---------------------------------------------


 Петухов Юрий
 В поисках 'чудовища'

 ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ 
 В ПОИСКАХ "ЧУДОВИЩА" 
 Задрожали от его рева стороны света, 
 небосвод, поднебесье, земля и горы. 
 Махабхарата 
 Клянусь, ни львы, ни тигры, ни медведи 
 Столь не страшны! Никто б не изобрел 
 Такую тварь, хотя б в горячке бредя! 
 Л. К Толстой "Дракон" 
 Мы прошли "дорогами богов" вслед за нашими далекими родичами-переселенцами, заложившими в основание античной культуры один из краеугольных камней - культ божества, ставшего покровителем поэзии и искусств. И теперь, не повторяясь и не углубляясь в рассмотренный уже процесс миграции, мы вправе задаться вопросом: а могло ли такое непростое, растянутое во времени вторжение оставить всего один, пусть и необычайно глубокий след? Могло ли воздействие "северных варваров", столетиями оседавших в средиземноморских краях, ограничиться привнесением одной лишь божественной тройки - Лато, Артемиды, Аполлона или, как их называли на родине. Лады, Лели, Кополо? Ответ, вероятно, должен быть однозначным - нет, не могло! Пришельцы-праславяне, даже если бы они и задались такой целью, не смогли бы оставить часть своих кумиров на родине, а часть прихватить с собой - народные верования не саквояж туриста. И потому у нас есть все основания думать, что при глубинном проникновении в античную, да и в иные мифологии, мы сможем выследить собратьев Кополо, как бы тщательно им не удалось замаскироваться под "греков", "малоазийцев" или кумиров других народов. 
 КОГО УБИЛ БЕЛЛЕРОФОНТ? 
 ...Беллерофонту убить заповедал Химеру 
 Лютую, коей порода была от богов, 
 Нe от смертных... 
 Гомер, "Илиада" 
 Существует мнение, что "Илиада" - это сплав множества вполне самостоятельных мифов и легенд, собранных вокруг одного сюжетного стержня и более того - искусно подогнанных к нему. Сейчас уже мало кто верит, что все в ней создано одним человеком, будь хоть трижды гением. Так или же иначе - не столь важно. Ведь в любом случае в основе самой поэмы и ее песен лежат предания, сказания, существовавшие в Средиземноморье задолго до Гомера и его возможных соавторов. 
 Один из таких вставных мифов повествует о герое ахейцев, свершавшем свои подвиги в Ликии. Попал он туда по навету отвергнутой им совратительницы, царской жены. Последняя, извратив события, нажаловалась мужу, и "разгневался царь таковое услыша; но убить не решился: в душе он сего ужасался; в Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки, много на дщице складной начертав их, ему на погибель; дщицу же тестю велел показать, да от тестя погибнет". Знакомая история - слабовольный вождь-монарх посылает неугодного погибать куда подале от своего королевства с соответствующей запиской. Примерно так же хотели расправиться спустя много веков с Гамлетом. Ту же схему мы найдем во множестве сказок самых разных народов. 
 Звали героя Беллерофонтом. Был он внуком знаменитого Сизифа - основателя Коринфа, и сыном Главка. Царский сын и, следовательно, сам по рождению царь - хотя бы в будущем. Рядом с ним еще множество царей - на Пелопоннесе ли, в Малой ли Азии, в Эгеиде. Кругом одни цари! И до и после! И Одиссей хитроумный, и Менелай златовласый, и Агамемнон "пространновластительный", и Ахиллес благородный... 
 Мы как-то привыкли к этому титулу "царь" для племенных вождей Средиземноморья - он встречается сплошь и рядом не только в детских переложениях, но и во всех без исключения научных и научно-популярных изданиях. Мы употребляем его легко и бездумно, несмотря на то, что "цари" зачастую владели войском в пятнадцать-двадцать челядинов и клочком земли в две-три квадратных стадии. 
 Как читатель догадался, мы делаем небольшое отступление. Но оно необходимо, потому что мы обязаны научиться смотреть на вещи и события трезво. "Взгляд со стороны" и "любование отдаленным" вплоть до обожествления и, уж как минимум, до "оцарствления", всегда играют не на руку исследователю. И мы очень многое поймем, если задумаемся - почему безоговорочно признаются монархами и самодержцами племенные "царьки" в одних местах и почему ну никак не признают царями властителей других мест? О ком речь? О русских князьях, почти каждого из которых можно было бы сравнить по влиянию и могуществу с римским императором или византийским базилевсом, но которые не удостаивались даже звания "царя". Лишь с Ивана Грозного якобы пошло "царство" на Руси. А до него? 
 Разумеется, мы сейчас говорим не о полноте власти и не о классических определениях, под которые, кстати, греческие "царьки" никак не попадали. А о значимости и об оценке! Святослав! Владимир! Ярослав! И те, кто был до них, и те, кто пришел на смену, - ничуть не уступали европейским монархам, а по большей части и превосходили их по всем параметрам. Да что там названные! Практически любой из удельных князей периода раздробленности превосходил и по мощи, и по количеству земли, и по численности населения признанных "царей" и "королей", которые не всегда могли состязаться даже с боярами этого князя. И все же: "князь"! Правда, на Руси существовали свои титулы, и их носители не считали себя обиженными, но опять-таки оценка в нашем восприятии: "царь Одиссей хитроумный" и какой-то там, скажем, князь тверской или рязанский. Первое звучит и порождает гордость. Второе - так себе, подумаешь! Хотя у этого "князька" в одной какой-нибудь деревеньке, о которой он и сам мог не подозревать, разместилось бы все "царство" да впридачу бы и парочка соседних. 
 К чему все это говорится? А к тому, что за словами мы должны видеть их содержание. Видеть совершенно четко! Ибо одно дело читать мифы, предания как беллетристические произведения, восхищаясь, соболезнуя героям, сопереживая, превознося и так далее, и совсем иное - представлять этих героев реальными людьми, не впадая в поэтические восторги и понимая, кто перед тобой, что происходит, где происходит, как и на каком уровне. И еще - необходимо научиться по мере сил и возможностей отделять чисто мифологические персонажи от персонажей вполне реальных, исторических, но вместе с тем, видеть и часто встречающееся совмещение тех и других в каком-то герое или группе героев. Сложная задача. Но посильная. 
 Многое слилось в мифе о Беллерофонте - "воинственном" и "непорочном". Чего стоит хотя бы история о попытке совращения юного героя сластолюбивой женой повелителя ахеян Прета и всех последующих испытаниях, - выпавших на долю юноши, отвергнувшего любовь "Антии младой"! В ней явно проглядывают корни знакомого нам библейского сюжета об Иосифе Прекрасном и о жене начальника охраны фараона Потифара. Правда, в Египте существовала в свое время сходная сказка о двух братьях. Может, и она легла в основу средиземноморского предания, может быть, было наоборот. Достаточно точно известно лишь, что в Ветхий Завет сюжет попал либо из Египта, либо из Эгеиды через Малую Азию, во всяком случае со стороны, как и подавляющее большинство прочих сюжетов это кладезя народной мудрости древнего мира. Нам и это не столь важно. Мы не будем распыляться, сосредоточим свое внимание на основном. 
 Ни в одном из достоверных источников мы не найдем подлинного имени нашего "воинственного" героя. Все поименованы: и Сизиф, v Прет, и Главк, и Антия, и трое сыновей Беллерофонта. Но лишь сам герой вечно скрывается под эпитетом, ибо "Беллерофонтос" - это скалькированное греками словообразование: "Беллероубийца". 
 Заметим сразу же, что в более поздних вариациях греческие мифологи и сказители, по всей видимости, пытаясь обосновать прозвище, вводят в повествование некого "коринфлянина", которого якобы герой убивает еще до начала своих подвигов и приключений, причем "коринфлянину" дается явно искусственное имя - Гиппоной. Но мы не будем касаться поздних напластований, чтобы не вносить излишнюю неразбериху. Нам следует брать пример с кропотливой работы реставратора икон, который слой за слоем смывает наносное, ненужное, добираясь до первоосновы. 
 Итак, "убийца" известен. Ну а кто же был "убитый"? За что его убили? Где? Когда? При каких обстоятельствах? Зачем? Ни на один из этих вопросов сами греческие сказители ответа не дают ни словом, ни полусловом, ни намеком. Герой ведет самый активный образ жизни: он воюет с племенем драчливых солимов и с воинственными амазонками, одолевает Химеру, совершает множество иных деяний. Но прозывают его при этом почему-то вовсе не Солимофонтом и не Амазонкоборцем, и даже не Химеробойцем. Загадка? 
 Мы знаем, что за тысячелетия литературных обработок мифические образы зачастую претерпевали самые невероятные преобразования: хтонические, ирреальные существа, порожденные самой изощренной фантазией и прежде всего страхом перед неведомым, превращались в безобидных леших, домовых, в гармонических антропоморфных героев или же вообще неизвестно во что. И тем не менее, при желании почти всегда можно докопаться до корней. 
