Аннотация: Ну а почему бы и нет? Почему бы на самом деле не приземлиться летающей тарелке в маленьком польском городишке? Представляете, какая будет сенсация? Не представляете? Варшавский Центр по изучению общественного мнения тоже не представлял, но социологам очень хотелось узнать, как отреагируют народные массы, если такое вдруг произойдёт.
 Для героев И. Хмелевской нет ничего невозможного. И хотя сама пани Иоанна не участвует в захватывающих приключениях с инопланетянами, её персонажи — наверняка срисованныес родных и знакомых писательницы — не ударили в грязь лицом и блестяще разобрались и с пришельцами, и со своими согражданами.
 Иоанна Хмелевская честно предупреждает, что эта книга не детектив, и не надейтесь. Иронии — сколько хочешь, а вот без убийств придётся обойтись.


---------------------------------------------


 Иоанна Хмелевская
 ИНОПЛАНЕТЯНЕ В ГАРВОЛИНЕ



 Предисловие,


  которого и так никто не станет читать, разве что на закуску. 
  Но может быть, хоть в конце? 
 Это второе из моих исторических произведений. Первым был «Дикий белок», написанный уже постфактум. То же относится и к «Инопланетянам», действие которых происходит в начале шестидесятых годов, а осовременить произведение никак нельзя, весь смысл потеряет. Не та будет атмосфера, сейчас все происходило бы совсем по-другому.
 Машинописную рукопись «Инопланетян» я обнаружила в старых бумагах. И была это не повесть, а сценарий. Попробуйте переделать сценарий в повесть! Жутко трудно, это я ещё у Маклина заметила, но очень постаралась и сделала что могла. Стремление написать книгу в жанре научной фантастики не давало мне покоя уже долгие годы, ну я и решила его осуществить, создав хоть что-то похожее.
 Пользуясь случаем, хочу напомнить своим читателям, какие тогда были времена, а то они явно подзабыли. Только и слышишь: «Коммуна, вернись!» И в этих возгласах тоска по утраченному, повсеместный идиотизм как-то подзабылся, в памяти людей сохранились благостные воспоминания о том, что какой-никакой порядок был…
 Трупов в данном произведении нет! Это не детектив! Честно признаюсь с самого начала, чтобы не разочаровать читателя. Пусть потом не говорит, что я не предупреждала. На вопрос, что же он прочтёт, не так просто ответить. Возможно, сатира, гротеск. Такой, довольно реалистический…
 Торжественно обещаю — следующим моим произведением будет самый настоящий детектив!
  Автор 




 * * *


 Адам Войцеховский, редактор журнала «Шестой вечер», оторвал взгляд от лежащего перед ним на столе научного ежемесячника и вперил его в сидящего напротив коллегу, известного сатирика.
 — Марс был моей последней надеждой, — с грустью произнёс он. — И если там нет людей, значит, их нет уже нигде.
 — Это как понимать? — удивился Янушек Плонский, фоторепортёр, высокий, стройный, очень красивый молодой человек, отворачиваясь от окна, сквозь которое он наблюдал за людьми на улице. — А мне казалось, их на земле полно. Да ты сам посмотри…
 Сатирик поддержал младшего коллегу.
 — Тебе ещё мало людей? — недовольно поинтересовался он.
 В дискуссию вмешался консультант редакции по научно— техническим вопросам.
 — В нашей солнечной системе их, может, и нет больше, — наставительно заметил он. — А в других системах очень даже могут быть.
 Консультант по научно-техническим вопросам Тадеуш (Тадик) Котлин в своё время закончил Политехнический, но работать по специальности не захотел, прельстившись вольной журналистской жизнью. Правда, самостоятельной творческой деятельностью он занимался редко и чрезвычайно неохотно, да коллеги и не настаивали на этом. Тадика в редакции использовали по назначению, ибо среди гуманитариев, составлявших редакционный коллектив, он один оказался с техническим образованием. Вот к нему во всех сомнительных случаях и обращались коллеги, не подкованные в точных науках, и Тадик охотно и профессионально давал советы, нередко исправляя совершенно чудовищные как в научном, так и в техническом отношении ошибки собратьев по перу. Определённых часов работы у консультанта не было, как не было и своего рабочего места, поэтому он по большей части пребывал в кабинете редактора, где обычно скапливались все редакционные проблемы и разражались все редакционные катаклизмы.
 В данный момент Тадик сидел на стуле у стены, вытянув ноги на середину кабинета, и в четвёртый раз перечитывал корреспонденцию, критикующую работу некоего предприятия, тщетно пытаясь вникнуть в суть дела. С радостью оторвавшись от проклятой корреспонденции, он веско повторил:
 — Другие солнечные системы ещё недостаточно хорошо изучены. Неизвестно, что там можно обнаружить.
 Редактор, который всегда старался выглядеть солидным и озабоченным, с сомнением пожал плечами и потянулся за стаканом остывшего чая. Чай тоже вызвал у него сомнение. Подумав, он все-таки бросил в стакан кусок сахара и ломтик лимона и сосредоточенно принялся помешивать ложечкой в стакане.
 — Я этот вопрос изучал всесторонне, — заявил он, закончив размешивать сахар. — И выходит, людей больше во всей Вселенной нет. И вообще, в космосе очень неважно обстоит дело с живым белком.
 Глядя на начальство, сатирик тоже потянулся за своим завтраком. Вытащив из портфеля целлофановый пакет, он достал из него сваренное вкрутую яйцо. Видимо, оно подсказало сатирику какие-то аргументы.
 — У тебя явно перепутались вымысел и действительность, — критически заявил он. И, подумав, добавил: — О том, что в космосе нет белка, писал Лем в повестях о пилоте Пирксе. Но ведь это литературное произведение, мало ли что может написать писатель. Наукой же этот факт ещё не доказан. А где мой чай?
 — Вот он, — отозвался фоторепортёр, подавая с подоконника наполовину опорожнённый стакан.
 — Свинья! — только и вымолвил сатирик, безнадёжно махнув рукой.
 Вот и чай у него выпили, а на крутые яйца он уже не может смотреть. Ещё немного — и его станет трясти при одном взгляде на яйцо. Нельзя же питаться ими изо дня в день! Дело в том, что жена сатирика, женщина с крутым и решительным характером, сидела на диете, стремясь похудеть, и мужа кормила тем же, что ела сама. А сухие завтраки для мужа готовила она. Отведя взгляд от опостылевшего яйца, сатирик нечаянно взглянул в окно. Весна, называется, сырость и слякоть!
 И сатирик обречённо взялся за яйцо. Попытался постучать им по стопке лежавших на столе бумаг. Скорлупа не поддавалась.
 Редактор механически помешивал чай, думая о чем-то своём. Потом мрачно произнёс:
 — Не только Лем. И другие писали о том же.
 Сатирик сильнее постучал яйцом о бумаги — с тем же результатом. Оглянулся в поисках более твёрдого предмета, привстал со стула и, сделав шаг по кабинету, запнулся о вытянутые на середину пола ноги научного консультанта. Споткнувшись, сатирик не удержал равновесия и схватился за редакторский стол, нечаянно ударив яйцом по клавишам редакторской пишущей машинки. Содержимое сырого яйца равномерно расплылось по клавиатуре.
 — Холера! — только и вымолвил ошарашенный сатирик.
 Редактор вскочил со стула, с возмущением глядя на свою машинку.
 — Ты что, спятил? — набросился он на сконфуженного сатирика. — Не можешь свои яйца разбивать о свою машинку? Обязательно о мою?!
 — Да не собирался я разбивать о машинку! — оправдывался сатирик. — Этот олух подставил мне ножку, ну и… Да и вообще оно должно было быть крутым. Убери свои копыта, человеку пройти негде!
 — Ну что придираешься? — отозвался от окна фоторепортёр. — Ты, кажется, жаждал узреть живой белок?
 — В космосе, а не на моей машинке! — с гневом выкрикнул редактор. — К тому же живой, а не сырой! А ну-ка вытирай, черт бы тебя побрал! Смотреть на такое свинство не могу, прямо с души воротит!
 Тут уже возмутился сатирик.
 — Подумаешь, большое дело! А мой белок ведёт себя совсем как живой. Смотри, как здорово расплывается во все стороны. И вообще, я разбил яйцо из-за Тадеуша, пусть он и вытирает.
 Консультант резко возразил:
 — А ты думаешь, меня не воротит? Смотреть не могу на такое! И какого черта ты приносишь в редакцию сырые яйца?
 — Это не я, а жена… Ну ладно, дай что-нибудь, вытру.
 Принесли туалетную бумагу, и все трое с отвращением принялись обтирать клавиши машинки. Привести машинку в порядок было нелегко. Фоторепортёр с интересом наблюдал за действиями коллег.
 — А что касается живого белка… — вернулся к прежней теме консультант. — Холера, весь рукав испачкал! А что касается живого белка в космосе, насчёт остальных солнечных систем ничего определённого не известно, и очень может быть, где-то во Вселенной затесалась ещё одна планета, очень похожая на нашу. И на ней живут существа, очень похожие на нас.
 — И тоже бьют сырые яйца о пишущие машинки? — язвительно поинтересовался редактор, стирая отвратительную смесь с клавиши «%».
 — Наверняка! — убеждённо заверил его сатирик. — Пусть тебя утешает сознание, что где-то в космических просторах в данный момент тоже сидит существо, похожее на тебя, и тоже приводит в порядок своё имущество.
 — И очень может быть, те существа разбили о машинку не одно яйцо, а целых два, — подхватил фоторепортёр.
 — Целую кучу! — в ярости выдохнул редактор. — Две кучи!
 — Сто куч! — согласился консультант по науке, пытаясь очистить от желтка манжет своей рубашки. — И скажу вам, очень странно, если это не так…
 — Если бы не разбивали яиц о машинку?
 — Да нет, если бы не оказалось во всей Вселенной планеты, похожей на нашу. В конце концов, даже глупо думать, что мы — пуп Вселенной.
 — Правильно, — согласился сатирик. — Это уже верх кретинизма.
 Вынув из пакета второе яйцо, он критически принялся его разглядывать. Фоторепортёр поспешно схватил свой фотоаппарат и прижал его к себе.
 Весь ещё кипя от возмущения, редактор посоветовал злым голосом:
 — На всякий случай лучше разбей его над унитазом.
 — И вообще, откуда у тебя такое пристрастие к яйцам? — поинтересовался консультант. — Лично я усматриваю в этом нечто ненормальное. Ты не болен?
 — Я же вам сказал — это все жена! — жалобно напомнил сатирик и осторожно постучал яйцом по стене. — Нет, это крутое.
 — Адам, а с чего тебя вдруг заинтересовал живой белок в космосе? — вспомнил фоторепортёр.
 Оторвавшись от сатирика, за действиями которого сосредоточенно и подозрительно наблюдал, редактор вздохнул и успокоился, поскольку сатирик разбил наконец яйцо и, сев за свой стол, приступил к завтраку. Редактор тоже сел на своё место, ещё раз тяжело вздохнул и стал давать пояснения.
 — Хочется чего-то интересного, — грустно признался он. — А эти инопланетяне, эти всякие там космиты… они ведь могли обогнать нас в своём развитии. Вдруг у них страшно высокоразвитая цивилизация? Вдруг они уже не воюют друг с другом, как мы? Знаете, это очень обнадёживающе. Представьте, прилетают они к нам в гости…
 — Вот уж не уверен, что мне это понравится, — пробурчал фоторепортёр. — Ко мне как раз недавно приезжали гости, только от них избавился. Надоели.
 — А вот я бы им обрадовался, — с набитым ртом прошамкал сатирик. — Когда к нам приходят гости, жене приходится кормить их нормально. Осточертели эти яйца вкрутую.
 — Что с того, что где-то там и есть живые существа, — с горечью закончил редактор, опять предаваясь меланхолии. — Они так безумно далеки от нас.
 Надо сказать, что редактор с самых ранних детских лет, с тех пор как выучился читать, принялся мечтать о космических путешествиях. Мечта о них сияла перед ним путеводной звездой. Подрастая, в зависимости от вновь приобретаемых познаний в области космических полётов и своего настроения, он представлял себя то пилотом космического корабля, совершающего посадку на неизвестной далёкой планете, то великим учёным, встречающим на Земле прилетевших из просторов Вселенной неизвестных доселе пришельцев. Алгебру и геометрию он учил в школе исключительно с той целью, чтобы иметь возможность пообщаться с вышеупомянутыми пришельцами. Их умственное развитие в его представлении колебалось от абсолютного нуля до недостижимых на Земле высот, но уж Пифагора, считал он, они должны понять. По мере взросления редактор постепенно распрощался с мечтами самому совершать космические перелёты, но вот с мечтой встретиться у себя на Земле с пришельцами никак не хотелось расставаться. Вдруг все-таки какие-нибудь космиты решатся преодолеть разделяющее нас пространство и прилетят к нам?
 Чем больше читал редактор материалов на интересующую его тему, тем меньше оставалось у него надежд на встречу с пришельцами. Научные открытия последних лет буквально растоптали и смешали с грязью его мечту. И постепенно редактор стал с горечью привыкать к мысли, что, собственно, надеяться уже не на что. Погасло в нем горевшее с детства чувство радостного ожидания. И все-таки совсем отказаться от пронесённой через всю жизнь мечты он не мог, хотя теперь думы о ней доставляли одну только боль.
 Дошло до того, что даже появляющиеся время от времени в печати сообщения о летающих тарелках и прочей посуде он воспринимал скептически. Лично ему так и не удалось увидеть в небесных просторах ни одного из предметов столового сервиза, и он никогда не встречал человека, который бы видел эти предметы собственными глазами. Теперь все таинственные рисунки ацтеков и майя, математические тайны Стоунхенджа и египетских пирамид, рассуждения о посетивших некогда Землю космических пришельцах и даже Бермудский треугольник вызывали у него лишь язвительное недоверие. Нет, хватит с него разочарований, пора примириться с грустной безнадёжностью.
 И все же… Укоренившиеся в каких-то потайных клетках организма детские мечты нет-нет да отзывались в редакторе тихой грустью. Хоть бы что-нибудь из космоса… пусть даже самое незначительное.
 Очнувшись от своих невесёлых мыслей, редактор услышал, что консультант по науке и технике продолжает его собственные рассуждения, продолжает с жаром и энтузиазмом.
 — Представляете? Полнейший переворот в экономике и политике! Производительность труда поднимается до небывалых высот! Государственный строй наконец стабилизируется…
 — А какой строй? — перебил его фоторепортёр, слушавший раскрыв рот.
 — Какой надо! — твёрдо заявил научный консультант. — И огромный технический прогресс! Просто прыжок!
 — А потери? Забыл? — ехидно поинтересовался сатирик, не сумев, однако, скрыть надежды, прозвучавшей в его саркастическом вопросе.
 — Какие ещё потери? — не понял его консультант.
 — Как это какие? Ведь паника поднимется неимоверная.
 Тут в дискуссию вмешался редактор.
 — Никакой паники быть не может! — веско заявил он. — Люди — существа разумные, они поймут, что к чему, к тому же пришельцы несут им только добро.
 Сатирику очень не хотелось расставаться с чудесной картиной хаоса и паники, охватившей землян. На созданную его воображением картину, безусловно, повлияли яйца вкрутую, которыми он питался последние недели, ибо во вселенском хаосе превалировали разрушенные курятники, одичавшие куры и горы разбитых яиц, которые уже никто и никогда не сварит вкрутую. Затем промелькнули страшные картины разрушенного Дворца культуры и превращённой в развалины площади Парадов. А вот разваливаются на куски многочисленные ненавистные учреждения, из них выбегают вне себя от ужаса сильные мира сего… Нет, такими мечтами сатирик с коллегами делиться не собирался, но глаза его засияли подозрительным блеском.
 — Интересно, каких людей ты имеешь в виду? — спросил он редактора. — Научных работников или самых простых людей?
 — Ну, не совсем простых, — ответил редактор, соскребывая с клавиши  «» своей машинки засохший кусочек куриного желтка . — Пусть не столица, но и не совсем глухая деревня. Нечто среднее.
 — Пусть среднее. И там возникнет паника и всеобщий ужас.
 — А вот и нет! Наоборот, я считаю, главной реакцией людей будет любопытство. Да вы сами подумайте. Приземляется что-то этакое, непонятное, из него выходят какие-то такие, немного похожие на людей, но очень немного…
 — Сдаётся мне, ещё не было случая, чтобы кто-то вышел, — задумчиво заметил фоторепортёр.
 — А случаи, чтобы нечто приземлялось, тебе известны? — опять язвительно поинтересовался сатирик.
 Очень не хотелось фоторепортёру быть заподозренным в легковерной недалёкости, поэтому он с лёгкой усмешкой пояснил:
 — Да вроде бы у одного типа сидело нечто такое в саду и оставило после себя круг примятой травы. Ясное дело, сидело ночью и едва маячило.
 — У нас сидело?
 — Нет, в Штатах. У нас не найдётся садиков подходящих размеров. Так этот тип схватил фотоаппарат и щёлкнул. Я сам видел снимок в одном журнале. Луна светит, но как сквозь мглу. Нечёткий снимок. Изображение нечёткое. Если напустить немного дыму, запросто можно такое подстроить. Или через специальный фильтр…
 — Но я имею в виду совершенно конкретную вещь, — стоял на своём редактор. — И не в лунном свете, а в белый день. Никакой мглы, никакого дыма! Прилетает некий объект, может быть тарелка, все равно, приземляется, все его видят отчётливо, никаких мистификаций, никакого обмана. Из летающего объекта выходят такие… люди не люди, но на людей немного похожие…
 — А почему ты предполагаешь, что похожие на людей? — перебил редактора консультант, слушавший начальство со все возрастающим интересом.
 — Если мы исходим из того, что в другой солнечной системе существует похожая на нашу Землю планета, логично предположить наличие на ней сходных с нашими условий существования, — веско заметил сатирик. — Следовательно, там должны обитать существа, похожие на людей. Лично я ни в какую мыслящую плазму не верю. Пусть эта плазма мыслит себе до посинения, что из того? Сами подумайте, что она может предпринять? Какой толк ей из мышления?
 — Да ты что! Ещё какой толк. Подумает, подумает и образует в себе клетки. А может, поделится на клетки. Выпустит из себя какие-нибудь щупальца, и они что-нибудь скомбинируют. Не спрашивай, что именно, я ведь не плазма, откуда мне знать?
 — А я и не собираюсь сравнивать тебя с плазмой, наверняка ты ещё не достиг таких, как она, высот мышления…
 — Вот ещё, не хватало мне конкурировать с какой-то плазмой! Не собираюсь в неё воплощаться, чтобы понять, что она может выкинуть. Наверняка у таких, из густой слизи, ни с чем не сообразуемые ощущения и потребности. Мы ведь даже представить не можем, как такие существа общаются. Может, с помощью тех самых щупалец, а может, издают какие-нибудь звуки. Например, «плюм». Или «мласк!».
 Бесформенные расплывчатые существа, которые общаются между собой с помощью таких идиотских «плюм» и «мласк», настолько не понравились никому из присутствующих, что вопрос был решён однозначно. Долой плазму! Даже на лице автора проекта, научного консультанта, появилось брезгливое выражение. Нет, плазма — это не предмет их мечтаний!
 — На ногах человек стал ходить для того, чтобы руки освободить, — напомнил коллегам фоторепортёр. — Значит, они ему для чего-то понадобились. Вот и эта самая плазма непременно должна была развить у себя какие-нибудь хваталки, возможно щупальца…
 Сатирик сатирически заметил:
 — В таком случае эти существа уже давно приземлились у нас и расселились по морям и океанам всей Земли, в основном тёплым. Мы дали им оскорбительное название спрутов или осьминогов. Правда, результаты их умственных усилий до сих пор как-то незаметны.
 — Может, потому, что у нас приземлилась какая-то на редкость глупая плазма…
 Редактору надоело выслушивать издевательские рассуждения коллег, и он раздражённо крикнул:
 — Да отвяжитесь вы от этой плазмы! И дайте же мне сказать! Разболтались, слова вставить не могу.
 — Ладно, говори, — позволил сатирик. — Мне самому эта плазма поперёк горла встала.
 Все замолчали, ожидая выступления начальства, которое любило время от времени закатывать продолжительные речи. Редактор сосредоточился и набрал воздуха в лёгкие, как певец, собиравшийся исполнить особенно трудный фрагмент ответственной оперной партии.
 И начал:
 — Прилетает, значит, из космического пространства нечто такое, приземляется, из него выходят человекоподобные существа. И что?
 Коллеги настроились на продолжительную речь, но, похоже, на этом она и закончилась. Редактор оборвал фразу, поставив в её конце большой вопросительный знак, и вопросительно уставился на коллег, уделяя особое внимание сатирику. Коллеги, сбитые с толку краткостью выступления, в свою очередь вопросительно уставились на него. К тому же, признаться, их заинтриговал смысл выступления, набросанная несколькими выразительными словами картина, которой извечная мечта редактора придала магическую силу. И в душах всех собравшихся вдруг зародилось и ярко вспыхнуло желание тоже непременно увидеть это. Прилетает, значит, из неведомых глубин Вселенной нечто, приземляется, и что? На этот вопрос никто не мог ответить даже себе самому, даже в глубине души.
 А редактор ждал. Долго ждал, не меняя вопросительного выражения лица и только все сильнее сжимая зубы.
 — И ЧТО?! — настойчиво и даже грозно повторил он.
 — А черт его знает… — пробормотал сатирик, не вынеся нервного напряжения, вызванного вперённым в него редакторским взглядом.
 — Такие вещи должен знать Центр по изучению общественного мнения, — решительно заметил фоторепортёр.
 — Может, и должен, но скорей на мне кактусы вырастут, чем он это знает, — столь же решительно отозвался научный консультант. — Да ты и сам знаешь, как они изучают это так называемое мнение. Хватают первого попавшегося и начинают выпытывать: «Что бы вы сделали, если бы…» А этот, первый попавшийся, понятия не имеет, что бы он сделал, вот и начинает выдумывать, стараясь пояснее высказаться. А если кто и имеет понятие, все равно правды не скажет.
 Редактор ещё целую минуту не сводил с коллег своего ужасного взгляда, а потом схватился за телефонную трубку…
 А настроение в редакции за последние минуты изменилось самым кардинальным образом. С утра безраздельно царила сонная скука, усугублённая навевающей сонливость погодой. До сдачи материала в печать оставалось целых четыре дня, к тому же аварийный фельетон лежал на столе. В нем критиковались недостатки снабжения населения товарами первой необходимости, тема вечно актуальная, во все дни недели животрепещущая, так что фельетон можно было сунуть в любой номер. Сатирик собирался подбросить лишь пару актуальных мелочей, а фоторепортёр ждал указаний насчёт иллюстративного материала.
 Честно говоря, не было никакой необходимости собираться всем вместе именно сегодня, разве что редактору не мешало забежать, чтобы поинтересоваться, не было ли срочных телефонных звонков или какого горящего материала. Но трудовая дисциплина распространялась на всех и категорически требовала, чтобы каждый член трудового коллектива приходил каждое утро и расписывался в книге присутствий. Остальное трудовую дисциплину не интересовало; расписавшись, каждый член коллектива был волен делать что ему заблагорассудится, и отправляться куда пожелает. Однако так случилось, что за окном как раз шёл дождь, и все решили переждать его под крышей родного учреждения.
 Следует заметить, что журнал «Шестой вечер» в принципе занимался проблемами шестого дня недели, то есть субботними проблемами. И старался создать соответствующее настроение, ибо проблемы были преимущественно развлекательного характера. В нем содержалась информация о прошедшей субботе, и давались советы и предложения, как интересней провести субботу предстоящую. Лишь мимоходом упоминая остальные дни недели, журнал целиком и полностью сосредоточивался на субботе. Поскольку уик-энды у нас не отличались особенным разнообразием, неизменной, железной темой были нарекания на неинтересные программы кино и театров и, напротив, весьма неплохие развлекательные аспекты представляла деятельность всевозможных аферистов, мошенников и валютчиков.
 И вот теперь в скучной до одури атмосфере редакции вдруг промелькнула искра живого, искреннего интереса к какой— то проблеме. Повеяло свежим ветром. Изнывающие от безделья сотрудники редакции ухватились за ещё неясную, но безусловно интересную и чрезвычайно плодотворную идею. Разумеется, идея безумная, но, согласитесь, небанальная. Возможно, благодаря ей что-то произойдёт, наверняка нетипичное, ни на что не похожее, и тогда уже не будет так смертельно скучно.
 — Магистр Здислав Рончек, — положив трубку, ответил редактор на невысказанный вопрос сослуживцев, с кем он совещался. — И у меня создалось впечатление… да какое там впечатление, я просто уверен — они бы тоже хотели это знать. Да, да, реакцию общественности на инопланетный элемент. Нашей общественности.
 — А почему именно нашей? — не преминул поинтересоваться сатирик.
 — Идиотский вопрос! — взорвался редактор. — Американцы, к примеру, могли бы воспринять данное явление совсем по-другому. Или какие-нибудь негры из Конго. И у меня создалось впечатление, что с их помощью…
 — С помощью африканских негров? — удивился консультант.
 — При чем тут негры? — опять взорвался редактор. — Ну и безмозглые же у меня сотрудники! С помощью товарищей из Центра нам бы, возможно, и удалось что-нибудь организовать.
 — Анкету разослать? — опять встрял некстати консультант.
 — Разве что на туалетной бумаге! — обрушился на него начальник. — Ведь сам же только что сказал, как люди реагируют на опросы. Или солгут, или напишут, как бы они хотели отреагировать. Может, они и сами не знают, как отнесутся к пришельцам с другой планеты. Думаешь, хоть один признается, что при виде приземляющейся летающей тарелки сбежит куда глаза глядят?
 — Да, такие вещи желательно проверять опытным путём, — задумчиво протянул сатирик.
 — Желательно! Ему желательно! Интересно, как ты с ними договоришься? — насмешливо поинтересовался фоторепортёр.
 — С кем?
 — Да с космитами. Как ты уговоришь их высадиться у нас на Окенче?
 — А почему именно на Окенче? Совсем неподходящее место.
 — Как же неподходящее? Есть ещё у нас аэродром в Бемове. Аэродром — самое подходящее место для приземления.
 — Но не пришельцев! — перебил коллег редактор. — Инопланетяне должны выбрать для приземления какое-нибудь спокойное, небольшое местечко. Ну, напрягитесь! Ничего в голову не приходит? «Космический корабль приземляется в Груйце». Звучит? В Млаве. В Скерневицах.
 — В Гарволине, — подсказал сатирик.
 — Что-то слишком много этих космических кораблей! — саркастически заметил фоторепортёр. — И все одновременно идут на посадку? Представляю, какая толкотня в воздухе.
 — Идиот! — только и сказал редактор. — Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле.
 — А он прав, этот самый магистр, как его… — высказал своё соображение сатирик. — Предположим, какая-нибудь из тарелок приземляется на твоём садовом участке. Американец что делает? Хватает фотоаппарат и делает снимок. А наши? Наши непривычные.
 — Да нет, наши тоже иногда хватаются за фотоаппараты, — не очень уверенно поправил его консультант.
 — Вот именно, что же сделают наши? — нетерпеливо спросил редактор. — Ведь что-то же они станут делать. И мне очень хочется это увидеть… Увидеть, так сказать, другую сторону медали.
 — Почему другую? А первая какая же? — с интересом спросил фоторепортёр.
 — Первая — это пришельцы. Вот они приземляются, выходят из своего космического аппарата. И как набросятся на нас…
 — Особенно плазма.
 — Да отвяжись ты наконец от этой плазмы! Я исхожу из человекоподобных. Тогда как-то легче вообразить их модель поведения. А возможно, и не набросятся. На их месте я прилетел бы сюда за тридевять… световых лет не для того, чтобы набрасываться ни с того ни с сего на местное население.
 — А зачем бы ты прилетел?
 — Для установления дружеских контактов с обитателями другого мира.
 — А если эти существа настроены агрессивно? — не успокаивался фоторепортёр.
 — Холера ясна, с вами невозможно говорить! — разбушевался редактор. — Помечтать не даёте! Воображения ни на грош! Молчать, пся крев! Прилетели, значит, инопланетяне к нам в гости, хотят установить с нами дружеские контакты. Мы тоже не прочь…
 — Но не все же так мирно настроены! Говорят, агрессия родилась раньше человека! — упорствовал фоторепортёр.
 — Теперь он за агрессию уцепился! Империалистов выискал! Может, они ещё негров угнетают?!
 — Насчёт негров я бы не стал зарекаться, — осторожно заметил консультант. — Раз они инопланетяне, значит, живут на какой-то планете, так? А у планеты обязательно должен быть экватор…
 Редактор уже не помнил себя от ярости, зато его коллеги чрезвычайно оживились, и у них тоже явно заработало воображение. Редактор в своей ярости этого, похоже, пока не заметил.
 — Надо же какие кретины у меня сотрудники! При чем тут негры и экваторы? Летят к нам пришельцы, ясно?! Приземляются в… Гарволине, ясно?! Сразу видно, что пришельцы, ни на что не похожие! Никакие не империалисты и в партии не состоят! И я вас спрашиваю — что станут делать наши? Что, я вас спрашиваю? Будут удивляться? Придут в восторг? А может…
 — Лично я сомневаюсь, — осторожно заметил сатирик.
 — Ну и сомневайся себе на здоровье! Хоть повесься, только шевели мозгами! Все вы балбесы и идиоты безмозглые, а я хочу видеть, как наши отнесутся к их появлению. Хочу!
 В голосе редактора прозвучали такая страсть, такие боль и тоска, что проняли наконец толстокожих сотрудников. Каждый из них вдруг почувствовал, что он тоже хочет это видеть. Каждый из них просто жаждал увидеть собственными глазами, как польская общественность отреагирует на высадку в Гарволине пришельцев с далёкой планеты.
 Даже фоторепортёра проняло. Отвернувшись от коллег, он взглянул в окно и вместо толпы, рвущейся в переполненный автобус, увидел в своём воображении огромные толпы народа, рвущиеся к только что приземлившемуся космическому кораблю. Прийти в себя заставил крик пассажира, наполовину защемлённого захлопнувшейся дверцей автобуса. «Вот интересно, а если и в самом деле прилетят, как пробиться через такую толпу, чтобы сделать снимки?» — профессионально подумал он.
 Сатирик же представил другую картину, доставившую ему огромное удовольствие. Всю Польшу охватила паника, стремительно опустели здания райкомов партии и правительственных учреждений, а также секретариата Союза польских писателей. Все обитатели вышеупомянутых учреждений бросились скрываться на всякий случай. Вот знакомый министр присел за уличной тумбой, вот маститый журналист забрался в контейнер с мусором, слышно, как стучит зубами от страха. О, как бы хотелось увидеть все это воочию!
 Консультант по вопросам науки и техники ничего не представлял и ничего в своём воображении не видел, зато совершенно отчётливо почувствовал, что не колеблясь отдал бы две свои зарплаты, лишь бы увидеть то, о чем говорил редактор.
 А редактор тем временем взял себя в руки и почти спокойно, но с глубокой внутренней убеждённостью заявил:
 — Реакцию общественности можно определить только опытным путём. Они должны приземлиться!
 Присутствующие молчали, потрясённые. Первым пришёл в себя консультант, в котором аукнулись некогда приобретённые познания.
 — Ну так что? — спросил он. — Берёмся?
 Внешнее спокойствие редактора мгновенно улетучилось, верх взяли энтузиазм и юношеская одержимость.
 — А как же иначе? — пылко вскричал он. — Ясное дело!
 Вытащив из ящика своего стола блокнот, он принялся лихорадочно листать его, одновременно спеша поделиться с коллегами своими соображениями.
 — Эти, из Центра, непременно помогут нам. Голову даю на отсечение! Может, главное возьмут на себя, у них же больше возможностей. Организуем, значит, приземление космического корабля…
 — В маленьком городке! — подхватил консультант. — Я уже более-менее представляю, как это технически организовать. А как фамилия того типа из отдела космических исследований?
 — Его-то я и ищу, ведь кое-какие специальные сведения нам необходимо получить.
 — Да вы никак спятили? — поворачиваясь к ним, недовольно заметил фоторепортёр. — Интересно, что такое вы собираетесь организовать?
 — Глупый вопрос, неужели ещё не дошло? Мы собираемся устроить настоящее приземление космического корабля, доставившего на нашу Землю гостей с отдалённой планеты другой солнечной системы, и изучить реакцию польской общественности на прилёт космических пришельцев! Надо же когда-нибудь это сделать!
 — Точно! Давно пора! — c восторгом подхватил идею сатирик. — Раз настоящие инопланетяне до сих пор никак не раскачаются… Сколько же можно ждать?
 Фоторепортёр недоверчиво слушал своих коллег. Уж не смеются ли они над ним? Розыгрыш в их среде — обычное явление. Но нет, не похоже, вон как они взволнованы, видно, и вправду ухватились за эту бредовую идею. Впрочем, почему бредовую? Что-то такое в ней есть, надо признаться.
 И фоторепортёр не успел опомниться, как сам стал самым горячим сторонником необычного эксперимента.
 — А знаете, это мысль… Неглупо придумано. Нет, очень даже неглупо. Да что там, гениальная идея! Езус-Мария, вы хоть представляете себе, какие могут получиться фотографии?!
 — Ещё бы! Вот видишь, а то нос воротил.
 Первоначальный скептицизм и недоверие сменились абсолютным энтузиазмом четырех членов здорового коллектива. В конце концов, все они были журналистами, и этому зёрнышку журналистики в глубине их душ не было никакой возможности дать ростки и расцвести на бесплодной почве окружающей их действительности. И теперь это зёрнышко, вернее, четыре зёрнышка вдруг встрепенулись в глубинах их душ, в предвкушении возможного расцвета. Ведь настоящий журналист в своей профессиональной деятельности должен руководствоваться тремя основными принципами: интересоваться, узнавать и публиковать. А тем временем работа данной редакции, как, впрочем, и всех остальных редакций в нашей стране, была так стиснута всевозможными запретами и ограничениями, что у журналистов опускались руки. И вот совершенно неожиданно появляется НЕЧТО…
 — Первая заповедь нашего начинания, — прерывающимся от волнения голосом, весь сияя, заявил редактор, взяв на себя руководство упомянутым начинанием, — делаем все тихо, по договорённости. Запомните!
 — Заявления не пишем? — радостно удивился сатирик.
 — Ни с кем не согласовываем? Не испрашиваем ничьего разрешения? — посыпались вопросы.
 — Опомнитесь! Кто может дать на это разрешение? Не говоря уже о том, что сразу же станет всем известно.
 — За такое можно и по шее схлопотать, — засомневался сатирик.
 — Я за все отвечаю! — горячо заверил редактор. — И ради такого готов и претерпеть!
 — Ты-то, может, и готов…
 — А ты нет? Смотри какой боязливый. Тебя никто не заставляет, можешь отказаться, ещё не поздно.
 — Нашёл дурака! Такой случай подворачивается! Да, может, у меня второго подобного никогда и не будет.
 Блаженное выражение лица сатирика лучше всяких слов свидетельствовало о его искренних чувствах. Выкаблучивался он лишь в силу застарелой привычки. А теперь, когда услышал, что необыкновенную операцию планируется провести без согласования с вышестоящими органами, все его существо преисполнилось прямо-таки неземным упоением.
 Вдохновение снизошло на всех четырех членов будущей операции. Вдохновение безудержное, не стеснённое никакими рамками и запретами. Фантазия расцветала на глазах, будущая операция обретала плоть и кровь. Стремительный бег фантазии прервало появление до костей промокшего художника. Его следовало поскорей приобщить к тайным намерениям, ибо без художника никакое мероприятие обойтись не может.
 — Янек, а ну-ка давай соображай! — весь дрожа от возбуждения, потребовал редактор. — Слушай внимательно, дорогой: мало того что мы приземляемся, так мы ещё должны сделать то, чего не было в истории человечества — высаживаемся! Соображаешь? Выходит нечто, похожее на человека, но не человек! Так что обдумай одёжку, набросай эскизы костюмчиков. Доходит? Чтобы сразу поняли — это не люди! Чтобы ни у кого ни малейших сомнений, а то, избави Бог, ещё проверять бросятся! И не задавай мне глупых вопросов, на что они похожи, сам пошевели мозгами.
 — Пошевелю, не впервой, — отозвался художник, пытаясь хоть как-то пристроить совершенно промокший плащ. — Я-то набросать могу, да вам такое зачем?
 — Как это зачем? Ты что, надеешься, что мы дождёмся прибытия настоящих космитов? Как же, держи карман шире! Даже если нечто подобное когда-нибудь и случится, уж мы-то наверняка до тех пор не доживём, а так по крайней мере хоть увидим, как оно все произойдёт.
 — Так мы же будем знать, что это понарошку.
 — Ну так что? Знать будем только мы, а все остальные воспримут пришельцев как настоящих. И не придирайся, не требуй от нас слишком многого, ведь реакция людей будет самой что ни на есть настоящей, а это для нас главное. Из-за этого и берёмся за такую задачу.
 — Пойми же, мой ангелочек, — вкрадчиво произнёс сатирик, — спектакль мы устраиваем только для самих себя, а зрители должны поверить, что все происходящее на сцене — взаправду.
 — Вот почему оно и должно выглядеть как настоящее, а мы станем лишь наблюдать за тем, как зрители воспримут организованный нами спектакль, — добавил научный консультант.
 Художник, как всякий нормальный человек, тоже не сразу воспринял новацию. Требовалось время, чтобы она дошла до его сознания. И повторилась история с его коллегами: по мере проникновения новой идеи в сознание недоверие на лице художника постепенно сменялось живым интересом. Вот уже в душе художника запылало пламя вдохновения. Что значит творческая натура!
 Но именно художник, человек вроде бы далёкий от приземлённых бытовых реалий, вернул своих зарвавшихся коллег на грешную землю.
 — А где мы возьмём космический звездолёт? — спросил он. — Эскизы костюмчиков должны соответствовать средству передвижения.
 Этот простой и законный вопрос поставил в тупик его коллег. В своих фантазиях они как-то обошлись без этого пункта программы, перейдя непосредственно к высадке инопланетян. Они, инопланетяне, уже приземлились и вышли… неизвестно из чего. Увлечённые реакцией землян, мечтатели как-то упустили этот существенный момент.
 — Ты говоришь — средство передвижения? — почесал в затылке редактор. — Видишь ли, мы об этом как-то не подумали. — Ракета?..
 — Давайте думать, — предложил научный консультант.
 Фоторепортёр внёс своё предложение:
 — Наш космический корабль должен соответствовать тому, как его представляют себе люди. Главное, исключить все сомнения, тут Адам прав. Ведь существует же литература о космосе, множество произведений научной фантастики, в конце концов, у людей создалось представление…
 — …выработался стереотип космического корабля! — подхватил сатирик. — Вот мы и должны базироваться на таком стереотипе. Кто там писал о пришельцах?
 — Из наших — Лем, — ответил научный консультант. — А начал Уэллс. Ещё Брэдбери писал. Вот я только не очень хорошо помню, что они там наплели о внешнем виде космического корабля. И ещё этот писал… как его. На букву «Г»…
 — Гораций? — услужливо подсказал сатирик.
 — Да пошёл ты! — обиделся консультант.
 — Ты же хотел на «Г».
 — Надо же, вылетело из памяти… Ну тот самый, который первым начал. Выстрелил людьми из пушки на луну.
 — Жюль Верн, — сказал редактор. — И в самом деле на букву «Г».
 — Ты что, офонарел? — возмутился фоторепортёр. — Собираешься наших тоже из пушки выстреливать?
 — И подумать только, это говорит человек с высшим техническим образованием, — укоризненно качая головой, проговорил сатирик.
 Консультант вышел из себя.
 — Да отвяжитесь вы, чего пристали! Я же просто размышляю вслух… Нужно придумать такое, что способно свободно передвигаться во всех направлениях, и в вертикальном, и в горизонтальном. Способно приземлиться на небольшой площадке. Способно взлететь без разбега… И вообще это должен быть воздушный корабль!
 — Что ты говоришь! — удивился фоторепортёр и с издёвкой добавил: — А я думал — подводная лодка.
 А сатирик недоверчиво поинтересовался:
 — Наше средство передвижения должно свободно перемещаться как по вертикали, так и по горизонтали и, скажешь ещё, быть может, неподвижно зависать в воздухе? Интересно, где ты такое возьмёшь?
 — Вот я и не знаю. Говорю же, надо подумать. Самолёт отпадает. Воздушный шар? А может, что-нибудь этакое… реактивное?
 В голосе их технического советника компаньоны явственно уловили растерянность и поняли — надо подключаться. Редактор напряжённо наморщил лоб.
 — Парашют? Планёр? Дельтаплан? Авиетка? — бормотал он.
 Художник в немом изумлении наблюдал за своими озабоченными коллегами. Поскольку в редакцию он прибыл последним, гениальная идея ещё не успела оглушить его так, как прочих, и у него сохранилась способность соображать.
 — Вы что, спятили все? — чуть ли не с ужасом поинтересовался он. — Умственное затмение нашло на вас? Ведь давно выдумано такое средство передвижения. Самый обыкновенный вертолёт! Геликоптер!
 В полном остолбенении целых десять секунд коллеги молча взирали на художника. Наконец, сатирик, схватившись за живот, захохотал дьявольским смехом, консультант ударил себя по лбу, а редактор расцвёл, как майский ландыш.
 — Янек, ты просто гений! — с чувством воскликнул он.
 Гениальное замечание художника внесло свежую струю в разработку технических деталей операции. Правда, пресса располагала собственным вертолётом, но размеры его были явно недостаточными для осуществления задуманного. Этот факт сбил с толку мечтателей, но ненадолго. Решили — вертолёт одолжат у военных.
 Затем разгорелась дискуссия по вопросу внешнего вида средства передвижения. И тут возникли непредвиденные проблемы.
 — Так ты уверен, что он потеряет управляемость? — в сотый раз допытывался фоторепортёр.
 Технический консультант в сотый раз подтверждал:
 — И не только управляемость. Если мы хотим, чтобы он летел беззвучно… если выключить звук, боюсь, лететь вообще не сможет. Уж слишком многого вы хотите от вертолёта!
 Технические трудности не обескуражили автора проекта.
 — Значит, надо сделать так, как мы и задумали, — толковал коллегам редактор. — Пролетит минимальное расстояние по прямой, столько, сколько требуется для того, чтобы взлететь и сесть. Стартует… Надо подумать, но взлетать будет из какого— нибудь укрытого места.
 И опять разгорелась дискуссия, теперь насчёт того, откуда вертолёту взлетать. И где садиться. В ходе бурного обсуждения решили: самым идеальным местом для приземления будет центральная, так называемая рыночная площадь в Гарволине, на которой располагается к тому же автовокзал. И в самом деле выбранное место соответствовало самым строгим требованиям.
 Во-первых, сам Гарволин. Идеальный городок для проведения эксперимента. Не очень большой, но и не сказать, что совсем маленький. Не центр мировой культуры, но и не отсталая, заброшенная дыра. Пусть не связан с крупными городами железнодорожной линией, зато связан отличным шоссе, по которому курсируют рейсовые автобусы. Базарная площадь достаточных размеров, центр города, окружённая магазинами и прочими злачными местами, тут же, как уже было сказано, автобусная станция, где всегда толпится народ.
 Во-вторых. Со всех сторон Гарволин окружают леса, в них легко найти хорошо укрытое место, где можно спрятать вертолёт и откуда он может взлететь. Окрестные леса хорошо знал фоторепортёр и вызвался завтра же поискать там подходящую полянку.
 — Но имейте в виду, все должно содержаться в величайшей тайне! — веско заявил редактор. — Никто не должен ничего знать о готовящемся эксперименте, иначе он просто теряет смысл. Все поняли? Никаких друзей, никаких жён, никому ни словечка. А главное, как огня остерегайтесь прессы.
 — А мне казалось, пресса — это мы, — заметил сатирик.
 — Надеюсь, вы меня поняли! — загремел редактор. — Забыть о друзьях-приятелях, жёнах и детях! Никому ни словечка!
 — Но ты представляешь, что может получиться? — настаивал сатирик. — Пресса, телевидение, все информационные агентства сразу подхватят… Ведь это же международная сенсация столетия! «Таймс»! «Франс-Пресс»! «Шпигель»!
 — Международный скандал столетия, — поправил его фоторепортёр. — Слушайте, влетит нам. Нет, мы не можем идти на такое.
 Никакие возражения коллег не могли заставить редактора отказаться от осуществления заветной мечты. Не испытывая ни малейших сомнений, он твёрдо заявил:
 — А мы дадим dementi, опровержение, пояснение, как хотите. Свалим все на изучение общественного мнения. На следующий же день все средства массовой информации сообщат правду, и ничего нам не будет. А сейчас за работу, друзья! Столько всего предстоит сделать. Янек, костюмы первым делом!
 И в двух государственных учреждениях закипела вдохновенная работа. В Центре по изучению общественного мнения в тайну были посвящены лишь три человека: заместитель директора, заместитель главного бухгалтера и один социолог из отдела срочных и нетипичных исследований. Зама никак нельзя было обойти не только потому, что он все-таки возглавлял организацию в отсутствие директора. Благодаря ему новаторское предприятие становилось легальным, а заму оставалось лишь принять к сведению уже закрутившуюся карусель, его просто поставили в известность перед свершившимся фактом. Поразмыслив, зам смирился и решил, в случае чего, заявить, что в данной ситуации он предпочёл быть в курсе развивающихся событий, а не пустить их на самотёк. Он всегда считал, что пресса, с одной стороны, совершенно безответственное учреждение, хотя, с другой стороны, и чрезвычайно влиятельное. Здравый смысл возобладал, и зам покорился нажиму, выразив согласие на необычный эксперимент.
 Заместитель главного бухгалтера был по натуре человеком угрюмым, молчаливым, необщительным. Ко всему на свете он относился с недоверием и подозрением, никогда ни с кем не делился никакими соображениями и сведениями, так что ему спокойно можно было доверить тайну. А заниматься финансовой стороной дела все равно ведь кому-то надо было.
 Что же касается социолога, то его кандидатура с самого начала не вызывала никаких сомнений. Это был тот самый человек из Центра, с которым редактор пообщался по телефону и который с таким энтузиазмом одобрил бредовую идею редактора. Когда ему позвонили и сообщили, что вопрос решён и эксперимент будет ставиться, социолог впал в эйфорию и по секрету признался редактору, что самой горячей мечтой его было увидеть приземление неземных существ. Недаром редактор инстинктивно почувствовал в нем родственную душу!
 Редактор встретился с социологом в кафе на Кредитовой, где вряд ли им мог помешать какой-нибудь непрошеный знакомый, ибо поблизости ни один из них не жил. Сели за столик в самом дальнем уголке, и редактор принялся посвящать социолога во все подробности намечаемой операции. На всякий случай они говорили шёпотом. Введя социолога в курс дела, редактор в общих чертах описал предполагаемый внешний вид человекообразных астронавтов, а потом опять же шёпотом поделился сразу вставшими перед экспериментаторами проблемами технического и транспортного порядка. Одни сплошные проблемы! Взять хотя бы вертолёт.
 — Понимаете, такое дело, — шептал редактор, озираясь по сторонам и задыхаясь от волнения, из-за чего постепенно выдувал весь пепел из пепельницы в чашку с кофе собеседника, — у нас вертолёт есть, но он слишком мал, на двух человек рассчитан, ну, от силы трое поместятся. Значит, надо раздобывать вертолёт. Лучше всего попросить у военных, но ведь этого же не сделаешь тайком! А официально… сами понимаете.
 Услышав о такой непреодолимой трудности на пути эксперимента, и без того донельзя взволнованный социолог до того разволновался, что от его свистящего шёпота остаток пепла покрыл тонким слоем кофе в чашке редактора. А было от чего разволноваться.
 — Посссслушайте же, — шептал он в полном восторге. — Ведь мой родной брат — военный лётчик. И даже вертолётчик. Полковник авиации.
 — Это просто чудо! — воскликнул на весь зал, позабыв о конспирации, редактор и одним духом осушил свою чашку кофе с пеплом.
 За подозрительной парочкой в углу уже давно наблюдал весь персонал кафе. Теперь они окончательно решили, что это акулы валютного бизнеса обсуждают свои тёмные делишки.
 Секретарша отдела срочных и нетипичных исследований неожиданно вошла в кабинет своего начальника, социолога Рончека. Она давно и хорошо знала пана Здися, спокойного, уравновешенного человека, поэтому теперь была немало удивлена, увидев следующую картину: сидя за своим письменным столом, пан Здислав, вместо того чтобы спокойно есть завтрак, держал в левой руке бутерброд с плавленым сырком, а в правой — блюдечко из-под стакана. Плавным движением он поднимал блюдечко вверх, слегка наклонял, затем осторожно ставил на середину стола. Несколько раз повторив эти действия, он сопровождал их странными звуками.
 — Гооооп! — говорил он, поднимая блюдечко вверх, и, ставя его на стол, с упоением заканчивал: — И фррррр! Гооооп и фррррр!
 Секретарша остолбенела. Не столько слова, монотонные и не очень понятные, сколько полное невыразимого блаженства выражение лица социолога заставило девушку предположить самое страшное. Она хотела что-то сказать, но язык не повиновался ей, а потом, показалось бестактным делать какие— либо замечания человеку, который считал, что его никто не видит. Секретарша на цыпочках удалилась из комнаты и бесшумно прикрыла за собой дверь. Её лицо выражало предельную озабоченность.
 Фоторепортёр ответственно подошёл к заданию и уже битый час промерял шагами лесные полянки в окрестностях Гарволина. К счастью, никто его не видел. Обмеры Януш производил под зонтиком, поскольку уже третий день шли упорные дожди, а будущим астронавтам было невтерпёж.
 Редактор специально отправил младшего коллегу в лесную глушь, подальше от людей, ибо фоторепортёр чуть было не нанёс непоправимый вред их ещё не начавшемуся эксперименту, буквально поставив его на грань срыва. Внимательно осмотрев вертолёт, принадлежащий местной прессе, молодой человек ни с того ни с сего принялся расспрашивать о лётных характеристиках наших военных вертолётов, причём делал это излишне настырно. Особенно его интересовала вместимость военных вертолётов. Естественно, у людей сразу же зародились нехорошие подозрения. Впрочем, сообщать куда надо не стали, уж слишком явно действовал шпион. Но бережёного Бог бережёт, вот редактор счёл целесообразным отправить излишне любопытного коллегу куда подальше.
 Фоторепортёр добросовестно взялся за порученное ему ответственное дело. Среди осмотренных полянок одна показалась ему подходящей как по габаритам, так и по скрытности расположения. Впрочем, решил фоторепортёр, надо будет обязательно показать её пилоту вертолёта, тот специалист, он пусть и решает.
 С полной ответственностью отнёсся к своей задаче и художник. Предварительно изучив все имеющиеся в распоряжении редакции фотографии на космические темы, он счёл их явно недостаточными. Хорошо бы полистать специальные журналы, да где их взять? Ну пускай не специальные, можно просто заграничные журналы самого широкого профиля. Вспомнив, что такие есть в дамской парикмахерской и дамском ателье, он не поленился лично посетить упомянутые учреждения и полистать журналы, вызвав живой интерес посетительниц этих заведений. Потом на всякий случай посетил музей Войска Польского и, только вооружившись знаниями, засел за работу. Сделал несколько набросков, выбрал из них самые лучшие и позвал жену.
 — Как ты думаешь, это что? — спросил он её, ткнув в первый эскиз.
 — Перепутанные пружины, вылезшие из старого матраса, — без колебаний ответила жена.
 — А вот это?
 — Тыква, проколотая вязальными спицами.
 — Ну хорошо, а вот это?
 Тут уж жена не выдержала и с беспокойством спросила мужа:
 — Ясенька, Бога ради, скажи, что с тобой? С чего ты стал такое малевать? Что с тобой стряслось?
 — Да ничего не стряслось, — отмахнулся нетерпеливо художник. — Лучше скажи, какие ассоциации вызывает у тебя вот этот набросок?
 Жена долго молчала, напряжённо всматриваясь в рисунок.
 — Ну! — торопил её муж. — Что тебе это напоминает?
 — Клопа, дорогой, — вздохнула жена. — Большого, хорошо откормленного клопа. Признайся, что с тобой?
 — Ничего, работаю по заданию редакции.
 — Иллюстрируешь книгу о ночных кошмарах?
 Художник ответил вопросом на вопрос:
 — И ничего вот из этого тебе не кажется похожим на человека?
 Он с таким явным беспокойством ждал ответа, что жену охватил ужас.
 — Ясь, коханый, побойся Бога! — только и произнесла бедная женщина.
 Её тревогу усилило совершенно непонятное удовлетворение, явно выражавшееся на лице мужа. Кое-как успокоив жену и несколько раз повторив ей, чтобы никому ни словом не упоминала об этих набросках — работа срочная и очень хорошо оплачиваемая, а конкуренты только и ждут, чтобы стибрить идею, — он пробормотал ещё что-то нечленораздельное о своём намерении заняться авангардом, ныне это модно.
 Удручённая жена удалилась. Объяснения мужа её не удовлетворили, она верила им и не верила, но все равно ни с кем бы не поделилась своими подозрениями относительно психической полноценности супруга. Бедняжка, он явно переутомился. Попытавшись поскорей изгнать из памяти жуткие мужнины изображения, жена тем не менее решила подождать пока с запланированным было ребёнком…
 Редактор развернул бешеную деятельность и при активной помощи социолога и участии консультанта договорился с военными об одолжении у них вертолёта. Из путаных объяснений редактора полковник, брат пана Здислава, понял лишь одно: в результате всяческих катаклизмов, обусловленных сложной политической и экономической ситуацией в стране, местная пресса испытывает большие финансовые затруднения, из которых был найден выход: силами сотрудников снять научно— популярный фильм о родной природе и поправить пошатнувшееся финансовое положение редакции. Съёмки предполагается проводить в местных лесах, а для того чтобы доставлять киношников на природу, нужен шестиместный вертолёт. Нет, не каждый день доставлять, только в экстренных случаях. Лётчик пытался получить от брата разъяснения, что за экстренные случаи, но, услышав ответ: «Знаешь, как быстро растут грибы?» — перестал задавать вопросы и лишь рукой махнул, решив не вникать в детали.
 Сатирик взял на себя изучение специальной литературы. Исходя из совершенно правильной предпосылки, что большинство людей читает популярные брошюрки и произведения художественной литературы, а не научные трактаты, он с головой зарылся в «научную» фантастику. Литературные творения этого жанра заполонили его квартиру и привели к неожиданным побочным результатам. Увлекательным чтением занялись и дети и жена. Последняя не только забросила свои домашние обязанности, но и забыла, что худеет, так что сатирик на какое-то время был избавлен от крутых яиц.
 Художнику выделили в редакции большую светлую комнату с очень крепким замком в дверях. Входить в неё не разрешалось никому, даже уборщицам.
 Совещания заговорщиков в редакторском кабинете пришлось прекратить, слишком уж много посторонних лиц туда наведывалось. И каждый из них натыкался на группу сотрудников, сидящих в глубоком молчании, с непроницаемыми лицами. На зашедшего по делу человека они глядели как на врага и явно ждали, когда же он догадается, что лишний, и уйдёт восвояси. В кабинете прямо физически ощущалась атмосфера напряжённости и отчуждения. Зашедший по делу тут же забывал, какому именно пришёл, и торопился поскорее покинуть негостеприимное учреждение. Много дел в ту пору так и остались незавершёнными.
 Некоторые из посетителей, выйдя из кабинета, пытались получить разъяснения у секретарши главного, но та лишь пожимала плечами, изо всех сил стараясь скрыть переполнявшую её обиду. Впервые что-то держалось в тайне от неё, а уж она явно не заслуживала такого отношения, многие годы на деле доказывая свою лояльность.
 Впрочем, для недовольства у секретарши была и другая причина, пожалуй более серьёзная. Дело в том, что в настоящее время главной жизненной целью секретарши стала задача выйти замуж за фоторепортёра. Секретарша, женщина достаточно взрослая и неглупая, прекрасно понимала, что само по себе замужество ещё ни о чем не свидетельствует и вовсе не равнозначно счастью и стабильности в жизни. И тем не менее… В этом году секретарше стукнет тридцать, а она твёрдо решила: преступив порог тридцатилетия, перейти в другое гражданское состояние. Лучше писать в анкетах «разведена», чем «не замужем», так она считала. Собственная фамилия ей вдруг разонравилась, значит, надо поменять её на другую. Кроме того, она стала обладательницей двухкомнатной кооперативной квартиры, и оба эти фактора неопровержимо свидетельствовали о том, что брак с фоторепортёром стал просто необходим.
 Почему именно с фоторепортёром? Выбор пал на него не случайно. Во-первых, он был немного похож на Грегори Пека. Секретарша недавно ещё раз смотрела фильмы с участием прославленного киноактёра, и всякий раз при встрече с фоторепортёром у Марии сладко сжималось сердце. Вылитый Грегори Пёк, работающий в одном с ней учреждении, не мог не стать предметом мечтаний романтически настроенной девушки, более того, совсем немногого не хватало, чтобы он стал предметом обожания. Во-вторых, фоторепортёр был разведён, следовательно, свободен. В-третьих, его образ жизни был таким, о котором жены, особенно работающие, могли лишь мечтать. Он не гнался за домашними обедами, вообще не уделял еде особого внимания, был нетребователен в бытовом отношении и не морочил голову. Ну и в-четвёртых, у него была нянька, воспитавшая его с младенчества и всю жизнь обслуживавшая своего выкормыша. И теперь, когда её подопечный давно уже стал взрослым, она продолжала трогательно заботиться о своём обожаемом мальчике, убирала его квартиру и содержала в идеальном порядке его бельё. Правда, о всем бельё секретарша пока судить не могла, но рубашки фоторепортёра всегда были отлично выстираны и выглажены. Одна эта женщина перетягивала все прочие аргументы в пользу выхода замуж именно за фоторепортёра.
