крови, вынужден был пропадать на задворках и довольствоваться пресной жвачкой. Калифорнийские боссы Джулиан Диджордже и Бен Лукаси завязали тесные связи с Кауфманом и богатели за счет Бонелли посредством односторонних сделок, связанных с наркотиками. Бонелли от всего этого доставались лишь пустые заверения в дружбе и преданности. По крайней мере Бонелли именно так и считал, забывая, что каждый килограмм мексиканского коричневого порошка существенно увеличивал его текущий счет. Даже сам Оджи Маринелло с пиететом относился к клике Кауфмана в Финиксе, тогда как на этом месте должен был сидеть, конечно же, Бонелли. Это было его  право,  как брата по крови.
 Разумеется, Ник в течение многих лет пытался устранить эту несправедливость, сначала мирными средствами, потом силой. Он открыл шикарное ночное заведение в самом центре деловой части Финикса, надеясь таким образом устроить плацдарм, вбить клин, с помощью которого можно будет открыть город для полномасштабного вторжения. Результат вышел унизительный. По приказу Кауфмана отряды местной полиции патрулировали у дверей заведения, проверяя возраст клиентов и производя показательные задержания за появление в нетрезвом состоянии в общественном месте. Ник понял намек и свернул дело.
 Затем он попробовал физическое устранение. Последовательно две команды «торпед» отправились на север — навестить Кауфмана и Руби. Обе исчезли без следа. Зато поползли слухи о полуночных захоронениях в пустыне. Джонни Скализе, племянник Ника, вызвался добровольно выполнить работу и поспешил в Финикс. Он не исчез без следа. Отряд бойскаутов наткнулся на его обнаженное и кастрированное тело, распятое с помощью колючей проволоки на гигантском придорожном кактусе.
 На какое-то время дело застопорилось, пока Пол Бонелли не явился к отцу с сообщением, что он не только знает, как убрать Кауфмана, но и знает человека, способного это сделать. После чего события понеслись галопом. Ник Бонелли накачивал Хиншоу деньгами, предоставив ему рекрутировать людей, и готовился к мощному удару по Финиксу, который свалит, наконец, Мо Кауфмана с украденного у него трона.
 Пол и Хиншоу убедили Бонелли, будто Кауфман принесет им больше пользы не мертвый, а живой. Поначалу Ник яростно отвергал столь еретическую идею, в корне противоречившую его прирожденному чувству мести, вендетты. Но в результате все же признал мудрость совета — и впрямь, живой Мо Кауфман мог прекрасно послужить в качестве послушной марионетки. Мо уже успел наладить разветвленную систему связей — вот пусть он и дальше сохраняет видимость власти, зная в глубине души, у кого в руках  настоящая  власть. Убить-то Кауфмана можно, но ведь это — одноразовое удовольствие, так сказать. Куда большее наслаждение ткнуть его носом в дерьмо, отобрать у него империю и оставить в живых, обрекши на постоянные страдания от потери того утраченного, чего ему никогда уже не вернуть.
 Да, хорошая идея. И, главное, прибыльная.  Коммиссионе  поневоле признает силу и тактический гений человека, ухитрившегося провести столь мастерскую операцию. И Ник Бонелли наконец добьется уважения со стороны этих старых дураков, которые, расшаркиваясь перед Кауфманом, его, Бонелли, едва замечали.
 План казался безукоризненным. Люди Хиншоу, отменно обученные, готовы были вцепиться Кауфману в глотку и поставить его на колени. Все должно пройти гладко, как по нотам.
 И тут на горизонте замаячил Болан...
 По правде, Бонелли давно ожидал визита этого ублюдка. Однажды ему уже показалось, что время пришло, — когда Болан вдруг задержался в Аризоне, чтобы разобраться с Сиро Лавангетти и Музыкантом Джонни, но скоро выяснилось: это лишь краткая остановка Мака на пути в Майами. Болан тогда даже сыграл на руку Бонелли, ибо смерть Сиро в Майами обрубила щупальца семьи старого Диджордже, протянувшиеся на территорию Бонелли. Но Ник всегда сознавал, что Болан когда-нибудь вернется...  должен  вернуться.
 И тем не менее, несмотря на подспудную готовность к такому повороту дел, появление Болана застигло Бонелли врасплох, грозя уничтожить то, что кропотливо готовилось долгими месяцами. Сам по себе визит Болана в любую точку Аризоны являлся скверным предзнаменованием, но Болан в  Финиксе  — это уже катастрофа, хуже не придумаешь.
 Впрочем, немного успокоившись, Бонелли вновь обрел способность трезво оценивать события. По уверениям Хиншоу, Болан и Кауфман вцепятся друг другу в глотки еще до наступления ночи. Вояка твердо заявил: получив небольшое подкрепление, он управится с обеими сторонами без малейших затруднений. Бонелли для виду задал Хиншоу отменную трепку по телефону — и тотчас выделил требуемое подкрепление. Возможно — вполне возможно, появление Болана только на руку тусонскому  капо.  За голову парня все еще давали миллион, и Бонелли знал, как распорядиться этими деньгами. Но главное заключалось в том престиже, которым автоматически станет обладать принесший на блюде голову Палача. Ну, а если Нику удастся уделать одновременно Болана и Кауфмана, да еще прибрать к рукам козырного туза в лице сенатора Соединенных Штатов, то тогда уж... У Бонелли дух захватывало от возникавших перед ним перспектив. Босс всех боссов? А почему бы и нет?
 Он раскурил двухдолларовую сигару и потянулся к настольному интеркому. В ответ на бибикающие сигналы явился Джек Луканиа, домоправитель, своего рода комендант при Бонелли.
 — Свяжись с Финиксом, Джек. Мне надо еще раз поговорить с Хиншоу.
 — Слушаюсь, босс. — Луканиа мигом отправился выполнять поручение.
 Прошло уже два часа с тех пор, как Бонелли последний раз разговаривал с Хиншоу, и полтора часа с тех пор, как Пол Бонелли отправился в Финикс вместе с силами подкрепления. Да, руководить людьми Ник велел собственному сыну, своей правой руке, чтобы на месте не возникло никаких накладок.
 Через несколько минут Луканиа вновь появился в дверях:
 — Он на проводе, сэр.
 Бонелли молча кивнул, поднял трубку и сразу же взял быка за рога:
 — Что там у вас?
 В голосе Хиншоу звучали оправдательные нотки, казалось, он немного нервничал:
 — Никаких изменений, мистер Бонелли. Мы... заняли глухую оборону, как вы и советовали.
 — Хорошо. К вам направляется Пол с небольшим подкреплением. Ждите его в любую минуту.
 Последовала долгая пауза, а когда Хиншоу заговорил, нервозность и скрытое негодование в его голосе заставили Бонелли ухмыльнуться.
 — Я понимаю, сэр. Как пожелаете. Но, если честно, я думаю, что...
 — Нет ничего зазорного, сынок, в том, что ты нуждаешься в помощи. Тебя здорово потрепали. Пол сумеет утешить тебя. Сколько людей у тебя осталось?
 — Дюжина, сэр. Они все в превосходной форме, и я убежден: с помощью высланного вами подкрепления мы завершим игру без особых затруднений.
 — Вот и превосходно, — ответил Бонелли, хотя не сомневался, что еще множество затруднений придется одолеть, прежде чем на сцене в Финиксе опустится финальный занавес.
 Хиншоу начал было рассыпаться в уверениях, но Бонелли его перебил:
 — Кстати, насчет этого Болана...
 Он не успел договорить. На том конце провода внезапно раздался странный раскатистый грохот, больно ударивший по барабанным перепонкам Бонелли. После чего в трубке поднялся невообразимый треск, сквозь который едва пробивался голос Хиншоу, яростно требовавшего от кого-то объяснений: что, к черту, происходит?! Затем со стороны Финикса донеслись звуки второго и почти одновременно третьего взрывов, и тотчас стали слышны характерные дробные удары, по которым Бонелли, старый уличный боец, моментально определил: пули крупного калибра сейчас безжалостно крушат в Финиксе стены, мебель, двери... Похоже, Хиншоу и его команда неожиданно попали в крупную передрягу там, и Бонелли ничего не мог поделать — ему оставалось лишь сидеть и слушать, что там происходит.
 Но спустя несколько секунд он лишился и этой возможности: связь оборвалась.
 Но, удивительное дело, Ник по-прежнему слышал грохот взрывов и стаккато автоматных очередей. Вот только звучали они теперь несколько иначе. Отчетливее и яснее, что ли.  Ближе! 
 Ник Бонелли вскочил из кресла и метнулся было к двери кабинета, и тут пол под ним качнулся от очередного взрыва. В это самое мгновение в кабинет ввалился Луканиа, по его бледному лицу стекала струйка крови.
 — Нападение! — крикнул он с порога. —  На нас напали! 


* * *

 Болан мчался на предельной скорости, выжимая из двигателя «торнадо» все, что тот мог дать. Он прибыл в Тусон с запасом времени в несколько минут.
 Усадьба Ника Бонелли располагалась почти на границе игровых полей гольф-клуба Роллинг Хиллз. Тылы ее выходили на сухое речное русло, называемое Пантано Уош.
 Болан совершил быстрый объездной маневр, одновременно слушая «выжимку» информации, которую записывал миниатюрный магнитофон-передатчик, предварительно подключенный к телефонной аппаратуре Бонелли. Записи уже были откорректированы и разбиты по временным отрезкам, все периоды молчания опущены. Прослушивая ленту, Болан с удовлетворением убедился, что  капо  в данную минуту находится дома, за этими вот стенами.
 Болан остановился в укромном местечке на берегу Пантано Уош, у северо-западной оконечности владений Бонелли. Густые тенистые ивы хорошо скрывали боевой фургон от посторонних глаз. Не мешкая, Болан включил электронную систему запуска ракет и принялся выбирать наиболее уязвимые точки главного здания и укреплений на территории, определяя их координаты с помощью сетки видоискателя и занося эти координаты в банк памяти. Затем перевел механизм запуска в автоматический режим и установил таймер на двухминутную задержку. После чего выскочил из фургона, мысленно отсчитывая роковые секунды.
 Он быстро бежал по иссохшейся почве, словно не замечая тяжелого груза, который нес на себе. Помимо привычных «отомага» и «беретты» вкупе с гранатами и запасными обоймами на поясе Болан прихватил еще и комбинированное оружие двойного действия М-16/М-79 комбо. Самозарядная штурмовая винтовка стреляла пулями калибра 5,56 мм со скоростью 900 выстрелов в минуту, а совмещенный с нею 40-миллиметровый гранатомет, заряжавшийся с казенной части, мог метать одиночными выстрелами газовые или разрывные гранаты — по усмотрению стрелка. Подсумки с обоймами для М-16 и смешанными зарядами для гранатомета дополняли боевую экипировку Болана, прибавляя к ее обычному весу еще килограммов тридцать.
 Мак перелез через каменную стену и оказался на территории поместья. Он спешно шагал прямо по ухоженным газонам, даже и не думая скрываться, а в мозгу его мысленные часы отсчитывали секунды до начала судного дня.
 Первый охранник заметил его с расстояния в полсотни метров. Парень, очевидно, не мог поверить своим глазам, поэтому стоял, разинув рот, и пялился на Болана на целых полсекунды дольше, чем следовало бы. Когда же он, наконец, опомнился и потянулся к кобуре, одновременно пытаясь выкрикнуть какое-то предупреждение, все было кончено. Палец Болана слегка коснулся спускового крючка М-16 и парень, кувыркнувшись, замертво рухнул на траву. В другой раз подобный выстрел поставил бы на ноги все осиное гнездо, но практически в тот же момент его перекрыл другой, куда более громкий страшный звук.
 Болан глянул на часы — секундная стрелка перескочила на роковую отметку. Ракетная установка на боевом фургоне принялась одну за другой выплевывать громовые стрелы, которые с трехсекундным интервалом мчались к намеченным целям. Первая поразила главные ворота, разнеся их вдребезги. Вторая взорвалась между двумя лимузинами, стоявшими на подъездной аллее. Осколки черной стали и огненной ленты из взрывающихся бензобаков весьма «оживили» чинную атмосферу усадьбы. Третья и четвертая ударили по главному зданию, мгновенно превратив его в чудовищный вулкан, который изрыгал во все стороны языки пламени и клубы густого дыма.
 Люди метались вокруг погребального костра, как муравьи вокруг зажженного муравейника. Они что-то кричали и размахивали оружием, но среди них явно царила паника и никто не знал, куда бежать и что делать. Палач помог им разрешить эту трагическую неопределенность, поливая их ряды длинной очередью из своей винтовки. Боевики валились, дергались на траве и отчаянно вопили, когда их пробивали пули в стальных оболочках. Те, кто сумели уцелеть, пытались отстреливаться, но безрезультатно.
 Болан выпустил по ним целую обойму, быстро сменил ее и выпустил вторую. А для большей острастки сделал еще несколько выстрелов из М-79 разрывными гранатами.
 Горстка раненых отчаянно старалась найти хоть какое-то безопасное место.
 Болан позволил уйти этим недобиткам и сосредоточился на самом здании. Местами оно ярко пылало, местами было серьезно повреждено — там, куда попали ракеты, но в основном выдержало удар и по-прежнему высилось как символ всего того, что Болан жаждал искоренить в Аризоне. Нацелив на дом гранатомет, Палач выпускал заряд за зарядом, стреляя попеременно то разрывными, то газовыми гранатами. Кладка разлеталась во все стороны, обломки кирпичей, точно блохи, выпрыгивали из дымовой завесы. Чуть погодя взрывы загремели внутри здания, и чернильные столбы дыма вознеслись в безоблачное аризонское небо.
 Этого было достаточно.
 Послание получилось громким и отчетливым.
 Некоторое время Болан стоял неподвижно, оглядывая сожженную усадьбу. Запах пороха и горелой плоти забивал ноздри. Палач круто развернулся и пошел назад той же дорогой, какой и прибыл.
 Трудно сказать, уцелел ли Бонелли в нынешней бойне. В любом случае Палач сообщил ему все, что хотел. Дал знать: легкой победы в аризонской игре не будет... Если вообще игра продолжится...
 Хотя, конечно, настоящая битва еще была впереди — там, на севере. Из прослушанных записей телефонных переговоров Болану стало ясно: в зону боевых действий направлены свежие силы. И оставалось только догадываться, сколько адского пламени и громовых раскатов таит в себе ближайшее будущее.
 Такие люди, как Хиншоу и Моралес, всегда являли для окружающих смертельную угрозу, о которой среднестатистический обыватель даже и догадываться не смел. Беспредельная жадность, соединенная с военной выучкой, да плюс к тому безудержная жажда власти — все это, вместе взятое, не могло принести обитателям Аризоны ничего, кроме мучительной гибели и бесчестия.
 Но разве кто-либо из этих людей просил Мака Болана стать их защитником?
 И вообще: разве рядовой законопослушный гражданин не воспринимает ярких представителей преступного мира как своего рода романтических героев, бунтарей, бросивших вызов системе?
 Все так. Но Болан и не ждал оваций. И не намеревался исцелять Аризону от ее собственных болячек. Он появился здесь отнюдь не из желания кого-то поддержать или спасти. Просто не быть здесь он не мог!
 Он был Карой. Не судьей, не обвинителем, даже не приговором.
 Мак Болан был  Карой мафии.  Он знал это и безоговорочно принимал эту роль.
 Ну, а население Аризоны пусть примет то, что сможет...




