Аннотация: В старинный замок приезжает очаровательная сестра милосердия ухаживать за младшим братом герцога, искалеченным о битве при Ватерлоо. Она искренне верит, что сможет вылечить молодого человека, обреченного врачами на неподвижность... Однако в замке происходят странные вещи... Не то призрак, не то человек бродит по ночам, замышляя недоброе...


---------------------------------------------


 Кристина ДОДД
 ГРЕШНЫЙ И ВЛЮБЛЕННЫЙ



 ПРОЛОГ
 Сомерсет. Англия, 1420 г.


 — Славный ребеночек, ваша милость. Такой здоровый да крепкий — Повитуха подала Радолфу багрового, громко орущего, все еще мокрого младенца, завернутого в льняную пеленку.
 В голосе женщины как-то не слышно было особой радости, и Радолф, принимая на руки ребенка, сучившего ножками, содрогнулся от пугающего предчувствия.
 — Поглядеть хочу, — властно сказал он, обращаясь к повитухе.
 Та поняла, что его интересует, и поторопилась отвернуть край пеленки так, чтобы стало ясно, какого пола новорожденный.
 — Сын! — Паттон, главный рыцарь Радолфа, вытянул шею и из-за спины новоиспеченного отца с неподдельной завистью разглядывал младенца. Потом изо всей силы хлопнул Радолфа по плечу.
 — Наконец-то. Сын. Весь в отца пошел. И волосики на голове такие же черные. И сердце в груди, видать, такое же храброе. — Он торжественно поднял руку и громко провозгласил:
 — Сын!
 Гул ликующих голосов послышался в ответ. Рыцари Радолфа поднялись из-за столов, где вот уже который час продолжалось пиршество в ожидании столь знаменательного события. Его Сын. Радолф все еще до конца не верил своему счастью. Столько всего — молитв, трудов, помыслов — пережито им ради этого мгновения, с того самого дня, как король возвел его в герцогское достоинство. И еще вот это поместье — Клэрмонт-курт — пожаловал в придачу. Но на что земли, зачем титул, коль некому их оставить в наследство.
 Высоко подняв новорожденного, Радолф стал поворачиваться по кругу, чтобы все, собравшиеся в холле, смогли увидать его наследника.
 — Глядите все! Ваш будущий повелитель!
 Стропила под сводами задрожали от радостных криков, в ответ на которые дитя разразилось пронзительным воплем. Радолф осторожно опустил малыша на руки повитухи, потом неловкими пальцами подоткнул пеленку, стараясь получше укутать крошечное тельце.
 — Смотри за ним хорошенько. Пеленай его как следует — пусть ему всегда будет тепло и сухо. И кормилицу сыскать надо — чтобы было ему кого сосать, пока моя леди не решит, что пора ему отвыкать от груди.
 С каким-то постным выражением на лице повитуха вернула неумолкающее дитя в теплый уют своей внушительной груди, накинув поверх льняной ткани еще и полу своего плаща.
 — За этим дело не станет, ваша милость.
 Приняв поданную ему высокую кружку с пенящимся элем, Радолф поднял первый тост за доброе здравие своего сына. Осушив кубок, он вытер губы тыльной стороной ладони и нахмурился.
 — Джоселин вроде говорила, что сама собирается кормить его. Но почем знать, может, у нее и молока-то не будет. Нельзя же, чтобы мой сын голодал.
 — Не будет ваша супруга его кормить, — сказала повитуха.
 Радолф выпил во второй раз и смачно крякнул.
 — Неужто передумала? Никак это на нее не похоже. Если уж Джоселин что вобьет себе в голову… — Он оглушительно расхохотался. — Она ж такая настырная баба, как…
 — Как ее муженек! — во все горло подхватил Паттон.
 Ухмылка сползла с лица Радолфа, и он в упор уставился на своего рыцаря. Здоровенный детина сразу же сник — такой злобой полыхнули голубые глаза герцога. Нарочно выждав — пусть помучается, впредь думать будет, прежде чем волю языку давать, — и видя, что Паттон совсем уж пал духом, Радолф как бы смягчился:
 — А что, может, ты и прав. — И двинул Паттона по уху — так, слегка, по-дружески. Тот, ясное дело, отлетел в сторону, но не слишком далеко.
 — Джоселин такая же настырная, как и я. Тост! — Он высоко поднял кубок. — За Джоселин! Она делила со мной ложе, смотрела за домом, исцеляла меня. За ту жену, что принесла мне сына!
 Мужчины выпили, потом еще и еще, а повитуха все никак не уходила. Заботливо прижимая ребенка к себе, она во все глаза глядела на Радолфа. Не видела никогда, что ли? Будто не хозяин Клэрмонт-курта перед ней стоит, а сам черт с рогами. Чего это она пялится, старая ведьма? И неотесанной повивальной бабке надлежало бы понимать, что бывают события, которые грех не отметить, и сегодня — как раз тот самый случай. С трудом сдерживаясь, он сурово полюбопытствовал:
 — Что такое, женщина? Все, кажется, уже сказано. Что-нибудь непонятно?
 — Да нет, ваша милость, все я поняла. Только вот думала, что вы, может, узнать захотите, почему это ваша жена не будет кормить дитя?
 Что-то в том, как она говорила, заставило Радолфа вспомнить стоны, доносившиеся из комнаты Джоселин какой-то час тому назад. Говорят, все женщины кричат, когда у них схватки, — не зря ведь такая молва, правда? Знают, верно, что говорят.
 Радолф протянул свой кубок проходившему мимо оруженосцу.
 — Что, Джоселин никак оправиться не может, да?
 Женщина ничего не ответила. Только головой помотала.
 Он вцепился в ее руку, пониже плеча.
 — Ей дурно?
 — Не то, ваша милость.
 — Ну так в чем дело? — Он ухмыльнулся. — Все своим чередом идет. Нос-то чего вешать?
 — Умерла она. — Повитуха, верно, так бы мертвого младенца принимала, как она сейчас слушала и отвечала: вяло, угрюмо.
 — Вранье.
 Радолф точно знал, что не может быть в ее речах правды. Не сказать, конечно, что Джоселин таким уж крепким здоровьем отличалась, но изо всех его жен она единственная ему под стать была. И понимала его, как никто другой. И добром за добро платила. Никогда она ему не отказывала, крика его не замечала, не дулась, когда он нраву своему волю давал, а то и распускал руки.
 И это она стала женой, подарившей ему сына.
 — Врешь ты.
 На этот раз он не повышал голоса, но повитуха отшатнулась так, словно он не то что накричал на нее, но еще и замахнулся.
 — У нее там священник сейчас. — Женщина еще крепче прижала к себе захлебывающееся плачем дитя и стала бочком пробираться из холла.
 — На вашу леди потом посмотрите. Нам сначала помыть ее надо. И прибраться там.
 Радолф не отставал ни на шаг.
 — Еще чего! Я сам к ней пойду и все разузнаю. — Нельзя вам туда, — повторила повитуха. — Не годится на такое мужчине глядеть, разве что он — духовник. — Она, пятясь, отступала назад, загораживая собой младенца, За спиной женщины показалась сухонькая фигурка в черном облачении, и Радолф кинулся к ней, как к своему спасению.
 — Скажите, это ведь не правда, да? — требовательно обратился он к священнику.
 Несмотря на свой весьма почтенный возраст и некоторую глухоту, тот, похоже, за долгие годы служения хорошо научился разбираться в чувствованиях недоверчивых мужей, и на этот случай у него были припасены слова утешения.
 — Сын мой, нам должно отречься от себя и во всем положиться на волю Божию.
 — Отречься? — Кулаки Радолфа сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. — Отречься? — Голос его взлетал все выше, а сам он ринулся в комнату.
 Священник, подскочив сбоку, пытался преградить ему путь, но, отодвинутый мощной рукой, вцепился в одежду Радолфа в последней попытке задержать его.
 — Лучше вам этого не видеть!
 Радолф не стал стряхивать с себя духовное лицо. Старичок-священник так и висел на решительно двигавшемся герцоге — и вдвоем они являли собой забавное зрелище. Вот только смеяться ни у кого охоты не возникало.
 С яростью и надеждой Радолф рванул на себя дверь…
 Стоило ему появиться на пороге, как все скорбящие служанки Джоселин поспешили навстречу, стараясь помешать ему хоть что-то увидеть.
 — Нельзя вам сюда, ваша милость! — кричали они в один голос.
 Но он-то знал, что можно. Она была там, на постели, одна, похолодевшая, побелевшая, недвижная, пряди золотых волос, которые он так любил трогать, слиплись от пота.
 «Не правда! Боже, сделай так, чтобы это оказалось не правдой!»
 Покрывала в багровых пятнах. Лучистые голубые глаза, так дерзко выдерживавшие его взгляд, то смеющиеся, то полные тихой ласки, закрылись и утонули в глубоко ввалившихся глазницах.
 «Не правда!»
 Ладное тело, стройные руки и ноги сведены страшной судорогой, словно натуга, с которой она производила на свет его сына, измяла и поломала все ее косточки.
 Сына, о котором он так молился, ни о чем другом не думая, не считаясь с чем бы то ни было еще. Сына, которого и она ждала так же нетерпеливо. Которого хотела любить, растить, воспитывать.
 «Не правда!»
 Он почувствовал толчок в спину. Кто-то навалился сзади. Потом чьи-то руки обхватили его, и Радолф понял, что его тащат к выходу. Этот кто-то пытается увести его назад, в большой холл. Глаза застилала пелена, но Радолф понял, что это за непрошеный помощник. Паттон. Губы у того шевелились, и, как будто из далекой дали, до Радолфа доходили слова утешения. Паттон говорил:
 — Да женишься еще. Сколько их у тебя уже было. Просто такое уж твое счастье, хилые все попадались — ни одна до сроку дитя не доносила. А вот Джоселин дотянула до родов. И следующая тоже сможет дотянуть.
 Вой, исторгшийся из могучей глотки Радолфа, пронзил и без того тягостную тишину, разлившуюся в холле, так что бывшие там мужчины совсем оробели.
 — Нет! — Воздух разорвала взметнувшаяся ладонь, превратившаяся в полете в сжатый кулак. Один удар, и Паттон распластался на полу. — Нет! — Схватив скамью, Радолф стал крушить ею уставленные угощением столы. Кувшины, кружки, тарелки разлетались во все стороны. В воздухе повис густой тяжкий дух горького эля.
 — Не бывать этому!
 Глаза его выхватили из толпы повитуху, и он зашагал к ней. Та, взвизгнув, попыталась прикрыть ребенка своим телом.
 — Корова безмозглая, — только и сказал он, вложив в свои слова все презрение, на которое оказался способен. — Да как я могу сотворить дурное моему сыну, коль Джоселин жизнь за него отдала?! Он же мне вдвойне дорог поэтому. — Потом, глядя прямо в глаза повитухи, Радолф приказал:
 — Найдешь для него лучшую кормилицу в Англии. Чтоб молоко ее было сладкое и чистое — проверишь! Смотри за моим сыном хорошенько, больше у меня нет никого. Ты за него головой отвечаешь. Он умрет — ты умрешь.
 — Ага, ваша милость. Ладно. — Повитуха присела, почтительно наклонив голову, а когда он дал знак, поспешно заковыляла во внутренние покои — купать младенца положено в тепле, а там горел камин.
 Добравшись до своего массивного кресла, Радолф обессиленно рухнул в него. Потом, слегка придя В себя, стал приглядываться к этому знаку своего высокого достоинства: темное дерево, затейливая резьба, подушки с изысканным шитьем — дабы его благородное седалище не оскорблялось неудобствами. И тут он вспомнил. Вспомнил, как Джоселин дразнила его, насмехаясь над его горделивыми притязаниями на величие, будто бы принадлежащее ему по праву рождения. Как он, не выдерживая ее издевательств, крепко обхватывал ее обеими руками, но и в его объятиях она не хотела сдаваться. Как он сулил ей такое же замечательное кресло — будет и у нее настоящий трон. Вот только сына пускай родит сначала.
 Неужели все это ушло навеки? Оторвав тяжеленное кресло от пола, он, собрав силы, поднял его вверх и потащил к окну. Подушки посыпались на пол. Оконная щель была слишком узка, громоздкое кресло не пролезало, и Радолф в неистовстве стал колотить им о стену, пока не отвалились ножки и не разлетелась резная спинка. Выпихнув остатки былого трона наружу, он со злобным удовлетворением услыхал треск ломающегося дерева, летели щепки, обломки, труха и прах.
 Навеки. Джоселин мертва. Она умерла — ради его сына, ради поместья Клэрмонт-курт и ради его самого, и нет больше, и уже никогда не будет другой женщины, достойной стать супругой герцога Клэрмонтского.
 Сжав кулак, он поднял его над головой, и голос его заставил содрогнуться обитателей замка:
 — Ради блага нашего сына, Джоселин, я клянусь: переверну и небо, и землю, но сохраню за собою Клэрмонт-курт — навеки.
 И это заклятие, как эхо, повторили камни Клэрмонта.




 Сомерсет. Англия, апрель 1816 г.


 — Ночами по усадьбе Клэрмонт-курт бродит призрак.
 Открытый двухколесный экипаж как раз начал взбираться на очередной пригорок, и мисс Силван Майлз вновь была вынуждена ухватиться за поручень, придерживая другой рукой капор. На слова возницы она беспечно отозвалась:
 — Вот и хорошо. Что же это за замок — без фамильного призрака?
 Здоровенный парень боязливо поежился.
 — Ага, смейтесь, смейтесь. Чего б не веселиться хрупкой барышне — пока она сама не столкнулась нос к носу с этим страшенным лордом.
 Джаспер Руни заехал за нею на постоялый двор Ястреба и Гончего пса, всего лишь пару часов назад и поначалу показался ей заурядным малым, несколько даже туповатым, во всяком случае — без капли фантазии. Теперь же ей пришло в голову, что парень, пожалуй, наоборот, страдает слишком буйным воображением. Но если так, ей незачем пускаться с ним в долгие разговоры, пусть не думает, что ее всерьез занимают все эти нелепые выдумки. И Силван стала глядеть назад, на кочковатый болотистый торфяник, по которому катилась их новомодная станхоуповская двуколка. Ощутив острый йодистый запах, она поняла, что океан — где-то рядом, и невольно поежилась от внезапно налетевшего порыва ветра. Силван еще немного помолчала, но в конце концов женское любопытство пересилило.
 — А вы-то сами привидение видали?
 — А то как же? Вот как вас вижу. Поначалу-то я подумал, что рехнулся: гляжу, а оно расхаживает себе, и наряд на нем чудной какой-то. Я священнику нашему рассказал, его преподобию отцу Доналду, а он мне и говорит: не ты первый, его и другие встречали. До тебя еще. Это дух первого герцога Клэрмонта. Голос его задрожал от волнения. Да он, кажется, не на шутку испугался! А вот Силван ни чуточки не боялась. Ей доводилось видывать и кое-что пострашнее призраков. И она ехидно осведомилась:
 — Откуда же вам имя его известно? Вы что, документы у него спрашивали, у привидения вашего?
 — Нет, мисс. Но вид у него — точь-в-точь портрет Радолфа. Видный такой мужчина, увидишь — сразу не по себе становится. Высокий, сильный. Воин с булавой и мечом.
 Силван улыбнулась, ничуть не стесняясь своей смешливости — кучер сидел к ней спиной и не мог видеть, какое выражение сейчас у нее на лице.
 — Ну если уж он дубину за собой таскает, лучше ему на глаза не попадаться. Я на вояк в последнее время и так слишком насмотрелась.
 — Больно вы остры на язычок, мисс, — проворчал Джаспер.
 — Мне это уже говорили, — согласилась Силван.
 Тут коляска добралась до вершины холма, и Силван закричала:
 — Стоп!
 Джаспер еще не успел осадить лошадей, И экипаж еще не совсем остановился, а девушка уже соскочила — сначала на ступеньки, а потом и на землю. Ее взгляду открылась какая-то буйная чересполосица: древний лес и поросший вереском торфяник, скалистые утесы и под ними — плещущий океан. Она вошла в заросли высокой свежезеленой травы, вдыхая аромат стеблей, ломающихся под ее ногами. Вблизи — волны вереска и папоротника, а подальше — и пониже, за ними — такая же колышущаяся рябь морских волн, повинующихся тому же ветру, что и травы. Далеко-далеко, у самого горизонта, виднелись грязно-коричневые прямоугольники пахотной земли: ее очистили от прошлогодней стерни, вспахали, быть может, даже засеяли, но ни единого ростка еще не проклюнулось». На море, в прогалах между скалами, маячили рыбацкие лодки, на расстоянии казавшиеся совсем крошечными.
 Силван стояла, ошеломленная открывшейся картиной, и в душе ее поднималось странное чувство, которому она не могла подыскать названия.
 Как будто домой вернулась. После такого Долгого отсутствия. Но ведь не бывала она здесь никогда прежде.
 — Богом забытое какое-то место. Дикое, языческое, что ли? — прервал ее размышления голос Джаспера. — Многие приезжие пугались даже, особенно дамы. Бывали даже такие, что дальше отсюда ехать не хотели — поворачивай, мол, назад, пустынно здесь, мрачно.
 — Ничего подобного мне прежде видеть не приходилось. — Силван всей грудью вдохнула свежий, острый морской воздух, и ее охватил порыв какой-то буйной радости. Ей хотелось побежать по зеленому ковру, ловко перепрыгивая с кочки на кочку, или упасть навзничь в высокую траву и ощутить под руками ломкие пахучие стебли, или раскинуть руки и довериться ветру, который подхватил бы ее и понес навстречу неизвестному — ибо готова она смело встретить ужасы Клэрмонта, — а потом ветер бережно опустил бы ее на землю, И она прилегла бы — отдохнуть и набраться сил.
 — Ничего не попишешь, вам-то назад никак нельзя, — прервал ее грезы Джаспер. — Его милость говорил, что вы — новая сиделка лорда Ранда.
 Отдых. Покой. Боже милостивый, неужели и здесь она не избавится от своих кошмаров?
 — Затея дурацкая, я так ему и сказал, — не спеша продолжал Джаспер. — Прежние-то сиделки мужчины были, да крепкие — таких еще поискать. И то не сумели с лордом Рандом сладить.
 Снисходительная насмешка в голосе Джаспера заставила ее вновь обратить внимание на спутника.
 — Как это — не могли сладить? Что вы хотите этим сказать?
 — Да то и хочу. Склоки, крики, ругань — за восемь месяцев четверо здоровенных мужиков сбежали. По силам ли такое женщине? — Он бесцеремонно смерил ее взглядом с головы до ног. — Да еще такой хрупкой, как вы.
 Силван оцепенела, пытаясь справиться с нахлынувшей тоской. Ее, выходит, опять обманули.
 Гарт Малкин, нынешний герцог Клэрмонтский, уверял, что брат его — беспомощный калека. И сетовал на злой рок, сокрушивший силу духа лорда Ранда. Из его слов вырисовывался образ смирного и кроткого человека, нуждающегося в бережном уходе. Если бы не уговоры его милости, разве согласилась бы она отправиться в такую глухомань? Тем более что я по сей день памятна ей последняя встреча с лордом Рандолфом Малкином, оставившая в ее душе весьма противоречивые чувства.
 Она помнила его голубые пронзительные глаза, покорявшие с первого взгляда, и не могла вообразить их поблекшими, потухшими от страданий. Но еще труднее было представить себе бессильным и неподвижным его когда-то упругое и ловкое тело. Неужели гордый лорд Ранд покорно смирился с поражением и покорился судьбе? Она-то рассчитывала, что будет заботиться о нем и понемногу возвратит его к жизни, и именно ее стараниями вновь заиграет улыбка на его побледневших губах, а в душе опять вспыхнет совсем уж было погасшая, живая искра. Не преувеличивает ли этот Джаспер? Не хочет ли он просто ее запугать? Сначала эти разговоры о призраках, теперь о буйном нраве лорда Ранда…
 — Уже передумали, мисс?
 Передумала? Еще чего. Она не какая-нибудь дамочка слабонервная. Мисс Силван Майлз и не с такими справлялась. Гордо выпрямившись, она подняла глаза на кучера, продолжавшего восседать на своем высоком сиденье, и улыбнулась ему.
 — Что ж, время покажет, справлюсь я или нет. Поживем — увидим.
 Он недоверчиво посмотрел на нее, а потом на его унылой физиономии расползлась ответная ухмылка.
 — А что, может, и правда у вас получится? Не дурак же его милость, верно? — Соскочив наконец на землю, он любезно предложил ей в качестве опоры свою огромную лапищу. — Давайте-ка лучше в коляску.
 Но Силван не торопилась.
 — А сам дом где?
 — За деревней. Холм обогнуть надо, а потом еще вверх немного подняться. Замок этот лорд Рандолф еще четыреста лет назад построил. И поставил дом фасадом к морю, так что едва ветерок усилится, как во всех окнах стекла дребезжать начинают. А уж если настоящая буря, так мы рады бываем, если камины не погаснут. Все тогда в дыму, конечно. И так вот и сидим, пока на дворе не стихнет. Он, этот первый герцог, такое вытворял… Да и нынешние Клэрмонты тоже. Никакого благоразумия, про уют или там удобства и заботы нету. Лишь бы воевать да других задирать. Чуть что не по ним — берегись! Хорошо, если живым ноги унести сумеешь.
 Ого, это уже интересно.
 — А почему вы мне об этом рассказываете?
 Джаспер как будто не слышал.
 — Вы бы лучше в коляску сели, мисс. Они уже вас давно дожидаются, с самого утра.
 Не хочет отвечать. Наверное, уже жалеет, что так разоткровенничался. Ну и ладно, тянуть за язык она его не станет. Конечно, благородным происхождением она похвастаться не может, но гувернантка в детстве у нее была и всему, чему положено, ее обучила. Например, тому, что негоже настоящей леди прислушиваться к сплетням прислуги.
 Правда, самой Силван всегда казалось, что подобные требования благопристойности не слишком разумны, ведь что ни говори, а разговоры прислуги — ценный источник сведений. Но это, надо полагать, давала себя знать кровь пращуров-простолюдинов, текущая в ее жилах. Поставив ногу на ступеньку, она ловко забралась в экипаж, подчеркнуто не замечая учтивости кучера, так жаждавшего ей помочь.
 Джаспер только сокрушенно вздохнул и, не очень-то скрывая обиду, полез на свое место. Здоровенный, однако, парень, ничего не скажешь. Крестьянствовать бы ему — или в солдаты пойти.
 — А при Ватерлоо вам бывать не приходилось? — поинтересовалась она.
 — Как же, мисс. Я там в денщиках у лорда Ранда служил. — Он прикрикнул на лошадей — двуколка была запряжена прекрасной парой вороных, и они резвым галопом помчались По петляющей дороге. — Да так до сих пор и остаюсь, по правде. Постель ему меняю, за одеждой смотрю, умываю его, переодеваю.
 — На улицу вывозите, осмелюсь предположить.
 — Да не выходит он из дому, мисс.
 — В самом деле? — Она повернулась на своем сиденье так, чтобы смотреть вперед. — А как же он не отстает от жизни? Как ему удается быть в курсе тех дел, которые его когда-то очень занимали?
 — Это вы о чем?
 — Ну, — она замялась. Как бы объяснить ему получше, так, чтобы он понял. — Знаете, всякие мировые события. Наполеон в ссылке и все такое.
 — Я ему свежие газеты ношу. Как только они приходят из Лондона.
 — А насчет.., ну.., происходящего в самом поместье?
 — Я ему все рассказываю, если он спрашивает.
 Пожалуй, у Гарта были причины для беспокойства. Видно, лорд Ранд и в самом деле пал духом. А ей, вот уже в который раз, приходится по-новому оценивать Джаспера.
 — Выходит, хозяин всецело зависит от вас. Вы смотрите за ним, если в доме нет постоянной сиделки. Скажите, а в чем его немощь?
 — Неходячий он.
 Прямота Джаспера граничила с грубостью, но Силван это не покоробило. Раз уж он был под Ватерлоо, значит, на его глазах лорд Ранд получил ранения, из-за которых остался без ног. И именно Джаспер больше, чем кто бы то ни было, знает его теперешнее состояние. Свою верность семейству и умение стоять на страже хозяйских интересов он уже доказал. А что болтает много — так это недостаток простительный.
 — А там что? — Силван показала на клочок дыма у самого горизонта.
 — Фабрика.
 — Какая еще фабрика?
 — Ткацкая.
 — В угодьях Клэрмонта? — Она не отрывала глаз от темного облачка до тех пор, пока поднявшийся ветер не разогнал тучи, заодно рассеяв и этот слабый дымок. — Немыслимо. Герцог не может снизойти до торгашества. — «Да и какой коммерсант из обходительного, изысканно любезного и до расточительности щедрого Гарта, — подумала она про себя. — Купцы, вот те за такое берутся. Сначала состояние сколотят, а там, глядишь, баронство прикупят и дочек своих на этакий свадебный аукцион выставляют, жениха благородного подыскивают.
 — Я про то не знаю ничего, мисс. Я только про его милость знаю.
 «Вот упрямый! То болтает, не остановишь, а то слова из него не вытянешь», — подумала она с досадой. Ладно, сама-то тоже хороша: не надо было любопытничать. Джаспер все равно никаких секретов не выдаст.
 Двуколка подпрыгивала на разбитой колее. Низина, по которой они проезжали, выглядела вполне ухоженной. Было время весеннего сева, и крестьяне вышли в поле: пока на одном участке пахали, на другом уже что-то сажали во взрыхленную плугом землю. Потом показалась маленькая деревенька: несколько жилых домов, лавка, какие-то хозяйственные строения. Чистота и, судя по всему, зажиточность. Силван никогда не бывала в таких местах и смотрела по сторонам с неподдельным интересом.
 Когда они проезжали мимо кузницы, кузнец испытующе оглядел экипаж и его пассажирку, а потом поднял руку в знак приветствия. Силван помахала ему в ответ.
 Как будто в родной дом вернулись.
 — Вот мы в гору пошли, считайте, что уже приехали, — ткнул куда-то вперед своим кнутом Джаспер. — Вверх глядите. Вон за тот угол завернем, И увидите, как покажется дом лорда.
 Она так и сделала, и никакая благовоспитанность не помогла ей удержаться от удивленного восклицания:
 — Вот это да!
 Дом, или, скорее, замок, оседлал вершину скалистого холма. Здание напоминало боевой корабль, почему-то выстроенный в готическом стиле. Еще оно походило на неистовое сражение разностильных, вопиюще не стыкующихся между собой архитектурных элементов. Видно, у каждого очередного герцога возникали свои, совсем не такие, как у его предшественников, представления о зодчестве и о хорошем вкусе. Видно, Джаспер правду говорил — безумцев среди них хватало. Трубы, шпили, флигеля, окна, оконца, барельефы — все это стремилось выделиться из естественного, столь же хаотичного фона, оторваться от нагромождения глыб гранита, песчаника, мрамора. Нельзя сказать, чтобы это вполне удавалось.
 — Ну и ну, — только и сумела выговорить изумленная Силван, — как будто ребенок-великан расколотил игрушку, а потом попробовал опять как-то слепить разлетевшиеся кубики.
 — Гости, когда это видят, обыкновенно пугаются. — Спина Джаспера под черной накидкой выпрямилась.
 — И немудрено.
 Густо растущие высокие деревья — рощицы Конского каштана и рябины — остались позади. Теперь коляска катила вдоль живой изгороди. Обогнув ее, они наконец смогли увидеть здание во всей его красе. Ничем этот замок не походил на новый дом ее отца, выстроенный и разукрашенный искуснейшими мастерами и лучшими умельцами Англии, но чем-то этот Клэрмонт-курт подкупал ее сердце, сердце дочки торгаша. Экипаж остановился у парадной лестницы — широченные ступени вели на террасу, а оттуда — уже в сам дом. Силван все никак не могла наглядеться на удивительное строение.
 — Даже мне не по себе. А я редко чего боюсь. Никогда такого не видела, Прямо дух захватывает. Сумятица какая-то. Дикость. Варварство. Это…
 Из длинного слухового окна нижнего этажа вылетел деревянный стул и, грохнувшись о плиты, проехал по ним еще несколько шагов, прежде чем замереть в неподвижности.
 — ..это еще не все. То ли еще будет, — подхватил Джаспер ее взволнованную речь. — Говорил я вам, мисс. Это он. Должно быть, догадался, что вы приехали.
 К лошадям подбежали мальчишки, а из дома донесся низкий и явно недовольный голос:
 — Женщина? Вы что, для меня эту курицу притащили? — Вслед за стулом вылетела стеклянная статуэтка, на этот раз, правда, из другого окна, и блестящие брызги, в которые она превратилась, можно было бы принять за дождь, если бы на небе было хоть одно облачко.
 Джаспер спрыгнул со своего возвышения и побежал по ступенькам, забыв и о Силван, и о любезности, на которую, казалось бы, могла рассчитывать гостья. Но она не обиделась. Так еще лучше — легче разобраться в обстановке.
 Ухватившись за поручни, она выбралась из коляски. Неторопливо стянула перчатки, сняла с головы капор, поправила волосы.
 Оконная рама с треском распахнулась от сильных яростных ударов палки или трости.
 — Какой дьявол придумал напустить на меня бабу?
 — Дай сюда!
 Через открытое окно хорошо были слышны звуки возни.
 — Вот, правильно. На калеку нападать…
 — Не беснуйся! Ты же еще не познакомился с нею…
 Силван узнала успокаивающий голос — Гарт. Но куда важнее было то, что знаком ей был и второй голос. В те времена, когда доводилось ей слышать этот второй голос, был он насмешливо-снисходительным, веселым, беспечным — и это невольно притягивало. Теперь он звучал совсем по-иному, но тоже знакомо Силван помнила, что терзало ее слух на поле боя И в госпитале, что слышалось в крике и стоне каждого солдата, искалеченного, раненного, истекающего кровью. Ярость и боль, отвращение и ужас. Ну, а ей-то это все зачем? К чему окунаться опять во всю эту боль, страдания, жестокость? Последние одиннадцать месяцев ушли у нее на попытки навсегда забыть ужасы прошлого, избавиться от кошмаров, до сих пор мучивших ее. «Беги! — подсказывал ей здравый смысл. — Прочь отсюда. Пока не поздно! Не то твоя дурацкая сострадательность устроит тебе здесь западню!» Но ноги упрямо несли ее вперед.«Позови Джаспера, скажи ему, что передумала. Уходи подобру-поздорову».
 Медленно-медленно Силван всходила по ступенькам, все выше и выше, и все это время голос Ранда злобствовал, а Гарта — утихомиривал.
 Из окна вылетела ваза с цветами и упала столь близко, что, разбившись, обдала ее брызгами, так что на туфлях и на платье появились влажные пятна. Надо полагать, лорд Ранд уже увидел ее и попытался прицелиться. Яснее намека и не придумаешь: ей давали понять, что на гостеприимство надеяться не приходится. Тем не менее, вместо того чтобы отступить и удалиться восвояси, Силван подняла одну из свежесрезанных диких роз, выпавших из разбившейся вазы, и, гордо вскинув голову, зашагала дальше, старательно скрывая свои опасения под маской напускного безразличия. Это бесстрастное выражение не раз выручало ее на поле боя.
 У двери ее встречал Джаспер, лучащийся доброжелательностью, хотя в голосе его проскальзывало беспокойство:
 — Входите, мисс. Поскорее! Так хозяин еще никогда не буйствовал, но, как знать, может, когда он увидит, какая вы милая леди, он припомнит былые светские манеры.
 Силван позабавило бы простодушие Джаспера, если бы из его слов не стало ясно, как же плохо понимают в этом доме, что такое — инвалид.
 Что-что, но только не ее появление умиротворило бы разъяренного зверя. Наоборот, он рассвирепел бы еще сильнее. Какому мужчине по вкусу обнаруживать свою немощь и беспомощность перед женщиной?!
 На самом деле все еще не поздно было повернуть назад. В дом-то она пока не вошла. Но минутное колебание отступило под напором нахлынувшего вдруг снова теплого чувства. Как будто она после долгой разлуки в дом родной вернулась. Этот Клэрмонт-курт затягивал ее в себя, и она шагнула через порог.
 — Может, вы снимете верхнее платье, мисс? — Приветливо улыбающаяся горничная Присела в реверансе, исподтишка бросая на гостью любопытные взгляды. Силван сбросила с себя накидку, а затем отдала прислуге перчатки И шляпу.
 — Благодарю, — кивнула она.
 Просторная прихожая, сплошь мрамор, до самой лестничной площадки. В прихожую выходили многочисленные двери. Одна из них была приоткрыта, и за нею Силван рассмотрела двух мужчин и трех дам, в свою очередь внимательно разглядывающих ее. Ноги ее буквально прилипли к полу, и ей стоило немалых усилий заставить себя продолжить путь.
 Приятной внешности женщина лет пятидесяти сетовала громким шепотом:
 — Вечно у Гарта эти дурацкие выдумки. Я ему сразу сказала, что это совершенно безумная затея. — Тон ее становился все более раздраженным. — Но он, конечно, меня не послушался. Интересно, почему?
 — Вероятно, потому, мама, что он — герцог, а ты — всего лишь невестка герцога.
 Силван посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом с дамой и ласково похлопывающего ее по плечу.
 Встретив взгляд Силван, молодой человек подмигнул и улыбнулся:
 — Джеймс Малкин, к вашим услугам. А это — моя мать, леди Адела Малкин.
 — А почему вы считаете, что он не нуждается в сиделке? — спросила Силван, подходя, ближе.
 — Нам не нужна сиделка-женщина, — поправила ее леди Адела. — Никто не сомневается ни в вашем приятном характере, ни в вашем добросердечии. Но прежние сиделки, кажется, все на себе перепробовали. Только что не били его. А ему как раз нужен кто-то, кто применил бы силу.
 — Он вовсе не плохой мальчик. Просто никак не может привыкнуть к своему новому положению. — Шелестящий голос принадлежал женщине с неярким лицом и серебристыми волосами, одетой по последней моде.
 Откуда-то со стороны донесся очередной взрыв недовольного рева, и леди Адела поморщилась.
 — Если он не возьмет себя в руки, придется вышвырнуть его вон.
 — Вышвырнуть?! О, Адела, как ты можешь говорить такое? — Второй даме — матери Ранда, как догадалась Силван, — не удалось сохранить самообладание, и из глаз ее выкатились две крупные слезы.
 — Неужели дойдет до этого? — изумилась Силван, обращая свой вопрос скорее к Джеймсу, чем к обеим дамам.
 — Ну что вы, — отмахнулся молодой человек — Хотя я, пожалуй, склонен согласиться с родительницей. Уж как мы его только не ублажаем, а он все злее становится. Может, небольшая взбучка пойдет ему на пользу?
 Взбучка. А что, в этом что-то есть! Продолжая размышлять на столь волнующую тему, Силван двинулась вслед за дожидавшимся ее Джаспером. Сапоги денщика гулко бухали по начищенному паркету. Он повел ее сначала в коридор, повернувший влево, а затем они оказались у двери, за которой по-прежнему слышались шум и возбужденные голоса. По всей видимости, раньше здесь находилась мастерская или студия, переоборудованная теперь в нижнюю спальню. Шумно вздохнув, ее провожатый распахнул дверь и вытянулся во весь рост. Пора входить.
 Но она медлила. За дверью могла ожидать ловушка. Пока она так стояла в нерешительности, в дверной косяк вонзилась свеча, а за нею последовал шквальный залп еще шести таких же, рикошетом отскочивших от стенки. Джаспер, уворачиваясь, шевелил губами, — наверное, считал про себя. Потом громко произнес:
 — С этого подсвечника — все, мисс. Пока вам ничего не грозит.
 И, воодушевленная этим приятным известием, Силван вошла в дверь.
 Она не стала приглядываться к разбросанным по полу книгам или к растерзанным шкафам, зиявшим неровными зубьями когда-то существовавших полок. И на поваленную в беспорядке мебель, как и на обломки безделушек, некогда украшавших разгромленную комнату, она тоже внимания не обратила. Не взглянула она и на растерянного, покрасневшего герцога Клэрмонтского, руки которого судорожно сжимали трость, а губы бормотали формулу приличествующего случаю извинения. Силван смотрела только на человека, восседающего в кресле на колесах.
 В глазах Ранда, изучающе разглядывавших гостью, напряженно мерцали какие-то адские огни. Растрепанные черные волосы торчали клочьями, словно кочки на болоте — их хозяин, можно подумать, выдирал их на досуге. Инвалидное кресло-коляска сделано было, похоже, по заказу — уж очень ловко оно было подогнано к его длиннющим ногам и ко всему его жилистому телу.
 То, что ноги у него длинные, было ясно потому, что на Ранда надели халат черного шелка, а снизу это одеяние укоротили, чтобы полы его не могли запутаться в колесах при попытке сдвинуть кресло с места. Халат не застегивался и был лишь перепоясан в талии, и черный шелк только слегка прикрывал до пояса голое тело.
 Под халатом, кроме каких-то панталон, не было ничего.
 Ранд выпрямился. Черный шелк скользнул вниз, по предплечью одной руки, так что запах на груди превратился в очень смелое декольте, позволяющее оценить телосложение немощного инвалида. Судя по мощным бицепсам, этому мужчине все время приходилось упражняться с оружием. Широкая грудь тоже выглядела мускулистой, а когда Силван опять перевела глаза на его лицо, она обнаружила на нем насмешливо-злобную гримасу — ему явно хотелось поиздеваться над нею.
 Неужели он решил, что ей прежде не приходилось видеть полуголых мужчин?
 — Бога ради, Ранд, прикройся. — Гарт рванулся к креслу и попытался запахнуть халат на груди брата.
 Ранд отпихнул его, не переставая дерзко рассматривать Силван. Только руки выдавали его беспокойство: пальцы так крепко вцепились в большие деревянные колеса кресла-коляски, что даже суставы побелели.
 Гарт растерянно отступил, виновато взглянув на Силван. Но она даже не обернулась к нему. Все внимание девушки было сосредоточено на Ранде, с такой безрассудной яростью отвергавшем любые попытки помочь ему. Церемонно протягивая ему утыканный острыми шипами стебель розы, она сказала:
 — Что ж, для калеки вы, можно сказать, смотритесь почти молодцом.
 Он взял цветок, тут же отшвырнув его в сторону.
 — И вы для сиделки выглядите почти нормально.
 Она усмехнулась.
 В ответ и он ухмыльнулся.
 Итак, первый обмен любезностями позади — зубы они друг другу показали, подумала она. Попробуем пойти дальше.
 — Что это вы себе позволяете? — с наигранным удивлением спросила она. — У вас сегодня такое плохое настроение или вы всегда себя так ведете? Улыбочка Ранда слегка поблекла.
 — Полагаю, мне удастся немного поупражняться в хороших манерах за то недолгое время, пока вы будете у нас гостить. — Он намеренно подчеркнул последнее слово.
 — Я не в гостях, — жестко ответила Силван. — В гости я предпочитаю ходить к людям воспитанным, приличным. А это моя работа — и нравится она мне или нет, но придется отрабатывать обещанное мне жалованье.
 Губы его поджались, ноздри стали совсем плоскими.
 — Я вас увольняю.
 — Не имеете права. Не вы меня нанимали, не вам меня увольнять.
 Реакция оказалась непредсказуемой: вдруг неистово взмахнув рукой, он схватил тяжелую книгу и запустил ею в верхнее окно. Раздался резкий звук треснувшего стекла и довольный хохот Ранда. Силван вздрогнула. Что это — ярость отчаяния или вседозволенность самодура? Может быть, права леди Адела — и этого мужчину можно укротить только с помощью физической силы. Помимо нежной заботы и мягкого обхождения, требуется еще что-то особенное. И если он не станет вести себя как полагается, она — та самая женщина, от которой он получит все должное, без снисхождения.
 А Ранд тем временем продолжал бесноваться. В окно полетела следующая книга. На этот раз стекло разлетелось вдребезги. Гарт ругнулся и отскочил в глубь комнаты. Ранд стряхивал осколки с себя, словно пес, которого окатили водой. Стеклянный дождь обрызгал прическу Силван, и, выбирая осколки из волос, она порезала палец.
 — Ох, мисс Силван! — Гарт шагнул к ней, его ноги с треском сокрушали стекла, усеявшие пол. На лице отражались и растерянность, и негодование. — Давайте, я Бетти сюда позову.
 — Нет! — По довольной физиономии виновника всех несчастий она поняла, что ему только того и надо — Гарт уже готов был сдаться и пойти на попятную. — Знаете, я просто сразу не сообразила, что угодно лорду Ранду. Надеюсь, в будущем у меня таких промашек не случится. — Заметив, как сползает улыбка с губ Ранда, она почувствовала некоторое удовлетворение. — Лорд Ранд, когда вам в следующий раз захочется подышать свежим воздухом, вы просто скажите мне об этом, хорошо? Разбивать оконные стекла, на мой взгляд, излишне. Хотя, конечно, столь красноречивая манера выражаться облегчает для меня исполнение возложенных на меня обязанностей.
 И она решительно шагнула к нему.
 Ранд на всякий случай отъехал на несколько шагов.
 Не долго думая, Силван обогнула кресло-коляску, зашла со спины и ухватилась за поручни.
 — Что это вы задумали? — спросил он подозрительно.
 — На воздух вас вывожу.
 — Как вы смеете!
 Он отчаянно вцепился в колеса, но она только качнула кресло назад, а потом вперед.
 — Ух! — Он стал разглядывать свои ладони.
 Она толкнула кресло к двери. Этот неуклюжий экипаж подскакивал на разбросанных книжках и превращал своими колесами осколки стекла в пыль.
 — Жить будете, обещаю.
 Ранд опять попробовал вцепиться в колеса. Кресло-коляска слегка сбавило ход, но спицы больно врезались в пальцы, а пораженным ладоням было горячо от трения.
 Ни за что бы он не поверил, что кто-то способен провернуть такую операцию. И главное, кто — девчонка, фитюлька! Не успела появиться, а уже командует, как у себя дома. Ранд даже зубами заскрипел от злости — надо же, как она с ним справилась. На улице он не был вот уже несколько месяцев. Врачи все время рекомендовали свежий воздух.
 Мать без конца об этом твердила, тетя Адела приставала, Гарт с Джеймсом постоянно допекали. Но никому до сих пор не удавалось обращаться с ним так дерзко. И так безнаказанно.
 И вот пожалуйста: теперь эта нахальная особа тащит его в холл, где все, разумеется, станут на него пялиться. Ранд снова схватился за колеса, и на этот раз ему удалось притормозить их почти до полной неподвижности. Он почувствовал, что ей трудновато с ним тягаться — совсем запыхалась, а кресло почти не двигается. Потом он ощутил теплое дыхание Силван на своих волосах, ее грудь коснулась его спины, — наверное, она налегла на кресло всей тяжестью своего тела, чтобы преодолеть его сопротивление. Ранд злорадно хихикнул про себя.
 Итак, она проигрывает. Он возьмет верх, а первый бой что-то да значит.
 Но кресло рванулось вперед с такой силой, что он невольно отдернул руки и чуть не потерял равновесие. С трудом выпрямившись, Ранд завертел головой, озираясь по сторонам.
 Гарт шел чуть поодаль, все еще слегка озадаченный, но в глубине души явно довольный таким неожиданным поворотом событий.
 — Погуляй немного, Ранд, — примиряюще сказал он брату. — Не понимаю, как я сам до этого не додумался.
 — Благодарю вас за поддержку, ваша милость. — И Силван покатила своего подопечного вперед.
 — Но, ваша милость, лорд Ранд вовсе не желает гулять на свежем воздухе.
 Голос Джаспера прозвучал испуганно, встревожено, и это еще больше разозлило Ранда преданный слуга, деливший с ним все тяготы войны, готовый по его приказу идти в самое пекло битвы, — кто он теперь? Заботливая нянюшка, которая ворчит на своего питомца и обращается с ним как с несмышленышем. Чего это ради Джаспер решает, что он желает и чего не желает?
 И вообще, какого черта всякий норовит вмешаться в его жизнь? Мало было дорогих родственничков, теперь эта сиделка-недоросток туда же. Тело ее уже не давило на спину, но Ранд знал, что никуда она не делась, тем более что коляска упрямо двигалась вперед. Вперед, вперед. Вот угол обогнули, вот он уже въезжает в главный холл. Прислуга, разумеется, начеку — почему бы не поглазеть на беспомощного хозяина. Приличия, однако, соблюдаются — слуги выглядывают из уголков, из укромных местечек, вышколенность свою показывая. А вот родня откровенно любопытствует: вся семейка собралась в холле. Как один человек.
 — Гарт, милый. Ранд, милый. О, мои милые, — растерянно лепетала мать, переводя тревожный взгляд с одного на другого и тщетно пытаясь улыбнуться.
 — Очень рад тебя видеть! — Голос Джеймса звучал сердечно и ободряюще. С тех пор как Ранд вернулся домой после войны, Джеймс иначе с ним и не разговаривал: только сердечность и сочувствие — к нему, ни на что не годному калеке. Хотя порой Ранд ловил в его взгляде что-то иное — обиду? Разочарование? — но Джеймс сразу же старательно отводил глаза. Да и не было у Ранда особой охоты разбираться в тонких чувствованиях кузена — своих забот хватало.
 — Ранд. — Вот тетя Адела говорила подобающим тоном. Благовоспитанные леди, будь они хоть трижды возмущены поведением своих племянников, голоса не повышают. — Прикройся. Совсем стыд потерял!
 Гневные речи старой леди сладкой музыкой прозвучали в ушах Ранда. Теперь, по несчастном своем возвращении под отчий кров, ничто его так не развлекало, как поддразнивание тетушки Аделы. Когда она оскорблялась, а еще лучше, ужасалась его выходкам, это хоть немного возвращало ему душевное равновесие. Вот и теперь он только нагловато ухмыльнулся.
 — А, да что с тобой говорить, — сокрушенно махнула она рукой. — Но ты хотя бы госпожи Кловер Доналд постеснялся. Ей-то с ее благочестием каково на тебя смотреть. Она потрясена.
 И верно, за спинами присутствующих Ранд приметил супругу местного священника, хотя разглядеть ее было не так-то просто. Его преподобие взял себе в жены этакую мышку, до того робкую, что теперь она лишь изредка осмеливалась украдкой глянуть на кресло-коляску.
 — Пусть полюбуется. Когда еще ей представится такой замечательный случай. А годы-то идут, — благодушно парировал атаку Ранд и помахал рукой жене викария.
 — Привет, радость моя.
 Его преподобие Брадли Доналд, высокий, белокурый, весь в черном, весьма ревностно охранял своих прихожан от соблазна, особенно если дело касалось его супруги. Метнувшись к ней, он приложил к ее глазам свою настырную длань, дабы не узрела невинная душа непотребного зрелища, сам же возгласил:
 — Какой стыд!
 Ранд позволил себе расслабиться, когда коляска миновала, наконец, столпившихся близких.
 Ну что ж, представление, можно считать, удалось.
 Тут он увидел Джаспера. Тот по стойке «смирно» вытянулся у широко распахнутой двери. Рот крепко сжат. Боже правый, он что же, действительно выбирается из дому?
 Он, так любивший бродить пешком и скакать верхом, выехал теперь в кресле на колесах. Да еще против своей воли. Как тварь жалкая, червь беззащитный, с которым всякий может творить, что ему заблагорассудится.
 И это он, без труда бравший верх над любым из своих братьев. Он из всех троих был самым ловким, самым быстрым, самым неутомимым. Это на него семейство возлагало все свои упования. А нынче он покидает дом в инвалидной коляске, и любой волен насмехаться над его немощью.
 — Прошу вас не надо — промычал он, сжимая ручки кресла.
 Резкий порыв ветра и яркий солнечный блеск заставили Ранда мгновенно зажмуриться, и он посидел так, привыкая к новым ощущениям. Лучи приятно ласкали кожу. Две гончие, лениво гревшиеся у порога, вскочили на ноги и подбежали к инвалидной коляске, чтобы обнюхать его ладони. Ласково трепать собачьи морды — еще одна давно забытая радость: в дом-то псов не пускали.
 А в самом деле, плохо разве посидеть ему тут, на террасе? Чужих здесь не бывает, а если и придет кто, чего он будет стесняться в собственном доме.
 — Будьте добры, принесите мои вещи для выхода, — приказала женщина чего-то ожидавшим слугам. — А потом спустите это кресло по ступенькам вниз.
 Ранд огляделся по сторонам и убедился, что на террасе имеется только одно кресло — его.
 — Что за дьявольщина у вас на уме? — сварливо поинтересовался он у сиделки.
 — Полагаю, мы немного погуляем. — Она взяла свой капор из рук горничной. — Мне не терпится увидеть Атлантику. Гарт и глазом не моргнул. Она вела себя так, словно Ранд только тем и занимался, что изо дня в день раскатывал в своей коляске по окрестностям, выставляя напоказ всю свою беспомощность — пусть каждый, кому только придет охота, вволю наглядится на него и всласть посмеется над его бессилием. Да, предал его возлюбленный братец. «Вот и Джасперу кивает: „Снесите его вниз“.
 Ранд ожидал, что Джаспер опять воспротивится, но у денщика оказалось достаточно почтения к герцогу Клэрмонтскому.
 Махнув двум лакеям, Джаспер распорядился:
 — Каждый хватается за свое колесо. А я за подножку возьмусь.
 Ранд сбил его с ног взмахом кулака.
 Джаспер осел на каменные плиты. Ранд еще раз ударил, уже не глядя, просто ткнул кулаком куда придется. Разъярился он не на шутку, молотил кулаками направо и налево. А когда пришел в себя, то увидел, что Джаспер держится за разбитый рот, а оба лакея жмутся поодаль, не смея подойти.
 Отняв ладонь от лица, Джаспер некоторое время тупо рассматривал ее. Вся рука была в крови. Потом он выплюнул два передних зуба.
 — Да, лорд Ранд, карающая десница у вас осталась цела.
 — Попробуешь только притронуться ко мне еще раз, убедишься, что у меня и левая работает.
 Джаспер укоризненно зашевелил вздувшимися губами.
 — Но, лорд Ранд, должен же я исполнить то, что мне положено.
 Ранд весь побагровел от бешенства.
 — Тебе положено слушаться меня.
 Силван натягивала перчатки.
 — Вы ведете себя, как взбесившийся пес.
 — А вы — стерва.
 На террасе воцарилось молчание. Ветер что-то заунывно пел, собаки старательно вылизывали себя, а вот все остальное погрузилось в какую-то тягостную тишину.
 Оставшийся у двери Гарт только тяжело вздохнул.
 — Ох, Ранд. Ну что нам с тобой делать?
 Ранд любил своего брата. И знал, что Гарт всем сердцем желает ему только самого хорошего, но Гарт не понимал — и вообразить себе не мог — отчаяния и безысходности, мучивших Ранда.
 Ведь все это буйство, все эти нелепые выходки, оскорбления и издевательства были не чем иным, как жалкой попыткой подняться над своим бессилием. Но ведь в конечном счете унижал-то он себя самого, хотя никакая сила на свете не заставила бы его в этом признаться.
 И Ранд угрюмо буркнул:
 — Стерва и есть. Если не похуже еще.
 — Меня и не так еще называли. — Сиделка невозмутимо поправляла свою мантилью. — И мужчины достойнее вас этим грешили. Неужто нет на нее никакой управы?
 Джаспер нагнулся и взялся за подножку кресла-коляски, а убедившись, что Ранд сидит смирно и больше ничего не вытворяет, кивнул обоим лакеям. Молча они спустили коляску по лестнице, потом провезли по подъездной дорожке и выкатили на тропу, ведущую к морю.
 — Вон туда и поезжайте, мисс. — Джаспер хмуро — не нравилось ему все это — показал на мазок голубой краски, просвечивавший за деревьями. — Дорожка эта совсем хорошая, значит, хлопот у вас не будет. Вы только слишком близко к морю не заезжайте, там песок. А то намучаетесь, когда назад лорда Ранда повезете.
 Она встала на свое место за спиной коляски.
 — Спасибо, Джаспер.
 — Брата моего вы уже околдовали, — резко заметил Ранд. — Но на меня ваши чары не подействуют, будьте уверены.
 — Не уверена, стоит ли на это тратить силы. — Она рывком толкнула кресло вперед, а потом уверенно, чего, казалось бы, нельзя было ожидать от такого хрупкого создания, покатила его по тропе.
 Из рода в род, из поколения в поколение сменявшие друг друга герцоги Клэрмонтские и их домочадцы скакали верхом по этой дорожке. Копыта их коней выбили глубокую борозду, пересекавшую ровный лужок, поросший яркими, свежераспустившимися пионами. Кресло было шире этой неровной колеи, так что колеса его катились по краям тропы, иногда соскальзывая в глубь ее, и инвалидная коляска то и дело подскакивала. Нельзя сказать, что пассажиру это было по вкусу, но Ранд ощущал угрюмое торжество: его опекунша тоже мучилась.
 В чем, в чем, а в выдержке ей не откажешь. В самом деле, в сиделки она точно годится, умеет обращаться с пациентом так бесстрастно. И при этом — он попытался подобрать подходящее слово — так бесшабашно, что ли. Наверное, из тех ловкачек, которые с милой улыбкой подают лекарства своим подопечным, а сами потихоньку спаивают их, а если больной — денежный, то не брезгуют и лечь под него.
 Жалко, но с ним она вряд ли станет путаться. Многое бы он дал, чтобы увидать, каким оно станет, это чистенькое личико, на подушке в его постели. Уж тогда бы он показал, кому положено командовать.
 Ну ничего. Он с ней еще расквитается.
 Они добрались до вершины отлогого утеса, плавно переходившего в морской берег. Сколько раз он спускался к морю по этому утесу с тех пор, как выучился ходить! Сначала надо было двигаться просто по наклонной, по ровному такому отрогу, который заканчивался широкой плоской площадкой, где он любил посидеть. Но потом тропа резко обрывалась вниз, виляя сначала влево, потом вправо, хотя эти крутые повороты и были вполне по силам всякому, кто умеет ходить на своих двоих.
 Когда-то ему очень нравилось это местечко. А вот теперь он вцепился в колеса кресла-коляски и испуганно оглядывался. Клочок пляжа у самого моря теснили скалистые утесы, подступавшие с двух сторон, так что получалась замечательная ловушка для глупцов, вовремя не заметивших начала прилива. Песок усеян был валунами И острыми камнями, что наводило на мысли о языческих капищах и кровавых жертвоприношениях. Океан жадно облизывал кромку берега, прямо-таки всасываясь в сушу.
 — До чего же красиво!
 Конечно, это она не ему сказала, просто не могла удержаться, вот и выдохнула свой восторг. Но он-то ее услышал. Потому и глянул на нее — солнце било прямо в глаза, и пришлось сощуриться.
 Силван сделала шаг вперед и застыла в восхищении.
 — Так бы стояла и глядела. До бесконечности.
 Он посмотрел на нее и понял, что тоже мог бы глядеть до бесконечности. В особенности благодаря ветру. Тонкая хлопчатобумажная ткань ее платья достаточно хорошо облегала тело, но с каждым порывом ветра все выпуклости и округлости проступали уж совсем отчетливо. Она походила на эльфа или, скорее, на фею, которую как-то трудно было вообразить себе пьянствующей с пациентами. Более того, его идеал грезился Ранду примерно в таком вот грациозном облике. Невысокая, хрупкая, верхушкой головы она едва достала бы до подбородка Ранда — если бы, конечно, он мог стоять.
 Но, однако, совсем не костлявая. И не худая. Приятные такие округлости. Да и хорошенькая, пожалуй. Не писаная красавица, но чем-то задевает. На лице ее застыло сейчас спокойное, даже умиротворенное выражение, но все равно было заметно, что нрав у его обладательницы — веселый, судя по тоненьким лучикам вокруг пухлых губ и больших глаз. А вот волосы — в самом ли деле она белокура или просто кажется блондинкой на фоне бурого обрыва?
 — Сколько вам лет? — требовательно спросил он.
 — Двадцать семь, — ответила Силван с холодком в голосе и тут же спросила в свою очередь:
 — А вам?
 Тут Ранд вспомнил, что вообще-то, кажется, не принято интересоваться возрастом дамы, да еще так, в лоб. Он как-то отвык от этих светских тонкостей и с трудом мог припомнить, когда в последний раз был любезен с кем бы то ни было. Так долго его ничуть не заботило мнение окружающих, что даже такое элементарное правило вежливости как-то улетучилось из его памяти, но не извиняться же теперь за свои промах. В эти несколько месяцев он позволял себе куда худшие поступки, причем в отношении тех, кого любил.
 — Мне — тридцать шесть. Дело идет к столетию.
 — У всех нас так. Разве нет?
 Ветер спугнул стайку птиц, и они шумно взлетели в воздух. Силван следила за ними взглядом, а он тем временем продолжал наблюдать за ней. Да, ее волосы можно было счесть белокурыми. Кожа девушки отсвечивала, как та жемчужина в диковинной оправе, которую мать Ранда надевала только по особому случаю. В больших зеленых глазах проскакивали искорки, словно она готова была смеяться всю жизнь, но вот однажды почему-то смех сменили слезы, прорезавшие в нежной коже тоненькие лучики, предательски свидетельствующие о былых горестях.
 — Давайте спустимся туда. — Силван указала на плоскую площадку под первым уступом.
 — Нет.
 — Там мы будем за скалой, И она укроет нас от ветра.
 — А о том, что вам назад меня тащить придется, вы подумали?
 Она смерила своего подопечного медленным взглядом.
 — С такими-то мускулами вы и сами наверх заберетесь.
 Ранд озадаченно нахмурился. И тут вдруг до него дошло, что ветер не только ему дал возможность чужими выпуклостями да округлостями любоваться, но и его самого во всей красе представил. Черт его дернул это представление устраивать, своим полуголым видом щеголять! Вот и наказан теперь, сидит тут, на фоне скал, в своем балахоне и чувствует себя последним идиотом.
 Ранд потуже запахнул халат и стянул шнур на поясе. И тут вдруг почувствовал толчок — коляска двинулась вперед, его мучительница катила ее вниз, туда, куда показывала.
 — Не сметь!
 Он потянулся было к колесам кресла-коляски, но она строго прикрикнула:
 — Не мешайте! А то я потеряю контроль над ситуацией.
 «Потеряю контроль над ситуацией». Господи, что за кошмарный язык. Где она только набралась таких словечек? Он оцепенело застыл в кресле, спускавшемся вниз по плавному уклону. Доехав до плоского каменного пятачка, они остановились. Потом Силван слегка подала коляску вбок и назад, задвигая в выемку скалы, куда ветер почти не забирался. После этого она сбросила свою мантилью и, аккуратно сложив ее, положила на землю, а сама уселась на ступеньку коляски.
 И все это без единого слова. Так и молчали оба. Ранду не по себе как-то было: слишком открытое место, внизу океан — плоский камень почти висел над волнами. И дико все кругом, пустынно. Даже мурашки по коже побежали, и в груди перехватило.
 Но взгляд Силван был безмятежно спокоен. Неуместные на ее лице морщинки разгладились, глаза не отрывались от океана. Она глядела так, Что можно было подумать, будто где-то там, в Пучине волн Атлантики, сокрыто ее спасение.
 Это она ради его безопасности так села — на подножку кресла-коляски. Чтобы та невзначай сама по себе вперед не двинулась. Она спасала его. Спасала от него самого.
 В былые времена он часто приходил сюда, ища спокойствия и утешения. Если жизнь становилась совсем уж безумной, он надеялся, что суровый, дикий пейзаж умиротворит его раздираемую неистовыми порывами душу. Вот и теперь ритмичность волн, мерно ударяющих о берег, мало-помалу успокоила его. Крики чаек, солоноватый привкус на кончике языка… Тугой комок в груди начал таять. Впервые за долгие месяцы он не думал, не переживал, не копался в ощущениях, а просто был.
 Спутница его, похоже, испытывала те же чувства, и, как ни странно. Ранду это было приятно.
 Но в ее взгляде, искоса брошенном на него. Ранд заметил жалость.
 Чем-чем, а сочувствием он был сыт по горло.
 Снова захотелось разозлить ее.
 — Имя-то, будь оно неладно, у вас есть? — спросил он прежним требовательным тоном.
 — Силван.
 — Силван, а дальше.
 — Силван Майлз.
 Звучало вроде бы знакомо, и он пристально поглядел на нее.
 — Слушайте, мы что, встречались раньше? По ее лицу заплясали темные и светлые блики, как бывает на земле под низким, затянутым клочковатыми тучами небом. Уже сама нарочитая бесстрастность, какая-то невыразительность в ее голосе насторожила его.
 — Мы когда-то танцевали вместе. Подступившие воспоминания опять разбередили душу.
 В Брюсселе они встречались, накануне Ватерлоо, куда она прикатила, подобно множеству других английских дам. Своими приемами и вечеринками они превратили величайшую битву в истории Европы в сущее посмешище, а Силван крутилась в самой гуще этого балагана, заигрывая с каждым встречным и покоряя всех, кто под руку попадется, блистая своими сногсшибательными нарядами, своими прекрасными лошадьми ., своими танцами.
 О да, это он прекрасно помнит.
 — Боже милостивый. — Ранд ударил кулаком по подлокотнику кресла-качалки. — Вы же тогда с Хиббертом были, графом Мейфилдом. Вы — любовница Хибберта.
 Ее безмятежность как ветром сдуло. Она вскочила на ноги.
 — Как вы смеете?
 — А что я такого сказал? Разве это не правда?
 — Нет, это… — Силван на мгновение закрыла глаза, и голос ее дрогнул. — Этого не было.
 Ага, вот и попалась. Задевают ее, значит, Намеки на прошлое, да еще как.
 — Выходит, вы — такая же, как и всякая иная медсестра или сиделка женского пола, — произнес он тягуче, чуть ли не нараспев, как бы смакуя каждое слово. — Нравы, как бы это сказать, вольные. Но ведь когда вы с Хиббертом время проводили, вы медсестрой еще не были. — Похлопывая по ручке кресла, Ранд продолжал самым оскорбительным тоном, на который только был способен:
 — Жены у него не было, и он вообще ни с одной женщиной дела не имел, пока не появились вы.
 Она посмотрела на него исподлобья.
 — Хибберт был мне самым близким другом, и я не собираюсь выслушивать от вас всякую клевету про него.
 — А с чего вы взяли, что я стану клеветать на Хибберта? Мне он нравился. К тому же он погиб, как герой. На поле боя у Ватерлоо.
 — То есть совершил нечто большее, чем вы. — Силван тоже сумела добавить в свой голос яду. Видя, что он весь передернулся, она ехидно добавила:
 — Кстати, ваш брат тоже ни разу еще женат не был, а ему уж, наверно, под сорок. К тому же он — герцог, ему нужно думать о наследнике.
 Ого! Вот все и прояснилось. Охотница за состоянием, значит. Не одна такая уже интересовалась поместьем Клэрмонт-курт. Ну ничего, он ее быстро отвадит.
 Ранд откинулся на спинку кресла.
 — Так вы сюда явились, чтобы на герцога поохотиться? Я угадал? Хочу вас предупредить…
 — Нет, это я вас предупреждаю. — Она помедлила. — Довольно. Слышать вас больше не желаю.
 — Я не позволю вам изуродовать жизнь моему брату. Гарт узнает от меня всю правду — то, что вы — шлюха, каких еще поискать надо.
 Развернувшись, Силван двинулась по тропе с вверх, а он глядел ей вслед и торжествовал. Все-таки он прогнал ее, эту потаскушку. Да, но…
 — Эй, подождите!
 Она оглянулась, на губах жесткая усмешка.
 — Не бросите же вы меня здесь.
 — Почему же?
 — Черт побери! — Он крутанул свою коляску, описав ею полукруг. — Сам-то я назад не выберусь.
 — Неужели?
 — Вы прекрасно понимаете, что я не смогу.
 — Вам бы следовало подумать об этом несколько раньше. Прежде, чем оскорблять меня. — Она подобрала подол юбки, чтобы легче было взбираться в гору. — Увидимся в доме.
 Ранда едва удар не хватил. Приступ необузданной ярости. И страха.
 — В аду я вас увижу.
 — Мне уже знакомо это место. И дорогу я туда знаю, — кивнула она ему в тон. — Но учтите, если суждено нам встретиться в преисподней, я и там от вас не отстану, допекать буду и мучить, так что ад вам горше в сто раз покажется. — И гордо зашагала прочь.
 Ай да мисс Силван Майлз! Ловко она его в дураках оставила. Что ему теперь делать? Только наблюдать, как она уходит прочь. Одна радость — в последний раз приятными округлостями полюбоваться: ветер помогал платью плотнее прилегать к телу, да она вдобавок юбку, пальчиками придерживала, еще сильнее натягивая ткань. Но разве это утешение? И все же он не без удовольствия глазел на удалявшуюся в направлении его отчего дома стройную фигурку.
 Ну а почему бы и нет? Если уж он решится на то, на что должно ему решиться, это очаровательное видение превратится в его самое последнее воспоминание.
 Снова крутанув коляску, он глянул на море. В самом деле, разве можно найти место, более подходящее для того, чтобы один безумец навеки рассчитался со своей неудавшейся жизнью?
 Силван чувствовала на себе обжигающий взгляд Ранда. Платье, казалось, должно было воспламениться от той пылкости, с которой ее подопечный, пользующийся содействием ветра, старался увидеть то, чему надлежало оставаться надежно укрытым от всякого нескромного любопытства. Она знала об этом, хотя заставляла себя не оглядываться, быстро шагая к дому. Ее подстегивала злость. Что этот Ранд Малкин себе позволяет? Пусть раз и навсегда усвоит, что она не потерпит оскорблений и наглость его терпеть не намерена. Хорошо, что представилась такая прекрасная возможность проучить его.
 Да, но что, если он и в самом деле не сумеет подняться по крутому склону?
 Силван даже шаги замедлила, так ей вдруг не по себе стало.
 Что, если на него опять приступ бешенства накатит и он в ярости решит с собой покончить? Или, наоборот, начнет вверх карабкаться, а коляска соскользнет с уступа и рухнет в океан?
 Эти страшные мысли молниями вспыхивали в голове. Ноги не слушались, так и подмывало посмотреть назад. Но тут Силван представила себе, что будет, если она побежит к нему или хотя бы обернется. Вспомнила его неприязнь, эту брезгливую враждебность, которую она буквально чувствовала всем телом, как будто к ней прикасались чьи-то липкие пальцы. И вообще, что это она себе всякие страхи вообразила? Характер у Ранда, конечно, отвратительный, но вряд ли, чтобы ей досадить, он решится свести счеты с собственной жизнью. Нет, все она правильно сделала.
 Силван не хотелось возвращаться в дом, и она направилась к небольшой лужайке с редко растущими деревьями.
 Она поняла, что Ранд, должно быть, потерял ее из виду. Пронизывающий взгляд больше не буравил ей спину, а услужливый ветерок превратился из прохладного в просто холодный. Силван хотела было накинуть мантилью, И тут вспомнила, что оставила ее там, у коляски Ранда. Теперь она заколебалась: какой хороший повод вернуться — мол, я за накидкой. А заодно и состояние клиента проверить. Нет! Тем самым она разрушит все до сих пор — и с таким трудом — достигнутое.
 — Силван!
 Она поглядела в ту сторону, откуда раздался голос, нахмурив брови. К ней спешил Ранд.
 Ранд? Нет, конечно. Гарт. Она приложила руку к груди — ни с того, ни с сего вдруг сильно забилось сердце. До сих пор девушка как-то не замечала, что братья разительно похожи друг на друга.
 А может, это ей показалось? Роста, правда, они были почти одинакового, но Гарт успел обзавестись небольшим брюшком, чего Ранд, несмотря на вынужденную неподвижность, избежал. Чертами лица братья тоже почти не отличались друг от друга, но карие глаза Гарта взирали на мир спокойно и вполне миролюбиво.
 Вот эта его доброжелательность, наверно, и заманила Силван в Клэрмонт-курт. Не встречала она прежде человека, с которым ей было бы так легко и просто. К тому же он сразу понял, что в семье у нее не все ладно, и, не выспрашивая подробностей, просто предложил помощь.
 — А я вас поджидаю. А где же Ранд? Что, в гору — совсем не так, как под гору, да? Вы не смогли катить коляску вверх? Не беспокойтесь, Силван, сейчас я за ним пошлю.
 Он говорил, не умолкая, этот самый человек, который произвел на нее впечатление именно своей немногословной флегматичностью, добродушным спокойствием, и Силван поняла, что за этой его непривычной болтливостью скрывается тревога за брата.
 Она перебила его:
 — Я оставила лорда Ранда на утесе.
 — Что вы сказали? — Его мягкая улыбка исчезла. — Вы оставили его… Зачем?
 — Он вел себя со мной дерзко и грубо. — Силван решительно подошла к Гарту, взяла его под руку и попыталась увлечь к дому. — Ему необходимо понять, что оскорблять меня нельзя.
 Гарт нехотя последовал за ней, все время оглядываясь в сторону моря, словно рассчитывая, что вот-вот на дорожке покажется Ранд.
 — Он со всеми так себя ведет, с тех пор как его ранило на войне. Я же предупреждал вас…
 — Ничего подобного. — Она возмущенно посмотрела на герцога. — Вы говорили о павшем духом человеке, который думает только о своем увечье.
 Гарт пожал плечами.
 — Если уж стремиться к точности, вы тоже не правы. Ничего конкретного о состоянии Ранда я вам не говорил. Вы просто истолковали мой рассказ подобным образом, а я вас вовремя не поправил.
 Вспоминая ту беседу, в которой они обговаривали условия приезда Силван в Клэрмонт-курт, девушка вынуждена была признать правоту его нынешних слов. Тогда Гарт больше говорил намеками, а рассказа как такового она и не услышала, так, пара фраз, дававших волю воображению.
 Да, герцог Клэрмонтский не так прост, как ей показалось вначале. Но и она себя в обиду не даст.
 — Хорошо, как бы то ни было — теперь я приехала и готова приложить все силы, чтобы помочь вам и лорду Ранду. Вы хотите, чтобы ваш брат преодолел свою обиду на весь свет? Мне кажется, что я смогу — во всяком случае, я буду очень стараться, — вернуть его к жизни нормального, деятельного человека. Но при одном условии, что руки у меня будут развязаны. Помните, вы обещали мне это?
 — От своих обещаний я не отказываюсь, но мне и в голову не могло прийти, что вы способны бросить несчастного на всю ночь на волю стихий.
 — У меня тоже в мыслях этого не было, но в отчаянных обстоятельствах требуются отчаянные меры.
 Они упрямо глядели друг на друга. Никто не хотел уступать.
 — Я не позволю вам издеваться над ним, — не сдавался Гарт.
 — Уверяю вас, это наказание для него не чрезмерно. — Гарт сокрушенно вздохнул, а она продолжала настойчиво убеждать его:
 — Вам вовсе незачем терпеть склоки, ругань и мучиться, наблюдая за тем, как ваш брат по своей воле превращается в озлобленного калеку.
 — Да при чем тут мое желание? Мне нужен мой брат, все равно, хорош он или никуда не годится.
 Теперь ей стало понятно, почему он так ловко, едва ли не обманом, заманил ее в Клэрмонт-курт. Он из кожи вон лез, чтобы заполучить ее в поместье, потому что на все был готов ради брата. Силван еще раз попыталась воззвать к его рассудку:
 — Вам же будет лучше, если лорд Ранд перестанет бесноваться и превращать в сущий ад жизнь своих домочадцев.
 — Не могу же я действовать вопреки его желаниям. Даже ради спокойствия всей семьи.
 — Хорошо, — невозмутимо сказала Силван. — В таком случае вам придется обойтись без меня.
 Глаза Гарта сузились — он понял, что это не пустая угроза. Эта решительная девица, пожалуй, может взять да и укатить обратно в город.
 — Что же вы предлагаете? — уже сдаваясь, спросил он.
 — Мне нужна полная свобода действий, — твердо заявила Силван, — иначе я не сумею обуздать лорда Ранда. Тем более что вас-то всех он сумел приучить к своему самодурству.
 Гарт хмыкнул, но, похоже, ничуть не оскорбился.
 — Солнце когда зайдет? — спросила она.
 — Часа через три.
 — Если он через два часа не вернется, пошлем кого-нибудь за ним. — Вы хотите сказать, что, по-вашему, он доберется до дома без посторонней помощи?
 — А вы как думаете?
 — Ну…не знаю. — Гарт помолчал. — Вообще-то Ранд на все способен, если он того захочет. Вопрос заключается в том, захочет ли он возвращаться домой или остаться на скале.
 — Не могу сказать, что хорошо знакома с вашим братом. Но, полагаю, долго он на утесе не выдержит. Все-таки прохладно, а там еще ветер такой сильный, так что рано или поздно он продрогнет. И уж тогда вернется домой. По своей собственной воле и по своему разумению. — Она улыбнулась. — Вот увидите. Главное, чтобы вы не помешали.
 Гарт оценивающе посмотрел на нее.
 — Да, вы, наверное, то самое, что нужно Ранду.
 Она изобразила глубокий реверанс.
 — Премного благодарствуем, добрый сэр.
 — А может быть, и всем нам тоже.
 Это замечание понравилось ей уже меньше. Потому, что оно напомнило о тех оскорблениях, которые Ранд обрушил на нее на утесе — будто бы она за герцогским титулом охотится.
 Силван решительно сменила тему:
 — На вид он очень силен.
 — Так оно и есть. Вот поэтому ему особенно ненавистна собственная беспомощность, и он никому не дает делать за него то, что он может сделать сам.
 — Следовательно, вы тоже уверены, что он сможет вернуться самостоятельно?
 — Пожалуй, да.
 — А вы не боитесь, что… — Она замешкалась, потому что очень уж неприятно внушать подобные подозрения кому бы то ни было, но ей хотелось окончательно рассеять свои страхи, — ну что он может вздумать… Скажем, броситься со скалы в море?
 Гарт в ответ расхохотался.
 — Ранд? Ну что вы. Когда надо бороться за победу, Ранд прямо-таки расцветает. Он всегда принимает вызов и никогда не сдается. Я вам уже говорил при нашей первой встрече — меня вот что беспокоит: слишком долго он не может приспособиться к этому своему новому состоянию. Не в его это привычках. Насколько я знаю нрав своего брата, так быть не должно. Правда, никому не известно, сколько времени нужно, чтобы от такого оправиться. Верно?
 Силван только рассеянно покачала головой.
 Они подошли к дому. Кто-то уже успел закрыть досками побитые окна комнаты Ранда, однако даже это диковинное архитектурное излишество не казалось чуждым в безумном нагромождении башен, колонн и амбразур. Но сейчас у Силван не было желания любоваться дерзкой фантазией строителей замка. Ей хотелось только одного — отдохнуть.
 На террасе показалась пара, вышедшая из дома. По черному облачению Силван узнала местного викария. А женщина, вероятно, его жена. Силван показалось странным то, как старательно священник поддерживал свою спутницу, словно без его помощи она и шагу не может ступить. И правда, походка у нее какая-то нетвердая. Уж не выпила ли лишнего?
 Гарт все никак не успокаивался:
 — Вы же с больными больше меня дело имели, должны знать про такие вещи. Так доктор Морланд говорит.
 Когда пара, осилив ступеньки, наконец, ступила на твердую землю, викарий еще разок встряхнул свою супругу, — вероятно, чтобы придать ей бодрости, а потом решительно поволок ее за собой по подъездной дорожке. В суровости духовной особы чувствовались твердость и отеческая обеспокоенность. Да, бедной женщине не позавидуешь — Силван по себе знала, что такое обеспокоенный отец. При мысли о родном доме она поморщилась, а тут еще Гарт некстати упомянул доктора Морланда.
 — Знаете, меньше слушайте вашего доктора. Он и не такое порасскажет.
 — Он говорит, что, кроме вас, не встречал женщины, способной к такой трудной работе, как уход за ранеными. И еще он сказал, что не знает никого другого, будь то мужчина или женщина, который лучше вас бы понимал, умом или сердцем, как надо себя вести с человеком, пережившим ампутацию.
 Чинная пара наконец исчезла из поля зрения, И Силван решила, что не стоит ей занимать свои мысли этой странной четой.
 — У вашего брата, кстати, никто ничего не отрезал. Судя по тому, что я сегодня видела — а видела я немало, — у вашего брата все на месте, все цело. Все, с чем он на свет родился, при нем.
 Гарт покраснел, от подбородка до самых кончиков волос, и Силван отметила еще одно отличие в облике братьев. Лоб у Гарта был чуть выше, чем у Ранда, — несомненно, его шевелюра проиграла свою битву под Ватерлоо и теперь пятилась, отступая. И отступление это началось не вчера.
 Запинаясь, Гарт произнес:
 — Да, мне очень жаль.., э… Видимо, мне следует попросить прощения. Он действительно был.., несколько необычно одет. Откровенно говоря, дело в том, что он обожает изводить своими выходками нашу тетушку Аделу и все время придумывает что-нибудь новенькое. То, что он скинул рубашку, — просто очередная шутка. Не самая остроумная, признаю.
 — Мне, конечно, не пришлось много общаться с вашей тетушкой Аделой, но я думаю, что и святой не удержался бы от удовольствия поддеть ее.
 Гарт остановился и пристально посмотрел на нее. Она поняла, что хватила через край. — Виновата, ваша милость. Конечно же, непозволительно говорить о вашей тете в столь неуважительном тоне. Видимо, я устала с дороги…
 Гарт хмыкнул.
 — И святой бы ее дразнил, говорите? Признаюсь, мне тоже забавно, когда она обижается, но я-то совсем не святой. Знаете, в детстве мы состязались друг с другом, Ранд и я, кто сильнее выведет из себя тетушку Аделу. И, разумеется, что бы он ни вытворял, побеждал всегда я. Потому, что я — герцог, и, значит, мои выходки значили больше. А про кузена Джеймса и говорить нечего — у бедняги не было никаких шансов. В очереди на титул он третий после меня и Ранда. И, что еще важнее, — Джеймс приходится тетушке Аделе родным сыном.
 — Да, трудное у него было положение, — улыбнулась Силван.
 — Это при том, что он искренне привязан к матери, а уж она за него в огонь и воду готова пойти.
 Спохватившись, что слишком разоткровенничался, Гарт спросил:
 — А вы в самом деле ни с кем из нашей семьи не были прежде знакомы?
 — Как-то не представлялось случая. — Поднимаясь по лестнице, Силван взялась за перила — то ли ступеньки такие крутые были, то ли она просто устала.
 Гарт торопливо подхватил ее под локоть.
 — Вы даже не переоделись с дороги. И не подкрепились. Ладно, Бетти об этом позаботится. Сейчас пришлю ее.
 — Бетти?
 — Моя.., экономка. Она всеми нами верховодит — за исключением, тети Аделы, разумеется. Тетя Адела все тонкости этикета знает, что положено и что не положено, зато Бетти знает, как гостя принять, чтоб ему удобно и хорошо было.
 Поддерживая ее под локоть, он довел Силван до дверей и намеревался было ввести в дом, но она воспротивилась.
 — Если можно, я хотела бы посидеть здесь, на террасе, — сказала она. — Пока лорд Ранд на горизонте не появится.
 — Давайте лучше я его подожду, — вызвался Гарт.
 — По моему, не стоит. — Она опустилась в одно из выставленных на террасу кресел, чтобы погреться на солнце, уже клонящемся к закату. Лучи били прямо в лицо, а сиденье до того нагрелось за день, что тепло проникало, казалось, до самых костей. — Вы не выдержите: или побежите за ним, или будете тут метаться, места себе не находя.
 — Сознаюсь. — Он поднял руки вверх, сдаваясь. — Я и в самом деле беспокойный.
 — Ваш брат — не дитя малое. — Силван откинула голову на спинку кресла и подумала, как славно бы сейчас подремать. Она не выспалась накануне — все думала, как пройдет ее знакомство с пациентом. И предыдущие ночи были не менее беспокойными: она то и дело просыпалась, думая о предстоящей поездке.
 — И нечего его баловать.
 — Вот и я то же самое все время твержу. — На террасу выпорхнула тетя Адела. Нарядная, прическа уложена волосок к волоску, словно в гости собралась. — Я и не поприветствовала вас как следует, когда Джеймс представлял нас друг другу. Хочу сказать вам: добро пожаловать в Клэрмонт-курт.
 Глаза Гарта превратились в узкие щелочки, и он позвал:
 — Мама, выйди к нам! Это ты, как хозяйка дома, должна встречать нашу гостью.
 Казалось бы, откровеннее некуда, но леди Адела лишь благодушно махнула рукой:
 — Совершенно верно. Мне не следовало вылезать вперед, поскольку в доме есть, вдовствующая герцогиня.
 — Ничего страшного. — Леди Мелия Малкин вышла на террасу, заслоняя глаза от лучей заходящего солнца. — Я на тебя не обижаюсь, Адела, ты же знаешь.
 — Эмми, ты — вдовствующая герцогиня, и тебе по праву подобает…
 — Знаю, знаю, но в конце концов все это лишь условности.
 — Ты не права, дорогая. Ты…
 Гарт нетерпеливо прервал эти словопрения:
 — Дамы, если вы будете настолько любезны, что позволите мне закончить…
 — Гарт, наша гостья даже чашки чаю с дороги не выпила. — Леди Эмми, маленькая и озабоченная, вышла вперед. — А мы тут все церемонии разводим.
 Гарт только плечами пожал, из чего Силван заключила, что с приветствиями наконец покончено.
 Леди Эмми между тем пытливо озирала окрестности.
 — Э… А где же Ранд? Я и не видала, как вы толкали его коляску на обратном пути.
 Худшие подозрения Силван подтвердились. Семейство торчало у окон, примкнув носами к стеклам, с беспокойством ожидая их возвращения. А теперь они места себе не находили в предчувствии еще какого-нибудь бедствия. То, что она не доставила своего пациента назад в целости и сохранности, наверняка покажется его домочадцам сущей катастрофой. Сейчас разразится буря!
 Но не успела она даже собраться с мыслями, как ее опередил Гарт:
 — Ранд сам доберется домой, мама. Силван решила, что ему будет полезно убедиться в собственных силах и понять, что он на многое способен.
 Губы леди Эмми шевелились, но ни единого звука она так и не издала.
 — Вспомни, мама, мы это уже обсуждали, — продолжал Гарт. — А Силван лучше, чем кому бы то ни было из всех нас, известно, что нужно Ранду.
 О, если бы это и в самом деле было так. Силван оставалось лишь надеяться, что ее собственная растерянность не слишком бросается в глаза.
 Тем временем герцогиня, придя в себя, заговорила со всей сдержанностью и изяществом, присущими истинной английской леди:
 — Не хотите ли пройти в дом, дорогая Силван? Вы не возражаете, если я буду звать вас просто по имени?
 — Сочту за честь, ваша милость. Однако я пока предпочла бы оставаться здесь. — «И бросать боязливые взгляды в сторону моря», — добавила она про себя.
 — Тогда и мы с вами побудем.
 — Лучше я посижу одна, ваша милость. Мне кажется, что не следует показывать лорду Ранду, как все обеспокоены его отсутствием.
 Леди Эмми, как будто не слыша речей Силван, принялась поудобнее устраиваться на широкой кушетке, словно собираясь провести на террасе весь вечер. Она безмятежно откинулась на подушки, при этом ее пышный бюст бурно заколыхался, грозя вот-вот выскочить из глубокого декольте. Но тревога оказалась напрасной: совершив еще несколько колебаний, груди почтенной матроны улеглись и затихли в должном положении.
 Силван попыталась вернуться к своей мысли:
 — В самом деле, ваша милость, не лучше ли будет…
 — Я слышала, как вы говорили моему старшему сыну, что мы будто бы избаловали Ранда. — Пальцы леди Эмми нервно теребили шаль, накинутую на плечи. — Но это совсем не так. Мы лишь…
 — Эмми, не говори глупостей. — Леди Адела уселась рядом с ней на кушетку. — Ты же ужасно его испортила.
 — Так это я во всем виновата? Я одна его испортила?
 — Уж не хочешь ли ты сказать, что это я его баловала?
 — О тебе и речи нет. Кто спорит, ты всегда умела выдерживать подобающую дистанцию. Но взять, например, твоего сына…
 — О! — Леди Адела удрученно вздохнула. — Джеймс — прекрасный мальчик, но иногда я просто не могу понять его. Что же касается его отношения к Ранду…
 — Я ошибаюсь или речь в самом деле идет обо мне? — весело осведомился Джеймс, появляясь на террасе.
 Какая же могучая эта кровь Малкинов, подумала Силван, отмечая сходство между Джеймсом и его двоюродными братьями. Только вот в облике Джеймса ощущалась какая-то раскованность, словно его не тяготило бремя ответственности, и потому он позволял себе быть счастливым. Видно было, что молодой человек тщательно следит за своей внешностью. На нем были шикарные обтягивающие панталоны, узел галстука казался весьма замысловатым, а каштановые волосы были подстрижены по последней моде. В начищенных его башмаках отражалось солнце, а с цепочки на шее свисал монокль. В городе его щеголеватый вид не бросался бы в глаза, но здесь, в сельской глуши, смотрелся несколько вызывающе. Силван оставалось только гадать, на кого это Джеймс хотел произвести впечатление, так вырядившись.
 — Это — сиделка, мисс Силван… — Леди Адела вдруг запнулась в растерянности.
 — Послушайте, барышня, откуда у вас такое жуткое имя (Сильван — италийский бог лесов, Покровитель стад, отождествлялся с Фавном и греческим Паном, Имя мужское (женский вариант — Силван — лесная), но вполне христианское; есть Даже а православных святцах.)?
 — Моя мать — из деревни, и жить юной сельской девушке в Лондоне было очень тоскливо. Она сильно скучала по дому. Поэтому, когда родилась я, она дала мне имя в честь волшебных сказок о лесах и чащах.
 Леди Адела фыркнула:
 — Простота.
 — Да, — согласилась Силван. — Она из простых.
 — Тут нечего стыдиться, — твердо заявила леди Эмми. — Лучше добрый простой английский корень, чем какие-то иноземные влияния.
 — Но как раз простонародные замашки вносят порчу в кровь Малкинов. — Леди Адела указала на горизонт, испачканный темным облаком фабричного дыма. — И вы видите, что из этого получается.
 — Мой сын ничем себя не запятнал, — возмутилась леди Эмми, — Его идеи порочны.
 — Довольно! — Гарт обыкновенно изысканно растягивал слова, а когда сердился, манера говорить обретала четкость и остроту. Сейчас его голос звучал резко и гневно. — Сколько можно об одном и том же. Не думаю, что наши споры так уж интересны мисс Силван.
 Дамы сконфуженно притихли, лица у обеих пошли красными пятнами, зато они опять уставились на улицу, туда, откуда должен был появиться Ранд.
 Джеймс пришел на выручку, прервав тягостную тишину:
 — Мисс Силван, так вы считаете, что мы избаловали Ранда?
 Силван представила себе, как взовьется все семейство, если она честно выскажет то, что думает. Искушение было велико, но Силван вовремя вспомнила о правилах приличия.
 — Да, я так подумала.
 — Так знайте же, — торжественно изрек Джеймс, — мы балуем его, потому что он этого заслуживает. Он вернулся из-под Ватерлоо героем.
 Гордыня пружиной выпрямила спину леди Аделы.
 — Как и ты, дорогой.
 — О да, — кивнул Гарт. На этот раз он говорил язвительно, — Еще один увенчанный лаврами победитель вернулся под родной кров.
 Леди Адела, похоже, была задета непочтительностью Гарта.
 — Джеймс выказал истинную отвагу.
 Джеймс только плечами пожал, словно стряхивая с себя насмешки двоюродного брата. — Гарт прав, мама. Ничем таким уж особенным я не отличился. Да и ранили меня легко.
 — И он говорит о пустяковом ранении! — Леди Адела потянулась к Силван и доверительно прошептала:
 — Он пришел с войны без двух пальцев на руке.
 — Ампутировали? — спросила Силван молодого человека, — Хирург не понадобился. — Джеймс помахал правой ладонью, показывая уцелевшие пальцы. — Отстрелили. Все чисто. Никакого заражения крови.
 — А в госпитале мы с вами не встречались?
 — Ну, а как же. Неужели вы меня не помните? — Джеймс сокрушенно вздохнул. — Эх, а я-то думал, что умею производить впечатление на хорошеньких женщин.
 — Вы бы лучше радовались тому, что я вас не запомнила. — Она перевела глаза на свои пальцы, беспокойно теребившие складки на юбке. Все десяти целехоньки. — Ни к чему вам стремиться а число тех пациентов, которые мне памятны.
 — Зато можете быть уверены: ни один пациент, за которым вы хоть немножко ухаживали, никогда вас не забудет. — Его горячность позабавила Силван, и она дружелюбно глянула на молодого человека. Джеймс шутливо отсалютовал В ответ.
 Этот его жест тронул девушку, хотя она и понимала, что любезность Джеймса ничего особенного значить не могла.
 — Джеймс больше всех нас виноват, что Ранд так избаловался, — победно провозгласила леди Эмми. — Он всегда преклонялся перед Рандом.
 — Но это же не значит, что он его этим портил, — возразила тетя Адела.
 — Джеймс и одевался всегда, как Ранд. И политикой интересовался, потому что Ранду она была интересна. И в армию даже пошел из-за Ранда.
 Джеймс обескуражено молчал, вид у него был растерянный, и Силван ободряюще улыбнулась ему.
 Леди Адела тем временем успела собраться с силами и заметила:
 — Как-никак, Джеймс на одиннадцать лет моложе Ранда. Не вижу ничего странного в том, что он нашел в старшем брате образец для подражания.
 — А теперь Джеймс хочет в Лондон вернуться.
 — Мой сын волен поступать так, как считает нужным, — отрезала леди Адела. — У нас достаточно большое состояние, чтобы…
 — Джеймс опасается, что с ним не будут там считаться, если он уедет без…
 Модный вид светского франта заметно потускнел и вот-вот готов был бесследно испариться под неистовым напором затянувшейся перебранки, и Силван отчаянно вмешалась в спор:
 — Простите, но до сих пор никто так и не объяснил мне, каков характер ранения лорда Ранда.
 Сразу же в воздухе повисла тишина, и Силван стала придирчиво вглядываться в окружавшие ее виноватые, вытянутые лица. Так и не дождавшись ни от кого ответа, она повернулась к Гарту.
 — Лорд Клэрмонт?
 Гарт провел ладонью по лицу, потом глянул в окно. Солнце спускалось все нитке, а подъездная дорожка была пуста.
 — Я его еще не вижу.
 — Я тоже, — а тон ему кивнула Силван. — Вот и хорошо. Значит, нам никто не помешает обсудить ту рану, которая парализовала лорда Ранда.
 — Вы, насколько я понял, хотели дожидаться Ранда в одиночестве? — неожиданно спросил Гарт.
 — Да, но…
 — Так мы вас покинем. Чай вам принесут сюда. Пойдемте, милые дамы.
 Леди Адела и леди Эмми вскочили с такой готовностью, что их послушание показалось Силван подозрительным. Джеймс как будто замешкался, но Гарт твердо сказал:
 — Идем, Джеймс.
 Джеймс насупился, и на какой-то миг его всегда приветливое лицо стало мрачным и угрюмым. Но он тут же взял себя в руки и, покорно махнув рукой, последовал в дом вслед за матерью.
 Гарт задержался на мгновение в дверях, чтобы пообещать:
 — Помощь вы получите, не сомневайтесь.
 Затем он скользнул в дом, замыкая череду уходящих и оставляя Силван в недоумении: что же все-таки они от нее скрывают? На вид Ранд цел и невредим, руки-ноги на месте, позвоночник не сломан. Но что-то же загнало его в инвалидную коляску. Что же стряслось? И когда?
 — Мисс? — Обернувшаяся Силван увидала возле себя давешнюю приветливо улыбавшуюся горничную. — Я принесла вам чай. И к чаю много бисквитов и пирожных. Наш кондитер-итальянец расстарался.
 Силван улыбнулась:
 — У вас даже итальянский кондитер есть?
 Горничная принялась проворно расставлять на узеньком столике все необходимое, подвигая угощение поближе к Силван.
 — Ну да, мисс. Разве не здорово?
 — Еще как. — Следя благодарным взглядом за ловкими руками горничной, наливавшей чай в чашку, Силван добавила:
 — Я рада, что тут нет моего отца. Не то завтра же кондитер-итальянец уже трудился бы на нашей кухне.
 Горничная, не скрывая своего интереса, оглядела Силван с ног до головы.
 — Так вы, значит, не из простых? Настоящая леди?
 — Да нет. — Силван расстелила белоснежную салфетку на коленях. — Я из богатой семьи, это правда. Отец у меня — торговый барон. Я хочу сказать — он до того преуспел в своих коммерческих делах, что смог купить себе и баронство.
 — А вы что, поругались с ним? Чего это ради нанялись в сиделки?
 Столь неприкрытое любопытство изумило Силван, и она стала разглядывать горничную так же откровенно, как та изучала ее. Перед нею стояла высокая стройная женщина лет тридцати пяти, держалась она просто и свободно, но в то же время с достоинством, совсем не так, как чаще всего ведут себя слуги. Да что там, немало утонченнейших леди позавидовали бы осанке и стати этой женщины.
 — Вы, должно быть, Бетти, — догадалась Силван.
 — Она самая, мисс. Вы от мистера Гарта про меня узнали?
 — Только то, что вы тут всеми ими верховодите. И еще, что ваше гостеприимство — выше всяких похвал.
 Спрятав ладони под фартук, Бетти заулыбалась. На щеках появились ямочки, легким движением руки она поправила каштановые кудряшки, выбивавшиеся из-под кружевной шапочки, и радостно кивнула.
 — Ну, мистер Гарт на похвалы не скупится. Силван отпила глоток чаю, испытывая истинное блаженство.
 — А почему вы его так называете? (Гарт — герцог, и потому даже за глаза его следует называть «лорд» или «его милость». В детстве, пока был жив его отец, прислуга могла звать его «мастер Клэрмонт» или «мастер "Малкин».) Теперь Бетти смутилась и даже покраснела.
 — Виновата. Я знаю, что так не полагается, но мы годами почти одинаковы, да и росли вместе.
 Семейство Малкинов, решила Силван, вполне может быть названо эксцентричным. Домоправительница по-свойски обходится с герцогом, чуть ли не как ровня хозяину; вдовствующая герцогиня бранится со своей невесткой, не стесняясь посторонних, герцог фабрику на своих землях выстроил, и в довершении всего даже свой фамильный призрак есть.
 Но как бы то ни было, род у них — старинный, благородный, состояние внушительное, так что известную чудаковатость они позволить себе вправе. У Силван-то подобных смягчающих обстоятельств нет, поэтому если уж суждено ей падать, то вовсе не на заблаговременно подстеленную соломку. Ну и что ж! Она этого не стыдится. И Силван решила ответить на вопрос, который Бетти задала ей в начале разговора:
 — Мой отец не хотел, чтобы я шла в сиделки, но его милость пообещал мне такую вещь, устоять перед которой я была не в силах. Его милость заверил меня, что никто не будет оплакивать мою погибшую репутацию, пока я буду находиться под его кровом.
 — Вы потеряли ваше доброе имя, мисс?
 — Не подумайте, что я хвастаюсь, — Силван доверительно тронула Бетти за рукав, — но я — в числе тех женщин, о которых по всей Англии идет самая громкая и самая дурная слава.
 Глаза у Бетти совсем округлились, она бросила быстрый взгляд на Силван, а потом вдруг рассмеялась:
 — Да неужто, мисс?
 Хоть это было совсем уж глупо, но Силван почему-то задело недоверие экономки.
 — Думаете, я вас обманываю?
 — Да вы не обижайтесь, мисс. — Бетти вытерла ладони о фартук. — Просто мне кажется, вы на себя наговариваете. Тут столько перебывало в Клэрмонт-корте всяких благородных, что я уж выучилась различать между утраченной репутацией и испорченной душой. — Бетти подвинула блюдо с бисквитами поближе к локтю Силван. — В вас, знаете, тонкость чувствуется особая. А у тех, хоть они вроде бы и высокой пробы, такое заметно нечасто.
 — Как бы то ни было, но доброе имя свое Я потеряла. На приемы и вечеринки, особенно если публика претендует на хороший тон, меня не зовут. Так что в свете я не бываю. А если вдруг какой-нибудь мужчина мною и заинтересуется, значит, надеется на легкую победу, хочет на мне свои силы испытать.
 Бетти соорудила внушительную стопку из тоненьких ломтиков кекса с изюмом и, добавив на ту же фарфоровую тарелочку еще и несколько бисквитов, придвинула все это прямо под руку Силван.
 — Так вот отчего батюшка ваш сокрушается! Из-за вашего доброго имени, да, мисс?
 — Он оплакивает мою репутацию очень горько и очень часто. И очень громко, я бы сказала. У него, правда, все так делается. — Выбрав миндальное печенье, Силван попробовала его и дала понять, что оно ей очень по вкусу. — А что вы знаете о ранении лорда Ранда?
 Силван рассчитывала, что ей удастся как бы невзначай, по ходу разговора, вставить этот вопрос, и не ответить на него никак уж будет нельзя. Однако, хотя выражение лица Бетти ничуть не изменилось, Силван почувствовала, что между ними выросла стена.
 — Да не ходит он.
 Может, эти Малкины и чудаковаты, но прислуга у них верная, ничего не скажешь.
 — Но с креслом коляской он справляется, — добавила Бетти, показывая на дальний край лужайки.
 Силван посмотрела туда и увидала Ранда, пытающегося выехать на дорожку. Слава Богу! Ладонь ее вдруг дрогнула, и на расстеленную салфетку упало несколько капель чаю.
 Бетти похлопала ее по плечу и позвала:
 — Джаспер!
 Джаспер возник незамедлительно, и Силван поняла, что он дожидался где-то поблизости, пока его кликнут. Она с упреком посмотрела на Бетти, та все поняла и прошептала:
 — Не беспокоитесь, он наш разговор не слыхал, правда, мисс. — Потом уже громче сказала:
 — Надо помочь хозяину подняться по лестнице. Одному не управиться — лучше поди помощников поищи.
 Джаспер поспешно повиновался, Силван, уже полностью придя в себя, деловито попросила:
 — Если вам не трудно, Бетти, сделайте вот что: пойдите в холл и скажите его родным, чтоб они за карты сели или еще каким-нибудь делом занялись. Может быть, кто-то книжку в руки возьмет, — словом, встречать Ранда им надо без всякой помпы. Нечего устраивать триумф героя-победителя — невелик подвиг.
 — Думаете, если родные почти не обратят внимания на его появление, он обрадуется? После того как все они из кожи вон лезли из месяца в месяц, только чтобы ему потрафить? — удивилась Бетти.
 — Возможно, счастья ему такая встреча не прибавит, — усмехнулась Силван. — Но мне хотелось бы, чтобы если уж он все равно сердиться будет, то пусть сердится на недостаток внимания к нему, а не на избыток такового.
 Бетти восхищенно смотрела на Силван.
 — Скажите, что такого особенного в работе сиделки? Судя по вам, довольно здравого смысла, да, мисс?
 — Наверно. Но ведь не у всех слывущих здравомыслящими есть этот самый здравый смысл, правда?
 — Пойду посмотрю, мисс. — Бетти заторопилась в дом. — Ой, что будет!
 Джаспер с двумя слугами встретили Ранда как раз тогда, когда он собирался въехать на подъездную дорожку, но пассажир инвалидной коляски ожесточенным взмахом руки отогнал непрошеных помощников. Его всклокоченная шевелюра вспотела, лоб был весь мокрый, и даже с густых мохнатых бровей падали капли пота. Пот струился по лицу, на котором застыла гримаса крайнего недовольства, и блестел на голой груди.
 Он, казалось, ничуть не был озабочен своим состоянием и с отчаянной решимостью проехал по подъездной дорожке до самой лестницы. Тут Ранд все же остановился и позволил Джасперу вместе с лакеями поднять коляску по ступенькам на террасу. По его приказу они установили кресло на колесах напротив столика, за которым сидела Силван.
 Если что и переменилось, так только то, что его ожесточенность стала еще горше, и Силван готова была под присягой засвидетельствовать неприкрытую ненависть обращенных к ней слов:
 — Надеюсь, вы счастливы, женщина. Вы заодно доказали, что я еще и трус.


