Аннотация: Молодой талантливый художник скоро станет отцом. Но, что довольно необычно, он ни разу в жизни не видел мать будущего младенца
 Красавица миллионерша, мечтающая о ребенке, вовсе не желает знакомиться с неизвестным донором — и вообще имеет все основания не доверять мужчинам…
 Но — важно ли все это, если однажды встречаются двое, СОЗДАННЫЕ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА? Если страсть обрушивается на них подобно урагану? Если любовь дарит счастье?!


---------------------------------------------


 Шеридон СМАЙТ
 НЕДОВЕРЧИВЫЕ ЛЮБОВНИКИ



 Глава 1


 — Тоже мне дети в пробирках, — пробормотал Остин Хайд, вытирая вспотевший лоб.
 На черта Джеку Крузу понадобилось руководить таким нелепым учреждением, как клиника искусственного оплодотворения?
 Последним движением кисти Остин довел до совершенства изображение улыбающегося ротика на розовом личике младенца, потом осторожно спустился на несколько ступенек по стремянке, чтобы изучить критическим взглядом надпись: «Маленькие чудеса. Генетическое воспроизведение».
 Сдвинув брози и покачивая кистью, Остин разглядывал собственное творение — образ круглолицего дитяти в старозаветном подгузнике и с улыбкой на устах. Вроде бы неплохо, однако он не собирался рассказывать Джеку, сколько дней провел, украдкой заглядывая в детские коляски, чтобы запечатлеть в голове нужный облик.
 Внизу у лестницы две пожилые женщины остановились полюбоваться маленьким ангелочком; поставив ладошки козырьком, чтобы заслонить глаза от яркого апрельского солнца, обе с улыбкой взглянули на Остина. Он улыбнулся в ответ, и они рассмеялись, как девочки-подростки, прежде чем идти дальше своей дорогой.
 Все еще улыбаясь, Остин спустился со стремянки, снял рубашку и вытер ею пот с груди и шеи. Осталось изобразить только погремушку у ребенка в ручке, и все будет закончено. Джек особенно беспокоился по поводу погремушки. Непременно голубой, с желтыми полосками.
 Джек просто помешанный.
 Остин, разумеется, давно уже замечал умственные отклонения у своего сводного брата, и его чрезвычайно удивляло, что Джек получил степень доктора наук по биохимии и стал руководителем этой клиники, а не окончил всего лишь медицинское училище, дабы иметь возможность лично экспериментировать над злополучными жертвами.
 Хоть от чего-то Бог миловал!
 Однако… намного ли лучше, что Джек работает в банке спермы? Может, он занялся этим только для того, чтобы мучить Остина? Когда они были мальчишками, Остину пришлось разбить немало носов из-за дурацкой, совершенно дебильной наружности Джека; теперь он вынужден защищать нелепую профессию братца примерно тем же способом. Они с Джеком настолько разные — просто трудно поверить, что их родила одна мать.
 Остин вздрогнул от слишком резкого движения — он сам неловко бросил на ступеньку стремянки влажную рубашку — и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как к бровке тротуара на противоположной стороне улицы подлетел белый «БМВ». С невольным интересом наблюдал он за тем, как открылась дверца машины. Две загорелые узкие ступни, облаченные в изящные сандалии, опустились на мостовую.
 Секунду спустя он с нарастающим интересом любовался парой длинных стройных ног.
 Неторопливым движением Остин сдвинул солнечные очки на самый кончик носа, и на губах у него появилась довольная улыбка. В конце концов, может, день и не пропал даром.
 Красотка выпрямилась, одернула короткое белое платье, которое оттеняло золотистый цвет ее кожи, и захлопнула дверцу машины. Теплый ветерок развевал светлые, до плеч, волосы женщины и дерзко теребил подол платья.
 Она выглядела элегантной, уверенной в себе и вызывающе сексуальной.
 Остину захотелось, чтобы она сняла свои огромные солнечные очки. Должна же она при столь совершенной фигуре иметь хоть какой-то внешний недостаток. Хотя бы чересчур густые брови. Завороженный, он смотрел, как женщина переходит улицу и направляется в его сторону. Она двигалась словно мечта, и, когда приблизилась, оказалось, что ноги ее одеты только в золотистый загар.
 «Погоди, — сказал он себе, — ведь не может такая, как она, никак не может направляться именно сюда, к изготовителю искусственных детишек».
 Но она шагала именно ко входу в клинику. Остин ощутил острый приступ разочарования: клиентами клиники были исключительно супружеские пары. Ах черт, ему бы сразу следовало сообразить, что такая великолепная женщина непременно замужем.
 Но ему по-прежнему хотелось увидеть ее глаза — просто чтобы удовлетворить любопытство. Он подыскивал какой-нибудь повод — достаточно логичный повод — заговорить с незнакомкой, как вдруг белый фургон с надписью на боку «Сакраменто стар», дико заскрежетав тормозами, остановился у тротуара. При виде репортерской машины женщина кинулась обратно на середину улицы. Она лихорадочно оглядывалась, словно искала возможность поскорее вернуться к своему «БМВ».
 Остин нахмурился, наблюдая за тем, как красавица бежит, стараясь уклониться от встречи с парнем, выскочившим из фургона. Что происходит? Эта особа — знаменитость? Если даже так, Остин ее не узнал. Впрочем, он проводил вечера за работой над своими полотнами и почти не смотрел на экран телевизора.
 — Миссис Вансдейл! Я могу задать вам несколько вопросов? — скрипучим голосом выкрикнул юнец, выскочивший из фургона. Потрепанный голубой костюм, пестрый галстук и драные теннисные туфли — одет репортер был просто отвратительно На шее у него болталась, пуская солнечные зайчики линзой объектива, камера «Никон». Журналист помедлил секунду, чтобы откинуть со лба пряди взлохмаченных рыжеватых волос, захлопнул дверцу фургона и ринулся наперерез женщине.
 Она выпрямилась и обошла его, но парень не отставал и, щелкая камерой, кружился возле нее, как голодный стервятник.
 — Миссис Вансдейл, это правда, что вы работали в «Бургер барнс» за ничтожнейшее вознаграждение?
 Женшина пошла быстрее, высокие каблуки часто-часто постукивали по мостовой. Остин ощутил прилив сочувствия к блондинке, ему хотелось бы, как настоящему бойскауту, вызволить ее. Он подобрался, готовый вмешаться, если репортер не отвяжется от женщины, когда она дойдет до клиники.
 — Что вы можете сказать о вашем отчиме-алкоголике? Он все еще докучает вам? Если вас лишат наследства, вернетесь ли вы на работу в заведение, торгующее гамбургерами? Миссис Вансдейл, обзаведетесь ли вы ребенком в том случае, если проиграете дело?
 Остин увидел, как женщина стиснула зубы. Едва она подошла к дверям, он выступил вперед и преградил дорогу репортеру. Твердо, хоть и без особого нажима, уперся рукой ему в грудь, чтобы не дать парню возможности последовать за миссис Вансдейл.
 — Отвали! — скомандовал Остин.
 — Я просто хочу задать вопрос миссис Вансдейл до того, как она…
 — Ты уже задал, а она не ответила. Намек понял?
 — Но…
 — Отвали, говорят тебе. Леди не желает с тобой разговаривать.
 — Послушайте, мистер…
 Остин опустил руку, но сделал угрожающий шаг вперед. Парень попятился, споткнулся о бровку тротуара и шлепнулся на задницу. Не сводя с Остина опасливого взгляда, он вскочил и поспешил скрыться в фургоне, что-то ворча себе под нос.
 — Спасибо вам.
 Голос мягкий, красивый. Остин обернулся. Блондинка сняла солнечные очки. Глаза у нее были зеленые — нет, золотистые. Золотисто-зеленые. «Прекрасные кошачьи глаза, — с глубоким сожалением подумал он. — Ну почему она оказалась таким совершенством? Был бы у нее большой нос или косые глаза. Нужен закон, запрещающий быть такой красивой».
 — Вы часто этим занимаетесь?
 Остин моргнул, внезапно увидев себя со стороны — с голой грудью, воинственно подбоченившегося. Он отступил к лестнице и схватил свою рубашку, до крайности смущенный. Часто занимается чем? Тем, что несет чепуху? Или тем, что испытывает возбуждение при виде розовых ноготков на пальчиках ног? Она замужем — и богата, судя по всему. Два очка не в ее пользу. Замужество еще можно простить, но не богатство. Хватит с него таких дамочек. Впрочем, может, она захотела бы бросить все это и жить просто, как и он сам. «Ты забыл, что болтал репортер? — спросил он себя. — Она беременна, болван!»
 Нет, он не забыл. Просто не мог в это поверить. Он перевел взгляд с затененной ложбинки между грудями на восхитительные шелковистые ножки. Слава Богу, что на нем темные очки — иначе было бы ясно, что он глазеет на нее, как влюбленный.
 Женщина отвела со щеки золотистую прядь и кивнула в сторону фургона, который все еще торчал у тротуара.
 — Выручаете женщин, попавших в затруднительное положение.
 Выручает женщин, попавших в затруднительное положение? Ха, если бы она прочитала его мысли… По здравом размышлении ему не помог бы и самый лучший адвокат.
 — Только когда их преследуют назойливые репортеры.
 Она улыбнулась — и Остин был окончательно сражен. Все же он вышел из оцепенения и принялся натягивать рубашку, чтобы отвлечься. Необходимо было отвлечься, прежде чем она сообразит, что у него на уме, заметив, как натянулись его джинсы над определенной частью тела.
 — Еще раз благодарю вас.
 — Рад был помочь, — пробормотал он, глядя, как красотка открывает дверь клиники и скрывается за тонированным стеклом.
 Взволнованный больше, чем ему хотелось бы признать, Остин вернулся к работе. Следующие несколько минут он провел, твердя себе, что это женщина не его типа, к тому же замужняя, и старался выбросить ее из головы.
 Через полчаса он кончил работу, гадая, когда же появится блондинка. Может, стоит зайти в клинику и попить чего-нибудь холодненького? Попутно оглядеться, поискать ее с безразличным видом. Ведь он не виноват, если его одолела жажда?
 Остин замер на месте, едва вошел внутрь, — репортер препирался с Джеком. Как он сюда попал? Он глянул на улицу, где редакционный фургон все еще стоял у бровки, потом снова посмотрел на репортера. Джек говорил сердито, и Остин удовлетворенно улыбнулся, несмотря на свое возмущение: наконец-то его невозмутимый младший брат вышел из равновесия.
 — Сколько раз вам повторять? Я не даю и не могу давать информацию ни о ком из наших клиентов.
 И это правильно, заметил про себя Остин. Но каким все-таки образом чертов репортер проник в клинику?
 — Я заплачу вам двадцать тысяч долларов за документы о Кэндис Вансдейл! — выпалил газетчик.
 Остин присвистнул сквозь зубы. Двадцать тысяч долларов — не шутка. Неужели Джек?.. Нет. Остин покачал головой. Джек чокнутый, но у него железные принципы.
 — Можете предлагать хоть пятьдесят тысяч, чихал я…
 — Хорошо, пусть будет пятьдесят, но за такую сумму я хочу получить образец…
 — Вы просто спятили, понятно? В последний раз вам говорю: наши документы не продаются!
 — Если бы вы только позволили мне взглянуть одним глазком. Я не буду ссылаться на источник, — не отставал репортер.
 Остин медленно отделился от стены, сделал шаг вперед и скрестил руки на груди. Джеку могла понадобиться помощь.
 — Убирайтесь, иначе я вызову полицию!
 Тпру, Нелли! Джек пришел в полное неистовство. Возможно, этот болван, этот психованный ученый, который еще в детские годы столько раз путал старшего брата своими невероятными экспериментами, и заслуживал того, чтобы ему докучали. «Однако, — со вздохом подумал Остин, — это же мой младший братишка, и нельзя допускать, чтобы им кто-то помыкал».
 Обреченно пожав плечами, Остин подошел к спорящим и вклинился между ними. Репортер весом превышал его миниатюрного брата по меньшей мере на пятьдесят фунтов, и примерно половины этого количества ему недоставало до веса Остина.
 Узнав его, газетчик вытаращил глаза, но сейчас он находился в здании клиники и не собирался легко сдавать позиции. Он предпринял тщетное усилие изобразить пренебрежительную усмешку.
 Джек захохотал.
 Остин прищурился.
 — Это опять вы, — дрожащим голосом произнес репортер. — Извините, но у нас тут серьезный разговор. Я полагаю, что ванные комнаты вон в той стороне.
 Остин приятно улыбнулся. Он предпочитал уладить дело миром, в крайнем случае с минимальным членовредительством.
 — А я полагаю, что дверь — в той стороне.
 — Это не ваше дело, мистер. Не вернуться ли вам к уборке туалетов или к тому, чем вы там еще занимаетесь, и предоставить мне делать мою работу?
 — Я художник, а не уборщик. В качестве хобби занимаюсь тяжелой атлетикой.
 Остин смерил нахала нарочито пристальным взглядом с головы до ног, как бы оценивая противника. Репортер пренебрег деликатным предупреждением и вытянул шею из-за плеча Остина.
 — Мистер Круз, я…
 Остин чуть подвинулся, загораживая собой брата.
 — Вообще-то вам следует обращаться к нему как к доктору Джекиллу, а я, к вашим услугам, мистер Хайд  [1] .
 На сей раз намек дошел. В глазах репортера появилось тревожное выражение, и он беспомощно пискнул, когда Остин подхватил его и перекинул через плечо, как мешок с зерном.
 — Немедленно отпустите меня, слышите?
 Остин так и сделал, очень аккуратно усадив парня на нагретую солнцем дорожку возле клиники. Совершив это деяние, он глянул в ту сторону, где был припаркован «БМВ», но машины там уже не было. Остин расстроился, осознав, что больше не увидит блондинку. Должно быть, она ушла через боковой выход, пока Джек удерживал репортера. Кстати, этот папарацци, видимо, проник в клинику тем же путем.
 Что ж, оно и к лучшему, решил Остин. С такой особой нечего делать мужику вроде него. Отряхнув руки от пыли, он направился в клинику, насвистывая веселенький мотивчик, чтобы заглушить бурные проклятия репортера. Джек ждал его, улыбаясь своей обычной глуповатой улыбкой, при виде которой Остину всегда хотелось взъерошить густые темные волосы брата.
 — Что бы я делал без тебя? — заговорил Джек, похлопав Остина по спине. — Видел, какая рожа была у этого типа, когда он услышал, что ты художник? Впрочем, так всегда и бывает: никто с первого взгляда не верит, что у такого здоровяка, как ты, чувствительная, творческая душа. Пошли ко мне в кабинет, угощу тебя кока-колой.
 Остин не возражал: такая работенка, как создание рекламного щита, не говоря уж о необходимости вышвыривать на улицу репортеров, вызывает жажду. Он предпочел пропустить мимо ушей ироническое замечание Джека насчет неодухотворенности собственной внешности. А кто, черт побери, сказал, что художник непременно должен обладать какой-то особой наружностью?
 — Спасибо за помощь, Осси.
 — Не называй меня так! — огрызнулся Остин. — И ты мне должен пятьсот долларов за плакат!
 — Я тебе заплачу, непременно заплачу. Только сделай одолжение, подожди до пятнадцатого числа. Поступит чек на крупную сумму. — Джек открыл дверь своего кабинета, жестом пригласил брата сесть и сам уселся в кресло за письменным столом, расслабив узел галстука. — Ну и нервы у этих парней, просто железные! Все они стервятники, все вместе и каждый в отдельности.
 Джек сделал паузу, которой, приподняв одну бровь, воспользовался Остин:
 — Кто-то упоминал кока-колу.
 — Ну?
 — Так где же она?
 Джек хлопнул себя по лбу, вскочил, достал две запотевшие банки из небольшого холодильника. Открыл, вручил одну Остину, другую взял себе и с шумным вздохом плюхнулся обратно в кресло.
 — Она пришла подписать кое-какие бумаги, а этот чертов папарацци последовал за ней прямо в клинику.
 Остин взглянул на брата поверх жестянки с колой. Итак, репортер не ошибся. Если блондинка явилась подписать бумаги, значит, она хочет «купить» ребенка — либо из пробирки, либо зачать с помощью искусственного оплодотворения.
 — Кто такая эта Кэндис Вансдейл? — спросил он.
 — Только не говори мне, что ничего о ней не слышал! О жене крупнейшего магната? Ховарда Вансдейла?! Третье место среди богатейших людей штата Калифорния. Он был владельцем всех магазинов одежды «Ховард» в Соединенных Штатах. — Джек возбужденно помотал головой, не в состоянии понять равнодушие Остина. — Ее имя несколько раз упоминалось в газетных заголовках на первых полосах в течение прошлого года.
 — А что в ней такого особенного?
 Остин старался говорить безразличным тоном, но не мог дождаться ответа. Хотя ему следовало забыть об этой женщине. Разве Джек не сказал ему только что о ее богатстве? О том, чья она жена?
 — Рад, что ты задал такой вопрос. Она сама особенная, и я ждал удобного момента, чтобы рассказать тебе об этой женщине.
 Так-так. Последняя фраза Остину совсем не понравилась. Пожалуй, ему лучше было бы ничего не знать о печально знаменитой миссис Вансдейл. Джек вел себя даже более странно, чем обычно, а предчувствия Остина по отношению к брату редко его обманывали. Джек улыбался, однако Остин ощутил нервное подергивание в левой щеке. Сигнал тревоги приподнял волоски на руках, и это напомнило Остину тот день, когда он впервые назвал Джека доктором Джекиллом. Джек подмешал няне в тарелку с едой выведенных им самим шпанских мушек  [2] — просто для того, чтобы посмотреть, что из этого получится… Несколько лет потом Остин заставлял Джека пробовать свою еду, прежде чем приступал к ней сам. И это был лишь один из многих инцидентов подобного рода. Остин понимал, что Джек творит все это без злого умысла, и все же ему не раз хотелось свернуть братцу хилую шею.
 — С миссис Вансдейл случилась весьма печальная история. Весьма, весьма печальная, — повторил Джек, удрученно покачав головой.
 Остин медленно опустил банку с колой себе на колено и вгляделся в лицо брата Он не мог прогнать дурное предчувствие, а с каждым словом Джека око усиливалось.
 — Продолжай, — предложил он.
 Джек повертел в руке концы галстука и продолжил:
 — Они с мужем хотели заиметь ребенка… э-э… из пробирки, что, как тебе известно, означает оплодотворение яйца в лабораторных…
 — Мне это известно, — перебил Остин. — Валяй дальше.
 Скрипнув зубами, он припомнил, когда в последний раз хотел вытрясти душу из Джека. Ему самому тогда было шестнадцать, и он тяжко страдал от зуда в подошвах ног. Не так уж много времени понадобилось, чтобы связать этот недуг с фокусами Джека. Подвергнутый пытке, брат в конце концов сознался, что это он подсыпал Остину в носки изготовленный им в домашних условиях порошок, вызывающий зуд. Разумеется, он только хотел проверить, действует ли его снадобье.
 Зная, какими экспериментами занимается взрослый Джек, Остин опасался сейчас чего-то куда более серьезного.
 — Помни, информация строго конфиденциальная. — Джек сдвинул брози. — Я не должен был бы сообщать ее тебе, — Остин молчал. — Короче говоря, они занялись этим, а мы должны были проверить качество спермы мистера Вансдейла…
 Остин откашлялся — он всегда чувствовал себя неловко, когда брат заговаривал о таких вещах.
 —…но его самолет потерпел аварию над Атлантическим океаном.
 Надо же случиться такой беде, подумал Остин, стыдясь чувства облегчения, которое вызвала у него новость. Итак, она не замужем. Но по-прежнему богата. И беременна.
 — Она очень молодо выглядит, — сказал он, пожав плечами. — Вполне могла бы снова выйти замуж. И родить детей от нового супруга.
 — Могла бы. — Джек положил ноги на стол и уперся взглядом в свои башмаки. — Но не должна. Она мне заявила, что не намерена вступать во второй брак. После гибели Ховарда минул год, а она занялась этим делом три месяца назад. Все прошло успешно.
 — Использовала сперму мужа?..
 Фу ты, черт, дурацкий вопрос! Само собой, чью же еще? Остин насупился, так как Джек снова принялся крутить концы галстука.
 — Не вполне, — с чересчур благодушным смешком произнес доктор.
 — Что значит твое дурацкое «не вполне»?
 Джек вскочил со стула с такой быстротой, словно у него загорелись штаны. С нервозной усмешкой схватил из аккуратной стопки на столе верхнюю газету и сунул Остину в руки.
 — Вот посмотри! — Он с жаром ткнул пальцем в газетную страницу. — Разве она не красавица? Настоящий ангел. Можно ли сказать «нет» женщине с таким лицом?
 Не имея ни малейшего желания говорить Джеку, что видел этого ангела во плоти — и в какой плоти! — Остин посмотрел на черно-белое фото, помещенное под набранным крупным шрифтом заголовком: «Кэндис Вансдейл, богатая вдова покойного магната Ховарда Вансдейла, использует замороженную сперму мужа, чтобы завладеть наследством».
 К тому времени как Остин дочитал статью, помещенную под фотографией белокурой женщины с серьезным лицом, он ощутил во рту премерзкий вкус. Отхлебнув кока-колы, он бросил газету на стол.
 — Она это сделала ради денег? — с отвращением произнес он.
 Остину вдруг стало безразлично, насколько красива Кэндис Вансдейл. Он не мог относиться с уважением к любому, кто произвел бы на свет ребенка только для того, чтобы спасти свои деньги. Точно так же не мог он уважать людей, считающих, что деньги могут заменить привязанность и старую добрую любовь.
 До сих пор Джек разделял его взгляды. Так почему же…
 — Она при всех обстоятельствах хотела иметь ребенка, Остин. — Джек положил газету на место и аккуратно подровнял стопку. Он нервно переводил взгляд с Остина на газеты и обратно. — Ты прочитал статью. Семейка Ховарда — два алчных сынка в сговоре с дальним родственником, чьим-то там дядюшкой, — старается заграбастать все только потому, что Кэндис не родила наследника.
 — Недостаточная причина для того, чтобы обзаводиться ребенком! — прорычал Остин. — К черту, ведь отец погиб!
 — Это не так.
 Ошарашенный, Остин встал и наклонился над столом. Джек откинулся на спинку кресла и побледнел. Теперь уже Остин знал, что дело табак.
 — Все ясно, братишка, ты собираешься сказать мне, к чему клонишь, но я довожу до твоего сведения, что мне это не нравится. — Остин понизил голос на целую октаву, что предвещало грозу. — Ясно?
 Джек уставился на бугры мускулов на руках брата и проглотил комок в горле.
 Это решило дело.
 Остин ухватил брата за лацканы его лабораторного халата и поднял из кресла, в результате чего оба столкнулись нос к носу через стол.
 — Кажется, я давненько не давал тебе взбучку.
 — Но мы же взрослые мужчины…
 — Один из нас безусловно, — прошипел Остин. — В чем дело? — Он слегка встряхнул Джека, сознательно сдерживая свою силу, несмотря на растущую ярость. Адреналин ринулся по его сосудам. Джек Круз был единственным человеком в мире, чьи выходки могли его напугать. — Что ты выкинул на этот раз, Джек?
 Голос Джека звучал как хриплый шепот, однако Остин не сжалился над братом и не ослабил хватку.
 — Когда я делал анализ за несколько дней до первой назначенной процедуры — почти накануне гибели старика, — число жизнеспособных сперматозоидов было не просто низким, их практически не существовало.
 Остин нахмурился. Он никогда не обращал особого внимания на медицинские термины, которые Джек выпевал, как стихи. А надо было обращать…
 — Но ведь ты только что утверждал, что процедура прошла успешно.
 — Так… оно и было. — Джек облизнул губы. — Она отчаянно хотела ребенка, и я просто не в состоянии был открыть ей правду.
 — Правду, — тупо повторил Остин, понимая, что не в силах закончить фразу.
 Джек умудрился кивнуть:
 — Вот именно.
 Остин внезапно отпустил брата, и тот, задыхаясь, упал в кресло. Осознав, что перестарался, старший тем не менее не испытывал чувства вины. Он тоже перевел дух.
 — Надеюсь, ты не сделал того, о чем я подумал, доктор Джекилл?
 Джек беспомощно пожал плечами:
 — Мне казалось, тут нет ничего плохого… и вообще никто ничего не узнает. Как только я убедился, что все в порядке, я уничтожил доказательства. — Нота отчаяния зазвучала в его голосе. — Если бы ты был на моем месте и посмотрел в эти великолепные, трагические…
 — Заткнись, болван! — прорычал Остин, вцепившись пальцами себе в волосы. — Пойми, это подсудное дело. О чем ты только думал? Если кто-то обнаружит, что ты использовал образец, как ты выражаешься, другого мужчины вместо спермы Ховарда Вансдейла, ты попадешь в тюрьму.
 — Я понимаю, что следовало хорошенько подумать. Прости, Остин.
 Сколько раз он уже слышал эти жалобные, умоляющие слова? Остин смотрел на брата, чувствуя себя бесконечно усталым.
 — А если ребенок будет совершенно не похож на ее мужа и женщина что-то заподозрит? Я проклинаю себя за то, что помогал тебе в твоих опытах с замораживанием, когда ты только получил работу в этой забытой Богом клинике…
 Джек всхлипнул.
 Рука Остина замерла в воздухе, когда он собирался бросить пустую жестянку из-под кока-колы в корзину для мусора.
 — Ты этого не сделал.
 Джек всхлипнул еще раз.
 — Не сделал. Скажи, что нет. Ну, говори же сию минуту! — Банка со звоном упала на пол. — Скажи, что я ошибаюсь, что я спятил, думая о том, о чем я сейчас думаю.
 Он ждал. Похолодевший, почти готовый убить Джека. Увидев, как его сводный брат сжался в кресле, Остин понял, что обречен.
 — Я… мне очень жаль, Остин. Я… сомневаюсь, что ребенок миссис Вансдейл будет похож на ее покойного мужа, потому что ты нисколько не похож на мистера Вансдейла.
 Кровь, показалось Остину, с такой силой забилась в его висках, ударила в уши, что он словно оглох.
 Но то было не биение крови: кто-то постучал в дверь кабинета. Яростными, широкими шагами Остин ринулся к двери, готовый отделаться от любого посетителя, будь то хоть сам президент, — только бы никто не стал свидетелем чудовищной сцены, которая должна была произойти.
 Он рывком распахнул дверь и замер, не успев произнести ни слова. Ему стало худо. Он узнал бы эти великолепные кошачьи глаза где угодно.




 Глава 2


 На пороге, подняв руку, чтобы постучать еще раз, стояла Кэндис Вансдейл, богатая вдова магната Ховарда Вансдейла — и, если верить Джеку, мать ребенка Остина.
 Остину казалось, что он сейчас умрет. Сердце остановится еще до того, как эта женщина заговорит. Бросив быстрый взгляд назад, он убедился, что Джек побелел как полотно, словно перед ним возник призрак. А сам он, очевидно, выглядел как человек на грани сердечного приступа: потное красное лицо, полные ужаса глаза. Ничего странного, что женщина весьма удивилась.
 — Я чему-то помешала?
 Все тот же негромкий, хрипловатый голос, мягкий, точно выдержанное виски, и такой же обманчивый. Остин уставился на ямочку у нее на подбородке, в шоке размышляя, унаследует ли их дитя эту отметину. И уж само собой разумеется, ребенок ничем не будет похож на Ховарда Вансдейла!
 Джек опомнился первым, вскочил и обежал вокруг стола: профессионализм взял верх над нервным потрясением. Остину хотелось бы справиться с собой так же легко. Но все, что ему было доступно, это пялиться на ее кошачьи глаза и представлять себе, как она укачивает посреди ночи младенца, у которого болит животик. Или — что было труднее вообразить — меняет испачканный подгузник. Себя за подобным занятием он вообше не мог представить.
 — Миссис Вансдейл! Что привело вас снова к нам? — воскликнул Джек, подходя к посетительнице.
 Когда брат проходил мимо него, Остин с трудом удержался от того, чтобы не зарычать. Он едва не сломал дверную ручку, за которую до сих пор держался мертвой хваткой, чтобы не поддаться искушению свернуть шею Джеку.
 — Я не могу найти свою сумочку и…
 — Вашу сумочку! — Джек раскрыл рот в притворном ужасе.
 Остину до чертиков хотелось сунуть кулак в эту идиотски разинутую пасть.
 — Ну конечно! Я нашел ее сразу после вашего ухода и убрал в безопасное место. Собирался позвонить, но помешало непредвиденное обстоятельство.
 Джек рискнул обратить на старшего брата откровенно умоляющий взор.
 Остин хотел было пренебрежительно, фыркнуть, но сдержался. Ладно, кое-что улажено, самое малое; предстоит уладить большее — намного большее, главный вопрос, решать который придется «доктору Джекиллу».
 Миссис Вансдейл облизнула нижнюю губу; она явно чувствовала себя неловко, что и понятно: человек должен быть слепым и глухим, чтобы не заметить, какое напряжение создалось в комнате. Задержаться здесь надолго было все равно что получить пригласительный билет на бурный матч по реслингу.
 Женщина повернулась к Джеку и одарила того улыбкой, от которой у Остина все внутри перевернулось: так захотелось, чтобы улыбка была предназначена ему.
 Ах черт, так нравится она ему или нет в конце-то концов?
 Он не мог решить, потому что не знал настоящей миссис Вансдейл. Скажем, отправила бы миссис Вансдейл своего ребенка в больницу на операцию по удалению гланд с няней, потому что сама не могла пропустить первый день круиза на Багамы? Наняла бы она целый цирк для развлечения сына в день его рождения в надежде, что мальчик не заметит отсутствия мамы?
 Все тот же негромкий голос ворвался в его неприятные воспоминания.
 — А сумочка? — напомнила Джеку миссис Вансдейл.
 Джек хлопнул себя по лбу, кинулся назад к письменному столу и начал выдвигать яшики один за другим, пока не добрался до последнего. Достал белую, шитую бисером сумочку и с торжествующей усмешкой вручил ее женщине.
 — Прошу! Если вам понадобится что-нибудь еще, только дайте знать.
 Она просияла благодарной улыбкой и взяла сумочку.
 — Помните, если вы кого-то надумаете…
 — Да-да. Будем поддерживать связь, и не забудьте, пожалуйста, позвонить, когда маленькое чудо совершится.
 — Само собой, доктор Джек.
 Женщина еще раз улыбнулась, бросив мимолетный опасливый взгляд на Остина.
 Закрыв дверь за посетительницей, Джек поспешил юркнуть в кресло за письменным столом.
 Неужели он так глуп, что полагает, будто кусок обыкновенного дерева может его защитить? Тоже мне «доктор Джек!» «Доктор Джекилл» куда более подходящее для него прозвище! На сей раз он зашел чересчур далеко.
 — Ты не смеешь так поступать! Это не просто неэтично, это незаконно!
 — Но это уже сделано. — Джек беспомощно пожал плечами. — Это не товар, который можно вернуть в магазин для обмена, Остин. Кэндис Вансдейл беременна и родит ребенка.
 — Моего ребенка.
 Остин вернулся на свое место и сел, понурив голову. Он убил бы Джека, если бы был уверен в собственной безнаказанности. Черт, черт, черт! Это же немыслимо! Он станет отцом, даже не переспав с женщиной!
 — С тобой все в порядке? — Тревога заставила Джека забыть о страхе. — Остин, я сожалею, честное слово. Я не предполагал, что ты так тяжело воспримешь это, и…
 Резким движением Остин поднял голову, и Джек заткнулся. Перед глазами у Остина плясали черные точки. Он сделал глубокий медленный вдох. Потом выдох. Так. Еще раз. Голова начала проясняться. Он осознал унижение — и опасность — того, что хлопнулся бы в обморок при Джеке. Одному Богу ведомо, каких частей собственного тела он не досчитался бы, когда пришел бы в себя. Если пришел бы.
 — Это безумие, — проговорил он, глядя на брата. — Не могу поверить.
 — Я не в силах был противиться, Осси. Она так хотела ребенка, и я… я просто сделал это. Заменил сперму ее мужа твоей до того, как врач начал процедуру.
 — Непродуманно.
 — Непродуманно. Меня стоит убить, я понимаю, но если бы ты присутствовал…
 — То я бы категорически отказался! — отрезал Остин. — Сказал бы ей правду, как это следовало сделать тебе.
 Джек вытаращил глаза и замотал головой:
 — Нет-нет, я не могу сказать ей. Ты же сам говорил, что я тогда попаду в тюрьму…
 — Ах вот как! — Остин поднялся со стула. — Ты этого заслуживаешь, гнусный проныра! Мы дадим миссис Вансдейл время доехать до дома, а потом ты снимешь трубку и позвонишь ей.
 — И что я ей скажу? Что она родит ребенка от моего сводного брата? От совершенно чужого ей человека? — Джек расхохотался. — Да она упечет меня за решетку с головокружительной быстротой.
 Вот именно, с головокружительной, подумал Остин, ибо у него самого голова уже кружилась. Он не испытывал сочувствия к брату. И он был совершенно чужим человеком для миссис Вансдейл: их весьма короткая встреча отнюдь не располагала к близким отношениям, а тем более к рождению общего ребенка, пусть даже внешность этой женщины восхищала его. Он не мог забыть, что она затеяла все ради денег. А он не желал — не желал! — чтобы у его ребенка была подобная мамочка.
 — Ты ей все расскажешь!
 — Остин, я…
 — Джек!
 Остин сделал угрожающий шаг вперед, и Джек поспешно кивнул:
 — Хорошо-хорошо. Я ей сообщу.
 Остин развернулся и на негнущихся ногах направился к двери.
 — Куда ты?
 — В сортир. И когда я оттуда вернусь, тебе лучше бы уже выучить наизусть твое сообщение.
 Остин вышел и ринулся в ванную комнату — к живительной холодной воде.
 Господи, как такое могло случиться? Он весь горел, главным образом из-за немыслимой сложности положения. Подумать только, эта великолепная женщина беременна его ребенком и не знает об этом! Разочаруется ли она, выяснив, что отец ее чада не богатейший магнат, чьи предки приплыли в Америку на «Мейфлауэре»  [3] , а всего лишь безработный художник? Он, разумеется, мог бы успокоить ее, показав свой банковский счет.
 Однако он не собирался прикасаться к грязным деньгам, оставленным ему отцом, — ни ради нее, ни ради кого-либо другого. Пускай хоть сгниют в банке, ему до этого нет дела.
 Остин заткнул пробкой раковину умывальника, наполнил ее до половины холодной водой и быстро ополоснул лицо и шею.
 Эта женщина была богата, а он знал, что делают богачки со своими детьми. Они платят няньке, которая заботится о ребенке, укладывает его в постель, успокаивает и утешает его во время болезни. Потом, когда ребенок подрастает, его отправляют в дорогую частную школу в Швейцарии и окончательно забывают о нем.
 Остин испытал это на себе. И Джек тоже. Еще детьми они поклялись, что никогда не будут так поступать со своими отпрысками. Остин схватил полотенце и вытер лицо. Зная его чувства, как мог Джек сделать такую глупость?
 Остин вернулся в кабинет и, увидев дрожащую улыбку брата, сдвинул брови, сильно сомневаясь в том, что когда бы то ни было сможет простить Джеку его последнюю выходку.
 — Ну?
 Доктор уставился в стену, видимо, обнаружив на ней нечто весьма занимательное.
 — Я позвоню ей и… сообщу, что нам надо поговорить об очень важных вещах. А ты ей сам все расскажешь. Деликатно. — Быстрый взгляд на сжатые кулаки Остина побудил его продолжить: — Ведь это для нее потрясение…
 — Да что ты? — саркастически усмехнулся Остин.
 —…опасное в ее положении.
 Об этом Остин не подумал. Вот дьявол, он не подумал о единственной практически важной вещи с того самого момента, как Джек преподнес ему тревожную новость. Что он сам должен предпринять в связи с возможным появлением на свет этого младенца.
 Чтобы черти побрали Джека!