 Глава 13


 — Трудно поверить, что один человек способен натворить такое. — Пол Бонелли находился в точке закипания. Его сузившиеся глаза с холодной яростью осматривали лагерь, фиксируя ужасающие разрушения.
 — И все же такой человек есть, — словно оправдываясь, горько заключил Хиншоу.
 Оба стояли на крыльце полевой штаб-квартиры Хиншоу. Несколько боевиков сгрудились неподалеку от своего предводителя, держась особняком от прибывших из Тусона. Сорок человек. Неплохая, конечно, подмога... Не отходя далеко от своих машин, «торпеды» Бонелли тоже с немалым интересом разглядывали живописные руины и лишь время от времени перебрасывались короткими деловыми замечаниями.
 А комментировать было что. Стены главного здания были испещрены пулевыми пробоинами, оконные рамы расщеплены, в зияющих оконных проемах лишь кое-где торчали зубчатые стеклянные осколки. Около дома громоздилась куча обгоревшего, изрешеченного металла — остатки лимузина. Он лежал на боку, и две изорванные покрышки еще продолжали дымиться. Позади главного здания, теперь продуваемого вдоль и поперек, две груды обгорелых, черных балок напоминали о том, что совсем недавно здесь тоже что-то стояло.
 Бонелли-младший сокрушенно покачал головой и повернулся, чтобы войти. Хиншоу выскочил вперед и гостеприимно распахнул дверь перед тусонским младшим боссом. Бонелли лишь коротко кивнул и шагнул через порог, с гримасой отвращения на лице потрогав на ходу выщербленный край дверного косяка — пули буквально измочалили местами деревянную панель. С той же брезгливостью он оглядел внутреннее помещение — продырявленные стены, перевернутую и разбитую вдребезги мебель.
 — Каковы потери на этот раз? — спросил он Хиншоу.
 — Четверо убитых, двое раненых. Чудо, что не потеряли больше.
 — Полиция реагировала?
 — Нет. Соседей тут немного, а те, кто есть, не суют нос в чужие дела.
 Бонелли удовлетворенно кивнул и снова оглядел комнату. Его глаза остановились на мощном оружии, стоявшем в углу на запыленной треноге. Две короткие трубы — не то из пластика, не то из картона — были прислонены к пулемету.
 Мафиози повернулся к Хиншоу, указывая на оружие:
 — Это оно?
 — Да. Пулемет 50-го калибра и использованные трубы из-под РПТР.
 Хиншоу говорил четко, как на занятиях по стрелковой подготовке личного состава.
 — Что за РПТР?
 — Ручная противотанковая ракета, — терпеливо объяснил Хиншоу. — Вроде базуки. Мы обнаружили эти штуковины в сотне метров от лагеря, на холмике, — лагерь оттуда прекрасно простреливается. А это работа крупнокалиберного, — жестом он указал на сотни пулевых пробоин. — Негодяй присобачил к пулемету автоматическое спусковое устройство, и стрельба велась непрерывно. А сам тем временем палил из РПТР.
 — То есть пулемет стрелял как бы сам по себе? — скептически уточнил Пол Бонелли.
 Хиншоу кивнул.
 — Это несложно сделать.
 — Несложно? — прервал Бонелли, не веря своим ушам. — Ты хочешь сказать:  один человек  запросто положил всю твою сраную армию? А что же делали  твои парни,  Джимми?
 — Умирали, — бесцветным голосом откликнулся Хиншоу. — Или прилагали все силы, чтобы уцелеть.
 Бонелли уже не сдерживал раздражения.
 — Очень, очень плохо, Джимми. Один парень смог натворить такое. Сколько же он угробил твоих людей?
 Младший тусонский  капо  прекрасно знал точную цифру, но не мог отказать себе в удовольствии задать этот вопрос.
 Хиншоу усталым голосом ответил:
 — Двадцать три.
 Бонелли скорбно покачал головой и медленно повторил число вслух. Затем произнес, чуть смягчая тон:
 — Ладно, я-то вижу, что вы тут пережили. Я не в претензии. Но вот мой папа...
 Пол не докончил фразу, давая Хиншоу понять, что Дон Никколо Бонелли уже не обладает достаточной гибкостью ума, чтобы правильно оценить сложившуюся ситуацию.
 После короткой паузы он добавил:
 — Очень не хочется огорчать отца — ведь он сам только что пережил крупную неприятность... — Еще одна пауза. — Но, может, и не надо торопить события, а? Может, стоит подождать, пока у нас на блюде не окажется голова одного вояки?..
 Бонелли широко улыбнулся, глядя на скривившегося Хиншоу.
 — Мы же  намерены  добыть его голову, верно?
 Телефонный звонок разрядил напряженную обстановку. Хиншоу, будто не слыша, застыл на несколько мгновений, потом сорвался с места и схватил трубку.
 — Слушаю! Да, сейчас даю. — Он протянул трубку Бонелли. — Вас.
 — Да? — отрывисто бросил тот в микрофон.
 На другом конце провода послышался задыхающийся, срывающийся голос:
 — Пол? Это Джек Луканиа.
 — Слушаю, Джек.
 — На нас напали! Это было... что-то невероятное! Вы даже не представляете! Это... это...
 — Джек! Расслабься и давай по порядку.
 Луканиа глубоко вздохнул и продолжил уже чуть спокойнее:
 — Прошу прощения, Пол. На нас напали. Дом почти весь разрушен, мы потеряли дюжину ребят.
 — А как он? — спросил Бонелли, зная, что называть имя отца нет нужды.
 — О, с ним все в порядке. Конечно, потрясен, вне себя от ярости. Это он велел мне немедленно вам позвонить.
 — И кто же на вас напал?
 — Болан, никаких сомнений.
 Сузившиеся глаза Бонелли уставились на Хиншоу.
 — Это точно? Никаких сомнений, да?
 — Да какие тут сомнения, почти половина парней его видела. Здоровенный бугай, весь в черном и увешан, как рождественская елка, пушками и разными хреновинами. Если у Болана нет брата-близнеца, то кто же тогда может быть?!
 — Близнецов у него нет, — угрюмо произнес Бонелли.
 — Ну, в таком случае...
 — И когда, говоришь, это случилось? — уточнил Бонелли, продолжая сверлить взглядом Хиншоу.
 — Э-э, чтобы не соврать... минут двадцать пять назад.
 — Очень интересно.
 — Послушайте, старик хочет, чтобы вы вернулись. Прямо сейчас.
 — Передай ему, чтобы пока держался своими силами. Пусть удвоит бдительность. У нас здесь тоже заварушка. Вернусь, как только смогу. Но сначала... в общем я вам перезвоню, Джек.
 Бонелли бросил трубку и повернулся к Хиншоу.
 — Когда вас здесь атаковали? — негромко спросил он.
 — Черт, я же сказал. Прямо перед вашим появлением.
 — Я здесь уже минут десять.
 — Ну да... — Хиншоу потер затылок. — Удивляюсь, как вы не нарвались на парня, когда сюда ехали. Атака длилась... ну... минуты три-четыре. Типичная партизанская тактика: ударил — и бежать. Пока мы прочухались, парень слинял. Можете пощупать ствол этого М-2. Он, возможно, и сейчас еще горячий.
 — Так, стало быть, на вас напали примерно полчаса назад?
 — Плюс-минус две-три минуты.
 — Чушь!
 Глаза солдата сверкнули.
 — Что?!
 — Болан полчаса назад, с точностью до минуты в ту или иную сторону, атаковал наше ранчо.
 — Это невозможно, — уверенно ответил Хиншоу.
 — Ты это папе скажи. Парень там все сравнял с землей.
 — Значит, это сделал не Болан. Он был...
 — Чушь, я сказал! — холодно бросил Бонелли. — Они видели парня. Это был он. Он был за 200 миль отсюда, когда, по твоим словам, вас атаковали.
 Лицо Хиншоу потемнело.
 — Что значит — «по моим словам»?
 Он сделал широкий театральный жест рукой:
 — Тогда все это как назвать?
 — Я вижу только,  как  это все выглядит, но еще не знаю, как это называть. И я спрашиваю тебя, что здесь случилось на самом деле?
 Хиншоу скривился.
 — Вы обвиняете меня во лжи, мистер Бонелли?
 Младший босс Тусона уловил внезапную формальность в обращении.
 — Не кипятись, — проговорил он. — Никто никого не обвиняет. Я просто хочу сказать, что ты мог неправильно истолковать события. Попробуй восстановить настоящую картину.
 Хиншоу закурил сигарету и повернулся к разбитому окну. Наконец он окинул Бонелли задумчивым взглядом и коротко кивнул:
 — Ладно. Попробуем разобраться. Я сказал уже, что М-2 был установлен на автоматическое ведение огня. Причем не в одну точку, а по сектору. Думаю, это был какой-то очень хитрый маневр. Похоже, парень действительно  был  в обоих местах одновременно.
 Бонелли покачал головой.
 — Попробуй еще раз, Джимми.
 — Это в принципе допустимо. Я не знаю, как он запрограммировал на автоматический огонь эти РПТР, но... Черт, с чего мы взяли, что он их использовал? Он вполне мог...
 — Ты, кажется, слишком серьезно настроен, — холодно заметил Бонелли.
 — Парень каким-то образом проник в лагерь. Он пробрался внутрь и все тут заминировал.
 — Брось! — отрезал Бонелли.
 — Мне не нравится ваш тон! — взорвался солдат.
 — А мне насрать, что там тебе нравится, — заорал Бонелли. — Твоя задача дать мне ответ, которому я могу поверить.
 — Какого черта! — взбесился Хиншоу. — Раз я говорю, что нас атаковал Болан, значит, нас атаковал Болан. Это его почерк. Специалисту это так же понятно, как если бы он повсюду автографы оставил. Парень пробрался на территорию и распихал повсюду мины замедленного действия, а затем рванул в Тусон, где и устроил заварушку, причем время выставил так, чтобы все случилось одновременно — здесь и там. Он пытался вбить между нами клин, расколоть наши силы. Мы всегда применяли такую тактику, когда...
 — Я сказал, кончай это! — злобно прикрикнул Бонелли. — Хватит молоть языком!
 Неожиданно в глазах солдата вспыхнул огонек неподдельного озарения.
 — "Телефонист"! — коротко выдохнул он.
 — Какой телефонист? Слушай, всему есть предел! — Это была уже неприкрытая угроза.
 Хиншоу либо ее не расслышал, либо просто проигнорировал.
 — Сукин сын, — проговорил он с восхищением в голосе. — Шастал здесь, где хотел, пил наше пиво, а я еще и...
 — Что ты там плетешь?!
 — Вам это не понравится, мистер Бонелли, — очень спокойно ответил солдат. — Это вас очень напугает. Дайте мне все уладить... не ломайте голову... я разберусь.
 — За это тебе и платят, — холодно сказал Бонелли. — Но если ты тут затеял какую-то свою игру...
 Эту угрозу Хиншоу расслышал и правильно понял.
 Он злобно сверкнул глазами, но моментально взял себя в руки.
 Бонелли еще раз огляделся напоследок, расправил плечи и двинулся на выход.
 На сей раз солдатик рискует потерять не только лицо — он запросто может и головы лишиться.


* * *

 Хиншоу наблюдал за Бонелли со смешанными чувствами злости и понимания. Он был напряжен до предела, внутри словно сжался огромный ледяной кулак. Впервые он почувствовал, что теряет контроль над событиями в Финиксе, испугался этого и в свой черед испугался собственного испуга. Скверный симптом.
 Его вовсе не обрадовало известие, что посланным в Финикс подкреплением командует Бонелли-младший. Только по двум причинам он не стал возражать. Во-первых, когда он об этом узнал, отряд был уже в пути. А во-вторых, очень вредно для здоровья возражать Нику Бонелли, если тот принял какое-нибудь решение, даже пустяковое. Ну, а в столь важном деле любая оппозиция явилась бы роковой глупостью.
 Что ж, Пол Бонелли теперь находился здесь, и Хиншоу ни на секунду не верил сказкам, будто сынок босса здесь только для того, чтобы «приглядывать за ребятами». Бонелли прибыл сюда, чтобы приглядывать за ним,  Хиншоу.  И не просто приглядывать, а держать на коротком поводке. С той минуты, как Пол Бонелли вылез из своего хромированного броневика, делами в Финиксе заправлял он, и все это знали. Как бы ни пытались Пол и его папочка подсластить пилюлю, Хиншоу теперь оставался командующим только на словах. Унизительное положение. Но выбирать не приходилось: Хиншоу скрепя сердце готов был смириться, утереться — и перевалить на Пола всю ответственность.
 Однако за всем этим крылось нечто большее, чем простой выговор, устроенный мафиозным предводителем своему полевому командиру. Нет, Хиншоу ничего не мог сказать наверняка и тем не менее чувствовал, как волосы у него на загривке встают дыбом — как когда-то во Вьетнаме, когда некое шестое чувство предупреждало его о засаде, устроенной вьетконговцами.
 Всем существом своим Джим Хиншоу ощущал, что его подставляют. Но кто? И с какой целью?
 Если за ниточки дергал Болан, то тут оставалось только уповать на бога и пытаться предугадать направление следующего удара, стараясь увернуться от него.
 Но выходил совсем иной расклад, если под него копал Бонелли. Тут Хиншоу  мог  кое-что сделать, мог приготовиться, если дело обстоит именно так. Он даже знал, какие следует принять контрмеры.
 Хиншоу взял трубку телефона — аппарата, сыгравшего столь роковую роль в недавних событиях, — и набрал местный номер. Когда на другом конце провода послышался знакомый голос, Хиншоу без околичностей заявил:
 — Собери по-быстрому всех людей. Через двадцать минут они должны быть готовыми к выступлению. Сможешь сделать?
 Получив утвердительный ответ, он удовлетворенно хмыкнул и положил трубку.
 Хиншоу подтягивал резервы. Он был не до такой уж степени наивным, чтобы сидеть в Финиксе лишь с тридцатью боевиками, и уж тем паче он отнюдь не собирался при первых же осложнениях полностью попадать в зависимость от подкрепления с юга. Как и всякий другой полевой командир, достойный так называться, он набрал и разместил в городе запасную армию — на случай разных непредвиденных коллизий... чтобы иметь возможность отбиться от  любой  из сторон. «Джокер в рукаве», как это называл Энджел.
 Джим Хиншоу не собирался в этой операции ударить в грязь лицом. И голову намеревался поберечь. С самого начала он рассматривал местную игру как счастливый повод укрепить свою репутацию человека, с которым надобно считаться.
 На сером существовании последних лет пора поставить жирный крест.
 Именно так: пусть разные бонелли катятся ко всем чертям, а он пойдет своей дорогой, и ради того, чтобы золотая голова Мака Болана оказалась у него на блюде, он перешагнет через  любые  препятствия.
 Хитрый парень этот Мак. Пластическая операция, да? Новое лицо?
 У всех снятых с плеч голов лица одинаковые.




