Аннотация: Это — мир древней магии и средневековой алхимии. Мир, которым правят Мастера Огня, Воды, Земли и Воздуха. Это — мир, который лежит буквально в двух шагах от нас, вот только не способны мы заметить, как испепеляют обидчика — в защиту своего господина — огненные саламандры, как летят — в час грозной опасности — по небу земные драконы. Это — мир злосчастных волков-обортней и мудрых волшебников далекого Востока. Мир, где будущее смешивается в хрустальных колбах и ретортах, Судьба читается по старинным книгам, а магическая война несется на крыльях мистических Четырех Стихий… --------------------------------------------- Мерседес Лэки Роза огня Пролог Золотая, как солнце, раскаленная добела саламандра, извиваясь, танцевала на постаменте из мексиканского обсидиана — черного стекла, рожденного в сердце вулкана. Саламандра двигалась и замирала, подчиняясь мелодии, слышной только ей одной; она была единственным источником света в абсолютной темноте комнаты. Принимая то облик человека, то форму маленькой ящерки, она служила глазами и ушами магу, призвавшему ее. Он был Мастер, Повелитель Огня, и все создания огненной стихии подчинялись ему. Они приносили ему вести из мира, ныне для него закрытого. Мог ли он мечтать о лучших вестниках? Где огонь — там саламандры: в пламени свечи, газовой горелке, топящейся печке, в топке паровоза, в вихре лесного пожара. Каждая спешила сообщить об увиденном своему господину. Что видела одна — видели все; заговори с одной — заговоришь со всеми, такова их природа. Терпение саламандр было бесконечным; но Повелитель Огня — смертный — им не обладал. Вскоре он устал смотреть на танец саламандры и решил дать ей поручение. Достаточно было мысленного приказа: послушная его воле саламандра покинула обсидиановый диск и повисла над плотным листом кремовой бумаги. Это была особая бумага, куда более дорогая, чем могло показаться. Вытисненный на ней водяной знак был монограммой владельца, а не производителя. Повелитель Огня заговорил из глубины обитого бархатом вольтеровского кресла; его голос возник из темноты словно голос дракона Фафнира из пещеры. Он знал — пришло время составить письмо. «Дорогой сэр, — начал диктовать он, и саламандра запорхала над листом бумаги, выжигая на нем каллиграфические буквы. — Я обращаюсь к Вам, поскольку нуждаюсь в особого рода учителе для моего…» Он задумался. Как описать апокрифическое дитя его воображения? Сын? Одинокий, хрупкий, лишенный игр и веселья сверстников? Нет, лучше пусть детей будет двое. Если болезненного мальчика недостаточно, пусть будет еще и умненькая любознательная девочка. «…для моих детей. Оба они в умственном отношении развиты не по возрасту; но сын — инвалид, страдающий от недуга, который свел в могилу его мать; дочь — жертва предрассудков, лишающих представительниц ее пола возможностей, предоставляемых мужчинам. Ни один из них не может получить соответствующего их способностям образования в обычной школе». Он тщательно взвесил каждое слово и остался доволен. Вполне соблазнительно для «просвещенного» современного мужчины-учителя — как раз то, что нужно. Впрочем, возможно, лучше ориентироваться на женщину? Обладающему подобной квалификацией мужчине работу нетрудно найти, а вот у женщины таких возможностей меньше… Да что там: стремящаяся к научным занятиям женщина, если она не обладает собственным доходом, лишена всяких перспектив, не имея богатого отца или снисходительного мужа. Прав у женщины по законам этого штата — да и большинства других — нет никаких: она движимое имущество, собственность родителей или супруга. Ей не доступна никакая карьера, она может быть лишь учительницей, швеей, нянькой или прислугой. Закон запрещает женщинам занятия бизнесом, их берут на фабрики только как самых неквалифицированных работниц. Конечно, в последнее время появилось несколько женщин-врачей и даже ученых, но в той области, которая интересовала Мастера Огня, такое возможно лишь при поддержке денег или покровителя-мужчины. А ему как раз и нужен тот, у кого нет никаких возможностей: такая помощница будет послушной… «А потому мои требования носят специфический характер, отражающий интересы детей: учитель должен владеть классической латынью, древнегреческим, средневековым французским и немецким, а также латынью, на которой написаны средневековые трактаты. Знакомство с древнеегипетским или кельтским языками было бы приятным дополнением». Саламандра внезапно подпрыгнула над листом бумаги и открыла удивительно яркие голубые глаза. Из безгубого рта раздался пронзительный тонкий голосок. — Мы отсеяли всех кандидаток, кроме пяти, — сообщила она. — Одна живет в Чикаго, одна — в Гарварде, три — в Нью-Йорке. Только жительница Чикаго разбирается в древних языках и немного знакома с иероглифами. Остальные владеют европейскими языками, они менее эрудированны, но… — Но что? — спросил он. — Более привлекательны, — прошипела саламандра, открыв пасть в беззвучном смехе. Мастер Огня фыркнул. Было время, когда смазливое личико имело для него значение; теперь же это никакой роли не играло. — Родственники у них есть? — спросил он. — Та, что живет в Чикаго, недавно осиротела; одна из жительниц Нью-Йорка имеет опекуна, которому до нее нет дела и который растратил все ее состояние. Она этого еще не знает. От остальных семьи отреклись из-за их неподобающего поведения: девушки — суфражистки, защитницы прав женщин, и поэтому изгнаны из родительских домов. Да, соблазнительно… Однако не раз случалось, что родители прощали заблудших овечек и снова принимали их в свои объятия. — Покажи мне ту, что живет в Чикаго, — велел он. Саламандра переместилась с листа бумаги на обсидиановый постамент и закружилась на месте. Она кружилась все быстрее и быстрее, превращаясь в раскаленный светящийся шар. В середине его возникло изображение, похожее на то, которое некоторые спириты создают в хрустальном шаре. Однако этот образ был неподдельным — это был плод настоящей магии. Увидев перед собой девушку, Повелитель Огня чуть не рассмеялся, настолько наивным было представление саламандры о красоте. Действительно, одета она была бедно: такое платье могла бы надеть престарелая домоправительница. Он даже вспомнил, где видел подобные: в каталоге фирмы дешевой одежды, который как-то оставила в его конторе уборщица. «Женский туалет, который легко стирать. Два доллара двадцать пять центов». Платье давно вышло из моды и было сильно поношенным. Девушка носила очки в проволочной оправе и не прибегала ни к каким ухищрениям, чтобы казаться привлекательной. Все это резко отличало ее от тех дорогостоящих, разодетых в шелка красоток, чьим обществом он наслаждался когда-то. Однако ее нежная кожа не нуждалась в румянах и рисовой пудре, а толстые стекла очков не могли скрыть сияющих голубых глаз. Стройной фигуре не требовался корсет, а золотистые волосы, напоминающие о зреющей под солнцем пшенице, не знали краски. — Она сирота? — спросил Мастер. Саламандра кивнула: — Она недавно потеряла отца. Если говорить об академических достижениях, она — самая квалифицированная. — И лишенная нежелательных родственных связей, — пробормотал он, глядя на мерцающее изображение и слегка хмурясь: движения девушки были неуверенными, совсем не такими грациозными, как ему хотелось бы. Впрочем, значения это не имело: он же собирался нанять ее не ради танцев. Судя по одежде, жилось ей нелегко — если, конечно, она не аскетична от природы или не жертвует все деньги на суфражистское движение. Возможно и то, и другое; впрочем, будь она суфражисткой, саламандра отвергла бы ее как неподходящую кандидатку. — Мы обратимся к ней — точнее, к ее учителю, — решил Мастер и знаком велел саламандре вернуться к незаконченному письму. «Я готов щедро оплатить услуги любого учителя — мужчины или женщины, — обладающего необходимыми знаниями, и компенсировать дорожные расходы. Учитель будет жить в моем доме на полном пансионе и получать двадцать долларов в неделю, а также необходимые средства на путешествия, развлечения и книги. Сан-Франциско может предложить удовольствия на самый взыскательный вкус, в этом году в оперном театре будет петь сам несравненный Карузо». Об одежде тоже придется позаботиться: если девушка согласится на предложение, гардероб следует подготовить заранее. Лучше положиться на собственный выбор — неизвестно, обладает ли она хоть каким-то вкусом. Повелитель Огня не собирался терпеть в своем доме дурно одетую женщину. Хоть его резиденция снаружи и не могла соперничать с дворцом Лиланда Стэнфорда , внутреннее убранство способно было вызвать зависть самых богатых обитателей Ноб-хилла . Подол ситцевого платьица, заказанного по каталогу, не коснется изысканного паркета, унылые цвета не должны соседствовать с роскошным бархатом и дамасскими шелками, которыми обита мебель. «Надеюсь, среди Ваших учеников найдется кто-нибудь, соответствующий моим требованиям, — не спеша диктовал Мастер. — Ваши научные достижения широко известны даже на Диком Западе, на золотых холмах Сан-Франциско, и я уверен, что человек, получивший образование под Вашим руководством, не посрамит своего учителя. Рассчитывая на Ваше сотрудничество, прилагаю к настоящему письму железнодорожный билет для моего будущего служащего». Билет первого класса в отдельное купе может вызвать подозрение. Нет, достаточно обычного вагона, да и путешествие по железной дороге вполне безопасно даже для женщины, едущей в одиночестве. «Жду Вашего ответа как можно скорее». — Завершить как обычно? — деликатно поинтересовалась саламандра. Он кивнул, и саламандра затанцевала снова, выжигая на бумаге размашистую подпись. Закончив, она повисла в воздухе над письмом, и лист сложился, а потом вместе с железнодорожным билетом скользнул в конверт. Саламандра запечатала конверт, окунув «руку» в воск, и выжгла адрес. — Отнеси в кабинет профессора Каткарта и оставь там, — распорядился Мастер, и саламандра поклонилась, — Если его студентка не соблазнится на такую приманку, придумаем что-нибудь еще. — Было бы глупо с ее стороны не соблазниться, — ответила саламандра, несколько удивив своего повелителя. — Ей больше некуда податься. — Женщины не всегда рассуждают логически, — улыбнулся он. — Лучше считать, что первое предложение она отклонит, и иметь наготове что-нибудь еще. Саламандра покачала головой, словно не в силах понять причуды смертных, и вместе с запечатанным письмом растворилась в воздухе, оставив Мастера в темноте. Глава 1 Розалинда Хокинс открыла дверь, сжавшись от испуга. Ожидая увидеть еще одного рассерженного кредитора, она постаралась придать лицу выражение спокойствия, которого вовсе не испытывала. Пасмурный дождливый день перешел в столь же ненастный вечер; дом, который прежде служил Розалинде убежищем, теперь подвергался осаде — и к тому же больше ей не принадлежал. «Сколько еще мне это терпеть? И надолго ли хватит сил?» — Мне очень жаль, — начала она, когда распахнулась тяжелая дубовая дверь. — Если у вас есть претензии, вам следует обратиться к мистеру Грамвелту из фирмы «Грамвелт, Дженкинс и…». Однако за дверью оказался вовсе не враждебный незнакомец. — И мне тоже следует спрашивать разрешения адвокатов, чтобы нанести вам визит, Роза? — с удивлением спросил невысокий худощавый седой человек, Девушка рассмеялась от облегчения, впервые после похорон увидев доброжелательное лицо; у нее даже закружилась голова, и она испугалась, не прозвучали ли в ее смехе истерические нотки. — Конечно, нет, профессор Каткарт! — воскликнула она. — Дело просто в том, что сегодня целый день в дверь звонят папины кредиторы, и у меня уже появилась привычка… — Она умолкла, заметив растерянность гостя. — А, не важно! Заходите, пожалуйста! Боюсь, правда, что не смогу предложить вам никакого угощения: утром в сопровождении полисмена явился бакалейщик с судебным ордером и забрал из дома все, что только было съедобного. Еще неделю назад даже подобное предположение показалось бы немыслимым. Однако с тех пор с Розалиндой случилось слишком много немыслимых вещей, чтобы особенно задумываться именно об этой. Профессор Каткарт — доктор философии, знаток древних и средневековых языков — был учителем Роэалинды в Чикагском университете. Сейчас его бесцветные глаза пораженно раскрылись. Войдя в переднюю, он снял шляпу и теперь нервно вертел ее в руках. Роза закрыла дверь и провела профессора в гостиную. Там горели все газовые лампы — к чему экономить, если счета и без того уже слишком велики? Гость осторожно присел на софу, подумав при этом, что завтра, возможно, она будет уже украшать чью-то другую гостиную. Его длинное лицо выражало озабоченность; казалось, он настолько поражен увиденным, что у него нет слов. Розалинда почувствовала, как в нем всколыхнулась жалость: действительно, что можно сказать в подобном случае? Профессор облизнул губы и все же заговорил: — Я знал, что после спекуляций, которыми занялся Хокинс, его дела шли неважно, но я и предположить не мог, что дойдет до такой крайности! — Я тоже, — просто ответила Розалинда, опускаясь в кресло и вцепившись в подлокотник, чтобы не упасть. — Пока папа был жив, его жалованья в университете хватало на оплату счетов, а дополнительные занятия с безмозглыми идиотами из высшего общества заставляли кредиторов держаться в рамках приличий. — Она уставилась на собственные руки, не в силах видеть жалость в глазах гостя. — Ну а теперь они набросились все разом. — Так отец ничего вам не оставил? — изумился профессор Каткарт. — Ничего, кроме кипы неоплаченных счетов и этого дома — да и тот уже отдают кредиторам, — устало проговорила она. — Мне любезно разрешили сохранить мои личные вещи — кроме представляющих какую-то ценность, вроде маминого жемчуга. — Они собираются отобрать у вас жемчуг? — в ужасе переспросил Каткарт. — Но ведь… — Они забрали жемчуг, — уточнила Розалинда, поправляя очки ледяным пальцем и стараясь отогнать воспоминание о том, как она плакала, когда у нее отобрали единственное, что оставалось на память о матери. — Еще вчера, И другие вещи тоже. — Она стиснула подлокотник, вспомнив весь этот ужас: чужие люди роются в ее вещах в поисках всего, что представляет хоть какую-то ценность. — Книги из папиной библиотеки уже увезли, за мебелью приедут завтра. Дом продадут, как только мистер Грамвелт найдет покупателя. Мне сказали, что пока я могу остаться здесь. Можно было бы поставить на полу гостиной палатку, но и ее уже унесли. Розалинда не рассмеялась в истерике только потому, что в глазах у нее потемнело; она покачнулась и едва не упала с кресла. Профессор вскочил, кинулся к ней и начал похлопывать по руке. В словах старика неожиданно прозвучала практическая нотка. — Дитя, когда вы в последний раз ели? Розалинда покачала головой, не в силах вспомнить… Это вызвало у нее беспокойство: уж не теряет ли она память? Может быть, она лишилась рассудка? — У меня нет аппетита, — уклончиво ответила она. Профессор хмыкнул. — Тогда накормить вас — моя вторая задача. Первая — увезти отсюда. Отправляйтесь наверх и уложите вещи. Я не оставлю вас здесь на милость этих проходимцев. — Но… — попыталась возразить Розалинда, знавшая, что собственные средства профессора весьма ограниченны. Однако он решительно прервал ее, продемонстрировав неожиданную властность: — Уж как-нибудь я смогу устроить дочь моего старого друга на несколько дней в приличный пансион, а также накормить ее ужином. Что же касается дальнейшего… Вот об этом я, собственно, и пришел поговорить. Пожалуй, лучше сделать это за ужином, вернее — за десертом. А теперь — не спорьте со мной, дитя! Не оставлять же вас в пустом доме! Они ведь и газ отключить могут! Именно в этот момент светильники мигнули и погасли, оставив Розалинду и ее гостя в сумерках ненастного предзакатного часа. Розалинде внезапно показалось, что дом полон призраков. Это и помогло ей принять решение. — Я быстро, — сказала она. Большая часть вещей уже была упакована в баул и единственный сундук; оставалось лишь уложить саквояж. Накануне, пока Розалинда занималась сборами, мистер Грамвелт не сводил с нее прищуренных глаз, как змея, следящая за птичкой: он явно собирался проследить, чтобы девушка не забрала с собой мелочей, из которых можно извлечь выгоду. К счастью, ценности некоторых предметов, хранящих бесценную для Розалинды память, он не знал, иначе отобрал бы и их. Юрист не раз подчеркивал, что все, что Розалинде будет позволено забрать с собой, она получает из милости. Теперь сундук, готовый к отправке, стоял в прихожей, и ей оставалось лишь уложить в саквояж туалетные принадлежности. — Я оказалась в положении, которое так восхваляют некоторые философы, например, мистер Эмерсон: я не обременена собственностью, — сказала девушка. — Я найду кеб, — ответил профессор. В это время ресторан «Бергдорф» не был полон: театральные представления еще не закончились и зрители не хлынули в залы. К счастью, немецкий ресторан не принадлежал к числу любимых мест ее отца, иначе воспоминания помешали бы Розалинде насладиться ужином. Никакие печальные призраки не являлись ей здесь, а профессор Каткарт явно был тут завсегдатаем: метрдотель узнал его и проводил к уединенному столику. Розалинда гадала, что подумали о ней официанты: слишком она невзрачна, чтобы сойти за даму полусвета, и слишком бедно одета, чтобы ее могли счесть невестой или родственницей профессора. Может, ее приняли за домоправительницу, получившую такой подарок ко дню рождения? «А может быть, я сойду за родственницу-суфражистку или религиозную фанатичку, пожертвовавшую все свои украшения в пользу Билли Санди», — решила Розалинда. На самом деле это не имело никакого значения. Уважение, которое служащие ресторана проявляли к профессору, распространялось даже на странную девицу, которую он с собой привел; их обслуживали быстро и предупредительно, и метрдотель выказывал по отношению к Розалинде любезность, как будто она носила наряд от Уорта, а не купленный по дешевке у Сирса и Рубака . Когда-то она одевалась очень элегантно — не у Уорта, конечно, но все же у одной из лучших чикагских мастериц. Это было до того, как у отца началась полоса неудач и ей пришлось экономить и на одежде, и на прочих тратах. Ни ее учителя, ни соученики по университету этого не замечали; они, возможно, не обратили бы внимания, даже появись Розалинда в древнегреческом хитоне и пеплосе. Никто не упоминал о том, что ей приходится беречь каждый грош, и это спасало ее гордость; поскольку теперь и в ресторанах они с отцом не бывали, ей не приходилось обнаруживать свою бедность на публике. В «Бергдорфе» было тепло, мягко сияли свечи и газовые светильники. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были тихие разговоры посетителей и звон серебра и фарфора. Профессор Каткарт оказался гурманом, отдававшим все свое внимание каждому блюду, поэтому ужинали они в молчании. Розалинду это вполне устраивало: пикантный вкус маринованной капусты разбудил в ней такой голод, какого она и представить себе не могла; хотя она редко пила, теперь небольшая кружка превосходного пива пришлась очень кстати. Еда исчезла с ее тарелки словно по мановению волшебной палочки, и предупредительный светловолосый официант принес ей вторую порцию, даже не спрашивая, хочет ли она добавки. — Большое спасибо, — сказала она по-немецки, чем вызвала довольную улыбку. Подмигнув девушке, официант поспешил к соседнему столику. Розалинда до крошки доела и вторую порцию. Еще месяц назад это бы ее ужасно смутило, однако теперь способность смущаться иссякла, а гордость съежилась, как лопнувший шарик. Профессор поманил официанта и, когда тот убрал тарелки, заказал по порции торта «Черный лес». Розалинда не сделала даже слабой попытки отказаться: возможно, ей еще не скоро выпадет случай снова попробовать такой деликатес. Свой кусок торта она съела, когда профессор еще не добрался и до половины, и откинулась в кресле с печально-довольным вздохом. «Нужно придумать, как мне зарабатывать на жизнь», — мелькнула мысль: У неё было смутное намерение найти себе место гувернантки или даже учительницы где-нибудь в западных штатах. Теперь, конечно, нечего и думать о том, чтобы получить в университете степень по классической и средневековой литературе. Розалинда надеялась, что ей удастся убедить будущего работодателя в своей способности благодаря полученному образованию преподавать «три свободных искусства». Официант убрал десертные тарелки и подал кофе, в который Роза щедро добавила сахара и сливок. Профессор Каткарт откинулся в кресле и обеими руками обхватил чашку. — Простите, Роза, старому другу и учителю бесцеремонность: как случилось, что вы оказались в таком положении? — спросил он. — Я не считал вашего отца непредусмотрительным человеком. Розалинда с горечью покачала головой: — Заслуга в том, что мы все потеряли, принадлежит исключительно Невиллу Три. Профессор смущенно покраснел: именно он в свое время представил этого подающего надежды политика старшим Хокинсам. Сказать ему было нечего. Несмотря на благородное происхождение, Невилл Три оказался обычным мошенником. Он приехал в Чикаго, чтобы найти вкладчиков для своего банка — среди них оказался и профессор Хокинс, — а потом довел банк до банкротства неумелым управлением. Сам он как управляющий получал огромное жалованье, а вкладчики, когда произошел крах, лишились всего. Но даже этого Невиллу Три было мало: он затеял новую аферу, пообещав разоренным им людям вернуть все их деньги с процентами, если они снова поверят ему; он знает, где найти нефть. Профессор Хокинс и другие попались на эту удочку, отдали мошеннику последние деньги и получили взамен акции компании, которая бурила скважины в местах, где ни один геолог не предполагал наличия нефти. Невилл Три благополучно сбежал в другой штат, где и занялся новыми прожектами, живя припеваючи за счет других. Розалинда крепко стиснула в руке салфетку. Когда отец рассказал ей о том, что потерял все сбережения и еще залез в долги, она не позволила себе упрекать его. «Я ведь хотел дать тебе то, чего ты заслуживаешь, Роза», — жалобно говорил ей отец. — Но как же исторический факультет… — начал Каткарт. — Вы же знаете, что никто из преподавателей никогда не одобрял моих «неподобающих женщине» интересов, — мрачно ответила она. — Несомненно, узнав о моих обстоятельствах, они только порадуются и посоветуют мне выйти замуж, как и положено добропорядочной женщине. «Как будто найдется молодой человек, который хотя бы посмотрит на меня — некрасивую, слишком умную да к тому же страдающую неизлечимой склонностью говорить что думает…» Эта последняя привычка была причиной того, что среди студентов университета друзей и поклонников у Розалинды не оказалось. «Любой мужчина в университете может найти себе милую глупенькую девушку со смазливым личиком или с деньгами, которая станет его уверять, будто умнее его нет никого на свете. Так кому нужна я, не имеющая ни красоты, ни приданого и к тому же бросающая мужчине вызов как равная?» — А родственники вашей матери? — тихо спросил Каткарт. Он ничего не знал об отношениях родителей Розалинды с их родней — профессор Хокинс позаботился о том, чтобы неприглядная история не стала достоянием общественности. Этот вопрос был для Каткарта естественным, но только былые унижения позволили Розалинде ответить, не испытывая мучительной боли. — Они приезжали на похороны, — сказала она. «Нет, я не стану называть этих… людей своими дедом и бабкой». — Они оскорбляли моего отца, поливали грязью мать и заявили мне, что, если я покаюсь в грехах, обяжусь быть добродетельной и покорной и выброшу из головы всю эту чушь насчет ученой степени, они, может быть, и подумают о том, чтобы мне нашлось место в их доме. Как я понимаю, они хотели, чтобы я сделалась сиделкой для дяди Ингмара и еще была благодарна за это. На лице Каткарта отразился ужас. — Даже будучи в здравом уме, Ингмар Айворсон не был подходящим компаньоном для женщины; теперь и подавно с ним наедине никому нельзя оставаться! — бросил он. Розалинда только кивнула. — Я сказала им, что обо всем этом думаю я, что думала мама и что они могут сделать с дядей Ингмаром, а потом указа «Возможно, тут и кроется причина того, что мистер Грамвелт тут же набросился на меня. Должно быть, эти люди обошли всех папиных кредиторов. Уж не ожидали ли они, что я прибегу к ним, как только появятся стервятники, и стану молить о прощении?» Каткарт улыбнулся: — Значит, вы сожгли мосты. Очень смелый поступок. Может быть, не такой уж мудрый, но… — Профессор, по этому мосту я не пошла бы ни при каких обстоятельствах. Я скорее села бы в ладью Харона, чем приняла помощь Айворсонов. — Розалинда решительно подняла голову, хоть и не могла заглушить страха. «Ладья Харона… Может дойти и до такого». Только прошлой ночью она думала о самоубийстве, оставшись наедине со своим отчаянием в полном отзвуков доме. В ее саквояже было достаточно лауданума. Однако теперь выражение лица профессора изменилось и стало… расчетливым? Определенно! Розалинда замечала такой взгляд, когда Каткарт изучал какую-нибудь неясную проблему или намечал новое направление исследований. Она ощутила, как в ней пробуждается интерес — чувство, не посещавшее ее уже много дней. — Я хотел выяснить, есть ли у вас какие-либо перспективы, — тихо заговорил профессор; взгляд его оставался острым и расчетливым. — Я получил… получил довольно странное письмо от человека из западного штата. Оно настолько странное, что я не стал бы предлагать вам обдумать предложение этого человека, будь у вас другой выход. Теперь интерес в ней уже определенно пробудился. — Профессор, что вы хотите сказать? — спросила Розалинда, выпрямляясь в кресле. Каткарт сунул руку во внутренний карман. — Вот, — сказал он, протягивая толстый кремовый конверт. — Прочтите сами. Розалинда вынула из конверта и отложила в сторону железнодорожный билет, потом извлекла единственный лист плотной бумаги и со всевозрастающим недоумением прочла письмо. — Да, письмо действительно странное, — сказала она, помолчав, сложила лист и убрала его на место. — Очень странное. — Железнодорожный билет последовал за письмом. Каткарт кивнул. — Я поинтересовался его автором, и то, что узнал, подтверждает его добропорядочность. Он кто-то вроде железнодорожного барона, живет на окраине Сан-Франциско. Билет тоже настоящий; я отправил телеграмму в его контору и убедился, что прислали его они. Предложение также остается в силе. Говорят, этот человек богат, как Крез, и живет отшельником. Еще о нем известно, что ему феноменально везет. Больше никто ничего не знает. — В письме говорится как будто в точности обо мне, — сказала Розалинда, ощущая дрожь предчувствия: казалось, она стоит на пороге, переступив который, вернуться уже не сможет. — Это-то и странно, не говоря уже о самом предложении. — Каткарт покраснел. — Я подумал о всевозможных вариантах… В конце концов, письмо наводит на мысли… — Конечно, — неопределенно ответила Розалинда. — Белые рабыни, опиумные притоны… — Она заметила, что от смущения Каткарт побагровел, и невольно хихикнула. — Да будет вам, профессор! Не считаете же вы меня совсем ни о чем таком не подозревающей! Вы же сами давали мне читать Овидия без купюр и поэмы Сафо! Розалинда умолкла, боясь, что профессора хватит удар. Ее всегда изумляло, что ученые в ее присутствии могли обсуждать греческих гетер, любовь Тристана и Изольды, Абеляра и Элоизы, нравы острова Лесбос, а потом смущаться, стоило только намекнуть на существование некоторых заведений всего в нескольких кварталах от университета. — Не решайте немедленно, — предостерег Каткарт, поспешно меняя тему разговора. — Я отвезу вас в пансион миссис Абернети; отдохните несколько дней и все хорошо обдумайте. Такое решение нельзя принимать импульсивно. — Конечно, — ответила Розалинда, Однако она уже чувствовала тяжелую холодную руку судьбы у себя на плече. Она отправится к этому человеку, к этому Ясону Камерону. Она возьмется за предложенную работу. В конце концов, выбора у нее нет. Роза проснулась, разбуженная какими-то незнакомыми звуками. Сны ей снились такие пугающие… На мгновение ее охватила паника, а сердце заколотилось от страха. Она судорожно принялась нашаривать очки. Это не ее комната! Ничего нет на положенном месте — прямоугольник света от окна падает на изголовье кровати, а не слева, и почему-то только один, а не два… И почему стены белые, и что это за огромный предмет, возвышающийся в углу? И главное, почему ее очков нет на тумбочке рядом с постелью, где им положено быть? И тут, когда кровать заскрипела так, как никогда не скрипела ее собственная, к Розе вернулось отрезвляющее понимание того, где она находится и почему. Все предметы не на своих местах, потому что она не у себя дома и никогда больше не увидит привычной комнаты. Роза лежала на узкой железной кровати в пансионе миссис Абернети для респектабельных молодых дам. Вчера вечером Роза познакомилась с некоторыми из них и сразу уверилась в солидности данного заведения. Среди ее соседок были несколько медицинских сестер, служащая приюта для нищих, секретарша профессора Каткарта из университета. Чистая, но бедная одежда Розы в точности соответствовала месту и не давала повода для беспокойства. Миссис Абернети была дородной и спокойной женщиной, которую ничуть не смутило, что Роза в сопровождении профессора Каткарта появилась на ее пороге, когда уже стемнело. Она кивнула в ответ на произнесенные шепотом объяснения профессора, приняла деньги, которые он сунул ей в руку, а затем отправила Розу в эту комнату на втором этаже, как раз рядом с общей гостиной. Сундук остался в кладовке на первом этаже, но он и не был нужен. Баул и саквояж Роза принесла с собой. Она попыталась принять участие в общем разговоре, но усталость и напряжение взяли свое, и вскоре Роза отправилась в постель. Она перестала искать очки; в конце концов, расплывчатые тени мебели и светлые пятна окон предпочтительнее, чем унылая реальность этой печальной тесной клетушки. Роза закрыла глаза и лежала неподвижно, прислушиваясь к разбудившим ее звукам. Этажом ниже кто-то — вероятно, миссис Абернети, — готовил завтрак; судя по запаху, это были овсянка и кофе — еда дешевая, но сытная. В крошечных комнатках по обе стороны коридора начали просыпаться соседки. Скудный свет, проникавший в окно, говорил о том, что рассвело совсем недавно, — но ведь здесь жили работающие девушки, день которых начинался с восходом и заканчивался после заката; так было все дни недели, кроме воскресенья. Только теперь вся тяжесть ситуации, в которой она оказалась, стала окончательно ясна. Не пройдет и недели, как она станет одной из них. Роза до сих пор не осознавала, какую привилегированную жизнь вела даже в условиях жесткой экономии последних лет. Она всегда была «совой» и предпочитала заниматься по ночам, когда ничто не отвлекает внимания; на лекции она ходила обычно во второй половине дня, позволяя себе с утра понежиться в постели. Теперь же придется подстроиться под чужой распорядок, нравится ей это или нет. Все переменилось, прежняя жизнь закончилась и похоронена вместе с ее отцом. Впереди простирался путь, на котором не было ничего, что она любила, — ни радостей узнавания нового, ни трепета научных открытий, ни интеллектуального общения с коллегами-учеными. Она станет служанкой в чьем-то доме, наемной работницей, зависящей от воли и каприза хозяев. Очень может быть, что у нее никогда больше не будет доступа к университетской библиотеке. Ее жизнь, в которой так многое было связано с книгами, теперь будет определяться местом «ниже солонки». Профессор Каткарт настаивал, чтобы она тщательно обдумала предложение Камерона, однако ее возможности были еще более ограниченными, нежели он полагал. Фактически у нее было лишь два варианта: поступить на службу к Ясону Камерону (или найти другую сходную работу) и сделаться прислугой в доме богатого и, возможно, капризного хозяина — или учительствовать в школе. Последнее осуществить труднее. Едва ли ей удастся найти место школьной учительницы в Чикаго: здесь слишком много желающих и слишком мало рабочих мест. Значит, придется искать сельскую школу, возможно, даже на необжитом Западе или отсталом Юге, где она станет чужой. В любом случае — в частном ли услужении, или работая в школе — она будет зависима; как школьная учительница она должна будет во всех случаях жизни оставаться респектабельной, посещать церковь, говорить положенные слова, чтобы не дать оснований для упреков. Ни в качестве учительницы, ни в качестве воспитательницы в богатом доме не сможет она даже намекнуть на то, что читала Овидия без купюр, не посмеет высказать оригинальную мысль, не осмелится противоречить мужчинам. Дни, когда она была свободна в мыслях, поступках и словах, уже позади. Роза не плакала с тех пор, как вернулась с похорон; ее глаза оставались сухими при разговоре с Айворсонами, в присутствии мистера Грамвелта и его жадных подручных. Все эти дни она не позволяла себе лить слезы, но теперь что-то в ней сломалось. Глаза жгло, горло перехватило, и Роза закусила зубами палец, стараясь сдержать рыдания. Это ей не удалось, и пришлось поспешно уткнуться лицом в подушку, чтобы никто ничего не услышал. Как можно надеяться, что кто-нибудь из этих женщин поймет ее горе? То, что представлялось Розе невыносимым, было для них повседневной жизнью. «Рожденный рабом не видит зла в цепях…» Роза сжалась в комочек, обхватив подушку, и плакала, пока совсем не лишилась сил. Она никогда не верила в то, что сердце может быть разбито, но сейчас она ощущала именно это. «Ох, папа, зачем ты умер и покинул меня в беде?» От таких мыслей ей стало стыдно, и слезы хлынули еще сильнее, когда Роза представила себе, что должна будет провести всю жизнь без своего дорогого рассеянного отца. Наконец она почувствовала, что не может больше плакать. Роза обхватила мокрую подушку; голова и все тело болели, глаза опухли, горло жгло от попыток сдерживать рыдания. Но физические страдания не могли отвлечь ее от печальных мыслей. Пока она оплакивала свои несчастья, шум в соседних комнатах утих; теперь звуки доносились только с нижнего этажа. Роза поняла, что не в силах сейчас общаться с другими людьми, а сама мысль о завтраке вызывала у нее тошноту. По-видимому, ее отсутствие осталось незамеченным, а может, профессор Каткарт предупредил, что Розу не следует беспокоить, — так или иначе, в ее комнату никто не заглянул. Отчаяние приковывало Розу к узкой жесткой кровати невидимыми узами; она даже не могла найти сил, чтобы надеть очки. Флакон с лауданумом, лежащий в саквояже, снова начал соблазнять ее. Один глоток — и все ее беды утонут в забытьи, от которого нет пробуждения. Так ли уж это скверно? Христианская доктрина учит, что самоубийство — грех, но ведь древние видели в нем лишь исцеление раны… Когда душа ранена так, что терпеть нет сил, когда жизнь становится невыносимой — зачем страдать? Действительно, зачем? Зачем влачить оставшиеся годы, если это нельзя назвать жизнью? Зачем убивать душу ради прокормления тела? Разве это не больший грех, чем простое самоубийство? Сколько мрачных седых старых дев видела она в школе! Эти увядшие существа безжалостно выкорчевали всякий намек на любознательность в себе и теперь старались сделать то же со своими учениками… Нет, такую жизнь нельзя назвать жизнью. «Лучше покончить со всем сразу», — подумала Роза. Несколько мгновений она предавалась фантазиям, представляя себе, как воспримут известие о ее смерти окружающие. Айворсоны, конечно, станут качать головами и говорить, что ничего другого от нее и не ожидали; уж чего-чего, а раскаяния они испытывать не будут. Можно, конечно, оставить записку, виня во всем Невилла Три; это будет изысканная месть — клеймо виновного в смерти девушки заставит общество отвернуться от него, особенно если не уточнять, что именно довело ее до самоубийства. Люди, конечно, предположат самое плохое — так всегда бывает. Роза поднялась с подушки, потянулась за очками и надела их: не могла же она, ничего не видя, написать предсмертную записку. Рука наткнулась и на что-то еще: письмо Ясона Камерона. Почти против воли она вынула письмо из конверта и стала его перечитывать. Однако теперь, читая внимательно, а не просто пробегая написанное, Роза совсем иначе представила себе автора письма. Раньше, в ресторане, ее поразило странно точное совпадение требований нанимателя с ее академическими интересами. Теперь же ее внимание привлек абзац, где говорилось о детях, в особенности о девочке. «Жертва предрассудков, лишающих представительниц ее пола возможностей, предоставляемых мужчинам». Человек, написавший такие слова, не может быть грубым тираном! И наверняка он не станет возражать против продолжения ее собственного образования — даже если придется выбрать область, далекую от ее первоначальных интересов… Возможно, с ней даже не станут обращаться как со служанкой. Письмо, должно быть, вышло из-под пера человека, ценящего знания, и он с уважением отнесется к интересующейся наукой женщине. Не следует ли хотя бы удостовериться, что он именно такой, как можно заключить из его письма? В конце концов, флакон с лауданумом никуда не денется; покончить с собой можно в любое время и совсем не обязательно здесь. Можно сначала совершить путешествие на Западное побережье, посмотреть на необозримые просторы. Она ведь никогда не видела ни бизонов, ни ковбоев, ни краснокожих индейцев. Она никогда не видела ни гор, ни океана. Всю свою короткую жизнь она прожила в Чикаго. Так разве не лучше ли, прежде чем совершить последний шаг, увидеть больше, чем один-единственный город? И еще… Если уж покончить с жизнью, то не в таком убогом окружении. «Древние римляне созывали друзей, окружали себя самыми изысканными произведениями искусства, устраивали пир с выступлениями поэтов и музыкантов и только потом, среди всего этого великолепия, выпивали роковую чашу. Да, следует хорошенько обдумать обстоятельства своей кончины. К тому же, если я покончу с собой здесь, это огорчит тех милых девушек, которые живут в пансионе. Это может даже бросить тень на бедную миссис Абернети, а ведь она не сделала мне ничего дурного. Нет. Было бы невежливо и совершенно не поэтично выпить лауданум здесь». Однако если подождать, пока она доберется до Западного побережья… «Я могла бы побывать в Опере, когда там будет петь Карузо», Вот это будет обстановка, достойная древних римлян, и к тому же весьма поэтическая! «Если экономить, можно скопить денег на изящное платье и на отдельную ложу. Даже если мне будут платить меньше, чем обещано в письме, можно отложить нужную сумму». Да! Так и следует поступить. И выпить лауданум в первом антракте — уплыть в смерть под великолепную музыку… А потом ее найдут со вкусом одетой, с прощальным письмом, лежащим рядом… Может быть, ее призрак даже станет посещать театр… Это принесет ему только пользу: ведь любой хороший театр должен иметь своего призрака. Не в убогом, а в великолепном окружении уйдет она из жизни; тогда её смерть нельзя будет не заметить, нельзя будет отделаться несколькими строчками на последней странице газеты. «Что ж, похоже, я решаю остаться в живых. По крайней мере пока». Розу охватило нетерпение. Чем скорее она отправится в путь, тем лучше, тем скорее она узнает, было ли обещанное в письме настоящим золотом или дешевой подделкой. Девушка встала с постели, подошла к умывальнику и налила из кувшина в таз холодной воды. Даже хорошо, что вода холодная; умывание поможет скрыть следы слез. Роза оделась; ее туалет представлял собой странную смесь роскоши и нищеты: нижнее белье, хоть и неоднократно штопанное, было из тонкого шелка, а чулки, тоже заштопанные, — из самого грубого хлопка, по пять центов за пару. Единственное, что радовало Розу в необходимости отказаться от услуг горничной, была возможность не затягивать шнуровку корсета так, что трудно становилось дышать; уже год как она вообще не затягивалась. Вот и теперь влезла в корсет, просто выдохнув воздух, и застегнула его спереди, смирившись с тем, что ее талия не окажется пятнадцати дюймов в объеме, как требовала мода. Нижние юбки носили те же следы былой роскоши и умения изворачиваться — до сих пор Розе удавалось чинить прорехи на шелке. Туфли были еще вполне хороши, хотя скоро, наверное, придется менять подметки. Юбку и жакет Роза купила в лавке, где цены были ей по карману, выбрав хорошо стирающуюся ткань. Все ее дорогие наряды давно пришлось продать скупщикам поношенной одежды; значительную часть своего нынешнего гардероба Роза приобрела у них же. «Я часто говорила папе, что меня не интересуют наряды, что лучше купить книги… Интересно, верил ли он в это? Догадывался ли, как мне не хватает шелков и бархата?» Розу беспокоило также, что подумает о ее одежде ее наниматель. Впрочем, может быть, он ничего и не заметит. Она уложила волосы — свое единственное настоящее украшение — и надела трогательно маленькую шляпку, приколов ее похожей на кинжал булавкой. Спрятав в ридикюль письмо Ясона Камерона, Роза вышла в холл. Нужно связаться с мистером Камероном и дать ему знать, что она принимает его предложение, иначе, пока она будет ехать через всю страну, он наймет кого-то другого. Присланный им железнодорожный билет был на самом деле целым набором разноцветных картонных прямоугольников: каждый давал право на проезд между двумя городами. По-видимому, нельзя было просто сесть в поезд в Чикаго и выйти из него в Сан-Франциско: нужно было сначала доехать до Канзас-Сити, потом пересесть на поезд другой компании до Лос-Анджелеса и только оттуда, воспользовавшись услугами третьей компании, вы попадали в место назначения. Однако в этой трехзвенной схеме были еще и дополнительные пересадки — в зависимости от того, в какой день недели вы отправлялись в путь. Все это представлялось Розе ужасно сложным. Сомнения не было в одном: она должна связаться с мистером Камероном, и единственный, кто знал, как это сделать, был профессор Каткарт. Значит, придется снова вступить в любимые стены университета — средоточия учености — и пережить наплыв воспоминаний. Роза надела старое шерстяное пальто, спустилась по лестнице и выскользнула из дома, никого не повстречав. Всю дорогу она прошла пешком — денег не было даже на трамвай, не говоря уже о кебе. Пансион миссис Абернети отделяла от университета всего лишь миля, а к прогулкам Роза была привычна. День выдался пасмурным и холодным, но дождь по крайней мере прекратился. Интересно, какая погода в Сан-Франциско? В Калифорнии ведь должно быть жарко — это же тропики? Роза размышляла об этом, пока не дошла до кампуса; ее внимание не отвлекли даже шумные молодые люди, игравшие в футбол в университетском дворе. Каждый шаг вызывал мучительные воспоминания, она чувствовала себя как Русалочка из сказки Андерсена, ступавшая своими ножками по суше, как по острым ножам. Когда Роза нашла профессора Каткарта, он с первого взгляда понял ее состояние. Профессор поспешно усадил ее в кресло и послал за кофе. Прежде Роза никогда не обращала внимания на секретаршу профессора, теперь же ее остро интересовало положение женщины-служащей, и она пристально посмотрела на невзрачную девушку. «Я должна научиться двигаться и говорить так же, — подумала Роза, стараясь запомнить все мелкие уловки, делавшие секретаршу Каткарта совершенно незаметной. — У меня нет выбора — я должна научиться…» — Вы уверены, что действительно хотите принять это предложение? — озабоченно спросил профессор, когда Роза взяла в холодные руки чашку кофе, — Совершенно уверены? Отвечая на его вопросы, Роза почувствовала за словами профессора, помимо заботы, что-то еще. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы с изумлением понять: это что-то — облегчение. Профессор уже жалел о своем необдуманном порыве, сделавшем его покровителем и защитником Розы, и хотел сбыть ее с рук как можно скорее. Она испытала отвращение, но усталость быстро вытеснила все чувства. Этого следовало ожидать. Профессор, убежденный холостяк, внезапно обнаружил, что должен заботиться о женщине, которая ему даже не родственница! Да, он был ее учителем, но никогда не предполагал, что ему придется иметь дело с ее житейскими проблемами, а не только с научными. И теперь, когда у профессора появилось время все обдумать, он, должно быть, проклинает себя за вчерашний визит. Стоило ему подождать несколько дней, и она уже уехала бы; тогда он был бы избавлен от необходимости узнавать, какая судьба постигла дочь его коллеги. Если Роза примет предложение Камерона, она не только избавит профессора от необходимости заботиться о ней, их будет разделять полконтинента. Ему никогда больше не придется заботиться о Розе, а совесть вполне можно успокоить тем, что письмо обещает ей надежное и достойное положение. Профессор советовал Розе проявить осторожность и все обдумать; так она и поступила, и теперь он не обязан вмешиваться — да и помогать ей тоже. — Да, — ответила Роза с усталой покорностью. — Я уверена. Я хотела бы известить мистера Камерона, что принимаю его предложение, но на конверте нет его адреса. — Об этом я позабочусь, — сказал профессор с несколько излишней поспешностью. — Я пошлю ему телеграмму, что вы выезжаете, чтобы он не нанял кого-то другого. Да, сомнений не оставалось: профессор тяготится своими обязательствами и хочет как можно скорее избавиться от них. — Я не хотела бы затруднять вас… — начала Роза, стараясь скрыть горечь, вызванную его торопливостью. — Ерунда, — ответил он добродушно. — Я просто пошлю записку в контору железнодорожной компании, а уж они обо всем позаботятся. Да, они сообщат и расписание поездов — вы ведь хотите выехать завтра? Роза пожала плечами. Было ясно, что гостеприимство профессора иссякло. — Почему бы и нет? — ответила она и снова заметила на его лице облегчение. — Мне ведь незачем здесь задерживаться. Мои исследования… Что толку притворяться? Я никогда не получу ученой степени, так что мои записи едва ли мне понадобятся. Может быть, ими сможет воспользоваться кто-нибудь из ваших студентов. Профессор Каткарт для виду начал возражать, но Роза понимала, что слова его неискренни: оба они знали, что она говорит правду. С горьким чувством гнева и печали Роза поспешно поднялась, чтобы уйти. — Я вернусь в пансион и закончу со сборами, — сказала она, внезапно ощутив, что в этом пыльном кабинете ей нечем дышать. — Не могли бы вы прислать туда расписание поездов… Я знаю, как вы заняты, профессор, и понимаю, что вы не можете тратить время на меня, когда вас ждут студенты, которым ничто не помешает получить дипломы… Профессор покраснел, но не возразил; он просто порылся в кармане и сунул Розе монету. — Это вам на кеб, — заикаясь, пробормотал он. — Мне очень жаль, что я не могу дать больше, но… Ваш билет включает завтраки, обеды и ужины в поезде, так что все должно быть в порядке… Он говорил что-то еще, но Роза поспешно вышла из комнаты, чтобы избавить профессора от своего присутствия. Кеб она, конечно, не взяла: каждый цент в ее кошельке был бесценным, и она вовсе не собиралась тратить их на подобные излишества. Вот на следующее утро без кеба не обойтись: без него никак не доставить на железнодорожную станцию тяжелый сундук… Разве что повезет и удастся нанять тележку. Когда Роза вернулась в пансион, там ее дожидалось не только расписание поездов, но и телеграмма от самого Камерона. В отрывистом телеграфном стиле Розу извещали о том, что Камерон рад ее решению, что ей будет обеспечено всяческое содействие, что его служащие встретят ее при пересадке на разъезде Пасифика. Интересно, что это такое — разъезд Пасифика, гадала Роза. Должно быть, для железнодорожного барона тут нет неясности, решила она. Что ж, на данный момент этого достаточно. Пропустив завтрак, Роза не собиралась лишиться ленча, хотя аппетит к ней так и не вернулся. На ленч она получила чай с толстым куском хлеба и тоненьким ломтиком ветчины, а на обед, вместе с другими девушками, — суп с удивительно большим количеством картошки и почти полным отсутствием мяса и хлебный пудинг. Роза решила, что, если так здесь кормят каждый день, ей повезло, что она уезжает. Диета с таким количеством крахмала быстро заставит растолстеть даже самую стройную девушку. Она рано легла спать — поезд отходил почти на рассвете. После всей ходьбы и волнений этого дня Роза почувствовала себя совершенно обессиленной. Последняя мысль перед тем, как она заснула, была полна удивления — неужели она действительно осмелилась так резко порвать со своим прошлым и вступить в неизвестное будущее? Может быть, правду говорят: отчаяние способно подвигнуть человека на героизм и бесстрашие. Однако уснула Роза с чувством безнадежности, а не радостного волнения. Возможно, она и вступала в неизвестное будущее, но подъема от перспективы приключений не испытывала. Должно быть, эта способность умерла вместе с ее отцом. Когда-то Роза каждый новый день встречала предвкушением. Теперь же ее единственная надежда была на то, что завтрашний день окажется не хуже вчерашнего. Впрочем, и на самый худший случай у нее был выход: маленький флакончик в саквояже… Глава 2 Роза старалась не обращать внимания на качку, на утомительный перестук колес — так же как и на бесцеремонные взгляды сидящего напротив невежи, — она сосредоточилась на книге, которую держала в руках. Этот тип сел в поезд на остановке после Лос-Анджелеса и явно считал, что его броский клетчатый костюм и набриолиненные волосы делают его неотразимым. Нахал глазел на Розу уже на протяжении многих миль, и она мечтала только о том, чтобы он поскорее сошел с поезда. Девушка не могла понять, чем вызвала его интерес: после всех дней дороги она чувствовала себя ужасно грязной, а ванну не принимала с тех пор, как покинула пансион миссис Абернети. Волосы Розы стали настолько сальными, что она напоминала себе какую-нибудь дикарку, по своему дикарскому обычаю смазывающую волосы жиром. Впрочем, может быть, дело в том, что она — единственная женщина в вагоне моложе шестидесяти, путешествующая без сопровождающих. Судя по огромному кожаному чемодану под скамейкой, тип был коммивояжером — странствующим торговцем. «Что бы он ни продавал, мне этого не нужно», — подумала Роза. Долгая тяжелая дорога измучила ее вконец. В день отъезда миссис Абернети разбудила Розу до рассвета с приятным известием о том, что старьевщик, вывозивший «чистый» мусор — ящики и коробки, — согласен отвезти на вокзал ее сундук за половину того, во что обошелся бы кеб. Хозяйка пансиона дала ей несколько весьма разумных советов по поводу того, как одеться в дорогу. «Наденьте что-нибудь такое, на чем незаметны пятна и что не жалко будет выбросить, когда доберетесь до места. Поверьте, дитя: вам на эту одежду и смотреть больше не захочется». Роза так и сделала: надела отвратительную черную юбку из манчестерского сукна и черную сатиновую блузку, купленную для похорон отца. Одежда была дешевой, но вполне прочной и придавала Розе респектабельный вид. Теперь девушка была вполне согласна с миссис Абернети: ей пришлось оставаться в этом наряде все время и даже спать в нем, так что и правда видеть его в будущем ей не захочется. О чем миссис Абернети из благовоспитанности не упомянула — так это что пол в общем вагоне, особенно когда поезд будет пересекать западные штаты, окажется омерзительно грязным. Грубые мужчины, ехавшие в одном с ней вагоне, жевали табак и часто не трудились дойти до плевательницы. На сапогах они приносили грязь и кое-что похуже, а в окна летела пыль. Пол был липким и покрытым сажей, тоже летевшей в окна. Глядя на вагоны снаружи, трудно было предположить, что творится внутри. Как ни старалась Роза приподымать подол, он все же касался пола, когда она садилась или, идя по раскачивающемуся вагону, была вынуждена выпустить юбку и ухватиться за спинку скамьи, чтобы не упасть. Юбку никогда не удастся отстирать, оставалось только надеяться, что среди слуг мистера Камерона найдется добрая душа, которая возьмется вычистить ботинки, потому что у самой Розы одна мысль о том, чтобы к ним, вонючим и липким, прикоснуться, вызывала тошноту. Девушка с откровенной завистью смотрела на пассажиров купейных и изредка встречавшихся салон-вагонов. Жесткие деревянные скамейки общего вагона были слишком короткими для того, чтобы на них улечься, и даже если удавалось уснуть сидя, шея и голова болели потом от неестественного положения. Лучше всего удавалось высыпаться на станциях в ожидании следующего поезда; скамейки там были более удобными, и к тому же сон Розы оберегали странно заботливые железнодорожные служащие. По крайней мере в дороге она не голодала, хоть и ожидала, что часть времени будет терпеть лишения. О еде для нее позаботились, и Роза питалась не хуже, чем другие пассажиры общего вагона. Те же служащие, что оберегали ее отдых на станциях, снабжали Розу пакетами с бутербродами с ветчиной или копченым языком и бутылками лимонада, когда в поезде не было вагона-ресторана. Все это явно делалось по приказу мистера Камерона, поскольку ни о ком другом так не заботились; иногда девушка даже ловила на себе завистливые взгляды — вроде тех, что она сама бросала на богатых путешественников. По дороге Роза наблюдала явления, которых никогда не смогла бы забыть: грозу в прериях, когда молнии тянулись к земле из тяжелой черной тучи сотнями огненных паучьих ног; сияющее ночное небо с таким количеством звезд, какого она никогда в жизни не видела; высокие горы — каждый день приносил с собой чудеса природы, более удивительные, чем семь чудес света древности. Если бы не усталость, все это, наверное, произвело бы на нее гораздо более сильное впечатление. Роза предвкушала, как впервые увидит океан, однако в присутствии невежи, старающегося привлечь к себе ее внимание, ей едва ли удастся должным образом насладиться необыкновенным зрелищем… От чего она никогда не уставала, так это от книги, которую читала, — «Одиссеи» на древнегреческом. Преимущество оригинала заключалось в том, что не приходилось ограничивать себя взглядами переводчика: каждый раз, читая «Одиссею», Роза открывала для себя новые оттенки, находила новые интерпретации. Не важно, что она устала, что равнина за окном кажется бесконечной. Даже под назойливым взглядом коммивояжера она в силах забыть о тяготах пути, сосредоточившись на ином странствии, таинственном и чудесном, несравненно более опасном, чем ее собственное, из-за вмешательства богов и ужасного колдовства… — Извиняюсь, мисси! Невежа, возмущенный тем, что ему предпочли какую-то книгу, вознамерился действовать решительно и привлечь внимание девушки, хочет она того или нет. Роза демонстративно не подняла глаз и немного отвернулась, хоть теперь на страницу падала тень и видно стало хуже. «Не станет же он приставать ко мне, если я ясно покажу, что не желаю иметь с ним ничего общего!» Однако его это не остановило. Не получив ответа на несколько словесных обращений, попутчик толкнул ногой ногу Розы. Тут уж она не удержалась и в ужасе взглянула на него. — Да что там, мисси? — начал он фальшиво ласковым голосом. — Уткнулась носом в свою книжку, и все тут! Что там такого уж интересного? Что за книжка? Роза вытаращила на него глаза, пораженная подобной бесцеремонностью, и ответила прежде, чем сумела себя остановить: — «Одиссея» Гомера. Тип озадаченно наморщил лоб. Очевидно, его знакомство с литературой ограничивалось «Сборником текстов для чтения» Макгаффи . — Гомера… как по фамилии? Ладно, мисси, для меня это все китайская грамота. — Именно, — ледяным голосом ответила Роза и вновь взялась за книгу. «Теперь-то, когда я щелкнула его по носу, он наконец от меня отстанет!» Но тут книгу вырвали у нее из рук. Невежа озадаченно уставился на греческие буквы. Роза в ярости вскочила. «Как он посмел!» — Кондуктор! — закричала она во весь голос. Тип изумленно взглянул на нее: он явно не ожидал ни такого гнева, ни отпора своей грубости. Кондуктор, который, по счастью, оказался недалеко, поспешил к ним, передвигаясь по проходу с ловкостью моряка в качку. Прежде чем он успел задать вопрос, Роза обвиняюще ткнула в обидчика пальцем и воскликнула: — Этот человек — вор и насильник! Он приставал ко мне, не желал оставить меня в покое, а теперь украл мою книгу. Сделайте что-нибудь! Однако наглец оказался находчивым — должно быть, наученный опытом общения с рассерженными мужьями, женихами и отцами. — Не знаю, о чем это она, — запротестовал он с таким апломбом, что Роза от его наглости раскрыла рот. — Сижу я себе, книжку читаю, а она как вскочит, как завизжит! «Ах ты волк в овечьей шкуре!» Роза сжала руки в кулаки и с трудом удержалась, чтобы не ударить. Другая женщина на ее месте не решилась бы настаивать на своем — ведь ей нечего было противопоставить словам обидчика, кроме своих, — но кровь в ней бурлила, да и книга была подарком ко дню рождения от ее первой учительницы греческого языка. Нет, она не отдаст книгу без борьбы, не отступит. — Ну что ж, — сказала она с ядовитой любезностью, — если это ваша книга, то, полагаю, вы можете что-нибудь из нее прочесть. Вслух. Оказалось, что наглец держит книгу вверх ногами — ему, конечно, это было все равно. Раз уж он не узнал имени великого поэта Гомера, вряд ли он отличит одну греческую букву от другой. Он, разинув рот, растерянно вытаращил на Розу глаза, а она ловко выхватила книгу из его пальцев, перевернула ее и с безупречным произношением продекламировала четыре строки. Теперь уже за разворачивающейся драмой следили все пассажиры. — В приблизительном переводе, — продолжала Роза, — это значит: Взвыл великан одноглазый, почувствовав страшное Жженье. Тут же циклопы сбежались — узнать, что случилось с Собратом. «Не в человеческих силах лишить меня, — рявкнул он, — зренья!» «Коль ты богов прогневил, боги тебя наказали!» Любой, кто хоть сколько-нибудь знаком с классикой, узнает эту сцену. Однако грубияна не так легко было смутить. — Да она может нести любую чушь и утверждать, будто в этом есть смысл! — воскликнул он. — Да она просто спятила! Роза протянула книгу кондуктору, — Посмотрите на форзац, — властно приказала она. — Там написано: «Маленькой Розе, прелестному цветку литературы, от скромной садовницы. С любовью, Лидия Рейбен». Если это его книга, тогда откуда это может быть известно мне? И независимо от того, знаю я греческий или нет, мне никогда не приходилось слышать, чтобы мужчину звали Розой. Пассажиры, сидевшие ближе к спорящим, начали хихикать, а наглец покраснел. Кондуктор, беззвучно шевеля губами, прочел надпись и кивнул. — Все так, как она сказала, — пророкотал он и обратил на коммивояжера суровый взгляд. Тот побледнел и начал озираться, словно высматривая пути к бегству. Роза чувствовала, что еще немного — и она упадет в обморок, но показывать слабость перед этим типом она не собиралась. — Кондуктор, — сказала она уже более спокойно, — разве у вас принято позволять вору, к тому же пытавшемуся опорочить честную женщину, продолжать ехать на поезде? Грубиян побледнел еще больше, когда кондуктор ухватил его за шиворот. — Никоим образом, мисс, — ответил он, вернул книгу Розе и рывком поднял на ноги своего пленника. — Иногда, правда, мы останавливаем поезд, прежде чем вышвырнуть негодяя. Кондуктор засвистел в свисток, из соседнего вагона явились двое дюжих охранников, подхватили коммивояжера и его чемодан и потащили в конец поезда, хотя несчастный и протестовал во весь голос. Его провожали любопытные взгляды; пассажиры глазели и на Розу, когда процессия покинула вагон, но ей было уже безразлично, что о ней подумают. Ноги ее подкосились, и она рухнула на скамью, одной рукой держась за спинку, а другой прижимая к себе драгоценную книгу. Только теперь почувствовала она реакцию. Как она посмела подобным образом обойтись с мужчиной? Никогда в своей жизни она ничего подобного не делала! О, она спорила с мужчинами, отстаивала свое мнение, свободно высказывала мысли на бумаге, но никогда еще не случалось ей противостоять мужчине, который не был джентльменом. Ей никогда не приходилось сталкиваться с человеком, готовым на все ради того, чтобы поставить на своем. Ни одна леди не стала бы иметь дела с подобным негодяем! Кондуктор вернулся удостовериться, что с Розой все в порядке. Она вежливо пробормотала слова благодарности, и кондуктор, успокоенный, вернулся к своим делам. Роза не спросила его, что сталось с коммивояжером. Ей и не хотелось этого знать. Может быть, его отвели в какой-нибудь сырой тесный закуток в багажном вагоне и там заперли… Однако Роза была поражена, обнаружив, что надеется: и самого наглеца, и его чемодан и правда вышвырнули из поезда. Хотя пассажиры поглядывали на Розу с некоторой опаской и перешептывались, кондуктор, должно быть, уверился в том, что она, как и подобает женщине, беспомощна, а потому стал заботливо за ней приглядывать. В результате она без помех смогла насладиться видом океана: никакие непрошеные спутники к ней не подсаживались. Даже рядом с ней никто не рискнул сесть. Роза не отрываясь смотрела на бескрайний водный простор. Она, конечно, не раз видела озеро Мичиган, но океан был несравнимо больше! Она забыла об усталости, забыла обо всем. Такой огромный, такой яростный! Даже дребезжание поезда не могло заглушить рева волн, разбивающихся о скалы внизу. Поезд сделал поворот, и холмы скрыли океанский простор. Теперь, когда вид из окна снова стал ограничен, Роза опять почувствовала качку, ощутила всю неприглядность окружения и взялась за книгу, хоть и чувствовала, как все внутри у нее дрожит. Однако «Одиссея» не могла отвлечь ее от мыслей о случившемся. К Розе опять вернулись гнев и непонимание: она никак не могла разобраться в том, что двигало коммивояжером, и это заставляло ее тревожиться. «Неужели он и в самом деле думал, будто я только притворяюсь равнодушной? Или он считал, что я таким извращенным способом флиртую с ним? Он явно не ожидал отпора своим авансам». Что могло быть у него на уме? Наверное, он так привык добиваться от женщин всего, чего хотел, что видел в ее поведении лишь то, что ожидал увидеть? «И что, по его мнению, я читала? Вальтера Скотта? Какой-нибудь мерзкий грошовый роман? Романтическую любовную историю?» Грозовой перевал «, может быть?» Скорее всего так и было. Вспомнив, какое у него было лицо, когда он попытался читать книгу, Роза хихикнула, закрывшись затянутой в перчатку рукой. «Когда он увидел греческие буквы — о Боже! Пожалуй, я не видела никого настолько изумленного с тех пор, как профессор Смит обнаружил, что я способна читать Кретьена де Труа в оригинале не хуже остальных его студентов». Впрочем, у Розы и раньше уже мелькала мысль, что в ее ситуации самое подходящее чтение — романы сестер Бронте. Или, может быть, Джейн Остин. «Ведь не такая уж большая разница между тем, чтобы отправиться домоправительницей к неизвестному хозяину, и тем, чтобы ехать в незнакомый город гувернанткой. Чтение книг Бронте могло бы подготовить меня к встрече с Ясоном Камероном». Мысли перескакивали со встреченного в поезде волокиты к будущему нанимателю. Оба — мужчины, оба — совершенно загадочные. Ни один не поддавался попыткам проанализировать их поведение. У Розы просто не хватало данных, чтобы наколоть этих бабочек на булавку и рассмотреть в ярком свете разума. Она бросила свои попытки и читала до тех пор, пока не сгустились сумерки. В каждом вагоне к потолку подвешивались керосиновые лампы, но они давали слишком мало света и к тому же раскачивались; тени скользили по странице, глаза болели от напряжения. Роза отложила книгу и съежилась в углу. Эта последняя часть пути — от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско, — начавшись на рассвете, должна завершиться лишь поздно ночью. Возможно, силы ее были на исходе; может быть, ее мучило сознание того, что путешествие вот-вот закончится, она встретит своего нанимателя и узнает, много ли правды было в его обещаниях. Скорее всего и то, и другое — так или иначе, но на Розу навалилась свинцовая тяжесть депрессии. Она ждала конца пути с ужасом — и жаждала его. Мили и часы скользили мимо, все пассажиры давно уснули, а Роза все смотрела на свое отражение в окне: призрачное лицо с темными провалами вместо глаз из-за черной одежды, казалось, висело в воздухе, лишенное тела. «Я — бездомный блуждающий призрак и таким останусь навсегда… Я стану привидением в поместье Ясона Камерона задолго до того, как на самом деле умру». На кого он будет похож, Ясон Камерон? Чего ей ожидать от своего нанимателя? Достойного положения, уважения к ее знаниям, как обещает его письмо? Или, как в романе Бронте, нищеты духа и отчаяния? Окажется ли она в крошечной каморке на чердаке, придется ли ей ухаживать за отвратительными избалованными детьми? Останется ли обещанная плата всего лишь обещанием и она попадет в западню и станет рабыней в чужом городе, где никого не знает? Ждет ли ее заключение в мрачном доме, нарушаемое лишь редкими выездами вместе с детьми? А может быть, Ясон Камерон все же сдержит слово? Опыт последнего времени научил Розу не ожидать от других людей ничего, кроме вероломства. Она продолжала смотреть на свое отражение, задавая ему безмолвные вопросы. И почему только она согласилась? Отражение так же безмолвно смотрело на нее — ответа оно не знало. Печальные мысли прервал визг тормозов. Поезд замедлял ход — но почему? Конечно, такое случалось и раньше — при поворотах, на мостах. Поезд даже останавливался на запасных путях, чтобы пропустить встречный состав. Однако Роза не ощутила ни малейшего изменения в направлении движения, да впереди и не было поворота. И все же поезд замедлял ход, хотя поблизости не было ни огней, ни строений, вообще никаких признаков присутствия человека — они явно еще не приблизились к Сан-Франциско. Наконец поезд остановился. В странной тишине пыхтел паровоз, вдалеке раздавался вой. Волк? Или просто собака на ферме? Роза выпрямилась и выглянула в окно, но так ничего и не увидела. Где они? И почему остановились? «Может быть, на путях завал?» Если так, путешествие продлится еще много часов, придется ждать, пока расчистят пути, а то и обходить препятствие пешком и снова ждать, пока багаж перегрузят в поезд, высланный навстречу. Такое случалось уже дважды — оба раза в горах, когда оползни заваливали рельсы грязью и камнями. Эти происшествия удлинили дорогу на несколько дней, поскольку нелегко было сообщить о препятствии и о необходимости прислать другой поезд. Когда Роза увидела входящего в вагон кондуктора, она уверилась, что сейчас он объявит пассажирам именно о таком несчастье. Однако кондуктор не побеспокоил спящих пассажиров, а направился прямо к ней. — Мисс Розалинда, поезд остановился специально для вас, — сказал он, увидев, что Роза не спит. — Мы уже сгрузили ваш сундук и баул. Как только вы соберете саквояж, мы тут же отправим вас дальше. — Отправите дальше? — непонимающе переспросила Роза, когда кондуктор взял ее саквояж и протянул руку, чтобы помочь ей подняться со скамьи. — Конечно, — ответил он небрежно, словно ничуть не удивленный происходящим. — Разве мистер Камерон не сообщил вам, что посылает своих служащих встретить вас на разъезде Пасифика? — Да… Да, сообщил, — пробормотала Роза, следуя за кондуктором к лесенке в конце вагона. «Здесь же нет станции! Кто такой Ясон Камерон, если он может останавливать поезда где ему угодно, чтобы ссадить единственного пассажира?» Кондуктор помог Розе спуститься, и, спрыгивая на землю, она подхватила одной рукой юбку. Только теперь она заметила экипаж, ожидающий на рельсах, отходящих от основного пути. Тьму рассекали лучи света от фонарей, подвешенных сзади этого странного средства передвижения, и от прожекторов обоих локомотивов. Воздух был холодным и влажным, и Роза поежилась. Звезды у нее над головой были не такими огромными и яркими, какими казались в пустыне, но все равно производили гораздо более сильное впечатление, чем слабые искорки, которые можно было разглядеть с городских улиц. Ничего не было слышно, кроме пыхтения паровозов, крика ночной птицы и кваканья лягушек. От странного экипажа приближались двое мужчин с фонарями и ручной тележкой, колеса которой громко скрежетали по гравию насыпи. Навстречу им двинулись носильщики из багажного вагона — они несли сундук и баул Розы. Один из вновь прибывших почтительно снял кепи и подошел к девушке. — Вы мисс Розалинда Хокинс? — Да, — слабым голосом ответила Роза, прижав руку к горлу. На лице мужчины отразилось облегчение. — Прекрасно. Мистер Камерон послал нас встретить вас, мэм. Мы доставим вас прямо до дверей. — Света из окон поезда и от фонаря было достаточно, чтобы Роза увидела, что он ободряюще улыбается. — Теперь уже недолго, и для вас все приготовлено. Он снова надел кепи и предложил Розе руку. Второй человек погрузил на тележку весь ее багаж, включая поданный кондуктором саквояж, и, не говоря ни слова, двинулся в сторону странного экипажа. Роза с сомнением оглянулась на кондуктора, но тот только улыбнулся и кивнул. А потому ей оставалось только опереться на руку незнакомца и направиться к новому экипажу. Роза тут же порадовалась поддержке — насыпь была каменистой и неровной, а в темноте не видно, куда ступить. Как только Роза и ее спутники отошли от поезда, кондуктор вскочил на площадку вагона и просигналил машинисту фонарем. Из кабины тоже помахали фонарем, и тот же сигнал повторил кондуктор хвостового вагона. Локомотив, все это время тихо пыхтевший, выбросил огромный клуб пара, словно нетерпеливо вздохнул, и двинулся вперед. Сначала колеса вращались медленно и со скрипом, потом, преодолев инерцию мертвой массы вагонов, стронули поезд с места, и он постепенно начал набирать скорость. К тому времени, когда Роза и ее спутники дошли до ветки, красный фонарь, висевший на последнем вагоне, уже исчезал в темноте, как угасающая падающая звезда. Средство передвижения, к которому подвели Розу, не было похоже ни на что виденное ею раньше. Это была комбинация двух частей — локомотива и пассажирского вагона, и хотя экипаж уступал по размерам паровозу поезда, привезшего Розу, впечатление он производил очень солидное. Роза ничего не видела через задернутые красными с тяжелой золотой бахромой шторами окна и в темноте не могла как следует рассмотреть вагон снаружи, но резные украшения, мягко блестевшие позолотой, свидетельствовали о роскоши и богатстве. — Это личный поезд мистера Камерона, — с гордостью сообщил ее спутник, ласково похлопав по стенке свободной рукой. — Мы пользуемся им для поездок во Фриско. А когда хозяин ездил в Лос-Анджелес, мы прицепляли его к рейсовому составу. Уж вам в нем будет удобно, мэм. — Он помог Розе подняться на площадку и снова приподнял кепи. — И мистер Камерон сказал — пользуйтесь всем, что вам понадобится. — Сколько времени нужно, чтобы добраться… туда, куда мы направляемся? — обеспокоенно спросила Роза, видя, что ее спутник повернулся к кабине. — Ну, спешить мы не будем, мэм, так что, пожалуй, пара часов, — ответил он через плечо. — Дорога извилистая, рисковать ни к чему. Вы входите внутрь и располагайтесь как дома. Поскольку он уже протянул руку к поручню, чтобы забраться в кабину, Роза решила, что лучше всего последовать его совету. Странно: этот выглядящий таким неотесанным человек вежлив и доброжелателен, а тот коммивояжер, подражающий джентльменам в приличной одежде, вел себя просто как мерзавец… Роза повернулась, открыла дверь и вступила в мир, который считала для себя навсегда утраченным. В цветовой гамме преобладали красные и золотые тона — золото начищенной меди и позолоченных украшений, алые оттенки кожи и бархата обивки. Вагон был отделан как уютная гостиная — с тремя столиками, покрытыми скатертями из красного дамасского шелка, креслами, диваном и кушеткой, которую можно было превратить в постель. Пол покрывал толстый вин-но-красный турецкий ковер, а мебель, чтобы противостоять качке, была привинчена к полу. Одну стену занимали полки с переплетенными в кожу книгами, у другой располагался бар красного дерева, полный разнообразных бутылок и хрусталя. Между окнами горели укрепленные на стенах керосиновые лампы, заливая помещение ярким светом. В алькове располагалась облицованная фаянсом печка, распространявшая приятное тепло. На одном из столиков Розу ожидал накрытый серебряной крышкой поднос, но ее внимание привлекла расположенная в задней части вагона дверь с медной табличкой, на которой значилось «Туалетная комната». Девушка повернула ручку, желая удостовериться, что за дверью скрывается именно то, что ей надо. Так и оказалось. Медная лампа с фарфоровым абажуром мягко освещала крошечную комнатку. Саквояж Розы стоял на прикрепленной к умывальнику полке. В умывальник — скорее даже туалетный стол из дорогого дуба — была вделана изысканная фаянсовая раковина со сливом и пробкой, что избавляло пассажира от необходимости беспокоиться о том, куда девать использованную воду. Рядом с раковиной в фарфоровой мыльнице лежал кусок кастильского мыла, а выше висел кувшин из такого же фарфора с краником внизу. Роза повернула краник, и из него потекла чистая теплая вода. Девушка без колебаний сняла блузку и вымыла лицо, шею и руки — даже дважды, ужаснувшись тому, сколько грязи смыла вода. Волосы вымыть она не могла, но по крайней мере причесалась, опираясь на умывальник, чтобы не упасть при резких поворотах поезда. Потом заплела волосы в косу и уложила ее короной вокруг головы. В саквояже была еще одна чистая блузка: Роза берегла ее в надежде, что сумеет переодеться прежде, чем предстанет перед своим нанимателем. Эта блузка — память о былых счастливых днях — была сшита из темно-розовой тафты. Увы, теперь — многократно заштопанная. В мягком свете ламп заплаты не должны бы быть особенно заметны… У Розы были еще чистые чулки, но сменить остальное белье, не снимая корсета и нижних юбок, она не могла, а потому ограничилась тем, что надела чистые чулки и блузку. Это сразу же заметно улучшило ее самочувствие. Чистая одежда после долгих дней в одном и том же костюме принесла ей истинное наслаждение. Роза достала зубной порошок и щетку и завершила процесс приведения себя в порядок. Глядя на свое отражение в зеркале над умывальником, она решила, что могло быть и хуже. Она ужасно устала, и это заметно, но по крайней мере выглядит она теперь вполне прилично, а не как бродяжка, которая спит в одежде на станционных скамейках. Оставив саквояж на полке, Роза вышла в салон; теперь ей не терпелось узнать, что лежит на подносе. Она подняла серебряную крышку и ахнула от восхищения. Виноград, которого она не видела — не говоря уже о том, что не пробовала, — многие недели; два сорта сыра, хлеб с хрустящей корочкой. Роза налила себе белого вина и стала откровенно наслаждаться жизнью. Подкрепившись, она решила, что сон пойдет ей на пользу, но когда прилегла на кушетку, оказалось, что ее непокорный рассудок слишком полон всяческих подозрений, чтобы дать ей уснуть. Благожелательный с виду мистер Камерон мог ведь на самом деле оказаться чудовищем… «Может быть, это все ловушка. Вдруг в еду добавлено снотворное! Вдруг Камерон — торговец белыми рабынями! Что, если он собирается совратить меня?!» «Чепуха», — ответила она себе. Зачем тратить столько времени и денег, чтобы заполучить одну женщину из Чикаго, когда в Сан-Франциско под рукой есть сотни — ну по крайней мере десятки — девиц полусвета, и все они гораздо опытнее, чем она, в ублажении мужчин. Наверняка такой богач, как Камерон, не испытывает недостатка в очаровательных спутницах, готовых удовлетворить любое его желание. «Да, но, возможно, ему нужен кто-то, знакомый с творчеством Овидия…» Однако идея о том, что Ясон Камерон станет выписывать из Чикаго ученую девицу для того, чтобы та приобщила его к древнеримским оргиям, показалась абсурдной даже подозрительной натуре Розы. «Он ведь даже не знает, как я выгляжу! — сказала она себе, стараясь сдержать смех. — Он мог заполучить нечто вроде Лидии Булфинч — сплошные торчащие кости, мозги и волосы на подбородке!» Представив себе Лидию в прозрачной римской тунике, раскинувшуюся, как сильфида, на кушетке, Роза все-таки не удержалась и хихикнула. Должно быть, в конце концов она все-таки задремала, потому что следующим, что привлекло ее внимание, был неприятный металлический скрежет тормозов, достаточно громкий, чтобы разбудить крепко спящего человека. Роза села и поправила одежду, хотя прикасаться к грязной юбке ей было ужасно неприятно. Как только поезд остановился, в дверь постучали. Роза поднялась на ноги, и в этот момент, не дожидаясь ответа, в вагон вошел мужчина. Он вполне мог бы сойти за героя романа Бронте. Ростом немного выше Розы, он был изящен и смугл. Черные волосы, слишком длинные по чикагским маркам, доходили до плеч, создавая весьма романтическое впечатление. Мрачное лицо с высокими скулами и определенно римским носом, задумчивые карие глаза. Только подбородок не соответствовал романтическому образу — слишком решительно он выдавался вперед, словно его обладатель имел привычку использовать его как таран против тех, кто вставал на его пути. Мужчина был одет в безукоризненный темно-синий костюм с неброским галстуком. — Мистер Камерон? — сказала Роза, протягивая руку. — Я Розалинда Хокинс… — Рад познакомиться, мисс Хокинс, но, боюсь, я не Ясон Камерон, — ответил молодой человек, небрежно пожимая ей руку. Его голос оказался глубоким тенором, в котором звучала властность; никакого акцента Роза не заметила. — Мистер Камерон мой хозяин, и он послал меня проводить вас в дом. Меня зовут Поль Дюмон, я его личный секретарь и камердинер, — Он улыбнулся, но тепла в этой улыбке не было. — Вы можете называть меня по имени. — Конечно, — ответила Роза, чувствуя, что ее отчитали, хоть и не понимая, отчего у нее возникло такое впечатление. — Пожалуйста, зовите меня… Розалиндой. Не позволит она этому источающему холод человеку называть себя Розой! — Благодарю, Розалинда. Ах нет, — остановил он девушку, когда та нерешительно протянула руку к своему саквояжу, — насчет багажа не беспокойтесь. Его доставят. Не пройдете ли вы со мной? Розе ничего не оставалось, кроме как спуститься за ним по лесенке. Она плохо представляла себе, чего ожидать. Спустившись, она оказалась на мраморной платформе, откуда вверх вела врезанная в утес беломраморная лестница. Роза попятилась и прижала руку к горлу, ежась от холода и сырости. Над платформой проплывали полосы тумана; должно быть, близился рассвет. Вид лестницы привел Розу в уныние. Никогда ей не вскарабкаться на такую высоту! Заметив ее смущение, Поль улыбнулся, как будто оно доставило ему удовольствие. — Не беспокойтесь, Розалинда. Сегодня мы не будем подниматься по лестнице. Хозяин не ожидает такого подвига от усталой путешественницы. Лестница предназначена только для того, чтобы производить впечатление, — и для тех гостей, кто желает продемонстрировать свою силу и выносливость. Он подвел Розу к двери, которую та в темноте не заметила, и отворил ее. За дверью оказалась прозаическая решетка лифта. Поль жестом предложил Розе войти. Лифт поднимался очень плавно — это даже смутило Розу, не услышавшую звука работающего механизма. Если бы не скользящие за решеткой каменные стены, она решила бы, что кабина не движется. Поль Дюмон не делал попыток занять ее разговором, Роза тоже молчала, хотя молчание через некоторое время стало весьма неловким. Наконец над дверью лифта показалась постепенно расширяющаяся полоска света, и Роза поняла, что они прибыли. Дверь лифта вела в холл с полом из черного мрамора, стенами, обитыми винно-красной парчой и панелями из темного дерева. Холл был ярко освещен начищенными медными лампами с абажурами из рубинового стекла. Поль открыл перед Розой дверь, но сам из лифта не вышел. — Мне нужно заняться еще кое-какими делами, — сказал он, — но я уверен, что такая разумная и образованная леди сумеет найти дорогу и сама. — Его улыбка говорила о том, что он скорее уверен в обратном. — Сверните направо и поднимитесь по лестнице на третий этаж. В ваши апартаменты ведет первая дверь слева. Роза несколько растерялась от столь нелюбезного обхождения. Прежде чем она успела что-нибудь ответить, Поль закрыл дверь лифта, и кабина скользнула вниз. Теперь оставалось только последовать указаниям. Впрочем, все оказалось не так уж и сложно. Единственное, что смущало Розу, — полная тишина в доме. Этого, правда, следовало ожидать: в конце концов, ночь еще не кончилась. Не станет же Ясон Камерон или его слуги бодрствовать ради приезда гувернантки. Достаточно уже и того, что ее встретили Поль Дюмон и тот слуга, который занимается ее багажом, и что для нее все-таки приготовлена комната. Роза ожидала, что подниматься ей придется по темной задней лестнице, предназначенной для слуг, но все оказалось не так: перед ней были широкие дубовые ступени, покрытые красным ковром. Здесь тоже ярко горели медные лампы, но теперь уже с белыми фарфоровыми абажурами. Лестница огибала квадратный холл; на каждой площадке виднелись двери. Роза открыла дверь на третьем этаже, на этот раз совершенно уверенная: перед ней окажется тесный темный коридор, — и снова ошиблась. Помещение было оклеено красными обоями с тиснеными лилиями, посередине его тянулась бордовая ковровая дорожка. Лампы на стенах снова сияли рубиновыми абажурами — красный и золотой были, по-видимому, любимыми цветами Ясона Камерона. Первая слева дверь, о которой говорил Поль Дюмон, была в нескольких шагах от входа с лестничной площадки, и Роза, уже коснувшись ручки, заметила на ней медную табличку с единственным словом: «Розалинда». Изумленная, она застыла на месте, но ручка двери под ее пальцами, казалось, повернулась сама, и дверь распахнулась. Увидев комнату, Роза невольно ахнула. В самых безудержных фантазиях о том, что может ее ожидать, такого она не могла себе представить. На мгновение она усомнилась. Наверняка тут какая-то ошибка: эта комната не могла быть предназначена для гувернантки! Однако имя на табличке… И Поль Дюмон направил ее именно сюда. Она робко сделала шаг вперед, и дверь бесшумно закрылась. Если бы кто-нибудь предоставил Розе абсолютную свободу выбора и неограниченные средства для того, чтобы обставить гостиную полностью по ее вкусу, результат был бы именно таким. В камине горел огонь, разгонявший предрассветный холод, хотя наличие современной батарей парового отопления говорило о том, что камин выполняет главным образом роль украшения. Яркие отблески пламени и свет двух ламп не оставляли в комнате ни одного темного угла. В отличие от красно-золотого великолепия салон-вагона и остального дома эта комната была отделана в глубоких синих и темно-серебристых тонах — очень приятных для глаз, по мнению Розы. Около огромного окна стояла кушетка, обитая бархатом цвета крыльев селезня, и два вольтеровских кресла. Между ними располагался столик, на котором горела лампа. Другая лампа стояла на письменном столе. На полу лежал мягкий турецкий ковер, а стены были оклеены голубыми обоями с тонкими серебряными полосками. В конце комнаты виднелась открытая дверь. Ноги сами, как во сне, понесли Розу вперед. Заглянув в дверь, она лишь широко распахнула глаза: эта комната была таким же совершенством, как и гостиная. В ней был не один, а целых три гардероба, все одинаковые; по бокам от них стояли два комода из темного клена с серебряными ручками. У стены, по обе стороны огромного зеркала, в котором Роза видела себя в полный рост, располагались два кресла, а еще одна батарея парового отопления обещала, что в этой спальне никогда не будет холодно. Ковер, обои и занавеси оказались такими же, как в гостиной. Однако главным предметом в комнате была кровать — необыкновенно огромная. Роза поразилась тому, что кровать именно такая, о какой она втайне мечтала, — в средневековом стиле, с пологом из синей парчи и таким же покрывалом, сейчас гостеприимно откинутым и демонстрирующим белоснежные простыни. Однако это было еще не все. Свет, льющийся из третьей двери, заставил Розу двинуться дальше, и она оказалась в ванной, роскошь которой не уступала всему остальному. Стены ванной были облицованы светло-серым, бледно-голубым и серебристым кафелем. Розу ожидала полная благоухающей лавандой воды ванна — огромная, квадратная, мраморная — в древнеримском стиле. В помещении были также две раковины, множество зеркал, кушетка, два кресла и туалетный столик с зеркалом в резной раме. На туалетном столике громоздились бутылочки и баночки из зеленого стекла с серебряными крышками, содержимое которых Розе немедленно захотелось испробовать. Белоснежные полотенца свисали с подогретых труб вешалки, а «удобство» обладало наисовременнейшим спуском. Ванная не уступала размером спальне Розы в родном доме; в ней даже был собственный небольшой гардероб, через открытую дверцу которого виднелся соблазнительный ряд ночных рубашек и пеньюаров. Роза не стала колебаться. Она разделась с непостижимой для себя быстротой, сбросив все — юбку, блузку, чулки, рубашку, корсет, нижние юбки, панталоны, — и со вздохом наслаждения погрузилась в воду. Она терла и терла себя губкой, смывала мыло и снова намыливалась, пока кожа не покраснела. Потом она распустила волосы и вымыла и их тоже. Впрочем, она не решилась надеть на себя что-либо из прелестных вещиц из гардероба. Роза была уверена, что они принадлежат кому-то другому и оставлены здесь случайно. Она заплела еще влажные волосы в косу, завернулась в полотенце и пошла искать свой саквояж. Его в спальне не оказалось, но кто-то побывал в комнате, пока Роза принимала ванну, — полог постели был откинут, а на подушке лежала ночная рубашка. Такое явное приглашение было слишком соблазнительным, чтобы Роза могла устоять, — тем более что от одного взгляда на постель она начала зевать. Она взяла ночную рубашку и направилась в ванную, чтобы переодеться, — на случай, если неизвестный помощник вернется. Рубашка оказалась шелковой, и после грубого хлопка дорожной одежды прикосновение ее к коже было блаженством. Роза задула лампы в ванной, вернулась в спальню и обнаружила, что все лампы, кроме ночника у постели, уже погашены. Девушка слишком устала, чтобы беспокоиться о том, что слуги в этом доме имеют привычку проскальзывать в комнаты незаметно. Она слишком устала, чтобы думать о чем-либо, кроме возможности отдохнуть на этой великолепной кровати… Роза осторожно положила очки на столик, задула ночник, задернула занавеси, чтобы дневной свет ее не потревожил, и провалилась в сон. Глава 3 Роза проснулась в темноте, но на этот раз, оказавшись в непривычной обстановке, не испытала страха. Она точно знала, где находится; даже будь это не так, слабый аромат какого-то незнакомого цветка, исходящий от ее волос, напомнил бы ей о событиях прошлой ночи. Она наконец добралась до цели — дома Ясона Камерона. Темно было потому, что она задернула тяжелый парчовый полог, так что даже самый настойчивый солнечный лучик не мог бы проникнуть к ней. Роза с наслаждением потянулась в теплой постели, получая почти чувственное удовольствие от прикосновения к телу шелка. Следующей ночью, конечно, она снова будет спать в собственной грубой хлопчатобумажной рубашке, но сейчас можно притвориться, будто эта роскошь предназначена для нее. Притвориться? Едва ли — ее комнаты так великолепны! Это она сама бедно одета, а все окружающее напоминает дворец. «Интересно, сколько сейчас времени?» Наверняка не очень поздно: от нее, конечно, ожидают, что она немедленно приступит к исполнению обязанностей, да и наниматель пожелает сначала с ней поговорить. Как ни хотелось Розе поваляться в этой изумительной постели с книгой, ее время больше ей не принадлежало. Неохотно подчиняясь чувству долга, она раздвинула полог и обнаружила, что керосиновые лампы в спальне снова горят — сквозь окна еле сочился серый дневной свет. Без очков Роза ничего больше разглядеть не могла. Она потянулась за очками, и комната приобрела четкие очертания. Роза села на кровати и обнаружила, что