 Исследователи сходятся на том, что в предании о Беллерофонте явно просвечивает основной индоевропейский миф - сюжет о борьбе бога-громовника, грозового конного божества со змеем-чудищем, стремящимся поглотить дневной свет, солнце или совершить прочие пакости. 
 Интерес к Беллеру и его праобразу не снижался и не снижается: и в наши дни появляются интересные публикации. В частности, любознательного читателя можно отправить к статье В.Л.Цымбурского о Беллерофонте, опубликованной в сборнике "Античная балканистика", вышедшем в издательстве "Наука" в 1987 г. Мы же не будем приводить всех мнений, оспаривать их или соглашаться с ними. Для нас главное, это то, что ученый мир признает тождество "беллероубийцы" и бога-громовника, во всяком случае, на первоначальных стадиях развития сюжета. 
 Но тут мы вправе задаться вопросом: как же так, ведь у греков есть свой (или почти свой, то есть достаточно "усвоенный") бог-громовержец, законный и коронованный, - Зевс?! По логике мифа и народного сознания во втором громовержце нет ни малейшей нужды. 
 Все так. Но мы уже постепенно, медленно, но все с большими основаниями начинаем проникаться излагавшейся выше "кощунственной" мыслью: если мы замкнемся на сугубо лишь греческом этносе и его, непосредственно его, верованиях, то упремся в такую глухую, замшелую и непреодолимую стену, что никогда ни на один из поставленных вопросов не ответим и будем до бесконечности пребывать в состоянии детей, которые с разинутым ртом слушают волшебные сказки. 
 Беллерофонт, поймав и оседлав крылатого коня Пегаса, как то и следует грозовому конному божеству, по всем правилам основного мифа совершает свой "подвиг громовержца" - в яростной и опасной схватке побивает стрелами чудовищную Химеру. Породили Химеру ужасный Тифон и жуткая исполинская Ехидна. Чудовище это так же, по всем правилам выползает именно из пещеры, дышит пламенем и дымом, в неистовстве бьется о скалы и горы, сотрясая их. 
 Так, может, оно и есть тот самый загадочный Беллер? 
 Все, вроде бы, сходится. И предположение было бы вполне законным и основательным, при одном условии: если бы герой получил свое прозвище после расправы над трехглавым чудищем. Но зовут его Беллерофонтом с самого начала мифа-легенды. Так почему же так случилось, почему возникла такая путаница? 
 Все становится на свои места, если мы примем в рассмотрение тот бесспорный факт, что дубль-громовержец приходит со стороны (неважно пока откуда - с севера или, как предполагает большинство исследователей, из Малой Азии). В олимпийскую иерархию он с ходу, разумеется, не вписывается и действует в сознании тогдашних греков и "греков" где-то на периферии обитаемого мира. Но при всем при том функций своих дубль-громовержец не утрачивает - он вовсю сражается с олицетворением подземного зла. 
 Греки, усваивая и перерабатывая привнесенный образ, - непонятное для них прозвище калькируют и оставляют, как это и бывает в таких случаях, а убиенного и неведомого для них Беллера в сюжете мифа подменяют родной и знакомой Химерой, сочиняя ей тут же приличествующую случаю родословную. 
 Но оставим до поры до времени всех многоликих "беллероубийц". К ним мы вернемся отдельно, чтобы рассмотреть со всей тщательностью и вниманием. 
 Нынешняя же наша цель установить личность самого загадочного и неуловимого Беллера, скрывающегося под сонмом имен и прозвищ в легендах, мифах, сказаниях и поверьях различных народов. 
 "ЧУДОВИЩЕ" 
 Лев головою, задом дракон и коза серединой, 
 Страшно дыхала она пожирающим пламенем бурным. 
 Гомер "Илиада" 
 Слово "беллерос" не переводится с древнегреческого языка. Оно, как считают лингвисты, более раннего происхождения. Но определить его основное значение исследователям все же удалось. И значение это - "чудовище". 
 Навряд ли даже самая непутевая и злобная "коринфская" мать дала бы своему сыну подобное имя. Так же как и не назвала бы она его ни с того, ни с чего непонятным и неупотребляющимся именем-словом. Нет нужды вдаваться в подробности сюжет с "коринфлянином" есть искусственная вставка и ничто более. 
 В языках Средиземноморского региона, на Балканах, в Северном Причерноморье и в прочих местах расселения протославян мы можем найти сходные формы звучания в словах, обозначающих змей, драконов, чудищ, иногда даже рыб. Что первично, что вторично - сразу определить не удается, слишком уж многое перемешалось в этом этногенетическом и соответственно лингвистическом котле. Но связь между этими обозначениями и нашим ускользающим "беллером", разумеется, есть. И не только в словах, обозначениях, но и в понятиях. Недаром же и ликкйская отвратительная Химера выползает из подземелья будто какой-то змей, какой-то гад ползучий - шипя и извиваясь. 
 Упоминавшиеся выше исследователи заметили явное сходство имени Беллера со многими словами живых балканских языков. Такими, как румынское "балаур" - "дракон", албанское "буллар" - "полоз, уж", сербскохорватское "блавор" - "полоз, уж". Удалось установить, что древнейшим вариантом был северобалканский вариант слова, принадлежавший, по всей вероятности, праславянским племенам, заселявшим Балканы. Отсюда и сам праобраз Беллера, как и Беллерофонта, указывал на Балканы - родину мифа. Такое заключение вполне логично. Но лишь для определенной стадии. То есть тут можно говорить об очередной промежуточной прародине образа. 
 Вместе с тем прослеживается и второе значение слова. Оно заключено в корне "бел-, бол-" и в языках индоевропейской семьи тождественно понятиям "раздуваться, расти", а также "блестеть". Например, в русском языке мы встречаем и "бл-еск", и "бол-ыпой". Причем слова эти наши - прямая ветвь не только из праиндоевропейского языка, но и из предшествовавшего ему так называемого бореального праязыка. 
 Слова "бол-ыпой", так же как и несколько измененное "вел-икий, вел-икан, вел-ичие" пришли к нам безо всяких кружений, прямым наследованием из бореального корневого сочетания согласных "Б-Л-", означавшего "высоту, величину, крупность". Для сравнения скажем, что и в санскрит это сочетание попало, преобразовавшись со временем в "бал-а", с теми же значениями - "крупность, массивность, мощь". Но помимо того бореальное сочетание согласных подразумевало "холм", большой "вал" или "насыпь земляную", то есть опятьтаки что-то большое. 
 Как оказалось в дальнейшем, при рассмотрении разошедшихся слов с общей корневой схемой, почти во всех случаях они несли вместе с новыми значениями и старые. Не зря же мы иногда сравниваем "большого" человека с горой, то есть "холмом" и так далее. 
 Не вдаваясь в лингвистические премудрости, следует сказать, что ученые в результате попыток осмысления частично утраченного праиндоевропейского слова, выявили, что за ним проглядывается нечто большое, блестящее (чешуей? шерстью? от влажности, намоченности?), раздувающееся, поднимающееся в рост или даже подпрыгивающее, может, взлетающее, живущее под землей или в холме и охраняющее подземные богатства. Если первые определения достаточно конкретны и жизненны, то последнее - по части охраны богатств - конечно же, субъективно, это уже чисто человеческое представление. Но в любом случае из описанного наша фантазия рисует нам образ некого явно злого существа - этакого Змея-Горыныча, проживающего в подземных или скальных пещерах и стерегущего там злато в сундуках. 
 То есть вырисовывается образ того самого "змея", которого по всем понятиям и обязан настичь и убить "громовержец". Но есть одна маленькая загвоздка. Говоря о "беллере" и прослеживая его корни, мы упремся в одно несоответствие: из праиндоевропейского следует, причем вполне определенно, что змей, противник бога-громовника обозначается как "эгхи-" или "агхи-" (абсолютно точное звучание, само собой, передать невозможно, но для представления о разнице звучаний имеющегося вполне достаточно). Как же так? Почему? Ну, конечно, слово могло быть и заменено в процессе эволюции образа - такое происходит сплошь и рядом. Могли быть и иные причины. Могло быть и так, что произошло слияние разных образов, воплощающих абсолютное зло и вредоносность. Слияние образов - путаница их обозначений, или же замены, подмены, совмещение? Тут надо разбираться конкретно. И мы со временем увидим, что как и в одно очень краткое сочетание согласных могло вместиться несколько образов, так и в один образ могли слиться два или несколько сходных по "опасности" и -"вреду" образов вполне конкретных носителей зла. 
 И эти носители зла не носились где-то в параллельных вселенных, создаваемых воображением, а жили бок о бок с самим человеком. 