* * *

 В безопасном убежище своего кабинета на втором этаже особняка Вансдейлов Кэндис сдула пыль с миниатюрной оттоманки и отложила в сторону наждачную бумагу. Осталось только покрыть лаком, подумала она, и готово. Со смешанным чувством вины и гордости она поставила резной дубовый диванчик в кукольный домик рядом с креслицем такого же типа, которое она сделала на прошлой неделе. Погладила пальцем обивку на креслице, потом потрогала диванчик, который скоро станет таким же гладким и красивым.
 Пятьдесят на пятьдесят, что у нее будет дочка. А если нет… Кэндис пожала плечами. Нет оснований полагать, что мальчику кукольный домик не понравится. Пол ребенка не слишком занимал ее, главное, чтобы младенец родился здоровым.
 Глядя на двухэтажный кукольный домик, Кэндис перебирала в памяти события прошедшего года. Она старалась забыть о реакции Ховарда на ее увлечение.
 Напрасно.
 Каждый раз, когда она своими руками делала новый предмет кукольной мебели, Ховард разражался ироническим смехом: «Зачем ты тратишь время на эти самоделки, ведь мы можем купить все самое лучшее! У нашего ребенка будет все, что можно приобрести за деньги».
 Неприятные воспоминания не теряли со временем своей остроты. Она хотела бы забыть, но не могла избавиться от нелепого опасения, что покойный муж возникнет перед ней, чтобы в очередной раз высмеять ее любимые поделки.
 Погруженная в свои мысли, Кэндис вздрогнула от неожиданности, когда экономка поставила перед ней на стол поднос. Она не слышала, как вошла миссис Мерриуэзер, хотя оставила дверь открытой, — ведь во всем огромном доме никого не было, кроме них двоих.
 — Вот ваш ленч. Как вы любите: салат из шпината с накрошенным беконом и рубленым яйцом.
 Кэндис от удовольствия потерла руки.
 — Спасибо, миссис Мерриуэзер. Я проголодалась.
 — Вы счастливица. У меня желудок почти ничего не удерживал первые шесть месяцев беременности, все три раза, когда я вынашивала своих мальчишек. — Она покачала головой. — Кажется, они таким образом предупреждали меня, что с ними хлопот не оберешься.
 — Меня подташнивает от запаха кофе.
 — Да, я заметила.
 — И еще от некоторых духов и одеколона.
 — Ничего удивительного. Не дай Бог, появится неодолимое желание есть глину, это нехорошо, Женщина рассмеялась, подошла к окну и отдернула штору. Кэндис так увлеклась работой, что не заметила, как ушло полуденное солнце и в комнате стало сумрачно. Она выпрямилась и протерла уставшие глаза.
 — Вы не хотите поесть вместе со мной?
 Миссис Мерриуэзер хлопнула руками по своим округлым бедрам, покачала головой и с восхищением взглянула на белоснежный кукольный домик, отделанный светло-красным.
 — Спасибо, я уже поела. Я приготовила лимонад и целое блюдо свежих булочек на случай, если эти люди окажутся голодными. — Она заглянула в кукольный домик и пришла в восторг при виде крошечного плетеного коврика у камина. — Вы только посмотрите на это!
 Кэндис проследила за указующим перстом экономки и слегка покраснела. Она не привыкла слушать похвалы своему мастерству.
 — Я сплела его вчера, — Выглядит совсем как настоящий.
 Кэндис опустила голову, чтобы скрыть глупые слезы, навернувшиеся на глаза. Хватит, она достаточно наплакалась за эти дни.
 — Спасибо на добром слове. Который час?
 Миссис Мерриуэзер поправила коврик и обмахнула игрушки единственным перышком, выдернутым из метелки для смахивания пыли, которую она держала в руке. Кэндис улыбнулась: пока экономка жива и здорова, пыли в кукольном домике не обнаружишь.
 — Самое время явиться кандидатам. Вы уверены, что не хотите присутствовать при переговорах?
 Положив на колени салфетку, Кэндис взяла вилку и подцепила кусочек вареного яйца.
 — Уверена. И в особенности уверена, что вы гораздо лучше меня разбираетесь в найме подходящих людей. Хо-вард… Он всегда сам заботился о таких вещах.
 Хмуро уставившись в салатницу, Кэндис взяла листик свежего шпината. Дело не в том, что она не справилась бы с задачей, — ей это просто было бы неприятно.
 — Мы должны подходить с большой осторожностью к тем, кого нанимаем. Они могут оказаться шпионами тех людей или газетчиками, — тихо сказала миссис Мерриуэзер.
 Только этого ей не хватало — врага в собственном лагере. Кэндис передернуло при одной мысли, что ее беспощадным родственникам удастся внедрить в ее дом кого-то из своих. От страха кусок встал комом в горле. Она с трудом сглотнула.
 — Может, обратиться в ФБР и попросить проверить того, кого мы примем на работу?
 Игрушечные медные кастрюльки тоненько звякнули, когда миссис Мерриуэзер, которая как раз пристраивала на место одну из них, свалившуюся со своего крючочка, убрала руку и посмотрела на Кэндис поверх крыши домика.
 — Я говорю серьезно. И ничего нет особенного в том, чтобы поинтересоваться, имеет ли человек опыт работы телохранителя.
 — Это было бы настоящим подарком; — с кривой усмешкой произнесла Кэндис.
 Она представить себе не могла личность столь разностороннюю. На самом деле она нуждалась в умелом мастере, который знал бы обо всем понемногу и был бы достаточно талантлив, чтобы помочь ей закончить детскую. Миссис Мерриуэзер мыслила иррационально. Такой человек и за те деньги, которые ему могли предложить, вряд ли существовал на белом свете.
 «Впрочем, парень, который рисовал рекламный щит в клинике, пожалуй, близок к идеалу, — подумала Кэндис. — Он безусловно выглядел очень способным, это явно одаренный живописец. Может, стоит расспросить о нем у доктора Джека?»
 Экономка легонечко прошлась метелкой из перьев по крыше домика, поправила пальцем крошечную черепичку.
 — Я ищу не только мускулы, но и мозги и к тому же должна быть уверена, что человек может прямо смотреть мне в глаза. Если не может, значит, ему есть что скрывать, — сообщила миссис Мерриуэзер, склонив голову набок. — Из чего это вы сделали такие малюсенькие кирпичики для трубы?
 — Из глины, — рассеянно ответила Кэнцис, которая размышляла о том художнике. Уж он-то не боялся взглянуть ей в глаза… и о других местах не забыл. Ховард иногда смотрел на нее с таким же упорством, но лишь в тех случаях, когда замечал изъян в ее макияже, оторванную пуговицу, короче, нечто, нарушающее совершенство облика. А художник смотрел, как… как если бы ему нравилось то, на что он смотрит. У Кэндис вспыхнули щеки при воспоминании об этом.
 Потом она подумала о судебном процессе, который угрожал ей. Родственники Ховарда, твердо решив отобрать у нее все до последнего гроша, порочили ее репутацию, копались в прошлом. И похоже, у них была возможность узнавать о каждом ее шаге еше до того, как она его сделала. Она должна любой ценой избежать скандала.
 Стало быть, следует выбросить художника из головы, твердо решила Кэндис. Она уже не та юная наивная девушка, очарованная богатством и общественным положением своего поклонника; и она не настолько глупа, чтобы восхищение или красивое ухаживание вскружило ей голову. Она будущая мать, за которой гонится по пятам адская свора — средства массовой информации и родичи Ховарда.


* * *

 «Леди, вы собираетесь произвести на свет моего ребенка».
 Остин нахмурился, стоя перед запертой дверью, и покачал головой. Нет, не то.
 «Миссис Вансдейл, я понимаю, что это будет для вас потрясением, может, вам лучше присесть?»
 Остин прикусил нижнюю губу. Черт!
 «Леди, Джек Круз совершил величайшую глупость…»
 Проклятие!
 «Но мне кажется, нам стоило бы поступать так, чтобы он не угодил в тюрьму…»
 Нет, это тоже не сработает — он не вправе допустить, чтобы другие, ни в чем не повинные люди пошли по дорожке Джека.
 Остин поднял кулак, чтобы постучать в дверь, но она отворилась прежде, чем ее коснулись костяшки его пальцев. Мускулистый, широкоплечий мужчина, рост которого превышал шесть футов Остина по меньшей мере на три дюйма, уставился на него. У Остина буквально отвисла челюсть, когда он увидел стриженую голову с серьгой в ухе.
 Качок коротко кивнул, прошел мимо Остина, задев его мощным плечом, и зашагал прочь по дорожке. Ошеломленный, Остин следил за тем, как эта глыба удаляется. Воображение его разыгралось вовсю. Так-так, мистер Вансдейл мертв, однако миссис Вансдейл отнюдь нет!
 И как будто этого шока было недостаточно, Остин повернулся к двери как раз в ту секунду, когда из нее показался еще один энергичный молодец в ярко-оранжевой спортивной рубашке и с татуировкой на обеих руках. Остин уступил ему дорогу. «Этот хоть серьгу не носит», — мрачно подумал он.
 Впрочем, его это попросту не касалось.
 Хотя нет, очень даже касалось. Она, черт побери, вынашивает его ребенка. А он, помнится, где-то читал, что слишком усердный секс вреден для младенца во чреве матери. Да, он уверен, что…
 — Если вы войдете, мы можем начать.
 Остин повернул голову и на сей раз с неподдельным изумлением уставился на седовласую женщину небольшого роста, возникшую в дверном проеме. Лицо ее было покрыто смешливыми морщинками, а смотрела она на Остина примерно с тем же выражением, с каким в свое время Джек целыми днями таращился в лупу на плесень, растущую на куске хлеба.
 Кто она? Горничная? «Судя по размерам дома, здесь должна быть горничная, — подумал Остин. — А может, и несколько слуг». Мать Остина так часто меняла прислугу, что он никого не мог толком запомнить.
 Миссис Вансдейл с ее деньгами вряд ли сама убирала туалет.
 Покачав головой, Остин сосредоточился на пожилой даме, которая продолжала с интересом изучать его. Когда же ей надоест это занятие? И какие качества посетителей мужского пола ее, собственно, интересуют? Он не понимал, что происходит, но ему, разумеется, хотелось положить конец бесцеремонному разглядыванию.
 — Я хотел бы увидеть миссис Вансдейл.
 Дверь открылась пошире.
 — Для начала вам придется поговорить со мной, молодой человек. На меня возложена именно такая обязанность в этом доме.
 Остин задохнулся, опасаясь, что глаза у него выскочат из орбит.
 — Я пришел повидаться с миссис Вансдейл, — охрипшим голосом повторил он.
 Впрочем, он уже не был уверен, что хочет этой встречи. Может, лучше забыть обо всем этом, наплевать на то, что сообщил ему Джек, и…
 — Вы были в заключении?
 — Нет! — выпалил Остин, не успев собраться с мыслями.
 Что это, черт побери, за вопрос? Он нахмурился. Однако женщина ничуть не испугалась мрачного выражения на его физиономии, наоборот, просияла улыбкой.
 — Отлично, в таком случае у вас хорошие шансы, потому что за сегодняшний день вы первый, кто не состоит на учете в полиции. Идемте, я приготовлю вам выпить чего-нибудь холодненького, и потолкуем.
 Она повернулась и пошла через холл. Остин, несколько растерянный подобным приемом, последовал за ней.
 Женшина махнула рукой вправо:
 — Идите туда, а я сейчас принесу вам стакан лимонада.
 Остин приостановился, глядя на дверь. Может, лучше уйти? Сделать вид, что ничего особенного не произошло?
 Она вернулась, прежде чем Остин принял решение, и вручила ему высокий стакан. Зазвенели кусочки льда, и лимонад едва не выплеснулся через край.
 — Теперь все в порядке. Вам явно хочется пить. Наверное, приходится много работать? — Она подмигнула. — Как говорится, трудитесь в поте лица. А тех, кто занят тяжелым трудом, обычно одолевает жажда. Присаживайтесь, и перейдем к делу.
 Остин вошел в просторную комнату, быстрым взглядом окинул обстановку.
 Неплохо, ничего кричащего… Обойдя стороной мягкий диван, он уселся в кресло, обнаружив, что в голове у него хаос, а ноги буквально подгибаются. Он пробудет здесь немного, ровно столько, чтобы выяснить, в чем дело, а потом уйдет и забудет обо всей этой истории с его ребенком.
 А месяцев через шесть позвонит в службу социального обеспечения — разумеется, анонимно — и попросит проверить, в каком окружении растет ребенок.
 Седовласая женщина уселась в кресло напротив него и вздохнула.
 — Я миссис Мерриуэзер, экономка. Мы ищем человека выносливого и не боящегося тяжелой работы. Мы намерены платить ему достаточно, но не чрезмерно много, как вы понимаете. Предлагается отдельное помещение для жилья, квартирка над гаражом, но питаться вы должны сами. Никаких привилегий, выходные дни как обычно, двухнедельный отпуск в то время, когда хозяйка в вас не нуждается…
 — Извините меня.
 Миссис Мерриуэзер моргнула.
 —Да?
 — Могу ли я переговорить с миссис Вансдейл? Мне необходимо обсудить с ней кое-что очень важное.
 Остин сам удивился любезности своего тона.
 Миссис Мерриуэзер моргнула еще раз.
 — То есть вы не заинтересованы в работе? — Настроение у нее явно упало. — А я-то надеялась… У вас такой разумный, понимающий вид… И она нуждается в телохранителе. Я понимаю, что это сложновато совмещать с работой по дому, может показаться слишком много для одного человека, но с ней легко иметь дело и…
 — Телохранителе? — Остин подался вперед, мгновенно встревожившись. Он сопоставил это слово с тем, о чем экономка толковала раньше. Теперь понятно, зачем сюда являлись встреченные им бугаи. Экономка искала мастера на все руки — и одновременно телохранителя. — Миссис Вансдейл угрожают? — спросил он с тревогой.
 Такая возможность и в самом деле встревожила его, чему он тем не менее удивился. Но ведь она вынашивала его дитя! Его ребенку угрожала опасность!
 Остину показалось, что он заметил в глазах у домоправительницы знакомый блеск. Ему только и не хватало еще одного чокнутого благодетеля вроде Джека! То бишь благодетельницы.
 — Ну, не совсем так, но было несколько звонков… — Остин раскрыл рот, и экономка перешла на шепот: — Я не говорила ей о них из-за ее положения. Миссис Дейл — так ее называет прислуга — ждет ребенка. Не хотелось ее беспокоить.
 Остин потер подбородок, сдерживая смех, который вызывала у него явная комичность ситуации. Если он позволил бы себе расхохотаться, эта женщина сочла бы его психом и выставила из дома.
 Он осторожно поставил стакан на кофейный столик и приготовился дать ответ. Он надеялся, что не раскается в своем решении.
 Но подозревал, что раскается.




 Глава 3


 Кэндис стояла в дверях патио, ведущих из ее спальни к бассейну, и, отодвинув уголок тяжелой шторы, наблюдала за мужчиной, который чистил бассейн. Она позволяла себе эти маленькие шпионские штучки раз сто за последние три дня — с тех пор как впервые увидела нового работника, нанятого миссис Мерриуэзер.
 Это был тот самый художник из клиники, о котором она подумала как о вполне подходящем помощнике. Это он рыцарски избавил ее от мерзкого репортера, и он же нарисовал такой красивый рекламный щит. Но все же она тревожилась. Что привело его сюда? С какой стати художника интересует работа по дому? Кэндис холодела при одной мысли о том, что он выследил ее.
 Но ведь он мог прочитать объявление в газете или узнать от кого-нибудь об этом предложении, успокаивала она себя. И все же совпадение казалось ей очень, очень странным. Либо он и в самом деле искал работу, либо… преследовал какую-то цель. Кэндис намерена была узнать какую, но не выдавая себя. Отсюда и тайное подглядывание.
 Прикусив нижнюю губу, она смотрела, как вздуваются буграми его мускулы, когда он забрасывает сеть в воду и ведет ею по поверхности. Капли пота блестели на бронзовой коже, почти полностью открытой чужому взгляду, — на художнике были только коротко обрезанные старые джинсы, вытертые и даже порванные в нескольких, скажем, волнующих местах.
 Что у него, даже рубашек нет? Ховард не позволил бы наемному работнику шататься полуголым ни при какой погоде. Особенно если бы считал, что жена может на него натолкнуться.
 Ховард не позволил бы… Кэндис крепко стиснула в пальцах ткань шторы, сжала зубы и зажмурилась. Стоп, она не должна думать о Ховарде.
 Напряжение постепенно отпустило ее. Кэндис глубоко, с облегчением вздохнула, и, как всегда, ей стало стыдно за себя. Ховарда больше нет, он не вернется. Незачем волноваться из-за того, что он сказал бы или сделал. Ее жизнь наконец принадлежит ей самой — или будет принадлежать, когда завершится это грязное дело о завещании.
 Кэндис резким движением подняла голову и продолжила «слежку», как она про себя это называла. Рано или поздно она выяснит, чего добивается этот человек. Скверно, что она не настолько уверена в себе, чтобы появиться перед ним и прямо спросить, почему он согласился на эту работу.
 Нет, не сейчас. За год, прошедший после смерти Ховарда, она отказалась от многих старых привычек, к которым приучил ее муж, но не от привычки не вступать в разговоры с малознакомыми людьми.
 — Красивый молодой человек, правда?
 Кэндис вспыхнула и обернулась, выпустив из пальцев штору. С острым раздражением встретила понимающий взгляд миссис Мерриуэзер. Хотя что должна была подумать экономка, поймав хозяйку на том, что та подглядывает за наемным работником?
 — Я просто проверяла, как он справляется с делом, — пробормотала Кэндис, сильно сомневаясь, что сообразительная экономка примет ее слова за чистую монету.
 Миссис Мерриуэзер поспешила отойти к огромной хозяйской кровати в стиле королевы Анны. Она положила на стул стопку чистого белья, расправила складочки на переднике и кивнула в сторону окна:
 — Он не очень хорошо умеет чистить бассейн.
 — И подстригать живую изгородь, — сухо добавила Кэндис, почувствовав облегчение оттого, что экономка явно не собиралась комментировать ее неслыханное поведение.
 С того самого дня, как родственники Ховарда оспорили его завещание, судья заморозил активы до тех пор, пока не будет вынесен вердикт по делу. Кэндис волей-неволей вынуждена была сократить весь штат домашней прислуги, за исключением миссис Мерриуэзер.
 Однако обе женщины скоро поняли, что не могут делать сами абсолютно все, надо было кого-то приглашать. Объединив усилия, они придумали найти и нанять мастера на все руки, который умеет все понемножку.
 Их план явно давал осечку.
 Миссис Мерриуззер покачала головой, увенчанной шапкой седых, туго подвитых кудрей, и принялась застилать постель Кэндис.
 — Насчет изгороди я с вами согласна. Посмотрели бы, что получилось после его стрижки. Настоящий зоопарк. Я, во всяком случае, видела там и слона, и страуса. Он, может, и не умеет как следует подстригать кусты, зато умеет придать им форму.
 — Это потому, что он художник.
 Кэндис готова была как следует стукнуть себя, едва у нее вылетели эти слова Ей не нужны были расспросы миссис Мерриуэзер, совершенно не нужны! Увы, она поздно спохватилась.
 Миссис Мерриуэзер надела чистую наволочку и бросила подушку на постель.
 — Вы его знаете? — спросила она, впиваясь испытующим взглядом в Кэндис.
 Та потихоньку вздохнула, вынужденная признать свое поражение.
 — Встретила на прошлой неделе в клинике. Он был на улице — рисовал рекламный щит. Это он не позволил наглому репортеру последовать за мной в здание.
 Экономка встревожилась, услышав эту новость.
 — Вы не думаете, что он выследил вас? Может быть, стоило бы попросить полицию проверить, кто он такой?
 — Нет, я…
 — А я считаю, что это необходимо. Говорю вам, миссис Дейл, что не верю семейке мистера Ховарда ни на грош. Нет и нет!
 — Они не посмеют причинить вред ребенку. К тому же мне известно, что доктор Джек лично знает этого человека.
 Кэндис ненавидела себя за то, что голос ее дрожит. Она была далеко не так уверена в себе, как старалась показать экономке, и не могла забыть крик, который слышала, когда возвращалась за своей сумочкой. То не был голос Джека Круза, то был голос художника. Грубый и злой. Очень злой.
 Миссис Мерриуэзер собрала снятое с постели белье и подошла к Кэндис с таким знакомым озабоченным выражением на лице.
 — Не стесняйтесь быть осторожной, миссис Дейл. Стоит вам оступиться, и эти Вансдейлы заграбастают все денежки мистера Ховарда, не дожидаясь судебного решения, — сказала она.
 Кэндис попыталась ее успокоить:
 — Я буду осторожной. И тем не менее не стоит шарахаться от каждой тени.
 Резким движением миссис Мерриуэзер повернула голову к окну.
 — Вы сами видите, что он вовсе не тень. Такой большой, сильный мужчина вполне может разорвать женщину на две половинки. Если бы я знала, то не стала бы его нанимать, Кэндис почувствовала необходимость защитить художника, поскольку сама посеяла семена подозрения.
 — Он кажется вполне мирным…
 — Мы с вами здесь совсем одни.
 — У нас есть соседи.
 — Вы воображаете, что они нас услышат? Целых два акра густых зарослей окружают дом!
 Кэндис начала нервничать. Чего доброго, она скоро станет такой же нервной, как экономка. В результате в доме окажутся две психопатки вместо одной.
 — Не стоит относиться к нему с необоснованной подозрительностью, — как можно тверже заявила она. — Это было бы несправедливо.
 Экономка округлила глаза.
 — Кому придет в голову рассуждать о справедливости, если нас с вами найдут мертвыми в постелях?
 Сильный всплеск прервал их жаркий спор. Обе женщины замерли на месте. Кэндис вопросительно уставилась на экономку, а та на нее.
 — Вы думаете, он… — Кэндис двинулась к дверям, ведущим в патио, экономка последовала за ней. — Вы полагаете, он упал? — шепотом спросила Кэндис, отодвигая штору.
 — Я бы не удивилась, — ответила миссис Мерриуэзер и прижалась носом к стеклу.
 Обе одновременно охнули. Мастер на все руки, отчаянно барахтаясь в воде, шел ко дну на том конце бассейна, где было глубоко. Голова его скрылась под водой, потом он вынырнул, хватая ртом воздух.
 — Помогите!
 Кэндис так и подпрыгнула от этого сдавленного, булькающего выкрика.
 — Господи, он не умеет плавать!
 Миссис Мерриуэзер прижала ладонь к груди.
 — О Боже, я тоже не умею! А если это просто уловка, чтобы заманить вас в бассейн и утопить?..
 Но Кэндис ее не слушала. Отперла защелку и с такой силой толкнула раздвижную стеклянную дверь, что нечаянно ударила миссис Мерриуэзер. Человек тонул, так что некогда было беспокоиться о тайных происках врагов.
 Кэндис поспешила к дальнему концу бассейна, где до этого работал их новый помощник; сердце у нее едва не выскакиваю из груди. Толстенькая экономка едва поспевала за хозяйкой. Оглядываясь по сторонам, Кэндис искала что-нибудь подходящее, что можно было бы протянуть барахтающемуся в воде мужчине в качестве средства спасения. Нашла довольно длинный шест и, наклонившись над водой как могла дальше, протянула утопающему.
 — Хватайтесь! — выкрикнула она дрожащим от страха голосом.
 В ответ он булькнул и снова ушел под воду. Неужели в третий раз? Уже некогда было раздумывать о том, достаточно ли она сильна, чтобы спасти человека. Надо было попытаться. Кэндис сбросила домашние туфли и прыгнула в бассейн, задохнувшись, когда нагретая солнцем вода сомкнулась вокруг нее и мгновенно пропитала дорогие полотняные брюки и тонкую шелковую блузку. Она вынырнула на поверхность и подплыла к тонущему мужчине. Подхватила его под мышки и тянула вверх, пока голова его не поднялась над водой.
 Он боролся, но, слава Богу, боролся не с ней. Когда он выплюнул воду и глотнул воздуха, Кэндис почувствовала прикосновение грубой ткани его шорт к своим бедрам. Тонкая материя ее брюк облепила ее, точно вторая кожа, и не защищала от этого до странности интимного контакта. Кэндис отвела ноги в сторону, продолжая поддерживать мужчину. Потом она поплыла к бортику бассейна, волоча спасенного за собой. Добравшись до бортика, приподнялась, чтобы выровнять дыхание. Вода помогала ей удерживать тело мужчины на поверхности.
 Он повернулся в воде, и рука его скользнула по ее животу, словно человек искал, за что уцепиться. Кэндис замерла, сказав себе, что это простая случайность и в прикосновении нет ничего личного. И он, разумеется, еще не пришел в себя, поэтому так долго не убирает руку. Она взяла его за руку и посоветовала ухватиться за бортик и подержаться, пока не придет в себя.
 Он вяло подчинился, видимо, все еще ошеломленный происшедшим. В конце концов Кэндис заметила, что он задышал ровнее, но продолжала наблюдать за ним, справляясь с собственной одышкой. Происшествие порядком напугало ее.
 — Миссис Дейл, вы хорошо себя чувствуете? — Миссис Мерриуэзер, стоя поодаль, пристально наблюдала за хозяйкой, причем вид у экономки был крайне встревоженный. — Вы же знаете, что вам нельзя поднимать тяжести.
 — Это было не тяжело, миссис Мерриуэзер. Вода…
 Кэндис выжала намокшие волосы, заметив, что художник сделал то же самое. Да, он явно пришел в себя. Глаза уже не такие дикие, и отплевываться перестал.
 — Я схожу за полотенцами. — Миссис Мерриуэзер, перехватив взгляд Кэндис, посмотрела на нее многозначительно и добавила погромче: — Я очень скоро вернусь и буду в пределах видимости. Вон там, в раздевалке.
 Кэндис подавила смешок, прикрыв рот мокрой ладонью, сделав вид, что откашливается. Человек чуть не утонул, а экономка все еще уверена, что он может убить их обеих!
 — Что вас насмешило? — услышала она вопрос, заданный немного резким тоном.
 Кэндис обернулась, отпустила бортик бассейна и держалась на плаву, пока не встретилась взглядом с мастером на все руки. Ярко-синие глаза, обрамленные прямыми черными ресницами, смотрели на нее с нескрываемым любопытством и, кажется, с намеком на осуждение.
 Это смутило Кэндис.
 Собственно говоря, почему он ей даже спасибо не сказал? Снова ухватившись одной рукой за бортик, она другой убрала с лица мокрые пряди волос и посмотрела в сторону раздевалки.
 — Да так, пустяки, — сказала она, продолжая висеть на одной руке у края бассейна, и попыталась свободной рукой прикрыть грудь, вдруг сообразив, что намокший шелк ее блузки полностью прозрачен и что в любой момент несостоявшийся утопленник может опустить глаза и увидеть…
 Кэндис нервно откашлялась, от всей души желая, чтобы поскорее вернулась экономка с полотенцами.
 — Вы себя хорошо чувствуете? — спросила она.
 — Отлично. Благодарю вас.
 Одним мощным прыжком, от которого у Кэндис дух захватило — она едва не вскрикнула, — мужчина взлетел в воздух и грациозным движением встал на дорожку возле бассейна. Отряхнулся, как мокрая собака, убрал золотистые пряди волос с загорелого лица.
 — Дайте мне руку, — скомандовал он негромко, глядя на Кэндис сверху вниз.
 Молодая женщина повиновалась и тихонько ахнула, когда он поднял ее из воды так легко, будто она ничего не весила. Когда она встала на землю, он поддержал ее, крепко обхватив ладонями за талию. Кэндис понимала, что это не более чем вежливость, но невольно вздрогнула, вспомнив слова миссис Мерриуэзер: «Такой большой, сильный мужчина вполне может разорвать женщину на две половинки».
 Кэндис прогнала от себя пугающую мысль и решила заняться тем, чем не занималась долгое время, — нормальным разговором с кем-то помимо экономки, Джека Круза и своего адвоката.
 — Как я полагаю, мы квиты.
 Он не стал изображать непонимание. Легкая улыбка появилась на губах при воспоминании о случае возле клиники.
 — Ну, не знаю. Я бы назвал сделку неравноправной. На одной чаше весов моя жизнь, а на другой всего лишь избавление от вмешательства докучливого репортера в ваши личные дела.
 — Миссис Мерриуэзер не сообщила мне вашего имени, — решилась заметить Кэндис, слегка отклонившись назад.
 Он немедленно опустил руки, и Кэндис задышала свободнее. Она определенно ошибалась насчет того, что их новый работник с ней заигрывает. Он смотрел ей в лицо с испытующей напряженностью, такой сильной, что у нее невольно возник вопрос: а что ему, собственно, нужно? Секунду спустя мужчина слегка кивнул, как бы подтверждая, что удовлетворен увиденным.
 Наконец он оглянулся на раздевалку, но не успела Кэн-дис расслабиться, как он снова уставился на нее и протянул правую руку:
 — Я Остин Хайд.
 Голос глубокий, низкий — такой, каким она его помнила. Помедлив, она положила свою руку на его ладонь, а он нежно пожал ее пальцы. Дрожь от этого слабого рукопожатия отдалась в груди Кэндис, и сердце ее сильно забилось.
 Эта пугающая реакция вернула молодую женщину к реальности. Она подумала о необходимости быть осторожной. Перед ней стоял мужчина — сильный мужчина. Сильный не богатством, но телом и душой. Линия твердо очерченного подбородка сказала ей об этом. Она высвободила свои пальцы и скрестила руки на груди. Волевой. Требовательный. Повелевающий… Последним она была сыта по горло.
 Рядом послышался звук затворяемой двери. Миссис Мерриуэзер появилась из раздевалки с грозным выражением на лице и с двумя маленькими полотенчиками в руках.
 — Теперь я ничуть не жалею о том, что избавилась от Мисти, — заявила она. — Я ей постоянно твердила: «Мисти, следи за тем, чтобы в раздевалке всегда было много полотенец». Но разве она слушала? Ничего подобного.
 Кэндис взяла одно полотенце и принялась вытирать волосы, избегая смеющихся глаз мистера Хайда.
 — Так вы не умеете плавать?
 Миссис Мерриуэзер выглядела разочарованной, хотя Кэндис прекрасно знала, что воды она сама боится едва ли не больше, чем ядовитых змей.
 Хайд ответил экономке, однако при этом не сводил глаз с Кэндис. Она вздрогнула и прижала полотенце к груди.
 — Никак не могу освоить правильные приемы. Должно быть, у меня был плохой учитель.
 На что он намекает? Кэндис поспешно отвела глаза в сторону. Разумеется, он не имел в виду, что она должна учить ею плавать! Годы уединения превратили ее в настоящую отшельницу. Она не знает, как вести себя с мужчинами, и не в состоянии разобраться, что у человека на уме. Тем не менее, твердо напомнила она себе, ей этого и не надо знать.
 Миссис Мерриуэзер продолжала таращиться на Остина.
 — Я считаю, что вам лучше держаться подальше от бассейна, пока вы не научитесь. Миссис Дейл не в таком положении, чтобы вытаскивать из воды здоровяков вроде вас!
 Он не обиделся на это замечание, скорее счел его забавным. Взял с шезлонга вылинявшую майку-безрукавку и небрежно натянул на себя.
 — Беременность вовсе не обязательно делает женщину чем-то вроде инвалида.
 Экономка нахмурилась. Кэндис спрятала улыбку под полотенцем и старалась не очень пялиться на играющие мускулы мистера Хайда, который явно не догадывался, какой отпор сейчас получит от миссис Мерриуззер — матери троих детей.
 — Да неужели? — с откровенной насмешкой вопросила та. — Вы очень много знаете о беременности? Вы женаты, и у вас есть дети? Что-то не помню, чтобы вы упоминали об этом в нашем первом разговоре.
 Кэндис задержала дыхание и твердо сказала себе, что это ее не касается и совершенно ей не интересно.
 — Нет, я не женат, но эту проблему изучал самостоятельно.
 Дыхание Кэндис со свистом вырвалось из сжатых зубов. Итак, он не женат. Это ее абсолютно не касалось, и вовсе не потому она испытывала облегчение. То есть, конечно же, все к лучшему. Хайд не обременен семейными заботами, значит, может целиком посвятить себя многочисленным делам, которые требуют его внимания.
 Как, например, незаконченная детская комната.
 Кэндис, в еще не утраченном приливе уверенности в себе, обратилась к Остину:
 — Мистер Хайд, не хотите ли зайти в дом и выпить стаканчик лимонаду? Мне надо кое-что обсудить с вами.
 — Но, миссис Дейл! Вам нельзя…
 — У нас ведь есть лимонад? — Кэндис подняла одну бровь, пытаясь знаком дать экономке поручение. Она хотела выяснить, почему мистер Хайд здесь и зачем нанялся на службу. И вообще ей надоело шпионить. — Я уверена, что мистеру Хайду надо освежиться после такого приключения. — Она бросила на Остина мимолетный взгляд. — Не правда ли, мистер Хайд?
 Кэндис мысленно дивилась собственной храбрости, но в этом мужчине было нечто располагающее к доверию. И к тому же он ведь избавил ее от репортера.
 Глаза у Остина сверкнули; он провел полотенчиком по лицу и шее, а потом заткнул его за пояс своих импровизированных шорт.
 — После того как я наглотался хлорированной воды, было бы неплохо выпить лимонаду.
 Миссис Мерриуэзер поняла, что потерпела поражение в споре. Однако выражение ее лица говорило о многом, и Кэндис знала, что позже получит хороший нагоняй и выслушает целую лекцию по поводу того, что пригласила в дом почти незнакомого мужчину.
 — Ладно, у меня есть время приготовить пару сандвичей, — неохотно проговорила экономка. — Но сначала поменяю белье в вашей спальне, миссис Дейл, и запру комнату. А вы немедленно переоденьтесь в сухое, слышите?
 — Да, мэм. — Кэндис одарила экономку дерзкой усмешкой. — Мы скоро будем готовы.
 Экономка удалилась, а вместе с ней улетучилась и храбрость Кэндис. Впервые за несколько лет она осталась наедине с посторонним мужчиной, а не с Ховардом. Подобрав свои домашние туфли и прижав их вместе с полотенцем к груди, она повернулась к Хайду. Он стоял перед ней в непринужденной позе, засунув за пояс большие пальцы рук. Солнечные лучи падали на светлые волосы, сверкали в капельках воды на плечах.
 Кэндис старалась не смотреть на него, но это оказалось невозможным, как было невозможным все последние три дня. Ховард был худощавым мужчиной с неразвитой мускулатурой. Мистер Хайд выглядел крепким и словно отлитым из бронзы. Мускулы напрягались при любом его движении, и Кэндис ужасно хотелось провести по ним пальцами.
 Она облизнула пересохшие губы и заставила себя посмотреть ему прямо в лицо. «Он понимает, — внезапно подумала она. — Знает, о чем я собираюсь его спросить».
 Однако, решила она про себя, обратной дороги нет. Она не будет чувствовать себя уверенно и свободно, пока не выяснит, что нужно. Кэндис глубоко вздохнула и проговорила:
 — Почему вы здесь?


* * *

 Остин задавал себе тот же самый вопрос с той самой минуты, как миссис Мерриуэзер ошиблась, приняв его за человека, ищущего работу по объявлению. Решение дать согласие было импульсивным, как и решение Джека, и эта мысль мучила Остина до крайности.
 Что он здесь делает? Шпионит за будущей матерью своего ребенка? Ждет подходящего момента, чтобы рассказать правду? «Миссис Вансдейл, мне тяжело сообщать вам неприятную новость, но я отец вашего ребенка». Ха! Она наберет 911 с такой быстротой, что он глазом моргнуть не успеет, как окажется в наручниках или в смирительной рубашке.
 Поступая на работу, он надеялся побольше узнать о Кэндис и со временем придумать, как быть с этой невероятной ситуацией. План не сработал — она держалась замкнуто, укрывалась в своем большом стерильном доме и, вероятно, строила бог знает какие планы насчет его ребенка.
 И вот она перед ним во плоти — мокрой плоти, — и он в состоянии сосредоточиться только на том, чтобы держать в узде свое либидо. Миссис Вансдейл была сама женственность, вплоть до едва выступающего холмика на животе. Остин скрипнул зубами, вспомнив, как она напряглась, когда он дотронулся до этого холмика — до их ребенка. Быть может, почувствовала отвращение? Ведь в конце концов он, Остин, отнюдь не тот обходительный, опытный, богатый хлыщ, каким был ее муж.
 Итак, зачем он здесь? Отличный вопрос. Но у него нет ответа. Во всяком случае, сегодня.
 Он пожат плечами, решив, что полуправда все же лучше, чем явная ложь.
 — Зарабатываю на жизнь.
 Кэндис нахмурилась: очевидно, ответ не удовлетворил ее. Что она думает? Что он выследил ее до дома, как охваченный похотью щенок? Или что он работает на ее врагов, на других Вансдейлов? Остин подозревал, что экономка именно так и считает.
 Как же их ошарашит открытие, что они обе глубоко заблуждались!
 Внезапно Остина посетило вдохновение: он вспомнил, как экономка в их первом разговоре упомянула о том, что ее хозяйка нуждается в телохранителе. Можно ли найти способ лучше узнать истинную Кэндис Вансдейл, чем убедив ее, что он заботится о ее благосостоянии и способен защитить ее?
 Взяв инициативу на себя, Остин двинулся по направлению к дому со словами:
 — Надо идти, пока миссис Мерриуэзер не явилась искать нас.
 Он улыбнулся в надежде, что и она расслабится. Кэндис, не попросив его о помощи, принялась надевать тапочки: стоя на одной ноге, натянула правую, потом точно так же левую. Необычное поведение для богатой женщины — тем более такой красивой.
 Они шли рядом, и тут Кэндис сыграла Остину на руку, заметив:
 — Она очень беспокоится обо мне.
 — Я тоже.
 Кэндис остановилась как вкопанная; на лице у нее было написано такое удивление, что не поверить в его искренность было невозможно.
 — Вы? Почему?
 Так, теперь делай свой ход — и не ошибайся! Остин как мог изобразил на своей физиономии полное недоумение.
 — Право, и сам не знаю. Когда я впервые увидел вас в клинике, то инстинктивно почувствовал, что вы нуждаетесь в человеке, которому можно доверять. Потом Джек мимоходом упомянул, что вы хотите нанять помощника, и показал мне объявление в газете, а поскольку я как раз искал работу…
 Он не договорил, предоставив ей самой делать соответствующие выводы. Не забыть бы предупредить Джека, о чем он может говорить, а о чем нет.
 Она снова пошла вперед, Остин тоже. Немного погодя Кэндис спросила так тихо, что он едва разобрал слова:
 — А вам я могу довериться?
 Это было сказано с такой тоской, надеждой и страхом, что Остин почувствовал себя последним мерзавцем.
 От ответа его избавило жужжание появившегося над домом вертолета. Оба они одновременно запрокинули головы и приложили ладони козырьком, чтобы посмотреть на небо.
 Остин сразу распознал по белым и голубым полоскам вертолет, принадлежащий четвертому телеканалу новостей, а Кэндис схватила своего спутника за руку и бросилась бегом к задней двери дома, до которой оставалось всего несколько ярдов. Она увлекала Остина за собой с неожиданной силой. В голосе у нее прозвучала откровенная паника, когда она выкрикнула:
 — Скорее, они не должны увидеть нас вместе!
 — Но почему, черт побери? — крикнул он в свою очередь, от души желая, чтобы под рукой у него был мощный пожарный шланг.
 — Скандал!
 Остин сдвинул брови, услышав этот ответ, и последовал за Кэндис в предусмотрительно распахнутую экономкой дверь. Конечно же. Как он мог забыть?
 Деньги. Все дело в деньгах.