 И Мария начала предпринимать широкомасштабные действия, которые стали приносить видимые результаты, как вдруг… Как вдруг фоторепортёр вместе с несколькими коллегами увлёкся каким-то таинственным делом, и все усилия девушки пошли насмарку. Он просто перестал её замечать!
 Чрезвычайно расстроенная, секретарша тем не менее решила так просто не сдаваться. И она стала проводить в редакции ещё больше времени, оставаясь после работы, очень рискуя тем, что её усердие может привести к нежелательным последствиям. Но чего не сделаешь во имя святой цели! В свободные от выходов очередного номера журнала вечера главный редактор отправлялся домой в третьем часу дня, она же оставалась на своём рабочем месте, хотя делать ей было абсолютно нечего.
 Главный отправлялся домой, но остальные заговорщики запирались в комнате редактора и занимались там какими-то секретными делами. Иногда они занимали комнату, отведённую художнику, и что-то с жаром обсуждали, стараясь говорить шёпотом. Секретарша не подслушивала, вообще не лезла к ним нахально, раздумывая над тем, как бы подипломатичнее найти подходы к заговорщикам. Вот она и сидела, стараясь придумать самый что ни на есть достоверный предлог, с помощью которого удалось бы тоже подключиться к тайне, занимавшей все помыслы её возлюбленного. Иногда мысли девушки с достоверного предлога перескакивали на другие — что бы ещё сделать такое, чтобы привлечь к себе внимание фоторепортёра, пусть, наконец, заметит, как она хороша. Казалось, фоторепортёр уже начал было замечать её прелести, казалось бы, дело шло на лад, но вот отвлекло его что-то… Ну да ладно, не стоит отчаиваться.
 И поэтому, когда предмет её мечты внезапно появился перед ней и уселся на стул напротив, Мария быстренько сменила озабоченное выражение лица на самое доброжелательное, и не подумав упрекать предмет за недостаточное к ней внимание. Нет, никаких недовольных слов, никаких упрёков! Напротив, она одарила коллегу лучезарной улыбкой, продемонстрировав ещё раз свои ослепительные зубки, взглядом поощряя начать разговор. Правда, ей показалось, что из кабинета редактора фоторепортёр не столько вышел, сколько вылетел, будто его силой вытолкнули, даже споткнулся и упал бы на пол, если бы на его пути кстати не оказался стул, на который он и плюхнулся. Однако Мария твёрдо решила — ничему не удивляться, лишних вопросов не задавать. Вот и теперь она сделала вид, что ничего не заметила. И правильно сделала, как показало дальнейшее развитие событий.
 — Марысенька, тут такое дело, — нерешительно начал репортёр. — Самому мне ни в жизнь не справиться. Уж и не знаю…
 Секретарша решила немного подбодрить молодого человека, видя, как тот хочет о чем-то попросить, но стесняется.
 — А в чем дело? — добродушно поинтересовалась она. — У тебя что-то не выходит?
 — Выходить-то выходит, нет, я не жалуюсь, дела идут неплохо, только вот какая сложность… Мне нужно купить одну вещь, а я в таких вещах совершенно не разбираюсь. Может, ты, коханая, поможешь? Если б ты могла…
 — А что за вещь?
 — В том-то и дело, забыл, как она называется. Вроде бы такая проволока… Или провода?
 Секретарша всегда отличалась живым воображением, и после этих слов Грегори Пека в её переполошённом сознании сначала предстала длинная череда телеграфных столбов с проводами, потом эту картину сменила ещё более страшная — высокая стена колючей проволоки. Она с трудом избавилась от этого страшного видения, но живое воображение не успокаивалось, подсунув взамен огромную деревянную катушку с намотанными на ней электропроводами. К сожалению, ни в одном из трех видов этих проводов секретарша совершенно не разбиралась и, следовательно, упускала шанс оказать какую-то огромную услугу человеку, которого решила во что бы то ни стало обольстить.
 Улыбка на лице девушки померкла, и, совсем отчаявшись, она слабым голосом все-таки попыталась уточнить:
 — Какие же провода?
 — Да такие, знаешь, — не совсем вразумительно пояснил фоторепортёр, изобразив пальцами тоже нечто непонятное. — Такие, на которых вяжут крючком. Забыл, как называются. Кажется, спицы? Ты не знаешь?
 — А! — произнесла секретарша, стараясь не показать, какое облегчение испытала при таком пояснении. — Спицы, на которых вяжут крючком. Вот видишь, как ты мне понятно объяснил. Теперь даже я поняла. Они действительно называются спицами.
 — Так ты могла бы мне помочь? — обрадовался фоторепортёр. — Мне надо купить их, а я понятия не имею, где такое продаётся.
 Секретарша уже открыла было рот, чтобы выразить согласие, как вдруг всю её пронзило страшное подозрение.
 — А зачем тебе спицы? Для кого ты хочешь их купить?
 Вопроса фоторепортёр не предвидел. Из кабинета редактора его и в самом деле вытолкнули, велев пообщаться с секретаршей. Все знали, что она неравнодушна к фоторепортёру, поэтому именно ему поручили раздобыть необходимые для экипировки будущих инопланетян спицы. Как-никак женское дело, секретарша наверняка знает, где их раздобыть. А вот делиться секретами с ней категорически запрещалось. Сначала вообще решили было поручить доставку спиц кому-нибудь из женатых конспираторов, но тут горячо воспротивился сатирик.
 — Никаких жён! — категорически заявил он. — Не найдётся такой жены, которая купит необходимое нам количество спиц, не поинтересовавшись, зачем такая прорва. А кто из вас способен не ответить, когда спрашивает жена?
 Вот почему спицы поручили фоторепортёру. Жене не ответить нельзя, а секретарше можно. И вот теперь бедный фоторепортёр сидел, уставясь на девушку с самым идиотским видом, кляня себя на чем свет стоит за то, что заранее не догадался придумать какое-нибудь логичное объяснение. Пришлось выдумывать на ходу. А ничего, как на грех, не приходило в голову.
 Секретарша сжалилась над ним, — а может, наоборот, — с издёвкой поинтересовавшись:
 — Наверное, у тебя есть бабушка, и теперь ты должен купить ей спицы, чтобы она связала тебе на этих спицах тёплые носки или рукавички?
 — Вот именно! — подхватил фоторепортёр. — Может, и не носки, а этот, как его… шарфик! Вот! И не только. Хотелось мне старушку порадовать, для неё — единственная радость вязать на спицах…
 И осёкся, вспомнив, сколько спиц ему велели закупить. Быстренько сосчитав в уме количество спиц и поделив их на необходимое количество старушек, нуждающихся хотя бы в десятке спиц, он пришёл в ужас и решился признаться только в наличии четырех бабушек.
 — Знаешь, у меня ведь четыре бабушки! — брякнул он, не продумав до конца свою родословную. — И я решил уж сразу всем купить спицы, чтобы потом не отвлекаться на них. Отделаться, так сказать, сразу.
 — Ах так, у тебя четыре бабушки, — протяжно произнесла секретарша, откинувшись на спинку стула и пристально глядя на молодого человека. — Выходит, у твоей мамочки было по две мамочки, и у твоего папочки было по две мамочки. Правильно, обычное дело. И всех этих бабушек ты решил одним махом осчастливить. Наверное, по случаю предстоящего Международного дня ребёнка. Так?
 — Не совсем, — нерешительно ответил фоторепортёр, смутно соображая, что в рассуждениях секретарши что-то не так. Однако голова молодого человека была целиком занята организацией предстоящего грандиозного мероприятия, и разбираться в хитросплетениях с бабушками ему было решительно не под силу. — Ну, не придирайся, возможно, мои дедушки женились неоднократно и потом разводились, и вообще у меня этих бабушек черт знает сколько! Может, не все родные, некоторые двоюродные, какая тебе разница? Помоги ближнему!
 И секретарша решила помочь. Совместная покупка спиц могла её как-то сблизить с предметом мечтаний, хотя и не покидало зародившееся в душе подозрение о том, что спицы предназначаются какой-то несомненно отвратительной бабе, опутавшей своими вязаными сетями неопытного молодого человека. Подозрение продержалось до тех пор, пока в одном из магазинов не были найдены спицы нужного размера.
 А посетить пришлось несколько магазинов. Фоторепортёр, выбирая нужные спицы, капризничал, как довоенная примадонна. Эти не хороши, те не подходят. Наконец выбор его пал на спицы номер три с половиной. Долго вертел их в руках и заявил — это то, что надо.
 — А сколько надо? — спросила секретарша. — Для четырех бабушек хватит четыре пары…
 — Нет, мне надо сто штук! — был ответ.
 — Сколько? — воскликнула девушка, думая, что ослышалась.
 — Сто штук. Их по парам считают? Значит, пятьдесят пар.
 Вот именно в этот момент и развеялись подозрения секретарши относительно несомненно антипатичной бабы— соперницы. Даже самой вредной и противной не понадобится столько спиц!
 Вглядевшись в ошеломлённое лицо секретарши, фоторепортёр счёл нужным срочно придумать ещё какое-то оправдание для закупки такого количества спиц. Секретарша слушала вполуха его неуклюжие выдумки относительно множества родных и двоюродных тёток, тоже поручивших ему закупку спиц, поскольку им вдруг всем прислали из Австралии какое-то грандиозное количество отличной шерсти, вот и надо купить бедным женщинам спицы, и желательно одинаковые, а то ещё перессорятся…
 Тут фоторепортёр замолчал. До него дошло, что несёт он невообразимую чушь, неудивительно, что Марыся слушает его с таким недоумением. Эх, надо было с самого начала сказать, что спицы покупаются на профсоюзные деньги в качестве подарка для одного из подваршавских домов престарелых, остались неиспользованные деньги, вот главбух, подбивая баланс за прошлый год, и решил остатки денег израсходовать на благотворительную деятельность. А он… Бабки и тётки заполонили весь свет!
 Но секретарша уже пришла в себя, и недоумение на её лице сменилось ставшей привычной для фоторепортёра лучезарной улыбкой. Девушка поняла: спицы номер три с половиной как-то связаны с тщательно скрываемой от неё редакционной тайной. Ах так, очень хорошо! Не станет она задавать лишние вопросы, ведь все равно ей не ответят. Обойдётся собственными силами. Только надо поумнее взяться за дело.
 И девушка мужественно отказалась от надежды провести остаток вечера с любимым — а такую надежду лелеяла в глубине души, — великодушно бросив ему:
 — Да ладно уж, вижу, земля горит у тебя под ногами. Бери свои спицы и беги, в ресторан пригласишь меня в другой раз. И учти, если тебе ещё что понадобится, всегда можешь рассчитывать на меня. Хоть вагон дуршлагов…
 Освобождённый фоторепортёр уже и в самом деле кинулся было бежать обратно к ждавшим его сообщникам, но, услышав слово «дуршлаг», остановился как вкопанный, затормозив на всем скаку.
 — Ты сказала «дуршлаг»? — переспросил он. — Это такое кухонное приспособление из белого металла с дырками?
 — Да, оно. Молодец, как ты быстро схватываешь!
 — Дуршлаг, говоришь? — с нарастающим восторгом в голосе повторил фоторепортёр. — Дуршлаги… Знаешь, а ведь это неплохая мысль…
 Одолженный у военных вертолёт поместили в ангар, предварительно убрав из него маленький редакционный вертолетик. И стали ломать головы. Редактору с его всепобеждающим энтузиазмом удалось преодолеть все трудности: административные, бюрократические, кадровые и финансовые. Для преобразования военного вертолёта в космический корабль наняли целую бригаду механиков, с которых взяли подписку о неразглашении военной тайны. Механики так и не поняли, в чем состоит тайна, но вертолёт был военным, значит, и тайна военная, дело обычное, отсюда и такие строгости. Поэтому механики на всякий случай никому из посторонних не рассказывали о характере своей работы, хотя у них самих она вызывала больше чем недоумение. Редактор кратко ознакомил бригаду механиков с их задачей, напустив столько туману, что механики поняли только одно: вертолёт должен стать совсем непохожим на вертолёт!
 Естественно, между собой механики делились мнениями и сомнениями. Глядя на сваленные в углу ангара листы алюминия, механик Юзик высказал такое мнение:
 — Сдаётся мне, они с воздуха собираются что-то подглядеть. А алюминий для того, чтобы, как экраном, защитить вертолёт от… от чего-то.
 У электрика такое предположение вызвало лишь презрительную улыбку.
 — Соображай, что говоришь, пан Юзеф. Ведь это же пресса! Я бы уж скорее предположил, что они собираются что-то поджечь, потому как мне велели приспособить такую штуковину, которая станет крутиться, а на ней закрепить… Ни в жизнь не догадаешься! А на ней, чтоб мне лопнуть, если вру, так вот, на ней равномерно распределить бенгальские огни. Штуковина начнёт крутиться, и бенгальские огни…
 — Какие ещё огни? — не поняли коллеги.
 — Ну такие, что на Новый год пускают.
 — И они могут что-то поджечь?
 — Вот те раз! Не слышал, что ли, сколько новогодних ёлок каждый год сгорает?
 — Нечего нам голову морочить, — проворчал пожилой помощник механика. — Ясно, вертолёт нужен для телевидения, иначе зачем им понадобился глушитель? Сказали, это самое важное. Кумекаете? Вертолёт летит и не трещит! А вспомните, как с вертолёта нам показывают по телевизору репортаж о велогонке Мира, слышен только вертолёт, редко какое слово прорвётся сквозь его рёв.
 — А на кой черт тогда велели по бокам присобачить алюминиевые листы? Боками же вертолёт не ревёт. Нет уж, они собираются незаметно куда-то подкрасться. Это я вам говорю!
 Когда же в ангар доставили целую машину листов плексигласа разной величины и неимоверное количество банок с серебряной краской, механики совсем растерялись. Данные материалы не укладывались ни в одну из их концепций, и механики стали с нетерпением ждать команды приступить к монтажу необычных приспособлений, рассчитывая на то, что в ходе их работы удастся приподнять завесу над тайной.
 Однако с монтажом не торопили, наоборот, велели подождать. Редактор решил сначала дождаться возвращения из— за границы знакомого специалиста в области космических аппаратов. Специалист находился в служебной командировке в Советском Союзе, до его возвращения оставалось не больше недели, вот и решили подождать, ибо очень нуждались в советах специалиста.
 В Центре по изучению общественного мнения секретарша отдела срочных и нетипичных исследований была очень обеспокоена душевным состоянием социолога. И каждый день наблюдались все новые тревожные симптомы. Ничего удивительного, пана Здислава предстоящий эксперимент настолько увлёк, что он позабыл обо всем остальном и размышлял о нем день и ночь. Его, как социолога, интересовала реакция общественности на приземление пришельцев из космоса и возможные последствия этой реакции. Им были рассмотрены различные варианты, начиная с разрушения Гарволина охваченной паникой толпой и кончая раздиранием на куски как космических пришельцев, так и их корабля. А симптомы, так тревожившие секретаршу отдела срочных и нетипичных исследований, проявлялись тогда, когда социолог, как и всякий уважающий себя учёный, пытался на опыте проверить кое-какие из своих теоретических прогнозов. С этой целью он отлавливал сотрудников и, загнав в угол, задавал им вопросы, изучая реакцию одной отдельно взятой человеческой особи на какое— либо нетипичное явление, причём старался придумать такое, от которого волосы вставали дыбом и кровь леденела в жилах. Правда, выдуманные социологом истории были не только страшными, но и чрезвычайно запутанными, к тому же рассказчик, стараясь не прозевать момент реакции собеседника, не отрывал испытующего взгляда от его лица, что ещё более пугало испытуемого и совершенно сбивало его с толку.
 И вот однажды он принялся ставить эксперимент на секретарше. Задыхаясь от волнения, громко и невразумительно принялся он рассказывать историю, приключившуюся с его домработницей. Когда социолог дошёл до кульминационного момента — в окно заглянула её мать-покойница, а луна скрылась за тучами, которые гнал по небу жуткий ветер, и ветки каштанов колотили по стеклу, — секретарша не выдержала и перебила рассказчика:
 — Пан Здислав, с вами все в порядке? Как вы себя чувствуете? Не кажется ли вам, что вы несколько переутомились? И, наверное, совсем не бываете на свежем воздухе.
 Как конь, остановленный на всем скаку, социолог замер, не закончив фразы, и уставился на секретаршу. Он и сам окончательно запутался в этой истории с домработницей, её покойной мамашей и каштанами и совсем забыл, что же там было дальше. Его сбило с толку замечание о свежем воздухе. Что он такое хотел сказать о свежем воздухе? А, вспомнил.
 — Вот именно, пани Крыся, представьте себе, что вы идёте по лесу…
 И опять не докончил фразы, спохватившись, что может деконспирировать предстоящий эксперимент, ведь вертолёт предполагается спрятать где-то в окрестных лесах. Нет, нельзя так рисковать, надо придумать другой пример, более отдалённый.
 — Нет, не по лесу. Вы спускаетесь с лестницы…
 — Я с лестницы не спускаюсь, — перебила социолога секретарша, глядя на него с сочувствием. — Я живу на десятом этаже, поэтому пользуюсь лифтом.
 — Прекрасно. Спустились вы, значит, на лифте со своего десятого этажа. В подъезде, разумеется, слабое освещение, полумрак, и вот вы видите вдруг… видите вдруг что-то, совсем не похожее на человека. Что бы вы сделали?
 Секретарша задумчиво посмотрела на социолога и не торопясь ответила:
 — Я её обошла.
 — Что? — не понял социолог.
 — Я её просто обошла, — терпеливо повторила секретарша. — Сегодня утром, когда я спустилась вниз, увидела в подъезде стремянку. Совсем не похожую на человека. Ну я и обошла её, чтобы выйти на улицу.
 Если социолог и был сбит с толку, то лишь на короткое время. Видимо, заданный им вопрос не был сформулирован достаточно точно.
 И он уточнил:
 — Нет, то, что вы увидели, и на лестницу не было похоже. Вообще ни на что не похоже. Размерами с человека, но не человек. Ну и что бы вы стали делать?
 Секретарша совсем уверилась в самых худших опасениях насчёт состояния здоровья социолога. У него явно сдвиги в психике, а с такими людьми надо проявлять максимум осторожности. Бедный пан Здись, она всегда говорила, что он переутомился.
 — А оно неподвижное? — осторожно поинтересовалась она.
 — Напротив, подвижное. И двинулось бы прямо на пани. И возможно, стало бы издавать какие-нибудь звуки.
 — Вы хотите сказать, такое, что могло меня испугать? — уточнила секретарша.
 — Да, нечто в этом роде. Или испугать, или просто заинтересовать.
 Секретарша ответила не сразу. После продолжительного раздумья она сказала:
 — В таком случае я бы ничего не стала делать.
 — Как вас понимать?
 — А очень просто. Я бы застыла на месте и стояла бы неподвижно, ничего не говоря, ничего не делая. Я всегда так поступаю, когда меня что-то испугает. Просто застываю на месте не в силах пошевелиться и даже крикнуть. И по-другому реагировать не могу.
 Социолог был разочарован, такая реакция на незнакомые существа его явно не устраивала. Подумать только, инопланетяне приземляются, а гарволинцы все как один онемели и окаменели! И социолог с надеждой обратился к машинистке, слышавшей его разговор с секретаршей.
 — А вы? Как бы вы поступили в этом случае?
 — Разумеется, сбежала куда глаза глядят, — не задумываясь ответила девушка.
 — Но почему же?
 — На всякий случай. Большие, живые, двигаются и ещё издают звуки! Ну как тут не сбежишь?
 — И вам совсем не интересно было бы познакомиться с ними поближе?
 — Какой уж интерес, живой бы остаться.
 И эта реакция общественности не удовлетворила социолога. Он покинул секретариат и отправился опрашивать сотрудников. Вопросы он им задавал те же самые: встречаете нечто живое, немного напоминающее человека, но не человека, оно двигается и издаёт звуки. Такой несложный вопрос социолог был в состоянии запомнить и задать без запинки. И представьте, опять ни один ответ его не удовлетворил. Зато по всей редакции с быстротой молнии разнеслась весть о том, что в подъезде дома, где обитает пан Здислав, происходит нечто страшное. И вот тут— то начались самые невероятные домыслы. Забросив работу, сотрудники собирались в курилке и оживлённо обсуждали версии того, кто же безобразничает на лестничной клетке в доме социолога. Отвергнув одну за другой все — хулиганьё, нечистую силу и происки капиталистов — сотрудники решили на всякий случай сообщить в милицию.
 А социолог пришёл, наконец, к твёрдому убеждению, что опросом все равно не выяснишь реакции общественности на прибытие инопланетян, определить её можно лишь опытным путём…
 Художник работал не покладая рук и раньше других справился со своей задачей. Ознакомившись с литературой и просмотрев кучу иллюстраций на интересующую его тему, исчеркав множество эскизов, он наконец разработал проект костюма звёздного пришельца. И вот настал знаменательный день первой примерки костюмчика.
 Вернее, настал знаменательный вечер, ибо заговорщики предпочитали собираться по вечерам, после того, как сотрудники редакции расходились по домам.
 — Мне кажется, маловато, — озабоченно присматривался редактор к куче сваленных в углу автомобильных камер. — Надо было побольше запасти.
 Замечание вывело консультанта из себя.
 — Ты небось думаешь, что они растут на придорожных деревьях, — раздражённо огрызнулся он. — Я и так две свои отдал.
 — Можно было выпросить какие-нибудь старые в вулканизационной мастерской, — заметил фоторепортёр.
 Редактор и консультант дружно обрушились на него.
 — Совсем спятил, старые! Чтобы в самый ответственный момент лопнула и из неё вышел воздух на глазах изумлённой публики?
 — С чего она спустит? Ведь мы же не собираемся на них ездить?
 — Зато они должны быть надуты до предела! И если какая лопнет… Ведь наши пришельцы не могут менять форму. Что подумают собравшиеся граждане?
 — А может, как раз и стоит поменять? Граждане подумают, что у них, там, на их планете, так положено. Ещё одно доказательство неземного происхождения пришельцев.
 — Никаких изменений! — твёрдо заявил художник. — Никаких непредвиденных сюрпризов. Все должно происходить так, как запланировано, иначе я снимаю с себя всякую ответственность за исход эксперимента. И за дырявые камеры тоже не отвечаю, это дело консультанта. Ну хватит терять время попусту. Кто примерит костюм?
 Из присутствующих никому не хотелось выступать в роли манекенщицы. Заговорщики жались, мялись, тоскливо поглядывали друг на друга, и никто не выразил желания влезть в доспехи инопланетянина. Социолог даже предложил использовать для примерки настоящий манекен, такой, что в магазинах стоят, и даже вызвался сбегать за ним в ближайший магазин. Ему напомнили, что магазины давно закрыты, к тому же никто не знал, где имеется мужской манекен. Дамские да, дамских полно в разных магазинах, а вот мужского никто не мог себе припомнить. Время шло, примерка не начиналась, художник нервничал.
 Наконец решили бросать жребий, и короткую спичку вытащил сатирик.
 — Такое уж моё везение, — с горечью сказал он. — Если какой жребий тянут, обязательно мне выпадет самое худшее. А когда надо вытянуть, черта с два вытащу! Сколько раз покупал лотерейные билеты и вычёркивал номера, так из моих только по одному номеру попадалось. А когда раз сразу четыре угадал, так и не отправил купон. Ну чего, чего? Что ты мне ноги связываешь?
 — Стой спокойно и не рыпайся, — отозвался фоторепортёр, ловко оплетая ноги сатирика длинной змеёй из надутых велосипедных камер. — Так надо.
 — А ты откуда знаешь? Я же с места не сдвинусь. А вдруг люди на нас набросятся?
 — Значит, погибнешь на боевом посту. Ясь, а тут, сверху, что?
 Напряжённо наморщив лоб, художник сравнивал спелёнутого, как кокон, сатирика со своим эскизом.
 — Да не маши руками! — рявкнул он на манекен. — Почему руки не связаны? Согласно эскизу они должны быть примотаны к телу, только от локтей свободны. И вот сюда побольше камер намотай.
 — Панове, это уж чересчур, — запротестовал редактор. — Зачем ему такая огромная задница? На мой взгляд, как-то несолидно…
 — А ты для симметрии прибавь с противоположной стороны.
 — Тогда наш пришелец будет выглядеть беременным.
 Художник вышел из себя.
 — Ну что за люди, никакого воображения! Зачем же прибавлять на животе? Может быть, сбоку. Понимаете, из космического корабля должна появиться этакая бесформенная глыба, ни на что не похожая. А глыба должна быть асимметричной!
 — Я попрошу! — неизвестно почему обиделся сатирик. — Только не глыба! Попрошу не забываться!
 — Для меня ты сейчас не коллега, а прилетевшая из космоса глыба! — отозвался художник. В творческом раже ему было не до вежливости. — Ну ладно, намотайте ему эту выпуклость под локтем.
 — Минуточку, панове, — вмешался озабоченно консультант. — Надо, чтобы тесёмки, которыми мы привяжем наплечники, оказались внизу, под камерами.
 — Хватит болтать, принимайся за камеры! — сурово распорядился редактор.
 И лично принялся пропихивать между велосипедными камерами длинные тесёмки, которыми к плечам инопланетянина крепились дуршлаги. У этих последних отломали ручки, зато в дырки натыкали расходящиеся во все стороны спицы номер три с половиной. Наконец, когда редактор совсем измаялся, ему удалось один дуршлаг с торчащими спицами закрепить на левом плече сатирика.
 — Гениально! — хором вскричали остальные заговорщики.
 Работа закипела. Сплетения велосипедных камер дважды выскальзывали из рук фоторепортёра, и процедуру приходилось начинать сначала. Когда они выскользнули и в третий раз, присутствующие пришли к выводу, что придётся их привязать. Но чем?
 — Проволока запросто перетрёт резину, — озабоченно чесал в затылке огорчённый художник. — Лучше всего было бы вот такими тесёмками от дуршлагов.
 — Нет у нас больше таких тесёмок, — вскинулся редактор. — А от дуршлага не дам!
 — Значит, надо пойти и купить, — не унимался художник. — Сколько времени? Холера, галантереи закрыты. Может, центральный универмаг ещё работает? Послушай, Янушек, придётся тебе опять пойти подлизаться к Марысе. Тогда, со спицами, ты очень оперативно провернул дело.
 Марыся давно уже была дома, и звонок фоторепортёра доставил ей нежданную радость. Радость несколько поубавилась, когда девушка выслушала просьбу Януша.
 — Марысенька, коханая, мне нужна тесёмка, пятьдесят метров, — нежным голосом излагал фоторепортёр необычную просьбу. — Такая узенькая, знаешь… И чтобы не скользкая. Возьми такси, моя радость…
 — При чем здесь такси? — перебила собеседника девушка. — Ты что, думаешь, я могу это купить сейчас в магазине?
 — Я думал, может, центральный универмаг…
 — Уже час как закрылся.
 — Холера! Тесёмка срочно нужна. Не посоветуешь, где её можно сейчас достать? Может, есть какая знакомая портниха? Ты почему ничего не говоришь?
 — Я думаю.
 Януш замолчал, с волнением ожидая результатов раздумий Марыси. А она попыталась вспомнить, сколько тесёмки найдётся в её доме. Мысль о том, что жалко лишаться запасов дефицитного товара, секретарша загнала в самый дальний уголок сознания. Не тот случай, чтобы жадничать!
 И она решилась:
 — Ну, ладно, у меня найдётся такое количество. Так ты сказал, тесьма должна быть хлопчатобумажной?
 — Чтобы не скользкая…
 — Значит, хлопок. У меня есть целый моток, так и быть, отдам.
 — Нет, ты прелесть! Хватай свою тесьму, хватай такси — я оплачу — и дуй в редакцию. Я так и знал, что на всем свете ты одна можешь меня выручить!
 Секретарша подумала — интересно, что понадобится любимому мужчине в следующий раз? Может, он попросит её связать на тех спицах свитерок из вот этой самой тесьмы? Ну да ладно, надо ковать железо, пока горячо. Каждая такая просьба на шаг приближает её к любимому, а в редакции, глядишь, удастся что-нибудь разузнать. Вон опять засиделись допоздна. И тесьма зачем-то понадобилась.
 И Марыся послушно выполнила просьбу фоторепортёра. Через полчаса редактор, художник и консультант занялись привезённой ею тесьмой, а фоторепортёр — ею самой.
 — Нет, дорогая, не жди меня, — нежно говорил он девушке. — Мы ещё не скоро разойдёмся, у нас срочная работа. А тебе зачем страдать? Отправляйся домой, тем более что такси ждёт.
 — Не ждёт, я заплатила и отпустила машину.
 — Холера! То есть того, я хотел сказать, — поймаем другую. Не можешь же ты одна возвращаться домой в столь позднее время, я тебя обязательно провожу. А тебе спатеньки пора, надо выспаться, ты так чудесно выглядишь, когда выспишься. Очень я люблю смотреть на тебя, когда ты выспишься. Ни одна женщина не сравнится с тобой. Ты самая чудесная-расчудесная!
 Секретарша вдруг подумала, что ещё никогда не слышала столько нежных слов от возлюбленного, и ещё больше убедилась: секретная работа группы редакционных сотрудников льёт воду на её мельницу. Она, девушка неглупая, прекрасно понимала, что фоторепортёр не имеет ни малейшего понятия, как она выглядит по утрам, неважно, выспанная или нет, но ведь появляется реальный шанс обратить его внимание на это обстоятельство! И девушка решила выглядеть наутро и в самом деле как можно лучше.
 И ещё одну вещь открыла для себя Марыся. А именно: секретной работой конспираторы занимаются в редакции по вечерам, когда там уже никого нет. И на этот счёт девушка тоже приняла решение…
 Обмотанный камерами и перевязанный тесёмками сатирик выглядел ещё лучше. Теперь уже оба его плеча украшали дуршлаги. На левое бедро редактор привязал ему металлический веничек для взбивания пены — так художнику виделась экипировка космического пришельца.
 — Кто бы мог подумать, что эти кухонные причиндалы такие авангардные! — с восхищением произнёс редактор, тяжело дыша и любуясь делом своих рук. — Ой, отвалился!
 И он, сопя, опять принялся возиться с непослушным веничком.
 В этот момент вернулся фоторепортёр.
 — Ну как, сплавил Марысю? — поинтересовался консультант.
 — Да, она уехала, — задумчиво произнёс фоторепортёр. — А знаете, это чудесная девушка! Очень умна, лишних вопросов не задаёт и вообще прелесть…
 В этот момент редактору удалось закрепить веничек в нужном положении. Отступив на шаг, редактор с восторгом уставился на украшенного таким образом сатирика и воскликнул:
 — А как выглядит! Красота!
 — Чтоб вам лопнуть! — от всего сердца пожелал сатирик.
 Фоторепортёр включился в аврал. Представив, сколько великолепных снимков он сможет сделать, молодой человек испытал бурный прилив трудового энтузиазма.
 — Ну а теперь приступим к этим, — вскричал он, указав на автомобильные камеры. — Как будем их одевать на него? Через верх или через низ?
 — Понятия не имею, — отвечал автор проекта. — Придётся решать на месте, то есть на фигуре. И вообще занимайтесь этим сами, у меня тут идея появилась…
 И, присев к письменному столу, художник принялся набрасывать что-то на листке бумаги. Ему не дали поработать спокойно.
 — Ясь, а что с хвостом? — отвлёк его консультант.
 — В том-то и дело, что насчёт хвоста у меня появилось свежее, оригинальное соображение, — ответил художник, не отрываясь от проекта. — Вот так, хорошо… и вот тут ещё пустить этакую закорючку… неплохо, неплохо. Впечатляет! Так вот, мне вдруг пришло в голову… что, если хвост пришельца заменить третьей ногой? Как думаете?
 Оригинальное предложение застало компаньонов врасплох, они озадаченно молчали. Бросив камеру, фоторепортёр глянул через плечо художника на эскиз и в полном восторге воскликнул:
 — Ясно, третья нога! Никаких хвостов! И хорошо, если на ней будет гореть огонёк…
 — …и мигать? — обрадовался художник. — Здорово!
 И оба принялись воплощать в жизнь свежую идею. Остальные тоже одобрили её, лишь у консультанта были сомнения. Накачивая третью автомобильную камеру, он заметил, что уже в самом начале, при обсуждении общего проекта, электрик был очень недоволен и высказывал сомнения в его реализации.
 — Не уверен, что он одобрит мигающий огонёк на задней ноге, — сказал консультант, сопя и отирая пот со лба. — Как какая нетипичная проводка или инсталяция — электрик сразу встаёт на дыбы. Слышали бы вы, как он разорялся насчёт бенгальских огней! Не выдержит он мигающего огонька, помяните моё слово.
 — Это не электрик, а я не выдержу, — сердито пробурчал полузадушенный сатирик, задыхаясь под сплетениями резиновых змеевиков и прочей амуниции.
 — Кончайте скорее свою примерку, не могу больше.
 — Сейчас, сейчас, потерпи ещё немножко.
 Сатирику и в самом деле можно было посочувствовать. Он стоял посередине комнаты и представлял собой весьма впечатляющее зрелище. Дуршлаги и прочий кухонный алюминиевый инвентарь, перемежаемый чёрными змеями велосипедных камер, загадочно и на редкость эффектно серебрился в электрическом свете. В углу громоздились автомобильные камеры, причём три из них привезли уже надутыми, ибо у редактора были все основания полагать, что с камерами от грузовиков консультанту будет трудно справиться вручную.
 Стол художника, кроме эскизов и проектов, загромождали предметы, которыми предполагалось украсить будущих звездолётчиков. Среди них выделялись пять мотоциклетных шлемов, естественно, переоборудованных соответственно их новому предназначению. Они были не только радиофицированы, но и украшены оригинальной конструкцией из плексигласа и никеля, что преображало их до неузнаваемости.
 Не только сатирик в своём космическом снаряжении не мог ступить ногой и пошевелить рукой. Остальным тоже было трудно двигаться в этой комнате, до пределов загромождённой всевозможными проводами, фрагментами будущих костюмов астронавтов, металлическими листами, фольгой, краской и ещё тысячью предметов, необходимых для снаряжения членов экипажа звездолёта.
 Отбросив свиток металлической стружки, фоторепортёр в поисках подходящего материала для изготовления третьей ноги стал разгребать залежи материалов в углу. Потом подошёл к столу, на котором стояли редакционные лампы на длинных гибких кронштейнах, задумчиво оглядел их и уже раскрыл рот, собираясь что-то сказать, как вдруг раздался энергичный стук в дверь.
 Неожиданный стук произвёл впечатление разорвавшейся бомбы, ибо заговорщики были убеждены, что все двери в здании, начиная со входной, надёжно заперты. Появление в неурочный час нежданного гостя было совершенно непонятным катаклизмом. Это не мог быть сторож, тот ни за какие коврижки не покинул бы своей уютной и безопасной дежурки внизу, а в экстренном случае позвонил бы по внутреннему телефону. При одной мысли, что сейчас войдёт посторонний и сразу разгадает их тайну — достаточно увидеть одного сатирика, — заговорщики впали в панику.
 Бросив на пол автомобильную камеру, редактор подскочил к двери и подпёр её изнутри, свистящим шёпотом давая руководящие указания сотрудникам.
 — Спрячься куда-нибудь! — шипел он на сатирика, живописным столбом стоявшего посреди комнаты. — Да не шевелись же! Согнись и под стол!
 — Сам согнись, кретин! — огрызнулся сатирик.
 — А ты хоть шлемы со стола убери! — последовал приказ художнику. — Слушай, космонавт, марш в угол и повернись к двери спиной. Со спины не разберут, что это такое. Хотя голова торчит… Если бы не голова…
 — Отрезаем? — с готовностью вызвался фоторепортёр.
 И он решительно направился к побледневшему сатирику, сжимая в руке ножницы для жести. Тот шарахнулся в сторону. Неловко толкнул стол, стоявшие на нем лампы упали на кучу резиновых камер и проткнули одну из них. Свист вырвавшегося воздуха ещё более усилил панику. Сатирик рванулся в другую сторону и столкнул со второго стола коробку со стеклянными медицинскими банками. С оглушительным бряканьем банки раскатились по полу.
 Стоящий за дверью социолог, пан Здислав, воспринимал все эти звуки как райскую музыку, догадываясь о царящей за дверью панике. Он пытался сообщить коллегам, что это он, что нет причин для паники, но, твёрдо памятуя о необходимости соблюдать конспирацию, сообщал чуть слышным щепотом.
 Коллеги шёпота не слышали и продолжали паниковать. Тогда социолог постучал вторично.
 Редактор решился и чуть приоткрыл дверь. Увидев в щёлку пана Здислава, он испытал такую радость, которой никогда доселе не дано было ему испытать. Ещё бы! Самым главным условием эксперимента было соблюдение тайны. Если кто-нибудь пронюхает о приготовлениях, если хоть тень подозрений зародится у кого-нибудь в душе — считай, пропали все труды. Ведь в их эксперименте главное — полнейшая неожиданность, только тогда можно рассчитывать на спонтанную реакцию публики, то есть общественности. А если кто-нибудь пронюхает о том, что в редакции делаются какие-то секретные приготовления, и потом, когда «инопланетяне» приземлятся, кто— то вспомнит вдруг о секретных приготовлениях — пиши, дело пропало. Ведь в редакции бывает в основном пишущая братия, журналисты, люди, как правило, умеющие соображать, сопоставлять явления и абсолютно не умеющие держать при себе свои соображения и подозрения. Более болтливой публики, чем представители печати, в мире не найдётся.
 До сих пор самый разнообразный реквизит вкупе с кухонными принадлежностями сбивал с толку людей, поневоле привлечённых к участию в подготовке эксперимента, и, вполне укладываясь в концепцию о подготовке к съёмке научно— популярного фильма о жизни природы, не вызывал нежелательных ассоциаций. А вот теперь при виде напомпованного сатирика такие ассоциации могли и возникнуть.
 За дверьми, однако, оказался свой. При виде социолога редактор, как уже говорилось, испытал такую радость, что с трудом удержал себя от того, чтобы не кинуться ему на шею. Издавая звуки, очень напоминавшие счастливое воркование, он втянул союзника в комнату и повернул ключ в дверях.
 — Чтоб мне сдохнуть! — только и мог произнести переволновавшийся фоторепортёр.
 — Добрый вечер, панове! — приветливо поздоровался социолог и торопливо заговорил, стараясь объяснить все сразу: — Я так и думал, что застану вас здесь, хочу официально заявить о своём присоединении к вашему эксперименту, мне безумно интересно и просто необходимо для дальнейших работ, и я, если не возражаете, желал бы приземлиться.
 — Так и инфаркт недолго заполучить, — проворчал консультант по научно-техническим вопросам, переводя дух. — А вы знаете, что стрессы сокращают жизнь?
 — Как вы проникли в здание? — дрожащими губами произнёс впечатлительный художник, все ещё лёжа грудью на своём столе и пытаясь заслонить шлемы.
 — Вы понимаете, уважаемые панове, очень заманчиво узреть нашу общественность глазами, так сказать, прибывшего из космических просторов существа, — тараторил социолог, не слыша вопроса. — И если можно, мне очень хотелось бы войти в состав группы, которая приземлится. Понимаете, это неведомое существо лицом к лицу…
 — Да можно, мой дорогой! — растроганно воскликнул редактор. — Вы для нас просто дар небес! У нас как раз нет желающих идти в астронавты, каждый норовит в момент их приземления околачиваться на рынке! Так что милости просим!
 — А теоретически ведь ничего не докажешь! — с разгону произнёс социолог ещё одну заготовленную фразу и замолк, потому что тут его взгляд пал на сатирика. Онемев от восхищения, социолог позабыл обо всем на свете.
 Зато остальные пришли в себя. Художник оторвался наконец от стола, пытаясь привести в порядок измятые плоды своего творческого гения, и, не получив ответа, рявкнул на всю комнату:
 — Как вы сюда попали?
 Вздрогнув, компаньоны непонимающе уставились на него, потом до них дошёл смысл вопроса, и они уставились на зачарованного социолога.
 — И в самом деле, — заинтересовался редактор. — Как вы проникли в здание?
 — Через дверь, — был исчерпывающий ответ.
 — Через какую дверь?
 — Что? А, через много дверей, сначала через входную, потом по очереди через другие…
 — Ну конечно, этот кретин не запер за Марысей, — с ужасом констатировал консультант. Конспираторы дружно возмутились.
 — Ну, знаете ли! Если мы будем откалывать такие номера, у нас не эксперимент получится, а черт знает что! Ведь это не шуточки, к нам мог зайти кто угодно — и конец конспирации. Ты что, совсем голову потерял?
 На сконфуженного репортёра наседали со всех сторон, а тот, чувствуя свою вину, неумело и робко оправдывался. Неизвестно, сколько времени продолжалось бы осуждение фоторепортёра, если бы не сатирик. Решительно взмахнув рукой, он заявил:
 — Ладно, хватит с него, парень своё получил, а теперь за работу! Учтите, я долго не выдержу! Манекенщицу себе нашли, пся крев!
 — И ты ещё жалуешься? — огрызнулся консультант. — Глядишь, ещё и карьеру сделаешь…
 Социолог в полном восторге обозревал окружающие его восхитительные предметы, а от сатирика просто не мог глаз оторвать. Вот только серый он какой-то, особенно это бросалось в глаза по контрасту с окружавшими астронавта блистающими серебром доспехами. И вообще, по мнению социолога, существо, прилетевшее из глубин Вселенной, не может быть серым, оно просто обязано сиять, испуская из себя неземной свет!
 Своими замечаниями социолог поделился с коллегами, но, поскольку поделился он и ещё многими соображениями, коллеги не совсем поняли смысл его замечаний, да и некогда было: сатирик все громче и настойчивей требовал поскорее закончить примерку.
 Редактор нагнулся в поисках камеры, которую уже собрался напялить на астронавта, когда социолог постучал в дверь. Художник с фоторепортёром опять взялись за редакционные лампы на длинных гибких ножках, ломая головы, как из них сделать третью ногу для астронавта.
 Редактор отыскал камеру и попробовал самостоятельно напялить её на пришельца. Дохлый номер! Он призвал на помощь коллег.
 Пришлось художнику с фоторепортёром побросать свои лампы. Кооптировали консультанта и все вместе стали обряжать в камеры сатирика. Сначала попытались натянуть на него камеру снизу. Положили её на полу, и перевязанный велосипедными змеями сатирик, с трудом поднимая ноги, влез в середину. Коллеги принялись натягивать на него автомобильную камеру. С дикими муками удалось немного протолкнуть её вверх по телу сатирика. Результаты никого не удовлетворили, ибо теперь сатирик стал походить на странную даму в кринолине весьма оригинального фасона, а ещё больше — на карикатуру балерины в чудовищной пачке.
 — Я говорил вам, что это должно быть вверху! — разворчался художник. — Говорил, а вы не слушаете! У меня же своя концепция. Сделали из неё черт знает что!
 — И в самом деле, выглядит он глупо, — согласился редактор. — Хорошо, вернёмся к твоей концепции. Эй, вылезай оттуда!
 У фоторепортёра было особое мнение.
 — А если камера будет вверху, тогда все сразу увидят, что у пришельца самые обыкновенные ноги! — заявил он.
 — Пришельцы имеют право на две ноги! — отстаивал свою концепцию художник. — Мы ведь решили, что они будут человекоподобные, так ведь? Да и не будут это обыкновенные ноги!
 И бросившись под стол, художник с триумфом извлёк ласты гигантских размеров.
 — Вот, видите? У меня все продумано, говорю же вам — концепция! Быстро надевай их! Сейчас увидите, как это здорово!
 Легко было ему сказать «надевай». Собственными силами сатирик был не в состоянии вообще что-либо надеть. Исключено, он с трудом мог пошевелиться. Автомобильная камера лишила его возможности двигаться, не то что сгибаться, руками же он и раньше не мог шевелить, ведь их плотно прижали к телу змеи надутых велосипедных камер. Забыв об этом, несчастный сатирик в ответ на приказ художника сделал было попытку покрутить пальцем у виска, но, разумеется, не смог этого сделать. Редактор и художник опустились перед ним на колени.
 — Да хоть приподними копыто! — нервничал редактор. — Не прирос же ты к полу!
 — Осталось совсем немного, того и гляди, прирасту! — огрызался сатирик. — Мало того, корни пущу, листики-цветочки вырастут на мне! Да осторожнее, что вы со мной делаете?
 Натянуть на пришельца ласты оказалось очень непростым делом. Возможно, мешало то обстоятельство, что редактор и художник пытались одновременно надеть на ноги пришельца каждый свою ласту. Хорошо ещё, что социолог не спускал восхищённого взгляда с сатирика и успел схватить в объятия неземное существо, когда оно покачнулось и чуть не грохнулось на пол.
 Зато когда после долгих усилий ласты оказались наконец на ногах сатирика, эффект был поразительный. Автомобильную камеру ему натянули через голову и спустили немного ниже плеч. Для этого пришлось предварительно повытаскивать спицы из дуршлагов, да и сами дуршлаги несколько примялись, но потом удалось восстановить прежнее великолепие.
 Немного передохнув, художник с фоторепортёром принялись приделывать астронавту третью ногу. Её сделали из настольной лампы на длинной гибкой металлической ножке.
 — Вот сюда, снизу её прикрепим, — командовал художник. — Даже опираться сможет на неё, только не очень сильно. Фу, холера, что-то излишне гибкая нога получилась. И гляди, сама по себе сгибается.
 — Пусть сгибается, так даже лучше, — заметил редактор.
 Подключился консультант по техническим вопросам:
 — А провод пропустим в серёдке, посередине сделаем выключатель и рядом мигающую лампочку.
 — Где ты собираешься пропустить провод, где? — волновался несчастный сатирик. — В серёдке у меня, между прочим, внутренности! Как, интересно, ты проведёшь электричество?
 Оказывается, консультант уже все продумал:
 — Не волнуйся, пропустим под локтем, пройдёт под поясом, совершенно незаметно. Можешь щёлкать выключателем до посинения.
 — Тьфу! — прохрипел сатирик. — Не можете спустить камеру пониже? Совсем сдавила, дышать трудно.
 — Ниже нельзя, там другая амуниция, — объяснил консультант.
 — Тьфу! В печёнках у меня сидит ваша амуниция! Тьфу! Что-то в рот попало, на зубах скрипит! Какой гадостью посыпали меня? Совсем хотите прикончить? Да спустите же камеру ниже, сейчас задохнусь!
 Пришлось пойти на уступки. С трудом стянули камеру немного ниже, одновременно сделав для себя вывод: снаряжать астронавтов надо в другой последовательности, начиная с накачанных воздухом элементов.
 Когда наконец на несчастную жертву эксперимента напялили все необходимые элементы гардероба, все хором воскликнули: «Потрясающе!» Вид, который представлял собой сатирик, и в самом деле мог удовлетворить самый взыскательный вкус. Из бесформенной, расширяющейся кверху глыбы торчали: вверху голова, в середине — оттопыривающиеся от локтей руки, внизу — огромные разлапистые ноги. Нет, не ноги, бесформенные нижние конечности напоминали что угодно, но только не ноги. Торчащие из дуршлагов в разные стороны спицы таинственно поблёскивали, прикреплённые к левому боку два металлических веничка для взбивания пены покачивались при каждом движении. Впечатляли также несколько медицинских банок, блестевших на загривке. Консультант постарался, поставил профессионально (недаром тренировался у знакомой медсёстры). Банки втянули в себя резину одной из велосипедных камер и держались крепко, не оторвёшь. Согнутая гибкая ножка настольной лампы интригующе украшала заднюю часть астронавта. Не хватало только шлема.
 Наконец социолог получил возможность сделать замечание, вернее, высказать своё наблюдение. Сатирик по— прежнему казался ему излишне серым.
 — Минуточку, панове, — обеспокоенно произнёс социолог. — Это что, так и останется?
 Бедный замученный сатирик воспринял вышеприведённое замечание однозначно: его хотят в таком виде оставить до самого эксперимента! И несчастный попытался возопить громким голосом, но его хватило лишь на приглушённое хрипение.
 Оказывается, остальные тоже именно так восприняли замечание социолога.
 — Да нет, — небрежно ответил редактор. — Сейчас мы с него все это поснимаем.
 Социолог попытался вывести коллег из заблуждения, пояснив свою мысль:
 — Да нет, я о фактуре… То есть, того, о цвете… Какой-то он невзрачный… не мешало бы, знаете, нечто этакое… впечатляющее. Вами не предусмотрен какой-нибудь верхний слой?
 — Предусмотрен, разумеется, — живо отозвался художник, который поначалу тоже не понял смысла вопроса. — Сверху будет фольга и серебряная краска. И ноги покрасим, а на руки натянем мотоциклетные краги. С отворотами, оклеенными фольгой. Ну и ещё будет шлем.
 Воспользовавшись перерывом в работе, консультант немного отдохнул на куче накачанных автомобильных камер в углу. Теперь он со стоном поднялся, растёр поясницу и подошёл к столу художника, на котором блестели заранее приготовленные шлемы пришельцев. Взяв один, он, держа его на вытянутых руках, приблизился к несчастному сатирику.
 Тот уже не протестовал, понимая, что протесты ни к чему не приведут, и подчинился своей участи. Он понял — такая уж ему выпала планида. Судьба, значит. Против судьбы не попрёшь. Вытащил жребий, стал манекенщицей, не предполагая даже, с какими это сопряжено неприятностями. Когда увидел, с какими, поначалу пытался возражать, протестовал, сердился и ворчал на коллег. Неприятности множились, сатирик впал в ярость, а когда ярость достигла зенита и больше ей некуда было расти, несчастный покорился своей судьбе. А что ещё ему оставалось? Ведь он же не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, целиком зависел от этих паршивцев. А паршивцев, его коллег, по мере одевания пришельца все больше охватывал энтузиазм. Они видели, что астронавт у них получается замечательный, вот и не реагировали ни на проклятия своей жертвы, ни на её мольбы и стоны. Сатирик понял — лучше пострадать молча. Самому-то ему не раздеться, он полностью в их руках. Лучше их не злить, а то разгневаются и оставят его как есть, в этой неземной одёжке. Вот несчастный и смирился, даже пикнуть боялся, позволяя себе лишь тихонько скрежетать зубами.
 Советник по науке и технике с умным видом сосредоточенно вглядывался в астронавта, примериваясь, выбирая нужное место, и, наконец, торжественно насадил ему на голову чрезвычайно живописный шлем, как следует закрепив его в велосипедной камере, намотанной вокруг шеи несчастного.
 Присутствующие затаили дыхание, боясь помешать специалисту, и с волнением ждали. Их ожидания не были обмануты.
 — Колоссально! — в полном восторге воскликнул социолог. — Просто великолепно! Только вот как мы будем общаться друг с другом в этой штуковине на голове?
 Консультант по науке и технике даже не рассердился — чего можно требовать от профанов? Он просто со скромной гордостью ответил:
 — Шлемы радиофицированы. Внутри коротковолновый передатчик. Вернее, передачи нами не предусмотрены, только приём. То есть не так, общение предусмотрено, но в ограниченном диапазоне. Вернее, общение возможно лишь между пришельцами, они друг с дружкой соединены. То есть не так, вернее, так, но пришелец в своём шлеме будет слышать всех, его же услышат только коллеги в шлемах. И ещё я должен сказать, эти штуки называются вовсе не шлемы, а шлемофоны!
 И тут из шлемофона послышалось глухое бурчание. Что— то у манекенщика не в порядке, вон, он и подпрыгивать пытается, и отчаянно размахивает оставшимися в его распоряжении фрагментами рук. С удивлением глядя на сатирика, коллеги пытались понять, в чем дело.
 — Испытание на подвижность? — предположил консультант. — Не похоже, да и жесты у него… не такие, какие бы хотелось.
 — Может, у него что-нибудь жмёт? — предположил фоторепортёр. — Надо бы поправить.
 — Просто капризничает! — раздражённо констатировал редактор. — Да ещё толком не говорит. Не слышу! Кричи громче!
 Бурчание в шлемофоне заметно усилилось, а жесты астронавта стали напоминать конвульсии эпилептика.
 Консультант приложил ухо к шлемофону.
 — Ничего не слышу! — сообщил он коллегам и открутил шлемофон.
 — Вы что, совсем спятили? — набросился на коллег сатирик, жадно ловя ртом воздух. — Уже ничего не соображаете? Ведь шлем же герметичен, ещё немного, и я бы задохнулся! Этого вы добиваетесь?
 — О, холера! — огорчился художник. Да, очень непростое дело — снаряжение астронавта. Сначала было сплошное нагромождение проблем организационного характера, а как только с ними немного управились, одна за другой стали возникать проблемы характера технического. Консультант по науке и технике не предусмотрел такой мелочи, как подача воздуха в герметический шлемофон! Огорчённый и чрезвычайно озабоченный, он погрузился в раздумье. Впрочем, думали все. Долго думали и решили — провертеть в шлеме дырку. Социолог возразил:
 — Тогда все услышат голос пришельца.
 — Да нет, — возразил редактор, автор проекта, — дырку мы провертим сзади, говорят ведь, как правило, мордой вперёд.
 Возразить ему осмелился сатирик, все ещё кипящий от возмущения, хотя лицо его уже приняло нормальный цвет.
 — И дышат, как правило, тоже мордой вперёд! Разве что вам удастся произвести переворот в физиологии человека.
 — А ведь можно научиться говорить нечеловеческим голосом, — мечтательно произнёс художник. — Таким, потусторонним… Вот был бы фурор!
 — Перестаньте молоть чепуху, — рассердился консультант. — Мешаете человеку думать. Никак не сосредоточусь… Минутку…
 Как же, сосредоточишься с этим народом! Размышления консультанта нарушил социолог, опять делясь с коллегами своими сомнениями. Принесла его нелёгкая!
 — Видите ли, панове, у меня ещё такого рода предложение, — сказал социолог. Он уже относился к эксперименту как к своему личному делу и принимал близко к сердцу все детали. — Видите ли, у меня ещё замечание насчёт рук…
 Художник непонимающе взглянул на него, а сатирик попытался пошевелить руками, вернее, кистями рук в мотоциклетных крагах. Сами же руки, как уже было сказано, прикрученные к туловищу велосипедными камерами, оставались неподвижными.
 — Вот именно! — воскликнул социолог. — Такие конечности пришельца, боюсь, вызовут сомнения. Как-то не согласуются они с тем образом представителя высшей цивилизации, как мы его себе представляем. Вряд ли такими неуклюжими лапами пришельцы смогли бы создать эту свою цивилизацию…
 Художник бросился очертя голову на защиту своей концепции.
 — Так ведь это же всего лишь упаковка! Сам представитель внутри! Внутри у него может быть хоть десять рук и по десятку пальцев на каждой руке, хоть по двадцати, а каждый палец свободно может быть длиной в метр. А что? В трубочку свернулись…
 — Но ведь этих пальцев не видно! — упорствовал социолог.
 — Интересно, как мы можем их выставить на всеобщее обозрение? — скептически пробурчал фоторепортёр.
 У художника уже полным ходом заработала его творческая фантазия… Он вдохновенно продолжал:
 — …в трубочку свернулись и с помощью пружин выскакивают наружу! А что? Очень даже эффектно! Щёлкнет пан социолог выключателем, и у него сразу десять пальцев выскочат! И зашевелятся! На пружинках!
 — И заедет своим пальчиком в глаз собеседнику! — подхватил неугомонный социолог. — Насколько мне известно, планом предусмотрено общение с местным населением. На базе математики. Так ведь? Не будем же мы разговаривать с землянами, я правильно понял? Значит, надо или формулы какие писать, или с помощью рисунков пообщаться. А как такими руками изобразишь рисунки или формулы?
 Пришлось художнику оставить в покое пружины, к которым он уже успел привязаться, и переключиться на решение очередной проблемы. Подойдя к астронавту, он принялся напряжённо вглядываться в него, бормоча себе что-то под нос. Потрогал пришельца за лапу, пощупал надувные камеры. Несчастный сатирик с беспокойством наблюдал за ним — что ещё выкинет?
 Наконец художник принял решение.
 — Так и быть, — великодушно сказал он. — Немного высвободим ему руки. Вот отсюда, немного повыше локтя. Идея! Мне понадобится труба, такая, как в железных печурках.
 — Ясно, обеспечим, — согласился редактор. — А как насчёт воздуха?
 Консультант с достоинством ответил:
 — Придётся малость усовершенствовать шлемофоны. Спереди дадим микрофон, немного налево сдвинем, а дыру провертим сзади, немного правее центра. Стась! — обратился он к сатирику. — Для того чтобы дышать, голову будешь поворачивать вправо, а если говорить — влево. Не перепутай. Ну, потренируешься малость, в какую сторону для чего поворачиваться. Такое способно запомнить любое мало-мальски мыслящее существо, думаю, наши справятся.
 Сатирик счёл себя обязанным вступиться за всех «наших». Ведь он один опытным путём испытал, что значит находиться в костюме астронавта.
 — Запомнить способны, но вот шею мы свернём непременно!
 — Нет, этого мало, — вмешался фоторепортёр. — На всякий случай я бы ещё чего придумал. Какую-нибудь трубочку провести. Ну, такую, как у ныряльщиков с аквалангом, пустую внутри, резиновую. Вспомните, аквалангист дышит благодаря ей, она соединяет его маску с кислородным прибором. Совсем не надо длинную, хватит небольшого кусочка. Закрепить её перед носом астронавта, по ней пойдёт воздух, и даже сквознячок в шлеме… шлемофоне образуется. А голоса снаружи не будет слышно.
 Консультант при всех своих недостатках завистливым не был. Он одобрил идею фоторепортёра и взялся воплотить её в жизнь. Он и сам понимал, что шлемофоны нуждаются в коррективах.
 Но это было ещё не все. Выяснилось, что присутствующим не понравилось, как передвигается пришелец.