* * *

 Горечь стыда жгла его душу раскаленным углем.
 Не смог он кинуться вниз со скалы — не хватило решимости.
 Можно подумать, что ему есть зачем жить! Безнадежно изуродованный полоумный калека, никому не нужный, ни на что не годный.
 А эта гордячка, даром что ростом не вышла, сидит себе на террасе как ни в чем не бывало чай попивает, да еще смотрит на него, как на заморское чудо-юдо.
 Силван осторожно вытерла губы салфеткой и поднялась.
 — Сегодня вы неплохо погуляли и хорошо надышались свежим воздухом. Полагаю, что и настроение у вас несколько улучшилось. Завтра мы повторим прогулку.
 — Завтра? — Ранд взял такую высокую ноту, на которую его голос еще никогда не взбирался. — За…
 Но его ярости не под силу было преодолеть адскую усталость — куда уж тут еще и перебранку затевать.
 Он ограничился тем, что схватил ее накидку, которая лежала у него на коленях, и изо всех сил швырнул ее в Силван, нарочно стараясь попасть прямо а лицо. Рукав мантильи задел чашку, и ему было приятно видеть, как испуганно Силван выскочила из-за стола, пытаясь увернуться от струйки коричневой жидкости. Потом Ранд одним движением метнул свое кресло, благо оно было на колесах, к двери в дом. К самому святилищу. Он переехал через порог, въехал в прихожую и огляделся.
 Куда они все подевались? Ни матери, ни брата. И Джеймса не видать. И даже вездесущей тети Аделы не заметно. Куда попрятались все эти люди, которые так о нем пеклись, так оберегали его?
 Услыхав голоса, он покатил к гостиной, где по вечерам пили чай, — и вот они, всем семейством!
 Его расчудесные родственнички, которые все время так трогательно о нем заботились, играли в карты. По столу были раскиданы фишки. Тетя Адела азартно съехала на краешек стула, леди Эмми озабоченно прикрывала рукой свои карты, оберегая их от нескромных взглядов. Гарт нервно теребил галстук, стараясь ослабить и без того уже ослабленный узел, а Джеймс, кажется, готовился перетасовать колоду, судя по движениям его рук.
 Их возбужденный и взъерошенный вид наводил на мысль о том, что игра длится уже достаточно долго, может быть, они уселись за стол сразу же, как только эта пигалица увезла его из дому.
 — Чем это вы занимаетесь? Что за дурь на вас нашла? — загремел Ранд.
 Все вздрогнули, словно и не чаяли увидеть его появления.
 — Слушай, Ранд, сел бы ты на место этого рохли, а? — обратился к нему Джеймс. — Он так медленно сдает карты, словно женитьбу оттягивает. Наверно, так никогда и не женится.
 Гарт через стол попытался достать двоюродного братца:
 — Молчал бы уж. Я-то хоть знаю, что такое козырь.
 Тетя Адела укоризненно взглянула на пререкавшуюся молодежь.
 — Вы ведете себя так невежливо только потому, что выигрывают леди.
 — Согласись, милая, что побеждать — гораздо приятнее, — с улыбкой отозвалась леди Эмми, И все снова дружно уткнулись в свои карты, не обращая ни малейшего внимания на Ранда.
 В душе его вскипела обида. Значит, когда он изо всех сил одолевал утес, поднимаясь в гору, они в картишки перекидывались. Обрадовались, что он, наконец, позволил себя сплавить куда подальше и не мозолил им глаза. Для того любезный братец эту чертову сиделку сюда и притащил. То-то повеселились они, когда она назад одна вернулась. Небось об заклад стали биться: сумеет ли он сам вернуться или придется кого-то за ним посылать.
 На стол выбрасывались все новые карты, игра шла с прежним азартом, пока мать, наконец, не соизволила снизойти и проворковала:
 — Как погулял, милый?
 И тут Ранд взорвался:
 — Погулял? Какие еще гулянья? Я не могу гулять. Ноги нужны для прогулок. А не это… — Он указал на бесполезные конечности, некогда носившие его повсюду, куда бы он ни вздумал двинуться. — Я не могу гулять!
 — По-моему, вашей матери это известно, — раздался голос Силван за его спиной. — Вам вовсе незачем лишний раз расстраивать ее своими несчастьями.
 Ранд развернул коляску, готовясь к бою, но Гарт попытался разрядить обстановку:
 — Это просто так говорят, оборот речи такой. Видишь ли, Ранд, мама хотела сказать…
 — Да знаю я, что она хотела, — Так со вдовствующей герцогиней не разговаривают, — одернула его тетя Адела. — Это не приличествует ни ее положению, ни твоему.
 — Оставь, Адела, я давно уж и внимания не обращаю. — Леди Эмми лишь слабо улыбнулась. Вечно ей приходится мирить Аделу с сыном.
 — Зато я обращаю внимание. За нас обеих. Не будь меня, семья давно обратилась бы к пагубным обычаям простонародья и ее бы постиг нравственный упадок. — Тетя Адела устремила пылающий негодованием взгляд на Гарта. При этом она постаралась задрать нос повыше. — Но однако и я не всесильна. Я — не та крепость, о которую разбивались бы все недостойные действия нынешнего герцога.
 — Опять вы о том же. Сколько можно. — Гарт бросил свои карты на стол. — Мои соображения вам известны, тетя Адела.
 — Я пошел спать, — объявил Ранд.
 — Вот и хорошо, миленький. — Леди Эмми помахала ему рукой, но жест был слабым, механическим. Все ее внимание сосредоточилось на разгорающейся перебранке.
 Ткнув пальцем в Ранда, словно в экспонат на выставке, леди Адела провозгласила:
 Норовит накачать каким-нибудь отвратительным пойлом. Даже в эти дурацкие травяные ванны меня окунали, и что?! Каким был, таким и остался — ни на что не годным куском мяса!
 — Прошу тебя, дорогой. — Леди Эмми всплеснула руками, по-прежнему машинально сжимая в них карты. — Не говори так.
 — Но я никуда не гожусь. И ни на что! — Ранд, казалось, находил какое-то извращенное наслаждение в том, чтобы мучить себя и Других. — Никуда и ни на что.
 — Ранд. — Голос Гарта звучал глухо. — Сегодня вечером мы побыли немного без тебя. И знаешь, это было неплохо. Не вводи нас в искушение — а то мы только и будем думать, как бы от тебя хоть на время избавиться.
 Ранд ушам своим не верил. Брат — его брат! — угрожал ему. Да еще нашел чем напугать.
 Он обратил пылающий ненавистью взгляд на Силван. Вот оно, его несчастье. Весь день она ему отравила, с того самого момента, как только вышла из коляски, Это она во всем виновата!
 — Мальчики, не надо ссориться. — Леди Эмми положила ладонь на плечо Гарта и понизила голос:
 — Гарт, мы должны проявлять снисходительность.
 Но Гарт взбунтовался, и утихомирить его было непросто.
 — А то мы не проявляли снисходительность весь этот год? — возмутился он. — Да, он мне брат, он ранен, я его люблю, Но мне надоело, что он целыми днями ставит весь дом с ног на голову. Неужто мы не заслужили минуты покоя? Хотя бы до тех пор, пока я не закончу дела с фабрикой? Почему все так озабочены настроениями Ранда, а вот мои дела никого не интересуют?
 Отчаяние в голосе Гарта что-то перевернуло в душе Ранда, и там, где закипала злость, шевельнулось чувство вины.
 Все это — из-за увечья. Видно, действительно допек он, всех в доме, если даже его благодушный брат так вышел из себя. Ранд понимал, что титул герцога Клэрмонтского обязывает, что это нелегкое бремя. Особенно для такого человека, как Гарт, с его ответственностью за свои земли и за тех людей, что живут на этих землях.
 Ему было известно все это — раньше Гарт часто с ним делился замыслами и надеждами, спрашивая его совета. Но сколько воды утекло с тех пор, когда они в последний раз так беседовали?
 Ранд оглянулся по сторонам в поисках поддержки. Что, неужели они все согласны с Гартом? Увы… Джеймс старательно отводил глаза, леди Эмми вытирала слезы, а по каменному лицу тети Аделы было ясно, что уж она-то никак не собирается стать его союзницей.
 — А вы знаете, говорят, что бывает смерть от ветра? Никому про такое слышать не доводилось? — Голос Силван прозвучал как ни в чем не бывало, можно было подумать, что перед нею изо дня в день разыгрываются такие спектакли, к — Я… — Джеймс откашлялся. — Я что-то такое слышал. В старину.., э.., так говорили, когда солдатик целехонек, а все равно неживой.
 Силван кивнула.
 — Это у врачей, особенно хирургов, такое поверье. Будто бы пуля, пролетая близ тела, отсасывает воздух из легких, и человек погибает от удушья. Правда, исследования показали, что смерть часто наступает из-за серьезных внутренних травм, хотя заметные внешние симптомы при этом отсутствуют.
 — Вы полагаете, что нечто подобное могло случиться с Рандом? — спросила леди Адела.
 — Пока еще не до конца, — вмешался в разговор сам Ранд. — Я еще живой. Вы что, меня уже похоронить готовы?
 — Различие не очень велико, но все же существенно. — Видя, что Силван опять собирается пуститься в теоретические рассуждения, Ранд сделал нетерпеливый жест. — Я полагаю, что в данном случае мы, возможно, имеем дело с травмой позвоночника.
 Очень хотелось бы Ранду в это поверить, но… Он покачал головой.
 — Быть того не может. Я держался на ногах даже сумел отчитаться перед Веллингтоном. А потом я рухнул и, говорят, двое суток не приходил в сознание, когда очнулся… — Он показал на свои ноги.
 — Откуда ты знаешь, что тебя изувечило, — вмешался Гарт. — Ты же весь был изранен, с головы до пят, и одна рана на другой, мудрено ли, что у тебя ноги отнялись?
 — Может быть, случилось так, что позвоночный столб — цел. Но вблизи его скопилась кровь. Со временем сгусток должен рассосаться. И тогда ты сможешь опять научиться ходить! — возбужденно вмешался Джеймс.
 — Все возможно, — примирительно сказала Силван. — Но Ранду следует приспосабливаться к тому, что есть, а не надеяться на чудо, которое, быть может, так и не произойдет.
 Джеймс не сводил глаз с Ранда, и эти искательные, просящие, требующие глаза еще сильнее вжимали его в инвалидное кресло.
 — А кто поможет мне приспособиться? — Ранд, издевательски усмехаясь, повернулся к Силван. — Вы, что ли?
 — Да, именно она, — ответил за сиделку Гарт. — Знаешь, Ранд…
 — А ты знаешь? Ты-то знаешь, кто она есть?
 Ранд выпалил это так откровенно нагло, что Силван поняла, какие оскорбления готовы сорваться у него с языка. Ладно, пусть выговорится, раз уж ему так не терпится. Другой бы хоть дождался, пока она в свою спальню уйдет.
 — Уход за больными, вообще работа медсестры или сиделки для леди занятие унизительное, вы не находите?
 Судя по тому, что благородные дамы поспешили спрятать глаза, их молчание следовало понимать как знак согласия.
 — Ранд, это невежливо, — попытался прервать его Гарт.
 — Но вот у этой женщины, — Ранд и не подумал прислушаться к словам брата, он продолжал свой рассказ увлеченно и не без удовольствия, — уход за больными и ранеными естественным образом совмещался с древнейшей в мире профессией.
 — Ранд, — ужаснулась леди Эмми, — неужто ты хочешь сказать…
 — Силван была любовницей Хибберта, графа Мейфилда.
 Надо отдать должное его деликатности, подумала Силван. Он мог бы заявить, что она шлялась по улицам Брюсселя, или, положим, похвастаться, что пользовался ее интимными услугами, причем по сходной цене. Однако конечный результат и тогда вряд ли сильно отличался бы от уже достигнутого.
 Леди Эмми испуганно прижимала ладонь к сердцу, а леди Адела, брезгливо подбирая юбку, старалась отодвинуться как можно дальше, словно само присутствие Силван оскверняло воздух. Джеймс, правда, лишь на мгновение, поглядел на нее, как ей показалось, как-то по-кошачьи, чуть ли не облизываясь в предвкушении неких неожиданно открывшихся перспектив. Однако тут же взял себя в руки и улыбнулся Силван с прежней любезностью. Гарт был смущен и растерян.
 Зато Ранд чувствовал себя на вершине славы. По его победному взгляду, небрежно брошенному в ее сторону, Силван поняла: он считает себя победителем.
 — Зачем ты это тут рассказываешь? — Гарт вышел вперед, угрожающе сжав кулаки, словно собирался ударить брата. — Она что, сделала что-то такое, что пришлось тебе не по нраву? Или она заставила тебя понять, что ты — осел? Поэтому-то ты на нее так набросился?
 Самодовольная улыбка слетела с губ Ранда, он был явно озадачен такой реакцией, и Силван поняла, что поведение брата явилось для него полной неожиданностью. Он-то рассчитывал, что Гарт, подобно остальной родне, будет неприятно удивлен. Откуда было ему знать, что Гарт как раз и предложил ей убежище, где она отдохнула бы от подобных обвинений — так в старину преступник укрывался в храме: у алтаря он был неприкосновенен.
 Воинственно уставившись на брата, Ранд спросил:
 — А что, по-твоему, это нормально? Или ты считаешь, что нашей матери незачем знать, с женщиной какого сорта ей придется иметь дело?
 — Чего-чего, но уж лицемерить ты так и не научился, — спокойно заметил Гарт, берясь руками за поручни кресла-коляски и наклонившись так, что его голова оказалась вровень с головой брата. — Тебя-то, Ранд, я знаю. И вкус твой знаю тоже. Ты просто ревновал к Хибберту. И до сих пор завидуешь ему.
 — Какой смысл завидовать мертвецу?
 — Сейчас-то он мертв, но, пока был жив, он владел тем, чего у тебя не было И чего ты очень хотел…
 — Гарт! — попыталась одернуть сына шокированная леди Эмми.
 — ..и чего по сию пору хочешь, только сознаться боишься. Трус ты — и больше ничего.
 Силван почувствовала, как краска заливает ее щеки. Гарт и не думал обидеть ее, но вышло так, что она почувствовала себя униженной. Силван никогда не призналась бы себе в этом, но ведь желание, вспыхнувшее во время того единственного, мимолетного танца, было обоюдным. Ее влекло к Ранду не меньше, чем его к ней, — и не так он был глуп, чтобы этого не заметить.
 Перед ее глазами вновь возник ярко освещенный зал. Множество свечей, блестящие глаза, разгоряченные лица. Звучит мелодия вальса. Теплая ладонь Ранда на ее спине, мускулистое его плечо под пальцами ее ладони. Другая ладонь в его руке, их пальцы тесно переплетаются. Они смотрят друг другу в глаза, не в силах оторвать взгляда. Их подхватывает вихрь вальса, мчит по паркету и, отрывая от него, уносит в то волшебное место, где, кроме них, никого нет.
 А когда вальс кончился, он осторожно приподнял ее подбородок и коснулся пальцами ее губ, суля ей неведомые блаженства.
 Он не попросил разрешения пригласить ее еще на один танец. А она не пожелала предложить ему это сама.
 Так недолго они были вместе, что даже самые зоркие сплетницы и сплетники ничего не заметили. Никто ничего не заметил, только Хибберт, милый Хибберт забеспокоился, но ему оставалось жить не более суток.
 Резкий крик заставил Силван вздрогнуть.
 — Как ты смеешь меня оскорблять?
 Силван в испуге отшатнулась, но пациент кричал не на нее.
 Ранд рывком крутанул свое кресло на колесах, чтобы скинуть руки брата с поручней.
 — По-твоему, я трус?
 — Ох, да знаю я все. Ты пошел на войну, сражался под Ватерлоо, не щадил французов во славу и ради безопасности Англии, — признал Гарт. — Но ты не хочешь примириться с последствиями. Ты их боишься. Ты всю свою жизнь противился несправедливости и жестокости и всегда возвращался с победой. Ладно, и на этот раз ты победитель, но тебе пришлось немало заплатить за эту победу. Ну, и что теперь? Так сложилось, Ранд! И тебе придется с этим справляться. Кончай исходить жалостью к себе и живи дальше.
 Ранд бросил свирепый взгляд на своего брата и покатил прочь. Если бы Силван не отодвинулась в сторону, он наехал бы на нее. И, наверное, не заметил бы этого — так он спешил скрыться.
 Гарт прикоснулся к ее плечу.
 — Не расстраивайтесь.
 Силван была настолько растеряна, что не сразу сообразила, о чем он говорит.
 — Я все улажу. Вы не огорчайтесь. И старые дамы, и Джеймс будут обходиться с вами с подобающим почтением, будьте уверены. Обещаю.
 Она только молча кивнула. Проводив ее до двери, за которой начинался коридор, он сказал:
 — А теперь Бетти покажет вам вашу комнату.
 Подошедшая Бетти взяла Силван за руку, а Гарт вернулся в гостиную и закрыл за собой дверь.
 — Шуму-то, а, мисс? Беспокойный сегодня вечер выдался. И зачем такая суматоха? — Бетти тараторила, не умолкая, ведя за собой Силван сначала вверх, по парадной лестнице, потом по широкому залу, потом они миновали двойные двери и вышли в просторный холл. — Вы только не переживайте. Господин Гарт все уладит. Ваш багаж мы принесли сюда. Это самые шикарные из всех дамских покоев. Не считая, разумеется, тех, которые заняты ее милостью и леди Аделой.
 Гарт, видимо, надеялся, что роскошное обиталище несколько подсластит горечь той пилюли, которую он ей приготовил, заманив ухаживать за своим недужным братцем. Во всяком случае, взору Силван предстала уютная, изящно обставленная гостиная, в убранстве которой преобладали голубые и золотистые тона. Кресла и кушетка располагались полукругом в центре комнаты, а напротив кушетки находился камин, в котором уже был заботливо разожжен огонь. На полированном столике она заметила фарфоровый сервиз. Окна закрывали тяжелые парчовые шторы. За открытой дверью была спальня, где стояла большая кровать под балдахином, рядом — еще один камин. Пол устлан коврами, чтобы ногам не было холодно.
 Пока Силван осматривалась, явно довольная своим новым жилищем, Бетти озабоченно продолжала:
 — У нас еще одно дело есть. Надо ведь что-то приготовить для вашей камеристки? Она, как я понимаю, попозже приедет?
 — Нет. Мой отец позволил мне взять с собой только платья. И больше ничего. — Бетти принялась раздевать Силван со сноровкой, выдающей немалый опыт, и только вздохнула, когда Силван объяснила:
 — Мой отец заявил, что раз уж я иду в служанки к какой-то родовитой знати, так, значит, должна буду смотреть за собой сама.
 Бетти хлопотала над нею, как заботливая мать.
 — Ну почему эти мужчины такие упрямые? Обязательно по-своему надо сделать. Но ничего — я сама о вас позабочусь, а коль мне недосуг будет, я Бернадетт вам пришлю. Она хоть и молоденькая совсем, но соображает и будет спать в зашей комнате.
 — Нет!
 Бетти удивленно на нее поглядела, и Силван смутилась.
 — Прошу вас. Я собственной служанке не разрешаю ночевать в своей комнате. Знаете, — попыталась она как-то объяснить свой категоричный отказ, — я сплю очень беспокойно.
 — Как вам будет угодно, мисс Силван. — Хотя и явно озадаченная, Бетти спорить не стала. Этих господ все разно никогда не поймешь, — Вы пока искупайтесь, а потом, после ванны, я расчешу вам волосы и приготовлю вас ко сну.
 Силван выглянула в окно.
 — Но ведь еще солнце не село.
 — Весна на дворе, так что светло допоздна. Вы же с дороги, не отдохнувши, а потом одна неприятность за другой. Ужин я вам сюда принесу, так что можете забираться в постель. Вы только доверьтесь Бетти, мисс.
 Удивляясь себе, Силван не стала сопротивляться услужливой экономке. Столько лет она не позволяла проявлять к себе подобного внимания, да никто особенно И не рвался ее баловать. А после возвращения из Европы, после Ватерлоо, она на такую заботу о ней и вовсе перестала рассчитывать. А тут, приняв ванну, она увидала, что ее ожидает ужин.
 Оглядев прекрасно сервированный стол, она сказала:
 — Должно быть, у вас в придачу к итальянцу-кондитеру служит повар-француз.
 — А то как же, мисс. — Бетти подвинула кресло, и Силван уселась. Бетти подвязала ей льняную салфетку, взяла ложку и вложила ее в ладонь Силван. — Ешьте давайте. У вас такой вид, словно вы слишком часто забываете поесть.
 Силван не ответила.
 Объясняя свою догадливость, Бетти сказала:
 — Ведь платья вам шили не затем, чтобы они на вас болтались, как на палке, так я думаю, да? Похоже, что и вас и мистера Ранда одна хворь мучает.
 — И какая же?
 Силван попробовала суп из воловьих хвостов.
 — Воспоминания.
 Силван выронила ложку.
 — А вы, оказывается, очень умная и наблюдательная женщина.
 Бетти подхватила ложку и снова протянула Силван:
 — Просто я многого за свою жизнь насмотрелась. Вы паштеты попробуйте.
 И Силван с аппетитом принялась за паштеты. Это было какое-то весьма необычное сочетание говядины, свинины, лука и репы, с привкусом майорана, сверху прикрытое слоеным тестом. Как и все остальное, и это блюдо казалось невероятно вкусным, но Силван подумала, что дело тут не столько в еде, сколько в общей атмосфере симпатии и доброжелательности, установившейся между ней и Бетти.
 Как бы то ни было, часто ли женщина с ее репутацией встречает уважительное к себе отношение, пусть от прислуги? К тому же прислуга-то она прислуга, но как разбирается в людях! Кстати, Силван в этом доме тоже что-то вроде служанки, так что не ей нос задирать.
 А почему бы двум служанкам не посплетничать немного о своих господах? И как бы между прочим Силван спросила:
 — А что зам известно про привидение?
 — Какое еще привидение? — Бетти отвернулась и с наигранной непринужденностью спросила:
 — Это вы о чем?
 — Я про того призрака, о котором мне Джаспер рассказывал.
 Бетти досадливо поморщилась.
 — Этот уж мне Джаспер! Болтун, каких поискать.
 — Так, значит, призрак есть! — Силван оперлась на локоть, положив подбородок на раскрытую ладонь, и поглядела на Бетти. — А вы это привидение видели?
 — Я? — Бетти деланно весело рассмеялась. — Привидение? Вы барашка попробуйте.
 Силван нацепила на вилку тоненький ломтик.
 — Так вы видели привидение или же нет?
 Недовольно пожав плечами, Бетти буркнула:
 — Было дело. Один раз.
 — Один раз?
 — Ну и как вам барашек? Ничего, правда? — спросила Бетти. Но Силван не отводила от нее пристального взгляда, и экономка сдалась:
 — Ну хорошо, два раза. Однажды в доме. — Вздрогнув, Бетти подошла к окнам, за которыми уже сгущалась ночь. — А другой раз я увидала его в зеркале, в которое я смотрелась. — И Бетти задернула шторы.
 С опущенными шторами комната стала еще уютнее, решила Силван.
 — А вот я в духов не верю. — Тут она вспомнила призраков, которые мешали ей спать по ночам. — По крайней мере, раньше не верила.
 — Я до того случая тоже в привидения не верила, да и теперь, когда солнце светит, не верю. Должно быть какое-то другое объяснение, как говорит его милость, и, по-моему, правильно он говорит. — Обхватив плечи руками, Бетти вздохнула.
 — Но по ночам, когда на дворе ветер воет, а луна то появится из тумана, то опять пропадет.., ну, тогда я вспоминаю все эти истории, которые мне бабушка рассказывала, про первого герцога и про то, что он всегда тут расхаживает, если в поместье Клэрмонт-курт что-то неладное должно случиться, и тогда я прячу голову под одеяло.
 Силван вздрогнула. Умеет эта Бетти еще и рассказывать, ко всему прочему — прямо волосы на голове зашевелились, так это жутко прозвучало.
 — А из семейства кому-нибудь доводилось встречаться с этим духом? Его милость про это не говорил? — Нет. В ту ночь, кода эта нечисть показалась в окне, он… — Бетти запнулась, И Силван готова была присягнуть, что ее лицо вспыхнуло вдруг ярким румянцем. Но экономка как раз наклонилась к камину и развела огонь посильнее, так что это могли быть отблески пламени.
 — Нет, его милость никаких духов не видал, а вот лорд Ранд, по-моему, видел.
 — Лорд Ранд? — Силван вспомнила злющую, циничную физиономию своего пациента и покачала головой. — Он сам любого духа напугает.
 — Хорошо, мисс, я расскажу, что знаю. — Подойдя поближе, Бетти пристроилась на краешке кресла, в котором сидела Силван, и понизила голос.
 — Когда лорд Ранд вернулся с войны покалеченный, он на весь свет белый злился, это да, и тосковал страшно, и всем норовил насолить, но мистер Гарт — его милость, — он поговорил с лордом Рандом насчет имения и так сделал, будто бы ему помочь надо в его планах, фабрика там и все такое, в общем, точно так, как раньше бывало, и лорду Ранду полегчало. Он и к креслу на колесах своему привык, и даже шутки шутить стал про свои ни на что не годные ноги. Тогда, правда, совсем недолго это длилось — ну, когда он понимал, что не его одного на войне ранило, не один он такой.
 Силван выпрямилась. Вот, значит, как. Было и у Ранда спокойное время. Отчего же он опять в буйство впал?
 — А потом в ту ночь, когда я увидала лицо в окне, я рассказала про это мистеру Гарту, а он передал все лорду Ранду — и очень смеялся надо мною, — и тогда лорд Ранд прямо взорвался, такой злющий стал. Мы его никогда таким не видали, он все кругом раскидал и страшно ругался. И с тех пор так оно и тянется. По сию пору, Бывает, что он чуть получше становится, но потом опять начинает бесноваться. Вот как сегодня. — Бетти поднялась. — И что, по-вашему, я должна подумать? Я И решила, что лорд Ранд видел привидение, а он-то небось знает, что предвещает появление призрака.
 — Несчастье, — Ну да. — Бетти зябко повела плечами, словно ей стало вдруг холодно. — Несчастье.
 Стука в дверь они никак не ожидали, и обе одновременно вскочили на ноги. Потом, стесняясь того, что она так переполошилась, Бетти пошла открывать. Силван не было видно, кто стоит за дверью, мешала спина Бетти, но по тому, как пришедший переминался с ноги на ногу я что-то хрипло бормотал, она поняла, что это мужчина.
 — В чем дело, Бетти? — спросила она. Экономка нехотя ответила:
 — Да Джаспер это. Говорит, ваша помощь требуется, но я ему сказала, что уже десять часов пробило и нечего вас тревожить.
 — Моя помощь? — Силван поднялась. — Что, кому-то плохо? — Это лорду Ранду, — подал голос Джаспер — Он вас зовет.
 Сердце Силван заколотилось. Что с ним? Может, и правда всерьез заболел? Или опять дурачится? Накинув халат, Силван поспешила к двери и протиснулась в коридор, обойдя Бетти.
 — Что стряслось с лордом Рандом? — Она прошла холл, потом спустилась по лестнице, ни разу не обернувшись, чтобы убедиться, что слуги идут следом. В прихожей ярко горели свечи.
 — У него судороги? Кровью кашляет? Язык отнялся?
 — Нет, мисс.
 Джаспер семенил рядом, а Бетти плелась следом, что-то ворча себе под нос.
 — У него заноза.
 Силван остановилась так резко, что Бетти на нее налетела.
 — Заноза?
 — Ага, мисс.
 — Вы что, надо мной смеетесь?
 — Не, мисс. — Джаспер еле волочил ноги, но смотрел Силван прямо в глаза, не отводя взгляда. — Он, когда хочет остановить свое кресло, хватается за колеса, вот как сегодня. И руки занозил. Одна вообще глубокая. Я бы ее сам вытащил, но он велел вас позвать, пусть, мол, лечит.
 — Если это уж не в первый раз, значит, сам может справиться. Зачем я-то ему понадобилась?
 — Хоть убейте меня, мисс, хоть каким проклятием заколдуйте, а я и сам не знаю.
 — Давайте лучше в вашу комнату вернемся, — потянула ее Бетти. — Нужды-то нет…
 — Надо хоть поглядеть, что с ним.
 — Тогда оденьтесь как следует. — Подумать только, Бетти уже читает ей нравоучения. — Ваше доброе имя…
 — Не пострадает. — Силван беззаботно махнула рукой, но потом решила все-таки послушаться совета Бетти. — Ладно, пойду оденусь.
 Когда она через несколько минут вышла к слугам в скромном И аккуратном муслиновом платьице, Бетти снова вцепилась в нее, отговаривая:
 — Не нравится мне это, мисс. Что там еще лорд Ранд задумал?
 Но в Силван уже взыграло любопытство.
 — Может быть, он меня проверяет. А может, ему и в самом деле больно, только он признаваться не хочет. Знаете, какие мужчины бывают.
 — Знаю. Упрямые да своевольные, — буркнула Бетти, направляясь вслед за Силван к комнате Ранда. — Как хотите, заботит вас ваше доброе имя или нет, а я лучше побуду неподалеку, чтобы оно поцелее было.
 Джаспер открыл дверь и пригнулся. Видимо, Ранд имел обыкновение швырять чем ни попадя в любого, кто дерзал сунуть нос в его берлогу.
 Но на сей раз ничего подобного не произошло, и Джаспер крикнул:
 — Я привел ее, хозяин!
 — Пусть войдет.
 Голос Ранда звучал как-то хрипловато, словно он плакал.
 Но когда Силван переступила порог, ей стало ясно, что она поспешила с выводами. Не было, наверно, на свете той силы, что способна выжать слезу из лорда Ранда.
 Он полулежал или, точнее, сидел в своей кровати, опершись на подушки и хмуро разглядывал ладонь. Надето на нем было куда больше, чем сегодня днем — плечи, руки и грудь закрывала белая ночная сорочка.
 — Джаспер вам сказал?
 — Что у вас заноза? — спросила она бесстрастно. — Да.
 — Я и не думал, что вы в самом деле придете.
 — А как иначе? Я же ваша сиделка. И по первому зову являться должна. Лучше бегом.
 Его голубые глаза светились отраженным светом свечей, смоляные волосы были взлохмачены, она заметила, как блеснули его зубы в ухмылке.
 — Не верится что-то.
 Силван только пожала плечами и, подойдя поближе, приказала:
 — Показывайте, что там у вас.
 Ранд с готовностью представил свою руку в ее полное распоряжение, а сам откинулся на подушки и даже глаза прикрыл. Силван принялась рассматривать его ладонь. Пальцы были длинные и сильные, но не изнеженные, да и вообще мозолей на руке хватало. Кожу испещряли извилистые линии — какие-то были даны самой природой, другие были шрамами заживших ран. Кроваво-красные пятнышки — следы вытащенных заноз — , бросались в глаза. А вот И то, ради чего он ее вызвал. Огромная, черная щепка глубоко вошла в кожу подушечки указательного пальца. Должно быть, ему было очень больно. А если занозу вовремя не вытащить, то, чего доброго, может случиться и заражение крови.
 Так что у Ранда были резоны потребовать сиделку.
 И все же ей не верилось, что только из-за этого он ее позвал.
 — Пинцет, иголка, что-нибудь дезинфицирующее? — спросила Силван.
 — Вот, мисс. — Джаспер подал ей инструменты и темную бутылку, запечатанную пробкой.
 Теперь вся трудность состояла в том, чтобы одновременно держать его руку и освободить свои собственные, иначе она не сможет орудовать пинцетом. На весу рука будет дрожать, а в перине попросту утонет. Но что…
 — Садитесь на кровать, — посоветовал Ранд, — и тогда вы сможете положить мою ладонь себе на колени.
 — Лорд Ранд! — ужаснулась Бетти.
 — Бетти, прочь отсюда, — скомандовал Ранд.
 — Никуда я не пойду, сэр, — Бетти уперлась кулаками в бока. — Это не прилично. Мисс Силван нужен провожатый, потому что ночь на дворе.
 — Тут Джаспер.
 Бетти оставалась непреклонной.
 — А Силван не боится. Или все-таки вы боитесь?
 Силван поглядела на Ранда и заметила в глазах его вызов. Обращенный лично к ней.
 — Нет, я вас не боюсь.
 — Давай отсюда, Бетти. И поживей, пожалуйста. — Ранд указал на дверь, но Бетти и не пошевелилась, упрямая и неподдающаяся и, к удивлению Силван, Ранд пошел на попятную:
 — Ладно, Бетти, сторожи сколько хочешь, только ради Бога принеси мне сначала пару ломтиков мяса и печенья какого-нибудь. Я не обедал и есть хочу.
 Бетти подозрительно глянула на него, но ничего не ответила.
 — В самом деле, Бетти, вы можете идти, — сказала Силван. — Если мои пациент попробует что-нибудь вытворять, я сдачи дам.
 Ранд смерил Силван с головы до пят.
 — Ох, как я испугался!
 — Лучше бы вам вести себя поосторожней, лорд Ранд, а то, в случае чего, я все равно все узнаю. И вам не поздоровится. — Произнеся эти поразительные в устах экономки слова, Бетти повернулась к Джасперу:
 — Ты присматривай за ними. — И после этого ушла.
 Ранд глядел, как Бетти неторопливо выплывает из комнаты.
 — Да задумай я в самом деле что-нибудь, Я бы уж нашел способ от тебя избавиться, — сердито проворчал он. Потом обратился к Силван:
 — А вы садитесь-ка на постель да займитесь тем, ради чего пришли.
 То, что экономка позволяла себе не выказывать особенного почтения к ее подопечному, укрепило в Силван уверенность в себе и даже некоторое превосходство. Как бы то ни было, раз уж Бетти может так разговаривать с Рандом и ей это сходит с рук, то она-то, во всяком случае, сумеет укротить его. А раз так, что уж такого страшного, если она ненадолго присядет к нему на кровать? Человек в параличе, а она — его сиделка. Совершенно спокойно она забралась на его высокую перину.
 — Мисс Силван!
 Джаспера, судя по голосу, такое поведение коробило даже сильнее, чем Бетти, но парочка на постели не обратила никакого внимания на предостерегающий голос. Силван села, поджав под себя ноги, лицом к подушке, постаравшись так задернуться в свою юбку, чтобы из-под нее не выглядывало ничего мало-мальски соблазнительного, — просто необходимая мера предосторожности, вот и все.
 Рука Ранда покоилась поверх простыни там, где она ее пристроила, и казалась такой безжизненной, что можно было подумать, у него не ноги, а руки отнялись. Но стоило Силван взяться за эту ладонь, как ока ощутила заряд энергии, которая, казалось, рвется наружу из этой плоти. Не приходилось ей прикасаться к человеку, до того живому, что все в нем будто звенело, как натянутая струна. Словно бы Ранд был источником жизни, питающим этот мир — и, значит, если Ранд умрет, то и миру придет конец.
 Какая только чушь не придет на ум, подумала Силван и решила, что это все от усталости.
 Она осторожно проткнула кожу иголкой, стараясь подцепить кончик занозы.
 — Будет больно.
 — Знаю.
 Силван поразилась какой-то странной интонации его голоса: казалось, что ему чуть ли не доставляет удовольствие испытывать боль. Она вонзала иглу все глубже и глубже под кожу, но Ранд все терпел, и стоицизм не изменил ему даже тогда, когда она полила всю рану остро пахнущей жидкостью из темной бутылочки, чтобы не было нагноения.
 Может, он решил, что лучше уж боль чувствовать, чем вообще ничего? Может, радовался, что хотя бы руки у него еще чувствительность не потеряли?
 — Ну, вот и все. — Силван завинтила крышку от бутылки. — Больше ничего не беспокоит?
 — Нет.
 Она начала спускаться с высокой кровати, но он ухватил ее за плечо здоровой рукой.
 — Постойте.
 Она удивленно поглядела на него.
 — Я хочу попросить у вас прощения.
 — Сэр?
 — За своего брата.
 Силван даже остолбенела от неожиданности. Но изумление тут же сменилось злостью, и она стряхнула с себя его руку.
 — Вы за брата извинения просите? После всего, что вы творили сегодня?
 Ранд открыл было рот, но не нашел что сказать и лишь озадаченно почесал в затылке.
 — Ну, мне это в голову как-то не приходило. Но вот за брата я хочу извиниться.
 — Вас надо…
 Он поднял бровь и ухмыльнулся:
 — Отшлепать?
 — Пристыдить. Неужели вам не совестно?
 — С чего бы? Может, я и невыносим, но ведь не я вас сюда заманил.
 — Откуда вы…
 — Откуда я знаю? — Он ухмыльнулся. — Что-что, а методы Гарта мне хорошо известны. Могу себе представить, что он вам наплел: «Бедный Ранд, он прикован к постели, еле в кресло на колесах перебирается. Совсем зачах. И жить ему не хочется».
 Точь-в-точь такими словами Гарт ее и уговаривал. Силван покраснела, а Ранд, заметив ее смущение, довольно расхохотался.
 — Гарт — человек неплохой, но наш отец растил его как будущего герцога. А поскольку отец был уверен, что выше герцога Клэрмонтского только святые апостолы да сам Господь Бог, Гарт и привык, что все на свете ему подчиняются И любые его желания исполняют. Не считаясь с издержками.
 — А у вас не так?
 — Во мне отец воспитывал веру в то, что любой из рода Малкинов имеет власть разбушевавшуюся стихию усмирить: ураган остановить или бурный поток вспять повернуть.
 — Так почему бы вам не попробовать? — невольно полюбопытствовала она.
 В его глазах мелькнуло озорство.
 — Не хочу, вот и все. Нет на то моего желания.
 Силван опустила одну ногу на пол.
 — Ну, ваши желания меня не интересуют.
 — Правда? — Он так это сказал, что она в замешательстве остановилась. И вовсе оцепенела, услышав:
 — Мне нравилось глядеть на вас в Брюсселе.
 — Ш-Ш-Ш. — Она глазами показала на Джаспера.
 — Джаспер, поди вон. — Ранд нетерпеливо махнул рукой. — Не нужен ты мне.
 — Но, хозяин…
 — Пошел, пошел отсюда, — раздраженно подгонял Ранд. — Мисс Силван сама обо мне позаботится. Она справится, если мне что будет нужно. И исполнит все мои желания.
 Бросив взгляд, полный обиды и уязвленного самолюбия, Джаспер побрел к двери.
 — Закрой ее за собой! — крикнул Ранд.
 — Нет! — воскликнула Силван. Джаспер с силой захлопнул дверь, а Силван попыталась соскользнуть с кровати, но пораненная ладонь Ранда, которую она только что лечила, вцепилась в ее коленку.
 — Мне нравится, как вы сейчас выглядите.
 — Так ваши глаза еще что-то видят, — ехидно бросила Силван.
 — Я и сам тому удивляюсь. Что хорошего, если калека, — пальцы Ранда поднялись повыше, к ее бедру, — замечает, что ему по душе внешность женщины?
 Она сильно шлепнула его по запястью.
 Но он не успокаивался и продолжал гладить ее тело.
 — А что хорошего, если ему эту женщину поцеловать хочется?
 — Ну и ну! — Так он еще и целоваться собирается?
 В Брюсселе Силван к нему тянуло. Несмотря на все ее благоразумие и осторожность, она готова была очертя голову кинуться в его объятия. Все в нем ее влекло: и его сила, и то, как он двигался, и как смотрел. Но ведь то была чисто телесная тяга. И больше ничего. А сейчас что?
 — А вы меня поцелуете? — не унимался Ранд.
 — Я теперь безобидный, как ягненок.
 «Скорее, как голодный тигр», — подумала Силван.
 — Поближе, — прошептал он.
 И у нее хватило глупости погладить тигра и послушать, как он мурлычет.
 — Будем считать, что это входит в ваши обязанности сиделки. — Лапа тигра продвигалась по ее ноге все выше и выше, прикасаясь так а бережно, что она почти ее не ощущала. — Это, примерно то же, что удалять занозу из ладони, благодаря этой процедуре я по ночам буду просыпаться и думать, будто я еще мужчина.
 Воспитание, полученное ею в отеческом доме, где все было пропитано цинизмом до такой степени, что он проникал в плоть и кровь, все же не могло притупить ее природного здравомыслия.
 — Вы, наверное, всех горничных в Клэрмонт-курте перецеловали, чтоб убедиться, что вы еще мужчина.
 — Думаете? — Рука Ранда неторопливо поднималась вверх, к лифу ее платья, чтобы расстегнуть его. — Тогда, быть может, вы поцелуете меня по другой причине?
 — Это по какой? — Она глядела ему в глаза.
 — Чтобы убедиться, что вы — еще женщина.
 Он, пожалуй, прав, черт бы его взял, подумала Силван, — иначе почему бы она позволила ему обнимать себя? Ранд притянул ее к себе, и она не воспротивилась. Держал он ее так бережно, что их тела едва соприкасались, и Силван поразилась, откуда у этого грубияна столько нежности. И вот, наконец, он ее поцеловал.
 Губы она в ответ не раскрыла, так что поцелуй пришелся куда-то в уголок рта, да еще его отросшая за день щетина колола ей щеку.
 В общем, восторга Силван не испытала.
 Хриплым, откуда-то из глубины груди идущим голосом он прорычал:
 — Попробуем еще раз.
 И, отбросив все свои нежности, властно, по-мужски схватил Силван и прижал ее к своей груди, так что она едва могла пошевелиться.
 А она позволила ему и это.
 Двумя пальцами он закрыл ее глаза, а потом сдвинул волосы со лба, наклонился и стал целовать, слегка покусывая ее губы. А когда она раскрыла их в ответ на его поцелуи, то почувствовала его язык, прикасавшийся к покусанным местам, словно стараясь смягчить даже эти, такие слабые укусы. Она поняла, что Ранд выпил — ощущался запах бренди — и что ему нравится нежно и бережно касаться языком внутренней поверхности ее губ. Казалось, ее губы для него — как дорогой леденец, который должен медленно таять во рту, продлевая наслаждение.
 И сама Силван буквально таяла в его объятьях, почти бездыханная, и ждала, что он еще придумает.
 Теперь руки Ранда ласкали ее грудь, поглаживая, пробуя на вес, а губы по-прежнему не отрывались от ее губ. Большим пальцем он нащупал ее сосок и теперь играл им, шевеля взад и вперед. Кружево легкой сорочки скользнуло по коже в такт его движениям, и она даже задрожала, до того приятно было.
 Очень осторожно он раскрыл ее губы и прикоснулся языком к ее зубам. Силван отпрянула :, напряглась, дивясь его дерзости и особенно тому, что ей эта дерзость, пожалуй, нравится. Ранд повторил попытку, И на этот раз она покорно поддалась, предоставив его языку полную свободу действий. В этих прикосновениях было что-то настолько интимное, что Силван вдруг ощутила острую близость к этому человеку, какой никогда не испытывала ни к кому прежде.
 Она очень мало знала его. И далеко не все ей в нем нравилось. Но именно это она почувствовала тогда, когда они танцевали в Брюсселе.
 Им было хорошо вместе.
 — Что, всю работу спихнула на меня и рада, а? — с грубоватой нежностью проговорил Ранд и потерся своей шершавой щекой о ее кожу. — Силван приоткрыла глаза и увидела, что Ранд весело подмигивает ей. И тогда она сама потянулась к нему. И он поцеловал ее. По-настоящему. Вкус, прикосновение, настойчивость — все по-другому, не так, как раньше. Не только их губы слились, они и сами раскрылись навстречу друг другу. Поцелуй был глубоким, долгим, в нем исчезли и прошлое, и будущее, оставался только этот миг, который, казалось, будет длиться вечно.
 — Лорд Ранд, мисс Силван. Довольно! Силван почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо, а потом до нее дошел суровый и властный голос Бетти.
 — Лорд Ранд, ну-ка, отпустите ее. Отпустите ее немедленно, сию минуту! Джаспер, пусть он ее отпустит!
 Силван открыла глаза и встретила туманный взгляд Ранда, обращенный куда-то в глубь себя. Ранд был настолько поглощен своим занятием, что не замечал ничего вокруг. Но вот взор его прояснился, И он укоризненно сказал:
 — Ну до чего же ты не вовремя, Бетти, только-только у нас что-то стало получаться. Могла бы и подождать немножко. Но не ругайся. Я сейчас. — Он еще раз провел ладонью по груди Силван. — Одну секунду.
 Резко отстранившись, Силван украдкой глянула на потрясенную Бетти и на одеревеневшую физиономию Джаспера и стала затягивать лиф своего платья. Нарочно двойным узлом завязала, чтобы уж никак он развязаться не мог. Пальцы ее дрожали.
 — Сделанного назад не воротишь. Да и не забыть вам того, что между нами произошло.
 Голос у Ранда был угрюмый, но она почувствовала в нем ласку.
 — По-моему, нам обоим стало кое-что понятнее.
 Взгляд Силван скользнул вниз, по подолу платья, и она прижала ладони к пылающим щекам. Никогда не бывала она в таком состоянии и так близко с мужчиной. А вот он-то, похоже, ничуть не смущен.
 Ранд пробормотал:
 — Во всяком случае, теперь нам определенно известна ваша способность исцелять недужных.
 Очень уж легкомысленный был у него тон да и говорил он так, будто она теперь превратилась в его собственность, и Силван окончательно рассердилась. И потому, не думая, ляпнула:
 — Может, и исцелять недужных, но не воскрешать мертвых.
 Ранд только откинул голову назад и разразился хохотом, но в голосе Бетти послышалось возмущение:
 — Мисс Силван, это жестоко.
 — Да она не жестокая, Бетти. — Ранд подался вперед и сказал, явно поддразнивая Силван:
 — Она испугалась.
 — Я вас не боюсь.
 — А мне надо, чтоб вы боялись.
 Но почему? Этот вопрос так и вертелся на кончике ее языка. Зачем ему надо ее пугать? Но Силван чувствовала какой-то подвох и решила лучше промолчать.
 Он позволил ей дойти до двери, он дал ей почувствовать вкус вновь обретенной свободы, но когда она уже шагнула в коридор, крикнул ей вслед, как бы отвечая на незаданный вопрос:
 — Да потому, что меня влечет к вам, а вас — ко мне!
 О, с каким удовольствием Силван послала бы его ко всем чертям — у нее нашлись бы для этого подходящие слова — ругани она наслушалась достаточно на поле боя. Но хорошее воспитание, полученное в детстве, взяло верх, и она ограничилась лишь одной фразой:
 — Вы — отвратительное чудовище! Звуки ее удаляющихся шагов давно затихли, а он все продолжал смотреть на дверь, через которую она ушла.
 — Лорд Ранд? — Джаспер, понимающе ухмыляясь, дожидался, когда, наконец, хозяин решит отойти ко сну и, стало быть, будет нуждаться в его помощи. — Она, значит, и вправду такая, как все говорят, да?
 Ранд неохотно оторвался от своих дум и переключил внимание на слугу:
 — Это ты про что?
 — А то, что ее и просить не надо. Она сама напрашивается.
 Все еще взбудораженный желанием, Ранд повторил за денщиком:
 — Напрашивается?
 Джаспер подался к хозяину и по-товарищески подмигнул ему.
 — А то нет? Полезла в чужую кровать как ни в чем не бывало и в момент освоилась, что в доме родном.
 До Ранда, наконец, дошло, о чем это толкует его верный оруженосец, и скопившаяся в нем энергия вдруг нашла выход. Схватив слугу за грудки, так, что тому стало трудно дышать из-за тянувшего шею ворота рубахи, Ранд подтащил Джаспера совсем близко и, склонившись лицом к его лицу, яростно прошипел:
 — Чтоб я от тебя этого больше не слышал, понял? И никто другой от тебя тоже этого не услышит. Я полагаю, тебе не очень хочется в родную деревню, верно? Так вот, если ты не думаешь вернуться туда завтра же, ты забываешь и навсегда! — все, что тут видел, и выказываешь мисс Силван подобающее почтение. Ясно? ! Глаза у Джаспера чуть не вылезли на лоб, и он, задыхаясь, кивнул. Напоследок тряхнув его еще разок, Ранд отшвырнул от себя незадачливого слугу, и тот рухнул на пол, больно ударившись спиной.
 Но Ранду уже было не до него. Нахмурив, брови, он о чем-то напряженно думал и, наконец, обращаясь сам к себе, произнес:
 — Значит, то, что говорили про Хибберта, Правда.


* * *

 Покойник не умолкал:
 — Силван, помоги. Прошу тебя, Силван.
 Запах подгнившей плоти ударял в ноздри, как будто сначала в нее вцепился один труп, а потом еще, еще. Пальцы мертвецов, влажные и бледные, но цепкие, лезли под ее сорочку, ощупывали плечи, шею. Она содрогалась от их царапавших ногтей, сухих, как мерзлая трава, как дрок зимой.
 — Помоги мне. Я слишком молод.
 Они куда-то тащили ее, требуя помощи. Край могилы оседал под ее ногами, а она отчаянно не хотела туда, сопротивляясь изо всех сил. Рыхлая сырая земля налипала на кожу. Грязь осыпалась дождем вниз.
 — Не сейчас. Я еще не умираю.
 Духи высасывали воздух из ее легких. Нечем было дышать.
 — Помоги!
 Она отбивалась, а ужас волнами накатывал на нее.
 — Спой мне.
 Она пыталась закричать, но не могла — прах лез ей в горло.
 — Возьми меня за руку.
 Она хотела отдернуть свою ладонь, но ничего не выходило.
 — Помоги.
 — Не могу! — Резко дернувшись, Силван упала на колени и ощутила под ногами пушистый ковер. Она озиралась, как, испуганная дикарка, и ничего вокруг себя не узнавала, а потом медленно склонилась вниз, пока щека ее не почувствовала прикосновение мягкой шерсти.
 — Как же я помогу тебе? Ты мертв.
 Пляска мертвецов продолжала неистовствовать, призраки не успокаивались, но вот они понемногу начали исчезать, волоча за собой свои развевающиеся балахоны. Они отступили, но надолго ли?
 Силван потерла глаза — они были сухими, потом медленно оторвала тело от ковра на полу и оперлась о кровать. Спина ощутила гладкую поверхность полированного дерева, и это вернуло ее к действительности, освободило от страшного кошмара, и она поняла, что находилась сейчас на грани безумия. Теперь она все вспомнила. Ранд Малкин. Клэрмонт-курт. Призрак, бродящий по ночам.
 Немудрено, что ей такое пригрезилось.
 Со стоном она опять опустилась на ковер и сжала голову руками, как будто хотела защититься от ужасных видений. Оставят ли ее когда-нибудь в покое эти мертвецы? Будут ли у нее спокойные, без кошмаров, ночи?
 Скрежет. Шарканье.
 Силван приподняла голову и поглядела на дверь.
 Что бы это могло быть?
 Она вся напряглась, вслушиваясь, но до нее не долетало ни единого звука.
 Должно быть, это просто беспорядочные остатки ее кошмара. Почудилось.
 Неуверенно поднявшись на ноги, она осмотрелась. Лунный свет, пробившийся сквозь штору, разлился холодным потоком на полу. Она подкралась к окну, чуть-чуть отодвинула тяжелую парчу шторы и выглянула во двор.
 Комната выходила окнами на старый замок, руины которого виднелись за деревьями чудесного сада. Эта сторона господского дома была противоположной фасаду. Глыбы старинного камня, вьющийся плющ или дикий виноград. Древние стены, за долгие века наслушавшиеся сетований и жалоб, теперь стояли равнодушные ко всему, кроме воздыханий ветра. В лунном свете и древний камень, и старые деревья вырисовывались очень четко и все же казались до того призрачными и волшебными, словно пришли из старинной легенды.
 Все было недвижно. Все было погружено в сон.
 Силван вдруг до того остро ощутила свое одиночество, что тоненький слой благоразумия, позволявший ей держать себя в руках и не сходить с ума, казалось, вот-вот исчезнет. Неужто на всем белом свете никто не бодрствует в эту ночь?
 И словно в ответ на свои мысли Силван услышала, как кто-то скребется в ее дверь.
 Она вдруг поняла, что залезла за штору и стоит там, и всю ее бьет мелкая дрожь, а сердце колотится и глаза раскрыты так, что даже больно смотреть. «Боже всемилостивый, прошу Тебя, — взмолилась она. — Прошу Тебя, Боже…» Но какой обет могла она дать Ему? Она уже все Ему пообещала в свои одинокие ночи — сколько их было?
 И опять — ни единого звука. Все тихо. И она снова выглянула, теперь, правда, не из комнаты, а в комнату — из-за шторы. Никого нет. И тишина, как на кладбище.
 Ого! Ничего себе сравненьице! С чего бы это ей на ум пришло?
 Может, из-за россказней Джаспера о блуждающем духе. Может, ей вспомнилось, с какой неохотой Бетти созналась, что и она верит в призрак первого герцога, разгуливающий ночью по залам господского дома. Точнее, в ту ночь она в это верила.
 Набравшись духу, Силван на цыпочках выскользнула из-за шторы. На столике у кровати уже горела свеча, но этого было мало. Трясущимися пальцами она стала зажигать одну за другой все свечи, благо, что хозяева поместья Малкинов не поскупились и уставили всю ее комнату множеством подсвечников. Фитиль за фитилем занимался огнем, и пламя прогоняло тени прочь, в ту темноту, из которой они сюда явились.
 Когда она покончила с последней свечой: комната была иллюминирована, как танцевальный зал, а аромат плавящегося воска действовал успокаивающе. Она рухнула в одно из стоявших в комнате кресел и подтянула колени к груди.
 Разве узнаешь заранее, когда призрак схватит тебя за пятку.
 Разве узнаешь, когда призрак пройдет через стену.
 Может быть, вот сейчас там, за дверью, стоит привидение. И глядит на нее сквозь толстое, украшенное вычурной резьбой дерево тяжелой двери. И видит, как она прикорнула на этом кресле.
 Фу! Придет же такое в голову! Но почему она подумала об этом именно сейчас и именно здесь, в этом диковинном месте, которое должно было стать ее новым пристанищем?
 Она же не верит в духов. И Бетти в том уверяла.
 А что, разве не так? К чему эти страхи? Зачем бояться людей, которых уже давно нет на этом свете? За что ее будут преследовать те, кому она пыталась помочь? Здравый смысл и жизненный опыт подсказывали ей, что этого не может быть.
 Но Бетти правильно сказала: ночью, когда ветер воет, а луна то появляется из тумана, то пропадет в нем, очень просто забыть, что ты во все это не веришь.
 Но ведь сегодня ночью ветер не воет. Тихо кругом, ничто не шелохнется даже. Безмолвие давило на Силван, она слышала только свое прерывистое дыхание. И еще она слышала, как идут большие часы, которые они видела в холле, на дальней его стене. Шли и часы поменьше, те, которые были в ее комнате. А потом их тиканье слилось воедино, и, когда минутная стрелка соединилась с часовой, все часы стали в унисон отбивать полночь. Их перезвон, все его мельчайшие отзвуки и оттенки гулким эхом отдавались в ее воспаленном мозгу. Время теперь остановится, И тот призрак из холла просочится через стену и…
 Истерически засмеявшись, она вскочила на ноги. Ох и дура, обругала она себя. Перепугалась на неделю вперед.
 Что с ней? Она же — мисс Силван Майлз, смелая искательница приключений, в каких только переделках не бывавшая. И слава Богу, до сих пор ничего с ней плохого не случалось. Отцу она доказала, что его дочь умеет настоять на своем, все упования герцога Клэрмонтского оправдала, да вдобавок еще собственными призраками обзавелась. Понемногу приходя в себя и даже не обращая внимания на свое слишком громкое, но уже не такое сбивчивое дыхание, Силван окончательно успокоилась. Герцог, который давно умер, ходить не может. И, Бог свидетель, она это докажет.
 Часы ударили в последний раз в то мгновение, когда она, с подсвечником в руке, дошла до двери и распахнула ее настежь.
 И оцепенела от ужаса.
 Спиною к ней по холлу двигалась мужская фигура в белом балахоне.
 Когда к Силван вернулась способность дышать и она с трудом втянула в себя воздух, ей показалось, что призрак ее услышал. Он повернулся к ней вполоборота, и Силван вздрогнула. Он был совсем не похож на тех мертвецов, что являлись к ней по ночам. Не было пустых глазниц, впалых щек, обтянутого кожей черепа. Живые злые глаза смотрели на Силван. Глаза человека, умершего четыреста лет назад.


* * *

 — Он по виду похож на меня, да? Силван вцепилась в поручни кресла-коляски с такой силой, что Ранду передалась ее дрожь.
 — Пожалуй, да, — согласилась она.
 Утром шел дождь. Назначенную прогулку пришлось отменить, и вместо этого Силван попросила Ранда показать ей картинную галерею, где висели портреты предков.
 — Радолф, говорят, был диким и необузданным. — Она задрожала еще сильнее. «Что это с ней сегодня?» — удивился Ранд. — Он наплодил кучу детей, в поместье росло много его отпрысков, но ничто, кроме Клэрмонт-курта, его не волновало, и он основал династию. Он так хотел наследника, что все время женился. Жены сменяли друг друга, но ни единая не могла выполнить его желание.
 — Но хоть одна-то из них должна была дать ему наследника, — сказала она. — Вы-то есть.
 Он поправил пышные манжеты своей белой сорочки и подтянул штаны. Постарался он сегодня приодеться, это ради нее, а она и внимания не обратила.
 — Ну да. Наследником он все-таки обзавелся. Рассказывают, что Радолф плясал от радости, когда жена принесла ему сына, а когда она умерла, он уже больше не женился. Не хотел.
 — А зачем ему это было? Ведь он получил то, к чему стремился. — Если бы горечь можно было цедить по каплям, то из Силван запросто бы удалось выжать добрую пинту. — Сын-то у него уже был.
 — Один сын? — Ранд повернулся, чтобы поглядеть на ее лицо. — Даже в наше время сына так легко потерять. Нет, раз уж он герцог, он просто обязан жениться еще раз и народить много сыновей. А он не стал.
 — Может, она была злая и сварливая, донимала его придирками и всячески унижала. Может, он понял, как это ужасно — изо дня в день терпеть постылую и ненавидящую тебя женщину?
 — По преданию, он поклялся, что никогда не покинет Клэрмонт-курт, и этот обет он дал сразу же после того, как узнал, что его жена мертва. Говорят, он любил ее. И говорят, что он так за всю жизнь и не вышел из поместья, да и сейчас он все еще здесь.
 Она с трудом толкнула его кресло на колесах. Можно подумать, что у нее ноги отнимаются. Ранд показал знаком на ряд стульев, расставленных по стенам галереи.
 — Сядьте и посидите немного, пока не упали. Вы дрожите как осиновый лист. Вы что, не знаете, что в этом доме только мне позволительно числиться в инвалидах?
 Голос Ранда звучал небрежно, но глаза его следили за ней с мрачной озабоченностью, — видно, его что-то встревожило в ее поведении. В самом деле, что все-таки произошло с этой женщиной? Он-то рассчитывал, что после их ночных поцелуев она на него глаза поднять побоится. Он будет ее дразнить, а ей останется только смущаться да краснеть.
 И ничего подобного. Вид у нее, правда, измученный, но совсем не робкий. А главное — ей как будто дела нет до Ранда, смотрит куда-то в сторону, думает о своем.
 — Вы что, не выспались? — спросил он.
 Силван оторвала взгляд от портрета герцога Радолфа и поглядела на Ранда так, словно видела его в первый раз в жизни.
 — Что вы сказали? Ах, да. Конечно, выспалась.
 — А сколько вы спали?
 — Ну, — замялась она, — вы же знаете, как это бывает. Трудно заснуть в первую ночь на новом месте.
 — Может, вам стоило бы вернуться в свою комнату и попытаться заснуть снова?
 — Что вы сказали?
 Она опять всматривалась в портрет первого герцога, и это как-то задевало Ранда. Верно, пращур его был мужчина видный, тем более что художник изобразил его в доспехах, в полном боевом облачении. Пелерина развевалась за плечами, у ног прыгали охотничьи собаки. Но вот лицо казалось каким-то одеревенелым, а его непреклонность походила больше на дурной нрав. Первый герцог славился своей прижимистостью. Видно, он и на собственный портрет решил не слишком тратиться. Единственное, что привлекало внимание, — это глаза герцога. Они казались странно живыми на неподвижном лице, и их взгляд следовал за каждым, кто проходил по галерее.
 Он повторил:
 — Может быть, вы к себе пойдете?
 — Нет. — Она вскочила на ноги и через силу улыбнулась. — Какой-то дождь никак не вправе лишать вас полагающейся прогулки. Вы же можете показать мне дом.
 — Какая невоспитанность со стороны этого дурацкого дождя, а? Он сорвал все ваши планы на мой счет, не так ли? Лишили вас очередной блестящей победы над несчастным инвалидом? — едко заметил Ранд.
 Он все еще глубоко переживал свою обиду и был полон решимости отомстить дерзкой девчонке. Но как? Некоторое время он колебался, не продолжить ли вчерашнюю атаку — тем более что их объятия и поцелуи доставили ему массу удовольствия. Но сегодня Силван совсем другая — тихая, усталая. И следа не осталось от прежней лихости. Даже дразнить такую не интересно.
 — Я поведу вас в библиотеку, — решил он, направляя кресло-коляску к противоположному концу галереи. — Вдруг вы отыщете там томик, который сумеет стать хорошим лекарством от бессонницы.
 Она улыбнулась, а ее походка стала не такой напряженной. Она шла рядом с его катящейся вперед коляской.
 — Хорошо, я согласна. Я почти ничего с собой не взяла для чтения. Книги остались дома.
 Ему очень нравились ямочки на ее щеках, особенно когда она улыбалась. Она вообще вся ему нравилась — сразу понравилась, еще тогда, в Брюсселе. Что говорить, было в Силван что-то, заставляющее его ощущать в себе мужскую силу, чувствовать себя тем мужчиной, каким он был до злополучного боя. Ему опять пришла в голову мысль о том, что это легкое и веселое существо явилось на свет по воле эльфов или фей.
 Только вот ноги у небесного создания сегодня Что-то заплетаются!
 Приближающийся шум отвлек его от раздумий, и, прежде чем он успел остановить коляску, чтобы избежать столкновения, из дверей галереи вырвалась маленькая фигурка.
 — Дядя Ранд!
 Ребенок на ходу вскочил в кресло и устроился на коленях у Ранда.
 — Здравствуй, Гейл! — ласково сказал Ранд, обнимая девочку.
 Она крепко прижалась к нему, заглядывая в глаза.
 — Дядя Ранд, куда ты подевался? Когда ты опять пригласишь меня па чай?
 — Я же поил тебя чаем. Три дня только прошло, — отвечал на упреки Ранд.
 — Целых три дня. — Гейл капризно надула губки. — Чудо, что я еще не умерла с голоду.
 Силван в недоумении взирала на эту трогательную сцену.
 Дядя Ранд, подумать только!
 Сильна же эта кровь Малкинов, если уж о близком родстве этого ребенка с Рандом и гадать не надо — внешнее сходство говорит о том куда красноречивей, чем даже ее фамильярное обхождение со своим якобы дядей. Такие же голубые глаза, как у него, и волосы такие же темные, и породистые черты лица повторяют его облик, хотя, конечно, у юной девочки они выглядят мягче, чем у зрелого мужчины. Судя по росту, девочке можно было бы дать лет двенадцать, но, коль скоро в ее фигурке не просматривалось никаких признаков пробуждающейся женственности, Силван решила, что ей вряд ли больше десяти и что дитя это, скорее всего, внебрачное, незаконное, иначе до Силван дошли бы хоть какие-то слухи о существовании девочки.
 Ребенок Ранда.
 Тут Силван одернула себя. С чего это она взяла? Совсем необязательно. Девочка столько же похожа на Ранда, сколько и на Гарта, да и на Джеймса тоже. И на первого герцога. Но первый герцог мертв, а что до Гарта, так у нее не хватало воображения, чтобы представить себе роман или мимолетную интрижку нынешнего герцога со служанкой или горничной. Так, выходит, это Джеймс… Джеймс? Этот изысканно модный щеголь? Что-то у нее не сходилось.
 — Стоять прямо, мисс, — раздался из двери голос Бетти, и его резкие звуки мигом переменили поведение Гейл. Она пробкой вылетела из кресла. — Книксен для мисс Майлз и покажи манеры, которым я тебя учила.
 Гейл зарделась и присела в реверансе перед Силван, но Ранд поймал ее за руку и сжал, заставляя побыстрее встать на ноги.
 — Мисс Робардз, позвольте мне представить вас моей сиделке, мисс Майлз. Мисс Майлз, мисс Робардз.
 Гейл подарила ему короткую, но яркую улыбку, а затем стеснительно обернулась к Силван.
 — Очень рада познакомиться с вами, мисс Майлз.
 — А я с вами, мисс Робардз.
 Нет, сомневаться не приходится, Гейл — дочь Ранда. Вчера он устраивал тут сущий ад. Сегодня выглядит вполне пристойным человеческим существом. Что еще, как не отцовские чувства в силах произвести подобный переворот?
 А мать у этой девочки — кто? Силван изобразила ответную приветливую улыбку.
 — Итак, вы улучили минутку, чтобы оторваться от своих занятий и повидаться с вашим.., лордом Рандом?
 — Моя гувернантка говорит, что я, должно быть, с самого утра на муравейнике сидела. И до того я разошлась, что в галерею прибежала. — Гейл изучала Силван, и глазки были остренькие и умные. — А вы тоже в галерее вот так же оказались?
 — Ну да. Лорд Ранд до того разошелся с самого утра, что вот решил поводить меня по дому.
 Гейл хихикнула и оглянулась на Бетти.
 — Можно мне с ними?
 — Уж очень вольно ты себя ведешь, — отозвалась та.
 — Да пускай останется, — стал уговаривать Бетти Ранд. — Эта старая ведьма, которая у вас называется гувернанткой, ничего и не заметит. Известна, что вся ее жизнь — спряжение латинских глаголов.
 Гейл опять захихикала, а Силван в очередной раз переменила свое мнение. Разве отец скажет такое при своем ребенке? Отцу положено печься о дисциплине и всячески поощрять учение. Нет, это, наверное, дочка Джеймса. Или Гарта. А может, у них еще какой-нибудь кузен имеется? Бетти с укором сказала Ранду:
 — Вы же знаете, что Гейл повторяет все, что вы ни скажете. Как прикажете понимать ваши слова?
 Взяв ладошку Гейл, Ранд похлопал ею по другой своей руке, внушая:
 — Не рассказывай старой ведьме то, что я тебе говорю. Она, конечно, хорошая леди, но этого не снесет и непременно к нам привяжется.
 — Конечно, я не расскажу. — Голос Гейл звучал чинно и очень не по-детски. — Я хорошо отношусь к мисс Уэнрайт, а если бы она услыхала ваши слова, она бы огорчилась. Это бы ранило ее чувства. — Девочка понизила свой голос до шепота. До такого шепота, эхо которого прокатывалось по всей галерее. — Она же в вас влюблена, вы знаете.
 — В самом деле? — Ранд тоже перешел на шепот. — Ну, я тогда не буду ее дразнить.
 Гейл подумала немножко, а потом серьезно сказала:
 — А я уж точно не буду.
 — Ой, как я не люблю дождь, — проворчала Бетти, глаз не сводя с Гейл.
 Воспользовавшись тем, что Ранд с девочкой занялись разговором, Силван решила подъехать к экономке:
 — Послушайте, Бетти, как вас на все хватает? Домоправительница, личная служанка да еще и.., э.., воспитательница э.., ребенка? Дочери… — Бетти глядела на нее так выразительно, что Силван покраснела от стыда за свою развязность. — Простите великодушно, в самом деле, я сама не знаю, что говорю.
 — Мисс, мне не кажется… — Голос у Бетти дрогнул.
 — Клянусь вам, я нечаянно. Я не хочу лезть не в свои дела.
 — Силван! — позвал Ранд. — Идемте с нами. — Они с Гейл уже ждали ее у дверей в противоположном конце галереи. — Мы собираемся совершить налет на столовую.
 При этих словах Бетти облегченно вздохнула и поторопила Силван:
 — Идите, идите туда, мисс. Вам же перекусить надо. У вас сегодня ни единой крошки во рту еще не было.
 Силван послушно двинулась вслед инвалидной коляске. Она тоже была рада воспользоваться случаем уйти отсюда. Ей было стыдно перед Бетти за свою бестактность, но любопытство брало верх — Силван очень хотелось понаблюдать за тем, как Ранд общается с этим ребенком. Казалось, Ранд вспомнил все свои изысканные манеры — он вел себя с Гейл как с маленькой дамой, отпуская шутки и комплименты, а та была на седьмом небе от радости — еще бы, такое внимание ей оказывают. Она не умолкала ни на минуту, а Ранд называл ее «ветреницей Гейл», в ответ на что та хихикала и поглядывала кругленькими глазками на Силван. Девочка явно из-балована всеобщим вниманием. Слуги тоже ведут себя с ней обходительно — вряд ли они вели бы себя так с отверженным незаконным ребенком. Нет, было похоже, что они считают себя обязанными заботиться о девочке и помогать ей расти. Раз она упомянула о гувернантке, то, надо думать, отец — Ранд, или Гарт, или Джеймс, кто бы он ни был — от нее не только не отказался, но и счел нужным обеспечить ее всеми привилегиями, право на которые дает ее рождение.
 В конце концов, рассердилась на себя Силван, какая ей разница, окажется ли Гейл дочерью Ранда или кого-нибудь еще? Почему это должно ее трогать?
 — Лорд Ранд! — В дверях салона показалась знакомая фигура в черном облачении. — Как я рад, что сегодня вам лучше.
 Силван едва не рассмеялась, настолько забавными показались ей уклончивые, очень уж смягчающие суть дела слова викария. Ее пациенту, выходит, сегодня лучше? Да уж, вчера-то он барабанил по окнам и крушил все, что ни попадалось под руку.
 Судя по выражению лица Ранда, он воспринял речи духовной особы примерно так же, как Силван.
 — А, ваше преподобие. — Ранд высадил Гейл из коляски. — Премного благодарен за ваши добрые пожелания. Я и не ожидал, что вы соблаговолите покинуть свой дом в столь малоприятную погоду.
 Гейл попыталась побыстрее проскользнуть в столовую, но отец Доналд молниеносно схватил девочку за руку, чем немало поразил Силван. Такая порывистость никак не сочеталась с величественными манерами священника. Роста он был такого, что головой мог достать до верхушки самого высокого шкафа, но выражение его лица казалось мягким, каким оно обыкновенно бывает у людей, проводящих куда больше времени за чтением, чем за какой-то иной работой. Однако слабым отца Доналда никто бы не назвал — под его черным одеянием угадывалось крепкое, хорошо развитое мужское тело. На губах блуждала улыбка, однако глаза были суровы, а голос, допрашивающий девочку, звучал строго:
 — Гейл Эмелин, почему я вот уже столько недель не вижу вас в церкви? Очень печально, коль юная леди пренебрегает причастием Божим, полагая его каким-то незначительным делом.
 — Это не я! — выпалила Гейл. — Я каждый день учу урок из Библии, но мама говорит…
 — Ты бы шла пока. Поди поищи свою маму, — перебил Ранд, твердо кладя руку на запястье священника и вынуждая того ослабить хватку. — Его преподобие желает поговорить со мною с глазу на глаз, думаю.
 Мама? Выходит, мать Гейл жива, и она здесь, в замке. Силван отчаянно захотелось узнать, кто же она, эта мама, чтобы потом расспросить ее про отца ребенка. Разумеется, Силван понимала, что ее неуемное любопытство, стремление сунуть нос, куда не просят, до добра не доведет. Сколько уже раз она давала себе слово не лезть в чужие дела, тем более что это чаще всего кончалось для нее большими неприятностями. Но совладать с дурной привычкой было трудно.
 Гейл вырвалась и убежала, а священник склонил голову.
 — Вы, разумеется, правы, лорд Ранд. Это дитя греха подождет, я поговорю с нею в другой раз.
 Силван как-то не понравилось все это, а судя по недоброму выражению лица Ранда, тот тоже был не в восторге, хотя и продолжал держаться в рамках приличия.
 — Если вы соблаговолите пройти в салон, я попрошу принести туда для нас что-нибудь подкрепиться.
 Викарий поклонился.
 — Благодарю вас, лорд Ранд. Буду очень рад.
 Ранд дождался, пока священник скрылся в комнате, а потом рявкнул на лакея, стоявшего шагах в пяти:
 — Быстро! Чаю и чего-нибудь поесть.
 Куда только делась его сегодняшняя любезность. Вмиг он превратился во вчерашнего самодура, и эта перемена так явственно свидетельствовала о его отношении к отцу Доналду, что Силван не удержалась от изумленного взгляда. В ответ он вполголоса пробормотал:
 — Вы бы лучше смывались отсюда побыстрее, по примеру Гейл. Не очень-то это приятно: глядеть, как Доналд затеет ковыряние в моих грехах.
 Первым побуждением Силван было последовать его совету, но, решив, что это будет малодушием с ее стороны, она пересилила себя и с усмешкой заявила:
 — Я пойду с вами. Может, мне самой любопытно в вас поковыряться.
 Ранд попытался изобразить поклон.
 — Польщен вашим вниманием. Хотя не думаю, что общество его преподобия доставит вам большое удовольствие.
 Его тон давал ей повод если не уйти, то хотя бы еще раз подумать, но уж очень неприятно было глядеть на его вызывающе самодовольную ухмылку, и она прошмыгнула в салон.
 Представитель духовенства стоял у пылающего камина, держа на весу свое облачение. Как раз этим ему и стоило заняться; вся его одежда промокла, и сейчас от нее шел горячий пар. В то же время Силван показалось, что он специально встал так, чтобы почувствовать свою власть над остальными. В самом деле, Силван вынуждена была сесть: дамам стоять не полагается. Ранд уже совсем никак не мог подняться над священником, он был прикован к своему креслу на колесах. Так что его преподобие Доналд мог взирать на остальных свысока.
 Силван уселась, изобразив скромную улыбку, и священник в ответ улыбнулся с почтительной сдержанностью. Мужчина приятной внешности, белокурый, голубоглазый, кожа загорелая, и ни единого намека на резкость; да и в самом деле стоит ли считать резкостью его слова о Гейл, которую он назвал «дитя греха»? Разве священник может по-другому? Силван таких не встречала. Среди духовенства, считала она, вообще не сыскать человека, который был бы настолько хорош, насколько бы следовало. Но это всего лишь ее мнение.
 По большей части общение с духовенством оборачивалось для нее либо разочарованием, либо горечью, и так, верно, будет и впредь, пока она не уступит пожеланиям своего отца.
 Ранд стремительно вкатился в комнату, налетев на небольшой столик и опрокинув подсвечник.
 — Что-то я вашу милую супругу не вижу.
 — Дождь не полезен легким миссис Доналд, — ответствовал его преподобие. Силван он пояснил:
 — Кловер у меня слабенькая, и приходится за нею присматривать. Но, лорд Ранд, мы еще не знакомы официально с этой молодой дамой.
 — О да, мы должны соблюдать благопристойность. — Ранд так сильно ударил своим креслом в кушетку, на которой сидела Силван, что та задрожала. — Силван, это его преподобие Брадли Доналд. Его семья обитает здесь, на землях, принадлежащих нашему роду, с незапамятных времен. Еще юношей он выказывал незаурядную одаренность, и поэтому мой отец послал его учиться. Окончив духовную семинарию, отец Доналд стал священником в нашем приходе, каковым по сию пору и остается. Вот уже около пяти лет, верно, святой отец?
 — Сущая правда, лорд Ранд. — Речь священника отличалась мягкостью, но и достоинством. — А вы, осмелюсь предположить, мисс Майлз, о которой я весьма наслышан.
 — Вы только не особенно верьте всяким россказням, — порекомендовал ему Ранд. — Она вовсе не такая праведная, какой может на первый взгляд показаться.
 Силван не очень-то понимала, как ей следует относиться к происходящему. Но все это ей было не по душе. Упершись ногой в спинку коляски, она оттолкнула Ранда с креслом от кушетки.
 — Женщины никогда не бывают порядочными настолько, насколько они таковыми кажутся, и мудр тот мужчина, который об этом не забывает. — Его преподобие подал знак лакею, выросшему в двери. — Можно вносить чай.
 Самоуверенность священника и его хозяйский тон явно рассердили Ранда, а то, что он так свысока отозвался о женщинах, не понравилось Силван, и потому она приказала:
 — Да, вносите чай. Я сама разолью его по чашкам.
 То, что она взяла на себя обязанности хозяйки, немного смягчило обстановку. Все внимание теперь сосредоточилось на ней, но Силван отнюдь не чувствовала себя смущенной — в детстве гувернантка вышколила ее лучше некуда. Следующие минуты, естественно, ушли на это.
 Ранда этим искусством он пользовался безошибочно. Ранду не стоило бы заводиться. Сегодня он вел себя паинькой, и совершенно незачем было возвращаться ко вчерашнему буйному состоянию.
 Но поздно было сожалеть об этом. Ранд уже орал на его преподобие:
 — Знаете, вы кто? Вы — куча навоза, и вилы торчат по бокам. И больше вы никто!
 — Лорд Ранд! — закричали в один голос и викарии, и Силван. Оба почувствовали себя оскорбленными и озадаченными.
 — Лорд Ранд, вы не умеете держать себя в руках, и тому нет оправдания, — заявила Силван.
 — Лорд Ранд! Вам не подобает говорить в таком тоне в присутствии леди! — заявил священник.
 Ранд повел вкруг себя дикими, ничего не видящими глазами.
 — Да какая она леди?! Она — за армией шлялась. По казармам.
 — Лорд Ранд, пусть это в каком-то смысле и верно, но нам надлежит прощать ей ее греховность, ибо помыслы ее были чисты.
 Ну уж нет, хватит! Она не собирается выслушивать оскорбления еще и от этого елейного святоши. Силван вдруг поймала себя на том, что она уже не сидит не кушетке, но стоит во весь рост и смотрит на его преподобие с наслаждением, воображая его на столе прозектора и смакуя подробности медицинского вскрытия его благочестивого трупа.
 Священник и виду не подал, что заметил, как она переменилась в лице, но по-отечески возложил свою пастырскую длань на ее грешную голову.
 — Женщине подобает пребывать у домашнего очага, а те овечки, которые дерзают оставить предначертанные им пределы, весьма скоро обнаруживают себя во власти волков. Но мудрый пастырь творит должное, дабы собрать все стадо в одной ограде, и радуется каждой овечке, которая блудила, но решила вернуться под родной кров. Разумеется, после надлежащего покаяния. И епитимьи.
 — Вы — идиот.
 Это Ранд, не задумываясь, ляпнул то, что вертелось у Силван в голове. Заговори она — и вряд ли сумела бы как-то иначе выразить свои чувства. Но с чего это Ранд вдруг заступается за нее? Только что неистово оскорблял, казалось, вот-вот в клочья разнесет, смешает с грязью.
 Сложив ладони на груди, отец Доналд смиренно потупил очи долу.
 — Да, я простец в очах Божьих, но мне ведомо слово Господне. До меня уже дошла молва о былых прегрешениях мисс Майлз, и пусть нам и не подобает бросать в нее камни, все же то, что вы ее осуждаете, свидетельствует в вашу пользу. Значит, способность к доброму здравому суждению еще не вполне покинула вас. — Священник по-пасторски потянулся к Ранду, но тот поспешно отпрянул.
 — Вот почему я вижу в вас того, кто поможет мне переубедить лорда Клэрмонта. ? Необходимо, чтобы он оставил свою затею С сооружением хлопчатобумажной фабрики и чтобы он порушил этот свой хлев разнузданности.
 Ошарашенная, ничего не понимающая Силван только переспросила:
 — Разнузданности?
 На глаза его преподобия навернулись слезы. Вот когда его голос дрогнул, ибо скорбь, терзающая душу его, воистину была велика.
 — Добрые женщины, коим привычно смотреть за своими домами и семьями, ежеутренне оставляют свои очаги ради непосильного труда вне дома, тогда как их мужья вынуждены сами готовить себе пищу и печься о малютках.
 — Ах, так, значит, ни о какой разнузданности на самом деле и речи нет. Просто они освобождаются от уз традиции, — с облегчением сказала Силван, испытывая сочувствие к женщинам, зарабатывающим себе на жизнь подобным образом.
 — Возлюбленная дочь моя, насколько я могу видеть, вы сбились с пути, и у вас нет надежного пастыря. Надеюсь только, что испытания, выпавшие на вашу долю, побудят вас встать стопами вашими на праведный путь.
 Ее стопы уже были готовы что есть силы лягнуть проповедника по безгрешным телесам, когда раздался грохот бегущих ног в тяжелых башмаках, и из коридора в салон влетел Джеймс. Он во все глаза глядел на покрывавшегося багровыми пятнами кузена, на стиснутые кулачки Силван и на его преподобие, своим видом являвшего миролюбивое долготерпение и неземную безмятежность.
 — Мне сказали, что вы здесь, ваше преподобие. — Голос Джеймса звучал слишком громко, а в его радушии была такая преувеличенная сердечность, что Силван даже опешила: впервые она видела Джеймса, хоть чуточку, хоть с ноготок взволнованным. — Я бы хотел поговорить с вами.., есть, знаете ли.., предмет, весьма меня тревожащий.
 — О, разумеется, сын мой, — с готовностью отозвался викарий. Он был вполне доволен собой и приветливость Джеймса воспринял как должное. Вероятно, его преподобие искренне изумился бы, скажи ему кто, что Джеймс лишь хочет увести его подальше от Ранда.
 Он благосклонно ожидал, когда Джеймс решится продолжить свои излияния, но Джеймс сказал:
 — Желательно с глазу на глаз, ваше преподобие.
 — Соблаговолите принять мои извинения. Викарий попытался пожать руку Ранда, но Ранд просто отвернулся. У Силван не хватило Духу последовать примеру своего пациента, и она позволила своей ладони утонуть в холодных пальцах священнослужителя. Совершая обряд рукопожатия, его преподобие сообщил:
 — Кстати, вчера поздно вечером на одну женщину из Малкин-хампстеда кто-то напал. Ее сильно избили.
 — Избили? — заинтересовался Ранд.
 — Ну и что в этом особенного? — В голосе Джеймса была скука. — Небось собственный муженек и побил. Просто еще одна буря в стакане воды, как и полагается в нашем захолустье.
 — Ничего подобного. — Его преподобие Доналд вытянулся и стал, казалось, еще выше. — Она домой возвращалась. С фабрики.
 — А кто это? — спросил Ранд.
 — Перт Сьюард. Вы же ее знаете, да?
 Ранд кивнул, ощущая скверный привкус во рту — Я их всех знаю.
 — Злодей отколотил ее так, что на ней живого места нет. Он камнем сначала ударил, так что бедная женщина сознание потеряла. Успела только заметить, что лицо у него было прикрыто шарфом.
 — Быть того не может. — Джеймс говорил по-прежнему равнодушно, но глаза его лихорадочно блестели. — Домой женщины никогда не возвращаются в одиночку. Только толпой. Муж ее побил, а ей признаться стыдно, вот и выдумала такую историю.
 — Она шла домой одна, а не с другими женщинами. И было совсем темно. Не знаю уж, из каких соображений, но лорд Клэрмонт задержал ее на какое-то время, отпустив всех остальных. В его оправдание, конечно, можно сказать, что он никак не мог предвидеть такой ситуации, к тому же он ее еще и фонарем снабдил, чтобы ей легче было в темноте находить дорогу.
 Силван страшно было узнать и страшно было не знать, но не могла она не спросить про это.
 — Скажите, а она.., подверглась еще какому-то насилию со стороны нападавшего?
 Его преподобие отшатнулся от нее, как будто услышал нечто ужасное, Ранд с Джеймсом закашлялись, пытаясь справиться с чувством неловкости и замешательства, вызванным столь откровенным вопросом.
 — Безусловно, нет, — отвечал оправившийся священник.
 — В самом деле? «Безусловно нет» — вы так уверены? — Силван просто допрашивала настоятеля. — Мужчина, способный накинуться на беззащитную женщину и избить ее, безусловно, способен опуститься и до грубого насилия.
 — Никакого насилия не было. — Глаза священнослужителя пылали злобой и растерянностью. — Оскорбительно для женщины предполагать такое.
 Силван в раздумье покачала головой.
 — Как раз женщине в таких вещах легче разобраться. Может быть, она просто постеснялась рассказать вам обо всем.
 — Уж вам-то она ничего не скажет, — отрезал викарий. — Вы в этих местах чужая, да еще слава о вас дурная идет. Ее муж и на порог своего дома вас не пустит. — Он неприязненно покосился на Силван. — Можете быть уверены, она мне все рассказала, даже то, как этот негодяй выглядел.
 Ботинки Джеймса тускло поблескивали, а их хозяин нервно переминался с ноги на ногу, туда-сюда.
 — Ну и как он выглядел?
 Его преподобие Доналд мог торжествовать: ему удалось вновь привлечь к себе всеобщее внимание. Добился он этого, сочетая приемы иллюзиониста и высокопарность духовного лица, и Силван поняла, сколь гипнотизирующим может быть его искусство тогда, когда он стоит за церковной кафедрой. Понизив голос и окрасив его в драматические тона, отец Брадли Доналд возгласил:
 — Тот, кто на нее напал, был высок и силен, и очи его блистали во мраке. Она казалась испуганной, когда я расспрашивал ее о случившемся, но все же поведала мне, — тут его преподобие сделал паузу, — что это был дух первого герцога.
 — Чушь какая! — Джеймс досадливо отмахнулся, но Силван заметила в его глазах огонек беспокойства.
 — Чушь? — вопросил отец Брадли. — Не знаю, не знаю. Если вам угодно выслушать, то могу сообщить, что многие из тех женщин, которые вынуждены возвращаться по ночам с фабрики — в одиночку или вместе с другими, — уверяли меня, что им не раз приходилось слышать шаги за спиной, будто кто-то шел им вслед. А Шарлотт вообще утверждает, что однажды, поздно вечером, ее сбил с ног незнакомец, появившийся невесть откуда, а затем так же внезапно исчезнувший. И произошло это в ту ночь, когда видели призрак.
 Джеймс презрительно фыркнул.
 — Вам остается лишь ткнуть пальцем в меня или Гарта, потому что мы по виду точь-в-точь тот старый герцог.
 Силван даже вздрогнула от неожиданности. Ну, конечно! Она-то, дура, почему до сих пор не сообразила? Какое там еще привидение — то, что она видела и чего так испугалась, было никаким не духом, а заурядным человеческим существом. И она мгновенно сопоставила облик виденного ею призрака с портретом, который она рассматривала сегодня утром в галерее. Так, выходит, ее призрак — это Джеймс.., или Гарт?
 — Да я просто пошутил, — быстро сказал Джеймс, заметив, что взоры всех присутствующих обращены на него.
 Повернувшись к Ранду, Джеймс поднял руку, как бы взывая ко всеобщему вниманию.
 — Кому же в голову придет шляться в темноте, выслеживая грязных деревенских баб, да еще отработавших целый день на этой проклятой фабрике. Ну, знаете ли!
 — Нет, пожалуй. — Ранд хохотнул, но на его лице мелькнула тень подозрительности. — Ты-то на такое уж точно не способен. Единственное, что может выгнать тебя из дому, так это возможность попасть на вечеринку в Лондоне или полюбезничать с какой-нибудь птичкой, милой твоему сердцу.
 Викарий, подумав, глубокомысленно изрек:
 — Мне придется опросить всех и каждого в господском доме. Быть может, кто-то видел привидение — или того, кто выдает себя за привидение, — вчерашней ночью. — Глаза священнослужителя столкнулись с вызывающе глядящими на него глазами Силван и выдержали это противоборство. Показалось ей или он в самом деле обращался именно к ней, когда сказал:
 — Надеюсь, мы еще вернемся к этому разговору.
 — Как можно позже, — еле слышно прошептала Силван. А он уже выходил из комнаты, и сконфуженный Джеймс следовал за ним. Силван вовсе не хотелось отвечать на расспросы отца Доналда. У нее не было ни малейшего желания делиться с кем бы то ни было своими воспоминаниями о призраке. Она попробует сама разобраться в этой загадочной истории. И еще надо придумать, чем помочь Ранду… Ранд… Силван поглядела на него, вспомнив, как он оскорблял ее.
 — Что за болван, — бросил Ранд, и голос его дрожал от гнева.
 — Вы-то еще хуже, — резко отозвалась она, собираясь уходить.
 Он поймал ее за руку.
 — Что стряслось?
 И у него еще хватает наглости спрашивать!
 — Значит, я по казармам шляюсь? Как маркитантка или мародер, так вы считаете? — крикнула Силван, потеряв контроль над собой. Она понимала, что истинная леди не должна позволять себе повышать голос. Но этот странный дом с его странными обитателями, вся обстановка нервного напряжения, в которой Силван пребывала вот уже вторые сутки, а главное, сам этот мужчина заставили ее позабыть и приличные манеры, и обычное для нее здравомыслие. — Вы объявили, что я таскаюсь за солдатней!
 — Это я со злости. — Ранд себя оправдывал и, кажется, был уверен, что она все поймет. И простит.
 — Со злости? — Вот теперь Силван и сама разъярилась не на шутку. — Изволили гневаться, значит? А если вас что-то злит, вы, получается, вольны говорить все, что на ум взбредет, и никто не смей на вас обижаться, так? Вы все заранее себе прощаете и думаете, можно любые гадости творить, раз уж вы такой несчастный калека? — Она отшатнулась от него, словно ей и стоять-то рядом противно. — Да и чем это вы такой уж несчастный? Ноги не работают, верно. Но остальное-то в порядке.
 — Есть кое-что похуже. Много хуже!
 — Что же?
 Но Ранд молчал. Как ему хотелось рассказать ей обо всем — о том, что мучило его как неотвязный кошмар, что не давало ему спать по ночам и заставляло буйствовать днем. Сегодняшний рассказ викария еще больше подтвердил его подозрения. Если это окажется правдой… Нет, он не должен вовлекать Силван в эту грязную историю.
 Если бы Силван знала, какие мысли бродят в голове у Ранда, она бы, может, и простила его. Но она объясняла его молчание по-своему. Молчит, потому что сказать ему нечего. Ну, с Рандом-то все понятно, а вот священник… Ему откуда ее прошлое стало известно? Или и здесь несчастный калека постарался?
 Она искоса взглянула на Ранда:
 — А откуда ваш отец Доналд додумался о слухах на мой счет?
 — Ну, он же наш духовный отец, — хмыкнул Ранд. — Кому и знать все сплетни, как не ему! Каждое словечко людской молвы до него доходит. Он, по-моему, вообще не спит, день и ночь готов слушать чужие пересуды. Вечно бродит по своим грешникам, да еще до того ловок, что застает их врасплох, как раз тогда, когда им особенно скверно. В итоге он самый осведомленный человек во всей округе.
 — А про.., поцелуи он тоже дознался?
 — Ну, нет, — успокоил ее Ранд. — Про это только Джасперу с Бетти известно, а они — люди надежные.
 — И то хорошо, — вздохнула Силван. Она посмотрела на Ранда, и ему как-то не по себе стало от этого холодного взгляда.
 — Знаете, сколько ветеранов Ватерлоо нищенствует сейчас на лондонских улицах? — негромко, словно разговаривая сама с собой, произнесла Силван. — Я подаю им милостыню.
 Бывает, что они узнают меня. Иногда благодарят, но чаще проклинают. А вы сидите тут, в тепле и сытости, под вами — удобное кресло на колесах, вокруг вас суетится любящая родня, а вы исходите жалостью к себе.
 Повернувшись на каблуках, она направилась к двери, но потом остановилась и вновь обернулась к нему.
 — Мне жаль вас, лорд Ранд. Но моя жалость вряд ли вам понравится. Ваше семейство, если о чем и мечтает, так только о том, чтобы вам было хорошо, но даже если вы снова сможете ходить, лучше вы не станете. Вы так и останетесь малодушным трусом, которому страшно взглянуть в лицо жизни и достойно встретить ее испытания.
 Она выскочила из комнаты, бросив его тут, с протянутой рукой и попыткой объясниться на кончике языка. Но рука упала на колени, и он стал рассматривать ее, словно видел впервые. За последние одиннадцать месяцев руки сделались куда сильнее, чем раньше. Под кожей выступили вены, каждое сухожилие от постоянных упражнений стало выпуклее. Предплечья, грудная клетка, солнечное сплетение — по ним тоже было заметно, что их мышцы в непрерывной работе. Но вот ноги.., он провел ладонями по своим бедрам, сначала от колен кверху, потом вниз. А что ноги? Пока особенного истощения не замечается. Конечно, Джаспер тоже помогает — — он разрабатывает его ноги, сначала одну, Потому другую, по утрам и вечерам. Но все-таки столько времени без движения.., они, должно быть, стали такими хилыми, как у недоедающего парнишки из самой бедной семьи.
 Странно, но он не ощущал в себе особых перемен. Ничего такого не случилось, чему надо бы случиться. Ему до сих пор снилось и грезилось все это: прогулки, работа, возня с женщиной… Минувшей ночью той женщиной была Силван, а сейчас, утром, многое бы он дал, чтобы понять, где грезы, а где действительность. Вот если бы она вновь очутилась в его постели!
 Но какое там… Он вместо этого обидел ее. Ясно, что она разрешит теперь прикоснуться к себе не раньше чем он вновь завоюет ее уважение.
 Его преподобие отец Доналд ошибался во всем и всегда, но в одном он был прав. Если Ранд не собирается умирать — а в этой жизни есть еще кое-что для него привлекательное, — он не должен покоряться своей судьбе, какой бы жестокой и несправедливой она ни казалась, у него есть еще один шанс, последний. И он должен им воспользоваться.