 Глава 4


 — Мерзкие стервятники! Миссис Дейл никому не причинила зла, почему они не оставят ее в покое? Она даже не может спокойно прогуляться у себя в саду — из-за кустов вот-вот выскочат газетчики и защелкают своими фотоаппаратами. А теперь еще вертолет!
 Глядя на то, как экономка яростно что-то шинкует на кухонном столе, Остин был вынужден признать, что вертолет — это уж чересчур. Как говаривали в старину, нет дыма без огня.
 Печально известная вдова ушла переодеваться, оставив его в промокших шортах и майке наедине с рассерженной экономкой. Впрочем, он вполне мог поладить с миссис Мерриуэзер: надо было просто сидеть молча и слушать.
 — Бедняжка совсем бледная, и неудивительно — целыми днями сидит дома! Она нуждается в свежем воздухе и солнечном свете, но не может выйти погулять.
 Бледная? Без свежего воздуха и солнечного света? Это Остину не понравилось. Вредно для здоровья. И все потому, что Кэндис боится репортеров. Вот, значит, почему она не смела выйти из дома с тех пор, как он здесь. Трудно ее осуждать за это, если…
 — Что тут плохого, если она хочет ребенка? — продолжала возмущаться миссис Мерриуэзер, не оборачиваясь. — Даже после того, как мистер Ховард умер? Я вырастила троих после смерти моего Джима, и миссис Дейл с этим справится. Кроме нас двоих, этому ребенку никого больше не надо.
 Угу. Кроме них двоих, стало быть? Это Остину тоже совсем не понравилось. Он невольно поежился, представив себе, каково его чаду будет расти в такой компании — мать-отшельница и сержант в юбке. В этом вот дворце, осаждаемом газетчиками, телерепортерами и жадными до денег родственниками.
 — Почему бы ей снова не выйти замуж?
 Остин не сообразил, что высказал вслух то, о чем думал, пока миссис Мерриуэзер не обернулась и не пронзила его взглядом, способным заморозить его мокрые шорты. С опозданием вспомнил — Джек говорил, что вдова не хочет выходить еще раз замуж. Никогда. Но почему? Остин взглянул на нож в руке у миссис Мерриуэзер и не стал повторять вопрос. Она же не знает, что его это близко касается.
 «Но куда запропастилась пресловутая миссис Вансдейл? Слишком долго она переодевается», — подумал Остин, уставившись с самым невинным выражением в немигающие глаза экономки. Надо надеяться, пожилая дама просто сочтет его грубым мужланом, который забылся и задал неуместный личный вопрос о своей нанимательнице.
 Миссис Мерриуэзер продолжала молча смотреть на него, словно решала его судьбу.
 Забавно, во время их первого разговора эта воинственная бабулька хлопала ресницами, словно влюбленная школьница. Теперь она смотрит на него так, будто на лбу у него выжжено клеймо преступника. Может, спросить, где тут ванная, и пойти проверить?
 Вернее, одна из многих туалетных комнат. По крайней мере его ребенку будет где пописать в горшочек… Черт побери, в этом непривлекательном и даже отталкивающем строгом доме нет места, где ребенок рос бы и играл. Он должен был это знать. Джек должен был это знать. И о чем только братец думал? Впрочем, думать Джеку нечем — у него просто нет мозгов, во всяком случае, здравого смысла.
 И все же это непростительно. Злосчастный кретин!
 Остин чуть было не нахмурил лоб, но вовремя спохватился и сложил губы в неестественно сладкую улыбку. Он должен был во что бы то ни стало обворожить старую воительницу и узнать мать своего ребенка настолько, чтобы принять решение.
 Решение… Какое? Черт побери, если сам это знает. Но обязан принять его любой ценой. Умри, но не сдавайся!
 Он подскочил на стуле, когда миссис Мерриуэзер со стуком водрузила на середину стола тарелку сандвичей, а следом за ней два высоких стакана с лимонадом.
 Сандвичи напомнили Остину, что он ничего не ел с самого утра, пропустив ленч. И тут, заурчав, заявил о себе пустой живот.
 — Во имя Спасителя, приметесь вы наконец за еду? Я отлично слышу, что ваш желудок требует своего!
 Остин улыбнулся в ответ на слова экономки, сказанные шутливо-благодушным тоном. Она явно простила ему его оплошность.
 — Спасибо, я подожду миссис Вансдейл.
 — Миссис Дейл. — Миссис Мерриуэзер сложила посудное полотенце, которым протирала и без того сияющие чистотой дверцы шкафчиков. — Именно так называют ее служащие. Вансдейл — это слишком длинно.
 В сущности, она хотела дать ему понять, что такая честь не для него, но Остин проглотил свою гордость.
 — Ладно, значит, миссис Дейл, — покорно повторил он, памятуя о своем намерении поладить с экономкой.
 На самом деле он предпочел бы называть свою нанимательницу просто Кэндис и усмехнулся, вообразив, какую мину состроила бы миссис Мерриуэзер, позволь он себе эту неслыханную дерзость. Вот была бы потеха! Но если он хочет чего-то добиться, надо вести себя хорошо и быть любезным не только с миссис Дейл, но и с ее преданной служанкой.
 — Простите, что заставила вас ждать, — послышался у него за спиной теплый глубокий голос.
 У Остина по спине побежали мурашки. «Господи, этот голос даже монаха введет в соблазн, — подумал он, медленно оборачиваясь. — Не говоря уже обо всем остальном, кроме голоса».
 Сначала он посмотрел на обутые в сандалии ноги, потом поднял взгляд на безупречно сшитые с великолепно заглаженными стрелками брюки и блузку из тонкого шелка, почти такую же, какая была надета на ней прежде. Одна пуговка случайно осталась незастегнутой, и жаркий взгляд Остина на мгновение проник сквозь петельку к груди Кэндис. По какой-то неведомой причине этот маленький промах разрушил образ совершенной недотроги и навел Остина на мысль о шелковых простынях и обнаженных телах.
 Ее.
 И его.
 Телах разгоряченных, влажных, переплетенных одно с другим.
 Уже не впервой Остин ощутил в этой женщине скрытый огонь, о котором, возможно, она сама не подозревала. Но он его чувствовал — безошибочно!
 Она высушила волосы и скрепила их заколкой на затылке, лишь несколько золотистых прядей спускались челкой на лоб, а остальные свободно падали на спину шелковистым каскадом. И в воображении Остина возникли новые запретные эротические картины при мысли о том, как выглядели бы эти волосы растрепанными.
 Остин перевел взгляд на ее порозовевшее лицо, и его поразило, что Кэндис смотрит на него с беспокойством и даже страхом, — ни следа уверенности в себе, которую он ожидал увидеть.
 Что, черт возьми, это значит? Она красивая женщина, безусловно, привыкшая к вниманию со стороны особей противоположного пола.
 — Мистер Хайд, я…
 — Остин! — почти прорычал он, все еще пытаясь понять, почему она так на него среагировала.
 Кэндис села на стул напротив него, глядя куда угодно, только не в его направлении. Смущенная, встревоженная. Однако голос ее звучал твердо и до смешного чопорно, когда она сообщила:
 — Мне удобнее называть вас мистером Хайдом.
 Остин смотрел на ее склоненную голову, борясь с желанием протянуть руку, расстегнуть три верхние пуговки у нее на блузке и снять заколку с волос. Эту леди надо бы научить расслабляться, решил он. В конце концов, если ей предстоит воспитывать его ребенка…
 — Откуда вы узнали, что я беременна?
 Задавая вопрос, она быстро взглянула на Остина, вероятно, надеясь застать его врасплох. Ладно, пусть она богата, пусть необыкновенно красива, но ей не удастся его перехитрить.
 С самым простодушным выражением лица Остин потянулся за сандвичем.
 — Ну, во-первых, я слышал, что кричал корреспондент «Сакраменто стар» возле клиники. — Это не было ложью, зато дальнейшее — чистым враньем. — И сама миссис Мерриуэзер подтвердила это в нашем собеседовании.
 Остин запустил зубы в сандвич и раскусил нечто хрустящее. С осторожностью приподнял верхний кусок хлеба и заглянул внутрь.
 — Огурцы, — торжественно объявила миссис Мерриуэзер. — Миссис Дейл нуждается в овошах.
 Остин заставил себя проглотить кусочек огурца. Он терпеть не мог огурцы, но скорее провалился бы в ад, чем доставил миссис Мерриуэзер удовольствие узнать об этом. Перехватив взгляд Кэндис, он подмигнул. Она порозовела и почти улыбнулась.
 Так. Она поддается. Он знал, что добьется своего. Через пару недель верхняя пуговица будет расстегнута. Проглотив еще кусок сандвича. Остин спросил:
 — А вы не собираетесь поесть?
 Ей необходимо питаться как следует. Она такая худенькая, а ведь ребенок растет… Где-то он читал, что будущая мать должна есть за двоих.
 Кэндис покачала головой и слегка сдвинула брови.
 — Я уже ела, благодарю вас.
 Несколько кусочков моркови и стебелек сельдерея — это значит поела? Леди явно нуждается в присмотре, и он как раз тот мужчина, который может за всем этим проследить. И не желает, чтобы его ребенок оказался недокормышем. Остин пододвинул к ней тарелку с сандвичами, но Кэндис вернула ее на прежнее место. Внезапная искорка недовольства в ее глазах удержала Остина от того, чтобы настаивать. Не пришел еще час жарить во дворике мясо в гриле.
 Пока.
 — Значит, вы не читаете газет? — недоверчиво спросила Кэндис.
 — Нет. Просто нет времени на это.
 Газет он и вправду почти не читал. Они его угнетали. Особенно после того, как он прочел эту гнусную заметку о Кэндис.
 Последовало недолгое молчание, потом прозвучал новый вопрос:
 — Как давно вы знаете доктора Джека?
 Остин чуть не подавился. Схватил стакан с лимонадом и сделал основательный глоток. Эта леди признала бы более подходящим имя доктор Джекилл, если бы знала, что Джек сделал с ней.
 Решив, что смерть от удушения ему уже не грозит, Остин сказал:
 — Почти всю жизнь. Мы с ним… учились в одной школе.
 Что ж, это так и было. В одной и той же частной школе в Швейцарии. Но эту информацию, как ему почему-то казалось, миссис Дейл или грозной миссис Мерриуэзер нелегко было бы переварить.
 Он перехватил многозначительный взгляд, брошенный Кэндис на экономку, которая стояла возле кухонного стола и явно не намеревалась удалиться. Миссис Мерриуэзер издала некое подобие недоверчивого фырканья.
 Черт побери, этот сержант в юбке вряд ли верит, что человек побывал на Луне.
 — Можете связаться с Джеком, если считаете это необходимым, — добавил Остин.
 Джеку он написал все, что следует, и если этот кретин снова его подведет, он его попросту убьет. Кэндис была явно смущена.
 — В этом нет никакой необходимости, мистер Хайд. Я уверена, что вы совершенно безопасны.
 И снова фырканье миссис Мерриуэзер.
 Остин не мог отказать себе в удовольствии.
 — Вы правы. В конце концов я имел полную возможность утопить вас в бассейне.
 На сей раз миссис Мерриуэзер прямо-таки задохнулась от возмущения, зато Кэндис, к вящему наслаждению Остина, весело рассмеялась. Ее сердечный, чуть хрипловатый смех странным образом воздействовал на его паховую область.
 — Я сказал что-то смешное?
 Кэндис, все еще улыбаясь, опередила миссис Мерриуэзер, которая намеревалась ответить.
 — Ничего особенного, так, одна история, я вам как-нибудь расскажу.
 — Ни под каким видом! — С этими словами миссис Мерриуэзер схватила со стола тарелку с сандвичами как раз в тот момент, когда Остин собирался взять второй. Не успел.
 Черт, мужчина должен есть!
 — Вам пора вернуться к работе, мистер Хайд. Займитесь-ка прежде всего протечкой в трубе под раковиной. Надеюсь, вы с этим справитесь… А вы… — Экономка повернулась к Кэндис, которая безуспешно пыталась изобразить раскаяние. — А вам пора отдыхать, миссис Дейл. Я считаю, что для одного дня вам вполне хватило беспокойства. Нужно полежать в постели. Вы можете воспользоваться восточной комнатой для гостей наверху, чтобы наш великий труженик не беспокоил вас шумом и грохотом, которые он поднимет.
 Остин ухитрился за спиной у рассерженной толстушки стащить с тарелки еще сандвич и подмигнул Кэндис, которая поспешила вскочить со стула и покинуть комнату. Однако он успел заметить ее улыбку и улыбнулся сам, хотя миссис Мерриуэзер смотрела прямо на него.
 — Хватит глазеть, займитесь делом!
 Остин сунул в рот украденный сандвич и вытер руки о мокрые шорты.
 — Слушаю, мэм. Покажите мне трубу, и я приведу ее в порядок. У вас есть клей?
 Миссис Мерриуэзер чуть не уронила тарелку. Рот ее округлился, но прежде чем она набросилась на Остина, тот поднял руку.
 — Я пошутил.
 Вот именно. Пошутил. Разве он не справится с какой-то там трубой? Неужели это так сложно?


* * *

 Спать? Ха! Невозможно, если думаешь только о том, что Остин Хайд сидит внизу, все еще облаченный в мокрые шорты, облепившие его… все! Кэндис нервно рассмеялась, но тотчас умолкла при звуке тихих шагов в коридоре.
 Это миссис Мерриуэзер, решила она, проверяет, действительно ли хозяйка спит, как было велено. Кэндис закрыла глаза и постаралась дышать ровно — немалый подвиг, если учесть, какие на удивление шалые мысли ее одолевали.
 Дверь почти неслышно приотворилась и через несколько секунд закрылась с легким щелчком. Кэндис выждала добрых пять минут, прежде чем встать с постели и подойти к окну. Тихонько приподняла жалюзи и удобно устроилась на диванчике у окна.
 Взгляд ее немедленно устремился на живую изгородь. Миссис Мерриуэзер была права: кусты напоминали фигуры животных. Вот он страус! А кто дальше? И вправду слон, а рядом с ним — носорог. Если мистер Хайд продолжит создание этих необычных существ, подстригая кусты, ее ребенок станет радоваться причудливым фигурам, как радуется им она сейчас.
 Мистер Хайд оказался вовсе не мастером на все руки и к тому же не умеет плавать. Зато он ее смешит. И хотя миссис Мерриуэзер ничем этого не показывала, Кэндис подозревала, что и она расположена к их новому помощнику.
 Ради чего он здесь? Из-за денег, как он заявил, или правда заключается в его словах о том, что, по его мнению, она в ком-то нуждается? В друге, в настоящем надежном друге.
 Странная, щемящая боль пронзила ее сердце при мысли о такой возможности. Иметь рядом защитника, который заботился бы о ней, но по-другому, чем миссис Мерриуэзер, в качестве… кого?
 «Хватит мечтать», — сказала себе Кэндис. Она ценой тяжелого опыта уже научилась тому, как жестоко ранит крушение неоправданных иллюзий.
 Кэндис принудила себя сопоставить факты, перечислила в уме причины, по которым такой человек, как Остин Хайд, не мог искренне желать заботиться о ней. Для начала они почти незнакомы. И она беременна. Ее обвиняют в том, что ребенок нужен ей, только чтобы получить деньги Ховарда. Это неправда, но многие верят. Принадлежит ли Остин Хайд к числу именно таких?
 Все они заблуждались. Кэндис хотела ребенка больше всего на свете. Отчаянно хотела еще до того, как умер муж. Он обещал ей это, и поскольку она не беременела, согласился обратиться в клинику. Кэндис не считала, что смерть освободила Ховарда от ответственности. Он должен был ей этого ребенка, она его, черт побери, заслужила, И деньги тоже.
 Адом на земле была жизнь с таким собственником, как Ховард Вансдейл. Она должна была оставить его, однако…
 Кэндис вздохнула и уставилась в окно, опершись подбородком на ладонь. За что она наказала себя? Простая истина заключалась в том, что у нее не хватило твердости бросить Ховарда. Как она могла отвергнуть человека, который, стоя на коленях, умолял дать ему еше один шанс? Ей всегда казалось, что ее долг — дать Ховарду возможность сохранить их брак.
 Снова и снова.
 Ответственность была той мощной силой, которую Кэндис познала в раннем возрасте, когда дала слово умирающей матери заботиться об отчиме. И она заботилась, несмотря на его патологическую жестокость и холодное молчание. Обязательность стала едва ли не основной чертой ее характера.
 Ничего удивительного, что богатый, искушенный Ховард Вансдейл вскружил девушке голову. Ей было девятнадцать, когда он вихрем ворвался в ее унылую жизнь и рассыпал звезды у нее перед глазами. Этот мужчина обещал любить, беречь, подарить ей весь мир.
 А она в ответ обещала любить его и не покидать. Кэндис задавалась вопросом: почему он так часто просит подтвердить второй пункт? И удивлялась: почему она стала у него третьей женой?
 Господи, какой юной и глупенькой она была тогда, как отчаянно хотела избавиться от той ужасной жизни, которой жила. Откуда ей было знать?
 Но теперь их брак в прошлом. Теперь у нее будет собственный ребенок, которого она станет воспитывать и беречь, и будут деньги Ховарда — деньги ее ребенка. И больше не придется страдать от сердечной боли и несчастного замужества. Она не допустит, чтобы ее дитя испытало то, что пережила она из-за отчима.
 Даже если родственники Ховарда выиграют дело в суде, Кэндис найдет работу и прокормит себя и ребенка. Ее дитя вырастет в атмосфере любви и заботы. Деньги для Кэндис не так важны, как безопасность ее ребенка — их с Ховардом. Она боролась с Вансдейлами за наследство для ребенка, и ей не было дела до того, кто и чему верил или не верил.
 Мысли Кэндис снова вернулись к забавному и обаятельному мистеру Хайду. Быть может, его присутствие здесь — дело рук доктора Джека. Кэндис улыбнулась этой мысли. Великодушный, добросердечный доктор. Это так на него похоже — послать сюда кого-нибудь вроде Остина Хайда, чтобы тот помогал ей, смешил ее и внушал ей чувство безопасности. Человека, которого она могла бы считать другом, забыв о принуждении, страхе или подозрениях.
 Того, кто был бы при ней до рождения ребенка и…
 Какая-то тень промелькнула в окне с быстротой, от которой у нее перехватило дыхание. Кэндис встала с диванчика и отошла на безопасное расстояние. Что-то… нет, кто-то заглядывал в ее окно. Она вгляделась — и рассмотрела чье-то лицо. Как это могло быть? Ведь она на втором этаже!
 Осторожно опустившись на колени и с отчаянно колотящимся сердцем Кэндис глянула поверх подоконника. Может, ей почудилось, ведь такое просто невозможно…
 Лицо вдруг крепко прижалось к стеклу; сплющенный нос превратил его в гротескную маску.
 Кэндис закричала.


* * *

 Еще один поворот, и он высвободит трубу. Остин выругался, не заботясь о том, что подозрительная экономка, слонявшаяся поблизости, могла его услышать. Он крепче сжал гаечный ключ. Еще одно движение и…
 Крик Кэндис эхом разнесся по дому. Потрясенный, Остин дернулся и ударился головой о раковину. Труба отвинтилась, обдав водой его и без того мокрые шорты, пол и туфли миссис Мсрриуэзер.
 Остин вскочил, не обращая внимания на льющуюся воду.
 — Что, черт побери, это было? — выкрикнул он, глядя на вытаращенные глаза экономки.
 Ошеломленная, миссис Мерриуэзер схватилась за грудь.
 — Я думаю, это миссис Дейл!
 Она развернулась и побежала к лестнице, Остин за ней. Она бежала гораздо медленнее его, и Остин, обогнав пожилую даму, крикнул через плечо:
 — Куда бежать?
 Он не имел представления, где находится. Экономка упоминала восточное крыло дома, но какая комната? Ужас гнал Остина вперед. От этого крика кровь застыла у него в жилах и сердце замерло. Видения родственников-убийц метались в мозгу.
 — В конце коридора, направо! — пропыхтела где-то позади экономка.
 Остин несся длинными скачками. Добежав до комнаты, замер в дверях. Сердце его сделало то же самое — замерло, едва он увидел на полу Кэндис, недвижимую, как труп.
 Миссис Мерриуэзер наконец догнала его.
 — Господи, что случилось?
 Остин упал на колени возле Кэндис. задрожав при виде ее бледного лица.
 — Она, кажется, в обмороке.
 Миссис Мерриуэзер бестолково топталась вокруг них.
 — Позвонить врачу?
 Остин нащупал пульс и вздохнул с облегчением: пульс был ровный и сильный.
 — Да, позвоните! Скорее! Чего вы ждете?
 Он в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Почему она упала в обморок? Что с ней? Может, что-то с ребенком? Что тогда делать? Ну почему он не дочитал треклятую книжку, которую дал ему Джек?
 Миссис Мерриуэзер уронила телефонный аппарат, подняла его и начала набирать номер, бормоча что-то себе под нос. Лоб ее покрылся множеством морщинок, она переводила взгляд с Кэндис на телефон и обратно.
 Остин осторожно взял молодую женщину на руки. Господи, да она легкая как перышко. Ничего удивительного, что она упала в обморок, — заморила себя голодом. И личико бледное как полотно. Страх охватил его, но он не переставал удивляться тому, как скоро сосредоточил все свои помыслы на этой женщине. Думал он сейчас только об одном: чтобы она скорее открыла глаза.
 Он уложил Кэндис на шелковое стеганое одеяло и обернулся посмотреть, дозвонилась ли миссис Мерриуэзер.
 Слава Богу, да.
 — Доктор Робинсон? Это миссис Мерриуэзер. Миссис Дейл упала в обморок. Она закричала, а потом мы нашли ее лежащей на полу… Да, переложили на постель. Да, мистер Хайд проверил ее пульс. — Наступила долгая пауза, после чего миссис Мерриуэзер произнесла нетерпеливо: — Да, это наемный служащий. Нет, он не был рядом с ней в тот момент. Никого не было. Насколько я знаю, никаких экстренных поводов не было. Да, она съела ленч…
 Остин обошел кровать; губы его были решительно сжаты. Он хотел получить ответы на вопросы, и получить немедленно.
 — Дайте мне трубку.
 Миссис Мерриуэзер не возражала. Она заняла место Остина у постели, стояла и то поглаживала лоб Кэндис, то похлопывала ее по безвольной руке.
 Перехватив телефон, Остин зарычал в трубку:
 — Это Остин Хайд! Я хотел бы знать, почему миссис Вансдейл упала в обморок!
 После внушительной паузы врач напомнил Остину о том, в каком положении находится миссис Вансдейл, отчего у мистера Хайда немедленно подскочило кровяное давление.
 — Я знаю, что она беременна, но почему это должно сопровождаться обмороками?
 — Возможно, она слишком много работала, — вмешалась миссис Мерриуэзер.
 Она даже вздрогнула, когда Остин вперил в нее пылающий гневом взор.
 — Работала? Какого еще дьявола ей работать? Разве вам не за это платят? Где ваши горничные? Где остальная прислуга? В таком большом доме должно быть несколько горничных.
 Он огляделся по сторонам, впервые заметив, насколько тихо вокруг. Никаких признаков чьего-либо присутствия, кроме Кэндис и миссис Мерриуэзер.
 Экономка пришла в ярость.
 — Я занята своей работой, мистер, и не могу следить за хозяйкой каждую секунду. Она часто ускользает от меня и…
 Совершенно забыв о враче, Остин, в свою очередь, вскипел гневом:
 — Вы должны были…
 — Прекратите обвинять меня, молодой человек! Что произошло с прислугой, это не ваше дело, и миссис Дейл сама скажет вам об этом, если сможет, бедняжка. На самом-то деле она переутомилась, спасая вашу бесполезную задницу, когда вы чуть не утонули в бассейне!
 При этом обвинении Остина обдало холодом. А если она права?.. Что, если его рискованная импровизация повредила Кэндис или ребенку? Он себе этого в жизни не простит!
 Слабое движение на постели прекратило их перебранку. Оба разом повернулись взглянуть на Кэндис, которая пришла наконец в себя и пошевелилась. Остин подошел поближе с чувством такого облегчения, что ему даже захотелось сесть. Кровать была слишком для этого хороша, и он опустился на пол.
 Кэндис заговорила слабо, но вполне отчетливо:
 — Это не ваша вина, мистер Хайд. Кто-то заглянул ко мне в окно. — Молодая женщина попыталась сесть, и миссис Мерриуэзер тотчас поспешила подложить ей подушки под спину. — Тот человек прижал лицо к оконному стеклу, и я ужасно испугалась. Поэтому, как видно, я и потеряла сознание.
 Буквально через секунду смысл ее слов дошел до Остина и миссис Мерриуэзер. Остин швырнул телефонную трубку и кинулся к окну.
 — Миссис Мерриуэзер, откажитесь от визита врача и позвоните в полицию, — распорядился он.




 Глава 5


 — Нет!
 При неожиданном возгласе Кэндис Остин застыл на месте, от нетерпения переступая босыми ногами.
 — Что? Не вызывать полицию? Какого дьявола…
 — Следите за вашим языком, молодой человек!
 Ни Кэндис, ни Остин не обратили внимания на замечание экономки.
 — Если вы их вызовете, — сказала Кэндис, — то завтра же все это попадет в газеты. Мне не нужно паблисити.
 — Я знаю одного парня… — Остин прервал свою речь, так как Кэндис решительно покачала головой. Черт, да она, оказывается, упряма. Он попробовал еще разок: — Этот парень мой друг, и он мог бы…
 — Нет, мистер Хайд. Никакой полиции. Я чувствую себя хорошо, а кто бы это ни был, он уже далеко.
 Кэндис решительно вздернула подбородок, и Остин понял, что своего мнения она не изменит. Ну что ж, сильная воля — качество прекрасное. Возможно, их ребенок его унаследует.
 Минуточку! Безопасность ребенка прежде всего.
 — Может, вам нужно немного подумать?
 Миссис Мерриуэзер выступила вперед, намереваясь вмешаться, однако Остин предупреждающим взглядом остановил ее. Он устал от ее запугиваний.
 — Миссис Мерриуэзер, я убежден, что после такого испытания миссис Дейл нуждается в чем-нибудь прохладительном.
 Под воздействием его пылающего взора Кэндис кивнула. Недовольно пыхтя, экономка затопала прочь из комнаты. Едва она удалилась, Остин подошел к кровати и взглянул на Кэндис сверху вниз. Женщина, которая вынашивала его ребенка, выглядела такой хрупкой и милой. А ведь она должна быть сильной и стойкой, чтобы бороться с семейкой мужа и произвести на свет младенца.
 В горле у него образовался комок. Он подумал о Джеке: хорошо еще, что его братцу повезло остаться в живых. Он здесь по вине Джека треплет нервы из-за богатой вдовы, которая могла нанять себе десяток могучих телохранителей, но ей явно не хватило сообразительности это сделать.
 Проклятый Джек!
 Остин присел на край постели и долгим взглядом посмотрел ей в глаза. Комок в горле увеличился, потому что Кэндис ответила ему взглядом больших глаз, полным одновременно силы, решительности и ранимости. Остин спросил как можно мягче:
 — Скажите, в чем истинная причина вашего нежелания обращаться к полицию? Вы узнали этого человека?
 — Нет, не узнала. — Она запнулась, прикрыла глаза, как бы собираясь с силами, а когда подняла веки, взгляд ее был твердым. — Такое посягательство уже было однажды, и полиция никого не обнаружила.
 — Но на следующий день история попала в газеты? — Остин начал понимать, почему она возражала. — Вы считаете, существует некий план, направленный на то, чтобы ваше имя трепали в печати?
 Он заметил, что Кэндис сглотнула, и черт побери, если это не пробудило в нем желание. Что такого в этой женщине? Богатые женщины никогда его не привлекали, но эта единственная…
 — Похоже, что так. А теперь, когда вы здесь…
 Так вот оно что!
 — Теперь, когда я здесь, у них появились новые возможности, верно? — Она быстро соображала, это ему нравилось. Остин потер подбородок и, скорчив подходящую рожу, произнес: — Одинокая наследница нанимает раба для любовных утех! — Кэндис рассмеялась, и Остин взял ее руку в свою; маленькая, хрупкая ручка, полная скрытой силы. — Ну, вы достаточно крутая для… — Он не договорил, опасаясь, что чисто мужской юмор покажется ей неприемлемым. Надо соблюдать дистанцию.
 Богатая, беременная и уверенная в себе вдова.
 — Для женщины? — докончила она со смущенной, но лукавой улыбкой. — Это следует расценивать как комплимент?
 — Само собой.
 Он засмеялся вместе с ней, подумав, что ему по душе юмор Кэндис Вансдейл. Может, ей стоило бы почаще падать в обморок? Нет! Он тут же отбросил эту мысль. Ни за что не хотел бы снова пережить такое.
 Понимая, что миссис Мерриуэзер может вернуться в любую минуту, Остин задал вопрос, который возник у него где-то в глубине сознания:
 — У вас нет родни, которая могла бы пожить с вами до тех пор, пока?..
 Тень промелькнула по ее лицу, вынудив Остина пожалеть о сказанном. Он никоим образом не хотел огорчать или расстраивать Кэндис. Ведь читал же он в той чертовой книжке, что любой стресс вреден для беременной женщины.
 — Моя мать умерла, когда мне было восемь лет. Остался отчим, но мы с ним редко общаемся.
 Остин почувствовал, что ей не хочется говорить об этом. Ну и хватит с него. Он просто хотел что-нибудь узнать о жизни женщины, которая родит его ребенка. Этот факт он не упускал из виду более чем на несколько секунд. Однако воодушевляла ли его по-настоящему эта идея? Черта с два!
 Безумие.
 Проклятый Джек!
 — Спасибо, что вы еще раз пришли мне на помощь.
 Ну почему она держится и говорит с ним так доверительно? Остин понимал, что, так сказать, превысил свои полномочия, но ничего не мог с собой поделать. Да, он, пожалуй, чересчур спешил, но как иначе получше узнать ее? Уж конечно, не в ту минуту, когда миссис Мерриуэзер дышит ему в затылок.
 — Вам надо почаще расслабляться. Вся эта напряженность нехороша для ребенка.
 — Правда? А что вы вообще об этом знаете?
 Остин мгновенно опомнился. В самом деле, что он знает? Нет, куда важнее, почему он это знает. Соображай скорее, Хайд!
 — Ну, мне приходилось заниматься некоторыми изысканиями.
 — Это вы уже упоминали раньше. Зачем?
 Был ли в ее голосе намек на подозрение? Нет, скорее всего это его фантазии. Надо постараться, чтобы ответ прозвучал как можно убедительнее.
 О, разумеется! Джек.
 — Видите ли, я иногда помогал Джеку, когда тот занимался на подготовительном медицинском курсе. С фотографиями, отчетными работами и прочими делами. Он собирался стать врачом.
 — Меня это не удивляет. Мистер Круз очень умный человек и прекрасный специалист в различных областях медицины.
 Ему ужасно захотелось снять поцелуем маленькую складочку у нее между бровей. Господи, как она хороша! Остин откашлялся и постарался повернуть мозги к недавнему предмету разговора. Что это было? А, как и почему он стал интересоваться проблемой беременности.
 — Во всяком случае, я полагаю, что у меня многое застряло в голове. Например, вам полезно смеяться.
 — Правда?
 — Да. И нельзя волноваться. И надо есть самую разнообразную пищу. Думаю, нам с вами стоило бы сегодня вечером отведать пиццу. Я угощаю. В моем обиталище — то есть в вашем, если быть точным, — над гаражом.
 Сердце у него колотилось очень сильно, пока он ждал ее ответа на свое смелое приглашение. Она просто мучила его, неторопливо облизывая губы.
 — Миссис Мерриуэзер…
 — Эта женщина никогда не спит? — шепотом спросил Остин, не сводя взгляда с ее губ. Им не нужна помада. Соблазнительные губы. Созданные для поцелуев. — Вы не можете улизнуть?
 Только они вдвоем. Заговорщики. Какой же он грязный пес.
 Ладно, черт побери, побуждения у него самые чистые. Он хотел поближе узнать мать своего ребенка и хотел, чтобы она была здоровой.
 Кэндис выглядела очень взвинченной, но это неудивительно. Любой человек с ее проблемами испытывал бы стрессы. Он всего лишь хотел ей помочь. Что в этом плохого? Тогда почему он говорит шепотом и оглядывается на дверь?
 — Ладно.
 Остин широко раскрыл глаза.
 — Вы согласны? Придете?
 Она улыбнулась. Это была прекрасная, обаятельная улыбка, и сердце Остина растаяло. Чертов Джек.
 — Почему же нет? Ведь я могу довериться вам, правда?
 Какой отвратительный, гнусный пошляк…
 — Мистер Хайд? — Нотка неуверенности прозвучала в ее голосе. — Могу я?..
 — Конечно, разумеется. — Его собственная улыбка была вымученной и фальшивой. — Ведь я безопасен, не так ли?
 Почти так же безопасен, как Джек со своими анализами.
 Остин встал, надеясь, что выглядит не таким виноватым, каким себя чувствует.
 — Пойду проверю кое-что, не помню, закрыл ли я воду под раковиной.
 В ответ на ее удивленный взгляд он начал было объяснять, что чинил кран, но тут до их ушей донеслось разгневанное ворчание миссис Мерриуэзер. Голос ее звучал все громче по мере того, как она приближалась.
 —…везде вода! Мне понадобится несколько часов, чтобы все убрать! Нечего сказать, мастер на все руки! Если он мастер, то я Синди Кроуфорд!
 Кэндис в полном недоумении бросила взгляд на дверь.
 — Что…
 Остин шикнул на нее:
 — Потом объясню. А сейчас мне лучше потихоньку смыться.