 Планом мероприятия предусматривался выход пришельцев из космического аппарата и даже, возможно, общение с местным населением. Не исключено, что состоится и небольшая прогулка по рыночной площади города Гарволина, а затем последует возвращение к своему космическому кораблю. И что же выяснилось? Стоящий неподвижно сатирик производил нужное впечатление, ничего не скажешь, но когда он по приказу редактора сделал несколько шагов…
 Вернее, попытался сделать, да у него ничего не получилось. Он сразу же наступил одной огромной ластой на вторую и уже не смог сдвинуться с места, беспомощно переминаясь с ноги на ногу. Ведь ноги тоже были спутаны камерами, ни шагнуть, ни даже приподнять ногу астронавт не мог.
 — Сначала приподними ту, что сверху! — посоветовал сатирику фоторепортёр.
 — А только после этого передвигай нижнюю.
 — Так мне же не видно, которая сверху! — обиделся астронавт.
 — А разве ты не чувствуешь? — не поверил ему редактор. — Неужели никогда на лыжах не ездил?
 — Ездил! Да только тут совсем другое. Советы хорошо давать, сам бы попробовал! Посмотрел бы я на тебя, как в этом костюмчике ты съезжаешь с Каспрового Верха!
 — Тебя же никто не заставляет спускаться с Каспрового Верха! Просто переставь свои копыта, дурак!
 Художник понял, что необходимо опять внести коррективы в концепцию, ведь для того чтобы ходить, надо как минимум переставлять ноги. А редактора примерка заставила прийти к выводу: все астронавты должны пройти испытания в костюмах. Назначить день, собрать всех сотрудников, которые будут играть роли космонавтов, обрядить их в костюмы, обязательно и в шлемофоны, и пусть в таком убранстве походят немного по редакции. Попривыкнут. Лучше всего репетицию провести ночью, когда в редакции не будут околачиваться посторонние. Космонавт №1 сатирик Станислав очень настаивал на том, чтобы примерка состоялась уже после переоборудования шлемофонов. К его мнению прислушались и отложили примерку на несколько дней.
 Добровольное желание социолога войти в состав экипажа космического корабля весьма облегчило формирование этого экипажа. Вертолёт, который удалось одолжить у военных, был шестиместным. Учитывая, что в полном снаряжении астронавты занимали больше места, пришлось их число ограничить пятью. Вернее, одним из пяти будет пилот вертолёта, кстати, его тоже надо соответственно обрядить. Итак, четверо, из них один — сатирик, а второй — доброволец социолог. Оставалось назначить ещё двух. Редактор и фоторепортёр сразу же отпадали, поскольку редактору придётся в качестве режиссёра действа руководить им снаружи, значит, он должен оставаться на свободе, а репортёр ни за что не откажется от желания нащёлкать множество сногсшибательных снимков. Для этого ему тоже необходимо находиться снаружи, затесавшись в толпу на площади.
 Разумные доводы были восприняты присутствующими с пониманием, и в качестве двух оставшихся пришельцев согласились выступить художник и консультант по науке и технике. Сатирик особенно настаивал на участии художника.
 — Он костюмчик выдумал? Так вот пусть он в нем и походит…
 С сатирика к тому времени уже сняли одеяние астронавта, и бедняга испытал такую радость и прилив сил, что сам вызвался приготовить кофе присутствующим и даже извлёк из укромного местечка припрятанную главным редактором скромную плоскую бутылочку с коньяком. Он ещё раньше приметил её на полке в книжном шкафу, за книгами по идеологическим вопросам. И сейчас без малейших угрызений совести извлёк её. Очень подходящее дополнение к кофе!
 Когда все, отдыхая от трудов праведных, сидели за кофе с коньяком, снова возник неугомонный социолог.
 — Панове! — робко произнёс он. — Видите ли, такое дело… Я бы хотел… Вернее, не я, а наш Центр по изучению общественного мнения… Понимаете, в изучении общественного мнения непременно предполагается участие телевидения. И вот теперь…
 — Ты что, рехнулся? Какое может быть телевидение? У нас же будут фотографии. Вот он сделает.
 — Я понимаю, фоторепортёр сделает профессиональные фотографии, но ведь этого мало! Панове, такой уникальный случай, надо непременно запечатлеть все происходящее на плёнке, чтобы сохранить на память, во-первых, а во-вторых, показать всей стране! Пусть все видят! А мы станем изучать общественное мнение и по другим городам. И кинохронику тоже надо пригласить. Ведь это же будут бесценные киноматериалы, сами понимаете!
 — Вроде бы он прав, — не очень уверенно согласился фоторепортёр. — Но как это будет выглядеть на практике? Если перед приземлением космического корабля на рыночную площадь в Гарволине прибудет телевидение и кинохроника, что останется от нашей тайны? И зачем тогда вообще этот эксперимент?
 — А кто сказал, что им непременно надо стоять на рыночной площади? — спросил вдруг редактор, вновь испытывая прилив вдохновения. — Нет, мои дорогие, ни телевидение, ни кино ни о чем просто не имеют права знать! И в Гарволине они должны оказаться случайно. Все поняли? А теперь думайте, думайте… Нужен предлог, чтобы заманить их в Гарволин, а ещё лучше — куда-нибудь в окрестности.
 А на рыночную площадь они примчатся, когда наши там высадятся. Успеют, надо только как следует все организовать. Желательно, чтобы на площади они оказались сразу после приземления инопланетян. Ясно? Не дай Боже до.
 — А под каким предлогом их заманишь? — задумался сатирик. — Вряд ли удастся.
 Редактор недовольно взглянул на коллегу.
 — Похоже, примерка последние мозги у тебя отшибла. А «утка» на что? Вспомни, сколько глупостей приходилось придумывать.
 — Труп, сокровища или оргия в окрестных лесах, — выложил свои предложения художник, творческий человек. — По мне так лучше всего оргия.
 — Все вместе! — веско бросил редактор. — Не сумеем мы как следует организовать оргию, сейчас не до того. Значит, так: малина и награбленное добро. И ещё неплохо бы подыскать какую-нибудь жертву насилия.
 — И пусть эта жертва в голом виде мечется между деревьями в лесу! — оживился сатирик. — Или вокруг какого сарая, но на почтительном расстоянии, так, чтобы её не удалось ни поймать, ни разглядеть толком. Будто она была связана, но ей удалось освободиться и сбежать.
 В сатирике явно возродилась душа журналиста, несколько оглушённая превратностями примерки.
 — Письмо послать на телевидение! — предложил кто— то.
 — Спятил! — вознегодовал редактор. — Кто у них письма читает? Да и времени не рассчитаешь. Нет, или лично, или по телефону. Это не проблема, есть знакомые и там, и там, надо только выбрать подходящих.
 Консультант внёс неожиданное предложение:
 — А вообще-то неплохо установить скрытые камеры.
 — Зачем? И где?
 — Как зачем? Вдруг что не выйдет с телевидением, подстрахуют. А установить лучше всего на автовокзале. Скажем их руководству, что по решению министерства транспорта. Проводится, мол, проверка работы автовокзала, соблюдения расписания рейсовых автобусов или ещё что позаковыристее придумать.
 — Адекватность функционирования автобусов в соответствии с расписанием, — тут же придумал редактор и похвалил консультанта: — Мысль неплохая, только камеры надо установить заранее, а не накануне мероприятия, а то кто-нибудь заметит такое совпадение. Пусть камеры себе поработают, а перед приземлением только проверим, не испортились ли.
 Весенний рассвет уже занимался над городом, когда кучка заговорщиков решила наконец все вопросы. И даже составили список сотрудников радио — о нем тоже вспомнили, — телевидения и киностудии, которых следовало подключить в нужный момент с вполне определённой целью. Много времени заняло обсуждение проблемы пилота. Решили ознакомить пилота с его будущими дополнительными обязанностями не сразу, а постепенно и осторожно, внимательно следя за его реакцией. Ведь его же придётся полностью посвятить в тайну! Многие сомневались, что он согласится стать участником эксперимента и сыграть роль неземного существа. Сомневались главным образом из-за того, что пилоту придётся облачиться в костюм астронавта и пройти ночную тренировку в здании редакции вместе с остальными астронавтами. Нет, такое не всем под силу. Вот и решили сначала получше познакомиться с пилотом, узнать, что за человек, можно ли ему довериться. И ещё осталась нерешённой проблема отвлекающего момента в виде оргии, сопряжённой с сокровищами, преступниками, изнасилованием, а может, и ещё с чем-нибудь не менее завлекательным. Решение этой проблемы было поручено редактору и сатирику.
 Специалист по космическим аппаратам вернулся из командировки в Советский Союз и в полном ошеломлении слушал редактора. Известие о тайном эксперименте сопровождалось потоком вопросов и просьб. Завлечённый силой в ангар специалист при виде материалов, подготовленных для того, чтобы преобразить военный вертолёт в космический корабль, издал сначала крик ужаса, а потом и вовсе надолго лишился голоса. Он лишь молча переводил взгляд с кучи вышеупомянутых материалов на электрика, обалдело слушавшего пояснения консультанта по науке и технике.
 У консультанта уже была выработана твёрдая установка относительно внешнего вида их космического корабля. Не он один работал над установкой, ему помогал сатирик. По прочтении всей доступной литературы в области научной фантастики последний вполне мог считаться экспертом в этой области.
 Именно сатирик выдвинул блестящую идею вибрирующего светового круга.
 — Как вы не понимаете, вертящийся световой круг необходим, без него не обходится ни один из уважающих себя космических аппаратов! — кричал он в кабинете редактора, куда конспираторы собрались на совещание три дня назад. — Все уже привыкли к светящемуся кругу над космическим кораблём, без него они не представляют аппарата пришельцев! Все знают — если что-то этакое летит из космоса, на нем обязательно вибрирует световой круг. Летит и светится! Летит и вибрирует! Представляете? Ничего не слышно, ничего не происходит, люди видят только этот вибрирующий светящийся круг, и у них глаза на лоб лезут! Если не будет такого светящегося круга, никто не поверит, что они прилетели из глубин Вселенной.
 Консультант по науке и технике старательно записывал указания сатирика, а редактор вполголоса делился с коллегами своими сомнениями:
 — Откуда он выкопал этот светящийся круг, черт бы его побрал? Из Лема, что ли?
 — Да о нем действительно везде пишут, — отвечал художник. Изучая литературу по космосу, он обратил внимание не только на одеяние космонавтов, но и на их летательные аппараты. — И в самом деле, в космических кораблях обязательно или что-то крутится, или что-то светится. А ещё лучше и то и другое. Он прав.
 Вот теперь консультант пытался разъяснить электрику его задачу и в то же время сохранить тайну, умалчивая о предназначении столь оригинально декорированного вертолёта. Электрик, как все узкие специалисты, пытался отмахнуться от необычного задания, ссылаясь на законы электродинамики и прочие электрические трудности. Консультант стоял на своём. Наконец, доведённый до белого каления электрик взорвался:
 — Послушай, пан, моё дело маленькое, я сделаю как говоришь, но за последствия не отвечаю. Мне нетрудно повкручивать здесь ёлочные лампочки, получишь свой световой круг, как сто тысяч чертей будет крутиться! Вот здесь, на концах лопастей, присобачу разноцветные лампочки, представляешь, какой получится световой круг, когда пропеллер завертится? Только не останавливать его.
 — А когда вертолёт стоит, он сможет так вертеться? Все время, пока стоит.
 — Сможет, но знаешь, какой холерный ветер при этом поднимает?
 — А если вертеться не так быстро? — не уступал настырный консультант.
 — Тоже ветер поднимается.
 Консультант разозлился было на упрямого электрика и собирался уже сказать ему пару слов, да вовремя вспомнил столько раз виденные им по телевизору впечатляющие картины о прибытии в нашу страну всевозможных государственных деятелей. Сколько раз наблюдал, как эти государственные деятели, придерживая шляпы, согнувшись, бежали прочь от вертолёта, от его вертящегося пропеллера. Представив, что вот так придётся и его подопечным пришельцам бежать от вертящегося светового круга их космического аппарата, консультант пришёл в ужас. Нет, такое невозможно допустить, не говоря уже о том, что ни одному из них ни за что не согнуться.
 — В таком случае надо придумать что-то другое… Сделать по-другому… Надо придумать… что-то, что не поднимает ветер. Что не поднимает ветер?
 Вопрос был обращён все к тому же электрику, который теперь уже с явной опаской поглядывал на консультанта, ибо всегда боялся сумасшедших. Поэтому он не стал впадать в ярость, услышав идиотский вопрос, а постарался как можно вежливей ответить:
 — Не поднимают ветра неподвижные предметы.
 Консультант принялся лихорадочно размышлять, покусывая губы:
 — Ажурный, — бормотал он. — Сначала, значит, главный круг. Летит и светится. Останавливается, гаснет. И тут включается второй круг, запасной. Скажем, из проволоки… И на нем тоже приделаны лампочки, замаскированные… Знаете что, сделайте так, чтобы интенсивность свечения менялась, то усиливалась, то уменьшалась. Ну, вы сами знаете, если быстрее крутится, лампочки горят ярче, а если медленнее, то слабее. Какое-нибудь сопротивление вставьте, это уже по вашей части. А если лампочки на ажурный винт прикрепить, ветер будет слабее, так ведь? Даже не ветер, а так себе, ветерок, дуновение, можно сказать. Хорошо бы сделать его складным. О, придумал! На манер зонтика, чтобы мог раскрываться и закрываться. Значит, при нажатии кнопки изнутри раскрывается такая ажурная конструкция с лампочками на концах. Нет, знаете, не только на концах, этого мало, приделайте лампочки по всей длине пропеллера, чтобы, когда он закрутится, образовалась такая сплошная светящаяся плоскость. Понимаете?
 Электрик очень хорошо понимал, что неблагосклонная к нему судьба ни с того ни с сего вместо привычной мастерской забросила его в дом сумасшедших. Услышав соображение о светящейся ажурной плоскости, он даже отпрянул и прочно приклеился к полу разлитым кем-то клеем «Суперцемент». В порыве творческого энтузиазма научный консультант шагнул к нему и приклеился рядом.
 Тем временем художник, сидя на баке с машинным маслом в окружении ящиков с ракетами, на которых разложил свои эскизы, давал указания рабочим по оформлению передней части вертолёта.
 Покрашенные серебряной краской целлулоид и стекла, по мнению автора проекта, предоставляли возможности добиваться самых поразительных эффектов, что, по мнению того же автора, полностью компенсировало потерю прозрачности. Очень впечатляли небольшие детские мячики, украшающие концы торчащих во все стороны заострённых пик из воронёной стали. Для пущего эффекта как стальные прутья, так и мячики тоже покрыли серебряной краской. Художник настаивал на том, чтобы как можно больше элементов космического корабля серебрилось и блестело на солнце или в ярком свете фонарей на рыночной площади Гарволина.
 В атмосфере ангара росло напряжение и раздражение, постепенно охватывающее весь рабочий персонал, не имеющий понятия, что они готовят. И для чего? Специалисты возмущались, доказывали, что нельзя такого вытворять с вертолётом. Только отдельные особенно дисциплинированные и послушные рабочие прикручивали, что им велели, а потом, когда у художника менялась концепция, откручивали снова, кляня себя за то, что так добросовестно прикрутили. К счастью, художник был склонен скорее что-то дополнять, чем снимать, поэтому отрывать приходилось не так часто. И все равно раздражение и недовольство висели в воздухе.
 Работе очень мешали помосты, взнесённые по обоим сторонам вертолёта, чтобы можно было добраться до самого верха. Естественно, без них украшение вертолёта было бы невозможно; с другой стороны, они мешали пробираться рабочим с мешками, рулонами жести и прочими материалами.
 И вот специалист по космическим аппаратам оказался в самом водовороте этого безумия. Узнав о готовящемся эксперименте, он, как уже было сказано, пришёл в ужас, который усугубился после ознакомления с эскизами художника.
 — Да вы что, спятили? — простонал он, обретая голос и хватаясь за голову. — Ведь это же идиотизм! То, что вы тут сооружаете, вообще не способно летать! Не только в космическом пространстве, вообще нигде! Независимо от типа двигателя!
 — А кто вам сказал, что это должно летать? — огрызнулся обиженный художник. — Это должно только приземлиться в Гарволине и выглядеть таинственно. Ни на что не похоже.
 — Насчёт второго, уверен, вы своей цели добились, — начал было взволнованный специалист, но редактор поспешил увести его подальше от художника и обступивших его рабочих.
 — Я же тебе объяснил, аппарат должен быть похож на космический корабль. Чтобы каждый, увидев его, сразу понял — прилетели пришельцы с других планет! Ну что ты придираешься, будет летать, не будет — какое это имеет значение? Вот смотри.
 И редактор, выхватив из кучи в углу большой лист алюминия, взобрался на помост и лично стал прикладывать его к боку вертолёта под разными углами, попутно давая пояснения.
 — Вот тут, понимаешь, образуется выпуклость. Подержи вот здесь… Правда становится похоже на летающую тарелку?
 Позабыв о своём скептицизме, специалист тоже взобрался на помост и послушно придержал угол алюминиевого листа, проворчав:
 — Не на тарелку, а скорее на лоханку!
 — Хорошо держишь! — похвалил редактор. — Не беспокойся, мы ещё немного выпрямим, а вот тут сплющим, чтобы получилась грань. Отличная выйдет тарелка!
 — А на чем ваш вертолёт держится? Обычно ведь он стоит на полозьях, они амортизируют приземление. А у вас?
 — И у нас полозья, в этом вся беда. Надо ведь, чтобы наш космический корабль ни в чем не напоминал вертолёт.
 — Хотите его на постамент поставить?
 — Нет, понимаем, что нельзя, значит, полозья надо чем-то замаскировать. Понимаешь, что-то такое придумать, чтобы спрятать нижнюю часть вертолёта. Посоветуй.
 Специалист не выдержал, наверное, звёздная болезнь заразительна. Сорвавшись с помоста, он подбежал к художнику, вырвал у него карандаш и на обрывке бумаги принялся набрасывать чертёж, внося коррективы в устройство космического корабля. И при этом сам себе удивлялся. Он, такой уравновешенный, такой практичный математик, сам себя не узнавал, испытывая странное волнение в груди и прилив совсем не логического, совсем не математического вдохновения. И вот в его учёном мозгу родились соображения, драгоценные для экспериментаторов.
 Через час прибыл пилот. Аврал был в разгаре. Шум, стук, ругань заполняли ангар, заставив пилота остановиться в дверях. Он попытался сориентироваться, что же здесь происходит.
 — Никакого хвоста! — кричал художник, размахивая листом ватмана перед носом специалиста. — Никаких хвостов! Ты что, не соображаешь, ведь по хвосту каждый сразу же распознает вертолёт! Это обязательно нужно прикрыть!
 Специалист выходил из себя, объясняя азы аэродинамики этому балбесу.
 — Ну как ты не понимаешь? Если аппарат рассчитан на полет в атмосфере, у него непременно должен быть хвост! Руль направления! Как ты себе представляешь, каким образом эти твои пришельцы управляют своим аппаратом? Силой воли?
 — А хотя бы и так! — не уступал художник. — Как существа из других миров имеют право! Это впечатляет, пусть будет не как у нас.
 — И в Гарволине приземлится впечатление?
 Художник немного сбавил тон.
 — Я же не говорю, чтобы хвост совсем отрезали! — оправдывался он. — Я же говорю — прикрыть! И если некоторые кретины не понимают…
 — Сейчас подерутся! — с беспокойством произнёс редактор. — Надо же, как разобрало специалиста!
 — Идея! — вскричал вдруг консультант по науке и технике. — У меня гениальная идея! Успокойтесь, господа! Я знаю, что надо сделать!
 И он помчался к хвосту вертолёта, прихватив по дороге за рукав несчастного электрика. Остальные бросились за ним.
 Когда электрик услышал изложение гениальной идеи, его чуть кондрашка не хватила. Побагровев, он прохрипел:
 — Только-то? И ещё должно вращаться? А может, и стрелять при этом? Чего уж там, давайте заодно! Я сам спячу от всех этих ваших светящихся кругов!
 Зато специалисту идея понравилась.
 — Неплохо, неплохо, — одобрил он. — В конце концов… здесь, значит, прикроем встык, а вот тут расширим…
 Тем временем пилот несколько вошёл в курс дела, в связи с чем возникли новые проблемы.
 К редактору с трудом пробился механик с сообщением:
 — Пан начальник, пилот скандалит! Говорит, из-за ваших декораций ему ничего не видно!
 — Скажите, какие претензии! А зачем ему видеть? Когда приземлится, выйдет из вертолёта и посмотрит!
 У пилота голова шла кругом. Когда же он услышал доносящиеся из угла крики о том, чтобы отрезать хвост, у него по спине мурашки забегали. Час от часу не легче! Ошарашенный тем, что представляет собой передняя часть вертолёта, он как-то совсем позабыл о задней. Ещё бы, позабудешь! Сев в кабине на своё пилотское место и обнаружив полное отсутствие видимости — все окна закрывали декоративные элементы и серебристая краска, — он ни о чем другом думать не мог. А теперь вот ещё и хвост…
 В полной прострации сидел несчастный пилот, даже перестав возмущаться. А вокруг него кипели страсти. Привлечённые громкими криками, к вертолёту подтянулись и все конспираторы, и весь обслуживающий персонал. В ходе жаркой дискуссии у спорящих вырвались нежелательные высказывания, так что пришлось присутствующим немного приоткрыть тайну эксперимента, иначе пилот напрочь отказывался вести странный аппарат. С обслуживающего персонала в полном составе взяли клятву молчать, объявив эксперимент военной тайной. Персонал охотно дал клятву и перестал удивляться дурацким требованиям. Особенно радовался электрик, поняв, что имеет дело все-таки не с сумасшедшими. Фоторепортёр прибыл в тот момент, когда последний из рабочих давал торжественную клятву — никому ни слова. Узнав о случившемся, фоторепортёр страшно огорчился: если столько народу знает о намеченном эксперименте, вряд ли удастся его сохранить в тайне. Нет, он, фоторепортёр, с этим решительно не согласен и предлагает весь обслуживающий персонал продержать взаперти в ангаре до приземления инопланетян. Фоторепортёр даже вызвался лично снабжать арестованных едой и питьём. Его предложение не вызвало энтузиазма среди рабочих. Гораздо лучше они восприняли предложение консультанта заставить их проглотить препарат, вызывающий временную амнезию, или потерю памяти. Приобретение препарата не вызвало трудностей. Механик вслух заметил: есть такое простое средство, продаётся в любом магазине, имеет вид прозрачной жидкости и разлито чаще всего в пол-литровые бутылки. К сожалению, и это предложение не прошло, тут возражали участники эксперимента, которым все— таки хотелось довести его до конца. Пришлось ограничиться клятвой соблюдать военную тайну.
 Надо признаться, рабочие, все как один человек, добровольно дали клятву и даже намерены были её сдержать. Не только потому, что обрадовались, узнав смысл своей работы. Нет, их чрезвычайно заинтересовал сам эксперимент. Мало того, что они перестали ломать головы, сберегая тем самым здоровье и нервы, их очень вдохновила возможность принять личное участие в появлении на Земле пришельцев. Ну и само собой, повлияло убеждение в причастности в военной тайне. Поскольку им не объяснили толком, кто именно участвует в эксперименте, они были убеждены — непременно какие-нибудь «зеленые береты» или прочий спецназ. С такими шутки плохи, надо держать язык за зубами.
 Хуже всех было пилоту. Весть о том, что ему придётся не только вести управляемый космический корабль с пришельцами из звёздных миров, но ещё и самому играть роль одного из них, пала на беднягу как гром средь ясного неба. Пилот был совсем молодым человеком и, хотя обладал уже немалым опытом в вождении вертолёта и других летательных аппаратов, вот такого не водил ни разу. И ещё играть роль пришельца!
 — А мне обязательно выходить из вертолёта? — робко поинтересовался он. — Нельзя остаться внутри?
 — Исключено! — отрезал редактор. — Во-первых, кто— нибудь может разглядеть вас внутри машины, значит, вы обязательно должны выглядеть как нечеловек. Это во-первых. Во-вторых, прибывших должно быть пять штук, а не четыре. Это во-вторых. А в-третьих, всегда бывает так, что прилетают и выходят все, никто внутри не остаётся. Так что и вы должны.
 Пилот открыл было рот, собираясь возразить. Во-первых, он до сих пор вообще не слышал о порядке выхода пришельцев из космического корабля. Кто установил такое правило? А во— вторых, если и появлялись пресловутые летающие тарелки, то они обычно выпускали наружу прилетевшие существа, а сами немедленно удалялись в мировое пространство. Сколько раз он читал об этом! А раз удалялись, значит, в тарелке оставался хотя бы пилот, правда? Значит, нет такого правила, чтобы из космического аппарата выходили все!
 Все это пилот только собирался сказать, но так и закрыл рот, ни слова не произнеся. Он вдруг с изумлением почувствовал, как в его молодом сердце запылало горячее желание непременно принять участие в столь необычном эксперименте. Ведь потрясающее же дело предстоит! Рискованный эксперимент, не просто нетипичный, но и вообще неслыханный. И в самом деле, ведь до сих пор на Земле никто не приземлялся из космоса. А он приземлится! И в мгновение ока пилот превратился в самого горячего энтузиаста эксперимента. И беспрекословно согласился прибыть на тренировку в помещение редакции завтра вечером.
 — Но и мне потребуется сделать тренировочный полет на этой новогодней ёлке, — заявил он. — Никто же не знает, как она станет вести себя в воздухе. Не могу рисковать, ведь полетят люди.
 Требование пилота было встречено с пониманием. Решили провести тренировочный полет ночью, сразу после того как закончится переоборудование вертолёта в космический корабль. Пусть пилот полетает себе в какой-нибудь безлюдной местности, потренируется.
 Обсудили и все детали переброски вертолёта в леса под Гарволином.
 — Ясное дело, лететь в своём окончательном виде вертолёт не может, — заметил консультант. — Тогда как быть? Прилетит обычный вертолёт, а все это оборудование смонтировать в лесу? О нет, исключено. Мы не сможем этого сделать! Пусть летит при всем параде!
 — Но его же заметят по дороге!
 — И вовсе нет! Полетит ночью, с выключенными огнями. А мы на полянке разожжём костёр, чтобы видел, куда садиться.
 — И сразу приедет пожарная команда! — возразили ему. — Или лесник примчится!
 Пилот уже освоился в своей новой роли и высказал разумное предложение.
 — Лететь, разумеется, ночью, когда вертолёт будет полностью переоборудован. Никаких огней включать не буду, а вот вы, вместо костра, посветите фонариками. Я вас научу, как светить. До Гарволина недалеко лететь, ничего особенного…
 Решив использовать редакционную тайну для охмурения фоторепортёра, секретарша стала действовать. Весь вечер до ночи просидела она в редакции и ни одной живой души не увидела. Не появлялся ни один из конспираторов, а взломать запертую дверь кабинета художника она не смогла, поскольку не предвидела такой необходимости и не запаслась соответствующими инструментами. Расстроенная и злая, она поздней ночью ни с чем возвратилась домой. Откуда ей было знать, что как раз этот вечер заговорщики в полном составе провели в ангаре на аэродроме Бемово, поглощённые хлопотами о своём космическом аппарате?
 Марыся, однако, не пала духом и от своего намерения не отказалась.
 Интуиция подсказывала девушке, что лёд тронулся. Фоторепортёр явно стал уделять ей больше внимания, наконец-то оценив некоторые из её высоких достоинств. Вот и надо ковать железо, пока горячо, заставить его заметить ещё парочку достоинств — и парень капитулирует. А вдруг не хватает всего какой-то последней капли?
 Девушка неглупая, Марыся в глубине души опасалась, что таких капель может потребоваться целое ведро. Негативный супружеский опыт мог лечь тяжким бременем на душу молодого человека и на долгие годы отвратить его от супружества вообще. Если так, очень неправильно он рассуждает! Попалась ему тогда неподходящая кандидатура, подумаешь, большое дело! Теперь может подвернуться подходящая. Впрочем, даже если и не так, тоже ничего страшного. Марыся не боялась ошибиться, не настраивалась на безоблачное счастье до конца дней своих. От жизни она хотела получить хоть малость: пожить со своим Грегори Пеком, сколько поживется, а там — как Бог даст. Хоть раз в жизни нужно ведь выйти замуж! О том, что она здорово влюбилась в фоторепортёра, Марыся пока не догадывалась.
 Зато не сомневалась в том, что сейчас наступил решающий момент. В редакции что-то происходит, все как с ума спятили, в том числе и предмет её мечтаний, и происходящее они держат в глубокой тайне. При сложившихся обстоятельствах ей предоставляется просто уникальная возможность продемонстрировать ещё одно своё незаурядное достоинство.
 Таким достоинством Марыся считала свою безоглядную преданность любимому, а продемонстрировать её могла только одним путём: узнать тайну и свято её сохранить.
 Очень возможно, что непрошеное, нахальное проникновение в тайну, приобщение к чисто мужскому делу могло привести и к обратному результату, если бы в данное дело не вмешался счастливый случай. Ведь Марыся собиралась опять незаметно вернуться в редакцию поздним вечером, затаиться, подглядеть и подслушать конспираторов. А счастливый случай внёс коррективы в её планы.
 На следующий вечер, когда девушка собиралась осуществить своё намерение, в её дверь позвонила соседка по этажу. На ней лица не было.
 — Марысенька, дорогая, спасай! Умоляю, на тебя вся надежда! Присмотри за квартирой!
 Марыся смотрела на соседку непонимающе, и та сообразила — надо объяснить. Выяснилось, что соседкин муж по ошибке забрал обе связки ключей от квартиры и отправился на работу во вторую смену. Вот она и не может запереть квартиру уходя — изнутри запираться можно, а оставить квартиру незапертой не рискует.
 — А мне просто необходимо выйти! — со слезами в глазах говорила соседка. — Надо за дочкой в садик сбегать, они до пяти работают, я и так опоздала. По всему дому ищу ключи, чтоб им… А позвонить мужу не могу, даже если бы у меня и был телефон, потому как этот осел отправился в рейс, он ведь водитель загородного автобуса. Я только сбегаю за ребёнком и мигом вернусь. Посиди у меня в квартире, ладно? Ведь просто безвыходное положение, то есть я хотела сказать — нет другого выхода!
 Секретарша, девушка добрая и отзывчивая, разумеется, согласилась выполнить просьбу отчаявшейся соседки, подумав, что ещё успеет отправиться в редакцию. Заперев собственную квартиру, она расположилась в соседкиной и принялась ждать её возвращения.
 Соседка со всех ног помчалась в детский садик. И застала его двери запертыми. В дверях торчала записка, прикреплённая кнопками. Записка была адресована соседке:
 «Я ждала сколько могла, больше не могу. Муж в командировке, а в полшестого должен прийти наконец сантехник. Так что забираю вашу дочку с собой. Воспитательница Агата».
 В записке воспитательница Агата сообщала свой адрес. Улица Эразма Чолека. Боже, у черта на куличках! Бедная женщина спохватилась, что, торопясь за дочкой, не захватила с собой денег, значит, такси отпадает. В панике она не сообразила, что могла бы расплатиться с таксистом по приезде домой. Пришлось добираться на трамваях, билеты у неё с собой были. Добираться пришлось с пересадками. Пока добралась до Эразма Чолека, пока обсудила с воспитательницей фатальное стечение обстоятельств, пока с ребёнком дотащилась до дома, прошло три часа.
 Секретарша уже давно металась по соседкиной квартире, как тигрица в клетке. Соседка явилась в полдевятого. Не слушая благодарностей, Марыся кинулась к себе.
 Было уже четверть десятого, когда она осторожно отперла входную дверь дома, где помещалась редакция. Ключ ей удалось заранее выпросить у уборщицы под каким-то благовидным предлогом., Затаив дыхание, Марыся на цыпочках прокралась в редакционный коридор.
 Везде царила тишина. Не зажигая света, не заходя в свою комнату, секретарша остановилась у окна, через которое проникал свет уличного фонаря, и принялась копаться в сумке. На этот раз она захватила кучу всевозможных ключей и отмычек, чтобы открыть дверь таинственного кабинета художника, если она и сегодня окажется запертой.
 А в том, что она будет запертой, секретарша не сомневалась. Ведь везде темно и тихо, как и в прошлый раз, значит, опять в редакции ни души.
 А тишина стояла потому, что после занятий принудительной и чрезвычайно изматывающей гимнастикой команда космонавтов пыталась прийти в себя. Все пятеро в изнеможении повалились на стулья в, самых невероятных позах, поскольку третья нога исключала всякую возможность сидеть нормально. Это был вечер тренировки астронавтов в полном облачении, и нельзя сказать, что он прошёл безоблачно. Помимо трудностей с одеванием и передвижением по комнате выявились ещё дополнительные, непредвиденные. И вот эта новая проблема наложила на лица присутствующих отпечаток встревоженности и озабоченности. Отдыхая после тренировки, как космонавты, так и не приземляющиеся конспираторы молча ломали головы над тем, как её разрешить.
 Нависшую тишину нарушил сатирик, которому больше всех досталось.
 — Хорошо, что у меня хватило ума спуститься только на одну ступеньку, — мрачно произнёс он. — Если бы попытался ступить на вторую, наверх вам пришлось бы вносить меня на руках.
 — Значит, никак не получается? — задал ненужный вопрос редактор, ведь и без того было ясно, что не получается. — А если попытаться как-нибудь боком?
 — Да нет, никакой стороной не выйдет, — поддержал коллегу-пришельца пилот.
 — Я пробовал. Ноги спутаны, а ласты цепляются одна за другую.
 — А даже если каким-то чудом и удастся сойти вниз, то вверх никак не подняться, это уж точно, — со вздохом заключил художник.
 Высказывание коллег навело консультанта по вопросам науки и техники на научное предположение.
 — Из этого следует, — задумчиво произнёс он, — что у них нет никаких ступенек, никаких лестниц.
 — У кого? — не поняли коллеги.
 — Да у пришельцев же…
 До присутствующих не сразу дошла вся глубина предположения. Надо сказать, участие в эксперименте в качестве представителей внеземной цивилизации определённо произвело в их умах какой-то сдвиг. Они так вжились в роль неземных существ, что уже не отделяли себя от них, особенно будучи облачёнными в скафандры космонавтов. Реальность у них явно путалась с вымыслом, и вот теперь они просто не могли понять сути высказывания консультанта.
 Первым понял его фоторепортёр, до него как-то дошло быстрее, чем до прочих.
 — Думай, что говоришь! — проворчал он. — У каких таких пришельцев? Кто их видел? Откуда нам знать, есть ли у них лестницы?
 — И все-таки нам надо что-то придумать, — сказал редактор. — Нам просто необходимо найти выход из положения. Думайте, думайте! Слышал я, у каждого человека есть серое вещество, вот и пошевелите мозгами.
 И весь коллектив, стряхнув с себя отупелость, послушно погрузился в размышления. А чего тут думать? Ясно же, если даже, тренируясь до седьмого пота, команда астронавтов научится спускаться из приземлившегося вертолёта по стальной лесенке, подняться по ней они не смогут даже под страхом смертной казни. Разлапистые негнущиеся ласты делали это невозможным даже для нормального человека, конечности которого не лишены свободы действий. Попробовал бы кто подняться по лестнице в ластах, опутанный сплетениями велосипедных камер!
 — А задом никто не пробовал? — с надеждой в голосе спросил фоторепортёр. Редактор возразил ему:
 — Нельзя, глупо будут выглядеть. Прибыли Бог знает из каких миров и вдруг станут задом подниматься по лестнице!
 — И что сделаешь с хвостом? — поддержал его, сатирик. — Мешается, как холера.
 — Не хвост это, а третья нога! — слабо защищался художник. — Пора бы знать, что у тебя сзади.
 — А если спуститься задом? — внёс свежее предложение фоторепортёр. — В воду в ластах обычно входят задом.
 — Не можем рисковать, — возразил сатирик. — Ведь мы же не знаем, как нас примут на земле. А ну как набросятся?
 — Да, нельзя исключить неожиданного нападения, — поддержал коллегу пилот. Им возразил оптимист социолог:
 — Почему же вы априори исключаете спонтанную дружескую реакцию земного населения? Ведь мы же прилетели установить дружеские отношения с представителями неизвестной нам цивилизации.
 — И ты намерен этим неизвестным представителям, спускаясь с заоблачных высот, по ходу действия объяснить, что спускаешься задом наперёд для того, чтобы потом не подниматься задом? Тьфу, кажется не так, совсем запутался.
 И консультант безнадёжно махнул рукой.
 — Оставьте зад в покое! — сердито потребовал редактор. — Ведь можем же мы что-то придумать, неужели из-за такой соломинки рухнет наш грандиозный эксперимент? Вот вам, пан пилот, наверняка приходилось подниматься в вертолёт не только по лестнице.
 — Да, сколько раз приходилось вскакивать с разбегу, — подтвердил пилот.
 — А нет возможности как-нибудь опустить его? До самой земли?
 — Как ты это себе представляешь? — ядовито поинтересовался сатирик. — По приказу пилота вертолёт опустится на колени, как дрессированный верблюд?
 — Ой. Плохо дело, — бормотал вконец расстроенный консультант. — Ой, плохо. Слушай, — обратился он к сатирику. — Из того, что ты прочитал… не было ли там чего о том, как пришельцы того… каким образом возвращаются в свой космический корабль? Может, и ничего придумывать не придётся, воспользуемся готовыми образцами.
 — Ничего путного у этих фантастов я не вычитал, — недовольно ответил сатирик. — Не очень-то они изобретательный народ, эти писатели. По большей части дело обстоит так: приземляется тарелка, из неё опускается лесенка, а уж по ней с комфортом спускаются неземные существа. Ну прямо как земные!
 — А обратно в свой корабль как поднимаются?
 — Опять же преимущественно по лестнице или трапу. Правда, где-то я читал — влетают по принципу реактивной установки.
 — А установка в них самих?
 — Идиот! Ещё было — их всасывает внутрь.
 — Да, да! — подхватил художник. — Или что-то отталкивает, или притягивает, какая-то неведомая сила. Что-то из области гравитации.
 — Ерунду ты несёшь! — возмутился консультант по науке и технике.
 — Это не я несу, это фантасты придумали, я только передаю их идеи, — спокойно парировал художник. — Цитирую, так сказать. Ты же сам просил! И ещё где-то я читал о том, как платформа вместе с астронавтами поднимается вверх…
 — Постой, постой, — быстро перебил художника редактор. — Платформа, говоришь? Вместе с пришельцами? Платформа…
 — И я читал! — подхватил сатирик. — Только о помостах, такие, знаете, выдвигающиеся, эластичные, очень удобные. Могут принимать любую форму, удлиняться, изгибаться. В основном применяются в тех случаях, когда надо перебросить астронавтов через пропасть. У каких-то демократов я об этом читал.
 Редактор обрёл былой энтузиазм.
 — Так и сделаем! Платформа — это выход. Не обязательно платформа, тут уж ты сам придумай, — обратился он к консультанту, — но должно быть такое, что поднимается и опускается вместе с нашими пришельцами, чтобы им и ногами не пришлось перебирать. Ясное дело, придумаем автоматический подъёмник!
 — Гениально! — восхитился фоторепортёр. — А то спускаться по лестнице… действительно выглядит как-то примитивно.
 Пилот к новой идее отнёсся скептически.
 — Не знаю, не знаю… Я и так забираю с собой два дополнительных аккумулятора из-за ваших искрящихся световых кругов. Откуда брать дополнительную электроэнергию? Да и вес увеличится из-за платформы.
 Редактора уже ничто не могло остановить. Он замахал на пилота руками.
 — Какая электроэнергия, зачем она? Достаточно одного сильного мужика, чтобы крутил лебёдку. Лесенка будет наматываться на барабан…
 Гениальная простота решения покорила всех. Посыпались предложения, как усовершенствовать конструкцию. Поскольку в шестиместном вертолёте разместить предполагалось лишь пять человек, оставалось место и для шестого, а если в связи с этим придётся лишиться некоторых удобств — не беда. В тесноте, да не в обиде. Все пришельцы беспрекословно согласились кооптировать шестого пассажира, лишь бы он облегчил их выход на землю. Вот только найти бы подходящего силача, культуриста какого-нибудь, тяжеловеса. Незначительная модификация лестницы позволяла её свободно наматывать на барабан, а несколько расширенная нижняя ступенька вполне может сойти за имитацию платформы.
 Увлекающийся пилот очень скоро позабыл о сомнениях и с энтузиазмом подключился к творческой дискуссии.
 — И даже к полу не надо будет прикручивать! — восклицал он. — Вполне достаточно опереть о дверцу, она узкая и крепкая.
 Радовался и консультант по науке и технике.
 — И спуск, и подъем идентичны, по принципу лифта. Уберём средние ступеньки, и сразу станет ни на что не похоже.
 Обсудив технические детали, приступили к обсуждению кандидатуры шестого члена экипажа. Силача искали среди знакомых спортсменов. Задача непростая, шестой должен быть не только сильным, но и не болтливым и в то же время достаточно сообразительным и увлекающимся человеком. Наконец вроде бы сошлись на одной кандидатуре, и редактор вызвался лично переговорить с ним.
 Ну, вроде бы, ко всеобщей радости, все проблемы разрешили. Однако недолги были радости. Диссонанс в настроение внёс пилот, заметив:
 — Минутку, панове, ведь вроде бы решили, что из космического корабля выходят все, внутри никто не остаётся. Как быть с амбалом? Выходит последним, возвращается первым? Или вообще не выходит?
 Редактор всегда славился гибкостью ума, умением перестраиваться применительно к обстоятельствам и вообще эластичностью воззрений. Вот и сейчас он легко отказался от своей прежней установки, заявив:
 — Ничего не поделаешь, останется. Но рисковать нельзя, его и в самом деле кто-то может разглядеть в вертолёте, поэтому и его надо сделать непохожим на человека…
 — Посмотрю я на него, как он в нашем костюмчике будет крутить лебёдку! — со свойственной ему язвительностью заметил сатирик. Как видно, костюмчик его здорово достал. — Пришельцы так и посыпятся с помостика.
 Эластичный редактор оказался на высоте.
 — А кто говорит о полном костюме? Лицо! Голова! С площади могут разглядеть лишь его лицо или голову. Значит, лицо должно быть нечеловеческое!
 — Велите ему сидеть вверх ногами! — резвился сатирик. — Уж тогда лицо будет совсем нечеловеческое.
 — Маска! — одновременно внёс предложение фоторепортёр. — Такая, чтобы и голову закрывала.
 — Шлемофон? — робко предположил социолог. Ему обязательно хотелось внести в дискуссию и свои три гроша.
 — Шлемофон был бы самым подходящим, — ответил консультант. — Да к сожалению, у нас нет запасных.
 Шлемофонов и в самом деле художник изготовил только пять штук, по количеству астронавтов, изготовление шестого потребовало бы времени, не говоря уже о непредвиденных расходах, а главбух Центра по изучению общественного мнения и без того недовольно морщил брови и воротил нос от каждой новой накладной, приносимой ему на подпись. Нет, автоматического подъёмника следовало обрядить как-то по— другому.
 Все опять погрузились в глубокую задумчивость. Нарушил её фоторепортёр. Вспомнились ему дни юности, и он задумчиво произнёс:
 — Вырастила как-то моя тётка тыкву, такую, что на конкурсе заняла первое место. Надеюсь, до сих пор лежит в подвале её дома.
 — При чем тут тыква? — не понял редактор. — И почему она заняла первое место?
 — Потому что тогда проводился конкурс владельцев дачных участков, и тёткина тыква заняла первое место из-за своих размеров. С метр в диаметре, не меньше!
 — И что же?
 — И какие-то местные подростки выкрали её, выдолбили и проделали дырки для глаз и рта. Потом кто-то из них надел на голову, ночью бегали по посёлку, людей пугали. Я её отобрал у них и спрятал в подвале. Думаю, лежит там до сих пор.
 — Зачем спрятал? — не понял редактор. Сатирик был понятливее.
 — Лопнуть мне на этом месте, если сам не собирался попугать тётку! — рассмеялся он.
 — Мало ли что я собирался делать! — огрызнулся фоторепортёр. На самом деле его планы шли тогда значительно дальше, но сейчас он не считал нужным в этом признаваться. — Для нас важно что? Что я спрятал её в погребе.
 — И думаешь, она до сих пор там лежит?
 — Лежит. Подвал огромный, в том углу тётка не бывает. Высохла отлично, стала совсем невесомой…
 — Ты о тыкве говоришь, надеюсь, а не о тётке? — пожелал убедиться научный консультант.
 — Разумеется, о тыкве. Дырки в ней проделаны, и смотреть можно, и дышать. Вот только в ширину она немного великовата, голова получится такая… бокастая.
 — Вот и хорошо, что не круглая, меньше на человеческую будет похожа.
 — Только не уверен я, что с отверстиями все в порядке, — озабоченно произнёс фоторепортёр. — Сколько лет прошло, могли и забиться. А ему ведь и смотреть, и дышать надо? Не станет же он время от времени снимать её с головы.
 — Не станет, ясное дело. Должен и дышать и смотреть с тыквой на голове. Да, опять проблема!
 — Вам уже эти проблемы мерещатся, где их нет! — разозлился научный консультант. — В чем вы видите проблему? Даже если прежние отверстия пришли в негодность, трудно, что ли, провертеть новые? Вон мы и в металле, и в плексигласе вертели, неужели в тыкве не сможем? В стекле и то провертели!
 — Берёшься?
 — Берусь и ручаюсь за успех! Слушай, Януш, завтра же притащи свою тыкву, посмотрим и решим, как с ней поступить. Думаю, надо будет её сверху чем-нибудь этаким приукрасить…
 — А ты уверен, что она не будет напоминать человеческое лицо?
 — Ну ты даёшь! Что угодно, только не лицо человека.
 — Тогда считаем вопрос решённым, — обрадовался редактор. — А парень останется в вертолёте, ручки спрячет, выставит голову, пусть кто хочет любуется…
 Довольные, что удалось разрешить все проблемы, астронавты воодушевились и решили ещё немного потренироваться. Редактор с фоторепортёром водрузили им на головы шлемофоны, уже полностью оборудованные, радиофицированные и снабжённые вентиляцией. Для этого сзади провертели отверстие, совершенно незаметное среди медицинских банок, спереди же приделали трубку нужного диаметра, этакий небольшой хоботок.
 Фоторепортёру вдруг пришло в голову сфотографировать команду космического корабля в полном снаряжении.
 — Щёлкну-ка я вас, пожалуй, сейчас, — решил он. — Ещё неизвестно, как потом решится вопрос с этим самым дементи, а выглядите вы как настоящие космонавты. Лучше иметь на руках документальное доказательство, вот, мол, они, глядите, сотрудники нашей редакции… Буду фотографировать в коридоре со вспышкой.
 — Только там свет не зажигайте, вдруг кто с улицы заметит, — предостерёг художник. — А здесь погасим.
 — Тадик, поправь мне заднюю ногу, — попросил сатирик, — а то она как-то некрасиво торчит, нефотогенично…
 Тем временем в нижнем коридоре секретарша выгребла из сумки прихваченные с собой ключи и прочие приспособления для открывания замков: отмычки, отвёртки, выгнутые кусочки проволоки. В здании по-прежнему не было слышно ни звука. Затаив дыхание, на цыпочках, не зажигая света, ощупью прошла она по коридору и свернула туда, куда выходили двери кабинета художника. И только тут услышала голоса.
 От неожиданности секретарша чуть не рассыпала зажатый в ладони набор воровских инструментов. Попятившись, она забилась в дальний угол коридора, нащупала стоящую там корзину для мусора и присела на неё, не отрывая зачарованного взгляда от светящейся замочной скважины в двери кабинета художника.
 И вдруг свет исчез.
 Первым в коридор вышел консультант по науке и технике. Он благополучно преодолел две трети комнаты, открыл дверь и шагнул в коридор. За ним вышел пилот, а за пилотом фоторепортёр, который сразу же отошёл в сторонку и занялся фотоаппаратом. Выждав, пока первый астронавт не займёт подходящую на его взгляд позицию, Януш поднял фотоаппарат, а в другой руке вспышку.
 У секретарши зрение уже адаптировалось к темноте, и ей удалось кое-что разглядеть. Она увидела, как к ней двигалось нечто массивное, тёмное, тяжело шваркая по полу. Замерев на мусорной корзине, оцепенев от ужаса, она наблюдала, как за первым монстром появился второй и тоже, шаркая по полу, двинулся в её направлении.
 И в этот момент блеснула вспышка.
 В её ослепляющем свете секретарша отчётливо разглядела кошмарное чудовище, ощетинившееся металлической шерстью, с огромной круглой головой и свисающим впереди коротким хоботом. В свете яркой вспышки чудовище отливало зловещим неземным блеском.
 Одновременно с этим в свете вспышки консультант разглядел замершую в углу коридора секретаршу и испугался не меньше её. Он попытался развернуться и кинуться в паническое бегство, скрыться в кабинете, да не тут-то было. Как и следовало ожидать, сразу же наступил сам себе на лапу и не смог шевельнуться.
 Жуткий крик, от которого кровь застывала в жилах, эхом разнёсся по пустому зданию. Обретя голос, секретарша обрела и способность двигаться. Сорвавшись с корзинки, она сделала попытку броситься наутёк, но было уже поздно.
 Что-то мягкое, эластичное, шуршащее и воняющее резиной навалилось на девушку, опрокинув её вместе с корзиной. Несчастная отчаянно сопротивлялась и даже укусила чудовище. И когда из-под её зубов вместо крови в лицо ударил мощный поток воздуха, вырывающийся из места укуса с оглушительным свистом, она наконец потеряла сознание от ужаса.
 Безвинной жертвой эксперимента смогли заняться только фоторепортёр и редактор, перепуганные же пришельцы поспешили скрыться в кабинете художника.
 Больше всех пострадал консультант, вернее, его облачение. Скафандр астронавта уберёг его от физических травм, но прокушенная секретаршей велосипедная камера повисла безобразной кишкой, а торчащие из дуршлагов спицы сильно погнулись. В общем, он имел весьма непрезентабельный вид. И пришёл в уныние, ибо сомневался, что удастся залатать камеру, уж очень она была старая, латаная-перелатаная. Запасной не было, это он знал лучше всех, и финансов на приобретение новой тоже не было. К тому же динамичное развитие промышленности в стране исключало всякую возможность приобрести подобный дефицит просто в магазине.
 Столпившись в углу кабинета, всполошённые монстры не знали, на что решиться. Раздеться без посторонней помощи они не могли, единственное, что им удалось с себя снять, помогая друг другу, были перчатки. И даже сесть было нельзя, этому мешала третья нога. Зато телефонная связь в шлемофонах действовала безотказно, и пришельцам ничто не мешало поносить на чем свет стоит консультанта. Ведь это он, дубина этакая, неловко повернувшись, повалился на бедную секретаршу, и что теперь будет?
 Редактор с фоторепортёром отнесли девушку в соседний кабинет. Вместо того чтобы заняться пострадавшей, редактор накинулся на ни в чем не повинного фоторепортёра, схватив его за лацканы пиджака.
 — Ты во всем виноват! Тебе пришла в башку идея сфотографировать наших! И дёрнула же нелёгкая включить вспышку! Езус-Мария, что теперь будет? Ты напортачил, ты и спасай положение! Женись на ней, в подвал посади, ещё что придумай, но действуй же!
 — Сначала надо её привести в сознание. Ещё полбеды, если сами сумеем, а вот если придётся «скорую» вызывать… Нехорошо!
 — Да уже нехорошо, хуже некуда! Считай, все пропало! Конец всему предприятию. А сколько сил потрачено! Принеси воды. Нет, погоди, у меня ещё немного коньяка оставалось.
 И они энергично принялись приводить девушку в чувство. Благодаря их стараниям она начала приходить в себя. Ресницы её дрогнули. Отведя фоторепортёра в угол, редактор опять решительно потребовал от него принятия самых действенных мер по отношению к секретарше. Пусть делает что хочет, но обяжет девушку соблюдать тайну. Пусть идёт на самые крайние меры!
 — А почему я? — слабо отбивался от его нападок репортёр.
 — Потому что мы все женатые, — немного туманно, но очень веско отрезал редактор.
 Когда первая жертва эксперимента открыла глаза, первым, что она увидела, было лицо мужчины, ради которого она подвергала свою жизнь опасности. Ещё не совсем придя в себя, она схватила мужчину своей мечты за лацканы пиджака, притянула к себе и от души разрыдалась.
 «Ох, оторвут-таки у меня эти лацканы», — подумал фоторепортёр.
 К чести его, надо добавить, что он тут же прогнал эту несвоевременную мысль и принялся утешать девушку. Впрочем, кто бы поступил иначе на его месте? Ему в жилетку плакалась молодая, симпатичная девушка, ища защиты и утешения, и сердце молодого человека преисполнилось самыми тёплыми чувствами. Он и не знал, что так приятно держать Марысю в объятиях! Какое-то совершенно незнакомое ему чувство пробудилось в душе, такая нежность, которой он ещё ни к кому не испытывал. Захотелось защитить девушку, окружить её заботой и лаской. И ещё захотелось прибить консультанта по науке и технике, ведь это он, неуклюжий дурак, до смерти напугал это очаровательное, слабое создание! Так бы и держал Марысю в объятиях до конца своей жизни. Надо же было кретину свалиться прямо на неё! Не мог назад опрокинуться, осел?
 В объятиях любимого человека секретарша довольно скоро пришла в себя и вспомнила, что ей надо продемонстрировать свои достоинства. Мужественно взяв себя в руки, она высморкалась в платок молодого человека и все ещё дрожащим голосом поинтересовалась:
 — Что это было? О Господи, никак не могу опомниться. Бросился на меня…
 В этот момент фоторепортёр вспомнил, что явственно слышал свист вырывающегося из камеры воздуха, и ответил вопросом на вопрос:
 — Ты что, укусила его?
 — Не помню, возможно. Когда это чудовище накинулось на меня, я перестала соображать от страха. Так что это было?
 В голове фоторепортёра одна за другой пронеслись возможные версии ответов. Надо было за считанные секунды принять решение. Сказать Марысе правду или убедить её, что ей только почудилось? Галлюцинации, и все тут! Нет, галлюцинации не подойдут, она может обратиться к врачу, все ему расскажет или подруге доверится. Да нет, зачем прибегать к таким мерам? Скажет девушке правду и попросит её молчать, в конце концов, она такой же член их редакции, как и остальные конспираторы. Смущало лишь замечание редактора о том, что вопрос с Марысей поручено улаживать ему из-за его холостого положения. Им хорошо, у них жены, можно на них сослаться! Вот если бы у него была жена, он бы тоже сослался на неё и не ломал бы себе сейчас голову.
 — Так что же это было? — продолжала допытываться секретарша. — То, что набросилось на меня?
 И фоторепортёр принял мужское решение.
 — Тадеуш! — мрачно ответил он. — Споткнулся, как последний идиот, и случайно упал на тебя.
 У секретарши даже дыхание перехватило от неожиданности. Как же так? Редакционного консультанта по вопросам науки и техники она знала как облупленного, не укладывалось в мозгу его преображение в чудовищного монстра. Такая метаморфоза!
 Тяжело вздохнув, фоторепортёр ещё раз подтвердил — да, именно Тадеуш, а никакое не чудовище. Он поднял девушку с пола и посадил на стул.
 — Я считаю, тебе надо выйти за меня замуж! — с отчаянной решимостью заявил он. — Хотя, подожди минутку, я сейчас их спрошу…
 Задумывая далеко идущую матримониальную акцию, секретарша, конечно, надеялась на её успех, но не так же скоро! Темп её продвижения на пути к алтарю был ошеломляющим и сбил девушку с панталыку. Да и вообще события развиваются уж слишком оригинально. Сначала на неё набрасывается в темноте консультант по науке и технике, преображённый в монстра, а потом предмет её воздыханий, до сих пор упиравшийся всеми четырьмя конечностями перед вступлением в брак, вдруг ни с того ни с сего совершенно добровольно заявляет о своём желании жениться на ней, и опять же непонятно почему мчится к коллегам согласовывать с ними свой марьяж. Ведь это же его личное дело, зачем такие вопросы согласовывать с коллегами? А может, тут затаились не коллеги? Может, и в самом деле какие-то монстры, ведь она так и не поняла, что же тут происходит. Может, тут прячется ещё кто пострашнее?
 Марыся не была ни трусихой, ни изнеженной барышней. И хотя только что она пережила большое потрясение, все же сумела взять себя в руки. Сразу вспомнив о поставленной перед собой сверхзадаче, она, вздохнув, достала из сумочки пудреницу и принялась приводить себя в порядок.
 В кабинете художника редактор кончал раздевать перетрусивших пришельцев. Обстановка царила тягостная. Столько сил затрачено на подготовку эксперимента, и вот теперь разразилась катастрофа! Никто не мог внести никакого путного предложения.
 Появление фоторепортёра прервало невесёлый обмен мнениями.
 — Делать нечего. Я на ней женюсь, — с порога бросил фоторепортёр обалдевшим коллегам. — Зачем играть в прятки, дурить девушке голову? Я не стал наводить тень на плетень, прямо сказал ей — на неё свалился вот этот недоумок. Так что давайте решать, приводить её сюда или как?
 Редактор недолго думал.
 — Раз уж ей столько известно, надо рассказать и остальное, — сказал он, а присутствующие кивками подтверждали согласие с его мнением. — А там уж твоя забота, чтобы она держала язык за зубами. И вообще давай скорей возвращайся, у нас новая проблема.
 Пудра, губная помада и тушь для ресниц очень помогли секретарше обрести душевное спокойствие. И рассуждать она могла уже здраво, реально оценив ситуацию. Что бы тут в редакции ни происходило, предложение руки и сердца любимого мужчины было настоящим, а ведь это — самое главное. Теперь остаётся только проследить за тем, чтобы любимый не пошёл на попятную, ну да уж она проследит. Может, имеет смысл как можно скорее раззвонить об этом на всю округу?
