Аннотация: У этой женщины было все: деньги, уверенность в себе, обаятельный муж, счастливый брак. И все – буквально все – она потеряла в одночасье.
 Однако она не сломалась и на развалинах прежней жизни нашла в себе силы начать все сначала. В новой жизни она сама добивалась успеха и одерживала победы – трудные и оттого еще более радостные. В новой жизни к ней пришла новая любовь, страстная и нежная, о которой она не смела даже мечтать...


---------------------------------------------


 Даниэла Стил
 Конец лета


 Моим дорогим Беатрикс и Николя




   Лето пришло,
   Как легкий
   Шепот ветра
   В ее волосах.
   Если бы он
   Любил,
   И мечтал,
   И остановил карусель
   До того,
   Как услышал
   Ее откровение,
   До того, как
   Вернул юность и
   Смех ее глазам...
   Она хотела,
   Чтобы он понял,
   Пока не поздно,
   Что она все еще
   Его любит,
   Все еще...
   Но не сложилось —
   Он не выбрал время.
   И она освободилась
   Для новых мечтаний,
   Для замков на песке,
   Для летних планов,
   Таких милых,
   Таких сладких,
   Таких новых,
   Таких старых...
   И вот
   Сказка сказана,
   Дело сделано.
   Любовь пришла,
   Но жить ей
   Лишь столько,
   Сколько будет
   Длиться лето.



  Д. С. 




 Глава 1


 Утренний свет, пробившись из-под шторы, осторожно проник в комнату. Динна Дюра открыла один глаз и посмотрела на часы: 6.45. Если встать прямо сейчас, то у нее будет целый час – а то и больше – времени, которое она может посвятить только себе. Час тишины и покоя, когда Пилар не будет дерзить и огрызаться, когда никто не позвонит Марку-Эдуарду из Брюсселя, Лондона или Рима. Драгоценное время, когда она сможет побыть одна и спокойно подумать. Динна осторожно выскользнула из-под одеяла, поглядывая на Марка-Эдуарда. Он спал на другой стороне кровати. Очень далеко от Динны. Вот уже несколько лет они спали каждый на своей половине кровати, на таком расстоянии друг от друга, что между ними можно было бы положить еще одного человека, а то и двух. Не то чтобы они вообще больше не встречались посередине, встречались – иногда. Когда Марк-Эдуард не был в отъезде, не был слишком усталым, приходил домой не очень поздно... Словом, время от времени.
 Динна бесшумно достала из стенного шкафа длинный шелковый халат цвета слоновой кости. В раннем утреннем свете она казалась юной и очень хрупкой, ее блестящие темные волосы ниспадали на плечи, как соболья накидка. Динна наклонилась за шлепанцами, но их не оказалось на месте. Наверное, их снова позаимствовала Пилар. Ничто в доме не было неприкосновенным, даже шлепанцы – во всяком случае, ее шлепанцы. Улыбаясь своим мыслям, Динна босиком прошла к двери, толстый ковер поглощал звук шагов. В дверях она еще раз оглянулась на мирно спящего Марка. Во сне он казался невероятно молодым, почти таким же, как девятнадцать лет назад, когда они познакомились. Динне вдруг захотелось, чтобы он проснулся, протянул к ней руки и пробормотал с сонной улыбкой, как много лет назад: «Reviens, ma cherie. Вернись в постель, ma Diane. La belle Diane» [1] .
 Уже тысячу лет она не была для него «прекрасной Дианой». Для Марка, как и для всех остальных, она была теперь просто Динной. «Динна, ты пойдешь со мной на обед во вторник? Динна, ты знаешь, что дверь гаража стала плохо закрываться? Динна, кашемировый пиджак, который я только недавно купил в Лондоне, после химчистки совсем потерял вид. Сегодня вечером я улетаю в Лиссабон (или в Париж, или в Рим)». Иногда Динна спрашивала себя, помнит ли Марк те, прежние, времена, когда она была для него Diane, те месяцы перед их свадьбой, когда они так неохотно покидали кровать, много смеялись и пили кофе в ее каморке или нежились на солнышке у нее на крыше. То были золотые деньки. Как-то они тайком удрали на выходные в Акапулько, а в другой раз провели четыре дня в Мадриде, делая вид, что она – секретарша Марка... Динна мысленно перенеслась в те далекие времена. Почему-то раннее утро обладало странным свойством напоминать Динне о прошлом.
 «Diane, mon amour, может, вернешься в постель?» Стоило Динне вспомнить эти слова, как ее глаза заблестели. Ей тогда было девятнадцать, и она всегда была рада вернуться в постель к Марку. Она была застенчивой, но очень влюбленной, влюбленной в Марка. Каждый час, каждая минута ее жизни были тогда наполнены чувствами. Это отражалось и в ее живописи, ее картины буквально излучали сияние любви. Динне вспомнились глаза Марка, когда он сидел в ее студии, наблюдая, как она рисует. Он и сам работал – у него на коленях лежали бумаги, в которых он время от времени делал какие-то пометки. Иногда он хмурился, читая, а потом поднимал взгляд от бумаг, улыбался своей неотразимой улыбкой и говорил:
 – Ну что, мадам Пикассо, может сделаем перерыв на ленч?
 – Еще минутку, я почти закончила.
 – Можно взглянуть?
 Марк делал вид, будто собирается обойти мольберт и посмотреть, что на нем, ожидая, что Динна, как обычно, вскочит и попытается ему помешать. Она всегда так и реагировала, пока не понимала по глазам Марка, что он шутит.
 – Прекрати, ты же знаешь: пока я не закончила картину, смотреть нельзя!
 – Но почему? Ты что, рисуешь шокирующую обнаженку?
 Ослепительно голубые глаза Марка лучились смехом.
 – А если и так, это бы тебя расстроило?
 – Очень. Ты еще слишком молода, чтобы рисовать шокирующую обнаженную натуру.
 – Неужели?
 Иногда Динна воспринимала его слова всерьез, и тогда ее большие зеленые глаза становились просто огромными. Марк во многих отношениях заменил ей отца, стал для нее олицетворением мужского авторитета, силой, на которую она полагалась. Смерть отца совершенно ошеломила Динну, и когда в ее жизни появился Марк-Эдуард Дюра, ей показалось, что он послан ей Богом. Оставшись без отца, Динна жила поочередно у разных тетушек и дядюшек, но никто из них не горел желанием принять ее в свою семью. Наконец в восемнадцать лет, после года скитаний по родственникам матери, Динна стала жить самостоятельно. Днем она работала в бутике, а по вечерам училась в школе искусств. Именно учеба поддерживала ее дух и давала силы жить, только ради нее она и жила. Ей было семнадцать лет, когда отца не стало. Он умер мгновенно, разбился на своем самолете, на котором так любил летать. Отец, по-видимому, считал себя не просто неуязвимым, но вообще бессмертным, потому что он никогда не строил никаких планов относительно будущего Динны. Ее мать умерла, когда девочке было всего двенадцать, и в течение нескольких лет в ее жизни не было никого, кроме отца. Родственники по материнской линии, живущие в Сан-Франциско, были забыты, всякое общение с ними было прекращено этим экстравагантным и эгоистичным человеком, которого они считали виновным в смерти жены. Динна плохо понимала, что произошло, она только знала, что «мамочка умерла». Мамочка умерла. Эти слова, сказанные отцом в одно унылое холодное утро, навсегда запечатлелись в ее памяти. Не стало мамочки – мамочки, которая заперлась с бутылкой в спальне, спряталась и от внешнего мира, и от собственного ребенка, которая всякий раз, когда Динна стучала в дверь, неизменно отвечала: «Чуть позже, Дорогая». Это «чуть позже» затянулось на десять, а то и на все двенадцать лет. Динна одна играла в своей комнате или в коридоре, а ее отец в это время летал на своем самолете или неожиданно отправлялся в деловую поездку с друзьями. Было трудно сказать, то ли отцу не сидится дома, потому что мать пьет, то ли она пьет, потому что его никогда нет дома. Как бы то ни было, Динна оставалась одна. До маминой смерти. После этого отец завел нескончаемый разговор на тему «что, черт подери, делать». Потому что, «видит Бог, я ничего не смыслю в воспитании детей, тем более маленьких девочек». Отец хотел отослать Динну в школу, в закрытый пансион, «чудесное место, где очень красиво, есть лошади и много новых друзей». Но Динна была в таком отчаянии, что отец в конце концов смягчился. Дочь не хотела ехать ни в какое «чудесное место», ей хотелось остаться с ним. Волшебный папа на самолете, человек, привозивший ей подарки из разных дальних мест, он заменял ей любое самое расчудесное место. Теперь, когда женщины, вечно скрывавшейся в спальне, не стало, у Динны не осталось никого, кроме него.
 И отец оставил Динну при себе. Он брал ее с собой в поездки, а когда не мог взять, оставлял у друзей. Он приобщил ее к миру, в котором обитали богатые и знаменитые: отель «Империал» в Токио, «Георг V» в Париже, «Сторк-Клуб» в Нью-Йорке... В последнем Динна не просто побывала, не только посидела на табурете в баре и выпила коктейль «Ширли Темпл», но и разговаривала с этой Ширли Темпл, как взрослая. Папа вел удивительную жизнь. Динна тоже какое-то время. Она за всем наблюдала и, как губка, впитывала впечатления. Танцы в «Эль Марокко», поездки на выходные в Беверли-Хиллз, мир холеных женщин и интересных мужчин – ко всему этому ее приобщил отец. В свое время он успел побыть кинозвездой, потом был автогонщиком, во время войны служил пилотом. Он был игроком по натуре, страстно любил жизнь, женщин и все, на чем можно было летать. Он и Динну хотел обучить этому, ему хотелось, чтобы она узнала, каково это – смотреть на мир с высоты в десять тысяч футов, летать в облаках и жить мечтами. Но у Динны были свои собственные мечты, не похожие на отцовские. Она мечтала о тихой, спокойной жизни, о постоянном доме, о мачехе, которая бы не пряталась в вечно запертой спальне, отделываясь этим «чуть позже, дорогая». В четырнадцать лет Динне надоел «Эль Марокко», а в пятнадцать ей надоело и танцевать с друзьями отца. В шестнадцать она ухитрилась окончить школу и собиралась поступить в колледж Вассара или Смита. Но отец уверял, что это было бы очень скучно. Тогда Динна занялась рисованием. Она рисовала в блокнотах и на холстах, которые возила с собой повсюду. На юге Франции она рисовала на бумажных скатертях, на обратной стороне конвертов писем от друзей отца – своих друзей у нее не было. Динна рисовала на всем, что попадалось ей под руку. В Венеции владелец одной галереи похвалил ее работы и сказал, что, если она задержится подольше, он сможет их выставить. Но отец, естественно, не задержался. Через месяц они уехали из Венеции, еще через два – из Флоренции, в Риме провели полгода, в Париже – месяц и наконец вернулись в Штаты, где отец пообещал, что у нее теперь будет настоящий дом и, может быть, даже с настоящей мачехой в нем. В Риме отец познакомился с американской актрисой. «Она тебе понравится», – пообещал он, пакуя чемоданы для поездки на уик-энд на ранчо актрисы где-то в Калифорнии.
 На этот раз он не позвал Динну с собой, он пожелал лететь один. Динну он оставил в Сан-Франциско, в отеле «Фэрмонт». Он дал ей четыре сотни долларов наличными и пообещал вернуться через три дня. Но вышло иначе. Через три часа отец погиб, и Динна осталась совсем одна. На этот раз навсегда. Она вернулась к тому, с чего начинала, – оказалась одна и с нерадостной перспективой «замечательной школы» на горизонте.
 Только теперь угроза попасть в закрытую школу маячила перед Динной не долго. На пансион, как и на что-либо другое, просто не было денег. Зато остались долги и гора неоплаченных счетов. Динна позвонила родственникам матери, с которыми давным-давно не общалась. Они приехали за ней в отель и увезли ее к себе. «Но только на несколько месяцев, Динна, ты же понимаешь, мы не можем взять тебя навсегда. Тебе придется найти работу, а когда встанешь на ноги, подыщешь себе жилье». Какая работа? Что она умеет делать? Рисовать? Но это только мечта. Какая теперь разница, что она побывала и в Лувре, и в галерее Уффици, что она провела несколько месяцев в галерее «Же де Пам», что она видела, как ее отец укрощает быков в Памплоне, танцевала в «Эль Марокко» и останавливалась в отеле «Ритц»? Кому какое дело до этого? Никому и никакого. На протяжении трех месяцев Динна успела пожить у двух родственниц – сначала пожила у кузины, потом переехала к тете.
 «Это временно, ты же понимаешь». Динна понимала; теперь она знала, что такое боль, что такое одиночество, и сознавала всю серьезность содеянного ее отцом. Он растратил свою жизнь впустую. Теперь Динна поняла и другое – что именно случилось с ее матерью и почему. На какое-то время она даже возненавидела человека, которого так любила, – он оставил ее одну на свете, испуганную, никому не нужную.
 Провидение явилось в виде письма из Франции. Во французском суде рассматривалось одно небольшое дело, совсем незначительное, но решение было принято в пользу ее отца. Речь шла о шести или семи тысячах долларов. Динну спрашивали, не соблаговолит ли она поручить своему поверенному связаться с французской фирмой?
 «Какой еще поверенный?»
 Динна позвонила адвокату из списка, который ей дала одна из теток, и тот порекомендовал ей обратиться в международную адвокатскую контору. В понедельник, в девять часов утра, Динна пришла в офис этой фирмы в маленьком черном платье от Диора, которое отец купил ей во Франции, с черной сумочкой из крокодиловой кожи, которую отец привез ей из Бразилии, и с ниткой жемчуга на шее. Эта нитка – все, что досталось ей в наследство от матери. Диор, Париж, Рио – все это не имело для Динны значения, а обещанные шесть или семь тысяч долларов казались ей целым состоянием. Она мечтала бросить работу и посвятить все время – и день, и вечер – учебе в школе искусств. Динна надеялась, что за несколько лет сумеет сделать себе имя в мире живописи. А пока, по крайней мере в течение ближайшего года, она могла бы жить на эти шесть тысяч. Наверное, могла бы.
 С этой мыслью она вошла в огромный просторный кабинет, стены которого были обшиты деревом, и впервые увидела Марка-Эдуарда Дюра.
 – Мадемуазель...
 Марку еще не доводилось работать с такими делами, как дело Динны. Он специализировался на корпоративных клиентах и обычно занимался сложными международными вопросами, но, когда секретарь изложил ему суть дела Динны, Марк был заинтригован. А когда он ее увидел – нежное создание, хрупкую молодую женщину, похожую на испуганного ребенка, – то был совершенно очарован. Динна вошла в кабинет с удивительной грацией, ее глаза, обращенные к Марку, казались бездонными. Он предложил ей сесть по другую сторону письменного стола. Виду него был самый серьезный, но уже после часа разговора с клиенткой глаза его сияли. Марктоже был в восторге от галереи Уффици, он тоже однажды провел в Лувре несколько дней кряду. И тоже бывал в Сан-Пауло, в Каракасе и Довиле. Динна вдруг поняла, что неожиданно для себя впустила его в свой мир и открыла перед ним окна и двери, которые считала намертво запечатанными. Она рассказала ему об отце, рассказала всю свою грустную историю с начала до конца. Марка поразили ее зеленые глаза – самые большие, какие ему только доводилось видеть, а ее хрупкость тронула его сердце. Ему тогда было тридцать два, в отцы ей он явно не годился и чувства испытывал далеко не отцовские. Однако он взял ее под свое крыло. А три месяца спустя она стала его женой. Скромная церемония бракосочетания состоялась в здании муниципалитета. Медовый месяц они провели в доме матери Марка на мысе Антиб, а затем еще две недели прожили в Париже.
 И лишь тогда, уже задним числом, Динна поняла, что она сделала: она вышла замуж не только за человека, но и за страну. За определенный образ жизни. Отныне ей придется быть безупречной во всем, понимающей... и бессловесной. Она поняла, что должна быть милой и обаятельной с друзьями мужа, но, когда он будет уезжать, ее ждет одиночество. А еще ей пришлось отказаться от мысли сделать себе имя в искусстве. Марк этого не одобрял. В период ухаживания ее занятия живописью его забавляли, но живопись как работа для жены его не устраивала. Динна стала мадам Дюра, и для Марка это значило очень много.
 С годами Динне пришлось отказаться не только от этой мечты, но и от многих других, зато у нее был Марк. Мужчина, который спас ее от одиночества и нищеты. Мужчина, который завоевал ее признательность и ее сердце. Мужчина с безукоризненными манерами и безупречным вкусом. Мужчина, который дал ей чувство защищенности и одел в соболя... Мужчина, который постоянно носил маску.
 Динна знала, что Марк ее любит, но он очень редко выражал свои чувства открыто – так, как это бывало раньше.
 – Открытое выражение привязанности – это для детей, – объяснял Марк.
 И это тоже пришло. Своего первого ребенка они зачали меньше, чем через год после свадьбы. Как Марк хотел того ребенка! Тем самым он лишний раз показал Динне, как сильно он ее любит. Мальчик. Это должен был быть мальчик. Потому что так сказал Марк. Он был совершенно уверен в этом, и Динна тоже поверила. Его сын. Она хотела, чтобы так и было, ведь этим она могла завоевать уважение Марка, а может быть, даже и страсть на всю жизнь. Сын. И их сын родился – крошечный мальчик с пороком сердца. Священника вызвали к нему в первые же минуты после родов, он крестил младенца и нарек его Филиппом-Эдуардом. Через четыре часа малыш умер.
 На лето Марк увез Динну во Францию и предоставил заботам своей матери и теток. Сам он провел лето, работая в Лондоне, но на выходные возвращался, крепко обнимал жену и осушал ее слезы. Наконец она снова забеременела. Второй ребенок – второй мальчик – тоже умер. Иметь ребенка от Марка стало для Динны навязчивой идеей, она мечтала только об одном – об их сыне. В то время она даже перестала рисовать. Когда Динна забеременела в третий раз, врач прописал ей постельный режим. Марк в тот год вел дела в Милане и Марокко, но он регулярно звонил, присылал цветы, а когда бывал дома, сидел у ее постели. Он снова пообещал, что она родит сына. Но на этот раз Марк ошибся, долгожданный наследник оказался девочкой, но зато здоровой. Это было прелестное создание с облаком белокурых волос и голубыми, как у отца, глазами. Для Динны это было дитя ее мечты. Даже Марк смирился и очень скоро полюбил крошечную белокурую девочку. Они назвали ее Пилар. Вскоре после рождения девочку повезли во Францию, чтобы показать бабушке. Мадам Дюра очень сожалела о неспособности Динны произвести на свет мальчика, но Марка это не расстраивало. Малышка была его ребенком, его плотью и кровью. Он уже решил, что она будет говорить только по-французски и каждое лето станет проводить на мысе Антиб. В Динне порой просыпался страх, но в конце концов ее полностью захлестнуло счастье материнства.
 Марк проводил с Пилар каждую свободную минуту, он с гордостью показывал ее своим друзьям. Маленькой она часто улыбалась и смеялась. Свои первые слова Пилар сказала на французском. К десяти годам она считала своим родным домом скорее Париж, чем Штаты. Книги, которые она читала, одежда, которую она носила, игры, в которые играла, – все это было заботливо привезено Марком из Франции. Пилар четко знала, кто она такая – она Дюра – и где ее место – во Франции. В двенадцать ее отправили учиться в Гренобль, в закрытый пансион. К тому времени непоправимый ущерб уже был нанесен: Динна потеряла дочь. Для Пилар Динна стала иностранкой, объектом гнева и недовольства. Именно ее Пилар винила в том, что они не живут во Франции, это она виновата, что Пилар разлучена со своими друзьями, это из-за нее папа не может жить в Париже с Grandmare [2] , которая по нему очень скучает. И в конце концов они победили. Снова.
 Динна тихо спустилась по лестнице, шаги ее босых ступней почти полностью заглушала персидская ковровая дорожка, которую Марк привез из самого Ирана. Динна по привычке заглянула в гостиную: полный порядок. Как всегда, все вещи на своих местах. На зеленой шелковой обивке кушетки – ни единой морщинки, стулья в стиле Людовика XV стоят ровно, словно часовые на своих постах. Обюссонский ковер цвета морской волны с орнаментом приглушенно малинового цвета выглядит, как всегда, изысканно. Серебро, как ему и положено, сияет, пепельницы безукоризненно чисты, портреты предков Марка висят строго под нужными углами, занавески на окнах обрамляют идеальный вид на залив и мост «Золотые Ворота». В этот час на воде не было видно яхт и в кои-то веки не было тумана. Стояло прекрасное июньское утро. Динна немного постояла, глядя на воду, у нее возникло искушение просто сесть и полюбоваться видом. Но примять обивку на кушетке, потревожить ворс ковра, даже дышать в этой комнате казалось святотатством. Проще было пройти мимо и уйти подальше, в свой собственный мирок, в студию в глубине дома, в то место, где она рисовала и где нашла свое убежище.
 Мимо столовой Динна прошла, даже не заглянув туда, затем завернула за угол и бесшумно пошла по длинному коридору в глубину дома. Чтобы попасть в студию, ей нужно было только подняться на половину лестничного пролета. Темное дерево под ее босыми ступнями было прохладным. Дверь, как всегда, открылась с трудом. Марку надоело напоминать Динне, чтобы она что-то сделала с этой дверью, и он перестал об этом говорить. Марк пришел к заключению, что по каким-то причинам такое положение Динне даже нравится, и он был прав. Дверь с трудом открывалась, но зато она всегда быстро захлопывалась, оставляя Динну в ее маленьком красочном коконе. Студия была ее бесценным личным мирком, островком музыки и цветов, которые словно прятались здесь от удушающей сдержанности остального дома. Ни обюссонских ковров, ни серебра, ни мебели в стиле Людовика XV. Здесь, в студии, все было живым, ярким – краски на ее палитре, холсты на мольберте, нежно-желтый цвет стен, большое удобное кресло с белой обивкой, принимавшее Динну. Динна села, огляделась по сторонам и улыбнулась. Вчера утром она оставила студию в полном беспорядке, но ее это вполне устраивало. Студия была ее счастливым уголком, где она могла работать. Динна отдернула цветастые занавески, распахнула французские окна и вышла на крошечную террасу. Яркие плитки пола показались ей ледяными.
 Динна часто выходила на террасу по утрам, иногда даже в тумане, глубоко вдыхая прохладный воздух, с улыбкой глядя на жутковатые очертания моста, смутно вырисовывающиеся над невидимым заливом, и слушая низкие гудки сирены, подающей сигналы судам. Но сегодня утро было ясное, солнце сияло так ярко, что Динна прищурилась. В такой денек неплохо бы покататься на яхте или поваляться на пляже.
 При одной мысли об этом Динна чуть не рассмеялась. Если она уйдет, кто скажет Маргарет, какую мебель натереть, кто ответит на почту, кто объяснит Пилар, почему сегодня ей надо отменить свидание? Пилар. Сегодня день ее отъезда, она уезжает на все лето на мыс Антиб, в гости к бабушке, тетушкам, дядюшкам и кузенам – все приедут туда из Парижа. Динну бросало в дрожь при одном воспоминании об этой компании. Из лета в лето она терпеливо сносила удушающую атмосферу, пока наконец не набралась смелости сказать «нет». Извечный «шарм» родни Марка – вежливость сквозь зубы, невидимые шипы, вонзаемые в чью-то живую плоть, – был для нее просто невыносим. Динна так и не смогла завоевать их одобрение. Мать Марка этого даже не скрывала. Помимо всего прочего, Динна была американкой и к тому же слишком молодой, чтобы составить подходящую партию Марку. Но хуже всего то, что она была нищей дочерью некоего экстравагантного бродяги. Этот брак не прибавил Марку веса в обществе – не то что самой Динне. Его родные считали, что именно поэтому она за Марка и ухватилась. Они очень старались не упоминать об этом обстоятельстве вслух – во всяком случае, упоминать как можно реже. В конце концов Динна решила, что с нее хватит, и перестала совершать ежегодное летнее паломничество на мыс Антиб. Теперь Пилар ездила к родственникам одна, и ей это нравилось, потому что она была одной из них.
 Динна облокотилась о перила и подперла рукой подбородок. В бухту медленно входило грузовое судно. Глядя на него, она невольно вздохнула.
 – Мама, тебе здесь не холодно?
 Голос дочери был таким же ледяным, как плитки пола. Пилар разговаривала с ней как с ненормальной, которой взбрело в голову выйти на террасу в халате, да еще и босиком. Динна бросила еще один взгляд на корабль и, улыбнувшись, медленно повернулась к дочери.
 – Вообще-то нет, мне здесь нравится. Кроме того, я не нашла своих шлепанцев.
 Обращаясь к дочери, Динна сохраняла на лице улыбку и смотрела прямо в ее сияющие голубые глаза. Пилар являла собой полную противоположность матери. У нее были белокурые волосы самого светлого золотистого оттенка и невероятно голубые, словно переливающиеся, глаза, а ее нежная кожа как будто светилась изнутри. Пилар была почти на голову выше матери и во всем, в чем только возможно, была копией Марка-Эдуарда. Однако она не обладала присущей ему аурой власти, это должно прийти позже, и если Пилар хорошо усвоила уроки бабушки и многочисленных теток, то она научится скрывать свою властность так же умело, как они. Марк-Эдуард был далеко не столь искусен в этом умении, да у него и не было в этом необходимости, ведь он мужчина. Но женщинам Дюра полагалось играть тоньше. Сейчас Динна уже мало что могла с этим поделать, разве что держать Пилар подальше от родных, но и это было бы бесполезно. И сама Пилар, и Марк, и бабушка – все они совместными усилиями устраивали так, чтобы девочка проводила почти все время в Европе. И сходство Пилар с бабушкой не было простым подражанием, оно основывалось на чем-то глубинном, что было у нее в крови. Динне оставалось только смириться с тем, чего она не в силах была изменить. Она и смирилась, но не переставала удивляться тому, насколько горько и болезненно ее разочарование. Не было ни единой минуты, когда бы она оставалась равнодушной, когда бы ей было все равно. Она постоянно остро чувствовала потерю Пилар. Всегда.
 И вот сейчас Динна улыбнулась и посмотрела на ноги дочери – на них были те самые пропавшие шлепанцы.
 – Я вижу, их нашла ты.
 Динна шутила, но в ее глазах застыла непроходящая боль. Страдание, которое она старалась скрывать под маской юмора.
 – Это что, юмор, мама? Мне положено засмеяться? – Было раннее утро, около половины восьмого, а на лице Пилар уже появилось воинственное выражение. – Я не нашла ни одного приличного свитера, а мою черную юбку, которую ты отдала портнихе, еще не принесли обратно.
 Очень серьезное обвинение. Пилар отбросила назад длинные прямые волосы и сердито посмотрела на мать. Ее ярость всегда удивляла Динну, она не могла понять, что это. Подростковое неповиновение? Или девочка просто не желала делить с ней Марка? Если так, то тут Динна ничего не могла поделать. Во всяком случае, сейчас. Возможно, когда-нибудь позже, лет через пять, ей еще представится возможность вернуть дочь, стать ей другом. Динна жила этой мыслью, надежда все же не покидала ее.
 – Юбку вчера привезли, она висит в гардеробе в холле. А свитера уже лежат в твоем чемодане. Маргарет вчера их упаковала. Ну что, это решает твои проблемы?
 Динна говорила с дочерью мягко: несмотря ни на что, Пилар была и навсегда останется ребенком ее мечты, даже если эти самые мечты рассыпались в прах.
 – Мама! Ты меня не слушаешь! – Динна на минутку отвлеклась, и Пилар тут же заметила это и пронзила ее взглядом. – Я спросила, куда ты дела мой паспорт.
 Зеленые глаза Динны встретились с голубыми глазами Пилар и несколько мгновений удерживали их взгляд. Динне хотелось что-нибудь сказать, что-то правильное, но она ответила только:
 – Твой паспорт у меня, я отдам его тебе в аэропорту.
 – Я вполне в состоянии сама о себе позаботиться.
 – Нисколько в этом не сомневаюсь. – Динна вернулась в студию, избегая встречаться взглядом с дочерью. – Завтракать будешь?
 – Позже, сначала мне нужно вымыть голову.
 – Я попрошу Маргарет подать тебе завтрак в спальню.
 – Отлично.
 Пилар ушла. Унеслась, как яркая стрела юности, снова, в который уже раз, пронзив сердце Динны. Как мало нужно для того, чтобы причинить ей боль. Пилар не сказала ничего особенного, но Динну больно ранила пустота, которая стояла за ее словами. Она чувствовала, что должно быть что-то еще, не для того же люди заводят детей, чтобы в конце концов получить от них такое вот отношение. Иногда Динна спрашивала себя, как бы сложились ее отношения с сыновьями. Может быть, дело не в детях вообще, а конкретно в Пилар? Возможно, девочке оказалось не по силам разрываться между двумя странами, двумя мирами?
 На письменном столе негромко зажужжал телефон. Динна вздохнула и села за стол. Звонок внутренний, наверняка это Маргарет – интересуется, не подать ли ей кофе в студию. Когда Марк бывал в отъезде, Динна часто ела одна в студии. Но когда он бывал дома, то совместный завтрак был своего рода ритуалом, а зачастую это был единственный раз за день, когда они ели вместе.
 – Слушаю.
 Мягкие нотки в голосе Динны придавали оттенок нежности всему, что она говорила.
 – Динна, мне нужно позвонить в Париж, так что я спущусь к завтраку не раньше, чём через пятнадцать минут. Прошу тебя, напомни Маргарет, что я люблю яйца жареными, а не сгоревшими дочерна. Газеты у тебя?
 – Нет, наверное, Маргарет положила их для тебя на стол.
 – Ладно.
 Ни «как дела, как спалось?., я люблю тебя», ни даже «доброе утро». Газеты, черная юбка, паспорт – только это их интересует. На глаза Динны навернулись слезы. Она быстро стерла их тыльной стороной ладони. Марк и Пилар ведут себя так не со зла, им так проще, вот и все. Но почему никого из них не интересует, где  ее  черная юбка, где  ее  шлепанцы, как продвигается еепоследняя картина? Закрывая за собой дверь студии, Динна с сожалением оглянулась на мольберт. Ее день начался.
 Услышав шуршание газет в столовой, Маргарет вышла из кухни, как обычно, улыбаясь.
 – Доброе утро, миссис Дюра.
 – Доброе утро, Маргарет.
 Как и всегда, все делалось вежливо и четко. Приказы отдавались приятным тоном и с улыбкой, газеты были аккуратно разложены в порядке важности, на стол был немедленно поставлен кофе в кофейнике лиможского фарфора, принадлежавшем раньше матери Марка, занавески были отдернуты, погода была оценена, каждый занял свое место и надел свою маску. Новый день начался.
 Динна пила кофе из чашки в голубой цветочек и просматривала газету, потирая ступни о ковер, чтобы согреть их после холодных плиток террасы. По утрам, с распущенными волосами и с широко раскрытыми глазами, она казалась совсем юной, ее кожа была такой же чистой, как кожа Пилар, руки ее оставались такими же нежными, как и двадцать лет назад. Она не выглядела на свои тридцать семь, ей можно было дать лет на десять меньше. Ее манера поднимать голову во время разговора, блеск глаз, улыбка, которая появлялась на лице словно радуга на небе, – вот что помогало ей выглядеть моложе. В середине дня, в строгом костюме, с волосами, уложенными в элегантный пучок, с царственной осанкой, она будет выглядеть даже старше своих лет. Но по утрам, еще не обремененная ни единым символом, Динна просто была самой собой.
 Шаги Марка Динна услышала раньше, чем его голос. Потом он весело переговаривался с Пилар, которая стояла с мокрыми волосами на лестничной площадке второго этажа. Марк говорил дочери что-то насчет ее пребывания в Ницце и о том, что в Антибе ей следует вести себя прилично. В отличие от Динны Марк в течение лета еще не раз увидит Пилар. Он будет несколько раз летать из Сан-Франциско в Париж и обратно, при любой возможности заезжая на выходные в дом на мысе Антиб. Старые привычки живучи, да и перспектива лишний раз повидаться с дочерью очень заманчива. Марк и Пилар всегда были близкими друзьями.
 – Доброе утро, ma cherie.
 «Ma chere, не ma cherie», – мысленно отметила Динна. «Моя дорогая, а не моя любимая». Буква «i» выпала из слова в его обращении много лет назад.
 – Ты сегодня прекрасно выглядишь.
 – Спасибо.
 Динна с улыбкой поблагодарила мужа за комплимент, подняла взгляд и увидела, что Марк уже взялся за газеты. Комплимент был скорее формальным, чем искренним, и Динна это прекрасно знала. Известная французская галантность. Улыбка на ее лице погасла.
 – Есть новости из Парижа?
 – Я тебе сообщу позже. Завтра я уезжаю. На некоторое время.
 Что-то в тоне Марка подсказало Динне, что за его словами кроется нечто большее. Впрочем, так бывало всегда.
 – На некоторое время – это на сколько?
 Марк посмотрел на нее со слегка насмешливым выражением, чем невольно напомнил Динне, почему она в него влюбилась. Он был невероятно красивым мужчиной – худощавое аристократическое лицо с сияющими голубыми глазами, с которыми не могли конкурировать даже глаза Пилар. Его волосы песочного оттенка не утратили прежнего цвета, седина лишь слегка пробивалась на висках. Он и теперь выглядел молодым и энергичным, и в его взгляде почти всегда сквозила легкая насмешка, особенно когда он бывал в Штатах. Марк вообще находил американцев «забавными». Его забавляло, когда он выигрывал в теннис или сквош, в бридж или триктрак, но особенно в зале суда. Марк работал так же, как играл, – он всегда выкладывался полностью и всякий раз достигал выдающихся результатов. Он был из тех людей, которым завидуют мужчины и перед которыми заискивают женщины. Он всегда побеждал. Победа была стилем его жизни. Поначалу Динне это его качество очень понравилось. Когда Марк впервые сказал, что любит ее, она сама почувствовала себя победительницей.
 – Я спросила, на сколько ты уезжаешь.
 В голосе Динны послышался едва уловимый намек на раздражение.
 – На несколько дней, точно пока не знаю. А что, это имеет какое-то значение?
 – Конечно.
 Раздражение в ее голосе стало заметнее.
 – У нас намечается что-то важное? – Марк удивился. Он сверился с ежедневником и ничего особенного не обнаружил. – Так что же?
 «Нет, дорогой, ничего важного... только ты и я».
 – Нет, ничего особенного, я спросила просто так.
 – Я тебе позже скажу, сегодня у меня несколько встреч, после них я буду знать точнее. Кажется, в одном крупном деле о поставках возникли проблемы. Возможно, прямо из Парижа мне придется вылететь в Афины.
 – Опять?
 – Похоже на то. – Марк снова углубился в газеты. Только когда Маргарет поставила перед ним яичницу, он поднял голову и посмотрел на жену. – Ты отвезешь Пилар в аэропорт?
 – Конечно.
 – Будь добра проследи, чтобы она оделась прилично. Боюсь, если она снова выйдет из самолета в каком-нибудь экстравагантном наряде, мою мать хватит удар.
 – Почему ты сам ей об этом не скажешь?
 Динна посмотрела на мужа в упор. Марк и бровью не повел.
 – Я считал, это твоя епархия.
 – Что именно: дисциплина или ее гардероб?
 Оба понимали, что следить и за первым, и за вторым – одинаково неблагодарное занятие.
 – До некоторой степени и то, и другое.
 Динне хотелось спросить: до какой именно степени – до той, где она еще способна справиться с задачей? Это Марк имел в виду? Но она промолчала. Марк продолжал:
 – Кстати, я дал ей денег на поездку, так что ты можешь не давать.
 – Сколько ты ей дал? Марк резко поднял голову:
 – Что, прости?
 – Я спросила, сколько денег ты дал ей? – очень тихо повторила Динна.
 – А это важно?
 – По-моему, да. Или мне полагается заниматься только дисциплиной и гардеробом, а в остальное не вмешиваться?
 В голосе Динны теперь слышалось явное раздражение, подспудно копившееся все восемнадцать лет брака.
 – Я этого не говорил. А насчет денег не волнуйся, ей хватит.
 – Я беспокоюсь не об этом.
 – Тогда о чем?
 Голос Марка из приятного вдруг стал резким, и в глазах Динны появился холодный блеск.
 – По-моему, ей не стоит давать на лето слишком много денег. Они ей не понадобятся.
 – Пилар – очень ответственная девушка.
 – Марк, но ей даже шестнадцати не исполнилось. Сколько же ты ей дал?
 – Тысячу, – сказал Марк очень тихо, словно закрывая тему.
 У Динны глаза на лоб полезли.
 – Долларов? Это недопустимо!
 – Вот как?
 – Ты сам знаешь, что это так. И тебе известно, на что она истратит эти деньги.
 – Думаю, на развлечения. Это вполне безобидно.
 – Нет, она купит себе этот чертов мотоцикл, как ей давно хотелось. Я не могу допустить, чтобы это случилось. – Но ярость Динны могла сравниться только с ее же бессилием, и она это прекрасно понимала. Теперь, когда Пилар поедет «к ним», она окажется вне власти Динны. – Я не хочу, чтобы у нее было с собой так много денег.
 – Не говори глупости.
 – Ради Бога, Марк...
 Как только Динна начала свою тираду всерьез, зазвонил телефон. Звонили Марку из Милана. На половину десятого у Марка была назначена встреча, и ему некогда было выслушивать жену. Он посмотрел на часы.
 – Динна, не устраивай истерику. Ребенок будет в хороших руках. – Но это была тема для совсем другой дискуссии, а у него не было времени. – Увидимся вечером.
 – Ты вернешься домой к обеду?
 – Сомневаюсь. Доминик тебе позвонит и скажет, приеду я или нет.
 – Большое спасибо.
 Два коротких слова, произнесенных ледяным тоном. Динна смотрела, как Марк выходит и закрывает за собой дверь. Через несколько секунд на подъездной аллее заурчал его «ягуар». Она проиграла еще одну битву.
 Динна снова затронула эту тему, на этот раз в разговоре с Пилар по дороге в аэропорт:
 – Насколько я поняла, папа выдал тебе на лето довольно много денег.
 – Началось. Ну, что еще?
 – Ты прекрасно знаешь что. Речь идет о мотоцикле. Я тебе вот что скажу, дорогая: если ты купишь себе мотоцикл, я заставлю тебя немедленно вернуться домой.
 Пилар хотелось сказать: «Как ты об этом узнаешь?» – но она не решилась дразнить мать.
 – Ладно, я не буду его покупать.
 – И ездить на мотоцикле.
 – И ездить.
 Но Пилар лишь механически повторяла за матерью ее слова, и Динне впервые за долгое время захотелось завизжать. На секунду отведя взгляд от дороги, она посмотрела на дочь и снова стала смотреть вперед.
 – Ну почему так получается? Ты уезжаешь на все лето, мы с тобой не увидимся три месяца. Почему мы не можем провести последний день мирно? Почему мы все время спорим?
 – Не я начала спор. Это ты заговорила о мотоцикле.
 – А ты не догадываешься почему? Потому что я тебя люблю, потому что мне не безразлично, что с тобой будет. Потому что я не хочу, чтобы ты погибла. Как по-твоему, есть в этом смысл?
 В голосе Динны слышалось сначала отчаяние, потом гнев.
 – Да, конечно.
 Дальше они ехали до самого аэропорта в молчании. Динна опять была готова расплакаться, но она не хотела, чтобы Пилар видела ее слезы. Для дочери она должна оставаться безупречной, она должна быть сильной. Таким был Марк, такими же притворялись все их французские родственники, будь они неладны, такой же хотела быть Пилар.
 Динна затормозила у тротуара и оставила машину на попечение служащего со стоянки. Носильщик взял вещи Пилар, и они пошли за ним в зал регистрации. Когда клерк регистрационной стойки вернул Пилар ее паспорт и билет, она повернулась к матери:
 – Ты будешь провожать меня до выхода на посадку? По ее тону можно было догадаться, что такая перспектива ее скорее раздражает, чем радует.
 – Да, я бы хотела, а ты против?
 – Нет, – буркнула Пилар.
 Надутый, сердитый ребенок. Динне хотелось дать дочери пощечину. Порой она спрашивала себя: кто эта девушка, куда исчезла та маленькая золотоволосая девочка, которая ее любила? В кого она превратилась?
 Погруженные каждая в свои мысли, Динна и Пилар пошли к выходу на посадку, их провожали одобрительными взглядами. Они и впрямь составляли поразительную пару. Темноволосая красавица Динна в великолепно сшитом черном шерстяном платье, с красным пиджаком, перекинутым через руку, с волосами, зачесанными наверх, и блондинка Пилар, излучающая сияние юности, высокая, стройная, изящная, в белом льняном костюме. Когда Пилар вышла в этом костюме на лестничную площадку, Динна сразу одобрила ее выбор. Даже бабушке наверняка понравится этот костюм, если только она не решит, что у него слишком американский покрой. Когда дело касается мадам Дюра, ни в чем нельзя быть уверенной.
 Когда они подошли, посадка на самолет уже началась. У Динны было всего несколько мгновений, чтобы крепко сжать руку дочери.
 – Пилар, насчет мотоцикла... это очень серьезно. Дорогая, прошу тебя...
 – Ну хорошо, хорошо.
 Но Пилар уже смотрела поверх плеча матери. Ей не терпелось идти к самолету.
 – Я тебе позвоню. И ты мне тоже звони, если возникнут какие-то проблемы.
 – Не возникнут, – заявила Пилар. В ее тоне звучала уверенность, казавшаяся странной для шестнадцатилетней девочки.
 – Я тоже надеюсь, что не возникнут, – сказала Динна. Ее лицо смягчилось, она посмотрела на дочь и обняла ее. – Я тебя люблю. Желаю хорошо провести время.
 – Спасибо, мама.
 Пилар одарила мать короткой улыбкой и быстрым взмахом руки. И вот уже ее золотистая грива удаляется по проходу. Динна вдруг почувствовала, как на нее наваливается тяжесть. Пилар снова уезжает... ее девочка, ее золотоволосая малышка, дочурка, которая каждый вечер так доверчиво протягивала ручонки, чтобы ее обняли и поцеловали на ночь. Ее Пилар.
 Динна осталась в зале ожидания и подождала, пока «Боинг-747» поднимется в небо. Наконец самолет скрылся из виду. Она встала и медленно пошла обратно. Служащий парковки подогнал машину Динны, она дала ему доллар на чай, и он почтительно дотронулся до козырька форменной фуражки. Глядя, как она садится за руль, гибким движением поднимая ноги в машину, служащий отметил про себя, что она чертовски хороша, и стал мысленно прикидывать, сколько же ей лет: двадцать девять, тридцать два, тридцать пять? Или все сорок? Ни за что не догадаешься. Лицо у нее молодое, но все остальное – одежда, манера держаться, взгляд – принадлежит явно немолодой женщине.
  * * * 
 Динна сидела перед туалетным столиком и расчесывала волосы. Она слышала, как Марк поднимается по лестнице. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого, за весь день он ни разу не позвонил. Только Доминик, его секретарша, позвонила около полудня и передала Маргарет, что месье не вернется к обеду. Динна поела в студии, пока делала наброски, но мысли ее были далеки от работы. Она думала о Пилар.
 Когда Марк вошел в комнату, Динна оглянулась и улыбнулась ему. Она действительно соскучилась по нему. Весь день в доме было непривычно тихо.
 – Привет, дорогой. Ты сегодня поздно.
 – День был трудный. А как прошел твой день?
 – Спокойно. Без Пилар в доме очень тихо.
 – Никогда не думал, что услышу, как ты это говоришь. Марк-Эдуард улыбнулся жене и сел возле камина в большое кресло, обитое голубым бархатом.
 – Я тоже не думала. Как прошли твои встречи?
 – Утомительно.
 Марк был немногословен. Динна повернулась к нему:
 – Твоя поездка в Париж не отменяется? Ты уезжаешь завтра, как собирался?
 Марк кивнул и вытянул ноги. Динна продолжала наблюдать за мужем. Он выглядел совершенно так же, как утром, и, казалось, был вполне готов начать следующий рабочий день хоть сейчас. В действительности он жил этими, как он выразился, «утомительными» встречами. Марк встал и подошел к ней, улыбаясь одними глазами.
 – Да. Завтра я улетаю в Париж. Ты уверена, что не хочешь пожить на мысе Антиб с Пилар и моей матерью?
 – Абсолютно уверена. Почему бы вдруг мне захотелось туда ехать?
 – Ты сама сказала, что без Пилар в доме слишком тихо. Вот я и подумал, что, может быть... – Марк остановился у нее за спиной и положил руки ей на плечи. – Динна, меня не будет все лето.
 Ее плечи под его ладонями заметно напряглись.
 – Все лето?
 – Почти. Дело Салко об отгрузке слишком важное, чтобы я поручил его кому-то другому. Мне придется все лето летать из Парижа в Афины и обратно. Я просто не смогу быть здесь, с тобой. – Сейчас, когда Марк заговорил с Динной, его акцент стал заметнее, как будто он уже уехал из Америки. – Правда, у меня будет больше возможности присматривать за Пилар, что должно тебя порадовать. Но я не смогу видеться с тобой.
 Динне хотелось спросить, не все ли ему равно, но она промолчала.
 – Думаю, дело Салко займет у меня почти все лето, около трех месяцев.
 Для Динны это прозвучало как смертный приговор.
 – Три месяца? – переспросила она чуть слышно.
 – Теперь ты понимаешь, почему я спросил, не хочешь ли ты пожить на мысе Антиб. Может быть, теперь ты передумаешь?
 Динна медленно покачала головой:
 – Нет, не передумаю. Там тебя тоже не будет, кроме того, я подозреваю, что Пилар не помешает от меня отдохнуть. Не говоря уже о... – Динна замолчала.
 – О моей матери? – подсказал Марк. Она кивнула.
 – Понятно. Но тогда, ma chere, ты останешься здесь совсем одна.
 Почему, ну почему он не попросил ее поехать с ним? Вместе с ним летать из Парижа в Афины и обратно? На какое-то мгновение у Динны мелькнула шальная мысль предложить это самой, но она знала, что Марк не согласится.
 Когда он работает, то предпочитает быть свободным. Он никогда не брал ее с собой.
 – Думаешь, тебе не будет здесь плохо одной? – спросил он.
 – Разве у меня есть выбор? Или ты хочешь сказать, что если я отвечу «будет», то ты никуда не поедешь?
 Динна подняла голову и посмотрела Марку в глаза.
 – Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.
 – Да, знаю. – Немного помолчав, Динна пожала плечами и улыбнулась. – Я справлюсь.
 – Я так и знал.
 «Откуда ты можешь это знать, черт побери? Откуда? А вдруг я не справлюсь? Что, если ты мне понадобишься? Что, если...»
 – Динна, ты очень хорошая жена.
 Динна не знала, поблагодарить Марка или дать ему пощечину.
 – Что ты хочешь этим сказать? Что я не слишком много жалуюсь? Наверное, стоило бы.
 Улыбка Динны скрыла ее истинные чувства и позволила Марку уклониться от ответа на вопрос, на который ему не хотелось отвечать.
 – Нет, не стоило. Ты идеальна такая, как есть.
 – Merci, monsieur. – Динна встала и отвернулась, чтобы Марк не видел ее лица. – Ты сам соберешь вещи или хочешь, чтобы я собрала?
 – Я соберусь сам, а ты иди в кровать. Я тоже скоро приду. Некоторое время Динна слышала, как Марк деловито сновал по туалетной комнате, потом спустился вниз. «Наверное, пошел в кабинет», – предположила Динна. Она выключила свет в спальне и повернулась на бок. Когда Марк вернулся, она лежала очень тихо.
 – Ты спишь?
 – Нет.
 Голос Динны прозвучал хрипловато.
 – Хорошо.
 «Хорошо? Почему? Какая разница, сплю я или нет? Может, он собирается поговорить, сказать, что любит и очень жалеет, что вынужден уехать?» Но Марк ни о чем не жалел, и они оба это знали. Он всегда делает именно то, что любит делать, – носится по свету, занимается своим делом, наслаждается работой и собственной репутацией. Он это обожает.
 Марк лег в постель, и некоторое время они лежали молча, каждый думал о своем.
 – Ты сердишься, что я уезжаю так надолго? Динна покачала головой:
 – Я не сержусь, мне просто жаль. Я буду по тебе очень скучать.
 – Это быстро пройдет.
 Динна не ответила. Тогда Марк приподнялся на локте и всмотрелся в темноте в ее лицо.
 – Динна, мне жаль, что так получилось.
 – Мне тоже.
 Марк нежно погладил ее волосы и улыбнулся. Динна медленно повернула к нему голову.
 – Ты по-прежнему очень красива, Динна. Но ты ведь об этом знаешь, правда? Сейчас ты даже красивее, чем когда была девушкой. Ты прекрасна.
 Но Динна не хотела быть прекрасной, она хотела быть его любимой женщиной, его Дианой.
 – Пилар тоже когда-нибудь станет красавицей, – с гордостью сказал Марк.
 – Она уже красавица, – бесстрастно заметила Динна.
 – Ты ревнуешь?
 Казалось, эта мысль Марку даже понравилась. Динна догадывалась, что, возможно, от этого он чувствует себя еще более значительным. Или молодым. Но она все равно ему ответила – почему бы не ответить?
 – Да, иногда я к ней ревную. Мне хотелось бы снова стать такой же юной, такой же свободной, снова поверить в то, что жизнь должна обеспечить меня всем самым лучшим. В ее возрасте все кажется таким очевидным: ты заслуживаешь самого лучшего и получаешь его. Когда-то я тоже так думала.
 – А сейчас, Динна? Жизнь дала тебе то, что должна была дать?
 – В некоторых отношениях – да.
 Динна встретилась взглядом с Марком, и он увидел в ее глазах грусть. Впервые за многие годы она напомнила ему ту восемнадцатилетнюю сироту, которая вошла в его кабинет в маленьком черном платье от Диора. Марк спросил себя: может быть, она в самом деле несчастлива с ним, если ей хочется чего-то еще? Но ведь он дал ей так много: драгоценности, машины, меха, дом. Обо всем этом мечтают большинство женщин. Чего ей еще желать? Марк долго смотрел на жену. В его взгляде был вопрос, задумчивость прочертила на его лице морщины. Может, он чего-то не понимает?
 – Динна? – Марку не хотелось спрашивать напрямик, но внезапно он почувствовал, что просто обязан это сделать. Слишком уж много всего он прочел в ее взгляде. – Ты несчастлива?
 Динна посмотрела на него в упор. Ей хотелось ответить «да», но она боялась. Если она скажет «да», то потеряет Марка, он уйдет, и что тогда? Она не хотела его терять, наоборот, ей хотелось, чтобы он принадлежал ей больше, чем сейчас.
 – Так ты несчастлива? – повторил Марк.
 Он вдруг с болью осознал, что знает ответ. Динне не нужно было облекать его в слова, все и так стало ясно. Даже ему.
 – Иногда – да. Иногда – нет. Большую часть времени я об этом просто не задумываюсь. Но я скучаю по прежним временам, по тем дням, когда мы только познакомились, когда мы были молодыми, – наконец очень тихо проговорила Динна.
 – Динна, мы повзрослели, этого не изменишь. – Марк наклонился к ней и коснулся пальцами подбородка, как будто собирался ее поцеловать. Но оставил эту мысль и убрал руку. – Ты была очаровательным ребенком. – Он вспомнил, что чувствовал много лет назад, и улыбнулся своим вост поминаниям. – Я ненавидел твоего отца за то, что по его вине ты оказалась в таком положении.
 – Я тоже. Но такой уж он был человек, по-другому он не умел. Я давно примирилась с этим.
 – Правда? Динна кивнула.
 – Ты уверена?
 – А почему ты в этом сомневаешься?
 – Потому что иногда мне кажется, что ты до сих пор на него в обиде. Думаю, именно поэтому ты продолжаешь рисовать. Только для того, чтобы доказать самой себе, что ты способна делать что-то самостоятельно, если вдруг возникнет такая необходимость. – Марк присмотрелся к Динне повнимательнее и нахмурился. – Но тебе не придется зарабатывать на, жизнь самой, ты же знаешь. Я никогда не оставлю тебя в таком положении, в каком тебя оставил отец.
 – Об этом я не беспокоюсь. И ты ошибаешься, я рисую, потому что мне это нравится, потому что живопись – это часть меня.
 Марк никогда не верил, что для Динны искусство – часть ее души. Некоторое время он молчал, глядя в потолок и прокручивая мысли в голове. Наконец он спросил:
 – Ты очень сердишься из-за того, что я уезжаю на все лето?
 – Я же тебе сказала, что не сержусь. Я буду заниматься живописью, отдыхать, читать, встречаться с друзьями.
 – Ты собираешься вести активную светскую жизнь? Казалось, Марк встревожился, и Динну это позабавило.
 «Кто бы спрашивал!»
 – Не знаю, глупенький. Я дам тебе знать, если меня куда-нибудь пригласят. Наверняка будут званые обеды, благотворительные вечера, концерты и прочее в том же духе. – Марк кивнул, ничего не говоря. – Марк-Эдуард, неужели ты ревнуешь? – Глаза Динны заискрились смехом. Всмотревшись в его лицо, она расхохоталась. – Так и есть, ты ревнуешь! Но это же глупо! После стольких лет!
 – Более удобного случая не придумаешь.
 – Дорогой, не говори глупости. Это не в моем стиле. Марк знал, что это правда.
 – Я знаю, но, как говорится, on ne sait jamais – никогда не знаешь заранее.
 – Да как ты можешь такое говорить!
 – А что, у меня красивая жена, в которую нормальный мужчина просто не может не влюбиться, если он не полный идиот. – Давно уже, многие годы, Марк не обращался к Динне со столь развернутой речью. Она не скрывала своего удивления. – Ты думала, я этого не замечаю? Динна, ты – молодая и прелестная женщина.
 – Хорошо, тогда не улетай в Грецию.
 Динна снова улыбалась ему, как молоденькая девушка. Но на этот раз Марк не улыбнулся в ответ.
 – Не могу, ты ведь знаешь, что я должен.
 – Хорошо, тогда возьми меня с собой. – В голосе Динны появились непривычные нотки, полушутливые-полусерьезные. Марк не отвечал очень долго. – Ну? Можешь взять меня с собой?
 Он отрицательно покачал головой:
 – Нет, не могу.
 – Ну что ж, тогда, наверное, тебе просто придется ревновать. – Уже много лет они вот так не поддразнивали друг друга. Предстоящий отъезд Марка на три месяца пробудил к жизни целую гамму очень странных чувств. Но Динна не хотела перегибать палку. – Если серьезно, дорогой, тебе не о чем беспокоиться.
 – Надеюсь, что так.
 – Марк! Прекрати! – Динна подалась к нему и взяла его за руку, он не возражал. – Я тебя люблю, ты это знаешь?
 – Да. А ты знаешь, что я тоже тебя люблю? Динна посерьезнела и посмотрела ему в глаза.
 – Иногда я в этом не уверена.
 Очень часто Марк бывал слишком занят, чтобы показать свою любовь к ней, да это было и не в его стиле. Но сейчас что-то подсказывало Динне, что ее слова попали в цель, и, наблюдая за мужем, она была ошеломлена. Неужели Марк не понимал, что он сделал? Неужели не замечал, что он возвел вокруг себя стену из бизнеса, работы и прочих дел, уезжая от Динны на недели, а теперь и на месяцы и видя своим единственным союзником Пилар?
 – Извини, дорогой. Наверное, ты меня любишь. Но иногда мне приходится напоминать себе об этом.
 – Но я действительно тебя люблю! Ты должна это знать.
 – Наверное, в глубине души я это знаю.
 Чтобы поверить, что Марк ее любит, Динне нужно было вспоминать счастливые моменты, которые они пережили вместе, какие-то жизненно важные вехи из прошлого, подтверждавшие его любовь. Наверное, из-за этих воспоминаний она и любила его до сих пор.
 Марк вздохнул.
 – Но тебе нужно гораздо больше, правда, дорогая? – Динна кивнула, вдруг сразу почувствовав себя молодой и смелой. – Тебе нужны мое время, мое внимание. Тебе нужно... enfin [3] , тебе нужно то, чего у меня нет, чего я не могу тебе дать.
 – Неправда, ты вполне мог бы уделять мне больше времени. Мы могли бы что-то сделать вместе, как это было раньше. Серьезно, могли бы!
 Динна чувствовала, что стала похожа на жалкого ноющего ребенка, и ненавидела себя за это. Она сейчас снова была похожа на девочку, которая упрашивает отца взять ее с собой. Но ей была ненавистна сама мысль, что она вновь может так сильно в ком-то нуждаться, неважно в ком. Динна много лет назад дала себе клятву, что такое больше не повторится.
 – Извини, я все понимаю.
 Она опустила глаза и отодвинулась от Марка. Он очень пристально наблюдал за ней.
 – Ты действительно понимаешь?
 – Конечно.
 – Ах, ma Diane...
 Он привлек ее к себе и обнял, в его глазах была тревога, но Динна этого не заметила – ее собственные глаза застилали слезы. Наконец-то Марк произнес эти слова: «Ma Diane».




 Глава 2


 – На твоем банковском счете достаточно денег, должно хватить на все время, пока меня не будет. Но если тебе понадобится больше, позвони Доминик в офис, и она организует перевод. Я попросил Салливана, чтобы он за тобой присматривал, пусть навещает хотя бы два раза в неделю.
 Динна удивилась:
 – Ты просил его за мной присматривать? Но зачем?
 Салливан был американским партнером Марка-Эдуарда и одним из немногих американцев, которые ему действительно нравились.
 – Потому что я должен быть уверен, что у тебя все хорошо, что ты счастлива и у тебя есть все, что нужно.
 – Спасибо, но, по-моему, обременять этим Джима неразумно.
 – Ерунда, ему это будет приятно. Покажи ему свои последние картины, пригласи его на обед. Я доверяю Джиму.
 Марк посмотрел на жену с улыбкой, и она улыбнулась в ответ.
 – Мне ты тоже можешь доверять.
 За восемнадцать лет брака Динна никогда не изменяла Марку и не собиралась начинать это сейчас.
 – Я и так доверяю. Обещаю звонить так часто, как только смогу. Ты знаешь, где меня искать; если возникнет что-нибудь срочное, просто позвони. Если меня не будет на месте, мне передадут, и я перезвоню при первой же возможности.
 Динна молча кивнула и тихо вздохнула. В салоне «ягуара» повисло молчание. Марк повернулся к жене, и на мгновение в его глазах промелькнула тревога.
 – Динна, ты правда не против остаться одна? Динна встретилась с ним взглядом и кивнула:
 – Конечно, ничего со мной не случится. Но я буду ужасно по тебе скучать.
 Марк снова перевел взгляд на дорогу.
 – Время пролетит незаметно. Но если ты передумаешь, то всегда можешь приехать к маме и Пилар на мыс Антиб. – Он снова улыбнулся Динне. – Хотя сомневаюсь, что ты приедешь.
 Динна ответила улыбкой на его улыбку.
 – Не приеду.
 – T?tue, va. Ну и упрямая же ты. Возможно, за это я тебя и люблю.
 – Вот как? А я-то все спрашивала себя – за что? Динна посмотрела на красивый профиль мужа, и в ее глазах вспыхнули насмешливые огоньки.
 – Береги себя, не работай слишком уж много. Однако оба понимали, что это совершенно бесполезное предостережение. Марк улыбнулся с нежностью.
 – Ладно, не буду.
 – Будешь.
 – Буду.
 – И будешь наслаждаться каждой минутой своей работы. – Это тоже была чистая правда. – Надеюсь, дело Салко решится в твою пользу.
 – Непременно, в этом можешь даже не сомневаться.
 – Марк-Эдуард Дюра, вам кто-нибудь уже говорил сегодня, что вы возмутительно самонадеянны?
 – Только один человек: женщина, которую я люблю.
 Подъехав к аэропорту, Марк свернул на боковую дорогу, сбавил скорость и дотянулся до руки Динны. Она нежно сжала его пальцы в своих. Этот жест напомнил ей о прошлой ночи, о единении их тел и душ, которое в последнее время стало таким редким. Она бережно хранила это воспоминание. «Ma Diane».
 – Я люблю тебя, Марк. – Динна поднесла его руку к губам и нежно поцеловала кончики пальцев. – Жаль, что у нас мало времени.
 – Мне тоже жаль. Но когда-нибудь оно у нас будет.
 «Да, но когда?» Динна осторожно положила руку Марка обратно на сиденье, но продолжала слегка сжимать его пальцы.
 – Кстати, когда ты вернешься, мы могли бы поехать куда-нибудь вдвоем? В отпуск.
 Динна наблюдала за мужем широко распахнутыми глазами, в этом было что-то по-детски трогательное. Она по-прежнему его желала, хотела быть с ним, принадлежать ему. После стольких лет брака она не охладела к мужу. Иногда Динна сама удивлялась, что она все еще так сильно любит Марка.
 – Куда бы ты хотела поехать?
 – Все равно куда, лишь бы мы были вместе. «И только вдвоем».
 Марк-Эдуард затормозил у терминала, повернулся к Динне и молча посмотрел на нее долгим взглядом. На какое-то мгновение Динне показалось, что в его глазах мелькнуло сожаление.
 – Мы обязательно это сделаем. Сразу же, как только я вернусь. – Он помолчал и, казалось, затаил дыхание. – Динна, я...
 Динна ждала, но Марк так и не закончил фразу. Он положил руки ей на плечи и крепко обнял. Руки Динны сами собой обняли его. Она зажмурилась. Марк даже не представлял себе, как он ей нужен. По ее лицу медленно потекли слезы. Почувствовав, что она дрожит, Марк отстранил Динну от себя и с удивлением посмотрел ей в лицо.
 – Tu pleurs? Ты плачешь?
 – Un реи. Немножко.
 Марк улыбнулся: Динна давно не отвечала ему по-французски.
 – Жалко, что тебе нужно ехать. Если бы ты мог остаться... Если бы он мог остаться, они смогли бы какое-то время пожить вдвоем, без Пилар.
 – Мне бы тоже этого хотелось.
 Но оба понимали, что Марк говорит неправду. Он вынул ключи из замка зажигания, открыл дверцу и знаком подозвал носильщика.
 Динна шла рядом с Марком, погруженная в свои мысли. Они дошли до зала ожидания первого класса, где Марк обычно ждал посадки на самолет. Динна села в кресло рядом с мужем и улыбнулась ему, но он уже стал другим, мысленно он уже улетел, интимный момент в салоне «ягуара» был почти забыт. Марк проверил какие-то бумаги в дипломате и посмотрел на часы. У него было еще десять минут в запасе, но, казалось, ему вдруг захотелось поскорее уйти.
 – Ну, мы ничего не забыли обсудить в машине? Ты не хочешь передать что-нибудь Пилар?
 – Передай ей, что я ее люблю. Ты к ней заедешь перед поездкой в Афины?
 – Нет, но сегодня вечером я ей позвоню.
 – И мне тоже позвонишь?
 Динна посмотрела на гигантские часы на стене, секундная стрелка неумолимо отсчитывала время.
 – И тебе тоже. Ты сегодня никуда не собираешься?
 – Нет, мне нужно закончить кое-какую работу в студии.
 – Тебе нужно заняться чем-нибудь интересным, чтобы не чувствовать себя одинокой.
 «Я не буду чувствовать себя одинокой. Я привыкла». И снова Динна не произнесла свои мысли вслух.
 – У меня все будет отлично.
 Она закинула ногу на ногу и посмотрела на свои колени. Сегодня на ней были новое шелковое платье цвета лаванды и лиловые серьги с нефритами в обрамлении мелких бриллиантов, которые Марк привез ей из Гонконга. Но Марк ничего не замечал, его мысли были заняты другим.
 – Динна?
 – Что?
 – Динна...
 – Да?
 Динна подняла голову и увидела, что Марк с дипломатом в руке уже стоит. В его глазах светилась хорошо знакомая ей победная улыбка. Мысленно он уже вступил в бой, он был снова далек от нее, снова свободен.
 – Тебе пора? Так скоро?
 Марк кивнул. Динна тоже встала. Когда она сидела, а он стоял, его внушительные размеры подавляли Динну, она чувствовала себя Дюймовочкой, но рядом с ним она смотрелась идеально. Они вообще были поразительно красивой парой, и так было всегда. Даже мадам Дюра, его мать с ледяными глазами, и та однажды это признала. Один раз.
 – Тебе не обязательно провожать меня до выхода. Марк, казалось, уже отдалился от нее.
 – Не обязательно, но мне бы этого хотелось. Ты против?
 – Конечно, нет.
 Марк придержал для нее дверь, они вышли из зала ожидания первого класса в суету терминала и тут же оказались окруженными со всех сторон армией путешественников с чемоданами, пакетами, гитарами. К выходу на посадку они пришли раньше времени. Марк посмотрел на Динну и сказал с улыбкой:
 – Я тебе позвоню вечером.
 – Я тебя люблю.
 Марк не ответил, но наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом выпрямился и зашагал к переходу, ведущему в самолет. Динна провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду, потом медленно повернулась и пошла обратно. «Я тебя люблю». В ее мозгу эхом отдавались ее собственные слова. Но Марк не ответил, мыслями он был уже не с ней.
 Динна села в машину, со вздохом повернула ключ зажигания и поехала домой.
 Она быстро поднялась наверх, чтобы переодеться, и, погруженная в свои мысли, весь день провела в студии. Рассеянно делая наброски, Динна вышла на террасу подышать свежим воздухом, когда в дверь студии негромко постучали и в комнату несмело вошла Маргарет. Динна удивилась.
 – Миссис Дюра, я... прошу прощения...
 Маргарет знала, что Динна очень не любит, когда ее беспокоят в студии, но иногда у нее просто не оставалось выбора. Динна обычно отключала в студии телефон.
 – Что-нибудь случилось?
 Она стояла посреди комнаты с несколько отрешенным видом, ее волосы были распущены по плечам, руки – в карманах джинсов.
 – Нет, просто к вам приехал мистер Салливан.
 – Джим? – удивилась Динна.
 Потом она вспомнила: Марк-Эдуард предупредил, что Джим будет ее навещать. Динна отметила про себя, что Джим времени зря не теряет, впрочем, он всегда выполнял указания своего партнера с большим рвением.
 – Я сейчас спущусь.
 Маргарет кивнула. Она сделала все правильно: Динна определенно не хотела бы, чтобы Джим поднялся в ее студию. Маргарет проводила Джима в Зеленую гостиную и предложила чашку чаю, от которой гость с улыбкой отказался. Он был абсолютно не похож на Марка-Эдуарда, они являли собой полную противоположность друг другу. Маргарет всегда относилась к Джиму с симпатией. У этого американца были несколько грубоватые черты и легкий, добродушный нрав, а глаза всегда таили обещание открытой ирландской улыбки.
 Когда Динна вошла в гостиную, Джим стоял у окна и смотрел на туман, поднимающийся над заливом. Казалось, чья-то невидимая рука тянет за веревочку огромные клубы белой ваты, которые проплывают между пролетами моста и зависают в воздухе над яхтами.
 – Здравствуйте, Джим.
 – Добрый день, мадам.
 Джим отвесил легкий поклон и сделал движение, как бы собираясь поцеловать ей руку. Но Динна со смехом отмахнулась и подставила ему щеку, которую он и поцеловал без церемоний.
 – Признаться, это мне и самому больше нравится, а то искусство целовать руку я так и не освоил в совершенстве. Никогда не могу понять, собирается ли женщина пожать мне руку или ждет, что я эту руку поцелую. Пару раз мне чуть нос не сломали – те, кто как раз собирался здороваться за руку.
 Динна рассмеялась и села.
 – Вам нужно попросить Марка, пусть даст вам несколько уроков. У него по этой части талант, уж не знаю, потому ли, что он француз, или у него просто хорошо развита интуиция. Выпьете что-нибудь?
 – С удовольствием. – Джим понизил голос до заговорщического шепота. – Маргарет, кажется, считает, что мне следовало выпить чаю.
 – Какой кошмар.
 Динна снова рассмеялась. Она подошла к отделанному инкрустацией бару и под ободрительным взглядом Джима достала два стакана и бутылку шотландского виски.
 – Динна, вы пьете?
 Джим спросил это небрежно, но он явно был удивлен. Он никогда не видел, чтобы Динна пила виски. Возможно, у Марка-Эдуарда все-таки были веские причины попросить его навещать жену. Но Динна замотала головой.
 – Я собираюсь налить себе воды со льдом. А вы встревожились?
 Передавая Джиму стакан, она посмотрела на него с насмешливым интересом.
 – Немного.
 – Не беспокойтесь, я еще не пристрастилась к выпивке от одиночества. – В глазах Динны появилось тоскливое выражение. Она отпила из стакана и аккуратно поставила его на мраморный столик. – Но это лето обещает быть ужасно длинным.
 Она вздохнула, посмотрела на Джима и улыбнулась. Он похлопал ее по руке.
 – Я знаю. Может быть, мы с вами как-нибудь сходим в кино?
 – Джим, вы очень славный, но неужели у вас нет занятий поинтереснее?
 Динна знала наверняка, что есть. Четыре года назад Джим развелся и сейчас жил с моделью, которая несколько месяцев назад переехала из Нью-Йорка. Джиму нравились женщины такого типа, а они обожали его. Высокий, красивый, атлетического сложения, с голубыми глазами ирландца и черными как вороново крыло волосами, едва тронутыми сединой, Джим действительно во всех отношениях был полной противоположностью Марку-Эдуарду. Там, где Марк был формальным, Джим был непринужденным; Марк придерживался европейских манер, а Джим был стопроцентным американцем, при этом на удивление непритязательным, опять же в отличие от Марка-Эдуарда, который почти не скрывал своего снобизма. Динну удивляло, что Марк выбрал своим партнером именно Джима, однако это был очень мудрый выбор. Они с Джимом прекрасно дополняли друг друга, каждый был своего рода светилом, но сияли они по-разному и двигались по совершенно разным орбитам. В светской жизни Дюра очень редко пересекались с Джимом. У Джима была другая жизнь, вполне насыщенная, и своя коллекция моделей, которая сейчас сократилась до одной женщины, вероятно, до поры до времени – Джим никогда не оставался надолго с одной и той же женщиной.
 – Чем вы сейчас занимаетесь? Джим улыбнулся:
 – Как обычно – работаю, играю. А вы?
 – Как обычно, занимаюсь всякой ерундой в своей студии. Динна, по обыкновению, принижала свои занятия живописью.
 – А как насчет лета? У вас есть какие-то планы?
 – Пока нет, но будут. Возможно, я съезжу в друзьям в Санта-Барбару или еще куда-нибудь.
 – Боже!
 Джим состроил такую гримасу, что Динна расхохоталась.
 – Что в этом плохого?
 – Чтобы получить удовольствие от такого отдыха, вам надо быть восьмидесятилетней дамой. Почему бы вам не поехать в Беверли-Хиллз? Притворитесь, что вы кинозвезда, ходите на ленч в «Поло-лонж» и делайте вид, что принимаете вызовы на пейджер.
 Динна снова рассмеялась:
 – А что, вы именно так развлекаетесь?
 – Конечно. Каждый уик-энд. – Джим усмехнулся, поставил на стол пустой стакан и посмотрел на часы. – Ладно, не важно. Я запросто могу устроить это для вас в любое время, но сейчас, – закончил он с явным сожалением, – мне нужно бежать.
 – Спасибо, что зашли. Признаться, я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Так странно, что нет ни Марка, ни Пилар.
 Джим кивнул, вдруг посерьезнев. Ему было знакомо это чувство – он сам испытывал то же некоторое время после того, как его жена и двое детей уехали от него. Тогда ему казалось, что он сойдет с ума от одной только тишины в доме.
 – Я вам позвоню.
 – Хорошо. И вот еще что, Джим... – Динна посмотрела на него долгим взглядом. – Спасибо.
 На прощание Джим взлохматил ее длинные темные волосы и поцеловал в лоб. Садясь в свой черный «порше», он помахал Динне рукой с мыслью, что Марк, наверное, сумасшедший.
 Динна Дюра была единственной женщиной, про которую Джим мог сказать, что готов отдать почти все ради того, чтобы ее заполучить. Он, конечно, был не настолько глуп, чтобы играть с огнем таким манером, но это не мешало ему считать Дюра сумасшедшим. Может, Марк даже не замечает, как красива его жена? Или замечает? С этими мыслями Джим уехал. Динна вошла в дом и бесшумно закрыла за собой дверь.
 Она посмотрела на часы, думая о том, скоро ли позвонит Марк. Он обещал позвонить вечером. Со стороны Джима Салливана было очень любезно навестить ее.
 Но Марк так и не позвонил, зато утром пришла телеграмма: «Вылетаю в Афины. Для звонка время неподходящее. Все в порядке. У Пилар все хорошо. Марк».
 Кратко и исключительно по делу. Но почему он не позвонил? «Для звонка время неподходящее», – еще раз перечитала Динна. Неподходящее время...
 Динна перечитала телеграмму несколько раз и в конце концов выучила ее наизусть. Она все еще стояла с телеграммой в руках, когда зазвонил телефон.
 – Динна?
 Бодрый голос Ким Хаутон вывел ее из задумчивости. Ким жила всего в нескольких кварталах от Дюра, но ее жизнь разительно отличалась от жизни Динны. Дважды разведенная, Ким была свободной, жизнерадостной и отличалась независимым характером. Когда-то она вместе с Динной училась в школе искусств, но в искусстве она никогда особенно не блистала и теперь работала в рекламном бизнесе, где была главной творческой силой. Ну а для Динны Ким была самой близкой подругой.
 – Привет, Ким, что у тебя новенького?
 – Не много. Я была в Лос-Анджелесе, умасливала одного нового клиента. Понимаешь, этот гад только начал работать и уже просит окончательный расчет, а заказ числится за мной. – Ким упомянула название национальной сети отелей, для которой она проводила рекламную кампанию. – Может, встретимся за ленчем?
 – Не могу, я занята.
 – Чем же, интересно? – скептически поинтересовалась Ким.
 Она всегда чувствовала, когда подруга говорила неправду.
 – Я уже обещала принять участие в благотворительном ленче. Мне нужно идти.
 – Да брось ты. Направь свою благотворительность на меня. Мне нужен твой совет, и вообще я в депрессии.
 Динна рассмеялась. У Кимберли Хаутон никогда не бывало депрессии. Даже разводы не ввергали ее в депрессию. Обычно она быстро приходила в себя и перемещалась на более тучные пастбища. На это у нее уходило не больше недели.
 – Ну давай же, посиди со мной в кафе. Мне нужна передышка, мне просто необходимо вырваться отсюда.
 – Мне тоже, – сказала Динна.
 Она оглядела бархатно-шелковое великолепие своей спальни, пытаясь избавиться от ощущения подавленности. Забывшись на минуту, она допустила слабину в голосе.
 – Что это значит? – тут же спросила Ким.
 – Это значит, что Марк в отъезде. Пилар уехала два дня назад, а он только вчера.
 – Боже, неужели ты этим не наслаждаешься? Тебе не часто выпадает такая передышка, когда они оба уезжают. На твоем месте я бы бегала по гостиной голышом и созвала бы в гости всех друзей.
 – Пока я буду голышом или потом, когда оденусь? – со смехом уточнила Динна, перебрасывая ноги через подлокотник кресла.
 – Все равно когда. Послушай, раз так, ленч отменяется, предлагаю пообедать вместе.
 – Предложение принято. Тогда днем я смогу еще немного поработать в студии.
 – А.я думала, что ты собираешься на благотворительный ленч. – Динна отчетливо представила усмешку Ким. – Я тебя подловила.
 – Иди к черту.
 – Спасибо. Значит, обедаем в семь в «Трейдер Вике».
 – Встретимся прямо там.
 – До скорого.
 Вешая трубку, Динна улыбалась. «Спасибо Ким, умеет она поднять настроение».
 – Ты потрясающе выглядишь. Новое платье?
 Увидев Динну, подходившую к столику, Кимберли поставила стакан. Две женщины улыбнулись друг другу, обменявшись взглядом закадычных подруг. Динна и в самом деле была хороша в белом кашемировом платье. В меру облегающее, платье подчеркивало все достоинства фигуры и оттеняло ее темные волосы и большие зеленые глаза.
 – Ты тоже неплохо выглядишь.
 У Ким была фигура того типа, который обычно нравится мужчинам, – щедрая на округлости, полная обещания. Ее голубые глаза поражали живостью, а улыбка ослепляла каждого, кто ее видел. Ким вот уже двадцать лет носила одну и ту же прическу, коротко подстригая свои вьющиеся светлые волосы. Она не обладала ошеломляющей элегантностью Динны, но умела одеваться, а ее теплота была поистине неотразима. Ким всегда выглядела так, словно хотела сразить наповал с десяток мужчин, и обычно ей это удавалось. Если не десятерых, то одного-двух уж точно. В этот вечер на Ким были синий бархатный брючный костюм и красная шелковая блузка, расстегнутая так низко, что в вырезе проглядывали пышные груди, в ложбинке между которыми, соблазнительно покачиваясь на тонкой золотой цепочке, сверкала бриллиантовая подвеска. Деталь, приковывавшая взгляд, – как будто в этой уловке была необходимость.
 Динна села за стол, заказала себе напиток и бросила норковое манто на свободный стул. Ким даже не взглянула на мех, она выросла среди всего этого, и ее не интересовали ни меха, ни деньги, для нее важнее всего были независимость и возможность хорошо провести время. Она всегда старалась, чтобы у нее было вдоволь и того, и другого.
 – Ну, что новенького? Наслаждаешься свободой?
 – Более или менее. Знаешь, это первый случай, когда мне оказалось трудновато привыкнуть к свободе.
 Динна вздохнула и сделала глоток из бокала.
 – Ты меня удивляешь. Марк столько разъезжает, я думала, ты уже давно к этому привыкла. Да и вообще, небольшая доза независимости пойдет тебе на пользу.
 – Наверное. Но его не будет целых три месяца. Мне кажется, это целая вечность.
 – Три месяца? – Голос Ким вдруг утратил искристую живость, освежавшую, словно шампанское, в глазах возник вопрос. – Как это вышло?
 – У него крупное дело, из-за которого ему придется часто ездить из Парижа в Афины и обратно. Летать в перерывах домой не имеет смысла.
 – А взять тебя с собой? Это тоже не имеет смысла?
 – Очевидно, нет.
 – Что это значит? Ты его спрашивала?
 Ким допрашивала Динну прямо как заботливая мамаша. Динна улыбнулась:
 – Можно сказать, что спрашивала. Марк будет очень занят делами, и если я поеду с ним, то кончится тем, что мне придется торчать с мадам Дюра.
 Ким была уже наслышана от подруги о тяжелом характере матери Марка-Эдуарда.
 – Паршивый вариант.
 – Вот именно, хотя Марку я ответила немного в других выражениях. Так что, voila, этим летом я осталась сама по себе.
 – И всего через два дня возненавидела свое положение. Верно я говорю? – Ким сама ответила на свой вопрос: – Верно. А почему бы тебе не поехать куда-нибудь?
 – Куда?
 – Господи, Динна, да куда угодно. Я уверена, что Марк не стал бы возражать.
 – Может быть, и не стал бы, но мне не хочется путешествовать в одиночку.
 Динне никогда не приходилось путешествовать одной, сначала она ездила с отцом, потом с Пилар и Марком.
 – Да и куда я поеду? Джим Салливан сказал, что в Санта-Барбаре мне будет скучно.
 Динна сказала это с таким жалобным видом, что Ким засмеялась.
 – Салливан прав. Бедная богатая девочка! Я завтра собираюсь в Кармел, может, поедешь со мной? Мне нужно в выходные встретиться с одним клиентом, а ты можешь поехать за компанию.
 – Ким, это глупо, я буду тебе мешать.
 Однако предложение показалось Динне заманчивым. Она много лет не была в Кармеле, да и ехать туда недалеко, всего пару часов.
 – Чем ты можешь мне помешать? У меня же с этим парнем не любовное свидание, это чисто деловая встреча. А мне с тобой будет веселее. Ехать одной – такая тоска.
 – Ты не долго бываешь одна, – со смехом заметила Динна.
 Под ее многозначительным взглядом Ким тоже засмеялась:
 – Эй, поосторожнее с моей репутацией! – Все еще улыбаясь, она склонила голову набок. – Серьезно, поехали? Я была бы рада.
 – Посмотрим.
 – Нет, не посмотрим. Ты едешь со мной. Решено? Решено.
 – Кимберли...
 Динна невольно рассмеялась. Ким подытожила с победной улыбкой:
 – Я заеду за тобой в половине шестого.