* * *

 Рука Кэндис дрожала, пока она накладывала на губы тонкий слой помады.
 Мистер Хайд смотрел на ее губы.
 Кэндис пригляделась к своему отражению в зеркале — может, он заметил какой-то дефект? Ховард никогда не критиковал ее губы — то была одна из немногих вещей, которые он не критиковал. Разве что советовал убедиться, что губная помада свежая и не размазывается.
 Нет. Никаких мыслей о Ховарде. Не теперь.
 Кэндис достала из коробки салфетку и стерла с губ помаду. Крепко сжала их и напомнила себе, что ее не касаются ничьи суждения ни о ее губах, ни о других частях тела. Важно только то, что думает она сама. Кроме того, помада привлечет внимание к губам, и если мистер Хайд найдет что-то неприятным…
 Ее отражение в зеркале внезапно исказилось. Господи, что она делает? Собирается улизнуть из спальни, ждет, пока миссис Мерриуэзер поднимется к себе, гадает, что подумает мистер Хайд о ее губах. Ожидает новой встречи с ним.
 Наемный работник.
 Она не страдала снобизмом, этого никогда не было. Родилась в бедной семье, работала, чтобы содержать себя. Ховард же был снобом, и за годы брака она вынуждена была усвоить его взгляды. Это сказывалось до сих пор.
 Но Ховард умер, и Кэндис напоминала себе, что его принципы так и не стали ее собственными. Теперь она могла думать по-своему, и ей это нравилось. Глядя в зеркало, она распрямила плечи и смягчила выражение губ. Вот так. Теперь она больше похожа на прежнюю Кэндис, такую, какой была до встречи с будущим мужем. До смерти матери. До того как осознала, что отчим ее ненавидит.
 Мистер Хайд славный, смешливый и, кажется, вполне безопасный. Правда, он хорош собой, даже очень; его красота вызывает дрожь, и дрожь опасную. Он большой. Смуглый. Он похож на льва.
 Но он не страшный. Нежный. Она была в этом уверена. Кэндис подозревала, что он почувствовал ее одиночество, но в этом тоже не было ничего опасного, ведь они поддерживают отношения на платоническом уровне — как с мистером Хайдом.
 В напоминание себе она так и станет называть его: мистером Хайдом.
 Довольная собственной рассудительностью, Кэндис разгладила несуществующую морщинку на белой шелковой блузке и натянула юбку скучного серого цвета. Нужно было бы пройтись по магазинам и купить одежду по собственному вкусу. Но она все еще терпеть не могла выходить из дому. Ее неизменно узнавали и преследовали. Может, заказать вещи по каталогу? Она нахмурилась. И приобрести такую же элегантную, унылую одежду, какую она носит сейчас?
 Выключив свет в ванной на тот случай, если миссис Мерриуэзер надумает заглянуть, Кэндис тихонько подошла к дверям и вышла в слабо освещенный патио.
 Она нервничала. И даже очень. Что, если она ошиблась в мистере Хайде? Надо бы позвонить Джеку и расспросить его. Можно было в конце концов довериться миссис Мерриуэзер, и тогда хотя бы один человек знал, где она находится. Она решилась на самый опрометчивый поступок в ее жизни и…
 Хватит мучиться дурью! Кэндис остановилась у начала дорожки, ведущей к гаражу, и сделала глубокий вдох. Просто дружеское времяпрепровождение за пиццей. Ничего больше и ни к чему не обязывает. Они принадлежат к совершенно разным общественным кругам.
 Нет. Это вообще ничего не значило и к тому же было неправдой. Мистер Хайд обладал множеством восхитительных качеств, но не в денежной сфере. У него чудесная улыбка, остроумный, причудливый и озорной характер. С этим человеком ей было тепло и весело, она чувствовала себя такой, как в юности.
 И тем не менее мистер Хайд ей мало знаком. Ну и что? Они всего-навсего собираются вместе отведать пиццу, а не вступать в законный брак. Она вообще не намерена снова выходить замуж, так что и думать о подобных вещах незачем. Кэндис ласково погладила себя по животу. Ее ребенку не нужен злобный отчим.
 Но ей вовсе не хотелось отказываться от радости общения, от обещания дружбы. К тому же Хайд сумел пару раз ее рассмешить. Гравий хрустнул у нее под ногами, когда Кэндис решилась двинуться вперед. Хайд говорил о десяти вечера; к этому времени миссис Мерриуэзер обычно уже целый час как мирно почивала. Судя по часам на руке у Кэндис, пришла пора.
 Впереди виднелась лестница, ведущая в помещение над гаражом. Вверху на площадке горела лампочка. Ладони у Кэндис взмокли. «Дружба, дружба», — повторяла она, поднимаясь с одной деревянной ступеньки на другую.
 У нее не было опыта подобных отношений. Ховард ревновал ее и весьма критически относился к тем немногим друзьям-мужчинам, которыми она пыталась обзавестись за время их брака.
 Только не о Ховарде нынче вечером. Хватит. Все.
 Кэндис закрыла глаза, глубоко вздохнула и негромко постучала в дверь. У миссис Мерриуэзер слух, как у ястреба, а звуки далеко разносятся в теплом неподвижном воздухе.
 Мистер Хайд мгновенно распахнул дверь, явив Кэндис шапку золотых волос и сверкающие голубые глаза. Она и охнуть не успела, как он схватил ее за руку и втянул в комнату. Молодые люди остановились у стены возле двери, тела их почти соприкасались, теплое дыхание Хайда коснулось уха Кэндис, когда он спросил страшным шепотом:
 — За вами гнались?
 Крик замер в горле у Кэндис, тело стало вялым, как вареная макаронина, потом напряглось снова, едва она ощутила, что из-за внезапной слабости вынуждена опереться на Остина. А они и так стояли слишком близко друг к другу: Кэндис чувствовала в его дыхании запах мятной зубной пасты, а пряжка его ремня касалась ее живота.
 Этот человек явный псих.
 Не дыша, Кэндис дюйм за дюймом двигалась по стенке, пока не высвободилась. Она неуверенно хихикнула.
 — Вы меня до чертиков напугали.
 — А нам это ни к чему, верно? Тем более что вы пришли сюда расслабиться.
 Однако усмешка его напоминала волчий оскал, а в глазах плясали бесенята. Волосы еще влажные после недавнего душа; одет он был в вылинявшую полосатую рубашку, расстегнутую почти до пояса низко спущенных джинсов.
 И босиком.
 Кэндис поспешно отвела взгляд от обнаженной груди Остина. Она старалась вообще не смотреть на него. Мистер Хайд явно нуждался в уроках хороших манер. Во всяком случае, обувь сама собой разумеется, если приглашаешь в гости женщину.
 — Снимайте ваши туфли.
 Кэндис вытаращила глаза.
 — Что?!
 Он небрежно оперся одной рукой о стену и, загадочно улыбаясь, повторил:
 — Снимайте туфли. Распустите волосы. И по правде говоря, ничего страшного не случится, если вы расстегнете пару верхних пуговок на блузке.
 Кэндис задохнулась от возмущения:
 — Я прошу вас…
 — Леди, вы ни о чем не должны меня просить. Только пальчиком шевельните — и я готов служить.
 Его подчеркнуто протяжный выговор одновременно и пугал, и возбуждал Кэндис. Не стоило сюда приходить. Ее версия о дружелюбном, безопасном мистере Хайде — чепуха. Она крепко сжала ненакрашенные губы, стараясь не выдать свое беспокойство и досаду.
 — Мне кажется, явившись сюда, я совершила ошибку. У вас обо мне сложилось неверное представление, мистер Хайд.
 — Ничего подобного. — Он снова улыбался — доверительно, открыто. — Я просто хотел показать вам, как снять напряжение, расслабиться и чуть-чуть развлечься.
 Кэндис попыталась сглотнуть, но горло у нее от волнения пересохло, а на глаза готовы были навернуться слезы — вдобавок к пережитому унижению. Как могла она составить себе о нем совершенно превратное суждение? Принять такого типа за возможного друга?
 — Полагаю, ваши представления о развлечении в корне отличаются от моих.
 — Никоим образом. На этот счет мы с вами мыслим одинаково. Только вы этого еще не знаете. Позвольте мне показать вам.
 Его самонадеянность стала забавлять Кэндис. Не обращая внимания на ее возмущение, он потянулся к воротнику ее блузки, видимо, намереваясь расстегнуть его. Кэндис шлепнула наглеца по руке, потом нелепо рванулась к двери. Уйти было бы нелегко, поскольку на пути у нее возвышались все шесть футов его роста.
 — Выпустите меня отсюда, варвар!
 — Ни за что.
 — И прекратите эту болтовню!
 Резким жестом Кэндис отбросила со лба выбившуюся из прически прядь. Наплевать, что губы у нее тряслись и Хайд понимал, что она вот-вот разревется! Она ничего ему не должна, и пусть думает о ней что хочет. Завтра она первым делом велит миссис Мерриуэзер уволить его!
 Он ласково обнял молодую женщину за плечи, без всяких усилий преодолевая ее сопротивление. Но Кэндис не испугалась… пока. Это было абсурдно, если учесть, что ее насильно удерживал крепкий загорелый мужчина, который, как утверждала миссис Мерриуэзер, с легкостью мог разорвать ее надвое.
 Воспоминание о словах экономки должно было напугать Кэндис, но и этого не произошло. Инстинкт подсказывал ей, что она в безопасности. Инстинкт или полнейшая глупость, как знать, но что-то в улыбчивых губах или темно-голубых мерцающих глазах наповал убивало страх, который она должна была испытывать.
 — Миссис Дейл, расслабьтесь.
 Ну, это просто прелесть — он вел себя с ней бесцеремонно, а вместе с тем обращался к ней почтительно.
 — Как? — огрызнулась она, испепеляя Остина взглядом.
 Сердито подула на все ту же непокорную прядку волос, которая ее раздражала: хотелось ее убрать, чтобы этот «мастер на все руки» не счел свою заложницу неаккуратной.
 Господи Боже, что за мысль? Вот уж о чем не стоит беспокоиться! К тому же мистеру Хайду нет дела до того, растрепаны ли у нее волосы, смазана губная помада или еще что-нибудь не в порядке. Это ему вовсе ни к чему.
 — Именно этому я и стараюсь научить вас сейчас, — ответил Хайд с улыбкой.
 Запоздалое раскаяние осенило Кэндис. Как можно было быть такой тупой? Все, что она должна была сделать, — посмотреть ему в глаза, вглядеться как следует в их ласковый, веселый свет. В них не было ни следа безумия, ни самоуверенности, ни вожделения, а только милое, доброжелательное человеческое чувство. И, как ни странно, понимание.
 Сопротивление улетучилось из Кэндис, как струя воздуха из воздушного шара. Она склонилась к Остину и положила голову ему на плечо. Ей неловко было смотреть на него после своей дурацкой демонстрации.
 — Простите… Я плохо подумала о вас.
 Грудь Остина легонько дрогнула, и Кэндис поняла, что он сдерживает смех. Щеки у нее вспыхнули, но она не рассердилась. Она заслуживала, чтобы над ней смеялись.
 — Я и говорю, что вы, о женщина, весьма скованное существо, — мягко поддразнил он. — Хорошо, что я здесь и могу дать вам несколько уроков.
 — Ладно, — медленно произнесла она, радуясь твердой опоре, которую нашла в его плече.
 От Хайда исходил запах чистого, здорового мужского тела. И еще от него чуть-чуть пахло красками, но это не было неприятным. Кэндис хотела было отстраниться, но в эту минуту Остин коснулся рукой ее волос. Она притихла, то ли удивляясь, то ли страшась чего-то.
 Или в надежде?
 Через несколько секунд он дотронулся до ее затылка, а потом щелкнула и расстегнулась заколка. Волосы рассыпались по плечам. Она редко носила их распущенными. Хо-вард…
 Голос мистера Хайда прозвучал чуть грубовато:
 — Вот так лучше. Ну а как насчет туфель?
 Кэндис тряхнула волосами. Было непривычно, но приятно. Остин взял ее за руку и подвел к стулу; Кэндис не противилась, хотя теперь он должен был увидеть ее ноги. Чего доброго, станет подшучивать, ведь у нее такие уродливые…
 — У вас красивые ножки. Элегантные, стройные и… сексапильные.
 Сексапильные? Кэндис в шоке открыла рот.
 — Я… у меня ноги чересчур большие, некрасивые и…
 — Чепуха! Они прекрасны. — Как бы в доказательство своей правоты Остин поднял ногу Кэндис вверх и принялся любоваться ею со всех сторон. — Взгляните на этот изгиб. Высокий подъем — признак благородства/Длинные, изящные пальцы. Гладкие пятки. Я пришел от ваших ног в восторг, когда впервые увидел вас.
 В тот день, когда он впервые увидел ее возле клиники… Верно, она тогда надела сандалии, соответствующие смелому фасону платья, купленного ею очень давно. Ховард запретил ей носить это платье. Кэндис облачилась в него в тот день, чтобы, с одной стороны, ознаменовать решительный шаг к независимости, а с другой — изменить привычный консервативный облик, скрыться от назойливых репортеров.
 — Вообще-то я тогда сначала обратил внимание на ваши ноги.
 — Да что вы? — пискнула Кэндис, пытаясь высвободить свою конечность.
 Остин держал ногу крепко. На подъеме под большим пальцем его руки бился пульс, кожа была горячей. Отпустив в конце концов ногу своей гостьи, он встал, отнес туфли Кэндис к самой двери, аккуратно поставил их там и вернулся. Опустился возле стула на колени. Кэндис затаила дыхание. Он что-то говорил насчет пуговиц, но не посмеет же он…
 Посмел. Расстегнул одну, вторую — с таким выражением, с каким раздевал бы ребенка. Кэндис была потрясена собственным разочарованием и проклинала себя за бесстыдные мысли. Она его нанимательница, а теперь у них завязывается нечто вроде дружбы. Друзья, и не более.
 Кэндис обдало жаром, когда костяшки его пальцев коснулись ее груди.
 Случайность. Чистая и вполне невинная случайность, она была в этом уверена, пусть даже незнакомое ощущение тепла растеклось по животу и бедрам.
 Она была в панике по поводу собственной реакции, а Остин тем временем, слегка откинувшись назад, снова застегнул третью пуговку со словами:
 — Двух вполне достаточно.
 Он присел на корточки и наконец-то посмотрел ей прямо в глаза. Поддразнивающее выражение его взгляда сменилось совершенно иным, которое Кэндис не смогла бы определить. Между тем она испытывала пламенное желание как можно лучше и полнее узнать мистера Хайда.
 — Вот теперь вы выглядите так, как и должна выглядеть будущая мать.
 Кэндис удивленно моргнула. Она не была уверена, что именно ожидала услышать от него, но, уж во всяком случае, не это. И любопытство продиктовало ей такой вопрос:
 — А как я выглядела раньше?
 Он смерил ее взглядом — все таким же непроницаемым и серьезным. И ответил тихо:
 — Как моя мать.




 Глава 6


 Кэндис подавила невольный порыв приложить ладонь к уху. Может, она не расслышала?..
 — Я не понимаю.
 — И не поймете. — Он с невеселым видом вздохнул. — Это долгая история. Забудьте. Я жалею, что у меня вырвалось.
 Кэндис не нуждалась в повторной просьбе. Если Хайд и пытался проникнуть в ее личную жизнь, то тут же отказался от таких попыток. Ей следовало вести себя так же. Но она надеялась, что настанет день, когда он ей доверится. Он явно нуждается в этом, хочет этого, сказала себе Кэндис. И к тому же она любопытна, а это вполне естественно.
 Зажужжал таймер электрической духовки, нарушив тишину. Оба как по команде повернули головы в сторону крошечной кухоньки, куда вела дверь из небольшой жилой комнаты. Кэндис знала, что в квартирке над гаражом есть еще спальня и ванная. Жилье, обставленное лишней мебелью из большого дома, было уютным и вполне удобным. Кэндис узнала кресло и диван, обитые тканью в розовато-лиловую и голубую полоску. Она сама заказывала их для своей комнаты, но Ховард невзлюбил эти вещи с первого взгляда.
 «Это в прошлом, Кэндис. Все в прошлом».
 — Вы сами приготовили пиццу? — спросила она удивленно и покраснела, сообразив, что ее удивление может показаться грубым: многие мужчины готовят сами, в этом нет ничего необыкновенного. — Я имею в виду…
 — Нет, я заказал се пораньше, чтобы посыльный не разбудил дракона. Поставил в духовку подогреть за несколько минут до десяти часов. Давайте приниматься за еду.
 Кэндис положила руку на его ладонь, и Остин галантно помог ей встать. Она почувствовала себя при этом не вещью, но личностью. Женщиной, а не исполненной чувства долга покорной супругой. Женственной и вместе с тем сильной.
 И охваченной желанием до дрожи в ослабевших коленях.
 Господи, да что же с ней?
 Она вдова, вполне нравственная беременная женщина, которая…
 Которая обладает нормальными желаниями.
 Желаниями? Быть может, это что-то гормональное? Ведь раньше она ничего подобного не испытывала.
 Кэндис как в тумане последовала за Остином к столу; он выдвинул для нее стул. Усевшись, она принялась наблюдать за тем, как Остин достает из духовки пиццу, и, заметив, что от упаковочной коробки идет дым, почему-то почувствовала облегчение: похоже, этому мужчине не хватало кулинарного опыта. Еще несколько секунд, и коробка бы вспыхнула.
 Пока Остин раскладывал пиццу по бумажным тарелкам, Кэндис, ощущая под босыми ступнями ворс ковра, пыталась припомнить, когда ей доводилось сидеть за обеденным столом без обуви и чулок. Пожалуй, только в раннем детстве, а при Ховарде — ни разу.
 Она вздохнула и заправила волосы за уши. Вентилятор, закрепленный на потолке над столом, овевал ее шею струйками прохладного воздуха, и она вновь почувствовала себя неловко оттого, что у нее расстегнут воротник. Напомнила себе, что то был самый невинный акт — урок непринужденности.
 Мистер Хайд тем временем принес на стол полные тарелки и поставил одну из них перед ней. Широкоплечий и… тоже босой? Он явно не испытывал ни малейшего неудобства, держался уверенно и свободно. Усевшись напротив Кэндис, он открыл жестянку охлажденной кока-колы, Кэндис обратила внимание, что напиток легкий, и улыбнулась. Окинула взглядом стол и удивилась:
 — А вилки?
 — Что вы, что вы! Это просто безобразие — есть пиццу вилкой.
 — Еще один урок?
 — Да, мэм.
 Он взял ломоть пиццы и откусил изрядный кусок. Сколько лет прошло с тех пор, как сама она ела пиццу? Ой, много! У нее просто слюнки потекли, когда она глянула на толстый слой расплавленного сыра. Бросив на Остина взгляд исподтишка и убедившись, что тот на нее не смотрит, Кэндис взяла горячий ломоть и надкусила.
 Восхитительный, насквозь промасленный кусочек, полный холестерина, несомненно, стоящий той горячности, с которой Ховард ей твердил, что от такой плебейской пищи один только вред. Да, ее покойный муж наверняка перевернулся в гробу.
 — Вы испачкали томатным соусом подбородок, — как ни в чем не бывало заметил Остин.
 Кэндис машинально потянулась за салфеткой, вытерла подбородок и только после этого обратила внимание на озорное выражение лица своего сотрапезника.
 — Попались! Еще один урок: не принимайте все и каждого до такой степени всерьез. — Он принялся за третий кусок, а Кэндис еще не управилась с первым. — Кстати, вы собираетесь кормить ребенка грудью?
 Она вздрогнула от неожиданности, кусок выпал из руки и плюхнулся на блузку. Остин продолжал жевать, и взгляд у него был чересчур невинным. Пожал широкими плечами:
 — Сегодня пицца, а когда малыш срыгнет, так или иначе, блузке конец.
 Кэндис сняла с блузки упавший кусок пиццы и поморщилась при виде жирного пятна. Фу, какая досада!
 Остин отодвинул свой стул.
 — У меня есть спортивная рубашка с короткими рукавами, вы можете переодеться.
 — Не надо… все в порядке, ничего страшного.
 Надеть на себя его рубашку — это, пожалуй, слишком… интимно.
 Он словно бы не услышал ее возражения и принес черно-желтую футболку.
 — Это моя любимая майка.
 — Вы играли в футбол?
 С чего это она удивилась? С такими плечами, с такими мускулистыми ногами почему бы ему не играть в футбол?
 Остин кивнул, свернул майку в округлый комок и бросил ей, как бросают мяч. Кэндис поймала ее. Дурацкие слезы навернулись на глаза. Должно быть, она просто устала, если готова заплакать оттого, что малознакомый мужчина предложил ей свою любимую спортивную рубашку.
 — Вы знаете, где ванная комната?
 Кэндис встала и поспешила скрыться в ванной, прежде чем Остин заметит ее пылающие щеки и прочитает ее грешные мысли. Она закрыла и заперла за собой дверь, дрожащими пальцами расстегнула блузку. Натянув трикотажную рубашку, встала перед зеркалом, висевшим над раковиной. Плечевые швы майки оказались на уровне локтей, а подол почти прикрывал колени, — казалось, что под майкой на Кэндис вообще ничего не надето.
 Остин сотворил нечто совершенно немыслимое, думала Кэндис, широко раскрытыми глазами глядя на свое отражение. Никто не узнает при встрече этого застенчивого подростка, в том числе и миссис Мерриуэзер.
 В том числе и она сама.
 — У вас там все в порядке? — постучал в дверь Остин.
 Сердце у Кэндис заколотилось о ребра.
 — Я… да, все отлично. Буду готова через минуту.
 Дура, дважды дура! Даже голос у нее звучит, как у перепуганной глупой девчонки. Возможно, мистер Хайд оказал на нее не слишком хорошее влияние. Она, разумеется, немного скованна, с этим нельзя не согласиться, но, кажется, произошел чересчур сильный рывок в противоположном направлении.
 Может, не стоит открывать дверь и демонстрировать ему себя в таком виде?
 — Как вы знаете, камеры у меня нет.
 Кэндис вытерла губы обрывком туалетной салфетки и присмотрелась к испачканной блузке, пытаясь определить, можно ли ее вообще будет носить хоть когда-нибудь. Хотя трикотажная рубашка закрывала гораздо больше, Кэндис чисто эмоционально чувствовала себя почти обнаженной.
 Остин снова постучал в дверь.
 — Однако там может быть спрятано записывающее видеоустройство. В наши дни ни одна предосторожность не будет излишней…
 Кэндис вопреки здравому смыслу принялась искать какую-нибудь крошечную штучку и, само собой, ничего не нашла. Господи, какая же она в самом деле дуреха. Хоть бы этот Хайд отошел от двери и дал ей собраться с духом.
 — Я не могу поверить, что вы согласились бы предстать перед кланом алчных родственников, в то время как не решаетесь показаться даже мне.
 Кэндис замерла. Гнев мгновенно вышиб из нее все ее смущение. Она рывком распахнула дверь, немало удивив Остина.
 — Вы, кажется, говорили, что не читаете газет! — нанесла она удар.
 Он солгал. А если он солгал в этом, как вообще можно ему доверять?


* * *

 Остин не находил слов для характеристики собственной глупости. Он совершил большой промах, и как раз тогда, когда добился немалого прогресса. Тем не менее у него, можно сказать, слюнки потекли, когда он увидел в дверном проеме Кэндис в обличье разгневанной фурии. Прелестный образчик соблазнительной женщины — с растрепанными волосами и в его футболке, которая была ей велика и… только подчеркивала ее женственность. Мисс Ледышка бесследно исчезла — теперь перед ним стояла мисс Испепеляющее Пламя.
 Слегка опомнившись и набравшись смелости посмотреть ей в глаза, Остин тотчас осознал, как ошибся. Он ляпнул первое, что пришло в его одурманенную голову, и это, увы, оказалось правдой.
 — Когда Джек рассказывал о возможной работе в вашем доме, он нашел нужным сообщить немногие сведения, которые, как он считал, мне следовало бы знать. — Остин сглотнул, но в горле по-прежнему было сухо до отвращения. — Он упомянул, что читал о беспокойстве, причиняемом вам родственниками мистера Вансдейла.
 Поверила она ему? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Кэндис просто стояла перед ним в дверях, вцепившись пальцами в косяк. С некоторым удивлением он заметил, что ногти у нее коротко острижены и не покрыты лаком. Стало быть, эта леди не проводила время в салонах красоты.
 Но она вообще почти не выходила из дому из-за репортеров, которые знали то, чего не знал он, Остин Хайд. Иначе они не могли бы доставить вдове столько хлопот, верно?
 Верно. Остину стало легче. У него было оправдание. Он на правильном пути. В фокусе без камеры…
 Он улыбнулся собственному каламбуру.
 Кэндис стерла улыбку с его физиономии одним лишь тембром своего голоса, низкого, дрожавшего от ярости:
 — Вы сделали из меня забаву для себя? — Она рванула майку и тряхнула распущенными волосами. — Для вас это игра, не так ли?
 Руки ее опустились на бедра, обозначив линию талии.
 Остин беспомощно заморгал под взглядом пылающих гневом кошачьих глаз. Ну и ну! С этой женщиной не соскучишься.
 — Вы решили, что это очень забавно — задать мне головомойку, поставить богатую вдову на колени.
 — Да подождите вы хоть минуту, черт побери…
 — Какой же у нас следующий урок, мистер Хайд? Окунемся нагишом в бассейн? Как вы думаете, это помогло бы мне расслабиться? Выглядеть более похожей на будущую мать? Я получила бы истинное удовольствие, а репортер — сенсацию. Это стоило бы занести в компьютер и сохранить для моего будущего ребенка!
 Она сделала шаг вперед, и Остин вынужден был отступить, оказавшись прижатым спиной к стене. К радости Остина, Кэндис продолжала напирать на него, пока их тела не соприкоснулись. Однако ее горящие глаза сказали ему, что не стоит считать это особой удачей: Кэндис просто не соображала в своем ослеплении гневом, что делает.
 И к тому же она испытывала боль, теперь он это понял. Его это беспокоило. Не потому, что она была в бешенстве, — слава Богу, значит, у нее твердый характер. Но боль — нечто совсем иное. Он вовсе не собирался обижать Кэндис, он всего лишь хотел убедиться, что его ребенку будет хорошо, что ему не придется страдать, как страдали они с Джеком. Вероятно, он слишком увлекся.
 Кэндис ухватила Остина за подбородок и встала на цыпочки, стараясь, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Голос ее перешел в полный презрения шепот. Остин про себя дивился тому, какую бурю вызвали его скромные усилия. Он и вообразить не мог, что в тельце хорошенького котенка прячется тигр.
 — Вы старались разжалобить меня, смотрели печальными щенячьими глазами, делали туманные намеки на вашу мать и так далее, а в душе смеялись надо мной, пытались меня унизить.
 Это было уж слишком. Остин сделал единственную вещь, которая, по его мнению, могла бы вывести Кэндис из ее состояния: наклонился и прижал свои губы к ее губам. Она оцепенела от неожиданности, но по крайней мере не оттолкнула его и не сопротивлялась, хоть и не ответила на поцелуй.
 Остин попробовал кончиком языка разомкнуть крепко сжатые губы: она так напряглась, а ей необходимо расслабиться и позволить ему поцелуем снять ее душевную боль. Утешить, только утешить, — он думать не желал о том, что острые кончики ее сосков уткнулись ему в грудь, что ее живот прижимается к его животу, а лобковая косточка — к отвердевшему месту в его джинсах.
 Господь всемогущий, какая же она сладкая, как сливается ее тело с его телом в самых подходящих местах! Он продолжал свои попытки разъединить кончиком языка ее губы, и наконец они раскрылись. Остин застонал от наслаждения.
 Следующий стон прозвучал не из его уст, и Остин вдруг опомнился. Он не мог воспользоваться своим преимуществом. Вероятно, Кэндис крепкая и стойкая женщина, но он понимал, отлично понимал, что она еще и хрупкая.
 И нельзя было забывать о ее беременности. Остин ослабил объятия, потом медленно и неохотно оторвался от ее губ и коснулся губами ее щеки. Теплое дыхание Кэндис легчайшими, быстрыми порывами согревало его лицо. Он ничуть не удивился, что голос у него сел, когда он произнес:
 — Клянусь, я и не думал смеяться над вами.
 Ресницы Кэндис мягко тронули его щеку, когда она открыла глаза. Поцелуй бабочки — припомнились ему когда-то давно услышанные слова. От кого он их слышал? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что Кэндис ему поверила.
 Когда она положила голову ему на плечо, он невольно зарылся лицом в ее волосы, вдыхая запах зеленых яблок и с каждой секундой чувствуя себя спокойнее. Только колени оставались до смешного слабыми, возвращая его к далеким дням юности, к воспоминаниям о ласках на задних сиденьях машин.
 — Вы… так и не доели пиццу.
 — Не доела.
 Кэндис подняла голову и посмотрела на Остина, прежде чем отойти от него. Остин позавидовал ее самообладанию. Она раскраснелась, на лице у нее было странное, застывшее выражение, но, черт возьми, походка оставалась ровной и твердой, чего он не мог бы сказать о себе. Он был пьян от желания и вместе с тем встревожен.
 Проклятие, а почему бы ему не признаться в этом? Леди влекла его к себе, возбуждала, не важно, богата она или нет, беременна или нет! Беременна… его ребенком.
 Он хотел ее, но еще не обладал ею, а она уже вынашивала его дитя. Огонь желания вспыхнул с новой силой, воспламенив его чресла. Быть может, тот простой, неопровержимый факт, что она зачала от него ребенка, и возбуждает его, влечет к ней? Сознание этого потрясло Остина, почти подкосило ослабевшие от вожделения колени. Он прислонился к стене, радуясь, что смущенная Кэндис не смотрит в его сторону.
 «Ни в коем случае». Одна из его нянек имела обыкновение повторять эти слова по поводу любой шалости, которую он или Джек пытались затеять с ее ведома.
 Нянька. Он не намерен допустить, чтобы его ребенок страдал от подобного бедствия! Собственно говоря, не все няни были плохими, однако обшая статистика оставалась скверной.
 Шесть месяцев. У него было полгода на то, чтобы убедить эту богачку, что воспитание ребенка — истинное чудо. Заставить ее понять, что ребенок остро нуждается в любящей матери. Доказать, какой приятной и радостной может стать жизнь здоровой, счастливой матери.
 И он должен проделать все это, не укладывая мать своего будущего ребенка к себе в постель?
 Остин начал беззвучно смеяться. Чем больше он размышлял о сложившихся обстоятельствах, тем сильнее его трясло от сдерживаемого смеха. Сквозь выступившие на глазах слезы он увидел, что Кэндис в изумлении уставилась на него. Остин попытался представить, какой вид будет у нее, если он выложит всю правду прямо сейчас, и от этой мысли развеселился еще сильнее.
 Кэндис не могла догадаться, почему он хохочет, но, видимо, что-то в выражении его лица успокоило ее, и она улыбнулась, а потом и засмеялась вместе с ним.
 Кое-как Остин добрался до стола и опустился на стул. Вытерев слезящиеся глаза, он наконец справился со своей неуемной веселостью, чему отчасти способствовала Кэндис, которая вручила ему салфетку и усмехнулась, словно все знала.
 Взяв себя в руки, Остин принудил себя задуматься о вещах более серьезных. О самом важном — о том, что женщина, сидящая за столом напротив него, ждет от него ребенка, но не знает об этом.
 Скорее всего она бы ему не поверила. Да, не поверила бы, сочтя абсурдной ложью, придуманной для того, чтобы уложить ее в постель. Кстати, если бы Остин точно знал, что это сработает, он бы не удержался и все рассказал ей.
 На самом деле, напомнил он себе, именно он должен остановить начавшийся процесс сближения. На долю Кэндис выпало немало испытаний: гибель мужа, столкновение с его отвратительными родственниками, неизбежные тяготы беременности. Сам он в проблемах беременности смыслил мало — даже не дочитал книжку под названием «От зачатия до родов», — но все же ему хватало ума, чтобы сообразить, что Кэндис не нужны дополнительные стрессы, которые принесет в ее жизнь новая сексуальная связь.
 Если тут и были какие-то плюсы, то лишь в его пользу. Эта леди — настоящая приманка для представителей средств массовой информации всех мастей. Они попросту съели бы ее заживо, докопавшись до чего-то. И родственнички ее мужа тоже — разорвали бы Кэндис на миллион кусочков и замели под коврик то, что от нее осталось.
 Остин должен был сделать все, что в его силах, чтобы уберечь ее от всего этого. Джек причинил им обоим достаточно вреда. Чтоб ему пусто было, этому Джеку.
 — Простите, — произнесли они в один голос, отважившись наконец взглянуть друг на друга.
 Кэндис покраснела, и Остин подумал, что в жизни не видел ничего более очаровательного. Как ей удалось сохранить такую наивность и такую невинность сердца? И почему это так много значит для него? Просто удивительно.
 — Я не должна была…
 — Я вовсе не имел в виду…
 Оба снова заговорили вместе и одновременно умолкли, глядя друг на друга словно впервые. Кэндис скрестила руки на груди; она, казалось, свыклась с тем, что на ней футболка Остина, а волосы распущены по плечам, зато Остин почувствовал себя крайне неловко, припомнив, как «работал» над ее новым обликом.
 В поисках отвлекающего сюжета он подошел к письменному столу в углу комнаты и достал из яшика предмет, найденный им под окном спальни после того, как сбежал тип, напугавший Кэндис до обморока. Жаль, конечно, что не удалось поймать мерзавца, но у них по крайней мере есть какой-то ключ.
 Кэндис разжала руки и выпрямилась; лицо ее вновь стало напряженным, когда она увидела усыпанные бриллиантами золотые наручные часы, которые Остин положил перед ней на стол.
 — Где вы их нашли? — спросила она, хмуро разглядывая часики.
 Остин смотрел на нее и всем сердцем ненавидел того, кто был повинен в ее тревоге.
 — На земле под окном спальни для гостей, где вы тогда отдыхали. После того как увидели незваного гостя. Он потерял их, пока взбирался по решетке для растений.
 — Так вот каким образом он поднялся до второго этажа!
 Кэндис положила часы на стол, лицо у нее было расстроенное и усталое.
 Остин подавил порыв обнять ее и прижать к себе. Это было бы неразумно, даже если Кэндис и нуждалась в подобном утешении.
 — Вы когда-нибудь видели эти часы?
 — Нет. Очень дорогие.
 — Это я понял, — сухо произнес он. Кэндис, разумеется, не подозревала, как много он знает о золоте и драгоценностях. Его мать любила драгоценности гораздо больше, чем собственных детей. — Не могу представить, чтобы такие часы носил репортер, а вы? Остается предположить…
 Он не договорил. У него были некие подозрения, но ему хотелось узнать, согласна ли с ним Кэндис.
 Она посмотрела на Остина серьезными и полными тоски глазами.
 — Это кто-то из родственников мужа. Им очень хочется вывалять меня в грязи. Люк утверждает, что у них нет ни единого шанса выиграть дело, и все-таки…
 — Люк? — проворчал Остин. — Кто такой Люк?
 Он считал, что у Кэндис нет никого на свете, кроме, конечно, миссис Мерриуэзер. Мысль о другом мужчине в ее жизни резанула его словно удар ножа, что было глупо: ведь эта женщина не может принадлежать ему только потому, что носит его ребенка.
 — Люк Маквей. Мой адвокат.
 Остину не пришлась по душе милая улыбка, с которой Кэндис произнесла эти слова. И что за парень этот Люк? Какой-нибудь лощеный адвокатишка с прилизанными волосами…
 — Он мой друг.
 Ладно. Остин решил не расспрашивать ее об этом друге. Ей ни к чему лишние волнения, напомнил он себе. В свое время он сам все разузнает.
 Усевшись на место, Остин скрестил руки и старался не глазеть на то, как сияют ее волосы в свете лампы. Дорогой шампунь может сделать многое. Вполне вероятно, что настоящий цвет ее волос совсем иной. Остин тут же ругнул себя за это предположение, поскольку оно напомнило ему о том, как это можно проверить. Он с трудом подавил страдальческий стон.
 Будь проклят Джек!
 Будь он дважды проклят.
 Остин кашлянул, прочищая горло и надеясь, что и в мозгах как-нибудь прояснится.
 — Как вы считаете, насколько далеко могут зайти эти люди?
 Услышав его вопрос, Кэндис снова нахмурилась, ее глаза потемнели. Ему куда больше нравилось, когда они пылали огнем или туманились от желания.
 — Я не знаю. Право, не знаю. Миссис Мерриуэзер уверяет, что я очень легкомысленно отношусь к опасности.
 — В таком случае вопрос решен. — Остин стиснул челюсти. Он должен это сделать — ради ребенка. И ради Кэндис тоже. Ради миссис Дейл. Может, так и следует ее называть — это как бы напоминание самому себе о необходимости держаться в определенных границах.
 — Я переселяюсь в большой дом, — заявил он.