 И в сердце секретарши недавние страх и ужас сменились блаженной радостью. Нет уж, она пойдёт на все, но свою заветную мечту осуществит.
 Торопливые и несколько хаотичные поздравления, которыми осыпали девушку сотрудники редакции, когда репортёр ввёл её за руку в кабинет художника, убедили Марысю, что жених сам сообщил им о радостном событии, значит, от своих слов отпираться не собирается. А когда ей подробно рассказали о предстоящем эксперименте, она пришла в восторг. Лицо девушки пылало от возбуждения, глаза сияли. Ей так понравился предстоящий, ни на что не похожий эксперимент, к которому она теперь будет причастна, что Марыся забыла на минуту даже о своём личном счастье. Фоторепортёр в изумлении глядел на невесту. Вот эта девушка недавно пережила страшный шок, и смотрите-ка, как быстро пришла в себя! И способна оценить уникальное мероприятие! И к тому же так хороша! Да ведь это просто бесценное сокровище, он, дурак, явно до сих пор её недооценивал.
 Пессимист сатирик, естественно, сделал далеко идущий пессимистический вывод из последнего инцидента.
 — Сами видите, в случае чего сбежать мы не сможем, — мрачно рассуждал он. — Если им взбредёт в голову прикончить космитов на месте, нам конец. Ни малейшего шанса уцелеть.
 — Да чем они тебя прикончат? — усомнился художник.
 — Чем угодно, хоть дубиной. Тебе не все равно?
 Социолог попытался вдохнуть в коллег бодрость.
 — Значит, выйдем и ни на шаг от вертолёта.
 И грустно добавил:
 — Тогда эксперимент не будет полноценным. Очень жаль, ведь в плане предусмотрено общение с землянами.
 — Ничего не поделаешь, мы должны иметь при себе оружие, — твёрдо заявил пилот. — Кстати, я давно собираюсь сказать вам — для того чтобы вести машину, мне нужны свободные руки и ноги. Да нет же, иначе нельзя! — поспешил он прибавить, видя, как редактор собирается возражать. — Я и на шлемофон согласен, и на прочие причиндалы, но руки и ноги должны функционировать свободно.
 Редактор все-таки недоверчиво поинтересовался:
 — Даже если лететь-то всего ничего? Какие-то жалкие пару километров?
 — И обратно, — уточнил пилот.
 — И обязательно вам потребуются и руки, и ноги? Нельзя одно что-нибудь?
 — Нельзя. Уж так устроен вертолёт, что мне потребуется и то и другое. А если на меня натянете надутую автомобильную камеру, да ещё перевяжете велосипедными, не смогу пошевелить ни рукой, ни ногой.
 К спору подключился художник.
 — Придумаем что-нибудь. Полетите ненадутым, накачаем вас в последний момент.
 — Интересно, кто станет меня накачивать? Ведь все уже будут в космических скафандрах.
 — А тот… как его… автоматический подъёмник. И когда приземлимся, когда посадите вертолёт, он быстренько и накачает все ваши камеры. Ведь не сразу же после приземления пришельцы выйдут к публике, то есть к аборигенам. Всегда, когда прилетает тарелка, она сначала приземляется и стоит себе неподвижно, изучает обстановку, и только через некоторое время из неё начинают выходить пришельцы. А вы выйдете последним.
 — И выходят они со стингерами в руках или прочими распылителями! — обрадовался консультант. — Нам надо обязательно вооружиться!
 Социолог охладил его восторг.
 — Мы прибываем с мирными намерениями!
 — Намерения само собой, никто и не спорит, но ведь мы не знаем, куда прилетели, так ведь? Вдруг на этой неизвестной планете водятся какие опасные звери, — поддержал консультанта пилот, которому очень не улыбалось предстать с голыми руками перед неизвестно как настроенной толпой.
 — Дикие звери в Гарволине? — не понял социолог.
 — Они же не знают, что приземлились в Гарволине! — попытался втолковать этому болвану консультант, да только рукой махнул.
 Все ждали, что скажет редактор, он же молчал, о чем-то глубоко размышляя и уставясь невидящим взглядом на секретаршу. Той стало неуютно под пристальным взглядом начальства. Девушка подумала, что позволила себе расслабиться и перестала демонстрировать свои достоинства. Нельзя же так, иначе её акции сильно упадут. Она встала, разыскала кофе и кофейник и принялась за приготовление кофе, подумав, что сейчас всем не помешает подкрепиться глотком свежесваренного напитка. Её хлопоты заставили редактора очнуться от задумчивости.
 — Капитан прав, — заявил он, повысив пилота в ранге. — Вы летите на чужую, неисследованную планету и, хотя приземляетесь в населённом пункте; не имеете ни малейшего понятия, кем он населён. Оружие необходимо, только оно должно быть необычным.
 — Вот именно! — подхватил консультант. — Что-нибудь такое, что крутится-вертится, завывает и искры испускает…
 Оторвавшись на минуту от приготовления кофе, секретарша осмелилась вмешаться в дискуссию:
 — Если разрешите, я только два слова. У одних моих знакомых есть американская машинка для сметания листьев с газона. Немного напоминает пылесос, только поперечный. Листьев она не всасывает, а, наоборот, раздувает, дует как черт, двигается на колёсиках, завывает по-страшному, а когда испортится, искры из неё так и сыпятся…
 Подготовка к тайному эксперименту уже продолжалась несколько недель, и в семьях его участников стали вспыхивать конфликты. Носили они разный характер в зависимости от обстоятельств. Вот что произошло, например, в доме социолога.
 Вернувшись к себе после памятной тренировки, вдохновлённый идеей секретарши, он вспомнил о своих шведских родственниках. Вернее, не о них, а о тех подарках, которые они время от времени присылали своим бедным родственникам в Польшу, хвастаясь своими, шведскими, достижениями цивилизации. Это были в основном электроприборы домашнего пользования. Социолог по своей простоте ни разу не позавидовал богатым родственникам, чего те, собственно, и добивались, ибо его не интересовало ни домашнее хозяйство, ни электроприборы как таковые. И с электричеством, и с электроникой он всегда был не в ладах. Но теперь… Теперь он вдруг подумал, что кое-что из шведской электротехники может наконец пригодиться.
 Возвратившаяся с работы жена, уже давно обеспокоенная тем, что в последнее время с мужем происходит что-то неладное, застала его за необычным занятием. Вытащив из шкафчика в прихожей заграничный пылесос, совершенно не похожий на распространённые в Польше советские пылесосы, муж пытался насадить гофрированную трубку на выходное отверстие, а вместо щётки заталкивал веник. Веник плохо держался, трубка тоже то и дело соскакивала. Подумав, социолог огляделся, увидел складную металлическую вешалку и попытался ею заменить веник.
 — Ты что делаешь? — спросила с изумлением жена. Уже одного вида мужа с пылесосом в руках хватило бы, чтобы жена не поверила своим глазам.
 А тут он ещё с ним что-то химичит…
 — Собрался пропылесосить квартиру? Так ведь не туда воткнул резиновую трубку…
 — Да нет, я изготовляю современное оружие! — рассеянно ответил муж и добавил: — Неземного происхождения.
 Жена, стоявшая посреди прихожей с хозяйственной сумкой в руках, тяжело плюхнулась на пуфик: под ней подкосились ноги.
 — Оружие? Неземное? — с трудом пролепетала она. — Зачем?!
 Социолог опять же рассеянно взглянул на супругу и тут только сообразил, что проговорился. Надо спасать положение. Схватив пылесос с воткнутой в него вешалкой, он страшно зарычал и двинулся на жену. Ладно бы ещё двинулся нормально, а то как-то ненатурально, какими-то неестественно мелкими шажками, едва переступая ногами, словно спутанными в щиколотках, как спутывают лошадей на выгонах.
 Вскрикнув ужасным голосом, жена кинулась в ванную и забаррикадировалась там.
 К редактору приехали в гости его родители. Встретив их, он бросил затем стариков на жену, отговорившись срочной работой, что, принимая во внимание его высокий пост, ни у кого не вызвало подозрений. Родители не обиделись. Избавившись от необходимости заниматься родичами, тем более что и жена с сынишкой были при деле — она хлопотала, приготовляя угощение свёкру и свекрови, а ребёнок не слезал с коленей дедушки, — редактор закрылся в другой комнате и занялся срочной работой. Открутив от детской кроватки блестящий никелированный шарик, он протащил через дырку электрический провод и принялся прикреплять к его концу миниатюрный вентилятор, для пущего эффекта обмотанный сверкающими серебряными ёлочными гирляндами. Закончив работу, он воткнул вилку в розетку. Результаты превзошли его ожидания.
 — Милочка, а чем Адась, собственно, занимается? — поинтересовалась мать редактора у его жены, долгое время прислушиваясь к странным звукам, доносившимся из соседней комнаты, и так и не догадавшись, что же делает сын.
 — Понятия не имею, — со вздохом отвечала невестка. — Он всегда был перегружен работой, а уж в последнее время совсем от рук отбился, о семье забыл, не пьёт, не ест. Что-то жутко срочное и важное.
 Свекровь ещё немного послушала и больше не выдержала. Материнское сердце подсказывало ей — с сыном что— то неладно. Рывком раскрыв дверь в соседнюю комнату, она замерла на пороге.
 Её сын с сияющим лицом размахивал длинной блестящей трубкой, на конце которой с треском крутилось что-то непонятное, отбрасывая во все стороны сверкающие отблески. Адась то поднимал трубку, то опускал её, неожиданно поворачиваясь, направлял её в сторону, а то принимался фехтовать, как шпагой, то и дело цепляя за мебель.
 — Сынок, ты что делаешь? — с тревогой поинтересовалась мать, причём тревогу главным образом у неё вызывало совершенно блаженное выражение лица сына.
 Услышав голос матери, сын оторвал взгляд от своей трескучей игрушки и жадно поинтересовался:
 — Мама, какое это производит на тебя впечатление? На что это тебе кажется похожим?
 Бедная мать с трудом произнесла:
 — Похоже на то, сынок, что ты малость спятил…
 Весело насвистывая «Валентина-твист», пилот просматривал игрушки сына. Вот из большой кучи игрушек он вытащил то, что осталось от некогда огромного грузовика — днище кузова на колёсиках. Кажется, то, что надо. С силой толкнул, и бывший грузовик проехал по полу с оглушительным грохотом. Точно, то, что надо. Пилот с удовлетворением сам себе кивнул головой и направился в кухню, где жена пыталась заставить сынишку съесть ужин.
 — Коханая, ты недавно мыла голову? — поинтересовался нежно пилот, хотя в его голосе чувствовалось некоторое сомнение.
 — Нет, я была в парикмахерской, — ответила жена. — А что?
 — Нет, ничего. В таком случае ты, наверное, теперь несколько дней не будешь мыть голову?
 — Не буду, конечно. А ты почему спрашиваешь? Тебе не нравится моя причёска?
 Жену пилота, женщину молодую и красивую, отнюдь не удивил интерес мужа к её внешнему виду. Напротив, она привыкла, чтоб на неё обращали внимание, считала это само собой разумеющимся.
 — Нет, совсем наоборот! — живо возразил супруг. — Постарайся сохранить её подольше, хотя бы неделю. И вообще мне кажется, причёска очень удачная, тебе стоит опять сходить к тому же мастеру.
 Жена нежно улыбнулась мужу, продолжая кормить сына.
 — Нет, моё сокровище, ножичек не трогай. Ешь вилочкой, вот так.
 Пилот, переминаясь с ноги на ногу, томился в кухне, явно не решаясь спросить о чем-то жену. Та, занятая сынишкой, не замечала состояния мужа. Наконец, пилот осмелился задать вопрос.
 — Послушай, коханая, вот когда мы шли на бал, у тебя что-то такое было на голове, помнишь? Нет, не шляпка, волосы твои были посыпаны чем-то таким, сверкающим. Мне ещё очень понравилось.
 — Уж не хочешь ли ты посоветовать мне и сейчас посыпать волосы этими блёстками? Они только к вечернему туалету подходят, по особым, торжественным случаям.
 — Да нет, я так… — смутился пилот. — А ты тогда извела все эти блёстки? Или ещё осталось?
 — Наверное, немного осталось, в шкафчике, в ванной. Да зачем они тебе?
 — Не нужны они мне! — замахал руками пилот. — Я просто так спрашиваю.
 Кормление ребёнка, особенно за ужином, было наказанием божьим. Вот и теперь оно затянулось надолго, так что пилот без помех успел приладить на остатках детского грузовика женин фен для сушки волос, успел разыскать в шкафчике остатки серебристого порошка, успел насыпать его внутрь фена и даже насадить все устройство на длинную палку. Тут послышался звук отодвигаемого стула в кухне, так что опробование космического оружия пришлось отложить на другое время. Надо улучить подходящую минутку.
 Эта минутка выдалась после того как, уложив ребёнка спать, жена закрылась в ванной. Толкая перед собой аппарат на палочке, другой палочкой пилот нажал на кнопку выключателя фена, предварительно воткнув его в розетку. Фен проявил себя самым лучшим образом, выпустив из себя облачко серебристой пыли. Пилот отключил фен и прокатил остатки машины по полу. Днище затарахтело устрашающим образом, включил фен — опять выпорхнуло блистающее облачко. Испытание можно было считать удавшимся.
 Жена, стоя под душем, слышала какие-то странные шумы в квартире. Очень обеспокоенная, она поскорее закончила купание и, выскочив из ванной, увидела странную картину: пол в комнате был засыпан её праздничным порошком для волос, который муж в спешке пытался подмести…
 После долгих поисков сатирик решил использовать в военных целях огромную резиновую грушу для клизмы. Испытание нового оружия он проводил в ванной и добился-таки своего: при оптимальном количестве воды, при определённом градусе наклона из груши изливался не сплошной поток воды, а образовывался очень эффектный фонтанчик широкого радиуса действия.
 Для того чтобы убедиться, насколько он широк, сатирик провёл второй этап исследований. Он наполнил грушу чернилами, пузырёк с которыми уже много лет стоял без употребления и, по мнению сатирика, был никому не нужен, так что его вполне можно было пустить на экспериментальные цели.
 К возвращению жены с работы сатирик успел смыть едва половину чернильных пятнышек с ванны, стен и пола. Пыхтя и сопя, он вытирал следы действия оружия неведомой цивилизации, когда в дверях ванной вдруг появилась жена.
 — Это что такое? — вопросила она суровым голосом, оглядывая непонятно откуда взявшиеся в ванной чернильные брызги.
 Увидев пустую бутылочку из-под чернил, фиолетовую клизму и сплошь покрытого чернильными пятнами мужа, она спросила уже в полнейшей панике:
 — Что здесь происходит? Ты никак с ума сошёл?
 Выпрямившись с грязной тряпкой в руке, сатирик подумал и серьёзно ответил:
 — Принимая во внимание цель и характер нашего мероприятия, я, пожалуй, готов согласиться с тобой — и в самом деле немного спятил. Но к психиатру не пойду, само пройдёт!
 Тут ему в голову пришла гениальная мысль, которую он не замедлил высказать:
 — А все из-за яиц. Напрасно ты меня ими закармливаешь! Я недавно где-то прочёл, что в больших количествах яйца очень вредны. Вроде бы из-за холестерина, он на мозг бросается. Но если ты настаиваешь… Пожалуйста, я могу и впредь их есть, вот только куплю ещё пузырёк чернил.
 Жена молча вырвала из руки мужа тряпку и принялась наводить порядок, сразу приняв решение. От яиц она откажется раз и навсегда, их можно заменить треской и творогом, ведь ей ещё когда советовали…
 Машинка, служащая для сметания листьев с газонов, идеально подходила для предназначенной ей роли, даже не требовалось никаких дополнений, никакого камуфляжа. В Польше она была настолько нетипичным предметом, что, увидев её, ни один из представителей общественности не мог бы сказать, что это такое. У машинки была узкая специальность: сметать листья с газона. Значит, для неё требовались как минимум две составляющие: опавшие листья — этого в Польше было навалом, ничего не скажешь, — и газон подходящих размеров. А такой газон был на всю страну один — в распоряжении посла Соединённых Штатов Америки, в его личной резиденции. Экспериментаторы очень надеялись, что американского посла не окажется в числе зевак на гарволинском рынке в момент неожиданного приземления пришельцев, а все остальные граждане ни за что не распознают в вооружении одного из пришельцев машинку отнюдь не военного свойства.
 Знакомые секретарши получили машинку в подарок от своих канадских родственников. И хотя она была отнюдь не дешёвым предметом домашнего пользования, канадцы все-таки послали её бедным родственникам в подарок. Дело в том, что, пользуясь этим полезным предметом, канадцы совсем извелись. Нет, у них были обе составляющие: и листья, и газон. Что с того? Сметая с помощью машинки листья со своего газона, канадские родственники с помощью той же машинки засоряли листьями прилегающую к их газону улицу, являющуюся муниципальной собственностью, и вынуждены были потом сами заметать эту улицу метлой. Помучившись какое-то время, они сочли за благо избавиться от такого достижения цивилизации и отправили это обременительное достижение морским фрахтом в Польшу, которая поглощала все.
 Секретаршины знакомые вышеупомянутой машинкой пользовались редко. Точнее говоря, только один раз. Включили — и сразу все листья с их газона влетели в окна соседей. Соседям это очень не понравилось, и больше хозяева машины ею не пользе вались, так что она была совсем новая.
 Вот почему консультант по науке и технике, в отличие от своих товарищей по команде пришельцев, не занимался дома изготовлением оружия. Ему оставалось только привезти хитрую машинку серетаршиных знакомых в редакцию, что он и сделал. К счастью, он сообразил как следует завернуть её в старую оконную штору и потом не один раз радовался своей предусмотрительности, ибо по дороге встретил не меньше пятнадцати знакомых, не причастных к секретной операции, в том числе и главного редактора.
 Что касается главного редактора, он не был человеком излишне придирчивым или вредным, да и вообще делами редакции интересовался постольку-поскольку, ибо все силы отдавал политической карьере. И все-таки его заинтересовало, что такое тяжёлое выносят из лифта два его подчинённых, консультант по науке и технике и фоторепортёр. А ноша их была очень тяжела, об этом явно свидетельствовало сопение и кряхтение этих двух молодых и сильных мужчин.
 Уступая дорогу своим подчинённым, начальник поинтересовался, что такое они несут. Поинтересовался без всякой задней мысли, просто автоматически.
 Это был пятнадцатый по счёту встречный, который задал вопрос: «Что это у вас?» Предыдущим четырнадцати консультант и фоторепортёр просто не соизволили ответить, и встречные не обижались, взглянув на капли пота, стекающие с лиц сотрудников редакции и яростно-измученное выражение их лиц. На вопрос главного не ответить было просто нельзя.
 К сожалению, ни фоторепортёр, ни консультант не придумали заранее, что соврать. Да они и не ожидали, что в столь позднюю пору им встретятся в редакции такие толпы любопытных сотрудников. Да ещё сам главный. Они просто не знали, что произошло ЧП. Ранним утром в редакцию поступило сообщение о том, что отпрыск одного из государственных мужей примет участие в международном авторалли. Вся пресса страны была поставлена на ноги, и редакция, естественно, не могла остаться в стороне. Главный редактор встал чуть свет и, правильно рассчитав, застал спортивный отдел редакции, когда тот, согласно обычаю, в полном составе явился спозаранку отметиться в книге присутствия. Главный сообщил — в двенадцать созывается экстренное совещание. Начавшись в полдень, совещание затянулось до самого вечера. В нем приняли участие ответственные работники местного совета и партийное руководство.
 Много времени занял подбор достойной кандидатуры из журналистов, который будет сопровождать царственного гонщика, освещая в подробностях все перипетии борьбы на сложной трассе. Вот почему столько народу оставалось в редакции до позднего вечера.
 К сожалению, фоторепортёр и консультант ни о чем не знали и не были подготовлены к неожиданным встречам. И теперь в ответ на вопрос главного они только молчали, если не считать сопения и пыхтения, но ведь это не ответ! А главный ждал и уже начал гневаться. Оба его подчинённых мелкими шажками продвигались вдоль стеночки по коридору, преувеличенно демонстрируя тяжесть ноши, которая могла бы оправдать полную невозможность несущих произнести слово. А сами лихорадочно придумывали, что бы такое половчее соврать.
 Положение спасла секретарша. Услышав голоса, она вышла из канцелярии и увидела двух конспираторов, сгибающихся под тяжестью груза, и главного, настырно допытывающегося о характере оного. Поспешив на помощь любимому, девушка уже издали крикнула:
 — Ничего особенного, пан главный, это всего-навсего канцтовары. Панове любезно согласились доставить их в секретариат.
 Возможно, главный так просто не отвязался бы от несчастных конспираторов, но девушка хорошо знала, как обращаться с начальством.
 — Позвольте напомнить, пан редактор, что через десять минут начинается совещание в горкоме.
 Из головы главного тут же вылетели все глупые вопросы. Кивнув головой сотрудникам, он поспешил к лифту, думая уже только о совещании и предстоящих затем сообщениях собственного корреспондента, об эффектных катастрофах на трассе участников гонки и венчающем тернистый путь грандиозном банкете в честь победы национального героя.
 — Марысенька, ты золото! — растроганно пропыхтел фоторепортёр, грохнув на пол свою половину тяжести. Консультант с облегчением последовал его примеру.
 Секретарша растаяла от счастья. Правильно она рассчитала, что приобщение к тайне увеличит её шансы на успех, но на такой успех не смела и надеяться.
 Умная девушка скрыла свою радость, промолвив по возможности сухим тоном:
 — А теперь поскорей забирайте это отсюда и хорошенько спрячьте где-нибудь. Главный до завтра забудет о машинке, если не наткнётся на неё снова.
 Опасную машинку доволокли до кабинета редактора, главы эксперимента, и сообщили ему о том, как чуть было все не сорвалось из-за любопытства главного.
 — Правильно мы сделали, приняв Марысю в нашу команду, — прокомментировал событие редактор. — Что бы вы без неё ответили?
 Его коллеги по-разному восприняли эти слова. Фоторепортёр порадовался своему жизненному выбору, а консультант подумал: не будь этой Марыси, ему вообще не пришлось бы волочить проклятую машинку…
 Генеральный просмотр изготовленного членами экспедиции оружия пришельцев происходил по заведённому порядку в комнате художника.
 Перекрикивая шум, треск и завывания, взволнованный редактор пытался довести до сведения коллег очень важную мысль.
 — Помните, что у вас каждая рука действует отдельности!! — орал он. — Держать что-то сразу двумя вы никак не сможете!! И чтобы ни в одну глупую башку не пришло толкнуть оружие ногой!!
 Его поддержал тоже страшно озабоченный художник.
 — И вообще все старайтесь держать повыше! — тоже оглушительным криком втолковывал он астронавтам. — Ведь ни одному из вас ни в жизнь не согнуться! Лучше всего прицепите себе к бокам или вот, как капитан, на палочке…
 И он выдвинул на всеобщее обозрение вперёд пилота, ловко оперирующего двумя палками и трудолюбиво тренирующего попадание одной из них в кнопку выключателя фена. Другой палкой пил двигал вперёд оглушительно гремящий бывший грузовик.
 Грохот грузовика сливался с пронзительным воем пылесоса социолога, сопровождающимся бренчанием металлической вешалки. Свою долю шума вносил и весело фырчащий вентилятор художник и пулемётная дробь трескучего мотора машины консультанта, которая очень эффективно оправдала своё назначение, разметав по углам комнаты все находившиеся в ней бумаги.
 За шумом сатирик не расслышал того, что ему кричал фоторепортёр.
 — Не слышу! Громче!
 — Не надо чернил, говорю! Мы не имеем права наследить! Что-нибудь другое, что не оставляет таких следов, что легче смывается!
 — А что легче смывается?!!
 В этот момент консультант выключил свою адскую машинку, а пилот остановил грузовик. В комнате стало почти тихо. Не замечая этого, фоторепортёр продолжал орать голосом, не уступающим по децибелам иерихонским трубам.
 — Такое, что вообще не надо смывать! Пусть не цветное, а только жутко вонючее!
 — Хорошо, согласен, — сказал сатирик нормальным голосом. — Не ори так. Чем, по-твоему, должно вонять?
 — Да все равно! — сообразив, что не нужно больше кричать, тоже нормальным голосом ответил фоторепортёр. — Хоть розами, хоть скипидаром…
 — По-твоему, розы и скипидар — одно и то же?
 — А мне кажется, цветное было бы лучше, — высказал своё мнение художник, выключая свой вентилятор.
 — Это по-твоему, мне же все равно, у меня плёнка черно— белая. А если кому обольёшь чернилами рубашку или пиджак, по морде можешь схлопотать, независимо от того, из какой галактики прибыл, — огрызнулся фоторепортёр.
 Консультант по науке и технике не принимал участия в дискуссии, размышляя о своих научных и технических проблемах. До него только сейчас дошло, что его машинка снабжена собственным моторчиком, не нуждается ни в подключении к электросети, ни в толкании палочкой. Порадовавшись за себя, он вспомнил и о коллегах, — Все это прекрасно! — сказал он. — Но к чему вы подключите вашу боевую технику?
 — Как это к чему? — удивился редактор. — Ведь в вертолёте же есть электричество!
 Трудяга пилот, который опять принялся тренироваться со своим грузовичком, услышал последние слова редактора.
 — О Езус-Мария! Я и не подумал…
 — У вас какой аккумулятор? — обратился к нему технический консультант. — На двенадцать вольт? Или на двадцать четыре?
 — На двенадцать, но это не имеет значения, ведь нам же потребуется двести двадцать!
 В комнате воцарилась напряжённая тишина. Не разбирающимися в физике сотрудниками овладела тревога, они поняли — возникла очередная проблема.
 — Так что же теперь? — робко поинтересовался социолог, вытаскивая из розетки вилку своего пылесоса. — Оружие не будет действовать?
 И все с надеждой уставились на специалистов — консультанта и пилота, которые напряжённо думали.
 — Ещё один генератор? — неуверенно предположил консультант.
 — Знаете, я ведь не электрик, — ответил пилот, — не очень— то в нем разбираюсь… Минуточку… Значит, так, двигатель вертолёта будет работать без остановки… Аккумулятор подзаряжается… Нет, то. Второй небольшой двигатель и генератор на двести двадцать…
 — Трансформатор! — осенило консультанта, припомнившего вдруг, чему его некогда учили в Политехническом. — Такой трансформатор, как на железной дороге.
 Поскольку остальные смотрели на него, не понимая, консультант счёл своим долгом пояснить:
 — В вагонах пассажирских поездов можно бриться, так ведь? Включаешь в коридоре свою электробритву и бреешься…
 — Не хочешь ли ты сказать, что на гарволинскую площадь мы въедем в железнодорожном вагоне? — с негодованием вскричал редактор, который никогда не отличался глубокими познаниями в области физики.
 — Да не паникуй! — успокоил его консультант. — Трансформатор невелик по размеру. Как думаете, в вашем вертолёте можно будет его установить?
 Теперь все взгляды были прикованы к лицу пилота, которое попеременно то хмурилось, то прояснялось. Наконец он сказал:
 — Думаю, можно! Надо, конечно же, поговорить с электриком, но мне кажется — это то, что надо. Будут у нас двести двадцать! Только боюсь, на большую мощность нам нельзя рассчитывать.
 — Значит, оружием будем пользоваться не все время и не все сразу, а попеременно…
 Будущие пришельцы принялись нервно перешёптываться. А как быть, если придётся отбивать натиск толпы? Если непредсказуемая польская общественность коллективно бросится на пришельцев? Выходит, они не смогут все вместе пустить в ход своё оружие? Тогда, видимо, одному придётся пожертвовать собой, под прикрытием его огня остальные успеют забраться обратно в вертолёт. Для одного-то хватит мощности этой таинственной штуки, которую знатоки называют трансформатором?
 Пришлось консультанту и пилоту снизойти до уровня познаний тёмных в техническом отношении коллег и доступным для последних языком пояснить принципы действия генераторов и трансформаторов. Редактор понял главное — опять предстоит разговор с электриком, а тот в последнее время всячески старается избежать общения с редактором. У редактора создалось впечатление, что вибрирующие световые круги значительно расстроили нервную систему электрика. А такой был спокойный, выдержанный человек…
 Вопреки опасениям редактора электрик воспринял почти спокойно просьбу об установке генератора и трансформатора. Не исключено, что работа с такими привычными предметами подействовала целительно на его нервы. Во всяком случае, он не только не возражал, но даже с радостью занялся работой, да ещё принялся насвистывать весёлую мелодию.
 Все предметы космического вооружения оклеили серебряной фольгой и замаскировали всевозможными украшениями. Сатирик по долгом размышлении от чернил отказался и заменил их потрясающе вонючей субстанцией. Получить её удалось по блату в Институте ветеринарии. Опытным путём в институте был выведен экстракт выделения некоего экзотического зверя, а именно скунса. Очень ценная субстанция добыта была учёными для научных экспериментов, но кореш сатирика, сотрудник лаборатории института, согласился раздобыть для дружка немного ценной жидкости. Лаборант лично развёл экстракт жидкостью для опрыскивания плодовых деревьев. Ему самому было интересно, что из этого выйдет.
 Результат превзошёл все ожидания. Разведённый один к десяти экстракт распрыскали на свежем воздухе, за городом, и, по мнению немногочисленных участников нового эксперимента, он выделял вонь, подобной которой на земле не сыщешь. Страшное оружие!
 Прогноз погоды на предстоящую неделю был как нельзя более благоприятным. Светила полная луна. Приготовления в принципе были закончены, и можно было назначать день эксперимента.
 Если с оборудованием вертолёта и снаряжением пришельцев дело обстояло более-менее благополучно, то с устройством оргии возникли трудности. Оргия преступной шайки планировалась с целью заманить в близлежащие леса телевидение и кинохронику. Заманить следовало каким-то хитрым образом, чтобы они ни о чем не догадались. И не только заманить, но и задержать до момента приземления пришельцев. Значит, оргию следовало организовать в таком месте, откуда до рыночной площади Гарволина можно было добраться за считанные минуты.
 Подыскать подходящее место оказалось совсем не трудно. Рощица на окраине города, в двух шагах от Люблинского шоссе, подходила как нельзя лучше: от неё всего за несколько минут можно добраться по шоссе до центральной площади Гарволина. Как люди опытные и много чего повидавшие в жизни, и редактор, и фоторепортёр не сомневались, что среди сотрудников обоих приглашённых творческих коллективов обязательно несколько человек застрянут в забегаловках на рыночной площади Гарволина, откуда собственными глазами увидят эпохальное событие и немедленно донесут о нем отправившимся в лес коллегам.
 Труднее было назначить подходящее время. Ведь как обычно организуют репортаж с места выдающихся событий? Если, например, к нам приезжает c визитом глава соседнего государства или через наш город проходит заключительный этап велогонки Мира, в котором как раз мы побеждаем и в индивидуальном, и в групповом зачёте, на месте событий уже накануне, если не раньше, начинают размещаться бригады средств массовой информации. Иначе опоздание гарантировано, даже известен рекорд пунктуальности — семь часов опоздания. А тут изволь обеспечить их своевременную явку в Гарволин без всякой предварительной информации!
 Долго ломали головы редактор с фоторепортёром и пришли к единственно возможному решению.
 — Не обойтись нам без своего человека, — с грустью констатировал редактор. — Придётся кому-то раскрыться. Расскажем ему, в чем дело, и он возьмёт на себя доставку вовремя обеих бригад. Вот только кто?
 — Веслав, — подумав, ответил фоторепортёр.
 — Ты думаешь, Весь подойдёт? — с сомнением спросил редактор. — Не такая уж он ответственная личность, чтобы его послушали.
 — Наоборот, именно от него все зависит! — отстаивал свою кандидатуру фоторепортёр. — Схватит камеру и помчится. Остальные тут же бросятся следом.
 Редактор знал, что Веслав — оператор не просто опытный, но, можно сказать, талантливый. Впрочем, коллеги ценили его не только за профессиональные качества, и даже, можно сказать, не столько. Ценили его за редкую физическую силу и выносливость. Мужчина громадного роста, сильный как бык, он со своей камерой управлялся как с пёрышком и один заменял домкрат, когда требовалось сменить колесо в служебной машине. А главное, очень не любил ждать. Ожиданий и опозданий просто физически не терпел, и зачастую под его нажимом телевизионная «нисса» уезжала на задание, не дождавшись многих опаздывающих сотрудников. Не компанейский, молчаливый по натуре, он и в самом деле годился на роль своего человека в стане болтливых, как правило, журналистов.
 Итак, редактор утвердил кандидатуру Веслава, и тут возник вопрос: в какой форме подать средствам массовой информации завлекательное сообщение. Фоторепортёр предлагал: просто и без выкрутасов. Довести до их сведения, что в сараюшке на полянке у рощицы преступная шайка держит награбленные трофеи, вокруг которых на радостях отплясывает под покровом ночной темноты, устраивая попутно разнузданные оргии с привлечением несчастных жертв слабого пола. Редактор возражал: в таком случае об этом первой должна бы узнать местная милиция и журналистам покажется подозрительным её отсутствие, вернее, журналистов насторожит неведение о происходящем представителей сил правопорядка… Подумаешь, возражал фоторепортёр, можно сослаться на счастливый случай, который помог обнаружить столь лакомый кусочек для всякого уважающего себя представителя второй древнейшей профессии… Ведь в каждой нормальной стране каждые нормальные телевидение и пресса тайком извещаются о готовящейся полицейской операции по захвату преступников на месте преступления.
 — А какое же у нас преступление? — возразил редактор. — Преступление наши вымышленные преступники уже совершили, а теперь только празднуют, обмывают, так сказать…
 — А жертв насилия ты забыл? — воскликнул фоторепортёр. — Ведь они притащили на свою оргию силой захваченных женщин.
 — Ты прав! — согласился редактор.
 А фоторепортёр продолжал:
 — Так вот, в каждой нормальной стране мчится такая телевизионная бригада и стая газетчиков на место преступления, глаза горят, слюнки текут…
 — У наших не текут, — охладил пыл коллеги многоопытный редактор. — Им все до фени.
 — Не скажи! — возразил фоторепортёр. — Сам знаю таких журналистов, которые в погоне за сенсацией на край света помчатся, не то что в рощицу под Гарволином.
 — Есть, конечно, настоящие профессионалы среди журналистов, — согласился редактор, — да ведь не они руководят газетой и телевидением. А руководители ни в жизнь не разрешат выезд бригад на такое сомнительное мероприятие, как бандитская оргия. Нет, давай придумаем что-нибудь другое, — решил редактор. — К тому же как ты думаешь её организовать? И как вообще ты представляешь всю операцию по заманиванию газетчиков и телевизионщиков в гарволинские леса?
 Фоторепортёр принялся рассуждать вслух:
 — Значит, так. Анонимный звонок энтузиастам— журналистам и Веське. Те поднажмут на своё руководство, быстренько соберутся, тут и Веська постарается, и примчатся к сараюшке…
 — …и ничего там не обнаружат! — подхватил редактор. — Приезжают и что видят? Сараюшка, правда, стоит, но вокруг ничего не происходит. Ну, допустим, разбросаем мы пустые бутылки из-под спиртного…
 — …и колбасные огрызки или там шкурки…
 — Колбасных шкурок маловато, чтобы заставить их задержаться на месте.
 — Да, надо какое-то средство посильнее, — согласился фоторепортёр. — Вот если бы нам удалось организовать каких голых девушек, которые согласятся побегать там между деревьями…
 — Девушки и одной хватило бы, да где её возьмёшь? — возразил редактор и глубоко задумался.
 Он попытался представить себя на месте приехавших в лес журналистов. Что могло бы заставить его остаться там добровольно? Пустые бутылки наверняка бы его не привлекли, другое дело — полные, да ещё бы и закуску к ним. Нет, этот вариант отпадал, главбух редакции категорически отказывался выделять дальнейшие средства на какие-то сомнительные эксперименты. Итак, гастрономическая версия отпадала, оставалась версия оптическая. Действительно, если бы в лесу мелькнули какие голые бабы… да хотя бы одна голая баба, это подтвердило бы достоверность информации, полученной от анонима. Но где взять голую бабу? Ведь в их шайке… тьфу! В их коллективе нет ни одной женщины. Хотя как это нет?
 — Знаю! Марыся! — вскричал редактор. — Она и сыграет роль приманки.
 Услышав имя невесты, фоторепортёр вздрогнул и, неловко взмахнув рукой, смел с редакционного стола оставшиеся невостребованными фрагменты космического одеяния, которые с оглушительным бренчанием раскатились по полу.
 При мысли, что его Марысенька, его невеста, женщина, которую он решил взять в жены, и в которой с каждым днём раскрывались все новые достоинства, и которая теперь, спасая уникальный эксперимент, станет демонстрировать свои телесные достоинства, обнажившись перед этими облезлыми телевизионными сатирами, бедному фоторепортёру стало плохо. Первый раз он отчётливо понял, что это будет его жена, его любимая женщина, и он совсем не намерен позволить ей предстать нагишом перед другими, тем более что и сам ещё не имел возможности увидеть невесту обнажённой. В фоторепортёре вдруг с такой силой взыграли чувства, что он и сам себе удивился. Рука дёрнулась дать оплеуху редактору, осмелившемуся внести столь оскорбительное для него и Марыси предложение. В морду его, старого хрыча! Да как он смеет?
 И фоторепортёр стремительно вскочил, чтобы осуществить своё намерение, но его перебил редактор, не подозревавший, что оказался на волосок от травмы.
 — Хотя нет! Слушай, превосходная идея! В сараюшке мы им покажем порнуху! Недавно один мой знакомый из Швеции привёз нечто потрясающее! Он одолжит мне, я попрошу. Установим там скрытую установку и запустим им кино. Ни один мужик не оторвётся, гарантирую! Ну как?
 Потребовалось некоторое время на то, чтобы фоторепортёр обрёл утраченное душевное спокойствие. Отказавшись от мордобоя, он с некоторым усилием изгнал из воображения образ невесты в натуральном виде, в чем ему помог редактор, принявшийся вслух развивать свою гениальную идею. С трудом переключившись с личного на общественное, фоторепортёр трезво заметил:
 — Тогда появляется возможность вызвать их ещё засветло, в сараюшке темно, кино можно смотреть. А они успеют тогда к моменту приземления. Вот только как их заманить в сараюшку? Что ты им скажешь? Точнее, что скажет анонимный информатор?
 — Да что угодно! Это не имеет значения. Да хотя бы об… о торжественном открытии памятника Ленину.
 — В сараюшке?
 — А что? Образец народного творчества, деревянная скульптура в национальном стиле. Заглянут они, значит, в сарай, Ленина там не обнаружат, зато автоматический проектор начнёт им показывать фильм. Как ты думаешь, многие из них покинут сарай?
 — Да ни один!
 — То-то. И уверен, потом не станут предъявлять претензии. Наоборот, может, примутся разыскивать проектор, чтобы ленту присвоить…
 — И найдут?
 — Не дай Бог! Плёнку я обязан буду вернуть. А вообще неплохо было бы им там бутылку-другую поставить. Не водки, разумеется, они только виски уважают. Придётся разориться, купить в валютном магазине.
 — Ещё чего! — возразил фоторепортёр. — У нас ещё за прошлый год остались неиспользованными лимиты на культуру, проведём по этой статье.
 Редактор понял, что зарапортовался, и охотно признал свою ошибку.
 — Правильно, молодец, что напомнил, там как раз на две бутылки. Ну вот, вроде все продумали, за работу!
 Нельзя сказать, что будущие астронавты не были морально готовы к предстоящему эксперименту, но только теперь, когда срок последнего приблизился вплотную, они осознали во всей полноте, насколько страшное испытание их ждёт.
 В соответствии с разработанным редактором планом они должны были глубокой ночью, ещё до наступления рассвета, пробраться в дорожных костюмах в вертолёт и в нем дожидаться полудня, ибо приземление в Гарволине должно произойти обязательно средь бела дня. Взволнованный редактор вдохновенно излагал участникам экспедиции разработанный по минутам план действий, а запершиеся вместе с ним в комнате художника пришельцы хранили страшное молчание, удручённые предстоящим кошмаром.
 Поэтому редактор был безмерно удивлён, когда из уст коллег одновременно вырвался вопль недовольства. Остановившись на всем скаку в своём радостном энтузиазме, редактор удивлённо вопросил:
 — Вы чего? Что вас не устраивает? Все продумано до мельчайших подробностей.
 — Пошёл ты со своими подробностями знаешь куда? — яростно просипел сатирик, больше других травмированный неземным одеянием. — В дорожных костюмах! Как ты себе это представляешь? Вот здесь, в этой комнате переоденемся и трамвайчиком поедем на аэродром, так?
 Его поддержал художник, саркастически добавив:
 — А потом, на рассвете, начнём искать ягодки в лесу.
 — Уже не мы начнём, а наши трупы, — подхватил столь же горячо консультант по науке и технике. — Сообразил бы, болван, кто в состоянии выдержать столько часов?
 — Нас обязательно заметит кто-нибудь из местного населения, — присоединился к протесту коллег социолог, хотя и в более мягкой форме. — А если коровы увидят, наверняка молоко потеряют, — озабоченно добавил он.
 Молчал лишь один фоторепортёр. Его удручали ещё и вопросы личного порядка. Поддавшись на ловкие дипломатические уговоры редактора, секретарша выразила согласие побегать по рощице в купальном костюме телесного цвета. В нем она выглядела столь завлекательно (он в этом уже смог убедиться лично), что без труда была в состоянии удержать на какое угодно время не только телевидение и кинохронику, но и стройные ряды трудящихся в бесчисленных первомайских колоннах, вот только он не был уверен, что имеет моральное право согласиться на это. Молодого человека разрывали противоречивые чувства: общественные интересы требовали его согласия, личные категорически возражали. Занятый разрешением своего внутреннего конфликта, фоторепортёр не принимал участия в общем галдёже.
 Сатирик уже совсем не владел собой, художнику же стало весело, и он предложил время ожидания провести, забравшись на ветви деревьев. Все кричали одновременно, не слушая аргументов друг друга. И хорошо, потому что консультант, не стесняясь, яркими красками сочно характеризовал состояние умственных способностей начальства, а тот неудачно огрызался, ибо коровы социолога окончательно сбили его с толку.
 Самым рассудительным оказался пилот.
 — Минутку, панове, потише, пожалуйста! — мощным рыком ворвался он в нестройную дискуссию и, дождавшись установления относительной тишины, продолжал уже нормальным голосом: — Зачем вам вообще лететь со мной, чтобы потом торчать в лесу до установленного часа? Я и без вас доставлю вертолёт, куда договорились.
 — А как же неземные существа? — попробовал вякнуть редактор.
 — Доберутся своим ходом. На любом транспорте, кто как сможет. В нормальном обличии. Ну, пусть выйдут из домов пораньше, ранним утром. Я же на вертолёте доставлю все снаряжение. Могу, на худой конец, прихватить одного автоматического подъёмника, а уж остальные пусть добираются сами. Понятно? И никаких проблем. Вечерком доставите в ангар незаметно все оборудование и снаряжение. И мне будет спокойнее. Моя машинка не очень-то стабильна, и чем меньше времени в ней будут находиться люди, тем для них лучше. Откровенно говоря, в испытательный полет я на всякий случай прихватил с собой парашют…
 Парашют решил дело. Редактор поджал хвост и перестал возражать, отстаивая свой превосходный план. Приняв озабоченное выражение лица, он сначала взглянул на часы, а потом на лежащий перед ним график операции.
 — Раз так, — важно заявил он, — транспортировку начинаем в семнадцать двадцать три…
 Поздней ночью из ворот ангара выкатился летательный аппарат странной формы, поднялся в воздух и с тихим рычанием поплыл куда-то в юго-восточном направлении. Обслуживающий персонал в лице двух механиков и одного электрика какое-то время пялился на него, задрав головы, а затем, отерев пот со лба, как-то ошалело уставился друг на друга.
 В лесу за Гарволином, на опушке довольно большой поляны, стояли, потушив фары, два военных грузовика, один «газик», микроавтобус марки «нисса» и одна легковая машина марки «вартбург». Вокруг них суетились люди с электрическими фонариками в руках. Установленные на грузовиках локаторы были направлены в небо.
 И когда над верхушками тёмных деревьев послышалось негромкое урчание вертолёта, для ожидающих оно прозвучало ангельским пением…
 Так случилось, что возвращающийся после ночного вызова в Хрубешев гданьский врач задавил по дороге зайца. Вспомнив, как сердилась жена из-за ночного вызова, как не хотела его отпускать, врач решил, раз уж так случилось, умилостивить супругу, привезя ей в подарок незапланированную дичь. Остановив машину, он вышел из неё и с фонариком в руке принялся разыскивать то, что осталось от сбитого зайца. Кажется, того отбросило в кювет.
 Ночь была светлая, на усеянном звёздами небосклоне светила ещё и полная луна, так что при желании можно было обойтись и без фонарика. Врач действительно нашёл в придорожном рву свою жертву, без признаков жизни, но в очень неплохом состоянии. Он поднял зайца за задние ноги и тут услышал над головой негромкое урчание. Странным оно показалось врачу, нетипичным, не похожим ни на что, напоминающее привычный шум самолётов или вертолётов. Стоя на обочине шоссе с зайцем в руке, врач задрал голову и на фоне звёздного неба ясно разглядел неспешно проплывающий мимо странной формы летательный аппарат. Проплывал он на небольшой высоте и летел в направлении Люблина.
 А надо заметить, что у доктора Зайончковского было хобби — моторизация в самом широком понимании этого слова. Его интересовало все, что ездит, плавает, летает, все механические аппараты. И он очень неплохо в них разбирался. В данной области его познания не уступали познаниям специалиста-инженера. Доктор читал много литературы по интересующему его предмету, выписывал даже иностранные специальные журналы, следил за всеми новинками в интересующей его области и хвастался тем, что может определить любой движущийся аппарат, созданный гением и руками человека.
 И вот теперь никак не мог понять, что же он видит, хотя, задрав голову, напряжённо всматривался в проплывающий над ним почти бесшумно в ночном небе тёмный предмет. От напряжения глаза чуть не выскочили из орбит, а шея одеревенела.
 Нет, на вертолёт эта штука никак не походила, а врач знал все системы вертолётов. Контуры не те. На самолёт — тем более. И уж, разумеется, не воздушный шар, не говоря о том, что воздушный шар не урчал бы вовсе. В какой-то степени силуэт проплывающего воздушного корабля напоминал бокастую лодку, но сама мысль о том, что какая-либо лодка была в состоянии летать по небу, показалась учёному доктору абсурдной.
 Доктор Зайончковский отвёл взор от диковинки, потряс головой и протёр глаза, пытаясь стряхнуть наваждение, и даже поглядел на зайца в другой руке, чтобы убедиться — глаза его не обманывают… После чего опять поднял их к небу. Таинственный предмет уже почти затерялся вдали, но доктору показалось, что он вроде бы снижается.
 Доктору ничего не оставалось, как сесть в машину и продолжить свой путь, что он и сделал, испытывая, кроме понятного ошеломления, ещё и что-то вроде претензии к самому себе: вот, прозевал какое-то новейшее изобретение в столь интересующей его области. В Гданьск доктор приехал к шести утра, разбудил жену, вручил ей зайца и рассказал о странной штуковине, которую видел по дороге в ночном небе, причём признался — так и не мог определить, что же это такое было, хотя на всем пути от Любиц до Гданьска только об этом и думал.
 Жена благосклонно приняла подношение, спрятала его в холодильник, покрутила пальцем у виска, зевнула и решила больше не ложиться, а пораньше прийти на работу, где её с самого утра ждала срочная корреспонденция. В их редакции намечался очередной аврал…
 На главной площади небольшого польского городка Гарволина, по традиции называемой рыночной, текла обычная жизнь. На автобусную станцию прибывали и с неё отъезжали рейсовые автобусы, к ним стояли, как обычно, очереди пассажиров. Очереди рассасывались с приходом автобуса и возникали в ожидании другого. Никуда не уезжавшие гарволинцы сновали по площади, переходя из магазина в магазин и совершая утренние покупки. Все было как обычно. Никто не обращал внимания на некоторые нетипичные моменты. Да и то сказать, они не очень бросались в глаза.
 Нетипичными моментами были пятеро мужчин. Двое сидели на скамейке у здания автостанции автовокзала, двое прохаживались по площади, рассеянно поглядывая на малоинтересные витрины магазинов, а пятый стоял, облокотившись о газетный киоск, и читал газету. У всех пятерых в. руках были большие, как-то особенно тщательно завёрнутые букеты цветов, и большие же сумки висели на плече. О том, что в руках неизвестные держали букеты цветов, можно было лишь догадываться, ибо огромные кульки из газет полностью скрывали цветы, наружу торчали лишь обычно прилагаемые к букетам ветки декоративной зелени или даже травы. Внимательный наблюдатель даже смог бы определить, что это были преимущественно лебеда и тысячелистник.
 Пятеро мужчин делали вид, что незнакомы друг с другом, и по очереди то глядели на часы, то задирали голову к небу.
 Спокойную атмосферу центральной городской площади Гарволина ни в чем не нарушали драматические события, разыгравшиеся в эту минуту в трех с половиной километрах от города, на опушке небольшой поляны. Да и как могли нарушить? Кто бы мог о них сообщить? Оказался, правда, один непредусмотренный свидетель интересного зрелища, но его никакая сила не могла заставить от этого зрелища оторваться, даже на самый короткий момент.
 Бригаду Государственной Польской кинохроники направили сюда для снятия сюжета о выдающемся изобретении. Руководство кинохроники по только ему одному известным каналам получило сообщение о том, что в таком-то месте в такое— то время будет испытываться новый агрегат, последнее слово науки и техники в деревообрабатывающей промышленности. Изготовленный по канадской лицензии агрегат одним своим концом извлекает из почвы дерево вместе с корнями, выпуская с другого конца уже готовый предмет меблировки. А поскольку для эксперимента неразумное руководство деревообрабатывающей промышленности избрало памятник природы, особенно любимую местным населением рощицу у шоссе Варшава — Люблин, то местное население решило отстаивать рощицу с вилами и косами в руках. А также топорами.
 Приехав по названному адресу, кинохроника принялась выискивать упомянутый в тайном сообщении памятник природы, чтобы заранее выбрать наиболее подходящее место для киносъёмок. К сожалению, ничего особенного обнаружить не удалось, в общем-то обычная роща, да ещё небольшой сарайчик.
 А телевизионщиков поставил на ноги сигнал о разыгрывающихся в рощице сценах, оскорбляющих общественную нравственность. Телевизионщиков предупредили, что такие сцены происходят преимущественно по ночам, затягиваясь иногда до пяти утра. Опоздав по своему обыкновению и явившись к одиннадцати, побив тем самым собственный рекорд опоздания, микроавтобус телевидения подъехал к рощице, когда там уже стояла машина кинохроники. Первым из микроавтобуса выскочил какой-то громадный детина и принялся спешно расставлять штативы, чтобы установить на них камеры и юпитеры. За ним попрыгали остальные.
 Обе ветви средств массовой информации легко установили контакт.
 — И вы здесь? — удивился оператор кинохроники. — Странно… А главное, незачем было беспокоиться, ведь могли бы все материалы от нас получить. Интересно, где же мужики с вилами?
 Телевизионный деятель с удивлением взглянул на коллегу из конкурирующей фирмы.
 — Меня тоже удивляет отсутствие мужиков, только на кой черт им вилы? Никогда не слышал, чтобы в оргиях применялись вилы.
 — А чем же они станут защищаться?
 — Защищаться? От кого? От девок, которых собираются… того…
 Услышав о девках, которых собираются… того… к беседующим подтянулись остальные кинохроникёры. Прежде чем обе стороны обменялись имеющейся в их распоряжении совершенно тайной информацией, единственный из прибывших, знающий истинную причину вызова, громадный Веслав, успел вытащить все захваченное с собой телевизионное оборудование и разбросать его на большой территории. Одна из поставленных перед ним задач заключалась в том, чтобы затянуть время, погрузка же в микроавтобус дорогостоящего и тяжеленного оборудования наверняка потребует немало времени. Как минимум пару часов, если он, Веслав, не поможет.
 Несколько озадаченные разноплановостью ожидающих их сенсаций, разбитные журналисты тем не менее решили духом не падать, а снимать все, что ни подвернётся интересного. Пока же не происходило абсолютно ничего, не только интересного, но и вообще ничего. Да и никого не было поблизости, за исключением парнишки подросткового возраста, случайно пасущего поблизости коров. При виде неожиданно появившихся в глухомани столичных машин и разномастной публики, повалившей из них, парнишка позабыл о коровах и во все глаза уставился на приехавших. Вряд ли можно было признать оскорбляющим нравственность факт, что мальчишка пасёт коров вместо того, чтобы сидеть на уроке в школе, но даже если с большой натяжкой и признать, факт этот не стоил того, чтобы из— за него мчаться сломя голову за тридевять земель.
 Руководитель бригады кинохроники был очень недоволен.
 — Наверняка опять ошиблись! — злился он. — У нас вечно путают. И теперь мы, как идиоты, вот примчались сюда вместо Беловежской пущи или какой другой…
 С ним не согласился руководитель телевизионщиков.
 — Никаких пущ! — твёрдо заявил он. — Из очень достоверного источника мы получили сообщение, что именно здесь.
 — А что именно? — попытался поставить точки над «i» киношник.
 Телевизионщику очень не хотелось признаваться, что их провели как мальчишек, и он старался напустить как можно больше туману.
 — Трудно сказать. Официально одно, а из частного источника — совсем другое. Но источник достоверный.
 — Возможно, собирались что-то организовать, да не вышло, — предположил киношник.
 — Все возможно…
 — Так что же, возвращаемся?
 — Я бы не стал торопиться. Не мешало бы все-таки заполучить хоть какой-нибудь материал. Пусть даже хоть паршивый сенокос…
 Кинохроника тоже пришла к выводу, что возвращаться с пустыми руками глупо, надо хоть что-то снять, пусть даже простое дерево. Хорошо бы старое. Стали озираться в поисках старого фотогеничного дерева, но как назло тут росли только самые обычные деревья неинтересного среднего возраста. Замусорена, правда, роща была основательно, но замусоренность наших лесов уже всем надоела, не та тема, чтобы привлечь внимание широкой общественности.
 — Проедем куда подальше, — решил глава бригады кинохроники, но, оглянувшись на свою машину, увидел, что из неё уже вытащено все оборудование. Это была заслуга Веслава. Свою первую задачу он выполнил; рассеяв по лесу оборудование своей бригады, он принялся за оборудование кинохроники и с ним тоже отлично справился, тем самым лишив и её возможности сдвинуться с места в ближайшие час-два.
 Ошеломлённый трудолюбием коллеги из дружественного учреждения, кинооператор позволил себя уговорить немного прогуляться по ближайшим окрестностям с целью изучения натуры. Но не успел он и шагу шагнуть, как кто— то из телевизионщиков громко вскрикнул:
 — О! Глядите!
 Проследив за указующим перстом телевизионщика, журналисты увидели, как из-за деревьев в некотором отдалении от них выскочила женщина, производящая впечатление абсолютно голой. И молодой. Всего одно мгновение виднелась её изящная фигурка на фоне лесной зелени, тут же из этой зелени вытянулись две мужские руки и втянули несчастную обратно в чащу.
 Если кто из столичных журналистов не совсем проснулся, если кто зевал и почёсывался, то теперь все в мгновение ока, стряхнув с себя лень и оцепенение, превратились в энергичных охотников за сенсациями. Кинохроника отказалась от поисков другой натуры. Похоже, коллеги из телевидения были лучше информированы…
 Женская фигурка опять мелькнула среди деревьев, и обе творческие бригады, не сговариваясь, кинулись в том направлении. Голая баба в лесу под Гарволином — это совсем не то, что, например, сто голых баб на пляже в Сопоте. Наверняка тут что-то происходит, может, и в самом деле удастся снять интересные кадры.
 Облава организовалась сама собой с потрясающей оперативностью. Облава из самых что ни на есть благородных побуждений, можно сказать, облава по зову сердца, ибо следовало немедленно установить, кто же заставляет бедную женщину в таком виде метаться по лесу. Облава не на женщину, а на преследующие её преступные элементы, наверняка позволяющие себе и многое другое, оскорбляющее общественную нравственность. Найти негодяев, заснять их преступные деяния и… получить премию.
 Руководствуемые столь благородными побуждениями, пыхтя и сопя под тяжестью подхваченных на ходу камер, журналисты со всех сторон пытались подобраться к лесной нимфе, но это оказалось очень непросто. Нимфа появлялась и исчезала внезапно, что весьма затрудняло охоту на неё. Никому даже толком не удалось разглядеть женщину. Понятно было лишь одно — она совсем голая и она от кого-то скрывается. Значит, правда, где-то здесь и в самом деле происходят бандитские оргии. Интересно, почему именно под Гарволином?
 На лесной дорожке у другого конца полянки стоял «вартбург» фоторепортёра. От всех остальных участников облавы его скрывала лесная чаща, ибо обе машины средств массовой информации въехали на полянку по другой дороге, более удобной. Сарайчик, представляющий собой гвоздь программы, находился как раз на полпути между ними.
 Мрачный фоторепортёр всеми силами старался держать невесту на возможно большем расстоянии от зрителей и как можно ближе к своей машине. И с каждой минутой мрачнел все более. Он не предполагал, что охотников на Марысю окажется так. много. А Марыся, уже не сомневаясь в горячих чувствах, пробуждённых ею в любимом мужчине, старалась вовсю, понимая, что ревность лишь ещё более укрепит эти чувства.
 Фоторепортёр старался всячески помогать невесте. Умело руководя её действиями, вовремя то показывая издали девушку, то втаскивая её за очередной куст, он завлёк многочисленных охотников в глубь леса. Охотники уже не сомневались, что девушку преследует негодяй, она же пытается от него убежать. Ошалев от страха, несчастная не видит целого табуна спешащих ей на помощь честных людей и, скрываясь в гуще леса, очень затрудняет их задачу. Трудности не остановили благородных защитников жертвы насилия, они продолжали стремиться ей на помощь.
