---------------------------------------------


 Терри Пратчетт
 Вертушки ночи

 Чего я не понимаю, констебль, так это – неужели ему интересен блюз? Потому что жизнь Вайна – это блюз и есть. Такая пластинка с одной-единственной песней на сторону. Я к тому, что если бы люди были музыкой, Вайн был бы одной из этих, знаете, старых пиленых записей, перезаписанных сто раз с какого-нибудь фонографа или как его, где кто-нибудь по имени, скажем, Глухой Рыжий Робинсон, стоит по колено в Миссиссиппи и гундит чего-то себе под нос.
 Я бы скорее ждал от него интереса к, скажем, Тяжелому Металлу, или к Панку. Хотя, конечно, он всеми интересуется. В конце концов.
 Что? А, да. Да, это мой фургон, который с «Диско Адское Пламя» на боку. Вайн, понимаете, не водит. Никогда ничем таким не интересовался. Я помню как мы поехали отдохнуть в самой моей первой машине – я вел, ну и ремонтировал ее тоже. А у Вайна была задача – держать радио настроенным на пиратские радиостанции. Ему было все равно куда ехать, лишь бы по холмам, чтобы он мог ловить Кэролайн или там Лондон. Ну а мне было все равно куда ехать, лишь бы ехать.
 Я-то всегда больше машинами интересовался, чем музыкой. До сегодня. Не знаю, наверное, больше никогда не буду водить. А то буду сидеть и дергаться – вдруг кто-то появится на пассажирском сидении…
 Да-да, извините. Да. Так вот – дискотека. Идея была такая – фургон мой, записи – Вайна, остальные расходы – пополам. Это я предложил. Тогда казалось, что хорошая идея. Вайн живет вместе с мамой, но у них теперь только и есть для жизни две комнаты, все остальное забито его коллекцией пластов. Пластинки-то много кто собирает, но, я думаю, Вайн хочет – хотел – собрать их все, все, что были отштампованы. Он всегда думал, что хорошо провести время – это в каком-нибудь старом городке перерыть все в какой-нибудь старой лавке и выйти оттуда, купив что-то с названием типа «Сид Спутник и Космонавты» или как он там. И что странно – купит он это дело, доберется до своей комнаты, раздвинет пласты на полке – а там уже стоит такой аккуратный коричневый конверт с названием группы и датой записи и что там еще – дожидается.
 Или попросит меня отвезти его аж в Престон или еще куда, чтобы найти какого-то водопроводчика по вызову, который в 1961 назывался Ронни Блестка и поднялся до 152 места в рейтинге – чтобы спросить, нет ли у того его же собственной записи лишней. И запись при этом такое старое барахло, что ее нигде больше не найдешь, даже в специализированных магазинах.
 Вайн был из тех коллекционеров, которые не терпят пропусков в своей коллекции. Это, знаете, почти как религия. Он и вообще-то мог переговорить Джона Пила, но записи о которых он знал больше всего – это те, которых у него не было. Он ждал годами своего шанса заполучить какой-нибудь такой демо-диск, записанный панк-группой, давно перемершей от столбняка, подхваченного с английских булавок. Но зато к тому моменту, когда он его получал, он мог рассказать о записи все – вплоть до имени тетки, которая убирала после них студию. Я говорю – коллекционер.
 Ну вот я и подумал – чего еще надо для дискотеки?
 Ну, надо-то было еще много чего, и как раз того, чего у Вайна не было – наружности подходящей, тряпок, здравого смысла, малейшей идеи о том, как железо работает. Да и трепаться не переставая, как полный идиот, он не мог тоже. Но тогда мы на это по-другому смотрели, так что свою тачку я загнал, купил фургон и перекрасили мне его профессионально почти. Только если точно знаешь, куда смотреть, можно различить надпись «Мидланд Электрисити». Мне хотелось, чтобы выглядел он, как фургон «Ей-тим». Только те могут перепрыгнуть через четыре машины и упылить вдаль, а мой через водопроводный люк перебирается приставным шагом.
 Да, да, со мной уже поговорили – и про дорожный налог, и про техосмотр, и про страховку. Извиняюсь. Не волнуйтесь, я вообще больше водить не собираюсь. Никогда.