 Глава 7


 Кэндис решила, что Остин снова ее дразнит, и ожидала услышать смех или увидеть уже ставшую для нее привычной озорную улыбку на его красивом лице.
 Но его челюсти были по-прежнему крепко сжаты, а глаза оставались серьезными. Идеальная маска игрока в покер — если это и в самом деле блеф. Кэндис наконец нарушила затянувшееся молчание, коротко рассмеялась и спросила:
 — Вы пошутили?
 Он медленно покачал головой.
 — Ради чего вам перебираться в дом?
 — Ради вашей безопасности. Ради собственного спокойствия. И спокойствия миссис Мерриуэзер, вероятно, тоже.
 Насчет последнего Кэндис была не уверена, учитывая подозрительное отношение миссис Мерриуэзер к мистеру Хайду. А кроме того, уже сама мысль о том, что мистер Хайд будет ночевать с ней под одной крышей, вызвала жаркий прилив крови к не упоминаемым в обществе частям тела. Разумеется, гормоны, не более того. Кэндис решила посоветоваться о таком феномене с доктором Робинсоном во время его следующего визита. Надо было что-то предпринимать.
 Ее внимание привлек негромкий голос мистера Хайда:
 — Вы мне не доверяете?
 Кэндис инстинктивно ощутила, что ее ответ для него важен. Однако по непонятной причине испытываемое ею возбуждение после этого вопроса усилилось. При такой реакции вправе ли она даже обдумывать его предложение? Она не доверяла не только Остину; после того, что происходило здесь нынче вечером, она не слишком доверяла себе. Она радовалась прикосновениям Остина, его близости, его поцелую — и страстному желанию, которое пробудил в ней этот человек.
 Кэндис опустила глаза и сосредоточила все свое внимание на лежавших на столе часах.
 — Вы считаете это благоразумным? — еле слышно пролепетала она.
 Наверное, Остин догадался, что она имела в виду. Брошенный украдкой взгляд убедил ее, что догадался. Губы его сложились в страдальческую улыбку, он слегка пожал плечами:
 — А если я пообещаю быть хорошим?
 Кэндис стиснула колени при звуке низкого, хрипловатого голоса. Вынуждена была сделать это, потому что внутри у нее все дрожало. И голос дрожал, как она обнаружила, заговорив:
 — Вы вовсе не были плохим… Просто теперь для меня не самое подходящее время… чтобы кем-то увлечься.
 «К тому же я беременна от другого мужчины». При этом молчаливом напоминании Кэндис устремила взор на собственные босые ноги. Странно, что, зная о беременности, Остин тем не менее хотел ее. Или он выбросил это из головы в те немногие жаркие, чудесные мгновения?
 Остин почесал в затылке и поморщился:
 — Понимаю. Нынче вечером я вышел за пределы дозволенного. Этого больше не случится, если вы сами не захотите.
 Он говорил вполне искренне, но именно это, как ни странно, задело Кэндис. Впрочем, дальнейшие слова убедили ее, что он вовсе не забывал о ее положении.
 — Я думаю, прежде всего вы должны заботиться о ребенке. О его или ее безопасности.
 Медленно, но верно Кэндис начала поддаваться логике его суждений и магии интонации. Она вынуждена была признать, что присутствие Остина в доме имело бы смысл. К тому же он, возможно, согласился хотя бы несколько вечеров уделить росписи и вообще подготовке детской. В конце концов, он и в самом деле мастер, и эта работа ему по плечу. Там он был бы на месте.
 Совесть напомнила ей — не без сарказма, — что всего сорок пять секунд назад он был обитателем чердака над гаражом.
 К вящему неудовольствию этой самой совести, Кэндис услышала собственный голос, выражающий полное согласие:
 — Это не такая уж плохая мысль. Вероятно, я стану спать спокойнее, зная… — Нет, она-то не будет спать спокойнее. Кэндис облизнула пересохшие губы. — Миссис Мерриуэзер определенно будет спать спокойнее, зная, что вы в доме. Ну а как насчет газетчиков и телерепортеров? Если им станет известно, что в доме живет мужчина…
 — Не станет. А если и так, то мы им скажем, что я ваш телохранитель, это вполне соответствует истине.
 Кэндис накрутила на палец подол футболки и слегка раздвинула коленки. Под взглядом Хайда она волновалась, точно школьница на экзамене.
 — Почему вы все это делаете?
 Остин усмехнулся; белые зубы сверкнули на загорелом лице. Кэндис судорожно сглотнула. Бог ты мой, да у него улыбка силой в сто десять вольт, не меньше!
 — Вы бы поверили, если бы я ответил, что стараюсь из-за денег?
 Даже не успев подумать, Кэндис отрицательно мотнула головой.
 Остин наклонил свою, как бы признавая, что ее молчаливый ответ его не удивил.
 — Тогда я бы сказал, что мне по душе ваше общество. Здесь, в гараже, чувствуешь себя немного одиноко. Кроме того, я всерьез беспокоюсь о вас и о ребенке, особенно после того, что случилось сегодня днем.
 — Раньше вы жили не один?
 У него была женщина? Он разведен? Завтра она непременно позвонит Джеку, чтобы не сойти с ума от любопытства! Потом она вспомнила о его последних словах. Остин беспокоился о ней и о ребенке.
 Прежде чем она пустилась в расспросы по поводу этого утверждения, Остин ответил на ее первый вопрос:
 — У меня был сосед. Еще один никуда не годный художник.
 — Я всегда относилась к художникам с восхищением, — не задумываясь возразила Кэндис.
 Любопытно, что бы он сказал, если бы она сообщила ему о своих художественных притязаниях? Собственно говоря, резьба по дереву — это скорее ремесло, чем искусство. Но Кэндис еще не была готова раскрыть перед ним эту сторону своей натуры, чтобы не показаться смешной, хотя мистер Хайд, пожалуй, не из тех, кто стал бы насмехаться над такими вещами. И еще одно: он не поверхностный человек.
 Но, даже понимая это, Кэндис страшилась открыть правду. Ее до сих пор преследовали воспоминания о едких комментариях Ховарда по поводу ее «глупого хобби». Старые привычки нелегко оставляют нас.
 Неожиданно для Кэндис этот трюизм усилил ее желание позволить этому забавному и восприимчивому человеку войти в ее дом. Остин быстро различил свет в конце темного и узкого туннеля. В его обществе она чувствовала себя спокойной, окруженной заботой, воспрянувшей к жизни. И если у мистера Хайда и появилось тайное намерение войти в ее жизнь, что ж, она в свое время разберется с этим.
 Если захочет. А если нет… Все зависит от ее выбора.
 Ее выбор.
 Кэндис испытала прилив нового облегчения. Она стала сильной. Жизнерадостной. Способной управлять собственной жизнью. Больше никто не станет указывать ей, что делать! Вот сейчас она приняла определенное решение и рада этому. Так лучше для нее, для будущего ребенка и, вероятно, для миссис Мерриуэзер. При мистере Хайде миссис Мерриуэзер будет иметь больше времени для себя, не проводя каждый час бодрствования в заботах о своей хозяйке, беспокоясь, не голодна ли она, не одиноко ли ей и так далее.
 Кэндис вздохнула так глубоко, что у нее закружилась голова. Или то было предвестие приключения?
 — Дайте мне время подготовить миссис Мерриуэзер.
 Остин поднял глаза к потолку и потер небритый подбородок.
 — Да, это потребует некоторого времени, — пробормотал он и протянул руку. — А пока давайте скрепим нашу сделку рукопожатием.
 Кэндис вгляделась в его большую руку. Во рту у нее вдруг пересохло, а пальцами ног она вцепилась в ковер словно в поисках опоры. Она не забыла, как эта самая рука лежала у нее на талии, когда Остин прижимал ее к себе. Господи, да могла ли она забыть! Хайд сегодня, должно быть, вобрал своим телом много солнечного жара и сохранил его до вечера.
 Наконец она положила руку Остину на ладонь, широко распахнув глаза, когда тот, вместо того чтобы пожать ее, повернул ладонью вверх и принялся изучать ее пальцы с пристальным вниманием прорицателя.
 — Откуда эти мозоли?
 Остин застал ее врасплох. Он смотрел на нее так требовательно, что Кэндис не сразу нашла что ответить.
 — Я… то есть мы были вынуждены отпустить прислугу.
 Это была правда, но не вся. Кэндис просто не вынесла бы насмешки Остина, признайся она ему, что мозоли — в основном результат долгих часов, проведенных за резьбой по дереву, зачисткой, раскраской и лакировкой кукольной мебели собственного изготовления.
 В своем стремлении отвлечь Остина Кэндис выболтала больше, чем ему следовало знать.
 — До принятия решения по делу суд заморозил активы Ховарда, и средства, которыми мне разрешено пользоваться, недостаточны для того, чтобы содержать прислугу.
 Зачем она сказала ему это? Возможно, он и знал о постановлении суда вопреки тому, что утверждал, будто не читает газет. После смерти Ховарда Кэндис открыла, что нет ничего конфиденциального, ничего святого и любая информация может быть куплена.
 Джек, Люк и миссис Мерриуэзер — единственные люди, которым она могла доверять. А теперь вот еще, наверное, и мистер Хайд.
 Кэндис потянула руку к себе. Остин отпустил ее, но губы у него были неодобрительно поджаты.
 — Итак, вы скоблили полы, — произнес он тоном обвинителя.
 Кэндис беспокойно задвигалась на стуле и потупилась.
 — Глупости, миссис Мерриуэзер никогда бы не допустила этого.
 Если Остин не перестанет смотреть на нее так сосредоточенно, он убедит ее в том, что волнуется за нее всерьез. И тогда она почувствует себя полной идиоткой, потому что нельзя так сильно беспокоиться о том, с кем только недавно познакомился, и о неродившемся чужом ребенке.
 Кому какое дело до богатой вдовы, которую бульварная пресса окрестила распущенной и настолько аморальной, что она позволила ввести себе замороженную сперму покойного мужа только ради того, чтобы не упустить наследство?
 Мистер Хайд не мог знать, что это неправда, до сих пор он ее об этом и не спрашивал. А если ему неведомы все грязные подробности, то он единственный человек на свете, который не в курсе этой истории. Кэндис знала, что наивна, но не до такой же степени!
 Быть может, доктор Джек в состоянии пролить свет на эту ситуацию? Да, если кто и может помочь ей разгадать тайну мистера Хайда, так только он, и более никто. Остин признался в их многолетней дружбе, значит…
 Нет. Не Остин — мистер Хайд. Если он перестанет быть для нее мистером Хайдом, она попадет в ужасное положение.
 Кэндис поднялась со стула, стараясь как можно тверже держаться на ногах.
 — Мне пора домой.
 — Я провожу вас.
 — Нет, я…
 — Да. — Голос у Хайда стал таким глубоким, что у Кэндис мурашки побежали по спине. — Вы не должны выходить одна, особенно по вечерам.
 Кэндис хотела было напомнить ему, что ей приходилось выходить одной, но решила этого не делать — чего стоил сейчас в его глазах подобный аргумент? К тому же се радовала перспектива побыть с ним вместе еще хоть чуть-чуть. Несмотря на все их сегодняшние препирательства, несмотря на переворот, изменивший внешность Кэндис и потрясший ее до глубины души, время она провела неплохо.
 Молодые люди спустились по лестнице, прошли по дороге от гаража до узкой тропинки позади дома, добрались до раздвижных дверей, ведущих в спальню Кэндис, — и все это не говоря ни слова.
 Молчание нарушил Остин:
 — Я собираюсь завтра в город, хочу привезти кое-какие вещи. Вам что-нибудь нужно?
 Кэндис взялась пальцами за дверную защелку и только после этого взглянула на Остина. При слабом свете лампионов у бассейна она не могла различить выражение его лица. Кэндис хотела лишь одного: чтобы он поцеловал ее еще раз.
 — Покупки делает миссис Мерриуэзер, — произнесла она как можно тверже.
 Он пожал широкими плечами:
 — А детские вещи? Мы могли бы съездить куда-нибудь вместе, я был бы все время рядом на случай, если к вам привяжутся репортеры.
 Кэндис прищурилась — хотелось получше увидеть его глаза. Чего ради он так заботится о ребенке? Она собиралась спросить его об этом напрямую, но тут же отказалась от своего намерения. Как-нибудь в другой раз. Сейчас не стоило портить такой приятный — или почти приятный — вечер.
 — Спасибо за предложение, но я не думаю…
 Остин приблизился к ней, прервав ее речь самым простым движением: положил свою ладонь поверх ее руки, которой она держалась за дверную защелку. На Кэндис это прикосновение подействовало, как электрический разряд, — она вздрогнула, ее мгновенно обдало жаром. Теперь она видела выражение его глаз. Остин медленно разглядывал ее всю, обжигая, словно раздевая ее глазами.
 — Вы можете съездить в моей футболке, — протянул он. — Гарантирую, никто не распознает миссис Вансдейл в подобном прикиде.
 В его словах Кэндис почувствовала нечто обидное, но решила, что не может позволить себе вспышку гнева, даже намек на нее. Остин был прав. Ее и в самом деле никто не узнал бы.
 — Я подумаю об этом, — сказала она.
 Остин, разумеется, и представить не мог, что перспектива провести с ним вместе целый день вызвала у нее головокружение.
 — Вот и хорошо. — Он раздвинул створки двери и бросил на Кэндис сердитый взгляд. — Вы оставили дверь не запертой?
 Вспыхнув от его осуждающего тона, Кэндис съязвила:
 — Вы, кажется, очень уж всерьез принимаете свои обязанности телохранителя.
 — Кто-то должен принимать все всерьез.
 Мягким движением Остин отодвинул Кэндис в сторону и вошел в ее спальню, по пути включая повсюду свет. Она оцепенела от изумления, однако послушно ждала у входа, пока он осматривал ее гардеробную, ванную и маленькую гостиную, которую она намеревалась превратить в детскую. К тому времени, как Остин вернулся к ней, Кэндис успела стереть с лица улыбку. Как это необычно и странно, когда кто-то по-настоящему заботится о тебе. Как славно. Просто замечательно.
 Но почему он так ведет себя? Кэндис не могла избавиться от этого вопроса. Она пока так мало верила этому человеку, что с величайшим трудом сдерживала желание прямо спросить Остина, почему он так добр к ней и какие мотивы им руководят.
 — Ну, все чисто.
 Кэндис с почти неслышным вздохом вошла в комнату и повернулась, чтобы пропустить Остина к двери.
 — Благодарю вас, — начала она, но он не дал договорить, обнял ее сзади и ласково привлек к себе. Затылок Кэндис обжег горячий шепот:
 — Не двигайтесь. Я просто хочу снова почувствовать вас рядом с собой.
 Она была не в силах отказать ему в том, чего и сама так хотела, и подчинилась, надеясь, что ноги ее все же обретут возможность уверенно двигаться.
 Но он пока и не думал отпускать ее. Одну руку передвинул так, что она оказалась у Кэндис под грудью, а другую положил на слегка выступающий холмик живота. Комната завертелась вокруг Кэндис. Всем своим большим телом, каждым мускулом Остин прижимался к ней.
 Он держал ее так долго, очень долго. Никогда в жизни Кэндис не чувствовала себя такой ласкаемой, такой желанной. И когда Остин вздрогнул, ее тело отозвалось неудержимой дрожью.
 Она старалась не думать о том, что его рука лежит у нее на животе и что она наслаждается дивными ощущениями, но это было бесполезно. Ребенок стал неотъемлемой частью ее существа, даже в эти минуты она не забывала о нем.
 Был ли какой-то скрытый смысл в его жесте? Или он забыл о ребенке — ребенке Ховарда?
 Вопрос вылетел у нее из головы, когда Остин отвел в сторону ее волосы и прильнул горячими губами к ее шее.
 Потом он отпустил Кэндис.
 Слава Богу, он сделал это медленно, иначе она рухнула бы на ковер, беспомощная, охваченная приступом желания.
 Едва руки Остина разомкнулись, Кэндис повернулась к нему в ожидании поцелуя.
 Но он уже ушел, лишь еле слышный звук закрываемой двери свидетельствовал о том, что он здесь был.
 Кэндис прижала дрожащую руку к тому месту на шее, которое он поцеловал, и закрыла глаза. Все к лучшему, ведь она ужасно боялась, что станет умолять его о большем, чем поцелуй.
 Завтра надо обязательно позвонить Джеку — до того как она проникнется полным доверием к этому незнакомцу и пригласит перебраться к ней в дом.
 И весьма вероятно — к ней в постель.
 А после этого она позвонит доктору Робинсону. Только вряд ли прописанные им витамины помогут ей избавиться от странного недуга.


* * *

 На следующее утро в десять часов Остин зашел за Кэндис. Миссис Мерриуэзер, открыв дверь, секунд тридцать смотрела на него во все глаза, прежде чем жестом пригласила в дом.
 — Поймите, ей не следовало бы выходить, — заговорила экономка сердито, с ненужной энергичностью передвигая кастрюльки на кухонном столе. — Эти проклятые ищейки узнают ее, помяните мое слово.
 Сердце Остина беспокойно стукнуло раз и другой.
 — Так она собирается?
 До этой минуты он даже не осознавал, как надеялся на их совместную поездку и как боялся, что она не состоится. Миссис Мерриуэзер продолжала смотреть на него так, словно он предлагал Кэндис принять участие в ограблении банка, а не самую обычную прогулку в машине по городу.
 — Само собой, собирается. И вы, я вижу, счастливы, как жаворонок. Чем вы-то поможете, если на нее налетят репортеры? Ведь не вы лежали всю ночь без сна, гадая, какую пакость они напечатают на следующий день.
 Веселое настроение Остина сменила озабоченность. Миссис Мерриуэзер была права: он многим рискует, вовлекая Кэндис в это дело.
 Но он не был склонен менять свои планы.
 — Буду как следует оберегать ее, — пообещал он.
 Экономка устремила на него скорбный взгляд.
 — Я уверена, что будете. Но даже вы со всеми вашими мускулами и самоуверенностью не удержите этих стервятников от публикации целой кучи вранья о миссис Дейл. — Она с грохотом швырнула в раковину металлический дуршлаг. — Вы понимаете, что они подумают, увидев вас вместе?
 Он болван. Не учел этого. Не думал ни о чем, кроме того, что проведет время с загадочной миссис Дейл, увезет ее из этого музея и хоть немного развлечет. Проклятие!
 — Вы, наверное, правы, миссис Мерриуэзер, — начал Остин.
 — Нет, она ошибается, — перебила его Кэндис.
 Он повернулся и увидел, что Кэндис смотрит на миссис Мерриуэзер с некоторым вызовом. Остин почувствовал прилив гордости за нее и ощутил, как сердце при одном взгляде на эту женщину забилось сильнее и чаще.
 Кэндис собрала волосы в конский хвост, но одета была в дорогие брючки цвета хаки и обычную для нее строгую шелковую блузку, а вовсе не в его футболку. Интересно, сколько у нее этих до чертиков унылых шелковых кофточек?
 — Несправедливо, что я вынуждена прятаться от людей, — продолжала Кэндис.
 Миссис Мерриуэзер хлопнула ладонями по бедрам и сделала попытку укротить свою хозяйку:
 — Но ведь это только до окончания судебного дела.
 — На это уйдут месяцы, — возразила Кэндис, вызывающе тряхнув своим стильным хвостиком.
 Остину невероятно захотелось сгрести ее в охапку и наградить звонким поцелуем. Миссис Мерриуэзер, очевидно, была бы шокирована такой дерзостью.
 — Я устала от необходимости прятаться. Устала от этого дома. От этой одежды. — Она вздернула подбородок. — Я еду, и, что бы ни случилось, вины мистера Хайда в том не будет. Ясно?
 Миссис Мерриуэзер открыла было рот, чтобы изъявить протест, но тотчас переменила намерение, повернулась к Остину и Кэндис спиной и принялась яростно чистить раковину.
 — Вы достаточно взрослая, чтобы жить своим умом, — пробурчала она.
 То было официальное согласие. Остин немало удивил Кэндис, схватив ее за руку и потянув за собой к задней двери. Только он открыл ее, как миссис Мерриуэзер заговорила снова:
 — Если уж вы непременно собираетесь ехать, не захватите ли где-нибудь дюжину яиц?
 Кэндис высвободила руку, подбежала к толстенькой экономке и крепко обняла ее.
 — Конечно, все купим! И не волнуйтесь, все пройдет отлично. Ну что такое ужасное может случиться, подумайте?
 — И думать не хочу, — заявила миссис Мерриуэзер, в свою очередь обнимая Кэндис. — Езжайте, и желаю вам хорошо провести время.
 Едва дверь за ними закрылась, Кэндис бросила на Остина смущенный взгляд.
 — Она для меня почти как мать.
 — Я это заметил, — отозвался Остин.
 Глаза их встретились. Остин улыбнулся и легонько шлепнул Кэндис снизу вверх по подбородку, получив улыбку в ответ.
 Остин направился к гаражу, где держал свой грузовичок, — подальше от любопытных глаз по настоянию экономки. Когда они вошли в прохладное, полутемное помещение, он сказал:
 — Поедем на моей машине, чтобы не привлекать нежелательного внимания.
 Он показал на старенький, порядком проржавевший пикап, поместившийся между «роллс-ройсом» и «кадиллаком».
 — И вы считаете вот это не привлекающим внимания? — удивилась Кэндис и, спохватившись, хлопнула себя по губам. — То есть я уверена, что так безопаснее, но…
 — Вот именно, безопаснее.
 Остин понимал, что смешно обижаться на ее явное неодобрение, и тем не менее расстроился. Разумеется, ей было бы удобнее в своем «БМВ» или в «роллс-ройсе», на котором ездил ее покойный муж, или в «кадиллаке», на котором миссис Мерриуэзер отправлялась за покупками, но тогда их уж непременно бы засекли.
 — Остин… я не хотела вас обидеть.
 — Пустяки, — ответил он резковато, однако то, что Кэндис назвала его по имени, смягчило обиду. Весьма. Хотелось бы только, чтобы это случалось почаще.
 Открыв для Кэндис дверцу, Остин попятился почти в ужасе. Откуда здесь все это барахло? Он как-то не замечал игрушечного котенка на переднем сиденье, старый ящик для кистей, угнездившийся на полу. И целую кучу газет — откуда они взялись? Ведь он редко читает газеты!
 Глядя на Кэндис поверх крыши пикапа, Остин произнес как можно непринужденнее:
 — Придется выбросить отсюда кое-что, прежде чем вы сядете. Не могли бы вы принести из моих апартаментов мешок для мусора? Упаковка лежит, насколько помню, за кофеваркой.
 — Конечно, принесу, — охотно согласилась Кэндис.
 Едва она скрылась из виду, Остин лихорадочно принялся за уборку. Он свалил газеты на заднее сиденье «кадиллака», выругавшись, когда мельком глянул на даты: их следовало выбросить давным-давно. Если Кэндис их увидела бы, то уже не поверила, будто он вообще не читает газет. А он и в самом деле почти не читал — с тех самых пор, как, развернув номер, обнаружил в нем гнусную статью о своем отце, полную смачных подробностей.
 Что сказала бы Кэндис, узнав, что дедушка ее ребенка занимался контрабандой спиртного? О, Драммонд Хайд владел и вполне законными и прибыльными предприятиями, но они служили только прикрытием для главного промысла — подпольной торговли наркотиками. И хотя правительство стремилось лишить его нелегальных доходов, Драммонду удалось отмыть деньги и оставить после себя значительное состояние.
 Его наследство. Как будто Остин мог прикоснуться к этим деньгам без тошнотворного отвращения.
 Он захлопнул дверцу автомобиля и вернулся к работе, не желая слишком долго предаваться воспоминаниям о том, что предпочел бы забыть навсегда. Сделал зарубку в памяти: убрать газеты до того, как миссис Мерриуэзер может их обнаружить.
 Он бросил игрушечного котенка в багажное отделение пикапа — к валявшимся там другим случайным вещам, порой весьма странным, потом поднял ящик с кистями. Окинул взглядом гараж, подыскивая место, куда можно было бы временно приткнуть ящик. А, вон там подходящий темный уголок. Остин отнес туда ящик, опустил на пол и вернулся к машине. Сиденье стало относительно чистым, зато пол по бортам пикапа был чуть не по колено завален упаковками из-под готовой еды, бумажными стаканчиками и другим мусором.
 — Так вот вы где. Мешки оказались не там, где вы сказали, но я хорошенько поискала и нашла. Надеюсь, вы не в претензии.
 Остин обернулся и решил, что она могла бы искать как и где угодно, если после этого станет улыбаться ему так, как сейчас. Втягивая ноздрями изысканный и возбуждающий аромат ее духов, он взял у Кэндис мешок и принялся заталкивать туда мусор. Вскоре показались черные резиновые маты на полу пикапа. Может, Кэндис не обратит внимания на липкие пятна кока-колы, которую он пролил вчера? Закончив возню, Остин отступил в сторону и сделал широкий приглашающий жест со словами:
 — Карета подана.
 Кэндис помедлила, заглянула в машину.
 — А где же ремни безопасности?
 Лихорадочно пытаясь припомнить, имеются ли вообще в таких машинах эти проклятые ремни, Остин начал шарить вокруг сидений. Пальцы его на что-то наткнулись. С торжествующей улыбкой он вытащил на свет Божий это «что-то», и оно оказалось окаменевшим гамбургером, а вовсе не пряжкой ремня. Какого дьявола…
 — Ну как, нашли? — прозвучал у него за спиной вопрос Кэндис, полный веселого любопытства.
 — А, нет, пока не нашел.
 Загородив от нее машину широкой спиной, Остин обдумывал, куда бы засунуть гамбургер. Мешок с мусором он до этого поставил на пол гаража позади Кэндис, так что это место отпадало, если он не хотел, чтобы Кэндис убедилась, какой он неряха.
 А он по совершенно необъяснимой причине этого не хотел.
 Со все возрастающим отчаянием Остин открыл ящичек для перчаток, в просторечии именуемый бардачком, и тотчас в ужасе его захлопнул. Ящичек для перчаток — не лучшее место для хранения пончиков в шоколадной глазури, особенно в теплую погоду.
 Остин пришел к выводу, что существует единственное решение проблемы. Он сунул гамбургер под рубашку и спиной вперед выбрался из пикапа.
 — Позвольте мне отнять у вас еще минуту времени. Хочу переменить рубашку, эту я чем-то испачкал.
 Кэндис собиралась что-то спросить, но он не стал дожидаться ее вопроса, взлетел по лестнице в свое логово и переоделся в рекордное время. Ко времени его возвращения Кэндис успела найти ремень безопасности и на месте для пассажира, и на месте для водителя. Она выглядела такой обрадованной, что Остин вынужден был подавить острое желание поцеловать ее в губы, изогнутые в улыбке.
 С другой стороны, почему он должен его подавлять?
 Кэндис задохнулась, когда его губы на короткое мгновение коснулись ее губ. Подмигнув, Остин обошел пикап и устроился на водительском сиденье. Посмотрел на Кэндис с виноватым видом, но было ясно — он ничуть не жалеет о том, что поцеловал ее.
 — Простите, что заставил вас ждать.
 — Ничего страшного.
 Слова Кэндис прозвучали искренне, и Остин был этому рад. Он включил мотор и осторожно вывел «додж» из узкого промежутка между «роллс-ройсом» и «кадиллаком». Скоро они уже катили по подъездной дорожке. Остин опустил стекло и с удовольствием вдохнул прохладный воздух. День выдался облачный, но это не портило ему настроения.
 — Так куда же мы направляемся?
 — Вы имеете в виду, куда сначала? — Остин глянул в зеркало заднего вида, чувствуя себя тем свободнее, чем меньшим казался дом; до сих пор он даже не осознавал, насколько давило его сидение взаперти; трудно даже представить, как тяжело это было для Кэндис. — Наша первая остановка — у «Кей-марта»  [4] .
 — Вот как?
 Остин отвернулся, пряча усмешку.
 — Да. Это магазин, где торгуют со скидкой.
 — Я знаю, что это за магазин, — сдержанно отозвалась Кэндис. — Когда-то я там покупала.
 «Недолгое время, — подумал Остин. — Потом ее муж приобрел целую сеть магазинов одежды, и больше не было необходимости подыскивать товары где-то еще».
 Они ехали молча до тех пор, пока машина не свернула на оживленную дорогу к стоянке возле магазина.
 — Оставайтесь в машине, — велел Остин. — Я очень скоро вернусь.
 — Но…
 — Один момент.
 Остину понадобилось несколько больше времени, чем один момент, чтобы выбрать нечто ярко-розовое и светло-желтое. Быстренько заглянув в бумажник, он добавил простые белые теннисные туфди и пару носков. И не смог удержаться от улыбки, вообразив выражение лица Кэндис.
 Сегодня, он готов был в этом поклясться, Кэндис Вансдейл никто не узнает.




 Глава 8


 Кэндис старалась сохранить серьезный вид, когда извлекла из фирменного пластикового пакета нечто ярко-розовое.
 Она очень старалась, так как Остин наблюдал за ней с торжественно-напряженным выражением лица. Ей вовсе не хотелось задеть чувства столь обаятельного человека. Но все-таки у нее вырвался предательский смешок. Потом еще один. Первый она замаскировала кашлем, но не второй, не третий и не четвертый. Кэндис пригнулась и закрыла лицо ладонями, обуреваемая неудержимым хохотом.
 — Что-нибудь забавное? — надулся Остин.
 Кэндис мгновенно стала серьезной.
 — Вы… вы в самом деле хотите, чтобы я это надела?
 — А вы хотите повеселиться?
 В глазах Остина вспыхнули искорки, а губы медленно сложились в улыбку. Кэндис выпрямилась на сиденье.
 — Вы! Вы считаете, что я… что вы… о!
 Она достала из пакета теннисную туфлю и запустила ею в Остина. Не попала — туфелька ударилась о стекло и упала Остину на колени. Он рассмеялся низким, хрипловатым смехом, от которого у Кэндис дрожь прошла по спине. Он продолжал смеяться, выезжая со стоянки на дорогу.
 — Переоденьтесь, ладно? У нас в запасе пятнадцать минут, пока мы доедем до «Клайда».
 — Кто такой Клайд и… — Кэндис сделала паузу, поскольку до нее дошел ошеломительный смысл слов Остина. — Переодеться? — переспросила она, решив, что ошиблась.
 — Именно это я вам сказал. — Белоснежные зубы сверкнули в насмешливой улыбке. — Я за рулем, так что не беспокойтесь, как бы я не посмотрел на вас. И не говорите, будто вам никогда не приходилось переодеваться в машине.
 Ничего такого она в жизни не делала! Кэндис не удалось вспомнить ни одного подобного случая.
 — А что вы скажете насчет кого-нибудь еще? — задыхаясь от возмущения, прошипела она.
 Их пикап уже выехал на магистраль, влившись в густой поток транспорта, — приближался час ленча. Машины окружали их со всех сторон, и Кэндис покачала головой. Остин, должно быть, пошутил.
 Она взглянула на него и не заметила ни единого признака дразнящей веселости; Остин сосредоточенно смотрел перед собой на дорогу. Как же ей быть? Кэндис перевела взгляд на лобовое стекло, испятнанное останками разбившихся о него насекомых, и прикусила нижнюю губу.
 — Осталось десять минут, — не поворачивая головы, заметил Остин. — Вы закончили?
 Кэндис облизала губы.
 — Еще не начинала.
 — Скажите, вы носите бюстгальтер?
 Кровь бросилась Кэндис в лицо от этого беспардонного вопроса.
 — Разумеется.
 — Прекрасно, считайте его как бы верхней частью купальника. — Держа правую руку на верхней части руля, Остин свободной левой почесал подбородок. — Большинство купальников, какие мне довелось видеть, скрывают куда меньше, чем бюстгальтер.
 Кэндис подумала о скромных закрытых купальниках, которые выбирал для нее Ховард, и воздержалась от комментариев. Это привело бы к вопросам, на которые она не желала отвечать. Очень медленно она извлекла из пакета ослепительно розовое одеяние. Могла ли она представить в самых дерзких мечтах, что наденет на себя нечто столь вызывающее? Она уже переступила тот возраст, когда можно было себе такое позволить… Потрогала мягкую материю и подумала, насколько удобнее будет чувствовать себя в такой одежде со своей полнеющей талией. Да, наверное, это удобно, но совершенно не в стиле миссис Ховард Вансдейл.
 Никто не посмотрит на нее дважды. Кэндис скривила губы. Может, кто-нибудь и глянет еще раз из-за цвета наряда, но уж точно не потому, что ее узнают.
 Ховард сказал бы…
 Кэндис сердито вздохнула, отгоняя ненужную мысль. Хватит! Дрожащими пальцами она расстегнула пуговицы на блузке. На Остина она не смела взглянуть; ее обдало жаром при мысли о том, что он увидит, как она раздевается. Ладно, она знать не хочет, видит он или нет.
 Кэндис натягивала на себя этот розовый бред, как вдруг у самого окна машины с ее стороны раздался громкий сигнальный гудок. Не смея глянуть, кто это сигналит, она замерла на месте, уткнув лицо в воротник рубашки.
 — Не волнуйтесь, — успокоил ее Остин, голос у него дрожал от сдерживаемого смеха. — Он сигналит машине перед нами. Какой-то парень показал ему кукиш.
 Кэндис наконец натянула рубашку и поддернула рукава. Она ни на секунду не поверила Остину.
 — В таком случае почему вы смеетесь? — спросила она сквозь зубы.
 — Потому что обидчику года три, не больше.
 Кэндис не оценила его юмор.
 — Кому-то стоило бы научить его хорошим манерам.
 — Кто-то, — протянул Остин, ничуть не задетый ее тоном, — должно быть, научил его, как можно воспользоваться при случае большим пальцем.
 С трудом стаскивая брюки и натягивая просторные шортики, Кэндис неохотно признала про себя, что Остин ответил ей вполне резонно. Невольный вздох удовольствия вырвался у нее, когда она застегнула удобный пояс на талии.
 — Так лучше?
 — Да. — Кэндис опустила окно, чтобы прохладный ветерок остудил ее пылающие щеки, и добавила: — Но я по-прежнему считаю, что ваше представление о веселье сильно отличается от моего, мистер Хайд.
 — Да, вы это говорили, — пробурчал он. — Вам не кажется, что настало время называть меня Остином?
 Он включил сигнал поворота и начал осторожно выводить машину в соседний ряд. Чувствуя необъяснимое раздражение, Кэндис сложила руки и уставилась в окно.
 — Назовите хоть одну подходящую причину для этого.
 Остин въехал на пандус перед входом, прежде чем ответить:
 — Ну хотя бы то, что вы раздевались в моем присутствии.
 Кэндис отвернулась — незачем ему видеть, как она покраснела. Этот человек поистине неисправим!


* * *

 Немного позже, сидя за столиком у «Клайда», Остин с удовлетворением поглядывал, как Кэндис грызет мясистое, аппетитное ребрышко. Розовый цвет был явно не для нее, точно так же и соус барбекю на подбородке и на носу. И однако он не был бы возбужден сильнее, даже если бы она сидела перед ним голая.
 — Как вам нравятся ребрышки? — спросил он, мудро прогоняя прочь дивные фантазии.
 — M-м, — промычала она, бросая на тарелку обглоданную косточку и принимаясь за второе ребрышко с таким видом, словно не ела целую неделю.
 Остин усмехнулся. Он не мог отказать себе в удовольствии подразнить Кэндис.
 — Будем надеяться, что с нас не возьмут дополнительную плату за соус.
 — За какой соус? — удивилась Кэндис, оглядывая беспорядок на столе.
 — Тот, который у вас на лице.
 Кэндис потянулась было за салфеткой, однако в последнюю секунду передумала.
 — На этот раз я вам не верю.
 — Как вам угодно. — Остин пожал плечами. — Меня это не беспокоит, и к тому же хороший камуфляж.
 — А я все-таки вам не верю.
 — Но это правда.
 Официантка прервала их игривую перепалку, подойдя к столу, чтобы вручить счет.
 — Все в порядке? — спросила она, вырвав листок из блокнота и положив счет на столик возле тарелки Остина. Потом перевела взгляд с него на Кэндис и широко раскрыла глаза. — Господи! Я принесу вам полотенце, миссис Вансдейл: Ребрышки очень вкусные, но пачкаются!
 Остин изо всех сил старался сохранять серьезное выражение лица, в то время как Кэндис покраснела, сделавшись почти такого же цвета, как злополучный соус.
 — Я предупреждал, — заметил он.
 — Но вы же знали, что я вам не поверила! — яростно прошипела она, схватила салфетку и принялась вытирать лицо.
 Внезапно она замерла. Остин тоже вдруг осознал, что именно сказала официантка.
 Миссис Вансдейл. Официантка назвала Кэндис по имени и, самое худшее, произнесла эти два слова без малейшей запинки.
 Смятая салфетка выпала из ослабевших пальцев Кэндис, соус все еще украшал ее сильно побледневшее личико. Она казалась сейчас маленькой девочкой, потерявшей любимую куклу Барби, Перепачканной маленькой девочкой.
 Остин вполголоса выругался и отодвинул тарелку.
 — Какого черта она вас узнала?
 — Нам необходимо уйти, — произнесла Кэндис неожиданно твердым голосом, и растерянность в глазах сменилась упорством и уверенностью.
 Все еще бормоча ругательства, Остин бросил на стол деньги и щедрые чаевые, взял Кэндис под руку и повел к выходу сквозь толпу жаждущих получить свой ленч. По пути они встретили официантку, и Остин не останавливаясь выхватил у нее влажное полотенце.
 — Подождите! Это нельзя уносить с собой!
 — Прочь с дороги, — буркнул Остин и отворил входную дверь.
 Впереди, на площадке для парковки, их ожидал худший из ночных кошмаров — высокий белобрысый тип с камерой в руках. Очевидно, официантка узнала Кэндис, едва они переступили порог ресторана, и немедля позвонила знакомому репортеру. Так, во всяком случае, подумал Остин. Он слышал, что некоторые представители прессы часто платят за соответствующие сведения.
 Завидев их, журналист отклеился от фургона, к которому прислонялся до сих пор, и бойко зашагал им навстречу.
 — Остин, — предостерегла его Кэндис без всякой на то необходимости.
 — Я вижу, — отозвался Остин.
 Всезнающий и обвиняющий лик миссис Мерриуэзер возник в его воображении более чем в натуральную величину. Остин должен был что-то придумать, и причем быстро. Он категорически не желал закончить этот памятный день с яйцом на физиономии.
 Как только репортер подошел ближе, Остин замедлил шаги. Зародыш идеи начал обретать форму. Это было скандально, нелепо… но что еще он мог сделать? Сбить папа-рацци с ног? Это явно не годилось и только привлекло бы к ним нежелательное внимание.
 — Миссис Вансдейл, могу я задать вам несколько вопросов?
 Чего ради они просят разрешения задавать свои вопросы? Остина это злило до чертиков. Если она ответит отрицательно, они все равно начнут расспрашивать. Идиотские подонки!
 Входя в роль, которую он для себя придумал, Остин внезапно остановился на середине площадки и положил руку себе на бедро. Кэндис с ходу ткнулась ему в спину, и Остин почувствовал ее напряжение так же чутко, как и свое собственное.
 Репортер подошел к ним почти вплотную и въедливым взором окинул сначала Кэндис, а потом Остина. Как и предсказывала миссис Мерриуэзер, ублюдок от прессы был предельно озабочен тем, какое место занимает Остин в окружении миссис Вансдейл.
 — Это ваш новый бойфренд, миссис Вансдейл? Вы…
 — Бойфренд? — перебил его Остин и разразился громким, вибрирующим смехом. — Поверьте мне, радость моя, она не в моем вкусе. — Он окинул репортера медленным изучающим взглядом и высоко поднял брови, подчеркивая свой особый интерес к блондину. — Вот вы другое дело. Вы сейчас одиноки?
 Сзади до ушей Остина донеслось нечто похожее то ли на всхлип, то ли на вздох. Что касается репортера, он, очутившись в комическом положении, на мгновение онемел. Кое-как справившись с собой, залепетал:
 — Хотите сказать, что вы и миссис Вансдейл просто…
 — Вы имеете в виду Кэндис? Пардон, я забыл, что теперь ее уже никто так не называет. — Остин снова расхохотался, и смех его звучал на несколько октав выше, чем обычно. — Кэндис и я возвращаемся в прошлое, милый. Вспоминаем времена, когда учились в школе. — Он наклонился к репортеру и прошептал: — Она узнала насчет меня раньше всех, если вам понятно, что я имею в виду.
 Репортер облизнул губы и попятился. Взялся за камеру и уставился в видоискатель. Однако Остин рывком опустил камеру вниз, состроив очередную глупую ухмылку:
 — Ой нет, прошу вас не делать снимков! Если Джо-Джо узнает, что я беседовал с вами, он…
 — Джо-Джо? — сглотнув, переспросил репортер.
 — Да, Джо-Джо. — Остин выпятил губы. — Это мой бойфренд, но я подумываю с ним расстаться. Он чересчур уж собственник, если вам ясно, что я имею в виду. — Остин обернулся и приобнял безмолвную Кэндис за плечи, как бы вовлекая в общую беседу. — Кэнди только что уговаривала меня бросить его. Она не считает, что он ценит меня по достоинству. — Он слегка сжал плечи Кэндис и одарил ее сияющей улыбкой. — Верно, девочка моя?
 Прежде чем она сообразила, что ответить, Остин бросил быстрый взгляд через плечо репортера и как бы в страхе широко раскрыл глаза.
 — Ой, нет! Я, кажется, вижу его машину. Кэнди, это Джо-Джо? — Он замахал руками на репортера. — Уходите, уходите, пока он не увидел нас вместе!
 — Но я вовсе не с вами…
 — Уходите, уходите! Он разорвет вас на части голыми руками — спросите Кэнди! Парень, с которым он застал меня в последний раз, долго даже говорить не мог после того, как Джо-Джо с ним пообщался.
 Перепуганный репортер попятился с разинутым ртом. Он повернулся, подбежал к фургону и влетел в него, стукнувшись головой о крышу. Стартер включился не с первого оборота, потом мотор заработал, и черный дым вырвался из выхлопной трубы.
 Остин обнимал Кэндис за плечи до тех пор, пока фургон газетчика не выехал со стоянки; вскоре он скрылся из виду. Остин чувствовал себя круглым идиотом и тем не менее был горд своей находчивостью. Миссис Мерриуэзер нынче вечером не будет ворчать, промелькнуло у него в голове, а Кэндис может спать спокойно, не думая о завтрашних газетах.
 Кэндис слегка толкнула его в бок.
 — Вы были просто неподражаемы…
 — Больше всего на свете я хотел бы забыть об этой истории.
 — Само собой разумеется.
 Остин почувствовал смех в ее голосе и застонал. Повернув Кэндис лицом к себе, прижался губами к ее губам.
 — А это в честь чего? — спросила она, немного задыхаясь, что Остин отметил с удовлетворением.
 — Я всего лишь восстанавливаю свое мужское достоинство, — полушепотом ответил он, взял Кэндис под руку и повел к пикапу. — Давайте купим яиц для миссис Мерриуэзер и поедем домой.