 Поначалу секретарша с удовольствием выполняла свою задачу и от души веселилась, видя, как ревнует влюблённый фоторепортёр и как увлеклась ею вся эта стая журналистов. Но постепенно она стала уставать, к тому же некоторые из преследователей излишне, по её мнению, приблизились к ней. Взглянув на часы на обнажённой руке, девушка решила — пора! Убедившись, что её все видели, она вбежала в сарайчик через дверь, схватила лежащую там свою одежду и выскочила через стену — две доски там специально отодрали, они держались лишь на одном гвозде — прямо в объятия возлюбленного. Придерживая одной рукой девушку, фоторепортёр второй рукой вставил доски на место, и оба бросились к его автомашине. По дороге молодой человек весь пылал от справедливого гнева. Зубы его сами собой скрежетали, глаза метали молнии. Секретарша таяла в объятиях любимого.
 В машине он был вынужден выпустить её из объятий, включил скорость, отпустил сцепление и нажал на газ. Дверцу захлопнул, когда на спидометре было уже пятьдесят.
 — Марыся, ты просто золото! — крикнул с заднего сиденья редактор, который весь извёлся от волнения. — Блестяще провела операцию! С меня поллитра… Ох, глупости говорю. Проси что хочешь, бриллиантовое колье, звезду с неба…
 — Талон на телевизор, — перебила девушка и, обратясь к фоторепортёру, попросила: — Остановись на минутку где-нибудь, надо же мне одеться. Не могу я выйти в таком виде на рыночной площади в Гарволине.
 Фоторепортёр подумал — выйди Марыся в таком виде на гарволинской площади — и пусть приземляются хоть десять межпланетных кораблей, на них никто не обратит внимания. Однако вслух такого говорить не стал.
 Неумело, в спешке организованная облава упустила зверя. Правда, обнажённую женскую фигуру проследили до входа в какой-то сарай, и даже вслед за ней в сараюшку с разбегу вскочили два охотника. В сарае было темно. Осмотревшись и не увидев преследуемой, один из преследователей выскочил обратно, другой же задержался на минутку. Этого оказалось достаточно для того, чтобы включился скрытый проектор. По старой простыне, висящей на одной из стен сарая, побежали завлекательные картинки. Изумлённый вскрик коллеги заставил его товарища вернуться в сарай.
 Не веря глазам своим, оба какое-то время пялились на кадры фильма, потом, вспомнив об остальных, спохватились и выскочили из сарая. Лес огласился их громкими призывными, хотя и не очень вразумительными криками:
 — Люди!!! Помереть мне на этом месте!!! Скорее сюда!!!
 Вот каким образом участники эксперимента получили в своё распоряжение как минимум сорок пять минут полной свободы действий. Обе творческие бригады в полном составе застыли перед простыней, заменяющей экран. Дополнительным, непредусмотренным организаторами эксперимента зрителем оказался коровий пастух, в полном ошеломлении наблюдавший сначала приезд в его тихую рощицу двух столичных машин, потом общую суматоху и облаву, а теперь вот это потрясное кино…
 В соответствии с графиком операции космический корабль уже должен был стартовать с укромной лесной полянки, вот почему руководитель эксперимента так волновался и подгонял фоторепортёра.
 Как впоследствии выяснилось, они напрасно торопились, со стартом у экипажа произошла заминка. Виновницей её явилась гигантская тыква. Нет, сама по себе она была незаменима и, будучи надетой на голову спортсмена-тяжеловеса, придала последнему идеально нечеловеческий облик, тем более что в самой середине так называемого «лица» пришельца торчал хвостик, оставшийся от стебля, на котором тыква некогда росла. К сожалению, выяснилось, что, напялив на себя тыкву, автоматический подъёмник не был в состоянии не только поднимать, но и вообще сидеть в нормальной позиции. Мешала крыша вертолёта, спортсмен просто не умещался в машине с тыквой на голове. Пришлось посадить его прямо на пол, и, растолкав своей тыквой остальных пришельцев, которые забились по углам, спортсмен заявил — он ничего не видит и не ручается, что не выпустит из рук рукоятки лебёдки. Естественно, такого нельзя было допустить, никто из астронавтов не желал рисковать жизнью. Озадаченные путешественники долго думали и пришли к такому решению: в Гарволин подъёмник полетит в своём натуральном виде, без тыквы на голове. По прибытии на место опустит платформу с пришельцами и только после этого напялит на себя тыкву, что вполне было в его силах.
 С проблемой справились, но решение её тем не менее заняло какое-то время, что и явилось причиной некоторой задержки старта. Вот так в самом начале и выбились из графика…
 Редакционный «фиат» без особой спешки въехал на рыночную площадь Гарволина и затормозил на стоянке. Из него вышли трое: уже немного успокоившийся редактор, фоторепортёр и нормально одетая секретарша. Редактор с секретаршей сразу же направились в кафе, фоторепортёр замешкался, извлекая из багажника фотооборудование.
 В кафе за столиком у окна, откуда открывался великолепный вид на всю площадь, их ждал замдиректора Центра по изучению общественного мнения. От ожидания и волнения он весь извёлся.
 — Ну, наконец-то! — прошептал он трясущимися губами. — Я уже думал — вы никогда не приедете. Ничего не происходит или это я просто ничего не вижу? Наши люди будут в зале ожидания автовокзала. А ваши?
 — А мы здесь! — немного удивлённо ответил подоспевший фоторепортёр, расставляя у окна свои фотоаппараты.
 — Нет, я спрашиваю, где остальные?
 Пододвинув секретарше стул, редактор сел и сам шёпотом ответил:
 — А остальные везде. Попрятались. Кинохроника и телевидение пока в лесу, возможно, как увидят вертолёт — примчатся.
 Взглянув на часы, редактор что-то подсчитал в уме и добавил:
 — Думаю, минут через сорок они будут в состоянии заняться работой.
 Перешёптывание заговорщиков перебила официантка, подошедшая принять заказ.
 — Надо будет сразу расплатиться, — сказал фоторепортёр после её ухода. — Потом можем не успеть…
 — Ага, вижу наших! — воскликнул редактор, заметив двух мужчин, прогуливающихся у магазинных витрин.
 Замдиректора чуть не вышиб лбом стекло, кинувшись разглядывать «наших».
 — Это которые? Вон те, с сумками? А что у них там? Зачем им такие? И вот эти штуки…
 — Какие штуки? — не понял редактор.
 — Ну, вроде букетов, которые они держат в руках. Будут цветы преподносить?
 Пришлось редактору раскрыть производственную тайну:
 — Да нет же, это микрофоны, замаскированные под букеты. А в рукаве проходит провод…
 — И что, они обо всем знают? Вы ввели их суть эксперимента? — нервно допытывался замдиректора.
 Редактор в ответ рассмеялся, тоже нервно.
 — Как бы это вам понятнее объяснить… Мы сообщили им, что на площади будет происходить нечто интересное, а их задача — изучать реакцию граждан на происходящее и записывать их высказывания на магнитофонную ленту. О сути эксперимента им не сообщили, сказали — нечто чрезвычайно интересное, но, тсс, это военная тайна, мы сами узнали по знакомству, чтобы никому ни словечка. В общем, туману мы напустили порядочно, они так толком ничего и не поняли.
 Оставив в покое газетчиков, замдиректора Центра принялся расспрашивать о представителях других средств массовой информации, телевидения и кинохроники, которым тоже предстояло освещать ожидаемое событие.
 Туг редактор темнить не стал и рассказал все как есть: обе творческие бригады он держит в рощице под Гарволином, недалеко, в нужный момент успеют подтянуться сюда. Замдиректора чрезвычайно интересовали все обстоятельства разыгранного в рощице фарса, он принялся расспрашивать о технических деталях.
 — И что, кинопроектор включается автоматически? Ведь для этого нужно электричество. Вы подвели к сараю электричество?
 — Слишком много хлопот! — возразил редактор. — Правда, поначалу хотели попросить военных протянуть линию, а потом обошлось. Кинокамера работает на батарейках. Смотрите, об этом никто не должен знать!
 От восторга замдиректора захлебнулся кофе и закашлялся. Вспомнив о своих служебных обязанностях, секретарша с силой ударила его несколько раз по спине. Обретя способность говорить, замдиректора поинтересовался:
 — А откуда?..
 Редактор шепнул ему что-то на ухо и немного громче добавил:
 — У нас связи… А вы себе и представить не можете их достижения в области науки и техники. Чего только у них нет!
 В этот момент фоторепортёр, не отрывающийся от окна, больно ударил его под столом в косточку. Вовремя ударил. Ещё немного — и позабывший сам о конспирации редактор проболтался бы, что это подчинённый замдиректора Центра по изучению общественного мнения социолог пан Здислав был инициатором хитрой выдумки и организовал все эти чудеса науки и техники через своего военного брата. Дёрнувшись от боли, редактор спохватился и придержал язык, пробормотав:
 — Так что у нас связи… частным порядком… военная тайна…
 А поскольку, говоря это, он в замешательстве пялился на секретаршу, замдиректора сделал вывод, что имеет честь сидеть за одним столом с современной Матой Хари, и перестал задавать опасные вопросы. От военных тайн лучше держаться подальше…!
 — Боже, как я волнуюсь! — перешёл он на безопасную тему. — Как волнуюсь! Долго ещё?
 — Спокойно! — сам жутко взволнованный, нервно произнёс редактор. Оторвав взгляд от секретарши, он глянул на часы и проинформировал: — По графику должны появиться через десять минут.
 От волнения он не мог усидеть на месте. Вскочил со стула, опять плюхнулся на него. Молчать он просто не мог и принялся болтать о том, что приходило в голову. Замдиректора узнал, что редактор лично проследил за отправлением вертолёта, лично проверил, все ли снаряжение астронавтов было погружено в него, самих же астронавтов он, тоже лично, ещё раз проинструктировал — опять взгляд на часы — ровно один час и пять минут назад. Потом оставил команду и помчался в рощицу на редакционной машине. Уж очень его беспокоило то, что там происходило. И надо сказать, Марыся — тут обожающий взгляд на девушку — справилась со своим заданием просто блестяще, с помощью бравого фоторепортёра…
 — Кстати, — вспомнил фоторепортёр, — а мой «вартбург» так и остался стоять в лесу.
 — Не волнуйся, милый, — успокоила его секретарша. — Потом съездим за ним, я не забуду.
 Редактор наконец замолчал, и все четверо выжидающе уставились в окно.
 Двое мужчин на скамейке у автовокзала передвинулись в тень. В сотый раз взглянули на часы, потом на небо.
 — Могли бы и поторопиться, — пробурчал один из них. — Солнце печёт, холера, того и гляди получишь солнечный удар.
 — Да, и пиджак не снимешь, — поддержал его жалобы коллега. — Надо было протянуть провод через рукав рубашки.
 — А теперь уже поздно, вот-вот прилетят. Не станешь же при всех разоблачаться?
 Тяжело вздохнув, второй поинтересовался:
 — А ты хоть знаешь, что прилетит? Я так толком ничего и не понял: что-то такое особенное, сказали, а что именно?
 — Я тоже не знаю, — ответил первый. — Да и никто не знает. Сообщили только, что такое… нетипичное, ни на что не похожее, а о подробностях расспрашивать запретили. Военная, мол, тайна…
 Прогуливающиеся по рыночной площади, каждый отдельно, мужчины с букетами нечаянно встретились у витрины одного из магазинов. Витрина была оформлена самым изысканным образом: посередине декоративный цветочный горшок с пеларгонией, на заднем плане, украшенном несколько выгоревшей материей красного цвета, на всеобщее обозрение выставлены портреты государственных мужей, собственных и дружественных, а под ними образцы товара: свитер неопределённого размера в грязно-серые и бордовые полоски и пиджак в зеленую ёлочку, тоже очень странного размера: неимоверно длинный, неимоверно узкий в плечах с неимоверно короткими рукавами. Рядом с пиджаком, вероятно для создания колорита, валялось нечто грязно-жёлтого цвета, очень похожее на забытую в витрине половую тряпку, в которой, присмотревшись внимательнее, можно было все-таки распознать шейный платок.
 Внимательно разглядывая горшок с пеларгонией, один из мужчин спросил, стараясь не шевелить губами:
 — Ты хоть знаешь, что здесь должно произойти?
 — Никто не знает, наверху запроектировали и нам спустили, — так же конспиративно ответил второй и, не выдержав, поинтересовался: — Как ты думаешь, какой это размер?
 — Нетипичный, — наверное, для инвалида. А говорили, что-то будет приземляться. Здесь, на рыночной площади.
 — Знаешь, мне кажется…
 — Что?
 Оглянувшись и убедившись, что на них никто не обращает внимания, оба конспиратора ещё внимательнее уставились — один на пиджак, другой на пеларгонию — и продолжили обмен мнениями.
 — Кажется мне… раз нам ведено заниматься исключительно реакцией людей, значит, предполагают — у кого— то что-то нечаянно вырвется.
 — Думаешь, шпионов ищут?
 — Если ищут таким вот способом, глупее не придумаешь.
 — Целиком и полностью согласен с тобой. Вот почему думаю — здесь другое. Нечто совсем новое, неожиданное, и поэтому мне самому интересно.
 — Мне тоже. Скорей бы уж начиналось.
 Обменявшись мнениями, они отцепились наконец от неинтересной витрины и разошлись в разные стороны.
 Редактор в четвёртый раз за последние четыре минуты взглянул на часы и озабоченно произнёс:
 — Опаздывают. Езус-Мария, что там случилось? Уже должны быть здесь.
 — Ты в каком состоянии их оставил? — поинтересовался фоторепортёр.
 — Не беспокойся, уже одетыми. И оружие у каждого на изготовку, так что оставалось только загрузиться в вертолёт. Я не стал дожидаться, пока погрузятся.
 — Ну тогда я не знаю… А с другой стороны, хорошо, что их ещё нет.
 — Почему?
 — Потому что мы плохо рассчитали время, — признался фоторепортёр, — и камера включилась с опозданием. Ещё как минимум четверть часа никакой силой телевизионщиков и киношников из сараюшки не выгонишь.
 — В таком случае ты прав, — согласился редактор с коллегой. Согласился на словах, в глубине души он отдал бы все, чтобы наконец началось действо, которого он ждал всю жизнь. А на киношников и телевизионщиков ему, если честно, глубоко наплевать.
 Совсем по-другому относился к упомянутым выше институциям замдиректора Центра по изучению общественного мнения. При одной мысли, что их может не оказаться на месте в нужный момент, он чуть было сознания не лишился, ведь тогда все мероприятие теряло для него всякий смысл. И теперь, встревоженный до крайней степени, он уже и сам не знал, что предпочёл бы увидеть первым: приземляющийся космический корабль или самые что ни на есть привычные машины кинохроники и телевидения. Он попытался что-то сказать коллегам, но от волнения так заикался, что те его не поняли.
 Полное спокойствие сохраняла лишь секретарша, в которой личная радость от одержанной победы всецело затмевала все служебные эмоции. Девушка взяла на себя миссию успокоить взволнованных мужчин.
 — Не стоит так волноваться, — сказала она. — Известно ведь, что всегда в последний момент что-то обязательно случится. Но у них же там полно всяких механизмов, а при них механики, справятся… Сейчас прилетят, вот увидите. Это во— первых. Во-вторых, телевидение и кино и в самом деле немного запоздают, вот и хорошо, что те ещё не прилетели. Ну и в— третьих, я никуда не пойду, останусь здесь и попридержу столик. Ведь должна же у нас быть какая-то база…
 Вроде бы ничего особенного не сказала, но каким-то таинственным образом эти простые слова успокоили её товарищей по столику. Фоторепортёр опять позвал официантку.
 И тут вдруг в голубом безоблачном небе появилась маленькая блестящая точка. Она напоминала неподвижную искорку, повисшую в безбрежном пространстве. Но вот искорка стала постепенно расти и снижаться.
 Первой увидел её замдиректора Центра по изучению общественного мнения и от неожиданности опрокинул только что поданную ему официанткой чашку с кофе.
 — Вот они! — крикнул он, срываясь с места. Редактор успел схватить его за руку.
 — Спокойно! — прошипел он. — Без паники. Всем сидеть на местах, мы можем только смотреть. Не привлекать к себе внимания!
 Замдиректора послушно шлёпнулся на свой стул, не сводя глаз с искорки, блистающей на безмятежном небосклоне. Фоторепортёр принялся незаметно доставать из-под стола свои аппараты, по очереди обвешиваясь футлярами. Делал он это не торопясь, чтобы не привлекать внимания посетителей кафе.
 — А что будет, если их не заметят? — нервничал замдиректора.
 — Не беспокойтесь, это исключено, — ответил редактор. — А Весь там зачем?
 Серебряная точка медленно спускалась…
 Тщательно спрятанный в листве растущих поблизости деревьев и нацеленный на заменяющую экран простыню, крытый проектор вышел из строя за несколько секунд до окончания фильма. Сбившаяся в кучку посередине сарая окаменевшая толпа зрителей испустила единый общий вздох и пошевелилась. Оператор Веслав, на которого возложили ответственность за успех акции, первым вышел из сарая, ощущая в себе нечто вроде претензии и бормоча сквозь зубы:
 — Могли бы, такие-сякие, хотя бы рассказать, чем все закончится…
 Убедившись, что скрытый проектор остался скрытым и его нельзя обнаружить, он поднял глаза к небу и замер. На небе сияла медленно увеличивающаяся искорка.
 Веслав был человеком серьёзным, ответственным и к своим обязанностям относился добросовестно. Конечно, скрытая камера могла в любой момент заработать и показать конец захватывающего фильма — как оператор, он знал, что такое бывает, но понял — больше медлить нельзя. Вот почему, когда остальные зрители, нехотя, оглядываясь и медля, стали покидать сарай, половина оборудования уже была перенесена Веславом в машины. Правда, телевизионный штатив оказался в «ниссе» кинохроники, а юпитеры киношников — в телевизионной машине, но этого никто не заметил. Весь грудился как черт!
 — А ну быстрее! — страшным голосом подгонял он коллег. — Видите же, там что-то летит. Необычное! Пошевеливайтесь!
 Коллеги, огорошенные всеми сенсациями дня — остатками оргии преступников в виде голой бабы среди лесной чащобы, а потом потрясающей оргией на старой простыне, — подгоняемые теперь дикими выкриками Веслава, послушно кинулись по машинам, не способные ни на какие самостоятельные действия, а тем более протесты. Блюдя своё достоинство, руководитель телевизионной группы взглянул на небо и подтвердил:
 — Действительно, что-то летит.
 — Не столько летит, сколько садится, — поправил его любознательный электрик кинохроники. — И похоже, прямо на крыши городка.
 — О, есть надежда — вдруг катастрофа! — обрадовался руководитель телевидения. — Поспешайте, хлопцы, вдруг удастся заснять!
 И машины помчались на максимальной скорости в направлении Гарволина. В каждой из машин руководитель соответствующей бригады чувствовал, как в нем нарастает желание свершить нечто необычное, заснять ещё никем не заснятые сцены. Не такие, ясное дело, которые они только что видели в сарае, но не менее завлекательные.
 Через три минуты, ещё не успев опомниться, оба творческих коллектива оказались в самом центре Гарволина.
 Меж тем серебряная точка превратилась в странный серебристый предмет и недвижно зависла над центральной площадью Гарволина. В окно кафе было видно, как к автовокзалу подъехал автобус и стоящие в очереди пассажиры приготовились втискиваться в него. Первые были слишком озабочены стремлением поскорей занять место и не обращали внимания ни на что другое, последние же начали задирать головы и один другому указывать на диковинный предмет в небе.
 — Он у вас что, действительно летит беззвучно? — изумлённо прошептал за столиком кафе замдиректора Центра — Звук специально приглушён, — объяснил тоже шёпотом редактор, из последних сил стараясь приглушить в себе эмоции. — Гениальный пилот, глядите, как изумительно снижается! В точности так, как мы уславливались.
 Тем временем необычное явление было замечено многими, большинство голов на рыночной площади были задраны вверх. Все молча таращились на непонятный серебристый предмет, немного напоминающий толстое веретено, вверху которого вращался большой светящийся круг. Второй круг, поменьше, поблёскивая на солнце, вращался с другой стороны веретёна. Веретено висело над центром площади, постепенно снижаясь.
 Уже вся автобусная очередь заметила диковинку, и темп посадки существенно замедлился. Не понимая причины этого, водитель глянул на очередь, увидел задранные вверх головы и вышел из кабины.
 — Вертолёт, что ли? — вслух произнёс он не очень уверенно.
 — Какой, к черту, вертолёт? — отозвался кто-то из пассажиров. — Где пан видел бесшумный вертолёт? Уж скорее спутник.
 — Для спутника оно слишком маленькое, — с сомнением заметил кто-то.
 В числе пассажиров был варшавский архитектор, приехавший в Гарволин в служебную командировку с целью осуществления авторского надзора над строительством серьёзного объекта. Он уже занёс ногу на ступеньку автобуса, но, услышав слово «спутник», обернулся и так и застыл с задранной ногой.
 — Спутник совершает посадку в Гарволине? — с полнейшим недоумением произнёс он.
 Стоявшая за архитектором в очереди толстая баба с корзиной, полной цыплят, вдруг очнулась, оторвала тупой взгляд от серебряного чуда и, решительно оттолкнув архитектора, влезла в автобус, ворча:
 — А мне плевать, спутник это или ещё что, мне ехать пора.
 Архитектору тоже надо было ехать, но он подумал — служба подождёт, такое не каждый день увидишь. Вдруг ему раз в жизни повезло и он стал свидетелем уникального явления? Ведь вот этот невиданный аппарат, плавно скользящий вниз, и в самом деле ни на что не похож.
 И он отошёл в сторонку, чтобы не мешать остальным пассажирам садиться в автобус.
 Желающих садиться, однако, было немного. Те, что ещё стояли на остановке, забыли о своём намерении ехать. Те же, которые уже сели, услышав слово «спутник», принялись выглядывать в окна, сгрудившись по одну сторону автобуса, и даже сделали попытку выйти из него.
 В автобусе поднялся невообразимый гвалт.
 — Кто сказал, что это спутник?
 — Смотрите, космический корабль, лопнуть мне на этом месте!
 — Американский или русский?
 — Что вы на меня навалились, проше пана? Грубиян!
 — А на кого мне наваливаться? Ишь какая, своей головой всю видимость закрыла! А ну убери её из окошка!
 — Как же, разбежалась! Может, мне её вообще отрубить ради вашего удовольствия?
 — Глядите, пани Высоцкая, ведь это ни на что не похоже!
 — Вы правы, милочка, прямо не от мира сего.
 — Свят, свят, с нами крёстная сила!
 — Ну что за народ! Каждый сам норовит поглядеть, другому не даёт!
 — Куда же вы выходите? Автобус вот-вот отправится, и останетесь вы, как дурак, с этим спутником!
 — Никуда не отправится, глядите, шофёр тоже вылез!
 Теперь давка в дверях автобуса возникла в обратном направлении, все спешили выйти наружу. Выскочив из автобуса, тут же задирали головы и пялились на диковинку.
 Напрямик через поля к городу мчались несколько мальчишек, сбежавших с уроков для того, чтобы половить рыбу. Издали увидели они в голубом небе странную летательную конструкцию и помчались к тому месту, где она снижалась. По дороге они успели перекинуться своими соображениями относительно странной конструкции, даже немного подрались. Разногласий о космическом происхождении летательного аппарата не возникло, расхождения появились по поводу его конкретной принадлежности. Одни утверждали, что он летит с Марса, другие — из Советского Союза.
 Сдержанно урча, таинственный космический аппарат совсем снизился, его брюхо коснулось асфальта площади. Светящийся вибрирующий круг наверху ещё какое-то время так же крутился, как и в полёте, затем его вращение замедлилось, хотя блеск по-прежнему ослеплял, соперничая с солнечным блеском. Затем с ним что-то произошло, вроде бы один световой круг сменился другим, несколько меньшим по размеру, но вращающимся с большей скоростью. Именно этот круг приковывал взоры людей, удерживал их, как магнит, мешая разглядеть остальные детали летательного аппарата.
 Теперь он уже неподвижно стоял на рыночной площади, но по-прежнему ничего не происходило.
 Не приоткрылась дверца, не дрогнули оконные стекла. Точнее, никаких дверец видно не было, стекла же просматривались отдельными фрагментами в самом верху космического корабля, если это были действительно стекла, а не что-нибудь необычное, их напоминающее. Во всяком случае, сквозь них не удавалось разглядеть, что происходило внутри — очень мешал вращающийся световой круг.
 Люди на площади стояли неподвижно, в полном ошеломлении, и молча ждали — что же дальше будет.
 У кого-то вырвалось:
 — Без экипажа? Дистанционное управление?
 Никто не ответил. Все замерли в напряжённой тишине. Её нарушил цокот копыт. Из боковой улочки показались две лошади, запряжённые в телегу. Возница глянул на людей на площади, перевёл взгляд на космический аппарат и, резко натянув вожжи, остановил свой экипаж. Кони с удовлетворением восприняли неожиданный передых.
 Все эти живые картины наблюдали сквозь окно кафе редактор и замдиректора Центра по изучению общественного мнения. После недавно испытанной неимоверной тревоги — не сорвался ли эксперимент? — они вроде как расслабились и позволили себе пассивно наблюдать за происходящим. А возможности наблюдать были, вид из окна открывался на всю площадь.
 Пока она ещё не полностью была забита народом, толпы собрались лишь на автобусной остановке да перед мясным магазином, где люди в очереди ждали поступления хоть какого— нибудь товара.
 Фоторепортёр со своими фотоаппаратами уже шнырял по площади, выискивая подходящие объекты для съёмки.
 Даже если бы самый обыкновенный вертолёт ни с того ни с сего вдруг вздумал приземлиться на городской площади, он не мог бы не привлечь внимания. То же, что приземлилось в данном случае, совсем не походило на обычный вертолёт. Нет, оно ни в коем случае не могло быть вертолётом! Оно вело себя так, что даже дети не решались приблизиться к нему, хотя стояло неподвижно и вроде бы ничем не угрожало людям. Впрочем, детей на площади было немного, одни младшеклассники. Старшеклассники пока ещё сидели на уроках в школе.
 Вдруг по правому борту таинственного аппарата медленно закрутились три блестящие металлические пики, на концы которых были насажены блестящие же металлические шары. Покрутились немного и остановились, после чего стали вращаться три точно такие же пики с другой стороны таинственного аппарата. Площадь, издав громкое коллективное «Ох!», опять недвижно замерла.
 В этот момент из боковой улочки на площадь вырвались запыхавшиеся подростки, те самые, что сбежали с уроков.
 — Да нет же, это действительно марсиане! — воскликнул бывший сторонник Советского Союза.
 Его громкий крик как бы пробудил толпу на площади. Люди зашевелились и стали осторожно подтягиваться к космическому кораблю, однако держась от него на порядочном расстоянии. Смелости набрался лишь столичный архитектор. Оторвавшись от толпы, он сделал несколько шагов к машине. При виде такой безумной храбрости общественность сочла нужным отреагировать. Из толпы раздались предостерегающие крики:
 — Куда прёшь? Поберегись, неизвестно ведь, что это такое!
 — Погоди, пан, посмотрим, что из него вылезет!
 — Назад, назад!
 — А я вам говорю, это летающая тарелка!
 — Какая там тарелка, совсем на тарелку не похоже!
 — Скорее уж летающая миска!
 — Езус-Мария, люди, глядите, какие-то марсыанцы прилетели! Только их не хватало!
 — А это не атомное? — забеспокоился кто-то. — Вдруг взорвётся?
 — Не дай Бог, типун тебе на язык!
 — Нет уж, я на всякий случай отойду подальше, — нервно заявила молодая мамаша, которая со своей коляской стояла в первых рядах зевак. И она принялась задом выбираться из постепенно увеличивающейся и напиравшей толпы.
 — А вы бы, милочка, вообще отсюда ушли, — посоветовала сердобольная старушка. — Неизвестно ведь, что там. Вдруг на ребёночка повлияет?
 Вслушиваясь в эти выкрики, архитектор нерешительно остановился. Постояв немного в одиночестве на нейтральной полосе между толпой и прилетевшим кораблём, подобно витязю, собирающемуся вступить на виду всего войска в решительную схватку с рыцарем противника, он, видимо, раздумал вступать в схватку и вернулся в лоно своего войска, то есть в толпу на площади. Возвращаясь, он наступил на ногу какому-то высокому мужчине, не отрывавшему взгляда от блестящего аппарата и то и дело протиравшему очки кусочком замши, чтобы лучше видеть.
 Это был историк, возвращавшийся из служебной командировки в Люблин к себе в Варшаву. Будучи убеждён, что пересадка в Гарволине сделала его свидетелем эпохального события, историк старался разглядеть и запомнить все детали космического корабля, чтобы потом поведать потомству.
 Вскрикнув от боли, историк подпрыгнул, потом той же замшей протёр оставшийся на ботинке пыльный след и таинственно прошептал архитектору:
 — На всякий случай. Мало ли что… а вдруг это радиоактивно?
 — Не может быть! — энергично запротестовал архитектор. — Ведь там люди!
 — Почему вы думаете, что люди?
 — А кто же ещё? Не марсиане же в самом деле!
 — Ну, не знаю, не знаю… Говорят, на Марсе вообще ничего и никого нет…
 Не закончив фразы — помешала вдруг попавшая неизвестно откуда в рот какая-то травинка, — историк попытался вытащить травинку изо рта, но она сама выскочила. Оказалось, травинка торчала из букета, запакованного в газетную бумагу, а букет держал какой-то юркий тип, проталкивающийся сквозь толпу. А по толпе волнами понеслось, повторяемое на все лады:
 — Марсиане! Это марсиане! Марсиане к нам прилетели!
 И вдруг все опять замерло. Замолчав, люди напряжённо вглядывались в верхнюю часть марсианского звездолёта, где что— то вроде бы пошевелилось. Возможно, этого никто не заметил бы, если бы не посыпавшиеся вдруг из того самого места золотистые искры под все ещё вертящимся световым кругом. Движение сопровождалось чуть слышным непонятным звуком, напоминавшим то ли урчание, то ли скворчание. Его и не расслышали бы, не повисни над площадью мёртвая тишина. Урчание продолжалось, но ничего не происходило. Это было совсем уж страшно. Толпой постепенно овладевал ужас. Ещё немного — и люди бросились бы врассыпную, круша все на своём пути, но напряжение сняло прибытие автобуса. Нормальный рейсовый автобус, ни о чем не подозревая, прибыл в назначенный расписанием срок. Из него стали выходить пассажиры. Уже издали они заметили, что на площади происходит что-то необычное, вот и спешили, подталкивая друг друга, выбраться поскорее.
 Увидев подкрепление, люди на площади немного успокоились, да и как броситься врассыпную, когда сзади напирают вновь прибывшие? А те принялись расспрашивать, что тут происходит и что такое вон там светится.
 Весть о событии на рыночной площади с быстротой молнии разнеслась по городку. Народу все прибывало.
 Заведующий аптекой, занимавшей нижний этаж углового здания на площади, вышел из-за прилавка, привлечённый необычным сборищем. К аптеке вели три ступеньки. Остановившись на верхней, пан Юзеф, не веря своим глазам, смотрел на неземной космический корабль, не зная, что и думать. Не далее как накануне он прочёл в толстом журнале подборку статей, посвящённую космическим исследованиям, из которой явствовало, что на встречу с развитыми формами жизни во Вселенной нет никаких надежд. Развитые формы обитают лишь на нашей грешной Земле и нигде более. Надо сказать, такое заключение весьма разочаровало и огорчило пана Юзефа. Несмотря на свою профессию, он был романтиком и в глубине души мечтал хоть когда-нибудь встретиться с существами, обитавшими и на других планетах нашей необъятной Вселенной. И вот теперь собственными глазами он видел космический корабль явно неземного происхождения. И хотя никакие пришельцы просто не имели права существовать, тем не менее вот оно, непонятное, стоит на площади и скворчит! Выходит, реальность опрокидывала научные изыскания? Вот и верь после этого науке!
 А меж тем в верхней части межпланетного корабля что— то продолжало потрескивать и искриться. Поскольку в памяти аптекаря ещё слишком свежи были полученные вчера знания, он не знал, что и думать. С одной стороны, пришельцев просто не может быть. С другой — вот они, приземлились. Того и гляди пожар устроят. А это может быть опасно для людей, так написано в научных статьях. Вот почему аптекарь поспешил обратно в аптеку и схватился за телефонную трубку.
 — Да, да, на рыночной плошали! — кричал аптекарь в телефонную трубку, одновременно пытаясь оттолкнуть мешавшего ему невесть откуда взявшегося незнакомца. Незнакомец упорно совал ему под нос какой-то свёрток из газеты с торчащими из неё стеблями растений и трав. — Да пошёл ты к черту, отцепись! Нет, это я не вам говорю! Да, да, прямо, прямо у автовокзала! Конечно, народ собрался! Много! Отцепись, пан! Нет, пока ничего не горит, но вот-вот загорится! Говорю же вам, искры сыпятся! Да откуда мне знать, что это такое? Как это почему звоню? Потому что того и гляди пожар начнётся, вот и звоню вам! А вы хотите, чтобы я подождал, пока как следует не разгорится? Как от чего загорится, от того, что у нас приземлилось на площади! Да откуда мне знать, что это такое, никогда ничего подобного не видел! Нет, уверен, что и другие не знают, не могу я позвать кого потолковее, как пан себе желает! Да пошёл ты, холера тебя побери! Нет, это не вам! Говорят, марсиане прилетели. Какие шуточки, проще пана, мне не до шуток. И не пьяный я. Как кто? Заведующий аптекой, ну да, Юзеф Завадский. Правильно, солидный человек. Да заберите же эту зелень, что вы мне её в рот суёте? Сам понимаю, моё сообщение звучит фантастически, но эта штука ещё фантастичнее. Приезжайте скорее, сами увидите! И ничего я не выдумываю, собственными глазами её видел. Стоит посреди площади и огонь извергает! Искры сверху сыпятся, так и летят во все стороны!
 На пороге опустевшего кафе стояли редактор с замдиректора Центра по изучению общественного мнения. Им пришлось покинуть свой наблюдательный пункт за столиком кафе, потому что сквозь окно они видели теперь лишь спины зевак, запрудивших рыночную площадь. Отсюда, с высокого крылечка кафе, видна была и космическая машина, и столпившаяся общественность. Фоторепортёр шнырял по площади, без устали щёлкая затворами своих фотоаппаратов, а секретарша, как и обещала, осталась за столиком, присматривая за оставленным имуществом любимого и сторожа столик.
 — Почему же они не выходят? — тревожным шёпотом допытывался у редактора замдиректора. — Чего они ждут?
 — Ничего не ждут, накачивают пилота, — объяснил редактор. — Все идёт по плану…
 Замдиректора засылал редактора вопросами:
 — А что у них наверху происходит? Почему искры летят? И как они их делают? Чем пускают? Ведь о них вы мне ни словечка не сказали!
 — Сказал! Это бенгальские огни.
 — Что ещё за огни такие?
 — Не слышали разве? На Новый год их пускают, на ёлку. Знаете, такие, на палочке, горят и искрятся. Как ветряная мельница вертятся.
 Телевидение и кинохроника примчались к моменту приземления космического корабля. Машины остановились на улице перед самой площадью. Веславу уже не пришлось подгонять коллег. Увидев, что происходит, они сами так и посыпались из машин. Никто из жителей Гарволина не обратил внимания на столичных представителей средств массовой информации, не до них было. Сам же Веслав с камерой в руках обратился задом к неземному явлению, а передом к народным массам и лихорадочно запечатлевал реакцию этих масс на неземное явление.
 Внезапно загадочный межпланетный корабль перестал испускать искры. Часть его крыши отъехала в сторону, и в образовавшемся отверстии показалась какая-то фигура. Толпа с воплем отпрянула.
 — Езус-Мария! — не удержавшись, вскричал замдиректора. — Это ещё кто?
 — Ваш сотрудник! — с огромным удовлетворением информировал редактор. — Поскольку он должен был сидеть с краю, по всей вероятности, это ваш статистик-социолог.
 Толпа беспокойно колыхалась. Несколько человек с криком сбежало из передних рядов в задние, кое-кто попрятался за рыночными тумбами и углами домов, боязливо выглядывая оттуда. Однако большинство проявило мужество и осталось на посту. Мужик на телеге посмотрел на своих лошадок. По опыту он знал, что животные в своём поведении руководствуются здоровым инстинктом, а поскольку в данном случае они не проявляли никакого беспокойства, а лишь с явным удовольствием воспользовались возможностью передохнуть, то и он спокойно остался сидеть на месте, с высоты телеги наблюдая за происходящим. Он первый заметил милиционера, который вдруг появился и толпе. Энергичным шагом выйдя из боковой улицы, милиционер, оказавшись на площади, вдруг словно споткнулся и остановился как вкопанный.
 — Граждане, паааапрашу разойтись, — произнёс он привычную фразу, которую начал ещё за углом. Закончил, правда, без обычного металла в голосе, ибо успел заметить диковинный аппарат. Из собравшихся на площади никто, разумеется, не отреагировал на приказ представителя власти.
 До того ли было! Именно и эти секунды из машины вылезло нечто потрясающее — какая-то странная блистающая металлом фигура на огромных лапах, с хоботом, и непонятным образом опустилась на землю. Следом за ней сразу же появилась вторая, такая же самая, и тоже спустилась. Толпа заколыхалась, послышались взволнованные комментарии:
 — Вылезают! Люди, глядите, они вылезают! Люди, они же не люди!
 Надо признать, это был момент торжества творческой фантазии художника.
 — Езус-Мария, и в самом деле марсиане!
 — Смотрите, смотрите, уже третий лезет!
 — Разрази меня гром, уже пятый показался!
 — Пока они не нападают, — задыхаясь от волнения, прошептал историк архитектору.
 — Да и не станут нападать! — весь дрожа от эмоций, отвечал архитектор. — Ведь ясно же — это представители высокоразвитой цивилизации, а они не могут быть агрессивными. Они прилетели установить с нами контакт.
 — Так давайте же поможем им этот контакт установить! Только вот не представляю, каким образом…
 — Разумеется, с помощью математики, — с оттенком превосходства в голосе ответил архитектор. — Математику знают во всей Вселенной.
 Несколько обиженный тоном превосходства, историк иронически поинтересовался:
 — Вы думаете, они Пифагора по фамилии знают?
 — Наверняка! То есть фамилии, может, и не знают, но суть учения…
 Издали послышалось завывание сирены пожарной команды. Стоявший рядом с архитектором и историком какой-то мужчина с интересом выслушал обмен мнениями учёных мужей, с некоторым сомнением ещё раз посмотрел на странных пришельцев и со всех ног пустился бежать в направлении ближайшей школы.
 Пятеро марсиан неподвижно стояли вокруг своего космического корабля. У их ног виднелись какие-то чрезвычайно странные не то машины, не то приборы. От тесно сгрудившейся толпы их отделяла широкая полоса пустого пространства. Похоже, обе стороны не знали, с чего начать. В толпе перешёптывались, спорили, ужасались, но ничего не предпринимали. Толстенькие блестящие пришельцы тоже не делали шагов к сближению. Казалось, так и пребудут все в неподвижности, пока не прозвучат трубы Страшного суда.
 Неподвижность нарушила пожарная команда, сирена которой в какой-то степени заменила собой трубы Страшного суда. Красная машина с визгом покрышек затормозила на краю площади. Увидев толпу, пожарники сразу же приступили к привычным действиям. Спрыгнув на землю, они в мгновение ока размотали свои шланги и кинулись в толпу, опять же привычно расталкивая людей в стороны.
 При виде их чётких действий пришельцы тоже отреагировали чётко и наверняка тоже привычно. Двое отступили на шаг назад, оборотясь к сбившейся толпе, а трое повернулись к приближающимся пожарникам. До сих пор неподвижно стоявшая у ног одного из них зловещая машина вдруг жутко взвыла — угрюмо и протяжно, непонятным образом взбивая вокруг себя мощный клуб пыли, мусора и лошадиного навоза. Второй непонятный предмет со страшным грохотом вдруг изверг облачко серебристой пыльцы, наверняка радиоактивной. На неприятеля направили ещё один страшный космический огнемёт — длинную светящуюся жердь с вращающимся на конце диском, испускающим зловещие отблески. Он угрожающе нацелился на ту часть толпы, из которой должны были вырваться пожарники со своим гидрантом. Наверняка убивает своим излучением, как же иначе? Вон какой кошмарный смрад распространился вокруг, от одной вони помереть недолго.
 Того, что началось на центральной площади Гарволина, не описать! В безумной панике толпа отпрянула и бросилась врассыпную. В первых рядах бежала пожарная команда, что неудивительно: она состояла из молодых, сильных, прекрасно натренированных ребят. Мгновенно узкие улочки, выходящие на площадь, оказались закупоренными убегающими. Стоящие до этого в первых рядах и потому испуганные более других зеваки оказались теперь в ужасном положении — бежать им было некуда, спрятаться на площади тоже надумаешься, ибо бегущая толпа унесла с собой остатки снесённых ларьков и киосков. Испуганные лошади понесли, свернули в проулок между домами и дышлом своротили деревянную будочку во дворе. Сразу же распространилась могучая вонь, не уступающая по интенсивности космической, что ещё больше усилило панику. Здание автовокзала и стоявшие перед ним автобусы не разнесли только потому, что толпа разбегалась в разные стороны, в том числе и по автостраде Варшава — Люблин.
 И все это время из мощного громкоговорителя, установленного на площади, продолжала литься задушевная народная песенка «Эй, летела птичка». Некому было выключить передачу, поскольку коллектив радиоузла в полном составе покинул студию минут десять назад и, естественно, не вернулся на своё рабочее место.
 — А вы говорили — не будут нападать! — упрекал историк архитектора, осторожно высовываясь из-за колёса автобуса. В его голосе одновременно звучали и торжество, и сожаление.
 Сидящий рядом с ним на корточках архитектор только плечами пожал.
 — А кто начал? — выступил он на защиту пришельцев. — Мы начали! Как всегда! Ох, темнота наша… И кто додумался вызвать пожарников? При чем здесь пожарники? С чего вдруг они кинулись на спокойных гостей? Да ещё так агрессивно, с гидрантами. И машина у них красная, самый раздражающий цвет. Ну те и не выдержали, они ведь не знали, что это пожарные.
 — Как вы думаете, есть жертвы? — интересовался кто-то сзади. — Вам видно, посмотрите.
 — Да вроде бы никто на асфальте не лежит, — ответил историк, выглянув ещё раз. — Может, с другой стороны?
 Наблюдатель с другой стороны сообщил, что там тоже погибших не видно.
 — Не иначе как они стреляли не в полную силу, — решил кто-то. — Просто для острастки пустили в ход оружие.
 В набитом до последнего предела возможностей зале ожидания автовокзала царили тревога и нерешительность. Никто из спрятавшихся там не знал, на что решиться. Понятно, зал ожидания — не очень надёжное убежище, но выйти на площадь ещё страшнее. Баба в углу громко стала читать отходную молитву. Другая истерически кричала:
 — Молитесь, христиане! Пробил наш последний час!
 Ей вторил пропитый бас:
 — Точно, все снесут! Камня на камне не оставят!
 — Только этого нам не хватало! — раздражённо кричал третий. — Пан, куда ты мне в морду суёшь свой букет?
 — Это дурни пожарные их разозлили! Сразу же набросились со своими кишками! Надо было сначала по— хорошему попробовать.
 — Армию, армию вызвать!
 — Люди, надо бежать отсюда! Ведь мы здесь что в мышеловке, придут и всех передушат!
 — Никто же не идёт, что пани так дёргается? Все ноги отдавила.
 — Всех, всех подушат!
 — Если пани ещё раз мне на мозоль наступит, я за себя не ручаюсь!
 — А сейчас они что делают? Кто-нибудь выгляните в дверь!
 — Ничего не делают, — доложили от двери. — Стоят, как стояли.
 — А из-под рук у них ничего такого не сыпется?
 — Холера их знает, где у них руки. Но ниоткуда ничего не сыпется.
 Редактора и замдиректора Центра по изучению общественного мнения втолкнули в двери кафе одними из первых. Судорожно уцепившись за столик, который изо всех сил отстаивала секретарша, оба старались удержать позиции у окна.
 — А Янушек где? — чуть не плача допытывалась секретарша. — Надо же, бросили его одного на произвол судьбы! И теперь или пришельцы его застрелят, или люди затопчут! Как стадо диких животных, поглядите! Что напало на наших, с чего они вдруг стрелять надумали? О, Боже, где же Янушек?
 — Успокойтесь, Марыся, вижу я Януша! — крикнул ей редактор. — Вон со своей камерой за людьми гоняется! Молодец, какие кадры будут! Марыся, прекратите истерику, жив Янушек, ничего с ним не сделается.
 — А это… это тоже предусмотрено вашими планами? — настырно допытывался замдиректора, поджимая ноги, чтобы не отдавили, и придерживая столик. — О, черт, стул увели…
 — Сидеть надо было, а не вскакивать! — огрызнулся редактор. — Как вам сказать… Реакцию мы предвидели, но не такую. Она… как бы поточнее выразиться… немного излишне спонтанная, что ли…
 В кафе все лезли новые беглецы в поисках убежища, один из них больно заехал локтем в ухо замдиректора. Редактор попытался смягчить своё высказывание.
 — Ну, в общем, вы ведь предвидели возможность необычной реакции на нештатную ситуацию, так ведь? В конце концов, общественность имеет право на панику. Смотри-ка, оказывается, нетипичное вооружение впечатляет…
 — А вонь какая! — заметила секретарша, которая сразу же успокоилась, увидев, что фоторепортёр жив и невредим. — И не нравится мне, что Янушек так себя ведёт. По сравнению со всеми этими, что без памяти удирают, он производит впечатление не то героя, не то идиота. Выделяется, одним словом.
 — А ты, оказывается, очень умная, Марысенька, — удивился редактор и принялся стучать чайной ложечкой по окну, пытаясь привлечь внимание фоторепортёра. Выйти из кафе, чтобы оттащить фоторепортёра, он при всем желании не мог.
 А фоторепортёр был в своей стихии, и никакая сила не оторвала бы его от любимого занятия. В рекордно короткий срок, будто у него было четыре руки, он, меняя фотоаппараты, успел запечатлеть сцены бегства с общественной площади. Красочные получились кадры, люди мчались, не помня себя от страха и ничего не видя перед собой. Наверняка, подумал он, удачной получится фотография тех двух типов, что безуспешно пытались прикрыться чьим-то велосипедом. Или вот этого запыхавшегося парня с веткой в руке — единственного человека на площади, который не поддался панике, не бежал от страшных пришельцев, а, напротив, пялился на них разинув рот.
 Это был тот самый парень, что пас коров в лесочке под Гарволином и стал свидетелем незабываемых событий. Для него потрясающие сенсации начались гораздо раньше, чем для всех остальных жителей Гарволина. Сначала он стал свидетелем оргии, представленной секретаршей в костюме бикини, потом смотрел кино в сарайчике, а потом, узрел пришельцев. На гарволинскую рыночную площадь он примчался минуту назад, пешком преодолев расстояние, которое машины творческих бригад покорили значительно быстрее. И вот сейчас наслаждался необычным зрелищем, справедливо полагая, что вряд ли когда ещё увидит нечто подобное. Поэтому и глазел, не отрываясь и не думая бежать. Ещё чего! Пусть эти дурни разбегаются, он останется на месте, и нет такой силы, которая сдвинула бы его с этого места.
 При виде двух отчаянных смельчаков — фоторепортёра и пастуха, не сбежавших с площади, гарволинцы вроде бы немного осмелели, во всяком случае паника утихла, тем более что мужику удалось задом вывести свою телегу из узкой щели между домами, с трудом выпростав дышло из досок разорённого сортира. Какое— то время повисшую над площадью мёртвую тишину нарушал лишь цокот подкованных копыт по неровным булыжникам мостовой, поскрипывание телеги и покрикивание возницы на лошадей. Выбравшись на свободное пространство и развернувшись, мужик обнаружил, что площадь пуста, и оробел. Растерявшись, он остановил лошадей, не зная, что делать дальше, куда деваться. Послушные лошади не стали создавать дополнительных трудностей, сразу же остановились и не делали никаких поползновений сбежать. Глядя на них, немного успокоился и сам возница.
 Пятеро марсиан неторопливо заняли исходные позиции рядом со своим кораблём, не проявляя болеет никаких враждебных намерений. Они стояли кучкой, не двигаясь с места, лишь время от времени наклоняя друг к дружке круглые головы и, похоже, переговариваясь. Вид у них был какой-то растерянный, кажется, они не знали, что теперь делать.
 А пришельцев действительно охватила растерянность, переходящая в панику.
 — Если они и в самом деле вызовут военных, что станем делать? — шёпотом спросил пилот консультанта по вопросам науки и техники.
 — Можете не шептать, ведь снаружи ничего не слышно, — ответил консультант, твёрдо добавив: — С военными шутки плохи, если появятся — смываемся немедленно.
 Из астронавтов, пожалуй, только социолог был очень доволен происшедшим.
 — Великолепно! — повторял он на разные лады в полном восторге. — Чудесно! Самая что ни на есть правильная реакция! Как мы и предполагали! Теперь остаётся ещё установить, поверили ли они в нас. Панове, нам во что бы то ни стало надо пообщаться с общественностью!
 — Пока общаться не с кем, — трезво заметил художник, который не впал в эйфорию, хотя тоже был весьма доволен реакцией землян на появление небесных пришельцев. — Да и чего проверять, ведь ясно же — поверили! Значит, выглядим мы как надо, — со сдержанной гордостью добавил он.
 Сатирик, как всегда, нагнетал пессимизм.
 — Погодите, вот явятся военные — придётся поневоле пообщаться.
 — Так давайте сматываться, пока не поздно! — вскричал консультант.
 — Да погодите же, ведь пока армия на нас ещё не двинулась, — успокаивал остальных пришельцев пилот.
 — Потом поздно будет, как двинется! — упорствовал сатирик. — Армия, она, знаете ли, шутить не любит.
 — Так ведь нет же пока никакой армии, — убеждал коллег пилот, живо заинтересованный развитием ситуации. — Давайте продемонстрируем свои дружеские намерения.
 — Правильно, правильно! — горячо поддержал его социолог. — Ближе к народу! Покажем, что мы прибыли в мирных целях, хотим контакт установить!
 — В таком случае оставьте свой пылесос в покое, а то опять разбегутся, — посоветовал художник; — Кто из вас знает, как демонстрировать дружеские намерения? Враждебные — пожалуйста, всем понятно: кулаком погрозить, оружие наставить, а вот дружеские…
 — Поцелуи рассылать, знаете, как артисты со сцены…
 — У нас в этих костюмчиках не получится.
 — Ах, Господи! — вскричал вдруг социолог.
 — Что случилось? — забеспокоились коллеги.
 — Да ведь самое важное — детали: продолжительность, время реакции, вид реакции… А у меня никакой возможности записывать, как я раньше не подумал об этом?
 Оказалось, не подумали не только об этом. Не говоря уже о возможности записывать и засекать время — часов тоже ни у кого не было, — не подумали и о том, как продемонстрировать боязливо выглядывающим из укрытий аборигенам своё дружеское расположение, свои мирные цели. Консультант готов был рвать на себе волосы в отчаянии, хорошо хоть и это было невозможно. Но как же он, безмозглый осел, не подумал об общении с сообщниками, находящимися сейчас на площади? Ведь дураку же ясно: в случае возникновения непредвиденных трудностей астронавты оказываются бессильными, им необходима помощь извне. Сейчас они в своих шлемах слышали лишь друг друга, слышали шум на площади ну, ещё были связаны с автоматическим подъёмником. У того, правда, была возможность связаться по рации со специальным человеком, приставленным для этого, но тогда, во-первых, возникала опасность, что его сообщение перехватит любой коротковолновик, настроенный на те же волны, а специального шифра не сообразили разработать, а во-вторых, не было уверенности, что тяжелоатлет не снял наушников, ведь они вместе со шлемом-тыквой весьма осложняли его работу. Интересно, сейчас тыква на голове у него или нет? И не поглядишь, Езус-Мария…
 — Ну что пан ноет, ведь пан сам вызвался пойти в пришельцы! — упрекнул социолога художник.
 — Так-то оно так, но ведь совсем забыл о куче мелочей…
 — А ваш директор так и вовсе о них не подумал, головой ручаюсь, — добавил сатирик.
 — Но он же не директор, а только замдиректора, — попытался оправдать начальство социолог.
 — Ну, если зам…
 Социолог, будучи оптимистом по натуре, недолго огорчался. Врождённый оптимизм, подкреплённый успехом высадки, взял верх, и он решил: буду считать про себя. До ста, трехсот, пусть даже и до тысячи! Таким образом можно установить продолжительность реакции.
 И социолог принялся тут же считать, но уже на сорока сбился. Но даже это его не огорчило.
 — Зато какая реакция! — то и дело выкрикивал он, оглушая своими выкриками в шлемофоне прочих пришельцев.
 А население городка, вмиг прознавшее об эпохальном событии, и в самом деле реагировало самым что ни на есть правильным образом. То и дело боязливо оглядываясь на пришельцев, директор ювелирного магазина поспешно опускал жалюзи на окнах и навешивал амбарный замок на двери, торопясь сбежать куда подальше. Ведь неизвестно, насколько марсиане разбираются в драгоценностях и запорах, вдруг им ничего не стоит силой воли распахнуть двери, поэтому ему, директору, имеет смысл быть в этот момент как можно дальше от вверенного ему объекта.
 — Пани Зося! — кричал он продавщице. — Быстренько запирайте заднюю дверь! И засовы, засовы не забудьте задвинуть! Сейчас я вам помогу. Чтобы потом не говорили, что заперто было не в соответствии с инструкцией. В случае чего подтвердите.
 Послушная продавщица сделала, как ей велел начальник, и только поинтересовалась:
 — А какую табличку на двери повесить? Чтобы в соответствии с инструкцией? «Переучёт» или «Приём товара»?
 — «Переучёт»! Чтобы и в голову никому не пришло, что тут может быть хоть какой-нибудь товар. А вдруг эти марсиане умеют читать по-нашему? Эх, никого нет поблизости. Поглядите с той стороны, не спрятался ли кто за магазин? Не мешало бы иметь свидетеля, что мы уходим с пустыми руками. Нет, постойте, вон за мусорным баком притаился директор Санэпида, он партийный. Попросите его на, минутку. Нет, нет, вы пойдите, он неравнодушен к хорошеньким женщинам.
 Ради продавщицы директор Санэпида и в самом деле на минутку согласился покинуть своё безопасное укрытие, предупредив, что в случае чего опять туда сбежит. Но требуемый факт подтвердил.
 В горсовете секретарша председателя полулежала в кресле со стаканом воды в руках и, пытаясь успокоиться, попивала из стакана мелкими глоточками. Зубы девушки нежно позванивали о стекло. Её начальник взволнованно метался по комнате. Взволновал его не столько прилёт в подопечный город неземных существ, сколько отсутствие в этот исторический момент секретаря горкома.
 — И как раз сейчас его нет! А они прилетели! Что делать?! Надо же, в такой момент — и я один! А его нет! И неизвестно, какой у них государственный строй…
 Прекратив на минуту метаться, он потряс секретаршу за плечо. Её зубы сильнее застучали о стакан. Отобрав его у девушки, начальник спросил с надеждой в голосе:
 — А что они вообще говорили?
 — Да ничего они не говорили, — плача, отвечала насмерть перепуганная девушка. — Вылезли из своей тарелки, встали и стояли молча. Пять штук. И ни словечка не сказали! И я туда не пойду больше, хоть убейте!
 — Может, это какая американская пропаганда? — вслух размышлял начальник. — Тогда это по линии отдела культуры. Где Ящук?
 — А он уже к ним с самого начала помчался. И вообще все туда подались, мы с вами, наверное, только и остались в горсовете.
 Поднявшись, девушка налила себе ещё воды, выпила и глубоко перевела дыхание.
 — А вы правы, хорошо бы здесь оказался секретарь. Мне кажется, по такому случаю его даже из больницы выпустят, операцию ему ведь все ещё не сделали.
 Председатель внезапно оживился.
 — Не сделали, говорите? Ну конечно же, ведь он от неё руками и ногами… Пани Хелена, пошли туда немедленно!
 — Ни за что! — завизжала секретарша. — Я боюсь этих марсиан! Вон, до сих пор в себя не приду!
 — При чем здесь марсиане? Пошли к нему в больницу!
 Оба кинулись к двери и столкнулись с вбегавшим заведующим отделом культуры.
 — Атакуют! — кричал тот не помня себя. — На пожарников набросились! У них такие огнемёты, знаете, сплошной кошмар! Стреляют огнём, и при этом ещё отравляющий газ выделяется!
 Секретарша с криком ужаса бросилась в угол, пытаясь залезть в щель за шкафом. Председатель со стоном повалился в кресло, схватившись за голову и привычно затянув:
 — И за все отвечать мне одному! Первый как чувствовал, в больницу сбежал! Езус-Мария, конец света! Как знать, может, они сейчас по всей земле высаживаются! А народу много погибло?
 Заведующий замялся:
 — Н-не знаю… Не думаю, все бросились бежать, и я тоже. И пожарники.
 И он попытался протиснуться в щель за шкафом с другой стороны. Ему помешал председатель. Сорвавшись с места, он подбежал к подчинённому и принялся трясти его за плечо, приговаривая:
 — И секретаря как назло нет, а я отвечай! Да куда вы лезете, черт вас подери?
 — Там, за шкафом, давно валялся кусок трубы, от ремонта остался, — попытался объяснить заведующий.
 — А труба вам зачем?
 — Ну как же! Надо ведь какое-то оружие иметь при себе! Для защиты!