 Глава 3


 Подъехав к дому Дюра, Ким дважды просигналила. Динна выглянула из окна спальни, схватила сумку и сбежала вниз по лестнице. Она чувствовала себя словно девчонка, которая отправляется на выходные в какое-то авантюрное путешествие с подружкой. Даже машина Ким, и та не походила на средство передвижения взрослой женщины – это был допотопный «MG», выкрашенный в ярко-красный цвет.
 Динна вышла из дома с большой кожаной сумкой в руке. Она была в серых брюках и сером свитере.
 – Ты приехала минута в минуту. Как прошел день?
 – Ужасно, лучше не спрашивай.
 – Ладно, не буду.
 Они стали говорить на другие темы, самые разные: о Кармеле, о последней картине Динны, о Пилар и ее друзьях. Потом некоторое время ехали в необременительном молчании. Уже подъезжая к Кармелу, Кимберли покосилась на подругу и заметила в ее глазах мечтательное выражение.
 – Даю пенни за твои мысли.
 – Так мало? Ну нет, они должны стоить как минимум пять или даже десять центов.
 Но своей попыткой отшутиться Динна не обманула подругу.
 – Ну хорошо, даю десять центов. Но сначала я попробую отгадать. Ты думала о Марке?
 – Да, – тихо сказала Динна, глядя вдаль, на море.
 – Неужели ты действительно так сильно по нему скучаешь?
 Отношения Динны и Марка давно вызывали у Ким недоумение. Сначала ей казалось, что это брак по расчету, но потом она поняла, что это не так. Динна по-настоящему любила мужа. Возможно, даже слишком сильно.
 Динна отвела взгляд.
 – Да, я по нему очень скучаю. По-твоему, это глупо?
 – Нет. Наверное, это достойно восхищения. Или чего-то в этом роде.
 – Да нет. Восхищение тут ни при чем. Ким рассмеялась и покачала головой.
 – Дорогая моя, на мой взгляд, прожить восемнадцать лет с одним мужчиной – это не просто поступок, достойный восхищения, это настоящий подвиг.
 – Ну почему же подвиг, – усмехнулась Динна. – Я люблю Марка. Он красивый, образованный, умный, остроумный, обаятельный.
 И их ночь любви перед самым отъездом Марка оживила некоторые из приятных воспоминаний.
 – Да, он такой, – сказала Ким, не отрывая взгляда от дороги.
 Однако Ким и раньше задавала себе вопрос, не кроется ли здесь нечто большее. Она спрашивала себя, нет ли у Марка-Эдуарда некоей стороны, которая никому не известна, – теплой, любящей, не имеет ли личность этого красивого и обаятельного мужчины еще одного, неизвестного ей измерения. Если бы ко всему прочему у него была еще и подлинная, живая, сторона, которая умеет смеяться и плакать, то тогда, по мнению Ким, он действительно был бы мужчиной, достойным любви.
 – Лето будет очень длинным, – со вздохом сказала Динна. – Расскажи мне про клиента, с которым ты сегодня встречаешься. Это кто-то новый?
 – Да. Он настоял на том, чтобы наша встреча прошла в Кармеле. Он живет в Сан-Франциско, но у него есть дом и в Кармеле. Понимаешь, он едет из Лос-Анджелеса и предложил встретиться как бы на полпути, считая, что это наиболее приятное место, чтобы обсудить заказ.
 – Как цивилизованно. Ким улыбнулась:
 – Да, очень.
 К отелю они подъехали около восьми часов вечера. Ким вышла из «МСЬ>, тряхнула кудрями и посмотрела на Динну, которая со стоном опускала на тротуар затекшие от долгого сидения ноги.
 – Как думаешь, ты выживешь? – в шутку поинтересовалась Ким. – Я понимаю, моя тачка не самая удобная для путешествий.
 – Ничего, я переживу.
 Динна огляделась. Места были ей знакомы, в самом начале семейной жизни они с Марком часто уезжали в Кармел на выходные. Они бесцельно бродили по магазинам, заходили в уютные ресторанчики, освещенные свечами, гуляли по пляжу, проходя по нескольку миль. Оказаться в том же месте снова, но уже без Марка-Эдуарда, было одновременно и приятно, и немного горько.
 Крошечный отель отличался причудливой архитектурой. Фасад был построен во французском провинциальном стиле, подвесные деревянные ящики под окнами были полны ярких цветов и сами были выкрашены в яркие, жизнеутверждающие тона.
 Внутри они увидели открытые потолочные балки, большой камин, обрамленный полками с медными котелками, и голубые обои с мелким рисунком, напоминающим роспись на веджвудском фарфоре. Отель выглядел очень по-французски, и Динна подумала, что Марку-Эдуарду он бы наверняка понравился.
 Кимберли зарегистрировалась у портье и передала ручку Динне.
 – Я попросила дать нам два соседних номера. Ты не против?
 Динна кивнула с облегчением. Она предпочитала жить в номере одна, и ей совсем не хотелось делить его с Кимберли.
 – Отлично, – сказала она.
 Динна заполнила регистрационную карточку, и портье повел их по коридору. Минут через пять в дверь номера Динны постучалась Ким.
 – Хочешь кока-колу? Я купила внизу две банки.
 Ким вошла в номер, растянулась на кровати и протянула подруге холодную банку. Динна открыла банку, сделала большой глоток, села в кресло и вздохнула.
 – Мне здесь очень нравится. Как хорошо, что я поехала.
 – Я тоже рада. Без тебя мне было бы ужасно скучно. Завтра, когда я закончу с делами, у нас еще, вероятно, останется время походить по магазинам. Или ты предпочитаешь вернуться в город пораньше? У тебя есть какие-нибудь планы?
 – Никаких! И это здорово. Я могу вообще не возвращаться. Без Марка и Пилар дом как склеп.
 Кимберли подумалось, что и при них дом Дюра похож на склеп ничуть не меньше, но она не стала делиться этой мыслью с Динной. Ким знала, что Динна любит свой дом и что безопасность семьи значит для нее очень много. Динна и Ким познакомились в школе искусств вскоре после смерти отца Динны, когда девушка осталась одна и абсолютно без средств. Ким видела, как подруга изо всех сил старается прожить на мизерные деньги, которые ей удавалось заработать. Она была с Динной, когда за той стал ухаживать Марк, и видела, как Динна постепенно начала ему доверять, затем стала полагаться на Марка все больше и больше, пока в конце концов не сделалась полностью зависимой от него. Ким видела, как Марк осторожно, но неотвратимо забирает ее подругу под свое крыло, он действовал нежно, но с решимостью человека, который не привык и не собирается проигрывать. А потом Ким довелось наблюдать, как Динна устраивалась в уютном, защищенном и безопасном гнездышке, в котором и засела почти на двадцать лет. Динна утверждала, что счастлива. Возможно, так оно и было, но Ким не могла бы это утверждать.
 – Может, ты хочешь пообедать в каком-нибудь определенном месте? – спросила Ким, допив кока-колу.
 – На пляже.
 Динна с грустью посмотрела в окно на море.
 – «На пляже»? Не знаю такого ресторана. Динна засмеялась:
 – Я имела в виду настоящий пляж, а не ресторан с таким названием. Предлагаю прогуляться по пляжу.
 – Прямо сейчас? – удивилась Ким.
 Была только половина девятого, и еще не стемнело, но Ким не терпелось поскорее начать свой вечер и осмотреться по сторонам.
 – Может, лучше отложить прогулку на завтра? Мы могли бы пойти на пляж после моей встречи с клиентом.
 Ким явно не соблазняли прибой и белый песок. Но Динну они манили. Она поставила банку на стол и решительно покачала головой:
 – Нет, я не хочу так долго ждать. Ты собираешься переодеваться перед рестораном? – Ким кивнула. – Тогда пока ты переодеваешься, я прогуляюсь. Мне переодеваться не нужно, я пойду в ресторан в том, что на мне сейчас.
 Ее кашемировый свитер и серые брюки выглядели так же безукоризненно, как и до поездки в машине.
 – Смотри, не заблудись на пляже.
 – Не заблужусь. – Динна неуверенно улыбнулась подруге. – Я чувствую себя ребенком, которому не терпится выйти на улицу поиграть.
 «И посмотреть на закат, и вдохнуть полной грудью морской воздух... и вспомнить дни, когда мы с Марком, держась за руки, гуляли по этому самому пляжу».
 – Я вернусь через полчасика.
 – Можешь не торопиться, я собираюсь принять горячую ванну. Нам спешить некуда, можем пообедать и в половине десятого или в десять.
 Ким решила заказать столик в Викторианском зале «Пайн инн».
 – Тогда я пошла.
 Динна помахала рукой и улыбнулась. Она надела пиджак и прихватила с собой шарф – знала, что на пляже будет ветрено. Когда она выходила из отеля, уже начинал опускаться туман.
 Динна прошла по главной улице Кармела, лавируя между туристами, которые еще не разошлись по своим отелям или ресторанам. Люди улыбались, выглядели отдохнувшими, несмотря на то что их руки были заняты многочисленными пакетами с покупками, а вокруг них крутились их дети. Динне вспомнилось, как она приезжала сюда вместе с Марком и Пилар. Казалось, это было миллион лет назад. Пилар было тогда девять лет, она была жизнерадостной непоседой. Выйдя на закате с родителями на вечернюю прогулку по пляжу, девочка собирала ракушки и выброшенные морем деревяшки; убегая вперед, она то и дело возвращалась к родителям, чтобы похвалиться очередным «сокровищем». Динна и Марк неторопливо брели по песку и разговаривали.
 Динна дошла до конца улицы и остановилась, чтобы посмотреть на бескрайнее пространство пляжа. Даже Марк признавал, что во Франции ничего подобного нет. Безупречно белый песок, живописные волны, накатывающие на берег, чайки, кружащиеся над водой. Динна глубоко вздохнула и еще раз окинула взглядом всю картину. Был прилив. Она сунула шарф в карман, сняла туфли и, чувствуя под ногами шероховатость песка, подбежала к воде и остановилась у самой кромки. Ветер трепал ее волосы. Динна закрыла глаза и улыбнулась. Прекрасное место, особый мир, который она на много лет похоронила в своей памяти. Почему она так долго сюда не возвращалась? Динна снова вздохнула и побрела вдоль кромки воды, держа туфли в руках. Ее так и подмывало станцевать на песке, как в детстве.
 Некоторое время она шла по берегу, потом остановилась, чтобы взглянуть на последние отблески золота над горизонтом. Небо постепенно лиловело, с моря на берег наползало густое облако тумана. Динна не знала, сколько она простояла так, глядя на море. Наконец она повернулась, медленно пошла к дюнам и села среди высокой травы, подтянув колени к груди. Некоторое время она смотрела на море, потом положила голову на колени и закрыла глаза, слушая шум прибоя и чувствуя безотчетный прилив радости.
 – Хорошо, правда?
 Динна вздрогнула от неожиданности, услышав рядом с собой незнакомый мужской голос. Открыв глаза, она увидела, что около нее стоит высокий брюнет. В первое мгновение она испугалась, но мужчина улыбался такой доброй улыбкой, в его взгляде было столько теплоты, что бояться его было просто невозможно. Глаза у незнакомца были глубокого темно-зеленого цвета, как море.
 Судя по фигуре, в колледже он скорее всего был футболистом. Волосы у него были такие же темные, как у Динны, и тоже взлохмачены ветром. Он внимательно смотрел на Динну.
 – В это время суток мне нравится здесь больше всего, – сказал он.
 – Мне тоже.
 Динна поймала себя на мысли, что ей легко разговаривать с этим незнакомцем. Самое удивительное, что когда он сел рядом, это не вызвало у нее досады. Она застенчиво посмотрела на мужчину и улыбнулась:
 – А я думала, что я на пляже одна.
 – Так, наверное, и было, я подошел позже. Извините, если я вас испугал. – Мужчина снова улыбнулся теплой, искренней улыбкой. – Я живу здесь неподалеку. – Он кивнул в сторону небольшой рощицы искривленных частыми ветрами деревьев. – Обычно я прихожу сюда каждый вечер. А сегодня я только что вернулся из поездки, меня не было три недели. Уезжая, я каждый раз заново понимаю, как сильно привязан к этому месту, и каждый раз чувствую потребность прогуляться по пляжу, посмотреть на все это. – Он посмотрел на море.
 – Вы здесь живете круглый год?
 Динна поймала себя на мысли, что разговаривает с незнакомцем как со старым другом, но было в нем нечто такое, отчего она почувствовала себя рядом с ним совершенно непринужденно.
 – Нет, но я всегда приезжаю сюда на выходные, когда удается вырваться. А вы?
 – Я очень давно здесь не была. Мы приехали вдвоем с подругой.
 – Вы остановились в городе?
 Динна кивнула и, спохватившись, посмотрела на часы.
 – Кстати, это мне напомнило, что пора возвращаться. Я вышла прогуляться по пляжу и, кажется, увлеклась.
 Часы показывали половину десятого, а пока Динна разговаривала с мужчиной, угасли последние вечерние лучи. Она встала и улыбнулась:
 – Вам повезло, вы можете приходить сюда, когда захотите.
 Мужчина кивнул, но Динне показалось, что он не очень внимательно ее слушает. Зато он пристально всматривался в ее лицо, и Динна впервые с тех пор, как он появился, почувствовала странное тепло, у нее покраснели щеки, и она немного смутилась.
 – А вы знаете, что с развевающимися на ветру волосами вы очень похожи на женщину с картины Эндрю Уайета? Я сразу об этом подумал, как только увидел вас на этой дюне. Вы знакомы с его работами?
 В глазах мужчины появилось очень сосредоточенное' выражение, казалось, он пытался запомнить ее лицо и густую массу волос. Динна улыбнулась.
 – Я очень хорошо знаю его работы. – В детстве она обожала Уайета, это было еще до того, как она поняла, что ей гораздо ближе импрессионизм. – Когда-то я знала их все.
 – Все?
 Глаза цвета моря сохранили внутреннюю теплоту, но в них появилось и чуть насмешливое выражение.
 – Я так думала.
 – И вы знаете картину, на которой изображена женщина на пляже?
 Ненадолго задумавшись, Динна замотала головой.
 – А хотите ее увидеть?
 Стоящий рядом с Динной незнакомец чем-то напоминал взбудораженного мальчишку с ясным взглядом. Но выражению его глаз противоречили далеко не детский разворот плеч и седые нити в волосах.
 – Ну так как, хотите?
 – Я... вообще-то мне пора возвращаться. Но все равно спасибо, – смущенно закончила Динна.
 На вид мужчина не казался опасным, но тем не менее он был всего лишь незнакомцем, которого она повстречала на пляже. Динну вдруг осенило, что с ее стороны было вообще неразумно вступать с ним в разговор, оставаться наедине в темноте, на пустом пляже.
 – Я правда не могу. В другой раз.
 – Я понимаю.
 Энтузиазм в его взгляде немного остыл, но улыбка осталась прежней.
 – И все равно это прекрасная картина, а женщина очень похожа на вас.
 – Спасибо, вы очень любезны.
 Динна не знала, как с ним попрощаться, сам он, казалось, вовсе не собирался возвращаться домой.
 – Можно вас проводить? На пляже стало довольно темно, вам не стоит ходить одной. – Мужчина усмехнулся, щурясь от ветра. – Вдруг к вам пристанет какой-нибудь незнакомец?
 Динна засмеялась и кивнула. Они стали спускаться по пологому склону дюны к морю.
 – Скажите, как случилось, что вы полюбили Уайета?
 – Я считала его величайшим художником Америки. Но потом... – Динна виновато посмотрела на спутника, – потом я влюбилась во французских импрессионистов. Боюсь, про Уайета я совсем забыла. Ну, может быть, не забыла окончательно, но в какой-то степени я его разлюбила.
 Они шли бок о бок, чувствуя себя друг с другом вполне непринужденно. Кроме них, на пляже никого не было, тишину нарушал только шум прибоя. Динна вдруг рассмеялась. Все было так странно и немного нелепо: она в Кармеле, идет по песку и беседует об искусстве с незнакомым мужчиной. Как рассказать об этом Ким? А может, вообще не рассказывать? У Динны мелькнула мысль не говорить никому о новом знакомом: короткая и совершенно случайная встреча с незнакомым мужчиной в сумерках на безлюдном берегу – если разобраться, и рассказывать-то не о чем.
 – Вы всегда так быстро забываете свои влюбленности?
 Это была всего лишь одна из тех глупостей, которые порой говорят друг другу незнакомые люди, когда нечего больше сказать, но Динна улыбнулась:
 – Обычно – нет. Только когда в деле замешаны французские импрессионисты.
 Мужчина глубокомысленно кивнул:
 – Резонно. Вы рисуете?
 – Немного.
 – В стиле импрессионистов? – Казалось, он знал ответ заранее. Динна кивнула. – Мне бы хотелось увидеть ваши работы. Они где-нибудь выставляются?
 Динна замотала головой и посмотрела на море: на волнах уже заблестела лунная дорожка.
 – Нет. Уже нет. Я выставлялась всего один раз, и это было давно.
 – Вы и живопись тоже разлюбили?
 – Ни в коем случае. – Динна опустила голову, посмотрела на песок, потом снова перевела взгляд на мужчину. – Живопись – моя жизнь.
 – Тогда почему вы не выставляете свои работы? Казалось, он ждал ее ответа с большим интересом, но Динна только пожала плечами. Они дошли до того места, где она вышла на берег.
 – Я пришла, здесь мне сворачивать.
 Они остановились и посмотрели друг на друга в лунном свете. На какое-то мгновение у Динны возникло нелепое, сумасшедшее желание оказаться в объятиях сильных, надежных рук этого мужчины, завернуться в его ветровку вместе с ним.
 – Было приятно с вами поговорить, – серьезно сказала она.
 – Меня зовут Бен.
 Чуть поколебавшись, Динна тоже представилась:
 – Динна.
 Бен пожал ей руку, повернулся и пошел по берегу обратно. Динна посмотрела ему вслед: широкие плечи, прямая спина, волосы, развевающиеся на ветру. Ей хотелось крикнуть «до свидания», но ветер унес бы ее слова и Бен бы их не услышал. Он вдруг оглянулся, и Динне показалось, что она видит в темноте, как он машет ей рукой.




 Глава 4


 Ким с обеспокоенным видом ждала Динну в вестибюле отеля.
 – Где ты пропадала?
 Динна пригладила растрепавшиеся волосы и улыбнулась. Щеки у нее раскраснелись, глаза горели. При взгляде на подругу Ким пришло на ум выражение «светиться изнутри». Динна пустилась в торопливые объяснения:
 – Извини, я не рассчитала и зашла дальше, чем собиралась. Возвращаться пришлось очень долго.
 – Понятно. А я уже начала волноваться.
 – Извини, – повторила Динна, на этот раз с таким покаянным видом, что Ким смягчилась и улыбнулась.
 – Ну ладно, прощаю. Но подумать только... стоило отпустить девчонку одну на пляж, как она испарилась. Я решила, что ты встретила кого-то из знакомых.
 – Нет. – Динна помолчала. – Я просто гуляла.
 Подходящий момент рассказать Ким про Бена был упущен, но что она могла рассказать? Что встретила на пляже незнакомого мужчину и беседовала с ним об искусстве? В изложении это выглядело бы нелепо, по-ребячески или, еще того хуже, глупо и даже не совсем прилично. Кроме того, Динна вдруг поняла, что хочет сохранить этот маленький эпизод в тайне. Все равно она никогда больше не увидит Бена, так зачем трудиться кому-то что-то объяснять?
 – Обедать готова?
 – Еще как готова.
 Подруги прошли два квартала до «Пайн инн», разглядывая по дороге витрины магазинов и обсуждая общих знакомых. Динне всегда было легко болтать с Ким, а краткие периоды молчания оставляли ее наедине со своими мыслями. Она задумалась о неизвестной ей картине Уайета, которая, по словам Бена, у него есть. Действительно ли он владеет подлинником, или он говорил о репродукции? И имеет ли это вообще какое-то значение? Поразмыслив, Динна пришла к выводу, что нет, не имеет.
 – Что-то ты сегодня непривычно тихая, – заметила Ким, когда они заканчивали обедать. – Устала?
 – Немного.
 – Думаешь о Марке?
 Динна выбрала самый легкий ответ:
 – Да.
 – Он обещал позвонить из Афин?
 – Когда будет возможность. Из-за разницы во времени это не так просто сделать.
 Наверное, из-за той же разницы во времени Марк сейчас казался Динне бесконечно далеким. С его отъезда прошло всего два дня, а для нее он словно остался где-то в другой жизни. А может быть, это поездка в Кармел так на нее подействовала. Дома, где в шкафах висит одежда Марка, на полках стоят его книги, где она может лечь на его половину кровати, он кажется гораздо ближе.
 – Расскажи про клиента, с которым ты завтра встречаешься. Какой он?
 – Пока не знаю, я его никогда не видела. Он торгует произведениями искусства. Я как раз собиралась спросить, не хочешь ли ты пойти со мной на эту встречу. Думаю, тебе будет интересно побывать в его доме. Я слышала, что в его, как он выражается, «коттедже» великолепная коллекция картин.
 – Я не хочу путаться у тебя под ногами.
 – Ерунда, ты мне не помешаешь, – заверила Ким.
 Женщины расплатились по счету и вышли из ресторана. В гостиницу вернулись уже в половине двенадцатого. Динна устала и с удовольствием забралась под одеяло.
 Во сне ей приснился незнакомец по имени Бен.
 Динна лежала на спине, сонно раздумывая, пора ли уже вставать или можно еще поваляться, когда в ее номере зазвонил телефон. Накануне она пообещала Ким, что пойдет с ней на встречу с клиентом, но сейчас у нее было большое искушение остаться в номере и поспать еще. А после можно было бы прогуляться по пляжу – эта мысль казалась Динне особенно заманчивой. Она понимала, почему ей хочется вернуться на берег, и то обстоятельство, что Бен так прочно запал ей в душу, ее тревожило. Вероятно, она его больше не увидит. А если увидит? Что тогда?
 Телефон продолжал звонить, Динна дотянулась до тумбочки и взяла трубку.
 – Вставай и сияй. Это была Ким.
 – Который час?
 – Пять минут десятого.
 – Не может быть. У меня такое чувство, будто сейчас семь или восемь.
 – Нет. И между прочим, моя встреча с клиентом назначена на десять. Вставай, а я принесу тебе завтрак.
 – Разве я не могу заказать завтрак в номер?
 – Это тебе не отель «Ритц». Я принесу тебе кофе и датское пирожное.
 Динна привыкла путешествовать с Марком и только сейчас внезапно поняла, какой она стала избалованной. Ей стало трудно обходиться и без Маргарет, без ее первоклассных завтраков.
 – Хорошо, это меня устраивает. Я буду готова через полчаса.
 Динна приняла душ, уложила волосы и надела белые слаксы и кашемировый свитер сочного василькового цвета. К тому времени, когда Ким постучала в дверь, Динна даже ухитрилась выглядеть свежей и оживленной.
 – Черт, ты выглядишь просто потрясающе!
 Ким протянула подруге чашку с горячим кофе и тарелку.
 – Ты тоже, – ответила Динна. – У тебя очень солидный вид, может, мне тоже надо переодеться во что-нибудь более деловое? – Ким была в белом габардиновом костюме, шелковой блузке цвета хурмы и маленькой соломенной шляпке, под мышкой она держала небольшую соломенную сумочку. – Ты очень элегантна.
 – Тебя это удивляет? – Ким улыбнулась и плюхнулась в кресло. – Надеюсь, клиент окажется сговорчивым. В субботу утром мне совсем не хочется вести деловые споры.
 Дожидаясь, пока Динна позавтракает, Ким зевнула.
 – Между прочим, как ты собираешься меня представить? – поинтересовалась Динна с озорным блеском в глазах. – Как твою секретаршу или, может, компаньонку?
 – Ни то, ни другое. Ты будешь просто моей подругой.
 – А твоему клиенту не покажется странным, что ты привела на деловую встречу подругу?
 – Надеюсь, что нет. – Ким снова зевнула и встала. – Нам пора.
 – Слушаюсь, мэм.
 Дорога заняла не больше пяти минут, Ким вела машину, а Динна читала ей по бумажке, как ехать. Нужный им дом стоял на приятной улочке, где все дома располагались в некотором отдалении от проезжей части и были скрыты деревьями. Но когда Динна вышла из машины, то смогла рассмотреть дом. Он был небольшой и очень симпатичный, без малейшей вычурности или претенциозности. Этот дом, казалось, был открыт всем ветрам и очень естественно вписывался в пейзаж. Перед домом стоял черный иностранный автомобиль, скорее практичный, чем красивый. Ничто не давало повода предположить, что обещанная коллекция произведений искусства окажется редкой или хотя бы заслуживающей внимания. Однако внутри дом производил совсем другое впечатление. Дверь открыла невысокая аккуратная женщина в переднике, по-видимому, экономка. У нее был вид приходящей работницы – скорее деловой, чем домашний.
 – Мистер Томпсон просил вас подождать его в кабинете. Сам он наверху, говорит по телефону. С Лондоном, – добавила она неодобрительно, словно считала международные телефонные разговоры возмутительным расточительством.
 «Но никакие телефонные звонки не сравнятся по цене со стоимостью картин, которые висят на стенах», – подумала Динна. Она с благоговением взирала на них, пока экономка провожала ее и Ким в кабинет. Хозяин дома собрал действительно прекрасную коллекцию английской и ранней американской живописи. Если бы сама Динна собирала коллекцию, она не выбрала бы ни одну из этих картин, однако смотреть на них ей было очень приятно. Ей хотелось задержаться и рассмотреть картины получше, но женщина в переднике быстро и решительно шагала вперед. Приведя гостей в кабинет, она строго посмотрела на них и, пробурчав «садитесь», ушла продолжать свои дела.
 – Господи, Ким, ты видела, какие у него картины? Кимберли усмехнулась:
 – Я же говорила, что у него есть прекрасные вещи. Не в моем, правда, вкусе, яо есть несколько очень хороших работ. Хотя, строго говоря, это не совсем его картины. – Динна вопросительно подняла брови. – Он владеет двумя галереями, одна находится в Сан-Франциско, другая в Лос-Анджелесе. Я подозреваю, что некоторые из работ позаимствованы из этих галерей. Но, черт побери, коллекция действительно прекрасная.
 Динна быстро кивнула и стала осматриваться дальше. В комнате, где они сидели, было панорамное окно с видом на море. Об обстановке можно было сказать примерно то же, что и о внешнем облике дома и о машине владельца: скорее практично, чем впечатляюще. В кабинете стояли простой сосновый письменный стол, два дивана и стул. Но коллекция картин с лихвой компенсировала скромность обстановки. Даже в кабинете висели в хороших рамах два прекрасных черно-белых наброска. Динна наклонилась ближе, потянулась вперед, чтобы рассмотреть подписи, потом повернулась и посмотрела на единственную картину, висевшую позади нее. Эта картина была единственным украшением голой белой стены. Повернулась – и ахнула. Тот самый Уайет. На песчаной дюне сидит женщина, положив голову на согнутые колени, ее лицо частично скрыто от зрителя. Теперь Динна и сама видела, что женщина на картине поразительно похожа на нее! Цвет волос, их длина, форма плеч, смутная улыбка на губах – похоже все. Пустынный песчаный берег казался сырым и унылым, единственным живым существом, кроме женщины, была одинокая чайка над водой. Динна не успела ничего сказать о картине – позади нее раздался мужской голос:
 – Доброе утро, мисс Хаутон. Я – Бен Томпсон.
 Динна перевела взгляд и удивленно посмотрела на хозяина дома. В его глазах читался невысказанный вопрос, и она поспешно покачала головой, показав на подругу. Ким шагнула навстречу хозяину, улыбнулась и протянула руку:
 – Кимберли Хаутон. А это моя подруга, Динна Дюра. Мы так много слышали о вашей коллекции, что я не удержалась и привела Динну с собой. Между прочим, она и сама талантливая художница, хотя и не признает этого.
 – Да ну, ерунда.
 – Вот видите!
 Ким смотрела на стоящего перед ними мужчину, и ей нравилось то, что она видела. Бену Томпсону можно было дать около сорока лет, и у него были на редкость красивые глаза.
 Динна улыбнулась обоим и замотала головой:
 – Ким преувеличивает.
 – А как вам нравится мой Уайет?
 Бен посмотрел Динне в глаза, и в ее сердце что-то дрогнуло.
 – Я... картина прекрасная. Но вы это и без меня знаете. Динна почувствовала, что краснеет. Она не знала, что сказать, как вести себя с Беном. Дать понять, что они уже встречались? Или сделать вид, что встречи на пляже не было? Как поведет себя он?
 – Но все-таки вам она нравится?
 Бен все еще смотрел Динне в глаза, и под его взглядом ей стало жарко.
 – Да, очень.
 Бен кивнул, довольный ее ответом. И тут Динна поняла, что он ни словом не обмолвился о вчерашнем вечере на пляже. Когда они сели, Динна все еще продолжала улыбаться. Было странно сознавать, что у них с Беном есть общий секрет, и еще более странным было сознание, что она познакомилась с «новым клиентом» Ким раньше самой Ким.
 – Не желаете ли кофе, дамы?
 Ким и Динна кивнули. Бен вышел в коридор и позвал экономку.
 – Пожалуйста, два черных, один средний. – Вернувшись в кабинет, Бен добродушно усмехнулся: – Наверняка все три кофе будут или средними, или черными. Миссис Мичем его не одобряет. То есть она вообще ничего не одобряет: ни кофе, ни посетителей, ни меня. Но зато я могу доверить ей уборку дома в мое отсутствие. Правда, она считает, что все это – форменное безобразие.
 Широким взмахом руки Бен включил в определение «безобразие» и Уайета, и наброски, и картины, которые они видели по дороге в кабинет. Ким и Динна дружно рассмеялись. Экономка принесла кофе. Во всех трех чашках он оказался черным.
 – Отлично. Спасибо.
 Когда экономка уходила, Бен улыбнулся ей мальчишеской улыбкой.
 – Мисс Хаутон...
 – Прошу вас, зовите меня Кимберли.
 – Хорошо. Кимберли, вы видели рекламу, которую мы давали в прошлом году? – Ким кивнула. – Что вы о ней скажете?
 – Мне кажется, ей недоставало стиля. И подход был не совсем правильный. Она была направлена не на ту целевую аудиторию, которая вам нужна.
 Бен кивнул. Он говорил с Ким, но его взгляд то и дело возвращался к Динне. А Динна смотрела на картину Уайета у Бена за спиной и не могла насмотреться. Когда Бен смотрел на Динну, по его взгляду было невозможно прочесть его мысли. А по тому, что он говорил Кимберли, стало ясно, что этот человек знает, чего хочет. Бен был проницателен, остроумен, быстро соображал и обладал отличной деловой хваткой, в результате чего их встреча закончилась меньше чем через час. Ким пообещала через две недели представить ему несколько свежих идей рекламной кампании.
 – Динна будет вас консультировать?
 Динна не поняла, шутит Бен или говорит серьезно. Она отрицательно покачала головой и, протягивая ему руку для рукопожатия, рассмеялась:
 – Господи, конечно, нет, я понятия не имею, откуда Ким берет свои волшебные идеи.
 – Все очень просто, – усмехнулась Ким, – кровь, пот и много-много черного кофе.
 Бен снова посмотрел на Динну теплым взглядом, который она хорошо запомнила со вчерашнего вечера.
 – Что вы рисуете?
 Она ответила очень мягко:
 – Натюрморты, портреты девушек – обычные сюжеты импрессионистов.
 – А матерей с маленькими детьми на руках?
 Во взгляде Бена сквозила насмешка, но это была добрая насмешка.
 – Только однажды.
 Когда-то Динна нарисовала автопортрет с Пилар. Ее свекровь повесила картину в своей парижской квартире и все последующие десять лет не обращала на нее никакого внимания.
 – Мне бы хотелось увидеть ваши работы. Вы где-нибудь выставляетесь?
 Снова ни малейшего намека на вчерашний разговор. Динна могла только гадать, почему Бен так себя ведет.
 – Нет. Я много лет не выставляла свои работы. Я к этому не готова.
 – А вот это, выражаясь языком вашей экономки, безобразие. – Ким посмотрела сначала на Бена, потом на Динну. – Тебе бы стоило показать ему некоторые работы.
 – Не говори ерунды.
 Динна почувствовала себя неловко и отвела взгляд. Она уже много лет никому не показывала своих работ, их видели только Марк и Пилар, да время от времени Ким.
 – Может быть, когда-нибудь и покажу, только не сейчас. Но все равно спасибо.
 Динна улыбкой поблагодарила Бена не только за внимание, но и за молчание. Ее удивляло, что он тоже предпочел умолчать об их знакомстве на пляже.
 Встреча закончилась обычным обменом любезностями и кратким осмотром коллекции Бена. Экономка, оказавшаяся в этот момент в коридоре, окинула всех троих хищным взглядом канюка. Уходя, Кимберли пообещала позвонить на следующей неделе.
 В прощании Бена с Динной не было ничего необычного, его рукопожатие не было подчеркнуто сильным, во взгляде не было никакой многозначительности, лишь теплота, которую Динна замечала в его глазах и раньше. Закрывая за женщинами дверь, Бен улыбнулся им на прощание.
 – Приятный мужчина, – заметила Ким, включая зажигание. Мотор недовольно заворчал. – По-моему, работать с ним будет одно удовольствие. А ты как думаешь?
 Динна лишь молча кивнула. Погруженная в свои мысли, она молчала до самого отеля.
 – Не понимаю, почему ты не хочешь показать ему свои работы?
 Упрямство Динны всегда раздражало Ким. Из всех ее соучеников по школе искусств только Динна обладала бесспорным талантом. И только она зарыла свой талант в землю почти на двадцать лет. Все остальные пытались чего-то добиться, но в конце концов потерпели неудачу.
 – Я же тебе сказала, я не готова.
 – Чушь! Если ты сама ему не позвонишь, я дам ему твой телефон. Тебе давно пора что-то делать с горой шедевров, которые стоят в твоей студии, повернутые лицом к стене. Так не должно быть. Честное слово, Динна, это просто преступление. Господи, если вспомнить, какое барахло я сначала рисовала, а потом из кожи вон лезла, чтобы продать...
 – Это было не барахло.
 Динна смотрела на подругу с искренней теплотой, но обе знали, что картины Ким отнюдь не были шедеврами. Ким куда лучше, чем живопись, удавались броские заголовки и планирование рекламных кампаний.
 – И все-таки это было барахло, но сейчас меня это не волнует. Мне нравится моя нынешняя работа. Но вот как быть с тобой?
 – Мне тоже нравится то, чем я занимаюсь.
 – Что же это, интересно? – Упрямство Динны начинало раздражать Ким, и это стало заметно по ее тону. Всякий раз, когда они обсуждали работу Динны, разговор кончался одинаково. – Что конкретно ты делаешь?
 – Ты знаешь что. Рисую, забочусь о Марке и Пилар, веду хозяйство. Я очень занята.
 – Нуда, ты заботишься обо всех. А о себе ты подумала? Тебе не приходило в голову, что, если бы ты увидела свои картины висящими в галерее или еще где-то, кроме кабинета Марка, это пошло бы тебе на пользу?
 – Мне не важно, где висят мои картины. – У Динны не хватило духу признаться Ким, что они больше не висят даже в кабинете Марка. Полгода назад Марк нанял нового декоратора, а тот объявил ее работы незрелыми и депрессивными и распорядился их убрать. Марк принес картины домой – все, включая небольшой портрет Пилар, который теперь висел у них в холле. – Для меня важно писать картины, а не показывать их кому-то.
 – Господи, да это же все равно, что играть на скрипке без струн! Это не имеет смысла.
 – Для меня имеет, – мягко, но решительно возразила Динна.
 Ким только головой покачала.
 Они вышли из машины и пошли к отелю.
 – Ты сумасшедшая, но я все равно тебя люблю. Динна молча улыбнулась.
 Оставшееся время в Кармеле пролетело быстро, даже слишком быстро. Подруги прошлись по магазинам и снова пообедали в «Пайн инн». В воскресенье днем Динна еще раз вышла прогуляться по пляжу. Теперь она знала, где живет Бен, его дом проглядывал между деревьями. Бродя по пляжу, она сознавала, что Уайет совсем близко. Но она прошла мимо. Бен ей больше не встретился, но она была раздосадована уже тем, что вообще задумывалась, встретит ли его на пляже. С какой стати ему там быть? Даже если бы они встретились снова, что бы она ему сказала? Поблагодарила бы за то, что он не рассказал Кимберли об их встрече? И что из этого? Какое это имеет значение? Динна знала, что больше не увидит Бена.




 Глава 5


 Телефонный звонок застал Динну в студии. Она сидела на некотором расстоянии от полотна и пыталась оценить результаты своей утренней работы. Сегодня это был натюрморт: на фоне голубого неба, видного в открытое окно, – ваза с тюльпанами, роняющими лепестки на столик красного дерева.
 – Динна?
 На мгновение Динна замерла от неожиданности.
 – Бен? Как вы узнали мой телефон? – Динна почувствовала, что ее щеки краснеют, и рассердилась на себя за такую реакцию. – От Ким?
 – Конечно. Она заявила, что, если я не выставлю ваши картины, она откажется выполнять мой заказ.
 Динна покраснела еще гуще и рассмеялась:
 – Не верю, что она это сказала!
 – Я пошутил. На самом деле она сказала, что вы очень хорошая художница. У меня к вам предложение: я меняю одну из картин Уайета из моей коллекции на одну из ваших собственных.
 – Это безумие! Вы с ума сошли! И Ким тоже!
 – Может, вы позволите мне самому об этом судить? Вы не против, если я заеду к вам сегодня в середине дня?
 – Сегодня? Сейчас? – Динна посмотрела на часы, было уже около одиннадцати. Она энергично замотала головой: – Нет!
 – Я понимаю. Вы не готовы. Художники никогда не бывают готовы.
 Бен говорил с ней так же мягко, как тогда на пляже. Динна уставилась на телефон и еле слышно прошептала:
 – Я не могу. Правда.
 – Тогда завтра?
 Бен говорил твердо, но не слишком напористо.
 – Право, Бен, все это как-то... Я...
 Промямлив нечто невразумительное, Динна замолчала и услышала смех Бена.
 – Ну пожалуйста, мне очень хочется увидеть ваши картины.
 – Но почему?
 Спросив, Динна сразу же пожалела, вопрос показался ей глупым.
 – Потому что вы мне понравились. И я бы хотел увидеть ваши работы. Все очень просто. По-моему, звучит разумно, вы согласны?
 – Более или менее.
 Динна не знала, что еще сказать.
 – Ленч у вас занят?
 – Нет.
 Динна снова печально вздохнула.
 – Да не вздыхайте вы так жалобно, я обещаю, что не буду метать дротики в ваши полотна. Честное слово, можете мне поверить.
 Неожиданно для себя Динна поняла, что действительно ему доверяет. По-видимому, на нее подействовали его манера говорить и его взгляд, который она хорошо помнила.
 – Ну хорошо, договорились. Жду вас в полдень.
 Наверное, никогда еще восходящий на эшафот не произносил последнее слово с такой решимостью. Вешая трубку, Бен Томпсон улыбался.
 Ровно в полдень Бен был на месте. Он привез пакет французских булочек, приличный кусок сыра бри, полдюжины персиков и бутылку белого вина.
 – Сгодится в качестве ленча? – спросил он, выкладывая на стол привезенные богатства.
 – Очень мило с вашей стороны, и все-таки вам не стоило приезжать. – Динна посмотрела на него в смятении. Она была в джинсах и заляпанной краской блузе, волосы ее были собраны в небрежный узел. – Терпеть не могу, когда меня ставят в неловкое положение.
 Видя, что она с обеспокоенным видом наблюдает, как он выкладывает еду, Бен перестал раскладывать фрукты.
 – Динна, напрасно вы так, я вовсе не хотел поставить вас в неловкое положение, мне действительно хочется увидеть ваши картины. Но мое мнение ни черта не значит. Ким сказала, что вы хорошая художница, и вы сами это знаете. На пляже вы сказали, что живопись – это ваша жизнь, а такими вещами не шутят. – Бен помолчал и добавил мягче: – В моем коттедже в Кармеле вы видели часть тех вещей, которые я люблю. Это то, чем я дорожу. А ваше искусство – это то, что важно для вас. Если вам понравится мой Уайет, я буду рад, но если не понравится, от этого он не станет нравиться мне меньше. Что бы я ни увидел, ваша работа от этого не изменится и не станет для вас менее важной. На это никто не может повлиять.
 Динна молча кивнула. Она медленно подошла к стене, к которой были прислонены около двадцати полотен, скрытые от глаз, обделенные вниманием. Ни слова не говоря, Динна стала одну за другой поворачивать картины лицевой стороной, глядя только на холсты, но не на Бена. Так продолжалось до тех пор, пока Бен не сказал:
 – Подождите.
 Динна удивленно посмотрела на него. Он стоял, прислонившись к письменному столу, и смотрел на нее со странным выражением лица, которое она не смогла определить.
 – Когда вы увидели моего Уайета, вы что-нибудь почувствовали?
 Он испытующе всмотрелся в ее лицо. Динна кивнула:
 – Я много чего почувствовала.
 – Что именно? Динна улыбнулась:
 – В первый момент удивление, когда я поняла, что это ваш дом. Потом что-то вроде благоговения и радость от того, что я вижу эту картину. Женщина на картине... у меня было такое чувство, что меня к ней тянет, как будто я с ней знакома. Думаю, я почувствовала все, что Уайет хотел сказать своей картиной. На какой-то момент картина меня околдовала.
 – А меня – ваши работы. Вы хотя бы отдаленно представляете себе, как много вы вложили в эти картины, вы понимаете, как они прекрасны? Вы поворачивали их одну за другой, и каждый раз что-то трогало меня за сердце. Динна, это просто фантастика, вы не представляете, как они хороши!
 Бен улыбнулся, и сердце Динны вдруг забилось чаще.
 – Я их люблю. Но это понятно, ведь они мои. Динна сияла. Бен сделал ей бесценный подарок, и она знала, что он готов подписаться под каждым словом. Очень много времени прошло с тех пор, когда кто-нибудь видел результаты ее трудов – видел и проявил к ним интерес.
 – Они не просто ваши, они – это вы.
 Бен подошел к одному из полотен и стал внимательно его рассматривать. На картине была изображена маленькая девочка, склонившаяся над ванной, – Пилар.
 – Это моя дочь.
 Теперь Динна получала удовольствие от процесса, и ей самой уже хотелось показать Бену побольше.
 – Прекрасная работа. Покажите мне другие.
 Динна показала все. Когда показ был закончен, Динна едва не пела от ликования. Ее картины понравились Бену!
 Он понял ее творчество. Ей хотелось броситься ему на шею и засмеяться во весь голос.
 Бен откупорил бутылку вина.
 – Вы ведь понимаете, что это значит?
 Динна вдруг насторожилась, правда, не очень сильно.
 – Что?
 – Что я теперь от вас не отстану, пока вы не подпишете контракт с моей галереей. Что вы на это скажете?
 Динна широко улыбнулась, но отрицательно покачала головой:
 – Я не могу.
 – Почему?
 – Выставки – это не для меня.
 Марка бы хватил удар, если бы она решила выставляться. Он бы сказал, что это вульгарно и отдает торгашеством, хотя галерея Томпсона имела репутацию вполне респектабельной, никак не вульгарной, а семейство Бена уже много лет пользовалось уважением в мире искусства. Динна навела справки, когда вернулась из Кармела. Дед Бена владел одной из лучших галерей Лондона, у отца была галерея в Нью-Йорке. Хотя Бену было всего тридцать восемь лет, в мире искусства он получил карт-бланш. Об этом Динна тоже прочитала.
 – Правда, Бен, я не могу.
 – Как это не можете? Послушайте, Динна, не упрямьтесь. Вам нужно приехать ко мне в галерею и осмотреться. Вы почувствуете себя увереннее, когда увидите, что у меня там выставлено.
 Уговаривая Динну, Бен преобразился и вдруг показался ей таким юным, что она засмеялась. Динна знала, что хранится в его галерее – это она тоже выяснила. Писсарро, Шагал, Мэрри, Кассатт, две-три работы Ренуара, великолепный Моне, несколько работ Коро. Кроме того, в галерее было несколько хорошо спрятанных работ Поллока, Дали и Конинг, которые он выставлял очень редко. Словом, у Бена было только лучшее. Наряду с произведениями признанных мастеров были у него и тщательно отобранные работы молодых, еще неизвестных художников. Бен хотел, чтобы среди них оказались и ее работы. Могла ли Динна мечтать о большем? Но как рассказать об этом Марку? «Мне пришлось это сделать. Он меня попросил. Я хотела...»
 – Нет. – Марк не поймет, да и Пилар тоже. Она решит, что ее мать выскочка и хвастунья. – Вы не понимаете.
 – Тут вы правы, я действительно не понимаю.
 Бен протянул Динне кусок французской булочки и сыр. Ее работы были расставлены по всей комнате, двадцать две картины, и все ему нравились. Динна взяла хлеб с сыром и улыбнулась.
 – На чердаке хранится еще тридцать картин, и еще четыре – у Ким.
 – Вы просто сумасшедшая.
 – Ничего подобного. Бен протянул ей персик.
 – А я говорю, сумасшедшая. Однако я ничего против не имею. Но может быть, вы придете завтра вечером на открытие новой экспозиции? В этом ведь нет ничего плохого? Или вы даже это боитесь сделать?
 Бен явно ее провоцировал, и Динне это не понравилось.
 – Кто вам сказал, что я боюсь?
 Она откусила сочный персик и улыбнулась.
 – А разве кто-то должен сказать? Просто я не вижу никакой другой причины, почему бы вам отказаться выставлять свои картины.
 – Я отказываюсь, потому что это не имеет смысла.
 – Это в вашем отказе нет смысла. – Их разговор мог бы походить на спор, если бы они оба не смеялись. Отчасти тому способствовало и выпитое вино. – Но несмотря ни на что, вы мне нравитесь, – объявил Бен. – Мне нравится иметь дело с сумасшедшими вроде вас.
 – Я не сумасшедшая, а просто упрямая.
 – И вы выглядите точь-в-точь как женщина с картины Уайета. Вы тоже заметили сходство?
 Бен поставил стакан. Его взгляд снова притягивал Динну. После короткого колебания она кивнула:
 – Да, заметила.
 – Только у вас я могу видеть глаза. – Бен очень долго удерживал ее взгляд, потом наконец отвел глаза. Он подумал, что у той женщины с картины глаза должны быть точно такими же. – У вас красивые глаза.
 – У вас тоже.
 Тихий голос Динны напомнил шорох бриза на пляже в Кармеле, и оба вспомнили вечернюю прогулку. Некоторое время Бен молчал, рассматривая ее картины.
 – Вы сказали, что это ваша дочь. Это правда?
 Он посмотрел на Динну, ему хотелось узнать о ней больше.
 – Да, ее зовут Пилар, ей скоро исполнится шестнадцать. Она очень хорошенькая, гораздо красивее, чем на картинах. Я нарисовала несколько ее портретов.
 Динна с грустью подумала о портрете, выселенном декоратором из кабинета Марка в холл.
 – Некоторые из них довольно неплохи.
 Теперь Динна чувствовала себя с Беном непринужденно и могла открыто признать, что ей нравится собственная работа.
 – Где она сейчас? Дома?
 – Нет. – Динна посмотрела на Бена долгим взглядом. – Она улетела на юг Франции. Ее... мой муж француз.
 Динне хотелось сказать, что Марк тоже в отъезде, что он в Греции, но ей почему-то казалось, что это будет предательством с ее стороны. С какой стати рассказывать Бену, что Марка нет? Разве ей что-нибудь нужно от этого мужчины? Он уже сказал, что ее работы ему нравятся, чего ей еще желать? Динне хотелось спросить Бена, женат ли он, но ей казалось, что это тоже будет неправильно. Его семейное положение не должно ее касаться. Он пришел сюда только ради ее картин, и то, что его глубокие глаза цвета морской волны смотрят на нее с бесконечной добротой, не имеет никакого значения.
 – Знаете... – Бен с сожалением посмотрел на часы. – Мне очень жаль, но я должен ехать на работу. В три часа у меня встреча в офисе.
 – В три? – Динна посмотрела на часы. Два сорок пять. – Уже так поздно? Удивительно, как быстро пролетело время.
 Впрочем, они просмотрели большую часть ее картин. Динна встала и виновато посмотрела на Бена.
 – Так вы придете завтра на вернисаж?
 Взгляд Бена говорил, что он очень хочет, чтобы она пришла. Но почему? Ответа Динна не знала.
 – Я постараюсь.
 – Пожалуйста, Динна, прошу вас. Мне очень хочется, чтобы вы пришли.
 Бен быстро дотронулся до ее руки, улыбнулся, еще раз окинул студию одобрительным взглядом, вышел за дверь и стал спускаться по лестнице.
 – Можете меня не провожать, я найду дорогу. До завтра!
 Шаги Бена стихли, Динна села в мягкое кресло и огляделась. Среди картин было четыре или пять портретов Пилар, но ни одного портрета Марка. На какое-то мгновение Динну охватила паника: ей показалось, что она не может вспомнить лицо мужа.




 Глава 6


 Динна приехала на темно-синем «ягуаре». Поставив машину через дорогу от галереи, она медленно перешла улицу. Хотя она и приехала, у нее до сих пор не было уверенности, что это разумно, что она поступает правильно. Что это целесообразно.
 А вдруг Ким тоже придет? Тогда она почувствует себя глупо. А что, если... но, вспомнив глаза Бена, Динна решительно толкнула тяжелую стеклянную дверь.
 Гостей приветствовала миловидная молодая женщина, недалеко от нее стояли два бармена в черных костюмах, один предлагал виски, другой – шампанское. Судя по внешнему виду гостей, все они были либо знатоками искусства, либо художниками. Динна быстро сориентировалась и поняла, что в галерее выставлены работы одного пожилого художника. Он стоял с гордым видом победителя в окружении друзей. В картинах, развешанных очень удачно, чувствовалось влияние Ван Гога. Наконец Динна увидела Бена, он разговаривал с несколькими гостями в дальнем от входа углу зала. Темно-синий костюм в тонкую полоску был ему очень к лицу. Увидев Динну, Бен улыбнулся, извинился перед собеседниками и направился в ее сторону. В считанные секунды он оказался рядом с ней.
 – Все-таки пришли? Я рад.
 Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и Динна улыбнулась – не могла не улыбнуться, потому что была очень рада снова увидеть Бена.
 – Хотите шампанского?
 – Да, спасибо.
 Услужливый бармен тут же вручил Динне фужер. Бен мягко взял ее за локоть.
 – Давайте пройдем в мой кабинет, я хочу вам кое-что показать.
 – Гравюры? – Динна покраснела и рассмеялась. – Ох, извините, мне не следовало так говорить.
 – А почему бы и нет? – Бен тоже засмеялся. – Но я хотел показать не гравюры, а небольшую картину Ренуара. Я купил ее вчера вечером.
 – Господи, где же вы ее купили?
 Бен провел Динну подлинному коридору, застланному бежевой ковровой дорожкой.
 – Я приобрел Ренуара в частной коллекции, у одного славного старика. Он говорит, что эта картина ему никогда не нравилась. Мне страшно повезло, я купил ее за смешную цену.
 Бен открыл ключом дверь кабинета и быстро вошел внутрь. Динна увидела небольшую картину, прислоненную к стене. Изображение обнаженной женщины было выполнено в очень характерной для художника манере, и для того, чтобы узнать автора, не нужно было даже смотреть на подпись.
 – Хороша, правда?
 Бен смотрел на картину как гордый отец на новорожденного ребенка, глаза его так горели, что Динна невольно улыбнулась.
 – Чудо как хороша.
 – Спасибо.
 Бен пристально посмотрел на Динну, казалось, он хотел еще что-то добавить, но передумал. Момент напряжения прошел, Бен улыбнулся и посмотрел в другую сторону, жестом предлагая Динне последовать его примеру. Над письменным столом висело еще одно полотно Эндрю Уайета, эту картину Динна хорошо знала.
 – Эта вещь мне тоже нравится, но не так, как та, другая.
 – Мне тоже женщина на берегу нравится больше.
 Уайет напомнил обоим о Кармеле, и они задумчиво замолчали. В это время в дверь кто-то постучал. В кабинет заглянула та самая молодая женщина, которая приветствовала гостей при входе. Она поманила Бена.
 – В чем дело, Салли? Ах да, позволь тебе представить Динну Дюра. Она будет одним из наших новых художников.
 Салли посмотрела на Динну с большим интересом, подошла ближе, пожала ей руку и широко улыбнулась:
 – Отличная новость!
 Динна со смущенной улыбкой быстро посмотрела на Бена.
 – Минуточку-минуточку, я ничего подобного не обещала!
 – Пока нет, но я очень надеюсь, что вы согласитесь. Салли, объясни, что у нас замечательная галерея, что мы никогда не обманываем художников, никогда не вешаем их картины вверх ногами и не подрисовываем обнаженным женщинам на картинах усы.
 Динна засмеялась и покачала головой:
 – В таком случае ваша галерея мне не подходит. Я давно мечтаю увидеть одну из моих ню с усами, а пририсовать их самой не хватает смелости.
 Бен тоже улыбнулся:
 – Ну, тогда мы сделаем это исключительно для вас. Все трое вышли в коридор и направились обратно в зал.
 Бен спросил у Салли, зачем она его вызвала. Оказалось, что среди посетителей вернисажа было уже трое потенциальных покупателей, и Салли пришла, чтобы обсудить с Беном цену одной из картин. Художник запросил больше, чем было оговорено.
 – Но он же согласился на нашу цену! Ладно, я ему скажу, что мы повысим цену на что-нибудь другое. Ох уж этот Густав, я с ним совсем поседею.
 – Не говоря уже обо мне, – поддержала его Салли. Она с улыбкой показала на свою платиновую гриву и растворилась в толпе. Бен стал знакомить Динну с гостями, художниками и коллекционерами. Неторопливо прохаживаясь по галерее, Динна с удивлением поняла, что чувствует себя здесь совершенно непринужденно. Ее удивило, что среди гостей не видно Ким, и она спросила о ней Бена, когда тот снова подошел.
 – Я думала, Ким тоже здесь будет. Она не пришла?
 – Нет. Наверное, ломает голову над новой рекламой йогурта. Если честно, то я даже рад, что она нам не мешает. Да и вообще, пусть поскорее закончит с йогуртом, чтобы он потом не отвлекал ее от искусства. Вы со мной согласны?
 Динна улыбнулась. Бен протянул ей новый фужер шампанского.
 – Знаете, – продолжал он, – я очень доволен вчерашним днем. Ваши работы необыкновенно хороши. Предупреждаю, я от вас не отстану, пока вы не согласитесь выставляться у нас.
 Динна поднесла к губам шампанское и улыбнулась поверх фужера. Возразить она не успела – к Бену подошли несколько коллекционеров, которые хотели с ним поговорить. Бен был занят с ними почти до девяти часов.
 Динна медленно расхаживала по галерее, наблюдая за потенциальными покупателями и восхищаясь работами Густава. Перед одной из картин она задержалась и, рассматривая ее, услышала прямо за своей спиной знакомый голос. Удивленная, Динна обернулась.
 – Изучаете технику, Динна?
 – Джим? – Она встретилась взглядом со смеющимися глазами ирландца. – Что вы здесь делаете?
 – Не спрашивайте. Наверное, набираюсь культуры. – Он неопределенно махнул рукой в сторону группы мужчин у входа. – Это они меня притащили, но только после того, как хорошенько напоили.
 – Узнаю истинного ценителя искусства.
 Динна улыбнулась Джиму своей обычной дружеской улыбкой, но в глубине души она почувствовала какое-то смутное беспокойство. Ей не хотелось видеть здесь Джима Салливана, ведь она пришла, чтобы встретиться с Беном... неужели? Динна и сама толком не знала, ради чего она пришла: только чтобы увидеть галерею или чтобы встретиться с Беном. Но она боялась, что Джим поймет то, чего она еще сама не понимает, что он прочтет что-то новое в ее лице, в ее глазах, в ее душе. Она поспешно перевела разговор на привычную тему:
 – Марк вам не звонил?
 После едва заметной паузы Джим осторожно спросил:
 – А вам?
 Динна отрицательно покачала головой:
 – Нет. На следующий день после его отъезда я получила от него телеграмму, что он не смог позвонить из-за разницы во времени, а потом я на все выходные уезжала в Кармел. С Ким, – зачем-то торопливо добавила Динна. – Может быть, он пытался позвонить, когда меня не было дома. Сейчас он, наверное, уже в Афинах.
 Салливан кивнул и покосился в сторону компании, с которой пришел. Проследив направление его взгляда, Динна заметила сногсшибательно красивую девушку с каштановыми волосами. На девушке было вечернее платье из переливающейся серебристой ткани. Динна догадалась, что это и есть фотомодель Джима.
 – Да, наверное, – сказал Джим. – Ну, мне пора. – Джим сделал движение, чтобы на прощание чмокнуть Динну в щеку, но в последний момент словно передумал и отстранился, чтобы посмотреть на нее еще раз. – Не хотите пойти с нами пообедать?
 Динна не раздумывая мотнула головой:
 – Нет, я никак не могу, мне нужно домой... правда. Но все равно спасибо за приглашение.
 Господи, ну почему она чувствует себя так неловко? Ей же нечего скрывать. Но кажется, Джим не заметил в ее поведении ничего необычного. Да и с какой стати, разве в ней что-нибудь изменилось?
 – Точно не пойдете?
 – Точно.
 – Ну ладно. Я вам позвоню.
 Он быстро поцеловал ее в щеку и пошел к своим друзьям. Вскоре вся компания ушла. Динна с отсутствующим видом посмотрела им вслед. Джим так и не сказал, звонил ему Марк или нет. Он ответил на ее вопрос встречным вопросом – спросил, не звонил ли Марк ей. Интересно почему?
 – Динна, что-то у вас очень серьезный вид. Задумались, стоит ли подписывать с нами контракт?
 В заговорщическом шепоте Бена слышались насмешливые нотки, и Динна с улыбкой повернулась к нему. Она не слышала, как он подошел.
 – Нет, я думала о том, что мне пора домой.
 – Уже? Но еще совсем рано. К тому же вы не ели. – Бен помолчал. – Может быть, мне удастся соблазнить вас обедом? Или ваш муж будет против?
 – Вряд ли, он уехал на все лето в Грецию. – Взгляды Динны и Бена встретились. – А обед... это звучит заманчиво.
 «Действительно, почему бы и нет?» Динна улыбнулась и усилием воли выбросила из головы Джима Салливана.
 Бен знаком дал Салли понять, что уходит. Не привлекая к себе внимания оставшихся гостей, Бен и Динна вышли из галереи на улицу. В воздухе висел прохладный туман.
 – Сан-Франциско иногда напоминает мне Лондон, – заметил Бен. – В детстве я бывал там в гостях у деда. Он был англичанином.
 Бен говорил так, как будто его дед был неким никому не известным человеком. Динна засмеялась:
 – Я знаю.
 – Вы приехали на своей машине?
 – Да.
 Динна кивком показала на синий «ягуар».
 – Вот это да! Я потрясен. А я езжу на старом немецком драндулете такой марки, о которой здесь никто и не слышал. Но он благополучно доставляет меня куда нужно и жрет совсем мало бензина. Вам не будет стыдно, если вас увидят в таком непрезентабельном автомобиле? Или нам лучше поехать на вашем «ягуаре»?
 На какое-то мгновение Динне стало неловко, что она приехала на машине Марка, но она всегда брала его «ягуар», когда ей нужно было отправиться куда-то вечером, и это вошло у нее в привычку.
 – Я бы лучше поехала на вашей.
 – «Л'Этуаль»? – Бен неуверенно назвал шикарный ресторан, прощупывая почву.
 – Пожалуй, я бы предпочла место попроще, под стать вашей машине. Чтобы было без претензий и не шумно. – Бен одобрительно улыбнулся, и Динна засмеялась. – Мне кажется, вы терпеть не можете выставлять что-то напоказ. Кроме предметов искусства, конечно.
 – Точно. К тому же я подозреваю, что если в один прекрасный день я подъеду к дому на «роллс-ройсе», моя экономка тут же уволится. Она и так уж возмущена всем этим «безобразием», которое висит у меня на стенах. Как-то я повесил было прекрасную французскую ню, так она ее сняла, как только я уехал из Кармела. Вернувшись домой, я нашел картину завернутой в простыню. Пришлось увезти ее обратно в город.
 Динна снова рассмеялась. Бен отпер машину и галантно распахнул перед дамой дверцу.
 Он привез Динну в итальянский ресторанчик, спрятавшийся в тихом переулке недалеко от залива. Большую часть обеда они говорили об искусстве. Динна рассказывала о времени, когда они с отцом колесили по Европе и Америке, жадно пожирая сокровища каждого музея, который попадался им по пути. Бен рассказал, как учился сначала у деда, потом у отца, перенимая их знания в области искусства, как посещал вместе с ними знаменитые аукционы в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.
 – Признаться, я никогда не думал, что войду в этот бизнес, – закончил он.
 – Но почему?
 – Мне хотелось заниматься чем-нибудь поинтереснее. Например, стать шпионом или участвовать в родео. О том, чтобы стать шпионом, я мечтал лет до девяти, но дед заявил, что это нереспектабельное занятие. Честно говоря, иногда я сомневаюсь в респектабельности и нашего бизнеса. Когда я поступил в колледж, мне хотелось стать кем-то вроде детектива, точнее специалистом, который распознает подделки картин. Некоторое время я даже занимался этим, но почему-то очень часто я не мог распознать фальшивки. Надеюсь, сейчас я стал разбираться в искусстве лучше.
 Динна улыбнулась. Если судить по тому, что она видела в галерее и в доме Бена в Кармеле, в искусстве он действительно разбирается.
 – Скажите, сколько лет вы замужем? – вдруг спросил Бен.
 Столь личный вопрос, да еще и заданный так неожиданно, удивил Динну. До сих пор он ни о чем таком не спрашивал.
 – Восемнадцать лет. Я вышла замуж, когда мне было девятнадцать.
 – Значит, вам...
 Бен изобразил, будто считает на пальцах. Динна засмеялась.
 – В ноябре исполнится ровно сто лет и три года. Он нахмурился.
 – Неправильно, у меня получается сто два.
 – Ну и хорошо. А вы? Вы когда-нибудь были женаты?
 – Один раз и недолго. – Бен отвел взгляд. – Боюсь, что в людях я тоже не очень-то умею распознавать фальшивки. Она мастерски водила меня за нос, а я был совершенно счастлив. А потом все кончилось.
 Он улыбнулся и снова встретился взглядом с Динной.
 – У вас не было детей?
 – Нет. Это единственное, о чем я жалею. Мне бы хотелось иметь сына.
 – Мне тоже.
 Уловив в голосе Динны грустные нотки, Бен всмотрелся в ее лицо.
 – Но у вас есть прекрасная дочь.
 – У меня было еще два сына, но оба умерли сразу после рождения.
 Это было слишком серьезное и важное сообщение, совсем не подходящее для застольной беседы с малознакомым мужчиной. Но Бен только всмотрелся в ее глаза – и прочел в них то, что хотел узнать.
 – Мне очень жаль.
 – Мне тоже было жаль. А потом, когда родилась Пилар, для нас это было чем-то вроде удара. Во французских семьях, знаете ли, новорожденных девочек не встречают аплодисментами.
 Казалось, Бена ее слова позабавили.
 – А вам нужны были аплодисменты?
 – Как минимум. – Динна наконец улыбнулась. – Но лучше литавры. И военный парад.
 – Вас трудно в том упрекнуть. Пилар была третьим ребенком? – Динна кивнула. – Вы с ней очень близки?
 Бен думал, что мать и дочь должны быть близки, и очень удивился, когда услышал, что это не так.
 – Сейчас – нет, но когда-нибудь мы снова станем ближе. Сейчас же Пилар разрывается между двумя культурами, она ведь и американка, и француженка. Иногда ей приходится тяжело.
 – Быть пятнадцатилетним вообще нелегко. – Бен с содроганием вспоминал, какой была в этом возрасте его сестра. – Она похожа на вас?
 Он не настолько хорошо разглядел девочку на картинах Динны, чтобы судить, насколько они похожи.
 – Нисколько. Пилар – копия отца. Она очень хорошенькая.
 – Как и ее мать.
 Динна помолчала, потом улыбнулась и сказала:
 – Благодарю вас, сэр.
 Разговор снова перешел на темы искусства. Бен старался не касаться болезненных или слишком личных вопросов, но временами Динна не была уверена, что он ее слушает. Казалось, он постоянно наблюдает за ней и глазами говорит совсем не то, что языком. Они засиделись допоздна, в полночь ресторан стал закрываться, и их попросили уйти.
 Бен привез Динну снова к тому месту, где стоял ее «ягуар». Выходя из машины, Динна улыбнулась:
 – Я чудесно провела вечер.
 – Я тоже.
 Больше Бен ничего не добавил. Включая зажигание, Динна посмотрела на него в зеркало заднего вида. Бен помахал рукой, повернулся и пошел к своей машине, засунув руки в карманы и опустив голову, словно в задумчивости.
  * * * 
 Поздно ночью, когда Динна уже легла в кровать и выключила свет, раздался телефонный звонок. Ей не хотелось брать трубку, но короткие частые гудки указывали на то, что звонок междугородный.
 – Динна? Звонил Марк.
 – Здравствуй, дорогой, ты где?
 – В Риме. Если я тебе понадоблюсь, я в отеле «Хасслер». У тебя все в порядке?
 Связь была очень плохая, и голос Марка был едва слышен.
 – У меня все хорошо. Как ты оказался в Риме?
 – Что? Я тебя не слышу...
 – Я спросила, почему ты в Риме?
 – Я здесь по делу Салко. Но в эти выходные я смогу навестить Пилар.
 – Передай ей от меня привет.
 Динна сидела на кровати, не зажигая света. Чтобы Марк ее расслышал, ей приходилось кричать.
 – Я тебя не слышу!
 – Я сказала, передай ей привет и скажи, что я ее люблю!
 – Хорошо. Непременно. Тебе хватает денег?
 – Да, хватает.
 Некоторое время в трубке был слышен только треск, потом Динна расслышала голос, но разобрать слова было невозможно.
 – Я тебя люблю!
 По какой-то необъяснимой причине Динна испытала острую потребность сказать Марку эти слова и услышать от него в ответ то же самое. Ей нужно было почувствовать связь с ним, но Марк, казалось, был бесконечно далек.
 – Марк, я тебя люблю!
 Сама не зная почему Динна вдруг заплакала. Ей очень хотелось, чтобы Марк ее услышал, и хотелось услышать его ответное признание.
 – Я тебя люблю!
 – Что?
 Связь оборвалась.
 Динна быстро набрала номер международного оператора и попросила соединить ее с Римом. Однако дозвониться до отеля «Хасслер» удалось только через двадцать минут. Наконец в трубке послышалось быстрое: «Pronto» [4] . Динна попросила портье соединить ее с номером синьора Дюра. В трубке раздались гудки, но никто не отвечал. В Риме было уже десять утра. Наконец Динна снова услышала голос портье:
 – К сожалению, синьор Дюра уже ушел.
 Динна вернулась в кровать и стала вспоминать вечер с Беном.