* * *

 — Почему ты не хочешь, чтобы она знала, что я твой брат?
 Остин фыркнул, выражая таким образом неудовольствие тем, что Джек задал подобный вопрос.
 — Думаю, причина совершенно ясна. Ни один человек, находящийся в здравом уме, не захотел бы признаваться кому бы то ни было, что находится в родстве с тобой.
 — Очень смешно.
 — Я вовсе не стараюсь быть забавным, — возразил Остин, но губы у него невольно сложились в улыбку при виде рассерженной физиономии Джека.
 Он тут же напомнил себе, что Джек не заплатил ему то, что должен, хоть и собирался.
 — Это же очевидно, — продолжал он. — Я не хочу, чтобы она заподозрила, чего ради я там у них. — Его губы сложились в жесткую прямую линию, и он протянул руку ладонью вверх. — Дай мне папку.
 Джек медленно отступил.
 — Ты хотя бы понимаешь, сколько неприятностей я рискую заработать, если дам тебе заглянуть в эту папку?
 Непоколебимый Остин подошел к брату и выхватил из его рук скоросшиватель, который Джек безуспешно попытался спрятать за спину.
 — А имеешь ли ты представление, сколько неприятностей у тебя уже сейчас? Оставь меня в покое и катись отсюда по-хорошему, ты, добрый, маленький, трусливый, психованный братец.
 За десять минут до того Остин удивил своего брата, явившись к нему в кабинет, а потом до смерти напугал, закрыв дверь и заперев ее на ключ. И вот наконец-то досье очаровательной вдовы было у него в руках.
 Джек продолжал канючить и упрашивать:
 — Ты просто дал мне под дых, братишка! Знаешь, какие бабки мне предлагали за эту папку?
 Небрежным движением Остин открыл скоросшиватель.
 — А как же, — ответил он, не поднимая головы. — Я был здесь, когда репортер предлагал тебе двадцать тысяч. Но здесь другое дело, и ты отлично это понимаешь. Я имею право узнать, что за человек мать моего будущего ребенка, и наконец-то все сведения у меня под рукой.
 Остин не мог отказать себе в удовольствии подразнить Джека. Мягко говоря, тот заслужил это.
 — Откуда мне знать, что ты не. продашь информацию газетам? — спросил Джек, все еще поглядывая на папку с таким выражением, словно может отобрать ее в любой момент.
 Остин прищурил глаза.
 Джек бросился в кресло и со стоном схватился руками за голову.
 Остин бегло глянул на первую страницу, желая лишь одного: чтобы Джек убрался отсюда и оставил его в покое. Он просто жаждал прочитать медицинскую карту Кэндис от корки до корки. Его снедало любопытство, которого не удовлетворяла сама Кэндис. Каждый раз, как он пытался завести с ней полунамеками разговор о ребенке, ее кошачьи глаза делались подозрительными и недоверчивыми.
 Впрочем, он так и не смог получить информацию, потому что в присутствии Кэндис начисто забывал о ребенке.
 К счастью, теперь у него в руках ответ на все жгучие вопросы.
 — Она могла бы засадить меня в тюрьму за это.
 Остин смерил Джека уничтожающим взглядом, нисколько не смягчившись.
 — Я тоже мог бы засадить тебя в тюрьму, братишка. И помни, ты не попал бы в такую поганую историю, если бы не разыгрывал из себя Господа. Это был мой… мой образец, черт тебя дери!
 Джек закрыл лицо ладонями и выглядел безнадежно удрученным. Остин вынужден был напрячь слух, чтобы разобрать его бормотание.
 — Ты с ней знаком. Неужели тебе непонятно, что я не мог сказать ей о бесплодности спермы ее мужа?
 — Ты полагаешь, что ей лучше было бы узнать обо мне? — съязвил Остин. — Эта женщина живет и дышит деньгами. Она спит на шелковых простынях и не умеет есть пиццу. Зато научилась есть ребрышки так, чтобы от косточки почти ничего не оставалось.
 Джек поднял голову, разинув рот в полном изумлении. Остин молча выругал себя, спохватившись, что сказал больше, чем намеревался.
 — Откуда ты все это знаешь? Ты хочешь сказать… хочешь сказать… — Джек встал и оперся ладонями о стол; краски вернулись на его лицо, и в глазах загорелся свет надежды. — Тебе нужно понять ее, верно?
 Остин зарычал и уставился на папку, желая, чтобы брата поразила амнезия. Но этого не случилось.
 — Господи, мне все ясно! — В бурном возбуждении Джек изо всех сил хлопнул ладонью по столу и поморщился от боли. — Я бы понял тебя, если бы ты просто хотел узнать ее. Она бы тебе понравилась. Ты увидел бы, какая это замечательная личность… такая нежная, такая…
 Остин предупреждающим жестом поднял ладонь.
 — Уволь. Спасибо, я во всем разберусь сам.
 Он не собирался докладывать, что уже во многом разобрался. Папка снова привлекла его внимание. Здесь очень важные документы. С их помощью он надеялся хоть немного приоткрыть для себя внутренний мир загадочной женщины, которая наполнила его сны страстными желаниями.
 Будущей матери его ребенка.
 Он уже открыл для себя кучу вещей. Веселый нрав Кэндис и чувствительность ее натуры. То, что она легко смущалась и краснела, но вовсе не была пугливой. Он был не в силах забыть мягкость и сладкий вкус ее губ, упругую полноту ее грудей…
 Остин поднял голову и обнаружил, что Джек уставился на него с давно знакомым огнем в глазах. И перепугался. Это надо было немедленно пресечь, иначе беды не миновать.
 — Клянусь тебе, Джек, если ты попробуешь вмешаться каким бы то ни было способом в мои отношения с Кэндис, я убью тебя собственными руками. Это ты впутал меня в эту заваруху, но я выберусь из нее сам, без твоего содействия.
 Джек был достаточно хитер, чтобы изобразить невинное выражение лица, однако недостаточно умен, чтобы закрыть рот.
 — Не вздумай причинить ей боль — я этого не допущу. Она страдала в своей жизни сильнее, чем большинство людей, и не заслуживает дурного обращения.
 — Я вовсе не обращаюсь с ней дурно, — улыбнулся Остин, выслушав нелепое предостережение Джека и глядя на его встревоженную физиономию. — Кэндис нуждается только в том, чтобы научиться жить.
 — По твоим стандартам? — Джек неодобрительно рассмеялся. — Когда ты был помоложе, то хоть прислушивался к советам. Я считал, что я ершистый парень, но ты куда хуже.
 — Она…
 — Не похожа на нашу мать! — выкрикнул Джек, мгновенно забыв, что Остин может запросто дать ему в зубы. — Деньги вовсе не обязательно делают человека плохим. Я считал, что ты умнее и понимаешь это. Что ты собираешься с ней делать? Превратить в такое же никчемное существо, как ты сам?
 Остин крепче стиснул в руке скоросшиватель, но поневоле вынужден был признать, что в словах Джека есть доля правды.
 — Слушай, почему бы тебе не сходить на ленч или еще куда-нибудь, пока я тут почитаю досье. Прочту и уберусь отсюда, а ты можешь снова спрятать твои драгоценные записи и запереть на замок.
 Джек, очевидно сообразив, что ничего не добьется, удрученно вздохнул и затопал к двери.
 — Погоди, — окликнул его Остин, когда Джек уже взялся за дверную ручку. Остин вспомнил вопрос, на который явно не нашел бы ответа в досье Кэндис Вансдейл. — Почему Кэндис не хочет снова выходить замуж?
 Какое-то мгновение он думал, что брат ему не ответит: тот поджал губы. Если Джек принимал такой вид, ничто не могло заставить его изменить точку зрения.
 Немного погодя, когда Остин уже был готов признать свое поражение, доктор Круз вздохнул и покачал головой:
 — Я полагаю, что она сыта по горло подавляющим ее волю грубым тираном, и потому меня удивляет, что ей пришелся по вкусу ты.
 — Что это значит, и какого дьявола ты…
 — Это значит, дорогой брат, что если миссис Вансдейл и решится снова выйти замуж, то не за тебя. Ты не ее типа женишок. — Джек рывком отворил дверь и едва не потерял равновесие. — И скажу откровенно, я не думаю, что ты ее заслуживаешь!
 Дверь со стуком захлопнулась. Остин хмуро уставился на нее, размышляя о прощальном выстреле Джека. Что он, черт побери, имел в виду? И почему включил его в список соискателей?
 Кэндис тоже не его типа женщина, он и не думал о женитьбе на ней.
 Или все-таки?..
 Чертов Джек.




 Глава 9


 Миссис Мерриуэзер приняла известие о переселении Остина в дом с поразительным спокойствием.
 И ничем не швырялась. Только переспросила:
 — Он что?
 Кэндис держалась уверенно, надеясь, что ее самообладание не позволит экономке повысить голос.
 — Он перебирается в дом, к нам. Вы сами говорили, что я недостаточно серьезно отношусь к этим стервятникам, и случай на втором этаже подтвердил это.
 Несколько секунд можно было созерцать лишь обширный зад экономки — та наклонилась, разыскивая что-то в холодильнике. Наконец она выпрямилась с медовой дынькой в одной руке и гроздью красного винограда в другой.
 Они готовили фруктовый салат к обеду. Кэндис в сотый раз посмотрела на часы на микроволновой печке. Почти четыре — и никаких признаков Остина. Может, он вообще не вернется? Может, она его спугнула? Может, после вчерашнего происшествия у «Клайда» он решил, что работа сложная?
 А может, он решил, что слишком сложная?..
 Миссис Мерриуэзер сунула виноград ей в руки.
 — Вымойте хорошенько — один Бог знает, какими химикатами его поливали. — Она сделала паузу, чтобы перевести дух, и добавила: — Что нам реально известно о мистере Хайде? Кроме того факта, что он знаком с доктором Джеком?
 — И был знаком с ним практически всю свою жизнь, — сухо напомнила Кэндис.
 Она тщательно промыла виноград и начала снимать ягоды с плодоножек. По ее мнению, сопротивление миссис Мерриуэзер было почти сломлено. Настал момент для нанесения решающего удара. Наклонившись над вазой с фруктами, она, понизив голос, рассказала экономке о дорогих часах, которые нашел Остин под окном, и о собственных подозрениях по поводу их владельца.
 — Ясно. — Миссис Мерриуэзер положила дыню на доску для нарезки, рассекла ее пополам большим, устрашающего вида ножом. Со вздохом вытерла руки о передник и продолжала: — Похоже, это и в самом деле был кто-то из родни мистера Ховарда. В общем, неплохая мысль, чтобы не оставлять нас одних в доме. Я подумывала, не завести ли сторожевую собаку, но мистер Хайд вроде бы не похож на взломщика.
 Кэндис улыбнулась тону миссис Мерриуэзер, в котором явственно звучало сомнение, но улыбка исчезла, когда она повнимательнее вгляделась в озабоченное лицо своей верной служанки, и не просто служанки, а преданного старшего друга.
 — Не лучше ли будет, с вашей точки зрения, если я позвоню доктору Джеку и расспрошу его о мистере Хайде?
 — С моей точки зрения, было бы лучше, если бы вы позвонили в полицию или ФБР.
 Кэндис покачала головой и напомнила:
 — И оповестила таким образом всех, что в доме живет мужчина? Я не убеждена, что мы можем доверять даже представителям закона в деле, где замешаны средства массовой информации. Люди любят распускать слухи, это свойство человеческой натуры.
 Миссис Мерриуэзер с самым мрачным видом согласилась с таким утверждением.
 — Боюсь, что вы правы. Нам меньше всего нужно, чтобы люди думали, будто в доме живет ваш бойфренд. Необходимо соблюдать осторожность.
 — Да.
 Кэндис старалась не думать о поцелуе на стоянке. Это был ненужный риск, но она растерялась и не смогла воспротивиться.
 — И мистеру Хайду надо сказать, чтобы держал рот на замке.
 — Разумеется.
 — Лучше позвоните доктору Джеку, тогда мы сегодня будем спать спокойно.
 Кэндис не нуждалась в дальнейших просьбах. Лицо у нее горело от чувства неловкости и сознания собственной вины, но она быстренько вымыла руки и отправилась звонить к себе в спальню. Кабинет был ближе, но это владения Ховарда… хотя и бывшие владения.
 В своем уютном прибежище Кэндис уселась на подлокотник дивана и, прижав к лицу прохладную ладонь левой руки, правой начала набирать номер. Почему она чувствует себя виноватой? Из-за той ночи? Чувство неловкости она еще могла понять. Когда миссис Мерриуэзер, говоря о мистере Хайде, употребила слова «в доме живет ваш бойфренд», Кэндис испытала мгновенное возбуждение, представив, как она и Остин тесно прижимались друг к другу. Так было уже три раза. Один раз в коридоре рядом с его ванной комнатой. Другой раз в ее спальне, когда он провожал ее домой. А в третий — в ресторане у всех на виду, как говорится, перед Богом и людьми.
 Бойфренд? Кэндис ощутила жуткую слабость при мысли, что, если бы репортеры застали ее и Остина в один из таких моментов, они бы попросту посмеялись над этим словечком. И над словами Остина, что она не в его вкусе, как он утверждал на стоянке.
 Любовники. Таково было бы их заключение, пусть и неверное.
 Кэндис ощутила жаркий прилив между бедер и боль в грудях. Когда в трубке послышался голос Джека, она едва не вскрикнула в изумлении.
 Она целиком погрузилась в возбуждающие воспоминания о мистере Хайде. Вчерашний день был просто волшебным. И по-настоящему радостным.
 — Доктор Джек? Это Кэндис Вансдейл.
 О Боже, что у нее за голос! Кэндис откашлялась в надежде, что ком в горле пройдет.
 — Миссис Вансдейл!
 Джек явно был удивлен ее звонком. И даже немного занервничал. Кэндис нахмурилась.
 — Я звоню, чтобы поговорить о вашем приятеле мистере Хайде.
 — Об Остине? Чем он провинился? Бывает грубоват, но дайте ему шанс. Он вроде большой безобидной овчарки: лает, но не кусается. Потерпите немного и через неделю станете удивляться, как это вы обходились без него.
 Кэндис прикусила губу. Что верно, то верно.
 — Видите ли, я просто хотела немного расспросить вас о нем, прежде чем… дело в том, что мы хотим поселить его в доме ради безопасности, и вы, вероятно, понимаете причину нашего интереса.
 Она услышала в трубке шуршание бумаги, наступила пауза, довольно долгая, а потом Джек Круз заговорил снова, гораздо более оживленно. «Бедняга доктор, — подумала Кэндис, — у него, видимо, нелегкий день сегодня».
 — Конечно, понимаю. Разумеется, я понимаю вас.
 — Мы думали обратиться с просьбой о проверке к властям, но…
 — Нет!
 Он выкрикнул это слово так громко, что Кэндис невольно отстранила трубку от уха.
 — Нет-нет, я просто хотела сказать, что мы от этого отказались, опасаясь, что проведают газетчики.
 — Разумное решение. — Последовал явный вздох облегчения. — Что вы хотели бы узнать? Когда вы попросили меня найти для вас подходящего человека, я сначала не мог сообразить, к кому обратиться. Потом вспомнил об Остине и обрадовался. Подумал, этот верзила — то, что надо. Я знал, что он сейчас без работы, ну и…
 — Это мой первый вопрос. А чем мистер Хайд вообще занимается?
 Кэндис играла телефонным шнуром, мысленно убеждая себя, что в ее безобидных вопросах нет ничего недозволенного. Однако инстинктивно она понимала, что мистер Хайд был бы недоволен. Обижен ее недоверием. Но ведь она это делала только ради миссис Мерриуэзер с ее страхами!
 Ну ладно, пусть она удовлетворяет и собственное любопытство, раз не хватает смелости расспрашивать его самого. Любопытство — естественное человеческое чувство, в нем нет ничего плохого.
 Голос Джека понизился на целую октаву:
 — Он живописец, художник. Хороший художник, но ему не слишком везет, к сожалению. Поэтому Остин вынужден браться за случайную работу вроде рекламных щитов, чтобы выпутываться из житейских трудностей, пока не создаст свой шедевр.
 — Он когда-нибудь был женат?
 Кэндис затаила дыхание, а лицо у нее горело с каждой секундой все сильнее. Доктор сразу поймет, что такой вопрос не имеет ничего общего с проблемой безопасности.
 Наступила глубокая тишина, потом снова зашуршала бумага. И наконец последовал ответ Джека:
 — Нет.
 Кэндис молча ждала, умирая от желания получить более подробные сведения. Удобно ли спросить, почему Остин одинок? Известен ли Джеку ответ на этот вопрос? Или доктор скажет напрямую, что это не ее дело?
 — Насколько я могу судить, он еще не встретил свой идеал женщины. Остин… — Джек Круз снова умолк, как если бы сообразил, что открывает больше, чем того требовал вопрос Кэндис.
 — Как вы сказали? — не выдержала она, удивляясь собственной настойчивости.
 Это было совершенно на нее не похоже. Может, таким образом проявляет себя новая Кэндис?
 Джек вздохнул.
 — Послушайте, если он станет водить к себе женщин, вам стоит только намекнуть ему о своем неодобрении, и все уладится.
 Кэндис зажала рот рукой, чтобы скрыть смех, вырвавшийся у нее при воспоминании об их тайной встрече.
 — Нет-нет, ничего подобного. Я просто полюбопытствовала. Видите ли, решение суда может затянуться, и я бы не хотела лишать его… то есть я бы не хотела создавать препятствия его личной жизни.
 Нелепое объяснение, и доктор Джек это понял. Кэндис никогда не умела врать. Однако в голосе у Джека не прозвучало ни намека на подозрительность, когда он сказал:
 — Ну, насколько я знаю, у него сейчас нет подружки. А что касается переселения в дом, то я бы на вашем месте очень подумал.
 Кэндис встревожилась и крепче сжала телефонную трубку.
 — Почему?
 Неужели доктор Круз не доверяет Остину?
 — Видите ли, он в некоторой степени неряшлив.
 Кэндис уронила трубку на диван и тут же подхватила ее.
 —Что?
 — Он неряха. — Джек рассмеялся нервным смехом. — Поверьте, я жил с ним вместе.
 Неряха? Она не заметила никаких следов неряшливости у него в комнатах. Однако пикап и в самом деле выглядел так, будто Остин жил в нем неделями, не убираясь. Не то чтобы Кэндис это не понравилось; скорее наоборот, она нашла это причудливо привлекательным. Нет, тут явно было что-то не то. Доктор Джек придумывал неумные отговорки. По какой-то причине он не хотел, чтобы Остин жил у нее в доме. Любопытство Кэндис возросло неимоверно.
 — Вы могли бы говорить поконкретнее?
 — Хорошо, только дайте подумать.
 Кэндис ждала. Ждала долго, терпеливо. Она слышала, как Джек барабанит пальцами по столу. За этим последовал новый, определенно нервический шелест бумажных листков. Что он там делал? И почему так разнервничался, говоря о своем друге, о человеке, которого сам рекомендовал на работу?
 — Он бродит во сне.
 На этот раз Кэндис откровенно расхохоталась:
 — Доктор Джек, я не думаю, что прогулки во сне представляют опасность или нетерпимую привычку. Так же, как и неряшливость. Миссис Мерриуэзер приучит мистера Хайда к порядку.
 «А я приду на помощь во время прогулок во сне». Мысль была восхитительно озорной. Возбуждающей. Возможность отправить мистера Хайда обратно в постель и укутать одеялом преисполнила Кэндис чувством неизъяснимого удовольствия. Интересно, в чем он ложится слать? Что надевает на ночь? Короткие трусы? Пижаму? Или совсем ничего? Кэндис вообразила, что он спит в любимых вылинявших пижамных штанах, которые сползают низко на бедра и обнажают сексапильную линию волос на животе, идущую к…
 Кэндис сползла с подлокотника дивана на сиденье и глубоко, прерывисто вздохнула. Как все безумно. Опрометчиво. Безответственно. Совсем не в ее духе.
 Годами Кэндис жила словно фарфоровая куколка, с которой Ховард сдувал пылинки и которую полировал до совершенства… при этом высмеивая и оскорбляя своими нотациями. А весь последний год она жила отшельницей.
 Возможно, она еще не в состоянии выйти на свет, однако внутри уже зажглась крошечная искорка. И эта искорка, как подозревала Кэндис, могла превратиться в лесной пожар, даже если ее не раздувать специально.
 — Доктор Джек, так он безопасен, не правда ли?
 Тот согласился с большой готовностью:
 — Да-да, совершенно безопасен. Остин даже мухи не обидит.


* * *

 — Я вот спущу тебя в унитаз и скажу Андре, что ты сбежала, — приговаривал Остин, держа пушистого зверька за шкирку.
 Ничуть не напуганная угрозами ручная самочка хорька сверкала на него глазенками, шевелила усами и время от времени перебирала в воздухе лапками.
 — Это послужило бы ему уроком за то, что он оставил тебя мне. И за Весь этот хаос. — Голос Остина смягчился. — Впрочем, я думаю, это не твоя вина.
 Судя по записке, которую Остин обнаружил на кухонном столе, Андре получил приглашение участвовать в некоей художественной программе в Лондоне и не собирался возвращаться раньше, чем через полгода. Он укладывался и уезжал в спешке, оставив квартиру в немыслимом беспорядке и поручив свою любимую зверюшку заботам Остина. Он поднес животное к лицу и спросил, сощурившись:
 — Это ты все натворила?
 Хорюшка изловчилась и лизнула Остина в нос, нисколько не устрашенная его рычанием. Хорьки — очень ласковые зверюшки, но, как Остин знал по собственному опыту, такой милый зверек способен устроить в доме полный разгром, если его оставить в одиночестве. Возможно, хаос явился следствием спешного отъезда Андре и поисков еды, которыми занималась Люси. Но к чему всю вину перекладывать на это создание?
 Он со вздохом пристроил хорюшку у себя на груди и погладил мягкий, пахнущий мускусом мех. Люси прижалась к нему и принялась лизать ему шею, а он тихонько приговаривал:
 — Люси, Люси, что же мне с тобой делать?
 Она куснула его за ухо, непреднамеренно выбрав самое чувствительное местечко.
 — Перестань! — Остин рассмеялся. — Поцелуи в ушко на меня не действуют, девочка. Я не могу взять тебя с собой. — Люси его не слушала. Зарылась ему в волосы и вытянулась всем своим длинным тельцем у него на плечах, явно намереваясь там и остаться. Остин искоса взглянул на нее. — Повторяю, кокетство не поможет. Ты слишком похожа на ласку или на крысу. И ты воровка, мне говорил Андре. Кроме того, миссис Мерриуэзер…
 Тут он умолк, и опасная ухмылка искривила его губы.
 — У миссис Мерриуэзер будет шок.
 Шаловливая зверюшка задаст хлопот старому вояке в юбке, а у него появится возможность лишний раз побыть с Кэндис наедине.
 Сначала надо попросить у нее позволения принести Люси в дом. Если он добьется сочувствия хозяйки, у экономки не останется выбора. Но любит ли Кэндис животных?
 Хороший вопрос. Всем детям нужны домашние питомцы, это бесспорно. Его мать запрещала заводить даже золотых рыбок. Однажды они с Джеком ухитрились пронести в дом лягушку, но когда настала очередь Джека держать ее в своей комнате, лягушка загадочным образом скончалась. Во времена их полного экспериментов детства ни одно живое существо не могло чувствовать себя в безопасности по соседству с Джеком.
 Ничто не изменилось.
 Люси ткнула его носом в щеку, чтобы привлечь к себе внимание. Остин рассеянно погладил хорюшку, обдумывая план интриги, как настоящий заговорщик. Все зависело от Кэндис. Сейчас ни в доме, ни во дворе не было ни одного представителя фауны. Возможно, покойный мистер Вансдейл терпеть не мог животных, и Кэндис не могла себе позволить обзавестись хоть одним.
 Остин почесал Люси шейку, а она тем временем заботливо вылизывала каждый дюйм его физиономии.
 — Это непростое дело, Люси, но мы попробуем с ним справиться. Если миссис Дейл тебя не одобрит, я временно поселю тебя в своем обиталище над гаражом, а там подумаем, как устроиться на следующие шесть месяцев.
 Люси кончила умывать Остина и принялась приводить в порядок собственную мордочку, явно убежденная в том, что кто-нибудь должен о ней позаботиться.
 — Ну разве можно отказаться от тебя? — с улыбкой глядя на зверька, спросил он. За те два года, что он делил жилище с Андре, Остин успел привязаться к ласковой малютке. — Если ты не будешь распускать свои вороватые пальчики, у нас не возникнет проблем. И разумеется, ни в коем случае нельзя никого кусать за ноги.
 Люси на секунду прервала свое занятие, посмотрела на Остина и продолжала прихорашиваться. Пораженный ее понятливостью, Остин усадил Люси в специальную переносную клетку, чтобы отвезти в дом Вансдейлов. «По дороге надо купить для Люси упаковку ее любимого корма, подстилку и несколько игрушек-пищалок, — подумал он. — Может, стоит приобрести и новый ошейник с колокольчиком».
 Насвистывая и то и дело переступая через разбросанные по полу вещи, он собрал свои кисти и краски, прихватил и кое-что из приличной одежды.
 Если Люси спрячется где-нибудь в доме-музее Вансдейлов, миссис Мерриуэзер понадобится не один день для серьезных поисков, чтобы обнаружить зверюшку. А без колокольчика дело потребует еще больше времени.
 Часа через два Остин постучал в кухонную дверь особняка Вансдейлов. В одной руке он держал клетку, так называемое пет-такси, а в другой — все необходимое для Люси. Его подопечная в новом ярко-розовом ошейнике с любопытством поглядывала сквозь прутья решетчатой дверцы. Колокольчик Остин предусмотрительно спрятал пока в карман.
 Дверь отворилась, и на пороге возникла миссис Мерриуэзер; сначала она посмотрела на Остина, а потом на клетку у него в руке. Она слегка нахмурилась, на лице появилась еще пара морщинок, но при всем при том Остин решил, что реакция миссис Мерриуэзер скорее благоприятна.
 — Это кошка? — спросила экономка.
 Остин отрицательно покачал головой и подавил горестный вздох.
 — Нет. Это самка хорька. Мой сосед бросил ее, а я не в силах был оставить маленькое создание в одиночестве.
 Морщинки углубились. Угу, сейчас она скажет, чтобы он отвез «маленькое создание» туда, где взял.
 — Ну, не стойте же за дверью. Вносите бедняжку в дом. Мой младший сын всегда питал пристрастие к экзотическим животным, а теперь он работает в зоопарке. Погодите-ка, дайте припомнить. У него, кажется, был именно такой зверек, когда он учился в колледже. Они очень похожи на кошек, верно? Я люблю кошек, у нас их всегда был полный двор.
 У Остина отвисла челюсть, он не мог скрыть своего изумления. Миссис Мерриуэзер болтала с ним, как со старым приятелем, — разительная перемена по сравнению с ее прежней подчеркнутой холодностью.
 Оказалось, что она любит кошек, а у ее сына, работающего теперь в зоопарке, был когда-то ручной хорек!
 Остин просто не мог поверить в свою удачу. Только бы повезло и с Кэндис.
 Войдя в кухню, он поставил клетку на пол, а покупки положил на стол, надеясь, что обретет дар речи до того, как миссис Меррнуэзер обратит внимание на его молчание.
 Она наклонилась и заглянула в клетку, засмеявшись, когда Люси просунула между прутьями решетки нос, стараясь уловить запах незнакомки; миссис Мерриуэзер ласково погладила этот маленький носик.
 — Как его зовут?
 Остин откашлялся, соображая, уж не ошибся ли он дверью. Миссис Мерриуэзер была приветлива. Мила. И что-то ворковала, обращаясь к Люси — животному, похожему на гибрид енота, ласки и крысы.
 К животному, которое выглядело отнюдь не как обыкновенная домашняя кошка.
 — Это самочка, и зовут ее Люси.
 Голос Остина звучал странно, почти хрипло. Что изменило отношение к нему миссис Мерриуэзер? Может, на экономку повлияла Кэндис…. то бишь миссис Дейл? Что она рассказала миссис Мерриуэзер? Остин перебрал в уме варианты и побагровел. Кэндис ни при каких обстоятельствах не упомянула бы об инциденте на стоянке у ресторана, но ведь по какой-то причине миссис Мерриуэзер к нему смягчилась…
 Он как зачарованный продолжал смотреть на миссис Мерриуэзер, которая открыла клетку и взяла Люси на руки. Та немедленно оценила открывшиеся перед ней возможности и уютно устроилась на обширной груди экономки.
 Остин протер глаза и встряхнул головой.
 — Значит, она может остаться?
 — Разумеется, эта милая крошка может остаться. — Внезапно миссис Мерриуэзер обратила на Остина строгий взор. — Если вы, лично вы будете убирать за ней. Кстати, об уборке. Я не ваша горничная, так что ухаживайте за собой сами, понятно? У меня и без того дел хватает и у миссис Дейл тоже.
 — Я понял. А как миссис Дейл относится к животным? Я заметил, что в доме их нет.
 — Это потому, что мистер Ховард их не любил. Говорил, что они грязные и беспокойные. Миссис Дейл животных очень любит.
 — Что такое я очень люблю? — послышался от двери голос Кэндис.
 Остин быстро обернулся и единственным жадным взглядом окинул ее всю. Больше ничего он не мог себе позволить в присутствии миссис Мерриуэзер. Но даже одного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть, как она потрясающе аппетитна — так бы и съел! — в легком, без рукавов, открытом летнем платье, с обнаженными плечами, руками и значительной частью ног. Он узнал одно из тех платьев, которые Кэндис купила вчера, во время их рискованной поездки.
 Миссис Мерриуэзер взяла Люси на руки и приподняла повыше.
 — У нас в доме новая гостья, ничуть не похожая на мистера Хайда.
 Остин пошевелился и уперся бедром в спинку стула, дожидаясь реакции Кэндис на хорька и гадая, настолько ли хорошо миссис Мерриуэзер знает Кэндис, как сама думает.
 — Ее зовут Люси, — не дожидаясь вопроса, сообщил он.
 Кэндис не спеша разглядывала зверька, потом улыбнулась и спросила:
 — Но кто же она?
 Миссис Мерриуэзер осторожно передала Люси в руки Кэндис.
 — Это хорек, одомашненный вид семейства ласок. Правильно, мистер Хайд?
 Остин кивнул, не сводя глаз с Кэндис и Люси.
 Между тем Люси старательно добиралась до лица незнакомки. Наконец она лизнула Кэндис в подбородок, и та рассмеялась:
 — Какая же она ласковая!
 Блестящие глаза Кэндис встретились с глазами Остина. Он ощутил в сердце теплый прилив радости, и одновременно его, точно укол, осенила догадка, от которой пульс забился сильнее и чаще.
 Кэндис нравились животные, но, судя по сиянию ее глаз, обращенному на него, ей нравился и он сам.
 Снова пошевелившись, чтобы ослабить внезапно возникшее напряжение у себя в джинсах, Остин увидел, что Кэндис опустила шелковистые ресницы, однако он успел заметить искру, промелькнувшую перед этим в ее глазах.
 — Вы проголодались? Мы уже поели, но миссис Мерриуэзер что-то сохранила для вас в теплом виде.
 Голос у нее был мягкий, чуть хрипловатый. Возбуждение Остина достигло болезненной степени. Да, он зверски проголодался, но этот голод нельзя было удовлетворить за столом. Он жаждал войти в нее, почувствовать, как она содрогается от желания, услышать страстный стон. Она — Спящая красавица, а он… ну что ж, он обуреваемый вожделением принц, ожидающий возможности пробудить первозданную сущность Кэндис Вансдейл.
 Но он дал зарок.
 О чем он, черт побери, думал, давая свое смехотворное обещание?
 — В чем дело, беби? Ты тоже голодна?
 Голос Кэндис, которая разговаривала с Люси, голос тихий и нежный, громом отозвался у него в голове.
 И Остин сразу вспомнил, о чем он думал, давая себе зарок. О беби.
 Он думал о своем ребенке, растущем в ее чреве. И о ее репутации тоже. И о деньгах, кажется, столь важных для нее.
 Остин открыл рот, чтобы сказать, что уже поел, но в эту секунду прозвенел дверной звонок. Кэндис ничуть не удивилась. Очень спокойно она передала Остину Люси. Он ощутил запах дорогих, потрясающих духов, когда она наклонилась к нему.
 — Вы кого-то ждете?
 Неужели это он говорит таким требовательным, полным ревности голосом? А миссис Мерриуэзер уставилась на него как-то странно. Ему явно стоило последить за своими интонациями.
 — Да, жду. Это Люк, мой адвокат Люк Маквей. — Кэндис улыбнулась Остину ясной улыбкой. — Как раз вовремя.
 Остин подавил возглас досады, глядя вслед Кэндис, выходящей из комнаты. Скорее всего она догадалась — Остин ревнует ее к этому модному юристу.
 Так это ради Люка она соблазнительно распустила волосы и надела слишком открытое платье или послушалась его, Остина, совета и решила учиться раскованности?
 Он опомнился, почувствовав, что рука миссис Мерриуэзер легла на его руку. Расслабил мускулы, чтобы экономка не догадалась о причине его напряженности. Впрочем, она явно все поняла после его неосторожной реплики.
 — Вы не прочь вынести мусор, мистер Хайд? А потом помогите мне протереть шваброй полы. Я теперь уже не так вынослива, как была когда-то.
 Остин медленно повернулся к экономке, ожидая увидеть на ее лице выражение прежней сухой чопорности.
 То, что он увидел, было гораздо, гораздо хуже.
 Сочувствие… и нечто вроде предостережения.
 Не будь глупцом, казалось, было написано на лице у миссис Мерриуэзер. Остин постарался беззаботно пожать плечами, но улыбка, которую он изобразил, была жесткой, как вяленое мясо.
 — Разумеется, не прочь. Ведь это моя работа.
 Люси почувствовала его беспокойство и лизнула шершавый подбородок Остина ему в утешение.
 Это, к сожалению, не помогло.