 Мы знаем, что чудовищ самого устрашающего вида можно встретить в сказках всех народов. А если говорить про Европу, так в ней для Змиев-Драконов никогда не существовало ни границ, ни паспортных режимов, ни лзыков,^ ни наречий - эти вездесущие мифологические^ твари бытовали и бытуют в легендах и сказках от Пиренейских гор и до Уральского хребта, от разместившейся чуть ли не на макушке Земли Исландии и до вулканического, загубившего не одну цивилизацию древности Крита. И везде эти злобные твари кого-то умыкают самым непорядочным образом, что-то похищают, уворовывают с тем, чтобы потом стеречь бдительно и со всем тщанием. А кончается дело непременной битвой и поражением злого чудища, получающего по заслугам на радость как рассказчику-повествователю, так и слушателям, жаждущим торжества справедливости. 
 Нетрудно и запутаться в таком обилии драконов и змеев-горынычей! И потому нам надо быть начеку, не поддаваться излишним вывертам фантазии. А иначе она нас заведет в такие непроходимые и гиблые болота, что не только искомого не найдешь, а и сам заплутаешь да погрязнешь в трясине. 
 Но, вперед - по следам Беллера! 
 Ближайшие соседи-беллероносцы на Балканах - румыны, албанцы. У первых существует поверье о слепой змее, которая раз в год превращается в злобного драконообразного Балаура. Этот Балаур набрасывается без разбора на всех, сея смерть и панику. Короче, образ соответствующий, не спутаешь. Но и не определишь из него ничего. Почему? Хотя бы потому, что он носит чисто сказочную окраску привнесенного, готового сюжета. У албанцев также сохранилась сказка - о слепом Буларе, прозревающем с такой же периодичностью и готовом пожрать всех встречных-поперечных. Характерно. Но - негусто! Правда, появляется мотив слепоты - вещь для нас немаловажная! 
 Сделав еще несколько шагов на север, мы потеряем след никаких беллеров и буларов! Чтобы обнаружить очередного змееподобного и лингвистически сходного родственника, нам придется пересечь весь континент с юга на север - или обогнуть его морским путем - и добраться до Ирландии. 
 На древней земле, сохранившей отголоски кельтской цивилизации, мы встретим собрата "малоросского", гоголевского Вия, подслеповатого и так же убивающего взглядом. Зовут чудище Балором. Он является отпрыском богов, внуком божественного Нега. Балор возглавляет воинство демонов-фоморов. Предание-сага, называющаяся "Битва при Маг Туиред", описывает бой между фоморами и кельтскими божествами - племенами богини Дану. 
 К тексту саги приложили не в одном поколении руку пересказчики и переписчики - так изукрашены и расцвечены события. И все же сквозь пестрые краски пробивается древний мотив все того же мифа о борьбе богагромовника со змием. Правда, надо сразу же сказать, что мотив очень измененный - видно, сюжет попал к древним ирландцам не из первых рук. Но тем не менее у исследователей нет сомнений, что описанная битва Балора с Лугом - очень искаженным "громовержцем", это отголосок все того же основного мифа индоевропейцев. 
 Сага повествует: "Сошлись в битве Луг и Балор с Губительным Глазом. Дурной глаз был у Балора и открывался только на поле брани, когда четверо воинов поднимали его веко проходившей сквозь него гладкой палкой. Против горсти бойцов не устоять было многотысячной армии, глянувшей в этот глаз... Когда ж подняли веко Балора, метнул Луг камень из пращи и вышиб глаз через голову наружу, так, что воинство Балора узрело его. Пал этот глаз на фоморов, и трижды девять из них полегло рядом..." Описание одноглазого Балора впечатляет. 
 Но Луг, доброе божество кельтов, побеждает чудище, которое, как ему и положено по основному мифу, крадет коров и быков и проживает где-то далеко, в холмах. Свершается возмездие. 
 Может, Балор и есть тот, кого мы разыскиваем? На роль змея-умыкателя он годится по всем статьям. Но детали свидетельствуют, что сага крайне далека от архаики. Взять детали свидетельствуют, что сага крайне далека от архаики. Взять хотя бы орудие убийства - здесь таковым является праща. Но это позднее наслоение. Первичен в мифе сам камень, ибо первогерой-громовержец убивает врага именно метко брошенным камнем. Брошенным, а не выпущенным из пращи! Хотя, конечно, уже само наличие камня, попавшего Балору в глаз, говорит за себя. Вспомним, что в греческом варианте мифа герой побивает Химеру-Беллера стрелами - то есть и там прослеживается явная вторичность. Хотя, разумеется, "стрела" может быть в свою очередь образом, ибо стрелы стрелам рознь - "каменной стрелой Перуна" из лука не выстрелишь. Длинные стреловидные камни, и особенно найденные в тех местах, где когда-то ударяла молния, назывались у славян "перунами" или "перуновыми стрелами". 
 Слепота и убийственный взгляд поневоле подталкивают нас к упоминавшемуся уже Вию. Был ли такой персонаж в славянской мифологии? Или это порождение фантазии Николая Васильевича Гоголя? 
 Сам писатель неоднократно говорил, что ничего почти что и не добавил - и само предание было народным и образ чудовища Вия. Как утверждает эциклопедия "Мифы народов мира": "По русским и белорусским сказкам, веки, ресницы или брови Вия поднимали вилами его помощники, отчего человек, не выдерживавший взгляда Вия, умирал". Там же делается вывод о древности образа и его "блуждании по миру". С последним нельзя не согласиться, мы видим разительное сходство с Вием хотя бы тоже одноглазого коренастого уродца Балора. Но в том, что не Балор послужил прообразом Вия, сомнений нет. 
 Есть предположение, которое высказал В.Абаев, что образ Вия восходит к языческому богу славян Вею. А Вей в свою очередь родственен иранскому божеству, которое имеет две ипостаси: добрую и злую. Божество это носит сходное имя - Вайю. Оно не поддается обыденной упрощенной трактовке. Ибо, с одной стороны, олицетворяет ветер и посредника между небом и землей (что в общем-то не противоречит функциям именно "ветра"), помогает героям-богатырям, покровительствует воинам, а с другой - является злобным великаном, привратником в преисподней, злым духом и демоническим чудовищем. Непростое божество. 
 Этимология теснима понятна без перевода - о близких словах мы уже говорили - это именно "Ветер", образованное от "веять, веет". А если вдуматься, то можно понять и двойственность: ветер ведь приносит добро и зло, он может пригнать тучи, орошающие поля, и может разогнать их, высушить все или, скажем, разрушить, снести дома, если он ураганной силы. Эта двойственность реального явления и породила, видимо, двух сказочных существ: помощника и губителя. 
 В осетинском эпосе существуют злобные существа - вайюги. Они также одноглазы и зловредны по отношению к людям. И ничего удивительного в этом нет. Это не просто совпадения или промежуточные варианты. В индоевропейской мифологии вообще такие черты как "слепота", "одноглазость" связаны именно с представителями загробного мира во всех их самых разнообразнейших ипостасях. Нам даже не надо искать примеров, на язык к каждому так и просится вполне привычное и бытующее присловье "эх, лихо одноглазое!". А ведь Лихо, как мифологическое существо, именно одноглазо. Также одноглаз и леший - в своем собственном облике, если он не прикидывается просто мужиком или еще кем. Вся эта одноглазая, подслеповатая шатия-братия приносит людям беды. Или, как говорится, "сглаживает". 
 Но, как нам кажется, представлять Вея, Вайю или индийского Ваю чистыми богами смерти - а именно такую трактовку предлагают В.Абаев и некоторые другие исследователи - не совсем верно. Данная функция лишь одна из многих, закрепленных за богами-ветровиками и их ипостасями. И сами боги эти лишь одна из ипостасей другого божества-образа, также связанного со смертью. 
 Удивляться здесь нечему. Схематизм нам должен быть чужд. Мы видим на практике: ничто и нигде не укладывается строго в "периодические системы". Божества и герои не химические элементы. Они переплетаются, сливаются, отпочковываются и снова проникают в прежние "тела" новыми ростками. Все - зыбко, расплывчато, все дрожит и переливается в неком таинственном мерцающем и колышащемся мареве. Четкость справочников - мнима, как мнимы шарики-электроны, вращающиеся вокруг шарика-ядра, в модели атома. НИКАКИХ ШАРИКОВ В ПРИРОДЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ! Энергия и материя перетекают с одного энергетического и материального уровня на другой, сохраняя лишь временную видимую целостность с таким же ядром-призраком. 