 Глава 14


 — Я вас не прошу, я вам приказываю! — голос Мо Кауфмана был злым и выдавал скрытое напряжение, которое не оставляло его весь этот день. — Мне нужна защита.  Сейчас! 
 Он сидел в богато декорированном конференц-зале муниципалитета Финикса. За широким столом напротив него расположились два старших офицера городского департамента полиции и капитан из окружного управления шерифа. Блюстители закона выглядели безрадостно, на лицах читалось угрюмое недовольство и замешательство. Они упорно разглядывали гладкую поверхность стола, лишь временами косясь на Кауфмана, пока гангстер продолжал свою пылкую речь.
 — Не забывайте, парни, что я сделал вас теми, кто вы есть. Вы — мое вложение капитала, и я желаю, чтобы это вложение начало окупаться. Я вас породил и точно так же легко могу погубить.
 Фрэнк Андерсон из полицейского департамента Финикса развел ручищи в успокаивающем жесте.
 — Ну-ну, мистер Кауфман. Нет нужды в этих угрозах. Мы делаем все возможное, чтобы...
 — Брось болтать! — заорал Кауфман. — Все, на что вы оказались способны, это приволочь в тюрьму каких-то недобитков да оградить флажками те места, где парень побывал, но где его давно в помине нет!
 — Это стандартная процедура, сэр, — встрял капитан из управления шерифа.
 Кауфман оскалился в его сторону.
 — Это нестандартная ситуация, Джо. Это совсем не то, что очищать город от всякой мелкой швали на время предвыборной кампании. Чертов парень вот где у меня сидит! Он все тут разнесет!
 Офицеры молчали, пережидая вспышку гнева.
 Кауфман застыл в мягком кресле и несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем продолжить речь.
 — Мне нужно, чтобы меня охраняли несколько человек круглосуточно. Устройте это.
 — Полицейские? — несчастным голосом спросил Фрэнк Андерсон.
 — Почему бы и нет? Разве я не полноправный гражданин, аккуратно платящий налоги? Более того — я выдающийся гражданин. А моей жизни угрожает всем известный маньяк. Какой предлог вам еще нужен? Оформите операцию как попытку выследить Болана.
 Андерсон медленно кивнул. Он был отнюдь не в восторге от ситуации. А Кауфман не давал ему времени поразмыслить.
 — И еще я хочу, чтобы Вайсса тоже взяли под охрану, — сказал гангстер.
 Снова унылый кивок.
 — Ладно. — Кауфман был частично удовлетворен. — А теперь я хочу знать, какие вы собираетесь предпринять меры, чтобы заловить этого психопата Болана.
 — Во-первых, — с расстановкой произнес капитан, — мы не считаем парня психом. Он...
 — Прибереги это для эпитафии, — отрезал Кауфман. — Что вы делаете, чтобы остановить его?
 Слово взял офицер, отвечающий за связи с общественностью.
 — Полицейские части специального назначения приведены в полную круглосуточную готовность. Проводится постоянное патрулирование всех тех мест, где он может появиться, — это значит, всех  ваших  мест.
 Злобный взгляд Кауфмана заставил говорящего убрать с лица ухмылку, с которой он произнес последние слова.
 — Дополнительно мы подняли в воздух вертолет. Он постоянно поддерживает связь с наземными патрулями. На федеральном уровне мы законтачили с местным отделением ФБР, ну и, кроме того, мы можем в любую минуту поставить под ружье целую бригаду шерифов. Так сказать, специальные части антиболановского назначения.
 — Ладно, — согласился Кауфман. — Может, это и возымеет свое действие. — Помолчав, он продолжил: — Запомните раз и навсегда: этот парень отчаянно вредит бизнесу. Сейчас все мои операции заморожены. Думаю, не надо напоминать, что  ваше  месячное жалованье зависит от  моего  месячного дохода. И чем дольше Болан свободно шастает по городу, тем хуже для всех нас. Если он достанет  меня,  можете забыть о тех чудесных пухлых конвертах, которые вы получаете к каждому уик-энду.
 Андерсон со вздохом уточнил:
 — Я могу выделить вам для охраны пару полицейских в штатском и еще столько же — для Вайсса. Но это максимум, чтобы не возбуждать подозрений в отделе внутреннего расследования.
 — Как скоро ваши люди появятся здесь?
 — Они будут ждать внизу.
 — Хорошо. — Кауфман поднялся, но, прежде чем покинуть комнату, еще раз назидательным тоном обратился к троим, сидящим за столом: — Мне нужен этот Болан, вы поняли? И нужен он мне мертвый. Скажите своим людям, что за голову негодяя назначена награда — пять миллионов. Может, это обострит зрение ваших стрелков.
 Трое полицейских поднялись, чтобы проводить Кауфмана до дверей. Андерсон даже руку предложил, но гангстер прошагал мимо него пружинистым, энергичным шагом.
 Да, пять миллионов должны хорошенько взбодрить ребят в голубом. Кауфман едва заметно улыбался, ощущая знакомую наэлектризованность во всем теле — чувство власти, могущества всегда возбуждало его. Приятно было сознавать, что очень многие в этих правительственных залах — его должники. Да и не станет Болан стрелять в легавых — это было всем известно — так что если им удастся прижать парня к стенке, его можно считать покойником. Ну, а если не сумеют? Что ж, Болан никогда не задерживался в одном месте надолго, и надо надеяться, принятые меры ускорят его отбытие. Вероятно, покинув город, он отправится на юг, чтобы стереть с лица земли тусонскую банду. Хорошо, коли так. А покуда Кауфману лучше всего залечь на дно, спрятаться за спинами полицейских и переждать непогоду. Когда же ветер унесет тучи прочь, можно снова выйти на поверхность и заняться привычным бизнесом. Можно будет даже организовать карательную экспедицию на юг, если там еще останется кто-нибудь живой.
 Настроение Кауфмана резко подскочило, когда он направлялся к лифту. Нет, опасность отнюдь не миновала, и тем не менее все теперь смотрелось в куда более приятном свете, чем несколько часов назад. Шарон — живая и здоровая — находилась в хорошем укрытии и в надежных руках. Ухмылка его стала жестокой, когда он вспомнил о пережитом в Каньоне-с-Эхом. Надо отдать должное этому парню — псих он или нет, а вмазал по неприятелю здорово.
 Мафиозный босс Финикса потянулся к кнопке вызова лифта, и тут ее накрыла чья-то сильная ладонь, неуловимо возникшая из-за спины гангстера.
 Человек, словно ниоткуда материализовавшись позади него, тихо произнес:
 — Не торопитесь, Кауфман. Ведь мы так и не поговорили.
 Господи, этого не могло быть! Уж по крайней мере не здесь! Не в полицейском же участке!
 Болан. В этом Кауфман не сомневался. Псих? Ничего подобного. Глаза жестокие, ледяные, но это глаза человека, знающего себе цену.
 — Да, в смелости вам не откажешь, — пробормотал Кауфман. — Мне стоит только пальцами щелкнуть — и на вас, мистер, навалятся десятки парней в голубых мундирах.
 — Ну, если вы готовы умереть, то и я готов, — ответил парень со странной интонацией — насмешливо-безжалостной. — Можете щелкать. Но я предпочитаю переговоры.
 И пришлось соглашаться на переговоры. Прямо здесь, в полицейском, черт побери, участке.


* * *

 Болан играл в открытую. Он был одет в легкий костюм, мягкие туфли, не вооружен и полностью уязвим. Делая ставку явно на везение, а не на веру в честность Морриса Кауфмана, Болан затащил Мо в пустой кабинет и сказал:
 — Дела вышли из-под контроля. В городе появился Пол Бонелли во главе сорока тусонских «торпед». Они жаждут крови и, можете быть уверены, они ее получат. Так что наша сделка расторгается. Я просто хотел предупредить вас. Мне казалось, я должен это сделать, хотя сам не знаю, почему.
 Глаза гангстера яростно сверкнули.
 — Сделка расторгается? Но ведь мы ее и не заключили, не так ли?
 — Думаю, что так, — серьезно подтвердил Болан. — Как девочка?
 — Она тронула ваше сердце, да?
 Болан позволил себе скупо улыбнуться.
 — Сердце у меня все еще есть.
 — Слава Богу, с ней все в порядке. Она рассказала мне, как вы ее вытащили из беды этим утром. Я ваш должник. Но только за это. А теперь, как я понимаю, вы решили поджать хвост и удариться в бега? Не вполне согласуется с тем, что я о вас слышал. Впрочем, все легенды стоят друг друга.
 — Вероятно, — согласился Болан. — Но мои намерения вы неправильно истолковали. Я останусь поблизости. Чтобы собрать осколки.
 Глаза Кауфмана снова загорелись.
 — Что это значит?
 — Это значит, что для меня приемлема единственно возможная тактика. Бонелли схлестнется с: вами, это точно. Но по ходу дела неизбежно понесет потери. Возможно, потери окажутся таковы, что я сумею разделаться с ним.
 — И это ваш выбор?
 — Именно так.
 — Только не болтайте, будто вы нарочно рисковали жизнью, чтобы мне все это рассказать.
 Болан слабо улыбнулся:
 — Нет.
 — Вы ведь собирались покончить со мной — там, в Каньоне-с-Эхом, верно? И если бы не Шарон, при виде которой ваше сердце дрогнуло... Пришлось переключиться на другую цель, да? Должен сказать, вы это проделали чертовски ловко. — Кауфман зябко передернул плечами. — Как вспомню, до сих пор мурашки по спине бегут. Ладно, эту тему будем считать закрытой. У меня к вам другое предложение.
 — Я слушаю, — спокойно произнес Болан.
 — Вы убираете Бонелли. После этого выписываете чек на любую сумму — и я его подписываю.
 Болан криво усмехнулся:
 — А вы не пробовали продавать уголь в Ньюкасле? Кауфман, я трясу денежное дерево мафии в любую минуту, как только у меня возникает нужда. Ваши деньги мне ни к чему.
 — Тогда... Назовите, что вам нужно.
 — Я уже назвал, — небрежно ответил Болан.
 Лицо гангстера потемнело.
 — Но это глупо. Эйб Вайсс и я сотрудничаем очень давно. Что вы так расстраиваетесь из-за бедного старого Эйба? Черт возьми, да если копнуть любого из парней в сенате, сразу выяснится, что душа его уже кому-то заложена. Иначе как бы они добрались до таких высот? Не будьте наивны. Политика — тот же бизнес, только смотрится немножко по-другому. И этот бизнес ничуть не хуже и не лучше самого обычного...
 — Прекратите, — тихо сказал Болан. — У меня чувствительный желудок. Его вот-вот вывернет наизнанку.
 — Ходячая добродетель, — фыркнул Кауфман. — А меня тошнит от таких, как вы. Да и мир от вас порядком устал. Почему бы вам не основать церковь?
 — А почему бы вам не сделать этого? И среди первых обратить в свою веру Шарон. Поведайте ей о новых трактовках благородства и доблести, крестите ее кровью невинно убиенных, благословите на проституцию и наркоманию. Затем попросите ее преклонить колени и молиться на вас так, как она это делает сейчас.
 К удивлению Болана он достал-таки Кауфмана. Гангстер смятенно потупил взгляд, стараясь не выдать своих эмоций.
 — Удар ниже пояса, — пробормотал он.
 — Правда — штука жестокая, — мягко ответил Болан.
 — Убирайтесь отсюда, — чуть слышно парировал Кауфман.
 — Два слова напоследок. Ваше единственное спасение — убрать Вайсса. Порвите с ним все связи, отправьте его на Аляску или куда-нибудь еще, где такой же холод. Пусть он остаток своей жизни вспоминает и думает о том, кем мог бы стать, если бы не вы.
 — Я не в силах этого сделать, — угрюмо прошептал Кауфман. — А теперь проваливайте, пока я не позвал полицейских.
 — Вайсс — ваша ахиллесова пята, — сказал Болан. — Лучше потерять ногу, чем голову.
 Он вышел из холла, оставив гангстера в глубокой задумчивости. Вот и все пока с «Кошер Ностра».
 Болан уже списал Кауфмана. Тот был заведомо покойником, независимо от дальнейших действий Болана. Но некое чувство ответственности послало Палача на эти «переговоры» — может, так называемая «воинская честь», сохранение которой столь же важно, как и выполнение задания. А в подпольном мире было хорошо известно: в тех редких случаях, когда выбрасывается «белый флаг» и между смертельными врагами ведутся переговоры, Болан свое слово держит до конца.
 Вероятно, Кауфман был в чем-то прав: преданная юная леди, не желающая слушать ничего плохого о своем отце, и впрямь немного размягчила сердце Болана.
 Что ж, он сделал все, зависящее от него.
 А дальше — пусть решает естественный ход событий. Пусть решают внешние силы, если таковые существуют.
 Едва он отъехал, в хвост к боевому фургону пристроился какой-то автомобиль. Болан засек его моментально, глядя в зеркальце заднего обзора, однако потерял к нежданному преследователю всякий интерес, когда машина вдруг отстала, а вскоре и вовсе свернула в сторону. Слишком многое еще предстояло обдумать, чтобы распылять свое внимание на разных случайных «попутчиков».
 И все же известно: порой даже маленькое облачко искажает перспективу. Болану, конечно, следовало бы поостеречься.