 Глава 10


 — Я понимаю, вы нуждаетесь в телохранителе, — кивнул Люк Маквей. — Особенно в свете того, что вы мне рассказали.
 Он вздохнул и, распахнув полы пиджака, сунул руки в карманы брюк. Высокий, полный чувства собственного достоинства, с редеющими седыми волосами, Маквей являл собой воплощение преуспевающего адвоката. Кэндис он понравился с первого дня знакомства, и дружба их укреплялась с годами.
 — Не имеет значения, насколько невинный характер носят отношения между вами и вашим… работником. Если кто-нибудь узнает, что он здесь, вы понимаете, сколько вонючей грязи они выльют на вас в связи с этим?
 Кэндис беспокойно задвигалась на диване, глядя на адвоката, который мерил шагами комнату; она понимала, насколько неразумно пренебрегать добрыми советами. И ей не надо было спрашивать, кого он имел в виду, говоря «они». Ее свойственники были бы счастливы отыскать хоть что-то, способное изменить ситуацию в их пользу.
 Кэндис откашлялась в надежде, что Люк не заметит ее пылающих щек, и спросила:
 — Разве они не обязаны доказать, что наши отношения не были платоническими?
 Люк остановился и посмотрел на свою клиентку долгим задумчивым взглядом, как бы решая, стоит ли продолжать расспросы.
 — Все, что им нужно, — это посеять хотя бы крошечное семя сомнения. Советую вам быть максимально осторожной. Держитесь по возможности как можно дальше от мистера Хайда.
 Люк взял руки Кэндис в свои, глядя на нее глазами, полными тепла и искреннего сочувствия.
 — Кэндис, вы уверены, что можете доверять этому парню?
 Она ответила сразу:
 — Уверена. Его рекомендовал доктор Джек.
 «К тому же он веселый, смешит меня, и с ним я чувствую себя чудесно», — добавила она про себя.
 Люк скептически поднял брови, но ничего не сказал. Снова принялся ходить по комнате.
 — У вас многое поставлено на карту, — напомнил он. — Ваше будущее и будущее вашего ребенка зависят от вашей осмотрительности. Будьте же осторожны, хорошо?
 — Буду. — Кэндис помолчала, чтобы убедиться, что адвокат кончил свою речь, и сменила тему: — Люк, я хотела бы спросить, нет ли у вас кого-то, кто мог бы купить часть моих драгоценностей.
 Он повернулся к ней:
 — Вы нуждаетесь в деньгах? Почему вы мне не сказали? Я был бы более чем счастлив дать вам в долг.
 Кэндис помотала головой:
 — Это очень любезно с вашей стороны, но я хотела бы сделать по-своему. Я совершенно не нуждаюсь в большей части драгоценностей, купленных мне Ховардом.
 Она не добавила, что ненавидит эти дорогостоящие напоминания о ее рабском подчинении, не сказала и о том, что их с Ховардом вкусы в этом отношении были совершенно различны. Ховарда и Люка связывала долголетняя дружба, и Кэндис из уважения к адвокату держала мнение о покойном муже при себе.
 — Опять этот паршивый попрошайка, ваш отчим? — требовательно спросил Люк, в большей степени напоминая Кэндис заботливого отца, чем адвоката. — Снова канючит насчет денег?
 Кэндис улыбнулась, глядя на разъяренную физиономию Люка, но улыбка ее быстро угасла при воспоминании об отвратительной сцене с отчимом три месяца назад. Ничто и никогда не менялось в Пите Клэнси: вечно небритый, нечесаный, и Кэндис не помнила случая, чтобы от него не пахло виски.
 — Полагаю, я убедила Пита во время последней встречи, что источник иссяк.
 Разумеется, она сообщила Питу это уже после того, как отдала ему для продажи слишком броское обручальное кольцо. Люк вряд ли разделил бы глубокое удовлетворение Кэндис при мысли, что этого кольца она больше не увидит. В глазах Ховарда оно было не более чем символом обладания.
 По ее молчанию Люк понял, что Кэндис не намерена открыть ему причину своей нужды в деньгах, и пожал плечами:
 — Отберите то, что хотели бы продать, и позвоните мне. Я знаю ювелира с хорошей репутацией, который даст вам справедливую цену.
 — Спасибо, Люк.
 — Не стоит благодарности. За время работы в качестве адвоката Ховарда я стал богатым человеком, и помочь его очаровательной вдове — самое малое, что я могу сделать.
 Кэндис одарила его мгновенной дразнящей улыбкой.
 — А я-то вообразила, что всему причиной мое очарование!
 — Отчасти, — улыбнулся в ответ Люк; он направился к двери, и лицо его вновь стало серьезным. — Держите под наблюдением вашего мастера на все руки. Вы находитесь в уязвимом положении, Кэндис. Мне страшно подумать, что кто-то может этим воспользоваться.


* * *

 Кэндис вспомнила предостережение Люка в тот же вечер, обнаружив, что несколько драгоценных украшений исчезли из ящика комода. Она решила перед сном провести ревизию; ей очень хотелось получить в свое распоряжение наличные деньги и по-настояшему заняться детской.
 — Просто не могу представить, — пробормотала она, опускаясь на четвереньки и заглядывая под кровать и под комод. Ничего, даже ни пылинки. Отсутствие пыли Кэндис ничуть не удивило: миссис Мерриуэзер была просто помешана на уборке.
 Удивляло ее то, что она не может найти украшения. Кэндис поверить не могла, что кто-то их взял. И каждый раз, когда в связи с этой пропажей ей приходило в голову имя мистера Хайда, она отбрасывала это попросту смешное предположение.
 Выпрямившись, Кэндис села на пятки и начала думать вслух:
 — Ну хорошо, но почему же они взяли только одну серьгу с бриллиантами и мое жемчужное ожерелье, а брошь с изумрудами оставили?
 Брошь была гораздо дороже жемчужной нитки. Профессиональному вору это, конечно, должно быть известно.
 — Может, надеялись, что мы ничего не заметим, если они возьмут немного?
 Кэндис обернулась и увидела в дверях спальни миссис Мерриуэзср чуть ли не в слезах. Экономка была в ситцевой ночной рубашке в мелких розовых розочках, халате такой же расцветки и пушистых, тоже розовых, шлепанцах.
 — Я не могу найти медальон моей матери, — сообщила она, хлюпнула носом и, вынув из кармана халата носовой платок, шумно высморкалась. — Он ни для кого не имеет ценности, кроме меня.
 — Если он не имеет денежной ценности, зачем кому-то понадобилось его брать?
 Кэндис поднялась на ноги и села на постели, глубоко обеспокоенная непонятными кражами. Теперь, когда имя мистера Хайда всплыло у нее в памяти, Кэндие поняла, что уже не влраве махнуть на это рукой.
 Он только что перебрался в дом. Но даже если он и оказался бы вором, то вряд ли стал бы действовать столь нагло и поспешно. Это глупо. И почему все-таки он взял одну серьгу, а другую оставил? А теперь еще и медальон миссис Мсрриуэзер! Кэндис хорошо помнила это украшение, потому что миссис Мерриуэзер иногда надевала его по воскресеньям. Медальон был милый, но явно недорогой.
 Все это просто глупо.
 Миссис Мерриуэзер села к ней на кровать и устало вздохнула.
 — Мне неприятно думать об этом, миссис Дейл, но если мистер Хайд…
 — Нет!
 — Простите? — Миссис Мерриуэзср убрала платок от покрасневшего носа и взглянула на Кэндис сквозь слезы. — Как вы можете не подозревать его? Если это не я и не вы, остается лишь одна возможность.
 Кэндис покачала головой, поддавшись логике миссис Мерриуэзер всего на две-три секунды.
 — Это странно, бессмысленно. Если он профессионал, то понимал бы, что лучше не совершать кражу так скоро, и знал бы, что ваш медальон не стоит похищать. Он драгоценен в ином смысле, — поспешила добавить Кэндис, так как миссис Мерриуэзер снова захлюпала носом. Потом она опустила подбородок на грудь и серьезно о чем-то задумалась.
 — Может, я положила медальон не на место? — очень тихо, неуверенно проговорила она. — Но ведь и у вас пропали вещи. Мистер Хайд очень долго был сегодня здесь, а после сказал, что ему нужно кое-что доделать у себя в квартире над гаражом до того, как он окончательно переберется в дом. У него была прекрасная возможность.
 — Вы помните, он согласился помочь мне устроить все как следует в детской комнате… А если он вынашивает какие-то планы?
 Кэндис считала, что никого не стоит обвинять бездоказательно. Она как никто другой знала, к какой неразберихе приводят слишком поспешные выводы и заключения. Вряд ли мистера Хайда задели бы один-два вполне невинных вопроса, заданных исключительно ради спокойствия миссис Мерриуэзер. И это вовсе не означало, что ей самой очень хотелось бы снова его увидеть.
 Но как бы в насмешку над придуманным ею неуклюжим предлогом сердце у Кэндис радостно забилось при одной мысли о встрече с Остином.
 — Что, если я поговорю с мистером Хайдом? Просто спрошу его, не видел ли он украшения где-нибудь на полу, когда был здесь раньше. — Подогретая своими теоретическими соображениями, она добавила: — Может, он их поднял с пола и положил куда попало.
 — Например, к себе в карман? — мрачно предположила миссис Мерриуэзер.
 Кэндис предпочла пропустить ее замечание мимо ушей.
 — Завтра мы как следует осмотрим дом. Уже не в первый раз мы что-то теряем в этом огромном старом доме, не так ли, миссис Мерриуэзср?
 Экономка прерывисто вздохнула.
 — Может, найдем и нашу маленькую зверюшку.
 — Разве Люси исчезла?
 — Боюсь, что так. Я отпустила ее побегать по дому, а она как сквозь землю провалилась.
 — Не огорчайтесь. Я уверена, что она вернется, как только проголодается. А почему вы не ложитесь спать?
 — Куда там спать. — Миссис Мерриуэзер встала и выпрямилась в своей ночной рубашке в полной боевой готовности. — Я пока сделаю себе чашечку горячего чая, а если вы через полчаса не вернетесь, позвоню в полицию.
 Кэндис подавила вздох раздражения, сняла с крючка на двери ванной махровый халат и накинула поверх черной шелковой пижамы. Туго затянула пояс.
 — Мистер Хайд не тронет даже волоска у меня на голове. Если бы он намеревался причинить мне зло, у него для этого было достаточно возможностей.
 Кэндис вышла из дома через заднюю дверь и сразу заметила, что на чердаке у Остина горит свет. Причем выглядело это так, будто в помещении зажжены все лампочки. Удивленная и немного обеспокоенная, она прошла но дорожке и молча поднялась по лестнице.
 Дверь была приоткрыта.
 Прислушиваясь, Кэндис подошла поближе. Ее поразила и напугала мертвая тишина. Что, если в доме и в самом деле побывали грабители? Если они напали на Остина и?..
 Она подавила инстинктивное желание повернуться и удрать. Приоткрыла дверь шире и заглянула внутрь. Необходимо было убедиться, что с Остином все в порядке.
 Дыхание у нее остановилось, когда она увидела его. Остин стоял к ней спиной, обнаженный до пояса; под бронзовой от загара кожей заиграли мускулы, когда он поднял руку. Тряпка, перепачканная красками, свисала из заднего кармана джинсов, словно он засунул ее туда по рассеянности.
 Он занимался живописью.
 — Ос… мистер Хайд?
 «Вот-вот, дорогая, держись официально. Помни совет Люка. После окончания судебного дела можешь делать вес, чего пожелает твое сердце, а пока…»
 Остин обернулся на звук ее голоса, его красивое лицо побледнело. Потом он встретился с Кэндис взглядом и улыбнулся.
 Для начала сердце Кэндис сделало невероятный скачок. И продолжало биться такими же дурацкими скачками, пока Остин разглядывал ее. Все ее тело загорелось огнем и затрепетало, словно он гладил Кэндис своими большими красивыми руками.
 Любопытно, была бы реальность такой же умопомрачительной, как фантазия?
 Будто угадав ее мысли, Остин вопросительно приподнял золотистые брови.
 — Пора спать?
 Кэндис с трудом заставляла себя сохранять равнодушное выражение лица. Неужели нашлась бы женщина, которая воспротивилась бы призыву такого мужчины, как Остин? Мистер Хайд, строго напомнила она себе.
 — Нет, я… Можно войти?
 Жаль, что она не переоделась. Правда, пижама да еще халат скрывали все тело, но пижама наводила на мысли о постели, не говоря уже о том, что рядом с Остином она и без того думала о постели.
 Остин взмахнул кистью и по неосторожности капнул краской себе на джинсы.
 — Разумеется. Я уже заканчиваю.
 Кэндис вошла в комнату. Она была намерена соблюдать дистанцию, однако холст притягивал ее точно магнит.
 — Можно мне посмотреть?
 — Маленькая мисс Можно Мне, — мягко поддразнил он. — Вы никогда ничего не требовали?
 Кэндис облизнула губы и постаралась не глазеть на его великолепную грудь. Она многое хотела бы потребовать, но ничего такого, о чем можно было бы сказать вслух.
 Она сосредоточилась на полотне, и оно сразу произвело на нее сильное впечатление.
 — Это очень хорошо, — искренне похвалила она работу Остина.
 Перед ней было чудесное изображение женщины с ребенком на руках. Женщины, кормящей ребенка грудью, сообразила Кэндис, вглядевшись. Вечерние тени осеняли склоненную голову матери, крошечная ручка ребенка сжимала обнаженную грудь.
 Вглядевшись в лицо женщины-матери, Кэндис, пораженная сходством, вздрогнула как от толчка — так ее поразило сходство. Она вскинула голову и посмотрела на Остина.
 — Я надеюсь, вы не станете возражать, — произнес он непривычно резким тоном.
 Он был то ли взволнован, то ли… немного смущен?
 Итак, она права. Женщина выглядит такой знакомой, потому что…
 — Это я, верно?
 Остин кивнул, улыбнувшись мальчишеской, необыкновенно милой улыбкой, от которой у Кэндис сильнее забилось сердце.
 Вспомнив недавний вопрос Остина о кормлении грудью, Кэндис неожиданно для себя выпалила:
 — Ваша мать кормила вас грудью?
 И снова повернулась к картине, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец смущения.
 — Не думаю, чтобы силикон был безвреден для человеческого существа, — с горечью ответил Остин.
 Еще один намек, вполне достаточный для того, чтобы захотеть узнать больше. И Кэндис отважилась задать еще один вопрос:
 — Вы, похоже, не очень одобряете вашу мать, или я ошибаюсь?
 —Нет.
 Она ждала, что Остин продолжит, но он этого не сделал, и Кэндис мягко спросила:
 — Вы хотели бы поговорить об этом?
 Пальцы Остина легли Кэндис на подбородок и повернули ее лицо так, чтобы она смотрела прямо на него. Глаза у него горели.
 — А вы хотели бы поговорить о вашем муже?
 —Нет.
 Кэндис с трудом выговорила это односложное слово — в горле у нее будто что-то застряло. И черт побери, зачем он затронул эту тему? Впрочем, он ведь не знал, что она целый год старалась не думать о Ховарде.
 — Ясно. Значит, мы на равных. У обоих есть воспоминания, о которых мы предпочитаем не говорить. Разве что как-нибудь в другой раз.
 Остин отпустил ее подбородок, и улыбка вернулась на его лицо с такой быстротой, что Кэндис невольно моргнула. Злой огонек, который она заметила в его глазах, исчез.
 — Давайте лучше поговорим о том, почему вы разгуливаете поздним вечером без вашего телохранителя.
 Кэндис удивилась сама себе. Она совершенно забыла, зачем сюда пришла. Остин нашел способ отвлечь ее. Нарочито небрежным тоном она ответила:
 — Я, кажется, положила не на место несколько своих украшений и подумала, что вы могли увидеть их где-нибудь в детской. — Кэндис замолчала: судя по тому, что с лица Остина медленно сползала улыбка, она, несмотря на всю свою деликатность, допустила серьезный промах. — Я вовсе не обвиняю вас, мистер Хайд. Я просто…
 — Значит, не обвиняете?
 — Нет. Просто подумала, что могла обронить эти веши на пол, а вы нашли и положили куда-нибудь.
 — Например, себе в карман? — предположил он, невольно повторяя слова миссис Мерриуэзер.
 Кэндис снова вспыхнула — на сей раз от чувства вины, — но ничего не могла с этим поделать, как не могла прогнать жесткое выражение с лица Остина. Она вдруг почувствовала себя обиженной неизвестно по какой причине и на что и храбро встретила суровый взгляд Остина.
 — Не знаю, с чего это вам взбрело в голову, я и не думала, что вы их присвоили! Нашли — да, но не украли.
 Несколько долгих и напряженных секунд Кэндис боялась, что он поверит худшему. Однако Остин вздохнул и взъерошил свои солнечно-золотые волосы. Кэндис облегченно вздохнула, но тут же снова надулась, когда он заговорил:
 — Советую вам держать ваши хорошенькие побрякушки в сейфе. Ей очень трудно отказаться от блестящих ве-шичек.
 — Ей? — Кэндис задохнулась от возмущения. — Если вы считаете миссис Мерриуэзер воровкой, то вы самым нелепым образом заблуждаетесь, мистер Хайд!
 — Кажется, я просил вас называть меня Остином.
 Кэндис лишилась дара речи при виде его ленивой ухмылки. Как он может оставаться таким отвратительно спокойным, обвинив бедную экономку в краже? Наконец она со всей доступной ей холодностью сказала:
 — К вашему сведению, мистер Хайд, у миссис Мерриуэзер пропал медальон.
 Остин кивнул, словно эта новость ничуть его не удивила.
 — Он золотой? Блестящий?
 Замешательство мгновенно охладило пылкое негодование Кэндис.
 — Да, само собой. А откуда вам это известно?
 После столь четкого описания к ней снова вернулись подозрения. Было лишь одно объяснение тому, что он так уверенно говорил о медальоне.
 — Дело в том, что Люси очень любит вещи, которые сверкают или блестят. Золото, серебро. — Остин пожал плечами. — Уловили суть?
 Кэндис просто взбеленилась. О, еще бы, она отлично уловила суть! Он нарочно позволил ей поверить… да это просто садизм! В жизни не встречала такого возмутительного человека!
 И еще смеется!
 Что ж, в этом есть что-то смешное, но куда больше ничуть не смешного; по ее мнению, мистер Хайд переступил границу. Бросив на него взгляд, который мог бы пра-жечь измазанные красками джинсы, Кэндис направилась к двери.
 — Погодите! Не хотите ли мороженого?
 Кэндис остановилась, грудь ее бурно вздымалась. Очень ей нужен и он сам, и его покаянный тон. Она немедленно уходит. Да, именно это ей и следует сделать. Его предложение, вероятно, еще одна глупая шутка.
 — Двойное шоколадное с вафлями.
 У Кэндис рот наполнился слюной. Откуда ему-то знать, что она любит именно это мороженое? Мысленно дав себе пинок, Кэндис потянулась к дверной ручке. Мистер Хайд может сам слопать свое мороженое.
 — С шоколадным сиропом. Символизирует предложение мира.
 Кэндис помедлила. Если он и в самом деле приносит извинения, было бы грубо ответить отказом.
 Она услышала, как за спиной открылась и снова захлопнулась дверца холодильника. Вздрогнула, когда он протянул руку через ее плечо, положил ей на ладонь холодную круглую упаковку мороженого, а сверху пристроил бутылочку с сиропом. Все еще обиженная, Кэндис напомнила себе недавнее предупреждение Люка и заговорила холодно и сдержанно, не оборачиваясь. Посмотреть на Остина было бы ошибкой.
 — Спасибо. Подушку и постельные принадлежности вы найдете на кушетке в детской.
 — Не стоит благодарности. Если вы подождете, пока я выключу свет, я пойду вместе с вами.
 Остин стоял слишком бллзко, и, несмотря на почти официальный тон, хрипловатые нотки в его голосе лишали Кэндис самообладания. Чувствуя, что ей просто необходимо глотнуть свежего воздуха, она пробормотала:
 — Я подожду вас на крыльце. Здесь… очень жарко.
 Ей и в самом деле сделалось жарко — как всегда в его присутствии.
 — Гм, я понимаю, что вы имеете в виду, — последовало негромкое согласие.
 Кэндис поспешно выскочила наружу, на прохладный, освежающий воздух, пока мороженое не начало таять от ее собственного тепла.




 Глава 11


 Топ-топ… Топает малыш… Вот ребенок остановился у самого края веранды на втором этаже дома.
 Еще шажок-другой — и он может упасть.
 Остин работал ногами как только мог, но оставался на месте.
 Не имело значения, насколько быстро он бежал, сколько сил в это вкладывал, — он не приближался к малышу ближе, чем на ярд.
 Пот заливал ему глаза, но он не в состоянии был поднять руки да и не хотел тратить на это время. С ужасом наблюдал он, как ребенок добрался до края, наклонился… упал.
 Остин закричал и чудовищным напряжением всех мышц заставил себя сделать прыжок к ребенку. Его пальцы ухватили крошечную пятку, потом словно чья-то гигантская рука толкнула его вперед. Перевалившись через край, он последовал за ребенком, они падали, падали…


* * *

 Остин скатился с кровати и с глухим стуком упал на пол; тело содрогнулось от удара, рассудок прояснился.
 Сон.
 Это был всего лишь сон. Нет, не обычный сон, а кошмар.
 Остин проснулся в холодном поту; он лежал неподвижно, уткнувшись носом в ковер, все еще дрожа от пережитого напряжения. Он предпочел бы эротические сны с участием Кэндис, которые будоражили его все три недели после того, как он перебрался в дом.
 Теперь Кэндис спокойно спала в комнате для гостей наверху, потому что запахи краски проникали в ее спальню, примыкающую к детской, и вызывали тошноту. При одной мысли о том, как она лежит в постели с разрумянившимися от сна щеками и рассыпавшимися по подушке золотыми волосами, Остин начинал постанывать. Господи, как он хотел ее! Сильно. До боли.
 Каждый день, проведенный в ее обществе, делал это желание сильнее. Он был уверен, что она чувствует то же самое. Но после визита Люка Маквея Кэндис переменилась. Оставалась приветливой и дружелюбной, однако иной.
 Он боялся, что она снова станет прежней Кэндис Вансдейл.
 Исключением были ее глаза. Остин часто ловил свою «хозяйку» на том, что она смотрит на него, и узнавал выражение. То самое, которое он однажды видел в зеркале. Жаждущее. Полное томления. Призывное.
 Остин подозревал, что она так переменилась из-за адвоката. И это подозрение причиняло ему боль, когда бы он об этом ни подумал.
 Значит, не нужно об этом думать.
 Остин подобрал одеяло, встал и улегся на служившую ему постелью кушетку, испытывая после падения на пол не слишком приятные ощущения. Утро еще не наступило, была та предрассветная пора, когда небо приобретает сначала серый, потом розоватый оттенок, прежде чем открыть свою сияющую голубизну. Остин понимал, что ему уже не уснуть, тем более после кошмара. К тому же кушетка была не слишком удобной, не располагала к дремоте, особенно после той неистовой работы, которой Остин занимался последние три недели.
 Кэндис предложила ему комнату наверху — поблизости от той, где спала сейчас сама. Остин держал там одежду, принимал душ и переодевался, но чего ради ему было спать наверху? Он здесь для того, чтобы охранять, не так ли? И как бы он выполнял свою обязанность, если бы спал наверху? Пусть даже Кэндис теперь не ночевала в собственной комнате, которая находилась внизу. Вот он и проводил каждую ночь здесь на кушетке, не обращая внимания на протесты миссис Дейл.
 Остин поднял руки и поморщился, потом обхватил ладонями голову. Он дожидался рассвета, опасаясь бродить по еще не слишком знакомой комнате в полутьме. Ушибленный подбородок и сбитый палец на ноге взывали к осторожности.
 Мысли Остина неизменно возвращались к предмету, занимавшему его и днем, и ночью, — если ему не снились дети.
 Кэндис Вансдейл.
 Папка, которую он вынудил Джека показать ему, разочаровала Остина: она не содержала ничего имеющего отношение к загадке этой женщины. Хотя кое-что он все-таки узнал. Например, то, что врачи не смогли определить, почему Кэндис не могла забеременеть обычным путем. Ей делали соответствующие анализы. Дата, обозначенная на папке, подтверждала, что Джек не лгал, когда говорил, что Кэндис и ее муж хотели обзавестись ребенком до смерти мистера Вансдейла.
 Остин не мог взять в толк, с чего это Джек так нервничал по поводу того, как бы кто-нибудь не заглянул в эту папку, — ведь она не содержала ничего, кроме медицинской тарабарщины. Ну, разумеется, цифра, обозначающая число сперматозоидов в анализе Ховарда, была смешной, но Джек знал, что об этом никому не известно, кроме Остина. Сопротивление Джека не имело смысла.
 У Остина заболела голова, и он прогнал от себя эти мысли. Лежа на кушетке, он наблюдал через высокие, от пола до потолка, окна торжественное вступление зари в свои права. В комнате посветлело; обозначились темные контуры предметов, потом проступили отдельные детали.
 Пора было вставать и приниматься за работу — ее у Остина хватало. Он со стоном заставил себя подняться и поплелся на кухню в линялых боксерских трусах, зная, что в этот чудовищно ранний час будет там один.
 Он налил себе сока в высокий стакан и взял его с собой наверх, собираясь принять душ и одеться. Перебирая в уме предстоящие дела, подумал, что список миссис Мерриуэзер готов и ждет его. Но у Остина были свои планы.
 Сегодня он предполагал закончить светло-желтый орнамент в детской и начать осушать бассейн. Вчера делал чертежи собачьей конуры, подстригал живую изгородь, выкосил большую лужайку, закрасил пятна на стене с восточной стороны дома, а потом до позднего вечера работал в детской.
 Стоя под теплыми струями душа, Остин задавался вопросом: неужели перспектива заиметь ребенка в каждом пробуждает такую энергию? И эта перспектива бесспорно стимулировала его воображение.
 Кэндис наверняка будет поражена до глубины души, узнав истинную причину, по которой он спускает воду из бассейна. Остину не терпелось взглянуть на ее лицо, когда перед ней откроются его планы разукрасить унылые, стерильно белые стены детской.
 Остин растирал тело, негромко напевая. Дочитав «От зачатия до рождения», он принялся за другую книгу: «От первого дня до пяти лет» — и обнаружил, что младенцы нуждаются в разнообразии красок для развития зрения:
 Только не белые стены. Цвет. Он именно тот человек, которому по силам справиться с проблемой, и Кэндис непременно должна оценить его художественный дар. А к тому времени, как появится на свет их ребенок, неужели она не привяжется к нему, Остину, настолько, чтобы зарыдать от счастья, узнав, что он и есть отец?
 Остин продолжал напевать, наскоро вытираясь и облачаясь в рабочую одежду — мешковатые потрепанные джинсы и старую синюю майку с короткими рукавами, и то и другое в пятнах краски, но чистое. Ладно, если Кэндис и огорчится, что отец ребенка — не ее супруг голубой крови, то хотя бы убедится, что он, Остин, собирается стать хорошим папочкой…
 Он остановился на пороге своей временной спальни, пораженный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Когда, в какой момент все так переменилось? Он явился сюда для того, чтобы убедиться, что она собирается стать хорошей матерью его ребенку — ребенку, которого навязал ему Джек.
 Практически он еще не решил, откроет ли он когда-нибудь правду Кэндис. Если да, то Кэндис потеряет унаследованное состояние — и ребенок тоже.
 Его ребенок. Именно его, а не Ховарда Вансдейла.
 Ладно, черт побери. Что, если бы она в самом деле потеряла деньги, этот дом и стабильное положение? Это вполне может случиться. Вполне. Ведь он потерял. Однако он сам предпочел не прикасаться к унаследованному состоянию.
 У Кэндис может не быть такого выбора.
 Остин вышел в коридор и замедлил шаги возле двери ее спальни; ему очень хотелось заглянуть туда, убедиться, что все в порядке. Потом он вспомнил ее холодную улыбку и взгляд, в котором ясно читалось: «Я работодатель, а ты прислуга — телохранитель». Только так она смотрела на него после визита Маквея.
 Нет, он не может просто так повернуть дверную ручку и просунуть ради собственного спокойствия голову в комнату без риска быть изгнанным из дома — он уже и так много потерял.
 Сдвинув брови и покачав головой, Остин стал спускаться по лестнице. Кэндис могут лишить наследства в любом случае, даже если он решит не сообщать ей, кто настоящий отец ребенка. Что ей делать тогда? По ее собственному признанию, у нее нет родственников, не считая совершенно чужого ей отчима, и, каким бы преданным другом на всю жизнь ни была для нее миссис Мерриуэзер, она уже очень немолодая женщина, ей скоро пора на покой.
 Погруженный в свои размышления, Остин, проходя мимо чуланчика при кухне, не сразу услышал требовательное пофыркивание Люси. Он приостановился, пытаясь определить, откуда доносится шум, и тут зверюшка лихорадочно заскребла коготками по прутьям клетки. Он вздохнул, сдаваясь, и наполнил кормушку, прежде чем выпустить Люси из клетки.
 Люси принюхалась, подергала усами как бы в знак благодарности и немедленно принялась поглощать сухой кошачий корм. Остин понаблюдал за ней минутку и пришел к выводу, что с Люси все будет в порядке к тому времени, как он вернется, включив устройство для спуска воды в бассейне. На всякий случай предупредил шепотом:
 — Не выходи из этой комнаты. Я скоро вернусь.
 Он вышел из дома через черный ход и повернул к бассейну, рассеянно отметив про себя, что воздух сегодня теплый, ветра нет. А ведь еще нет шести часов, значит, день снова будет очень жарким. Типично для мая в Калифорнии.
 Досадно, что приходится осушать бассейн именно теперь.
 Подойдя к самому краю, Остин с вожделением взглянул на манящую воду и бросил опасливый взгляд на закрытые и занавешенные двери в комнаты Кэндис. Но ведь она спит наверху, напомнил он себе, так что ничего не услышит и не пойдет проверять.
 Миссис Мерриуэзер встанет в лучшем случае через час, а Кэндис через два, не раньше.
 Решится ли он?
 Понадобится несколько дней, чтобы спустить воду, и еще несколько, чтобы завершить придуманный им сюрприз. Если начнутся расспросы — а их может и не быть, потому что вряд ли кто-то обратит внимание на бассейн, — вот вам готовое объяснение: у него нет времени очищать бассейн как следует, никто в нем не плавает, а опавшие с нависающих над водой ветвей листья забили все фильтры.
 Простое, логичное объяснение, а если Остину будет сопутствовать удача, Кэндис по-прежнему будет ночевать в комнате для гостей наверху, пока он не закончит расписывать детскую. Но он честно постарается закончить работу как можно скорее.
 Сейчас он хотел только одного: броситься в прохладную воду и поплавать, чтобы избавиться от боли в натруженных мускулах. Остин поспешил раздеться, пока не передумал, и соскользнул в воду совершенно голым. Скорее, скорее — пока не проснулись Спящая красавица или Огнедышащий дракон.
 Движения Остина, когда он плыл к противоположному концу бассейна, были спокойными и умелыми; он надеялся, что не пожалеет о собственной слабости.
 Менее всего он хотел, чтобы Кэндис застала его за этим приятным занятием.


* * *

 Кэндис пробудилась от первого же ласкового прикосновения языка Люси.
 — Что такое? О, это ты! — Она села, весьма удивленная тем, что Люси оказалась на постели рядом с ней. — Как ты сюда попала?
 Откинув упавшие на глаза волосы, Кэндис посмотрела на приоткрытую дверь, потом на хорюшку, сделав строгое лицо. Люси встопорщила усы и в свою очередь уставилась на Кэндис крошечными глазками с темными обводами — точь-в-точь как у енота.
 И вдруг она нырнула под одеяло и почти тотчас выбралась из-под него, держа в маленьких острых зубках что-то блестящее, золотое.
 Медальон миссис Мерриуэзер! Кэндис со смехом отобрала медальон у Люси — та очень неохотно выпустила его из зубов — и предусмотрительно спрятала в ящик ночного столика. Попозже она отдаст его хозяйке.
 При тщательном обыске дома, несколько недель назад нашлись пропавшие драгоценности Кэндис, на медальон миссис Мерриуэзер так и не обнаружился. Где же эта зверюшка его прятала? Серьгу Кэндис и жемчуг отыскали под диваном. Люси явно решила не класть, как говорится, все яйца в одну корзину.
 — Тебе должно быть стыдно, — мягко упрекнула она Люси.
 Посмеиваясь над шалостями зверька, Кэндис взяла Люси на руки и решила отнести вниз. Мимо своего убежища она шла на цыпочках, помня, что Остин работал в детской до глубокой ночи и наверняка устал. Когда она вошла в кухню, Люси завертелась у нее в руках, явно требуя, чтобы ее спустили на пол.
 Кэндис удивилась, но сделала это, приготовившись подхватить зверька, если тот попытается удрать. Люси побежала к задней двери и принялась яростно ее царапать.
 — Хочешь погулять? — спросила Кэндис и критическим взором окинула свою кремовую шелковую пижаму.
 Не слишком подходящий наряд для утренней прогулки, но сейчас ведь совсем рано. Еще рано для газетных репортеров. В кухне сумрачно и тихо, значит, миссис Мерриуэзер еще в постели. Люси скреблась все нетерпеливее, потом обернулась и посмотрела на Кэндис.
 — Ну хорошо, — не устояла та, — только не воображай, что я буду бегать с тобой наперегонки, маленькая леди. — Она похлопала себя по слегка округлившемуся животу. — Бегать мне нельзя.
 Люси нетерпеливым фырканьем изъявила свое согласие и ждала. Кэндис, подумав, не совершает ли ошибку, со вздохом отворила дверь. Она не помнила, выпускал ли Остин хорька на улицу, но была почти уверена, что миссис Мерриуэзер этого не делала.
 Однако Люси, к вящему удивлению Кэндис, кажется, отлично знала, куда направляется. Спеша поймать хорюшку, Кэндис припустилась мелкой рысцой. Сердце забилось часто-часто, когда она увидела, что зверюшка бежит прямо к бассейну.
 Умеет ли Люси плавать? Если что-нибудь случится с малюткой, Остин расстроится. Да и она сама будет горевать, а уж миссис Мерриуэзер выплачет себе все глаза.
 Кэндис ускорила бег, опасаясь, что не успеет схватить озорницу. Что за нелепость! Еще только шесть утра, а она на дворе в пижаме ловит хорька, вознамерившегося поплавать.
 Газетчикам это просто подарок, а родственники Ховарда не упустят возможности объявить ее сумасшедшей. Миссис Мерриуэзер уложит ее на неделю в постель, а Остин начнет ворчать и грозить, что утопит Люси собственными руками.
 Кэндис сразу расхотелось смеяться, когда Люси грациозным прыжком перелетела через ограждение бассейна.
 Кэндис не медлила. Прямо в пижаме бросилась в воду. Плыла с бешеной скоростью, пока не увидела, что Люси вовсе не тонет, а гребет лапами, как профессиональный пловец, на-праапяясь к противоположному концу бассейна. Кэндис замедлила движения, с улыбкой наблюдая за Люси и испытывая величайшее облегчение оттого, что зверьку не угрожает опасность. Наверное, Остин позволял Люси плавать по утрам, и потому животное так стремилось попасть в воду.
 Кэндис повернула налево — и вскрикнула бы в изумлении, если бы не захлебнулась, набрав полный рот воды. Кашляя и отплевываясь, она в тревоге уставилась на двигавшийся под водой темный силуэт.
 Опомнившись, она повернула голову в сторону лесенки, к которой, очевидно, направлялся пловец. Кажется, он хотел проскользнуть мимо и выбраться из воды, пока она его не заметила.
 И тут она обнаружила, что, во-первых, пловцом был не кто иной, как Остин. И не начинающим, а вполне тренированным, способным задерживать дыхание под водой, чему новичок не обучится и за три недели.
 Во-вторых, он так спешил во имя собственного спасения, ибо понимал, в какую ярость придет она, Кэндис.
 В-трстьих, самым ошеломительным, потрясающим и возбуждающим было то, что плавал он полностью обнаженным. Кэндис сделала глубокий вдох, закрыла глаза, потом быстро открыла. Обратила внимание на то, что ее собственное одеяние, намокнув, стало совершенно прозрачным. Сквозь пижаму просвечивали соски и потемневший от воды треугольник волос между ног.
 Кэндис перевела взгляд на Люси, которая двигала лапками изо всех сил, стараясь догнать Остина, добравшегося до лестницы.
 Рассудок подсказывал ей, что смотреть не надо, но она все-таки смотрела. И забыла дышать. Да, она видела Остина полуобнаженным, но совсем голым — еще нет.
 Вода струилась с его загорелого прекрасного тела. С широких плеч, мускулистой спины, крепких ягодиц, невероятно белых по сравнению с остальной загорелой кожей. Бедра его напряглись, когда он поднимался по лесенке.
 Кэндие уловила момент, когда он сообразил, что она за ним наблюдает. Спина Остина напряглась, мышцы рук буг-рились оттого, что он крепче сжал перила лесенки. Словно во время молитвы обратил лицо к солнцу, потом убрал упавшие на глаза волосы и медленно обернулся.
 Полная абсурдность последних минуг ошеломила Кэндис. Если бы она сама поведала эту историю газетчикам, ей вряд ли поверили бы. Она и самахебе верила с трудом. Она ли это — в пижаме в своем бассейне в одно время с плавающим тут же хорьком и с голым наемным служащим, да еше в шесть утра?
 Она самая.
 Остин повернулся к ней лицом.
 Не было никакого сомнения в том, что он совершенно обнажен. Господи, совсем голый. Кэндис отплывала назад, пока не ткнулась спиной в стенку бассейна. Дьявольски голый. Возбуждающе голый.
 Она отвернулась, постаралась выровнять дыхание. Трудно было даже вспомнить, что она собиралась обрушить на Остина свой гнев. Очень трудно. Невозможно. Кэндис нервно сглотнула, ей хотелось, чтобы она не выбиралась из постели, чтобы прислушалась к собственному разуму, который твердил ей, чтобы она отвела глаза.
 Люси уже вскарабкалась по лестнице и теперь отряхивалась от воды, совершенно равнодушная к той ситуации, которую создала одним движением своего язычка. В совершенном отчаянии Кэндис сосредоточила затуманенный взгляд на хорьке, но видела перед собой только небольшой кусочек тела Остина в нескольких дюймах от носа Люси.
 Ухватившись одной рукой за бортик бассейна, Кэндис принудила себя посмотреть ему в лицо. Она не могла торчать в бассейне весь день, а он не мог стоять на лестнице нагишом, как бы впечатляюще это ни выглядело.
 Кэндис постаралась сосредоточиться и, облизнув губы, пошла в атаку:
 — Зачем вы притворялись, что не умеете плавать?
 Ее слова словно развеяли чары. Остин спустился на несколько ступенек в воду и слегка повернулся, явив Кэндис зрелище, от которого у нее снова захватило дух. Интересно, понимает ли он сам, до чего красив?
 Голос у него звучал неровно и был полон сожаления:
 — Я относился к вам с большим любопытством, и тогда моя выдумка показалась мне удачной.
 — Это была нечистоплотная выходка, — заявила Кэндис в надежде, что негодование поможет ей держать голову над водой.
 Остин кивнул, глядя на нее глазами, в которых теплилось нечто, о чем она даже не посмела бы спросить.
 — По крайней мере я честен.
 Кэндис рассмеялась над этой вопиющей, столь мягким голосом высказанной ложью.
 — Честен? Вы называете попытку заставить меня поверить, что вы тонете, честностью?
 Она покачалась на воде, радуясь злости, которая давала ей возможность спорить и вызывать на спор этого наглеца, но ей отчаянно хотелось — пусть всего на денек — перестать быть миссис Ховард Вансдейл и получить самое желанное. Его. Мистера Хайда. Остина.
 Остин стиснул челюсти. Поплыл по периметру бассейна, не сводя с Кэндис пылающих глаз.
 — Да, честностью. Но вы предпочитаете ничего не знать об этом, верно, миссис Дейл? Вы никогда не прибегали к уловкам, чтобы стать близкой кому-то, потому главным образом, что не считали это нужным. Особенно если это значило бы оказаться пойманной, попасть, как говорится, на крючок.
 Кэндис слишком поздно поняла его намерение. Одним стремительным рывком Остин очутился возле нее. Уперся обеими ладонями в стенку бассейна по обе стороны от Кэндис и, ловко перебирая ногами, держался на воде. Кэндис прижалась к стенке спиной, но бежать было некуда. С мучительной медлительностью он прильнул к ней всем телом, от кончиков пальцев на ногах до груди.
 Кэндис, потрясенная, замерла на мгновение, прежде чем поток невероятных ощущений охватил все ее существо. Остин опустился на дюйм, потом снова приподнялся, и при каждом медленном движении его мужское естество, великолепный признак мужской силы, который Кэндис уже видела мельком прежде, вскользь касался того места, где соединялись ее ноги. Она задохнулась, закрыла глаза и еле слышно прошептала:
 — Не… не заставляйте меня…
 — Что? Не заставлять вас признать правду? Ведь этого вы хотите, хотели со времени нашего первого поцелуя.
 С хриплым стоном он напомнил ей об этом поцелуе, накрыв губами ее рот и лишив всякой воли к сопротивлению.
 Не то чтобы эта воля еще жила в ней. Нет, Кэндис внутренне сдалась в ту секунду, как увидела в воде нагое тело Остина. Если быть честной по отношению к самой себе, Кэндис знала, что между ними что-то произойдет, это желание росло в последние несколько недель с каждым алчущим взглядом, с каждой жаркой эротической мыслью.
 Их языки соприкоснулись, Кэндис отпрянула, но тотчас снова прижалась к нему, покорная, одурманенная. Остин куснул ее нижнюю губу и продолжал то движение вниз-вверх, от которого она сходила с ума.
 Усилием одной только своей воли он принудил Кэндис смотреть на него. Она задрожала от желания, услышав слова, сказанные низким, вздрагивающим голосом:
 — Мысли о тебе, о том, как я тебя ласкаю, не дают мне спать по ночам. Я хочу тебя. — Он расстегивал пуговицы ее промокшей пижамы, лихорадочно быстрыми движениями гладил каждый изгиб ее тела. — Потрогай меня, и ты узнаешь, как сильно я тебя хочу.
 Она опустила руку в воду, нашла и потрогала его член, обхватив пальцами; он пульсировал у нее в ладони, а у Остина сквозь сжатые зубы вырвался свистящий звук от этого осторожного прикосновения. Он рукой раздвинул ей ноги и дразнил ее, обводя пальцем чувствительный бугорок, бутон ее женственности, пока Кэндис не простонала:
 — Остин… я хочу…
 — Да, детка, скажи мне, чего ты хочешь.
 Он накрыл ладонью ее руки, и они вместе ввели его твердый пенис в ее лоно.
 И тут Остин замер.
 Кэндис всхлипнула, и когда она услышала этот всхлип и поняла, что он вырвался из ее горла, то обхватила Остина за плечи и попыталась притянуть ближе к себе. Он воспротивился.
 — Скажи мне…
 Он и требовал, и умолял одновременно. Кэндис выговорила:
 — Я хочу почувствовать тебя в себе.