 "Почти то же самое и с божествами в мифологиях. Среча, Несреча, Спех, Неспех, Удача, Неудача, Доля, Недоля и множество других полярных и промежуточных, антропоморфных и абстрактных божеств-демонов сливается в одно божество, носящее имя Суд. Но это последнее, в свою очередь, растворяется в каждом из перечисленных и неперечисленных, а также выходит далеко за их пределы и образует группы или подгруппы иного порядка. А перечисленные вбирают в себя множество иных понятий-богов и образов-богов, но тем не менее, входят составными частями не в один лишь Суд, и так далее, и так до неизвестного нам предела. 
 Но, разумеется, все наши рассуждения вовсе не отвергают необходимости иметь классификацию и упорядоченность. Мы считаем лишь, что упорядоченность в данном случае достаточно условна и она не должна превращаться в догму. 
 В древнеиндийской же мифологии бог Ваю, что означает "ветер, воздух", - доброе божество. Но тут другая крайность он тысячеглаз. Пугаться такого "отличия" не следует. Видимо нечто из местной почвы-мифологии, вливаясь в индоарийскую принесенную мифологию, заставило полюбить такую вот многоглазость, многорукость и прочие многочленности и многогранности. 
 Напомним, что и Индра тысячеглаз, и Вритра, и еще уйма божеств и демонов наделены или подобными или схожими свойствами. Ваю помогает добрым людям, как Вайю - иранским воинам. Видно, так уж сложилось, что для древних переселенцев этот "ветер" приносил больше благ, чем разрушений и страданий. Тут не грех вспомнить и про несколько особенное положение Индии и про ее климат. Конечно, все эти природные условия не могли не отпечататься в мифологии, не придать специфики божествам, первоначально имевшим несколько иной вид. 
 Но и у древних индийцев прослеживаются постоянные наложения и переходы с уровня на уровень. Так, одна из ипостасей Ваю - это бог ветра Вата, упоминающийся в Ригведе и других памятниках. Здесь нет необходимости в переводе, так как мы и сами видим - Вата однокорневой теоним с Ветром. 
 У Ваты в большей степени прослеживается наличие функций именно ветра как такового. Да и исходя из древности образа мы можем судить, что Вата, по всей видимости, первичен. Он и "перворожденный", и "дитя воуя мира", и "дыхание богов". Он управляет колесницей, которая вечно носится между небом и землей. Причем в его колеснице сидит верховное божество, а коней запрягает для колесницы сам Индра-герой. 
 И все же где-то, на каком-то этапе наложились два не совсем сходных образа. И теперь их уже не разделишь, можно лишь искусственно расчленить, опускаясь к истокам. Но мы видим двойственность, нас уже не проведешь: Вата - изначально в небе, с богами; Вая уже ниже, причем он, приближаясь к Вайю, вайюгам, Вею, Вию, прямиком спускается с небес в преисподнюю, становится слеп, зол, вредоносен. И, стало быть, это уже не он, также как и Вий - не Вата. 
 Таким образом получается, что мы забрались довольно-таки далеко, а к разгадке не приблизились. Остается вернуться к Балору и компании и попробовать прощупать иные пути. 
 Отсутствие четких следов "беллеров" в Центральной Европе и лингвистические сходства в теонимах убеждают в том, что у кельтов или их соседей были неплохие связи как с античным миром, так и с праславянами еще задолго до времени римско-галльских войн. Однако догадка эта не облегчает нашей задачи. Лишь в одном мы укрепляемся все более - в начале был общий миф: борьба двух сверхъестественных, а может и не таких уж сверхъестественных, сил. Но потом, с веками и тысячелетиями каждая из этих сил приобрела множественность, стала проявляться в самых разных и порою малосхожих ипостасях. 
 Где еще мы можем встретить божества с корнем "бел, бол"? У индоевропейцев на первый взгляд таковых больше нет. Может быть, заглянуть южнее и восточнее - к семитам? Там на довольно-таки обширных пространствах царствует грозный бог бури, грома и молний Балу, он же Бел, он же Баал - в общесемитском значении "владыка, господин". Значение достаточно далекое от "чудовища". 
 И было бы заманчиво предположить такой, поворот истории, при котором две большие языковые семьи сталкиваются как соперники на определенном этапе в глубокой древности - и их верховные боги борются друг с другом, сходятся в решительной схватке. Причем вполне естественно, что "вражеский" бог проникает в мифологию индоевропейцев как олицетворение зла и, соответственно, уже одним этим обречен на ношение звания "чудовища" и "змея". Со временем этот "чужой бог-соперник" врастает в индоевропейские мифы и воспринимается хотя и противником покровителя-громовержца, но все-таки своим божеством, которому тоже не мешает на всякий случай - а может и в первую очередь, - принести жертвы. 
 Но это, наверное, лишь игра фантазии. И тема для отдельного исследования. Мы же пока не будем отклоняться. 
 Лучше вспомним про племена богини Дану кельтских сказаний. Луг, победитель Балора, воевал на стороне этих племен. Но сам он, как признают кельты, чужак, пришелец, новый бог. К тому же, по какому-то странному стечению обстоятельств внук убиенного им Балора, которого родственником не признавал. Лугу долго приходилось притираться к племенам, доказывать свою лояльность, проходить разные испытания и показывать путем демонстрации различных полезных ремесел свою нужность, прежде чем его приняли за своего. Это все "интересно и наводит на размышления. 
 Но сейчас важнее для нас то, что в результате всех передряг племена Дану занимают подземный мир и обосновываются в нем. Странно? Нет. Ведь "даиу" для индоевропейцев это "вода, источник, поток", то есть влага, исходящая из подземного мира, из земли. Мы говорили уже о Днепре. Нет нужды останавливаться на значении названий Дон, Дунай, Днестр и других сходных - корень все тот же. 
 И здесь нам придется перенестись в Древнюю Индию, вспомнить о существовании там женского божества Дану, также связанного с подземным миром и подземными водами. Богиня эта имеет индоевропейское происхождение и попала в Индию вместе с переселенцами, за которыми последуем с некоторым опозданием и мы. 
 ДОРОГАМИ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ 
 Индейская глаголемая страна дале
 че бо прилежит Егупта, велика бо су
 щи и многочеловечна... 
 XII в., "Повесть 
 о Варлааме и Иоасафе" 
 Дану пришла в Индию задолго до начала формирования греческого этноса и даже протогреческого праэтноса. Поэтому мы не можем грешить на нее и ее коллег по древнеиндийской, и шире, индоарийской мифологии, что они, дескать, или их атрибутика заимствованы из античного мира. Переселенцы-индоарии вышли в свой путь с прародины значительно раньше, чем таковой начал формироваться. Этим коротким вступлением мы хотим напомнить, что между протославянами и индоариями не было никаких прослоек - ни "греческих", ни "скифских", ни тем более "германских" или "романских". 
 Итак, переселенцы унесли с собою богиню Дану. Кто она? В этом образе мы сталкиваемся со множеством функциональных обязанностей. Но главная из них в том, что Дану - мать демонов. У кельтов Дану - прародительница богов. Теонимы обеих связаны с "водой", "потоком". Уже этого сопоставления достаточно, чтобы говорить о невозможности передачи славянам иранцами слова и понятия "дан-река", ибо тогда следует, по логике некоторых исследователей, распространить принцип "привнесения" от иранцев и на кельтов. А это маловероятно, особенно для Ирландии. Этот пример ложности некоторых заключений мы приводим по ходу дела. 
 Главное же для нас сейчас то, что Дану прежде всего является матерью демона Вритры, того самого противника бога-громовержца Индры, которого последний убил своей чудесной ваджрой - "палицей грома". 
 Палица Индры - и серебряная, и золотая, и алмазная в поздних обработках. А первоначально - каменная, а то и просто представляющая из себя огромный камень-скалу. Незыблемость и глубина основного мифа, как единодушно убедились в том ученые всего мира, потрясающа! 
 Да и сам Вритра полностью отвечает всем нашим требованиям. Приглядитесь - чем не "беллерос-чудовище"? Он - не-человек и одновременно не-бог, "растет во тьме", "лежит в воде и сдерживает воды", он - лютый и хитрый зверь, олицетворение дикости, злобы и хаоса. И внешне он соответствует вполне облику чудовища - без ног, рук и предплечий, змееобразный, издает шипение, вредит всячески - короче, явный враг и разновидность того же дракона-горыныча. Очень важно, что Вритра является одним из немногих "перворожденных". 
 Героя, одолевшего Вритру, зовут Вритрахан - "Вритроубийца". Знакомое словосочетание, не так ли? Правда, имена Беллер и Вритра лингвистически далеки друг от друга. Но не будем спешить с выводами. Потому что родной брат и одновременно иная ипостась Вритры - демон Вала. Он также полностью вписывается в основной миф. Более того, это именно Вала прячет в подземной пещере украденных коров и быков. А Индра-герой с помощью божественной собаки - помните роль собак и волков-оборотней? - отыскивает пещеру, разрушает ее при участии семи мудрейших сподвижников и побивает зловредного Валу без жалости и сомнений. Коровы освобождены, тьма тут же сменяется светом, над миром всходит богиня утренней зари Ушас. Вала перед смертью дико вопит и воет, оглашает окрестности рыком и ревом, но ничто ему не помогает - он посрамлен и уничтожен. Кроме того, как и надо по основному мифу, он разрубается на мельчайшие части - точно так же поступают со всеми его коллегами и в других ответвлениях индоевропейской мифологии - и разбрасывается по белу свету. Все торжествуют. 