* * *

 Сидя в своем кресле на колесах близ Силван, которая решила полежать на траве, Ранд поймал то мгновение, когда она провалилась в дремоту. Ее стиснутые кулачки расслабились, пальцы ее ног, прежде поджатые, чего не могли скрыть тонкие кожаные туфельки, выпрямились, а колени, которые она всегда держала вместе, слегка раздвинулись. Брови, вечно нахмуренные, из-за чего между ними пролегла глубокая морщинка, разгладились, а из слегка раскрывшихся губ вырвался даже слабый звук, легкое посапывание, сдержанное, как и приличествует леди.
 Не впервые он был озадачен: ну, почему ей для этого непременно нужно оказаться на ярком солнце, в самый разгар дня, на свежем воздухе — неужели иначе никак невозможно заснуть? Изо дня в день вот уже три недели подряд Силван вытаскивала его на прогулки. Она катала его кресло на колесах, вместе с ним разумеется, по всем окрестностям, забираясь в совсем уж нетронутые, казавшиеся дикими уголки — это, считала она, должно было способствовать исцелению его души. Хотя вообще-то казалось, что ей самой одиночество было куда нужнее, чем Ранду.
 Три недели в ее обществе, целые три недели, а он все еще ничего не знал об этой девушке — зато только о ней и думал. Все время.
 Она давала указания Джасперу, как именно следует разминать ноги Ранда. Она следила за тем, чем и как он питается, и вливала в него омерзительнейшие настои и отвары, будто бы поднимающие его настроение и укрепляющие его тело. Заводила она разговор и про поездку на воды, на курорт с целебными горячими источниками, но Ранд яростно воспротивился этой затее, над чем она только посмеялась. Одним словом, Силван вела себя, как хотела, И могла себе позволить это, потому что сумела покорить всю его родню.
 Хуже того, она и его завоевала. По крайней мере, если верить его телу — оно, как та вечно указующая на север стрелка компаса, все время тянулось к ней. Он ломал голову над хитроумными планами, конструируя такую интригу, в финале которой Силван вновь оказывалась в его объятиях, она же обходилась с ним, словно он был своего рода.., калекой. Будто не одни ноги у него бездействуют, а еще что-то. Будто сама душа у него с изъяном. Может, и зря он обозвал ее тогда, при священнике, хотя что уж он такого страшного сказал? Что она шла за солдатами, И все. Конечно, лишнего сболтнул, но он-то привык, что любая выходка ему с рук сходит. Все остальные и не такое ему прощали. А эта недотрога обиделась.
 Ее летняя шляпка из соломы осталась там, где она ее бросила. Светло-каштановые волосы ее из-за постоянного пребывания на жарком солнце Сомерсета выгорели, местами даже до белизны, и обрамляли лицо, ниспадая с висков густыми кудряшками. Бриз с моря слегка шевелил складки на ее юбке, теплые лучи ласкали кожу, золотисто-смуглую, как спелый желудь. Ранд И сам был не прочь превратиться ради нее хоть в ветер, хоть в солнечный луч — погладить шелковистую кожу или скользнуть под юбку. Это, увы, невозможно, потому приходится строить из себя стража, который, словно древний воитель, бдительным взором оглядывает окрестности — а ну как невесть откуда явится нежданная опасность?
 На обветренных утесах, однако, не замечалось ни малейшего движения, разве что время от времени всколыхнутся и пойдут мелкой рябью под налетевшим ветром зеленые волны папоротника, вереска или упругой свежей травы. Самого прибоя видно отсюда не было, но шум его волн до ушей доходил. А еще Ранд видел, как уходит вдаль темная синева океана, сливаясь на подернутом дымкой горизонте с голубизной неба.
 За эти три недели Ранд и Силван обследовали едва ли не все дальние уголки поместья, и теперь излюбленным местом их прогулок стала Буковая ложбина. До нее было рукой подать от дома, так что сил на дорогу уходило немного, и в то же время здесь они чувствовали себя в уединении. Буковые деревья росли тут привольно, огромные валуны защищали их от ветров. Цвели гвоздики, яркими, праздничными пятнами разбросанные по траве, струился извилистый ручей. В море ручей не впадал, а срывался с утеса, невдалеке от того места, где они остановились, и серебряная арка этого небольшого водопада распадалась на мелкие брызги, ударяясь о камни внизу, и лишь затем соединялась с морем. Силван очень любила, свесившись с утеса, глядеть на водопад.
 А его это пугало до смерти. И он злился на себя за собственную трусость. Не будь он трусом, он мог бы, оказавшись на самой верхушке плавно уходящего к морю пригорка, которая сейчас как раз у него над головой, слегка разогнать свое кресло на колесах — и оно само бы покатило, понемногу набирая скорость, так, чтобы с разбегу слететь с обрыва, в подражание ручью, И рухнуть в море рядом с водопадом.
 Но время еще не пришло. Пока рано. Сначала ему хотелось бы…
 Силван пробудилась. И вздрогнула. Глаза ее, того же оттенка, что и трава под ее головой, с ужасом вглядывались в какую-то невидимую Ранду смертельную угрозу. Мышцы, которые только что он видел расслабленными и спокойными, опять напряглись. Казалось, она готова вот-вот вскочить и убежать.
 Нет, не только трусость заставляет его оттягивать неизбежный конец. Сначала он должен попытаться понять, что же мучает Силван, какие кошмары не дают ей спать. Кто знает, не поможет ли это распутать клубок его собственных страхов?
 Склонившись, Ранд осторожно взял ее за ногу. Силван попыталась вырваться, но он крепко держал ее лодыжку.
 — Спокойно, — сказал он, — я всего лишь собираюсь сделать вам массаж.
 Она с силой рванулась из его рук и замотала головой, словно желая стряхнуть с лица прилипшую паутину.
 — Не хочу!
 — Вам понравится. — Сняв туфельку, он положил ногу Силван на свое колено.
 — Не надо, — резко повторила она, но, должно быть решив, что повода злиться нет, попыталась смягчить тон. — Не стоит вам затруднять себя. К тому же… — Силван замялась. — Я щекотки боюсь, — по-детски призналась она.
 Ранд, не слушая, стал водить кончиками пальцев по белому шелку чулка, обтягивавшего ее ногу.
 — Один мой друг научил меня простейшим приемам массажа.
 — Друг! — фыркнула Силван. — Скажите лучше — любовница.
 — Танцовщица, — улыбнулся Ранд. — Но ведь приятно, разве нет?
 Она попыталась подыскать еще какую-нибудь причину, оправдывающую ее неуступчивость, и наконец выпалила самое несуразное:
 — Вы же мое нижнее белье увидите.
 — Уж поверьте мне, я нимало не заинтересован в разглядывании вашего нижнего белья.
 Вряд ли человеческий голос способен был бы прозвучать более искренне, и Силван, должно быть, это почувствовала, потому что, дернувшись приличия ради еще разок и убедившись, что ее сопротивление напрасно, она прикрыла глаза и предоставила ему полную свободу действий.
 Он не соврал. Его и в самом деле мало интересовало ее нижнее белье.
 Вот что под ним — это дело другое.
 — А почему вы не высыпаетесь? Не спится по ночам? — поинтересовался он. Она ответила чересчур поспешно:
 — Я вообще мало сплю.
 — А я-то думал, что, быть может, вас дух беспокоит. — Почувствовав, как вздрогнула Силван, он довольно засмеялся. — Ага! Я угадал, вы видели привидение.
 — Только раз.
 У нее был такой недовольный голос, словно у обиженного, надувшегося ребенка, но Ранд как ни в чем не бывало принялся массировать другую ногу.
 Силван и на этот раз попробовала вырваться:
 — Да перестаньте же!
 — Но ведь не было щекотно, правда? Она нехотя кивнула.
 — Это потому, что я знаю свое дело. Если хотите, я помассирую вам плечи и спину. — «И грудь, и все остальное». Это уж он мысленно добавил. Вслух сказать побоялся.
 — Я серьезно говорю: мне не хочется этого, лорд Ранд.
 Слова ее прозвучали невыносимо чопорно. Но в этот момент ветерок вновь приподнял ее юбку, и взору Ранда представилась вожделенная картина, Он так засмотрелся, что и про массаж забыл. Но тут Силван пошевелилась, и Ранд, испугавшись, как бы она не заметила его откровенно жадного взгляда, возобновил прерванное было занятие. И прерванный разговор тоже.
 — А когда вы его видели, этого вашего духа?
 — Хм. — Ей явно не очень-то хотелось откровенничать на этот счет. — В свою самую первую ночь в этом доме.
 — В ту самую, значит, когда и Перт пострадала.
 — Ну да, но это же глупость, правда? Духи камнями не швыряются.
 — Так, быть может, ваш дух — живой человек? — Он наклонился к ней. — Послушайте, Силван. Закройтесь в своей комнате и спите себе спокойно. Подоприте еще дверь чем-нибудь изнутри. Никаких духов не бывает, а живой человек такую преграду не преодолеет.
 Она еле слышно пробормотала:
 — Да не из-за призрака я плохо сплю. Дух Клэрмонт-курта тут ни при чем.
 Так, выходят, что-то мешает ей спать. Уж не грезы ли о нем, а? Он уж собрался ляпнуть что-нибудь на этот счет, но побоялся рассердить ее — она выглядела такой умиротворенной. Грудь ее поднималась и опускалась в ритме дыхания, и она, похоже, так и не замечала, что ее юбка задирается все выше и выше.
 Не надо было ему смотреть. От этого желание только усиливалось, а на что ему иметь желания? Но и отвернуться не было сил — скорей уж он отвернулся бы от врат небесных.
 Да и что ему эти небесные врата? Силван — вот для него врата рая.
 Но пока что он опять — сторож у этих врат. Ранду и приятно было, что он дает ей отдохнуть, как бы дарит покой, и в то же время хотелось вырвать ее из этой безмятежной умиротворенности. Пусть глаза откроет, прижмется к нему, застонет от удовольствия.
 Ранд даже вздрогнул, до того ясно все это себе представил, вкус ее на губах почувствовал.
 Пальцы его двигались все выше, нежно поглаживая ее ногу, а сам он склонился к Силван, так что его губы чуть не коснулись ее волос.
 — Может, вы обо мне думаете и потому заснуть не можете?
 Глаза ее распахнулись, но в них не было страха, как перед этим. Только какое-то сонное любопытство.
 Он прикасался к ней как целитель, изображая искусного знахаря, но пожирал ее взором влюбленного. Она оцепенела, уловив его взгляд, устремленный на то место, которое ему невероятно хотелось поцеловать. Дремоту как рукой сняло, глаза прояснились, как будто полуденное солнце прогнало набежавшие на небо тучки. На этот раз Силван сумела высвободить свою ногу из его цепких пальцев и надежности ради отодвинулась от него подальше. Усевшись поодаль, она потянула юбку вниз с таким ожесточением, словно опасалась, что он сможет вновь приподнять ее одной лишь силой своей мысли. Потом быстрым, безошибочным взмахом руки она не глядя ухватила сиротливо лежавшую соломенную шляпу и водрузила ее на голову.
 — Вы — испорченный человек.
 — Просто мужчина. К тому же истомленный желанием, — поправил ее Ранд. — Так я угадал, почему вы не высыпаетесь? Да или нет?
 — Нет! Нет! — Силван отвернулась, благо широкие поля ее шляпки позволяли ей укрыть лицо от его нескромного взгляда. — Окажите любезность, верните мою туфлю.
 Ранд собрался было передать ей этот предмет из рук в руки, но она отдернула свою ладошку так резко и держала при этом голову так решительно, так стараясь не встречаться с ним глазами, что он заколебался: Она и так уже решила, что он испорчен и порочен. К чему увеличивать список своих прегрешений? А впрочем, почему бы и нет? Вернув туфельку себе на свои колени, он сказал:
 — Сами возьмите.
 Вся ее растерянность улетучилась как дым — он, стало быть, исцелил ее в один миг. Встав на ноги, она подошла к его креслу и только наклонилась, чтобы взять туфлю, как он поймал ее за руки и усадил к себе на колени. Силван снова попробовала вырваться, но он цепко держал ее запястья, и, воюя за свободу, она в негодовании выпалила:
 — Вы — мошенник, жулик, вы, сэр, — уголовник, на вас пробы ставить некуда, и я…
 — Поцелуете меня?
 — С чего это вдруг? В порядке поощрения за ваши безобразия?
 — Нет, в порядке выкупа. Вам же нужна обувь?
 Вывернувшись, она опять потянулась за туфлей, а он дождался, пока она ее возьмет, и лишь тогда попытался опять схватить Силван. Краска залила ее щеки, стоило ей распознать коварный замысел Ранда.
 — Ваши мальчишеские выходки, сэр, не производят на меня впечатления.
 — Зато ваши прикосновения меня очень даже впечатляют. — Он наклонился к ней. — Один поцелуй.
 — Ни в коем случае. — Она попробовала вырваться.
 И на этот раз Ранд удержал ее:
 — Тогда — два поцелуя.
 Конечно, он должен был это предвидеть, но в тот момент ему и в голову не пришла возможность такой реакции. Одна рука Силван оставалась свободной, и вот этой-то свободной рукой она съездила его по физиономии. И до того крепко, что у него аж в ушах зазвенело. Обхватив своей рукой ее голову на манер циркового борца, он притянул ее лицо к своему и рассмеялся прямо ей в глаза.
 — Тяжела же ваша карающая десница, о моя госпожа, и вы задолжали мне уже три поцелуя, коль уж вы позволили себе пустить ее в ход.
 Силван увернулась от первого поцелуя, а когда он поцеловал ее во второй раз, осталась холодной, безучастной, недвижной, но уже третий.., ах, как же не хватало постели, того мрака и той близости, что смогли вызволить ее из пут сдержанности в прошлый раз. Но он все же попытался доказать себе и ей, что способен вызвать у нее отклик и тут, на ветру и под жарким солнцем. И ему это, кажется, удалось. Разжав, наконец, объятия, Ранд ласково провел рукой по ее щеке и прошептал:
 — Если бы вы пришли ко мне как-нибудь ночью, я бы показал вам, что такое настоящее удовольствие.
 Ее веки упали вниз, а ресницы у Силван были такими длинными, что отбрасывали заметные тени на скулы. Она отвечала тоже шепотом:
 — А что, вы способны на удовольствия?
 — Не знаю. Но даже если я сам ни на что не годен, вы удовольствие получите, это я вам обещаю.
 Он так и не понял, не смутил ли ее опять, да и не знал, правильно ли она поняла его слова, но, прежде чем он решился задать следующий вопрос, вдруг возле самого уха прозвучало:
 — А что это вы делаете, дядя Ранд?
 Силван и Ранд испуганно отпрянули друг от друга и увидели Гейл. Девочка стояла неподалеку, склонив голову набок, и наблюдала за возней взрослых, озадаченно наморщив лоб. Силван только с ужасом вздохнула и, схватив туфельку, вскочила с колен Ранда. На этот раз он и не пытался ее удержать.
 — Несчастное дитя, — обратился Ранд к девочке. — Ты тут давно?
 Поджав губы и мастерски копируя чопорные манеры тети Аделы, Гейл ответила:
 — С того самого времени, как вы начали бороться.
 — А почему ты ничего не сказала? — Силван, судя по голосу, по-настоящему разозлилась, хотя, может быть, оттого, что ей никак не удавалось нацепить на ногу свою туфлю.
 — Я вас звала, но вы не услышали.
 — Силван смерила взглядом Ранда, потом со вздохом воздела глаза к небу, словно решение всех проблем следовало искать там, наверху, меж кудрявых облаков.
 — Это, верно, потому, что я слишком громко визжала, да?
 — Дядя Ранд зато смеялся. Тоже громко. А потом с чего-то вдруг поцеловал вас, а я не поняла — за что это.
 Ранд решил предупредить дальнейшие расспросы на столь щекотливую тему и подумал, что откровенное признание может пойти на пользу.
 — Я просто решил показать мисс Силван, как она мне нравится.
 — И потому вы так себя вели? — Девочка неодобрительно покачала головой.
 Ранд вообразил, как должны выглядеть со стороны его приставания к Силван, и понял, что не всякому такое зрелище придется по вкусу. Не удивительно, что девочке это их развлечение показалось странным и что в голосе ее такое неудовольствие — сам он, помнится, испытал отвращение, впервые увидав нечто подобное. Было ему тогда лет десять, примерно столько же, сколько сейчас Гейл.
 — А ты что тут делаешь, ветреница Гейл? — решил он сменить тему.
 — Да я на фабрику хотела пойти. Только одной нельзя. — Голубые глаза Гейл, почти такие же, как у него самого, широко распахнулись, выражая терпение и смиренную просьбу.
 Ранд усмехнулся. Он узнавал в ней себя самого — та же смекалистость, умение быстро соображать И придумывать всякие затейливые ходы. Он очень надеялся, что судьба будет милостива к этому ребенку. Пока жив он, Ранд, у Гейл одним защитником больше, но кто знает, сколько ему суждено прожить? Он молился о каком-то щите, способном отразить те стрелы бессердечной жестокости, на которые так щедр этот мир, если речь идет о незаконнорожденных.
 — Так ты хотела, чтобы мы тебя туда отвели?
 — А вы можете? — Она даже подпрыгнула. — Какая замечательная мысль.
 — Я согласна, — суховато сказала Силван. — Мысль действительно замечательная.
 — Хотя мне и чрезвычайно жаль расставаться с нашим уединенным местечком. — Ранд лукаво скосил глаза на Силван и шутливо втянул голову в плечи, встретив ее свирепый взгляд, — но я полагаю, что нам стоит поторопиться. Не то, не ровен час, мисс Силван вновь окажется во власти необоримого желания.
 — Желания врезать вам по физиономии, — выпалила Силван.
 — Еще раз. — Он провел рукой по своему до сих пор пылающему лицу. — Ну что, пошли?
 Они не стали выдерживать свой привычный маршрут и свернули с тропы, ведущей к господскому дому, на дорогу, которая, виляя между скал и утесов, должна была привести их на фабрику. Силван толкала кресло-коляску сзади, а Ранд изо всех сил старался помочь своей сиделке провести этот экипаж через то и дело попадающиеся на пути, поросшие густой травой кочки. Один крутой подъем вообще казался непреодолимым, но Гейл поспешила на помощь, и они сумели взобраться на холм. Оттуда уже была видна фабрика.
 Море в этом месте глубоко врезалось в берег, и там образовалась небольшая бухточка, окруженная холмами, но фабрика, безусловно, господствовала над окрестностями. Мощное сооружение из местного камня под шиферной крышей сотрясалось от грохота и выбрасывало черный дым из паровой машины, в топку которой закидывали уголь. Работник, стоявший на лестнице, белил стены, но его труд был заведомо обречен на неудачу. Пепел плавал в воздухе, трава кругом была засыпана шлаком, что как будто ничуть не смущало женщин, решивших перекусить под открытым небом.
 Ранду пришлось бороться со своими чувствами: инстинкт велел ему прятаться или бежать прочь. Женщины-то с фабрики все были ему знакомы. Это их лорд Ранд Малкин приветствовал в церкви, им он помогал в суровые зимы, их он веселил шутками и розыгрышами на святочных гуляниях. Он был для них господином и благодетелем, а вот теперь они увидят его прикованным к инвалидной коляске.
 Он боялся увидать жалость к себе или услыхать перешептывания за спиной.
 Гейл убежала далеко вперед, радостно приветствуя знакомых, а Силван, видимо почувствовав состояние Ранда, ласково коснулась его плеча. И Ранд немного успокоился: все равно рано или поздно придется через это пройти.
 Но когда при виде его приближающегося кресла-коляски сидящие на траве женщины дружно вскочили на ноги и уставились на него, на мгновение зажмурился, призывая на помощь всю свою смелость. Когда же Ранд опять отважился взглянуть на мир, он увидел вокруг себя дюжину сияющих лиц.
 — Лорд Ранд, как это хорошо, что вы выходить стали. — Лоретта вылезла из толпы вперед. Ширококостная, с большим животом, она часто выступала от лица деревенских жителей и хорошо была знакома с Рандом. — Мы о вас весь прошлый год непрестанно молились.
 И Лоретта от души приложилась к его руке. Наина, двор которой стоял на отшибе от деревни, как всегда, держалась в стороне. Роз и Чарити взяли за руки Гейл, и девочка, воспользовавшись возможностью пошалить, стала весело прыгать, поджимая ноги и звонко хохоча. А вот Ребекка, Ширли, Сузан и все прочие женщины, которых Ранд знал по именам и о которых ему случалось заботиться, старались подойти поближе. На их губах вспыхивали смущенные или радостные улыбки, и все они норовили поцеловать ему руку или приложиться к плечу. Он даже покраснел, растрогавшись, — очень уж искренне они ему обрадовались, и теперь как-то не понимал даже, чего это он от них так старательно прятался.
 — Очень мы скучали без вас в это Рождество, лорд Ранд, — сказала Ширли. — И выпивка, и закуска у нас имелись, но вот ухажера ни единого.
 — Ага, а когда кавалеров не видать, муженьки наши совсем уж спесивыми делаются, — подхватила Роз.
 — Но ты-то, Роз, уложила своего благоверного на обе лопатки, разве не так? — Лоретта стояла, уперев руки в бока, а Ранд захохотал, глядя на зардевшуюся Роз.
 — Ну, нрава-то она крутого, кто ж не знает, — согласился он с Лореттой.
 — Какая беда с ногами-то вашими, милорд, — Лоретта, нисколько не смущаясь, смело затронула деликатный предмет. — Но его милость говорит, что лучше вашей сиделки не найти и что она хорошо смотрит за вами. — Лоретта схватила руку Силван и прижалась к ней губами. — И я верю, что так оно и есть, и все, как надо, мисс. Лицо у вас доброе, да еще и такое красивое, сразу видно, что вам можно верить — вы позаботитесь о нашем любимом лорде Ранде.
 Теперь Силван покраснела, и Ранду это понравилось. Будет знать, каково это — в центре внимания быть.
 — А что-то я Перт не вижу, — сказал он.
 — Тут я, сэр. — Из толпы вышла невзрачная женщина.
 Синяки под ее глазами отливали зеленым и желтым, а на щеке багровел глубокий порез. С тех пор как Ранд видел ее в последний раз, она лишилась двух верхних зубов, но, может, они у нее сами выпали. Перт только жалко улыбнулась, видя, что Ранд пристально рассматривает следы ее недавних увечий.
 — Уж очень крепко он бьет, этот призрак. Настоящий разбойник, а не бестелесный дух.
 Тут на глаза Перт навернулись слезы, и она боязливо оглянулась, будто страшась, что кто-то за ее спиной и подслушивает.
 — Было не так чтобы совсем уж темно, и я разглядела, что на нем все черное было надето. Я сама, верно, виновата, что пошла одна, да еще так поздно, но его милость пообещал мне заплатить, если я задержусь и помогу ему, а мне и в голову никогда не пришло бы, что кто-то.., кто-то…
 Лоретта обняла Перт за содрогающиеся худые плечи.
 — Что ты коришь себя? Где тут твоя вина? Еще не хватало — за какого-то трусливого негодника, что на тебя накинуться вздумал, ты винить себя будешь? Чтобы я больше такого от тебя не слыхивала.
 Во всем Малкинхампстеде не сыскать другой такой кроткой и тихой женщины, как эта Перт, думал про себя Ранд. У кого только рука поднялась сотворить с ней такое?
 Нашелся кто-то. Какой-то человек. Какой-то мужчина. Какой-то безумец.
 — Лорд Ранд! — воскликнула Перт. — Мне больно!
 Он поспешно выпустил ее руку и с ужасом увидел, что на коже остались красные пятна — уж очень крепко он ее схватил.
 — Виноват, прости меня, — смущенно сказал он. — Я что-то задумался.
 Перт попыталась улыбнуться.
 — Да уже и не болит.
 — Вы не тревожьтесь, — сказала Лоретта обычным своим уверенным голосом. — Мы, женщины, не такие дурные, как вы, может, про нас думаете. Мы больше не станем по ночам в одиночку ходить.
 — Очень разумно, — — согласился Ранд.
 В это время открылась дверь, и раздался голос Гарта:
 — Что-то вы долго обедаете. Работать пора.
 Женщины переглянулись, а потом расступились, чтобы Гарт увидел, что привлекло их внимание. Гарт удивленно и радостно улыбнулся и широким шагом направился к гостям.
 — Ранд! Слава Богу, ты наконец-то выбрался сюда. Без тебя мне с этими бездельницами не справиться. — Он деланно нахмурился, изображая притворное неудовольствие. — На меня они работать не хотят, может, на тебя будут.
 — Так не мы в том виноваты, ваша милость, вы же знаете, — заспорила Лоретта. — Машины все время крутятся, да только не как положено. Нитки они то и дело рвут, а когда мы сунемся, чтоб узелок связать, так того и гляди тебя эта чертова машина затянет.
 — Знаю, Лоретта. — Гарт осторожно потрепал женщину по плечу. — Но готов присягнуть, хватает и неумех, не знающих, как подступиться к хлопку. Вот пойдем сейчас и начнем, и еще поглядеть надо, управимся ли мы вовремя.
 — Что, опять допоздна работать будем, ваша милость? — спросила Ширли.
 — По крайней мере, до тех пор, пока машины не заработают гладко. — Он вздохнул и пообещал:
 — Зато заплачу больше.
 Женщины засмеялись и побрели на фабрику, явно в добром расположении духа.
 — Мисс Силван, прошу вас, — Гарт вытер ладони о замасленную тряпицу, и предложил руку Силван. Вторую руку он протянул Гейл, и она ухватилась за его ладонь, ослепительно улыбаясь. — Я очень рад видеть вас. — Ведя их к двери, Гарт сказал:
 — Позвольте мне показать вам мою гордость и радость.
 — Эй! — закричал Ранд, оставшийся в одиночестве в своей инвалидной коляске. — А я что?
 — Ну и ты давай присоединяйся, — распорядился Гарт. — Не отставай.
 Силван, извинившись, вернулась к Ранду, чтобы хоть немного подтолкнуть его инвалидное кресло сзади, а дальше он и сам поедет. Добравшись до входной двери, Ранд, не задерживаясь у порога, въехал в цех фабрики. А вот Силван туда совсем заходить не хотела. Ее отец вложил часть своих средств в ткацкие фабрики, так что Силван доводилось знакомиться с этим производством. Ничего хорошего: шум, жара, вонь. Женщины у станков запихивают в машины вату, снимают нитки, когда те уже готовы, то есть когда машина напрядет целую катушку, а если нитка порвется, то работница должна завязать узелок. Ни особенной силы, ни большого ума такая работа не требовала, только терпения, и вот эти женщины из Малкинхампстеда согласились заняться этим делом по своей воле, да еще подменяли друг друга, когда кто-то из них уходил пообедать.
 Гейл вцепилась в руку Гарта и тараторила без умолку, ей, видно, все вокруг было необыкновенно интересно, а Гарт глядел на девочку такими глазами, что сердце у Силван дрогнуло. Наверное, Гарт — отец девочки. Чем лучше Силван узнавала Гарта, тем более она утверждалась в мысли, что и он — обыкновенный человек и, значит, во времена юности своей мог себе позволить какую-нибудь легкомысленную интрижку, за что теперь и расплачивается со всем присущим ему чувством долга и ответственности. Он определенно очень обрадовался Гейл, да и вел себя с девочкой так, как должен вести себя с дочерью отец, но что, если это он делает потому, что ни Джеймс, ни Ранд не хотят или не могут позаботиться о Гейл? Всякий раз, когда Силван, казалось, уже наталкивалась на разрешение мучившей ее загадки — кто отец девочки? — обязательно случалось что-то, заставлявшее ее менять мнение и не спешить с выводами.
 Когда Силван и Ранд вошли в цех, Гарт мягко отстранил от себя Гейл и тихо сказал ей:
 — Давай покажем мисс Силван нашу фабрику.
 — О, конечно! — с готовностью и восторгом отозвалась девочка. — Это — огромный завод. Он еще работает не на полную мощность. Мы пока только прядем нитку, но, когда у нас будут ткацкие машины, мы начнем выпускать самую лучшую одежду в стране и сможем поддерживать семейства жителей Малкинхампстеда. Такая семья, как наша, должна отвечать за своих людей, и этот завод — лучший способ исполнять наш долг.
 Она повторяла фразы, которые, должно быть, слышала много раз, и Гарт, весь светясь от гордости, погладил девочку по головке, убрав локоны, свесившиеся на глаза Гейл.
 — Я, конечно, заведомо пристрастен, но, согласитесь, правда же, она — необыкновенно умна? Как вы находите?
 — Очень умна, — согласилась Силван и тут же с полной уверенностью решила, что отец Гейл — конечно же, Гарт.
 Ранд наблюдал за ними со снисходительным осуждением.
 — Ребенка портите.
 — Это еще вопрос, кто больше портит это дитя.
 Взяв Силван под руку. Гарт принялся втолковывать ей, как из хлопковой ваты получается нитка, а из нитки — ткань. Слушая его, Силван только дивилась: надо же, какие герцоги бывают. Другой бы давно свалил все эти хлопоты на надсмотрщика.
 Пользуясь случаем, Силван попыталась тактично выяснить, кто же все-таки приходится Гейл матерью. Но успеха не добилась. Да и не так это важно, в конце концов. Другие семьи о родных детях так не заботятся, как здесь заботились о Гейл. Эти Малкины проявляли куда большее сочувствие своим людям и своим детям, чем какой бы то ни было другой знатный род Англии.
 Гейл опять влезла в разговор:
 — Фабрика — это спасение рода Малкинов. Она принесет нам столько денег, что их всегда будет хватать на поддержание Клэрмонт-курта. Да еще к тому же у наших людей всегда будет работа и им не придется уезжать в большие города.
 Лицо Гарта озарилось энтузиазмом.
 — Конечно. Мужчины будут работать в поле, а женщины…
 Но тут раздался отчаянный вопль, и все его благодушие как рукой сняло. Гарт прижал Гейл к стене, заслонив ее своим телом. Силван стала испуганно оглядываться. Ранд закричал, чтобы остановили машины, а посреди цеха вокруг какой-то работницы уже сгрудилась кучка женщин. Лоретта срывала нитки, обмотавшиеся вокруг пальцев Роз, а глаза у той закатывались, и она громко вопила. По платью Роз текла кровь, красное пятно расплывалось все шире, пачкая ее обувь, пол, нитки.
 Силван оцепенела.
 Не надо. Ради Бога, только не сейчас. Сколько можно? Опять кровь. Опять боль. Хватит с нее бессмысленных смертей и ужаса беспомощности. Не надо…
 Силван дернулась, как бы стряхивая с себя оцепенение ужаса, и бросилась к пострадавшей.
 Рука Роз запуталась в наматывавшихся на катушку нитках и мясо в одном месте было срезано до кости. Фонтаном хлестала кровь, и Силван, схватив Роз за руку выше локтя, надавила на нее, чтобы зажать кровеносные сосуды, а потом замотала руку Роз в подол юбки.
 — Есть место, чтобы усадить ее? — закричала Силван.
 Гарт осторожно поднял женщину и двинулся с нею на руках в угол цеха. Силван шла рядом, зажимая вену на предплечье работницы. Они вошли в комнатенку, где стоял письменный стол, заваленный бумагами. Тут Гарт усадил Роз в тяжелое кожаное кресло.
 — Воды, — отрывисто скомандовала Силван, разглядывая рану. — И иголку с ниткой. — Рана выглядела очень серьезной, порваны были не только мышцы, но и сухожилие.
 — Что, пропали мои пальчики? — Роз всю трясло. Губы посинели, тело, сотрясаемое ознобом, в каплях холодной испарины.
 — Ваша милость, у вас тут одеяла не найдется? Надо бы укрыть эту леди, чтобы ей было поспокойнее, пока я буду ее рукой заниматься. — Силван улыбнулась Роз. — Точно саблей рубанули. Я сотни таких ран под Ватерлоо обработала.
 — Вы меня вылечите? — Бедняга вся дрожала, когда Гарт кутал ее плечи в одеяло.
 — Все, что смогу, сделаю.
 Гарт убрал бумаги со стола и помог Роз устроиться поудобнее, а Силван взялась за работу.
 — Мисс Силван! — Гейл поспешила к Силван, как только та вышла из кабинета Гарта. — С ней все будет нормально, да?
 Силван как-то не приходилось в жизни много возиться с детьми. И она не очень понимала, как вести себя с девочкой. Но сам вид Гейл, ее свежее, румяное личико, звонкий голосок подействовали на Силван умиротворяюще. Что может быть дальше от смерти, крови, ужасов, чем здоровый жизнерадостный ребенок?
 Силван ласково погладила Гейл по щеке.
 — С ней все будет в порядке.
 — А рука сможет работать по-прежнему? Ведь у нее восемь детей, а муж полгода назад слег и с тех пор не встает, от него и здорового-то толку не было. Если Роз работу потеряет, ума не приложу, что с ними будет. — Гейл пристально разглядывала Силван. — Но вы ведь ее вылечили, да?
 Машины так шумели, что Силван стало не по себе. Спертый воздух душил. Клочки ваты плавали в воздухе, как будто снег шел. Из окон вверху струился свет, освещая наматывающиеся нитки. Челноки сновали неустанно, монотонно, ровно, и от этого кружения и подергивания нехорошо как-то становилось.
 — Я сделала все, что могла. Остальное — в руках Божьих.
 Разглядывая свои ладони, она заметила кровь под ногтями. И почувствовала себя совсем уж скверно.
 — Но вот как же ее детки, — не унималась Гейл. — Надо бы позаботиться о них. Надо хотя бы…
 — Гейл, — за спиной Силван возник Гарт. — Не приставай.
 Ранд, подъехав к ним в своем кресле, сказал:
 — Я уже велел, чтоб за ней послали повозку. Лоретта отвезет ее домой и приглядит за нею ночью.
 Гарт кивнул.
 — Хорошо. Я заплачу обеим, разумеется.
 — Кто ж знал. Тут нет твоей вины.
 Ранд говорил так вежливо и тихо, что Силван не очень-то расслышала и подумала, что Ранд обращается к ней. Но прежде чем она отозвалась, Гарт сказал:
 — Да знаю, но что-то уж слишком много несчастных случаев. Они как будто преследуют все наши начинания. Уж не прокляты ли мы небесами?
 — Куда вероятнее, что мы прокляты собственной неопытностью. Не умеем ничего пока, — ответил на это Ранд.
 — Я нанял таких людей, лучше которых в этих делах в Англии никто не разбирается. — Гарт устало потер глаза, оставив вокруг них два масляных круга.
 — Все равно со временем у нас будет получаться лучше, — продолжал успокаивать его Ранд. — Мы только-только затеяли это дело, рабочие у нас — такие же новички, как и мы, а вот наберемся опыта…
 — Мы. — Гарт пристально взглянул На брата. — Ты что, помогать будешь? Правильно я понял?
 Ранд оглянулся на переполошившихся работниц, на озабоченных механиков, суетившихся у станков, потом посмотрел на брата, измученного хлопотами и борениями. Сказать «нет» было жестоко, но и брать на себя какие-то обязательства тоже не хотелось. Потому и обещание вышло каким-то уклончивым.
 — Помогу, когда смогу.
 — Мисс Силван. — Гейл подошла к прислонившейся к стене спасительнице Роз. — У вас на юбке кровь. Повсюду на юбке.
 Силван наклонилась и стала разглядывать тонкий батист. Кровь пропитала светлую ткань, пятна все еще оставались влажными и густыми, и непонятно почему это показалось ей совсем уж невыносимым. Силы оставили ее. Она дикими глазами поглядела на Гарта, потом на Ранда, потом на Гейл, но лица их расплывались в мерцающем красноватом и все сгущающемся тумане. Она видела, что губы Ранда шевелятся, но в ушах стояло только какое-то жужжание. А потом пол качнулся ей навстречу.


* * *

 Наклонившись вперед, Ранд натянул покрывало кареты на ноги Силван, а потом подтолкнул Гейл.
 — Укутай ее, как следует, — велел он девочке. — Пусть мисс Силван будет тепло.
 По-настоящему холодно не было, только знобило — дул весенний вечерний ветерок с океана, но теплое покрывало и ребенок, доверчиво прижавшийся к ее боку, рождали чувство уюта и защищенности. И только гордыня толкала Силван все время возражать.
 — Не надо. Со мной все В порядке. Я просто переволновалась. Мне и похуже раны видеть приходилось.
 Ранд и слушать ее не стал, впрочем, он никогда не обращал внимания на любые ее протесты. Джаспер только что прибыл в специальной закрытой карете, которую перестроили для Ранда. Дверцу экипажа сделали пошире, а сидение, обращенное назад, сняли. На это место поставили кресло на колесах с Рандом и надежно привязали его ремнями, так что, похоже, он не чувствовал ни малейшего неудобства. Довольно улыбнувшись, он заявил:
 — Можно считать, что мы уже почти вернулись в Клэрмонт-курт.
 Силван с раздражением обернулась на его голос. Она очень не любила, если кому-то удавалось застать ее не в лучшей форме, и сейчас стыдилась своей слабости. Дело было даже не в самом несчастном случае — и уж, конечно, дурно ей стало не потому, что в цеху такой тарарам и такая суета, а из-за ощущения чего-то неладного, какого-то напряженного ожидания несчастья, разлитого в тамошнем воздухе.
 После Ватерлоо ей повсюду мерещилась угроза. Так мать, когда дитя ее только-только научилось ходить, все время трясется, как бы с чадом ее ничего не случилось. Вот и Силван чувствовала себя сейчас такой беспокойной мамашей. Ей плохо становилось при одной мысли о крови, проливаемой зря, безо всякой разумной причины, просто потому, что война, или по неосторожности.
 А Ранд, думая, что она все еще переживает случившееся, старался ее утешить:
 — Гарт повез Роз с Лореттой на другой коляске, и он побудет с ними, пока они не успокоятся. Повар пошлет корзину еды. Мать отправит одеяла, а Лоретта пообещала, что сделает для Роз все, что нужно будет сделать. — Она увидела, как в темноте блеснули его зубы. — Лоретта уверена, что вы способны творить чудеса. Она так мне и сказала. Мол, делай то, что она тебе велит, и выздоровеешь.
 Силван усмехнулась, но этот смешок очень уж походил на всхлип. Не умеет она никого лечить. Ни единой души не спасла. Она просто перевязывала раны и молилась за раненых, а те все равно почти всегда умирали.
 — Так что вы сейчас пойдете поужинаете и в постель. Все и без вас сделается. Никаких споров, никаких шатающихся духов.
 Какие еще духи? Ее память опять вернулась к тем страшным дням у Ватерлоо, опять перед глазами встали искалеченные трупы. Все они некогда были живыми мужчинами с упругими телами, а теперь кости их гниют в могилах, а сами они оживают лишь в ее кошмарных фантазиях.
 — Откуда вы знаете про моих духов?
 Он замялся, потом мягко сказал:
 — Я не о ваших духах говорил. Я имел в виду привидение Клэрмонт-курта.
 — Ох! — Она издала коротенький смешок. — Вы про этого духа. Нет, ваш дух меня не пугает. Это просто какой-то безумец, изображающий из себя привидение и нападающий на женщин. — Она оборвала свои разглагольствования, почувствовав, как в испуге сжалась Гейл. И поспешила добавить:
 — Но у меня есть твердая уверенность, что его скоро изловят.
 — А вы, мисс Силван, боитесь духа?
 — Нет! — У Силван руки чесались стукнуть Ранда как следует. Нашел время затеять разговор о духах. Да еще при ребенке. Вон как Гейл побледнела! И она ласково погладила девочку. — И ты не бойся. Он тебе вреда не причинит.
 — Есть разумное объяснение для всех этих выдумок про духа. — Голос Гейл зазвучал громче и увереннее, как это бывало всегда, когда она цитировала кого-то из взрослых.
 — Мы духа поймаем и поглядим, как ему придет конец.
 Карета резко затормозила, и Силван почти не расслышала, как Ранд пробормотал:
 — Вот и правда. И конец будет.
 Джаспер соскочил со своего облучка и распахнул заднюю дверцу так резко, что карета закачалась. Всунув свое грубое озабоченное лицо внутрь, он спросил:
 — Мистер Ранд, с вами все ладно?
 На ступенях ведущей на террасу лестницы их встречала прислуга. В руках люди держали фонари, пытаясь укрыть пламя от вечного здесь ветра с моря.
 — Со мной все в порядке, — отозвался Ранд. — Ты дамам выйти помоги.
 — Но, сэр… Слушаюсь, сэр.
 Джаспер предложил руку Гейл, но девочка соскочила на землю сама, вовсе не нуждаясь в помощи. А когда его рука прикоснулась к Силван, она поразилась: у Джаспера дрожали пальцы.
 — У нас тут только и разговору, что про несчастный случай да про пострадавших. — Джаспер сжал ее ладонь чуть сильнее, пожалуй, слишком сильно. — Вовек себе не прощу, если с мистером Рандом что стрясется, а меня рядом не будет.
 Он полез в карету и стал распутывать ремни и веревки, удерживавшие кресло-коляску, а потрясенная Силван осталась одна на лестнице.
 Джаспер ревновал.
 Она знала, что ему не по душе их ежедневные прогулки с Рандом. О том нетрудно было догадаться: с каждым днем Джаспер если и помогал ей, то все более неохотно и все сильнее ворчал. Но то, что она так явственно, осязаемо ощутила его недоброжелательность, привело ее в замешательство, и ей оставалось лишь смятенно разглядывать широкие плечи слуги. Уж не он ли бродил духом по залам и коридорам?
 Да нет, вряд ли. С чего бы это Джасперу взбрело в голову пугать ее? Да еще с такими сложностями — переодеваться, походку менять. Тут Силван облегченно вздохнула: не мог это быть Джаспер. Ростом он гораздо ниже и фигурой совсем на Радолфа не похож. Вот и опять ей померещилась опасность. Там, где ее и в помине не было.
 Крик с верхней ступеньки лестницы заставил ее вздрогнуть. Боже, что еще случилось?
 — Сын мой! — Леди Эмми мчалась вниз, широко распахнув объятия. — Как ты, сыночек?
 Силван только глаза закрыла и вздохнула поглубже. Нет, надо себя в руки взять, не то, чего доброго, сорвешься в такую же истерику.
 — Со мной все в порядке. — Ранд стоически перенес объятия матери. — Мама, у меня все хорошо.
 — Мать о тебе беспокоится. — Тетя Адела величественным шагом спускалась с лестницы, опираясь на руку Джеймса. — Она решила, что это ты на фабрике поранился. Вот почему она так встревожилась. Я ее убеждала, что Малкины — сильные и решительные, но разве она меня послушает? — Ранд проплыл мимо нее, возносимый вверх по ступеням мощными руками Джаспера и лакеев и сопровождаемый что-то неслышно бормочущей леди Эмми. Тетя Адела застыла на минуту, а потом, не прерывая своих рассуждений, так же неспешно начала подниматься вверх.
 — Все наши беды от этой фабрики. Сколько хлопот, сколько беспокойства. Как же не стыдно тебе и твоему брату упорствовать? Почему вы так держитесь за нее? Ведь это — погибель наша, и ничто больше.
 Устав от отчаянных причитаний, Ранд перебил:
 — Мама, это Силван не очень хорошо. Леди Эмми, стоя на верху лестницы, поглядела вниз.
 — Силван, дорогая, что случилось?
 Старая леди принялась было опять спускаться, но Силван подняла руку, останавливая ее.
 — Лакей мне поможет.
 — Да и Гейл могла бы помочь вам подняться. — На верхней ступеньке лестницы стояла Бетти, руки ее мяли фартук, до того сморщенный, что можно было подумать, она его специально скручивала. — И вы это сделаете, мисс Гейл.
 Гейл тут же вняла призыву:
 — Да, мэм.
 Она подхватила Силван под одну руку, лакей под другую, но леди Эмми все никак не могла успокоиться. Она не сводила с Силван обеспокоенного взгляда.
 — Бедняжка! — Вдруг глаза леди Эмми распахнулись еще шире. — У вас кровь на платье. Вы ранены?
 — Нет, ваша милость. — Силван преодолела несколько ступенек. — Мне лишь пришлось ухаживать за раненой женщиной.
 — Благодарение небесам! Я уж боялась, что придется объясняться с вашим батюшкой. От него сегодня как раз письмо пришло. Даже два — и вам и мне. Гейл, милочка, тебе тяжело, вон как ты согнулась. Я лучше сама мисс Силван помогу. — И она заняла место Гейл.
 — Мне письмо от отца? — Силван едва не застонала. — И вам он написал? Надеюсь, хоть грубостей он себе не позволяет?
 — Он очень беспокоится по поводу вашей репутации. Я его понимаю — разлука.
 Это, конечно, не ответ. Леди Эмми просто не хотела расстраивать ее. Силван поежилась, представив себе, какие невероятные требования могут взбрести в голову ее настырному отцу. И он, разумеется, не постесняется обрушить их На эту милую даму.
 — И еще вам письмо от доктора.
 — От доктора Морланда?
 — Кажется, да. — Леди Эмми смутилась. — Я лишь мельком взглянула на конверт. Это так нехорошо — читать чужие письма.
 — Мой отец с вами бы не согласился. Это его любимое занятие.
 Леди Эмми снисходительно отнеслась к этой слабости родителя Силван, помогая молодой женщине подниматься вверх по ступенькам.
 — Знаете, у каждого свои методы. Если вам станет дурно, вы мне скажите, чтобы я успела вас подхватить.
 Силван с сомнением глянула на леди Эмми, едва достававшую ей до плеча. Пожалуй, вздумай она опять в обморок упасть, от леди Эмми толку большого не будет.
 — А я сзади иду, мисс Силван, — пропищала Гейл.
 — О, я ощущаю себя в полнейшей безопасности, — успокоила их Силван. Она была растрогана такой заботой о ней.
 — Так ужасно, что вам стало нехорошо как раз тогда, когда вы у нас гостите. — Леди Эмми обвила свою ручку вокруг талин Силван, что, видимо, можно было счесть знаком крайней расположенности. — Конечно, вы — медсестра, и ваш долг — оказывать помощь пострадавшим.
 Тетя Адела, мимо которой они проходили, кисло поджала губы.
 — Я всегда говорила, что женщины слишком слабы, чтобы переносить вид крови и прочие ужасы, но в наше время молодые особы никого и слушать не хотят.
 — Адела, дорогая, это не совсем так. — Леди Эмми возвела Силван на верхнюю ступеньку лестницы и остановилась подле Ранда сидящего в своем кресле-коляске. — Подумай, во все времена женщины бывали акушерками и целительницами. Тебе следовало бы признать, что часто женщины обладают куда большей выносливостью и силой духа, чем мужчины.
 Бетти схватила Гейл и крепко ее обняла. Потом сказала:
 — Если вы во мне больше не нуждаетесь, ваша милость, я бы хотела уложить мисс Гейл в постель.
 — Ну, конечно. — Леди Эмми оторвалась от Силван и торопливо чмокнула Гейл в щечку. — Спи хорошо, детка. Сегодня ты была очень смелой девочкой.
 — Женщины-сиделки — это возмутительно! Какой соблазн! За ними нужен глаз да глаз. — Тетя Адела молниеносно метнулась на место леди Эмми и, встав рядом с Силван, понизила голос:
 — Приходится смотреть на раздетых мужчин. Вы понимаете, разумеется, о чем я говорю.
 — Мама! — Джеймс замешкался около коляски Ранда. Его явно смущало то направление, которое приняла беседа.
 — О, может быть, раньше я не стала бы с тобой спорить. — Леди Эмми поспешно вернулась, велев лакею удалиться, и тут же заняла его место рядом с Силван. — Но сейчас, когда я познакомилась с мисс Силван, мое мнение о сиделках изменилось. Она такая прелестная женщина, такая милая, а манеры какие замечательные. И такая храбрая!
 — А сейчас вот-вот в обморок упадет, — победоносно провозгласила тетя Адела. Обе дамы заботливо вели Силван, поддерживая ее с двух сторон и обмениваясь колкими репликами поверх ее головы. — Так что, выходит, не по плечу ей дела, за которые она берется.
 — Со мной все в порядке. — Силван чувствовала себя костью, которую никак не могут поделить две задиристые собачонки. — И смею вас уверить, леди Адела, что, когда мне доводилось смотреть на обнаженных мужчин, никто этому не придавал значения, потому что кровь хлестала ручьем.
 Тетя Адела упрямо покачала головой.
 — Ни за что не поверю.
 — Ох, успокойся же, Адела! — недовольно сказала леди Эмми.
 Они наконец добрались до гостиной и уселись в кресла.
 — Выпейте, дорогая! — Леди Эмми подала Силван бокал хереса. — Хотя, по-моему, вы справляетесь со своим недомоганием, и если бы не Ранд, мы, может быть, ничего бы и не заметили.
 — Ранду просто нравится, что хлопочут не о нем, а ком-то еще, разнообразия ради. — Силван отхлебнула из бокала и вздохнула. Эти Малкины подавали очень хороший херес, и она сразу же почувствовала на себе укрепляющие свойства этого славного напитка.
 — Наша мисс Силван выглядит замечательно. — Тетя Адела наполнила хересом еще два бокала, один протянула леди Эмми, и обе дамы начали изучающе разглядывать Силван. — Что касается повитух, тут я полностью с тобой согласна. Через муки деторождения приходится пройти почти всем женщинам и, конечно, никто, кроме опытной повитухи, не может облегчить страдания роженицы и сделать все нужное для ребенка.
 — Есть ведь и врачи-мужчины, — слабо возразила леди Эмми.
 — Но нельзя же оставлять все эти дела в мужских руках! — Тетя Адела нахмурилась и грозно поглядела на входящих в комнату Ранда и Джеймса, словно бы эти двое несли личную ответственность за все безрассудства мужского пола. — Вот мой дражайший супруг, брат покойного герцога, как же он пугался, если Джеймсу случалось коленку оцарапать! И я знаю, что твой муж, дорогой покойный герцог, вел себя Точно так же.
 — Это верно, но в бою ему храбрости было не занимать, — вздохнула леди Эмми.
 — А вот сиделкой при мужчине женщине быть не подобает. — Тетя Адела строго нахмурилась. — Это неприлично. И тяжело к тому же.
 — Дорогая, ты не права.
 Они разговаривали так, словно Силван не было рядом, и она еле сдерживала свое возмущение. Судя по лицам Джеймса и Ранда, эти двое тоже чувствовали себя неловко. Ранд постарался отвлечь внимание дам очень простым способом:
 У мисс Силван обморок был.
 Обе леди замолкли в самом разгаре перебранки.
 — Гарт успел подхватить ее, — продолжал Ранд. — Но, по-моему, ее следовало бы незамедлительно уложить в постель.
 — Это уж когда я сама того пожелаю, — отрезала Силван. Он ухмыльнулся, и так самодовольно, что Силван убедилась в правоте своих слов. Ранду в самом деле нравилось, что удалось переключить всеобщее внимание с себя на кого-то еще. Явный признак выздоровления, удовлетворенно подумала Силван.
 — Ужин готов, — сказала леди Эмми. — Мисс Силван, вы предпочитаете ужинать в своей комнате или же окажете нам честь и посидите с нами? В качестве дорогого гостя.
 Ну, как могла Силван отказаться от подобного предложения? Очень приятный час миновал за яствами и винами, пока, наконец, семейство вновь не перебралось в гостиную, чтобы продолжить прерванную беседу. Силван немного отстала, ее взгляд упал на письма, лежавшие на столике у входа. Читать их она, конечно, сейчас не будет, но ей не терпелось узнать, что там написал отец, и она украдкой сунула письма в карман, прежде чем войти в гостиную, откуда уже доносились возбужденные голоса.
 Стоя перед камином, тетя Адела сложила руки на животе.
 — Это все из-за того, что Гарт фабрику завел.
 Усевшись, Силван приняла поданный ей херес и тихонько вытянула письма из кармана. Ранд громко вздохнул:
 — Ох, тетя Адела, опять? Надо ли? Сколько можно?
 Силван тоже сначала вздохнула, наткнувшись на послание от родителя, потом усмехнулась, увидав послание от наставника. Горькое лекарство — в первую очередь, решила она. Виновато поглядев на хозяев, она сломала печати на конверте, пришедшем от отца.
 В голосе тети Аделы зазвучало горделивое, но оскорбленное достоинство:
 — А почему бы и нет? Разве это не правда? Да, не спорю, до прибытия этой барышни у меня были некоторые сомнения на ее счет, и я их не скрывала. Очень хорошо, что она, как оказалось, умеет поддерживать беседу и вообще благовоспитанная леди. Тем более зачем же ее в эту сомнительную затею втягивать? Не для того она приехала, чтобы за немощными крестьянками ухаживать.
 — Да при чем тут немощи. Это был несчастный случай! — запротестовал Ранд.
 В дверь проскользнул Гарт.
 — Никаких несчастных случаев не было бы не будь этой фабрики, — не уступала тетя Адела.
 Гарт попятился, намереваясь ускользнуть из комнаты.
 — Нет, нет, сюда, пожалуйста, молодой человек. — Тетя Адела поспешила В погоню за Гартом. — Вернись.
 Пробежав глазами пространное послание, Силван подумала, что отец просто переписывает свои письма, настолько каждое следующее его письмо походило на предыдущее.
 Она была его неудачей, разочарованием. Он так тяжко трудился, стремясь заработать столько, сколько надо, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы у нее было все, чего ее душа пожелает. Он купил себе баронство, потому что хотел помочь ей попасть в высший свет, в общество хорошего тона, в надежде, что она сыщет себе какого-нибудь знатного жениха. Но увы. Она упрямо отвергала все предложения. Она уничтожила все свои лучшие шансы, когда умер Хибберт, но, коль скоро она обитает сейчас в Клэрмонт-курте, пусть заполучит для себя герцога. Нечего ловить ворон, надо ловить момент. К этому вкратце сводилось послание заботливого родителя.
 — Мы уже столько раз это обсуждали, И ничего не переменилось. — Появился Гарт, понуро следуя за крепко державшей его за руку тетей Аделой. Вид у герцога Клэрмонтского был отнюдь не аристократический, можно даже сказать, простоватый, во всяком случае, гляделся он на фоне безукоризненной обстановки и модных, респектабельных дам и господ, занятых светской беседой, каким-то грубоватым простолюдином.
 — Какие бы там оправдания и доводы ты ни изобретала, всем нам известно, что тревожит тебя только пятно на добром имени герцога Клэрмонтского.
 Силван скомкала письмо, подошла к камину и швырнула комок бумаги в огонь.
 — А что, кто-то же должен и о репутации волноваться, — подхватила тетя Адела. — Ясно, что ты этим вовсе не озабочен.
 Силван старалась унять свое разочарование. Во всяком случае, не показывать его слишком явно. Сунув письмо доктора Морланда в карман, она решила распечатать его позже, в своей комнате. Читать его в разгар такого бурно разворачивающегося спора было бы уж совсем невежливо. Да еще после письма от отца — отхлебнула хереса — такой мерзкий вкус остался во рту.
 Подойдя к буфету, Гарт достал графинчик бренди и налил себе немного.
 — Моя репутация — она моя.
 — Если б это было так. Пятно на твоем добром имени порочит всех нас. Торговля! — Слово это Джеймс, только что ввязавшийся В склоку, произнес с такой брезгливостью, словно оно было неприличным. — Герцоги Клэрмонты обитали на этом клочке земли пять сотен лет…
 — Четыреста, — перебил его Ранд.
 — ..и никто из них никогда не пачкал свои руки торговлей.
 — Наши предки занимались другими делами. Но все они так или иначе трудились. — Ранд взял у брата предложенный ему бокал с бренди, и хрусталь фигурных бокалов, соприкоснувшись, зазвенел.
 — О, конечно, вы двое всегда поддерживаете друг друга. Всегда. — Горечь Джеймса была настолько осязаемой, что ее, казалось, можно было потрогать рукой. В его голосе звенела обида. — Вы и не представляете, каково мне, когда кто-то пригласит меня в Лондон, и там на виду у всех какой-нибудь торгаш-выскочка поинтересуется у меня, как, мол, идут дела с нашим — нашим! — предприятием. — Его губы скривила гримаса отвращения. — Купец, спекулянт, и он имеет наглость обращаться со мной, как с себе подобным. Словно я ему — ровня.
 — Когда, разумеется, ты ему — не ровня, — заметил Гарт.
 Силван услышала в словах Гарта язвительную насмешку, и, видимо, тете Аделе послышалось то же. Гордо вскинув голову, она ринулась в бой:
 — Как ты можешь, Гарт! Джеймс — единственный из вас, кто помнит о своем долге и гордится своей принадлежностью к столь древнему роду. И хоть он тоже является одним из наследников герцогского титула, он вовсе не завидует вам, мальчики, на ваше он не претендует. Ему нужно лишь его положение и его достоинство.
 — Я не отнимаю у него ни того, ни другого, — сказал Гарт.
 — Ради Бога, ты не принимаешь меня всерьез, — взорвался Джеймс. — Никто не принимает меня всерьез. Я хорошо разбираюсь в политике, но у меня нет покровителя. Если бы ты помог мне… Тебе достаточно замолвить лишь слово…
 — Ты хочешь, чтобы я отправил тебя в парламент, а ты там будешь ставить палки в колеса всем моим начинаниям? — Гарт хохотнул, коротко и очень резко. — Ну уж нет.
 Вне себя от изумления, Силван во все глаза глядела на герцога, которого она привыкла видеть сдержанным, тихим человеком с мягкими манерами. Как оказалось, за его миролюбием скрывалась могучая воля и решимость идти своей дорогой, невзирая на то, нравится это кому-то или нет. Какие еще тайны кроются за его самообладанием?
 — Привилегии аристократов изо дня в день подрываются средним классом, и если ничего не предпринимать, то все мы скоро будем подавать чай нашим дворецким! — в запальчивости выкрикнул Джеймс, враждебно глядя на Гарта.
 Силван поняла, что этот спор начался не сегодня и не вчера и что, судя по ожесточению противников, к согласию им прийти не удастся.
 — Выходит, что мы должны лишь узаконить наши привилегии, а не идти в ногу со временем и не зарабатывать, не заслуживать их? Это — битва, заведомо обреченная на поражение, Джеймс. — Слова Ранда звучали так, словно он уже не впервые пытается выступить посредником в этом столкновении. — Неужто тебе это непонятно?
 — Лучше сражаться, зная, что поражение неминуемо, чем сдаваться без единого выстрела.
 — О, я не капитулировал, — сказал Гарт. — Я перешел на сторону противника.
 Джеймс распахнул табакерку с нюхательным табаком и захватил пальцами внушительную порцию.
 — Ну и позор тебе.
 Оглушительное «апчхи» слегка смазало впечатление от величественной реплики Джеймса, но тетя Адела подхватила выпавшее было из рук знамя:
 — Да бесполезно с ним разговаривать, Джеймс. — Она проглотила свой херес одним залихватским глотком, подобавшим, скорее, гусару, чем леди. — Его милость упивается своим позором.
 Гарт подчеркнуто вежливо произнес:
 — Должен ли я понимать вас так, что вы будете против, если я оснащу свою фабрику новыми машинами и расширю производство?
 — Скажи мне, что ты шутишь! — простонала тетя Адела.
 — Гарт такими вещами не шутит, мама. — Джеймс взял мать под руку и повел ее к выходу. — Нам сейчас остается лишь разойтись по своим комнатам и поучиться там искусству вдевания нитки в иголку.
 — О, мое сердце. — Тетя Адела прижала ладонь к своей грудной клетке и повисла на руке уводящего ее Джеймса. — Мое бедное сердце не выдерживает таких нагрузок.
 Гарт хмуро смотрел вслед уходящим. Потом криво усмехнулся:
 — Мне очень жаль, что вам довелось все это выслушать, мисс Силван. ;
 Глядя на остатки хереса на донышке своего бокала, Силван тоже чувствовала сожаление и печаль. Она и не замечала, какие страсти кипят в этом столь благополучном на вид семействе.
 Гарт продолжал:
 — Но мы воюем только несколько месяцев. И это будет продолжаться до тех пор, пока они не поймут, что я не пойду на попятный.
 — Или пока ты не протолкнешь Джеймса в парламент, — вставил Ранд.
 — Я не хочу платить свои собственные деньги за то, что сработает против меня же, пусть даже речь идет о моем двоюродном брате! — взревел Гарт.
 — Тогда ты — дурак проклятый! — выкрикнул в ответ Ранд. — У нас в Клэрмонт-курте хоть тишина бы настала, А что он сможет в Лондоне? В одиночку такую революцию не остановишь. Это то же самое, что пытаться остановить прилив.
 — Джеймс будет работать именно против меня.
 — Не будет. — Долго молчавшая леди Эмми заговорила. — Джеймс хороший мальчик и никогда не сделает того, что может повредить Клэрмонт-курту.
 — Может, он мальчик и замечательный, но он еще и разочарованный мальчик, обиженный, — Взявшись за графин, Гарт налил себе, потом налил бренди и Ранду. Силван вертела в пальцах свой опустевший бокал, и Гарт, бросив быстрый взгляд на ее раскрасневшиеся щеки, после некоторого колебания наполнил до краев и ее бокал. Держа графин в руке, он спросил:
 — Мама?
 Леди Эмми покачала головой, но потом придумала.
 — Может, чуточку. В Джеймсе нет злобы.
 — Смотря что под этим понимать. Мухам он крылышки не обрывает, это верно, — согласился Гарт. — Но он ненавидит мою фабрику и готов на все…
 — Не на все, — перебила леди Эмми.
 — Ошибаешься, мама, — на все. Лишь бы уничтожить мое предприятие. — Гарт издал короткий смешок. — Он и на самом деле озабочен тем, что подумают другие люди.
 — Приходится, Гарт. Не всем же довелось герцогами родиться, — с усмешкой сказал Ранд.
 — Тебя-то вот людские пересуды не волнуют, — возразил Гарт.
 — Да? А почему же я, по-твоему, год из дому не выходил, пока мисс Силван меня не заставила?
 — Я как-то про это не думал, — рассеянно сказал Гарт.
 — Хотелось бы мне, чтобы ты чаще о других задумывался, дорогой, — сказала на это леди Эмми. — А что с Джеймсом делать, ума не приложу. Очень тяжело жить в одном доме с разобиженным на весь свет человеком.
 — Я поразмыслю над этим. — Гарт поглядел на входную дверь и спросил, словно кто-то должен был стоять за нею. — Готово? — И, похоже, что этот кто-то кивнул в ответ, потому что он сказал:
 — Хорошо, иду. Спокойной ночи. Желаю всем приятных сновидений, а что день грядущий принесет — поглядим.
 Леди Эмми печально проводила взглядом старшего сына, но Ранд успокаивающе погладил ее по плечу:
 — Не расстраивайся, мама. Ты же понимаешь, что бесполезно пытаться переубедить Гарта. Он себе на уме и сделает то, что считает нужным.
 — Да, я понимаю. — Леди Эмми поднялась на ноги с таким трудом, словно очень устала. — Мне лишь хотелось найти в себе силы согласиться с его мнением. Доброй ночи, дорогой. — Она поцеловала Ранда в щеку. — Доброй ночи, Силван. — Она поцеловала и Силван и выплыла из комнаты.
 Ранд изумился, заметив, что Силван дотронулась до щеки, а потом поглядела на свои пальцы, как будто ожидая увидеть на них след поцелуя.
 — Она — очень милая дама, правда? — спросил он.
 — У вас замечательные родственники. — Поднявшись, Силван дотянулась до графинчика налила себе еще один бокал бренди.
 — И вы это говорите? После того как видели всю эту суматоху?
 Она поглядела на него, и в глазах ее была печаль, древняя, как окрестные холмы. — У меня дома тоже ругаются. — Отпив из бокала, она встряхнула головой, словно желая прогнать дурные мысли, и продолжала:
 — Ссоры в нашей семье сводятся к тому, что отец говорит то, что говорить ни в коем случае нельзя, но он не повышает голос, не бранится и вообще прекрасно владеет собой. Мне кажется, им движет не гнев, а холодный расчет. А мать его попросту боится. Иногда она делает слабые попытки уговорить его, но у нее ничего не выходит.
 — А вы, что?
 — Я? О, я — дерзкая и непокорная и сделаю все по-своему, как всегда.
 — Забавно. — Ранд подъехал поближе к камину, а она последовала за ним. — Вы никогда не вспоминали о своей матери. Я думал, что она умерла.
 — Так оно и есть. То есть она, конечно, дышит и ходит, но даже говорить не смеет, а уж думать никогда не смела.
 — Присядьте. — Он указал на кресло напротив своего, и она послушно опустилась в него. — Поэтому вы до сих пор не замужем?
 Повертев в руках бокал, она отпила из него.
 — У мужа вся власть, у жены никакой, и я не намерена надевать на себя такое ярмо.
 — Ну, не всегда это такой уж гнет. Мои родители обожали друг друга и жили душа в душу до самого дня папиной смерти, и вы, может, не поверите, но тетя Адела любила дядю Тома, а он ее.
 Она покусала губы и покрутила бокал, глядя, как переливается на донышке бренди.
 — Нет, семья не для меня.
 — А Хибберт не сватался к вам?
 Она улыбнулась, но улыбка вышла вымученной.
 — Хибберт был мне самым дорогим другом.
 — Это вы уже говорили. Но он разве не хотел, чтоб вы за него вышли? ;
 — Хотел. — Она поглядела на Ранда. Веки тяжелые, еле поднимаются. — И раз уж я не вышла замуж за такого золотого человека, можете биться об заклад с кем угодно, что никому иному не удастся повести меня к алтарю.
 Ее категорический отказ выходить замуж привел Ранда в неожиданно хорошее расположение духа. Значит, до сих пор никому не удалось завоевать ее сердце, даже милейшему Хибберту, к которому он, признаться, слегка ревновал. Хибберт был славным малым, но Ранду не хотелось думать, что Силван с ним жила, каким бы ни был этот союз — греховным или освященным законом.
 — Так, выходит, вы пожертвовали своим добрым именем ради Хибберта.
 Силван засмеялась и погрозила ему пальцем. Она уже порядком опьянела.
 — Вовсе нет. Я потеряла свое доброе имя, когда переступила порог госпиталя в Брюсселе.
 Ранду вспомнились грязные, заскорузлые простыни, запах крови, изуродованные трупы. Воспоминание заставило его содрогнуться, хотя он-то в больнице пробыл всего ничего.
 — Ну, а зачем вам это понадобилось?
 — Его искала.
 — Хибберта? — Ранд наморщил лоб. Тогда, после боя, он находился в каком-то исступлении и почти ничего не помнил. Хибберт погиб, это он знал, но как, при каких обстоятельствах? Никаких подробностей память не сохранила. — И вы его нашли?
 — На поле боя. — Она приложила бокал к пылающему лбу и закрыла глаза, потому что потекли слезы и надо было что-то с этим делать. — Мертвого. И ограбленного. Мародеры стащили с трупа все более-менее ценное, даже зубы выдрали. Мне потом сказали, что зубы можно было продать для пересадки тому, кто был настолько удачлив, что остался в живых, но, к несчастью, зубов лишился.
 — Силван. — Он протянул к ней руку, но она ее не заметила.
 — Там, на поле боя, бродили и другие женщины, много их было. Но они своих искали, мужей или братьев, и не рвались помочь тем, кому еще можно было помочь.
 Его рука безвольно опустилась и вернулась на поручень кресла-коляски. Ни к чему сейчас Силван его утешения. Гнев и обида — вот что сквозило в ее словах, и она продолжала жаловаться:
 — Я одного не понимаю — и не пойму, почему меня так ненавидят знатные дамы. Откуда такая злоба?
 Свечи догорели, и Ранд осмелился пристальнее вглядеться в лицо Силван. Отсвет пламени камина поблескивал на ее губах, влажных от бренди, и она говорила неуверенно, сглатывая слова, язык у нее заплетался. Но она хорошо понимала, что говорит, и говорила то, что хотела сказать.
 — Обо мне и раньше ходили сплетни. Я знала, что эти важные леди недолюбливают меня. Они шушукались и злословили за моей спиной, а потом подходили ко мне и льстили и лгали в глаза, и все это время я знала, что они мне завидуют, им была ненавистна моя свобода. А потом я уехала в Брюссель танцевать и пьянствовать и вела себя совсем уж скандально, а потом — неожиданно для самой себя — я стала сиделкой.
 Ее дыхание затуманило стенки бокала, который она поднесла к губам.
 — И тут я поняла, какая пропасть отделяет меня теперь от всех этих людей. Мне довелось беседовать с одной леди, сын которой выжил благодаря мне. Она на меня с таким презрением смотрела, будто я грязь под ее ногами. Я-то стала ей рассказывать, как ухаживать за сыном, как раны его осушать, а она и слушать не захотела, сразу спиной повернулась. Я спасла ее сына. Я спасла его жизнь и тем самым погубила свое доброе имя. Когда все, что я делала, сводилось только к танцам, флирту и дурачествам, мною восхищались, возмущались, увлекались! Но стоило мне сделать что-то стоящее, не побояться крови и грязи и спасти нескольких славных английских парней, как я стала прокаженной. Где справедливость? Я потеряла покой, и ради чего? Боже!
 Бокал выскользнул из ее пальцев и покатился по каменному полу. Силван откинула голову на изголовье кресла. В ее позе были отчаяние и безысходность, и Ранду стало нестерпимо жалко ее. Как же угораздило эту красивую женщину попасть в такое положение? И чем он может помочь ей?
 — У меня нет друзей, нет родни, которая бы обо мне заботилась.
 — Да как вы можете говорить такое? А мы?
 Но Силван не слушала, продолжая изливать душу в бессвязных жалобах:
 — Я даже спать не могу, все мне ужасы мерещатся, да еще каждый мужчина на меня как на потаскуху смотрит, а матери этих самых мужчин вообще мне не доверяют. — Она попыталась подняться на ноги.
 — Не уходите. — Ранд поймал ее за руку, не давая уйти. — Мама говорит, что солнце всходит, когда вы улыбаетесь, а она очень хорошо людей чувствует. И Джеймсу вы нравитесь, а Гейл вас просто обожает.
 — Гейл — дитя, — с горечью возразила Силван. — Что она понимает?
 — Гейл видит больше многих взрослых, — мягко ответил Ранд — Кстати, даже тетя Адела хорошо к вам относится, а если уж тетя Адела кого-то одобрила… — Он поколебался, а потом все-таки сказал то, что давно собирался сказать:
 — Да и меня вы тоже покорили. Хотите, докажу?
 — Как это?
 — А пойдемте со мной в постель.
 Даже это, казалось, не вывело ее из задумчивости.
 — Нет.
 — Нам будет хорошо вместе.
 — Нет.
 — Это потому, что я — калека. — Слова его просто подтверждали факт и вовсе не были вопросом.
 — Не поэтому.
 — Так в чем дело? Я бы о вас позаботился. Я уверен, вам бы понравилось.
 — Да как вы смеете? — Силван возмущенно посмотрела на него. — После всего, что я вам рассказала! Значит, вы тоже считаете меня доступной женщиной? И хотите на мне проверить, не утратили ли вы свои мужские способности?
 — Да нет же, — растерянно оправдывался Ранд.
 — Я ненавижу вас! — крикнула Силван и опрометью бросилась вон из комнаты.
 Ну вот, опять он вел себя как последний дурак! Теперь, задним числом. Ранд мог сколько угодно клясть себя за тупость. Женщины любят, чтобы за ними ухаживали, чтобы с ними заигрывали, и уж, конечно, ни одной из них не понравится, когда ее тянут на простыни просто так, чтобы развеять уныние или убедиться в своей мужской силе. Хотя в этом Силван не права. В поместье отыскалось бы сколько угодно женщин, с радостью пришедших бы ему на помощь в изысканиях подобного рода. Но не волновало его это, пока Силван Майлз не вторглась в его жизнь. А если она из его жизни уйдет, он, пожалуй, опять утратит интерес к таким вещам. Ладно, завтра он попробует…
 Входная дверь резко распахнулась, а потом со стуком захлопнулась.
 Уж не Силван ли это? С чего бы это ей вздумалось выходить? А вдруг и в самом деле она?
 Подкатившись в кресле к окну, он выругался, увидев, как Силван сбегает по ступенькам.
 — Джаспер! — завопил он. — Джаспер, иди сюда! — Не дождавшись, пока кто-нибудь явится на его зов. Ранд схватил золотой подсвечник и стал им колотить по столу. Боже, неужели она убежала из-за него? Может, он своими домогательствами поставил ее в безвыходное положение?
 Силван быстро удалялась. Теперь он видел лишь серебристую тень, мелькающую на фоне лужайки.
 — Проклятье, ты где, Джаспер?! — Ранд схватил тяжелый стул и швырнул его в окно.
 Стекло разлетелось, звук был резкий и дребезжащий. В студию ворвался ветер с моря, а Ранд опять закричал:
 — Силван!
 В комнату вбежал лакей, потом еще один, а вслед за ними на пороге возник растрепанный дворецкий.
 — Лорд Ранд! — произнес он, задыхаясь. — Чем могу служить?
 — Она удрала! — Ранд показал на окно. Силван уже не было видно. — А вы, болваны, стоите тут! Живее, ее надо остановить!
 Лакеи засуетились, забегали, как овечки, которых кто-то спугнул, и они, заблеяв, стали жаться друг к другу. Ранд послал им вдогонку пару-другую крепких слов, а потом в мастерскую вбежал полуодетый Гарт.
 — В чем дело, Ранд? — Почувствовав влажный ветер на лице, поглядев на разгромленное окно, Гарт проревел:
 — Я спать хочу! Ты меня среди ночи с постели поднял, чтобы очередную сцену закатить?
 — Силван на улице, — сказал Ранд. — Надо ее догнать. Как можно скорее.
 — А ты не мог сообщить нам об этом как-нибудь по-другому? Без дешевых театральных эффектов, — все еще возмущенно заметил Гарт. — Окна-то зачем бить?..
 Тут в мастерскую влетела Бетти и с одного взгляда во всем разобралась. Спокойно, как всегда, она сказала:
 — Гарт, это не шуточки. На дворе этот умалишенный шатается, неужто мы допустим, чтобы он напал на мисс Силван?
 — Да вряд ли уж так это опасно. — Но Хриплый срывающийся голос Ранда свидетельствовал о том, что он и сам не верит своим словам.
 — Надо отправить людей на поиски.
 Прибыли и леди Эмми с тетей Аделой, в пене бельгийских кружев и хлопьев легкого, легче пуха, хлопка. Дамы подталкивали друг друга локтями, стоя на пороге, и спорили, кому из них войти в комнату первой. Их пререкания лишь слегка усугубили общий шум: Гарт собирал мужчин, чтобы они прочесали все поместье. Ранд пытался унять обуявший его ужас, но вытянутые физиономии мужчин ясно говорили о том, насколько серьезно восприняли крестьяне слухи о привидении и о нападениях.
 — И слушать не буду про духа, которого вы боитесь, — сурово внушал им Гарт. — Вы — люди взрослые, здоровенные мужики. Не к лицу зам эти сказки повторять.
 — Да нет, ваша милость, — сказал один крестьянин, — мы и не думаем, что дух нападает на женщин. Дух — это только предупреждение. Это — чтобы мы боялись убийцы, шастающего по ночам.
 — Он еще никого не убил, — возразил Гарт, — и у вас должно хватить ума, чтобы бояться меня больше, чем какого-то негодяя, да еще никому не знакомого. Ничего с вами не стрясется.
 Ветер завывал сквозь разбитое окно, как будто злые духи только и поджидали удобного момента, чтобы накинуться на всякого, кто рискнет в эту пору выйти из дома. Угрюмо косясь на Гарта, мужчины один за другим выходили в ночь.
 — Она же им нравилась, — изумленно сказал Ранд.
 — Боятся они… А ты опять за старое взялся? — Гарт пнул груду блестящих осколков. — Первое, которое ты разбил с тех пор, как Силван появилась. А Джеймс где?
 — Я здесь. — Джеймс вышел из тени, уже полностью одетый. На нем были потертые, как нельзя более подходящие к случаю сюртук и шляпа и старые, разбитые сапоги.
 — Пойдешь со мной, — приказал Гарт.
 — Не хочется, — ответил Джеймс прямо и резко.
 Гарт схватил его за шиворот.
 — Ты что, сдурел?!
 — Мне, знаете ли, довелось быть среди тех, кто сражался под Ватерлоо, пока вы дома отсиживались в мире и безопасности, — злобно сказал Джеймс. — Выходит, если речь о боевом опыте, то я на семь голов выше вас, лорд Клэрмонт. Так что советую отпустить воротник. Уберите руки, ваша милость!
 — Джеймс. — Тетя Адела, кажется, испугалась.
 — Гарт, прошу тебя. — На глазах у леди Эмми выступили слезы.
 Гарт и Джеймс стояли друг против друга, глаза в глаза, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Ранд не подъехал к Гарту со спины и не ударил креслом ему под коленки.
 — Проклятье! — От неожиданности Гарт выпустил Джеймса. — Что это тебе в голову взбрело, Ранд?
 — Хотите подраться? Давайте. Но сначала Силван отыщите. — Ранд выдержал взгляд Гарта и, дождавшись момента, когда тот отвел глаза, повернулся к Джеймсу:
 — Найди ее. Сделай это для меня. Я на тебя надеюсь. Верни ее.
 Джеймс улыбнулся, быстро и зло.
 — Хорошо, Ранд, я обещаю. — И вышел, ни на кого не глядя.
 Бетти принесла Гарту его пальто и помогла одеться. Гарт выглядел смущенным, растерянным. Не надо было ему обижать Джеймса, восстанавливать его против себя, и это он хорошо понимал. Весь вид Гарта выражал крайнюю усталость, и Ранду стало жаль брата.
 — С утра обо всем поговорим.
 Гарт кивнул, потом обратился к Бетти:
 — Соберешь людям что-нибудь поесть, когда они вернутся?
 Она кивнула, губы у нее совсем побелели.
 — Чаю им поставлю с печеньем. Но я их на порог не пущу, пока не найдут мисс Силван.
 Подойдя к Ранду, Гарт положил руку на плечо брата.
 — Иди спать. Мы ее отыщем. Измотанность Ранда давала себя знать.
 — Иди в постель, — повторил Гарт. — Да и что ты так встревожился? Силван — медсестра. Я готов поспорить, что она покрепче любого из нас.
 А Ранд вспоминал дрожащий голос Силван и ее полные слез глаза, когда она рассказывала о своей боли и муке. Он помнил, что печаль все время ходила за ней по пятам — все то время, пока Силван жила в их доме.
 Потом он представил себе, как она ходила по полю битвы, после сражения, подумал про ее работу в госпитале, про ее силу — только сильный человек так смело смотрит в лицо действительности, иногда суровой и неприглядной. Она — сильна. И никто не знает, насколько она сильна. Она была единственной женщиной, от которой он зависел, на которую он мог положиться, единственной женщиной, которая не боялась ни его, ни за него. Она бы не бросила его тогда, на обрыве, над морем, не будь уверена в его способностях и возможностях. Она хотела доказать, что верит в него.
 Неужто ему не под силу выказать такую же веру в нее?
 — Хорошо, я отправлюсь к себе, но ты мне обещай…
 Гарт поднял руку.
 — Клянусь: пришлю к тебе Бетти, как только Силван отыщется. — Он двинулся к двери, но, не дойдя до нее, обернулся. — Только вот что… Скажи мне одну вещь… Какое безумие могло выгнать мисс Силван из дому?
 — Да не безумие, — сказал Ранд. — Тупость. Моя собственная дурь, и я никогда себе не прощу, если…
 — Если она станет следующей жертвой того умалишенного?
 Ранд с силой сжал ручки кресла и тихо, как заклинание, произнес, обращаясь больше к себе, чем к брату:
 — Ничего страшного с ней не произойдет.


* * *

 Что за дурь погнала ее из Клэрмонт-курта, где тепло и светло? Ветер в Буковой ложбине задирал ее юбку и сводил кожу судорогой озноба, но ответа не предлагал. По крайней мере, такого ответа, который бы ее устроил. Наверно, она могла бы винить изрядное количество бренди, весь это тяжелый день или бесцеремонность Ранда, но, по правде говоря, это ее глупость, и больше ничего, вышвырнула ее за дверь. У нее не было никаких причин для воскрешения воспоминаний о Брюсселе, и уж совсем незачем было делиться ими с Рандом. Правда, успокаивало хотя бы то, что хватило ума отказаться от намерений Ранда утешать ее в свой постели.
 Силван остановилась, сняла туфлю, вытряхнула оттуда камешек.
 Да и чего это ей в голову взбрело порезвиться на воле? Что это решает? Она действительно обожала свежий воздух, шум моря и чувство свободы. Но сейчас вокруг царил непроглядный мрак, и, признаться, Силван стало не по себе. Детство ее прошло по большей части в Лондоне. Свет струился из окон, из карет, даже из газовых рожков, устроенных специально для освещения улиц. А сейчас она стояла на склоне холма, пытаясь что-то разглядеть в пустом пространстве кругом, и ничего не видела. Ничегошеньки, кроме.., да что это?
 Она напряглась и попыталась вглядеться в огонек, который то появлялся, то пропадал. Что это там? Вряд ли духу нужен источник искусственного освещения для блужданий по округе. Разве что при свете шататься ему веселее. Или это бродит сама смерть, выискивая очередную жертву?
 Силван поежилась. Что за глупости лезут в голову!
 А может, это тот тип, который напал на Перт. А теперь, чего доброго, ищет, на кого бы ему еще накинуться.
 Духи ее, конечно, пугали, но даже после зрелища, которое уготовила ей первая ночь в Клэрмонт-курте, Силван по-настоящему так в них и не поверила.
 А вот в убийц она верила.
 Чуть-чуть всхлипнув, скорее от беспомощности, чем от испуга, она побежала, но споткнулась обо что-то в темноте и больно ударилась. С трудом встав на ноги, Силван принялась ощупывать себя. Голова кружилась, к горлу подкатывал страх. Платье оказалось порвано, и, просунув палец в дырку, Силван потрогала колено. Кожа скользкая и в липкой грязи. Морщась, она ощупывала раненое место, вспоминая свои разодранные коленки, которыми кончались все подвиги ее детства. А теперь она давно уже не своевольный сорванец, воюющий за свои права с властолюбивым отцом, давно, давно пора остепениться.
 Преодолевая боль, Силван поднялась и заковыляла туда, где, по ее расчетам, должен был находиться Клэрмонт-курт.
 Дело шло бы лучше, не заблудись она. В обычном самомнении своем она-то была уверена, что отыщет тропы, исхоженные ею вдоль и поперек, — но при свете дня! А теперь кругом темень. Впрочем, нет. Что это там?! Еще один огонек. Она присела, будто можно укрыться от далекого светлячка, просто нагнувшись. Но огонек исчез. Как и тот первый. Пропал не потому, что погас, решила она, а потому, что тот, кто его нес, зашел за скалу или холм.
 Осторожно выпрямившись, она ощупью направилась вперед, надеясь, что пологий склон, спускающийся в низину, приведет ее к Клэрмонт-курту.
 Там, в доме, слуги день и ночь поддерживали огонь, там было тепло и уютно. Когда она вернется, она сразу же велит принести теплой воды и попросит Бетти уложить ее в постель. Если бы только тут было хоть чуть-чуть светлее.
 Ветер прошептал в ее ухо что-то пугающее. Или это был вовсе не ветер? Уж не человеческий ли голос она услышала?
 — Добрый вечер! — закричала она, и ее голос дрожал. — Кто там?
 В ответ послышалось только шуршание — мелкие камушки покатились по каменной плите.
 Зверьки какие-то, подумала она. Крошечные, юркие твари с острыми зубками и горящими глазами. Рыскают тут, в темноте, но вреда от них нет. Хотя, коль уж они такие безвредные, зачем им такие острые зубы?
 Каменистый склон превратился вдруг в настоящий обрыв, и она уже не могла двигаться, не держась за отвесную стену руками. Силван не помнила эту дорогу, ей казалось, что Клэрмонт-курт должен быть где-то там. Значит, скоро она увидит огоньки, верно?
 Настоящие огни в окнах дома, а не те бродячие светляки, которые, будь они неладны, так напугали ее. И которые, вот они появились вновь, она заметила их уголком глаза.
 Камни, прогрохотавшие над ней в этот раз, были куда крупнее, и ей пришлось отдернуть руку от гладкой стены.
 Зверьки такой обвал устроить не могут, а волков г Англии не видали вот уже несколько сот лет — по крайней мере, так ей говорили.
 Силван прижала ладони к лицу. Не надо врать самой себе! Не волки это были, не другие зверьки и даже не тот негодяй. Это был ее страх. Страх подкрался к ней, а не какая-то таящаяся в засаде погибель. В эту ночь она сама была себе злейшим врагом, потому что страх гнал ее неведомо куда, он спутал все ее мысли и лишил воли. Застонав в отчаянии, Силван снова попыталась нашарить рукой каменную стену — и вдруг замерла. В ответ раздался тяжкий вздох, жалобный и разочарованный.
 Отскочив назад, она глянула вверх, где, по ее предположениям, должна была находиться вершина утеса, но ничего не увидела. А звуки не утихали. Бормотание, шарканье. Пугающий, бессловесный шепот.
 Скрежет камня о камень.
 И вдруг в двух шагах от нее с вершины утеса шлепнулся здоровенный булыжник как раз на то самое место, где она только что стояла. Силван вскрикнула и бросилась бежать. Позади послышался гневный рев. Силван неслась, не разбирая дороги. И вдруг ощутила вокруг себя пустоту. Земли под ногами не было.