 Глава 15


 Эйб Вайсс окопался основательно.
 Через дорогу от его дверей стоял лимузин, водитель которого зорко оглядывал окрестности, а во дворе вдоль ограды слонялся мордоворот, всем своим видом напоминавший гориллу из глухих джунглей. Надо полагать, и в самом доме укрылось сколько-то боевиков.
 Болан проехал мимо и притормозил в полумиле, около бензоколонки. Здесь же находились станция технического обслуживания, небольшой ресторанчик и бакалейная лавка. Болан повесил кобуру под мышку, проверил, как выходит из неё «беретта» — не цепляется ли — надел пиджак и бросил в его карман запасную обойму.
 Несколько автомобилей стояло у ресторана, еще несколько — у бакалейной лавки. Болан включил систему безопасности и захлопнул дверцу фургона. После чего направился к станции техобслуживания. У насосов застыли два автомобиля: один носом на восток, другой — на запад. Со стороны гаража к Болану заторопился малый с замасленными руками.
 Болан помахал у него перед носом полицейскими корочками:
 — У меня поломка. Аварийку выслали, но я опаздываю в город. Подбросите?
 Парень кивнул с кислой миной на лице:
 — Да-да, конечно.
 На ходу вытирая руки ветошью, он устремился к машине, стоявшей носом на запад. Глянув на заднее сиденье, тотчас выпрямился и помахал Болану. Тот приблизился уверенным шагом и, коротко поблагодарив, уселся рядом с водителем — нервного вида человеком в деловом костюме и роговых очках. На вид водителю было под пятьдесят.
 — Вы уж извините, — сказал Болан, поглядев на него усталым взором, — служба.
 — Что вы, что вы, — быстро ответил водитель, — я все понимаю.
 Они сидели в напряженном молчании, пока машину мыли и заправляли. Когда, наконец, автомобиль выкатился на дорогу, водитель робко спросил:
 — Побыстрее?
 Болан успокаивающе улыбнулся:
 — Не стоит. Мне тут и ехать-то всего полмили. Я скажу, где остановиться.
 Полмили Мак блаженно отдыхал, зато владелец машины был напряжен, как на сдаче экзаменов по вождению.
 Болан попросил затормозить как раз напротив автомобиля с наблюдателем, сердечно поблагодарил и вышел.
 Наблюдатель за рулем проявил к Болану живейший интерес.
 — Расслабься, парень, — посоветовал ему Мак и проследовал прямиком ко двору Вайсса.
 Там к нему мигом подступился могучий охранник. Но Болан уже извлек из кармана корочки и небрежно помахал ими пред собой.
 — Свободен, приятель. Забирай своих парней и вали.
 — Это как понимать? — удивился малый, хотя ясно было, что до него все сразу же дошло.
 — Назначена официальная охрана. Когда она появится, вас здесь быть не должно. Так что давай. Пока они подъедут, я постерегу.
 Парень собрался было что-то возразить, но передумал.
 — В доме еще только один человек. Может, надо сперва позвонить?
 — Тебе хочется столкнуться нос к носу с парнями из секретной службы? — усмехнулся Болан.
 — А, ну тогда, конечно... Все в порядке, да!
 Охранник круто развернулся и поспешил в дом. Болан зашагал следом. Едва они приблизились, дверь распахнулась и наружу выглянул второй охранник.
 — Сейчас здесь будут ребята из федеральной службы, — пояснил старшой. — Мы сваливаем. Этот парень — из полиции. Он управится без нас.
 Его напарник ничего не ответил — только окатил Болана подозрительным взглядом, когда проходил мимо. После чего оба, не оглядываясь, зашагали к своей машине. Болан дождался, чтобы они отъехали, затем вошел в дом и запер дверь на задвижку.
 «Честняга» Эйб стоял посреди прихожей и судорожно сжимал в руке «браунинг», целясь Болану между глаз.
 — Или стреляй, или убери, — холодно посоветовал Мак.
 Сенатор чуть поколебался, медленно опустил оружие, повернулся и побрел в свое логово. Когда Болан зашел вслед за ним в кабинет, сенатор уже сидел за письменным столом, «браунинг» лежал под рукой, в глазах Эйба не читалось ровным счетом ничего.
 — Печальная картина, — сочувственно заметил Болан. — Сенатор Соединенных Штатов, узник в собственном доме, вынужден встречать гостей с хлопушкой в руках.
 — Я умею пользоваться этой игрушкой, — отрезал Вайсс. — И я спокойно мог бы наградить вас третьим глазом.
 — Я наслышан о ваших охотничьих подвигах, — Болан мельком оглядел чучела зверей, развешанные по стенам. — И все же есть, кажется, некоторая разница между обычной охотой, и той, когда жертва может не только заметить вас, но и начнет вдруг отстреливаться...
 — Я не застрелил вас, Болан, совсем не потому, что смелости не хватило. Что вам надо?
 — Да все то же, — ответил Болан. — Чтобы вы вышли из игры.
 — Вы до этого дня не доживете. Поберегите свое и мое время. Убирайтесь отсюда и не суйте нос в чужие дела.
 Болан выразительно вздохнул, отошел к окну и повернулся спиной к человеку с «браунингом», сознавая, что являет собой прекрасную мишень, и почти надеясь, что Вайсс соблазнится предоставившейся возможностью. Но сенатор не реагировал. Болан вновь повернулся к столу и сказал:
 — Боюсь, это и мои дела, сенатор. Мы можем избавить страну от лишних страданий. Исчезните. Сойдите с поезда... пока еще не поздно. Я только что говорил с Кауфманом. У меня такое впечатление...
 — Кончайте болтать вздор! — огрызнулся сенатор. — Я знаю, как вы встречались с ним в пустыне. Мне плевать на устроенный вами фейерверк. Равно как и на ваше предательство.
 — О, вы еще беретесь рассуждать о предательстве? — деланно удивился Болан. — Самый продажный сукин сын из всех, когда-либо заседавших в сенате Соединенных Штатов. Да вы, Вайсс, бедствие общенационального масштаба!
 У Вайсса дернулся кончик гранитного подбородка, однако сенатор не клюнул на приманку. Вместо этого с гнусной ухмылкой он заявил:
 — Этим утром вы называли меня марионеткой. Теперь я уже предатель. Убогая у вас фантазия, мистер Болан.
 — Была бы нужда фантазировать! — небрежно парировал Болан. — Я знаю, кто вы такой, и вам это известно. Вопрос лишь в том, кем вы будете завтра и где.
 — Несомненно, здесь же, за своим письменным столом, — откликнулся сенатор, одарив Мака лучезарной, прекрасно поставленной улыбкой.
 — Ошибаетесь, — покачал головой Болан.
 Вайсс только презрительно фыркнул.
 — Вам уготована безымянная братская могила на Райском Ранчо, мистер Вайсс. Не лучшее местечко, а?
 Похоже, эти слова все-таки достали сенатора. По крайней мере в его стальных глазах мелькнула на мгновение шальная искра...
 — Чушь, — заявил сенатор.
 — Для вашего соратника это единственный выход. Полагаю, именно сейчас он заканчивает последние приготовления. У вас это называется: обрубить связи и слинять. Надеюсь, мне не надо расшифровывать...
 — Убирайтесь, Болан. Мое терпение лопнуло. — Рука сенатора зависла над «браунингом». — Ненавижу играть в кошки-мышки. С детства, когда еще возился в песочнице. Не принуждайте меня снова чувствовать себя ребенком.
 — Вот видите, — почти ласково сказал Болан, — вы уже сами начинаете соображать. Да-да, вас закопают именно в песочек, Вайсс.
 Он небрежно прошагал к двери, вновь являя собой великолепную мишень, по которой невозможно промахнуться. У выхода он резко обернулся:
 — Привет от меня падшим ангелам. Не забудьте, что я первым вас предупредил. Так что держите «браунинг» наготове. Кстати, как вы думаете, почему ушли охранники?
 Этот удар пришелся почти в цель. Вайсс вскочил и, набычившись, с ненавистью посмотрел на Мака.
 — Вот досада, я забыл поинтересоваться, — с холодной издевкой произнес он. — И как же вы от них избавились?
 — Я передал им сообщение, которое они совершенно правильно поняли.
 — То есть?
 — Они же знают, как все это делается в ваших кругах. В скором времени вас почтит своим визитом Сам. Лично. Он одарит вас поцелуем. Не знаю, как этот поцелуй у вас называется. Итальянцы называют его поцелуем смерти.
 — Нелепо и смешно, — сказал сенатор, впрочем, не слишком убежденным тоном.
 — Полностью с вами согласен, — коротко кивнул Болан. — На мой взгляд, это тоже нелепо и смешно. Но именно так у них делается. И это будет последняя ваша утеха на грешной земле. Только вдумайтесь! Ведь после поцелуя следует незамедлительная смерть.
 И Болан решительно отворил дверь.
 Вайсс негромко вскрикнул и бросился следом.
 — Хорошо, допустим, вы правы, — поспешно заговорил он. — Предположим — просто так, для смеха. Но тогда скажите мне, откуда вам известно?
 Болан пересек вестибюль и, распахнув парадную дверь, прислонился к косяку, чтобы бросить последний взгляд на сбитого с толку сенатора.
 — Я уже говорил вам, что пришел сюда прямо с переговоров, — терпеливо произнес Мак. — Я все выложил ему. Бонелли хочет, чтобы у него был свой сенатор, он даже готов переступить через труп вашего общего дружка, лишь бы добыть себе такого сенатора. У Кауфмана есть немудреный выбор. Или он отдает вас Бонелли, или списывает со счетов. Кто будет драться за  мертвого  сенатора? Обдумайте это. Никакой высшей математики тут нет. Пораскиньте мозгами: кто получит привилегию выдвинуть вашего преемника в сенат? Так что вы уже записаны в статью расходов.
 Болан вышел наружу и закрыл за собой дверь. Но уже через секунду она распахнулась, и сенатор закричал с порога:
 — Зачем вы мне все это говорили? Вы что — садист? Приходили посмеяться?
 Болан обернулся, в руке его сверкнула «беретта». Лицо сенатора покрыла смертельная бледность, и его рука, сжимающая «браунинг», бессильно повисла.
 Неотрывно глядя на Вайсса, Болан позволил себе на прощание маленькую речь.
 — Отныне вы — мусор, списанный хлам. И я потратил полчаса своей жизни ради спасения этого хлама только потому, что многие люди в нашей стране не обладают нюхом на отбросы и, следовательно, будут оплакивать вашу безвременную кончину. Это все. Что вы сделаете с моей информацией, мне безразлично.
 Губы сенатора какое-то время беззвучно шевелились, прежде чем он смог выдавить из себя связные слова.
 — Болан, вы неправильно поняли. Я не марионетка. Я управляю всем этим. Поймите! Это все  мое,  и управляю я!
 — Можете и дальше управлять, до самых адских ворот, — процедил Болан.
 — Не стреляйте! Я возвращаюсь в дом!
 — Бога ради, — ответил Мак с ледяной вежливостью.
 Сенатор захлопнул за собой дверь.
 Болан сунул «беретту» в кобуру и пошел на улицу. Пока еще он не слишком ясно представлял, что же последует дальше, но в одном не сомневался: кашу он заварил.
 Все, от него зависящее, Болан сделал. Теперь пусть дьявол сдает карты.
 И тот не преминул объявиться.
 Но только на сей раз он оказался в юбке.
 На тротуаре Болана поджидала Шарон Кауфман с крошечным никелированным пистолетом в руке, которым она вполне грамотно целилась в Мака.
 — Мне очень жаль, — сказала она спокойно. — Поверьте, мне действительно очень жаль, но я должна это сделать.