 Глава 7


 Марк-Эдуард Дюра неторопливо шел по виа Венето в Риме, посматривая на витрины магазинов и иногда бросая восхищенный взгляд на очередную проходящую красотку. Стоял прекрасный солнечный день, многие женщины были в топиках на тонких бретельках и белых юбках, льнувших к стройным ногам, босоножки на босу ногу позволяли видеть пальцы на ногах с красным лаком на ногтях. Марк шел, зажав под мышкой портфель, и улыбался своим мыслям. Приезжать в Рим на столь короткое время было не очень-то практично, но он рассудил: почему бы и нет? Тем более он пообещал. Пообещал. Иногда Марк сам удивлялся, как легко с его губ слетают обещания, но что сделано, то сделано.
 Он остановился у перехода, пережидая стремительный поток машин. Казалось, автомобили неслись со всех сторон одновременно, распугивая бедных пешеходов. В неподвижной фигуре Марка-Эдуарда, облаченной в безукоризненно сшитый костюм, было нечто аристократическое. Он увидел, что на противоположной стороне улицы какая-то пожилая дама помахала зонтиком от солнца и сделала неприличный жест. Марк слегка поклонился женщине со своей стороны улицы. Тогда она показала тот же самый жест ему. Марк засмеялся, посмотрел на часы и поспешил сесть за столик кафе. Яркий полосатый зонт укрывал от палящего солнца, но не мешал наслаждаться кипучей энергией и возбуждением, которые составляли самую суть жизни этого волшебного города, Рима. Марку подумалось, что, возможно, данное обещание все же стоило того, чтобы его выполнить. На мгновение – всего лишь на краткое мгновение, не больше – в его памяти всплыл обрывочный разговор с Динной. Ее было почти не слышно, и Марк испытал от этого облегчение. Временами он был просто не в состоянии с ней общаться, ему было невыносимо представлять себе боль в ее взгляде, слышать одиночество в ее голосе. Сейчас она была далеко, но Марк знал, что ни то, ни другое никуда не делось, и иногда ему было не по силам это выдерживать. Он еще мог как-то справляться с этим в Сан-Франциско, где его жизнь текла своим обычным чередом, но не тогда, когда он разрешал серьезные вопросы за границей, в деловой поездке. И не во Франции и... и не здесь. В Риме. Марк-Эдуард медленно покачал головой, словно это могло помочь ему стереть из памяти голос Динны. Он поймал себя на мысли, что с тоской смотрит на улицу. Ну не мог он сейчас думать о Динне, просто не мог. Только не сейчас. Он смотрел на толпу прохожих, и его мысли снова унеслись далеко, за тысячи миль от Динны. Вот идет хорошенькая блондинка, а там высокая брюнетка, вот двое мужчин типично римского вида, с густыми темными волосами, в легких льняных костюмах, а эта высокая женщина похожа на флорентинку с полотна художника времен Ренессанса. И тут он увидел ее. Она вышагивала по улице своей неподражаемой походкой, ее длинные, прямо-таки бесконечные ноги, казалось, танцевали на тротуаре, яркая юбка цвета морской волны ласкала бедра. На ней были шелковая блузка очень бледного оттенка сиреневого, изящные босоножки и большая соломенная шляпа, почти скрывавшая глаза. Почти, но не совсем. Эти глаза, похожие на два светящихся изнутри сапфира, которые, казалось, меняли цвет в зависимости от малейшей перемены в ее настроении, ничему не удавалось скрыть. Они могли сверкать, как бриллианты, а могли стать загадочными, как глубокое синее море. По плечам ее рассыпалась грива каштановых волос.
 – Alors, cheri.
 Она остановилась всего в нескольких дюймах от Марка, и ее чувственные губы сложились в улыбку, предназначенную для него одного.
 – Извини, что опоздала. Я заходила еще разок посмотреть на эти дурацкие браслеты.
 Он галантно поднялся – и холодная сдержанность Марка-Эдуарда Дюра рассыпалась в пыль. Лицо его стало похоже на лицо мальчишки, причем мальчишки влюбленного. Ее звали Шанталь Мартин, и прежде она была моделью у Диора. Точнее говоря, в течение шести с половиной лет она была их топ-моделью.
 – Так ты купила эти браслеты?
 Марк ласкал взглядом ее шею. Она помотала головой, отчего ее волосы запрыгали под шляпой, которую Марк купил ей только этим утром. Шляпа была фривольной, но очаровательной. Как и ее обладательница.
 – Ну?
 Шанталь улыбнулась ему глазами и снова замотала головой:
 – Нет, я их опять не купила. – Неожиданно она бросила Марку на колени небольшой сверток. – Но зато я купила кое-что для тебя.
 Шанталь села, ожидая, что Марк-Эдуард развернет подарок.
 – Tu me gates, petite sotte. Ты меня балуешь, глупышка ты моя.
 – А ты меня не балуешь? – Не дожидаясь ответа, Шанталь подала знак официанту. – Senta!.. Cameriere!
 Официант подскочил в туже секунду и с видимым удовольствием принял у нее заказ на кампари и минеральную воду.
 – А ты что будешь?
 – Предлагаешь и мне выпить?
 Шанталь никогда не ждала, пока Марк возьмет руководство в свои руки, она привыкла решать за себя сама.
 – Перестань. Так что ты будешь?
 – Виски.
 Шанталь сделала заказ, она знала, в каком виде Марк предпочитает виски. Глядя на Шанталь, Марк откровенно любовался ею. Дожидаясь, пока официант принесет заказ, они безмятежно сидели под зонтиком кафе. Наступило время ленча, и кафе постепенно заполняла пестрая людская волна.
 – Скажи, любовь моя, ты всегда будешь такой независимой?
 – Всегда. А теперь разверни мой подарок.
 – Ты просто несносна.
 Но именно это качество в ней и восхищало Марка. Она была несносна, и ему это нравилось. Шанталь была как дикая кобылица, которая свободно скачет по бескрайним просторам Камарга. Однажды они вместе побывали в этом краю французских ковбоев и прекрасных, диких белых лошадей. После той поездки Марк стал часто мысленно сравнивать Шанталь с дикой кобылицей. Неприрученная, дикая, она всегда оставалась в чем-то недосягаемой, но в то же время более или менее принадлежала ему. Более или менее. Марк предпочитал думать, что скорее «более», чем «менее». И такие отношения между ними существовали уже пять лет.
 Сейчас Шанталь двадцать девять; когда они познакомились, ей было двадцать четыре. Это произошло в первое лето, когда Динна отказалась поехать с ним во Францию. Марк чувствовал себя очень странно, было непривычно проводить лето без жены, да еще приходилось объяснять ее отсутствие родным. Он тогда придерживался версии, что Динна плохо себя чувствует и не в состоянии путешествовать. Ему, конечно, не верили, но в глаза ничего не говорили. Только у него за спиной гадали, то ли Динна решила уйти от мужа, то ли у нее есть в Штатах любовник. Родные Марка ни за что бы не поверили, если бы услышали истинную причину – что Динна их терпеть не может, что среди них она чувствует себя неуютно, что она захотела остаться дома, порисовать да и просто побыть в одиночестве. Потому что ей было невыносимо делить с ними Марка, потому что ей не нравилось, каким становился Марк, когда оказывался среди своих родственников, но еще более неприятно было наблюдать, как Пилар постепенно менялась и становилась такой же, как они.
 Когда Динна впервые отказалась ехать во Францию, Марк-Эдуард был в шоке. А затем он стал задавать себе вопрос, означает ли это, что Динна больше никогда не будет проводить лето во Франции, с его родными. Он решил послать ей из Франции письмо с просьбой изменить решение. Вместе с письмом он хотел прислать ей какой-нибудь красивый подарок. Вспоминая грустную восемнадцатилетнюю красавицу, какой Динна много лет назад вошла в его кабинет, Марк отправился к Диору.
 Он просмотрел всю коллекцию, делая для себя пометки. Наблюдая за моделями и внимательно рассматривая одежду, Марк пытался понять, какая из вещей больше подходит Динне по стилю. Но его внимание то и дело переключалось с собственно одежды на девушек, которые ее демонстрировали, и в особенности на одну из них, самую эффектную. Она была ослепительна и двигалась так, словно ее тело без слов говорило только с ним, с Марком. В своем деле она была истинным гением. Она ходила, поворачивалась, кружилась, манила Марка, делая это так, словно все ее старания предназначались одному ему. Марк смотрел на нее затаив дыхание.
 Когда показ закончился, он попросил о встрече с ней, чувствуя себя при этом неловко, однако ощущение это длилось всего несколько мгновений, не больше. Когда девушка к нему вышла, Марк испытал острейшее желание схватить ее, стиснуть и почувствовать, как она тает в его объятиях. Она была в обтягивающем черном платье из джерси, золотисто-каштановые волосы были зачесаны наверх и уложены на макушке, ее удивительные голубые глаза то царапали, то ласкали взглядом. Марк был рационалистом, он привык руководить и властвовать, и никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Непривычные чувства одновременно и пугали, и восхищали его. Шанталь же, казалось, прекрасно сознавала свою женскую власть и умело ею пользовалась – тонко, но с сокрушающей силой.
 В конце концов, вместо того чтобы купить платье Динне, он купил Шанталь коктейль, потом еще один и еще. Закончили они тем, что пили шампанское в баре отеля «Георг V», а затем Марк словно со стороны с изумлением услышал собственный голос, предлагающий Шанталь снять для нее номер в отеле. Но она засмеялась и мягко коснулась изящной рукой его лица.
 – Ah, non, mon amour, pas encore. Пока еще нет, любовь моя.
 В таком случае когда? Марку хотелось прокричать эти слова во все горло, но он этого не сделал. Он избрал другую тактику: ухаживал за ней, обхаживал ее, осыпал подарками, и в конце концов она сдалась. Шанталь отдалась ему робко, стыдливо, но это-то и воспламенило Марка, перевернув все в его душе. Он вспыхивал от каждого ее прикосновения. Выходные они провели в квартире одного из друзей Марка, расположенной в престижном районе, на авеню Фош. В квартире была удивительно романтичная спальня с балконом, над которым нежно шептались листья старых деревьев.
 Марк на всю жизнь запомнил каждый звук, каждое мгновение того уик-энда. Уже тогда он понял, что никогда не сможет насытиться мадемуазель Шанталь Мартин, ему всегда будет мало. Она проникла в его кожу, вплелась в ее ткань, как нить в ковер, и отныне для ощущения полного благополучия ему уже без нее не обойтись, она стала ему необходима. Она его опустошила, околдовала, он чуть с ума не сошел от желания, равного которому никогда прежде не испытывал. Экзотическая, изысканная, вечно ускользающая Шанталь.
 Это продолжалось пять лет. В Париже, в Афинах, в Риме. Когда Марк оказывался в Европе, куда бы он ни ехал, он всюду брал с собой Шанталь: и в отелях и ресторанах он представлял ее как мадам Дюра. За годы они к этому привыкли, такого рода притворство просто стало частью их жизни. Частью, о существовании которой прекрасно знал партнер Марка, Джим Салливан, а жена, слава Богу, даже не догадывалась. Марк надеялся, что Динна никогда об этом не узнает. Марк говорил себе, что у него нет причин рассказывать Динне, потому что она ничего не теряет, на ее существовании его тайная связь никак не отражается. У нее есть своя жизнь в Сан-Франциско и свой маленький мирок. А у него есть Шанталь и свой мир, гораздо больший, чем мирок Динны. У него есть все, чего он желает, коль скоро у него есть Шанталь. Марк молил Бога только о том, чтобы их связь продлилась всю жизнь. Но Шанталь никогда не давала ему такого обещания.
 – Alors, mon amour. Ну же, любовь моя, открой свой подарок, открой.
 Глаза Шанталь смеялись и дразнили, сердце Марка пустилось вскачь. Он открыл коробку. Внутри оказались часы для подводного плавания, которые ему так понравились утром. Он тогда еще сказал, что было бы здорово надевать их на пляж, да и просто во время поездок на мыс Антиб.
 – Бог мой, Шанталь. Ты сошла с ума!
 Часы были баснословно дорогие. Но Шанталь небрежным взмахом руки отмела все возражения Марка. Теперь, когда она больше не работала на дом Диора, она могла позволить себе такую покупку. Три года назад Шанталь перестала выступать на подиуме и открыла собственное модельное агентство. Сидеть в парижской квартире, купленной на деньги Марка, и целыми днями ничего не делать, кроме прически и маникюра, да еще дожидаться Марка – такая жизнь была на для Шанталь. Она не желала ни от кого зависеть, и меньше всего – от Марка. Иногда Марка это раздражало, а порой и пугало. Шанталь в нем не нуждалась, она его только любила, но уж по крайней мере в этом он был уверен. Не важно, чем она занимается, пока он в Америке, ведь она его любит. В этом Марк был абсолютно уверен, и то, что им так хорошо вместе, только укрепляло эту уверенность.
 – Тебе нравится?
 Шанталь лукаво посмотрела на него поверх бокала кампари.
 – Очень. – Марк-Эдуард понизил голос: – Но ты мне нравишься больше.
 – Правда, мой повелитель?
 Шанталь изогнула бровь, и Марк почувствовал, что возбуждается.
 – Тебе нужны доказательства?
 – Возможно. А что у тебя на уме? – Она обольстительно посмотрела на него из-под шляпы.
 – Вообще-то я собирался предложить тебе перекусить где-нибудь за городом, но, может быть, лучше... – Марк ответил ей такой же чувственной улыбкой.
 – Обслуживание в номере?
 – Отличная мысль, дорогая.
 Марк жестом подозвал официанта и быстро расплатился.
 Шанталь встала из-за столика медленным, плавным движением, на мгновение позволив себе в соблазнительном покачивании коснуться своим телом Марка. Затем она пошла между столиками, то и дело оглядываясь на Марка. Марк не мог дождаться, когда они доберутся до номера. Ему хотелось схватить Шанталь за руку и бегом бежать в отель. Но она шла в своем собственном темпе, в своей собственной манере, сознавая, что Марк-Эдуард в ее власти. Он наблюдал за ней с довольным видом, зная, что совсем скоро она окажется именно там, где ему нужно, – в его объятиях и в его постели.
 В номере Марк-Эдуард бросился расстегивать на Шанталь блузку слишком быстро, она игриво стряхнула его руку и заставила дожидаться, когда наконец ему будет позволено увидеть то, по чему он так изголодался. Лаская его одной рукой, она нежно куснула его в шею. Наконец он нащупал пуговицу на ее юбке, и вот уже юбка слетела на пол, Шанталь осталась в прозрачных розовых кружевах. Блузку Марк с нее практически сорвал. Через мгновение она стояла перед ним обнаженная. Он тихо застонал. Шанталь быстро и умело раздела его, и они вместе упали на кровать. Сколько бы они ни занимались любовью, каждый следующий раз бывал лучше предыдущего и даже лучше воспоминания о самом первом разе. Каждый раз Марк-Эдуард чувствовал себя одновременно и удовлетворенным, и все еще голодным, и это заставляло его с нетерпением ждать, когда они снова соединятся.
 Шанталь повернулась на бок и приподнялась на локте. Ее волосы растрепались, но от этого она не стала менее прекрасной. Некоторое время она смотрела на Марка молча, потом улыбнулась и, игриво поглаживая пальцами его грудь и живот, хрипло прошептала ему на ухо:
 – Знаешь, я тебя люблю.
 Марк пристально всмотрелся в ее глаза.
 – Я тоже тебя люблю, Шанталь. Может быть, даже слишком сильно, но с этим ничего не поделаешь.
 Для такого человека, как Марк-Эдуард, это было очень серьезное признание. Никто из тех, кто его знал, не поверил бы, что он на такое способен. И в первую очередь Динна.
 Шанталь улыбнулась, легла на спину и закрыла глаза. Марк-Эдуард забеспокоился:
 – С тобой все в порядке?
 – Конечно.
 – Я знаю, что ты запросто можешь сказать и неправду. Я спрашиваю серьезно: у тебя все в порядке?
 На его лице мелькнуло выражение, близкое к панике. Шанталь улыбнулась:
 – У меня все отлично.
 – Ты не забыла вовремя ввести инсулин? Недавняя страсть уступила место почти отеческой заботе.
 – Да, я сделала укол, не волнуйся. Ты не хочешь опробовать новые часы в ванне?
 – Прямо сейчас?
 – А почему бы и нет? – Она безмятежно улыбнулась, и Марк наконец расслабился. – Или у тебя на уме что-то другое?
 – У меня всегда другое на уме. Но ты устала.
 – Для тебя у меня всегда есть силы, mon amour.
 То же самое Марк мог сказать и о себе. Они снова занимались любовью, и десяти лет разницы в возрасте как не бывало. Только в три часа дня они наконец угомонились и легли рядом.
 – Ну что же, этот день прошел не зря.
 – А у тебя были другие планы?
 – Абсолютно никаких.
 – Может, снова пройдемся по магазинам? Марк-Эдуард любил баловать Шанталь, потакать ее прихотям, ему нравилось просто быть с ней рядом, восторгаться и упиваться ею. Каждое ее движение, аромат ее духов, каждый ее вздох возбуждали его, и Шанталь прекрасно это знала.
 – Пожалуй, я могла бы соблазниться магазинами.
 – Я рад.
 Эту поездку в Рим Марк-Эдуард затеял ради нее. Летом ему придется очень много и упорно работать, а Шанталь будет скучно в Афинах. Но Рим она любит, Марк-Эдуард это знал и старался возить ее в Рим всегда, когда бывала возможность, – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Кроме того, он собирался оставить ее на уик-энд одну и догадывался, что Шанталь будет не в восторге от этого.
 – Что случилось?
 Марк обнаружил, что Шанталь внимательно наблюдает за выражением его лица.
 – Ничего, а что?
 – Мне показалось, что ты чем-то встревожен.
 – Да нет, я не встревожен. – Марк решил, что лучше покончить с неприятным разговором поскорее. – Просто у меня не очень радостная новость. Мне придется на пару дней тебя покинуть.
 – Вот как?
 Глаза Шанталь, казалось, подернулись льдом.
 – До отъезда в Грецию я должен заехать на мыс Антиб, навестить мать и Пилар.
 Шанталь села и посмотрела на него с нескрываемым раздражением.
 – И что же ты намерен делать со мной?
 – Шанталь, любимая, не говори так, ты же знаешь, что я ничего не могу изменить.
 – А тебе не кажется, что Пилар уже взрослая и может наконец узнать о моем существовании? По-моему, она уже в состоянии справиться с потрясением от этого открытия. Или ты все еще меня стесняешься? Я, знаешь ли, теперь уже не какая-нибудь манекенщица дома Диора, я – хозяйка крупного модельного агентства в Париже.
 Однако Шанталь знала, что в том мире, где живет Марк, это не имеет значения.
 – Дело не в этом. К тому же я не считаю, что Пилар достаточно взрослая.
 Когда дело касалось Пилар, Марк становился на редкость упрямым, и Шанталь это очень раздражало.
 – А твоя мать?
 – Это невозможно.
 – Понятно.
 Шанталь спустила ноги с кровати, босиком пересекла комнату, по пути схватила сигареты и, остановившись у окна, повернулась и сердито посмотрела на Марка.
 – Знаешь что, Марк-Эдуард, мне уже порядком надоело, что всякий раз, когда ты навещаешь своих родственников, меня ты отправляешь в какую-нибудь глушь, с глаз долой.
 – Я бы не назвал Сен-Тропез глушью.
 Марк тоже начинал сердиться, и в его голосе не осталось ни малейшего отголоска недавней страсти.
 – Ну, и куда же ты собирался отправить меня на этот раз?
 – Я подумывал о Сан-Ремо.
 – Очень удобно. Так вот, я не поеду.
 – Ты предпочитаешь остаться здесь?
 – Нет.
 – Шанталь, неужели обязательно начинать все сначала? Я устал спорить. Более того, я не понимаю, почему этот вопрос вообще возник, если предыдущие пять лет ты проводила лето без меня на Ривьере и тебя это вполне устраивало?
 – Хочешь знать почему? – Глаза Шанталь вдруг вспыхнули. – Потому что мне почти тридцать лет, а мы с тобой до сих пор играем в те же игры, что и пять лет назад. Мне это, знаешь ли, начинает надоедать. Мы играем в «месье и мадам Дюра» почти по всему свету, но в тех местах, которые действительно важны – в Париже, в Сан-Франциско, в Антибе, – я должна прятаться и вообще вести себя тише воды, ниже травы. Так вот, мне это надоело. Ты рассчитываешь, что весь год я буду сидеть в Париже и, затаив дыхание, ждать тебя, а потом по твоей команде выползать на свет божий из пронафталиненного чулана. Марк-Эдуард, так больше продолжаться не может. Во всяком случае, долго.
 Шанталь замолчала. Марк-Эдуард оторопел. Он даже не посмел спросить, всерьез ли она все это сказала. В какое-то ужасное мгновение он понял, что Шанталь не шутила.
 – И что я, по-твоему, должен сделать?
 – Я пока не знаю. Но в последнее время я очень много об этом думала. Если не ошибаюсь, у американцев есть хорошее выражение: «...или слезай с горшка».
 – Не вижу в этом ничего смешного.
 – А я не вижу ничего смешного в твоем предложении поселить меня в Сан-Ремо.
 Бессмысленный разговор. Марк-Эдуард вздохнул и взъерошил пятерней волосы.
 – Шанталь, я не могу взять тебя в Антиб.
 – Ты не хочешь взять меня в Антиб, а это уже совсем другое.
 От внимания Марка-Эдуарда не укрылось, что на этот раз Шанталь добавила к списку своих жалоб Сан-Франциско. Это потрясло его еще больше. Раньше она никогда не стремилась поехать с ним в Штаты.
 – Можно полюбопытствовать, почему ты подняла этот вопрос именно сейчас? Вряд ли из-за того, что тебе исполняется тридцать, до твоего дня рождения еще четыре месяца.
 Шанталь помолчала, стоя спиной к Марку и глядя в окно, потом медленно повернулась к нему.
 – Один человек предложил мне выйти за него замуж. Казалось, время остановилось. Марк-Эдуард смотрел на Шанталь с ужасом.




 Глава 8


 – Динна?
 Утром телефон зазвонил еще до того, как Динна встала с постели. Звонил Бен. -Да. Услышав ее сонный голос, Бен улыбнулся.
 – Я вас разбудил?
 – Более или менее.
 – Какой дипломатичный ответ! Я звоню, чтобы опять к вам приставать. Надеюсь, рано или поздно мне удастся сломить ваше сопротивление и вы подпишете контракт с нашей галереей – хотя бы только для того, чтобы я наконец от вас отвязался. Что вы скажете, если я приглашу вас на ленч?
 – Прямо сейчас?
 Все еще полусонная, Динна повернулась, чтобы посмотреть на часы: неужели она проспала так долго? Но Бен рассмеялся:
 – Нет, не в восемь утра, может быть, в двенадцать или в час. Предлагаю поехать в Сосалито.
 – А что там?
 – Там есть то, чем по эту сторону моста погода нас не так часто балует, – там солнышко. Ну что, я вас уговорил?
 – Более или менее.
 Динна засмеялась. Что Бен вытворяет: позвонил ей в такую рань, в восемь утра! И почему так скоро приглашает ее на ленч? Они же только вчера обедали вместе! Динна пока не понимала, что происходит – то ли она обрела нового друга, то ли у нее появился потенциальный дилер, которому не терпится заполучить ее картины, то ли еще что-то. Кроме того, она сомневалась, разумно ли встречаться с Беном снова так скоро после предыдущей встречи.
 – Да-да, это так.
 – Что «да»? – растерялась Динна.
 – Вы раздумываете, разумно ли принимать мое приглашение на ленч. И я вам отвечаю – да.
 – Вы несносный тип!
 – В таком случае мы поедим в городе.
 – Нет, лучше поедем в Сосалито. – Динна согласилась без долгих раздумий и обнаружила, что улыбается, глядя в потолок. – В это время суток меня легко уговорить: я еще не пила кофе, моя защитная система ослаблена.
 – Отлично. Тогда, может, завтра до утреннего кофе подпишете контракт с моей галереей?
 – Бен, я ведь могу и трубку бросить.
 Динна засмеялась. Начинать новый день со смеха – это же чудесно, с ней такого давно не бывало, наверное, многие годы.
 – Нет, не вешайте трубку, пока мы не договоримся насчет ленча. Что, если я заеду за вами около полудня?
 – Это мне подходит.
 «Что мне подходит? Что я вообще делаю, с какой стати я собираюсь на ленч с этим мужчиной?» Однако Бен ей понравился. Да и мысль поехать на ленч в Сосалито показалась очень заманчивой.
 – Наденьте джинсы.
 – Ладно, увидимся в полдень.
 Бен подъехал к парадному входу ее дома в двенадцать ноль две. Он был в джинсах и водолазке. Собираясь сесть в его машину, Динна увидела на сиденье корзину с продуктами, прикрытую салфеткой в красную и белую клетку. С одного бока из корзины выглядывало горлышко бутылки. Беч открыл для Динны дверцу и переставил корзину на заднее сиденье.
 – Доброе утро, мадам. – Он широко улыбнулся. – Я тут подумал, может, лучше устроить пикник? Как вам такая идея?
 – Очень нравится.
 Динна снова засомневалась, стоит ли ей ехать с этим человеком на пикник. Здравый смысл подсказывал мадам Дюра, что не стоит, в то же время сердце Динны радовалось солнечному дню и пикнику на свежем воздухе. Но вообще-то, если ей хочется солнца и свежего воздуха, в студии есть терраса...
 Заводя мотор, Бен покосился в ее сторону и заметил, что она нахмурила брови.
 – Что-нибудь не так?
 – Все нормально, – мягко сказала Динна, думая о том, видела ли их Маргарет.
 Бен отъехал от тротуара. По дороге он развлекал Динну рассказами о художниках, с которыми ему приходилось иметь дело; среди них попадались весьма колоритные личности. Когда они выехали на знаменитый мост «Золотые Ворота», разговор на время прекратился – оба молча любовались открывшимся видом.
 – Красиво, правда? – спросил Бен. Динна кивнула. – Можно задать вам один необычный вопрос?
 Динна посмотрела на него с легким удивлением:
 – Что ж, задавайте.
 – Как получилось, что вы с мужем живете здесь, а не во Франции? Насколько я знаю французов, они обычно не любят жить далеко от дома. Если только их что-то не вынуждает.
 Динна засмеялась. Бен не ошибся.
 – У Марка здесь бизнес. Да и не так много времени он здесь проводит, он много ездит.
 – Вам, должно быть, одиноко. Это был не вопрос, а утверждение.
 – Я привыкла.
 Казалось, Бен не очень ей поверил.
 – Чем же вы занимаетесь, когда остаетесь одна?
 Бен сам ответил на свой вопрос, их ответы прозвучали в унисон, и они оба рассмеялись:
 – Рисуете.
 – Рисую.
 – А что привело вас в Кармел?
 Казалось, у Бена неисчерпаемый запас вопросов, но пока все они были легкими.
 – Я приехала с Ким. Она настаивала, что мне нужно сменить обстановку.
 – И она была права?
 На другой стороне моста Бен свернул на территорию бывшей военной базы. На повороте он посмотрел на Динну:
 – Вы тоже считали, что вам нужно было сменить обстановку?
 – Наверное. Я и забыла, как хорошо в Кармеле, много лет там не была. А вы проводите там каждый уик-энд?
 Динна попыталась перевести разговор на самого Бена, ей почему-то не хотелось говорить с ним о Марке.
 – Я езжу туда, когда могу, но все равно мне этого мало. Динна обратила внимание, что Бен свернул на узкую проселочную дорогу и они поехали между заброшенными бункерами и какими-то военными строениями. Динна с интересом смотрела в окно.
 – Бен, что это?
 Можно было подумать, что они оказались на съемочной площадке фильма о первых послевоенных годах. Буйно разросшаяся трава и дикие цветы местами оккупировали даже дорогу. Бараки по обеим сторонам дороги стояли заколоченные, штукатурка на них местами обсыпалась.
 – Это старый армейский гарнизон, оставшийся еще со времен последней войны. По каким-то соображениям его сохранили, хотя теперь он пустует. Чуть подальше за ним будет очень красивый пляж. Иногда я приезжаю сюда, чтобы поразмыслить в тишине и одиночестве.
 Бен посмотрел на Динну с улыбкой, и она уже в который раз подумала, что чувствует себя с ним на удивление свободно. У него есть все задатки хорошего друга.
 Остаток дороги они проехали молча.
 – Здесь немного жутковато, правда? Так красиво, и нет ни души, – заметила Динна.
 Они остановились почти у самого пляжа. Кроме машины Бена, в поле зрения не было ни одного автомобиля. Динна вообще никого не видела с тех пор, как Бен свернул с шоссе.
 – А здесь никого и не бывает. Я про это место никому не рассказывал, мне нравится приезжать сюда одному.
 – И часто вы так делаете? Я имею в виду, гуляете в одиночестве, например, по пляжу в Кармеле?
 Бен кивнул. Он забрал с заднего сиденья корзину и пристально посмотрел на Динну.
 – Признаться, я не ожидал, что после того вечера на пляже мы с вами еще увидимся.
 – Я тоже. Это было так странно, мы гуляли, беседовали об искусстве... У меня было такое чувство, что мы знакомы много лет.
 – У меня тоже, но я-то думал, это потому, что вы очень похожи на женщину с картины Уайета. – Динна улыбнулась и опустила глаза. – Когда я на следующий день увидел вас в моем кабинете, я не знал, что сказать, как себя вести. Признаваться, что мы уже встречались, или нет?
 – И что же заставило вас промолчать?
 Динна снова посмотрела ему в глаза, и ее губы чуть заметно дрогнули в улыбке.
 – Обручальное кольцо на вашем пальце. Я подумал, что, если скажу про нашу встречу, вам, возможно, будет неловко.
 «Это очень на него похоже, – решила Динна. – Он очень проницательный и в то же время заботливый».
 Бен нахмурился и откинулся на спинку сиденья.
 – А вам было бы неловко, если бы кто-то узнал, что вы приняли мое приглашение на ленч?
 – Не понимаю, почему мне должно быть неловко. Однако по выражению ее лица Бен понял, что в ее словах больше бравады, чем искренней уверенности.
 – Динна, а что сказал бы на это ваш муж? – мягко спросил Бен.
 Динне очень хотелось ответить, что ей все равно, но это было не так. Главная трудность в том и состояла, что ей было далеко не все равно.
 – Не знаю. Такого вопроса в нашей семейной жизни никогда не возникало, я не так часто хожу на ленч с другими мужчинами.
 – А как же дилеры, которые предлагали выставлять ваши работы?
 Бен улыбнулся. Они разговаривали, все еще сидя в его машине.
 – А уж с дилерами тем более! Я никогда ни с одним из них не встречалась за ленчем.
 – Интересно почему?
 Динна глубоко вздохнула и посмотрела Бену в глаза.
 – Мой муж не одобряет мою работу. Он считает, что живопись – это такое приятное хобби, способ провести свободное время, но «все художники – хиппи и дураки».
 – Что ж, Гогена и Мане он заклеймил. – Бен помолчал, потом посмотрел на Динну так пристально, что ей показалось, будто его взгляд проникает в самую ее душу. – А вам не бывает обидно? Вам не кажется, что тем самым ваш муж отметает то, что составляет существенную часть вашей личности?
 – Вовсе нет, я ведь все равно продолжаю рисовать.
 Однако оба понимали, что это неправда. Динна действительно была вынуждена отказаться от того, чего она очень, очень хотела.
 – Думаю, – продолжала Динна, – брак – это своего рода компромисс, каждому приходится чем-то жертвовать.
 Но чем пожертвовал Марк? От чего он отказался? Динна задумалась и погрустнела, Бен отвел взгляд.
 – Возможно, в этом и была моя ошибка, когда я женился. Я совсем забыл о компромиссах.
 Динна удивленно вскинула брови:
 – Вы были слишком требовательным?
 – Возможно. Сейчас трудно сказать, слишком много времени прошло. Помню, я хотел, чтобы она была такой, какой я ее считал...
 Бен умолк, не договорив.
 – И какой же?
 – О... – Он криво улыбнулся. – Преданной, честной, милой, влюбленной в меня – как видите, ничего оригинального.
 Оба засмеялись. Бен вытащил корзину и помог Динне выйти из машины. Затем расстелил на траве плед, который предусмотрительно захватил с собой.
 – Господи, неужели вы все это сами приготовили? Динна с удивлением наблюдала, как Бен извлекает из корзины разную снедь: салат с крабами, паштет, французский хлеб, небольшую банку печенья, бутылку вина. Была там и корзинка поменьше, с фруктами. Сверху в ней лежали вишни. Динна достала две вишенки на веточке и повесила их на правое ухо.
 – Вам очень идут эти вишни, но советую попробовать еще и виноград.
 Бен протянул ей небольшую гроздь. Динна засмеялась и пристроила виноград на другое ухо.
 – У вас такой вид, как будто вы выбрались из рога изобилия, – заметил Бен. – И вообще, все это очень похоже на fete champetre [5] .
 – А разве это не так?
 Динна села на плед, откинулась назад и посмотрела в небо. В эту минуту она чувствовала себя совсем юной и абсолютно счастливой. С Беном было очень легко.
 – Готовы подкрепиться?
 Бен смотрел на нее, держа в одной руке миску с крабовым салатом. Динна была прекрасна, она сидела в непринужденной позе, опираясь на локти, сквозь ее темные волосы проглядывали фрукты. Увидев, что Бен улыбается, Динна вспомнила про вишни и виноград, сняла их и немного приподнялась.
 – Если честно, умираю с голоду.
 – Это хорошо, люблю женщин со здоровым аппетитом.
 – А что еще вам нравится в женщинах?
 Вопрос был не совсем уместный, но Динне было все равно. Ей хотелось, чтобы они с Беном стали друзьями, и она хотела узнать о нем побольше.
 – Дайте подумать... мне нравятся женщины, которые танцуют... женщины, которые умеют печатать... женщины, которые умеют читать... и писать! Женщины, которые рисуют... женщины с зелеными глазами. – Бен замолчал, снова посмотрел на Динну сверху и еле слышно спросил: – А вам?
 Динна притворилась, что не поняла, и уточнила со смехом:
 – Какие женщины нравятся мне?
 – Ладно, болтать будем потом, давайте поедим.
 Бен протянул Динне хлеб и банку с мясным паштетом. Она отломила от батона горбушку и намазала ее толстым слоем паштета.
 День был прекрасный, на небе ни облачка, с берега дул легкий ветерок и доносился тихий плеск волн. Время от времени мимо пролетала какая-нибудь птица. Заброшенные здания военных казарм смотрели на них незрячими глазницами окон. Казалось, весь мир принадлежит им одним.
 Динна огляделась и снова посмотрела на Бена.
 – Знаете, иногда мне жалко, что я не рисую что-нибудь такое.
 – Так почему же не рисуете?
 – Вы имеете в виду, как Уайет? – Динна улыбнулась. – Нет, это не мое. Мы делаем каждый свое, и каждый по-своему. – Бен кивнул, не перебивая ее. – А вы не рисуете?
 Он покачал головой и грустно усмехнулся:
 – Нет. Когда-то я пытался, но из этого ничего не получилось. Видно, моя судьба – продавать произведения искусства, а не создавать их. Хотя одно произведение искусства я все-таки создал.
 Бен посмотрел на море, и на его лице появилось мечтательное выражение. Ветер теребил его волосы.
 – Что же?
 – Я построил дом. Небольшой, но очень симпатичный. Мы построили его вдвоем с другом.
 – Как здорово! – искренне восхитилась Динна. – А где этот дом?
 – В Новой Англии. Я тогда жил в Нью-Йорке. Дом был задуман как сюрприз для моей жены.
 – Он ей понравился?
 Бен отрицательно покачал головой и снова, отвернулся, глядя на море.
 – Нет. Вернее, она его так и не увидела. Она ушла от меня за три дня до того, как я собирался отвезти ее в этот дом.
 Ошеломленная, Динна не знала, что сказать. И она, и Бен – оба получили от жизни свою порцию разочарований.
 – И что стало с этим домом?
 – Я его продал. Сначала я хотел его оставить, но потом понял, что не стоит. Слишком больно было в нем находиться. А потом я переехал в эти края и купил дом в Кармеле. – Он посмотрел на Динну с грустью и нежностью. – Но все-таки приятно сознавать, что я смог это сделать. В тот день, когда дом был закончен, я испытал ни с чем не сравнимое чувство. Что ни говори, а это было достижение. Слушая Бена, Динна улыбнулась:
 – Я вас понимаю. Думаю, я испытала то же самое, когда родила Пилар. Хотя она и не мальчик.
 – Неужели это так важно?
 В тоне Бена прозвучало раздражение.
 – Тогда – да. Марк очень хотел иметь сына. Но сейчас, мне кажется, его это уже не волнует. Он обожает Пилар.
 – Пожалуй, я бы предпочел иметь дочь, а не сына, – заметил Бен.
 Динна удивилась:
 – Почему?
 – Девочку легче любить. Не надо забивать голову стереотипами, думать о том, как вырастить настоящего мачо, и о прочей ерунде, которая на самом деле ни черта не значит. Девочек же можно просто любить.
 Чувствовалось, что Бен переживает из-за отсутствия у него детей, и Динна невольно задала себе вопрос, женится ли он когда-нибудь снова.
 – Нет, я не собираюсь, – сказал он, не глядя на Динну. Она растерялась. Бен обладал удивительной способностью отвечать на вопросы, которых она не задавала вслух.
 – Не собираетесь... что?
 – Жениться еще раз.
 – Фантастика. – Динна была потрясена: он действительно прочел ее мысли. – Но почему?
 – Не вижу смысла. У меня есть все, что мне нужно. К тому же я очень занят своими галереями, и жениться было бы просто несправедливо по отношению к женщине – если, конечно, она не будет так же занята тем же самым делом. Десять лет назад я не был так сильно поглощен бизнесом, а теперь ушел в него с головой.
 – Но вы же хотите иметь детей? Что-что, а это-то Динна поняла.
 – Я, например, хочу иметь дом в пригороде Вены, а у меня его нет. Но я проживу и без этого. А вы?
 – У меня же есть дочь, – не поняла Динна. – Вы хотите спросить, думаю ли я еще об одном ребенке?
 – Я имел в виду не это, хотя, может быть, и это тоже. Как вам кажется, вы когда-нибудь еще выйдете замуж?
 Бен в упор посмотрел на нее бездонными зелеными глазами.
 – Но я уже замужем.
 – Динна, вы счастливы в браке?
 Бен задал не просто прямой вопрос, но еще и болезненный. Динна хотела было ответить «да», но в последний момент передумала и сказала правду:
 – Иногда. Я просто принимаю то, что мне выпало.
 – Почему?
 – Потому что у наших отношений есть своя история. – По какой-то ей самой непонятной причине, разговаривая с Беном, Динна не хотела произносить имя мужа. – У нас есть прошлое, его нельзя ни изменить, ни отбросить, ни убежать от него.
 – Это прошлое – хорошее?
 – Разное. Оно было хорошим, когда я понимала правила игры.
 Динна была безжалостно честна даже с самой собой.
 – Какие?
 В голосе Бена сквозила такая щемящая нежность, что Динне захотелось протянуть к нему руки и не говорить больше о Марке. Но Бен стал ее другом, а на большее она не имела права. Только на дружбу. Так что оно и к лучшему, что они говорят о Марке.
 – В чем состояли эти правила?
 Динна пожала плечами и вздохнула:
 – Много разных «не». Не пренебрегай желаниями мужа своего, не задавай слишком много вопросов, не возжелай своей собственной жизни – особенно жизни художника. Но когда-то он был ко мне очень добр. Мой отец погиб и оставил меня без гроша, одинокую, испуганную. Марк меня очень выручил. Возможно, он помог мне даже больше, чем мне бы хотелось, но так получилось. Он дал мне дом, благополучие, семью, ощущение стабильности. В конце концов, это он дал мне Пилар.
 Динна не упомянула о любви.
 – И это стоило заплаченной цены? Стоит сейчас? Она улыбнулась, но улыбка получилась вымученной.
 – Наверное. Я привыкла, мне нравится то, что у меня есть.
 – Вы его любите?
 Улыбка погасла. Динна кивнула.
 – Извините, Динна, мне не следовало задавать такой вопрос.
 – Ну почему же? Мы друзья.
 – Да. – Бен снова посмотрел на нее с улыбкой. – Мы друзья. Не хотите прогуляться по берегу?
 Бен встал и протянул Динне руку, чтобы помочь подняться. На короткое мгновение их руки соприкоснулись, потом Бен повернулся и большими шагами пошел к воде, жестом предлагая Динне догнать его. Но Динна побрела медленно, обдумывая его слова. По крайней мере здесь нет никакой неясности – она действительно любит Марка. И эта уверенность не позволит ей впутаться в историю с Беном. Потому что до этого у нее временами возникало такое опасение – было в Бене нечто особенное, что ей очень нравилось.
 Бен зашел в воду по колено – сандалии он снял уже давно – и протянул Динне несколько ракушек. Наблюдая за ним, Динна улыбнулась: со стороны он был похож на играющего в пене прибоя мальчишку, только большого.
 – Побежали наперегонки? – озорно предложил Бен. Она со смехом приняла вызов. Видела бы Пилар, как ее мать бегает по берегу моря наперегонки с мужчиной, словно они не взрослые люди, а подростки! Но Динна и чувствовала себя сейчас девчонкой. Бегая по мокрому песку, она запыхалась, ее волосы растрепал ветер. Наконец она остановилась перевести дух. Бен пронесся мимо нее. Динна засмеялась и покачала головой.
 – Сдаетесь? – крикнул Бен.
 Динна молча кивнула и села на песок. Бен пошел обратно, проваливаясь по щиколотку в песок, дошел до Динны и остановился рядом. Солнце играло в ее волосах, зажигало в них огненные искры. Бен сел рядом, и некоторое время они молчали, глядя на воду. Их дыхание постепенно выравнивалось. Наконец Динна подняла взгляд на Бена, заранее зная, что увидит: глаза цвета морской волны, ждущие ее взгляда.
 – Динна...
 Казалось, время остановилось, пауза тянулась бесконечно. Очень медленно Бен наклонился к Динне и, касаясь губами ее растрепанных волос, прошептал:
 – Динна, я тебя люблю...
 Бен обнял Динну, приник к ее губам. Он не собирался этого делать, но просто не совладал с собой. Однако Динна его не оттолкнула, она тоже обняла его и пылко ответила на поцелуй. После признания, вырвавшегося у Бена, они долго молчали, обнимая друг друга, касаясь лица друг друга, глядя друг другу в глаза. Слова были не нужны: в мире, где время остановилось, у Бена была Динна, а у Динны был Бен, все же остальное не имело значения. Бен отстранился первым. Он молча поднялся и протянул руку Динне. Она тоже встала, и, держась за руки, они побрели по берегу обратно.
 Все так же молча они собрали вещи и сели в машину. Некоторое время Бен сидел, напряженно глядя перед собой, затем наконец прервал молчание:
 – Я знаю, Динна, мне полагается сказать, что я сожалею о том, что произошло, но на самом деле я ни о чем не жалею.
 – Я тоже. – Казалось, Динна была потрясена этим открытием. – Но я ничего не понимаю.
 – Может быть, нам и не нужно ничего понимать. Мы по-прежнему можем быть друзьями.
 Он повернулся к Динне и попытался улыбнуться, но не смог ничего прочесть в ее глазах, они лишь странно блестели, и этот блеск выдавал ее страдание.
 – У меня нет ощущения, что меня предали. Во всяком случае, ты. – Почему-то Динне было очень важно, чтобы Бен это знал.
 – Думаешь, ты предала сама себя?
 – Может быть. Наверное, я просто ничего не понимаю.
 – А тебе и не нужно ничего понимать. Мы уже говорили о твоей жизни, и ты рассказала все ясно и понятно. Тебе нечего скрывать или объяснять. – В голосе Бена слышалась щемящая нежность. – Мы можем все забыть, и я уверен, что мы так и сделаем.
 Но Динна не хотела забывать, совсем не хотела, и именно это открытие ошеломило ее больше всего.
 – Ты говорил серьезно? – Динна не стала уточнять, что имела в виду его признание в любви, но Бен и так все понял. – Знаешь, я чувствую то же самое. По-моему, мы оба немножко сошли с ума.
 – Да уж, это точно. – Бен засмеялся и нежно поцеловал Динну в щеку. – Может быть, даже не немножко. Но ты не должна беспокоиться: что бы мы оба ни чувствовали, я не собираюсь разрушать твою жизнь. У тебя есть все, что тебе нужно, и тебе вовсе ни к чему, чтобы появился я и стал раскачивать твою лодку. Я подозреваю, что тебе понадобились все последние восемнадцать лет, чтобы свыкнуться с этой жизнью. – Бен попал в точку. – Динна, я обещаю, что не причиню тебе зла.
 – Но что же нам делать?
 Динна была растерянна, как заблудившийся ребенок.
 – Ничего. Мы с тобой взрослые люди. И мы – хорошие друзья. Тебя это устраивает?
 – Наверное, должно устраивать, – неуверенно согласилась Динна, но в ее голосе слышалось не только облегчение, но и сожаление. Она не хотела изменять Марку, для нее было очень важно оставаться верной женой.
 Бен завел мотор, и они медленно двинулись в обратный путь. По дороге они почти не разговаривали. Динна знала, что ей будет нелегко забыть этот день. Казалось, обратный путь занял целую вечность. Наконец Бен затормозил перед домом Дюра.
 – Заглядывай иногда ко мне в студию на ленч, хорошо? В устах Динны приглашение прозвучало так жалко, что боль, терзавшая Бена, стала еще острее, но он улыбнулся:
 – Обязательно. Я тебе позвоню.
 Динна кивнула и вышла из машины. Она и оглянуться не успела, как Бен уже отъехал от ее дома. Динна медленно поднялась в спальню и, не раздеваясь, легла на кровать поверх покрывала. Затем она посмотрела на телефон и увидела, что в ее отсутствие звонил Марк. Маргарет поговорила с ним и оставила для хозяйки записку: «Позвоните, пожалуйста, мистеру Дюра». Прочитав записку, Динна съежилась. Ей не хотелось звонить Марку. Во всяком случае, звонить сейчас. Но она знала, что должна это сделать. Нужно заставить себя вернуться от мечты к реальной жизни.
 На то, чтобы собраться с силами для звонка Марку, Дин-не понадобилось полчаса. Наконец она сняла трубку, дозвонилась через оператора международной связи в отель «Хасс-лер» и попросила соединить ее с номером Марка. На этот раз она его застала.
 – Марк? Это я.
 – Да. Здравствуй.
 Марк говорил холодно и вообще как-то странно.
 – Это Динна.
 На мгновение Динне показалось, что он ее не узнал, но потом она вспомнила про разницу во времени. В Риме было два часа ночи, и своим звонком она, видимо, разбудила Марка.
 – Да, да, я понял. Я спал.
 – Извини. Когда ты звонил в прошлый раз, связь прервалась, а сейчас Маргарет оставила записку. Я подумала, может, у тебя что-то срочное.
 Разговаривая с Марком, Динна вдруг почувствовала какую-то неловкость. Было непохоже, что он спал.
 – Понятно. Где ты была?
 Боже, ну почему он так холоден? Почему именно сейчас, когда ей так нужен какой-то якорь, когда ей так нужны причины, почему она не может влюбиться в Бена и должна остаться верной мужу!
 – Меня не было дома, я ходила по магазинам. – Динна терпеть не могла врать, но что ей оставалось? Сказать, что она была на пляже и целовалась там с Беном Томпсоном? – Как у тебя дела в Риме? Все в порядке?
 – Все отлично. Послушай... – казалось, Марк немного поколебался, – я перезвоню тебе позже.
 – Когда?
 Динне было необходимо это знать. Ей было необходимо слышать его голос, ей было нужно, чтобы он проник в ее сознание. Она надеялась, что это притупит боль, вызванную тем, чего она хочет, но не может иметь.
 – Когда ты перезвонишь?
 – Завтра. В этот уик-энд. Не волнуйся, я обязательно перезвоню. D'accord? [6] 
 – Да, хорошо. – Однако его тон очень задел Динну. – Я люблю тебя.
 Ее слова прозвучали робкой мольбой. Но Марк, казалось, не услышал этой мольбы.
 – Я тоже. Чао.
 И Марк повесил трубку. Динна несколько секунд смотрела на телефон застывшим взглядом.
 Вечером Динна поужинала одна, в студии, а потом с полчаса простояла на террасе, наблюдая закат над заливом. Она могла бы любоваться закатом вместе с Беном – если бы не прогнала его. Почему она это сделала? Зачем? Чтобы чувствовать себя добродетельной женой, когда будет звонить Марку в другое полушарие? Динна почувствовала, что по ее щекам потекли слезы. Когда вдруг раздался звонок в дверь, она вздрогнула от неожиданности.
 Сначала Динна решила не открывать, но потом подумала, что, возможно, это Ким пришла ее навестить. Ким увидела бы свет в окне студии и поняла, что она прячется. Поэтому Динна вытерла слезы полой рубашки и босиком сбежала вниз по лестнице. Она даже не спросила, кто там, просто взяла и открыла. Босиком, в джинсах, с растрепанными волосами, падающими на лицо, она походила на школьницу. Ожидая увидеть Ким, Динна подняла голову и остолбенела. Перед ней стоял Бен.
 – Я не вовремя? – спросил он. Динна замотала головой.
 – Мы можем поговорить?
 Судя по его виду, он пребывал в таком же смятенном состоянии, что и Динна. Когда она кивнула, Бен быстро вошел в холл.
 – Пойдем в студию, я была там.
 Бен испытующе всмотрелся в ее глаза:
 – Работала?
 Динна снова замотала головой:
 – Нет, думала.
 – Я тоже думал.
 Динна тихо закрыла за ним дверь и пошла вперед. Бен прошел за ней в студию, она жестом предложила ему сесть в ее любимое кресло.
 – Вино, кофе?
 – Ни то, ни другое, спасибо.
 Казалось, Бен вдруг занервничал, словно засомневался, не зря ли он пришел. Он сел в кресло, закрыл глаза и провел рукой по волосам.
 – Это безумие, мне не надо было приходить.
 – Я рада, что ты пришел.
 – В таком случае... – он открыл глаза и неуверенно улыбнулся, – я тоже рад. Динна, я знаю, это сумасшествие, но, черт побери, я тебя люблю. Я чувствую себя как неуправляемый подросток. Мои действия не подчиняются логике. Мне не следовало даже просто находиться здесь. Я не могу сказать тебе ничего осмысленного, кроме того, что я уже сказал на пляже. – Бен опустил глаза и понизил голос: – Что я тебя люблю.
 На несколько секунд в студии стало очень тихо. Динна смотрела на Бена, и ее глаза наполнялись слезами. Он услышал, как она вздохнула.
 – Я тоже тебя люблю.
 – Знаешь, зачем я пришел? – спросил Бен. – Я пришел, чтобы сказать, что я на все согласен. Я приму все, что ты готова мне дать, – мгновение, вечер или целое лето. После этого я не встану у тебя на пути, я тебя отпущу. Но мне невыносимо больно видеть, что мы теряем то, что у нас могло бы быть.
 Бен наконец посмотрел на Динну. Ее лицо было мокрым от слез, слезы капали на заляпанную краской рубашку, но она улыбнулась и протянула Бену руку. Он решительно взял ее руку и потянул Динну к себе.
 – А тебе не кажется, что это безумие?
 – Кажется, еще как. А что будет в конце лета?
 – Мы разойдемся.
 – А если мы не сможем?
 – Нам придется это сделать. Я тебя отпущу, потому что знаю, что делаю это ради тебя, ради твоего спокойствия. А ты?
 – Наверное, я тоже смогу. – Динна обняла его. – Мне все равно, что будет потом, я тебя люблю, и все.
 Бен привлек ее ближе и улыбнулся. Динна сказала именно то, что он надеялся услышать. Неожиданно он почувствовал себя свободным, полным жизни, по-настоящему живым.
 – Динна, ты переедешь ко мне? В моем доме кавардак, но я хочу, чтобы ты разделила его со мной, хочу, чтобы ты увидела мои сокровища. Мне хочется показать тебе все, что мне дорого, подарить тебе мою жизнь, показать мои галереи, чтобы ты поняла, как они работают. Я хочу гулять с тобой по пляжу в Кармеле, я хочу... ох, Динна, любимая, я тебя люблю!
 Они оба засмеялись. Бен подхватил Динну на руки и понес вниз по лестнице. Динна мысленно порадовалась, что у Маргарет выходной, но продолжить эту мысль она не решилась. О Марке она сейчас совсем не думала. Сейчас она принадлежала Бену. На это лето она с ним.




 Глава 9


 – Доброе утро, – нежно прошептал ей на ухо Бен.
 Динна открыла глаза. Она лежала в незнакомой комнате и смотрела на бледно-желтую стену. Кто-то распахнул ставни на больших окнах, обращенных на залив, и комнату заливало солнце. Прямо под окном росли деревья, доносилось пение птиц. Стоял прекрасный летний день, очень теплый, больше похожий на сентябрьский, чем на июньский.
 Взгляд Динны заскользил по бледно-желтой стене, и она увидела сначала акварель с изображением пляжа, потом небольшой рисунок пастелью и картину маслом. Все три работы, неброские и очень солнечные, были в чем-то похожи на самого Бена. Бен приподнялся на локте, зевнул и с удовольствием потянулся. Он смотрел на Динну взглядом, полным любви, взглядом, от которого все его лицо преобразилось.
 – Я уж думал, ты никогда не проснешься! Я жду тебя уже целый час.
 Теперь он стал похож не на любовника, а на нетерпеливого мальчишку. Динна засмеялась:
 – Наверное, я немного устала.
 Она снова улыбнулась и нырнула под простыню, положив одну руку на бедро Бена. Они провели вместе восхитительную и очень длинную ночь и заснули только под утро.
 – Это что, жалоба?
 – Угу.
 Динна стала покрывать поцелуями ногу Бена, постепенно поднимаясь все выше, пока не дошла до его бедра. Здесь она поцеловала полоску незагорелой кожи, где пульсировала голубая вена.
 – Доброе утро, любовь моя.
 Видя реакцию Бена на ее поцелуи, Динна улыбнулась. Бен бережно потянул ее вверх, в свои объятия.
 – Я тебе уже говорил сегодня утром, как сильно я тебя люблю?
 Он с нежностью смотрел в ее глаза, и на его лице Динна видела нечто такое, о чем она мечтала, что рисовала на своих картинах, но чего никогда не находила в реальности. Это была страсть, открытая, ничем не ограниченная любовь – то, чего она когда-то ждала и жаждала, но в Конце концов перестала, разуверившись в самом ее существовании.
 – Я тебя люблю, Динна, я тебя люблю...
 Слова Бена словно таяли на губах Динны. Он поцеловал ее – впервые за это утро – и накрыл ее тело своим. Динна было запротестовала, но не очень убедительно, со смехом и ужимками. Бен теснее прижал ее к себе.
 – Ты против?
 Он выглядел довольным и слегка удивленным, непохоже было, чтобы ее ответ, каким бы он ни был, поколебал его намерения.
 – Бен, но я еще не почистила зубы! И не причесалась. И...
 Он снова стал ее целовать, и ее слабые протесты смолкли, она засмеялась и провела пальцами по его спутанным волосам.
 – Бен, мне нужно...
 – Нет, не нужно. Ты мне такая нравишься. Было похоже, что он говорит искренне.
 – Но я...
 – Тсс.
 – Бен!
 Но Динна уже забыла, что ей нужно причесаться и почистить зубы, она была слишком счастлива, чтобы думать о таких мелочах, невидимая волна подхватила ее и унесла в море наслаждений. Казалось, Бен вошел не только в ее тело, но и в самую душу.
  *   * * 
 – Засыпаешь, дорогая? – прошептал Бен.
 Прошло почти два часа. Динна лежала, уютно устроившись в его объятиях, одна ее нога покоилась между его бедрами.
 – М-м-м... Бен?
 – Что? – спросил он шепотом.
 – Я тебя люблю, – проговорила Динна тоненьким, почти детским голоском.
 – Я тебя тоже, а теперь давай спать.
 И Динна уснула, и проспала еще два часа. Когда она открыла глаза, то увидела, что Бен стоит в изголовье кровати и держит поднос. Он был в строгом темно-синем костюме в тонкую полоску. Динна села и пригладила рукой волосы, она вдруг обостренно осознала, что она-то не одета, не умыта и не причесана. От теплой постели исходил запах их любви.
 – Сколько я проспала?
 – Не очень долго. Не удивляйся моему виду, я бы тоже лежал с тобой, но у меня ленч с клиентом в галерее. Вчера я уже отменил одну встречу, и, если я отменю и сегодняшнюю, Салли уволится. Но я скоро вернусь.
 Динна прислонилась к изголовью широкой двуспальной кровати. Бен поставил поднос ей на колени.
 – Не знаю, что ты обычно ешь на завтрак, – надеюсь, я не ошибся с выбором.
 Он улыбнулся и снова стал похож на молоденького паренька. На завтрак он принес Динне фрукты, кофе с молоком, круассаны и заботливо приготовленное яйцо пашот.
 Динна ошеломленно посмотрела на поднос, потом на Бена. Что она могла сказать? Он вошел в ее жизнь на морском берегу в Кармеле, и вот он уже приносит ей на завтрак круассаны и кофе и извиняется, что не знает ее вкусов. Они занимались любовью всю ночь и большую часть дня, они много раз признавались друг другу в любви, и она даже не чувствует угрызений совести из-за того, что проснулась в его постели, а не в своей собственной, которую восемнадцать лет делила с Марком. В это утро она о Марке даже не вспомнила. Динна была счастлива, чувствовала себя молодой и влюбленной, и сейчас ей нужно было от жизни только то, что было у них с Беном. Она посмотрела на него с восторженной улыбкой, счастливо вздохнула и взяла круассан.
 – Имейте в виду, сэр, этак вы меня избалуете, не пройдет и недели, как я стану совершенно несносной.
 – Не станешь, – заверил Бен с довольной усмешкой, снова превращаясь во взрослого мужчину.
 – Стану, стану. – Динна откусила кусочек круассана и блаженно закрыла глаза. – Я привыкну, что мне каждое утро подают круассаны, яйца и кофе с молоком. – Она снова открыла глаза и лукаво посмотрела на Бена. – Мало того, мне, пожалуй, захочется, чтобы ты каждый день оставался дома и занимался со мной любовью.
 – Не привыкнешь.
 – Вот как? Это еще почему?
 – Потому что завтра будет твоя очередь готовить завтрак для меня. Динна, это то, что называется демократией. Мы живем вместе и делаем все по очереди, стараясь баловать друг друга. Мы будем готовить завтрак друг для друга. – Бен наклонился к Динне и на прощание поцеловал ее еще раз. – Кстати, ты должна знать, что яичницу я люблю поджаристую.
 – Придется записать, а то забуду, – усмехнулась Динна. Бен выпрямился.
 – Ничего, я тебе напомню.
 Динна принялась за еду. Она была счастлива и чувствовала себя как дома. У нее было такое ощущение, будто они с Беном живут вместе несколько месяцев, если не лет. Ей совсем не казалось странным, что она сидит нагишом и пьет кофе из ярко-желтой керамической кружки, а Бен, глядя на ее обнаженную грудь, довольно улыбается. Им было легко друг с другом; все, что происходило между ними, было естественным и настоящим. Ничего общего с официальными ритуалами, принятыми в их с Марком доме. Динна вдруг поняла, что образ жизни Бена нравится ей больше. Даже желтая кружка в ее руке вселяла чувство уверенности и казалась прочной – в отличие от тех чопорных лиможских чашек в голубой цветочек, которые достались Марку от матери.
 – Чем ты сегодня займешься?
 – Первым делом приму ванну.
 Динна наморщила нос, и оба рассмеялись.
 – Ты мне нравишься такая, как сейчас.
 – Значит, ты грязнуля.
 Сама себе противореча, Динна протянула к Бену руки, и он снова ее поцеловал. Когда он выпрямился, на его лице было написано сожаление.
 – Черт, может, мне все-таки отменить этот ленч?
 – У нас еще будет время. Или...
 Динна собиралась спросить, встретятся ли они вечером, но, еще не договорив, прочла в глазах Бена ответ.
 – Динна, никаких «или». К пяти часам я закончу в галерее все дела, и мы могли бы пойти пообедать в какое-нибудь тихое местечко. Может, поедим где-нибудь в районе порта?
 – С удовольствием.
 Динна снова откинулась на подушки, улыбаясь во весь рот. Однако в глазах Бена мелькнула тень тревоги.
 – Что-нибудь не так?
 – Для меня-то все прекрасно. Но ты... я подумал, тебе не будет неловко появляться со мной в общественных местах? Я не хочу ставить тебя в сложное положение.
 Бену приходилось все время напоминать себе, что у Динны есть другая жизнь и она никогда не будет полностью принадлежать ему. Динна его только на время, как шедевр из зарубежного музея, а не как картина, которую он может повесить в своей галерее навсегда. Но от этого время, которое они могли провести вместе, становилось еще более драгоценным.
 – У тебя не будет неприятностей, если мы пойдем куда-нибудь вместе?
 Он посмотрел на Динну с нежностью и искренней тревогой.
 – Не должно быть. Смотря что мы будем делать, куда пойдем и как будем себя вести. Надеюсь, все будет хорошо.
 Бен молча кивнул. Динна протянула руку, он молча сжал ее и снова сел на кровать.
 – Динна, я не хочу делать ничего такого, от чего у тебя потом могут быть неприятности.
 – Не волнуйся, ты ничего такого и не сделаешь. Все будет хорошо.
 – Динна, я серьезно. Я не хочу, чтобы тебе пришлось потом страдать.
 – А ты не думаешь, что страдать придется нам обоим? Бен удивился:
 – Что ты имеешь в виду?
 – Это лето будет самым прекрасным в моей жизни и, надеюсь, в твоей тоже. Когда оно закончится и нам обоим придется вернуться к прежней жизни, каждому к своей, боюсь, мы оба будем страдать.
 Бен кивнул и посмотрел на тонкую нежную руку, которую держал в своей.
 – Ты уже пожалела о нашем решении?
 Динна расхохоталась серебристым смехом, запрокидывая голову, а потом нежно поцеловала Бена в щеку.
 – Ни на секунду. – Она снова посерьезнела. – Но все равно, не стоит даже надеяться, что потом нам не придется страдать. Если то, что между нами возникло, хоть чего-нибудь стоит, если мы действительно друг для друга так много значим... нам придется с этим смириться.
 – Я смирился. Но...
 – Но – что? Ты не хочешь, чтобы мне тоже было больно? Ты не хочешь, чтобы я это чувствовала? Чтобы я тебя любила? Бен, не говори глупости, это стоит того.
 – Я понимаю, с этим я согласен. И все же нам нужно быть осмотрительными. Я не хочу, чтобы потом у тебя возникли проблемы с Марком.
 При упоминании имени Марка Динна чуть было не поморщилась. Бен снова наклонился к ней, быстро поцеловал и решительно поднялся.
 – Думаю, для одного утра мы сказали друг другу достаточно.
 О том, что произойдет в конце лета", Бену и думать не хотелось, сейчас ему было трудно поверить, что это время вообще когда-нибудь наступит. Отрезок времени, подаренный им, чтобы быть вместе, только начался. У двери Бен оглянулся.
 – Где ты будешь в пять часов? Здесь? Динна покачала головой:
 – Нет, я лучше пойду домой.
 Он помолчал и спросил с сомнением:
 – Мне за тобой заехать?
 – Не стоит, лучше встретимся здесь.
 Бен кивнул, улыбнулся и ушел. Через некоторое время Динна услышала, как его маленькая немецкая машина отъезжает от дома. Она встала, как была, нагишом, прошлась по комнате и снова села на кровать, подобрав под себя ногу. С ее лица не сходила улыбка. На душе у нее было так легко, что хотелось петь. Она была влюблена и чувствовала себя превосходно. Динна думала о том, какой же Бен хороший человек, какой нежный, заботливый, какой мудрый. И как с ним весело – он умеет ее рассмешить. Он любит рассказывать немудреные смешные истории, и у него это хорошо получается, его запас баек просто неисчерпаем. Ночью он очень много рассказывал ей о своей юности. Показывал альбомы со своими детскими фотографиями и фотографиями своих родных, друзей. Многие из его друзей и друзей его родителей были известными художниками, актерами, писателями и драматургами. Динна взглянула на альбомы, которые до сих пор лежали на полу.
 Дом Бена, небольшой, но очень уютный, был совсем не похож на его коттедж в Кармеле. Коттедж был больше и выдержан в природных тонах, господствовавших на пляже. В убранстве преобладали выбеленные песочные, бежевые и белые тона, сероватые цвета запыленных деревьев и неотбеленной шерсти. Городской же дом, уютно примостившийся на Телеграф-Хилл и битком набитый картинами и книгами, напоминал изящную брошку, приколотую к темной ткани.
 Нежно-бежевый цвет стен служил удачным фоном для двух картин, которые Бен повесил в комнате. На полу из старого полированного дерева лежал восточный ковер, но он был далеко не такой тонкой работы, как тот, который Марк много лет назад привез из Ирана. Маленький домик Бена не выставлял себя напоказ – это было теплое, уютное жилище, в котором Бену явно нравилось находиться, где он с удовольствием проводил вечера с художниками или старыми друзьями. Камин часто использовался по назначению, красивую латунную подставку для дров Бен нашел во Франции и привез домой. В углу комнаты стояла виолончель, прислоненная к стене. У Бена были также небольшое пианино и гитара. На старинном английском письменном столе стоял бронзовый бюст Сезанна. Во всем доме царил художественный беспорядок, своего рода элегантный кавардак. Действительно ценные вещи соседствовали с другими – и их было большинство, – представляющими ценность только для самого Бена и тех, кто его любил.
 И гостиная, и маленькая желтая спальня несли на себе отчетливую печать личности Бена. Окна спальни выходили на восток, на залив, а сама комната была такой же яркой, как утреннее солнце. В спальне был крошечный балкон, на котором, кроме цветущих растений, стояло два выгоревших, но от этого не менее удобных складных кресла с парусиновыми сиденьями.
 В доме, естественно, была кухня; была там и еще одна комната, в которой Бен работал. Здесь хранилось несколько редких картин, множество папок и стоял письменный стол. Наличие этой комнаты давало Бену возможность работать дома; как и его немецкий автомобиль, она была практичной, но не роскошной.
 Осматривая дом, Динна увидела, что и в этой комнате заметно общее для всего дома сочетание удобства и стиля. Бену каким-то образом удалось объединить и то и другое в своей, только ему присущей манере.
 Динна нашла шелковый халат Бена, синий с черным, надела его и вышла на балкон. Здесь она села в парусиновое кресло. Ткань, когда-то ярко-зеленая, как оперенье попугая, выгорела на солнце и приобрела бледно-зеленый цвет лайма. Динна вытянула ноги и подставила лицо солнцу. Она думала о Бене. Где он сейчас, в галерее? На деловом ленче? Или подписывает чеки вместе с Салли? А может, разговаривает с Густавом? Динне нравился образ жизни Бена, нравилось, как он ведет дела, как общается с людьми, с ней. Она поймала себя на мысли, что предложение готовить завтрак по очереди – соблюдать демократию, как выразился Бен, – ей даже нравится. Это очень приятный образ жизни. Полы халата немного распахнулись, Динна почувствовала на своем теле тепло солнечных лучей и улыбнулась. Через некоторое время она вернется домой и будет рисовать, но еще не сейчас. Пока ее вполне устраивало, что она просто греется на солнышке, как кошка, и думает о Бене.
 – Grazie Signore... Signora Duras [7] .
 Консьерж в отеле «Хасслер» официально поклонился Шанталь и Марку. Они только что выписались из отеля, и Марк одарил консьержа более чем щедрыми чаевыми. У входа в отель их уже ждал автомобиль с водителем, чтобы отвезти в аэропорт, чемоданы были уже уложены в багажник.
 – Ты уверена, что поступаешь правильно?
 – Абсолютно уверена.
 Однако решение Шанталь беспокоило Марка. Раньше она никогда не бывала такой упрямой. Но на этот раз Шанталь уперлась и заявила, что не собирается прятаться в Сан-Ремо или каком-то другом городке на Ривьере. Она пожелала вернуться в Париж и ждать Марка там, пока он будет навещать свою семью на мысе Антиб. Не для того ли, чтобы иметь возможность увидеться в выходные с любовником, тем самым мужчиной, который сделал ей предложение? Марк не мог не помнить об этой скрытой угрозе. Его душила острая ревность.
 – И чем же конкретно ты собираешься заниматься в этот уик-энд?
 В голосе Марка отчетливо слышались металлические нотки, но Шанталь спокойно встретила его взгляд. Водитель отъехал от тротуара, и автомобиль влился в поток транспорта.
 – Зайду в свой офис. Не могу же я свалить всю работу на плечи Мари-Анж. Достаточно уже того, что мне приходится бросать все на нее всякий раз, когда я уезжаю с тобой. Раз уж у меня будет время, я вполне могу зайти и посмотреть, как идут дела.
 – Твоя преданность работе очень похвальна, это что-то новенькое.
 Марк очень редко говорил с Шанталь с сарказмом, но сейчас был именно тот случай.
 – Нет, это вовсе не новость, просто ты редко бываешь рядом, когда это происходит. А что, по-твоему, я собиралась делать?
 – Шанталь, я хорошо помню, что ты мне сказала вчера.
 – Я сказала, что кое-кто попросил меня стать его женой. Я же не говорила, что приняла предложение.
 – Это, конечно, большое утешение. Однако осмелюсь предположить, что он сделал тебе предложение не после парочки встреч за ленчем и одного совместного чаепития. Полагаю, вы довольно близко знакомы.
 Шанталь не ответила, бесстрастно глядя в окно. Марк-Эдуард старался не подавать виду, что его это бесит. В конце концов, чего она от него ждет? Он не может проводить с ней больше времени, чем проводит сейчас, и сделать ей предложение он тоже не может. У него уже есть жена, Динна.
 Шанталь ответила на удивление мягко:
 – Не волнуйся из-за этого.
 – Спасибо. – Марк вздохнул, взял ее за руку, и его плечи поникли. – Дорогая, я люблю тебя, пожалуйста, постарайся меня понять.
 – Я и стараюсь. Даже больше, чем ты думаешь.
 – Я понимаю, тебе трудно, но и мне нелегко. Хотя бы не устраивай соревнования между собой, Пилар и моей матерью. Это несправедливо. Я же должен с ними видеться.
 – Может быть, это и так.
 В голосе Шанталь неожиданно послышалась такая глубокая грусть, что Марк растерялся. Будь он менее рациональным человеком, он бы, наверное, послал к черту все разумные доводы и взял Шанталь с собой. Но Марк не мог так поступить.
 – Дорогая, мне очень жаль. – Он мягко обнял ее за плечи и привлек к себе. Шанталь не сопротивлялась. – Я постараюсь что-нибудь придумать, хорошо?
 Она молча кивнула, но по ее щеке скатилась одинокая слезника. В сердце Марка что-то дрогнуло.
 – Меня не будет всего несколько дней, я вернусь в воскресенье вечером, и мы сможем пообедать у «Максима» до отъезда в Афины.
 – Когда мы уезжаем?
 – В понедельник или во вторник.
 Шанталь снова кивнула. Всю дорогу до аэропорта Марк крепко обнимал ее.
 Динна открыла входную дверь, остановилась и прислушалась. Тихо, выходной Маргарет еще не кончился, и в доме никого не было. Динне не верилось, что она ушла из дома всего восемнадцать часов назад. Казалось, с тех пор прошли недели, месяцы, может, даже годы. Когда она закрывала за собой дверь, ее сердце бешено колотилось. В доме Бена было так тихо, так спокойно. Она приняла ванну и оделась. На балконе резвились две птички. Динна немного понаблюдала за ними, а затем стала убирать постель, слушая одну из записей, обнаруженных у Бена. Перед тем как уйти, она заглянула в кухню и взяла из большой корзины сливу. Динну не покидало ощущение, что это и ее дом тоже, не только Бена, что они живут здесь много лет. А теперь она снова оказалась в доме Марка, в доме месье и мадам Дюра. Динна посмотрела на фотографию в серебряной рамке, сделанную в их первое лето на мысе Антиб. Неужели это была она? Неужели это она, неестественно улыбаясь, стоит с бокалом белого вина в руке, пока Марк разговаривает с матерью, лицо которой скрыто огромной соломенной шляпой? Сейчас, глядя на этот снимок, Динна снова почувствовала ту же неловкость, что и тогда. Ей было неловко даже находиться в этой комнате. Она стояла в дверях бледно-зеленой шелковой гостиной с большим обюссонским ковром на полу и ловила себя на мысли, что ее бросает в дрожь от одного только взгляда на эту комнату. Но это ее дом, здесь ее место – здесь, а не в маленьком домике на холме, где она провела ночь с посторонним мужчиной. И как ее только угораздило?
 Динна сняла босоножки, босиком вошла в холодную зеленую гостиную и осторожно присела на диван. Что она натворила? Она изменила Марку – впервые за восемнадцать лет брака, причем это казалось ей совершенно нормальным, даже естественным. Целую ночь она прожила с ощущением, будто она знать не знает никакого Марка, будто она замужем за Беном. Динна потянулась за другой фотографией в серебряной рамке – за снимком Пилар – и заметила, что ее рука дрожит. Пилар была сфотографирована в костюме для тенниса, этот снимок тоже был сделан на юге Франции. Глядя на фотографию застывшим взглядом, Динна словно впала в оцепенение, она даже не сразу услышала, что кто-то звонит в дверь. Только через несколько минут она поняла, что за дверью кто-то есть.
 Динна вскочила и поставила фотографию Пилар на место. Пока она шла к двери, в ее голове лихорадочно проносились мысли: «Кто там? Кто узнал? Вдруг это Бен?» Сейчас она не была готова встретиться с Беном. То, что они сделали, – неправильно, такого не должно быть. Ей необходимо сказать ему об этом, остановить его, пока не поздно, пока ее правильная, упорядоченная жизнь не расползлась по швам, пока...
 – Кто там?
 – Посылка.
 Динна неохотно открыла дверь и увидела мальчишку-посыльного.
 – Но я ничего не заказывала...
 И тут Динна поняла: это цветы, цветы от Бена. Ее первой мыслью было отказаться, отослать цветы обратно, сделать вид, будто того, что произошло этой ночью, не было и никогда не будет. Но она протянула руки, взяла сверток и внесла его в дом. В холле Динна прочла на приложенной к цветам карточке:
 «Любимая, поторопись домой. Жду тебя в пять.
 Люблю, Бен».
 «Люблю, Бен». Динна перечитала карточку еще раз, и перед глазами все расплылось от слез.
 «Люблю, Бен». Поздно, она уже опоздала, она тоже его любит.
 Динна быстро поднялась в свою комнату и упаковала небольшую сумку. Затем она прошла в студию. Пара холстов, краски – этого ей должно хватить. Динна не собиралась оставаться у Бена больше чем на несколько дней. Она оставила Маргарет записку с номером телефона, по которому с ней можно связаться, и объяснила, что некоторое время поживет у подруги. Около половины шестого Динна подъехала к дому Бена. Оставив «ягуар» за полквартала от дома, она прошла оставшийся путь пешком и в нерешительности остановилась у двери. «Господи, что же я делаю?» Бен услышал ее шаги и еще до того, как Динна успела позвонить, открыл дверь. Открыл, улыбнулся и, поклонившись, сделал приглашающий жест рукой:
 – Входи, я давно тебя жду.
 Бен бесшумно закрыл дверь. Динна остановилась и зажмурила глаза, борясь со слезами.
 – Динна, дорогая, что с тобой? – участливо спросил Бен, обнимая ее за талию. – Ты боишься?
 Она открыла глаза и неуверенно кивнула. Тогда Бен улыбнулся, крепко прижал ее к себе и, пряча лицо в ее волосах, прошептал:
 – Я тоже.