* * *

 Ранд очнулся в постели сам не свой. Рядом горела свеча. В окна рвался воющий ветер. Ночь все еще давила на стекла, но он откуда-то знал, что с тех пор, как он прилег на диване, прошло много времени. Часы. Несколько часов.
 Диван? Он прикрыл глаза ладонью. Когда же это он перебрался в постель? И кто ему помог? А почему он спит в той самой одежде, что была на нем вчера? И что это там кричат, да все громче и громче?
 «Силван», — вспомнил он и завопил:
 — Силван!
 Никто не ответил. Никто, наверно, не услыхал. Гомон и гвалт нарастали с каждой секундой.
 — Джаспер! — крикнул Ранд, но и Джаспер не отозвался.
 Но уж он-то точно должен был быть здесь, а иначе как бы Ранд перенесся в постель с дивана, даже не проснувшись?
 По спине пробежал неприятный холодок, в Ранд мучительно пытался что-то вспомнить, но не мог. В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Джеймс с Силван на руках. I С ног до головы перепачканная грязью, она жалко дрожала, кутаясь в широкий плащ Джеймса. На лбу ее под слоем грязи Ранд заметил синяки и ссадины.
 — Я вовсе не ранена. — Зубы Силван стучали, но она пыталась сделать вид, что ничего особенного не произошло. — Со мной все в порядке.
 Мрачный вид Джеймса опровергал ее деланное веселье.
 — Она упала со скалы. Со среднего карниза. Это рядом с Буковой ложбиной.
 — Боже! — Ранд вытянул руки, и Джеймс передал ему Силван. Так, словно она была какой-то собственностью Ранда. Как же она замерзла! Холод проник через рубашку Ранда, и он обнял девушку, пытаясь согреть. — Что сломано?
 — Все цело, — быстро ответила она.
 Она и не пыталась как-то отстраниться от него, отметил Ранд. Что же такое могло стрястись во время ее ночных блужданий, если она настолько испугана, что не только не убегает, но все крепче прижимается к его груди, как будто ища защиты.
 — Я, во всяком случае, никаких переломов не обнаружил, — подтвердил Джеймс. — Но она была без сознания, когда я ее нашел. Правда, почти сразу же пришла в себя. Она говорит, что услыхала какой-то шум на вершине скалы и что отскочила, чтобы не попасть под камнепад.
 Ранд провел ладонью по лицу Силван и осторожно снимал кусочки налипшей грязи и стебельки травы. Он обнаружил, что на лбу у нее синяк, а на щеке — ссадина. Он злобно поглядел на Джеймса, как будто тот был виноват в случившемся.
 Джеймс похлопал себя по карманам, отыскивая табакерку.
 — Да не гляди на меня так, Ранд! Не мне почудились какие-то голоса на утесе. — Повозившись с табакеркой, он открыл ее своей покалеченной рукой и, поднеся к носу изрядную понюшку, оглушительно чихнул. Затем, повернувшись в сторону холла, с неудовольствием объявил:
 — Его милость соблаговолили вернуться.
 В самом деле, пришел Гарт. Он ворвался в комнату, как разъяренный буйвол, но, увидев Силван, облегченно вздохнул.
 — Мисс Силван, вы не пострадали? А то я уж боялся… Вот Лоретта, бедная. Он спохватился и замолчал. — Ладно, утром поговорим.
 Ранд с Джеймсом переглянулись, а Силван зашевелилась у Ранда на руках.
 — За вами глаз да глаз нужен, мисс! Совсем вы как дитя неразумное! — На пороге появилась Бетти и с ходу принялась за обличения. — Ну куда это годится? Погулять среди ночи надумали, а теперь опять в постели лорда Ранда сидите. Что вы там делаете?
 — Мне холодно, — отвечала Силван. Бетти глядела во все глаза, и на лице у нее было написано крайнее недовольство происходящим.
 Наконец Ранд подал голос:
 — Ох, отстань от нее, Бетти. Все это достаточно невинно. Что вы все сюда сбежались? Только матери и тети Аделы не хватает.
 Бетти пошире отворила дверь, впустив двух горничных с большими тяжелыми подносами, уставленными едой. Когда горничные удалились, Бетти взяла гаснувшую уже свечу и зажгла от нее несколько других, так что в помещении стало заметно светлее.
 — Ваша мать и ваша тетя отдыхали в своих комнатах, когда я зашла проведать их. Если вы будете вести себя как следует, лорд Ранд, я не буду их пока будить.
 — Я буду вести себя хорошо, — клятвенно пообещал Ранд, и в искренности его слов можно было не сомневаться. А Гарту он сказал:
 — Расскажи, что случилось.
 — Силван мы так и не нашли. Зато на Лоретту наткнулись! — На Лоретту? А разве она не у Роз осталась? — Силван попыталась сесть, но Ранд только крепче обнял ее. Глядя ему в глаза, она прошипела:
 — Выпустите меня!
 — Потом, — прошептал он в ответ.
 Гарт потянулся за чашкой, в которую Бетти успела уже налить чаю, но Бетти выхватила эту чашку из-под его носа и передала Силван. На этот раз Ранд позволил Силван сесть — не могла же она в самом деле пить чай, лежа на его груди, — но из своих рук, со своих коленей он ее так и не отпустил. И, похоже, не собирался выпускать.
 — Ну, теперь расскажи нам про Лоретту, Гарт, — потребовал он.
 — А стоит? — Гарт многозначительно показал глазами на Силван.
 Бетти кивнула:
 — Расскажите.
 Обиженно поглядев на домоправительницу, Гарт начал:
 — Лоретта оставалась с Роз, пока та не успокоилась, а потом старшая дочка Роз пообещала, что сможет справиться со всем сама. Тогда Лоретта пошла домой, чтобы заняться своими делами И проведать домочадцев. Ее мужу, понятно, не очень-то по душе, если жены нет дома. Мы ее нашли…
 Ужас, знакомый ужас начал понемногу нарастать в душе Ранда.
 — Нашли?
 Гарт, недовольный тем, что его перебили, кивнул:
 — Джаспер нашел ее. Она была вся в грязи, израненная, но ползла, так хотела добраться до дому. У нее рука сломана в нескольких местах. Она голову закрывала, увертываясь от ударов.
 Бетти уронила кастрюльку, та загрохотала. Джеймс выругался, а Ранд подхватил чашку Силван, не дав ей расплескать чай.
 Он никак не мог поверить услышанному. Неужто опять? Нет, только не сейчас.
 — Черный страж ударил ее каким-то прутом. Изуродовал ее страшно. Все лицо… — Гарт вытащил испачканный землей носовой платок и вытер им выступившие на лбу капли пота. Потом решительно сказал:
 — Но Лоретта — воробей стреляный, она поклялась, что от этого помирать не собирается.
 — Нет. — Ранд вздохнул, в легких не хватало воздуха. — Только смертей нам не хватало.
 — Я отправлю Лоретте посылочку от ее милости, — сказала Бетти, больше обращаясь сама к себе, а потом взялась дрожащими руками за заварной чайник.
 — Я уже собрался уходить, как явился его преподобие отец Доналд, а Джаспер и не отходил от ее кровати, ухаживал за Лореттой так нежно, что я только дивился… — Гарт заворожено глядел на коричневую струйку: Бетти опять разливала чай. — Ее муж покуражился немного, пока я не переговорил с ним. — Гарт снова потянулся за чашкой, но Бетти, размешав в ней сахар, протянула чашку Джеймсу.
 — Да что это такое! — возмутился Гарт. — Конечно, даме в первую очередь, и все такое, но я же, в конце концов, герцог.
 Джеймс, грея ладони о тонкий фарфор чашки, горделиво усмехнулся:
 — Но Силван-то отыскал я.
 Силван. Ранд бережно прижал ее к себе и встретил доверчивый взгляд зеленых глаз. Может, и не стоит он такой женщины. Может, грешил слишком много и тяжко. Но хочется ему, чтобы она была в его жизни, хочется держать ее вот так, не отпуская, а потом он постарается стать достойным ее… Если только наступит это потом.
 — Ну, да, конечно. — Гарт поморщился и огляделся по сторонам. — Грязищи понатащил. Всю свою дорогу пометил, от входной двери и вплоть вот до этого места.
 Вряд ли можно было придумать большее хамство, и Бетти ударила Гарта по плечу.
 — Хорошенькая благодарность вашему кузену за то, что он облазил весь Клэрмонт-курт, да еще в час полуночный. Просто завидуете ему. Вы-то мисс Силван не нашли, и все ваши люди тоже, хотя прочесывали все холмы и низины с фонарями. — Она налила еще одну чашку. — Кстати, не очень-то вы сами чистоплотны. То и дело, глядишь, грязная полоса тянется от входной двери. Если нет ее, так даже странно как-то. А когда я жалуюсь, никто не признается. Все делают вид, что ничего не знают.
 Она как-то подчеркнуто подала чашку Ранду. Теперь ему пришлось отпустить Силван. Но крайне неохотно. Может, больше и не представится случая прикоснуться к ней. В последний раз…
 Силван оперлась на подушку подле него и спросила:
 — Ну а кто виноват?
 Чувство вины заставило Ранда вспомнить о сетованиях Бетти.
 — Кто грязь таскает, что ли?
 Все головы обернулись к нему, но Джеймсу хватило юмора и хорошего расположения духа, чтобы сказать:
 — Не валяй дурака, братец. Она хочет знать, кто напал на Лоретту.
 — Но вряд ли эта правда вам понравится. — Гарт дождался наконец последней чашки чаю и обхватил ее тонкий фарфор огрубевшими ладонями.
 Верно он сказал. Ранду наверняка не по душе будет узнать про нападавшего, он боялся, что знает уже эту правду.
 — Дух?
 — Высокий, темноволосый, но лица она не разглядела. И Лоретта, кстати, никаких духов не упоминала. На самом деле она даже фыркнула, когда кто-то из соседей заговорил про духов. — Заглядевшись на свою чашку, Гарт, казалось, позабыл, что чай — вообще-то для того, чтобы его пить. — Но в деревне уверены все: это — дух. И он мстит всякому, кто осмеливается работать на фабрике.
 — Дух, — тупо повторил Ранд.
 — Тогда бы ему стоило напасть на вас, — сказала Силван Гарту.
 — Ну нет. — Джеймс допил свой чай и вернул чашку Бетти. — Кто бы это ни был — разумеется, если это не дух, — ему ясно, что лучший способ вредить Гарту — это нападать на его людей. — Заметив удивленное лицо Силван, Джеймс только плечами пожал. — У нас имеются кое-какие разногласия, но я не закрываю глаза на достоинства Гарта. Это он незряч в отношении меня.
 — Да знаю я твои хорошие стороны, — с раздражением отозвался Гарт. — Мне бы только хотелось, чтобы ты ими воспользовался. Исполнял свой долг передо мной.
 — Даже прежде долга перед моей страной? — мгновенно парировал Джеймс.
 — Да ничего ты своей стране доброго не сделаешь, если будешь проповедовать возврат к Темным векам (Так в XIX в, называли средневековье, особенно время между падением Западной Римской империи и началом Возрождения (X — ХШ вв.).
 Не дожидаясь, пока вновь вспыхнет застарелая ссора, Бетти потянула Гарта за рукав:
 — Ваша милость, несомненно, желает подкрепиться.
 — Ради всего святого, женщина! — Гарт рывком вызволил свой рукав. — Ты… — он помолчал, разглядывая выражение на лице Бетти, — несомненно, права. Я желаю.., гм…
 И он направился к двери. Но Ранд окликнул его. Оставался еще один вопрос, на который он боялся и все-таки должен был получить ответ.
 — А где Джаспер?
 — Он все еще у Лоретты. — Гарт замешкался около двери. — А что, тебе помочь надо?
 — Ради Бога, нет! — Ранда мало что испугало бы больше, чем эта любезность брата.
 А вот Гарт почувствовал себя уязвленным.
 — Прости, пожалуйста. Я думал, ты.., э.., позволишь мне оказать тебе помощь.
 Ранд смутился. Конечно, он вовсе не хотел расстроить брата, тем более что Гарта и так в этот вечер преследовали неудачи: сначала ссора с родными, потом безуспешные поиски Силван. И Ранд мягко сказал:
 — Иди ложись. Если потребуется, так мне Джеймс поможет.
 Ничего хуже он и придумать не мог. Гарт, ссутулившись, бросил взгляд исподлобья — и здесь его кузен опередил.
 — Джеймс тебе после боя помогал, верно? Да, я полагаю, что и тут он лучше справится, чем… — Гарт зашаркал к выходу. — Джеймс у нас вообще сегодня герой — Силван спас. Молодец.
 Джеймс, не ожидавший похвалы, смутился:
 — Да что тут такого? Просто повезло.
 После ухода Гарта воцарилось тягостное молчание. Бетти, поджав губы, убирала посуду.
 — Некоторые мужчины не понимают, — сказала она, — что героизм не только в том, чтобы на войне сражаться. Иное дело обычным кажется, а героизма требует не меньшего. Но вам, сэр, — она повернулась к Джеймсу, — большое спасибо за то, что вы отыскали мисс Силван.
 Она вышла, а Джеймс озадаченно пробормотал:
 — Ох и не любит наш герцог, чтобы над ним кто-то верх брал.
 — Гарт исполняет свой долг, — сказал Ранд. — Если понадобится, он на все пойдет, даже Клэрмонт-курт заложит, лишь бы средства добыть и своих людей поддержать.
 — Он не женился, — заметила Силван. — А разве это не входит в долг герцога? Ему же наследники нужны.
 — Да, конечно. — Джеймс захлопал руками по карманам. — Но мы всегда думали…
 Он замолчал, как бы растерявшись, а Ранд закончил фразу за него:
 — Пока я был здоров, подразумевалось, что наследников обеспечу я. Теперь Гарт говорит, что и этот свой долг выполнит, но не прежде, чем фабрика заработает. Пока он и думать об этом не хочет.
 — Да, это вопрос сложный, — неловко согласился Джеймс.
 Совсем замерзнув, Силван попробовала откинуть одеяло и скользнуть под него.
 Она никак не ожидала реакции Ранда на свое, в общем-то, столь невинное действие. Ранд вдруг резко схватил ее за руки и больно сжал их.
 — Не трогайте одеяло, — прошипел он, но, видя испуганное лицо Силван, опомнился и разжал руки. Так она, чего доброго, решит, что он совсем сумасшедший. Подтянув теплый плед, он укутал им Силван.
 — Так не лучше?
 — Много лучше.
 Она все еще растерянно глядела на него, опасаясь какой-нибудь неожиданной выходки, и он поторопился продолжить разговор:
 — Джеймс, расскажи, как ты ее нашел. — Он видел, что Джеймсу не терпится поведать свою повесть, к тому же это отвлечет внимание Силван от его собственной персоны.
 — Я искал мисс Силван, — торжественно начал Джеймс. — Я знал, где вы обычно гуляете, и решил, что, должно быть, мисс Силван ушла к Буковой ложбине и там заблудилась. Потом я направился к насыпям, и через какое-то время услыхал шум от падения камня, а потом женщина закричала. Я побежал туда, где по скале идут горизонтальные карнизы, крикнул, услыхал, как с вершины свалился еще один камень.
 — А как тот, наверху, вздыхал, слышали? — требовательно спросила Силван.
 Джеймс покачал головой.
 — Ничего подобного не слышал. Океан шумел, ветер, да еще зверьки какие-то в темноте шуршали.
 Ранд не поверил словам Джеймса. Он-то знал двоюродного брата и понял, что тот о чем-то умалчивает. Но допытываться не стал.
 А вот Силван снисходительная уклончивость Джеймса сильно обидела и рассердила. Она просто рассвирепела.
 — Какие еще зверьки?! Человек это был, Я вам говорю!
 — Все может быть, — только и ответил Джеймс. — Я знаю только, что я вас нашел и никто тому не помешал. Ни зверь исступленный, ни человек озлобленный.
 Ранд успокаивающе погладил плечо Силван, предупреждая ее попытку вновь взорваться, а она поглядела на него глазами, в которых ясно читался открытый бунт.
 Заподозрила что-то? Ну, это вряд ли. Джеймс своими сомнениями так заморочил ей голову, что вряд ли она сумеет связать концы с концами.
 Недовольно стряхнув с себя руку Ранда, Силван вскочила с кровати.
 — Распутать эту головоломку можно, не сомневаюсь, но для начала нужна хотя бы ясная голова. Я ухожу спать — и советую вам сделать то же. — Слегка поколебавшись, Силван подошла к Джеймсу. Голос ее прозвучал холодно, но тон был изысканно-вежлив:
 — Благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Если бы не вы…
 — Если бы не я, — прервал ее Джеймс, — вы бы здесь сейчас не стояли. Вы жизнью мне обязаны.
 — Не очень-то скромно, Джеймс, — проворчал Ранд.
 Улыбка сползла с губ Силван. Как только ока вспомнила о только что пережитом, испуг опять овладел ею.
 — Боюсь, что в этом вы правы.
 Взяв ее за подбородок, словно она — дитя малое, Джеймс приказал:
 — Вы сейчас пойдете в постельку, уснете и будете видеть сладкие сны. Никто не собирался убивать вас этой ночью. Просто вы проявили легкомыслие, столь свойственное женскому полу, и поплатились за это.
 Силван смерила его уничтожающим взглядом.
 — Не понимаю, почему это вы слывете льстецом и даже дамским угодником. — И вышла, даже не повернув головы.
 Джеймс глядел, как она уходит, его красивые губы как-то искривились, а руки слегка дрожали.
 — А что ты на самом деле слышал? — спросил Ранд.
 Джеймс обернулся к нему:
 — Я же говорил тебе. Море, ветер, распаленные животные, жаждущие случки. И больше Ничего.
 — Калеку-то ты обманывать не будешь, верно?
 — Чего ты от меня добиваешься, в конце концов? — рассердился Джеймс. — И вообще если я тебе не нужен больше, так я спать пойду. А то ночь уже кончается.
 — Да ничего не надо, — хрипло ответил Ранд. — Только уйди.
 Джеймс широко раскрыл глаза, уж слишком грубо это прозвучало, потом пожал плечами.
 — В таком случае, спокойной ночи.
 Ранд дождался, пока стук сапог Джеймса затих, и убедился, что он остался, наконец, в одиночестве. Совсем один. Никого больше. Потом медленно, как медлит калека, в первый раз разглядывая свои ампутированные члены. Ранд отвернул угол покрывала. С той же робостью Н тревогой он наклонился и стал приглядываться.
 И то, что он увидел, не исторгло из него ни проклятия свету, разоблачавшему правду, ни вопля к Богу с мольбой о понимании. И мольбы, и проклятия — все это осталось в прошлом.
 Он уже понял, что ничто не смоет грязные пятна с белых льняных простыней, не сотрет грязь между пальцами на его ступнях, не очистит от греха его душу. Вот оно, доказательство.
 Он снова умеет ходить чудовищно!
 Он никак не мог напасть на Силван. Он же любил ее.
 Будь оно все проклято! Ранд уткнул лицо в ладони. Он любил ее и хотел убить ее. Пытался. Если это не безумие, то что же это еще?
 Домой из-под Ватерлоо он вернулся обозленным и растерянным, его унижала прикованность к креслу на колесах, а то, что он все-таки живой, не радовало его, а, наоборот, иногда доводило до бешенства. Один какой-то миг на поле боя сохранил ему ненужную теперь жизнь и выжег его душу. Его мучило сознание бесполезности своей жизни и вины за то, что он не может хоть как-то восполнить все те потери, которые принесла война. И все-таки постепенно Ранд начал как-то приспосабливаться к своему состоянию: с Гартом дела на фабрике обсуждал, над матерью и теткой подшучивал.
 А потом вдруг как-то утром просыпается и видит: грязные ступни и грязный след тянется от Входной двери до самой его постели. И сразу же слухи пошли про привидение, блуждающее под сводами Клэрмонт-курта.
 Не мог Ранд поверить в такое. Чтобы по ночам бродить, а днем и ногу поднять не мочь? Он даже попробовал это проверить опытным путем. Но какое там — и шагу не сделав, сразу же рухнул. Мордой об пол — а на что еще могла надеяться такая жалкая тварь, каков сейчас он? Значит, другой кто-то по ночам ходил. И грязи натаскал. Специально. Иной правды принять было ему не по силам.
 Но у него еще оставался солдатский навык — умение мало спать и легко засыпать. Коль уж разовьешь такой дар на службе у Веллингтона, непросто забыть его за полгода. И когда никто так и не явился, чтобы нарушить его постоянное ночное бдение, Ранд решил было, что в еду подмешивают какие-то снадобья. Он тогда велел Джасперу пробовать все, и еду и питье, которые ему приносили, а спал только украдкой, урывками. Надо было поймать злоумышленника, разоблачить его не мытьем, так катаньем.
 Ничего у него не вышло. А спустя какое-то время опять проснулся он утром на грязных простынях, и вокруг все было грязью заляпано. Ему-то хотелось, чтобы все это было чьей-то дурацкой проделкой, злобной шуткой, кознями врага, наконец. Но на этот раз провести самого себя ему не удалось. Уж слишком болели ноги, все мышцы на ногах ныли с непривычки. Подошвы ступней зудели, будто он босиком ходил по мелкой щебенке. А хуже всего было то, что в ту ночь снова видели призрак первого герцога, и видела его Бетти, женщина, которой он не задумываясь жизнь бы вверил и за которую жизнью бы поручился. Ранд тогда накричал на нее при всех — там были и мать, и Гарт, и тетя Адела с Джеймсом, и даже его преподобие отец Доналд с супругой пожаловали. Гарт сначала удивился, почему это Ранд так из себя выходит, а потом и рассердился не на шутку.
 После этого случая его полуночные блуждания стали этаким не подчиняющимся календарю обрядом, не было ни причины для этого, ни даже предчувствия, что это должно произойти. Он стал думать о каком-то своем втором «я», мол, есть еще один Ранд — дух, злобная тварь, рыскающая по окрестностям и нападающая на ни в чем не повинных женщин.
 Как же это никому в голову не пришло заподозрить его? Грязные простыни, грязные ноги, грязный след и вдобавок все более бросающееся в глаза его нежелание держать себя в руках — все это представлялось ему неопровержимым доказательством его злодеяний, которые только слепой мог не заметить. Он следил за слугами и за родственниками тоже, выискивая хоть какой-то намек на то, что поведение его кажется странным, что ему грозит разоблачение, но нет, все, казалось, хотели только одного: делить с ним его тяготы, боль И горечь. И чем дальше, тем яснее становилось: никто не видит за ним хоть какой-то вины.
 Той вины, под грузом которой не может жить на свете ни один достойный человек. Ладно. Он знает, что ему надо сделать.


* * *

 Силван, тяжело ступая, поднималась по лестнице. Изодранные в кровь ноги мучительно болели. Шаг, еще шаг… Наконец она добрела до своей комнаты, разбудила Бернадетт, горничную с сонными глазами, и попросила девушку помочь разобраться с ее одеждой. У Силван болела голова, ей хотелось лечь, но какая-то смутная тревога не давала покоя. Это чувство она знала, оно ее часто посещало после Ватерлоо, Вот и в эту ночь все ее инстинкты были обострены, они гнали ее прочь, вниз по лестнице. Скорее! Она нужна Ранду! Что за ерунда! Но Ранд в ней не нуждался. По крайней мере, сейчас. Предрассветный час хорош для сна, для дремоты — для этого он и создан. И подобно всем прочим обитателям замка Ранд, несомненно, уже крепко спит. Да и она собиралась сделать то же самое.
 — Мисс? — Бернадетт все еще держала дверь в комнату открытой.
 Решившись, Силван вошла и теперь глядела, как горничная управляется с ее ночной рубашкой.
 Но Ранд не был похож на человека, который мог равнодушно улечься и заснуть. У него на лице было то самое, хорошо ей знакомое выражение, которое бывает у смертельно раненного солдата, когда тот хочет умереть, но только не знает, как это сделать.
 А может быть, знает? Бернадетт расстегивала медные крючки ее платья, а Силван тем временем закрыла глаза ладонью и вздохнула. Что, если это опять дает себя знать ее воображение? Вчера столько всякого произошло, что не диво, если ей теперь мерещится несчастье за каждым углом.
 Ну да. Она подхватила платье, соскользнувшее с ее плеч, и уставилась на позолоченный завиток фигурного литья на раме картины.
 Нет, в самом ли деле все ладно с Рандом? Но в конце-то концов, одернула себя Силван, что он может сделать? Человек прикован к постели, не в силах даже встать и пойти. Пойти. Уйти прочь…
 Она рывком высвободилась из рук Бернадетт.
 — Мисс, вы свое платье порвали!
 Силван даже не помнила, как она широким шагом вышла в коридор. Вот оно, это самое. Что-то мелькнуло в глазах, что-то зазвучало в ушах, что-то на нее нашло, чепуха, глупость какая-то. Но это уже не имело значения, потому, что она вдруг твердо поняла, что ей необходимо отыскать Ранда прежде, чем он… Она кинулась бежать, на бегу застегивая крючки платья, и летела по лестнице вниз. Может, она и чересчур чувствительна, но она вправе встревожиться. И в своей тревоге права.
 В комнату Ранда она вбежала, когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь шторы на окнах. Комната была пуста. По полу тянулся грязный след — хотя что тут удивительного, если Гарт с Джеймсом весь вечер носились туда И сюда. Но грязная дорожка вела прямо к постели Ранда, и, приглядевшись, она увидала, что к краю простыни прилипли травинки. Силван осторожно откинула одеяло.
 Так И есть. Вот оно. Грязное пятно. Силван глядела на этот страшный знак, и тревога в ее душе перерастала в ужас. Все это время она обманывала себя, нарочно закрывая глаза на странности поведения Ранда. С одной стороны, он мог бы вызывать восхищение — прекрасное, сильное тело, красивое прямо-таки античной красотой, едкий ум, язвительный язык. И а то же время — эти дикие перепады настроения, истерики, которые он закатывал родным. Почему он даже не пытался побороть свое отчаяние и вместо бесконечных жалоб и проклятий не поухаживать за матерью и теткой, не помочь брату с его фабричными затеями, не посодействовать двоюродному брату в осуществлении его мечтаний?
 Вот она, причина, Перед ее глазами. Значит, бывало, что он ходил. Время от времени он бродил по холмам Клэрмонт-курта, пугая служанок и придурковатых новеньких сиделок. Случалось даже, что он выходил на улицу, а потом шлепал грязными ногами по полам, за чистотой которых так следила Бетти.
 И бывало, что на женщин нападали. Как раз тогда, когда он выходил.
 Лунатик. Что же за странный такой путь выбрала душа Ранда для восстановления его тела. Какой жуткий, чудовищный обман происходит при его бессознательном соучастии.
 Не диво, что Ранд швырялся стульями и проклятиями.
 Какая же она дура! Поддалась его обаянию, потянулась к нему. Влюбилась?
 Нет! Какая там любовь — жалость, раскаяние, может быть, влечение. Но что-то же заставило ее примчаться в эту комнату и стоять теперь в страхе и растерянности, прижимая руки к груди.
 Но не любовь. Нет. Да не любила она.
 Силван осторожно опустила одеяло, тщательно укрыв найденную улику, и поспешила в сумрачный коридор.
 — Ранд! — крикнула она. — Ранд!
 Не было ответа. Куда он делся? И как он исчез?
 — Ранд!
 В ярко освещенной столовой Силван наткнулась на Коула, совсем молоденького лакея, пытавшегося напялить на себя свое форменное облачение.
 — Мисс? Чем могу служить?
 — Где лорд Ранд? — Она схватила его прежде, чем он успел протолкнуть руки в рукава. — Ты его видел? — Вертлявый юнец покраснел. Ему было очень неудобно, что его застали врасплох, да еще в таком виде. Но у Силван не было времени считаться с чужой чувствительностью. — Что ты с ним сделал?
 — Я? Сделал? — прохрипел Коул, стараясь освободиться от ее цепких пальцев. — Я помог ему.
 Она почему-то перешла на шепот;
 — Объяснись.
 — Он полз.
 — Полз?
 Лакей старательно отводил глаза, нервно сглатывая слюну.
 — Лучше сказать, что он волочил себя по холлу, двигаясь к своей спальне.
 — Не шел? — настойчиво уточнила она, добиваясь предельной ясности.
 — Он не может ходить, мисс. — Юный Коул, кажется, оскорбился. — Вы что, думаете, он нас водит за нос?
 — Нет. — Нет, конечно, она так не думала. Она думала, что он, быть может, ходит во сне. — А где было его кресло?
 — Там. — Он ткнул пальцем в направлении гостиной. — Так я тогда притащил.., э.., эту его штуку…
 — Кресло-коляску, — выпалила она. — Это кресло на колесах называется кресло-коляска.
 — Ага, мэм. — Дернув головой, он явно старался внушить ей, что, разумеется, ему знакомо и это мудреное слово. — Кресло-коляску. Я подтащил кресло-коляску к нему, и мне надо было его.., ага.., ну, я его туда.., а он не хотел… — Он поймал взгляд Силван и прочел в нем еле сдерживаемую готовность взорваться и потому постарался закончить поскорее:
 — Я взял его и посадил в кресло и поднял других ребят с постелей, чтобы они мне помогли перенести его по лестнице. Мы и не думали, что надо будет вставать в такую рань, а вот…
 Она сдавила его плечи.
 — По какой еще лестнице?
 — Из…э.., из.., э…
 — Из дому? — Не дожидаясь ответа, Силван кинулась к двери, ведущей наружу. Но дверь не поддавалась. Хорошо что молоденький лакей куда лучше понимал свои физические обязанности, чем речевые. Он отстранил Силван и просто-напросто отодвинул засов.
 — Почему вы выпустили Ранда на улицу? — спросила она в ужасе.
 — Да он захотел выйти.
 — И вы ему не помешали? Ну, ладно. Понятно, что спорить с хозяином вы не можете. Но зачем же вы дверь за ним заперли?
 — Он без помощи по лестнице спуститься не мог, а там на улице дух бродит, пугает. — Коул объяснял так, словно бы она тоже была таким духом, только материализовавшимся, сгустившимся до телесного облика.
 Силван хотела поинтересоваться, каким это образом запор может преградить путь духу, но лакей уже распахнул перед ней дверь, так что ей не оставалось ничего иного, кроме как, проглотив свое раздражение, быстро сбежать по ступенькам.
 Восток стремительно светлел. Ночное зверье должно было поторапливаться и срочно прятаться в свои норы, а те зверьки, что снуют поутру, должно быть, еще не приступили к обычной для себя повседневной деятельности. Ничто не двигалось. Ни дуновения, ни звука. Ранда нигде не было видно.
 — Куда он мог двинуть? — пробормотала она про себя.
 — Мисс? — Голос Коула звучал неуверенно.
 Силван еще раз внимательно огляделась по сторонам.
 — Мисс! — На этот раз Коул позвал ее очень настойчиво. — Я должен сказать вам. Я всякого насмотрелся. Я видел, как лорд Ранд бил окна и кричал, как дитя малое, но я никогда не видал его таким.., э…
 — Говори!
 — Угрюмым. Решительным. — Он поежился. — Он попросил у меня прощения — Прощения? — По всему ее телу пробежала судорога. Ох, Ранд, что это ты задумал? — Скорее!
 Отбежав от лестницы, она поспешила на ту изъезженную, избитую колею, по которой катила кресло-коляску в первый день своего приезда. Ранд, должно быть, пошел на тот утес, куда они тогда взобрались вместе.
 Она вспомнила заверения Гарта, что Ранд не причинит себе вреда, что он не способен на это, что Ранд слишком отважен, слишком силен, слишком горд. Но Гард не замечал, сколь глубоко отчаяние Ранда, как он суров к самому себе.
 Ранд поверил, что это он, как сомнамбула, бродит по окрестностям и нападает исподтишка на деревенских женщин.
 Те самые качества, которые внушали Гарту уверенность в невозможности трагического исхода, теперь властно требовали от Ранда поступить именно таким образом, толкали его на этот пагубный путь. Но эти же самые качества внушали Силван веру в невиновность Ранда.
 Добравшись до вершины утеса, она не заметила никаких признаков того, что Ранд где-то рядом. Волны внизу бились о берег, и ее сердце оборвалось.
 — Ранд, — прошептала она. — Прошу тебя, подожди, дождись меня.., не смей… — Устремившись к обрыву, она задержалась на первом уступе и остановилась. Был ли он тут и не отсюда ли он метнул себя вниз? Но на влажной земле остались бы следы. Нет, это не то место.
 От ветра с моря кружилась голова, легкий бриз касался ее разгоряченного лица. Может, Ранд в Буковую ложбину двинулся? Это, конечно, дальше, добираться туда труднее, но, быть может, ему нравилось то место, где утихала его боль, отступало отчаяние, где он на какое-то время забывал о своем долге — а долг он видел в подведении черты. Под своей жизнью.
 Силван быстро дошагала до развилки, откуда одна из тропок вела в Буковую ложбину. Все тело у нее болело. Воздуха не хватало. А солнце поднялось уже достаточно высоко. С каждым мигом становилось все светлее и светлее. Запыхавшись, она преодолела последний пологий подъем перед ложбиной и увидела след — след от колес его кресла-коляски на росистой траве.
 Он тут был. Он двигался по этой дороге. Давно ли?
 Собрав все свои силы, Силван взобралась на вершину холма. Ага, вот он. Кресло на колесах как памятник возвышалось на вершине утеса — самой высокой точке, с которой начинался спуск к океану. Ранд сидел к ней боком, и Силван были видны только его черные спутанные волосы и бледное лицо. Он пристально вглядывался в горизонт, будто видел там вечность.
 Силван крикнула, но тот самый бриз, который отбросил волосы Ранда с его лица, отшвырнул ее голос в небытие. Он положил ладони на колеса своего кресла. Она завопила и замахала руками. Он дал толчок движению своего экипажа. Она стрелой сбежала с холма. Кресло на колесах накренилось вперед. Вжимаясь в него. Ранд умело менял положение центра тяжести, управляя своим движением под уклон. Словно то, чем он сейчас занимался, было просто спортом, а он — мастером. Тяжело дыша, Силван кинулась наперерез. Стебли травы, примятые колесами его каталки, медленно пытались подняться, а Ранд быстро приближался к обрыву. Он что-то кричал, и эти дикие звуки добавили ей силы. Она прыгнула на него откуда-то сбоку, вся тяжесть ее тела обрушилась на набиравшее скорость кресло. Ранд вылетел со своего сиденья, и они вдвоем одновременно больно ударились о землю.
 Все замерло.
 Все звуки — треск его кресла-коляски, топот ее ног, его крики, ее прерывистое дыхание, свист ветра — стихли. Его пугающая мрачность, ее сумасбродная лихость кончились вкусом травы и шлепком в грязь. Открыв глаза, Силван увидала прямо перед собой буро-зеленые стебельки каких-то растений, спиной она ощутила вздымающуюся грудь Ранда — тот хватал воздух ртом. Не больно ли ему? Уж не покалечила ли она его в своих отчаянных попытках?
 Она оттолкнулась от земли руками, стараясь подняться, но что-то сильно придавило ее тело к его груди.
 Его рука. Словно стальное лезвие вонзилось в ее спину.
 — Будь вы неладны, Силван Майлз. — Его голос проскрежетал мукой бессильной злобы. — да знаете ли вы, что вы наделали?
 — Знаю. — Она попробовала было отползти, но он ее не выпускал. Тогда она ухитрилась повернуть голову и увидела лицо Ранда. Ярость сузила его зрачки, а губы сжались в тоненькую ниточку. Но она упрямо повторила:
 — Да, я знаю, что я сделала. Спасла жизнь хорошему человеку.
 — Хорошему? Вы мою жизнь спасли. Значит, в самом деле поверил он в свою вину! И Силван выпалила:
 — Да не делали вы этого.
 Спиной она почувствовала, как вздымается и опадает его грудь.
 — Что я не делал?
 — На тех женщин не вы нападали.
 Зрачки его глаз стали шире, заполняя голубизну радужных оболочек. Его ладони скользнули по ее горлу, и он обхватил пальцами ее шею.
 — А как это я бы мог нападать на женщин в своем кресле на колесах?
 Она почувствовала, как его пальцы сдавливают горло все сильнее, но отступать было уже поздно.
 — Вы ходите во сне.
 Смятение, ужас И Ярость мгновенно сменяли друг друга на его лице. — Кто вам сказал?
 — Никто. Сама догадалась.
 — Вы что, видели.
 — Не вас. Грязь в вашей постели. Ладонь на ее горле вздрогнула.
 — И всем, конечно, разболтали про свое открытие?
 Силван вдруг невероятно разозлилась:
 — Да за кого вы меня принимаете?
 — А что, вы не женщина разве? Все женщины на свете одним миром мазаны. Вам бы только языком чесать да вздор всякий молоть.
 — Как вам не стыдно! — Силван почувствовала себя уязвленной. — А я-то вам жизнь спасала.
 — Зачем? — Он отдернул руку, словно бы ему неприятно было не то что коснуться ее, но даже подумать об этом. — Чтобы в сумасшедший дом сплавить?
 — Да вы что! Вы же — не сумасшедший, просто… — Она сама толком не знала, что такое с ним стряслось, но еще не приходилось ей встречать человека более здравомыслящего, чем Ранд. Она считала, что его ночные хождения как-то способствуют его исцелению, но вправе ли она утверждать это с такой уверенностью. Не ей про то судить. На ее глазах умирали раненые, а она не знала, как их спасти. Но она должна была переубедить Ранда.
 И Силван сказала:
 — Я не могу объяснить, почему вы бродите по ночам, и тем более не знаю, как это у вас получается, но я убеждена, что те избитые женщины — не ваших рук дело. :
 — С чего вы взяли? — презрительно произнес Ранд.
 — Я просто чувствую это. — Движимая отчаянием, она торопливо прижалась губами к его губам, а потом подняла голову:
 — Разве я стала бы целовать вас, если бы боялась, что вы мне что-то дурное сделаете? Я ведь в ваших руках, и помощи ждать неоткуда.
 — А может, вы тоже рехнулись, как и я.
 — Наверное, так оно и есть. Однажды в полночь я увидела привидение.
 — Что? — Его пальцы судорожно впились в ее шею.
 Она вздрогнула, и он отдернул руку, словно Силван могла обжечь его.
 — В ту первую ночь, которую я провела в вашем доме, я увидела духа. Помните? Но это был не дух, это были вы, теперь я поняла. Боже, никогда мне этого не забыть. — Закрыв глаза, она мысленно воскресила странное видение. — Вы ходили по холлу, на вас была белая ночная сорочка — ваша ночная сорочка. А человек, который напал на Перт, был весь в черном.
 — Откуда вам это известно? — не успокаивался Ранд.
 Ее глаза широко раскрылись:
 — Она же мне сама сказала. Тогда, на фабрике.
 Он растерянно молчал, словно ему и не верилось, и очень хотелось ей поверить. Потом помотал головой:
 — Ну, это вряд ли доказывает мою невиновность.
 — А когда вы наутро проснулись, ну, в то утро после моего приезда, вы грязь заметили? На простынях? Или на ногах?
 — Нет, вот только ноги болели невыносимо. И всегда болят после того, как я похожу. — Ранд пошевелился, как будто ему было неудобно — слишком уж близко они сидели. Но когда она попыталась и на этот раз отодвинуться, он снова прижал ее к себе.
 Значит, не совсем разонравилась ему эта жизнь, если приятно было обнимать хорошенькую девушку. Вот если бы удалось вернуть ему веру в себя!
 — Ходить-то вы ходите, но только по дому. Не на улице.
 — Откуда вам это известно? — Он фыркнул, но было заметно, что в душе его зашевелилась какая-то надежда.
 — Потому что Перт говорила, что было не очень темно, когда на нее напали. — Он мог бы возразить, но Силван склонилась к нему и придавила пальцем его губы. — А в тот вечер, если помните, вы подняли меня с постели и заставили вытаскивать занозу из вашей ладони. Когда я от вас уходила, было около одиннадцати вечера, а когда я увидела, как вы ходите по коридорам, только-только пробило полночь. — Ранд насупил брови, задумавшись и что-то высчитывая в уме, а она стояла на своем:
 — Меньше часа прошло, за это время вы бы ни за что не успели выбраться из дому, повстречать эту женщину, избить ее, да еще назад вернуться.
 Силван почувствовала, как затрепетало его тело. Ранд все еще не верил ей, но очень хотел поверить. Тогда, отчетливо выговаривая каждое слово, она произнесла:
 — Кто-то увидал вас, понял, что вы уязвимы и беспомощны, и, не знаю уж зачем, уверил вас в том, что вы одержимы и безумием, и звериной жестокостью. Но вы не безумец и не бессердечный зверь. Иначе вам не пришло бы в голову мучиться угрызениями совести и кидаться вниз со скалы.
 — Если бы я бросился со скалы, мне никак не удалось бы достойно вознаградить вас. А награды вы более чем заслуживаете.
 Она со вздохом откинулась назад.
 — Так вы верите мне?
 — Верю.
 Ему бы от восторга прыгать, что все его страхи оказались напрасными, или иначе как-то свою радость выражать, а он с места не двигается. В себя прийти не может, что ли? Да нет, поняла Силван, просто Ранд другой способ нашел отпраздновать свое счастье. Его ладони поднялись на ее предплечья, скользнули по спине, обхватили ее лицо. Он решительно притянул ее к себе и поцеловал сначала в щеки, потом в нос, потом в губы.
 — Ты мне жизнь спасла, — прошептал он. — Отныне я твой навеки.
 Силван ничего не ответила — сил на слова не было, да и облегчение оказалось неожиданным, и он воспользовался ее изнеможением в полной мере. Ласково шепча и настаивая, он выпросил у нее согласие раскрыть губы, а когда она на это пошла, его язык принялся творить для нее небывалые на ощупь и на вкус ощущения. Где-то вовне океан ласкал берега своими волнами, а Ранд добивался ее отклика своей опытностью. Она дышала им, стонала им, мучилась им. Как ему удавалось вызвать у нее желание одними лишь своими прикосновениями?
 Быть может, надо было сдерживать себя, но волна благодарности поднималась в ней, и Силван ничего с нею не могла поделать. Ранд цел и невредим. Она тому причиной. Она спасла человека. Она доказала себе, что достойна любви, и ей хотелось с кем-то поделиться своим ликованием. С кем-нибудь. С Рандом.
 Но вот холодок утреннего воздуха скользнул по ее коже. Силван приподняла голову. Оказывается, вырез платья раскрылся и обнажил грудь. Это Ранд, отвлекая ее поцелуями, расстегнул все крючки, и Силван судорожно схватилась за ворот, пытаясь привести платье в должный вид.
 Он глядел на нее глазами, полными обожания.
 — Я только посмотрю.
 Силван нервно облизала губы и ничего не ответила.
 — Если ты в самом деле меня не боишься, позволь мне поглядеть. Только разочек глянуть, — уговаривал Ранд.
 Она разгадала его замысел с самого начала. Он воспользовался ее сочувствием, чтобы превратить в безвольную куклу, предназначенную еще сильнее разжечь тот огонь, который пожирал его изнутри. Но потом это его саморазрушительное пламя было поглощено воспламенившейся страстью, а страсть — она для тех, кто смог уцелеть, спастись.
 О чем-то таком ей грезилось. Наверное, ей так бы и не довелось испытать такого удовольствия, не сложись обстоятельства так, как они сложились. И Силван сдалась. Ее пальцы сами потянули платье вниз.
 Глаза Ранда застыли на ее груди, прячущейся под тонким хлопком сорочки. Медленно, очень медленно он потянулся к ней. Еще не поздно было бежать, найти пути к отступлению. Но Силван, полузакрыв глаза, нежилась в объятиях Ранда, предвкушая какое-то неизведанное наслаждение.
 — Нескромные женщины обходятся без нижних сорочек, — заметил он.
 — Я запомню это. — Она наблюдала, как палец Ранда нежно обвел темное пятно, окаймлявшее сосок. Наверняка ее следовало назвать нескромной, ведь в ясный день, да что там, с утра пораньше, под лучами поднимающегося солнца, она расселась тут, на виду у всех, и позволяет мужчине трогать себя, да еще радуется этому. Он потянул ее ближе, желая, чтобы она легла на него спиной, но Силван воспротивилась. Конечно, не потому, что боялась его, а потому, что хотела, чтобы он продолжил эти свои ласки. Ранд приподнял голову и поймал губами ее сосок, все еще прикрытый тканью. Он втянул сосок в себя, высасывая из нее всю ее замкнутость, сдержанность, благовоспитанность, взамен отдавая лишь дикарский всплеск новых ощущений. От прикосновения к маленькому пятнышку на груди блаженство пронизывало ее всю, до самых глубин ее естества.
 Она рухнула на него сверху, в полной уверенности, что теперь окончательно переходит из категории нескромных в класс бесстыжих. А то и распутных.
 — Дай погляжу, — снова попросил Ранд. Она сразу же подчинилась, спустив сорочку до талии. Ей не хотелось, чтобы он передумал. Правда, лицо у него так горело, что вряд ли стоило опасаться перемены в его намерениях.
 — Ты не представляешь себе, как мне всегда хотелось посмотреть на твою грудь, — признался Ранд. — Я уж и так и так подглядывал — и когда солнце просвечивало через тонкую ткань, и когда ветер твое платье натягивал. Но все равно, ни к чему подобному я готов не был. — Он приподнял ладонями тяжелые груди и замурлыкал:
 — Такие красивые. — Опять поднося их к губам, Ранд провел языком по одной ее груди, и ощущение было такое, будто всю ее омыло теплой водой. Она тихонько застонала от удовольствия, а Ранд хихикнул. — И вкусные.
 В его словах ей почудилось что-то обидное.
 — Смеешься надо мной?
 — Смеюсь? Я? Над тобой? — Он опять хохотнул, но на этот раз как-то невесело. — Я как бревно валяюсь на спине, сдвинуться с места не могу, во всем завишу от утонченной барышни, которая чуть ли не насиловать меня должна сама, ведь мне ее не соблазнить. Я не могу ни удержать ее, ни схватить со всей страстью, ни воспользоваться всем своим многолетним опытом — а ведь этот опыт, все умение я копил ради такого вот мгновения. Мне ли над тобой смеяться? — Он замотал головой. — Нет, я все время с тревогой ждал, когда ты опять упорхнешь прочь. Плясать и веселиться. И насмехаться над человеком, который осмелился мечтать о тебе.
 Его уязвленность до того ее растрогала, что на глазах выступили слезы.
 — Ну, а чем мы не пара?
 Пылкая страстность их объятий постепенно уступала место нежности. Пальцы Ранда поглаживали ее обнаженные плечи, и Силван наслаждалась этими ласковыми прикосновениями.
 — И даже если ты упорхнешь прочь, — прошептал он, — я все равно буду тебе благодарен. Ты подарила мне надежду и дала шанс начать все сначала. — Ласка стала ощутимее, он обхватил ее сильнее и подвинул так, что ее грудь и бедра прижались к его телу. — Но если ты останешься, маленький эльф, я покажу тебе свое волшебство.
 Солнце отбрасывало на лицо Ранда резкие тени, придавая его облику нечто трагическое.
 Сердце Силван дрогнуло от жалости и любви, и она нежно провела пальцем по его щеке.
 — Если ты меня хочешь, я останусь.
 Он вознаградил ее за это обещание улыбкой, и в самом деле чарующей.
 — Одно прикосновение твоего пальчика значит для меня больше, чем радости рая.
 — Тогда почему твои пальцы лезут под мою юбку?
 — Просто мне хочется, чтобы ты получила столько же удовольствия, сколько испытываю я.
 Силван насторожилась. Что-то он быстро оправился от своего смущения. Уж не рано ли она его пожалела?
 — Не зря меня предупреждали, насчет таких, как ты.
 — Кто предупреждал? Мать?
 — Нет. — Она, подчиняясь его настояниям, подвинулась так, что колени ее раздвинулись и обхватили его бедра. — Хибберт.
 — Ах, Хибберт! — Ранд хмыкнул. — Да успокоит Господь Хибберта, он сохранил тебя для меня. — Он ласково погладил ее по спине, заставляя расслабиться.
 Силван уткнулась лицом а его плечо.
 — Не очень-то это со стороны красиво, да? И вдруг почувствовала, что лежащий под нею Ранд еле удерживается от смеха.
 — Это? Мы будем называть это словом «это»?
 — Что ты имеешь в виду?
 — А ты не догадываешься? — Ранд хитро посмотрел на нее. — Хорошо, я согласен называть это «радостным подвигом, достойным богов». Или, быть может, «самым восхитительным переживанием моей жизни».
 Силван не удержалась и фыркнула.
 — Слушай, где ты научился так морочить голову бедным девушкам? Когда это ты успел усвоить искусство очаровывать?
 — Задолго до того, как я научился угрюмости. — Ранд провел по контуру ее губ кончиком пальца. — А что до красоты или изящества — знаешь, это из другой оперы. Это — пот, и шум, и крики, но приятнее нет ничего на свете. И ты увидишь — я буду делать это так, что тебе понравится. Сядь, милая, и начнем наш первый урок.
 И Силван сделала все так, как он велел. Ведя ладонью по груди Ранда, потом вниз, к животу, она нашла наконец предмет своих вожделений — твердый, упругий, полный жизни, и Силван, не удержавшись от искушения, сжала его. Ранд застонал.
 — Тебе больно? — испугалась Силван, пытаясь отстраниться.
 Но рука Ранда вернула ее на место.
 — Это самая прекрасная боль. — Его глаза были полузакрыты, И темные и длинные ресницы казались неожиданно женственными на сильном мужском лице.
 Силван хотелось, чтобы он всегда так глядел — желая, но уже удовлетворенно, отчаянно, но уже смиренно. Сама природа подстрекала Силван к отваге. Морские птицы покидали свои гнезда и взывали к дерзанию, безрассудно взмывая ввысь. От земли шел густой дух влажной травы и жирной почвы, земля дарила эти запахи согревавшему солнцу.
 А Силван проводила теплыми ладонями по всему телу Ранда, грея его, словно она сама была солнцем. Его глаза распахнулись, и он долго глядел на нее, потом сказал:
 — Ты мне непонятна. Загадка. То ты — вся дерзость, то — вся смущение. — Он приподнял ее. — Дай-ка я разгадаю эту загадку.
 Его пальцы отыскали прорезь в ее панталонах. Видно, он знал, что искать — через минуту Силван возбужденно вскрикнула и дернулась.
 Он заглянул ей в глаза.
 — Ты разве не знаешь, как это происходит?
 — Знаю. Но знать — одно, а почувствовать — совсем другое. — Такого она никогда не испытывала. Интересно, это у всех женщин так?
 Ранд сам ответил на ее невысказанный вопрос.
 — Не все женщины настолько чувствительны — или настолько робки. — Он подумал немного. — Может, ты быстрее привыкнешь, если я посмотрю сначала на все твои местечки?
 — Нет! — Еще показывать ему не хватало!
 — Ни за что!
 Ранд еще глубже задумался.
 — А, может, тебе будет удобнее, если я сначала на вкус попробую?
 — Нет!
 — Я же пробовал на вкус твои груди, и тебе понравилось.
 — Это другое дело. — Ранд улыбнулся, видя ее возмущение, и эта улыбка еще больше рассердила ее.
 — Ты надо мной издеваешься.
 — Дай мне попробовать, и сама все поймешь.
 Ну и, разумеется, он настоял на своем. Может, ему и хотелось позабавиться ее замешательством, но Силван нимало не сомневалась, что этот законченный ловелас именно так и привык с женщинами обращаться, чтобы уж все удовольствия разом получить. Хотя, что греха таить, и ей это понравилось тоже. Как он и обещал.
 Но Ранду этого было мало.
 — Ты так и не разрешишь мне тебя потрогать?
 Он надул губы, изображая обиженного мальчишку, в то время как тело его недвусмысленно свидетельствовало о том, что это зрелый мужчина со всеми своими мужскими потребностями.
 Силван, сама возбужденная его ласками, только кивнула.
 Разрешение он получил, и его нахальные пальцы поспешили воспользоваться им как можно быстрее.
 — Как же мне хорошо сейчас! — сказал Ранд. — Нам надо будет ходить сюда почаще и…
 — Я и не подумаю ходить сюда. — Да я тебя уговорю.
 Очень уж самоуверенно он вел себя, хотя, честно говоря, имел для этого все основания. Разве вот сейчас Ранд не добился от нее всего, чего хотел? И способен добиться еще большего. Он слегка погладил ее между ног, и Силван пронзила дрожь удовольствия. Что-то пульсировало внутри ее тела, и ощущение было несказанно приятным.
 Силван ужаснулась, представив себе, как она выглядит со стороны: сорочка и лиф скомканы на талии, юбка задрана, панталоны расстегнуты, а сама она этакой всадницей оседлала мужчину. Мужчину, спасенного ею от смерти. Мужчину, весь вид которого ясно свидетельствовал о том, что жизнь для него прекрасна. Таким радостным и свободным она его никогда не видела.
 Стоило жертвоприношения… Только вправе ли она говорить о какой-то жертве с ее стороны? Его пальцы продолжали делать свое дело, находя самые чувствительные местечки на ее теле. Силван уже не сдерживала свои стоны. А Ранд был очень доволен.
 — Такие звуки означают, что я делаю это правильно. Тебе наши занятия по душе, правда?
 Зачем спрашивать, если он и так знает ответ?
 Но Ранд не унимался.
 — Тебе нравится этим заниматься? Да или нет?
 Она не отвечала.
 Тогда Ранд вдруг убрал руку с ее тела. Силван невольно потянулась к нему.
 — Чтоб потом не говорила, что я тебя заставил.
 Теперь его руки рыскали по ее телу безо всякого стеснения. Ее соски напряглись, пальцы судорожно сжались, она запрокинула голову и поглядела в небо. Никогда не было у нее такого чувства: вот-вот, и она взлетит.
 — Еще немного, милая. Чуть выше. — Каждое его указание продвигало ее по пути к блаженству. Все ближе к раю.
 — Отдохни. Дай себе передохнуть немного. Отдайся этому.
 Ветер обдувал ее кожу, солнце ласкало ее своими яркими утренними лучами, а она сосредоточилась на том, чтобы расслабиться, взлететь выше, отдать всю себя этому — чем бы это ни было.
 Потом какая-то неведомая сила сжала судорогой ее тело, приподняла и кинула навстречу Ранду — ближе, еще ближе, пока они не слились в единое целое.
 Ей нравилось это. Она упивалась каждым новым движением. Ей хотелось еще и еще, И Ранд щедро делился с ней своим опытом, умением и своей страстью, одаряя ее тем, чего она требовала, и даже сверх того.
 А потом это стало сходить на нет. Исподволь, понемногу ритм замедлялся, и Силван вновь смогла осознать, где она находится, увидеть солнце, море, воздух…
 И, осознав все это, вернувшись снова в знакомый мир, Силван попыталась вернуться и к обычной своей манере поведения — насмешливой и холодноватой. Почему-то ей не хотелось, чтобы Ранд догадался о том, какое сильное потрясение она испытала.
 А вот Ранду никакой такой будничности или благопристойности вовсе не хотелось. Он потянулся к ней, бормоча:
 — Иди сюда.
 Схватив Силван за плечи, он притянул ее к себе, устроив ее голову у себя на груди. Она слышала, как колотится его сердце, хотя не понимала, почему. Ему-то такие занятия, должно быть, не в новинку.
 Она уже собиралась спросить его об этом, как вдруг невдалеке хрипло проскрипела какая-то птица, и Ранд бросил:
 — Проклятие! — Он грубо отпихнул ее от себя, а когда она попробовала поднять голову, чтобы оглядеться, он тут же шикнул:
 — Пригнись пониже!
 Ниже? Куда уж ниже? Она и так была внизу, и вот ее сорвали с ложа удовольствий И швырнули в море унижения.
 — Ранд, что такое?
 — Оденься, — отрывисто приказал он, не глядя на нее.
 Еле сдерживая слезы, Силван пыталась натянуть сорочку на плечи и юбку на ноги.
 Услыхав хриплые звуки, она замерла и прислушалась. Опять та птица. Недовольная. В скрипучем голосе слышится злоба. Казалось, птица гневается.
 Лишь теперь она поняла, чем так озабочен Ранд. Кто-то застал их врасплох. Кто-то.., да не один, вон их сколько там — Гарт, герцог Клэрмонтский. Джаспер. И его преподобие отец Доналд.


* * *

 Гарт стоял посередине гостиной и так размахивал своей прогулочной тростью, что можно было подумать, он дирижирует оркестром. — На природе, значит, миловаться вздумали? Ранд, ты что, обезумел?
 Ранд только поморщился, слушая эти более чем обоснованные и как нельзя более уместные обвинения. Ну да, он сошел с ума. Обезумел от Силван, То, что он затеял с намерением лихо покончить все счеты с жизнью, обернулось роскошным опытом в области любви. Безмолвный величавый гнев викария, громогласное негодование Гарта, смущенная озабоченность Джеймса — что все это по сравнению с той бурей чувств, которая бушевала в его груди? Низко склонившись к Силван, Ранд пробормотал:
 — Еще бы час. Один бы часик только — и я бы тебе показал, на что способен.
 — Час?
 Он закутал ее в свою белую сорочку, чтобы прикрыть наготу, и Силван вовсе не хотелось отдавать эту сорочку назад, даже если ему дадут новую рубаху, а ее постараются нарядить во что-то более женственное. Пока же она бросила попытку закатать рукава и недоверчиво глянула на него.
 — Почему час?
 Он что-то прикинул в уме.
 — Может, больше. Мне всегда нравилось растягивать это занятие.
 — Ш-ш-ш! — Она бросила быстрый взгляд в сторону священника, лицо которого выражало праведный гнев. — Услышат.
 До ушей Гарта вряд ли долетели их слова, и он уж точно ничего бы из них все равно не понял, даже услыхав, но поглядел он так, что ясно стало: не нравится ему как-то веселое настроение Ранда. Его милость возвысил свой глас и указал на Джаспера, топтавшегося где-то рядом и не спешившего подойти.
 — Джаспер вне себя был, когда явился домой и не застал тебя в постели. И он меня поднял снова… — В голосе Гарта звучало негодование.
 — Так вот почему Гарт так разошелся. — Ранд лихо подкатил на своем слегка побитом кресле поближе к Силван. Вид у нее был, как у брошенного ребенка, да вдобавок еще обиженного, и ему хотелось оградить ее от все сильнее сгущающегося неодобрения его родни. — Ему просто выспаться не дали.
 — ..и мы опять устремились на поиски, теперь уже вас обоих.
 Леди Эмми и тетя Адела как раз вышли на террасу, когда процессия подошла к дому. Кловер Доналд, по обыкновению, старалась держаться в тени. Его преподобие Доналд немедленно проинформировал дам о смысле случившегося. Мать Ранда была потрясена и оскорблена. Тетя Ранда была потрясена, но являла собой христианскую кротость. Кловер Доналд всплакнула. А в самой середине находилась Силван, и на нее, беднягу, и обрушивалось всеобщее негодование.
 Гарт продолжал свою гневную речь:
 — Да если бы я не вспомнил слова Джеймса о том, что вы любите бывать в Буковой ложбине, мы бы вас до сих пор не отыскали!
 — Вы бы тогда нас хотя бы не спугнули. Ранд проворчал это себе под нос, но Гарт, должно быть, услышал и окончательно взорвался:
 — Тебе все шуточки. А мы застали тебя с мисс Силван…
 — Ин флаграите деликто (С поличным; (застать) в момент свершения преступления или при наличии неоспоримых улик (лат.)) — Это подал голос разбирающийся в юридических тонкостях Джеймс. Он только что вошел в комнату фланирующей походкой.
 Заметив, как съежилась Силван, Ранд начал:
 — Ну, если точно, то мы…
 — Стоит только заснуть, и пропустишь все самое интересное, — меланхолически вздохнул Джеймс. — Почему в этом доме все самое увлекательное происходит по ночам?
 — Заткнись, Джеймс. — Голос Гарта набрал силу и зазвучал громко и выразительно. — Ранд, она же вся в синяках и царапинах.
 — Я со скалы упала, — оправдываясь, объяснила Силван.
 Гарт не слушал, да и не хотел слушать.
 — Как ты мог сотворить такое с женщиной? Силван прошептала:
 — Если точно, то не он…
 — Конечно, не он. Он тут ни при чем. — Тетя Адела, вышагивая от камина до двери, нервно комкала воротник своего платья. — Это все твоя вина, Гарт. И я надеюсь, что впредь ты станешь прислушиваться ко мне, когда я указываю тебе на общеизвестные истины. Мисс Силван заманила нашего бедного мальчика. Вот нам награда за то, что мы пригрели на своей груди змею.
 Ранд не выдержал:
 — Да какая она…
 — Она не змея, — подала голос с дивана леди Эмми, комкая кружевной платочек. — Девочка просто сбилась с пути истинного, а наш Ранд этим воспользовался.
 — Тогда почему у него синяки? — потребовала ясности тетя Адела.
 Силван с Рандом озадаченно переглянулись, и у Силван на этот раз не нашлось никакого объяснения. Они оба были побиты. Это потому, что Силван так лихо налетела на разогнавшееся кресло на колесах. А в кресле сидел Ранд.
 — Знала б она, — вполголоса заметил Ранд, обращаясь к Силван.
 — А интересно, чем это и как мог воспользоваться Ранд? — торжествующе продолжала тетя Адела. — Он же — в кресле-каталке.
 — Верно, он — в кресле, — отвечала его любящая, но справедливая мать, — но ведь он не мертвый. Ранд очаровывал и более блестящих дам, чем мисс Силван.
 Тетя Адела обернулась к своему сыну, выглядевшему щеголевато даже в ситцевом халате и турецких шлепанцах.
 — Джеймс, защити двоюродного брата.
 У Джеймса явно отсутствовало желание ввязываться.
 — А как? Женщины сами, забавы ради или просто за улыбку, на все готовы. Глупо упрекать кого-то.
 В голосе тети Аделы звучало чувство оскорбленного достоинства:
 — Мисс Силван была любовницей Хибберта!
 Тетя Адела ранила Силван своим злословием, Джеймс — своим насмешливым удивлением, леди Эмми — разочарованием, а его преподобие Доналд вообще, кажется, готов был произнести гневную проповедь. Ясно, что самое время было включаться Ранду.
 — Незачем себя обманывать, тетя Адела, и совсем уж ни к чему говорить то, чего не знаешь. Силван — чиста, как только что выпавший снег. — его слова подвели черту под словопрениями, и он с удовлетворением отметил это. Все головы в комнате повернулись в его сторону. Каждая пара глаз на какое-то время застывала на его лице, а потом перебегала на раскрасневшееся лицо Силван.
 — А ты-то откуда знаешь? — спросила тетя Адела, всплеснув руками — Молчи уж.
 Силван яростно ощетинилась:
 — Я вам не корова, про все прежние случки которой сообщают во всеуслышание. Я была бы признательна вам, Ранд, если бы вы избавили меня от… — Она замолчала, вдруг оцепенев, заметив, с какой зачарованностью его родня внимает каждому ее слову.
 — Я лично никогда вас коровой не считал, — галантно сказал Ранд. Силван отвернулась, стараясь укрыть рукавом его рубахи вспыхнувшее лицо.
 — Но если ты знаешь про ее чистоту, стало быть, она уже не столь чиста, — вставил Джеймс.
 — Не валяй дурака, Джеймс. Они не все успели, — сказал Гарт. Потом как-то криво улыбнулся. — Или ты все же успел, а, Ранд?
 Ранд увидел, что Силван за своим хлопчатобумажным щитом кивает — да, мол. Надо же, смелая какая — даже его разъяренной родни не боится. Он успокаивающе погладил ее по спине.
 — Почему это все интересуются моей личной жизнью?
 — Какая уж там личная. На виду у всей округи… — Полуулыбочка слетела с губ Гарта, зато голос снова набрал силу. — Ты позоришь нашу семью!
 — Если Силван чиста, значит, слухи про Хибберта оказались не правдой, — глубокомысленно произнесла леди Эмми.
 В первый раз с тех пор, как они вошли в гостиную, тетя Адела соблаговолила присесть и поближе придвинулась к леди Эмми.
 — Хибберт, должно быть, пользовался мисс Силван для отвода глаз. А на самом деле у него кто-то другой был. — Она поглядела на собственного сыночка. — Обычное для мужчины безрассудное поведение.
 Джеймс лишь пожал плечами. Силван выглянула из-за края рубашки и возмущенно сверкнула глазами:
 — Хибберт не был ни безрассудным, ни бездумным. Он хотел жениться на мне. А я не пожелала.
 — Но, милочка, почему? — заинтересовалась леди Эмми. — Вы стали бы супругой пэра. К тому же Хибберт был вполне состоятельным человеком. Подумать только, какие преимущества!
 — Я не хотела становиться чьей-то женой — сказала Силван, как бы ставя точку.
 Если тогда у вас был выбор, то сейчас, мне кажется, вы его лишены, — ответил на это Гарт.
 Ладони леди Эмми запорхали у ее горла.
 — Не предлагаешь ли ты то, что, как мне кажется, ты предлагаешь?
 — Чушь, Гарт, — решительно и пылко заявила леди Адела. — Роду Малкинов незачем пытаться восстановить ее запятнанную репутацию.
 Гарт спокойно отразил гневное наступление тети Аделы.
 — Ну, доброе имя у нее, может, и не совсем в порядке, но мы-то знаем, что она была нетронутой. И мы знаем, что у этой женщины безупречный нрав, а еще, что она хорошо вписывается в наше семейство.
 — У нее не доброе имя, а сплошное пятно на репутации! — воскликнула леди Адела.
 — Она — девица, — отвечал Гарт. — Чем не жена для наследника Клэрмонта?
 Но тете Аделе, видимо, едва ли по силам было постичь решимость Гарта.
 — Ее уволить надо.
 — А дальше что? — Гарт опять повысил голос. — Домой ее отослать, а к корсажу записочку пришпилить, так, что ли? Мол, «дорогой господин Майлз, позвольте мне заверить вас, что ваша дочь, которой я обещал не причинить никакого вреда, подверглась интимному обследованию со стороны моего брата, и в результате выяснилось, что она была нетронутой».
 Силван опять уткнула лицо в сорочку Ранда.
 — Зачем так грубо, дорогой? — укоризненно произнесла леди Эмми.
 — А Ранд, мне кажется, ничего не имеет против женитьбы, — заявил Гарт, пристально Глядя на брата.
 — Нетронутая? — Леди Адела презрительно фыркнула. — Удивляюсь я современным барышням! Ухаживания, кавалеры, прогулки под луной и Бог знает что еще — а потом является этакий прекрасный принц, и они как ни в чем не бывало в белоснежных одеждах шествуют с ним К алтарю.
 — Ох, ради Бога, мама, — досадливо отмахнулся Джеймс.
 — Погодите, — в разговор вмешался Ранд. — Вот вы поженить нас хотите. А о Силван-то вы подумали? Каково это ей будет до конца дней своих возиться с калекой?
 Теперь уже Силван возмутилась:
 — Не надоело еще прибедняться? Сколь можно себя так называть?
 — Она вроде бы не испугалась твоего состояния. Скорее уж наоборот. — Гарт устало потер лоб. — Да и нет лучшего способа восстановления доброго имени, чем венчание с наследником герцогского титула. Тем более если благосостояние герцогского рода растет за счет процветающей хлопчатобумажной фабрики. — Он с вызовом глянул в сторону Джеймса и тети Аделы, но прежде, чем кто-то успел возразить ему, добавил:
 — А Силван тем самым оправдает честолюбивые упования своего отца.
 Силван отвернулась, насупившись.
 — Это не тот довод, который в силах переубедить меня.
 Гарт присел перед ней на корточки.
 — Зато вам не придется возвращаться под отчий кров.
 На это Силван не нашла что ответить. На какое-то время в комнате воцарилось молчание.
 — Я в самом деле женюсь на Силван? — Ранд все еще никак не мог поверить в серьезность происходящего. С чего бы это Силван пошла под венец с сумасшедшим… Хотя она-то как раз не считает его сумасшедшим. Она верит в него. Именно эта вера и толкнула ее на столь необдуманные поступки, из-за которых вся родня ополчилась на нее.
 Ранд внимательно рассматривал свои руки. Каким облегчением было знать, что это не они обрушивали удары на несчастных женщин. Впервые за многие месяцы его не преследовали мрачные видения лечебницы для умалишенных. Он не мучил себя, воображая, как темной ночью крадется по окрестным холмам, подстерегая очередную жертву. Он больше не был позором своей семьи и угрозой для всех женщин. Он мог больше не искать смерти.
 Сердце его билось все быстрее, Ранд погладил себя по груди и засмеялся, сначала тихо, потом чуть громче. Потом поднял глаза. Судя по озабоченным лицам родных, семейство отнюдь не разделяло его веру в собственное здравомыслие.
 Глядя на сжавшуюся в комочек, подрагивающую Силван, Ранд подумал, что его любовь к ней, пожалуй, еще сильнее, чем ее вера. Нет, ничто теперь не в силах помешать их браку.
 Конечно, если трезво посмотреть на вещи, Силван будет очень трудно, ведь он пока что остается калекой, не способным передвигаться самостоятельно. Но должен же, наконец, настать день, когда он снова пойдет на своих ногах, и уж тогда-то он сможет управлять их совместной жизнью. Он разоденет Силван в самые роскошные наряды, будет ходить с ней в театр на самые лучшие спектакли, они будут много путешествовать. Он заставит этих ханжей и напыщенных матрон из общества принимать Силван в своих домах, и Силван ни разу не пожалеет о том, что стала его женой.
 День, который он выбрал для своей смерти, похоже, станет днем его свадьбы, днем, когда жизнь его чудесным образом изменилась. Медленно и торжественно он произнес:
 — Это высокая честь — стать супругом Силван.
 И тут Силван вскочила с места. Глаза ее пылали яростью.
 — Моего мнения здесь никто и не спрашивает? Кто сказал, что я собираюсь замуж? Хибберт был добр и щедр, и у меня не было лучшего друга за всю мою жизнь. Стульями в окна он уж точно не кидался, так чего ради мне выходить за вас, если я отказала в том Хибберту?
 Ранд самодовольно ухмыльнулся:
 — Да потому, что я могу дать тебе то, чего Хибберт не смог бы.
 — Я не хочу..
 — Осторожней. — Он предостерегающе поднял указательный палец. — Лжецы отправляются в ад.
 — Блудницы и прелюбодеи тоже, — подхватил священник. Его белокурые волосы поблескивали вокруг головы, словно нимб святого. — Я счел за лучшее повременить со своими советами, дабы семья эта сама пришла к верному решению, и, думается, так оно и произошло. Но вы, мисс Силван, должны осознать, сколь прискорбный грех совершен был вами. Вы соблазнили мужчину и позволили ему прикоснуться к самому сокровенному и при этом испытали удовольствие, будучи в его объятиях.
 Кловер Доналд хихикнула, этакий тоненький взвизг смущения.
 — Есть ли на свете больший грех? — патетически заключил священник, бросив укоризненный взгляд в сторону жены.
 На какой-то миг Ранд позабыл о своей неспособности стоять на ногах. Уж очень ему захотелось обрушить оба кулака на этого мерзкого святошу, и Ранд едва не выскочил из своего кресла-каталки. Силван, заметив, вовремя потянула кресло назад. А подоспевший Гарт одним прыжком оказался в центре стычки и сумел предотвратить драку.
 — Вы тогда, ваше преподобие, напишете свидетельство о бракосочетании, а оглашать имена врачующихся в церкви мы не станем.
 Викарий недовольно поморщился.
 — Как же без оглашения? Ладно, я заполню бумагу и совершу обряд венчания.
 — С утра, значит? — не отставал от него Гарт.
 — Погодите! — перебила леди Эмми. — У нас же еще даже брачного договора нет.
 Она была не одинока в своей растерянности, но Гарт и на этот раз опередил их всех:
 — Мисс Силван нам доверяет и знает, что мы сумеем о ней позаботиться. Нужный контракт я составлю. Мне только хочется побыстрее поженить их. К вечеру хотя бы.
 — Идиотский закон(в англиканской церкви принято оглашать имена венчающихся три воскресенья подряд, до совершения обряда, а после венчания новобрачных принято причащать, что удобнее совмещать с утренним богослужением.) — Ну почему надо обязательно венчаться только по утрам? — посетовал Ранд. — Так мы могли бы обвенчаться уже сегодня, после обеда.
 — Нет. — Силван только трясла головой. — Нет.
 — Устала она. — Ранд, заполучив Силван, не собирался теперь терять ее. — Завтра у нее настроение будет получше.
 — Не будет.
 Губы у нее задрожали, а сердце Ранда захлестнула теплая волна сочувствия. Его смелая, стойкая сиделка сумела выдержать все его бесчинства, ярость, гнев и сорвала его попытку убить себя, а вот мысль о супружестве совершенно выбила ее из колеи, лишив силы и самообладания.
 — Идем, Силван. — Он потянул ее за руку и заставил подняться. — Нам надо поговорить.
 Пока они не ушли, родня сидела, как воды в рот набравши, но зато не успела за ними закрыться дверь, все заговорили наперебой, словно больше уж им ничто не мешало высказаться.
 В коридоре у двери торчал на страже Джаспер, и Бетти тоже была начеку, готовая в любой момент прогнать прочь любопытствующую прислугу. У обоих на лицах была изображена полнейшая осведомленность, так что всякие объяснения становились излишними.
 Бетти присела в книксене, потом схватила руку Силван и пылко приложилась к ней.
 — Поздравляю, миледи.
 — Не пойду я за него замуж, — опять повторила Силван.
 Бетти не приняла этих слов всерьез.
 — Разумеется, мисс, только вот я все равно буду служить вам до конца дней своих.
 Она попыталась поймать и ладонь Ранда, но тот только помахал рукой в воздухе.
 — Побереги свои восторги и добрые пожелания для свадьбы, Бетти. До этого еще дожить надо. И это, кажется, будет непросто.
 — Я в вас верю, лорд Ранд. А если я что-нибудь могу сделать…
 Он ухмыльнулся — домоправительница его рассмешила.
 — По-моему, с этим чем-нибудь мы с Силван как-нибудь справимся сами.
 — Никакой свадьбы, — упрямо твердила Силван.
 Бетти пропустила ее слова мимо ушей и ответила только Ранду:
 — Да, сэр. Конечно, сэр.
 — Мисс Силван надо уложить в постель, — сказал он. — Выспится, и, может быть, ее отвращение к замужнему состоянию смягчится.
 — Это ж сколько времени проспать надо, — зловеще пробормотала Силван. — Я столько не смогу.
 Ранд с Бетти как будто сговорились не обращать внимания на ее протесты. Ранд обратился к экономке:
 — Ты лично за ней присмотришь?
 — А то кто же. — Бетти оглядела усталую поникшую фигурку в запачканном рваном платье и мужской рубашке и сочувственно спросила:
 — Сколько вы уже не спали, мисс? Небось больше суток на ногах?
 — Не знаю.
 — Пока вы будете в постели, Бернадетт посидит подле вас.
 — Чудесно, — нараспев произнесла Силван. — После вчерашней ночи она считает меня рехнувшейся.
 — Пусть вас не заботит ее мнение о супруге лорда Ранда. — Бетти замялась. — Я знаю, вы не любите, чтобы в вашей комнате был кто-то еще, но вы ведь можете проснуться или вдруг вам что понадобится, а мне как-то не хочется, чтобы вы сами за всем бегали. Уж очень многое вам перенести довелось за последнее время. Мы ведь еще так толком и не знаем, что и как было на самом деле, верно?
 Силван ничего не ответила.
 Бетти взяла ее под руку и хотела уже увести наверх, но Ранд остановил их:
 — Мне надо кое-что сказать мисс Силван, прежде чем она уйдет к себе.
 — Разумеется. — Бетти благословила его на это одной из самых лучезарных своих улыбок. — Тогда я пошла. Пришлю Бернадетт. Джаспер, пойдем, поможешь мне.
 — Не хочется что-то, — угрюмо сказал Джаспер.
 — Пошли, пошли. — Схватив его руку повыше локтя, Бетти сдвинула Джаспера с места. — Надо же этим двоим побыть хоть миг наедине.
 Растерянно озираясь, Джаспер дал себя увлечь.
 — Джаспер и слышать не хочет о том, что ты на мне женишься. Мысли такой не допускает, — сказала Силван. — Послушался бы хоть Джаспера.
 Ранд усмехнулся.
 — Парень он славный, но это дело не его ума. У меня свой есть.
 — Ты на мне женишься только для того, чтобы успокоить свою совесть?
 — А то ты не знаешь, почему я на тебе женюсь.
 — Догадываюсь. — Силван саркастически улыбнулась. — Ради моего доброго имени.
 — Вот-вот, ради этого самого. — Он захватил ее ладонь и сильно сжал обеими руками. — Тебе непременно нужна репутация любимой женщины. И влюбленной.
 — Очень смешно.
 — Присядь, — приказал он и, видя недоуменный взгляд Силван, показал вниз. — Да садись прямо сюда, на лестницу. — Она опустилась на вторую ступеньку, подперла подбородок ладонью и рассеянно взглянула на него. Подкатившись к ней так близко, что их колени соприкоснулись, Ранд объявил:
 — Если ты не захочешь выходить за меня, тебе достаточно будет произнести несколько волшебных слов.
 — Что ж это за слова? Молитва, что ли? Ну-ка, скажи, — попросила она недоверчиво.
 — Ну, например, можешь сказать, что я тебе противен и что тебе невыносимо мое состояние.
 Она фыркнула. Да еще совсем не так, как подобает леди.
 — А что? Хотя, боюсь, после сегодняшнего утра это прозвучит не очень убедительно. — Он вздохнул с насмешливым соболезнованием. — А еще ты можешь сказать, что боишься меня.
 — А чего бы ради я такое сказала?
 — Ведь есть же некто, нападающий на женщин, — напомнил он.
 — Я-то думала, что мы с этим еще утром разобрались. — Говорила она тихо, но выделяя каждое слово. — Ты ходишь во сне, а кто-то подглядел и теперь этим пользуется. Кто-то здешний — может, он даже в этом доме живет — следит за тобой.
 Такая мысль уже приходила ему в голову. Ведь нападения на женщин происходили как раз тогда, когда по дому бродил призрак. Но Ранд все подозрения относил на собственный счет. Так глубоко в свою вину поверил, что ни о ком другом не думал. А теперь ему оставалось только спросить:
 — А кто бы это мог быть?
 — Джаспер?
 Его будто саблей полоснуло.
 — Ты что, с ума сошла?
 — А почему нет? — заспорила она. — Здоровенный малый, женщину побить силы хватит, и, думается мне, вряд ли твой телохранитель и денщик не догадывается, что ты ходишь во сне.
 — Откуда?
 — А разве он не ночует у тебя в спальне? Разве не он меняет тебе простыни? Если бы я не заметила грязи на простынях, мне бы ни за что об этом не догадаться. Во всяком случае, это стало окончательным доказательством.
 Ранд и сам об этом беспокоился и очень боялся, когда Джаспер впервые после этого менял его постельное белье, но Джаспер, кажется, и внимания не обратил.
 — Джаспер воевал подле меня при Ватерлоо. — Ранд ударил по подлокотнику своего кресла. — Это не Джаспер.
 — Хорошо, не он. — То, что Силван не стала настаивать на своих предположениях, немного успокоило Ранда. Но уже следующий вопрос Силван застал его подпрыгнуть.
 — А что ты про своего брата скажешь?
 — Ты про Гарта?
 — А на кого нападает этот безумец? На женщин, которые работают на фабрике. И которых твой брат задерживает на работе. На целые часы.
 Мышцы на его плечах вздулись от напряжения, так он вцепился в кресло.
 — А зачем Гарту на этих женщин нападать?
 Силван пожала плечами:
 — Нрав у его милости очень крутой — в этом я сама убедилась. И не единожды. — Она дождалась, пока Ранд кивнул, соглашаясь с ее наблюдением, а потом быстро добавила:
 — И вроде бы женский пол он не очень жалует.
 — Гарт? С чего ты решила? — Ранд в изумлении воззрился на Силван. — Гарт обожает женщин!
 — Он не женат.
 Секунду он смотрел на нее, открыв рот, а потом откинулся в кресле и громко захохотал.
 — Ты серьезно? Ну и логика же у тебя: вот, значит, по каким признакам ты судишь о мужских пристрастиях!
 Силван густо покраснела, — А ведь о Хибберте именно так судили Я была знакома с.., друзьями Хибберта, были среди них милые джентльмены, но некоторые из них по-настоящему не любили женщин. Всех женщин. Как ты думаешь…
 — Ну нет! — Ранд снова засмеялся. — Только не Гарт. Ты не все про него знаешь. Ладно, допустим, что в твоих словах есть какая-то правда — но неужели ты думаешь, что все эти хлопоты по устройству фабрики он затеял для того, чтобы иметь возможность по ночам нападать на деревенских женщин?
 Но Силван сдаваться не желала:
 — Тогда Джеймс.
 — Ох, но это то же самое, что и Гарт.
 — Джеймс обижен на весь свет. Обозленный молодой человек, очень сильно настроенный против фабрики.
 — Он был со мной у Ватерлоо.
 — Он — третий в очереди на герцогский титул.
 — Я ему жизнь спас.
 Силван призадумалась.
 — Под Ватерлоо?
 — Я был в своем полку и увидал его. Его отрезали от наших и взяли в кольцо. Он был один среди моря французов и… Ну, а я как раз оказался там в нужное время. Просто успел.
 — И ты еще вообразил про себя, что ты можешь нападать на женщин? — На щеках мелькнули и пропали ямочки — Силван пыталась удержаться от улыбки, а ему стало сразу как-то очень тепло — так приятно грел огонь ее восхищения. — Ты? Ты ведь собой рисковал, только бы Джеймса спасти. А ради спокойствия женщин Малкинхампстеда готов был даже кинуться с обрыва!
 Ранд молчал, не зная, что на это ответить. Одно было ясно: ему нравилось, что Силван и в самом деле считает его героем. Чтобы сменить тему разговора, он сказал:
 — Значит, Джеймса мы со счетов сбрасываем.
 Ямочки окончательно исчезли с ее щек.
 — Знаешь, бывает так, что, если человек тебе чем-то обязан, это ставит его в зависимое положение, и вместо благодарности он испытывает неприязнь.
 — Чушь какая! — возмутился Ранд, а потом ехидно продолжил в тон Силван:
 — А если не Джеймс, так, значит, его преподобие отец Доналд?
 — А почему бы и нет? — согласилась Силван. — Его круглые сутки нет дома. И днем, и ночью он навещает своих прихожан.
 Ранду не верилось, что она может воспринять его слова всерьез — настолько смехотворной представлялась сама мысль о достопочтенном викарии в роли призрака.
 — Ты же с ним знакома! — Он ткнул пальцем в сторону гостиной. — Конечно, он дурак и страшный ханжа, но он всецело предан своему долгу — блюсти слово Господне.
 — Я просто пробую назвать тебе кого-то, кто мог бы оказаться или способным к совершению этих преступлений, или иметь для совершения их какие-то причины. Даже твоя тетя Адела…
 — Вот это мысль! Замечательно! — Он сделал вид, что обдумывает ее предположение.
 — А моя мать?
 — Рост слишком низкий.
 — Ага. — Пытаясь пристыдить ее, он сказал:
 — На этом основании я, пожалуй, вычеркну и тебя из моего списка подозреваемых.
 — Очень великодушно с твоей стороны, но есть еще одна причина для исключения меня из списка подозреваемых. Меня тут еще не было, а нападения уже начались.
 — Как знать, может, ты таилась в Малкинхампстеде, пряталась на постоялом дворе и только поджидала, когда подвернется подходящий момент…
 — Ох, Ранд, я понимаю — тебе очень не хочется, чтобы это оказался человек, который тебе знаком. — Она наклонилась к нему поближе, так что их колени соприкоснулись, а глубокий вырез корсажа явил взору Ранда самую соблазнительную картину. — Но ясно: этот кто-то имеет на тебя зуб.
 Ранд едва подавил искушение притронуться к ее груди. Отведя глаза, он сказал:
 — У нас тут одних слуг в доме человек пятьдесят. Ты понимаешь, какое змеиное гнездо ты можешь разворошить такими обвинениями?
 Силван задумчиво покачала головой.
 — Может, оно и легче: взять вину на себя. Но я не верю, что может быть виновен человек, у которого не было никакого умысла. Который не преследует какой-то выгоды.
 Пришло время, решил он, перевести беседу на другие рельсы.
 — Да и в то, что можно выйти замуж не по расчету, ты тоже, кажется, не веришь.
 Силван отшатнулась и, подозрительно покосившись на Ранда, прикрыла вырез на груди рубашкой.
 — Я буду хорошо с тобой обращаться, — пообещал Ранд.
 — До тех пор, пока я буду вести себя, как следует? — язвительно осведомилась Силван. — А потом что: на улицу выгонишь или будешь пилить день и ночь, как мой отец?
 Вот таким же тоном она, наверное, привыкла защищаться от упреков отца, подумал Ранд и как можно спокойнее произнес:
 — Ты будешь носить фамилию Малкин, и может так случиться, что когда-нибудь ты станешь герцогиней. Ни один человек на свете не посмеет следить за твоим поведением и тем более осуждать его. Это ты будешь задавать тон.
 — Очень уж много чести.
 — Да я только хочу показать, какие выгоды сулит тебе предлагаемый союз. — Ранд широко улыбнулся. — Что же до сегодняшнего утра… — Он подождал, пока она, заерзав, не отвела глаза, а потом продолжал как ни в чем не бывало:
 — Конечно, я виноват, что не смог уберечь тебя от такой малоприятной сцены. Мне бы следовало получше позаботиться о тебе. Кажется, не все я сделал, как следовало бы.
 Щеки Силван пылали густым румянцем — вспомнила, значит, как сегодня зарю встречала.
 — Ох, кое-что ты сделал правильно.
 — Это — похвала, да? Силван, — он наклонился и, обхватив ее лицо, принялся целовать и целовал до тех пор, пока она не вцепилась в его плечи дрожащими руками. — Мы венчаемся завтра утром. И никаких пререканий больше об этом. — Он погладил ее пылающее лицо с закрытыми глазами. — Хорошо?
 — Ладно.
 Вовсе не те восторженные слова, которые хотел бы он услыхать от своей нареченной. Но с него довольно было и этого. Он обрадовано спросил:
 — Обещаешь?
 Ее глаза открылись.
 — Я не передумаю.
 — Дай мне этот час завтра ночью, — прошептал он, — и ты поймешь, что приняла правильное решение.
 — Ты чертовски самоуверен. Или это тебя война так испортила? Небось до Ватерлоо получше себя вел.
 — Хуже. Много хуже.
 Силван встала и поправила свои юбки.
 — А послезавтра я, скорее всего, и вовсе стану невыносим.
 Прежде чем она нашлась, что ответить, из столовой, где они, похоже, дожидались, возникли Бетти с Бернадетт. Они подхватили Силван под руки, и все вместе дружной троицей зашагали по ступеням наверх. Ранду оставалось только глядеть вслед.
 — Сэр? — За его спиной стоял Джаспер. — А вы отдыхать пойдете?
 — Не хочу. — Когда Силван совсем уж скрылась из виду, Ранд обернулся к Джасперу — Я сейчас слишком возбужден. Поздравь меня. Мисс Силван согласилась стать моей женой.
 Склонив голову и придав торжественное выражение своему простоватому лицу, Джаспер пробурчал:
 — Поздравляю.
 — В чем дело, дружище? — Ранд пытался шутить. — Ты что, боишься остаться без хозяина?
 — Тут я виноват, сэр. — По носу Джаспера покатилась слеза, он шмыгнул и замотал головой в сильнейшем расстройстве. — Это из-за меня вам пришлось жениться. Меня не было тут, чтобы уберечь вас.
 Что ему взбрело в голову, этому Джасперу? Почему он себя так ведет? Подозрение, нелепое и нежеланное, закралось в душу Ранда. Где Джаспер был вчера ночью?
 — Я слыхал, что ты сам отыскал Лоретту, — сказал Ранд.
 Белая кожа Джаспера покраснела.
 — Ага, сэр.
 Проклиная свои домыслы, Ранд все же не удержался и спросил:
 — А что ты делал на улице в такой поздний час?
 — Я.., я просто беспокоился о той женщине, той, которая вчера на фабрике пострадала, Я пошел к ее хижине, а потом, когда уже назад возвращался, нашел Лоретту, всю в грязи. Она к своему дому ползла. — Его большие кулаки дрогнули и сжались.
 — Дом Лоретты совсем не там. Быть может, — предположил Ранд, — ты искал ее.
 — Я.., я услышал, как она кричит, Ага, так вот оно и было. Я ее услыхал.
 Ранд махнул рукой, не желая больше слушать это неуклюжее вранье — странно, раньше Джаспер не лгал. Уж не права ли Силван? Неужто Джаспер выслеживал женщин и нападал на них? Неужто он знает, что Ранд ходит во сне? Силван вернула ему чувство собственного достоинства, но посеяла в душе семена подозрительности. Да нет, быть того не может! Что бы ни делал Джаспер той ночью, тому непременно должно найтись объяснение. Может, у него милашка в деревне завелась. Если это так, то Джаспер при случае поделится своим секретом с хозяином. Пытаясь успокоить все еще расстроенного слугу. Ранд сказал:
 — Видишь, как все удачно получилось — ну, что тебя вчера со мной не было. Я хочу жениться на мисс Силван, понимаешь ты это или нет?
 — Но, сэр…
 — Только обещай мне служить мисс Силван так, как служишь мне.
 — Вы — мой единственный хозяин, — угрюмо и решительно ответил Джаспер.
 — Это да. А моя жена — часть меня.
 От того, что прошептал Джаспер, Ранда бросило в озноб:
 — Она еще вам не жена.


* * *

 Кто-то ее звал. Силван медленно пробуждалась, охваченная сладостной истомой в предвкушении чего-то приятного, каких-то любовных игр, что ли. Открыв глаза, она стала всматриваться в безмолвную пустоту комнаты: где тот, кто зашел в ее спальню.
 Она рассчитывала увидеть Ранда.
 Но его тут не было. Должно быть, ей просто приснился сон, еще один сон, но такой забавный и красочный. В эту ночь никакие страдающие призраки не требовали у нее помощи, и она вздохнула спокойно и облегченно, а потом медленно потянулась.
 На лежанке возле камина ровно и ритмично похрапывала Бернадетт. Свечи на одном подсвечнике догорели до самого основания и чадили, источая запахи горелого фитиля и расплавленного воска. Еще у одной свечи пламя подобралось к самому концу фитиля и должно было вот-вот погаснуть, а пока мигало. Часы громко тикали, и Силван захотелось узнать, сколько же она проспала. Вокруг царила темень. Значит, сейчас ночь. Все спят. А вот ей уже совсем не хотелось спать.
 Силван выскочила из постели, пальцы босых ступней коснулись холодных половиц. Взяв фарфоровый кувшин, она налила себе стакан воды. О, старый дом, где же еще бродить привидениям, как не здесь? Она была почти готова услыхать…
 Бух.
 Она уставилась на дверь, застыв, будто ее прибили гвоздями к полу.
 Бух!
 Осторожно, чтобы ничего не звякнуло, она поставила стакан и поглядела на Бернадетт. Та даже не шелохнулась. Храпела себе как ни в чем не бывало.
 Бух!
 Ранд. Силван схватилась за сердце. Он ходит, а кто же еще? Опять. Надо его остановить, иначе разразится страшный скандал. Погибель рядом, вот он, обрыв над пропастью: если слуги узнают про его сомнамбулизм, то на несчастного лунатика запросто свалят все бесчинства, которыми успел отличиться призрак, нападавший на женщин. Сунув огарок свечи в пустой подсвечник, она скользнула к двери и осторожно ее отворила.
 Никого.
 Силван внимательно обвела глазами весь холл и сумела заметить только движущуюся тень, заворачивающую за угол в дальнем конце зала.
 — Господи, помоги! — прошептала она и кинулась вслед. Завернув за тот же угол, она увидала его. Какое-то мерцающее сияние окружало ускользающую фигуру. Догоняя, она поняла, что свет исходил от его серебристой сорочки, и теперь она пыталась разглядеть ее.
 — Ранд, — тихонько позвала она, — подожди меня. — Он так и сделал, повернулся — глазницы на его лице издали казались совершенно пустыми, какими-то зловеще пустыми.
 Силван рванулась к нему, но, когда приблизилась к тому месту, где только что стоял призрак, там уже никого не было. Он улетучился без единого звука, оставив ее в одиночестве. В этом месте коридор опять поворачивал, и Силван без колебаний шагнула за угол.
 Тень снова мелькнула, уже на другом конце пугающе сужающегося коридора. Эта часть дома была старинной постройки — узкие извилистые коридоры, множество дверей по бокам. Тускло трепетали огоньки свечей — не из воска, как в парадной части замка, а из животного жира, Силван еще ни разу не доводилось бывать здесь, но она знала, что где-то поблизости обитают слуги. А если ей не удастся остановить Ранда прежде, чем он попадется на глаза слугам…
 Ранд — если это был он — приложил палец к губам, словно призывая ее к молчанию. Он как-будо вполне осознавал происходящее. Трудно было поверить, что он действует во сне. На голове его была какая-то чудная шапочка, из-за чего казалось, что его волосы ниспадают на плечи, а носки его туфель соприкасались друг с другом. Куда он ее ведет? И зачем? Силван боязливо следовала за ним, так странно пугающе выглядели эти коридоры и проходы, в которых она прежде не бывала, и она опасалась, что не сможет отыскать дорогу назад. Но, оказалось, что этот страх напрасен. Догоняя Ранда и стараясь подобраться к нему как можно ближе — хотя совсем близко подойти ей так и не удалось, — она вскоре обнаружила, что вышла с другой стороны в коридор, ведущий к ее комнате. Фигура в поблескивающем одеянии маячила у открытой двери в ее комнату.
 — Ранд, — прошептала она, — давай я отведу тебя в постель. — Он все еще стоял, когда она поспешно устремилась к нему. Но когда протянула руку, чтобы коснуться его, он растворился в небытии.
 Кожу ее покрыла испарина, по спине побежали холодные мурашки, а когда раздался вопль, Силван поначалу показалось — она была почти уверена в этом, — что этот крик исторгся из ее груди.
 Но нет, он шел из ее комнаты, истошный, пронзительный визг, свидетельствующий о хороших легких и способный поднять даже мертвеца со смертельного одра. Силван бегом кинулась на этот крик, будучи в полной уверенности, что Бернадетт увидала то, что видела и она, но не успела добежать до двери, как кто-то выскочил из ее комнаты.
 Мужчина. Темноволосый, в длинной белой ночной сорочке. Метнулся в дальний конец холла. Силван припустилась вслед за ним, но на бегу, минуя свою дверь, услыхала крик Бернадетт:
 — Нет! — Силван замешкалась, а Бернадетт продолжала вопить:
 — Нет, прошу вас, мисс, не надо!
 — Тебе больно? — требовательно спросила Силван.
 Бернадетт дрожала.
 — Не уходите. Это дух Клэрмонт-курта, он хотел меня убить. Не ходите за ним.
 — Что он натворил? — Силван не дала Бернадетт упасть и, поддерживая ее за локоть, помогла девушке войти в спальню и рухнуть в кресло.
 — Когда я закричала, он ударил меня палкой. — Бернадетт запыхалась так, словно пробежала только что невесть какое расстояние. — Я руками закрывалась.
 Быстро ощупав лоб Бернадетт, Силван спросила:
 — Он тебя сильно поранил?
 — Да!
 — В самом деле?
 Бернадетт замялась, потом пробормотала:
 — Нет, по-моему, я только синяком отделалась. Но, мисс, это вас он искал. — Слезы брызнули из глаз девушки и потекли по щекам. — Он сначала ударил по кровати, а когда понял, что вас нет, совсем обезумел. Он сорвал простыни и…
 — Быть того не может. — Силван подбежала к своей кровати: простыни были разбросаны, но иных следов нападения духа не замечалось. И, однако, она сама видела мужчину, выбегающего из ее комнаты. Если это не Ранд, то кто же? А кто был тот, который уводил ее прочь по темным коридорам, подальше от комнаты, где ее подстерегала опасность?
 Сколько призраков скрывается в этом доме?
 — Духи никого не бьют, — Силван подошла к Бернадетт. — Они пугают, преследуют, воют… — Тут ее фантазия истощилась. — Но призрак не возьмет палку и не станет накидываться на человека.
 — Так, значит… — Глаза Бернадетт округлились от удивления. — Это не дух мне синяк поставил? Это не дух на тех женщин с фабрики нападал? Значит, это человек какой-то из здешних? А теперь он вас хотел побить?
 — Думаю, ты…
 — И это после того, что вы сделали для лорда Ранда и несчастной Роз? — Бернадетт поднялась во весь рост и нависла над Силван. — Ну, тогда это совсем плохо.
 — Что случилось? — В дверях стояла леди Эмми с распущенными волосами и в белой ночной рубашке, путавшейся между ног.
 — Кто-то кричал, кажется. — Тетя Адела тоже просунула голову в дверь.
 — Не говори им. — Схватив Бернадетт за плечо и сильно сжав его, Силван негромко взмолилась:
 — Обещай, что не признаешься.
 — Но, мисс…
 — Скажешь им, что привидение видела, — настаивала Силван, тряся горничную за плечо. — Они решат, что тебе со сна померещилось, а я завтра присмотрюсь: вдруг замечу у кого-нибудь виноватое лицо.
 Бернадетт прижала руки к груди.
 — Но, мисс, он же вам зла желал, и я не могу позволить…
 Ну и упрямая, Никак ее не переспоришь, с досадой подумала Силван и поспешно заверила служанку:
 — Лорду Ранду я обо всем расскажу, не волнуйся.
 Вот когда Силван смогла убедиться, что Бетти знала, что делала, назначая Бернадетт ее личной служанкой. Размазывая по лицу слезы, неведомо как появившиеся на ее глазах, девушка бросилась к леди Эмми с громкими причитаниями:
 — Ох, ваша милость, это дух был!
 — Какая чушь! — поморщилась леди Адела.
 — Вовсе не чушь, — отвечала ей леди Эмми. — Не в первый раз у нас по замку бродит дух.
 Видя, что вот-вот вспыхнет обычная перепалка, Силван выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и двинулась прямо к спальне Ранда. Дверь была закрыта, но она ворвалась, не постучавшись, и на одно ужасное мгновение ее сердце замерло — Ранда в постели не было.
 — Силван?
 От неожиданности она вздрогнула и испуганно обернулась. И увидала его. Он сидел за столиком, одетый.
 Рядом с ним была Бетти. Та только раскрыла рот и распахнула глаза.
 — Мисс Силван?
 — Что это вы делаете? — спросила Силван, но и не подумала дожидаться ответа. Подойдя к Ранду, она потрогала белую хлопчатобумажную сорочку: ей нужна была длинная белая ночная рубашка — или серебристое одеяние.
 На Ранде же были надеты белая сорочка и голубая жилетка, а в глазах его, когда он поймал ее руки, плясали веселые огоньки.
 — А ты что тут делаешь? — Он глядел на нее с чрезвычайным интересом. — Бегаешь по холлам в ночной рубашке?
 — Накиньте-ка на себя вот это, мисс Силван. — Бетти протянула черный шелковый халат Ранда. — Лето летом, но дом такой большой, что даже в жару тут вечно тянет холодом.
 — А ты простужаешься, — добавил Ранд. Силван и не спрашивала, откуда ему-то про это известно, а просто сунула руки в рукава халата.
 — Ну, — Ранд указал на кресло, с которого встала Бетти, и глянул на часы над камином. — Что ты тут делаешь в два часа ночи?
 — А вы почему на ногах в этот час? — Силван уселась.
 — К нашей свадьбе готовимся. — Ранд помахал рукой над столом, по которому были разбросаны бумаги, а рядом с ними стояла откупоренная чернильница и лежало гусиное перо.
 — К нашей свадьбе?
 — Ты же согласилась выйти за меня замуж. Вчера. Помнишь?
 Свадьба. Силван сжала виски руками. Помнит ли она? Первым ее побуждением было отказаться. Сделать вид, что не было ничего этого, что не сидела она на ступеньке лестницы напротив Ранда, обсуждая с ним это нелепое предприятие, на которое непонятно почему согласилась. Сейчас она даже не могла припомнить причины, заставившие ее принять предложение Ранда.
 — И когда это мы венчаемся?
 — Сегодня, — четко и раздельно проговорил Ранд, видно, почувствовав ее колебание. — Ты дала согласие выйти за меня замуж. Сегодня.
 — А почему?
 — Потому что нас застали в явно компрометирующем положении в чистом поле, и тебя надо было или выгонять за разнузданность, или отдавать в жены калеке. Выбор так себе, конечно.
 — Ну не могла же я по такой причине согласиться на замужество.
 — Понимаю. — Он усмехнулся улыбкой лукавого соблазнителя. — Ты согласилась, потому что я обещал подарить тебе счастье.
 — Да нет же.
 Ранд насупился, обиженный.
 — Ну, тогда для того, чтобы не возвращаться под отчий кров, как тебе Гарт обещал.
 — Ой, нет. — Почему все-таки она согласилась выйти за него? Должна быть какая-то причина, очень веская причина…
 — Силван, знаешь, вопрос этот интересный, конечно, и я не против разбираться в нем и дальше, но ответь сначала — как ты здесь оказалась в этот час?
 Голос Ранда звучал терпеливо, но по морщинке на лбу и насупленным бровям Силван поняла, что терпения этого хватит ненадолго. И все же, вспомнив, что привело ее сюда, Силван, рискуя вызвать гнев Ранда, вновь потребовала объяснений:
 — Почему ты не в постели? Переглянувшись с экономкой, причем взгляд его выдавал раздражение, Ранд ответил:
 — Надо помочь Бетти. Ей предстоит устроить два отдельных пира, а времени совсем мало. Каждый знатный сосед, жилье которого в пределах досягаемости, получает приглашение на нашу свадьбу, и, естественно, всех гостей следует попотчевать, как положено. И еще, род Малкинов держится давнего обычая устраивать одновременно со свадебными торжествами угощение для жителей деревни и для бедняков. Кроме того, нужно составить хотя бы предварительный брачный контракт, а я все равно спать не могу.
 — Но почему не можешь?
 Наклонившись вперед, он внимательно разглядывал ее.
 — Силван, что случилось?
 — И Бетти все это время была с тобой?
 — Ну да, — отрезал он.
 Она смотрела на Бетти, ожидая от нее подтверждения, и та сказала:
 — Да, мисс. С того времени, как я с торговцами поговорила — я продукты у них заказывала. С едой, конечно, хлопот много предстоит, но, думаю, угощение выйдет на славу — я уж постараюсь. — Силван нетерпеливым жестом прервала ее разъяснения, и Бетти поспешно сказала:
 — Где-то с девяти часов я тут, по-моему.
 Криво усмехнувшись, Ранд в свою очередь потребовал объяснений:
 — Так в чем дело?
 — А Джаспер где? — спросила Силван.
 — У меня на посылках, — отвечала Бетти. — Кое-какие поручения выполняет.
 С непонятным упорством Силван продолжала задавать странные вопросы.
 — В два часа пополуночи?
 Бетти стала терять терпение, и в голосе ее послышалось раздражение.
 — Мисс, мы не успеваем! Хорошо его милости: велел, чтобы свадьба с утра была, и знает, что обо всем позаботятся, но он — герцог и, что куда хуже, мужчина, значит, какое у него понятие про те труды, что для этого понадобятся.
 Наконец, реальность обычной, будничной жизни со всеми ее заботами и волнениями дошла до сознания Силван. Она как будто очнулась от тяжелого сна и вдруг почувствовала себя виновницей всех этих хлопот. Но тревога не оставляла ее ни на минуту, она же еще не знала, где Джаспер, где Гарт, где Джеймс. Знала она только где Ранд, и нужно было рассказать ему о жутких событиях этой ночи. Но вот что делать с Бетти? Силван вдруг вздохнула и приложила руку к груди. Бетти, бросив на нее встревоженный взгляд, заторопилась к ней.
 — Умоляю, мисс. Мне никак нельзя было так вас ругать, это вы меня простите. Может, вам надо чего?
 — Ну… — Силван подумала. — Я проголодалась очень. Может, принесете чего-нибудь перекусить, если вам не трудно?
 — А то как же, — сердечно ответила Бетти и пошла к выходу. Потом задержалась и с порога бросила строгий взгляд на парочку. — Ох, не по душе мне оставлять вас вдвоем в столь поздний час. Вы уже доказали, что за вами глаз да глаз нужен.
 — Что правда, то правда, — согласился Ранд. — Но на этот раз Силван на меня нападать не станет. Обещаешь, Силван?
 — Я? — возмущенно вскинулась Силван и тут же осеклась. Что уж тут спорить. Она во всем и виновата. Не ответь она вчера утром на его поцелуи, не случилось бы ни восхитительных объятий, ни всех последующих треволнений и неурядиц. Но этот Ранд… Постеснялся бы так нахально выставлять напоказ свое самодовольство. Да еще смеется. — Я его пальцем не трону. И уж это свое обещание сдержу.
 Бетти еще помешкала, недоверчиво глядя на насупленную Силван, которая всем своим видом показывала, что и близко к Ранду не подойдет.
 Но в конце концов экономка, присев в книксене, выскользнула за дверь.
 — Она вернется так скоро, как только сможет, — предупредил Ранд, нимало не введенный в заблуждение притворством Силван. — Ну, почему ты здесь?
 Наклонившись к нему и коснувшись его колена, она понизила голос:
 — Дух ко мне в гости приходил.
 — Дух?
 — В комнате у меня был, — пояснила Силван. Не вся это правда, конечно. Два призрака побывали у нее в гостях, но не было никаких сил рассказывать ему еще и про привидение в серебристом одеянии, растворившемся в воздухе прямо у нее на глазах.
 Взяв ее за руки и потянув их вверх, он вынудил ее подняться на ноги, чтобы посмотреть, не ранена ли она.
 Силван нетерпеливо отмахнулась.
 — Вот оно — последнее доказательство. Пока дух у меня в комнате был, ты здесь спокойно с Бетти сидел, значит, это не ты.
 — Знаю, что не я. Ты мне еще вчера утром объяснила, что я не элодей. И очень трогательно доказала свою веру в меня.
 Что-то он очень уж быстро уверился в собственной невиновности! Или на ее мнение так привык полагаться? Силван это не нравилось: слишком большую ответственность Ранд взвалил на ее плечи.
 Ранд внимательно вглядывался в нее.
 — Ты вся дрожишь! Что же все-таки дурного стряслось? Что он тебе сделал?
 — Да ничего! — Силван старательно отводила глаза.
 Но Ранд не унимался:
 — Он на тебя нападал?
 — Нет! — Действительно, он ведь на Бернадетт напал. Так что правда была в ее словах, но и ложь была — в умолчании. Почему она солгала Ранду? Силван и сама не знала. Может, не хотела, чтобы он так уж слепо доверял ей. Слишком тяжкое бремя эта его вера, не по плечу ей. Многие мужчины доверяли ей свои жизни, а она их надежды не оправдала.
 — А что тогда этот дух сделал?
 — Напугать меня вздумал!
 Глядя ей в глаза. Ранд четко выговаривал каждое слово:
 — Где он побывал?
 — Я в холле его увидала, возле своей комнаты. — На сей раз это была правда. Она и в самом деле видела, как этот дух метнулся в коридор из ее спальни. А вот Ранд пугал ее своим допросом — как-то очень по-хозяйски он себя вел, как будто имел полное право распоряжаться ее душой и телом. Еще чего! Никогда Силван Майлз не была чьей-то собственностью, не будет и впредь.
 Она попыталась отстраниться, но Ранд не выпускал ее.
 — Я лакеев сейчас в погоню пошлю.
 — Да его уж и след давно простыл.
 — Тогда охрану у твоих дверей выставлю. Вот этого Силван уже стерпеть не могла!
 Вырвав у него руку, она выпалила:
 — И прикажешь открыть огонь, если я выгляну в неподходящий момент?
 — Страж будет охранять тебя, а не держать в заключении. Я про охрану говорил, а не про тюремщика. — В голосе Ранда слышалась такая искренняя забота, что Силван даже стыдно стало. — Я очень волнуюсь за тебя, Силван. Какое счастье, что мы поженимся. Тогда мне спокойно будет.
 Она пожала плечами, а он, воспользовавшись моментом, вновь завладел ее руками и крепко сжал их.
 — Сегодня утром ты станешь моей женой. — Звучало торжественно, непререкаемо, как нечто, не требующее ответных заверений или подтверждений.
 — Хорошо, я уже сказала тебе, что согласна, — нетерпеливо и раздраженно заметила Силван. Нет, в общем-то она ничего не имела против того, чтобы стать его женой. Ей хотелось жить в Клэрмонт-курте и заботиться о Ранде. Ей хотелось увидеть, как он станет ходить, не во сне пугая окружающих, а при свете дня. И, конечно, ей хотелось спать в его объятиях.
 Но ей совсем не хотелось расплачиваться за это потерей свободы.
 — Ох, уж эти правила морали! — вздохнула Силван. — Кто их только придумал?
 — Правила создаются такими мужчинами, как я, чтобы удержать таких женщин, как ты. — Он разжал ее стиснутую ладонь и по очереди поцеловал каждый пальчик. — Кстати, кто-то должен оберегать твою добродетель.
 — У меня не было никаких хлопот с добродетелью, пока ты на мою голову не свалился, — сказала она. И тут же прикусила себе язык. Не надо было ей говорить такое. И так этот Ранд слишком высокого о себе мнения. Но ведь что правда, то правда — он, и только он, способен добиться от нее отклика. Однако эта его ухмылка… Ох, как она ее злила. — Да что ты сияешь? Ты подумал, кого в жены берешь? Весь высший свет считает меня распутной, а тебе прекрасно известно, что с мнением тех, кто задает тон, нельзя не считаться.
 Он засмеялся.
 — Ничего-то ты не понимаешь в жизни!
 — Да я куда больше понимаю, чем хотела бы.
 — Вот послушай. Допустим, я женюсь на девушке, которую общество считает образцом целомудрия и невинности. После свадьбы выясняется, что я был жестоко обманут — моя невеста уже имела опыт интимной жизни. В таком случае нашему браку грозят серьезные неприятности. Если же, наоборот, я женюсь на девушке, репутация которой считается в обществе отнюдь не блестящей, я делаю это с открытыми глазами — и единственным следствием моего поступка будет то, что я смогу рассчитывать на долгую и упоительную брачную ночь. Теперь возьмем твой случай. Общество считает тебя порочной, но я-то, — Ранд усмехнулся, — имел возможность убедиться, что ты невинна. К сожалению, наша брачная ночь будет не совсем такой, о какой я мечтал, — из-за моей неподвижности. Но обещаю, что для тебя она станет единственной и неповторимой.
 Силван слушала, недоверчиво глядя на Ранда, но постепенно лицо ее смягчалось.
 — Ну хорошо, — сказала она, — а теперь мне, пожалуй, пора идти.
 Он все еще держал ее за руку и никак не хотел отпускать. Пылко и серьезно он сказал:
 — Мы будем хорошей парой, это я тебе обещаю, но кое в чем мне понадобится твоя помощь.
 — Какая помощь? — растерянно спросила Силван.
 — Ты что, не понимаешь, что мне нужно твое содействие в исполнении моих супружеских обязанностей?
 — А я разве дала тебе повод усомниться в этой готовности помочь тебе? — Щеки Силван запылали.
 — Вовсе нет. Но я понимаю, что лишать девственности девственницу — это нечто большее, чем просто удовольствие.
 Она вскочила на ноги и быстро зашагала к двери.
 — Я не хочу говорить об этом.
 — Ну что ж, — со вздохом проговорил Ранд. — Ты же понимаешь, что я не могу заставить тебя остаться.
 Его слова остановили ее на полпути.
 — Если ты захочешь убежать от меня, я тебя не смогу удержать. Тут я могу рассчитывать только на твою милость.
 Силван закусила губу. Что ж, он прав, пожалуй. Нечестно будет сейчас уйти, воспользовавшись его беспомощностью. Они собираются стать мужем и женой, и Ранд — что тут особенного — просто решил обговорить некоторые детали. И не к лицу ей увиливать от разговора только потому, что речь про.., ну, про это. Резко развернувшись, она вернулась и уселась на прежнее место.
 — Так что ты от меня требуешь? Что я должна буду делать?
 — Мне вовсе не нужно, чтобы ты делала все. Я просто хочу, чтобы ты пообещала довериться моему опыту в исполнении наших семейных обязанностей.
 Обязанностей? Очень уж забавно было слышать от него такое слово. Ей как-то и в голову не приходило, что Ранд так серьезно относится к этим вещам.
 — Я просто опасаюсь, что не смогу сделать то, на что способны нормальные мужчины. А тебе все это с непривычки вообще странным покажется.
 — Например?
 — Ну, знаешь, я вот родителей своих вспоминаю. Они часто резвились, как парочка ягнят весной. — Лицо Ранда озарила нежная улыбка. — Они гонялись друг за другом, дразнили друг друга, хохотали, а потом пропадали в своей спальне. А однажды, когда они были в нашем городском доме, в Лондоне, их застал совершенно раздетыми лорд-мэр столицы. — Он громко смеялся.
 — Ты просто дурачишь меня. — Ее родители никогда не вели себя подобным образом. Ни в ее присутствии, ни — она была более чем уверена — наедине. Брак для них представлялся делом серьезным.
 — Или еще — в семейной жизни всякое ведь бывает. Вдруг мы с тобой поссоримся, а ты взовьешься и убежишь от меня. Спать будешь где-то в другом месте. И так до тех пор, пока настроение у тебя не переменится. Я в твоей власти. Завишу от твоего милосердия.
 — Но ты же будешь доверять моему милосердию, придется, правда ведь?
 — В милосердие-то твое я верю, но и нрав твой я уже на себе испытал, — усмехнулся Ранд. — И ты должна признать, что, когда на тебя находит, с тобой трудновато договориться.
 Склонив голову, Силван водила рукой по упругой ткани халата. Красивые складки появлялись, складывались в затейливые узоры, но тут же исчезали, стоило ей слегка разжать пальцы.
 — Ничего я не должна и признавать ничего не собираюсь.
 — Мои родители все ночи своего супружества провели в совместной постели. Да что там, бывало, что они и половину дневного времени прихватывали. Чем больше Ранд рассказывал про своих родителей, тем больше Силван убеждалась в том, что такой союз ей бы понравился.
 — Хорошо, я буду тебя слушаться. Постараюсь.
 Согласие ее было явно вынужденным, дала она его неохотно, но Ранд не замедлил ухватиться за него:
 — Так ты обещаешь не отвергать с порога все мои супружеские притязания?
 — Да.., да.
 — И мы будем спать с тобою в одной постели каждую ночь на протяжении всей нашей супружеской жизни?
 — До тех пор, пока мы будем находиться в одном и том же городе.
 Ранд расслабился и, откинувшись на спинку кресла, внимательно поглядел на Силван.
 — Думаю, когда мы поженимся, мне будет очень нравиться надевать на тебя этот халат и затаскивать в нем в постель.
 Глаза его светились, как раскаленные до яркой голубизны угольки, и Силван смущенно заерзала в своем кресле.
 — А почему?
 — Я представил себе, как этот шелк струится по твоему телу… — Он потянулся к ней.
 Силван вырвалась из его рук, и — странно — он отпустил ее. Она обернулась, в полной уверенности, что он не даст ей спокойно уйти, но Ранд и не шелохнулся. Только смотрел и ждал. Завтрашней ночи.


