Аннотация: Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора". --------------------------------------------- Надежда Тэффи Новый циркуляр Евель Хасин стоял на берегу и смотрел, как его сын тянет паром через узенькую, поросшую речонку. На пароме стояла телега, понурая лошаденка и понурый мужичонка. В душе Евеля шевельнулось сомнение. – Чи взял ты з него деньги вперед? – крикнул он сыну. Сын что-то отвечал. Евель не расслышал и хотел переспросить, но вдруг услышал по дороге торопливые шаги. Он обернулся. Прямо к нему бежала дочка, очевидно, с какой-то потрясающей новостью. Она плакала, махала руками, приседала, хваталась за голову. – Ой, папаша! Едет! Ой, что же нам теперь делать! – Кто едет? – Ой, господин урядник!… Евель всплеснул руками, взглянул вопросительно наверх, но, не найдя на небе никакого знака, укоризненно покачал головой и пустился бежать к дому. – Гинда! – крикнул он в сенях. – Чи правда? – Ой, правда, – отвечал из-за занавески рыдающий голос. – В четверг наезжал, с четверга три дня прошло. Только три дня. Чи ж ты ему чего не доложила? – Доложила, аж переложила, – рыдал голос Гинды. – Крупы положила, сала шматок урезала, курицу с хохлом… – Может, бульбу забыла? – И бульбу сыпала… В хату вбежала девочка. – Ой, папаша! Едет! Ой, близко! – А может, он верхом приехал, – говорит Евель, и в голосе его дрожит надежда. – Не! На дрендульке приехал. Коня к забору привязал, сам у хату идет. В окно кто-то стукнул. – Эй! Евель Хасин, паромщик! Евель сделал любезное лицо и выбежал на улицу. – И как мы себе удивились… – начал он. Но урядник был озабочен и сразу приступил к делу. – Ты – паромщик Евель Хасин? – Ну, как же, господин урядник, вам должно быть известно… – Что там известно? – огрызнулся урядник, точно ему почудились какие-то неприятные намеки. – Ничего нам не может быть известно пред лицом начальства. Так что вышел новый циркуляр. Еврей, значит, который имеет несимпатичное распространение в окружающей природе и опасно возбуждает жителей, того, значит, ф-фью! Облечен властью по шапке. Понял? Раз же я тебя считаю приятным и беспорядку в тебе не вижу – живи. Мне наплевать – живи. – Господин урядник! Разве же я когда-нибудь… – Молчи! Я теперь должен наблюдать. Два раза в неделю буду наезжать и справляться у окружающих жителей. Ежели кто что и так далее – у меня расправа коротка. Левое плечо вперед! Ма-арш! Понял? – А как же не понять! Я, может, еще уже давно понял. – Можешь идти, если нужно что похозяйничать. Я тут трубочку покурю. Мне ведь тоже некогда. Вас-то тут тридцать персон, да все в разных концах. А я один. Всех объехать дня не хватит. Евель втянул голову в плечи, вздохнул и пошел в хату. – Гинда! Неси что надо, положи в дрендульку. Они торопятся. * * * – Ой, Евель! Вставай скорей! Не слышишь ты звонков? Или у тебя сердце оглохло. Ну, я разбужу его. Знаешь, кого наш Хаим на пароме тянет? Господина станового! Станового тянет наш Хаим, везет беду на веревке прямо в наш дом. Евель вскочил бледный, взъерошенный. Взглянул на потолок, подумал, покрутил головой. – Это, Гинда, уже ты врешь. – Пусть он так едет, как я вру! – зарыдала Гинда. Тогда он вдруг понял, заметался, кинулся к окну. – Двоська! Гони кабана в пуню. Гони скорей! Зачини двери! – Ой, гони кабана! – спохватилась и Гинда. – Ой, Двоська, гони, двери зачини. Было как раз время. Толстый пристав вылезал из брички. – Таки в бричке! – с тоской шептал Евель. – Таки не верхом!