 — Оставьте в покое трубу, холера! Тоже мне оружие! А ну давайте со мной мигом в больницу, быстрее, пока дороги не отрезали! Этим секретарь должен заняться, я не желаю брать на себя ответственность. Да отцепитесь же от шкафа! Пошли, пошли!
 С силой дёрнув, председатель, мужчина крупный и могучий, оторвал-таки от шкафа хлипкого культурника и за руку вытащил его из кабинета, заставив бежать за собой. В кабинете осталась за шкафом трясущаяся секретарша, одна-одинёшенька во всем здании органов местной власти.
 Первый секретарь гарволинского горкома и в самом деле помещён был в местную больницу с диагнозом — камни в почке. Царь и Бог в своём городе, он все вопросы решал единолично, осуществляя в нем верховную власть. За его спиной председатель горсовета жил как за каменной стеной, во всем советуясь с секретарём и в жизни не приняв ни одного самостоятельного решения. А вот теперь обстоятельства складывались так, что по иерархии он оказывался самым главным, ему принимать решения, ему и отвечать в случае чего. Очень неприятное положение!
 Главный хирург гарволинской больницы мыл руки. Мыл уже пятнадцать минут и не собирался кончать. Так ему лучше думалось, а думать было о чем. Консилиум компетентных специалистов пришёл к единодушному мнению: операция первому секретарю необходима. Камни в почке были у него из тех, которые сами по себе не рассасываются и не выходят, удалить их можно было только хирургическим путём, секретарь же ни за что не соглашался на операцию. Напрасно врачи пытались объяснить секретарю необходимость операционного вмешательства, напрасно рисовали в ярких красках жуткие последствия промедления с операцией, напрасно приводили поучительные примеры удачных операций, словом, напрасно ссылались на прецеденты. Секретарь был непреклонен и, длительное время занимая койку в больнице, успешно дезорганизовывал работу как больницы, так и горсовета. Уговоры врачей и родных не производили на него впечатления, у него же самого не хватало решимости принять столь ответственное постановление.
 Вот хирург и ломал голову, какой бы аргумент придумать, автоматически в сотый раз намыливая руки. Слышал он о каком-то знаменитом знахаре в одной из деревушек под Гарволином, может, напустить его на секретаря? Хирург так глубоко задумался, что не обращал внимания не только на то, что делает, но и на то, что вокруг него делается. А меж тем в больнице постепенно нарастал какой-то нетипичный шум и вскоре принял такие размеры, что хирург наконец-то очнулся от дум и спросил:
 — Что там происходит? Кто поднял в больнице такой шум?
 Пробегавшая мимо медсестра остановилась и запинаясь ответила:
 — Я сама не видела, пан доктор, но говорят, у нас на автовокзале приземлился космический корабль. Я ничего не понимаю…
 Доктор живо заинтересовался.
 — Советский или американский? — быстро спросил он и принялся вытирать руки.
 — В том-то и дело, что совсем неземной, откуда-то из космоса. С другой планеты вообще.
 — И сел у нас в Гарволине? — изумился хирург. — Что за чушь вы несёте? Ведь такого не бывает. Наверное, снимают какой-нибудь научно-фантастический фильм, а люди и принялись молоть невесть что.
 — Да нет же! — слабо возражала медсестра. — Никакого кина нет, а корабль приземлился. Я сама не видела, но люди говорят — прилетели совсем ни на кого не похожие пришельцы, из корабля вылезли и набросились на наших пожарников. Такой кошмар!
 Врач с недоверием смотрел на обычно рассудительную и спокойную сестру, которая сейчас от волнения была сама на себя не похожа. И больница гудит, как растревоженный улей.
 — Да нет, такое невозможно! — сказал хирург. — Нонсенс! С другой планеты, говорите? Нет жизни на других планетах! Хотя… Черт их знает. Нет, это невозможно, если бы к нам летели, на Земле уже знали бы об этом.
 И, перехватив иронический взгляд медсёстры, поправился:
 — Да, вы правы… Могли скрыть, а я в последнее время никаких «голосов» не слушал, ни Лондона, ни «Свободной Европы».
 — Страшно глушат, все равно ничего не разберёшь, — согласилась медсестра.
 — Вы думаете, пришельцы и заглушали? — подхватил сообразительный доктор. — А что, очень возможно, фактор внезапности… Может, оно и к лучшему, что мы ещё не успели прооперировать первого?
 Тем временем до первого тоже дошли потрясающие вести. Когда врач с медсестрой вошли к нему в палату, он, вскочив с койки, в ужасе бросился к ним.
 — Это правда? Говорят, какие-то из космоса прилетели?
 — Правда! — подтвердила сестра и для убедительности крепко ударила себя в грудь. — Чтоб мне не дожить до Светлого дня! Чтоб помереть без святого причастия! Прилетело что-то страшное — блестящее, сверкающее, серебряное, а из него вышли тоже не пойми кто — блестящие и сверкающие, ну вылитые жабы. Нет, не люди, не человеки. Огнём принялись стрелять. А по— человечески не говорят, сразу стрелять начали, на пожарников набросились.
 — А откуда пожарники взялись на площади? — подозрительно поинтересовался первый. — Они что там делали?
 — Так ведь их люди вызвали! Эти космиты как начали огнём палить — только искры на площадь полетели, могли и пожар устроить.
 — И загорелось что-нибудь?
 — Да нет, вроде не загорелось, но ведь могло! А тут вдруг вылезли эти… как их и назвать, не знаю, ноги как у жаб, а на мордах хоботы или, скорее, свиные рыла, аж до колен висят, а сами сверкают. Начали огнём людей поливать.
 Хирург только собрался предложить первому секретарю, как главе городской власти, лично отправиться на площадь и лично удостовериться, что же там происходит, чтобы принять мудрое решение, но ему помешал пациент. Издав мощный рёв, он опять повалился на койку.
 — Что с паном? — в испуге бросилась к нему сестра.
 — Скорее! — орал могучим голосом пациент. — Сестра, скорее же!
 — Что скорее? — не поняла перепуганная сестра.
 — Немедленно начинайте операцию! А пока дайте мне наркоз! Да побольше!
 Привлечённые дикими криками, в дверях одноместной палаты столпился персонал больницы. Совершенно сбитые с толку, хирург с сестрой сразу же забыли обо всех пришельцах, ибо высокопоставленный пациент, до сих пор решительно отвергавший операцию, вдруг с невиданным пылом и жаром принялся требовать немедленной операции, причём неизвестно почему гневался и разъярялся. В принципе в больнице уже давно все было готово к операции и ничто не мешало приступить к ней немедленно, тем не менее больничный персонал заинтересовала такая внезапная смена настроения.
 — Ведь вы же ни за что не соглашались на операцию! — напомнила хирургическая медсестра, лично потратившая много дней на уговоры.
 — А теперь соглашаюсь! — капризно кричал пациент. — Немедленно подавайте наркоз!
 — Куда вам его подавать? — не поняла сестра. — Наркоз больному даётся на операционном столе.
 — Никаких столов! — совсем разбушевался больной. — Сюда и немедленно! Подумаешь, немного больше посплю!
 — Хорошо, хорошо, — успокаивал больного хирург. — Через полчаса приступим к операции…
 — Какие полчаса?! — совсем вышел из себя первый. — Я требую прооперировать меня немедленно! Через полчаса будет поздно!
 — Да что с вами? — рассердился врач. — Сделаем как положено, иначе вы потом будете… — Он запнулся, подыскивая слово покультурнее, но решил для пущего эффекта воспользоваться некультурным, зато сильным. — Иначе вы потом блевать будете!
 — И буду! Я люблю блевать! — орал не помня себя пациент. — А вы, вместо того чтобы болтать, скорей приступайте к делу! Ведь за мной наверняка уже кинулись! И опять брать на себя всю ответственность… А вам приходилось отвечать за пришельцев? То-то! Неизвестно, что за люди, никаких указаний на сей счёт из центра не поступало, долго ли до беды? Ни разу не имел дела с космитами и иметь не желаю! Плевать мне на них! Я тяжко болен, я в больнице, имею право спокойно подвергнуться операции! Я требую наркоза! Сестра, вы слышите, что я вам говорю?
 Хирург только пожал плечами, и сестра помчалась за анестезиологом. Пришлось тому приступить к своим обязанностям в непривычной обстановке, но другого способа заставить первого замолчать не было. Вот так и получилось, что, когда председатель горсовета с заведующим отделом культуры бодрой рысцой вбежали в вестибюль больницы, интересующий их больной уже спал на операционном столе с блаженным выражением лица…
 Директор школы, он же учитель математики, как раз вёл урок в шестом классе, когда услышал крики в школьном коридоре. Прервав на полуслове объяснение теоремы, директор раздражённо взглянул на дверь — опять какие-то хулиганы нарушают тишину. Дверь в класс распахнулась, и вместо несовершеннолетних хулиганов в неё ворвался совершенно взрослый мужчина, жутко взволнованный.
 — Я вас ищу, пан профессор! — крикнул он директору. — Бежим скорее! На рыночной площади, у автовокзала, приземлились марсиане! А они человеческого языка не понимают. Люди сказали — только с помощью математики с ними и можно пообщаться! А лучше вас никто не сумеет, вот эти самые, как на доске, всякие треугольники и прочее! Так что бежим скорее!
 — Минутку, проще пана! — строго сказал директор, одним грозным взглядом усмиряя зашумевший было класс. — Взрослый человек, а такие шуточки у вас…
 — Какие шуточки, разве я бы осмелился шутить с вами, пан директор! Святая правда, помереть мне на этом месте! А меня за вами люди прислали, говорят, у нас в Гарволине нет человека ученее пана!
 Тут за спиной незнакомого нарушителя спокойствия показался очень хорошо знакомый директору ученик его школы, второгодник из восьмого класса, вечно прогуливающий уроки. Он поддержал первого посланца:
 — Пан директор, там какие-то на рынок прилетели! Совсем не человеки, не пойми кто! И говорить по-нашему не умеют, люди сказали — с ними только математически и можно договориться! Пан директор, поспешите, ведь по-математически больше никто не умеет!
 Директор все ещё недоверчиво смотрел на нежданных посетителей и не знал, верить им или не верить.
 — Ну, если это глупые шуточки… — грозно начал он, но подросток не стал ждать.
 — Как же, тут не до шуток! — фыркнул он и, повернувшись, умчался, не дожидаясь директора.
 Взрослый посланец продолжал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу в дверях класса. Видя, как ученики уже вскочили и приготовились мчаться на площадь, и понимая, что никакая сила их не удержит, директор, все ещё сомневаясь, сам бросился к выходу. Спохватившись, вернулся к доске, схватил несколько кусочков мела и выскочил из класса. За ним с шумом и гамом повалили ученики. Сбившись в дверях, они образовали пробку. Самые нетерпеливые полезли в окна.
 В один из домов на окраине Гарволина, в двери своей квартиры ворвалась запыхавшаяся девочка.
 — Мама! — с порога крикнула она. — К нам марсиане прилетели! На автовокзале стоят.
 — Так они на автобусе приехали? — с интересом спросила мать девочки, оторвавшись от чистки картошки.
 — Да нет же! Они прилетели, на чем-то таком блестящем! И на рынке сели! Бежим быстрее, сама увидишь! Быстрее!
 — Глупости какие говоришь! — рассердилась мама. — И вообще, что это ты домой прибежала? А как же уроки в школе?
 — Какие уроки? Всю школу распустили, сам директор помчался к марсианам, будет им геометрию рисовать, они по— человечески не понимают!
 Услышав про директора, мать сразу поверила и встревожилась. Бросив недочищенную картошку, она сорвалась с места и забегала по кухне, в панике восклицая:
 — Езус-Мария, вот и марсиане прилетели! Это за грехи наши Господь посылает нам испытание! Стой, ты куда? Вот сетка, поможешь мне. Куда же другая запропастилась? Ах ты, Господи…
 — Зачем сетка? — не поняла дочь.
 — Бери, не спрашивай, делай как говорят! Не помнишь, куда я кошелёк сунула? Сахару надо купить и муки. Тут марсиане прилетели, а у нас никаких запасов!
 Как сумасшедшая бегая по квартире, женщина схватила деньги и сумку и, выскочив на лестницу, затарабанила в дверь соседки.
 — Пани Капарова, пани Капарова! Настал наш последний день! Марсиане прилетели! Я в магазин, на вас тоже займу очередь!
 Комендант городского управления милиции, нервно застёгивая на себе пояс с пистолетом, отдавал распоряжения сержанту:
 — Немедленно свяжись с Главным управлением в Варшаве. Марсиане — это по их части! Пусть срочно принимают меры! И обзвоните все соседние отделения, чтобы прислали в Гарволин подкрепление, нам не хватит людей. Неизвестно, во что это выльется. А потом позвоните в Люблин. Моё мнение — надо подтянуть войска, но пусть сами решают.
 — А если что — стрелять без предупреждения? — на всякий случай поинтересовался сержант с телефонной трубкой в руке и совершенно идиотским выражением на лице.
 — Вы что, спятили? — остановился на бегу начальник. — Ни в коем случае не стрелять, сохрани Бог! Поняли? Ни в коем, даже в самом крайнем! А то скажут — мы виноваты, если начнётся третья мировая. И пожарников вызовите! Хотя нет, похоже, они не любят пожарных. Тогда позвоните в войсковую часть! Но сами не вызывайте, ваше дело — только известить! А они уж пусть сами решают — вмешиваться или нет. На их ответственность!
 Из костёла вышел ксёндз, сопровождаемый табунком жутко взволнованных баб, и очень неохотно направился к центральной площади. Идти туда ему явно не хотелось, бабы чуть ли не силой тащили его туда.
 — Не хватало ещё на старости лет сделать из себя посмешище! — ворчал ксёндз по дороге. — Ведь это все равно что изгонять злого духа из трамвая! Какой все-таки тёмный у нас народ!
 — Так ведь нет на них другого способа! — убеждали ксёндза бабы.
 — А как они есть порождение адских сил, исчадие дьявола, при виде святого креста всю свою сатанинскую силу потеряют! — шипела ксёндзу в спину старуха в чёрном, подталкивая упиравшегося священнослужителя.
 — А если даже весь народ поубивают, по крайней мере, примем смерть по-христиански, — вторила ей запыхавшаяся баба, набожно возводя очи горе.
 — Мученическую смерть примем как истинные католички, — радостно шамкала ковыляющая за ними бабулька, таща за рукав костельного служку с его причиндалами.
 — Тёмный народ, тёмный народ, — недовольно продолжал бормотать ксёндз, однако, зная, что с этим народом ничего не поделаешь, выхватил из рук служки кропило и принялся кропить все подряд, что ему попадалось по пути, не замедляя шага. В том числе окропил и попавшегося под руку оператора кинохроники.
 Довольные бабы истово осеняли себя крестом. К их кучке присоединялись по дороге осмелевшие верующие.
 — Тёмный народ! — твердил своё ксёндз, не переставая, однако, кропить все подряд направо и налево. — Не понимают того, что, если эти существа и в самом деле явились к нам с другой планеты, могут усмотреть в моих действиях покушение на их свободу совести. Или вообще воспримут как акт агрессии…
 Тут шествие выбралось на площадь. Узрев блистающий космический аппарат, над которым продолжал таинственно кружиться, рассыпая искры, светящийся круг, ксёндз застыл как вкопанный. К этому времени на площадь вернулись многие из тех, кто в панике драпанул, приняв за нападение защитную реакцию инопланетян. Теперь-то гарволинцы поняли — гостям просто не понравилось, что пожарники собираются поливать их из своих шлангов, сами же гости явились явно с мирными целями. Вон как спокойно стоят, никому ничего плохого не делают.
 И постепенно вокруг космического корабля опять собрались зеваки, стоя, однако, на почтительном расстоянии от него почти правильным полукругом. К ним постепенно присоединялись и другие беглецы, выглядывавшие из своих укрытий и убедившиеся, что первым смельчакам космиты ничего плохого не сделали.
 Космические пришельцы тем временем поделили между собой обязанности. Двое из них взяли на себя охрану своего корабля, трое остальных приступили к установлению контактов с землянами.
 Директор школы, он же учитель математики, мелом чертил на булыжниках мостовой формулу теоремы Пифагора. Бедный математик уже пятый раз изображал формулу, пытаясь заставить непонятливое космическое существо перейти с неровного, выщербленного участка мостовой на более ровный тротуар, где теорема Пифагора предстанет если не во всей красе, то по крайней мере в приемлемой форме. Издали математик очень напоминал хозяйку, заманивающую в курятник упрямую курицу, подбрасывая ей зерно. Космический пришелец послушно топал за математиком, позволяя себя завлечь, за ним последовали и остальные, смешно ступая своими гусиными лапами.
 Добравшись до ровных квадратов тротуара, математик начал наконец проводить полноценный эксперимент. В пятый раз изобразив треугольник, он дорисовал квадраты к двум его сторонам, вопросительно взглянул на космическое существо и протянул ему мел, всем видом приглашая продолжить общение. Три космических чудовища, с трудом согнувшись над чертежом, похоже, изучали его внимательно, затем выпрямились, сдвинув свои круглые головы.
 — Как вы думаете, чего он от нас хочет? — взволнованно поинтересовался социолог, на всякий случай шёпотом.
 — Он изобразил теорему Пифагора, — так же взволнованно ответил консультант. — Насколько я её помню, мы должны дорисовать третий квадрат на оставшейся стороне треугольника. Это я ещё со школы помню. А вот если он перейдёт к высшей математике…
 — Ну так дорисуйте ему этот квадрат!
 — Я? — возмутился консультант. — Да мне ни в жизнь не согнуться!
 Тем временем закалённый в общении с дубиноголовыми учениками преподаватель ласково и терпеливо уговаривал пришельца:
 — Ну возьми же мелок! Не бойся! Что надо тут изобразить? Подумай хорошенько…
 Толпа на площади, затаив дыхание, с напряжением следила за исторической сценой установления контактов землян с пришельцами из глубин Вселенной. Ни один из зевак не остался равнодушным, каждый на свой лад переживал торжественные мгновения, стараясь не помешать. Если и обменивались замечаниями, то только шёпотом.
 — Гляди, совсем ходить не умеют, как паралитики какие…
 — Может, они у себя и вовсе не ходят.
 — А что, летают?
 — Кто их там знает. Или летают, или ездят на чем…
 — Да, не скажешь, что они спортивного склада, — недовольно заметил местный футболист.
 — Спортсмены не спортсмены, а видишь, откуда прилетели! — возражали ему.
 — По-русски никто не пробовал с ними заговорить? — интересовались в толпе.
 Ему отвечало сразу несколько голосов:
 — Да по-всякому пробовали. И по-русски, и по-английски, дворник Шварц вспомнил свои военные годы и по-немецки попробовал, а парикмахер, тот даже по-французски спросил, парле ву Франсе?
 — И что?
 — А ничего! Не знают иностранных языков, молчат как пни.
 — Аптекарь по-латыни к ним обратился!
 — Интересно, что он им по-латыни сказал?
 — Названия лекарств, больше он ничего не знает, да они все одно не поняли.
 — Жаль, по-китайски никто у нас не умеет…
 — Пан, ты в своём уме? Храни нас Господь от китайцев…
 — Люди, а что там в серёдке у них такое жёлтенькое чернеется?
 — Я бы уж скорее с ними по-японски попробовал.
 — Так попробуй. Люди, дайте человеку с японским пройти!
 — Да нет, я-то сам не говорю, думал, может, кто умеет.
 — О, председатель местной кооперации два года во Вьетнаме сидел! Надо за ним сбегать!
 — Какой смысл? Они вообще не говорят по— человечески!
 — Глядите, глядите, наконец до них дошло! Одно из космических чудовищ неуклюже взяло мел в лапу и, шагнув через тротуар, с трудом накорябало на стене дома косую линию, долженствующую соответствовать третьей стороне треугольника. Площадь замерла, даже ничего не смыслящие в геометрии гарволинцы поняли, что настал исторический момент. И когда пришелец вкривь и вкось изобразил на черте нечто отдалённо напоминающее квадрат, зеваки разразились рукоплесканиями, криками и одобрительным свистом.
 Безумно взволнованный историк шептал на ухо директору школы:
 — Видите, они оперируют мысленными аббревиатурами. Высшая степень цивилизации! Надо бы им нарисовать нашу солнечную систему, а ещё лучше — всю нашу галактику, может, покажут, откуда прилетели. Потрясающе! Колоссально! Наверняка их космический корабль двигался с помощью умственной энергии! Рисуйте же!
 — Солнечную систему я ещё изображу, — сконфузился математик, — а вот галактики наизусть не помню. И вообще мне проще общаться с ними математически.
 И, вынув из кармана запасной кусок мела, директор школы принялся что-то писать на стене дома.
 Оставшиеся караулить вертолёт сатирик с пилотом были очень недовольны поведением своих коллег.
 — Ведут себя как бараны безмозглые! — выходил из себя сатирик. — Люди им аплодируют, поздравляют, а им хоть бы хны! Кретины!
 — А что бы вы делали на их месте? — поинтересовался пилот. — Раскланивались бы?
 — Да хоть как-то прореагировать же надо! Представьте, что вы приземлились на какой-нибудь Альфе Центавра. Приземлились, значит, приступили к установлению дружеских контактов, а тут вдруг центавряне принимаются испускать какие— то непонятные звуки. Для вас совсем непонятные, на земные не похожие, то ли хрюкают, то ли стенают. Ведь это наверняка заставит вас как минимум встревожиться!
 — Точно! — согласился пилот. — Я бы обернулся и посмотрел, чего это они. Какое у них, к примеру, выражение на лицах…
 — Да нет, — засомневался вдруг сатирик, — по выражению правильной реакции не определишь, вы ведь не у себя на Земле. Вдруг тамошние жители в приливе дружелюбия начинают скалить зубы или плеваться? Нет, нам правильно их реакцию никак не оценить.
 Сообразительный пилот сразу усёк суть проблемы и задумался.
 — Холера! Вы правы. Тогда, может, дать им понять, что мы не первый раз на Земле, что случалось незаметным образом навещать гарволинцев и раньше, так что мы знакомы с их обычаями и чрезвычайно признательны?
 Сатирик полез было в затылок, чтобы почесать его, да вовремя одумался. Пилот тоже непроизвольно привёл в движение своё оружие — автомобильное шасси, которое тут же оглушительно загрохотало. Грохот заставил ближайших зевак отскочить, а сатирика с пилотом привёл в чувство.
 — Неплохо было бы приблизиться к людям и дружески дать им понять… Только как?
 Пилот помнил о дисциплине.
 — Мы не можем покинуть свой пост, — сурово сказал он. — Нам с места двигаться нельзя.
 За разговором и раздумьями пилот с сатириком не заметили, как к космическому кораблю приблизился ксёндз — бабы немного отстали — и, вытащив кропило, замахнулся им на корабль. В этот момент одно из стерегущих машину страшилищ направило на него какую-то странную штуку, оглушительно загремевшую. Ксёндз было попятился, но, услышав, как за спиной заголосили правоверные католички, с отчаянной решимостью ступил шаг вперёд и окропил машину, страшилищ— марсиан и передний ряд зевак. Многие из последних преклонили колени и принялись истово молиться.
 Редактор с микрофоном в руке и блаженным выражением на лице растроганно наблюдал с близкого расстояния церемонию окропления. Внезапно его схватил за локоть какой-то мужчина.
 — Вы журналист? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Впрочем, это не имеет значения, главное, у вас есть магнитофон, так что запишите это!
 — Что именно? — не понял редактор.
 — Грохот их странной машинки! Может, это вовсе не оружие, а их речь! Может, они с помощью машинки выражают свои мысли! Пусть потом наши учёные исследуют! Ну, скорей же!
 Прекрасно зная, что представляет собой машинка, редактор попытался отделаться от любознательного земляка.
 — Да нет же, не может быть! Просто грохочет, когда её по булыжникам возят, слышите? На неровностях подпрыгивает и грохочет. Это никак не может быть их речью. Зачем морочить голову нашим учёным?
 Однако любознательный гарволинец мёртвой хваткой вцепился в редактора и поволок его к марсианину, громко возмущаясь:
 — Вот у нас всегда так! Отсталый народ, двигай с такими вперёд науку! Поймите же, в данном случае от вас может зависеть новый виток в развитии межпланетарных взаимоотношений! Да что вы упираетесь? Ну вот, теперь доставайте свой микрофон, пониже установите… Он сейчас опять пустит в ход свою машинку. Ну!
 Межпланетное чудище и в самом деле в этот момент с грохотом двинуло свою машинку. Обалдевший от натиска любознательного гарволинца редактор послушно поднёс свой микрофон к дьявольской машинке. Люди на площади замерли, а чудище любезно принялось шуровать машинкой по булыжникам мостовой, словно понимая, что именно это от него требуется. Прижатый мощной дланью любознательного к земле, редактор старательно записывал грохот игрушечного грузовика…
 Тем временем учитель математики кончил выводить на стене дома какое-то математическое уравнение и выжидательно обратился к марсианину. Консультант по вопросам науки и техники, понимающе наклонив огромную круглую голову, приподняв руку с зажатым мелом, шагнул к стене и чуть не свалился с ног от мощного удара шлемом. Удар нанёс стоящий рядом художник, излишне резко приблизивший свой шлемофон к шлемофону консультанта.
 — Ты что, спятил? — цыкнул консультант. — Я и без того плохо соображаю.
 — А что ты собираешься написать? — грозно поинтересовался художник.
 — Да любое другое уравнение, кое-что ещё помню.
 — Соображай! Мы же не знаем ни их языка, ни их алфавита.
 — А я помню, как пишется альфа и омега, вот и напишу, — стал было хвастаться консультант, но художник закричал на него страшным голосом:
 — Осел! Никаких букв, даже греческих!
 — Так что же мне делать? — растерялся консультант.
 — Нарисуй ему что-нибудь!
 — Не умею я рисовать! И из геометрии ничего, кроме Пифагора, не помню.
 — Ну так изобрази ему строение атома.
 Поднапрягшись, консультант вспомнил, как на занятиях в Политехническом рисовали на доске строение атома, кивнул своей огромной головой и сделал шаг к стене, наступив при этом одной ластой на другую. Однако на ногах устоял и, неуклюже приподняв руку, принялся на уровне желудка чертить на стене какие-то безобразные эллипсы. Математик с волнением наблюдал за его творчеством.
 Социолог решил отметить и реакцию детей на прилёт космонавтов. Для наблюдений он выбрал маленькую девочку, с увлечением евшую яблоко и во все глаза уставившуюся на него. Он, в свою очередь, уставился на неё. В толпе это заметили. Девочка на всякий случай спряталась за спинами взрослых.
 Один из зевак вслух предположил:
 — А может, оно голодное?
 — Э, какое голодное, — не согласился второй. — Наверное, просто хочет понять, что это такое.
 Второй вытолкнул девочку вперёд, ласково приговаривая:
 — Не бойся, малышка, не бойся! Покажи ему, как у нас едят.
 — Оставьте ребёнка в покое! — истерично вскричала какая— то женщина. — Ещё что ей сделает… Глядите, какой он огромный и страшный! И неуклюжий.
 — Слон тоже огромный и неуклюжий, — возразил ей кто— то, — но ребёнка никогда не обидит.
 — Да ведь это не слон! А ты если такой умный, сам и покажи.
 И немедленно из тесных рядов зевак выдвинулся вперёд какой-то молодой человек с яблоком в руке, прочно встал перед марсианским чудищем и бесстрашно обратился к нему:
 — Ты, гляди внимательно. У нас вот так это делается, видишь? — И он принялся демонстративно пожирать яблоко, нарочно выразительно двигая челюстями и причмокивая. — Это у нас еда такая, дошло?
 И он протянул неземному существу второе яблоко.
 — Вот, возьми, попробуй. Да не бойся ты!
 Немного поколебавшись, марсианское чудовище приняло подарок. А перед ним уже, став рядком, пятеро добровольцев показательно пожирали яблоки, чтобы небесный гость имел возможность в деталях изучить процесс поглощения пищи на Земле. Растолкав их, к марсианину протиснулся какой— то оборванец с колбасой и протянул её пришельцу.
 — Что вы все яблоками его угощаете? Может ему пожрать охота.
 У социолога от умиления слезы показались на глазах, что, к счастью, не было заметно со стороны. Сердце социолога переполняли поистине неземные восторг и эйфория. И безграничная любовь к этой чудесной общественности, которая столь благожелательно отнеслась к страшному созданию с далёкой планеты, нежданно-негаданно прилетевшему в их тихий городок. Вот только что делать с полученными яблоком и колбасой? Съесть их он не мог, понятное дело, спрятать тоже некуда, бросить на землю — невежливо по отношению к дарителям, опять же можно испортить столь хорошее начало завязавшихся контактов. Вот и стоял он, держа в серебряных лапах земные дары, и потел от эмоций и от жары в своей металлической сбруе. И тут ему в голову пришла спасительная мысль. Неуклюже развернувшись, он зашлёпал к оставшимся у космолёта коллегам и протянул дары пилоту, которого опознал по оружию.
 — И что мне с этим делать? — спросил пилот, переняв дары землян.
 — Осматривайте, как нечто никогда вами не виданное, — посоветовал социолог. — Ах, что за реакция! Что за общественность! Славянское гостеприимство! Нельзя их разочаровать. Просто некрасиво будет с нашей стороны.
 — Хорошо. Если что ещё путное дадут, берите…
 На почте и телеграфе клубились толпы людей. Все требовали немедленно соединить их с разными городами Польши или желали отправить телеграммы-молнии. Телефонистки и телеграфистки сбились с ног. Из толпы с трудом выбрался мужчина, который раньше других сообразил кинуться на телеграф, чтобы заказать разговор с Гданьском. Десять минут назад он, не помня себя, орал в трубку:
 — Помереть мне на этом месте! Клянусь, святая правда! Нет, ни капли во рту не было! Да, своими глазами видел! Так что садись на что угодно — машину, самолёт — и двигай сюда! Важно первому это осветить! Видел я тут машину телевидения и кинохроники, но они здесь оказались случайно, так что никто заранее не знал! По-моему, представителей столичной прессы ещё нет! Уверен, не розыгрыш. Не слышу, что? А, в данный момент рисуют друг дружке геометрические теоремы! Да не люди же, уверен! Пока неизвестно откуда, говорят, прямо из космоса…
 В редакции центральной гданьской газеты редактор положил трубку и с совершенно обалделым выражением лица посмотрел на окруживших его сотрудников.
 — Космический корабль приземлился в Гарволине, — потрясённо сообщил он. — Звонил брат.
 — А какой корабль? — деловито поинтересовался спортивный обозреватель. — Наверняка американский?
 — Да нет, вроде бы вообще не наш. Не с Земли, значит. Неизвестно откуда.
 Теперь потрясённо молчали сотрудники, не зная, как отнестись к такому необычному сообщению.
 — А твой брат… эээ… как бы сказать помягче… здоров? — наконец выговорил театральный критик.
 — Нормальный мужик. И не пьяница. Я уверен — звонил трезвым…
 Сотрудников прорвало, все заговорили одновременно.
 — Пришельцы в Гарволине? Почему именно в Гарволине?
 — А почему бы и нет? Если они из космоса, им все равно, где сесть.
 — Быть такого не может! Позвонил, чтобы тебя разыграть!
 — Нет, клялся-божился, что говорит правду. И собственными глазами видел их!
 — Да бросьте вы! Если бы к нам что-то такое из космоса летело, их бы уже давно засекли. И все бы знали!
 — Так бы тебе и сообщили, держи карман…
 — А я разве говорю, что мне? У них, за бугром, растрезвонили бы сразу.
 — Слушайте, а может, он запутался среди спутников, вот его и проглядели…
 — И за бугром могли не афишировать…
 — Братцы, вы никак спятили! Ну как же можно всерьёз такую ерунду принимать? Ведь всем известно — в космосе нет жизни. Все новейшие исследования…
 — Поцелуй меня знаешь куда со своими новейшими исследованиями!
 — Дорогие мои! — размечтался вдруг обычно суровый литературный критик. — Представьте, вдруг они и в самом деле прилетели! То, о чем мечтало человечество — свершилось! Помните загадочные рисунки ацтеков, майя и прочих инков? Совсем другая жизнь…
 — Уже и коммунизм построен! — ядовито добавил другой критик, театральный.
 — Но ведь и в самом деле что-то там прилетело и село на рыночной площади!
 — А где гарантия, что прилетело действительно из космоса? Бред какой-то! Кто в такое может поверить? Просто один из спутников по ошибке сел не там, где надо, вот и весь секрет!
 — Заткнитесь! — прикрикнул на сотрудников редактор. — Брат чёрным по белому сказал — приземлился межпланетный корабль и инопланетяне из него вышли! И все их видели!
 — Подумаешь! Из спутников тоже могут выйти…
 — Так ведь он сказал: они не люди!!!
 В комнате воцарилась тишина, даже у скептиков не нашлось возражений. Все вздрогнули от неожиданности, когда заведующая колонкой по науке и технике вдруг с криком сорвалась с места.
 — Мой муж! — вскричала она, задыхаясь от волнения.
 — При чем тут твой муж? — не поняли коллеги.
 — Он тоже видел! Сегодня рано утром он мне сказал, да я не поняла! Видел ночью на шоссе, как оно летело в сторону Гарволина!
 Нелегко было добиться от потрясённой жены врача связного рассказа о ночном путешествии мужа. Очень мешал то и дело всплывающий заяц. Тем не менее это косвенное подтверждение заставило газетчиков поверить в сообщение брата редактора.
 — Ну и дура баба, только сейчас вспомнила! — ворчал спортивный обозреватель.
 — Так ведь до неё и сейчас не дошло, в чем дело! Услышала, как мы обсуждаем необычное явление, и в её мозгу возникли подсознательные ассоциации, — привычно подвёл теоретическую базу критик. — A самостоятельно соображать женщины просто по своей природе не могут.
 — Тоже мне умник нашёлся! — отбивалась жена врача. — Просто не до вас мне, вон из статьи надо три абзаца выкинуть, голову ломаю.
 Редактор решился.
 — Что бы там ни село — едем! На всякий случай, а вдруг… Быстрее, может, ещё успеем!
 Тем временем на центральной площади Гарволина межзвёздные контакты постепенно расширялись и крепли. За ними с неослабевающим вниманием наблюдали редактор и фоторепортёр, которым удалось найти друг друга в толпе. Теперь они подобрались возможно ближе к кораблю с пришельцами старались зафиксировать наиболее интересные моменты.
 Вот к пришельцам осторожно приближаются два пожарника, на сей раз с пустыми руками, без шлангов, но зато в асбестовых костюмах. Видимо, самые отчаянные. Они подходят все ближе…
 Один из оставшихся у корабля космитов бдительно обернулся к пожарникам и легонько двинул вперёд своё страшное оружие. Пожарники остановились, пришелец тоже замер. Стражники шагнули вперёд, и пришелец пустил в ход оружие. Оглушительно загрохотав, его адская машина выстрелила тучей серебристой пыли. Пожарники пустились наутёк.
 — А я ведь говорил — им не нравится, когда подходят к кораблю слишком близко! — удовлетворённо заметил один из зрителей, тесно сгрудившихся за спиной фоторепортёра.
 Опустив фотоаппарат, чтобы немного отдохнули онемевшие от тяжести руки, фоторепортёр шёпотом поделился с редактором своими впечатлениями.
 — Надо же, а ведь всего-навсего фен для сушки волос! Я сам поверил бы в пришельцев, если бы не знал.
 — Пришлось записать проклятый фен, — тоже шёпотом отозвался редактор, — общественность заставила. Записал, чтобы подозрений не вызвать.
 И редактор опять незаметно включил магнитофон, чтобы записать обмен мнениями между зеваками.
 — Вот интересно, это живые существа или автоматы? — спрашивал кто-то у ветеринара, видимо слывшего большим специалистом по живым существам.
 Поддерживая свою репутацию, ветеринар постарался ответить как можно солиднее:
 — Автоматы в таких комбинезонах? Полагаю, это все-таки люди. Вернее, не люди, но живые организмы. Скорее всего, организмы белковые.
 — Так чего же эти организмы напялили скафандры?
 — Видимо, наша атмосфера для них гибельна.
 — Ещё бы! — подхватил женский голос. — Не только для них. Столько вони от этих автобусов, свободно задохнуться можно!
 — Вам не кажется странным, что тут космиты, а до сих пор нет ни газетчиков, ни телевизионщиков. Такого не передать на всю страну!
 — Окстись, пан! И телевидение, и радио давно примчались, вон, за углом стоят, высунуться боятся.
 — И все равно, в кои-то веки марсиане прилетели…
 — Да не марсиане это! На Марсе нет жизни!
 — А тебе не все равно, откуда они? С Марса или нет, главное — к нам прилетели. Только бы с ними удалось договориться.
 — Надо срочно специалистов вызвать, учёных людей. Уж они бы с ними сумели поговорить.
 — Не беспокойтесь, я видел — тут у одного коротковолновый передатчик, так он всю дорогу куда попало сообщает. Всем растрезвонил на всю Европу…
 — Вся Европа польского не понимает.
 — Так ведь слова «космос», «марсиане», «НЛО» — не польские, всем понятные. Ну, а Гарволин наш прославится на весь мир, факт!
 Услышав последний разговор, фоторепортёр переглянулся с редактором, и они незаметно выбрались из толпы.
 — Холера, рановато крик на весь мир подняли, — озабоченно сказал редактор.
 — Того и гляди прилетит что-нибудь серьёзное…
 — Не волнуйся, — успокоил его фоторепортёр, — так сразу не прилетит. Сначала ведь никто не поверит, им надо будет согласовать с руководством свои действия, а на это потребуется время. Так что у нас ещё в запасе час-другой…
 Оптимизм коллеги придал силы редактору, тот оживился.
 — В таком случае не станем терять драгоценные минуты, за дело.
 — Послушай, Адам! — вскричал вдруг фоторепортёр, которому в голову внезапно пришла блестящая идея. — А что, если нам задержать их тут дня на два? Сколько можно нафотографировать, позаписывать. Нет, ты представляешь, какие это деньги? На всю жизнь хватит! И неважно, верит общественность или нет, пусть сомневается, этого вполне достаточно!
 У энтузиаста-редактора загорелись глаза, но тут же потухли. Подумав, он покачал головой и вздохнул.
 — Нет, номер не пройдёт. Наверняка в кодексе найдётся какая-нибудь статья об «использовании в целях наживы»… Не успеешь моргнуть, как окажешься за решёткой.
 Фоторепортёр тоже вздохнул.
 — А жаль, ведь уникальные возможности… Ну ладно, что будем делать? Кончаем представление или подождём, может, ещё кто подъедет? Рискнём?
 — Я бы рискнул, только надо предупредить Ольшевского, чтобы взял ответственность на себя. И пусть действует в зависимости от обстоятельств, может, и скажет правду, и так ведь без опровержения не обойдётся. Ты прав в одном: уникальную возможность следует использовать на всю железку!
 Фоторепортёр огляделся по сторонам.
 — Ольшевский вон там сшивается, — мотнул он подбородком в сторону аптеки, где замдиректора Центра по изучению общественного мнения с блаженным выражением лица направо и налево задавал вопросы общественности, первый раз без труда получая на них добровольные и искренние ответы. Он уже отказался от намерения записывать ответы, поняв, что все равно всех записать не сумеет, просто не успеет. А люди охотно отвечали на его вопросы, полагая, что это только обмен мнениями в небанальной ситуации. Ведь ответов не записывают, фамилий не спрашивают, вот люди и не пугались, откровенно высказывая своё мнение.
 Протолкавшись к замдиректора, редактор с фоторепортёром высказали ему свои соображения относительно использования на всю железку уникальной возможности изучить общественное мнение. Да, да, протянуть эксперимент как можно дольше!
 Диспетчер автовокзала охрип от напрасных криков, пытаясь отправить в рейс очередной автобус.
 — Ты хоть соображаешь, что уже на два часа опаздываешь? — орал он на шофёра. — Да плевать я хотел на космос с его пришельцами, у меня график! Немедленно отправляйся, потом не расхлебаешь неприятностей! Не только мне шею намылят, и ты поплатишься!
 — Все опаздывают! — философски огрызался шофёр, не отрывая жадного взгляда от серебристой марсианской машины и её толстеньких пассажиров. — Всем шею намылят! И ты думаешь, хоть один пассажир у меня будет?
 — А это не имеет значения! — хрипел диспетчер остатками голоса. — А это не твоя забота! Хоть пустой автобус, да должен отправиться! Варшава оборвала телефоны, там ждут автобусы! Сейчас на телефонах повисли гарволинцы, так Варшава на телеграммы перешла. Ты хочешь меня под монастырь подвести, такая твоя растакая… плазма галактическая!
 — Ладно, ладно, сейчас отправлюсь, — услышав про галактическую плазму, сдался водитель.
 И совершенно пустой автобус, где сидела только одна баба с огромной корзиной, в которой беспокойно попискивали цыплята, нехотя вырулил со стоянки и двинулся в направлении Варшавы.
 На одной из крутых узеньких улочек, спускавшихся к центральной площади, совершенно пустынной, директор ювелирного магазина лихорадочно шептался со своим шурином.
 — Да нет, конечно же, на сто процентов я не уверен, но, если у них есть минералы, среди них могут быть и драгоценные. Не обязательно бриллианты, но драгоценные. И золото тоже может быть. А ты ведь знаешь, Леонтий, в этом деле главное — успеть первым. Кто успел, тот и съел. Ведь эти космические балбесы небось и не знают цены своим камушкам, ведь им, не исключено, понравится, к примеру, такой вот булыжник. Или те камни, валуны, что на полях валяются. Вот бы набрать и поменяться!
 — Ты прав, Кондратий, — соглашался шурин, привыкший во всем доверять проходимцу-родственнику. — Ты у нас голова! Вот только как ты с ними сговоришься? Ведь ни бельмеса же по— нашему… Ага, придумал! Просто взять и им под нос подсунуть!
 — Как подсунешь? Втихомолку не удастся, народ толпится, будто невидаль какая…
 — Ay тебя с собой есть камень? Можно ведь одного и в сторонку отозвать, и из-под полы показать… Будто впервой! Ох, Кондратий, ведь это какие денежки можно зашибить!
 Оглянувшись украдкой, директор ювелирного магазина подобрал валявшийся неподалёку обломок булыжника и сунул его в руку шурина.
 — Вот, возьми для начала.
 — Я? — испугался шурин. — А почему ты сам не…
 — Соображай! Если я сам подойду к космиту, народ сразу скумекает — туг дело нечисто. И уж спокойно с ним не пообщаешься. Ну да ладно, пошли вместе. Вот у меня на всякий случай прихвачен и бриллиантик. Русский, небольшой, но все же… Если на булыжник не клюнут.
 И оба быстрым шагом направились в сторону рыночной площади. Сунув камень в карман, шурин зажал во вспотевшем кулаке русский бриллиантик…
 В продовольственном магазине царила невообразимая паника. Толпа озверевших баб штурмовала; прилавки. Вскоре полки, уставленные продуктами, опустели и продавщице пришлось отпускать товар непосредственно со склада в подсобке.
 — Не развязывайте, проще пани, не килограмм возьму, а весь мешок! — перекрикивая шум, попросила продавщицу покупательница. Негромко постаралась попросить, но её, к сожалению, услышали.
 Тут же посыпались реплики:
 — Ещё чего, целый мешок сахару одной!
 — Ишь какая выискалась, весь сахар разберёт!
 — Пани Кристина, больше пяти кило в одни руки не отпускайте! А то нам не хватит!
 — А ты куда лезешь? Пани тут не стояла!
 — Женщины, опомнитесь! С чего такая паника? Они же ничего не жрут, видели же, даже яблока это свиное рыло не захотело!
 — А тогда зачем сама в очереди стоишь?
 — Теперь моя очередь! Дорогуша, мне пять кило сахару, пять кило муки, пять кило соли…
 — Что вы сказали, даже яблок они не едят? Вот интересно, чем же питаются?
 — Человечиной!
 — Ну и шуточки у вас, проше пани!
 — Что вы сказали, дорогуша? Каперсы? Давайте и каперсы. Да, все десять банок. А вон в тех банках что?
 — Хватит, хватит, сколько можно одному человеку отпускать?
 — Не давать ей все каперсы! Другим не хватит! По банке в руки!
 Чем меньше продуктов оставалось в магазине, тем больше разгорались страсти. Набив доверху свои сумки случайным набором продуктов, взъерошенные и распаренные бабы выкатывались из магазина, даже не глянув в сторону рыночной площади и не обратив никакого внимания на трущегося около них мужчину с очень помятым букетом в газетной бумаге. Самого его не очень помяли, ибо продуктов он не закупал и за место в очереди не дрался…
 Сатирик, охраняющий вместе с пилотом космический корабль, внимательно наблюдал за поведением толпы на площади. Он и заметил необычное явление: в одном месте толпа вроде бы стала ещё гуще, все сгрудились около какого-то человека, показывающего пальцем на их космический корабль. Следуя за пальцем, люди поднимали головы и тоже напряжённо вглядывались в какой-то заинтересовавший их фрагмент корабля. Данное обстоятельство весьма встревожило сатирика, и он зашлёпал по булыжникам мостовой к пилоту, охранявшему космический корабль с другой стороны.
 По привычке попытавшись наклониться к уху пилота и позабыв о шлемофоне, сатирик довольно сильно стукнулся о шлемофон пилота. Выругавшись, он вполголоса сообщил:
 — Слушай, что-то они там увидели в нашем вертолёте. Пальцами друг другу показывают и пялятся. Понятия не имею, что там такое. Пошли посмотрим.
 Пилота тоже встревожил внезапный интерес общественности к их кораблю, и он пошлёпал вслед за сатириком на ту сторону. И в самом деле, теперь уже многие в большом волнении всматривались в звездолёт, точнее, в его верхнюю часть. Пилот встревожился ещё больше.
 — Оторвалось там что-то? — предположил он, и вдруг его осенило. — Понял, автоматический подъёмник!
 От ужаса оба замерли, не зная, что предпринять. А в народе уже стали рождаться домыслы и вымыслы.
 — А пан думал, так они и оставят пустой свою тарелку? И наверняка там не одна штука осталась.
 — А он не похож на этих…
 — И как пан там его разглядел?
 — Да не я, это Стась его в бинокль обнаружил.
 — Какой Стась?
 — Да вот этот, племяш мой. На крышу забрался и сверху разглядел.
 — А ну, Стась, давай выкладывай, что ты там в свой бинокль разглядел! Только не привирай.
 — На что мне привирать, тут и без привирания такое… Вижу, что-то там шевелится, ну я и навёл бинокль.
 — И что?
 — Такого страшилища в жизни не видел!
 — Как не видел, вон же стоят!
 — Да эти по сравнению с тем красавцы.
 — А тот какой же?
 — Голова с котёл, морда… морда — и не знаю с чем сравнить. Ни на что не похожа. Такое впечатление — одна головешка у него! На тонкой шее качается и во все стороны пялится. Да вон, глядите, и отсюда видно!
 — Точно, качается! Господи, страх какой! И вроде отсвечивает…
 — Не иначе эти, что вышли, приоделись, а тот в натуральном виде, — глубокомысленно рассуждал заведующий бензоколонкой.
 — И пан думает, он задницу выставил? — ещё глубокомысленнее подхватил механик-вулканизатор.
 — Какую задницу? Ты что? Морда у него такая! У них всех морды такие! А тут, на площади, они в скафандрах.
 — В таком случае красавцами их никак не назовёшь, — заключила продавщица обувного магазина.
 — А пани уже намылилась за кого-нибудь из них замуж? — иронически поинтересовалась заведующая сберкассой.
 — Почему бы и нет? А вот на старух-то они не позарятся, это точно!
 — Интересно, что же у него на морде блестит? Может, у них глаза такие.
 — Точно, шары выкатил и светит!
 — Что он сказал?
 — Сказал, глазов у них пропасть, по всей морде натыканы. И светят! Сразу на все стороны зырят.
 Эти досужие вымыслы опроверг рассудительный и спокойный директор погребальной конторы.
 — Если это морда, то я ничего не понимаю. Сами подумайте, как такая громадина в эти их шлемы поместится? Прежде чем говорить, сравнили бы. Куда этим одетым до того голого!
 И в самом деле, тыква автоматического подъёмника раза в три превосходила своими размерами шлемофоны остальных астронавтов. И никому из организаторов эксперимента не пришло в голову, что это обстоятельство может насторожить сообразительную общественность.
 Впрочем, трезвое замечание гробовщика тут же было опровергнуто заведующей банно-прачечным трестом, женщиной тоже умной и рассудительной.
 — А чему тут удивляться? — сказала она. — Может, головы у них такие… упругие, немного примять — и затолкали в шлемы.
 — Тёмный народ! — поддержал её стражник местной тюрьмы. — Да им ничего не стоит уменьшиться-увеличиться, раз— два и готово! Эй, ты чего мне в харю крапиву тычешь? Сам нюхай, коли охота. Вот я тебе сейчас её в глотку затолкаю!
 — Спокойно, Адик, не надо в глотку, давай культурненько, ведь на нас заграница смотрит…
 Сатирик с пилотом по-прежнему стояли в бездействии у своей машины, не зная, как заставить автоматического подъёмника исчезнуть с глаз общественности. Вот и ещё одно упущение, не продумали связь с экипажем. Немного отлегло от сердца, когда среди зевак заметили редактора и фоторепортёра.
 — Если что, как-нибудь их удержат, — обрадовался сатирик. — Или нас вовремя предупредят, чтобы успели смыться.
 — Могли бы помахать этому дурню, дать знак, чтобы пригнулся. Того и гляди весь эксперимент испортит! И конец представлению. Фу, я весь на нервах.
 — Мы-то ещё ничего, вон кому приходится туго, — мотнул пилот головой в сторону коллег у стены дома.
 У стены дома тесно сбитая толпа зевак окружила представителей двух цивилизаций, устанавливающих эпохальные контакты двух миров. Консультант уже давно исчерпал весь запас известных ему геометрических фигур и попытался создать новые по подсказке художника. Это у него не очень получалось, потому как воображения и способностей явно не хватало. А тут ещё художник недовольно шипел в наушники:
 — Ну что ты чепуху изображаешь, бесформенные какие— то каракули. Отдай мел, я сам…
 Консультант со вздохом облегчения передал мел коллеге. В меле недостатка не было. Поскольку в первых рядах зевак крутились вездесущие мальчишки, они пару раз сбегали в школу и натащили мела целую гору, чтобы космические гости не испытывали в нем недостатка, втайне к тому же надеясь, что по причине отсутствия мела завтра в школе занятий не будет.
 Общение шло полным ходом. Вспотевший математик писал своё примитивное: а2 +b2 = с2, художник сначала демонстративно долго изучал им начертанное, а затем в ответ писал своё. Давно он не творил с таким вдохновением! Немного неуклюже, но все равно талантливо изображал он на стене всевозможные геометрические фигурки самых разнообразных очертаний. Вроде бы похожи на треугольнички и ромбики, но явно какие-то неземные, похожие лишь отдалённо. А вот эти фигурки и вовсе ни на что не похожи. Не только слабо подкованные в математике зрители, но и сам преподаватель лишь диву давались, тщетно пытаясь разгадать их тайный смысл. Рядом с математиком стояли архитектор и историк, в полном восторге наблюдая за эпохальным экспериментом.
 Вот пришелец вдруг изобразил кучу каких-то мелких завитушек, то ли точек, то ли запятых.
 — Надо бы их зарисовать! — шептал не помня себя от восторга историк. — Потом учёные расшифруют. Вы бы зарисовали, пан архитектор, ведь вы умеете рисовать.
 Архитектор и сам понимал, что придётся на свои плечи взять ответственность за успех общения с пришельцами, кроме него да учителя математики никаких учёных рядом не оказалось, надо подключиться.
 — Сосчитайте эти точки! — приказал он историку, входя в роль. — Количество переходит в качество. То есть, того… я хотел сказать, количество может иметь значение.
 Оглянувшись, он заметил прораба с подопечной стройки. Прораб, любознательный молодой человек, одним из первых оказался на площади и теперь ни на шаг не отступал от звёздных пришельцев, жадно ловя каждый их жест, каждый шаг. Поняв, что архитектор хочет подключиться к общению с пришельцами, прораб протолкался к нему и протянул кипу светокопий чертежей, автоматически прихваченных со стройки. Карандаш у архитектора был свой. Схватив пачку фотокопий, архитектор принялся лихорадочно наносить на их обратную сторону рисунки инопланетянина.
 Художник по светокопиям понял, что имеет дело с архитектором, и переключился на внеземную архитектуру. Настал его звёздный час. Из-под его пера, то бишь мела, к полному восторгу зрителей, появлялись совсем уж фантастические изображения. Историк трясущимися от волнения руками вцепился в архитектора, чтобы тот, не дай Бог, не подумал сбежать, и то и дело обращал его внимание на новые, интересные объекты.
 К наблюдавшему за ними редактору пробился один из мужчин с совсем уже помятым букетом в руках.
 — Пан Адам, — вполголоса сообщил он, — на площади находится какой-то физик, с ним ещё несколько человек. Только что делали снимки…
 Редактор почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
 — Спасибо, дорогой, что предупредил, — шепнул он в ответ. — Ещё что-нибудь заметил?
 — Я нет, но, кажется, Ендрусь тоже что-то заметил. Ага, вон он до Янушека добрался, ему сообщает.
 Обернувшись, редактор увидел, как фоторепортёр внимательно слушал другого мужчину с букетом, озабоченно кивая головой. Похоже, ситуация развивалась в нежелательном направлении.
 Инопланетное страшилище у стены все продолжало знакомить землян с достижениями высокоразвитой цивилизации. Два других представителя той же цивилизации мирно стояли поодаль. К ним пробился фоторепортёр сквозь плотное кольцо любопытных землян и, приблизившись вплотную, громким шёпотом приказал одному из них:
 — Немедленно смывайтесь! Запахло жареным. Осторожненько возвращайтесь к машине.
 Инопланетное чудовище, в середине которого оказался консультант, спокойно отдыхавший после трудов праведных, резко заколыхалось. Из толпы послышались крики:
 — Зачем близко подошёл? Они этого не любят.
 — Назад, назад! Не приближаться!
 — Ишь какой смельчак выискался! Мы бы тоже так хотели, да совесть имеем…
 Фоторепортёр поспешил нырнуть обратно в толпу, а недовольное страшилище, похоже, решило пообщаться с собратьями. Оно разлаписто приблизилось к ним. Три круглые головы склонились друг к дружке, и вот все три чудища, развернувшись, не торопясь зашлёпали к своему космическому кораблю. Очень не хотелось художнику прерывать свою творческую деятельность — он никогда не испытывал такого вдохновения, да что поделаешь. Видимо, всем им угрожает опасность.
 За инопланетянами двинулся и историк, успевший уже сосчитать точки на стене. Столкнувшись в толпе с редактором, который давно спрятал микрофон и ничем не отличался от обычных зевак, он принялся делиться с интеллигентным на вид человеком распиравшими его мыслями:
 — Я считаю, эту цивилизацию отделяют от нас сотни световых лет. И знаете, что я думаю? Не исключено, когда они разглядывали Землю в свои сверхмощные телескопы, видели ещё ранние стадии развития Земли… может, даже и динозавров.
 Интеллигентный зевака явно заинтересовался. Наклонившись к историку, он взволнованно поинтересовался:
 — И вы думаете, что они летели к нам все эти долгие тысячи лет? Вроде не выглядят такими уж старыми.
 — Ну, может быть, средневековье, — не упорствовал историк. — Но ведь для них критерии времени совсем другие, для них могла пройти всего секунда.
 — Критерии времени? — недоверчиво протянул редактор. — Тут я, пожалуй, с вами не соглашусь. Вспомните, ведь они медленно приземлялись, да и пока летели к Гарволину, пока над площадью зависли, прошло не менее получаса. А вы говорите — секунд!
 — Ну как вы не понимаете? — горячо возразил историк. — Летели до Земли в нашем понимании тысячелетия, в их — несколько секунд. Здесь приземлялись в нашей атмосфере, здесь другие условия, значит, и критерии времени тоже другие. Законы сохранения энергии… А возможно, действуют ещё неизвестные нам законы перехода энергии в материю и обратно…
 Не очень понятные, но чрезвычайно эмоциональные рассуждения историка настолько захватили редактора, что он опять незаметно включил магнитофон, чтобы записать их. Одновременно все его существо, жаждущее романтики, охватил сладкий трепет эмоций, и редактор уже раскрыл рот, чтобы засыпать эрудита-историка тысячью вопросов, как вдруг почувствовал, что кто-то крепко ухватил его за локоть и отволок в сторонку.
 — Едут настоящие учёные! — в панике зашептал ему в ухо фоторепортёр. — Из засекреченного научно-исследовательского БЗЦРУГИ, кореш из посольства дал знать Владе. Не хотели ехать, говорит, силой заставили…
 Вздрогнув, редактор стряхнул с себя романтическое наваждение и, кажется, в первый раз задумался о возможных политических последствиях их эксперимента. Трепещущее от сладких эмоций сердце съёжилось под леденящими порывами страха. Что предпринять? С одной стороны — эксперимент в самом разгаре и превзошёл все ожидания, с другой — над ними нависла реальная опасность разоблачения.
 — А ты откуда знаешь? — спросил он в последней отчаянной надежде, что сообщение окажется недостоверным.
 — Твой человек донёс. Этот местный с коротковолновиком и в самом деле на весь свет растрезвонил.
 Редактор понял — другого выхода нет.
 — Что ж, в таком случае пора смываться. Поторопи их, пусть стартуют. И наших людей в толпе надо предупредить, что успеют — запишут, и пусть тоже сматывают удочки.
 Фоторепортёр понимающе кивнул и смешался с толпой.
 — …а мне интересно посмотреть, как они выглядят голыми! — с пьяным упорством твердил каменщик со стройки. — Эти же в одёжке, факт, не полетят голыми на экскурсию, как ты считаешь?
 — Думаешь, среди них и бабы есть? — понял дружка напарник.
 — Кто их там знает. Может, они все бабы.