* * *

 Золотое кольцо с печаткой, которое Ранд надел на ее палец, показалось ей необыкновенно тяжелый. У Силван было страшное ощущение, будто ободок все теснее сжимается и кольцо сдавливает ее палец, еще немного — и кровь перестанет поступать.
 Звучным, проникновенным голосом Ранд повторял слова, воздающие честь ей, как своей жене, и этому самому кольцу, как знаку их соединения.
 Голос его звучал искренне, и Силван не сомневалась, что слова эти идут от сердца. Она допускала, что таких мужчин, которые женятся, заранее намереваясь убить живую душу в своих спутницах жизни, чтобы те превратились в существа без воли и желаний, на самом деле немного. Но ведь это случается.
 Подняв голову, Силван оглядела террасу. Его преподобие отец Доналд предполагал провести церемонию, как положено, в церкви, но Ранд настоял на том, чтобы служба проходила на открытом воздухе. Еще Ранд требовал обязательного угощения для всех, кто станет свидетелем его венчания или просто окажется рядом. Он хотел, чтобы все обитатели господского дома и округи знали о его свадьбе и праздновали вместе с ним.
 Силван подумала, что он добился того, чего хотел. Викарий стоял спиной к двери с книгой в Руке. Перед ним расположились они с Рандом, а за их спинами полукругом выстроилось все семейство Малкинов. Гейл с гувернанткой держались чуть сбоку. Все знатные соседи, у которых поблизости были загородные дома, сгрудились сразу же за спинами родни Ранда, вовсе не по-аристократически вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть невесту. Дворовая прислуга, с Джаспером и Бетти во главе, образовывала куда менее стройную и более свободно расположившуюся группу, заполнившую всю террасу и выплеснувшуюся даже на лестницу. Еще ниже стояли деревенские жители из Малкинхампстеда.
 Слишком уж много народу. Слишком уж прочные узы.
 Кто-то втиснул в ладонь Силван такой же тяжелый перстень, как тот, что успел сдавить ее палец. Это кольцо ей надо будет надеть на палец Ранда. Тем, собственно, обряд и увенчается — мгновением, в котором Силван Майлз прекратит свое существование как самостоятельная личность и превратится в придаток Ранда Малкина. Не хотелось ей этого. Образ матери пугающе стоял перед глазами. С тех пор, как Силван себя помнила, ее мать всегда влачила существование бесцветное, тоскливое, этакое жалкое создание, живущее лишь затем, чтобы угадывать желания супруга и всячески ему угождать.
 Или другой пример — Кловер Доналд. За все это время Силван и голоса-то ее не слышала. Самое большее, что эта женщина себе позволяла — звучать робким эхом настроений своего благочестивого супруга.
 Леди Эмми тихонько толкнула ее в спину — Пора надеть кольцо на палец Ранда.
 Силван не пошевелилась.
 — Если вы не можете, пусть он сделает это сам.
 Силван поглядела на Ранда. Ничто в нем не напоминало того буйного, всклокоченного дикаря, который месяц назад встретил ее градом проклятий и упреков. В первый раз со времени ее прибытия в Клэрмонт-курт волосы у него причесаны, лицо умыто, башмаки блестят, сюртук вычищен щеткой и застегнут на все пуговицы, а галстук завязан безупречным узлом. Этакий образец богатого английского дворянина; так вот должен выглядеть представитель старинного рода, вот так подобает ему себя вести. Но под изысканными манерами скрывалась все та же непреклонная решимость. Ничто не помешает ему добиться своего, ничто не встанет на его пути к намеченной цели. И уж, конечно, ее жалкое и непостижимое желание оставаться в старых девах ему не преграда.
 — Надень кольцо на мой палец, Силван. — Голос звучал негромко, но была в нем такая сила, что девушка невольно подчинилась. — Все будет хорошо, вот увидишь. Надень его мне на палец.
 Силван неохотно подняла литое фигурное золото и надела обручальное кольцо на палец Ранда. Священник нараспев произносил положенные по обряду слова, не вкладывая в них большого смысла, она же, повторяя за ним эти слова, вкладывала в них слишком много смысла. Она обещала быть верной Ранду в самых невероятных перипетиях их совместной жизни. Она превращалась в его жену.
 Дружный вздох облегчения пронесся по террасе.
 Силван наклонилась к Ранду, чтобы одарить его традиционным поцелуем, но неловко покачнулась, а Ранд — будто только этого и дожидался — подхватил ее и посадил себе на колени. Вздох облегчения превратился в смех, а потом и в возгласы одобрения, когда Ранд наклонился и запечатлел на ее губах свой первый супружеский поцелуй. Ничуть не менее приятный оттого, что на запретного плода превратился в обычное блюдо, вроде мяса с картошкой, например. Так вот, значит, какова на вкус семейная жизнь!
 Всего месяц назад она прибыла сюда, чтобы стать сиделкой у искалеченного войной человека. Так случилось, что она стала его опорой, вернула ему веру в себя и возродила к новой жизни. А вот сегодня Силван почему-то показалось, что они с Рандом поменялись местами. И теперь, к собственному удивлению, она чувствовала, что наполняется силой от прикосновения его губ, от его тесного объятия, от упругости его надежного плеча.
 Почему она вышла за него замуж? Теперь она знала. Она сразу почувствовала в Ранде ту неистовую одержимость, которая заставляла его идти к своей цели, не считаясь с тем, какую цену придется за это заплатить. Точно такая же одержимость заставляла ее действовать наперекор всеобщему осуждению там, в Брюсселе, когда она делала то, что считала нужным.
 А еще она вышла за него замуж потому, что она любила его.
 Ранд покрывал ее шею нежными поцелуями и восхищенно шептал:
 — Ты самая храбрая женщина из всех, кого я знаю.
 — Постеснялся бы окружающих! — Силван вскочила на ноги, смущенно оправляя свою великолепную, украшенную кружевами юбку.
 Родня двинулась вперед. Первым обнял ее Гарт: герцог Клэрмонт тем самым официально одобрил женитьбу брата и принял его жену.
 — Бог услышал мои молитвы, — сказал он. — Вы вернули его к жизни.
 Силван хотела возразить, что это вовсе не ее заслуга — просто Ранд, наконец, уверился в собственной невинности. Но прежде чем она заговорила, леди Эмми протиснулась вперед и прижала Силван к своей пышной груди.
 — Милочка, я всегда так мечтала о дочери.
 Силван только кивнула, оглохнув и лишившись дара речи от таких восторгов.
 Тетя Адела стиснула ее с меньшей пылкостью, но согласилась с леди Эмми.
 — Вот она и будет твоей дочерью. Тем более, что родители Силван не почтили нас своим присутствием, — ехидно добавила она.
 — Мы уже направили приглашение лорду и леди Майлз. Если они пожелают нанести визит, они будут приняты здесь в любое время, когда это будет им угодно.
 Силван испуганно ойкнула, но Гарт поспешил ее успокоить.
 — Мы отправим вас с Рандом на медовый месяц куда-нибудь подальше отсюда, с правом задержаться на дополнительный срок, если ваш отец вздумает злоупотребить нашим гостеприимством и решит погостить тут подольше.
 — Не могу себе даже представить, что леди Силван не будет рада визиту лорда Майлза, — вмешался викарий, подошедший в свою очередь поздравить молодых.
 — Вы же не знакомы… — начал было Гарт, но вовремя прикусил язык.
 Силван разделяла чувства герцога. Когда Гарт явился к ним в дом, ее отец был более чем подобострастен, а потом, поняв, что Гарт хочет всего лишь уговорить Силван поступить в сиделки к Ранду, стал вести себя чрезвычайно грубо и заносчиво. Ее мать, разумеется, лезла из кожи, стараясь угодить, а потом, увидев, что настроение супруга столь резко переменилось, стала держать себя соответственно. Воспоминание об этом фарсе было настолько неприятным, что Силван отвернулась, стараясь не встречаться с изучающим взглядом викария.
 Но, очевидно, опоздала, потому что священник, сжав ее руку, проникновенно сказал:
 — Мой отец тоже был трудным человеком. Он, помимо всего прочего, отказывался признать, что высшее мое предназначение состоит в служении Богу, но теперь, когда я оглядываюсь назад, я вижу в превратностях и испытаниях юности моей своего рода пламя, в котором закалилась сталь моего характера. — Он обвел свободной рукой толпу собравшихся, зеленые холмы, океан вдали. — Солнце сияет в этот день святого обряда. Возвысьте сердца ваши и радуйтесь.
 Силван с удивлением глядела на торжественно преобразившееся лицо священника. Прежде она видела в нем лишь суровость и строгость, и это искреннее сопереживание чужому счастью поразило ее.
 — Благодарю вас, отец Доналд, за добрые слова.
 Он, должно быть, каким-то знаком подозвал свою жену, потому что рядом с ним вдруг возникла Кловер Доналд. На губах ее трепетала робкая улыбка, глаза покраснели — она проливала слезы по ходу обряда.
 — Позвольте, леди Силван, поздравить вас с бракосочетанием.
 — Благодарю вас, — пробормотала Силван, чувствуя себя очень неуверенно. Уж не помешает ли столь высокородный союз ее общению с теми, в чьих жилах течет не столь аристократическая кровь. Она всегда ощущала себя так, словно делает шаг над пропастью: одна нога среди богатой знати, другая — в гуще простонародья.
 Правда, ей еще повезло: брачные узы связали ее с родом настолько знатным, что ему и нужды не было доказывать свое благородство посредством напускного высокомерия.
 Улыбка все еще колебалась на губах Кловер и Силван поспешно сказала:
 — Надеюсь, вы присоединитесь к нашему небольшому торжеству для ближайших друзей?.. — Сочтем за высокую честь, — ответствовал за свою супругу викарий, слегка подталкивая ее к Ранду, чтобы она и ему не забыла принести свои поздравления.
 Соседи образовали длинную очередь и, подходя к новобрачным, желали им всяческих благ, а леди Эмми и тетя Адела, встав по правую и по левую руку от четы, взяли на себя труд произнесения формул представления и знакомства. Всякий раз, когда кто-либо из гостей выражал, будь то словом, тоном или манерой, некое неподобающее любопытство, это незамедлительно побуждало к вмешательству или леди Эмми, или тетю Аделу, и дерзость получала должный отпор. Силван, давали понять невеже, теперь одна из рода Малкинов и посему безупречна. О, немалое это дело, заметила Силван, быть вдовствующей герцогиней или хотя бы родственницей герцога Клэрмонтского. Эти дамы внушали почтение одним своим видом, а если этого оказалось недостаточно, величественные манеры немедленно ставили забывшего приличия гостя на место.
 По одному соседи переходили с террасы в дом, где их потчевали изысканными яствами и откуда они имели возможность понаблюдать за новобрачными.
 Почувствовав острый локоток на своем бедре, Силван оглянулась и увидела Гейл, пробивающуюся к Ранду.
 — Дядя Ранд, а я уже не твоя девочка?
 — Моя самая первая, — Ранд заключил ее в крепчайшие объятия, — и самая лучшая девочка, которую зовут Гейл.
 Гейл хихикнула, а Бетти крикнула:
 — Мисс Гейл, а реверанс перед мисс Силван?
 — Леди Силван, — поправил Ранд. Бетти радостно закивала, переводя взгляд с Ранда на Силван, с одного обручального кольца на другое.
 — Конечно, лорд Ранд.
 Как ей и было велено, Гейл присела в книксене, но Силван заметила недоумение в глазах девочки. Всегда такая бойкая и уверенная, сегодня Гейл была явно растеряна. Да и как было не смутиться девочке, если эта свадьба разразилась столь внезапно и причина вынужденной поспешности в малопонятных детскому уму чрезвычайных обстоятельствах? И, можно не сомневаться, обстоятельства эти прошуршали волной пересудов в комнатах прислуги и, набрав силу, слух о них должен был дойти до ушей Гейл. Кто бы ни был в конце концов ее отцом, сплетни эти, сами по себе, не могли не смутить девочку. Взяв Гейл за руку, Силван прошептала, наклонившись к ней:
 — Ты всегда будешь для него самой лучшей девочкой, он боится сейчас сказать тебе об этом. Думает, что я обижусь.
 Гейл, покраснев, выдернула свою руку из ее ладони. Силван растерялась: может, она сказала что-нибудь не то? Как глупо себя чувствуешь, если совсем не умеешь обращаться с детьми.
 А Гейл встала на цыпочки и прошептала, но так громко, что все хорошо расслышали ее слова:
 — А вы не беспокойтесь. Дядя Ранд мне раньше еще говорил, что он женился бы на вас, даже если бы вы были такая некрасивая, как лягушка. Такая, от которой бородавки бывают.
 Толпа разразилась громким смехом, напугавшим и Гейл, и Силван, а Ранд взял за руки обеих.
 — Гарт! — Голос тети Аделы прозвучал несколько громче, чем следовало. — Самое время тебе взять пример с брата и отыскать себе невесту.
 Лицо Гарта стало суровым и жестким, и он засмеялся с притворной веселостью.
 — Мне еще рано жениться. Вот стану дряхлым старичком, возьму себе жену, чтобы обо мне заботилась.
 Опять раздались смешки, но уже редкие. Не было похоже на то, что кого-то слова Гарта развеселили по-настоящему. Но тут Ранд пришел на помощь брату.
 — Мы с Силван не возражаем, если нам поручат произвести на свет наследника герцогства Клэрмонт. Возьмемся за это дело, а, Силван?
 Что на это можно ответить? Силван вспомнились все эти пошлости про краснеющих невест, но все же — какие слова найти, чтобы сохранить хоть крупицу достоинства?
 Спас ее Джеймс, по-родственному чмокнувший ее в щеку, а потом радостно предложивший:
 — Может, в дом пойдем? Пусть мужичье хлещет свое пиво и обжирается, не утруждая себя изображением хороших манер, которых все равно нет.
 — Они есть, — недовольно заспорил Гарт. — Только не такие, как у нас.
 — Ну и аминь на этом. — Джеймс живо растолкал собравшихся и пробился к выходу на лестницу. Стоя на верхней ступеньке, он крикнул в толпу деревенских жителей:
 — Мы вам мяса сырого кинем отсюда, а вы биться за него будете. Кто смел, тот и съел, годится? — Ответом ему прозвучал неразборчивый радостный рев. Обернувшись к родне, Джеймс торжествующе спросил:
 — Видали? Они меня обожают.
 — Да они тебя просто всерьез не принимают.
 — Почему это? — удивился Джеймс.
 — Потому что у людей глаза есть, — сухо ответил Гарт. — Если кто-то шатается без дела, мужичье, как ты их называешь, поймет, чего этот кто-то стоит.
 — Джентльмены, — что-то в тоне Ранда заставило и Гарта, и Джеймса обернуться на его голос. — Сегодня — день моей свадьбы, и извольте заключить перемирие.
 Джеймс покраснел, но Гарт только устало потер глаза.
 — Я поступлю еще лучше. На фабрику пойду. Там все эти дни не одно, так другое.
 — Как ты можешь, дорогой! — Леди Эмми в тревоге кинулась к старшему сыну. — А что мы скажем гостям? А как же Ранд и Силван?
 Гарт улыбнулся и ласково погладил мать по плечу.
 — Ранд на меня не обидится, а Силван еще в себя толком не пришла, чтобы на других внимание обращать. — Он понизил голос, но Силван расслышала его слова. — И ты же знаешь, каково мне слушать все эти разговоры о женитьбе.
 Толпа перед домом потихоньку разбредалась. Деревенские жители устремились на задворки Клэрмонт-курта, где их угощали едой и где открывали бочонки с пивом. Приятная передышка — летние работы и в поле, и на фабрике были в самом разгаре, так что, угостившись, крестьяне вернутся к труду с новыми силами.
 — Ранд, — запричитала леди Эмми, — поговори с братом.
 — Поговорю, — согласился Ранд. — А ты иди к гостям. — Он кивнул тете Аделе. — Пожалуйста, тетя, уведите ее в дом.
 — Надо, чтобы Гарт остался, — строго сказала тетя Адела.
 Ранд успокаивающе покивал головой, а Джеймс сухо засмеялся.
 — Поддержка от Ранда, представляешь, мама? Ладно, будем делать то, что велено.
 Он предложил руки обеим дамам.
 — Вы же понимаете, что достаточно одного взгляда ваших прекрасных глаз, и сплетня подавлена в зародыше. — Он довел обеих леди до порога, а там задержался. — Брачные узы не для таких закоренелых холостяков, как мы с тобой, не правда ли, Гарт?
 Тон был достаточно шутливый, но, видя, как побледнел Гарт, Ранд испугался не на шутку. Неужели Джеймс не чувствует, что он стоит на краю бездны?
 — Иди ради Бога.
 Джеймс ушел. Силван присела на гладкий мрамор балюстрады, сложив руки на коленях, и стала рассматривать стремительно редеющую толпу. Тот веселый гомон и оживление, которые только что царили вокруг, понемногу затихали, зато из раскрытых окон дома доносились голоса гостей, ожидавших момента, когда их пригласят за стол.
 И Гарт не выдержал.
 — Черт возьми! Мама права. Мне просто нельзя не остаться, должен же я поддержать вас с Силван. Как-никак я глава семьи.
 — А я вот не уверен, что она права, — сказал Ранд. — По-моему, ты просто выбираешь то, что считаешь в данный момент более важным. Так что там такое с фабрикой?
 — Кто-то.., творит всякое.
 — Как это?
 — Пакостит. Ломает. Прячет детали. Делает все во вред, лишь бы фабрика не работала. Ранд скривил губы и тихонько присвистнул.
 — А ты что?
 — Да ничего пока. Я и замечать-то стал всего лишь пару дней назад. — Гарт с силой рванул пуговицу на жилете. — Дурак я. Тупая дубина.
 — Вовсе не дурак, — заспорил Ранд. — Просто очень доверчивый. Думаешь, что все честные.
 — Я собираюсь дежурство на фабрике организовать. Поставить там несколько человек, пусть следят и, если заметят что подозрительное, пусть тут же мне сообщают. Но черт побери! — Гарт виновато посмотрел на Силван. — Прошу прощения, Силван. Но будь оно все неладно, что я скажу этим людям? Что, мол, какой-то злодеи неведомый объявился?
 — А ты что, Гарт, думаешь, они такие тупые? — Ранд озабоченно разглядывал брата, замечая, как исхудали его щеки, как часто он прикладывает руку к желудку, словно его мучает какая-то боль. — Они только порадуются: их жен будет кто-то охранять.
 — Ну да. — Гарт провел рукой по волосам. — Наверно, ты прав.
 Ранду хотелось обнять брата, как бывало в детстве, когда мальчишеский идеализм Гарта зачастую не выдерживал столкновения с суровой действительностью и Гарт очень страдал. Но сейчас он вряд ли обрадовался бы утешениям.
 — Отправляйся на фабрику, — произнес Ранд. — Я за тебя извинюсь, а когда вернешься, потолкуем.


* * *

 — Что-то не то. — Ранд глядел на фабрику из окошка кареты. Он нисколько в этом деле не разбирался, но даже невооруженным глазом было заметно, что на фабрике что-то не в порядке, что-то изменилось — и не в лучшую сторону.
 — Машины не работают, — сказала Силван. — Шума не слышно.
 Ранд чуть не сплюнул от досады. Как же это он сам не додумался!
 Белесое квадратное строение выглядело, как всегда. Летнее солнце прожаривало дранку, которой была покрыта крыша. Подстриженная трава у камней фундамента колебалась на ветру. Чарити, Беверли, Нанна и Ширли нестройной кучкой брели к неуклюже распластавшемуся зданию, смеясь и болтая. Они, верно, обсуждали то, чем и как их угощали на свадьбе, так что могло показаться, что эхо торжества разносится ветром по округе.
 Карета остановилась как раз в тот момент, когда с фабрики донесся крик. Кричал Гарт, и, кажется, он был взбешен.
 Женщины тревожно зашушукались, и Ранд, высунувшись из окошка кареты, успокоил их:
 — Я войду туда и постараюсь унять его гнев.
 — Да благословит вас Господь, сэр, — крикнула в ответ Нанна.
 — Поздравляем вас обоих, — сказала Чарити, а потом, понизив голос, но все равно достаточно громко, удивилась:
 — Но что новобрачным делать здесь?
 Ранд не стал тратить времени на разъяснения. Он нетерпеливо дожидался, пока Джаспер поможет Силван выйти из экипажа, чтобы затем распутать ремни и веревки, удерживавшие в карете его кресло-коляску. Женщины подошли поближе, желая помочь. Как только колеса кресла коснулись земли, Силван слегка подтолкнула его вперед. В дверях Ранд пропустил ее первой, но она, едва переступив порог, замешкалась, тревожно оглядываясь по сторонам.
 Спокойствие и тишина в цеху напомнили Ранду то, полное надежд время, когда паровая машина еще не прошла первые пробные испытания, а только-только начинала монтироваться. Гарт тогда был страшно возбужден, будучи в полнейшей уверенности, что фабрика одним махом посрамит всех маловеров. Вместо этого замысел уже поглотил массу сил и времени и продолжал отнимать у Гарта все новые и новые часы его жизни и разрушать его веру в справедливость. Или то, что от нее еще оставалось. Если бы существовал какой-то иной способ удержать фамильное поместье на плаву! Но что-то ничего похожего на горизонте не просматривалось.
 — Проклятая дурацкая машина! — Голос Гарта гремел где-то в глубине фабрики. — Эта проклятая штука, черт бы ее побрал, не заводится!
 Его возмущенным обвинениям сопутствовал громкий грохот: металл ударялся о металл. Ранд виновато поглядел на Силван:
 — Ну вот мы его и отыскали.
 Ее, кажется, это позабавило, потому что легкий румянец вернулся на ее щеки, и она сказала:
 — Что хотели, то и получили.
 С десяток женщин сидели кружком на полу, но, когда к ним подошли Силван И Ранд, женщины вскочили на ноги, освобождая проход и приседая в реверансах. Все поздравляли новобрачных и желали им счастья. Гомон привлек внимание Гарта, и он крикнул:
 — Ранд! Силван! А вы что тут делаете? — Он глянул на них с лестницы, а потом опять склонился к паровому котлу. — Вы что? Устали от общества? Но вы хоть чуть-чуть посидели с гостями, прежде чем удрать?
 — Да, конечно. — Ранд с тревогой глядел на озабоченного брата.
 Гарт старался выглядеть, как обычно, поддерживать светский разговор, хотя ясно было, что всеми помыслами его владеет паровая машина.
 — Знаете, мне трудно поверить, что вы сбежали с собственной свадьбы только потому, что общество соседей вам наскучило.
 — А ты все-таки поверь, — ответил Ранд. Гарт недовольно нахмурился.
 — Грубил кто-то?
 — Ага, — хихикнула Силван. — Ранд.
 — Ты? — Гарт на миг отвлекся, чтобы повнимательнее приглядеться к брату. — Вот это Да!
 — Не я один. — Ранд многозначительно скосил глаза на Силван. — Как бы то ни было, мы в полной мере насладились обществом соседей.
 — Свора невежд и завистников, так? — В голубых глазах Гарта заплясали веселые чертенята, но по лицу струился пот — из топки полыхало жаром.
 — Не все. — Ранд взял Силван за руку и сжал ее. — Только леди Сент-Клэр. Она стала допытываться у Силван насчет ее предков.
 Силван потупила глаза.
 — А ты разозлился, когда я в ответ спросила у нее: «А каково ваше происхождение?»
 — Вовсе нет. — Ранд поднял глаза на Гарта. — Силван спросила у леди Сент-Клэр, были ли женаты ее родители.
 Гарт издал какой-то лающий звук, похоже, подобная дерзость и изумила и рассмешила его.
 — Да она меня просто вывела из себя, — призналась Силван Ранду. — Глядит на тебя так, словно ты существо низшего порядка. И что ей ни скажешь, корчит недовольную физиономию.
 Ранду неприятно было вспоминать эту сцену, и он попытался спрятать свою досаду за беззлобной улыбкой.
 — Поглядишь на иную леди — кривляется как мартышка.
 — Поверь, мне очень жаль. — В двигателе что-то лязгнуло, а Гарт еще добавил звону, копаясь в его недрах гаечным ключом. — Я-то надеялся, что у соседей достанет ума проявить к вам должное почтение. Ты, Ранд, сын герцога и брат герцога, да еще герой войны и заслуживаешь уважения.
 Вид у Гарта был до того виноватый, что Силван поспешила его успокоить:
 — Почти все гости были очень милы.
 — По большей части вели себя культурно, — поправил Ранд, — а некоторые, немногие правда, были даже приятны в общении. Можно было бы успокоить себя тем, что все они — болваны, но кое-кого из них я прежде называл своими друзьями. Вот и подумаешь, кто же на самом деле болван.
 — Надеюсь, ты понимаешь, что защищать я их не собираюсь. — Гарт обернулся к машине и взялся за манометр давления. — Особых причин любить наших соседей у меня тоже нет.
 Не по душе был Ранду вид Гарта. Костюм строгий, торжественный, но галстук он успел порвать, а накрахмаленную белизну сорочки осквернили черные потеки. Взявшись твердой рукой за лестницу, Ранд спросил:
 — А что с этой проклятой дурацкой машиной?
 — Это я ее так называл? — Гарт попробовал изобразить невинность. — Да не запускается. Чихает так, словно ухитрилась простудиться, но на этом конец — сразу же глохнет.
 Оглянувшись на Силван, Ранд почувствовал, как она встревожена. Что-то ее угнетало, давило, и это беспокойство передалось и ему. Но когда Ранд взял ее за руку и спросил: «Что такое?» — она лишь покачала головой.
 — — Не знаю. Просто не нравится мне здесь. — Силван попыталась улыбнуться. — Я бывала на фабриках отца, и мне они тоже не понравились. Неприятно как-то.
 — Зачем я тебя за собой потащил? — упрекнул себя Ранд.
 — А что, лучше было бы бросить меня там, на съедение гостям? — спросила Силван.
 Он засмеялся, уж очень обиженно прозвучал ее голос.
 — Нет, конечно. Полагаю, что даже фабрика лучше дома, набитого любопытными и любящими совать носы в чужие дела аристократами.
 С другой стороны установки возникла голова Станвуда, старшего механика.
 — Я только что прочистил сальник, ваша милость. Попробуем еще раз?
 — Давай. — Гарт слез с лестницы. — Так раздражают эти задержки.
 — Может быть, Джаспер бы помог, — предложил Ранд. — Он здорово в каретах разбирается. По-моему, ему все, что движется, нипочем.
 Джаспер даже не двинулся с места, а только подал голос из тени.
 — Карета — это не паровая машина. А такие вот ухищрения — это все придумки дьявола.
 Гарт засмеялся.
 — Да неужто ты поддался этим диким суевериям?
 — Мне тут не по себе. Даже дурно как-то. Силван поглядела на Джаспера. Вот как! Не ей одной кажется, что здесь затаилось несчастье.
 — Но я готов поспорить: ты справишься. Хоть попробуй, а? — подзадорил его Ранд.
 Со вздохом, который мог бы издать вылетевший из цилиндра поршень, Джаспер подошел к установке и взял у Гарта гаечный ключ.
 Корпус машины содрогнулся, а механик крикнул:
 — Надо, чтобы огонь в топке не погас. Сейчас она заведется.
 Гарт открыл дверцу котла, и оттуда дохнуло жаром. Схватив совковую лопату, он стал быстро забрасывать уголь в жерло топки до тех пор, пока к нему не подошла одна из работниц и не забрала у него лопату.
 — Давление вверх пошло, — крикнул Станвуд, и Гарт побежал глядеть на манометр.
 — Смотрите сюда, — гаркнул Джаспер. Обойдя машину, он показал на маховик, закрутившийся потому, что главный поршень сдвинулся с места. — Эта похожая на чурбак штука поехала.
 — Вот и хорошо. — Гарт смахнул каплю пота, свисавшую с кончика носа. — Снова запустить смогли. Пошли. — Он предложил руку Силван. — Идемте ко мне в кабинет. Выпить надо. Нам всем есть что праздновать.
 Шум нарастал, и тон его становился все выше — маховик вращался асе быстрее. Женщины заговорили громче, перекрикивая рокот и грохот, и разбрелись по рабочим местам у станков. Задвигались ременные передачи, потянулась первая ниточка, потом еще и еще. Зажужжали веретена, и Силван глазом моргнуть не успела, как все уже крутилось и вертелось, грохоча, стуча, позвякивая и повизгивая в привычных для себя мелодиях и ритмах.
 Ранду очень не хотелось выпускать руку Силван, он крепче сжал ее ладонь и шутливо сказал брату:
 — Моя жена со мной пойдет.
 Гарт обиженно взглянул на него и, не сказав ни слова, направился к конторке.
 Стараясь не отставать, Ранд спросил:
 — По-твоему, это механик виноват? Озабоченность легла морщинками вокруг губ и глаз Гарта.
 — Лучше бы ему не лезть к машине. Штука очень небезопасная. Если с давлением что не так или клапан заклинит, тут все разнесет к…
 Силван испуганно пискнула, и Гарт поспешил добавить:
 — Ну, конечно, такого не будет.
 Он придержал дверь своего кабинета, пропуская вперед Силван, а затем и Ранда с его креслом, и лишь после этого зашел сам. Усадив Силван в кресло, Гарт вытащил из конторского шкафа бутыль вина, покрытую пылью, и бережно поставил ее на стол.
 — Это из последней контрабандной партии. Теперь-то, когда Наполеон сидит на своем острове и никуда оттуда не выберется, импорт французского вина разрешили. Но на мой вкус незаконность придает вину нечто особенное, какую-то необычайную прелесть. — Наполнив три бокала, он высоко поднял свой и произнес тост:
 — Желаю вам обрести такое счастье, какое обрел я.
 — Дай Бог, — согласился с его пожеланием Ранд и чокнулся с Силван.
 — Выпейте, Силван, — обратился к ней Гарт. — И розы вновь расцветут на ваших щеках. — Он дождался, пока Силван выполнит его просьбу, а потом спросил:
 — Так что же все-таки заставило вас явиться сюда?
 — Есть одно дело, и мне показалось, что тебя оно тоже заинтересует. — Ранд поставил свой бокал на стол. — У Силван вчера ночью появился опыт общения с духами.
 Гарт глядел во все глаза то на брата, то на его молодую жену.
 — Духи? Но как… — Он оборвал себя и с беспокойством обратился к Силван:
 — Вы не пострадали?
 Она помотала головой.
 — Я прошу прощения. — Гарт казался и раздраженным, и смущенным. — В какой-то степени это и моя вина. Я бы не посмел настаивать на вашем приезде в Клэрмонт-курт, если бы мог предположить, что вам здесь будет небезопасно. К сожалению, нашему призраку не по душе все, что исходит от меня, следовательно, и к вашему появлению здесь он отнесся безо всякого восторга. — Гарт как-то странно улыбнулся. — Но, надеюсь, я вскоре заставлю его переменить свое мнение.
 Ранд подался вперед.
 — Что ты этим хочешь сказать?
 — Я с ним поговорю. — Гарт произнес эти слова совершенно обыденным тоном, как будто не было ничего проще и естественнее беседы с духом. — Он появляется здесь. Мы с ним потолкуем, и, может быть, нам удастся достигнуть какого-то взаимопонимания.
 Ранд недоверчиво и требовательно спросил:
 — Ты знаешь, кто это такой?
 — Будь я посообразительнее, давно бы догадался, — вздохнул Гарт. — Улики уже есть, только мне все верить не хотелось, что это кто-то из своих.
 — Так кто же это? — Силван хотела ясности.
 — По-моему, я не вправе говорить, пока я не…
 Силван вцепилась в рукав Гарта.
 — Пошлите за ним сейчас же!
 — Ну, прямо сейчас он не появится, полагаю, но…
 — Вы что, не понимаете, насколько он опасен?
 Силван не повышала голоса, но Ранд почувствовал, что она дрожит. А ведь вчера вечером она утверждала, что дух не причинил ей никакого вреда.
 — Силван! — Ранд ласково взял ее за руку. — Ты что, не все мне рассказала?
 — Опасен? — Гарт пожал плечами, даже не скрывая своего пренебрежения. — Он, конечно, нехорошо себя ведет, однако…
 — Нехорошо себя ведет? Это вы про человека, караулящего в темноте женщин и накидывающегося на них?
 — Он же…
 — Никого еще не убил? — Вскочив на ноги, Силван хлопнула ладонью по столу. — Вы этого дожидаетесь?
 — Силван, я намерен наказать его так, как он того заслуживает, но…
 — Ну почему вы так упрямы? — с отчаянием воскликнула Силван. — Этот мерзавец раньше всех понял, что Ранд выздоравливает, и сумел этим воспользоваться в своих целях. Он пытался свести Ранда с ума. И он пришел ко мне в комнату и…
 — Выздоравливает? — Гарт выловил из ее пылкой речи только одно это слово и пропустил мимо ушей все остальное. — Ранду лучше, кто спорит, но выздоровление… Слишком уж сильно это сказано, не находите?
 Силван виновато посмотрела на Ранда, а он только покачал головой. В запальчивости своей она проболталась, не сумев попридержать язык, но Ранд даже не рассердился. Ведь с Гартом они были так близки, куда ближе, чем это обычно бывает у братьев, и вот теперь, когда Силван убедила его в том, что он не виноват, Ранду страшно хотелось поделиться своей радостью.
 — Ранд? — Гарт вскочил на ноги и обошел вокруг стола. — Выздоровел?
 Ранд услыхал радость в голосе брата и поспешил все объяснить ему.
 — Я хожу во сне. — Чтобы умерить поднимающийся в душе Гарта восторг, он тут же добавил:
 — Но только во сне.
 — Ходишь во сне? — Склонившись, Гарт стиснул брата в медвежьих объятиях. — И давно ты догадался об этом?
 — Несколько месяцев назад, — признался Ранд. — Я думал, что это я…
 — Дух? — Гарт инстинктивно угадал мысли брата. — Да как же он сумел вас всех так запугать? — Гарт с недоумением глядел на судорожно стиснутые пальцы Силван, на ее побледневшее лицо. — Вы считаете, что я не прав? Что я преуменьшаю опасность?
 — Просто я думаю, что вы настоящий мужчина, — со вздохом сказала Силван. — А раз так, то вы уверены, всегда уверены, что вам ничто не грозит — вы же такой большой и сильный и всегда озабочены лишь тем, как бы защитить тех, кого могут ранить. Но этот негодяй не станет, сражаться открыто: он прячется, а когда замечает, что вы ослабели, нападает. Или когда понимает, что вы не принимаете его всерьез…
 — Может, и так. — Гарт нахмурился. — Пожалуй, я пошлю за ним прямо сейчас. И тут-то мы и потолкуем с ним. С глазу на глаз. — Но стоило только Гарту поглядеть на брата, как лицо его вновь расплылось в радостной улыбке. — Раз уж по ночам бродишь, значит, скоро… Все бы отдал, только бы увидеть, как ты ходишь. При свете дня. — И вдруг он замер, тревожно прислушиваясь: вновь стало как-то очень тихо. — А это что такое?
 За стенами кабинета, в цеху, что-то переменилось: работающие механизмы звучали совсем не так, как только что. Они как будто захлебывались: только-только все разгонится, и тут же идет на спад, а потом опять все запускается. И Гарт, вскочив на ноги, выбежал из кабинета, грохнув за собой дверью, но она не закрылась, а, ударившись, распахнулась, и Ранд увидал дикие глаза механика, панически причитавшего:
 — Скрипит так, ваша милость, будто хочет работать, только поршень застревает.
 — А выпускной клапан глядели?
 — Да не получается ничего.
 Гарт отодвинул Станвуда в сторону и выскочил из двери, а Ранд вцепился в механика, когда тот хотел было кинуться следом за хозяином.
 — Что это значит?
 — Ничего доброго, — бросил Станвуд и поспешил прочь.
 — Боже милостивый! — Силван не хотела выпускать Ранда из кабинета, когда тот развернул свое кресло, намереваясь выкатиться в цех. — Нечего тебе там делать! Ты что, ничего не чувствуешь?
 Мудрено было бы ничего не почувствовать. Пол под его креслом ходил ходуном. В цеху визжали женщины, и он боялся…
 Страшный взрыв потряс все здание. Взрывной волной их отбросило друг от друга. Дверь слетела с петель и грохнулась на пол. Бумаги, поднявшиеся с письменного стола, закружились в безумном вихре.
 Взрыв опрокинул кресло Ранда, и тот упал на четвереньки.
 — Гарт! — Откинув кресло в сторону, Ранд подпрыгнул и побежал к двери. — Гарт!
 Силван ничего не понимала: только что она держалась за Ранда, и вот — его уже нет. Он выбежал из конторы в цех, и она кинулась следом.
 И сразу же попятились назад. За дверью воцарился ад. Наверное, эта новая преисподняя не во всем походила на настоящий ад, потому что ее в основном заполняли обломки изуродованных и перекореженных металлических балок, бревен и клубы пара. Одна стена вообще вылетела. Сквозь пролом с неуместной веселостью сияло солнце. Дранка, содранная с крыши, валялась бесформенными грудами, словно чья-то нерасторопная рука уронила колоду игральных карт, и они рассыпались в беспорядке. Все вокруг оцепенело в неподвижности и безмолвии. Поднятую пыль ветер не уносил прочь, но только смешивал с воздухом, и Силван ощутила ее вкус — вкус поражения.
 Одним махом, в один миг фабрика превратилась из мечты предпринимателя в кошмар наемного рабочего.
 Силван кашляла и щурилась, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в грязном тумане. Ранд пробирался через развалины, и, Силван только сейчас поняла, — он двигался на своих ногах. Он ходил! Чудо свершилось! Ранд перескакивал через опрокинутые станки, пробирался сквозь руины, расчищал себе дорогу. И отчаянно выкрикивал имя брата.
 Еще одна балка рухнула на пол, и Силван испуганно отскочила.
 К голосу Ранда, звавшего брата, присоединились другие голоса, сначала негромкие, потом с крик усилился. Женщины стонали, плакали, звали друг друга. Одна пронзительно закричала, звук ее голоса все повышался, пока не взлетел до запредельной высоты и на ней застыл.
 Как на поле битвы. Хуже, чем на поле битвы после сражения.
 Силван вся сжалась. Она была нужна им. Она должна была им помочь.
 А что она могла сделать? Чем помочь? Однажды она уже показала свое бессилие. И прекрасно осознавала его.
 Кому-то было очень больно. Кто-то кричал от ужаса. Пронзительный вой, судорожное всхлипывание, тихий плач — страдание людей, умоляющих о помощи.
 На той стороне какая-то женщина силилась удержаться на ногах. Силван узнала Нанну. Перепачканная, грязная, она дико озиралась вокруг. Вот она наклонилась, с силой подняла какую-то доску и отшвырнула в сторону. Потом еще. Ее монотонные движения напоминали маятник. Что это с Нанной? Уж не сошла ли она с ума?
 Силван шагнула в цех. Первый шаг. Там ее ждут!
 — Леди Силван, — позвал кто-то еле слышным голосом. — По-моему, у меня ребра переломаны, но если вы мне поможете, я встану сама. Руку только подайте.
 Беверли. Силван помнила эту медлительную женщину с вечно сонным лицом. Сейчас Беверли сосредоточенно отрывала полоски ткани от своей юбки, пробуя перевязать себя и помочь остальным. Отважная Беверли, знающая, что от нее требуется, и делающая то, что нужно, не задавая никаких вопросов и не дожидаясь, пока ее об этом попросят. И без причитаний.
 Силван стиснула зубы, удерживая рвущийся крик, и поспешила на помощь Беверли.
 — Давайте-ка я попробую. — Уверенными движениями Силван разорвала на полосы свою льняную нижнюю юбку. Как бы то ни было, это-то она умела. Усадив Беверли, она стала обматывать матерчатыми бинтами грудь пострадавшей.
 — Так лучше? — спросила она у женщины.
 — Намного. — Щеки у Беверли оставались смертельно бледными, выдавая ее ложь. — Спасибо, леди Силван.
 — Я нашла, — крикнула Нанна, — нашла ту, кто вопит. Это Ширли. Ее завалило, леди Силван…
 — Да не могу я. О, Боже, смилуйся, не могу.
 — Надо позвать кого-нибудь, кто сумел бы ее вытащить, — крикнула Нанна.
 Так они вовсе не рассчитывают на ее помощь? Растерянная Силван переводила взгляд с одной женщины на другую. Они не ждут, что она будет их перевязывать, лечить или ухаживать за ними? Она ведь больше не сиделка, а супруга лорда. Но…
 — Помогите мне, леди Силван, — прошептала Беверли. — Я хочу встать на ноги.
 С крыши здания вновь посыпалась черепица, камень, обрушились стропила и со страшным грохотом рухнула на пол дубовая поперечная балка. Силван пригнулась, инстинктивно стараясь укрыться, хотя едва ли не молилась о том, чтобы какое-нибудь тяжелое бревно или массивный камень угодили бы в нее и навсегда избавили от всей никчемности существования и от всех несчастий. Лучше уж боль, чем эта беспомощность и трусливая, отупляющая нерешительность.
 Но ничего с нею не стряслось просто пыль опять осела, а Силван даже не задело. Она посмотрела вокруг.
 Нанны что-то не видно. И вопли стихли. Тишина. Гробовая.
 — Нет, — прошептала Силван. Она напряженно стала вглядываться туда, где, по ее мнению, должна была появиться из горы мусора Нанна. — Не надо. — Пошатываясь, она двинулась через цех. Каждый шаг давался ей с трудом, она двигалась слишком медленно, как будто тяжеловесные гири были привязаны к ногам. Над тем местом, где должна была стоять Нанна, сквозь кровлю поблескивало небо. Стропила покорежены и скособочены. Сквозь дыры в крыше сползали тяжелые листы шифера и падали с шумом на пол. А Нанны и след простыл.
 У Силван перехватило дыхание, она хватала ртом воздух, часто и неровно дышала. Голова шла кругом. А потом она поняла, что не просто воздуха ей не хватает. Смелости — вот чего ей не хватает.
 Глотая пыль, она принялась осторожно разбирать доски и разгребать осыпавшуюся штукатурку. В ладонь вонзилась заноза; Силван нетерпеливо выдернула ее. Под грудой обломков она увидела фартук, а под ним что-то, похожее на нижнее белье, угадывались очертания ноги. Нога застряла между балкой и досками, лежавшими крест-накрест, словно спички, из которых ребенок выложил затейливые фигурки. И как разобрать это нагромождение? Потяни не за ту доску, и вся куча бревен и балок свалится на голову. Очень робко Силван подняла одну доску. Ничего не случилось. Убрала еще одну. Стали просматриваться очертания тела, потом показалось лицо. Нанна. Сначала Силван подумала, что Нанна потеряла сознание, но глаза женщины были широко раскрыты, дрожащие губы изуродовала боль, и Силван, сбросив мусор с ее ноги, поняла почему.
 Мощная балка обрушилась прямо на лодыжку Нанны и пригвоздила ее к полу. Некуда было сдвинуть эту огромную балку — нога была зажата навсегда. Если у кого-то и было право кричать и плакать, так это у Нанны, но она, собрав все силы, молчала. Силван поглядела в глаза несчастной, уже понимая, что придется делать, И мучаясь от своего знания.
 — Я помогу. — Еще одна работница встала рядом с Силван. — Меня только ошпарило чуток.
 Пар, вырвавшийся из котла, обварил ее щеку и шею с одной стороны.
 — Ширли там, ниже, — сказала Силван. — Может, мы как-нибудь ее вытащим.
 Они принялись осторожно разбирать завал. Понемногу к ним подтянулись и остальные работницы. Перт, Тилда, Эрнестин. Все они были ранены, все так или иначе пострадали, но каждая говорила не про себя, а про подруг. У Эйды сломана рука. Чарити в сознании, но у нее двоится в глазах. Джереми проморгаться не может, да еще зубы ему повыбило. И что-то там издали говорила прибившаяся к тесной кучке сбоку Беверли.
 Говорили все они, конечно, чтобы подавить тревогу: из-под кучи мусора не доносилось ни единого звука. Потом…
 — Вот она, леди Силван. — Эрнестин мгновение потратила на яростные усилия разгрести кучу, а потом опять уселась прямо на грязные обломки. — Там она.
 Силван не нужно было спрашивать про участь Ширли, для этого довольно было поглядеть на лицо Эрнестин. Она скорбно наклонилась вперед и вытащила последнюю доску, прикрывавшую тело Ширли — тело, до того израненное, что эти раны украли у Ширли способность дышать.
 Силван не впервые сталкивалась со смертью. Но почему это всегда так тяжело? Почему чужая смерть всегда разрывает ее сердце? Почему чужая смерть ложится тяжелым камнем на ее совесть, словно и она, Силван, в ней виновна?
 Всхлипывание сотрясло все тело Эрнестин, и Перт поспешила обнять свою подругу.
 — Она — сестра Ширли, — объяснила Перт.
 — Ясно. — Силван поглядела на зияющий проем в крыше. Сразу после взрыва Ширли еще была жива. Тут по-прежнему таилась опасность, она нависала над ними, над их головами, и неведомо было даже, устоит ли уцелевшая пока часть постройки.
 — Наберите каких-нибудь досок. Надо соорудить навес для Нанны, — распорядилась Силван.
 — Может, в деревню послать кого-нибудь? Или в Клэрмонт-курт? — спросила Тилда.
 — Да знают они, — заверила женщин Силван. — Думаю, звук взрыва был слышен на многие мили, во всей округе.
 — А Нанной что делать будем?
 Силван поглядела на мучительное выражение на лице Нанны.
 — Это моя забота. — Но она и шелохнуться не могла, только глядела на раздавленную ступню и балку, из-за которой нельзя было никуда уносить раненую. Силван уже видела зубья пилы, отделяющие плоть от плоти и кость от кости, и это воображаемое зрелище заставило содрогнуться ее душу и тело, но тут вдруг раздался мужской голос, и она невольно обернулась на него.
 — Боже милостивый. — В трех шагах от них стоял викарий. Глаза священника были полны ужаса, потом в них появилось понимание. Он быстро подошел к лежащей женщине и опустился подле нее на колени. Мягкой заботливой рукой он провел по лицу Нанны, потом взял ее за руку. — Господь милостив к тебе, Нанна. — Голос у него был глубокий, постепенно набирающий силу, и он гладил запястье раненой, словно впечатывал свои слова в ее душу и плоть. — Ты все еще жива, и Господь послал леди Силван сюда как раз вовремя, чтобы спасти тебя. Ты меня слышишь?
 Глаза Нанны встретились со взглядом священника, и женщина кивнула.
 — Ты мне веришь? Она снова кивнула.
 — Вот и хорошо. — Он поманил Тилду и усадил ее возле Нанны, потом поднялся и взял за руку Силван.
 — Леди Силван, вы уже тут много добра сделали. Придется вам потрудиться и на этот раз.
 Устыдившись, она прошептала:
 — Боюсь.
 — Я здесь, и я вам помогу. Мы все тут, чтобы помогать вам. Вы видите?
 Только сейчас Силван обратила внимание, что его преподобие явился не один. У кареты стояли леди Эмми и тетя Адела, взирая на разрушенную фабрику не менее потрясенно, чем сама Силван. Через пролом в обвалившейся стене был виден Джеймс, он бежал к ним по склону холма, все его щегольство куда-то исчезло. Потом Силван снова перевела взгляд на священника. В его глазах стояли слезы, весь благородный облик излучал великое сочувствие, шедшее из самых сокровенных недр его души. И, подобно тому, как это только что было с Нанной, Силван постепенно обретала новые силы, черпая их из его бескрайнего, беспредельного сострадания. Непонятно как, но без единого слова он внушал ей свою веру, и она укреплялась ею, — О, я это сделаю. Но мне страшно.
 — У вас есть все основания для опасений, но Бог будет руководить вашею рукою. — Он похлопал по руке, которой будет руководить Бог, и сказал:
 — А теперь назовите все, что вам сейчас потребуется, и мы все это отыщем. Господь нам поможет.
 Каким-то образом ей удалось перечислить требующиеся инструменты и материалы, и он кивнул:
 — Все будет так, как скажете.
 Священник отошел от нее, подзывая к себе других женщин, и Силван еще раз смогла убедиться во власти и силе этого человека. Не далее как сегодня утром он вел торжественную церемонию венчания — и надо было видеть, с каким величием он держался. Тогда отец Доналд воистину являл собою служителя и представителя Церкви. Теперь же он больше походил на верного и ревностного раба Божия. Может, и не по душе ей был он сам, его непреклонность или, если угодно, твердолобость, но подобало отдать ему должное: он знал паству и как никто другой мог утешить отчаявшегося.
 Укрепившись той силой, которую она получила от священника, Силван встала на колени подле головы Нанны.
 — Я позабочусь о вас, — пообещала она.
 — Да, леди Силван, — согласилась Нанна, но не было похоже, что она услышала сказанное. Страдальческие ее глаза не отрывались ни на миг от высокой фигуры священника, словно она боялась потерять его из виду. — Какой добрый человек наш отец, Дональд! — прошептала она.
 — Леди Силван!
 Ее звали. Этот крик застал ее врасплох. Повернувшись, чтобы понять, откуда доносится ее имя, она увидала Джаспера. Он стоял там, где прежде была одна из стен фабрики, и махал обеими руками.
 — Леди Силван, вам сюда надо, срочно!
 — Ранд, — прошептала Силван. Удивительно, но она даже не вспоминала про Ранда, уверенная, что он сумеет сам о себе позаботиться.
 Сумеет ли?
 Испуганно улыбаясь, она нашла глазами леди Эмми и тетю Аделу. Джеймс уже успел взять обеих под руки, и, крепко поддерживая их, что-то быстро-быстро говорил. Хотя Силван и не слышно было, о чем они толкуют, по их взволнованным жестам можно было догадаться, что они обсуждают размеры катастрофы. Силван улучила момент, чтобы выскочить из стен фабрики незамеченной. Никакого желания беседовать с ними у нее сейчас не было.
 — Глядите. — Джаспер стал показывать куда-то еще до того, как она спустилась вниз.
 — Видите?
 Ранд сидел в проломе стены, точнее, того, что от нее осталось. На коленях его распростерлось тело брата. Ранд прикладывал ухо к груди Гарта, пытаясь расслышать сердцебиение.
 Смысла в этом не было. Бесполезно. Это Силван видела даже издали. Руки и ноги Гарта повисли как ватные, а голова не держалась на коленях Ранда и все время соскальзывала вниз.
 Он был мертв.
 Силван в ужасе повернула назад. Джаспер поймал ее за руку.
 — Вы куда?
 — К леди Эмми. Мне тут делать нечего.
 — Лорд Ранд — ваш муж, — укоризненно сказал Джаспер. — Помогите ему.
 Силван заколебалась. Первым ее побуждением было оставить Ранда наедине с его горем, но что, если Джаспер прав? Ведь она жена Ранда и обязана быть с ним вместе в горе и радости. Очень неуверенно она подошла к мужу и положила ладонь на его плечо:
 — Ранд?
 Он поднял на нее ничего не видящие глаза и спросил:
 — Что?
 Нахмуренные брови придавали его лицу то напряженное выражение, которое она замечала у Гейл, когда девочка пыталась понять что-то, что выходило за пределы ее разумения.
 — Чем тебе помочь? — спросила она и тут же прокляла себя. Идиотский вопрос! Так продавщица спрашивает у клиента, выбирающего себе шляпу. Ну, а что она еще могла сказать? Что говорят перед лицом смерти? — Прости.
 — За что?
 О Боже, все было даже хуже, чем она думала.
 С невероятной осторожностью Ранд положил тело Гарта на землю, как будто хотел, чтобы брат немного отдохнул на травке, аккуратно сложил его разодранную одежду, так что издали могло показаться, что ничего страшного не случилось. Но ничто невозможно вернуть обратно.
 — Думаешь, больно ему было?
 Больно? Взрыв просто пробил им стену, наверняка ни единой целой косточки не осталось.
 — Когда я отыскал его, он уже испустил дух. Сначала я очень разозлился, потому что он так и не сказал мне то, что хотел. То, что мне так важно было услышать. — Ранд уставился в одну точку, не в силах поверить в неизбежность случившегося. — Но потом я подумал, сколько же он перед смертью мучился? Может, он мгновенно погиб, а?
 — Конечно, мгновенно. Смертей-то я навидалась, знаю, о чем говорю. — Это она-то знает? Силван расхохотаться хотелось над собственной выдумкой. Она лгала, но это была благая ложь, ложь во спасение. Ранд, кажется, поверил ей, и это его утешило. Может, потом он и узнает страшную правду. А может — она потрогала холодную руку Гарта — может, эта правда не имеет никакого значения?
 — Видно, я счастливчиком родился, — с горькой усмешкой сказал Ранд. — Всегда так: одному не везет, а другой из всех передряг невредимым выходит.
 Силван не очень долго знала Гарта, но он ей нравился, она его уважала, и сердце ее сжала горечь потери.
 — Только я и уцелел из всего своего полка, ты про это знала?
 Гарт оправдывал честь называться герцогом Клэрмонтским — мало кто так заботился о своих людях и своих землях, как он. Пускай он порою бывал несдержан и самонадеян, но всегда выполнял свой долг, как бы трудно ему ни приходилось.
 А Ранд все говорил о своем.
 — Я был в бою, бой шел много часов подряд, без передышки. Моему полку был дан приказ атаковать французов. Французы брали верх. — Он сухо рассмеялся. — Надо же нам было хоть что-то сделать для Веллингтона.
 Рассказ Ранда и, еще прежде, зрелище бездыханного тела Гарта вернули Силван в минувшее. Пережитое нахлынуло на нее, затопило, потянуло назад. Вспомнилось, как она стояла, держа зонтик над головой, и глядела на бой издали. Расстояние — как тонкое стекло. Как непрочная преграда, отделяющая ее от страданий.
 — И тут у меня убили коня, прямо подо мной. Я схватил под уздцы другого — сколько их там носилось, этих лошадей, на которых уже не было всадников, и эти бешеные кони добавляли неистовства всеобщему безумию. Вскочил я на коня, а тут мальчик бежит, водонос. Я взял у него кружку, хотел освежиться немного и замешкался. А потом кинулся догонять свой батальон — куда там. Французский строй поглотил его. Они были взяты в кольцо неприятелем, и я больше никого из них не видел. Живым.
 Что до нее, то эта преграда, или стекло, долго не продержалась. Уже через час, когда пошли первые раненые, она разбилась, дав дорогу страданиям.
 — И вот теперь опять. Я живой, а брат — погиб, и все только потому, что я на какой-то миг опоздал.
 Силван глядела на его искаженное болью лицо и понимала, что нет у нее таких слов, которые утешили бы его. Может быть, все же попытаться?
 Робко и неуверенно она проговорила:
 — Не ты же виноват, что это случилось с Гартом.
 — Меня мучает мысль, что, успей я минутой раньше…
 — И ты бы погиб. Тоже. — Нет, не то она Говорит. Да и какая из нее утешительница. Лучше вернуться назад, на фабрику, и попытаться спасти тех, кому еще можно помочь. А Ранд? Он что, воображал, что властен над жизнью и смертью? Тело его брата лежит, бездыханное, на земле, а он оплакивает тщету собственного существования.
 — Если б я выскочил к паровой машине…
 — Тебя бы тоже убило.
 На этот раз ее голос звучал тверже, воинственнее, и это, судя по его взгляду, вернуло Ранда к действительности.
 — Силван? — Он потянулся к ее руке. Она отстранилась.
 — Нет.
 Ранд спрятал лицо в ладонях и простонал:
 — Я тебе противен.
 — Сейчас — да.
 Ее прямота, ее злость заставили его вздрогнуть.
 — Почему? Потому что остался жив?
 — Потому что ты — размазня, — — яростно закричала Силван. — Ты остался жив, и вместо того, чтобы быть благодарным Богу, ты все время ноешь, стонешь, жалуешься! Это недостойно мужчины.
 — Прости меня!
 — Хотелось бы. — Все, о чем она думала сейчас, горячим потоком слов выплеснулось наружу. Силван упала на колени, прямо в мусор, и бросала эти безжалостные слова прямо в лицо Ранду.
 — Ты живой потому, что время тебе умереть еще не настало. Потому что на этой грешной земле есть такая работа, которую кроме тебя никто другой не сделает, и Бог решил, что ты тот труд на себя и возьмешь. Удивляюсь я, сколько раз еще Ему тыкать тебя в это носом придется, пока ты соблаговолишь понять, чего от тебя ждут?
 Он показал на разрушенную фабрику.
 — По-твоему, это называется: ткнуть носом?
 — По-моему, это работа, которую надо сделать. Твой брат хотел, чтобы с его людьми было все ладно, и лучше всего было бы, если бы ты встал на ноги и позаботился о них. — Поднявшись, она окинула его пренебрежительным взглядом. — А потом и поплакать можно.
 — А ты? — спросил Ранд. — Разве ты никогда не жалеешь о прошлом?
 Силван застыла. В его словах она услышала и горечь и насмешку. Действительно, какое право она имеет упрекать Ранда, если не может справиться с собственными воспоминаниями. Они являлись к ней неотвязчивыми ночными кошмарами, и она не в силах была избавиться от них. Силван хотела сказать об этом Ранду, но гордость мешала ей признаться в собственной слабости.
 — Боже! — воскликнул вдруг Ранд. — Мама!
 Леди Эмми опиралась спиной на стену, тетя Адела с Джеймсом стояли рядом. Когда она осознала смысл того, что предстало перед ее глазами, ее мягкое лицо исказилось гримасой ужаса и безутешного горя. Она зашаталась, хрупкое ее тело поникло под тяжестью этого страшного удара, и тетя Адела скомандовала сыну:
 — Придержи ее, Джеймс.
 Джеймс подхватил леди Эмми, а тетя Адела попыталась обнять ее, но леди Эмми стряхнула с себя их руки и неожиданно быстро кинулась вперед. Ранд рванулся ей навстречу, но и его объятие продолжалось не более мига, она освободилась от его сочувствующих прикосновений и опустилась подле Гарта. Руки ее трогали тело погибшего, и, отыскав на груди Гарта место, где должно было биться сердце, она положила на него свою ладонь. Другую руку она протянула Ранду, и тот взял ее и задержал в своей.
 — Дитя мое, — произнесла она, глядя на Гарта. Потом обернулась к младшему сыну:
 — Он вернул тебе твои ноги?
 Помедлив, Ранд кивнул:
 — Кажется, да.
 Тетя Адела обошла Силван, торопясь на подмогу леди Эмми, а Джеймс упал на колени там, где стоял. Сейчас это была семья, оплакивающая одного из своих, и Силван почувствовала себя чужой и ненужной.
 Крепко сжав губы и подавив крик, рвавшийся из груди, она зашагала к фабрике. Там был человек, который нуждался в ней.