 Ну, мы купили гору усилителей у Яна Куртиса из Вайрклиффа, он как раз жениться собирался и Трэйси хотела, чтобы по ночам он был дома. Развесили объявления и стали ждать.
 Нельзя сказать, чтобы поднялась большая давка, потому что люди просто не понимали стиля Вайна. Чтобы быть ди-джеем, не надо быть гением слова, народ ждет простых реплик, типа «Хэй!» или «Ого-го!» или «Танцуют все!», и все в таком роде. Неважно, что это звучит по-идиотски, главное – клиенты чувствуют свое превосходство. А вот чего они не хотят, так это чтобы кто-то, сверкая глазами, что твоя цветомузыка, им говорил: «А вот эта запись интересна следующим…», как раз когда все так мило напиваются на свадебном приеме.
 Странно, но факт – через некоторое время мы-таки стали приобретать популярность. Кто-то кому-то что-то про нас рассказывал. Я так думаю, началось все с годовщины свадьбы моей сестры Берил. Старшей сестры. Вайн притащил практически все записи, что были выпущены примерно за год до ее свадьбы. Не только десяток самых популярных, понимаете? А гости все были примерно одного возраста и скоро в комнате было не продохнуть от ностальгии. Вайн просто-таки взял их прокатиться по дороге воспоминаний. С ветерком.
 После этого мы и начали получать заказы от людей постарше, то есть, скажем так, клиенты наши были не дети, но и на глазах не рассыпались на составные части. То есть у нас появилась своя специальность. В перерывах к Вайну подходили и говорили: «А вот еще была запись в те времена (или еще раньше)…», и каждый раз оказывалось, что эта запись у него тоже есть, там, в фургоне. То есть они могли знать о записи только понаслышке – а у Вайна она была. Скорее всего, у него было и то, о чем никто даже и понаслышке не знал. Потому что о Вайне можно было одно сказать с уверенностью – он был настоящий коллекционер. Его не волновало, хорошая это музыка или плохая – достаточно того, чтобы она существовала.
 Сам-то он, конечно, так бы не сказал. Он бы сказал, что в каждой записи есть что-то уникальное. Вам может казаться, что эта запись полное дерьмо, но вот перед вами человек, у которого есть почти все, что записали за последние сорок лет, и этот человек верит, что в каждой записи что-то есть. Он просто любил свои записи. Он просиживал ночи напролет в своей комнатке, заполненной коричневыми конвертами, и проигрывал их одну за другой. Записи, забытые исполнителями. Я вам клянусь – он их все любил.
 Да-да, конечно. Но вам же нужно знать про него что-то, чтобы понять, что случилось.
 Нас наняли провести танцы на Халлоуин. На улице было негде ступить от этих мелких гадов, которые носились, клянчили подарки и угрожали всем молочными бутылками.
 Вайн приготовил кучу записей типа «Монстер Мэш». Выглядел он ужасно, но я тогда не обратил на это внимания. Он вообще-то всегда ужасно выглядел. Для него это было нормой – выглядеть ужасно. Это все от сидения годами в помещении, слушания музыки, да еще у него с сердцем не все было в порядке, и астма, и вообще.
 Танцы должны были быть… да, конечно, это вы уже знаете. Они хотели собрать деньги на постройку церковного холла, вот и устроили эти танцы. Вайн сказал, что это смешно. Правда, не сказал – почему. Наверое, какая-то заморочка. Он вообще в этом смыле был ничего, знал много такого, чего другие не знали. Его из-за этого в школе били часто, если меня поблизости не было. Он был таким щуплым мальчишкой, и очки у него были склеены пластырем. По-моему, сам он ни разу ни с кем не дрался, только однажды, когда Грибо Гривс разбил пластинку, которую Вайн принес на школьную дискотеку, и тогда нас понадобилось четверо, чтобы оттащить Вайна, отнять у него железный прут и тут уж и полиция понаехала, и скорая, и все такое.
 Ладно.
 Я оставил Вайна устанавливать оборудование – не надо было этого делать, но он сам хотел – а сам пошел и присел у бара. Это они так называли – бар, а вообще-то это была пара переносных столиков, накрытых тряпкой.
 Нет, я не пил ничего. Ну хорошо – стакан пунша, но это был практически компот. Ну хорошо – два стакана.