 Глава 10


 – Ладно, детка, хватит валяться, сегодня твоя очередь. Бен легонько ткнул Динну локтем в спину. Она протестующе застонала:
 – А вот и не моя, я готовила завтрак вчера. Она улыбнулась и спрятала лицо в подушку.
 – Знаешь, хоть ты и врушка, я все равно тебя люблю. Это я готовил завтрак и вчера, и два дня назад, и четыре дня назад. По-моему, ты уже должна мне целых три завтрака.
 – Неправда, – запротестовала Динна.
 – А вот и правда! Я же тебе сказал, у нас демократия. Бен засмеялся и попытался повернуть Динну так, чтобы видеть ее лицо.
 – Не люблю я эту демократию!
 – Не повезло тебе. Я хочу кофе, французский тост и яйцо.
 – А если я откажусь?
 – Тогда сегодня ночью тебе придется спать на балконе.
 – Так я и знала. Надо было мне прихватить с собой Маргарет.
 – Неплохая идея. А она умеет готовить?
 – Гораздо лучше, чем я.
 – Отлично. Значит, надо, чтобы она сегодня же переехала к нам. – Бен усмехнулся и закончил с довольной улыбкой: – А пока давай-ка, лентяйка, поднимайся, марш в кухню и накорми меня завтраком.
 – Ты страшно избалованный тип.
 – И мне это нравится.
 – Ты растолстеешь. – Динна села, свесив ноги с кровати, и посмотрела на его великолепное тело – до полноты ему было далеко. – Кроме того, яйца есть вредно, в них содержатся углеводы, или холестерин, или хромосомы, или еще что-то такое, и...
 Бен сделал грозное лицо и показал пальцем в направлении кухни. Динна нехотя встала.
 – И вообще я тебя ненавижу.
 – Я знаю.
 Динна со смехом удалилась в кухню. Они жили вместе две недели – это и мало, как одно мгновение, и много, как целая жизнь. Они делили не только приготовление завтрака, но и другие домашние дела. Два раза в неделю к Бену приходила убираться маленькая чудаковатая старушка, однако ему нравилось самому вести хозяйство, и Динна обнаружила, что она с удовольствием занимается домашними делами с Беном. Они вместе ходили на рынок, вместе готовили обеды, начищали до блеска медные дверные ручки, пропалывали цветы на балконе. Когда Бен просматривал каталоги предстоящих аукционов, Динна сидела рядом и просто смотрела на него; он же смотрел, как она делает наброски, рисует пастелью или пишет маслом. Бен стал первым, кому Динна позволила наблюдать за процессом ее работы, обычно она показывала только готовый результат. Они читали детективы, смотрели телевизор, гуляли по пляжу – один раз даже ночью, – два раза ездили в Кармел и оставались на ночь в коттедже Бена. Динна побывала на открытии еще одной выставки в его галерее, как-то она под видом жены Бена ездила вместе с ним к незнакомому художнику. Они жили так, словно у них не было никакой жизни раньше и не будет после; они жили только настоящим, для них существовало только это время.
 Динна поставила на тумбочку поднос с завтраком и положила свежую газету.
 – А знаешь, ты мне нравишься. Честное слово.
 – Тебя это как будто удивляет. Или ты боялась, что наша демократия тебя утомит?
 – Возможно. – Динна пожала плечами и села. – Я очень давно не обслуживала себя или кого-то другого в практическом смысле. То есть я, конечно, за всех отвечаю, но мне, например, много лет не приходилось готовить завтрак. Или делать еще что-нибудь по хозяйству.
 – Мне не нравится зависеть от других, от горничной, например. Да и вообще я привык жить очень просто.
 Динна усмехнулась, вспомнив, что не далее как вчера Бен купил в Лос-Анджелесе три безумно дорогие картины. Однако она понимала, что Бен говорит правду. Роскошь – не его стиль. Он достаточно насмотрелся на богатство в детстве, сначала в доме деда, затем в доме отца. Его самого больше устраивала жизнь в маленьком домике на холме в Сан-Франциско или в скромном, без претензий, коттедже в Кармеле.
 Бен приподнялся, чмокнул Динну в кончик носа и снова устроился на кровати, опираясь на подушки. Приготовленный Динной завтрак все еще ждал, нетронутый, на подносе.
 – Динна, я тебя люблю. – Бен плутовато улыбнулся. – Так когда ты подпишешь договор с моей галереей?
 – Ты опять за старое? Так вот ради чего ты все это затеял! Так я и знала, тебе всего лишь было нужно, чтобы я подписала контракт! Так я и знала! – Динна засмеялась и замахнулась на Бена подушкой, он пригнулся. – Некоторые готовы на любые ухищрения, лишь бы только заполучить в галерею нового художника.
 – Ну и как, мой план сработал?
 – Нет, конечно! Тебе придется придумать что-нибудь получше и при этом как следует постараться.
 – Что значит «как следует постараться»? – возмутился Бен. Он отодвинул подальше поднос с завтраком в сторону. – Что именно ты понимаешь под словом «получше», почему я... – Он привлек Динну к себе и закрыл ей рот поцелуем. – Ну что, так хорошо?
 Оба засмеялись. Только через полчаса они смогли оторваться друг от друга.
 – Ну как, – спросил Бен, – это было лучше?
 – Гораздо лучше!
 – Я рад. – Лежа на кровати, он удовлетворенно посмотрел на Динну. – Теперь ты подпишешь контракт?
 – Ну-у... – Она положила голову ему на грудь и зевнула. – Возможно... если ты повторишь свои аргументы еще раз.
 – Динна! – Бен перекатился по кровати, навалился на Динну, взял ее за горло и, делая вид, что собирается задушить, прорычал: – Я хочу, чтобы ты заключила со мной контракт!
 Динна мило улыбнулась:
 – О'кей.
 – Что-о?!
 Ошеломленный, Бен резко сел в кровати.
 – Я сказала «о'кей». О'кей?
 – Ты серьезно?
 – Да. Я тебе все еще нужна? Я имею в виду, для галереи. Динна усмехнулась и вопросительно взглянула на Бена: вдруг все это лишь игра? Однако он смотрел на нее как на сумасшедшую.
 – Конечно, ты мне нужна, глупышка! Из всех молодых художников, каких мне только удавалось привлечь за последние пятнадцать лет, ты самая талантливая.
 Динна повернулась на бок, улыбнулась и подозрительно прищурилась:
 – Интересно, кого конкретно тебе удалось привлечь?
 – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду художников вроде Густава. – Оба засмеялись. – И все-таки, Динна, ты не шутишь? Ты не обязана это делать. Даже если ты никогда не разрешишь мне выставлять твои картины, я все равно тебя люблю.
 – Я знаю. Но я несколько недель наблюдала за твоей работой и поняла, что не могу оставаться в стороне. Я тоже хочу в этом участвовать. Пусть у меня будет индивидуальная выставка.
 Бен рассмеялся:
 – Вот как, индивидуальная? Без других художников? Ладно, будет тебе выставка. Когда?
 – Когда это тебе удобно.
 – Я узнаю у Салли, что у нас там в календаре. Может, через несколько недель.
 Бен широко улыбнулся и принялся за завтрак. Он смотрел на Динну так, словно она только что родила ему сына. Он с аппетитом сжевал давно остывший тост.
 – Может, тебе еще что-нибудь сделать?
 – От тебя требуется только одно: привезти свои работы и дать мне их выставить. Отныне я сам буду готовить завтрак. Каждый день... нет, пожалуй, пять дней в неделю. А ты будешь готовить по выходным. Идет?
 – Отлично. Я знала, что придется чем-то поступиться. – Динна натянула на себя простыню до самого подбородка. – Бен, думаешь, я поступаю правильно?
 Бен ожидал подобного вопроса, сомнение было написано у нее на лице. Но он не собирался позволять Динне идти на попятный.
 – Замолчи. Если ты будешь заводить такие разговоры, я устрою выставку на следующей неделе. Ты – хороший художник. Потрясающий. Великолепный. Господи, Динна, да ты лучший художник в городе, а может, и в Лос-Анджелесе. Так что заткнись и не мешай мне готовить выставку. Договорились?
 – Договорились.
 Некоторое время Динна молчала и думала о Марке. Как сказать ему, что она наконец решилась выставить свои картины? Надо ли ему вообще об этом рассказывать? Он еще много лет назад велел ей выкинуть из головы мечты о карьере художника и недвусмысленно объяснил, что мадам Дюра не подобает быть этакой «хипповой художницей». Но она не хипповая, да и кто дал ему право...
 – О чем задумалась?
 Оказалось, что Бен внимательно наблюдал за ней.
 – Да так, ни о чем особенном. – Динна улыбнулась. – Просто думала о выставке.
 – Неужели? У тебя был такой вид, как будто кто-то собирается тебя избить.
 Динна вздохнула и снова повернулась к Бену.
 – У меня и было такое чувство. Я пыталась себе представить, что скажу Марку.
 Бен мгновенно напрягся:
 – А тебе обязательно ему рассказывать?
 – Наверное, я должна. Может быть, тебе это покажется нелепым, но я не хочу быть по отношению к нему нечестной. Во всяком случае, обманывать его больше, чем я уже обманываю.
 – Это действительно звучит нелепо, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Он будет не в восторге от твоих планов устроить выставку?
 – Это уж точно. И все-таки я должна ему рассказать.
 – А если он будет против?
 Бен казался задетым. Динна опустила взгляд.
 – Не будет.
 Но оба понимали, что Марк не одобрит ее идеи.
 Марк бесшумно вошел в квартиру. Это был его второй уик-энд без Шанталь, однако выходные на юге Франции, которые он проводил с семьей, – это святое. Раньше Шанталь всегда относилась к этому с пониманием, почему же на этот раз она создает ему проблемы? В пятницу, перед его отъездом, она с ним почти не разговаривала. Марк поставил чемодан на пол и огляделся. Шанталь не было дома. Но где она могла быть в девять вечера? Ушла в ресторан? Развлекается? Но с кем? Марк устало вздохнул, сел на диван и снова огляделся. Записки от Шанталь не было. Он еще раз посмотрел на часы и потянулся за телефонной трубкой. В Сан-Франциско сейчас около полудня, подходящее время, чтобы рассказать Динне о встрече с Пилар. Марк набрал номер и стал ждать ответа. Он не разговаривал с Динной уже неделю – не было времени, а когда он выкроил время позвонить, Маргарет сказала, что Динны нет дома.
 – Алло?
 Динна запыхалась, взбежав по лестнице в студию. Бен только что высадил ее у дома. Она обещала ему отобрать из своих картин в студии двадцать пять самых любимых. Эта работа могла занять несколько дней.
 – Слушаю.
 Динна еще не до конца отдышалась и даже не заметила, что звонок был междугородный.
 – Динна?
 – Марк, это ты!
 Динна ошеломленно посмотрела на телефон, словно увидела призрак из прошлого.
 – Не понимаю, чему ты удивляешься. Мы разговаривали не так уж давно.
 – Нет, нет, извини, просто я... я думала о другом.
 – Что-нибудь случилось?
 – Конечно, нет. Как поживает Пилар? – Марку показалось, что Динна говорит как-то неуверенно, как будто не знает, что сказать. – Ты давно ее видел?
 – Сегодня. Я только что вернулся из Антиба. У нее все хорошо, она передает тебе привет. – Ложь, но эту конкретную ложь он говорил часто. – Мама тоже передает привет.
 Последнее предложение вызвало у Динны улыбку.
 – У Пилар все в порядке?
 Разговор с Марком вдруг напомнил ей о ее родительских обязанностях. С Беном Динна могла думать только о нем и о себе. Она думала о своих картинах и его галереях, об их ночах в одной постели, о том, как хорошо им вместе. С Беном она снова почувствовала себя женщиной, молодой женщиной. Но голос Марка вернул ее к роли матери. Казалось, об этой своей ипостаси она на время забыла.
 – Да, у Пилар все в порядке.
 – Надеюсь, она не купила себе мотоцикл?
 В трубке повисло молчание. Пауза тянулась слишком долго.
 – Динна...
 – Марк, неужели купила? – Динна повысила голос: – Черт побери, она все-таки это сделала! Я так и знала.
 – Динна, это не совсем мотоцикл, скорее это... – Марк пытался подобрать подходящее слово, но он устал и плохо соображал, да и Шанталь куда-то подевалась, это его тоже отвлекало. – Честное слово, Динна, тебе не о чем беспокоиться. С Пилар ничего не случится. Я видел, она водит очень осторожно. Иначе мама просто не позволила бы ей сесть за руль.
 – Твоя мать не видит, как она ездит, когда отъедет от дома. У нее не больше власти над Пилар, чем у меня или у тебя. Марк, я же тебе ясно говорила... – У Динны защипало в глазах от подступивших слез. Она снова проиграла им, вечно она проигрывает. Но на этот раз речь шла о настоящей опасности, о том, что может привести... – Черт побери, Марк, ну почему ты никогда меня не слушаешь?
 – Успокойся, Динна, с Пилар ничего не случится. Чем ты занималась?
 Динна ничего не могла изменить, и она это понимала. Вопрос о мотоцикле Пилар был закрыт.
 – Ничем особенным, – ответила Динна ледяным голосом.
 – Я как-то раз позвонил, но тебя не было дома.
 – Я теперь работаю в одной студии.
 – Разве ты не можешь рисовать дома?
 Судя по тону, Марк был раздражен и растерян. Динна закрыла глаза.
 – Я нашла место, где мне удобнее работать.
 Она подумала о Бене, и ее сердце бешено забилось. Вдруг Марк прочтет ее мысли? Вдруг он знает? Что, если кто-нибудь видел ее с Беном? Что, если...
 – Не понимаю, почему бы тебе не рисовать дома, особенно теперь, когда нас обоих нет? Откуда вообще взялась столь внезапная страсть к живописи?
 – Что значит, внезапная страсть? Я рисую столько же, сколько и раньше.
 – Право, Динна, я не понимаю, – произнес Марк таким тоном, что у Динны возникло ощущение, что он дал ей пощечину.
 – Мне нравится моя работа.
 Динна понимала, что провоцирует Марка, но сейчас ей было все равно.
 – Не думаю, что тебе стоит называть это занятие работой. – Марк вздохнул и посмотрел на часы.
 – Я называю это работой, потому что это и есть работа. В следующем месяце в галерее будет моя выставка.
 Голос Динны зазвенел, она понимала, что бросает Марку вызов, ее сердце билось все чаще и чаще. Марк долго не отвечал. Наконец он сказал:
 – Что-что будет?
 – Моя выставка. В галерее.
 – Понятно. – В голосе Марка послышалась неприятная насмешка. На какое-то мгновение Динна его по-настоящему возненавидела. – Значит, у нас богемное лето. Что ж, возможно, это пойдет тебе на пользу.
 – Возможно, пойдет.
 «Бревно бесчувственное! Он никогда меня не понимал!»
 – Неужели это так необходимо – устраивать выставку, чтобы настоять на своем? Может, обойдемся без этого? Можешь работать в этой своей новой студии, если тебе так хочется.
 «Спасибо за разрешение, папочка».
 – Эта выставка для меня очень важна.
 – В таком случае отложи ее на время. Я вернусь, и мы все обсудим.
 – Марк... – «Я полюбила другого»... – Я все-таки буду устраивать эту выставку.
 – Отлично, только отложи ее до осени.
 – Зачем? Чтобы ты мог меня отговорить, когда вернешься?
 – Я не буду тебя отговаривать. Поговорим об этом, когда я вернусь.
 – Выставку нельзя откладывать, я и так уже ждала слишком долго.
 – Знаешь, дорогая, для капризов ты уже слишком взрослая, а для менопаузы еще слишком молодая. По-моему, ты ведешь себя крайне неразумно.
 Динне хотелось ударить мужа, но одновременно ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Разговор был абсолютно нелепый, она вдруг поняла, что ведет себя почти как Пилар. Она все-таки засмеялась и покачала головой.
 – Может быть, ты и прав. Давай сделаем так: ты занимайся своим процессом в Афинах, а я буду делать со своими картинами то, что считаю нужным. Осенью увидимся.
 – Это что, твой способ сказать мне, чтобы я не лез не в свое дело?
 – Возможно. – Динна неожиданно осмелела, такого с ней не бывало уже много лет. – Я думаю, сейчас каждому из нас стоит просто делать то, что мы считаем нужным.
 «Боже, что со мной? Что я ему говорю...» Динна затаила дыхание.
 – Ну что ж, как бы то ни было тебе нужно слушаться мужа, а твоему мужу сейчас пора спать, так что давай на время закроем эту тему, хорошо? Мы вернемся к этому разговору через несколько дней. А до тех пор никаких выставок. Понятно?
 Динна чуть зубами не заскрипела от досады. Она давно не ребенок, а Марк за все эти годы ничуть не изменился. Пилар получила мотоцикл, Динне нельзя устраивать выставку, и «мы все обсудим, когда у меня будет время». Всегда так.
 Марк все делает по-своему, только по-своему. Но теперь с этим покончено.
 – Марк, мне все понятно, но я с тобой не согласна.
 – У тебя нет выбора.
 Обычно Марк не выражался так откровенно, это было на него не похоже. «Вероятно, он очень устал и поэтому не сдержался», – поняла Динна. По-видимому, Марк тоже это заметил.
 – Ладно. Извини. Поговорим в другой раз.
 – Хорошо.
 Динна молча ждала, что Марк скажет дальше. Он сказал только:
 – Bonsoir, – и повесил трубку.
 Спокойной ночи. На этот раз Динна не стала говорить «я люблю тебя».
 «Никаких выставок». Слова Марка эхом отдавались у нее в голове. Никаких выставок. Она тяжело вздохнула и устало опустилась в кресло. А что, если она ему не подчинится? Что, если она все-таки устроит выставку? Может ли она поступить так с Марком? А с самой собой? Хватит ли у нее смелости сделать то, чего ей хочется, что она считает нужным? А почему нет? Марк далеко, а здесь у нее есть Бен. Но сделать это она должна не ради Бена, а ради себя самой.
 Динна окинула студию долгим взглядом. Она вдруг поняла, что в этих холстах, повернутых лицом к стене, в картинах, которые никто не видел и никогда не увидит – если только она не сделает того, что должна сделать, – заключена вся ее жизнь. Марк не может ей помешать, а Бен не может ее заставить. Она должна сделать это сама. Сейчас. Просто обязана – ради самой себя.
 Марк повесил трубку и снова посмотрел на часы. Было почти десять. Разговор с Динной отнюдь не помог ему расслабиться, скорее наоборот. Марк был недоволен собой. Он не собирался говорить Динне про мотоцикл, но почему-то сказал. А тут еще эта ее дурацкая затея с выставкой. Марк не понимал, почему Динна вообще не бросит заниматься этой ерундой. И его очень беспокоил вопрос, куда девалась Шанталь. Марка снова охватила ревность. Он налил себе виски. Зазвонил звонок. Марк подошел к двери и приоткрыл ее на несколько дюймов. Пришел месье Мотье, маленький старичок лет восьмидесяти, живущий по соседству. Когда-то он тоже был адвокатом, но давно отошел от дел. Сосед питал слабость к Шанталь, как-то раз он даже прислал ей цветы.
 Марк вопросительно посмотрел на старика, гадая, что тому понадобилось. Может, он заболел? Иначе зачем он позвонил ему в дверь в такой час?
 – У вас что-нибудь случилось?
 – Э-э... нет. Простите, но я хотел спросить вас о том же. Как мадемуазель?
 – Спасибо, прекрасно, если не считать того, что она немного запаздывает. Ее еще нет. – Марк улыбнулся престарелому господину, старик был в бархатной куртке с шалевым воротником и вязаных шлепанцах, наверняка их связала ему дочь.
 – Может быть, зайдете?
 Марк отступил в сторону. Ему хотелось выпить наконец виски, которое он себе налил. Однако старик отрицательно покачал головой:
 – Нет-нет.
 Он посмотрел на Марка с сожалением. Старику были хорошо, даже слишком хорошо знакомы его проблемы – мужчина вечно в разъездах, никогда не бывает дома. Он сам прошел этот путь. Его жена умерла, а он узнал об этом слишком поздно.
 – Месье, она не опаздывает, ее вчера вечером увезли в больницу.
 Старик видел, что Марк потрясен.
 – Шанталь в больнице? Господи, где?
 – В Американской больнице. Она была в шоке/Водитель «скорой помощи» сказал, что...
 – О Господи!
 Марк в ужасе посмотрел на соседа, бросился в квартиру и схватил со стула пиджак. Через несколько секунд он был уже снова в дверях. Старик отступил в сторону. Марк выбежал из квартиры и громко захлопнул за собой дверь.
 – Я должен ехать к ней.
 «Боже, Шанталь... О нет... Значит, она не с другим мужчиной». С бешено бьющимся сердцем Марк бегом сбежал по лестнице, выскочил на улицу и стал ловить такси.




 Глава 11


 Такси остановилось перед домом номер 92 по бульвару Виктора Гюго. Это была тихая окраина Парижа. Марк поспешно сунул таксисту несколько банкнот и побежал в больницу. Приемные часы давно закончились, однако Марк стремительно прошел к столу справочной службы и потребовал информацию о мадемуазель Шанталь Мартин. Ему сказали, что Шанталь лежит в палате 401, ее доставили с инсулиновым шоком, но сейчас ее состояние удовлетворительное и через два дня она сможет вернуться домой. Слушая медсестру, Марк смотрел на нее в смятении. Не вступая в дальнейшие разговоры, он прошел к лифту и поднялся на четвертый этаж. Выйдя из лифта, он оказался перед сестринским постом. Медсестра строго посмотрела на него и спросила:
 – Что вам угодно, месье?
 – Я к мадемуазель Мартин. – Марк пытался говорить властным тоном, но ему вдруг стало страшно. Как это случилось, почему? Он вдруг почувствовал угрызения совести – ведь он уехал, оставив Шанталь одну. – Мне нужно ее видеть.
 Медсестра покачала головой.
 – Завтра.
 – Она спит?
 – Вы можете навестить ее завтра.
 – Прошу вас, я приехал издалека... – Марк хотел было сказать «с юга Франции», но потом передумал и открыл бумажник. – Я прилетел из Соединенных Штатов, из Сан-Франциско. Я вылетел первым же рейсом, как только узнал о том, что произошло.
 Повисла долгая пауза. Наконец медсестра сдалась:
 – Ну хорошо, вы можете ее навестить, но не больше двух минут. А потом вы немедленно уйдете. Вы ее... отец?
 Марк только головой покачал, это было последним ударом.
 Медсестра проводила его до палаты, это оказалось недалеко. Оставив Марка-Эдуарда у двери, она ушла. Немного помедлив на пороге, он тихо вошел в палату и шепотом позвал:
 – Шанталь?
 Шанталь лежала на кровати. Она была очень бледна и казалась совсем юной. К ее руке была присоединена трубка для внутривенного вливания, соединенная другим концом с каким-то пузырьком зловещего вида.
 – Дорогая...
 Марк подошел ближе, спрашивая себя, что же он натворил. Он взял эту девушку, почти девочку, на свое попечение, предоставив в ее распоряжение только половину своей жизни. Он вынужден прятать ее от матери, дочери и жены, иногда даже от самого себя. Какое право он имел так с ней поступать? Марк подошел ближе и взял Шанталь за свободную руку. Ее открытые глаза блестели неестественно ярко.
 – Дорогая, что случилось?
 Шестое чувство уже подсказало ему, что инсулиновый шок не был случайным. У Шанталь был диабет того типа, с которым не шутят. Но пока она принимала инсулин, правильно питалась и достаточно много спала, она чувствовала себя практически здоровой.
 Шанталь закрыла глаза, и на кончиках ресниц блеснули слезы.
 – Je m'excuse. Прости меня. – Она помолчала. – Я перестала колоть инсулин.
 – Ты сделала это нарочно?
 Шанталь кивнула. Марку показалось, будто что-то ударило его в самое сердце.
 – Бог мой, Шанталь, любимая, как ты могла? – Его вдруг охватил ужас. Что, если бы она умерла? Что, если?.. Марк вдруг понял, что не вынесет, если потеряет ее. Он осознал это с пугающей ясностью. Марк крепко сжал свободную руку Шанталь. – Никогда, никогда больше так не делай! – От отчаяния он повысил голос. – Ты меня слышишь? – Шанталь снова кивнула. И тут вдруг Марк тоже заплакал, слезы потекли по его лицу. – Без тебя мне не жить, неужели ты этого не знаешь?
 В глазах Шанталь не было ответа. Нет, она этого не знала, но это была правда. Марк сам понял это только сейчас. Теперь их двое, Динна и Шанталь. Две женщины, каждой из которых он обещал свою жизнь, но он всего один. Он не сможет жить в мире с самим собой, если вычеркнет из своей жизни Динну. Но и без Шанталь он тоже жить не может. Это открытие навалилось на Марка-Эдуарда непомерной тяжестью. Он видел, что Шанталь наблюдает за его лицом, которое стало почти серым.
 – Шанталь, я тебя люблю. Ради Бога, умоляю, никогда больше не делай ничего подобного. Обещай, что не сделаешь!
 Он сжал ее тонкую руку крепче.
 – Обещаю, – прошептала она.
 Казалось, воздух в палате внезапно наэлектризовался. Борясь с подступающими к горлу рыданиями, Марк-Эдуард бережно обнял Шанталь.
 К концу дня Динна отобрала одиннадцать картин. Остальные ей еще только предстояло отобрать, и работа обещала быть нелегкой. Отложив эти одиннадцать картин в одну сторону, Динна вышла из студии. Ее мысли все еще занимал разговор с Марком. Динна спрашивала себя, хватило бы у нее смелости ослушаться мужа и настоять на своем, не узнай она, что Марк позволил Пилар купить мотоцикл. Все получалось как-то странно. Их брак был полон каких-то мелких проявлений мести. Она поднялась в спальню, открыла шкаф и посмотрела на свои вещи. Что ей может понадобиться? Еще один халат, несколько пар джинсов, замшевая юбка цвета шампанского – Бену она наверняка понравится.
 Динна мысленно ужаснулась: что она делает? Стоит в спальне Марка и отбирает одежду для жизни с другим мужчиной! Может, у нее и впрямь начался климакс или она впала в детство, как предположил Марк? Или она просто сошла с ума? Зазвонил телефон, но Динна не стала снимать трубку, Она даже не чувствовала угрызений совести, разве что во время разговора с Марком. Все остальное время у нее было ощущение, что ее место – рядом с Беном.
 Телефон продолжал названивать, но Динна не хотела ни с кем разговаривать. У нее было такое ощущение, словно она уже уехала из этого дома. Однако звонки не прекращались, и в конце концов она нехотя взяла трубку.
 – Алло.
 – Можно за тобой заехать? – Это был Бен. – Ты уже готова ехать домой?
 – Так рано?
 Часы показывали только половину пятого.
 – Тебе нужно еще время? Ты хочешь еще поработать?
 Бен говорил так, как будто ее работа была чем-то важным, как будто он понимал, что она значит для Динны. Однако она замотала головой:
 – Нет, я уже закончила. Сегодня я отобрала для выставки одиннадцать картин.
 Бену понравилось, как уверенно звучит ее голос, и он улыбнулся.
 – Я так тобой горжусь, что меня прямо распирает. Сегодня я сообщил новость Салли, ну, насчет твоей выставки. Мы сделаем тебе хорошую рекламу.
 «Господи, только не реклама. А как же Ким?» Динна почувствовала себя как рыба, вытащенная из воды.
 – А нельзя ли обойтись без рекламы?
 – Предоставь мне заниматься моим делом, а я предоставлю тебе заниматься твоим. Кстати, о занятиях... я бы не прочь заняться с тобой...
 Динна покраснела от одного только нежного тембра его голоса.
 – Прекрати!
 – Почему?
 – Потому что ты в своем офисе, а я – здесь.
 – Ну, если тебя останавливает только это, тогда нам надо побыстрее выметаться оттуда, где мы есть. Через десять минут я за тобой заеду. Ты готова?
 – Более чем. Мне не терпится уехать отсюда.
 Динна не могла дождаться, когда покинет дом: каждая лишняя минута, проведенная в его стенах, ее подавляла.
 – Если тебе не терпится сбежать, может быть, ты готова доехать до самого Кармела?
 – С удовольствием. – Пауза. —А как же твоя экономка?
 – Миссис Мичем? У нее выходной.
 Бену не нравилось прятаться, но он знал, что у них нет другого выхода, Динна не свободна.
 – В любом случае о ней можешь не думать. Так я за тобой заеду через десять минут. И кстати, Динна... – Бен выдержал паузу. Динна недоумевала, что он ей собирается сказать, голос у него стал очень серьезным. – Я тебя люблю.
 Она счастливо улыбнулась:
 – Я тебя тоже.
 Уик-энд в Кармеле прошел как в раю. К обычным выходным прибавилось Четвертое июля, и все три дня они провели у океана: гуляли по пляжу, валялись на солнышке, собирали ракушки и плавник. Пару раз они даже решились окунуться в ледяную воду и совершить короткий заплыв.
 Динна лежала на подстилке рядом с Беном, ежась после купания в холодной воде, и улыбалась своим мыслям. За эти три дня она заметно загорела, и теперь ее кожа приобрела оттенок темного меда.
 – Чему ты улыбаешься, Спящая красавица?
 Кожа Бена была прохладной и влажной, но Динне было невероятно приятно к ней прикасаться. Она провела пальцами по его руке от плеча до кисти.
 – Да так, думала, что все это здорово смахивает на медовый месяц. Или на очень удачный брак.
 – Ну, не знаю, у меня не было ни того, ни другого.
 – Разве у вас с женой не было медового месяца?
 – Можно сказать, нет. Мы провели его в Нью-Йорке. Она была актрисой и играла в пьесе второстепенного бродвейского театра, так что мы провели одну ночь в «Плазе». Когда пьесу сняли с репертуара, мы уехали в Новую Англию.
 – И долго эта пьеса шла?
 Динна восхищенно посмотрела на Бена большими зелеными глазами. Он улыбнулся.
 – Три дня. – Оба засмеялись. Бен повернулся на бок, чтобы видеть Динну. – А ты была счастлива с Марком до того, как появился я?
 – Я думала, что была. Временами. А иногда я чувствовала себя ужасно одинокой. Я бы сказала, что мы с ним не друзья. Мы друг друга любим, но... это нечто другое.
 Динне вспомнился последний разговор с мужем по телефону, когда он требовал, чтобы она отказалась от мысли о выставке. Он до сих пор говорил с ней властным тоном взрослого, обращающегося к ребенку.
 – Он не уважает меня так, как ты уважаешь, я имею в виду, мою работу, мое время, мои идеи. Но я ему нужна, он обо мне заботится. Он меня по-своему любит.
 – А ты его любишь?
 Бен посмотрел ей в глаза. Динна ответила не сразу. Наконец она с легкой укоризной сказала:
 – Я думала, что мы не будем говорить о таких вещах. Это  наше  лето.
 – Но это еще и наша жизнь, – возразил Бен до странности серьезно. – Есть вещи, которые мне необходимо знать.
 – Ты их уже знаешь.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Ты знаешь, что он мой муж.
 – То есть что ты от него не уйдешь?
 – Не знаю. Неужели так необходимо спрашивать меня об этом именно сейчас? – Во взгляде Динны появилась осенняя грусть. – Почему мы не можем просто наслаждаться тем, что у нас есть, – пока оно есть, а потом...
 – Что потом?
 – Я пока не могу сказать.
 – Я знаю, что обещал не спрашивать. Но оказалось, что мне невероятно трудно удержаться.
 – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне тоже. Я часто думаю о том, что с нами будет в конце лета, и задаю себе вопросы, на которые не могу ответить. Я надеюсь на Бога, на чудо... не знаю, на какую-нибудь силу, которая решит все за нас.
 – Я тоже. – Бен приподнялся и поцеловал Динну в губы, потом еще и еще. – Я тоже.




 Глава 12


 – Бен?
 Услышав, что Динна окликает его из его рабочей комнаты, Бен улыбнулся. Дело было в воскресенье, поздно вечером, они только недавно вернулись из очередной поездки на уик-энд в Кармел.
 – Тебе нужна помощь? – крикнул Бен.
 Динна вскрикнула и расхохоталась. Она часто работала в этой комнате и сейчас чем-то занималась там уже больше часа.
 Бен встал с кровати и пошел посмотреть, в чем дело. Открыв дверь, Бен увидел, что Динна пытается удержать башню из сложенных один на другой холстов. Все это сооружение опасно накренилось и грозило сползти со стопки наваленных одна на другую коробок, прислоненных к стене.
 – На помощь, лавина!
 Динна слегка покосилась на Бена. Она стояла, широко раскинув руки, и пыталась удержать картины от падения на пол, в зубах у нее была зажата маленькая кисточка. – Я пришла подписать несколько картин, которые забыла подписать раньше, и...
 Бен приподнял картины, которые Динна пыталась удержать, и, не выпуская их из рук, дотянулся и поцеловал ее в кончик носа.
 – Вынь изо рта кисть.
 – Что?
 Динна рассеянно посмотрела на Бена, все еще думая о двух картинах, которые остались неподписанными.
 – Я попросил... – Бен осторожно отодвинул картины и свободной рукой потянулся за кисточкой, – чтобы ты вынула изо рта эту штуку.
 – Зачем? Так у меня свободны руки, и мне легче искать... Но Бен не дал ей договорить. Вынув из ее рта кисть, он закрыл ей рот поцелуем.
 – Вот зачем, глупышка, – сказал он, еще не отдышавшись. – Так ты идешь в постель или нет?
 Он привлек Динну к себе, и она с улыбкой прильнула к нему.
 – Подожди минутку, мне нужно здесь закончить, ты не против?
 – Конечно-конечно.
 Бен сел в старое удобное кресло за столом и стал наблюдать, как Динна перебирает картины, выискивая среди них неподписанные.
 – Интересно, мадам, вас так же волнует предстоящая выставка, как и меня?
 Выставка должна была открыться в четверг, до нее оставалось всего четыре дня. Бен с радостью предвкушал, как наконец-то введет Динну в мир искусства. Он считал, что ей нужно было представить свои картины публике еще много лет назад.
 Чтобы освободить руки, Динна воткнула кисть в волосы, словно заколку. Бен наблюдал за ней с удовольствием и гордостью. С ее лица не сходила улыбка, она играла не только на губах, но и в глазах.
 – Волнует? Ты смеешься? Да я чуть с ума не схожу. Я даже спать перестала, уже несколько ночей не сплю.
 Бен подозревал, что это правда. Каждую ночь, после того как они долго занимались любовью, Бен сонным взглядом смотрел ей в глаза, и последним, что он помнил перед тем как уснуть, была ее улыбка. По утрам Динна вдруг стала рано просыпаться. Вскакивала, готовила завтрак, а потом исчезала в рабочей комнате. Именно там Динна держала все свои работы. Она перевезла свои сокровища в дом Бена и собиралась хранить их там до самой выставки. Динна даже не хотела, чтобы до открытия выставки они появились в галерее.
 Наконец Динна подписала последнюю картину и с усмешкой повернулась к Бену.
 – Уж и не знаю, доживу ли я до четверга.
 – Доживешь, – заверил он.
 Глядя на Динну, Бен словно светился изнутри, а думал о том, как же она все-таки прекрасна. Казалось, в последнее время она сделалась еще красивее, лицо стало нежнее, приобрело какую-то особую прелесть, глаза сияли. Во всем ее облике сейчас были одновременно и бархатная мягкость, и обжигающее пламя. Время, которое они провели вместе, было поистине волшебным, с Беном прежде ничего подобного не бывало. Маленький коттедж в Кармеле с появлением Динны словно ожил, в комнатах появились цветы, большие куски плавника – они прислонялись к ним, греясь у костра на «своей» дюне. Динна заполнила собой все существование Бена, его сны, его дни, теперь он не мог представить себе жизни без нее.
 – О чем задумался?
 Динна прислонилась к штабелю картин и склонила голову набок.
 – О том, как сильно я тебя люблю.
 – О... – Динна улыбнулась, ее взгляд смягчился. – Об этом я тоже много думаю.
 – О том, как сильно я тебя люблю? Бен улыбнулся, Динна тоже улыбнулась.
 – Да. И о том, как сильно я люблю тебя. Не представляю, как я жила до встречи с тобой?
 – Ты жила очень даже неплохо и никогда не готовила завтрак сама.
 – Звучит ужасно.
 Динна подошла к Бену, он потянул ее за руку и усадил к себе на колени.
 – Сейчас ты волнуешься из-за выставки и плохо спишь. Потерпи месяц-другой или... – Бен осекся и поморщился, как от боли. Он чуть было не сказал «или год», но потом вспомнил, что в их распоряжении нет года, у них всего пять или шесть недель. – Вот увидишь, тебе надоест готовить завтрак.
 Динне хотелось бы это увидеть. Она бы с радостью провела с Беном не месяц, не год, а всю жизнь.
 – Мне это никогда не надоест.
 Динна уткнулась лицом в его грудь. Ей было тепло и уютно, и на коленях у Бена она чувствовала себя как ребенок в надежном, безопасном укрытии. В Кармеле они оба загорели, а с ее ступней еще не до конца обсыпался прилипший песок, она его чувствовала, когда ступала босиком по полу.
 – Знаешь, о чем я думаю?
 Бен закрыл глаза и вдохнул аромат ее волос.
 – О чем?
 – Что нам очень повезло. На что еще мы могли рассчитывать?
 «На будущее», – подумал Бен, но промолчал. Он открыл глаза и посмотрел на Динну.
 – А тебе не хотелось бы родить еще одного ребенка?
 – В моем возрасте? – опешила Динна. – Господи, да Пилар почти шестнадцать.
 – При чем здесь Пилар? И что значит «в моем возрасте»? Многие женщины заводят детей после тридцати.
 – Но мне уже тридцать семь. Это безумие.
 Бен покачал головой. Он видел, что Динну поразили его слова.
 – Для мужчины это не поздно, почему же для женщины должно быть поздно?
 – Потому, дорогой мой, что это совсем разные вещи. И ты сам это знаешь.
 – Не знаю. Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Или даже двое. И мне вовсе не кажется, что ты стара для детей.
 «Ребенок? Сейчас?» Динна ошеломленно посмотрела на Бена, который продолжал обнимать ее.
 – Ты серьезно?
 – Да.
 Бен долго смотрел ей в глаза, но так и не смог понять, что он в них видит. Растерянность, изумление, сожаление, боль?
 – Или тебе больше не полагается иметь детей? Раньше Бен об этом не спрашивал. Динна покачала головой:
 – У меня нет для этого никаких особых причин, но... боюсь, я больше не смогу через это пройти. После двух мальчиков, которые умерли, Пилар стала настоящим даром судьбы. Не думаю, что я готова все это повторить.
 – Врачи не говорили, почему так получилось с теми детьми?
 Динна пожала плечами:
 – Они сказали, что это просто случайность, невезение. Говорят, такое редко случается дважды в одной семье, но... у нас случилось.
 – Значит, больше уже не случится.
 Бен говорил очень уверенно. Динна отстранилась.
 – Ты что, уговариваешь меня родить ребенка?
 – Не знаю. Возможно. Похоже на то, правда? – Бен улыбнулся и опустил голову, потом снова посмотрел на Динну. – А по-твоему, я делаю именно это?
 Динна кивнула, вдруг посерьезнев:
 – Не надо.
 – Почему?
 – Потому что мне поздно рожать детей. – «И потому что у меня уже есть ребенок. И потому что я замужем».
 – А вот этот довод я категорически не принимаю! Это просто чушь!
 Динна задумалась, почему Бен так разгорячился, почти рассердился. Какая разница, стара она заводить ребенка или нет?
 – Нет, не чушь. Мне скоро сорок. Но хотя это чистое безумие, я сама чувствую себя почти ребенком. Я веду себя как семнадцатилетняя девчонка, а не как тридцатисемилетняя женщина.
 – И что в этом плохого?
 Бен пристально всмотрелся в ее глаза. Динна сдалась:
 – Ничего. Мне это нравится.
 – Отлично, тогда пошли в кровать.
 Бен поднял Динну на руки и перенес в соседнюю комнату, где стояла их большая удобная кровать. Одеяло осталось смятым еще с тех пор, как они лежали здесь, вернувшись из Кармела. В комнате горел только ночник, его свет придавал краскам мягкость и теплоту. В пятницу Динна собрала на балконе маргаритки и поставила их в широкую низкую вазу, и это привнесло в убранство спальни нотку деревенского стиля. Динна сотворила с домом что-то особенное, она придала ему некую изюминку, особый дух. Только сейчас Бен понял, что сам мечтал об этом, даже не понимая, чего его дому недостает, и только теперь, когда в доме поселилась Динна, он понял, чего ему не хватало. Ему не хватало взгляда зеленых глаз Динны, ее темных волос, разметавшихся по подушке, ее голых ног, свесившихся с кровати. Ему не хватало ее самой, сидящей, скрестив ноги по-турецки, с блокнотом для набросков в окружении цветов. Груды ее картин. Ее кистей, торчащих изо всех его кофейных чашек. Его рубашек, которые она «брала взаймы» и которые теперь были заляпаны краской. Множества мелких, но полных глубокого смысла моментов – вычищенных галстуков, убранных в шкаф костюмов, маленьких подарков, которые она ему часто делала, книг, которые она покупала, зная, что они ему понравятся. Ее смеха, ее шуток, ее нежных, все понимающих глаз. Она вошла в его жизнь, как мечта, как сон, и он не хотел просыпаться. Во всяком случае, он не хотел проснуться и увидеть, что Динны нет рядом.
 – Бен? – тихо позвала Динна.
 – Что, любимая?
 – А вдруг выставка получит плохие отзывы?
 Это прозвучало так испуганно и так по-детски, что Бену стало смешно. Но он не засмеялся, потому что понимал, как Динна волнуется.
 – Не получит. – Бен обнял Динну под лоскутным одеялом. Это одеяло много лет назад жена одного художника подарила матери Бена, было это в Нью-Йорке. – Я тебе обещаю, что отзывы будут прекрасные.
 – Откуда ты знаешь?
 – Я знаю, потому что ты очень хороший художник. – Он поцеловал Динну в шею. От прикосновения ее нагого тела его пробрала сладкая дрожь. – И потому что я тебя очень люблю.
 – Глупый ты.
 – Не понял. – Бен усмехнулся и посмотрел на нее. – Я признаюсь тебе в любви, я ты говоришь, что я глупый. Вот что, дорогуша...
 Он привлек Динну к себе и закрыл ей рот поцелуем, и они вместе скрылись под одеялом.
 На следующее утро Динна проснулась в шесть часов, встала и сразу ушла в рабочую комнату. Она вспомнила об одной картине, которой там было не место. Потом еще об одной, которая, по-видимому, вставлена в неподходящую раму. Выпив кофе, Динна подумала, что, кажется, еще две картины остались неподписанными. Так продолжалось все четыре дня. Перед выставкой Динна пребывала в лихорадочно-взвинченном состоянии. Бен посмеивался и пытался ее успокоить. Как-то он повел ее обедать в ресторан, в другой день уговорил пойти в кино, потом чуть ли не силой увлек с собой на пляж, затащил в воду и заставил поплавать. По ночам они допоздна занимались любовью. Наконец наступил четверг, и Бен повел Динну в кафе на ленч.
 – Ничего не хочу слышать, – заявил он, предостерегающе вскинув руку.
 – Бен, а вдруг...
 – Нет. До вечера – ни слова о выставке.
 – Но...
 – Никаких «но»! – Он приложил к ее губам палец, который Динна тут же стряхнула, охваченная новым приступом беспокойства. Бен в ответ только засмеялся: – Как вино?
 – Какое вино?
 Динна рассеянно огляделась, Бен указал ей на бокал:
 – Вот это, которое ты пьешь. Нравится?
 – Не знаю. Я хотела спросить тебя о другом, ты...
 Бен демонстративно заткнул уши пальцами. Динна засмеялась:
 – Хватит, Бен, прекрати!
 – Что?
 Бен довольно улыбнулся: он добился своего – Динна смеялась.
 – Выслушай меня, я хотела спросить кое-что насчет завтрашнего дня.
 Бен начал мурлыкать себе под нос какую-то мелодию, не убирая рук от ушей. Динна все смеялась и не могла остановиться.
 – Несносный тип! Я тебя ненавижу.
 – Ничего подобного, ты не можешь от меня оторваться и хочешь утащить меня в укромное место, чтобы там на меня наброситься. Я угадал?
 – Вообще-то теперь, когда ты это сказал... – Динна усмехнулась и поднесла к губам бокал с вином.
 До конца ленча они поддразнивали друг друга. Бен взял выходной на полдня, к выставке все было готово, все картины уже висели на своих местах. В галерее распоряжалась Салли, и Бен решил, что ему стоит побыть с Динной. Он боялся, что она в последний момент передумает насчет выставки или расклеится. Кроме того, он приготовил для нее сюрприз. Когда они вышли из кафе и направились к машине, Бен посмотрел на часы.
 – Динна, ты не против, если я по дороге загляну к «Саксу»?
 – Сейчас? – удивилась Динна. – Да нет, не против.
 – Я ненадолго.
 Перед магазином Бен затормозил и загадочно улыбнулся:
 – Зайдешь со мной?
 – Нет, я подожду в машине.
 – Точно?
 Бен не слишком настаивал, но он знал, что сегодня Динне не хочется оставаться одной даже ненадолго.
 – Ладно, я пойду с тобой. – Она поддалась легко. Довольно улыбаясь, Бен вошел в магазин вместе с Динной. – Что тебе здесь нужно?
 – Я приехал забрать платье, – сообщил Бен с поразительной самоуверенностью и со столь же поразительной небрежностью.
 – Платье?
 – Нуда, для Салли. Она сказала, что у нее самой не будет времени. Вот я и пообещал забрать его в магазине и доставить в галерею с таким расчетом, чтобы она успела переодеться. Кстати, а в чем ты пойдешь на открытие выставки?
 Бен сомневался, что Динна вообще об этом подумала, она была слишком занята своими картинами.
 – Ну-у, не знаю, я собиралась надеть черное платье. Динна привезла из дома три закрытых вечерних платья, и они висели в шкафу Бена вместе с ее джинсами, заляпанными краской рубашками, габардиновыми брюками и полудюжиной кашемировых свитеров с воротником «под горло». Бену нравилось видеть вещи Динны рядом со своими собственными.
 – А почему ты не хочешь надеть зеленое?
 – Слишком нарядно. – Динна отвечала на вопросы Бена, однако ее мысли, казалось, были за тысячу миль отсюда. – Послушай, ты не знаешь, кто из критиков придет на открытие?
 Динна озабоченно взглянула на Бена.
 – А мне не кажется, что оно слишком нарядное, – безмятежно заметил тот.
 – Ты слышал мой вопрос?
 В голос Динны прокралось страдание.
 – Нет. Так как насчет зеленого платья?
 – К черту зеленое платье. Я спросила...
 Бен крепко поцеловал ее в губы. Когда он оторвался от нее, Динна долго не могла перевести дух. В это время лифт остановился на втором этаже универмага, и двери открылись.
 – Бен! – укоризненно воскликнула Динна. Но их никто не видел, поблизости не было ни души. – Ты меня наконец выслушаешь?
 – Нет.
 Бен уже разговаривал с продавщицей. Та принесла платье.
 – Отлично. – Бен улыбнулся продавщице и повернулся к Динне: – Что скажешь?
 Динна вопросительно хмыкнула. Мысли ее по-прежнему были далеко, однако покупка внезапно приковала к себе ее внимание. Это было платье из тонкой шерсти сиреневого цвета, с высоким воротом, длинным рукавом и открытой спиной. К платью прилагался жакет очень удачного покроя. Динна подошла ближе и пощупала тонкую шерсть. Ткань явно французская, да и фасон тоже. Ей подумалось, что платье наверняка стоит целое состояние.
 – Какая прелесть.
 Бен и продавщица переглянулись, улыбаясь одними глазами.
 – Пожалуй, я все-таки надену зеленое платье.
 – А по-моему, не стоит, – сказал Бен и предложил с абсолютно невинным видом: – Может, лучше наденешь это?
 Динна растерялась:
 – Мне надеть платье Салли? Ерунда какая-то, ничего не понимаю.
 – А Салли можешь одолжить свое зеленое.
 – Милый, я тебя люблю, но сейчас, по-моему, ты просто сошел с ума.
 Динна улыбнулась продавщице и повернулась, чтобы уйти, но Бен мягко взял ее за руку и прошептал на ухо:
 – Я думаю, ты тоже сумасшедшая, так что пойди и примерь свое новое платье.
 Динна посмотрела на него в полном изумлении.
 – Ты шутишь? – Бен покачал головой. – Это платье для меня?
 Он кивнул и улыбнулся с самым удовлетворенным видом.
 – Тебе нравится?
 – Мне... ох, Бен, я не могу... Платье просто потрясающее!
 Широко раскрытыми глазами Динна в полной растерянности смотрела на платье. Оно, конечно, было очень изысканным, но наверняка баснословно дорогим. И Бен купил его для нее? Человек, который ездит на немецком автомобиле неизвестной марки и предпочитает спагетти черной икре? Которого вполне устраивает, что у него нет горничной, а лишь пару раз в неделю приходит убираться старая женщина. И это при том, что его дед был окружен целой армией слуг, а отец, отойдя от дел, поселился в палаццо недалеко от Рима? И этот человек купил ей такое платье? Пожалуй, Динна не раз бы подумала, прежде чем потратить на такую дорогую вещь даже деньги Марка.
 – Господи Боже!
 – Хватит болтать, иди и примерь платье. Я хочу посмотреть.
 Динна примерила, и Бен увидел. Платье было безупречно. Покрой, стиль, цвет – все идеально подходило Динне. Когда она вышла из примерочной, перекинув через руку жакет, она казалась королевой. Насыщенный сиреневый цвет оттенял ее загар, удачный покрой платья рельефно обрисовывал обнаженные плечи и спину.
 – Что ты с ним наденешь?
 – Черные шелковые босоножки и серьги с бриллиантами. И зачешу волосы наверх.
 – Боже, я этого не вынесу, – блаженно застонал Бен, чем рассмешил продавщицу.
 Вечером Динна переодевалась в купленное платье, а Бен наблюдал за ней, сидя на кровати. Он помог ей застегнуть молнию на узкой полоске ткани, которая заменяла спинку платья. Динна зачесала волосы наверх и вставила в уши серьги с бриллиантами. Выглядела она столь безупречно, что у Бена даже дух захватило. Он улыбнулся, подошел к Динне и бережно вынул из ее ушей серьги.
 – Что ты делаешь?
 – Снимаю серьги.
 – Но зачем? Они тебе не нравятся? – Динна догадывалась, что причина в том, что серьги ей подарил Марк. – У меня нет других подходящих к этому платью.
 – Не важно:
 Бен достал из кармана небольшой мешочек из голубого шелка. В нем оказались серьги с крупными и очень красивыми жемчужинами. Под каждой жемчужиной сиял крошечный бриллиант. Изящные серьги были, по-видимому, старинной работы.
 – Я хочу, чтобы ты надела вот эти.
 Динна ошеломленно посмотрела на серьги и восхищенно вздохнула:
 – Ох, Бен... – Она подняла на него взгляд. – Что ты наделал?
 Платье, серьги, выставка... Он дал ей слишком много. Он дал ей все.
 – Эти серьги принадлежали моей бабке. Я хочу, чтобы ты их надела. Сегодня особенный вечер.
 Когда Динна снова посмотрела на Бена, в ее глазах блестели слезы. Бен нежно обхватил ее лицо ладонями.
 – Я хочу, чтобы этот вечер стал для тебя особенным, самым прекрасным в жизни. Это начало твоей жизни в мире искусства. И я хочу, чтобы все увидели, как ты хороша.
 Никогда еще Бен не смотрел на нее с такой любовью. Он обнял Динну, и ее сердце дрогнуло.
 – Ты очень добр ко мне.
 – Мы оба добры друг к другу, а это особый подарок.
 – Я не могу принять эти серьги, – тихо сказала Динна. Она могла их принять, только если бы осталась жить с Беном, но через месяц ей придется вернуться к Марку.
 – Нет, можешь. Я хочу, чтобы они остались у тебя. Несмотря ни на что.
 Бен понял. Он всегда ее понимал. Почему-то от этой мысли Динне стало еще тяжелее. Слезы брызнули из ее глаз, и она заплакала по-настоящему, содрогаясь в рыданиях.
 – Любимая, не плачь.
 – Ох, Бен, я не могу, не могу от тебя уйти.
 – Тебе и не нужно уходить – пока не нужно. Радуйся тому, что у нас есть.
 В начале их отношений Бен не рассуждал столь философски. «Возможно, – подумала Динна, – он в конце концов смирился с неизбежным». Она прильнула к Бену, и он закрыл глаза.
 – Я тебя люблю, – прошептала Динна дрожащим голосом.
 – Я тоже тебя люблю. А теперь, может, все-таки пойдем на открытие твоей выставки?
 Бен отстранился, чтобы посмотреть Динне в лицо. Она кивнула. Он осторожно взял одну сережку и просунул в мочку ее уха. Потом поцеловал Динну в губы и только после этого вдел вторую сережку.
 – Ты выглядишь очень изысканно. Я тобой горжусь и просто счастлив, что наконец-то открывается твоя выставка.
 – Мне все кажется, что вот сейчас я открою глаза и увижу, что все это мне только снилось. Я проснусь на пляже в Кармеле, а в отеле меня будет ждать Ким. Но всякий раз, когда у меня возникает такое чувство, я оглядываюсь и убеждаюсь, что ты существуешь на самом деле.
 Динна посмотрела на Бена с таким восторженным удивлением, что он засмеялся:
 – Еще как существую. – Он подсунул руку за край выреза ее платья. – И я бы с удовольствием доказал тебе, насколько я реален, но, боюсь, сейчас у нас нет на это времени. – Склонив в поклоне голову, Бен подал Динне руку. – Идем?
 Динна оперлась о его руку.
 – Конечно.
 – Ты готова?
 Бен остановил машину перед входом в галерею.
 – Господи, нет!
 Динна с широко распахнутыми глазами протянула к нему руки. Он лишь на секунду обнял ее, затем отстранил от себя, и они пошли в галерею. Внутри их ждал фотограф. Гостей собралось уже довольно много, среди них было немало критиков, Динна увидела и Ким – та была увлечена «развитием отношений» с каким-то представителем прессы. Рядом маячила Салли, ей не терпелось поближе взглянуть на новое платье Динны, от которого она пришла в восторг. В целом вечер удался на славу, выставка имела большой успех. Галерея сразу же продала семь картин. У Динны даже возникло ощущение, что она расстается с давними друзьями, ей было жаль отдавать свои работы. Бен пошутил по этому поводу, когда представлял Динну почитателям ее таланта. Он держался прекрасно, все время был поблизости, но не слишком близко, постоянно поддерживал Динну, но делал это незаметно. Для всех он был Бенджамином Томпсоном-третьим, преуспевающим владельцем галереи. О его связи с Динной никто и не догадывался. Бен был до предела тактичен – как в то утро, когда увидел Динну вместе с Ким, – и Динна могла быть абсолютно спокойна.
 Какое-то время Динна побаивалась, что до Марка могут дойти слухи – никогда нельзя знать заранее, кто придет на открытие выставки, кто увидит ее с Беном и какие выводы из этого сделает. Но потом ее страхи отступили, никто ничего не заподозрил, даже Ким, которая прислала Динне на дом огромный букет цветов. Ким была уверена, что это она свела Динну с Беном – в профессиональном смысле, конечно, поскольку о другой стороне их отношений она даже не догадывалась. Ким, правда, задавалась вопросом, сообщила ли Динна о выставке Марку. И позже Динна сама сказала ей, что сообщила.
 – И что он сказал?
 – Не много. Но был не в восторге.
 – Ничего, переживет.
 – Я надеюсь.
 Динна предпочла не развивать эту тему. Она не стала рассказывать подруге, что Марк практически запретил ей устраивать выставку и бросил трубку. «Никаких выставок». Но Динна впервые за все годы брака настояла на своем. На этот раз вопрос был слишком важен для нее, чтобы она опять уступила. Марк же не уступил ей в вопросе о покупке мотоцикла для Пилар. Почему же она должна идти у него на поводу в том, что касается ее творчества?
 – Боже праведный, любимая, почему ты хмуришься, чем ты недовольна? – тихо, чтобы не слышал никто, кроме Динны, спросил Бен.
 Его голос вывел Динну из задумчивости.
 – Я не недовольна, извини, просто... просто слишком много всего произошло.
 – Да уж, это точно. Салли только что продала еще две картины. – Бен выглядел счастливым, как ребенок. Динне хотелось броситься ему на шею, но она могла себе позволить ласкать его только взглядом. – Могу я соблазнить вас праздничным обедом, мадам?
 Динна усмехнулась, хорошо зная вкусы Бена.
 – Пожалуй, если это будет пицца.
 – Только не сегодня, мадам. На этот раз должен быть настоящий обед.
 – Гамбургеры, например?
 – Да ну тебя!
 Без лишних церемоний Бен обнял Динну за плечи и поцеловал в щеку. Владелец галереи вполне мог поцеловать художника в час его первого триумфа, в этом не было ничего необычного. Однако Ким, наблюдая за Динной, невольно подумала, не кроется ли за этим нечто большее. Динна что-то прошептала Бену на ухо, в ответ он нежно улыбнулся, и Ким услышала его слова:
 – Я рад, что они тебе нравятся.
 Динна со счастливым видом дотронулась до жемчужин в сережках и отошла. С этого момента Ким начала кое о чем догадываться.




 Глава 13


 – Ладно, я готова услышать правду. Говори. – Динна сидела с закрытыми глазами на кровати в желтой спальне и судорожно сжимала над головой подушку.
 – У тебя такой вид, как будто ты ждешь землетрясения.
 Глядя на Динну, Бен не удержался от смеха. Он сидел на кровати рядом с ней со свежей газетой в руках.
 – Дорогая, что тебе прочитать? Новости с фондового рынка? Или, может, комиксы? О, я знаю что!
 – Да читай же ты наконец! Я больше не могу ждать ни секунды.
 Динна стиснула зубы, и Бен снова засмеялся. Он развернул газету на той странице, где были помещены отзывы о выставке. Однако Бен знал, что там будет написано. Он достаточно давно занимался этим бизнесом, чтобы знать результат заранее. И, пробежав глазами статью, Бен понял, что не ошибся.
 – Ну что, ты готова?
 – Бенджамин! Читай же, черт бы тебя побрал! – прорычала Динна.
 Бен начал читать монотонным голосом. Динна смотрела на него с ужасом.
 – «...блистательная, тонкая манера письма, которая свидетельствует не только о годах учебы и преданности работе, но и о таланте такого масштаба, какой, к сожалению, встречается нечасто».
 Динна недоверчиво нахмурилась и убрала от головы подушку.
 – Не может быть, ты это сам придумал!
 Она попыталась выхватить у него газету, но Бен не дал ей такой возможности, он вытянул руку и, держа газету так, чтобы Динна не могла до нее дотянуться, стал читать дальше, пока не дочитал статью до конца.
 – Не верю. – Динна была потрясена. – Этого не может быть.
 – Почему же не может? Я давно тебе говорил, что ты талантливый художник. Это знал я, теперь это знают критики и люди, которые купили твои картины. Это знают все, кроме одной уже большой, но очень глупой и не в меру скромной девочки.
 Бен придвинулся ближе и стал щекотать Динну.
 – Перестань! Я теперь знаменитость, не смей меня щекотать! – Но она так смеялась, что не могла ему помешать. – Прекрати, я теперь звезда!
 – Правда? А кто сделал тебя звездой? Кто тебе твердил, что ты должна устроить выставку? Кто тебя уговаривал? Кто, впервые увидев твои работы, сразу понял, что их нужно представить публике? Ну? Нет, ты скажи, скажи!
 Теперь они смеялись уже вместе. Бен сгреб ее в охапку, подол ее бледно-розовой шелковой ночной рубашки задрался до талии. На секунду Бен замер и посмотрел на женщину, лежащую в его объятиях. Никогда еще Динна не казалась ему такой нежной, хрупкой, прекрасной, ему хотелось обнимать ее вот так всю жизнь. Он мечтал, чтобы время остановилось.
 – В чем дело, дорогой? – Динна увидела выражение глаз Бена и теперь наблюдала за ним с некоторой опаской. – Что-нибудь не так?
 – Наоборот. Ты прекрасна до невозможности.
 – И полностью твоя.
 Динна легла на него сверху, улыбнулась счастливой улыбкой и припала к его губам в долгом нежном поцелуе. Не прошло и минуты, как ее ночная рубашка уже валялась на полу. Только после полудня они наконец встали с постели. Динна сонно зевнула и, обнаженная, подошла к двери на балкон. Ее распущенные волосы струились по спине темным шелковым водопадом. Бен любовался ею, все еще лежа в постели. Ему хотелось, чтобы и она оставалась в постели вечно.
 – Знаешь, кажется, ты губишь мою карьеру, – сказал он, не отрывая взгляда от Динны.
 Динна повернулась к нему, сейчас она казалась беззащитной и совсем юной; Но Бен уже знал, что внешность обманчива и внутри, под этой хрупкой оболочкой, прячется сильная женщина. Если бы не эта сила, не невидимый стальной стержень, она бы не выдержала стольких лет одиночества в браке с Марком.
 – Почему это я гублю твою карьеру? – Динна бросила на него притворно-надменный взгляд. – Я думала, что моими гениальными картинами я принесу тебе целое состояние.
 – И принесла бы, если бы я попал на свое рабочее место. Хорошо еще, что Салли сегодня не ждет меня в офисе. Ты знаешь, что такого со мной никогда в жизни не бывало?
 Однако по виду Бена не было похоже, чтобы он расстраивался из-за своего нового образа жизни. Он обернул бедра полотенцем, бросил Динне свой халат и вышел вместе с ней на балкон. Они удобно устроились в парусиновых креслах.
 – Ты сделала меня ленивым, счастливым, молодым и вечно возбужденным.
 – Ты сделал со мной то же самое. – Динна наклонилась к нему, и они снова поцеловались. – Я чувствую себя двадцатилетней, самое большее двадцатидвухлетней.
 – Отлично, тогда давай поженимся и заведем дюжину детей.
 Динна быстро посмотрела на Бена, на какое-то мгновение ей даже показалось, что он говорит серьезно.
 – Тогда бы у нас точно появились новые заботы. А что, разве нет? – Говорить на эту тему с Беном всерьез Динна не могла, это было бы неправильно. Поэтому она спросила: – Какие у нас планы на эти выходные?
 Динна подставила лицо солнцу и закрыла глаза. Было так приятно сидеть рядом с Беном, жить с ним, ездить с ним в Кармел или оставаться в городе, просыпаться рядом с ним по утрам и засыпать в одной постели. Она чувствовала себя так, словно они провели вместе сто лет, а не семь недель. Динне не верилось, что прошло так мало времени, что их жизни так быстро срослись в одну. Можно было только удивляться, как много всего произошло за такое короткое время.
 – Хочешь поехать в Кармел или тебе надоело?
 – Мне это никогда не надоест. Кармел – самое лучшее место для жизни, такое тихое, спокойное.
 – Я рад, что ты так считаешь. – Бен взял ее за руку. – У меня тоже такое чувство. Но я все время думаю, что тебе могло бы понравиться какое-нибудь более экзотическое место.
 – Какое, например?
 Предположение Бена заинтересовало Динну. Может, Афины? Усилием воли она выкинула из головы мысли о Марке.
 – Ну, не знаю, например, мы могли бы съездить в Беверли-Хиллз. Я там давно не был. – Обычно Бен приезжал туда всего на один день и уже к обеду возвращался домой. – А можем выбраться даже в Нью-Йорк.
 Бен никогда не уезжал очень далеко от своей работы, от галерей, других дилеров, художников, аукционов. На свой лад он был почти так же одержим работой, как Марк. Различие состояло в том, что Бен включал в свой мир и Динну и их страсть была общей.
 – Так что решай, куда бы ты хотела отправиться в этот уик-энд?
 – Я же сказала, в Кармел.
 Динна открыла глаза и улыбнулась теплой, счастливой улыбкой.
 – Что ж, значит, едем в Кармел.
 – Кстати, это мне напомнило... – Динна нахмурилась. – Мне нужно забрать кое-какие вещи из дома.
 Она не была дома несколько дней. Порой Динна спрашивала себя, что думает о ее отсутствии Маргарет. Она объяснила экономке, что работает в студии подруги и ей проще ночевать там же, а не ездить домой. Иногда, после выходного Маргарет, Динна заезжала рано утром домой и приминала белье на кровати, чтобы казалось, будто она спала дома. Однако Динна догадывалась, что ее уловки никого не могли обмануть. И меньше всего – женщину, которая работала в их семье много лет. Но не могла же она ей сказать: «Я влюбилась в другого мужчину»? Поэтому она старалась сохранять спокойствие и по возможности не встречаться взглядом с проницательными голубыми глазами пожилой экономки.
 В два часа дня Бен высадил Динну за квартал от ее дома. Динне нужно было просмотреть почту и подписать несколько чеков. Кроме того, нужно было выплатить жалованье Маргарет и оставить ей деньги на продукты, хотя Динна больше не питалась дома. Ее сердце – и желудок – жило в другом месте. Динна даже перестала работать в своей домашней студии. Теперь она рисовала только у Бена. Там же она работала и над одной картиной втайне от Бена, обращаясь к ней, только когда Бен отсутствовал.
 Динна вошла в дом и окликнула Маргарет. Но экономка не отозвалась. Зачем ей было приходить – хозяйка не бывала дома, и делать здесь было почти нечего. На столике, как обычно, лежали стопка счетов и несколько приглашений, не представляющих интереса. Ни одного письма ни от Пилар, ни от Марка. Марк не писал жене, он ей звонил. Для него тоже не было никакой почты. Всякий раз, когда Марк куда-то уезжал, три раза в неделю приходила Доминик и забирала почту Марка, чтобы переслать ее вместе с деловыми бумагами.
 Динна медленно поднималась по лестнице, в одной руке она несла почту, другая скользила по перилам. Дойдя до верхней площадки лестницы, она остановилась. Даже само возвращение домой действовало на нее подавляюще. У нее было такое ощущение, будто ее силой заставили отказаться от мечты, снова стать старше, отдалиться от мужчины, который говорил с ней о браке и о дюжине детей. Динна вздохнула и улыбнулась своим мыслям. Из комнаты донесся телефонный звонок. Сначала Динна не хотела брать трубку, но потом подумала, что это может быть Бен – не дождавшись, когда она освободится, он мог позвонить ей из телефона-автомата. Казалось, кроме них, на свете никого больше не существовало, остались только они двое.
 – Слушаю, – сказала Динна с улыбкой в голосе, сняв трубку.
 – Алло? «Боже, это Марк!»
 – Алло?
 Динна попыталась выиграть время.
 – Марк, это ты?
 – Как видишь. Я требую объяснений, что это за сумасбродство с выставкой. Я узнал от Доминик, она мне только что звонила.
 – Как удобно.
 – Кажется, я тебе четко объяснил, как отношусь к этой затее. Но ты сделала по-своему, и твой поступок отдает плохим вкусом.
 Марк был в ярости.
 – Напротив, уверяю тебя, все было сделано с большим вкусом.
 – А вот это, моя дорогая, вопрос спорный. Ты прекрасно знаешь, что я запретил тебе устраивать выставку. А какая огласка! Бог мой, Динна, да ты ведешь себя словно какая-то хиппи!
 – Это совершенно не так. – Динна напряженно выпрямилась. – Благодаря хорошим отзывам о выставке я почувствовала себя серьезным художником. И возможно, я и есть серьезный художник.
 – Мне казалось, этот вопрос мы с тобой давным-давно решили.
 – Может быть, ты и решил, а я – нет.
 «Черт бы его побрал. Он не понимает меня и никогда не понимал!»
 – Ясно. Как бы то ни было, надеюсь, в этом^своем новом качестве ты не собираешься каждый день позволять себе подобные представления для публики.
 – Не волнуйся, этого не будет. Мне повезет, если удастся устраивать выставки хотя бы каждые пять лет.
 – В таком случае мне жаль, что я пропустил эту.
 – Неправда.
 Теперь Динна тоже пришла в ярость и не собиралась подыгрывать Марку.
 – Я тебя не понял.
 – Я сказала, что ты вовсе не жалеешь, что не был на моей выставке. Мне надоело твое лицемерие, меня от него уже тошнит! Как ты смеешь принижать мою работу!
 Марк был в шоке.
 – Динна?..
 – Извини, я... – Динна не понимала, что с ней происходит, но она больше не могла держать все в себе. У нее появилась острая потребность выпустить на свободу свои чувства. – Не знаю, Марк, наверное, я просто устала.
 – Да. Вероятно. Я позвонил не вовремя?
 Ледяной голос Марка был насквозь пропитан сарказмом. Странный настрой Динны ему решительно не нравился, и он жалел, что не заставил ее отправиться на все лето на мыс Антиб.
 – Нет. Я как раз собиралась ехать в Кармел.
 – Опять?
 – Да. С Ким. – «Боже, зачем это?» Динна терпеть не могла лгать Марку. – Сам понимаешь, когда тебя нет, я мало чем могу здесь заняться.
 Динна знала, что последней фразой она ставит Марка в безвыходное положение.
 – Потерпи, осталось не так много.
 – Сколько?
 Динна зажмурилась и затаила дыхание. «Господи, пусть он не возвращается подольше, молю, не дай ему скоро вернуться домой...»
 – Около месяца.
 Динна молча кивнула. Значит, у них с Беном остался месяц. Это все, на что они могут рассчитывать.
 Полчаса спустя Бен вел машину по знакомой дороге на Кармел. Динна была непривычно молчалива. Бен покосился на нее – на ее красивом лице застыло тревожное выражение.
 – Что-нибудь случилось? – спросил он. Динна отрицательно покачала головой.
 – Плохие новости из дома?
 – Нет.
 Динна смотрела на проплывающий за окнами сельский пейзаж. Она долго колебалась, готовясь произнести следующие слова:
 – Он звонил.
 – Ну и как прошел разговор? – «Ты не попросила развода?»
 – Как обычно. Я рассердилась. Он страшно возмущался из-за выставки. Секретарша нарочно позвонила ему в Париж, чтобы нажаловаться.
 – Это имеет какое-то значение? – Динна пожала плечами. – Разве его мнение все еще важно для тебя? Ты все еще боишься его прогневить?
 Динна повернулась и посмотрела на Бена.
 – В некоторых отношениях он ведет себя как мой отец. Марк много лет был для меня главным авторитетом.
 – Ты его боишься?
 – У меня никогда не возникало такой мысли, но, возможно, это действительно так. Просто раньше я думала, что его уважаю. Но... ой, ну не знаю я!
 – Что он может сделать в самом худшем случае?
 – Уйти от меня – по крайней мере раньше я так думала.
 – А теперь больше не думаешь? Динна покачала головой:
 – Нет.
 Странно, но сейчас ей почти хотелось, чтобы Марк от нее ушел. Тогда все стало бы гораздо проще, хотя оставалась еще Пилар. Дочь никогда бы ее не простила. Динна нахмурилась так, что брови сошлись на переносице. Бен тронул ее за руку.
 – Не волнуйся ты так, все образуется.
 – Хотела бы я знать как. Бен, я не знаю, что мне делать.
 Вернее, она знала, что ей следовало бы сделать, но делать этого не хотела. Она не хотела ни терять Бена, ни уходить от Марка.
 – Кроме всего прочего, у меня есть долг перед Пилар. Я ее мать.
 – А как же твой долг по отношению к самой себе? Прежде всего ты обязана выполнять свой долг перед собой, а потом уже перед ребенком. В конце концов, это твоя жизнь.
 Динна кивнула. Некоторое время они ехали молча. Казалось, Динна немного успокоилась.
 – Как странно, большую часть времени я вообще не вспоминаю о существовании Марка. Восемнадцать лет он был центром моей жизни, и вдруг за какие-то полтора месяца у меня появилось такое ощущение, будто он исчез, умер, никогда не существовал. Я чувствую себя другим человеком. Но, Бен, Марк же существует, он никуда не делся. Он мне звонит, он ждет, что я буду с ним разговаривать, а я почему-то не могу.
 – Так не общайся с ним какое-то время.
 «Ну вот, Бен не понимает. Господи, сделай так, чтобы он не стал вести себя как собственник, ну пожалуйста...» Однако Бен продолжал:
 – По-моему, тебе нужно расслабиться и наслаждаться тем, что есть. А о том, что будет дальше, станешь беспокоиться после.
 – А что, ты сам так и делаешь?
 Динна положила руку на его шею и поцеловала его в щеку. Она видела в глазах Бена беспокойство и страх, читала тревогу на его лице, особенно когда он думал, что она его не видит.
 – И ты нисколько не волнуешься, правда?
 – Я?
 Бен замотал головой так решительно, что Динна засмеялась:
 – Врешь ты все. Я знаю, что ты беспокоишься ничуть не меньше, чём я. Так что не надо произносить передо мной правильные речи. Я-то думала, что ты такой невозмутимый, что тебя это никогда не коснется. Но теперь я знаю, что это не так.
 – Неужели?
 Бен посмотрел на нее, смех и бравада смешались в его взгляде. Но в действительности ему было страшно даже подумать о том, что будет осенью. Это был один из тех страхов, которым он не мог посмотреть в лицо, как ни пытался себя заставить.
 – Ну что же, во всяком случае, его не будет дома еще целый месяц.
 – Месяц?
 Динна молча кивнула, и они поехали дальше.