 Древность и даже архаичность демона Валы, который скорее всего и послужил праобразом для создания более сложной фигуры брата-Вритры, не вызывает сомнений. В древнейших гимнах индоариев, Ригведе, той самой, с которой они пришли из Европы, его имя упоминается 24 раза. Почему же этот любитель краденных коров отошел на второй план, уступив место "запирателю вод" Вритре? Ответить на этот вопрос однозначно очень трудно. Можно лишь предположить, что первоначально образ был единым или двуединым. Затем в процессе кочевого переселения и перегона скота - а скот и являлся основным богатством индоариев - главным было сохранение своих стад. И вполне естественно, что по этой причине особо будоражил умы и сердца "злой демон", способствующий угону или лично угонявший коров, быков. Затем, когда переселенцы осели и более-менее обустроились, поставили надежные ограды и загоны, важнее стала проблема водопоя. Реки пересыхали, воды не хватало - и недовольство людей автоматически переключалось на демона Вритру, чье имя обозначает "затор, преграда". 
 Индоарии пришли в северо-западную Индию во II тысячелетии до н.э. С большой долей уверенности мы можем сказать, что сам переход занял не один десяток лет. Есть основания считать переход столетиями, ибо, как мы уже отмечали и еще раз напомним, движение кочевых пастухов-индоевропейцев было необычайно медленным и ничего общего не имело со стремительными переходами средневековых кочевников-тюрков. 
 Переселенцы, по-видимому, в течение всего II тысячелетия несли с собой свои предания, храня их и творчески обогащая. Но особый, грандиозный расцвет древнеиндийской мифологии начался уже после освоения пришельцами новой, экзотической, пышной и жаркой родины. Божества прародины были проще, менее поэтичны, не обладали тысячами глаз и рук. Но и они были далеко не просты. 
 Теоним Вала переводят буквально как "охватывающий, скрывающий". Само санскритское слово "вала" означает "пещера". Все очень созвучно нашему героюумыкателю. Но могло ведь быть и так, что имя Вала стало нарицательным и тем самым породило соответствующее слово и его значение - такое случается сплошь и рядом. 
 Что же делать - получается какой-то замкнутый круг? Попробуем еще! Буква "в" переходит в букву "б" не только в непосредственно европейских языках, но и в санскрите. К тому же, сами индоарии называли демона то Вала, то Бала. И тем самым этот вредоносный тип получал дополнительные свойства, так как слово "бала" означает "власть, сила, насилие". Сочетание, соответствующее образу, - и Вритра и Вала самые настоящие насильники, откровенно злоупотребляющие своей силой, и кроме того, властители над прочими демонами, властелины потустороннего мира, влияние которого распространялось в соответствии с представлениями и на реальный мир. 
 Все это, конечно, нам дает полноту картины. Но, увы, мало приближает к искомому. 
 Есть в древнеиндийской мифологии персонажи, чьи имена звучат сходно с именем Вала. Это - Валакхильи. Правда, в данном случае первое "а" более протяжно, но с учетом того, что "вала-кхилья" слово составное и первая его часть почти полностью совпадает с именем нашего демона-умыкателя, мы рассмотрим и этот случай. 
 Кто они, эти валакхильи? Колесницу солнечного бога Сурьи сопровождают карлики-мудрецы, напоминающие пчелиный рой. Только "пчелы" эти довольно-таки крупные, с "большой палец руки" размерами каждая, и по описаниям больше напоминают мохнатых шмелей. Вот их-то и зовут Валакхильями. Образ усиливается еще и тем, что сам Сурья покровитель медосборщиков и, выражаясь современным языком, главный специалист по медовой терапии или медолечению. 
 Валакхильи по одним источникам дети великого риши Крату и внуки самого Брахмы. Крату как-то уронил в какую-то земляную щель несколько волосков из паха, а через некоторое время из щели народились Валакхильи. Все очень образно и туманно. Такая картина соответствует как некоторым фрагментам процесса зачатия и деторождения, так и устройству бортни, пасеки и разведению пчел. Тут, наверное, слилось несколько мотивов. Но запоминается постоянный намек на какую-то "мохнатость" и "волосатость", также как и на щель, которая является своего рода "укрытием", "пещерой" для карликов-мудрецов. 
 Эти Валакхильи отличаются особой "чистотой" и "праведностью", что также указывает на особенности продолжения рода у пчелиного роя. Если ни разгневаются, то и богам ке следует ждать от ни л пощады. И здесь мы видим явный намек на тех же насекомых. Отличаются они от пчел, как мы уже говорили, величиной и мохнатостью. 
 Далее, по другим источникам, Валакхильи родились из волос самого Праджапати - верховного божества, прародителя всего сущего, "господина творения". К слову заметим, что солнечный бог Сурья лишь одна из ипостасей Праджапати и теоним "сурья" - один из эпитетов сверхбога, "высшего творца". Здесь мы на очередном примере убеждаемся в верности нашего подхода и зыбкости мифологических образов, сливающихся один с другим и расходящихся. 
 Очень интересные существа эти Валакхильи. Но еще интересней, что "вала" - с протяжным, но не слишком, "а" в середине - означает на санскрите "волос". То есть, теоним можно одновременно перевести и как "волосатые или мохнатые мудрецы", и как "волосатики или мохнаткки из щели", ведь "кхилья" именно "щель в сухой земле, глыбе, глине", как впрочем и сама "глыба". 
 Очень важна и этимология "валы". Мы еще не видим ничего конкретного, но уже представляется вполне определенно некое "волосато-мохнатое" существо, "скрывающееся" в "пещере"! Кто же оно, это чудовище?! То, что не пчелы и мохнатые шмели это наверняка, змей также не совсем вписывается в складывающийся образ. Но и первые и второй как-то связаны с этим образом. Особенно первые! 
 Попробуем подвести предварительные итоги нашего путешествия в Древнюю Индию. Итак, демон Вала появился на свет никак не позднее II тысячелетия до н.э., а то и раньше. Древность его совершенно четко подтверждается наличием пастушеских функций... Но первичен ли он? Опять нет! Все есть в этом "пещерном образе" - глубинное, далекое, связанное с борьбой хаоса и гармонии, есть в нем явные хтонические черты, наделен он свойствами обитателя потустороннего, таинственного и жуткого мира. Но не чувствуется в нем почему-то первобытной архаики, то есть нет именно того, что с огромной долей достоверности дает исследователю право сказать: да, это не вымышленный поэтами и сказителями фантастический герой, это тот самый первобог, перед которым трепетал человек каменного века. Не земледелец и не кочевник, не профессиональный воин и не искусный жрец-волхв, а первобытный охотник и собиратель - изначальный мифотворец. 
 Стары Беллер и Балор, Булар и Балаур. Древен Вала-Вритра! Но все они юнцы безусые пред своим прародителем, тем самым первосущим "чудовищем", поисками которого мы заняты. 
 Очень многое нам дало путешествие по следам древних индоариев. И это еще будет постоянно нам помогать: каждый шаг на юго-востоке отзовется цепочкой верных шагов на северо-востоке. 
 Так уж устроена жизнь - и история подтверждает это, - что переселенцы-мигранты не могут сохранить в первозданной чистоте образы богов, унесенных с прародины. Множество новых впечатлений в пути, общение с самыми разнообразными и непохожими народами, как и прочие сложнейшие процессы, видоизменяют облик и внутреннее содержание кумиров, отсекают многие стародавние, становящиеся непонятными черты. Прочнее всего держатся теснимы - имена богов; сюжеты мифов подвержены уже большим изменениям, неустойчивы функциональные особенности расползается, дрожит нечеткая дымка марева. 
 Племена, оставшиеся на родине, как мы уже отмечали, и не подверженные воздействию всех перечисленных явлений, лучше сохраняют своих богов. Это распространяется также и на сам язык, на обычаи, на изначальные поверья. 
 И потому, побывав на севере, западе и юге Европы, а также совершив краткое путешествие в далекую Индию, мы направим свои стопы в те места, где могла располагаться вторичная прародина древних индоевропейцев. И не столь важно, что с точностью до десятка или сотни километров ее границы пока не установлены. Главное, нам известна группа тех народов, которые не уходили от своей земли в заоблачные дали. 
 И потому - снова вперед, ведь мы почти ухватили за хвост неуловимое "чудовище"! 
 ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПРАДЕДУШКА БЕЛЛЕРА 
 Скрипи нога, скрипи липовая! 
 Из русской сказки. 
 На примере демона Валы мы установили, что в имени божества-чудовища первична начальная буква В, а не Б, как у средиземноморских и кельтских двойников. И теперь мы можем с полным основанием заняться теми в Европе, мимо кого прошли в первый заход. Круг сужается. Мы почти у цели! В районе расселения германцев и балто-славян. 
 Здесь целый букет противников громовержца и "похитителей скота". 
 В скандинавско-германском эпосе герой-громовержец Тор сражается с Мировым Змеем Ермунгандом, мечет в него свой молот-палицу-ваджру, у которого есть даже собственное имя Мьелльнир, что может ассоциироваться со знакомым нам "молния". Но этимологически тесним далековат от тех, с которыми мы пытаемся разобраться. Да к тому же, Тор не убивает Змея, как положено по основному мифу, он его должен убить лишь при конце света, когда великаны сойдутся в лютой схватке с богами. Так что этот "змей" отпадает. 
 Какие еще сходные по звучанию, а может и однокорневые слова, теснимы есть у германцев и скандинавов. Божественный кузнец Велунд? Нет, вроде бы образ не тот. Сын Одина и Ринд - ребенок Вали, который должен отомстить за убитого прекрасного Бальдра? Но он - представитель нового поколения богов, самого "младшего" и далековат по своим функциям от "перворожденных", хотя в нем уже чувствуется тема мести и смерти. Кто еще? Вельсинги - вожди-короли, ведущие свой род от богов-асов? Пожалуй, нет. Здесь однокорневая составляющая, возможно, и есть, но образы эти очень далеки от исходного, если вообще имеют к нему хоть какое-то отношение. Это уже, можно сказать, почти чисто литературные персонажи, пришедшие из позднего эпоса. Кто же еще? Валькирии - девы-красавицы, обслуживающие в загробной стране Вальхалле мужественных воинов, а также собирающие их души по полям сражений? Ближе! Здесь уже четкая связь с потусторонним миром. 
 Да и сама Вальхалла это, как видится, не просто зал или дворец, в котором собираются павшие герои и ублажают себя вином, яствами, рассказами о воинских подвигах и общением с богами-асами, с верховным богом Одином. Вальхалла - страна мертвых, причем в самом широком понимании, каковым бы ни было ее происхождение, каковы бы ни были у нее реальные земные корни. 
 Известный писатель, ученый В.И.Щербаков считает, что праобразом Вальхаллы послужил один из главных залов во дворце царей-асов, который располагался в Нисе вблизи от Ашхабада-Асхабада, и что родиной асов была Парфия, из которой уже позже "божественные герои" перебрались на север, сохранив свои воспоминания-предания. Исследования и находки В.И.Щербакова крайне интересны и заслуживают пристального внимания. Любознательный читатель может узнать о них из книги "Где жили герои эддических мифов", выпущенной издательством "Знание" в 1989 году. В.И.Щербаковым разработана общая теория Древнего мироустройства. Она охватывает 12-14 тысячелетий существования человеческой цивилизации. Наша задача скромнее, конкретнее. Скажем лишь, что наши построения - для определенного временного этапа - полностью укладываются в рамки Общей теории. 
 Подчеркнем, что если представления о загробном мире как о "вальхалле" бытовали и в Парфии и в Скандинавии, это, естественно, укрепляет наши позиции и объясняет, каким образом унесенные с прародины поверья и теонимы могли лопасть на запад- и северо-запад в начале новой эры или незадолго до начала ее. 
 Итак, германцы отпадают. Их народы не сохранили архаичных представлений, и любой поиск в их краях заводит в тупик. 
 Двигаемся дальше на восток. И тут же натыкаемся на парочку чуть ли не близнецов - на литовского Велинаса и латышского Велняса. 
 В обоих чувствуется-жизненность, исконность: меньше фантастических, пышных описаний и подробностей частного характера, меньше благоприобретенных змеиных и драконовых черт, которые явно вторичны, зато чувствуется близость к природе. 
 Сами Велняс и Велинас напоминают лесных чертей - с рогами и копытами, которые воруют все тех же коров и быков, меняют внешность, оборачиваясь камнем, деревом, человеком, зверем, драконом - последний мотив постоянен, он не исчезает совсем, но при погружении в глубины времени тускнеет. 
 Черти-велинасы вовсю запруживают реки, преграждая водам путь. Правда, до Вритры им еще далековато, не тот масштаб. И, разумеется, они самым непосредственным образом связаны с подземным миром, царством мертвых. 
 А сходны велинасы-велнясы по простой причине - у них один предок, персонаж балтийской мифологии Велс - бог загробного мира. Балты приносили жертвы этому богу-пастуху, который пас души покойников на "велсовых пастбищах". На литовском языке слово "веле" обозначает "душа". Бог повелевал душами в своем царстве, за это его чтили живые. 
 Но, скорее всего, обозначение души покойника в литовском языке вторично, это производная от божества, которому отведено значительное место в мифологии и жизни, вплоть до посвящения ему месяца - октября, называемого "велю мате". 
 Но здесь уже четко проглядывают загробные "пастбища" и индоевропейский корень *uel-. Сам образ дает представление о загробном мире как о богатых, тучных лугах. И на этом моменте мы немного задержимся. Все слышали про знаменитые парижские Елисейские поля, кто-то, наверное, и бывал на них. Но не всякий знает, что они получили свое название от многократно менявшихся при переходе от народа к народу "велсовых или влесовых пастбищ". Из наиболее ранних и засвидетельствованных в письменных источниках "лугов-пастбищ" мы знаем: хеттское "веллу", тохарское "А валу" и лувийское "улант" означают "мертвый". О скавдинавогерманских, балтских и других параллелях мы уже говорили. 
 Одно из самых близких к изначальному слову-обозначению, а может быть и самое близкое, это русское "воля". Сейчас мало кто знает его первичное значение, но "воля" - это именно "влесово пастбище", это образ тучного и обширного луга, на котором пасутся кони и который, как повествуют русские сказки, оборачивается кровавым кладбищем. Подробнее пишет об этом известный лингвист В.Н.Топоров в статье "Заметки по похоронной обрядности", напечатанной в "Балто-славянских исследованиях за 1985 г." (издательство "Наука", 1987 г.). 
 С тем же корнем и с тем же образом связано и понятие богатства-собственности-власти. Это непременные атрибуты как самого загробного мира, так и его властителя. И отсюда такие сходные русские слова как "власть", "волость". Более того, существуют, как пишет В.Н.Топоров, диалектные выражения: "волость" - "властвовать", "волос" - "власть", "велес" "повелитель". И не только в русском языке. Тохарское "А вал" означает "повелитель, государь". С этим же корнем связаны и такие слова как "великий", "велеть", "повелевать". 
 Мы снова замечаем, что зачастую в одном слове, в одном корне совмещены два или даже несколько понятий. Но главное, что они, понятия эти, каким-то образом свиваются друг с другом, переходят на какой-то грани одно в другое. Вспомните значения корней "бел-, бол-". В них и "величина, крупность, величие", и "холм, гора", и "нечто большое, раздувающееся, страшное, блестящее", живущее в этом холме, а точнее, в пещере, которая находится в холме, или в норе, или в берлоге короче, в каком-то, если можно так выразиться, переходном месте между миром живых и преисподней. 
 Древнему человеку этот "вход в загробный мир" представлялся, по всей видимости, достаточно четко. И это не просто "нора", ведущая в подземную страну и имеющая аналогичное значение и в древнеиндийском "нарака", и тохарском "наре", и множестве других индоевропейских слов с корнем "нор-, нер-". Это не лаз, не отверстие, не дыра, а главные ворота в преисподнюю. И охраняет их грозный и неумолимый страж - наше искомое "чудовище", которое по совместительству - и главный пастух на своих "лугах", и вообще "властелин, властитель" мира мертвых, подлинный "волос-володетель" загробных душ. 
 И тут, казалось бы, подходит балтский Велс, по всем статьям годится он на роль "чудовища", и можно было бы остановиться на нем. Но нет в этом угрюмом божестве первобытности, не ощущается в преданиях о нем дыхания каменного века! Лишь один мотив проглядывается в балтийской мифологии, в частности, в теме Велса - это поверье о "мертвой кости", о древнейшем охотничьем обряде сжигания костей животных в дни поминовения покойников. 
 Обычай этот характерен и для предков литовцев, и для славян, и для хеттов, обосновавшихся четыре тысячелетия назад в районах первичной прародины, но называвших жертвенные кости также "веллас хастаи". И у всех "мертвая кость" связана самым непосредственным образом с подземным божеством. Даже зовется она так, что на слух не требуется перевода, и русское ухо расслышит вполне явственно: "велесова кость". 