 Глава 16


 Она подвела его к маленькому автомобилю, припаркованному неподалеку, и потребовала:
 — Садитесь за руль. Вы будете вести.
 Незаметно оглядевшись по сторонам, Мак выполнил указание. Если бы этот пистолетик находился в чьей-либо другой руке, он давно был бы выбит, а окровавленный владелец валялся бы в кювете. Может статься, и теперь придется прибегнуть к таким мерам, но пока Болан давал девице шанс все закончить миром.
 Она ведь даже не потребовала, чтобы Мак отдал ей свой пистолет. В свою очередь Болан предпочел не напоминать ей об этом. Он узнал машину. Именно она увязалась за фургоном, когда Болан отъезжал от муниципалитета после переговоров с Кауфманом. Что ж, надо отдать девице должное — она выследила его вполне грамотно. А может, просто случайно наткнулась на него у дома Вайсса? Не мешало бы выяснить.
 — Мои поздравления, — произнес он холодно. — Из вас получится неплохой детектив. Надеюсь, со стрельбой вы так же хорошо справляетесь, как и со слежкой?
 — Заводите мотор и поезжайте, куда я вам скажу, — ровным голосом сказала она, игнорируя его слова.
 Он включил зажигание, но при этом заметил:
 — По вашим указаниям я не поеду. Я возвращаюсь к своему фургону. Спасибо, что не пришлось идти пешком. А пистолетик-то уберите. Не хочется причинять вам вреда.
 — Я не шучу, — все так же спокойно заявила она. — Если понадобится, я вас пристрелю.
 — Тогда цельтесь в глаз, — проворчал он.
 Она не поняла.
 Уже влившись в общий поток автомобилей, Болан пояснил:
 — Если с первого выстрела из этой крохотульки вы не заденете жизненно важных центров, то, скорее всего, я убью вас чисто рефлекторно. Поэтому стрелять надо в глаз. Прямо в зрачок — и чуть вверх. Это разрушит соответствующие центры мозга и сведет рефлекторную деятельность к нулю. Машину, правда, придется долго отмывать — внутри заляпает все... Но, думаю, вы справитесь.
 В глазах ее мелькнуло замешательство, но голос оставался твердым:
 — В школе я занималась в стрелковой секции. И провела три месяца в израильском  киббуце.  Так что не надо меня стращать. Я не из пугливых.
 Болан вздохнул и направил машину к заправочной, где оставил фургон. Да, события в Аризоне множились лавинообразно... и развивались быстро. Он не мог себе позволить тратить драгоценные минуты таким вот дурацким образом. В то же время с ребенком тоже надо что-то делать. Навряд ли ее удастся уговорить. Он притормозил рядом с боевой машиной и коротко приказал:
 — Валяй.
 — Вы задержаны. Вы обязаны мирно следовать за мной в полицейский участок, в противном случае я буду стрелять.
 Девица сидела, отодвинувшись к самой дверце. Одну ногу она поставила на сиденье, чтобы создать преграду между собой и Палачом, а пистолетик держала, как и положено, двумя руками, уперев его рукояткой в колено.
 Обе болановские руки оторвались от рулевого колеса настолько быстро, что девица попросту не уловила движения. Правая нанесла тыльной стороной ладони мощный удар по прекрасному личику, левая мгновенно накрыла обе девичьи руки и вырвала из них оружие.
 Миниатюрный, но мощный пистолетик выпалил с отдачей куда большей, чем можно было ожидать от такой «игрушки». Пуля пробила приборную доску.
 От удара голова девушки резко качнулась назад и ударилась затылком о стенку. Шарон потеряла сознание. Парень со станции техобслуживания мигом подбежал к машине, чтобы выяснить, в чем дело. Он сразу же узнал Болана, затем его взгляд упал на поверженную девицу.
 — О черт! — воскликнул техник. — Она мертва?!
 Болан показал ему никелированный пистолетик:
 — Нет, но если бы еще чуть-чуть... Вы ее знаете? Техник присмотрелся и покачал головой:
 — Никогда не встречал. А в чем замешана? Наркотики? Проституция?
 — Ни то ни другое, — ответил Болан. Он вылез наружу, обогнул машину, открыл дверь с другой стороны и вытащил Шарон из кабины. — Тут дело похитрее. Понимаете? Большего сказать не могу. Возможно, потом вы понадобитесь мне в качестве свидетеля. А пока что — никому ни слова!
 — Все понятно, сэр. Заметано!
 Болан перенес девицу в боевой фургон и рванул прочь, не оставив парню времени для размышлений.
 Спустя несколько минут юная леди пришла в себя и перебралась на сиденье рядом с Боланом. Скула ее слегка распухла и приобрела безобразный синюшный оттенок, глаза яростно сверкали, но в целом девушка держалась молодцом.
 — Убить вас мало, — сказала она тихо.
 — Тебе это почти удалось, — ответил Болан. — А теперь объясни, зачем ты пыталась это сделать.
 — По-вашему, я тварь неблагодарная? — устало произнесла Шарон.
 — И только потому, что вы обменяли жизнь моего отца на мою собственную, я должна теперь рассыпаться в благодарностях и мыть свои руки в его крови? Прошу прощения. Но в нашей семье так не делается.
 — Не спорю, — мягко согласился Болан.
 Поскольку ему приходилось сосредоточиваться на дорожном движении, девицу он созерцал только боковым зрением. Лицо ее казалось смущенным и несчастным. Болан сказал:
 — У меня было уже, по крайней мере, три возможности очень легко, и просто убрать твоего отца. Надеюсь, после того, что приключилось с тобой, ты в этом не сомневаешься. Но Моррис Кауфман до сих пор жив. Так из-за чего шум?
 — Я видела вас в деле, — произнесла она уныло. — Я была этим утром в Каньоне-с-Эхом.
 — Да, я заметил тебя.
 — Мой отец спасся лишь благодаря божьему вмешательству. Я не допущу, чтобы вы совершили вторую попытку.
 — Его спас не господь Бог, а некто Болан, — спокойно возразил Мак. — Все попытки разделаться с вашим отцом исходят от его южных коллег. Я ведь кое-что обещал тебе, Шарон. И я пытался, черт побери!
 Когда она ответила, в ее голосе звучали нотки сомнения:
 — Хотелось бы в это поверить. Видит Бог, очень бы хотелось.
 — Но твой отец жив, — повторил Болан.
 Внезапно девушка разрыдалась.
 Болан хрипло проговорил:
 — Попробую оказать тебе маленькую услугу. Правда часто бывает весьма неприглядной, но нельзя строить жизнь на лжи и иллюзиях.
 Он врубил бортовой компьютер, ввел соответствующую программу и развернул дисплей экраном к девице.
 — Вот — жизнь Морриса Кауфмана. Представление начинается. Спонсор — Министерство юстиции Соединенных Штатов. Я проник в их компьютер и скопировал файл, посвященный твоему папочке.
 Она сквозь слезы уставилась на маленький экран, где возникали фотографии ее отца: фас, профиль справа, профиль слева. Шарон перестала всхлипывать и теперь уже глядела, не отрываясь. А на экране дисплея высвечивался официальный отчет о жизни современного людоеда. Строчки сухих фактов и невероятных цифр проносились слишком быстро, чтобы обычный человек мог их разом ухватить. Болан понял это и замедлил скорость просмотра. Бесконечные списки корпораций, биржевых спекуляций, темных сделок, захваченных земель, махинаций с недвижимостью, подлогов, разворованных федеральных инвестиций, политического шантажа, случаев правительственной коррупции, подкупленных судей и жюри присяжных... и за всем этим люди — запуганные, ограбленные, изувеченные, убитые.
 — Меня тошнит, — пробормотала она, не просмотрев и половины.
 Болан вырубил дисплей:
 — Это только верхушка айсберга. Один господь Бог да еще Мо Кауфман знают, что скрыто под поверхностью.
 Шарон зябко обхватила плечи руками и отвернулась к боковому окну.
 — Извини, — произнес Болан. — Но ты должна была это узнать. Боюсь, очень скоро тебе придется столкнуться с куда более горькими фактами...
 — Теперь я знаю, почему мама умерла, — прошептала она. — Кто бы мог жить с таким грузом в душе?
 Болан промолчал.
 Шарон прерывисто вздохнула и вдруг заявила с простодушным упрямством:
 — Все равно он мой отец. Погляди на меня, черт возьми!
 Болан послушно скосил на нее глаз.
 Трясущимися пальцами она расстегивала блузку. Дело продвигалось с трудом, но обильные груди уже высвободились из-под покровов и горделиво колыхались.
 — Кончай, Шарон, — проворчал Болан.
 — Я, на твой взгляд, привлекательна?
 — Чертовски. Но с временными показателями у тебя плоховато. Боюсь, в стриптизе из тебя профессионалки не выйдет.
 — Предлагаю сделку.
 Он бросил на нее недоверчивый взгляд, затем сбавил скорость и притормозил на обочине. Закрыл глаза, скрестил на груди руки и низко, будто прислушиваясь, склонил голову.
 — Повтори-ка еще раз, — потребовал он.
 — Я — девственница... Только скажи — и все это твое.
 Не открывая глаз, он глухо пробурчал:
 — Просто не верится. Что папочка, что дочка... Яблоко от яблони...
 — Чем ты недоволен? Я ведь серьезно. Я готова на все, чтобы... чтобы остановить тебя.
 Он вытащил из кармана никелированный пистолетик и бросил ей на колени.
 — Что ж, если ты готова на все... — медленно начал он. — Тогда — валяй, останови меня.
 Ее глаза растерянно забегали, она зажмурилась, и из-под ресниц вновь потекли слезы. К пистолету она даже не притронулась.
 Уже более мягко Болан произнес:
 — Относительно Морриса Кауфмана я умываю руки. Он сам творец своей судьбы. Боюсь, теперь уже любые мои попытки помочь ему обречены на неудачу. Преданность — великая вещь, Шарон, когда объект ее того заслуживает, когда он достоин. Но если преданность слепа и не понимает, что обращена на людоеда, для которого чуждо все доброе и благородное, тогда она наносит сокрушительный удар по мировой гармонии, и без того довольно хрупкой. Уж пора бы это осознать.
 Но Шарон к этому была явно не готова. Она наконец-то сорвала с себя блузку и теперь держала свои роскошные груди в ладонях, словно предлагая их Болану.
 — Я пойду за тобой, куда прикажешь. Останусь с тобой, пока ты не прогонишь меня. Только спаси его. Пожалуйста. Спаси его ради  меня. 
 — Прекрати! — заорал он. — Уясни же, наконец, чем я занимаюсь! Думаешь, я просто развлекаюсь и вытворяю все, что пожелает моя левая нога? Пораскинь мозгами, детка. И оденься, Бога ради. У меня нет иммунитета против спровоцированного изнасилования.
 — Тело мое тебе не нужно, зато сердце мне ты разбиваешь, не задумываясь. Не волнуйся, я прекрасно знаю, чем ты занимаешься, Мак Болан. У тебя комплекс карающей десницы, вершителя судеб.
 — Называй это как угодно, — сухо ответил он, заводя мотор. — И оденься. Я высажу тебя при первой возможности.
 И все же его сердце кровью обливалось.
 Как всегда — при виде невинных жертв закона джунглей...