 Глава 14


 – Хватит спать, соня, вставай, уже почти десять часов. Динна открыла один глаз, замычала и перевернулась на другой бок. Бен похлопал ее по заду, потом наклонился над ней и поцеловал.
 – Вставай, у нас сегодня встреча с потенциальным покупателем. К одиннадцати часам тебе нужно быть в галерее.
 – А как же ты? – пробормотала Динна, не поднимая головы от подушки.
 – Я ухожу прямо сейчас. Дорогая, ты встанешь сама?
 – Нет.
 Бен снова сел на кровать рядом с ней.
 – Динна, ты хорошо себя чувствуешь?
 Все эти две недели после выставки она чувствовала себя совершенно измотанной.
 – Хорошо.
 Но на самом деле ей вовсе не было хорошо. Голова казалась тяжелой, а тело как будто окунули в цемент. Вставать совершенно не хотелось, куда лучше было бы проваляться весь день в постели, то засыпая, то просыпаясь.
 – Почему ты в последнее время такая усталая? Бен смотрел на нее с искренней тревогой.
 – Наверное, старею.
 – Несомненно. Я только хотел бы надеяться, что успех не окажется для тебя непосильной ношей. – Продолжая переговариваться с Динной, Бен направился в кухню. – Поджарить тебе тост?
 Мысль о еде не вызвала у Динны ни малейшего энтузиазма. Она покачала головой, закрыла глаза и снова уткнулась лицом в подушку.
 – Спасибо, не надо.
 Через некоторое время Бен все-таки принес ей кофе. Однако ей не хотелось и кофе – наверное, впервые за несколько лет.
 – Динна, ты точно не заболела?
 – Я здорова, просто устала.
 А еще ей становилось дурно при мысли о предстоящем возвращении Марка. Вероятно, причина была именно в этом. Мысли о нем и о Пилар высасывали из нее все силы. Динна сознавала, что глупо позволять им портить ее последние недели с Беном, но ничего не могла с собой поделать.
 – Честное слово, дорогой, я в порядке. Не беспокойся. Динна бодро улыбнулась, взяла чашку и отпила немного кофе. Но когда теплый пар поднялся к ее лицу, ее чуть не вырвало. Заметно побледнев, Динна поспешно поставила чашку.
 – Да ты больна! – воскликнул Бен.
 От волнения за Динну его слова прозвучали как обвинение.
 – Успокойся, говорю же, со мной все в порядке. Я совершенно здорова и обожаю тебя.
 Динна ослепительно улыбнулась и протянула к нему руки. Бен обнял ее и прижал к себе. Он не хотел, чтобы с ней случилось хоть что-нибудь, и сейчас вдруг панически испугался, что потеряет ее. Бен думал об этом по десять раз на дню. Динна могла заболеть, попасть в аварию, ее могла захлестнуть волна прибоя в Кармеле, она могла погибнуть при пожаре... Или вернуться к Марку.
 – Кто этот покупатель, с которым у нас сегодня встреча?
 – Его фамилия Жюно. Он не то француз, не то швейцарец, точно не знаю.
 Француз? Вдруг он случайно знает Марка? Но Бен ответил на вопрос Динны еще до того, как она задала его вслух:
 – Нет. Он приехал в город только на этой неделе, твои работы ему понравились, когда он случайно проходил мимо галереи и увидел их через окно. Все просто и ясно. Ты довольна?
 – Отлично, мистер Телепат.
 – Вот и хорошо. Тогда увидимся в галерее в одиннадцать.
 Бен снова посмотрел на Динну и принужденно улыбнулся, потом помахал ей на прощание и ушел. Они оба чувствовали одно и то же, и Бен это знал – оба были зажаты в тиски. Динне стали сниться по ночам кошмары, и, засыпая, она отчаянно цеплялась за Бена. А теперь еще эта слабость и какой-то непонятный недуг... Они оба терзались одними и теми же страхами, оба думали о том, что принесет им конец лета, и уже заранее боялись предстоящей потери. У них оставалось еще две недели, может быть, даже три, если Марк задержится. Он собирался вернуться вместе с Пилар. Но что потом? Ни у Бена, ни у Динны не было ответа на этот вопрос. Пока не было. Оба надеялись на какое-нибудь чудо, но чуда не происходило.
 Ровно в одиннадцать Динна была в галерее. В этот день она надела кремовый шелковый костюм и шелковую блузку цвета слоновой кости. Ее сумочка цвета ванили соответствовала по цвету туфлям. Динна надела нитку жемчуга, доставшуюся ей в наследство от матери, и серьги – подарок Бена. Месье Жюно, потенциальный покупатель, смотрел на нее с выражением, близким к благоговению. Он произнес все приличествующие случаю слова и вообще излучал обаяние. И действительно оформил покупку – он купил не одну, а две картины, причем самые лучшие. После того как покупатель ушел, Динна и Бен радостно пожали друг другу руки. Сумма сделки составила почти восемь тысяч долларов, около половины из которых, естественно, должны пойти Бену. Он брал себе стандартные комиссионные – сорок процентов. Некоторые дилеры брали и пятьдесят. Однако даже за вычетом комиссионных Динна за последние недели получила неплохой доход. После выставки она заработала около двенадцати тысяч долларов.
 Динна довольно рассматривала чек. Понаблюдав за ней, Бен спросил:
 – Что ты будешь делать с этими деньгами?
 – Я стану независимой.
 Динна вдруг вспомнила, что сказал Марк перед самым отъездом. Он заметил, что она не бросает занятия живописью, чтобы иметь возможность содержать себя, если у нее когда-нибудь опять возникнет такая необходимость. Возможно, он был прав. Это, конечно, не единственная причина, но благодаря сознанию, что у нее теперь есть собственные средства, Динна чувствовала себя совершенно по-новому.
 – Не хочешь пригласить меня на ленч, чтобы доказать свою независимость? – шутливо спросил Бен.
 С восхищением глядя на Динну, он думал о том, как же она хороша, но в то же время видел по ее глазам, что ей отчего-то не по себе.
 – Ну, так как насчет ленча?
 Бену очень хотелось пойти куда-нибудь с Динной, быть с ней рядом, отвезти ее домой, остаться с ней наедине, хотелось сполна насладиться каждой минутой того времени, чтоу них еще осталось. Это буквально превращалось у него в навязчивую идею. Однако Динна отрицательно покачала головой:
 – Я бы с удовольствием, но не могу. У меня ленч с Ким.
 – Проклятие! Ну ладно, так и быть, не буду тебя просить его отменить. Но в пять часов, когда я закончу работу, вы, мадам, поступаете в мое распоряжение.
 – Слушаюсь, сэр.
 Динна с готовностью взглянула на него.
 – Обещаешь?
 – О да, это такое обещание, которое мне будет легко выполнить.
 – Ну ладно, тогда иди.
 Бен проводил ее до дверей галереи, по-джентльменски поцеловал в щечку и подождал, пока она перейдет через дорогу и сядет в «ягуар». Он смотрел ей вслед и думал, какая же она элегантная женщина. И она его женщина. Бен возвращался в галерею и улыбался от гордости.
 – Ну-с, как сегодня поживает моя любимая художница, новая Мэри Кассатт?
 Ким широко улыбнулась. Динна села за столик. Они встретились в их обычном месте, в «Трейд Вике», правда, Динна не была там почти два месяца.
 – Ты поверишь, если я скажу, что сегодня утром продала еще две картины?
 – Конечно, поверю. Слава Богу, Томпсон знает, когда надо настоять. Я уж и не чаяла дожить до того дня, когда ты сдашься.
 Однако Ким понимала, что немалую роль в происшедшем сыграл и отъезд Марка. Будь Марк рядом, он бы мог задушить идею уже в зародыше, и Динна ни за что бы не согласилась устроить выставку.
 – Знаешь, я страшно рада, что ты это сделала. – Ким знаком подозвала официанта и вопреки шутливым протестам Динны заказала шампанское. – Как это «не надо»? Да мы с тобой после той поездки в Кармел почти не видимся! К тому же нам есть что отпраздновать.
 Динна мысленно усмехнулась. Есть, и даже больше, чем Ким думает.
 – Итак, что у тебя еще новенького – естественно, помимо того, что ты теперь у нас знаменитая художница? – Ким попыталась поймать взгляд подруги, но Динна только улыбалась. – Ты выглядишь как кошка, которая проглотила канарейку.
 – Не представляю, почему бы это.
 – Ерунда! Пожалуй, я и сама догадываюсь почему. – Ким кое-что заметила еще в галерее, на открытии выставки Динны, но тогда у нее не было полной уверенности. – Ты собираешься рассказать, или мне суждено умереть от любопытства?
 – Хочешь сказать, что у меня есть выбор?
 – Даже не думай об этом. Ну же, Динна, не томи, рассказывай.
 Ким шутила, но Динна вдруг посерьезнела.
 – Такое впечатление, что ты уже все знаешь. Господи, надеюсь, это не всем заметно?
 – Нет-нет. Просто в тот вечер, на открытии твоей выставки, я кое о чем задумалась. Хотя и сомневаюсь, что, кроме меня, еще кто-нибудь что-то заметил.
 Их взгляды наконец встретились. Динна ответила не сразу.
 – Ким, он особенный. И я его люблю. Очень люблю. Ким медленно вздохнула и выдержала паузу.
 – Мне показалось, он хороший человек. Ты думаешь, у тебя это серьезно?
 Динна кивнула. Ким поднесла к губам фужер с шампанским и не спеша сделала глоток.
 – Я бы и рада сказать, что не знаю, но на самом деле я знаю. – Глаза Динны наполнились слезами. – Это серьезно, но я должна вернуться к Марку. Бен тоже это знает. Киму я не могу начинать все сначала, просто не могу. И возраст уже не тот, мне скоро сорок, и вообще... – Динна говорила все тише, пока ее голос не превратился в еле слышный шепот. – У меня есть своя жизнь с Марком, все эти годы я его любила. И у нас... есть... Пилар...
 Динна не могла продолжать, слезы покатились по ее щекам, ей пришлось достать платок и высморкаться.
 Ким хотелось обнять подругу и предложить какое-нибудь волшебное решение всех ее проблем, но обе понимали, что такого решения просто не существует.
 – И по-другому никак нельзя? Динна замотала головой.
 – А как Бен к этому относится? Динна глубоко вздохнула.
 – Он чувствует то же, что и я, он в панике. Но я просто не могу бросить все и начать сначала. Я не могу... – Во взгляде Динны было отчаяние, она снова перешла на шепот. – Для этого я слишком стара.
 – Если тебя останавливает только это, то поверь мне, это вовсе не причина. Послушай, да женщины сплошь и рядом начинают новую жизнь лет в шестьдесят, после смерти мужей! А уж в тридцать семь лет отказываться от того, чего ты действительно хочешь, было бы просто безумием.
 – Ты не понимаешь. Господи, Ким, я действительно слишком стара для новой жизни. Бен хочет детей, а у меня уже почти взрослая дочь.
 – Тем более. Пилар скоро совсем повзрослеет и станет жить самостоятельно, так что, если ты хочешь иметь еще одного ребенка, сейчас самое время.
 – Ты такая же сумасшедшая, как Бен.
 Динна попыталась улыбнуться, но ей было не до шуток, и улыбка получилась жалкой. У нее возникло странное ощущение, словно оставшиеся две недели тают у нее на глазах.
 – Скажи, Динна, ты счастлива с Беном?
 – Я никогда в жизни не была так счастлива. И просто не могу понять, в чем дело-. Мы с Марком прожили почти двадцать лет, мы хорошо знаем друг друга и вдруг... Ох, Ким, представляешь, я с трудом вспоминаю, как Марк выглядит, какой у него голос. Как будто я всю жизнь прожила не с ним, а с Беном. Сначала я чувствовала угрызения совести, мне казалось, что я совершаю нечто ужасное. Но теперь у меня даже чувства вины нет. Я просто люблю Бена.
 – И ты думаешь, что сможешь от этого отказаться? Ким посмотрела на подругу с грустью, она понимала, что с Динной происходит, и ей было ее жаль.
 – Не знаю, может быть, нам удастся встречаться и дальше. Может быть... Ах, Ким, я просто не знаю.
 Ким тоже не знала, однако она подозревала, что Бен Томпсон не согласится вечно делить любимую женщину с другим мужчиной. Это было бы на него не похоже.
 – Ты собираешься рассказать Марку?
 Динна покачала головой:
 – Ни за что. Он этого не поймет, его сердце будет разбито. Я... не знаю, придется действовать по ситуации. В сентябре Бену нужно будет на несколько недель улететь в Нью-Йорк, и у меня будет время на размышление.
 – Динна, если я могу что-то для тебя сделать, если тебе понадобится дружеское плечо или рука, знай, что я всегда готова помочь. Надеюсь, ты и так это знаешь.
 – Да, знаю, спасибо.
 Подруги улыбнулись друг другу и сменили тему разговора. Однако и после того, как они расстались, лицо Динны, выражение ее глаз еще долго всплывали в памяти Ким, не давая ей покоя.
 Попрощавшись с подругой, Динна медленно поехала домой. Ей нужно было просмотреть почту и оплатить счета. С Беном они должны была встретиться только в пять часов. Они собирались пойти в какое-нибудь тихое место пообедать, потом, может быть, погулять или заглянуть в кино – словом, заняться чем-нибудь, чем занимаются люди, у которых нет детей, срочных дел и которым некуда торопиться.
 Они собирались провести оставшиеся две недели так, как будто у них впереди было два месяца, – тихо, просто и вместе. Так хотел Бен.
 – Миссис Дюра?
 Маргарет ждала Динну в холле. Динна не сразу обратила внимание на напряженное выражение лица экономки. Она только отметила, что Маргарет очень бледна.
 – Что с вами, Маргарет? Вы нездоровы? – И, только подойдя к столику, на котором лежала почта, Динна осознала, что экономка смотрит на нее каким-то странным взглядом. – Маргарет, что случилось?
 Динна внимательно оглядела экономку, одетую в темно-синее форменное платье, пытаясь понять, в чем дело. Может быть, Маргарет узнала про Бена? Может, она видела их вместе?
 – Что случилось?
 – Вам два раза звонили... – неуверенно начала Маргарет, словно не зная, что говорить дальше и вообще стоит ли.
 Экономка пребывала в сомнениях. С одной стороны, она считала, что не вправе беспокоить миссис Дюра, но с другой стороны, у нее было неприятное предчувствие.
 Динна выпрямилась.
 – Кто звонил, мистер Дюра?
 – Нет, мадам Дюра, его мать.
 – И что она сказала? – Динна нахмурилась. – Что-нибудь случилось?
 – Я не знаю. Она говорила с парижской телефонисткой, но просила, чтобы вы обязательно ей перезвонили. Сразу же, как только вернетесь.
 – С телефонисткой из Парижа? Вы, наверное, хотели сказать с телефонисткой из Антиба?
 Динна знала, что Маргарет не делала особого различия между Парижем и Антибом. Но на этот раз экономка энергично затрясла головой:
 – Нет, это был Париж, они оставили номер телефона.
 Маргарет покопалась в стопке бумаг, нашла нужную записку и протянула Динне. Она не ошиблась, звонили действительно из Парижа, а номер, который записала Маргарет, принадлежал парижскому особняку на улице Франсуа Премьер. Определенно что-то случилось. Возможно, пожилая дама заболела и хочет отправить Пилар домой пораньше? А может, что-то случилось с Марком? Пока Динна бежала по лестнице на второй этаж, направляясь в спальню, где стоял телефон, в ее голове пронеслись десятки картин разных катастроф, одна другой страшнее. Сняв телефонную трубку, Динна поколебалась: в Париже сейчас полночь, может быть, лучше подождать до утра?
 Заокеанский оператор соединил ее очень быстро, и вот уже Динна слушала знакомое жужжание французского телефона. Когда-то она воспринимала эти гудки как сигнал «занято», но потом привыкла и запомнила, что это местная особенность.
 – Мне очень жаль, но вам смогут ответить не раньше, чем через минуту.
 – Все в порядке, я подожду.
 Динна улыбнулась: телефонистка говорила неспешно, как калифорнийка. Затем в трубке послышался голос свекрови:
 – Алло, oui?
 – Mamie? – Родственное обращение к свекрови так никогда и не стало для Динны естественным. Даже после почти двадцати лет замужества, обращаясь к матери Марка, она всякий раз боролась с искушением назвать ее мадам Дюра. – Mamie? – Связь была не очень хорошей, но Динна слышала, что ей говорят, и заговорила громче, чтобы ее тоже было слышно. Голос мадам Дюра звучал сонно и совсем недружелюбно. – Это Динна. Прошу прощения за поздний звонок, но мне показалось...
 – Динна, il faut que tu viennes.
 «He хватало еще, чтобы при такой связи мадам Дюра говорила по-французски!» Однако мысленная мольба Динны не была услышана, и мадам Дюра продолжала тараторить по-французски и дальше, Динна с трудом разбирала слова.
 – Подождите, я вас почти не слышу. Я не понимаю. Вы не могли бы повторить все по-английски? Что-нибудь случилось?
 – Да, – прозвучало в трубке скорбным стоном. Затем наступило молчание. Динна ждала. «Так и есть, что-то с Марком. Я так и знала!» – Пилар... она попала в аварию на мотоцикле...
 У Динны остановилось сердце.
 – Пилар?! – Динна перешла на крик; она даже не слышала, как в комнату вошла Маргарет. Связь еще больше ухудшилась, и ей пришлось кричать громче. – Пилар? Mamie? Вы меня слышите? Что случилось?
 – Ее голова... ее ноги...
 – О Боже, она ранена? – Из глаз Динны брызнули слезы, она отчаянно пыталась взять себя в руки. – Mamie, как она?
 – Paralisees. Les jambles. У нее парализованы ноги. А голова... мы не знаем.
 – Где она? – вскрикнула Динна.
 – В Американской больнице.
 Стало слышно, что мадам Дюра всхлипывает.
 – Вы вызвали Марка?
 – Мы не можем его найти. Он в Греции, его коллега пытается с ним связаться. Они рассчитывают, что завтра он будет здесь. Прошу вас, Динна... вы приедете?
 – Я вылетаю сегодня вечером. Прямо сейчас.
 У Динны так дрожали руки, что она с трудом смогла посмотреть на наручные часы. Было десять минут пятого. Она знала, что в половине восьмого есть самолет – Марк часто летал этим рейсом. С учетом разницы во времени она сможет быть в Париже на следующий день в половине пятого по парижскому времени.
 – Я прилечу завтра... в середине дня. Я поеду сразу в больницу. Кто ее лечащий врач? – Динна торопливо записала фамилию, которую назвала мадам Дюра. – Как с ним связаться?
 Мадам Дюра продиктовала ей номер телефона.
 – Ох, Динна... Бедная девочка. Я Марку говорила, что moto слишком большой и тяжелый для ребенка, ну почему он меня не послушал? Я же ему говорила...
 «Я тоже». Первое, о чем подумала Динна, так это о том, что ее девочка одна в парижской больнице.
 – Mamie, с Пилар кто-нибудь есть?
 – Конечно, мы наняли сиделок. – Это было очень похоже на ту мадам Дюра, которую Динна знала.
 – Только сиделки и никого больше? – Динна не скрывала, что она в ужасе.
 – Но уже первый час ночи.
 – Я не хочу, чтобы она оставалась одна.
 – Хорошо, я сейчас же отправлю в больницу Анжелин, а утром сама туда поеду.
 «Анжелин... самая старая горничная на свете. Анжелин. Как она может?»
 – Я приеду так скоро, как только смогу. Передайте Пилар, что я ее люблю. Спокойной ночи, mamie, до завтра.
 Динна переключилась на телефонистку. Она была в отчаянии.
 – Мне необходимо связаться с доктором Хубертом Киршманом, это очень срочно.
 Однако доктор Киршман не ответил на звонки. Звонок в Американскую больницу тоже не обнадежил Динну. Ей сказали, что состояние мадемуазель Дюра по-прежнему критическое, однако она в сознании и заснула; возможно, утром ей будут делать операцию, пока еще нельзя сказать точно. Ее привезли из Канн только сегодня вечером, и если мадам будет так добра позвонить доктору утром...
 Динне хотелось послать их всех к черту. Поговорить по телефону с Пилар было невозможно, и единственное, что могла сделать Динна, – это как можно быстрее вылететь в Европу.
 Она села и обхватила голову руками, стараясь не дать волю слезам. Но все-таки у нее вырвался всхлип, вырвался из самого ее сердца.
 – Пилар, девочка моя... о Господи!
 Тут же рядом возникло синее форменное платье, и Динна почувствовала на плечах руки Маргарет.
 – Что, очень плохо? – шепотом спросила экономка в полной тишине.
 – Я не знаю. Мне сказали, что у нее парализованы ноги и что-то с головой, но я так и не смогла ни от кого добиться разумного ответа. Я вылетаю ближайшим самолетом в Париж.
 – Я соберу ваши вещи.
 Динна кивнула. Она пыталась привести в порядок мысли. Нужно позвонить Бену. И Доминик. Она сняла трубку, пальцы сами стали машинально набирать номер секретарши Марка. Голос, который Динна всегда недолюбливала, ответил очень быстро.
 – Где месье Дюра?
 – Я не знаю.
 – Черта с два вы не знаете. Наша дочь попала в автокатастрофу, а его никто не может найти. Где он?
 – Я... мне очень жаль, мадам Дюра, я постараюсь найти его к утру и попрошу перезвонить вам, я сделаю все от меня зависящее...
 – Не надо мне звонить, сегодня вечером я вылетаю в Париж. Просто передайте ему, чтобы он был на месте. Да, и пусть позвонит матери. Пилар лежит в Американской больнице в Париже. И ради Бога, Доминик, сделайте мне одолжение, разыщите его.
 Под конец фразы голос Динны дрогнул.
 – Я сделаю все, что смогу. Поверьте, мне очень жаль. Случилось что-то серьезное?
 – Мы пока не знаем.
 Поговорив с Доминик, Динна позвонила в аэропорт и в банк. Взглянув на вещи, которые Маргарет упаковала для нее в дорогу, она быстро набрала номер Бена – нужно было застать его до того, как он уйдет из галереи. До отъезда в аэропорт у нее оставался час. Бен сейчас же взял трубку.
 – Мне придется срочно уехать из города.
 – Что ты натворила, ограбила банк? – со смешком спросил Бен.
 Он предвкушал скорую встречу с Динной и приятный вечер, настроение у него было прекрасное. Однако, услышав в голосе Динны непривычные нотки, он сразу заподозрил неладное.
 – С Пилар произошел несчастный случай. Ох, Бен... Динна вдруг расплакалась, уже не сдерживаясь: она была испугана, у нее болело сердце за дочь, а еще она не могла простить Марку того, что он разрешил Пилар купить мотоцикл.
 – Успокойся, дорогая, я сейчас приеду. Ты не против, если я зайду к вам в дом?
 – Не против.
 Уже через семь минут Маргарет открыла Бену дверь. Динна ждала в своей комнате. На ней был все тот же костюм, в котором она ходила на ленч с Ким, и серьги, подарок Бена. Взглянув на нее, Бен быстро подошел к ней и обнял.
 – Все хорошо, девочка моя, все хорошо.
 Динна рассказала ему, что у Пилар парализованы ноги.
 – Возможно, это лишь временная реакция на падение. Ты же пока не знаешь всех подробностей. Возможно, все еще не так страшно, как кажется сейчас. – Бен заметил, что она очень бледна. – Может быть, выпьешь что-нибудь?
 Динна замотала головой. Ее лицо выражало муку. Она снова заплакала и снова нашла утешение в объятиях Бена.
 – Мне в голову лезут всякие кошмары.
 – Постарайся не думать о плохом, ты должна собрать все силы, чтобы продержаться до Парижа. – Он заглянул ей влицо. – Может, хочешь, чтобы я поехал с тобой?
 Динна вздохнула и попыталась улыбнуться.
 – Хочу, но нельзя. Но все равно спасибо, что предложил. Я люблю тебя.
 – Если я тебе понадоблюсь, только позвони, и я тут же прилечу, договорились?
 Динна кивнула.
 – Ты можешь позвонить за меня Ким и рассказать, что случилось? – спросила Динна. – Я пыталась до нее дозвониться, но ее нет дома.
 – А она ничего не заподозрит, если я позвоню?
 Бен беспокоился, но не за Ким, а за Динну. Динна улыбнулась:
 – Не заподозрит, сегодня за ленчем я ей сама рассказала про нас. Между прочим, она каким-то образом уже догадалась. Она что-то заметила еще на открытии моей выставки. Ким считает, что ты хороший человек, и я с ней согласна.
 Динна снова потянулась к Бену, и он крепко обнял ее. Не скоро у нее снова будет возможность его обнимать, быть с ним.
 – Знаешь, мне бы хотелось еще раз вернуться домой, просто побыть там... это меня успокаивает.
 Бен понял, что она говорит о его доме.
 – Скоро ты туда вернешься.
 Динна подняла голову и посмотрела Бену в глаза:
 – Обещаешь?
 – Обещаю. А теперь тебе пора. У тебя есть все, что нужно? Динна кивнула и снова закрыла глаза. У нее вдруг закружилась голова.
 – Тебе плохо?
 – Нет, все в порядке.
 Бен вышел первым, Динна спустилась по лестнице вслед за ним и, перед тем как уйти, обняла Маргарет. Теперь час на дорогу до аэропорта, затем еще сорок пять минут до вылета. А еще через двенадцать часов она будет в Париже – со своей девочкой, с Пилар.
 Всю дорогу до аэропорта Динна молчала и молилась просебя, чтобы застать дочь живой.




 Глава 15


 – Quoi? Oh, mon Dieu! Доминик, ты уверена?
 – Совершенно уверена. Я говорила и с твоей матерью, и с врачом.
 – Как фамилия врача? – Доминик назвала фамилию. Марк торопливо потянулся за ручкой, Шанталь протянула ему свою. – Когда была операция?
 – Сегодня утром – утром по парижскому времени. Кажется, часа три назад. Мне сказали, что операция прошла нормально, но Пилар еще не пришла в сознание. Больше всего врачей беспокоят ее ноги и травма головы.
 Марк-Эдуард слушал секретаршу, и по его щекам текли слезы.
 – Я пошлю телеграмму, а вечером постараюсь быть там.
 Марк переключился на портье и заговорил короткими, отрывистыми фразами:
 – Это Дюра. Мне нужен билет на самолет. До Парижа. Немедленно.
 Он положил трубку, вытер слезы и посмотрел на Шанталь со странным выражением.
 – Что-то с Пилар? – спросила она. Марк кивнул. – Что-то серьезное?
 Она присела рядом с ним на диван и взяла его за руки.
 – Они не знают... не знают...
 Марк-Эдуард не мог ни заставить себя повторить то, что он услышал, ни сказать Шанталь, что Пилар разбилась на мотоцикле, который подарил ей он. Так и не договорив, он затрясся в рыданиях.
 Динна вышла из самолета в аэропорту Шарля де Голля как в тумане, состоящем из смеси усталости, страха и тошноты. Ночью в самолете она не могла спать, весь полет она просидела, сцепив пальцы и глядя прямо перед собой. Из аэропорта она позвонила в больницу, но новостей не было. В аэропорту Динна взяла такси и поехала прямо в больницу. Назвав таксисту адрес, она добавила только: «Aussi vite que possible» [8] – и после этого молчала всю дорогу.
 Таксист в истинно галльской манере понял ее слова буквально. Деревья по сторонам дороги проносились мимо так быстро, что слились перед глазами Динны в одну сплошную зеленую массу. Таксист ловко лавировал, объезжая все попадающиеся на пути препятствия, а Динна сидела неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой. Каждая клеточка в ее теле, казалось, пульсировала в напряженном ожидании и кричала: «Быстрее, быстрее!» Ей показалось, что до того момента, когда машина выехала на бульвар Виктора Гюго и затормозила перед входом в Американскую больницу, прошло несколько часов. Динна быстро достала из бумажника франки – деньги она обменяла еще в аэропорту, – сунула водителю сотню и, не поблагодарив его, открыла дверцу. Таксист посмотрел на нее вопросительно:
 – Voire monnaie?
 Динна отрицательно покачала головой. О сдаче она сейчас даже не думала. Ее плотно сжатые губы превратились в тонкую скорбную складку на бледном лице с застывшим на нем выражением мучительной агонии. Таксист все понял еще тогда, когда она назвала ему адрес больницы. Сейчас он только спросил:
 – Муж?
 – Non. Ma fille [9] .
 Глаза Динны снова наполнились слезами. Водитель сочувственно кивнул:
 – Desolee [10] .
 Он взял с сиденья ее небольшой саквояж из коричневой кожи, вышел из машины и подождал, пока выйдет Динна. Ему хотелось что-то сказать женщине, как-то ее подбодрить, у него тоже была дочь, и он мог понять страдание, написанное на лице пассажирки. Однажды такое же выражение лица было у его жены – когда они чуть не потеряли сына. Таксист молча протянул Динне саквояж. Их взгляды встретились лишь на долю секунды, потом Динна повернулась и быстро пошла к широкой двустворчатой двери больницы.
 За стойкой регистратуры сидела пожилая матрона с кислым выражением лица.
 – Oui, madame?
 – Мне нужна Пилар Дюра, в какой она палате? «Боже, только бы она назвала номер палаты! Только бы она не сказала, что...»
 – Палата четыреста двадцать пять.
 Динне хотелось вздохнуть с облегчением, но она только отрывисто кивнула и пошла по коридору к лифту. В лифте, кроме нее, оказались еще двое мужчин и женщина, которым нужно было на другие этажи. Все трое явно были европейцами и выглядели по-деловому; вероятно, они были либо друзьями, либо супругами пациентов, во всяком случае, ни один из них не выглядел ни потрясенным, ни даже особенно расстроенным. Динна смотрела на них с завистью. Перелет через океан, долгие часы, наполненные тревогой и страхом, давали о себе знать. Динна провела бессонную ночь, ее мысли метались между Пилар и Беном. Что, если она позволила бы ему полететь вместе с ней? В пути Динна не раз ловила себя на том, что тоскует по его объятиям, по его поддержке, по его ласковым ободряющим словам, по его нежности.
 Двери лифта открылись на четвертом этаже. Динна вышла и неуверенно огляделась. По коридору деловито сновали медсестры, в держащихся более степенно группках людей в белых халатах она заметила солидных мужчин в возрасте. «Врачи», – поняла Динна. И тут Динна вдруг растерялась. Она находилась за шесть тысяч миль от дома и искала дочь, которой, возможно, уже нет в живых. Она вдруг испугалась, что разучилась говорить по-французски, что в этом лабиринте и суматохе она никогда не найдет Пилар. Ее глаза защипало от слез. Борясь с неожиданно подкатившей к горлу тошнотой, она медленно подошла к сестринскому посту.
 – Я ищу Пилар Дюра. Я ее мать.
 Динна даже не попыталась сказать это по-французски – просто была не в состоянии. Она только молила Бога, чтобы кто-нибудь из медсестер понимал по-английски. Большинство из них были француженками, но кто-то должен же знать английский. Кто-нибудь ей поможет, проводит ее к Пилар, успокоит, объяснив, что она не так уж сильно пострадала...
 – Дюра? – Одна из медсестер, казалось, встревожилась. Она посмотрела на Динну, потом заглянула в какие-то бумаги и нахмурилась. У Динны внутри все сначала похолодело, потом окаменело. – Ах да. – Она встретилась с Динной взглядом и кивнула, думая про себя, не больна ли эта неестественно бледная женщина. – Вы мадам Дюра?
 – Да.
 Даже это короткое слово Динне удалось произнести только шепотом. Внезапно на нее разом навалились усталость и напряжение, копившееся на протяжении всей поездки. Она вдруг почувствовала, что ее силы на исходе. Ей даже захотелось, чтобы рядом оказался Марк.
 – Мадам Дюра, вам плохо?
 Молоденькая медсестра говорила по-английски с сильным акцентом, но довольно бегло. Динна лишь молча посмотрела на нее. Даже на этот вопрос она не могла ответить, у нее было такое ощущение, будто она может упасть в обморок.
 – Мне... нужно... подумать... Можно сесть?
 Динна огляделась и с удивлением заметила, как все вокруг нее становится серым, а потом съеживается. Она словно смотрела фильм на постепенно меркнущем экране неисправного телевизора. Картинка медленно, но неуклонно гасла. Наконец Динна услышала жужжание и почувствовала на своем плече чью-то руку.
 – Мадам Дюра? Мадам Дюра?
 Это был голос той же медсестры. Динна почувствовала, что на ее лице появляется улыбка. «У медсестры такой приятный молодой голос, такой приятный...» Динне вдруг нестерпимо захотелось спать. Она желала только одного: закрыть глаза и провалиться в сон, но та же рука продолжала теребить ее за плечо. Неожиданно она почувствовала на своей шее, а потом и на голове что-то холодное. Картинка на экране снова стала ярче. Над Динной склонились какие-то люди, она увидела много незнакомых лиц, все взгляды были обращены вниз, на нее. Динна попыталась сесть, но ее удержали. Двое молодых мужчин быстро заговорили между собой по-французски. Динна поняла, что ее хотят отвезти в отделение «Скорой помощи». Она быстро замотала головой:
 – Не надо, со мной все в порядке. Правда. Просто у меня был долгий перелет из Сан-Франциско, и я целый день ничего не ела. Честное слово, я просто очень устала...
 На глаза Динны снова навернулись слезы. Она попыталась их удержать.
 «Ну почему, почему они хотят отправить меня в отделение «Скорой помощи»?»
 – Я приехала к дочери, ее зовут Пилар... Пилар Дюра. Слова Динны подействовали на тех, кто ее обступил.
 Двое молодых людей пристально посмотрели на нее, потом кивнули. Поняли. Через несколько секунд Динна была уже на ногах, ее с двух сторон поддерживали под руки. Молоденькая медсестра помогла ей оправить юбку. Кто-то принес стул, кто-то подал Динне стакан воды, еще секунда, и толпа разошлась. Возле Динны остались только все та же молоденькая медсестра и еще одна, постарше.
 – Извините меня, – сказала Динна.
 – Не извиняйтесь, мы все понимаем, вы очень устали. У вас был долгий перелет. Мы сейчас проводим вас к Пилар.
 Медсестры переглянулись, и старшая еле заметно кивнула.
 – Спасибо. – Динна выпила еще немного воды и вернула стакан медсестре. – Доктор Киршман здесь?
 Медсестра покачала головой:
 – Нет, сегодня он ушел пораньше. Он провел с Пилар всю ночь. Вы, наверное, знаете, что ей сделали операцию?
 – На ногах?
 Динну снова стала бить дрожь.
 – Нет, на голове.
 – Как она?
 Динне показалось, что пауза тянется бесконечно.
 – Ей стало лучше. Пойдемте со мной, мадам, вы сами все увидите.
 Медсестра держалась рядом, чтобы в случае чего помочь Динне, но та уже твердо стояла на ногах и даже злилась на себя за то, что потеряла драгоценное время. Ее повели по длинному коридору с окрашенными в персиковый цвет стенами. Перед тем как медленно открыть дверь в палату, медсестра посмотрела на Динну долгим внимательным взглядом. Динна вошла внутрь, сделала несколько шагов и остолбенела. Казалось, воздух в ее легких мгновенно замерз и она потеряла способность дышать.
 Пилар лежала на кровати, забинтованная, опутанная какими-то трубками, окруженная приборами. В углу палаты тихо сидела медсестра весьма сурового вида. По меньшей мере три монитора постоянно отслеживали состояние больной. Под бинтами саму Пилар было трудно разглядеть, а лицо из-за многочисленных трубок казалось искаженным.
 Но на этот раз Динна не дрогнула. Она выпустила из рук сумку, под взглядом медсестры решительно направилась к кровати и улыбнулась. Медсестра, которая ее провожала, переглянулась с той, что дежурила в палате, и подошла ближе, но Динна этого даже не заметила. Она шла к кровати, пытаясь удержать на лице улыбку, сдерживая слезы и моля Бога дать ей силы.
 – Здравствуй, девочка моя, это мама.
 Со стороны кровати донесся слабый стон, Пилар стала следить за матерью взглядом. Динна поняла, что дочь ее увидела и узнала.
 – Все будет хорошо, ты поправишься.
 Динна села возле кровати, очень осторожно, едва касаясь, дотронулась до здоровой руки своей девочки, потом взяла ее обеими руками, поднесла к губам и поцеловала пальцы.
 – Все хорошо, дорогая, ты обязательно поправишься. Девочка издала стон, от которого в душе Динны все перевернулось.
 – Тсс, не надо, не сейчас. Ты сможешь поговорить со мной позже.
 Динна говорила очень тихо, чуть слышно, но твердо. Пилар покачала головой.
 – Я...
 – Тсс.
 Динна с болью посмотрела на дочь, ей не хотелось, чтобы девочка тратила силы на разговор, но глаза Пилар были полны невысказанных слов.
 – Тебе что-нибудь нужно?
 Динна всмотрелась в глаза дочери, но не смогла прочесть в них ответ. «Может, Пилар страдает от боли?» Она покосилась на медсестру. Медсестра тоже подошла к кровати, и женщины вместе склонились над Пилар, ожидая, когда та снова попытается заговорить.
 – Я... я ра...да, что ты пришла.
 Еле слышный шепот дочери вызвал у Динны слезы, ее сердце переполняли любовь и боль. Она заставила себя улыбнуться и слегка сжала руку Пилар.
 – Я тоже рада, что я с тобой. А сейчас, девочка моя, пожалуйста, не разговаривай. Нам нужно сказать друг другу очень многое, но мы поговорим позже.
 На этот раз Пилар слабо кивнула в знак согласия и устало закрыла глаза. Позже, выйдя с Динной в коридор, медсестра рассказала ей, что, исключая операцию, когда Пилар находилась под наркозом, она все время была в сознании и казалось, что девочка кого-то ждет. Теперь медсестре стало ясно, кого она ждала.
 – Мадам Дюра, ваше появление очень сильно на нее повлияло.
 Медсестра – воплощение деловитости и профессионализма – говорила на безукоризненном английском. Динна испытала облегчение. Значит, Пилар действительно ее ждала, ей не все равно. Наверное, в столь трагической ситуации это не должно было иметь большого значения, однако для Динны имело. Она очень боялась, что Пилар может оттолкнуть ее даже при таких страшных обстоятельствах. Но Пилар ее не оттолкнула. Но может, она ждала Марка? Для Динны сейчас это было не так уж и важно. Она тихо вернулась в палату и снова села рядом с Пилар.
 Пилар спала больше двух часов. Проснувшись, она ничего не сказала, только молча смотрела на мать, не отводя взгляда от ее лица. Мать и дочь долго смотрели друг другу в глаза. Потом Динне показалось, что Пилар ей улыбнулась. Она бережно взяла руку дочери.
 – Дорогая, я люблю тебя. Ты обязательно поправишься. А сейчас, может быть, поспишь еще немного?
 Но Пилар одними глазами ответила «нет». Очень долго она молча всматривалась в лицо матери так пристально, словно не могла насмотреться. Казалось, она ищет подходящие слова и не может найти. Прошел еще час, прежде чем она заговорила.
 – Догги...
 На лице Динны отразилось недоумение. Пилар попыталась объяснить:
 – Ты... при...везла... моего Догги?
 Когда Динна поняла, о чем спрашивает Пилар, она не смогла сдержать слезы. Догги – маленькая собачка – была любимой игрушкой Пилар еще в детстве. Старый, обтрепанный, замызганный Догги приобрел такой вид, что в конце концов его засунули на какую-то дальнюю полку. Но выбросить собачку у Динны так и не поднялась рука. Слишком много с Догги было связано воспоминаний о детстве Пилар. И вот теперь, глядя на дочь, Динна уже не знала, с ней ли Пилар или где-то там, в детстве.
 – Он ждет тебя дома.
 Пилар кивнула и слабо улыбнулась.
 Догги... Сидя в узком кресле, Динна мысленно перенеслась на много лет назад, в то время, когда Пилар было сначала три года, потом четыре, потом пять... потом девять, потом, как-то слишком скоро, двенадцать, и вот теперь – почти шестнадцать. Кажется, совсем недавно Пилар была милой, крошечной, изящной, очаровательной малышкой с золотыми кудряшками и голубыми глазами. Динне вспомнились ее забавные фразы, вспомнилось, как Пилар иногда, играя, танцевала перед родителями, вспомнились кукольные чаепития, сказки, стихи, пьесы, которые сочиняла Пилар... Однажды Пилар подарила Динне на день рождения блузку, сшитую из двух кухонных полотенец. И Динна с самым серьезным видом надела ее и пошла в ней в церковь.
 – Мадам Дюра?
 Незнакомый женский голос резко вернул Динну к действительности. Она растерянно оглянулась и увидела новую медсестру.
 – Да?
 – Вы не хотите отдохнуть? Мы можем постелить вам постель в соседней палате. – Старые мудрые глаза медсестры смотрели на Динну с искренней заботой. – Вы уже очень давно здесь сидите.
 – Который час? – спросила Динна. У нее возникло чувство, что она уже несколько часов провела в мире воспоминаний.
 – Почти одиннадцать.
 По времени Сан-Франциско было два часа дня. Динна выехала из дома меньше суток назад, но ей казалось, что прошли годы. Она встала и потянулась. Потом с тревогой посмотрела на кровать.
 – Как она?
 Медсестра немного помедлила с ответом.
 – Все так же.
 – Когда придет врач?
 Динне хотелось спросить: «И почему он вообще не находился здесь все те пять часов, что я провела у постели Пилар? И где, в конце концов, Марк? Неужели он не приехал? Он бы быстро привел этих лентяев в чувство и заставил их пошевеливаться». Динна мрачно покосилась на мониторы: непонятные кривые, которые рисовали приборы, ее раздражали.
 – Доктор придет через несколько часов. До его прихода вы можете отдохнуть. Мы сделали мадемуазель еще один укол, теперь она некоторое время будет спать.
 Уходить Динне не хотелось, но, с другой стороны, пора было показаться в доме свекрови. Там она могла бы узнать, удалось ли связаться с Марком, и разобраться, что творится с этим врачом. Кто он такой? И где он пропадает? И что он может сообщить? Пока что Динна точно знала только одно: Пилар в критическом состоянии. Безрезультатно просидев долгие часы в ожидании каких-то объяснений, малейшего доброго знака, намека на хорошую новость, она чувствовала себя отчаянно беспомощной. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и сказал, что все это пустяки. Хотя если бы кто-то и сказал так, ей было бы трудно в это поверить.
 – Мадам?
 Медсестра смотрела на нее с жалостью. Эта женщина была почти также бледна, как ее дочь. Динна взяла сумочку.
 – Я оставлю номер телефона, по которому со мной можно связаться. В любом случае я скоро вернусь. Как вы думаете, сколько времени Пилар проспит?
 – По меньшей мере четыре часа, а возможно, даже пять или шесть. Но я обещаю... если возникнет какая-то проблема или если Пилар проснется и захочет вас видеть, я вам позвоню.
 Динна кивнула и черкнула на бумажке номер телефона матери Марка. Потом она с болью посмотрела медсестре прямо в глаза:
 – Если что... если вы поймете, что мне лучше приехать, обязательно позвоните.
 Большего Динна не смогла произнести вслух, но медсестра все поняла. Она прикрепила листок с номером телефона к карточке Пилар и сочувственно посмотрела в усталые глаза Динны:
 – Я непременно позвоню. Но вам обязательно нужно поспать.
 Динне казалось, что никогда в жизни она не была такой усталой, но чего она не собиралась делать, так это ложиться спать. Ей нужно было позвонить Бену, поговорить с врачом, выяснить, что с Марком. У нее путались мысли, снова закружилась голова. Чтобы не упасть, она оперлась о стену и на этот раз удержалась на ногах. Некоторое время она еще постояла, глядя на Пилар, потом молча вышла из палаты, в одной руке она несла сумку, в другой – плащ. В ее глазах стояли слезы, а сердце, казалось, тащилось позади нее по полу.
 Стоянка такси оказалась совсем рядом, напротив больницы. Сев в машину, Динна вздохнула так громко, что ее вздох был скорее похож на стон. У нее болела каждая клеточка, каждый мускул в ее теле был напряжен и устал до изнеможения, а в сознании непрестанно проносились образы: Пилар в грудном возрасте... Пилар в прошлом году... Пилар в семилетнем возрасте... Пилар в детской... Пилар в школе... В аэропорту... С новой прической... В своих первых чулочках... С большим красным бантом... Мелькающие кадры складывались в фильм, который Динна смотрела непрерывно, иногда со звуком, иногда – без, но зрительные образы не исчезали, даже когда таксист уже свернул на улицу Франсуа Премьер.
 Это был фешенебельный жилой район, удобный еще и тем, что неподалеку располагался «Кристиан Диор». Красивая улица напоминала многие другие, расположенные поблизости от Елисейских Полей. Когда Динна была моложе, она, бывало, не раз удирала сюда в середине дня, вырывалась из строгой атмосферы дома свекрови, чтобы посидеть в кафе, выпить эспрессо, поглазеть на витрины. Но сейчас она даже не вспомнила о тех временах. Она в оцепенении смотрела прямо перед собой, усталость лишила ее сил, словно ее тело было закутано в одеяло, пропитанное эфиром.
 Водитель курил «Галуаз» и мурлыкал под нос старую песенку. У него было хорошее настроение, и он не понял, что пассажирка на заднем сиденье подавленна. Остановив машину у нужного дома, он доброжелательно и игриво улыбнулся Динне, но она этого даже не заметила. Она протянула ему деньги и вышла из такси. Водитель пожал плечами и уехал. Динна тяжелой походкой побрела к двери. Она не могла не отметить, что за весь вечер свекровь так и не появилась в больнице. Медсестра сказала, что она приходила утром и пробыла с Пилар два часа. Всего два часа? И оставила девочку в таком состоянии совсем одну? Это лишний раз доказывало то, о чем Динна всегда догадывалась, – что у мадам Дюра нет сердца.
 Динна два раза торопливо нажала на кнопку звонка, и тяжелая двустворчатая дверь распахнулась перед ней. Она переступила через высокий порог, закрыла за собой дверь и быстро прошла через вестибюль к узкой элегантной клетке – кабине лифта. Обычно, всякий раз, когда Динна ее видела, у нее возникало ощущение, что эта кабина предназначена не для человека, а для канарейки, но сегодня ее мысли были далеко. Она просто нажала кнопку седьмого этажа. Это был последний этаж, пентхаус, и он весь принадлежал мадам Дюра.
 У дверей ее встретила безликая горничная в униформе.
 – Oui, madame?
 Она оглядела Динну с неудовольствием, если не сказать, с презрением.
 – Je suis Madame Duras.
 Динна говорила с еще большим акцентом, чем обычно, но ей было абсолютно все равно.
 – Ah, bon. Мадам ждет вас в гостиной.
 «Как мило. Она предложит мне чаю?» Проходя за горничной в гостиную, Динна едва не заскрипела зубами. В доме все было как обычно, все на своих местах. Никому бы и в голову не пришло, что в это самое время в двух милях отсюда в больнице лежит внучка мадам Дюра и, возможно, умирает. Все было в идеальном порядке, все как положено, включая саму мадам Дюра, – Динна поняла это, когда вслед за горничной вошла в гостиную. На свекрови было черное шелковое платье, ее прическа была безукоризненной. Когда она встала и пошла навстречу Динне, протягивая руку, то и походка ее была, как всегда, твердой. Только глаза выдавали беспокойство. Она пожала Динне руку и поцеловала ее в обе щеки, с тревогой отмечая выражение лица невестки.
 – Вы только что прилетели?
 Она бросила быстрый взгляд на горничную, и та немедленно удалилась.
 – Нет, я пробыла весь вечер с Пилар. Но я так и не видела врача.
 Динна сняла жакет и почти упала на стул.
 – У вас очень усталый вид.
 На лице свекрови, похожем на высеченную из гранита маску, жили только старые хитрые глаза.
 – Устала я или нет, к делу не относится. Меня интересует, кто такой этот доктор Киршман и куда он пропал?
 – Доктор Киршман – хирург, известный на всю страну. Сегодня он пробыл с Пилар допоздна и через несколько часов снова к ней придет. Динна... – мадам Дюра замялась и добавила мягче: – дело в том, что он просто не может ничего больше сделать. Во всяком случае, сейчас.
 – Но почему?
 – Сейчас нам остается только ждать. Пилар должна собраться с силами. Она должна... должна жить.
 Когда мадам Дюра произносила последнее слово, на ее лице отразилась боль. Динна провела рукой по глазам.
 – Может, вы что-нибудь съедите? Динна покачала головой:
 – Нет. Мне нужно только принять душ и немного отдохнуть. – Динна подняла на свекровь взгляд, полный страдания. – Извините, что я ворвалась вот так, не поздоровавшись, не сказав «я рада вас видеть», но, честное слово, я просто не могу.
 – Я понимаю.
 Динна задумалась, так ли это, но потом решила, что в действительности ей все равно, понимает ее свекровь или нет.
 – Дорогая, все-таки мне кажется, вам нужно поесть, – сказала мадам Дюра. – Вы выглядите очень усталой.
 Динна чувствовала себя не лучше, чем выглядела, но голода она не ощущала. Она бы просто не смогла есть. Только не сейчас. Не после того, как она увидела Пилар на больничной койке. Девочка так сильно пострадала и была так слаба, что ей даже не хватило сил сжать руку матери, и она просила Догги...
 – Я приму душ, переоденусь и сразу поеду обратно. Ночь обещает быть долгой. Кстати, у вас нет вестей от Марка?
 Динна нахмурилась. Свекровь кивнула:
 – Он будет здесь через час.
 Через час... Динна не видела мужа больше двух месяцев, но сейчас, говоря о нем, она не испытала никаких чувств, все ее чувства были направлены только на Пилар.
 – Марк едет из Афин. Он очень расстроен.
 – Он и должен быть расстроен. – Динна посмотрела прямо в глаза свекрови. – Это он купил Пилар мотоцикл. Я его умоляла не делать этого.
 Мадам Дюра возмутилась:
 – Динна, вы не должны его винить, я уверена, он сейчас и сам достаточно переживает.
 Динна отвела взгляд.
 – Не сомневаюсь. – Она встала. – Через час прилетает его самолет?
 – Да. Вы встретите его в аэропорту?
 Динна хотела было сказать «нет», но что-то в ней дрогнуло. Она подумала о Пилар и о том, каково Марку будет войти в палату и увидеть все это в первый раз. Динне показалось, что, если она позволит Марку войти в палату одному, это будет жестоко по отношению к нему. Пилар – его любимая малышка, его сокровище. Конечно, она их общая дочь, но для Марка Пилар – почти богиня. Ему будет еще тяжелее пережить то, что случилось. Динна решила, что не может оставить его одного в такой момент, она должна встретить его в аэропорту.
 – Вы знаете номер рейса? – Мать Марка кивнула. – Тогда я его встречу. Я не буду переодеваться, только умоюсь. Вы можете вызвать мне такси?
 – Конечно. – Старшая мадам Дюра, похоже, была удовлетворена. – Я с радостью это сделаю. Флоретта приготовит вам сандвич.
 Флоретта. «Цветочек». Динну всегда поражало, насколько не вяжется нежное имя с обликом толстой, поистине необъятных размеров кухарки мадам Дюра, но сейчас она об этом даже не подумала. Ей больше ничто не казалось забавным. Она отрывисто кивнула свекрови, вышла из комнаты и быстро пошла по коридору. Она уже собиралась войти в гостевую спальню, когда вдруг заметила картину – нежеланная, нелюбимая, забытая, та висела на стене темного перехода. На картине была изображена сама Динна с Пилар. Мадам Дюра полотно никогда особенно не нравилось. И вот сейчас, ни секунды не раздумывая, Динна решила, что заберет картину домой, туда, где ей место.
 В знакомой гостевой спальне Динна огляделась. Комната была обставлена мебелью в стиле Людовика IX, обитой шелком и дамастом, и выдержана в благородных песочно-бежевых тонах. Эта комната всегда казалась Динне холодной, даже когда они жили здесь с Марком во время медового месяца.
 Динна пригладила волосы рукой и попыталась сосредоточиться на мыслях о Марке. Что она почувствует, когда встретится с ним? Каково это будет: видеть его лицо, касаться его руки... после Бена? Может быть, Бен был только сном? Тогда почему сейчас он кажется ей более реальным чем Марк? Но вдруг этот бежево-шелковый мир снова поглотит ее заживо, чтобы никогда больше не выпускать? Динне очень хотелось позвонить Бену, но не было времени. Ей нужно было успеть добраться до аэропорта, прежде чем Марк выйдет из самолета, иначе она с ним разминется.
 Динна задумалась, нельзя ли каким-то образом предупредить Марка, что она его встретит, однако она знала по опыту, что такие сообщения часто оказываются бесполезными. Какой-нибудь господин с тихим невыразительным голосом будет стоять в углу и бормотать под нос: «Месье Дюра, месье Дюра...» – а Марк пройдет мимо, ничего не заметив. Даже если сообщение дойдет до Марка, оно может его испугать, и он станет волноваться за Пилар еще больше. По крайней мере от этого Динна должна была его избавить.
 В дверь постучалась горничная и сказала, что такси приехало. Сообщая это, горничная протянула Динне небольшой пакет. В пакете было два сандвича с окороком и кусок жареного цыпленка. «Возможно, месье тоже будет голоден». Динна только мысленно ужаснулась: «Как можно есть  сейчас?» 
 Если дорога из аэропорта до больницы показалась Динне нескончаемой, то сейчас ей, наоборот, почудилось, что они доехали слишком быстро. За окнами было темно. Сидя на заднем сиденье, Динна начала потихоньку засыпать, ее мысли беспорядочно перескакивали с Пилар на Бена, с Бена на Марка. Казалось, прошло всего несколько мгновений, и вот уже такси, взвизгнув тормозами, остановилось.
 – Voila.
 Динна рассеянно поблагодарила таксиста, расплатилась, добавив щедрые чаевые, и поспешила в здание аэропорта, расправляя на бегу юбку. Ей вдруг показалось, что она не переодевалась целую неделю, однако ее совершенно не волновало, как она выглядит, – слишком много было других поводов для беспокойства. Динна посмотрела на большое табло с номерами рейсов и выходов и поспешила к тому выходу, из которого должен был появиться Марк. Самолет только что приземлился, и пассажиры начнут выходить лишь через несколько минут, Динна успевала, но едва-едва. Пассажиры первого класса всегда выходят из самолета первыми, а Марк летает исключительно первым классом.
 Динна пробралась между другими людьми, чуть не споткнувшись о чьи-то чемоданы. Но зато она подбежала к выходу как раз вовремя – первые пассажиры уже проходили таможенный контроль. Вздохнув с облегчением, Динна встала в сторонке и стала наблюдать за пассажирами. На какое-то мгновение у нее мелькнула безумная мысль сделать Марку сюрприз, показать ему, что, несмотря на ее предательство этим летом, он ей небезразличен. Даже сейчас, когда ее сердце разрывалось от боли из-за Пилар, ей хотелось как-то поддержать Марка, облегчить ему жизнь. Поэтому она решила, что просто подойдет к нему, коснется его руки и улыбнется. Подарить ему крошечный островок радости в море боли – по крайней мере это она могла для него сделать. Динна плотнее запахнула на себе жакет и поправила воротник-шарф своей шелковой блузки цвета слоновой кости. Мимо нее уже прошли семь или восемь человек, но Марка пока не было видно.
 И вдруг Динна его увидела. Высокий, худощавый, подтянутый, в прекрасно сидящем костюме. Даже после перелета он выглядел безукоризненно. Динна с удивлением отметила, что, если судить по его виду, Марк не настолько убит горем, как она боялась. Или он еще не понял, насколько серьезно обстоят дела, или... Динна сделала шаг вперед и вдруг увидела нечто такое, отчего ее сердце замерло.
 Марк медленно повернулся, улыбнулся нежной улыбкой, той самой, какой он улыбался, когда называл ее не Динной, а Дианой, и протянул руку молодой женщине. Женщина сонно зевала, Марк обнял ее за плечи и привлек к себе. Женщина что-то сказала и погладила его по руке. Остолбеневшая Динна наблюдала за ними молча, она, конечно, задавала себе вопрос, кто эта девушка, но по большому счету ее это не интересовало. То, что она сейчас увидела, стало недостающим фрагментом головоломки, ответом на вопросы, которые она задавала себе много лет. Было совершенно ясно, что девушка не случайная знакомая, не просто попутчица. Марк явно хорошо ее знал и чувствовал себя с ней комфортно и непринужденно. Динна поняла это уже по тому, как они разговаривали, как двигались.
 Инстинктивно прикрыв рукой приоткрывшийся в молчаливом ужасе рот, Динна стояла неподвижно, словно приросла к полу, и смотрела, как они уходят от нее через зал. Наконец Марк и его спутница скрылись из виду. Динна опустила голову и, никого не замечая вокруг и отчаянно желая, чтобы и ее никто не видел, побежала к выходу. Выбежав из здания аэропорта, она поймала такси.




 Глава 16


 С трудом переведя дыхание, Динна назвала водителю адрес больницы. От быстрого бега и от паники ей было трудно дышать. Она положила голову на подголовник и закрыла глаза, в висках у нее стучало. Сейчас ей хотелось только одного: уехать из аэропорта как можно быстрее и как можно дальше.
 Она была ошеломлена, оглушена, словно ее накрыла с головой мощная волна, и одновременно у нее было неприятное чувство, будто она вошла в чужую спальню и застала хозяина раздетым, будто она увидела то, что ей не полагалось видеть. Динна снова засомневалась. Что, если женщина всего лишь случайная попутчица Марка? Что, если она сделала совершенно неправильные выводы? Однако интуиция подсказывала Динне, что за сценой, которую она увидела, кроется слишком многое. Она поняла это в первое же мгновение, как только увидела Марка с той женщиной. Более того – она уже была готова к этому. Но кто эта женщина? Как давно это продолжается? Неделю? Месяц? Год? Что это: событие в масштабах одного лета или нечто большее? Гораздо большее?
 – Приехали, мадам.
 Таксист, покосившись на счетчик, повернулся к Динне. Она его не слышала, ее мысли были слишком заняты. На протяжении всего пути от аэропорта она даже ни разу не вспомнила о Бене. И ей не приходило в голову, что, в сущности, она вела себя так же, как Марк, она сознавала только то, что увидела мужа с другой женщиной и что ей это не безразлично. Далеко не безразлично. Боль и неожиданное открытие буквально ослепили Динну.
 – Мадам?
 Таксист снова посмотрел на нее. Динна перевела невидящий взгляд на счетчик.
 – Je m'excuse [11] , – пробормотала она.
 Быстро расплатившись с таксистом, Динна вышла из машины и огляделась. Она видела, что вернулась в больницу, но не понимала, как здесь оказалась. Динна не помнила, как назвала таксисту адрес. Поначалу она собиралась вернуться в квартиру свекрови, чтобы собраться с мыслями, но вместо этого приехала в больницу. Впрочем, возможно, это было и к лучшему. Марк скорее всего заедет домой, чтобы оставить вещи и повидаться с матерью, и только потом поедет к Пилар. Таким образом, у Динны будет какое-то время до его приезда. Она была пока не готова встретиться с мужем. Всякий раз, думая о Марке, Динна мысленно видела рядом с ним хорошенькую молодую женщину, склонившую к нему голову; они смотрели друг на друга, Марк обнимал ее за плечи. Женщина была так молода! Глаза Динны заволокли слезы. Толкнув тяжелую стеклянную дверь, она вошла в вестибюль больницы и глубоко вдохнула ставший уже привычным больничный запах. Не глядя по сторонам, вошла в лифт и нажала кнопку четвертого этажа. Динна действовала как робот, тело двигалось без участия разума. Она чувствовала, что что-то делает, но не осознавала собственных действий. Перед ее глазами стояли лица Марка и незнакомой женщины. Рядом стой женщиной Марк выглядел очень счастливым и очень молодым.
  * *   * 
 – Ты уверена, что все в порядке?
 Марк взял плащ и устало посмотрел на Шанталь, лежащую на кровати.
 – Ничего со мной не случится. Не волнуйся за меня, у тебя сейчас и без того достаточно поводов для беспокойства.
 Но Шанталь прекрасно знала, что Марк не любит, когда она бывает усталой. После того как она чуть не умерла, врач предупредил Марка, что ей не следует переутомляться. С тех пор Марк обращался с ней как заботливый папочка с болезненным ребенком. Чтобы ее диабет больше не вышел из-под контроля, Марк старался, чтобы Шанталь побольше отдыхала, хорошо питалась и берегла себя. Он делал все, чтобы та ничтожная вероятность повторения, о которой их предупреждал врач, не могла стать реальностью.
 – А ты? Я волнуюсь за тебя.
 Шанталь протянула руки к Марку. Ей было больно видеть, что он уходит, было ненавистно сознание того, как мало она может для него сделать. Но она понимала, что не может поехать с ним в больницу: там будет Динна. Уговорить Марка, чтобы он взял ее в Антиб, настаивать на своем, когда все хорошо, – это одно, пойти же с ним сейчас – совершенно другое. Это было бы с ее стороны безумием. Шанталь понимала, что момент неподходящий. У нее всегда было превосходное чувство времени.
 – Обещай, что позвонишь и расскажешь, как она, хорошо?
 В ее глазах читалось искреннее участие, и Марк испытал прилив благодарности.
 – Обещаю. Я позвоню сразу же, как только что-нибудь узнаю. И, дорогая... – Марк сел на кровать и привлек Шанталь к себе. – Спасибо тебе. Не знаю, как бы я перенес эту поездку без тебя. Это была самая трудная ночь в моей жизни.
 – Марк-Эдуард, Пилар обязательно поправится, я уверена.
 Марк крепко обнял ее. Потом отстранился, вытер глаза и прочистил горло.
 – J'espere. Я надеюсь.
 – Oui, oui. Je le sais [12] .
 Но откуда Шанталь может знать? Разве не может она ошибаться?
 – Я еще вернусь за портфелем.
 – Если я буду спать, ты меня разбудишь?
 В глазах Шанталь затаилась улыбка, от которой она стала похожей на котенка. Марк рассмеялся:
 – Обязательно.
 Но его мысли были уже далеко от Шанталь, он был уже не с ней. Они приехали из аэропорта всего десять минут назад, но у Марка вдруг возникло ощущение, что он тратит слишком много времени. Он надел плащ.
 – Марк-Эдуард!
 Марк был уже у двери, он остановился и оглянулся.
 – N'oblie pas que je t'aime... He забудь, что я тебя люблю.
 – Moi aussi! Я тебя тоже. Дверь бесшумно закрылась.
 Марк-Эдуард приехал в больницу в крошечном «рено» Шанталь и оставил машину поодаль от входа. Правильнее было бы взять такси, но он не хотел терять ни минуты. Ему нужно было как можно быстрее попасть в больницу, к дочери, увидеть, что с ней, попытаться все осмыслить. В полете Марк думал об этом много раз, снова и снова. В голове вертелись бесчисленные «как», «когда» и «почему», но ни одно не находило ответа. Временами ему казалось, что ничего не случилось, что они просто возвращаются в Париж после командировки в Грецию... а потом все вдруг снова становилось кристально ясно, и он вспоминал про Пилар. Если бы не Шанталь, он бы не смог держать себя в руках, без нее он вряд ли выдержал бы этот перелет.
 В вестибюле больницы было тихо. Доминик еще раньше по телефону сообщила ему номер палаты Пилар, и еще до отъезда из Афин Марк смог связаться с доктором Киршманом. Но делать выводы было рано. Пилар получила серьезные травмы черепа, повреждения ног были, возможно, необратимыми, у нее был разрыв селезенки и ушиб одной почки. В целом ее состояние оценивалось как очень тяжелое.
 Входя в лифт и нажимая кнопку четвертого этажа, Марк почувствовал стеснение в груди. Пока лифт поднимался, он не думал вообще ни о чем, в голове было пусто. Наконец двери с жужжанием раздвинулись, и он вышел в коридор. Марк огляделся, не зная, где искать своего ребенка, и на мгновение растерялся, почувствовав себя беспомощным. Но затем он увидел медсестру, сидящую за столом, и подошел к ней.
 – Вы к Пилар Дюра?
 Медсестра стала объяснять, как пройти в палату, но Марк жестом прервал ее:
 – Как она?
 Медсестра посмотрела скорбным взглядом:
 – Месье, она в критическом состоянии.
 – Но ей стало лучше, чем было?
 Вместо ответа медсестра только молча покачала головой.
 – А что доктор Киршман, он здесь?
 – Сейчас – нет, но он был утром. Скоро он опять вернется. Уверяю вас, он очень тщательно следит за состоянием девочки, оно постоянно контролируется мониторами... Мы делаем все возможное.
 На этот раз Марк только кивнул. Он нервно кашлянул, прочищая горло, и стремительно зашагал по коридору, на ходу вытирая глаза. Ему нужно было собраться, взять себя в руки, чтобы показать Пилар, что все будет хорошо, чтобы придать ей сил, чтобы помочь ей выкарабкаться. Шанталь была забыта, сейчас он думал только о своей девочке.
 Дверь в палату была раскрыта, и Марк заглянул внутрь. Казалось, палата буквально напичкана приборами. Возле Пилар находились две медсестры: одна – в белом халате, другая – в зеленом стерильном костюме, в каких работают в операционной. Обе пристально посмотрели на Марка. Он бесшумно вошел в палату.
 – Я ее отец.
 В шепоте Марка послышались властные нотки, и обе медсестры кивнули. Марк быстро оглядел палату, и его взгляд остановился на Пилар. Она лежала на кровати, опутанная какими-то трубками, окруженная мониторами, реагирующими на каждое ее дыхание, и казалась совсем маленькой. Когда Марк посмотрел в ее лицо, то на мгновение похолодел. Пилар была очень бледна, ее кожа приобрела пепельный оттенок, искаженное лицо казалось незнакомым, только подойдя ближе, Марк узнал в лежащей своего ребенка. Трубки, боль, бинты – все это изменило Пилар почти до неузнаваемости, но Марк ее узнал. Дочь лежала с закрытыми глазами. Некоторое время Марк молча смотрел на нее, затем бесшумно подошел ближе и дотронулся до ее руки. Рука чуть заметно дрогнула. Пилар открыла глаза, но не улыбнулась, лишь во взгляде промелькнула тень узнавания.
 – Пилар, дорогая, это папа.
 Марк усилием воли удержал подступающие слезы. Больше он ничего не сказал, он лишь стоял, глядя на дочь, и держал ее за руку, пока ее яркие голубые глаза снова не закрылись. Марку вдруг перестало хватать воздуха, он почувствовал, что ему трудно думать, смотреть, даже просто дышать. Как это могло случиться? Почему это произошло именно с его ребенком? У него ослабели колени, он даже подумал, что сейчас упадет, но устоял на ногах, глядя на Пилар и держа ее маленькую бледную руку. Даже ногти ее были неестественного цвета – она дышала слабо, и пальцы недополучали кислород. Марк все стоял и стоял неподвижно, глядя на свою дочь и не произнося ни слова.
 Динна молча наблюдала за ним из угла палаты. Когда Марк входил, она ничего не сказала, и он ее не заметил за приборами.
 Лишь минут через двадцать он увидел знакомое лицо и глаза, наблюдавшие за ним с отчаянием. Марк был явно удивлен, он не понимал, почему она ничего не сказала, никак не дала знать о своем присутствии. Когда она пришла? Почему она сидит молча и неподвижно? Может быть, она в шоке? Динна была почти так же бледна, как Пилар, и вид у нее был глубоко подавленный.
 – Динна... – прошептал Марк еле слышно. Динна ни на секунду не сводила глаз с его лица.
 – Здравствуй, Марк.
 Он кивнул и перевел взгляд на Пилар.
 – Когда ты прилетела?
 – В пять часов.
 – Ты провела здесь всю ночь?
 – Да.
 – Перемены есть?
 Динна помолчала. Марк бросил на нее вопросительный взгляд.
 – Мне кажется, ей стало хуже. Некоторое время назад я ненадолго уходила... мне нужно было... я съездила к твоей матери и оставила у нее сумку. Меня не было около двух часов, но когда я вернулась, мне показалось, что Пилар стало труднее дышать. В это время с ней был доктор Киршман. Он сказал, что, если в ближайшие несколько часов ее состояние не улучшится, придется делать еще одну операцию.
 Динна вздохнула и отвела взгляд. У нее возникло чувство, что за два часа она потеряла обоих: и Пилар, и Марка.
 – Я только что прилетел.
 «Неправда, не только что. Ты прилетел два часа назад. Где ты был все это время?» Но вслух Динна ничего не сказала.
 Около часа они оставались в палате, потом медсестра попросила их выйти – нужно было сменить Пилар повязки. Динна медленно встала и вышла из палаты. Марк помедлил, ему не хотелось даже ненадолго уходить от ребенка. Динна снова вспомнила сцену в аэропорту. Она вдруг поняла, насколько все это странно: они с Марком не виделись два месяца, но, встретившись, едва поздоровались друг с другом. Динна не могла разыгрывать спектакль счастливого воссоединения семьи – внезапно она поняла, что для этого слишком поздно. Но и Марк тоже решил не разыгрывать этого спектакля – или просто все его мысли были заняты Пилар.
 Опустив голову, Динна побрела по коридору. Она шла и пыталась вспомнить молитвы, которые знала в детстве. Вся ее энергия ушла на Пилар, на Марка не осталось ничего. Она слышала за спиной его шаги, но даже не оглянулась. Динна просто шла, медленно переставляя ноги, пока не достигла конца коридора. Здесь она остановилась и рассеянно посмотрела в окно, из которого было видно только стену. В стекло, как в зеркало, она увидела, что Марк подошел и остановился у нее за спиной.
 – Динна, чем я могу тебе помочь? – Голос у него был усталый и подавленный. Динна медленно покачала головой. – Просто не знаю, что сказать... – Марк заплакал. – Это моя ошибка, не надо было дарить... ей...
 – Теперь это уже не важно. Ты это сделал, а что сделано, то сделано. Это могло случиться и по-другому, сотней разных способов. Марк, с Пилар произошел несчастный случай. Кто виноват в происшествии, кто купил ей мотоцикл... – сейчас уже не имеет никакого значения. Голос Динны тоже дрогнул.
 – Mon Dieu... – Марк закрыл лицо руками, выпрямился и глубоко вздохнул. – Господи, только бы она поправилась! А вдруг она не сможет ходить?
 – Тогда мы научим ее жить так хорошо, как это только будет возможно в ее состоянии. Теперь мы просто обязаны это сделать. Перед лицом того, что предстоит девочке, ей понадобится наша поддержка, наша помощь, наша любовь.
 «Если только нам будет дана такая возможность». Впервые за двадцать лет Динна вдруг испытала приступ безумного ужаса. «Что, если?..»
 Марк положил руки ей на плечи и медленно повернул к себе. На Динну смотрело лицо очень старого, усталого человека, а глаза у него были точно такие же, как у Пилар.
 – Ты меня когда-нибудь простишь?
 – За что?
 Голос Динны прозвучал холодно и отчужденно.
 – За это. За то, что я сделал с нашей девочкой. За то, что не послушал тебя, когда надо было послушать. За...
 – Марк, я приезжала в аэропорт, чтобы тебя встретить.
 Марк посмотрел Динне в глаза, и у него внутри все похолодело: у нее был такой взгляд, словно в ней что-то умерло.
 – Наверное, мы с тобой разминулись.
 Марк вопросительно посмотрел на нее, пытаясь что-нибудь прочитать на ее лице.
 – Нет, не разминулись. Я уехала. Я... то, что я увидела, мне многое объяснило. Мне следовало догадаться раньше, гораздо раньше. Но я не догадывалась. – Динна улыбнулась слабой улыбкой и пожала плечами. – Наверное, я просто была дурочкой. Хочу тебя поздравить, она не только хорошенькая, но и молодая.
 В голосе Динны слышались горечь и сожаление. Она почувствовала, как напряглись руки Марка на ее плечах.
 – Динна, думаю, ты не понимаешь.
 Однако его попытка возразить прозвучала неуверенно. Он был очень расстроен и к тому же слишком устал, чтобы придумать убедительную историю. Марку показалось, что вся его жизнь катится под откос.
 – Перелет был для меня очень нервным, а до этого я пережил ужасный день, ты сама это знаешь. Я разговорился с этой девушкой, и мы...
 – Марк, замолчи, я не хочу ничего слышать. – Динна знала правду, просто знала ее интуитивно, и ей не нужны были лживые заверения. – Прошу тебя, только не сегодня.
 – Динна...
 Но Марк и сам не мог продолжать. В другой ситуации, возможно, он и смог бы что-то сказать, но не сейчас. Он был просто не в состоянии сочинить подходящее объяснение.
 – Право, это не то, что ты думаешь.
 Произнося эти слова, Марк сам себя ненавидел. Ведь все было именно так, как подумала Динна, а теперь, отрицая существование Шанталь, он почувствовал себя еще и предателем.
 – Это не то...
 – Не надо, Марк, все было ясно как день. Что бы ты сейчас ни говорил, ничего не изменится. Я видела все своими глазами и не хочу сейчас обсуждать, что я увидела и что почувствовала. – Стрела поразила ее в самое сердце. – Наверное, все эти годы ты считал меня ужасно глупой.
 – Почему ты думаешь, что это продолжается годы? «Проклятие, откуда она знает?»
 – Я поняла это по тому, как вы двигались вместе, как вы шли, как она на тебя смотрела. Такой легкости в общении, непринужденности невозможно достичь за короткое время. С ней ты был больше похож на женатого мужчину, чем со мной.
 Динна вдруг засомневалась. Ведь она с Беном точно так же чувствовала себя его женой, хотя они были знакомы очень короткое время. И все-таки, возвращаясь из аэропорта, она знала, что ее выводы верны. Многое встало на свои места: отлучки Марка, расстояния, частые поездки, парижский номер телефона, подозрительно часто появлявшийся в счетах за международные звонки, несколько странных историй, рассказанных Марком, которые всегда казались Динне не очень убедительными. Если дело не в этой девушке, значит, был кто-то другой. И это продолжалось годы, теперь Динна была в этом уверена.
 Марк снова посмотрел на нее:
 – Что ты хочешь от меня услышать?
 – Ничего. Говорить просто нечего.
 – Ты хочешь сказать, что все кончено и ты от меня уходишь только потому, что увидела меня в аэропорту с какой-то девушкой? Динна, но это же нелепость, ты сошла с ума.
 – Неужели? А разве мы очень счастливы вместе? Скажи, Марк, тебе нравится мое общество? Или, может быть, между нами существует глубокая неразрывная связь, мы уважаем желания, чувства и потребности друг друга? Может быть, ты хочешь сказать, что после многих лет супружества мы с тобой пребываем в счастливом блаженстве?
 – А ты не допускаешь, что я все еще тебя люблю? При этих словах на глазах Марка показались слезы. Динна повернулась к нему:
 – Если и так, это не имеет значения. Слишком поздно. Их дороги уже разошлись.
 – Динна, что ты говоришь? Лицо Марка посерело.
 – Не стоит сейчас углубляться в это. Давай сначала переживем случившееся с Пилар, а о нас с тобой мы сможем поговорить потом.
 – Мы все уладим, я уверен.
 Марк посмотрел на Динну. Во взгляде была такая решимость, что она вдруг почувствовала, как на нее свинцовой тяжестью наваливается усталость.
 – Почему ты так думаешь? Почему это мы должны все уладить?
 – Потому что я так хочу.
 Однако в голосе Марка не было обычной уверенности.
 – В самом деле? Это еще почему? Потому, что у тебя, кроме жены, есть еще любовница? Вряд ли я могу тебя упрекнуть, ведь это очень удобный вариант. Кстати, Марк, где она живет? Здесь? В таком случае все сложилось очень удачно.
 Теперь Динна поняла, почему Марк не хотел, чтобы она поехала с ним в Грецию.
 – Динна, прекрати!
 Марк схватил ее за руку выше локтя, но она вырвалась.
 – Оставь меня в покое.
 Впервые в жизни Динна его ненавидела. Она ненавидела его за то, чем он был, что он с ней сделал, за все, чего ему не дано было понять. На какое-то мучительное мгновение Динна поймала себя на мысли, что отчаянно тоскует по Бену. А Марк? Возможно, она сама не так уж сильно от него отличается и ненамного лучше? Динне было трудно собраться с мыслями.
 – Я не хочу обсуждать этот вопрос сегодня. У нас и без того есть о чем думать. Обсудим все, когда жизнь Пилар будет вне опасности.
 Марк кивнул с заметным облегчением. Ему нужно было выиграть время. Он не сомневался, что если спокойно все обдумает, то найдет нужные слова и исправит ситуацию.
 Медсестра знаком позвала Марка и Динну. Оба поспешили в палату, их собственные проблемы были мгновенно забыты.
 – Есть какие-то изменения? – первым спросил Марк.
 – Нет, но девочка проснулась и позвала вас обоих. Поговорите с ней немного, но будьте осторожны, ей нельзя переутомляться. У нее мало сил, а они ей очень нужны.
 Вернувшись в палату, Динна заметила, что состояние Пилар немного изменилось. Цвет лица не улучшился, но глаза как будто стали более живыми. Пилар переводила взгляд с одной медсестры на другую, всматривалась в их лица и, казалось, кого-то искала.
 – Здравствуй, дорогая, мы здесь. Папа тоже приехал. Динна подошла вплотную к кровати и очень бережно погладила Пилар по руке. Закрыв глаза, она представила Пилар маленькой девочкой.
 – Я... рада...
 Пилар перевела взгляд на отца и попыталась улыбнуться, но ей было трудно дышать, и время от времени, чтобы собраться с силами, она закрывала глаза.
 – Здравствуй... папа... Как там... в Греции? Похоже, Пилар стала лучше осознавать настоящее, чем некоторое время назад. Неожиданно она стала проявлять беспокойство.
 – Пить... я хочу пить.
 Динна посмотрела на медсестру, но та отрицательно покачала головой и сделала знак пальцем: «Нет».
 – Воды...
 – Позже, дорогая.
 Динна продолжала говорить с дочерью успокаивающим голосом, Марк молча стоял рядом. Казалось, он утратил дар речи. По его глазам, полным слез, и дрожащим губам Динна поняла, что он с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.
 – Все в порядке? – наконец проговорил Марк. Пилар снова попыталась улыбнуться, потом осторожно кивнула.
 «Но как, как все может быть в порядке, когда Пилар в таком состоянии?» – подумала Динна.
 Словно поняв, что сейчас переживает Марк, Пилар пристально посмотрела на него и с заметным трудом стала подбирать слова.
 – Я... ехала... слишком быстро... папа, я сама... во всем виновата... ты не виноват... – Она закрыла глаза и слабо сжала руку Динны. – Простите.
 Марк плакал, уже не таясь, слезы текли по его щекам. Он отвернулся. Пилар не открывала глаз.
 – Не волнуйся, дорогая. Сейчас уже не важно, кто виноват. – Марк посмотрел на Динну. – Но твоя мама была права.
 – Мама?..
 Голос Пилар заметно слабел.
 – Тсс, девочка, не разговаривай.
 – Помнишь... маленький домик, который у меня был в саду?.. Он мне все время снится... и еще моя собачка, Августин.
 Августин – так звали забавного маленького терьера. Сначала его заменили на мопса, потом на кота, потом на птичку, и в конце концов домашних животных не осталось совсем. Марку-Эдуарду не нравилось, когда в его доме живут животные.
 – Куда ты... отправил... Августина? Песика отдали в одну деревенскую семью.
 – Он уехал в деревню. Думаю, ему там очень хорошо, – быстро проговорила Динна.
 Она поймала взгляд Марка. Что означает эта перемена в Пилар? Хорошо это или плохо? Динне вдруг вспомнился крошечный младенец, который за несколько часов до смерти очень много шевелился у нее на руках. Филипп-Эдуард. Не то же ли самое происходит сейчас с Пилар? Или наоборот, ее активность – признак выздоровления? Но ни она, ни Марк не знали ответа на этот вопрос.
 – Мама... можно... мне вернуть... Августина? Попроси папу...
 Голосок Пилар прозвучал совсем по-детски. Динна закрыла глаза и быстро перевела дыхание.
 – Я поговорю с папой.
 В глазах Марка вдруг появился страх. Он посмотрел на Пилар, потом перевел взгляд на Динну.
 – Дорогая, мы купим тебе собачку... обязательно. Милую маленькую собачку с вислыми ушами, которая будет все время вилять хвостом.
 Марк пытался говорить хоть что-нибудь.
 – Но я не хочу другую, мне нужен... Августин, – жалобно пробормотала Пилар.
 Медсестра знаком велела Динне и Марку выйти. Пилар снова задремала и не видела, как родители вышли из палаты. Некоторое время они молча ходили взад-вперед по коридору. Наконец Динна не задумываясь взяла Марка за руку.
 – Когда вернется этот доктор Киршман?
 – Мне сказали, что скоро. Ты думаешь, ей стало хуже?
 Динна кивнула:
 – Мне кажется, она стала беспокойной, не находит себе места.
 – Но она разговаривает, может, это хороший знак?
 – Возможно, – согласилась Динна.
 Однако оба были сильно встревожены. Пока они ходили по коридору, Марк крепко обнял Динну за плечи, и она не стала стряхивать его руку. Она вдруг поняла, что Марк ей нужен, сейчас он был единственным человеком, который понимал, что она чувствует, и сам чувствовал то же самое.
 – Марк?
 Он посмотрел на Динну с мукой в глазах, но она только покачала головой. По ее лицу текли слезы. Марк снова обнял Динну. Ему нечего было сказать в утешение, он мог только плакать вместе с ней.
 Они снова стали ходить по длинному коридору. Прошли его из конца в конец раз семь или восемь и наконец сели на два соседних стула с прямыми спинками. От усталости глаза Динны казались остекленевшими. Она уставилась невидящим взглядом на измятый подол юбки.
 – Помнишь, как мы подарили Пилар эту собачку, когда ей было пять лет?
 Динна улыбнулась своим воспоминаниям. Они посадили маленького щенка в ботинок, поставили этот ботинок в шкафчик Пилар, а потом велели ей немедленно открыть дверцу и взять одежду. И тут она увидела песика, выглядывающего из ботинка. Пилар завизжала от восторга.
 Марк тоже улыбнулся, вспоминая эту сцену.
 – Я на всю жизнь запомнил, какое у нее было лицо.
 – Я тоже.
 Динна посмотрела на Марка, улыбнулась сквозь слезы и взяла его носовой платок, чтобы высморкаться. Она чувствовала себя очень странно. Всего час назад они ссорились и она намекала на развод, но сейчас это казалось не важным. Не их брак, а их ребенок – вот что сейчас имело значение. Какая бы трещина ни расколола их отношения, у них по-прежнему была Пилар. И в этот конкретный момент Марк был единственным человеком, понимавшим, что она, Динна, чувствует, а она была единственным человеком, разделяющим его страх за дочь. Казалось, если они будут крепко держаться друг за друга, не отпускать друг друга, если они будут двигаться, говорить, надеяться и молиться, то Пилар останется с ними, она не сможет умереть.
 Динна снова подняла взгляд на Марка, и он погладил ее по руке.
 – Попытайся расслабиться.
 Она вздохнула и прикрыла глаза рукой, но не успела ничего сказать – к ним подошла медсестра.
 – Доктор Киршман сейчас с девочкой, он хочет вас видеть.
 Марк и Динна одновременно вскочили и едва ли не бегом бросились к палате. Врач стоял у изголовья кровати, глядя то на Пилар, то на мониторы. Динне и Марку показалось, что прошло несколько часов, прежде чем они вместе с врачом вышли в коридор. Первым заговорил Марк:
 – Ну что, доктор? Врач был мрачен.
 – Я дам ей еще немного времени; если через час ее состояние не улучшится, мы заберем ее в операционную и будем решать, что делать.
 – Что вы можете сказать? – Марк жаждал услышать конкретные обещания, гарантии.
 – Я не знаю. Пока она держится, больше ничего сказать не могу.
 Доктор хотел бы сказать, что у нее хорошие шансы на выздоровление, но шансы были малы, и он предпочел ничего не говорить.
 – Хотите посидеть с ней еще немного?
 – Да, – первой ответила Динна.
 Она вернулась к изголовью кровати. Марк встал рядом с ней.
 Так они простояли почти час. Пилар все это время спала, издавая во сне странные звуки. Иногда она шевелилась, казалось, что ей трудно дышать. Марк опустил одну руку на кровать и коснулся маленькой хрупкой фигурки. Динна держала Пилар за руку и ждала. Чего? Наверное, надежды. Прошел почти час, и наконец Пилар проснулась.
 – Пить...
 – Пока нельзя, дорогая, – прошептала Динна с любящей улыбкой.
 Она с невыразимой нежностью дотронулась до лба девочки.
 – Позже, а сейчас тебе лучше поспать. Мама и папа с тобой. Поспи, дорогая, скоро, очень скоро тебе станет лучше.
 Пилар вдруг улыбнулась. Несмотря на опутавшие ее трубки, это была самая настоящая улыбка, сердца Динны и Марка неистово забились.
 – Мне... сейчас... лучше.
 – Я рад, cherie. А завтра тебе будет еще лучше.
 Голос Марка был тихим и нежным, как летний ветерок. Пилар снова улыбнулась и закрыла глаза.
 Буквально через несколько секунд вернулся доктор Киршман и кивком попросил их выйти. По дороге к двери прошептал:
 – Сейчас мы будем готовить ее к операции. Очень скоро вы можете вернуться в палату.
 Динна и Марк вышли в коридор. Динна почувствовала, что ей не хватает воздуха, словно ей, как и Пилар, стало трудно дышать. В коридоре было одновременно и холодно, и душно. Динна оперлась на руку Марка. Было четыре часа утра, и они оба не спали двое суток.
 – Она сказала, что ей лучше. – Марк ухватился за крошечную надежду. Динна кивнула. – Мне показалось, что и цвет лица у нее стал немного лучше.
 Динна собиралась что-то сказать, но не успела: в коридоре снова появился доктор Киршман.
 – Черт побери, ему нужно заниматься Пилар, а не ходить за нами!
 Марк пошел было навстречу врачу, но Динна застыла на месте и вцепилась в руку мужа. Она уже знала, что случилось. Она все поняла и не могла двинуться с места. Земля остановилась. Мир перестал существовать. Пилар умерла.