* * *

 Доктор Морланд держал в руке розовую, покрытую шрамами культю ноги. Он осторожно потрогал шов, которым Силван стянула кожу и мышцы над обрезанной костью, и улыбнулся Нанне.
 — Клянусь всем святым, вам очень повезло, что леди Силван оказалась рядом как раз тогда, когда случился взрыв.
 Нанна послала Силван благодарный взгляд.
 — Так оно и есть, сэр. А коли бы стали дожидаться нашего старого конского доктора, того, кого у нас всегда зовут, если что приключится, я б небось умерла уже, да еще перед кончиной успела б страшных мук натерпеться. Не то, чтобы с мистером Робертсом не все ладно, только вот я — не конь.
 — Это уж точно. Ну, я бы и сам не смог выполнить ампутацию лучше. — Он осторожно положил культю обратно на подушку, и Силван наконец-то с облегчением вздохнула. В Клэрмонт-курте, в одном из холлов, наскоро была устроена больница. — Знаете, мне бы очень хотелось, чтобы все молодые хирурги усваивали свое ремесло столь же старательно, как вы, ваша милость.
 Силван не сразу поняла, что доктор обращается именно к ней. «Баша милость» — так называют леди Эмми, так называли Гарта…
 Гарт покоился в гробу, выставленном в большом салоне. Его браг — ее муж — стал теперь герцогом. Четыре столетия сохранялся этот некогда установленный порядок, цепочка никогда не прерывалась, так чему она удивляется? Почему ей и в голову не приходило, что, если Гарт умрет, Ранд станет герцогом?
 А она герцогиней. Дочка торгаша — герцогиня Клэрмонтская. Какая-то злая ирония была в этом, мрачная шутка Господа Бога. — Да, лучшей медсестры вам здесь не сыскать, — сказал доктор Морланд обступившим его работницам с фабрики.
 Женщины отозвались нестройным хором, гремя своими костылями и поправляя сползающие бинты.
 — Мы и не ожидали такой доброты и заботы от герцогини, — сказала Дороти, и тут ее взгляд упал на леди Эмми, и крестьянка почувствовала себя неловко. — Я хотела сказать…
 — Я понимаю, что вы хотели сказать. — Вся в черном, леди Эмми из-за этого глубокого траура как-то сразу вдруг постарела и ослабела. Все же, усаживаясь на стул, она попробовала улыбнуться Дороти. — У Силван за плечами такое, что мне с ней в этом нечего тягаться.
 За спиной леди Эмми в таком же полном трауре стояла тетя Адела.
 — По-моему, все должны согласиться, что и наша вдовствующая герцогиня, и наша новая герцогиня привносят свое в титул герцогов Клэрмонтов. Думаю, мой племянник не ошибся в выборе жены.
 Улыбка на губах леди Эмми потеплела — она увидела сына, единственного теперь ее сына.
 — Не могу поверить своим глазам. Он ходит. Ходит!
 Ранд кивнул матери и тете Аделе, потом окинул взглядом женщин из Малкинхампстеда. Все они одобряюще следили за ним, а Чарити подняла свою перебинтованную голову с подушки.
 — Такой страшный и бедственный год миновал с той поры, когда вы с войны вернулись, весь покалеченный. А раз вы теперь опять ходите, это знамение нам, что плохие времена позади.
 Опираясь на локоть, Нанна сказала:
 — У нас хоть сердца опять бьются, когда мы на вас глядим, ваша милость. Первая радость с тех пор, как взрыв этот чуть нас в клочки не разнес.
 Осторожно, что выдавало в нем человека, вновь осваивающего искусство хождения, Ранд подошел к Силван и обнял ее за плечи.
 — Если б не Силван, не дожить бы мне до этого чуда. Это ее мы все должны благодарить. Всем есть за что.
 Все головы повернулись, и все глаза уставились на Силван, а ей захотелось спрятаться, убежать куда-нибудь. Она ведь ничего не сделала для исцеления Ранда, и обрушившаяся на нее благодарность тяготила ее. И все же, глядя на Ранда, на его пока еще неуклюжие неуверенные шаги, ей хотелось смеяться от счастья. Только это немного скрашивало тягостную атмосферу несчастья, царившую в доме.
 Сама она того не замечала, но стоило ее взгляду наткнуться на Ранда, как в глазах ее появлялось сияние, и он тоже сиял, глядя на нее. Но сейчас Ранд нахмурился и сказал:
 — Она же с ног валится. Столько трудов за последние двое суток — и никакой передышки. Самое большее, что мне несколько раз удавалось — это на минуту усадить ее в кресло.
 — Да. — Доктор Морланд внимательно осмотрел ее своими острыми глазками. — На поле боя и потом, в госпитале, она тоже не знала устали, всю себя отдавала людям. Она, казалось, считала, что своим личным присутствием может не пустить смерть на порог. — Доктор снисходительно похлопал ее по плечу. — Вот почему, думаю, дамы из благородных сословий не занимаются уходом за ранеными постоянно. Это не может стать для них делом жизни. Слишком тонкая чувствительность не позволяет переносить такие ужасы.
 Обидевшись на отеческий тон — не хватало еще, чтобы ей покровительствовали — и вместе с тем тревожась, как бы доктор не выболтал какие-нибудь ее тайны, Силван заерзала в объятиях Ранда.
 — Вы что, хотите сказать, что от меня в больнице толку не было?
 — Вовсе нет. Я просто говорю, что вы только что с ума не сходили, стараясь помочь нашим парням.
 Силван поежилась, ощутив на себе многозначительный взгляд доктора Морланда.
 Довольный — ему все же удалось сказать то, что он хотел, — доктор снова потрепал Силван по плечу.
 — Но какой толк может быть от измотанной медсестры? Ваш преданный супруг послал за мной, и я поспешил сюда. Сейчас вам необходимо отдохнуть, а ваши обязанности я возьму на себя.
 — Мы с Аделой поможем, дорогая, — сказала леди Эмми. — Мы обо всем договоримся и лично присмотрим, чтобы наши пациенты не остались без надлежащего ухода, так что вы сможете как следует выспаться. Разве что пополудни, конечно, когда мы…
 Ее голос дрогнул, И, как только оборвалась речь леди Эмми, заговорила тетя Адела.
 — Вы, барышня, не спали с самого дня вашей свадьбы, и мне не очень верится, что выспались и в ту ночь, которая тому дню предшествовала. — Тетя Адела выглядела очень внушительно, но ее повелительной манере как-то противоречила краснота вокруг глаз. — Мы не можем себе позволить довести нашу новую герцогиню до истощения.
 Ранд обнял Силван чуть крепче.
 — Я этого не допущу.
 Силван беспомощно посмотрела на него. Поведение Ранда оставалось для нее загадкой. Не поставив ее в известность, он послал за доктором Морландом. Значит, он не верит в ее способности, считает, что она не сумеет поставить на ноги раненых? Но как ей можно винить его в этом? Кто, как не он, был рядом, когда она ампутировала ступню у Нанны. Это он слушал скрежет зубьев пилы о человеческую кость и вопли Нанны. Это на его глазах остальные женщины ежились и отворачивались, и это он придерживал ее голову, когда ее вырвало после операции. Люди теперь, чтобы стать врачами, учатся во французских университетах, и даже у хирургов ныне появился какой-то почетный статус. Силван занималась медициной, не имея никаких знаний, не считая, конечно, практического опыта, и понимала, какие бы хвалы ни возносил ей доктор Морланд, все равно на ней лежит тяжкая вина полного невежества. Хуже того, ей приходится скрывать свои страхи — ведь она прямо-таки цепенеет от мысли, что ее помощь может обернуться убийством, гибелью пациента.
 А почему все забыли про Ранда? Никто не говорит, что и у него силы на исходе — достаточно поглядеть на эти черные круги под его глазами.
 Доктор Морланд, словно бы прочитав мысли Силван, обратился к Ранду:
 — Не сочтите за дерзость, ваша милость, но можно поинтересоваться: как ваши ноги?
 Ранд, похоже, принял свой новый титул с куда большей непринужденностью, чем Силван. Во всяком случае, на его лице не промелькнуло ничего, что можно было бы счесть выражением виноватости. Он не вздрогнул и не кинулся оглядываться — мол, это к кому? — нет, он просто отвечал:
 — Мышцы сводит, если слишком много стою или хожу, но вроде бы с каждым днем все лучше и лучше.
 Пощипывая бородку, доктор Морланд кивнул.
 — Вот такого рода чудеса и придают некую ценность нашему занятию. Не забывайте о том, барышня. — Он поучающе покачал пальцем у самого лица Силван. — Одну ногу вы отпилили, но супругу своему вы исцелили обе ноги. И вернули к нормальной жизни двух своих пациентов.
 — Не лечила я его, — заспорила Силван.
 — Но он-то верит, что это вы его вылечили, ваша милость.
 Ваша милость — опять. Издевка какая-то! Какой еще герцогине в Англии приходилось заниматься ампутацией женской ноги? Какой еще герцогине доводилось вправлять вывихи и зашивать раны, накладывать припарки и примочки на ожоги и пролежни, составлять травяные отвары, отгоняющие заразу? И все же — Силван глубоко вздохнула — раз уж так случилось, ей придется привыкнуть к мысли, что она — герцогиня.
 — Ее уже ветром качает, — сказала леди Эмми.
 Ранд рывком оторвал Силван от пола, слегка пошатнулся, но устоял на ногах. Это его явно и удивило и обрадовало.
 — Маленькая ты какая, — сказал он Силван. — Меньше, чем я думал. И легче.
 Ранд двинулся к лестнице, но она покачала головой.
 — Я все равно сейчас не усну.
 Он не остановился.
 — Пока я не отдам свой последний долг Гарту… Вы ведь его после обеда хороните, да?
 Ранд заколебался.
 — Да.
 — Мне же надо при этом присутствовать. Он глянул на нее, и Силван заметила, что выдержка на сей раз ему отказала. На глазах Ранда показались слезы. Дрогнувшим голосом он сказал:
 — Мы уже обсуждали это — тетя Адела согласилась, что тебе не стоит быть на богослужении, лучше отдохнуть. А раз уж тетя Адела так говорит, то больше никто и намеком не посмеет тебя упрекнуть за отсутствие на панихиде. — Он поцеловал ее в лоб, потом потерся щекой об ее щеку, словно кот, ласкающийся к хозяйке. — Гарт бы понял.
 Да, Гарт ее бы не осудил. Гарт понимал ее лучше, чем все остальные Малкины, и это понимание было взаимным. Гарт заботился о своем роде, о своем имении, о людях, которые жили на его землях и обрабатывали его угодья. Значит, можно не сомневаться, что он благословил бы ее на эти искренние старания помочь его людям.
 — Я хочу попрощаться с ним, — твердо сказала Силван.
 Ранд донес ее до большого салона и поставил на ноги у входа. В воздухе стоял тяжелый запах камфары. Гроб на середине просторной комнаты бросался в глаза и своей величественностью, и пышностью резных украшений, и блеском темного дерева. Он был усыпан горой полевых цветов. Другие цветы были собраны в скромные небольшие венки и гирлянды. Крышка была закрыта.
 Ранд поглядел на гроб сухими глазами.
 — Мы похороним его пополудни. Нельзя больше ждать, тело его.., оно так изуродовано…
 Силван перебила его, чтобы отвлечь от скорбных мыслей:
 — Где бы присесть?
 Гроб окружали стулья и кресла для тех, кто, соблюдая траур, приходил отдать последний долг усопшему. Ранд выбрал кресло, которое ближе всего было к двери.
 Силван не хотела мириться с действительностью. Как и прежде — а ей доводилось видеть столько смертей — не было в ней никакого смирения, никакой покорности. Гарт всю жизнь трудился на благо своей семьи и своих людей. Думать, что кто-то из этих людей мог убить Гарта — нет, это было выше ее понимания. Ей хотелось крикнуть «Нет!» и потребовать, чтобы Гарт поднялся и занял подобающее ему место.
 Она сделала несколько шагов вперед и вдруг увидела женщину в трауре вдовы, стоявшую на коленях перед гробом. Неужто Малкины наняли профессиональную плакальщицу, чтобы было кому горевать вместо жены? Но женщина рыдала по-настоящему, и Силван опустилась рядом с нею и тронула ее за плечо. Когда та обернулась, Силван узнала Бетти.
 И оцепенела от потрясения. Не поднимаясь с колен, Бетти взяла безвольно повисшую руку Силван и поцеловала ее. Голосом, охрипшим от беспрестанного плача, она сказала;
 — Спасибо, что пришли разделить с нами наше горе. — Дыхание ее прерывалось. — Меня утешает, что вы здесь.
 Так говорят вдовы. Эти слова сказала женщина, считающая себя вдовой Гарта. Не диво, что Гарт Малкин, герцог Клэрмонт, так никогда и не был женат. Он любил свою экономку.
 Бетти издала звук, похожий на всхлипывание или печальный смех.
 — Вы, кажется, ничего понять не можете, мисс.
 — Наоборот, — ответила Силван. — Кажется, я впервые начала что-то понимать.
 — Может, оно и так. — Сдерживая рыдания, Бетти прикоснулась дрожащей рукой к гробу. Ее голос то и дело срывался. — Он бы по ветру пустил это свое всякое достоинство, да только я отказалась выйти за него. — Ее пальцы так крепко вцепились в изгиб резной деревянной поверхности, что суставы стали совсем белыми. — Хоть кто-то из нас должен был делать то, что положено.
 «Как жаль, — подумала Силван. — И как несправедливо!»
 — А разве положено жить с человеком, но не быть его женой?
 — Что уж теперь про это говорить, мисс. — Бетти отвела черную вуаль от своего лица. Обычно упругая, свежая, отливающая розовым светом ее кожа казалась неровной, какой-то пятнистой, потускневшие глаза глубоко запали в провалившихся глазницах.
 — Он же герцогом был, а я кто? Женись он на мне, что бы я среди этой родовитой знати делала? Это как рыбе летать учиться. Высший свет меня бы никогда не принял, а ему пришлось бы постоянно защищать меня. — У нее опять перехватило дыхание. — И все было бы ужасно противно. Вы-то знаете, мисс. Ведь эти так называемые джентльмены и леди пробовали и вас унизить в день вашего венчания. Но вы умеете вести себя, как леди, И знаете, как их поставить на место. А я нет.
 Все она правильно говорила. Никогда Бетти не удалось бы занять достойное место рядом со своим мужем, и кто как не Гарт больше всех страдал бы от этого. «И все же — как несправедливое, — горько подумала Силван.
 — Столько хороших дет я прожила с ним. Он был любовью моей еще со времен моего девичества, и я очень рада, что мы были вместе. — Бетти ласково погладила гроб. — Да, он сейчас мертв. Внешние приличия уже ни к чему, и я хоть оплакать его могу открыто. Сейчас сплетни никому уже не повредят. Даже Гейл.
 «Гейл». Так Гейл была дочерью Гарта. Не Джеймса и уж, конечно, не Ранда. Ей следовало давно об этом догадаться, но она нарочно закрывала глаза на истину. Уговаривая себя, что Гейл — дочь Ранда, Силван пыталась таким образом бороться с растущим влечением к нему. А Ранд, посмеиваясь, наблюдал за ее тщетными попытками.
 А потом в комнату тихонько вошла та, о ком только что размышляла Силван: крошечная, тоненькая, отверженная И страдающая от отверженности девочка, только что потерявшая своего отца. Ранд взял ее на руки, обнял и стал утешать. Теперь Гейл стала его дочерью.
 Хотя усталость давала себя знать и все тело налилось свинцовой тяжестью, Силван не могла заснуть. Слишком уж много тревог мешало ее спокойствию. Сквозь ярко освещенное утренним солнцем окно доносились удары колокола: похоронный звон, и она считала, сколько их, этих глухих, ухающих звуков. Когда колокол стих, она уткнулась в подушку, лицом к камину, и глядела на огонь, который развела Бернадетт, и думала о Гейл. Дитя жило себе припеваючи, не ведая забот, дитя любви, пусть и не законного брака, и вот вся защищенность девочки взлетела в воздух и разлетелась в прах вместе с фабрикой. У нее, правда, все еще есть Бетти, есть Ранд, есть леди Эмми и тетя Адела, но никогда ей не вернуться вновь в тепло и уютную беспечность детства.
 Поможет ли она Гейл? Чем? Сама Силван всю жизнь чувствовала себя обездоленной: при всей законности ее рождения, она никогда не знала отцовской любви, никогда не слышала хотя бы похвалы в свой адрес. То, что обрушилось на Гейл сейчас, мучило Силван всю жизнь. Как знать, вдруг Силван сможет найти слова, которые облегчат горе девочки, вдруг ее опыт поможет Гейл миновать все жизненные ловушки и прегради!.
 За дверью треснула доска, и Силван содрогнулась от холода, который шел изнутри, из самых глубин ее существа.
 Если уж этот дух бродит лишь тогда, когда возникают какие-то тревоги, то сейчас самое время для него — лучше порода не найти. Опасность таилась в доме и во всем поместье Клэрмонт-курт. И до сих пор угроза не миновала. Ведь фабрика взорвалась, а злоумышленника так и не поймали. Она ведь не знала, что на самом деле выяснил Ранд за эти последние несколько дней — вероятно, немного, ведь он по большей части проводил время в ее обществе. Да и сочтет ли он нужным поставить ее в известность о своих открытиях? Она — чужая в этом доме, к тому же она женщина. Мужчины зачастую думают, что от женщин надо скрывать суровую изнанку действительности, оберегая их от житейских неурядиц.
 И опять шум за дверью. Позвякивание, постукивание какое-то. Она раскрыла глаза: светлый день, до полудня еще далеко. Солнце нарисовало на полу длинный светлый прямоугольник. И Силван подумала: «До чего же глупо бояться духов с утра пораньше».
 И еще глупее бояться духа, который оказывает ей такое покровительство. Не выгляни она из своей комнаты в ночь перед свадьбой, она бы пострадала, быть может, даже очень тяжело, от этого призрака-самозванца. Который, быть может, даже сейчас подстерегает ее за дверью спальни. Она потихоньку выскользнула из кровати и дрожа, подкралась к двери. Дверь отворилась со скрипом, и Силван выглянула в холл.
 У противоположной стены стоял новый стол, накрытый скатертью, свисавшей до пола, а за столом сидел Джаспер. В руке у него было кольцо, на этом большом кольце держалось множество ключей, и Джаспер перебирал их по одному. Один ключ задел о другой, и от этого звука Джаспер неожиданно вздрогнул. Потом раздалось знакомое звяканье, и Джаспер попытался заглушить его, спрятав всю связку ключей в складки на скатерти, а сам стал боязливо озираться.
 Осторожно прикрыв дверь, Силван прильнула к ней. Чем это Джаспер занялся? Не видала она еще никого, кто бы вел себя так чудно, как этот возница, телохранитель и денщик ее мужа, и ей оставалось только надеяться, что малый еще не рехнулся окончательно. Или во всяком случае — что это не чувство вины сводит его с ума. И все-таки Силван занесла Джаспера в число подозреваемых: он тоже мог быть тем фальшивым призраком. Правда, по-настоящему она в это не верила. Джаспер казался таким обычным, таким нормальным, хотя, поразмыслив, она решила, что у него были возможности нападать на тех женщин, да и на нее тоже. Он помогал механику перед тем, как взорвалась паровая машина, и хотя Станвуд погиб, Джаспер не пострадал, на нем даже царапины не было. Что, если он подстерегает ее за дверью, дожидаясь подходящего момента, когда можно будет прикончить ее? Или действия Джаспера лишь часть более обширного заговора.., какого еще заговора? Что за цель поставили себе злоумышленники? Силван все еще не могла понять, чего добивается и на что надеется безумец, совершающий зловещие нападения на женщин и разрушающий фабрику.
 Услышав в холле шум, Силван приложила ухо к двери. До ее слуха дошла неразборчивая сумятица мужских голосов, потом дверная ручка повернулась, И дверь пришла в движение. Силван навалилась на нее всем своим телом, но на дверь продолжали давить с другой стороны, и напор не ослабевал. Руки ее разжались, и в проеме распахнувшейся двери Силван увидела Ранда.
 — Силван! Что это ты делаешь?
 Голоса в холле, которые она до этого слышала, приобрели определенный смысл, понятнее стало и странное поведение Джаспера. Уж не велел ли ему Ранд сторожить ее? Судя по озадаченному лицу Ранда, ее предположения были недалеки от истины. Изобразив на лице притворно радостную улыбку, она отошла от двери.
 — Во сне хожу.
 Ранд вошел в комнату. Выглядел он необычно: ноги обтягивали официального вида бриджи до колен и белые чулки, наряд дополняли легкие черные туфли. Правда, черный сюртук и черный жилет он уже снял, а узел галстука ослабил. Белая сорочка когда-то была накрахмалена, но уже успела утратить былую жесткость. Выглянув в холл, Ранд приказал кому-то — наверное, Джасперу, вносить сумки. А ей Ранд сказал:
 — Давай-ка в постель. Ты и так слишком устала.
 Он окинул взглядом длинную белую сорочку, укрывшую ее от шеи до пят, и в глазах его появился лукавый огонек.
 — Нет, Джаспер. — Он вытянул руку навстречу своему слуге, оставшемуся в холле. — Я сам распакую.
 Она прыгнула на кровать и укрылась одеялами, а он закрыл дверь.
 — А ты что тут делаешь? — спросила она.
 — Да вот, решил к тебе перебраться. Возвышавшаяся гора сумок обрела новое значение, и Силван поежилась от пугающего предчувствия.
 — Уже?
 Этот вопрос застал его врасплох.
 — Что значит «уже»?
 — Но, ведь только что…
 К ее удивлению Ранд улыбнулся, правда, улыбка вышла какой-то неуверенной.
 — Гарта похоронили? Уверяю тебя, Силван. Гарт был очень земным человеком, он как никто другой умел ценить радости плоти. И он очень радовался, когда мы поженились. Мне кажется, мой смекалистый брат с самого начала подозревал, что дело кончится свадьбой. — В голосе Ранда зазвучали печальные ноты: он вовсе не был так спокоен, каким пытался казаться. — Думаю, будь он тут, он сам бы стал таскать мои сумки, невзирая на прискорбные обстоятельства, — Ранд заколебался, потом осторожно заметил:
 — Я поначалу искал тебя в герцогских покоях.
 Силван поплотнее укуталась в одеяло и свернулась калачиком, поджав под себя ноги.
 — Мне эта комната нравится больше.
 — Здесь очень уютно, — вежливо согласился Ранд, вовсе не споря с нею. А ведь он мог бы сказать, что эта комната но своему убранству никак не в силах сравниться с пышностью герцогских покоев.
 — Кстати, если ты меня сторонишься, позволь-ка мне попробовать поднять тебе настроение. — Открыв одну из сумок, он начал выставлять на столик у ее кровати какие-то бутылочки и флаконы разных форм и размеров. — Вовсе не обязательно тебе немедленно приступать к исполнению своего супружеского долга. Мы будем действовать не спеша, чтобы ты сполна могла насладиться радостями первой брачной ночи.
 — Хорошо, — прошептала Силван, — я сделаю все так, как ты хочешь. Я могу даже перебраться в герцогские покои, если тебе это будет приятно. Но только не сегодня.
 Он вопросительно глядел на нее. Запинаясь, она попыталась объяснить:
 — Не могу я, когда постель еще как будто хранит тепло тела Гарта, а запахи Бетти и ее любви не выветрились из простыней.
 Ранд еще миг глядел на нее, а потом из глаз его брызнули слезы. — Я и не подумал про это. В голову не пришло. Ты права, конечно. — Он смахнул слезы рукавом. — На похоронах Бетти держала себя так достойно, как настоящая благороднейшая леди. А Джеймс.., бедный Джеймс. — Ранд вздохнул. — Я боюсь, чувство вины не даст ему утешиться.
 — Чувство вины?
 — Ну, ведь он столько раз ссорился с Гартом.
 Она на это ничего не сказала, хотя подумала: а что, если Джеймс…
 Ранд оказался у ее постели, а она и не заметила, как это произошло. Он взял ее за подбородок я внимательно посмотрел ей в глаза. Взгляд Ранда был суров:
 — Я знаю, о чем ты подумала, но хочу сказать тебе: не смей. Джеймс не мог вредить фабрике. Он — наш двоюродный брат. Ради Бога…
 — Но вина…
 — Если, по-твоему, чувство вины — улика, то злоумышленник стоит перед тобой. Я больше виноват, чем кто бы то ни было. Я не помогал Гарту на фабрике, да и вообще ни на что не хотел обращать внимания, кроме своих трудностей. Вместо того, чтобы открыто поговорить с Гартом о своих подозрениях, я молчал я таился. Пока не стало слишком поздно.
 Силван вздохнула и закрыла глаза. Как она устала!
 А Ранд, вглядываясь в ее побледневшее измученное лицо, уже жалел о своей несдержанности. Она так изменилась за эти последние дни: у губ легла горькая морщинка, милые ямочки на щеках исчезли. И все это из-за него и из-за всех этих головоломных загадок Клэрмонт-курта. Если бы он мог взять на себя хоть часть той ответственности, которую она добровольно взвалила на свои плечи, — Ты хоть спала?
 — Нет.
 — А почему?
 Она еще сильнее натянула на себя одеяло, уткнулась в него подбородком.
 — Замерзла и ., ну просто никак не могу отвлечься. Стоит глаза закрыть — и опять вижу эти балки, искалеченные тела, кровь. Какой уж тут сон!
 Он-то знал одно средство от бессонницы, оно же — лекарство от печали. Это — радость супружества, опьянение близостью. Тем самым они воздадут хвалу Гарту, соединившему их судьбы. Как хотелось сейчас Ранду сорвать одеяла и оказаться меж ног Силван. Сдерживало его только то, что она казалась такой нежной и хрупкой и такой далекой от всего того, о чем он думал.
 И Ранд лишь нежно коснулся ее волос, откидывая их со лба. Она повернула голову навстречу его прикосновениям. Его ладонь скользнула ниже, к затылку, и пальцы начали растирать напряженно сведенные мышцы.
 — Хочешь спать?
 Силван кивнула.
 — Я тебе помогу заснуть. — Он вытащил свои руки из-под одеяла и вернулся к столу. Среди расставленных бутылок и флаконов нашелся нужный ему. Подойдя к огню, Ранд немного нагрел флакон, а заодно добавил в камин дров. Потом, с нагретой бутылочкой в руке, вернулся к постели, откуда за ним растерянно наблюдала Силван.
 Он спросил:
 — Ты веришь мне?
 Она молчала, не зная, что ответить.
 — Когда я ходил во сне и подозревал себя в самых страшных грехах, ты верила в меня так, что сумела передать эту веру и мне. Что-то переменилось?
 — Нет. Я по-прежнему верю тебе.
 Он поймал глазами ее взгляд — испуганный, загнанный какой-то. Неужели она думает, что он способен причинить ей боль?
 Ранд откинул одеяло, сел у ее ног, и она вся съежилась. Он прижал ее плечи к подушкам.
 — Отдыхай, тебе надо расслабиться.
 — Я и так.
 Он ухмыльнулся И подумал, что хорошо бы разодрать на полоски эту ее ночную рубашку, которая так хорошо все прикрывала и так сладко его мучила. Он наклонил флакон и плеснул на ладонь несколько капель масла. В воздухе разнесся аромат лимона. Ранд поднес ладонь к лицу Силван.
 — Тебе нравится этот запах? У меня есть еще флакон с розовым маслом. Может, розовое лучше?
 — Да и это хорошее.
 — Ты же то даже не нюхала.
 — Верю, что оно замечательно.
 Растерев масло на ладонях, он коснулся ее ступни. Силван инстинктивно отдернула ногу.
 — А говоришь, что расслабилась, — упрекнул он ее.
 — Я постараюсь, — пообещала Силван и вытянула руки вдоль тела, но кулачки оставались крепко сжаты, и во всей позе чувствовалось напряжение.
 Значит, задача его будет потруднее, чем он рассчитывал.
 — Тебе же в прошлый раз понравилось, — искательно сказал Ранд. — Помнишь?
 Он начал с пальцев ног, разминая их твердой, уверенной ладонью, И Силван понемногу стала расслабляться.
 Вот оно, самое главное. Он прикасался к ней, трогал и гладил ее, приучая к своим ладоням, и теперь можно было идти дальше. Выше. Он вновь увлажнил ладони ароматическим маслом, потом взялся за ее лодыжки. Она на этот раз не отпрянула и не было в ее глазах прежнего испуга, а когда он начал разминать суставы, дыхание ее стало медленнее и глубже. Ранд как ни в чем не бывало перешел к икрам, приподняв подол ночной сорочки повыше. Силван наблюдала за ним, глядя из-под отяжелевших век, и этот взгляд мешал ему сосредоточиться. Тогда Ранд осторожно перевернул ее на живот.
 Силван попробовала было сесть, но он легонько надавил ладонью на ее спину. — Лежи спокойно! Доверься мне!
 Он задрал ее сорочку до самых плеч, но Силван не пошевелилась, лишь вздохнула глубоко.
 — Сними, — прошептал он, пытаясь стащить сорочку через голову. Силван позволила ему сделать это, хотя и дрожала всем телом.
 — Ты такая красивая. — Как же она ему нравилась — вся, от ямочек пониже поясницы до завитка волос на шее. Он восхищался ею. Хотел ее.
 Проклятье! Лучше было бы ему раздеться, а потом уж браться за этот массаж, но как это было можно? Разве мыслимо мужчине снимать с себя одежду на глазах у перепуганной женщины? А вот теперь, когда она уже не боится, ему придется все сбрасывать с себя, да еще стараться не спугнуть ее.
 Он расстегнул застежки на бриджах, скинул туфли и освободился от всего, что прикрывало его тело ниже пояса.
 Рубашка могла подождать.
 Взобравшись на кровать, Ранд опрокинул флакон на ее спину — тоненькая струйка потекла вдоль позвоночника. Потом он широко расставил колени, чтобы встать на матрас, как бы седлая ее, но очень осторожно. Пока он не прикасался к ее телу своим телом.
 Пока еще нет.
 Размазав масло по всей спине, Ранд опять начал растирать напряженные мышцы.
 — О чем ты думаешь? — тихонько спросил он, склоняясь к ней ниже.
 Запинающимся голосом Силван ответила:
 — Тревоги и заботы уходят. Они истекают, капля за каплей, из кончиков моих пальцев.
 Он негромко засмеялся. Забавно она выразилась, но смысл-то передала точно. Заботы уходили через кончики ее пальцев, капля за каплей, и вместо волнений и тревог приходила спокойная расслабленность.
 Силван так глубоко утонула в безмятежности, что, когда Ранд снова перевернул ее на спину, она даже не шелохнулась, чтобы попытаться прикрыть себя. Она была открыта его взгляду в свете яркого дня и лежала так, как он ее уложил: руки немного поодаль от тела, ноги слегка расставлены. Он увидел перед собой красоту И еще то, что не очень надеялся завоевать: доверие.
 Глядя на нее, Ранд почувствовал в себе толчок непреодолимой страсти. Вот его женщина распростерлась перед ним, нагая, словно птица, лишившаяся всех своих перьев, но по-прежнему прекрасная. Оперение сброшено, остались считанные, зато самые роскошные шелковистые перья. Глаза его загорелись, и овладевающая им горячка сжала мускулы живота. Но такая доверчивая зависимость от него, такая покорная неподвижность мешала ему дать выход своей страсти.
 Ранд стянул с себя сорочку и провел ею по груди. Он весь вспотел, и не потому, что массаж отнял у него много сил — все силы уходили на то, чтобы сдержать свое желание. Откинув сорочку в сторону, Ранд продолжил сладостное и мучительное восхождение вверх, к вершинам ее тела. Пальцы его поднимались все выше — он стал массировать ее мягкие чувственные бедра, упругий живот, обходя пока пышные чаши грудей. Осторожно, кончиками пальцев, он гладил ее лицо, убирал морщинки усталости и тревог.
 Силван лежала в приятном дремотном оцепенении, наслаждаясь теплом и лаской гладящих ее рук. Душа се выпорхнула из тела и теперь парила где-то вверху, не слишком заботясь о том, как ей вернуться обратно. Казалось, исчезла ниточка, связующая душу с распростертым в безвольном оцепенении телом.
 А потом она почувствовала легчайшие прикосновения на своих сосках, и где-то глубоко внутри стало заниматься тепло, и оно понемногу нарастало, грозя полыхнуть пламенем. Теплое ароматное масло покрыло тоненькой скользкой пленкой ее грудь, а гладкие ладони Ранда нежно скользили по ее коже. Одним легким касанием кончиков пальцев Ранд вынуждал ее глубоко вдыхать, чтобы наполнить легкие пахучим воздухом. Этот живительный воздух возвращал Силван к жизни. А потом появилось какое-то ленивое, медлительное возбуждение, нараставшее по мере того, как он снова и снова гладил ее чувствительные груди и проводил рукой по животу, чтобы опуститься затем к влажной теплоте лона.
 И вот неожиданное откровение: одно мгновение, и Силван смогла обнаружить нить, соединяющую ее душу с плотью. Ниточка эта состояла из ощущений: кожа отвечала на любое движение или колебание, ноздри подрагивали, чувствуя запах мужского пота, смешанный с ароматом лимона, слух улавливал его дыхание и даже еле слышный шорох подушки, сминаемой ее головой.
 — Силван, — позвал ее Ранд, и она открыла глаза, чтобы увидеть прямо над своим лицом его жесткое лицо; чтобы видеть его стройное обнаженное тело, со всеми выступающими мышцами и четко прорисованными сухожилиями; чтобы видеть загорелые руки, ласкающие ее белую кожу, принося ей острое, чудесное предвкушение чего-то. Его колени упирались В матрас между ее колен, а сам он внимательно разглядывал ее.
 — Какая ты красивая. Очень красивая.
 Какая уж из нее красавица? Она-то лучше знала, но раз он так говорит, почему бы ей и не поверить ему?
 Когда его глаза снова встретились с ее взглядом, она увидела, что они превратились в пылающие голубым огнем щелочки. Она и не заметила, как эта сжигающая его изнутри страсть охватила его всего. И какова же должна быть его сила волн, если он сумел сдержать эту свою страсть? Но теперь-то она поняла, что неизбежно должно случиться и случится вот сейчас, совсем скоро. Он уже был готов к этому.
 Она попробовала укрыться его ладонями, но Ранд успокоил ее, прошептав ласковые слова, а потом наклонился над нею и поместил свой рот там, у мягкого и таинственного. Ничто не подготовило ее к этому сладостному потрясению. Это было как букет цветов или драгоценный подарок — этакая мерцающая любезность, трепетное ухаживание — влажное, медленное, сковывающее… Собирая все ее ощущения в одной крошечной шишечке, его язык исторгал сдавленные крики из ее груди и заставлял изгибаться дугой — то навстречу ему, то в попытке уйти от него. Она не знала, чего ей хотелось, только стонала:
 — Ну же, ну, пожалуйста. — И Ранд — Ранд знал.
 Он знал. Скользя вверх, он провел по ее телу всем своим телом. Ароматное масло покрывало обоих, так что каждое движение лишь усиливало благоухание. Жар поднимался изнутри ее и стремительно нарастал. Силван слышала, как сама издает какие-то непонятные звуки, но заставить себя замолчать она не могла. Он поцеловал ее в рот. Ее руки бессильно опали, а потом вновь поднялись, чтобы обхватить его шею. Он вытянулся во всю длину своего тела. Она провела рукой по его плечам, слегка царапая его кожу ногтями. Он вздохнул. Она погладила его по груди, потом медленно, дерзко руки стали сползать к его животу.
 Правильно ли она поступала? Должно быть, да, потому что он произносил такие слова, которые должны были бы потрясти ее. А потом он ударил своим членом ее ладонь, и вот это-то потрясло ее.
 Силван попробовала убрать ладонь, но уж слишком ему все это нравилось. Скользкий он был весь, целиком, и она тоже была вся скользкая.
 — А теперь пусти меня к себе. Туда, где тебе больше всего хочется, — прошептал Ранд.
 И Силван не стала делать вид, что не понимает, чего он хочет. Пытаясь оставаться смелой, она взяла в руки его твердый упругий член и поместила его так, как это представилось уместным по ее разумению. Ранд улыбнулся ей — уж не посмеивается ли он над ней? — и пообещал:
 — Не бойся. Все это будет легко.
 Он толчком подался вперед, войдя в нее только чуть-чуть, а ее мышцы дернулись, пытаясь сжаться, но он опять открыл бутылочку с ароматным маслом и плеснул им на свои ладони. Она подумала, что он, быть может, хочет так облегчить себе дорогу, но вместо этого он откинулся назад и стал втирать масло в ее груди.
 Забавно, что он обращается с нею так бережно, как с драгоценностью какой-то… Забавно, что его касание к соску передается ей сразу и как озноб вдоль спины, и как жар внутри, где-то глубоко-глубоко. Он раскачивал ее бедра в каком-то совсем еще неведомом ей ритме, входи в нее в то самое время, когда его ладони скользили по ее животу и гладили ее кожу.
 — Говори, со мной, — прохрипел он. — Скажи мне, нравится ли тебе это.
 Она вздохнула и выдохнула — изнутри давило. Это давление отдавалось в каждой клеточке ее тела.
 — Тебе нравится, когда я делаю вот так? — Он совершил круг по ее бедру. — А вот так? — возложив ладони на ее груди, он больно зажал оба ее соска между указательными и большими пальцами своих рук.
 И в этот самый момент он двинулся вперед. Силван от неожиданности громко вскрикнула:
 — Больно!
 Ранд весь дрожал, его лоб блестел от мелких сверкающих капелек пота.
 — Хочешь, чтобы я перестал?
 А Силван уже стыдно было своего крика. Внутри у нее все горело, это правда, грудь как будто кололо мелкими иголочками, но боль понемногу сходила на нет, блекла. И в то же время что-то внутри нее властно требовало продолжения.
 А вот Ранд мучился. Он никак не мог восстановить дыхание с того момента, как задал тот злополучный вопрос, о чем, судя по всему, уже сожалел. Осторожно подвинувшись, Силван уперлась лопатками в подушки.
 — Нет.
 Вздох облегчения вырвался из груди Ранда, и он нежно улыбнулся своей жене.
 — Вот и хорошо. Я очень рад, что мы смогли прийти к общему мнению в столь важном вопросе.
 Ранд долго не мог успокоиться. Его тревожило, не слишком ли он поторопился с окончанием. По крайней мере, ему казалось, что все у него произошло слишком быстро. А вот для Силван, наоборот, все тянулось достаточно долго, чтобы стереть из памяти всю жгучесть потери девственности. А теперь она спала, положив ладонь на его сердце, а голову — на его плечо. Ранд чувствовал прикосновение ее тела и чуть ли не жалел в этот момент о том, что Силван не обладала на самом деле тем опытом, который приписывала ей молва. Ему хотелось продолжать их любовные игры еще и еще, но вместо этого он выскользнул из постели и натянул на себя измятую одежду. И стал дожидаться, когда проснется Силван. Если не для того, чтобы заняться с ней любовью — хотя ему этого хотелось больше всего на свете, — то хотя бы для того, чтобы поговорить об этом. Он расскажет, как хороша она была в постели и какое наслаждение он испытал. Ранд закрыл глаза. Во всех своих грезах — а не так уж многочисленны были те картины, которые рисовало ему воображение — он не осмеливался и мечтать, что Силван станет отвечать ему с таким пылом.
 А после того, как он воздаст ей хвалу, Силван признается, что и он был великолепен — во всяком случае, Ранд надеялся, что она так скажет.
 Разумеется, он был великолепен. Иначе она не содрогалась бы, не вопила и не — он попытался заглянуть через плечо — исцарапала ему всю спину?!
 Он поглядел на кровать, где глубоким сном спала Силван и довольно усмехнулся. Как хорошо быть женатым! В дверь осторожно постучали, и он сразу же услышал тихие голоса в холле. И открыл дверь. Джаспер, прислонившись к стене, бросал хмурые : взгляды на Бетти, а та придерживала за руку горничную Силван.
 — Шшш. Она спит, — предупредил пришедших Ранд. Потом, глянув на физиономию Бернадетт, на которой явственно читалось нежелание повиноваться, он сказал:
 — Благодарю вас, но мне, однако, не кажется, что ее милость нуждается в услугах камеристки прямо сейчас.
 — Мы не за этим пришли. Мы хотим рассказать вам кое-что, что вам надо было бы знать еще тогда, когда это случилось. — Бетти толкнула в бок Бернадетт. — Скажи его милости.
 Бернадетт потупилась.
 — Мисс Силван — ее милость — обещала рассказать ему все в ночь перед свадьбой. Она даже пошла к нему в комнату. Почему вы уверены, что она ему не рассказала?
 — Да потому, что я видала его милость уже после того, как мисс Силван ушла из его комнаты. И по виду его было заметно, что ни о чем особенно печальном они не разговаривали. Скорее уж наоборот, если мне позволено будет про это сказать. — А когда Бернадетт захотела перебить домоправительницу, Бетти быстро добавила:
 — А знай его милость всю правду, он бы эти три дня берег ее, как зеницу ока. И в вату бы укутал, да еще ленточками сверху обмотал.
 Ранд недоуменно переводил глаза с одной на другую.
 — Да знаю я про Духа. Она рассказала мне, что видела его в холле, возле своей комнаты.
 — И? — Бернадетт напряглась и ждала продолжения.
 Выходит, Силван что-то скрыла от него? Ранд теперь понимал, что в ту ночь его голова была занята совсем другим, и потому он не задал ей всех тех вопросов, которые следовало задать. А теперь его прислуга ведет себя так, как будто с Силван стряслось что-то ужасное, а он про это ничего не знает. Наклонившись вперед, Ранд поощрительно сказал:
 — Рассказывайте, Бернадетт.
 — Я пообещала ее милости, что ничего не скажу ни леди Эмми, ни леди Аделе. — Бернадетт покусала нижнюю губу. — Бетти, вы мне всегда говорили, что никак нельзя обманывать доверие своей госпожи, неважно, какие бы к тому причины ни были.
 — Я ему все расскажу, — вдруг вмешался Джаспер.
 Все удивленно повернулись к нему. Денщик Ранда источал мрачное раскаяние.
 — Это я гнался за ее милостью, не то я б не упустил его.
 — Кого это ты упустил? — Ранд уже не стоял на пороге, а вышел в холл и закрыл за собой дверь. — И чего ради ты гнался за мисс Силван?
 — Это в ту ночь перед самой свадьбой вашей, — угрюмо пояснил Джаспер. — Я сторожил дверь мисс Силван.
 Ранд начал:
 — Я-то думал, ты…
 — Нет! — Джаспер предостерегающе поднял руку, показывая, что перебивать его не надо — Не там. Я у двери мисс Силван сторожил.
 Бернадетт, разумеется, очень хотелось узнать, с кем это мог быть в ту ночь Джаспер, но тот даже не замечал ее любопытства.
 — А почему ты сторожил дверь мисс Силван? — потребовал объяснений Ранд.
 — Мне за нее было страшно.
 Джаспер отвел глаза в сторону, избегая встречаться взглядом с хозяином, и Ранд невольно снова вспомнил свои опасения насчет Джаспера. Опасения безосновательные, это он понимал, но выбросить их из головы никак не мог.
 Джаспер с трудом продолжал свою речь. Говорил он очень медленно, тщательно подбирая слова.
 — Просто похоже было, после нападения на Лоретту и мисс Силван, что есть повод для тревоги. Кому-то ее милость не нравилась.
 — Это я знаю, — нетерпеливо перебил Ранд, но странное поведение слуг, их озабоченные лица явно свидетельствовали о том, что знает он далеко не все.
 — Я сторожил у двери мисс Силван, и, признаюсь, слегка задремал. Это было около полуночи. Вдруг мисс Силван отворила дверь и пошла по холлу к комнатам прислуги, зовя вас по имени, ваша милость, и она так говорила, словно это вы перед нею. Ну, она во сне ходит, я так решил, но, конечно, все равно пошел за нею.
 — А я и не слыхала, как она вышла, — извиняющимся голосом призналась Бернадетт насупившейся Бетти.
 — Она здорово меня заставила побегать, — продолжал Джаспер. — По всем холлам, залам, повсюду, да что вам говорить, лорд Ранд, то есть, лорд Клэрмонт, то есть, я хотел сказать, ваша милость…
 — Лорд Ранд — вполне достаточно. Продолжай! — сказал Ранд, сгорая от нетерпения.
 — Ага, милорд. — Джаспер совсем запутался в титулованиях, но, увидев, как исказилось лицо Ранда, рванулся рассказывать дальше. — Я немножко умею обращаться с лунатиками, и я знал, что нельзя их будить, пока они не окажутся в полной безопасности.
 Медленно, лениво Ранд кивал и при этом соображал про себя: Джаспер знал про то, что он, Ранд, ходит во сне. Джаспер держал это свое знание при себе, но что, если он бродил вслед за двигавшимся во сне Рандом так же, как преследовал Силван? Что, если его преданность Ранду приняла искаженные, уродливые формы — и он подстроил гибель Гарта только для того, чтобы сделать своего хозяина герцогом Клэрмонтским? Что, если этот человек, которого он, казалось, знает как свои пять пальцев, таит в душе что-то зловещее?
 — И все равно, мисс Силван привела нас опять к своим дверям, и тут вдруг раздался визг, а из ее комнаты выскочил темноволосый человек, одетый в какие-то простыни. Я за ним в погоню, так быстро, как только мог, и гнался, пока мы не забежали в старую часть замка, и там я потерял его из виду.
 — Как? — быстро спросил Ранд, уверенный что все россказни Джаспера — лишь уловка. Он хочет скрыть свое участие в каком-то тайном деле.
 — Там ведь комнаты, и комнаты, и комнаты, вы же сами знаете, а духу лучше известно, где спрятаться, чем мне, где его искать. — Джаспер сокрушенно развел руками. — Виноват, ваша милость. Мне очень жаль.
 — Мне тоже, — сквозь зубы процедил Ранд. Жаль, что его верный слуга оказался замешанным в эту дурацкую историю. Отвернувшись от него, Ранд продолжил допрос.
 — Так какой вред он причинил?
 — У него палка была, и он ударил ею по кровати. По кровати мисс Силван, — отвечала Бернадетт.
 — Значит, ее он искал?
 — Я ей так и сказала. А она обещала все вам рассказать.
 Бернадетт явно хотела избежать даже попытки повесить на нее хоть какую-то вину, да и Ранд не видел причины винить служанку. Это Силван должна была ему сказать про то, что она в опасности.
 — Ваша милость, — мягко сказала Бетти, — дух…
 Бернадетт фыркнула.
 — Да какой там дух. Человек то был. Мисс Силван так и сказала, и мисс Силван правду говорила.
 — Конечно, это был человек, может, тот самый, кто по-варварски изуродовал паровую машину и убил моего Гарта. — На глазах Бетти заблестели слезы, но она решительно продолжала:
 — Но по-настоящему он не человек, человек и мужчина так не поступает. Это трус был, который делает свое дело исподтишка, а темноте подкрадывается к беспомощным и беззащитным. И мы собираемся изловить его.
 Положив руку ей на плечо, Ранд прижал Бетти к себе.
 — Бетти, как бы мы без тебя жили!
 — Но я не хочу, чтобы мисс Силван в это встряла, этот трус почему-то, кто знает почему, ненавидит ее, как он ненавидел моего.., как он ненавидел покойного герцога. Если бы мисс Силван ему тогда под руку попалась, большая беда бы случилась. Ведь он побил Бернадетт.
 — Побил?
 — Покажи ему, Берни.
 Бернадетт завернула рукав. Да, ей было что показать. Уже поблекшие желтовато-зеленые полосы, немые свидетельства необъяснимого насилия.
 Бетти сказала:
 — Боюсь я, что мисс Силван тут небезопасно.
 Ранд сжал кулаки. Что толку кричать, топать ногами, если никто из них не в силах изменить случившееся.
 — Но почему? Чем Силван насолила этому лунатику?
 — Он против нее ничего не имел, пока вы не решили на ней жениться, — сказала Бетти. — По-моему, все это связано и со смертью.., моего Гарта. — Ей пришлось замолчать, чтобы как-то собраться с силами, а все остальные почтительно дожидались, пока она справится со своим горем. — По-моему, этот душегуб хочет покончить со всем родом Малкинов.
 — Ну, до Силван ему не добраться.
 Ранд просто пылал гневом, и, верно, это было заметно, потому что Джаспер неуверенно сказал:
 — Я прослежу.
 Ох, тоже мне утешение!
 — Этого мало. — От беспокойства Ранд стал расхаживать взад и вперед. Впервые за долгие часы он заметил, как болят у него ноги и спина. Слуги глядели на него и ждали. Так солдаты ждут команды. — Бетти права. Силван надо поберечь. Ей следует обеспечить безопасность, но здесь, в замке, это невозможно. Я собираюсь отослать ее отсюда, — твердо заключил Ранд.
 — Только не обманывайте себя, ваша милость. Зря вы думаете, что она уедет просто так. — Бетти презрительно улыбалась, ей смешно было смотреть на Ранда, который уже вообразил себя властелином и повелителем своей молодой жены. — Мисс Силван не из тех, кто сломя голову бежит от опасности. Будь это так, она бы рассказала вам про духа еще до свадьбы. И, может быть, знай вы про это, глядишь, и свадьбу отложить пришлось бы, да и не так уж рвалась она за вас замуж.
 Здорово она его осадила, эта Бетти, а? Но как действительно сделать так, чтобы Силван его послушалась?
 — Я поговорю с ней. Женщина она разумная. Поймет.
 Джаспер насмешливо хмыкнул.
 — Если уж она разумная, то всем прочим женщинам с ней не потягаться.
 Бернадетт двинула его в плечо.
 — Ты! Перестань хамить!
 Джаспер засопел и недоверчиво заметил:
 — Так ты думаешь, что ее милость послушается своего мужа?
 В глубине души Ранд разделял эти опасения. Он понимал, что его решение натолкнется на упрямство Силван, но тем не менее ее надо выпроводить, иначе ему придется стеречь жену вместо того, чтобы разыскивать убийцу брата. Он властно и твердо приказал:
 — Бернадетт, соберите вещи мисс Силван.
 — Правильно, — похвалил его Джаспер. Губы Ранда искривились: очень приятно услышать похвалу от своего денщика, который, может, больше всех и виноват в том, что ему придется расстаться с Силван. Но он спокойно сказал:
 — Силван поедет в Лондон и побудет в доме своего отца — А надолго она уедет, ваша милость? — спросила Бетти.
 — Это уж от нас зависит, — ответил он. — Я разрешу ей вернуться только после того, как мы изловим этого злодея.


* * *

 — Ваша милость, пора подниматься и собираться в дорогу.
 Постепенно, нехотя, Силван открыла глаза и поглядела в лицо Бетти. В дорогу? Куда это ей надо ехать? Она рывком выпрямилась.
 — К больным?
 Бетти положила руку на плечо Силван.
 — Нет, ваша милость, с больными все в порядке, не беспокойтесь. Тут ваш доктор, он за ними присмотрит, если что.
 — Ах, да. — Силван потерла рукой лоб, пытаясь припомнить события вчерашнего дня. Да, конечно, доктор Морланд прибыл по просьбе Ранда, так что сегодня утром Силван могла наслаждаться счастьем. Можно отдохнуть, понежиться в постели, а уж потом подняться и, если будет нужно, доктору немного помочь.
 Но почему тут Бетти? Силван сказала:
 — Неужто такая нужда в вашей работе, что вы приступили к ней сразу же.., после.., после смерти…
 — Понимаю, что вы хотите сказать, ваша милость, но, знаете, сидеть, думать и вспоминать совсем уж невмочь. — Бетти поглядела куда-то в пространство, потом встряхнулась и потянулась к фарфоровому кувшину. — Да и забот хватает.
 — Все равно, по-моему, можно было бы многое отложить. Разве что самые важные дела, которые отлагательства не терпят, оставить, — заспорила Силван.
 — А что важнее здоровья новой герцогини? Сейчас десять утра. Через час подадут карету для вас. — Налив в тазик воды, она подала его Бернадетт вместе с тряпицей и полотенцем. — Вот ваша вода. Умойтесь — и сразу станет лучше. Вы ведь проспали больше суток, мисс.
 Силван подождала, закутавшись в простыню, пока Бернадетт подаст ей свежее белье, а потом нырнула под покрывала и оттуда поинтересовалась:
 — Мы что, уезжаем?
 — Да, вы едете, — согласилась с ней Бетти.
 На губах Силван заиграла неуверенная улыбка — она пыталась угадать, что задумал Ранд. Может, они верхом поскачут по округе? Может, в Лондон поедут? Или же — ну, об этом она и мечтать не смела — они отправятся в путешествие за границу, где они будут одни, наедине друг с другом, все время — и осматривая античные руины, и декламируя стихи во время прогулок при свете луны…
 Она поглядела украдкой на Бетти, увидела, как экономка прячет руки под фартук, а вокруг глаз у нее красные круги, и поняла, сколь не ко времени и не к месту ее мечтания. Брат Ранда только что погиб, убийца не схвачен и бродит вокруг и готов на все, так что все они — в опасности.
 Но ведь они с Рандом — муж и жена, и, стало быть, им вместе надо бороться с неразгаданной болезнью, которая может их убить. Она это понимала. Вместе они непобедимы.
 — А где Ранд?
 Бетти переглянулась с Бернадетт, и Бернадетт промычала что-то вроде: «Прячется». Бетти закашлялась и пояснила:
 — Его милость в отлучке. Оказалось, что у него дела.
 Вот эта единственная фраза заставила Силван насторожиться. Дела у него. Он в отлучке. У отца тоже часто случались дела, ради которых он «отлучался». Особенно, когда она огорчала его.
 Но Ранд ведь никак не мог знать, какой смысл для нее имеют подобные выражения, да и к тому же, она его ничем не обидела. Или она ошибается?
 Старательно изображая непринужденность и естественность, Силван взяла из рук Бернадетт кусок влажной ткани и вытерла ею лицо.
 — Так все же куда это мы направляемся с утра пораньше?
 Бетти сложила руки и безмятежно улыбнулась.
 — Его милость решил, что вам, наверно, будет приятно посетить ваших родителей и лично сообщить им о вашем замужестве.
 Силван подскочила, и произошло это до того быстро и неожиданно, что вода из тазика выплеснулась, а Бернадетт пришлось пережить непредусмотренный обряд крещения.
 — Что?
 — Ну, к родителям заедете, погостите и… — Наигранная безмятежность Бетти улетучилась. — Мисс Силван? Вам нехорошо?
 Стоя на матрасе, Силван закричала:
 — Я что, одна поеду?
 — Таково его…
 — Где Ранд?!
 — Я.., он…
 Силван приходилось и прежде видеть виноватые выражения на физиономиях прислуги, то же она увидела и на лице Бетти. Шагая по мягкой постели, глубоко утопая ногами в перине, которая, казалось, засасывала ее, как трясина, она, четко выговаривая слова и звуки, повторяла:
 — Где.., его.., милость? Где.., мой.., муж? Бетти сдалась, даже не пытаясь спорить.
 — Да на фабрику пошел. Хочет поглядеть, что от нее осталось после взрыва.
 — Помогите мне одеться. — Силван спрыгнула с кровати. Но, не рассчитав, больно ударилась ногами об пол. — Я пойду туда.


* * *

 Три стены фабрики остались почти полностью невредимыми. Уцелело и кое-какое оборудование; некоторые станки и механизмы выдержали даже падение обрушившейся кровли. Если бы взрыв не снес опорную стену, а вместе с нею и подпирающие кровлю стропила, то разрушения вообще не выглядели бы столь ужасными.
 Но что ему тут спасать? Лом, старье, развалины. Что здесь еще может пригодиться? Ранд стоял посреди цеха и глядел вверх, в небо. Гарт, может быть, и разобрался бы с этими руинами. А он, что он в этом понимал? Слишком мало он смыслил в производстве, чтобы сметь принимать решения. Он даже не знал, почему произошел взрыв. И уж тем более понятия не имел, как спасти разоряющееся поместье.
 Брат умер, и все его мечты и замыслы умерли вместе с ним. Теперь Ранд был герцогом. Он нес ответственность за людей в поместье, за родовое состояние и, что важнее всего, за безопасность своей жены.
 Пробравшись через горы мусора, Ранд выбрался из цеха и, шагнув навстречу яркому солнечному свету, застонал.
 В направлении фабрики полным ходом спешила карета, и он понимал, что это значит: Бетти с Бернадетт согласились попытаться отослать Силван без него — они, похоже, не очень-то верили, что он сумеет навязать свою волю новобрачной — и сделать это так, чтобы она не обиделась. Совершенно ясно, что у них ничего не вышло, и Силван заставила Джаспера доставить ее сюда.
 Теперь Ранд очень жалел, что не поступил так, как ему хотелось поступить вначале. Надо было поговорить с нею, убедить ее. Она бы наверняка все поняла. Он крякнул еще раз, когда карета остановилась и из нее выскочила Силван, держа перед собой, словно шпагу, свой зонтик.
 Сердце его совсем уж оборвалось, когда она воинственно направилась к нему. Белокурые волосы разметались по ветру, большие зеленые глаза сузились, и казалось, эти острые щелочки готовы разрезать его на мелкие кусочки. Обычно бледноватое лицо разрумянилось, а щеки так и вовсе пылали. Покраснел и кончик носа, да и тело, выступавшее из лифа ее платья, тоже пошло красными пятнами.
 Все это сулило бурную сцену, а не просто сдержанный и уважительный спор между мужем и женою.
 Ему надо было сразу же пойти в наступление, чтобы не потерять власть над нею, потому что, как он видел, Силван готова прямо-таки стереть его в порошок. Надо было во что бы то ни стало умерить ее безудержную ярость. Когда она подошла достаточно близко, чтобы услыхать его слова, Ранд, пользуясь тем, что зонтиком она его еще достать не сможет, спросил:
 — Силван, ты что, на руины поглядеть пришла?
 — Именно. — Она зашагала к нему, глаза ее высматривали самое уязвимое место на его теле.
 Он отошел на несколько шагов.
 — Я не был на фабрике с того дня, как случился взрыв. И, знаешь, я все надеялся, что только в моем разыгравшемся воображении все порушено. А на самом деле, думал я, может, и не так страшно все. — Он обвел рукой строение. — Увы, как видишь, это не тот случай.
 Силван быстро окинула взглядом развалины, потом замедлила шаг и стала внимательно осматривать то, что осталось от фабрики. Видно, ей тоже было не по себе.
 — Ужасно, правда?
 Чтобы ей было лучше видно, Ранд отошел в сторону, а потом зашел сзади, описав широкую дугу.
 — Что у этого элодея на уме? Чем мы ему так досадили?
 Ее внимание снова переключилось на него.
 — Ты же не можешь знать, зачем он это сделал.
 — Конечно, не знаю, — согласился Ранд. — То ли он желает извести весь род Малкинов, то ли просто хочет, чтобы Малкины не процветали. Как бы то ни было, помоги Боже всякому, кто случится на пути этого негодяя.
 — Чушь какая-то, — уверенно отмахнулась она. — Откуда столько злобы? Должна же быть причина. У кого могут быть такие побуждения?
 — Ладно, давай подумаем. Вот Джеймс, сердитый молодой человек, очень неприязненно настроенный против фабрики, к тому же он теперь второй в очереди на герцогство. Вот тетя Адела, дама честолюбивая и готовая на многое, только бы продвинуть своего сына.
 Лицо Силван покраснело еще больше, когда она поняла, что он швыряет ей ее же список подозреваемых. Швыряет прямо в лицо.
 — Есть отец Доналд, посвятивший себя слову Господню, но, думается, не смыслу. И есть Джаспер, который…
 — Ох, заткнись.
 Он не упустил возможности подобраться к ней поближе. Никаких воинственных действий с ее стороны не последовало, поэтому он осмелел настолько, что, схватив ее за плечи, повернул так, что их лица оказались друг против друга.
 — Силван, я не знаю, почему кто-то нас ненавидит. Не представляю, когда мы успели нажить себе личного врага. Может, кто-то завидует нашему богатству или тому, что нас уважают И с нами считаются. Может быть.., не знаю я. Но тебе, думаю, будет безопасней…
 — Безопасней? — Она следила за ним сузившимися глазами.
 — Тебе будет безопасней в доме твоего отца.
 Она сбросила с плеч его руки.
 — Я не забочусь о собственной безопасности! — И пошла себе дальше. По пути на фабрику она отшвырнула ногой кирпич, до взрыва бывший частью стены. Он увидал, что она прихрамывает, значит, сильно ударилась о твердый камень, но делает вид, что ей не больно. Наконец, возмущенная и рассерженная, она прокричала:
 — Я — женщина независимая, я сама могу постоять за себя. Чтоб кто-то меня охранял? Это — оскорбление!
 — Оскорбление?
 — Да как это тебе в голову могло прийти отсылать меня? — Он смотрел, как она шагала по развалинам фабрики — живописные разрушения оттеняли ее красоту. — У тебя нет повода думать, что кто-то способен причинить мне вред.
 — Ах, вот как? — Гнев понемногу начал разгораться в его душе, но он подавил вспышку злости и лишь вкрадчиво спросил:
 — И никто даже не пытался причинить тебе вред?
 Силван остановилась и, секунду поколебавшись, ответила:
 — Нет. Никто.
 Она не глядела на него, и Ранд уже не сдерживал раздражения. Она лгала. Лгала ему. Он-то думал потолковать с ней про того духа-человека, который пробовал напасть на нее, но ему и в голову не приходило, что его жена окажется способной так просто обмануть его. Она же умышленно сбивает его с толку. А если наврет сейчас, то что будет потом? Когда на нее опять кто-нибудь нападет? А, может, она скрывает от него правду? Может, и еще раньше на нее нападали?
 — Ну и черт с тобой, — взорвался Ранд. — Я вообще тебе не верю.
 Силван повернулась к нему так стремительно, что даже юбки зашелестели.
 — Что ты сказал?
 Она еще изображает оскорбленную невинность! Ему, конечно, было понятно, зачем она так поступает: ей не хочется никуда уезжать. Но раз уж она стала врать, то ему теперь проще осуществить задуманное. Добиться того, чего он обязан добиться.
 — Кровь себя выдает. Лишь дочь купца способна устроить такую сцену.
 Силван оцепенела.
 — Повтори, что ты сказал! — срывающимся голосом потребовала она.
 — Разве не понятно?
 Силван попятилась.
 — Ты меня отсылаешь, — зонтик упал в пыль, — потому что тебе за меня стыдно?
 Вот оно — ее уязвимое место. Можно из кожи лезть, отрицая это, можно бунтовать против мнения общества, свысока относящегося к таким, как она, но все равно, факт остается фактом — в глубине души Силван очень переживала из-за того, что была дочерью купца. Так не воспользоваться ли ему этой слабостью?
 — Скажи мне вот что, — начал Ранд. — Как ты думаешь, тетя Адела благословила бы мою женитьбу, да еще на женщине с такой славой, знай она, что я выздоровею?
 Румянец в один миг схлынул с ее лица, и вся она сразу стала отчаянно, мертвенно бледной.
 Ранд было сделал шаг к ней, но сразу же вспомнил, какое решение он принял, и остановился. Он хорошо знал, как подобает вести себя надменному герцогу, и продолжал бить в одну точку.
 — Думаешь, тетя Адела не стала бы возражать против моей женитьбы, знай она, что мне предназначено стать герцогом Клэрмонтским?
 Про себя Ранд подумал, что его слова не так уж далеки от истины. Всем известно, что нет никого на этом свете, кто больше бы беспокоился о доброй славе герцогов Клэрмонтских, чем тетя Адела. Другое дело, что, вздумай тетя Адела и впрямь выступить против его женитьбы, он сумел бы поставить ее на место. Но Силван об этом сейчас знать совсем не нужно.
 — Так это тетю Аделу я не устраиваю? — Силван сжала кулачки и уперла их в бок. — А леди Эмми с Джеймсом меня презирают?
 — А ты как думаешь?
 Дул ветер, ранний жаворонок распевал свою утреннюю песнь, но все эти звуки не мешали Ранду слышать прерывистое дыхание Силван.
 Очень тихо он сказал:
 — Не бывало до сих пор в роду Малкинов аннулирования брака.
 — Нет! — Силван завопила так, будто ее режут. — Ты.., ублюдок. Ты… — Ее руки сжались в кулаки, и вся она вздрагивала, как пушка, которая стреляет и стреляет, снова и снова. — Раз ты меня так презираешь, почему же тогда вздумал осчастливить? Почему ты уверял, что обожаешь меня, зачем вел себя так, будто я тебе по душе? Ты отправляешь меня прочь — почему же ты не сделал этого раньше? Нет, тебе сначала надо было превратить меня в ту, какой я была во мнении света — тупую, распутную, ничего не умеющую.., дуру. — Схватив комок засохшей грязи, она швырнула в него, и он рассыпался в прах, ударившись о грудь Ранда. — Ты из меня такую, как ты, не сделаешь. Не получится…
 К его ужасу, по лицу Силван потекли слезы. Она вытирала их, размазывая по щекам грязные полосы, а потом нагнулась и стала яростно выдирать кустики травы с комьями почвы на корнях. Она швыряла глыбы жирной земли с торчащими травинками в его лицо, волосы, живот. И попадала. Он и не пытался укрыться или увернуться. Если после этого взрыва страстей ей станет лучше, что ж, он согласен потерпеть. Она тяжело дышала, хватаясь за очередную глыбу, и какие-то хриплые возгласы отчаяния вылетали из ее горла. Казалось, сама душа ее разрывается.
 И как раз тогда, когда у Ранда уже не оставалось сил выдержать все это, как раз тогда, когда он уже готов был кинуться к ней, схватить ее, поднять на руки и пообещать все, что она только пожелает, и заверить, что нет для него на свете никого дороже ее, Силван вдруг остановилась и поглядела на него.
 Сейчас в ней не было ничего от феи, воздушный эльф куда-то исчез. Это была вполне земная женщина, раненая самка, яростная и неукротимая.
 — Силван. — Ранд распахнул руки.
 — Что ж, давайте ваше аннулирование. Прошлая ночь для вас ничего не значила. Для меня она тоже не имеет значения. Только никогда, никогда не смейте ко мне подходить. — Она плюнула в его сторону и побежала к карете, и Джаспер увез ее прочь из жизни Ранда.
 Ранд внимательно рассматривал сидящего перед ним человека. Это был сэр Огден Майлз, отец Силван и хозяин дома, куда герцог Клэрмонтский явился с визитом. Это оказалось хуже, чем предсказывал Джеймс.
 — Разве Силван не рассказывала о нашей свадьбе?
 Сэр Майлз откинулся к высокой плоской спинке своего кресла и поглаживал ладонями круглые шишечки, которыми заканчивались ровные деревянные подлокотники. — Хуже того. Когда я у нее спросил об этом, она все отрицала.
 — Она утверждала, что мы не венчались? — Ранд почувствовал, как у него сжалось сердце, — И вы ей поверили?
 — Вовсе нет. — Господин ничем не напоминал собственную дочь. Высокий, худой, чистые карие глаза под пышной белокурой шевелюрой, весь утомленный сознанием высокого своего достоинства, прикрывавшего жестокую безжалостность. — Но, видите ли, моя дочь никогда меня не слушалась, и с тех пор, как ей исполнилось девять лет, мне не удавалось навязывать ей свою отеческую волю.
 — Она не рассказала о том, что случилось в замке Клэрмонт-курт два месяца назад?
 — Она отказалась вообще что-либо рассказывать.
 — Но почему?
 — Я как раз собирался вас об этом спросить. — Сэр Майлз пожал плечами.
 Он принимал Ранда в своем роскошном жилище, со светской изысканностью всячески демонстрируя щедрость и любезность. Хозяин провел гостя в гостиную, обставленную по последней моде, а прислуга подала чай и все, полагающееся к нему, так что усталый путешественник мог подкрепиться с дороги. Сар Майлз в приличествующих выражениях выразил соболезнование Ранду по поводу утраты брата, но не стал углубляться в сей горестный предмет и не стал донимать гостя требованиями разъяснений касательно бракосочетания и его последствий. Он подождал, пока гость утолил жажду и голод и стряхнул крошки со своей салфетки на коленях.
 Сэру Майлзу стало известно о свадьбе, так как семейство Малкинов оповестило его об этом, но больше он ничего не знал. Видимо, в общении с отцом Силван исключала какую бы то ни было откровенность. Но вот почему этот человек внушал своей дочери такую недоверчивость и осторожность, для Ранда оставалось чем-то непонятным. Теперь он лишь устало потирал глаза:
 — Я вообще ее не понимаю.
 — Знаете, это как-то созвучно с теми чувствами, которые мне доводится переживать с самого дня ее рождения.
 — Она — настоящая женщина. — Ранд усмехнулся, рассчитывая, что хоть на миг они с отцом Силван придут к взаимному согласию.
 Ничего подобного. Сэр Майлз выглядел чопорным и холодным, не выходящим из роли надменного хозяина.
 — Нельзя ли ее отцу поинтересоваться насчет повода случившегося разрыва?
 Погрузившись в кресло, Ранд изучал носки своих лаковых черных туфель.
 — Я ее отослал.
 — Почему?
 — Ради ее безопасности, уверяю вас.
 Для того, чтобы выразить свое сомнение, сэру Майлзу достаточно оказалось слегка наморщить лоб, и Ранд подумал: всегда ли этот человек столь недоверчив или его поведение в данном случае объясняется влиянием со стороны Силван. И спросил:
 — А где Силван?
 — Думаю, что она решила провести несколько дней в гостях у своих друзей. — Сэр Майлз проследил за реакцией Ранда на это заявление, затем счел возможным внести некоторую, не слишком обязывающую, впрочем, ясность. — Она гостит у одной своей подруги. Леди Катрин Ренфру пригласила Силван в свой загородный дом.
 — Леди Кати Сорвиголова?
 — Ах, так вы ее знаете!
 Разумеется, Ранд знал ее, и ему страшно не понравилось, что Силван общается с такой женщиной. К тому же, это еще раз подтверждало те сведения, которые сообщил ему Джеймс. После того, как Гарт погиб, Джеймс отправился в Лондон, естественно, не для того, чтобы шпионить за Силван, а ради своей тщеславной мечты быть заметным человеком в политических кругах. Он жаждал посещать парламент, практиковаться в искусстве публичных выступлений. Джеймс занимался в Лондоне своими делами, но до него доходили слухи о Силван, И он, естественно, передавал их Ранду. Хотя Ранд сплетням не верил, все же он решил съездить в Лондон и встретиться с Силван.
 Сэр Майлз, похоже, догадывался о чем-то много большем, чем желал ему сообщить Ранд.
 — Я беседовал с Силван перед ее поездкой к друзьям и выразил свое неудовольствие по причине ее капризов, однако с тех пор, как она вернулась из Клэрмонт-курта, она все время пребывает в состоянии лихорадочной возбужденности. — Он сложил пальцы домиком и стал внимательно их разглядывать. — Впрочем, меня это не слишком удивляет.
 — Вы хотите сказать, что она поделилась с вами причиной своего беспокойства? — поинтересовался Ранд.
 Сэр Майлз наклонил голову.
 — Вовсе нет. Мне никогда не удавалось достичь взаимопонимания со своей дочерью. За исключением одного-единственного вопроса.
 — Какого же?
 — Я делаю деньги. Она их тратит. — Он Дернул за шнурок звонка. — Полагаю, что мы сможем расспросить мою жену, хотя мне и трудно поверить, что леди Майлз способна что-либо скрыть от меня. Явившемуся лакею хозяин приказал позвать леди Майлз, после чего снова повернулся к Ранду.
 — Позвольте мне поздравить вас с выздоровлением. Насколько я понимаю, вы оправились от вашего злосчастного паралича. Можно поинтересоваться.., а не вернется ли этот недуг?
 То, что он так осторожно спросил, да еще помедлил, прежде чем окончательно определить предмет своего любопытства, насторожило Ранда. Он понял, что сэру Майлзу, вероятно, желательно потребовать от своего зятя чего-то большего, чем просто обладание титулом и владение состоянием. Как-то неуютно почувствовал себя Ранд, стало непонятно, зачем он здесь и почему должен отвечать на подобного рода вопросы. Однако Ранд лишь прищурился, устремив высокомерный взгляд на тщедушную фигуру торговца, и холодно произнес:
 — Не думаю.
 Сэр Майлз кивнул и поглядел на Ранда точно так же, как тот только что смотрел на него. И Ранд убедился в том, что сэра Майлза не так легко запугать или поставить на место. Должно быть, ему неоднократно приходилось сиживать напротив самых знатных господ, когда какой-нибудь высокородный лорд выпрашивал у него деньги или пытался получить отсрочку возвращения застарелого долга.
 Сэру Майлзу никак не удалось бы разбогатеть, не обладай он даром распознавания человеческих слабостей и умения ими пользоваться, и разве выбился бы он в бароны, не имей он некоторого, пусть малозаметного, касательства к лихоимству?
 Кажется, Ранд начинал понимать, почему Силван так настроена против отца. Но почему она восстала против него. Ранда? Наверняка она уже разобралась, что у него были все основания внезапно отослать ее из дому. А если женщина — смелая и умная, как, к примеру, Силван, то стоит ей понять, в чем дело, и первоначальная обида начинает понемногу сходить на нет.
 Дверь за его спиной отворилась, и сэр Майлз произнес:
 — Прошу, леди Майлз. Знакомьтесь. Рандолф Малкин, герцог Клэрмонт.
 Воспитанность подняла Ранда на ноги. Представ перед леди Майлз, он склонился в поклоне. Перед ним стояла женщин, очень похожая на Силван. В молодости она тоже, наверное, напоминала маленького эльфа или фею, а сейчас ее кожа была так бледна, как будто она много лет провела, не выходя на солнце. В ее прекрасных зеленых глазах, казалось, навечно поселился испуг. При виде Ранда леди Майлз съежилась, словно перед ней был дикий зверь.
 — Ранд Малкин. К вашим услугам. — Ранд постарался изобразить одну из самых своих обворожительных улыбок и вынужден был признать, что это нимало не помогло. Все внимание леди Майлз оставалось сосредоточенным на ее супруге.
 — Похоже на то, что Силван не сказала нам всей правды о своем замужестве. Как оказалось она вняла моим советам и получила прекрасный старинный титул. Но умолчала об этом.
 — Прекрасный старинный титул? — Леди Майлз робко потупилась, словно не поняла, о чем речь. — Что ты хочешь сказать?
 Ранд взял ее под руку и проводил к дивану.
 — Ваш супруг хотел сказать, что я имею честь быть вашим зятем.
 Леди Майлз озадаченно уставилась на него.
 — Но этого никак не может быть. Чтобы стать моим зятем, вам необходимо…
 — Жениться на нашей дочери, — подхватил сэр Майлз.
 Леди Майлз опустилась на диван и прошептала:
 — О, нет.
 Так что же все-таки Силван рассказала матери? Ранд никак не мог взять в толк.
 Сэр Майлз пристально посмотрел на свою жену.
 — Хотел бы я понять, почему она это отрицала.
 Теребя бахрому шали, накинутой на плечи, леди Майлз растерянно пробормотала:
 — Просто ума не приложу. И в голову ничего не приходит.
 — А, может, это она мне правду не говорила?
 Леди Майлз испуганно вскинула глаза на мужа. Несколько долгих минут он не отводил от нее каменно-сурового взгляда, и вот вес тело леди Майлз начала сотрясать нервная дрожь сначала еле заметная, потом все сильнее и сильнее.
 — Мне она тоже не говорила.
 — Нет?
 — В самом деле. — Тяжелый узел волос на ее голове слегка растрепался, из него выпало несколько прядок. — Она мне в самом деле ничего не говорила. Я ничего не знаю.
 Ранду стало совсем невмоготу выносить все это, и он вмешался в разговор, чтобы как-то успокоить ее и уверить в своих добрых намерениях, да и отвлечь сэра Майлза.
 — Что ж, раз мы пришли к заключению, что вы ничего не знаете, самое время вам узнать обо всем. Я привез брачные договоры, и вы можете изучить их, сэр Майлз. Мы составили их несколько поспешно, но я надеюсь на вашу благосклонность.
 Он извлек контракты из своей дорожной сумки и вручил сэру Майлзу. Сначала сэр Майлз только бросил на бумаги мимолетный взгляд, но затем схватил их длинными, заостренными пальцами.
 — Торопились, говорите? — Его карие глаза сверлили Ранда. — Скажите, пожалуйста, почему? Чего ради такая спешка?
 Ранд готов был застонать. Разумеется, сэр Майлз имеет право интересоваться причинами, в силу которых брак был заключен столь поспешно. На взгляд рода Малкинов, рвение, выказанное молодой парой на лужайке, смущало, но сам этот юный задор не вызывал резкого осуждения. А вот как бы к тому же самому отнесся сэр Майлз…
 Глядя прямо в глаза сэру Майлзу, Ранд заявил:
 — Когда мне наконец удалось уговорить Силван выйти за меня замуж, я, сэр, не мог допустить, чтобы формальности существенно задержали нашу свадьбу.
 Сэр Майлз отложил контракты в сторону.
 — Мне нет нужды копаться в этом. Я более чем уверен, что все тут как полагается. Мне остается только поздравить вас с вашим приобретением и поблагодарить за согласие заплатить за него положенную цену.
 Ранд вскочил на ноги, кулаки непроизвольно сжались.
 — Вы бесчувственный, презренный…
 Но раздавшийся совсем рядом негромкий всхлип вверг Ранда в оцепенение. Леди Майлз ломала руки, скорбные глаза ее были полны отчаяния.
 Итак, у него был выбор. Можно, конечно, поддаться порыву и сокрушить кулаком отвратительное лицо сэра Майлза, выводя того из бесчувственного равнодушия. Это было бы очень приятно, но это заставило бы страдать леди Майлз. Перед таким выбором, очевидно, неоднократно оказывалась Силван.
 А что сэр Майлз? Он сидел себе спокойно, наблюдая за Рандом взглядом естествоиспытателя, рассматривающего диковинную бабочку под стеклом. Он втравил Ранда в это дело, а теперь с любопытством ждал, что из этого всего выйдет. Медленно, медленно Ранд разжал кулаки.
 — Мне всегда было странно, как это молодая, незамужняя женщина могла отправиться в Брюссель в качестве гостьи Хибберта. Теперь я, наконец, начинаю понимать, почему это произошло.
 Взгляд сэра Майлза стал совсем холодным, да и самого его можно было принять за скульптуру, изваянную изо льда.
 — Как я уже говорил, Силван многие годы не отзывалась подобающе на мои указания.
 — У вас в руках был кошелек, и вы несли моральную ответственность за ее репутацию.
 — Стоило мне чуть подзатянуть кошелек, как она удрала к своему дружку Хибберту, а что касается моего родительского долга — я дал ей самое лучшее воспитание, лучшие наряды, лучшее… — Он, кажется, понял, что его заставили оправдываться, и вспылил:
 — Вы — просто нахальный щенок.
 — О, по-моему, мне достаточно много лет, чтобы вы могли назвать меня наглым псом. — Ранд пытался шутить, но в душе его пылал пожар. В роду Малкинов, если и случалось, что какая-то женщина сбивалась с пути истинного, это, конечно, вызывало шумное негодование всего семейства, но о ней продолжали заботиться, она оставалась членом семьи, и мужчины ни в коем случае не снимали с себя ответственность за любой поступок родственницы. Сэра Майлза дела Силван не волновали. Для него она значила не больше, чем фарфоровая статуэтка, которую он купил, чтобы поставить на полку, а известно, что каждая трещинка на такой дорогой безделушке снижает ее стоимость.
 Не диво, что Силван не хотела безропотно стоять на уготованной ей полке.
 Ради леди Майлз Ранд хотел бы задержаться еще немного, чтобы попытаться как-то наладить взаимоотношения со своими новыми родственниками — тестем и тещей. Более того, он считал, что обязан поступить именно так. Но слишком мало он верил в свою способность сдерживаться, потому счел за лучшее отвесить поклон леди Майлз, улыбаясь ей так, как, по его представлениям, должен улыбаться образцовый супруг ее своенравной дочери.
 — Я намерен отыскать свою жену в загородном доме леди Катрин Ренфру. Посему мне хотелось бы поблагодарить вас за вашу помощь.
 Он опомнился на верхней ступеньке парадной лестницы, нервно сжимая в руках шляпу и перчатки и ощущая странную пустоту внутри — то самое чувство, которое преследовало его все это время с тех пор, как он выпроводил Силван из дому.
 Два месяца. Нет, даже больше, и кое-что изменилось в Клэрмонт-курте. Несколько детей появилось на свет, несколько свадеб сыграли, даже одни похороны были, но ничего из ряда вон выходящего не произошло. Все в Малкинхампстеде и Клэрмонт-курте ждали, затаив дыхание, когда же призрак появится вновь, но ничего зловещего до сих пор так и не стряслось. Дух пропал.
 Ранд дожидался этого, хотел, чтобы привидение снова появилось в окрестности поместья. Он лихорадочно раздумывал о том, какие побуждения могли бы толкнуть кого-то на избиение женщин, на попытки напасть на Силван, не говоря уже об организации взрыва на фабрике. Он не хотел принимать во внимание тот список возможных злоумышленников, который предложила ему когда-то Силван, но в то же время он держал все свои размышления при себе и не делился ими даже с Джеймсом или Джаспером. Он позаботился о том, чтобы все его домочадцы, особенно женщины, находились все время под надежной охраной, а еще он стал часто по ночам украдкой покидать дом, чтобы размять ноги и потренировать их; все-таки двигаться надо было побольше. Эти свои ночные исчезновения он оправдывал тем, что можно заодно и посторожить имение. Тем более, что супружеская постель без Силван потеряла для него всю привлекательность. Но все приготовления Ранда оказались напрасны. Дух пропал, как его и не было. Конечно, теперь деревенские женщины в одиночку по ночам не разгуливали. Фабрики не было, вот они и сидели по домам, стряпали, за детьми присматривали — и тревожились об урожае, который должны были вырастить и собрать их мужья.
 Время тянулось медленно и не приносило пользы ни ему, ни его людям. В конце концов бездействие стало настолько тягостным, что Ранд принял решение поехать в Лондон и забрать свою жену домой. Он понимал, что Силван будет противиться его желанию. Он помнил, в каком состоянии она была, когда уезжала. Ту рубаху Ранд так и оставил нестиранной — ту самую, в которую Силван швыряла комья грязи. Это было ему напоминанием: не стоит от нее ожидать слишком деликатного поведения. Но чувство, которое связало их, и нельзя было назвать деликатным: оно было мощным, страстным, земным. Яростное желание охватывало Ранда, стоило ему вспомнить ту единственную ночь, что они провели вместе. Он не хочет и не должен больше быть в разлуке со своей женой. Сегодня вечером Ранд намеревался доказать свою преданность ей и их совместному браку.
 — Ваша милость? — Перед ним была его карета, И лакей услужливо придерживал дверцу. — Куда прикажете направиться?
 — Сначала домой. В наш городской дом. — Ранд вскочил в экипаж. — А потом мы отправимся в загородное имение леди Катрин Ренфру.
 Лакей выглядел смущенным.
 — Но, ваша милость, — леди Катрин Ренфру?
 — Именно. Может быть, леди Катрин не является образцом светских манер, но я уверен, что она проявит гостеприимство в отношении герцога Клэрмонтского и не станет возражать, если я захочу похитить одну ее гостью. — Ранд махнул властной рукой. — Поехали.


* * *

 — Ты — самая вульгарная женщина в Англии. — Силван взбесило зрелище того, во что превратила себя леди Катрин Ренфру. На голове какие-то страшненькие кудряшки-завитушки, лицо размалевано, как у клоуна, а вырез на груди такой низкий, что стоит леди Катрин наклониться, как видны готовые выскочить из декольте груди — а леди Катрин с успехом отыскивала все новые и новые поводы, вынуждающие ее наклоняться. Она давала бал и решила лично разливать вино, полагая, что это позволит ей как нельзя лучше продемонстрировать свои прелести.
 — Может, я и самая вульгарная женщина в Англии, — в голосе леди Катрин вспыхнул гнев, — но я, по крайней мере, не строю из себя монахиню, ни разу в жизни даже не поглядевшую на мужчину. Можно подумать, ты не спала ни с кем!
 Силван только рот открыла. Ну и язычок у леди Катрин! Щеки ее запылали.
 Глядела она на мужчин, что скрывать, и был у нее мужчина, а она оказалась настолько никуда не годной, что он прогнал ее на другой день.
 — Тебе идет, когда ты краснеешь. — Леди Катрин улыбнулась куда-то поверх плеча Силван помахала пальчиками кому-то из гостей. — С твоей репутацией, милочка, радоваться и благодарить надо, что такие мужчины, как лорд Хоторн и сэр Саган ухаживают за тобой.
 — Зачем я им? Они такие милые молодые люди.
 Леди Катрин не пожелала выслушивать возражения.
 — Я уж про лорда Холифелда и не говорю.
 Силван передернуло.
 — Этот слизняк!
 — Он — граф.
 — Ну и бери его себе.
 — Так не дастся он мне, милочка. Ты ему нужна. И, боюсь, мне надо попросить тебя быть с ним полюбезнее. — Леди Катрин провела длинными ноготками по своей шее, а затем поправила декольте, опустив его еще чуть пониже. — Как-никак, ты у меня в гостях.
 Как только леди Катрин уплыла восвояси, Силван задернула шторы алькова, в котором она пряталась, и пробормотала:
 — Ненадолго.
 Когда леди Катрин пригласила ее на домашнюю вечеринку, Силван согласилась к ней приехать, но безо всякого интереса. Ей было все равно, куда ехать, и все равно, что делать. За два месяца она собиралась доказать, что молва правильно судит о ней, что ее репутация — даже ужаснее, чем твердят сплетники. И Силван пустилась во все тяжкие. Она вальсировала тогда, когда этого никак не следовало делать, она чересчур громко хохотала, она вызывающе вела себя с достойными дамами и матерями почтенных семейств и напропалую заигрывала с мужчинами. А что ей терять? Она попыталась было доказать мужчине, который был ей небезразличен, что она — не шлюха, а он все равно обошелся с ней как с какой-то презренной тварью.
 И вовсе она не собиралась хранить верность Ранду. Просто ей не нравилось, когда ухаживания мужчин становились назойливыми, а уж меньше всего ей хотелось — что бы там ни говорила хозяйка дома — поощрять приставания лорда Холифелда. Очень уж неприятно вышло, когда Силван обнаружила, что этот Холифелд лезет своими руками туда, куда не просят.
 Ей надо забрать слуг и убраться отсюда. Но домой, точнее, в дом отца, не хотелось. Честно говоря, и на приглашение леди Катрин она согласилась только потому, что леди Катрин являлась воплощением всего того, что вызывало яростное неодобрение сэра Майлза. А если Силван вернется посреди ночи, тогда его невысказанное «я же тебе говорил» долго будет будить гулким эхом мрачные покои родительского дома. И все явно, безопаснее, пожалуй, будет общество разбойников с большой дороги, которых полно в Лондоне чем пребывание здесь, где второразрядная знать пляшет, пьянствует, лезет друг к другу в спальни.
 Приняв это решение, Силван шагнула в бальную залу и глаза ее презрительно оглядели находящееся здесь общество. На первый взгляд оно ничем не отличалось от того, что собирается в самых великосветских салонах в разгар лондонского сезона. Однако стоило приглядеться к нему поближе — и в глаза бросалась глупая назойливость мужчин, наряженных к тому же в слишком ярко расцвеченные жилетки и в сорочки со слишком высокими воротничками, непристойность поз танцующих дам, прижимавшихся пышными бедрами к своим кавалерам и выставлявших на всеобщее обозрение не менее пышные бюсты.
 А потом Силван заметила Ранда. Он стоял у входной двери и разговаривал с леди Катрин. Ранд. Этот бессовестный негодяй. Она спряталась назад, в альков, прижалась к стене и приложила ладонь к горлу. Что он тут делает? Уж не решил ли он унизиться до посещения леди Катрин в надежде отыскать для себя подружку?
 У нее даже руки зачесались — эх, сюда бы пару хороших комьев земли, она бы ему устроила торжественную встречу.
 Ну, она не зря дочь своего отца. Она ему, этому Ранду, сейчас что-нибудь этакое подстроит.
 А все-таки зачем он сюда явился? Деловая встреча? Не похоже.
 Кровь в ее жилах вскипела, словно шторм на море поднялся.
 Ну почему она такая дура? С чего это ей взбрело в голову, что Ранд за ней приехал? Незаметно было, что он по ней очень скучал, пока она два месяца торчала в отчем доме. А прятаться от него тоже глупо. Силван гордо подняла голову, хотя сейчас ее никто не видел. Раз уж он сюда явился и явился именно ради нее, значит, будет клянчить это самое аннулирование брака, которое так ему желанно.
 Аннулирование. Она зажмурила глаза — так больно стало. Сделать бывшее небывшим. Он делает вид, что той ночи не было. Он делает вид, что не он отнял у нее девичество и что не он подарил ей такое жгуче-сладостное удовольствие, такую болезненную радость, что она и по сию пору о ней грезила. В день, когда он произнес то слово и выгнал ее, она готова была убить его, выцарапать ему глаза и вырвать по волоску всю его шевелюру. Тогда она плюнула в его сторону. И жалко, что только плюнула. Хотелось бы сделать ему что-нибудь похуже.
 Нет, по правде говоря, ей вовсе не хотелось опять увидеть Ранда. Что, адвокатов нет, что ли. Пусть бы стряпчие обговаривали все подробности этого дела. Очень осторожно она отдернула занавес, собираясь улизнуть, и оказалось лицом к лицу с леди Катрин.
 Леди Катрин замурлыкала, словно львица, приготовившаяся схватить добычу.
 — Вот она, ваша милость. Я же говорила вам, ваша милость, что мы ее найдем.
 — Весьма признателен за помощь.
 Он шагнул вперед, а леди Катрин переместилась на пару шагов в сторону так стремительно, что Силван показалось, будто Ранд просто отшвырнул леди Катрин с дороги.
 Подобает ли отвергнутым женам выказывать любезность в отношении своих недостойных супругов? Силван отметила живой интерес, проявленный леди Катрин, и решила, что подобает. Лучше уж вежливо поговорить с Рандом и побыстрее выбраться из этой переделки, чем давать пищу для новых сплетен.
 — Что вы здесь делаете? — Она надеялась, что это прозвучало достаточно вежливо, хотя не заметить сарказма а ее голосе было довольно трудно.
 — За тобой приехал.
 Он улыбался ей так, словно рассчитывал, что она немедленно кинется ему на шею.
 Знай он только, какая отчаянная борьба происходила а ее душе. С одной стороны, она готова была его убить, а с другой — безумно желала его.
 Леди Катрин маячила где-то рядом, прячась за огромным комнатным растением в вазе и наблюдая за обоими с плохо сдерживаемой заинтересованностью. И Силван обворожительно улыбнулась своему собеседнику.
 — В чем дело, Ранд? Не удалось найти еще одну женщину, способную наплевать на тебя?
 Да, пожалуй, это были не те слова, которые могли бы усыпить бдительность леди Катрин, но Силван ничего не могла с собой поделать.
 А он будто бы и не заметил оскорбления.
 — Да как-то не попалась такая, которая бы меня заинтересовала.
 Выглядел он хорошо. Чуть-чуть похудел, пожалуй, да в глазах застыла настороженность, но это-то понятно. Он все еще ловил того, кто убил его брата, и привык все время быть начеку.
 И голос звучал тоже приятно, точь-в-точь тот голос, который она слышала теперь во сне каждую ночь. Эти новые сны смогли вытеснить прежние кошмары, но стали являться с той же регулярностью, что и старые, усиливая ее разочарованность и опустошенность. И эти сны, они всегда завершались.., ладно, нашла время про это думать. Ранд чего доброго увидит, что написано на ее лице, и поймет… Да, уже что-то понял. Его рука вдруг обвила ее талию, а потом притянула к себе.
 — Я решил было, что буду ухаживать за тобой по всем правилам галантного обхождения, но когда ты вот так на меня смотришь, все, что остается у меня в голове, это память о той ночи, о нашей постели и еще о том сеансе массажа, после которого…
 Какой-то сдавленный смешок прервал его речь, и на миг Силван подумалось, уж не она ли сама так противно хихикает. Но нет, это была та же самая леди Катрин, которая все еще таилась в засаде и подслушивала, а теперь не смогла сдержаться, потому что была ошеломлена и умирала от любопытства — она узнала то, чего никак не рассчитывала узнать.
 — Почему бы вам не отойти отсюда? — спросил Ранд с нажимом в голосе. Леди Катрин поспешно удалилась, раздираемая противоречивыми чувствами: удовольствием — как же, она подслушала такую вкусную новость, из которой выйдет замечательная сплетня — и отчаянием — ее заставили уйти.
 — Итак. — Ранд притянул Силван еще ближе к себе. Она ощутила жар разгоряченного тела. — Мы беседовали о нашем взаимном желании.
 — Нет, ничего подобного. — Силван выскользнула из его цепких рук, да еще хорошенько двинула локтем в живот.
 — Мы говорили о том, сколь вы мне отвратительны.
 Ранд поднял на нее глаза. В них было удивление и еще восхищение, смутившее ее. Восстановить дыхание ему удалось лишь через несколько секунд, но все же достаточно скоро. С умом было хуже, не говоря уже об остроумии.
 — Если я тебе противен, пойдем отсюда со мной и докажи мне это.
 Ну уж нет! На такую приманку она не клюнет.
 — Умны вы очень, ваша милость, но так просто вы меня не уговорите. Я останусь здесь.
 Поглаживая подбородок, он внимательно рассматривал ее.
 — Что-то в тебе изменилось. Волосы отросли подлиннее. Мне нравится. Но те маленькие кудряшки, на лбу и на затылке, — они всегда так забавно подпрыгивали, когда ты смеялась, — мне тоже очень нравились.
 Он обхватил шею, сомкнув ладони на затылке.
 — Так и хочется поцеловать. Вот тут. — Он откинул локоны, падавшие ей на лоб, но она ударом кулака отбросила его ладонь.
 — Потише, дорогая! И вообще, мне кажется, это общество не совсем подходит тебе.
 — Ничего подобного! — Силван упрямо вздернула подбородок. — Леди Катрин Ренфру — моя близкая подруга, а тех людей, которых она пригласила в гости, я просто обожаю.
 Непохоже было, что он всерьез воспринял ее слова, тем более, что и сама она в них не верила.
 — Особенно мне нравятся кавалеры. — Вот тут лицо Ранда помрачнело, и она еле-еле смогла скрыть свою радость по этому поводу.
 — Да? И кто же?
 — Ну, например, тут гостят лорд Хоторн и сэр Саган.
 — Хоторн и Саган? — Ранд смягчился. — Славные люди. Я воевал вместе с ними на континенте. Но не встречался с тех пор, как мы заставили французов удирать, поджав хвост.
 — Эти господа предельно внимательны ко мне.
 — Ну, значит, у них есть вкус, — признал Ранд.
 Неужели ей так и не удастся вывести его из себя?
 — Они за мной ухаживают, так что вам не о чем беспокоиться. Вы получите ваше аннулирование брака, и я больше не буду пятнать ваш высокий титул.
 — А! — Ранд поморщился и махнул рукой — задело его все-таки, — а потом показал на стулья, прятавшиеся в глубине алькова. — Я думаю, нам надо поговорить.
 — Поговорить? — Она преувеличенно удивленно захлопала ресницами. — О чем, ваша милость?
 — О причинах, побудивших меня заговорить об аннулировании.
 — Я бы употребила слово «потребовать», — разгоряченно сказала она. — По-моему, мотивы никому не интересны. И не важны.
 — Может, тебе, но не мне. — Мягко, но настойчиво, он потянул ее к стульям, и она нехотя подчинилась, всем своим видом показывая, что и думать о каких-то переговорах не хочет.
 — Красоту ты унаследовала от матери, — сказал он, — Вы там побывали?
 — В доме твоего отца? — Его взгляд стал жестче. — Конечно.
 — Строите козни за моей спиной?
 — Я тебя искал. Я хотел объяснить, что на самом деле никакого аннулирования я не хочу. А куда я еще мог направиться?
 — Так вы их видели.
 Он встретился, значит, с ее отцом, от которого за версту несет алчностью и расчетливостью, и с матерью, вечно ищущей примирения. Она старательно прятала изъяны своего воспитания, но если уж Ранд побывал в гостях у ее родителей, то ему известно о ней очень многое. Силван растерялась, так вот почему Ранд передумал! Он решил не требовать расторжения брака с нею только потому, что своими глазами увидал безысходность обстановки в ее отчем доме, и ему стало ее жалко. Вот уж чего от него совсем не хотела, так это жалости. Что угодно, только не надо ее жалеть.
 — Вам в самом деле нет нужды обо мне беспокоиться. — От его сочувственного взгляда ей стало совсем уж горько. — У меня есть еще один кавалер. Граф.
 Подбородок Ранда дернулся, и лицо приобрело угрожающее выражение.
 — Кто же это?
 — Лорд Холифелд.
 Глаза Ранда засверкали злобой, и он взревел:
 — Холифелд? Почему же ты мне сразу…
 — Прошу прощения. — Лорд Хоторн просунул голову в альков, помахивая карточкой с номером танца. — Мисс Силван, по-моему, вы обещали мне этот танец.
 — О, разумеется. — Силван отвернулась от Ранда и ухватилась за руку Хоторна. — Идемте.
 Выпрямившись во весь рост, Ранд устремился было за парой, но стальная рука перегородила ему дорогу, а затем на пути встал сэр Саган.
 — не наскучили ли вы мисс Силван, ваша милость. То, что недавно вы стали герцогом, значения не имеет. Если мисс Силван не желает вашего общества, а вы продолжаете приставать к леди, мы будем вынуждены научить вас хорошим манерам.
 Ранд хотел уже сбить Сагана с ног или хотя бы отшвырнуть его с дороги, но вдруг заметил, что та стальная рука, которая преграждала ему дорогу, единственная у этого человека. Рукав с другой стороны пустовал, его манжета была аккуратно приколота к карману.
 Решительность этого человека поразила Ранда. Или он действительно влюблен в Силван? Впрочем, глядя на грациозную фигуру Силван, плавно изгибающуюся в танце, Ранд вполне разделял его чувства. Тем обиднее было то, что все шло не так, как он задумал. Вместо того, чтобы кинуться ему на шею, Силван упорно делает вид, что не нуждается в его обществе. Неужто она совсем не скучала по нему? Иначе чем объяснить такое странное поведение?
 Ранд перевел взгляд на Сагана, который все еще стоял в угрожающей позе, готовый ринуться в драку.
 Силван следовало бы как раз в этот момент оказаться здесь, чтобы безболезненно разрешить это дурацкое недоразумение, но она вместо этого спокойно танцует с этим Хоторном.
 — Гм. — Ранд в задумчивости погладил себя по подбородку. — Она ведет себя так, словно я сказал ей что-то оскорбительное.
 — А вы говорили? — Единственный кулак Сагана напрягся.
 — Ну, я не то имел в виду.
 Саган схватил Ранда за галстук, и Ранд пробормотал:
 — Не могла же она всерьез подумать, что я хочу ее обидеть. Если я и сказал что-то, то только для ее же пользы.
 — Женщины такие странные создания, — в тон ему подхватил Саган. — Ее оскорбишь, и пусть она прекрасно понимает, что ты просто несговорчивый, хвастливый, похабный болван, все равно в сердце своем она должна верить, что ты ею дорожишь.
 — Силван мне действительно дорога.
 — Похоже, дружок, что она придерживается другого мнения. — Слегка встряхнув Ранда, Саган приказал:
 — Не смей приставать к ней, пока она не даст знать, что ей приятно твое общество.
 Он отступил назад, оставив Ранда в полном недоумении. Неужто Силван до сих пор дуется на него из-за того, что они поссорились в тот день, когда она уезжала? Он-то думал, что чем больше времени она проведет вне Клэрмонт-курта, тем понятнее ей станет его замысел и справедливость его поступков. Нет, она, похоже, уверилась, что он несговорчивый, хвастливый, похабный, словом, такой, каким обрисовал его Саган.
 Он изучающе взглянул на Сагана, пытаясь расправить свой измятый галстук. Как-никак Силван считает этого человека своим другом. Ранд вдруг просто, по-товарищески спросил:
 — Не слыхал про вашу руку, Саган. Ватерлоо?
 Саган в свою очередь смерил Ранда с головы до ног и, в конце концов, убедившись, что вопрос не таит в себе враждебных намерений, нехотя отозвался:
 — Да так, пушечным ядром задело. — И пренебрежительно пожал плечами, мол, ерунда. А, наверное, немало он с этой рукой помучился.
 — Не повезло. — Сагану вряд ли понравилось бы дальнейшее углубление в эту тему. Зачем ему сочувствие Ранда? И потому Ранд опять обратил свой взор на танцевальный паркет.
 — Как сказать. Могло быть куда хуже. — Помедлив, Саган отступил на шаг и освободил Ранду дорогу. Но Ранд не двинулся с места, и Саган поискал глазами объект, который, несомненно, интересовал его недавнего потенциального противника.
 — Хоторн, я гляжу, не мастер танцевать, — заметил Ранд.
 — Не мудрено. У него же нога не гнется, — сказал на это Саган.
 — Тоже Ватерлоо?
 — Снайпер. Хорошо прицелился и попал.
 — Вы и с Силван под Ватерлоо познакомились? — Ранд почти не сомневался в ответе.
 — Мисс Силван, — мягко поправил Саган. — Ну да, мы там ее повстречали. Она меня на поле боя нашла, да еще отогнала мародеров. Там целая свора французских стервятников готова была меня прикончить, так она и им помешала, и еще доктора ко мне привела. А когда мне руку отпиливали, она стояла рядом и держала меня. — Саган печально улыбнулся. — Так что почти и больно не было.
 Ранда передернуло, когда он вспомнил последнюю виденную им ампутацию — тогда, после взрыва на фабрике. Какая уж там безболезненность! Такие дела никогда без боли не обходятся, и этот Саган прятал за своей беспечной ухмылкой целый мир страшной муки.
 — Силван и Хоторну помогала?
 — Горячка едва не сожрала его. Он, верно, отдал бы концы, но мисс Силван все время его холодной водой обтирала. Целые ночи подле него просиживала. Он все вспоминает, как ее хорошенькое личико наклонялось над ним, как она говорила, что нельзя ему умирать. Он говорит, что она — ангел.
 — Мне она тоже ангелом была, — сказал Ранд.
 Саган еще раз тщательно оглядел его, но никаких явных последствий боевых схваток не обнаружил. С недоверием в голосе он спросил:
 — Ранение под Ватерлоо?
 — Ноги отнялись, — пояснил Ранд. — А Силван меня опять на эти мои ноги поставила. Тут он опять почувствовал, что рука Сагана вцепилась в отглаженные складки его галстука.
 — Мисс Силван, — с нажимом повторил Саган.
 — Ее милость, — в тон ему отвечал Ранд.
 Смущение заставило Сагана ослабить свою хватку.
 — Простите?
 — Еще до того, как Силван меня на ноги поставила, я на ней женился. — Ранд усмехнулся остолбеневшему Сагану. — Мисс Силван теперь — герцогиня Клэрмонтская, так что вы, может, руку уберете?
 — Мои извинения. — Саган пытался разгладить своей единственной ладонью измятый галстук своего недавнего недруга. — Не верится даже. Она и не намекала…
 — Да она на меня злится. И не без причины, — сказал Ранд. — Но я приехал, чтобы забрать ее домой. Если она, конечно, поедет.
 — Мы ее бережем. — Саган, кажется, уже оправился от своего изумления. — Ей, похоже, все равно, что в свете скажут. Это ее не беспокоит. С сомнительными людьми дружбу водит. — Он неодобрительно покосился на леди Катрин, с оживленной улыбкой порхающей по залу. — Что же вы ее отпустили?
 — Неприятности у меня, — вздохнув, произнес Ранд. — Про взрыв в Клэрмонт-курте слышали?
 — Да, несчастный случай на фабрике. Брат ваш погиб. Сочувствую от души.
 Ранд кивнул.
 — Благодарю. Всем нам тяжело. А сквернее всего… — Ранд замялся. Он терпеть не мог посвящать кого бы то ни было в свои дела, но поддержка Сагана была бы кстати. К тому же про него говорили, что он умеет держать язык за зубами — Никому не скажете?
 — Нет. — Саган выглядел заинтересованным.
 — Гибель моего брата — никакая не случайность. Рехнувшийся мерзавец бродит по имению. — Тут звуки вальса разом стихли, и Ранд поспешил закончить:
 — Он и на Силван руку поднял.
 — Рехнувшийся мерзавец? — с удивлением переспросил Саган. — Его поймали?
 — Как сквозь землю провалился. Никаких следов. Так что думаю, пора жену домой вернуть.
 — Да, лучше поторапливаться. — Саган озабоченно нахмурился. — Холифелд имеет на нее виды. У него нужда в средствах, и, по его мнению, брак с Силван мог бы поправить его дела.
 Силван болтала с Хоторном, повиснув у него на рукаве, когда Ранд направился к ней. По залу пополз оживленный шепоток. Глаза присутствующих с любопытством следили за Рандом.
 Саган не отставал, бормоча под нос:
 — Хоторну надо объяснить.
 Чем ближе Ранд подходил к Силван, тем громче становился гул сплетни. Леди Катрин знала свое дело, и Ранду оставалось лишь уповать на Сагана, который, быть может, как-то сумеет вывести его из затруднительного положения. Ранд ехал, готовый умолять, просить прощения, объяснять, вообще всячески выказывать смирение духа, но он не был готов к этой игре «А у меня другой поклонник», которую она затеяла. С Хоторном и Саганом поладить нетрудно, тем более, что, как он убедился, они для нее готовы на все и охраняют ее, как преданные верные псы. Но мысль о смазливом, обожающем сомнительные развлечения Холифелде, посмевшем рассчитывать на внимание Силван, придала Ранду злости и решительности.
 Лучше всего для Силван уехать с ним. Прямо сейчас.
 Когда Ранд оказался рядом с Силван, Хоторн загородил ее спиной, и Ранд язвительно заметил:
 — Как-то это на тебя непохоже, Силван. Раньше ты за мужчин не пряталась.
 Силван и не подумала выходить.
 — А, может, я теперь поумнела.
 — Но не осмелела, — сказал на это Ранд.
 — Эй, послушайте, Клэрмонт, — завелся было Хоторн, но Саган остановил его одной простой фразой.
 — Клэрмонт — ее муж.
 Сказано это было совсем негромко, но, казалось, раскаты слов Сагана отозвались гулким эхом по всему танцевальному залу. Даже оркестр, начавший выводить очередной мотивчик, сбился, зафальшивил и окончательно замолк. Дамы перестали смеяться, кавалеры поутихли.
 Даже игра в карты в соседней комнате прекратилась, И игроки столпились на пороге с картами в руках.
 Граф Холифелд воскликнул:
 — Что?
 Танцующие пары, несмотря на умолкший оркестр, все еще толпившиеся в центре зала, стали расходиться, словно это громогласное «Что?» спугнуло их.
 Ранд испытал жгучее удовлетворение, когда, глядя прямо в высокомерное лицо графа Холифелда, сказал:
 — Былая мисс Силван Майлз ныне — герцогиня Клэрмонтская.
 При этих словах Силван шагнула из-за спины Хоторна и оказалась лицом к лицу с Рандом.
 — Это ненадолго, — заявила она.
 — Что вы хотите этим сказать? Что значит: «ненадолго»? — взвился Холифелд, как будто имел право спрашивать.
 — Его милость был настолько любезен, что согласился аннулировать брак со мною.
 Голос Силван, звучавший поначалу звонко, понемногу стал затихать, а на последнем слове вообще был еле слышен, и Ранду показалось, что даже стены бального зала наклонились, чтобы расслышать, что она говорит.
 — Аннулирование? — Холифелд скользнул по залу прищуренными бегающими глазками, сопровождая взгляд порочной ухмылкой. — — Вы всерьез рассчитывали заполучить нетронутое добро?
 Саган, Хоторн и Ранд разом кинулись к Холифелду. Ранд нанес первый удар — кулак угодил в челюсть, и голова Холифелда отлетела назад. Саган угодил под дых, а Хоторн завершил дело, подбив графу глаз.
 Холифелд все еще оседал на пол, описывая телом дугу, а Ранд уже успел не только ухватить кулачок Силван, но и разжать сведенные пальцы, переплетя их со своими. Торжественно подняв ее руку вверх, он объявил:
 — Моя невеста была непорочной.
 Силван простонала:
 — Ранд…
 Толпа беззвучно расступилась перед ними, и Ранд, обняв Силван за плечи, повел ее к двери.
 — Доброй ночи, — крикнул вслед Хоторн.
 — Желаю удачи, — добавил Саган. Он-то понимал, как нужна сейчас Ранду удача.
 Карета герцога Клэрмонта могла похвастаться парой прекрасных гнедых лошадей, вооруженным лакеем на запятках, опытным возницей, герцогскими гербами на дверце и самим герцогом, запихнувшим Силван внутрь кареты, чтобы потом зажать ее в углу, на самом краешке узкого сиденья. И похоже было, что этот герцог не собирался давать ей хоть какую-то волю.
 Его самонадеянность взбесила Силван, и она стала сопротивляться, намереваясь вырваться из его плена.
 — Я никуда не поеду.
 Он побарабанил по крыше кареты, и лошади рванулись вперед.
 — Правда?
 Ранд умышленно завернул ее в плащ, накинув одну полу на другую и завязав рукава. Силван была в отчаянии, но продолжала вырываться из этих пут. Когда же, наконец, она почувствовала свободу, лошади уже неслись вскачь. Светильники внутри кареты отбрасывали свет, рисуя яркие квадраты, которые потом вытянулись, стали совсем тусклыми, а там и вовсе сошли на нет. Она оказалась в западне, в ловушке — вокруг мрак, а рядом грубый и жестокий супруг.
 Изловить-то ему ее удалось, но он еще не победил ее. Собираясь с силами, Силван надавила на него всем своим весом, пытаясь сдвинуть с места.
 — Ну-ка, сядь как следует, — грубо скомандовала она.
 Ранд немного отодвинулся.
 — Да тут места мало.
 Напротив есть место.
 — Тогда я не смогу держать тебя за руку.
 — Вот и хорошо.
 — Но я же темноты боюсь. — Его пальцы нашарили ее ладонь.
 — Может, хватит, а? — прошипела она, вырывая руку, а потом дернулась и вскрикнула, потому, что он ухватил ее за коленку.