 Но что я слышал – то слышал, и что видел – то видел.
 Я так думаю.
 Ну на такие мероприятия всегда ходит народ определенного типа. Огранизатор, несколько человек из церковного комитета, какие-то ребята из деревни, которые и остались бы дома, да по ящику сплошной снукер. У всех были маски, но про настоящие костюмы никто не побеспокоился, так что выглядело это так, будто Франкенштейн и его команда затариваются у Маркса и Спенсера. На стенах – бойскаутские плакаты, батареи, как во всех деревенских клубах, не греют, а наоборот – забирают последнее тепло. Пахло спиртом. Ну, и чтобы окончательно поместить эту дыру в список центров мировой цивилизации, на одной из балок вращался зеркальный шарик. Половины зеркал не было.
 Да, может быть, три стакана. Но там были кусочки яблок. В серьезных напитках не бывает яблок.
 Вайн начал с нескольких быстрых танцев, чтобы их подрастрясти. Ну это я немного преувеличиваю, никто до упаду не танцевал. Было прямо слышно, что все тут не так молоды, как когда-то.
 Так вот, я уже сказал, что Вайн не то что был диск-жокеем от природы. Но в ту ночь – или скорее, в эту – он и вовсе расклеился. Бубнил что-то все время, уставившись на танцующих. Перепутал записи. Даже одну поцарапал. Случайно – он только и злился в своей жизни, не считая случая с Грибо, когда кто-нибудь начинал нарочно царапать пластинки.
 Прерывать его было бы некрасиво, но в перерыве я к нему подошел. И вот что я вам скажу – пот с него прямо-таки лился, даже на аппаратуру попадало.
 – Там стоит один, – говорит, – в клешах.
 – Мафусаил? – спрашиваю.
 – Не морочь мне голову. Тот, в черном шелке с блестками. Изображает из себя Джона Траволту. Не мог ты его не заметить. Ботинки на платформе, серебряный медальон с тарелку величиной. Стоял у двери.
 Но я никого такого не заметил. Если бы заметил, не забыл бы.
 На Вайне лица не было.
 – Ты его не мог не заметить!
 – Ну ладно, а дело-то в чем?
 – Он на меня смотрит!
 Я его похлопал по плечу и говорю:
 – Просто он никогда не видал ди-джея с таким стилем, старик.
 Я осмотрелся. Большинство народу толпилось поближе к пуншу. И тут Вайн схватил меня за руку.
 – Не уходи!
 – Да я только хотел воздухом подышать.
 – Не… – он постарался справиться с собой, – не уходи. Будь тут. Пожалуйста.
 – Да что с тобой?
 – Пожалуйста, Джон! Он на меня очень странно смотрит!
 Он был до смерти перепуган, так что я поддался.
 – Ладно. Только в следующий раз увидишь его – покажи мне.
 Тут он занялся своими делами, а я попытался привести в подобие порядка гору проводов и прочего хлама. Для Вайна это был обычный способ обращения с электричеством – он просто все сваливал в кучу. Когда у тебя такая техника, как у нас, возиться с ней можно – да, знаю, можно было – часами. Одних переходников разного вида… ладно.
 В середине следующего номера Вайн подтащил меня назад к декам.
 – Вон! Видишь! Прямо в центре!
 И ничего я не увидел. Танцевала там пара девушек, остальные все были парочки, для которых семидесятых еще не случилось. Если бы там был кто-то в блестках, его было бы видно. Как клубничину в ирладском рагу.
 – Вайн, – говорю – сдается мне, что-то с тобой не в порядке.
 – Так ты его не видишь, значит?
 Я не видел. Хотя…
 Теперь, когда я знал куда смотреть…
 Я увидел пустое место.
 Был там такой кусочек пола примерно в середине, и туда никто не заходил. Не то, что они избегали этого пустого места – просто как-то они туда не наступали, и все. Оно как-то случайно там оказалось – и осталось. Оно даже двигалось немного, но не исчезало.
 Знаю, знаю – кусок пола не может двигаться. Поверьте мне на слово – этот кусок мог.
 Как раз очередная запись заканчивалась, но Вайн все еще был в состоянии поставить следующую. Запись началась тихо, громкость он постепенно увеличил. Это был старый номер, они все его должны были знать.