 Глава 17


 Из больницы Динна и Марк вышли на рассвете. На то, чтобы подписать необходимые в таких случаях бумаги и отдать распоряжения по поводу похорон, ушло около часа. Марк решил, что похороны должны пройти во Франции. Динне было безразлично. Ее мальчики были похоронены в Калифорнии, дочь будет лежать во Франции. Сейчас это не имело для нее значения. К тому же она подозревала, что Пилар, будь у нее возможность решать, тоже выбрала бы такой вариант. Доктор Киршман проявил доброту и сочувствие, но ничего не мог сделать: когда Пилар привезли с юга Франции, ее состояние было слишком тяжелым. Удар по голове был настолько силен, что оставалось только удивляться, как она не умерла в первые секунды после аварии.
 – Ох уж эти мотоциклы... – вздохнул врач.
 Марк болезненно поморщился.
 В больнице им предложили кофе, но они отказались. Наконец с формальностями было покончено. Марк взял Динну за руку и заботливо вывел на улицу. У Динны было такое ощущение, что в течение последнего часа ее мозг просто отказался работать. Она не могла ни думать, ни чувствовать. Конечно, она выполнила все необходимые формальности, но делала это чисто механически, и ее не покидало ощущение, что она умерла вместе с Пилар.
 Марк подвел ее к маленькому синему «рено» и отпер дверцу.
 – Чья это машина?
 Казалось странным задавать такой вопрос сейчас, в это утро, но Динна все-таки спросила, глядя на Марка почти невидящим взглядом.
 – Не важно, садись в машину, поедем домой. Никогда еще Марк не чувствовал себя таким одиноким, усталым, потерянным. Все его надежды, мечты, радости были уничтожены. Его не утешало то, что у него есть Динна и Шанталь, ведь он потерял Пилар. Марк завел машину, и по его щекам снова покатились слезы. На этот раз он не стал их сдерживать, теперь ему было все равно.
 Динна откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. В горле у нее стоял ком, грудь словно сдавило, у нее накопилось слез на всю оставшуюся жизнь, но сейчас она не могла плакать.
 Они медленно ехали по Парижу. Улицы были уже убраны, и в мокрых мостовых отражалось солнце. Оно светило слишком ярко. В такой трагический день должен висеть туман и идти дождь, но день выдался ясный, и оттого казалось, что страшного события вовсе не произошло. Как Пилар могла умереть в такой день? Но она умерла. Пилар умерла. Эта мысль снова и снова повторялась в сознании Марка. Динна невидящим взглядом смотрела в окно.
 Когда они подошли к двери в квартиру мадам Дюра, горничная уже ждала их, правда еще в халате. Она услышала гул лифта и выбежала их встретить. Выражение лица Марка-Эдуарда сказало ей все. Не произнеся ни слова, горничная заплакала.
 – Мне разбудить мадам?
 Марк отрицательно покачал головой. Будить мадам Дюра не было никакой необходимости, дурная весть вполне могла подождать.
 – Месье, приготовить вам кофе?
 Марк кивнул и бесшумно закрыл входную дверь. Динна с потерянным видом стояла в прихожей. Марк посмотрел на нее, вытер глаза и протянул ей руку. Динна так же молча взяла его за руку, и они вместе прошли в их комнату.
 Окна в комнате были зашторены, ставни закрыты, постель была разобрана, но Динне не хотелось ложиться. Ей было страшно представить, как она будет лежать и думать, что Пилар больше нет.
 Марк-Эдуард сел в кресло и закрыл лицо руками. Через некоторое время Динна услышала его рыдания. Она подошла к Марку и положила ему руки на плечи, но больше она ничем не могла ему помочь. В конце концов Марк-Эдуард выплакал слезы, и тогда Динна помогла ему лечь в постель.
 – Попытайся заснуть, – прошептала она, как раньше шептала, обращаясь к Пилар.
 – А ты? – хрипло спросил Марк.
 – Я тоже попытаюсь. Позже. Ты без чемодана? Динна удивленно огляделась. В комнате совсем не было вещей Марка.
 – Я его позже привезу.
 Марк закрыл глаза. Заехать за вещами означало увидеться с Шанталь, а значит, разговаривать с ней о Пилар. Марку предстояло сказать о ней и своей матери. И друзьям. Но ему было невыносимо даже думать об этом. Когда о чем-то рассказываешь, оно становится реальным. В уголках его глаз снова появились слезы. А потом он заснул.
 Принесли кофе. Марк спал, Динна взяла свою чашку и перешла в гостиную. Там, сидя в одиночестве, она пила кофе, видела в окне крыши Парижа на фоне неба, позолоченного рассветными лучами, и думала о своей девочке. В последние годы Пилар бывала разной, с ней часто приходилось нелегко, но в конце концов она бы выросла и повзрослела. Они стали бы друзьями. «Стали бы...» Динне было трудно даже мысленно произнести это. Для нее Пилар была по-прежнему здесь, рядом. У нее все еще не укладывалось в голове, что они никогда больше не поговорят, не поспорят, не посмеются вместе, что Пилар больше не встряхнет длинными, похожими на гриву белокурыми волосами, не сверкнет голубыми глазами, чтобы получить то, чего ей хочется, что никто больше не позаимствует шлепанцы Динны, ее помаду, что ее любимый халат не исчезнет вместе с модным пальто. И когда Динна об этом думала, ее слезы наконец прорвались наружу и хлынули потоком. Теперь она в полной мере осознала, что Пилар больше нет.
 – Динна?
 В центре комнаты стояла свекровь. В своем голубом халате пожилая женщина была похожа на ледяную статую.
 – Что случилось? Пилар?..
 Динна молча кивнула и закрыла глаза.
 – О Боже... Oh, mon Dieu... топ Dieu... – Мадам Дюра быстро огляделась, ее лицо было уже в слезах. – Где Марк?
 – Думаю, он спит. В постели.
 Мадам Дюра кивнула и молча вышла из комнаты. Сказать было нечего, но ведь она могла хотя бы попытаться, и за то, что она этого не сделала, в эту минуту Динна ее снова возненавидела. Смерть Пилар была их общей потерей, но ее свекровь могла бы сказать ей хоть что-нибудь.
 Динна на цыпочках вернулась в спальню. Стараясь не разбудить Марка, она открыла дверь как можно тише. Марк все еще спал и тихо похрапывал во сне. Динна посмотрела на него и подумала, что сейчас он уже не выглядит молодым. Его лицо скорбно обвисло, и даже спящий, Динна видела, он был не спокоен.
 Некоторое время Динна посидела, глядя на Марка и думая, что будет дальше, что им теперь делать. За один день изменилось слишком многое. Смерть Пилар. Женщина в аэропорту. Сейчас Динна поняла, у кого Марк, вероятнее всего, взял машину и где оставил багаж. Ей хотелось на него рассердиться, но в действительности ей было все равно. Динна почувствовала, что ей необходимо позвонить Бену. Она посмотрела на часы на руке Марка. Половина девятого. В Сан-Франциско сейчас ночь. Но Бен, возможно, еще не лег, и лучше позвонить, пока у нее есть такая возможность.
 Динна пригладила волосы рукой, снова надела жакет и взяла сумочку. Позвонить можно было с почты, которая находилась в полквартале от дома. Парижане, у которых нет телефона, тоже звонят оттуда. Динне совсем не хотелось, чтобы номер Бена появился в счете за телефон, который выставят мадам Дюра.
 Динна спустилась на лифте и прошла половину квартала до почты. Она чувствовала странное оцепенение, ноги у нее онемели, и она не могла идти быстро, но и замедлить шаг тоже не могла. Она просто шла и шла в одном и том же темпе, как робот, пока не добралась до почты и не вошла в телефонную будку. Закрыв за собой дверь, Динна набрала номер. Соединение произошло очень быстро, и Бен снял трубку уже после второго гудка. Пока Динна ждала ответа, ее охватила дрожь. По сонному голосу Бена стало понятно, что он уже лег.
 – Бен?
 – Динна? Дорогая, у тебя все в порядке?
 – Я...
 Динна замолчала, вдруг поняв, что больше не может ничего сказать.
 – Динна?
 Она по-прежнему не могла говорить, ее бросило в дрожь.
 – Ох, любимая, кажется, я понял... твоя дочь? Как она? С тех пор, как ты уехала, я каждую минуту тебя вспоминаю.
 В ответ Динна только и могла что всхлипнуть.
 – Динна! Дорогая, прошу тебя, постарайся успокоиться и поговорить со мной. – Бену вдруг стало страшно. – Бог мой, неужели она... – Бен помолчал и произнес очень тихо: – Динна?
 – Бен, сегодня утром она умерла.
 Произнеся эти слова, Динна снова долго не могла заговорить.
 – Господи, нет! Дорогая, ты там одна? Ты где?
 – Я на почте.
 – Ради Бога, что ты там делаешь?
 – Я пришла, чтобы позвонить тебе.
 – А... он тоже в Париже?
 – Да. – Динна с трудом перевела дыхание. – Он прилетел вчера ночью.
 – Мне очень жаль, сочувствую вам обоим.
 Динна снова всхлипнула. С Беном она могла не сдерживаться, могла дать себе волю, от него можно было не скрывать, как остро она в нем нуждается. С Марком же ей всегда приходилось держаться на уровне. Она должна была казаться такой, какой он хотел ее видеть, оправдывать его ожидания.
 – Хочешь, чтобы я приехал? Я могу вылететь утром первым рейсом.
 «И что ты будешь здесь делать?» – мысленно спросила Динна. Пилар все равно уже не вернешь.
 – Я была бы рада, если бы ты прилетел, но это не имеет смысла, я все равно вернусь через несколько дней.
 – Ты уверена? Не хочу добавлять тебе забот, но я могу вылететь прямо завтра, если тебе от этого станет легче. Как тебе нравится такое предложение?
 – Очень нравится. – Динна улыбнулась сквозь слезы. – Но лучше тебе не прилетать.
 – А как насчет... всего остального?
 Бен старался не показать, что он озабочен или расстроен.
 – Не знаю, это все потом.
 Он знал, что Динна говорит о Марке.
 – Ладно, не думай об этом сейчас. Тебе нужно продержаться, а всем остальным мы займемся позже. Где... где это будет?
 – Похороны?
 Как только Динна произнесла это слово вслух, ей самой захотелось умереть. У нее так сильно задрожали руки, что она чуть не выронила телефонную трубку. Она крепче сжала пальцы.
 – Марк хочет, чтобы... все было здесь. Для меня это не имеет значения. Да и Пилар, наверное, предпочла бы лежать здесь. В любом случае через два-три дня я уже буду дома.
 – Мне бы хотелось быть рядом с тобой в это трудное время.
 – Это... – Динна снова замолчала, не в силах говорить, – это не имеет значения. Со мной все будет в порядке.
 Но так ли это? Динна сейчас ни в чем не была уверена.
 – Ладно. Только имей в виду, если я буду тебе нужен, я сразу же приеду. В ближайшие несколько дней я не буду никуда отлучаться, не оставив номера телефона, так что ты сможешь со мной связаться в любой момент. Договорились?
 – Договорились. – Динна попыталась улыбнуться, но только расплакалась еще сильнее. – Ты... можешь... позвонить...
 – Ким?
 – Да, – всхлипнула Динна.
 – Позвоню прямо сейчас. А теперь тебе нужно пойти домой и отдохнуть. Дорогая, так дальше нельзя, тебе обязательно нужно отдохнуть. Поспи хотя бы немного. А как только ты вернешься, мы поедем в Кармел. Несмотря ни на что.
 Мне все равно, что будет потом, но ты поедешь со мной в Кармел. Погуляем по берегу, просто побудем вместе.
 Динна уже не всхлипывала, а рыдала. Они никогда не будут вместе. Никогда больше она не будет гулять по пляжу ни в Кармеле, ни в каком другом месте. Она навсегда останется в этом кошмаре, одна.
 – Динна, послушай меня, – продолжал Бен. – Покаты там, постарайся думать о Кармеле и помнить, что я тебя люблю, хорошо?
 Динна кивнула, не в силах ответить словами.
 – Любовь моя, я с тобой, держись, будь сильной. Я тебя люблю.
 – Я тебя тоже люблю.
 Но голос Динны был не громче шепота. Она повесила трубку, вышла из кабинки, подошла к окошечку расплатиться за звонок – и упала в обморок, осев на пол.




 Глава 18


 – Где ты пропадала? – Марк встретил Динну в гостиной, вид у него был помятый и изможденный. – Тебя не было несколько часов.
 Это прозвучало явным обвинением. Марк покрасневшими глазами посмотрел на Динну поверх чашки кофе. Динна подозревала, что и сама она вряд ли выглядит лучше, скорее, наоборот, много хуже.
 – Так где ты была?
 – Я вышла прогуляться. Извини, если заставила тебя волноваться, но мне нужно было подышать свежим воздухом. – Динна положила сумочку на стол. – Как твоя мать?
 – Думаю, ты сама догадываешься. Полчаса назад я вызывал ей врача, он сделал ей укол, теперь она, вероятно, проспит до полудня.
 На какое-то мгновение Динна позавидовала свекрови: какой простой способ избежать боли. Но вслух она сказала совсем другое:
 – А ты как?
 – У меня сегодня много дел. – Марк хмуро посмотрел на Динну и заметил на ее юбке грязь. – Что с тобой случилось, ты упала?
 Она кивнула и отвела взгляд.
 – Да, я споткнулась, наверное, это от усталости. Ничего страшного.
 Марк подошел к ней и обнял за плечи.
 – Тебе бы надо лечь в постель.
 – Я лягу, но ведь надо все приготовить?..
 – Я сам обо всем позабочусь. Тебе не нужно ничего делать.
 – Но я хочу...
 Динна вдруг забыла, что хотела сказать, как будто у нее никогда и не было своего мнения.
 – Нет. Я хочу, чтобы ты поспала. – Марк довел ее до спальни и усадил на кровать. – Может, вызвать тебе врача?
 Динна покачала головой, глядя на него таким взглядом, от которого у него сердце разрывалось.
 – Динна...
 – А как насчет твоей подруги? Марк встал и отвернулся.
 – Не думай об этом.
 – Возможно, сейчас не время, но рано или поздно нам придется об этом поговорить.
 – Может быть, и не придется.
 – Что ты хочешь этим сказать?
 Динна пристально посмотрела на Марка, почувствовав ее взгляд, он снова повернулся к ней.
 – Я хочу сказать, что это не твоя забота. И что я сделаю все от меня зависящее, чтобы решить этот вопрос.
 – Навсегда?
 Казалось, Марк долго колебался, но потом, глядя Динне в глаза, кивнул:
 – Да.
 Шанталь выходила из душа, когда услышала, что Марк открывает своим ключом дверь. Она не осмелилась позвонить на улицу Франсуа Премьер; когда же она в последний раз звонила в больницу, не представляясь, то ей только сказали, что состояние Пилар не изменилось. Шанталь собиралась позвонить еще раз после того, как выпьет кофе, но Марк-Эдуард пришел раньше и выглядел он так, будто не спал всю ночь.
 – Bonjour, mon cheri, как Пилар?
 Шанталь вышла из душа с полотенцем в руках и выжидательно посмотрела на Марка. То, что она прочла в его взгляде, испугало ее. Затем Марк закрыл глаза и прикрыл их рукой. Шанталь показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он снова посмотрел на нее.
 – Она... она умерла. Сегодня утром, в четыре часа.
 Он тяжело осел на стул в гостиной. Шанталь быстро сняла с крючка в ванной розовый банный халат и подошла к Марку.
 – Ох, Марк-Эдуард, дорогой... Мне так жаль. – Она опустилась рядом с ним на колени и нежно привлекла его к себе, обнимая за плечи и поглаживая, как ребенка. – Oh, mon pauve cheri [13] , Марк-Эдуард. Это ужасно.
 Марк не заплакал. Он сидел с закрытыми глазами и чувствовал странное облегчение оттого, что пришел к Шанталь.
 Шанталь хотелось спросить, не случилось ли еще чего-нибудь. Учитывая то, что произошло утром, это был нелепейший вопрос, но Шанталь не покидало ощущение, что Марк изменился, что он ведет себя как-то странно. Возможно, это только следствие потрясения и усталости. Она отпустила его и встала, чтобы приготовить^кофе, потом снова села у его ног, удобно устроившись на белом ковре. Розовый халат едва прикрывал ее, стройные ноги оставались открытыми.
 – Я могу что-нибудь для тебя сделать? Марк отрицательно покачал головой.
 – Шанталь, Динна видела нас вместе вчера ночью. Она приехала в аэропорт, чтобы меня встретить, и видела, как мы вместе выходили из самолета. Она все знает. Все. Женщины в этом отношении на редкость проницательны. Она сказала, что уже по тому, как мы двигались, ей стало ясно, что мы вместе давно.
 – Должно быть, она очень умная женщина. Шанталь смотрела в лицо Марка, выжидая, что он скажет дальше.
 – Да, на свой лад.
 – И что она сказала?
 – Почти ничего. Пока. За последние несколько часов слишком многое произошло. Но Динна обязательно вернется к этому разговору. Она американка, а американцы относятся к таким вещам очень серьезно. Они верят в преданность до гроба, в мужей, которые моют посуду, в детей, которые моют машину, по воскресеньям они всей семьей ходят в церковь и живут долго и счастливо лет до ста девяти.
 Марк говорил устало, в его голосе слышалась горечь.
 – А ты? Ты тоже во все это веришь?
 – Как бы то ни было, это прекрасная мечта. К сожалению, не очень реальная. Ты знаешь это не хуже меня.
 – Ну, и что же нам делать? Точнее, что собираешься делать ты?
 Шанталь не хотелось ставить вопрос прямо: «я или она», – но оба понимали, что фактически она говорила именно об этом, только другими словами.
 – Пока рано говорить. Шанталь, ты знаешь, что произошло, Динна в ужасном состоянии, она держит все эмоции в себе.
 – Раны еще слишком свежи.
 Марк кивнул и отвел взгляд. Он пришел, чтобы проститься с Шанталь, закончить их отношения, объяснить, что он не может так поступить с Динной, особенно теперь, когда они только что потеряли единственного ребенка. Но сейчас, когда он сидел рядом с Шанталь и смотрел на нее, ему хотелось только одного: привлечь ее к себе, провести руками по ее телу, крепко обнять ее и никогда не отпускать. Разве мог он отпустить ту, которую любил и в которой так нуждался?
 – Марк-Эдуард, о чем ты думаешь? Марк опустил глаза и посмотрел на руки.
 – О тебе, – тихо сказал он.
 – И что ты обо мне думаешь? Он снова посмотрел ей в глаза.
 – Я думал о том, что я тебя люблю и что прямо сейчас мне больше всего хочется заняться с тобой любовью.
 Некоторое время Шанталь лишь молча смотрела на него, потом встала и протянула ему руку. Марк взял ее за руку и молча пошел вслед за ней в спальню. Он стал спускать с ее плеч розовый халатик. Шанталь улыбнулась.
 – Шанталь, ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю.
 И на протяжении следующих двух часов Марк-Эдуард доказывал свою любовь всеми известными ему способами.




 Глава 19


 Официальная церемония похорон оказалась короткой, но оттого не менее мучительной. Динна была в простом черном шерстяном платье и черной шляпе с вуалью. Мать Марка тоже была вся в черном, включая черные чулки. Марк облачился в строгий черный костюм и черный галстук. Вся церемония проходила в маленькой церквушке в самом что ни на есть формальном французском стиле. Хор воспитанников церковно-приходской школы исполнил «Аве Мария». Когда тонкие детские голоса воспарили под своды церкви, Динне показалось, что ее сердце сейчас разорвется. Она старалась не слушать, но это было невозможно. По желанию Марка все было организовано исключительно по-французски: и поминальная служба, и музыка, и надгробная речь, и сами похороны на маленьком кладбище, в которых участвовал еще один священник, и поминальный прием для друзей и родственников. Последнее мероприятие растянулось на весь день, люди шли и шли нескончаемым потоком, со всеми нужно было обменяться рукопожатиями, ото всех выслушать выражения сочувствия и соболезнования. По всей вероятности, кому-то такой способ оплакивания потери приносил облегчение, но не Динне. У нее снова возникло ощущение, что Пилар у нее отняли, и на этот раз уже окончательно. Она даже позвонила из дома Бену.
 – Извини, я ненадолго, мне просто нужно было услышать твой голос. Я звоню из дома.
 – Как ты, держишься?
 – Не знаю. Кажется, на меня напало оцепенение. Все это похоже на цирк. Мне пришлось спорить с ними даже из-за открытого гроба. Слава Богу, хотя бы эту битву я выиграла.
 Бену не понравилось, как звучал ее голос: в нем слышались усталость, нервозность и напряжение. Но, учитывая обстоятельства, этому вряд ли стоило удивляться.
 – Когда ты возвращаешься?
 – Надеюсь, не позже, чем через несколько дней, но точно пока не знаю. Мы должны обсудить это завтра.
 – Когда будешь знать, дай мне телеграмму. Динна вздохнула:
 – Хорошо. Сейчас мне, наверное, лучше вернуться на это жуткое мероприятие.
 – Динна, я тебя люблю.
 – Я тоже.
 Динна боялась произнести вслух всю фразу – в комнату мог неожиданно кто-нибудь войти, – но она знала, что Бен все понял.
 Динна вернулась к гостям. Сейчас по комнатам дома ее свекрови бродило человек пятьдесят – шестьдесят, они негромко переговаривались, сплетничали, обсуждали Пилар, утешали Марка. Динне казалось, что она не видела Марка уже несколько часов. В конце концов он сам нашел ее, когда она стояла в кухне и задумчиво смотрела в окно.
 – Динна, что ты здесь делаешь?
 – Ничего.
 Она посмотрела на него большими печальными глазами. Марк определенно был сейчас бодрее, она же с каждым днем выглядела все хуже. Чувствовала себя Динна тоже неважно, но не стала говорить об этом Марку. Умолчала она и о том, что за последние четыре дня два раза падала в обморок.
 – Я просто зашла сюда передохнуть.
 – Да, день был очень трудный, мне жаль, что так получилось. Но если бы мы сделали по-другому, мама бы не одобрила.
 – Да, я понимаю.
 Динна посмотрела ему в глаза и вдруг осознала, что Марк ее тоже понимает и чувствует, как ей тяжело.
 – Марк, когда мы возвращаемся домой?
 – В Сан-Франциско? Динна кивнула.
 – Не знаю, я об этом еще не думал. А ты торопишься?
 – Я просто хочу вернуться. Здесь... мне здесь тяжелее.
 – Понимаю. Но у меня дела, работа. Мне придется задержаться как минимум на две недели.
 «Две недели!» Динна мысленно ужаснулась: она не выдержит столько времени в доме свекрови... и без Бена.
 – Но ведь мне незачем оставаться здесь, правда?
 – Что ты хочешь сказать? Ты собираешься вернуться домой одна? – Казалось, Марк расстроился. – Я бы не хотел, чтобы ты улетала одна, будет лучше, если мы вернемся вместе.
 Об этом он уже подумал. Марк понимал, что Динне будет очень тяжело вернуться домой в одиночестве, увидеть комнату Пилар, ее вещи. Ему не хотелось, чтобы ей пришлось пройти через это одной, и он считал, что ей лучше дождаться его.
 – Я не хочу ждать две недели.
 Казалось, Динна была одержима идеей вернуться. Марк снова отметил, что она выглядит вконец измотанной и изможденной.
 – Посмотрим.
 – Марк, я хочу вернуться домой. Голос Динны задрожал.
 – Хорошо, но сначала можешь кое-что для меня сделать?
 – Что?
 Динна посмотрела на него с недоумением. Что ему от нее нужно? Ей хотелось только одного: как можно скорее вырваться отсюда.
 – Давай уедем куда-нибудь вместе на пару дней. На уикэнд. Не важно куда, куда угодно, в какое-нибудь тихое место, где мы оба сможем отдохнуть. Нам нужно поговорить, а здесь у нас нет такой возможности. Я не хочу, чтобы ты уезжала до того, как мы поговорим. Спокойно, наедине. Ты можешь сделать это для меня?
 Динна долго молчала, потом посмотрела на Марка.
 – Не знаю.
 – Пожалуйста. Больше я тебя ни о чем не прошу. Два дня, а потом ты сможешь уехать.
 Динна отвернулась и снова посмотрела на крыши. Она думала о Бене, о Кармеле. Однако она не имела права спешить вернуться к Бену только для того, чтобы ей самой стало легче. Если ее брак требует от нее пожертвовать этими двумя днями, то она должна это сделать.
 Она снова повернулась к Марку и медленно кивнула:
 – Хорошо, я поеду с тобой.




 Глава 20


 – Черт побери, Шанталь, чего ты от меня ждала? Три дня назад умерла моя дочь, и ты хочешь, чтобы я объявил Динне о разводе? А тебе не приходило в голову, что с твоей стороны это непорядочно, что ты пытаешься воспользоваться трагедией в своих целях?
 Марк разрывался между двумя женщинами. Он уже не в первый раз почувствовал странное психологическое давление со стороны Шанталь, нечто вроде эмоционального шантажа. Обе женщины ждали, что он сделает выбор, очень болезненный для него выбор. На этой неделе Марк ощутил это особенно остро. Глядя на Динну, можно было подумать, что она готова уехать от него прямо сейчас. Она еще не простила его за то, что увидела в аэропорту в ту ночь, когда умерла Пилар. Но Марк не хотел ее терять. Динна – его жена, она ему нужна, он ее уважает, он к ней привык. И она – последнее, что связывает его с Пилар. Расстаться с Динной было бы для него все равно, что покинуть свой дом. Но и от Шанталь он тоже не хотел отказываться. Шанталь – его страсть, его возбуждение, его радость. Марк раздраженно посмотрел на Шанталь и взлохматил пятерней волосы.
 – Неужели ты не понимаешь, что сейчас рано об этом говорить?
 – Марк, прошло пять лет. Динна теперь все знает. И может быть, сейчас не рано, а как раз самое время.
 – Для кого, для тебя? Бога ради, Шанталь, наберись терпения! Дай мне во всем разобраться.
 – И сколько же тебе нужно на это времени? Еще пять лет? И все эти пять лет ты будешь жить там, а я здесь? Через две недели ты, кажется, должен вернуться домой, и что тогда? Как же я? Когда мы с тобой познакомились, мне было двадцать пять лет, сейчас мне почти тридцать. А потом мне будет тридцать пять, тридцать семь, сорок пять... Время летит быстро. Слишком быстро. И особенно это заметно в таких вопросах.
 Марк понимал, что она права, но он был не в настроении сейчас говорить об этом.
 – Послушай, давай отложим этот разговор на время, хорошо? Хотя бы из простой порядочности я должен дать Динне время оправиться от потери, прежде чем разрушать ее жизнь.
 В эти мгновения Марк почти ненавидел Шанталь – потому что она была ему не безразлична, потому что он не хотел ее терять и потому что это давало ей преимущество перед ним.
 И Шанталь это понимала.
 – Почему ты думаешь, что, если ты от нее уйдешь, ее жизнь будет разрушена? Может, у нее есть любовник?
 – У Динны? Не говори глупости. Мне кажется, ты вообще ведешь себя во всей этой истории абсурдно. Я уезжаю с Динной на уик-энд, нам с ней нужно многое обсудить. Я поговорю с ней и постараюсь понять, как обстоят дела. И тогда я сделаю правильный ход.
 – Это какой же ход?
 Марк украдкой вздохнул. Он вдруг почувствовал себя стариком. Вот оно – то, чего он боялся.
 – Тот, которого ты ждешь.
 Однако два часа спустя, когда Марк ловил такси, чтобы ехать на квартиру матери, где его ждала Динна, он снова мысленно вернулся к этому разговору. Марк недоумевал: почему Шанталь так на него наседает? Сначала она затеяла спор из-за Антиба, потом была эта ужасная ночь, когда он вернулся и обнаружил, что она без сознания, а возможно, и умерла, потому что перестала колоть инсулин. Теперь еще и это. Но почему? Почему именно сейчас? По какой-то необъяснимой причине, которой Марк сам не понимал, ему вдруг захотелось броситься к Динне и защитить ее от внешнего мира, который бывает столь жестоким.
 Утром они поехали за город. Всю дорогу Динна, погруженная в свои мысли, была до странности тиха и молчалива. Выбирая место для этой поездки, Марк постарался найти такое, которое не будет пробуждать болезненных воспоминаний о Пилар. Достаточно того, что им обоим приходилось бороться с воспоминаниями, пока они жили в доме мадам Дюра. И сейчас они направлялись в загородный дом одного из друзей Марка, расположенный неподалеку от Дрю.
 Марк покосился на Динну и опять переключил внимание на дорогу. Мысли его снова вернулись к Шанталь. Утром, перед отъездом, он с ней разговаривал.
 – Ты расскажешь Динне про нас в эти выходные?
 – Не знаю. Посмотрим. Если я доведу ее до нервного срыва, ни тебе, ни мне от этого лучше не станет.
 Но Шанталь не желала проявлять понимание, она по-детски обиделась. Все эти годы она была терпелива, но сейчас вдруг отбилась от рук. И все же последние пять лет Шанталь была для Марка главной опорой, и он не хотел от нее отказываться. Но и с легкостью отказаться от Динны он тоже не мог. Марк снова взглянул на Динну. Она сидела с закрытыми глазами и молчала. Марк вдруг спросил себя, любит ли он ее. Он всегда думал, что любит, но, проведя лето с Шанталь, он уже не был так в этом уверен. Он больше ничего не знал наверняка, ему было трудно разобраться в себе, а тут еще Шанталь наседала. Всего два дня назад Марк пообещал Динне порвать с любовницей, а сегодня пообещал любовнице порвать с женой.
 – Далеко нам ехать?
 Динна открыла глаза, но не повернула головы. Усталость, не проходившая вот уже несколько дней, словно давила на нее.
 – Нет, еще около часа. Дом очень милый, я не был в нем с детства, но помню, что там очень хорошо. – Марк улыбнулся. Глаза Динны были обведены черными кругами. – У тебя усталый вид.
 – Я знаю. Может быть, в эти выходные я отдохну.
 – Ты не пила таблетки, которое выписал мамин врач? В свой последний визит врач мадам Дюра посоветовал Динне принимать снотворное. Динна мотнула головой:
 – Нет, я сама справлюсь.
 Марк состроил гримасу, и Динна впервые улыбнулась. Остаток пути они ехали в молчании. Место и вправду оказалось красивое. В окружении безупречно ухоженного сада стоял старый внушительный каменный дом благородных пропорций, почти шато. За домом на многие мили тянулся фруктовый сад.
 – Красиво, правда? – осторожно спросил Марк. Их взгляды встретились.
 – Да, очень. Спасибо, что привез меня сюда. – Марк стал доставать вещи. Динна еле слышно добавила: – Я рада, что мы поехали.
 – Я тоже. – Он очень тепло посмотрел на нее, и они улыбнулись друг другу.
 Марк внес чемоданы в дом и поставил их в холле. Дом был обставлен в основном английской и французской мебелью, все убранство соответствовало моде семнадцатого столетия, когда дом и был построен. Динна прошлась по длинным коридорам, любуясь красивыми наборными полами, выглядывая в окна, выходящие в сад. Дойдя до конца коридора, она попала в солярий, где между растениями стояли удобные кресла. Динна села в кресло и уставилась в землю. Она так задумалась, что не сразу услышала шаги Марка, гулко отдававшиеся от стен коридора.
 – Динна?
 – Я здесь.
 Марк вошел и задержался в дверном проеме, глядя то на жену, то на пейзаж.
 – C'est joli, non? – По рассеянности Марк заговорил по-французски. Динна подняла на него взгляд, и он повторил по-английски: – Красиво здесь, правда?
 Она кивнула.
 – Я поняла. Марк? – Динне не хотелось заводить этот разговор, но это было необходимо. – Как твоя подруга?
 Марк долго не отвечал.
 – Не понимаю, что ты имеешь в виду?
 – Понимаешь. – Динна посмотрела ему в глаза. К ее горлу вдруг подкатила тошнота. – Что ты решил?
 – Тебе не кажется, что сейчас рановато обсуждать этот вопрос? Мы только что вышли из машины.
 Динна улыбнулась:
 – Как это по-французски. Дорогой, как ты все это себе представлял? Что мы проведем милый уик-энд вдвоем, а в воскресенье вечером на обратном пути обсудим этот вопрос?
 – Я не для этого привез тебя сюда. Нам обоим нужно было сменить обстановку.
 Динна снова кивнула, но в ее глазах блеснули слезы.
 – Да, нужно. – Она думала о Пилар. – Но и поговорить об этом нам тоже необходимо. Ты знаешь, мне вдруг стало казаться странным, почему мы вообще все еще остаемся мужем и женой.
 Она посмотрела на Марка. Тот медленно вошел в солярий и сел в кресло.
 – Ты с ума сошла?
 – Возможно.
 Динна нашла носовой платок и высморкалась.
 – Динна, прошу тебя...
 Марк посмотрел на нее и отвел взгляд.
 – Что? Ты предпочитаешь делать вид, будто ничего не произошло? Марк, это невозможно.
 Слишком много всего случилось этим летом. Она встретила Бена, а потом узнала, что у Марка тоже кто-то был. Только у Марка связь, по-видимому, длилась уже не один год.
 – Но это не тот вопрос, который нужно решать прямо сейчас.
 – А когда, по-твоему, будет лучше? Нам обоим так плохо, что терять уже нечего, можно заодно вскрыть и этот нарыв. Если мы не сделаем этого сейчас, он будет постоянно болеть, даже если мы попытаемся делать вид, что его не существует.
 – Давно ты чувствуешь себя такой несчастной?
 Динна медленно кивнула и отвернулась к окну. Она думала о Бене.
 – До этого лета я не осознавала, что я была очень одинока, почти все время одна, что мы проводили вместе очень мало времени, что между нами осталось мало общего. Я не осознавала, как мало ты меня понимаешь. Ты не знаешь, что мне нужно.
 – И что же тебе нужно? – тихо и очень мягко спросил Марк.
 – Мне нужно твое внимание, твое время, твоя нежность, твой смех. Я хочу, чтобы мы гуляли по берегу... – Последнюю фразу Динна обронила не задумываясь и только потом удивленно посмотрела на Марка. – Я хочу, чтобы ты интересовался моей работой, потому что она для меня важна. Марк, я хочу быть с тобой, а не проводить все время дома сама с собой. Как ты думаешь, что будет теперь, когда Пилар не стало? Ты опять будешь уезжать на месяцы, а что делать мне? Сидеть и ждать? – Динна содрогнулась от одной только мысли о подобном существовании. – Я больше так не могу. И не хочу.
 – Тогда что ты предлагаешь?
 Марку хотелось, чтобы Динна заговорила о разводе первой.
 – Не знаю. Мы можем покончить с нашим браком. А если решим оставаться мужем и женой, наша жизнь должна измениться, особенно после того, что произошло.
 Динна мысленно ужаснулась собственным словам. Если она останется женой Марка, то не сможет быть с Беном. Но Марк – ее муж, мужчина, с которым она прожила восемнадцать лет.
 Марк казался раздраженным.
 – Ты хочешь сказать, что хотела бы ездить вместе со мной?
 – А почему нет? Она же с тобой ездит, не так ли? – До этого Динна наконец додумалась. – Почему я не могу?
 – Потому... потому что это неразумно и непрактично.
 И дорого.
 И потому что тогда он не сможет брать с собой Шанталь.
 – Дорого? – Брови Динны поползли вверх. – Ну-ну. Интересно, она сама за себя платит?
 – Динна! Я не собираюсь обсуждать с тобой это!
 – Тогда зачем мы сюда приехали?
 Динна прищурилась, ее глаза на бледном осунувшемся лице горели.
 – Мы приехали отдохнуть.
 Марк произнес это как монарх, как король. Тема закрыта.
 – Понятно. Значит, нам только и нужно, что продержаться эти два дня, оставаясь вежливыми друг с другом, а потом мы вернемся в Париж и будем делать вид, что ничего не случилось. Ты вернешься к своей подружке, а я – в Штаты, и все пойдет по-прежнему. Интересно, на сколько ты планируешь остаться в этот раз? На три недели? На месяц? На шесть недель? А потом ты снова уедешь неизвестно на какой срок, неизвестно с кем, а я буду торчать одна в этом чертовом музее, который называется нашим домом, и ждать твоего возвращения. Снова одна, черт возьми. Одна!
 – Неправда.
 – Так и есть, и ты сам прекрасно это понимаешь. Хочу тебе сказать, с меня хватит. Что касается меня, прежняя жизнь закончилась.
 Динна порывисто встала, собираясь выйти, но от резкого движения у нее закружилась голова. Она остановилась и посмотрела вниз, держась за кресло.
 Марк внимательно наблюдал за ней. Сначала он молчал, но в его взгляде читалась тревога.
 – Что случилось?
 – Ничего. – Динна выпрямилась и сердито посмотрела на Марка сверху вниз. – Просто я очень устала.
 – Так отдыхай. Пойдем, я покажу тебе нашу комнату. Марк бережно взял ее под руку и проводил по длинному коридору в противоположную часть дома.
 Они заняли хозяйскую спальню – роскошные покои, декорированные шелками цвета клубники и сливок.
 – Динна, тебе лучше прилечь. – Она выглядела все хуже. – А я пойду прогуляюсь.
 – И что потом? – Динна легла на кровать и посмотрела на Марка с несчастным видом. – Как нам быть дальше? Марк, я больше так не могу. Я не хочу играть в эти игры.
 Марк испытал большое искушение притвориться непонимающим, спросить: «Какие игры?» – и все отрицать. Но он промолчал, и Динна продолжала говорить, глядя ему в глаза:
 – Я хочу знать, что ты чувствуешь, что ты думаешь, что собираешься делать дальше. Что изменится в моей жизни – кроме того, что у нас больше нет Пилар? Я хочу знать, собираешься ли ты продолжать встречаться с любовницей. Я хочу услышать все то, что, по-твоему, было бы грубо произносить вслух. Марк, скажи все прямо сейчас, я хочу это услышать.
 Марк кивнул, молча пересек комнату и остановился у окна, глядя на расстилающиеся вдали пологие холмы.
 – Мне нелегко говорить о таких вещах.
 – Я понимаю, – мягко сказала Динна. – Половину времени, что мы прожили в браке, я не была уверена, что ты меня любишь.
 – Я всегда тебя любил, – сказал Марк, не оборачиваясь; Динна видела только его спину. – И всегда буду любить.
 Ее глаза защипало от слез.
 – Но почему? – Ей было трудно говорить. – Почему ты меня любишь? Потому что я твоя жена? По привычке? Или потому, что ты действительно что-то ко мне чувствуешь?
 Но Марк-Эдуард не ответил, он только повернулся к ней, и Динна увидела, что его лицо искажено болью.
 – Динна, нам обязательно нужно копаться в этом сейчас? Когда после... после смерти Пилар прошло еще так мало времени? – Марк задрожал всем телом. – Я не могу, просто не в состоянии...
 И он вышел из комнаты. Через некоторое время Динна увидела в окно, как он понуро бредет по саду. Стоило ей на него посмотреть, как ее глаза снова наполнились слезами. Последние несколько дней она чувствовала себя так, словно ее жизнь кончена. О Бене в эту минуту она даже не вспомнила, все ее мысли были только о Марке.
 Марк отсутствовал больше часа, а когда вернулся, Динна спала. Даже во сне ее лицо казалось изможденным, вокруг глаз темнели круги. Впервые за много лет Марк видел ее без макияжа, и по контрасту с алым шелком покрывала на кровати ее бледное лицо казалось почти зеленым. Марк вышел из спальни, миновал коридор и зашел в кабинет. Сев за стол, он некоторое время сидел неподвижно, глядя на телефон, затем, словно по обязанности, медленно поднял трубку и набрал номер.
 Шанталь ответила после третьего гудка.
 – Марк-Эдуард?
 – Да. – Он помолчал. – Как ты?
 «Зачем я позвонил? А вдруг Динна проснется?»
 – У тебя какой-то странный голос. Что-нибудь случилось?
 – Нет-нет, ничего не случилось, просто я очень устал.
 – Это естественно. Вы поговорили?
 Как же Шанталь настырна. Раньше Марк не замечал за ней такой особенности.
 – Вообще-то нет, так, немного.
 – Догадываюсь, как тебе должно быть трудно.
 Шанталь вздохнула.
 – Да, нелегко. – Марк помолчал. В коридоре послышались шаги. – Шанталь, я тебе позже перезвоню.
 – Когда?
 – Позже. – Пауза. – Я люблю тебя.
 – Я рада, дорогой, я тоже тебя люблю.
 Марк положил трубку, рука у него дрожала. Шаги приближались. Но оказалось, что он испугался напрасно, это был всего лишь смотритель дома – он пришел поинтересоваться, как они устроились. Удовлетворенный ответом Марка, смотритель ушел. Марк снова устало сел. Он отчетливо осознал, что так не может продолжаться, нельзя вести двойную игру до бесконечности. Звонить Шанталь и восстанавливать мир с Динной, летать из Калифорнии во Францию и обратно, выкручиваться и придумывать оправдания перед обеими женщинами, а потом, чувствуя угрызения совести, осыпать обеих подарками. Динна права. Изворачиваться эти несколько лет было очень тяжело, почти на грани возможного. Но тогда Динна не знала правду, а теперь знает, и это все изменило. Марк опять почувствовал себя хуже. Он закрыл глаза, и его мысли мгновенно унеслись с прошлое, в тот день, когда он последний раз виделся с Пилар. Они тогда гуляли по берегу моря. Пилар его поддразнивала, он смеялся, потом серьезно потребовал от нее обещания, что она будет осторожна с мотоциклом. Она снова засмеялась.
 К горлу подступил ком, и Марк громко разрыдался. Он даже не слышал, как в комнату, ступая в одних чулках, бесшумно, как кошка, вошла Динна. Она медленно подошла к Марку и положила руки на его плечи, содрогающиеся в рыданиях.
 – Все в порядке, Марк, я с тобой. – По ее лицу тоже текли слезы, Марк почувствовал, как они впитались в его рубашку, когда Динна прижалась щекой к его груди. – Все хорошо.
 – Если бы ты знала, как я любил Пилар... Ну зачем я это сделал! Если бы я не купил ей этот чертов мотоцикл! Мне надо было понимать, чем это может кончиться!
 – Сейчас это уже не важно. Так было назначено судьбой. Ты не можешь теперь убиваться всю жизнь.
 – Но почему? Почему это случилось с Пилар, почему с нами? Мы уже потеряли двух мальчиков, а теперь лишились последнего ребенка. Динна, как ты это перенесла?
 Она крепко зажмурилась.
 – Марк, у нас нет выбора. Я думала... когда два наших мальчика умерли, я думала, что сама умру. Мне казалось, что я не смогу прожить ни дня. Мне не хотелось жить; наступал очередной новый день, а мне хотелось забиться в какой-нибудь угол и никогда из него не выходить. Но я не забилась, каким-то образом я продолжала жить. Отчасти из-за тебя, отчасти из-за самой себя. А потом у нас появилась Пилар, и я забыла ту боль, я думала, что мне никогда больше не придется ее испытать. Но теперь я снова вспомнила, что это такое, только на этот раз все гораздо хуже.
 Динна опустила голову. Марк обнял ее.
 – Я понимаю. Знаешь, как бы я хотел, чтобы наши сыновья были живы! А теперь у нас больше нет детей.
 Динна молча кивнула, обостренно чувствуя боль, скрытую за его словами.
 – Я бы все отдал, чтобы вернуть Пилар.
 Они долго сидели молча, обнимая друг друга. Потом вместе вышли в сад. Когда они вернулись, наступило время обеда.
 – Если хочешь, мы можем пообедать в деревне. Марк посмотрел на Динну скорбным и усталым взглядом. Она покачала головой.
 – А может, будет лучше, если я что-нибудь приготовлю здесь? В доме есть продукты?
 – Смотритель сказал, что его жена принесла хлеб, сыр и яйца.
 – Что ты на это скажешь?
 Марк равнодушно пожал плечами. Динна сняла свитер, который надевала на прогулку, повесила его на спинку массивного стула в стиле Людовика XIV и пошла в кухню.
 Через двадцать минут у нее были готовы яичница-болтунья, тосты с сыром бри и две чашки горячего кофе. Динна сомневалась, что им обоим после еды станет легче. Разве еда имела сейчас хоть какое-то значение? Всю неделю их уговаривали поесть, как будто это могло что-то изменить. Но у Динны совершенно пропал аппетит, она могла бы не есть совсем. Она и сейчас приготовила все только ради Марка, ну и еще для того, чтобы чем-нибудь занять себя и его. Почему-то ни одному из них не хотелось разговаривать, хотя им было что сказать друг другу, и немало.
 Поели молча, а затем они разошлись по разным местам. Динна отправилась рассматривать картины, развешанные в галереях и по стенам длинных коридоров, а Марк ушел в библиотеку. В одиннадцать оба так же молча легли в кровать. Утром, едва Динна пошевелилась, Марк тут же встал с постели. Первое слово было сказано не раньше одиннадцати. Динна сидела за туалетным столиком, она лишь недавно встала, с утра ее подташнивало.
 – Ты плохо себя чувствуешь? – Марк встревоженно нахмурился.
 – Нет-нет, со мной все в порядке.
 – По твоему виду этого не скажешь. Может, приготовить тебе кофе?
 Динну затошнило даже от одной мысли о кофе. Она отчаянно замотала головой.
 – Спасибо, не нужно, честное слово, все нормально.
 – А тебе не кажется, что что-то не так? Ты уже несколько дней просто не похожа на себя.
 Динна попыталась улыбнуться, но попытка провалилась.
 – Мне неприятно это говорить, дорогой, но ты тоже выглядишь неважно.
 Марк только плечами пожал.
 – Может быть, у тебя открылась язва?
 Язва желудка развилась у Динны еще после смерти их первого ребенка, и она так и не зарубцевалась окончательно. Динна снова помотала головой.
 – У меня ничего не болит. Я просто постоянно чувствую себя обессиленной, и временами меня тошнит. Это просто от усталости. – Она снова попыталась улыбнуться. – Ничего удивительного. В последнее время мы оба не высыпались – смена часовых поясов, долгие переезды, потрясение... Думаю, можно только удивляться, как мы до сих пор держимся на ногах. Я уверена, что у меня нет ничего серьезного.
 Марк недоверчиво кивнул. Он заметил, что, вставая, Динна немного пошатнулась. Конечно, эмоциональные потрясения могут влиять на человека самым неожиданным образом. Динна пошла принять душ, и Марк снова задумался о Шанталь. Ему хотелось ей позвонить, но она бы потребовала от него отчета, стала бы спрашивать, какие у него новости, а ему было нечего ей сказать – кроме того, что он проводит уик-энд с женой и оба они чувствуют себя хуже некуда.
 Стоя под душем, Динна подняла голову и подставила лицо струям воды. Она думала о Бене. В Сан-Франциско сейчас два часа ночи, он должен спать. Динна отчетливо представила себе его лицо, увидела, как он лежит в кровати, темные волосы спутаны, одна рука покоится на груди, вторая где-то на ее теле... Нет, вероятнее всего, он в Кармеле. Она стала вспоминать, как ездила туда вместе с Беном. Это было так не похоже на последние дни, проведенные с Марком... Казалось, им с Марком больше нечего сказать друг другу, их объединяет только прошлое.
 Динна выключила воду, закуталась в махровое полотенце и немного постояла у окна ванной, глядя в сад. Этот дом разительно отличался от дома в Кармеле. Шато во Франции и коттедж в Кармеле, клубнично-алые шелка и уютная старая шерсть. Динне вспомнился мягкий клетчатый плед на простой деревенской кровати Бена. В этой несхожести, казалось, воплотился контраст между двумя ее жизнями. Простая, земная жизнь с Беном в его маленьком демократическом государстве, где они по очереди готовили завтрак и выносили мусор за дверь черного хода, и жизнь с Марком – внутренняя пустота при внешней роскоши и великолепии.
 Динна расчесала волосы щеткой и вздохнула.
 Марк читал в спальне газету и хмурился. Когда Динна вышла из ванной, он оторвался от чтения и поднял голову.
 – Ты пойдешь со мной в церковь?
 Динна в плотно запахнутом халате остановилась перед раскрытым гардеробом. Кивнув, она достала черную юбку и черный свитер. Они оба были в трауре, во Франции принято в таких случаях одеваться во все черное. Только в отличие от свекрови Динна не стала надевать черные чулки.
 Во всем черном, с темными волосами, уложенными в строгий узел, Динна выглядела непривычно скромно. В это утро она снова обошлась без макияжа. Казалось, ей стала безразлична ее внешность.
 – Ты очень бледна.
 – Это просто кажется по контрасту с черной одеждой.
 – Ты так думаешь?
 Марк с беспокойством посмотрел на нее, и они вместе вышли из дома. Динна улыбнулась. Марк вел себя так, будто боялся, что она умирает. Впрочем, возможно, он действительно боялся потерять еще и ее. Он уже так много потерял.
 До маленькой деревенской церквушки Святой Изабеллы доехали молча. В церкви Динна тихо села на скамью рядом с Марком. В милой крошечной церквушке собрались в основном местные крестьяне и лишь несколько парижан, приехавших, как и Марк с Динной, на выходные. Было тепло, и Динна вдруг вспомнила, что еще лето, даже не самый конец августа. В Америке скоро будут праздновать День труда, знаменующий начало осени. За последнюю неделю она потеряла чувство времени.
 Динне было трудно сосредоточиться на службе, она думала о Кармеле, о Бене, о Марке, о Пилар, вспоминала долгие прогулки в детские годы, потом ее взгляд уперся в чью-то макушку. Церемония все не кончалась, Динне стало душно в маленькой церкви. В конце концов она не выдержала, тронула Марка за рукав и начала шептать ему, что ей жарко, но его лицо вдруг поплыло у нее перед глазами, и в следующее мгновение все погрузилось в темноту.




 Глава 21


 – Марк?
 Динна очнулась и поняла, что Марк и еще какой-то мужчина несут ее к машине.
 – Тише, дорогая, не разговаривай.
 На бледном, осунувшемся лице Марка поблескивали мелкие капельки пота.
 – Поставь меня на ноги, со мной все в порядке, честное слово.
 – Об этом даже не думай.
 Динну усадили в машину. Марк поблагодарил помощника и стал уточнять дорогу до больницы.
 – В больницу? Зачем? Я не больна, мне стало плохо только потому, что в церкви было жарко и душно.
 – Там не было жарко, наоборот, довольно прохладно. И вообще этот вопрос не обсуждается.
 Марк захлопнул дверцу со стороны Динны, обошел вокруг капота и сел за руль.
 – Марк, я не хочу ехать в больницу!
 Динна положила руку на его локоть и посмотрела на него с мольбой. Она была бледна, ее кожа потускнела и приобрела сероватый оттенок. Марк завел мотор.
 – Меня не интересует, хочешь ты или нет! – отрезал он. Его застывшее лицо выражало решимость. У Марка не было ни малейшего желания снова оказаться в больнице, слышать больничные звуки, вдыхать больничные запахи. Он вообще никогда больше не хотел бы переступать порог больницы. Но... Его сердце зачастило. Вдруг Динна больна, вдруг с ней что-то серьезное? Вдруг... Он покосился на нее, стараясь не выдать своего страха, но она смотрела в сторону, на сельский пейзаж за окном. Марк всмотрелся в ее профиль, перевел взгляд на плечи, на руки. Как много черного цвета, какой строгий облик. Эта строгость казалась символом всего, что с ними происходит, всего, о чем они говорили. Ну почему нельзя было обойтись без всего этого? Почему это не мог быть самый обычный уик-энд за городом, после которого они вернутся, отдохнувшие и довольные, и встретят Пилар с ее ослепительной улыбкой? Марк снова посмотрел на Динну и вздохнул. Этот звук привлек ее внимание, она посмотрела на мужа.
 – Марк, не говори ерунды, я совершенно здорова.
 – Посмотрим.
 – Может быть, нам лучше сразу вернуться в Париж? Рука Динны, лежащая на его локте, задрожала, и Марк снова пристально посмотрел на нее. Вернуться в Париж – и к Шанталь? Да, он этого хотел, но сначала он должен был убедиться, что с Динной все в порядке.
 – Мы вернемся в Париж, как только ты покажешься врачу.
 Динна хотела было снова возразить, но у нее опять закружилась голова. Она откинулась на спинку сиденья и положила голову на подголовник. Марк посмотрел на нее с тревогой и прибавил газ. Динна больше не спорила – у нее просто не было на это сил.
 Прошло еще минут десять, и вот наконец они подъехали к небольшому современному зданию строгой архитектуры с вывеской «Больница Сен-Жерар». Марк молча вышел из машины, быстро обогнул ее и открыл Динне дверцу. Однако Динна не шелохнулась.
 – Ты можешь идти?
 В его глазах промелькнул ужас. А вдруг это первые симптомы инсульта? Вдруг Динну разобьет паралич, что тогда? Ему придется остаться с ней навсегда. Но ведь он сам хотел остаться с Динной? Марк совсем растерялся. Пока он помогал Динне выйти из машины, его пульс бился с бешеной скоростью.
 Динна хотела было сказать, что чувствует себя вполне нормально, но они оба знали, что это не так. Она глубоко вздохнула, слабо улыбнулась и встала. Ей хотелось показать Марку, что она сама справится, что ее состояние вызвано только нервным переутомлением. Когда они вошли в больницу, Динне вдруг действительно стало лучше, она даже засомневалась, не зря ли они сюда приехали. Она прошла несколько шагов своей обычной, легкой и непринужденной походкой и уже хотела сказать об этом Марку, но в это время мимо них провезли старика в инвалидном кресле – морщинистого, обрюзгшего, дурно пахнущего, с открытым ртом. Динна протянула руку к Марку – и потеряла сознание.
 Марк вскрикнул и подхватил ее на руки. Тут же к нему подбежали две медсестры и мужчина в белом халате. Не прошло и минуты, как Динна очнулась на столе в маленьком кабинете, пропахшем антисептиками. Она оглянулась и на мгновение растерялась. Потом увидела испуганного Марка, он стоял в углу.
 – Извини, просто этот старик...
 – Достаточно. – Марк медленно подошел ближе, поднимая руку. – Дело не в старике и не в том, что в церкви было жарко. – Он остановился рядом с Динной, высокий, мрачный, как-то враз постаревший. – Нужно наконец выяснить, в чем причина твоего состояния, ясно?
 Динна не ответила, врач кивнул Марку, и тот вышел.
 Марк беспокойно мерил шагами коридор, чувствуя себя здесь не в своей тарелке. Он покосился на телефон. «Позвонить Шанталь? А почему бы и нет, собственно? Что от этого изменится? Кто его увидит?» Но у Марка не было настроения разговаривать с Шанталь. Все его мысли были сейчас заняты Динной. Восемнадцать лет она была его женой, они только что потеряли единственного ребенка, а сейчас, возможно... Даже сама эта мысль была невыносима Марку. Он снова прошел мимо телефона, на этот раз даже не замедлив шаг.
 Ему показалось, что он ждал уже несколько часов, когда наконец к нему подошел молодой врач.
 Теперь Марк знал. У него был выбор: он мог сказать Динне правду, а мог соврать – совсем чуть-чуть погрешить против истины. Он спрашивал себя, обязан ли он сказать Динне правду, дать понять, что он  знает,  или же это она должна ему кое-что рассказать.




 Глава 22


 Динна села в кровати, ее лицо было белее стен больничной палаты.
 – Не может быть, ты меня обманываешь!
 Марк пристально посмотрел на нее и чуть заметно раздвинул губы в улыбке, он был совершенно спокоен.
 – Я тебя не обманываю. И боюсь, дорогая, что месяцев через шесть тебе будет очень трудно убедить кого-нибудь в своей правоте.
 – Но этого не может быть!
 Марк внимательно посмотрел на нее:
 – Это почему же?
 – Господи, да я слишком стара, чтобы забеременеть!
 – Это в тридцать семь-то лет? Не говори ерунды! У тебя впереди, наверное, еще лет пятнадцать для этого.
 – Но я слишком стара!
 Голос Динны сорвался на визг. Она чуть не плакала: ну почему врачи, прежде чем извещать Марка, не рассказали о ее беременности ей самой, не дали ей время справиться с потрясением? Но во Франции так не принято, здесь пациент узнает обо всем последним. Динна легко могла себе представить, какой спектакль разыграл Марк – решительный мужчина, важная персона, конечно, его должны первым известить о состоянии мадам, он не хочет, чтобы его жена расстраивалась, она и так за последнее время пережила слишком много горя...
 – Дорогая, не говори глупости.
 Марк подошел к кровати, положил руку на голову Динны и нежно погладил ее по темным волосам.
 – Вовсе ты не стара. Можно мне сесть?
 Динна кивнула, и он присел на край кровати.
 – Но срок... два месяца?
 Динна посмотрела на Марка с отчаянием. Ей очень хотелось, чтобы ребенок был от Бена. Она впервые подумала об этом совсем недавно, перед тем как уснула. Ее как будто озарило, она мысленно спорила сама с собой и уже засыпала, когда все вдруг сложилось в единую картину: головокружение, тошнота, постоянная сонливость. Тогда Динна думала только о Бене, она не хотела, чтобы ребенок был от Марка. Но если срок ее беременности – два месяца, значит, она беременна от Марка.
 – Наверное, это произошло в последнюю ночь перед моим отъездом. Прощальный привет, так сказать.
 На глаза Динны навернулись слезы.
 – Это не смешно.
 У нее не было причин радоваться. Марк понимал ее гораздо лучше, чем она думала. Теперь же он знал и еще одну вещь: в ее жизни появился не просто другой мужчина, а человек, которого она полюбила. Но это не имело значения, она должна забыть его. На ближайшие несколько месяцев у нее появится важное дело. Она задолжала Марку сына.
 – Я не понимаю...
 – Дорогая, не будь такой наивной.
 – Но я не беременела много лет, почему это произошло именно сейчас?
 – Иногда так бывает. В любом случае теперь это уже не имеет значения. Судьба дала нам новый шанс, у нас снова может быть семья, ребенок...
 – У меня уже был ребенок.
 Динна сидела на кровати, скрестив ноги и ладонью стирая с лица слезы, и была похожа на обиженную маленькую девочку.
 – Я не хочу больше иметь детей.
 «Во всяком случае, от тебя». Теперь Динна тоже знала правду. Если бы она действительно любила Марка, она бы хотела иметь от него ребенка. А она не хотела. Она хотела ребенка от Бена.
 Марк казался таким довольным, что Динне становилось неловко, и был таким терпеливым, что ей было больно на него смотреть.
 – Это нормально, сначала все женщины чувствуют то же самое. Но когда ребенок родится... Помнишь Пилар?
 Динна сверкнула глазами:
 – Да, я помню Пилар. И остальных тоже. Марк, я уже через это прошла и больше не хочу. Зачем? Чтобы снова страдать и мучиться? Чтобы в следующие восемнадцать лет ты опять постоянно уезжал, оставляя меня одну? Как ты себе это представляешь, смогу я в моем возрасте растить ребенка одна? И этот ребенок тоже будет наполовину американцем, наполовину французом?
 Ты хочешь, чтобы я прошла через все это снова? Снова состязалась с тобой за любовь и преданность нашего ребенка? Черт побери, Марк, я не буду этого делать!
 – А я говорю, будешь!
 Марк говорил тихо, но в его голосе слышалась железная решимость.
 – Я не обязана! – Динна перешла на крик. – Мы не в средние века живем! Если я захочу, я могу сделать аборт!
 – Нет, не можешь!
 – Черта с два не могу!
 – Динна, я не собираюсь обсуждать с тобой этот вопрос. Ты сейчас не в себе, ты расстроена.
 Она легла, уткнулась лицом в подушку и расплакалась. Слово «расстроена» было еще очень слабым описанием того, что она сейчас чувствовала.
 – Вот увидишь, когда ты привыкнешь к этой мысли, она будет тебя радовать.
 – Ты хочешь сказать, что у меня нет выбора? – Динна посмотрела на него со злостью. – Интересно, что ты сделаешь, если я избавлюсь от ребенка? Разведешься со мной?
 – Не говори ерунды.
 – Тогда не запугивай меня.
 – Я не запугиваю, я счастлив.
 Марк улыбнулся и протянул руки, чтобы обнять Динну, но в его взгляде было что-то необычное, и она не потянулась ему навстречу, не поддержала его порыв.
 – Динна, я люблю тебя, и я хочу этого ребенка. Это будет наш малыш, твой и мой.
 Динна чуть было не поморщилась от этих слов и быстро закрыла глаза. Все это они уже проходили. Марк помолчал, затем подошел к Динне, обнял ее, погладил по голове и вышел из палаты. Динна проводила его печальным взглядом.
 Оставшись в одиночестве, Динна заплакала. Она думала о том, что же ей делать дальше. Ее беременность все изменила. Ну почему она сама не догадалась раньше? Возможно, она бы поняла, в чем дело, но у нее не было месячных только один раз, и она решила, что задержка объясняется нервным напряжением: подготовка к открытию галереи, занятия любовью с Беном, потом трагедия с Пилар, поездка во Францию... Динна была уверена, что задержка у нее всего две недели. Но два месяца? Как такое могло быть? Выходит, все то время, что она провела с Беном, она уже была беременна от Марка! Оставить этого ребенка – значит зачеркнуть все, что было у нее с Беном, вырвать его из сердца. Ребенок как бы закреплял ее брак с Марком.
 Почти всю ночь Динна пролежала в кровати без сна. Утром Марк оформил ее выписку из больницы. Они поехали прямо в Париж, к мадам Дюра, и на следующий день Марк вылетел в Афины.
 – Меня не будет дней пять или шесть. За это время я закончу в Греции все дела. Уже через неделю, считая с сегодняшнего дня, мы вернемся домой.
 – И как это будет? Я останусь там, а ты будешь разъезжать по свету?
 – Нет. Я буду проводить дома так много времени, как смогу.
 – Интересно, сколько это, пять дней в месяц или пять дней за весь год? – Динна отвернулась и стала смотреть в окно. У нее возникло ощущение, что она заново переживает семейную жизнь с Марком с самого начала. – Когда я буду с тобой видеться? Два раза в месяц за обедом, когда ты окажешься в городе и тебе не нужно будет обедать где-то в другом месте?
 – Динна, я обещаю, что все будет по-другому.
 – Но почему? Раньше у нас было именно так.
 – Теперь все изменилось, я многое понял.
 – Правда? И что же ты понял?
 Динна с укором взглянула на мужа. Марк вел машину и смотрел на дорогу, но в его грустном голосе сквозила нежность.
 – Я осознал, как коротка жизнь, как она быстротечна. Мы уже дважды ощутили это вместе с тобой, но те уроки я забыл. Теперь я получил еще одно напоминание и больше не забуду.
 Динна молчала, опустив голову. Однако Марк знал, что его слова попали в цель.
 – Неужели ты сможешь сделать аборт – после тех двух детей, после Пилар?
 Динна вздрогнула: Марк прочитал ее мысли. Она не отвечала очень долго, потом сказала:
 – Я не знаю.
 – Зато я знаю. Если ты это сделаешь, то уничтожишь сама себя. – Тон, каким это было сказано, испугал Динну. Возможно, Марк действительно знает, о чем говорит. – Тебя убьет чувство вины, эмоциональная боль. Если ты сделаешь аборт, ты никогда больше не сможешь ни думать, ни жить, ни любить, ни даже рисовать. Это я тебе гарантирую. – Сама мысль об этом привела Динну в ужас. По всей вероятности, Марк прав. – Ты не можешь быть бездушной и хладнокровной, у тебя другой темперамент.
 Динна вздохнула:
 – Иными словами, у меня нет выбора.
 Марк не ответил.
 В тот вечер они легли спать в половине десятого, не сказав больше друг другу ни слова. Перед тем как уйти, Марк нежно поцеловал ее в лоб. Он ехал в аэропорт, и его ждало такси.
 – Я буду звонить тебе каждый вечер.
 Марк выглядел озабоченным, но в то же время он явно был доволен поворотом событий. В его взгляде больше не было той тревоги, которая пугала Динну, только грусть от потери Пилар.
 – Обещаю, дорогая, каждый вечер, – повторил он, но Динна отвела взгляд.
 – А она тебе позволит? – Марк попытался пропустить едкуюреплику мимо ушей, но это было трудно: Динна посмотрела ему в глаза. – Ты прекрасно слышал, что я сказала. Я догадываюсь, что она едет с тобой. Это так?
 – Не говори ерунды, это чисто деловая поездка.
 – А предыдущая не была деловой?
 – Перестань, Динна, ты просто расстроена. Я не хочу ссориться с тобой перед отъездом.
 – Почему? Боишься, что я потеряю ребенка?
 У Динны мелькнула безумная мысль сказать Марку, что ребенок не от него. Но весь ужас заключался в том, что если срок беременности – два месяца, то ребенок его.
 – Динна, я хочу, чтобы в мое отсутствие ты отдыхала. Марк посмотрел на нее с отеческой нежностью, послал ей воздушный поцелуй и тихо закрыл за собой дверь.
 Некоторое время Динна лежала, прислушиваясь к звукам, доносившимся из других комнат дома свекрови. Пока еще никто не знал о ребенке, это была «их маленькая тайна», как выразился Марк.
 Утром, когда Динна проснулась, в доме было тихо. Динна долго лежала, думая о своей жизни, спрашивая себя, как ей быть дальше. Пока Марк в Греции, она могла бы улететь в Сан-Франциско, сделать аборт и стать свободной, однако Динна интуитивно чувствовала, что Марк был прав, и если она сделает аборт, это погубит и ее, и Марка. В их жизни и так уже было слишком много потерь. А что, если Марк прав, что, если этот ребенок – действительно дар Божий? И что, если это ребенок Бена? Последний луч надежды вспыхнул в душе Динны и погас. Марк сказал, два месяца, и молодой застенчивый врач согласно кивнул. Ребенок не может быть от Бена.
 Так что она будет целую неделю лежать в этом бежевом шелковом коконе, дожидаясь, чтобы Марк отвез ее домой и они снова начали заново ту же игру в счастливую семью.
 Динне стало страшно от одной только мысли об этом. Внезапно у нее возникло острейшее желание сбежать. Она встала с кровати, подержалась за спинку, пока не прошло головокружение, и тихо оделась. Ей необходимо было выйти из дома, прогуляться и подумать.
 Динна сворачивала в малознакомые улицы, открывала для себя скверы и парки, небольшие садики, иногда садилась отдохнуть на какую-нибудь скамейку, улыбалась прохожим – смешным старушкам в кривобоких шляпках, старикам, играющим в шахматы, резвящимся детям. Время от времени ей встречались женщины с колясками, все они были молоденькими, судя по виду, всем им было по двадцать с небольшим, а никаких не тридцать семь. Отдыхая, Динна внимательно наблюдала за ними. Врач велел ей не перенапрягаться, побольше гулять, но при этом обязательно делать остановки на отдых, регулярно питаться, вовремя ложиться спать, и тогда через несколько недель ее самочувствие улучшится. Динна уже чувствовала себя лучше. Гуляя по Парижу, она часто останавливалась и думала о Бене. Динна не звонила ему уже несколько дней.
 Было за полдень, когда она поняла, что нельзя больше ждать, что ей нужно поговорить с Беном, и зашла на почту.
 Служащая, услышав номер телефона, удивленно переспросила:
 – Звоните в Америку?
 Динна кивнула. Ожидание показалось ей нескончаемым, но на самом деле она услышала голос Бена меньше, чем через минуту. В Сан-Франциско было восемь часов утра.
 – Ты спал?
 Даже за шесть тысяч миль можно было почувствовать напряжение в голосе Динны.
 – Почти. Я только что проснулся. Бен сел в кровати и улыбнулся.
 – Когда ты возвращаешься домой?
 Динна крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться.
 – Скоро. – «С Марком и его ребенком». К горлу подступили рыдания. – Я по тебе ужасно скучаю.
 По ее лицу медленно покатились слезы.
 – И все же не так, как я по тебе, любимая. – Бен помолчал, прислушиваясь. Он чувствовал, что Динна чего-то недоговаривает, но не понимал, чего именно. – Ты в порядке? – Он знал, что она еще долго будет скорбеть по Пилар, но ему показалось, что дело не только в этом. – Динна, не молчи. Ответь мне!
 Динна молчала, не переставая плакать.
 – Динна, любимая, ты где?
 Бен напряженно прислушался, он был уверен, что она еще там. Наконец Динна хрипло пробормотала сквозь слезы:
 – Я здесь.
 – Ох, дорогая... – Бен нахмурился, потом улыбнулся и предложил: – Может быть, мне приехать? Что ты на это скажешь? Это возможно?
 – Не думаю.
 – А как насчет того, чтобы провести ближайшие выходные в Кармеле? Это будет День труда. Ты уже вернешься?
 Динне казалось, что Кармел где-то в десятках световых лет от нее. Она хотела было сказать «нет», но помедлила с ответом. Ближайшие выходные в Кармеле... А почему, собственно, нет? Марк в это время еще должен быть в Греции. Если вылететь прямо завтра, то у них с Беном будет время до конца недели, а может быть, даже еще один день до возвращения Марка. Вместе... в Кармеле... А потом все будет кончено, как они и предвидели. Наступит конец лета. Динна быстро соображала.
 – Я вернусь домой завтра.
 – Правда? Ох, дорогая, как здорово... Во сколько?
 Динна быстро подсчитала в уме.
 – Около шести утра – по твоему времени.
 Она выпрямилась и вдруг улыбнулась сквозь слезы.
 – Ты не передумаешь? – спросил Бен.
 – Нет, не передумаю. – Динна назвала номер рейса. – Ориентируйся на это время; если я на этот рейс не успею, я тебе позвоню. – Она рассмеялась в трубку, чувствуя, что слезы вот-вот брызнут снова. – Бен, я возвращаюсь домой!
 Казалось, с тех пор, как она уехала, минула целая вечность. На самом же деле прошла всего неделя.
 Динна уехала той же ночью, оставив свекрови записку, что ее вызвали в Сан-Франциско и она очень сожалеет, что пришлось уехать в спешке. Уходя из дома, Динна забрала с собой картину, на которой она была вместе с Пилар. Она не сомневалась, что свекровь поймет ее желание вернуть картину себе. Перед отъездом Динна наказала горничной, что, если позвонит Марк, она должна просто ответить, что ее нет. Больше ничего. Тогда у нее будет в запасе еще как минимум один день. Как бы Марк ни отнесся к ее отъезду, он все равно ничего не сможет сделать. Ему нужно закончить дела в Греции. Так что на неделю он будет вынужден оставить ее в покое, у него нет причин этого не делать. Конечно, он будет недоволен, что она самовольно улетела из Парижа домой, но не более того. Теперь она свободна. У нее есть целая неделя, сейчас Динна только об этом и думала.
 За час до посадки Динна уже не могла оставаться на месте. Она сгорала от нетерпения, как девчонка. Даже короткие приступы тошноты не могли испортить ей настроение. Когда ее начинало тошнить, она просто закрывала глаза и думала о Бене, и тошнота проходила.
 В Сан-Франциско Динна сошла с самолета одной из первых. Перед посадкой самолет некоторое время двигался сквозь облака словно наперегонки с солнцем. Наконец все вокруг окрасилось в розовые и золотые цвета, солнце встало. Утро было прекрасное, но даже оно не отвлекало Динну от мыслей о Бене. Самолет коснулся летного поля и наконец остановился, а Динна думала только о Бене. Она не могла дождаться, когда можно будет встать с места и идти к выходу. Думая о встрече с Беном, Динна не могла не улыбаться. Она была в белых брюках, белой шелковой блузке и черном бархатном пиджаке, накинутом на плечи. Лицо цвета слоновой кости и волосы цвета черного дерева дополняли картину в черно-белых тонах. Ее кожа стала гораздо бледнее, чем была перед отъездом, глаза красноречиво говорили о том, что она перенесла, и все же они светились радостью в предвкушении встречи.
 И вот Динна увидела Бена. В этот ранний час он стоял в терминале один и ждал Динну у стойки таможни. Он улыбался, через руку была перекинута черная куртка. Динна миновала дверь, они бросились друг к другу, и Динна оказалась в объятиях Бена.
 – Ох, Бен!..
 В ее глазах смех перемешался со слезами. Бен крепко обнял ее. Прошла целая вечность, прежде чем он наконец смог ее отпустить.
 – Динна, как я рад, что ты приехала! Я за тебя очень волновался.
 – Я тоже рада.
 Бен всмотрелся в ее глаза, не вполне понимая их выражение. Он отчетливо видел в ее взгляде боль, но было и еще что-то, чего он не мог расшифровать. Динна снова прижалась к нему и крепко обняла.
 – Поехали домой?
 Динна кивнула, в ее глазах снова заблестели слезы. Домой. На неделю.