* * *

 — Я промахнулся, — сказал Ранд жалобным голосом, но стоило ей попытаться отшвырнуть его руку прочь, как он, воспользовавшись моментом, крепко схватил ее пальцы.
 — Вот теперь хорошо, — довольно промурлыкал Ранд.
 Силван сидела, нахохлившись, и ждала, что он еще придумает, но больше пока Ранд ничего не предпринимал. Он устроился поудобнее, откинув голову на спинку сиденья, и, казалось, погрузился в свои мысли. Силван тоже молчала. В этой ситуации ее радовало только одно: их руки лежали на сиденье между ними, являя собой естественную преграду и не давая их телам соприкасаться. Можно было бы отдернуть руку, но тогда Ранд возобновит свои попытки и не успокоится, пока не добьется своего. Так что лучше стиснуть зубы и терпеть.
 Тишина, установившаяся в карете, стала совсем густой и непроницаемой. Казалось, что мрак внутри и снаружи удваивался ночью, царившей в ее душе. Там воевали друг с другом злость и боль. И эта борьба отнимала у нее все силы и всю гордость, оставляя лишь муку. Ничто не сможет заставить ее позабыть, как Ранд выгнал ее в тот день с фабрики. Он оскорблял ее, попрекая происхождением, дал понять, что его родне она пришлась не ко двору, и намекнул, что ни к чему не обязывающая возня в постели — единственный род союза, который он в силах вынести. Силван очень не хотелось самой нарушать установившуюся тишину, но она должна была знать, куда они едут:
 — Мы сейчас куда?
 — В наш городской дом.
 — В наш дом?
 — В дом герцога и герцогини Клэрмонтских в Лондоне. — Ранд сжал ее пальцы. — Это мой и твой дом. Я — герцог, а ты — герцогиня.
 — Временно — пробормотала Силван, потом переспросила:
 — Так мы в Лондон едем?
 — Ну да, в Лондон.
 — Тогда высадите меня у дверей дома, принадлежащего моему отцу.
 Он хмыкнул и ничего не сказал, будто внимания не обратил на ее слова.
 — Как же можно пустить меня в ваш городской дом? Дочка торгаша испортит тамошний воздух.
 Он выпустил ее руку, и Силван почувствовала было мрачное удовлетворение. Но только до тех пор, пока рука Ранда не скользнула по ее плечам. Он крепко прижал ее к себе.
 — Какая разница, чья ты дочка? Я знаю одно : ты — моя жена.
 Он говорил тихо, мягко и прямо в ее ухо. Его дыхание ерошило легкий пушок на ее шее, чуть ниже затылка. Его тело согревало ее, хотела она того тли нет. А она внушала себе, что все ей противно в нем, весь он — отвратителен, со своим пошлым угодничеством и самонадеянностью в своей неотразимости. Повернувшись к нему так, что острый ее локоток вонзился ему в ребра, Силван сказала:
 — Я — дочь такого купца, который выцыганил баронство у опекуна этого титула. И удалось это моему отцу потому, что он пошел на шантаж, причем, можно сказать, самого ужасного свойства.
 — В самом деле? — Голос Ранда звучал так, словно ее слова позабавили и уж никак не ужаснули его. Ранд пустил в ход свободную свою руку, чтобы отодвинуть ее локоток от своих ребер, да так и оставил его в ловушке.
 — Значит, он запустил свои когти в этого Принни, а? Зрелище было бы захватывающее, но такие вещи без свидетелей делаются. А жаль.
 Раздельно выговаривая каждое слово, она повторила:
 — Так что я не просто дочь торгаша, я — дочь торгаша без чести и совести.
 — Я не возлагаю на тебя ответственность за те способы, которыми пользуется твой отец для добычи денег и высокого положения в обществе.
 — Два месяца тому назад вы иначе разговаривали. Два месяца назад вы сказали, что стыдитесь меня.
 — Нет, это ты сказала.
 — Нечего со мной в кошки-мышки играть! Ты сказал…
 — Ты сказала: «Ты меня отсылаешь, потому что тебе за меня стыдно?», а когда я ничего тебе не ответил, ты решила, что я ответил «да».
 Молча она вспомнила всю их ссору и тщательно перебрала ее подробности а уме. Вообще-то он прав. Она сама пришла к этому выводу, хотя оснований для него тогда не было.
 — Я еще раньше замечал, какое оно хрупкое у тебя, твое «я». Нам поработать над ним придется, милая.
 Глумится он над нею, что ли? Насмехается? Ей захотелось увидеть его лицо, понять, что у него на уме, и, в случае чего, воспользоваться проверенным средством — залепить пощечину.
 — Я своими ушами слышала: ты сказал, что тетя Адела не одобрила бы наш брак, знай она, что ты не только выздоровеешь, но еще и титул унаследуешь.
 — Никто на этом свете лучше тети Аделы не разбирается в правилах наследования. И ей хорошо известно, что я стоял вторым в очереди после Гарта. Значит, можно не сомневаться, что она вычисляла про себя все шансы и понимала, что ты можешь стать герцогиней. Если бы тетя Адела в самом деле была против, смею тебя уверить, она бы очень ясно дала тебе это понять.
 Сам голос разума вещал его устами. И все-таки она никак не могла взять в толк, чего он от нее хочет сейчас. Два месяца она силилась уверить себя в том, что ей все равно, что не нужен ей никакой Ранд, что ей ничего не стоит его позабыть, а вот теперь — прошло-то меньше часа, — а он способен вызвать у нее поток слез вместо гнева, но ведь выплакаться-то она может только в жилетку, а Силван Майлз не станет рыдать из-за мужчины и тем более перед мужчиной, которому она не нужна.
 — Итак. — Что-то мягко коснулось ее уха — его палец, решила она. Потом этот палец заскользил по завиткам ее ушной раковины. — Я, кажется, ответил на все твои упреки, не так ли?
 Силван отмахнулась от его ладони, как от надоедливой мухи.
 — А какая разница?
 — А вот какая.
 Его губы вдруг прижались к ее губам, безошибочно найдя их в темноте. Она сидела совершенно недвижно и внешне казалась бесстрастной и холодной, но внутри ее все кипело — восставали ее уязвленное достоинство и гордость. Как ей хотелось бросить ему в лицо самые едкие, жгучие оскорбления, которые ранили бы его так же, как он ранил ее в тот день. Пусть его душа корчится от унижения — это зрелище лишь развлечет ее.
 Пока Силван вынашивала планы мести. Ранд продолжал свое дело. В карете было слишком тесно для чего-то большего, чем поцелуи и объятия, и Ранд, откинув полы плаща, стал целовать ее голые плечи. Потом откинулся назад, и Силван подумала, что он наконец-то догадался: ей все это совсем не нужно. Не хочет она, чтобы он к ней прикасался. Кожа ее пылала, а дыхание становилось неровным не потому, что ей нравилось, как его язык залезает под бретельки ее лифа, а потому, что она злилась.
 Потом Силван услыхала шуршание ткани Я горячее дыхание Ранда. Что это он затеял? Внезапно Ранд взял ее руки, и под пальцами она ощутила его голую грудь. Ни рубашки, ни галстука на нем уже не было.
 — Что это ты делаешь?
 В голосе его слышалось веселье.
 — Разве не понятно?
 — Мне нет. — Она отодвинулась от него. Ей хотелось видеть в нем только бесчувственную, упрямую скотину. Скотину, которую ничто не волнует, кроме его грубого удовольствия.
 — Не здесь. Не сейчас.
 Ранд не выпускал ее.
 — Где и когда?
 — Нигде и никогда! — Она отпрянула от него.
 И тогда Ранд тихо произнес:
 — Вот уж не думал, что ты способна нарушить свое слово.
 — Слово?
 — Ты же дала мне обещание. Озадаченная, сбитая с толку и взбешенная Силван спросила:
 — Это ты про что? Про клятву под венцом, что ли?
 — Не только. Ты дала мне еще один обет.
 — Обет, — повторила она, лихорадочно роясь в памяти. — Что еще за обет?
 — А ночь перед свадьбой помнишь? какое-то смутное, но очень неуютное чувство заполнило ее душу.
 — Мы тогда обсуждали мою немощь, и ты обещала повиноваться всем моим супружеским требованиям. Вот теперь она вспомнила.
 — Ты ведь уже не калека!
 — Я что-то не припоминаю, чтобы речь шла о каких-то условиях. — Ранд придвигался все ближе и ближе, его дыхание обжигало ее лицо.
 Силван хотела отстраниться, но деваться было некуда — слишком уж тесно было в карете.
 — Ты буквально вырвал у меня это обещание, пользуясь своей болезнью.
 — Обстоятельства меняются, правда?
 А вот ее обещание никак перемениться не может. Вслух он этого не сказал, но смысл был ясен.
 Ранд выждал немного, чтобы посмотреть, что еще она придумает, какие еще отговорки найдет, но она молчала.
 — Силван, ты… Кроме тебя, мне ничего не надо. — Он поцеловал ее, поцелуй получился глубоким и долгим. — Спать не могу, в рот ничего не лезет. — Рукава ее платья, отделанные кружевами, поползли вниз, а его ладони скользнули по ее коже. Движение их было медлительно соблазняющим. — Дай я тебе покажу, как ты мне нужна.
 — Нечестно. — Она хотела сказать это жестко, резко, но какая-то сладкая истома овладела ею, потому что его ладони чашечками обхватили ее груди, а большие пальцы нежно поглаживали ее соски.
 — Лучше, чем честно. Это великолепно. Еще немного, и она поддастся соблазну. Признается, как ей его не хватает, как она тоскует по нему. И Силван из последних сил пыталась сопротивляться.
 — Не собираюсь соединяться с мужчиной, который требует у меня аннулирования брака.
 Он откинулся на спинку сиденья, дав ей место и возможность дышать.
 — Да не будет никакого аннулирования — пойми ты это. И речи об этом не может быть. В следующий раз, когда я отправлю тебя подальше ради твоей безопасности…
 Ах, вот какое он нашел оправдание! И думает, что она поверит ему!
 А Ранд уже перешел в наступление.
 — Ты, может, мне про духа рассказать хочешь? — вкрадчиво спросил он.
 Ее память заметалась, кидаясь от одной мысли к другой, ведь сколько их уже было, этих мыслей и переживаний, связанных с привидением. И вот как молния сверкнула: конечно, он имеет в виду тот самый случай.
 — Про духа?
 — Если точнее, то о попытках его побывать тебя в гостях в ночь накануне нашего венчания.
 — А когда ты про это узнал? — спросила и почувствовала, как виновато прозвучали ее слова.
 Через некоторое время после того, как я помог тебе уснуть в тот день, когда хоронили Гарта.
 Силван вздрогнула.
 — Силван. — Он не повысил голоса, но она его слышала очень четко. — Мне пришлось поступить так, как я поступил.
 Каждый вдох и каждый выдох отдавались в ней болью, а грудь ее разрывали невыплаканные рыдания.
 — Я хотел, чтобы ты была в безопасности.
 В ответ раздался судорожный всхлип.
 Его руки нашли ее в темноте и снова притянули к себе.
 — Я всего лишь грубый неотесанный мужлан. Прости меня. Прошу.
 Извинение.
 Ранд просит прощения. Он хочет, чтобы она забыла его вину, и его голос звучит вроде бы искренно. Она и представить себе не могла, чтобы эти три слова — «прости меня прошу» — когда-нибудь сорвались с его губ. Но! можно ли ему верить? Не обманет ли он ее и на этот раз?
 Если она его сейчас простит, а он воспользуется этим, чтобы снова унизить ее, она уже не сможет оправиться — ей останется только доползти до своего отчего дома и сдохнуть на пороге.
 Зрелище это так ярко предстало перед ее внутренним взором, что всю ее передернуло, Ранд почувствовав судорогу, еще теснее прижал ее к себе.
 — Силван, прошу тебя. Не уходи от меня. Не надо меня бросать вот так. Прошу тебя, позволь мне сделать тебя счастливой. Я обещаю, что ты будешь счастлива. Прошу, прости меня.! Пожалуйста.
 Что-то в его голосе было такое, что переломило ее настроение: ладно, она сейчас попробует простить его, а потом — потом она постарается принять свои меры самозащиты.
 Он, должно быть, почувствовал, что ее напряжение спало и тело расслабилось.
 — Силван. — Он тепло поцеловал ее и, пытаясь возбудить в ней страсть, пустил в ход язык и губы. И она невольно ответила на его поцелуй. Наверно, целуй она сейчас кого угодно, ей бы все равно это нравилось. Наверно, это удовольствие, это наслаждение не имеет ничего общего с Рандом и все это только из-за ее одиночества. Наверно.., его губы двигались по ее губам. Он устроил ее голову на сгибе своей руки и целовал и целовал ее, все снова и снова.
 Силван поняла, что Ранд и только Ранд был ей нужен. Она наслаждалась гладкостью кожи его рук, прижимавшихся к ее спине, к ее животу, близостью их тел. Ей больше ничего И не нужно было. Желание было тут, совсем рядом, но оно не настаивало на своем, оно еще ничего не требовало. И Силван удовлетворялась тем, что есть.
 Карета подпрыгивала на выбоинах — дорога была неровная, вокруг темно — хоть глаз выколи, и скоро, совсем скоро они доберутся до Лондона.
 — Я тебя хочу.
 Он произнес эти слова твердо, уверенно, а в они вызвали только беспокойство.
 — Ранд, ты же не собираешься… Он приподнял ее и поймал ртом ее сосок, и тревоги, которые у нее были, покинули ее.
 Она оцепенела и застонала, а он прошептал:
 — Ты же меня тоже хочешь, правда?
 — Да. Или.., не могу я.
 — Ты сможешь.
 Платье сползло, полностью обнажив ее, и Силван поняла, что, когда Ранд целовал ее, бес чувственную, он ухитрился как-то незаметно снять с нее одежду. И сейчас она всем телом ощутила мощь и силу Ранда. Она казалась себе игрушкой в его руках, и это пугало ее и раздражало.
 — Можно подумать, что мои желания что-то для тебя значат.
 — Наверно, это для тебя они ничего не значат. — Он гладил ей живот, бедра, ноги, освобождая от остатков одежды, которая в беспорядке устилала пол кареты. — Но для меня твоя желания — это все.
 Силван охнула. Она только сейчас поняла, что, если не считать штанишек и доходивших до колена шелковых чулок, она уже совсем голая. Это она в таком виде возвращается в Лондон. Силван попыталась прикрыться, но его руки помешали этим судорожным попыткам. Она не выдержала и возмущенно закричала:
 — Что ты делаешь? Мы же не…
 — Чшшш, — предостерегающе прошипел он. — Лакеи услышат.
 Она закрыла рот и поняла, что глупо и смешно воевать в карете со своим собственным законным супругом. Он вел себя, как мальчишка, У которого недоставало терпения на ожидание, но хватало ума, чтобы добиться своего. Еще раз она перечислила все причины, препятствующие их соединению здесь. Они — в пути, в карете тесно…
 — Сюда, — промычал он, усаживая ее к себе на колени. — Садись вот так.
 Его брюки куда-то исчезли! Она удивленно воскликнула:
 — Ранд! Неужто ты вообразил, что мы.., мы.., будем…
 — Делать это? — Он приглушенно хохотнул. — А я больше ни о чем и не думаю. — Его голос перешел в шепот. — Милая. Давай-ка вот эту свою ножку сюда. Знаешь, вот как на коня садишься. Только не по-дамски, не сбоку, а на седло, как кавалерист.
 — Я ездила верхом только по-дамски.
 — У тебя есть случай научиться чему-то еще.
 Он потянул ее колени на себя и потеснее прижал их к своим бедрам, так что она обхватила его своими ногами. И ту же она почувствовала жар его естества. Она ощущала его, какой он горячий и длинный, упругий, бьющий в ее тело, а в это время его руки трогали ее заново узнавая каждую выпуклость или впадинку его.
 Все те доводы, которые только что казались ей неопровержимыми рассыпались в прах. Скорость с которой они неслись в ночи, темень, явившая со всех сторон, слуги, бывшие совсем рядом — все это выглядело порочно и распущенно. Ничего подобного Силван не переживала прежде, но сейчас она не могла справиться с долго подавляемой тоской по Ранду и точно знала, что не будет ему сопротивляться. А он, получив все, чего хотел, может еще раз отвергнуть ее.
 Но.., ох! Какие у него опытные пальцы и как они умеют убеждать и уговаривать.
 — Поднимись, — шептал он. — Силван, повыше. Дай я тут тебя потрогаю.
 А ее ногти впивались в его плечи, и она еле-еле удерживала рвущийся из нее стон. Хорош. Он был хорош. Очень, очень хорош. Она уже про это знала, и желание ее росло, ей хотелось слиться в ним полностью, до самых глубин.
 Темнота позволяла ей спрятать свою любовь, сияющую любовь, она вся так и светилась этой любовью. Да, да, лучше здесь, во мраке, чем в городском доме при свете свечей. Лучше здесь — пусть она и понимает, что после этого он может выкинуть ее на порог ее отчего дома, но зато он не увидит тогда ее боли и муки.
 — Ты готова? — Он приподнял ее, и она почувствовала первый толчок — он начал входить в нее. — Силван, прошу тебя, скажи, что тебе нравится?
 — Вот как сейчас. — Она подалась навстречу ему, и он заполнил ее всю. — И вот так. — Она поднималась и опускалась в такт его движениям. Он обнял ладонями ее ягодицы, помогая ей в ее перемещениях. Она изгибалась в его руках принимая разные позы, а он проникал в нее все глубже и глубже.
 Карету подбросило, и он вонзился в нее, казалось, дойдя до самой сердцевины ее существа. Чтобы не закричать, она стиснула зубы, прикусив мякоть своих губ, и поднималась и опускалась снова и снова. Если внутри кареты и не было слишком много места, то сейчас она этого никак не замечала. Она вообще уже ничего не замечала: ни темени, ни подскакиваний кареты, ничего, кроме Ранда внутри нее и той радости, что пела в ее жилах. Этого было и слишком много, и в то же время недостаточно, это было и прекрасно и мучительно. Ей хотелось, чтобы это все шло и шло — вечно и чтобы это разом остановилось, ибо силы ее были на исходе. Все чувства, которые она когда-либо переживала, взметнулись сейчас в ней, подводя к пределу, перешагнув который она должна была бы взорваться.
 А Ранд умолял:
 — Силван. Дай мне еще. Дай мне все. — Он напрягся под нею, такой горячей и взбудораженной, какой она сейчас была. — Милая моя девочка. — Он задвигался резче. — Силван. Позволь мне почувствовать тебя.
 Похоже, ему казалось, что он воюет, что он ведет битву, что она все еще выдерживает его осаду, что она просто наслаждается своей нынешней властью и пользуется ею, чтобы то сдаваться, то побеждать, И, быть может, так оно и было.
 Силван на миг замерла, еле-еле удерживаясь на самом краю сладкого безумия, какой-то горячки, а потом всю ее сотрясли мощные судороги. Каждое ее сокращение втягивало его все глубже и глубже в нее, а каждое его движение внутри нее вызывало новый спазм. Никакие звуки до нее не доходили, она словно оглохла, а Ранд никак не унимался, все подстегивал ее.
 — Еще немного, милая. Давай еще. Еще. Ты — чудо. Ты меня высасываешь. Ты, — он напрягся, зная, что завершение его усилий уже рядом, — ты — все, что мне нужно.
 Она все еще содрогалась: по телу как будто пробегали волны. Его руки все еще ласкали ее, теперь бережно и нежно, как хрупкую драгоценность. А Силван ни о чем не думала, она только ощущала его запах, его близость, его объятия.
 И тут в окне кареты блеснул свет, и Силван оцепенела.
 — Лондон. — Ранд тяжело вздохнул. — Уже?
 Силван отодвинулась от него так поспешно, что ему пришлось подхватить ее, чтобы она не опрокинулась на сиденье.
 — Увидят еще.
 — Не хочешь, чтобы тебе завидовали?
 В голосе Ранда слышался смех, и она нахмурилась.
 — Твои же слуги наверняка все про нас поняли. И это тебя никак не беспокоит?
 — Если мои слуги не знают, чем мы тут занимались, то они, значит, глухие. Ладно, посиди пока, а я найду твое платье.
 — Глухие? — Она вспомнила стоны, исторгавшиеся из нее, но ведь они были такими тихими… Силван закрыла глаза ладонями. Потом растерянно посмотрела в лицо Ранда, как раз освещенное в этот миг случайным уличным фонарем. — Представляю, в каком виде мое платье! Оно небось все измялось и…
 — И, опасаюсь, я на нем как раз стою. Во всяком случае, оно у меня под ногами. — Он подержал шуршащий комок в руках, пытаясь увидеть в этой куче рукава и верх, а потом помог ей кое-как натянуть платье на себя. Он бережно перенес ее на другое сиденье. — Если ты позволишь мне одеться самому, я потом заверну тебя в твой плащ. Плащ прикроет самые страшные изъяны твоей одежды: так что можно будет ввести тебя в дом, не возбуждая любопытства досужих посторонних. — Эти слова он опять произнес очень уж весело, того и гляди рассмеется. — Нам вроде ни к чему пересуды о том, как новый герцог с новой герцогиней добирались до лондонского дома Клэрмонтов.
 — Прислуга все равно разболтает.
 — Ох, наверное. — Лондонских огней становилось все больше и больше. Богатые дома были ярко освещены, и в этом свете Силван увидела, что его брюки уже застегнуты на все пуговицы, и он успел накинуть сорочку на плечи. Но ни воротничка, ни галстука, увы, как не бывало, а запонки служили украшением пола кареты. В таком виде никакого почтения они внушить никому не могли, и Силван не хотела, чтобы он таким образом ввел ее в свой дом.
 Она опять завела свое:
 — Можно высадить меня у…
 Плащ опустился на ее голову, словно огромная темная шляпа, заглушая ее слова. А потом он освободил ее и, застегивая концы воротника на ее горле, сказал:
 — Ты — герцогиня Клэрмонтская. Сплетни тебя не трогают. Герцогство Клэрмонтское всегда оставалось за родом Малкинов, с самого времени основания этого поместья, и никто — даже какой-нибудь ветхий Принни — не скажет, что у него, мол, статус еще выше. Ты сама скоро убедишься, что это мы задаем тон, мы диктуем моду. У меня нет ни капли сомнения, что добрая половина лондонского высшего общества уже завтра ночью начнет совокупляться в своих экипажах. — Он запахнул полы ее плаща так туго, что ее руки снова, еще раз, оказались в западне. — Во всяком случае, высший свет это попробует.
 Его радостное настроение показалось ей невыносимым, и она выпалила с насмешкой:
 — Да найдется ли кто-нибудь повыше меня во всем этом королевстве?
 — Надеюсь, что кто-то да окажется повыше. — Он рассмеялся. — Вот войдем в нашу спальню и увидишь — кто.
 Силван покраснела. Вся, от того места, где кончались ее доходящие только до колен чулки, И до самых корней волос.
 — Серьезным ты быть не можешь.
 Его ладонь коснулась ее щеки, а карета затряслась И встала.
 — Поживем — увидим. Лакей постучал в дверцу кареты.
 — Можно открыть дверь, ваша милость? Ранд не упустил случая еще раз посмеяться над Силван, понимающе ухмыльнувшись прямо ей в лицо.
 — Можно, можно.
 В карету ворвался лондонский воздух, и а тот же миг Ранд выскочил на улицу, а потом, уже с улицы, наклонился внутрь и схватил ее в охапку.
 Она не могла и пошевелиться, боясь, что обнаружится ее разорванное платье, но на него она все равно глянула осуждающе.
 — Да не хочу я.
 — Но, дорогая. — Он рывком преодолел ступени перед распахнутой дверью парадного и, чуть помешкав на пороге, шагнул внутрь.
 — Помни свой обет.
 Ранд наклонился над Силван, раскинувшейся в постели, и, взяв ее голову обеими руками, сказал:
 — Четыре раза.
 — Что? — Она откинула локоны, закрывавшие ей глаза.
 — Вчера ночью в карете я гадал, сколько раз мне придется ублажать тебя, прежде чем ты позволишь снова почувствовать твою радость, ну, когда вся твоя скованность исчезнет. — Она глядела на него широко распахнутыми глазами, а он склонился к ней, чтобы прошептать прямо в ухо:
 — Четыре раза мне потребовалось.
 — Ты хочешь сказать… Я… — Силван густо покраснела. — Я.., так громко кричала?
 — Вовсе нет. Мне очень нравились эти твои стоны. — Он пробежался пальцами по ее слегка раскрытым губам. — Я только хотел знать, сколько преград мне придется еще пробить, прежде чем ты доверишься мне и позволишь любить тебя такой, какая ты есть.
 Виноватый вздох был ответом на его слова. Когда он начал вчера ночью, он знал, что есть такие глубины в душе Силван, которые она не захочет перед ним обнажать, но он надеялся, что его любовное искусство сбросит с нее не только ее одежды, но и ее предубеждения, снимет все ее внутренние запреты, так что и душа ее откроется ему тоже.
 Но верный ли путь им избран? В самом ли деле женщинам приятно быть игрушкой в руках искусного любовника и полностью подчиняться ему? Может быть, он плохой любовник, а может быть, Силван боится довериться ему?
 Но почему? Понять этого он никак не мог. Она уже знала причины, вынудившие его так жестоко обойтись с нею, чтобы заставить ее уехать из Клэрмонт-курта. Верно, отец ее — холодноват, и она могла перенять у него эту осторожность в делах с чужими людьми, но какой же он ей чужой? Он хочет быть тем единственным, которому она отдается всем сердцем.
 Ранд улыбался, но губы его были плотно сжаты.
 — Еще несколько преград, кажется, есть. Почему бы их не убрать сейчас? К чему лишние хлопоты? Все равно, в конце концов победа будет за мной.
 — Не понимаю, о чем ты. Никаких особенных препятствий я не сооружала. — Голос Силван звучал достаточно невинно, но глаза она отвела. Стараясь отвлечь внимание Ранда, она окинула взглядом комнату и охнула:
 — Ну и ну! Что же это мы такое ночью творили?
 А он-то думал, что его молодя женушка будет стесняться при мысли о том, как весело провели они эту ночь. Ранд самодовольно ухмыльнулся:
 — А что этажом ниже было, помнишь?
 — Ох да, помню.
 Она юркнула под одеяло и натянула его себе на голову, словно только так можно было стереть эти воспоминания. Но память — не грифельная доска.
 — Тебе не стоило опрокидывать подсвечник на обеденном столе. Он соскользнул и потянул за собой скатерть со всем, что на ней было.
 — А я и не заметил. — В самом деле в тот момент он не видел никакого стола. — Ты меня околдовала.
 — И тут я виновата.
 — Ну, интересно, а кто меня соблазнял?
 — Я просто пыталась хоть что-то одеть на себя.
 — А я про что говорю? Ты меня соблазняла. — Она только залепетала в ответ что-то невнятное, и тут Ранд сказал:
 — Мы сегодня отправляемся в Клэрмонт-курт.
 Силван тут же умолкла и переменилась в лице.
 — Не хочу я в Клэрмонт-курт.
 Изумившись, он изучающе поглядел на нее.
 — Но почему?
 — Могу я попросить чашку чая? — Она явно не желала отвечать.
 Кивнув, он отошел к двери, позвал горничную и сделал соответствующие распоряжения.
 Стоило ему отойти, как Силван сразу почувствовала себя увереннее. Она поудобнее села на постели и приготовилась к объяснениям.
 — Я думаю, тебе следует вернуться в Клэрмонт-курт одному, а я пока останусь здесь. Мне кое-что купить тут надо да и в гости кое к кому зайти.
 Говорила она это очень нервно, сбивчиво, а Ранд терялся в догадках: что, собственно, она хочет этим сказать? Уж не боится ли она возвращаться в Клэрмонт-курт? Неужто его родня внушает ей такой страх?
 — Ты что, испугалась?
 Ее руки стиснули одеяло, и она подтянула колени к груди.
 — Испугалась?
 — Ну, того негодяя, что призраком притворялся, который Гарта убил и тебе угрожал.
 — Я? Испугалась? — оскорбленно вскинулась Силван, но вдруг замолкла. — Да! Я боюсь призрака.
 Ей пришлось противоречить самой себе. Он в этом был уверен. Не очень-то она боится мужчины, изображавшего из себя привидение, но чего-то она все-таки боится. Точно.
 — Силван, в чем дело?
 — Не хочу пострадать от этого безумца. Лучше я в Лондоне останусь.
 — До конца дней наших?
 Она потерла уголком простыни свой лоб. Чтобы вытереть пот? Или голова у нее болит? Или хочет спрятать свое лицо?
 — Это, конечно, невозможно, я понимаю. Но хоть еще на несколько месяцев или по крайней мере до конца следующего сезона.
 — Следующий сезон начнется только в мае будущего года, а закончится так и вообще только следующим летом. А я надеюсь отпраздновать Рождество в кругу семьи.
 Силван молчала. Но Ранд не отступался.
 — Мы с тобою муж и жена, и теперь, когда все наши затруднения разрешились, нам надо быть вместе. — И, сделав вид, что она его убедила, Ранд добавил:
 — Я останусь с тобой в Лондоне. Если хочешь, мы можем пожить в доме твоего отца. Мы с ним еще как следует не познакомились.
 — Это было бы…
 — И, по-моему, ты захочешь помочь своей матери.
 Силван резко поднялась и печально, но решительно сказала:
 — Ей не поможешь. Мать не переменится. Я это осознала много лет назад. Но ты прав. — Она поглядела прямо ему в глаза. — Чего мы добьемся, если будем сторониться Клэрмонт-курта?
 — Ну так поехали домой. Чего ждать?
 — Ладно. — Она сбросила простыни и одеяла, позволив ему на миг увидеть все то, чем он овладел в предшествующую ночь, и нырнула в ночной халат. Лишь тогда, когда она укуталась вся, Ранд подошел к ней.
 Силван сказала:
 — Все думаю, как я буду встречена твоей родней.
 Слова ее прозвучали так буднично, что Ранд чуть не поверил, будто она и впрямь соскучилась по его родственникам. Но когда он обнял ее и повернул лицом к себе, то почувствовал, как она замкнулась и насторожилась. И опять словно стена выросла на его пути к Силван, и он тщетно бился в эту стену, пытаясь разрушить ее.
 Но одну победу он все же одержал — они едут домой!
 — Стоп! — крикнула Силван. — Остановите коляску вот здесь.
 Джаспер как будто ждал этой команды, потому что потянул поводья и остановил лошадей, а сам развернулся на своем высоком сиденье.
 — Выпусти меня, — скомандовала она Ранду, и он выскочил из кареты, чтобы подать ей руку.
 Снова дома.
 Она и не думала, что у нее будет такое чувство, когда она вновь ступит ногой на землю Клэрмонтов, а вот, поди ж ты. Ранд как-то устроил, что Джаспер повез их в стэнхоуповской двуколке, и, точно так, как это было а первый раз, Джаспер очень критически оглядел ее, отыскивая какие-то изъяны. И точно так, как это было в первый раз, у нее перехватило дыхание, стоило им подняться на вершину первого холма и она окинула взором бескрайние просторы, раскинувшиеся перед ее глазами.
 Как всегда, с океана дул ветер. Воздух был уже по-осеннему сладок, и Силван глубоко, всей грудью вдохнула эту целительную свежесть. Ей не хотелось возвращаться сюда. В памяти до сих пор жива была сцена их последней ссоры, когда Ранд так грубо оскорбил ее. И она боялась опять оказаться лицом к лицу с работниками с фабрики — и, может быть, выслушивать их упреки. Ведь кто знает, что с ними сталось после ее лечения? Еще она боялась косых взглядов своих новых родственников, которым, конечно, не так-то легко смириться с ее далеко не безупречной родословной. А самое главное — она боялась своих страхов. Но сейчас и здесь ничто не имело никакого значения, потому что она возвращалась в дом родной.
 И когда Ранд обвил своей рукой ее талию, она благодарно склонилась к нему на грудь.
 Море по-прежнему тянулось в вечность голубой дымки и мрачно-величественных туч высоко вверху. Холмы по-прежнему громоздились и налезали друг на друга, но вот листва понемногу начинала менять усталую зеленоватость на яркие красные и золотые цвета. Трава оставалась высокой, по крайней мере там, где не паслись овцы, И лишь на самых верхушках стеблей замечалась Пробивающаяся желтизна. Далеко-далеко она видела квадраты спелых злаков — пшеницы и ячменя — и сначала их освещало солнце, а потом, когда тучи сгустились и набрякли дождем, на хлебные поля пала густая тень.
 — Похоже, что к приезду нашему нагнало непогоду, — заметил Джаспер. — Давайте-ка лучше в коляску, леди Силван, не то, неровен час, на вас сухой нитки не останется, так вот, мокрой, и явитесь в поместье.
 Крепкие руки Ранда заботливо подсадили ее в коляску.
 — А что, хлеба еще не жали? — спросил он у Джаспера.
 — На тех склонах, на которых солнца было побольше, уже все убрали, и еще кое-где приступили к жатве, там, где у арендатора постоянный участок. Но по большей части крестьяне говорили, что еще недельку подождать надо. Пусть зерно силой нальется, пусть, как мой отец говаривал, колос потяжелее станет. — Джаспер мотнул головой в сторону тучи, волновавшейся и разбухавшей над морем. Ветер уже гнал ее к берегу. — Вот и дождались.
 — В этом деле всегда риск есть, — заметил Ранд.
 — Ага, а мой отец еще дивился, что это я служить пошел, а в земле копаться не захотел. — Джаспер подстегнул лошадей. — Говорил, я свободным не буду, коль у меня своего клочка земли нет, а я говорю, что любой солдат посвободнее будет мужика, который всю дорогу на погоду оглядывается.
 Внезапно ветер пахнул холодом и сорвал шляпу с головы Силван, но она даже не успела крикнуть Джасперу, чтобы тот попридержал коней. Джаспер выругался, а Ранд приказал:
 — Давай живей.
 — Что стряслось? — поинтересовалась Силван. Ветер так же внезапно стих, и все вокруг казалось мирным и спокойным.
 — Град, — бросил, объясняя свою тревогу, Джаспер. — Тучка-то с градом.
 Она опять поглядела на серое чудовище, стремительно заполнявшее горизонт.
 — А вы откуда знаете?
 Но Джаспер не пожелал вдаваться в объяснения. Буркнув что-то себе под нос, он только еще крепче взялся за вожжи. Карету подбрасывало на ухабах извилистой дороги.
 Ее любопытство удовлетворил Ранд.
 — Почувствовала, какой ветер вдруг ледяной подул? Сейчас уже осень, а в это время у нас случаются сильные бури. — Из тучи змеей выползла молния, Ранд подождал, считая не громко, а когда послышался гром, сказал:
 — Шесть миль отсюда, Джаспер.
 — Недалеко, — вздохнул возница. — И очень быстро идет сюда.
 Силван Ранд сказал:
 — Они, эти шальные бури, и налетают быстро, и улетают быстро, но случается, что такая вот непогода губит урожай. — Когда он взглянул на быстро двигавшуюся тучу, губы его искривила скорбная гримаса. — А где они деньги возьмут, если урожай пропадет? Обитатели Малкинхампстеда живут тем, что выручат за свой хлеб.
 — Так из-за этого они будут бедствовать? — Силван с ужасом глядела на тучу, из которой вырвалась еще одна молния. Потом блеснула еще одна, а потом еще и еще, внезапно потемневшее небо прочерчивали огненные зигзаги.
 — Как бы нам самим не угодить под ливень. Да еще с градом. — Голос Ранда был мрачен. Видно, его всерьез беспокоило положение дел.
 Гром на этот раз прогрохотал куда громче, а молнии уже и не исчезали: сверкнула одна, и сразу же за нею — следующая. Ветер дул все сильнее, и его порывы обрушивали на коляску все новые и новые порции студеного воздуха. Ранд снял с себя шерстяное пальто и закутал в него Силван, так что она превратилась с бесформенный куль. Когда она вздрагивала, потому что молния сверкала особенно ярко или гром грохотал совсем близко, он всякий раз прижимал ее голову к своей груди и пробовал успокоить.
 — Может, мы еще сумеем добраться до Малкинхампстеда прежде, чем на нас обрушится буря.
 Джаспер наклонился вперед и что-то сказал лошадям, и двуколка понеслась, подпрыгивая на всех кочках. Лошади перешли в галоп.
 Силван уставилась на тучу. Не успеть им! Ничто не обгонит эту тучу. Темень, сродни той, что бывает в самые черные ночи, окутала все вокруг, а уж потом забарабанил холодный, леденящий дождь.
 Она съежилась, а Ранд накинул пальто еще и ей на голову. И тут обрушился град. Карета неожиданно встала: Силван выглянула из-под пальто и увидела, что Джаспера нет, что он куда-то пропал. Маленький шарик — градинка — ударила ее в лоб, и она накинула пальто и на голову Ранда. — А где же Джаспер? — прокричала он, пересиливая визгливый ветер и барабанную дробь сыплющегося с небес града.
 — Лошадей держит, чтобы они не понесли. Она и Ранда-то толком не видела, но его голос звучал совсем рядом, и это ее утешало. К тому же его губы прикасались к ее виску.
 — А его не убьет?
 — Да у него голова крепкая.
 Не будь ее тут, он бы вместе с Джаспером коней держал, это Силван точно знала. А так ему пришлось ограничиться заботой о своей перепуганной женушке. На всем их пути из Лондона Ранд был подчеркнуто ласков с ней, но Силван мучила тревога. Кажется, Ранд твердо решил доискаться причин ее беспокойства. А если он узнает о тех мрачных призраках, что тянут к ней руки из прошлого — не наполнится ли его душа ужасом и отвращением?
 Молнии сверкали до того ярко, что Силван замечала их через несколько слоев укрывавшего ее пальто, да еще через свои плотно сомкнутые веки, а гром заглушил бы ее вопль, вздумай она кричать от страха. Как хорошо, что Ранд сейчас с ней! Она вцепилась пальцами в его сорочку. Удивительно — никакой другой человек не давал ей такого чувства безопасности, как Ранд. Рядом с ним она готова выдержать любую бурю.
 — На Ватерлоо похоже.
 Это сравнение заставило ее всю сжаться.
 — Гремит, шумит, страшно! Помнишь? Меньше всего Силван хотелось говорить на эту тему, и она резко ответила:
 — Я в бою не была.
 — Но в Брюсселе-то ты бывала. И канонаду слыхала. Может, даже за боем наблюдала с расстояния.
 Как-то неуютно стало под пальто. Холодно. Зябко.
 — Да и на поле боя ты потом побывала. После сражения. Разве не страшно было глядеть на все эти трупы, на искалеченные тела, слышать стоны раненых, предсмертные хрипы?
 Как жарко стало. Не продохнуть.
 — Мне иногда приходит в голову, что уж не мучают ли тебя воспоминания о пережитом, вот как солдаты памятью своей мучаются…
 Задыхаясь, она отбросила пальто, чтобы высунуть голову на свежий воздух. Брызги дождя с градом били по ее лицу, но она этого даже не о чувствовала.
 — Худшая непогода уже позади. — Ранд тоже вылез из-под пальто и огляделся, словно не видя в ее поведении ничего необыкновенного Он что, нарочно об этом разговор завел? Заподозрил что-то? Да нет, вряд ли, успокоила себя Силван. Откуда ему знать!
 Ранд высунулся из коляски:
 — Может поедем, а, Джаспер? Деревенские меня беспокоят.
 Напрасно она встревожилась. Ни о чем он не догадывается.
 В деревне, до которой они скоро доехали, по главной улице струился поток, точнее сказать, сама эта главная улица превратилась в широкую реку. Из всех водостоков струилась вода, а рядом стояли крестьянки, скрестив руки на груди, и обозревали причиненные стихией разрушения. Ранду они ничего не сказали, а Силван, казалось, просто не заметили, только стояли себе и молчали. Джаспер остановил было двуколку на Площади, но когда никто не двинулся с места, он поехал дальше.
 Мимо полей с побитыми хлебами, мимо застывших в растерянности людей, не знавших, что им теперь делать. На подъеме к Клэрмонт-курту коляска застряла в грязи, и Ранд вместе с Джаспером соскочили и стали ее вытаскивать, поручив Силван поводья, а стоило повозке выбраться из трясины на твердый грунт, как на пути сразу же попалась еще одна лужа.
 К тому времени, когда они, наконец, смогли докатить до дому, даже темный дорожный костюм Силван покрылся грязными потеками. Ранд баюкал вывихнутый палец, а Джаспер успел выпустить из себя целый поток добрых англосаксонских проклятий.
 Силван вернулась домой, но невеселым вышло это возвращение.
 — Хорошо, хоть стулья не летают, — пробормотала она себе под нос.
 — Этого нет, ваша милость, но поглядите, — показал куда-то Джаспер. — Град повыбил стекла из окон, что на закат смотрят. Добро еще, если половина уцелела.
 Ранд обхватил Силван за плечи, желая хоть немного подбодрить ее, и пригляделся к фасаду господского дома.
 — Да что там половина — почти все окна целы. Самое большее — полдюжины окон пострадало. Да и все равно стекольщику надо что-то делать. Я же ему работы давно не задавал.
 Покачав головой, — а что он еще мог ответить на слова хозяина, — Джаспер сказал:
 — Я лошадьми займусь, ваша милость, а потом если я вам не нужен, хочу обсохнуть и переодеться.
 На голоса во дворе из разбитого окна высунулась стриженая головка.
 — Дядя Ранд! — Гейл замахала обеими руками. — Дядя Ранд приехал и тетю Силван привез.
 То, что еще в Силван оставалось замерзшим, стало понемногу оттаивать — уж очень тепло и восторженно приветствовала ее появление Гейл. Но еще больше она обрадовалась, когда головка Гейл исчезла в комнате, а вместо нее появилась голова леди Эмми.
 — Силван! Наконец-то он привез вас.
 И эта голова исчезла, а потом Силван услыхала менторский голос тети Аделы:
 — Давно пора ей вернуться к исполнению своих обязанностей.
 Ранд подмигнул Силван, и она улыбнулась в ответ. Клэрмонт-курт приветствовал ее. А когда они стали подниматься по лестнице на террасу, на двери парадного входа вышла Бетти, располневшая, вся в темном. Бетти распахнула руки и приняла Силван в свои объятия.
 Возвращение в дом родной.
 Но не все ладно в этом доме.
 Силван подняла голову и глянула в лицо Бетти.
 — Как дела ваши?
 Слезы брызнули из глаз Бетти.
 — Так хорошо, как это только может быть, когда дочка плачет по отцу, а моя постель пустует.
 — Я никогда вас не забывала, — сказала Силван.
 — Да я знаю. — Мигая тяжелыми веками, Бетти отстранила Силван от себя. — Я стою тут да болтаю, а вы ведь с дороги, вам хоть чаю подать надо. Ее милость очень тревожилась.
 О чем? Неужели вновь предстоят разговоры И объяснения? Силван опять почувствовала усталость и опустошенность, но Бетти уже перетащила ее через порог.
 — А как же я мог ее не привезти? — услыхала Силван голос Ранда. — Она же — моя нареченная.
 — Поздновато это до вас дошло, — едко отвечала ему Бетти.
 — Мужчина. Все они такие. — Леди Эмми заключила Силван в родственные объятия. — Ранд такой же скверный, как и все они, сказала бы я, не будь он моим сыном я учила его хорошим манерам, и все, что он умеет в этом деле, от меня. Одним небесам ведомо, насколько дик неистов и при этом высокомерен был его отец.
 Вспоминая ночь в городском доме, Силван решила, что определения «дикий», «неистовый», «высокомерный» как нельзя лучше подходят для описания Ранда.
 Ранд, должно быть, заподозрил, куда устремились думы Силван, и поспешил сказать:
 — Мама, но я же ее привез.
 — Хотя и не так скоро, как настаивала леди Эмми. — Тетя Адела дожидалась приехавших в гостиной, руки ее покоились на груди, а губы были сложены в приветственную улыбку.
 Леди Эмми обвила своею рукою талию Силван и втолкнула гостью в комнату. Неистовый ураган уже стих, холод тоже смягчился, и только через разбитые окна бесстыдный, как Иезавель, ветер забирался под одежду.
 — Я даже и не думала вмешиваться в их дела, — запротестовала леди Эмми. — Как можно лезть со своими советами в такие деликатные ситуации?
 Тетя Адела двигалась рядом.
 — Но ты же сказала ему, что зря он отослал ее.
 — Кто-то должен был сказать ему об этом! — взвилась леди Эмми.
 Самым противным и не терпящим возражений тоном тетя Адела заявил:
 — Ранд — не только герцог Клэрмонт, он еще практичен и дисциплинирован. Подобает отдать ему должное, даже сомневаясь в мудрости его действий.
 — Не надо мне рассказывать про моего сына, Адела.
 — Миссис Доналд! — Ранд попытался плавно уйти от разгорающейся перебранки. — Как это приятно — видеть вас.
 Тихоня Кловер Доналд пристроилась у камина и старалась держаться незаметно. Надо сказать, это у нее получалось. То, что Ранд заговорил с ней, сильно смутило ее: робкие глазки забегали по комнате, словно в поисках пути к отступлению или бегству. Заметив, что скрыться некуда, она прошептала:
 — И мне очень приятно видеть вас, ваша милость.
 — Как поживает его преподобие? — Ранд огляделся по сторонам. — А где же он? Не верится мне, что он мог отпустить вас одну в такую непогоду.
 Кловер потупила глаза и втянула голову в плечи. Силван невыносимо было глядеть на нее: она тут же вспоминала свою мать, которая так же пугалась каждого шороха, вечно мучилась неуверенностью и все время смущалась. И все потому, что мужья запугивают своих жен.
 Мысли ее вернулись к Ранду, и она решила, что никогда такого ему не позволит, не сможет он ее запугать никаким способом. Да он, надо честно признаться, и не пытался ее запугивать. Она ему нравилась такой, какой была — по крайней мере, так он говорил. И она ему верила.
 — Пришла-то я сюда не одна, — сказала Кловер своим тоненьким мышиным голоском. — Я бы никак не могла позволить себе такое. Муж мой говорит, что это некрасиво, когда женщина выпячивает себя, и я стараюсь никогда не лезть вперед.
 — Вы в этом более чем преуспеваете, — заверил ее Ранд.
 — Его преподобие Доналд будет спрашивать о том, как я вела себя без него, так уж вы, будьте добры, скажите ему все, как было. — Она оправила юбку трясущимися пальцами. — Ну, что я не лгала вперед.
 У Гейл округлились глаза, а Бетти взяла дочку за руку и крепко сжала.
 — Вы тихи, как агнец Божий, — сказал Ранд. — А сам-то отец Доналд куда делся?
 Наверно, у Кловер уже не осталось слов, потому что она оставила вопрос Ранда без ответа. Тогда он спросил о том же еще раз, но уже у матери.
 — Он пошел посетить крестьян и поглядеть, какой ущерб нанесла стихия. Ты наши окна видел?
 — А что, у меня уже и глаз нет? — Шагая к одному из разбитых окон, он наступил на осколки стекла, и они с хрустом разлетелись под его ногами. — Да, тяжелый год выдался в Клэрмонт-курте.
 — Дух, видно, не без причины шатался, — сказала Бетти.
 Ранд насмешливо взглянул на Силван, а она быстро отвела свой взгляд в сторону. Знай он, что она действительно видела самого настоящего призрака, он, не раздумывая, упрятал бы ее в сумасшедший дом.
 Гейл уже не могла сдерживаться.
 — Силван, Силван, поглядите на меня! — она взъерошила свои волосы. — Нравится? Как У вас!
 Силван заметила, что темные волосы девочки пострижены точно так, как у нее самой, и ее это открытие как-то неожиданно обрадовало.
 — Что это вы сделали с ее волосами? — потребовал объяснений Ранд.
 — Адела их подстригла. — Леди Эмми налила в бокал хересу и протянула его Силван. — Гейл пожелала такую же прическу, как у Силван, а когда мы поймали ее на попытке выстричь пробор, то решили, что лучше уж мы сами дадим ребенку то, что ему хочется.
 — Это вы так решили, ваша милость. — Бетти помогла Силван освободиться от дорожного жакета. — Я не видела никаких причин вознаграждать ребенка за непослушание.
 — Мне просто хотелось ее чуть-чуть побаловать, вот и все, Бетти. — Леди Эмми дотянулась дрожащей рукой до головки Гейл и погладила стриженые волосы девочки. — Она — все, что осталось от Гарта.
 — Хоть вы на струнах моего сердца играть норовите, все равно, не могу я согласиться с тем, что мы должны портить ребенка, — резко заметила Бетти.
 Но настоящего осуждения в тоне ее не прозвучало, и Силван поняла, как же тяжело, должно быть, сейчас приходится Бетти. Кому еще ведомо, как больно девочке, потерявшей отца, И кому как не матери хочется побаловать сироту. Но Бетти — женщина трезвая, практичная, и виды на будущее у нее тоже реальные: Гейл, как внебрачной дочери герцога, нелегко придется. И, значит, девочке понадобится и сила воли, и твердость духа.
 Гейл же поглядела на Ранда, подождала, что он скажет, и расстроилась.
 — Дяде Ранду не нравится.
 — Да не думай ты про это, конечно, нравится ему. — Силван двинула локотком в ребра супруга. — Просто, видишь ли, мужчины долго привыкают к чему-то новому. Не сразу, а через несколько дней.
 Придя в себя после неожиданной атаки, Ранд поспешно заявил:
 — Не надо мне нескольких дней. Очень нравится. Прелесть просто.
 — То-то же, — предостерегающе сказала Силван. — Но смотри, он к тебе теперь с поцелуями полезет. Вот увидишь, в затылок целовать будет. Со мной он все время так проделывает.
 — Ну, с тобой-то это немного иначе, — замурлыкал Ранд ей на ухо.
 И опять получил локтем под ребра. Так что только поморщился.
 — Путешественники наши с дороги проголодались, полагаю, а лорд Ранд вообще загрустил. Пойдемте, мисс Гейл, поможете мне чай приготовить. — Бетти распахнула дверь и стала дожидаться дочери.
 — А мне не хочется. Дядя Ранд только-только приехал, да еще с тетей Силван, и я про Лондон послушать хочу. — Что-то в позе матери и в ее лице подсказало девочке, что она заходит чересчур далеко, потому что Гейл сменила тон и жалобно заканючила:
 — Ну, можно я тут побуду, пожалуйста?
 — Может, в самом деле, а, Бетти? Пусть бы… — Одного короткого взгляда Бетти оказалось достаточно, чтобы леди Эмми оборвала свою речь на полуслове.
 — Ну, — сказала Бетти, глядя на Гейл. Девочка еле-еле волочила ноги, обратив глаза, в которых выступили слезы, на Ранда и Силван, но ни тот, ни другая не оказались столь безрассудны, чтобы перечить Бетти. Когда дверь за ними закрылась, леди Эмми вздохнула.
 — Тяжело. Я хотела, чтобы Бетти вышла за Гарта. Даже если бы венчание было тайное, все равно все прочие дела сильно упростились бы.
 — И все равно Гейл должна повиноваться матери, — сказал Ранд.
 В разговор вступила тетя Адела.
 — Ребенок совсем одичал, от рук отбился бегает без присмотра полдня. Ее гувернантка не знает, где она, а я вам говорю, что ни одной барышне не следует предоставлять столь безоглядную вольность, тем более если речь идет о дочери герцога.
 — Да на вид с ней вроде все в порядке, но вот только, замечаю я, она в последнее время то сидит задумавшись, уставившись в пустоту, то плачет. Потому она и пропадает, мне так кажется, — сказала леди Эмми. — Прячется, когда совсем уж затоскует по отцу.
 — Теперь здесь мы с Силван, — сказал Ранд. — Поможем. Силван все знает про горе и утраты.
 Силван только поглядела на него, но он как раз принимал бокал с бренди у тети Аделы и не обратил внимания на ее взгляд. Что он знает про это?
 Подталкивая его к креслу, тетя Адела спросила:
 — Не желаете ли присесть, ваша милость?
 — Нет, спасибо, тетя. — Ранд потер поясницу. — Насиделся за трое суток. Больше не хочется.
 Тетя осторожно поинтересовалась:
 — А Джеймса в Лондоне ты видел? Ранд виновато вертел в пальцах бокал.
 — Я собирался, но как-то времени совсем не оказалось.
 — Не было времени повидаться с кузеном, которого ты не видел уже шесть недель?
 Ранд на это ее замечание только ухмыльнулся.
 — По-моему, он еще не оправился от радости, что наконец вырвался из поместья.
 Тетя Адела насупилась.
 — Ты к нему несправедлив. И плохо ему тут не было.
 — Плохо ему, тетя Адела, здесь не было, он не грустил. Но и хорошо тоже не было. И в Лондон, во всяком случае, он не развлекаться уехать хотел. — Ранд, вздохнув, отвернулся к окну. — Не стоило Гарту держать его здесь.
 — А я была рада, что он его не отпускал, — негромко сказала тетя Адела. — Но я, конечно, только себялюбивая старуха, которой хочется. Чтобы ее сынок был рядом.
 — В Лондоне ему лучше, — сказал Ранд. — Он там счастливее. Мы о нем еще услышим. И скоро. Вот увидите.
 На входе послышался какой-то шум, и Ранд Умолк. Дверь отворилась, и вошел отец Доналд. С пальто у него капало, он сбросил его, отвесил чопорный поклон в сторону Ранда и Силван.
 — Как хорошо, что вы, ваша милость, и вы, ваша милость, вернулись! Хоть вы утешите нас, а мы так нуждаемся в утешении в столь неблагополучный день.
 — Я надеюсь, что мы сможем что-нибудь сделать для пострадавших. — Ранд пожал руку священнику. — Но существенные перемены, к сожалению, вне пределов моих скромных сил.
 Леди Эмми улыбнулась.
 — А, может, Силван еще раз принесет нам удачу. Как-никак, в предыдущий свой приезд она сумела исцелить болящего.
 — Что за неудачный выбор слов, леди Эмми! — Викарий был поражен таким кощунством. — Господь Бог исцелил немощи его милости.
 — О, разумеется. — Тетя Адела попыталась сгладить неловкость и умерить потрясение священника. — Леди Эмми хотела лишь сказать, что Силван явилась орудием исцеления в руке Божией.
 — Любопытная теория, леди Адела, — его преподобие Доналд натянуто улыбнулся Силван.
 — Какая там теория, — сказал Ранд. — Если бы Силван не верила в меня, я бы так и остался безвольной тряпкой, дохлым рыбьим хвостом.
 — Это уж ты чересчур, — не согласилась тетя Адела.
 Подойдя к Силван, он взял ее руку и с утонченной почтительностью поднес ее ладонь К своим губам.
 — Нисколько.
 — Молодоженам простительно откровенное выражение своих чувствований, не правда ли? — Духовное лицо потупило очи долу. — Это и в самом деле очаровательно, леди Эмми, но я надеюсь, что вы простите меня за мою бесцеремонность — дело в том, что моя обувь вся в грязи и мне пришлось оставить ее у порога. Не мог же я пренебречь своим долгом и не приветствовать прибытие его милости. Кстати, и жену свою мне надо забрать.
 — Ерунда какая, ваше преподобие, вы еще извиняетесь, — сказала леди Эмми. — Входите, садитесь и грейте ваши ноги — камин горит. Скоро принесут чай, а вы нам расскажете новости. Осталось хоть что-то от урожая?
 Его преподобие Доналд стал устраиваться рядом со своей супругой.
 — Я не высовывалась, — дрожащим голосом поспешила заявить Кловер.
 У нее был такой виноватый вид, что Силван едва не застонала, но викарий отечески похлопал жену по руке. — Ладно, ладно. — Вытянув руки к огню, он сказал:
 — Десница Божия выкосила широкую полосу, прошедшую через самое сердце Малкинхампстеда и здешних людей. Так тяжело видеть столько пришедших в уныние и сокрушившихся сердцем мужчин и женщин.
 — Полагаю, многим придется перебраться в город. — Тетя Адела налила себе хересу. — Я тоскую по старым добрым временам, когда они с голоду умирали, но им и в голову не приходило куда-то уезжать.
 — Это ты чушь говоришь, Адела, и ты это знаешь, — сказала леди Эмми.
 Тетя Адела залпом проглотила свой херес.
 — Я знаю.
 На миг настала глубокая, всеобъемлющая тишина, ознаменовавшая собой событие исторического значения — тетя Адела согласилась с леди Эмми. У леди Эмми был такой вид, словно она аршин проглотила, а Ранд заговорщически переглянулся с Силван, и они улыбнулись друг другу.
 — Нищие всегда будут с нами, — сказал священнослужитель. — Им просто должно покориться своей участи, смириться с нею.
 — Но почему они должны смиряться с участью, если, стоит им только немного захотеть, они сумеют изменить ее на лучшую? — спросил Ранд.
 Викарий выслушал сие святотатство с постной миной.
 — Ваша милость, я знаю, что есть придерживающиеся подобных воззрений, но это и нехорошо, и не отвечает тому суждению, которого по традиции держится церковь.
 — Мир меняется, ваша преподобие, — сказал Ранд.
 — Истина Божия — вечна, ваша милость. Силван всегда было невыносимо слушать, как люди Божий коверкают слово Божие в угоду собственным убеждениям и верованиям, да еще пользуются своим высоким положением для, снискания власти и уважения. И, не выдержав, она жарко заспорила:
 — Если бы мы только традиции держались, то мой отец никогда бы не выбился в люди. А он, несмотря на свое низкое происхождение, сумел занять в обществе достойное место.
 Ранд кивнул.
 — Какое счастье! Иначе ты никогда бы не попала в высший свет, не отправилась бы в Ватерлоо, не научилась бы навыкам медсестры и, следовательно, не приехала бы в Клэрмонт-курт и не вышла бы за меня замуж.
 Рад хитро поглядывал на нее, И улыбка у него была такой самодовольной, что Силван захотелось сбить с него спесь, и она ехидно бросила:
 — За это благодари Господа Бога — и моего отца.
 Ее язвительность нимало не умерила веселья на лице Ранда, а леди Эмми сказала:
 — Милая, вы с Рандом сейчас — ну, точь-в-точь, как мой дорогой супруг со мною.


* * *

 Милый, ты же знаешь, что мне вовсе не хочется быть такой матерью, Которая вмешивается в дела своих детей.
 Отвернувшись от залитого солнцем окна в своей бывшей спальне, Ранд пустыми глазами глядел на леди Эмми. Она стояла в дверном проеме словно в раме портрета, и встревоженно глядела на него. Что-то слишком часто она изображала такую озабоченность на своем лице с тех пор, как он вернулся домой вместе с Силван, а прошло с тех пор меньше месяца. До сих пор Ранд удачно избегал всяких разговоров, но теперь, он чувствовал, уклониться не удастся — Дорогой?
 — Да, мама?
 Леди Эмми сделала несколько неуверенных шажков вперед.
 — Я тебе мать и не могу не беспокоиться. Как у тебя с Силван? Все ли ладно?
 От неожиданности он даже заморгал, потом оперся на подоконник и знаком попросил ее присесть, указав на единственный стул, остававшийся в комнате, которую решено было обставить по-новому.
 — А почему ты об этом спрашиваешь? Теребя кружевную косынку на шее, леди Эмми пристроилась на краешке сиденья.
 — Силван такая подавленная.
 Она не сказала ему ничего такого, о чем бы он и сам не знал, но Ранд попытался разыграть недоумение.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — Она проводит много времени с Аделой и мной, делая вид, и не без успеха, что ее мало что интересует, кроме вязания. Даже Адела готова признать, что Силван ведет себя как истинная леди. А если она не сидит с нами за вязанием, то или советуется с Бетти насчет меню, или же старается исчезнуть, чтобы побыть с Гейл.
 Потирая глаза руками, Ранд произнес:
 — Подавленная. Да, то самое слово. Очень к ней подходит.
 — И вид у нее усталый.
 — Кошмары ее мучают. Те самые страшные сны, про которые она ничего говорить не хочет, а когда он спрашивает, она не признается. Утверждает, что нет у нее никаких кошмаров.
 — И если бы мне не удалось как-то подслушать, как Силван и Гейл хихикают вместе, я бы подумала даже, что нет больше той веселой и смелой девушки, которая к нам явилась когда-то. И это наша вина.
 Ранд стиснул зубы и поглядел на пустую стену перед собой. Да, веселый бесенок, так очаровательно поддразнивающий его, исчез. И нет больше той отважной девушки, что спасала несчастного калеку наперекор его собственной воле. На ее место явилась леди с потупленными глазами и приличными манерами.
 — Женщины с фабрики спрашивали про нее. Перт, Лоретта, Чарити — все они тут. Даже Нанна разъезжает на повозке, запряженной пони, чтобы показать, как она ловко управляется со своими костылями. А Силван не хочет с ними встречаться.
 — Не хочет?
 — Ну, может, она так напрямую и не отказывается, но до нее им никак не добраться. А женщины обижаются. Они бы хотели поблагодарить ее за исцеление, а ей как будто их благодарности совсем ни к чему, Она не понимает или не хочет понять, что такое ее поведение — это как знак неуважения.
 Ранд не знал, что сказать, только водил глазами по пустой комнате. Кровать вынесли. Ни единого следа от былого владельца не осталось, только единственный стул торчит посреди комнаты. Его имущество перенесли в герцогские покои этажом выше. Точно так же поступили и с вещами Силван. Комната, казалось, скучала по хозяину, и Ранд иногда заходил сюда, чтобы побыть какое-то время в одиночестве.
 — А почему ты с Силван сама об этом не поговоришь? Я уверен, она бы тебя послушала.
 — Я подумала, что лучше это сделать тебе. Потому что, дорогой мой, я не хотела тебе ничего говорить, но, — леди Эмми провела рукой по волосам, избегая глядеть в глаза сыну, — ты тоже выглядишь каким-то тихим и задумчивым.
 — Ты должна радоваться, что я наконец-то стал серьезным.
 — Знаешь, — робко улыбнулась леди Эмми, — я даже тоскую иногда по тем дням, когда ты бил окна.
 Он изумленно поглядел на мать. Она раскрыла руки, и он упал в ее объятия, потом опустившись подле нее на колени, положил голову на ее плечо.
 — Мама, она мне не доверяет.
 — Ты ее винишь? После того, как ты ее из дому выгнал?
 Ранд откинулся назад и поглядел матери в лицо. Он знал, что мать не одобряла его поступка, но она ему никогда не напоминала об этом и совсем не упрекала. Только советовала поскорее вернуть жену домой. Наверное, она дожидалась, когда подвернется удобная минута, потому что теперь ее карие глаза смотрели расстроенно, даже укоризненно. Он попробовал пуститься в объяснения, как-то оправдать свой поступок.
 — Она сама бы не уехала. Я пробовал уговорить ее, я говорил, что ей надо уезжать, что тут опасно, но она не хотела.
 — Нет. Конечно, она не уехала бы. Тебе ведь тоже угрожала та же опасность. Как ты думаешь, что можно сказать про женщину, способную бросить мужчину наедине со злом?
 — Умная.
 — Трусливая, — поправила леди Эмми.
 — Я действовал так ради ее блага.
 — Ради ее блага? — Леди Эмми топнула ногой. Голос ее звенел от негодования. Ранд никогда не видел свою обычно тихую и мягкую мать такой разгневанной. — Ты что, для этого жену брал? Чтобы беречь ее, хочет она того или нет?
 — Я и не думал, что ты…
 — Ты вообще не думал. Как и любой другой мужчина на этом свете. — Она помахала пальцем перед самым его носом. — Тебе хоть когда-нибудь пришло в голову задуматься: а почему Силван так много времени проводит с Гейл?
 Он попытался было увернуться от угрожающего пальца матери.
 — Ну, наверно, у них много общего.
 — Ага, понимаешь все-таки кое-что. Да, вряд ли Гейл могла потерять отца в более неподходящий момент. Этого он уже не понимал. И смущенно спросил:
 — А разве в таком деле бывает время лучше или хуже?
 — Я уж и забыла, какие мужчины несообразительные. — Леди Эмми только расстроенно вздохнула. — Да ты что, не видишь, что Гейл растет? Она барышня уже. Точнее, как раз в самом опасном, самом хрупком возрасте, когда ребенок превращается в женщину. Ты хоть что-нибудь замечаешь?
 Он подумал про болезненно тоненькую, неуклюжую девочку, которая и правда ведь так невероятно вытянулась в длину за прошедший год.
 — Так ей же только восемь.
 — Ей десять, — поправила леди Эмми.
 — Все равно она еще совсем маленькая, — упрямо повторил Ранд. — Какая там женщина.
 — Взросление у девочек — дело тонкое, — задумчиво сказала леди Эмми. — В это время им как никогда нужна ласка, поддержка, а неосторожное слово, грубость могут больно ранить их. А ошибки бывают иногда роковыми. Вот какая причина, должно быть, заставляет Гейл искать в Силван родственную душу.
 — Почему же? Ты хочешь сказать… — Леди Эмми глядела на него в упор, наблюдая за тем, как он приходит к этой новой для него мысли. — По-твоему, я нанес Силван грубую незаживающую рану, от которой она никак не может оправиться? Так, что ли?
 — Может, ты и не такой болван, как мне казалось.
 — Но ведь Силван — не худенькая хрупкая девочка, у которой только что погиб отец, да еще погиб трагически, — попытался снова заспорить Ранд.
 — Нет, конечно, с Силван все еще хуже. Ты помнишь, сэр Майлз как-то прислал мне письмо?
 Он помотал головой. Что он помнил?
 — Ты тогда был занят очень. Стульями швырялся. — Тщательно подбирая слова, леди Эмми сказала:
 — Кажется, этот ее отец — холодный, бессердечный человек, не особенно гордящийся своей дочерью И мало интересующийся ее успехами.
 — Я думаю, ты смело можешь утверждать такие вещи. — И тут смысл произнесенных матерью слов дошел до него, отозвавшись неприятной сухостью в горле, и он заговорил тоже медленно, обдумывая каждое слово прежде, чем произнести его вслух. — Значит, ей недостает уверенности в себе, и это потому, что она вовремя не получила должной поддержки от отца?
 — Я думаю, что ты смело можешь утверждать такие вещи. — Она передразнивала его, повторяя его же фразу. — Да и мать не очень-то заботилась о своей дочери, не так ли?
 — Во всяком случае, этой заботы не хватало. Мне кажется, Силван стыдилась за мать и жалела ее. — Ранд задумался. — Но, знаешь, ты же не скажешь, что Силван не хватает уверенности в себе. У нее хватило сил бросить родительский дом, уехать в Брюссель. Да она все путы порвала, на всякую респектабельность плюнула, никого не слушалась, все по-своему делала, в…
 — А хоть когда-нибудь удавалось ей добиться от отца похвалы?
 Он не обратил внимания на вопрос матери.
 Голова была занята другим.
 — Потому, когда понадобились медсестры, а англичанки по большей части отказались помогать своим сыновьям и братьям, она дерзко пошла против течения. — Он запнулся на полуслове, увидев, что мать медленно-медленно покачала головой.
 — Нет, сынок. Все это она и делала, чтобы себе доказать — вот какая она лихая, смелая, и никто ей не указ. А в душе, наверное, боль была — что никому нет до нее никакого дела. А ты, — ее голос окреп, — раз уж ты ее мужем назвался, ты и должен ее веру в себя укрепить. Ты ее обожаешь, ты веришь в ее способности, тебе все ее чудачества нравятся.
 Ранд почувствовал, как озноб прошел по его телу, и этот холод пронзил его всего, до кончив ков пальцев.
 — Так значит, она мне доверилась, а я так жестоко оскорбил.
 — Ты по ее гордости ударял, а это самое больное место у нее. Только бессердечный человек так поступить мог.
 — Так я, по-твоему, бессердечный?
 — Уж не знаю. — Ничего ему не хотела сказать мать, ей даже улыбки для сына жалко было только бы ужалить побольнее, чтобы он совсем уж оправиться не мог. — Мне одно понятно: она из кожи лезет, только чтобы вписаться в образ этакой благовоспитанной дамы. И делает она это потому, что уверена: этого хочешь ты.
 — Она превращается в копию своей собственной матери, — с горечью сказал Ранд. — Я не хочу, чтобы она уподобилась леди Майлз.
 Если он рассчитывал найти у матери сочувствие, то ошибся. Кажется, сегодня леди Эмми решила высказать все, что накипело у нее на душе.
 — Ты даешь понять, что она тебе не пара, что ты слишком хорош для нее.
 — Да никогда я так не думал.
 — А что ты ее любишь, говорил?
 — Ох, если б только говорил!
 Леди Эмми фыркнула.
 — Представляю, как ты доказываешь ей свою любовь. Помню, твой покойный отец… Но, Дорогой мой, с женщинами надо разговаривать. Откуда она узнает о твоих чувствах, если ты ей об этом не расскажешь?
 — Я думал, она… — Ранд пожал плечами. — Я считал, что она догадывается. Ведь я…
 — Сынок. — Леди Эмми откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Ни одна женщина, какой бы там ум у нее ни был, не поверит, что мужчина ей предан только потому, что этот мужчина любит забавляться с нею.
 — Мама!
 — Есть всякого рода супружества. Есть пары, которые соединились только по любви, только ради страсти. Есть пары, вступившие в союз из-за денег, а есть и такие пары, когда супруги предпочитают обходиться друг без друга, таких больше всего. — Она потрогала золотое кольцо, которое до сих пор носила на пальце. — Есть еще такие благословенные союзы, в которых и муж и жена — одно. Они и разговаривают и веселятся вместе, и ничто — даже смерть — такой союз не губит.
 — Это как у тебя с папой.
 — Он все еще здесь, рядом со мной. — Она прижала ладонь к сердцу. — Тебе решать, чего ты хочешь от Силван. Чего вы оба хотите? Что вам нужно? Что должно быть между вами? — Спрашивая, она гладила его по голове. Как ребенка. — Вот о чем ты думать должен.
 А действительно, чего он хочет от Силван? Да всего, и он уже убедился, что одной постели ему мало, как бы он ни был изобретателен в этом деле. Может быть, его матери известно что-то такое, чего он не знает или не понимает. Может, она чувствует, что поведение Силван объясняется куда более глубокими причинами, чем та дурацкая его выходка.
 Леди Эмми внимательно наблюдала за тем, как он расхаживает от стены к стене. Он не заметил, как вошла тетя Адела, как обе дамы обменялись заговорщическими улыбками. Ранд весь ушел в свои мысли.
 Дверь герцогской спальни была заперта, и он замедлил шаг, приближаясь к ней. Ранд всегда был уверен в себе, он знал, что поступает правильно, а выходит, что это совсем не так. Что же можно сделать? Как исправить такое страшное количество ошибок, тем более, что теперь он сомневается в каждом своем действии? Он взялся за ручку двери, потом постарался восстановить дыхание, и лишь после того, как это ему удалось, отворил дверь и вошел внутрь.
 Силван сидела и смотрела в только что обновленные окна — над ними потрудился стекольщик. Или она делала вид, что глядит в окно. Потому что шторы были опущены с намерением не пропустить в комнату ни единого луча утреннего солнца.
 Словом, Ранд понял, что, предприми он что угодно, вряд ли получится хуже. Настолько худо уже было.
 — Привет, жена. — В полумраке он увидел, Как она поворачивает к нему голову. Он подошел к окну и поднял шторы. Яркое солнце хлынуло в комнату, и Силван закрыла глаза руками. Ранд с деланной веселостью сказал:
 — Я на прогулку собираюсь. Пойдем со мной.
 — В другой раз, — Она отняла руку от глаз, но на него по-прежнему не глядела, — Ты не заболела?
 — Да нездоровится что-то.
 — Может, у тебя твои дни настали? Она покачала головой.
 — Нет.
 — Гм. — Он взял ее за подбородок и поверил к себе. Какое-то мгновение она беззащитно смотрела на него, потом опустила голову, как будто боялась взглянуть правде в глаза. Ясно было одно: в этой ее опечаленности есть что-то болезненное.
 — Пойдем со мною, — уговаривающе произнес он. Голос прозвучал хрипловато. — С тех пор, как мы приехали, ты так редко выходишь из дому.
 — Знаешь, эта буря, ну, которая застала нас, когда мы подъезжали к Малкинхампстеду, она меня напугала.
 Все это звучало почти по-детски, она оправдывалась, не надеясь при этом, что кто-то поверит ее оправданиям. Он разумеется, не поверил, зато еще раз убедился, как права была его мать.
 — Ты испугалась? Да что может устрашить женщину, которая меня не боялась, когда я был вне себя от ярости? Я уж не говорю о том, что эта женщина не отступила даже при виде привидения со здоровенной дубиной.
 — И ты, и тот призрак — всего лишь люди. Мужчины. Но если опять разразится ураган, я окажусь в его власти. Это совсем не одно и то же.
 Ранд поглядел на силуэт своей жены и подивился: неужто она не понимает, что на свету все становится прозрачнее, в том числе и то, что у нее на душе. Во всяком случае, то, что написано на ее лице, читается куда легче. Напугана она, это да, но не бури она боится. На женщину, которая с таким удовольствием блуждала по всему Клэрмонт-курту, забираясь в самые неизведанные уголки, это было как-то не похоже.
 — Силван, послушай, со времени той бури еще ни одного дождя не случилось. А скоро октябрь. Ты потом локти будешь кусать от досады — что просидела взаперти такие славные деньки. Пошли, а? Навестили бы наше любимое место. Вспомнили бы там вместе кое-что.
 Губы ее приоткрылись, и она взглянула на него с такой обнаженной тоской, что у Ранда заныло сердце. Ее задело воспоминание о Буковой ложбине и его предложение сходить туда.
 И тогда он ответил за нее так, как хотел бы, чтобы ответила она:
 — Идем. Я скажу Бетти, чтобы она собрала для нас корзину.
 — На самом деле.., я не хочу…
 Но Ранд уже был у двери.
 — Одевайся. Переодеться в прогулочное платье ты сможешь минут за двадцать. Значит, через полчаса я жду тебя.
 — Не знаю уж…
 — Я тебя жду у парадного входа. Если тебя там не будет, приду сюда и все равно заберу тебя на прогулку. — Он не стал дожидаться ее возражений, а просто закрыл за собой дверь и двинулся на кухню. Лицо его нахмурилось. Видно, и правда он что-то делал не так, если ее хрупкое Доверие к нему куда-то подевалось. Сейчас самое время взяться за ее исцеление. Неужто ему это не под силу? Смогла же она показать ему, как это делается, когда он разуверился в себе.
 В то время как Ранд спускался по ступенькам вдруг шумно распахнулась парадная дверь, в прихожую ворвался резкий ветер. — Дорогу блудному сыну! — услышал Ранд смеющийся возглас.
 — Джеймс! — Ранд соскочил со ступенек и больно ударился ногами о твердый пол.
 — Ранд! — Джеймс прыгнул из дверного проема и, поскользнувшись на скользком парапете, еле удержался. Оба дружно захохотали.
 Ранд не стал обращать внимания на раздражающее жжение в ногах после неудачного прыжка и, смеясь, обратился к брату:
 — Что-то не очень ты похож на изможденного дорогой путника.
 — Но я самый настоящий усталый путник. — Джеймс драматическим жестом приложил ко лбу тыльную сторону ладони. — Пять дней в пути. Прямо из Лондона.
 — Я за трое суток успевал, — заметил Ранд.
 — Да, но боюсь я, тебе при этом не приходилось задерживаться и тратить свое время на одинокую вдовствующую графиню, нуждающуюся в моем личном внимании. — Джеймс подмигнул и ухмыльнулся.
 — Верно, этого не было. Зато я вез Силван. Явное облегчение Джеймса было искренним.
 — Так ты смог настоять на своем и привез ее домой, так, что ли?
 — А куда она денется?
 — И то правда. — Джеймс выглянул на улицу и завопил:
 — Эй! Вы что, поосторожней не можете? Снимайте поклажу аккуратно, а не швыряйтесь чемоданами. Слышите, вы?! — Он высунулся из открытой двери, распекая нанятых носильщиков, а потом увидал Джаспера и закричал еще громче:
 — Эй! Джаспер, сюда! Надо приглядеть за этими пустоголовыми. Ясно? — И добавил раздраженно:
 — Тупицы чертовы. Ничего нельзя им доверить.
 Помолчав, Ранд осторожно поинтересовался:
 — Может быть, они опасаются, что труды их пропадут зря?
 — Ты что, про карманы мои говоришь? Хочешь, чтобы я вывернул их наизнанку? — взвился Джеймс.
 — А что еще их, по-твоему, должно волновать? — отвечал Ранд. — Тебя-то почему домой потянуло?
 — Пошлое любопытство. — Джеймс ткнул пальцем в направлении ожидавшего распоряжении дворецкого, и тот поспешил помочь гостю освободиться от пальто и шляпы. — Слушай, я так и не понял, по какой причине ты ко мне не заехал, когда был в Лондоне. Я что, чем-то тебя обидел?
 — Да ты что, — тепло сказал Ранд. — Просто надо было побыстрее вернуть Силван в Клэрмонт-курт. Больше ни до чего мне дела не было.
 — Понимаю, — хитро подмигнул Джеймс. — Спасибо, Джаспер. — Джеймс довольно заулыбался, глядя, как Джаспер и трое других слуг побили чемоданы по лестнице. — Джаспер, поосторожнее с этими баулами, ладно?
 — А с возчиками что? — спросил Джаспер. Джеймс напустил на себя непонимающий вид.
 — А что с ними сделается?
 — Ох, ради Бога. — Ранд полез в карман и вытащил оттуда несколько монет, вручив их Джасперу. — Отдай этим людям деньги и скажи, что они могут отправляться восвояси.
 — Ты такой молодец, — признательно сказал Джеймс.
 — А ты вернулся потому, что уже успел промотать все, что получил от меня?
 — Ты не веришь в мои родственные чувства? — Джеймс прикинулся обиженным.
 — Это весь твой ответ? — Ранд хлопнул Джеймса по спине и подтолкнул его в направлении гостиной. — Как бы то ни было, мать обрадуется.
 — Только мама и может любить, — шутливо отозвался на это Джеймс, но смеялся он, похоже, над собой.
 — Пойдем, выпьем, расскажешь, как тебе везло.
 — Минуточку. — Ткнув пальцем в дворецкого, Джеймс скомандовал:
 — Вы! Проследите, чтобы эти сумки занесли ко мне в комнату, понятно? А Бетти скажите, что я вернулся, так что пусть она позаботится насчет ужина. Чтобы был сливовый пудинг и бланманже на десерт.
 — Ты просто очарователен в своем обхождении с теми, кто ниже тебя по положению в обществе, — ядовито заметил Ранд.
 — А что? Я вежливо разговаривал, — заспорил Джеймс. Повернувшись к дворецкому, он спросил:
 — Я достаточно вежлив с вами? Дворецкий поклонился.
 — Разумеется, лорд Джеймс.
 — Вот видишь. — Джеймс победоносно помахал рукой в воздухе. — Я — сама учтивость.
 — Ты даже не знаешь, как его зовут.
 — А зачем мне это?
 — Он тут уже двадцать лет.
 — Ну и что? — Джеймс налил себе виски и залпом выпил свою порцию. — Значит, хорошо работает. — Ранд только крякнул, а Джеймс засмеялся. — Зануда же ты, кузен. До меня слух дошел, что тут на вас буря налетела и все переломала.
 Ранд высоко вскинул брови и удивленно поглядел на двоюродного брата.
 — А где это ты мог слышать такие разговоры?
 — В Лондоне много чего известно. Но это, понял я, никакие не слухи. Я же проезжал через поля. Всех этих муравьишек поприжало, а?
 — И здорово.
 — Фабрику откроешь? Чтобы они не подохли с голоду, да?
 Ранд изумленно глядел на Джеймса.
 — Я так и знал, я так и знал! — Джеймс взорвался и отчаянно замахал руками. — Я по лицу твоему все вижу. То-то оно такое виноватое.
 Ранд попытался перейти в оборону.
 — Работницы все время меня об этом спрашивают, и я подумываю об этом.
 — Он думает. — Джеймс швырнул свой бокал в камин, и хрусталь разлетелся в мелкие брызги. — Да чтоб оно все тут провалилось! Ранд! Ты что совсем с ума сошел? Собираешься все начать с начала?
 Ранд был озадачен. В самом деле, почему Джеймс так горячится?
 — Ты про что?
 — Да про то, что есть какой-то мерзавец, по которому виселица плачет, а может, и не один. Ему очень не по душе затея с фабрикой, и ты это знаешь.
 — Тебе тоже не по душе затея с фабрикой.
 — Калечить людей из-за нее я не стану.
 — Калечить людей…
 — Это фабрика, только фабрика, всегда эта фабрика. — Джеймс поднялся и схватил Ранда за грудки. — Ты что, не понимаешь? Пострадавшие — они на фабрике работали, сама фабрика, мисс Силван.
 Ранд оторвал руки кузена и отстранялся от своего горячего родственника.
 — Силван тут ни при чем.
 — Она помощь оказывала раненым женщинам. И если какому-то рехнувшемуся захотелось прикрыть фабрику, то для него опаснее мисс Силван никого не было. Только один человек был еще хуже. Это сам Гарт. — Весьма поразившись здравомыслию Джеймса, Ранд потер подбородок.
 — Любопытная теория, Джеймс.
 Джеймс все еще не сел, он напряженно глядел на Ранда, грудь его ходила ходуном.
 — Так ты этого делать не будешь?
 — Если открыть фабрику, — мягко сказал Ранд, — то негодяй, который убил моего брата, даст о себе знать, правда?
 Громко проклиная все на свете, Джеймс рухнул в кресло.
 — Тебе-то какая разница? Сиди себе в Лондоне. Ведь это тебя не касается, не будет мое дело пачкать твое доброе имя.
 Джеймс уставился на Ранда.
 — Не поеду я в Лондон.
 — Да ты не бойся, Джеймс. — Ранд похлопал его по плечу. — Подкину я тебе на карманные расходы.
 — Ни за что я туда не вернусь.
 Ранд удивленно разглядывал двоюродного брата. Тот словно бы тропическую лихорадку подхватил.
 — Ты что, в какие-то хлопотные дела впутался?
 — Да, есть кое-какие запутанные дела, ты угадал. — Джеймс пробежался пальцами по шевелюре, разлохматившейся в дороге, и эта, столь необычная для кузена неаккуратность во внешнем виде опять заставила Ранда вспомнить, правда, на какую-то секунду, о покойном брате.
 — Да разве ты понимаешь, что такое неприятности? Гарт тоже никогда таких вещей не понимал. Вам лишь бы идти напролом, жить, как живется, не думая о последствиях. А я на себе ощущаю эти последствия.
 — О чем ты?
 — Не обращай внимания. — Джеймс оборвал свою пылкую речь и поднялся. — Только не удивляйся, если что-нибудь случится. Я предупреждал.
 В корзинке была кое-какая еда, чтобы перекусить на свежем воздухе, а сама корзинка была в руке у Ранда, который возвратился к парадному входу как раз вовремя — он застал Силван, торжественным шагом направляющуюся в гостиную. Там слышались оживленные голоса — тетя Адела приветствовала сыночка, и к материнским восторгам присоединялись восклицания леди Эмми, тоже обрадовавшейся племяннику. Однако Ранд подхватил Силван и заставил ее развернуться.
 — Тебе туда не надо.
 — Но ведь Джеймс…
 — Успеет тебя повидать. Мне надо кое о чем с тобой потолковать. О деле, которое тебя касается.
 Она перестала упираться и с подозрением поглядела на мужа.
 — Да я не про это. — Он не упустил случая поддразнить ее и, подталкивая к двери, сказал:
 — Разве что у тебя одно только на уме.
 Силван смерила его презрительным взглядом, потом взяла из рук бесстрастного дворецкого шаль, перчатки и шляпку.
 — Благодарю вас, Питерсон.
 Укутывая ее плечи шалью, Ранд вспомнил про Джеймса и про то, как его кузен обошелся с дворецким, и хихикнул. Петерсон, похоже, тоже про это помнил, потому что кивнул Ранду, а потом почтительно распахнул дверь перед Силван.
 И вот они, наконец, выбрались на террасу. Силван зажмурилась — уж слишком ярким ей показался солнечный свет.
 Ранд поразился — что-то похожее уже однажды происходило. Только тогда он боязливо жался в четырех стенах, не желая высунуть нос наружу, а она вытаскивала его на солнышко, где, собственно, и началось его исцеление. Он глянул на Силван, чтобы понять, вспомнила ли она об этом. Но шляпка с мягким верхом и размашистыми полями слишком надежно укрывала ее лицо.
 Когда они дошли до того места, откуда не могли их услышать даже самые чуткие уши прислуги, Ранд сказал:
 — Я с тобой посоветоваться хочу.
 — Тебя мое мнение интересует? Почему?
 Он обнял ее за плечи, будто поддерживая, помогая спускаться — они были как раз на середине широкой лестницы.
 — Да потому, что я уважаю твое мнение.
 — Неужели?
 Голос ее звучал так, словно мысли ее были где-то далеко и она вовсе не хотела вникать в его слова. Но Ранд не намерен был отступать. Они шагали теперь по той самой разбитой тропе, которую так хорошо изучили в апреле.
 — По-моему, в Клэрмонт-курте на этот счет существует единодушие. Разве ты этого не замечала? Деревенские женщины тоже тебя уважают.
 — Я… — Она стала высвобождаться, и Ранду, чтобы не показаться назойливым, пришлось выпустить ее руку. Силван горько вздохнула:
 — Фабричные женщины меня звали, но я…
 — Наверное, они время не то выбрали. Ты просто не в духе была. Или еще что-то тебе помещало с ними пообщаться. — Он придумывал за нее оправдания, а потом попробовал расшевелить ее и заинтересовать. — Понятно, они видят в тебе союзника, а сейчас им как никогда нужна помощь.
 Она покраснела, а потом выпалила:
 — С чего бы это им видеть во мне какого-то союзника?
 — Да потому, что им хочется, чтобы фабрика заработала вновь.
 — Фабрика. — Силван замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. — А ты это сделаешь?
 — Если я потрачусь на фабрику, то у людей будет и работа, а следовательно, и хороший заработок. Они будут строить фабрику, значит, зиму переживут. — Он опять взял ее за руку выше локтя и легонько сжал. — Мужчины закончат стройку к лету следующего года, и тогда работа появится у женщин.
 — Но тебе-то это зачем? — Она недовольно поправила поля шляпки, отогнув их немного назад. — Тратить год жизни и добрую долю фамильного состояния на строительство фабрики? Той самой фабрики, на которой страшной смертью погиб твой брат!
 — Ну как ты не понимаешь? — Они уже вышли к океану и, не сговариваясь, повернули на тропу, ведущую к фабрике. — С тех пор, как тут погуляла буря, деревенские просят у меня — не просто просят, умоляют — отстроить фабрику. Им не хочется уезжать из Малкинхампстеда. Здесь жили их деды, и прадеды, и им не хочется покидать родные места.
 Ослабив бант под подбородком, она откинула шляпку назад, и ее широкие поля больше не прятали лицо Силван.
 — Ну да, а отец Доналд снова заведет свою песню про отречение от себя, про покорность воле Божией. Но что бы он ни говорил, никому ни в деревне, ни на фермах не захочется смиренно глядеть на собственных детей, умирающих с голоду.
 — И ты знаешь все это, хотя утверждаешь, что ты с ними не разговаривала?
 Ее губы дрогнули в усмешке:
 — Большого ума, по-моему, не требуется, чтобы догадаться об этом.
 — Это не от ума идет. У тебя дар сочувствия другим людям есть.
 — Да брось ты, какой еще дар.
 — А я тебе говорю: есть у тебя дар. Ты понимаешь других.
 — Нет. Тебя-то я вовсе не понимаю.
 — Гм. — Ранд задумался. Они уже взбирались на холм, откуда рукой подать было до фабрики. — Ну, наверно, семейная жизнь не может обойтись без трудностей. Как бы то ни было, мы — муж и жена, и так близки, как только могут быть близки между собой два человека. Нас скрепляют общие узы, и это очень тесные, сокровенные узы.
 Силван ничего не ответила.
 — Мы занимаемся любовью и испробовали, кажется, все, что только можно вообразить в этом деле, но я до сих пор не знаю, о чем ты думаешь. — Обхватив за талию, Ранд повернул Силван лицом к себе.
 Она выставила вперед твердый подбородок.
 — А зачем тебе это знать?
 — Потому что ты моя жена. Я женился на тебе потому…
 — Потому что священник с твоим братом застали нас на травке, — ядовито сказала она.
 — Правильно! — засмеялся Ранд. — А на травке-то мы оказались потому, что я по тебе с ума сходил. Ты завлекла меня телом и душою.
 Силван вырвалась из его объятий и поспешно отступила в сторону.
 — Приятно слышать.
 — Я же мог и не жениться на тебе. — Это ему пришлось сказать ей в спину.
 — Ну, да, конечно. — Силван опять водрузила на голову свою шляпку. — А мое доброе имя? А то, что вся округа уже про наши забавы знала?
 — И все равно меня бы никто насильно жениться не заставил.
 Силван расхохоталась, и в ее смехе и правда было что-то похожее на настоящую, непритворную веселость.
 — Ох, Ранд. Ты что, серьезно? Не понимаешь, что у тебя не было возможности увильнуть от обязанности повести меня к алтарю? Не тот ты человек и не та у тебя семья для такого рода вольностей. Только невежа и хам способен бросить девушку в таком двусмысленном положении. — А ты — ни то и ни другое.
 — У меня голова кругом идет от такой высокой оценки, да еще из твоих уст.
 Она не обратила внимания на его шпильку.
 — Представь себе, что сказала бы твоя мать, откажись ты жениться на мне? А как бы ты стал объясняться с братом? Или с тетей Аделой?
 — Ну, они, конечно, расстроились бы, — вынужден был признаться Ранд. — Но я бы их уговорил!
 — Нет, Ранд, — мягко сказала Силван. — это ты про какого-то другого человека говоришь. Вот Джеймс, возможно, способен на такое. А тебе совесть бы не позволила отказаться — И, переменив тон, спросила:
 — Так что там насчет фабрики? Все оборачивалось совсем не так, как он задумал.
 — Я просто хотел поговорить с тобой, посоветоваться. А ты все время прячешься в свою раковину и будто нарочно отталкиваешь меня.
 — Это мое дело! — резко сказала Силван и, не оглядываясь, зашагала вверх, только дойдя до вершины холма, она остановилась и подождала Ранда.
 Потупив глаза и уставившись на кончики своих туфель, Силван молча шла рядом с ним. Ранд почувствовал уныние. Легко было его матери давать добрые советы насчет того, как ему поладить с женой, а попробуй пробиться сквозь те преграды, которые она так тщательно громоздит и так ревностно оберегает. Ранд потянулся к ней, развязал ленту под подбородком и откинул шляпку на спину. Ему хотелось заглянуть ей в глаза, взъерошить волосы, поцеловать ее. Силван стояла на вершине косогора, ее распущенными волосами играл ветер, и в этот момент она была похожа на ту бойкую и покоряющую всех и вся Силван, на ту Силван, какой она была тогда, когда он ее встретил впервые.
 Как бы ему хотелось, чтобы она засмеялась сейчас, поддела его, даже стукнула — все лучше, чем эта непонятная тоска в глазах. До сих пор Ранду как-то не приходило в голову, что Силван может быть несчастна. Он ведь так старательно показывал свою любовь в супружеской постели, а вот оказывается, что Силван этого мало. Значит, права мать: любовь — это что-то большее, чем соединение двух тел. Он-то знал, что Силван нужна ему, нужна каждый день, каждый час, но как убедить в этом ее. Где найти слова, которые заставили бы ее поверить в его преданность? Силван стояла неподвижно. Слезы блестели в ее глазах.
 — Фабрика теперь, должно быть, сплошные руины, да?
 Солнце милостиво освещало и землю, и море, бившее в развалины внизу. Прежде тут был шрам на лице земли; теперь на его месте виднелась гноящаяся рана.
 Силван быстро зашагала рядом по пологому спуску, оставив Ранда далеко позади. Ее шляпку он все еще держал в руке.
 — Ты в самом деле думаешь это как-то исправить? — крикнула она ему издали.
 Ветер резкими порывами налетал с океана, и вот Ранд, разжав пальцы, позволил шляпе взлететь. Ветер подхватил ее, и она довольно долго парила над землей и лишь спустя какое-то время Упала в густую высокую траву.
 Это немного развеселило Ранда, и он поспешил следом за Силван.
 — Надеюсь, что-то удастся восстановить. Стены каменные, так что даже те камни, которые вывалились, пригодятся для чего-нибудь, а дранки и шифера, чтобы крышу покрыть, в округе полно.
 Фабрика — вернее, то, что от нее осталось — была уже прямо перед их глазами, и Ранд вздохнул. Восстановление производства мысль хорошая, если думаешь отвлеченно; но вот стоит оказаться лицом к лицу с действительностью, и вся затея с перестройкой кажется безумием.
 — Джеймс, разумеется, против. И тете Аделе никогда в голову не придет похвалить меня за такое дело. И за мать я боюсь — если мы отстроим фабрику, она опять вспомнит свое горе. Я даже боюсь заговаривать с ней об этом.
 — И мне тоже ненавистна фабрика. Шум, вонь, постоянная опасность. — Сняв перчатки, Силван провела рукой по одной из уцелевших стен. За ладонью потянулась белая полоса.
 Ноги у Ранда болели, все-таки они прошли пешком достаточно длинный путь, и он присел на один из квадратных валунов, выброшенных взрывом далеко за стены здания.
 — То есть, по-твоему, затея с восстановлением фабрики совершенно дурацкая? — вытянув ноги, он стал растирать бедра руками. — Ничего не выйдет?
 Силван вздохнула.
 — Надо восстанавливать.
 Изумившись, он начал:
 — Но ты же ненавидишь…
 — Мне ненавистна сама мысль, что такой прекрасный уголок Англии теряет население, потому что не может дать людям средств к существованию. Мы должны отстроить фабрику.
 — А если опять появится привидение и все начнется сначала?
 Нахмурившись, она покусала нижнюю губу.
 — Очень может быть, что это привидение питало личную вражду к твоему брату. Значит, уничтожив Гарта, призрак должен успокоиться.
 — Такая вероятность не исключена, — согласился Ранд. — Но вот Джеймс говорит, что все дело как раз в фабрике, что это из-за нее все неприятности.
 — А Джеймс уже знает, что ты собираешься снова заняться фабрикой?
 — Мы как раз обсуждали этот вопрос, — поморщился Ранд. — Джеймс был вне себя от ярости и всячески пытался отговорить меня.
 — Могу себе представить. — Силван следила за тем, как осторожно он разминает свои ноги, но помощь предлагать не спешила. — Как бы то ни было, нельзя, чтобы призрак верховодил нами и диктовал нам наши решения. Нам уже известно, что это — человек, теперь мы будем начеку и сумеем распознать его козни.
 Прежнее беспокойство за ее безопасность снова нахлынуло на Ранда, и он сказал:
 — Этот дух воюет только по ночам, и я буду рядом с тобой, нам придется, все-таки удвоить меры предосторожности.
 Силван внимательно рассматривала свои ладони.
 Ты хочешь, чтобы я уехала?
 — Это еще зачем?
 — Ну, чтобы я вернулась в дом своего отца. Ты же поэтому отсылал меня тогда? Правда? Ты лишний раз дать мне понять, что я…
 — Ты? Что… — Что я тут ни к месту. — Силван поглядела прямо в его глаза, и ее печаль отдалась в его сердце.
 — Это я не на месте, и места себе найти не могу, когда тебя нет рядом. — Ранд замотал головой. — Никогда больше я тебя никуда одну не отправлю. Я просто одурел тогда. — Она ни слова на это не ответила, и он тревожно спросил:
 — Ты что, не веришь?
 — Хотелось бы поверить.
 Ее осторожность задела его, и он совсем не к месту спросил:
 — Ты помнишь о своем обете повиноваться моим супружеским запросам?
 — Попробовала б я забыть, — усмехнулась Силван, и похоже было, что в ней, хоть на миг, вспыхнула ее былая живость. — Ты же мне при любом удобном, да и неудобном тоже, случае про это напоминаешь.
 Он решил вызвать у нее улыбку и, театрально воздев вверх руку, торжественно произнес:
 — Так позволишь мне приказать тебе еще раз как твоему герцогу и твоему супругу? Доверься мне, о возлюбленная моя, И знай, что отныне ты всегда будешь рядом со мной. Сможешь?
 Восторженной или хотя бы просто радостной улыбки он от нее не обился, но ее ответ вознаградил его.
 — Попытаюсь. Молчание, наступившее после этих слов, затянулось надолго, и наконец Силван, не выдержав, сказала:.
 — Не только обо мне заботиться надо. Женщин на фабрике охранять придется, да и саму фабрику ночами караулить. И про леди Эмми и тетю Аделу не забудь.
 Ранду очень не хотелось возвращаться к действительности, но не согласиться с нею он тоже не мог.
 — И еще Бетти охранять придется.
 — И Гейл.
 — Вряд ли призрак поднимет руку на ребенка. — Даже буйное воображение Ранда не могло представите такое.
 — Вряд ли. — Но вид у нее был обеспокоенным. — Надеюсь, что он не дойдет до такого злодейства. Если мы и убийцу твоего брата на чистую воду выведем, то открытие фабрики станет настоящим торжеством.
 — Всем этим мы и займемся, — бодро сказал Ранд. Молодчина все-таки у него жена! И здесь оказалась на высоте, оправдала все его ожидания. Но все равно, было ясно, что много еще воды утечет, прежде чем он сможет вновь завоевать ее доверие. И, просительно глядя на нее Ранд сказал:
 — Только обещай мне помогать.
 Силван наклонилась и протянула руку, чтобы помочь ему встать, но он схватил ее за талию и посадил к себе на колени.
 Она сопротивлялась, но вполсилы и совсем притихла, когда он обрушил на ее лицо ливень легких, любящих поцелуев. Но думала она о другом и, положив голову ему на плечо, тихо сказала:
 — Надо будет устроить лазарет.
 От неожиданности Ранд не сразу сообразил, о чем это она.
 — Ч-ч-что?
 — Ну, перевязочную надо будет устроить. Бинты там, травяные отвары, лубки, инструменты. — Она слегка вздрогнула, вспоминая. — Помнишь, нам все это было так нужно, когда случился взрыв.
 Он прижал ее к себе еще теснее.
 — Все, что только пожелаете, ваша милость. Ранд совсем не хотел над нею смеяться, но она, наверное, решила, что он издевается, потому что уж очень он старательно изображал послушание, и Силван попыталась вырваться из его объятий. Но мысли ее по-прежнему оставались заняты Рандом. Что вызвало в нем такую перемену? Все это время он обращался с нею так, словно она — хрупкий побег, нежный цветок или слабый ребенок. Он даже мысли не допускал, что она взрослый, самостоятельный человек, способный вместе с ним решать серьезные вопросы. А она-то — тоже хороша. Зачем это ей понадобилось изображать из себя светскую даму, леди с приличными манерами? В голове у такой леди если что и есть, так только заботы о прислуге, каковая, естественно, должна являться по первому же звонку своей госпожи, о вышивке — какими нитками вышивать да хорошо ли цвета лягут, да еще о благотворительности. Но вдруг все изменилось: Ранд разговаривал с нею, советовался, уверял, что ценит ее мнение. Может быть, это действительно так? Как бы ей хотелось стать Ранду не просто женой, но еще и другом, по-настоящему довериться ему.
 Силван так глубоко ушла в свои мысли, так крепко задумалась, что, когда перед нею возник мужчина, выросший прямо из развалин, она не только подпрыгнула, но даже взвизгнула.
 — Виноват, прошу прощения. Не хотел вас напугать, вы.., вы.., ваша милость?
 Покраснев от крайнего смущения и почувствовав себя донельзя глупо, она кивнула улыбающемуся широкоплечему парню. Не в том дело, что она увидала не того, кого рассчитывала увидеть. Ясно, что призрак Гарта она тут повстречать не могла — как и любой другой призрак, впрочем. Но и такого здоровенного малого, бродящего без дела в этих местах, она вовсе не думала увидеть.
 Мужчина тоже от неожиданности выронил охапку дров, которую нес в руках, и откинул свой вихор со лба. В глазах юноши поблескивало любопытство.
 — Ваша милость, я — Джеффри, плотник. Вы не обижайтесь только, но я решил кое-что подобрать на фабрике. А что зря добру пропадать? Скоро такие ветры подуют, а у меня досок нет, чтобы кое-какие дыры в доме залатать.
 — Я… Ну, я… — Она оглянулась, выискивая взглядом Ранда. — Да берите все, что вам нужно. Думаю, мой муж сердиться не будет.
 По бревнышку, по досочке, Джеффри собрал рассыпанную было охапку.
 — Так хотелось вас увидеть, хоть глазком. Женщины деревенские только про вас всю дорогу и толкуют. А ведь Наина — мне сестра двоюродная, чтоб вы знали. — Она смутилась, ей почему-то послышалось осуждение в его голосе, но малый радостно продолжал:
 — Ясное дело, всяк у нас — мне двоюродный брат или двоюродная сестра. Мы все тут в деревне — родня.
 Это его сообщение заставило, наконец, ее обратить внимание на слова парня, и она внимательно наблюдала, как он отзовется на то, что она скажет.
 — Вы, верно, очень не хотите насиженные места покидать.
 Ухмылка слетела с губ Джеффри.
 — Да не хочу я… Вот только…
 — Что только?
 — Как бы его милость убедить, что фабрику опять построить надо. Тогда у всех будет работа. Мы все богатые будем. — Заискивающая ухмылка опять появилась на его губах, и он снова согнулся в поклоне, а потом опять откинул чуб со лба. Это Ранд подошел к ним. — Ага, ваша милость, мы как раз про вас говорили тут. Про то, как бы здорово было, если бы опять фабрику открыть.
 Ранд взял Силван за руку.
 — Мы про это думаем.
 Издав радостный возглас, Джеффри опять согнулся в поклоне.
 — Как я рад слышать это, ваша милость. Это так для нас всех хорошо будет. — Доски опять выпали из его рук, и малый нагнулся за ними. — Я про это в деревне расскажу, можно?
 Ранд поглядел на Силван, и она поняла, что означают поднятые брови мужа. Если они разрешат Джеффри оповестить крестьян о своем намерении открыть фабрику, то новость разнесется по округе, как лесной пожар, и сразу же вся цепочка возможных последствий придет В движение. Это ее и пугало, и вместе с тем как-то возбуждало. Она кивнула Ранду, а тот кивнул Джеффри.
 — Ладно. Валяй.
 Джеффри не только не умолк, но накинулся на Ранда с расспросами, перемежая их возгласами радости, и потому Ранд не мог сдвинуться с места. А вот Силван высвободила свою ладонь из руки мужа и решила зайти внутрь фабрики. У нее не было никакой определенной цели — просто решила зайти, чтобы оглядеться в цеху.
 Отворив дверь кабинета Гарта, она заглянула туда. Никто ничего из этой комнаты не утащил. Все оставалось так, как было при жизни хозяина. Немалая часть здания выдержала взрыв, а то оборудование, которое уцелело, прикрыли, чтобы его не повредила непогода. На самом деле одна только дальняя стена фабрики полностью вылетела, а две смежные с нею стены оставались целы. Огромные дубовые балки как бы подпирали крышу — как раз там, где кровля пострадала сильнее всего. К своему удивлению, Силван вдруг почувствовала себя купеческой дочкой, потому что поняла: она может подсчитать, во что обойдется ремонт.
 Размышляя об этом, Силван потихоньку двигалась вперед, к тому месту, где завалило работницу. Ту, которую звали Наиной. Пятна крови все еще были заметны на полу, ни солнце, ни дождь не уничтожили этот знак катастрофы, кровавый след только слегка выцвел. Силван поежилась. Это место вызывало тягостные воспоминания. И еще она не могла отделаться от чувства вины — здесь тогда она причинила страшную боль другому человеку. Силван вспоминала белое лицо Ранда — он помогал ей во время операции, суровую деловитость отца Доналда, а главное — страшное кровавое месиво, в которое превратилась нога Нанны. В ее ушах до сих пор стоял звук пилы, рассекающий человеческую плоть. Силван тряхнула головой, пытаясь избавиться от мрачных воспоминаний. Но в этом месте все напоминало о недавней трагедии.
 Ширли умерла тут. Если бы Силван не замешкалась сразу после взрыва… Если бы она кинулась на поиски Ширли, вместо того, чтобы перевязывать ребра Беверли…
 Если бы… Эти «если» громоздились друг на друга, и Силван понимала, что все равно нельзя было спасти Ширли. Если бы она оказалась возле Ширли с самого начала, то скорее всего погибла бы вместе с ней. А умирать Силван не хотелось. Ни тогда, ни теперь. Силван медленно вышла из разрушенного цеха и направилась туда, где в тот страшный день сидел Ранд с мертвым братом на руках.
 Отыскать это место было совсем нетрудно; кто-то уже побывал здесь и обложил его камнями. Камни были небольшие, из тех, что использовались при постройке фабрики, а хорошо заметная пирамида в головах, то есть там, где несколько месяцев назад лежала голова Гарта, была выложена из гальки, выглаженной то ли ручьем, то ли океанским прибоем.
 — Кто бы это мог сделать, а? Оказывается, за ней по пятам шел Ранд, а она и не замечала.
 Он нагнулся и дотронулся до небольшого памятного знака.
 — А мне даже в голову не пришло это место как-то отметить. А если бы и пришло, я бы, наверно, велел поставить какой-нибудь величественный памятник. Словом, что-то напыщенное у меня бы вышло, а Гарт такого не любил. А вот это — много лучше. Это бы ему понравилось.
 — Может, нам и внутри устроить что-то в этом духе? — нерешительно спросила Силван.
 — Там, где Ширли погибла? — Он кивнул. — Правильно, если уж мы собираемся снова открыть фабрику, то хорошо будет почтить память тех, кого уже нет с нами.
 — Я тут не бывала с самого того несчастного случая.
 — Я-то бывал. — Он уселся рядом с кучкой камней, опершись рукой об этот импровизированный памятник, словно руку брата в своей держал. — Меня сюда что-то тянуло, все я понять хотел, как это так случилось, что Гарт погиб. Его нет, он ушел, но я все еще надеюсь повстречать его…
 Голос Ранда осекся, из глаз его текли слезы, медленно скатываясь по щекам.
 — Иногда мне кажется, что я слышу его голос. — Слезы потекли сильнее, оставляя на лице грязный след. — Когда, скажем, тетя Адела начинает вещать, я почти слышу… — Он по-детски смахнул слезы рукавом. — По-моему, она тоже слышит его, потому что очень переменилась… — Ранд нервно хохотнул. — У нее такой виноватый вид, когда она говорит вещи, которые, как ей хорошо известно, взбесили бы его, а его нет, не то он за словом а карман не полез бы.
 Рука Силван невольно потянулась утешить, погладить Ранда. Но она спохватилась и задержала ее на полпути. Каждый сам справляется со своим отчаянием.
 — Мне так его не хватает, и особенно мне тоскливо потому, что те последние месяцы, которые он прожил, я ему отравил. Я сидел в своем кресле на колесах и всячески его изводил. А разговаривай я с ним, уважай я его, доверяй я ему, вообще, веди я себя с ним так, как положено младшему брату со старшим, мы бы поймали того негодяя, который натворил все это. — Речь Ранда перемежалась громкими судорожными всхлипами. — Будь оно все проклято, незачем было Гарту погибать.
 Его скорбь и то, что он чувствовал себя таким виноватым, разрывали ей сердце. Но она не плакала. Начни она только плакать, и ее слезы превратятся в плач по всем мужчинам, оставшимся лежать на поле боя или же выбравшимся с него, но с ранами и увечьями, в плач по всем женщинам, которые погибли или покалечились на фабрике, в плач по Ранду с его убийственными терзаниями, в плач по Гарту, так нелепо погибнувшему. Начни она только плакать, и никогда ей уже не остановиться.
 Освободившись из рук Ранда, она медленно встала и направилась вниз по холму.
 Она хотела убежать от своей печали, но находила ее в каждом овраге, в каждой ложбине, на каждом косогоре.