на кресле для нее приготовлен халат — из такого же бледно-розового шелка, отделанного тонкими кружевами, как и ее ночная рубашка. Слуги явно снова позаботились о ней, хоть она и не слышала, чтобы кто-то входил в комнату. Слегка нахмурившись, Роза завернулась в халат и вышла в гостиную; ковер под босыми ногами напоминал густой мох. Почему она не слышала шагов горничной? Ведь обычно она спит очень чутко… И к тому же эти невидимые слуги проникли в ее комнату, пока она накануне принимала ванну, — она и тогда ничего не слышала. Должно быть, они передвигаются сверхъестественно тихо. Ее сундук и баул доставили, пока она спала, но, открыв их, Роза с ужасом обнаружила, что ее одежда исчезла. В панике она стала перебирать все — ни одной мелочи не пропало, за исключением одежды. Роза заставила себя успокоиться и постараться найти разумное объяснение. В конце концов, в ее комнатах одежда была — Камерон явно не собирался держать ее в заточении, лишив возможности прикрыть наготу. «Надо обдумать все не спеша. Я веду себя неразумно. Должно быть, одежду забрали, чтобы выстирать». Конечно же! Совершенно очевидное объяснение! Розе приходилось слышать, что именно так обслуживают гостей в богатых домах. «Даже кого-то, кто немногим выше обычной служанки?» Роза отогнала беспокойную мысль и повернулась к стоящему у окна столику. Портьеры были раздвинуты, открывая вид на лужайку, обрамленную густыми деревьями. За деревьями, показалось Розе, шумел океан, хоть сам берег не был виден. Не стоит ли дом на прибрежных утесах? На столике Розу снова ждал поднос под серебряной крышкой, но на этот раз он был почти такого же размера, как сам столик. Когда Роза подняла крышку, под ней оказался завтрак, горячий и свежий, как будто только что доставленный с кухни. От кофейника исходил божественный аромат свежего кофе; два яйца были сварены как раз в меру, золотистый тост сочился маслом, а ветчина была нежной и розовой. На другой тарелке лежал кусок яблочного пирога с корицей и мускатным орехом, а рядом стоял крошечный молочник со сливками. Все это было так непохоже на жалкую овсянку и черствый хлеб, которые подавали на завтрак в пансионе, что Роза чуть не расплакалась. К кофейной чашке был прислонен конверт — такой же, как тот, в котором было письмо Камерона профессору Каткарту. Прежде чем приступить к великолепному завтраку, Роза вынула записку из конверта, хоть в животе у нее бурчало от голода. Почерк был тот же самый и чернила те же — странного серого оттенка. «Дорогая мисс Хокинс, — прочла Роза. — Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы слуги забрали вашу одежду и выстирали и выгладили ее». Ну вот! Именно так, как она и думала! «Надеюсь, вы воспользуетесь одеждой, которую я для вас заказал, и, если она вам понравится, будете носить ее и впредь». Вспомнив, с какой завистью она смотрела на шелковые наряды в гардеробе, сравнив то, что было надето на ней сейчас, с собственными вещами, представив себе, что еще может ожидать ее в шкафах и комодах, Роза почувствовала, что вполне обойдется без юбок и блузок от Сирса, Роубака и компании. «Прошу вас, завтракайте не торопясь. Я свяжусь с вами, когда вы устроитесь». И подпись — «Ясон Камерон» — такая же, как на письме. Часть рассудка Розы немедленно наполнилась подозрениями. Другая часть нашла все происходящее вполне естественным. В конце концов, почему бы хозяину не обходиться с ней уважительно и заботливо? Она ведь и в самом деле обладает уникальными знаниями и умениями. А Ясон Камерон, несомненно, человек чрезвычайно богатый, для него подобные траты — мелочь. Роза села к столу, взяла нож и вилку и обнаружила, что ветчина настолько нежна, что ее почти не нужно резать. «Представь себе хотя бы лифт! — говорила она подозрительной части своего рассудка, наслаждаясь завтраком. — Подобное удобство не мог бы позволить себе даже и самый дорогой отель! У этого человека в собственности частная железнодорожная ветка, а свой поезд он посылает, чтобы встретить кого-то, как другой человек послал бы коляску. Он просто ведет себя как джентльмен; знает, каково мне пришлось в дороге, и дает время освоиться». Что же касается платьев и всего остального… Будь она на месте Ясона Камерона, ей определенно не захотелось бы, чтобы по роскошному дому разгуливала гувернантка, выглядящая… выглядящая оборванкой. «Покупают же богатые люди картины, чтобы украсить свой дом! Так почему бы не купить своим служащим подходящую одежду? Не принято, чтобы гувернантка носила униформу, как горничная или другие слуги». Поль Дюмон, например, был одет не менее элегантно, чем любой известный Розе джентльмен. Может быть, его костюм — тоже результат щедрости их общего нанимателя? Эти рассуждения немного успокоили подозрения, хоть сдалась она и не без ворчания. Роза закончила завтрак и вернулась в спальню, намереваясь выяснить, какие наслаждения сулит ей содержимое гардеробов. Вскоре она обнаружила, что к выбору того, что лежало в ящиках и висело в шкафах, определенно приложила руку женщина: здесь было абсолютно все необходимое, от самых деликатных предметов нижнего белья до платьев, юбок и блузок, которые словно кричали: «Импортное! Французского производства!» Даже самая подозрительная женщина при виде таких сокровищ временно забыла бы о здравом смысле, и Роза не составила исключения. Выбор был так велик, что она с трудом остановилась наконец на белье, отделанном настоящими брюссельскими кружевами, и шелковых чулках. Для первой встречи со своим нанимателем Роза решила надеть юбку из мягчайшей шерсти глубокого сапфирово-синего цвета и бледно-голубую шелковую блузку с жабо, отделанную такими же бледно-голубыми кружевами на воротнике и манжетах. В шкафу оказались даже туфли и ботинки — в точности ее размера, и Роза не колеблясь выбрала пару лайковых полуботинок, подходящих к юбке. Девушка унесла свою добычу в ванную комнату и провела незабываемый час, приводя себя в порядок. Закончив, она осмотрела себя в зеркале и осталась более чем довольна результатом. Что было не менее важно, Роза не испытывала теперь застенчивости перед встречей с Камероном. Одежда была своего рода доспехами, и раньше ее доспехи были жалкими, латаными, опасно тонкими. Красивая одежда была в определенном смысле невидимой; люди замечали, только если человек одет бедно или неряшливо, и вели себя соответственно. Теперь же Роза была готова встретиться с кем угодно, чувствуя уверенность, что судить ее будут по ее истинным заслугам, а не по одежде. Уверенность в себе крепла с каждой секундой. Вот теперь Роза была самой собой, теперь она была Розалиндой Хокинс, ученой-лингвисткой, работающей над диссертацией, равной любому гражданину Америки, даже Ясону Камерону! В конце концов, она обладала чем-то, нужным ему, и это делало ее продавцом, а его — покупателем. Роза вышла из ванной. Неслышные и невидимые слуги снова побывали здесь, Постель была застлана, разбросанная одежда убрана, ночная рубашка и халат исчезли. «Как, интересно, им это удается? — гадала Роза со смешанным чувством восхищения и раздражения. — Уж не отразился ли на моем слухе постоянный грохот локомотива?» Она вышла в гостиную — остатки завтрака со стола исчезли тоже. Однако появилось и кое-что новое: на письменном столе возвышалась стопка книг, лампа для чтения была зажжена, рядом с книгами находилась переговорная трубка. Поверх книг лежал еще один конверт. Что-то во всем этом было такое, от чего по спине Розы пробежал озноб, хотя она и не могла понять, чем он вызван. Она подошла к столу и взяла письмо. Когда она разворачивала лист бумаги, руки ее дрожали. «Дорогая мисс Хокинс, — прочла она. — Теперь я должен сделать признание: вас заманили сюда обманом». Роза чуть не выронила записку, но что-то заставило ее читать дальше. «В этом доме нет детей — я никогда не был женат. Однако мне действительно нужны услуги компетентного ученого — именно те, которые я перечислил в письме вашему учителю, профессору Каткарту. Я — инвалид; из-за несчастного случая я не могу сам читать книги, нужные для моих изысканий. К тому же я недостаточно знаком со средневековым немецким и гэльским языками. Мне нужна ваша помощь — и как чтицы, и как переводчицы». Роза вытаращила глаза на записку, ее рот открылся от совсем не подобающего леди изумления. Из всех возможностей эта никогда не приходила ей на ум. «Ваше жалованье останется прежним; работать, возможно, придется дольше и часто по ночам, потому что именно ночью я нуждаюсь в отвлечении от мучительной боли. Боюсь, вы не сможете посещать Сан-Франциско так часто, как вы, возможно, хотели бы, — но только потому, что на дорогу уходит три часа и вам пришлось бы там ночевать. В настоящий момент моя потребность в ваших услугах такова, что это было бы нежелательно, однако через месяц или два я непременно организую для вас поездку в город. В компенсацию такого ограничения вашей свободы я предлагаю вам пользоваться моим городским домом, а также ложей в Опере или Тиволи — в зависимости от того, какой спектакль покажется вам более достойным». Роза почувствовала, что ей не хватает воздуха; она не знала, что и думать. «Я беру на себя обязательство обеспечить вам возможность услышать Карузо, даже если это вступит в противоречие с моими собственными нуждами». «Откуда он знает, что я так мечтала услышать Карузо?» «Вы можете свободно пользоваться домом и садом, хотя, боюсь, найдете здесь мало развлечений. Я никого не принимаю, а мои слуги — такие же отшельники, как и их хозяин. Вы будете, однако, время от времени встречать моего секретаря Поля Дюмона. Он доставит вам все, в чем у вас возникнет нужда. Если вы найдете неудобным для себя обращаться с личными делами к постороннему мужчине, просто напишите записку и оставьте на подносе после еды; моя домоправительница сделает все что нужно». Роза села на кушетку; у нее внезапно закружилась голова. Если такова форма заточения, то это — самая странная вещь, которую только можно себе вообразить. И ради чего? Чтобы она читала книги? «Несчастный случай изуродовал меня так, что я не могу показаться никому, кто не знал меня раньше. Вам поэтому придется читать мне с помощью переговорной трубки, и свои пожелания я буду сообщать вам тем же способом». Даже лихорадочное, больное воображение Мэри Шелли не могло бы изобрести подобный сюжет! Наверняка сами издатели грошовых романов сочли бы ситуацию слишком не правдоподобной! «Вы можете, конечно, отказать мне в своих услугах, и в этом случае вас немедленно отвезут в Сан-Франциско со всем вашим багажом. Было несправедливо с моей стороны обмануть вас, и я приношу вам самые искренние сожаления. Однако спросите себя; если бы я сообщил вам правду, поверили ли бы вы мне? Думаю, что нет. Полагаю, что даже Конан Доил и Редьярд Киплинг постеснялись бы сочинить столь не правдоподобную историю». Он был прав. Если бы он написал о чем-то подобном в Чикаго, и сама Роза, и профессор Каткарт сочли бы это бредом сумасшедшего и отказали. Она могла немедленно, сейчас же уехать. Так говорилось в письме. Ей нет необходимости оставаться здесь ни минуты. Однако если она предпочтет сбежать, что ждет ее с двумя долларами в кармане в незнакомом городе? Нет, такая перспектива Розу не привлекала. Здесь — если даже Ясон Камерон оказался бы более опасным безумцем, чем можно предположить по его письму, — ей противостоял бы один человек, в худшем случае — два. Пока что не было никаких свидетельств того, что и сам Камерон, и его секретарь интересуются чем-либо, кроме ее знаний. Не было оснований считать, будто здесь что-то грозит ее безопасности. На двери имелась задвижка, Роза могла запереться в своих комнатах, и хотя секретные проходы и потайные двери встречались в большинстве мерзких дешевых романов, Роза обладала достаточными представлениями об архитектуре, чтобы знать, насколько трудно создать подобные вещи; а уж скрыть их было бы и вовсе почти невозможно. «Я буду ждать вашего решения, — заканчивалась записка. — Просто скажите о нем в переговорную трубку, и я подчинюсь вашей воле. Однако прошу вас: примите во внимание то обстоятельство, что, решив занять предложенный вам пост, вы откроете изуродованному калеке путь в мир знаний, который он считал для себя потерянным, и дадите ему возможность, хотя бы на несколько часов, забыть о боли». Записка была подписана просто — «Ясон». Ну, это уж попытка манипулировать ею! Последняя фраза явно была рассчитана на то, чтобы пробудить сочувствие; Камерон взывал к самой благородной части ее натуры. И в этом, надо отдать ему должное, преуспел, хоть Роза и поняла его замысел. Она даже почувствовала восхищение человеком, которому хватило силы и изобретательности использовать собственное увечье в качестве оружия. Большинство мужчин на его месте никогда не признались бы в том, что остро нуждаются в ком-то или в чем-то. Ясон Камерон оказался мастером, не колеблясь использующим для достижения цели любое средство, в том числе и собственную слабость. Однако Роза ясно понимала и еще одно обстоятельство: из двух возможных путей — уехать или остаться — второй намного привлекательнее. Нет никаких оснований сомневаться в том, что теперь Ясон Камерон открыл ей правду. Его история была настолько фантастической, что, как ни странно, казалась более правдоподобной, чем предполагаемое присутствие двоих детей. До сих пор он обращался с Розой очень хорошо; почему бы не предположить, что так будет и впредь? Камерон явно был сказочно богат; что может ему потребоваться от Розы, кроме ее научных знаний? Деньги обеспечили бы ему общество профессиональной куртизанки, будь он даже самым ужасным чудовищем на свете. Добиться же подобного рода милостей от Розы он мог бы лишь насилием… Все те доводы в пользу предложенной работы, которые девушка приводила себе в Чикаго, сохраняли силу. Роза положила письмо на стол и оглядела свою комнату, новую одежду, книги, ожидающие ее на столе. Уверенность в себе вернулась к ней; она подумала, что может ни в чем не уступать Ясону Камерону, даже в искусстве манипулировать другими людьми. Если его дом — позолоченная клетка, почему бы не пожить в ней некоторое время? Да и куда еще ей идти? И разве не мечтала она всегда заниматься именно тем, что предлагал ей Камерон: использовать свой ум и знания для научных изысканий? Если она решит уехать, он не сможет ее задержать. Роза была уверена, что сумеет перехитрить его в случае чего. Она взяла переговорную трубку, откашлялась и сказала: — Мистер Камерон! Через мгновение раздался ответ; голос был низким и довольно хриплым. Он звучал так, что явно подтверждал рассказ о несчастном случае. — Мисс Хокинс? Значит, вы приняли решение? — Да, сэр. — Роза сделала глубокий вдох, понимая, что сейчас решается ее судьба. «У меня есть то, что ему нужно, — напомнила она себе. — Мы все еще — продавец и покупатель». — Я не вижу причины, почему бы мне не остаться у вас на службе, учитывая новые требования. Розе в голову пришел еще один вопрос: почему в своем письме профессору Каткарту Камерон намекал, что предпочел бы гувернантку-женщину? Почему не мужчину? Однако ответ на вопрос казался очевидным: Камерон не мог себе позволить довериться мужчине, поскольку тот, весьма вероятно, воспользовался бы ситуацией, возможно, отстранил секретаря и стал бы хозяином и жизни, и состояния Ясона Камерона. Хоть Поль Дюмон и не выглядел силачом, физически ни одна женщина не могла бы с ним справиться; таким образом, доверять было безопасно только женщине. «Что ж, и тут все карты у меня на руках», — подумала Роза. Она услышала глубокий вздох, словно Ясон Камерон, ожидая ее ответа, затаил дыхание. — Должен честно сообщить вам еще кое-что, мисс Хокинс. Моя сфера интересов очень… outre , очень странная. Может случиться, что вам придется читать книги, которые окажутся вам неприятны, возможно, даже шокируют. Вновь обретенная уверенность кружила ей голову так сильно, что Роза, к собственному удивлению — и, вероятно, изумлению Камерона, — рассмеялась. — Мистер Камерон, я читала Овидия без купюр, любовные поэмы Сафо, «Декамерон» в оригинале и очень многие греческие и латинские произведения, считающиеся неподходящими для благовоспитанных джентльменов, не говоря уже о благовоспитанных дамах. Я знаю во всех подробностях, чем занимался со своей сестрой Калигула, и могу процитировать вам соответствующие места по-латыни или, если желаете, в моем собственном переводе. Меня интересует историческая достоверность, а достоверные детали часто неприятны для чувствительных людей. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы вам удалось чем-то меня шокировать. Последовало молчание, потом Роза услышала смех; Камерон явно оценил ее слова по достоинству. — Мисс Хокинс, принимаю ваш выговор. Вы — исследовательница, и нет ничего, что могло бы оттолкнуть разум исследователя, кроме цензуры и лжи, Должен признаться, я не подозревал, что вы так много читали. Не могу не похвалить и ваше самообладание. Что ж, тем лучше: вы найдете мои интересы странными, но не будете ими шокированы. — Спасибо, — просто ответила Роза, хоть и зарделась от удовольствия, которое ей доставили слова Камерона. — В таком случае я хотел бы предложить вам иную договоренность. Вы, несомненно, обладаете большим запасом жизненНых сил и к тому же понимаете, что движет исследователем, напавшим на многообещающий след. Я собирался просить вас читать мне определенное количество часов каждый день, но теперь предпочел бы, чтобы вы читали столько, сколько мне потребуется. Если вы согласитесь мириться с особенностями моих исследований и с необходимостью долгой и утомительной работы, я позабочусь о том, чтобы вы имели все, что нужно для ваших собственных изысканий, — в добавление ко всему остальному, конечно. Я пришлю вам все каталоги редких и старинных книг и приобрету для вас все, что вы выберете. Согласны ли вы на такую сделку — как исследователь с исследователем, как равный с равным? Будь он Мефистофелем, он не смог бы предложить ей большего искушения. Умей Камерон читать мысли, он не смог бы точнее сформулировать ее желания. От такого предложения Роза была не в силах отказаться. — Согласна, сэр, — не задумываясь, ответила она. — Поскольку, как я вижу, вы уже приготовили для меня книги, не начать ли мне чтение немедленно — как подтверждение нашей сделки? Было ли это всего лишь ее воображение, или на другом конце длинной трубки действительно раздался взволнованный вздох? — Благодарю вас, — последовал ответ. — Если вы простите мою дерзость, я хотел бы задать вам еще один вопрос, прежде чем вы начнете. — Спрашивайте, — ответила Роза, — однако я не обещаю ответить, если вопрос действительно окажется дерзким. — Возможно, ее слова и были слишком резкими, но разве Камерон только что не предложил им разговаривать как равным? Вот и пусть получит то, на что напросился. — Мисс Хокинс, привязаны ли вы к тем предметам одежды, которые привезли с собой? — Голос Камерона прозвучал умоляюще, и Роза чуть не рассмеялась. Ах, бедный, что ему пришлось вытерпеть! Это был вопрос эстета, который вынужден мириться с уродливым предметом, оказавшимся посреди безупречного интерьера. «Другими словами, он не желает, чтобы в его прекрасном доме находилась оборванка. Бедняга! Он, наверное, боится, что я его опозорю, если меня кто-нибудь увидит. — Роза снова едва не хихикнула. — Может быть, он опасается осуждения со стороны этого своего напыщенного секретаря, если позволит разгуливать по элегантным залам безвкусно одетой женщине». — Нисколько не привязана, мистер Камерон, — решительно ответила Роза. — При условии, что я могу пользоваться тем, что вы так любезно приготовили для меня, можете делать с тон одеждой что хотите — сжечь, выбросить, превратить в половые тряпки. Я не буду огорчена. Это были непривлекательные вещи, вполне заслужившие бесславный конец. Честно говоря, я купила их потому, что была вынуждена, а не потому, что хотела. Не судите по ним о моем вкусе. Последовал еще один вздох облегчения. — Мисс Хокинс, вы снова приятно удивляете меня. А теперь не возьмете ли вы верхний из томов и не начнете ли читать с отмеченной страницы? На кожаном переплете не было ни названия, ни каких-либо пометок. Закладка отмечала начало главы, и Роза с изумлением обнаружила, что это рукопись на средневековом французском. Прочтя первую фразу, девушка поняла, о чем идет речь в манускрипте, хоть предмет никогда не представлял для нее интереса. Это был алхимический трактат, полный загадочных упоминаний «алого льва», «белого орла», «мужского и женского начал» и ссылок на герметические тайны. Несмотря на явные погрешности в грамматике и синтаксисе, Роза читала все именно так, как было написано, зная, что подобные сочинения часто содержат код и что любые исправления могут сделать его нерасшифровываемым. «Алхимия! Интересно, что представляют собой его» исследования «? Ведь не ищет же он философский камень; любой, кто знаком с научными данными и мыслит рационально — а человек его положения должен мыслить именно так, — знает, что это все чепуха! Да и не нужен ему философский камень — он и так невероятно богат». С другой стороны, Камерон может интересоваться оккультной стороной алхимии. Он пережил ужасное несчастье; разве любой человек на его месте не жаждал бы сверхъестественного исцеления, раз наука не в силах ничего ему предложить? Роза дочитала до конца главы и собиралась продолжать, но Камерон остановил ее. — Хватит. — Голос его звучал разочарованно. — Я просто не помнил этого раздела. Здесь нет ничего, чем я мог бы воспользоваться. Пожалуйста, перейдите к следующему тому. Теперь вам придется переводить мне. Вторая книга подтвердила предположение Розы: это тоже был трактат на оккультные темы, на этот раз напечатанный готическим шрифтом; немецкий язык, на котором он был написан, относился к более позднему периоду. Роза читала так, как всегда читала незнакомые тексты: встретив непонятную фразу, она произносила ее на языке оригинала, поскольку смысл иногда легче уловить на слух. Камерон не возражал против этой ее привычки и даже, вероятно, одобрил ее: раз или два он предложил иную интерпретацию, гораздо более соответствующую контексту — хоть и не соответствующую ничему в реальном мире. — Следующий раздел, — сказала Роза, дочитав отмеченные страницы, — озаглавлен «An den Seele». Это представляет для вас интерес? Новые обязанности определенно начинали ей нравиться, хотя предмет и продолжал казаться странным. — Не особенно, — последовал ответ. — Прошу вас, перейдите к следующему тому. И позвольте сказать вам, что у вас удивительно приятный голос. Наши занятия не только просвещают, но и доставляют мне удовольствие. — Благодарю вас, — ответила Роза и, к собственному изумлению, покраснела; К этому времени за окном сгустились сумерки; Роза никак не думала, что проснулась так поздно: по-видимому, она проспала много дольше, чем ей казалось. Впрочем, если Ясон Камерон предпочитает для работы именно вечерние и ночные часы, то нужно привыкать к такому распорядку. Когда половина книг на столе была просмотрена, Камерон сам предложил сделать перерыв. По оценке Розы, к этому моменту она прочла уже больше сотни страниц. Горло у нее пересохло, да и голод давал о себе знать. — Вы слегка охрипли, мисс Хокинс. Мне кажется, вам нужно отдохнуть. Вы хоть представляете, сколько сейчас времени? — Честно говоря, нет, — призналась Роза. — К сожалению, у меня нет часов, а в этих комнатах я их тоже не заметила. — До сих пор она об этом не задумывалась, но теперь отсутствие часов на камине показалось ей довольно странным. Однако упущение явно было ненамеренным: в голосе Камерона прозвучала досада. — Примите мои извинения. Я немедленно это исправлю. — Послышался шум, как будто по полу тащили что-то тяжелое. Звук донесся не сверху, а через переговорную трубку: значит, где бы ни находились апартаменты Камерона, они были не над комнатами Розы. — Сейчас около девяти, — продолжал Камерон после паузы. — Что вы предпочитаете: обедать в собственных комнатах или в столовой? Других гостей в доме нет, да и, учитывая мое увечье, вряд ли будут, но, может быть, вам хочется сменить окружение? Мысль о том, чтобы сидеть одной за огромным столом, вызвала у Розы уныние. Она даже слегка поежилась: можно и правда почувствовать себя героиней готического романа… — В моей комнате, если можно, — сказала она Камерону. — Если это не будет затруднительно, я предпочла бы, чтобы мне всегда приносили поднос сюда, за исключением тех случаев, когда я буду выбираться на пикник, если погода позволит. Я привыкла к долгим прогулкам, — добавила она. — Физические упражнения не дают разуму притупиться. Если бы Камерон собирался держать ее взаперти, он наверняка возразил бы против этого. Однако ничего такого он не сделал. — Хм-м… В здоровом теле — здоровый дух? — В голосе его прозвучала улыбка. — Древние греки одобрили бы такую привычку, и я одобряю тоже. Предлагаемое вами решение очень удобно и для слуг. Когда соберетесь на экскурсию, просто предупредите об этом домоправительницу запиской, и вас у двери будет ждать корзинка с едой. Я также позабочусь о том, чтобы вы получили карту окрестностей. Вы случайно не любительница верховой езды? — Увы, нет, — призналась Роза. — Я выросла в Чикаго, и у меня никогда не было возможности научиться ездить верхом. — Ах, значит, и вы все-таки не полное совершенство? — чуть насмешливо протянул Камерон. — Жаль. Было бы хорошо, если бы на моем коне ездил еще кто-то, кроме Поля и конюха. Что ж, придется вам ограничиться пешими прогулками по окрестным полям и лесам. Боюсь, что мой жеребец не для неопытной наездницы — с ним справится лишь твердая рука. Что же до настоящего момента… Не размяться ли вам, осматривая дом, пока Поль распорядится об обеде для нас обоих и исправит печальное недоразумение с часами в ваших комнатах? — Спасибо, сэр, — ответила Роза, поднимаясь и чувствуя, как затекло все ее тело. — Именно так я и поступлю. Ей совершенно не хотелось встречаться с надменным секретарем; если уж этого не избежать, то лучше пусть встреча произойдет на нейтральной территории, а не в ее собственных комнатах. К тому же Камерон недвусмысленно предложил ей удовлетворить любопытство, и она не собиралась упускать такую возможность. Кроме всего прочего, Розе хотелось понять, откуда с ней разговаривает ее наниматель. Ей было уже ясно, что не с верхнего этажа, но голос, который она слышала в переговорной трубке, был громким и ясным, так что апартаменты Камерона не могли располагаться особенно далеко. Может быть, непосредственно под ее комнатами? Это было бы логично. Роза предпочла бы, чтобы хозяйские апартаменты не примыкали к ее помещению. Секретные проходы, конечно, глупость; а вот глазки сделать до смешного легко. За ней не могли бы следить только из комнат, расположенных ниже, — даже оккультисту едва ли удалось бы что-то разглядеть сквозь толстый турецкий ковер, лежащий на полу. Выходя, Роза оставила дверь открытой, чтобы Полю Дюмону было ясно — ее в комнатах нет. Оглядевшись, девушка задумалась: в каком направлении пойти? «Дальше по коридору, пожалуй. Лучше выяснить сначала, что находится на этом этаже». Ничего неожиданного она не обнаружила. Все двери, выходящие в коридор, были не заперты и вели в комнаты столь же роскошно обставленные, как и ее собственные. Каждое помещение было уникально по стилю и цветовой гамме: цвет морской волны — в китайских апартаментах, коричневый и золотой — в индийских, черно-красный — в русских, где оказались даже иконы и огромный самовар. Еще две небольшие анфилады оказались близнецами ее собственного помещения, только в одном случае отделка была зеленой с серебром и показалась Розе холодной и неуютной, а в другом — фирменных для Камерона красно-золотых цветов, излишне пышных на взгляд Розы. В первом из них она чувствовала бы себя в подводном царстве, во втором — в шкатулке для драгоценностей. В целом же Роза осталась очень довольна тем, что ей были отведены именно ее комнаты. Больше на третьем этаже ничего не было. Роза пока не выяснила, где обитает Поль Дюмон, но по крайней мере убедилась, что из соседних помещений никто подсматривать за ней не может. И сверху тоже: выше располагались темные чердаки, куда ей входить не захотелось. Таким образом, оставалось исследовать два нижних этажа. Второй этаж в определенной мере разочаровал Розу, хотя ее предположение о том, что именно там обитает Ясон Камерон, и подтвердилось. Дверь с лестничной площадки вела во что-то вроде передней, где в нишах стояли статуи из черного мрамора. В передней оказалось три двери — по одной в каждой стене, — и все три были заперты. «По крайней мере теперь я знаю, где вы находитесь, Ясон Камерон», — с удовлетворением подумала Роза, развернулась и спустилась на первый этаж. К тому времени, когда она закончила осмотр, ей начало казаться, что пора возвращаться к себе: иначе вместо горячего обеда ее будет ждать холодный ужин. Увиденное произвело на Розу огромное впечатление. Здесь оказалось гораздо больше помещений, чем можно было предположить, судя по третьему этажу: от основного здания отходило еще три одноэтажных крыла. По оценке Розы, залы занимали не меньше двенадцати тысяч квадратных футов — ей случалось видеть и музеи, гораздо более скромные по площади. В этом доме было все, чего только мог пожелать богатый и располагающий временем человек, — огромный бальный зал, музыкальная комната, курительная, бильярдная. Одного взгляда на библиотеку оказалась достаточно, чтобы Роза глубоко вздохнула от зависти — и от предвкушения. И она снова порадовалась тому, что предпочла обедать у себя в комнате: просторная столовая была украшена головами оленей и кабанов — охотничьими трофеями, — и под взглядами этих стеклянных глаз Роза едва ли смогла бы проглотить хоть один кусок. Оранжерея оказалась полна экзотических растений; здесь было бы приятно прогуливаться в плохую погоду. Роза обнаружила, что в каждой комнате, за исключением бального зала и оранжереи, горит по крайней мере одна лампа. Должно быть, чтобы присматривать за ними, нужен специальный слуга. Жалко, конечно, что поместье Камерона слишком далеко от города и сюда нельзя подвести газ или электричество; Роза от всей души пожалела того несчастного, в чьи обязанности входит чистить, наполнять керосином, зажигать и гасить все эти лампы. Вот что значит жить во дворце! Розе приходилось слышать, что железнодорожные бароны западных штатов строят себе резиденции, не уступающие дворцам Медичи, и теперь она убедилась, что в слухах не было преувеличений. Ведь на один керосин для ламп, должно быть, уходит столько, что на эти деньги могла бы жить целая семья среднего достатка! Роза поспешно вернулась к себе: огромные безлюдные залы, казалось, населены лишь привидениями, и девушке хотелось оказаться в уюте собственных комнат. По-видимому, Камерон не требовал от слуг, чтобы они бодрствовали тогда же, когда и он: все они, должно быть, уже ушли к себе. Наверное, слуги живут в отдельном здании. Может быть, там же живет и Поль Дюмон. Добравшись до своих комнат, Роза с облегчением перевела дух — и потому, что по пути не встретила Дюмона, и потому, что после величественных и пустых залов было очень приятно вернуться сюда. Она сразу заметила два появившихся за время ее отсутствия предмета: часы на камине между двух серебряных подсвечников и накрытый крышкой поднос на столе. Чувствуя противное всем хорошим манерам бурчание в животе, Роза поспешно села за стол, надеясь, что она отсутствовала не слишком долго и еда еще не остыла. То ли она разминулась со слугами всего на минуту, то ли Камерон благодаря занятиям алхимией открыл какой-то волшебный способ сколь угодно долго сохранять еду горячей… К тому же, похоже, он счел, что, обладая мужским умом, Роза и кулинарные предпочтения тоже имеет мужские. Ее ждал не обед изящной леди из тоста и салата с омарами, а щедрая порция бифштекса с кровью, молодая картошка, тушеные овощи, пирог с ягодами и хорошее красное вино. Около камина на столике стояли чайник, сахарница и молочник — чтобы Роза могла позаботиться о своем горле во время долгого чтения. Закончив обед, Роза подумала о том, что привычка к дальним прогулкам сослужит ей хорошую службу: если она будет продолжать питаться подобным образом, без физической нагрузки она скоро сделается похожей на хорошо набитую софу. Теперь было бы очень приятно усесться в кресло и почитать хорошую книгу… Но Розу призывал долг, да и читать ей все равно придется, хоть и не то, что она выбрала бы сама. Роза накрыла крышкой остатки обеда и села к письменному столу. Однако на стопке книг Роза обнаружила еще один предмет — такой маленький, что она не сразу его заметила. Это оказалась коробочка из красного сафьяна. Открыв ее, Роза увидела дамские часы на цепочке. Это было чудо ювелирного искусства: крышку часов украшали изысканные вьющиеся розы из белого и червонного золота на желтом золоте фона. Цепочка также состояла из звеньев белого, червонного и желтого золота. Ничего похожего на «очень выгодное предложение — позолоченные часы» от Сирса и Роубака; Роза держала в руках настоящую драгоценность. В первый момент у нее возникло желание сказать Камерону, что она не может принять такой дорогой подарок… «Ах, да что тут такого? — Часы не были сентиментальным подношением; к ним не было приложено записки. — Насколько можно судить, такой подарок Камерон сделал бы своей домоправительнице на день рождения». Стоит ли артачиться из-за такого пустяка, как часы, когда она уже приняла от своего нанимателя целый новый гардероб? Роза взяла первую книгу из стопки — те, что она уже прочла, исчезли — и сказала в переговорную трубку: — Мистер Камерон! — Мисс Хокинс? — тут же раздался ответ. — Надеюсь, осмотр дома доставил вам удовольствие. — Очень большое. Ваш дом просто поразителен! — искренне ответила Роза. — Не могу себе представить, чтобы у кого-нибудь в этих краях было что-то подобное! Раздался смешок. — О, в Сан-Франциско есть и более просторные резиденции, но я льщу себя надеждой, что моя отличается лучшим вкусом. Вы не поверите, какое огромное жилище возвел мой партнер Крокер. Надеюсь, вы извините мне мой выбор часов — я понимаю, что они несколько излишне броские, но они оказались под рукой, и к тому же я не смог устоять перед искушением обыграть ваше имя. Если вы предпочитаете что-нибудь попроще, я распоряжусь, чтобы Поль еще порылся в сейфе… Однако признайте: к вашему новому гардеробу они подходят. — Мне ничего не остается, кроме как согласиться с вами. — Ох, до чего же Розе нравилась эта словесная дуэль! Может быть, Камерон и беспринципен, может быть, мораль ему вовсе не знакома, но он остроумен и находчив, а к тому же оказывает ей честь, обращаясь с ней как с равной по интеллекту. — Теперь вы узнаете еще об одной моей слабости: я тщеславна и как ребенок жадна до красивых вещей — настолько жадна, что с удовольствием принимаю ваш броский подарок. Спасибо. «Ну вот, я все сказала, и теперь вы не сможете смотреть на меня свысока». — Пожалуйста, — снова раздался смешок. — До чего же приятно иметь дело с кем-то, кто знает: прямой и откровенный ответ может быть столь же действенным оружием, как и притворство. Туше . А теперь не начать ли нам? — Я готова, — тоже рассмеялась Роза и приготовилась читать, поставив рядом с собой чашку сладкого чая с молоком, чтобы при необходимости смочить горло. И ее изящные часики, и часы на камине показывали начало второго, а сама Роза начала зевать, когда была наконец прочитана последняя книга. — Мисс Хокинс, вы даете мне все основания радоваться тому, что приняли мое предложение, — донесся голос из переговорной трубки, — А теперь я дам вам возможность насладиться заслуженным отдыхом. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, мистер Камерон, — ответила Роза, допивая чай. — Я с любопытством жду, что вы откопаете для чтения на завтра. Если его и позабавила эта реплика, Роза об этом уже не узнала: она встала и начала задувать лампы. Только в камине остались догорать угли. Покрывало на постели снова было гостеприимно откинуто, а шелковая ночная рубашка ждала на подушке. Роза колебалась между желанием принять ванну и стремлением как можно скорее оказаться в постели. Возобладала сонливость. «Принять ванну я могу и утром», — сказала себе Роза, разделась, аккуратно сложила одежду и протянула руку за ночной рубашкой. Прикосновение прохладного шелка только подтвердило правильность ее решения. Может быть, Роза и совершила ошибку, согласившись работать на Камерона, но она так не думала. Пусть Ясон Камерон слегка сумасшедший, но ведь таковы и тысячи других людей, посещающих спиритические сеансы и рвущихся на выступления мадам Блаватской. Что плохого в том, что он ищет способ облегчить свое ужасное положение? И что плохого в том, что она ему в этом помогает? Она явно развлекает своего хозяина, и одно это полезно для его здоровья. Лучше ему посмеиваться над ее дерзостью, чем погружаться в апатию и отчаяние. С этой утешительной мыслью Роза уснула. Полог постели надежно укрывал ее от дневного света, часики уютно тикали рядом с очками на прикроватном столике. Глава 4 Повелитель Огня Камерон следил в зеркале за читавшей девушкой — своим новейшим приобретением; она, конечно, даже не догадывалась о том, что он ее видит. Здесь, в собственных владениях. Камерон не нуждался в помощи саламандры, чтобы следить за кем угодно: его глазами были зеркала, заколдованные им еще в горниле, до того, как стекло остыло. Зеркала были всюду, однако Камерон предпочел не включать те, что висели у Розы в ванной: он не был склонен подсматривать за раздевающейся девушкой, по крайней мере — за такой невинной. А Роза — несмотря на весь свой интеллект и образованность — была невинна. Камерон находил такое сочетание и очаровательным, и трогательным. Она напоминала ему одну из карт Таро — «шута», «мудрого дурака», персонажа, исполненного знаний, но при этом совершенно не от мира сего. Как легко было бы заставить ее пасть так, чтобы Роза даже не заметила бы разверзшейся у ее ног пропасти! Саламандра тоже следила за Розой, танцуя над зеркальной гладью обсидиана, рожденного в жерле вулкана. — Она гораздо привлекательнее теперь, когда подобающим образом одета, — с удивлением пропищала она. — Даже несмотря на очки. — Нет ничего непривлекательного в женщине, носящей очки, — резко ответил Камерон. — Если женщина их не стесняется, если она не лицемерка и ханжа, а просто пользуется ими как необходимостью — тогда очки свидетельство силы характера. Что заставило его броситься на защиту Розы? «Может быть, дело в том, что она произвела на меня сильное впечатление. Я ожидал увидеть мышку, а вместо этого встретил львицу. Львица, конечно, гораздо предпочтительнее: интересно будет ее приручить и научить являться на зов». Да, Роза противостояла ему с присутствием духа и остроумием. «Я знаю во всех подробностях, чем занимался со своей сестрой Калигула, и могу процитировать вам соответствующие места по-латыни или, если желаете, в моем собственном переводе». Многие ли женщины посмеют сказать такое, не краснея и не заикаясь? Многие ли приняли бы его подарок и со смехом сообщили о своей любви к красивым вещицам, предоставив ему делать собственные выводы? О, подарок был и в самом деле ценным, но далеко не таким дорогим, как драгоценности и меха, которыми он в свое время забрасывал своих любовниц. Он не мог подарить Розе грошовую безделушку, и какая другая женщина восприняла бы это так, как она? Среди его знакомых такой не нашлось бы. Розалинда Хокинс оказалась уникальной. Поэтому даже когда главы, которые она читала, и не содержали ничего для него интересного, Камерон предпочитал не прерывать ее, наслаждаясь звучанием ее голоса, мелодией слов. К несчастью, память подвела его, и выбор книг в этот день оказался неудачен. На огромных листах специального фолианта, который он создал для себя, снабдив каждую страницу ярлычком, чтобы его бесформенные лапы могли их перелистывать, остались выжжены всего одна или две фразы. Завтра нужно будет исправить упущение. Впрочем, выбор книг определялся не только его собственными потребностями. Читая ему, Роза обретет магические знания, и Камерон таким образом сможет направлять ее образование. К тому времени, когда она окажется готова читать те книги, что представляют для него истинный интерес, она больше не будет удивляться их содержанию. Отвращение она, возможно, и испытает, но не изумление; а Роза уже сумела показать своему нанимателю, что способна не поморщившись заниматься тем, к чему испытывает отвращение. — Нам она нравится, — неожиданно сказала саламандра. — В ней есть Огонь, хотя в основном она Воздух. Огонь и Воздух танцуют вместе, это — хороший танец. «Вот как?» Саламандра не так уж часто сообщала о чем-то по собственной инициативе — не в природе этих созданий делиться информацией или высказывать собственное мнение. Что ж, теперь Камерон знал то, чего не знал раньше: магическую природу Розалинды. Это было полезно: так легче предвидеть ее поступки, ее реакции, ее склонности. И теперь становилось понятно, почему девушка так легко приноровилась ко всему вокруг, почему ей так понравился дом. Ее природа объясняла то явное предпочтение, которое она отдавала цветам отведенных ей комнат по сравнению с другими. Будь она в основном Вода, ей понравились бы Китайская или Изумрудная комната, если Земля — Индийская. Истинный Огонь немедленно влюбился бы в Русскую или Рубиновую комнату и попросил разрешения туда перебраться. Интересно! Очень интересно! Какая жалость, что он не повстречал Розу раньше! Впрочем, может быть, так и лучше. Теперь он мог находить удовольствие в ее обществе, не беспокоясь ни о чем другом. Зов плоти занимал в его жизни определенное место, но только не в том, что касалось великого делания. — Полю она не нравится, — снова вступила в разговор саламандра, удивив Камерона еще более. — Мнение Поля никого не интересует, — холодно сказал Повелитель Огня. — Значения оно не имеет. Поль полагает, что станет Мастером, потому что он того заслуживает, а не потому, что готов учиться, работать, приносить жертвы. Поль — глупец. — Поль опасен, — предостерегла саламандра, вихрем крутясь на обсидиановом диске. — Я знаю. Опасный глупец, которому не следует доверять. Вот я и не доверяю ему ни в каких важных делах, — Когда-то Камерон возлагал большие надежды на Поля Дюмона, однако тот оказался ленив; поэтому Камерон дал ему все материальные блага, к которым Поль стремился, но не больше власти, чем любому другому слуге. — Розалинде он тоже опасен? Саламандра внезапно рассмеялась — словно серебряные колокольчики зазвенели. — Она для него слишком умна, и к тому же он ей не нравится. Он не сможет ни обмануть, ни соблазнить ее. Он напоминает ей кого-то, кто ей неприятен, но она пока не может вспомнить кого, а потому сама не знает, в чем причина ее неприязни. — Это хорошо. — Камерон почувствовал облегчение, которое объяснил себе тем, что Роза слишком ценное приобретение и ее жаль потерять. — Почему ты подарил ей часы? — спросила саламандра с детским любопытством. — Они — очень дорогой подарок по ее меркам. Его рассмешила прямолинейность саламандры. — Это — своего рода ошейник с именем владельца, — сказал он своему созданию. — Благодаря часам я могу следить за ней, куда бы она ни отправилась; я могу слышать то, что слышит она, видеть то, что видит она. Когда она окажется в городе, то, если ее повстречают мои соперники или друзья, они будут знать, что она — моя, и не станут вмешиваться в ее дела. — Даже Саймон? — Саймон — особенно, — ответил Камерон, и в его голосе зазвенела сталь. Саймон Белтайр был единственным, кроме Камерона, Повелителем Огня на побережье, и они друг друга терпеть не могли. К счастью, несмотря на увечье, Камерон не утратил своей магической силы, иначе Саймон Белтайр немедленно бросил бы ему вызов. Впрочем, окажись ситуация обратной, Камерон тоже не колеблясь бросил бы вызов Саймону. В одном городе не могло быть двух Повелителей Огня. Камерон предпочел бы, чтобы и в целом штате он был единственным. Рано или поздно один из них должен будет уйти — живым или мертвым. Розалинда уже почти дочитала последний из отмеченных абзацев в последней книге; приближалось время отправить ее спать. Камерон наслаждался, следя, как она читает: в мягком свете лампы она выглядела очень привлекательно. Как удачно, что эта девушка оказалась украшением его Дома, а не только полезной помощницей! К тому же у нее прекрасный вкус — кажется, даже не хуже, чем у него самого. Он опасался, что придется использовать всякие уловки, чтобы обеспечить должный выбор ею туалетов; однако Роза проявляла отменный вкус, хоть и надевала совсем не то, что выбрал бы он. Не заказать ли ей платье от Уорта? Камерон еще не разу не встречал в Сан-Франциско женщины, достойной туалета, созданного прославленной фирмой. «Может быть, когда я поправлюсь… Когда смогу появиться в городе, смогу занять свою ложу в Опере… Интересно, какая из нее получится компаньонка?» Он тут же отругал себя за праздные мысли. Эта женщина — не потенциальная компаньонка. Не красавица полусвета, она — не из тех, кто только для развлечения. «Еще когда я был подмастерьем, я ведь отказался от романтических глупостей — надежды найти женщину, которая разделила бы со мной и великое делание, и жизнь. Такой женщины нет и быть не может». Розалинда Хокинс — ценный инструмент, и — как таковой — ее нужно лелеять, заботиться о ней и убрать в сторону, когда она выполнит свою задачу. Отослать как можно дальше. Возможно, она так и не догадается, что для него сделала, однако любой, кто достаточно хорошо его знает, будет в состоянии выяснить это с помощью наводящих вопросов. «Она получит значительный счет в банке, прекрасную одежду, может быть, еще и щедрую премию и превосходные рекомендации. Она сможет заниматься любым делом по своему выбору». Возможно, стоит отблагодарить ее поездкой в Европу. Таким путем он сможет совершенно безболезненно избавиться от девушки и ее любопытства. Можно организовать все так, чтобы из поездки она вернулась в Чикаго и смогла возобновить там свои занятия. Или — еще того лучше — добиться для нее приема в один из знаменитых университетов Англии или Континента. Франции, например. Мадам Кюри научила французов обращаться с женщинами-учеными. Впрочем, в Оксфорде женщины тоже добились огромных успехов. Да, так будет лучше всего. Единственное, чего он не вправе себе позволить, — это поселить девушку там, где до нее сможет добраться Саймон, чтобы узнать о характере ее работы для Камерона. Это открыло бы ему слишком многое. «Итак, решено: поездка в Европу. Может быть, следует устроить ей какой-нибудь роман?» Он был способен на такое: как только к нему вернется его прежний облик, расстояние не будет преградой, а Повелитель Огня имеет власть над горячей страстью. «Нет. Она слишком умна, чтобы потерять голову, как бы романтична ни была ситуация». Розалинда закончила читать и аккуратно отложила в сторону древний манускрипт. Интересно: сегодня вечером он все время видел ее в профиль; большинство женщин тянутся к зеркалам, Розалинда же редко и лишь случайно бросала взгляд на свое отражение. Камерон пожелал ей спокойной ночи и безмолвно велел изображению в обсидиане растаять. В целом Камерон был гораздо более доволен результатами своего начинания, чем имел основания надеяться. Розалинда Хокинс оказалась отважной женщиной, приятной внешне и полной самообладания, хотя и сама еще не знала ни своих истинных возможностей, ни своего потенциала. Не было необходимости беспокоиться о том, чтобы постоянно за ней присматривать, — не только потому, что она явно была способна и найти себе занятие, и постоять за себя, но в первую очередь из-за полного отсутствия в ее характере назойливого любопытства, которое губит столь многих представительниц ее пола. Камерон с помощью зеркал следил за Розалиндой, пока она осматривала дом: обнаружив запертую дверь, она теряла к ней всякий интерес — не пыталась открыть замок, не унижалась до того, чтобы заглянуть в замочную скважину, не прикладывала ухо к щели. Розалинда определенно считала, что, если дверь заперта, для этого есть веское основание, которое ее не касается, и просто шла дальше. Слишком многие женщины были буквально одержимы стремлением открыть любой секрет; Розалинда же была готова при необходимости оставлять секреты секретами. Жаль, конечно, что она не ездит верхом. Камерон был бы очень доволен, если бы она смогла прогуливать Заката. Поль не мог сладить с жеребцом без мундштучного удила, а Камерон не собирался разрешать применять это орудие пытки — у Заката слишком чувствительные губы, — да и вообще считал, что, если человек не способен править конем с помощью узды и коленей, он не заслуживает лучшего скакуна, чем упрямый мул. «Закату придется подождать до тех пор, пока я снова стану самим собой. Он достаточно много бегает в загоне и не пострадает от того, что на нем не ездят». — Ну, — прервала его размышления саламандра, — что ты задумал на этот раз? — Позаботиться о том, чтобы к завтрашнему утру те книжные каталоги, о которых мы говорили, оказались на столе у Розалинды, — ответил он. — Убери ее комнаты, как только она уснет. Думаю, завтра ей захочется погулять по окрестностям, так что приготовь карту и положи ее вместе с каталогами. Пусть будет готова корзинка с бутербродами, если она решит отправиться на пикник. Остальное ты знаешь. — Подать завтрак, как только она проснется; убрать комнаты, как только она уйдет. — Саламандра лениво завертелась на обсидиановом постаменте. — А какие книги мы ей приготовим? — Я отберу их сейчас, прежде чем лягу. — Да, это лучше всего. — Я скажу тебе, какие главы отметить. Позор, что саламандра не умеет читать: будь иначе, не понадобился бы весь этот вздор… С другой стороны, тогда здесь не появилась бы Розалинда. Общество саламандры было временами занятным, иногда ставило Камерона перед загадками, но чтобы постоянно бросать ему вызов — нужен был другой человек. Таким вызовом и оказалась Розалинда Хокинс. Трудной и увлекательной задачей будет обучить ее, развить ее дар, не давая понять, на что она становится способной. Он должен совершить настоящее чудо: преобразить Розалинду, но так, чтобы она ничего не заметила. Камерон признался себе, что до ее прибытия был на грани отчаяния; теперь же подобная опасность ему не угрожала. Своей неуклюжей лапой он поднял бокал, приветствуя обсидиановую поверхность, где недавно отражался образ девушки. — Добро пожаловать, Розалинда Хокинс, — прошептал он. — И да не иссякнет ваша способность удивлять меня! Розалинда проснулась с таким радостным чувством, что у нее даже закружилась голова. Да, она отбросила всякую осторожность, согласилась занять пост, который отвергла бы любая осмотрительная женщина. Может быть, она и лишилась рассудка — но она впервые жила полноценной жизнью с тех пор, как ее приняли в университет. Она привычно потянулась за очками… Они скользнули прочь прежде, чем она их коснулась. Кровать и ночной столик покачнулись. Каким-то чудом Роза поймала очки в воздухе, прежде чем они коснулись пола, и в этот же момент сотрясения прекратились. Она не сразу поняла, что только что пережила землетрясение. И поняла благодаря своему знанию истории. Везувий. Помпеи. Она читала римские описания гибели Помпеи и Геркуланума… На мгновение ее целиком захватило воображение. По крайней мере она решила, что дело именно в воображении. Синее пятно комнаты исчезло; она видела дым пожаров, бегущих людей, пламя, бушующее повсюду, огненное дуновение опалило ей кожу. Она видела себя коленопреклоненной то рядом с одной беспомощной жертвой, то с другой — одни были раздавлены камнями, другие обожжены до неузнаваемости; она отчаянно пыталась помочь тем, кому помочь было уже нельзя, и смотрела, как люди умирают у нее на руках. Понимала, что все ее попытки бесполезны, но не могла не пытаться сделать хоть что-то и испытывала от своей беспомощности бесконечное отчаяние. Что бы она ни делала, она не могла противостоять этому разрушению, как не может соломинка противиться урагану. И все же она боролась за жизни тех, кто с воплями пытался выбраться из пылающих руин. «Здесь же нет вулканов, — успокоила себя она. — И у меня никаких шансов оказаться под слоем пепла. Это всего лишь землетрясение, а землетрясения случаются здесь все время. И это не Древний Рим! В современном мире здания могут выстоять против любых капризов природы». Однако там, где полагалось быть ее желудку, зияла пустота, а руки, даже когда она надела очки, продолжали дрожать. Только когда, войдя в гостиную, Роза обнаружила ожидающий ее завтрак, к ней вернулось самообладание и ноги перестали подкашиваться. Она предвкушала новые открытия в доме и в его окрестностях — особенно в окрестностях — и потому надела изящный прогулочный костюм из синего шелка, голубую блузку с широким шарфом вокруг шеи и удобные ботинки на низком каблуке. Рядом с подносом лежали книжные каталоги, которые обещал ей Камерон, и план поместья. На столе также стояла корзинка с приготовленными для пикника сандвичами. Все точно так, как было обещано. Бросив быстрый взгляд на свои новые часы, Роза убедилась, что времени на прогулку у нее более чем достаточно. Единственный вопрос заключался в том, заняться ли более подробным осмотром дома, или выйти наружу. В доме было очень много такого, что она лишь мельком заметила накануне, и ей хотелось все рассмотреть при дневном свете. Однако теплые солнечные лучи, падавшие в окно, помогли ей принять решение. Если все, что она слышала о здешнем климате, правда, то осенью ясные солнечные дни выпадают не так уж часто, и лучше воспользоваться представившейся возможностью. Завтра может пойти дождь, и тогда она обследует дом. Она быстро съела завтрак и взяла корзинку. На схеме была обозначена боковая дверь рядом с лестницей; она выходила к конюшням — ею, вероятно, пользовались любители утренних верховых прогулок. Вот через эту-то дверь она и выйдет: Розе вовсе не хотелось встречаться ни со странными слугами Камерона, бесшумно разгуливающими по комнатам, ни с Полем Дюмоном. Особенно с Полем Дюмоном. Когда она вышла на залитую солнцем лужайку, легкий ветерок подхватил ее юбку и завернул вокруг щиколоток. Девушка с улыбкой расправила ткань и, заметив какое-то движение, повернулась вправо. Перед ней тянулись конюшни, которые можно было бы принять за дворцовый флигель, если бы не традиционная темно-красная окраска стен с белыми дверьми и белым забором. Дальше виднелась купа темно-зеленых деревьев, откуда ветерок приносил свежий лесной запах, и поле, окруженное такой яркой белой изгородью, что глазам становилось больно. По полю бегал, иногда взвиваясь на дыбы, рыжий конь. Роза не разбиралась в лошадях, но даже ее неопытному взгляду было видно, что это необыкновенно дорогой жеребец. Его шкура сияла начищенной медью, хвост и грива струились, как языки пламени; при малейшем движении под лоснящейся шерстью переливались мускулы. Этот конь был более живым, чем все лошади, которых она видела до сих пор. У нее на глазах он снова взвился на дыбы и игриво ударил копытами по воздуху. Привлеченная исходящей от жеребца радостью жизни, Роза двинулась к загородке. Конь взглянул на нее, и его темные глаза блеснули; девушка могла бы поклясться, что он смеется, когда, опустившись на все четыре копыта, выгнув шею и подняв хвост, жеребец загарцевал ей навстречу. Завороженная этим зрелищем, Роза заметила, что подошла вплотную к загородке, только когда наткнулась на нее. Конь танцующим шагом с изяществом балетного танцора боком приблизился к ней и остановился, явно позируя, как будто понимая, до чего он прекрасен, и желая показать себя во всей красе. — Это Закат, — раздался сухой голос из-за ее спины. — Чистокровный арабский жеребец, с родословной длиннее, чем ваша и моя вместе взятые, стоит баснословных денег. К тому же невероятно балованный. Разумеется, на нем может ездить только Ясон. Розе не нужно было оглядываться, чтобы понять: Поль Дюмон снова подошел к ней так, что она этого не заметила. Девушка напряглась, ее руки стиснули ручку корзинки. Роза не знала, откуда у нее такое отвращение к этому человеку, но с каждым разом ее неприязнь росла. — Вот как? — сказала она, не оборачиваясь. — Я не отличила бы арабского жеребца от крестьянской лошадки, но даже я вижу, как он красив. Конь посмотрел на что-то за спиной Розы и фыркнул; казалось, он испытывает отвращение, хоть девушка и считала, что такие эмоции не свойственны лошадям. Взбрыкнув, жеребец ускакал на дальний конец поля и возобновил свои танцы с ветерком, поглядывая изредка на Розу и презрительно игнорируя Поля Дюмона. Тот мрачно усмехнулся. — Он меня не любит, и боюсь, что это чувство взаимно. Жеребец был подарен Ясону каким-то арабским шейхом, или как там их называют. Его сопровождали сюда полдюжины самых устрашающих варваров, каких только можно себе представить, в развевающихся одеждах, с огромными изогнутыми саблями. Пока они оставались здесь, они жили в шатре на лужайке и молились, обратив лицо к Мекке, по десять раз на дню. Говорят, у коня на корабле, доставившем его в Нью-Йорк, была собственная каюта, а потом за ним был отправлен специальный вагон, обитый изнутри орехом и красным деревом, в котором его и доставили сюда. Поили его водой из особого источника, а каждую охапку сена и меру овса, перед тем как дать коню, внимательно осматривали сопровождающие. — В самом деле? — Если Камерон так заботится даже о жеребце… Что ж, теперь Розе становилось яснее ее собственное положение в этом доме. Девушка ощутила удовлетворение. Чем менее необычным было внимание Камерона к ней, тем спокойнее она себя чувствовала. «Я — два глаза и голос, больше ему от меня ничего не надо. Вот и прекрасно». Роза предпочла бы быть утилитарным предметом, а не объектом интереса. Чего она никак не хотела бы — это оказаться для Камерона кем-то иным, чем… ну, скажем, коллегой. Дюмон наконец встал рядом с девушкой и облокотился на изгородь, словно бы наблюдая за конем. — В городе живут сотни детей, на которых тратится гораздо меньше, чем на Заката, — притом что на этом коне никто не может ездить со времени… несчастного случая с Ясоном. — Поль бросил на Розу иронический взгляд. — Таков уж Ясон: если что-то нужно ему лично, он не жалеет денег, но если дело касается благополучия кого-то другого — если, конечно, от этого человека не зависят удобства самого Ясона, — ну, что ж поделаешь… — Молодой человек пожал плечами. — Он своеобразен и в другом: у него странные интересы и странные привычки. Некоторые его представления для других людей оказались бы неприемлемы, а кое-кто счел бы его опасным. — Да? — Роза продолжала следить за конем. Она не слишком много знала о животных, но одно обстоятельство заметила давно: в их поведении отражалось то, как к ним относятся окружающие люди. Перед ней был жеребец, с юности не знавший ни грубого слова, ни хлыста, который и теперь не боялся никого и ничего. С ним никогда не обращались плохо, им только управляли, что само по себе было интересно. Роза знала очень многих мужчин, которые постарались бы сломить волю коня, только чтобы доказать, что это им по силам. Девушка подумала, что Поль Дюмон — из их числа. Секретарь снова искоса посмотрел на нее. — Он любит владеть не только вещами, но и людьми, любит управлять ими. Если ему это не удается, он делает все от него зависящее, чтобы и никому другому это не удалось. Роза, как раньше Поль, только пожала плечами и ничего не сказала. Дюмон явно ждал от нее ответа, потом вдруг переменил манеру: стал обаятелен и заискивающе улыбнулся. — Уверен, вы встречали подобных людей, так что вас это едва ли удивляет, — продолжал он, придвигаясь ближе к девушке. Роза сделала вид, что поправляет юбку; это послужило оправданием, чтобы отступить на шаг, сохранив между ними то же расстояние, что и прежде. — Могущественные люди часто пользуются своей властью, не задумываясь, что при этом могут раздавить тех, кто ниже их. Мы, подчиненные, должны помнить свое место, но ведь всегда хорошо иметь рядом человека, знающего, как управляться с хозяином, правда? Для того чтобы навязать свою волю, у Ясона есть некоторые особые таланты и друзья более странные, чем тот арабский шейх; лучше знать об этом заранее, как мне кажется. — Вероятно. Я никогда раньше ни на кого не работала, — осторожно ответила Роза. «Будь я так глупа, как он, по-видимому, считает, будь я обманута ласковой улыбкой и дружескими манерами, я, пожалуй, даже могла бы ему поверить». Теперь наконец Роза поняла, кого напоминает ей Поль Дюмон: одного весьма поверхностного студента, заводившего дружбу со всеми и пользовавшегося своей способностью входить в доверие для того, чтобы бесстыдно присваивать результаты чужих исследований. Подобные разговоры Роза слышала и раньше. Как и Поль Дюмон, Стивен Смит-Дэвид таинственно намекал на существование заговора среди студентов и даже среди профессоров — заговора, целью которого было «избавиться от талантливых соперников». Роза была в числе первых, кто попался на его удочку, но, к счастью, быстро опознала собственные результаты в опубликованной им статье. Девушка хорошо знала, что Смит-Дэвид не прочел ни единого из тех средневековых документов, которые цитировал; недели ее напряженной работы пропали зря, поскольку мошенник опередил ее с публикацией больше чем на неделю. Роза, может быть, и согласилась бы поддерживать дружбу со Смит-Дэвидом, который начал ухаживать за ней, и даже попыталась бы уверить себя, что выйти за него замуж было бы не так плохо: они могли бы оказаться партнерами, она занималась бы исследованиями, а он бы писал статьи. Конечно, она осталась бы безвестной исполнительницей, но такое было не ново в научных кругах — многие признанные ученые пользовались подобной помощью своих жен. Действительно, это часто был единственный путь для женщины добиться того, чтобы ее исследования оценили по достоинству. Потом, однако, Роза поняла, что такой союз стал бы насквозь лживым. Осознание этого совпало с разорением ее отца — девушка лишилась новых нарядов, приемов, выездов в Оперу; теперь приходилось думать только об экономии. Как только исчезли деньги, тут же исчез и интерес Стивена к Розе. Когда его визиты прекратились, она была задета, однако скоро поняла, насколько пустым существом он был. Роза подумывала о том, чтобы предупредить других студентов, в доверие к которым Смит-Дэвид начал втираться, но те обходились с ней так пренебрежительно, что она нашла определенную сладость в мести, предоставив им на собственном опыте узнать, с какой целью этот очаровательный юноша стремится подружиться с ними. Так и случилось: Стивен публиковал одну ворованную статью за другой. Разнообразие тем демонстрировало широту его интересов, и один из профессоров даже по наивности заявил, что знаний Стивена хватило бы на десять человек. «Он был совершенно прав: мошенник воровал у десяти человек». Стоило Стивену опубликовать статью, как ее истинный автор уже не мог представить свои материалы без того, чтобы это не выглядело как плагиат… В конце концов Смит-Дэвида разоблачили и изгнали, но Роза предположила, что он просто перебрался в другой университет и начал там ту же игру; она не сомневалась, что рано или поздно при помощи своих махинаций он все же получит ученую степень. А там — должность профессора, возможность учить ничего не подозревающих студентов классической литературе. Половина его лекций окажется ерундой, но никто не выведет его на чистую воду, поскольку студентов обычно интересует лишь положительная оценка на экзамене… А потом он, должно быть, женится на дочери богатого коллеги или ректора университета, обеспечив себе безбедную жизнь. Главной его заботой будет сохранить комфорт, прилагая минимум усилий. Внешне Поль Дюмон ничем не напоминал высокого, атлетически сложенного белокурого Стивена. Это и не позволило Розе сразу обнаружить их внутреннее сходство. Однако что-то в интонации и жестах Поля насторожило ее; теперь она поняла, на чем основывается ее инстинктивное недоверие, и не собиралась позволить себя очаровать. «А уж тем более соблазнить», — мрачно подумала Роза. Впрочем, она не позволила своему отвращению проявиться внешне; она просто еще немного отодвинулась. — Моя работа не начнется раньше вечера, но я уверена, мистер Дюмон, что вас ждут важные дела, — любезно сказала Роза, легко взмахнув корзинкой, чтобы лишить Поля возможности под предлогом необходимости помочь навязать ей свое общество и заодно помешать ему приблизиться. После всех намеков о том, как важен он для Камерона, Поль едва ли мог теперь заявить, будто располагает временем. — Мне очень хотелось бы посмотреть на океан, я никогда еще не бывала так близко от побережья. Мне лучше отправиться в путь немедленно, чтобы успеть вернуться до заката. Всего хорошего! С этими словами Роза двинулась по дорожке, которая, если верить карте, должна была вывести ее на берег, оставив Дюмона в полной растерянности. Наверное, никто еще так ловко от него не избавлялся: молодой человек не нашел, что сказать. «Должно быть, он подумал, что я еще глупее, чем кажусь!» Роза ничего не имела против — если только Поль не решит, что благодаря этому ее легче будет соблазнить. «Не то чтобы я заблуждалась насчет своей красоты — точнее, отсутствия оной». Однако до сих пор ни одной другой женщины в поместье Роза не видела и знала наверняка лишь о присутствии домоправительницы — скорее всего дамы преклонного возраста. Едва ли можно считать ее соперницей… «Как будто я собираюсь с кем-то соперничать!» Роза совсем не стремилась к переменам в личной жизни. Дорожка довольно долго шла вдоль изгороди загона, и конь, оставив свои прыжки, побежал рядом с Розой, всем своим видом показывая, что ему приятно ее общество. Роза была только рада этому, тем более что присутствие Заката избавляло ее от общества Дюмона. — Хотелось бы мне уметь ездить верхом, — сказала она резвящемуся жеребцу. — Мне кажется, ты позволил бы мне оседлать тебя. — Закат энергично закивал, будто подтверждая ее слова, и Роза не смогла удержаться от смеха. — Может быть, мистер Камерон купит прелестную маленькую кобылку, чтобы составить тебе компанию, и вы заживете вместе, — весело сказала девушка. — Будь паинькой, Закат. В следующий раз я постараюсь не забыть принести тебе яблоко. Дорожка, по которой шла Роза, свернула в лес. Жеребец остался стоять у загородки, провожая девушку жалобным взглядом. Ему наверняка хотелось промчаться галопом по свободному, не ограниченному забором пространству. В тени деревьев стало прохладнее, и Роза порадовалась тому, что оделась достаточно тепло. Дорожка была широкой и ухоженной, хотя и извивалась так, что девушка скоро утратила всякое представление о том, где находится; правда, заблудиться она не боялась — шум океана становился все более явственным, и было ясно, что идет она в нужном направлении, О расстоянии судить было трудно — от берега ее могли отделять и несколько футов, и полмили. Когда она наконец вышла на открытое пространство, ее ждал новый сюрприз: между ней и пустотой лежало всего ярдов двадцать покрытой короткой густой травой земли. Дорожка действительно вывела Розу к океану, но не к кромке воды, а на вершину утеса, высоко вздымавшегося над волнами. На уровне ее глаз в воздухе парили чайки; они лишь изредка взмахивали крыльями: в полете их поддерживал сильный ветер, овевавший утес. У подножия волны разбивались о скалы, и пена и брызги летели вверх. Внизу виднелся клочок пляжа, и к нему вела тропинка. Впрочем, Роза не чувствовала в себе достаточной склонности к приключениям, чтобы спуститься по ней. Она осторожно подошла к краю утеса и посмотрела вниз. Утес был не ниже многоэтажного дома, и на мгновение Розе показалось, что она вот-вот упадет; она поспешно попятилась. — Ну, — сказала она громко, — если и существует более живописное место для пикника, то мне оно неизвестно. К тому же я голодна. Она еще раз сверилась с картой, чтобы убедиться, что случайно не нарушила границы чужих владений, а потом расположилась под скалой, защищавшей от ветра. Солнце нагрело камни, от них исходило приятное тепло. Девушка расстелила салфетку и разложила на ней содержимое корзинки. Снова кто-то угадал ее предпочтения: вместо подобающих леди крошечных бутербродиков с кресс-салатом и огурцом там оказался толстый ломоть копченой ветчины на аппетитно пахнущем свежем хлебе, сдобренный зеленью и горчицей, кусок острого сыра и мягкие булочки. Бутылка лимонада, учитывая долгий обратный путь, была намного предпочтительнее вина. Единственным свидетельством того, что завтрак все-таки предназначен для женщины, был маленький пирожок с вареньем. Покончив с едой, Роза принялась развлекаться, кидая кусочки булки чайкам. Птицы, должно быть, не привыкли к тому, чтобы их кормили люди, но очень скоро сообразительные хищницы обнаружили, что девушка кидает им еду, и тут же принялись подхватывать угощение, не давая ему достичь пенящейся воды у подножия утеса. С вершины открывался обширный вид в обе стороны, хотя береговая линия была такой извилистой, что дальше выступающего в море мыса Роза ничего разглядеть не могла. Однако если идти вдоль берега на север, рано или поздно доберешься до Сан-Франциско. Это было бы долгое путешествие, особенно с тяжелым саквояжем, но Ясон Камерон не смог бы удержать Розу в плену: достаточно пары ног и надежной обуви — и ты свободен. Розе не нужно было снова смотреть на карту: других дорожек, кроме той, по которой она пришла, здесь не было. Она еще какое-то время погуляла по берегу, чтобы дать Полю Дюмону возможность уйти по делам, и вернулась к дому. В корзинке среди прочего оказалось яблоко, и Роза, помня о своем обещании Закату, не стала его есть. Она испытала абсурдное удовольствие от того, что конь встретил ее дружеским ржанием и подбежал к загородке — до того, как она вынула яблоко. Конечно, он мог учуять угощение… И все равно прикосновение мягких теплых губ к ладони, когда Закат осторожно брал ломтики яблока, заставило Розу улыбнуться, а когда жеребец, словно жизнерадостный щенок, побежал за ней к дому, она испытала теплое чувство. Ах, если бы только она умела ездить верхом! Однако Роза была слишком благоразумна, чтобы рискнуть сесть на коня, зная, что никто, кроме Камерона, не может с ним справиться, каким бы ласковым и дружелюбным он ни казался. Девушка вошла в свою комнату перед самым закатом, оставив корзинку за дверью — кто-нибудь из невидимых слуг ее уберет. На столе ее ждал горячий обед: должно быть, кто-то видел в окно, как она кормит коня… Несмотря на то что она, казалось, только что съела содержимое корзинки, Роза умирала от голода. По ее часам выходило, что дорога до моря заняла два часа, а обратный путь — целых три; к тому же пришлось все время идти в гору. «Хорошо еще, что я привыкла к прогулкам. Но все равно завтра последствия такой нагрузки будут чувствоваться, — подумала Роза, накидываясь на еду. — В Чикаго, в конце концов, нет гор!» Она как раз успела привести себя в порядок перед вечерним чтением и обнаружила, что никогда еще за последние три года не чувствовала себя такой спокойной и отдохнувшей. «Что ж, — решила девушка, зажигая лампу на письменном столе и дожидаясь приглашения своего работодателя начать читать первую из книг, — может быть, есть что-то в том, чтобы очертя голову броситься в неизвестность. Чего нельзя предвидеть, того нельзя и бояться». Кабинет, как всегда, был погружен в темноту. Горела единственная лампа под плотным абажуром из красного бархата. Ясон Камерон спрятал свои уродливые лапы под крышкой стола и с ледяным спокойствием — по крайней мере он так надеялся — взглянул на своего служащего и предполагаемого подмастерья. Конечно, волчья морда, которая теперь была его лицом, не особенно хорошо выражала чувства; если Камерона не охватывал глубокий и горячий гнев, он всегда казался спокойным. Однако хотя Поль Дюмон — лентяй и глупец, он достаточно наблюдательный лентяй и глупец… А чем меньше Поль будет знать, тем лучше. Молодой человек был одет, как всегда, безупречно: дорогой костюм, купленный на деньги Камерона, шелковый галстук, заколотый бриллиантовой булавкой — единственной драгоценностью, которая осталась от всего состояния Дюмона. На красивом лице читалось неудовольствие, которое он пытался скрыть за неубедительным выражением почтительности. Ясон уже знал о разговоре у конюшни и теперь ждал, сообщит ли о нем Поль. Сообщит — прекрасно, нет — значит за ним нужно присматривать более внимательно, чем Камерон считал раньше. — Э-э… Я повстречал мисс Хокинс у загона Заката, — небрежно произнес Дюмон. — У нее была корзинка, и я решил, что вы знаете о ее намерении прогуляться и распорядились насчет завтрака. — Поль слегка поднял бровь, так что последняя фраза прозвучала как вопрос. Камерон кивнул. Дюмон нахмурился. — Не кажется ли вам, что это неразумно? Она может повстречать кого-то из ваших соседей. Камерон рассмеялся: — И какой же вред это могло бы причинить? Разве я не могу нанимать слуг? Дюмон поморщился: — Она же не служанка. И не гостья. И к тому же гуляет без провожатых. Повелитель Огня пожал плечами. — Если она достаточно разумна и хочет, чтобы ее репутация не пострадала, она притворится служанкой и не станет никому говорить, что находится здесь одна, без компаньонки. Если же она настолько глупа, чтобы проговориться, ее сочтут за даму полусвета, и мои добропорядочные соседи не захотят иметь с ней никаких дел. Если она не совершит подобной ошибки, соседи решат, что она здесь в надлежащем сопровождении, и не станут рваться на ее защиту. Единственное, в чем меня нельзя обвинить, — это в стремлении воспользоваться неопытностью невинной девушки. Все мои любовницы были известными профессионалками, и хотя соседи находят это несколько вызывающим, они полагают, что такого и следует ожидать от занимающего высокое положение мужчины в расцвете сил. Более того, поскольку они постоянно подсовывают мне своих дочерей, можно считать, что моя репутация не пострадала. Едва ли кто из них пожелал бы выдать дочь за распутника. Дюмон хмыкнул, и Камерон счел это согласием. — Вы не заметили в ней ничего необычного? — продолжал он, желая узнать, обратил ли Дюмон внимание на то, как дружески отнесся к девушке жеребец. Дюмон пожал плечами. — Закат влюбился в нее настолько, что бегает за ней, как собачонка, но я не вижу в этом ничего особенно важного. Что ж, не стоит говорить ему, что Повелитель Огня принц Ибрагим предупредил Камерона о необыкновенной восприимчивости жеребца и о том, что по его поведению можно точно судить, достоин ли человек доверия. — Животные обожают женщин, — пренебрежительно сказал Камерон. — Это следствие примитивности их природы. Когда Поль улыбнулся и кивнул в ответ на эту галиматью, Камерону пришлось подавить вздох отвращения. Как мог он когда-то думать, будто этот глупец обладает магическим даром? Он быстро схватывал, но был поверхностен, его Огонь не проникал в глубь ни души, ни ума. При наличии топлива он вспыхнет — и прогорит, не оставив следа. Ясон Камерон не собирался тратить зря драгоценное топливо. Настанет время, когда придется задуматься о том, как избавиться от этого человека, но пока Поль оставался его единственной связью с внешним миром. «Однако если от него станет слишком много беспокойства, все может перемениться. Я ведь нанял Розалинду Хокинс без его помощи; я могу таким же способом нанять умеющего хранить секреты камердинера». Кто-нибудь из других Повелителей стихий может даже помочь в этом — например, здешний Повелитель Земли, нисколько не интересующийся борьбой местных магов и желающий лишь пестовать своих лесных животных, ухаживать за своим садом, готовить лекарственные травяные смеси и заниматься благотворительностью. А может, обратиться к господину Хо — Повелителю Воздуха. Уж он-то не испытывает нежных чувств к Саймону Белтайру — особенно после того, как последний изуродовал его во время ссоры из-за китаянки-рабыни. «Можно было бы купить мальчишку-китайца, обучить его английскому, дать свободу, послать в школу. За то, что я дал бы ему свободу и обеспеченную жизнь, он был бы привязан ко мне крепче, чем если бы я приковал его цепью, и проявлял бы преданность мастифа». Определенно подходящий план на будущее. Что же касается Поля… «Если бы только удалось заинтересовать им Саймона! Они вполне заслуживают друг друга. Жаль, что подобная перспектива слишком опасна». — Есть еще что-то, чему я должен уделить внимание? — спросил Ясон. Поль покачал головой. — Ваши стихийные слуги безупречны, а служащие конторы могут сообщить вам, какие доходы приносит бизнес, лучше меня. Когда вы собираетесь снова заняться моим обучением? Он этого ожидал: Поль задавал этот вопрос каждую неделю. — Когда вы овладеете Девятым Призывом, — ровным голосом ответил Ясон. — Пока этого не случится, нет смысла двигаться дальше, поскольку буквально все на следующем этапе требует владения Призывом или каким-то сходным заклинанием. Поль надулся; такое выражение лица никак не украшало взрослого мужчину. Он не мог отрицать справедливость слов Мастера, Повелителя Огня, поскольку не раз читал то же самое в рукописных магических манускриптах. Если бы затруднения Поля были связаны со слишком вялым темпераментом, Камерон нашел бы для него другой путь к той же цели; но неудачи были исключительно следствием лени, нежелания пожертвовать хоть какими-то своими удобствами — даже одним-единственным изысканным обедом. Овладение же Призывом требовало семидневного поста и по крайней мере месяца полного сосредоточения. Поль попробовал добиться своего на скорую руку — из этого, конечно, ничего не вышло. До тех пор, пока он не поймет, что научиться Призыву можно лишь трудом и самоотверженностью, его будут по-прежнему преследовать неудачи. А поскольку Ясон Камерон готов был поспорить на все свое состояние, что молодой человек никогда не найдет в себе сил выполнить все, что нужно для овладения Призывом, Поль Дюмон не имел ни малейшего шанса подняться выше подмастерья. Ирония ситуации заключалась в том, что в отчаянных попытках найти легкий путь он тратил гораздо больше времени и усилий, чем потребовалось бы для должного овладения Призывом. «Надеюсь, мне удастся избавиться от него без… неприятностей». К счастью, у Дюмона не осталось ни одного родственника, с которым он еще не испортил отношений. Он разругался со всеми, кто мог бы проявить беспокойство, исчезни он без всякого предупреждения. Более того, большинство его родственников именно этого от него и ожидали. Когда Камерон впервые повстречал Дюмона, тот был ловким мошенником и картежным шулером. Передергивание карт обычно являлось последним средством остаться на плаву, поскольку даже в относительно цивилизованном Сан-Франциско нечистые на руку игроки рано или поздно получали пулю в лоб или нож под ребра. Поль не мог знать, о чем думает Камерон, но пристальный взгляд Повелителя Огня явно нервировал его. Он продолжал что-то бормотать — главным образом приводя оправдания тому, что до сих пор не в силах успешно совершить Призыв, — и Камерону это надоело. «Пожалуй, пришло время заставить его удалиться». Достаточно было одного произнесенного шепотом слова, чтобы лампы в кабинете вспыхнули ярким светом, так что тень больше не скрывала Камерона. Дюмон вздрогнул и сбился на середине фразы. Правда, мгновение спустя он вновь овладел собой, но Камерон заметил страх в его глазах прежде, чем маска скользнула на место. — Мне… Мне нужно еще написать несколько писем от вашего имени, — сказал Дюмон, и его голос еле заметно дрогнул, хоть лицо и оставалось спокойным. — Если вы отдали мне все распоряжения, я могу быть свободен? Камерон любезно кивнул, и Дюмон поспешил выскользнуть из кабинета. Догадывался ли он, что саламандры Камерона следили за каждым его шагом по поместью? Знал ли, что каждое зеркало в доме было глазами его господина? Впрочем, какое это имело значение? «Я опять грешу высокомерием. Пора напомнить себе, чем это чревато». Камерон встал, подошел к стене, протянул уродливую, покрытую шерстью лапу, отдернул занавес, скрывающий зеркало, и решительно посмотрел в желтые глаза отражения. В глаза зверя. Высокомерие довело его до такого состояния, заставило его попробовать магию, чуждую Повелителю Огня. Высокомерие превратило его руки в лапы, а лицо — в морду получеловека-полузверя; элегантная одежда скрывала человеческое тело, покрытое серой шерстью, и позор Камерона — хвост. Он смотрел на свое отражение до тех пор, пока его не затошнило, и лишь тогда позволил занавесу упасть. Заклинание, к которому он прибег, должно было бы служить Повелителю Земли. Однако ни один Повелитель Земли никогда не позволил бы себе бросить такой вызов природе, какой по своей гордыне и надменности бросил Камерон, прибегнув к ужасному, святотатственному заклинанию, обнаруженному на средневековом пергаменте, принадлежавшем кому-то из магов Франции. Если бы Повелитель Земли пожелал испытать чувства волка, он вселил бы свой дух в тело настоящего зверя; он никогда не стал бы пытаться превратить собственное тело в волчье. Однако Ясон был горд своей силой, уверен в собственной власти, а потому, как глупец, прибег к древнему ликантропическому заклинанию, чтобы сделаться луп-гару. Существует две разновидности вервольфов — те, кто превращается в волка при определенной фазе луны, и те, кто может принимать вид волка или человека по собственному желанию. Первое Ясона не привлекало, однако второе оказалось большим соблазном. Для успешного превращения требовалось — среди прочего — надеть на себя пояс из волчьей шкуры, и Камерон собственноручно убил зверя; он сам собрал все прочие необходимые ингредиенты — в их качестве сомневаться не приходилось. Раздевшись догола и повязавшись поясом, он точно выполнил ритуал — опыта в правильном применении заклинаний ему было не занимать. Однако произошла ужасная ошибка… Камерон медленно опустился в кресло; суставы его гнулись не так, как у человека, и было трудно сохранять равновесие. Может быть, со временем он привыкнет… «Нет! — воспротивился он этой мысли. — Никогда я не привыкну к этой форме! Я верну себе настоящее лицо и тело! Я даже думать иначе себе не позволю!» Но отзвук той боли снова пробежал по его нервам. Никогда в жизни не испытывал он больших страданий, чем тогда: его плоть извивалась, плавилась, принимала новую форму. Чтобы достичь ранга Повелителя Огня, Камерону пришлось вытерпеть прикосновение раскаленной лавы, но даже это не шло ни в какое сравнение с невероятной болью превращения. Тогда он скорчился, теряя сознание, на полу своей рабочей комнаты, а когда очнулся, оказался не четвероногим хищником, а странным гибридом. Чтобы разрушить чары, нужно было снять пояс из волчьей шкуры, но сделать этого он не мог: пояс прирос к его телу. Его нашел Поль Дюмон; он и оставался единственным человеком, знающим об истинном состоянии хозяина. Камерон отослал слуг, заменив их саламандрами, и распорядился, чтобы его служащие присылали все бумаги на подпись к нему в поместье — таким образом он был избавлен от поездок в город. Выдумка о несчастном случае предназначалась только для Розалинды — свое увечье Камерон хранил в тайне, не желая, чтобы хотя бы намек на это дошел до его врага. С тех пор как Камерон пришел в себя, он испробовал множество средств, но так и не смог освободиться от чар, как ни искал в памяти способ разрушить заклинание. Нужно было заниматься изысканиями. А он был лишен возможности даже пользоваться собственными книгами, не в силах перелистывать страницы. Глаза его стали глазами волка: он никак не мог сфокусировать зрение, не мог читать даже крупный шрифт, не говоря уже о рукописных книгах. Что ж, теперь у него есть Розалинда Хокинс, она станет его глазами и руками и к тому же будет переводить те манускрипты, с которыми ему самому было бы трудно справиться. Теперь он найдет выход. Теперь начнется настоящая работа. И как только решение будет найдено, нужно немедленно позаботиться о том, чтобы избавиться от Поля Дюмона. Глава 5 Поль Дюмон был совершенно уверен в том, что Камерон не имеет намерения учить его дальше. Выйдя из кабинета хозяина и услышав, как за его спиной щелкнул замок, он позволил маске соскользнуть с лица и молча оскалился. Он прекрасно знал, почему Камерон не собирается его больше ничему учить: он боится, что, как только Поль перестанет быть всего лишь подмастерьем, он быстро сделается сильнее своего учителя. Гнев угас быстро, на губах Поля заиграла усмешка. Да, Камерону следует его бояться: амбиций у него больше, чем у Повелителя Огня, а щепетильность отсутствует. Хотя не много нашлось бы людей, которые стали бы отрицать бессовестность Камерона, Поль знал своего хозяина лучше, знал, что есть вещи, которых тот делать не станет. Он не воспользуется, например, своим превосходством по отношению к истинной невинности. Поль же полагал, что на него ополчился весь мир, а потому любой человек — его законная добыча. Глупо думать, будто хоть кто-то невинен: даже малые дети манипулируют взрослыми, глядя на них большими глазами и проливая горькие слезы, чтобы добиться желаемого. Пожалуй, католики с их доктриной первородного греха ближе к истине, чем современные ученые. Этот тип, Чарльз Дарвин, был прав: все сражаются за существование зубами и когтями, и нет никакой детской невинности, потому что дети так же эгоистично борются за жизнь, как и взрослые. Выживают сильнейшие, только они этого достойны. Единственный способ в этом мире добиться успеха — пользоваться любым оружием, которое подвернется под руку, и пользоваться им без раскаяния и без сожалений, ибо стоит обстоятельствам измениться, и это же оружие будет направлено против тебя. Поль убедился в этом на собственном опыте, который всегда служил для него окончательным мерилом истины. Так что Камерон правильно делает, опасаясь его; он не пощадит учителя, если станет равным ему силой. Уж он-то не станет, подобно Саймону, довольствоваться патовой ситуацией. Он уничтожит соперника, и уничтожит умело. Камерон восхищался лошадьми, а он, Поль, восхищался акулами, тиграми, кобрами — самыми совершенными машинами для убийства из тех, что создала природа. Они не тратили даром ни сил, ни времени: если жертва не подозревает о близости охотника, значит, сейчас — лучший момент для нападения. Поль вернулся к себе в комнаты и закрыл за собой дверь. Как ни роскошна была обстановка, она не приносила радости: все это принадлежит Камерону и может быть отобрано у Дюмона, стоит ему не проявить должной благодарности и подобострастия. Очень немногое здесь принадлежит ему, и Камерон никогда не позволит ему об этом забыть. Куда бы он ни обратил взгляд, во всем отражалась личность Камерона, вкус Камерона, на всем лежала его печать — красное и золотое. Поль жил в окружении этих цветов, не мог избавиться от них даже в собственной спальне, и это делало собственностью Камерона и его самого. Но ведь не бог же Камерон; не может же он быть разом всюду. Его влияние кончается у границ его поместья. Теперь, когда он сам заточен в этом доме, власть его тоже ограничена — а Дюмон благодаря урокам Камерона знает достаточно, чтобы обеспечить себе свободу действий за пределами поместья. Деловые интересы Камерона требовали, чтобы его секретарь раз в месяц на два-три дня ездил в Сан-Франциско; такая поездка как раз должна вскоре состояться. Теперь, когда в доме появилась эта девушка, визит в город понадобится даже скорее, чем предполагалось. Наверняка есть вещи, в которых она нуждается и о которых Камерон не позаботился; Камерону тоже могут потребоваться предметы, надобность в которых тот не предусмотрел. Будут «особые» пакеты, которые нужно и доставить, и отвезти. Остановится Поль, конечно, в городском доме Камерона; по крайней мере ночевать он будет именно там. Однако днем, разъезжая