 Глава 23


 – Ты не больна?
 Динна с закрытыми глазами навзничь лежала на кровати и улыбалась. Она пробыла дома уже четыре часа, и все это время они с Беном провели в постели. Было только десять утра, в самолете она не сомкнула глаз. Бен не знал, то ли на нее так сильно повлиял долгий перелет из Парижа, то ли неделя после смерти Пилар оказалась еще тяжелее, чем он предполагал. Распаковывая вещи, Динна показала ему привезенную из Парижа картину.
 – Динна, тебе плохо?
 Она открыла глаза и увидела, что Бен внимательно за ней наблюдает.
 – Мне хорошо, как никогда в жизни. – По ее улыбке Бен понял, что это правда. – Когда мы едем в Кармел?
 – Завтра, послезавтра – когда ты захочешь.
 – А можно сегодня?
 В ее голосе слышались едва различимые нотки отчаяния, но Бен все еще не мог понять, в чем причина ее состояния, и это его беспокоило.
 – Пожалуй, мне нужно обсудить это с Салли. Если она согласится взять на себя управление галереей, пока меня не будет, то все в порядке.
 – Надеюсь, она согласится, – сказала Динна мягко и одновременно как-то слишком серьезно.
 – Все так плохо? – спросил Бен. Динна кивнула, и он понял, что интуиция его не обманула. Он пошел готовить завтрак. – Завтра будет твоя очередь, – добавил он уже из кухни.
 Динна рассмеялась, встала с постели, нагишом прошла в кухню и остановилась в дверном проеме, наблюдая за Беном. Сейчас ее не волновало, что она будет заниматься с ним любовью, когда в ее утробе растет ребенок Марка-Эдуарда. Они занимались этим все лето, и она хотела заниматься любовью с Беном, более того, ей это было просто необходимо – чтобы запомнить навсегда.
 – Динна?
 Она улыбнулась и склонила голову набок.
 – Слушаю, сэр!
 – Что случилось? Я имею в виду, кроме того, о чем я знаю... кроме Пилар. Есть еще что-нибудь?
 Динна хотела было сказать, что и этого достаточно, но поняла, что не может лгать Бену.
 – Пока я была во Франции, выяснились некоторые обстоятельства.
 – Что-то, о чем мне следует знать?
 Как и Марк, Бен опасался за ее здоровье, потому что вид у нее был явно больной. Он внимательно посмотрел на нее.
 Динна медленно покачала головой. Ей так не хотелось рассказывать Бену о ребенке. Будь это его ребенок, все сейчас было бы по-другому.
 – Так что за обстоятельства? – Бен улыбнулся одними глазами. – Тебе какую яичницу, глазунью или болтунью?
 – Болтунью.
 Динне становилось плохо при одной мысли о жареной яичнице-глазунье, но с болтуньей она бы еще как-нибудь управилась, если не очень глубоко вдыхать запах кофе.
 – И без кофе.
 Бен очень удивился:
 – Ты отказываешься от кофе?
 – Я решила соблюдать пост.
 – Ты торопишься, до Великого поста еще шесть или семь месяцев.
 «Семь месяцев... семь месяцев...» Динна постаралась не думать о том, что произойдет через семь месяцев, и улыбнулась попытке Бена пошутить.
 – Возможно.
 – Так что происходит?
 – Ох, я не знаю. – Динна вошла в кухню, обняла Бена и прижалась лицом к его спине. – Правда, не знаю. Мне бы только хотелось, чтобы моя жизнь была немножко попроще.
 – И?..
 Бен повернулся в кольце ее рук, и они оказались лицом к лицу. Так они и стояли, нагие, перед кухонной плитой.
 – Я тебя люблю, вот и все.
 «Ну почему сейчас? Ну почему приходится рассказывать Бену так скоро?» Глаза Динны наполнились слезами, но она заставила себя смотреть на него. По крайней мере это она могла для него сделать.
 – Но все оказалось не так просто, как я думала. Бен неотрывно смотрел ей в глаза.
 – А ты разве думала, что будет легко? Динна покачала головой:
 – Нет, но я думала, что будет все-таки легче, чем оказалось.
 – И что же?
 – Бен, я не могу от него уйти.
 Ну вот она это и сказала. Боже правый, она произнесла эти слова вслух! Динна смотрела на Бена со слезами на глазах.
 – Почему?
 – Не могу, и все. Не сейчас.
 «И потом тоже не смогу, когда у меня родится его ребенок. Позвони мне лет через восемнадцать...»
 – Динна, ты его любишь?
 Она уверенно замотала головой.
 – Раньше мне казалось, что я его любила, я даже была в этом уверена. Я знаю, так оно и было. Наверное, в каком-то смысле я все еще его люблю. И он тоже все эти годы любил меня... по-своему. Но все кончилось, кончилось давно, просто до последнего лета я этого не понимала. Теперь, после недели в Париже, я почувствовала это особенно отчетливо. – Динна помолчала, переводя дух. – Бывали моменты, когда даже рядом с тобой я не была уверена, что мне стоит от него уходить. Не знаю, как сказать... наверное, мне казалось, что я не имею на это права. И еще я думала, что, может быть, все еще его люблю.
 – А ты любишь?
 – Нет. – Динна всхлипнула. Она отвела взгляд и вытерла руками заплаканное лицо. – Я осознала это только несколько дней назад. После того, как кое-что произошло.
 «Я совершенно четко поняла, что не хочу иметь от него ребенка, я хочу ребенка от тебя».
 – Тогда почему ты с ним остаешься? Из-за Пилар? Задавая этот вопрос, Бен был до странности спокоен, он говорил с Динной почти как отец с ребенком.
 – Есть и другие причины. Какие, сейчас не имеет значения. Просто я остаюсь с ним. – Динна снова посмотрела на Бена, ее взгляд был полон боли. – Мне уйти?
 Бен не ответил. Он молча смотрел на нее несколько секунд, потом повернулся и вышел из кухни. Динна слышала его шаги в гостиной, затем он с силой захлопнул дверь спальни. Некоторое время Динна стояла в кухне, потрясенная. Она понимала, что должна покинуть Бена прямо сейчас. Поездки в Кармел не будет. Но вся ее одежда осталась в спальне, где закрылся Бен. Так что у нее не было иного выхода, кроме как ждать, когда он выйдет.
 И он в конце концов вышел – час спустя. Вышел и остановился в дверном проеме – подавленный, с красными глазами. Динна не сразу поняла, расстроен он или страшно рассержен.
 – Динна, как я должен тебя понимать? Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?
 – Я... нет... я... о Боже!
 Динне показалось, что она упадет в обморок, но сейчас ей нельзя было терять сознание. Она несколько раз глубоко вздохнула и присела на краешек дивана, вытянув ноги.
 – У меня есть одна неделя.
 – А что потом?
 – Потом я исчезну.
 – Вернешься в свою одинокую жизнь? Будешь жить одна все в том же мавзолее, только теперь с тобой даже не будет Пилар? Динна, как ты можешь поступить так с собой?
 Бен посмотрел на нее с мукой.
 – Бен, ты не понимаешь, может быть, я просто вынуждена так поступить.
 – Я действительно не понимаю.
 Он хотел было вернуться в спальню, но потом остановился и снова повернулся к Динне.
 – Динна, в самом начале я говорил, что, если у нас будет только одно это лето, я готов с этим смириться, что я все пойму и отпущу тебя. Теперь я не имею права брать свои слова обратно. Как ты считаешь?
 – Мне кажется, ты имеешь полное право разозлиться на меня или очень сильно обидеться.
 Динна видела, что в его глазах блестят слезы, и чувствовала, что и ее глаза мокры, но Бен ни на секунду не отвел взгляд.
 – Я чувствую и то, и другое, но это потому, что я тебя очень люблю.
 Динна кивнула, говорить она не могла и только молча обняла его. Она не знала, сколько они простояли так, не в силах отпустить друг друга, – казалось, несколько часов.
 – Поедем сегодня в Кармел?
 Было пять часов вечера. Бен лежал на животе и смотрел Динне в лицо. Она только что проснулась, проспав около трех часов. В галерею Бен так и не пошел – он предупредил, что его не будет всю неделю, и попросил Салли взять всю работу на себя.
 – Скажи, чем бы тебе больше всего хотелось заняться?
 – Быть с тобой, – серьезно сказала Динна, но в ее глазах теплилась счастливая улыбка.
 – Где угодно?
 – Где угодно.
 – Тогда давай отправимся на Таити.
 – Я бы предпочла Кармел.
 – Серьезно?
 Бен провел пальцем по ее бедру, Динна улыбнулась.
 – Серьезно.
 – Ладно, тогда поедем в Кармел. Пообедать можем там.
 – Конечно. Тем более что в Париже сейчас два часа ночи, и когда придет время обедать, я как раз созрею для завтрака.
 – Черт, об этом я как-то не подумал. Ты, наверное, еле жива от усталости?
 Динна действительно выглядела усталой, но уже не была такой бледной, в ее лице появились краски.
 – Нет, я отлично себя чувствую, я счастлива, и я тебя люблю.
 – А я тебя люблю в два раза больше.
 Бен обхватил голову Динны ладонями и привлек к себе. Ему хотелось ее обнимать, целовать, прикасаться к ней, извлечь максимум из тех нескольких дней, что у них остались. Неожиданно он кое-что вспомнил.
 – А как насчет твоей работы?
 – Какой работы?
 – Мы по-прежнему будем вместе работать в галерее? Мы... я буду выставлять твои работы?
 Бен мечтал услышать в ответ «конечно». Но Динна молчала так долго, что он все понял.
 – Не знаю. Время покажет.
 Разве это возможно? Через несколько месяцев, когда ее беременность будет заметна, когда в ее животе будет расти ребенок Марка, как сможет она по-прежнему видеться с Беном в галерее?
 – Ладно, все нормально, не думай об этом, – сказал Бен.
 Но в его взгляде было столько муки, что Динна не выдержала и расплакалась. В последнее время она очень часто плакала.
 – Любимая, что случилось?
 – Ты подумаешь, что я такая же, как она – та девушка, на которой ты женился. Что я такая же фальшивая.
 Бен встал на колени возле кровати.
 – Это не так, Динна. В тебе нет и никогда не было ничего фальшивого. Просто мы взяли на себя трудное дело, и теперь нам придется сдержать данное себе слово. Это будет нелегко, но зато честно. Я люблю тебя так, как никого никогда не любил. Я хочу, чтобы ты всегда об этом помнила. Я твой и останусь твоим, даже когда мне стукнет девяносто три года. – Бен пытался рассмешить Динну, но это ему не удалось. – Может быть, заключим другую сделку?
 – Какую?
 Закусив губу, Динна посмотрела на Бена. В эту минуту она ненавидела Марка-Эдуарда, но еще больше ненавидела себя. Нужно было сделать аборт. Нужно было пойти на все, Лишь бы остаться с Беном. Возможно, он бы даже принял ребенка Марка, если бы она с самого начала сказала ему правду. Но Динна знала, что не сможет ему рассказать, она боялась, что Бен ее не поймет.
 – Динна, давай заключим новую сделку. Пообещаем друг другу, что не будем говорить о том, что у нас осталась всего одна неделя. Давай просто жить и наслаждаться каждым днем, каждым часом, каждой минутой. А о разлуке будем думать, когда придет время. Если же мы будем говорить об этом сейчас, то испортим то немногое, что нам еще осталось. Ну что, согласна? – Бен обхватил ее лицо ладонями и нежно поцеловал в губы. Волосы Динны, собранные в неплотный узел на макушке, упали ей на лицо. – Договорились?
 – Договорились.
 – Ну и отлично.
 Бен удовлетворенно кивнул, еще раз поцеловал Динну и вышел из комнаты.
 Через час они уже ехали в Кармел. Однако их радость все же была омрачена сознанием скорой разлуки. Все стало не так, как прежде. Их время почти закончилось, и то, что они не говорили об этом вслух, ничего не меняло. Финал был слишком близок – их лето подходило к концу.




 Глава 24


 – Любимая, ты готова?
 День труда миновал, настала ночь. Время возвращаться домой. Динна в последний раз окинула взглядом гостиную и молча взяла Бена за руку. Свет в доме был уже погашен, женщина с картины Уайета скрыла лицо в призрачном лунном свете. Перед тем как выйти из дома, Динна снова посмотрела на нее – в последний раз. Ночь была холодная, но ярко светила луна, а небо было усыпано звездами.
 – Я тебя люблю, – прошептала Динна, садясь в машину. Бен нежно провел рукой по ее лицу и поцеловал в губы.
 – Я тоже тебя люблю.
 Они улыбнулись друг другу, грусть вдруг прошла. Их соединила невидимая нить, сотканная из любви и счастья, соединила так, как никогда не соединяла ни с кем другим, и того, что между ними было, не мог отнять никто. Оно всегда будет принадлежать только им.
 – Скажи, Динна, ты так же счастлива, как я? – Динна с улыбкой кивнула. – Сам не знаю, почему мне так хорошо. Ты всегда делала меня счастливым – и это ничто не сможет изменить.
 – Ты действуешь на меня точно так же.
 И так будет всегда. Динна знала, что холодной зимней ночью, на которую будет похожа ее жизнь с Марком, она будет цепляться за эти воспоминания. Она будет мечтать о Бене, держа на руках ребенка, будет думать, что он мог бы быть ребенком Бена. Ей очень хотелось, чтобы было так, она внезапно поняла, что хочет этого больше всего на свете.
 – О чем ты думаешь?
 Выехав из Кармела в полночь, они рассчитывали добраться до дома около двух часов ночи и на следующий день проспать допоздна, а после завтрака Бен должен был отвезти Динну домой. Днем возвращался Марк. Во вторник в три часа дня – так было сказано в телеграмме. Маргарет зачитала ее Динне по телефону, когда та позвонила узнать, все ли дома в порядке. Во вторник в три часа.
 – Я спросил, о чем ты думаешь.
 – Минуту назад я думала о том, что мне бы хотелось иметь от тебя сына.
 Динна улыбнулась, глядя в темноту. Бен тоже улыбнулся.
 – А дочь? Разве ты не хотела бы иметь еще и дочь?
 – Сколько же детей у тебя на уме?
 – Какое-нибудь подходящее четное число. Например, двенадцать.
 Оба громко рассмеялись, и Динна уткнулась Бену в плечо. Она хорошо помнила, когда он произнес эту фразу впервые – утром после открытия ее выставки. Будет ли в их жизни когда-нибудь еще такое утро?
 – Я бы ограничилась двумя.
 Бену было больно слышать, что Динна употребляет сослагательное наклонение. Эта грамматическая форма напоминала ему о том, о чем он не хотел знать – или, во всяком случае, помнить. По крайней мере сегодня ночью.
 – С каких это пор ты стала думать, что не слишком стара для детей?
 – Я думала, что стара, но... но помечтать-то можно.
 – Беременная ты была бы очаровательной. – Динна промолчала. – Устала?
 – Немного.
 На протяжении этой недели она часто, слишком часто чувствовала усталость. Бен понимал, что это от нервного напряжения, но ему не нравилось, что под ее глазами залегли темные круги, а по утрам она бывала очень бледной. Но с завтрашнего дня он уже не сможет проявлять беспокойство по этому поводу, сегодня такая возможность представляется ему в последний раз. С завтрашнего дня ему придется как-то исхитриться и перестать думать о Динне.
 – А ты о чем задумался? – озабоченно спросила Динна.
 – О тебе.
 – И все?
 Она хотела, чтобы вопрос прозвучал шутливо, но Бен ей не подыграл.
 – И все.
 – И что же ты обо мне думал?
 – Я думал о том, как мне хочется, чтобы у нас был ребенок.
 Динна чуть было снова не разрыдалась. Она поспешно отвернулась.
 – Бен, не надо.
 – Извини.
 Он привлек ее к себе, и они поехали дальше.
 – И как прикажешь тебя понимать?
 Шанталь гневно смотрела на Марка с противоположного конца комнаты. Он закрыл чемодан и поставил его на пол.
 – Понимай именно так, как я сказал, Шанталь. Давай не будем играть в игры. Этим летом я провел здесь почти три месяца, теперь мне нужно поработать в Штатах.
 – Как долго?
 Шанталь была в ярости, но было видно, что она недавно плакала.
 – Я же тебе уже говорил, что не знаю. А теперь будь хорошей девочкой и отпусти меня.
 – Что ж, тем хуже для тебя. Мне плевать, если ты опоздаешь на самолет. Ты не отделаешься от меня так легко! За кого ты меня принимаешь, за полную дуру? Я знаю, ты просто возвращаешься к ней. Бедная, несчастная женушка, ее сердце разбито, потому что она потеряла ребенка, и теперь муженек спешит к ней, чтобы утешить. Черт подери! А как же я?
 Шанталь угрожающе двинулась на Марка. На его щеке задергался мускул.
 – Я же тебе говорил, она больна.
 – Что с ней такое?
 – Пойми, Шанталь, не важно, чем она больна, главное, что больна.
 – То есть сейчас ты не можешь от нее уйти. А когда сможешь?
 – Проклятие! Шанталь, мы обсуждали эту тему всю неделю. Ну почему тебе нужно снова ее поднимать именно тогда, когда я тороплюсь на самолет?
 – К черту твой самолет! Я не позволю тебе меня бросить. – Шанталь повысила голос, ее глаза метали молнии. – Марк-Эдуард, ты не можешь уехать! Нет, нет и нет!
 Она снова расплакалась. Марк вздохнул и сел.
 – Шанталь, cherie, прошу тебя, успокойся. Я же тебе сказал, это ненадолго. Пожалуйста, попытайся понять. Ну почему ты ведешь себя так неразумно? Раньше ты никогда такой не была.
 – Потому что я сыта такой жизнью по горло! С меня хватит! Что бы ни случилось, ты остаешься ее мужем. И так продолжается год за годом. Мне надоело!
 – Почему тебе надоело именно сейчас? – Марк посмотрел на часы, он был близок к отчаянию. – Я тебе еще вчера сказал: если окажется, что я буду вынужден задержаться надолго, я перевезу тебя туда. Хорошо?
 – На сколько?
 – Ох, Шанталь! – Марк посмотрел на нее так раздраженно, как прежде мог позволить себе лишь в общении с Пилар. – Посмотрим, как пойдут дела. Если ты приедешь, ты сможешь какое-то время пожить в Штатах.
 – Какое-то время – это сколько?
 Теперь Шанталь играла, и Марк это понял. Его раздражение возросло еще больше.
 – Длиной с мою ногу, такой ответ тебя устроит? А теперь не задерживай меня. Я буду звонить тебе почти каждый день и постараюсь через несколько недель вернуться. Если я не смогу вырваться, ты приедешь ко мне, тебя это устраивает?
 – Почти.
 – Почти?! – вскричал Марк.
 Однако Шанталь подошла к нему, подставив губы для поцелуя, и он не устоял.
 Марк поцеловал ее, они одновременно засмеялись и вместе побежали в спальню, охваченные желанием, на бегу подначивая друг друга.
 – Я опоздаю на самолет.
 – Ну и что? А потом давай пообедаем у «Максима».
 Можно было подумать, что это не Динна, а Шанталь беременна, однако они оба знали, что это невозможно. Однажды Шанталь забеременела, но Марк тогда так перепугался из-за ее диабета, что они решили никогда больше не рисковать. Они не могли себе позволить риск, на карту была поставлена жизнь Шанталь. И Шанталь не возражала против того, что ей не доведется стать матерью, – она никогда особенно не горела желанием иметь детей, даже от Марка.
 Бен остановил машину за пол квартала от дома.
 – Здесь?
 Динна кивнула. У нее возникло ощущение, будто наступает конец света, как будто кто-то объявил им обоим о наступлении Апокалипсиса. Они знали, что этот момент когда-нибудь наступит, знали даже, когда именно, но от этого сейчас было не легче. Куда идти? Что делать? Как жить без Бена? Как существовать без того, что было между ними в Кармеле? Как она сможет просыпаться не в его желтой спальне, не вспоминать каждое утро, чья сегодня очередь готовить завтрак? Динна спрашивала себя: неужели такое вообще возможно? Она пристально посмотрела на Бена и крепко обняла его. Ей было все равно, видит ли их кто-нибудь. Если и видят – ну и ладно, ведь больше они никогда не увидят, как она обнимает Бена. Так что пусть думают, что им почудилось, что это был мираж. Динне вдруг подумалось, что, возможно, с годами она и сама будет думать так же, все покажется ей сном. Она прошептала Бену на ухо:
 – Я тебя люблю. Береги себя.
 – Я тоже тебя люблю.
 Они молча прижались друг к другу. Наконец Бен открыл дверцу со стороны Динны.
 – Я не хочу, чтобы ты уходила, но, если ты задержишься еще хотя бы на минуту, боюсь, я тебя просто не смогу отпустить.
 Динна посмотрела ему в глаза: они блестели подозрительно ярко. На ее глазах тоже выступили слезы. Она опустила взгляд, потом снова быстро посмотрела на Бена. Ей было необходимо его видеть. Знать, что он еще здесь. Неожиданно она снова бросилась к нему и обняла.
 – Бен, я люблю тебя! – Она крепко прижалась к нему, потом с трудом заставила себя отодвинуться и посмотрела на него долгим, полным боли взглядом. – Можно, я тебе скажу, что месяцы, проведенные с тобой, придали смысл всей моей жизни?
 – Можно. – Бен улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа. – А можно, я скажу, чтобы ты убиралась из моей машины ко всем чертям?
 Динна удивленно посмотрела на него, и они оба рассмеялись.
 – Нет, нельзя.
 – Что ж, похоже, нам придется нелегко, так что на прощание можно и посмеяться.
 Динна так и сделала, но на этот раз ее смех перешел в плач.
 – Кажется, я совсем расклеилась.
 – Да, точно. – Бен удовлетворенно кивнул и усмехнулся, но усмешка почти не затронула глаз. – Я тоже. Но если честно, дорогая, думаю, что нам все-таки выпал единственный шанс из множества. – Он криво улыбнулся, склонился к ней, поцеловал ее еще раз, напряженно посмотрел в глаза и сказал: – Иди.
 Динна кивнула и дотронулась до его лица. Выходя из машины, она крепко сжимала кулаки. Несколько мгновений она постояла, глядя на Бена, потом повернулась и решительно направилась к дому. Она еще нащупывала в сумке ключи, когда услышала, что Бен уехал. Но она не повернула голову, не оглянулась, не посмотрела ему вслед – она похоронила его в своем сердце и вошла в дом, который ей предстояло до конца жизни делить с Марком.




 Глава 25


 – Доброе утро, дорогая, как спалось?
 Марк стоял возле кровати и смотрел на Динну.
 – Ты что, опоздал на самолет?
 О прошедшей неделе, о том, что Динна буквально сбежала из Парижа, не было сказано ни слова.
 – Да, опоздал. Глупо получилось. Сначала не мог поймать такси, потом попал в пробку... десять тысяч мелких катастроф... а потом пришлось шесть часов ждать следующего рейса. Как ты себя чувствуешь?
 – Прилично.
 – И не более того?
 В ответ Динна только пожала плечами. В действительности она чувствовала себя ужасно, ей хотелось умереть. Ей был нужен только Бен, но не так, как получилось в сложившейся ситуации, не с ребенком Марка-Эдуарда.
 – Я хочу, чтобы ты сегодня же показалась врачу, – сказал Марк. – Мне поручить Доминик записать тебя на прием, или ты сама запишешься?
 – Мне все равно.
 Что за странная кротость? Марку не нравилось то, что он видел. Динна была бледна, выглядела изможденной и несчастной, и ей было совершенно безразлично все, что он говорил.
 – Я хочу, чтобы ты показалась врачу сегодня же, – повторил Марк.
 – Хорошо. Я могу пойти к нему сама, или ты поручишь Доминик проводить меня?
 Глаза Динны метали молнии.
 – Это не важно. Так ты обещаешь пойти?
 – Обещаю. А ты куда сегодня собираешься? В Афины? В Рим?
 Динна встала с кровати, прошла мимо Марка в ванную и тихо закрыла за собой дверь. Марк мрачно подумал, что ему предстоят «веселенькие» восемь месяцев. Когда ребенок не родится в ожидаемый срок, он скажет Динне, что это задержка, такое случается сплошь и рядом – дети часто рождаются на три недели позже. Марк продумал этот вопрос еще в самолете.
 Он подошел к закрытой двери в ванную и громко сказал:
 – Если я тебе понадоблюсь, я буду в офисе. Обязательно сходи сегодня к врачу, ты меня поняла?
 – Да, отлично поняла.
 Динна старалась говорить твердо, чтобы Марк не почувствовал, что она плачет. Однако так дальше продолжаться не могло. Динна поняла, что она не сможет жить с этим грузом, ей это не по силам. С ребенком или без, но ей нужно уйти от Марка и найти способ вернуться к Бену. У Динны появилась одна идея. Дождавшись, когда хлопнет входная дверь, оыа вышла из ванной и направилась к телефону. На том конце провода медсестра сначала сказала, что доктор занят, но когда Динна попросила объяснить ему, кто звонит, врач подошел к телефону.
 – Динна, это вы?
 Он явно удивился, в последнее время она звонила ему очень редко.
 – Здравствуйте, доктор Джонс. – Динна вздохнула с облегчением уже от того, что услышала его голос. Доктор Джонс обязательно ей поможет, он всегда ей помогал. – У меня проблема, очень серьезная. Вы можете меня принять?
 Врач услышал в ее голосе настойчивость.
 – Вы имеете в виду сегодняшний день?
 – А вы очень на меня рассердитесь, если я скажу «да»?
 – Нет, не рассержусь, ведь если я начну рвать на голове волосы, у меня их совсем не останется. А ваша проблема не может подождать?
 – Нет, иначе я сойду с ума.
 – Ну хорошо, подъезжайте через час.
 Через час Динна была в кабинете врача. Доктор Джонс откинулся на спинку большого кресла, обитого красной кожей, – Динна помнила это кресло, и в ее памяти оно прочно ассоциировалось с этим врачом.
 – Так что случилось?
 – Я беременна.
 Врач и бровью не повел, на его лице не дрогнул ни один мускул, взгляд оставался спокойным.
 – Как вы себя в связи с этим чувствуете?
 – Ужасно. Время неподходящее, да и не только в этом дело.
 – Марк относится к вашей беременности так же? «При чем здесь Марк? Какое имеет значение его отношение?» Однако Динна сказала правду:
 – Нет. Он очень доволен. Но у меня есть тысяча причин считать, что это неправильно. Первая причина – я слишком стара.
 – Физиологически – нет. Может быть, вы считаете, что вам будет не по силам справиться с маленьким ребенком?
 – Дело не столько в этом... Я слишком стара, чтобы проходить через все это снова. А вдруг опять что-нибудь случится, вдруг ребенок умрет?
 – Если вас беспокоит именно это, то вы волнуетесь напрасно. Я думаю, вы и сами это понимаете. Вы не хуже меня знаете, что те две смерти никак между собой не связаны. Это были две трагические случайности. Такое больше не повторится. Но по-моему, Динна, вы пытаетесь сказать мне нечто другое: что вы не хотите этого ребенка. Не важно, по каким причинам. Или есть причины, о которых вы мне не говорите?
 – Да, есть... я не хочу иметь ребенка от Марка. На мгновение врач опешил.
 – Это просто прихоть, или у вас есть этому какое-то объяснение?
 – Это не прихоть. Я все лето думала о том, чтобы уйти от него.
 – Понятно. Он об этом знает? – Динна грустно покачала головой. – Это осложняет дело, вы согласны? Но ребенок от него?
 Десять лет назад доктор Джонс ни за что бы не задал ей такого вопроса, но сейчас положение дел явно изменилось. В голосе врача слышались доброта и искреннее участие, поэтому Динна спокойно ответила:
 – Ребенок от него. – После короткой заминки она добавила: – Если бы срок беременности был меньше, ребенок был бы от другого человека.
 – Откуда вы знаете, что срок беременности – два месяца?
 – Мне так сказали во Франции.
 – Врачи могли ошибиться, хотя скорее всего они правы. Почему вы не хотите этого ребенка? Потому что он от Марка?
 – Отчасти поэтому. Я не хочу быть привязанной к нему еще крепче, чем привязана сейчас. Если у меня будет ребенок, я не смогу просто так взять и уйти.
 – Ну, может быть, не так просто, но уйти вы все равно могли бы. И что бы вы тогда стали делать?
 – Ну... теперь я вряд ли могу уйти к другому мужчине с ребенком от Марка.
 – Можете.
 – Нет, доктор, этого я не могу сделать.
 – Ну хорошо. И все-таки вы не обязаны оставаться с Марком только потому, что у вас есть от него ребенок. Вы могли бы жить самостоятельно.
 – Как?
 – Вы бы нашли способ, если бы хотели именно этого.
 – Нет, это не то, чего бы мне хотелось. Я хочу... мне нужно совсем другое.
 Врач все понял.
 – Прежде чем вы мне расскажете, позвольте спросить: как в эту ситуацию вписывается ваша дочь? Как она отнесется к любому повороту событий, если у вас появится еще один ребенок?
 Динна опустила голову и долго молчала. Наконец она посмотрела на врача.
 – Такой проблемы больше не существует. Две недели назад Пилар умерла. Это случилось во Франции.
 Доктор замер на несколько мгновений, потом подался вперед и взял Динну за руку.
 – Бог мой, Динна, мне очень жаль...
 – Нам тоже.
 – И даже несмотря на это, вы не хотите другого ребенка?
 – Во всяком случае, не так. И не сейчас. Я просто не могу. Я хочу сделать аборт. Вот почему я пришла к вам.
 – И вы думаете, что сможете спокойно жить дальше, сделав аборт? Вы же знаете, когда дело будет сделано, ничего уже нельзя будет изменить. Аборт почти всегда оставляет у женщины чувство вины, раскаяния, сожаления. Вы будете ощущать последствия очень долго.
 – В теле?
 – Нет, в сердце, в душе. Чтобы спокойно отнестись к аборту, надо очень сильно желать избавиться от ребенка. А вдруг срок, определенный во Франции, был ошибочным и существует вероятность, что ребенок от другого мужчины? В этом случае вы бы тоже хотели сделать аборт?
 – Я не могу рисковать. Если это ребенок Марка, я должна от него избавиться. И у меня нет оснований думать, что врачи ошиблись в сроке.
 – Людям свойственно ошибаться, я сам порой допускаю ошибки. – Врач доброжелательно улыбнулся, но тут же какая-то мысль заставила его нахмуриться. – И вы считаете, что в состоянии справиться с ситуацией – учитывая то, что случилось с Пилар?
 – Я должна справиться. Вы можете это сделать?
 – Да – если вы действительно этого хотите. Но сначала я должен сам вас осмотреть. А вдруг окажется, что вы вообще не беременны?
 Но Динна оказалась беременна. И доктор Джонс согласился, что, по всей вероятности, срок ее беременности – два месяца, хотя на столь ранней стадии всегда трудно сказать точно. Поскольку Динна была явно настроена решительно, то имело смысл сделать операцию не откладывая.
 – Завтрашний день вам подходит? – спросил врач. – Приезжайте к семи утра, и тогда к пяти часам вечера вы уже будете дома. Вы собираетесь рассказать Марку?
 Динна отрицательно покачала головой:
 – Нет. Я скажу ему, что у меня был выкидыш.
 – Ну а если вы все-таки решите остаться с Марком и захотите завести еще одного ребенка, но окажется, что после операции вы не можете забеременеть? Что тогда? Вас не замучает чувство вины?
 – Нет. Я не могу себе представить, чтобы такое произошло, но если все-таки произойдет – что ж, мне придется с этим жить. И я буду.
 – Вы уверены?
 – Совершенно.
 Динна встала. Врач кивнул и записал на листке адрес больницы, в которую ей нужно будет приехать утром.
 – Это опасно?
 Почему-то раньше этот вопрос у Динны даже не возникал. По большому счету ей было все равно. Для нее быть беременной ребенком Марка было практически равносильно смерти. Доктор Джонс похлопал Динну по руке:
 – Нет, не опасно.
 – Куда ты собралась так рано?
 Марк поднял голову и посмотрел на Динну. Она досадовала на себя за то, что не смогла встать с постели, не разбудив Марка.
 – В студию. Мне не спится.
 – Тебе бы лучше полежать, – вяло возразил Марк, снова закрывая глаза.
 – Сегодня я собираюсь достаточно много времени провести в кровати. – Это по крайней мере было чистой правдой.
 – Ну хорошо.
 К тому времени, когда Динна оделась, Марк уже опять спал, он не видел, как она уходит. Динна оставила ему записку, в которой сообщила, что вернется под вечер. Марк наверняка будет недоволен, но он не знает, где она, когда же она вернется, все будет кончено. Садясь в машину и заводя мотор, Динна посмотрела на свои джинсы и босоножки. В последний раз она надевала их в Кармеле, когда была там с Беном. Дожидаясь, пока машина прогреется, она посмотрела на бледное утреннее небо. В последний раз она видела такое небо, когда была с Беном. Вдруг без всякой на то причины ей вспомнились слова врача: «А что, если это ребенок не от Марка?» Но это было невозможно... или возможно? Два месяца назад она занималась любовью с Марком, но в конце июня она познакомилась с Беном, так что ребенок мог быть и от него. Ну почему она не может знать точно? Вот если бы срок беременности был не два месяца, а один...
 – Проклятие, – пробормотала Динна.
 Она нажала на педаль газа и выехала на улицу. Всю дорогу Динна спрашивала себя, стала ли бы она делать аборт, если бы ребенок был от Бена. Ей вдруг нестерпимо захотелось поговорить с Беном, рассказать ему все, спросить его мнение. Но это было бы безумием. Так что же ей делать?
 Когда Динна приехала в больницу, она была бледна и выглядела изможденной. Доктор Джонс уже ждал ее. Как всегда спокойный и заботливый, он тронул Динну за руку.
 – Вы не передумали? – Она мотнула головой, однако врач заметил в ее взгляде нечто такое, что ему не понравилось. – Думаю, нам нужно поговорить.
 – Нет. Давайте просто сделаем это.
 – Ну хорошо.
 Врач отдал распоряжения медсестре, Динну проводили в небольшой кабинет и велели переодеться в больничную рубашку.
 – Куда меня поведут?
 – В другой конец коридора. Вы проведете в больнице весь день.
 Впервые за все время Динне вдруг стало страшно. Вдруг будет больно? Вдруг она умрет? А если по дороге домой у нее начнется кровотечение? А если...
 Медсестра принялась объяснять Динне процедуру аспирации, и Динна почувствовала, что бледнеет.
 – Вы меня понимаете?
 – Да, – только и смогла пролепетать Динна.
 Ей вдруг стало отчаянно необходимо увидеть Бена.
 – Вы боитесь?
 Медсестра попыталась говорить помягче, но у нее это плохо получалось.
 – Немного.
 – Бояться нечего, в этом нет ничего особенного, мне делали аборт три раза.
 «Господи Иисусе! – мысленно ужаснулась Динна. – Как замечательно! Может, вам даже сделали скидку?»
 Какое-то время Динна оставалась в маленьком кабинете. Потом ее провели в другой кабинет, расположенный в противоположном конце коридора. Здесь Динну уложили на стерильный стол, закрепив ее ноги в металлических скобах. Помещение было похоже на палаты для рожениц, в которых Динна побывала трижды – сначала рожая двух мальчиков, потом Пилар. Но то были палаты для родов, а не для аборта. Ее вдруг бросило в жар. В палате Динну почти на полчаса оставили одну. Она лежала с поднятыми ногами и с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, постоянно напоминая себе, что скоро все кончится. Все будет кончено, ребенка не будет. Его извлекут из ее тела специальным аппаратом. Динна огляделась, пытаясь понять, какой из приборов предназначен для этой цели – все они выглядели довольно зловеще и одинаково устрашающе. У нее начали дрожать ноги. Динне казалось, что прошло несколько часов, прежде чем в палату наконец вошел доктор Джонс. Она вздрогнула.
 – Динна, сейчас мы сделаем вам укол, у вас немного закружится голова, и вы почувствуете себя несколько странно.
 – Я не хочу.
 Она попыталась сесть – с поднятыми ногами это оказалось непросто.
 – Не хотите укол? Напрасно, с уколом все пройдет гораздо легче, поверьте мне. Без укола будет намного хуже.
 Врач посмотрел на нее с безграничным сочувствием. Но Динна упрямо замотала головой:
 – Я не хочу. Я имею в виду не укол. Я передумала делать аборт. Не могу.
 «А вдруг ребенок от Бена?» На протяжении всего последнего часа эта мысль не давала Динне покоя. Она сама не могла бы сказать, не был ли этот вопрос лишь предлогом, чтобы сохранить ребенка.
 – Вы окончательно это решили или просто испугались?
 – И то и другое. Я не знаю.
 Глаза Динны наполнились слезами.
 – Динна, скажите, а если бы ребенок был только вашим, если бы в его зарождении не был замешан ни один мужчина, если бы вы могли оставить его себе, вы бы хотели этого ребенка?
 Динна посмотрела врачу в глаза и молча кивнула. Доктор Джонс освободил ее ноги.
 – Тогда идите домой, дорогая моя, и во всем разберитесь. Вы можете растить этого ребенка одна – если захотите. Никто не сможет отнять его у вас, он будет только вашим.
 Неожиданно для себя Динна улыбнулась. Когда она вернулась домой, Марк принимал душ. Динна бесшумно прошла в студию и заперла дверь. Что она наделала? Она решила сохранить ребенка...Доктор Джонс прав, это может быть только ее ребенок и ничей больше. Так ли это?.. Или он всегда будет ребенком, Марка, как в свое время Пилар? Динна вдруг поняла, что ей никогда не вырваться. Ее малыш – дитя Марка, она даже не может набраться храбрости, чтобы уйти от него и растить ребенка одной. А это означает, что Бена она уже потеряла.




 Глава 26


 – Доброе утро, Динна.
 Марк сел на свое обычное место и посмотрел на Динну. На столе был разложен обычный набор газет, стоял кофейник с горячим кофе, Динна ела яйцо.
 – Как у тебя сегодня с аппетитом?
 Марк уже несколько недель не видел, как она ест.
 – Вообще-то мне не очень хочется есть. Возьми мой тост. Динна пододвинула Марку тонкую тарелку лиможского фарфора. В это утро стол был застелен бледно-голубой скатертью, под стать ее настроению. Марк внимательно посмотрел на Динну. Она вяло ковырялась ложкой в яйце.
 – Тебе все еще нехорошо?
 Динна пожала плечами и отвела взгляд.
 – Нет.
 – Мне кажется, тебе следует показаться врачу.
 – Я уже записалась на прием на следующую неделю.
 С последнего визита Динны к врачу прошло три недели. Три недели с тех пор, как она утром ускользнула из дома, чтобы сделать аборт. Три недели с тех пор, как она в последний раз видела Бена. И никаких известий о нем. Динна знала, что их и не будет. Возможно, они когда-нибудь где-нибудь случайно столкнутся, поболтают немного, как старые друзья, и ничего больше. Все кончено. Не важно, что они друг к другу чувствуют. При этой мысли все тело Динны словно отяжелело, ей захотелось только одного – лечь.
 – Чем ты сегодня будешь заниматься? – спросил Марк с весьма слабым интересом.
 – Ничем. Может быть, немного поработаю в студии.
 Однако Динна не работала, она просто приходила в студию и сидела там, глядя на гору картин, присланных из галереи. Когда она попросила вернуть ее картины, Бен поначалу возражал, но Динна не могла продолжать работать с ним как ни в чем не бывало. Было бы невозможно продавать картины через Бена и совсем с ним не встречаться. А Динна не хотела, чтобы этой зимой он видел ее беременной. Так что выбора у нее не было, и она настояла, чтобы Салли вернула картины. И вот теперь они стояли, прислоненные к стенам ее студии, и смотрели на Динну своими незрячими лицами изнанок холстов. Только одна картина была повернут лицевой стороной – автопортрет с Пилар, на который Динна часами смотрела каждый день.
 – Может, сходим куда-нибудь на ленч?
 Услышав голос Марка, Динна обернулась. Он сидел в гостиной с поистине королевским видом. Динна с горечью подумала, что он теперь и есть ее король, ее властелин, а она – его рабыня, а все из-за ребенка, от которого ей не хватило духу избавиться. Она покачала головой:
 – Нет, спасибо.
 Динна даже попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и бледной, даже не как луч солнца в зимний день, а как его отблеск на снегу. Она отказалась идти с Марком на ленч – ей не хотелось быть с ним, не хотелось, чтобы их видели вместе. Мысль, что их может увидеть Бен, приводила Динну в ужас. Она еще более решительно покачала головой и направилась в свое укрытие, в студию.
 В студии Динна села, поджав ноги и обхватив руками колени, и по ее лицу потекли слезы. Она не знала, сколько просидела так, ей казалось, что несколько часов. Зазвонил телефон.
 – Привет, чем занимаешься?
 Звонила Ким. Динна вздохнула и попыталась наскрести в себе силы для улыбки.
 – Ничем особенным. Сижу в студии и думаю о том, что мне пора выходить на пенсию.
 – Черта с два, на пенсию! Это после бешеного успеха твоей выставки? А как Бен, продал еще какие-нибудь твои работы?
 – Нет. – Динна старалась, чтобы голос не выдавал ее настроения. – Он... у него не было такой возможности.
 – Наверное. Но он наверняка продаст, когда, вернется из Лондона. Салли сказала, что он пробудет там еще неделю.
 – Я и не знала. Три недели назад вернулся Марк, и мы были ужасно заняты.
 В это Кимберли верилось с трудом. Она знала, что после смерти Пилар супруги нигде не бывают, во всяком случае, так ей сказала сама Динна, когда они разговаривали в последний раз.
 – Может, мне удастся выманить тебя из дома на ленч?
 – Нет-нет... я не могу.
 Ким вдруг испугалась: ей не понравился голос Динны, он как будто дрожал от боли.
 – Динна? – Ответа не последовало, Динна заплакала. – Можно, я к тебе заеду?
 Динна хотела было сказать «нет», но не нашла в себе сил.
 – Динна, ты меня слышишь? Я выезжаю прямо сейчас, буду у тебя через пару минут.
 Динна еще даже не успела спуститься вниз, когда услышала шаги Ким на лестнице, ведущей в студию. Ей не хотелось, чтобы Ким увидела ряды картин, повернутых к стене, но она опоздала. Стукнув один раз в дверь, Ким вошла в студию. Вошла – и изумленно огляделась, не понимая, что происходит. На полу, прислоненные к стенам студии, стояли картины, штук двадцать или тридцать.
 – Что это такое?
 Ким знала, что это не могут быть новые работы. Она наугад повернула несколько картин, увидела знакомые сюжеты и вопросительно посмотрела на Динну.
 – Ты забрала свои работы из галереи? Динна кивнула.
 – Но почему? Твоя выставка получила восторженные отзывы! Когда я говорила с Беном в прошлый раз, он сказал, что продал почти половину твоих полотен! В чем дело? – Ким осенило. – Это из-за Марка?
 Динна вздохнула и опустилась в кресло.
 – Я просто забрала их, вот и все.
 Ким села напротив, хмуря брови. Динна выглядела ужасно: она была бледна как смерть, но особенно пугало трагическое выражение ее глаз.
 – Динна, я знаю, что ты чувствуешь из-за смерти Пилар. Вернее, я не знаю, но могу себе представить. Но нельзя же губить всю свою жизнь. Твоя работа – это отдельная область, она должна быть отделена от всего остального.
 – Но все не так... потому что это... из-за Бена. Последние слова Динны утонули в слезах, она закрыла лицо руками. Ким пододвинулась ближе и обняла подругу.
 – Поплачь, не сдерживайся.
 И Динна, сама не зная почему, так и сделала. Она заплакала в объятиях Ким, не сдерживаясь, она плакала по Пилар, по Бену, возможно, даже по Марку, потому что знала, что потеряла и его, отдала любовнице. Единственным, кого она еще не потеряла, был ее нежеланный ребенок. Ким ничего не говорила, она просто позволила подруге выплакать горе. Казалось, прошло много времени, когда наконец рыдания Динны стали стихать. Она подняла голову и посмотрела Ким в лицо.
 – Ох, Ким, извини. Не знаю, что на меня нашло, но...
 – Ради Бога, не извиняйся. Ты же не можешь держать все в себе, это не по силам. Хочешь кофе?
 – Нет. – Динна поспешно замотала головой, потом ее лицо прояснилось. – Пожалуй, я бы выпила чаю.
 Ким сняла телефонную трубку и позвонила на кухню.
 – А после чая, если не возражаешь, можем прогуляться.
 – Но как же твоя работа? Ты что, уволилась или взяла выходной, чтобы поработать моим психоаналитиком?
 Динна улыбнулась сквозь слезы.
 – Ну, если ты забрала картины из галереи, может быть, мне и стоит уволиться, тогда мой поступок будет ничуть не глупее твоего.
 – Ты ошибаешься, я поступила совершенно правильно.
 – Но почему? Я тебя не понимаю.
 Динна хотела что-то сказать, но потом передумала. Она посмотрела Ким в глаза.
 – Я не хочу больше встречаться с Беном.
 – Ты порвала с Беном?
 В комнате стало тихо, женщины молча смотрели друг на друга. Наконец Динна кивнула.
 – Решила остаться с Марком?
 – Я вынуждена с ним остаться.
 Динна вздохнула и внесла в студию поднос, который Маргарет оставила за дверью. Передав Ким чашку с кофе, она взяла свой чай и с опаской отпила глоточек, потом крепко зажмурилась и наконец снова заговорила:
 – У нас с Марком будет ребенок.
 – Ты шутишь! Динна открыла глаза.
 – Если бы! Я узнала, что беременна, во Франции. Через несколько дней после похорон я потеряла сознание в маленькой церквушке, и Марк отвез меня в местную больницу. Он боялся, что у меня какая-нибудь страшная болезнь, но тогда мы оба были в таком ужасном состоянии, что все могло быть. В больнице выяснилось, что я всего лишь беременна, срок – два месяца.
 – Значит, сейчас у тебя какой срок?..
 – Ровно три месяца.
 – Ты не выглядишь на три. – Ким была потрясена. Она перевела взгляд на совершенно плоский живот Динны в облегающих джинсах.
 – Я знаю. Наверное, на этот раз ребенок будет маленьким, к тому же из-за всех переживаний я сильно похудела.
 – Господи... Бен знает? Динна покачала головой.
 – Я так и не смогла заставить себя рассказать ему. Я подумывала сделать... сделать аборт, я даже попыталась, сходила к врачу, мне было назначено время, но когда меня положили на стол, я поняла, что не могу на это пойти. После того, как двое моих малышей умерли, а потом и Пилар... Пусть я не хочу этого ребенка, я все равно не могу...
 – А что Марк?
 – Он в восторге. Наконец-то у него будет сын. Или дочь, замена Пилар.
 – А ты, Динна? – мягко спросила Ким.
 – Что получу я? Не много. Я потеряла единственного мужчину, которого по-настоящему любила. Я заперта, как в ловушке, в браке, который, как теперь стало абсолютно ясно, мертв уже много лет. У меня будет еще один ребенок, который еще неизвестно выживет ли. А если он и выживет, это будет ребенок Марка, Марк настроит его против меня, как в свое время настроил Пилар, и вырастит из него стопроцентного, нет – двестипроцентного француза. Видит Бог, Ким, через все это я уже проходила. Но разве у меня есть выбор?
 – Если ты хочешь ребенка, ты можешь растить его и одна. А возможно, Бен примет вас обоих, даже если ребенок не его.
 – Марк меня никогда не отпустит. Он сделает все, что в его власти, чтобы не дать мне уйти.
 Динну, казалось, испугали собственные слова. Ким прочла во взгляде подруги страдание.
 – Но что он может сделать?
 – Не знаю. Все, что угодно. У меня такое чувство, что мне никогда не вырваться. Если я попытаюсь растить ребенка самостоятельно, Марк сделает все возможное, чтобы мне помешать. Он каким-то образом сумел пошатнуть мою веру в себя, убедить меня в том, что я не справлюсь.
 Ким в упор посмотрела на Динну:
 – Динна, скажи мне одну вещь... ты в последнее время что-нибудь рисовала?
 Динна покачала головой и беспомощно пожала плечами:
 – Нет. А какой смысл? Я все равно не могу выставляться.
 – Ты двадцать лет не выставлялась, однако это не мешало тебе рисовать. Почему же ты теперь бросила?
 – Не знаю.
 – Потому что так велел Марк? – Ким сверкнула глазами. – Потому что он считает это занятие глупым и всячески старается принизить и твое искусство, и тебя?
 – Не знаю, может быть... Просто рядом с ним все начинает казаться тривиальным и бессмысленным.
 – А Бен?
 В глазах Динны вдруг снова появился блеск, который Ким видела в них нечасто.
 – С Беном все было по-другому, – мечтательно сказала Динна.
 – А ты не думала о том, что он мог бы полюбить твоего ребенка?
 – Не знаю. – Динна вернулась к действительности и посмотрела на Ким долгим взглядом. – Как я могу У него спрашивать? Ты понимаешь, что все то время, когда я спала с Беном, я была беременна от Марка? Представляешь, какой кошмар?
 На мгновение Ким показалось, что Динна сама себя ненавидит.
 – Не будь ты такой зажатой, постарайся расслабиться. Ведь ты даже не знала, что беременна, так?
 – Конечно, не знала!
 – Вот видишь! Мне кажется, что ребенок вполне может быть от Бена!
 Но Динна покачала головой:
 – Не может. Срок не совпадает на месяц.
 – Разве врачи не могли ошибиться? Тебе должно быть виднее.
 – Да, конечно, но мне трудно сказать, у меня вообще нерегулярные месячные, поэтому легко запутаться. И мне лучше полагаться на мнение врачей, а не на свое собственное. А они утверждают, что я беременна с конца июня. Конечно, ребенок может быть и от Бена, но вероятность этого невелика.
 Ким долго молчала, наблюдая за подругой, и наконец решилась задать единственный вопрос, который казался ей действительно важным. Все остальное было уже не так существенно.
 – Динна, а ты сама хочешь этого ребенка? Я имею в виду, если бы ситуация была иной, если бы и Марк, и Бен исчезли с лица земли и осталась бы только ты, хотела бы ты иметь этого ребенка? Не отвечай сразу, сначала подумай.
 Но Динне не нужно было раздумывать над ответом, о том же самом ее уже спрашивал доктор Джонс. Она посмотрела на Ким, и в ее глазах затеплилась нежность.
 – Да. Я бы его хотела. Я бы хотела, чтобы у меня был мой ребенок, мой малыш. Только мой. – В глазах ее стояли слезы. – Я бы всегда могла говорить себе, что это ребенок Бена.
 Ким вздохнула и поставила чашку.
 – Тогда мой тебе совет, Динна, роди этого ребенка, люби его, радуйся ему, будь с ним. Расцветай вместе с ним. Но одна. Уйди от Марка, тогда ты по крайней мере сможешь получать удовольствие от материнства.
 – Я не могу, мне страшно.
 – Чего ты боишься?
 Динна опустила голову, словно ей стало стыдно.
 – Хуже всего, что я этого не знаю.




 Глава 27


 – Не знаю, Ким, не нравятся мне эти макеты, да и в целом все кажется каким-то незаконченным.
 Бен провел рукой по волосам и рассеянно посмотрел на дальнюю стену галереи. Все утро с ним было просто невозможно работать, и Ким, наблюдая за ним, знала, что его отвлекает.
 – Мне кажется, они бы тебе чуть больше нравились, если бы после перелета из Лондона ты хотя бы немного поспал.
 Ким попыталась поддразнить его, но это оказалось бесполезным. Бен выглядел не лучше, чем Динна, и с ним сейчас нелегко было иметь дело.
 – Не умничай, ты знаешь, какого впечатления я добиваюсь.
 – Ну хорошо, мы попробуем все переделать. Через пару недель ты будешь здесь, чтобы оценить результат, или снова куда-нибудь сбежишь?
 В последнее время Бен очень много ездил.
 – В следующий вторник я улетаю в Париж, но через пару недель я вернусь, мне нужно что-то решить с моим домом.
 – Ты затеял ремонт?
 – Я переезжаю.
 – Почему вдруг? Я думала, тебе нравится твой дом.
 За те месяцы, что Ким вела для Бена бухгалтерию, они успели стать друзьями, а его отношения с Динной связывали их еще крепче.
 – Не могу я больше там оставаться. – Бен вдруг вопросительно взглянул в глаза Ким: – Ты ее видела? – Ким молча кивнула. – Как она?
 – Нормально. – «Паршиво, как и ты, совсем убита горем».
 – Я рад. Хотел бы я, чтобы обо мне можно было сказать то же самое. Не знаю, как объяснить, Ким, но я схожу с ума. Я больше так не могу. Никогда не чувствовал ничего подобного, даже когда от меня ушла жена. Но это же просто какая-то бессмыслица. Мы с Динной все обсудили, и я дал ей слово, я ей пообещал, что у нас будет только это лето, что я не буду ни к чему ее принуждать. Но, Ким, ведь она хоронит себя с этим типом в его мавзолее! По-моему, он ее даже не любит!
 – Если это может послужить тебе хоть каким-то утешением, я тоже не думаю, что он ее любит, и всегда считала так.
 – Это не утешение. Что бы ни думали мы с тобой, она все равно решила остаться с ним. Как она, счастлива? Она рисует?
 Ким хотелось соврать, но она не смогла.
 – Нет. Ни то, ни другое.
 – Тогда почему она с ним? Из-за Пилар? Я ничего не понимаю, по-моему, все это просто не имеет смысла. Если бы она попросила меня подождать, я бы подождал. Она могла бы сказать, что останется с ним на какое-то время, и я не стал бы ее торопить. Не понимаю, чем он может ее удерживать?
 – Человеческие отношения – штука непростая, иногда их трудно понять со стороны. Я знала пары, которые оставались вместе по пятьдесят лет, хотя ненавидели друг друга.
 – Веселенькая перспектива. – Бен помрачнел еще больше. – Я бы ей позвонил, но не уверен, что мне стоит это делать.
 – А как ты, Бен? – спросила Ким очень мягко. – Как ты себя чувствуешь?
 – Стараюсь занять себя делами. Динна не оставила мне выбора.
 Ким хотелось сказать, что все пройдет, что Бен все переживет и забудет, но ей показалось, что говорить ему такие вещи будет с ее стороны жестоко.
 – Я могу тебе чем-нибудь помочь?
 – Можешь. Помоги мне ее похитить. – Бен отвел взгляд. – Ты знаешь, я даже не могу больше смотреть на своего Уайета, уж очень женщина на картине похожа на Динну. – Он вздохнул и встал, словно пытаясь сбежать от собственных мыслей. – Ким, я просто не знаю, что мне делать. Совершенно не представляю.
 – Ты ничего не можешь сделать. Я только жалею, что не могу тебе помочь.
 – Я тоже. Пойдем, я угощу тебя ленчем.
 Ким сложила макеты рекламы в портфель и поставила его на пол. Ей было больно видеть Бена в таком состоянии.
 – Знаешь, я часто ловлю себя на мысли, что мне хочется случайно на нее где-нибудь наткнуться. Куда бы я ни шел, в ресторан, в магазин, даже на почту, я невольно начинаю искать ее взглядом. Мне кажется, что если я присмотрюсь повнимательнее, то обязательно увижу ее лицо.
 – Она сейчас мало где бывает.
 – С ней все в порядке? Она не больна? Ким молча покачала головой.
 – Наверное, у меня есть только один выход – не сидеть на месте, ездить, путешествовать.
 – Ты же не можешь делать это постоянно.
 Ким встала и пошла проводить Бена до двери. Он посмотрел на нее грустными глазами через решетку своей внутренней тюрьмы.
 – Но я могу попытаться.




 Глава 28


 – Что сказал врач? – Вернувшись домой, Марк застал Динну уже в постели. – Все в порядке?
 – Доктор Джонс сказал, что для четырех месяцев ребенок очень маленький, но он предполагает, что это из-за того, что я переволновалась и похудела. Но все-таки он велел мне прийти снова через две недели, чтобы он послушал сердцебиение плода. Он должен был услышать сердце уже сегодня, но не услышал, плод слишком маленький. Доктор Джонс сказал, что, возможно, через две недели сердцебиение будет прослушиваться. – Марка эта новость, похоже, не встревожила. – А как прошел день у тебя?
 – День был очень трудный, но зато мы получили новое дело.
 Марк казался очень довольным.
 – Где?
 – В Амстердаме. Но я буду работать вместе с Джимом Салливаном. – Марк посмотрел на лежащую Динну сверху вниз и улыбнулся: – Я же пообещал тебе, что больше не буду постоянно в разъездах. Разве я не сдержал слово?
 – Сдержал.
 На этот раз Динна тоже улыбнулась. Марк все два месяца оставался дома, он не уезжал даже на короткий срок, например, на уик-энд в Париж. Но сейчас это больше не имело для нее значения. Пожалуй, Динна даже испытала бы облегчение, если бы Марк уехал, но он сказал, что с той женщиной у него все кончено.
 – У тебя нет причин отказываться от дела. Когда оно будет слушаться в суде?
 – Думаю, не раньше июня. К тому времени ребенок уже родится.
 Ребенок... Рождение ребенка все еще казалось Динне нереальным. Но не Марку.
 – Не хочешь поесть? Я собираюсь спуститься на кухню.
 В дверях Марк оглянулся и посмотрел на Динну с нежной улыбкой. Сейчас он думал только об их ребенке и благополучии жены, поскольку оно было неразрывно связано с благополучием их сына. Иногда Динну это трогало, но чаще раздражало. Она знала, что забота Марка не имеет никакого отношения лично к ней. Это все только ради ребенка. Его наследника.
 – И что ты собираешься есть? Маринованные огурцы и мороженое?
 – А ты, Динна, что предпочитаешь? Шампанское и черную икру? Это можно устроить.
 – Мне вполне хватит нескольких галет.
 – Не очень впечатляет. Надеюсь, у ребенка будет вкус получше.
 – Я в этом не сомневаюсь.
 Марк вернулся через несколько минут с галетами для Динны и сандвичем для себя.
 – Как, ни клубники, ни пиццы, ни мексиканских чипсов?
 На памяти Марка это был первый проблеск чувства юмора у Динны за последние несколько месяцев. Но сегодня у нее был очень приятный день. Вернувшись от врача, она пошла на ленч с Ким. В эти трудные, одинокие дни общение с Ким помогало Динне сохранять рассудок. Только ей Динна могла рассказать, как она скучает по Бену. Она все еще надеялась, что эта боль отступит, но пока давившая на Динну тяжесть даже не ослабевала.
 Марк собирался предложить Динне поделиться своим сандвичем, но в это время зазвонил телефон.
 – Ты хочешь, чтобы я взял трубку? Это же наверняка тебя.
 – В такой час?
 Марк посмотрел на наручные часы и кивнул. В Европе сейчас восемь утра, так что, вероятнее всего, звонят ему. Он снова сел на кровать рядом с женой. Такой умиротворенной Марк не видел Динну уже несколько недель. Он улыбнулся и снял трубку.
 – Слушаю.
 В трубке послышался обычный для международного звонка треск. Марк ждал, предположив, что у кого-то из клиентов возникла срочная потребность в его услугах.
 – Марк-Эдуард?
 Это была Шанталь, ее голос дрожал от отчаяния. Марк почувствовал, что бледнеет. Динна заметила, как он напрягся. Марк нахмурился и отвернулся от нее.
 – Да, в чем дело? – Марк разговаривал с ней не далее как сегодня утром, что ей понадобилось, почему она звонит ему домой? Он уже пообещал, что через пару недель прилетит в Европу. Марк был уверен, что сможет уехать от Динны сразу после Дня благодарения, к тому времени можно будет считать, что он выполнил свой долг – пробыл с ней в Штатах два с половиной месяца. – Что-нибудь случилось?
 – Да. – Шанталь вздохнула и сдавленно всхлипнула. Марку стало страшно. – Я снова в больнице.
 – Merde [14] ! – Марк закрыл глаза, Динна видела, что он нахмурился. – Что на этот раз? Опять то же самое?
 – Нет, я ошиблась в дозе инсулина.
 – Это невозможно. – «Ты никогда не ошибаешься, разве что нарочно», – мысленно добавил Марк. Он Хорошо помнил ту ночь в больнице и свой страх. – После стольких лет нужно знать... – Марк мысленно выругался. Разговаривая с Шанталь под взглядом Динны, он чувствовал себя на редкость неловко. – Но сейчас уже все в порядке?
 – Я не знаю. – Шанталь помолчала. – Ох, Марк-Эдуард, ты мне очень нужен. Ты не мог бы приехать домой? Ну пожалуйста!
 «Проклятие, ну как я могу обсуждать это сейчас?!»
 – Я не могу сейчас правильно оценить ситуацию, у меня нет при себе необходимых бумаг. Предлагаю обсудить этот вопрос завтра, когда я буду в офисе.
 Марк взял телефон, встал с кровати, пересек спальню и сел на стул. Динна снова взялась за книгу, которую читала до его прихода. Она видела, что Марк чем-то раздражен, а его разговор показался ей скучным.
 Но Марку отнюдь не было скучно. Когда он предложил перенести разговор на завтра, Шанталь взвизгнула:
 – Нет! Не смей от меня отмахиваться!
 – Я не отмахиваюсь, просто не знаю, когда это будет возможно.
 – Тогда разреши мне приехать к тебе. Перед отъездом ты обещал, что, если ты не сможешь вырваться, мне можно будет приехать к тебе. Так можно?
 – Нам придется обсудить этот вопрос завтра, когда у меня будут при себе необходимые документы. Вы можете подождать десять часов? Я перезвоню вам из офиса. – В голосе Марка послышались металлические нотки. – По какому телефону с вами связаться?
 Шанталь сказала ему название больницы. Марк испытал облегчение, услышав, что она лежит не в Американской больнице – звонить туда для него было бы невыносимо.
 – Я вам перезвоню, как только попаду в офис.
 – Если ты мне не позвонишь, я сама прилечу ближайшим самолетом.
 Шанталь вела себя как избалованный ребенок. К тому же опасный. Марку совсем не хотелось новых конфликтов с Динной, во всяком случае, до рождения ребенка. Дальше видно будет. Из-за того, что он француз, ребенок по закону является столько же французом, сколько и американцем, во Франции же он будет находиться под французской юрисдикцией. Это будет его ребенок. Если он пожелает забрать ребенка во Францию, Динна ничего не сможет сделать, чтобы воспрепятствовать этому. Абсолютно ничего. Марк знал, что эта мысль будет поддерживать его все предстоящие семь месяцев. Когда ребенку исполнится год, они повезут его во Францию – впервые показать бабушке. Динна, конечно, поедет с ними, но затем ей придется сделать выбор. Она может остаться или уехать, но без ребенка, который больше не покинет пределов Франции. Если Динна уедет, ребенок будет жить с бабушкой, и тогда Марк постарается проводить большую часть времени там. Это будет только его дитя, как была бы Пилар – была бы, если бы не Динна. Мысли о новом ребенке отвлекли Марка от воспоминаний о Пилар. Этот ребенок будет полностью его ребенком. И до его рождения Динна нужна Марку здоровой и счастливой. Он и потом может благополучно оставаться ее мужем, если она согласится жить с ребенком во Франции. Марк продумал все до мелочей, абсолютно все. И если Шанталь сейчас вклинится со своими проблемами, это будет совсем некстати.
 – Марк-Эдуард, ты меня слышишь? Я сказала, что, если ты не приедешь сам, я вылечу ближайшим рейсом.
 – Куда? – поинтересовался Марк ледяным тоном.
 – А ты как думаешь? В Сан-Франциско, куда же еще?
 – Позвольте мне решить этот вопрос самому. Я дам вам знать о моем решении. Завтра. Вы меня поняли?
 – Вполне. И еще одно, Марк-Эдуард.
 Тон Шанталь изменился, и Марк немного смягчился:
 – Что?
 – Я тебя очень люблю.
 – Уверяю вас, это взаимное соглашение. – Марк уже почти улыбался. – Мы с вами побеседуем через несколько часов. Спокойной ночи.
 Марк положил трубку и вздохнул. Он не заметил, что Динна, отложив книгу, внимательно наблюдает за ним.
 – Недовольный клиент?
 – Ничего особенного, у меня все под контролем.
 – Есть ли на свете хоть что-то, что не было бы у тебя под контролем?
 Марк улыбнулся, глядя Динне в глаза:
 – Надеюсь, что нет, дорогая, искренне на это надеюсь. Через полчаса Марк был уже в кровати. Динна лежала рядом с ним с открытыми глазами.
 – Марк?
 – Что?
 В комнате было темно.
 – Что-нибудь случилось?
 – Нет, конечно, что могло случиться?
 – Ну, я не знаю... этот телефонный звонок... Тебе придется уезжать чаще, чем сейчас?
 Динна уже знала ответ на свой вопрос.
 – Да. Но я все улажу, я не хочу надолго оставлять тебя одну.
 – Со мной ничего не случится.
 – Возможно. Но я не буду никуда ездить без крайней необходимости.
 – Спасибо, я тебе признательна.
 Это были первые добрые слова Динны, произнесенные в адрес Марка за последние несколько месяцев. Она тронула его за руку, и он закрыл глаза. Ему хотелось взять ее руку, пожать, поцеловать ее, назвать ее «моя Диана», но он не мог. Не мог. Во всяком случае, не сейчас. Сейчас его мысли занимала Шанталь.
 – Не волнуйся, Динна, все будет хорошо.
 Он похлопал ее по руке и повернулся к ней спиной, лежа на своей половине кровати.
 – Ты с ума сошла. Звонить мне домой среди ночи? – бушевал Марк-Эдуард по телефону. – А вдруг бы трубку сняла Динна?
 – И что из этого? Она все равно знает!
 «Нет, она знала – не настоящее время, а прошедшее».
 – Ну и что же, все равно ты не имеешь права так поступать. Я тебя предупреждал.
 – Я имею право делать все, что мне вздумается. – Однако голос Шанталь звучал уже не так уверенно, неожиданно она заплакала в трубку. – Марк-Эдуард, я больше так не могу. Прошло уже больше двух месяцев, ну пожалуйста!
 – Ровно на два дня больше, чем два месяца.
 Однако решимость Марка пошатнулась. Он понимал, что если хочет удержать Шанталь, то должен что-то предпринимать. Тяжело разрываться между двумя женщинами... Да, ему предстояла трудная зима.
 – Прошу тебя...
 Шанталь злилась на себя за то, что опустилась до мольбы, но Марк был ей нужен. Она должна быть с ним, она не хотела снова уступать его жене. События развивались не в ее пользу, так было всегда, еще и до смерти Пилар, которая сблизила Марка и Динну, временами они были просто необходимы друг другу– Но сейчас Шанталь нуждалась в нем больше и не собиралась его терять.
 – Марк-Эдуард? – В голосе Шанталь снова послышались угрожающие нотки.
 – Шанталь, дорогая, ты не могла бы потерпеть еще немного?
 – Нет. Если ты не готов предпринять что-нибудь немедленно, между нами все будет кончено. Я больше так не могу. Такая жизнь сводит меня с ума.
 Марк мысленно ужаснулся и спросил себя, что же ему с ней делать.
 – Я прилечу на следующей неделе.
 – Нет, не прилетишь, ты найдешь какой-нибудь предлог остаться. – Шанталь вдруг снова заговорила тверже. – Между прочим, Марк-Эдуард, в больницу меня привез один друг, мужчина. Я тебе о нем говорила летом. Если ты не разрешишь мне приехать к тебе, я...
 – Шанталь, не смей мне угрожать!
 Но что-то в ее словах и в тоне, каким они были сказаны, задело Марка за живое.
 – Ты хочешь сказать, что выйдешь за него замуж?
 – А почему бы и нет? Ты ведь женат, почему бы и мне не стать замужней дамой?
 «Черт, а вдруг она серьезно? Вдруг, как в случае с попыткой самоубийства, она действительно осуществит угрозу?»
 – Если ты приедешь сюда, – сказал Марк, – ты не сможешь открыто разгуливать по всему городу, тебе придется быть очень осмотрительной. Такая жизнь тебе быстро наскучит.
 – Может, предоставишь мне самой решать?
 Шанталь почувствовала, что Марк колеблется. Ее лицо озарилось торжествующей улыбкой.
 – Дорогой, я буду хорошей, обещаю. И Марк тоже улыбнулся.
 – Ты всегда хорошая. Не просто хорошая, ты необыкновенная. Ну хорошо, моя маленькая решительная шантажистка, я сегодня же закажу тебе билет.
 Шанталь издала победный вопль.
 – Когда мне можно вылететь?
 – Когда тебя отпустят из больницы?
 – Сегодня вечером.
 – Тогда прилетай завтра.
 Телерь уже оба не просто улыбались, они смеялись не таясь. «К черту сложности», – думал Марк, сгорая от желания увидеть Шанталь.
 – И вот еще что, Шанталь...
 – Oui, mon amour?
 – Je t'aime [15] .




 Глава 29


 Шанталь прошла через таможенный контроль первой. Глядя, как она идет к нему, Марк почувствовал, что его лицо расплывается в улыбке. В замшевом пальто цвета шампанского и в подходящей к нему шляпке, Шанталь была прекрасна. Между шляпкой и широким рысьим воротником были видны густые золотисто-каштановые волосы, сапфировые глаза искрились. Шанталь подбежала к Марку и уже собиралась его поцеловать, но потом спохватилась и просто пошла рядом с ним. Хотя они только разговаривали, смеялись и перешептывались, с таким же успехом они могли бы целоваться: все равно со стороны было абсолютно ясно, что они счастливы снова оказаться вместе. Марк почти забыл, насколько Шанталь привлекательна, какая она особенная. В последнее время их общение свелось к телефонным разговорам, и сейчас он был буквально опьянен ее обаянием. Он с трудом сдерживался, чтобы не обнять ее. Наконец они сели в арендованный им лимузин, и Марк получил возможность к ней прикоснуться, дотронуться до ее лица, до ее тела, прижать к себе и жадно поцеловать.
 – Господи, как же ты хороша! – прошептал он, с трудом переводя дыхание.
 Шанталь улыбнулась. Теперь хозяйкой положения стала она, и, казалось, сама ее власть смеялась над Марком из глубины ее глаз.
 – Глупый, если бы не моя настойчивость, ты бы, наверное, не подпускал меня к себе целый год.
 – Нет, просто обстоятельства складывались не в нашу пользу.
 Шанталь закатила глаза и вздохнула.
 – Теперь это уже не важно, все позади. Пока мы вместе, все остальное меня не интересует.
 Марку хотелось спросить, сколько времени она собирается пробыть в Америке, но он не решился. Он вообще не хотел с ней разговаривать – только обнимать ее и заниматься с ней любовью до бесконечности.
 Лимузин остановился перед отелем «Хантингтон», Марк помог Шанталь выйти. Он уже зарегистрировал ее в отеле и заплатил за десять дней пребывания, им оставалось только скрыться в номере. Коллег Марк предупредил, что его весь день не будет в офисе.
 – Марк, это ты? – сонно спросила Динна.
 Она приподняла голову от подушки и улыбнулась в темноте. Был третий час утра, и она уже часа два как спала.
 – Да, а ты кого ждала, президента?
 – Нет, тебя. Почему так поздно?
 Марк даже не позвонил, что задержится, но Динна не волновалась.
 – Засиделся с приезжими клиентами. Мы весь день проводили закрытую встречу, даже на ленч не выходили.
 Вместо ленча в ресторане они заказали еду в номер, а обед по особому распоряжению Марка им доставили из «Л'Этуаля».
 – Звучит очень скучно.
 Динна улыбнулась и перевернулась на другой бок.
 – Как ты себя чувствуешь?
 Марк отвернулся от нее и начал раздеваться. Было странно вернуться домой, к жене. Он чуть было не остался с Шанталь на всю ночь, но в последний момент передумал – к этой стадии еще нужно было подготовиться. Зато он пообещал Шанталь провести с ней уик-энд и еще несколько дней на неделе.
 – Спасибо, нормально, спать очень хочется.
 – Ну и хорошо, мне тоже.
 Марк лег в их общую постель, дотронулся до щеки Динны, поцеловал ее – поцелуй пришелся куда-то в макушку – и сказал по-французски:
 – Bonne nuit. Спокойной ночи.
 То же самое он сказал перед уходом Шанталь, только тогда он еще добавил «mon amour» – любовь моя.
 – Мне все равно! – заявила Шанталь. – Я никуда не уеду. А если ты перестанешь оплачивать отель, я буду платить сама или сниму квартиру. У меня виза на полгода.
 – Но это нелепо! – Марк бросил на нее сердитый взгляд. Они спорили уже час, но так и не пришли ни к какому решению, Шанталь возмущенно поднимала голову, выставляя вперед маленький аккуратный подбородок.
 – Я тебе уже говорил, через две недели я прилечу в Париж.
 – Надолго? На пять дней? На неделю? А дальше что? Ты улетишь, и я снова два месяца тебя не увижу? Нет, нет и нет! Или мы остаемся сейчас вместе, или все кончено. Навсегда! И это, Марк-Эдуард, мое последнее слово! Решай, чего ты хочешь. Или я остаюсь здесь и мы придумываем что-то вместе, или я возвращаюсь домой. И тогда между нами все кончено. Finis! Ты это понимаешь? – Голос Шанталь сорвался на визг, который казался очень неуместным в дорогом гостиничном номере. – Но в старую игру я больше не играю, для меня она закончена! Я не понимаю, почему ты хочешь оставаться ее мужем, теперь у тебя нет даже такого оправдания, как Пилар. Но мне плевать! Я не собираюсь вечно жить без тебя. Я просто больше так не могу. Или я остаюсь, или... – она посмотрела на Марка злым взглядом, – или я ухожу навсегда.
 – А как насчет срока действия твоей визы? Конечно, если я позволю тебе остаться.
 Марк поспешно прикидывал в уме. Шесть месяцев... это можно использовать. Когда у Шанталь кончится виза, она уедет домой, через несколько недель следом отправится он. Потом он поселит Динну с малышом у матери на улице Франсуа Премьер и даже сможет проводить там большую часть времени, это будет вполне разумно. Он, конечно, по-прежнему будет летать из Франции в Штаты и обратно, но его основной базой станет Париж.
 – Знаешь, Шанталь, – сказал наконец Марк, – все еще может сложиться удачно. Если я скажу, что с будущего года планирую сделать своим основным местом жительства Париж, что ты на это ответишь? У меня по-прежнему будет офис в Сан-Франциско, но вместо того чтобы жить здесь и постоянно летать в Париж, я собираюсь, наоборот, жить там и летать сюда.
 – Ты поселишься в Париже с женой?
 Шанталь смотрела на Марка настороженно, она пока не вполне понимала, что у него на уме.
 – Не обязательно, совсем не обязательно. В следующем году в моей жизни должны произойти некоторые изменения.
 Марк посмотрел на Шанталь с едва заметным намеком на улыбку, и ее глаза тоже немного потеплели.
 – Ты переселишься в Париж? Но почему?
 Ей хотелось добавить: «Ради меня?» – но она не решилась.
 – У меня есть сразу несколько причин вернуться в Париж, и ты занимаешь среди них не последнее место.
 – Ты серьезно?
 Шанталь всмотрелась в его лицо, и ее удовлетворило то, что она увидела.
 – Серьезно.
 – А до тех пор?
 – Пока, наверное, придется разрешить тебе остаться здесь.
 Марк улыбнулся. Не успел он закончить фразу, как Шанталь бросилась к нему в объятия.
 – Значит, это серьезно?
 – Да, дорогая моя.




