--------------------------------------------- Роджер Желязны Спасение Фауста Звонят проклятые колокола времен Оргий. Мои слова расплываются на странице. Моргнув, я вижу, что бумага намокла. У вина странный вкус, в воздухе гнилостный аромат, и Елена тихонько похрапывает во сне… Я встаю. Подхожу к окну и выглядываю наружу. Животные предаются веселью. Они похожи на меня. Они ходят и говорят, как я. Но они животные. Animale post coitum triste est (животное после соития печально) – не всегда правильно. Они счастливы. Бегают вокруг огромного шеста, бесстыдно рассыпаются по деревенской зелени; воистину счастливые животные. Они счастливы вновь и вновь. Колокола! Я отдал бы все, чтобы присоединиться к ним! Но они питают ко мне отвращение. …Елена? Нет. Нет мне сегодня утешения. Ибо воистину я triste. Вино. Их вино начинает течь с раннего утра! Благословенное опьянение охватывает всю округу. Мое же вино отдает горечью. Я проклят. – Боже, мой Боже, зачем ты отвернулся от меня? – Фауст? – Елена? – Иди ко мне. Я целую ее с нежностью, исполненной того странного чувства, что наполняет меня все последние месяцы. – Почему? – Что почему, милая? – Почему ты так ко мне относишься? – У меня нет слов, чтобы выразить чувство. Еленины слезы падают на покрывало, горестно увлажняют мои руки. – Отчего ты не такой, как другие? Я смотрю в окно. Каждый удар колокола Оргий отдается в стенах моей плоти, в каркасе скелета. – Я выторговал нечто очень ценное, милая, отдав все, чем владею. – Что это? – У меня нет слова для этого. Я возвращаюсь на балкон и бросаю пригоршню золотых монет попрошайкам, толпящимся у моих ворот. Они разрываются между желанием получить милостыню и стремлением откликнуться на похотливый зов своей дряблой плоти. Да возымеют они и то и другое! А теперь убирайтесь! Мой взгляд падает на кинжал, церемониальный кинжал, который я использовал в ритуалах. Если бы только у меня была сила, была воля… Но что-то, чего я не в силах постигнуть, кричит во мне: «Не смей! Это…» Я не знаю, как выразить эту идею словами. – Вагнер! Внезапное решение. Униженная мольба. Попытка… – Вы звали, хозяин? – Да, Вагнер. Приготовь северную комнату. Сегодня я буду колдовать. Его веснушчатое лицо вытягивается. Курносый нос обиженно сопит. – Поторопись. Расставь все по местам. Затем можешь присоединиться к остальным на лугу. Его лицо светлеет. Он кланяется. Прежде он никогда не кланялся, но я изменился, и люди теперь боятся меня. – Елена, драгоценная моя, я удаляюсь, чтобы надеть свои одежды. Возможно, я буду другим человеком, когда вернусь. Она тяжело вздыхает, она извивается на постели. – О, скорее! Пожалуйста! Ее животная страсть и притягивает меня, и отталкивает. О проклятие! Такого рода вещи я никогда раньше не почитал запретными! И ради какого-то богатства, знания, власти… Это! Иду вдоль нескончаемых коридоров, среди сверкающего хрусталя, мрамора, многоцветных гобеленов. Тысячи статуй моего дворца плачут: – Помедли! Спаси нас, Фауст! Не возвращайся туда! Мы станем уродливыми… – Простите меня, красавицы, – отвечаю я, – но вас мне недостаточно. Я должен постараться вернуть себе то, что было когда-то моим. Я иду дальше и слышу позади рыдания. Северная комната затянута черным, и Круг начертан на полу. Свечи бичуют тьму огненными кнутами. Стены каруселью ходят в умоляющих глазах Вагнера. – Хорошая работа. А теперь иди себе, Вагнер. Радуйся дню, радуйся своей юности… Мой голос обрывается, но Вагнер уже далеко. Черные одеяния вызывают у меня дрожь отвращения. Они столь несовместимы с моим существом… я сам не знаю почему. – Сгустись, тьма! На меня наваливается тяжесть. Скоро, скоро установится связь. – Великий рогатый, призываю тебя из глубин… Каждая свеча превращается в костер. Но огонь не источает света. Видимая тьма… – Всеми великими именами заклинаю тебя, явись передо мной… И вот он здесь, и мои члены наливаются свинцом. Два глаза, мерцающих, немигающих, из покрова абсолютной тьмы. – Фауст, ты звал меня. – Да, великий рогатый, Властелин Празднества, я призывал тебя сегодня. – Чего тебе надобно? – Расторгнуть сделку! – Почему? – Желаю вновь стать таким же, как все. Я сожалею о том, что заключил договор. Возьми назад все, что дал мне! Сделай меня подобным беднейшему попрошайке у моих ворот, но сделай меня тем, кем я был. – Фауст. Фауст. Фауст. Трижды называю я твое имя с сожалением. Ибо все уже не так, как я желаю или как ты желаешь, но согласно изъявленному желанию. Голова у меня кружится, колени подгибаются. Я шагаю вперед и разрываю Круг. – Тогда поглоти меня. Я не желаю больше жить. Покров тьмы колыхнулся. – Я не могу, Фауст. Это твоя судьба. – Но почему? Что я сделал такого, отчего стал таким особым, что отделило меня от остальных? – Ты принял душу в обмен на жажду жизни, ты же знаешь. – Что такое душа? – Я не знаю. Но это было частью договора, и в этом мире существуют условия, которые я обязан соблюдать. Ты навечно, бесповоротно спасен. – Есть ли что-то, что я могу с этим сделать? – Ничего. Непосильной тяжестью давят на меня черные одежды. – Тогда изыди, великий. Ты был хорошим богом, но во мне что-то повернулось. Я должен искать другого бога, ибо странные вещи беспокоят меня. – Прощай, благородный Фауст – несчастнейший из людей. Опустевшие стены кружатся каруселью. Круг за кругом. Огромное зеленое солнце перемалывает все на своем пути. На веки вечные. Звенят проклятые колокола времен Оргий! И посередине я, один.