 Глава 17


 Да, события в Аризоне начали раскручиваться просто с ошеломляющей скоростью. Разведывательный компьютер Болана едва успевал переваривать поток информации, поступавшей с различных мониторов, и следующие двадцать минут Мак по горло был занят тем, что сортировал данные и входил в курс последних событий.
 Вайсс и Кауфман долго орали друг на друга по телефону, не выдав при этом ровным счетом ничего существенного, но договорившись в ближайшее же время встретиться у Вайсса и потолковать с глазу на глаз.
 Пол Бонелли, этот наследный принц Аризоны, и сорок его головорезов из Тусона отступили к лагерю в пустыне, где была взлетно-посадочная полоса, и ожидали прихода ночи, чтобы вернуться и «очистить» город.
 Хиншоу и компания оставались на территории своего базового лагеря. Получив подкрепление в виде тридцати бойцов «резервных сил», да еще при полном боевом снаряжении, они тоже дожидались ночи.
 Старина Ник Бонелли грозно хлопал крыльями и грозился самолично прилететь в Финикс, чтобы взять управление всей операцией на себя.
 Стало очевидно: к этому времени между Хиншоу и Бонелли-младшим наметился явный разлад. Все выглядело так, будто Бонелли-старший решил с помощью своего дитяти устроить демонстрацию силы и железной рукой навести новый порядок. При этом важно было то, что ни один из Бонелли понятия не имел о тайном резерве Хиншоу.
 Болан обдумывал сей факт в течение нескольких минут, пытаясь проникнуть в замыслы Хиншоу и разработать быстрый, но эффектный ход, способный расширить возникшую в рядах противника трещину.
 Под конец он решил прибегнуть к самому примитивному способу. Просмотрев свой личный телефонный файл, он отыскал номер телефона в лагере Пола и позвонил.
 — Срочно. Дайте мистера Бонелли, — сказал он, когда на том конце подняли трубку. И в следующее мгновение уже говорил с наследным принцем Аризоны: — Меня зовут Ламбретта. Я связан с... востоком. Может, помните такого парня — Билли Джино?
 — Ну, и?..
 — Билли — мой кузен. Я несколько дней назад прибыл из Лас-Вегаса.
 — Вот оно что...
 — Я ... э-э... должник мистера Дона Бонелли. Вы, наверное, не помните... Южный Бронкс, заварушка в году... э-э...
 — Помню, помню. Как, вы сказали, вас зовут?
 — Сейчас я называюсь Ламбретта, мистер Бонелли. Вы... э-э... понимаете. Послушайте, что я вам скажу. Я только что вырвался из одного лагеря в восточной стороне, и, доложу вам, это очень странный лагерь, мистер Бонелли. Среди песков. И выглядит, как Перл Харбор после налета япошек, причем недавнего налета. Там есть парень, которого зовут Моралес — такой крутой латинос — он все изображает из себя большую шишку. Вам это ничего не говорит?
 — Может быть, да, а может, и нет, — осторожно ответил Бонелли. — К чему вы клоните, Ламбретта? Давайте ближе к теме.
 — Этот Моралес пытался меня завербовать. Для чего, не сказал, но упомянул ваше имя. Он предложил мне пять штук и заявил, что работать придется всего одну ночь.
 — Что за черт?! — прорычал Бонелли. — Вы отрываете меня, утверждая, будто дело срочное, а суть лишь в том, что вам предложили какую-то грязную работенку!
 — Нет, сэр, я звоню не поэтому. Я, как уже сказал, должник Дона Бонелли. Этот латинос не знает, что я вам звоню.
 В ответе Пола смешались раздражение и любопытство:
 — А откуда же вы узнали мой номер?
 — Ну, мистер Бонелли! Я ведь не новичок. Нет нужды расспрашивать брата по крови о его методах...
 — Ладно, ладно! Так что там у вас?
 — Чем-то мне не понравился этот лагерь, сэр. У парня там собраны крупные боевые силы... от сорока до пятидесяти ребят с тяжелым вооружением. И ни одного нашего человека — никого из синдиката. Он говорит...
 — Минутку, минутку! Сколько, вы сказали?  Сорок  или  пятьдесят?!  И давно вы это видели?
 — Меньше часа назад. И повторяю: там нет никого из синдиката. Только я. Так вот, Моралес хочет, чтобы мистера Бонелли встречал  я!  Для идентификации. Чтобы мистер Бонелли, увидев меня, решил, будто попал к своим. Как вам это нравится? Мне, по совести, не очень.
 — Мне тоже, — задумчиво ответил Бонелли. — А как вы туда вообще попали?
 — Этому Моралесу нужен был человек из синдиката. Он вышел на меня через... э-э... общего знакомого.
 — Так он к тому же еще и дурак, а? — негодующе воскликнул наследник престола. — Он, кажется, не понимает, что такое братство по крови?! Вот сволочь! Значит, там у них сорок или пятьдесят парней под ружьем? Интересно... Но как вам удалось уйти?
 — Я сказал, что согласен на эту работу, но прежде мне надо уладить кое-какие дела в городе. Я должен вернуться в лагерь к заходу солнца.
 — Не надо возвращаться, — мягко посоветовал Бонелли.
 — Не беспокойтесь, я не идиот.
 — Если все, вами сказанное, подтвердится, отыщите нас в Тусоне на днях. Если же нет...
 — Сэр, мне нет надобности лгать.
 — Так он говорит, что вы нужны ему для идентификации?
 — Совершенно верно, сэр. Ну просто полный идиот! Ведь любой из синдиката понимает, что это значит. Верно, сэр?
 — Верно, верно. Спасибо... э-э... Ламбретта. Загляните к нам в Тусоне. Мы покажем вам город.
 Болан повесил трубку и сделал пальцем воображаемую отметку в воздухе, после чего немедленно позвонил в другой лагерь.
 Трубку поднял сам Хиншоу.
 — Здесь Хиншоу. В чем дело?
 — Это Болан.
 Короткая пауза, затем:
 — Что ж, привет. Как ты меня нашел?
 — С легкостью, — простодушно ответил Болан.
 — Когда ты узнал, что я участвую в этом деле?
 — Я мельком видел Уорти и Моралеса. Дальше арифметика простая. Что ты пытаешься проделать со мной, приятель?
 Хиншоу хихикнул:
 — Тот же вопрос я могу задать и тебе.
 — Ты пытаешься меня прикончить, — все тем же добрым тоном произнес Болан.
 — Боюсь, это так. Бобы остаются бобами, независимо от того, кто их готовит и подает.
 — И сколько он тебе платит?
 — Хочешь предложить больше?
 — Верно.
 — Я получаю двести в день и немного сверху.
 — И что входит в это немного?
 — Все, что сопру, — ответил Хиншоу с довольным смехом. — А ты что можешь предложить?
 — Боюсь, столько я тебе предложить не смогу. По крайней мере, того, что ты берешь «сверху», — сказал Болан. — Все, что я могу тебе дать, это двадцать часов.
 Они наконец перешли к делу, и в голосе Хиншоу сразу зазвучали тревожные нотки.
 — Двадцать часов — чего?
 — Жизни, — спокойно ответил Болан.
 — Да пошел ты!
 — Я вполне серьезно. Но даже их я не могу гарантировать. Все зависит от Пола.
 В мембране раздался нарочитый смех.
 — Ну-ну, хорошо стараешься, солдат. Независимо от того, куда ты клонишь.
 — Любая их победа — это мое поражение, — жестко проговорил Болан. — Я готов стать союзником самого сатаны, если окажется, что ад против них.
 Хиншоу явно заинтересовался. Похоже, он не ожидал услышать подобных признаний.
 — Я слушаю. Говори.
 — У меня по всему штату «жучки». Я и тебя прослушивал, приятель. Вряд ли ты отыщешь...
 Хиншоу перебил его, желая скрыть замешательство:
 — Ага, расскажи-ка мне про «телефониста». Как ты все это провернул?
 — Ты ведь нашел железки...
 — Конечно. А что было в Тусоне?
 — Ну, в Тусон пришлось съездить самому, — признался Болан.
 — Слушай, что за взрывчатку ты применил на нашей базе? Энджел божится: дескать, в лагере с тебя глаз не спускали. Что ты там использовал?
 И впрямь: почему бы двум профессионалам не покалякать малость о секретах ремесла?
 — Да так, кое-какая новинка, которую я синтезировал в своей лаборатории, — ответил Болан. — Замедленного действия. Нормально сработало?
 — Как по маслу. Автоматику для пулемета ты тоже сам придумал?
 — Да, пришлось. Ну, и как работала машинка, не заедала?
 — Полный порядок, классный эффект. Я ее заберу с собой, когда будем сниматься. Глядишь, еще пригодится. Так ты говоришь, что и на нас «жучка» навесил? Между прочим, мы искали. Где же он?
 — В двух милях от вашего лагеря. На верхушке столба, который рядом с большим кактусом. Найдешь легко. Сохрани как подарок — будешь меня вспоминать. Если, конечно, уцелеешь.
 — Да уж постараюсь. А насчет прослушивания всего штата — не заливаешь?
 — Нет. У меня очень хорошая аппаратура. Тебе бы понравилась. Под стать космической эпохе. Все слышу, все знаю... Даже могу с другими поделиться... Так вот, приятель, тебя крепко подставляют. Хотя это можно было понять и без прослушивания. Но такое для них — норма. Сначала они заключают с тобой контракт на выполнение грязной работенки. А потом заключают контракт на устранение контрактера. Суть в том, что у тебя нет ни единого шанса насладиться своими двумястами в день и немного сверху.
 После короткой паузы Хиншоу хрипло произнес:
 — Ты сообщаешь мне все это лишь по старой дружбе, да?
 — Что было, то прошло, — философски заметил Болан. — Ты делал свое дело, я — свое. В любом случае это было давно и далеко отсюда. Меня интересует только здесь и сейчас. Тебя я рассматриваю как коллегу, с которым нечисто играют. Можешь верить или нет, мне это без разницы. Но я ненавижу этих ублюдков и не желаю, чтобы они снова вышли сухими из воды.
 — Так сильно ненавидишь?
 — Представь себе. И мой совет: следи за своими тылами и флангами, приятель.
 Болан положил трубку и сделал в воздухе еще одну отметину. Потом выкинул все из головы и принялся размышлять о другом.
 Да, игра обретала размах. И Болан удваивал ставки.




 Глава 18


 Абрахам Вайсс любил солнечный свет. Кто-то любил мягкую аризонскую зиму, а вот Вайсс предпочитал обжигающий жар лета, поскольку летом больше светлых часов в сутках.
 Не то чтобы он  боялся темноты. 
 В этом он не признался бы даже самому себе. Просто он предпочитал дневной свет. И потому ненавидел, к примеру, Вашингтон, ибо там чертовски короткие дни, особенно зимой. Боже, как он ненавидел Вашингтон зимой!
 Зато к подобным закатам в пустыне он относился со смешанным чувством. Красивое, конечно, зрелище, но что-то есть в нем от умирания, от безнадежного угасания, даже если  знаешь,  что солнце не только заходит, но и восходит.
 Так и человеческая жизнь — убывает, убывает, убывает... а потом — фу! — и нет ее — чернота — пустота — ничто.
 Он поежился и отошел от окна. Где же Мо?! И где все эти полицейские, которых он обещал выделить для охраны? Оставить человека болтаться, как последнюю гроздь на лозе, чтобы любой бродяга мог походя ее сорвать!
 Нет, надо гнать эти мысли. Толку от них никакого.
 Он приблизился к столу, открыл секретную панель, перемотал ленту магнитофона и заново прослушал нелепую телефонную беседу со своим  дружком  детства Мо Кауфманом.
 Тот еще дружок!..
 — Черт возьми, Эйб, временами я думаю, что ты в маразм впадаешь. Ты не должен обращать на этого парня никакого внимания! Он ведь делает все, чтобы мы друг другу в глотки вцепились.
 — Ты говорил с ним или нет?
 — Да, дьявол побери, мы с ним поговорили. Он вперся прямиком в полицейское управление, и я с ним пять минут общался в пустом кабинете.
 — Ну, и что теперь тебе остается? Утопись, застрелись, вскрой вены! Какого рожна ты продолжаешь держаться за меня?
 — Слушай, я сейчас к тебе приеду. У меня есть кое-что, способное тебя утешить. Наберись терпения и жди.
 — Я могу поднять трубку и сделать один звонок... всего лишь  один  звонок. Например, Кронкайту. Или прямо в Белый дом. И если ты со мной финтишь...
 — Бога ради, Эйб, возьми себя в руки. Ты сам не понимаешь, что говоришь и делаешь.
 — Скоро стемнеет, Мо. Я не желаю оставаться здесь, когда наступит ночь.
 — Держись! Я выезжаю.
 — Но ты должен прийти один!
 — У тебя что — совсем крыша поехала? С чего это я должен приезжать один? Со мной будет охрана.
 — Тогда меня тут не будет, Мо. Клянусь тебе. Я ухожу.
 — Даже думать  не смей,  чтобы выходить из дома! Сейчас это твоя единственная защита. По-твоему, я должен посылать на твое спасение полицейский патруль с визжащей сиреной? Этого ты хочешь?
 — Я не знаю. Может быть. Да. Я хочу, чтобы это были люди из полиции. И в форме. Я хочу, чтобы меня охраняло целое подразделение полицейских в форме.
 — Тебе виднее. Мы-то пытаемся все уладить тихо — без дурацких кричащих заголовков в вечерних газетах. Это слишком большая роскошь для нас...
 — Слишком большая?! Мы что — такие бедные?!
 — Ладно, об этом мы тоже потолкуем. А пока возьми пистолет в руки и спокойно жди. Я скоро буду.
 Он здесь будет... Когда? Ко второму пришествию?
 Сенатор посмотрел на настольные часы. Неужели — остановились? Как же так, до сих пор работали исправно...
 Ну, до чего смешной и нелепый получился разговор! Ленту, кстати, надо уничтожить. Такое в мемуары не вставляют.
 Да, смешно и нелепо. Мо совершенно прав. Болан просто старается замутить воду, посеять зерна раздора.
 Похоже, часы и впрямь испортились. Сколько это времени прошло? И почему Кауфмана до сих пор нет?!
 Вайсс поиграл «браунингом», вытащил обойму, проверил ее, пощелкал незаряженным пистолетом, извлек из обоймы патроны, вставил в обойму патроны, вставил обойму в пистолет...  о, черт! 
 Нельзя человеку оставаться одному в такое время. У человека должны быть друзья, семья, кто-то близкий...
 Мо Кауфман был его единственным другом на протяжении всей жизни. Преданным, настоящим другом. Преданным? Кому преданным? Абрахаму Вайссу? Все не то! Мо Кауфман ни с кем не дружил, он использовал людей. Всегда только  использовал. 
 Марионетка, да? Вот сукин сын! Неправ он был, называя Абрахама Вайсса  марионеткой.  Вайсс скорее пешка. Именно. Пешка.
  Что это?! 
 Он в самом деле что-то услышал или почудилось? Карлос?
 Нет, Карлоса отослали несколько часов назад.  Но в доме точно кто-то был! 
 Стало быть, списали? Его, Абрахама Вайсса, уже  списали! 
 Он схватил «браунинг» и подскочил к двери с криком:
 — Не выйдет, дерьмо!
 В полумраке дверного проема материализовалась темная фигура, и в ее вытянутой руке что-то блеснуло. И тут сознание Абрахама Вайсса раскололось, и в его теле поселились сразу две отдельные личности. Одна быстро подняла пистолет и холодно смотрела в прорезь прицела; вторая замерла в ужасе, потрясенная грохотом выстрелов. Фигура вскрикнула и повалилась в кабинет, на ее месте тотчас возникла другая — она отчаянно жестикулировала и что-то кричала. Личность Номер Один продолжала раз за разом нажимать на спуск, тогда как Личность Номер Два с отчаянием осознала, что на пороге корчится и стонет Друг Детства Мо. Слишком поздно осознала... А Номер Первый по-прежнему жал и жал на спуск, пока не кончились патроны. Пистолет глухо щелкал вхолостую... Наконец и в голове Эйба Вайсса тоже что-то щелкнуло.
 «Браунинг» выпал из его ослабевшей руки, а сам он грузно осел в ближайшее кресло.
 — Мо? Это ты, Мо?
 Двое на полу не подавали никаких признаков жизни. Эйб нерешительно поднялся и подошел ближе. С ума сойти, до чего же он профессионально их продырявил! Оба были мертвы. Мертвее не бывает. Вот так, черт побери! Выпишите ордер на арест Эйба Вайсса! Все прахом!
 Он перешагнул через трупы, вышел в холл, нащупал выключатель и зажег верхний свет.
 Старина Мо лежал на спине в луже крови, его глаза глядели на старину Эйба и отражали... что? Страх? Удивление? А вот — поделом тебе, дружище Мо! Думаешь, ты один такой умный?! Все чисто — обычная самозащита, и больше ничего.
 Вайсс вернулся к себе в кабинет. Шикарное пополнение коллекции. Теперь к охотничьим трофеям добавились трофеи борьбы за выживание. Цены им нет!
 Оба вошли с пистолетами в руках — слава Богу, Вайсс покуда не ослеп.
 Абрахам Вайсс? Вы — сенатор Абрахам Вайсс?
 Так точно, сэр... Могу я ознакомиться с ордером? Я буду говорить только в присутствии моего адвоката...
 Он перевернул носком ботинка тело второго и наклонился посмотреть, что там у него за оружие.
 Нет! Все равно!
 Это была только самозащита!
 Оружие против полицейского значка, Эйб? Парень показывал тебе свой значок, а ты его без разговоров пристрелил!
 Убийство полицейского...
 Придурок ты, Эйб! Редкостный придурок! Ты пришил легавого и своего лучшего друга! Ты уничтожил своих  защитников! 
 Он снова расположился за письменным столом. Солнце скоро сядет.
 Очень скоро закатится солнце Эйба Вайсса.
 И никто не пожалеет.