 — Тогда чего с ними по-научному разговаривать? — кивнул в сторону математика напарник.
 — Я прихватил ножницы для разрезания металла, — зашептал им сварщик. — Вот бы разрезать их костюмчик и посмотреть на голеньких.
 И все трое принялись живо обсуждать технические детали задуманного. К ним присоединились коллеги — бетонщик и два плотника. А чего тут трудного? Подкрасться потихоньку сзади, пока такой развернётся, десять раз успеешь ножничками раз-два. И сразу видно будет, из чего они. Ножницы себя покажут. Или разрежут, или соскользнут.
 — А ну как у него в серёдке что ядовитое? — засомневался было героический сварщик. — Или облако какое вредное вылетит?
 — Сташек, дай ему ещё глотнуть для храбрости, — распорядился бетонщик.
 — А если такой надрезанный сдохнет от нашего воздуха? — проявил заботу один из плотников.
 — Э там, так сразу и сдохнет, — успокоил его бетонщик. — Раз полетели в загранкомандировку, значит, здоровье проверили, выбрали небось самых крепких. Только и вправду режь его подальше от выхлопной трубы автобуса на всякий случай.
 Поскольку весь этот обмен мнениями редактор не только подслушал, но и записал на свой магнитофон, он лишний раз убедился в правильности своего решения. Да, пора отваливать. Общественность явно освоилась с нештатной ситуацией и начинает проявлять инициативу, даже правильнее сказать — излишнюю инициативу.
 Народ и в самом деле осмелел, космонавтам пришлось удвоить бдительность.
 Например, когда шурин директора ювелирного магазина, преодолевая робость и подталкиваемый директором, излишне близко подошёл к одному из пришельцев, выбрав себе сатирика, тому пришлось на всякий случай наставить на него свою клизму. Робкий шурин поспешно нырнул в толпу, которая уже давно ревниво наблюдала за его поползновениями и теперь с явным удовлетворением восприняла реакцию пришельца.
 — А не лезь, куда не надо!
 — Глядите, ювелир опять со своими штучками.
 — Глядите, глядите, ювелир и к марсианам примеривается, — кричала баба с кошёлкой. — Сам не лезет, шурина подсылает.
 — Этот с кем угодно торговать сумеет. Спекуляцию развёл…
 Молодой рабочий уговаривал мужика на телеге подъехать к астронавтам поближе.
 — Пан кучер, вы бы с лошадками им показались, пусть кроме людей хоть какую живность увидят.
 — Боюсь! — не соглашался мужик. — Как бы опять мне лошадок не спугнули.
 — Да чего пан боится? Видишь же, они смирные. Да и неповоротливые, пока развернутся, лошадки сто раз успеют ускакать. Ну подъедь хоть немного, что тебе стоит! А то обидно за них, гляди, из какой дали прилетели, а лошадей так и не увидят.
 Стоящие рядом гарволинцы горячо поддержали предложение рабочего. Посомневавшись, мужик решился. Чмокнул, приподнял вожжи. По булыжникам мостовой зацокали копыта, застучали колёса телеги, и она медленно двинулась к космическому кораблю.
 Народ затаив дыхание наблюдал за очередным экспериментом. Как пришельцы отреагируют на таких страшных и больших животных?
 А пришельцы явно проявили нерешительность. Страшное оружие одного их них, с таким грохотом выпускавшее ядовитое облако, лишь легонько грохнуло и замолкло, серебристая палка другого астронавта приподнялась было и опустилась, не издав грома и молний, не выпустив огня. Галактические существа, обернувшись к мужику на телеге, явно не знали, как на него отреагировать.
 На самом же деле они лихорадочно совещались.
 — Только спокойно! — призывал коллег сатирик. — С лошадьми нам не справиться. Не пугать ни грохотом, ни огнём, ни вонью, испугаются и понесут, тогда конец. Сметут нас вместе с вертолётом.
 — Да ведь это дитя природы того и гляди прямо в мой вертолёт вместе со своими лошадьми заедет! — беспокоился пилот.
 — Ещё минутку выждем, в случае чего отпугнём их в сторону.
 В народе результаты эксперимента с лошадьми вызвали недоумение.
 — Гляди, пан, неробкие парни! — удивлялась продавщица мясного магазина, весь персонал которого с самого начала оказался в числе зевак, благо уже давно в магазин никакого товара не завозили. — Не сбежали, только пялятся на лошадок.
 Не все в толпе поняли суть эксперимента.
 — А чего бежать-то? — удивился кто-то. — Ведь это кони, чай, не тигры.
 — Думаешь, они разберутся, кто лошадь, а кто тигр?
 — А что, если им кота показать? Эй, парни, поймайте какую-нибудь кошку!
 У возницы не было намерения нападать на вертолёт, напрасно пилот опасался. Осторожненько приблизившись к серебристой машине, он остановил лошадей. Лошади вели себя спокойно и опять охотно остановились. Постояв немного, возница решил, что выполнил свой долг перед человечеством, и, чмокнув на лошадей, так же неторопливо отъехал подальше и остановился у дома на краю площади. Совсем уезжать не хотелось, интересно знать, что будет дальше.
 Контакт галактических гостей и лошадей явно разочаровал публику. Ни кони, ни пришельцы ничего интересного не сделали, и те и другие спокойно восприняли наличие друг друга. Два подростка кинулись искать другие объекты для эксперимента, других представителей земной фауны.
 — Только бы русские не помешали! — тревожились в толпе. — А то враз заявятся со своими танками, все испортят.
 Кошки в Гарволине не относились к животным экзотическим или редким, наоборот, их было скорее излишне много, и вскоре оба подростка вернулись, держа в объятиях по откормленному, дородному экземпляру.
 Бедный редактор почувствовал, что ещё немного — и он впадёт в отчаяние. Три космических пришельца ещё неуклюже чапали к своему кораблю, а сварщик с ножницами наизготовку уже пристроился за ними. Если он, редактор, станет сторожить этого экспериментатора, то те, с котами, могут натворить бед.
 Молодые люди, крепко прижимая к груди отборных котов, вплотную приблизились к астронавтам, стерегущим свой корабль, и по счёту «раз, два, три» на «три» одновременно швырнули по коту в космонавта.
 На сей раз реакция пришельцев на земные существа удовлетворила самых взыскательных представителей общественности. И пилот, и сатирик, прекрасно отдавая себе отчёт в последствиях, к которым может привести соприкосновение кошачьих когтей с надутыми автомобильными и велосипедными камерами, в отчаянии выкинули прямо-таки акробатический номер, изо всех сил шарахнувшись в сторону. Очень помогла им в этом третья нога, на которую пришлось опереться. Гибкий кронштейн настольной лампы опасно согнулся, но, слава Богу, выдержал. Выполнив неслыханный по сложности пируэт, космонавты шлёпнулись бы на спины и оказались в самом беспомощном положении, но, к счастью, упёрлись спинами в родимый вертолёт, и это их спасло. Удар самортизировали те же камеры. Оттолкнувшись от вертолёта, пилот в бешенстве направил на мальчишек своё грохочущее оружие, не жалея при этом парикмахерской присыпки, сатирик пустил в ход свою клизму. Народ в полном восторге бросился врассыпную.
 — Не дышать! — послышались панические голоса. — Отравляющие газы!
 — Ну и гадкий же народ, ну что за люди! — во весь голос возмутилась директорша молочного бара. — Марсиане к нам со всей душой, а они котами швыряются! Теперь в отместку весь город уничтожат! Ну погоди, прыщ проклятый, я до тебя доберусь!
 — Точно, теперь непременно звёздные войны начнутся! — радостно завопили школьники.
 — Что за странные существа! — удивлялся старичок библиотекарь. — Лошади такие большие, а они их не испугались, от котов же как шарахнулись! И огонь открыли.
 Образованный слесарь из авторемонтной мастерской выдвинул свою версию, объясняющую данный парадокс.
 — Не исключено, что на их планете большие животные не страшны для них, а вот маленькие, наоборот, опасны. Да и у нас, если подумать… Взять, к примеру, козу. Большая, а не страшная. А вот, скажем, какая крыса или даже таракан… Куда козе с тараканом тягаться!
 Коты, наплевав на пришельцев и звёздные войны, шмыгнули в разные стороны и, воспользовавшись паникой, скрылись. Видя, что происходит у вертолёта, консультант, социолог и художник попытались, насколько позволяли космические костюмы, ускорить шаг.
 Метатели котов тоже поспешили скрыться в толпе, ибо большинство представителей общественности явно осуждало их эксперимент. И вообще молодёжь подросткового возраста и младшее поколение мальчишек с присущим им легкомыслием игнорировали опасность непосредственных контактов с пришельцами и всячески стремились, пробившись к ним поближе, не только как следует рассмотреть, но и пальцем ткнуть. Впрочем, какая опасность? До сих пор эти существа ничего плохого людям не сделали. И только бдительность пилота удерживала излишне любознательных представителей общественности на некоторой дистанции от космонавтов и их корабля. Но вот сейчас на котов пошло очень много боеприпасов, парикмахерской присыпки осталось всего ничего.
 — Повоняй, пан, немного! — в отчаянии обратился пилот к сатирику. — Того и гляди опять напрут. И чего это наши ползут, как сонные мухи? Их бы оружие тоже пригодилось.
 Словно услышав его, консультант разогнал несовершеннолетнюю общественность с помощью своей машинки для заметания листьев, в изобилии украсив упомянутую общественность кусочками сухого и свежего лошадиного навоза.
 И вот все пятеро пришельцев собрались у подножия своего корабля.
 — Котов и лошадей на нас науськивают, — нервно жаловался сатирик. — Того и гляди собак напустят. Улетаем?
 — Непонятно, — удивлялся оптимист социолог, — ведь общая реакция весьма доброжелательная. Непонятно. Впрочем, люди разные… О, понял. Ведь они же тоже экспериментируют, их тоже интересует наша реакция.
 — Я считаю, надо улетать, — поддержал сатирика консультант по науке и технике. — И Януш предупредил. Так что давайте-ка… Пан пилот, к вам сзади опять сопляк подбирается, двиньте его вашей машинкой.
 Толпа, похоже, и в самом деле осмелела и стала опять напирать. Даже робкий шурин ювелира до того расхрабрился, что снова бочком протиснулся к сатирику, уже немного знакомому пришельцу, и разжал у того под носом потный кулак с русским алмазом. Он бы даже и по плечу пришельца похлопал совсем панибратски, да только не мог определить, где у того плечо. Сварщик с ножницами стоял наизготове в первом ряду зевак.
 Редактор больше не выдержал. Пришельцы совершенно непростительно мешкали, явно не отдавая себе отчёта в том, насколько опасно складываются для них обстоятельства. Надо вмешаться. И он, прекрасно понимая, что рискует, выскочил на свободное пространство, отделявшее зевак от космонавтов, сделав вид, что его вытолкнули. Зеваки и в самом деле очень ревниво относились к смельчакам, пытающимся установить с космитами личные контакты, и бдительно следили, чтобы этого не случилось.
 Вот и сейчас, не успел он, неуклюже навалившись на пилота, шепнуть тому: «Сматывайтесь немедленно!» — как уже раздался хор возмущённых завистливых голосов:
 — Эй, пан, что ты к нему клеишься?
 — Не подходи, держись на расстоянии!
 Художник, молодец, сообразил и направил на редактора свою серебристую палку с вращающимся вентилятором на конце. Толпа немедленно отреагировала:
 — Езус-Мария, прикончит бедолагу!
 — Так ему и надо, нечего высовываться!
 — Да не высовывался, он нечаянно выскочил. Видели, чуть не упал!
 — Эй, пан, сдай назад, что у тебя за дела с ними? Храбрец нашёлся!
 Редактор поторопился вернуться в толпу земляков, земляки же, увидев его лицо, поняли, что этот несчастный явно не в себе, и простили его.
 Художник постоял ещё немного с вытянутой рукой, убедился, что редактору ничего не грозит, и выключил вентилятор.
 Он же первым двинулся к вертолёту.
 Первый секретарь партии пришёл в себя после наркоза и пожалел, что операция заняла так мало времени. К сожалению, космический конфликт ещё не был разрешён. Впрочем, космиты — это ещё полбеды, с ними бы первый справился. Хуже, что к вопросам космическим прибавились сугубо земные проблемы.
 Дело в том, что, пока первого оперировали, в Гарволин прибыл посланец ЦК из Варшавы и теперь вместе с председателем городского совета дожидался у дверей реанимации. Вот эта опасность была посерьёзней!
 О ней первому сообщил хирург, когда пациент стал приходить в себя, и теперь первый, усилием воли прогоняя остатки наркоза, лихорадочно искал выход из создавшегося положения. И нашёл! Когда спустя пять минут, сметая врачебный заслон, к нему прорвались варшавский посланец и предсовета, первым уже было принято решение.
 С мстительным удовлетворением подумал первый о своём заместителе. Пришло время! Правда, заместитель чуть свет с разрешения первого поехал к своей родне в деревушку под Гарволином, там по всей деревне кололи свиней — событие выдающееся. Что ж, придётся пожертвовать вырезкой и колбасами, кресло первого дороже.
 — Мадейчак, — слабым голосом прошептал первый склонившимся над ним государственным мужам. — Мой зам. В Пшекорах… Он один может… Видите же, я после серьёзной операции. Пусть кто-нибудь туда подскочит.
 Председатель совета с ходу уловил протянутую ему нить спасения. Мадейчака он прекрасно знал, столь же прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в Пшекорах сегодня бьют свиней и ни одного трезвого не найдёшь, но какое это имело значение?
 Главное, найдена жертва, козёл отпущения, надо быстренько этого козла доставить в Гарволин и свалить на него всю ответственность. Так этому Мадейчаку и надо! Сам лез в замы, вот теперь пусть и расхлёбывает! Ему решать, ведь партия у нас ведущая и направляющая сила, ей и принимать решения, а он, предсовета, им подчинится, его дело маленькое. Разве что вот этот, из Варшавы, возьмёт на себя ответственность.
 Этот, из Варшавы был тоже не лыком шит и предпочёл свалить ответственность на местных товарищей. Узнав, что до упомянутых Пшекор всего двенадцать километров, вызвался предоставить в распоряжение председателя свою машину с шофёром. Председатель машину принял, но в качестве сопровождающего решил направить заведующего отделом культуры, а самому не ехать.
 И тут пошли сплошные осложнения. Началось с заведующего отделом культуры, которого никак не могли разыскать. По слухам, он с утра был на рыночной площади. Послали за ним шофёра, и тот тоже пропал. Розыски потерявшихся входили в обязанность специального отдела местной милиции, но в помещении милиции не было ни души. «Или тоже торчали на площади, или специально попрятались, — с горечью подумал председатель совета. — Скорее всего второе». Посланец ЦК, человек умный и опытный, твёрдо придерживался раз выбранной линии: не принимать личного участия ни в каких событиях, ни в какие конфликты не вмешиваться. Золотое правило! Вот почему представитель ведущей и направляющей и глава местной власти застряли в дежурке больницы, куда дежурная сестра, она же кузина жены предсовета, доставила в необходимом количестве укрепляющее и подбадривающее средство из запасов ординаторской. А на розыски затерявшихся выслали персонал морга.
 «Опель» спортивного комментатора из гданьской газеты был машиной надёжной, но с покрышками по всей Польше дело обстояло весьма неважно. Одну сменили в Пасленке, и это пока не доставило проблем. Однако в Нидзице уже пришлось обратиться в вулканизационную мастерскую. И только под двойным нажимом — мощным воздействием представителей прессы и значительной суммы наличными — удалось заставить рабочих мастерской залатать покрышку немедленно, а не через «недельку».
 В восемнадцать десять, под Млавой, полетело третье колесо.
 — Что ты понатыкал в свои покрышки? — ворчал на комментатора театральный критик. — Чем так мучиться, лучше бы купил новые!
 — Попробуй купи! — раздражённо огрызнулся владелец «опеля». — Во-первых, бешеные деньги, во-вторых, не сразу найдёшь подходящую оказию. Хорошо, мы живём в Гданьске, моряков достаточно, но не все корабли ходят в нужном направлении и не все моряки специализируются на покрышках, интересы у них самые широкие.
 — Я сам видел, в «Стомиле» продавали, — упорствовал критик.
 — Так ведь в государственном магазине ещё дороже обходится. Официально очередь и в самом деле на сто миль, а в неофициальном порядке… Знаешь сколько бесплатных входных билетов на футбольный матч я раздал и фиг получил!
 — А, вот почему ты так дрался за эти входные! Когтями выдирал, никому в редакции больше не досталось.
 — А ты что думал? Мне самому они ни к чему. А за «данлопы» моряки ещё и билеты на матч потребовали, ну я и старался.
 — Для себя старался.
 — Интересно, а в чьей машине ты сейчас едешь? Ведь не для себя стараюсь.
 Сидя на обочине шоссе и глядя на пыхтящих над очередной проколотой покрышкой коллег, редактор задумчиво произнёс:
 — Знаете, о чем я сейчас думаю? Доживём ли мы до тех времён, когда в обычном магазине можно будет купить все, что душа пожелает? И не придётся ко всем этим штучкам прибегать. Никакого тебе блата, никаких очередей. Приходишь, платишь денежки — пусть дорого, да зато без всяких хлопот, а ты ещё и выбираешь товар, капризничаешь… Продавцы вокруг тебя суетятся, уважают…
 — Фантаст! — прикручивая покрепче гайку, отозвался спортивный комментатор. — Размечтался! Может, у тех, что из космоса прилетели, так и живут, а нам и мечтать нечего.
 — И в самом деле, о таком лишь в научно-фантастической литературе прочитаешь, — поддержал его начитанный литературный критик.
 — Ну почему же? — удивился молчавший до сих пор фельетонист. — Я слышал, что, например, в Париже…
 Пугливо оглянувшись на безлюдные поля, редактор поспешил перебить наивного коллегу:
 — Ты бы поменьше рассуждал, побольше вкалывал.
 — Да уже готово. Едем, — распорядился владелец «опеля».
 Под Плонском опять пришлось обратиться к услугам шиномонтажа.
 — И чего только люди не придумают, лишь бы без очереди обслужили, — ворчал старый мастер, которого по настоянию приезжих срочно вызвали на работу, оторвав от ужина в семейном кругу. — Теперь вот, оказывается, и космические пришельцы к нам прилетели! Выдумают же, на встречу с космитами спешат, а сами старую калошу вместо камеры подсовывают! Да ладно, ладно, сейчас залатаю, чего уж там, но где гарантия, что вот тут рядышком не лопнет?
 — Поесть бы! — вслух мечтал критик. — Может, хоть в Варшаве удастся.
 — Опять же фантаст!
 — Все равно, где ты в такую пору поешь?
 — Да хотя бы на Центральном вокзале.
 — Ага, леденцы и засохшее яйцо в прокисшем майонезе. Ну как, все ещё не потерял аппетита?
 Критик вздохнул и ничего не ответил.
 Первым в космический корабль поднялся пилот. Ему пришлось вдоволь настучаться своим оружием по боку вертолёта, ибо автоматический подъёмник, сняв свою тыкву, разлёгся на полу и вздремнул, пока суд да дело. Пробудившись от стука, ещё не совсем придя в себя, он немедленно приступил к своим обязанностям и, все ещё лёжа на полу, не высовываясь, принялся энергично крутить ручку подъёмника. На глазах у изумлённой публики лестница с вцепившимся в неё одним из марсиан величественно поплыла вверх. У пилота не было ни времени, ни возможности занять правильную позицию, и в вертолёт он влетел горизонтально, головой вперёд, свалившись на пол у своего кресла.
 Не обращая на него внимания, тяжелоатлет поспешил опустить лестницу, чтобы поднять следующего. «Видно, что-то там у них случилось, раз так тарабанили, — в панике соображал он. — Жаль, выглянуть нельзя, чтобы посмотреть, что именно».
 — Проще пана, да выпустите же из меня воздух! — кричал на него пилот. — Мне за штурвал надо сесть!
 Автоматический подъёмник не слышал отчаянных призывов, ведь он не надел своей тыквы с вмонтированными в неё наушниками, к тому же все внимание посвятил спасению собратьев по космосу, которым явно грозила неведомая опасность. Вот и второй из них оказался в вертолёте.
 Поднявшийся вторым художник услышал отчаянные призывы пилота, в очень неудобной позиции валявшегося на полу. Обе руки его оказались им же самим крепко прижатыми к стенке, встать сам он не мог, не мог и выдернуть затычку из сжимавшей его автомобильной камеры. В довершение несчастья голова его опускалась все ниже и совсем исчезла под креслом.
 — Да скажи наконец этой обезьяне, чтобы наушники надел! — крикнул пилот художнику.
 Интересно, как скажешь, если у того нет шлема на голове? А подъёмник снова спешно опустил лестницу, готовясь спасать очередного пришельца.
 Художник всегда отличался сообразительностью, вот и сейчас он нашёл выход из положения. Поскольку под рукой ничего подходящего не оказалось, художник, собравшись с силами, ткнулся своим шлемофоном в оттопырившуюся заднюю часть тяжелоатлета. Из люка последний не выпал только потому, что крепко вцепился в ручку подъёмника.
 — Ты чего? — заорал он, сердито оборачиваясь, и только сейчас вспомнил, что общаться с пришельцами может лишь с помощью наушников. Схватив свою тыкву, он насадил её на голову и сразу услышал отчаянные крики пилота.
 — Воздух! — кричал тот не помня себя от ярости. — Да выпустите же из меня воздух, холера!
 Смутившийся тяжелоатлет бросился выпускать воздух из художника, не поняв, кто именно просит его о помощи, но крики обоих космонавтов направили его на путь истинный. С трудом отыскав в пилоте нужный вентиль, парень с силой его дёрнул. Надо же, как хорошо надута камера! Тяжелоатлет поднатужился и дёрнул сильнее. Из пилота со свистом принялся выходить воздух. Сразу стало легче. Вот пилот смог повернуться на бок, вот сумел сесть в кресло.
 Подъёмник вернулся к своим прямым обязанностям. Быстренько втащил в вертолёт консультанта с его машинкой для заметания листьев, вот на лесенке въехал в вертолёт и сатирик.
 — До чего же трудно первым высаживаться на Землю! — недовольно бормотал он. — Никогда больше ни в какой космос не полечу!
 Последним втянули социолога, усталого, взопревшего, но чрезвычайно довольного. Реакция общественности на выдающееся событие так восхитила его, что он готов был остаться на гарволинской площади на всю оставшуюся жизнь, если бы не мучительный голод и другие физиологические потребности.
 — Прекрасно, великолепно! — восклицал он. — Что за потрясающая реакция! И как все чётко, выразительно! Жаль, что приходится улетать, они только разошлись, видели, даже пытались завязать с нами торговые отношения…
 — А их доброжелательное любопытство! — вторил ему художник. — Во что бы то ни стало желали установить с нами контакты, демонстрировали своих животных, свои привычки и навыки…
 — Вот, вот, привычки и навыки! — подключился к обмену впечатлениями сатирик. — Демонстрируя одну из них, выдули не меньше трех литров и от чистого сердца хотели и меня угостить, чуть было силой не влили в дыхательную трубку на шлемофоне. Хорошо бы нам вовремя смыться, не поздоровится от такого гостеприимства.
 И он сделал попытку стянуть шлемофон, ощущая себя уже в безопасности. Его остановил громкий возглас художника:
 — Не снимать шлемофонов! Они могут нас видеть, ведь многие на крыши забрались!
 Толпа на рыночной площади беспокойно бурлила.
 Уже все пришельцы забрались в свой космический корабль, прихватив с собой страшное оружие.
 Похоже, собираются улетать.
 — Отодвиньтесь подальше, сейчас газы выпустят, — со страхом кричали в толпе.
 — Глядите на этого придурка, с цветами к ним кинулся. Назад, пан, назад!
 — А вы бы, мамаша, с ребёнком вообще отошли куда подальше, мало ли что! Глядите, опять со своей коляской прямо под ихнюю машину сунулась!
 — Эй, заберите кто-нибудь этого пацана, не иначе, норовит к кораблю прицепиться!
 Внезапно появились три милиционера и принялись оттеснять народ подальше от космического корабля и прогонять тех, кто вылезал на стартовое поле. Вряд ли они понимали, что делают, но у них уже вошло в привычку поддерживать дистанцию между народом и любым событием.
 С шоссе послышались сигналы приближающихся на большой скорости автомобилей. Раздались крики:
 — О, наконец-то из Варшавы едут!
 — Спохватились!
 — А может, немного задержать космитов?
 Три автомашины ворвались на центральную площадь Гарволина и с трудом сумели затормозить перед толпой, только чудом никого не задавив. Из машин посыпались журналисты и репортёры. Журналисты кинулись к космическому кораблю, защёлкали затворы фотоаппаратов, застрекотали кинокамеры.
 Редактор, фоторепортёр и замдиректора Центра по изучению общественного мнения, сбившись в кучку, с тревогой наблюдали за столичными представителями прессы. Оглянувшись на космический корабль, редактор двинулся в кафе, поманив за собой коллег. Умница Марыся сохранила им места за прежним столиком у окна. Со вздохом облегчения свалившись на стулья, они смогли наконец-то дать выход чувствам.
 — Ведь я же дал команду отправляться! — выходил из себя редактор. — Чего они ждут? Ещё минута — и будет поздно.
 — Точно! — поддакнул фоторепортёр. — Ещё немного — и этих людей ничто не удержит. Сметут милицию и кинутся к вертолёту.
 — Мне стало плохо, как я увидел этого, с ножницами! — лихорадочно шептал замдиректора. — Уверен, он и сейчас ещё там! Того и гляди что-нибудь у них отрежет…
 — Не волнуйтесь, уже не успеет! — сдавленным шёпотом успокоил его редактор. — Вроде стартуют!
 И в самом деле, световой круг над вертолётом завибрировал сильнее, посыпались искры. Даже сюда донеслось негромкое, утробное урчание двигателя, над площадью поднялась туча пыли. Серебристая машина оторвалась от земли и стала медленно подниматься вертикально вверх. Люди на площади задирали головы и застывали в печальном молчании, перестав гомонить и толкаться.
 Набрав высоту, космический корабль взял курс на восток. Тысячи глаз, не отрываясь, глядели ему вслед. Вот корабль с пришельцами серебристой звёздочкой блеснул на небе в последний раз и растаял в небесном просторе.
 Только теперь редактор с облегчением вздохнул и, словно вернувшись с небес на землю, с тревогой посмотрел на клубящуюся людскую массу за окном. Эксперимент закончен, можно давать запланированное дементи — официальное опровержение. И вот теперь, глядя на возбуждённые лица соотечественников, редактор понял, как непросто давать это опровержение. По меньшей мере три четверти очевидцев поверили в пришельцев из глубин космоса, а как минимум половина из поверивших твёрдо знала, что это только начало, только первый визит, за которым обязательно последуют дальнейшие. И в самом деле: вот ведь прилетели, эти галактические существа, им наверняка понравилось у нас, не могло не понравиться, значит, прилетят ещё. И обязательно что— нибудь привезут, какой-нибудь невиданный дефицит! Когда прилетят? Неизвестно, но они как-то так выглядели, что наверняка скоро…
 При таких настроениях общественности сказать правду?! Нет, это может привести к совершенно непредвиденным последствиям. Редактор нутром чувствовал, что обманутая в своих лучших устремлениях общественность отреагирует бурно и бескомпромиссно, и не испытывал ни малейшего желания не только быть растерзанным разъярёнными соотечественниками, но даже получить хоть самый пустяковый фонарь под глазом. Сейчас выступить с опровержением смерти подобно. И вообще, если они хотят уцелеть, нельзя признаться в своей причастности к эксперименту с космонавтами, напротив, надо эту причастность всячески скрывать.
 Продумать линию поведения редактору очень мешало поведение замдиректора Центра по изучению общественного мнения. Видя, что эксперимент благополучно закончился, экспериментаторы улетели и никакая опасность им больше не грозит, замдиректора не только успокоился, но приободрился и пришёл в расчудесное настроение. Ещё бы, общественность с таким интересом восприняла появление пришельцев и так ярко продемонстрировала своё к ним отношение! Такого успеха ещё никогда не добивалось вверенное ему учреждение, как же было не радоваться?
 И, совершенно не задумываясь над последствиями разоблачения только что сыгранного спектакля, замдиректора продолжал жадно изучать реакцию общественности, которая и. не думала расходиться после убытия инопланетян.
 Напротив, толпа на рыночной площади города Гарволина все увеличивалась. Подтягивались опоздавшие гарволинцы и иногородние. Последние прибывали в основном на легковых машинах, крестьяне из пригородных сел примчались в телегах. Отчаянно сигналя, сквозь толпу пробивались отъезжающие с автовокзала автобусы, почти пустые, ибо никому не хотелось уезжать после только что увиденного. Зато прибывавшие были переполнены до невозможности, люди выскакивали на ходу и смешивались с очевидцами на площади, жадно расспрашивая о подробностях эпохального события. Счастливчики, они собственными глазами видели космитов!
 Толпа сгрудилась у стены дома, запечатлевшей обмен познаниями между пришельцами и землянами. Одни фотографировали бесценные рисунки и письмена, другие срисовывали их в блокноты. Безмерно уставший и охрипший учитель математики давал пояснения.
 — Вот это моё, а это они рисовали. Это тоже моё. А вот это нарисовал второй пришелец. Да, двое из них участвовали в общении с помощью науки.
 А взбудораженные, радостно взволнованные люди фотографировали и тщательно срисовывали все рисунки и надписи на стене дома, в том числе и старые: «Да здравствует VI съезд партии!», «Зоська обезьяна», «Марек, я тебя люблю!» В фотоателье на площади фотограф проявлял плёнку. Его обступил тесный круг физиков и случайных болельщиков. Получится или нет?
 У фотографа от волнения тряслись руки, он понимал, какая на нем лежит ответственность перед человечеством. В красном свете тёмной лаборатории люди беспокойно вздыхали, некоторые, не в силах ждать, нервно, как бесплотные тени, метались по комнатке.
 — Спокойно, панове, не толкайте, — дрожащим голосом просил фотограф и на всякий случай пытался подстраховаться: — Может, они все засвечены, ничего не отпечаталось. Мы не знаем, возможно, космиты какое-то особое излучение выделяли.
 Кто-то из болельщиков столкнул с полки пузырёк с реактивами, который со звоном разбился на полу. И одновременно второй торжествующе вскричал:
 — Вот они! Проявляются!
 Болельщики напёрли на кюветку с мокрыми фотографиями так, что чуть не перевернули её.
 — Панове, осторожнее, опрокинете! — тщетно взывал фотограф.
 — Есть! Получились! — гремели радостные выкрики.
 Опоздавшие столичные журналисты обступили аптекаря как человека интеллигентного, умеющего формулировать мысли, и дружно записывали его показания, сделав пометку: «Этот человек видел их собственными глазами».
 — Головы у них как пивной котёл, а туловища толстенькие такие, — важно разглагольствовал аптекарь, стараясь ни в чем не погрешить против истины. — Нет, рук и ног не было, были лапы, такие разлапистые, а сзади что-то этакое болталось…
 — Хвост? — подсказывали журналисты.
 — Да нет, они им не махали, что-то такое тоненькое, загнутое. Скорее подпорка какая или третья нога.
 — «Третья нога», — дружно записали газетчики.
 — А сквозь головы что-то просвечивало, — продолжал аптекарь. — Глаза, наверное, так что я думаю — эти котлы у них на головах шлемами были, не иначе, и вообще они были в скафандрах. Нет, сами по себе никаких звуков не издавали, но оружием пользовались оглушительным. Маленькое, а грохотало так, что стены тряслись. И искры пускало, и газы ядовитые, целым облаком так и летели. Вроде как пыль серебристая. Наставляли на народ и не позволяли приблизиться к кораблю. Да нет, не в том дело, что польского не знали, с ними на разных языках пробовали объясниться, а они не реагировали…
 Другой группе опоздавших охотно давал показания образованный механик.
 — Корабль их был довольно большой, вместительный, там свободно ещё столько же штук могло поместиться. А наверху у него крутился такой светящийся круг, и с одного конца — ещё дополнительный, но уже поменьше.
 «Светящийся вибрирующий круг», — записывали журналисты.
 — О, правильно, именно вибрирующий! А корабль ихний весь вроде как из серебра, аж блестел и отсвечивал на солнце, нет, полозьев внизу не было, я же говорю, было нечто вроде такой большой лапы и он на этой лапе стоял.
 — Да видел я его морду вот как сейчас вашу вижу! — громко кричал парень, чрезвычайно польщённый таким вниманием к себе не только гарволинцев, но и столичных журналистов. — А потому что я с самого начала забрался на крышу со старым отцовским военным биноклем и вон за той трубой примостился. Оттуда все видно как на ладони. Сначала, значит, рассмотрел тех, что вылезли, а потом и того, что внутри остался. Да нет, с самого начала никого не было в корабле видно, он позже показался. Гляжу, а сквозь стекло в верхней части ихнего корабля агромадная головешка торчит, нет, гораздо больше, чем у тех, что вылезли наружу. Может, их начальник? И нос посередине…
 «Посередине нос», — жадно записывали газетчики.
 — А ты уверен, что это именно нос?
 — Да нет, конечно, совсем не уверен, но торчала эта гуля в самой серёдке, очень на нос смахивала, я подумал…
 — Ты о глазах, о глазах не забудь, — напоминали сгрудившиеся вокруг другие очевидцы.
 — Да, по всей голове у него глазища натыканы, — спохватился парень. — Так и сверкают во все стороны, аж меня в бинокль ослепили.
 — Как ты сказал? — удивились газетчики и поспешили записать: «Глаз большое количество, расположены…» Где они расположены?
 — Да говорю же — по всей морде, где попало. И жутко блескучие, просто страх. Да нет же, говорю — живое, шевелилось, то исчезало, то снова показывалось. Да не я один видел, вот людей спросите.
 Люди охотно подтвердили:
 — Факт, живое. А потом совсем спряталось в серёдке, мы думали, тоже вылезет, а оно не вылезло, осталось в серёдке. И не в скафандре было, как остальные, а голое.
 — Почему вы так решили? — удивились газетчики.
 — Потому как кудлатое, — авторитетно заявили очевидцы. — Своими глазами видели вроде как рыжие космы.
 И тут следует отдать должное очевидцам, ибо автоматический подъёмник и в самом деле был парнем рыжим, сплошь поросшим густыми волосами, с кудрявой шевелюрой.
 — Лично для меня никакого сомнения — представители высокоразвитой цивилизации, — возбуждённо делился с приезжими своими наблюдениями историк. — Естественно, никаких языков землян не знали, но с самого же начала удалось установить с ними контакт с помощью математических терминов. И знаете, я уверен — к нам они прилетели впервые, для них это нечто вроде эксперимента… приземление в совершенно чуждом им мире.
 Его поддержал архитектор, с лица которого до сих пор не сошёл яркий румянец.
 — Коллега прав, хотя у меня создалось впечатление — не такой уж чуждый для них мир наша Земля. По всей видимости, условия существования у них в чем-то сродни нашим, у них тоже возводят постройки для живых существ, и об этом они пытались нам сообщить с помощью рисунков мелом, вон, видите? Запишите мой адрес и фамилию, дома я обязательно обработаю свои наблюдения и подробно опишу. Да, да, записывайте…
 Газетчики записали фамилии и адреса представителей местной интеллигенции, которым выпало счастье пообщаться с представителями высокоразвитой галактической цивилизации, и в сотый раз щёлкнули каракули, нацарапанные мелом на стене обшарпанного дома…
 А вот здесь опоздавшие окружили коллектив молочного бара во главе с его заведующей. Женщина возбуждённо рассказывала:
 — А ещё у них водятся тараканы и клопы! И крысы. Видели бы вы, как они боятся маленьких животных! Видели бы вы, как шарахнулись от обычных кошек, чуть с ума не сошли от страха, чуть всех нас не сожгли, так перепугались! А больших животных совсем не боятся, лошадей вот ну ни капельки не испугались.
 — А животные на них как реагируют? — задали умный вопрос журналисты.
 Женщина замялась. Похоже, вопрос застал её врасплох.
 — Как? Да никак.
 Официантки молочного бара дополнили наблюдения своей заведующей.
 — Кони вроде бы ногами топали, — неуверенно сказала одна.
 — А что им ещё ногами делать? — возразила другая.
 — А вот коты бросились от этих чудищ куда подальше, — припомнила третья.
 «Ужас и паника охватили животных», — поспешили записать акулы пера.
 — Разрешите доложить, гражданин майор, я не вмешивался, только порядок поддерживал, — отчаянно защищался дежурный милиционер, когда руководство попыталось свалить на него ответственность за беспорядки на площади — И никаких беспорядков не было, гражданин майор. Так точно, сборище на площади имело место, но без транспарантов и враждебных лозунгов. Нет, выкриков антиправительственных тоже не было, были другие. Нет, хулиганских выходок тоже не было… Согласен, непорядок, кони не должны были въезжать на площадь, для тяглового транспорта движение закрыто… Есть пять суток гауптвахты!
 На лесной полянке царили неуверенность и тревога. Спускались сумерки. Посередине поляны поблёскивал вертолёт, рядом космонавты помогали друг другу снять космическое облачение. И дело не в том, что тут встретились непредвиденные трудности. Главное, вдруг выяснилось: никто не знает, что делать дальше, в разработанном редактором плане зиял существенный пробел.
 Полянку фоторепортёр выбрал очень удачно. Расстояние от неё до Гарволина составляло пять с половиной километров. Это по прямой линии. Шоссе сюда, ясное дело, не было проложено, по лесной же дороге, в объезд, набегало десять километров. Можно было добраться лесными тропинками пешком, сокращая путь, тогда набежало бы километров шесть с гаком.
 Вот эти шесть километров с гаком и преодолел ускоренной рысцой тот самый коровий пастух, которого судьба с самого утра связала с необычными событиями этого дня. Надо отдать парню должное: трассу он преодолел за рекордно короткое время. Правда, о брошенных на произвол судьбы коровах совсем позабыл. Прямо с центральной площади Гарволина, задрав голову и не спуская глаз с удаляющейся серебристой точки, он бросился сразу же за космическим кораблём. Гнался за ним по бездорожью, продирался сквозь густые заросли, время от времени выбегая на хорошо ему знакомые лесные тропинки. На одной из полянок он успел заметить, в каком месте блестящая точка круто начала снижаться.
 Это придало силы преследователю. Нет, он преследовал корабль без всякой определённой цели, он никаких планов не строил, он вообще был не в состоянии ни о чем логично думать. Ещё бы, ведь с самого раннего утра его ещё не окрепший подростковый ум должен был переварить такое множество сильных необычных впечатлений, что и взрослый спятил бы, что уж тут говорить о деревенском пареньке. Вот он и действовал инстинктивно, ни о чем не размышляя, а просто впитывал в себя необычные впечатления этого дня, и теперь здоровый инстинкт гнал его по чащам и пущам, подсказывая, что приключения ещё не кончились. Не разум, а какие-то клубящиеся где-то в области желудка чувства довели до его сознания то обстоятельство, что небесные чудища не улетели к себе на небо, что они садятся в серёдке леса, что можно ещё раз на них посмотреть.
 На лесную полянку запыхавшийся пастушок примчался через полчаса после приземления вертолёта. Стараясь отдышаться, он привалился к стволу дерева на краю леса. Вот они, эти чудища, можно дальше не бежать.
 — Жрать охота по-страшному, — стонал художник, выпутываясь из последних витков велосипедных камер. — А они, на площади, как назло едят и едят! Жрут и жрут, чтоб им… Как думаете, это тоже такая реакция на нетипичное явление?
 — Да нет же, как пан не понял? — втолковывал социолог, оторвавшись на миг от своих камер. — Это была демонстрация! Общественность старалась довести до сознания прибывших к ним в гости инопланетян земные обычаи и привычки! Показывали, как у них тут питаются, вот и стали есть, что у кого было. И нас пытались угостить, дай им Бог здоровья! Хотя вы правы, и в самом деле это проявление здоровой реакции. Я в восторге, панове! Такой великолепный материал для изучения общественного мнения! Как бы мне хотелось видеть, что там происходит сейчас! Поехали туда!
 — Там теперь не поешь, — предостерёг сатирик. — Гарволин опустошён до последней крошки, до последней капли. Не поешь там, не выпьешь, а все из-за нас!
 — Да я не для того, чтобы поесть, — оправдывался социолог, — очень бы хотелось посмотреть на их реакцию после опровержения.
 — А кто должен давать опровержение?
 — Да Адам же. Сказал, сам ещё не знает, в какой форме последует дементи, в зависимости от обстоятельств… По радио передадут.
 — А у меня в вертолёте приёмник, — отозвался пилот, спускаясь по лесенке, немного погнувшейся из-за излишне поспешной посадки космических пришельцев. — И ещё у меня есть бутерброды и кофе. Правда, боюсь, досыта не наедитесь, но я охотно поделюсь с вами. Вот, пожалуйста.
 — Ах, золото, не парень! — растроганно воскликнул художник, первым хватая бутерброд.
 Тут из дверцы вертолёта выставил голову автоматический подъёмник.
 — Тут у меня достаточно еды для всех, — сказал он. — И напитки тоже есть.
 — Наконец-то доказательство, что Адам о нас позаботился, — похвалил редактора сатирик, принимая из рук тяжелоатлета большую сетку с едой и питьём. — Даже странно, как это он не забыл?
 — Нет, это не пан редактор передал, — поправил его тяжелоатлет, — это пани Марыся.
 — Марыся! — в один голос воскликнули космонавты. — Ну и девушка, дай Бог ей здоровья. Вряд ли Януш заслуживает, чтобы у него была такая жена.
 И, забыв о дементи, все набросились на еду. Даже энтузиаст социолог, только что уговаривавший вернуться в Гарволин, при виде завлекательных бутербродов, пирожков и кусков жареной курицы вмиг охладел к своей идее и почувствовал, что зверски хочется есть. В самом деле, ведь целый день без еды. И социолог, схватив аппетитный бутерброд, вонзил в него голодные зубы.
 Тут послышался шум мотора и, подскакивая на корнях деревьев, на полянку выехали из лесной темноты «газики» с механиками. Они с волнением наблюдали за подвигами астронавтов на гарволинской площади и теперь, ещё не остывшие от эмоций, принялись обмениваться впечатлениями.
 — В последний момент вы отчалили, пан капитан, — говорили они пилоту. — Что там сейчас делается! Вся Польша устремилась в Гарволин, можно сказать. Никогда такого не видели.
 — С нашими говорили? — задал деловой вопрос сатирик.
 — Пытались, да никак не могли пробиться, но пан редактор издали руками махал, мы поняли — велел домой отправляться. Ну мы и поспешили к вам.
 — Не сейчас, — возразил пилот. — Подождём, пока совсем не стемнеет.
 — Как это домой? — возмущённо возразил художник, поспешно заглотив огромный кусок курятины. — Ведь я так понял — здесь мы должны оставаться, чтобы люди после опровержения могли убедиться — никакие мы не пришельцы. Все должно быть по-честному…
 Механики переглянулись, и один из них не очень уверенно заметил:
 — Мы так поняли — обстоятельства изменились. Люди поверили в космитов, могут обидеться. Нет, редактор правильно махал.
 Социолог вскочил с пенёчка, сидя на котором уплетал пирожок с мясом.
 — Я должен быть там! — пылко вскричал он. — Я должен это видеть! И слышать!
 В тёмном лесу блеснули огни автомобильных фар, и на полянку выкатился «фиат» редактора. Стремительно затормозив, редактор ещё на полном ходу приоткрыл дверцу и, высунувшись, крикнул:
 — Сматывайтесь, ребята! Каждую минуту можно ждать опровержения, а Януш уверен — тогда вас запросто линчуют! Замдиректора Центра придерживается того же мнения. И если вас обнаружат на этой полянке уже в нормальном виде, ни за что нельзя поручиться! Общественность вот-вот нагрянет! Привет, мне надо вернуться!
 Редактор захлопнул дверь, развернул машину, фары очертили полукруг, выхватывая из темноты крайние деревья леса. И за одним из них астронавты явственно разглядели фигуру какого-то парня.
 Развернувшись, «фиат» умчался, а среди астронавтов поднялась паника. На них произвели большое впечатление слова редактора о том, что обманутая общественность растерзает их, если застанет на указанной в опровержении полянке. Похоже, общественность уже добралась до них, вон какой-то парень из-за дерева выглядывает, может, лазутчик, ждёт, пока подтянутся основные силы. Бежать, скорее бежать!
 А парень из-за дерева с восторгом следил, похоже, за последним действием захватывающего спектакля. Похватав небрежно брошенную на траву космическую одёжку, залётные гости наперегонки бросились к вертолёту и, отпихивая друг друга, спешили подняться по лесенке. Вылив на себя остатки кофе из термоса, сатирик бросился подбирать космическое оружие. Теряя и растаптывая остатки пищи, пилот первым занял своё место в машине и принялся проверять рычаги, на всякий случай включив радио. Автоматический подъёмник, вместе со всеми вкушавший пищу, помогал неумелым космонавтам забираться в вертолёт, швыряя их, как мячики. Остальные втиснулись в два военных «газика».
 Пилот ещё не захлопнул люка вертолёта, ещё торчал в нем вверх ногами художник, ещё шофёры «газиков» не включили двигателей, когда один из них что-то услышал и, перекрикивая общий шум, заорал:
 — А ну, тихо!
 Все примолкли. И в лесной тишине дружным трио прозвучали три радиоприёмника. По радио сообщили:
 — Внимание, внимание! Передаём важное сообщение…
 В битком набитом кафе фоторепортёр, замдиректора Центра по изучению общественного мнения и секретарша все ещё занимали столик у окна, с трудом удерживая свои позиции. Более того, им даже удалось отстоять стул редактора. Они с волнением и тревогой ожидали роковое опровержение. Замдиректора бережно прижимал к груди магнитофон редактора, просившего позаботиться об аппарате до его возвращения. Фоторепортёр, чтобы убить нестерпимо медленно тянущееся время, вставлял в фотоаппараты новые кассеты.
 Внезапно гул голосов в кафе стих, стали слышны слова диктора местной радиосети:
 »…и для этой цели Центр по изучению общественного мнения имитировал высадку инопланетян в городе Гарволине. Под видом пришельцев, якобы прилетевших из глубин Вселенной, выступали работники местной печати. Роль космического корабля сыграл специально оборудованный военный вертолёт…» Мёртвая тишина воцарилась в кафе. Та же тишина нависла и над площадью, где наконец с некоторым опозданием подключили громкоговорители. И в этой наступившей тишине отчётливо прозвучали заключительные слова экстренного сообщения:
 »…поднялся в воздух и вместе с фиктивными пришельцами покинул центральную площадь Гарволина. Для того чтобы убедиться в правдивости данного опровержения, все желающие могут увидеть как упомянутый выше вертолёт, так и его пассажиров на полянке в лесу под Гарволином, в районе Ясной, в шести километрах от города. Более подробное сообщение будет передано после вечернего выпуска последних известий».
 — Эй! — крикнул в волнении критик, вытягивая голову из окошечка «опеля». — Похоже, мы опоздали! У них, в Гарволине, что-то случилось. Только что было передано экстренное сообщение.
 — А то вы не знали! — мрачно отозвался редактор. — Наверняка опоздали, открыл Америку. Ведь случилось ещё когда… А что сообщили по радио?
 — Я только последнюю фразу ухватил насчёт того, что «как вертолёт, так и его пассажиров можно увидеть» где-то на полянке под Гарволином, в шести километрах от города. А подробности сообщат после вечернего выпуска последних известий.
 — Ну, что я говорил! — обрадовался редактор. — Правду мне брат сообщил, а вы сомневались. Значит, и в самом деле высадились там инопланетяне, раз уж по радио сообщают.
 — Так и сказали — «можно увидеть»? — недоверчиво протянул фельетонист.
 — Так и сказали. Надо включить радиоприёмник на всю мощь, послушать, что же сообщат.
 Несчастный спортивный комментатор не отреагировал на экстренное сообщение. Сидя на обочине кювета, он меланхолически сжимал в объятиях очередную покрышку с только что прилепленной свежей заплаткой, крепко прихваченной тисками. Необходимость обеспечить своё транспортное средство четырьмя действующими колёсами выжала из него все силы, как душевные, так и физические.
 Сочувственно поглядев на него, критик попытался вдохнуть в коллегу бодрость:
 — Сейчас полнолуние, и в лесу найдём дорогу.
 — Тем более что сейчас туда рванёт вся Польша, — язвительно поддержал его редактор. — Не заблудимся. Только вот вообще бы добраться…
 — Я вам что, святой дух? — взорвался несчастный владелец «опеля». — Знай такое, поставил бы новую резину, не стал бы жалеть…
 — Да не волнуйся, теперь уже недалеко, доберёмся и на старой. Ну, раз-два, взяли!..
 Услышав заключительные слова экстренного сообщения, троица за столом кафе замерла в ожидании реакции общественности. Та не заставила себя ждать.
 — Нет, вы слышали? — возмущённо воскликнул кто— то.
 — Дуют нашего брата, обычное дело! — с горечью вымолвил интеллигентный голос. Неинтеллигентный перебил его:
 — Идиотов из нас сделали!
 — Ничего себе шуточки! Эксперименты на живых людях ставят! А мы, дураки, и рты раззявили: марсиане прилетели! Вот тебе и марсиане!
 — А пан им так и поверил? Марсиане были настоящие, это наши теперь пытаются народ с толку сбить!
 — А может, не только нас, но и заграницу?
 — Точно. Чтобы американцы не прознали! Вот и валяют дурака, а я их видел собственными глазами этих марсиан, вот как сейчас пана вижу!
 — И никакой это был не вертолёт, что я, вертолётов не видел?
 — Да не один пан видел собственными глазами, тысячи людей…
 — Ну и что, что собственными? Вы же слышали — сотрудники Центра сыграли роль, вот как в театре, переоделись под марсиан, мы и уши развесили.
 — Пан всегда такой правоверный? Верит всему, что по радио говорят?
 — Так в данном случае ведь можно их увидеть уже раздетыми! И их вертолёт.
 — Ну и поезжайте, посмотрите, кто вам не даёт? А нам разрешите верить в марсиан! Тем более что у них и оружие было марсианское…
 — Какое оружие, одна видимость! Они же никого не убили!
 — А пану очень хотелось, чтобы кого-нибудь непременно убили? Высшая цивилизация, они же гуманные существа! Только нас отпугнули, чтобы мы сдуру их не поубивали.
 Тут к ошеломлённому заместителю директора Центра по изучению общественного мнения вернулась способность говорить.
 — Ка-ка-как же так? — заикаясь от страха и возмущения начал он. — И-и-имитировал Центр… так сказано в де-де— дементи…
 Фоторепортёра встревожило состояние замдиректора.
 — Что с вами? — наклонился он к смертельно бледному толстяку. — Пану плохо? А тот продолжал заикаться:
 — И-и-имитировал наш Центр, по-по-по…
 — Что «по-по-по»?
 — По-по-по радио сказали. И теперь мы— ыыыыыыыыы…
 Страшное громоподобное «мыыыыы» подобно мычанию голодной коровы разнеслось по кафе, перекрывая гул возбуждённых голосов. Фоторепортёр понял — надо успокоить замдиректора, иначе он разоблачит и себя, и его с Марысей, и тогда не избежать расправы озлобленной толпы.
 — Успокойтесь, пожалуйста, сядьте вот сюда, к стенке, выпейте глоточек… Ну что вас так встревожило? — принялся хлопотать он вокруг замдиректора.
 Тот смог наконец членораздельно сформулировать свои опасения.
 — И теперь мы за все отвечаем? Наш Центр?
 — Да поймите же, в опровержении должно было фигурировать официальное учреждение. А вы имеете право проводить опросы граждан, вы изучаете общественное мнение…
 На помощь любимому поспешила секретарша, привыкшая успокаивать своё начальство в самых критических ситуациях.
 — Успокойтесь, пан директор, — почти нежно произнесла девушка. — Сейчас для вас же опасно привлекать к себе внимание. Смотрите, как люди разъярились, мало ли что им в голову придёт, а пока никто из них не подозревает, что вы возглавляете тот самый Центр.
 Инстинкт самосохранения заставил замдиректора взять себя в руки, а Марыся продолжала:
 — Ну как вы не понимаете, что в опровержении просто опасно было приписать эксперимент с инопланетянами представителям прессы или каких других средств массовой информации. Журналистов на рынке давно распознали и, скажи такое, непременно станут бить, вас же никто в лицо не знает, так что сидите тихонько, не выдавайте себя. И с чего волноваться? Эксперимент закончился благополучно, сами же вы радовались, видя такую бурную реакцию общественности, наверняка ещё получите благодарность от начальства. Вот только отчетик надо бы написать…
 Не столько успокаивающие слова многоопытной секретарши, сколько привычное слово «отчетик», возвращающее в привычную обстановку нормального бюрократизма, благодетельно подействовали на замдиректора. Его перестало трясти, он как-то сразу успокоился. И в самом деле, ведь проведённый эксперимент полностью укладывался в профиль возглавляемого им учреждения, теперь составить бумагу — и дело в шляпе. А тут, в отличие от прочих фиктивных акций, и выдумывать ничего не было необходимости, все происходило по— честному, без обмана, реакция общественности проявилась во всем великолепии, только садись и пиши!
 Благодаря разъяснениям секретарши замдиректора вдруг узрел и другую сторону медали и очень приободрился. Правда, остались кое-какие сомнения…
 — Так-то оно так, — соглашался он, — да не мешало все-таки предварительно согласовать с руководством… Хотя, вы правы, тогда ни о какой тайне и не могло быть речи… Да, да, я понимаю, сейчас самое главное — по-умному отчёт составить. Но в таком случае следует довести эксперимент до конца! Выйдем к людям, послушаем! А где же пан Здислав, куда подевался?
 — Сейчас появится, они уже должны с Адамом появиться.
 И в самом деле редактор и социолог уже вернулись из леса, но пробиться в кафе не было никакой возможности. Народу на площади все прибывало, а поскольку по радио была передана только часть важного сообщения — слишком поздно включили громкоговорители, — люди были сбиты с толку. Те, что сгрудились по краям площади, пытались связаться с людьми, оказавшимися в магазинах, кафе и домах, ведь те могли по своему радио выслушать объявление целиком. В двери кафе ломились толпы, им изнутри пытались передать точный смысл сообщения.
 — По радио сообщили — все липа!! — орали завсегдатаи кафе. — Разыграли представление, как в театре!!! Журналисты переоделись пришельцами!!!
 Эти сообщения, передаваясь из уст в уста, неслись по площади, подогревая страсти, будоража и без того взбаламученный народ. Из кафе стали выбегать люди, узнавшие полный текст сообщения. Площадь тревожно бурлила.
 — Фиктивное приземление, фиктивные пришельцы! — надрывались одни.
 — Как? Что вы сказали? Почему фиктивные? — не понимали другие.
 — По радио сообщили — все подстроено! Для изучения реакции населения! Замаскировали вертолёт под космический корабль, а журналистов под пришельцев-космитов, и привет! А это были просто люди!
 — Гляди-ка, как хорошо замаскировали, я так сразу поверил!
 — Да невозможно такое подделать, не верьте радио!
 — Дуют нашего брата!
 — Это как понимать — кто дует? Космиты или радио?
 — Да объясните же толком, совсем я запуталась! Марсиане это прилетали или кто другой?
 — Да какие марсиане, обыкновенные люди, проше пани.
 — Выходит, и тут обман! А мы, как дураки, на удочку попались?
 — Да какие там люди! Вы что, сами не видели? Совсем на людей не похожи! Вот скажи, ежели ты человек, с чего тебе кошки пугаться, а? Ну собаки, я ещё понимаю, а вот кошки?!
 — Да, да, панове! Точно, все видели! Как полоумные от кота шарахнулись! И газом своим сразу навоняли…
 — Ой, что-то тут не так, говорю вам, что-то не так…
 — А чего не так? По радио опровергали, тоже мне большое дело! Сколько раз нам по радио врали, и не сосчитать! — громко кричала кассирша с почты. — Если заверяют, что нечего сахар закупать, большие запасы, мол, так верный знак — сахар исчезнет!
 — Верно, верно! — поддержали её женщины. — Радио послушай и поступи наоборот. Мы в радио не верим!
 — Были космиты! Были! — надрывались рабочие со стройки. — Настоящие, неподдельные!
 Заведующий аптекой на крыльце своего учреждения метал громы и молнии на головы устроителей эксперимента.
 — Я на них в суд подам! — хрипел он в ярости. — Тоже мне экспериментаторы! Реакцию общественности изучают! А серьёзным людям головы морочат! Я пожарников вызывал. Я в Санэпид пожалуюсь! Я и в ЮНЕСКО напишу! Я…
 — А на кого пан собирается жаловаться? — перебил его заведующий Санэпидом, случайно оказавшийся рядом.
 — Как на кого? Да на этих обманщиков!
 — А кто из них обманщик, знаете?
 — Как кто? Не понимаю…
 — Кто, по-вашему, обманывает? Те, что приземлились, или те, что опровержение по радио дали?
 Похоже, неожиданный вопрос вселил в душу аптекаря сомнение, ибо он так и застыл с раскрытым ртом. Подумав, развернулся, бросился в свою аптеку и хлебнул третью порцию валерьянки.
 Из фотоателье выбежали те, кто проявлял снимки.
 — Что происходит? — не понимали они. Ближайшие из толпы охотно информировали их об опровержении.
 — Как же так? — недоумевали выбежавшие из фотоателье. — Ведь вот же снимки, все было на самом деле…
 — Радио врёт, радио врёт! — все громче звучало на площади.
 — Да как же врёт? — пытались перекричать их сторонники другого мнения. — Ведь ясно же сказано — поезжайте в лес, под Ясной на полянке увидите и вертолёт, и поддельных космитов.