 – Все еще там же? – спросил Вайн, не поднимая глаз.
 – Поближе немного, – говорю, – может, надеется на приз.
 «…Хочу жить вечно…»
 «Угу, помощи от тебя…»
 «…Они увидят и заплачут…»
 Теперь танцевало довольно много народу, но пустое место было все там же, немного двигалось туда-сюда, но не исчезало, и никто из танцующих на него не наступал.
 Тут я пошел и встал на него.
 Там было холодно. Мне сказали:
 – ДОБРЫЙ ВЕЧЕР.
 Голос шел сразу со всех сторон, и все как-то замедлилось. Толпа застыла, как статуи в черном тумане, музыка звучала как тихий рокот.
 – Ты где?
 – СЗАДИ.
 Когда слышишь такое, хочется повернуться. Вы не поверите, как здорово я умею не делать того, чего хочется.
 – Ты моего друга испугал, – говорю.
 – Я НЕ НАРОЧНО.
 – Уматывай.
 – А ВОТ ЭТОГО НЕ ВЫЙДЕТ.
 Ну тут уж я повернулся.
 Росту в нем было больше двух метров, считая с платформами. И действительно, клеши имели место, и составляли часть ансамбля. Вайн сказал – черные, вот это не совсем так. Они были совсем никакого цвета, как дырки в форме одежды, ведущие Куда-то Еще. По сравнению с этим черное смотрелось бы ослепительно ярко. И действительно, ниже пояса он выглядел как Джон Траволта, только Траволта, похороненный месяца три назад.
 И маска была в виде черепа. Были видны веревочки, на которых она держалась.
 – И часто ты тут бываешь?
 – Я ВСЕГДА НЕПОДАЛЕКУ.
 – Что-то я раньше тебя не замечал.
 А если бы видел, не мог не заметить. Не часто встречаешь людей ростом два метра, весом где-то в шестьдесят кило, особенно если они двигаются так, как будто каждое движение должно быть заранее хорошо продумано. И ведут себя так, как будто и живы и мертвы одновременно. Как Клифф Ричард.
 – У ВАШЕГО ДРУГА ИНТЕРЕСНЫЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ В МУЗЫКЕ.
 – Да. Он коллекционер.
 – ЗНАЮ. ВЫ НЕ МОГЛИ БЫ МЕНЯ ПРЕДСТАВИТЬ?
 – А я что, могу отказаться?
 – СОМНЕВАЮСЬ.
 Хорошо, хорошо – четыре стакана. Но бабулька на раздаче сказала, что там практически ничего нет – только апельсиновый сок и домашнее вино. И бабулька такая милая – не считая маски оборотня, конечно.
 А вот что было странно – так это что все танцоры стояли на местах, и вместо музыки было только тихое жужжание, и еще были такие голубые и пурпурные тени вокруг всего. Что я хочу сказать – от выпивки такого не бывает.
 Хотя на Вайна все это не действовало. Он просто стоял, разинув рот, и смотрел на нас.
 – Вайн, – говорю, – познакомься…
 – С ДРУГОМ.
 – С чьим это? – говорю, мне он как-то не понравился, клеши у него были ну просто огромные, и на руке серебряный браслет типа армейского такой толщины, что им можно авианосцы швартовать – показушный такой. Да и то, что сама рука была кость костью, общей картины не улучшало. Мне казалось, что я должен вот-вот прийти к какому-то выводу, только что-то мне не шлось. Голова была как ватой набита.
 – С ОБЩИМ, – говорит, – РАНО ИЛИ ПОЗДНО. Я ТАК ПОНИМАЮ, ВЫ КОЛЛЕКЦИОНЕР.
 – Да, я немного… – говорит Вайн.
 – МНЕ КАЖЕТСЯ, ВАЙН, ВЫ ПОЧТИ ТАКОЙ ЖЕ ЭНТУЗИАСТ, КАК Я.
 Тут у Вайна глаза загорелись. И тут он был просто типичный Вайн. Я вам говорю – его можно было убить, но ради шанса поговорить о своем хобби – простите, о своей любимой работе – он бы из гроба восстал.
 – Надо же, – говорит, – вы коллекционер?
 – О ДА.
 Вайн на него сощурился.