 Глава 30


 Марк-Эдуард припарковался на углу. Вышел из «ягуара» и достал большую коробку, завернутую в обычную бумагу. Цветы Шанталь он уже послал раньше, да и идти с букетом по улице было бы неловко. Коробка была громоздкая, но зато не слишком бросалась в глаза. На Ноб-Хилл Марк остановился у входа в узкий дом, зажатый между двумя соседними, и нажал одну из кнопок звонка – всего их было две. Шанталь жила в тихой квартирке на втором этаже. Дверные ручки в квартире были из полированной меди, полы – из черно-белого мрамора, и Марку, ожидавшему внизу, было слышно, как Шанталь бежит к двери. Они сняли эту квартиру вместе с мебелью на несколько месяцев, с ноября по июнь, причем на поиски ушло не больше недели. Шанталь прожила на новом месте уже два дня, но только сегодня они впервые собирались пообедать «дома».
 Слушая звук приближающихся шагов, Марк не мог не улыбнуться. Он снова подумал, что принял правильное решение, даже если Шанталь его к этому немного и подтолкнула. Будет замечательно иметь ее под боком всю зиму и весну. Динна больше не составляла Марку компанию, обычно она уходила в свою студию и подолгу сидела там, хотя не было похоже, чтобы она там работала, скорее, просто сидела.
 Марк еще раз нажал кнопку звонка. Дверь резко распахнулась, и перед ним предстала сияющая Шанталь в ослепительно белом шелковом платье в восточном стиле и серебряных босоножках.
 – Bonsoir, monsieur.
 Она присела в низком реверансе и выпрямилась с озорной улыбкой. Свет в квартире был приглушен, Марк разглядел в комнате небольшой круглый столик, накрытый для обеда, с цветами и горящими свечами.
 – Как тут все красиво!
 Марк одной рукой обнял Шанталь и огляделся. Пламя свечей отражалось в начищенном до блеска серебре. Им очень повезло с этой небольшой, но такой милой квартиркой – декоратор, которому она принадлежала, на всю зиму уехал со своей любовницей во Францию. Марк привлек Шанталь ближе.
 – Шанталь, ma cherie, ты прекрасна. И от тебя так восхитительно пахнет!
 Шанталь звонко рассмеялась. За день до этого Марк прислал ей большой флакон духов «Джой». Было так чудесно иметь Шанталь поблизости. Марк мог вырваться из офиса в обеденный перерыв, мог встретиться с ней после работы по дороге домой, мог просто заскочить утром на чашечку кофе и поцелуй или днем – чтобы заняться любовью.
 – Что это?
 Шанталь с любопытством посмотрела на большую коробку. Марк медленно провел рукой по ноге Шанталь от колена до бедра.
 – Прекрати! Что в коробке?
 Шанталь засмеялась, и Марк продолжил гладить ее голые ноги.
 – В какой коробке? Я не приносил с собой никакой коробки.
 Он поцеловал ее ногу под коленом и стал медленно продвигаться выше по внутренней стороне бедра.
 – По-моему, любовь моя, ты гораздо интереснее какой-то непонятной коробки.
 Шанталь придерживалась того же мнения, и через минуту ее одежда уже валялась на полу.
 – Merde!
 Шанталь вырвалась из объятий Марка, в которых сонно пролежала почти полчаса. Марк-Эдуард сел и посмотрел на нее с удивлением.
 – Merde? Что ты хочешь этим сказать? Притворяясь оскорбленным, он снова лег и вытянулся на кровати. Обнаженный, он сейчас походил на большого светлого кота, очень довольного. Но Шанталь уже была на пути к двери.
 – Я забыла про индейку!
 Она побежала в кухню, а Марк остался лежать. Он лежал и усмехался. Шанталь вернулась уже через минуту, явно испытывая облегчение.
 – Ну как?
 – Ничего страшного. Она готовилась почти шесть часов, но выглядит вполне нормально.
 – С индейкой всегда так. Вот только по вкусу она будет похожа на солому. Но позволь спросить: почему, проведя в Штатах всего три недели, ты уже начала готовить индейку?
 Марк приподнялся на кровати и засмеялся. Шанталь села рядом с ним.
 – Я готовлю индейку, потому что завтра День благодарения. А я очень благодарна.
 – Правда? За что? – Марк снова лег и стал играть ее золотисто-каштановыми локонами. Густые волосы Шанталь обрамляли ее лицо и касались плеч. – Так за что же ты благодарна, моя прелесть?
 – За тебя. За то, что живу здесь. За то, что приехала в Штаты. La vie est belle, mon amour [16] .
 – Вот как? Тогда пойди и открой коробку. – Марк попытался спрятать улыбку.
 – Открой ее сам.
 Шанталь убежала в другую комнату и вскоре вернулась с коробкой, завернутой в коричневую бумагу. В этот момент она была похожа на маленькую девочку с подарком, полученным на Рождество.
 – Что это?
 – А ты открой и посмотри.
 Марк наслаждался моментом почти также, как Шанталь. Она разорвала бумагу, под ней открылась простая картонная коробка. Марк был очень доволен собой. Некоторое время Шанталь смотрела на коробку с опаской, как будто боялась ее открыть, но Марк видел, что она в восторге от неведомого сюрприза.
 – Это что-нибудь для дома?
 Она посмотрела в глаза Марку своими огромными синими глазами, однако его взгляд сразу же скользнул ниже, к ее безупречной обнаженной груди. Держа в руках большую коробку, Шанталь взобралась на кровать и встала на колени.
 – Ну же, глупышка...
 Шанталь открыла крышку, под ней оказалась тонкая оберточная бумага. Она стала ее разворачивать и вдруг отдернула руки, словно коснулась пламени, и поднесла ладони к губам.
 – О нет, Марк-Эдуард!
 – Что, мадемуазель?
 – Ох...
 Шанталь снова запустила руки в коробку и с величайшей осторожностью достала то, что там лежало. Ее большие глаза стали просто огромными. Она восторженно ахнула и подняла над собой прекрасную шубу цвета горького шоколада. Это был русский соболь.
 – О Боже...
 – Примерь.
 Марк взял у нее из рук шубу и набросил ей на плечи. Шанталь просунула руки в рукава и застегнула пуговицы до самого подбородка. Шуба была отлично скроена, Шанталь выглядела в ней потрясающе. Мягкий мех плавно обрисовывал ее фигуру, подчеркивая тонкую талию и высокую грудь.
 – Бог мой, Шанталь, ты просто невероятно прекрасна! О, дорогая...
 Марк смотрел на нее со смешанным выражением благоговения и восторга. Она повертелась на одной ноге, от этого движения полы шубы немного раздвинулись, открывая обнаженную ногу.
 – У меня никогда ничего подобного не было! – Шанталь ошеломленно посмотрела на себя в зеркало и повернулась к Марку. – О, Марк-Эдуард... это такой... это просто невероятный подарок.
 – Ты тоже невероятная.
 С этими словами Марк вышел из комнаты. Вернулся он с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Поставив бокалы, он обнял Шанталь.
 – Ну что, дорогая, отпразднуем?
 Она улыбнулась и снова растаяла в его объятиях.
 – А чем занят сегодняшний вечер у Марка? – спросила Ким.
 – Он, как обычно, на деловой встрече. – Динна улыбнулась подруге. – В последнее время он работает с клиентами из Европы, и я его почти не вижу.
 В этот день Динна наконец поддалась на уговоры Ким пойти куда-нибудь пообедать. Сначала из-за смерти Пилар, а потом из-за беременности Динна очень давно нигде не была. Как обычно, они договорились пойти в «Трейдер Вике».
 – Господи, – вздохнула Динна, – мне не хочется в этом сознаваться, но как же хорошо выйти в свет!
 Динна могла не волноваться, что случайно столкнется с Беном – она знала, что он такие места не любит.
 – Как ты себя чувствуешь?
 – Неплохо. Просто не верится, что у меня срок уже почти пять месяцев.
 Ее живот наконец-то стал немного заметен, но в черном платье А-образного силуэта из тонкого шерстяного крепа он едва просматривался.
 Ким взглянула на подругу и улыбнулась:
 – Ты будешь устраивать вечеринку по случаю рождения ребенка?
 – Вечеринку?
 Ким кивнула. Динна удивленно расширила глаза:
 – Конечно, нет! Я для этого уже стара. Кимберли, как тебе только такое в голову пришло!
 – Чепуха! Если ты не стара, чтобы иметь ребенка, значит, тем более не стара, чтобы устроить по этому поводу вечеринку.
 – Только не надо начинать все сначала!
 Несмотря на свои возражения, Динна улыбнулась подруге: сегодня в ее взгляде не было ни горечи, ни гнева. Ким давно – пожалуй, уже несколько недель – не видела ее такой умиротворенной, к тому же к ней, похоже, вернулось чувство юмора.
 – Да, между прочим, а что ты делаешь в День благодарения? У тебя есть какие-нибудь планы?
 – Да ничего особенного, просто пообедаю с несколькими друзьями. А ты?
 – Как обычно, ничего. – Динна пожала плечами. – Марк будет работать.
 – Не хочешь пойти со мной?
 – Нет. Может быть, мне удастся вытащить его куда-нибудь на обед. Когда была Пилар, мы всегда так делали. Конечно, обед в ресторане или в отеле – это не совсем настоящий День благодарения, но лучше, чем ничего. К тому же нам потом не придется две недели есть бутерброды с мясом индейки.
 Динна вдруг задумалась, что делает сейчас Бен. Возможно, он поехал в Кармел, а может, все еще не вернулся с Востока. Спрашивать о нем Ким ей не хотелось.
 Разговор перешел на другие темы. В половине одиннадцатого женщины встали – сытые, даже слишком, и немного уставшие, обе провели прекрасный вечер в непринужденной обстановке.
 – Может, мне удастся уговорить тебя пойти куда-нибудь выпить? – спросила Ким.
 Однако сказано это было без особого энтузиазма, да и Динна уже устала.
 – В другой раз. Неприятно в этом признаваться, но я совсем без сил. У меня еще не кончился тот период, когда постоянно чувствуешь усталость.
 – И когда он кончится, если кончится вообще?
 – Обычно это бывает ровно в четыре месяца, но на этот раз что-то затянулось. У меня уже срок четыре с половиной месяца, а я постоянно хочу спать.
 – Так пользуйся тем, что тебе не надо ходить на работу, и спи в свое удовольствие.
 Но Динну не радовало то, что она не работает, она даже жалела об этом. Будь у нее работа, ей было бы чем занять мысли, пока она не рисует. А начать рисовать она все никак не могла себя заставить. Всякий раз, когда она приходила в студию и садилась, в ней словно что-то выключалось. Ее мысли либо уносились к Пилар, к Бену, либо она вдруг впадала в панику из-за будущего ребенка. Она просто сидела, невидяще глядя в пространство, и так могли пройти целые часы.
 Ким попросила подогнать ее маленький красный автомобиль к самому входу. Дав чаевые шоферу, Ким села за руль. Динна со вздохом забралась на переднее сиденье. При этом ее колени чуть ли не уперлись в подбородок.
 – Боюсь, через пару месяцев я уже не смогу ездить с тобой, – сказала она со смехом.
 Ким тоже засмеялась.
 – Да, с животом тебе будет трудно влезть в мою тачку. Подруги снова рассмеялись. Ким завела машину и свернула налево от Космо-Плейс, потом еще раз налево, потом ей пришлось резко взять вправо, чтобы объехать какую-то строительную конструкцию, перегородившую дорогу.
 – Наверное, нам лучше проехать через Ноб-Хилл. Она с улыбкой посмотрела на Динну. Та молчала, мечтая только о том, чтобы поскорее добраться до кровати.
 Ким затормозила перед светофором. И тут Динна увидела пару. В первое мгновение она поразилась сходству мужчины с Марком, но затем вдруг поняла, что мужчина не просто похож на Марка, что это и есть Марк. Она невольно ахнула. Ким взглянула на подругу и, проследив за направлением ее взгляда, посмотрела в ту же сторону. Марк шел по улице с элегантной дамой в великолепной шубе из темного соболя. Они обнимались. Марку сейчас нельзя было бы дать его возраста, а женщина с роскошной гривой распущенных волос была просто ослепительна. При ходьбе из-под ее шубы выглядывало ярко-красное платье. Женщина над чем-то рассмеялась, запрокидывая голову. Марк поцеловал ее в губы. Динна смотрела на них словно завороженная.
 Женщина отстранилась от Марка, и Динна смогла ее разглядеть. Это была та самая девушка из аэропорта, с которой она видела Марка в ночь, когда умерла Пилар. Динне вдруг показалось, что из нее выпустили весь воздух, внезапно ей стало трудно дышать. Марк и та женщина сели в машину. Динна схватила Ким за руку.
 – Пожалуйста, поезжай скорее, я не хочу, чтобы он нас увидел, он подумает...
 Динна отвернулась от окна, чтобы не видеть продолжения. Ким нажала педаль газа, и автомобиль рванулся вперед. Динна пыталась привести в порядок спутанные мысли. «Что это значит? Почему эта девушка здесь? Было ли это... значит ли это... что Марк?..» Впрочем, все ответы были уже известны не только Динне, но и Ким. Проехав еще немного, Ким затормозила. Несколько минут женщины сидели в машине молча, первой заговорила Ким:
 – Динна, мне очень жаль, это... Черт, я не знаю, что сказать.
 Она посмотрела на Динну. Даже в темноте было видно, что та ужасно бледна.
 – Может, пойдем ко мне, посидишь у меня, Пока не успокоишься?
 Динна повернулась к подруге и посмотрела на нее большими зелеными глазами.
 – Знаешь, что самое странное? Я совершенно спокойна. У меня такое чувство, что время остановилось, вся суета, растерянность, все страхи – все внезапно ушло, закончилось. – Динна отвернулась к окну и продолжала, не глядя на Ким: – Кажется, теперь я знаю, что мне делать дальше.
 – Что?
 Ким встревожилась. Сцена, которую они увидели, стала для обеих настоящим шоком, Ким и сама до сих пор дрожала.
 – Я от него уйду.
 Ким молчала. Она смотрела на точеный профиль Динны, четко вырисовывающийся на фоне темного окна.
 – Я не могу жить так всю оставшуюся жизнь. Думаю, эта история продолжается уже годы. В ночь, когда умерла Пилар, я видела Марка с этой девушкой в аэропорту, она прилетела вместе с ним из Афин. Самое смешное, что, когда в сентябре Марк вернулся домой, он поклялся, что между ними все кончено.
 – Думаешь, у них это серьезно?
 – Не знаю. Я даже не уверена, что это вообще имеет какое-то значение. Беда в том... – Динна наконец повернулась к подруге. – В этом браке я все равно не получаю того, что мне нужно. Независимо ни от чего. Я все время одна. У нас с Марком больше нет ничего общего, нас не объединяет даже этот ребенок. Как только малыш родится, Марк отберет его у меня точно так же, как отобрал Пилар. Так с какой стати мне с ним оставаться? Из чувства долга? Из трусости? Из-за какого-то безумного представления о верности, которое я волочила за собой все эти годы? Ради чего? Ты видела, как он сегодня выглядел? Ким, он выглядел счастливым. Он казался помолодевшим. Знаешь, со мной он не выглядел так, наверное, лет восемнадцать. Сейчас я даже не уверена, что он вообще когда-нибудь казался таким счастливым рядом со мной. Может быть, она ему больше подходит. Может быть, она способна дать ему то, чего у меня нет и никогда не было. В любом случае это его забота, я выхожу из игры.
 – Может, ты должна все обдумать? – тихо предположила Ким. – Возможно, сейчас не самое подходящее время принимать решения, а лучше подождать до рождения ребенка. Разве ты хочешь остаться одна сейчас, когда ты беременна?
 – А ты не заметила, что я и так уже одна?
 С этим Ким была согласна, но ей не нравилось выражение глаз Динны. Никогда еще она не видела подругу настроенной столь решительно, и это ее пугало. Наконец они остановились перед домом Динны.
 – Хочешь, я войду вместе с тобой?
 По крайней мере они точно знали, что Марка нет дома. Динна покачала головой:
 – Нет, я хочу побыть одна. Мне нужно подумать.
 – Ты собираешься поговорить с ним уже сегодня? Динна ответила не сразу, она долго смотрела на Ким, и в глазах ее была боль. Ей все-таки трудно было смириться с происходящим.
 – Не знаю, может быть, и нет. Возможно, он не придет домой ночевать.




 Глава 31


 В спальне Динна медленно сняла с себя черное платье и встала перед зеркалом. На нее смотрела достаточно привлекательная и довольно молодая женщина. Кожа на лице Динны не потеряла упругости, шея сохранила лебединый изгиб, глаза оставались большими, веки не обвисли, подбородок не стал дряблым, груди по-прежнему были упругими, ноги стройными, бедра узкими. Ничто в облике Динны не указывало на ее возраст, и все-таки нельзя было не признать, что она выглядела на десять лет старше, чем девушка, которую она видела с Марком. У той, другой, были лоск, блеск и притягательность любовницы, и с этим ничего не поделаешь. Не этого ли Марк хотел, не потому ли ему была нужна любовница? Или было что-то еще? Может, все объясняется тем, что она француженка, как и он? Или просто дело в том, что он ее любит?
 Динна надела халат. Ей хотелось задать все эти вопросы Марку, услышать его ответы от него самого – конечно, если бы он ей ответил и если бы вообще пришел домой. Динна не могла ждать всю ночь, она бы хотела расспросить его прямо сейчас, но было ясно, что он и та девушка куда-то отправились. Вполне возможно, что Марк вернется домой на рассвете и заявит, что у него всю ночь шли нескончаемые переговоры. Динна вдруг задумалась: многие ли из его рассказов были правдой, а сколько из них были ложью, как давно все это тянется? Она села в кресло, откинулась на его спинку и закрыла глаза. Что удерживает Марка в браке, когда Пилар больше нет? Почему он продолжает оставаться ее мужем? Марк вполне мог бы расстаться с ней еще в Париже, у него было сколько угодно возможностей сказать ей, что все кончено. Почему он этого не сделал? Почему остался с ней? И вдруг Динна поняла: из-за ребенка. Сын, вот что ему нужно.
 Она улыбнулась своим мыслям. Если разобраться, это и в самом деле было смешно: впервые за двадцать лет их брака козыри оказались в ее руках. У нее есть то, что нужно Марку, – его сын. Или дочь – теперь, когда Пилар умерла, дочь тоже сгодится. Марку нужен ее ребенок. Какая нелепость! Поскольку он явно не собирается отпускать ту девушку, он мог бы иметь ребенка от нее. Но по какой-то неведомой причине ему нужен именно ребенок Динны. Динну это открытие даже позабавило: можно сказать, что теперь она держит Марка за горло. Она может от него уйти, может остаться с ним, может заставить его заплатить. Пожалуй, она даже могла бы вынудить его бросить любовницу – или сделать вид, что он ее бросил, как Марк сейчас и поступил. Он дал ей понять, что его роман закончен, но теперь-то Динна точно знала, что это неправда. Она со вздохом выпрямилась и открыла глаза. Ей вдруг подумалось, что она много лет жила с закрытыми глазами.
 Она встала и пошла по неосвещенному дому, спустилась по лестнице, зашла в гостиную и села в темноте у окна, глядя на огни бухты. Странно будет уйти из этого дома, от Марка. Страшновато будет остаться одной, не имея никого, кто мог бы позаботиться о ней и о ее ребенке. Если она уйдет, все станет для нее новым и пугающим. Но так будет честнее. Она будет одинока, но не так, как раньше, по-другому. Не будет лжи.
 Динна просидела в одиночестве до рассвета. Она ждала Марка. Решение было уже принято.
 В начале шестого Динна услышала, как в замке поворачивается ключ. Она бесшумно подошла к двери гостиной и остановилась в проеме, похожая в белом атласе на привидение.
 – Bonsoir, – сказала Динна по-французски. – Или мне лучше сказать bonjour?
 Первые лучи солнца окрасили небо над заливом в розовые и оранжевые тона. Неподвижная вода была гладкой, как зеркало. В кои-то веки не было тумана. Прежде всего Динне бросилось в глаза, что Марк пьян. Не так чтобы до безобразия, но все-таки.
 – Ты уже встала? – Марк пытался держаться на ногах как можно тверже, однако пошатнулся и был вынужден ухватиться за спинку стула. Казалось, ему было неловко даже просто разговаривать с ней. – Динна, но ведь сейчас очень рано.
 – Или очень поздно. Хорошо провел время?
 – Конечно, нет! Что за ерунда! Мы до четырех утра просидели в зале заседаний, а потом пошли выпить. Чтобы обмыть...
 – Как чудесно, – заметила Динна ледяным тоном. Марк воззрился на нее так, будто надеялся отыскать ключ к загадке. – И что же вы обмывали?
 – Новую... – Марк чуть было не сказал «шубу», но вовремя спохватился. – Новое торговое соглашение по мехам из России.
 Довольный собой, он улыбнулся жене. Динна не ответила на его улыбку. Она была холодна и неподвижна, как статуя.
 – Да, шуба очень красивая.
 Ее слова, словно булыжники, тяжело упали между ними.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Думаю, мы оба прекрасно понимаем, что я имею в виду. Я сказала, что шуба очень красивая.
 – Но это какая-то бессмыслица...
 Однако Марка выдали глаза: он не смог выдержать взгляд Динны.
 – Я так не думаю. Вчера вечером я видела тебя и твою подругу. Насколько я понимаю, этот роман длится уже давно.
 Динна словно одеревенела. Марк не ответил, отвернулся от Динны и стал смотреть на залив.
 – Я мог бы сказать, что столкнулся с ней случайно. – Он снова повернулся к Динне. – Но не буду. Я пережил очень трудные времена: смерть Пилар, потом беспокойство за тебя...
 – Она теперь живет в Сан-Франциско? – нетерпеливо перебила Динна.
 Марк отрицательно покачал головой:
 – Нет, она приехала только на несколько недель.
 – Как мило. И что же, мне предлагается принять ее существование как часть моей жизни в будущем или ты в конце концов сделаешь выбор? Догадываюсь, что она задает тебе точно такие же вопросы. Но сейчас я осмелюсь заявить, что выбор за мной.
 – Да, Динна, выбор мог бы быть за тобой. – Марк снова чуть заметно покачнулся, но удержался и встал очень прямо. – Но не будет. Слишком многое у нас поставлено на карту.
 – Неужели? Что же это?
 Динна прекрасно понимала, что Марк имел в виду. Однако у нее с ним больше ничего не было, как выразился Марк, поставлено на карту. Начиная со вчерашнего вечера ребенок больше не был их общим, теперь это был ее собственный ребенок.
 – Ты отлично знаешь, что я имею в виду, точнее, кого. Нашего ребенка. – Марк попытался придать своему взгляду нежность, ноу него получилась только злость. – Для меня... для нас... это очень много значит, это все.
 – Для нас? Знаешь что, Марк, я сомневаюсь, что «мы» вообще существуем. Есть ты, естья, но «нас» нет. Ты можешь говорить «мы», только имея в виду ту девушку. Вчера вечером я прочла это у тебя на лице.
 – Я был пьян.
 Во взгляде Марка промелькнуло отчаяние, но Динну это больше не трогало.
 – Ты был счастлив. Мы с тобой не были счастливы друг с другом уже много лет. Да, мы держались друг за друга, но только по привычке или из чувства долга или из-за общей боли. В тот уик-энд, когда умерла Пилар, я собиралась сказать, что ухожу от тебя. И если бы я не узнала, что беременна, то я бы ушла. Сейчас я собираюсь сделать именно это. Я ухожу.
 – Я тебя не отпущу. Ты умрешь с голоду!
 Марк рассвирепел, в его глазах вспыхнули злобные огоньки. Он не собирался позволять Динне забрать у него то единственное, что было для него важно, – его ребенка.
 – Для того чтобы выжить, ты мне не нужен. Однако оба понимали, что это бравада.
 – И что же ты собираешься есть, дорогая моя? Краски? Или будешь продавать свои картиночки на улицах? А может, вернешься к любовнику?
 Динна вздрогнула так, будто Марк ее ударил.
 – К какому любовнику?
 – Думаешь, я ничего не знаю? Ты так уверена в своей непогрешимости, лживая сучка? Читаешь мне проповеди о моем... поведении, а сама... – Марк пошатнулся, швыряя обвинения в лицо Динне. – Можешь не строить из себя недотрогу.
 Динна побледнела.
 – Что ты хочешь сказать?
 – Именно то, что ты думаешь. Когда я улетел в Афины, у тебя тут, как я понимаю, завязалась интрижка. Не знаю с кем, да меня это и не интересует, потому что ты моя жена и будущий ребенок мой. Ты принадлежишь мне, вы оба мои, понимаешь?
 Внутри у Динны все вскипело от гнева.
 – Да как ты смеешь такое говорить? Может быть, когда-то я тебе и принадлежала, но теперь я не твоя и никогда больше твоей не буду! И ребенок никогда не станет твоей собственностью. Я не позволю тебе сделать с ним то, что ты сделал с Пилар.
 Марк посмотрел на Динну с лестницы и злорадно усмехнулся:
 – У тебя, дорогая, нет выбора, этот ребенок мой. Он мой, потому что я решил его принять, стать его отцом, не прогонять тебя, несмотря на то что ты сделала. Только помни, что мне все известно. При всем твоем благородном негодовании ты ничем не лучше меня. Но запомни... – Марк прищурился, снова покачнувшись, – это я помогаю твоему ребенку не стать ублюдком. Это я даю ему свое имя. Я делаю это не потому, что я его отец, а потому, что он мне нужен.
 Некоторое время Динна стояла не шелохнувшись и молча наблюдала за Марком. Потом она спросила ровным, абсолютно бесцветным голосом:
 – Марк, значит, этот ребенок не твой? Марк неуклюже поклонился и кивнул:
 – Совершенно верно.
 – Откуда ты знаешь?
 – Потому что женщина, против которой ты так негодовала, не хочет иметь детей, и ради нее я несколько лет назад сделал вазэктомию.
 Теперь уже Динна пошатнулась и машинально схватилась за спинку стула. Марк смотрел на нее, явно довольный произведенным эффектом.
 – Понятно.
 Наступила долгая напряженная пауза.
 – Почему ты решил рассказать мне об этом именно сейчас?
 – Потому что я устал от лжи. И мне надоело видеть твою жалкую несчастную физиономию. Мне надоело, что ты считаешь, будто я тебя использовал, оскорбил. Я вас не оскорбил, мадам, я сделал вам одолжение. Динна, я не выгнал тебя вместе с будущим ребенком, несмотря на твое возмутительное поведение. Я закрыл глаза на твою измену. Теперь, когда твой любовник смылся, тебе не к кому обратиться за помощью, кроме меня. Ты моя.
 – То есть, Марк, ты считаешь, что я должна делать то, что ты мне скажешь?
 Глаза Динны вспыхнули гневом, но Марк был так пьян, что даже не заметил этого.
 – Вот именно. А сейчас я предлагаю тебе и моему будущему сыну лечь в постель, то же самое сделаю и я. Увидимся утром.
 И Марк двинулся вверх по лестнице, даже не догадываясь, какой эффект возымело его признание. Динна стала свободной.




 Глава 32


 Динна все продумала заранее. У нее был ключ от двери черного хода, которая находилась за кухней. Она позвонила Ким и попросила взять напрокат фургон, сказав, что объяснит все позже. Раздобыла у бакалейщика по соседству дюжину больших коробок. Все оборудование ее студии легко уместилось в три. Еще пять заняли ее альбомы и фотографии. Все картины были аккуратно сложены рядом с лестницей черного хода. Динне предстояло еще упаковать шесть чемоданов. Она поняла, что одна с этим не справится, и позвонила Маргарет. Динна работала в студии с шести утра, а сейчас время приближалось к девяти. Она знала, что Марк, вероятнее всего, уже ушел. Когда Динна вышла из спальни и пошла в студию, Марк не последовал за ней. В доме стояла тишина – настолько полная, что казалась оглушающей. Конец наступил тихо. Теперь Динна могла оставить прошлое позади. Ее прежняя жизнь уместилась в дюжину коробок и несколько чемоданов. Все остальное Динна оставляла Марку, это были его вещи. Мебель, ковры, серебро, доставшееся ему от матери, – почти все было привезено из Франции. А то, что с годами накопила Динна, хранилось в ее студии: картины, книги, несколько безделушек, кое-какие вещицы, которые ничего не стоили, но были ей дороги. Кроме того, у нее была одежда. Драгоценности Динна тоже решила забрать – она продаст их, чтобы было на что жить до тех пор, пока она не найдет работу. Она забирала с собой все картины до единой – все равно для Марка они ничего не значили, – возможно, их тоже можно будет продать. Кроме одной – автопортрет с Пилар не для продажи, это ее главное сокровище. Все остальное Марк мог оставлять себе.
 Динна спустилась вниз и медленно прошлась по дому, она двигалась с опаской: вдруг Марк дома, вдруг он ее поджидает, вдруг он каким-то образом узнал о ее планах? Впрочем, сейчас это уже не имело значения для Динны. Марк бы не смог ее остановить. Прошлой ночью он сказал ей то, что ей нужно было знать. Ее будущий ребенок не от него, а от Бена. И ведь Марк знал правду с самого начала! Но сейчас и это тоже не имело значения, как и ничто из того, что он сделал.
 – Маргарет, он...
 Динна замялась, не зная, как сформулировать то, что она пытается спросить.
 – Он уехал в офис в половине девятого, – сказала Маргарет. В ее глазах блестели слезы. – Миссис Дюра, вы же... О, не оставляйте нас, не уходите...
 Эти слова должен был бы говорить Марк, но он уже знал, что проиграл. К тому же ночью он был слишком пьян, чтобы все осмыслить и понять, что его ждет. По-видимому, Марк решил, что он проспится, а Динна отсидится в студии, а потом он вернется домой с работы, купив Динне какую-нибудь дорогую побрякушку, сделает дорогой подарок в качестве извинения, наврет что-нибудь и все опять пойдет по-прежнему. Но на этот раз будет не так, как он спланировал. Динна обняла Маргарет.
 – Я должна уйти. Но вы можете приходить ко Мне в гости.
 – Правда?
 Старая экономка, казалось, была глубоко подавлена случившимся. Динна улыбнулась ей сквозь слезы. Теперь она тоже плакала – не по Марку, по себе.
 Когда раздался звонок в дверь, они только-только закончили паковать второй чемодан. Динна вздрогнула от неожиданности, Маргарет тоже заволновалась, но потом Динна пришла в себя и поспешила ко входной двери. Оказалось, это приехала Ким.
 – Вот, пригнала самый большой фургон, какой только у них был. Он похож на лодку. – Ким улыбнулась было, но тут же заметила, в каком ее подруга состоянии. Волосы у Динны были растрепаны, под глазами залегли темные тени, сами глаза покраснели.
 – Похоже, ночка у тебя была еще та.
 – Ребенок не от Марка. – Это было Самое главное, что должна была сказать Динна. Она улыбнулась. – Ким, я так рада, что ребенок от Бена.
 – Господи Иисусе!
 В первый момент Ким не знала, смеяться ей или плакать, а потом испытала неимоверное облегчение: Динна свободна.
 – Это точно?
 – Абсолютно.
 – И ты от него уходишь?
 – Да. Прямо сейчас.
 – Чего-то в этом роде я и ожидала. Это из-за ребенка? Они все еще стояли у входной двери. Динна медленно повернулась к лестнице.
 – Не только. Из-за ребенка, из-за другой женщины... Ким, это не брак. Но что бы это ни было, оно закончено. Прошлой ночью я поняла это совершенно ясно.
 – Ты скажешь Бену? – Ким считала, что задает лишний вопрос: она была уверена, что подруга обязательно скажет Бену, но Динна замотала головой. – Нет? Но почему?
 – Зачем? Чтобы можно было сбежать из дома Марка в его дом? Чтобы он позаботился обо мне вместо Марка? Я не могу, Ким, я от него ушла. Я вернулась к Марку и даже не сказала, что у меня будет ребенок. Какое я имею право обращаться к нему сейчас?
 Казалось, глаза Динны стали слишком большими для ее лица. Ким смотрела на подругу и пыталась осмыслить, что та говорит.
 – Но ты носишь его ребенка, какие еще права тебе нужны?
 – Не знаю. Я только знаю, что не буду ему звонить.
 – Тогда какого черта ты вообще делаешь?
 Динна стала подниматься по лестнице, но Ким схватила ее за руку.
 – Ухожу отсюда. Я найду себе квартиру и сама о себе позабочусь.
 – Ну, знаешь, может, хватит быть такой благородной? А на что ты собираешься жить, скажи на милость?
 – Буду рисовать, работать, продам драгоценности... там будет видно. Пойдем наверх, мне нужно закончить сборы.
 Ким поднималась по лестнице с мрачным видом. Она была очень рада, что Динна наконец уходит от Марка, но то, что она не хочет звонить Бену, казалось Ким чистым безумием.
 Маргарет закончила упаковывать последний чемодан. В комнате больше не осталось вещей Динны: фотографии, милые безделушки, сувениры, коробка с драгоценностями, книги – все было упаковано. Динна лишь секунду помедлила на пороге, а затем поспешила вниз.
 На то, чтобы погрузить вещи в машину, ушло двадцать минут. Маргарет непрерывно плакала, Ким таскала все тяжелые вещи. Динна носила только картины, которые были легкими. Когда она попыталась взять чемодан, Ким на нее прикрикнула:
 – Не трогай! Ты соображаешь, что делаешь, ведь ты на шестом месяце беременности!
 – А вот и нет. Похоже, я только на пятом.
 Обе улыбнулись. Динна вычислила это рано утром, когда мыла кисти и заворачивала их в газету. Марк сказал, что она забеременела в конце июня, то есть перед самым его отъездом. Но более вероятно, что это случилось во второй половине июля, когда она была с Беном. Это объясняло, почему доктор Джонс сумел услышать сердцебиение плода на месяц позже, чем было положено, и почему ребенок такой маленький. Кроме того, становилось ясно, почему она до сих пор постоянно чувствует усталость. Вероятнее всего, срок ее беременности – ровно четыре месяца.
 – О Боже... – Динна охнула и посмотрела на Ким. – Сегодня День благодарения?
 – Да.
 – Почему же ты мне не сказала?
 – Я думала, ты знаешь.
 – Разве ты не должна быть сейчас где-нибудь в другом месте?
 – Нет, я иду позже. Сначала я помогу тебе устроиться. Ты немножко поспишь, потом мы приведем тебя в порядок и отправимся на обед с индейкой.
 – Ты с ума сошла. Можно подумать, ты еще несколько недель назад запланировала, что я остановлюсь у тебя. – Женщины улыбнулись друг другу, и Динна положила в машину последнюю картину. – Между прочим, я собираюсь остановиться в отеле, – твердо сказала она, проверяя, как уложены картины.
 – Нет, не в отеле, – возразила Ким столь же твердо. – Мы поедем ко мне, и ты будешь жить у меня, пока не почувствуешь, что готова уехать.
 – Ладно, мы это позже обсудим. Мне нужно на минутку зайти в дом и проверить, не забыла ли я чего-нибудь.
 – А Марк не может вернуться? Все-таки сегодня выходной.
 Динна покачала головой:
 – Только не у него. Он в День благодарения всегда работает. – Она невесело улыбнулась и снова покачала головой. – Это же не французский праздник.
 Ким кивнула и направилась к машине. Динна вернулась в дом. Маргарет ушла в кухню, и на какое-то время Динна осталась одна – в жилище, которое столько лет было ее домом. Однако по-настоящему оно никогда не было ее домом. Это всегда был дом Марка. Возможно, прелестной француженке в собольей шубе он понравится, быть может, элегантный интерьер будет иметь для нее какое-то значение.
 Динна остановилась в холле и через открытую дверь посмотрела в гостиную, где висели портреты предков Марка-Эдуарда. Удивительно, но, прожив в доме восемнадцать лет, она уносите собой лишь немногим больше вещей, чем когда-то принесла. Несколько коробок, несколько полотен, одежду. Правда, теперь ее одежда стала более дорогой. Драгоценности помогут ей продержаться. Ее картины стали лучше; кисти, краски и холсты – более высокого качества, но все уместилось в одну машину. Восемнадцать лет – в нескольких коробках и чемоданах. Динна села за свой письменный стол, достала из выдвижного ящика листок бумаги. Это была почтовая бумага «Веджвуд», голубая с белой каймой, в верхней части листа красовалась шапка «Мадам Марк-Эдуард Дюра». Динна достала ручку, немного подумала и написала всего несколько слов: «Дорогой, я тебя любила. Прощай».
 Она сложила листок пополам, тыльной стороной ладони стерла с лица слезинку и засунула записку за раму зеркала в холле. Повернувшись, Динна увидела, что за ней наблюдает Маргарет. Лицо экономки было мокрым от слез. Динна ничего не сказала, только подошла к женщине и крепко обняла ее. Потом отстранилась, кивнула и пошла к двери – тоже не сдерживая слез. Уже в дверях Динна сказала всего одно слово, и так тихо, что Маргарет едва его расслышала. Сказав это слово, Динна закрыла за собой дверь и с облегчением улыбнулась:
 – Adieu.




 Глава 33


 – Почему ты не хочешь пойти со мной? – Ким была явно обеспокоена. – Я не оставлю тебя одну в День благодарения.
 – Оставишь. Я не хочу быть незваной гостьей, к тому же я очень устала. Правда, Ким, я не могу. У меня совсем нет сил. Оставь меня здесь: как знать, может к завтрашнему дню я уже оживу.
 Но Ким сомневалась и в этом. Последние сутки были для Динны очень тяжелыми, и это сказывалось на ее состоянии. Она выглядела изможденной и поникшей. Беспокоясь за подругу, Ким даже позвонила доктору Джонсу – она звонила из кухни, чтобы Динна не услышала. Ким объяснила врачу, что произошло. Он посоветовал не трогать Динну, не мешать ей делать то, что ей хочется, и в том темпе, какой ей нравится. Врач был уверен, что с Динной будет все хорошо. Полагаясь на его мнение, Ким решила не настаивать.
 – Ну хорошо. Я только надеюсь, что тебе не будет слишком одиноко.
 – Нет, вероятнее всего, я просто усну. – Динна устало улыбнулась и зевнула, прикрывая рот рукой. – По-моему, в этом году я прекрасно обойдусь без Дня благодарения.
 Женщины улыбнулись друг другу. Динна заснула еще до того, как Ким ушла. На цыпочках дойдя до входной двери, Ким тихо заперла ее за собой.
 Марк вернулся домой около одиннадцати часов вечера. Отпирая дверь своим ключом, он помедлил и затаил дыхание. Марк понимал, что с его стороны было неблагоразумно за весь день даже не позвонить Динне, но он не позвонил, потому что не представлял, что ей сказать. Он не мог забрать свои слова обратно. Ему хотелось купить ей что-нибудь красивое, сделать какой-то подарок, чтобы получить ее прощение, но в День благодарения магазины не работали. Благодарение. Половину дня Марк провел за своим рабочим столом в офисе, другую половину – у Шанталь. Шанталь чувствовала, что произошли какие-то перемены, но не знала, какие именно. Когда они занимались любовью, Марк как-то особенно льнул к ней.
 Марк открыл дверь и прислушался. Ни звука. Динна, по-видимому, уже спала. Ее машину он видел в гараже. В доме было совсем тихо и темно, даже из-под двери Маргарет в дальнем конце коридора не пробивалась полоска света.
 Включив только один небольшой светильник, Марк стал вешать пальто на вешалку и в это время заметил, что из-за рамы зеркала, висящего возле двери, торчит листок бумаги. Марк взял листок, но не спешил развернуть его.
 «Может быть, Динны нет дома? Возможно, куда-нибудь ушла с подругой?»
 Сердце Марка кольнуло странное, тревожное предчувствие. Он немного постоял неподвижно, прислушиваясь, словно ожидал услышать голос Динны или звук ее шагов на лестнице. Затем огляделся, но никого не увидел и ничего не услышал. В доме стояла полная тишина. Наконец он стал медленно разворачивать листок. Когда Марк прочел записку, у него все поплыло перед глазами, сердце тяжело забилось. «Дорогой, я тебя любила. Прощай».
 Почему «любила»? Почему в прошедшем времени? Но Марк знал ответ. Он сам рассказал Динне ту единственную вещь, которую она могла бы никогда не узнать. Он рассказал ей, что ребенок не его. Теперь она знает, что он лгал ей и о ребенке, и о Шанталь. Она знает про его другую жизнь. Она видела его с Шанталь в Париже, а теперь и здесь. Марк попытался взбежать по лестнице, но его ноги отяжелели, словно налились свинцом. Он был почти уверен, что найдет Динну в спальне спящей в их постели. Весь день он убеждал себя, что ничего страшного не произошло, надеясь, что все образуется само собой. Ему казалось, что если он позвонит Динне, то тем самым сделает произошедшее более реальным. Этого он не хотел и потому не стал звонить. Теперь ему оставалось только вбежать в спальню и найти Динну лежащей в постели.
 Но когда Марк вошел в спальню, то увидел то, чего так боялся, – в комнате никого не было. Динна ушла. Исчезла.
 Марк-Эдуард застыл в неподвижности, не зная, что предпринять. Потом, сдерживая слезы, снял телефонную трубку. Она ему нужна, отчаянно необходима, и сейчас она должна быть с ним. Марк знал, что она его поддержит. Но когда он набрал номер Шанталь и она сняла трубку, ее голос прозвучал как-то странно.
 – Шанталь, я... мне нужно с тобой увидеться. Я сейчас приеду.
 – Что-нибудь случилось? – спросила Шанталь рассеянно и как будто торопясь.
 – Да... нет... Жди меня, я уже выхожу.
 Шанталь хотелось сказать ему, чтобы он не спешил, но она не вполне понимала, что происходит. Когда Марк приехал, она, ожидая его объяснений, встретила его немного растерянно. Но Марк ничего не сказал, он лишь быстро привлек ее к себе, едва она открыла дверь.
 – Дорогой, что случилось? У тебя больной вид.
 – Я... я не знаю... ее больше нет.
 «Бедняжка. Опять про Пилар, – подумала Шанталь. – Почему он до сих пор так убивается? И что произошло, что спровоцировало такую реакцию?»
 – Дорогой, я знаю, но у тебя есть я.
 Шанталь крепко обняла его, и они сели на диван.
 – Но ребенок...
 Марк запоздало осознал, что проговорился. Ему не следовало, этого произносить.
 – Какой ребенок? «Может, он сошел с ума?»
 Шанталь опасливо отодвинулась от Марка.
 – Не важно... я просто расстроен. Дело в том, что Динна исчезла.
 – В каком смысле исчезла? Она от тебя ушла? Марк машинально кивнул. Шанталь усмехнулась:
 – По-моему, это повод для праздника, а не для отчаяния.
 Не долго думая Шанталь встала, прошла в кухню и достала бутылку шампанского из числа тех, которые Марк принес ей несколько дней назад. Она вернулась в гостиную с бутылкой и двумя фужерами и остановилась, увидев на лице Марка выражение муки.
 – Так ты что же, не рад этому?
 – Не знаю. Наверное, я просто ошеломлен. Я наговорил ей много такого, чего говорить не следовало. Я... я не рассчитал своих возможностей.
 Шанталь посмотрела на него ледяным взглядом.
 – Я и не знала, что ты так жаждешь ее удержать. И что теперь? Ты постараешься ее вернуть?
 Марк медленно покачал головой, глядя на Шанталь. Он понимал, что не сможет вернуть Динну. Пытаясь привязать ее к себе навсегда, он сказал ей именно то, что только и могло отрезать ее от него. Он рассказал, что ребенок не его.
 – Между прочим... – Шанталь выдержала секундную паузу. – Что ты там говорил про какого-то ребенка? – Марк молчал. Казалось, он смотрел на что-то, чего Шанталь не могла видеть, – на смерть надежды. – Она была беременна?
 Горло Марка словно сдавило чем-то, он смог только молча кивнуть.
 – Она знала, что ребенок не от тебя?
 – До вчерашней ночи не знала.
 – Понятно. Так вот почему ты до сих пор оставался ее мужем. Ради ребенка, который даже не твой.
 Голос Шанталь напомнил Марку отдаленный звон погребального колокола, уносимый ветром. Слышалось в нем и разочарование.
 – Я и не знала, что это было для тебя так важно.
 – Да нет, не очень важно, – солгал Марк и попытался обнять Шанталь.
 – Я вижу, что важно. – Они смотрели друг на друга в отчаянии. Бутылка шампанского так и стояла неоткупоренная. – Да, важно.
 – Мы можем усыновить ребенка, – предложил Марк.
 Шанталь медленно кивнула. Она понимала, что ей придется на это пойти, если Марку так хочется иметь ребенка, но сама она была против.
 – Да, наверное, можем. – Шанталь быстро посмотрела на часы, как будто неожиданно что-то вспомнила. – Что ты сейчас собираешься делать?
 – Жениться на тебе. – Марк попытался улыбнуться, но слова сходили с языка с большим трудом. – Если, конечно, ты все еще этого хочешь.
 – Хочу, – серьезно сказала Шанталь. И опять в ее глазах промелькнуло какое-то непонятное беспокойство. – Но, дорогой, я имела в виду не это. Я спрашивала, какие у тебя планы на сегодняшний вечер.
 – Не знаю. Можно мне остаться здесь?
 Марку было невыносимо даже думать о том, чтобы вернуться в опустевший дом. А везти туда Шанталь, укладывать ее в кровать, где еще позавчера спала Динна, казалось неуместным. Ночь после их рокового разговора Динна провела в студии, в супружескую постель она больше не ложилась.
 – Может быть, пойдем куда-нибудь пообедать?
 – Как, сейчас? – ошеломленно спросил Марк. – Я совершенно не в настроении куда-то идти. За последние несколько часов в моей жизни многое изменилось, и как бы сильно я тебя ни любил, мне нужно время, чтобы привыкнуть к новому положению вещей.
 Марк спросил себя, не совершил ли он ошибку, придя к Шанталь слишком быстро, не дав самому себе времени оправиться от потрясения. Ему казалось, что Шанталь плохо понимает, что он сейчас чувствует.
 – А мы не могли бы остаться и пообедать здесь?
 – Нет, я хочу куда-нибудь пойти.
 Шанталь заметно нервничала. Казалось, ей не терпится уйти из дома. И только тут Марк заметил, что она встретила его в черном шелковом платье, как если бы и до его прихода собиралась идти обедать.
 – Когда я позвонил, ты собиралась уходить? Марк посмотрел на нее в растерянности.
 – Я просто хотела пойти куда-нибудь пообедать. Казалось, Марк был потрясен.
 – Одна?
 – Ну конечно.
 Шанталь рассмеялась, но в ее смехе было нечто нервное. Больше она ничего не успела сказать – кто-то позвонил в дверь. Она быстро взглянула на Марка-Эдуарда и заторопилась к входной двери.
 – Я сейчас вернусь.
 С того места на диване, где сидел Марк, ему было плохо видно коридор, но он слышал, как Шанталь открыла дверь и вышла из квартиры. И вдруг внутри у Марка словно что-то взорвалось. Он встал, решительно прошел по коридору вслед за Шанталь и подошел к чуть приоткрытой входной двери, за которой слышался ее приглушенный голос. Марк резко распахнул дверь. Шанталь ахнула и отшатнулась в сторону. Марк увидел, что она разговаривала с его партнером, Джимом Салливаном. Казалось, тот лишился дара речи, когда увидел Марка.
 – Я вам помешал? Может быть, вы все-таки войдете в квартиру?
 Марк смотрел на своего партнера, но слова его были адресованы обоим. Все трое молча вошли в квартиру, и Шанталь закрыла дверь.
 – Право, дорогой... Джим просто пригласил меня на обед по случаю Дня благодарения. Я думала, что ты проведешь этот день дома...
 Шанталь не знала, куда деваться от смущения, ее натянутая улыбка никого не могла обмануть.
 – Понятно. Только странно, что ни один из вас ни словом не обмолвился об этом мне.
 – Извини, Марк. – Джим хмуро посмотрел на партнера. Все трое в неловкости стояли посреди гостиной. – Не думаю, что я могу сказать что-либо еще.
 Марк-Эдуард повернулся к нему спиной. Джим молча тронул его за плечо, и через пару секунд Марк услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Он медленно повернулся к Шанталь.
 – Так вот чем ты занималась?
 – Это совсем не то, что ты думаешь. Мы с ним всего лишь пару раз обедали вместе. Мне казалось, ты не будешь против.
 Но оба понимали, что это неправда.
 – И что я должен на это сказать?..
 – Что ты меня прощаешь. А я скажу, что такое больше не повторится.
 Шанталь тихо скользнула в объятия Марка, прижалась к нему. Марк наклонил голову и почувствовал, как ее шелковистые волосы касаются его лица. Он обнимал Шанталь, а по его щекам текли слезы: Марк знал, что это будет повторяться снова, и снова, и снова.




 Глава 34


 Кимберли проехала по узким улочкам Сосалито и свернула в переулок, ведущий в сторону залива. На сиденье рядом с ней лежала бумажка с адресом, Ким заглянула в нее и убедилась, что едет правильно. Еще один поворот, еще один переулок, потом тупик, и вот наконец она на месте. Дворик, огороженный миниатюрным заборчиком из светлого штакетника, раскидистый куст, за которым почти спрятался крошечный домик. Ким узнала «сокровище» по описанию Динны и влюбилась в домик с первого взгляда.
 Она вышла из машины и направилась к двери. Руки ее были заняты покупками, ей пришлось исхитриться, чтобы дотянуться до кнопки звонка.
 Динна открыла дверь почти сразу же. Она была в джинсах, красных парусиновых тапочках на веревочной подошве и в красном свитере поверх ярко-желтой блузки. Ее волосы были собраны в узел на макушке, в глазах теплилась улыбка.
 – С Рождеством, мадам! Я так рада, что ты смогла приехать. – Динна протянула руки к Ким, и подруги обнялись. – Я уехала всего две недели назад, но меня уже замучила ностальгия.
 – Напрасно, здесь замечательно.
 Ким вошла в дом и огляделась. Динна неплохо потрудилась: покрасила кухню, вымыла полы. В углу стояла крошечная елка, украшенная лампочками и серебряными шарами. Под деревцем лежало три пакета с подарками, каждый был помечен именем Ким.
 – Тебе правда нравится?
 Динна улыбнулась и стала похожей на маленькую девочку. Впервые за долгое время она выглядела счастливой и умиротворенной. За эти несколько недель она вновь обрела себя. В маленькой светлой гостиной мебели было немного, но комната казалась уютной и гостеприимной. Здесь стояли плетеное кресло, заново выкрашенное в белый цвет, и очаровательный старинный диванчик, на котором Динна сменила обивку. Теперь он был обит нежно-голубой тканью. Повсюду были видны комнатные растения и цветы в живописных старых бутылках вместо ваз. На стенах висело несколько любимых картин Динны, а на пол она купила чудесный ковер с очень красивым орнаментом. На каминной доске были выставлены медные горшки, на маленьком дощатом столе, за которым могли поместиться двое, стояли латунные подсвечники. В комнате была даже бронзовая люстра. Динна собственноручно сшила занавески из накрахмаленного тюля, который она обнаружила в одном из чемоданов. Казалось, Динна жила в доме уже многие годы.
 Стены маленькой спальни Динна оклеила миленькими нежно-розовыми обоями с рисунком в старинном стиле, рядом с этой спальней находилась вторая, еще меньше. Эта спальня была пуста, если не считать плетеной колыбельки и деревянной лошадки в углу возле двери.
 Ким огляделась, одобрительно кивнула и села на стул.
 – Динна, я просто влюбилась в твой дом. Можно мне здесь остаться?
 – Можно как минимум на год. Но боюсь, кое-что тебе может не понравиться, у дома есть свои причуды. Например, горячая вода появляется и исчезает совершенно непредсказуемо, печь разогревается целую вечность, окна туго открываются, камин дымит... – Динна усмехнулась. – Но он мне все равно нравится. Правда, он похож на кукольный домик?
 – Точно. Твой дом нравится мне гораздо больше моего, в моем совсем нет шарма.
 – В твоем больше шика. Но меня вполне устраивает этот. Глядя на Динну, трудно было поверить, что всего лишь месяц назад она жила в шикарном особняке. Она казалась вполне довольной своим нынешним положением.
 – Хочешь кофе?
 Ким кивнула. Динна ушла в кухню и вернулась с двумя кружками, над которыми поднимался пар.
 – Ну, что новенького?
 Мольберт, стоящий в углу кухни, уже сказал Ким то, что ее интересовало. Динна вернулась к работе.
 – Я снова рисую, – сообщила Динна с радостью и гордостью.
 – Это я поняла. Но что ты собираешься делать с картинами?
 – Наверное, буду продавать. Я уже продала три картины, на эти деньги куплены мебель, посуда, простыни.
 Динна не уточнила, что, кроме трех картин, она продала серьги с изумрудами и бриллиантами. Но она об этом не жалела, из оставшихся вещей она ничего не стремилась сохранить, сейчас для нее важнее всего был ребенок, все остальное больше не имело значения.
 – Где ты их продаешь?
 Ким задала свой вопрос не без умысла, но Динна предугадала ход ее мыслей. Она усмехнулась и отпила кофе из кружки.
 – Это не важно.
 – Если ты не хочешь встречаться с Беном, не встречайся, но почему бы не позволить ему продавать твои картины?
 Ким виделась с Беном всего неделю назад, и выглядел он тогда ужасно. Ей хотелось подсунуть ему адрес Динны, но она понимала, что не имеет права так поступить. Динна должна сама найти к нему обратную дорожку. Если она вообще это сделает, в чем Ким начинала сомневаться. Динна выглядела счастливой, казалось, что ей лучше одной.
 – Может, хотя бы позвонишь Бену насчет своей работы?
 – Не говори глупости, Ким. Что бы я этим доказала? Нет. Я не могу. Даже если я позвоню и попрошу Бена заняться моими картинами, он скорее всего плюнет мне в лицо.
 – Очень сомневаюсь.
 Однако Ким не исключала, что Динна может оказаться права. В последнее время Бен перестал спрашивать ее, как дела у Динны. Они словно заключили между собой молчаливое соглашение и больше не упоминали о Динне. Ким понимала Бена.
 – А как Марк? От него слышно что-нибудь?
 Динна покачала головой.
 – Я ему позвонила после того, как поговорила со своим адвокатом. Марк меня понимает, мы практически все решили.
 – Как ты думаешь, он женится на той женщине? Динна вздохнула и улыбнулась:
 – Возможно. Сейчас она живет с ним в его доме. Но мне кажется... – ее улыбка угасла, – что мой уход стал для него своего рода шоком. За последний год с нами обоими слишком много всего произошло.
 Ким пыталась понять, не скучает ли Динна по Марку. Глядя на нее, можно было подумать, что скучает. Но быть может, лишь по привычке. В любом случае она проделала огромный путь.
 – Откуда ты знаешь, что та женщина живет в доме Марка? Ким сомневалась, что Марк сделал столь честное признание сам.
 – Мне сказала Маргарет, когда я позвонила, чтобы узнать, как у нее дела. Насколько я поняла, в следующем месяце она увольняется. Марку не нужны лишние напоминания о моем присутствии в доме. Так что мы все должны начинать жизнь с нуля.
 – Так вот, оказывается, как называется то, что ты делаешь, – протянула Ким.
 Динна с улыбкой кивнула:
 – Начинать с нуля не очень легко, но я пытаюсь. Дом и работа не дают мне скучать и задумываться. В следующем месяце я хочу закончить отделку детской. Я нашла потрясающую ткань, а стены собираюсь разрисовать персонажами из «Матушки Гусыни».
 Ким улыбнулась. За непринужденным разговором в уютной гостиной время летело незаметно. В начале шестого Динна встала и включила свет.
 – Я и не заметила, что мы сидим в потемках.
 – Мне пора, – сказала Ким. – Еще через мост ехать. Между прочим, у тебя есть какие-нибудь планы на Рождество?
 Ким не сомневалась, что никаких планов у Динны нет. И Динна действительно покачала головой.
 – В этом году я собираюсь просто посидеть в тишине... здесь.
 Ким кивнула и почувствовала угрызения совести.
 – Я собираюсь в горы, покататься на лыжах. Хочешь со мной?
 Динна засмеялась и показала на свой живот. Она была в конце пятого месяца, и теперь наконец-то все показатели соответствовали срокам. Аккуратный округлившийся животик был хорошо заметен под блузкой. Она погладила себя и тепло улыбнулась Ким:
 – В этом году я вряд ли смогу кататься на лыжах.
 – Я знаю, но ты просто могла бы поехать со мной.
 – И замерзнуть там? Нет уж, спасибо, лучше я останусь здесь.
 – Ну хорошо. Но я оставлю тебе номер телефона, по которому со мной можно связаться. Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь обратиться ко мне.
 – Я знаю, знаю.
 Динна собрала подарки, приготовленные для Ким, вручила их подруге и посмотрела на свертки, которые сложила под ее елочку Ким.
 – С Рождеством тебя. Надеюсь, это будет счастливый год. Ким с улыбкой покосилась на увеличившуюся в объеме талию подруги.
 – Обязательно будет.




 Глава 35


 Рождество пришло и ушло без пышного ритуала, сопровождавшего его в прошлые годы. Не было дорогих пеньюаров в подарок от Пилар, выбранных девочкой и оплаченных отцом. Не было французских духов в хрустальных флаконах, мехов, серег с бриллиантами. Динна получила четыре подарка от Ким. Она развернула их ночью, в канун первого в ее жизни Рождества, проводимого в одиночестве. Поначалу Динна боялась, что боль и чувство одиночества будут невыносимыми, но ведь она не была одинока. А если Рождество и было печальным, то лишь самую чуточку. Динна поняла, что скучает по Марку и Пилар, ведь Рождество всегда было их праздником – шум, жареная индейка или гусь, Маргарет в кухне, горы подарков под елкой... Именно этого Динне не хватало, а вовсе не богатства, ей не хватало знакомых лиц вокруг – сияющего личика маленькой Пилар и молодого лица Марка. Но оба остались в прошлом, ушли безвозвратно. Динне даже не пришло в голову позвонить в рождественскую ночь Марку, хотя бы для того, чтобы услышать его голос. Динна сидела возле елочки и пила горячий шоколад. Кому ей действительно хотелось позвонить, так это Бену. Она предполагала, что он проводит Рождество в Кармеле. Сидит ли он тоже один, как она?
 Ложась спать, Динна слышала где-то в отдалении рождественские песнопения и тоже стала тихонько напевать «Молчаливую ночь». Усталость, которая мучила ее последние несколько месяцев, прошла, она давно не чувствовала себя так хорошо, как сейчас. Но у нее и жизнь стала проще. Динну, правда, беспокоило ее финансовое положение, но и здесь ситуация была под контролем. Она нашла небольшую галерею на Бриджуотер, где ее работы успешно продавались. Правда, за каждое полотно давали меньше пары сотен долларов, но этих денег ей хватало на оплату аренды дома и самые необходимые покупки. Да и деньги, вырученные за серьги с бриллиантами и изумрудами, еще не кончились. В банковском сейфе у нее хранились драгоценности, которые тоже можно будет продать. Динна понимала, что ко времени рождения ребенка ей придется еще что-нибудь продать, а потом состоится суд, и после развода она получит некоторую сумму от Марка.
 Улыбаясь своим мыслям, она легла в постель и погладила себя по животу.
 – Счастливого Рождества, малыш.
 Динна легла на спину. Ей вспомнилась Пилар. Может быть, у нее снова родится девочка. Но на этот раз все должно быть по-другому.




 Глава 36


 Февральским утром в девять часов Бен сидел в своем кабинете, разглядывая новую рекламу своей галереи. Он нажал кнопку звонка и подождал, когда в кабинет войдет Салли. Салли вошла с кучей бумаг. Бен хмуро посмотрел на нее.
 – Салли, что ты думаешь об этой рекламе? Как по-твоему, она сработает?
 – Наверное, – с сомнением сказала Салли. – Только тебе не кажется, что снега многовато?
 Бен согласно кивнул и бросил листок на стол.
 – Я думал о том же. Созвонись с Ким Хаутон. В одиннадцать я встречаюсь в Сосалито с одним художником, узнай, сможет ли Ким встретиться со мной где-то в четверть первого в «Морском еже».
 – В Сосалито? – переспросила Салли.
 Бен рассеянно кивнул, и Салли ушла. В следующий раз она просунула голову в дверь около десяти часов.
 – Ким встретится с тобой в «Морском еже» в половине первого, она просила принести макеты рекламы. У нее есть еще несколько вариантов, она их тоже захватит.
 – Хорошо.
 Бен рассеянно улыбнулся, посмотрел на груду бумаг на столе и вздохнул. Работы было много, и иногда Бену казалось, что она никогда не закончится. Этой зимой он добавил в свой реестр еще нескольких художников, но нельзя сказать, чтобы он был в большом восторге от их творчества. Их работы были лучшими из всего, что Бен видел, но все равно это были не шедевры, художникам было далеко до Динны Дюра. Его все еще спрашивали о Динне, и он старался что-то объяснять, говорил, что она отошла от дел. Бен снова вздохнул и с головой ушел в работу. Он вел такой образ жизни с сентября, и это почти помогало. Почти. По ночам и рано утром он не мог заставить себя не вспоминать Динну. Теперь он понимал, что она чувствовала после смерти Пилар. Он узнал это страшное чувство, сознание, что ты никогда больше не прикоснешься к любимому человеку, не обнимешь его, не услышишь его голос, никогда не рассмеешься с ним вместе, никогда ничего ему не расскажешь, не увидишь его улыбку. Бен оторвался от работы и постарался отмахнуться от нежелательных мыслей. В этом деле он в последнее время преуспел. Еще бы, ведь он тренировался целых пять месяцев.
 В пятнадцать минут одиннадцатого Бен вышел из галереи. У него в запасе было ровно столько времени, сколько нужно, чтобы пересечь мост, доехать до Сосалито и припарковаться. Художник, с которым Бену предстояло встретиться, ему хотя бы нравился. Это был молодой человек с хорошо развитым чувством света и поразительным чутьем, но в целом он был далеко не так хорош, как Динна. Бен пока еще не сделал молодому художнику предложения о сотрудничестве, но уже решил, что сделает. До сих пор работы этого художника продавала галерея, расположенная неподалеку от его дома. Это была небольшая уютная галерея, в которой было представлено самое разное искусство. Когда Бен впервые увидел картины молодого художника, почтя погребенные среди прочих, получше и похуже, он сразу понял, что художник получает за свое творчество смехотворно мало. Сто семьдесят долларов – таков был его потолок. Бен бы с ходу поднял цену до двух тысяч и знал, что художник будет в восторге.
 И тот действительно пришел в восторг.
 – Господи! Мне надо порадовать Мари! – Художник широко улыбнулся и потряс руку Бена. – О Боже... Кажется, мы для разнообразия сможем позволить себе приличный обед.
 Бен довольно рассмеялся, и оба медленно пошли к выходу. Просторная студия художника занимала половину бывшего амбара. Теперь старое здание со всех сторон обступили дома в псевдовикторианском стиле, но место все равно было приятное и очень подходящее для работы. По дороге молодой человек спросил:
 – Между прочим, что сталось с той художницей, с которой вы имели дело прошлым летом? С Дюра?
 «Имел дело». Интересный подбор слов. Но ведь он не знал правды, как и все остальные.
 – Мы больше не выставляем ее работы, – сказал Бен очень спокойно.
 Он произносил эту фразу уже сотни раз.
 – Я знаю, но, может быть, вы подскажете, где она выставляется?
 – Нигде. Она отошла от дел.
 Бен знал свою речь назубок. Но молодой человек с сомнением покачал головой:
 – Вы уверены? По-моему, это не так.
 – Я уверен. Она сама мне об этом сказала, когда забирала свои работы из нашей галереи. – Однако что-то во взгляде художника насторожило Бена. – А что?
 – Готов поклясться, что позавчера я видел ее картину в галерее «Чайка» – вы знаете это место, там выставлялись мои картины. Я не уверен на сто процентов, и у меня не было времени спросить, но мне показалось, что картина ее. Обнаженная натура, прекрасная работа. За нее просили какую-то совершенно смешную цену.
 – Сколько?
 – Вроде бы кто-то упомянул сто шестьдесят долларов. Давать такую цену за настоящий шедевр – просто преступление. Мне кажется, вам нужно взглянуть на картину, вы поймете, ее это работа или нет.
 – Я так и сделаю.
 Бен посмотрел на часы: была только половина двенадцатого. До ленча с Ким у него оставалось еще довольно много времени.
 Мужчины снова пожали друг другу руки, затем последовал долгий обмен благодарностями и улыбками. Наконец Бен сел в машину и поехал – чуть быстрее, чем следовало ездить по такой узкой улочке. Хорошо зная, где находится галерея, он оставил машину на углу. Бен хотел просто зайти в галерею и оглядеться. Но ему не пришлось долго искать – картина Динны была выставлена у самого входа и сразу бросалась в глаза. Бен видел ее прямо с того места на тротуаре, на котором он застыл как вкопанный. Молодой художник не ошибся, это была действительно работа Динны.
 Некоторое время Бен стоял в нерешительности, не зная, что предпринять, и раздумывая, войти ли внутрь. Он уже хотел было пройти мимо, но словно какая-то сила затянула его в галерею. Он должен был подойти ближе – и подошел. Бен видел, как создавалась эта картина – Динна рисовала ее у него на террасе, в начале июля. Он мысленно перенесся в прошлое лето.
 – Сэр, вас что-нибудь интересует?
 На Бена смотрела хорошенькая блондинка в форменной футболке, джинсах и босоножках. Ее волосы были собраны на макушке широкой кожаной лентой, в каждом ухе блестело по нескольку сережек.
 – Я просто смотрел.
 Бен кивнул на картину Динны.
 – Это работа местного художника, стоит сто шестьдесят долларов.
 – Местного? Наверное, вы хотели сказать, из Сан-Франциско?
 – Нет, из Сосалито.
 Девушка явно что-то путала, но спорить было бессмысленно.
 – У вас еще есть ее картины?
 Бен был уверен, что нет, но, к его изумлению, девушка кивнула:
 – Да, кажется, есть еще две.
 Как выяснилось, было еще три. Одна, выполненная тем же летом, и две более ранних, ни за одну не просили дороже двухсот долларов.
 – Как они к вам попали?
 У Бена возникло подозрение, что работы были украдены. Будь картина всего одна, можно было бы предположить, что кто-то купил ее раньше в его галерее, а теперь, срочно нуждаясь в деньгах, вынужден был продавать за гроши, но это казалось маловероятным. А поскольку в галерее было так много картин Динны, то это становилось и вовсе не реальным.
 Вопрос Бена, казалось, удивил миниатюрную блондинку.
 – Мы берем их у художницы на реализацию.
 – Вы... что? – Теперь изумился уже Бен. – Но почему?
 – Простите, не поняла...
 – Я имею в виду, почему они продаются именно у вас?
 – Это очень уважаемая галерея!
 Девушка казалась обиженной вопросом Бена, и он попытался скрыть растерянность под улыбкой.
 – Простите, я не хотел вас обидеть. Просто... просто я знаком с этой художницей и очень удивился, увидев у вас ее работы. Я думал, она уехала... за границу.
 Бен не знал, что еще сказать. Вдруг ему пришла в голову одна мысль, он посмотрел на блондинку и улыбнулся:
 – Не важно, я их покупаю.
 – Какие?
 Наверное, сумасшедший. Или обкурился.
 – Все.
 – Все четыре?
 Нет, не обкурился, определенно сумасшедший.
 – Да, все четыре.
 – Но это будет почти восемьсот долларов.
 – Отлично. Я выпишу чек.
 Блондинка кивнула и удалилась. Менеджер получил в банке подтверждение, что чек действителен. Через десять минут Бен ушел, а Динна и галерея стали богаче почти на четыреста долларов каждый. Бен сложил картины в машину. Он сам не вполне понимал, зачем купил их, он знал только, что ему хочется иметь ее работы. Но цены были просто нелепыми, и этого Бен не мог понять. Он в своей галерее продал бы эти четыре картины гораздо дороже, и Динна получила бы за них гораздо больше. Как будто это имело для нее значение... Бен спросил себя: что он вообще пытается доказать?
 Бен злился на самого себя. В таком настроении он и затормозил возле «Морского ежа», где должен был встретиться с Ким. Купить все четыре картины Динны было с его стороны серьезным поступком: если она узнает, то, наверное, страшно разозлится. Но во всей этой ситуации было нечто такое, что не давало Бену покоя. Почему в галерее сказали, что Динна – местная художница из Сосалито?
 Ким ждала его за столиком возле окна и любовалась на город, раскинувшийся по ту сторону залива.
 – Вы не возражаете, если я к вам подсяду?
 Ким вздрогнула, обернулась и, увидев Бена, засмеялась:
 – А я было подумала, что ко мне пристал какой-то ловелас-Ким усмехнулась, и Бен улыбнулся в ответ. Он выглядел так же представительно, как всегда: собранный, хорошо одетый, в брюках свободного покроя, рубашке в тонкую полоску и блейзере, однако Ким показалось, что сегодня в его взгляде сквозит тревога.
 – Даже не надейтесь, мисс Хаутон, ловеласы перевелись. Или в наше время все они женского пола.
 – Ну-ну.
 – Будешь что-нибудь пить? – спросил Бен.
 Ким кивнула, и он заказал две «Кровавые Мэри». Бен посмотрел на залив.
 – Ким...
 – Да, я знаю. Ты собираешься сказать, что макеты рекламы тебе не понравились. Я от них тоже не в восторге, но у меня есть еще кое-какие идеи.
 Бен покачал головой и медленно, словно нехотя, отвел взгляд от окна.
 – Не переживай, хотя, если честно, ты права: Но мы можем обсудить это позже. Сейчас я хотел спросить тебя о другом.
 Бен надолго замолчал. Ким терпеливо ждала. Она вдруг подумала, не с этим ли связана тревога, которую она прочла в его глазах.
 Бен казался таким обеспокоенным, что ей захотелось протянуть ему руку.
 – О чем?
 – О Динне.
 У Ким упало сердце.
 – Ты ее видел?
 Бен покачал головой:
 – Нет. А ты? Ким кивнула.
 – Скажи, что случилось? Сегодня я увидел в местной галерее четыре ее работы. Я не могу понять, что происходит. Почему она продает свои картины здесь? И ты знаешь, за какую цену они продаются? По сто шестьдесят долларов, по сто семьдесят пять долларов. Это какое-то безумие, бред. В галерее сказали, что она якобы местная художница. Из Сосалито. Вот это уж совсем бессмыслица. Что, черт возьми, происходит?
 Некоторое время Ким молчала. Она не знала, что вправе была рассказать Бену, а что – нет. Сразу после ленча с ним она собиралась увидеться с Динной. Когда Бен предложил встретиться в Сосалито, Ким ухватилась за его предложение, потому что тогда она могла на обратном пути заехать к Динне. Но что ответить Бену? Сколь много она вправе ему открыть?
 – Ну пожалуйста, Ким, расскажи мне. Ты знаешь, в чем дело? – Бен смотрел на Ким с мольбой. – Может, просто кто-то продает галерее картины, которые раньше купил у Динны?
 Прежде чем что-то рассказать Бену, Ким нужно было посоветоваться с Динной. Ей очень хотелось все объяснить Бену, но она знала, что сначала нужно получить на это разрешение.
 – Нет, дело не в этом. Девушка в галерее сказала, что они берут картины на реализацию от самой художницы. Но почему? Почему именно эта галерея, почему здесь? Может быть, Динна продает картины тайком от мужа? Скажи, дело в этом? У нее неприятности? Она нуждается в деньгах?
 Взгляд Бена умолял. Ким протяжно вздохнула:
 – Ох, Бен... что я могу тебе сказать? В жизни Динны многое изменилось.
 – Но видимо, этого все же недостаточно, чтобы она мне позвонила.
 – Может быть, она и позвонит. В свое время. Она все еще не до конца оправилась от потери Пилар.
 Бен понимающе кивнул. Некоторое время они сидели молча. О чем Бену меньше всего хотелось сейчас говорить, так это о бизнесе. Сейчас он мог думать только о Динне. Он чувствовал, что произошло нечто серьезное. Он снова посмотрел на Ким таким взглядом, что ей захотелось провалиться сквозь землю.
 – У нее какие-то неприятности?
 Ким замотала головой.
 – Бен, с ней все в порядке, честное слово. Мне даже кажется, что в каком-то смысле она впервые по-настоящему счастлива. – Ким готова была откусить себе язык, но слово не воробей. Прошлым летом Динна была еще счастливее, но что сказано, то сказано, и Ким не знала, как исправить дело. – Она много рисует.
 – И она счастлива... – Бен посмотрел на залив и снова перевел взгляд на Ким. – Счастлива с ним.
 Ким вдруг поняла, что больше так не выдержит. Она очень медленно покачала головой.
 – Что ты хочешь этим сказать? – спросил Бен.
 – Марк вернулся во Францию.
 Динна сказала об этом Ким месяц назад. Марк наконец вернулся к себе домой.
 – Навсегда? – Бен был совершенно сбит с толку. Ким кивнула. – А Динна осталась?
 Ким снова кивнула, теперь во взгляде Бена было отчаяние. Марк уехал, Динна осталась, но не позвонила ему. Бен уставился в свой бокал и почувствовал, как Ким осторожно тронула его за руку.
 – Бен, дай ей шанс. В ее жизни произошло много всякого, мне кажется, ей нужно еще несколько месяцев, чтобы во всем разобраться.
 – И где же она живет? В Сосалито?
 Слова Ким пока мало что объяснили Бену. Он не понимал, почему Динна не живет в своем доме. Может быть, Марк сбежал и бросил ее?
 – Можешь ты мне сказать, они разводятся или нет? Ким глубоко вздохнула:
 – Да, могу. Они разводятся.
 – По чьей инициативе, его или ее? Ким, ты должна мне ответить, я имею право знать.
 – Бен, я с тобой совершенно согласна. – «Но попытайся втолковать это Динне». – На развод подала Динна, но Марк согласился. На самом деле у него просто не было выбора.
 – Ну и как она? Привыкает к новой жизни? У нее все нормально?
 – Да. Она живет в очаровательном маленьком домике, работает над новыми картинами и готовится...
 Ким спохватилась, что чуть было не сказала лишнего.
 – К чему готовится?
 Бен не мог ничего понять. Нерешительность Ким его раздражала.
 – Ради Бога, Ким, уж не хочешь ли ты сказать, что эта вшивая галерея собирается устроить ее выставку?
 Бен был вне себя. «Как они посмели!» Ким вдруг рассмеялась и неожиданно для себя решилась на отчаянный шаг.
 – Знаешь что, это просто сумасшествие! Мыс тобой сидим, играем в вопросы и ответы про Динну, тогда как на самом деле ей нужен только ты. – Ким достала из сумочки ручку, нашла среди рекламных макетов листок бумаги и написала на нем адрес. – Вот ее адрес, поезжай к ней.
 – Сейчас? – ошеломленно пробормотал Бен, принимая у Ким листок бумаги. – Но что, если... вдруг она не захочет меня видеть?
 – Захочет. Но дальше все зависит от тебя. Действуй по обстоятельствам. В крайнем случае разрешаю тебе просто дать ей кулаком в челюсть.
 Бен усмехнулся и растерянно посмотрел на Ким:
 – А как же ленч?
 Ему хотелось только одного: выскочить из-за стола и помчаться к Динне. Он не мог тратить больше ни секунды даже на то, чтобы сидеть в кафе и беседовать с Ким. Прекрасно понимая его чувства, Ким улыбнулась:
 – К черту ленч. Обсудим рекламу как-нибудь в другой раз. А сейчас поезжай к ней.
 Бен вскочил из-за стола, крепко сжал плечо Ким и поцеловал ее.
 – Когда-нибудь, Ким Хаутон, я тебя отблагодарю. Но сейчас... – он наконец улыбнулся, – сейчас мне нужно бежать. Скажи, как мне лучше поступить: выломать дверь или залезть в дом по каминной трубе?
 – Швырни в окно стул, это всегда срабатывает. Садясь за руль, Бен все еще улыбался. Через пять минут после того, как они расстались с Ким, он остановился в тупике. Бен еще раз сверился с адресом, который ему написала Ким, и вскоре разглядел, что за забором из светлого штакетника стоит маленький домик, почти скрытый кустарником. Бен не знал, дома ли Динна, ведь она могла куда-нибудь уйти. Ему вдруг стало страшно: что он ей скажет? Вдруг ее рассердит этот визит? Он мечтал о встрече с ней несколько месяцев, и если она сейчас его прогонит, он этого не вынесет.
 Бен вышел из машины и медленно пошел к двери. Было слышно, что в доме кто-то ходит, где-то в глубине негромко звучало радио – играл джаз. Бен позвонил в дверь, потом еще постучался. Голос Динны ответил ему быстрее, чем он ожидал:
 – Ким, привет! Заходи, дверь не заперта.
 Он хотел было ответить, что это не Ким, но потом передумал. Будет лучше, чтобы Динна оставалась в неведении, пока он не попадет в дом, пока он ее не увидит хотя бы один разочек. Хотя бы на секунду.
 Бен толкнул дверь и оказался в ярко освещенной передней, но никого не увидел.
 – Ты вошла? – крикнула Динна откуда-то из глубины дома. – Я докрашиваю маленькую спальню, сейчас выйду.
 Бен слышал ее голос впервые за несколько месяцев, и от этого звука внутри у него все растаяло. Он стоял на одном месте и молча ждал, когда она выйдет. Ему хотелось что-нибудь сказать, но он не мог. Казалось, у него вдруг совсем не осталось сил. Но тут Динна снова крикнула:
 – Ким, это ты?
 На этот раз Бену уже пришлось ответить, иначе Динна могла бы испугаться.
 – Нет, Динна, это не Ким.
 Стало тихо, потом послышался глухой стук – что-то упало. Бен стоял неподвижно и ждал. Но никто не вышел, ничего не произошло. Тогда он медленно прошел в глубину дома. Далеко идти не пришлось, всего несколько шагов, и Бен оказался в дверях крошечной спальни.
 – Динна?
 Она стояла прислонившись к неокрашенной стене и держась одной рукой за колыбельку. Взгляд Бена метнулся к ее глазам, и на его губах сама собой заиграла улыбка.
 – Извини, я...
 И тут он увидел, что ее глаза широко раскрылись, подбородок задрожал.
 – Бог мой, Динна, ты...
 Он не хотел ее спрашивать, но не знал, что другое может сказать в этой ситуации. Когда? Как? Кто отец? И вдруг Бен понял, что ему безразлично, чей это ребенок. Он быстро шагнул к Динне и привлек ее к себе. Так вот почему она живет одна, вот почему распродает картины!
 – Это наш ребенок, правда?
 Динна кивнула, слезы брызнули из ее глаз и закапали на плечо Бена. Он крепко обнял ее.
 – Почему ты мне не сказала? Почему ты мне не позвонила?
 Он отстранился от нее ровно настолько, чтобы заглянуть ей в лицо, и увидел, что она улыбается.
 – Я не могла. Я ведь от тебя ушла. Не могла же я вот так взять и вернуться. Я думала, может быть, позже, после...
 – Ты сумасшедшая, но я тебя люблю. Как это, после рождения ребенка? Я хочу быть с тобой, я хочу... ох, Динна, это же наш ребенок!
 Он снова прижал ее к себе и торжествующе рассмеялся, смех его мешался со слезами.
 – Но как ты меня нашел?
 Динна всхлипнула и рассмеялась. Бен не ответил, и она догадалась:
 – Ким?
 – Может быть. А может быть, я узнал твой адрес в захудалой галерейке, которая торгует твоими картинами. Динна, как ты могла...
 Бен умолк, не договорив, и она усмехнулась:
 – Мне пришлось.
 – Но больше этого не будет.
 – Посмотрим.
 – Ты предпочитаешь галерею «Чайка» моей?
 Бен расхохотался от одного только предположения, что такое возможно. Динна энергично замотала головой.
 – Просто мне пришлось делать все самостоятельно. Но я справилась, я стала независимой. Ты понимаешь, что это значит?
 – Это значит, что ты – удивительная женщина и я тобой восхищаюсь. Ты разводишься с мужем?
 Бен обнял ее и осторожно погладил по животу – и вздрогнул от неожиданности, когда ребенок вдруг начал брыкаться.
 – Это он?
 Динна молча кивнула. В глазах Бена снова блеснули слезы.
 – Да, я развожусь. Развод будет окончательно оформлен в мае.
 – А ребенок?
 – Ребенок родится в апреле.
 – Значит, моя сумасшедшая, независимая женщина, мы тоже оформим все окончательно в мае.
 – Как это понимать? – спросила Динна, смеясь.
 – Именно так, как ты подумала. И вот что, мадам... – Бен огляделся с загадочным видом. – Пакуйте свои вещи, я забираю вас домой.
 – Прямо сейчас? Но я еще не докрасила детскую. И...
 – Никаких «и», дорогая моя. Я увожу тебя домой.
 – Сейчас?
 Динна положила кисть и улыбнулась.
 – Сейчас.
 Бен снова привлек ее к себе и поцеловал, вложив в этот поцелуй томление, копившееся все пять месяцев.
 – Динна, мы больше никогда не расстанемся, я тебя не отпущу. Никогда. Понимаешь?
 Она ничего не сказала, лишь кивнула и поцеловала его в ответ, в то время как рука Бена медленно двинулась к ее животу и нежно погладила их ребенка.