… Гинда, поди в кладовку, вынеси гуся… Гинда всхлипнула и полезла в карман за ключами. А Евель уже кланялся и говорил самым любезным голосом: – Ваше превосходительство! И как мы себе удивились… – Удивился? Чего же ты, жид, удивился? Тебе урядник новый циркуляр читал? – Урядники-с, читали-с… – К-каналья! Поспел… – Он минутку подумал. – Ну-с, так, значит, вполне от тебя зависит вести себя так, чтобы на месте сидеть. Ты вон паром арендуешь, доход имеешь, ты должен этим дорожить. Вон и огород у тебя… Крамолу станешь разводить – к черту полетишь. Ежели не будешь приятен властям и вообще народу… Капусту не садишь? Мне капуста нужна. Двадцать кочанов… Терентий, пойди выбери – вон у него огород. Он еще паршивых подсунет. Всем должен быть приятен и вполне безопасен. Понял? Если кто-либо заметит в тебе опасную наклонность, грозящую развращением нравов мирного населения и совращением в крамольную деятельность с нарушением государственных устоев и распространением… Это что за девчонка? Дочка? Пусть пойдет гороху нащиплет. Мне много нужно… и распространением неприятного впечатления вследствие каких бы то ни было физических, нравственных или иных свойств… Свиней держишь? Как нет? А это что? Это чьи следы? Твои, что ли? Вон и пунька за амбарчиком. Свинья? – Ваше превосходительство! Пусть буду я так богат, как оно свинья! Ваше… – Что ты врешь! Обалдел! С кем говоришь?! Кому врешь? Мерзавец! Ворон костей не соберет!… Отворяй пуню. Я хочу у тебя свинью купить. – Ваше высокое превосходительство! Я не врал. Видит Бог! Оно не свинья! Оно кабан… – Б-болван! Скажи Терентию, пусть веревкой окрутит. Можно сзади привязать. И кабан-то какой тощий. Подлецы! Скотину держат, а пойло сами жрут. Ну ладно, не скули! Я ведь не сержусь… Деньги за мной. * * * Два дня Евеля трясла лихорадка. На третий день вылез погреться на солнышке. Подошла Гинда. Стали говорить про кабана, вспоминать, какой он был. – Он, может, пудов восемь весил… – вздыхал Евелъ. – А может, и девять – и девять с половиной. Все может быть. Почему нет? – Я бы его продал в городе за десять рублей, так у нас на каждый шабаш селедка бы была и деньги бы спрятаны были. – А я бы его зарезала, тай посолила бы. Господину уряднику по шматочку надолго бы хватило. А теперь что я дам? Огурцов они не любят… – А я бы продал, аренду заплатил. Жалко кабана. Хороший был. И резать жалко. – Жалко! – согласилась Гинда. – Хороший. Но Евель уже не слушал ее. Он весь насторожился, и волосы у него стали дыбом. – Звонки… – Звонки… – стонущим шепотом вторила Гинда. – Это сам… – Сам… Евель на этот раз не поднимал глаз к небу. Чего там спрашивать, раз уже знаешь. Тройка неслась прямо на них. Не успели лошади остановиться, как в коляске что-то загудело, зарычало… Евель ринулся вперед. – Кррамольники! Да я тебя в порошок изотру, мерррз… Циркуляр понимаешь? – Ой, понимаю, – взвыл Евель. – Господин урядник объясняли, господин его превосходительство пристав объясняли… Понимаю! Ваше сиятельство! Хотел бы я так не понимать, как я понимаю! – Молчать! Циркуляр разъяснили? – Ой, как разъяснили! Все до последнего кабана разъяснили… – Что-о? Ты что себе позволяешь? Да ты знаешь ли, что, если я захочу, так от тебя мокрого места не останется. Пойди разменяй мне двадцать рублей. Живо! Бумажка за мной. – Ваше высокое сият… Исправник рявкнул. Евель подогнул колени и, шатаясь, поплелся в хату. Там уже сидела Гинда и распарывала подкладку у подола своего платья. Евель сел рядом и ждал. Из подкладки вылез комок грязных тряпок. Дрожащие пальцы развернули его, высыпали содержимое на колени. – Только семнадцать рублей и восемьдесят семь копеек… Убьет! – Еще капуста осталась… Может, они капусту кушают… Евель поднял глаза к потолку и тихо заговорил. – Боже праведный! Боже добрый и справедливый! Сделай так, чтобы они кушали капусту!…