по городу, он сможет заняться и собственными делами. Вечером, прежде чем отправиться спать, нужно будет собрать саквояж: тогда он будет готов отправиться в путь по первому слову хозяина. Если Камерон не желает его учить, не желает делиться с ним силой, найдется кое-кто другой, кто не откажется это сделать. Поль Дюмон прошел прямо в свой кабинет. У него действительно имелась работа, и лучше было заняться ею — на случай, если Камерон каким-то способом за ним наблюдает. Нужно было привести в порядок книги, написать несколько деловых писем, вежливо отклонить несколько приглашений, ответить на просьбы о пожертвованиях — обычная рутина управления делами богатого человека. Раз или два Дюмону попались любопытные бумаги — как, например, когда одна из платных спутниц Камерона попыталась его шантажировать, — однако обычно это была скучная работа, и именно поэтому Камерон всегда поручал ее секретарю. Важной корреспонденции вроде сообщений от других Повелителей стихий Дюмон никогда не видел. На столе стояла новейшая пишущая машинка, но сегодня Дюмон отодвинул ее в сторону и взялся за ручку. Только совершенно тривиальные письма печатались на машинке; все остальное, по требованию Камерона, должно было быть написано от руки. Разве у этой девчонки Хокинс такой же элегантный почерк, как у него? Поль в этом сомневался. Он знал, что совершенное владение каллиграфией заставляет написанное им выглядеть даже чем-то неестественным; выбор выражений тоже был безупречным, писал ли он священнику, надеющемуся на пожертвование, или светской даме, жаждущей залучить Ясона на свой прием. Может быть, ему и не по силам читать манускрипты, в которых заинтересован Ясон, но и девица Хокинс не сможет выполнять его работу. Камерон слишком нуждается в нем, чтобы прогнать. Особенно теперь. Дюмон давно уже научился скрывать свои чувства в присутствии Камерона, однако все же не мог смотреть на этого странного получеловека-полуволка без смеси страха и удовлетворения. Страх был естественным: как мог любой нормальный человек видеть то, чем стал Повелитель Огня, не испытывая ужаса и отвращения? Удовлетворение же было чем-то более сложным… Несомненно, приятно обнаружить, что Камерон наконец переоценил собственные силы и поплатился за это. Еще более приятно то, что нынешний внешний вид отражает истинную природу этого человека: Камерон — хищник, и выглядит он теперь соответственно. Однако самое большое удовлетворение Дюмону приносило знание того, что Камерон больше не может блистать в светском обществе, что он лишен парадных обедов, посещений театра, приемов. Поль каждый раз кипел возмущением и завистью, когда Камерон на своем личном поезде отправлялся развлекаться в город; после своего увечья он стал более крепко прикован к уединению поместья, чем сам Дюмон. Теперь все карты на руках у него, Поля, он — полновластный хозяин. Пусть себе Камерон притворяется, будто это не так: либретто той маленькой оперетты, что им предстоит разыграть, напишет Дюмон. Их отношения завершатся тогда, когда этого пожелает Поль Дюмон, — и именно так, как он пожелает. Поль с улыбкой сел за стол, взял из пачки первое приглашение, придвинул к себе лист плотной кремовой бумаги с личным водяным знаком Камерона, окунул перо в чернильницу и начал писать от имени Камерона очередной любезный отказ от участия в приеме. — Мне нужно, чтобы вы на несколько дней съездили в город. — Кабинет Повелителя Огня снова был погружен в темноту, хотя за его стенами стоял яркий солнечный день. Сам Камерон был лишь более темной тенью среди других теней. Дюмон послушно кивнул. — Возьмите мой поезд. Вы привезете обратно много пакетов для меня, и нужно, чтобы до вашего возвращения они хранились в надежном месте. Это означало, что пакеты будут содержать оккультные и магические предметы, в противном случае Камерон распорядился бы, чтобы их доставили в его городской дом. Теперь салон-вагон был защищен гораздо лучше; раньше все было иначе, но после беды с заклинанием Камерон не мог сам явиться в город и обновить защиту, а Полю он этого доверить не желал. Он не мог рисковать тем, что враг доберется до принадлежащих ему важных предметов, и потому по его распоряжению Поль использовал личный поезд как хранилище. Это вполне устраивало Поля: салон-вагон был гораздо удобнее и комфортабельнее, чем маленькая двуколка, которой ему в противном случае пришлось бы воспользоваться. В дождь в ней было бы холодно и сыро, а Дюмон не обладал властью над духами, которая защитила бы его от разгула стихий. — Кое-что прибудет по железной дороге, — продолжал Камерон, — поэтому нужно, чтобы вы оставались в городе, пока все не доставят. Вы, конечно, остановитесь в моем городском доме и, я не сомневаюсь, найдете, чем себя развлечь. Насмешливая нотка в его голосе ясно говорила о том, какие развлечения он имеет в виду. Тщеславие Поля очень тешила уверенность: Камерон даже не представляет себе, насколько он ошибается. Не то чтобы его развлечения очень отличались по сути, но стиль их не будет иметь ничего общего с привычками самого Камерона. Может быть, когда он наконец освободится от хозяина, стоит сделать эти развлечения постоянными… А может быть, и нет. В конце концов, рабство вне закона, что бы ни думали на этот счет работорговцы-китайцы. Жаль, конечно. — Задания будут сложными, и на них может уйти целая неделя, так что я не буду ждать вас обратно по крайней мере в течение пяти дней. Если вы обнаружите, что придется задержаться больше чем на неделю, пришлите известие, но особенно не беспокойтесь. Камерон, конечно, не имел в виду посланца-человека: Поль в достаточной мере владел магией зеркал, чтобы воспользоваться этим способом. Он кивнул. — Я написал все необходимые письма и готов отправляться. — Прекрасно. Вся корреспонденция, которая поступит за эту неделю, может дождаться вашего возвращения, — тут же ответил Камерон. — Я уже распорядился, чтобы поезд подготовили к отправке: он будет ждать вас у платформы после двух. Это, конечно, означало: «Будьте на месте ровно в два». Телеграфный аппарат на столе Камерона позволял ему связаться с любым железнодорожным служащим и на ветке, и на вокзале Сан-Франциско. Если поезд отправится в два, путь для него будет свободен, однако, возможно, только в этот промежуток времени. Если Поль хочет быстро добраться до города, а не ждать часами на полустанке, где ветка соединяется с основной линией, следует проявить пунктуальность. Дюмон снова кивнул. — Вот, пожалуй, и все, если только у вас нет вопросов. — Голос Повелителя Огня звучал так, что было ясно: он уже выбросил Дюмона и его дела из головы и размышляет о других вещах. — Нет, — ответил Поль и вышел. «Интересно, — подумал он, открывая дверь на лестницу, — заметил ли Камерон отсутствие вежливого» сэр «?» Возможно. Однако сейчас выражение почтительности стояло Полю поперек горла, и он не мог заставить себя назвать так существо, более всего похожее на ярмарочных уродов. Выйдя из кабинета на освещенную площадку, где можно было разглядеть циферблат, Поль вытащил из жилетного кармана часы. Он каждое утро сверял их с большими часами в холле, которые, в свою очередь, ежедневно ставились по железнодорожным часам. Как это типично для Камерона! Часы показывали половину второго. Он еле успел бы забежать к себе и побросать в сумку необходимые вещи — если бы не собрался заранее. Теперь же Поль мог позволить себе не спеша подняться по лестнице, взять саквояж и дойти до лифта, не переходя на несолидный бег. Лифт доставил его на платформу как раз в тот момент, когда к ней задом, пыхтя и шипя, подходил поезд. Машинист заметил Поля и помахал ему; тот помахал» в ответ. Поль давно взял себе за правило поддерживать дружеские отношения с железнодорожными служащими, которые ничего не знали о магическом даре Камерона. С одной стороны, топка паровоза была полна огня, и Поль не сомневался, что Камерон отправил саламандру присмотреть за тем, чтобы с его драгоценным поездом все было в порядке; а это означало, что саламандра будет следить и за ним, Полем. С другой стороны, во власти людей, обслуживавших поезд, было сделать его поездки в город и обратно гораздо менее комфортабельными. Им не нужно было бы в случае чего жаловаться Камерону: им хватило бы собственных способов отомстить. Они могли «забыть» наполнить водой умывальник, заправить керосином лампы или приготовить дрова для печки. Они могли заявить, что не укладываются в отведенное им время между поездами на основной линии, что бы ни приказал Камерон; они могли часами ждать «безопасного» промежутка между составами — в то время как Поль сидел бы в холодном и темном, хоть и обитом бархатом, вагоне. Поэтому Поль всячески старался вести себя покладисто и скромно, что было лучшим способом расположить к себе этих людей. Служащие железной дороги часто предпочитали иметь дело с грузами, а не с пассажирами, поскольку грузы не доставляли неприятностей. Вот Поль и играл роль улыбающегося груза, что, по-видимому, вполне устраивало служащих. Машинист нажал на тормоза, и колеса издали металлический визг. Как только поезд со скрипом и пыхтением остановился, Поль поднялся по лесенке в вагон, забросив саквояж на площадку. Этим он заслужил одобрительную ухмылку машиниста: железнодорожные служащие ничто так не ненавидели, как потерянные минуты. Поль едва успел открыть дверь в вагон, как поезд уже тронулся с места. Ни одна из ламп не горела — солнечный день еще не клонился к вечеру, — но огонь в печке уже разожгли, чтобы согреть помещение, и, как с одобрением отметил Поль, бар был заполнен бутылками. Прекрасно. Виски с содовой — как раз то что нужно, а потом — сигара и легкая закуска. Однако сначала Поль проверил сейф, изобретательно скрытый в одном из шкафов. Как он и ожидал, в сейфе оказался изящный белый конверт, содержавший записку с инструкциями, и пачка банкнот. Поль поднял брови, увидев, что к банкнотам в этот раз добавлено несколько золотых монет. Очевидно, некоторые из тех, с кем ему предстоит иметь дело, бумажным деньгам не доверяют. Поль вынул только конверт; остальное могло подождать в сейфе, пока он не доберется до города. Он налил себе виски, добавил содовой и по давно сложившейся привычке убрал обе бутылки в соответствующие ячейки, прежде чем закрыть шкафчик. Держа в одной руке стакан, а в другой — конверт, он прошел к своему любимому креслу и прихлебывая напиток, стал читать инструкции, пока поезд отсчитывал километры сквозь бесконечное лесное море. Виски плескалось в стакане, стук колес отдавался во всем теле, но Поль уже так к этому привык, что воспринимал как нечто само собой разумеющееся — вроде жужжания пчел летом. Некоторые поручения Камерона были обычной рутиной, но обнаружилось и кое-что необычное — посещение трех различных китайских лавок. Именно туда, как гласила инструкция, и нужно было идти, имея при себе золотые монеты. В одной лавке Поль должен был взять приготовленные для Камерона книги, в другой — купить редкие травы. В третьей нужно было передать определенное количество монет за запечатанный пакет, печать на котором не разрешалось вскрывать ни при каких обстоятельствах. Любопытно… Все три поручения явно имели отношение к магии, хотя до сих пор Полю никогда не поручалось получить запечатанный пакет. Вероятно, в прошлом за всеми подобными предметами ездил сам Камерон. Впрочем, то обстоятельство, что пакет нужно было получить в китайской лавке, вовсе не означало, что он имел отношение к восточной магии. Китайцы, как и евреи, отличались удивительным талантом приобретать разнообразные предметы, и пакет мог содержать что угодно — от африканского артефакта до церемониального кинжала Жиля де Ре . Нужно будет навести справки насчет хозяев лавок. Они еще могут пригодиться. Остальные поручения ничем не отличались от тех, которые Полю случалось выполнять раньше, за одним исключением: Камерон хотел, чтобы Поль купил в аптеке большое количество лауданума и — впервые за все время, что Поль его знал, — немного морфия. Так, значит, Камерон нуждается в наркотиках? Может быть, двойственная природа его тела приводит к болям? Возможно, запечатанный пакет тоже содержит вовсе не магический предмет, а чистый опий с китайских маковых плантаций? Это не было запрещено законом, однако чистый китайский опий — средство гораздо более сильное, чем те вещества, которые можно приобрести у фармацевтов или заказать по почте. Дюмон улыбнулся: если Камерон затуманивает свой рассудок наркотиками, ситуация может оказаться для него, Поля, весьма благоприятной. Дюмон решил, что а будущем полезно будет последить за Камероном: если тот не в лучшей форме, этим следует воспользоваться. В конверте оказался второй список, гораздо более короткий, — эти поручения явно исходили от новой сотрудницы Камерона, девицы Хокинс. Почерк был Полю незнаком — достаточно разборчивый, но, конечно, несравнимый с его собственным. Такой почерк совершенно не годится для писем к влиятельным людям, занимающим высокое положение в обществе. По крайней мере в этом Поль мог не бояться конкуренции. Бесконечные ряды деревьев летели мимо окон вагона. Поезд не замедлил ход и не остановился, приблизившись к полустанку; очевидно, путь впереди свободен и не нужно ждать, пока пройдут составы по расписанию. Весьма удачно. Стук колес на стыках изменил свой ритм: когда поезд выбрался на главную линию, скорость его увеличилась. Так они окажутся в Сан-Франциско еще до заката. Все служащие Камерона были отлично вышколены: Дюмона на станции будет ждать кеб, вознице которого уже заплачено и сообщено, куда доставить Дюмона. Эта нищая девчонка, Хокинс, случись ей совершить подобную поездку в город, лишилась бы от благоговения языка. Однако очень богатые люди живут именно так; они окружены внимательными помощниками, и им нет нужды что-то самим обдумывать или планировать. Камерон не позволил окружающей роскоши сделать себя слабым — по крайней мере пока. Что ж, может быть, то, чего не удалось сделать преимуществам богатства, сделают боль и лекарства, которыми он пытается эту боль победить. Остаток пути прошел без происшествий. Даже когда деревья за окном сменились скалами, за которыми открывался вид на океан, Дюмон не обратил на него внимания. Он слишком часто совершал такие поездки, чтобы любоваться окрестностями. Налив себе еще виски с содовой, он выбрал книгу из богатой библиотеки, занимавшей один конец вагона, и погрузился в чтение. Ядовитый сарказм Джонатана Свифта как раз соответствовал настроению Дюмона; он продолжал читать, пока маленький поезд не остановился у специальной частной платформы. Несколько минут спустя Поль уже сидел в экипаже, который вез его в апартаменты Камерона в одном из фешенебельных районов города у подножия Ноб-хилла, где селились самые богатые и влиятельные семьи. Апартаменты Камерона, на взгляд Поля, следовало бы назвать иначе. Это был один из нескольких однотипных домов, принадлежавших или владельцам поместий &пригородах, которые не хотели строить большую резиденцию в городе, или богатым холостякам, принимающим у себя лишь немногих друзей и не желающим обременять себя заботами о доме. Здания стояли так тесно, что между ними не пробежала бы и кошка, и имели совершенно одинаковые фасады, отличавшиеся лишь цветом — кремовым, розовым или коричневым, с одинаковыми белыми наличниками и дверьми. Поль вышел из кеба в западном конце квартала, на пересечении Пауэлл-стрит и Пайн-стрит. Дом Камерона был расположен очень удачно: заходящее солнце светило в его окна. Утром солнечный свет лился в окна с другой стороны — такое удобство разделял с ним только еще один угловой дом. С саквояжем в руке Поль поднялся на крыльцо; дверь перед ним распахнул один из двух лакеев Камерона. Кроме них, были еще горничная и повар. До чего же приятно, когда тебе прислуживают люди, а не невидимые волшебные слуги Камерона! Лакей услужливо взял у него из рук саквояж, и Дюмон не спеша стал осматривать дом, зная, что увидит перемены в расположенных на первом этаже столовой, гостиной и бильярдной. Кабинет и курительная не претерпели никаких изменений: Камерон не допускал вмешательства в убранство этих комнат. В гостиной появилось несколько новых украшений и китайский ковер, в столовой — новые стулья. Их давно пора было сменить: стулья выглядели старомодными, еще когда сам Камерон был подмастерьем, а сентиментальная привязанность к какой-то мебели казалась странной в Повелителе стихии. В бильярдной тоже проявилось восточное влияние: на столике стояли индийские шахматы из слоновой кости. Каждую фигурку украшал резной шарик; резьба была такой тонкой, что скорее походила на кружево. Шарики в зависимости от ранга фигуры содержали в себе различное число других резных шариков. Поль взял в руки короля — украшавший его шарик содержал в себе семь меньших. Он слышал о таких чудесах — фигурки вырезались из цельного куска слоновой кости, и искусные ремесленники ухитрялись при этом заставить шарики свободно вращаться внутри друг друга, — однако до сих пор никогда не видел. Поль с восхищением повертел фигурку в руках, потом поставил на место. Он не испытывал ненасытного стремления владеть подобными предметами; его привлекали развлечения, которые Камерон счел бы гораздо менее интеллектуальными. Впрочем, лакей, должно быть, уже распаковал его саквояж и все приготовил в комнате для гостей — которая, сказать по правде, не уступала в роскоши спальне самого Камерона. Самое время отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином. А после ужина Поль собирался поразвлечься так, как он давно уже обещал себе. Он улыбнулся, представив себе, что подумала бы о его развлечениях девчонка Хокинс. Дюмон не стал пересчитывать свой выигрыш — достаточно того, что он выиграл, а вызывать зависть в окружающих ни к чему: еще захотят поживиться за счет его удачи. Он даже почти не прибегал к магии, чтобы добиться нужного исхода петушиного боя, и это делало выигрыш особенно сладким. Поль просто позаботился о том, чтобы выбранный им боец впадал в страшную ярость от одного вида другого петуха: он, как берсерк, начинал кидаться на прутья клетки, не обращая внимания на возможность увечья. Боевой задор был так велик, что петух больше напоминал ястреба и явно не обращал внимания на боль. Полю только и нужно было, что довести петушиную ярость до точки кипения: едва птиц выпустили из клеток, как его фаворит хищно кинулся на соперника. Что ж, теперь у него достаточно денег, чтобы развлекаться всю будущую неделю, ничего не снимая со счетов. Можно было, конечно, воспользоваться деньгами Камерона: тот щедро оплачивал развлечения своих служащих — однако такая возможность Поля не привлекала. Не исключено, что магия Камерона позволяет ему прослеживать счета, а Дюмону вовсе не хотелось, чтобы подобная информация попала в руки хозяина. На того же петуха, что и Дюмон, ставили многие, поэтому его выигрыш не выглядел чем-то необычным, и у кассы никто не обратил на него внимания. Началась уже новая схватка, раздались крики, проклятия, радостные вопли. Поль помедлил, раздумывая, не стоит ли сделать еще одну ставку и удвоить выигрыш, но смесь запахов пота, немытых тел, прокисшего пива, дешевых сигар показалась ему невыносимой. Он сунул деньги во внутренний карман и покинул петушиные бои, пока удача не изменила ему. По дороге он щедро поделился выигрышем с владельцем петуха, протянув ему десять долларов; в руках неуклюжего деревенщины бумажка исчезла так молниеносно, что Дюмон понял: прохвост — такой же деревенщина, как и он сам. Выйдя на улицу, Поль свернул в сторону и огляделся. Всюду виднелись ярко намалеванные вывески, по тротуару текла густая толпа. Вопрос теперь заключался в одном: поразвлечься с девочкой сейчас или потом? Сейчас, решил Поль, — пока ему везет. Он сунул руки в карманы, сгорбился — это совершенно изменило его фигуру — и двинулся вдоль Пасифик-стрит в сторону доков, в район, известный как Пиратский берег. Здесь можно было найти все то, что презирали добропорядочные обитательницы роскошных резиденций Ноб-хилла, — петушиные бои, собачьи бега, игорные притоны, сотни кабаков и публичных домов. При всем при том это вовсе не были трущобы — многие из добродетельных дам упали бы в обморок, узнав, как часто их мужья и сыновья посещают здешние роскошные заведения. Там, куда шел Поль, таких уединенных особняков уже не было: эта часть района была бедной, и почти из всех окон выглядывали женщины, знаками приглашавшие к себе прохожих, что было бы совершенно невозможно в более приличных кварталах. Эти переулки богатые люди не посещали; здесь было множество опиумных притонов, тесных, грязных каморок, где мужчины (а иногда и женщины) отдавали последние гроши за привилегию лечь на деревянные трехъярусные нары и курить трубку с наркотиком, пока не впадешь в беспамятство или не начнешь сотрясаться в приступе рвоты. Ядовитые испарения здесь были настолько густы, что человек, проходящий между рядами нар, имел все шансы сам оказаться жертвой наркотического опьянения. С опиумными притонами соседствовали клетушки проституток — чуть больше шкафа размером, так что, кроме кровати и самой «девочки», в них ничего не помещалось. «Девочки» по большей части были немолоды и выглядели старше своего возраста из-за болезней, наркотиков, пьянства; часто эти почти утратившие человеческий облик существа отделяло от могилы не больше года. Очень многие из них были китаянками; обнаженные до пояса, они высовывались из окон и выкрикивали единственные английские слова, которые знали: «Один монета смотреть, две монета — трогать, три монета — трахать!» Единственными, кто пал еще ниже, были уличные проститутки, обслуживавшие клиентов в смрадных и темных закоулках, поскольку даже самая тесная клетушка была им не по карману. Поль искал себе развлечение между этими крайностями — фешенебельными публичными домами и уличными проститутками — и точно знал, куда ему идти. Он имел дело с тремя торговцами живым товаром, хотя, учитывая пробудившийся у Камерона интерес ко всему восточному, избегал теперь Чайна-тауна; это оставляло выбор между Джорджо и Мексиканцем. Входом в заведение Мексиканца служила узенькая дверка между баром и дешевым кабаре со стриптизом. Случайный прохожий мог ее и не заметить; в эту дверь входили те, кто знал, чего ищет, — как на то и рассчитывал хозяин притона. От рождения он носил имя Алонсо де Варагас, но предпочитал, чтобы здесь его называли Мексиканцем. Заведение на Пасифик-стрит давало ему доход; в остальном же респектабельный владелец магазина в приличном районе, супруг разодетой в шелка и драгоценности сеньоры де Варагас, не имел ничего общего с клиентами, посещавшими притон. Поль постучал в дверь, и она слегка приоткрылась: посетителя ощупали подозрительные глаза привратника. Потом дверь распахнулась, Диего широко улыбнулся и выразительным жестом пригласил его в освещенную газовым рожком прихожую. — Хелло, мистер укротитель! Входите, входите, у нас для вас припасен лакомый кусочек! — радостно сообщил привратник, сплюнув на тротуар, прежде чем закрыть дверь. — Черт побери! Уж такая красотка! Хозяин даже начал подумывать, не заняться ли ею самому! Сразу за дверью начиналась лестница на второй этаж, освещенная тремя газовыми лампами. Поль двинулся по ней впереди Диего, но обернулся, чтобы спросить привратника с надеждой: — Упрямая штучка? Диего затряс головой, чтобы подчеркнуть, с какими трудностями им пришлось столкнуться. — Не успела проспаться после питья, как принялась молиться и плакать, а вы же знаете, до чего босс ненавидит девок, которые только и знают, что взывать к Мадонне! — Знаю. — Поля всегда поражало, почему у такого жестокого торговца живым товаром, как Алонсо, возникают трудности с девушками, которые плачут и молятся. Может быть, дело было в жене — сеньора Варагас соглашалась терпеть это его предприятие на стороне только при условии, что он не станет сам пробовать товар. Отсюда и возникали затруднения с «укрощением» девушек. Дюмон обладал талантом, который и Мексиканец, и итальянец Джорджо, и китаец из Чайнатауна находили весьма полезным. Он был укротителем — под этим прозвищем он и был им известен. Сами торговцы живым товаром не содержали борделей; они снабжали девушками окрестные публичные дома. Китаец обычно покупал «товар» у себя на родине, Алонсо специализировался на мулатках и индианках из Мексики, Джорджо завлекал обещаниями сладкой жизни деревенских девушек из Иллинойса, Висконсина и Индианы или продавщиц из Чикаго, которым надоело обслуживать капризных покупателей. Зная о проблемах с «укрощением» девушек, которые плачут и молятся, Поль думал, что Алонсо как раз и следовало бы заняться поставками из Зернового Пояса, но, по-видимому, за совращение соплеменниц совесть его не мучила. Девушки-китаянки считали, что их везут в Америку, чтобы выдать там замуж; мексиканкам говорили, будто они будут работать служанками в богатых семьях; девушкам же с ферм Индианы и из лавок Чикаго Джорджо представлялся бизнесменом, собирающимся открыть сеть ресторанов на Западном побережье, — они ожидали легкой работы и щедрых чаевых от золотоискателей, которые месяцами не видят женщин. Вместо всего этого они получали дозу морфия. Очнувшись, девушки обнаруживали, что лишились девственности: за обладание даже полубесчувственной девственницей мужчины были готовы платить большие деньги. То, что следовало потом, зависело от девушки. Китаец редко нуждался в услугах «укротителя»: большинство китаянок быстро смирялись со своим положением наложниц. Джорджо предпочитал приобщать к профессии своих жертв сам, однако у него на руках часто оказывались сразу несколько непокорных, и приходилось прибегать к услугам Поля — не разрываться же на части… Мексиканки, на взгляд «укротителя», делились на три категории: тех, кто сразу сдавался, тех, кто сопротивлялся, и тех, кто молился. Кончалось же для всех все равно одинаково. Поль никогда не мог понять, почему они просто сразу не примиряются со случившимся и не стараются извлечь для себя максимальную выгоду. Если девушка ловко разыгрывала свои карты, она могла в конце концов стать хозяйкой собственного заведения или даже выйти замуж за клиента. Однако для этого нужно было проявить сообразительность и быстро усвоить правила игры — пока еще не исчезла свежесть молодости; нужно было не соблазняться наркотиками и спиртным, от которых так страдает внешность. — Так, значит, она плакса? Что ж, может быть, она окажется еще и твердым орешком. — Поль предпочитал, чтобы его жертвы оказывали сопротивление. Они часто считали, что, раз Поль не выглядит силачом, он не сможет взять их силой, и доказательство обратного доставляло ему особое наслаждение. Его работа заключалась в том, чтобы укрощать девушек, как необъезженных лошадей, — не только доказывать им, что никакого выбора, кроме как примириться с новой профессией, у них нет, но и давать понять, что он более жесток, чем любой клиент, которого им случится обслуживать. Невысказанная угроза заключалась в том, что, окажись они упрямыми, им придется иметь дело только с ним. Дюмон пользовался популярностью как укротитель, поскольку ему не было нужды бить девушек, что грозило отразиться на их внешности. Он знал множество способов причинить боль, не оставляя следов. Иногда для этого хватало всего лишь слов; с китаянками такое не удавалось, но испанским Поль владел не хуже самого Алонсо. Мексиканки легко поддавались убеждению: к тому времени, когда Поль кончал осыпать их ядовитыми словами, они не сомневались, что сами виноваты в своем падении, что их греховность заставила Бога отвернуться от них. За привилегию приходилось, конечно, платить: возможность подобным образом воспользоваться девушкой на Пасифик-стрит представлялась не так уж часто, — однако цена не шла ни в какое сравнение с тем, во что обошлась бы такая услуга в любом из публичных домов. Поль был всего лишь вторым мужчиной, обладавшим девушкой, а это существенно уменьшало риск подцепить болезнь. Когда Поль открыл дверь, не имевшую изнутри ни засова, ни ручки, девушка быстро подняла на него глаза. Она стояла на коленях — наверное, молилась, — в дальнем от постели углу. В скудном свете из грязного забранного решеткой окна было видно, какое у нее заплаканное лицо. Девушка попыталась руками прикрыть наготу. В крошечной каморке с голыми стенами и дощатым полом не было ничего, кроме привинченной к полу железной кровати; единственный газовый рожок находился высоко, чтобы девушка не могла до него дотянуться. Поль улыбнулся. Сначала он, конечно, прибегнет к словам. — Привет, маленькая шлюха, — начал он на чистом испанском. Его голос звенел как сталь и был таким же холодным и режущим. — Я теперь твой хозяин. Первый тур прошел успешно; Поль получил все удовольствие, на которое рассчитывал. Наконец условным стуком в дверь он дал знать Диего, что хочет выйти. — Ну и как? — поинтересовался мексиканец, снова запирая в комнате полубесчувственную девушку. — Еще пять-шесть дней, — честно сказал Поль. — Больше не потребуется. Сегодня она плакала, завтра может взбунтоваться или еще поплакать, послезавтра тоже. Потом она начнет уставать и вспомнит, насколько греховна, вспомнит, что ей нет места нигде, кроме борделя. Думаю, попав в публичный дом, она пристрастится к наркотикам — религиозные девицы этим обычно и кончают. Диего пожал плечами: — Это уже не наша забота. Кто за нее заплатит, тот пусть и беспокоится. Значит, вы будете приходить сюда еще неделю? — Привратник протянул руку за деньгами. — Пожалуй. — Поль отсчитал недельную плату, потом добавил еще несколько монет. — Мне потребуется все, что обычно. «Все, что обычно» означало, что Диего должен раздобыть поношенную одежду размера Поля, отправить ее в китайскую прачечную, а затем держать в готовности. Даже если Камерон следит за ним, брезгливость никогда не позволит ему наблюдать за действиями подмастерья в этом притоне. А значит, если Поль отправится заниматься собственными де лами, переодетый в поношенный костюм, который никогда не подвергался воздействию Камерона, у Повелителя Огня не будет возможности следить за ним. Более того, пока собственная одежда Дюмона находится здесь, Камерон скорее всего решит, что здесь же, хоть и отдельно от одежды, пребывает и ее владелец. — Все готово, — безразлично ответил Диего. Ни он сам, ни его хозяин не интересовались тем, почему Поль использует их заведение как пересадочную станцию. Такое отсутствие любопытства с их стороны очень устраивало Поля, тем более что от притона до Ноб-хилла можно дойти пешком. Впрочем, сейчас, удовлетворив все желания, он должен был вернуться в свою золоченую клетку. Поль попрощался с мексиканцем, поднял воротник, поскольку ночной воздух сделался сырым и холодным, и глубоко засунул руки в карманы, чтобы защититься от воришек. Хотя время уже близилось к полуночи, все заведения на Пасифик-стрит — от самой жалкой таверны до ипподрома — еще только заполнялись посетителями. В некоторых из них даже зажигались электрические, а не газовые светильники. Поль попытался представить себе, как будет выглядеть побережье, когда электрическое освещение станет достаточно дешевым, и только покачал головой. Идти было неблизко, но прогулка пришлась весьма кстати человеку в таком физическом состоянии, как Дюмон. Он шел на восток, присматриваясь к мелькающим мимо лицам и гадая, какие тайны скрываются за ними. В один прекрасный день — уже совсем скоро — в его власти будет узнать это. Тогда Сан-Франциско, самая главная шлюха, узнает, что у нее появился новый хозяин. В те дни, когда ему нужно было выполнить несколько поручений, Дюмон разрешал проблему, наняв кеб на целый день. Раз он выполняет поручения Камерона, можно расплачиваться хозяйскими деньгами, не жалея их. Сначала он занялся делами, не связанными с магией; для их выполнения пришлось поездить по всему городу. Среди таких дел были покупки по списку девицы Хокинс, и Поль почувствовал извращенное удовольствие от мысли, как бы она повела себя, если бы узнала, что заказанное ею покупает именно он. Должно быть, от смущения упала бы в обморок. Поль очень хотел бы увидеть ее смущенной, а еще лучше — униженной. Накануне вечером он представлял себе ее чопорное личико вместо залитого слезами лица Лупы. Как бы он хотел заняться укрощением девицы Хокинс! Проклятые бабы, претендующие на карьеру, перехватывающие заработки у мужчин, болтающие о равенстве… Что ж, может быть, если все пойдет как надо, у него и появится такая возможность. Она ведь сирота; никто ее не хватится и не начнет выяснять, что с ней случилось, если девица исчезнет. Выполняя поручения Камерона, Поль сумел, покупая кубинские сигары, оставить в определенной табачной лавочке записку. Что ж, вечером, после посещения Лупы, он узнает, нет ли на нее ответа… День тянулся, поднимаясь, как усталая лошадь, в гору времени к полудню, а затем чуть не кувырком спускаясь вниз, к вечеру. И кто только вздумал построить город в этой путанице холмов и долин? У жителей так болели ноги и спины, что торговля всевозможными знахарскими снадобьями, будто бы облегчающими страдания, процветала. Нигде не находилось места, где можно было бы оставить кеб, а если даже и находилось, возница ни за что не желал останавливать там лошадь. Канатные дороги вдоль Маркет-стрит потому и были придуманы, что перевозящие грузы лошади в Сан-Франциско не выдерживали и валились мертвыми. Полю, конечно, не было нужды ходить пешком, кроме как по собственному желанию; не приходилось ему и страдать от давки в набитых немытыми человеческими телами вагончиках фуникулера. Он всегда нанимал кеб, который везла сильная лошадь, еще не лишившаяся сил на улицах Сан-Франциско и способная целый день преодолевать бесконечные подъемы и спуски. В табачной лавочке он побывал в начале дня; теперь, возвращаясь после выполнения последнего поручения Камерона, он импульсивно велел вознице заехать туда снова. К удовольствию Поля, его уже ожидал ответ — всего четыре слова, которые ничего не выдали бы, даже попади послание в руки Камерона. «В двенадцать, где всегда». Это мог быть чей-то заказ на ящик сигар или любой другой товар из лавки, переданный Полю по ошибке. Ни один из пакетов, которые в этот день получил Поль, не требовал особого обращения в соответствии с инструкциями Камерона, так что он просто оставил их дома, распорядившись, чтобы слуги погрузили их затем в ожидающий поезд. Повар приготовил великолепный ужин, и Дюмон в полной мере насладился им — с делами было покончено, а впереди его ожидали вечерние развлечения. Он велел вознице отвезти себя к началу Пасифик-стрит. В этом не было особенного риска: в конце концов, почему бы ему не побывать в кабаре? Дюмон даже вошел в здание, но, как только кеб отъехал, снова вышел из него. Идти до заведения Мексиканца было недалеко; события там развивались именно так, как он и предсказывал. К одиннадцати очередной сеанс «укрощения» закончился, и человек, который вышел из неприметной двери, ничем не напоминал того, кто в нее вошел. Потрепанная шляпа низко надвинута на лоб, руки засунуты в карманы дешевых брюк, фланелевая рубашка, еле защищавшая от холода, от долгой носки стала бесформенной и мешковатой. Никто не узнал бы в оборванце секретаря Камерона, в этом Поль был уверен. Вся его одежда была старой, поношенной, покрытой заплатами. Он постарался изменить осанку и даже походку. Дюмон не стал нанимать кеб — у такого бродяги, каким он выглядел теперь, не нашлось бы на это денег; передвигаться иначе, чем на своих двоих, значило бы показать, что он не тот, за кого себя выдает. Идти до доков в конце Пасифик-стрит было далеко, но именно там находилось «где всегда». Никто не предположил бы, что Повелитель Огня окажется так близко к воде. Именно поэтому Саймон Белтайр и выбрал это место для встречи. Даже если могучая магия Ясона Камерона позволяла ему следить за Полем благодаря горящим по всему городу газовым фонарям, в доках ему это не удалось бы. Ни одна саламандра сюда не проникнет — во владения своих злейших врагов, ундин. Люди, конечно, могли ходить куда им вздумается, независимо от их магической природы, и если ундины и возмущались вторжением Повелителя Огня, им хватало осмотрительности помалкивать. В этот час в доках царила тишина. Может быть, когда-нибудь работа в них и будет кипеть круглые сутки — но для этого или науке предстоит изобрести более яркое газовое освещение, или электричество должно стать дешевле. Теперь же доки были самым подходящим местом, если вы хотели повстречаться с кем-то незаметно; впрочем, при этом следует соблюдать осторожность, поскольку некоторые уличные проститутки приводят сюда клиентов ради уединения в темноте на кипах мешков. Поль поднялся на пять ступенек и прислушался, прежде чем подняться еще на пять. Так он двигался и дальше и наконец оказался в глубине одного из доков, не помешав ничьим развлечениям. Он мог войти в любой из доков: Белтайр с легкостью нашел бы его где угодно. Дюмон выбрал тот док, к причалу которого не было привязано ни одной лодки. Он прислонился к перилам, сложив руки на груди, и стал ждать. Вода плескалась о деревянные опоры, ветер доносил запахи рыбы и водорослей. Поверхность воды была скрыта туманом, но над его пеленой сияли звезды. До Поля долетали смягченные расстоянием звуки ночного веселья с Пасифик-стрит. Аккорды дребезжащего пианино, пьяный смех, женский визг, иногда звон разбитого стекла — все это, казалось, было порождением другого мира, слишком далекого, чтобы можно было преодолеть расстояние до него. Поль пожалел, что не раздобыл у Дяего старого пальто или куртки: у воды было холодно. — Надеюсь, вы не слишком долго ждали, Поль. Дюмон не вздрогнул, поскольку ожидал появления Белтайра, хотя тому и удалось, как всегда, подойти совершенно неслышно. — Я пришел недавно. — Поль обернулся; огонек осветил элегантные черты Саймона Белтайра: тот зажег сигару. Пользоваться для этого спичкой ему, конечно, не пришлось. Неяркий огонек сигары позволял лишь смутно видеть силуэт Белтайра, но Полю и не нужно было его рассматривать: они были хорошо знакомы. Белтайр, хоть и не принадлежал к высшему обществу, как Камерон, в своем кругу пользовался достаточной известностью. Будучи, возможно, столь же богатым, он не выставлял свое богатство напоказ. Его вполне можно было принять за студента колледжа — добродушного любителя футбола, темноволосого и темноглазого. Правильные черты и подбородок с ямочкой заставляли биться сильнее сердца и наивных продавщиц, и прожженных профессионалок. — Так чем же занимался мой уважаемый коллега-волк со времени нашей последней встречи? — Тлеющий кончик сигары не давал возможности видеть улыбку Белтайра, но насмешка прозвучала в его голосе. Поль кратко изложил события; Белтайр слушал, никак не комментируя, тем более что ничего особо нового со времени их последней встречи не произошло. Потом Поль небрежно упомянул о настоящей новости, и внимание Белтайра тут же сосредоточилось на ней. — Камерон нанял молодую женщину, чтобы она читала ему его книги. Безразличный тон Белтайра не мог скрыть острого интереса. — Как я понимаю, речь идет не о сказках. — Сам он работает над важными томами, но ей велел начать с основ высшей магии, — согласился Дюмон. — Ему удалось найти способ преодолеть многие препятствия. Девица владеет несколькими языками, включая древние, и даже, кажется, знакома с иероглифами. — Придется действовать; я рассчитывал, что у меня еще есть в запасе время, — тихо сказал Белтайр. Поль улыбнулся: он надеялся услышать именно это. — Расскажите мне все, что вам о ней известно. Поль кивнул. — Я не слишком много знаю, — предупредил он. — Камерон нашел ее сам, сам нанял и организовал ее приезд сюда. Ее зовут Розалинда Хокинс, она из Чикаго, родственников ее нет в живых. Насколько можно судить по ее достижениям, она занималась исследованиями в университете. Возможно, ее обстоятельства изменились, в результате чего она оказалась на мели и согласилась принять предложение Камерона… — Это не важно: все детали я могу выяснить и сам, раз известно, откуда она. — Белтайр небрежно взмахнул рукой, держащей сигару. — Как только я все узнаю о ее жизни, я решу, что с ней делать. — Я мог бы избавиться от нее, если хотите, — предложил Дюмон в надежде, что Белтайр согласится. Девушка уже раз совершила долгую прогулку; кто может гарантировать, что с ней, если у нее появится такая привычка, ничего не случится? — Нет… нет. Сначала я должен выяснить, что она собой представляет. Девушка может оказаться полезным орудием, особенно после того как поймет, что именно Камерон заставляет ее читать. — Белтайр задумчиво покачал головой. — Если он вызовет у нее отвращение, если испугает ее… Женская слабость может быть обращена нам на пользу. Возможно, девушка даже обрадуется возможности, которую мы ей предоставим… — Белтайр, должно быть, почувствовал скрытое разочарование Дюмона, поскольку добавил: — Я предпочитаю не отказываться от возможного оружия, пока не выяснилось, что оно бесполезно. Все станет много проще, если мы сможем использовать ее против Камерона и тем отвлечь его внимание от вас. Поль кивнул; он все еще испытывал разочарование, но оно быстро таяло. Действительно, не стоит вызывать ни пристального внимания, ни гнева Камерона. Может быть, он и не тот маг, каким был до своего несчастья, но все еще остается могущественным. — Если окажется, что пользы от девушки нет, вы можете делать с ней все, что пожелаете, — продолжал Белтайр. — А пока я выясняю о ней все что можно, держите меня в курсе. Особенно нужно, чтобы я заранее узнал о ее поездке в город. Я хочу сам с ней познакомиться и составить собственное мнение. Мы могли бы, например, узнавать от нее, чего удается добиться Ясону. — В голосе Белтайра снова прозвучала улыбка. — Не думаю, что льщу себе, когда говорю: я очень ловкий искуситель. Дюмон сухо рассмеялся в ответ: Белтайр давно обнаружил, чем можно соблазнить его, Дюмона. — Больше ничего, что могло бы вас заинтересовать, я не припоминаю, Саймон. — Пожалуй. Да и время позднее. — В голосе Белтайра послышалось сочувствие. — Поль, мне кажется, давно пора чем-то вознаградить ваши труды. Держите. Он протянул Дюмону пакет; под оберточной бумагой тот нащупал книгу. — Не показывайте ее Камерону, иначе он сразу поймет, откуда она у вас, — предупредил Белтайр. — Книга скорее в моем стиле, чем в его. Я ведь говорил вам, что стать Повелителем Огня можно не только тем способом, какой избрал Ясон. Книга поможет вам выйти на более легкий путь. Сердце Дюмона заколотилось от возбуждения и злобной радости: значит, он был прав! Он уже давно уверился, что Ясон просто притворяется, что есть другой, более легкий путь стать Повелителем стихий — без всей этой утомительной зубрежки и кривляний. — Я не сделал этого давно только потому, что ждал какого-нибудь события, которое отвлекло бы внимание Ясона от вас, — а также желая удостовериться в том, что у вас подходящий темперамент, — усмехнулся Белтайр. — На этом пути вы столкнетесь с вещами, которые отвратили бы слабого, однако теперь я уверен: вы справитесь. — Я смогу справиться со многим, — проговорил Дюмон. — Благодарю вас. Завтра мне придется продолжить играть роль мальчика на побегушках, так что сейчас нам лучше расстаться. Белтайр насмешливо приподнял тростью шляпу и растворился в темноте. Поль подождал несколько минут, чтобы дать ему отойти подальше, потом тоже покинул доки — другой дорогой, чем пришел. Диего все еще дежурил у двери — Поль был не единственным, хотя и самым умелым «укротителем», с которым имел дело Мексиканец, — и звуки, доносившиеся сверху, сказали Дюмону, что его «коллеги» трудятся вовсю. Диего с шутливым поклоном проводил Поля в комнатушку, где оставалась его одежда. Было уже изрядно за полночь, когда Дюмон вышел на улицу и подозвал кеб. Драгоценную книгу он засунул поглубже в карман. Это был переплетенный в кожу небольшой рукописный том, похожий на те драгоценные манускрипты, которыми пользовался Камерон. Многие предметы, имеющие огромную ценность, невелики по размерам… Поль велел вознице отвезти себя в городскую резиденцию Камерона — впрочем, принадлежать Камерону теперь она будет уже недолго, — оставив позади шум и грязь Пиратского берега. Глава 6 Почему-то, хотя Роза и видела Поля Дюмона оба раза всего несколько минут, сознание того, что он целую неделю пробудет в Сан-Франциско, принесло ей успокоение. Проснувшись, она почувствовала себя необычно жизнерадостной и сразу поняла, что ее хорошее настроение связано с отсутствием Дюмона. Она потянулась, как кошка, и прищурилась на расплывчатый солнечный луч, пробившийся в щели полога. «Можно поверить в шесть невозможных вещей до завтрака, как Белая Королева у Льюиса Кэрролла. В этом доме что только не возможно!» Прошлой ночью, читая Камерону одну из книг, Роза испытала очень странное чувство: ей стало казаться, что та чепуха, которую она переводит, на самом деле вовсе не чепуха. Забравшись в постель, она долго не могла уснуть и лежала, глядя на отблеск лунного света, которому не воспрепятствовали ни шторы, ни полог кровати и который освещал единственную резную розу на изголовье. «По крайней мере тогда я думала, что это лунный свет и роза — без очков довольно трудно судить об этом с уверенностью…» Магия… В этом доме с его невидимыми слугами, с его странным хозяином ничто не казалось невозможным, особенно при свете луны. Однако так было глубокой ночью, когда ветер шумел в ветвях деревьев, а лунный свет лился в окно. Теперь же, когда из соседней комнаты долетал запах кофе и бекона, а комната была залита солнечными лучами, Роза была готова смеяться над собственными фантазиями. «Надо же, магия! Почему бы тогда не поверить в Санта Клауса или джинна, являющегося, если потереть лампу!» Если Камерон желает обманываться и дальше, это его дело. Она же будет откладывать деньги и делать то, чего желает хозяин, а тем временем с помощью книг, которые он для нее закажет, продолжать собственные изыскания. А потом, когда Камерон наконец устанет от этого фарса, она заберет свои накопления и поступит в здешний университет — о том, который основал Леланд Стэнфорд, отзываются очень хорошо. Только примут ли туда женщину? «Ну, об этом я стану беспокоиться, когда придет время», — решила Роза. Среди тех книг, что она читала прошлым вечером, была одна… В отличие от остальных, авторы которых могли бы получить премию за путаницу и невразумительность, эта была хорошо и логично написана. Роза отложила ее отдельно от стопки, собираясь прочесть от начала до конца. Может быть, получив представление о том, во что верит хозяин, она сможет лучше понять, что он ищет… Роза не собиралась в этот день отправляться на прогулку и порадовалась этому, закончив завтрак: солнце сменилось моросящим дождем, который явно не собирался кончаться. Что ж, можно при дневном свете получше рассмотреть внутренность дома, а потом почитать до тех пор, пока не придет время выполнять ежевечерние обязанности. Роза взяла с собой отложенную с вечера книгу, решив, что приятно будет посидеть с ней в оранжерее среди экзотических тропических растений. Еще раньше она осмотрела бальный зал, столовую и музыкальную комнату — все те помещения, куда попал бы приглашенный в поместье гость. Теперь Роза решила удовлетворить свое любопытство и проникнуть в обычно недоступные женщинам бастионы мужской самостоятельности — курительную, бильярдную и библиотеку. «Я ведь никогда не бывала в курительной…» Кроме убиравших такие помещения горничных, женщинам не полагалось появляться на священной мужской территории. Камерон очень разумно расположил бильярдную и курительную комнаты слева от гостиной, а будуар и «комнату для уединения» — слева. Курительная Розу разочаровала: у ее отца такой комнаты никогда не было, и она ожидала чего-то гораздо более… греховного, что ли. Если не считать тяжелого табачного запаха, немногое отличало это помещение от будуара. Вместо хрустальных графинов с приличествующим дамам шерри здесь был бар, полный крепких напитков, но в остальном разницы не было никакой. Впрочем, различие все же нашлось: мебель в комнатах, предназначенных для дам, была обита дамасским шелком и бархатом, а в предназначенных для мужчин — кожей. Кроме того, в первых абажуры оказались пестрыми и отделанными оборками, а во вторых — из простого пергамента. Короче говоря, курительная была роскошным вариантом мальчишеской комнаты, только жевательную резинку и лимонад здесь заменили сигары и виски и на двери не было таблички «Девчонкам вход запрещен». «Никаких изображений нагих одалисок на стенах, никаких порнографических журналов на столах. Трубок для курения опиума тоже нет. Я-то ожидала увидеть здесь обитель греха, что-то вроде покоев Калигулы, а нахожу приют добропорядочных столпов общества. Какое разочарование!» Роза посмеивалась над собой и гадала, что, по мнению мужчин, представляет собой будуар. Питают ли они такие же фантазии, или просто полагают, что эта комната настолько полна изысканной женственности, что лучше туда не попадать, иначе можно что-нибудь разбить или запачкать. Бильярдная оказалась похожа на курительную. Кроме бильярдного стола, Роза обнаружила там восхитительные шахматы, вырезанные из черного оникса и белого мрамора, а также массивный стол для игры в покер с нераспечатанной колодой карт. Как и в курительной, здесь были заметны забота об удобстве и пренебрежение к украшениям. Роза решила, что библиотека, возможно, вознаградит ее за разочарование, хотя и подозревала, что не найдет на полках ни одной из тех странных книг, которые читала Камерону по вечерам. Гораздо более вероятно, что подобные вещи он держит в другой библиотеке — в своих апартаментах. Что ж, по крайней мере можно будет судить о его литературном вкусе… Библиотека находилась с другой стороны от столовой и была одним из самых просторных помещений в доме. Роза уже знала, что библиотека Камерона велика и содержит огромное количество книг. Помещение было в два этажа высотой; окружающая его галерея позволяла доставать книги с верхних полок. Этой же цели служили лесенки на колесах. Пройдя по коридору, Роза обнаружила, что дверь в библиотеку распахнута — как будто ее здесь ожидали. Портьеры были отдернуты, открывая великолепные витражи в окнах. Мебель оказалась такой же, как в курительной комнате, — слишком большой, а потому не особенно удобной для женщин. Очевидно, Камерон не ожидал, что библиотеку будут посещать его гостьи… А может быть, просто отделал ее в соответствии со своим личным вкусом. «Возможно, Камерон предпочитает женщин, которые ничего не читают, — с сарказмом подумала Роза. — Сейчас он находит меня занятной, но это вовсе не означает, что он пожелал бы обратить на меня внимание в обществе». Конечно, не пожелал бы. Ни один богатый мужчина не стал бы появляться на публике с синим чулком, девицей, настолько увлеченной старинными книгами, что у нее пыль на волосах. Роза насмотрелась на девушек, с которыми Камерон мог бы проводить время: невесты некоторых молодых людей, с которыми она училась, были богаты, красивы, должным образом воспитаны — настоящие леди из высшего общества, хотя чаще всего без единой мысли в голове и с интересом только к новинкам моды. Женщин, посвятивших себя науке, в Оперу обычно не приглашают. Почему же она решила, будто этот мужчина, ее работодатель, провел бы с ней хоть минуту, если бы не нуждался в ее редких умениях? Если он начинает ей нравиться, это не означает, что верно и обратное. «Такому богачу наверняка кидаются на шею десятки девиц и еще больше тех, я уверена, за кого это делают их родители. Все — красотки с подобающими женщинам интересами, должным образом падающие в обморок при одном намеке на оргии древних римлян. И как бы изуродован он сейчас ни был, все равно найдется немало желающих сделаться миссис Ясон Камерон. Когда он наконец сочтет, что поиск исцеления бесполезен, он уволит меня и вернется к прежним привычкам. Даже если это не будет означать появления молодой жены, мне в его жизни едва ли найдется место. Я — нанятая за деньги помощница, а не друг, и мне не следует об этом забывать». Следует подумать о том, что ей делать, когда Камерон уволит ее, и как по возможности отдалить этот момент до тех пор, пока она не накопит достаточно денег, чтобы обеспечить себе достойную жизнь… «Ладно, посмотрим, какой литературный вкус являет Камерон своим гостям. Может быть, это поможет мне решить, как себя вести». В шкафу самом близком к двери оказалась подборка популярной прозы и поэзии. Все книги были переплетены в кожу, с тисненными золотом названиями на корешках. «Сестры Бронте, Джейн Остин, Вальтер Скотт, Киплинг, Дойл… О, лорд Байрон! Это уже нечто более изысканное. Купер, Дефо, Мелвилл, Эмерсон, Хоторн — как и следовало ожидать. Разве может американский набоб не иметь в своей библиотеке творений американских литературных львов! Лонгфелло — ну конечно… Жюль Верн — это, пожалуй, сюрприз! Дюма, Стивенсон… Боже мой! Что делают в этой компании Корелли, Александер, Ходжсон и Брам? Должно быть, такие книги предназначены для гостей с более плебейскими вкусами». После быстрого ознакомления с первым шкафом Роза перешла к более плодородным угодьям. Плодородные угодья начались уже в следующем шкафу, содержавшем труды по общей истории, расположенные в хронологической последовательности. Многие из них были, как она хорошо знала по университетскому курсу, сухими, как Сахара: наверняка одного взгляда на них благовоспитанной молодой леди хватило бы, чтобы поспешно вернуться к содержимому первого шкафа. Следом за общей историей следовали география, естественная история и точные науки. Чем дальше Роза шла, тем больше ей нравилась библиотека Камерона. Говоря по правде, можно было получить полное университетское образование, просто прочитав книги, собранные на первом этаже. Интересно, что же хранится на втором? Роза подхватила обеими руками юбки и с предвкушением открытий поднялась по винтовой ажурной чугунной лестнице. Ее ожидания полностью оправдались. Вот это да! Первое, что бросилось ей в глаза, — превосходные переводы греческих и римских классиков, более того, принадлежащие разным ученым, в соседстве с теми же книгами в оригинале. Дальше шли другие древние труды, но система сохранялась: многочисленные переводы рядом с оригиналами. «Боже мой! Здесь есть даже старый добрый Уоллис Бадж, все его египетские переводы! Если когда-нибудь буду страдать от бессонницы, теперь я знаю, где найти от нее лекарство!» Дальше Розу ждал сюрприз: она обнаружила английские переводы буквально всех книг, которые считаются священными хоть в какой-нибудь культуре, восточной или западной, и тоже вкупе с оригиналами. Здесь было все — от «Махабхараты» до Корана, от Талмуда до поучений подвижников дзен-буддизма. Роза подняла брови: Камерон не произвел на нее впечатление человека, хоть сколько-нибудь интересующегося религией. Что ж, может быть, когда он придет к неизбежному заключению, что напрасно ищет магической помощи, она сможет указать ему, где искать утешение. «Возможно, буддизм? Почему-то я не могу представить себе Ясона Камерона в роли примерного христианского агнца. Впрочем, я не могу представить его и ищущим просветления в созерцании». Роза наполовину обошла второй этаж, когда обнаружила следующий раздел: мифологию в различных интерпретациях с учеными комментариями. Дальше ее ждал новый сюрприз — средневековые романы, баллады и песни менестрелей. «Любопытно… Это как-то не соответствует образу. Или здесь представлены интересы более молодого и романтичного Ясона Камерона? А может быть, он искал чего-то совсем другого? — Так или иначе, перед Розой были материалы, которых хватило бы на несколько диссертаций. — Выдержит ли ученый мир еще одно исследование культа Пресвятой Девы и отражения его в балладах трубадуров? А впрочем… Как насчет чего-то сходного, но в то же время совсем иного? Как насчет Марии Магдалины и влияния евангельских повествований о ней на истории» падших героинь» — Кудрун, Гвиневеры, Изольды? Такой подход был бы нов…» — Роза увлеченно принялась обдумывать новые возможности, которые предоставляли ей богатые залежи источников, обнаруженные в библиотеке Камерона. Да ведь просто используя то, что здесь есть, с легкостью можно написать докторскую диссертацию! « Да, самое достойное занятие для леди — исследование греха и воздаяния с точки зрения добродетели! — Одной из проблем, с которыми раньше сталкивалась Роза, было сопротивление ее учителей выбору ею „неприличных“ тем для исследования. Но против такого они ничего не смогли бы возразить! — Не то что прошлая попытка, когда я доказывала, что в „аллегорических“ куртуазных поэмах нет ничего аллегорического!» Размышляя таким образом, Роза добралась до конца полки, содержавшей огромные, тяжелые рукописные тома. Некоторые из них были старинными атласами, другие — произведениями забавной» естественной истории» прошлых веков, описывавших всевозможные виды мифических животных и их повадки. Здесь для Розы не нашлось ничего интересного, да и манускрипты были такими пыльными, что девушка начала чихать. Она вытерла руки о юбку и спустилась вниз. Оттягивающая карман книга напомнила Розе о том, что она собиралась посвятить часть времени чтению. Пока еще светло, стоит осмотреть оранжерею и выяснить, какие чудеса таят в себе примыкающие к ней теплицы. В обогреваемой паром оранжерее в этот день поздней осени было тепло, как в самый жаркий день в разгар лета в Чикаго — а там бывало очень жарко. В огромном сооружении из стекла, дерева и кованого железа были посыпанные гравием дорожки и железные скамьи, расположенные в живописных уголках. Основное помещение содержало в себе, как и ожидала Роза, тропический рай в миниатюре — с двумя фонтанами, водопадом, огромными пальмами. Еще одну очаровательную особенность оранжереи при первом посещении в темноте Роза не заметила: здесь было множество птиц. Десятки ярких птичек размером со щегла порхали среди деревьев и кустов, плескались в мелких водоемах, насыщались из кормушек, полных семян и фруктов. Роза узнала канареек, но остальные были ей незнакомы. Птичий щебет приятно дополнял журчание воды, а поскольку скамьи располагались на открытых местах, на них не было огорчительных, но неизбежных следов помета. К основной оранжерее примыкали еще четыре теплицы. В одной росли овощи, в другой — цветочная рассада, в третьей — тропические растения для украшения комнат и на замену в оранжерею. В четвертой были только душистые травы, большую часть которых Розе опознать не удалось. Еще одно проявление увлечения Камерона магией? Возможно. Во многих книгах, которые она читала, упоминались необходимые для обрядов и заклинаний травы. А может быть, его повар просто любит экзотические приправы… Роза достала книгу, которую принесла с собой, вернулась в оранжерею, уселась на скамью и принялась читать. Отчасти потому, что книга была ясно и логично написана, отчасти потому, что некоторые концепции были ей уже знакомы, она быстро прочла книгу и добралась до последней страницы, как раз когда солнце начало садиться. Опустив книгу на колени, Роза задумалась. «Если допустить, что существует сила, которую можно обратить себе во благо с помощью этих амулетов и заклинаний, все выглядит слишком логично, чтобы можно было просто отмахнуться…» Ведь еще совсем недавно загадочные электрические явления казались не менее сверхъестественными, чем любая магия. А уж предсказания того, что можно совершить с помощью электричества — не считая освещения и обогрева, — очень напоминали те чудеса, которые обычно приписываются колдовству. Так проявляла ли она сама логичность мышления или умственную ограниченность? До сих пор она с уверенностью стала бы утверждать первое. Ее представления о мире были определенными и ясными — пока она не прочла эту книгу, рассуждения в которой были столь же логичны, как в любом научном труде. Солнце село, птички начали устраиваться на ночлег. Некоторые из них забирались по пять-шесть в круглые плетеные корзинки-гнезда. Фонтаны и водопад продолжали журчать, наполняя царящую в доме тишину мягкой музыкой. Это навело Розу на размышления… «Вечная тишина. Я так к ней привыкла, что уже и не задумываюсь о том, что здесь никогда не слышно других людей. С кухни не доносится звона посуды, никогда ни шепота, ни звука шагов. И все же в доме поддерживается безукоризненная чистота, готовится еда, животные ухожены — а единственное человеческое существо, которое я видела своими глазами, — это Поль Дюмон». Можно было, конечно, в шутку утверждать, что все здесь делается по мановению волшебной палочки. Но что, если это не шутка, а самый настоящий факт? «Я чувствую себя так, словно начала ходить во сне и забрела в чужую страну!» Уединение было настолько приятно, что Роза перестала думать о своем нежелании оказаться в чьем-то обществе. Ей совсем не хотелось, чтобы другие, и в особенности слуги, знали о ее подчиненном положении. Оставаясь в одиночестве своих роскошных апартаментов, она могла притвориться, будто является гостьей Камерона, а вовсе не его служащей. Поэтому-то она так охотно гнала все мысли о странностях этого огромного дома без слуг. Сознательно закрывала глаза на все несообразности… «А не помогли ли мне стать такой безразличной?» В книге, которую Роза только что прочла, она нашла намеки на то, что с помощью магии можно влиять и на мысли, и на поступки других людей. Так не воздействовал ли Камерон на ее рассудок? Девушку охватил ледяной озноб. Если это так, чего еще может он от нее добиться с помощью колдовства? Взгляды Розы и здравый смысл восставали против того, что она видела вокруг себя, и она уже не была уверена в том, что соответствует действительности, а что — нет. Правда, могло существовать еще более зловещее, но вполне обыденное объяснение: Камерон добавляет в ее пищу наркотики, так что она крепко спит и не слышит, как по утрам работают слуги. А потом, когда она просыпается, по приказу хозяина слуги уходят в какие-то другие помещения, чтобы не попадаться ей на глаза. Зачем Камерону могло понадобиться такое, Роза не имела ни малейшего представления… Однако не приходилось сомневаться: человек, организовавший подобный розыгрыш, наверняка безумен. Так или иначе, ситуация стала казаться Розе нестерпимой. — Я должна поговорить с ним и узнать правду, — сказала она вслух. Роза почти ожидала, что из сумрака под тропическими деревьями раздастся ответ, но ничто не нарушило тишину, кроме сонного птичьего щебета. Что ж, в этом было что-то успокаивающее. Если магия действительно была реальностью, по крайней мере Камерон не использовал ее для того, чтобы следить за каждым шагом и каждой мыслью Розы. Камерон и в самом деле не особенно обращал внимание на перемещения Розы по дому. Девушка не совала нос куда не следует — не выдвигала ящики и не пыталась открыть запертые шкафы. Он не видел необходимости следить за каждым ее шагом, хотя, будучи подозрительным от природы, и не мог оставить ее совсем без присмотра. Он порадовался тому восхищению, которое вызвала у Розы его библиотека, как только она миновала первый шкаф. Она провела много времени у полки, посвященной средневековой литературе, — как он и ожидал. А потом она ушла в оранжерею и расположилась там с книгой, должно быть, как раз с этой полки и позаимствованной. «Наверное, ее любимые баллады труверов. Пожалуй, мое собрание не хуже, чем в любом университете. Что значит быть женщиной: она заворожена романтикой и не обращает внимания на руководства по магии, написанные мастерами!» Пока Роза читала, он занимался делами: отправлял по телеграфу распоряжения служащим своей городской конторы. Иметь телеграфный аппарат на собственном столе было очень удобно: Камерон настолько хорошо знал азбуку Морзе, что ему не приходилось расшифровывать поступающие телеграммы. В противном случае пришлось бы еще больше полагаться на Дюмона, а это было нежелательно. «Как жаль, что в отличие от Розалинды за Дюмоном нельзя следить с помощью часов. Даже если бы я и подарил ему что-то подобное, он наверняка нашел бы способ избавиться от наблюдения. Даже те немногие знания, которыми он владеет, позволили бы почувствовать мою магию». Работать на телеграфном аппарате своими неуклюжими лапами Камерон мог почти так же ловко, как руками. Покончив с делами, он начал расставлять на полке прочитанные книги и отбирать новые — для сегодняшнего чтения. Он часто поручал это саламандрам, но только когда бывал занят. Даже имея лапы вместо рук, можно справиться с таким простым делом. Поставив на полку последнюю книгу, он почувствовал, что что-то не так: одной книги не хватало. Их должно было быть семь, а оказалось только шесть. Он не заметил этого раньше из-за темноты в кабинете. Камерон сразу определил, какой книги нет: отсутствовали «Магические искусства и науки» Ди. Камерон выбрал ее для чтения (хотя вообще-то книга скорее предназначалась подмастерьям) из-за главы о превращениях: он надеялся, что у него возникнут какие-то полезные ассоциаций… Книга Ди была в числе тех, которые Камерон собирался позднее — когда она будет готова поверить в магию — дать ей, чтобы подготовить к чтению более опасных манускриптов. Однако это должно было случиться только через несколько месяцев. Камерон резко повернулся и взмахом лапы вызвал изображение в зеркале. Розалинда по-прежнему была в оранжерее, но уже дочитывала книгу. Останавливать ее было поздно. Камерон знал, чего ожидать: эта девушка — исследовательница, и если она еще не догадалась, что Маркус Ди — потомок Джона Ди, придворного мага и астролога королевы Елизаветы, то очень скоро догадается. Младший Ди написал свою книгу для наследников великих мастеров, у которых магия была в крови и которыми руководили их родители. Поэтому изложение было кратким, ясным и логичным, без обычных иносказаний: оно предназначалось тем, кто уже получил необходимую подготовку и не нуждался в завуалированных формулировках, для понимания которых нужны другие источники. Пока Камерон смотрел на Розалинду, она дочитала последнюю страницу и закрыла книгу. В сгущающихся сумерках голубые глаза девушки за стеклами очков смотрели прямо перед собой, отражая напряженную работу мысли. На лице Розалинды сменяли друг друга самые разные чувства — удивление, страх, надежда; должно быть, она переживала нешуточную душевную бурю. Что ж, он тоже испытывал те же эмоции! Камерон обеими лапами вцепился в гриву и раздраженно дернул. Все его тщательно разработанные планы нарушены в один момент! Что она теперь будет делать? И еще более важно: чему она теперь поверит? Словно в ответ Розалинда произнесла: — Я должна поговорить с ним и узнать правду. Девушка встала, прижимая к груди книгу, и быстро двинулась к выходу из оранжереи. В следующий момент она была уже на середине лестницы; лишь шелковые нижние юбки шелестели от ее стремительных шагов. «Неужели она идет сюда?» Решительное выражение лица Розы чуть не заставило Камерона поверить, что она прямиком направится к его апартаментам и потребует, чтобы он ее впустил! Но девушка миновала площадку второго этажа, не останавливаясь, и направилась к своим комнатам. — Подайте ужин, быстро, пока она еще не вошла к себе! — резко приказал своим слугам Камерон. Слава Богу, что он уже выбрал меню! Все блюда появились немедленно, как всегда, на его собственном тонком фарфоре — доставленные саламандрами с кухни Палас-отеля. Камерон всегда выбирал то, нехватку чего не заметят, — ломти окорока, например, а не отбивную, суп и овощи из больших котлов, и так далее. Его слуги могли, конечно, приготовить еду, но посуду потом нужно было мыть, а саламандры избегали воды. Камерон мог заставить их вылизать фарфор и серебро своими огненными язычками, но ведь оставались еще и кастрюли… Когда Роза вошла к себе, ужин был уже на столе, и прежде чем она успела заговорить, Камерон произнес через переговорную трубку: — Я чувствую, что вы взволнованы, мисс Хокинс. Пожалуйста, садитесь и подкрепитесь, вы сразу почувствуете себя лучше. Камерон намеренно прибег к тону приказа, надеясь, что девушка не станет оспаривать его авторитет. Роза повернулась в сторону переговорной трубки; только теперь Камерон заметил, что она совсем не столь хорошо владеет собой, как ему показалось. Она так крепко прижимала к себе книгу, что пальцы ее побелели; голос девушки, когда она заговорила, дрожал. — Там наркотики? — выпалила она, глядя на еду широко раскрытыми глазами. Такое предположение было настолько далеко от намерений Камерона, что он расхохотался, и это каким-то образом уменьшило напряжение. — Там нет наркотиков, уверяю вас, — ответил он, когда снова смог говорить. — Пожалуйста, ужинайте спокойно. Мне кажется, вы хотите поговорить со мной о чем-то важном. Вы сможете мыслить более ясно, если не будете страдать от голода. Пока Роза ела, он проглотил свой ужин — его изменившееся тело требовало только мяса, и по возможности сырого; Камерон ел теперь как волк — хватая большие куски и почти не жуя. Он покончил с едой гораздо раньше Розы, но, даже пока ел, не сводил глаз с зеркала. Испуг и беспокойство особенно обострили его разум, и он анализировал каждое движение Розы: она, по-видимому, не находила сегодня удовольствия в стоящих перед ней деликатесах, жевала и глотала автоматически, словно не чувствуя вкуса. А вот вина она пила больше обычного, и Камерон решил, что девушка пытается отыскать храбрость на дне бутылки, как делают многие. Роза держала книгу на коленях, словно прикосновение к ней помогало ей сохранить решительность. Ела она быстро — то ли нервничала, то ли не хотела, чтобы он успел догадаться о ее намерениях. К десерту она не прикоснулась, зато залпом осушила бокал вина и налила еще. Потом Роза решительно встала из-за стола и повернулась к переговорной трубке; книгу она держала перед собой, как щит. — Мистер Камерон! — начала она, но на последнем слоге голос ее дрогнул. — Я здесь, мисс Хокинс, — ответил он. — Да в конце концов, больше мне быть негде. — Мистер Камерон, — повторила Роза. Она побледнела, но губы ее были решительно сжаты, а в глазах за стеклами очков читалась твердая воля. — Когда я согласилась на эту работу, я не подозревала о… необычности вашего дома. Мне кажется, что вы должны мне кое-что объяснить. Камерон кашлянул и притворился, будто понял ее не правильно: — Не знаю, что вы имеете в виду, мисс Хокинс. Здесь не опиумный притон, не пристанище женщин с сомнительной репутацией. Мне неясно, что вы называете необычностью моего дома. Не могли бы вы объяснить, в чем дело? — Может быть, она воспользуется возможностью избежать конфронтации? — Почему здесь нет слуг? — спросила она, покраснев до корней волос. — Вся необходимая работа делается, помещения убираются, лампы зажигаются и гасятся, постели застилаются, еда подается — но слуг здесь нет! Мне известны всего два человека, живущие здесь. С того момента, когда я оказалась в вашем поместье, я видела только Поля Дюмона и слышала только ваш голос. Где же слуги? И почему я до сих пор не обращала внимание на их отсутствие? — Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, мисс Хокинс, скажите мне: к какому решению пришли вы сами? — спросил Камерон, следя за тем, как Роза стиснула спинку стула словно в поисках опоры. «Бедняжка не привыкла к противостоянию. От нее сейчас требуется вся храбрость, какую она только может в себе найти». — Я… я… — Роза неожиданно села, словно лишившись сил; ее волосы, всегда аккуратно уложенные, выбились из прически, и густые пряди упали на лицо. — У меня нет логического решения, — сказала она упавшим голосом после долгой паузы. — А нелогичные решения противоречат разуму. Я не хочу в них верить. Не следует ли ему взять быка за рога? Да и почему нет? Если удастся заставить девушку поверить в реальность магии, это даст возможность избежать ненужных усилий. «А я буду избавлен от бесконечных уловок. Пожалуй, стоит рискнуть». — А что, если я скажу вам, что причина отсутствия слуг в том, что вся работа по дому и поместью выполняется с помощью магии? — решительно начал Камерон. Роза сморщилась и не ответила. — Должно быть, я сошла с ума, — прошептала она. — Я не могу этого слышать, не могу обсуждать подобные вещи. Так не бывает. — Девушка дрожала, хоть и старалась этого не показать. «Она испугана. Она боится, что это может оказаться правдой, и в то же время хочет, чтобы это было так. Если бы я сказал, что слуги работают, только когда она спит, она могла бы поверить в такое…» — Да и ты мог бы заставить ее себе верить, — прошипел ему в ухо голос. — Ты можешь придумать что угодно, и она тебе поверит. Камерону не было нужды оборачиваться: это была одна из его саламандр, он узнал голос и уверенные интонации самой сообразительной из них. — Я знаю, — ответил он, прикрыв лапой переговорную трубку. — Я мог бы велеть тебе снова затуманить ее рассудок. Она выпила за ужином столько вина, что добиться ее доверия сможет даже младенец. — Но ты не хочешь этого делать, — проницательно заметила саламандра. — Ты хочешь, чтобы она добровольно тебе поверила, потому что тогда она сможет тебе помогать. «Откуда им это известно?» — Саламандры с каждым разом удивляли его все больше. — Если она мне поверит, мне не придется тратить время и силы, скрывая от нее ваше присутствие. К тому же я буду избавлен от необходимости так полагаться на помощь Дюмона, поскольку мисс Хокинс сможет выполнять некоторые мои поручения, не требующие особых умений. — Это было бы замечательно, — решительно заявила саламандра. — Так покажи ей все, Повелитель Огня. Предоставь ей факты. Предоставь свидетельства ее собственных чувств. Девушка практична, и там, где она могла бы усомниться в объяснениях, она поверит тому, что может сама увидеть и попробовать. «Показать? А впрочем, почему бы и нет? Девица так утомительно логична, что это может оказаться правильным подходом». — Отправляйся и забери посуду после ужина, — сказал он саламандре. — Но не убирай десерт и принеси кофе. Я хочу, чтобы влияние выпитого ею вина ослабло. Девушке понадобится и энергия, и острота ума, прежде чем наш разговор закончится. Саламандра радостно закружилась и тихонько хихикнула. — Да! Только предупреди ее о моем появлении. И пусть девушка испробует мои силы! — Обязательно, — согласился Камерон. — Только не забудь, что ты должна двигаться медленно, чтобы она все могла разглядеть. — Должно быть, я сошла с ума, — снова пробормотала Роза. — Совсем нет, мисс Хокинс, — гулко проскрежетал голос из переговорной трубки. — Поверьте мне, вы вовсе не безумны. А если не хотите верить мне, убедитесь собственными глазами: следите за тем, что будет происходить на столе. Последние слова еще звучали, когда Роза, повернувшись к столу, увидела возникшую над ним мерцающую огненную фигуру. «Цирковой фокус», — подумала она с отвращением, но тут пламя приняло более определенную форму: перед Розой возникло похожее на ящерицу существо с яркими голубыми глазками. Саламандра начала кружиться на месте, и тарелки плавно поднялись со стола и погрузились на поднос, который повис в воздухе. Вазочка с десертом отделилась от остальных и мягко опустилась обратно на скатерть; следом за ней вернулась на стол и ложка. Роза осторожно взяла ее в руки; ложка была ощутимо горячей. Поднос с посудой по-прежнему висел в воздухе. — Осмотрите его, Роза, — посоветовал голос из переговорной трубки. — Убедитесь сами, фокус это или нет. Испробуйте все, что только захотите. Очень осторожно девушка провела рукой под подносом, не встретив сопротивления и не обнаружив скрытых опор. Она потянулась дальше, ощупала его края, потом поднялась на ноги и обошла поднос со всех сторон. Ни снизу, ни сверху, ни с боков ничего, абсолютно ничего не оказалось. Она еще раз обошла стол, высматривая приспособления, с помощью которых предмет можно было бы передвигать, но ничего не обнаружила. Поднос был самый обыкновенный — если не считать того факта, что он плавал в воздухе примерно в футе от поверхности стола. Ни опор, ни веревочек, на которых он мог бы быть подвешен… Розе показалось, что со стороны вращающегося языка пламени, по-прежнему висящего над подносом, донеслось довольное хихиканье. Девушка провела рукой между странной фигуркой и подносом, чтобы убедиться: там нет никаких незаметных нитей, но снова ничего не обнаружила. Роза села, кусая губы и глядя на поднос широко раскрытыми глазами. Сопровождаемый огненным существом, он скользнул к двери, которая послушно открылась перед ним, а потом закрылась. Однако Камерон еще не закончил демонстрацию. Мгновение спустя дверь снова отворилась, и в комнату плавно скользнул, направляемый летящим пламенем, и опустился на стол кофейный сервиз. Роза вытаращила на него глаза. «Я это вижу, но все равно такого не может быть. Должен же быть способ логически объяснить летающие по воздуху предметы! Камерон наверняка морочит мне голову». — Я подумал, что после выпитого вина вам захочется чего-то, что прояснит ваш разум, — раздался насмешливый голос Камерона. — Тогда вы сможете быть уверены, что вас не обманывают. Кофейник поднялся в воздух, наклонился и аккуратно налил кофе в чашечку тонкого фарфора. За ним последовал молочник. Два куска сахара — столько обычно добавляла в кофе Роза — выскользнули из сахарницы и точно опустились в чашку, которая вместе с блюдцем поднялась и двинулась к Розе. Та рассеянно протянула руку, и чашка, как дрессированная птичка, опустилась ей на ладонь. Только теперь огненное существо перестало вращаться. Роза молча пила кофе, искоса поглядывая на странную фигурку, все еще висящую в воздухе и посматривающую на нее голубыми глазками. Наконец девушка поставила чашку и обратилась к существу: — Что ты такое? — Саламандра, — раздался тоненький серебряный голосок, доносящийся, казалось, сразу отовсюду. Саламандра лукаво подмигнула Розе. Она точно знала мистическое значение этого слова: дух Огня не имел ничего общего с маленькими амфибиями, живущими в саду. Саламандры часто упоминались в средневековых манускриптах, которые Роза изучала в Чикаго, и в книге Ди, которую она только что прочла. — Саламандра, — повторила Роза. — Стихийный дух, дух Огня. — Превосходно. Как я вижу, память не подводит вас, — прокомментировал Камерон. — А сильфы — духи Воздуха, ундины — духи Воды и гномы — духи Земли, — продолжала Роза. Возможно ли, что Камерон повелевает ими всеми? — Как насчет остальных? Вы можете… Камерон предвосхитил вопрос, прежде чем Роза его сформулировала. — Я — Повелитель Огня, Роза. Мне служат только саламандры. Сильфы и гномы помогают мне, если хотят или если им прикажет их Повелитель. Ундины при виде меня обращаются в бегство или пытаются меня уничтожить по приказанию своего Повелителя. Вода — моя противоположность, Воздух и Земля — союзники. Каждый стихийный знак дружествен своим соседям и враждует с противоположностью. Роза вспомнила теперь, что прочла в книге Ди. Земля и Воздух — противоположности, так же как Огонь и Вода. Земля поддерживает Огонь, Воздух его питает. Вода насыщает Землю и дает субстанцию Воздуху. Трансмутация Огня и Воды рождает Воздух, а Земля черпает жизнь из Воздуха и Воды. Однако, согласно книге Ди, человек может стать Повелителем только той стихни, которая соответствует его собственной магической природе, и только те немногие, кто познал ее и научился управлять своей природой, могут стать Повелителями стихий и их духов. Чтобы стать Повелителем хотя бы одной стихии, нужно затратить годы и годы, зато власть, которую получает при этом человек… — Но если вы — Повелитель Огня, то почему вы живете здесь затворником… — Роза ахнула, спохватившись, прижала руку к губам и покраснела. Как могла она задать такой дерзкий вопрос! Однако Камерон, по-видимому, не счел его дерзким. — Я заточен в своем доме именно по той причине, которую сообщил вам, когда вы только что прибыли. Из-за моей самонадеянности произошел несчастный случай. Я попытался использовать магию, не соответствующую моей природе. Я… изуродован, как я вам и говорил, но иначе, чем вы можете предположить. — Голос его был спокоен, однако Роза чувствовала, что внешнее спокойствие скрывает бурю эмоций. — Я уволил всех слуг, за исключением Поля Дюмона, который знает о моем могуществе мага, и живу здесь отшельником. Я не смею никому показаться в моем теперешнем виде. Саламандры обеспечивают почти все мои потребности, а Поль занимается теми делами, которые требуют контактов с внешним миром. — А то, что касается моей работы — книги, чтение вслух… Это должно помочь вам найти способ излечиться? — Во всем этом безумии начала вырисовываться логическая система, отрицать которую Роза не могла. Части мозаики занимали свои места. Если только допустить, что магия существует… — Как я понимаю, мистер Дюмон не знаток языков? — Поль не знаток чего бы то ни было, — сухо ответил Камерон. — Он владеет современным французским и английским, а также латынью, но, как вы видели, большинство нужных мне книг написаны на других языках, часто весьма редких. По причине своего уродства я не могу читать книги сам. Отсюда и та уловка, благодаря которой здесь оказались вы. Роза на мгновение закрыла глаза, обдумывая услышанное, потом налила себе еще кофе. «Если бы я была тем кротким и безответным книжным червем, которого, как я понимаю, он искал, чем бы дело кончилось? Оставалась бы я в неведении, пока делала все эти переводы? Был бы мой разум намеренно затуманен?» — Что будет, если я скажу вам, что не желаю здесь оставаться? Ответом был смех, в котором прозвучала жестокая нотка. — У меня были и другие кандидатки. Что касается вас — для женщины без гроша в кармане существует много способов заработать себе на жизнь в Сан-Франциско, но мне не кажется, что вы нашли бы их привлекательными. Услышав столь бесцеремонное заявление, Роза почувствовала, как гнев вытесняет замешательство. — Вы использовали меня… Воспользовались моими обстоятельствами, чтобы поставить меня в положение, когда я не имею выбора! — Я никогда не утверждал, что я джентльмен, мисс Хокинс, — возразил Камерон. — Я деловой человек, и вы должны представлять себе, что это значит. Я использую людей и не несу ответственности перед ними за их действия. Они сами должны использовать сложившееся положение, сами должны делать его взаимовыгодным. Вы — неглупая девушка. Можете ли вы со всей искренностью утверждать, что не извлекаете пользы из пребывания здесь? «Он прав. Жалованье, прекрасная пища, роскошное помещение, прелестная одежда — я и в самом деле в несравненно лучшем положении, чем раньше. Даже если я оказалась во власти безумца… Или мага… А может быть, это одно и то же?» — Нет, — признала Роза, — я гораздо лучше обеспечена, чем была бы в Чикаго. Однако мне не нравится, что меня используют! — Тогда сделайте что-нибудь, — сурово ответил Камерон. — Решите, остаетесь вы или уезжаете, согласны ли вы, чтобы вас использовали, или попытаетесь использовать меня для того, чтобы получить желаемое. Выбор эа вами, мисс Хокинс. Розе не было нужды размышлять: она уже знала, какое примет решение. — Конечно, я остаюсь! — бросила она; возможно, выпитое вино вкупе с раздражением излишне развязали ей язык. — Неужели вы думаете, будто я настолько глупа, чтобы пожертвовать роскошными условиями и интересной работой только потому, что мой наниматель питает иллюзии, считая себя феодальным владыкой, наделенным магической силой? Эти слова заставили Камерона рассмеяться, и девушка снова покраснела. — Это вовсе не иллюзия, дорогая моя мисс Хокинс! Я и в самом деле феодальный владыка, наделенный магической силой. Проявления этой силы вы наблюдали сами, а что касается феодализма, то почему, как вы думаете, нас называют железнодорожными баронами? Однако я рад, что ваш здравый смысл преодолел страх перед нанимателем, занимающимся магией, Теперь пришла очередь Розы рассмеяться: Камерону удалось снова поменяться с ней ролями. Впрочем, в ее колчане оставалась еще одна стрела, которой можно было уязвить его. — Я не боюсь вашей магии: я не видела от нее пока ничего, кроме весьма уместной замены вечно сплетничающих слуг. Но если вы так могущественны, мистер Камерон, то вы не должны были нуждаться в поезде, чтобы доставить меня сюда. Более того, вам вообще не должны быть нужны мои услуги. Летающие подносы — вещь удобная, однако вы явно очень зависите от обычных людей: иначе вам не был бы нужен и Поль Дюмон. Последовавшее за этим молчание заставило Розу испугаться: не слишком ли много она сказала и не рассердила ли своего хозяина. Он ведь и правда мог отослать ее и найти себе кого-то более покладистого. — Она права, Ясон, — весело сказала саламандра. Звук ее голоса заставил Розу так резко повернуться, что она чуть не опрокинула кофейную чашку. — Проклятие, я знаю, что она права! — прорычал Камерон. Саламандра рассмеялась. Роза победно улыбнулась. — Тогда могу я считать, что наши отношения не будут больше отношениями сеньора и серфа, а достигнут стадии сотрудничества? Или по крайней мере станут отношениями монарха и рыцаря? — Только если вы согласитесь придерживаться некоторых правил, — быстро ответил Камерон. — Если вы желаете быть моим рыцарем, вы должны выполнять мои указы, верно? Я показал вам, на что способна магия, не для того, чтобы вы начали оспаривать мой авторитет. Здесь я — властитель. Если я иногда буду с вами резок, то только потому, что не имею времени или возможности говорить иначе. Если я отдам прямой приказ, я буду ожидать его выполнения. Роза скромно кивнула. — Конечно. Вы же мой наниматель, и мы с вами оказываемся в глубоких водах. Может быть, в моих руках штурвал, но вы остаетесь штурманом и капитаном. — Прекрасно. — В голосе Камерона прозвучало удовлетворение. — Я ускорю ваше обучение магии и больше не буду беспокоиться о том, чтобы скрыть от вас действия моих помощниц. Более того, я приставлю к вам одну из саламандр для услуг — ту самую, которая уже убирает ваши комнаты. Просто скажите вслух, в чем вы нуждаетесь, и она выполнит распоряжение. Как ни непривычны Розе были летающие огненные ящерицы, она почувствовала облегчение. По крайней мере теперь она могла видеть, кто ей прислуживает, и была уверена, что это не Дюмон, что само по себе успокаивало. «Не проскользнуло ли в его голосе невольное восхищение? Теперь Камерон не будет считать мое поведение само собой разумеющимся». — Я по-прежнему буду заниматься бизнесом в рабочие часы, так что дневное время у вас остается свободным, — продолжал Камерон. — И я просил бы вас не обсуждать ничего из случившегося с Дюмоном. Мне кажется, Поль испытывает ревность, а наши новые отношения могут ее только усилить. Он хочет получить от меня больше того, что заслуживает — и что я намерен ему дать. «Интересно. Что он значит для Дюмона, а Дюмон — для него? Мастер и подмастерье? Или узник и страж?» С другой стороны, если это будет в ее власти, Роза не станет обсуждать с Дюмоном что бы то ни было… Все произошедшее казалось девушке таким нереальным, что больше походило на сновидение. Может быть, поэтому она набралась храбрости сказать вещи, которые в иных обстоятельствах сочла бы совершенно неприемлемыми. «Я проснусь утром, и окажется, что ничего этого не было. Все мне только снится: я уснула над книгой Ди, вот мне и примерещились разные чудеса». — Я предпочла бы как можно меньше встречаться с мистером Дюмоном, — медленно проговорила Роза. — Если не возражаете. — Это вполне меня устраивает, — раздался ответ, заставивший Розу призадуматься. Не может ли Дюмон сообщить ей что-то, что Камерон хочет утаить? Нет ли еще каких-то секретов, которые предстоит раскрыть? — Так, значит, наше расписание остается без изменений? — спросила Роза только потому, что должна была хоть что-нибудь сказать. Фраза прозвучала банально, но все же лучше, чем ничего. — Абсолютно без изменений, — ответил Камерон. Удовлетворение, прозвучавшее в его голосе, говорило о том, что ему удалось совершить нечто, весьма его радующее. — Единственная