 Вот теперь мы добрались до того, чья древность не поддается измерению, до того первобытно-дремучего божества-чудища, которого даже Великий князь Владимир не рискнул поставить в один ряд с русскими языческими богами в своем Пантеоне, украшавшем Киев до знаменательного 988 года. До того, чей идол стоял внизу, на Подоле, как и положено идолу владыки подземного мира. Речь, разумеется, идет о седом и загадочном Велесе-Волосе. В родственности Велса, Валы и Велеса-Волоса сомнений у исследователей нет - это факт установленный. 
 Велес - "скотий бог", покровитель домашних животных, хранитель богатств. Причем это лишь его отдельные и не самые ранние функции. Но все равно может возникнуть вопрос: почему же "злой бог", "чудище" стал покровителем? Здесь в нас говорит впитанное с молоком матерей Христианское мировоззрение, с которым не смогли справиться даже "воинствующие безбожники", несмотря на то, что применяли все доступные им меры вплоть до физического уничтожения десятков миллионов носителей такового мировоззрения. Христианские начала и мораль остались в нас. Мы сразу отвергаем силы зла, не приемлем их ни под каким видом, как бы ни были они могущественны. 
 Но у славян-язычников не было "деления" на "чистых" и "нечистых" - эти два противоположных начала в их сознании сливались в одну сверхъестественную силу, наполнявшую собой всю видимую и невидимую вселенную. Наблюдая за борьбой, которую вели между собой божества, и поддерживая всей душой и сердцем добрые, светлые начала, язычники пытались задобрить обе стороны, заручиться покровительством и тех и других. "Сила" и "власть" "володетеля" "пастбищ" невольно внушали почтение к нему. Но это почитание и задабривание "злого божества" ни в коей мере не было похоже на зародившиеся во времена античности и развившиеся в Средневековье культы Злого духа и Сатаны. 
 Повальное увлечение "сатанизмом" в наше время вызвано отчасти романтизацией самого образа и неверием в победу добрых сил. Явление, прямо скажем, для России и славянства в целом совершенно чуждое, здесь мы должны полностью признать эффект привнесения. 
 Уважая в какой-то мере "силы зла", считаясь с ними как с реальным явлением (ураганы, наводнения, моры, засухи), славяне никогда не отрицали "сил добра", всячески подчеркивая их первичность - отсюда и особый нравственный подход, отсюда и резкая дуалистичность. Поклонение Дьяволу как таковому могло тысячу, две тысячи лет назад и ранее упрочиться на Востоке, в Центральной Европе. Но оно отрицалось с ходу в местах проживания славянских народов. 
 Исключением здесь, пожалуй, является лишь наше время "сатанизм" исключительно успешно внедряется в сознание. Причин тому множество, и прежде всего - полное разрушение русского и славянского культурного слоя в нашей стране и последующее массированное вторжение американизированной псевдокультуры с ее культом силы и Дьявола. 
 Но мы ведем речь о тех временах, когда ни самой "Америки", ни "американизма", ни "сатанизма" в местах расселения славянства не было и быть не могло. И здесь мы видим одну характерную деталь: славяне и три, и четыре тысячи лет назад, как и в более поздние времена, старались не возвести в степень отрицательные свойства Злого духа, а наоборот - где только можно, очеловечить его, как бы прикрепить к дому, полю, бане, лесной сторожке и так далее. То есть выделить в этом "злом духе" какие-то добрые и полезные качества, а затем, используя их, приноравливая их по-своему к своим надобностям, приручить это "злого духа". Конечно, о полном согласии и любви не могло быть и речи, но все же элементы такого "приручения" налицо. 
 В Велесе-Волосе сконцентрировано все то, что мы видели в родственных ему "чудищах", а точнее, в расселившихся по миру его потомках. Он и чудовищный змей, и хранитель подземного золота, и слепец, прозревающий на время и убивающий взглядом, и угонщик скота, вечно воюющий с богом-громовником, вечно погибающий от каменных "перунов" и вечно воскресающий для того, чтобы сразиться вновь. Обо всех этих качествах можно прочитать в книге Б.Успенского "Филологические разыскания в области славянских древностей". Обозначить их все в нашей малообъемной работе просто невозможно. 
 Но перечисленные функции есть подтверждение лишь "братства", то есть одновременности происхождения Белеса и самых древних "чудищ" других народов. Мы же взялись доказать его "отцовство", найти ту начальную черту образа, которая не проглядывает у других. 
 Для этого надо внимательно приглядеться к лесной ипостаси Велеса-Волоса, к Велесу-лешему и Велесу-медведю, хромающему на своей "липовой ноге", в то самое время, когда старуха варит его "мертвую кость". Изо всех реконструированных обликов чудовища эти - самые древние, первобытные. Вместе с тем, именно они, наряду с прочими мифореликтами сохранились на русской земле, во многих областях которой бытовали сказки о борьбе Перуна-Ильи с лешим, с лесовиком - олицетворением сверхъестественных сил чащобы. 
 Кроме лешего у Велеса есть множество лесных ипостасей - и лихо одноглазое, и оплетай, и прочая нечисть. Но наиболее ярко Велес проявляется в хозяине леса, в том, кого не называли по имени собственному, чтобы не накликать, а говорили про него вскользь, будто бы мимоходом - дескать, тот кто про мед ведает. 
 Не сказочные драконы и не трехглавые химеры вселяли ужас в палеолитического и неолитического охотника-собирателя, а вполне реальные косматые, волосатые обитатели чащоб - спящие подолгу в холмах-берлогах, вылезающие оттуда будто из-под земли, из самой преисподней, огромные, свирепые, полуслепые после спячки, раздувающиеся в ярости и поблескивающие отсыревшей и сальной шерстью, дико ревущие на всю округу и потрясающие ревом не столько небеса, сколько сердца людей, несущие смерть или увечье, а позже, когда охотник научился сохранять в загонах добытый им рогатый молодняк, так и ворующие этих "быков и коров". А если мы копнем еще чуть глубже, так натолкнемся на жутких и свирепых пещерных медведей. Вот уж где воистину соединяются все понятия: и "волосатости", и "пещеры", и "укрывательства", и "преисподней" со всеми утащенными в нее "богатствами", и "величины, величия", и прочих. 
 Ни у одного божества-чудища: ни у Валы, ни у Велса, ни у Балора - мы не находим этих нескрытых изначальных медвежьих черт. Если они и есть, то, как мы имели возможность видеть, в очень затуманенном состоянии, в таком, что сразу и не выявишь их. Но они есть практически в самом первоначальном виде у Волоса-Велеса, предания о котором передали русским славяне, праславяне, протославяне, получившие их в свою очередь от ранних индоевропейцев и, судя по всему, от тех общностей, которые существовали до них. 
 Прийти откуда-то со стороны окультуренный и опоэтизированный Велес, наверное, и мог бы. Но не быть бы ему тогда народным кумиром, продержавшимся тысячелетия, так как не было случая в истории, когда не элита, а сам народ, .живущий от земли, поклонялся бы привнесенному литературно-эпическому персонажу и уж тем более наделял бы его медвежьими чертами. Нет, Белес - божество исконное, глубоко первобытное, сохраненное в первозданной свежести лишь славянами. 
 Когда мог появиться на свет доисторический Волос, чьим именем было наречено созвездие Плеяд-Волосынь, сулящих своим блеском удачную охоту на медведя? Шесть тысяч лет назад, девять, двадцать? Неизвестно. Может, именно Волос и было то табуированное, неназываемое имя медведя-чудища? Имя единственного по-настоящему опасного для древнего охотника зверя, обожествленного им. 
 Страшны были волк, вепрь, рысь. Но их можно было как-то обойти. Сами они также не слишком навязывались, старались избегать человека. Другое дело медведь - убийца, вор и разоритель бортей. Вспомните совершенно четко прослеживающуюся связь "волосатости" и Валы с пчелами, медом и прочими характерными вещами. Таких совпадений не бывает. 
 Медведь, как животное всеядное и не боящееся человека, всегда жило по соседству и всегда что-то "умыкало" или же в отсутствие хозяев выгребало их запасы из дома, кладовок, погребов. Тащил медведь все "награбленное" к себе - по крайней мере, так это виделось да и должно было видеться людям. Значит, у него были в "берлоге-пещере-преисподней" поистине накоплены за долгие годы "бессмертные богатства", 
 Уволакивал он и людей - это и "смерть", и "велесовы души". Вот такой складывался в умах образ "пастуха", пасущего в своем "загробном мире" и души людские и скот. 