* * *

 Да со мной все хорошо, Ранд. Просто мне взбрело в голову пройтись по холмам. Слишком уж долго я просидела взаперти. Мне даже захотелось полежать на травке, ведь очень скоро осень украдет все яркие краски у зелени.., нет, не тревожься, со мной все в порядке. Так или примерно так она объяснит Ранду свое утреннее бегство, если он пожелает узнать, где это она бродила до самого вечера. Силван стояла на краю лужайки, в тени боярышника, и думала, что она скажет Ранду и им всем. Ведь они, наверно, волнуются. Ужин и чай она пропустила. Скоро совсем стемнеет… А ей совсем не хочется встречаться с Рандом. Никого из них она видеть не желает. Никого из семейства Малкинов, никого из прислуги, ни Джаспера, ни его преподобие Доналда. Все они такие благожелательные, так любезны с нею, так тревожатся за нее, всегда спросят, чего она хочет, и чего бы она ни пожелала, все сделают. Она ощущала себя неблагодарной и подлой, чтобы не чувствовать себя несчастной.
 На террасу вышла Бетти и, прикрыв глаза ладонью от лучей заходящего солнца, поглядела на лужайку. Силван захотелось спрятаться, но это было бы уж совсем глупо, и, когда Бетти изо всех сил замахала руками, Силван помахала в ответ и двинулась к лестнице.
 Бетти повстречала ее на половине лестницы и не обратила никакого внимания на любезную улыбку, которую так долго и так тщательно разучивала Силван.
 — Ваша милость, а Гейл вам в ваших блужданиях не попадалась?
 Почувствовав себя круглой дурой, Силван поняла, что не на ней свет клином сошелся, по крайней мере, для этой женщины.
 — Нет. А что, ее нет дома?
 — Опять куда-то запропала, — Голос у Бетти был недовольный, но вид очень встревоженный. — Она исчезает. Все чаще и с каждым разом на все большее время. Я пробовала втолковать ей, что нужно говорить мне, если она куда-то соберется. Но она только отмахивается: мол, со мной ничего не будет. Я бы, знаете, не переживала, играй она с другими детьми, так нет же, она все одна норовит, а если поскользнется там или что… — Покопавшись в объемистых карманах своего фартука, Бетти извлекла оттуда горсть мелких камушков. — Вы, небось, думаете, что я совсем рехнулась, да, ваша милость?
 — Да что вы. — Силван положила ладонь на плечо Бетти. — А давно ее нет?
 — Она забрала с собой в тряпицу немножко еды на ужин и ушла еще до обеда. — Бетти рассыпала камни у корней дерева. — Я-то думала было, что она за вами увязалась, но его милость вот уже час назад как вернулся и говорит, не видал, а теперь…
 Почувствовав себя так, словно она в чем-то подводит Бетти, Силван попробовала утешить ее.
 — С Гейл все в порядке, я не сомневаюсь. Но, все равно, пойду поищу ее.
 — Ох, да не надо вам. Его милость уже пошел. — Из кармана Бетти выскочило еще несколько камешков. — Я его ни о чем не просила, не думайте, потому что шел он с трудом, до сих пор ему тяжеловато ходить, но, когда он понял, что вас еще нет дома, он пошел. И слушать ничего не захотел.
 — Правда?
 — Да это еще не все, думается мне. — она недовольно покачала головой. — У него с господином Джеймсом все опять по-старому. Точно так, как сегодня утром, когда господин Джеймс прибыл.
 — Все опять по-старому? — Былые подозрения Силван вновь зашевелились в ее душе — уж очень мрачно говорила Бетти. — Они что, дрались?
 — Мистер Джеймс не хочет, чтобы его милость… — Бетти замялась в нерешительности. — Знаете, не хочу я болтать, особенно, когда еще ничего толком не решено.
 — Мистер Джеймс не хочет, чтобы Ранд снова открыл фабрику.
 — Ох, так вы знаете, — кивнула Бетти, которой явно понравилась осведомленность Силван. — Я думала, что он, конечно, должен поговорить с вами про это, но мужчина есть мужчина, кто знает, что у него там на уме.
 — А где теперь мистер Джеймс?
 — Да к себе в комнату пошел и дуется там. Он как дитя и всегда такой был. — Бетти прикоснулась к кончику носа Силван, который обгорел на солнце. — Знаете что, давайте-ка лучше заходите, и я уксусом этот ваш солнечный ожог обработаю. А шляпа ваша где?
 — Потеряла где-то. И не знаю где. — Пока Ранда нет дома, Силван сможет поесть, передохнуть и собраться с силами, чтобы выдержать неминуемое столкновение. Но ее тоже тревожила мысль о Гейл, тем более что Силван немало времени проводила с девочкой и хорошо знала, как Гейл тоскует о погибшем отце.
 — Но, по-моему, мне тоже надо отправиться на поиски Гейл.
 — Пусть она только вернется. Я ее зацелую до смерти сначала, а потом отлуплю. На ней ни одного живого места не останется. — Бетти попробовала посмеяться своей непоследовательности. — Но, в самом деле, разве можно ей так надолго пропадать? Пусть уж лучше с вами гуляет, и то спокойнее. — Изобразив крайнее неудовлетворение, Бетти вывернула карманы фартука наизнанку и вытряхнула их.
 У ног обеих женщин покатились камешки, опять такие же, как те, которые Бетти уже вытряхивала из карманов, и Силван, глянув на эту мелкую гальку, вдруг догадалась.
 — А где вы это берете?
 — Я заходила в комнату Гейл, чтобы убедиться, что ее там нет. Ну, я на всякий случай глянула во все углы, может, она прячется или вдруг намек какой попадется, где ее искать, а нашла не Гейл, а вот их. И еще были побольше, все в углу собраны. Зачем ребенку нужна эта куча булыжников, а, как вы думаете? Я-то ума не приложу, но — мисс Силван, а в чем дело?
 Силван оцепенела, глядя на гладкую гальку, отшлифованную то ли прибоем, то ли течением Ручья.
 — Я знаю, где она.
 — Где?
 — На фабрике. — В памяти Силван ожило видение небольшой пирамиды, за которым последовали куда более мрачные видения перекореженных балок и переломанных досок, из которых вылезали погнутые гвозди, и все это висело над побитым оборудованием.
 — Я пойду приведу ее.
 Видно, то же самое видение явилось и Бетти, потому что она сказала:
 — Я с вами.
 Сначала они побежали по парку, потом вышли на тропинку, но Бетти куда лучше, чем Силван, знала все ходы и выходы и взяла поэтому руководство на себя.
 — Здесь пойдем. Так короче будет.
 Они пробрались через деревья и спустились по крутому уклону в овраг. Силван оступилась, угодила ногой в мягкую грязь и не удержалась на ногах. Падая, она выставила вперед руки, :а когда поднялась, Бетти ей сказала:
 — Дурное дело мы затеяли. Надо было на телеге поехать.
 — Да пока Джаспер запряжет лошадей, мы добежать успеем, — сказала Силван, дуя на свою саднящую ладонь. — Со мной уже все в порядке. Пошли.
 — Да и Джаспера на месте нету, — как бы соглашаясь, сказала Бетти. — Он опять за Лореттой увивается, сдурел совсем. Теперь в гору пойдем.
 Они полезли вверх, туда, куда указывала Бетти.
 — Так Джаспер влюбился? — спросила Силван.
 — Ничего хорошего из этого не выйдет. — Бетти тяжело дышала. — Лоретта замужем и похоже, так и останется. Муж у нее грубый, как кабан какой дикий, да только вдвое тупее любого кабана.
 Они выбрались на гребень холма, и Бетти остановилась, дыша с трудом.
 — Видите, куда мы пришли?
 — Да. — Если бы не Бетти, пришлось бы идти в два раза дальше, а так они полпути срезали. Фабрика уже была совсем недалеко. Силван крикнула: «Быстрее!» — и припустилась бежать, забыв, что Бетти трудно угнаться за ней.
 — Постойте, ваша милость! — закричала наконец Бетти.
 Обернувшись назад, Силван увидала, что Бетти стоит, согнувшись и уперев ладони в колени, и пытается перевести дух. Только теперь Силван поняла, как Бетти вымоталась.
 — Бетти, я бегом. Без вас. Надо торопиться.
 — Ваша милость! — Бетти так закричала, что Силван опять встала, как вкопанная. — А почему вы так спешите? Чего вы боитесь?
 — На фабрике опасно. Гейл могла пораниться, кто знает, могла кровь пойти… — Бетти все еще таращила глаза, а Силван поторопилась отогнать от себя чудовищные видения, которые ей подсказывало воображение. Тем более, что и без того было чего бояться. Вот эти-то истинные, обоснованные страхи она и выставила теперь наперед. — По деревне слухи пойдут, а то и по всей окрестности, мол, Ранд собрался опять открыть фабрику. А это кому-то наверняка очень не понравится.
 Бетти сразу сообразила.
 — Бегите, ваша милость. Бегите! А я в деревню пойду или домой вернусь.
 — Застыв в нерешительности и не зная, в какую сторону лучше двинуться, она наконец сказала:
 — До деревни ближе.
 — Отправьте сюда помощников, — крикнула Силван и побежала опять к фабрике. Слишком поздно.
 Когда Силван была совсем маленькой, она воображала себя бесстрашной героиней, которая принимает любой вызов и которой нет нужды прятаться или увиливать. А вот теперь она бежала, чувствуя, как туфли натирают ее подошвы, как на пятках уже появляются волдыри, она замечала, как колотится у нее сердце и как воздух, который она хватает ртом, обжигает ее легкие. Слишком поздно.
 Гейл, наверно, уже успела уйти с фабрики. А, может, она туда и не заходила. А еще, и это тоже похоже на правду, тот злодей, который строил из себя привидение, мог покинуть здешние места, а даже если он по-прежнему бродит по округе, не будет же он трогать малое дитя.
 Но Гейл — ребенок Гарта, и Силван боялась даже на миг подумать, что будет, если она опоздает.
 Слишком поздно, слишком поздно. Она карабкалась в гору по холму, за которым уже была фабрика. Тут она постояла немного, чтобы перевести дыхание. Перед нею высилась длинная стена прямоугольного строения. Значит, нетронутый кабинет Гарта должен быть справа, а та стена, которая рухнула, слева. Ничего из ряда вон выходящего она не заметила, но солнце уже село, и быстро темнело, так что видно становилось с каждой секундой все хуже и хуже.
 Не хотела она, чтобы солнце садилось. Не сейчас! Сейчас она совсем одна, а какая-нибудь хищная и злобная тварь только и дожидается темени, чтобы начать свои бесчинства. Но как ей не стыдно в такую минуту думать о себе. Что, если Гейл истекает кровью там, внизу?
 Она сбежала с холма, перепрыгивая через вереск, оступаясь и натыкаясь на покрытые мхом камни.
 — Гейл! — крикнула она. — Гейл!
 За штабелем камней возникла маленькая фигурка и поглядела на Силван снизу вверх. Сердце Силван заколотилось, преисполнившись благодарности.
 — Гейл! — Она замахала так, что, верно, Походила со стороны на рехнувшуюся, и, обрадовавшись, Гейл кинулась к ней навстречу. Они сошлись на поросшем травой склоне перед фабрикой, и Силван крепко прижала к себе девочку. — Господи, только бы с тобой все было ладно, только бы хорошо с тобою было! — Силван никак не могла справиться со своим дыханием. — У тебя все хорошо, а?
 — А как еще со мной может быть? — воинственно заявила девочка.
 — Как же ты нас напугала! — Силван уронила голову на тоненькое плечико Гейл, мать совсем заболела со страху.
 — Я была тут, когда кто-то вошел внутрь. — Гейл потрепала Силван по голове, спокойно и уверенно, как совсем взрослая, но все ее рассуждения оставались, конечно, детскими. — Мне так не хотелось, чтобы кто-то меня тут застал, и я спряталась и не выходила, пока он не ушел.
 Тревога снова стремительно вернулась к Силван.
 — А кто это был?
 — Не знаю. — Гейл сердито сверкнула глазками. — Так, шарил тут, искал чего-то, тут многие побираются. Почему бы им не оставить это место в покое?
 Выпрямившись, Силван смахнула со лба капельки пота и оглядела площадку перед фабрикой. Похоже было на то, что их двоих хорошо видно со всех сторон, но если бы кто-нибудь из них сейчас закричал, ветер унес бы прочь любой женский вопль, так что никто все равно ничего бы не услыхал.
 — Пойдем домой, Гейл.
 — Я еще не хочу. — Гейл зашагала к фабрике. — У меня тут дела есть.
 Стараясь не отставать от девочки, Силван спросила:
 — Камни положить на то место, где отец лежал?
 Гейл стремительно обернулась;
 — Откуда вы…
 — Твоя мать нашла камешки в твоей спальне.
 — В моей спальне? — закричала Гейл. — Она же знает, что я не хочу, чтобы она заходила в мою спальню.
 — Ты так долго пропадала, что она подумала, может, ты спряталась.
 — Ох. — Лицо Гейл стремительно менялось, отражая работу мысли, потом девочка угрюмо объяснила:
 — Я заснула. Тогда, когда спряталась, чтобы меня не увидел тот, кто зашел. Она забрала мои камешки?
 — Боюсь, что да, но ты должна быть благодарна. Я узнала эти камешки, из которых ты соорудила памятный знак, и потому поняла, где ты, — Силван подошла к маленькой пирамиде, а Гейл последовала за нею и встала рядом.
 Слегка смутившись, девочка тронула ногой камешки.
 — Этого мало.
 — Ранд тоже видел их сегодня. Мы оба решили, что твой отец одобрил бы это.
 Губы у Гейл скривились, и голос задрожал:
 — Вы в самом деле так думаете?
 — Мы, взрослые, совсем глупые, потому что нам до такого ни за что не додуматься. — Силван опять притянула к себе девочку, и та на этот раз не протестовала против объятий. — Но, знаешь, уже темнеет, и нам надо вернуться домой, а не то кто-нибудь…
 — Кто-то за мной явится? — в голосе Гейл зазвучала досада. — Мне надоело, что все ведут себя так, словно я дитя малое. Вы и мама моя, а еще дядя Джеймс и, может быть…
 — Дядя Джеймс? — Силван повернулась, как раз вовремя, чтобы заметить направляющегося к ним быстрым шагом Джеймса. Его темные волосы и высокая фигура внезапно заставили ее вспомнить Ранда, и Гарта, и Радолфа и.., и того призрака. Все прежние тревоги вернулись к ней вновь, и вдруг дикая мысль поразила ее как молния. Она схватила Гейл за руку.
 — Ты где прячешься?
 Изумленная Гейл забавно подняла бровки.
 — Что?
 — Беги. Быстро. Прячься! — Но дядя Джеймс…
 — Давай, быстро!
 Что-то от дрожи, охватившей Силван, видимо, передалось девочке, потому что она быстро скрылась в воротах фабрики, оставив Силван наедине с приближающейся угрозой.
 — Черт бы побрал эту девчонку! — Джеймс начал свою возмущенную речь, как только подошел достаточно близко, чтобы она его расслышала. — Где она шляется? Попадется она мне в руки…
 Он двинулся к фабрике, но Силван схватила его за рукав.
 — В чем дело?
 — Я собираюсь запереть ее тут. И вас тоже, ваша милость. Да, да, и вас, новую — новейшую — герцогиню Клэрмонтскую. У вас вообще есть хоть какой-нибудь здравый смысл? — И схватив Силван за запястье, он потащил ее к зданию. Упираться и спорить с ним было бесполезно. Джеймс был мужчина рослый и сильный, хотя сейчас вид у него был усталый и запыхавшийся. Когда она не захотела переступать порог, он просто обхватил ее за талию и перенес внутрь фабрики.
 — Как только я услыхал пересуды прислуги, я поговорил с Рандом. Я клялся, я умолял, я ругался. Ранд просто не понимает, в какую грязь он лезет, и добро бы только он сам пачкался, так нет же, брызги летят во все стороны. Он мне не верит, когда я пробую ему это втолковать.
 Она подобрала какую-то тяжелую деталь от разрушенной машины и крепко ухватилась за нее, Джеймс это заметил.
 Силван выдержала его взгляд, и выражение его лица немного смягчилось.
 — Вы такая же злющая, как я и думал. Герцоги Клэрмонтские дуют в дуду, а мы что? Мы — подданные, и нам под эту дуду плясать Положено. Все правильно. — Джеймс огляделся. Кругом были сплошные развалины, на которые сейчас опускался мрак. — А где эта чертовка?
 — Прячется. В конторе Гарта. — Хитря, она спросила:
 — Мы ее заберем?
 — Что она там забыла? — Джеймс двинулся в ту часть фабрики, которая меньше всего пострадала от взрыва.
 Силван пошла впереди, а когда Джеймс шагнул вслед, она стряхнула с себя его цепкую руку, солнце уже зашло за горизонт, но его последние лучи еще проникали в цех через дыры в кровле и провал в стене. Но чем глубже они заходили внутрь, тем темнее становилось. — Она просто играет. Ребенок, знаете ли.
 — Не знаю. — Одним глазом он пытался держать в поле зрения ее, другим — следил за тем, как бы не оступиться. — Я всегда старался держаться подальше от этих бесенят.
 — Надеюсь, что такое отношение не распространяется на Гейл. — Чем ближе они подходили к конторе Гарта, тем внимательнее становилась Силван. Если Гейл и в самом деле устроила себе укрытие в кабинете отца, — а это более чем вероятно — ее присутствие может обернуться несчастьем.
 Джеймс насупился, слова Силван показались ему непонятными.
 — А чем Гейл лучше других ребятишек? Такая же своевольная. Вот зачем, скажите, она сюда ходит? Тут такой развал, чего здесь девчонке делать? Я, например, и не был тут ни разу с тех пор, как Гарт погиб.
 Она изобразила удивление:
 — Неужели?
 — Нет. Я.., ну, нет. Я чувствовал себя таким виноватым, что видеть все это непереносимо. — Он резко засмеялся, и в голосе его она почувствовала боль. — И к чему мне ходить сюда и мучиться? — Силван поскользнулась и Джеймс успел подхватить ее. — Осторожнее! — предостерег он ее. — Не хватало еще чтобы с вами что-нибудь случилось.
 Глядя на Джеймса сквозь сгущающийся полумрак, она видела его глубокие глазницы, его впалые щеки, его высокий рост. Похож на призрака — как Ранд, и как тот призрак, которого она увидала в первую свою ночь в поместье, и как еще один настоящий дух, вовлекший ее в веселую погоню, и как тень того призрака, которого она не разглядела — уж слишком поспешно метнулся он из ее комнаты. Все они похожи. Слишком много привидений, и все они слишком похожи друг на друга, а этот признается в своей вине. Джеймс — обходительный, милый, очаровательный Джеймс — был одним из тех, кто так похож друг на друга. А сейчас он не только говорит о своей вине, но еще и улыбается. Словно посмеиваясь над ее неспособностью сообразить.
 — Как вы себя чувствуете? — спросил Джеймс. — У вас такой вид, будто вы привидение увидали.
 Он еще издевается! И Силван по-настоящему разозлилась. Теперь она не сводила с него глаз.
 — Гейл, если ты в кабинете своего отца, немедленно выходи, — громко сказала она, открывая дверь кабинета Гарта. Силван рассчитывала усыпить бдительность Джеймса и в то же время дать понять Гейл, что ей ни в коем случае нельзя покидать своего укрытия.
 Заглянув в приоткрывшуюся дверь, Джеймс спросил:
 — А вы уверены, что она тут? Воспользовавшись удобным моментом, Силван сунула голову внутрь и пригляделась. Гейл не было видно, и она облегченно вздохнула. Будто бы обращаясь к девочке, она сказала:
 — Гейл, выходи! Хватит баловаться.
 — Так она здесь? — В голосе Джеймса звучало удивление. — Тогда почему же не выходит?
 — Откуда я знаю? — Силван постаралась сделать вид, что страшно раздражена. — Может, вы ей скажете?
 — Я? — Джеймс приложил ладонь к груди. — Если уж она вас не слушается, то что я ей могу сказать?
 А вот теперь Силван могла пустить в ход свой актерский талант. Прижав руку к сердцу и проникновенно глядя на Джеймса, она сказала:
 — Маленькая Гейл тоскует по погибшему отцу. А вы так похожи на него! Попробуйте уговорить девочку — может быть, ваши слова покажутся ей более убедительными. — Силван толкнула его в кабинет. — Она прячется под письменным столом. Идите и позовите ее. Она к вам выйдет, я знаю, — А вы куда пойдете, пока я буду строить из себя дурака? — раздраженно спросил он.
 — Останусь тут. Подожду вас обоих.
 Он ей поверил. Этот дурень ей поверил, потому что он мужчина, а она — женщина. Женщины — это такие глупые создания, которые падают с обрыва, когда им кажется, что кто-то стонет или камни в них кидает, а это маленькие безобидные зверюшки в темноте шмыгают.
 Она до сих пор не могла простить насмешек Джеймса. Как он издевался над ее страхами в ту ночь, когда спас ее! И сейчас ей даже хотелось, чтобы Джеймс оказался тем самым негодяем — она первая разоблачила бы его.
 Шагнув в комнату, Джеймс завел уговаривающие речи, а Силван уцепилась за рукоятку одного из тяжелых металлических станков. Она налегла изо всей силы и надавила на эту железную деталь. Машина подалась где-то на полшага, может, чуть больше. Она опять толкнула станок изо всей силы и услыхала, как Джеймс сказал:
 — Что в самом деле…
 С перепугу, видно, у Силван появились новые силы, и она, испытывая жуткий страх и очень боясь не успеть, толкала станок так быстро и так сильно, как только могла. И подперла дверь этим массивным металлическим сооружением как раз тогда, когда дверь стала открываться ей навстречу. Не понимая, что случилось, Джеймс окликнул ее:
 — Силван!
 Она опять уперлась всем телом в станок и, вглядываясь в дверной проем, увидела, как Джеймс пытается просунуть пальцы в щель.
 — Нет! — крикнула она и налегла на станок, и тут машина поехала вперед так легко, словно была на колесах.
 Пальцы Джеймса сильно прищемились, и он завопил от страшной боли. Перепугавшись, Силван попыталась было толкнуть станок назад, но услыхала мужской голос:
 — Нельзя!
 Она взвизгнула и обернулась. Рядом с нею стоял отец Доналд. Это он смазал полозья станины, заставив металлическую махину так легко скользить по полу. Схватившись за сердце, готовое выскочить из груди, Силван сказала:
 — Я его поймала!
 — Вижу.
 Его жесткое лицо поплыло перед ее глазами, и она подумала, что никогда не была так рада видеть другое человеческое существо подле себя. За всю свою жизнь она так не радовалась помощи.
 — Это Джеймс во всем виноват.
 — Да. — Священник кивнул, всем своим видом показывая, как он скорбит о заблудшем грешнике. — Это он.
 — Силван, — вопил Джеймс. — Ну, послушайте, прошу. — Свободной рукой Джеймс что было силы колотил в дверь. — Прошу вас, Силван. — Потом она услыхала, как он бормочет:
 — Мои пальцы.
 И в Силван невольно шевельнулось сострадание.
 — Его пальцы зажаты, — сказала она отцу Доналду. — Надо…
 — Не надо.
 — Ему же больно. — Она толкнула станок назад, пытаясь отодвинуть его от двери, но священник схватил ее за плечо и отшвырнул в сторону.
 — Нельзя! — закричал он.
 Она оступилась и, ударившись обо что-то тяжелое, растянулась на полу. Он возник над нею черной тенью, и ее воображение сразу же превратило его в нечто отталкивающее и зловещее.
 — Ваше преподобие, — прохрипела она.
 — Оставьте ее! — Джеймс бился в дверь всем телом. — Не смейте трогать ее! Если с Силван что-нибудь случится…
 Слова Джеймса стали доходить до нее. Она попыталась встать, но парализованное ужасом тело не желало подчиняться.
 — Ваше преподобие?
 Она силилась отыскать что-то возвращающее уверенность в перекосившемся, накренившемся мире, но священник навис над нею с длинным обломком металлической трубы в руках.
 — Это очень хорошо, что вы закрыли его там. Мне было бы куда труднее справиться с вами обоими.
 Справиться О чем это он?
 Ее юбки запутались, когда она падала, и он наступил на них ногой, когда она попробовала подняться.
 — Даже и не пытайтесь встать. Вы просто упадете еще раз.
 Носок его башмака больно ударил ее по щиколотке, и эта боль все никак не проходила.
 — Боже милостивый!
 — Я всегда привожу их к Богу. — Он улыбался ей, и вид у него, как всегда в такие моменты, был благостно проницательный. — Они всегда молятся, когда я кончаю с ними.
 Джеймс продолжал кричать из-за двери:
 — Силван, бегите! Силван едва ли слышала его. Во всяком случае, слова Джеймса почти не доходили до ее сознания, потому что все ее внимание сосредоточилось сейчас на его преподобии Доналде.
 — Не подобает сочувствовать и помогать тому, кто противится воле Божией. — Это увещевание произнесено было с состраданием в голосе, но священник так цепко держал трубу, что даже суставы пальцев и ногти у него побелели.
 — А я разве таким помогала?! — Она кинулась шарить в поисках хоть какого-то оружия, но как назло на полу не оказалось ничего подходящего — весь покореженный металл, остававшийся после катастрофы, из этой части цеха уже убрали, а пол подмели.
 — Да как вам в голову могло прийти, что молот Господень не отыщет и не поразит вас?
 Она ушам своим не верила. Заикаясь, она выдавила из себя:
 — В-в-ввы — мм-м-молот Господа?
 — А кто более достоин?
 И его глаза тоже выглядели глубокими и пустыми в полумраке, разлившемуся в цеху, и его белокурые волосы… Они поблескивали даже в полутьме.
 — Но вы же не можете быть призраком. У призрака волосы черные были. Он похож больше на Ранда и Гарта и, — она глянула в сторону кабинета, где все еще вопил Джеймс, — на Джеймса.
 — Ох, женщина, как ты глупа. Ты видишь только то, что тебе хочется видеть. Вакса для сапог хорошо меняет цвет волос.
 — И вы им не родственник. — Она с тоской поглядела через нагромождения покореженных металлических конструкций и поломанного и потрескавшегося дерева на улицу, где все еще было светло. Солнце, спрятавшись за горизонт, все еще дарило вечерней земле свои последние лучи. — Вы и не похожи на них.
 — Не похож? Я?
 Он засмеялся, и смех его прозвучал странно и зловеще. На секунду Силван показалось, что перед ней — сумасшедший. Она опять поглядела на длинную металлическую трубу, зажатую в его кулаке. Как же она ошиблась! И ошибка эта была роковой.
 Священник продолжал своим мягким, укоряющим голосом.
 — Первый герцог Клэрмонт разметал свое семя по всей округе, оплодотворив, среди прочих, и мою давно усопшую и легко соблазнившуюся пра-пра-пра-прабабушку. Мне говаривали, что выгляжу я так, как эти, из герцогского рода, и я подумал, что уж в темноте я тем более сойду за герцога. — Он снова наступил своим огромным сапогом на ее юбку, как только она попробовала шевельнуться. Силван подняла глаза вверх и увидела, что священник взялся за свою металлическую трубу обеими руками и улыбнулся мягкой упрекающей улыбкой.
 — Другие женщины думали, Я — первый герцог Клэрмонтский, но вы лучше поняли, в чем дело, так что, боюсь, я вынужден буду преподать вам урок Никто в деревне не встречал Гейл, никто не видел Силван, и Ранд утомился и чувствовал досаду. Не диво, что монахи в Англии в седую старину давали обет безбрачия. Так уж наверняка убережешься от многих лет непрестанного страдания.
 Сердясь и беспокоясь, он побрел к дому викария.
 Конечно, по этому поводу монахи не страдали, зато наверняка мучились чем-то еще.
 Аккуратный коттедж был обнесен забором, а дворик дышал свежестью трав и поздних цветов. Надо полагать, цветоводом и садоводом была тут Кловер Доналд. Ранд постучался в дверь и раздраженно дожидался, пока ему наконец откроют. Отец Доналд, вечно сующий свой нос в чужие дела, больше кого бы то ни было мог быть осведомлен о местонахождении жены и племянницы Ранда, хотя духовная особа, скорее всего, не упустит случая прочитать герцогу наставление касательно семьи и поддержания в таковой подобающего благолепия.
 Его преподобие Доналд исповедовал весьма строгие воззрения на дом и обязанности мужчины, женщины и ребенка и на взаимоотношения между членами семьи. Похоже, он еще не вступил в девятнадцатый век; Ранд сомневался, что он когда-нибудь все-таки пересечет этот временной рубеж, и эта несовременность викария делала пребывание в его обществе весьма неуютным.
 Вот почему Ранд сначала исчерпал все прочие способы добыть нужные сведения И лишь затем, скрепя сердце, подошел к дому священника.
 Не дождавшись никакого отклика, он постучался снова и услыхал подрагивающий голосок Кловер:
 — Кто там?
 От неожиданности Ранд даже отпрянул от двери. Местные жители никогда не спрашивали, кто именно к ним пришел, но это же Кловер Доналд, женщина, постоянно опасающаяся прогневать своего сурового супруга и боящаяся не только мужнина суда, но и недовольства любого существа, живущего на сем свете.
 — Это — Ранд Малкин, — отозвался он. И ничего не произошло: дверь она так и не открыла.
 Ранд вздохнул.
 — Это — герцог Клэрмонт, — произнес он четко и очень медленно. — Можно войти?
 Дверь со скрипом отворилась, и глаза Кловер изучающе оглядели гостя. Очень осторожно она приоткрыла дверь пошире.
 — Добро пожаловать, ваша милость. Можно было подумать, что только знатный его титул открыл перед ним эту дверь, тогда как одного его имени было совсем не достаточно. Так, наверно, и должно быть, решил он. Священник прихода в Малкинхампстеде получал свое место и жалованье с согласия герцога Клэрмонтского. Так уж повелось с незапамятных времен. И эта Кловер Доналд при всей своей кротости и покорности не лишена была житейской сметки и всем своим благосостоянием обязана Ранду.
 Он еще раз бросил взгляд на оробевшую женщину, пятившуюся от него так, словно он собирался вот-вот вытянуть ее прутом или кнутом, И кинулся в объяснения, еще даже не переступив порог.
 — Мне хотелось посоветоваться с его преподобием по одному важному делу. Может быть, вы позовете его?
 — Мужа пока нет дома, но он должен скоро прийти. — Она даже глаз не подняла на Ранда, приглашая его в дом:
 — Может быть, вы зайдете и подождете его?
 Очень уж ей, видно, этого вовсе не хотелось, но Ранд слишком устал за сегодняшний день, да и надобность у него была нешуточная.
 — Благодарю вас. Я воспользуюсь вашим приглашением.
 Комната, куда она его ввела, служила кухней. Там было очень светло и уютно, В окна светили лучи заходящего солнца и пахло жареным хлебом, наверное, Кловер готовила тосты.
 — Сюда, ваша милость.
 Она подвела его к двери, за которой оказалась комната и поменьше и потемнее. Это была приемная, где викарий наставлял на путь истинный своих прихожан. Во всяком случае, Ранду она понравилась гораздо меньше, и, повинуясь какому-то неясному порыву, он обратился к хозяйке дома:
 — Лучше я здесь присяду, а вы меня чаем напоите, если, конечно, вам нетрудно.
 Она вытаращила на него глаза, а он, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло у стола. Кловер прошептала:
 — Мне нетрудно.
 Ну да, а что, интересно, она могла еще сказать?
 Кловер налила в чайник свежей воды и поставила его на плиту, а сама встала рядом, не смея поднять глаза на своего гостя и явно не зная, чем его занять.
 — Вам не хочется, чтобы я сидел тут вместе с вами? Может быть, вы тоже выпьете со мной чайку? — спросил Ранд, как будто это она была у него в гостях.
 — Ах нет! — Глаза Кловер испуганно расширились. — Мой муж это не одобрил бы.
 — А мы ему ничего не скажем, — предложил Ранд.
 На лице Кловер отразился такой ужас, словно Ранд предложил по меньшей мере убить кого-то, и он успокаивающе поднял руку:
 — Забудьте эти мои слова.
 Она сдавленно вздохнула.
 — Я же все должна ему рассказывать. Он говорит: женщины всегда вводят мужчин в искушение.
 Не будь она такой жалкой, он, наверное, рассмеялся бы от одной мысли, что кто-то может польститься на такое тщедушное, невзрачное, бесцветное создание.
 — Полагаю, во мне достанет сил, дабы противостоять соблазну, — заверил он ее.
 Но Кловер как будто и не слышала его слов.
 — Он говорит, когда женщина ведет себя неподобающе, мужчина думает, что она — потаскуха, и все, что случается из этого, что с ней потом бывает, ее вина.
 Никакому герцогу нельзя прогнать священника своего прихода только за то, что он слишком сурово блюдет слово Божие. О, если бы это было возможно, сколько бы приходов пустовало нынче в Англии. Но глядя в наполненные слезами глаза Кловер, Ранд испытывал сильное искушение поступить именно таким образом.
 — Я бы не сказал, что могу согласиться с подобными утверждениями.
 — Вы так не думаете? Правда? — Она виновато огляделась. — Мне иногда кажется, что это как-то чересчур строго, но только тогда, когда я провинюсь. Мой муж говорит, что грех мятежности и непослушания рано или поздно приведет меня в преисподнюю.
 Мятежность? Ранд с трудом удержался от крепкого словца в адрес его преподобия.
 — Какие у вас грехи? Они столь незначительны, что вряд ли утянут вашу душу в ад. Вы окажетесь на небе прежде нас всех.
 — Вы в самом деле так думаете? — Ее губы разжались, и она как будто задумалась, а потом медленно сказала:
 — Мой муж говорит, что если женщина не остается дома и не мыслит в сердце своем так, как научает Святое Писание, она подлежит всяческому наказанию, и это она сама отдает себя во власть воспитующих и наказующих.
 Изучая глазами Кловер, Ранд едва удерживался от того, чтобы сказать: «Мадам, ваш муж не достоин брать на себя суждение о половине рода человеческого». Когда он задумывался о Силван и о той злобе, с которой она повстречалась, отступивши от освященных веками обычаев, ему хотелось схватить бич и выпороть самонадеянного невежду, называющего себя духовным лицом. Изо всех сил сдерживая ярость и стараясь говорить как можно спокойнее, он сказал:
 — Я думаю, есть вещи, которые лучше предоставить усмотрению Божию.
 — Мне кажется, — она замялась, словно говоря нечто из ряда вон выходящее, что-то такое, что затрагивает самые основы бытия, — вы правы.
 Он мог быть тысячу раз прав, но вряд ли это убережет ее, решись она пересказать их беседу своему мужу.
 — А когда он обещал вернуться?
 — О, он уже давно должен быть дома, но иногда он приходит не тогда, когда обещал. — Кловер испуганно вскочила и умоляюще посмотрела на Ранда. — Я не хочу сказать ничего неуважительного. Он творит благо для стольких людей, и бывает, что ему приходится оставаться где-то на всю ночь.
 — Понимаю. — Снова воцарилось молчание, тяжелое и напряженное. Ранд попробовал найти хоть какую-нибудь тему для разговора, которая не оскорбила бы стыдливости Кловер. Потирая свою ноющие икры, он сказал:
 — Диву даюсь. Вот уж месяца три, как я встал на ноги, а все еще мышцы судорогой сводит. А бедра иногда до того болят, что и шагу не ступить.
 — Когда беременные женщины страдают от судорог в ногах, мы велим им пить молоко. — Кловер, кажется, впервые за все время их сегодняшнего разговора сказала что-то такое, в чем сама была вполне уверена. А может, такую уверенность она выразила в первый раз за всю свою жизнь. — А вы молоко пьете?
 — Терпеть не могу молока.
 Чайник вот-вот должен был вскипеть, И Ранд с томительным нетерпением дожидался этого момента, но Кловер вдруг сняла чайник с огня. Он ошеломленно глядел на нее, а она, взяв большую кружку из буфета, кинулась к стоявшему в углу ведру и откинула накрывавшую его ткань. Потом звенящим от радости голоском Кловер сказала:
 — Я знаю, как вам помочь. Анн как раз только что принесла свежее молоко, оно парное, прямо из-под коровы, еще теплое. И с жирной пенкой. Конечно, не очень много сливок и пенки моему супругу достанется, если я потревожу сейчас ведро, но…
 — Не стоит тратить на меня ваши сливки, — неуверенно произнес Ранд, но она уже зачерпнула полную кружку и поставила ее перед ним на стол.
 — Это высокая честь послужить господину. Господи! Как он ненавидел молоко, особенно такое жирное, что он, даже не отпив, уже ощущал в горле маслянистые хлопья, которые еще и проглотить надо. Но что ему оставалось делать? Прогнать эту улыбку надежды с лица Кловер Доналд? Мало ей за ее жизнь приходилось прогонять улыбок со своего лица! Робко ухмыльнувшись, он поднял кружку, будто бы салютуя в честь своей хозяйки, и хлебнул.
 Естественно, вкус был такой скверный, как он и воображал — что он, молока не знает, что ли? А потом она заговорила, и его даже немножко задело, когда он услышал:
 — Удивляюсь я Бетти. Неужто так трудно подавать вам горячее молоко с медом, да еще отваривать травы? Пили бы это утром и вечером, особенно на сон грядущий.
 — Если честно, то я никому и не жаловался на эти судороги, — признался Ранд. — Да, по Правде, они меня не так уж и беспокоят, и с каждым днем становится все лучше. Просто я находился сегодня. Потому, наверно, и вспомнил эту неприятность.
 — А почему это? — Она бросила на него Испуганный взгляд. — Ой, я, кажется, забываюсь. Уж простите за неумеренное любопытство.
 — Да вот с самого обеда племянницу искал. Ей что-то в голову взбрело обследовать все имение, да еще не спрашивая на то разрешения у матери, а моя жена.., ну, и жену тоже пришлось искать.
 — Ох.
 Она нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Все ее оживление как рукой сняло, и Ранд чуть ли не физически ощутил скрежет внезапно заклинивших шестерен разговора. Боясь, что вновь воцарится тягостное безмолвие. Ранд сказал:
 — Я бы, может быть, и не беспокоился так, да, верно, и не устал бы так сильно, если бы мы : с Силван не сходили утром на фабрику.
 Кловер Доналд подняла глаза и уставилась в его лицо:
 — Зачем это?
 Успокаивающе улыбаясь ей, Ранд ответил:
 — Мне даже как-то странно, что до вас еще не дошли эти слухи. Вся деревня уже про это говорит. Мы намерены вновь открыть фабрику.
 Кловер задрожала и отшатнулась назад, словно ее молния поразила.
 — Кловер? — Он поднялся, решив, что хозяйке стало дурно — на ней лица не было. — Кловер, что с вами?
 Ее губы шевелились, и вдруг эта маленькая, невзрачная, жалкая женщина завопила:
 — Нельзя вам!
 — Что вы…
 — Я вас предупреждаю: не смейте! Он всех вас поубивает. Вы что, не знаете, что не сможете противиться его силе и власти?
 В смятении и ужасе Ранд изумленно спросил:
 — Вы про власть Божию?
 — Да нет же, как вы не понимаете? Я про силу его преподобия. Небеса милосердные, что же это вы задумали?


* * *

 Дух никогда не появлялся при свете дня, но тут он высился над нею, водрузив стопы свои на ее юбку, и казался страшнее, чем когда-либо во мраке ночи. Однако каким-то уголком своего сознания она все еще силилась постичь происходящее — понять, как же это так: священник, творивший столько добра, мог в то же самое время причинять столько боли. Силван ни минуты не сомневалась, что отец Доналд собирается убить ее. Только вот медлит почему-то. В глазах его поблескивает злобное удовольствие от предвкушения того, что скоро произойдет. Силван прошептала:
 — Как же вы можете, ваше преподобие? Библия говорит…
 Выпрямившись во весь свой огромный рост, он прогремел:
 — Как вы смеете рассказывать мне про то, что говорит Библия?! Вы же не кончали курс в университете. Вам не приходилось зубрить Писание по ночам. А я заучивал Святое Писание Ночью, украдкой, все время страшась, что заметит отец и огреет палкой по голове. — В ярости он поднял обрезок трубы, замахнулся, и тут что-то большое и тяжелое упало где-то за его спиной. Раздался грохот, такой сильный, что затрясся пол под ногами. Отец Доналд заметался, оглядываясь, и на секунду его внимание отвлеклось от Силван.
 Воспользовавшись этим, она быстро выдернула подол своей юбки из-под его подошвы. Он поскользнулся и потерял равновесие. А Силван увернулась от его протянутой руки и побежала.
 Она стремительно перескакивала через станки и другое оборудование, через валявшиеся доски и штабеля шифера. Сердце неистово колотилось. Сейчас от ее быстроты и проворности зависела сама ее жизнь. Ей надо было выскочить на улицу, выбраться на свободу из мрака. В глазах ее вспыхивали огни, дыхание прерывалось. Еще немного, еще несколько шагов! Она прыжком преодолела оставшееся до двери расстояние и выскочила на улицу. Спасена!
 Осмелившись, Силван глянула назад. Он за ней не гнался. За спиной никого не было.
 Фабрика казалась такой тихой и темной, что, можно было подумать, в ней никого не было. Но она-то знала, что это не так. Там, в ее стенах — Джеймс, и его преподобие Доналд, и… Гейл.
 Это, верно, Гейл скинула что-то вниз, чтобы Силван смогла убежать.
 А что, если отец Доналд поймал Гейл? Доблестную Гейл, ту девочку, которой он дал имя «дитя греха»?
 Силван нужно было вернуться на фабрику. Ее ладони стали липкими при одной мысли об этом, но ей доводилось оказываться лицом к лицу и с кое-чем пострашнее, чем душегуб-святоша. Всякого она уже успела наглядеться за свою жизнь. Она видела глаза раненых в битве при Ватерлоо и не забыла, что такое смерть.
 Ярость отогнала от нее страх. Какое право имеет этот обезумевший священник изображать из себя молот Господень, решая, кому жить, а кому умереть. Слишком много смертей видела она — и ничего не могла сделать. Но сейчас — сейчас она будет бороться.
 Склонившись к кучке камней — печальному памятнику Гарту, сооруженному Гейл, Силван выбрала два больших камня и взвесила их на ладони. Плохо то, что у нее обе руки окажутся заняты, однако Силван обрушила бы на голову отца Доналда все камни на свете и горько сожалела, что не может этого сделать.
 Вот только бы знать, где он сейчас и что замышляет.
 Скинув шаль С плеч, она положила в нее оба булыжника и затянула шаль узлом. Держа свою пращу наготове и внимательно всматриваясь в темноту, Силван двинулась назад, на фабрику.
 Но что толку брести крадучись, если ее неприятель или ждет где-то в тени, или вообще Махнул на нее рукой, решив, что она уже неопасна, а сам занялся охотой на Гейл.
 — Ваше преподобие Доналд! — крикнула она, пытаясь придать своему голосу твердость. — Я возвращаюсь. Бросьте вашу трубу. — Она прислушалась, рассчитывая, что в ответ раздастся Неистовый крик, злобное проклятье или оскорбительный смех, но на фабрике царила тишина. И это было еще хуже.
 Глаза Силван были широко открыты, но она ничего не различала перед собой, ступив под своды которые так радостно покинула несколько мгновении назад. Прошли какие-то секунды, на улице было еще светло, но сумеречное закатное освещение совершенно лишило ее способности видеть хоть что-нибудь в темноте помещения. Она неуверенно зашаркала ногами по полу, стараясь освоиться с переходом от света к мраку. Огромная балка, все еще поддерживающая уцелевшую крышу и упиравшаяся другим своим концом в фундамент, служила Силван ориентиром. Она осторожно нащупывала ногой дорогу. Силван понимала, что может угодить в западню, но ей во что бы то ни стало нужно было отвлечь на себя внимание отца Доналда, чтобы он не устремился на охоту за Гейл.
 — Ваше преподобие! — снова позвала она священника. — Мне все не верится, что человек, облаченный духовным саном, способен пойти на убийство. Ведь это вы убили герцога Клэрмонтского. — Ветер со свистом гулял по цеху между нагромождениями изуродованных бревен. Она прошла еще несколько шагов, пока совсем уж черная темень не окутала ее, и Силван захотелось, чтобы опять перед нею предстал тот, настоящий призрак. Один раз он уже спас ее от обезумевшего маньяка. Может быть, спасет и теперь? — Взрыв на фабрике — это ведь ваших рук дело?
 — Да, я сделал это, но не затем, чтобы убить его милость.
 Силван вздрогнула и резко повернулась туда, откуда послышался голос священника. Он подкрался к ней сзади и отрезал все пути к отступлению. Силван отшатнулась, и ее локоть больно ударился о балку, служившую ей ориентиром. Камни, связанные в ее шали, загромыхали о дерево, наделав столько шума, что она сама испугалась.
 Отец Доналд оставался в тени, но скудный свет превращал в ореол его белокурые волосы, так что, казалось, вокруг головы его светился нимб; священник укоризненно устремил свой взор на узелок в ее руке.
 — Что это вы держите, дитя мое?
 На миг ей захотелось спрятать свое оружие за спину, как будто он застал ее на чем-то недозволенном. Но вместо этого она гордо выпятила подбородок и сказала:
 — Это — моя защита.
 — Что даст вам эта защита? Вы же не сможете ею воспользоваться. Вы не сумеете поднято руку на человека.
 Его уверенность внушила ей сомнение, но она отбросила минутное колебание:
 — Я ребенка защищаю. Значит, смогу.
 Он огляделся вокруг, пристально вглядываясь в царящий мрак.
 — Так, выходит, это Гейл осталась на фабрике.
 — Нет!
 Он опять поглядел на нее.
 — Вы уже сами все выболтали, глупая женщина! Что же еще могло заставить вас вернуться, после того, как вам посчастливилось убежать?
 Пусть он безумен, но кое-что он видит и понимает слишком хорошо. Но она не отдаст ему Гейл! Девочка и так уже очень многое утратила по вине этого человека, и нельзя позволить ему отнять у нее саму жизнь. Гейл ничем не заслужила такую участь.
 — А может, я вернулась, чтобы поглядеть на душегуба. На убийцу.
 — Это не убийство было, я вам сказал! — Над их головами как раз зияла зазубренными краями дыра в кровле, и настоятель поглядел в темное небо, словно надеясь, что небеса помогут ему сдержаться и обуздать свои гнев. — Это была справедливость Божия. Господь так судил.
 Тут уж Силван не выдержала. Такая злоба обуяла ее, что даже страх куда-то исчез.
 — Как вы смеете? Вы устраиваете взрыв на фабрике, гибнут люди — и вы объявляете свое преступление судом Божиим. Какое кощунство!
 Отец Доналд выпрямился, став как будто еще выше, и заговорил увещевающим глубоким голосом, таким голосом, каким он обычно обращался к своей пастве.
 — Вы лишены дара разумения. Я не обязан давать вам какие-то объяснения. — Он сделал шаг к ней. — Господь карает восстающих против его воли.
 На лице его не было ни гнева, ни злобы, одна только ясная и твердая решимость. И вот тут Силван стало по-настоящему страшно. Она поняла, сколь тверда его вера в себя как в орудие Бога. Никакие доводы рассудка не способны убедить его. Пальцы Силван вцепились в шаль с такой силой, что даже суставы заболели, и ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы преодолеть дрожь в голосе.
 — Если я сейчас умру и отправлюсь в пределы Божий, и Он спросит меня, почему я явилась так преждевременно, что мне ответить Ему?
 — Вы — всего только женщина, к тому же — дурная. Потому у вас не будет возможности беседовать с Господом.
 И тут глубокий голос Ранда произнес:
 — Тогда, быть может, вы объясните это герцогу Клэрмонтскому, господину вашему на этой грешной земле.
 Силван почувствовала слабость — ноги ее подкосились и она едва не упала.
 Ранд пришел. Пришел тогда, когда она уже потеряла всякую надежду. Слезы радости брызнули у нее из глаз. Безудержные слезы. И тут ей стало стыдно своей слабости. Неужели прав отец Доналд и она даже защитить себя не в силах? Размахнувшись своей пращой, она сумела рассчитать удар так, что камни стукнули по металлической трубе, которую держал настоятель, и эта труба выпала, вылетела из его рук. Священник кинулся к Силван, но она отскочила, и рука его схватила пустоту. — Да, ваша правда, отец настоятель. Не в силах я причинить вам вред своим оружием. И все-таки оно мне пригодилось.
 Он попытался достать ее, но в этот момент Ранд подскочил к нему сзади и его карающая десница обрушилась на голову отца Доналда.
 Священник повалился на штабель черепицы, и шиферные плитки с шумом разлетелись по полу.
 Ранд подошел к поверженному противнику.
 — А теперь объясните мне, почему это вы — не убийца.
 С трудом поднявшись на ноги и ощупывая разбитую челюсть, священник мрачно проговорил:
 — Я полагал, что все будут на свадебном пиру, когда взорвется эта адская машина, это измышление дьявола. Но Господь судил иначе. То, что произошло — произошло по Божию соизволению и попущению, я ничего для этого не сотворил.
 — Будь ты проклят! — Ранд в ярости схватил его за горло. — Ты убил моего брата, и в тебе нет даже смелости признать это. Ты просто жалкий трус.
 Удары посыпались один за другим, голова священника беспомощно моталась из стороны сторону.
 Но вот кто-то схватил Ранда за руку.
 — Ранд, перестань, прекрати. Ты его покалечишь.
 — Знаю. — Ранд жадно хватал воздух ртом. — Я и хочу его покалечить.
 Кто-то дотронулся до его лица.
 — Не надо, я не могу на это смотреть.
 Ранд заглянул в лицо Силван, и его кровавая ярость стала понемногу отступать, повинуясь власти ее встревоженных, любящих глаз.
 — Ранд?
 Она его просила, даже умоляла, и он не мог ей отказать.
 — Ладно. Не буду его убивать.
 — Спасибо, — Она поцеловала суставы его пальцев в тех местах, где кожа была содрана и все горело. — Спасибо.
 Медленно приходя в себя, он погладил ее щеку там, где показалась ямочка.
 — Если б не ты… Не будь это для тебя…
 И тут боль взорвалась в его бедре, в паху. Он захлебнулся криком, скорчился, а настоятель, пошатываясь, снова и снова пинал его своими тяжелыми, твердыми, блестящими сапогами.
 — Ты дерзаешь восстать против ярости Божией?
 — Ты не Бог! — закричала Силван, набросившись на него со сжатыми кулачками. Но отец Доналд отпихнул ее, и она отлетела в сторону.
 А Ранд крикнул:
 — Ты — убийца! Рехнувшийся убийца!
 Отец Доналд не обратил ни малейшего внимания на его крик, он гнался за Силван со всей злобной мстительностью человека, услыхавшего Правду и возненавидевшего эту правду. Ранд попытался вскочить на ноги. Но избитое тело не повиновалось, и он снова рухнул на землю а священник возвышался над упавшей на пол Силван. Ранд судорожно тянул руку в поисках оружия, потом подполз к тому отрезку трубы, которую держал совсем недавно в своей длани его преподобие. Пальцы Ранда сомкнулись, охватив гладкий, холодный металл.
 Но что-то вдруг упало с темнеющего неба на спину викария. Тот вскрикнул, и существо, повисшее на его плечах, тоже пронзительно заверещало.
 Гейл. Это была Гейл!
 Священник дергался из стороны в сторону, стараясь сбросить с себя девочку, но Гейл вцепилась ему в волосы, да еще запустила свои когти в его лицо. Мотая головой от боли, он сумел нащупать лодыжку Гейл и резко потянул, но девочка изо всей силы пнула в спину его преподобия другой ногой.
 Тем временем Ранд сумел подняться. И по всему его существу разлилось сладостное чувство облегчения: он не утратил способности стоять на своих собственных ногах. Правда, судороги, сводившие икры, мешали ему уверенно двигаться. Чего доброго, он снова рухнет. В таком состоянии нечего думать о мести за брата, а он отчаянно хотел отомстить. Зло не должно остаться безнаказанным.
 Сосредоточившись на своих мыслях, Ранд не замечал, что вокруг все посветлело, точно вновь засияло солнце. А потом он увидел огни, и эти огни двигалась по цеху.
 Женщины пришли, их мужья — люди с ферм, с дальних выселок, из усадьбы Клэрмонт-курт. Они шли, держа пылающие факелы высоко над головами. Их обвиняющие взоры были устремлены на отца Доналда.
 А тот замер, оцепенел в неподвижности и молча глядел на приближающихся людей.
 — Ваше преподобие, — Грубо сказала Бетти, — ну-ка отпустите моего ребенка.
 Он отпустил Гейл, затем выпрямился и, тяжелым взглядом окинув свою паству, повелительно сказал:
 — Держитесь подальше!
 Бетти бегом пустилась к своей дочери, и Силван подтолкнула Гейл к матери. Девочка кинулась к Бетти, и та схватила дочку в объятия, словно Гейл была совсем маленькая, и стала качать и баюкать ее, но прежде поспешила унести подальше от обезумевшего священника. А Силван обхватила Ранда рукой за талию — для того ли, чтобы поддержать его, или же для того, чтобы опереться на него — она толком так и не поняла.
 Отец Доналд воздел вверх руку и торжественно произнес:
 — Никому не отвратить приход суда Божия.
 Тогда из толпы вышла Нанна, тяжело опираясь на костыли.
 — То была не Божья воля, — сказала она, указывая на обрубок своей ноги, болтающийся в воздухе. — Это вы сами судите.
 Священник презрительно посмотрел на нее.
 — Как вы дерзаете тут рассуждать о воле Божией — вы, невежественная женщина, которая за всю жизнь ни разу не покидала пределов своего селения?
 — А как вы дерзаете кричать тут, что знаете волю Божью? — не растерялась Нанна. — Это не такое дело, про которое может знать человек.
 Священник сделал шаг в ее направлении.
 — Господь открыл мне это. Вы все умрете, если будете противиться Его воле.
 — Все равно мы все когда-то умрем, — сказала Беверли. — Но когда вы помогаете нам попасть на небо, это называется убийство.
 — Да, это так, — раздался вдруг из толпы тоненький голосок Кловер Доналд, и крестьяне расступились, освобождая ей дорогу. — Брадли, да, так оно и есть.
 Отблески пламени факелов отразились в глазах ее супруга.
 — Мне следовало бы понять, что ты предашь меня, Иуда.
 — Ох, Брадли, — запричитала Кловер, вытирая глаза кружевным платочком. — Ты что, не понял, что ли? Все. Всему конец.
 — Вовсе нет! Ничто не кончилось! — прогромыхал священник.
 — Что вы хотите сделать? — спросила Лоретта. Говорила она невнятно, потому что передние зубы были выбиты, а выбил их ей этот вот «призрак». — Вы, может, всех нас поубиваете?
 — А если иначе никак нельзя вернуть паству этого прихода в лоно церкви?
 Но тут всемогущий пастырь промахнулся. Не стоило ему говорить такое.
 — Вы? Всех нас поубиваете? — с презрением в голосе повторила Нанна. — Даже вам не найти на то оправдания.
 Джеймс все еще колотил в дверь и вопил, но вдруг его крики как-то сразу оборвались и раздался скрежет металла — словно что-то тяжелое волокли по полу. Видно, и в самом деле кто-то догадался отодвинуть станок, подпиравший дверь кабинета Гарта. И вот спустя мгновение на освещенную площадку ступили Джеймс, Джеффри и еще один крестьянин.
 Трое люто разгневанных мужчин, значит, еще тремя обвинителями больше. Джеймс баюкал свои пальцы. Джеффри вернулся в тень. А третий мужчина, деревенский, подошел к Нанне, и та оперлась на него.
 Фабрика затихла. Безмолвие нарушалось только прерывистым, громким дыханием его преподобия Доналда. Стояла уже самая настоящая ночь, и ветер с моря пригибал пламя факелов, как бы стараясь затушить эти огни. Теперь отец Доналд был очень похож на призрака — подобно Гарту и первому герцогу и, догадывался Ранд, ему самому. Глаза его преподобия затравленно метались, должно быть, он впервые осознал, что натворил и сколь безнадежно его нынешнее положение.
 Вот он поднял руку, и стоило ему пошевелиться, как все отскочили назад. Священник на мгновение застыл, потом, продолжая пристально глядеть в толпу, заговорил:
 — Что вы намерены делать?
 Голос его мог показаться кротким, но Ранд ни на грош не доверял священнику.
 — А что я должен сделать с человеком, предавшим семью, которая его воспитала? Которой он обязан всем, чего достиг в жизни?
 — Я повинуюсь не людям, но Господу, — последовал мрачный ответ.
 — Вы за мной шпионили.
 — Это Бог в ночи восставлял вас на ноги ваши.
 — И это вы внушили мне мысль, что я сошел с ума.
 — Это было деяние Божие, которое я сотворил по соизволению Божию. — Священник как будто оправдывался.
 — Нет! — Силван вышла вперед, покинув убежище, предоставленное ей объятиями Ранда. — Как вы смеете оправдывать свои злодеяния именем Бога?
 — Да! Да! Да! Было так, как я говорю! — В ярости священник колотил кулаком по огромной дубовой балке, один конец которой остался закрепленным на потолке, а другой, вырванный взрывом из стропил, уперся в пол фабрики. В ответ на яростные удары по дубовому брусу сверху посыпались деревяшки, гвозди, дранка и тяжелая черепица. Кровля фабрики очень сильно пострадала от катастрофы, и достаточно было нескольких ударов, чтобы она начала рушиться. Пол в цеху сотрясался от ударов массивной плитки, черепица раскалывалась, и осколки разлетались во все стороны. Женщины подались назад. Кловер Доналд заплакала, сначала тихо, а потом зарыдала в голос. А его преподобие Доналд широко раскинул руки и возопил:
 — Не тревожьтесь, чада мои! Господь говорит с вами через меня, а я говорю вам: вы — безопасны! Вам нечего страшиться!
 — Нам нечего страшиться даже вас, — сказал Ранд. — Путь в лечебницу для умалишенных долог, труден, изматывающ, и лучше, Доналд, вам начать это путешествие прямо сейчас.
 Священник замер с раскинутыми руками, ошеломленно глядя на Ранда.
 — Вы сказали: «лечебница для умалишенных»? Бедлам?
 — Бедлам? — словно эхо, повторила Кловер Доналд.
 — Или он отправится в сумасшедший дом, как безумец. Или же на виселицу — как убийца герцога. — Голос Ранда прозвучал безжалостно. — Быть может, в лечебнице для умалишенных они что-нибудь сделают с его заблуждениями на собственный счет.
 — Бедлам? — снова повторил отец Доналд, как будто не веря своим ушам. — Вы хотите отправить в Бедлам молот Господень? Это невозможно! — Он поднял глаза к небу и сложил на груди руки. — Господь свидетель — я невиновен.
 И тут огромный кусок черепицы соскользнул с кровли и всей тяжестью обрушился ему на голову.


* * *

 Чьи-то заботливые руки помогли Силван подняться с колен и увели прочь от того места, где лежало тело отца Доналда.
 Деревенские мужики стояли, сгрудившись в маленькие кучки, неподалеку от фабрики. А женщины столпились вокруг Силван, стараясь утешить ее в том, что она считала своим последним поражением.
 — Вам все равно не спасти было его, ваша милость, у него ведь вся голова разбита. Так что нечего вам теперь мучить себя. — Бетти говорила робко и с чувством, как всегда.
 Мерцающие факелы поблескивали там и сям, пытаясь отогнать ночь, но Силван-то знала: мрак только ждет, чтобы навалиться на нее. И тогда призрак отца Доналда и духи всех других умерших, тех, что являлись ей в кошмарах, могут вновь вернуться, а у нее не хватит сил вырваться из их цепких рук.
 — Вы все сделали, что могли. — На лице Лоретты все еще были заметны следы побоев, там, где несколько месяцев назад погуляла дубинка его преподобия Доналда, но сама женщина держалась уверенно и с достоинством.
 К Силван подобралась тщедушная Перт, и, оказавшись рядом, погладила ее дрожащей ладонью.
 — Даже Кловер Доналд не оставалась рядом с ним дольше вас.
 А Ребекка, протолкнувшись к Силван, прошептала:
 — Так оно и лучше будет.
 — Вы же не скажете, что это несправедливо, — строго добавила Роз.
 Силван кивнула, все еще не в силах прийти в себя от того оцепенения, в которое ввергала ее потеря еще одной жизни.
 — Я знаю, что это было справедливо.
 — Это почти то же самое, как если бы Гарт вернулся и расплатился и за себя и за нас, — сказал Ранд.
 — Или его милость первый герцог Клэрмонт. — Беверли потянула Силван подальше от того места, над которым опасно нависала по-прежнему ненадежная кровля.
 Трогая свой раскалывающийся от боли лоб, Силван вспомнила, как дух однажды увел ее прочь от опасности, а потом пропал, растворившись в воздухе прямо у нее на глазах. — Да, мне тоже так кажется. У меня такое чувство, что кто-то нас защищает.
 Лоретта сказала:
 — Его словно молот поразил — эта черепица упала прямо ему на череп.
 Гейл забралась на одну из уцелевших балок, которая, упираясь одним концом в пол, перечеркивала пространство наискось, и теперь девочка болтала ногами высоко вверху, над головами теснившихся вокруг Силван женщин.
 — Он сам все время называл себя молотом Бога.
 — Гейл, ну-ка слезай, — приказала девочке ее мать.
 Стремительно соскочив вниз, Гейл упрямо тряхнула головой.
 — По-моему, это он сам себя убил.
 — Гейл, — стала урезонивать ребенка Силван.
 — Он того заслужил, — не успокаивалась Гейл. — Он побил стольких женщин, он побил бы и вас, только не вышло, и он.., он у-у-убил моего.., моего… — Она взорвалась громкими всхлипываниями. — Он папу моего убил!
 Задрожав, девочка попыталась спрятать лицо, но Бетти и другие женщины кинулись к ней с ласками и утешениями.
 Только одна Нанна оставалась В стороне, она сидела на большом камне, когда-то бывшем частью стены и потому обработанном, и держала на весу свою укороченную ногу.
 — Для девочки так лучше будет. Ей надо выплеснуть свою печаль наружу, а то та истерзает ее так, что она толком жить не сможет, и духи будут приходить в ее сны.
 Силван, изумленная тем, что слышит такое точное описание симптомов ее собственного недуга, соскользнула на землю и устроилась рядом со своей бывшей пациенткой.
 — А почему вы так думаете? — Она глянула на Ранда.
 Он стоял чуть поодаль, прислонившись к колонне, и вглядывался в ночь. Он не казался ни взволнованным, ни потрясенным, а только смертельно уставшим.
 Тихонько, чтобы слышала одна Нанна, Силван заговорила:
 — Это суеверие — думать, что плач и сочувствие помогают смягчить боль утраты.
 — Да ну? — Нанна поглядела на нее так, словно догадывалась о многом из того, что хотела бы скрыть Силван. — А вот когда вы мне ноги пилили, чтобы тело мое могло выздороветь, так его и судорогой сводило, оно и опухало, и сочилось чем-то, и так сильно болело, что, бывало, я даже ревела.
 Силван страдальчески поморщилась.
 — Не надо. — Нанна сейчас не нуждалась в сочувствии. Она спешила сбивчиво, неумело передать все, о чем она думала И что переполняло ее душу. — Оно, это мое тело, выздоровело, и боль по большей части прошла. Но вот мой ум все еще никак не привыкнет — как же так, ведь эта вот нога, она моя была, всю жизнь, а теперь вдруг ее нету. Бывает, мне кажется, что моя нога тут, и я пытаюсь даже ступить на нее. Бывает, что она чешется, и я пробую поскрести ее. Вот Так же оно и у Гейл. Ее папа был у нее всю ее жизнь, и она все еще слышит его голос, все еще чует, что он неподалеку, тут, рядом с нею, и она думает, что вот, только за угол завернуть, и она его увидит.
 — Несчастное дитя, — пробормотала Силван.
 — Нет, — покачала головой Нанна. — Это все деревенские знают, что коль умер человек, а родные все не верят, зовут его и не могут успокоиться, так душа его, этого человека, на земле остается, как в ловушке. Горе по покойнику не отпускает покойника с земли. А вот Гейл теперь выплачется, и последняя пролитая ею слезинка вызволит его милость, отпустит его туда, где ему положено быть. Он теперь в месте покойном, так и она успокоится тоже, потом.
 Обе собеседницы замолчали, наблюдая за тем, как Гейл роняет слезы, а Бетти ее утешает. А потом Силван спросила:
 — А у вас как? Вы плачете о своих утратах? Вы их выплакали? Нанна вздохнула.
 — Еще нет, ваша милость, но и это придет с помощью Божией. И тогда я совсем исцелена буду.
 Печально опустив голову, Силван сказала:
 — Я за собой такую вину чувствую, — А за что же?
 — Это ведь мне пришлось отрезать вам ногу. Какой-нибудь врач сделал бы то же самое много лучше, но надо было спешить, дело не терпело отлагательств и…
 — А чего это вы виноватой себя считаете, а? Вы мне жизнь спасли. — Нанна ласково притронулась к руке Силван. — Я вот не знаю, может, вам неохота про это слушать, может, потому вы и обходите меня стороной, но мне вам надо когда-то про это сказать, один раз. Когда я лежала там, под бревном, то думала, что жизнь моя уже кончена. Я знала, что никому то бревно не сдвинуть, а если кто и попробует, то совсем уж меня поломает. Так я там и останусь, и умру в страшных муках. — Нанна приподняла свою культяшку и поглядела на нее. Голос ее задрожал, но она продолжала свою исповедь. — У меня же дети есть, чтоб вы знали, и я, когда вот так там лежала, об одном только и думала: все бы отдала, лишь бы увидеть, как они растут, крепнут, а еще, может, и своих детей мне принесут понянчить, и я этих их детей на руках подержу. И муж у меня тоже есть, — она показала на того мужчину, который освободил Джеймса, — вон он, мой Джо. Он — старый мул дурного нрава, но это — мой старый мул, и я хочу стареть вместе с ним. Я никогда не забуду, каково мне было, когда вы сказали, что вы вызволите меня из-под бревна. Вы мне ногу отрезали, и вы мне отдали всю мою жизнь назад.
 Словно пораженная внезапным открытием, Силван благоговейно глядела на Нанну. Нанна считала, что Силван спасла ей жизнь, и, в каком-то смысле, так оно и было. Правда, это была совсем не та жизнь, которой Нанна жила прежде, но Силван ощущала благодарность этой Женщины, и эта благодарность, словно целительный бальзам, проливалась на старую, но все еще кровоточащую рану.
 — Да благословит вас Господь, ваша милость. — Нанна улыбалась сквозь слезы, которые текли по ее щекам. — Пусть вы даже никогда бы ничего другого не сделали, все равно, вы уже заслужили свое место на небесах.
 — Силван, — позвал Ранд. — Джаспер говорит, что карета ждет.
 Джо поспешил на помощь к жене.
 — Готова, ма?
 — Ага, па. Длинный какой, тяжелый день. — Нанна протянула руку навстречу мужу.
 Он взял эту руку и держал ее так, словно она была драгоценнее всех самоцветов на свете, а потом повернулся к Силван и улыбнулся, обнажив перед нею свои почерневшие зубы.
 — Ну и ну! — смеясь, сказал Ранд, когда Нанна, опираясь на руку своего мужа, вышла на улицу. — Никогда прежде я не видел, чтобы этот человек улыбался. А тебе он улыбнулся. Ты заполучила верного раба на всю жизнь.
 — Я? — Все еще ошеломленная, Силван позволила Ранду помочь ей подняться.
 — Да, ты. — Он легонько поцеловал ее. — Поехали домой.
 Возвращение в карете в Клэрмонт-курт происходило бы, наверно, в полном молчании, если бы не Джеймс, который, сидя на заднем сиденье, тараторил без умолку.
 — Говорил я тебе, что открытие фабрики — дурацкая, опасная затея. Ты все думаешь про люд этот в Малкинхампстеде, про нужды их, про их голодные утробы, а больше ни о чем думать не хочешь. Тебе и в голову не приходило, что такой вот сумасшедший может попросту прикончить тебя. А теперь ты знаешь, что могло случиться!
 — А что могло случиться, Джеймс? — Ранд покрепче обхватил Силван, ему безумно захотелось, чтобы они остались одни. Вот тогда бы он мог и говорить, и слушать, и объяснять, и внимать объяснениям.
 — А то, что мне бы пришлось становиться новым герцогом Клэрмонтским и, значит, я должен был бы думать про этих людей в Малкинхампстеде и про их ненасытные животы. — Джеймс хлопнул себя по лбу здоровой ладонью. — И тогда — прощай вся моя хорошая жизнь! Какая там политика, какие там путешествия, какие там легкомысленные интрижки! Пришлось бы искать подходящую женщину в жены, да еще произвести, сидя сиднем подле этой самой жены, кучу пострелят на свет Божий, и эта мелкота вечно бы под ногами путалась.
 — Куча пострелят. — В голосе Ранда чувствовалось, пожалуй, какое-то удовольствие.
 — Так ты понял, каково мне было, когда я Силван той ночью искал и слышал, как этот ненормальный скрипит и хрипит, пугая ее?
 Силван села прямо.
 — Так вы его слышали?
 — Ну да, — сказал Джеймс.
 — А почему вы в этом не признались? — Потому что не хотел зря тревожить вас!
 Наклонившись вперед, Силван легонько шлепнула родственника по щеке.
 — Ну и дурак же вы, кузен. Знаете, почему я вас в конторе заперла? Я-то думала, что это вы были тем шатающимся духом.
 — Ох. — Джеймс потрогал щеку. — Мне такое и в голову не приходило.
 Она снова откинулась назад, пристроив голову на груди Ранда, а Ранд ласково поглаживал ее по плечу.
 Он, конечно, слышал, что говорила Нанна, какими словами она старалась утешить Силван. Нанна своим чутким сердцем поняла то, о чем уже давно догадывался Ранд: что-то мучает Силван, что-то не дает ей покоя, и пока она не поделится своей болью, облегчение не наступит. Нельзя допустить, чтобы Силван снова отгородилась от него и замкнулась в себе.
 А Джеймс продолжал, пожав плечами:
 — Ну да ладно. Ничего страшного не стряслось. Только вот мы с Джаспером, не сговариваясь, решили вас охранять и в результате бродили ночами по округе, как два злодея из мелодрамы и поминутно натыкались друг на друга.
 Ранд не выдержал и покатился со смеху, уж очень нелепыми теперь казались тогдашние догадки Силван, да и его собственные домыслы выглядели не лучше.
 Силван тоже фыркнула, видно, вспомнив свои подозрения:
 — Так, выходит, это Джаспер охранял меня.
 — Да. И как только мы с ним поняли, в чем дело, сразу стало легче. — Карета замедлила ход. Джеймс открыл дверцу, едва только колеса экипажа остановились у самой нижней ступеньки лестницы, ведущей на террасу, и выскочил первым. — Не стоит тревожить наших дам некрасивыми подробностями минувшего дня. Дело до утра потерпит. Не беспокойся, Ранд, я им сам все расскажу. А вы идите отдыхать — никто вам мешать не будет. Ночь-то какая чудесная!
 Деликатность Джеймса удивила Ранда, и он — уже не в первый раз — подумал, что его двоюродный брат — не просто щеголеватый повеса, каким он обычно хочет казаться.
 — Как ты успокоишь наших матерей?
 Джеймс просунул голову внутрь кареты.
 — Я собираюсь показать им свою руку. — Он поднял вверх ладонь с раздувшимися пальцами. — Пожалуюсь, что никогда больше не смогу играть на рояле.
 — Ты же никогда и не играл на рояле, — удивился Ранд.
 — Минут десять уйдет, пока они это сообразят, — и лукаво подмигнув, Джеймс взбежал по лестнице.
 Джаспер придерживал дверцу, ожидая, пока хозяева выйдут, и Силван виновато сказала ему:
 — Джаспер, я ошибалась насчет вас. Оказывается, вы меня столько времени охраняли?
 — Так оно и было. Ох и заставили вы меня побегать, ваша милость. — Наклонившись внутрь кареты, Джаспер вытащил два дорожных одеяла и подал их Ранду.
 — Я, конечно, хотел, чтоб лорд Ранд взял себе в жену девушку тихую и спокойную, но я ведь уже говорил вам, когда в первый раз вез сюда, у герцогов Клэрмонтских здравого смысла отродясь не бывало, а удобства и уют их не волнуют. Им лишь бы воевать да задираться. Вся эта семейка помешанная.
 Ранд откинул голову и разразился бурным хохотом.
 — Диву даюсь, как это Силван, выслушав такую рекомендацию, не велела поворачивать назад, даже не заезжая в имение.
 — А, я-то сразу понял, что она тут задержится, еще когда она, не моргнув глазом, снесла ту бурю, которую вы ей устроили, как радушный хозяин. — Осторожно поддерживая Силван своей огромной лапищей, Джаспер наклонился над нею. — И, если дозволена мне такая дерзость, сказал бы я, что вы — герцогиня, достойная Клэрмонта.
 Помирились! И Ранд облегченно вздохнул наблюдая церемонию заключения этого мирного договора. Потом Джаспер опять полез в карету! И, коснувшись кнутом полей своей шляпы, сказал:
 — Как лорд Джеймс говорил, это замечательная ночка, чтоб посидеть на террасе. Надеюсь, что вам будет хорошо там. Счастливо.
 Наконец они остались одни. Ранд взял руку Силван и поднес к своим губам. — Герцогиня, достойная Клэрмонта!
 — Уж не знаю, почему это Джаспер сказал такое. — Она смущенно опустила руку и задумчиво посмотрела вокруг.
 — С чего это они так уверены, что мы хотим остаться на террасе?
 — Да ночь уж очень хороша. — Он показал сначала на верхний этаж дома, где в каждом окне мерцали огни свечей, а потом на узкую полосу горизонта, на край земли и неба, откуда лился призрачный свет луны. — Чудесно!
 — Но у тебя наверняка болят ноги. Стоило бы дать им хоть немного покоя.
 — Нашла о чем тревожиться! Мрамор — камень мягкий, да мы еще накроем его вот этим. — Ранд показал на одеяла, вынутые из кареты, которые он все еще держал под мышкой.
 — Но ты же…
 Приложив палец к ее губам, он сказал:
 — Доверься мне.
 Была уже глубокая ночь, и Ранд не мог видеть ее лица, но он знал, что в глазах Силван стоят слезы. Все замерло вокруг — и в этой глубокой тишине застыли двое. Потом Силван негромко сказала:
 — Я тебе доверяю.
 Ранд обнял ее и повел вверх по лестнице.
 Когда они дошли до террасы, вдруг разом Погасли все окна в нижнем этаже, как будто кто-то нарочно задул свечи. Неужто все обитатели дома, вся прислуга прильнула в этот момент к окнам, чтобы проследить за тем, как разворачивается действие пьесы, актеры которой более, всего желали бы отсутствия всякого зрителя? Или же, напротив, все, встав на цыпочки, поспешили удалиться, чтобы супружеская пара была вольна в мире и покое разрешать все свои сомнения?
 — Соглядатаи, — бросил Ранд в сторону окон нижнего яруса и направился в самый уединенный уголок террасы. Тут он расстелил одеяла и подал знак Силван. Она укуталась в одно из них, поджав под себя ноги и обхватив колени руками. Ранд сел рядом, накинув сверху второе покрывало так, чтобы обоим им не было холодно.
 — Ты только погляди, — сказал он. — Не помню ночи, чтобы была так хороша, как эта.
 Месяц светил достаточно ярко, чтобы он мог различить во мраке ее откинутую назад голову, но все же не настолько сильно, чтобы в лунном свете утонули звезды. А звезд высыпало… Их там, на небе, были миллионы.
 — Миллионы, и миллионы, и миллионы, — задумчиво произнес Ранд. — Они испещряют черноту Вселенной причудливыми узорами. Куда ведут эти звездные тропинки, как ты думаешь?
 — Я не знаю. — Запрокинув голову, Силван пыталась проследить всю светящуюся дорожку Млечного Пути, пересекающую небосвод. — Может, и мы однажды двинемся по этим тропинкам?
 — Однажды, — как эхо, повторил он вслед за нею. — Столько звезд, мы никогда их не пересчитаем. Старые люди говорят, что звездочки — это души умерших людей. — Он положил руку на ее плечо. — Одна звездочка — это, значит. Гарт. Да?
 Она повернулась к нему и улыбнулась.
 — Хорошо бы так. — Потом улыбка слетела с ее губ. — А Брадли Доналду тоже звезда досталась?
 — Вряд ли. — Ранд покачал головой. — Это, наверное, не всем дано — после смерти людям светить. А отец Доналд своей звезды лишился. В наказание за все, что он совершил.
 — Да, это справедливо, — согласилась Силван.
 — А как по-твоему, по звездочке на каждого парня, ну, из тех, что погибли у Ватерлоо, досталось?
 Она шумно вздохнула.
 — Я думаю, на всех хватило.
 — По-моему, там они. Видишь, как задорно мигают? Это они для тебя мерцают, Силван. Им же иначе никак невозможно поблагодарить тебя.
 — За что? — Она уже ни на него не глядела, ни на звезды — уставилась вниз, на свои ладони, разглаживающие плед.
 — За то, что ты старалась вернуть их к жизни. И еще за то, что ты их оплакивала, когда…
 — Когда я их убивала?
 Он обхватил ее за плечи и притянул к себе так, что лицо Силван оказалось напротив его, а потом, когда она снова подняла глаза, твердо сказал:
 — Ты их не убивала. — Я-то лучше знаю. — Она откинула волосы, упавшие ей на лицо. — Бывали такие солдатики, которых приносили до того израненными, что непонятно было, как они не умерли еще на поле боя. Но бывали такие, которые умирали потому, что мы не знали, как им помочь. Бог призвал их в лоно Свое, — так я себя утешала, но ведь коль уж Бог послал меня туда, чтоб я им помогала, то почему Он не даровал мне те знания и те лекарства, без которых никак невозможно исцелить раненых. Почему они должны были умереть?
 Как бы Ранду хотелось найти слова, которые облегчили бы муки Силван, но он не знал этих слов.
 А Силван продолжала ломким, надтреснутым голоском:
 — И были такие, что меня проклинали. Но почти все цеплялись за меня в последней надежде. Никто не хотел умирать. И во всем этом не было ни отречения, ни смирения, ни достоинства. — Она замолчала, созерцая звезды, а Ранд затаил дыхание ожидая продолжения. — Был там один парень… Никогда мне его не забыть. Звали его Арнолд Джоунз. Здоровенный, как буйвол, а вот не пощадила его пуля, прямо в грудь угодила. Все считали, что он не очень умен, но это лишь потому, что он был всего лишь рядовым, самым заурядным солдатом. Свои страдания он переносил молча, чтобы не давать никому знать о той боли и о том ужасе, которые разрывали его изнутри. — Она повернулась к Ранду. — И трусом он не был. Нет, нет. Просто это был совсем еще молоденький мальчик. Он еще не брился, и подбородок у него такой гладкий был, словно его котенок долго вылизывал…
 Ее голос сорвался, и Ранд почувствовал, что Силван на грани истерики. И как можно более спокойно спросил:
 — Ну и помогла ты юному Арнолду Джоунзу?
 Силван исступленно замотала головой и вдруг безудержно рассмеялась. Она хохотала, хохотала и хохотала. Задыхалась от хохота и не могла остановиться. Истерический смех все усиливался. Ранд выпрямился, и этот жест заставил Силван испуганно отпрянуть назад. Она выставила вперед руку, как бы защищаясь от удара, и тогда Ранд догадался, что это был не первый приступ истерики, из которого ее выводили самым решительным образом.
 Он опустил ее руки и прижал их к себе. Силван — медленно, болезненно, с трудом — приходила в себя.
 — Помогла ли я ему? — Ее голос дрогнул. — Если все время стараться удержать уходящую жизнь — значить помогать, тогда да. Какая-то инфекция попала в его легкие. Доктор, который удалил пулю из его груди, сказал, что одно легкое серьезно задето, так что ничего удивительного не было в том, что он.., ну, Арнолд просто хотел, чтобы рядом была чья-то теплая рука и чтобы ее можно было коснуться, хоть изредка. Родни у него не было, сам он рос на улицах Манчестера, значит, выжил только благодаря своей смекалке. Вот почему я точно знаю, что глупым он не был. Это потому, что он.
 Она отодвигалась от Ранда, отгораживалась от него. И от повествования своего тоже отгораживалась. Очень осторожно он попытался вернуть ее к разговору:
 — Так ты держала его за руку?
 — Он так страдал, так мучился. И только я как-то управлялась с ним, ведь он был здоровенный, как буйвол. — Она замялась. — Может, зря я это все рассказываю?
 — Здоровенный, как буйвол, — повторил Ранд. — Но тебя он слушался. Потому что ты поддерживала его своей нежностью и добротой.
 — И еще он голоса моего слушался. Я ему пела. — Она попробовала засмеяться, но голос был болезненно надтреснутым. — А вкусы-то у людей разные. Другим больным в палате это не нравилось, но Арнолд обожал колыбельные и еще всякие детские песенки. Да он и был ребенком. Таким здоровенным ребенком, которого мне надо было лелеять и выхаживать. — Она подтянула колени к груди, обхватила плечи руками и стала раскачиваться вперед и назад, как будто это движение могло заглушить боль.
 — И долго ты за ним ухаживала?
 — Несколько недель. Он был в госпитале с того момента, как я туда пришла, и вплоть до моего ухода оттуда.
 Только теперь до Ранда дошло, что Силван неспроста начала рассказывать историю об этом юном солдате. Здесь-то, верно, и крылись корни трагедии, и сейчас Ранду предстояло выслушать исповедь Силван. — Так он живой был, когда ты оттуда ушла, так, выходит? Голос Силван совсем упал.
 — Случилось так, что однажды вечером я ушла из госпиталя.., потому что надо же было мне хоть иногда отдыхать. Как только я вернулась в больницу, то сразу же поспешила к Арнолду, проведать его. Я знала, что никто за меня этого не сделает, так что всегда начинала обход с него. — Дыхание ее сбилось, и это было особенно заметно, когда она пыталась вздохнуть. — А его уже простыней накрыли, всего, даже глаза. Ой, какие дураки. Решили, что он умер.
 Ранд оцепенел. Что это она говорит такое?
 — А он что, не умер?
 — Нет, он не умер. Нанна правду говорила. Я его еженощно вижу, он просит, он умоляет: «Спой мне колыбельную». — Она уронила лицо в колени, и не было никакой возможности заглянуть ей в глаза. — Я и не помню, как все было взаправду. Мне говорили, что я тогда слегка тронулась.
 Ее сдавленный голос мучил его, изводил его, причинял страшную боль. Но ему надо было это знать, а Силван просто необходимо было рассказать об этом.
 — Тронулась?
 — Я пробовала оживить его. Пела ему, говорила с ним, баюкала его.
 Ранд подумал, что она, должно быть, плачет, но, когда Силван подняла глаза, оказалось, что щеки ее сухи, а подбородок тверд.
 — А он уже не жил целых четыре часа. Он похолодел уже.
 Ранд едва сумел сдержать свой ужас.
 Теперь она глядела ему прямо в лицо и говорила:
 — Вот почему доктор Морланд отослал меня. После этой истории от меня толку в госпитале уже не было, и доктор понял, что больше я ему не помощница. Я вернулась в Англию и поселилась в доме своего отца, не переставая думать о том, что я видала и что я делала.., и мне хотелось себя убить. Верно, так бы и произошло, если бы Гарт не явился и не спас меня.
 Надо было что-то говорить, но нужных слов не находилось. Да и откуда было Ранду взять слова, способные выразить всю его ярость из-за ее муки, все его восхищение ее мужеством и стойкостью, всю его нежность и любовь к ней?
 — Вот теперь ты все знаешь, и, верно, хочешь, чтобы я уехала?
 — Это еще куда? — захлебнулся он. Потом заговорил громко и требовательно:
 — Куда это ты собралась?
 — Ну, в Лондон или, — она пожала плечами, — в дом своего отца. Не все ли равно?
 — Как это — все равно?! Собралась бросить меня, и говорит еще: «не все ли равно»?!
 — Да не хочу я уходить от тебя, но я понимаю, что тебе противно…
 Он и не заметил, как вскочил на ноги.
 — Чтоб я больше от тебя таких слов не слышал! Я восхищаюсь тобой и тем, что ты делала, твоей храбростью и твоей силой. Я, конечно, тебя не стою, но я тебя уже заполучил и из своих рук не выпущу.
 Силван только глядела на него широко раскрытыми глазами, словно не верила его словам, и он понял, что именно сейчас ему придется сделать ей очень важное признание.
 Не хотел Ранд говорить с нею об этом. Вся гордость его восставала — но другого способа завоевать доверие и сочувствие Силван у него не было. Всего три месяца назад он был жалкой развалиной, прикованной к креслу. Его терзали отчаяние и страшные подозрения, и он вымещал все это на родных, давая выход буйству и злобе. А потом в один миг все изменилось, он чудесным образом излечился, он избавился от своих подозрений — и стал вдобавок герцогом Клэрмонтским.
 Подобно всем предшествующим герцогам, ему надлежало быть сильным, непреклонным и стойким. Никак нельзя признаваться в слабости — потому что не может быть слабым герцог Клэрмонт… Но что, если он потеряет Силван? Она сидела у его ног, но ее душа оставалась ему недоступной, более того, она уходила, она пряталась от него. Он взял с нее клятву, но какое это имело значение, если он знал, что стоит ему однажды отвернуться, и она уйдет, может быть, навсегда. Ранд понимал, что необходимо вот сейчас поделиться с нею своими муками и своими страхами. Поспешно, боясь передумать, он признался:
 — И у меня тоже бывают кошмары.
 — У тебя? — с горькой иронией в голосе ,спросила Силван. — С чего бы это? И что у тебя могут быть за кошмары?
 — Еженощно мне снится, что я опять прикован к креслу на колесах. И каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Ноги отказали». — Он почувствовал, как застучало сердце, все сильнее и сильнее, все громче и громче. И вот оно уже колотилось так, что, должно быть, земля содрогалась. Ему не хватало воздуху, ладони вспотели, но он заставил себя говорить. — Как ты думаешь, почему? Я с безумным ужасом жду, что опять вернется этот паралич. Мы же не знаем, почему у меня отнялись ноги, и что их вылечило, и мы не знаем, вернется ли недуг вновь.
 — Нет! Никогда.
 Он уловил излишнюю браваду в ее голосе и вспомнил, что, когда она застала его с телом Гарта на руках, она тоже пыталась что-то говорить, в чем-то убеждать, делать вид, что ей все понятно. Его дикое возбуждение вырвалось в потоке бессвязных слов, которые он не в силах был удержать.
 — Моли Бога, чтоб так оно и было! Я гуляю, ухожу в такую даль, ноги у меня сводит судорогой, но я радуюсь, что они болят. Я благодарен земле, что она позволяет мне ступать по ней своими ногами. Всю свою жизнь мне суждено прожить в неуверенности, но — будь оно проклято! — зато какой вкус у каждого нового шага, у каждого нового мига! — Опустившись на корточки, он взял ее за плечи и нежно притянул к себе.
 Она плакала, теперь она наконец плакала! И Ранд, вспомнив слова Нанны, стал внушать ей:
 — Плачь о тех парнях, которых тебе не удалось спасти. Скорби о них. Плачь и о себе тоже, обо всей той детской невинности, которой тебе пришлось пожертвовать на том суровом поле битвы. А потом отпусти их. Пусть спокойно летят себе к звездам. Отпусти их всех — И Арнолда тоже. Пусть они мерцают тебе с небес. Им вовсе незачем мучить тебя кошмарами, Силван. Им хочется уйти.
 Слезы уже не навертывались ей на глаза, и даже не капали, нет, они превратились в ручей, в поток, обернулись сущим потопом, а Ранд обнял ее и заботливо укутал пледом. Его сорочка стала мокрой, он отдал ей свой носовой платок, но не уговаривал ее, не утешал, молча давая ей возможность выплакаться. А когда всхлипывания стали слабеть, он осторожно спросил:
 — Силван, а ты думаешь хоть иногда про тех, кому ты помогала и помогла? Пусть они хромают, но ведь ходят. Пусть они не видят, но Дара речи и слуха они не лишены. Вспоминаешь ли ты их?
 — Д-д.., да. — Ее голос срывался.
 — Правда?
 — Пробую.
 — Помнишь Хоторна и Сагана? Помнишь, как они охраняли тебя на вечеринке в доме леди Катрин?
 — Они были очень милы.
 — Милы? — Ранд фыркнул. — Они бы меня убили, если бы ты их о том попросила.
 Она тряхнула головой и засмеялась.
 — А я подумывала об этом.
 — Ох, какая ты кровожадная! — Ранд нежно сжал ее пальцы. — Остается только радоваться, что ты их все-таки об этом не попросила. — Подняв голову, он поцеловал ее в ухо. — Я слышал, что тебе Нанна говорила вечером. Она тебе благодарна за то, что видит, как подрастают ее дети. А ты представляешь хоть, как благодарны ее дети? Ведь она осталась с ними.
 — Наверно. — Но напряжение не оставляло ее. Видно было, что Силван хочет задать еще какой-то очень важный для себя вопрос, но никак не решится. — Ты меня винишь во всех этих смертях?
 Этого уж он, честно, не ожидал услышать и по-настоящему вышел из себя.
 — Чего это ради Я буду винить тебя?
 — Те дамы из высшего общества так сильно меня презирали, что я и не надеялась когда-либо смыть кровь со своих рук.
 — Какая же ты дура, Силван Майлз Малкин. — Он поднес к губам ее ладони и поцеловал каждый пальчик на каждой руке. — А тебе ведомо, что всякая новая герцогиня Клэрмонтская держится предания, восходящего к Джоселин, к первой герцогине?
 Она робко подняла на него глаза:
 — Что еще за предание?
 — У Джоселин был такой ум и такая душа, что она вдохновляла на вечную любовь всякого, кто встречался с ней. Даже гордый неистовый Радолф не смог устоять перед ее чарами и поклялся быть верным ей и в жизни и в смерти. — Ранд крепко обнял Силван. — Останься со мной, слышишь? И ежеутренне прикасайся ко мне своими исцеляющими руками. С тобой я ничего не боюсь.
 Она вглядывалась в него, пытаясь увидать правду, скрытую в его словах, но ничего у нее не выходило. Ведь правду не увидишь, ее только почувствовать можно, кожей ощутить. Но зато она видела перед собой живого человека и ощущала его красоту и силу, чуткость его души и цельность характера. Это был Ранд. Ранд, который вернул ее самой себе.
 Она не выдержала и улыбнулась.
 — Я прикоснусь к тебе утром, если ты удержишь меня в ночи.
 — Обещаю, — пылко сказал он. — По твоему повелению, моя герцогиня, я сдвину с места и небеса и землю.
 * Призрачное свечение, еле уловимое дуновение и голос:
 — Когда ты вернешься домой, Радолф?
 Он столько времени не слышал этот голос, но сразу же узнал его.
 — Джоселин? — Он обернулся и увидел ее, такую же милую, молодую, порывистую — как всегда.
 — Я так долго и терпеливо жду тебя, ты на несколько столетий задержался здесь, на земле. — Ее тонкая легкая фигура покачивалась, готовая в любой момент раствориться в темноте. — Понимаю, что тебе надо было убедиться, что наш род процветает, но, может быть, уже не нужно охранять его ты достаточно потрудился. Или ты не уверен, что они сами о себе теперь смогут позаботиться?
 Радолф оторвал свой взор от чудного видения Джоселин и устремил его на Ранда и Силван.
 — Они-то, может, и сумеют, а вот их дети как?
 — Их сын уже появился в ее утробе — ты, что не замечаешь, как он шевелится? — Джоселин по-дружески улыбнулась Силван. — Он возьмет лучшее от своего отца и лучшее от своей матери. Он будет прекрасен. — Она перевела глаза на Ранда. — А что еще мы можем знать? У нас здоровая и сильная кровь, мы это доказали, ведь столько мужчин и женщин из нашего рода выжило, выдержав брошенный им судьбой вызов. Так неужто нам нельзя теперь удалиться в наш вечный дом?
 Она воздела стройную руку свою ладонью вверх. Радолф смотрел на нее, потом оглядел Клэрмонт-курт. Он бродил здесь так давно, что уже почти забыл, что должен находиться в каком-то ином месте, и потребовался приход Джоселин, чтобы увести его тень с этой земли.
 — Мы всегда будем вместе, — тихо сказала она.
 Их руки соединились. И свечение замерцало там, где дух соприкоснулся с духом; свет стал разгораться, все сильнее и сильнее.
 — Что это? — спросил Радолф. Джоселин рассмеялась, и серебряные звуки ее смеха были обещанием вечной любви и радости.
 — Это — ты и я — наконец вместе. Держись. Нас ожидает долгий путь.
 Силван шевельнулась в объятиях Ранда.
 — Ты слышал?
 — О чем ты? — Он прижал ее к себе так крепко, словно хотел, чтобы они слились в единое целое.
 — Такой нежный женский смех — будто серебряные колокольчики рассыпались.
 — Слышал. — Опершись на локте, он приподнялся и улыбнулся Силван. — Это ангелы радовались, потому что мы наконец-то вместе.
 Они замерли обнявшись. И через плотно закрытые веки Ранд увидел какое-то сияние, как будто две звезды прочертили все небо, от края До края, и зажгли множество новых светил на небесах.