разница будет заключаться в том, что теперь мне не придется дожидаться, пока вы уснете, чтобы послать в ваши комнаты слуг. А теперь, раз уж вы вспомнили о расписании, я полагаю, вы готовы возобновить наши занятия? — Не такая уж я неженка, чтобы нуждаться в нюхательных солях после всего услышанного, — решительно ответила Роза. Она ущипнула себя — но не проснулась. «Ну ладно. Это мне не снится. И я почти уверена, что мы оба в своем уме. Ну, по крайней мере я сама. Значит, магия не средневековая чепуха, а просто новая отрасль науки. Ведь если бы я никогда раньше не видела электрического освещения, оно показалось бы мне таким же волшебным, как появление саламандры». — Пришлите мне книги, сэр, и я тут же приступлю к своим обязанностям. Камерон засмеялся; он и в самом деле казался очень довольным собой. Он напоминал Розе приятелей ее отца, когда тем удавалось победить противников в споре. — Приходите в себя и ешьте десерт, мисс Хокинс, — снисходительно сказал он, словно обращаясь к ребенку. — События сегодняшнего вечера не позволили мне выбрать книги, так что пройдет некоторое время, прежде чем они появятся на вашем столе. Саламандра снова хихикнула и беззвучно растворилась в воздухе. Розалинда Хокинс осталась одна в своей гостиной, то кипя от гнева, то дрожа от эмоций, в которых сама не могла разобраться. Наверняка даже Алиса Льюиса Кэрролла не оказывалась в такой странной ситуации! Такого вызывающего раздражение человека ей еще не приходилось встречать! Чувствуя, что эмоции рвут ее на части, Роза наконец сделала то, что сделала бы на ее месте любая разумная девушка: съела десерт и стала ждать, когда Камерон пришлет книги. Глава 7 «Итак, теперь мы можем взяться за настоящую работу». Камерон послал саламандру к Розе Хокинс с отобранными на этот вечер книгами и откинулся в кресле. «У меня руки дрожат. Интересно, когда такое случалось в последний раз?» Ясон с изумлением смотрел на свои трясущиеся лапы. Ему приходилось заключать сделки, которые, если бы что-то сорвалось, лишили его состояния, он прошел через ужасные испытания, прежде чем стал Повелителем Огня, его тело и душа подвергались опасностям, которые смогли бы пережить немногие, — но ничто не вызывало у него такой реакции. Он испытывал искушение сказать девушке, что освобождает ее от вечерней работы, но если она в силах спокойно сидеть, предложив продолжить занятия, то не признаваться же ему в слабости! «Я чувствую себя так, словно безоружным повстречался с голодным тигром и сумел уговорить его съесть кого-то другого!» Саламандра, которая явно была очень довольна событиями этого дня, открыла дверь в комнату Розалинды и положила на стол стопку книг. Девушка разглядывала ее пристально — как хищная птица разглядывает добычу — в поисках каких-нибудь признаков обмана. Но когда книги оказались на столе рядом с переговорной трубкой, а саламандра отправилась на свое обычное место у локтя хозяина, Роза встала и медленно подошла к привычному креслу. — Вы обнаружите, что эти книги читать несколько труднее, чем те, что я присылал вам раньше, — сказал Камерон, наклоняясь к переговорной трубке. — Это по большей части рукописные манускрипты, копни еще более древних рукописей. — Я вполне привычна к почерку средневековых писцов, мистер Камерон, — деловито ответила Роза, без колебаний беря первую книгу и открывая ее. — Как я вижу, вы не отметили никакого раздела. Нужно прочесть все от начала до конца? — Именно, — холодно ответил он. — Можете начинать. На самом деле ему не было нужды в данной книге, но он считал, что Розе она необходима. Имя автора на переплете отсутствовало, но это было произведение доктора Джона Ди — предка того самого Ди, чья книга послужила причиной сегодняшнего кризиса. Была определенная симметрия в том, чтобы начать настоящее обучение магии с руководства, предназначенного Джоном Ди своим подмастерьям. Придворный маг Елизаветы это бы оценил. Роза прочла от начала до конца всю рукопись не поморщившись, хотя там встречались концепции, столь же странные для благовоспитанной дамы просвещенного века, как использование вилки — для африканского пигмея. Многое в писаниях Джона Ди было, конечно, полной чепухой; он часто получал потрясающие результаты и абсолютно верно определял причины некоторых явлений, но объяснял их немыслимыми способами. Например, его утверждение, что в целях борьбы с чумой следует избавиться от крыс, было, несомненно, верным, но обоснование — всего лишь красивой фразой. Ди полагал, что и чума, и крысы — порождения Луны; таким образом, крысы распространяли влияние Луны на внутренние помещения домов, куда лунный свет не мог проникнуть никаким иным способом. Его соображения по поводу трансформаций были вполне разумны, хотя и ограниченны. Ди никогда не пытался осуществить превращение сам и лишь пересказывал то, что узнавал от коллег на Континенте. Он — как и полагалось Повелителю Воздуха — больше интересовался мистической стороной вопроса. Сильфы всегда были самыми слабыми из стихийных духов и к тому же самыми капризными. На них не следовало особенно полагаться, тем более что они были не в силах сосредоточить внимание на чем-либо больше, чем на час-другой. Из сильфов получались великолепные посланники и собиратели информации, они могли доставить что угодно из любого места в мгновение ока, но если с их Повелителем случалось несчастье и он посылал их за помощью, вполне могло случиться, что без присмотра они отвлекались в пути и оставляли своего Повелителя истекать кровью. Да и безобидны они были не больше, чем торнадо или ураган. Ни одному претенденту на могущество Повелителя Воздуха не случалось повторить одну и ту же ошибку дважды. Неосмотрительным редко удавалось прожить достаточно, чтобы рассказать о своей ошибке. Впрочем, так было со всеми стихиями. Каждая имела свои сильные и слабые стороны и каждая была смертельно опасна. В последнем разделе своей книги Ди описал первое испытание, которому подвергается подмастерье, прежде чем стать Мастером — Повелителем Воздуха, и Камерон счел, что Розе будет особенно полезно об этом прочесть. «Пусть это послужит ей предостережением». Он с интересом ждал, что будет, когда Роза дочитает книгу. Она закрыла фолиант и отложила в сторону, но не сразу взялась за следующий. Судя по выражению ее лица, она размышляла, можно ли задать вопрос. Наконец она смущенно кашлянула и сказала: — Наверное, большая часть этого — чепуха? — Действительно, многое тут выдумка, но любой мало-мальски образованный читатель сразу поймет, в чем нет смысла, — спокойно ответил Камерон. — Однако последняя глава… — Роза не закончила фразу, но в ее голосе прозвучал вопрос. — В последней главе все изложено точно, поскольку там описывается испытание, которому должен подвергнуться подмастерье, стремящийся стать Повелителем Воздуха, — сказал Камерон так прозаически, словно сообщал, что солнце встает на востоке. — Испытания, разумеется, отличаются друг от друга. Они определяются природой духов; единственное для всех общее — это высокая цена магической власти. Ничто не дается даром. Роза ничего не сказала, да Камерон и не ждал, что она что-нибудь скажет. Вскоре она открыла вторую книгу и начала читать вслух. Она закончила чтение около четырех утра, и Камерон сдался. Если Роза и могла с легкостью преодолеть стресс, пережитый накануне, то он не мог. Когда Роза закрыла книгу, он откашлялся и сказал: — На сегодня достаточно, мисс Хокинс… — Раньше вы называли меня Розой, — перебила она. Он с досадой понял, что так и было. — Действительно. Прошу меня простить. — Не нужно извиняться, — к его удивлению, ответила Роза. — Употребление имени или даже прозвища может иметь разный смысл. Иногда это служит указанием на то, что один из собеседников много выше другого, но может говорить и о равенстве, если подобная вольность возможна для обеих сторон. Камерон невольно улыбнулся, оценив разумность ее слов. — Что ж, прекрасно. Я охотно разрешаю вам называть меня Ясоном. Что касается прозвища, у меня его никогда не было. — Честно говоря, не могу себе представить, чтобы кто-то осмелился дать вам прозвище. — Голубые глаза за стеклами очков озорно блеснули. — Я тоже не возражаю, чтобы вы называли меня Розой, а не Розалиндой: я никогда не находила в себе особого сходства с героиней, в честь которой меня назвали. — Вы имеете в виду шекспировскую Розалинду? — снова удивился он. — Но почему бы и нет? — Потому что меня назвали не в честь шекспировской Розалинды, а в честь проказливой жены повесы из «Летучей мыши», — покраснев, призналась Роза. — Мой отец больше любил оперетту, чем драму. Камерон расхохотался: — Ну, тут я могу его понять! Мы хорошо поработали сегодня, Роза, и многого достигли. Благодарю вас, и спокойной ночи. — Доброй ночи, Ясон, — ответила она, поднимаясь и расправляя юбку. — Позвольте сказать, что, как ни странно, я искренне надеюсь: утром не обнаружится, что все это мне приснилось из-за слишком усердного чтения средневековых манускриптов и излишней живости воображения. Будь магия реальностью, жизнь была бы куда более интересна. — Магия — это реальность, Роза, — серьезно сказал Камерон ее отражению в зеркале. Сказал так тихо, что Роза не услышала его. — Она реальна настолько, что скорее похожа на ночной кошмар, чем на сладкие грезы. Молю Бога, чтобы вы никогда этого не узнали. Утром Роза проснулась в полной уверенности, что все события вчерашнего вечера ей приснились. Они были настолько фантастичны, что поверить в них было бы просто смешно. Железнодорожный магнат, ведущий двойную жизнь… Маг, реально повелевающий духами стихий… Абсурд! Она посмеялась над собой, потянулась и приготовилась вставать… Но как только она отдернула полог и протянула руку за очками, обнаружилось, что очки плавают в воздухе перед самым ее носом, а посреди комнаты висит мерцающий огненный шар. Роза схватила очки и поспешно надела их. Расплывчатый огненный шар превратился в саламандру. Ошибки быть не могло: это то самое похожее на ящерицу, сияющее огненно-желтым светом создание с ярко-голубыми глазами, которое она помнила. Только непонятно, та же это саламандра, что и вчера, — никаких отличительных признаков заметить нельзя. Но тут создание заговорило, и голос его оказался совсем другим — более высоким и пришепетывающим, как у застенчивого ребенка. — Что ты желаешь сегодня надеть, госпожа? — почтительно спросила саламандра. Роза заморгала и выпалила первое, что пришло в голову. — Коричневый шерстяной костюм и кремовую шелковую блузку. — В конце концов, сейчас ноябрь, и лучше надеть что-нибудь теплое. Саламандра начала вращаться, и дверца гардероба распахнулась. Костюм выскользнул наружу — жакет и юбка, — как живой. — Этот? — спросила саламандра, и костюм начал поворачиваться из стороны в сторону, демонстрируя себя Розе. — Э-э… да, — ответила она, пытаясь прийти в себя. Теперь открылся ящик комода, и из него выскользнула блузка. На глазах у Розы она развернулась, и складки, появившиеся на ней от лежания в ящике, исчезли. — Эту? — вежливо поинтересовалась саламандра. — Или, может быть, другую? Блузка была шелковой и кремовой — детали отделки сейчас значения не имели. — Я… Да, эта прекрасно подойдет. — Роза с изумлением следила, как костюм повесил себя на спинку кресла, как за ним последовала блузка, нижние юбки и остальное белье. Уже не спрашивая указаний Розы, саламандра достала пару ботинок из тонкой коричневой замши: ботинки скользнули по полу к креслу, и весь ансамбль был в сборе. — Не желаешь ли принять ванну? — пропищала саламандра. — Завтрак уже подан, я все приготовлю, пока ты будешь есть. — Да, пожалуйста, — пробормотала Роза. Саламандра, по-прежнему вращаясь, влетела в дверь ванной. Роза накинула пеньюар, лежавший в изножий кровати, и прошла в гостиную. В камине горел огонь, в комнатах было тепло. «Конечно, как же может огонь не гореть: ведь саламандра — дитя Огня. Может быть, она нуждается в близости огня». На столе Розу, как обычно, ждал поднос с завтраком. Она села, все еще потрясенная, что, впрочем, не помешало ей отдать должное восхитительной еде. Не успела она доесть, как в дверь, теперь уже не вращаясь, снова влетела саламандра. — Ванна готова, госпожа, — сказала она. — Не нужно ли тебе чего-нибудь еще? — Нет… Сейчас ничего не нужно, — неуверенно ответила Роза. — Ты только скажи, если тебе что-то понадобится, и это сразу появится. — Саламандра крутанулась в воздухе и исчезла. Роза положила вилку, не сводя глаз с того места, где только что была саламандра. «По крайней мере теперь я знаю, кто бывал в моих комнатах и как предметы появлялись и исчезали совершенно бесшумно. Все могло оказаться гораздо хуже: это мог быть Дюмон». Одна только мысль о Дюмоне отбила у нее всяческий аппетит и вызвала озноб. Ванна сразу стала казаться очень желанной. Новая ситуация определенно имела существенные преимущества. Саламандра не только приготовила для Розы ванну, пока та не спеша завтракала, но и нагревала полотенца, прежде чем их подать, а потом без напоминаний приносила по одному нужные детали туалета. Роза чувствовала себя французской королевой, которой прислуживают сотни служанок. К тому же ей не пришлось мучиться с корсетом: саламандра ловко зашнуровала его — не так туго, как того требовала мода, но и не настолько свободно, чтобы он перестал служить своей цели. Уже не в первый раз Роза пожалела о том, что вообще приходится носить этот дурацкий корсет, однако она не принадлежала к числу тех бунтарок, что отказывались от юбок и корсетов ради брюк и пиджаков и выходили на суфражистские демонстрации. Может быть, она по-своему и была не меньшей бунтаркой, однако предпочитала восставать лишь против академических ограничений. Солнечный свет манил на прогулку, и Роза поспешила спуститься вниз; к тому же ей было интересно узнать, как отразился ее новый статус на восприятии всего происходящего. Перемены проявились не сразу, однако, выйдя в парк, она стала замечать вращающиеся огненные сферы у живой изгороди или над клумбой. Там, где они пролетали, все приходило в порядок. Дойдя до загона Заката, Роза увидела, что за жеребцом ухаживают сразу три саламандры: одна чистила его щеткой, другая полировала ему копыта, а третья старательно расчесывала хвост. Точнее, первая саламандра висела над конем, и щетка сама скользила по его бокам, вторая кружилась вокруг копыт и направляла тряпку, третья вращалась около хвоста, и гребень аккуратно расчесывал длинные пряди. Закат явно к этому привык и вел себя спокойно, что очень удивило Розу: она думала, что столь странные создания должны пугать жеребца. «Но возможно, раз Закат — подарок друга Ясона, его прежний хозяин — тоже Повелитель Огня? Может быть, за конем всегда ухаживали не только люди, но и сверхъестественные существа, и потому они кажутся ему обыкновенными?» Но даже если и так, жеребец проявлял удивительное добродушие: как ни мало было известно Розе о лошадях, она все же знала, что те бывают беспокойны, когда конюхи их обихаживают. Дальше Роза пошла очень быстрым шагом: ей хотелось обойти как можно больше и как следует запомнить все дорожки. Она собиралась в скором будущем мысленно составить карту поместья. Срочное бегство все еще могло оказаться необходимостью; вчерашняя доброжелательность Ясона не поколебала ее мнения на этот счет. Скорее она теперь считала Ясона более опасным, хоть и не показывала виду. Если теперь ей больше не нужно беспокоиться о столкновении со слугами-людьми, то в случае чего предстоит иметь дело с куда более опасными саламандрами. Если придется бежать, нужно покинуть пределы поместья прежде, чем их пошлют по ее следам, — ведь скрыться от них невозможно. Мысли Розы переключились на то, какой же именно несчастный случай сделал Ясона калекой. «Может быть, он сильно обожжен? Это совпадало бы с тем, что я знаю о саламандрах, — с их помощью алхимики выплавляли металл, раскаляли тигли и получали самую твердую сталь». Возможно, он проявил небрежность или чем-то их разозлил, а они в отместку обожгли его? «Будь так, разве сохранилась бы его власть над саламандрами? Кажется, он сказал, что несчастье случилось с ним из-за попытки применить чары, противные его магической природе. Но трудно себе представить, чтобы сильфы или гномы могли что-то сделать Ясону — а об ундинах и говорить нечего». Роза продолжала размышлять над задачей, осматривая обширные сады. Они были весьма разнообразны: в одной части — симметрично разбитые клумбы, кусты, подстриженные в форме геометрических фигур, и обязательный лабиринт, который Роза сразу опознала как творение в стиле Фибоначчи ; выход из него она нашла с первой попытки. Вокруг цвело множество роз, были и рододендроны и другие благоухающие кустарники. Другую часть парка Роза обозначила для себя как «Сад удовольствий» по аналогии с поэмой «Кубла-Хан» Колриджа. Здесь было множество укромных уголков, уединенных беседок, искусственных гротов, окруженных густыми деревьями и увитых лозой, словно предназначенных для романтических свиданий. Дальше шли пруды с водопадами и фонтанами, на водной глади плавали лилии, в прозрачной воде грациозно двигались огромные золотые, белые, черные рыбины. Роза обнаружила огород, по-видимому, снабжавший поместье зеленью и овощами, и даже небольшой яблоневый сад. Однако большая часть территории была умелой имитацией первозданного леса с искусно созданными руинами башни, деревенскими качелями на лужайке, прелестными лесными избушками, где можно укрыться от непогоды, скамейками, вырубленными из цельных бревен, в тени развесистых деревьев. Здесь поработал искусный мастер, оставив нетронутыми самые живописные уголки (так что создавалось впечатление дикости) и в то же время сделав лес уютным и привлекательным, а не пугающим. Различные части парка отделялись друг от друга стенами, но стены эти были чисто декоративными. Конец владений Камерона обозначался просто натянутой проволокой — даже не колючей. Поблизости не было ни соседей, ни опасных диких зверей. Таким образом, «изгородь» чисто символически отмечала границу поместья. Добравшись досюда — если придется бежать, — можно идти вдоль берега в сторону Сан-Франциско или двинуться в другую сторону, вдоль железнодорожной ветки, пока не выйдешь к основной линии. В любом направлении дорога будет долгой и трудной и займет два-три дня, однако Роза не сомневалась, что сможет преодолеть все препятствия, если только удастся избежать погони. Может быть, и глупо думать о том, что придется бежать из этого мирного уголка… «Но ведь еще недавно смешно было бы представить себе, что Ясон Камерон — маг, — напомнила себе Роза, возвращаясь к дому. — Нужно будет в ближайшие дни постараться выяснить, где поместье пересекает железнодорожная ветка». Даже если это не принесет другой пользы, такие прогулки помогут сохранить хорошую физическую форму. — Ты сегодня собираешься попробовать снова? — спросила саламандра, наблюдая, как Камерон чертит на полу своей рабочей комнаты специальным мелом магическую пентаграмму. Ему пришлось вставить кусочек мела в картофелину, иначе его лапы не могли четко проводить линии. — Да, — хрипло ответил он. Тело волка не умело наклоняться, и это причиняло массу неудобств. Но он не рисковал принимать наркотики, чтобы облегчить боль: нельзя позволить себе сделать ошибку в чертеже. — Ты уверен, что это хорошая мысль? — продолжала саламандра. — Ты ведь не узнал ничего нового из тех книг, что тебе читала девушка. — Мне кажется… У меня появилась… удачная догадка, — прокряхтел Камерон. Читая днем свои записи, он иначе стал смотреть на то заклинание, которое должно было вернуть ему человеческий облик. Показалось, что существует возможность восстановить часть заклинания, намеренно пропущенную в древнем манускрипте. Если он окажется прав, при помощи нового заклинания удастся достичь того, к чему он стремится. Главный вопрос, который занимал его сейчас, заключался в следующем: подействуют ли чары на его смешанную — получеловеческую-полуволчью — природу. Возможно, единственный способ добиться цели — полностью превратиться в волка и лишь потом стать человеком. В этом случае задача становилась трудной вдвойне: требовалось сначала выяснить, почему не получилась трансформация в волка, потом внести в заклинание соответствующие изменения и лишь затем совершить оба ритуала. «Должно быть, я лишился рассудка». Средневековые сказания часто упоминали луп-гару — волков-оборотней, — но лишь в единственном манускрипте Камерону удалось найти соответствующее заклинание. Одно это должно было бы заставить его соблюдать чрезвычайную осторожность. Он ведь знал, что большинство средневековых магов не все свои знания доверяли бумаге и держали в секрете самые важные моменты: это позволяло им сохранять власть над подмастерьями. Он должен был предположить, что и этот манускрипт — не исключение. И уж тем более нельзя доверять записям Повелителя Земли, вздумавшего создать подобное заклинание. Какая от него могла быть польза — разве что пугать соседей или шпионить за ними? Если маг желал испытать жизнь волка, существовало много способов проникнуть в разум настоящего волка и ощутить его чувства. Повелители Земли были, как правило, существами кроткими, интересовавшимися в основном процветанием и плодородием тех районов, где они жили, изучением флоры и фауны и отличавшимися в своей магии консерватизмом. А значит, автор манускрипта был кем-то вроде вундеркинда, отличался необычными интересами и своеобразным подходом к магии Земли. Теперь Камерон понимал, что все это должно было послужить ему предостережением. Однако тогда он ощутил бесшабашное родство с тем давно умершим магом и уверенность в собственном даре. Глупость, неосмотрительность, самоуверенность… Все это, как прекрасно осознавал Камерон, относилось к нему. В конце концов, именно излишняя самоуверенность заставила его взять в подмастерья Поля Дюмона: Камерон не сомневался, что сумеет превратить эту медную монету в золото. Никогда еще не оказывался он в трудном положении, из которого не мог бы с честью выйти. «До сих пор… В конце концов фортуна от меня отвернулась, а гордыня ведет к падению». Камерон завершил последний магический знак и со стоном выпрямился. Кости болели от любого движения, и когда он медленно двинулся к столу, чтобы положить мелок, в суставах раздался треск. Мышцы шеи были так напряжены, что было трудно держать голову прямо. К счастью, он скоро — не пройдет и получаса — узнает, сработало ли новое заклинание. — Охраняй меня, — коротко бросил он саламандре. — Если чары развеются, это случится мгновенно, и каков бы ни был исход, ритуал не займет много времени. — Если все совершится быстро, это потребует от тебя напряжения всех сил. — Голос саламандры звучал неодобрительно. — А сил у тебя и так немного, ты не можешь тратить их Попусту. — Решать мне. — Камерон взглянул на нее из-под полуопущенных век. — Ведь ты и твои родичи давно уже мне не слуги, а союзники. Мне больше не нужно опасаться, что вы восстанете, не нужно силой заставлять вас повиноваться. Я уже много лет не использую свою власть; вы подчиняетесь мне потому, что таково ваше желание, а не потому, что я принуждаю вас. В отличие от Саймона. — Да, в отличие от Саймона, — подтвердила саламандра. — И все же твоя сила небезгранична, и у тебя есть враги. Есть угрозы, от которых ты должен искать защиты, и Саймон — одна из них. — В этом я отчасти полагаюсь на тебя, — ответил Камерон. — Защищай меня сейчас. Обряд потребует не более получаса твоего и моего времени. Он вошел в центр пентаграммы — очень осторожно, следя за тем, чтобы не стереть ни одной линии. Черед полчаса он вышел за пределы магической фигуры обессиленный настолько, что с трудом волочил ноги. Часть линий стерлась, но теперь это уже не имело значения. Измененное заклинание оказалось бесполезным, и, как и предостерегала саламандра, Камерон испытывал после него ужасную боль и такой упадок сил, что даже дышать было трудно. У него болел каждый сустав, каждый мускул, его, словно в лихорадке, бил озноб. Рот его открылся, сухой язык вывалился, как у собаки. Легкие разрывались, желудок бунтовал, ноги гудели при каждом шаге, голова, казалось, вот-вот расколется. Он с трудом добрался до своего кресла и рухнул в него, ухватившись за подлокотники. Больше всего на свете ему хотелось закрыть глаза, но он понимал: стоит это сделать, и он тут же потеряет сознание. Саламандра мгновенно оказалась рядом с ним. Стакан с отваром трав, куда был добавлен опиум, скользнул ему в лапу прежде, чем он попросил. С огромным усилием он поднес стакан к губам и жадно выпил содержимое. Он откинулся в кресле, а стакан из его упавшей лапы подхватила саламандра. Напиток был горьким, но он немного унял боль в пересохшем горле. К Камерону снова подплыл полный стакан — на этот раз с молоком. Молоко было едва ли не единственной жидкостью, кроме воды, которую он в своем полуволчьем виде мог выносить. Изнеможение понемногу проходило, и этот стакан он поднял уже с меньшим трудом и выпил медленнее, без такой жадности, почувствовав, что теплое молоко в сочетании с целебными травами уменьшило тошноту. Пустой стакан саламандра тут же забрала. Камерон снова откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Ты сможешь поесть? — спросила саламандра. Камерон с трудом разлепил веки и посмотрел на нее. Саламандра больше не вращалась, она замерла на куске асбеста, который специально для нее Камерон положил на свой письменный стол. — Скоро придется — но еще не сейчас. — Голос Камерона прозвучал более хрипло, чем всегда. — Пусть сначала подействует лекарство. — Да. — Саламандра склонила голову набок и внимательно посмотрела на Камерона. — Пока еще оно не представляет для тебя опасности. — Но скоро начнет, если не соблюдать осторожность, — закончил за нее Камерон. — В том-то и заключается дилемма, верно? Принимать опиум, чтобы облегчить боль, рискуя сделаться наркоманом и потерять ясность рассудка, или терпеть боль, которая не дает думать и порождает слабость? И то, и другое опасно, что бы ни выбрать. — Да, тут есть трудность, — согласилась саламандра. Больше она ничего не сказала, и Камерон был ей благодарен. Настроение у него было не из лучших, и снова выслушивать критику от огненного создания не хотелось. Камерон постарался поудобнее устроиться на подушках кресла и расслабить напряженные мышцы. Постепенно резь, сконцентрировавшаяся где-то между глаз, начала отступать, опиум уменьшил ломоту в суставах. Наконец боль ушла совсем. Он открыл глаза, внимательно оценивая свое физическое состояние. Он чувствовал легкое головокружение, но не большее, чем от стакана вина. Саламандра очень точно оценивала его потребности и количество снадобий, необходимых для восстановления сил. И еще она безошибочно определяла, когда лекарство подействует. Буквально через секунду перед Камероном стояла тарелка с чуть обжаренными кусками мяса и еще один стакан молока Саламандра явно была намерена присмотреть за тем, чтобы Камерон как следует поел. Она позаботилась о том, чтобы фитили ламп не коптили; свет, проникавший сквозь янтарные абажуры, не резал чувствительные волчьи глаза. Камерон хорошо знал действие лекарств: такое знание обязательно Повелителю любой стихии — и для тех редких случаев, когда снадобья могут понадобиться ему самому, и чтобы заметить, если к наркотикам начнут прибегать подмастерья, восполняя этим недостаток природных способностей. Камерону было известно, что от опиума зрачки расширяются и что если он сейчас посмотрит на себя в зеркало, то увидит лишь тонкую коричневую полоску радужки вокруг огромных темных зрачков. Это делало его еще более чувствительным к свету, чем обычно. Он проглотил оставшиеся на тарелке куски мяса, не жуя, и заглушил солено-сладкий привкус крови глотком молока. Пока он ел, саламандра молчала, но убрала тарелку и стакан сразу же, как они опустели. Камерон зевнул и почувствовал, как челюсть его отвисла, а язык высунулся, как ни старался он этому помешать. — Как я рад, что Поль при этом не присутствовал, — сказал он. Саламандра беспокойно зашевелилась. — Ты уверен, что можно доверять ему настолько, чтобы отпустить одного в город на целую неделю? Камерон подумал, что эта его помощница с каждым днем разговаривает все разумнее, словно постоянное общение с Мастером делало саламандру похожей на человека. «Что ж, это и к лучшему. Мне определенно необходим умный помощник, и какая разница, если это окажется создание Огня?» Камерон попытался пожать плечами. — Я в общем-то уверен, что доверять ему нельзя, хотя и думаю, что мои приказания он выполнит. Однако прикосновения к нему Саймона Белтайра я пока не чувствую, так что, каковы бы ни были его происки, скорее всего они — попытка нажиться за мой счет. — После паузы Камерон добавил: — Или за счет кого-то еще. Поль теперь знает о магии достаточно, чтобы выигрывать в любые азартные игры. Не сомневаюсь, что, чем бы он ни занимался, он не забывает незаконными способами набивать карман, хоть я многократно предупреждал его, что это опасно. — Он никогда не поверит, что его могут поймать за руку, — заметила саламандра. — И в этом он, возможно, прав, — задумчиво пробормотал Камерон. — Кто может разоблачить его, кроме Повелителя или другого подмастерья, а среди них едва ли найдется тот, кто пожелает снизойти до жульничества в игре, когда есть гораздо более надежные способы составить состояние, приложив чуть больше усилий. Камерон подумал о собственном богатстве: он обрел его благодаря растущей магической силе и знаниям, которые позволяли ему точно предвидеть, где и когда общество станет испытывать потребность в определенной продукции или услуге. Благодаря такому предвидению и способности с помощью саламандр обеспечить непревзойденное качество своих товаров небольшая сумма, которой он изначально располагал, удвоилась, потом удвоилась еще раз, и так далее. Через год Камерон стал обеспеченным человеком; через два — богатым; через пять занял недосягаемое для конкурентов положение. После этого нужно было только найти компетентных помощников, и стало возможным отойти от дел и сосредоточиться на магии. Так он и сделал. Всего этого значительно легче было добиться здесь, на Западе, где состояния приобретались и терялись за один вечер, где положение в обществе определялось лишь количеством денег и никто не интересовался прошлым человека, если он вел себя как джентльмен и вращался в приличном обществе. В восточных штатах Камерон мог бы столкнуться с трудностями, не в последнюю очередь из-за того, что Повелителей стихий там было гораздо больше. Здесь же у него не было соперников, кроме Саймона Белтайра; Повелители других стихий не имели причин вмешиваться в его дела, поскольку всем хватало места. Местные Повелители Воды становились судовладельцами, поскольку могли обеспечить своим кораблям безопасность и непревзойденную скорость. Повелители Земли составляли себе состояния на добыче золота и серебра: кто лучше них мог знать, где следует заложить шахту? А Повелители Воздуха создавали индустрию развлечений, поскольку нигде в мире люди так не любили удовольствия, как на Западном побережье, а Повелители Воздуха были мастерами управлять эмоциями толпы. Камерон закрыл глаза; под действием наркотика он, казалось, плавал в воздухе. Теперь это ощущение было для него почти удовольствием — миг, когда он позволял себе роскошь избавиться от боли ценой утраты остроты ума. Он не мог, конечно, позволить себе уснуть — маг его уровня был вполне способен настолько контролировать себя, — но расслабиться он себе разрешил, и мысли его странствовали по собственной воле. Он не стал противиться действию снадобья. Последний раз он так чувствовал себя, когда метался в жару… «Брюшной тиф… Такая средневековая болезнь. Удивительно, что я тогда выжил». Опиум притупил остроту воспоминаний о тяжелом детстве, и Камерону казалось, что все это было с кем-то другим. Картины прошлого проплывали перед его умственным взором, и он смотрел на них словно со стороны. «Все было не так уж трагично. По крайней мере ранняя смерть пощадила меня. На улицах больших городов каждый день разыгрываются куда более страшные трагедии». Какая ирония судьбы, что и он, и эта девушка Хокинс родом из одного и того же города! Впрочем, юная Хокинс родилась на пятнадцать лет позже и вряд ли когда-нибудь задумывалась о событии, сыгравшем такую большую роль в его жизни и жизни других жителей Чикаго, родившихся до 1871 года. И снова ирония судьбы — он стал Повелителем Огня, а ведь именно огонь стер его прошлое и изменил будущее. Да, Великий пожар был делом рук двоих — ныне покойных — Повелителей Огня… Ему было всего четыре года, когда Великий пожар в Чикаго погубил его мать и уничтожил и дом, и бизнес его отца. Так по крайней мере говорил отец — в тех редких случаях, когда напивался не до такой степени, чтобы лишиться способности говорить. Сам Камерон не помнил ни матери, ни жизни до пожара: смутные ощущения, еще более смутные образы — и никаких воспоминаний. Что же касается самого пожара… Даже опиум не мог смягчить воспоминаний, и Камерон, как всегда, поспешно прогнал их прочь. Они с отцом скитались много дней, а потом кто-то отвел их в приют, существовавший на благотворительные пожертвования какой-то церкви. Когда отец начал пить, их оттуда выгнали. После смерти матери у отца ни к чему не лежала душа; несмотря на щедрую помощь, которую ему предлагали многие, он не искал утешения ни в чем, кроме бутылки. Камерон мог теперь, если пожелал бы, при помощи магии вызвать образ отца, каким тот был когда-то, но отец остался в его памяти как вечный пьяница. «Я даже не могу думать о нем с теплым чувством: он всегда оставался для меня только кем-то, кого надо слушаться и о ком часто приходилось заботиться». Рональд Камерон не был пьян только тогда, когда страдал от похмелья или наскребал медяки на новую бутылку дешевого виски. Он перебивался случайными заработками, таская за собой маленького сына как ненужный обременительный багаж. Это была жизнь на грани, но дети ко всему приспосабливаются, и Ясон терпел ее, потому что другой не знал. Так не могло продолжаться долго, однако даже немногих месяцев хватило, чтобы отец докатился до совершенно скотского состояния: для него теперь важна была только следующая порции выпивки. Два года скитаний с отцом могли бы быть столетнем: так много они вместили страданий. Вечный холод, голод, грязь, вечные драки с бродягами за те крохи, что перепадали им с отцом; Ясон даже не мог себе позволить крепко уснуть — все время приходилось ждать неприятностей. Не было ничего удивительного, что он заболел. «И неудивительно, что, как только я стал настоящей обузой, отец бросил меня». Воспоминания о болезни были отрывочными, но очень яркими. Он помнил предрассветный час, помнил, как отец привязал его к калитке какого-то кирпичного дома, чтобы мальчик не смог последовать за ним или в бреду забрести куда-нибудь в глушь. Помнил, что ему было ужасно холодно, но голова оставалась ясной — совсем как сейчас. Его бил озноб, но от слабости он не мог и пальцем пошевелить. Следующим воспоминанием было чье-то ужасно уродливое лицо, склонившееся над ним, а потом повернувшееся к кому-то, кого он не видел. — Совсем больной мальчишка, сэр. — И добавил с иронией в голосе: — Кто-то, должно быть, принял этот дом за приют для бездомных. Я позову полисмена. Второй голос: — Подожди минутку. — В поле зрения появилось второе лицо, худое и аскетическое. Незнакомец внимательно смотрит на него сквозь стекла пенсне. — Нет, отнеси его в дом, вымой и пошли за врачом. Мальчишка может мне пригодиться. Это и был его спаситель. Камерон саркастически улыбнулся. Неудивительно, что приказание «вымой» предшествовало словам «пошли за врачом». Алан Риджуэй не был жесток, но сострадание ему было чуждо. Он мог бы стать идеальной моделью для того, кто пожелал бы изучить мораль и манеры чистого интеллектуала. По иронии судьбы этот самый могущественный Повелитель Огня в Чикаго совсем не обладал душевным теплом. Алана Риджуэя не было в городе во время Великого пожара; в противном случае огонь, возможно, не смог бы так разгуляться. «Кто знает… Может быть, Алан Риджуэй сумел бы разнять противников, прежде чем они сожгли половину города и тысячи акров окрестных лесов». Один Повелитель Огня жил в Пештиго, маленьком окруженном лесами висконсинском городке, а другой — в Чикаго, в южных районах. Они всегда были соперниками, но в один октябрьский день случилось что-то, что сделало их смертельными врагами. Через несколько дней началась битва, стоившая жизни тысяче двумстам жителям Висконсина и еще тремстам чикагцам. Единственными Повелителями, кроме них, в городе в это время были Повелители Земли и Воздуха, которые оказались практически бессильны перед лицом огненного ада; в лесах Висконсина Повелителей не было вовсе. А когда Великий пожар кончился, оба его виновника были мертвы. Маги из Бостона пришли в ужас, узнав о разрушениях и жертвах, и проявили не свойственную им обычно заботу об общественном благе: Повелители Огня постановили, что один из них должен перебраться в Чикаго и позаботиться, чтобы не было новых очагов пожара из-за вырвавшихся на свободу саламандр. Впоследствии Камерон узнал, что Повелители Воды из Нью-Йорка приняли подобное решение: они направили своего представителя, чтобы противодействовать бесчинствам саламандр. Повелители Огня бросили жребий, чтобы определить, кому из них переселяться в Чикаго, и Алан Риджуэй проиграл. Риджуэй по происхождению был настоящим бостонским аристократом и, сделавшись Повелителем, был вынужден сменить имя и порвать все связи с семьей, настаивавшей на выполнении им определенных обязанностей, которые он теперь не мог или не хотел исполнять. Магия была его возлюбленной, его супругой, и ни одна женщина не способна была увлечь его настолько, чтобы он сделал хотя бы символическую попытку вступить в брак. Такое не было принято в его кругу, и Риджуэй предпочел исчезнуть. Для него не имело значения, что тем самым он лишился права наследовать семейное состояние, поскольку ни один владыка долго не оставался беден. Вскоре Риджуэй обзавелся скромным капиталом — ничего больше ему не требовалось, — и когда судьба распорядилась так, что ему пришлось отправиться в Чикаго, сделал это без особых возражений. Однако среди жертв пожара оказалось непропорционально много обладателей огненной магической природы, в результате чего за целый год Алан Риджуэй не смог найти себе в городе подмастерья. Для многих магов это не было бы поводом для беспокойства, но Алана, воспитанного в почтении к строгому соблюдению правил, весьма смущало. Он был Повелителем — Мастером, а Мастеру положено иметь подмастерье. Своего прежнего ученика ему пришлось передать другому наставнику, поскольку мальчик не мог отправиться с ним вместе в Чикаго. А Алан Риджуэй в отличие от многих мастеров обожал учить. Без подмастерья он чувствовал себя обделенным. Поэтому, когда грязный, больной нищий мальчишка — обладающий, однако, самой чистой огненной природой, какую только Риджуэй когда-нибудь встречал, — оказался подброшен к его воротам, маг воспринял это как дар судьбы. Благосклонность Провидения. Впрочем, в Провидение Риджуэй не верил. Истинный последователь учения циников, он не верил ни во что, чего не мог увидеть или испытать сам. Может быть, в этом крылась причина того, что магия завладела им столь безраздельно: несмотря на свою мистическую сущность, магия была чем-то, что Риджуэй мог видеть, измерять, контролировать, «Старый добрый Риджуэй… Как только меня отмыли и я перестал позорить своим видом его безупречный дом, он сделал для меня все, что мог». Повелителю Огня было нетрудно помочь медицине в излечении мальчика. Жар, по замыслу природы, должен выжечь в организме болезнь, и если магическая природа больного содержит хоть немного Огня, с его помощью можно легко и быстро уничтожить болезнь — при условии, что человек еще не слишком ослаб. Ребенка с таким магическим даром, какой был у Ясона, Риджуэй вылечил столь быстро, что приглашенный к больному врач назвал это чудом: ведь обычно в таком возрасте брюшной тиф смертелен. Ясон проснулся в месте, которое в первый момент показалось ему лихорадочным видением, — в дубовой кровати, на чистых, свежих простынях, в уютной комнате. Рядом с ним в кресле сидел тот урод, которого он видел раньше. Урод был доверенным слугой Риджуэя Барнсом. Устрашающая внешность скрывала гранитное сердце: в кресле он сидел и за мальчиком ухаживал потому, что ему так было приказано, а вовсе не из человеческого сочувствия. Барнс никогда не выказывал симпатии никому и ничему; его едкое остроумие обжигало, как прикосновение саламандры, и не щадило никого, даже его самого. С Ясоном он с самого начала обращался как со взрослым, поскольку терпеть не мог детей и полагал, что от такого обращения мальчик быстро повзрослеет. Если Ясон позволял себе какую-нибудь детскую шалость, Барнс издевался над ним так ядовито, что мальчик часто думал: порка была бы предпочтительнее. «Впрочем, пока я вел себя как осмотрительный взрослый, мне не на что было жаловаться. Все мои физические и интеллектуальные нужды удовлетворялись». Риджуэй ничего не знал ни о детях, ни об их потребностях, а потому полностью поручил уход за Ясоном Барнсу. Что же касается обучения, то тут Риджуэй проявлял горячий интерес. У него были собственные теории о правильном обучении, и он неуклонно осуществлял их на практике. «Мне повезло, что болезнь не отразилась на моих умственных способностях». Ясону потребовалась и недюжинная сообразительность, и прекрасная память. Педагогические установки Риджуэя сводились к как можно более быстрому обучению письму, чтению и счету, после чего начиналась настоящая наука — знакомство с греческими и римскими классиками. Риджуэй был сведущ в истории и не видел причин, почему современный ребенок должен уступать ребенку елизаветинской эпохи: ведь могла же леди Джейн Грей в девять лет вести переписку со взрослыми на нескольких языках. «Будь я тупицей, это стало бы для него ужасным разочарованием». Этого, правда, можно было не опасаться: Ясон обладал слишком большим магическим даром. Из таких детей обычно вырастают блестящие ученые. Риджуэй заставлял его заниматься от рассвета до заката, делая перерывы только для удовлетворения другой своей страсти: гимнастических упражнений по классическому греческому образцу. Камерону очень нравились попытки Риджуэя воспроизвести упражнения древнегреческих атлетов. К ним добавлялась верховая езда: Риджуэй обожал лошадей, и не было коня, на котором он не смог бы удержаться. «В здоровом теле — здоровый дух, и все такое прочее…» Эти занятия были единственным намеком на игру в жизни мальчика. Когда Ясон раз или два робко попытался возражать против безжалостного режима обучения, и Риджуэй, и Барнс в один голос заявили ему, что его взяли в дом из милости, а потому никаких прав он не имеет. Если он желает вернуться в ту сточную канаву, откуда пришел, он может сделать это в любой момент. Воспоминания о голодной нищенской жизни были весьма веским доводом против дальнейших возражений. Риджуэй был даже по-своему добр к Ясону. Никогда не упрекал его незаслуженно и, хоть и не проявлял особой привязанности к ученику, всегда хвалил за достижения. Ясону понадобилось немного времени, чтобы полностью забыть свою прошлую жизнь. Риджуэй почти сразу начал обращаться к Ясону как к своему подмастерью, хотя реально он не мог стать подмастерьем еще лет до восемнадцати, когда его магическая сила получила полное развитие. Это, в частности, означало односторонние «дискуссии» по поводу воззрений Риджуэя. — Что ты думаешь о людях, мой мальчик? — Повелитель Огня, попыхивая трубкой, задумчиво смотрел на Ясона. — Людях как о человечестве, сэр? Обычных людях, вы хотите сказать? — Риджуэй кивнул, и мальчик пожал плечами. — Я не особенно о них задумываюсь, сэр. Я хочу сказать: мы так от них отличны, что незачем тратить время на такие размышления. — Люди — овцы, мой мальчик. — Повелитель Огня констатировал это как непреложный физический закон. — Однако в наших интересах заботиться о стаде. Если мы этого не сделаем, овец съедят волки, и нам ничего не останется. Из того, что люди — просто овцы, не следует, что они не представляют ценности. Всегда об этом помни, мой мальчик. Мы — не волки, мы пастухи, и овцы могут принести нам большую выгоду. За все прошедшие годы Камерон не встретил ничего, что могло бы опровергнуть слова учителя. Риджуэй часто пользовался данной аналогией. Как-то раз он заговорил об этом в довольно странных обстоятельствах. Повелитель Огня обратил внимание на витраж в церкви, изображающий Христа в виде пастыря с посохом и агнцем на плечах. Риджуэй начал смеяться. Ясона озадачила такая реакция, и Риджуэй снизошел до того, чтобы объяснить: — Мне всегда бывает смешно, когда «овцы» называют Иисуса добрым пастырем, не задумываясь о том, какой это содержит смысл. Ведь что делает пастух? — Риджуэй, улыбаясь, ждал очевидного ответа. — Заботится об овцах, — не задумываясь, ответил Ясон. — А зачем? — усмехнулся Риджуэй. — Чтобы стричь их дважды в год, доить, а также резать, когда стадо станет достаточно большим и ему захочется мяса. Как ты думаешь, именно так эти добрые люди представляют себе своего Бога? Даже в десять лет Ясон гораздо отчетливее сознавал, чем большинство взрослых, насколько люди склонны питать иллюзии. — Нет, — ответил он тут же, — они предпочитают не думать так о своем Боге. — Однако это более верный взгляд, чем они полагают, — цинично заметил Риджуэй. — Такой образ Бога гораздо более точен. — Он хмыкнул. — Барнс часто спрашивает меня, правильно ли переведена строка Библии «кормите агнцев Моих» и не следует ли читать ее как «стригите агнцев Моих». Ясон усмехнулся, вспомнив о том разговоре. Если бы кто-то тогда подслушал их разговор, Риджуэй, несомненно, подвергся бы публичному осуждению, может быть, был бы даже изгнан из города. Впрочем, Риджуэй был слишком умен, чтобы говорить подобные вещи там, где их могли услышать. Он приложил все старания к тому, чтобы выглядеть в глазах окружающих добропорядочным ученым мужем. Он щедро жертвовал на благотворительность: отчасти потому, что «овец» следовало кормить, отчасти — чтобы избежать волнений и насилия, к которым склонны голодные толпы. Как Повелитель Огня он уберег жителей Чикаго от повторения Великого пожара, хотя об этой его заслуге никто и не знал. Риджуэя считали почтенным джентльменом и образцовым гражданином, и он позаботился, чтобы и Ясон приобрел такую же репутацию, — как позаботился и о том, чтобы воспитанник точно знал, для чего это нужно. Когда Ясон выдержал все испытания и сам стал Повелителем Огня, Риджуэй по праву гордился его успехом. Риджуэй и Барнс никогда не пытались стать для Ясона приемными родителями, но и не притворялись, будто претендуют на эту роль. Ясону не удалось отыскать своего отца. Он неоднократно предпринимал такие попытки, но все безуспешно. Да и что он стал бы делать, если бы нашел? Привести пьяницу в дом своего наставника он не мог: Риджуэй вполне справедливо отказался бы иметь с ним дело, а то и вышвырнул бы вон обоих. А деньги, которые Ясон мог бы дать отцу, очень скоро превратились бы в бутылки виски. По крайней мере Риджуэй и Барнс были рады Ясону. Риджуэй — из-за его успехов в обучении, а Барнс — потому что присутствие мальчика радовало хозяина; к тому же Ясон взял на себя часть его обязанностей. Они не питали к нему любви, но разве это так уж важно? Терпимости и доброжелательства вполне достаточно. «Что ж, это и правда было не так уж важно, и сказать тут больше нечего. Родной отец от меня отказался, так что мне повезло: я нашел место, где был нужен». Однако когда Камерон сам стал Мастером, все изменилось, как это и предвидел Риджуэй. Двоим Повелителям такой беспокойной стихии, как Огонь, оказалось трудно жить в близком соседстве, тем более что один прежде был подмастерьем другого. Взаимное уважение и гордость не позволяли им стать врагами, поэтому один должен был уехать — и Ясон как младший решил оставить Чикаго. К тому же он обнаружил, каким великолепным источником богатства могут стать железные дороги, и счел, что глупо сражаться за территорию, когда есть огромный неосвоенный Запад. Риджуэй снабдил его небольшой суммой, которая и послужила основой его будущего состояния, и Камерон начал играть на чикагской бирже. Очень скоро в его распоряжении оказался капитал, достаточный для вложения в серьезный проект. Тогда он покинул Иллинойс и основал железнодорожную компанию, которая начала процветать, как это мог обеспечить только Повелитель Огня. — Роза вернулась к себе в комнату, — сообщила саламандра, прервав его размышления. — Она как раз заканчивает ужин. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы слушать сегодня ее чтение? Камерон с усилием поднял веки и неуклюже махнул лапой в сторону обсидианового зеркала. В нем тут же возникло отражение смеющейся над чем-то Розы. — Она только что узнала, откуда появляется еда, — объяснила саламандра. — Спросила об этом свою служанку и нашла ответ чрезвычайно забавным. По-видимому, Роза начинала привыкать к странной ситуации, в которой оказалась, и Камерон вздохнул с облегчением. — Куда она сегодня ходила? — спросил он. — И чем занималась? Саламандра не могла пожать плечами, но как-то сумела передать безразличие. — Гуляла по парку. Такое безобидное занятие вызвало у саламандры только скуку. Однако эта девушка определенно больше склонна к прогулкам, чем любая известная ему женщина! Даже те, кто зарабатывает себе на жизнь на городских улицах, не проходят таких больших расстояний. — Должно быть, она привыкла много ходить, — продолжала саламандра. — В Чикаго она тоже много гуляла. Так вот в чем дело… Судя по ее убогой одежде, девушка, наверное, часто просто не могла себе позволить даже поездку на трамвае. Камерон придвинул к себе переговорную трубку и сказал. — Если вы готовы, мисс Хокинс… — Роза, — перебила она. — Мы ведь договорились обращаться друг к другу по имени. — Верно. — Камерону понравилась ее решительность. — Прекрасно, Роза. Мы можем начать с того, на чем остановились вчера. Он обращал больше внимания на звучание ее голоса, чем на содержание книги. Удобно устроившись в кресле, Камерон смотрел на отражение в обсидиановом зеркале. Роза медленно преодолевала сложные немецкие грамматические конструкции первого из приготовленных на этот день томов. Это была очень нелегкая задача, и на Камерона произвела впечатление беглость, с которой Роза переводила. Помедлив, чтобы разобрать одно особенно трудное место, девушка, не поднимая глаз от книги, шутливо произнесла: — Прошу прощения за задержку. Надеюсь, что автор владел магией Огня лучше, чем пером, иначе можно опасаться, что его очень припекло. Камерон от неожиданности рассмеялся. — На этот счет можете не беспокоиться. Насколько мне известно, он умер в своей постели в преклонном возрасте. Роза читала еще некоторое время, потом, хмурясь, просмотрела раздел до конца и наконец сказала: — Простите меня, Ясон, но, как мне кажется, вы хотите, чтобы я прочла эту главу для собственного образования, а не ради ваших целей. Камерон снова поразился ее проницательности. — Что вы предлагаете? — спросил он. — Я ничего не имею против самой идеи, но почерк этого человека ужасен, с правописанием он не в ладах, а грамматика даже для немца совершенно невозможна. — Роза взглянула на переговорную трубку, словно обращаясь непосредственно к Камерону. — Думаю, ваши уши и мои глаза не будут так страдать, если вы скажете мне, что думаете о магической природе человека, поскольку данная глава, по-видимому, посвящена именно этой теме. — Здравое замечание, — хихикнула саламандра. — Ты тоже ненавидел эту книгу, когда Риджуэй заставлял тебя ее читать, — по тем же самым причинам. «Истинная правда». Камерон на минуту задумался. В состоянии ли он сейчас что-то кому-то объяснять? «Возможно, хоть и не наверняка». — Я попытаюсь, Роза, — ответил он. — Однако имейте в виду, что мои взгляды современны и рациональны, насколько магия может быть таковой. Решение проблемы, которое я ищу, может лежать в более мистических областях, и тогда, если ваше понимание окажется чисто научным, вы можете при переводе других текстов не уловить нужного направления. — Тогда стоит отложить эту книгу и прочесть ее позднее, — предложила Роза и пометила место, на котором остановилась. Потом она выпрямилась в кресле, но вместо того, чтобы просто сложить руки на коленях, взяла со стола записную книжку в кожаном переплете н карандаш, приготовившись делать заметки. Он чуть не высказал удивления вслух, но вовремя спохватился. Нельзя открывать ей, что он наблюдает, — это может ее обидеть. Хуже того, она может разозлиться и даже потребовать расчета. «Я нуждаюсь в ее умениях: с этим фактом спорить не приходится». — Ну что ж, если вы готовы… — Камерон откашлялся, чувствуя некоторое смущение. «Не смогу же я заставить ее скучать сильнее, чем те древние профессора, чьи лекции она слушала в университете». — В соответствии с той системой, которой все мы придерживаемся вслед за Пифагором, магическая сила сосредоточена в созданиях четырех стихий. Если человек — или, возможно, иное материальное существо, но в данный момент мы будем говорить только о людях, — пожелает приобщиться к магии, сделать это он может только через посредство духов той стихии, которая ему подчиняется. Роза, делая записи, кивнула. — А можно поинтересоваться: есть другие существа, которым доступна магия? — Наверняка я знаю только о дельфинах и китах — среди них встречаются маги. Им, конечно, доступна лишь магия Воды. Ходят слухи еще о некоторых видах: например, снежном человеке Гималаев или лесных людях Северо-Запада, но тут я ничего не могу утверждать. Если они и существуют, то ведут очень скрытный образ жизни и почти никому не попадаются на глаза. Считается, что они всячески стараются избегать контактов с людьми. — Мне кажется, — сказала Роза, задумчиво покусывая кончик карандаша, — что если они и пользуются магией, то именно с целью скрыться от людей. Поэтому о них и нельзя ничего точно узнать, правда? Камерон кашлянул. — В этом что-то есть, безусловно. Впрочем, вернемся к теме, которую рассматривает repp Александр Метцигер, чей почерк вы так осудили. — Роза очень мило покраснела. — В магической природе каждого человека обычно смешаны все четыре стихии. В большинстве случаев их пропорция бывает абсолютно одинаковой; такие люди не обладают магическими способностями. Человек может использовать магию, только когда в нем нарушается равновесие, потому что только тогда он оказывается достаточно близок к духам стихий, чтобы общаться с ними и ими повелевать. Роза быстро записывала все это в своей маленькой книжечке, и Камерон сделал паузу, что дать ей время. — Может быть, это своего рода компенсация — вроде острого слуха, которым обладают слепые? — неуверенно проговорила Роза. — Великолепно! Да, очень подходящая аналогия. Вполне возможно, что из-за недостатка в его магической природе одной стихии маг делается особенно чувствителен к другой. С таким нарушением равновесия связана определенная опасность: вы оказываетесь уязвимы для духов стихии, которой в наибольшей мере лишены. Чаще всего это бывает та из них, которая противоположна вашей собственной. — В какой мере равновесие может нарушаться? — спросила Роза. — Насколько… насколько чувствителен к одной стихии может оказаться человек? — Очень сильно — настолько, что лишь Мастер бывает способен найти в маге — или потенциальном маге — следы других стихий, — ответил Камерон. — В этом-то и состоит причина того, что никто не может повелевать больше чем одной стихией. Если у вас оказывается избыток чего-то одного, остальные составляющие не достигают уровня даже среднего человека. — Камерон нахмурил брови и попробовал найти аналогию. — Представьте себе квадратный стол, на котором лежат мраморные шарики. Если наклонить его в одну сторону, шарики скатятся только к этому краю. Примерно так же, к счастью, устроена магическая природа человека. — Почему «к счастью»? — спросила Роза. Камерон ожидал такого вопроса. — Потому что духи стихий — ревнивые создания. Они никогда не потерпели бы необходимости делить мага с другими. Даже если бы нашелся человек, избыточно одаренный в двух сферах, ему следовало бы посоветовать избрать одну, иначе духи двух стихий постоянно ссорились бы друг с другом, бесполезно тратя время и энергию и постоянно нарушая его планы. — Кажется, духи похожи на капризных детей, — заметила Роза с улыбкой; она, конечно, и не подозревала, что Камерон видит выражение ее лица. Он фыркнул. — Именно такие они и есть. — Ему на ум пришло другое сравнение, гораздо менее вежливое. — Вот, собственно, и все, о чем пишет repp Метцигер в том разделе, который вы пожелали пока пропустить. Роза состроила гримасу. — И для этого ему понадобилось сорок страниц? — недоверчиво переспросила она. — Он излагает все более подробно — можете прочесть сами, если захотите. В частности, он перечисляет свойства каждой стихии, сообщает, как можно определить, есть ли в магической природе ребенка то нарушение равновесия, которое сделает его подходящим подмастерьем, и как магическая природа человека отражается на его личности. — Камерон помолчал, выжидая, пока пройдет головокружение. — Все это полезно знать. Если вы станете внимательно наблюдать за человеком, то сможете определить его магическую природу, не прибегая к другим средствам, кроме собственного разума и пяти чувств. — Вы так и поступаете? — дерзко поинтересовалась Роза. Камерон коротко рассмеялся. — Нет, — вполне правдиво ответил он. — Мне это не нужно. Я — Повелитель Огня, и такие вещи для меня делают саламандры. Чтобы определить магическую природу человека, им достаточно одного взгляда. Лицо Розы снова сделалось задумчивым. «Она о чем-то размышляет. Это может оказаться интересным. Не собирается ли она спросить меня, какова ее магическая природа и может ли она стать магом?» Но Роза задала совсем другой вопрос: — Может ли Мастер-Повелитель одной стихии быть наставником подмастерья, в магической природе которого преобладает другая? — Да, это интересный вопрос. — Камерон некоторое время его обдумывал. — В теории… Не вижу, почему бы и нет. Более того, вы узнаете из книг, которые будете читать, что в прошлом некоторые великие маги так и поступали. Предмет один и тот же, разные только заклинания и испытания. Единственное неудобство заключается в том, что, если подмастерье попадет в беду, Мастер не сможет приказать духам его стихии вернуться на место. — Вы подчеркнули «не сможет приказать». А сможет ли он сделать что-то другое, чтобы избавить подмастерье от последствий ошибки? Боже, как быстро она все схватывает! — Если его власть над духами собственной стихии достаточно велика, возможно, ему удастся с их помощью принудить духов стихни подмастерья оставить того в покое. — Камерон покачал головой, забыв, что девушка его не видит. — Впрочем, я не стал бы пытаться проделать такое с любыми духами, кроме сильфов. Они — самые покладистые и снисходительные и реже остальных впадают в ярость. Гномов разозлить трудно, но в гневе они неумолимы, а с ундинами я, по очевидным причинам, и вовсе не мог бы справиться. — Понятно. — Роза снова взялась за книгу. — Спасибо, Ясон. Вы избавили мои глаза от большой нагрузки. Что же до остальных перлов мудрости герра Метцигера… Как бы мерзко они ни были написаны, я справлюсь. Камерон снова откинулся в кресле, а Роза возобновила чтение; однако Повелитель Огня продолжал обдумывать вопрос, который она задала. Стихией Розы был Воздух; саламандра не стала бы говорить об этом, если бы в ней не было заметного магического потенциала. Не провести ли ему эксперимент, который упомянула Роза, и не попытаться ли обучить ее самому? Это, безусловно, сняло бы проблему, встающую, когда подмастерье становится Мастером и или учителю, или ученику приходится искать себе новый дом. Повелитель Огня и Повелитель Воздуха вполне могли бы жить в одном доме без всяких осложнений. «Могу ли я это сделать? И следует ли? Кто может от такого пострадать? Думаю, она не настолько глупа, чтобы впутаться в настоящие неприятности. Единственная проблема — сможет ли она пройти испытания, поскольку в этом я не смогу помочь ей, как помог бы, будь ее стихией Огонь». Этот вопрос занимал Камерона весь вечер и даже наполнил собой его сны в ту ночь. Глава 8 Поверив в реальность магии, Роза каждое утро просыпалась в предвкушении новых открытий; ее энтузиазм нисколько не умеряло сознание того, что Ясон Камерон — человек опасный и, возможно, неуравновешенный и что ей в любой момент могут грозить неприятности. Это ничего не значило, может быть, даже заставляло ее испытывать возбуждение: ничто так не подчеркивает радость жизни, как привкус опасности. Однако в то утро Роза проснулась в менее приподнятом настроении, н тому имелась причина. Сегодня, как сообщил ей накануне Ясон, в поместье должен вернуться Поль Дюмон. Камерон снова попросил Розу не раскрывать Дюмону ее вновь обретенных знаний о магии, и она охотно подтвердила свое согласие. Поль тоже олицетворял опасность, но это была опасность не такого рода, с которой Розе хотелось бы заигрывать. Она с подозрением относилась к движущим им мотивам и к его морали; он представлялся ей скользким типом. «Я слишком много знаю о людях, подобных Дюмону, не знаю только, как защититься от них. Да и не хотелось бы выяснять это на практике. — Роза вздохнула. — Нет, дело не в исходящей от него угрозе — мне противна его развращенность. Не могу себе представить, чтобы он совершил что-то великое и устрашающее — только что-то мелочное и мерзкое». Роза раздвинула полог кровати, что послужило знаком для всегда внимательной саламандры опустить очки в ее протянутую руку. Ох, насколько это лучше, чем шарить по столику, как раньше! «Как было бы хорошо, если бы удалось сохранить при себе саламандру, когда закончится моя работа здесь…» Огненная служанка подлетела к окну, и портьеры раздвинулись. Серый тусклый свет за окном в точности соответствовал унылому настроению Розы. Она прекрасно знала: как бы ни стремилась она избегать Дюмона, она непременно встретится с ним. Так случалось всегда: именно те люди, которых она меньше всего хотела видеть, оказывались первыми, с кем она сталкивалась, и избавиться от них было труднее всего. Поскольку в доме нет никого, кроме них с Дюмоном, от него не скроешься: он всегда отыщет ее по звуку шагов. «Что ж делать… Раз погода такая унылая, это по крайней мере оправдывает мое нежелание выходить из собственных комнат. — Роза спустила ноги с постели, закуталась в пеньюар и направилась в ванную. — Жаль, конечно, что я никогда не была хрупким созданием: тогда бы я могла сослаться на недомогание и под этим предлогом избавиться от него…» …С другой стороны, Поль Дюмон ведь об этом не знает. Она сбросила одежду и погрузилась в воду — как всегда, именно такой температуры, какую она любила: не обжигающую, но горячую, такую, когда мышцы расслабляются и открываются все поры. Вот и еще одно преимущество знакомства с саламандрой! «Он видел, как я вышла на прогулку, но ему неизвестно, куда я ходила. Может быть, я, как и подобает благовоспитанной барышне, прошла всего несколько шагов, а не совершила полезный для здоровья променад. Да, это выход! Я могу вежливо поговорить с ним несколько минут, а потом у меня разболится голова, и придется искать уединения. Если мы встретимся в доме, я могу или вернуться к себе, или выйти на свежий воздух. Если снаружи — мне потребуется оказаться в тепле». Придумав вежливый способ избавиться от нежеланного общества, Роза почувствовала себя несколько лучше. «Интересно, можно ли отвадить его как-то иначе? При наших встречах я больше молчала… Можно держаться так и в дальнейшем: притвориться застенчивой. Нет, вдруг он примет это за поощрение, как некоторые мужчины. А не притвориться ли мне тупой?» Роза обдумывала такую возможность, лежа в горячей ванне. Выбившиеся прядки волос свернулись от пара тугими колечками. Тупость может вызвать у Дюмона отвращение, а может и привлечь его. Мужчины обычно не возражают против того, чтобы женщины были тупыми. Да и как может сочетаться тупость с ее обширными познаниями в языках? «Нет, не тупой, а дурочкой. В университете было несколько девушек — прекрасных лингвисток, напрочь лишенных здравого смысла». Такая уловка может сработать лучше. Роза замечала, что те мужчины, невесты или жены которых были непроходимо глупы, старались как можно меньше времени проводить в их обществе. «Если он не оставит меня в покое, я могу начать болтать без умолку. Никогда еще не встречала мужчину, который выдержал бы бессмысленную болтовню дольше нескольких минут». Впрочем, это уже последнее средство. Вряд ли ей долго удастся притворяться глупой. Она сделала глубокий вдох и расслабилась. Теперь, когда у нее был план, Роза была готова встретить лицом к лицу все, что ее ожидает. Если бы только ее не ожидал Дюмон! Она не то чтобы боялась его — но каждый раз, когда они встречались, чувствовала подавленность. Он был не таким уж силачом физически, но все же много выше и сильнее ее, а у Розы сложилось убеждение, что при случае Дюмон вполне способен применить к женщине силу. «А не удастся ли уговорить Ясона почаще посылать Дюмона в город или даже все время держать его там, вызывая в поместье, только когда в этом есть необходимость?» Идея показалась Розе весьма привлекательной, но от нее скоро пришлось отказаться. «Он ведь секретарь Камерона, а я не собираюсь брать на себя еще и эти обязанности вдобавок к уже имеющимся». Она и в самом деле не могла бы этого сделать. Дюмон явно выполнял вполне определенные приказания Камерона, и выполнял их привычно и быстро. Она не смогла бы делать это столь же безукоризненно, а Камерон, несомненно, требовал и ожидал от своих служащих компетентности. Если она попробует заменить Дюмона, ее ждет провал, а Роза вовсе не хотела лишиться уважения Камерона, которое успела завоевать. Ее собственная работа занимала теперь и дневные часы, поскольку она начала читать книги, которые Камерон рекомендовал для ее образования. Она сама предложила ему это накануне, указав на то, что она вполне квалифицированная исследовательница, и если он не воспользуется этим ее умением в дополнение к работе переводчицы, то не получит от нее полной отдачи. «Я и так уже делаю очень много. Будет гораздо легче скрыть от Дюмона, что я знаю всю правду о Ясоне, чем пытаться стать не только переводчицей и исследовательницей, но и личным секретарем. В сутках не хватит на все это часов». Серый свет, сочащийся в окно, напомнил Розе о зимних днях в Чикаго, хотя она и понимала, что, выглянув в окно, не увидит привычной для себя зимней картины. Оставалось уже совсем немного времени до Дня Благодарения… Роза не ожидала, что этот праздник будет отмечаться в доме Камерона. Приближение даты лишь говорило о том, как долго она уже здесь находится. «Всего неделя до Дня Благодарения! Трудно поверить…» Все дни были одинаковыми, ничто не отличало один от другого, и они сливались воедино. «Так трудно вспомнить, какой сегодня день недели, не говоря уже о числе и месяце!» Поместье находилось далеко от полустанка Пасифика, так что до Розы не долетал воскресный колокольный звон, как это было в Чикаго. Не было никакой возможности посещать воскресные службы, и Роза лишилась и этого напоминания о начале недели. Она размышляла обо всем этом, пока одевалась. Одежду она выбрала теплую: шелка не годились для такой погоды. Батареи в комнатах были горячими, а саламандры разожгли огонь во всех каминах. «Как странно… Наверное, будь я должным образом воспитана, я очень переживала бы по поводу пропущенных воскресных служб, но я совсем не чувствую, чтобы мне этого не хватало. Разве я там скучала? Наверное. Наш проповедник был не слишком искусным оратором, а о музыке нечего и говорить. Не помню, чтобы папа был таким уж ярым приверженцем религии. Мы всегда ходили в университетскую часовню, потому что так было принято среди преподавателей». После того, как детство кончилось, Роза никогда не обращалась к религии за утешением и поддержкой — может быть, потому, что стала слишком практичной, чтобы надеяться их получить. Она никогда не видела, чтобы церковные деятели предлагали нуждающимся в помощи что-то, кроме советов «накормить голодных и утешить страждущих». Что же касается самого Творца, Роза не могла себе представить Бога настолько праздным, чтобы Он прислушивался к каждой молитве и просьбе верующих. «Мне, пожалуй, и не захотелось бы это делать, будь я Богом. Половина людей, подобно избалованным детям, клянчит лишнюю конфетку, а вторая половина жалуется на несправедливость своей доли. А еще есть такие, кто напыщенно благодарит Создателя, когда на самом деле им просто хочется похвастаться своим везением. На месте Бога я наслала бы на них всех чуму или вражеское нашествие, чтобы узнали, что такое настоящее страдание, и не докучали мне». Вчера вроде бы было воскресенье, последнее воскресенье перед Днем Благодарения? Ноябрь… Как странно! Роза застегнула ботинки и вышла в гостиную, где ее, как обычно, дожидался завтрак. Если бы саламандра была в комнате, Роза поблагодарила бы ее, но она отправилась в те неведомые края, где пребывают саламандры, когда они не нужны своим хозяевам. Роза пила кофе и намазывала масло на тост, по-прежнему размышляя о том, как быстро идет время. «Я уехала из Чикаго в конце октября и добиралась сюда не менее недели. Один из кондукторов поезда, кажется, что-то говорил о Хэллоуине… Потом еще неделю я делала переводы для Ясона — до того, как прочла книгу Ди. Поль отсутствовал тоже немногим больше недели. Да, остается совсем немного времени до Дня Благодарения, я не ошиблась. — Роза покачала головой. — Вот уж не думала, что время начнет течь так незаметно». Действительно, как странно! Ее жизнь так изменилась за эти недели! «Магия, саламандры — Господи, ведь еще совсем недавно я не думала ни о чем, кроме крыши над головой и возможности заработать на кусок хлеба, а теперь — посмотрите на. меня! Шелковые и шерстяные платья, превосходная пища, роскошные апартаменты, работа, которую я не только хорошо умею делать, но которой наслаждаюсь! И возможность закончить диссертацию… Да еще и щедрая плата! — Роза снова покачала головой. — Мне следует благодарить провидение, а не переживать из-за того, что мне не удастся избавиться от общества единственного неприятного типа!» Да, все так, но ведь Ясон Камерон тоже почему-то не доверяет Дюмону, иначе не стал бы просить ее держать в тайне ее новое знание о магии. Значит, ее беспокойство не столь уж беспочвенно. Придя к такому выводу, Роза стала обдумывать, отправиться ли ей в парк, рискуя встретить там Дюмона, или остаться у себя. «Может быть, мне и следовало бы избегать Дюмона, но ведь Закат, наверное, ждет меня». В последние дни Роза регулярно навещала жеребца. Он по-прежнему был ласков и послушен, как комнатная собачка, и возмущение девушки неприязнью Дюмона к коню только росло. Бедняжка Закат явно страдал от одиночества, несмотря на то, что в соседних стойлах находились две рабочие лошади и старенький пони. Из разговора с Камероном Роза знала, что до своего несчастья он непременно посвящал жеребцу час или два, и у нее сложилось смутное впечатление, что для коня возможность бегать в загоне не заменяет ежедневной скачки под седлом. Должно быть, кто-то говорил ей, что такому коню для счастья необходимо общество человека; поведение Заката явно подтверждало это. Что ж, она не может ездить на таком коне, хоть и готова с радостью его ласкать и разговаривать с ним. Он может быть очень ласковым, но Роза сомневалась, что Закат простит ошибки неопытному наезднику. Девушка обдумывала возможность поучиться ездить на старом пони, пока не сообразила, как смешно будет выглядеть: взрослая женщина на маленькой лошадке, предназначенной для ребенка, с волочащимися по земле ногами и подоткнутыми чуть не до талии юбками. Это никуда не годилось; особенно ей не хотелось, чтобы в таком виде ее застал Поль Дюмон. Кроме того, в любом случае она ездила бы по-дамски, а Закат наверняка не приучен к дамскому седлу. Когда Роза кончила завтрак, появилась саламандра, чтобы убрать поднос. — Не пойдет ли сегодня дождь? — спросила ее Роза. — До сумерек дождя не будет, — уверенно ответила саламандра и ловко направила поднос к двери. Ее слова помогли Розе принять решение. Во-первых, она не собиралась позволить Полю Дюмону запугать себя настолько, чтобы все время сидеть в своих комнатах. Во-вторых, бедный конь нуждался в обществе. Роза взяла яблоко из корзины с фруктами, которая теперь всегда стояла на столе, и надела теплое пальто (она обзавелась им, когда обнаружила, что изящный плащ, включенный Камероном в ее гардероб, очень наряден, но совершенно непрактичен для прогулок по лесу). Закат, несомненно, высматривал девушку: он ждал у ближайшего к дому конца загона и иногда посматривал через забор в сторону двери. Увидев Розу, жеребец поставил уши торчком, взмахнул хвостом и тихонько заржал, словно здороваясь. Девушка не смогла сдержать улыбки. Как только она подошла к загородке, Закат ткнулся носом ей в руку и фыркнул. Не было и намека на то, что он способен ее укусить. «Что за глупец этот Дюмон! Бедный Закат, должно быть, показывает ему зубы потому, что чувствует: этому человеку доверять нельзя». Роза почесала Закату за ухом, потом шею; конь шумно фыркнул от удовольствия и попытался положить голову Розе на плечо. — Ты любишь меня только за то, что я приношу тебе яблоки, — шутливо сказала девушка. — Это не бескорыстная любовь, и не думай, будто мне о том неизвестно. Жеребец заржал, словно соглашаясь с ней, и Роза рассмеялась. — Да уж ладно, — сказала она Закату. — Ты так хорош, что тебе все можно простить. Вот видишь, что значит красота — можно делать все что угодно, и тебя не станут винить: ведь никто не поверит, будто такой замечательный конь может быть скверным. — Роза вздохнула. — Вот со мной другое дело: я дурнушка, и все готовы поверить, что я способна на гадости просто из мелочности, а каждая хорошенькая девушка подозревает меня в зависти и ревности. — Роза сунула руку в карман за яблоком. — Должно быть, поэтому и ведьм сжигали: бедняжки, наверное, все были уродливы и не имели шанса выйти замуж и стать уважаемыми дамами; что же им оставалось, как не обратиться к дьяволу за утешением? Роза скормила Закату яблоко, но даже когда с угощением было покончено, жеребец не проявил никакого желания убежать; Роза еще некоторое время почесывала его и говорила в ухо всякую чепуху. — Вы балуете этого паршивца, — раздался голос Дюмона. От неожиданности Роза подпрыгнула. Закат тоже вздрогнул, вскинул голову, выкатил глаза и затанцевал на месте, потом прижал уши, оскалился и умчался на другой конец загона, где и стал бегать кругами, не сводя с Дюмона глаз, словно ожидая, что тот перепрыгнет через забор и попробует ударить его. — Вы его спугнули! — воскликнула Роза, позаботившись о том, чтобы сказать это плаксиво. Дюмон мрачно посмотрел вслед убежавшему жеребцу. — Он просто меня не любит, и это вполне взаимно. Животные должны отрабатывать деньги, которые тратятся на их содержание, — люди же ведь отрабатывают. Я полагаю, что Закат — источник убытков; если Ясон не собирается на нем ездить, следует по крайней мере отправить его на какую-нибудь ферму в качестве производителя. Конь такой породистый, что на этом можно было бы заработать достаточно, чтобы покрыть расходы на его содержание. Роза заморгала и попыталась придумать достаточно глупый ответ. — Наверное, — неуверенно ответила она. — Но конь такой красивый! Мне нравится на него смотреть: он напоминает мне дикое свободное животное. Без него все было бы иначе. Разве держать здесь его более глупо, чем птичек в оранжерее? Дюмон пожал плечами: — Птицы едят насекомых, которые вредят растениям в теплице, но дело не в этом. Не имеет значения и то, что нравится вам или мне, дорогая моя леди. Важны лишь желания Ясона, а он не желает расставаться со своим драгоценным конем. — Внезапно Дюмон начал источать обаяние, включив его, как одну из новомодных электрических ламп. — Однако я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы говорить о Закате. Я хотел узнать, как у вас дела. Пристойно ли обращается с вами Ясон? Не бойтесь сказать мне, если это не так: он имеет привычку третировать своих подчиненных, так что мне приходится напоминать ему, что здесь не средневековый замок, а он не феодальный властитель. Роза удивилась, услышав свои собственные слова, сказанные Ясону, из уст Дюмона. Это было просто сверхъестественно! Она подумала бы, что он подслушал их разговор, если бы не знала, что в то время он был в городе. Она смущенно хихикнула и замахала руками. — Ах, разве может мне не нравиться такая работа! Ведь это гораздо лучше, чем учить двоих детей! У меня есть все, что мне нужно, а главное — сколько угодно времени для чтения. — «Нужно быстренько сказать ему что-нибудь, что заставит его относиться ко мне пренебрежительно». — В первом шкафу в библиотеке такие замечательные книги! — поспешно проговорила она. — Мне раньше никогда не доводилось читать такое. Когда я жила дома, я… Отец заставлял меня все время заниматься. Дюмон бросил на девушку странный взгляд. — Вы поступили в университет, чтобы доставить удовольствие своему отцу? — осторожно поинтересовался он. Роза кивнула и ловко сочинила правдоподобную историю: — Он этого хотел, а я всегда делала то, что хочет отец. Он говорил, что раз уж мне все равно суждено остаться старой девой, так лучше, если я начну разбираться в науках, — тогда ему будет с кем поговорить. Роза внимательно следила за Дюмоном и старалась прочесть по его лицу, какое впечатление произвели ее слова. Он явно не был настороже, разговаривая с нею: должно быть, она добилась того, чтобы он ее недооценивал. «Он смотрит на меня и размышляет, действительно ли я такая дурнушка. По-моему, я кажусь ему очень послушной, очень кроткой, лишенной собственной воли». Может быть, такая уловка лучше, чем притворяться тупицей. — Отец всегда знал, что для меня лучше, и я была очень рада делать все так, как он хочет, — тихо продолжала девушка; это по крайней мере было правдой. — Почему-то мне всегда давались языки, так что я помогала отцу, как теперь помогаю мистеру Камерону. Дюмон ухмыльнулся: — Ах вот как… Что ж, только не позволяйте ему помыкать вами, моя милая. Вы слишком привлекательная девушка, чтобы целыми днями сидеть в комнате и портить глаза, читая вслух. Роза с большим трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. «Он не скупится на лесть! Впрочем, нужно ему подыграть». Она захлопала ресницами и скромно опустила глаза. — Ну, мне не так уж плохо живется. Я могла оказаться заперта в душной тесной конторе или библиотеке, работая с рассвета до заката. По крайней мере здесь мне удается каждый день хоть ненадолго выходить на воздух. Дюмон наклонился к Розе, словно желая коснуться ее руки, и девушка незаметно — как она надеялась — отодвинулась. — А что, если мне удастся найти вам другую работу? — спросил он, хмурясь. Его озабоченность была настолько неуклюже разыграна, что Роза удивилась: неужели он думает, будто может кого-то обмануть? — Мне не хотелось бы вас пугать, но должен признаться: Камерон несколько не в своем уме. — Из-за… своего несчастного случая? — срывающимся голосом выдавила Роза. Дюмон небрежно пожал плечами: — Может быть, и из-за него тоже. Он всегда был безжалостен, а после этого стал относиться совершенно бесчувственно ко всем, кроме себя. Откровенно говоря, я думаю, что он опасен. О себе я не беспокоюсь, но не уверен, что женщине с его стороны ничего не грозит. Роза широко раскрыла глаза и прижала руку к губам — чтобы скрыть гримасу отвращения. — Но вы же не думаете… что я… — Я думаю, что он не станет беспокоиться о вашей безопасности, хотя едва ли представляет угрозу сам, — проговорил Дюмон с фальшивой заботливостью. — В конце концов, он никогда не покидает своих апартаментов. Однако у меня есть друзья в городе, и мне, может быть, удастся найти для вас другую работу, если желаете. Условия, наверное, не будут такими роскошными, как здесь, но по крайней мере ваш наниматель будет нормален психически. Роза снова опустила глаза и покачала головой. — Я и подумать не могу о том, чтобы оставить это место. Я ведь дала слово. — Во всяком случае, вспомните о моем предложении, если почувствуете, что Камерон становится непредсказуемым, — настойчиво сказал Дюмон. Роза кивнула, потом приложила руку к виску и поморщилась. — Все это так… огорчительно. Боюсь, что у меня начинается мигрень, мистер Дюмон. — Поль, — проникновенно сказал он, снова пытаясь коснуться ее руки. — Наш разговор очень взволновал меня, и если я сейчас не прилягу, голова у меня начнет раскалываться, — продолжала Роза, отворачиваясь и словно не замечая его протянутой руки. — Прошу вас, извините меня. Продолжая прижимать одну руку к виску, другой она подобрала юбки и поспешно направилась к дому, не дав Дюмону возможности предложить проводить ее. Роза чувствовала себя испачканной, словно прикоснулась к чему-то липкому и скользкому. «Ну и наглец! Фу! Я предпочла бы его обществу общество сотни жаб!» Хорошо, что Камерон не слышал их разговора: он мог бы не лучшим образом истолковать ее ответы. «Пожалуй, остаток дня лучше провести здесь, — решила Роза, закрывая за собой дверь. — Хватит с меня свежего воздуха. Впрочем… Учитывая, что мне пришлось иметь дело с Дюмоном, и воздух-то был не таким уж свежим». Камерон пристально смотрел в зеркало, стиснув челюсти так яростно, что не удивился бы, если бы у него начали крошиться зубы. — Что, черт побери, он затеял? — прорычал он. — Кем он себя считает, распоряжаясь здесь так по-хозяйски? Этот проходимец!.. Да я вырву сердце у него из груди! Снесу ему голову с плеч! Сознание затопил неукротимый гнев. Он ощутил запах мускуса и крови, почувствовал во рту жгучий привкус желчи. Казалось, что свет померк и осталось лишь его отражение в зеркале. Он жаждал крови, крови этого претендента на его власть, посмевшего унизить его на его собственной территории… Треск дерева помог ему побороть безумие. Камерон опустил взгляд на свой стол и поразился, увидев четыре глубокие параллельные царапины с каждой стороны от бювара — там, где в полированную поверхность впились его когти. Эта картина привела его в чувство. Пламенный гнев сменился ледяным спокойствием. «Дюмон просто верен себе — я знаю эту его манеру, я не раз наблюдал, как он ведет себя с хорошенькими горничными. Он не дурак, он видит, насколько привлекательна Роза. Никаких друзей в городе у него нет: он просто старается втереться к девушке в доверие и уговорить ее отказаться от моего попечения и отдаться в его руки». Все это делало Дюмона соблазнителем и подлецом — что не удивило Камерона, — но не более того. Что на самом деле было зловещим — так это его собственная мгновенная реакция, яростный гнев, как только он понял, что соперник пытается… пытается… Что пытается? «Пытается захватить мою собственность, оспорить мою власть в моих собственных владениях. Я реагировал не как человек и Повелитель Огня, а как животное, как зверь, на территорию и самку которого претендует другой самец. Другими словами — как волк». По телу Камерона пробежала дрожь, когда он понял, как близко подошел к краю пропасти. «Не вытесняет ли волк человека?» Потрясенный, он откинулся в кресле, не сводя глаз с четырех глубоких царапин на столе. Несколько долгих минут он был не в силах ни двигаться, ни даже думать: шок словно парализовал его. Потом он качнул головой… «Как собака, стряхивающая воду со шкуры…» Нет! Это — путь к безумию! «Очнись! — сердито одернул он себя. — Нет смысла выискивать все новые и новые признаки чего-то, что ты вполне в силах контролировать усилием воли! Ты ведь помнишь, что такое усилие воли? Ты еще собирался похвастаться силой воли перед Розой!» Сейчас главное — восстановить контроль над собой, вернуть себе пресловутую силу воли. Нужно немедленно вернуться в нормальное состояние. Нужно немедленно проанализировать случившееся, как он всегда это делал. «Думай! Что еще важного было в том разговоре?» Камерон снова ощутил приступ гнева, вспомнив о наглости Дюмона, но на этот раз без труда подавил его. Так что было важным? Потом он сообразил. «Реакция Розы. Она вела себя так, словно не поверила Дюмону. Она явно не поддалась его сомнительному очарованию. Более того, если я не ошибся, она сбежала от него, как только смогла». Внезапно Камерон почувствовал себя много лучше; напряжение спало, он начал успокаиваться. Роза Хокинс оказалась слишком умна для Дюмона, быстро раскусила его и поняла, что такому человеку нельзя доверять. Значит, ему не следует опасаться предательства с ее стороны. Поверила она или нет утверждению Дюмона, что его учитель безумен — «обстоятельство, которое я, к несчастью, не могу полностью исключить», — ей по крайней мере хватило здравого смысла понять, почему Дюмон пытается ее очаровать. Камерон посвятил несколько минут дыхательным упражнениям, заставляя себя упокоиться. Только когда он снова обрел полный контроль над собой и почувствовал уверенность в себе, Камерон вызвал в зеркале образ Розы. Девушка была занята чтением; к удовольствию Камерона, она читала одну из тех предназначенных для подмастерьев книг, которые он ей рекомендовал. Значит, ее предложение заняться по крайней мере теоретической подготовкой, чтобы иметь возможность помогать ему в исследованиях, не было пустым обещанием. Она в самом деле хотела попытаться. «Посмотрим, что получится, когда она доберется до более сложных книг». С другой стороны, эти манускрипты не могли быть более запутанными, чем некоторые из средневековых текстов, с которыми Роза успешно справилась. Роза сидела в позе, которая привела бы в ужас любую гувернантку: облокотившись на один валик мягкого дивана, она уперлась обеими ногами, согнув колени, в другой, скромно подоткнув юбку под ноги. Ни одна светская девица ни при каких обстоятельствах не села бы на диван подобным образом. И ни одна должным образом вымуштрованная девица не стала бы так горбиться над книгой. Роза немного хмурила брови, иногда терла глаза и поправляла очки, словно ей плохо было видно. Хотя книга была печатная, а не рукописная, шрифт был очень мелким. Камерон понадеялся, что Розе будет не слишком трудно ее читать. «Может быть, стоит предложить, чтобы она за мой счет побывала у окулиста в Сан-Франциско? Сомневаюсь, чтобы в последние годы ей удавалось подбирать себе очки: судя по ее гардеробу, у нее на это могло не оказаться денег. Должно быть, ей приходилось экономить на всем. — Собственная наивность вызвала у Камерона усмешку. — Да не бывала она у окулиста. Она все покупала по каталогу Сирса и Роубака и очки тоже заказывала у них». Камерон вспомнил, с каким изумлением читал в свое время страницы, посвященные очкам и пенсне; там был еще и тест для определения, какую из восемнадцати разновидностей покупателю следует заказать. «Она, конечно, воспользовалась тестом с той же основательностью, с которой она делает все. Вся беда в том, что сам тест никак нельзя назвать точным, а продаваемые по каталогу очки — тем более». Камерон прикрыл глаза и произвел некоторые подсчеты. «Бесполезно посылать ее в город раньше Дня Благодарения: ни один окулист не сможет ничего для нее сделать, даже по моей рекомендации. Кроме того, раз уж она поедет в Сан-Франциско, пусть немного поразвлечется. Если она успеет прочесть мне самые важные сочинения за эту неделю и следующую, можно отправить ее туда на три дня в середине декабря. Это и мне даст три дня, чтобы попробовать новые заклинания. Хм-м… С четверга по воскресенье, пожалуй. Должно быть, в Опере будут давать спектакль, а на другие