 Глава 19


 Болан надеялся организовать финальную перестрелку в лагере-школе, запрятанном в пустыне. Почему бы и нет? Здесь ведь Дикий Запад, верно? Мало ли что может случиться, когда встречаются силы суммарной мощностью в сотню стволов. Такого соседства лучше избегать. Болан вовсе не горел желанием вступать с ними в противоборство. А вот ежели удастся столкнуть их лбами...
 Лагерь Хиншоу он объехал на почтительном расстоянии и включил аппаратуру, чтобы прослушать последнюю собранную информацию. Даже если Хиншоу и поверил его словам насчет «жучка», то вряд ли у него было время отыскать и демонтировать маленький черный ящик.
 Пока боевой фургон описывал круги вокруг вражеской территории, Болан дал электронике время переварить и упорядочить полученные данные.
 Наконец на компьютере загорелся сигнал готовности. Болан набрал на панели необходимую команду и включил аудиомонитор.
 Это был настоящий улов!
 Сам Бонелли-старший, ликующий и помпезный, беседовал с Джимом Хиншоу.
 — Пол уже добрался?
 — Сэр, я должен вас предупредить — будьте осторожны: нас могут прослушивать.
 — Кто же, интересно?
 — Вероятно, Болан.
 Аризонский  капо  только пренебрежительно фыркнул.
 — Пусть слушает. Все закончено, Джимми. Дело в шляпе. Дай мне Пола.
 — Мы не ждем его раньше захода солнца, сэр.
 Бонелли-старший ненадолго призадумался.
 — Полагаю, он в пути. По тому адресу никто не отвечает. Слушай, мои люди сейчас готовят самолет. Я отбываю туда. Место посадки тебе известно.
 — Так точно, сэр.
 — Регулярно звони туда и, как только Пол появится, поставь его в известность. Дело в шляпе. Я хочу, чтобы Пол тоже прибыл туда. На какое-то время мы отправимся на юг. Не в Гватемалу, а... чуть-чуть в другую сторону... Он знает!
 — Прошу прощения, сэр, но...
 — Я еще не закончил. Предупреди Пола, чтоб он ничему не удивлялся. Он и сам поймет. Пусть он там займется уборкой — вычистит весь мусор. Это важно, Джимми, — пусть он вычистит весь мусор! Чтобы нигде ни пятнышка! Ясно?
 — Да, сэр, — вяло ответил Хиншоу. — А что делать мне?
 — Сидеть и не рыпаться, — благодушно ответил Бонелли. — Свои премиальные ты получишь. Отправляйся домой и жди от меня весточки.
 — Я не вполне понимаю, сэр. А что... э-э... с Боланом?
 — А что с ним?
 — Он до сих пор ошивается неподалеку. Он знает, что все кончено?
 Бонелли издал гнусный смешок.
 — Да, надо бы ему сказать. Эй, Болан! Ты нас слушаешь? Ты в последнее время с кем-нибудь трахался? Нет? Занят был? Так мой тебе совет: трахни самого себя в задницу.
 — Мистер... сэр, я не думаю... то есть я имею в виду... черт, простите, но  ничего  еще не завершено! Рано говорить, что дело в шляпе! Парень по-прежнему наводит шорох в этом проклятом городе.
  Капо  это не волновало.
 — Пусть наводит. Все, что нам надо было, мы получили. Успокойся, Джимми, и пусть парень делает, что хочет. В штат уже сбегаются толпы фэбээровцев со всех сторон. Они даже пограничников бросили на поимку негодяя. Надо только немного подождать. Он свалит отсюда, как только стемнеет. Голову готов заложить...
 — Можно прямой вопрос, сэр?
 — Конечно.
 — Как насчет козырной карты?
 — Слушай, парень, а о чем я тебе тут все время толкую? Она у нас в кармане. Дело в шляпе. Все кончено.
 — Вы имеете в виду...
 — Именно это я и имею в виду. Так что все остальное — хлам. Тебе все понятно или переводчик нужен?
 — Но я не понимаю... как?..
 Бонелли тихонько захихикал.
 — Счастливый случай помог.
 — Чтоб меня черти взяли! — поразился Хиншоу.
 — Круто, да? Он пришел к нам. По собственной воле. Доехало? Ты добился большего, чем сам об этом думал.
 — Он его пришил? — взревел Хиншоу.
 — Вот именно, мой мальчик! Хорошая новость?
 — Я передам это Полу, сэр. Не могу дождаться.
 — Вот поэтому важно, чтобы все было чисто. Ты уж проследи. Вовсе ни к чему, чтобы непредвиденные неприятности наехали на наш счастливый случай.
 — О, конечно, сэр. Я понимаю.
 — Самолет готов, Джимми. Теперь слушай, что  тебе  надо сделать: возьми своих парней и выставь их охранять полосу. Для большего спокойствия.
 — Будет исполнено, сэр. К полосе и скунс не подберется.
 — Я всегда верил в тебя, Джимми. Ты просто молодец.
 Разговор завершился.
 Болан вывел на экран время перехвата и нахмурился. Разговор был записан минут десять назад. Смысл беседы не составил для Болана большого секрета. Очевидно, Вайсс и Кауфман расторгли свое партнерство. И теперь Кауфман лежит мертвый в доме сенатора, а Вайсс бросился к Бонелли за помощью и защитой.
 Козырная карта? Ну-ну.
 Если бы Болану сейчас пришлось искать наименование всей операции, он назвал бы ее «Бумеранг». Он давил на «Кошер Ностру», чтобы добиться определенного результата, но уж никак не такого. Ведь охотник, запускающий бумеранг, отнюдь не стремится, чтобы оружие ему же по темечку и врезало.
 Это был  единственный  вариант, возможность которого он не предусмотрел.
 Вот уж точно — бумеранг.
 Но, может быть, еще не поздно и удастся вытянуть ситуацию? Лагерь Хиншоу находится прямо за гребнем. Солнце еще не село. Самолет Бонелли сейчас, скорее всего, только-только оторвался от взлетного поля в Тусоне.
 Так. Нет, дело далеко не в шляпе.  Ты слышишь, Ник? А ты в последнее время трахался? Да? Тогда вот тебе мой совет. От слишком большого везения мозги размягчаются. 
  Держись, Ник. 
  Держись крепко, как можешь, поскольку ничего еще не кончено. 
 Интриги остались позади. Теперь пора дать высказаться и оружию. Слово — за ним.




 Глава 20


 Хиншоу вышел на крыльцо командного пункта и пальцем подозвал помощника. Моралес приблизился, перекатывая в пересохших губах дымящуюся сигарету.
 — Проследи, чтобы парни были в полной готовности, — сказал Хиншоу. — Что-то затевается. На всю катушку.
 — Так, может, наш старый дружок правду говорил?
 Хиншоу задумчиво покачал головой.
 — Не сходится. И это-то самое скверное. Но про Болана я вот что скажу. Он знает этих парней как облупленных. И я им ни на грош не верю.
 — Что в лоб, что по лбу, — согласился Моралес. — Я тоже кое-что скажу. Если есть выбор — драться с Боланом или с ними, то я предпочту их.
 — Как бы не пришлось нам драться и с тем, и с другими, — сквозь зубы процедил Хиншоу. — Только что у меня был дурацкий разговор со стариком. Уверяет, будто все кончено. Дескать, мы достигли всех целей. Как тебе это?
 Моралес сплюнул.
 — Дерьмо.
 — Он еще сказал, что Вайсс угробил Кауфмана и сам прибежал к нему. А как тебе  это? 
 Моралес призадумался.
 — А это возможно. Я бы тоже так сделал, если бы меня держали за задницу и мафия, и Болан. Да. Я бы шлепнул порхатого.
 — Тогда, может, и сходится, — рассудительно подытожил Хиншоу.
 — Ты по-прежнему сомневаешься?
 — Да, Энджел, я все еще сомневаюсь.
 — Ладно. Обойду ребят и накручу им хвосты. Могу я дать тебе совет?
 — Если он не слишком длинный.
 — Не раскрывай наши карты перед Полом Бонелли. Держи его в стороне. Пусть джокер пока побудет в рукаве.
 — Согласен. Но, боюсь, это легче сказать, чем сделать. У меня все сходилось, пока старик не запустил мне ежа под кожу. И теперь ясной картины нет. Но ты прав. Младшего надо держать в сторонке. Если старик нас подставляет ... Хотя за каким чертом ему это делать сейчас? Или он говорил правду, да только звучит все как-то диковато... Или и впрямь подставляет, не дав даже закончить работу, а это уж совсем безумие. Ладно, проверь людей. Мне надо идти к воротам — передать сообщение младшему. Пока продолжим делать то, что они хотят, а там посмотрим. Но будь внимателен, Энджел, очень внимателен.
 Моралес подмигнул и пошел прочь. Хиншоу закурил сигарету и посмотрел на горизонт. Дай-то Бог, чтобы кроваво-красные цвета заката не стали дурным предзнаменованием. Джеймс Рэй Хиншоу отчаянно хотел до цента потратить все, что набежит из расчета 200 в день и немного сверху...
  Сверху  — особенно.


* * *

 Пол Бонелли остановил автоколонну и высунулся из окна, чтобы переговорить с высланным вперед разведчиком.
 — Ну, что там у них? — спросил он.
 — Они установили пару больших армейских палаток и затащили в них почти все свои пожитки. Похоже, они здорово почистили территорию, а из разрушенных зданий устроили скаутский костер. Осталась только парочка бараков.
 — А сколько там человек?
 — Я видел не очень много. Моралес мечется туда-сюда, словно тигр в клетке.
 Бонелли что-то невнятно проворчал в ответ. Потом спросил:
 — Сколько у них машин?
 — Сколько и было.
 — А что говорит тебе интуиция, Эрни?
 Разведчик пожал плечами.
 — Выглядит все спокойно. Но, если честно, как-то мне не по себе.
 — Холмы осматривал?
 — Да, разумеется. Несколько минут назад в северном направлении проехал какой-то фургон. Больше ничего.
 — Что за фургон?
 — Один из этих — больших, туристских, фирмы «Дженерал моторс». Фургон как фургон.
 Бонелли вздохнул.
 — Черт. И в результате я знаю не больше, чем знал до этого. Тогда чего вдруг мне звонил этот парень?
 — Ну, вы знаете, босс, есть такие хитрожопые. На все готовы пойти, лишь бы их заметили и выделили миску дармовой похлебки. Он надеется, что вы запомните его усердие, а то, что все оказалось блефом, — тут, как говорится, извините, ошибочка вышла...
 — Мне все это не нравится, — отрезал Бонелли. — Ты хорошенько рассмотрел территорию лагеря? Можно там что-нибудь припрятать, чтобы не было заметно со стороны?
 — Трудно сказать, босс. Если очень нужно спрятать, всегда можно постараться.
 — И от этого, как я понимаю, тебе и сделалось не по себе? Дурное такое предчувствие...
 — Верно. Даже мурашки побежали по спине.
 — Ну, предчувствия, конечно, предчувствиями... Ладно, зови всех командиров отделений. Посовещаемся и двинем.
 — Мягко двинем или с боем?
 — Да уж будь уверен: с боем! — заверил Бонелли разведчика.
 Братья по крови затеяли эту жестокую игру, а Пол Бонелли был прирожденным игроком.
 Но умирать он — видит Бог! — не собирался.


* * *

 Гаррота Болана сомкнулась на горле часового, и тот после недолгой борьбы затих. Палач оттащил тело в сторону и вернулся к фургону, чтобы экипироваться. Он выбрал снайперскую винтовку «уэзерби» М-79 и два пояса с 40-миллиметровыми зарядами различного назначения.
 После чего вернулся на гребень — тот самый, с которого ранее организовал «беспилотную» атаку, и прошел по нему к скальному выходу, возвышающемуся над лагерем.
 Расстояние до лагеря отсюда было в самый раз для М-79, да и сектор обстрела был великолепным.
 Болан разложил ленты с зарядами и загнал в подствольный гранатомет разрывную гранату, после чего отложил небольшое, но грозное оружие в сторону и взялся за бинокль, чтобы внимательно оглядеть предстоящую зону боевых действий.
 Из-за горизонта вынырнула автоколонна. Она быстро приближалась — один, два, черт... восемь больших фургонов!
 А внизу, в лагере Хиншоу, началось оживление — парни суетились и бегали, все в камуфляже, который отлично сливался с пересохшим грунтом пустыни. Готовились к атаке.
 Болан мрачно улыбнулся и взялся за «уэзерби».
 Да. Похоже, это будет та еще атака!..


* * *

 Когда до изгороди оставалось метров пятьдесят, шедшие колонной машины развернулись, совершили стремительный маневр и затормозили так, что стояли теперь ровной шеренгой — борт к борту, фарами к ограде.
 — Это еще что? — проворчал Хиншоу.
 Бонелли высунулся из окошка и прокричал:
 — Давай своих людей, Хиншоу. Все поедем на моих автомобилях. Места хватит.
 Хиншоу выплюнул сигарету, обеими руками уцепился за ворота и проорал в ответ:
 — Все изменилось. У меня сообщение от вашего отца. Выходите.
 В ответ Бонелли резко поднял стекло. Хиншоу растерянно глядел на него, ровным счетом ничего не понимая. Что, в конце концов, случилось?
 Тянулись долгие секунды.
 Наконец в передней машине открылась дверца и на землю спрыгнул один из командиров отделений — тусонский громила.
 — Мистер Бонелли хочет, чтобы вы поднялись к нему для переговоров, — провозгласил он.
 — Какого хрена?! — завопил Хиншоу. — Скажи мистеру Бонелли, что вот он я, прямо перед ним. У меня сообщение от его папеньки. Но  это  дерьмо мне не по нраву.
 Окошко снова открылось. Бонелли осторожно высунул голову наружу.
 — Что за сообщение?
 — Слушайте, какого черта вы там сидите? — обозлился Хиншоу. — Я что — прокаженный? Таким манером я не буду разговаривать, Пол.
 — Что за сообщение?
 Хиншоу стиснул зубы. Значит, Болан был прав, когда предупреждал. А он, Хиншоу, не послушал. Что ж, зато теперь он выскажет этому недоноску все, что о нем думает. И не только о нем...
 Но бравый вояка не успел даже рта раскрыть.
 Внезапно лицо Пола Бонелли исчезло, в доли секунды превратившись в кошмарное кровавое месиво. Водитель, сидевший рядом, оказался весь забрызган кровью и ошметками начальнических мозгов. И лишь когда откуда-то с гребня, что возвышался позади лагеря, долетел гулкий раскат выстрела, Джеймс Хиншоу продемонстрировал свою профессиональную реакцию. Он нырнул в пыль и тотчас покатился, закувыркался к ближайшему укрытию — небольшой, мелкой впадине близ ворот. Профессиональный инстинкт солдата подсказывал ему, что должно немедленно и неизбежно произойти.
 Громила из Тусона оказался следующим, кто отправился прямиком в вечность — пуля сразила его, когда он бежал, чтобы укрыться в фургоне. Еще до того, как послышалось раскатистое эхо второго выстрела, он уже превратился в труп.
 Ну, а затем будто снова вернулся Вьетнам, и разразился ад, и это была классическая западня в пустыне, и сотня стволов бешено палила с разных сторон, а Джим Хиншоу, беспомощно распластавшись, лежал на дне своего жалкого укрытия.
 Несколько тусонских фургонов, пробив хлипкую ограду, рванулись вперед. Из каждого окошка торчали стволы.
 Это было какое-то недоразумение, чудовищная ошибка.
 Так, по крайней мере, полагал Джим Хиншоу.
 Но иного мнения придерживался тот, кто сейчас прятался на вершине гребня. Вернее, он знал наверняка: так быть должно, и никакой ошибки нет.
 Давненько Хиншоу на собственной шкуре не испытывал, что значит, когда тебя в оборот берет эксперт своего дела.
 О Бонелли-младшем и говорить не приходилось...