 – Мы раньше не встречались, случайно? – говорит. – Я почти на все встречи езжу. Вы на Аукционе Блейнхейм Рекорд не были?
 – НЕ ПРИПОМИНАЮ. Я БЫВАЮ В СТОЛЬКИХ МЕСТАХ, ЗНАЕТЕ ЛИ.
 – Еще у аукционера случился инфаркт.
 – А, ДА. ТЕПЕРЬ ПРИПОМИНАЮ – ЗАГЛЯДЫВАЛ НА ПАРУ МИНУТ.
 – Мне так показалось, там ничего выгодно не возьмешь.
 – НУ НЕ ЗНАЮ. ВСЕГО СОРОК ТРИ – НЕПЛОХО, ПО-МОЕМУ.
 Ну хорошо, инспектор. Может быть, шесть стаканов. А может быть, стаканы тут и не при чем. Иногда ведь появляется такое чувство, будто точто знаешь, что сейчас будет. Ах, у вас, значит, не появляется. Ну ладно. Может, я и был слегка не в себе, но мне это нравилось все меньше и меньше. И никому бы не понравилось. Даже вам.
 – Вайн, – говорю, – постой-ка. Если ты сосредоточишься, он исчезнет. Погоди. Дыши глубже. Все это неправильно.
 Как об стенку горох. Вайн, когда встречает другого коллекционера – он такой, я-то знаю. Они устраивают встречи по выходным. Или иногда видишь их в лавках. Странные люди. Но уж страннее этого среди них не было. Он был вусмерть странный.
 – Вайн!
 Оба они не обратили на меня внимания. Некоторые шарики у меня в голове подпрыгивали и что-то кричали, что-то такое, чему я поверить ну не мог.
 – О ДА, ЭТИ ВСЕ У МЕНЯ ЕСТЬ, – говорит этот, повернувшись к Вайну. – ЭЛВИС ПРЕСЛИ, БАДДИ ХОЛЛИ, ДЖИМ МОРРИСОН, ДЖИММИ ХЕНДРИКС, ДЖОН ЛЕННОН…
 – Очень широкий диапазон по стилям, – говорит Вайн, – а Битлы у вас все?
 – ПОКА НЕТ.
 И тут, чтоб мне провалиться, пошел у них разговор про записи. Я помню, Мистер Друг сказал, что у него есть все композиторы семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого веков. Чего и следовало ожидать.
 Я всегда дрался за Вайна и вместо него, еще с начальной школы. И это все уже слишком далеко зашло, так что я схватил Друга за плечо и вознамерился ему дать прямо в осклабленную морду.
 Он поднял руку. Мой кулак ударил в невидимую вязкую стену, а он снял свою маску, сказал мне пару слов и взял Вайна за руку, очень осторожно.
 И тут взорвался усилитель. Вайн, я уже сказал, никогда не умел толком обращаться с техникой, а проводка у них не менялясь с 1800. Ну и тут началось – все бумажные украшения загорелись, народ визжит и бегает без толку, так что тут я мало чего помню, меня откачали уже на стоянке, половины волос как не бывало, а клуб этот горит, как свечка.
 Нет. Не знаю, почему его не нашли. Что – совсем ничего? Даже зубов?
 Нет. Понятия не имею, где он может быть. И не думаю, что он кому-то задолжал.
 (А вот что я думаю – так это что он нашел новую работу. Представьте – существует коллекционер, у которого есть все – Пресли, Хендрикс, Леннон, Холли. Единственный на свете коллекционер, у кого когда-нибудь будет полная коллекция. Вайн своего шанса не упустит. Где бы он сейчас не был, он, обращаясь с ними очень осторожно, крутит их на вертушках ночи…)
 Простите. Это я сам с собой.
 Мне только одно непонятно. Вернее, мне много чего непонятно, но прямо вот сейчас – только одно.
 Не могу понять, зачем нашему Общему Другу была маска.
 Да потому, что он без маски выглядел точно так же, приду… инспектор.
 Что он мне сказал? Ну, я думаю, он ко всем приходит по-своему. Может, он намекнуть хотел. Он сказал:
 – ПООСТОРОЖНЕЕ ЗА РУЛЕМ.
 Нет. Нет, спасибо. Я пешком дойду.
 Да. Я буду осторожен.