вечера я ей тоже что-нибудь организую. Достаточно ли она легкомысленна, чтобы побывать на оперетте в театре» Колумбия «? Или лучше подойдет какой-нибудь концерт?» Камерон протянул руку к звонку, чтобы вызвать секретаря, потом решил, что его агент в городе сможет обо всем позаботиться. Почему-то ему не хотелось, чтобы Дюмон знал, какие планы для Розы он строит. Можно написать письмо с помощью саламандры… Впрочем, нет: есть лучший способ. Он потянулся к телеграфному аппарату и начал выстукивать распоряжения своему агенту в главном офисе. «Приготовьте для нее апартаменты… Предупредите слуг… Договоритесь с окулистом… Купите билеты в театры… — Да, девушка ведь не ориентируется в городе. Камерон добавил еще один пункт: — Пусть Снайдер наймет экипаж с опытным возницей». Может быть, Розе и понравится ездить по канатной дороге, но нужно предупредить ее, чтобы в любую поездку она брала с собой Снайдера или горничную, а после наступления темноты пользовалась только экипажем. К тому времени, когда Камерон закончил перечень, он чувствовал себя добрым дядюшкой, позаботившимся о приятных каникулах для племянницы. Ему не терпелось увидеть реакцию Розы немедленно; он решил, что не станет ждать до вечера. Камерон придвинул к себе переговорную трубку и откашлялся. Да, нужно не забыть: разговаривать нужно так, словно он не знает, у себя ли девушка. — Э-э… Роза! Вы случайно не в своей комнате? Она подняла голову при первом звуке его голоса и с виноватым видом поспешно опустила ноги на пол. Положив книгу, она подошла к столу, где находилась переговорная трубка. — Ясон? Да, погода оказалась не такой приятной, как я рассчитывала, так что я осталась дома. Чем могу быть полезна? — На самом деле, — пасть Ясона приоткрылась в улыбке, — скорее я буду полезен вам. Вам предстоит очень много работать в ближайшие несколько дней, а я обещал вам поощрение за труды. Как вы посмотрите на поездку в город недели через две? Ее лицо засветилось от удовольствия и еще какого-то чувства, которое Камерон не смог определить. — О, это было бы чудесно! Есть некоторые вещи, о которых я не могла просить постороннего человека… — начала объяснять девушка. «До чего же мило она краснеет!» — Мне кажется, что вы помогали мне очень трудолюбиво и заслужили возможность развлечься, о которой я раньше вам говорил. — Телеграфный аппарат начал отстукивать ответ на его послание, и Камерон с обычной легкостью расшифровал точки и тире. — В пятницу в Опере дают «Джоконду», в субботу в театре «Колумбия» — «Детей в стране игрушек». Если пожелаете, в субботу также можно пойти на шекспировскую драму с этим кривлякой Барримором в главной роли. Насколько я знаю, вы носите очки… — Роза смущенно поправила очки на носу. — …И я подумал, что, поскольку вам приходится так много для меня читать, было бы хорошо, если бы вы побывали у моего окулиста и удостоверились, что стекла вам подобраны правильно. Роза открыла рот, словно собираясь возразить, потом передумала. «Умница. Вы же знаете, что очки вам нужны, так что, по поговорке, не смотрите в зубы дареному коню». — В таком визите, если со стеклами все в порядке, вреда не будет, но при чтении вы иногда запинаетесь, и я хочу быть уверен, что вам не приходится слишком напрягать глаза, — продолжал Камерон. — Я слишком заинтересован в вашей помощи, чтобы рисковать. Так или иначе, вы сможете остановиться в моем городском доме, я распорядился, чтобы вам наняли экипаж, и вы сможете заняться покупками. — Спасибо, Ясон, — горячо поблагодарила его Роза. — Все это… гораздо больше того, на что я могла бы рассчитывать. — Ее щеки горели от радости, глаза за стеклами очков блестели. Камерон еще больше почувствовал себя добрым дядюшкой. — Что вы предпочтете — Барримора или оперетту? — спросил он. — Я поручу своему агенту позаботиться о билетах. Лицо Розы озарила лукавая улыбка. — Наверное, я должна была бы сказать: Барримора, но должна признаться, что я… ох, мне так стыдно! — я обожаю Виктора Герберта. Его музыкальные комедии — как конфеты: очень сладкие, вероятно, вредные для организма, но такие приятные! — Да и какое развлечение больше подходит к кануну Рождества, чем «Дети в стране игрушек», — рассмеялся Камерон и отпечатал соответствующее распоряжение. — Иногда лишняя сладость — как раз то, что нужно. Должен сказать, что я не разделяю общее мнение о Джоне Барриморе. По-моему, Шекспир — не лучший для него выбор. Он слишком рассеян для Оберона, слишком громогласен для Гамлета, слишком поверхностен для Макбета, слишком бесчувствен для Отелло, слишком молод для Лира и слишком стар для Ромео. — А как насчет принца Хэла? — мягко поинтересовалась Роза. Камерон фыркнул. — Только пьяница Хэл, задушевный друг Фальстафа, и остается. Вот подождите, пока Барримор появится в более подходящей для него роли: тогда очень советую вам посмотреть на него. — Камерон накрыл крышкой телеграфный аппарат. — Ну вот, это все, о чем я хотел вам сообщить. Вы готовы начать чтение в обычное время? Или хотите мне что-нибудь сказать? «Так! Если она собирается выдать мне Дюмона, возможность ей предоставлена». Роза закусила губу: она явно колебалась. — Я сегодня встретилась с мистером Дюмоном, — начала она медленно. — Я ничего не сказала ему по поводу магии, да он и не спрашивал. Впрочем, он вел себя… очень по-дружески. — По ее тону Камерон понял гораздо больше того, что было сказано, и порадовался тому, что не ошибся в девушке. — Мне следовало бы предупредить вас, — серьезно ответил Камерон, — что Дюмон — ловелас. Надеюсь, он не проявлял излишней фамильярности? — Да нет, пожалуй, — поморщилась Роза. — Но мне показалось, что при малейшем поощрении он может позволить себе нечто подобное. — Ему приказано обращаться с вами уважительно, — заверил ее Камерон, — но на вашем месте я не стал бы особенно доверять всему, что он говорит, в особенности тому, что он рассказывает о себе. Он однажды уверял одну из моих горничных, что является законным претендентом на русский трон и что, если она с ним убежит, он сделает ее царицей. Роза расхохоталась, как Камерон и ожидал. — Не может быть! И она ему поверила? Камерон усмехнулся. — Она дала ему по физиономии и посоветовала рассказывать сказочки детям, которых они позабавят. Я стараюсь не нанимать девушек, у которых волос долог, а ум короток. Роза продолжала смеяться. — Молодец! Что ж, если от него так легко отделаться, мне не о чем беспокоиться. Еще раз спасибо, Ясон. Обещаю вам: в предвкушении ожидающих меня развлечений я стану еще трудолюбивее. — На это я и рассчитывал, — поддразнил ее Камерон и усмехнулся, увидев, как она смущенно улыбнулась и покраснела. Роза снова улеглась на диван и взялась за книгу. Камерон смотрел на нее несколько секунд, потом приказал зеркалу убрать отражение. Саламандра появилась перед ним без зова. — Как я понимаю, ты все слышала? — спросил Камерон. Она лениво крутанулась и заняла свое место на обсидиановой пластине. — Ты хочешь, чтобы Дюмон свободно общался с ней? — поинтересовалась саламандра. — Он не посмеет применить силу — здесь по крайней мере, пока она под моей защитой, — ответил Камерон. — И честно говоря, мне любопытно, затеет ли он с ней снова разговор. Мне также интересно, расскажет ли она об этом мне. — Он на мгновение задумался. — Ведь о том, что он ей говорил сегодня, она мне не сообщила. — Не принято говорить своему нанимателю, что другой его подчиненный называет его безумцем, — заметила саламандра. — Это было бы не только грубостью, но и могло показать девушку в невыгодном свете. Вы могли бы предположить, что она метит на его место, поскольку его должность постоянная, а ее — только временная. Да она и ничего доказать бы не смогла — они же разговаривали наедине. — Верно. — Такой нюанс ускользнул от Камерона, и он порадовался, что саламандра обратила на это его внимание. — Из-за подобного обвинения я мог бы ее уволить, поверь я не ей, а Дюмону. — Девушка неглупа; она явно стремится сохранить работу как можно дольше. — В голоске саламандры прозвучало ехидство. — Она иногда разговаривает сама с собой в ванной. Это было как раз то место, куда Камерон не позволял себе заглядывать. Не собирался он и менять свои привычки, какой бы важной ни была полученная таким образом информация. — Ты можешь продолжать подслушивать, — сказал он саламандре. — И сообщи мне, если услышишь что-то важное. Я, конечно, не интересуюсь девическими секретами. Саламандра усмехнулась. — Как пожелаешь. — Камерону показалось, что дух Огня что-то от него скрывает, но, как ни мучило его любопытство, он не стал отказываться от сказанного только что. — Раз уж ты здесь, пойдем со мной, — сказал он. — Я собираюсь отобрать некоторые книги. Сегодня ночью мы будем искать выход более активно. «Я не смею рисковать тем, что зверь во мне вытеснит человека, — мрачно думал Камерон, направляясь к книжным полкам. — И не могу позволить себе утратить контроль над событиями. Выбора у меня нет. Может быть, перемены во мне — результат постоянной боли, может быть, это от наркотиков, которые я вынужден принимать, а может быть, и следствие неудачного заклинания. К тому времени, когда у Розы начнутся каникулы, она будет очень нуждаться в отдыхе. Однако, если повезет, я, возможно, найду ключ, который ищу». Глава 9 Роза стояла на платформе, ожидая, пока подадут поезд. Укутанная в новый плащ, подбитый мехом, она не мерзла, но усталость заглушала ощущение радости. Последние две недели были ужасны. Она лихорадочно читала предназначенные для ее образования книги до самого ужина, иногда даже во время еды, а потом начинала читать и переводить Камерону; это продолжалось почти до рассвета, пока оба они не начинали засыпать. Дюмона она практически не видела, только иногда натыкалась на него, возвращаясь от загона Заката. Впрочем, в таких случаях она всегда могла сослаться на спешку и обилие работы. Короткие прогулки оставались для нее единственной возможностью размяться. Она отказалась бы даже и от этого, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Закат так трогательно радовался ее появлению, что Роза не могла лишить его своего общества (или яблока), а во-вторых, когда Камерон узнал о ее дружбе с жеребцом, то попросил Розу проследить, чтобы за ним хорошо ухаживали. Забота в его голосе была неподдельной, и Роза сразу же пообещала ему это. Она даже поучилась у одной из саламандр управляться со щеткой и скребницей и иногда чистила коня сама. В первый раз было очень странно и немного страшно: Розу не отделяла от жеребца загородка, и если ему что взбредет в голову… Однако, кроме страха, было еще и удовольствие, и чем дольше Роза ухаживала за конем, тем большим взаимным доверием они проникались. «Он ведет себя со мной как большая собака. Наверное, он даже разрешил бы мне сесть себе на спину, если б я только знала, как это сделать». Роза надеялась, что для Заката ее трехдневное отсутствие не станет слишком большим разочарованием. Она зевнула, прикрыв рот ладонью: было еще совсем рано, и ей удалось проспать всего четыре часа. Но Ясон дал ей четкие указания и все объяснил. — Главный путь свободен лишь в определенное время, — сказал он, — и чтобы между поездами был безопасный промежуток, сегодня мой частный поезд должен прибыть на разъезд ровно в десять, иначе вам придется ждать, и в город вы попадете только поздно вечером. Вы устанете, да и окрестности станции после наступления темноты небезопасны. Она потерла глаза затянутым в перчатку пальцем и улыбнулась, глядя на свою руку. Лайковые перчатки! Она уже целую вечность обходилась без лайковых перчаток. Приходилось носить вязаные, заштопанные так много раз, что уже невозможно было определить их изначальный цвет. С собой у нее был сундук, а не саквояж, и при этом совершенно новенький. На платформу сундук доставила саламандра, а в городе о нем позаботится носильщик. Некто по имени Снайдер должен встретить ее на станции. Все организовано безукоризненно. «Богатство и вправду способно творить чудеса!» Что ж, она будет наслаждаться, пока все это ей доступно, а почему бы и нет? Нензвестно, когда Камерон найдет ответ, который ищет, или сочтет, что такового не существует, и уволит ее. Хорошо бы вот только знать, что именно он ищет. Султан белого пара и далекое пыхтение локомотива возвестили о приближении странного поезда, состоящего из соединенных в единое целое паровоза и вагона. Через несколько минут показался и сам поезд. Заскрипели тормоза. Поезд остановился у платформы. Его подали задом; Роза знала, что дальше на ветке есть круг, где он мог бы развернуться, но сегодня машинист, по-видимому, решил не тратить на это время. Как только поезд остановился, из кабины выпрыгнул один из служащих, чтобы помочь Розе подняться в вагон; другой выглянул в окно и помахал ей рукой. Она обрадовалась, узнав тех самых железнодорожников, что были в прошлый раз. Служащий с поклоном подал ей руку. — Рад снова вас видеть, мэм, — приветствовал он ее с такой радостной улыбкой, словно сам устроил ей поездку. — Сразу видно — у вас тут все в порядке. Роза улыбнулась: — В полном порядке. — Железнодорожник поднял ее сундук, словно тот ничего не весил, и погрузил его в багажное отделение. — Но небольшой отдых мне очень кстати, — добавила она. — Ну, мы вас мигом домчим до города, мэм, — заверил ее железнодорожник и направился к кабине. — Путь в полном порядке, да и погода великолепная. — Он вскочил на свое место, прежде чем Роза успела ему ответить, и она поняла это как сигнал, что и ей пора войти в вагон. Роза предполагала, что усталость и контраст с общим вагоном заставили ее память нарисовать картину последней части пути в поместье Камерона гораздо более радужными красками, чем было на самом деле. Однако теперь, оглядев салон-вагон, она поняла, что память ее не обманула. В конце концов, это же поезд Ясона Камерона, а он никогда не скупился на комфорт. Печка в передней части вагона была хорошо натоплена, и там было так же тепло и уютно, как и в гостиной Розы. Ковер и мебель сверкали чистотой, как в доме помешанной на уборке старой девы, а при дневном свете богатство отделки поражало еще сильнее. Поезд дернулся и пришел в движение. Роза поспешно села на диван и откинула капюшон плаща. Мимо окон все быстрее и быстрее проносились бесконечной чередой высокие зеленые деревья. «Хотелось бы мне, чтобы пейзаж был несколько более разнообразен, — подумала Роза, снова зевнув. — А впрочем, не будет вреда, если я ненадолго прилягу. Смотреть в окно особенно не на что, а если я попытаюсь читать, глаза тут же начнут закрываться». Она откинулась на подушки, намереваясь минутку отдохнуть… В следующий момент что-то пробудило ее ото сна. Поезд замедлял ход, вокруг было очень шумно. Когда Роза села и выглянула в окно, оказалось, что они прибыли на станцию и кругом царит суета, как на вокзале в Чикаго. Полчаса спустя она сидела в открытом экипаже вместе с весьма достойным джентльменом, представившимся как Снайдер. Этот загадочный господин оказался дворецким в городском доме Камерона. Он прибыл встречать Розу в специально нанятой небольшой удобной коляске. Свежий воздух окончательно разбудил Розу, а отдых в вагоне помог ей вернуть привычную бодрость. Снайдер ничем не напоминал Поля Дюмона; у него были превосходные манеры, и он производил впечатление человека добропорядочного и умного. Роза заметила, что он очень внимательно, хотя и ненавязчиво рассматривает ее; она ответила ему тем же. Это был высокий худой лысеющий мужчина, державшийся так, как, по мнению Розы, должны держаться доверенные слуги на Западном побережье, хотя выговор выдавал в нем уроженца Юга. Роза гадала, где Камерон нашел его, поскольку это явно был слуга старой школы. Интересно, состоял ли он всегда дворецким в городском доме, или раньше управлял загородным поместьем Камерона? — Хозяин обычно пользуется кебом, когда бывает в городе, мэм, — сказал Снайдер, нарушив молчание. — Однако я подумал, что это будет неудобно для леди, собирающейся заняться покупками. Роза могла бы многое на это сказать, но ограничилась вежливым ответом: — Весьма предусмотрительно с вашей стороны, мистер Снайдер. Большое вам спасибо. Он еще некоторое время рассматривал Розу, потом после некоторого колебания проговорил: — Простите меня, мэм, это не очень вежливо с моей стороны, но позвольте задать вопрос… Мисс Хокинс, какое положение занимаете вы в доме хозяина? Мне этого никто не объяснил. «Да, не слишком вежливый вопрос, и ему явно нелегко было задать его. Бедняга! Я и правда не занимаю такого определенного положения, какое занимала бы, если бы была гувернанткой, как мне изначально было предложено». Роза подняла брови, чтобы показать дворецкому: она прекрасно знает, что такое хорошие манеры, и понимает, что вопрос нескромный, а потом ответила с такой же прямотой, с какой был задан вопрос. — Я помогаю мистеру Камерону в исследованиях, мистер Снайдер. Я имею степени бакалавра и магистра и заканчиваю докторскую диссертацию. Я скорее коллега, чем подчиненная мистера Камерона, хотя он и является моим нанимателем, так же как и вашим. Я приехала из Чикаго по его приглашению, отложив на время свои исследования, поскольку он нуждается в моих специальных знаниях. У него есть различные книги и рукописи, которые нужно перевести, а я — специалист по древним языкам. Все это было достаточно близко к действительности, чтобы Роза не чувствовала себя виноватой в обмане. Снайдер вздохнул с облегчением: видимо, его смущение действительно было следствием того, что он не знал, какое положение в доме Камерона она занимает. Теперь все прояснилось. «Я выше служанки, но ниже гостьи, а главное — не дама полусвета, чего он, по-видимому, опасался больше всего». Роза улыбнулась дворецкому и порадовалась тому, что надела один из самых строгих своих костюмов. Она действительно выглядела как ученая дама. — Из Чикаго! Холодные края, особенно в это время года, мэм. Боже мой, да там сейчас, должно быть, снегу по колено! Надеюсь, вы не скучаете по морозам. Роза поежилась и снова улыбнулась. — Ни в коей мере, уверяю вас. Если ваш университет принимает женщин, я, возможно, останусь здесь, когда закончится моя работа для мистера Камерона. Я даже не представляла себе, что эта часть страны так привлекательна. Широкая улыбка на длинном унылом лице Снайдера выглядела довольно странно. — Здесь все очень похоже на Северную Каролину, откуда я родом, мэм, — сообщил он таким тоном, словно доверил ей величайший секрет. «Ну да, это объясняет его акцент». Снайдер кашлянул. — Еще раз должен просить у вас прощения. Хозяин поручил мне предупредить вас, что выходить одной по вечерам было бы неразумно — за исключением посещения театра. Часть городских районов довольно опасна, а вы не знаете города. «Так же как и в Чикаго… Но я мало выходила из дому по вечерам, а если и выходила, то вместе с отцом». Роза рассеянно кивнула. Вокруг поднимались усеянные разнообразными зданиями холмы Сан-Франциско — на девушку, привыкшую к плоскому пейзажу Чикаго, это производило странное и чарующее впечатление. Она не могла налюбоваться городом. Дома — двух — , трех — , четырехэтажные — переливались нежными оттенками бежевого, розового, голубого цветов. Казалось, они сошли со страниц яркой детской книги, словно иллюстрации к сказкам «Тысячи и одной ночи». — Насколько безопасно посетить Чайнатаун? — спросила Роза, безуспешно стараясь смотреть сразу во все стороны. — Только днем и с сопровождающим, — предостерег Снайдер. — Я знаю, куда можно ходить без опаски, а куда — нельзя. Может быть, вы перечислите, что хотели бы увидеть, мэм, а я организую для вас экскурсии. Роза с сожалением вздохнула: она рассчитывала, что сможет побродить в одиночестве, но… «Мне ведь совсем не хочется оказаться в трюме корабля, идущего в восточные страны». Рассказы о белых рабынях, возможно, и рассчитаны на то, чтобы вызвать сенсацию, но какая-то доля истины в них все-таки, наверное, есть, иначе они не повторялись бы с таким постоянством. — Пожалуй, так будет лучше всего, — кивнула Роза, и Снайдер снова облегченно вздохнул. Он явно ожидал сопротивления с ее стороны. «Могу его понять, но все же надеюсь, что в один прекрасный день, когда я буду знать Сан-Франциско достаточно хорошо, мне удастся погулять в одиночестве. А пока придется потерпеть». Роза продолжала любоваться городом. Постоянные подъемы и спуски нелегко давались лошадям: бедняги с трудом натягивали постромки, хотя коляска была не особенно тяжелой. Снайдер вынул из нагрудного кармана небольшую кожаную записную книжку и заглянул в нее. — Прием у окулиста назначен на завтрашнее утро на девять часов. Есть что-нибудь, что вы хотели бы увидеть еще сегодня до ужина? Можно посетить магазины — у нас как раз хватит времени до закрытия. — Может быть, книжную лавку? — с надеждой сказала Роза. — Есть какая-нибудь по-настоящему хорошая? И еще — писчебумажный магазин. «Древние манускрипты я могу заказать по каталогу, но как выбрать что-то современное, если сначала не пролистать книгу?» Снайдер кивнул, словно именно этой просьбы и ожидал. Может быть, так оно и было, раз он теперь знал о научных интересах Розы. — Мы только завезем ваш сундук, чтобы Сильвия, горничная, могла его распаковать, а потом поедем в любимую книжную лавку хозяина, мисс Хокинс. Рядом с ней есть и писчебумажный магазин. Мы наверняка успеем до закрытия. — Подразумевалось, что для любого покупателя, рекомендованного Ясоном Камероном, приказчики рады будут задержаться. Роза закусила губу, подумав, что, возможно, совершила ошибку. Если Ясон Камерон — постоянный покупатель этого магазина, выбор там, конечно, превосходный, но цены высокие. — В обоих магазинах ваши расходы запишут на счет мистера Камерона, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал Снайдер. — Он распорядился, чтобы вы могли пользоваться его счетами при покупках, как это делает мистер Дюмон. «Вот и еще одна причина, почему Снайдер хотел узнать, какое положение в доме Камерона я занимаю». — Мистер Камерон никогда не видел, как я веду себя в книжной лавке, — лукаво сказала Роза. — Как бы он не раскаялся в своей щедрости. Снайдер посмотрел на нее с откровенным изумлением, но все же позволил себе рассмеяться. Экипаж остановился у городского дома Камерона совсем ненадолго — только пока слуга заносил сундук внутрь — и двинулся дальше. Едва переступив порог книжной лавки, Роза оказалась в раю. Внутри все сверкало темным полированным деревом и медью. От пола до потолка тянулись книжные полки, расположенные так тесно, что между ними с трудом можно было пройти. Эта лавка не уступала ни размерами, ни выбором магазину Брентано в Чикаго. Роза увидела здесь книги некоторых «легкомысленных» авторов, которых очень любила — например, лорда Дансени , — и решила почитать их в свободное время, хотя и подумала, что умерла бы от смущения, если бы Ясон Камерон застал ее за чтением описания Страны Фей. В остальном же она выбрала несколько справочников, которых не было в библиотеке Камерона, но которые могли оказаться полезными; прозаические инженерные трактаты пятнадцатого-шестнадцатого столетий, которые никому не пришло бы в голову соотнести с магией, травники, труды по теологии. В них Роза рассчитывала найти полезные намеки, ключи к иной интерпретации текстов, которые, на ее взгляд, очень помогли бы в ее исследованиях. Камерон подходил к содержанию манускриптов с позиций мага, однако Роза считала, что ему полезно было бы представлять себе мир, в котором жил древний автор, и попытаться увидеть вещи его глазами. Могли существовать оттенки смысла, неуловимые для современного человека, что же касается терминологии, она так же требовала специальных познаний, как и любой самый обыкновенный шифр. Всякий раз, переходя к новой полке, она находила новые интересные книги и в конце концов перестала противиться искушению, утешая себя мыслью, что многие ее приобретения останутся в библиотеке Камерона. Когда Роза обошла весь магазин, книг набралась порядочная стопка; понадобились услуги двух посыльных, чтобы донести их до экипажа, однако Снайдер и бровью не повел. По-видимому, посещения лавки Камероном приносили такой же урожай. «Может быть, поэтому он и засмеялся». Роза подумала о богатой библиотеке в поместье и решила, что для дворецкого ее покупки выглядят вполне обыденно. В писчебумажной лавке Роза купила несколько больших переплетенных в кожу тетрадей. Из них она сделает собственные справочники, будет записывать свои соображения. К ним присоединилось несколько пачек бумаги и коробок карандашей: у Камерона в доме не было ничего, кроме ручек, а при том обилии записей, которые предстояло делать, Роза не хотела подвергаться опасности опрокинуть на себя чернильницу; да и хорошую бумагу тратить на черновые записи жалко. Роза воспылала страстью, увидев набор мягких цветных карандашей и акварелей. Они были великолепны — «из Японии», как сказал продавец. Краски переливались всеми оттенками, и Роза не могла удержаться от покупки. Впрочем, в магических обрядах цвет, кажется, играл важную роль; возможно, карандаши и краски окажутся не менее полезны, чем остальные приобретения. Купив принадлежности для рисования, Роза решила запастись и бумагой для акварелей, а также бристольским картоном. У нее даже голова закружилась, когда она снова села в коляску, окруженная тяжелыми свертками, упакованными в коричневую бумагу. «Я никогда в жизни не тратила за один раз так много денег!» Новое ощущение пьянило ее, как крепкое вино. Чего стоит одна только мысль — войти в магазин и купить все, что захотелось! Даже в самые лучшие времена Роза не могла себе такого позволить. — Отвезти все покупки в салон-вагон, или что-нибудь понадобится вам сейчас, мэм? — спросил Снайдер, прервав ее мечты. — Ох… — Роза порылась в покупках и достала два романа и один из справочников. — Остальное можно отвезти. Безусловно, незачем загромождать дом покупками: они мне не понадобятся, пока я не вернусь к мистеру Камерону. — Я прослежу, чтобы все было доставлено. — Снайдер откинулся на сиденье с видом хорошо поработавшего человека. Роза обхватила руками лежащие на коленях тома и тоже удовлетворенно перевела дух. Солнце уже садилось в океан, на небе сияли прозрачные алые облака, воздух становился все более сырым и холодным. Роза порадовалась своему теплому плащу: сырость делала холод особенно ощутимым. Снайдер помог ей выйти из коляски и задержался, чтобы дать указания вознице. Роза поднялась по ступеням ко входу в дом, но дверь распахнулась прежде, чем она успела коснуться большой медной ручки. На мгновение девушке показалось, что она увидит перед собой саламандру, но дверь ей открыла самая обыкновенная горничная — она, должно быть, дожидалась их приезда. — Прошу вас, следуйте за мной, мисс, — сказала горничная — женщина гораздо более преклонного возраста, чем ожидала Роза. Следом за ней Роза поднялась по лестнице на второй этаж, и служанка распахнула дверь в небольшую уютную спаленку, отделанную в чистых бело-голубых тонах. Обстановка не была ни выраженно мужской, ни подчеркнуто женственной: это явно была комната для гостей, обставленная так для представителя любого пола. В камине горел яркий огонь… Но освещение давала электрическая лампа на стене! Роза уставилась на нее, как на саламандру. Этого она никак не ожидала: в очень немногие частные дома было проведено электричество. Даже в книжной лавке и в писчебумажном магазине такого не было, они освещались газом, «Ох, как было бы хорошо, если бы Камерон обзавелся такими же лампами в поместье — никакого мигания, только яркий ровный свет! При нем читать было бы настолько легче!» Однако на столике у кровати и на комоде Роза обнаружила напоминания о том, что электричество не совсем надежно: свечи в подсвечниках и спички. Хотя комната была невелика, она была так же комфортабельна, как и апартаменты в поместье Камерона. Там был диван, расположенный так, чтобы было удобно читать, туалетный столик с креслом, небольшое бюро, гардероб. Вся мебель была обита голубым шелком, на полу лежал синий ковер, стены оклеены обоями в сине-белую полоску. Дверь в дальнем конце вела в ванную; заглянув туда, Роза обнаружила, что с другой стороны к ней примыкает такая же спальня. Горничная уже разложила ее вещи и теперь вешала в гардероб плащ. — Ужин в восемь, мисс, но если вы хотите перекусить сейчас, я принесу чашечку чая и что-нибудь легкое, — предложила она. — Если это не очень обременительно… — начала Роза, разрываясь между желанием утолить голод и опасением побеспокоить слуг. — Да нисколько! Я сейчас принесу поднос, — улыбнулась горничная. — У нас всегда на плите горячий чайник. Вы предпочитаете чай по-английски? — Безусловно. И если это избавит вас от лишних хлопот, я предпочла бы вообще питаться у себя в комнате. — Роза привыкла добавлять в чай сливки и сахар, потому что так делали английские ученые, посещавшие ее отца. Ей всегда казалось, что такой напиток лучше подкрепляет. «Интересно, почему это у слуг Камерона всегда горячий чайник на плите, когда в поместье обычно подается кофе?» Когда горничная принесла обещанный поднос, Роза отчасти получила ответ. Ей подали угощение для настоящей леди: крошечные бутерброды с салатом и сыром, а чай был «пукка Кибер» (что в приблизительном переводе означало «настоящий чай Кибера высшего качества») — черный, как смертный грех; такой чай было абсолютно невозможно пить без сливок и сахара. Это был настоящий английский напиток, не менее крепкий, чем кофе. Должно быть, повар Камерона был родом из старой доброй Англии — отсюда и «чашечка чая». Бутерброды оказались не такими уж сытными, но их хватило, чтобы потерпеть до ужина. Как Роза и предполагала, слугам оказалось гораздо легче принести поднос к ней в комнату, чем накрывать стол в столовой для единственной гостьи. И когда ужин был подан, она поняла, что повар не только англичанин, но и служил в Индии: основным блюдом была говядина с карри. Девушка решила, что это своего рода испытание: повар хотел узнать, как она отнесется к подобной еде. К счастью, то, что они с отцом так часто принимали англичан, сослужило Розе хорошую службу: она полюбила карри. — Говядина с карри! — радостно воскликнула она. — И рис с шафраном! Ах как хорошо! Я так давно не пробовала как следует приготовленного карри! Горничная буквально просияла. — Ох, мэм, мы в последнее время все больше одни, и мой Чарли готовит то, что больше всего нам по вкусу, а мы так любим карри! Хозяин, так тот тоже любит карри и даже хвастается перед гостями, что у него такой замечательный повар. А вот мистер Дюмон не такой, он говорит, что у него натура нежная. Судя по тону и выражению лица горничной, Роза заключила, что Поля Дюмона в этом доме не слишком любят. — Чарли… Это и есть повар? — Поскольку горничная не спешила покинуть комнату, Роза принялась за еду. Карри был острым, как и положено карри, а говядина — такой нежной, что чуть не таяла во рту. Розе не пришлось притворяться, что блюдо ей по вкусу. — Ох, какая прелесть! Настоящий пукка карри! Пожалуйста, передайте Чарли, что я не пробовала такого вкусного блюда с тех пор… с тех пор, как профессор Карамджит сам готовил карри для нас с папой. Горничная покраснела, и Роза поняла: догадка, что Чарли — ее муж, была правильной. Следующие слова горничной подтвердили это. — Чарли — мой муж. Он и повар, и всякую тяжелую работу делает. Это он принес ваш сундук. Он служил в армии в Индии, был ординарцем у офицера, а потом, когда отслужил, решил не возвращаться домой, а попытать счастья здесь. Он мог, конечно, отправиться и в Австралию, да только Чарли говорит, что ему не нравится овец пасти. — Что ж, я рада, что он выбрал Америку, — ласково сказала Роза. — Пожалуйста, передайте ему, чтобы не слишком беспокоился о моем меню. Я буду есть то же, что и вы, — не сомневаюсь, что это просто объедение. — Благодарю вас, мисс, я ему скажу. Так для нас и правда будет легче. — Горничная по-свойски подмигнула Розе. Удовольствие от похвалы сделало ее лет на десять моложе. — Мистер Дюмон, вот уж кто капризничает и требует всегда чего-нибудь особенного! Не так уж трудно бывает обслужить мистера Камерона и его гостей, но когда в доме всего один новый человек… — Горничная пожала плечами. — Если желаете, оставьте поднос за дверью, как поужинаете, а я потом его заберу, когда буду запирать дом на ночь. Вам к завтраку приготовить чай или кофе? «Пукка Кибер» не был, на взгляд Розы, тем напитком, с которого хотелось бы начинать новый день, хотя он, конечно, разбудил бы кого угодно. — Кофе, пожалуйста, — виновато сказала Роза. — Как истинная американка я нуждаюсь в ежедневной порции кофе. — Ну и я тоже, хоть Чарли этого и не понимает, — заговорщицки улыбнулась горничная. — А раз вы желаете кофе, значит, и мне достанется чашечка — ведь он приготовит целый кофейник. Я подам завтрак около семи, мисс. Желаете принять ванну сегодня или завтра утром? — Сегодня, но я вполне могу все приготовить и сама, — рассмеялась Роза. — Вам не нужно так уж беспокоиться. — Ну, если вы уверены… Тогда я ухожу. Если что-нибудь понадобится, — она кивнула на шелковый шнур с кистью у постели, — вы просто позвоните. С этими словами горничная вышла, оставив Розу наслаждаться превосходным — и очень, очень английским — ужином. На десерт были поданы даже меренги со взбитыми сливками! «Странно, что англичане, если у них всегда такая еда, еще способны управлять своей империей. Я подумала бы, что у них не должно оставаться энергии ни на что другое, кроме пищеварения!» С довольным вздохом Роза выставила поднос за дверь. «Хорошо, что я пробуду здесь недолго. Бьюсь об заклад: Чарли к пятичасовому чаю готовит булочки с кремом и плюшки. Через несколько дней мне пришлось бы туго шнуровать корсет, чтобы влезть в свои платья». Роза не спеша приняла ванну и еще почитала перед сном, хотя и думала, что после раннего пробуждения и полного впечатлений дня сразу уснет как убитая. Выбор между романом Дансени и книгой по магии, которую она захватила с собой, оказался нелегким. «Удовольствие или долг? Да Бог с ним! В конце концов, я же на каникулах!» Однако Роза была слишком добросовестна, чтобы полностью пренебречь своими обязанностями, а потому пошла на компромисс: она читала книгу по магии, пока ванна наполнялась, а «Дочь короля страны эльфов» — потом. Однако книга захватила ее не так, как ей хотелось бы: знание о том, что магия — реальная, живая сила, мешало с головой погрузиться в занимательную сказку. Если магия реальна, может быть, и эльфы — вовсе не выдумка? Знал ли Дансени, что магия на самом деле существует? Книга была написана так, что Роза решила: знал. Потом она с некоторым сожалением отложила роман и читала трактат по магии, пока глаза не начали слипаться. Как средство от бессонницы он почти не уступал старине Уоллису Баджу; Роза скоро обнаружила, что голова ее клонится, положила книгу на столик и выключила непривычное электрическое освещение. Если ей и снились сны, Роза их не запомнила. Оказавшись снова в городе, слыша все те ночные звуки, к которым привыкла в Чикаго, она спала крепче, чем в поместье Камерона. Разбудила ее горничная, раздвинувшая портьеры: утро уже наступило. После основательного завтрака — снова типично английского, с овсянкой и тостами, — поблагодарив Провидение, что по крайней мере Чарли не подал еще и копченого лосося, Роза оделась и принялась составлять для Снайдера список мест, которые хотела бы посетить. Среди них было одно, которое, как подумала девушка, может вызвать удивление дворецкого, — лавка китайского травника. Это и являлось главной причиной желания Розы побывать в Чайнатауне. Среди многочисленных посетителей ее отца был один китаец — выпускник Оксфорда, специалист в традиционном траволечении, и девушка испытывала уверенность, что, если бы профессор Хокинс следовал советам своего друга и принимал оставленные им лекарства, он бы не умер так рано. «Если я собираюсь выполнить всю необходимую работу, мне понадобится выносливость, которую не могут обеспечить ни» пукка Кибер «, ни кофе». Была и еще одна забота: Роза просто не могла себе позволить выбывать из строя на два-три дня каждый месяц или принимать лауданум, чтобы побороть боль: он затуманивал рассудок. Тот же ученый — знаток целебных трав — оставил лекарство и Розе, но запас уже почти иссяк. Обычный врач отнес бы ее неприятности за счет «типичной женской истерии» и стал бы лечить ее опием; Розу это совсем не привлекало, и она решила выяснить, не сможет ли один китаец приготовить смесь лекарственных трав, составленную другим. «Что касается всего остального — мне еще нужна обычная аптека и некоторые магазины. Может быть, стоит попросить Снайдера показать мне самые красивые места, если останется время». Что еще? Хорошо бы сделать Ясону рождественский подарок. Но какой подарок можно сделать такому человеку? Что Роза могла бы купить такого, чего у него не было бы в избытке? «Может быть, удастся найти что-нибудь в Чайнатауне». Список содержал уже так много пунктов, что на это ушел бы целый день. А вечером… Ах, вечером она поедет в Оперу! И будет сидеть в отдельной ложе! Такой роскоши она никогда не могла себе позволить. Ее ожидало редкостное удовольствие, и, глядя на приготовленное для такого случая платье, Роза рассмеялась, вспомнив, как представляла себе свое последнее посещение Оперы. «Из этого вышла бы великолепная финальная сцена спектакля: бедная, отчаявшаяся, одинокая героиня, испускающая дух под упоительные мелодии Пуччини!» Девушка, в отчаянии думавшая о таком способе уйти из жизни, была так далека от теперешней Розы, что та с трудом узнавала ее. «Странно: как меняет все в жизни самая крохотная надежда!» Роза смотрела на платье с откровенным удовольствием. Какая женщина не хотела бы появиться в театре в винно-красном бархатном платье, расшитом сверкающими гранатами, в шелковых перчатках до локтя и шелковых туфельках того же цвета! Наряд, предназначенный для следующего вечера, был проще: небесно-голубой шелк и кружева ручной работы. Держа в руке список, Роза спустилась по лестнице и обнаружила, что Снайдер терпеливо дожидается ее в холле. — С вашего позволения, мисс Хокинс, кучер отвезет вас к окулисту, а потом обратно. К вашему возвращению вас будет уже ждать обед, а потом я провожу вас куда пожелаете. — Снайдер протянул руку за списком. Роза, весьма впечатленная его распорядительностью, отдала ему бумагу, и дворецкий быстро просмотрел ее. — Все это находится недалеко одно от другого, — сказал он. — Как я понимаю, вы хотели бы провести в Чайнатауне целый день, поэтому лучше отложить поездку на завтра. Я распорядился, чтобы ваши новые очки, если таковые понадобятся, доставили сюда завтра утром. «Боже мой, да он уже все организовал! Неудивительно, что Камерон держит его в своей городской резиденции!» Роза не могла бы попасть в лучшие руки. С этой мыслью она вышла на освещенное солнцем крыльцо. На следующее утро горничной не пришлось ее будить: новая энергия и энтузиазм заставили Розу вскочить с постели. Опера накануне была великолепна, ни на что лучшее нельзя было и рассчитывать. Сегодня вечером ее тоже ожидало чистое наслаждение. А в промежутке между спектаклями предстояло знакомство с таинственным Чайнатауном! Роза оделась очень быстро и столь же быстро проглотила завтрак — и все же Снайдер уже ждал ее, когда она сбежала по лестнице. Дворецкий облизнул губы, как будто собираясь что-то сказать. Роза остановилась, чтобы дать ему такую возможность. — Хозяин всегда делает покупки у одного китайского аптекаря, мисс Хокинс, — наконец заговорил Снайдер. — Он считается очень знающим. Вы не будете против, если мы поедем к нему, а не станем искать кого-то другого? — Ничуть, — ответила Роза, несколько озадаченная вопросом. Она ждала, что Снайдер скажет что-то еще, но тот промолчал и просто открыл перед нею дверь. До цели они добрались быстро; даже в этот ранний час город кипел деловой жизнью. Глядя на жителей Чайнатауна, Роза поняла, что они встают еще до рассвета: все вокруг были уже заняты своим ремеслом. Прогулка по Чайнатауну напоминала путешествие в совсем другой мир. Хотя некоторые здешние жители и носили европейские костюмы, большинство китайцев предпочитали национальные одежды, и Роза даже заметила нескольких девушек, с трудом передвигающихся по улице на своих крошечных стянутых повязками ножках. Воздух наполняли странные ароматы — курения, запахи незнакомой еды, еще какие-то, которые Роза не могла определить. И отовсюду доносились певучие звуки различных китайских диалектов. Снайдер привел ее в маленькую темную лавку, в витрине которой были выставлены кости, сушеная рыба, заспиртованные органы различных животных, пучки целебных трав. Пожилой человек за прилавком выглядел в точности как мандарин древности — только ногти у него были нормальной длины. Он носил круглую вышитую синюю шапку с пуговицей наверху и синюю стеганую куртку со стоячим воротником. Худое лицо ученого украшали длинные седые усы. Однако когда старик заговорил, голос его напомнил Розе доктора Ли: аптекарь имел тот же безукоризненный оксфордский выговор. — Мистер Снайдер! — воскликнул он. — Как приятно снова вас видеть! У господина Камерона для меня заказ? Старик протянул руку через прилавок, и Снайдер торжественно пожал ее. — Хозяин не прислал заказа, но эта молодая дама, помогающая ему в изысканиях, хотела бы прибегнуть к вашей помощи, если вы будете так добры. — Снайдер повернулся к Розе и представил ей аптекаря: — Господин Пао, мисс Хокинс. Роза тоже протянула руку китайцу, и тот пожал ее с улыбкой, в которой не было ни угодливости, ни подобострастия. Пожатие его было крепким, и у Розы возникло впечатление, что, не носи она перчаток, она бы почувствовала, что рука старика теплая и сухая. Рукопожатие было, как говорил отец Розы, «что надо». — Буду счастлив помочь коллеге мистера Камерона, — вежливо сказал аптекарь. — Чем могу быть вам полезен? Роза в обтекаемых выражениях объяснила ситуацию, достала пакетик с остатками «специального чая», который дал ей друг ее отца, и протянула через прилавок. В глазах старика сразу загорелся интерес. Он принялся разглядывать смесь трав, щупал ее, нюхал, растирал между пальцами и наконец попробовал на вкус. — Сделать такую же нетрудно, — наконец сказал он, глядя на Розу блестящими черными глазами, — хотя это и не то лекарство, которое прописал бы я сам. Да, и еще вы упомянули о необходимости поддержать силы во время трудного и длительного исследования? Роза кивнула, положив руки на прилавок. — Я полагаю, что в ближайшие несколько месяцев нас ждет очень напряженная работа и, боюсь, бессонные ночи. Если бы вы смогли предложить что-то — какой-нибудь чай, например, — позволяющее не засыпать над книгой, это было бы как раз то что нужно. Что-нибудь сильнее кофе, но что не помешает мне уснуть, когда такая возможность у меня появится. Господин Пао выпятил губы и потеребил седые усы. — На это уйдет некоторое время, — сказал он, — и к тому же я хотел бы составить для вас другую смесь вместо той, которую вы принесли. — Китаец взглянул на Снайдера, и мужчины поняли друг друга без слов. — Мисс Хокинс, пожалуйста, подождите меня здесь — у меня есть одно дело, которое нужно сделать, прежде чем мы поедем дальше. Прошу меня простить, — неожиданно сказал Снайдер и вышел из лавки, прежде чем девушка успела ему ответить. — Извините меня, мисс Хокинс, — проговорил аптекарь. — Мистер Снайдер знает, что для составления лекарства мне нужно задать вам некоторые деликатные вопросы, Поэтому он и ушел: чтобы не смущать вас своим присутствием при обсуждении ваших личных обстоятельств. Роза успокоилась; именно такие вопросы задавал ей друг ее отца, и почему-то она испытывала уверенность, что Снайдер никогда не оставил бы ее наедине с человеком, способным даже ненамеренно ее обидеть. — Вы же врач, — ответила она, присваивая ему это звание независимо от того, имел ли он на него право по западным стандартам. — Я не сомневаюсь, что вы не станете меня спрашивать ни о чем без веской причины. — Я не только врач, знающий медицину моего собственного народа, но разбираюсь и в западной науке, — с теплой улыбкой ответил аптекарь. — Я получил диплом в Гарвардском университете и чту и клятву Гиппократа, и китайские священные обеты целителя. А теперь… За дверью есть табурет. Садитесь, и начнем. Роза нашла высокий табурет именно там, где указал господин Пао, поставила его перед прилавком и уселась. Вопросы, которые задал ей старик китаец, были совсем не такими уж личными, и девушка нисколько не смущалась, отвечая на них. Впрочем, Роза считала себя гораздо откровеннее большинства женщин и не сомневалась, что бедный Снайдер чувствовал бы себя весьма неловко при таком разговоре. Наконец господин Пао счел, что узнал достаточно, и принялся составлять смеси целебных трав. Его руки порхали над многочисленными ящичками, расположенными позади прилавка; старик ничего не взвешивал, но тем не менее Роза была уверена: все составляющие отмерены с абсолютной точностью. Девушка завороженно следила за его действиями. — Как я понимаю, вы помогаете господину Камерону в исследованиях, связанных с магией, мисс Хокинс? — спросил старик так небрежно, словно интересовался, какой цвет — синий или зеленый — Розе больше нравится. Она вздрогнула и растерянно взглянула на него, совершенно не представляя себе, что ответить. Господин Пао поднял глаза, заметил ее смущение и тихо засмеялся. — Здесь, в краю Золотых Ворот, я — Повелитель Земли, мисс Хокинс, — сказал он спокойно. — Мы с Ясоном сотрудничаем с того дня, как он здесь появился. Мы обмениваемся услугами: я сделал так, что его городскому дому и поместью не опасны землетрясения, а он обеспечил моей лавке безопасность от пожаров. На вас лежит печать магической силы, хотя сами вы еще не можете ее разглядеть. — Но я ничего не делала, только читала его книги! — невольно вырвалось у Розы. — Как я могла бы… — Вы читали поучения подмастерьям и тем самым сделали первый шаг к овладению магией, — мягко поправил он, словно указывая на совершенно очевидную вещь. — Пойдете вы дальше по этому пути или нет, любой Мастер, знающий о вашем знакомстве с Ясоном, заметит этот невидимый знак. Некоторые, например, особенно чувствительный Повелитель Воздуха, могут обнаружить это, и не зная ничего о Ясоне. Роза закусила губу, не зная, как отнестись к известию о «печати». Она не соглашалась на такое, поступая на службу к Камерону! Останется ли метка на ней навсегда, или постепенно исчезнет после того, как она расстанется с магией и ее адептами? Не принесет ли ей это новых трудностей? «Теперь бесполезно жаловаться. Я добровольно согласилась помогать Камерону. Ясон хотел от меня только чтения и перевода отдельных разделов некоторых книг; подозреваю, что, ограничься я этим, никакой» печати» бы не было «. — Я упоминаю об этом только потому, что вам следует знать некоторые вещи, — продолжал старик с мягкой заботливостью. — Ясон обзавелся несколькими могущественными врагами, как это со временем случается со всеми, кто причастен к магии. — Пао усмехнулся. — Боюсь, даже такое безобидное существо, как я, и то не избавлено от недругов. Однако если враги Ясона узнают о вашей связи с ним, они постараются использовать вас, чтобы причинить ему зло. — Каким образом? — с подозрительностью спросила Роза. « Что он затевает? Уж не собирается ли предложить себя в качестве защитника — не даром, конечно?» — Рассказы о зловещих китайцах-работорговцах промелькнули в ее памяти. — Они не станут скорее всего принуждать вас, — успокаивающе проговорил старик. — Ни один мудрый маг не будет открыто показывать свою силу толпе. Когда люди, особенно привлекательные молодые женщины, неожиданно исчезают, полиция делается подозрительной и ищет виновника. — Пао пожал плечами. — К тому же сотрудничества гораздо легче добиться при помощи обаяния, такта, соблазна… — Аптекарь поднял брови. — И подарков. Вам следует знать, что такое может случиться и с вами, и не доверять людям со сладкими голосами. Особенно остерегайтесь тех, кто будет предлагать вам большую награду за сведения, которые покажутся вам совершенно пустяковыми. Если Ясон хоть немного доверился вам, ваши знания могут быть использованы, чтобы причинить ему вред. Роза вспыхнула и покачала головой. — Сомневаюсь, что кто-нибудь может счесть меня значительной персоной, — решительно ответила она. — Я ведь только перевожу для Ясона; если я и читала некоторые книги, то только чтобы лучше справляться с переводами. Мистер Камерон мог бы с легкостью в любой момент нанять другого переводчика. — Она постаралась взять себя в руки. — Говоря откровенно, хотя я видела достаточно, чтобы поверить в силу магии, не думаю, чтобы мистер Камерон доверился мне. Господин Пао искоса глянул на нее, но ничего не сказал. Его руки продолжали порхать над ящичками и коробками с травами, пока наконец он не насыпал разные смеси в четыре пакета; четвертый он тщательно завернул в красную бумагу. — Вот здесь, в синем пакете, ваше прежнее лекарство, — сказал он, придвигая пакет к Розе. — Когда оно у вас кончится, вам достаточно отправить мне заказ, и я пришлю новую дозу. — Аптекарь положил рядом с синим пакетом второй, зеленый. — В этом пакете то, что я сам порекомендовал бы вам от ваших неприятностей. Попробуйте и посмотрите, не подойдет ли эта смесь вам лучше. — Третий пакет, белый, присоединился к остальным, — А здесь травы, которые помогут вам сохранять бодрость. Правда, они действуют не совсем так, как вы просили. Они не заставят вас бодрствовать, когда вам следует уснуть… — Что же они тогда делают? — спросила Роза с разочарованием и некоторым раздражением. На лице господина Пао появилось выражение, какое могло бы быть у строгого учителя. — Они помогут вам гораздо лучше, чем просто заставляя вас бодрствовать. Такие лекарства опасны, к ним слишком легко привыкнуть, и я прописываю их, только когда нет другого выхода. Эту смесь нужно принимать регулярно за каждой едой и перед сном, и она даст вам возможность восстановить силы, как если бы вы проспали всю ночь, всего за четыре часа. — Старик усмехнулся, когда Роза с восхищением воскликнула: — Ах, если бы такое чудесное лекарство было у меня раньше! Мне никогда не удавалось обходиться меньше чем восемью часами сна. Как замечательно! — Роза протянула руку за пакетом, но Пао остановил ее. — Как во всех подобных случаях, приходится платить определенную цену, — предостерег он девушку. — Ваш сон станет… сжатым. Это означает, что в ваших сновидениях произойдут некоторые перемены — возможно, неприятные, если вы не привыкли вспоминать свои сны. Сновидения станут очень живыми, очень реальными, их невозможно будет забыть. Они могут тревожить вас, и не исключено… не исключено, что вы увидите вещи, которые вас смутят. И хотя вы будете нуждаться всего в четырех часах сна, это время вы обязательно должны будете проспать: если попытаетесь бодрствовать больше тридцати шести часов, заснете прямо над книгой. Есть и еще одна расплата, но против этого ни одна женщина не станет возражать. — Старик подмигнул Розе. — Вы обнаружите, что тратите столько энергии, словно занимаетесь тяжелым трудом. Вы все время будете голодны, но сможете утолять голод, не опасаясь прибавить в весе. Как говорят северяне, » сон — это еда, а еда — это сон «. И не принимайте эту смесь, когда будете пить травы из синего или зеленого пакета. Они не сочетаются друг с другом. Роза серьезно кивнула и взяла все три пакета. — Я поняла. Но что именно вы имеете в виду, когда говорите, что мои сны могут меня смутить? Старик долго поглаживал длинные усы, словно тщательно подбирая слова для ответа. — Некоторые из этих трав известны в Индии как открывающие третий глаз. Они дают возможность человеку видеть невидимое, прошлое или будущее. Если в вас дремлют подобные способности, они могут под действием трав пробудиться, и результат окажется для вас неприятным. Видеть будущее — тяжкое бремя, многие находят такое знание невыносимым. На мгновение Розу охватил озноб, словно на нее упала холодная тень. Потом она рассмеялась, хотя и несколько неуверенно. — Сомневаюсь, что меня ожидают такие трудности, господин Пао, — ответила она горячо, стараясь убедить не столько его, сколько себя. — Боюсь, я так же прозаична, как ломоть хлеба, и так же восприимчива, как булыжник. Аптекарь снова искоса взглянул на девушку. — Вы себя недооцениваете. — Потом, покачав головой, протянул ей последний, красный пакет. — А вот это лекарство предназначено не вам. Оно для Ясона — если вам удастся заставить его принимать эти травы. Он пациент, подвергающийся самой большой опасности, потому что предпочитает сам ставить себе диагноз и сам назначать лечение. Ему необходимо это лекарство — я знаю, что он делает с собой, по крайней мере отчасти. Он как волк: так увлечен охотой, что будет бежать, пока не свалится. Роза с сомнением посмотрела на пакет. — Я не имею ни малейшего представления, как заставить его принимать лекарство. Ничего не могу обещать. — Я знаю. И знаю также, что вы скорее попытаетесь сделать это, чем это никчемное создание — Дюмон. — В голосе старика прозвучало раздражение. — Если у вас будет возможность, очень прошу: воспользуйтесь ею. Я боюсь, что Ясон навредит себе, и надеюсь, что лекарство исправит вред. Роза кивнула и спрятала пакеты в сумку. Поднимаясь с табурета, она подумала: как случилось, что господин Пао так хорошо знаком с западной магией? — Я не знала, что восточные представления о магии совпадают с западными. Никогда не слышала о китайских саламандрах, ундинах, сильфах и гномах, — сказала Роза и стала ждать ответа. — Они и не совпадают, — с готовностью ответил старик. — По крайней мере подходы совершенно иные, хотя конечный результат одинаков. Мы так схожи с Мастерами — Повелителями стихий, что я просто пользуюсь этими названиями для удобства. Мой настоящий титул… совсем иной. Лукавство, с которым была сказана последняя фраза, заставило Розу помедлить и пристально взглянуть в лицо старику. Он хотел, чтобы она спросила, и она не стала противиться: — И каков же этот титул? Господин Пао улыбнулся, и девушка впервые ощутила силу, которой он обладал, — силу, свернутую в тугую невидимую пружину. Она невольно подумала о Мировом Змее, обвивающем мир, Змее, чье шевеление заставляет содрогаться землю. — Повелитель драконов, — ответил он тихо. Сопровождаемая Снайдером, Роза долго бродила по лавкам Чайнатауна. Здесь она тратила свои собственные деньги, и поскольку щедрость Камерона избавила ее от многих расходов — например, на книги, — покупала вещи, на которые в противном случае только полюбовалась бы. Она купила два китайских халата — один шелковый, другой стеганый из хлопка, — очарованная изысканными цветами и тончайшей вышивкой. Шелковый — нежно-розовый, расшитый пионами, стеганый — бледно-голубой, расшитый бабочками. Конечно, в них, как ни жаль, нельзя появиться на улице, но для отдыха такая одежда просто замечательна. Раз уж ей предстоит часами читать Камерону, нужно обеспечить себе комфорт. Розе так понравились изображения деревьев, пагод и цапель, вырезанные из пробки и помещенные в застекленную с обеих сторон рамку, что она решила обязательно купить одно, чтобы украсить свой письменный столик. Миниатюры напоминали пейзаж из восточной сказки… В другой лавке ее поразили ароматы. В результате к ее покупкам присоединились два веера из сандалового дерева — один коричневый, другой черный, а также флакон духов и курения с запахом сандала. Никогда еще Розе не случалось обонять ничего столь изысканного; она была знакома лишь с довольно резким запахом ладана во время церковных богослужений. В этой лавке она могла бы потратить очень много денег — так очаровали ее благовония. Девушке с трудом удалось преодолеть соблазн зайти в лавку, где торговали великолепными шелками, однако шить она не умела, а услугами портнихи пока воспользоваться не могла. Что она позволила себе — так это обед в маленьком кафе, которое порекомендовал Снайдер. Роза с аппетитом ела все, что подавалось на стол, наслаждаясь незнакомым и часто неожиданным вкусом. Фирменным блюдом кафе были, по-видимому, пельмени с такими разнообразными начинками, что девушка скоро совершенно запуталась. Впрочем, одна или две разновидности были настолько хороши, что она сразу запомнила их форму и смогла заказать именно их, когда молодой китаец-официант принес ей для выбора несколько видов пельменей в бамбуковых корзинках. Розе даже удалось найти рождественский подарок для Камерона, хоть она и не была уверена, что ей хватит смелости его вручить. Подарок был страшно дорогим, и все же Роза, увидев его, не смогла пройти мимо — особенно после того, как узнала, что, подобно дракону, который на Востоке символизирует Землю, феникс олицетворяет духа Огня. Небольшое — размером с ладонь — резное изображение летящего феникса из полупрозрачного огненного сердолика. Резьба — необыкновенно изящная, похожая на кружево. Нет, конечно, ничего подобного у Камерона нет. Вокруг было так много всего захватывающе интересного! В бакалейной лавке Роза купила засахаренный имбирь — такой свежий, что запах чувствовался даже сквозь бумагу. Покупая его, Роза незаметно наблюдала за китаянками с перебинтованными ногами, запасавшимися продуктами, о назначении которых она не имела ни малейшего представления. В соседней лавке продавались только изображения Будды — из всевозможных материалов и всевозможной величины: от амулета, который можно носить на цепочке, до огромной статуи, место которой разве что в храме. В сопровождении Снайдера Роза шла мимо бесчисленных лавок, где продавались целебные травы, фарфор, изделия из слоновой кости и полудрагоценных камней, странные кухонные принадлежности, одежда. Но на покупку феникса она потратила последние деньги и теперь лишь смотрела, вздыхала и проходила мимо. Экипаж, в котором Снайдер доставил Розу в городской дом Камерона, благоухал имбирем, курениями и экзотическими травами. После ужина Роза снова оделась для посещения театра. Ее бело-голубой наряд был таким же ярким и праздничным, как мелодии Виктора Херберта, и Роза отправилась наслаждаться» Детьми в стране игрушек «, счастливая и беззаботная, как ребенок. Завтра ее каникулы закончатся, но сегодня она в полной мере насладится ролью богатой дамы. Глава 10 Когти Камерона впились в подлокотники кресла. Поль Дюмон и не догадывался, насколько он близок к тому, чтобы вызвать ярость своего хозяина. Он снова явился в кабинет Ясона, чтобы потребовать продолжения обучения магии. « Нет. Он лжет. Ему не нужно обучение, он жаждет власти, не интересуясь умением контролировать себя, не желая подчиняться дисциплине, пренебрегая методом. Он хочет, чтобы ему подарили власть, как ребенку дарят игрушку «. Камерон сдержался и постарался изобразить полное безразличие. — Я знаю, что для вас это разочарование, но должен сказать откровенно, Дюмон: пока вы не овладеете теми приемами, о которых мы столько раз говорили, я ничему больше не могу вас научить. — Камерон надеялся, что на его лице написано спокойствие. — Я уже обращал на это ваше внимание. Но Дюмон лишь нахмурился и попытался подойти к делу с другого конца. — Вполне ли вы уверены, что не нуждаетесь в моей помощи в своей работе? — спросил он. — Может быть, если я начну вам помогать, мне удастся преодолеть трудности. И в конце концов, помогать Мастеру — первый долг подмастерья. « А подмастерье надеется украсть секреты, которые откроют ему легкий путь к власти, подглядывая за Мастером. Он все еще не понял, что легкого пути к власти — магической или любой другой — не существует «. — Может быть, это и первый долг подмастерья, но я сейчас не веду никакой собственной работы, — без запинки солгал Камерон. — Да и как я мог бы, в своем теперешнем виде? Все, чем я сейчас занимаюсь, — это изыскания, а вы сами прекрасно знаете, что нуждаетесь в практике, а не в научных поисках. Так что лучший выбор для вас — практиковаться; это вы можете делать и сами. — Он усилием воли ослабил хватку на подлокотниках. — А когда вы не практикуетесь, у вас остаются ваши обязанности. Почему бы сегодня вам не заняться секретарскими делами, которые вы несколько запустили? А потом вы могли бы поужинать в Пасифике; я знаю, что питаться здесь вам надоедает. Прикажите саламандрам подать вам коляску. Дюмон нахмурился еще сильнее. — Никак не могу отрицать, что мне нужно ответить на очень большое количество писем, Ясон. Но если я уеду из поместья, чтобы поужинать в ресторане, что будете делать вы? — Проглочу свой кровавый ужин, — раздраженно ответил Камерон. — Вы забываете, что мое тело обладает потребностями, которые нельзя удовлетворять в приличном обществе, потребностями, которые даже вы находите отталкивающими. Со мной все будет в порядке. Я ведь обходился без вашего общества целую неделю, не так ли? Поль Дюмон нехотя кивнул и наконец удалился, оглянувшись в дверях через плечо, словно ожидая, что Камерон передумает и позовет его обратно. « Для чего бы? — с раздражением подумал Камерон. — Он теперь полезен только в качестве секретаря. Роза — гораздо лучшая помощница в том, что касается магии, а ведь она ни разу не бывала в моей рабочей комнате!» Должно быть, Дюмон каким-то образом догадался, что его хозяин все еще пытается вернуть себе человеческий облик без помощи подмастерья; может быть, он даже предположил, что очередную попытку Камерон собирается предпринять как раз сегодня. Расположение звезд было благоприятным, а заклинание следовало произносить при дневном свете — возможно, чтобы ослабить влияние луны, заставляющей оборотней принимать облик волка; к тому же Роза раньше вечера не вернется. Если удастся избавиться от Дюмона, можно не опасаться помех. Однако Дюмон собрался уезжать, когда начинать ритуал было уже слишком поздно; драгоценное время уходило безвозвратно. Наконец стало ясно, что никакой надежды на успешную попытку нет. В Камероне кипела ярость; он вскочил и начал мерить шагами кабинет, словно запертый в клетке зверь. Наконец он повернулся к зеркалу, как делал уже не раз за последние три дня, и вызвал образ Розы Хокинс в надежде, что это поможет ему обрести спокойствие. Он пристально следил за девушкой во время ее посещения города и находил тайное удовольствие в ее радости. Впервые за много дней он искренне рассмеялся, следя за тем, с какой детской жадностью Роза накинулась на книги в книжной лавке, наслаждался видами Чайнатауна вместе с гуляющей по оживленным, полным красок улицам девушкой, с новым интересом смотрел на здания и людей. Он невидимо присутствовал в ложе оперного театра, и хотя исполнение оставляло желать лучшего, получил больше удовольствия, чем если бы певцы были собраны из самых знаменитых театров Европы. Роза так трепетала от самого факта посещения Оперы, что музыка для Камерона обрела дополнительное очарование. Что же касается оперетты Виктора Херберта, Камерону и в голову никогда не приходило, что можно получать удовольствие от такой примитивной, приторно-сладкой музыки, но Роза ею наслаждалась, и ее радость была заразительна. Камерон не смог наблюдать за девушкой единственный раз — когда она была в лавке господина Пао. Старый хитрец так заботился о своем уединении, что более примитивное заклинание Камерона оказалось бессильно перед магией китайца. Интересно, зачем она пошла к китайскому аптекарю? Может быть, какое-то женское недомогание? Что ж, если так, Роза поступила правильно, обратившись к китайскому целителю и не полагаясь на патентованные средства. По крайней мере Снайдеру хватило здравого смысла отвести ее именно к Пао. Очень многие из китайских травников добавляли в свои лекарства большие дозы опиума, а подобное лечение не позволило бы Розе успешно справляться со своими обязанностями. Зеркало показало Камерону то, что он и ожидал увидеть: Роза сидела в мерно покачивающемся вагоне и читала книгу. Она так погрузилась в чтение, что не замечала ничего вокруг. Было уже слишком темно, чтобы судить, где находится поезд, но в любом случае Камерон не ожидал, что она вернется особенно скоро. Внезапно его охватило безрассудное желание испробовать заклинание немедленно, невзирая на возможные последствия. В конце концов, это всего лишь один из вариантов ритуала, к которому он прибегал много раз. Самое подходящее время, правда, миновало, но, возможно, это не так уж и важно. Он однажды пробовал прибегнуть к заклинанию в разгар дня, и безрезультатно; может быть, час не был решающим фактором. Зато расположение звезд как раз было весьма решающим фактором, а звезды все еще благоприятствовали ему. Камерон резко вскочил на ноги, не сомневаясь больше в своем решении. Что ж, он сделает попытку, и к возвращению Розы все будет закончено. В конце концов, заклинание очень простое, так что же тут может получиться не так? Роза оставила багаж на платформе, уверенная в том, что он будет доставлен в ее комнаты, как только она отдаст приказ» пустому» воздуху. Было уже существенно позже десяти; поезду Камерона пришлось ждать на запасном пути, пока пройдет экспресс. Составам, идущим по расписанию, нельзя мешать ни под каким видом: для любого железнодорожника это непреложное правило, а Камерон — слишком опытный железнодорожник, чтобы это правило нарушать. Роза поднялась в дом на лифте; теперь она уже умела им пользоваться без посторонней помощи. Ее каблучки звонко стучали по мраморному полу вестибюля и по ступеням лестницы. Когда девушка открыла дверь своей комнаты, весь ее багаж — коробки, книги, сундук с одеждой — уже ждал ее там. Но ждал не только багаж. Посреди комнаты в воздухе висела саламандра, в возбуждении разбрасывая искры. Розе показалось, что она узнает существо по характерному сочетанию цветов: это была не «ее» саламандра, сияющая ярким желтым светом, а оранжево-золотая, та самая, что отличалась особенной сообразительностью и откровенностью и большую часть времени проводила с Камероном. — Роза Хокинс! — взволнованно выкрикнула саламандра, — Ты должна пойти со мной! Хозяин болен и нуждается в твоей помощи! Первой реакцией Розы было недоверие. «Болен? Камерон? Но… Как может сверхъестественное существо — саламандра — определить, что человек болен?» Если Камерон пьян, наверное, саламандра может счесть это болезнью. А если дело обстоит именно так, он едва ли обрадуется ее вторжению. Пожалуй, следует сначала удостовериться… Не обращая внимания на взволнованно танцующую в воздухе саламандру, Роза подошла к переговорной трубке и несколько раз позвала Камерона по имени. «Наверняка тут какая-то ошибка. Он был в добром здравии, когда я уезжала. Саламандра что-то путает. Как мог он тяжело заболеть меньше чем за три дня?» Ответом ей была тишина. Потом, когда Роза громче повторила имя Камерона, до нее донесся далекий глухой стон. Она еле расслышала его, но все равно волосы зашевелились у нее на голове, а по спине пробежал озноб. Такой звук не мог издать пьяный человек. Это был вой зверя — умирающего зверя. Больше не раздумывая, Роза повернулась, подхватила юбки обеими руками и бросилась бежать. «Господи Боже, что могло случиться? Он же был совершенно здоров! Может быть, он себя ранил? Нет, саламандра сказала» болен «, а не» ранен «. Какая болезнь развивается так быстро?» Она промчалась по коридору и спустилась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. «Может быть, это последствия того самого несчастного случая? Где Дюмон? Почему его здесь нет? Почему он не знает о болезни хозяина?» Внезапно Роза почувствовала себя виноватой. «Возможно, он был болен все это время. Лежал здесь в одиночестве с самого моего отъезда, мучился…» Когда девушка добежала до площадки второго этажа, перед распахнутой дверью в апартаменты Камерона ее ждала саламандра. — Скорее! — прокричала она и скользнула внутрь, освещая дорогу своим сиянием. Роза бросилась следом; сердце бешено колотилось, по шее скатилась капля пота. В помещении было темно, единственным источником света служила саламандра. «Не может же быть так, чтобы он лежал здесь, лишенный помощи, целых три дня, — твердила себе Роза, следуя за саламандрой и глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться. — Дюмон же был здесь все время, да и саламандры не допустили бы такого. Должно быть, несчастье случилось только что. Но что произошло?» Ее каблучки выбивали приглушенное стаккато по покрытому ковром полу. В душе зародился новый страх. Сейчас она увидит Ясона Камерона, теперь уже дело не ограничится разговорами с помощью переговорной трубки; ей воочию предстанет результат несчастного случая, изуродовавшего Камерона и превратившего его в отшельника. Наверняка увечье ужасно — иначе оно не заставило бы его запереться на единственном этаже этого похожего на дворец дома. Роза не обращала внимания на комнаты, мимо которых пробегала по коридору — такому же, как и этажом выше. Саламандра знала, где находится Камерон; по крайней мере искать его не придется. Когда саламандра влетела в последнюю из дверей, Роза приготовилась увидеть нечто ужасное. Она вбежала туда и остановилась: сияющее существо повисло в воздухе над темной фигурой атлетически сложенного мужчины. Он лежал на полу лицом вниз, скорчившись, как если бы рухнул, лишившись сознания; капюшон скрывал его лицо. Одеяние напоминало сутану, какую носят монахи, однако было сшито из алого бархата, а не грубой домотканой шерсти. Комната была довольно странной: очень большой (Роза не думала, что в этой части дома может находиться такое просторное помещение) и совершенно лишенной мебели; любой звук отдавался здесь эхом, которое не смягчалось коврами, покрывавшими пол во всех остальных комнатах. Сам пол был сделан из сланца или какого-то другого сходного камня, на нем виднелись начертанные мелом фигуры, теперь наполовину стертые. Позади лежащего человека высилось нечто, что нельзя было бы назвать иначе, как алтарь; по обе стороны от него стояли подсвечники с огромными свечами белого воска толщиной в руку. Но свечи не горели: единственным источником света в комнате была саламандра. Ясон лежал в центре проведенных мелом линий. Роза сразу же узнала полустертый символ — о подобном она читала. Это был магический круг; должно быть, Ясон совершал какой-то ритуал, когда рухнул на пол. Роза подошла ближе, высоко приподняв юбки, чтобы не стереть меловые линии и не причинить ненароком ущерб символам или не выпустить на свободу нечто, чему лучше бы оставаться скованным. Теперь она пришла к другому заключению: Ясон явно завершил свой ритуал и начал стирать начерченную фигуру, когда лишился сил и рухнул на пол. Одно по крайней мере было очевидно: что бы ни затеял Камерон, пьян он не был. Только глупец прибегнет к магии под действием наркотика или алкоголя, а уж в глупости Ясона Камерона заподозрить было нельзя. Он хрипло застонал и шевельнулся, но капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Роза напомнила себе, что под тяжелой тканью должно скрываться какое-то уродство. Она наклонилась и осторожно коснулась его плеча. — Ясон! Тело под алым бархатом конвульсивно дернулось, и Роза невольно отдернула руку. Внезапно ее охватил ужас перед тем, что она может увидеть, а руку, коснувшуюся Камерона, словно обожгло огнем. Камерон с усилием приподнялся на локте. — Вон! — хрипло прорычал он, не поднимая головы. — Глупая женщина, о чем только вы думаете! Вон отсюда! Оставьте меня! Отправляйтесь обратно к своим книгам! Говорил он, задыхаясь, и усилие дорого ему обошлось. Камерон снова со стоном распластался на холодном камне. Роза испытала мимолетное искушение поступить именно так, как он велел, но беспокойство саламандры сказало ей, что, сколько бы Камерон ни проклинал ее, предоставить его самому себе нельзя. Было ясно, что саламандра помочь ему не может. — Нет, — просто сказала Роза, собирая все свое мужество. — Я не уйду, пока вы нуждаетесь в помощи. Она ухватила Камерона за плечи, но он рванулся в сторону и отшвырнул ее руки, не позволив Розе поднять его. — Проклятая девчонка, всюду сующая свой нос! Мне следовало знать! Вы не отвяжетесь, пока не увидите моего лица! Все еще не поднимаясь с пола, Камерон поднял руку, откинул капюшон и с вызовом взглянул на Розу. Она судорожно вздохнула и невольно отпрянула, прижав одну руку к губам, а другую к груди: на нее смотрел не изуродованный человек, а разъяренный зверь. Она даже не могла бы сказать, что за зверь — никогда в жизни Роза не видела ничего подобного. Голова Камерона была покрыта жесткой серой шерстью, острые уши стояли торчком; с оскаленной клыкастой морды смотрели человеческие глаза. Губы Камерона кривились: говорить ему явно стоило огромного труда. — Ну вот, теперь вы удовлетворены? — проскрежетал хриплый голос, в котором слышались изнеможение и боль. — Теперь наконец вы уйдете и оставите меня в покое? Больше всего на свете Розе хотелось повернуться и убежать, однако именно этот хриплый полный страдания голос остановил ее. Чем бы ни было это существо, перед ней, несомненно, был Ясон Камерон, и сущность его не изменилась от того, что она наконец увидела его лицо. «Я не должна забывать всего, что мне известно об этом человеке. Я должна вести себя как возлюбленная Тэма Лина, прекрасная Джанет : дорожить тем, что скрывается под внешностью чудовища, как бы ужасна эта внешность ни была». — Ни в коем случае, — ответила Роза. Ей удалось заставить свой голос звучать ровно, а руки — не дрожать. — Ваша саламандра не позвала бы меня, не нуждайся вы в помощи. Где, черт побери, Дюмон? — Роза не смогла сдержаться и скрыть свое возмущение. — Почему его нет там, где он нужен? Я думала, он не только ваш секретарь, но и подмастерье! — Она снова схватила Камерона за руку, и на этот раз он не стал сопротивляться. Когда Роза помогла ему приподняться, он снова натянул на голову капюшон, избавив девушку от необходимости видеть его лицо. — Я его отослал, — медленно выговорил Камерон, судорожно втягивая воздух после каждого слова. — Он, должно быть, догадался, что я собираюсь проделать магический ритуал, и всячески навязывал мне свою помощь. Боюсь, что ему больше нельзя доверять. Именно потому, что он пытался принудить меня воспользоваться его услугами, я уверился, что позволять ему участвовать не следует. — Камерон зашипел от боли, когда Роза помогла ему встать на колени, и махнул рукой, показывая, что сразу выпрямиться не сможет. Когда Камерон снова собрался с силами и смог встать, Роза, вспомнив, как пожарные помогают жертвам стихийных бедствий, перекинула его руку себе через плечо, чтобы Камерон мог на нее опираться. Он оказался гораздо тяжелее, чем она думала, и девушка пошатнулась под его весом. Саламандра выпорхнула в дверь, показывая дорогу, и общими усилиями Розе и Камерону удалось выйти в коридор и добраться до соседней комнаты. Это оказалась спальня, но сил Розы хватило только на то, чтобы довести Камерона до ближайшего кресла: как ни закалили девушку долгие прогулки, Камерон для нее был слишком тяжел. Шатаясь, как пара пьянчуг, они добрели до огромного обитого кожей вольтеровского кресла. Камерон рухнул в него, не имея сил на то, чтобы опуститься медленно. Роза присела на скамеечку для ног, только теперь заметив, что волосы у нее выбились из прически и висят неопрятными прядями, а жакет расстегнулся. Она отвела от лица влажные от пота кудри, застегнула жакет и обратилась к саламандре: — Принеси все, что ему нужно. Саламандра исчезла. Немного отдышавшись, девушка поднялась на ноги и принялась зажигать свечи. Потом она придвинула к креслу столик и стала ждать возвращения саламандры. Дух Огня скоро влетел в комнату, ведя за собой парящий в воздухе поднос. К изумлению Розы, на нем оказался большой стакан молока, кусок почти сырого мяса и несколько таблеток. На таблетки Роза посмотрела с недоверием, вспомнив все, что говорил ей господин Пао. — Поставь поднос на стол, а потом принеси мне чайник с кипятком, две чашки, ситечко и завернутый в коричневую бумагу пакет из моего саквояжа, — приказала она саламандре и взяла стакан с молоком. «Молоко! Что ж, оно восстанавливает силы, хоть я бы никогда не подумала, что это тот напиток, который пьют чудовища». Камерон безжизненно обмяк в кресле, не замечая ничего и никого. Голова его свесилась набок, капюшон сдвинулся, и теперь Роза смогла рассмотреть его лицо. Глаза Камерона были закрыты, он тяжело дышал, приоткрыв пасть и немного высунув язык. — Ясон, — решительно сказала она. — Вы должны это выпить. Один глаз слегка приоткрылся. — Вы все еще здесь? — прохрипел он грубо, даже и не подумав поблагодарить ее за помощь. — Здесь, и уходить пока не собираюсь. Сможете вы выпить молоко сами, или вам требуется помощь? Камерон с отвращением скривил губы, но протянул лапу и взял стакан. Пил он не слишком элегантно, однако сумел не расплескать молоко. Его губы и язык были более подвижны, чем у животного; поэтому-то, вероятно, он и был способен разговаривать. Когда Камерон протянул Розе пустой стакан, она заметила, что лапа его дрожит. Девушка поставила стакан на стол и начала нарезать мясо, не спрашивая, нравится это Камерону или нет. «Обычно он, наверное, рвет мясо на части, но я не собираюсь сидеть здесь и смотреть на это». Камерон сердито взглянул на Розу, но ничего не сказал, когда она поставила ему на колени тарелку и протянула вилку. Он неловко ухватил вилку лапой, которая тряслась как осиновый лист, и ткнул ею в кусок мяса. Ему удалось успешно донести кусок до рта и он проглотил, не жуя. «Голодный, как волк… Ну конечно! Если каким-то образом смешать человека и волка, существо будет выглядеть именно так!» Теперь Роза знала, почему страшная морда показалась ей знакомой, хоть она и никогда не видела живого волка — только чучела в музеях. Камерон не был точной копией волка, но еще меньше напоминал он собаку. В нем проглядывала свирепость хищника, которой не могла обладать ни одна собака. Саламандра вернулась, доставив все, что велела Роза. Из свертка с лекарствами доктора Пао девушка извлекла красный пакет, отмерила нужное количество снадобья в чашку и залила кипятком. Камерон с подозрением следил за ее действиями. — Что еще там такое? — нелюбезно поинтересовался он. Роза посмотрела на него холодно, со смесью превосходства и жалости — именно так она не раз укрощала непочтительных первокурсников. — Лекарство от господина Пао, — твердо сказала она. — Он советует вам отказаться от того, что вы принимаете, и попробовать его целебные травы. Я собираюсь проследить, чтобы именно так вы и сделали, особенно теперь, когда видела, что за странными снадобьями вы пользуетесь. Половина из них наверняка ядовита, а остальные бесполезны. Я намерена убедиться, что вы по крайней мере попробуете лекарство господина Пао. Камерон замер, не донеся вилку до рта, и с изумлением взглянул на девушку. — И как же вы собираетесь это осуществить? Насильно влить лекарство мне в рот? Роза шмыгнула носом и задумчиво посмотрела на чашку. — Когда я была маленькая, я давала щенку средство от глистов, — рассудительно ответила она, как гувернантка, урезонивающая непослушного ребенка. — Не думаю, что мне будет трудно с вами справиться: вы еле держите вилку. Тот щенок был гораздо шустрее. Камерон продолжал смотреть на Розу, вытаращив глаза. Лапа с вилкой медленно опустилась. — Клянусь всеми святыми, — наконец выдавил он, — с вас и в самом деле станется. — Ваше мнение в данном случае несущественно, поскольку настой готов и его надо выпить. — Роза процедила жидкость через ситечко во вторую чашку. — Готово. — Она протянула чашку Камерону. — Выпьете сами, или мне придется запрокинуть вам голову и влить лекарство в рот? А дальше сами решайте — проглотить или захлебнуться. Я не стала бы гладить вас по носу, чтобы успокоить, — задумчиво продолжала Роза, — но я могу забыть, что вы не щенок, и сделать это по привычке. — Что ж, придется выпить эту гадость, раз уж несносный Пао решил, что так надо, — проворчал Камерон. Ему явно хотелось выхватить у Розы чашку, но на такой эффектный жест не хватало сил. Сморщившись от отвращения, Камерон понюхал настой и одним глотком опорожнил чашку. — Фу! — чуть не подавился он, вывалив язык точно так же, как делал щенок времен Розиного детства. — И эту мерзость я должен пить вместо своих обезболивающих лекарств! — Если в них содержится опий, как предположил господин Пао, то такой выбор, несомненно, предпочтительнее, — решительно ответила Роза. — Вам следовало бы подумать о том, что ваши так называемые обезболивающие во многом виноваты в том состоянии, в котором вы сейчас находитесь. Вспомните, что говорится в ваших собственных книгах о том, можно ли заниматься магией после употребления крепких напитков или наркотиков. Дело, конечно, ваше, если вы предпочитаете вести себя как глупец и пренебрегать наставлениями для подмастерьев, которые сами же заставляли меня читать. Камерон кисло посмотрел на Розу, но ничего не сказал и снова начал есть мясо, втыкая в куски вилку с такой яростью, словно видел в них виновников своего несчастья. «Или как если бы это была моя плоть». Роза взглянула на острые белые клыки и с трудом подавила дрожь. Что в Камероне было от человека, а что от зверя? Не накинется ли он на нее, если раздразнить его слишком сильно? «Но если я начну проявлять жалость и сочувствие, он не сможет собраться с силами. Если я выкажу страх, он станет меня презирать. Я должна обращаться с ним так, как это диктуется ситуацией, — как с равным мне человеческим существом, совершившим большую глупость и заслужившим несколько резких слов». Камерон доел мясо, устало опустил вилку, потом все же сумел поставить тарелку на поднос. Ему с каждой секундой становилось лучше, и Роза порадовалась хотя бы этому. — Поскольку вы уже знаете, что я могу быть дерзкой, я собираюсь вести себя так и дальше, — сказала Роза. — Как могло такое с вами случиться? Что превратило вас в… — Она запнулась, не найдя подходящего слова, но Камерон понял и ответил с горечью: — Гордыня. Я настолько овладел всеми тонкостями магии Огня, что мне стало скучно, и я начал экспериментировать с другими разновидностями заклинаний. В одном из средневековых трактатов я нашел описание того, как можно по собственному желанию превратиться в волка, а потом — снова в человека. — Луп-гару, — выдохнула Роза. — Я помню древние легенды об оборотнях. «Я также помню об ужасной жестокости вервольфа, его неистребимой ненависти к людям, пока он пребывает в волчьем обличье. Как можно было захотеть принять такой облик?» — Не совсем так. Вервольф из легенд не волен над своими превращениями, он не сохраняет человеческий разум, превратившись в животное. Заклинание, о котором я говорю, должно было позволить мне претерпевать превращение с полной безопасностью и не теряя человеческой личности. — Камерон закрыл глаза и откинулся в кресле; даже на морде зверя было явственно написано отчаяние. — Что-то пошло не так. Я оказался полуволком-получеловеком. Поэтому-то мне и понадобились ваши услуги — чтобы помочь найти недостающую часть магической формулы. Я обязательно должен обнаружить способ вернуть себе человеческий облик. — Что ж, теперь я по крайней мере знаю, что ищу, — Роза обхватила колени руками и задумалась. Где-то в глубине души она решила, что гибрид человека и волка не такой уж и отталкивающий. «Если бы он был изуродован, я испытывала бы ужасное чувство, которое всегда испытываю при взгляде на калеку: у меня сжимается сердце и появляется желание убежать. Здесь все совсем иначе. Пожалуй, я со временем смогу привыкнуть к его внешности». — Простите меня за вопрос… Но какая часть вас — волк? — Роза покраснела, поняв двусмысленность того, что сказала, и поспешно поправилась: — Изменились ли ваша личность и чувства, например? Не хочется ли вам выть на луну или охотиться со стаей? Его смех оказался очень похож на лай. — Ничуть! Уверяю вас, я вполне ручной! — Однако за его словами явно крылось сомнение, словно он и сам гадал, в какой мере над ним властны инстинкты волка, а не разум человека. Возникшая неловкость заставила их умолкнуть, и Роза решила сменить тему. — Теперь я прекрасно понимаю, почему вы были таким затворником, но ведь больше надобности в этом нет, — сказала Роза, несколько удивив саму себя: такая мысль пришла ей только что. — Раз уж я вас видела, вам нет смысла посылать мне книги, а мне выкрикивать перевод в переговорную трубку. По-моему, будет более логично, если я буду приходить сюда и читать книги по вашему выбору — тогда в случае, если вы вспомните о чем-то, что есть в другом томе, мы сможем заняться этим немедленно, а не ждать следующего дня, когда вы пришлете мне нужную книгу. Камерон задумчиво облизнул губы; красный язык мелькнул на фоне острых белых зубов. — Вам не так уж отвратительно смотреть… на это? — Он показал на свое лицо рукой, больше похожей на волчью лапу. Розе удалось не опустить глаза. — Вашу внешность приятной не назовешь, но и ничего неприятного в ней нет тоже. Она поражает, конечно, и я могу предположить, что некоторые ваши прежние знакомые, особенно те, кто ничего не знает о магии, увидев вас, испытали бы шок. Но не скажу, чтобы вы вызывали у меня отвращение. — Произнося эти слова, Роза поняла, что все так и есть. — Есть еще одно довольно странное обстоятельство: многие люди радуются, когда в их любимых собаках проглядывает что-то человеческое; в вашей внешности как раз наличествует такая смесь. Камерон фыркнул. — Странная вы женщина, Роза Хокинс, — не слишком любезно сказал он. — По светским меркам — совсем не женственная женщина. Розе такое говорили и раньше, и боли она не испытывала. — Значит, светские мерки слишком ограниченны, — решительно заявила она. — Хоть я и не назвала бы себя суфражисткой, я вполне сочувствую большинству их требований. Не знаю, как среди простонародья, но в нашем классе, Ясон Камерон, молодые женщины вынуждены жить словно на пьедестале, а это, позвольте вам сказать, чрезвычайно неуютное место. Я предпочитаю жить на земле, чтобы иметь возможность чего-то достичь, и если это делает меня «неженственной женщиной», что ж, пусть так. — Роза скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на Камерона. — Признайте, что моя неженственная натура сослужила вам хорошую службу. Беспомощная, то и дело падающая в обморок истеричная леди едва ли смогла бы вам помочь в ваших теперешних трудностях. Камерон только устало махнул лапой и откинулся в кресле, прикрыв глаза. — Хватит. Я не собираюсь устраивать дебаты о правах женщин. Но вернемся к прежней теме: уверены ли вы, что готовы продолжать нашу работу здесь, в моих апартаментах? Я могу сделать так, что вы забудете обо всем случившемся, если вы предпочтете позволить мне это, и мы сможем вернуться к прежнему распорядку. «Позволить ему вторгнуться в мой разум, вложить в него мысли, которые он считает подходящими? Нет, спасибо!» — Я не предложила бы вам этого, если бы не рассчитывала, что вы примете мое предложение, — ответила Роза. — Более того: разве есть что-то, что помешало бы мне занять место Дюмона и выполнять обязанности вашего подмастерья? Мне кажется, что вы нуждаетесь в помощи, когда выполняете магические ритуалы. — Вы? — Камерон наконец повернулся к Розе, широко раскрыв изумленные глаза. — Помогать в качестве подмастерья? Да вы хоть представляете себе, насколько это опасно? Вы что, лишились рассудка? — Не думаю, — с несколько принужденным смехом ответила Роза. — Но если вы не хотите, чтобы помогала вам я, может быть, нужно попросить помощи у кого-то другого? Какого-нибудь великого мага, например… — Она стала лихорадочно вспоминать имена экспертов в оккультизме, о которых писали газеты. — Например, Алистера Кроули? На этот раз в смехе Камерона прозвучало презрение. — Кроули? Да уж лучше прибегнуть к услугам циркового клоуна! Разве этот, по его собственному выражению, «самый ужасный человек в мире» способен кому-нибудь помочь? Скорее камень начнет кровоточить, чем я дождусь содействия Алистера Кроули, моя дорогая Роза; любая