 Глава 21


 Правильно оценив в бинокль ситуацию возле ворот лагеря, Болан не преминул поставить грохочущую тачку с помощью снайперской «уэзерби».
 Прибывшие с Бонелли поняли происходящее как предательство со стороны людей Хиншоу. Моралес оставался в тылу и никак не мог взять в толк, что же на самом деле случилось. Но когда в лагерь ворвались головорезы Бонелли, он принял единственно верное для себя решение. Неизбежным результатом явилась бешеная перестрелка между двумя «дружескими» силами.
 Болан тем временем аккуратно подливал масла в огонь, накладывая на общую картину решительные, энергичные мазки из М-79. Первым делом он послал гранату в один их ворвавшихся на территорию фургонов. Тот накренился, тяжело осел и загорелся. Следующая граната была дымовой — это лишь усилило всеобщее замешательство. После чего Болан принялся щедро забрасывать территорию, чередуя гранаты фугасного и осколочного действия.
 Стаккато автоматных очередей мешалось с гулкими выстрелами карабинов и пистолетным лаем. Накал схватки быстро нарастал.
 «Резерв» Хиншоу состоял отнюдь не из выпускниц института благородных девиц. Это было дисциплинированное и обстрелянное подразделение — надо полагать, львиную долю его составили вьетнамские ветераны. Если бы не вмешательство Болана, исход сражения не вызывал сомнений. Парни знали свое дело, и у них было подходящее вооружение, чтобы выполнять это дело грамотно. Крупнокалиберный пулемет четко выкашивал ряды тусонских громил, пока Болан не засек его и не подавил своим гранатометом. Он не был заинтересован в победе  какой-либо  стороны, максимальные потери с обеих — вот что ему требовалось. Болан старался быть объективным и гранаты распределял по-справедливому. Подавив, например, пулемет Хиншоу, он тотчас послал парочку гранат в стан тусонских ковбоев, дабы усилить царившую среди них сумятицу.
 Через сорок секунд после начала заварушки все пять фургонов, прорвавшихся на территорию лагеря, были подожжены и пылали. Лагерь был усеян телами раненых и убитых. Осторожные маневры обеих группировок указывали на приближение временного затишья и возможного пата. Ни у одной из сторон не оставалось уже сил для серьезного "сражения. И в той, и в другой «армии» уцелели буквально единицы. Дым и пыль ограничивали видимость, что помогало осторожному отходу обеих групп.
 Три фургона, которые остались за оградой, аккуратно маневрировали, чтобы успеть подобрать тех, кто выжил.
 Боковым зрением Болан заметил еще одну машину — внутри лагеря. За рулем сидел Энджел Мора-лес. Он тоже осторожно крутил баранку, стараясь прикрыть отступление Джеймса Хиншоу, который короткими перебежками понемногу удалялся от ворот.
 Болан уже складывал оружие и снаряжение, когда уцелевшие машины Бонелли устремились прочь в сторону заката. Чуть позже откуда-то из глубины лагеря выскочили два автомобиля и помчались следом. Погоня, ясное дело!
 Болан холодно улыбнулся и вернулся в свой фургон.
 Установив навигационное устройство в автоматический режим, он приступил к завершающему — так, по крайней мере, он надеялся — этапу в битве за Аризону.


* * *

 Вайсс стоял в тени обветшалого ангара и наблюдал, как из заката выныривает двухмоторная красавица «Сессна», заходит на посадку, касается полосы и, мягко затормозив, останавливается.
 Два дюжих боевика моментально спрыгнули на землю, настороженно огляделись по сторонам и заняли охранные позиции по бокам самолета. Вайсс знал, что ему придется привыкать к такой вот малопривлекательной компании: отныне его жизнь будет протекать в подобном соседстве.
 Спустя минуту на землю сошел сам  капо  Аризоны.
 Сенатор невольно задрожал, когда ему пришлось пожать загребущую руку этого человека. Конечно же, они были знакомы друг с другом. Но контакты с людьми, подобными Бонелли, не создают благоприятный предвыборный имидж политику. И в более тесной компании они тоже не встречались.
 Впрочем, сторонний наблюдатель, глядя на них сейчас, вряд ли бы об этом догадался.
 Мафиози одарил сенатора серьезной улыбкой и торжественно произнес:
 — Привет, сенатор. Давно не виделись.
 Вайсс не смог улыбнуться в ответ.
 — Спасибо за поддержку, Ник, — проговорил он негромко.
 У  капо  забавно дернулась губа:
 — А для чего же существуют друзья?
 — Вы позаботились об... этом? — нервно спросил Вайсс.
 — Разумеется. Я отдал распоряжения перед вылетом. Забудьте обо всем. Ничего не случилось. Когда мои парни приведут там все в порядок, вы уже сами не будете верить в происшедшее.
 — Я не хочу знать подробности.
 — И не надо. Чем меньше знаешь, тем лучше. Они прошли в небольшую конторку за ангаром.
 Бонелли усадил сенатора в пыльное кресло, угостил сигарой, после чего подошел к окну, выглянул наружу, что-то бормоча себе под нос, вернулся к исцарапанному письменному столу и взгромоздился на его крышку.
 — Чего мы ждем? — спросил Вайсс, скрывая раздражение.
 — Мой мальчик Пол летит с нами. Вы когда-нибудь бывали в Коста-Рике?
 Вайсс кисло улыбнулся:
 — В тех краях? Разве что на пикниках. Два или три раза. После беседы с вами я позвонил в свой вашингтонский офис и сказал, что на несколько дней уезжаю из страны.
 — Прекрасно, — ответил Бонелли. — Хотя это продлится значительно дольше. Тут надо еще уладить кое-какие мелкие дела. Но с этим справятся и без нас. А мы чуток позагораем. В гольф поиграем. Вы играете в гольф?
 — Как только выпадает такая возможность, — ответил Вайсс, несколько согретый внезапным проявлением аристократизма в этом головорезе.
 — Я заключил больше сделок на поле для гольфа, чем... — Глаза Бонелли внезапно сверкнули, когда он глянул в окно.
  Капо  Аризоны соскользнул со стола.
 — Это Пол. Идемте.
 Вообще-то машин было три — они мчались на предельной скорости. Отчаянно завизжали тормоза...
 А выглядели автомобили... Боже! Они! Были! Все! Изрешечены! Пулями! Ни у одного не осталось целого стекла!
 — Кошмар!.. — прохрипел Бонелли.
 Два охранника, оставленные у самолета, сорвались с места и устремились к боссу, чтобы встать между ним и приближающимися автомобилями.
 — Все в порядке! — крикнул им Бонелли. — Это наши!
 Вайсс в нерешительности попятился было к самолету, но остановился, чтобы узнать, в чем дело.
 Возле офиса машины остановились.
 Вайссу казалось, что он смотрит немое кино.
 Вот Бонелли, отчаянно жестикулируя, стоит у головной машины и разговаривает с кем-то внутри. Бонелли резко рвет на себя дверцу, чуть не срывая ее с петель. Бонелли запрокидывает голову в немом крике и колотит железными кулаками по изрешеченному пулями капоту. Бонелли пятится, вытаскивая из кабины изувеченное человеческое тело. Бонелли судорожно прижимает к груди изуродованную голову мертвеца. Бонелли вскидывает на руки тело убитого сына и, спотыкаясь, несет его к самолету.
 Наконец-то Вайсс осознал: что-то вышло не так, причем самым катастрофическим образом.
 — Они приняли меры? — выдохнул он, когда аризонский  капо  ковылял мимо со своим страшным грузом.
 — Идем! — прохрипел Бонелли. — Садись в самолет!
 На горизонте показались новые машины.
 Тусонские боевики принялись выскакивать из фургонов, спешно занимая оборонительную позицию.
 Вайсс опомнился и побежал к «Сессне». Телохранители грубовато запихнули сенатора внутрь и быстро закрыли дверцу.
 Да, все было и так ясно: события, вопреки ожиданиям, пошли вкривь и вкось. А тут и солнце почти село — возможно, чтобы никогда уже не взойти для Абрахама Вайсса...


* * *

 Рейдеры Хиншоу плотно прижали уцелевших уличных ковбоев из Тусона к стенам ангара. Взрывы и звуки перестрелки отметили конец успешной погони.
 Болана все эти перипетии уже не интересовали. Участники спектакля свое дело сделали.
 Он оставил боевой фургон на обочине дороги и с М-79 в руках устремился бегом к южному краю взлетно-посадочной полосы.
 На ходу он прикидывал скорость и силу ветра, а также пытался учесть прочие аэродинамические факторы, рассматривая их с точки зрения пилота.
 Аналогичная идея пришла в голову и кому-то другому.
 Помятый автомобиль трясся на неровностях поля, огибая в почтительном отдалении место перестрелки у ангара, но держа курс с очевидной целью — перехватить Болана.
 Метрах в шестидесяти машина резко повернула и теперь прямиком надвигалась на бегущую фигуру. Из окна переднего сиденья засверкали вспышки выстрелов.
 Не останавливаясь, Болан рухнул ничком на землю, перекатился, изогнулся и навскидку выпустил фугасную гранату из М-79.
 Граната врезалась в песок у переднего бампера машины — Болан стрелял чересчур поспешно и из очень неудобной позиции, чем и объяснялся столь непростительный промах. Тем не менее взрыв хорошенько зацепил автомобиль.
 Машина подпрыгнула, накренилась и закувыркалась по направлению к взлетно-посадочной полосе.
 В стволы М-79 набился песок. У Болана не было времени на их прочистку; он отбросил оружие в сторону и помчался вслед за подбитой машиной, зажимая в руке большой серебристый «отомаг» 44-го калибра.
 В машине находились двое: Моралес и Хиншоу. Энджел — за рулем, Джеймс Рэй — в качестве «бортового стрелка».
 Кувыркнувшись несколько раз, автомобиль ухитрился вновь встать на колеса. Моралес не подавал признаков жизни — голова его резко запрокинулась и казалась вывернутой чуть ли не на 180 градусов. Правая рука Хиншоу нелепо болталась за окошком. Он не успел ее втянуть внутрь, когда машина перевернулась, и кости руки раздробило. Весь рукав был в крови.
 Хиншоу уставился на Болана мутным взглядом и хрипло произнес:
 — Боюсь, теперь остались только ты да я.
 — Ошибаешься, — холодно возразил Болан. — Остались ты и ты.
 Он прошел и, ступив на взлетно-посадочную полосу, повернулся к северу. Перестрелка, кажется, начала затихать. Но важнее было другое: завывая двумя своими реактивными двигателями, «Сессна» уже разгонялась, спешно укатывая прочь из зоны боевых действий.
 Болан вышел на середину полосы и двинулся навстречу самолету. 100 метров... 90... 80 — промежуток между ними стремительно сокращался. В пятидесяти метрах Болан рухнул на одно колено, спокойно прицелился и выпустил обойму в автоматическом режиме.
 Все восемь путь попали в цель, но ни одна из них не задела какого-либо уязвимого места в самолете. Болан мгновенно перезарядил «отомаг» — «Сессна» практически была над ним, колеса уже оторвались от земли.
 И тут произошел как бы стоп-кадр, когда ничтожная микросекунда, вырванная из вечного времени, вдруг расползается и словно вмещает в себя всю эту вечность. В какую-то долю секунды Болан встретился глазами с Эйбом Вайссом, с «честнягой» Вайссом, сенатором Соединенных Штатов Америки. Сенатор прижал источенное временем лицо к стеклу иллюминатора, и лицо его было искажено гримасой ужаса, как и тогда, когда он стоял на крыльце своего дома в Райской Долине, держа в трясущейся руке «браунинг», и орал так, чтобы его услышал весь белый свет: «Я управляю всем этим. Это все мое, и управляю я!»
 «Можете и дальше управлять, до самых адских ворот», — ответил тогда Болан.
 А теперь Палач сказал ему: «Ты доуправлялся, Эйб».
 Взлетающий самолет промчался над его головой, а он хладнокровно целил ему вслед, вновь и вновь высекая огонь из своего замечательного «отомага» 44-го калибра.
 И снова все пули легли точно в цель — все восемь, каждая из них.
 Самолет дернулся. Язык пламени выбился из крыла. Машина попыталась выровнять курс, а затем как бы остановилась в воздухе — это, разумеется, было иллюзией, вызванной тем, что охватившее крыло пламя смешалось с разлившимся над горизонтом пурпуром заката.
 Самолет не успел упасть — он взорвался в воздухе, и вспышку, должно быть, видели даже в Райской Долине.
 Палач спрятал оружие в кобуру и пробормотал:
 — Вот теперь дело в шляпе, Ник. Ты угадал.
 И, не оборачиваясь, зашагал прочь.




 Эпилог


 Другие поля сражений ждали его. Он знал: они будут всегда дожидаться, покуда он жив.
 Но наступали минуты, когда он чувствовал, что надо уделить немного внимания не только аду, но и раю.
 И поэтому это нельзя было считать каким-то помрачением рассудка, когда самый разыскиваемый преступник Соединенных Штатов снова направился в Райскую Долину.
 Конечно, скорее всего его просто-напросто угостят пинком под зад и отправят в места, где беспрерывно льется кровь. Где он должен ее проливать.
 Но в глубине души он все-таки надеялся, что дитя Морриса Кауфмана проявит чудо благородства.
 По крайней мере, девочка заслужила того, чтобы о смерти отца ей рассказал человек неравнодушный. А уж к равнодушным Болан причислить себя никак не мог.
 Так что, не исключено, они сумеют найти основу для взаимопонимания. Вероятно, это было единственное, что он мог предложить.
 И, как знать, вдруг, невзирая на все то, что разделяло их, они счастливо обретут хоть толику согласия на время его краткой передышки в Райской Долине...
 Ну, в самом-то деле, если вдуматься хорошенько...
 Разве Мать-Вселенная заслуживает меньшего внимания, чем Старина-Космос?!.
 Разве не так?