 — Айда, братва, хватай автобус! Едем в лес! — кинулась к ближайшему автобусу группа рабочих со стройки. К ним по дороге присоединилось много желающих убедиться в правоте опровержения. Те из столпившихся на площади, что способны были рассуждать, тоже стали оглядываться в поисках какого— либо транспортного средства. Немногие припаркованные у тротуаров машины брались штурмом.
 — Стасиииик! — надрывался молодой голос. — Где твой мотоцикл? Айда в лес к марсианам!..
 Одна за другой мчались по Люблинскому шоссе машины в направлении Ясной. Настроения среди пассажиров машин были самые разные.
 — Если все это придумано, какого черта нам туда ехать? Чтобы на глупый маскарад полюбоваться? — негодовали в одной.
 — Едем, едем, надо же знать, наконец, как обстоит дело на самом деле! — решили в другой.
 Водитель третьей съехал на обочину и остановился.
 — В лесу темно, хоть глаз выколи, на кой мне гробить машину? — сердито сказал он. — Нет, разворачиваюсь и назад!
 — Да ведь уже, почитай, приехали! — уговаривали его набившиеся как сельди в бочку пассажиры. — Осталось всего ничего! Надо же понять, кто прав! Сам знаешь, по радио вечно врут.
 Последний аргумент, похоже, убедил водителя. Он вздохнул и включил мотор.
 Жители городка Гарволина, особенно те, что помоложе, прекрасно знали окрестные леса и сразу поняли, о какой полянке шла речь в опровержении. Многие из них решили собственнолично разобраться в случившемся. И гарволинцы ринулись на природу!
 В первых рядах мчались два мотоцикла, за ними поспешали машины, велосипеды тащились в хвосте. Те, у кого не было никаких транспортных средств, отправились в путь на своих двоих. И естественно, что к месту назначения любопытные прибывали постепенно, не все сразу.
 Первым, как мы помним, на пресловутой полянке оказался парень, пасший коров.
 И пусть он был всего лишь пастухом, пусть не отличался Бог весть какой сообразительностью, пусть остатки интеллекта были придавлены необычными впечатлениями сегодняшнего дня, пастух тем не менее свой приоритет использовал на всю катушку.
 После того как вертолёт в панике улетел, а газики скрылись в лесу, парень вышел из-за дерева на полянку и присвоил себе все реликвии, оставленные пришельцами, а именно: одну затычку от велосипедной камеры, одну медицинскую банку, растоптанный бутерброд пилота, одну спицу номер три с половиной и забытый галстук сатирика. Он же, то есть пастух, подобрал с земли и травы кости от съеденной курицы и остатки бутербродов, короче, тщательно очистил полянку от постороннего мусора. И не потому, что был он такой уж чистюля, просто ему не хотелось покидать это чудесное место. Чуяло его сердце — представление окончено, окончено бесповоротно, чудесный день пришёл к концу, придётся возвращаться к опостылевшей будничной прозе. Вспомнились ему брошенные на произвол судьбы коровы, представилось ожидавшее дома наказание. Наказание все равно его не минует, но тем более глупо торопиться. Нет, причин спешить не было решительно никаких.
 Настроившийся философски и примирившийся с окончанием волшебного дня, парень был неимоверно удивлён, вдруг услышав гул двигателей многих машин и увидев замелькавшие в темноте леса огоньки фар. Парень так и застыл посередине полянки, вытянув шею.
 И вот из лесной тьмы на полянку вырвались на полном ходу два мотоцикла, с разбегу описали круг по полянке, фарами освещая все вокруг, осветили пастуха и стремительно затормозили.
 Долго-долго ничто не нарушало воцарившегося вдруг молчания. Пять человек молча пялились друг на друга. Мотоциклисты были явно потрясены, увидев на заветной полянке вместо пришельцев и их космического корабля всего-навсего обычного деревенского парня. Парень был потрясён, неожиданно увидев мотоциклистов, примчавшихся среди ночи на всех парах на эту отдалённую полянку. А что, если праздник продолжается? Мотоциклисты остолбенели от неожиданности, парень явно ожидал продолжения спектакля.
 Тут за деревьями замелькали огоньки фар приближавшихся автомашин, послышался гул их двигателей. Это заставило мотоциклистов прийти в себя и попытаться первыми что-то разузнать у единственного обнаруженного на заветной полянке человека. Приближающиеся машины свидетельствовали — полянка та самая, о которой говорилось в опровержении.
 Мотоциклисты спешились и бросились к парню. Тот слегка попятился. Один из мотоциклистов подскочил к парню с вопросом:
 — Эй, ты давно здесь?
 — А почитай, с самого рассвета, — ответил парень правду.
 — И что ты видел? — жадно спросил второй.
 — А ничего не видел! — с ходу ответил парень, вдруг сообразив — он столько повидал за сегодняшний день, сколько никто другой не видел и не знает. И теперь от него зависит, сказать другим или не сказать. Парень сразу заважничал, но тут у него непроизвольно вырвалось восклицание, прямо противоположное только что произнесённому: — Такое видел, спятить можно!
 Мотоциклисты немного прибалдели, услышав столь противоположные заявления. Парень весь сиял от самодовольства. Видимо, в его глупую башку не закралось опасение, что ведь местное мотоциклетное хулиганьё и прибить могло. Нет, растянув рот до ушей, парень явно наслаждался своей властью. В его туповатом мозгу даже мелькнула туманная мысль о большом денежном вознаграждении за раскрытие тайны.
 Увы, начавшиеся было переговоры мотоциклистов со свидетелем продолжения не имели, полянка в считанные секунды заполнилась ворвавшимися на неё автомашинами и даже отдельными велосипедистами. А по лесу перекликались уже подтягивавшиеся пешие силы. Через минуту это была уже не полянка, а прямо центральная площадь города Гарволина, столько на ней столпилось народа. И только мотоциклисты, прибывшие первыми, знали о наличии на полянке свидетеля, остальные и понятия не имели о его существовании. А возможные следы, ещё оставленные незадачливыми космонавтами, были вмиг затоптаны и стёрты.
 Вот так и получилось, что даже те граждане, которые с самого начала скептически восприняли появление пришельцев, которые не верили в наличие обитаемых миров в нашей Вселенной, теперь прочно уверовали в них. Вот она, полянка, и, пожалуйста, никакого на ней вертолёта, никаких пришельцев. Радио беззастенчиво обмануло граждан, а раз так, значит, прилетевшие на гарволинский рынок существа и в самом деле были космитами. В Гарволине сели по ошибке, должно быть, собирались приземлиться в Варшаве у Дворца культуры, да промахнулись малость, ну власти и позавидовали гарволинцам чёрной завистью, не захотели допустить, чтобы Гарволин прославился на весь мир, вот и организовали лживое дементи. Завидно им, ещё бы! В кои-то веки появились на Земле пришельцы и, вместо того чтобы обратиться к партии и правительству, пообщались с простым народом, установили с ним полное взаимопонимание. Вот разозлившиеся власти и пустили по радио лживое опровержение.
 — А ведь власть у нас и впрямь не соображает, — делились люди своими соображениями. — Неужели думали, мы поленимся в лесок съездить, проверить?
 — Да нет, они рассчитывали, что мы до утра подождём, утром на полянку приедем, а тут нам скажут, что припоздали, извините! Вот как они думали!
 — Да что вы все «думали, думали»! Нешто они вообще думают? Нешто способны хоть что-нибудь сообразить? Узнали — космиты прилетели, переполошились, в спешке брякнули первое, что в их глупые головы взбрело, а как народ на это отреагирует — им без разницы. Езус-Мария, хоть бы раз в жизни правду от них услышать!
 — У тех, с Марса, наверняка такого не бывает, — твердил местный ветеринар.
 Постоянное общение с животными выработало у ветеринара исключительное благородство характера. Многому можно научиться, общаясь, например, с собаками или лошадьми. Ни тебе притворства, ни обмана. Повсеместно царящие в человеческом мире ложь, притворство и обман чрезвычайно угнетали честную душу ветеринара, и он очень надеялся, что явившиеся им представители высокоразвитой цивилизации продемонстрируют благородные черты характера. И он всей душой верил — они и в самом деле посетили нашу грешную землю!
 На лесной поляне люди толклись всю ночь. Уезжали машины, прибывали группами пешие. Луна зашла, но это не остановило людей. Многие из них запаслись батарейками для электрических фонариков. Предприимчивая заведующая магазином хозтоваров организовала их продажу с чёрного хода, к вящему удовольствию клиентов и своему собственному, ибо нежданно-негаданно благодаря этому выполнила план продажи за второй квартал. Паломники же, запасаясь батарейками, смело отправлялись в ночь.
 Наступающий рассвет в принципе ничего не изменил. В Гарволин продолжали приезжать гости со всех концов Польши, автобусы приходили переполненные, и из них выгружались толпы страждущих правды. Из Варшавы непрерывной лентой тянулись легковые автомашины, из Люблина шла колонна грузовиков. Получив информацию, вся эта масса устремлялась к лесной полянке — на машинах, велосипедах, а в основном пешком. Как ни странно, пилигримов не очень огорчало отсутствие пришельцев на полянке. Каким-то таинственным образом все узнавали о том, что радио наврало, инопланетяне были самые что ни на есть настоящие, прилетели, приземлились в Гарволине, пообщались с его жителями и улетели к себе.
 Парень, который пас коров в лесу, вернулся наконец домой, поняв, что ничего интересного больше не увидит. Толпы прибывающих того и гляди затопчут его, и никому почему-то не приходит в голову порасспросить его, что же он видел. Вот парень и вернулся домой, переполненный до краёв впечатлениями и бесконечно усталый. Его не очень бранили дома, потому что умные коровы вернулись домой сами, а в коровник их загнала сестра парня.
 Замдиректора Центра по изучению общественного мнения на рассвете решил возвратиться в Варшаву, оставив вместо себя в Гарволине своего подчинённого, социолога. До зама вдруг дошло, что он просто обязан теперь как можно быстрее увидеться с директором, своим непосредственным начальником, который ни о чем не знал, и информировать его обо всем, а то, того и гляди, ошарашенный директор даст второе дементи. По дороге надо придумать, как поумнее сообщить начальству о проведённом без его ведома эксперименте. Ничего, это он, зам, придумает, сумеет убедить директора в пользе эксперимента для вверенного ему учреждения. Вот только успеть бы, пока тот в панике чего лишнего не сболтнул. Хотя вряд ли, не таков директор, чтобы проявлять активность глубокой ночью, а до начала рабочего дня он, зам, успеет с ним пообщаться.
 Пребывающий по-прежнему в восторженном состоянии социолог охотно остался в Гарволине. Восторженность его не убывала, напротив, росла. Он вдруг сообразил, что полученного за вчерашний день материала ему с избытком хватит на давно задуманную диссертацию. Вот только надо позаботиться о документально зафиксированных высказываниях респондентов.
 Руководствуясь этими соображениями, социолог с особым удовольствием перенял на сохранение от начальства магнитофон редактора с бесценными записями. Социолог знал о репортёрах, шнырявших по гарволинскому рынку во время эксперимента, и решил во что бы то ни стало раздобыть и записанный ими материал. Да и сам не собирался сидеть сложа руки. Работа далеко не окончена, вон за окном бурлит площадь, все обсуждают чрезвычайное происшествие, делятся впечатлениями и о пришельцах, и о важном сообщении по радио. Немедленно, немедленно смешаться с толпой, лично вести наблюдение! Записать на магнитофонную плёнку что успеет. Главное же — перехватить газетчиков. Социолог, невзирая на свойственную ему склонность к эйфории, знал жизнь и понимал, что потом официальным путём будет очень трудно получить записи репортёров, лучше перехватить их сейчас, по знакомству. Да, да, именно по знакомству. Он лично переговорит с репортёрами, за их бесценный материал он отдаст все на свете. Будь у него золотые горы — и их бы отдал не моргнув глазом. Что значат золотые горы по сравнению с драгоценными записями!
 Вот почему социолог с охотой принял на сохранение оставленный редактором магнитофон, да ещё без зазрения совести выцыганил миниатюрный японский магнитофончик, новинку, одолженную редактором там же, где тот одолжил и проектор с интригующим фильмом. Редактор отдал магнитофон социологу добровольно, без возражений, да ещё с двумя запасными плёнками. Ему, редактору, сейчас было не до магнитофонов, не до реакций общественности. Ему, редактору, надо было провернуть срочное и важное дело.
 — Тадик, едем со мной! — тянул он за рукав консультанта по науке и технике. — Холера! Из-за этого столпотворения насмерть позабыл о проекторе в лесу. Ещё кто стащит! Надо срочно за ним поехать, демонтировать, вернуть людям. Гляди, уже светает, а в лесу полно народа. Подсадишь меня на дерево, одному не справиться.
 Консультант с пониманием отнёсся к просьбе редактора, к тому же ему самому интересно было увидеть драгоценную ленту.
 А редактор продолжал:
 — И ещё. В лесу остался «вартбург» фоторепортёра, доставишь его обратно, ключики у меня.
 На редакционном «фиате» они быстро домчались до сараюшки в лесу, где телевизионщики и киношники смотрели завлекательное кино. Будь в распоряжении последних больше времени, не исключено, они принялись бы искать источник чудесных кадров на старой простыне и наверняка обнаружили бы киноаппарат с драгоценной лентой, однако, поскольку они умчались как на пожар, проектор с лентой уцелели.
 Редактор с консультантом без труда разыскали проектор на том дереве, куда его спрятали, консультант подсадил редактора, и тот снял проектор.
 Выполнить вторую часть плана оказалось намного труднее.
 «Вартбург» фоторепортёра стоял довольно далеко от поляны, почти у самого шоссе, бегущего через лес. И стоял как— то странно накренившись. Подходивший к нему с ключами в руке консультант осуждающе подумал, что Януш криво поставил машину, но, сделав пару шагов, убедился в своей ошибке. А поскольку он услышал, как редактор на шоссе уже включил мотор, собираясь отъехать на своём «фиате», со всех ног кинулся к нему, по дороге громко крича, чтобы тот подождал.
 — В чем дело? — недовольно спросил редактор, высовываясь из машины.
 — На «вартбурге» теперь не уедешь, — задыхаясь, сообщил консультант.
 — Почему?
 — На одном колесе я ездить не умею. И даже на двух, если запаска сохранилась.
 — Ты что, неужто сняли колёса?
 — А ты как думал?
 — Так ведь марка…
 — Наверняка многие на «вартбургах» поприезжали. На двух пенёчках стоит машина, третьего, видно, не нашли, камень подложили.
 — С ума сойти! — кипятился редактор. — Тут пришельцы в первый раз прилетели на Землю, а они колёса крадут! Ну и народ!
 — Бедный Януш! — согласился консультант, забираясь в редакционную машину. — Не знаю, где он теперь раздобудет колёса, нет, купить не сможет, если повезёт, одолжит у кого— нибудь. Давай пока не скажем парню, надо его подготовить к утрате…
 — Видите же, пустые полки, — твердила продавщица продовольственного магазина ранней покупательнице. — Ещё вчера все расхватали.
 — А в подсобке ничего не осталось? — канючила покупательница. — У меня же дома шаром покати! Я вчера устроила генеральную стирку, на весь день закрылась в ванной, ни о чем не знала. И что теперь будет?
 — Да ничего не будет, успокойтесь, разве пани не слышала? Никакие они не марсиане, просто нас разыграли. А теперь улетели, и все придёт в норму.
 — Так когда же к пани товар поступит?
 — Откуда мне знать? Когда завезут.
 — Вот видите, придётся нам с голоду подыхать, не иначе сегодня-завтра третья мировая начнётся! Хоть пол-литра спирта продайте!
 — Даже если бы был, поллитрой войны не выиграешь. А вот в парфюмерном ещё должно мыло остаться, слышала я, вчера в одни руки только по два куска давали. И если пани поторопится…
 Надежда заполучить товар не хуже спирта вымела несчастную из продовольственного магазина и втолкнула в очередь перед парфюмерным, где ещё задолго до открытия стало известно, что уж зубной-то порошок наверняка ещё остался…
 Кафе на рыночной площади работало всю ночь — небывалый случай, гораздо более удивительный, чем приземление на той же площади пришельцев из звёздных миров. А вызвано это было совершенно пустяковой причиной. Поставщики продуктов повздорили с таким же обслуживаемым ими пунктом, кафе в Рыках, и назло рыковскому заведующему все полагающиеся по разнарядке продукты выгрузили в гарволинском кафе, благодаря чему было что подавать клиентам всю ночь. Правда, поначалу гарволинский заведующий боялся пускать в ход подозрительную варёную колбасу, доставленную взбунтовавшимися поставщиками. У него, заведующего, и без того были весьма натянутые отношения с Санэпидом. Поэтому он приказал официанткам колбасу попридержать и сплавлять не вызывающие подозрений полузасохшие пончики. Однако уже вскоре после полуночи стало ясно — Санэпиду не до них, а клиент все сметёт. Благодаря такому вот благоприятному стечению обстоятельств удалось занять клиентов едой и питьём, что не только уберегло кафе от ущерба, который могли нанести буйствующие с голоду клиенты, но даже принесло совершенно неожиданную прибыль.
 Обслуживающий персонал этого предприятия общепита охотно пошёл на сверхурочные, ведь все равно никто бы из них не ушёл домой, когда на площади такое делалось! Вот и получилось, что из всех присутствующих в кафе только его сотрудники смотрели спектакль бесплатно, да ещё получили потом дополнительную плату за работу в ночную смену.
 Дежурная бригада местной газеты всю ночь не оставляла свой пост за столиком в кафе. Отдыхали посменно, то есть один из них отправлялся в редакционный «фиат» и часок-другой спал, потом уступал место следующему. Освежались на задах местного отделения милиции под колонкой и опять возвращались к своим обязанностям, бдительно следя за развитием событий, поэтому были в курсе всего, что происходит и в Гарволине, и вообще в Польше.
 — Видите, до сих пор в газетах ни слова о высадке инопланетян, — с удовлетворением констатировал фоторепортёр. — Сто раз успели бы поместить информацию, но наверняка не получили никаких директив сверху, а сами не решились: ещё не так осветишь, потом расхлёбывай. А гарволинцы совсем потеряли головы, не знают, что и думать. Учитель математики в гневе подал заявление об уходе, сам себе написал, ведь он же ещё и директор школы. Грозится в суд подать и потребовать возмещения морального ущерба, правда, пока не знает, на кого подавать. Возможно, на Центр по изучению общественного мнения.
 — Чудесненько! — обрадовался социолог. — Я сам с ним поговорю. Прямо сейчас и побегу, ведь все равно в школе нет уроков.
 И он бросился к выходу. На его стул ту же опустился гражданин очень почтённого возраста, при виде которого редактор почтительно привстал со стула.
 — О, приветствую вас, пан профессор, такая честь для нас!
 — Естественно, поначалу я весьма скептически воспринял появление пришельцев, — заговорил профессор. — Но потом, когда нам предъявили фотографии, сделанные местным фотографом… Очень, очень убедительные снимки… И если бы не дементи по радио, мистификацию не скоро удалось бы разоблачить. Опровержение меняет дело. В нем говорится правда?
 — Чистая правда, пан профессор! Высадка была нами инсценирована. Вернее, не сама высадка, высадка состоялась на самом деле, только высадились наши люди, а не инопланетяне. Вот, познакомьтесь с одним из них.
 Привстав со стула, художник вежливо расшаркался. Профессор недоверчиво оглядел его и, видимо, остался разочарован. Помолчав, он вернулся к теме.
 — Одна вещь меня заинтриговала, — начал он. — Вот это.
 Перебрав пачку фотографий, уронив в спешке некоторые из них на пол, он нашёл наконец нужную и протянул её редактору.
 — Вот эта. Не можете ли вы, пан редактор, пояснить, что это у него такое на палке?
 — Вентилятор, — сконфуженно признался редактор, взглянув на снимок. — Неплохо получился, вы не находите?
 — Неплохо, согласен, но должен признаться, задали вы нам задачку.
 — Мне очень неприятно, что вам, пан профессор, пришлось приезжать сюда специально…
 — Да нет, я возвращался из Люблина с симпозиума и уже садился в машину, когда прибежали из местного радио. Там какой-то радиолюбитель поймал сообщение о приземлении инопланетян в Гарволине, ну мы и… несколько ускорили свой отъезд. Хотелось, знаете ли, собственными глазами взглянуть на пришельцев. Так, на всякий случай, мы ведь сразу поняли — быть такого не может. Впрочем, меня ждут. Разрешите откланяться.
 — Приятного пути, пан профессор.
 На освободившийся стул свалился вбежавший с площади сатирик.
 — В опровержение никто не верит, — заявил он. — Никто не верит и в пришельцев. И вообще никто ни во что не верит, все перессорились. Первый секретарь горкома рвёт и мечет. Он согласился на операцию только из-за приземления инопланетян, а теперь, если существа с другой планеты — фикция, он нам всем покажет.
 — Кому это нам? — пожелал уточнить редактор. — Надеюсь, ты о нас ни словечка не пикнул? Официально автором эксперимента является Центр по изучению общественного мнения. Ты что, про нас рассказал?!
 — За кого ты меня принимаешь? — обиделся сатирик. — Да знай он, что это мы организовали, он бы нас на куски разорвал! Не простит нам своей операции. Интересно, у них ещё подают кофе?
 — Подают, сейчас попросим. И представь, даже яичницу могут приготовить!
 К столику вернулась секретарша. Девушка держалась лучше всех. Оно, конечно, свадьба с фоторепортёром была уже делом решённым, но пока не обвенчались, нельзя расслабляться. Вот и приходилось мужественно выносить все трудности и проявлять бдительность. Умная и энергичная девушка занялась новой свалившейся на неё проблемой — колёсами жениха. С соблюдением должной осторожности фоторепортёру сообщили о постигшей его утрате, и он даже не успел как следует её прочувствовать — подключилась бесценная Марыся. Заверив присутствующих, что она надеется на успех, девушка куда-то убежала и вот теперь только вернулась.
 — Сделано! — коротко ответила она на невысказанный вопрос в глазах обратившихся на неё сотрудников редакции. И, тщетно пытаясь скрыть распиравшую её гордость, добавила: — Дозвонилась.
 — Интересно, откуда пани звонила? — не поверил сатирик. — Я сам пытался дозвониться с почты, так туда и близко не подступиться.
 — Я ещё не сошла с ума, чтобы звонить с почты! — гордо ответствовала секретарша. — Ещё чего! Я отсюда — прямиком в горсовет.
 — В такую рань?
 — И тем не менее секретарша председателя была на месте, не могла дома усидеть.
 — Ну и как? — нетерпеливо допытывался фоторепортёр.
 — Приедет некий Казик из министерства внешней торговли, привезёт два колёса к «вартбургу».
 — Надо же, чего только нет в этом министерстве, — удивился сатирик.
 — У них и не то ещё найдётся, — пожала плечами секретарша. — Вот только привезёт он не за так.
 — Я заплачу! — заверил фоторепортёр.
 — Не в этом дело! — остановила его невеста и смущённо обратилась к редактору: — Пан редактор, им нужно, чтобы пресса похвалила корейские ножницы.
 — Что похвалила? — не понял редактор.
 — Корейские ножницы, — все более смущаясь, пояснила секретарша. — Причём похвалила сама по себе, без нажима из центра. У Казика возникли неприятности, надо помочь.
 — А что, ножницы негодящие? — подозрительно поинтересовался редактор.
 — Совершенно негодящие, — заверила секретарша. — Распадаются на составные как только в руки возьмёшь, а что делать? Заказ уже оформлен и оплачен, ножницы поступили в продажу. И посыпались жалобы.
 — Так зачем же твой Казик закупал за границей дрянь? Ведь валютой небось расплачивался.
 — Валютой, — вздохнула секретарша. — Так ведь пришлось по политическим соображениям… Указание поступило сверху, а расхлёбывать придётся Казику. Вот и нужна поддержка прессы. Зато колёса привезёт. Может, имеет смысл покараулить в лесу, чтобы последнее не спёрли?
 Разумное предложение было всеми поддержано. Редактор благородно отказался от служебного «фиата» и передал ключики секретарше.
 — Вот, пусть Януш немедленно тебя туда отвезёт. Когда этот твой Казик подъедет?
 — Обещал часа через полтора…
 Фоторепортёр не произнёс ни слова, не отрывая восхищённого взора от невесты. При одной мысли, что он мог по дурости не сделать предложения Марысе, что мог вообще не заметить этого чуда природы, ему стало плохо. Он даже весь похолодел от ужаса. Кретин, слепой кретин, целый год проработал с ней и не заметил, что вот совсем рядом живёт и дышит такая девушка. Как он мог её не заметить, как мог не оценить достоинств её ума и тела? Все так же не произнося ни слова, он вынул из руки девушки ключи от редакционного «фиата» и направился к двери.
 Заметив, что за столиком у окна освободились два места, к нему кинулись двое небритых мужчин.
 Это были историк и архитектор. Потеряв друг друга в столпотворении на площади, они случайно столкнулись в столпотворении на лесной полянке и больше не расставались. Им было что сказать друг другу. Решили в Варшаву ехать вместе, но не удалось втиснуться ни в один из отходящих автобусов, поэтому они решили переждать в городе. Страшно хотелось есть. Сунулись было в молочный бар, но там было закрыто по причине отсутствия продуктов.
 Сунулись в ресторан — там был только заграничный коньяк, жутко дорогой. Наконец сунулись в переполненное кафе, и тут повезло, как раз освободились два места.
 — Панове не возражают? — автоматически поинтересовался историк у сидящих за столом и, не дожидаясь ответа, с воодушевлением продолжил начатый разговор: — Так ведь нигде не сказано, что такое невозможно! Для энергии нет проблем с преодолением расстояния. Нет, кажется, я немного напутал, я хотел сказать — для человеческой мысли расстояний не существует, а ведь показания энцефалографа доказывают, что мысль материальна!
 — Мы на минутку, — пояснил сидящим за столом архитектор, видя, что те не торопятся принять их в свою компанию. — Что-нибудь перекусить или хоть по чашечке кофе выпить. Дематериализоваться в одном месте и материализоваться в другом — это вы хотите сказать?
 — В конце концов, строение ядра атома тоже стало известно совсем недавно! — пламенно ответил историк.
 Услышав эти умные слова, сотрудники редакции не стали возражать против того, чтобы незнакомцы присели к их столику. Редактор даже готов был уступить им свой стул, хотя и ног под собой не чуял от усталости после многочасового изучения общественного мнения на гарволинской центральной площади. А тут мнение к нему само пришло, и он готов был впиться в него когтями и клыками.
 — И вы полагаете, — воскликнул редактор, пока что впиваясь в жертву лишь заблестевшими глазами, — вы выдвигаете гипотезу…
 — Я выдвигаю гипотезу, — не убоялся высоких слов историк, — что нельзя априори исключать возможность контактов с представителями других галактик! Невзирая на расстояние! Мне приходилось знакомиться с материалами — признаюсь, господа, очень отрывочно и поверхностно, но приходилось — итак, с материалами, из которых можно сделать вывод — я подчёркиваю, господа, можно — ещё не значит должно! Нет, нет, я не одержимый, я допускаю ошибки и неточности, но тем не менее можно сделать вывод о том, что наши познания в области материи и энергии находятся в зачаточном состоянии. Строение атомного ядра лишь первый шаг, детская задачка…
 Не все за столиком восприняли откровения историка с таким восторгом, как редактор. Сатирик иронически протянул, подражая высоконаучным рассуждениям историка:
 — Весьма, весьма рациональные воззрения.
 А консультант по науке и технике язвительно поинтересовался:
 — И что? В магазинах детских игрушек уже появились водородные бомбы?
 — Молчать! — грозно прикрикнул на своих легкомысленных подчинённых редактор. — Заткнитесь, дайте человеку высказаться.
 Историк разволновался:
 — Да нет же, господа, вы упрощаете проблему. Ведь доказано, что даже мозг человека, этот генератор идей, по сути своей представляет вихрь, водоворот… короче, превращает, точнее, преобразует материю в энергию. Согласен, согласен, вопрос ещё недостаточно изучен, спорный вопрос, но, тем не менее он именно так и ставится! А телепатия? Согласитесь, проблема до сих пор не изучена, а ведь на протяжении веков, из истории известно, на кострах сжигали людей как раз обладающих незаурядными способностями в этой области, выдающимся, я бы сказал, творческим потенциалом…
 Собеседники явно не успевали за ходом мысли экзальтированного историка, не уловили, при чем тут сожжённые на костре. Видимо, в своих рассуждениях и аргументации историк мчался семимильными шагами, а следовало бы немного помедленнее, ведь слушали его не Бог весть какие эрудиты. Вон, достаточно посмотреть, как уставились на оратора. Не очень-то умные лица…
 Заставив мановением руки остальных молчать, не возникать, редактор сам направил дискуссию в нужное ему русло, задав наводящий вопрос:
 — Вы хотите сказать, что вполне возможно перенести материю в любое место и на любое расстояние, преобразовав её в энергию?
 — Вот именно!
 — И не имеет значения, как на Земле называют данное явление, — продолжал редактор, — телепатия, завихрения, биологические токи или прочие излучения…
 — Потери тепловой энергии, — подсказал архитектор.
 Собеседники тоже были не лыком шиты. Одно за другим послышались соображения:
 — Кибернетика!
 — А я что говорю? Предположим, если спички исчезли где-нибудь в Австралии, они вдруг всплывут в Гарволине…
 — Пан излишне упрощает проблему…
 — Ну тогда всплывает в другой солнечной системе!
 — Вот именно, в этом все и дело! — подхватил историк, довольный, что его наконец поняли. — Хотя я и не уверен, что в другой солнечной системе пользуются спичками.
 — Особенно теми, которые производятся на Сянковской фабрике, — поддержал его сатирик. — Наверняка тамошние разумные существа ломают свои головы — если, разумеется, допустить, что у них есть головы — над тем, что это такое: вспыхивает и тут же гаснет, вспыхивает и гаснет, но не горит. Потрясающе!
 — Позвольте! — воскликнул консультант по науке и технике, до которого тоже дошёл наконец смысл рассуждений историка. — В таком случае тот самый космический корабль, который мы видели, должен был исчезнуть с площади какой— нибудь планеты в какой-нибудь солнечной системе и материализоваться на площади в Гарволине…
 — Машина времени! — подтвердил начитанный сатирик. Он тоже не полностью уловил глубокую научную мысль историка, что совершенно не мешало на равных участвовать в научной дискуссии.
 — Нет, нет! — воскликнул темпераментный историк, не соглашаясь с оппонентом. — Не совсем так. Все гораздо сложнее. Признаюсь, я излагаю сейчас собственные мысли, отнюдь не плоды многолетних изысканий, но я полагаю, что материализация, если использовать этот термин, материализация может произойти в любом месте и в любой исторический момент. Пространство, исчисляемое в световых годах, преодолевается в считанные мгновения, затем материализуется в нашей атмосфере, где уже подчиняется законам физики. И приземляется.
 И такая сила убеждения излучалась этим энтузиастом науки, что присутствующие как-то забыли, откуда в самом деле взялся космический корабль, приземлившийся на рыночной площади города Гарволина. А может, и в самом деле, дематериализовался где-то там, в глубинах Вселенной и материализовался вот здесь, за окном? Слушая этого восхитительного энтузиаста, редактор сам испытывал утраченный в хлопотах энтузиазм. Возродились увядшие было надежды на то, что в неизведанных глубинах отдалённых галактик жизнь все-таки возможна.
 — А откуда вы это знаете? — с жаром допытывался он у историка. — Откуда у вас эти материалы исследований? Где вы их раздобыли?
 Историк явно смутился и не сразу ответил.
 — Проше пана… откровенно говоря… мне разрешили ознакомиться с материалами частным образом, по знакомству, так сказать. На симпозиум к нам приехал английский учёный, оказалось — мой школьный товарищ, в одном классе учились ещё до войны. Уехал в Англию на каникулы в тридцать девятом и не успел вернуться… По образованию он биолог, но с проблемой знаком, она интересует его уже много лет. Слышали ли вы о так называемой радиоэстезии?
 — Шарлатанство.
 — Сплошное надувательство!
 — Ловкая мистификация.
 — Новое слово в науке! — послышалось со всех сторон.
 — Вот именно — новое слово в науке! — веско сказал историк. — Вспомните, Панове, ведь не так давно и электрические разряды считали шарлатанством или ловкой мистификацией… Что же касается излучения биоэнергии… В настоящее время серьёзные исследования находятся лишь в начальной стадии, материалы, с которыми друг меня ознакомил, ещё можно оспаривать, но уже и этих начальных результатов достаточно, чтобы утверждать о реальном существовании доселе неизвестных нам возможностей человека. Опираясь на эти исследования, я и позволил себе пойти немного дальше, сделать, так сказать, следующий шаг. И решительно заявляю: преодолеть все эти астрономические расстояния не так уж невозможно!
 — Шампанского! — шёпотом воскликнул редактор. — И устриц!
 — Спятил! — шёпотом же прокомментировал сатирик. — Шампанское и устрицы в Гарволине?!.
 Редакционная машина гданьских газетчиков уже мчалась на подступах к Гарволину. Последнюю заплатку на покрышке доставили в Кольбеле, и там же, в шиномонтаже, неожиданно удалось приобрести почти новую камеру, разумеется, не за злотые.
 По шоссе трудно было проехать, так оно оказалось забито потоком машин в обе стороны.
 — Опоздали, опоздали! — вздыхал спортивный обозреватель. Кто-то из коллег оптимистически возражал:
 — Зато, судя по оживлённому движению, там и в самом деле что-то происходит.
 — Давайте остановимся, надо же перекусить! — ныл критик.
 — Неужели ты думаешь, что в этом регионе сейчас найдётся съестное? — возражал фельетонист. — Насколько я знаю свою страну, в округе все сожрали. Вот разве к его брату заглянем, — кивнул он на редактора. — Как думаешь, покормит?
 — Что-нибудь придумает, — не очень уверенно ответил редактор.
 — А он у тебя кто? — поинтересовались коллеги.
 — Никто, пенсионер по инвалидности.
 — А у него что?
 — Травма позвоночника. Но живёт неплохо. Жена ему попалась работящая, и за ним ухаживает, и за домом смотрит, да ещё и теплицы развела, неплохое подспорье. Правда, он в последнее время велит ей в теплицах травки выращивать, которыми лечится. И знаете, даже на научную основу дело поставил, стал травками интересоваться всерьёз, под микроскопом рассматривает, на себе ставит эксперименты, а потом статьи в специальные журналы пишет. Печатают.
 — В таком случае у них найдётся, чем покормить путников, — обрадовался критик. — Едем к ним!..
 Тем временем киношники и телевизионщики готовились к отъезду и паковали манатки. Не потому уезжали, что в Гарволине стало неинтересно. Нет, материала для запечатления было более чем достаточно. Уезжать заставлял голод. Правда, в полночь из Варшавы им подвезли припасы, но сколько этого было? Оголодавшие мужики враз умяли продукты, новых же достать в Гарволине было невозможно.
 Продукты в полночь доставил приятель главного оператора, оставшийся в Варшаве. На оргию его не захватили, потому как выпало дежурить, о чем приятель страшно жалел и не отходил от радиоприёмника, ожидая от приятеля-оператора подробного сообщения об оргии. Вместо этого услышал по радио экстренное сообщение о приземлении в Гарволине инопланетян и не выдержал. Поскольку одновременно с сообщением по радио поступила от оператора просьба — нет, слёзная мольба подвезти пожрать, приятель бросился звонить начальству, получил добро на выезд, побросал в багажник машины все продукты, которые были в доме, и помчался в Гарволин.
 Веслав, тайный агент в среде телевизионщиков, тайно пришёл в кафе за инструкциями. Редактор торжественно выразил ему благодарность и разрешил возвращаться восвояси, освободив от дальнейших обязанностей. Нельзя сказать, чтобы это обрадовало Веслава. Парню чрезвычайно нравилось и общее развитие событий, и его тайная миссия, но приказ есть приказ, и он не торопясь приступил к укладыванию в «рафик» своего громоздкого оборудования, которое предварительно сам же постарался разбросать по всему городу.
 Фоторепортёр, секретарша и Казик из минвнешторга прибыли в кафе в тот момент, когда по радио перестали крутить надоевшего всем «Рыжего Рыжика» и наконец-то повторили давно обещанное чрезвычайное сообщение. Люди слушали затаив дыхание. К сожалению, ничего интересного не услышали, все то же: Центр по изучению общественного мнения организовал фиктивное приземление так называемых инопланетян, в ролях которых выступили переодетые журналисты. Ну, ещё закамуфлированный вертолёт и прочее такое, ничего новенького.
 Неудивительно, что народ слушал скептически.
 — А в газетах ни словечка не пропечатано, — переговаривались в кафе. — Слышал пан? Опять то же самое. Нет, что-то здесь не так, не верю я им.
 — Точно, дают опровержение — вроде как ничего не было и не будет. А все для того, чтобы народ за сахаром не толпился.
 — Отсюда вывод — сахар исчезнет!
 — В угловой водку завезли! Бабы с утра стоят, уже заранее пронюхали. Айда, мужики!
 — Вот интересно, а марсиане пьющие?
 — Холера их знает…
 — Да не верю я ни в каких марсиан! Так русские и допустят их к нам, держи карман шире!
 — А раз по радио столько крику, что неправда, значит, самая правда и есть!
 — Выходит, значит, им, марсианам, самый резон ещё раз прилететь, мы уж как следует на них посмотрим, подумаем…
 — Да вы сами посмотрите, нормальные же ножницы! Режут! — с жаром убеждал Казик редактора, предъявляя ему захваченные с собой из Варшавы ножницы и очень мешая укрепить завязавшуюся было дружбу между редактором и историком, двумя бескорыстными энтузиастами космических контактов. — Да я пану сейчас продемонстрирую. Вот, смотрите!
 Схватив лежавшее на столе меню, Казик попытался разрезать или хотя бы надрезать его экспериментальными ножницами. Те разрезать отказывались наотрез. Казик нажал на ножницы обеими руками. Ножницы наконец надрезали краешек меню, а остальное смяли. Казик не сдавался, поднажал сильнее. Ножницы вдруг на глазах изумлённой публики распались на две части. Привыкший к этому Казик не растерялся, вытащил из кармана специально взятую для этой цели маленькую отвёртку, подкрутил сильнее винтик и возобновил эксперимент с меню. Бедняга весь вспотел. Редактор сидел молча.
 — Послушайте, спрячьте наконец этот предмет, — брезгливо сказал редактор внешнеторговцу. — Пусть у меня хоть иллюзии останутся.
 И он в ожидании моральной поддержки взглянул на сатирика. Тот лишь пожал плечами.
 — А почему бы и нет?
 — Так вы напишете? — оживился павший было духом Казик. — Положительно?
 — Пожалуй, напишу. Надеюсь, они хоть не дорогие?
 — Дешевле пареной репы! — обрадовался Казик.
 — Ладно, это как раз для нас…
 Историк с явным нетерпением пережидал помеху, горя желанием продолжить свои рассуждения об установлении межпланетарных отношений и контактов. Кажется, можно продолжать.
 — Итак, — заговорил историк, — вернёмся к нашей проблеме. Если излучения являют собой лишь микроскопические частицы энергии, то взбаламученная биоэнергия настолько сильна…
 — О, появился пан Здислав, — перебила его секретарша, наблюдавшая в окно за тем, что происходит на площади. — Похоже, и с него довольно. Отчаливаем?
 — Самое время! — отозвался молчавший до сих пор художник. — И скажу я вам, дорогие, что горжусь собой! Такого эффекта я, признаюсь, не ожидал. Думаю, могу считать это своим личным достижением. Что значит работать по вдохновению!
 И художник поднялся со стула. Архитектор встал тоже и с интересом спросил:
 — А в чем дело? Художественное оформление… неужто это вы?
 — Я! — скромно подтвердил художник. — От и до.
 — Тогда примите мои поздравления! Знаете, больше всего меня заинтриговали такие маленькие блестящие штучки. На загривках у них… Что это было?
 — Банки, медицинские банки.
 — Гениально! И вообще все потрясающе! Но знаете, я хотел вам сказать… Если бы мне поручили оформление, в некоторых случаях я бы поступил так…
 И два художника вместе двинулись к выходу, на ходу обсуждая творческие проблемы.
 Им навстречу в дверь кафе протиснулся социолог. В полном изнеможении свалился он на один из освободившихся стульев и, вытирая пот с лица, сказал:
 — Я и мечтать не смел о таком успехе! Да тут материала хватит на две диссертации! На три! А что, вы уже собираетесь уходить?
 — Боюсь, на эту ночь кафе уже закроют, — по своему обыкновению язвительно заметил сатирик, — а другое подходящее помещение сейчас в Гарволине вряд ли найдёшь. К тому же у меня есть сильное подозрение, что хозяин кафе воспользовался случаем и сбагрил нам залежалый товар, варёная колбаса, к примеру, у меня сразу вызвала подозрение. Нет, пора сматывать удочки.
 Редактор с историком уже обменивались адресами и телефонами, фоторепортёр полез под столик собирать свои фотоаппараты, секретарша заказала для всех по последней чашечке кофе и принялась проверять поданные едва державшейся на ногах официанткой счета, которые следовало потом передать в соцбытсектор. Сатирик ткнул в бок задремавшего было консультанта, и все взяли в руки по последней чашке кофе…
 На площадке у автовокзала на центральной площади Гарволина величественно разворачивался только что прибывший автобус. Водитель выключил двигатель, открыл дверцу. Пассажиры стали не торопясь выходить, сам же водитель нетерпеливо выпрыгнул из кабины и подбежал к коллеге, который собирался со своим автобусом отъезжать.
 — Вацек, ты вчера тут был? Видел?
 — Видел, а как же, — важно ответил Вацек. — Ведь аккурат в это время у меня рейс, ну я и ждал. Тут оно и началось. С самого начала все видел. Время отправляться, а я ни с места. А кто бы уехал?
 — Ясное дело, — согласился коллега. — Надо же, как мне не везёт! Как раз в мой выходной высадились чёртовы марсиане, не могли в другой день. Да ты и сам знаешь, невезучий я. Ну так рассказывай же, как оно все тут происходило!
 — Расскажу, отчего не рассказать! А я своими глазами все видел, с самого начала. Показалось оно, значит, вот там…
 И шофёр ткнул пальцем в голубое небо, развернувшись на восток.
 — В том, значит, месте такая маленькая точка появилась. Серебристая, никто сначала и не подумал… Ты что?
 Коллега разинув рот уставился на маленькую серебристую точку в небе, которая появилась на самом кончике пальца коллеги. Коллега ошарашенно замолчал.
 — Вот как сейчас? — переспросил коллега. — В этом самом месте?
 — В этом самом, — сглотнув комок в горле, подтвердил шофёр-очевидец. — И точно так же выглядело…
 Оба, задрав головы, уставились в голубое небо, туда, где вдали серебрилась маленькая точка, которая вроде бы потихоньку увеличивалась…
 Гданьские журналисты въехали на центральную площадь Гарволина в тот момент, когда громкоговорители передавали опровержение. Остановив машину как раз под столбом с одним из гигантских рупоров, они стали внимательно слушать, опустив стекла в окнах.
 — Что за глупый розыгрыш! — воскликнул редактор. — Запоздалое первое апреля?
 — Ничего не понимаю, — недовольно произнёс фельетонист. — А этот твой брат… Может, у него не только позвоночник не в порядке? И ты уверен, что он был трезвый?
 — Как стёклышко, — растерянно заверил редактор. — И клялся, что их видели собственными глазами.
 — И собственными глазами видели опровержение в лесу?
 — А вот об этом он не говорил, тогда ещё не было никакого опровержения.
 — Послушайте, граждане! — зловеще начал спортивный комментатор. — Я гоню свою машину черт знает в какую даль, я как последний идиот всю ночь латаю покрышки…
 — Да вы что, ребята, белены объелись? — возмутился редактор. — Услышали по радио официальное сообщение и сразу поверили? Дети вы, что ли? У моего брата только позвоночник повреждён, остальное все в порядке. А занятия ботаникой ещё не доказательство, что человек спятил…
 — И у жены теплицы! — поддержал редактора критик.
 — И брат мне заявил — видел собственными глазами! И все остальные гарволинцы тоже! А вы — «радио», «опровержение»! Да кто вериг тому, что нам по радио плетут? Лапшу на уши вам повесили, а вы и поверили! Ясно, власти опомнились, подключились, принимают меры.
 — Ладно, оставим радио и властей в покое. Мы в Гарволине, люди что-то здесь видели, давайте порасспрашиваем.
 Так случилось, что мимо машины гданьских журналистов проходил правый защитник местной футбольной команды 3-й лиги, один из тех легконогих бегунов, которые вчера вечером первыми после мотоциклистов и автомашин прибыли на заветную лесную полянку. Остановленный громкими криками из машины, он охотно стал делиться впечатлениями.
 — Никаких следов вертолёта! — авторитетно заявил футболист. — Я был на полянке в числе первых и никого там не обнаружил — ни пришельцев, ни журналистов, ни вертолёта.
 — Так может, это была другая полянка? — попробовал сбить его с толку недоверчивый от природы критик.
 Футболист стоял на своём.
 — Никакая не другая, та самая! И ничего там не было, кроме тех, что после опровержения из Гарволина примчались. И ни следа подделки, говорю вам! И ещё могу сказать по секрету. Я сам не видел, но Стась, мотоциклист, говорил, а он парень свой, привирать не будет. Он первый на полянку примчался и застал там одного местного парня. Так этот местный стоял сам не свой и на вопрос Стася только и сказал, что такое видел!.. Стась говорил, стоял совсем обалдевший, слова не мог сказать, в лице переменившись, и вот только и мог сказать, что «ого-го!». А потом испарился, хоть мы его и разыскивали. А радио вам с три короба наплетёт, нечего уши развешивать. Я уж на той полянке все глаза проглядел, все искал следы хоть каких космитов или журналистов, г… извините, нашёл. Сам искал, так что знаю, что говорю. Следов на поляне — что свисту за ушами.
 — А тот местный парень, значит, так был потрясён… — начал было редактор, но футболист не дал ему закончить.
 — …так потрясён, что в столбняк впал и слова вымолвить не мог. От впечатления.
 Услышанное впечатляло.
 На единственного свидетеля, местного парня, пришельцы могли напустить какое-нибудь вредное излучение, чем и объясняется его неразговорчивость и остолбенелость. Журналисты с пристрастием порасспросили футболиста, хватило бы на полянке места для вертолёта, сколько прошло времени между опровержением по радио и его прибытием на полянку, не рассказывал ли кто из прибывших на неё о встречах со странными существами, не видел ли кто, чтобы «скорая помощь» забирала в психушку кого-нибудь (предполагался остолбенелый парень), и о многом другом.
 Получив ответ на все эти вопросы, журналисты наконец отпустили правого защитника и стали думать. Выходит, тут и в самом деле вчера происходило что-то необычное? Спортивный комментатор перестал ныть из-за дырявых покрышек, включил первую скорость, перешёл на вторую, поглядел вперёд, глянул случайно вверх и замер.
 На голубом небе отчётливо просматривалась блестящая звёздочка, которая росла прямо на глазах.
 — Неужто второй раз приземляются? — удивился первый шофёр, глядя на блестящую точку в небе.
 — Черт их знает, — чесал в затылке второй. — Вчера с этого все и началось, вот так оно и выглядело. Считай, тебе повезло, похоже, они повторяют, может, специально для кино? Видишь, вон там стоит «рафик» кинохроники.
 — Выходит, я все смогу увидеть? — обрадовался первый.
 — Может, и увидишь…
 Редактор, историк, консультант, сатирик, фоторепортёр и секретарша наконец покинули кафе. Казик, которого совершенно не интересовали чужедальние планеты, ещё раньше отбыл в Варшаву со своими ножницами. На площади сотрудников местной печати ждали редакционный «фиат» и «вартбург» фоторепортёра, уже на новеньких колёсах. В некотором отдалении виднелись машины кинохроники и телевидения, уже готовые к отъезду.
 — Минутку, только сигареты куплю, — сказал сатирик. — Может, в киоске ещё остались.
 — И для меня купи, — попросил фоторепортёр, с трудом отрывая взгляд от секретарши, этого небесного создания. — Если есть — «Экстру», а нет, так что-нибудь.
 Сатирик направился к киоску, остальные стояли у машин и ждали его.
 Купив сигареты, сатирик повернулся, чтобы направиться к машинам, увидел шофёров с задранными головами, задрал свою и остолбенел.
 Над площадью бесшумно зависло бокастое серебристое веретено, над которым, рассыпая искры, вибрировал световой круг. Протерев глаза, сатирик поглядел на площадь, на коллег, ожидающих его у машины, и, с усилием преодолев оцепенение, бросился к ним. Те уже принялись рассаживаться по машинам.
 — Стойте! — дико крикнул сатирик. — Да стойте же! Вы что, ослепли? Глядите, что это?!
 Коллеги с удивлением поглядели на сатирика, потом перевели взгляды на небо. И тоже застыли в неподвижности.
 Серебряное веретено уже совсем снизилось над площадью. Оно не издавало никаких звуков, совсем никаких, не было слышно даже тихого урчания. Слышался лишь свист ветра, поднятого вращающимся световым кругом. И оно было абсолютно ни на что не похоже!
 Фоторепортёр потряс головой и протёр глаза. Остальные стояли неподвижными каменными изваяниями. Ни жеста, ни звука.
 Тут к окаменевшей группе подбежал сбитый с толку социолог. Он немного позже остальных покинул кафе и только сейчас заметил странный предмет над площадью.
 — Что это? — лепетал он. — Как же это?.. Ведь |это же не мы…
 Ему никто не ответил.
 Блестящий предмет опускался так медленно, что его движение трудно было уловить. Вот между ним и мостовой осталось не более десяти метров. Кажется, он застыл, больше не снижался, лишь непрерывно вращался над ним сверкающий световой круг.
 Пассажиры отправляющегося автобуса заняли свои места и с умеренным интересом выглядывали в окна.
 — Пока, — сказал второй водитель первому. — Мне пора. Вчера я все это видел, так что, пожалуй, поеду. А тебе повезло!
 Выплюнув окурок, он растоптал его и залез в кабину автобуса. Не торопясь включил двигатель, не торопясь стал выруливать со стоянки. Первый шофёр не отрывал жадного взгляда от зависшего над площадью веретёна. Потом, все так же не сводя взгляда с космического корабля, задом влез в свою кабинку и, почти не глядя, занял освободившееся место на стоянке у автовокзала. Поставил автобус, открыл дверцу, пассажиры стали занимать свои места, а шофёр вышел из кабинки и все внимание уделил космическому кораблю.
 Автомашина с журналистами из Гданьска с визгом затормозила у «фиата» местных работников пера. Из гданьской в жуткой спешке выскакивали приехавшие.
 — Привет, Стась! — крикнул фельетонист сатирику, с которым был хорошо знаком. — Что тут происходит? Нам казалось, все это ещё вчера было…
 — Здравствуйте, панове! — поздоровался с местными коллегами спортивный комментатор, — Выходит, мы все-таки успели? А я, знаете ли, всю дорогу только и делал, что покрышки латал! Но если это происходит сегодня, то что же было вчера?
 — Послушайте, а оно великолепно выглядит! — восхищался критик, лихорадочно вытаскивая фотоаппарат и прицеливаясь в небо. — Кто это сделал? Клянусь, в жизни такого не видел!
 Приезжие журналисты суетились, восхищались и работали вовсю, местные, в том числе и бывшие пришельцы, стояли столбами, ни словом не отреагировав на приветствия гданьских коллег.
 Критик с удивлением взглянул на фоторепортёра.
 — Янушек, что с тобой? Парализовало ручки? Такая оказия, снимки выйдут уникальные, а ты с места не сдвинулся! Если нет кассет, возьми у меня.
 Фельетонист подбежал к сатирику и ткнул его в бок.
 — Да очнись же! Скажи хоть, что здесь было вчера?
 Очнувшись, сатирик перевёл взгляд на гданьского коллегу и невнятно пробормотал:
 — Вчера? А что вчера?..
 — Если вчера ничего не было, к чему потребовалось давать опровержение? — удивлялся гданьский редактор. — И почему никто особенно не интересуется этим необычным явлением? Глядите, даже вверх не смотрят!
 Местные журналисты по-прежнему пребывали в оцепенении, никак не реагируя на вопросы приехавших, и не спускали глаз с чудесного видения.
 Веретено тем временем незаметно опустилось ниже, вот от мостовой его отделяют уже три метpa, вот два, вот оно коснулось остриём булыжников площади. И в этот момент вибрирующий сверху световой круг перестал вибрировать и исчез, словно его и не было. Гданьские газетчики безостановочно щёлкали фотоаппаратами, блистали вспышки, хотя в них и не было необходимости — солнце ярко сияло. И не только солнце. Солнце сияло в небе, а на земле не менее ярко сиял предмет, спустившийся с неба.
 — Колоссально! Невиданно! — бормотал фельетонист, щёлкая затвором фотоаппарата. — Как вам удалось такое сделать? Первоклассная работа, клянусь честью!
 — Что-нибудь успокоительное, — мрачно попросил директор школы у аптекаря.
 — И такое, чтобы сразу подействовало.
 — А вы разве не на уроке? — удивился аптекарь.
 — Сказал бы я вам, где у меня эти уроки сидят, — пробурчал учитель математики, он же директор школы. — Я подал заявление об уходе. В конце концов, всему есть предел!
 — А я? — нервно вскричал аптекарь. — А мне как прикажете теперь себя вести? Ведь это же я вызвал пожарников! Как дурак попался на удочку, поверил!..
 — Что же мне тогда говорить? — взорвался математик. — Как людям в глаза смотреть? От стыда не знаю куда деться, а заявление мне не подписывают! Что-нибудь успокоительное!
 Аптекарь подошёл к одной из полок и снял тёмный пузырёк.
 — Самые сильнодействующие таблетки! — мрачно заявил он. — Для начала примите сразу две, а потом по одной три раза в день. Вот вода, запейте.
 Математик недоверчиво повертел пузырёк, недоверчиво оглядел две вытряхнутые на ладонь таблетки и взял в руки стакан с водой.
 — Теперь я уже никому и ничему не верю! — отрешённо заявил он.
 Проглотил обе таблетки, запил водой, а пузырёк сунул в карман. Попрощался и шагнул к двери.
 Открыв дверь, он застыл на пороге, с недоумением глядя на блестящее космическое веретено. Долго так стоял, потом с отвращением плюнул, захлопнул за собой дверь и решительно зашагал домой, даже не повернув головы в сторону площади.
 Удивлённый аптекарь вышел из-за прилавка и тоже открыл дверь.
 В этот момент сверкающее веретено как бы дрогнуло, и с него сплыло вниз человекоподобное существо. Вместо головы — или на голове — у него был полупрозрачный стеклянный шар, внизу две ноги, а между тем и другим бокастое туловище, из которого торчали четыре чрезвычайно подвижные руки. И из этих рук во все стороны растопырились тонкие палочки, сразу же заставившие вспомнить спицы номер три с половиной, но намного тоньше и ухватистее. Вслед за первым существом на рыночную мостовую соскользнуло второе, точно такое же. И вскоре вокруг космического корабля уже стояло пять космических пришельцев.
 Аптекарь вернулся за прилавок, отыскал на полке ещё один тёмный пузырёк, вытряхнул на ладонь две таблетки и запил водой, которая ещё оставалась в стакане.
 Люди на главной площади города Гарволина останавливались и без особого интереса разглядывали пришельцев из космоса. Громкоговорители прервали вдруг передачу о пользе гербицидов и уже в десятый раз повторили экстренное сообщение, решительно опровергающее достоверность приземления инопланетян в Гарволине. Глядя на пришельцев и слушая опровержение, закалившиеся в космических проблемах гарволинцы лишь плечами пожимали. Иногородние проявляли к гостям из космоса больше интереса.
 «Рафик» телевидения покинул рыночную площадь без колебания, кинохроника проявила нерешительность. Её машина то двигалась с места, то опять останавливалась, явно не зная, что делать.
 Журналисты из Гданьска опять подбежали к местным коллегам, видя, что они по-прежнему стоят, не шевелясь.
 — Эй, ребята, что с вами? — встревожился гданьский редактор. — Со вчерашнего дня могли бы и попривыкнуть. Это мы должны бы остолбенеть, ведь и вправду здорово получились у вас эти космиты! Правду брат сказал.
 — Да что случилось-то? — встревожился вдруг фельетонист. — Это что, незапланированное повторение? Без вашего ведома повторяют? Ну так что, талантливо придумано, пусть люди ещё полюбуются.
 Критик потерял терпение.
 — Ну что молчите, словно языки проглотили? Сказали бы — это уже все или ещё что предусмотрено? По дружбе могли бы и предупредить, мы совершенно случайно узнали и думали, уже опоздали.
 — А кто изображает этих пришельцев? — вытащил блокнот гданьский редактор. — И как вам удалось приделать им по четыре руки? Должен признать, выглядят ну прямо как настоящие! Произведение искусства, да и только!
 И хотя гданьские журналисты засыпали местных градом вопросов, затормошили их, те по-прежнему стояли неподвижно, не в силах произнести ни слова. Только консультант по вопросам науки и техники раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука.
 Тут откуда-то прибежал архитектор, таща за руку упиравшегося художника.
 — Замечательно, великолепно! — громко кричал архитектор. — Лучше, чем вчера! Но я считаю, для повтора следовало сохранить прежнее оформление! Хотя вот эти руки — нечто потрясающее! Высший класс! Нет, вы расскажите, как вам удалось…
 — Так вы что, теперь каждый день намерены это показывать? — поинтересовался спортивный комментатор.
 Издав какой-то странный звук — нечто среднее между триумфальным возгласом и собачьим воем, — социолог вдруг рванулся в сторону, наверное, за дополнительным материалом для диссертации. На сатирика ни с того ни с сего напал вдруг приступ истерического смеха, он даже согнулся до земли. Смертельно побледнев, редактор с ужасом всматривался в пришельцев из глубин Вселенной, изо всех сил удерживая готовый покинуть его рассудок…