помощь, которую он мог бы оказать, обошлась бы мне так дорого, что мое состояние лишь ухудшилось бы, а не улучшилось. — Камерон снова засмеялся. — К нему обращаются лишь два типа людей: те, которые используют других в своих целях, и те, кому судьбой назначено вечно все терять, включая самоуважение. Кроули имеет дело лишь с хищниками и жертвами и использует и тех, и других в своих целях, никому не принося пользы, кроме самого себя. — Камерон с усилием покачал головой. — Нет, не существует никого, к кому я мог бы обратиться за помощью. Даже мой старый учитель только ответил бы, что раз моя собственная гордыня навлекла на меня беду, то я сам и должен искать выход. «Может быть, это и верно, но…» Роза поморщилась. — Звучит довольно жестоко. — Таково свойство магии: и выживают, и заслуживают жизни лишь умелые и сильные. — Камерон попытался пожать плечами, но ему удалось приподнять только одно плечо. — Вы же сами читали об этом во многих книгах, которые я вам присылал. Роза вздохнула и повторила свое предложение: — Что ж, хорошо. Вы больше не доверяете Дюмону и не можете обратиться ни к кому из магов своего уровня. Я снова вполне искренне говорю вам: я готова помогать вам всем, чем только смогу, если вы, конечно, захотите этого. Камерон обратил на нее изумленный взгляд. — Вы видите, что стало со мной, вы знаете, что виновата во всем магия, и все же настаиваете? — Я была бы готова поступить так ради любого человека, которым восхищаюсь, — правдиво ответила Роза. — Пусть мне не очень нравятся некоторые ваши принципы или действия, но вы обладаете высоким интеллектом, и к нему я не могу не относиться с восхищением. Я считаю, что вы слишком дорого заплатили за такой не слишком тяжкий грех, как гордыня. Роза протянула Камерону руку, чтобы скрепить договор. Тот с сомнением посмотрел на нее. — Я вас не понимаю, — сказал он наконец. — Однако если вы готовы броситься на амбразуру, я был бы идиотом, если бы отказался. Вы совершеннолетняя и знаете о возможных последствиях. — Камерон говорил резко, но Розе было все равно. Руки он ей тоже не подал, но и это она ему простила. «На его месте я тоже постеснялась бы протянуть женщине лапу». — Прекрасно. Мы пришли к согласию. — Роза внимательно оглядела Камерона; теперь это далось ей гораздо легче, чем несколько минут назад. Наверное, она начала привыкать к его внешности. — Логически рассуждая, мне следовало бы уложить вас в постель, но я понятия не имею, как это сделать. Честно говоря, у меня не хватит сил, чтобы вас отнести. Уложить в постель! Ни одна настоящая леди никогда не позволила бы себе подобного предложения. «Если я по-прежнему буду думать о нем как о непослушном ребенке, я смогу и впредь говорить такие вещи, не краснея». — Мне помогут саламандры, — безразлично отозвался Камерон. — Сейчас ваша помощь уже не нужна. Роза вопросительно взглянула на саламандру; та кивнула, словно поняв, чего от нее хотят. — Вот и хорошо, — ответила девушка, поднимаясь и отряхивая юбку. — Оставляю вас выздоравливать. Господин Пао сказал, что его лекарство вам следует принимать, когда вы почувствуете боль или усталость, но не больше, чем шесть чашек в день. Камерон с отвращением скривил губы. — Едва ли я выдержу это больше двух раз в день. Отправляйтесь, если и правда хотите дать мне отдохнуть. Роза подавила желание ответить резкостью. Она кивнула, собрала остальные пакеты с травами и вышла из спальни. Камерон не поблагодарил ее, да она этого от него и не ожидала. Ясон смотрел ей вслед, разрываясь между противоречивыми чувствами. Он понимал, что должен бы быть ей благодарен, но ничего подобного не испытывал и уж тем более не собирался притворяться, будто испытывает. Он кипел яростью, хоть и не по отношению к Розе, и чувствовал унижение от того, что помогла ему именно она. С другой стороны, было облегчением знать, что маскарад закончен; он был поражен тем, как спокойно Роза отнеслась к его уродству. Однако сильнее всего он страдал от разочарования и полного упадка сил. Столько усилий — и снова неудача! Может быть, Роза — и господин Пао — правы: следует отказаться от болеутоляющих. Он слушал, как шаги Розы удаляются; потом открылась и снова закрылась дверь в конце коридора. — Не трудись ее снова запирать, — устало сказал Камерон саламандре. — Теперь, когда я разрешил этой проклятой настырной женщине помогать мне, она, если обнаружит, что дверь заперта, просто снесет ее с петель. Саламандра ничего не ответила, но Камерон почувствовал ее неодобрение. Ну и пусть! По крайней мере отвар, который Пао так ловко подсунул ему, вроде бы помогал. Боль в неестественно вывернутых суставах утихла, и силы возвращались быстрее, чем он ожидал. Он осторожно выпрямился в кресле и обнаружил, что голова у него не кружится при каждом движении, как раньше. «Хоть до постели я смогу добраться без посторонней помощи». Единственное, чего саламандра не могла сделать — что бы он ни говорил Розе, — это коснуться живой плоти, не оставив на ней ожогов. Только когда она пребывала в зачарованном состоянии — называемом «огненная кобылица», — могла она прикасаться к людям, а люди могли прикасаться к ней. Да и груз тяжелее, например, чемодана был саламандре не по силам. «Да я скорее доберусь до постели ползком, чем позволю этой девчонке помогать мне!» Камерона ужасно терзало сознание того, что он оказался не в состоянии сам о себе позаботиться. И надо же было ей явиться и спасти его от последствий собственной глупости — ей, его подчиненной, женщине! Ох, это совершенно невыносимо! Камерон заскрежетал зубами, когда, выбравшись из кресла, был вынужден остановиться, чтобы перевести дыхание. «Было бы отвратительно, если бы меня в таком состоянии обнаружил Дюмон, но она!.. Еще каких-то два месяца назад девица не верила в существование магии, а теперь поучает, как мне себя вести! Какая наглость! Меня, который спас ее от нищеты, вытащил из того мерзкого пансиона! Она позволяет себе сидеть тут в моей собственной спальне и говорить, что вольет мне в горло, как щенку, это гадкое пойло, которое прислал мошенник Пао!» И все же, шептала его совесть, и Роза, и Пао были правы. Опий влиял на разум: он не предпринял бы сегодняшней попытки, если бы наркотик не затуманил его рассудок. А питье, приготовленное по рецепту Пао, хоть и было отвратительным на вкус, определенно вернуло ему силы. Но ведь дело же не в этом! Камерон оперся на спинку кресла, потом дотянулся до стены. Используя ее как опору, он добрел до кровати, хоть и был вынужден часто останавливаться, чтобы перевести дыхание. Никогда еще постель не казалась ему такой желанной; одеяло было предусмотрительно откинуто, и Камерону оставалось лишь лечь. Он развязал пояс бархатной мантии, которую надевал для занятий магией, и оставил ее на полу: саламандры уберут. Кроме брюк и рубашки, под мантией ничего не было — Камерон слишком торопился начать ритуал, чтобы надеть что-нибудь еще, — но переодеваться в пижаму он не стал. «Продевать хвост в проделанные для него отверстия в одежде ужасно долго. Слава Богу, что здешний климат избавляет от необходимости носить теплое белье». Он застонал от облегчения, добравшись наконец до постели, перекатился, чтобы целиком оказаться на матрасе, и, рыча от собственной неловкости, принялся раздеваться, распарывая когтями ткань и отрывая пуговицы. Такое он проделывал не в первый, да и вряд ли в последний раз. Саламандры починят одежду. Впрочем, можно купить и новую; денег хватает. Хотя в последнее время его преследуют неудачи, хотя бы с финансами все превосходно. Оставшись нагишом, Камерон натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Голова кружилась, но, к счастью, тошнотой это не сопровождалось. — Сделай-ка мне еще одну порцию этого проклятого зелья, — сказал он, зная, что саламандра наготове и немедленно выполнит приказ. — Ты ведь следила, как Роза делала отвар? — Следила, — ответила саламандра. Камерон услышал сухой шелест целебной травы, потом журчание воды. — Как я понимаю, это ты привела ее? — спросил он саламандру. — Служить тебе — мой долг, — спокойно ответила саламандра. — В тот момент ничего лучшего я сделать не могла. Надо же, как теперь она заговорила! — Ты доверяешь ей во всем остальном, — продолжала саламандра, и Камерон снова услышал журчание воды. — Так почему бы не доверить и этот секрет? На нее можно положиться, да и твоя внешность не внушила ей отвращения. — О, еще как внушила! Просто девица хорошо умеет сохранять пристойное выражение лица. Ей пришлось этому научиться: она выросла среди университетских преподавателей. Нигде так не процветают сплетни и клевета, как на вечеринке у уважаемого профессора. Я предпочел бы оказаться среди крокодилов, чем среди профессорских жен: по крайней мере моя репутация осталась бы незапятнанной. — Камерон ощутил исходящее от саламандры тепло и открыл глаза; чашка висела перед ним в воздухе. Протянутая за чашкой лапа уже не так дрожала, и это его порадовало. Отвар был столь же отвратителен на вкус, как и в первый раз: значит, саламандра все сделала правильно. «Впервые с тех пор, как со мной произошло превращение, в моей комнате была женщина, а я не мог даже к ней прикоснуться». Потребности его тела не изменились, и он отчетливо сознавал, что Роза Хокинс — женщина очень привлекательная, хоть временами она его раздражала. «Какая женщина могла бы взглянуть на меня теперь и не испытать отвращения? Никакие деньги не купят мне услуг продажной любви: самая опустившаяся, самая несчастная девка с Пиратского берега откажется иметь со мной дело. Боже мой, да целовать меня — все равно что целоваться с овчаркой! Что же до остального…» При одной только мысли об этом Камерон поморщился. Любая нормальная здоровая женщина отшатнется от него, хоть от шеи до колен его тело и оставалось человеческим. За исключением хвоста, конечно… Впрочем, хвоста никто и не увидит: достаточно одного взгляда на лицо и руки. Шерсть, покрывавшая голову и шею Камерона, становилась тоньше и вовсе исчезала на середине груди; кожа его стала теперь бледнее, чем была раньше. Шерсть снова появлялась на середине бедра, а ниже колен ноги были покрыты волчьей шкурой. Впрочем, и торс не весь был лишен растительности: вдоль спины тянулась полоса меха, завершавшаяся над самыми ягодицами хвостом. Камерон больше не мог носить обуви: ступни его еще больше походили на лапы, чем руки. Когда ему все-таки приходилось обуваться, он предпочитал мягкие мокасины или домашние туфли без задников. «Очаровательная внешность, ничего не скажешь. Любая настоящая женщина тут же воспылает страстью… Только думать она наверняка при этом будет о своем любимом спаниеле». Поэтому и Роза обошлась с ним точно так, как обошлась бы любая нормальная женщина, не лишившаяся самообладания: она обошлась с ним как со щенком. «По крайней мере она не чесала меня за ухом и не уговаривала быть хорошим песиком». Камерон поставил чашку и свернулся клубочком. Не было ничего удивительного в том, что такая поза ему удобнее: волку несвойственно лежать на спине. «Опять этот проклятый хвост…» Саламандра, к счастью, молчала. — Погаси свет, — распорядился Камерон, и сияние, которое он видел сквозь сомкнутые веки, исчезло. Теперь его занимала другая мысль: почему саламандра так себя повела? Почему позвала Розу, как только та вошла в свои апартаменты? Что это на нее нашло? Саламандрам не свойственно действовать по собственной инициативе. По крайней мере ни в одной книге Камерон такого о стихийных духах не читал. С другой стороны, его отношения с саламандрами не были основаны на принуждении; может быть, позтому-то другие Мастера, навязывавшие свою волю подвластным им существам, и не сталкивались с подобным поведением? Но почему саламандра привела именно Розу? Почему не Дюмона? «Дюмона они не любят, но дело не в этом. Их первый долг — оберегать меня от опасности. Не видят ли они в Дюмоне угрозу?» Такое было вполне возможно: его любимая саламандра уже много раз предостерегала Камерона против секретаря. Однако основной вопрос оставался: зачем было приводить Розу в его личные апартаменты? Почему не сделать сначала те простые вещи, которые вполне под силу саламандре? Можно было оставить его там, где он упал, принести туда одеяла и лекарства, которые помогли бы ему собраться с силами. Зачем вообще приводить Розу? Дверь на первом этаже открылась и закрылась. Камерон услышал, как по лестнице поднимается Дюмон. Одна хорошая сторона в его состоянии все-таки была: слух Камерона стал во много раз тоньше. В доме и иголка не могла упасть без его ведома. Дюмон тихо насвистывал себе под нос: что-то, должно быть, привело его в очень хорошее расположение духа. «Он ведь с моего разрешения может приказать саламандрам запрячь для него лошадей в коляску для поездки в Пасифику; может быть, дело в этом: он чувствует себя Мастером». Однако если саламандра считает, что от Дюмона исходит опасность, не следует ему позволять узнать о слабости Камерона. «Я могу разобраться с ним, когда приду в норму; пусть не думает, будто может воспользоваться моей недееспособностью». Дюмон задержался на лестничной площадке и толкнул дверь, ведущую в апартаменты Камерона. Обнаружив, что дверь не заперта, он вошел в коридор и окликнул Камерона: — Ясон! Что-нибудь случилось? Дверь не заперта. — В чем дело? — проворчал Камерон, зная, что его голос будет слышен в коридоре. — Поль, отправляйтесь спать. Я занят своими книгами. Что еще вам нужно? — Ничего. Только сообщить вам, что стоит заказать в гостинице в Пасифике куропаток. Там теперь новый повар из Нового Орлеана, и он буквально творит чудеса, готовя дичь. — Это было настолько неубедительное объяснение того, что Дюмон позволил себе побеспокоить хозяина среди ночи, что тот сразу же заподозрил: Дюмон учуял что-то неладное и пытается разнюхать, в чем дело. — Прекрасно. Откройте там счет и проследите, чтобы куропатки были доставлены, — ответил Камерон, постаравшись, чтобы голос его звучал раздраженно. — Если уж вы не собираетесь отправляться спать, займитесь чем-нибудь полезным. — Он принюхивается, пытается определить, не пахнет ли курениями, — тихо сказала саламандра. — Должно быть, заподозрил, что ты без него совершал магический ритуал. Каким образом глупец ни с того ни с сего стал так догадлив и наблюдателен? И почему ничего подобного не случалось, когда эти качества могли бы сослужить Камерону службу? «Что ж, он ничего не обнаружит. Сегодняшний ритуал требовал применения бальзама и сосновой смолы. Он не учует ничего, чего нельзя было бы объяснить смолистыми дровами в камине». — Губы Камерона раздвинулись в довольной усмешке. — Мне нужно сосредоточиться, Дюмон, и я бы предпочел, чтобы вы меня не отвлекали. Если хотите сообщить мне что-то еще, лучше отложите до завтра, — сказал он, снова вкладывая в свои слова все раздражение, на какое был способен. — Хорошо, Ясон. — Шаги стали удаляться, секретарь поднимался по лестнице. — Он бормочет что-то об опиуме. По-видимому, считает дело серьезным, — доложила саламандра. Она, вероятно, получила эту информацию от другой саламандры, наблюдавшей за подмастерьем. Интересно. Значит, они по собственной инициативе следят за Дюмоном. Выходит, и правда видят в нем опасность. «Он, наверное, думает, что я принимаю слишком большую дозу…» Камерон почувствовал укол совести: именно так и считали Роза и господин Пао. Если этого мнения придерживается и Дюмон, значит, он снова позволил гордыне увлечь себя слишком близко к краю пропасти. «Будь они все прокляты!» Он вполне способен сам определять свои потребности! Не нужно ему, чтобы кто-то говорил, как себя вести. — А теперь он разговаривает сам с собой, — сообщила саламандра. Это была привычка, от которой Дюмону никак не удавалось избавиться, несмотря на опасность быть подслушанным саламандрами. — Что-то о Розе. Он ее не любит, но хотел бы, чтобы она оказалась в его власти. Похоже, его планы насчет Розы ей бы совсем не понравились. Камерону были прекрасно известны занятия Дюмона во время посещений Сан-Франциско, и раздражение его переросло в гнев. — Могу себе представить, — пробормотал он. Внутренняя сущность слуги была отражением внешнего вида хозяина: если у Камерона было тело зверя, то у Дюмона — душа. «Каков подонок! Мне следовало вышвырнуть его сразу, как я узнал о его развлечениях. Тогда я счел, что это не имеет значения: в конце концов, многие Мастера, пока были подмастерьями, позволяли себе шалости, но забыли о них, когда научились подчиняться дисциплине. Однако в Дюмоне это не поверхностный изъян, а внутренняя гниль. Он такой же негодяй, как этот шарлатан Кроули. Злобный, извращенный, самовлюбленный мерзавец, считающий, что ему позволительно осквернить любую женщину своими грязными лапами! А теперь решил, что может воспользоваться беспомощностью Розы только потому, что я заперт в четырех стенах!» Его снова охватила такая ярость, что все вокруг окрасилось в багровый цвет; окажись в этот момент Дюмон рядом, у Повелителя Огня хватило бы сил подняться с постели и перегрызть ему горло. К счастью, физическое изнеможение не позволило Камерону покинуть свою комнату. Он заставил себя лежать спокойно, пока гнев несколько не улегся. Теперь Камерон был в силах рассуждать логически. «Он не посмеет ничего сделать в моем доме или в поместье, а Роза не покинет их без моего надзора. Ей с его стороны ничего не грозит. Однако его поползновения по отношению к Розе — достаточная причина, чтобы избавиться от Дюмона. Единственная проблема — как сделать это так, чтобы он ничего не понял и не попытался мстить». Легче всего было бы просто убить негодяя. Такой выход имел определенные преимущества: Дюмона никто не любит, никто его не хватится, если он исчезнет. «За исключением нескольких дельцов в городе, которым он оказывает свои гнусные услуги; да и те быстро найдут ему замену». И все же убийство Дюмона связано с определенным риском. Не в деловых кругах Сан-Франциско, конечно: Камерону достаточно заявить, что он уволил нечистого на руку секретаря и тот решил скрыть свой позор на тихоокеанских островах. Никому и в голову не придет задавать вопросы — такое часто случалось с людьми, чья репутация оказывалась подмоченной. Нет, убийство Дюмона могло привлечь внимание только магов. Мастеру, которому пришло бы в голову испепелить собственного подмастерья, пришлось бы держать ответ перед ассамблеей — собранием других Мастеров. Если такое случится до того, как Камерону удастся вернуть себе человеческий облик, его тайну узнают все, и некоторые из его смертельных врагов не преминут воспользоваться его слабостью. «Нет. Как бы мне этого ни хотелось, я не могу позволить себе его убить. Пока». Значит, остается другой выход — отправить Дюмона куда-нибудь подальше. Это нужно как следует обдумать — обдумать гораздо тщательнее, чем Камерон это делал до сих пор. «Но до сих пор, если мне потребовалось бы совершить ритуал, требовавший четырех рук, а не двух, мне все равно пришлось бы использовать Дюмона. Теперь все изменилось. Теперь я вполне могу подумать о том, как от него избавиться». Может быть, дерзкое предложение девицы Хокинс и не такое уж плохое решение проблемы… «Уж она наверняка окажется не худшей помощницей, чем Дюмон». Камерон снова повернулся на бок и принялся обдумывать варианты. Если постараться, можно создать ситуацию, которая потребует длительного пребывания Дюмона в городе. Пожалуй, это будет самое лучшее. «Я всегда успею испепелить его — после того, как верну себе должный вид. Все, что потребуется потом, — это сделать известными его развлечения: тогда большинство Мастеров поддержат мое решение. Саймон Белтайр, конечно, его не одобрит, но он не одобрит любого моего поступка — даже если я вручу ему все сокровища обеих Индий». Хотя немногие из Мастеров нашли бы занятия Дюмона предосудительными, поскольку тот ограничивался женщинами из низов и к тому же не отличающимися интеллектом, они, несомненно, сочли бы их глупыми, а также указывающими на неисправимый дефект, делающий Дюмона неспособным должным образом управлять саламандрами. Перед глазами магов был пример как раз такой порочной личности: Кроули. Они могли только ужасаться, следя за его действиями! Он стал ходячим несчастьем; чего бы он ни коснулся — все уничтожал или осквернял. Что же до крикливого стремления к популярности… Кроули сделал больше для дискредитации магов, чем испанская инквизиция. «Его наставник, должно быть, в гробу переворачивается». Впрочем, определенную службу сообществу магов Кроули сослужил. Именно так и сказал Элифас Леви на первой ассамблее, на которой присутствовал Камерон и на которой Кроули вышвырнули из рядов магов, лишив власти над духами стихий. «Он в своем извращенном стиле оказал нам всем услугу, — сказал тогда старый Мастер. — К нему стекаются все те глупцы, которые верят, что власть можно обрести, принимая наркотики и попустительствуя собственным слабостям, а не тяжелым трудом и дисциплиной. Этим он избавляет нас от необходимости испытывать и отвергать негодных кандидатов. Более того: Кроули заставляет людей во всем мире считать шарлатанами всех магов, а такой взгляд нам только на пользу: мы можем заниматься своими делами в тишине и покое». «Леви был прав. Не удастся ли мне побудить Дюмона отправиться к Кроули? Я и сам бы от него избавился, и Кроули получит готового на предательство адепта». Да, такой план был весьма соблазнителен! На этой приятной мысли Камерон позволил себе заснуть. Он лишь успел напомнить саламандре, чтобы та его охраняла. Глава 11 Достигнув желанного убежища — своей комнаты, Роза рухнула на диван и наконец позволила себе роскошь снова чувствовать — и думать; до этого ее рассудок лишь фиксировал то, что она видела. Девушка испытывала не только физическое, но и моральное изнеможение. Она закрыла лицо дрожащими руками, но не разрыдалась истерически, как ожидала; ее бил такой озноб, что даже зубы стучали. Это был ужасный момент, и казалось, что длиться он будет вечно. Розе пришлось напомнить себе, что Камерона следует скорее жалеть, чем бояться, и что у него нет более верных друзей, чем она сама и господин Пао. «Я могу справиться… Я сумею стать ему подмастерьем. Я в силах вынести и его грубость, и его высокомерие, я сумею даже, если понадобится, обуздать его гнев». Камерон в ней нуждался, как бы нелюбезно он себя ни вел. Нельзя же бросить человека, оказавшегося в таком отчаянном положении! Немного успокоившись, Роза заставила себя вспомнить каждую черту его лица и фигуры — в ней все еще жил страх, не заглушаемый теперь необходимостью срочно что-то делать. Не в ирреальном кошмаре, встретившем ее в апартаментах Камерона, а в спокойной обстановке своей комнаты Роза мысленно взглянула в лицо чудовищу и разглядывала его до тех пор, пока оно не стало казаться ей не более странным, чем все остальное в этом странном доме. «Я должна привыкнуть смотреть на него как на что-то обычное, чтобы иметь возможность сосредоточиться на работе, а не на странной внешности моего работодателя». Чем больше она вспоминала, тем менее устрашающей казалась ей внешность Камерона. Роза, безусловно, могла уже думать о том, чтобы работать с ним рядом, без дрожи страха, «Поля Дюмона, мне кажется, следует опасаться гораздо больше. Если саламандры его не любят, а Закат боится, значит, для этого есть причина». Если уж на то пошло, Камерон выглядел ничуть не хуже любого звероголового бога Древнего Египта, а Роза всегда находила в них странную притягательность. «Да! Так я и буду о нем думать — как о младшем брате Анубиса». Каким-то образом эта мысль обнадежила Розу: она нашла имя для того, чем являлся Камерон, отнесла его к определенной категории, и мир снова обрел упорядоченность. Как только это случилось, исчезло чувство дезориентации, а вместе с ним и остатки страха. Логики тут, конечно, не было… «Но ведь я прекрасно знаю: эмоции не подчиняются логике». Роза несколько раз глубоко вдохнула и приказала саламандре, прислуживавшей ей, приготовить ванну. Как же она в ней нуждалась! «Я вся обливалась потом. Одежду придется основательно почистить, прежде чем ее можно будет надеть снова». Раздеваясь, Роза услышала, как вернулся Дюмон; через переговорную трубку до нее донеслись смутные отзвуки его разговора с Камероном. Девушка порадовалась тому, что заперла свою дверь. По какой-то причине Дюмон вызывал у нее даже большее отвращение, чем раньше. «Возможно, это следствие того, что ему больше не доверяет Ясон? Интересно, почему Дюмон так настаивал на том, чтобы помогать хозяину в магическом ритуале?» Впрочем, может быть, подозрения несправедливы и он просто заботился о своем учителе… «Однако почему-то, — подумала Роза, наслаждаясь горячей водой, — в такое не верится. Так каков же мог быть его мотив?» — Спасибо, что приготовила мне ванну. А теперь забери одежду, которую я оставила на полу, и как следует ее вычисти, пожалуйста, — распорядилась она вслух. Роза никогда не забывала говорить саламандре «спасибо» и «пожалуйста», и у нее часто возникало странное чувство, будто огненные существа очень ценят эти проявления вежливости. Девушка никак не могла отвлечься от мыслей о Поле Дюмоне, как ни хотелось ей в полном покое насладиться ванной. У нее возникло предположение, от которого кровь заледенела в жилах. «Он секретарь Ясона, и у него было более чем достаточно времени, чтобы научиться подделывать его подпись. Его мотив мог быть сугубо меркантильным. Он мог рассчитывать на исход, какой и в самом деле имел место, на момент абсолютной беспомощности Ясона…» И что дальше? Может быть, он хотел убить своего хозяина? Роза вцепилась в борта ванны; она с трудом удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не помчаться вниз предупредить Ясона. Да, такое вполне возможно. Камерон так долго жил отшельником, что никто больше не обращал на это внимания. Со своими подчиненными он общался при помощи телеграфного аппарата или писем. Передавать распоряжения по телеграфу мог кто угодно; что же касается писем, то Дюмон давно уже вел всю переписку своего хозяина. Все секретари, с которыми Розе приходилось иметь дело, были мастерами подделывать подпись своего нанимателя, и Роза не сомневалась, что Дюмон не является исключением. «Ему нужно только избавиться от Ясона, притвориться, будто Ясон жив, и он сможет наслаждаться всеми преимуществами, которые дает богатство». Роза снова задрожала. Вся ее надежда была на то, что Камерон не обнаружил слабости, когда разговаривал с Дюмоном. «Воспользовался бы Дюмон представившейся возможностью или стал бы ждать более удобного случая? Боюсь, что такой человек ухватился бы за первый же шанс…» Секретарю было бы совсем не трудно скрыть отсутствие патрона. Воображение Розы разыгралось так, что Дюмон начал казаться ей самим Мориарти. «Если бы у кого-то возникло подозрение, Дюмон мог бы купить билет до Таити, Китая или Австралии, нанять кого-нибудь, кто изображал бы Камерона в путешествии, а затем Камерон просто исчез бы в заморских странах или время от времени» присылал распоряжения «. Единственный человек, который знал бы, что Камерона больше нет в живых, это я — я единственная, кого ему не удалось бы обмануть, потому что я знаю голос Камерона». От этой мысли Роза задрожала еще сильнее. Конечно, Дюмон мог бы в любой момент подделать «приказ Камерона» об ее увольнении, но только станет ли? Зачем ему ее отпускать? Ведь если она исчезнет, ее никто не хватится. Если убийство женщины почему-либо оказалось бы Дюмону не по вкусу, он может просто схватить ее и передать в руки торговца живым товаром… «Он может и заточить меня здесь и делать со мной, что пожелает». От страха у Розы пресеклось дыхание, а сердце заколотилось так сильно, что казалось, вот-вот разорвется на части. Она стиснула борта ванны, как спасательный круг, и приказала себе не поддаваться панике. «Логика! Нужно думать логично! Дюмон не знает о слабости Ясона. Пока ничего не случилось, а если я сообщу о своих опасениях Ясону, он наверняка сумеет защитить себя…» Защитить! Ну конечно! Внезапно страх Розы исчез, и она снова смогла свободно дышать. У Ясона есть саламандры, которые его защитят. Если хоть часть того, о чем читала Роза, соответствует действительности, защищая своего повелителя, саламандра способна испепелить человека в мгновение ока! Дюмон всего лишь подмастерье, и к тому же, по словам Ясона, не очень прилежный. Не похоже, чтобы он сумел противостоять саламандре. Страх растаял, как туман на солнце. Роза откинулась в горячей ванне и вздохнула; на смену опасениям пришла усталость. «Я все же скажу Ясону о моих подозрениях, но теперь, раз он не доверяет Дюмону, тому его не побороть. Дюмон не опасен, когда Ясон настороже. Мне следует сосредоточиться на приготовлениях к роли подмастерья. Надеюсь, я и правда окажусь в силах выполнять эти обязанности, раз уж пообещала». Из зеркала смотрело лицо гораздо более приятное, чем волчья морда Ясона Камерона, и Поль Дюмон улыбнулся своему отражению, готовясь лечь спать. Поездка в Пасифику принесла ему неожиданно много: не успел он отведать весьма аппетитные блюда, поданные в ресторане маленькой гостиницы, как в зал вошел Саймон Белтайр собственной персоной. События развивались так, словно все было организовано заранее: в переполненном зале свободных столиков не оказалось, и Поль получил возможность пригласить «незнакомца», ничем не привлекая внимания и просто играя роль вежливого джентльмена; хозяин ресторана остался признателен ему за любезность. Они с Белтайром представились друг другу, сохраняя совершенную невозмутимость, и маг заказал себе ужин, как только к их столику подошел официант. — Полагаю, что Камерон сегодня совершает какой-то магический ритуал, — сказал Дюмон, когда счел, что за шумом в зале их никто не услышит. — Он ничего не добьется, — усмехнулся Белтайр, с удовлетворением поглаживая бородку. — У меня есть все основания полагать, что единственный манускрипт, содержащий указания на то, как избавиться от его неприятностей, принадлежит мне. Само собой разумеется, от меня Камерон его не получит. Дюмон усмехнулся, вспомнив жестокий блеск в темных глазах Белтайра. Маг собирался заставить Камерона страдать как можно дольше, прежде чем нанести решающий удар: это было бы ясно и дураку. Впрочем, Дюмон не винил Белтайра за подобные намерения. Наблюдать страдания врагов было, на его взгляд, одним из немногих ничем не омраченных наслаждений, а Камерон был врагом Белтайра с тех самых пор, как Дюмон узнал о существовании Повелителей стихий. Ужин прошел прекрасно, и удовольствие от него не было испорчено нелюбезностью Ясона по возвращении. Дюмон развязал галстук, снял воротничок и аккуратно убрал их: галстук повесил на специальную вешалку, а воротничок положил в коробку. Появление Белтайра не было случайностью: маг признался Дюмону, что специально устроил их встречу в ресторане. — Я уже несколько дней дожидаюсь вашего появления в городке. Мне срочно нужно с вами поговорить. Я хотел бы, чтобы вы сделали для меня две вещи, — сказал он. — Во-первых, нужно, чтобы вы в ближайшие две недели посеяли в девице Хокинс как можно больше сомнений относительно ее хозяина; во-вторых, было бы хорошо, если бы вы сумели уговорить Камерона еще до Рождества надолго отправить вас в Сан-Франциско или Окленд. Первое устраивало Дюмона как нельзя больше, однако второе требование Белтайра удивило его и заставило насторожиться. — Для этого есть причина? — спросил он. Белтайр кивнул. — Я хотел бы, чтобы вы были в моем распоряжении на протяжении достаточно долгого времени. Я намерен воспользоваться вашими воспоминаниями о Камероне, его методах и обо всем, что имеет отношение к его магии. Чтобы победить его, мне нужны ваши знания, а чтобы получить от вас так много информации, требуется время. — А что я получу взамен? — тут же поинтересовался Дюмон. Если ему предстоит быть на побегушках у Белтайра, уж он позаботится о том, чтобы не прогадать. Ответ оказался весьма обнадеживающим, и теперь Дюмон широко улыбнулся своему отражению. Белтайр дал клятву, которую ни один Мастер Огня не посмеет нарушить. Клятву посвятить Поля в секреты, открытые выдающимся магом Алистером Кроули; он подробно описал методы, применяемые последователями Кроули, и на Поля они произвели очень глубокое впечатление. Этот путь нравился Дюмону гораздо больше того трудного овладения азами, на котором настаивал Камерон; некоторые намеки на него он уже почерпнул из книги, которую дал ему Белтайр при последней встрече. Магическая сила могла быть достигнута при помощи магии секса и наркотиков, позволяющих проникнуть в оккультные сферы. Не нужно больше ничего запоминать и штудировать неразборчиво написанные манускрипты; это тот самый путь к власти, в существовании которого Дюмон инстинктивно был уверен и который Камерон отказывался ему показать. Какой смысл современному магу ограничивать себя методами древних только потому, что такова традиция! В конце концов, разве не соответствовало традиции освещение комнат свечами, а не электричеством? Путешествие верхом на лошади, а не по железной дороге? Так почему же современные средства не должны применяться в магии? Дюмон никогда не мог понять, почему Мастера вроде Камерона, такие прогрессивные во всем остальном, столь упрямо отказываются модернизировать магию. Белтайр даже намекнул, что новые средства дают возможность властвовать над духами не одной стихни, но всех четырех! — Мне удалось справиться с сильфами китайца, когда тот попытался спрятать от меня рабыню, которую я купил, — похвастался Белтайр. — Я отогнал их надолго — мне вполне хватило времени разделаться с негодяем так, как он того заслуживал. Камерон не смог бы этого сделать. «Я стану более могущественным владыкой, чем Камерон! — радовался Дюмон. — Моя власть будет безгранична!» Однако, пока он будет искать средства осуществить задуманное, нужно каким-то образом заставить эту кривляку Хокинс прислушаться к его советам. «Не знаю, какая может у Белтайра быть причина желать, чтобы девчонка бросила Камерона, но, наверное, он имеет свои резоны. Да мне и не важно. Это его дело, а не мое». Он, конечно, приложит все усилия, чтобы выполнить задание Белтайра, но самое главное для него другое: придумать, как заставить Камерона надолго отправить его в город. — Найдите предлог для того, чтобы снять собственную квартиру, — предложил Белтайр. — И будьте уверены: я сделаю так, что она окажется вам по вкусу. Тогда у вас будет место, где за вами не смогут шпионить саламандры Камерона. Я могу это устроить, Камерон ничего не заподозрит. — Белтайр усмехнулся. — Есть вещи, которых саламандры не любят: в вашей новой квартире поселятся ундины, и тогда саламандры туда не сунутся. Такая возможность Дюмону очень понравилась. «Если у меня будет собственное жилье, я смогу приводить туда женщин без того, чтобы на меня презрительно косился этот надутый Снайдер». Дюмона тем более порадовало предложение Белтайра, что вкусы их во многом совпадали. Теперь он сможет осуществить свою давнюю мечту: завести собственную рабыню. «Китаянку, пожалуй. Во-первых, они дешевле, а во-вторых, если я ее изувечу или она умрет, можно будет просто вышвырнуть ее, и никто не станет этим интересоваться. Никто не станет беспокоиться из-за очередной китайской шлюхи, подохшей где-то на задворках. Из-за мексиканки или мулатки еще мог бы подняться шум, а уж если бы это оказалась белая девушка, полиция начала бы расследование». Дюмон ощутил знакомый жар в паху при одной мысли о том, что сможет с собственной рабыней делать все, что пожелает. Единственная неприятность в укрощении девушек для кого-то другого заключалась в том, что их приходилось оставлять целыми и невредимыми. Теперь же ему наконец удастся осуществить все свои фантазии. К тому же, если Белтайр говорит правду, он сможет использовать свои развлечения с женщинами еще и для того, чтобы увеличить магическую силу. Белтайр обещал снабдить его трудами Кроули, чтобы он сам убедился в том, какие возможности перед ним открываются. «Уж это-то читать будет поинтереснее, чем бредни в старых книгах Камерона!» Дюмон разделся, аккуратно — как всегда — повесил одежду, улегся в постель и погасил свет. Однако мысли его неслись на полной скорости, и уснуть не удавалось. «Какое дело может потребовать, чтобы я на неопределенное время отправился в Сан-Франциско? Оно должно иметь отношение к бизнесу… Нужно будет просмотреть всю корреспонденцию за последние дни, найти что-то подходящее, а потом раздуть какую-нибудь мелочь до невероятных размеров». Посеять в девице Хокинс сомнения легче легкого. Ее заманили в поместье под благовидным предлогом; девчонка охотно поверит в то, что Камерон и теперь ее обманывает. Она погружена в научные изыскания, а такие люди не от мира сего. Ученую даму, гордящуюся своим умом, легко обвести вокруг пальца. Те, кто считает себя умнее окружающих, никогда не верят в то, что их можно обдурить. «Большая ложь лучше мелкой. Пожалуй, стоит намекнуть, что в переписке Камерона я нашел указания на то, что он причастен к торговле белыми рабынями. Можно сослаться на близость его городского дома к Пиратскому берегу как на косвенное доказательство, на его дружбу с китайцами сомнительной репутации, а также на то, что у него на службе есть человек, связанный с Индией». Может быть, Белтайр хочет, чтобы девица просто сбежала из поместья? Она ведь единственная потенциальная свидетельница расправы с Камероном. Или у мага какие-то более далеко идущие планы? Не собирается ли он сыграть роль ее покровителя? Если она достаточно испугается того, что ей будет сообщено о Камероне, а Белтайр появится в облике заслуживающего доверия почтенного человека — например, священника, — номер может и удаться. «Нелишним будет снова напомнить о психической неуравновешенности Ясона, его приверженности к опиуму». Одна ложь подтвердит другую — ведь известно, что торговцы живым товаром к тому же снабжают наркотиком притоны. Еще до своего отъезда в город он так напугает девицу, что ей и в голову не придет искать встречи с Камероном во плоти. Так, теперь остается сообразить, как убедить Ясона в необходимости для него собственной квартиры… «Что бы я ни выбрал в качестве предлога для своего пребывания в городе, деловые встречи должны проходить в поздние часы и как можно дальше от городского дома Камерона. Тогда мое желание жить поближе к месту событий, не нарушая распорядка в резиденции Камерона, покажется естественным». Дюмон знал, что слуги жаловались Камерону, если, бывая в городе, он возвращался поздно: из-за этого нельзя было запереть дом, а персоналу отправиться на покой, Если бы деловые интересы Ясона требовали, чтобы Дюмон занимался бизнесом в поздние часы… И тут внезапно перед Дюмоном возникло решение головоломки. «Нашел! Та судоходная компания в Окленде, которую он недавно купил!» Приобретение ее было частью более крупной сделки, но небольшая компания неожиданно оказалась очень важной для железнодорожных перевозок древесины из прибрежных районов. С новым приобретением вполне могли возникнуть проблемы, которые Дюмон вполне способен не только преувеличить, но и усугубить, отдавая управляющему противоречивые приказания. В Окленде у Камерона не было агента; Поль мог предложить свои услуги. Судоходные компании работали в поздние (или ранние) часы, потому что грузы необходимо отправлять задолго до того, как начнется обычный рабочий день. Ко всему прочему, ежедневно переправляться через залив значило бы терять неоправданно много драгоценного времени, да и неизвестно, удастся ли найти паромщика, готового переправлять пассажира в неположенные часы. Да, план был безупречен. У Белтайра дом на противоположном берегу залива — маг постарался оказаться как можно дальше от своего соперника, но все же близко к Сан-Франциско. Именно там, должно быть, Белтайр и совершал магические ритуалы, и, поселившись в Окленде, Поль смог бы часто с ним встречаться для получения дальнейших инструкций. «У Белтайра есть собственная моторная яхта, и он наверняка отнесется с пониманием, если я буду ею пользоваться для ночных поездок в город». Да. Дюмон улыбнулся, мысленно нанося последние штрихи на схему. Его план сработает замечательно. Последним местом, где Роза ожидала бы встретить Дюмона, была оранжерея. Девушка часто приходила туда читать; ее успокаивало журчание фонтанов и птичий щебет. Однако сегодня, выйдя из-за поворота дорожки, она обнаружила на своей любимой скамье Дюмона, сидящего с книгой в руках. Она усомнилась, что секретарь погружен в чтение: слишком часто он поднимал глаза от книги. Да и человеком, интересующимся растениями или птичками, Дюмон ей не казался… «За исключением, пожалуй, поиска способа сделать с ними какую-нибудь мерзость». Роза прогнала неприятную мысль. Развернуться и сбежать было уже нельзя: Дюмон увидел ее. Он, казалось, специально поджидал Розу и теперь улыбался особенно фальшивой улыбкой. Такое выражение его лица всегда вызывало у девушки желание проверить, не задралась ли юбка и не слишком ли обнажилась щиколотка. Роза вздохнула и продолжала идти к скамье. Дюмон поднялся и встретил ее на полдороги. — Прошу прощения, если я вторгся в ваши владения. Я не знал, что вы приходите сюда читать, мисс Хокинс, — сказал он, прежде чем Роза успела поздороваться. — И поскольку мне пора возвращаться к своей работе, я оставляю вас в одиночестве, которое вы явно предпочитаете; не буду навязывать вам свое общество. «Ох, черт возьми! Неужели я настолько выдала себя?» Сердясь на себя за неуместное чувство вины, еще более сердясь на то, что из-за собственной невольной грубости ей приходится опровергать его слова, хотя она предпочла бы поблагодарить его за наблюдательность, Роза сказала, стараясь скрыть раздражение: — О, не уходите из-за меня. Ведь вы же не упражняетесь здесь в игре на тромбоне. Мы вполне можем читать, не мешая друг другу. Однако Дюмон только рассмеялся. — Нет, единственная причина, по которой можно сюда приходить, — это желание насладиться иллюзией летнего покоя, и я не буду портить вам удовольствие своим присутствием. Я хотел бы, конечно, чтобы вы чувствовали себя свободнее в моем обществе, но я не тот человек, который станет принуждать вас к чему-либо. «Как бы не так!» — возмущенно подумала Роза, чувствуя, что собеседник беззастенчиво лжет, однако Дюмон продолжал: — Не знаю, что настроило вас против меня, но на всякий случай приношу свои извинения. Может быть, дело в том, что мне известны некоторые неприятные факты насчет нашего с вами хозяина, а вы чувствуете это, хоть и не отдаете себе отчета. — Поль говорил серьезно и искренне, как если бы был убежден в каждом слове. — Даже самые закоренелые скептики не могут отрицать, что женская интуиция тоньше, чем мужская, и что женщины гораздо чувствительнее к нюансам. Возможно, именно из-за ноши, которую я несу, вы и испытываете неловкость в моем присутствии. Роза знала, что Дюмон ждет от нее вопроса о «неприятных фактах», и совсем не собиралась идти ему навстречу. Вместо этого она склонила голову, словно желая скрыть, что покраснела. — Большинство сильных мира сего имеют что скрывать, — пробормотала она. — Мне не к лицу интересоваться делами моего нанимателя и уж тем более беспокоиться из-за того, что может оказаться обыкновенной сплетней. Однако мягкую отповедь девушки Дюмон воспринял как приглашение привести доказательства. — Я недавно узнал некоторые вещи, которые никого не могут оставить равнодушным, — сказал он очень тихо, словно сообщая что-то необыкновенно важное. — Это не сплетня, уверяю вас, а факт, что подтверждается собственноручным письмом Камерона. «Теперь уже не остается никаких сомнений в том, что ты лжешь! Я ведь видела его и знаю, что он сам ничего написать не может — его бедные лапы не способны держать ручку!» Впрочем, Дюмон едва ли мог знать о том, что Ясон открыл Розе свою тайну; он скорее всего все еще полагал, что девушка думает, будто занимается переводами старинных текстов для эксцентричного инвалида. Все, что Дюмон сейчас ей говорил, основывалось именно на этом предположении, и в результате Роза имела возможность при желании поймать его на обмане. — Это, — продолжал Дюмон, — деловая переписка с китайцами и другими восточными торговцами, касающаяся не просто сомнительных, но по-настоящему незаконных сделок. — Дюмон постарался вложить в свои слова искреннюю тревогу, как это сделал бы честный и откровенный человек. — Мисс Хокинс, должен признаться, что доказательств, с которыми можно было бы обратиться в полицию, я не имею, однако на вашем месте я очень серьезно обдумал бы ситуацию. Я чрезвычайно встревожен. Камерон ведет дела с китайскими торговцами, имеющими очень скверную репутацию. Он даже нанял в качестве повара для своей городской резиденции головореза, поддерживающего связи с Индией и другими восточными странами. Сам его городской дом находится в опасной близости от ужасного района, известного как Пиратский берег. И Камерон часто нанимает молодых женщин, у которых нет близких родственников и которых в случае их внезапного исчезновения никто не хватится. Кроме того, боюсь, вследствие болезни Камерон становится все более зависимым от опиума и других наркотиков. Это как минимум лишает его ясности рассудка, а в худшем случае отдает во власть тех, кто снабжает его зельем. Вспомните, какими ужасными преступлениями знаменит Сан-Франциско, и будьте, пожалуйста, осторожны. И не забывайте о моем обещании помочь вам, если понадобится. У меня по-прежнему есть хорошие друзья в городе, честные и порядочные люди, которым вы не колеблясь можете доверять, Роза с трудом удержалась от того, чтобы не рассмеяться. Неужели Дюмон в самом деле считает ее такой простушкой? Уж не полагает ли он, что она забыла, как вел он себя, когда она еще только появилась в поместье? Чтобы скрыть, как предательски дрожат ее губы, Роза отвернулась, притворившись глубоко встревоженной. — Непременно обращусь к вам, — сказала она. Это обещание как будто удовлетворило секретаря, и он наконец ушел, бросив напоследок на девушку полный глубокого сочувствия и тревоги взгляд. Роза еще долго сидела на своей любимой скамье, стиснув обеими руками книгу, и обдумывала услышанное. «Следует ли мне рассказать об этом разговоре Ясону?» При дневном свете все ее ночные страхи казались глупостью, выдумкой боязливой женщины, вообразившей, будто под кроватью прячется грабитель, только потому, что ветер постучал веткой в окно. Роза решила ничего не говорить Камерону о тех заговорах и махинациях, которые ее воображение приписало Дюмону. К чему? У нее ведь не было ни малейших доказательств, а на Камерона ей хотелось произвести впечатление своим здравым смыслом. Такая чепуха только вызовет у него раздражение. С другой стороны, похоже, у Дюмона воображение не менее живое, чем у нее… Задумавшись, она сидела так неподвижно, что одна из птичек села на спинку скамьи с ней рядом и принялась чистить перышки. Девушке трудно было себе представить, чтобы слуги в городском доме Камерона были замешаны в работорговле; однако она вспомнила, что они терпеть не могут Дюмона, — вполне возможно, что эта антипатия взаимна. Так легко приписать зловещие поступки кому-то, кого ты терпеть не можешь: достаточно вспомнить все козни, которые она сама усмотрела в поведении Дюмона прошлой ночью. Роза закрыла глаза, пытаясь определить, что в обвинениях Дюмона было правдой. Не было сомнений: Ясон и в самом деле заключал сделки с не особенно чистоплотными купцами, китайцами и не только. Он и не скрывал, что его интересует бизнес, а не моральные качества его компаньонов. Роза такого не одобряла… Значит, по крайней мере в этом обвинения Дюмона справедливы. Был он прав и в том, что Камерон слишком часто употребляет наркотики. Роза сама видела прошлой ночью, как много таблеток он принял бы, если бы она не вмешалась. Даже господин Пао знал, что у Камерона неприятности из-за наркотиков — возможно, потому, что имел родных и знакомых в Чайнатауне, где Камерон добывал опиум. Ну а что касается стремления Камерона нанимать молодых женщин, лишившихся опеки родственников, то тут она располагала лишь свидетельством Дюмона… «Но ведь именно так было со мной, и вполне логично предположить, что среди служащих Камерона есть и другие женщины, о которых можно сказать то же самое. В Сан-Франциско до сих пор гораздо больше мужчин, чем женщин, и те, кто приезжает сюда, делают это в надежде поправить свои дела: их не удерживает привязанность к семье, да и поддержки родных они лишены». Роза открыла глаза и провела языком по губам. Вполне возможно, Дюмон пытается так ее напугать, чтобы она стала искать у него защиты, в каких-то собственных зловещих целях. С другой стороны, может быть, он просто желает удалить ее из поместья, чтобы Камерон в своих контактах с внешним миром оказался в зависимости от него одного. Нет никакой необходимости приписывать Дюмону какие-то опасные планы. Его мотивы могут быть совсем простыми — например, объясняться желанием сохранить свое положение, заставить ее уехать, чтобы все дела шли так же, как до ее появления. Дюмон мог даже догадаться, что Камерон собирается заменить его Розой в качестве своего подмастерья. Так или иначе, один факт оставался непреложным: после того, как она появилась в поместье, Дюмон здесь больше не единственный человек. «Значит, он видит во мне соперницу и желает от меня избавиться. Вполне обычное человеческое желание! И нечего приписывать ему злокозненные махинации! Кто знает, может быть, у него и правда есть респектабельные друзья, которые готовы помочь мне найти другое место». Почему бы и нет? Если бы она действительно ничего не знала о несчастье Камерона, если бы ей и в самом деле была предложена лучшая работа, она и не подумала бы вернуться в это поместье. Значит, в интересах Дюмона — самых обычных корыстных интересах — помочь ей найти хорошее место где-нибудь еще. Да, она приписывает Дюмону слишком многое; не так уж он умен и хитер. Нет смысла ничего рассказывать Камерону — разве что в шутку, чтобы позабавить и развлечь его. Бедняга! Ему определенно не помешал бы повод повеселиться! Роза успокоилась и принялась за чтение, порадовавшись, что Дюмон не видел, что за том она принесла с собой: это был собственный дневник Камерона за первый год его ученичества. Утром она нашла его на столике рядом со своей кроватью; несомненно, положила его туда саламандра. Роза не знала, прислал ли ей дневник сам Камерон, или это инициатива его необыкновенно сообразительной помощницы, но, во всяком случае, записи открыли ей многое. В дневнике было совсем немного личного, и в этом отношении Роза почти ничего не узнала. У нее сложилось смутное представление о чрезвычайно умном и совершенно одиноком ребенке, лишенном общества сверстников. Что ж, такова судьба многих одаренных детей: сам их интеллект отделяет их от других ребятишек. «Например, так было и со мной». Другие девочки — ее ровесницы — дразнили Розу «книжным червем»; впрочем, для нее это особого значения не имело, поскольку их игры никогда не казались ей интересными. «Я получала гораздо больше удовольствия, инсценируя со своими куклами казнь Марии Стюарт, королевы шотландской, чем играя в дочки-матери. А когда я шила своим игрушкам наряды, это были костюмы разных исторических периодов, а не новинки моды». Камерон начал выполнять обязанности подмастерья в тринадцать лет; даже в этом раннем возрасте его дневниковые записи были безупречны. Их отличала одна особенность, отсутствовавшая в книгах, которые Роза читала раньше: указывалась цель каждого упражнения, заданного юному Ясону. Очевидно, его учитель очень педантично разъяснял смысл самых тривиальных магических действий, а Камерон эти объяснения старательно записывал. Результатом явилось очень подробное описание магии Огня, да и магии вообще; Розе казалось, что рядом с ней находится маг, объясняющий все шаг за шагом. Теперь очень многое из того, о чем Роза читала в других книгах, стало обретать смысл — многое, и в том числе испытания. Все они были направлены на то, чтобы обеспечить будущему Мастеру власть над духами стихии при любых обстоятельствах, чтобы, даже потеряв сознание или будучи на пороге смерти, он не позволил им взбунтоваться и вырваться на свободу. В своем дневнике юный Ясон сделал одну очень интересную запись: «Гораздо лучше подружиться с саламандрами, чем принуждать их. Именно так теперь поступает мой учитель, хотя его учили по правилам старой школы. Мне кажется, что на самом деле саламандры — его единственные друзья». Роза лукаво улыбнулась, прочтя это. «Каков Мастер, таков и подмастерье. Я уверена, что саламандры — единственные друзья Камерона». Однако что случится, если дух стихии все же взбунтуется? Роза перевернула страницу и обнаружила, что юный Ясон тоже интересовался этим вопросом. Своим совсем не детским почерком он писал: «Ужасные несчастья продолжаются до тех пор, пока гнев духа стихии не утихнет. Если против своего Повелителя восстает ундина, случаются наводнения, плотины рушатся, родники начинают бить в совершенно неподходящих местах; если сильф — свирепствуют бури, особенно торнадо; если гном — происходят землетрясения, возникают провалы в земле. Если же взбунтуется саламандра, то повсюду свирепствуют пожары, а иногда начинается извержение вулкана. Мой учитель говорит, что Великий пожар в Лондоне случился потому, что разгневанные саламандры вырвались из-под власти жестокого Повелителя, Поэтому-то, считает он, с саламандрами лучше подружиться, хотя на это требуется больше времени». Роза поежилась. Не в этом ли разгадка таинственной гибели Атлантиды? Не в результате ли гнева духа стихии были погребены Помпеи? А как насчет наводнения в Джонстауне, извержения вулкана Пеле всего три года назад, когда были уничтожены два города, или таинственного землетрясения, лет пятьдесят назад изменившего русло Миссисипи? Не саламандры ли были виновницами пожара в Чикаго, о котором столько рассказывал Розе отец? Но тут Роза пристыдила себя за то, что видит сверхъестественную причину во всех несчастьях, выпавших роду человеческому. «О, наверняка во многих катастрофах виноваты сами люди или какие-то совершенно естественные факторы. Я теперь, если не поостерегусь, стану видеть злонамеренного стихийного духа за каждой неприятностью. Какой, например, дух мог вызвать голод в Ирландии — дух картошки?» И все же было так увлекательно находить причины некоторых необъяснимых происшествий! Обычай древних греков приносить жертвы духам природы перед тем, как что-то строить, стал казаться Розе весьма предусмотрительным и разумным. Она читала дневник до самого вечера, ничего вокруг не замечая и не думая ни о чем, кроме магии. Камерон нервничал, как мальчишка, впервые оставшийся наедине с женщиной. Он приказал саламандрам освободить диван в своем кабинете и поставить на столик самую лучшую лампу. Также по его требованию был принесен графин со свежей водой и стакан. Розу ожидала стопка отобранных для чтения книг. Она появилась незамедлительно, как только он ее позвал, но была одета не так, как обычно, не по-домашнему. На девушке был костюм из мягкого кашемира теплого коричневого цвета; она была тщательно причесана и вообще производила впечатление образцовой секретарши. Хотя Роза держалась свободно, она не уселась на диван, как обычно делала, читая, в своей комнате. «Ну конечно! Она не у себя, где, как она считала, ее никто не видит. Это ее, так сказать, » лицо для общества «, а показывать мне» лицо для себя» она не собирается «. Однако Камерон не мог прогнать мысль о том, что Роза держится так формально потому, что боится его; несмотря на все ее храбрые слова, она, наверное, не может смотреть на него и не видеть в нем чудовище. Разве способна она так просто принять то, что видит? Такое, конечно, невозможно. Лишь человек с гораздо большим опытом в магии, чем у нее, смог бы отнестись к его внешности как к чему-то несущественному. — Вы уверены, что вам вполне удобно? — нервно спросил Камерон. — Абсолютно, — ответила Роза, подняв бровь. — Почему вы все время об этом спрашиваете? Он, конечно, не собирался сообщать девушке, что наблюдал за ней при помощи зеркала, а потому знает, что ее поза не говорит о спокойствии и комфорте. Что ж, если она когда-нибудь догадается, в чем дело, остается только надеяться, что хорошее воспитание помешает ей в этом признаться. — Наверное, из-за того, что предвижу неудобства для вас, — наконец ответил Камерон. — Положение, в котором вы оказались, нельзя назвать естественным. Оно… — Не более странное, чем чтение через переговорную трубку для невидимого хозяина, Ясон, — решительно прервала его Роза. — Как я понимаю, сегодня вы не планируете ничего более трудного, чем просто чтение? Иначе вы предупредили бы меня, когда вызывали. — Никаких попыток еще по крайней мере две недели, — сообщил Камерон, потирая висок; голова все еще была тяжелой и ныла. Он гордился собой: разве не проявил он замечательного мужества, выпив тот мерзкий отвар Пао! Ему теперь и в самом деле казалось, что он чувствует себя намного бодрее, хотя прежние лекарства избавили бы его от некоторых сохранявшихся неприятных ощущений. Камерон надеялся, что со временем головная боль уменьшится, а не усилится — в противном случае придется вернуться к проверенным средствам. — До того времени подходящих условий не будет. Вы нашли мой дневник? Роза улыбнулась; как всегда, улыбка полностью преобразила ее лицо — может быть, потому, что улыбалась она редко. — Нашла, но не рискнула заговорить об этом, поскольку опасалась, что решение показать его мне приняла ваша любимая саламандра, а не вы сами. — Улыбка девушки стала лукавой. — Мне не хотелось, чтобы она рассердила вас в момент, когда вы и так не в лучшем настроении. « Проклятие! Я никак не думал, что мое раздражение заметно. А может быть, она просто догадалась? У меня определенно есть основания для дурного настроения после этой ночи «. Камерон взглянул на свою» любимую саламандру «; та лишь крутанулась на своем обсидиановом пьедестале — для духа стихии это было равнозначно усмешке. — Она вполне способна на такое, как я подозреваю, но в данном случае это была моя идея. Обязательно сообщите мне, когда сочтете, что все усвоили, и я достану из своего архива следующую тетрадь. « Пожалуй, не стоит отвечать на ее замечание о моей раздражительности. К несчастью, оно слишком соответствует действительности «. Камерон неуклюже открыл свой особый блокнот на чистой странице и вздохнул. — Одно положительное следствие моя вчерашняя неудача все-таки имела: она навела меня на мысль о другом направлении поиска. Так что, если вы готовы, начните с книги, которая лежит рядом с вами на диване. Ее стоит прочесть от начала до конца. В ответ на этот прозрачный намек Роза начала, как обычно, читать вслух. Камерон тоже, как обычно, наблюдал за девушкой и иногда приказывал саламандре сделать запись в блокноте. Розу это сначала немного отвлекало, но она привыкла быстрее, чем ожидал Камерон. Впрочем, так же, как и он сам. На Розу падал яркий свет, остальная часть кабинета была погружена в темноту. Камерон сидел за письменным столом, саламандра парила в воздухе справа от него, а перед магом на подставке высился огромный блокнот, скрывавший от девушки его лицо. Роза постепенно начала осваиваться: сначала она подперла рукой голову, потом уселась на диване, поджав ноги, — эта поза, как знал Камерон, была ее любимой. Жаль, конечно, что она сочла необходимым надеть этот неудобный костюм и корсет, но по крайней мере она не слишком туго зашнуровалась и могла дышать свободно. Как только напряжение оставило Розу, оставило оно и Камерона. Для них обоих чтение в его кабинете было гораздо удобнее: ему не приходилось напрягать слух, чтобы уловить ее слова через переговорную трубку, а ей не нужно было почти кричать. Роза быстро добралась до конца тоненькой книжки и удивленно подняла глаза, вспомнив, где находится. — Ох, простите… — начала она, поспешно опуская ноги на пол. — Пожалуйста, сидите так, как вам удобнее всего, — мягко сказал Камерон. — Вы читаете лучше, когда не испытываете напряжения. А я ничего не имею против вмятины на обивке дивана. — У меня с детства такая отвратительная привычка, — призналась Роза, — а отец никогда не пытался меня от нее отучить. Совсем неподходящая поза для леди. — Я нанял вас не за хорошую осанку и светские манеры, — напомнил Камерон. — Мне нужны ваши знания и ваш ум. Мне все равно, даже если вы будете при чтении изгибаться, как цирковая акробатка, и подопрете ногами затылок. Роза рассмеялась, как он и рассчитывал, и без напоминания взялась за следующую книгу. Она не обращала на волчью морду никакого внимания и совсем не проявляла страха. « Похоже, работа у нас пойдет как по маслу, — с изумлением подумал Камерон. — Клянусь Богом, эта девушка снова меня удивила!» То, что занятия с Розой шли так удачно, оказалось весьма кстати, когда через неделю Поль принес Камерону документы судоходной компании» Золотые Ворота «. Читая их, Камерон едва не потерял самообладание. — Как случилась, что до этого дошло? — взорвался он. Секретарь, терпеливо ожидавший, пока хозяин ознакомится с бумагами, лишь пожал плечами. — Похоже, что неприятности начались всего неделю назад, — сказал он. — Вы послали им инструкции, но там, видимо, все перепутали. Откровенно говоря, такого никогда бы не случилось, если бы у вас был там агент. Если хотите знать мое мнение… — Дюмон выжидающе умолк. — Продолжайте, — прорычал Камерон. — Мне кажется, что служащие компании — люди такого сорта, за которыми все время нужно присматривать. Так случается: если дать им волю, они все испортят, но под чьим-либо руководством будут работать прекрасно. — Дюмон пожал плечами. — Не берусь объяснить, почему это так, но вы наверняка сталкивались с подобным и раньше. К несчастью, так оно и было. Камерон никогда не мог понять, почему служащие воспринимают отсутствие хозяина как сигнал, что можно бездельничать и проявлять безответственность. — Получается, мне срочно нужен агент в Окленде, — раздраженно проворчал Камерон. — Как неудачно! У меня нет никого… « Если не считать самого Дюмона — я ведь давно пытаюсь найти способ удалить его из поместья, чтобы мы с Розой могли заняться магией, не прячась от него. Не удастся ли…» — Наверное… Наверное, туда мог бы поехать я, — как невероятное эхо мыслей хозяина, прозвучал голос секретаря. — Честно говоря, Ясон, у меня в последнее время работы стало немного. Ваши знакомые, по-видимому, решили, что им не удастся выманить вас из уединения, а что касается деловых вопросов, вы всегда занимались ими в основном сами, а то, что делал я, вполне может взять на себя ваш агент в Сан-Франциско. Мне представляется, что я сумел бы достаточно быстро исправить положение в судоходной компании и твердой рукой направлять ее в будущем. Ох, это настолько идеальное решение проблемы, что даже трудно поверить! Однако с чего это Дюмон, лентяй от природы, рвется заняться судоходной компанией — ведь это потребует от него настоящей работы? — По правде сказать, Ясон, — продолжал секретарь, — тишина в вашем доме доводит меня до безумия. Со времени вашего несчастья мне негде проявить активность, да и общества у меня никакого нет, если только я не езжу в Пасифику. Эта благонравная девица, синий чулок, которую вы наняли, едва ли может быть названа приятной компаньонкой. Может быть, поэтому у меня и с магией дело не идет. Если бы я снова оказался среди людей, меня не так угнетала бы скука и я смог бы большего добиться и в магии. « Едва ли — но не исключено. Что ж, это тот самый предлог, который я искал и который позволит мне избавиться от негодяя «. Камерон цинично подумал о том, что Дюмон, возможно, сказал правду и причина, по которой тот предложил свои услуги, заключается в желании вырваться из уединения, снова оказаться вблизи от города, от Пиратского берега, где те удовольствия, которых Дюмон лишен в поместье, станут ему доступны. Присутствие Розы Хокинс, не делавшей тайны из своей неприязни к Дюмону, должно быть, лишь сыплет соль на его раны. — Вам придется жить в Окленде, — заметил Камерон. — Даже если паром будет работать в нужное вам время, вы потратите лишнее время на поездки туда и обратно. Мой агент сможет найти вам подходящее жилье. — Об этом я мог бы позаботиться и сам. — Дюмон расправил плечи, словно принимая на них тяжелый груз. — И еще мне кажется, судя по тому, что содержится в документах, что лучше взяться за дело немедленно. Если вы распорядитесь, чтобы мне подали поезд, я могу отправиться завтра утром. Я успею упаковать все, что мне будет нужно на эти несколько месяцев: боюсь, что именно столько времени понадобится для наведения порядка. Нужно показать этим бездельникам, что, хоть хозяина и нет поблизости, он не спускает с них глаз. Камерон кивнул, стараясь не показать, как хочется ему избавиться от Дюмона. — Мне очень не нравится перспектива обходиться без вас, но вы правы: агент в Сан-Франциско вполне может взять на себя ваши обязанности. —» Не повредит напомнить бездельнику, что главная причина того, что я держу его здесь, — это то, что он мой подмастерье «. — Я пошлю агенту телеграмму и распоряжусь, чтобы он присмотрел за вашим багажом до тех пор, пока вы не сообщите ему, где поселились. — Камерон решил проявить щедрость и не ограничивать Дюмона в расходах. Да жизнь в Окленде и не будет такой уж дорогой. — Вы можете снять небольшой дом, а не квартиру, если найдете подходящий. Наймите слугу и кухарку: нет смысла рисковать здоровьем, питаясь в местных харчевнях. Пожалуй, и лошадь будет вам нужна, чтобы не нанимать каждый раз кеб; где-нибудь поблизости наверняка найдется конюшня. Как только все устроите, пришлите мне счет. Камерон не стал называть суммы, которую не следовало превышать: избавление от Дюмона стоило любых денег. Если секретарю удастся добиться успеха, хотя бы самого скромного, можно будет отправить его своим представителем куда-нибудь еще, а то и поощрить повышением — сделать партнером в фирме. Такой путь много лучше убийства: саламандры не слишком любят испепелять людей, да и Роза не одобрила бы убийства, несмотря на свою неприязнь к Дюмону. « Пожалуй, можно будет купить небольшую железную дорогу или судоходную компанию где-нибудь на Дальнем Востоке, в Индии, на Таити или островах южных морей. Где-нибудь подальше, где климат располагает к лени, а обычаи не препятствуют проявлению самых гнусных пороков. Тогда, если компания лопнет, у меня будет повод вышвырнуть его вон без обратного билета «. Если же вопреки всякой вероятности Дюмон преуспеет, можно будет отдать ему компанию и предоставить вести дела самому. Почему бы и нет? Камерон мог позволить себе щедрость. — Прекрасно. Деньги на расходы, как всегда, будут в сейфе в вагоне, — решительно сказал Камерон. — Можете также взять чемоданы и сундуки, которые я использовал во время заокеанских путешествий. Думаю, они хранятся где-то в конюшне. Я телеграфирую агенту в Сан-Франциско. Он позаботится и о расходах, и о том, чтобы вы имели все необходимые полномочия. Можно ожидать, что вы возьметесь за дело с послезавтрашнего дня? Дюмон скупо улыбнулся. — Не вижу препятствий. До тех пор, пока я не найду себе постоянного жилья, можно поселиться в отеле. Не думаю, что на обзаведение уйдет больше недели. Не беспокойтесь, Ясон. Я обо всем позабочусь. — Вот как? — протянул Камерон. — Вы говорите так, словно очень уверены в себе. Улыбка Дюмона стала шире; он напомнил хозяину кота, который слизал сметану. — Так и есть, — тихо сказал Дюмон. — Я вас еще удивлю. Камерон не мог поднять брови, но в голосе его прозвучал скептицизм. — В самом деле? — В самом деле. — Дюмон с усмешкой поднялся на ноги и уже от двери сказал: — Я решил считать это дело личным вызовом, пусть оно станет для меня ступенькой к успеху. Уверяю вас, — продолжал он с самодовольством, — я намерен использовать представившуюся мне возможность и показать вам, на что я способен. Глава 12 Роза заправила за ухо выбившуюся прядь волос и крепче сжала в руке кусочек мела. Она никогда не любила смелого стиля в одежде, пропагандируемого Амелией Блумер , однако с разрешения Ясона заказала себе шаровары; сегодня они оказались как нельзя более к месту. Может быть, скромность и изящество, диктуемое модой, и страдали, но Роза понимала: будь она в юбке, ей ни за что не удалось бы начертить на каменном полу все эти символы. Даже на четвереньки опуститься было бы затруднительно, не говоря уже о том, что пышные оборки могли стереть значительную часть магических диаграмм. « Как было бы хорошо, если бы сейчас меня никто не видел: я чувствую себя такой неуклюжей замарашкой! — Оглянувшись через плечо, Роза с облегчением обнаружила, что Ясон смотрит вовсе не на нее, а на ту часть чертежа, которую она уже закончила. — По крайней мере он только и сказал: „Как практично“«. Роза утешала себя тем неоспоримым фактом, что блумерсы не более откровенная одежда, чем модный купальный костюм. Да к тому же Камерон наверняка видел на сцене театров Сан-Франциско куда более обнаженное женское тело. Господи помилуй, воздушные одеяния кордебалета в Опере так мало скрывают! А уж по сравнению с костюмами танцовщиц в мюзик-холлах даже эти туники и пачки кажутся образцом целомудрия! Самое же главное заключалось в том, что сейчас на кон было поставлено много больше, чем соображения благопристойности. « О Боже, мои несчастные колени!» Розе казалось, что ее ноги сплошь покрыты синяками и ссадинами, спина не гнулась и болела: черчением на полу девушка занималась уже не первый час. Она испытывала глубокое сочувствие к тем несчастным, которым приходится зарабатывать на жизнь мытьем полов. Ясон стоял рядом с Розой и руководил созданием магического рисунка, держа в руке образец. Перед Розой, рядом с горкой цветных мелков, лежал такой же, однако было очень важно, чтобы кто-то со стороны следил за правильностью пропорций и наличием всех деталей. Они с Ясоном разметили пространство пола с помощью линейки, компаса и плотничьего угольника; теперь Роза передвигалась от центра к краям, совершая круги, как планета вокруг солнца. Рабочая комната Ясона была странным местом: стены покрывали панели из такого же сланца, как тот, которым был вымощен пол, — некоторые заклинания требовали изображения символов и на стенах. В помещении не было окон, и комната на самом деле оказалась не столь большой, как представлялось из-за отсутствия мебели. На стенах висели корабельные фонари — благодаря отражателям они давали самое яркое освещение; когда все они горели, комнату заливал свет. Как раз сейчас все фонари были зажжены, чтобы можно было сразу обнаружить любую погрешность в чертеже. Символы наносила Роза, а не Ясон, но трем причинам. Во-первых, Мастеру было трудно наклоняться, поскольку суставы особенно пострадали при трансформации, и полчаса рисования на полу означали для него настоящую пытку. Во-вторых, черчение пентаграмм относилось к обязанностям подмастерья, чтобы сам Мастер мог сосредоточиться на общем замысле. Роза была подмастерьем, и когда Ясон сообщил о своем намерении совершить ритуал, предложила сделать все чертежи, как подмастерью и полагалось. В-третьих, у Розы возникло подозрение — вскоре подтвердившееся, — что неудачное превращение отчасти сделало Ясона дальтоником. Улавливать тонкие оттенки — различия между разными мелками, например, — он был не в состоянии. Камерон видел только насыщенные цвета, да и то лишь на ярком свету; о своих ограничениях он не догадывался до тех пор, пока Роза не указала на них. Более того, если мелки он еще мог различить, приложив усилие, то цвета проведенных линий — голубых и зеленых — при искусственном освещении путал, а рассмотреть готовый чертеж на солнечном свету в комнате, лишенной окон, было невозможно. — Наверное, из-за этого у вас ничего и не вышло в прошлый раз, — сказала Роза. — Если вы не отличаете голубое от зеленого или зеленое от желтого, а помечать их не догадались, вы могли рисовать символы не теми цветами. Чертеж, возможно, оказался так безнадежно запутан, что заклинание и не могло достичь цели. — Не знаю, сыграло ли это роль, — с сомнением пробормотал Камерон. — Мастера древности имели в своем распоряжении по большей части только белый мел и лишь им и пользовались. — Подозреваю, что простой белый мел ничего бы не испортил, но вот не правильный цвет навредить мог, — решительно сказала Роза. — В некоторых источниках подчеркивается, что цвет очень важен для духов стихий. Повелителю Огня и так нелегко привлечь к себе внимание духов Воды и заставить их держаться подальше от его пентаграммы; только подумайте, как осложняется эта задача, если нужный символ изображен не тем цветом! В последний раз ритуал ничего вам не дал; возможно, это следствие того, что вы оскорбили духов всех стихий, кроме собственной. Камерон кивнул, нехотя соглашаясь. Вот поэтому-то Роза сейчас и ползала на четвереньках, нанося символы по четырем сторонам света нужными цветами: красным в южной четверти — для Огня; голубым в восточной четверти — для Воздуха; зеленым в западной четверти — для Воды; желтым в северной четверти — для Земли. Если что-то не получится и сегодня, то это не потому, что чертеж выполнен не правильно! « Надеюсь, впредь, если он решит работать в одиночестве, он станет пользоваться простым белым мелом «. Ох, до чего же болят колени и спина! Если такова участь каждого подмастерья, то теперь Роза могла посочувствовать Дюмону и понять его лень. Ей тоже не хотелось бы ночь за ночью терпеть подобные мучения. Роза особенно тщательно выполняла чертеж еще и потому, что больше ни в чем не разбиралась. Предстоящий ритуал Ясон выполнял всего дважды, оба раза под руководством своего учителя и оба раза ради гораздо менее важного результата. Само по себе заклинание — или его разновидности — было достаточно известным, но требования были так высоки, что мало кто из магов когда-либо прибегал к нему. Во-первых, для успеха требовалось присутствие девственника или девственницы. Немногие маги сохраняли целомудрие до совершеннолетия, а женщины, с ними связанные и к тому же готовые принять участие в магическом ритуале, как правило, тоже уже не могли похвалиться невинностью. По словам Ясона, по части взаимоотношений с противоположным полом маги делились на две категории: или очень привлекательные и общительные, или аскетичные и отталкивающие. « Могу себе представить, к какой из этих категорий принадлежал Ясон, прежде чем с ним случилось несчастье «. Впрочем, Ясон говорил, что даже аскеты среди магов всегда привлекали женщин, словно обладание властью над духами стихии делало их более желанными. Однако женщин, которые поддавались их своеобразному очарованию, Роза относила к классу искательниц приключений, для которых запретный плод был особенно сладок. Подобные красотки с радостью согласились бы заняться магией; беда была в том, что они для этого совершенно не подходили. « А настоящие леди пришли бы в ужас от одной только подобной мысли. Поскольку ритуал требует от участницы, чтобы она была в полном сознании и произносила требуемые формулы, а не находилась под действием одурманивающих веществ или не визжала от ужаса, понятно, почему он не так уж часто применяется «. Они с Камероном собирались вызвать — или, точнее, приманить — единорога. Насколько Роза понимала, средневековый единорог, изображения которого она так часто встречала на миниатюрах и гобеленах, был совсем не тем существом, которое они, если повезет, увидят сегодня. И средневековые, и древние изображения — по крайней мере европейские — имели лишь одну общую черту: спиральный рог, растущий из середины лба; в остальном сходства было мало. Розе случалось видеть миниатюры, на которых единорог больше всего напоминал козла; на других он походил на антилопу или лошадь, а иногда даже — на гибрид коровы и коня. Рог его изображался то золотым, то снежно-белым, то трехцветным: черным у основания, красным посередине и белым на конце. Все это никак не совпадало с китайскими рисунками, на которых» кирин» больше всего напоминал дракона. Как сообщил Розе Камерон, единорог был духом пятой стихии — стихии Духа, и являлся физическим (если можно так назвать духа) воплощением знания, чистоты и мудрости. Иногда он являлся в том виде, в каком его запечатлели средневековые художники, иногда — как мальчик или девочка в белых одеждах, как пылающий куст, как чистый яркий свет, как сияющая чаша или как белая птица. Единорог был ускользающим и пугливым, но удивительно готовым к сотрудничеству, если соблюсти должный ритуал. Сферу Духа населяли многие существа; единороги были лишь одними из них, однако самыми снисходительными. В отличие от духов остальных четырех стихий их нельзя было принудить; они только иногда откликались на просьбы. Если единорог вообще снисходил до того, чтобы явиться, он открывал лишь то, что хотел открыть. В этом, возможно, таилась одна из причин того, что маги не полагались на заклинание, призывающее единорога, как на надежный способ пополнить свои знания. Большинство Повелителей стихий предпочитали не иметь дела с духами, над которыми они не имели власти. Явление единорога не было похоже на приобретение справочника в книжной лавке; скорее оно напоминало посещение вашего дома почетным гостем, с уст которого, как вы могли надеяться, упали бы перлы мудрости. «Поразительно, что Ясон дошел до того, чтобы просить кого-то о милости! Он ведь, пожалуй, самый высокомерный представитель мужского пола, каких я только встречала!» За последние недели Роза многое узнала о Ясоне Камероне; одним из первых среди ее открытий было то, что гордость — его главный грех и причина его несчастья. В момент полного упадка сил Ясон был готов в этом признаться, но гордился даже самим подобным грехом. Впрочем, Роза находила его таким же умным и широко образованным, как раньше сочла на основании бесед через переговорную трубку, и считала, что гордость его в значительной мере оправданна: ему многого удалось достичь. «Если бы я сделала со своей жизнью то же, что и он, я тоже, наверное, стала бы высокомерной. Он обладает огромной властью, как магической, так и финансовой; люди склоняются перед ним. Поэтому-то я, должно быть, его и развлекаю: я не смотрю на него снизу вверх. Для него такое внове. Интересно, что он сказал бы, если бы узнал, что я его жалею? Должно быть, лишился бы языка!» Однако за последние недели Роза многое узнала и о себе. Она никогда больше не позволит себе пасть в духовном отношении так низко, чтобы думать о самоубийстве. Во-первых, это полная чепуха, рожденная жалостью к себе. Во-вторых, на примере Камерона она увидела, как много можно достичь, просто отказавшись признать поражение: нужно только идти вперед и добиваться своей цели. Дерзость часто приносит победу; самоуничижение — почти никогда. Роза очень много времени проводила теперь с Камероном. Поль Дюмон уехал, чтобы занять пост агента в Окленде, за неделю до Рождества. Роза не сожалела о его отъезде, хотя секретарь вел себя с ней необыкновенно любезно и предупредительно. Он продолжал прозрачно намекать на то, что Камерону нельзя доверять, используя реальные факты для подкрепления обвинений, которые, как догадывалась девушка, были чистой воды измышлениями. Все это заставляло ее чувствовать себя очень неуютно; в конце концов Роза нашла, что проще притвориться, будто она с ним согласна: тогда Дюмон оставлял ее в покое. Она пообещала Дюмону как раз накануне его отъезда, что в следующий раз, оказавшись в городе, непременно поговорит с одним из его «друзей», хоть и не собиралась выполнять это обещание. После того как Поль Дюмон уехал, Розе больше не нужно было скрывать своего тесного сотрудничества с Камероном; то время и силы, которые раньше тратились на поддержание видимости, теперь можно было посвятить исследованиям и работе. Роза так усердно занялась тем и другим, что покидала дом лишь для того, чтобы дважды в день повидаться с Закатом: иначе несчастный конь начинал грустить. Впрочем, теперь у жеребца была компания. В конюшне содержался старенький пони, которого иногда запрягали в небольшую — чуть больше тачки — коляску для поездок Дюмона в Пасифику. Роза уговорила Ясона разрешить ей перевести старичка в стойло Заката. Ясон опасался, что горячий конь может напасть и поранить пони, но эти страхи оказались совершенно напрасными. Закат очень обрадовался маленькой лошадке; они выглядели, как блестящий рыцарь и скромный оруженосец. Теперь, не томясь в одиночестве, жеребец бывал обычно в гораздо лучшем настроении. У Розы имелись и другие планы насчет Заката, однако их осуществление приходилось отложить до нового года. К счастью, ждать оставалось недолго: сегодня был уже канун Рождества. Розе сначала показалось странным, что какой-нибудь магический ритуал может быть приурочен именно к этой святой ночи, однако Ясон объяснил ей, что самый большой шанс на успех их попытка имеет как раз в канун Рождества. Древняя церковь недаром выбрала именно эту дату, чтобы праздновать рождение Иисуса: день конца декабря, отмечающий поворот солнца к весне, был временем высвобождения могучих магических сил. — Многие двери открыты этой ночью, — загадочно сказал Камерон. «Ну и прекрасно. Ежели будет открыта нужная нам дверь, я не стану возражать против назначенного часа». Поэтому-то Роза вместо того, чтобы в новом платье, покупку которого она себе могла позволить раз в год, распевать, стоя рядом с отцом в университетской часовне, рождественские песнопения, ползала на четвереньках по каменному полу рабочей комнаты, вычерчивая фигуры, которые, как она подозревала, священник нашел бы святотатственными. И все же такое занятие казалось ей гораздо более соответствующим духу Рождества, чем пение гимнов, слова которых стерлись от употребления и превратились в детские песенки, в обществе толстых и самодовольных профессорских жен. Разве не был этот день днем надежды и обновления? А они с Камероном именно в них и нуждаются; Камерон даже сумел отбросить свое высокомерие и молить о помощи… Роза нарисовала последний символ внешнего ряда, села, опираясь на пятки, и стала придирчиво сравнивать нанесенный мелом на пол чертеж с эскизом, который держала в руке. В нескольких шагах от нее Камерон был занят тем же. Роза сомневалась, что ему удастся найти какие-то упущения, — разве что ошибка содержалась в предназначенной для нее копии пентаграммы. Впрочем, Камерон начертил ее настолько точно, насколько это позволяли методы геометрии. — Не могу найти никаких погрешностей, — сказал он наконец, и его уши дрогнули. — Неудивительно, что ваши статьи получали всегда высокую оценку, если вы отделывали их так же тщательно, как этот чертеж. Роза покраснела от удовольствия и медленно поднялась на ноги, стараясь не потерять равновесия. Суставы заняли положенное им место, мышцы расслабились, но Роза не смогла не поморщиться: «Бедные мои колени!» — Ступайте переоденьтесь в тунику, — распорядился Камерон, и его губы раздвинулись: теперь Роза знала, что это означает улыбку. — Я пока приготовлю свечи и прочие принадлежности. Не волнуйтесь. Теперь ваша задача будет совсем простой. — Надеюсь, — ответила Роза, в последний раз окидывая взглядом комнату и чертеж на полу, чтобы убедиться: никакой мелочи они не забыли. В центре пентаграммы высился неподвижный то ли куб, то ли стол из белого мрамора, подозрительно похожий на алтарь. Камерон ничего об этом не говорил, однако Роза заметила, что очень многие ритуалы напоминают религиозные, хотя ни к христианству, ни к какой-либо иной известной ей религии она отнести их не могла. Камерон подошел к кубу, осторожно ступая по свободному от меловых линий пространству, вероятно, именно для этой цели и предназначенному. В каждой руке он держал по массивному серебряному подсвечнику с новыми свечами из белого воска, каждая толщиной в запястье. В магии, как и а религии, свечи разного цвета играли очень важную роль. Любопытно… Роза отступила еще на шаг, вытерла руки о холщовые блумерсы и повернулась к двери. Когда Камерон сказал «переоденьтесь в тунику», это означало гораздо больше, чем просто переодевание. Роза должна была выполнить целую сложную церемонию, прежде чем надеть свободное средневековое платье из тяжелого белого шелка, подпоясанное таким же поясом. Начинать следовало с ванны, но не обычной. Роза высыпала в воду порошок из различных растений и вылила из маленького флакона благовония. Приняв ванну и вытершись, Роза откинула волосы назад и перевязала их шнуром из белого шелка. Потом она надела простое новое белье — тоже из ничем не украшенного белого шелка. Девушка не должна была надевать ни корсет, ни чулки; виски, шею и запястья она смочила маслом сандалового дерева. Затем пришла очередь платья. Оно выглядело в точности как изображенное на миниатюре в средневековом часослове и было сшито из ткани, которая, как заподозрила Роза, и была легендарным «самитом», в который одевалась Владычица Озера. Пояс, также лишенный украшений, нужно было трижды обернуть вокруг талии и лишь после этого завязать спереди. Длинные кисти на его концах свисали до самого пола. «Пожалуй, — подумала Роза, оглядывая себя в зеркале, — хорошо, что я знаю весь ритуал от начала до конца, иначе я начала бы опасаться, что я — предназначенная в жертву девственница». На жертву она, несомненно, походила. Можно было ожидать, что теперь ее в любой момент отдадут на съедение дракону. Или… Или ей придется нести чашу в церковной процессии. В жертвенности было что-то монашеское. Роза, возможно, чувствовала бы себя неловко без подобающего даме белья, но, по правде сказать, туника была гораздо удобнее современной одежды, и она подумала, что вполне понимает прерафаэлиток с их пристрастием к старинным нарядам. Выглядела она, безусловно, грациозно, а дышать без корсета оказалось много легче. Единственным недостатком было то, что скоро она начала мерзнуть: даже плотный шелк не мог сравниться по теплоте с шерстью. Впрочем, в хлопчатобумажной или льняной тунике было бы еще холоднее, а именно такая одежда, по словам Ясона, использовалась теми магами, кто не мог позволить себе шелка. Например, те два раза, когда сам Ясон участвовал в обряде в качестве девственника, его туника была из простого некрашеного хлопка; описание одного из ритуалов Роза нашла в его дневнике. Это очень ее успокоило, поскольку, если сам Ясон раньше выполнял ту роль, которую теперь предстояло сыграть ей, и даже не один раз, а дважды, значит, есть гарантия, что ничего плохого с ней не случится. Может быть, и глупо с ее стороны так полагаться на Камерона, но чтение его дневника ободрило Розу. Сегодня ей предстояло выступить в качестве призывающей, а одежда призывающей должна была быть совершенно белой и изготовленной из новой пряжи неживотного происхождения. Это означало, что шерстяная, кожаная или меховая туника не годилась. Проситель — Ясон — мог носить то, в чем обычно совершал магические обряды; это значения не имело, поскольку единорог должен ответить не на его призыв. Роза три дня не ела ничего, кроме овощей, и не пила ничего, кроме воды. Ей следовало полностью очиститься от всяких следов пролитой крови. «Пожалуй, я выгляжу, как персонаж одной из фантазий лорда Дансени», — подумала Роза, осматривая себя в зеркале. Единственным, что нарушало общую картину, были ее очки. Трудно представить себе королеву эльфов с очками в проволочной оправе на кончике носа. Во всем облике Розы это был единственный диссонанс. Что ж, ничего не поделаешь. Если бы королева эльфов была так же близорука, как Роза, она тоже наверняка носила бы очки! У нее просто не оставалось бы иного выхода, чтобы не запачкать и не порвать прелестные наряды и не поставить синяк на нежную кожу. Если бы Розе пришлось обходиться без очков, она каждую минуту спотыкалась бы. Ясон, должно быть, уже закончил все приготовления и ждет ее. Роза приподняла подол туники и вышла в коридор. Спускаясь по лестнице босиком, она дрожала