 Большего соперника и противника у человека не было. Волки? Ну, во-первых, волк был в какой-то мере приручен, его потомки уже "служили" собакой у человека. И ему отводились совсем иные роли, о которых мы говорили. В частности, волчьи стаи были объектом подражательства племенной молодежи - "молодых волков-собак". Во-вторых, человек того времени существенно отличался от нынешнего изнеженного и избалованного субъекта. Археологи находят, к примеру, останки загрызенного волками человека - и это не единичный случай - а вокруг него лежат изуродованные скелеты дюжины волков - с переломами хребтов, свернутыми шеями, разорванными пастями и так далее. Человек мог и умел защищаться. 
 Развеяны, кстати говоря, и представления о том, что первобытные люди жили до 20-25-ти лет, представления, оказавшиеся ложными, но укрепившимися в сознании стереотипами. Уже многие годы выкапывают из земли останки людей шестидесятилетнего возраста и более, выясняется, что выживали даже уроды от рождения или калеки, получавшие увечья, - племя давало им пропитание и защиту, не бросало на произвол судьбы, как это представлялось нам ранее. 
 Но вернемся к нашему "чудовищу". Индоевропейский праязык сохранил название и другого обитателя пещер - пещерного льва. Но это "чудовище", также грозное и вполне могшее послужить прототипом для божества, исчезло из мест обитания предков праиндоевропейцев значительно раньше пещерного да и простого медведя, не оставило следа, а возможно, и совместилось с основным прототипом в сознании. 
 Этимологизация Волоса дает ответы на многие вопросы. В его имени заключены понятия "смерти" и "волосатости". Ведь над поверженным, мертвым медведем-волосом разыгрывались целые ритуальные представления, участники которых обряжались в шерстистые длинноволосые шкуры с "головой"-капюшоном. Отзвуки этих ритуалов попали с прародины и в греческие комедии, само название которых означает "медвежья пляска", и в белорусские комоедицы, и в новогодние болгарские "велесовы празднества". Есть они в самой непосредственной передаче и во всевозможных великоросских ряжениях. 
 Волхвы в медвежьих шкурах - это жрецы Волоса-медведя в первую очередь. Потом уже слово стало более емким, распространилось и на прислужников иных божеств. 
 С волхвами и Волосом-Велесом связано и понятие "велеть, повелевать" именно в жреческом значении, то есть не просто в смысле "приказать", но в большей степени даже - "говорить особым образом", то есть на непонятном для большинства "магическом", "ведовском" языке. 
 Неотделимы от имени Волоса и "валы", как укрытия. Правда, в более поздних легендах повествуется о том, что валы, и, в частности Змиевы валы, были пропаханы кузнецом, который запряг в плуг змея-чудище и гнал борозду-вал до самого моря, где и утопил своего врага. Но это уже позднее, "змеиное" напластование. А в "вале" мы видим древнее "бол" и индоевропейское *Uel-. Такие совмещения очень характерны. 
 Мы не будем специально вникать во все тонкости и детали длительного процесса сложения двух образов "медведя" и "змея". Скажем лишь, что этот процесс протекал еще на уровне древних праиндоевропейцев, так следы его заметны в мифологиях почти всех народов индоевропейской Языковой семьи. Достаточно поздний герой былин - Волх Всеславьезич, например, при всей его, судя по имени, вполне однозначной связи с медведем-волосом или его жрецами, был по былине сыном Змея. 
 Здесь же заметим для полноты сведений, что кроме противников громовержца, чьи теснимы выходят из знакомого нам корня *Uel-, существует целый ряд "чудищ" с корнем *budh-. Такие как древнеиндийский Ахи Будхнья или уже сильно измененный древнеиранский Ажи-Дахака. Но здесь первое слово нам знакомо, "ахи" или "агхи" - это и есть индоевропейское "змей". Второе же наиболее сохранено опять-таки в славянских языках, это Бадняк, Бодник, олицетворяющие вредоносные начала. На примере греческого Пифона, который, как считают ученые, также выходит из этого корня, мы наглядно видим, насколько первичное звучание изменено в, казалось бы, столь близком Средиземноморье и как оно почти в точности сохранено теми же индоариями, несмотря на впечатляющие расстояния. 
 Завершая наше короткое расследование, мы выражаем твердую уверенность, что образ праславянского Велеса первичен во всех отношениях. Доказательств тому было приведено достаточно. Но главными, наверное, являются те, что лишь славянские языки сохранили первозданные слова и понятия, причем все: это и "воля", и "власть", и "волосатость", и "валы", и "велеть", и "величие, величина", и "большой", и многие другие, сходящиеся в один образ Велеса-Волоса. Ничего подобного и даже близкого в иных языках в отношении противника громовержца, "чудовища", не сохранилось. 
 И уж в самом конце вспомним про нашего убиенного средиземноморского персонажа. Грех о нем забывать, коли мы начали с него. 
 Нет необходимости пояснять, что из поэтического образа козо-льво-драконообразной Химеры не мог народиться вдруг архаичный Велес. Только наоборот. Лингвистических препятствий в трансформации теонимов не наблюдается. Окончания могут быть разными: "-ос, -ее, -с", даже "-ор, -ер" как у Балора и Белера. В этом проявляются особенности и своеобычности родственных языков. Исходный же корень во всех случаях один "вел, вол-". Обращение букв "б" и "в", как мы уже писали, дело обыденное и привычное, достаточно вспомнить "библиотеку - вивлиофику", "Вавилон - Бабилон", "Ваала - Баала" и так далее до бесконечности. Об удвоении согласной "л" мы так же говорили при рассмотрении родственности Кополо и Аполло, это явление типичное, примеры его любознательный читатель сам может найти где угодно, даже и в этой главе, то же происходит с "веле-сом" и с "белле-росом". Двойственность пути "чудовища" - с севера почти одновременно в Грецию и Малую Азию, это характерная и знакомая нам "кополова тропа". Совпадает и время - середина II тысячелетия до н.э. На протокоринфских вазах уже присутствует сюжет борьбы с "беллеросом". 
 Очень интересный промежуточный сюжет засвидетельствован именно на полпути образа прародины в Средиземноморье, а именно - на Балканах. Там имеются изображения, где всадник-громовержец убивает именно медведя. 
 Таковы судьбы богов, принесенных в Средиземноморье предками славян. Одни, типа Кополо-Аполло, становились фигурами первой величины. Другие - Лада-Лето и Леля-Артемида довольствовались вторым рядом. 
 Но были и те, что прививались к древу ангинной мифологии слабенькими веточками. Таков, по всей видимости, и Беллер-чудовище, дошедший до нас в греческой легенде благодаря своему убийце. Этакий более чем трехтысячелетний хилый, южный внучок-мальчишка, совсем не похожий на своего северного, могучего и многоликого доисторического прадедушку. 
 ОТ АВТОРА 
 Вы держите в руках второй том серийной авторской библиотеки "Приключения, фантастика". Возможно, Вы не являетесь подписчиком и Вам попалась лишь одна книга - это не беда, так как каждый том серии - это вполне самостоятельная книга, все включенные в нее произведения читаются как самостоятельные и законченные вещи. 
 Итак, вышли в свет два сборника серии, впереди еще один. Все остальные тома, а их помимо упомянутых семь, это фантастико-приключенческие романы, романы ужасов, эротический роман, то есть произведения крупномасштабные и даже эпические, если взять, к примеру, роман-эпопею "Звездная месть". Напишите, какие Вам больше нравятся произведения, какую форму Вы предпочитаете - рассказ, повесть, роман? 
 Автор напоминает, что прежние условия сохраняют силу: десять наиболее обстоятельных и вдумчивых рецензентов получат право на бесплатную подписку в рамках всей серии, сколько бы томов в дальнейшем она ни включала в себя. Фамилии таких рецензентов будут опубликованы в одном из томов (пятом или шестом). Пишите также о Ваших пожеланиях и предложениях. Адрес Вам знаком: Москва, 123, а/я 40, Петухову Ю.Д. 
 Книги серийной библиотеки в розничную продажу не поступают. С середины 1990 года подлежат рассмотрению только коллективные заявки - от организаций, предприятий, клубов любителей фантастики, а также от прочих объединений почитателей этого жанра. Однако приниматься заявки будут лишь в случае расширенного производства и увеличения тиражей. И поэтому автор-издатель обращается ко всем предприятиям, организациям, кооперативам, готовым на договорной основе сотрудничать в выпуске библиотеки или предложить на взаимовыгодных условиях бумагу, полиграфические мощности. Возможны бартерные операции - то есть предприятия, не обладающие бумагой и прочими материалами, необходимыми для изготовления тиражей, могут предложить для товарообмена выпускаемую ими продукцию это особенно целесообразно, если на предприятиях имеются клубы любителей фантастики или же добровольные общества книголюбов; в таких случаях стоимость серийной библиотеки значительно снижается, практически не затрагивая кошелька подписчика. В условиях нарастающей инфляции бартерный обмен наиболее выгодная форма сотрудничества. 
 Автор-издатель и все, кто участвует в издании серии, готовы рассмотреть любые Ваши предложения.