от таких ледяных сквозняков, о которых раньше и не догадывалась. Ясон действительно ждал ее, но вовсе не так нетерпеливо, как она думала. Оглядев рабочую комнату, Роза поняла, что дел у него оказалось много. Все фонари на стенах были погашены, и единственным источником света были особые свечи, которые Камерон расставил повсюду. Голая комната преобразилась. «Алтарь» накрыт белым шелком и украшен цветами из оранжереи. Серебряные подсвечники стояли по обе стороны чаши с водой, также окруженной цветами. В четырех важнейших точках чертежа установлены высокие серебряные подсвечники с такими же, как на алтаре, восковыми свечами, увитые двумя гирляндами из плюща и из цветов. За пределами пентаграммы пол был усыпан цветочными лепестками, воздух — к несчастью, весьма прохладный, — наполняли ароматы. Ясон также был бос и одет в мантию с капюшоном из толстого красного бархата — ту самую, в которой Роза увидела его впервые. Капюшон был низко надвинут, скрывая его лицо; в темноте был заметен лишь блеск глаз. Если не смотреть на руки и ноги, легко было поверить, что под тяжелым бархатом скрывается самый обычный человек. Плечи его были широкими, а пояс стягивал тонкую талию. «Интересно, как он выглядел раньше, — рассеянно подумала Роза. — Он даже и сейчас достаточно привлекателен — не удивлюсь, если раньше он был щеголем». Роза ждала, как Камерон оценит ее вид. Ясон оглядел ее с ног до головы, потом неожиданно протянул руку и сорвал с нее очки. Девушка испуганно вскрикнула: в неярком свете свечей Камерон превратился просто в красное пятно. — Ясон! Что вы делаете! Без очков я слепа. — Не беспокойтесь, с очками у меня в кармане ничего не случится. — В голосе Камерона прозвучала усмешка. — Вы же читали описание ритуала и знаете, что не можете войти в очках в магический круг. — Но я ничего не вижу! — пожаловалась Роза. — Как я дойду до своего места? Откуда я узнаю, если что-нибудь случится? — Что касается первого, я вас отведу, — ответил Камерон. — Просто держите меня за руку и идите туда, куда я укажу. Да, и приподнимите подол. Что касается второго, поверьте, вы сразу узнаете, если на призыв будет ответ. Роза неохотно подобрала юбку левой рукой и протянула Камерону правую. Его лапа показалась ей очень странной на ощупь: покрытой мехом сверху, сухой и горячей снизу. Когда Роза коснулась ее, по руке словно пробежал электрический ток. Это был первый случай, когда она коснулась Камерона не через одежду. Но она не отшатнулась и не выдернула руки, сосредоточившись на том, чтобы ставить ноги именно туда, куда велел Ясон. Каким-то образом ей удалось не стереть с таким трудом начерченного мелом рисунка. — Ну вот, — сказал Камерон, выпуская ее руку. Взяв девушку за плечи, он развернул ее лицом в нужную сторону. Роза поняла, что это так, увидев прямо перед собой белое пятно — алтарь. Теперь она стояла в центре магического круга, рядом с северной стороной алтаря. Ясон отпустил ее и отошел в сторону. Прищурившись, Роза с трудом могла различить что-то красное, движущееся по извилистому пути, который должен был привести Камерона в такой же круг с южной стороны от алтаря. «Проклятие! Я ничего не вижу! С тем же успехом мне можно было завязать глаза. — Единорог, если он вообще явится, должен материализоваться над чашей с водой на алтаре. — И я не увижу единорога!» Роза видела алтарь как расплывчатый белый квадрат и два мягко сияющих пятна света над ним — там, где горели свечи. Чаша выглядела еле различимой полосой серебра на белом фоне. В первый раз с тех пор, как она увидела Камерона, рядом с ним не было саламандр. Роза выпустила подол, чтобы прикрыть босые ноги, и скрестила руки перед собой. Ясон не стал спрашивать, готова ли она; и так было ясно, что готова. Вместо этого он начал нараспев читать латинские стихи. Таково было одно из условий: требовалось превратить рабочую комнату в место, достойное единорога. Стоило Ясону произнести первое же слово, как стало ясно: что-то должно случиться. Указанием на это было ощущение — вполне физическое ощущение, сходное с тем электрическим покалыванием, которое Роза чувствовала перед сильной грозой. По коже пробежал озноб, цветы запахли сильнее. Воздух стал теплым; казалось, она стоит жарким летним днем посреди цветущей лужайки. Опустив на мгновение глаза, она заметила, что линии пентаграммы начали светиться мягким синеватым светом, словно их провели не мелом, а фосфором. Роза могла разглядеть только те, что были совсем у нее под ногами, да и то смутно, но сияние, охватившее всю комнату, сказало ей, что остальные линии светятся тоже. Все вокруг было теперь залито таким ярким светом, что впечатление освещенной солнцем лужайки усилилось. Стоило закрыть глаза, и можно было бы поклясться, что слышишь ленивое гудение пчел. Несмотря на все происходящее, Роза не испытывала ни страха, ни волнения. Ее охватило удивительное спокойствие, ощущение глубокой дремотной безмятежности, уверенность в том, что она в полной безопасности, под надежным покровительством. Мерные звуки декламации Ясона незаметно сняли с нее всякое напряжение. «Как я была бы счастлива, если бы это длилось вечно», — проплыла сонная мысль. Без очков Роза не могла ничего отчетливо видеть, но движущиеся по линиям пентаграммы огни и яркое сияние над алтарем говорили о том, что происходят какие-то важные события. Если бы не охватившее ее умиротворение, она бы почувствовала разочарование и огорчение: именно поэтому она так ненавидела оставаться без очков. Как она ни щурилась, разглядеть ничего не удавалось. «Какая несправедливость! Я первый раз присутствую при важном магическом обряде, и все, что я вижу, — лишь движущиеся огни и тени. Если бы я не знала Ясона так хорошо, я решила бы, что он подстроил это нарочно!» Ясон дошел до последней строфы, и Роза очнулась от дремотного покоя: именно сейчас выяснится, откликнулся ли единорог на призыв. Затаив дыхание, она сосредоточилась на сияющей туманной дымке над алтарем. Она искренне надеялась, что труды Камерона будут вознаграждены не просто красивыми вспышками света. Как только последнее слово сорвалось с губ Камерона, комнату заполнила глубокая тишина; казалось, что все вокруг на мгновение замерло в ожидании чуда. Туманная дымка над алтарем померкла, потом неожиданно ярко вспыхнула, и Роза даже без очков увидела сияющий овал — словно перед ней возникло окно в мир, где все состоит из света. Теперь наступила ее очередь: Роза должна была призвать единорога. Она произнесла соответствующую строфу: это была просьба к единорогу явиться и просветить ее бессмертной мудростью. Дымка снова померкла и ярко вспыхнула. Потом в центре ее появилось нечто еще более сияющее и, как показалось Розе, материальное. Больше она разглядеть ничего не могла, не могла бы даже сказать, какой формы это нечто. Однако внутреннее умиротворение не покинуло Розу, хотя в глубине сознания у нее и промелькнула мысль, что, когда все кончится, она будет очень зла на Ясона за то, что он отобрал у нее очки, чего бы ни требовал ритуал. Должен же был быть какой-то способ не лишать ее возможности видеть! — Много времени прошло с тех пор, как я в последний раз слышал призыв. — Голос, раздавшийся из чего-то белого и расплывчатого над алтарем, был чистый, как звук колокольчика, мелодичный, серебристый, лишенный какого-либо намека на пол. Он ласкал, как легкий ветерок, заставлял сердце трепетать. — В моих глазах ты прекрасна и достойна, милая дева. Твоя чистота — пиршество для меня, и я обещаю исполнить твою просьбу. К счастью, Роза знала, что сказанное единорогом имеет метафорический смысл, иначе некоторые обороты смутили бы ее — точнее, смутили бы, не будь умиротворение, охватившее ее, таким всеобъемлющим. — Благодарю тебя за то, что ты откликнулся на мой призыв. Я радуюсь твоей красоте и чистоте, о сияющий, — ответила девушка, надеясь, что употребляет положенные выражения. — Моя просьба состоит в том, чтобы ты ответил на вопрос просителя, Мастера Огня, стоящего в южном секторе, о единорог. — Сказав это, Роза почувствовала, как взгляд единорога переместился. Он был похож на яркий солнечный луч такой интенсивности, что, когда единорог смотрел на Розу, она ощущала это как легкое прикосновение к своей коже. — И каков же твой вопрос… Впрочем, я мог бы и не спрашивать, — проговорил единорог, и Розу поразила ирония, прозвучавшая в его тоне; ей никогда и в голову не приходило, что единорог способен на подобное. — Должно быть, ты желаешь узнать, как избавиться от твоего теперешнего состояния. Не думаю, что ты хотел бы оставаться в том виде, в каком находишься, Повелитель Огня. — Мой вопрос именно таков, как ты догадался, о сосуд бессмертной мудрости, и я умоляю тебя сообщить мне, какими средствами я могу вернуть себе прежний человеческий облик, — ответил Камерон. Голос его слегка дрогнул, словно то, что он увидел, потрясло и смутило его. Это удивило Розу не меньше, чем ирония единорога: наверняка ведь Ясон, который уже дважды участвовал в подобном ритуале, знал, чего ожидать. — Если такие средства существуют, прошу тебя, скажи, где их искать. — Они, несомненно, существуют, однако я ограничен в том, что могу тебе открыть. Я не могу дать тебе ответ, но могу сообщить: он содержится в манускрипте, который тебе доступен, хоть тебе и не принадлежит, — быстро ответил единорог. — Манускрипт находится всего в нескольких милях отсюда, в руках человека, которого ты знаешь. — У кого? — охнул Камерон. — Где? О, умоляю тебя… Единорог перебил его, и тон его стал суровым и непререкаемым. — Большего я тебе сказать не могу, как ни проси. Ты сам навлек на себя это несчастье, как тебе прекрасно известно, из-за чрезмерной гордости и высокомерия. Приговор тебе гласит: ты должен освободиться, если это вообще случится, только собственными усилиями. В ясном звучном голосе не было жалости, и Роза почувствовала глубокое сострадание к Ясону. Знать о своей вине было достаточно тяжело, но услышать о ней от такого существа — тяжело вдвойне. Сияние над алтарем сделалось ослепительным, и глаза Розы начали слезиться, однако она не могла заставить себя отвести взгляд. Сияние притягивало ее и причиняло боль одновременно. — Я исполнил твою просьбу, о дева, — сказал единорог, и Роза снова ощутила на себе его спокойный взгляд. — Благодарю тебя за призыв и за пиршество. А теперь прощай. Не было ни звука, ни движения, которые сказали бы Розе, что единорог покинул комнату. Сияние просто погасло, так что все вокруг по контрасту словно погрузилось во тьму. Роза потерла глаза, которые все еще слезились, и неожиданно почувствовала полное изнеможение и упадок сил, как если бы целый день занималась тяжелой работой. И еще она хотела видеть — хотела так сильно, что начала дрожать. Она протянула руки в беспомощной попытке найти очки, хотя и знала, что они у Камерона. Ясон сразу же оказался с ней рядом, словно очень хорошо понимая ее страх перед слепотой, — он был всего в нескольких шагах от Розы, и теперь не нужно было беспокоиться о сохранности пентаграммы. — Вот, — с сочувствием сказал он, вкладывая очки в руку девушке. — Устали? — Очень, — призналась Роза, поспешно надевая очки и с облегчением оглядывая комнату. «Я согласилась бы почти на что угодно, лишь бы не лишиться способности видеть…» — Это из-за единорога, мне кажется, — задумчиво произнес Камерон. — Сам я такого не испытал, но единорог, которого вызывал я, был совсем не таким могущественным, как этот, и он ни слова не говорил о пиршестве. Полагаю, что это не было чистой метафорой: он и правда поглотил часть вашей духовной энергии. — Моей?.. — охнула Роза, с испугом поворачиваясь к Камерону. Тот успокаивающе коснулся ее руки. — Не беспокойтесь, со мной такое случалось, когда я имел дело с другими духами. Уверяю вас, единорог не лишил вас чего-то невосполнимого: его природа такого не допустила бы. Более того, он не отобрал энергию у вас без спроса: если вы вспомните строфу, которую продекламировали, то поймете, что предложили ее единорогу в дар. Однако энергия, как учат физики, не берется ниоткуда, а духи стихий часто предпочитают духовную энергию людей своей обычной пище. — Ясон усмехнулся. — Может быть, причина того, что мой единорог не соблазнился моей энергией, в том, что я был недостаточно чист. Вы явно больше соответствуете вкусам единорогов. — Наверное, я должна быть польщена, — неуверенно сказала Роза. — И если это действительно не повредило мне… — Не повредило, — заверил ее Камерон. — Вы почувствуете себя лучше после того, как отдохнете и подкрепитесь не столь эфемерной пищей. Роза вздохнула и повернулась к двери. Камерон галантным жестом предложил ей опереться на его руку. — Вы все делали замечательно, моя дорогая Роза: даже более опытные подмастерья, чем вы, сбежали бы из комнаты при первых признаках явления единорога. Я горжусь вами. — Он снова усмехнулся. — Если госпожа соизволит пройти со мной в кабинет, мои саламандры, полагаю, уже приготовили там все, что нам нужно. — Роза скорее почувствовала, чем увидела его улыбку. Ее удивило то, что Ясон больше не избегает физического контакта, — раньше он старался не прикасаться к ней, должно быть, из-за своей внешности. Девушка оперлась на протянутую руку и снова почувствовала, как между ними пробежал электрический ток; однако на этот раз его лапа-рука не показалась ей такой странной. Роза решила, что не стоит сердиться на Ясона: может быть, и к лучшему, что она ничего не видела. В противном случае она могла смутиться настолько, что не сумела бы произнести нужные слова. Как только они вошли в кабинет, Камерон выпустил ее руку и снял с крюка рядом с дверью теплую бархатную коричневую накидку. — Я подумал, что за время ритуала вы могли замерзнуть, — сказал он, протягивая накидку Розе, потом, поколебавшись мгновение, решительно откинул свой капюшон. — И у огня согреваются две пары домашних туфель. Думаю, вы догадаетесь, которая из них ваша. Роза закуталась в накидку, благодарная за возможность согреться, и подошла к камину. Не требовалось особой проницательности, чтобы сообразить, какие из меховых домашних туфель предназначены ей: даже если бы Камерон смог втиснуть лапы в меньшую пару, едва ли он надел бы ту, на которой вышиты белые розы. Роза поспешно сунула в теплый мех окоченевшие ноги и заняла свое обычное место на диване. В тот же момент часы начали отбивать полночь. Камерон присоединился к ней, опустившись в кресло напротив; тут же в сопровождении саламандр появились парящий в воздухе стол и поднос. Стол был накрыт на двоих, а на подносе громоздилось разнообразное угощение. Роза почувствовала, что очень рада видеть все это. — Рождественский ужин в английском стиле для вас, миледи, — серьезно сказал Камерон, — любезно предоставленный Палас-отелем. Говядина «Веллингтон», жареные овощи и, разумеется, сливовый пудинг. Я могу зажечь на нем ром, если хотите, хотя сам я не сторонник этой традиции. Вкус блюда горящий ром не улучшает, а риск обжечься появляется. — Пожалуй, я с вами согласна, — весело сказала Роза. — По-моему, у нас и так хватает огня. — Она показала на саламандр, которые в ответ на ее шутку затанцевали в воздухе. Без дальнейших разговоров Камерон наполнил тарелку Розы. Его собственный ужин, как обычно, состоял из непрожаренного (скорее даже сырого) мяса. Розу это больше не смущало, тем более что теперь Камерон резал мясо и ел его во вполне цивилизованной манере. Пила Роза горячий сидр со специями — она так устала и замерзла, что вина ей совсем не хотелось. Камерон, тоже как обычно, выпил стакан молока — а затем чашку отвара из трав господина Пао. «Наконец-то я могу есть мясо! Я уж думала, что совсем зачахну, прежде чем эти три дня истекут!» Роза была слишком голодна, чтобы расспрашивать Камерона о том, как он воспринял результат проделанного ритуала, и только проглотив последнюю ложку сливового пудинга и налив себе второй стакан сидра, заметила, что Ясон покончил со своим обедом и выжидательно смотрит на нее. — Ну и как? — спросила она. — Стоило дело усилий? Камерон медленно кивнул. — Вполне стоило. Честно говоря, я был поражен мощью магического воздействия. Те единороги, которых я вызывал раньше, появлялись всего на секунду или две, говорили несколько загадочных слов и исчезали. Этот же практически беседовал с нами и явно дал нам всю информацию, которую ему было дозволено дать. — Кем дозволено? — спросила Роза. — Мне сразу захотелось об этом узнать. Камерон пожал плечами. — Когда имеешь дело с существами, подобными единорогам, приходится признать, что ими правят высшие силы. Что эти силы представляют собой, я никогда не пытался узнать. Поскольку единороги имеют дар — или несут бремя — большего знания, чем люди, они и управляются этими силами строже, чем простые смертные. Камерон задумчиво смотрел в чашку, и Роза, вспомнив о том, что еще говорил единорог, не прерывала его размышлений. Наконец Ясон покачал головой и поднял глаза. — Важно то, что мы теперь знаем: решение моей проблемы существует. Более того, единорог не упомянул об одной очень важной вещи. — Камерон взболтал жидкость в своей чашке и залпом выпил ее, как всегда, поморщившись. — Да, он сказал, что указания на то, как вернуть мне прежний вид, содержатся в каком-то манускрипте. Но он не сказал, что не в наших силах будет найти этот способ в результате собственных исследований, если мы как следует поработаем. Роза закусила губу и взглянула Камерону в глаза. — Вы правы, — согласилась она. — Более того: единорог предрек, что, если решение будет найдено, оно будет найдено благодаря вашим собственным усилиям. Однако разве вы не собираетесь заняться поисками манускрипта? — Не вижу причины, почему бы не предпринять усилия в обоих направлениях, — ответил Ясон. — Я могу разослать запросы, а тем временем мы с вами продолжим поиски. Можно воспользоваться тем, что даст результат раньше. Роза кивнула; такое решение очень ее ободрило. — Не могу отделаться от мысли, что, если бы мы сосредоточились только на поисках манускрипта, мы пошли бы по ложному следу, — призналась она. — Ведь он может находиться у кого-то, совершенно не представляющего ценности манускрипта; этот человек только рассмеялся бы, если бы ему сказали о реальности магии… — Вполне возможно, — согласился Камерон. — Главное, в наших руках теперь самая важная часть загадки. — Что же именно? — спросила Роза, с трудом удерживаясь от того, чтобы не зевнуть. — Мы знаем, что ответ существует. Раньше это не было нам известно наверняка. — Камерон неожиданно пришел в очень хорошее настроение, и его ликование передалось Розе. — Верно. — Девушка задумалась: подходящий ли сейчас момент, чтобы вручить рождественский подарок, и решила, что вреда в этом не будет. Лучше подарить феникса Камерону сейчас, пока он полон надежд. Сейчас, если подарок ему и не понравится, Камерон по крайней мере будет вынужден притвориться довольным. Если же попасть ему под горячую руку, то он способен и швырнуть подарок через всю комнату. Такое случалось в присутствии Розы: гнев Камерона мог быть не менее свиреп, чем торнадо, и, как подозревала девушка, столь же разрушителен. Когда Камерон на секунду отвернулся, чтобы подкинуть поленья в камин, Роза поманила одну из саламандр и шепотом отдала распоряжение. Существо исчезло, но тут же появилось снова с завернутой в бумагу фигуркой. Выпрямившись, Камерон обнаружил перед собой саламандру с подарком. — Что это? — озадаченно спросил он. — Я позволила себе купить вам рождественский подарок, Ясон, — сказала Роза и, к собственному удивлению, покраснела. — Надеюсь, вы не сочтете меня навязчивой. Не знаю, понравится ли вам эта вещь, но, увидев ее, я подумала о вас… Камерон по-прежнему стоял у камина, осторожно держа сверток обеими лапами, и удивленно смотрел на девушку. — Но я для вас ничего не приготовил, Роза, — заикаясь, выдавил он наконец, растерянный, как будто никогда раньше не получал подарков. — Как же я могу принять подарок от вас? — Подарки не делают с намерением что-то получить взамен, Ясон, — ответила Роза, неприятно пораженная мыслью о том, что он счел ее ожидающей ответного подарка. — Их делают потому, что дарящий хочет доставить удовольствие кому-то. Если эта вещица вам понравится, я буду вполне вознаграждена. Вы ничего не обязаны мне дарить: и так уже все, чем я сейчас обладаю, дали мне вы. Я просто подумала, что вам будет приятно… Пожалуйста, разверните бумагу! Камерон медленно подошел к креслу, осторожно уселся и начал нерешительно снимать упаковку. Роза специально постаралась так завернуть коробочку в яркую бумагу, чтобы лапам Ясона было легко ее снять. Это было не таким уж простым делом, и Роза считала, что может гордиться результатом. Наконец коробочка оказалась на столе, освобожденная от бумаги и лент, и Камерон взглянул на Розу так, словно никогда ее раньше не видел. Медленно открыв футляр, он дрожащими лапами вынул резного феникса. Сердолик, из которого была сделана статуэтка, в свете пламени засверкал; казалось, фигурка светится изнутри. Можно было подумать, что она отлита из жидкого огня. Роза осталась очень довольна эффектом и еще раз восхитилась статуэткой. Она опасалась, что в кабинете Камерона, в окружении дорогих произведений искусства, феникс будет выглядеть дешевкой. На самом же деле статуэтка нашла здесь по праву принадлежащее ей место. Камерон долго смотрел на тонкую резьбу, потом нежно коснулся камня. — Какая… какая красота! — запинаясь, выговорил он. — Просто чудо! Роза, вы не могли найти ничего, что доставило бы мне большее удовольствие. Понятия не имею, как вам удалось так точно угадать мои вкусы. Я… я не знаю, что сказать. — Можно попробовать, например, сказать «спасибо, Роза», — непочтительно заметила одна из саламандр. Камерон бросил на создание гневный взгляд, но, когда он снова повернулся к Розе, выражение его лица смягчилось. — Спасибо, Роза, — сказал он тихо. — Большое, большое спасибо! — Пожалуйста, Ясон, — скромно ответила девушка, даже не пытаясь скрыть довольной улыбки. — Я очень рада. Вы и представить себе не можете, как приятно мне видеть, что вы довольны. Счастливого Рождества! — Счастливого Рождества, — повторил Камерон, — Оно действительно счастливое! Я впервые могу искренне сказать так за очень, очень долгое время. — Несмотря ни на что? — спросила Роза, пригубливая сидр. — Именно благодаря всему, что случилось. — Он отвернулся и стал смотреть в огонь, а когда снова заговорил, Розе показалось, что он открывает ей тайну, которую никогда и никому не доверял. — С тех пор как я стал взрослым, праздники я проводил в обществе людей, мне безразличных, или совсем один. Сегодня в первый раз это не так. Впервые я получил подарок, за которым ничего не скрывается. И теперь у меня есть надежда, надежда, которой я был лишен с момента своего несчастья. Я ничего не хотел бы изменить в настоящем — а такого я не мог сказать еще никогда. — «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»? — с лукавой улыбкой процитировала Роза. — Радуйтесь, что я не Мефистофель, иначе вам пришлось бы отдать мне душу. Камерон открыл рот, словно намереваясь ответить, и снова его закрыл. Розе стало интересно, что он хотел сказать: на лице его появилось очень странное выражение, совершенно ей не понятное. — Давайте я расскажу вам о том, чего вы не видели, лишившись очков, — отрывисто сказал наконец Камерон и начал описывать события, сопровождавшие появление единорога, так живо, что Роза сразу забыла о промелькнувшем на его лице выражении тоски и несбыточной надежды. Она не вспомнила о нем и позже, когда со смехом сказала Камерону, что не в силах больше бороться с сонливостью. Он, подобно галантному рыцарю, проводил девушку до самой двери ее комнаты. Только повернувшись, чтобы пожелать Ясону спокойной ночи, она снова заметила то же выражение. Не будь Роза такой усталой, она наверняка провела бы много часов, гадая, что же это могло значить; однако этой ночью она была не вольна в своих мыслях: как только ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон. Утром же, проснувшись, никак не могла вспомнить, что накануне так ее озадачило. Глава 13 Даже в Сан-Франциско, где зима была мягкой, февраль не вызывал у Поля Дюмона восторга. Однако этот февраль оказался замечательным месяцем, месяцем, ознаменовавшимся в высшей степени приятными достижениями. Выйдя из парадной двери снятого им небольшого дома, Дюмон небрежно махнул рукой слуге, которым снабдил его Белтайр, — хмурому коротышке, обладавшему двумя достоинствами. Ничто, происходившее в бунгало Дюмона, его не удивляло и не смущало; он также никогда не возражал, когда приходилось избавляться от тел, появлявшихся в результате визитов Белтайра или собственных развлечений Дюмона. — Боюсь, эта оказалась совсем недолговечной, Смит, — лениво протянул Поль, забирая у него поводья лошади. — Позаботься обо всем, ладно? Последняя китайская рабыня была удивительно хрупкой — впрочем, возможно, это входило в намерения предусмотрительного торговца. В конце концов, будь рабыни выносливыми, Дюмон не так часто совершал бы покупки. Торговцу было безразлично, что делает Дюмон со своей собственностью: источник живого товара был неисчерпаем. Дюмона же не беспокоило, если его игрушки быстро ломались: Белтайр безотказно снабжал его деньгами для покупки новых. Дюмон подозревал, что торговец пользуется им для того, чтобы избавляться от девушек, с которыми стало трудно справляться, — девушек, которые отказывались покориться без столь жестоких наказаний, что даже рабовладелец-китаец считал их чрезмерными. Ведь если иметь в виду последующую продажу, приходилось беспокоиться о том, чтобы их не изуродовать… Такие девушки были бесполезны для притонов и публичных домов — никто из клиентов, заплативших за удовольствие, не стал бы терпеть укусов и царапин. Большинство посетителей желали, чтобы шлюхи хотя бы притворялись покорными и услужливыми. Дюмону самому в роли укротителя случалось иметь дело с девушками, сломить которых, не изуродовав (а против этого возражали хозяева), не удавалось. Он никогда не интересовался, что случалось с такими бунтарками, предполагая, что с ними, как и с не приносящими из-за болезни или привычки к наркотикам дохода шлюхами, хозяева втихомолку разделывались. Рабовладельцы имели отработанную систему, позволявшую избавляться от негодного товара: рабыню запирали в крошечной каморке, где не было ничего, кроме подстилки и единственной кружки воды. Пробыв там без света и воздуха неделю, женщины обычно покорялись; если же нет, то сил сопротивляться у них уже не было, и оставалось лишь позаботиться о том, чтобы тело исчезло. Дюмон был уверен, что такая же судьба ждет девушек, продолжавших упорствовать, однако теперь выяснилось, что и для них находятся покупатели. Наверняка ведь он был не единственным любителем подобных рабынь. Поскольку деньги были заплачены, торговцы не интересовались, что Дюмон делает с товаром: лишь бы полиция не начала потом расследования. Смит как раз это и обеспечивал. Поль не знал, что тот делает с телами, но девушек никогда не находили при обстоятельствах, которые могли бы вызвать подозрение. Смит как-то заметил, что полицейские поражаются тому, как много китайских девушек кончают жизнь самоубийством, бросаясь в море с камнем на шее, и предполагают, что это специфически восточный обычай. Когда Дюмону не требовались услуги Смита, тот или ухаживал за лошадью, или сидел в своей комнате: он был законченным кокаинистом. Поля поражало количество наркотика, без которого не мог обходиться его слуга: половина дозы убила бы обычного человека. Две служанки, которых тоже нанял Белтайр — горничная и кухарка, — не обращали никакого внимания на Смита и его привычки. Так же поступал и Дюмон. Смит делал свою работу, и делал ее хорошо, а больше его хозяина ничего не интересовало. Белтайр рассказал Дюмону обо всех трех слугах, и Поль поразился тому, как удалось Белтайру найти этих подонков и пристроить так, что они могли удовлетворять и собственные прихоти, и прихоти хозяина, не привлекая внимания закона. Смит был в прошлом жокеем и хозяином конюшни — лошадь, на которой теперь ездил Дюмон, когда-то принадлежала ему. И скакуна, и жокея изгнали со скаковой дорожки из-за применения наркотиков, и Дюмон подозревал, что Смит не только сам продолжает колоть себе кокаин, но и коня взбадривает зельем. На этом он попался на ипподроме, но, по словам Белтайра, у него были и другие интересные привычки: он делал гадости другим жокеям, одна или две из которых кончились смертельным исходом. Впрочем, в убийствах Смита не заподозрили. Горничная тоже была колоритной особой: забеременев от женатого мужчины, она удушила новорожденного и подкинула его к двери отца с запиской, где излагались все обстоятельства. Разразился скандал; отец ребенка не только разорился и лишился репутации добропорядочного семьянина, но и стал героем шумного бракоразводного процесса. Совершенно уничтоженный, он вскоре при загадочных обстоятельствах умер. Одни говорили, что он не вынес бремени грехов, другие — что покончил с собой… Однако было известно, что среди мужчин, связанных с подругами горничной, странно высокий уровень смертности. Что же касается кухарки… Белтайр предупредил Дюмона, что следует есть на обед только то мясо, которое он сам заказал в лавке, и никогда не пробовать еду, которую кухарка готовит для себя. Дюмон заметил, что, когда Смиту поручалось избавиться от тела очередной рабыни, тот всегда первым делом наносил визит кухарке. Впрочем, слуги беспрекословно выполняли все распоряжения Дюмона, и его это вполне устраивало. Дюмон вскочил на коня, глаза которого странно блестели, и направил его к дому Белтайра. Внешне жилище мага казалось скромным по сравнению с поместьем Камерона — но прохожим было видно далеко не все. В длину здание было гораздо больше, чем в ширину; казавшийся небольшим двухэтажный дом был на самом деле огромным; его скрывали от глаз деревья и холмы. Белтайр в отличие от Камерона не был склонен выставлять свое богатство напоказ. К тому же он вовсе не хотел, чтобы кто-нибудь заинтересовался происходящим за стенами его жилища. Окленд был не столь великолепен, как Сан-Франциско, но здесь было много такого, что весьма привлекало Дюмона. Именно сюда доставляли работорговцы свой товар — подальше от глаз рьяных христианских миссионеров, которые с помощью полиции могли бы освободить рабов. Сюда свозились многие предметы импорта, которые морякам не хотелось предъявлять на таможне. Это очень устраивало Дюмона: респектабельность представителей среднего класса прикрывала целую культуру, о существовании которой законопослушные горожане и не подозревали. И монархом преступной общины был Саймон Белтайр. К тому же он выполнил свое обещание показать Дюмону новые магические приемы; Поль чувствовал, что добился больших успехов, и так же считал его новый учитель. Дюмон быстро освоил все, что только можно было, в магии секса, до самых ее темных глубин, соприкасающихся с магией крови и смерти. Сегодня он сделает еще один огромный шаг вперед: воспользуется возможностями, которые открывают сильные наркотики и их сочетания. А потом под руководством Белтайра соединит наркотики и магию секса, и это даст ему власть не только над собственной стихией Огня, но и над стихией Воздуха, а может быть, и Земли… От открывающихся перспектив захватывало дух! И за все это следует поблагодарить Камерона! «Конечно, — с удовлетворением подумал Дюмон, направляя коня к дому Белтайра, — когда Саймон разделается с ним, благодарить станет уже некого. Однако я обязательно пошлю на его похороны красивый венок!» Декабрь сменился январем; короткие зимние дни скользили мимо Розы, как четки, перебираемые пальцами монахини. Наступила середина февраля, и Розе стало казаться, что они с Камероном всю жизнь работали вместе. От сотрудничества с ним она испытывала удовлетворение, которого никогда не давала ей совместная работа с коллегами по университету. Теперь, познакомившись благодаря чтению дневника Камерона с азами магии Огня, она могла уже присоединиться к его поискам недостающего звена заклинания. Пока что им не удавалось нигде в Сан-Франциско найти манускрипт, о котором говорил единорог, — ни в одном из собраний оккультных и эзотерических книг, частных или общедоступных, ничего похожего не обнаружилось. А ведь единорог сказал, что владелец манускрипта — человек, известный Камерону… Роза даже съездила в Сан-Франциско, чтобы посоветоваться с господином Пао, но и тот не смог ничего найти. Впрочем, Пао был озабочен собственными делами, связанными, по его словам, с «раздражением драконов». В подробности он не вдавался, но рассеянно пробормотал, что драконы с каждым днем становятся все беспокойнее. — Они могут начать танцевать, — шептал он себе под нос. — Они могут еще начать танцевать. Роза знала достаточно, чтобы начать беспокоиться. Если драконы — духи Земли — начнут волноваться, может взволноваться и сама земля. Ей уже случалось ощущать небольшие толчки и совсем не хотелось узнать, что произойдет в случае сильного землетрясения. Должно быть, она не сумела скрыть своих опасений, потому что господин Пао неожиданно улыбнулся и сказал, что Розе не следует беспокоиться: он поговорит с драконами и постарается их успокоить. — Драконами нельзя управлять, — сообщил он Розе, — но их можно уговорить. А я обладаю большим опытом по этой части. Старик сменил тему, и Роза больше не пыталась вернуться к разговору о драконах — у нее было слишком много других забот. Да и что могла бы поделать она, если даже самому Повелителю Земли не удавалось успокоить подвластных ему духов? Роза никогда не завидовала древним провидцам: она предпочла бы ничего не знать о грядущих событиях, чем предвидеть их, будучи не в состоянии что-либо изменить. От господина Пао она узнала еще кое-что, о чем Ясон ей не говорил: что ее магическая природа соответствует Воздуху, а не Огню. Роза решила, что, раз уж она выполняет обязанности подмастерья, она может стать им на самом деле, — поэтому в дополнение к исследованиям, которые она вела для Ясона, начала выяснять все, что могла, о магии Воздуха, хоть и не имела учителя — Мастера своей стихии. Впрочем, все оказалось не так уж и трудно: ритуалы магии Воздуха походили на ритуалы магии Огня, и от посвященного так же требовалась строгая дисциплина. Единственное настоящее различие заключалось в способностях и характере стихийных духов. Сами магические обряды были абсолютно одинаковы; так стеклодув мог выдуть бокалы из красного стекла, а мог из синего или зеленого; все равно это были бы бокалы, и различалось бы лишь их количество в наборе — четыре, шесть или дюжина. Можно было бы вставить в свинцовую раму изображение птички из красного или из желтого стекла — витражи отличались бы только цветом. Благодаря Ясону Роза знала теперь структуру ритуалов и — что еще более важно — понимала, почему, вздумай она произнести какое-либо из заклинаний сама, без помощи Мастера, результат отсутствовал бы или был минимальным. «В моей природе нет влияния Воды, которое противодействовало бы магии Огня, но настолько преобладает влияние Воздуха, что сомнительно, чтобы мне удалось многого достичь». Электрический ток не потечет по свинцовому проводу, и у мага ничего не получится, если его природа не соответствует стихии, духами которой он пытается повелевать. Чем больше влияния определенной стихии в природе человека, тем легче ему дается соответствующая магия. Роза знала теорию, владела некоторыми практическими навыками и усердно изучала особенности воздушной стихии. Однако скоро наступил момент, когда она должна была уже не довольствоваться просто учением, а стать подмастерьем в полном смысле слова — и это означало, что пора признаться Ясону: она — служанка двух господ. Роза всегда дожидалась, чтобы Камерон вызвал ее при помощи переговорной трубки, прежде чем отправиться в его апартаменты. Он по-прежнему был очень чувствителен к впечатлению, которое производила на нее его внешность и связанные с его двойственной природой трудности, и Роза ни за что на свете не стала бы смущать его, явившись без приглашения. На этот раз, отправляясь в его кабинет, она захватила с собой корзинку с необходимыми принадлежностями, которые не нашли бы применения в рабочей комнате Мастера Огня. «Семь бед — один ответ. Раз уж я решила признаваться во всем, стоит попросить разрешения воспользоваться рабочей комнатой для моего первого заклинания сильфов». Роза теперь так привыкла к внешности Камерона, что иногда, увидев собственное отражение в зеркале, вздрагивала, не обнаружив стоячих острых ушей, морды с острыми клыками хищника, серой шерсти. Камерон в любом виде настолько оставался самим собой, что на его наружность Роза уже не обращала внимания. Однако сегодня, поздоровавшись, Роза пристально вгляделась в Ясона и должна была признаться себе, что не только не видит в нем ничего уродливого или отталкивающего, но находит его чрезвычайно привлекательным. Сам он мог считать свой вид чем-то ужасным, но для Розы в его внешности не было ничего особенного. — Роза! — Камерон коснулся ее плеча, чтобы пробудить от задумчивости. — С вами все в порядке? Девушка внутренне встряхнулась и улыбнулась Мастеру: — Вполне, Ясон. Просто я должна кое в чем вам признаться… Однако прежде чем она успела что-либо сказать, Камерон со смехом взял у нее из рук корзинку и ответил: — Вы собираетесь сообщить мне, что в свободное время изучали магию Воздуха и, судя по содержимому корзинки, хотели бы в первый раз вызвать сильфов. Роза от удивления застыла на месте. — Как… Как вы узнали? Камерон пожал плечами, словно ответ был очевиден. — Это было неизбежно, миледи. Как только вы стали выполнять обязанности подмастерья, как только соприкоснулись с магией, вы были уже не в силах противостоять искушению. А поскольку ваша природа связана с воздушной стихией, то даже в отсутствие наставника — Повелителя Воздуха — вы должны были найти способ что-то узнать. Роза вытаращила на Камерона глаза; тот шутливо отодвинул корзинку так, чтобы девушка не могла до нее дотянуться. — Продолжать мне удивлять вас своей проницательностью? Сегодня, конечно, вы хотели бы в первый раз вызвать сильфа, а поэтому считаете, что должны признаться мне в том, что «воровали» время, чтобы заняться собственными изысканиями. — Но… — возмущенно начала Роза, забыв всю свою тщательно подготовленную речь. Сжалившись над ней, Камерон вернул корзинку и положил руку на руку Розы. — Моя милая, вы ничего тут не могли поделать, и я знал, что так все и будет. Я старался как можно лучше направлять ваши поиски, не показывая при этом, что знаю ваш маленький секрет. А поскольку первую попытку вызвать духа стихии все же лучше предпринимать в присутствии Мастера, даже если это Мастер другой стихии, я с самого начала собирался присмотреть за вами. Недовольство Розы испарилось: как можно обижаться на подобное великодушие? Она никак не могла ожидать со стороны Камерона такого понимания. — Собирались присмотреть? — переспросила она с изумлением и облегчением. — Но ваша собственная работа?.. — Может подождать, миледи. — Камерон протянул Розе руку, и она ее взяла. — К тому же я преследую эгоистическую цель: вполне возможно, что наши общие поиски пойдут гораздо быстрее, если ими будут заниматься представители двух стихий. Должен признать: погруженность в магию Огня может ослеплять меня, так что я не вижу чего-то, совершенно очевидного для человека, связанного с другой стихией. И еще… — Камерон поколебался, потом пожал плечами. — Впрочем, это несущественно. Однако, судя по выражению его лица, все обстояло как раз наоборот, и Роза скептически подняла брови. — Вы никогда не выглядите так, когда действительно говорите о чем-то несущественном, Ясон, — возразила она, входя вместе с Камероном в рабочую комнату. — Ну-ка признавайтесь! Иначе я попрошу вашу саламандру все у вас выведать. — С вас станется, — прорычал Камерон, однако настоящего гнева в его голосе не было. — Что ж, хорошо. Я очень доволен тем, что вы решили не заниматься магией Огня. Двум повелителям одной стихии невозможно оставаться рядом. Поэтому-то мне пришлось покинуть родной город и моего учителя, когда мое магическое образование было закончено. Однако Повелитель Огня вполне может жить рядом с владыками Воздуха и Земли. Даже… — Стал его голос более хриплым, или это просто шутка ее воображения? — Даже в одном доме. Роза бросила на Камерона острый взгляд, но ничего не смогла прочесть на его лице, так что осталась в растерянности: как следует понимать эти слова? Однако Камерон не дал ей времени на размышления. — Я также написал этому шарлатану Пао, — продолжал он, — и получил от него ответ. На Востоке несколько иные магические приемы, чем у нас, на Западе, как вы знаете, и я спросил его, возможно ли, по его мнению, Мастеру одной стихии наставлять подмастерья, представляющего другую. — Ясон вытащил из кармана лист бумаги и помахал им в воздухе. — Пао пишет, что это не только возможно, но является на Востоке обычным делом. Он даже прислал мне указания, как можно было бы использовать восточные методы в вашем образовании. Роза остановилась на месте и уставилась на Камерона, от изумления приоткрыв рот. Он удовлетворенно улыбнулся, бросив на нее взгляд через плечо, и потянул ее за руку в рабочую комнату. — Таким образом, мой подмастерье, я вполне готов приступить к вашему обучению. Вы, как вам, несомненно, известно, далеко опередили большинство начинающих — просто потому, что привыкли вести исследования и обладаете великолепной самодисциплиной и способностью сосредоточиваться. — Его улыбка стала еще шире, когда он увидел, какое впечатление на Розу произвело это неожиданное заявление. — Думаю, откровенно говоря, что через год, а может быть, и раньше, вы станете Мастером. Сильфы — создания более покладистые, чем саламандры, и менее подозрительные; обычный недостаток тех, кто берется за магию Воздуха, — легкомыслие и неспособность сосредоточиться, вам же не свойственно ни то, ни другое. Если вы когда-то и страдали от подобных недостатков, то давно их преодолели. А теперь — за дело, и вы сами убедитесь в том, что я прав. Камерон снова потянул Розу за руку, и ей ничего не оставалось, как последовать за ним в рабочую комнату. Она сделала шаг по пути, с которого нет возврата; то, что произойдет сейчас, определит всю ее жизнь. В конце концов она проделала все с легкостью, как и предсказывал Камерон. Более того: совершая ритуал с его традиционными жестами и поэтическими речитативами, Роза ощутила растущее чувство радости и удовлетворения, как если бы делала то, для чего была рождена. Когда настал момент появления сильфа, ликование кипело в Розе, как весенний ручей, прорывающий оковы льда. Девушка с трудом удержалась, чтобы, произнося последние слова, не начать танцевать. Ритуал, описанный в книге, которой она руководствовалась, предусматривал, кроме заклинаний, и создание пентаграммы, налагающей узы на сильфа, но Камерон посоветовал Розе обойтись без нее и сам внес изменения в чертеж. — Если вы хотите следовать моему примеру и привлечь к себе на службу духов стихии, а не принуждать их, то лучше начните так же, как в свое время сделал я, и обойдитесь вообще без подобных мер. — А это не опасно? — с сомнением спросила Роза. — В книге написано, что без пентаграммы нет никакой уверенности, что сильф будет послушен. — Конечно, опасно! — воскликнул Камерон. — Дружба вообще много опаснее рабства. Друг всегда имеет возможность отказаться делать что-то, и это вполне возможно, особенно вначале. Мои саламандры раз или два ослушались меня — просто чтобы проверить, что я действительно не стану их принуждать, и, как я подозреваю, ваши сильфы поступят так же, хотя могут ограничиться тем, что будут непочтительны. Однако раб никогда не придет вам на помощь без приказания в отличие от друга. И вот теперь Роза стояла перед мраморным алтарем, дрожа от возбуждения, и произносила последние слова заклинания; Ясон наблюдал за ней, стоя за пределами начертанной мелом пентаграммы. Какое-то мгновение ей казалось, что ничего не происходит, что она потерпела неудачу. Потом вокруг нее зашумел взявшийся ниоткуда ветерок, полный отзвуков смеха, стал шевелить ее одежду и трепать волосы, пока не разрушил всю аккуратную прическу. Легкий вихрь похитил шпильки, которыми были заколоты локоны, и закружился вокруг девушки, так что ей показалось, будто она бежит вверх по склону навстречу весеннему ветру. Наконец, в последний раз дернув Розу за рукав и заставив шпильки танцевать в воздухе, вихрь превратился в создание, которое могло послужить оригиналом иллюстраций ко всем детским книжкам про фей. Роза совершенно не представляла себе, чего следует ожидать: саламандры, которых ей случалось видеть, имели совершенно не человеческий облик. Это же эфемерное полупрозрачное создание выглядело совсем как человек. У сильфа было узкое лицо с заостренным подбородком, высокими скулами и слегка раскосыми глазами. Странно привлекательный андрогин, более или менее «одетый» длинными легкими светлыми волосами, словно прозрачными развевающимися покрывалами; за спиной его угадывались прозрачные стрекозиные крылышки. Саламандры были окрашены в горящие золотые, алые, оранжевые цвета; представшее же перед Розой создание переливалось нежнейшими оттенками голубого, сиреневого, розового. Судя по выражению его лица, больше всего он любил проказы, и теперь Роза поняла, почему сильфами так трудно управлять. — Привет! — весело сказал сильф. — И долго же ты возилась! Мы уж думали, что ты никогда не наберешься смелости нас вызвать! Роза сделала шаг к сильфу, и эфемерное создание игриво раскрыло глаза, так что они увеличились вдвое. Роза зачарованно смотрела в глаза сильфа — голубые, как небо над пустыней, и такие же безбрежные и завораживающие. — Так чего ты хочешь от меня? — прошептал сильф нежным, как шелест шелка, голосом. — Показать ли тебе весь мир? Нам открыта дорога всюду, где есть воздух. Я могу проникнуть куда угодно. Не желаешь ли послушать музыку? Воздух полон ею — я могу донести до тебя звуки голоса Карузо, фортепьяно Рахманинова, скрипки… В своем углу кашлянул Ясон. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть Розе рассудок, вырвать ее из-под гипнотической власти огромных глаз, нежного голоса. Теперь девушка поняла, какую опасность представляет сильф: опасность превратить ее в сновидицу, в лотофага, в курильщицу опиума. Это было первое испытание — дух проверял, устоит ли она перед искушением погрузиться в бесконечные мечтания. — Я предпочла бы сначала заключить договор, — сдержанно ответила она. — Думаю, так будет лучше. Как только мы принесем друг другу клятву верности, ты сможешь улететь, если захочешь. Роза отошла от обычной процедуры — если бы она начертила магический круг, лишающий сильфа свободы, ей следовало бы сказать: «Я разрешаю тебе удалиться». Однако саламандры Камерона были свободны в своих передвижениях, когда он не нуждался в них, и ничего плохого в этом не было. Если Роза собирается следовать его примеру, она должна предоставить сильфам такую же свободу. Все книги, прочитанные Розой, в один голос твердили, что при упоминании договора между магом и духами сильф может рассердиться и отказаться принести клятву; это было еще одним доводом в пользу магического круга, который не дал бы сильфу исчезнуть прежде, чем он поклянется в верности от имени всех своих родичей. Однако ничего такого не случилось, и Роза сочла, что Камерон прав, предпочитая сотрудничество принуждению. Сильф весело рассмеялся. — Слишком ты умная, осторожная, дисциплинированная — тебя не поймаешь! Из тебя получится хороший друг и хороший Мастер. Прекрасно, Розалинда Хокинс, мы заключим с тобой договор — сразу видно, что ты нас не обидишь, да и нам сбить тебя с толку не удастся. Сильф стал серьезным и сохранял важный вид — хоть глаза его и были полны смеха — ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы произнести ритуальные фразы, магически связавшие отныне Розу и духов Воздуха. Но как только договор был заключен, сильф снова стал шаловливым ветерком и еще раз облетел комнату, а потом исчез. И унес с собой все Розины шпильки. Девушка бессильно опустилась на пол, где стояла, полностью лишившись и сил, и эмоций. Ясон позволил ей оставаться в таком положении, пока она не отдышалась, потом пересек теперь уже ненужные меловые линии и протянул ей руку. Роза подняла на него глаза, но руки не подала. — Он почти подчинил меня себе, — сказала она, только теперь начиная чувствовать, какой опасности избежала. — Он почти увлек меня за собой, и я никогда не смогла бы вернуться. — И в зависимости от того, сумел бы я или нет заставить сильфа послушаться моих саламандр, я провел бы несколько дней в попытках вернуть вас или с сожалением отправил то, что от вас осталось, в сумасшедший дом, — серьезно ответил Камерон. — Да. Я не мог предупредить вас: вы должны были сами преодолеть искушение. Теперь вам известно, какую опасность таит общение с сильфами. Саламандры при первой встрече предлагают неофиту необузданную страсть, сильфы — возможность раствориться в мечтах. Гномы искушают своих потенциальных владык вседозволенностью и — простите меня — сексуальной распущенностью. Ундины же дарят способность к самообману, особенно в том, что касается способностей человека. Такова опасность, исходящая от всех стихийных духов: они соблазняют будущего мага фатальными излишествами в том, что и так уже, в силу неуравновешенности его магической природы, ему свойственно. — Вы мне не говорили… И в книгах этого нет… — Роза чувствовала себя так, словно оказалась жертвой предательства. — В книгах есть намеки, хотя я, должен признаться, и в самом деле вас не предостерег, — сказал Камерон. — Мастеру не позволено напрямую предупреждать подмастерье: таково испытание, которому он должен подвергнуться, ничего не зная заранее. Вы не поняли бы, в чем состоит опасность, пока не испытали ее. Теперь же вы знаете, каково искушение, исходящее от сильфов. Эта опасность вам никогда больше не будет грозить, потому что вы выстояли в момент, когда были наиболее уязвимы. — Камерон пожал плечами. — Теперь достижение вами ранга Мастера зависит только от приобретаемых умений и практики. Вы освоили трюк жонглера; остается только учиться жонглировать все большим числом шариков, пока вы не достигнете такого же уровня мастерства, что и я. Камерон снова протянул Розе руку, и на этот раз она взяла ее, хоть и выглядела все еще потрясенной. — Если бы вы не кашлянули… — Вот поэтому-то я и выступаю в роли вашего наставника: мой долг — напоминать вам о ваших обязанностях. — Камерон улыбнулся: — Я хорошо помню, как мой собственный учитель обратился к одной из своих саламандр с едким замечанием о том, что только глупцы позволяют чувствам управлять собой, — как раз когда я готов был забыть обо всем на свете. Вам потребовалось совсем легкое напоминание, и это само по себе очень впечатляет. Не могу утверждать, что это касается всех подмастерьев, но подозреваю, что большинство в момент истины нуждается в понукании со стороны учителя. — Ох… — Роза не нашлась, что сказать, но почувствовала огромное облегчение от того, что, оказывается, не опозорилась, как ей показалось сначала. Поднявшись на ноги и постепенно придя в себя, она смогла наконец все обдумать. Теперь рядом с ней всегда будет кто-нибудь из сильфов. Явится ли он на ее зов и выполнит ли то, о чем она попросит, будет в основном зависеть от ее сосредоточенности и силы воли — а также ее способности заставить его слушаться. Ясону не приходилось теперь ни к чему принуждать своих саламандр в значительной мере потому, что они привыкли ему подчиняться. Роза напомнила себе, что, хотя сильфы походят на людей, большинство из них не отличается особым умом. Как только они привыкнут выполнять ее приказы, они станут делать это не задумываясь. Сильфы могли также без просьбы делать то, что, как им казалось, должно было ей понравиться, а самые сообразительные — даже то, в чем она на самом деле нуждалась. Любимая саламандра Камерона поступала именно так. Она вела с ним содержательные беседы, а то и возражала, когда Камерон ошибался. Может быть, один из сильфов Розы тоже окажется таким же разумным. Роза не обращала внимания на то, что Камерон увел ее из рабочей комнаты, пока не оказалась стоящей перед диваном в его кабинете. Девушка повернулась с намерением вернуться и заняться наведением порядка. — Рабочая комната… — пробормотала она рассеянно. — Там нужно прибраться. — Она не могла послать сильфов стереть остатки пентаграммы — договор, который она с ними заключила, этого ей не позволял. Однако Камерон положил руки ей на плечи и мягко заставил опуститься на диван. — Этим могут заняться саламандры, — сказал он. — Вот и еще одно преимущество соседства двух стихий в одном доме. Мои саламандры вполне могут наводить порядок после обрядов магии Воздуха, а ваши сильфы — после ритуалов магии Огня. Им это даже доставит удовольствие. Вот держите. Камерон подал Розе чашку крепкого чая, и она с благодарностью выпила горячий напиток. Усталость была вызвана в основном напряжением и пережитыми эмоциями — это была реакция на успешное выполнение по-настоящему опасного дела. Ей нужно было несколько минут, чтобы восстановить силы. «А сейчас мне и в самом деле ничего так не хочется, как посидеть немного на диване». Минут через пятнадцать нервы успокоились, руки перестали дрожать. За все это время Ясон не сказал ни слова. Он просто сидел в кресле и внимательно наблюдал за девушкой, словно изучая ее. Возможно, так и было: в конце концов, он был ее Мастером и должен был следить за умственным, физическим и эмоциональным состоянием своего подмастерья. — С вами тоже так было? — спросила Роза. Камерон сразу понял, что она имела в виду. — Реакция? Конечно. Но мне хотелось бы кое-что узнать. — Он наклонился вперед, не сводя с Розы глаз. — Когда вы освоились… когда уже не думали ни о чем, кроме ритуала, — что вы чувствовали? — Что я чувствовала? — повторила Роза. «Это было восхитительно, но как такое описать?» — Я… Я не знаю точно. Должно быть, я чувствовала себя, как оперная певица, когда музыка и голос сливаются, рождая совершенную мелодию. Я ощущала, что рождена для магического общения с духом Воздуха, словно ничто на свете не может быть для меня естественнее и закономернее. Я испытывала радость, полноту бытия, как будто наконец-то вернулась домой… — Роза покачала головой. — Я не могу должным образом всего описать. Камерон откинулся в кресле; на его лице было написано удовлетворение. — И не нужно. Именно этого-то Дюмон не испытывал никогда, и я сразу должен был понять, что с ним не все в порядке. Настоящий маг, тот, кто рожден быть Мастером, занимается своим делом с удовольствием, а не видит в нем тяжелую работу. Мне кажется, так, как случилось с вами, должно происходить с любым, кто нашел свое призвание, будь то маг или певец, поэт или священник — даже трубочист. Вы испытали радость: значит, вы делали то, для чего рождены. «Значит, он чувствовал то же самое!» Роза не знала раньше, не являются ли ее ощущения чем-то причудившимся ей, не рождены ли они ее воображением. — Вам не каждый раз будет выпадать такое чистое наслаждение, — предупредил Камерон. — В конце концов, не каждый спектакль для певицы оказывается полным успехом. Однако частица этой радости всегда будет с вами, напоминая о моменте, когда все вокруг вас образовывало совершенное целое. — Камерон вздохнул. — Ощущение такого совершенства, помимо магии, давали мне лишь поездки на Закате. Теперь же я не смею и приблизиться к нему: боюсь его испугать. Роза поставила чашку и протянула Камерону руку. — Это напомнило мне кое о чем. Я хочу вам что-то показать. У нас есть время для небольшой прогулки? — Прогулки? — Камерон заколебался, потом пожал плечами. — Почему бы и нет? В конце концов, меня же никто не увидит, верно? — Именно. — Ничего больше не говоря, Роза повела Камерона вниз по лестнице, к боковой двери — той, что вела к конюшне. Камерон следовал за ней, пока они шли по дорожке, но остановился, поняв, что они направляются к загону Заката. — Мы не можем туда идти! — запротестовал он. Роза остановилась и повернулась к Ясону. После проказы сильфа она так и не заколола волосы, и теперь ветерок играл прядями. — Я тут читала кое-что, — сказала она, — но вы как опытный наездник можете, наверное, сказать мне больше, чем книга. Насколько хорошо лошади видят? — Не особенно хорошо, — признал Камерон. — Они больше полагаются на обоняние и слух, чем на зрение. В этом одна из причин, почему они так легко пугаются чего-то неожиданного. Лошади очень хорошо замечают движение, но на незнакомый предмет им приходится смотреть очень пристально, чтобы понять, что перед ними. — И вы боитесь испугать Заката своим видом — или изменившимся запахом? — Запахом, конечно. — Камерон явно был озадачен. — Но… — Но ваша саламандра уже месяц приносит мне ваши рубашки, а я оставляю их на ночь в стойле Заката, чтобы он привык к вашему новому запаху! — триумфально сообщила Роза. — Сначала конь немного беспокоился, но, очевидно, в запахе сохранилось достаточно много от прежнего Камерона. Так что теперь Закат вполне привык… Пожалуйста, хотя бы подойдите к нему, чтобы узнать, как конь к вам отнесется. — Роза без зазрения совести уговаривала Камерона, заглядывая ему в глаза. — Он так без вас скучает — я не могу заменить ему вас. Даже общество бедного старого Брауни не утешает его в потере. Камерон отвел глаза; Роза видела, как он борется с собой. Она стала приводить аргументы, которые репетировала почти так же старательно, как покаянную речь, которую ей не удалось произнести. — Дюмон говорил мне, что Закат — подарок другого Повелителя Огня, и хотя я не очень разбираюсь в лошадях, мне кажется, что это — совсем не обычный конь. А раз так, не следует ли вам дать ему шанс показать, что он способен на большее, чем все другие лошади? — Может быть, — пробормотал Камерон, хотя и без особой уверенности. — Ему нужно больше двигаться, чем это позволяет загон, — продолжала Роза, кладя руку на плечо Камерону. — А я не умею ездить верхом. Я не рискую даже выводить его на прогулки, как собаку. Я слишком мало знаю о лошадях, чтобы справиться с Закатом, если он вдруг чего-то испугается. Ему нужно, чтобы на нем ездили, иначе он скоро потеряет форму. И ему нужны новые впечатления, в загоне он томится от скуки. — Он сейчас в загоне? — спросил Камерон, все еще не глядя на Розу. «Он не хочет видеть моего умоляющего лица, — подумала девушка. — Боится, что не сможет мне отказать!» — Да. И знаете, если он не подойдет к вам, можно будет считать это знаком, что в вашем теперешнем виде он вас не признает, — ответила Роза со всей убедительностью, на какую была способна. — В конце концов, Закат ненавидел Дюмона, и загон давал ему возможность держаться на расстоянии, когда тот оказывался поблизости. — Это верно… — Наконец Камерон повернулся к ней. — Ладно, я проведу эксперимент, который вы предлагаете. — Его тон стал лукавым. — Надеюсь, конь не надумает на меня напасть. Именно так поступил бы вожак табуна, обнаружив волка. — Ничего подобного он не сделает, — решительно ответила Роза. Зная, как отнесся Закат к запаху рубашек Камерона, девушка была совершенно уверена, что такие опасения не имеют оснований. Может быть, не позаботься она о том, чтобы приучить жеребца к новому запаху Камерона, дело и не пошло бы гладко… Однако теперь, когда Роза приносила в стойло рубашку, Закат принюхивался к ней, а потом начинал смотреть в сторону дома, как будто ожидая появления Ясона. Теперь была очередь Розы, взяв Ясона под руку, вести его по дорожке мимо конюшни к загону. Он шел медленно, словно неохотно, но жадно смотрел вперед, ожидая появления жеребца. «Недаром я думала, что он скучает по коню больше, чем признается, — именно потому, что никогда об этом не говорит». Более того, Камерон старался всеми способами уклоняться от разговоров о Закате и верховой езде вообще, как только узнал, что Роза не умеет держаться в седле и не может обеспечить его любимцу необходимой разминки. Камерон весьма болезненно воспринимал то, что лишился этой части своей прежней жизни. Когда они приблизились к загону, Роза пронзительно свистнула — это была еще одна несвойственная настоящей леди привычка, от которой отец не пытался ее отучить. «Девчонка, которая свистит, все равно что курица, которая каркает!» — сколько раз кричали вслед Розе мальчишки-ровесники. В ответ на свист Закат заржал и побежал к загородке. Увидев Розу, он припустил галопом… И замер на месте, пристально глядя на ее спутника. Ясон остановился тоже и выдернул руку у Розы. — Он меня увидел и испугался! — Чепуха! — решительно заявила Роза, снова схватила его за руку и потащила вперед. — Он думает, что вы — Поль Дюмон, вот и все! Боже мой, Дюмон ведь был единственным человеком, кроме меня, которого конь видел многие месяцы! Конечно, он вас еще не узнал. Окликните его или свистните: что вы делали раньше, чтобы подозвать его? «Проклятие! Может ли он теперь свистеть?» Однако Ясон откашлялся и издал серию очень странных высоких звуков. — Закат! — крикнул он, когда жеребец, насторожив уши, сделал осторожный шаг вперед. — Хо, Закат! — К этому Камерон добавил несколько слов на гортанном языке — арабском, как решила Роза. Жеребец пронзительно заржал и поскакал к нему, в последний момент затормозив у загородки и взволнованно взвившись на дыбы. Конь затанцевал на месте, задрав хвост и насторожив уши, гораздо более возбужденный, чем когда к нему приходила Роза. Ясон тоже побежал, выпустив ее руку; оказавшись у загородки, он ухватил узду и прижал голову коня к груди. Жеребец тихонько фыркнул, и Роза поняла, что он совершенно счастлив. Ясон гладил его морду, почесывал шею и шептал в ухо ласковые слова. Роза не спеша подошла к загородке и постояла рядом с ними; и жеребец, и его хозяин не обращали на нее никакого внимания. «Так и должно быть», — подумала она удовлетворенно. — Его седло все еще в конюшне, — сказала Роза. — И Закат вполне привык к саламандрам. По-моему, вы можете использовать их как конюхов. Когда вернетесь с прогулки, я буду в библиотеке. На мгновение Розе показалось, что Камерон ее не слышал. Потом он обернулся к ней со слезами на глазах: — Чем я могу вас отблагодарить? Вы вернули мне то, чего я никогда уже не надеялся обрести… — Вы можете проявить свою благодарность, отправившись с этим несчастным забытым конем на долгую прогулку, — со смехом ответила Роза. — Вы оба нуждаетесь в разминке. Господин Пао говорил, что значительная часть боли, которую вы испытываете, как раз и является следствием того, что вы никогда не выходите из дома. Я-то хожу на прогулки, так что мне не грозит опасность превратиться в похожую на сардельку фрау из Милуоки. Устройте хорошую скачку, а то такая участь будет ожидать вас самого! С этими словами Роза повернулась и направилась к дому, уверенная, что Ясон последует ее совету. Она задержалась в своей комнате, чтобы привести волосы и одежду в порядок. Когда Роза выглянула из окна, услышав непривычный стук копыт, мимо галопом проскакал Ясон, которому каким-то образом удалось натянуть сапоги для верховой езды, — он направлялся в сторону дорожки, вьющейся по верху утесов. Роза смахнула слезинку и одновременно улыбнулась. «Вряд ли я когда-либо видела его таким совершенно счастливым. Пожалуй, мне удалось вернуть ему очень важную часть его жизни». Роза подошла к туалетному столу, но и закончив причесываться, осталась сидеть, глядя в глаза своему отражению. У нее уже очень давно не было минутки, чтобы подумать о чем-то, кроме магии, однако события этого дня заставили ее всерьез задуматься о своем будущем. «Что случится, когда и вся остальная его жизнь вернется к нему?» Роза была реалисткой, она прекрасно знала, что случится. Он больше не будет в ней нуждаться. Он снова станет блистать в том обществе, где вращался прежде и где для нее нет места. Она не из тех женщин, с которыми станет появляться в обществе человек, занимающий столь высокое положение. Единственный шанс встретиться — ей, став женой профессора, присутствовать на приеме по случаю крупного пожертвования университету, сделанного Камероном. Или, если ей удастся сделать академическую карьеру, Камерон, возможно, обратится к ней за консультацией по поводу какого-нибудь манускрипта… Главное же — она не из тех, на ком Ясон Камерон мог бы жениться. Его жена не должна иметь других интересов, кроме желания быть образцовой хозяйкой дома, когда гостей принимает он, или его прелестной спутницей, когда сам Камерон наносит визиты. Ей позволительно заниматься приличествующей леди благотворительностью, вышивать или интересоваться садоводством, но только не проводить научные изыскания. Не дай Бог, кто-то подумает, что она лучше образованна или — что уж вовсе не допустимо — что она умнее супруга. «Разумеется, он женится на богатой наследнице. Поскольку он сам человек состоятельный, у него будет широкий выбор. Этим девицам нечем заняться, кроме ухода за собой и следования последней моде, а потому все они прелестны, благовоспитанны и уж наверняка не позволяют себе такой резкости и откровенности, как я». Прежде чем жениться, Камерон, несомненно, уволит ее — и сделает это тактично, чтобы не обидеть и не вызвать ненужного шума. Наверное, он найдет для нее Повелителя Воздуха, с которым она могла бы завершить свою подготовку подмастерья, скорее всего где-нибудь в дальних краях. Она вместе со всеми его подарками будет выпровожена из поместья — с сердечной благодарностью и чеком на кругленькую сумму, чтобы сгладить обиду. «Или залечить разбитое сердце? Ох, он наверняка имеет богатый опыт такого рода. Ну вот, я и призналась себе: я влюблена в Ясона». Роза вздохнула и обреченно посмотрела в глаза своему отражению; отражение ответило ей взглядом сквозь толстые линзы. Будь это первое любовное увлечение Розы, она бы, наверное, расплакалась. Однако все было не так, и к тому же она никогда не забывала о пропасти, разделяющей ее и Ясона в глазах общества. Через эту пропасть временно служила мостом его внешность, и Роза никогда не питала иллюзий: как только Ясон вернет себе человеческий облик, мост этот исчезнет. А даже если Ясон вопреки всякой логике и сделает ей предложение, это будет вызвано чувством долга, желанием расплатиться за все, что она для него сделала. Или стремлением избежать возможного скандала — на его репутации это скорее всего не отразилось бы, но могло очень повредить Розе. Если она примет его предложение, Камерон окажется прикован к неподходящей для него жене, а сама Роза будет все время помнить и терзаться тем, что он женился на ней только потому, что считал себя обязанным так поступить. Сожаления, которые оба они станут испытывать, отравят все то светлое, что когда-либо было между ними… «Так что же делать женщине, которую угораздило влюбиться в вервольфа?» Героиня какого-нибудь популярного романа только проливала бы слезы, будучи совершенно лишенной способности думать. Подобная беспомощность избавила бы ее от необходимости строить планы и смотреть в лицо печальному будущему. Уж конечно, в романтическом повествовании, полностью оторванном от реальности, Ясон, вернув себе прежний облик, как сказочный принц, стал бы клясться в вечной любви независимо от того, кто и что его возлюбленная. «Да только случится такое, когда рак свистнет!» Однако ведь Роза не героиня глупого романа; ее разум не отказывается работать только потому, что чувства глубоко задеты. И жизнь — не волшебная сказка. Впрочем, она хорошо знала, что в оригиналах волшебных сказок финал далеко не всегда заключался во фразе «Они жили долго и счастливо». «Ну что ж, мужественные героини многих сказок всем жертвовали ради счастья любимого». Роза вспомнила о Русалочке, которая предпочла гибель ради того, чтобы принц никогда не узнал, что спасла его она, а вовсе не принцесса, в которую он влюбился. Подумала Роза и о Красавице и Чудовище… Но ведь она не Красавица, а ее любовь не вернет Чудовищу человеческий облик. «Ладно, стану Русалочкой, и пусть при каждом шаге в мои ноги вонзаются тысячи ножей, и пусть в конце концов я с улыбкой брошусь в волны, чтобы он мог сохранить свободу. У меня останется работа, я не лишусь прекрасной одежды, а деньги, которые я скопила, позволят мне закончить докторскую диссертацию и начать академическую карьеру. Думаю, из меня выйдет прекрасная преподавательница литературы в каком-нибудь женском колледже. Я попытаюсь разбудить разум глупых молодых девиц, большинство из которых, правда, поступают в колледж лишь в ожидании того момента, когда смогут выйти замуж за кого-нибудь вроде Ясона. Тем драгоценнее будут для меня те их них, кто окажется не таким, как большинство, .. Я сделаюсь загадочной и немного эксцентричной, меня станут уважать, если не любить, и к тому же я буду продолжать заниматься магией». Роза до тех пор практиковалась перед зеркалом в том, чтобы улыбаться весело и жизнерадостно, пока не убедилась, что это у нее хорошо получается. По крайней мере у нее перспективы лучше, чем у бедной Русалочки. В конце концов, у нее будет приличный счет в банке и место, куда она сможет отправиться. И еще магия. Может быть, среди тех глупых молодых девиц она найдет кого-то, близкого ей по духу, и сможет передать ей знания и в этой области. Учителю Ясона для того, чтобы сделать свою жизнь полной и интересной, не требовалось ничего, кроме магии. Может быть, и она научится чувствовать так же… Горло Розы перехватили слезы, которые она ни за что не желала проливать. «Скорее рак свистнет, чем я расплачусь…» Ясон с Закатом шагом вернулись в загон; после скачки жеребец был разгоряченным, хоть и не покрылся пеной; он по-прежнему дышал легко, и Камерон убедился, что от долгого бездействия конь не пострадал. Для скакуна, столько времени вынужденного обходиться прогулками в загоне, Закат был в замечательном состоянии — гораздо лучшем, чем можно было ожидать. То, что жеребец признал Ясона, несмотря на внешность волка, было просто чудом, и этого чуда не случилось бы, если бы не Роза. Камерон никогда не думал приучить Заката к своему изменившемуся запаху, относя в стойло рубашки. Ему и в голову не приходило, что знакомый запах может победить недоверие коня к незнакомой внешности. Роза снова преподнесла ему подарок, за который он никогда не сможет расплатиться. Что за девушка! По сравнению с ней дочери его компаньонов по бизнесу были такими же безмозглыми, как и лошади, на которых они ездили, или избалованные болонки, которых они таскали с собой. Когда-то Камерон считал само собой разумеющимся, что со временем женится на одной из этих девиц. Конечно, он не собирался отказываться при этом от дорогих содержанок — он мог, не афишируя таких связей, получать удовольствие от общества красивых и остроумных женщин, способных доставлять не только чувственные радости. Если девушка, на которой он женится, сочтет супружеский долг слишком большой обузой, как это часто случается, он был бы вполне готов пользоваться правами мужа достаточно редко — только для того, чтобы произвести на свет детей. Скорее всего Камерон выбрал бы себе жену, исходя из того, обладают ли члены ее семьи хоть какими-то способностями к магии, поскольку желал по возможности передать свой магический дар детям. «Теперь, узнав Розу, я скорее женился бы на одной из болонок. К счастью, мне нет необходимости вступать в брак с какой-нибудь безмозглой дебютанткой. Я сам составил свое состояние в городе, где живут такие же новоиспеченные богачи. У меня нет благородных родителей, которые питали бы на мой счет амбиции. Эта страна — не монархия, где мне пришлось бы жениться ради поддержания положения в обществе. Нет никаких причин, почему бы я, когда мое превращение в человека совершится, не мог взять Розу в жены. Нет никого, кто стал бы против этого возражать. Я обладаю достаточным состоянием, чтобы не жениться на деньгах. И я ни перед кем не должен оправдываться за свой выбор. Роза наделена магическим даром, сравнимым с моим. Ей не придется ничего скрывать, как и мне не будет нужно ничего держать от нее в секрете. И еще… Мне кажется, Роза не сочтет физическую сторону брака такой уж отвратительной». Эта мысль заставила Камерона рассмеяться. «Только не она! Женщина, решительно заявившая мне, что читала» Декамерон» в оригинале! Она может еще и потребовать от меня доказательств моей мужской состоятельности!» Однако когда Камерон спешился, боль в ногах заставила его вспомнить, в каком положении он находится. Он все еще прикован к телу, лишь наполовину человеческому, и нет никаких достоверных свидетельств того, что в обозримом будущем он избавится от облика зверя. О чем бы он ни мечтал, именно в этом состоит суровая реальность. Камерон отвел жеребца в стойло, с помощью саламандр расседлал и начал чистить и растирать. Такое занятие оставляло ему достаточно времени для размышлений, хотя мысли его и были невеселыми. Ясон держался уверенно в присутствии Розы, но факт оставался фактом: они были не ближе к решению проблемы, чем когда только начинали поиски. И к тому же Камерона преследовала неприятная догадка о том, кому принадлежит манускрипт, упомянутый единорогом. « Манускрипт у Белтайра, я уверен, а он сожжет его, если появится хоть малейший шанс, что драгоценная рукопись может попасть в мои руки. Белтайр — единственный человек, которого я знаю и которого не спрашивал о манускрипте. Если он узнает о моем несчастье, то-то будет злорадствовать!» Так что же он может предложить Розе, оставаясь полуволком? Девушка держалась очень мужественно, совсем не показывала, что его обличье зверя вызывает у нее отвращение; Камерону даже казалось, что она иногда забывает о его внешности, по крайней мере когда на него не смотрит. Но как женщина может не отшатнуться от уродливой морды? Внешность его может присниться лишь в кошмаре, и он был бы глупцом, если бы думал иначе. Роза охотно проявляет доброту, но разве можно надеяться на ее любовь? Такого нельзя ожидать даже от самой добросердечной из женщин. « Боюсь, что я в нее безнадежно влюбился. Нужно быть святой, чтобы полюбить меня в таком виде, а Роза Хокинс — не святая!» Что за нестерпимая ситуация! Камерон яростно орудовал щеткой, и Закат выгнул шею и протестующе ткнул хозяина мордой, напоминая, что не станет терпеть подобного обращения. Будь все иначе… « Тогда я мог бы оказаться в еще худшем положении. Она не хорошенькая дурочка, чтобы потерять голову, вздумай я изображать сказочного принца. Как мог бы я сделать ей предложение, не дав повода для возмущения? „Вот я какой — красивый, богатый, могущественный, и вы должны быть счастливы, что я во всем своем великолепии соизволил выбрать вас в жены“. Или она могла бы подумать, что я делаю предложение из чувства долга, а это заставило бы любую нормальную женщину возмутиться еще больше «. Может быть, со временем ему и удалось бы убедить Розу в своей искренности — но пожелала бы она дать ему необходимое время? « У нее после смерти отца была собственная жизнь. Она может возобновить свои исследования, получить докторскую степень, сделать карьеру как уважаемая представительница ученого мира и преподавательница. Она не нуждается во мне — как и вообще в мужчине, — чтобы вести интересную, полную жизнь: у нее уже есть цель, и она заслужила признание собственными, и только собственными усилиями «. Со вздохом Камерон отложил щетку и принялся наполнять ясли Заката овсом. Решения своим проблемам он не нашел, перспективы были одинаково унылыми, вернет он себе прежний облик или нет. Роза не станет любить его в облике зверя, а любить в облике человека, возможно, и не пожелает. Лучшее, что он может сделать, — это скрывать свои чувства и продолжать с ней совместную работу. Если он не завоюет ее сердце, так по крайней мере не лишится ее дружбы. Оставив Заката жевать овес, Камерон направился к дому, приняв решение не обнаруживать свои чувства, если понадобится — никогда. К счастью, волчья морда давала прекрасную возможность скрыть то, чем полно сердце человека. Глава 14 Поль Дюмон с зачарованной отрешенностью следил, как его рука, словно принадлежащая кому-то другому, медленно вводит в вену прозрачную розоватую жидкость. Пальцы изо всех сил нажимали на поршень шприца до тех пор, пока остатки снадобья не попали по назначению: Дюмон хотел быть уверен в том, что ни одна драгоценная капля не пропала зря. Белтайр щедро снабжал своего подопечного наркотиком, однако Дюмон не собирался проявлять расточительность. — Что, вы сказали, это такое? — спросил Поль Белтайра, снимая жгут, перетягивавший его руку выше локтя; он уже ощущал первые признаки вызванной наркотиком эйфории. Дюмон откинулся на постели и смотрел теперь на Саймона сквозь сияющий туман наслаждения. — Разве я что-то говорил? — небрежно откликнулся тот. — Немножко того, немножко сего, а главное, несколько ингредиентов, о которых знают только приверженцы Великого Зверя. Большую часть этих снадобий по отдельности вы уже испробовали. Эта смесь действует дольше, чем кокаин, но не погружает человека в мир пустых грез, как многие производные опия. Через некоторое время она позволит вашему разуму видеть миры, лежащие за пределами того, что глупцы зовут реальностью. Дюмон глубокомысленно кивнул; впрочем, в своем теперешнем эйфорическом состоянии он сделал бы это, даже вздумай Белтайр декламировать ему детский стишок. — Вы ничего больше не слышали о той девочке-девственнице, которую торговец должен был вам прислать? — спросил Белтайр, вопросительно подняв брови. — Для последней церемонии, дающей вам власть над всеми четырьмя стихиями, девственница совершенно необходима. — Белтайр вздохнул. — Лучше всего, конечно, была бы невинная девушка, уже вышедшая из детского возраста, но рассчитывать на такое, имея дело с китайскими работорговцами, не приходится: они никогда не могут устоять перед соблазном сначала попробовать свой товар. Дюмон покачал головой, и в нем вспыхнул горячий гнев, всегда тлевший в глубине души. Он ведь давно заплатил за девственницу, и заплатил щедро, а все, что получил взамен, — это извинения торговца. Тот ссылался на трудности, связанные с тем, что при переправе через океан рабыни мрут как мухи. Да и уговорить родителей расстаться с ребенком труднее, чем с девушкой, которую за отсутствием приданого невозможно выдать замуж. В последний раз груз невольничьего корабля конфисковали миссионеры, из-за них все труднее провозить рабынь. Трудности, вечно трудности, и ничего, кроме извинений, от торговца не добьешься. В подчинении у Дюмона уже был дух Огня — достижение гораздо большее, чем все, чего он добился под руководством Камерона. Благодарить за это следовало нового учителя. Саймон Белтайр делал все, что обещал, а часто — и более того. — Я с ним снова поговорю, — ответил Дюмон и угрожающе добавил: — Я ведь могу послать к нему и Смита с кухаркой, раз ничего, кроме оправданий, он предложить не может. Полагаю, что эта парочка сможет по крайней мере вернуть наши деньги. — Приберегите это средство на крайний случай, — предостерег Белтайр. — Лучше сделать все возможное, чтобы раздобыть необходимое собственными усилиями. — Он погрозил Дюмону пальцем. — Не забывайте, что можете пользоваться моей моторной яхтой, когда я сам в ней не нуждаюсь. В Сан-Франциско, как вам прекрасно известно, есть кварталы, где ребенка могут не хватиться несколько дней. Большинство детишек пойдут с кем угодно, стоит предложить им конфетку, а опиум, подмешанный в сладости, сделает любую бродяжку сонной и покладистой, пока она не окажется на борту. Попав ко мне в дом, девчонка может вопить сколько угодно… В обычных обстоятельствах я бы такого не предложил, однако дело не терпит отлагательства, иначе ваш прогресс замедлится. Местная девчонка будет по крайней мере более выносливой, чем китаянка, только что совершившая долгое путешествие. Поль облизнул губы. — Я обдумаю такую возможность. Белтайр кивнул и стал укладывать в сумку наркотики. — Оставляю вас вашим новым ощущениям, — сказал он. — В первый раз вам, возможно, не удастся преодолеть барьер и оказаться на Той Стороне. Если так случится, будьте терпеливы: иногда телу бывает необходимо привыкнуть к снадобью, прежде чем дух сможет свободно воспарить. Иногда же дух бывает отягощен проблемой, которую нужно решить до того, как вы получите возможность попасть в другие миры. В этом случае вам нужно выяснить, в чем состоит проблема, и тотчас же с ней разделаться. Дюмон не заметил, как Белтайр ушел. После бесконечного, казалось, промежутка времени, наполненного смутным ощущением удовольствия, он понял, что прорыва, на который он надеялся, не произойдет. Несмотря на советы Белтайра, он почувствовал себя обманутым. Как ни старался Дюмон, ему не удавалось освободить свой дух от забот. Одна проблема постоянно возвращалась — необходимость найти свой сосуд, невинную девушку — или юношу, хотя Поль предпочел бы, чтобы его сосудом оказалась девушка; кроме всего прочего, гораздо легче убедиться в девственности женщины, чем мужчины. Если бы только найти подростка, а еще лучше взрослую девушку! Поль смотрел в потолок, на пятно, напоминавшее формой облако. « Разве найдешь девственницу старше десяти лет! — жаловался он себе. Эйфория начала улетучиваться. — По крайней мере такую, которую можно использовать, не опасаясь неприятностей с полицией. Что же касается взрослой девственницы — да я знаю только одну такую, а она…» Дюмона словно громом поразило. Вот же он, его сосуд, самый совершенный сосуд, стоит только руку протянуть! Эта старая дева Хокинс — уж она-то девственница, хоть и не много проку ей от ее девственности! Ее не хватится никто, кроме Камерона. Дюмон все еще имел полную возможность появляться в поместье, и если ему удастся повстречаться с девицей во время одной из ее долгих прогулок, Камерон и не узнает, что с ней случилось. Заявить об исчезновении девушки Камерон не осмелится: сам он предстать перед полицией не может, а на вопросы насчет девицы Хокинс отвечать больше некому. Впрочем, Камерон может даже решить, что она сбежала, испугавшись тех вещей, о которых он заставляет ее читать. Дюмон поднялся с постели. Лучше всего, как сказал Белтайр, заняться этим сейчас же. Повелитель Огня словно предвидел, какое решение найдет Поль. Если не поторопиться, Камерон может устать от бесплодных поисков и отослать девушку; или она сама решит, что бедность лучше, чем необходимость читать то, что должно казаться ей бредом сумасшедшего, и уволится. Уже коснувшись дверной ручки, Дюмон заколебался. Белтайр сказал, что действие наркотика будет длиться много часов, оказывая специфическое воздействие на физическое состояние и на сознание. Следует ли браться за это дело, пока действует наркотик? Да и справится ли он? Наркотик может замедлить его рефлексы, так что похищение не удастся; может породить видения, которые собьют его с дороги; вызванная наркотиком эйфория может лишить его воли к действию. С другой стороны, снадобье может наделить его огромной силой и выносливостью, сделать невосприимчивым к боли. Дюмон стоял в нерешительности, поворачивая туда-сюда дверную ручку. И тут он увидел, что ручка отвалилась; и дело было не в том, что шурупы отвинтились, — он вырвал ее из дубовой двери! « Прекрасно! Вот и проявился один из эффектов!» Белтайр предупреждал его, что в доме следует соблюдать осторожность, и теперь Дюмон понял почему! Некоторые наркотики притупляют чувствительность и увеличивают физическую силу; должно быть, Белтайр добавил их в свой коктейль. « Замечательно. Если я отправлюсь тотчас же, я возьму яхту Саймона и доберусь до Пасифики через час. Можно распорядиться, чтобы матросы высадили меня на отмели, а яхта встала на якорь у самых утесов. Тогда я поднимусь по тропе, ведущей наверх с пляжа, и подожду там девицу «. Все будет сделано чисто, никто не сможет его выследить. Красотка просто исчезнет. « И у Камерона не будет никаких оснований заподозрить меня «. Он, Поль Дюмон, заполучит наконец Розалинду Хокинс, и она получит по заслугам. Роза не могла не сравнивать апрель в Калифорнии с апрелем в Чикаго. Она должна была откровенно признаться себе, что выбор был бы не в пользу последнего. Раньше апрель представлялся ей самым неприятным месяцем в году: погода была неустойчивой, менялась постоянно, и каждая перемена оказывалась к худшему. Признаков весны хватало только на то, чтобы пробудить надежды, но уверенности в том, что хватка зимы ослабла, так и не появлялось: в середине месяца всегда можно было ожидать метели, которая еще на неделю погружала город в ледяной зимний холод. К тому же католический пост — а большинство чикагцев были католики — означал, что не будет ни опер, ни балетов, ни концертов; если и можно было услышать какую-то музыку, так только печальные церковные песнопения, В домах университетских преподавателей подавалась исключительно рыба; Розе быстро надоедало такое меню, тем более что повара не отличались изобретательностью. Их с отцом кухарка, неграмотная ирландка, строго соблюдала пост, а потому, кроме неизменной вареной рыбы, на столе появлялись лишь вегетарианские супы и гренки с сыром. К тому времени, когда пост наконец кончался, Роза бывала готова на убийство ради хорошего бифштекса. В Сан-Франциско никто не обращал внимания на пост. В апреле в Опере ожидались гастроли Карузо и театра» Метрополитен «. В меню ресторанов рыба занимала не больше места, чем в остальные месяцы года. Уже две недели, как город утопал в цветах, а если и шли частые дожди, то они только прибавляли свежести молодой зелени. Роза возобновила свои прогулки: это гарантировало, что Ясон хотя бы раз в день будет выезжать на Закате. Ей легко удавалось побудить его к этому, если она сообщала, что собирается выйти, но стоило ей сказать:» Я, пожалуй, еще поработаю, а вам не проехаться ли верхом?» — как Камерон тут же находил какой-нибудь предлог отказаться. Когда не шел дождь, прогулка быстрым шагом до моря и обратно была прекрасным средством стряхнуть депрессию и разочарование: трудно думать о себе как о мученице, когда на каждом дереве поют птицы, а цветы наполняют воздух нежным ароматом. Сегодня же Розе было совершенно невозможно смотреть на себя иначе как на счастливицу. Завтра личный поезд Ясона снова отвезет ее в Сан-Франциско, и два вечера подряд она будет наслаждаться пением Карузо, сидя в собственной ложе Ясона. Камерон также попросил ее посоветоваться с господином Пао по поводу беспокойства, которое в последнее время проявляли саламандры и которое он связывал с влиянием духов Земли. Роза решила, что расскажет господину Пао всю правду о случившемся с Ясоном — старый врач все еще не представлял себе, какой ущерб Камерону причинил» несчастный случай «, — и узнает, не может ли восточная магия совершить то, что оказалось не под силу западной. « Может быть, нам никогда не удастся исправить случившегося «. Такая мысль неоднократно посещала Розу в последние недели, и к безнадежности добавлялись оттенки, лично для Розы означавшие надежду. Если Камерон останется наполовину волком… Это будет печально, конечно, но все же менее трагично, чем могло бы показаться. Камерон не нуждался в слугах, пока ему служили саламандры. Он мог теперь покидать дом и скакать на Закате по всему поместью. Правда, принимать своих прежних знакомых ему не придется, но он, кажется, и не очень был этим огорчен. « Музыки ему, конечно, не хватает, но ведь существуют же граммофоны, а новое изобретение — радио — дает надежду на то, что скоро можно будет слушать концерты издалека. Нужно уговорить его купить граммофон и набор пластинок «. Вот-вот в Пасифику, а значит, и в поместье проведут электричество; раз будет электричество, появится и телефон. Камерон сможет распоряжаться всеми делами из собственного кабинета, а для того, что нужно делать лично, есть его агент в Сан-Франциско и есть Роза. « В конце концов, заниматься исследованиями и публиковать статьи я могу и без докторской степени. И уж определенно я не нуждаюсь в ней для занятий магией. Я могу навсегда остаться с ним здесь…» Сможет ли ее общество — и ее любовь — восполнить то, чего лишает Камерона его внешность волка? Розе хотелось думать, что сможет. Во всяком случае, Ясон казался более довольным жизнью, чем раньше. Роза стыдилась своих эгоистических надежд: ведь постоянное затворничество и изменившаяся внешность, несомненно, были для Ясона трагедией, но отказаться от них ей было трудно. Времени на исследования, учитывая ее скорый отъезд, оставалось совсем мало, и Роза даже подумала о том, не вернуться ли с полдороги, но далекий шум волн манил ее. Девушка сказала себе, что сумеет сделать больше, когда вернется. « Ведь, в конце концов, нам не нужно завершить все к какой-то определенной дате «. Впереди между деревьями стала видна освещенная солнцем лужайка на верху обрыва — место, откуда Роза собиралась повернуть обратно. « Я только недолго полюбуюсь морем и солнцем и подышу ветром, а потом побыстрее вернусь…» Слух предупредил ее об опасности за долю секунды до нападения: Роза услышала шорох в кустах и успела наполовину повернуться в ту сторону, прежде чем что-то тяжелое ударило ее сзади, а вокруг талин обвилась чья-то рука. Однако нападающий не сумел крепко схватить девушку, и, самое главное, руки ее остались свободны. С пронзительным криком Роза оттолкнула человека и вырвалась, оставив жакет в его руках. Резкое движение заставило ее, спотыкаясь, сделать несколько шагов в сторону обрыва. Это было совсем не то направление, в котором она хотела бы двигаться, — и уж тем более не следовало позволить нападающему оказаться между ней и дорожкой к дому. Роза развернулась лицом к злоумышленнику и инстинктивно выставила руки вперед, готовая вцепиться ему в лицо. Растрепавшиеся волосы упали девушке на глаза, мешая видеть, а один рукав блузки почти оторвался. К своему несказанному изумлению и ужасу, в поднявшемся с земли насильнике Роза узнала Поля Дюмона. Ее страх возрос еще более, когда по остекленевшим глазам с сократившимися зрачками, бледной коже, пристальному взгляду она поняла, что Дюмон не в себе. В короткой схватке Роза оставила длинную царапину у него на щеке; Дюмон, казалось, ее не заметил и даже не вытер кровь. Ничего не говоря, он снова угрожающе двинулся к Розе, хотя не мог не узнать ее и видел, что и она тоже узнала его. Сердце у нее оборвалось. По какой-то известной лишь ему самому причине Дюмон явился, чтобы напасть именно на нее. « Если он под действием наркотика, он ничего не чувствует. Я могла бы располосовать его лицо, а он даже ничего не заметил бы…» Дюмон снова кинулся на нее, оскалив зубы; из угла его рта тянулась тоненькая струйка слюны. Роза попыталась увернуться, но на этот раз удача была на стороне нападающего: Дюмону удалось ухватить ее за юбку и дернуть. Роза потеряла равновесие всего на мгновение, но этого оказалось достаточно. Девушка не успела вырваться: движения Дюмона были нечеловечески быстрыми, он стиснул обе ее руки железной хваткой. Роза рухнула на землю, хоть и больно ушиблась при этом, в расчете на то, что ее вес не даст Дюмону свободы движений, и стала пинать его ноги каблуками. Если бы удалось сломать кость, то, под действием наркотика или нет, Дюмон не сможет унести ее: именно это он явно и намеревался сделать. Роза не думала ни о чем, кроме борьбы; хотя все ее тело трепетало от ужаса, она не хотела и не могла позволить себе поддаться панике. Она должна защищаться сама: Ясон неизвестно где, а его саламандры, должно быть, при нем. Только один человек спасет ее: она сама. Роза не кричала: силы были нужны ей для борьбы. Да никто ее так далеко от дома и не услышит. Однако в душе она вопила от ужаса: Дюмон дергал ее за руки так, словно хотел вырвать их из плеч. На пинки, приходившиеся ему по ногам, он не обращал никакого внимания; дюйм за дюймом Дюмон тащил Розу на открытое место. Ветки кустов цеплялись за ее одежду, царапали лицо, оставляя на коже болезненные красные полосы. Девушка извивалась, пытаясь высвободить руки из железной хватки, чуть не вывихивая их. Что ему от нее нужно? Что может ему быть от нее нужно? И почему он тащит ее к краю утеса? Борьба продолжалась в молчании. Шум волн заглушал тяжелое дыхание Розы, а Дюмон, казалось, был так же невосприимчив к усталости, как стальной автомат, приводимый в действие пружинами. Роза попыталась укусить противника, но тот ответил ей ударом в челюсть, который, не успей она отвернуть голову, погрузил бы ее в беспамятство. После этого девушка старалась не дать Дюмону возможности дотянуться до ее лица. Роза брыкалась и вырывалась, пыталась зацепиться ногами за кусты, заставляя Дюмона дорого платить за каждый дюйм; и все же открытое пространство и обрыв неумолимо приближались. Блузка превратилась в лохмотья, юбка, сшитая из более плотного материала, только мешала в попытках заставить Дюмона потерять равновесие. Он что, собирается сбросить ее с утеса? Но почему? Чего бы Дюмон от нее ни хотел, было ясно, что она нужна ему живой, и это заставляло Розу испытывать еще больший ужас. Паника дала ей новые силы, и девушка боролась с похитителем, как дикий зверек. Однако что-то превратило Дюмона в необыкновенного силача, и он мало-помалу передвигался вместе с Розой вперед. Между ними и открытым пространством оставалось всего два или три ярда поросшей кустами земли. Как только Дюмон вытащит ее на лужайку, Розе будет уже не за что ухватиться, и по скользкой траве он просто поволочет ее к краю утеса. Сердце Розы колотилось так отчаянно, что вот-вот могло разорваться. Испуганная сверх всякой меры, она завизжала и удвоила усилия. — Повелитель Огня! Перед носом Заката возникла саламандра; жеребец от неожиданности взвился на дыбы и начал брыкаться. Камерон попытался успокоить его голосом, сжимая коленями бока, потом дернул за поводья, заставляя коня опустить голову: в таком положении продолжать брыкаться ему было бы трудно. — На помощь! Повелитель Огня! — снова взвизгнула саламандра. — Роза в опасности! На помощь, Повелитель Огня! — Что! — В тот же момент Камерон так рванул поводья, что Закат, дрожа, замер на месте. Камерон резко повернулся в седле. — Где? Что случилось? — Ее схватил Дюмон! — крикнула саламандра. — За мной! Как молния, она ринулась в направлении дорожки, ведущей на вершину утеса. Не колеблясь ни секунды, Камерон развернул коня, ударил его каблуками и отпустил поводья. Заката не потребовалось подгонять: он помчался галопом за сверкающим впереди духом Огня. Мысли Камерона хаотически метались. « Дюмон… Но почему? Саламандры не могут ее защитить… Я сам наложил на него охранительное заклятие. Утес… Что ему нужно? Он хочет, чтобы Роза оказалась в его власти, он всегда к этому стремился…» Камерон подгонял жеребца криками и ударами ветки, которой пользовался вместо хлыста, и мысли его путались все больше. Багровая ярость вздымалась в нем, как это уже случилось однажды при мысли о том, что Дюмон хватает своими грязными руками Розу, его Розу. « Я убью его… убью… убью…» Во рту его был привкус желчи, густой запах мускуса наполнил ноздри, взгляд затуманился. Закат грохотал копытами по дорожке, ведущей на вершину утеса; за несколько минут он покрыл расстояние, на которое у пешехода ушло бы не менее получаса. Дикая скачка лишила его сил, бег замедлился. Впрочем, для Камерона это уже не имело значения: впереди он увидел Дюмона, который тащил Розу к краю утеса. Одежда девушки была порвана, лицо исцарапано, однако она продолжала вырываться и громко визжала. Камерон мог бы и совладать с собой, если бы в ее голосе не звучал такой ужас. Это переполнило чашу. Камерон слетел с коня, остановившегося от неожиданности, и прыгнул на Дюмона, как волк на кролика. В его рассудке, в его душе не было ничего, кроме желания уничтожить противника. На мгновение он увидел лицо Дюмона, когда оба они упали: Дюмон, по-видимому, даже не осознал появления Камерона. Вцепившись друг в друга, мужчины покатились по земле. Дюмон оказался необыкновенно силен, гораздо сильнее, чем мог бы быть в своем обычном состоянии. Ему удалось несколько секунд сдерживать напор волка: достаточно долго, чтобы даже в его затуманенный рассудок проникло понимание того, что ему грозит смертельная опасность. Дюмон сумел вырваться из хватки Камерона, но споткнулся о бесчувственное тело Розы — девушка лежала там, где он ее бросил. Может быть, даже теперь ему удалось бы спастись, если бы он перестал сопротивляться и лежал неподвижно. Вместо этого Дюмон вытащил нож и попытался снова схватить Розу: возможно, у него возникло смутное намерение заслониться ею, как щитом. Ничего, кроме этого движения, ему уже не удалось совершить. С вырвавшимся из пасти глухим рычанием Камерон снова кинулся на него и выбил нож из руки… С этого момента для него все утонуло в багровом тумане. Через несколько мгновений Камерон пришел в себя, ощущая во рту что-то странное — соленое, теплое, с металлическим привкусом… Его лапы прижимали плечи Дюмона к земле; тело молодого человека сотрясалось в последних предсмертных судорогах. Голова Дюмона была откинута назад, в глазах застыл ужас. Вместо горла зияла кровавая рана. Понимание того, что жидкость у него во рту — это кровь, оказалось для Камерона шоком. Свежая кровь. Кровь Дюмона. Он перегрыз Дюмону горло собственными клыками. С невнятным криком Камерон вскочил на ноги и, шатаясь, отступил от тела на шаг. Звук, в котором смешался плач, вопль ужаса и вздох облегчения, заставил Камерона обернуться. Его глаза встретились с испуганными глазами Розы. Зверь в нем победил — и девушка оказалась свидетельницей этого. Нет! Со стоном отчаяния Камерон отвернулся и кинулся бежать, не разбирая дороги. Ему было безразлично, где он окажется, — лишь бы подальше от этих полных страха, обвиняющих глаз. Роза не помнила, как очутилась на полдороги к дому. Волосы упали ей на лицо, одной рукой она прижимала к себе обрывки блузки, в другой держала повод Заката. Она знала одно: только что она смотрела в глаза существа, которое, казалось, было ей знакомо — существа, на руках и клыках которого алела человеческая кровь, которое смотрело на нее, словно не узнавая. Она только что боролась за собственную жизнь, а потом видела, как человек, которого она любит, перегрыз горло напавшему на нее негодяю. Перегрыз совсем не в переносном смысле. « У меня шок, — промелькнула у Розы смутная мысль. — Нужно добраться до дома…» Но он тоже с воем побежал в ту сторону! Что, если он притаился и ждет ее, что, если первая жертва только пробудила его кровожадность… « Ты же думаешь о Ясоне!» Но ведь не Ясон смотрел на нее бессмысленным взглядом зверя. То был вервольф, луп-гару, и это существо было Розе совершенно незнакомо. Закат шел рядом с девушкой в полном изнеможении, опустив голову, тяжело дыша, покрытый потом. Роза смутно помнила стук копыт, донесшийся до нее перед тем, как какое-то тело пролетело над ней и отшвырнуло ее в кусты. Может быть, это прискакал Ясон? Может быть, саламандры подняли тревогу? Но почему они сами не атаковали Дюмона? Роза подумала о крови на руках Ясона, о крови, капающей с его морды, и ее охватила дрожь. Она никогда не видела, как умирают люди, даже ее отец. Как мог Ясон сделать такое с кем-нибудь, даже со своим злейшим врагом? И как сможет она оставаться в его доме? Что, если он снова сорвется? Она однажды спросила его, насколько много в нем волка, и Ясон был тогда удивлен и смущен вопросом. Теперь она знала почему. « Насколько близко к поверхности в нем волк? И что, если в следующий раз рассержу его я?» Когда Роза вышла из леса и направилась к дому, навстречу выпорхнули две саламандры, чтобы забрать Заката. Роза выпустила поводья и, спотыкаясь, вошла в дом; обеими руками она прижимала к груди остатки блузки в тщетной попытке соблюсти приличия. Плечи и руки болели, каблук правой туфли сломался во время борьбы, и Роза прихрамывала. Как она оказалась в своей комнате, Роза не помнила. С испуганным вздохом она повернулась и дрожащими руками заперла дверь. Только после этого она кинулась в ванную комнату и упала на колени перед унитазом. Ее рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Девушка вытерла рот рукой; только теперь она почувствовала, как болят ссадины. Дрожа от слабости, она медленно поднялась на ноги и обнаружила, что для нее приготовлена ванна, хотя такого приказания она и не отдавала. Роза с вялым любопытством посмотрела на свои руки: все они были покрыты глубокими царапинами, а волосы, растрепавшиеся и спутанные, оказались полны листьев и веточек. Роза осмотрела себя. И на юбке, и на остатках блузки была кровь — гораздо больше, чем могло бы попасть на одежду из ее собственных ран. Внезапный ужас заставил Розу сорвать с себя рваные лохмотья; она так спешила, что забыла расстегнуть пуговицы и сломала ноготь. Как раз когда последний предмет туалета упал на пол, появилась саламандра. Роза не стала ждать, пока та спросит, нет ли каких распоряжений. — Убери это! — крикнула она, отодвигая от себя ногой окровавленную одежду. — И сожги! Все сожги! Саламандра повисла над грудой тряпья, которая тут же поднялась в воздух. Все еще дрожа, Роза повернулась спиной к саламандре и ее ноше и погрузилась в ванну, словно в источник жизни; она отчаянно, почти в истерике принялась оттирать с себя следы крови. Следующим, что осознала Роза, было появление новой одежды. Должно быть, она распорядилась, чтобы саламандры все принесли; так ли это было, она не помнила. Волосы ее оказались расчесаны — то ли ею самой, то ли саламандрами, то ли ее собственным сильфом. Розе не хотелось покидать ванную — такую чистую, теплую, безопасную — и выходить в комнату. Против воли она наконец прошла в спальню, а оттуда — в гостиную. Там ее ожидал приготовленный для поездки багаж — сундук и саквояж. Роза еще ничего не упаковала перед своей прогулкой и уж тем более не могла сделать этого после… На сундуке лежала записка. Роза тупо посмотрела на нее, взяла и начала читать. « Я распорядился приготовить поезд. Отправляйтесь в город сегодня же. Оставайтесь там, пока не побываете на спектакле с участием Карузо, если он Вас все еще привлекает. Я заказал для Вас номер в Палас-отеле, так что Вы сможете не встречаться ни с кем, кто Вас знает и кто мог бы потребовать объяснений. На станции Вас будут ожидать носильщик и экипаж. Отдохните как следует. Если после всего случившегося Вы пожелаете уехать, я пойму. Дайте знать моему агенту, куда Вы желаете отправиться, и на станции Вас будет ожидать билет в первый класс. Я распоряжусь, чтобы остальные Ваши вещи были отправлены вслед за Вами, Мой агент также позаботится о том, чтобы в банке на Ваше имя был открыт счет и на него переведено жалованье, а также солидное выходное пособие «. Подпись отсутствовала, да Роза в ней и не нуждалась: каллиграфические буквы были выжжены на бумаге, как это могла сделать только саламандра. Все еще в состоянии оцепенения, Роза натянула перчатки, накинула плащ, приколола к еще влажным волосам шляпку и опустила вуаль, чтобы скрыть царапины на лице. Не оглянувшись назад, она вышла из комнаты. Портье в отеле Роза сообщила, что пережила несчастный случай, все еще находится в шоке и просит ее не беспокоить. Тот взглянул на ее покрытое царапинами и синяками лицо за вуалью, пробормотал вежливые слова сочувствия и распорядился, чтобы багаж Розы носильщики доставили в номер люкс с собственной ванной. Ему явно не хотелось, чтобы в вестибюле отеля с молодой женщиной приключилась истерика: портье даже не попросил Розу расписаться в книге для постояльцев, самолично проводил в номер и распорядился, чтобы из ресторана немедленно доставили большую бутылку бренди. Роза, хоть и испытывала искушение и была бы рада погрузиться в забвение, к напитку не прикоснулась. Вместо этого она послала горничную за чайником с горячей водой и стала рыться в саквояже в поисках травяных чаев господина Пао. Он снабдил ее, как он это назвал, » аптечкой «: целым набором пакетов с целебными травами, на каждом из которых имелась надпись, сделанная его почерком. Роза вынула два пакета и заколебалась, какой выбрать: на одном значилось» снотворное «, на другом —» успокоительное «. Однако она уже успокоилась; хоть это и было неестественное спокойствие, рожденное шоком, но все же своего рода спокойствие. Сейчас она нуждалась в возможности уснуть, а потому выбрала снотворное. Роза заперла дверь и дважды проверила, надежен ли замок, потом медленно разделать, стараясь не потревожить ушибы и ссадины, которые болели все сильнее с каждой минутой. Надев самую просторную и теплую из ночных рубашек, Роза выпила горький отвар, не добавляя в него сахар, выключила свет и забралась в постель. Солнце еще только садилось, а окно комнаты Розы выходило на запад. Закат горел за задернутыми занавесками так ярко, словно весь город был охвачен пламенем, В памяти Розы все еще сохранялись странные провалы: она, например, совсем не помнила дорогу в Сан-Франциско. Должно быть, ей все же удалось убедить железнодорожных служащих, что с ней все в порядке, иначе, как она заподозрила, они проводили бы ее в госпиталь, а не к ожидающей коляске. Действительно, шок производил странное действие… Окно за занавесками было открыто, и шум города свободно проникал в номер. В Сан-Франциско Роза была знакома всего с двумя людьми, и один из них только что в ее присутствии перегрыз горло другому. « Будь я нормальной, здравомыслящей женщиной, я вызвала бы полицию «, — рассеянно подумала Роза. Однако она понимала, что этого не сделает. Какой смысл? Камерон каким-нибудь способом избавится от тела — возможно, испепелив его. Шанс, что кто-то станет интересоваться Дюмоном, был минимальным: по словам Камерона, родственников у того — по крайней мере поддерживавших с ним отношения — не было. Если Камерон поведет себя умно, он сам обратится в полицию, обвинив Дюмона в том, что тот скрылся с крупной суммой денег. Так почему Роза должна что-то сообщать властям? Дюмон явно готовил ей ужасную участь, и Камерон ее спас. Дюмон умер мгновенно; пожалуй, быстрее, чем того заслуживал. Если бы Камерон застрелил насильника, разве была бы какая-нибудь разница? Именно так поступил бы на месте Камерона любой другой человек, и Дюмон был бы точно так же мертв, и смерть его, пожалуй, была бы не менее кровавой. В газетных репортажах, в романах, на сцене герой, спасший женщину от злоумышленника, не заслуживал ничего, кроме похвал. Разделывался ли он с негодяем при помощи револьвера, ножа или голыми руками, никому и в голову не приходило его упрекать; напротив, спасителя ждала слава. Полиция, узнав обо всех обстоятельствах, скорее наградила бы Камерона медалью за отвагу, а вовсе не обвинила бы в убийстве. Роза упрекнула себя в непоследовательности. Она ведь всегда с отвращением относилась к литературным героиням, которые услужливо падали в обморок при виде насильника, облегчая ему тем самым преступление. Роза клялась, что, окажись она в подобной ситуации, стала бы кусаться и царапаться; ее друзья всегда посмеивались над ней и говорили, что Роза не может заранее знать, как поведет себя, и, вполне возможно, что как раз в обморок и упадет. « По крайней мере я доказала, что они ошибались, — промелькнула у нее хвастливая мысль. — Мои синяки — тому доказательство «. Алое сияние за окном стало меркнуть, сделалось багровым, потом лиловым; наступили синие сумерки. Комната погрузилась в темноту, и слух Розы обострился. Она слышала звуки разговора в соседней комнате, где-то лилась вода, на тележке, которую официант вез по коридору, звенела посуда. Здесь не было вервольфов, не было людей с мордой зверя…» Однако есть такие, у кого душа зверя. Так что же хуже?» Где-то в городе, лежащем за окном, существа, гораздо больше Ясона Камерона похожие на людей, творили ужасные вещи с другими человеческими существами, вещи, перед которыми простое убийство бледнело. Господин Пао, хоть и не был христианином, постоянно помогал миссионерам, пытавшимся искоренить работорговлю и контрабанду наркотиками. В прошлый приезд Розы в Сан-Франциско она рассказал ей кое-что о том зле, с которым борется: о сотнях опиумных притонов на Пиратском берегу, хозяева которых обирали несчастных, обрекая их на медленную смерть; о тысяче каморок, где китаянки десяти-одиннадцати лет должны были продавать свое тело двум десяткам мужчин за ночь, чтобы их хозяева богатели. Десяти-одиннадцати лет! Роза пришла в ужас, однако господин Пао сурово сообщил ей, что это еще не худшая участь, которая может ждать китайских девочек, доставленных в Америку работорговцами. Что именно могло с ними случиться, он Розе не рассказал, да она и не хотела этого знать. По сравнению с торговцами живым товаром и хозяевами опиумных притонов Камерон выглядел святым Георгием, безупречным рыцарем Галахадом. Роза никогда не видела в нем зверя до того момента, когда ее жизни стала грозить опасность, — прежде он никогда не утрачивал власть над собой. Это должно было сказать ей, что по крайней мере он достаточно привязан к ней, чтобы, увидев ее избитой и похищаемой, потерять голову. Однако факт оставался фактом: в этот единственный момент зверь захватил власть. Как могла Роза быть уверенной в том, что такое не будет случаться снова и снова, пока в Камероне не останется ничего от человека? Роза продолжала мучиться этим вопросом, пока наконец чай господина Пао не оказал своего благотворного действия. Камерон диктовал саламандре самое трудное письмо в своей жизни. Он понимал, что господин Пао сурово его осудит, но делать было нечего: Пао следует узнать всю правду, потому что, если Роза обратится к нему за помощью, он должен точно представлять себе положение, в котором оказалась девушка. Камерон подробно описал свою трансформацию и вызвавшие ее обстоятельства, причины, побудившие его нанять Розу, ее успехи в магии; он признался в том, что все больше любит девушку и нуждается в ней, и наконец сообщил об убийстве Дюмона собственными руками, вернее, клыками. « Она может обратиться к Вам. В любом случае, Пао, присмотрите за Розой, пока она будет в сфере Вашего влияния. Если бы я не был совершенно уверен в том, что, оставаясь здесь, она может лишиться рассудка, я ни за что ее не отпустил бы. Она скорее всего страдает от шока, а потому особенно беззащитна. Позаботьтесь о ней, если она Вам позволит. Прошу Вас об этом ради нее, а не ради себя. — Камерон на мгновение умолк, и саламандра застыла над листом бумаги. — С уважением, Ясон Камерон «. Саламандра выжгла последние буквы. Камерон взял письмо, прочел, положил в конверт и вернул духу Огня. — А теперь сразу же отнеси ему и узнай, не будет ли ответа. Саламандра безмолвно кивнула и исчезла вместе с конвертом. Камерон закрыл лицо лапами и впился в кожу когтями. Вернувшись в дом, он заперся в своих апартаментах и начал поспешно рассылать телеграммы: велел подать поезд, отправил распоряжения своему агенту в Сан-Франциско. Когда было получено подтверждение того, что все его распоряжения выполнены, Камерон послал саламандр в комнаты Розы, чтобы привести в исполнение остальную часть своего поспешно составленного плана. Она, конечно, не захочет здесь оставаться. В этом сомневаться не приходилось: какая женщина, оказавшись свидетельницей того, что он совершил, сохранила бы хоть какие-то чувства к чудовищу, которым он себя показал? Он должен обеспечить ей возможность покинуть дом прежде, чем она почувствует себя в западне и в отчаянии попытается бежать сама. Таков был единственный путь, на который ему указывала честь. А потом… Где-то в самой глубине его души еще брезжил слабый лучик надежды. Может быть, Роза согласится вернуться, но это возможно лишь в одном случае: если он способен гарантировать, что зверь никогда больше не вырвется на свободу, и если она будет иметь возможность в любой момент покинуть поместье. « Я готов принимать наркотики, чтобы они сделали меня бессильным, если такова цена, которую нужно заплатить за ее возвращение…» Тело! Он должен избавиться от тела… — Я сожгла останки насильника, Повелитель Огня. — Рядом с Камероном появилась его любимая саламандра. — И развеяла пепел. Поезд вот-вот прибудет, женщина отправилась ждать его на платформе. Она выглядит совсем больной. — Она действительно больна, — ответил Камерон. — Присмотри за ней. Защити, если сможешь. Саламандра исчезла. Продолжает ли Роза носить подаренные им часы? Обычно она надевала их автоматически. Камерон вызвал образ в своем зеркале и с облегчением увидел, что Роза часы не забыла. Девушка стояла на платформе, куда саламандры уже доставили ее багаж. Она надела перчатки и жакет с длинным рукавом, чтобы скрыть царапины на руках. Розе хватило сообразительности к тому же надеть шляпку с модной, но почти полностью скрывающей лицо вуалью. Камерон по телеграфу сообщил своим служащим, что возникли чрезвычайные обстоятельства и поэтому нужно пропустить его личный поезд на переезде, не задерживая, а потом на полной скорости отправить его в Сан-Франциско. Камерон знал своих железнодорожников: это были надежные люди. Они без проволочек доставят Розу в город и не станут беспокоить ее вопросами — может быть, даже не будут особенно разглядывать. До того момента, когда Роза окажется в отеле, ей ничто не грозит. Вскоре вернулась саламандра, которую Камерон послал к Пао. Она принесла сложенный лист особой рисовой бумаги, на которой всегда писал китаец. Камерон схватил письмо и развернул его. « Драконы возбуждены. Я пытаюсь их успокоить, но опасаюсь худшего. Готов оказать помощь, когда обстоятельства позволят, но не сейчас. Положитесь на собственное мужество и на ее сердце. Пао «. Первой реакцией Камерона было облегчение — такое огромное, что у него закружилась голова. Пао не отвернулся от него! Это было везением, на которое он не мог и надеяться… Но облегчение быстро сменилось раздражением: почему, черт возьми, старик выражается, как какой-то дешевый предсказатель будущего? Надо же:» Драконы возбуждены «! Что, собственно, это должно означать? Камерон ведь никогда не обсуждал с Пао восточную магию — разве старый козел забыл? Они только говорили — когда оказывались в достаточно уединенной обстановке — о китайском траволечении и его связи с западной магией и западной медициной. « Положитесь на собственное мужество и на ее сердце «. Звучит прекрасно, но какой в этом толк? Что ж, ладно: он сам будет присматривать за Розой и, если что-нибудь случится, сообщит Пао или пошлет на помощь саламандр. Нельзя же оставить девушку в городе без защиты, особенно в ее смятенном душевном состоянии. Камерон снова вызвал в зеркале ее образ: поезд прибыл к платформе, и багаж Розы грузили в вагон. Служащие выглядели услужливыми и почтительными, но нисколько не обеспокоились, когда Роза пробормотала что-то о падении с лошади и о телеграмме из Чикаго. Нет, она еще не знает никаких подробностей, но хочет быть в Сан-Франциско на случай, если ей придется срочно выехать домой. Да, она очень обеспокоена, но чувствует себя вполне прилично. « Падение с лошади? Я об этом и не подумал бы «. Это может объяснить и царапины, и синяки, и даже переломы! Как ей удается такое придумывать? « Точно так же, как и мне в трудных обстоятельствах: часть ее бьется в истерике, но все видят другую часть ее личности, вполне владеющую собой «. Камерон не собирался с помощью зеркала наблюдать за Розой во время ее поездки в поезде, поскольку, в конце концов, там ничего с ней случиться не могло, но удержаться не сумел. Увидел он не так уж много: Роза сидела в кресле, сложив руки на коленях, и даже не поднимала головы. Одно это говорило ему, что шок еще не прошел, поскольку никогда раньше Камерон не видел Розу праздной. Если она не была занята ничем другим, в ее руках всегда оказывалась книга. Камерон не сомневался, что может положиться на своих людей: они как следует позаботятся о девушке; однако ожидать такой же предупредительности от посторонних он не мог. Но и возница коляски, а потом швейцар и портье отеля, казалось, почувствовали состояние Розы и обошлись с ней с удивительной деликатностью. Когда же Роза благополучно расположилась в своем номере и заперла дверь, Камерон счел, что может теперь заняться другими делами. Агенту была отправлена новая телеграмма с распоряжениями; перечислить на счет Розы крупную сумму денег, найти человека, который заменил бы Дюмона в Окленде, сообщить о расторжении договора с хозяином его дома и об увольнении слуг. Губы Камерона скривились, когда он начал рассылать телеграммы, результатом которых должна была оказаться полная дискредитация Дюмона: агенту поручалось провести ревизию банковских счетов, которыми пользовался секретарь, и сообщить в полицию об исчезновении Дюмона вместе с большой суммой наличных и другими ценностями, хранившимися в сейфе городского дома Камерона. Власти, конечно, пошлют туда следователя; сейф будет открыт, и денег в нем не окажется. Своевременно заберет их оттуда, конечно, саламандра. Полицейские допросят слуг, и те скажут, что хотя Дюмона не видели в доме много месяцев, тот имел полную возможность сделать себе ключ от входной двери. Камерон назначит вознаграждение за сведения, касающиеся Дюмона. Желающие получить деньги найдутся, и хотя никто не сможет сообщить о его местонахождении, гнусности, которыми занимался Дюмон в трущобах Пиратского берега, скоро станут известны. Полиция в конце концов решит, что Дюмон сбежал на одном из каботажных судов, которые заходят в Сан-Франциско, и сообщит об этом агенту Камерона. За поимку Дюмона тоже будет назначена награда, но ее никто так и не востребует. И таким образом все концы уйдут в воду. Камерон послал саламандру опустошить сейф, а также передать слугам записку о том, что Дюмон мог сбежать, прихватив ценности. Слуги привыкли к тому, что распоряжения Камерона оказываются в почтовом ящике: они полагали, что их приносит посыльный; в определенном смысле так оно и было. Завершив дела, Камерон снова заглянул к Розе. Она, по-видимому, сразу по прибытии в отель легла спать, и это было для нее лучше всего. Камерон с тоской взглянул на покрытую пылью бутылочку с наркотиком у себя на столе. Забытье этой ночью было бы таким желанным… Однако рисковать он не посмел: что, если Роза проснется с твердым решением покинуть город, а он в это время окажется ни к чему не годен? Или у нее начнется лихорадка, и в бреду она отправится бродить по улицам? Нет. Роза заслужила спокойный сон, а пока она будет спать, он останется на страже. Глава 15 Когда Роза проснулась, день уже снова клонился к закату. На мгновение ей показалось, будто она не спала совсем; однако по тому, как затекли ее конечности и как мучил ее голод, стало ясно, что проспала она целые сутки. Роза мысленно обследовала себя, опасаясь, что может впасть в истерику или начать неудержимо рыдать. Однако она не испытывала ничего, кроме растерянности. Повертевшись на мягкой гостиничной кровати, чтобы найти удобное положение, Роза стала обдумывать ситуацию. За то время, что она проспала, у нее откуда-то возникло решение. Да, смерть Дюмона была ужасной, но его вполне мог растерзать злой мастиф, посланный хозяином ей на защиту. Результат был бы тот же. « За одним исключением; успокоившись, я в благодарность стала бы всячески баловать пса. Нет, проблема не в том, что случилось с этим негодяем Дюмоном, и не в том, что совершил убийство Ясон. Меня смущает другое: Ясон ради того, чтобы защитить меня, вел себя, как дикий зверь. Мне совсем не хочется расставаться с ним, но я больше не уверена в собственной безопасности. Я просто не знаю, как поступить «. Роза на мгновение закрыла глаза. Когда она снова открыла их, ей было абсолютно ясно одно; ни при каких обстоятельствах не следует принимать поспешных решений. Кроме всего прочего, у нее недостаточно информации. « Я приехала в Сан-Франциско, как и намеревалась, только остановилась не в городском доме Ясона, а в отеле. Я займусь сегодня теми делами, которые запланировала: оденусь, как следует поужинаю и отправлюсь в Оперу. А завтра найму кеб и побываю в Чайнатауне у господина Пао. Может быть, он сможет что-то мне посоветовать «. Возможно, существуют лекарства, которые помогут Ясону; возможно, тот отвар, который посоветовал ему принимать китаец, и способствовал его неуправляемой ярости, кто знает? Роза понимала, что совершила серьезную ошибку, не открыв Пао всю правду о Ясоне при их первой встрече. Получилось, что она перечислила врачу далеко не все симптомы заболевания друга, не упомянув о самых существенных, и ожидала от него излечения, не дав всей необходимой информации. Роза осторожно встала, стараясь не задевать ссадины и царапины, и отправилась в ванную, жалея о том, что здесь нет заботливых саламандр, которые бы приготовили ей все необходимое. Пока еще девушка не была настолько уверена в своей власти над сильфами, чтобы прибегать к их услугам. Может быть, позже она и станет ими распоряжаться, но торопить события Розе не хотелось. « И уж во всяком случае, ни к чему вызывать их в моем встревоженном состоянии. Если я хоть однажды потеряю контроль над ними, потребуется черт знает сколько времени, чтобы все восстановить «. Горячая вода успокоила боль от ушибов. Роза внимательно осмотрела глубокие царапины на руках и ногах, размышляя о том, что могла бы избегнуть многих неприятностей, если бы вовремя подумала о том, чтобы призвать на помощь сильфов. В его состоянии — а он явно находился в наркотическом трансе, — Дюмон никогда не смог бы приказать саламандрам вступить в сражение с духами Воздуха. « К несчастью, такое просто не пришло мне в голову. В конце концов, я научилась повелевать сильфами всего месяц назад. Я все еще остаюсь новичком в магии «. Что, интересно, подумает господин Пао о ней — подмастерье, имеющей дело с духами Воздуха, когда она явится в его лавку и попросит о помощи? « Воздух и Огонь — союзники, но Воздух и Земля — противоположности… Хотя и не такие смертельные враги, как Вода и Огонь. Как старый китаец отнесется ко мне теперь?» Должно быть, просто улыбнется и скажет что-то любезное и загадочное — типично китайское. Что-нибудь насчет «инь» и «ян» или насчет драконов, танцующих в облаках. Роза быстро оделась, но не стала надевать одно из приготовленных для посещения Оперы платьев: оба они были слишком открытыми, и ей не удалось бы запудрить синяки: особенно пострадали ее руки в тех местах, где отпечатались железные пальцы Дюмона, а царапины выглядели так, словно Розе пришлось продираться через кусты терновника. Из сундука она достала юбку из тяжелого черного шелка и черную блузку с высоким воротом и длинным рукавом, расшитую стеклярусом. «Будет казаться, что я в трауре. Ну и пусть! В определенном смысле это так и есть». К тому же и самая нарядная шляпка Розы была черной, а густая вуаль давала возможность скрыть от нескромных взглядов ссадины и царапины на лице даже в ярко освещенном ресторане. Метрдотель и официанты оказались услужливы, но не назойливы; может быть, такое действие оказал на них траурный наряд Розы. Ее провели к уединенному столику, накрытому на одну персону, быстро подали еду, которую Роза заказала, после чего не тревожили. Только один раз ее уединение оказалось нарушено: к ней приблизился молоденький рыжеволосый официант с подносом для пожертвований. — Мы подумали, мэм, что вы или мистер Камерон захотите сделать взнос в фонд Палас-отеля на восстановление города, разрушенного Везувием, — застенчиво сказал он, протягивая ей газету со снимком вулкана, окутанного клубами дыма и пепла. — Разрушенного Везувием? — переспросила Роза и растерянно покачала головой. О чем, интересно, говорит этот молодой человек? — Разве в Италии случилось извержение? Официант вытаращил на нее глаза, словно увидел перед собой дикарку, только что покинувшую пещеру; Роза испугалась, что он заподозрит неладное и начнет сплетничать с другими слугами, а потому поспешила объяснить: — Я только что приехала из поместья мистера Камерона. — Ее рука непроизвольно коснулась золотых часиков, висевших на цепочке у нее на шее. — Это очень уединенное место, туда даже газеты не доставляются. Пожалуйста, расскажите мне, что случилось. Если несчастье серьезное, я немедленно уведомлю мистера Камерона. Паренек облегченно улыбнулся; у Розы промелькнула мысль, что сначала он усомнился в ее здравом рассудке. — Началось извержение вулкана Везувий, мэм. У него вся вершина разлетелась на части. Целый город залит лавой, сотни человек погибли, тысячи ранены. На одном только рынке погибли две с половиной сотни — их засыпало пеплом. Ужасное несчастье, мэм, и по всему городу теперь идет сбор пожертвований. Палас-отель учредил специальный фонд, и нам, официантам, поручено собирать деньги. Последние слова он произнес неуверенно. Роза обнадеживающе улыбнулась, хотя улыбаться разбитыми губами ей было больно, и порылась в сумочке. Она ничего не вынимала из нее с прошлой поездки в город, да и не тратила тех карманных денег, которые получила от Камерона. Наверняка найдется, что дать пареньку! Извержение Везувия… Роза вспомнила свой сон — пламя, содрогающаяся земля, гибнущие люди… Не было ли это предчувствием произошедшей теперь в Италии катастрофы? Рука Розы коснулась толстой пачки банкнот, и девушка замерла, глядя на находку. Пачка была по крайней мере в дюйм толщиной. Держа сумочку на коленях, чтобы ее не было видно из-под скатерти, Роза просмотрела купюры. Ни одной меньше десяти долларов Она не обнаружила. На дне сумочки, отдельно от пачки, рассыпались мелкие деньги — то, что оставалось после предыдущей Поездки в Сан-Франциско. Как пачка оказалась в ее сумочке? Уж не Ясон ли положил ее туда? Наверняка он. Как иначе могло такое случиться? Как ни умны были саламандры, Роза не думала, будто им хватит сообразительности догадаться, что человек может нуждаться в деньгах для покупок. Она достала две бумажки — десять и двадцать долларов — и протянула официанту, глаза которого при виде их полезли на лоб. — Вот, — сказала Роза, — десятка — от меня, двадцать — от мистера Камерона. Это самое малое, что мы с ним можем сделать. Официант, заикаясь, поблагодарил девушку за щедрое пожертвование и отправился обходить другие столики. Роза отделила от пачки две бумажки, а остальные деньги спрятала в кармашек сумочки, чтобы ненароком не вытащить. «Не такая уж я гусыня: даже здесь нельзя быть уверенной в собственной безопасности, если станет известно, что при мне такая крупная сумма». Роза заплатила за ужин, оставив щедрые чаевые, и попросила швейцара найти ей экипаж для поездки в Оперу. Тот, вероятно, предупрежденный портье, а может быть, просто в ожидании щедрого вознаграждения, раздобыл для нее коляску, несмотря на большую конкуренцию. Хотя день был будним, по Миссион-стрит, овеваемой прохладным вечерним ветерком, к зданию Оперы уже стекались толпы театралов. Хорошая погода многих побудила выйти из дому в поисках развлечений. В «Колумбии» все еще шли «Дети в стране игрушек», Джон Барри-мор блистал в пьесе Ричарда Хардинга Дэвиса «Диктатор», в «Орфеуме» давали водевиль, не говоря уже о более низкопробных представлениях на Пиратском берегу; впрочем, к полуночи театры должны были закрыться, за исключением кабаре в сомнительных районах. Швейцар помог Розе сесть в коляску и рассыпался в благодарностях, получив ожидаемую щедрую плату. Роза не обратила особого внимания на толчею; хоть ее и окружала суматоха, девушка чувствовала себя в странном одиночестве, словно ее существо частично пребывало в каком-то ином мире, словно в Оперу ехала лишь часть нее. Поездка от Палас-отеля до Оперы была недолгой. Вскоре Роза вышла из коляски и присоединилась к трем тысячам любителей музыки — счастливцам, которым удалось достать билеты на дебют великого тенора в Сан-Франциско. Роза вошла в ложу Камерона и попросила служителя частично задернуть занавеси. Сегодня ей не хотелось никого видеть, да и быть на виду тоже. Честно говоря, больше всего девушка стремилась к тому, чтобы остаться наедине со своими мыслями, однако уединение номера в отеле было совсем для этого не подходящим. Когда свет в зале погас, а оркестр заиграл первые такты знаменитой увертюры, Роза откинулась в кресле. Однако сегодня музыка не оказала на нее обычного действия, не заставила забыть о себе, не перенесла в мир, где события целой жизни укладывались в три-четыре часа. Даже невероятно красивый голос Карузо не мог улучшить ее настроения, хотя, стоило ему открыть рот, как он обрел благородство и даже величие. Маленький толстенький итальянец с напомаженными волосами с легкостью превратился в испанца Хозе, солдата и несчастного любовника. Может быть, эффект портила его партнерша, немецкая певица, обычно блистающая в операх Вагнера в доспехах валькирии или в золотых кудрях Эльзы Брабантской. Она впервые выступала в роли Кармен, которая явно ей не подходила. Музыка, преобразившая Карузо, не помогла ей стать искусительницей-цыганкой. Певица явно чувствовала себя так же не в своей тарелке, как и сама Роза. Она трясла юбками, словно вытряхивала из них блох, а вовсе не старалась соблазнить Хозе, показав ему на мгновение изящную ножку. Что же касается драки с другой работницей табачной фабрики, то она походила на потасовку сварливых фрау из-за кочана капусты, а не на схватку двух горячих испанок, готовых схватиться за ножи. Слушатели были так же недовольны, как и Роза, и, вероятно, по той же причине: когда пел Карузо, в зале царила мертвая тишина, но стоило появиться примадонне, как начинались шепот, шуршание программок, скрип кресел, говорившие о том, что певица не в силах удержать внимание аудитории. К антракту Роза, хоть и наслаждалась каждой нотой, которую спел Карузо, обнаружила, что не смогла отвлечься от своих горестей. Когда свет в зале вспыхнул снова, девушка решила остаться в своей ложе, не рискуя пробираться сквозь толпу в поисках шампанского или другого напитка. Посредственное вино или выдохшийся лимонад не стоили усилий, которые потребовались бы для этого. Стук в дверь оказался для Розы совершенно неожиданным, и она ответила, прежде чем сообразила, что этого делать не следует, чтобы не обнаружить свое присутствие в ложе. — Да? Посетитель воспринял ее ответ как приглашение и открыл дверь. Это оказался приятной внешности мужчина среднего возраста; фигура его говорила о том, что стремление к радостям жизни уже сказывается на атлетическом здоровье. Его темные волосы были модно причесаны, усики щегольски подкручены. Превосходно сшитый вечерний костюм наводил на мысль о том, что большой бриллиант в его булавке для галстука — настоящий камень, а не подделка. «Он выглядит, как оперный персонаж, хоть я и не могу сообразить, какой именно. Может быть, дон Джованни в современной одежде?» Посетитель держал в руках два бокала с шампанским, и Роза решила, что он ошибся ложей. — Прошу прощения, мисс Хокинс, не разрешите ли вы мне войти? — сказал он, сразу же развеяв предположение Розы о том, что произошла ошибка. — Я не был уверен, стоит ли вас беспокоить, но у меня оказалась бутылка превосходного шампанского, которую мне не с кем разделить. Я увидел, что вы занимаете ложу Ясона, и подумал, что вы не откажетесь от бокала. — Он улыбнулся; в улыбке сквозила уверенность в том, что его предложение будет принято с благодарностью. — Это была бы большая милость с вашей стороны: полбутылки шампанского никому вреда не принесут, а выпить целую — значило бы признаться в порочной приверженности к вину. Изумленное молчание Розы ее посетитель истолковал как согласие и вошел в ложу; за ним следовал служитель с ведерком со льдом, в котором стояла открытая бутылка шампанского. Прежде чем Роза сообразила, что сказать, непрошеный гость вручил ей бокал, расплатился со служителем и уселся в кресло. — Прошу меня простить: я не представился, — сказал незнакомец, который вел себя так, словно имел полное право находиться в этой ложе. — Я Саймон Белтайр. Хоть и нельзя сказать, что мы с Ясоном Камероном коллеги в полном смысле слова, мы с ним принадлежим к одному кругу. Роза наконец вновь обрела способность говорить. — Вот как? — Она попыталась вложить в свой ответ сарказм, однако ничего не могла с собой поделать: голос ее прозвучал слабо и невыразительно. Блеск черных глаз Белтайра, одновременно отталкивающий и притягательный, оказывал на нее странное действие: Розе трудно было отвести взгляд от его лица. «Откуда он узнал, кто я такая? Это ведь не может быть широко известно…» — Мы с Ясоном разделяем многие, очень многие интересы, — продолжал Белтайр. Роза автоматически отпила из бокала, который тот ей вручил. — У нас их гораздо больше, чем можно подумать. Белтайру удалось втянуть Розу в разговор, хотя она и не могла понять, каким образом. Его настойчивые вопросы заставили девушку открыть больше, чем ей хотелось бы; блеск его глаз, в которых, казалось, сконцентрировалось сияние всех светильников зала, оказывал на Розу гипнотическое действие. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной: ей ничего не удалось узнать о собеседнике, пока он сам, откинувшись в кресле, не заговорил после паузы: — Я буду откровенен с вами, мисс Хокинс, поскольку из ваших слов ясно, что Камерон посвятил вас во многие секреты. Я и не представлял себе раньше, насколько во многие. Короче говоря, он открыл вам причину того, почему нуждается в ваших услугах. — Вот как? — беспомощно пробормотала Роза. — Я понятия не имею, о чем вы говорите, сэр. Белтайр махнул рукой, отметая ее отговорки. — Не думайте, будто должны что-то от меня скрывать, мисс Хокинс. Если Камерон может доверять вам, то и я могу говорить с вами без обиняков. Вы, должно быть, гадаете, откуда я знаю о вашем существовании, и более того: знаю ваше имя, знаю, чем вы занимаетесь, и в курсе ваших отношений с Ясоном. — Белтайр наклонился вперед и снова наполнил бокал Розы; она никак не могла вспомнить, когда выпила предыдущую порцию. — Все очень просто. Ни один Повелитель Огня не может ничего сохранить в секрете от другого. От этих слов Розу словно пронзил удар электрического тока; она резко выпрямилась в кресле. Следующие слова Белтайра поразили ее еще сильнее. — Мне все известно о так называемом «несчастном случае» с Камероном, мисс Хокинс. Совсем не несчастный случай был причиной того, что Ясон обрел лицо — и натуру — волка. Роза даже не заметила, что представление снова началось; мрачные аккорды темы рока служили, казалось, колдовским фоном словам Белтайра. Бокал выпал из внезапно ставших бессильными пальцев девушки и, не разбившись, покатился по покрытому ковром полу; его содержимое пролилось у ног Розы. Показалось ей, или в самом деле ее реакция вызвала улыбку у Белтайра? Может быть, это был всего лишь обман зрения в полумраке: в следующий момент маг наклонился к Розе с выражением сочувствия и заботы. — Я знаю гораздо больше Камерона о магии превращений. У меня есть манускрипты, о существовании которых он и не подозревает. И мне хорошо известно, что такая магия может сотворить с человеком — с его внутренним миром, а не только внешностью. — Белтайр многозначительно коснулся виска пальцем затянутой в белую перчатку руки. Однако внимание Розы привлекли к себе его предыдущие слова. «Не может ли он быть тем человеком, о котором говорил единорог? Тем самым, у которого находится необходимый Ясону манускрипт?» Белтайр продолжал говорить, и хотя говорил он тихо, его голос каким-то образом перекрывал и голоса певцов, и звуки оркестра. — Ясон Камерон наполовину зверь, мисс Хокинс, и именно та его часть, которая является зверем, становится все сильнее. Чем дольше это будет тянуться, тем меньше в нем останется от человека. Его способность мыслить начнет ослабевать, ее место займут инстинкты зверя. Камерон все чаще будет впадать в неуправляемую ярость, не осознавая, на кого или на что она окажется направлена. — Роза охнула: перед ее мысленным взором возникло искаженное лицо, невидящие глаза Ясона, и Белтайр сочувственно кивнул. — Именно поэтому легенды о вервольфах твердят, что оборотень жестоко убивает тех, кого больше всего любил, будучи человеком: когда им овладевает ярость, ничто не имеет значения, кроме жажды убийства, и жертвой становится тот, кто оказался рядом. Роза судорожно стиснула руки; комок в горле мешал ей дышать. Блестящие глаза Белтайра снова властно привлекли ее взгляд. — Он вас отослал, верно? — мягко прошептал он. Роза встряхнула головой; к ней вернулась способность говорить. — Нет! Нет, эту поездку мы наметили давно, когда я еще только приехала. Однако ее слова даже для нее самой прозвучали неубедительно, и Белтайр кивнул, словно она подтвердила сказанное им. — Он знает. Он может не осознавать причины своих поступков, но он знает. Он не хочет, чтобы страдали невинные, поэтому он и отослал вас туда, где вы будете в безопасности. Я полагаю, что, если он еще этого не сделал, скоро Камерон сообщит вам об увольнении. Воспоминание о записке, оставленной в саквояже, обожгло сердце Розы чувством вины. Белтайр наклонился еще ближе и положил руку на ее стиснутые пальцы. — Я хотел бы помочь вам, мисс Хокинс. Я чувствую, что вы мужественная юная леди, предприимчивая, не говоря уже о том, что красивая. Я знаю о ваших научных достижениях. Я был бы рад помочь вам, но не могу сделать этого, пока вы сами мне этого не разрешите. Роза снова почувствовала, что к ней вернулась способность говорить. — Помочь мне? — хрипло прошептала она. — Но как? Белтайр не выпустил ее руки; отвести глаза она тоже была не в силах. — В определенном смысле вы могли бы воспользоваться моим покровительством, — сказал он. — Вы могли бы делать для меня то же самое, что и для Ясона. Мне очень пригодилась бы блестящая переводчица для работы с рукописями по магии, которые у меня накопились за много лет. Я не так учен и не владею столькими языками, как Камерон, но мои знания шире. Если у вас есть личные интересы в области магии, я легко мог бы вам помочь. Однако мне известно, что средства ваши ограничены, а положение в доме Камерона — двусмысленно. Он не особенно щедр и к тому же мстителен. Он может даже обвинить вас в своих неудачах и попытаться выместить зло. Если такое случится, то в его теперешнем состоянии он способен отбросить всякую осмотрительность и начать охотиться на вас, как на пугливую лань, где бы вы ни находились, — если только вы не примете моего покровительства. До чего же трудно дышать! Роза задыхалась, словно долго и быстро бежала. — А потом… Что будет потом? Белтайр пожал плечами. — Со временем произойдет одно из двух. Или Камерон поймет, что не может вернуть себе человеческий облик, и положит конец своим страданиям собственной рукой, или, что более вероятно, полностью превратится в зверя, вырвется на свободу из поместья и начнет охотиться. Тогда кто-нибудь его прикончит. Это всего лишь вопрос времени. — А какова ваша роль во всем этом? — шепотом спросила Роза. — Моя? Ну, во-первых, в моих силах защитить замечательного ученого. — Белтайр похлопал Розу по руке. — Я видел ваши труды, так что не протестуйте. Если Ясон полностью станет зверем — должен найтись кто-то, кто его знает и сможет быстро и безболезненно убить. Я также позабочусь о том, чтобы покончить с ним прежде, чем он кого-нибудь убьет. Уж не снится ли ей кошмар? Очень похоже. Однако если это всего лишь страшный сон, прочему никак не удается проснуться? — Если вы захотите — и если у вас хватит смелости, мисс Хокинс, — вы могли бы мне помочь, и не сомневайтесь, что получите награду, соответствующую риску, — настойчиво продолжал Белтайр. — Вы могли бы сыграть роль приманки в западне для зверя. Вы могли бы сделать так, что его жертвой не станет невинный беспомощный человек. Только подумайте! Подумайте о ребенке, или о чистой девушке, или о слабой старой женщине, которые могут оказаться в неподходящем месте в неподходящий момент — когда зверь наконец вырвется на свободу. Подумайте о том, как он будет терзать их тела, перегрызать горло! И представьте себе его ужас, когда он поймет, что наделал! Если вам дорога его репутация, если вы испытываете сочувствие к тому человеку, которым Камерон когда-то был, в ваших силах спасти его от этого кошмара! Вы можете, мисс Хокинс, позволить ему умереть, не лишившись остатков чести и достоинства. Роза покачала головой, но жест был таким нерешительным, что Белтайр его не заметил или предпочел игнорировать. Роза снова услышала музыку и узнала это место: сцена гадания в цыганском таборе. Звуки доносились до нее как с расстояния в тысячу миль. Белтайр выпустил руку Розы. — Когда все кончится, я могу отправить вас домой, в Чикаго, — мягким голосом продолжал он, откинувшись в кресле. Он отвел глаза, и Роза ощутила, что его взгляд больше не приковывает ее к себе. — Это и будет вашей наградой. Я могу восстановить ваше состояние, сделать так, чтобы вы вновь получили все, что имели до начала неудачных спекуляций вашего отца — дом, мебель, приличный доход, — все. Вам никогда больше не придется беспокоиться о деньгах. Это будет достойным вознаграждением мужественной, готовой к самопожертвованию леди. Роза облизала внезапно пересохшие губы. — Я… Я подумаю, — услышала она собственный голос, словно долетевший откуда-то издалека. В этот момент оркестр грянул мрачный аккорд — Кармен перевернула карту, предрекающую ей смерть. Роза вздрогнула всем телом и зажмурила глаза. Когда она снова их открыла, Белтайра в ложе не было. Свидетельством того, что он все же приходил, осталась лишь наполовину пустая бутылка шампанского и единственный бокал, валяющийся на полу. Ясон Камерон из последних сил боролся с багровой яростью, грозившей поглотить его — и доказать тем самым, что все, сказанное Саймоном Белтайром Розе, — правда. Это ему в конце концов удалось, хотя теперь он сидел, тяжело дыша от изнеможения и вцепившись когтями в подлокотники кресла. А тем временем в зеркале отражалась Роза, которая смотрела, как Хозе убивает Кармен; к несчастью, сцена скорее наводила на мысли о Моби Дике и капитане Ахаве, поражающем кита гарпуном. При других обстоятельствах Камерон покатывался бы со смеху — в своем одиночестве он этим никому не нанес бы обиды. В настоящий же момент он был ближе к слезам, чем к веселью. Когда гнев Камерона улегся, жестокая правда многого из сказанного Белтайром заставила его похолодеть. Ужасные приступы ярости действительно становились все более непреодолимыми; когда такое случилось с ним впервые, единственным уроном оказались царапины от когтей на полированном дереве стола. Теперь же он убил человека, и, окажись перед ним Белтайр, трупов было бы уже два. Сколько времени еще пройдет, прежде чем ярость зверя заставит его снова совершить убийство, растерзать тех, кого он любит? Белтайр подтвердил то, что Камерон и так уже подозревал: в руках враждебного ему Повелителя Огня находится манускрипт, который мог бы вызволить его из этого ада. И Белтайр никогда не отдаст его Камерону, а тому никогда не удастся завладеть им силон или хитростью. Не солгал Белтайр и в другом. Если бы он поклялся в этом своим договором с духами Огня, он выполнил бы все, что обещал Розе. Камерон знал, что девушке хватит сообразительности потребовать от мага именно такой клятвы. Камерон мог бы даже помочь ей получить обещанное: позволить выполнить роль приманки в западне, а потом в последний момент ускользнуть от опасности. Условие сделки со стороны Розы было бы выполнено, и связанный клятвой Белтайр оказался бы вынужден с ней расплатиться. Не будет ли это лучшей услугой Розе: позволить ей убедиться в том, что Камерон и вправду утратил все человеческое, а потом отпустить? «Если ты действительно ее любишь, ты так и сделаешь, — шептал тихий голос где-то в глубине души Камерона. — Те деньги, от которых она может отказаться, если ты попытаешься их ей подарить, она примет как плату за услугу». Эта мысль была отражением давно преследовавшего его страха: что Роза безрассудно откажется от любой суммы, которую он предложит ей при расставании, считая, что источник денег грязен, и останется такой же нищей, как приехала. Камерон много часов боролся с собой, следя за Розой в зеркале; на лице девушки отражалась такая же борьба. Роза не вернулась в свой номер; она остановила коляску у входа в отель, но передумала и отправилась бродить по улицам. Ушла она, правда, недалеко: ее остановил заботливый полицейский. Роза заверила его, что просто хочет прогуляться, чтобы на ходу обдумать многие свалившиеся на нее проблемы. Страж порядка добродушно посоветовал ей ограничиться обходом одного квартала, чтобы он мог за ней присматривать; застенчиво кивнув, Роза приняла его совет. Снова и снова обходила она квартал; хоть он и был велик, за несколько следующих часов Роза обошла его много раз, и Камерон бодрствовал вместе с нею. Вниз по Маркет-стрит, затем к Миссион-стрит, потом обратно. Снова и снова шла Роза этим путем, освещенная яркими уличными фонарями, под бдительным взглядом полицейского. Камерон думал, что она наконец устанет и вернется в свой номер — было уже три часа утра, — но Роза казалась то ли неутомимой, то ли просто неспособной остановиться, даже если бы и хотела. В этот час улицы хранили безмолвие, и шаги Розы были единственным звуком, нарушавшим тишину, кроме боя часов на многочисленных городских башнях. Прошло еще больше часа, а девушка все еще продолжала двигаться по своей неизменной орбите. «Что занимает ее мысли?» — гадал Камерон. Наконец около пяти часов солнце, встающее за холмами Беркли, озарило небосвод; наступало еще одно прекрасное весеннее утро. Свет фонарей потускнел, потом их вовсе погасили. Проехали несколько запряженных лошадьми повозок; начинался новый трудовой день. Роза помедлила у входа в отель и устало вздохнула. Часы на ближайшей колокольне пробили пять. Она взглянула на свои часы, сверяя их с курантами, снова вздохнула и подняла глаза — сначала на встающее солнце, потом посмотрела на юг — в сторону поместья Камерона. Печально покачав головой, девушка двинулась ко входу в отель. Было десять минут шестого, и Ясон потянулся в своем кресле, предвидя конец ночной вахты. Лошади на улице вдруг замерли на месте и в ужасе пронзительно заржали. Роза резко повернулась и с изумлением вытаращила глаза. Камерон тоже застыл от неожиданности: из конюшни донесся отчаянный визг запертых там Заката и Брауни. Роза как раз решила вернуться в свой номер и поспать немного перед тем, как отправляться к господину Пао. Ей ничего не было известно о Белтайре, но китаец мог его знать, и Роза решила, что ей следует положиться на его мнение. Белтайр пытался прошлым вечером оказать на нее гипнотическое воздействие — в этом она была уверена; однако странный транс развеялся, когда Роза стала ходить по улицам. Должно быть, маг не рассчитывал на то, что она так долго будет бодрствовать; и действительно, отправься она сразу в постель, утром Роза была бы совершенно уверена в том, что все слова Белтайра — чистая правда. Теперь же она была исполнена сомнений. Более того, вспоминая властный тон и бесцеремонность, с которой маг явился в ее ложу, Роза испытывала все меньше доверия к чему-либо, сказанному им. В конце концов, лучший способ заставить поверить в большую ложь — приправить ее мелкими правдивыми деталями. Из того, что некоторые утверждения Белтайра, как было известно Розе, соответствовали действительности, еще вовсе не следовало, что и во всем остальном он правдив. Ведь если ему известно, в чем проблема Камерона, а в его руках манускрипт, с помощью которого можно разрешить проблему, то как поступил бы друг Ясона, каковым Белтайр пытался казаться? «Почему он не пришел на помощь Ясону, вместо того чтобы предложить мне стать помощницей в его убийстве? Очень интересный вопрос!» Роза как раз подошла ко входу в отель, когда неожиданно все лошади на улице впали в панику. И тут без всякого предупреждения земля заколебалась у нее под ногами. Ужасный грохот, от которого сердце Розы замерло, а ноги — подкосились, донесся сначала издалека; когда же Роза инстинктивно взглянула в том направлении, она увидела невероятное: приближающееся землетрясение. Вся улица вздымалась, как океанская волна; следом шли другие такие же волны. Мостовая колыхалась, словно половик, который решила вытряхнуть рачительная хозяйка. Здания качались и начинали обваливаться. По какому-то наитию, которое она сама потом не могла объяснить, Роза кинулась в ближайшую дверь — маленький боковой вход в отель, почти полностью окруженный стенами. Девушка как раз оказалась в дверном проеме, когда до здания докатилась первая волна. Земля начала свой безумный танец, и Роза изо всех сил уперлась в притолоки руками и ногами. Вокруг на Маркет-стрит повсюду рушились дома, обваливались трубы, падали заборы. Церковные колокола беспорядочно звонили, словно колокольни были погремушками, которые схватил и трясет гигантский младенец. Колокольный звон и грохот были такими оглушительными, что Роза не слышала собственного визга, хотя рот ее был открыт и она чувствовала, что вопит от ужаса. Совсем рядом с ней на землю смертоносным дождем сыпались части карнизов; трубы падали, проламывая крыши домов. Страх, наполнивший Розу, невозможно было выразить словами: все испытанное ею раньше было ерундой по сравнению с разворачивающейся вокруг катастрофой. Девушке казалось, что наступил день Страшного суда; ужас поглотил все ее мысли. Затем все прекратилось. Роза сделала вдох, потом еще один. Она едва осмеливалась думать, что кошмар кончился. И действительно — он начался снова. Когда город настиг второй удар, Роза была полностью уверена, что умрет от страха. Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, все и в самом деле кончилось. Было еще несколько слабых, затухающих толчков, потом наступила тишина — тишина такая же смертоносная, каким был только что заполнявший город грохот. Потом до Розы донеслись крики. Земля брыкалась и вставала на дыбы, как необъезженный жеребец, но строения в поместье Камерона были защищены магией Повелителя Земли Пао — так же, как жилище Пао охранялось от пожара магией Повелителя Огня. Хотя мебель двигалась и мелкие предметы с грохотом падали, сам дом устоял. Инстинкт человека, пережившего несколько землетрясений, заставил Камерона нырнуть под массивный письменный стол, который защитил его от падающих со стен картин и осыпающейся с потолка штукатурки. Только Камерон успел спрятаться, как огромное зеркало отделилась от стены и рассыпалось тысячей острых осколков по крышке стола. Из конюшни по-прежнему доносился полный ужаса визг Заката и Брауни; впрочем, коням грозила меньшая опасность, чем самому Камерону: в стойлах не было ничего, что могло бы падать со стен. После паузы примерно в десять секунд последовал второй толчок; землетрясение встряхнуло дом с яростью собаки, сомкнувшей челюсти на крысе. Второй удар был сильнее первого. Наконец, когда ужас превратил время в бесконечность, все кончилось. Единственная мысль, владевшая Камероном, была о Розе. Если она, испугавшись, выбежала на улицу, на нее почти наверняка обрушились тонны кирпичей и штукатурки… Когда Камерон выглянул из-под спасительной крышки стола, он увидел всюду, где раньше горели лампы или свечи, языки пламени; ему пришлось на мгновение отвлечься от мыслей о Розе, чтобы разослать по поместью саламандр — те должны были погасить огонь везде, где начинался пожар. Потом Ясон схватил острый осколок зеркала и, не обращая внимания на порезы, прошептал заклинание. Он увидел Розу, медленно поднимающуюся на ноги: девушка нашла убежище именно там, где следовало: в проеме надежной двери, предназначенной для служителей отеля. Черная одежда Розы стала серой от пыли. Осколок зеркала был слишком мал, чтобы давать широкий обзор, но все же Камерон разглядел, как девушка, склонив голову и приподняв юбки до колен, выбралась наружу и, спотыкаясь, побежала по Маркет-стрит в сторону Третьей улицы. В этот момент Камерон понял, что значение имеет только одно: не важно, как он выглядит и кто его увидит, не важно, что подумает о нем Роза, — он должен добраться до нее, даже если эта попытка будет стоить ему жизни. И способ для этого существовал: на коне, который не устает, не останавливается, бежит быстрее, чем мог бы мечтать бедный Закат. Этот способ требовал всех сил Ясона, требовал его крови, но зато менее чем через час он будет рядом с Розой. Камерону уже случалось прибегать к такому средству, и он знал, что обессилеет, но другой надежды не оставалось. Расшвыривая обломки с силой, которую дал ему страх, Ясон кинулся в свою рабочую комнату, чтобы придать своей доверенной саламандре новую форму — единственную, с помощью которой можно было пересечь покрытое руинами пространство с необходимой скоростью. Если бы саламандры не были его друзьями, если бы их пришлось принуждать, заклинание, которым воспользовался Камерон, почти наверняка убило бы его. Он собирался создать Огненную Кобылицу. Крики доносились из района Миссион-стрит и Третьей улицы: это было единственное, в чем Роза не сомневалась. Каким-то чудом во время землетрясения ее очки не разбились, но в воздухе висела такая густая пыль, что разглядеть что-либо было трудно. Здания к югу от Маркет-стрит были в основном кирпичными или деревянными, и причиненный им ущерб оказался ужасен. Кварталы между Палас-отелем и набережной и вдоль Третьей улицы представляли собой сплошные развалины: строения здесь рухнули, как карточные домики. Именно оттуда неслись стоны раненых и погребенных под обломками. Роза не знала, почему там, где она нашла убежище, разрушений было относительно немного, в то время как почти весь остальной город лежал в руинах. Там, впереди, люди страдали от ран, были засыпаны, возможно, умирали, и она кинулась им на помощь. На улицах стали появляться люди, выбежавшие из уцелевших домов, по большей части полуодетые. Потрясенные, бледные, растерянные, они переговаривались шепотом, глядя в сторону разрушенных кварталов, откуда доносились вопли. Роза не успела далеко уйти, когда случился еще один толчок — более слабый, но не менее устрашающий. Она не устояла на ногах и упала на колени. Но как только земля перестала колебаться, девушка вскочила на ноги: продолжающиеся крики влекли ее вперед. Одежда мешала ей, и наконец Роза, остановившись посреди улицы, не обращая внимания на взгляды людей, сбросила нижние юбки и оторвала подол. Она хотела бросить ненужные тряпки, но потом спохватилась и побежала дальше, перебросив их через плечо. На крики о помощи откликнулись в основном мужчины — без пиджаков, некоторые в ночных рубашках. Скоро Роза поняла, куда они бегут. Здесь, в районе, известном как Край Щели, дома были деревянными — точнее, были раньше: теперь от них остались груды досок и черепицы. Многие из них были дешевыми гостиницами, и к одной из них как раз и бежала толпа. Как только Роза оказалась рядом, ей стало ясно, что от нее будет мало пользы. Спасательные работы начались с разбора завалов; нужно было растаскивать доски, прежде чем удавалось добраться до человека, и оставалось лишь надеяться, что человек окажется живым. Потом приходилось ждать, пока его унесут, и только тогда можно было снова разгребать обломки. Это была работа для сильных мужчин: даже тот прилив энергии, который сопровождал истерическое возбуждение Розы, не позволил бы ей поднять и одной доски. Впрочем, если она не могла вызволять жертвы, она могла оказывать им первую помощь; этим Роза и занялась. Раненых укладывали вдоль улицы в ожидании, когда найдутся повозки, на которых их можно было бы отвезти в госпиталь. Роза и две или три другие женщины принялись перевязывать раны, которые можно было бы скорее увидеть на поле битвы, чем в городе. Только немногие из спасенных отделались легко; большинство пострадавших истекали кровью, у них были сломаны или изрезаны осколками стекла руки и ноги, головы проломлены. Всюду лилась кровь, и одна из женщин, более опытная в таких делах, чем Роза, сразу двинулась вдоль ряда раненых от одной жертвы к другой, накладывая жгуты, чтобы остановить кровотечение. Нижние юбки Розы скоро оказались изорваны на повязки. Рядом находились руины гостиницы, и девушка не раз рылась в них в поисках простыней, чтобы продолжать перевязывать раны. Эта ужасная работа не оставляла места страху или отвращению. Роза уже давно потеряла счет людям, прошедшим через ее руки; ею овладела мрачная бесчувственность, она больше не терзалась, видя, как из-под развалин извлекают одно безжизненное изуродованное тело за другим и уносят с глаз подальше. Все время подходили жители уцелевших домов, приносили простыни для перевязки раненых и одеяла, которыми накрывали трупы. Роза выпрямилась, чтобы взять из рук растрепанной девочки кружку с водой, и только тут с изумлением обнаружила, что солнце стоит уже высоко. Она взглянула на часы, чтобы узнать, который час. Было всего семь. Розе казалось, что она уже долгие часы перевязывает раненых. Девушка закашлялась и глотнула воды, чтобы промочить горло: ветер нес едкий дым. Должно быть, многие дома в городе загорелись. «Слава Богу, что пожарная служба Сан-Франциско — одна из лучших в стране», — подумала Роза, Сегодня пожарным найдется много работы. Роза вернула кружку девочке, разносившей воду, и наклонилась, чтобы оторвать от простыни еще одну полосу для перевязки. В этот момент чья-то рука легла ей на плечо. Роза выпрямилась; даже изнеможение не помешало ей возмутиться подобной бесцеремонностью. Перед ней стоял Саймон Белтайр, и гневные слова застыли у Розы на языке под взглядом этих блестящих черных глаз. Его изящный костюм и шляпа были безупречны, на них, казалось, даже не оседала пыль. — Мисс Хокинс, — сказал Белтайр со сверхъестественным спокойствием, — пожалуйста, пойдемте со мной. Здесь вы не можете сделать ничего существенного. — Ничего существенного? — бросила Роза, стряхивая его руку. — Вы с ума сошли! Посмотрите вокруг! Люди погребены под обломками, они умирают! Почему вы не помогаете спасать их? Ради Бога — вы же Повелитель Огня, вы могли бы по крайней мере остановить пожары! Белтайр оглядел развалины, покрытые, как муравьями, растаскивающими доски и камни людьми, и на его лице появилась жестокая улыбка: люди и в самом деле значили для него не больше, чем насекомые. От этой улыбки по спине Розы пробежал озноб — выражение его лица было совершенно не человеческим. В этот момент девушка поняла, кого ей напоминает Белтайр: Мефистофеля. — Я никого из них не знаю, и они для меня ничего не значат, — холодно сказал Белтайр. — Какое мне дело до их благополучия! Роза попятилась от него. — Значит, благополучие незнакомцев для вас ничего не значит? — спросила она со странным спокойствием. — Вам безразлично, будут они жить или умрут? — Конечно, — нетерпеливо бросил Белтайр. — Это же просто чернь, их жизнь не имела смысла до землетрясения, не имеет его и сейчас. Нам следует позаботиться о собственных успехах, а не о тех, кого мы даже не знаем. Как ни удивительно, именно эти его слова освободили Розу от наваждения и подтвердили то, о чем она думала перед землетрясением. Ее безопасность заботила Белтайра не больше, чем жизнь этих несчастных. Она была для него всего лишь инструментом, нужным для уничтожения Ясона, который потом можно было бы выбросить. — Интересное замечание, мистер Белтайр, — холодно сказала Роза, — учитывая, что вы познакомились со мной меньше суток назад, а разговаривали мы не больше получаса, Я не назвала бы нас с вами близкими знакомыми — даже вы не сможете притвориться, будто это не так. Разговаривая, Роза все дальше пятилась от развалин, где продолжались спасательные работы. Ей совсем не хотелось, чтобы, если Белтайр прибегнет к насилию, пострадали невинные. «Я начинаю рассуждать совсем как Ясон…» Белтайр вздрогнул, пораженный отпором, но быстро взял себя в руки. Рассмеявшись, он протянул Розе руку: — Бросьте, мисс Хокинс. Будьте же разумны. Не собираетесь же вы равнять себя с этими… — Меньше года назад я жила точно в таком же пансионе, с точно такими же людьми и надеялась — если можно это так назвать — на карьеру, очень сходную с их занятиями, — ледяным тоном ответила Роза. Отступая в сторону, она споткнулась и упала, но быстро поднялась. Падение было намеренным: когда она выпрямилась, в руке, скрытой за спиной, Роза сжимала большой кусок кирпича. — По-моему, вам лучше оставить меня в покое, мистер Белтайр. Я скорее рискну остаться с Ясоном Камероном, чем с вами. Мне кажется, это было бы гораздо безопаснее. Белтайру понадобилось мгновение, чтобы понять, что имеет в виду Роза. Он оскалил зубы, лицо его совершенно изменилось. Теперь девушка ясно видела, что скрывалось за благообразной внешностью. Роза не стала ждать, пока он ее схватит. Швырнув кирпич ему в лицо, она повернулась и бросилась бежать. Улицу заполнили густые клубы дыма — всюду полыхали пожары; Роза надеялась, что дым поможет ей скрыться. Ей следовало догадаться, что с Повелителем Огня такой номер не пройдет. Она пробежала шагов пятьдесят, когда Белтайр снова появился перед ней; его красивое лицо было обезображено сломанным кровоточащим носом. Каким-то образом ему удалось перехватить Розу. Она попыталась увернуться и убежать, но Белтайр схватил ее за руку и притянул к себе прежде, чем она успела применить уловку, которая помогла ей в борьбе с Дюмоном. Он был необыкновенно силен, и Роза чувствовала себя в его руках тряпкой. Белтайр ударил ее кулаком в лицо и швырнул на землю; очки отлетели в сторону. Девушке было очень больно, она едва не потеряла сознание, когда колени ее с силой ударились о землю. Роза боролась с дурнотой и победила обморочную слабость. Оказавшись почти слепой, она могла только попытаться отползти на четвереньках в сторону. Белтайр сделал шаг к ней и дернул за руку, чтобы поднять на ноги; голова Розы закружилась, но теперь она могла, так же как с Дюмоном, повиснуть на противнике и попытаться лягнуть его. Однако Белтайр был сильнее и проворнее Дюмона. Он с рычанием швырнул ее на груду обломков, и Роза задохнулась от боли. Она отчаянно пыталась сделать вдох, когда Белтайр — грозная черная фигура на фоне клубов дыма — снова приблизился к ней. — Ах ты маленькая дрянь! Дюмон был прав! Слушай меня, уличная сучка! Или ты будешь помогать мне, или я собственными руками выбью из тебя… — Прочь от нее, Белтайр! Раздавшийся рядом голос заставил Розу задрожать, но не от радости, а от страха. — Ясон! — вскрикнула она, преодолевая резкую боль в подбородке и вслепую пытаясь повернуться туда, где, как ей казалось, должен был находиться Камерон. — Не надо! Оставьте меня! Он хочет использовать меня как приманку в ловушке! — Я это прекрасно знаю, Роза. Девушка ничего не могла рассмотреть отчетливо, но Камерон был не один; рядом с ним высилась огромная светящаяся фигура, а вокруг сновали маленькие огненные существа. Саламандры — но что еще? — Вы явились вооруженным, как я вижу. — К Белтайру снова вернулось хладнокровие. Он по-прежнему был так близко к Розе, что при желании мог ее схватить прежде, чем Ясон успел бы вмешаться. — Огненная Кобылица! Вы превратили одну из ваших саламандр в Огненную Кобылицу? Ясон, это вам дорого обойдется. Слишком дорого, пожалуй! — Уходите, Белтайр, нам с вами не обязательно сражаться, — бросил Камерон. — Дюмона я уже вывел из игры. У вас теперь нет подмастерья, из которого вы могли бы высасывать силы. Белтайр усмехнулся: — Тем легче мне будет разделаться с вами. Убийство Дюмона, да и создание Огненной Кобылицы должны были потребовать от вас много сил. Уж не из-за Дюмона ли ваш увядший цветочек сбежал в город? Я так и рассчитывал: действия Дюмона должны были привести к нужным мне событиям. Он сделал шаг к Розе. В густом дыму, без очков, девушка не видела, куда можно от него скрыться. — Существует альтернатива, Ясон, — продолжал Белтайр пронзительным голосом. — Если вы поддадитесь ярости, которая кипит в вас, вы лишитесь помощи Огненной Кобылицы и своих саламандр и к тому же навсегда останетесь в своем достаточно непривлекательном виде, однако, возможно, сумеете убить меня прежде, чем я разделаюсь с вашим синим чулком. — Он сделал еще один шаг к Розе. — Если же нет, я, пожалуй, прикончу вас или ее, а то и обоих. Скорее всего так оно и будет. Роза зажмурилась и затаила дыхание. Она чувствовала, как отчаянно Ясон борется со слепой яростью. — Вы блефуете, — прорычал он, когда Белтайр сделал еще один шаг. — Ничего подобного. Я специально побывал дома прошлой ночью, чтобы взять этот любопытный манускрипт. — Роза услышала шелест пергаментных страниц. Белтайр многозначительно кашлянул. «Продолжай, продолжай болтать, негодяй! — думала Роза, лихорадочно стараясь направить свой разум по нужному пути; сейчас ей не могли помочь обычные ритуалы, а боль во всем теле мешала сосредоточиться. — Дай мне время!» — Здесь вполне определенно говорится, что каждый раз, когда вы впадаете в ярость и проливаете кровь, вы все крепче срастаетесь с сущностью волка. Чем сильнее гнев, тем нерасторжимые связь. — Белтайр усмехнулся. — Более того, если пролитая вами кровь — человеческая, вы, так сказать, забили гвозди в крышку собственного гроба. Очень возможно, что даже симпатичное заклинание, которое здесь приводится, не сможет вернуть вам человеческий облик. Роза услышала скрежет когтей по камню, но Камерон промолчал. — Так что же, Камерон? — издевательски протянул Белтайр. — Подожмете хвост и уползете, оставив мне свою сучку? Я буду бить ее до тех пор, пока она не покорится или не умрет. А может быть, сразитесь со мной как маг с магом и попытаетесь спасти ее и отобрать у меня заодно этот манускрипт, хоть и знаете, что я сильнее? Или дадите волю ярости и растерзаете меня? — Белтайр расхохотался. — Вы же понимаете, что последний выбор — единственный шанс для вас спасти и свою, и ее жизнь. При этом вы даже, возможно, завладеете манускриптом. Роза услышала рычание Камерона… Но теперь она была уже готова. Она широко открыла глаза — хоть и мало что при этом увидела — и раскинула руки, призывая на помощь магию Воздуха. Она щедро выплеснула свою духовную силу. Она не ожидала, что ее сразу охватит такое изнеможение… Но, может быть, раз ее договор с сильфами не основан на принуждении, на помощь ей явится не только знакомый дух, но и кто-то из его родичей, привлеченный отданной ею энергией? В тот же момент на ее призыв явилась не пара-тройка сильфов, а целая армия. Они вились вокруг, как рой разъяренных пчел; Роза не могла понять, что вызвало такой гнев духов Воздуха. — Помогите ему! — крикнула Роза, вслепую указывая на Ясона. Она не смогла бы описать звуки, которые раздались в ответ: в них было и ликование, и холодная издевательская насмешка, и боевой клич. Роза почувствовала, что сильфы только ждали ее приказа, который позволил бы им пересечь границу, отделяющую их владения от реального мира. Теперь она поняла: когда-то в прошлом Белтайр совершил нечто, вызвавшее гнев детей Воздуха. Роза поежилась, ощутив их бездушную жажду мести. «Воздух питает Огонь…» Ясон словно ждал именно этого момента. Как только появились сильфы, он выпустил всех своих саламандр, и духи двух стихий закружились вокруг Белтайра. Тот выругался от неожиданности и призвал себе на защиту собственных саламандр. Слишком поздно! «Воздух питает Огонь». Сильфы вихрем носились вокруг Белтайра, втягивая в это миниатюрное торнадо саламандр Ясона и раздувая их пламя. Белтайр оказался окружен огненным коконом; хотя подвластные ему многочисленные духи Огня и пытались его защитить, без помощи сильфов они не имели для этого достаточно сил. Власть над огнем какое-то время давала Белтайру возможность сопротивляться, но длилось это недолго. Духи Воздуха питали своей яростью немногих саламандр Камерона и его Огненную Кобылицу, сделав их во сто крат сильнее. Крики Белтайра превратились в хрип: сильфы задушили его, лишив воздуха. Роза зажала уши и зажмурилась, когда Белтайр вскрикнул в последний раз. Камерон помог Розе подняться. Она без сил привалилась к нему; маг сразу понял, как безрассудно тратила Роза энергию в сражении: она не упала бы в его объятия, если бы могла держаться на ногах. Одной рукой поддерживая девушку, Камерон протянул другую, и его любимая саламандра, та самая, которая пожелала превратиться в Огненную Кобылицу, подала ему Розины очки. Камерон осторожно надел их ей. Роза наконец смогла поднять руку, чтобы поправить дужки, и взглянула на Ясона. На ее щеке образовывался огромный лиловый синяк. — Ох, Ясон… — Роза помотала головой. — Я… Он и в самом деле… — Да, — мрачно ответил Камерон. — К несчастью, с ним вместе погиб и манускрипт. — Какая разница! — взволнованно воскликнула Роза, вцепившись в него так крепко, словно хотела никогда не выпускать. Камерон сделал глубокий вдох и в свою очередь оперся о стену полуразрушенного здания. — Я не умею объясняться в любви… — начал он. — Я тоже, — перебила его Роза. — Тогда я сделаю это за вас обоих, — произнес усталый старческий голос. Из клубов дыма, хромая, появился господин Пао; его поддерживал молодой китаец с лицом, изуродованным старыми ожогами. — Вы влюблены в Розу, она — в вас. Вы подходите друг другу, и все у вас будет хорошо. К несчастью, из-за смерти этого жалкого Белтайра его саламандры остались без хозяина, и теперь их ярость обрушится на разрушенный город. Никто из нас ничего с этим поделать не может; остается только бежать. — Ах вы шарлатан! — рявкнул Камерон — точнее, попытался рявкнуть. Только теперь он обнаружил, что сил ему хватает лишь на хриплый шепот. — Где вы были, когда мы больше всего в вас нуждались? Потом он внимательнее присмотрелся к Пао и понял, что тот столь же измотан, как и они; старик слишком устал, чтобы ответить. — Господин Пао сдерживал драконов, иначе они так трясли бы землю, что не осталось бы ни одного целого строения от Лос-Анджелеса до Портленда, Повелитель Огня, — сказал незнакомый китаец и поклонился. — Прости меня, Повелитель Огня. Я не назвался: я Хо, Повелитель орлов. — Повелитель Воздуха! — выдохнула Роза, выпрямившись. Камерон отпустил ее, и девушка поклонилась Хо. — Это из-за вас сильфы… орлы так ненавидели Белтайра? Господин Хо только снова поклонился. — Прошу вас… Мы все можем обсудить в доме Повелителя Огня — там безопаснее. Посмотрите! — Он показал куда-то за спину Камерона. Тот обернулся и увидел языки пламени, подбирающиеся как раз к тому полуразрушенному дому, около которого они нашли убежище. Камерон вздрогнул: он думал, что все усиливающийся жар — следствие сражения саламандр с сильфами, а вовсе не пожара. — Господи Боже! — Он рванулся в сторону пылающих развалин. — Там же еще есть заваленные… живые люди! Однако, сделав единственный шаг, Камерон упал на колени. — У вас не осталось сил, как и у нас с господином Пао и у нее, — показал на Розу Хо, помогая Камерону подняться на ноги. — Мне очень жаль, Камерон. Несчастным жертвам придется умирать или спасаться без нашего вмешательства. Мы им ничем не поможем, если тоже погибнем. Камерон в отчаянии опустил голову. Когда он поднял глаза, то встретил печальный и полный нежности взгляд Розы. — Мне не хотелось бы соглашаться с этим, но… Мои саламандры тоже обессилели, — сказал он. — Мне не удастся укротить ни одного из разбушевавшихся духов пламени. Вы правы, Хо, Есть ли у вас средства передвижения? Господин Пао щелкнул языком, и на улице показалась маленькая тележка, запряженная двумя осликами. — Садитесь! — распорядился старик. Камерону едва хватило сил помочь Розе, а потом самому неуклюже влезть на сиденье. Господин Пао вскарабкался на место возницы, Хо пристроился с ним рядом. Тележка покатилась по улице гораздо быстрее, чем ожидал Камерон: ведь тянули ее два маленьких ослика. Он прижал к себе Розу; девушку это, по-видимому, вполне устроило. — Пао был прав? — тихо спросил Камерон. — Разве он когда-нибудь ошибается? — ответила Роза и даже сумела улыбнуться. Камерону ничего больше не было нужно. Среди огня, боли, разрушений уцелело самое драгоценное сокровище. Эпилог Роза Камерон заканчивала перевод, покусывая кончик карандаша. Господин Хо будет доволен, подумала она. Ей и самой нравился результат ее трудов. За последний год Сан-Франциско, как легендарная птица-феникс, поднялся из пепла пожарищ; огонь тогда уничтожил большую часть города. К удивлению одних, к огорчению других Чайнатаун был восстановлен так же быстро, как и другие районы. Этому в немалой степени способствовали крупные суммы, вложенные в строительство Ясоном Камероном. Разъяренных саламандр Саймона Белтайра утихомирить не удавалось до тех пор, пока они не выместили свой гнев на городе, почти совсем его уничтожив. То, что не было разрушено землетрясением, поглотило пламя. Под обломками домов погибло столько жертв, что точное их число так и осталось неизвестным. Многие пожары возникли от вполне естественных причин, но когда саламандры вырвались из-под власти человека, огонь запылал со сверхъестественной яростью. Повелители Земли и Воздуха Пао и Хо нашли убежище в доме Камерона, и господин Пао все еще жил там по приглашению хозяина. Повелитель орлов Хо завершил обучение Розы и помог ей выдержать последнее испытание; впрочем, после событий 18 апреля оно представлялось Розе детской забавой. Еще одним событием, прежде чем Хо вернулся в город, чтобы помочь восстановить Чайнатаун, было бракосочетание Ясона и Розы: Хо как пресвитерианский священник обвенчал их. Камерон, по крайней мере внешне, так и не стал полностью человеком; однако в душе он был теперь гораздо более человечен, чем раньше. Роза часто дразнила его, говоря, что стоит ей снять очки, и его внешность теряет всякое значение — ей он тогда казался не более зловещей фигурой, чем любой другой мужчина с длинной бородой. Хуже всего перенес события весны 1906 года господин Пао. Его здоровье теперь оставляло желать лучшего: драконы потребовали от него очень многого в обмен на то, что пощадили окрестности Сан-Франциско. Как только возбуждение, связанное с землетрясением, спало, старик слег, и его пришлось выхаживать много недель. Однако теперь он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы вновь заняться составлением лекарственных смесей, и именно благодаря его травам Камерон не испытывал больше боли и смог справляться с приступами ярости. Магия Повелителя Огня и собственная сила Повелителя драконов сохранили в неприкосновенности драгоценное содержимое банок и пакетов в лавке старого аптекаря. Его подмастерья — как в магии, так и в траволечении — привезли ему в поместье Камерона все коробки, ящички и мешочки с травами. С тех пор нередко к роскошному дворцу Камерона подъезжали запряженные осликами тележки с нуждающимися в помощи пациентами. Получив от господина Пао и мудрый совет, и лекарства, довольные посетители возвращались обратно в Чайнатаун. Роза так никогда и не узнала, из-за чего господин Хо поссорился с Саймоном Белтайром, да ее это и не очень интересовало. Она достаточно хорошо представляла себе привычки гнусного негодяя, чтобы не стремиться узнать больше. Роза встала из-за стола и потянулась. В окно ей было видно, как Ясон прогуливает Заката: человек и конь совершали сложные и точные упражнения выездки. Еще немного, и Роза присоединится к ним на своей маленькой лошадке по кличке Заря. Изящная арабская кобылица была прекрасной парой Закату. Интересно, думала Роза, глядя на Ясона с Закатом, долго ли еще ее мужа будет удовлетворять спокойная жизнь в поместье. «Вряд ли долго», — решила она. Теперь, когда он снова был здоров и бодр, Камерон стал заговаривать о путешествии. Что ж, почему бы и нет? По словам господина Пао, среди жителей южных островов и Дальнего Востока его внешность не будет вызывать особого интереса. Его просто сочтут еще одним «белым дьяволом». «Только гораздо более добрым, чем остальные» дьяволы «. У этого зверя истинно человеческое сердце». В конце концов, разве не только это имеет значение?