 Глава 12


 Она хотела его…
 Это были самые чудесные слова, которые Остину довелось услышать в жизни.
 Он целовал Кэндис с обжигающей душу страстью, которая уничтожала все сомнения по поводу того, что правильно и что неправильно.
 Для Остина ничего неправильного уже просто не существовало. Он хотел Кэндис, был измучен ею и нуждался в ней с жаром, который удивлял его своей силой. Он хотел обладать ею. Сейчас.
 И быть может, навсегда.
 Вода ходила вокруг них ходуном, плескалась и бурлила, добавляя новые ощущения к их неистовым ласкам. Остин медлил, оттягивая высший пик наслаждения. Кэндис сжала ноги, стараясь привлечь Остина ближе к себе. Он нагнул голову и стал поочередно покусывать соски Кэндис — один, потом другой…
 — Остин…
 — Ты уверена?
 То был всего лишь стон, не более. Он даже не мог сообразить, поняла ли она его вопрос. Не знал, почему его задал, сомневаясь, что мог бы остановиться, даже если бы она этого захотела.
 —Да!
 Откинув голову, Кэндис посмотрела на Остина зелеными, затуманенными страстью глазами.
 — Возьми меня, прошу…
 Остин был больше не в силах сдерживаться. Он вошел в нее, и Кэндис принимала его — удар за ударом, поцелуй за поцелуем, пока они вместе поднимались к небесам. Остин жадно целовал ее шею, трогал губами соски, пробовал вкус ее кожи. Он не в состоянии был насытиться ею и понял, что экстаз близок — дольше он не выдержит.
 И вдруг спина Кэндис выгнулась, рот приоткрылся в безмолвном крике. Она закрыла глаза. Остин смотрел на нее, благоговея перед естественной прелестью ее высвобождения. Когда она вновь открыла глаза и взглянула на его напряженное, сосредоточенное лицо, ее удивление отозвалось в нем бурной вспышкой завершающих секунд.
 — Кэндис! — выдохнул он, входя в нее глубоко, как только мог. Ему показалось, что сила наслаждения разорвет его на части. Оно обрушилось на него лавиной. Как бы не утонуть — эта внезапно промелькнувшая в сознании мысль отрезвила его.
 Остин никогда не испытывал ничего похожего на этот удар молнии. Потом, позже, он не раз пытался разгадать, почему это было так — совсем особенно с этой женщиной.
 Когда его дыхание восстановилось, Остин отвел мокрые волосы с лица Кэндис и взял ее за подбородок, с хмурой озабоченностью глядя на ее пылающие щеки, распухшие от поцелуев губы и отрешенные от реальности глаза.
 — Ты… Я не причинил тебе боль?
 Ох черт, он же напрочь забыл о ребенке. Как он смел забыть? Ведь именно ребенок — главная причина того, что он здесь, в этом доме.
 Теперь Остин уже не был в этом уверен.
 — Нет, — прошептала она с удовлетворенным вздохом, потом высвободила подбородок из его ладони и положила голову ему на плечо. — Это было просто удивительно.
 Остин привлек Кэндис к себе, чувствуя, как теплеет в груди от нежности. Он погладил Кэндис по спине, помолчал и наконец дал волю любопытству:
 — Скажи, это было… То есть ты в первый раз…
 Черт побери, он ни в малейшей степени не страдал от избытка застенчивости, однако никак не мог найти подходящие слова, чтобы сказать то, что хотел. Он боялся смутить Кэнднс.
 — Увидела звезды? — услышал Остин ее приглушенный ответ, а потом и короткий смешок — перед тем как она лизнула его плечо и поцеловала в ямку на шее. Остин был до чрезвычайности рад, что вода его поддерживает, ибо все косточки у него размякли.
 А она продолжала курить ему фимиам и раздувать самомнение:
 — Трогала Луну? Летала на ракете в космос? Взорвалась?
 — Все сразу? — поддразнил ее Остин и взял в ладони ее лицо для долгого страстного поцелуя. Когда он открыл глаза, то увидел, что на краю бассейна позади Кэндис сидит Люси. — У нас посетитель, — пробормотал он и тотчас пожалел о своих словах, потому что Кэндис вся напряглась и широко раскрыла глаза.
 Испуганно дернувшись, она попыталась обернуться, однако Остин держал ее крепко.
 — Это всего лишь Люси, — сказал он.
 — Ах вот как. — Кэндис снова прильнула к нему, избегая его вопрошающего взгляда. — Мне… то есть нам стоило бы выйти из бассейна, прежде чем нас обнаружит миссис Мерриуэзер.
 «Миссис Мерриуэзер… или кто-нибудь еще», — подумал Остин и тут же выругал себя за подозрения. Несколько секунд назад он был уверен, что Кэндис не взволновало бы даже сообщение о появлении у бассейна самого папы римского.
 Реальный мир напомнил о себе, и Остин почувствовал себя подавленным. Впрочем, это было и глупо, и смешно: не могли же они оставаться в бассейне и заниматься любовью весь день. Кэндис, вероятно, замерхта.
 Он подцепил плававшие в воде пижамные брюки Кэндис и помог ей надеть их, снова возбудившись донельзя к тому времени, как дело было закончено. Не обращая внимания на это свое состояние, Остин сцепил руки Кэндис у себя на шее, оттолкнулся ногами от стенки и поплыл к лесенке.
 — Поднимайся.
 Он с трудом сглотнул, когда Кэндис выбиралась из бассейна и солнечные лучи, пробившиеся сквозь ветви деревьев, обозначили линии ее тела под мокрым шелком.
 Остин задержал взгляд на небольшой округлости се живота в надежде, что это его отвлечет, но ничего подобного не произошло. При мысли о своем ребенке в ней он возбудился не меньше, чем при воспоминании о том, как он сам вошел в нее.
 Кэндис обернулась и протянула руку, строго глядя только в лицо Остину, словно старалась убедить себя, что он вовсе не голый. Остин улыбнулся, заметив это решительное выражение, и, гадая о его причине, ухватился за перила, поднялся по лесенке и, ступив на землю, взял Кэндис за руку.
 — Кэндис, я… — начал он, но его прервал высокий, возбужденный голос, донесшийся с другого конца бассейна:
 — Миссис Вансдейл! Это ваш новый любовник? Или ок все время был им? Это настоящий отец вашего ребенка?
 Не веря своим ушам, оба обернулись посмотреть, кто посмел нарушить их уединение. Это оказался все тот же репортер из «Сакраменто стар», который охотился за Кэндис у клиники. Теперь папарацци уставился в видоискатель камеры.
 Щелчок и жужжание спуска побудили Остина к действию. Он толкнул оцепеневшую Кэндис себе за спину, но его собственная одежда, будь она проклята, находилась вне досягаемости, — Какого черта вы здесь делаете? Это частная собственность! — яростно проревел он. — Убирайтесь!
 Репортер, разумеется, сообразил, что Остин не может заполучить свои шмотки, не открыв его жадному взору дрожащую, полуобнаженную Кэндис. Он продолжал щелкать камерой.
 — Я тебя убью, ты, гнусный проныра! — пригрозил Остин.
 — Нет, мистер Хайд, отдайте его мне!
 По дорожке к ним бежала трусцой разгневанная, красная от злости миссис Мерриуэзер.
 Позади Остина Кэндис застонала и, обхватив его руками за талию, уткнулась ему в спину. Остин же просто разинул рот в изумлении при виде экономки, которая, приставив к плечу приклад духового ружья, целилась в репортера.
 — Долго я ждала случая добраться до этого стервятника! — С этими словами миссис Мерриуэзер открыла стрельбу безопасными для жизни, но причиняющими жгучую боль шариками, с поразительной быстротой перезаряжая ружье. — Пошел прочь! И не смей возвращаться, крыса!
 Репортер бросился удирать во все лопатки. Остин устремился к своим штанам и влез в них, но репортер уже скрылся за деревьями.
 Ошеломленные происшедшим, они стояли в молчании, когда услышали, как заработал мотор и взвизгнули шины. Остин вдруг развернулся и хотел бежать к своему пикапу, бросив через плечо:
 — Я его догоню.
 Кэндис успела схватить его за руку.
 — Слишком поздно.
 Остин глянул на побледневшее личико — ему очень не понравилась нотка обреченности в ее голосе.
 — Да будь все проклято…
 — Миссис Дейл права, мистер Хайд, Он удрал, и теперь все, что вы можете, — молить Бога, чтобы этот подонок уронил и разбил свою камеру.
 Остин от злости скрипнул зубами. У него все внутри переворачивалось при мысли о том, что репортер сделал снимки. Мало того, что сам он был совершенно голым, но и Кэндис выглядела соответственно в промокшей шелковой пижаме, которая мало что скрывала.
 — Вы можете подать на него в суд, если он опубликует снимки! — почти выкрикнул Остин, чувствуя себя из рук вон скверно при воспоминании о том, какими вопросами журналист забрасывал Кэндис.
 Искорка надежды на мгновение вспыхнула в ее глазах. Потом она вздохнула и покачала головой:
 — Я могла бы, но им на это наплевать. Это им же на руку. Все, что мы предпримем, будет только подливать масла в огонь.
 Миссис Мерриуэзер положила ружье, наклонилась и взяла на руки Люси. Как и они трое, зверюшка застыла на месте. Остин только теперь заметил, что бедное животное дрожит, без сомнения, напуганное всем этим шумом и суетой. Он знал, что Люси пугают даже громкие голоса, а выстрелы из ружья тем более.
 Экономка посмотрела на них как ни в чем не бывало.
 — Почему бы нам не пойти в дом и не позавтракать? Миссис Дейл, вы же знаете, что вас начнет тошнить, если вы ничего не съедите прямо сейчас.
 Шагая рядом с подавленной Кэндис, Остин пытался угадать, что думает экономка. Было бы вполне естественно с ее стороны задать вопрос, каким образом они оба оказались в бассейне — Остин совсем голый, а Кэндис в пижаме. Но она ни о чем не спросила. Его восхищение этой особой достигло наивысшего уровня.
 Он искоса поглядывал на Кэндис, от души желая хоть как-то ее утешить. Но пока не решался обратиться к ней. Винит ли она его в случившемся? А как же иначе! Ведь это он затеял всю заварушку, поддавшись желанию поплавать в бассейне, прежде чем спустит воду. И он не мог обижаться, если она рассердилась. Не полез бы он в воду, и Люси не стала бы его искать, а репортеру было бы нечего снимать.
 Однако Остин не раскаивался в том, что они с Кэндис отдались друг другу. Не мог раскаиваться, как ни старался.
 Надеялся, что и она не жалеет о происшедшем, хотя внешне это выглядело иначе.


* * *

 Кэндис нанесла маленький мазок клея на сиденье миниатюрного кресла-качалки и медленно сосчитала до тридцати, прежде чем прижать детали одну к другой. Она работала без перерыва уже два часа. Руки устали и начали побаливать, однако ей не хотелось бросать дело.
 Работа успокаивала, давала возможность серьезно подумать — это получалось лучше всего, когда Кэндис оставалась наедине с собой. Тарелка с нарезанными ломтиками апельсина стояла нетронутой на краю рабочего стола, но припрятанный пакетик шоколадного драже, который она держала на коленях, быстро уменьшался в объеме.
 Волосы Кэндис собрала в небрежный пучок на макушке и обыскала весь свой обширный гардероб, чтобы подобрать самое старое, самое мягкое и удобное одеяние. Наткнулась на поношенное шелковое кимоно на несколько размеров больше, чем надо.
 Приятная еда. Удобная одежда. Работа.
 Поскольку кимоно было ей очень велико, оно являло собой превосходное укрытие для крошечных шоколадных конфеток от бдительной и чрезмерно заботливой экономки. Кэндис положила в рот очередную конфетку, мысленно поблагодарив Остина за то, что он купил это лакомство и передал ей незаметно для миссис Мерриуэзер.
 Вспомнив о поспешной и ничем не привлекательной передаче контрабанды, Кэндис с досадой прикусила нижнюю губу. Прошла неделя с тех пор, как она вкусила райское наслаждение. Целая неделя после того, как репортер сделал снимки, но в газетах так и не появились вызывающие заголовки и фотографии, на которых она выбирается из бассейна в промокшей пижаме и в сопровождении голого Остина. И слава Богу, никаких его изображений во весь рост.
 Кэндис недоверчиво покачала головой. Ей бы радоваться, но, к сожалению, нечему. Не может быть, чтобы им так повезло. Репортер не разбил свою камеру, как ему вслед пожелала миссис Мерриуэзер. А если и разбил, то вполне мог бы опубликовать историю без картинок.
 Почему он этого не сделал? С каждым днем нервы у нее напрягались все сильнее, и она почти хотела, чтобы гроза наконец разразилась.
 Почти.
 Она потерла виски. Бедный Остин. Это ее вина, если его выставят на позор всему свету в голом виде на первой полосе газеты. Назовут его игрушкой богатой дамы, рабом для любви, как он пошутил на днях. Но на самом деле он вряд ли находил это таким уж забавным.
 Ее ошибка в том, что она пожелала ради одного эротического, отнимающего разум мгновения стать кем угодно, только не миссис Ховард Вансдейл, богатой вдовой, которая вздумала перехитрить самого Бога и обзавестись ребенком от своего мужа вопреки тому, что он погиб.
 Кэндис виновато вздрогнула при звуке еле слышных шагов миссис Мерриуэзер. Она быстро передвинула ноги под столом и зажала пакетик конфет, «тающих во рту, а не в руках», между колен.
 Экономка шлепнула на стол перед ней номер газеты. Кэндис глянула на него и отвернулась. Она не хотела видеть, не хотела знать.
 — Сегодня тоже ничего нет. — Миссис Мерриуэзер помолчала и добавила: — Но они звонили.
 Кэндис повернулась к ней, буквально в последнюю секунду вспомнив о конфетах. Сунула руки в колени и схватила пакетик, чтобы шоколадное драже не посыпалось на пол. В тревоге уставилась на угрюмое лицо миссис Мерриуэзер.
 — Чего они хотели?
 Как будто она не знала чего! Опубликовать миленькую скабрезную историю с картинками. Одну такую на миллион лет.
 — Он сказал, что воздержится от публикации снимков, если вы дадите ему эксклюзивное интервью.
 Экономка явно недоговаривала — Кэндис видела это по ее лицу.
 — Ну и далее?
 — Далее? Вы даете им интервью о вашем браке с мистером Ховардом и сообщаете истинную причину вашего желания иметь ребенка.
 С недоверчивым сухим смешком Кэндис проговорила:
 — Истинную причину? Значит, они признают, что все это время распространяли гнусную ложь? — И снова рассмеялась без малейшего намека на веселость. — После того как печатали обо мне разное вранье, они ждут от меня интервью?
 — Ну, понимаете…
 — Миссис Мерриуэзер! — прервала ее Кэндис, потрясенная тем, что экономка затеяла подобный разговор. — Вы прекрасно понимаете, что я на такое не соглашусь. И о чем, собственно, говорить? Что они хотят знать? Не было никаких физических оскорблений. — Она с трудом сглотнула. — Исключая единственную пощечину, которой тоже не было бы, если бы я не забыла, какие серьги надеть.
 Поняв, что она ляпнула, Кэндис со слезами на глазах крепко стиснула губы. Миссис Мерриуэзер сцепила руки перед собой и посмотрела хозяйке прямо в глаза.
 — Физически он оскорбил вас, вероятно, лишь однажды, о чем вы только что сказали, но вы ни в чем не были виноваты, — тихо и с нежностью в голосе произнесла экономка.
 Кэндис, охваченная волной жаркого стыда, молча кивнула.
 — Но мы обе знаем, что было много оскорблений нравственного порядка. — Миссис Мерриуэзер протянула руку и заправила прядку волос Кэндис за ухо, потом погладила ее по разгоряченной щеке. — Мистер Ховард был странным человеком, и у меня такое чувство, что он совершил много непоправимого.
 — Он… был не таким уж плохим. — Кэндис старалась говорить убежденно, на мгновение забыв, что экономка лучше ее знала, каким был Ховард, — лучше хотя бы потому, что в отличие от Кэндис не искала ему оправданий и не обвиняла вместо него себя.
 — Простите, миссис Дейл, но, может быть, пора с этим покончить. Может, рассказав этим болванам правду, вы почувствуете себя легче и спокойнее.
 Из-за слез, застилавших глаза, Кэндис видела доброе лицо миссис Мерриуэзер словно в тумане.
 — Предположим, я соглашусь. Но что скажет мой ребенок, когда он — или она — вырастет и прочитает эту историю?
 — Что подумает ваш ребенок, когда прочитает чепуху, которую они напечатают сейчас, и все гадости, которые будут продолжать печатать, если вы не поставите их на место?
 Вероятность подобного положения вещей вызвала у Кэндис отвращение, но она все еще колебалась. Разрывалась между желанием перестать воевать со средствами массовой информации и, возможно, избавить Остина от унижения и страхом, который охватывая ее при мысли о том, что постыдные подробности ее замужней жизни станут известны всем.
 — Они дадут мне время обдумать свое решение?
 Губы миссис Мерриуэзер вытянулись в тонкую твердую линию.
 — Дадут, когда я потолкую с ними.
 Она еще раз погладила Кэндис по щеке и повернулась к двери.
 Молодая женщина схватила ее за руку.
 — Подождите. Что я скажу им о… о случае в бассейне? Как мне это объяснить?
 Глаза экономки лукаво блеснули.
 — Нет нужды. Я уже все объяснила.
 Ошеломленная Кэндис пискнула:
 — Вы?
 — Да, я. Просто изложила им все как было.
 — Вы? — Кэндис моргнула, понимая, что повторяет, как попугай, одно и то же слово, но ничего не могла с собой поделать.
 Она не обмолвилась ни словечком о том, что тогда произошло в бассейне, а деликатная экономка ни о чем ее не спрашивала, но каким же образом…
 — Я им сказала, что у вас случился очередной приступ головокружения и вы упали в бассейн, а наш бравый мистер Хайд услышал плеск падения из своих комнат над гаражом. Он только что вышел из душа и сразу кинулся спасать вас.
 Кэндис слушала эту чушь и чувствовала, что может и впрямь упасть в обморок.
 — Вы… сказали им все это?
 Экономка кивнула без малейшего намека на смущение по поводу того, что излагает откровенную выдумку.
 — Мистер Хайд думал лишь о том, чтобы успеть вам на помощь, пока вы не утонули. Если бы он принялся натягивать брюки, могло быть слишком поздно, как вы понимаете.
 — Да… — прошептала Кэндис. Пораженная силой воображения миссис Мерриуэзер, она импульсивно потянулась к ней, чтобы обнять в знак благодарности.
 Забытые конфеты соскользнули с ее коленей и раскатились по ковру во все стороны.
 Широко раскрыв глаза, миссис Мерриуэзер уставилась на разноцветное шоколадное драже.
 — Вы ели «эм-энд-эмс»?!
 — Я могу объяснить…
 — Стыд вам и позор…
 Заикаясь от испуга, Кэндис произнесла:
 — Простите… Мне очень жаль…
 —…за то, что не поделились со мной, — со смехом закончила фразу миссис Мерриуэзер. — Я помогу вам их собрать, но предупреждаю: все, что я подниму, мое. И прошу вас не делать таких вот секретов от меня. Если бы я знала, что вы соскучились по шоколаду, я включила бы его в список своих покупок.
 В изумлении разинув рот, Кэндис наблюдала за тем, как миссис Мерриуэзер подобрала край передника и опустилась на колени. Она принялась подбирать «эм-энд-эмс», время от времени кладя разноцветные горошины себе в рот.
 Кэндис наконец опомнилась и присоединилась к ней.
 «Видел бы меня сейчас Ховард», — подумала она с усмешкой, спеша перехватить конфетку, прежде чем до нее дотянулась энергичная рука миссис Мерриуэзер.
 Ага! Получилось!


* * *

 — Готово, — объявил Остин экономке, которая стояла рядом с ним.
 После этих слов оба они некоторое время созерцали законченную детскую в нерушимом молчании.
 Остин нервничал. Что, если Кэндис не понравится? Что, если она с криком убежит из комнаты или, того хуже, расплачется? Что, если ей не понравится, но она побоится задеть его чувства?
 Миссис Мерриуэзер, казалось, прочитала его мысли.
 — Не думаю, что детская ей понравится.
 Остин пал духом, закусил губу. В конце концов миссис Мерриуэзер лучше знала Кэндис.
 — Она ее полюбит, — пояснила экономка.
 Остин готов был свернуть ей шею. Он все еще привыкал к новой для него миссис Мерриуэзер, обладавшей весьма оригинальным чувством юмора. Большую часть времени он ее просто обожал, но иногда, как вот теперь, охотно поколотил бы.
 — Это была сомнительная шуточка! — прорычал он, но не удержался от вопроса: — Почему вы так в этом уверены?
 Миссис Мерриуэзер бросила на него быстрый и весьма выразительный взгляд.
 — Потому что мистеру Ховарду она бы совершенно не понравилась.
 Ответ такой же ясный, как небо в беззвездную ночь. Остин сдался:
 — Вы не могли бы объяснить?
 — А почему бы вам не спросить миссис Дейл?
 Остин подавил вздох разочарования, от души пожалев, что не может довериться экономке. Но ведь они не настолько близки.
 — Я не думаю, что миссис Дейл нравится вести разговоры о ее покойном муже.
 Он прекрасно знал, что это так и есть.
 — Ей стоило бы к этому привыкнуть.
 Черт, эта женщина сводит его с ума.
 — Привыкнуть к чему? — спросил Остин сквозь стиснутые зубы.
 Он работал без передышки над оформлением детской, над бассейном и каждый день выполнял тысячу и одно поручение миссис Мерриуэзер. Постоянное недосыпание — вот самое мягкое определение его нынешнего состояния.
 Совершенно невозмутимая, экономка наклонилась, чтобы поднять комочек корпии с нового ковра винного цвета, и сунула его в карман фартука.
 — Привыкнуть к разговорам о своем замужестве. Когда она будет давать интервью газетчикам, ей волей-неволей придется их вести.
 — Интервью? — Остин вытаращил глаза. — Ведь она не хотела давать никаких интервью…
 Миссис Мерриуэзер кивнула:
 — Да, но как иначе добиться, чтобы вас не номинировали на разворот года для журнала «Плейгерл»?
 «Плейгерл»? Старая воительница знает, что такое «Плейгерл»? И тут до Остина дошел ошеломляющий смысл слов миссис Мерриуэзер. Он нахмурился:
 — Вы пытаетесь сказать, что она согласилась дать интервью, лишь бы они не опубликовали мое изображение с голой задницей?
 — Я ничего не пытаюсь сказать. Я это говорю. Так что забудьте о телефонных звонках от алчущих особ женского пола, если вы их ожидали.
 Остин пытался переварить услышанное. Упер руки в бока, сжал челюсти.
 — Я не допущу, чтобы она это сделала. В конце концов это я виноват, что все так случилось.
 — Как это?
 — Если бы я не отправился поплавать, Люси не побежала бы меня искать, Кэндис не погналась бы за Люси и не… — Он запнулся. — И не упала бы в бассейн.
 И они не занялись бы любовью. Остин мысленно погрозил себе кулаком. Не имеет значения, насколько дивно и невероятно было заниматься любовью с Кэндис, он не должен был идти на такой риск. Надо понимать, что репортер может сидеть в засаде. В случае с миссис Вансдейл нельзя исключать подобную возможность.
 Он просто не сообразил этого вовремя своими дурацкими мозгами.
 — Да, но только это не совсем правда, — проговорила миссис Мерриуэзер, отступая к двери.
 Остин, прищурившись, пристально посмотрел на нее. Экономка явно казалась слегка смущенной.
 — Что неправда? — спросил он.
 — Люси вовсе не искала вас. Видите ли, каждое утро я выпускаю ее поплавать в бассейне.
 Экономка скрылась за дверью прежде, чем последнее слово слетело с ее губ, и предоставила Остину возможность разглядывать пустое пространство.
 Когда он подумал о том, сколько часов сна потерял, мучаясь и казня себя, то чуть не взорвался. Люси вовсе не искала именно его, она просто отправилась поплавать с утра пораньше. Но выпускать-то хорюшку из клетки должен был он сам, и только он!
 И тут юмор, который, к сожалению, отсутствовал в последние две недели, после инцидента с репортером, вернулся к Остину.
 Виноватое выражение на лице у миссис Мерриуэзер — просто бесценный подарочек.
 Остин запрокинул голову, и накопившееся напряжение разрядилось взрывом такого хохота, что едва слышно задребезжали стекла в красивых эркерах детской комнаты.




 Глава 13


 Услышав его искренний, заразительный смех, Кэндис остановилась на пороге своей спальни. Прижав руку к округлившемуся животу, глубоко вздохнула. Остин, смеющийся в детской. Ребенок, растущий в ней.
 Это сочетание вызвало запретные мысли, и Кэндис ничего не могла с ними поделать.
 Не в первый раз за последние две недели она испытывала желание, чтобы это был ребенок Остина.
 Почему бы ей не помечтать об этом? Он был бы чудесным отцом, таким веселым и любящим. Таким заботливым, умеющим многое дать. И хоть он не был отцом ребенка, много раз доказывал, что заботится о нем.
 Пока Кэндис не узнала Остина, она просто не верила, что мужчина может интересоваться чужим ребенком.
 Взять, к примеру, историю со старыми восточными коврами, которые Остин нашел на чердаке. Несколько часов подряд он выколачивал их бейсбольной битой, которую обнаружил там же. Потом с большим вкусом разложил их в доме, покрывая полы от стенки до стенки, объяснив, что малышу, когда он начнет ползать, хорошо бы опираться коленками на что-то мягкое.
 А их долгие ежевечерние прогулки в лесу, перед которыми Остин тщательно прочесывал местность, чтобы убедиться, что нигде не затаился любитель делать снимки? Он сообщил Кэндис, что такого рода упражнения полезны для здоровья будущего младенца. Во время прогулок они много разговаривали.
 О ребенке.
 И она постоянно подтрунивала над Остином по поводу его вечерних трудов в детской, в которую он до сих пор не пускал ее…
 — Закройте глаза. У меня для вас сюрприз.
 Кэндис очнулась от своего мечтательного транса и с некоторым чувством неловкости обнаружила, что Остин наблюдает за ней.
 — Простите, что вы сказали?
 Она искала на его лице хотя бы намек на страсть, что-то похожее на то, о чем так тосковала последние две недели, пока Остин был занят работой ради ее ребенка, вызывавшей у нее нечто вроде приступов ревности, попросту смешной, разумеется.
 Сердце у Кэндис упало, когда она не заметила ничего для себя утешительного. Лицо Остина оставалось совершенно безмятежным, словно и не было неистовых ласк в бассейне ранним утром.
 Значит, он все еще осуждал ее и сожалел о происшедшем.
 А она не могла обижаться на него за это.
 Какому мужчине в здравом уме она в конце концов нужна? Приманка для репортеров, беременная и, возможно, на грани полного разорения. Правда, нельзя сказать, чтобы деньги имели значение для Остина. Напротив, он нередко с пренебрежением говорил о благах роскоши.
 — Кэндис? С вами все в порядке? — Он прищелкнул пальцами у нее перед носом. — Я в третий раз прошу вас закрыть глаза.
 Его явная озабоченность согрела Кэндис.
 — С ребенком все хорошо?
 На смену теплому чувству пришло раздражение.
 — С ребенком все прекрасно! — отрезала она. — А что за сюрприз?
 — Вы должны закрыть глаза, — повторил он, не обращая внимания на смену ее настроения.
 — Закрыть глаза? А если я споткнусь и упаду?
 Почему она так разозлилась? Это вовсе не в ее духе, но она ничего не могла с собой поделать Ей до боли хотелось увидеть в его глазах нечто большее, чем дружеское расположение.
 — Не волнуйтесь. Я не дам вам споткнуться.
 — Разумеется, — не без горечи заметила Кэндис. — Не дай Бог повредить младенцу. — Остин взглянул на нее с удивлением, тогда Кэндис со вздохом закрыла глаза. — Ладно, ладно. Мои глаза закрыты.
 Остин медленно повел ее по застеленному ковром полу спальни. Ее сандалия слегка зацепилась за порог, из чего Кэндис сделала вывод, что они добрались до детской. Она потянула воздух носом и удивилась тому, что почти не ощущает запах краски. Кажется, она давно бы могла вернуться в собственную спальню. Но каждый раз, когда она заговаривала об этом, Остин возражал, напоминая ей о нежелательных запахах.
 А тут и говорить не о чем. Кэндис сгорала от любопытства.
 — Теперь я попрошу вас лечь. Нет-нет, глаза пока не открывайте.
 Кэндис подчинилась, всем сердцем желая, чтобы поддерживающая ее рука Остина источала прежний жар, но пальцы его оставались холодными, а голос был ласковым и заботливым, ну совсем как у миссис Мерриуэзер.
 Она зажмурилась — не потому, что так велел Остин, а испугавшись, что из глаз брызнут слезы.
 Остин уложил ее на пол. Она уловила запах нового ковра и слабый запах краски, а еще присущий только Остину запах чистого мужского тела, смешанный с легким хвойным ароматом лосьона после бритья.
 Соски Кэндис внезапно отвердели, а между ног она почувствовала теперь уже знакомое покалывание. Как он может так вести себя? Даже не попытаться… Он явно больше не хочет ее, так почему же ее собственное тело ведет себя так унизительно?
 Кэндис вздрогнула, когда рука Остина мягко легла ей на живот. Она прикусила язык — то было единственное средство не разразиться истерическим криком, в то время как его ладонь двигалась по ее блузе, очерчивая заметное увеличение выпуклости. Что он себе позволяет? Этот человек просто помешался на ее ребенке, и она от этого чертовски устала.
 — Теперь можете открыть глаза.
 Но Кэндис вовсе этого не хотела — ему назло. Чего ради, спрашивается? Ведь ребенок не может увидеть, что Остин для него сделал.
 Она тут же устыдилась своей мысли. Открыла глаза, глянула на потолок — и поспешно села.
 — О Боже!
 Остин твердой рукой уложил ее снова.
 — Чтобы получить полное впечатление, вы должны смотреть лежа, как будет смотреть он.
 —Он?
 Кэндис на минуту закрыла глаза. Уж не снится ли ей один из глупых снов, которые она видела в последнее время так часто? Снов, в которых Остин был отцом ее ребенка.
 Господи, если он так лезет вон из кожи сейчас, как бы он вел себя, будь и в самом деле отцом? Да он свел бы се с ума!
 — Он или она. Дитя. Откройте глаза, Кэндис. Сквозь сомкнутые веки вы ничего не увидите.
 Кэндис почувствовала, как его рука прижалась к ее руке, и поняла, что Остин придвинулся к ней и тоже лег на спину.
 Медленно, чтобы ослабить потрясение, она открыла глаза. Оно все еще здесь, стало быть, это не сон. Кэндис тихонько охнула в восторге.
 Весь потолок представлял собой цирк. В центре арены красовался укротитель в красном фраке с длинными фалдами, в черных узких панталонах и черном цилиндре. Грациозные тигры хватали лапами воздух. Улыбающиеся слоны балансировали на маленьких тумбочках. Ярко одетые мужчины и женщины парили на трапециях и ходили по высоко натянутой проволоке. Там были белые лошади с развевающимися гривами и сверкающими уздечками, клоуны, каких только можно себе вообразить, словом, зрелище могло бы посрамить цирк братьев Барнум  [5] .
 — Ну, что вы на это скажете? Я читал, что дети должны видеть как можно больше красочных изображений, это развивает их зрение.
 Кэндис заморгала отуманенными глазами, потом закрыла лицо ладонями и разрыдалась.


* * *

 Его худший ночной кошмар обернулся реальностью: Кэндис плакала. От этого звука у Остина разрывалось сердце. Опершись на локоть, он в тревоге созерцал слезы, стекавшие сквозь ее пальцы.
 Проклятие.
 — Что случилось, Кэндис? — Он пытался произнести это как можно мягче, однако от огорчения голос его звучат грубо и требовательно. — Скажите мне, почему вы плачете?
 Кэндис ничем не показала, что слышит его. Остин сделал еще попытку.
 — Если из-за потолка, я могу нанести на него несколько слоев белой краски, и вы больше не увидите, что под ней. — Ей вовсе незачем знать, что понадобится больше чем несколько слоев, чтобы спрятать яркую живопись. — Я просто подумал…
 Кэндис замотала головой, не отнимая рук от лица. Слезы продолжали течь у нее между пальцами.
 — Нет? Это не цирк огорчил вас?
 Остин в полном смятении чувств больно прикусил язык. Глядя, как она плачет, он чувствовал себя беспомощным ничтожеством.
 Кэндис снова покачала головой.
 Остин в полном замешательстве огляделся, пытаясь угадать, что вызвало этот поток. Картины, которые он повесил на стены, чтобы разрядить унылую белую монотонность? Или вот эти танцующие медведи? Он-то думал, что это одна из его лучших работ — каждый медведь особенный, не похожий на остальных.
 Он продолжал придирчиво оглядывать комнату, стараясь быть объективным. Подумал о мебели, белой, с золотой отделкой, немного жеманной; но он лишь расставил ее, а заказывала сама Кэндис.
 Посмотрел на ковер, на который опирался локтем. Может, ковер ее так расстроил? Может, она не выбрала бы такой интенсивный, насыщенный цвет; но ей стоило сказать лишь слово, и он убрал бы ковер.
 — Кэндис?
 Остин потянулся к ней, отчаянно желая хоть как-то прекратить этот плач. С бесконечной нежностью обнял ее и принялся поглаживать по спине. Вроде бы он читал, что беременным женщинам нравится массаж.
 Кэндис утихла почти мгновенно, ее рыдания перешли в душераздирающие вздрагивания и вздохи. Остин продолжал успокоительную процедуру. Губы Кэндис прижались к его шее, и он моментально возбудился. Нет, приказал он себе, это недопустимо.
 Но в эту минуту неуверенная, дрожащая рука проникла ему под рубашку. Кэндис перебирала пальцами волосы у него на груди, потом она осмелела и пальцы двинулись ниже. Остановила ее только тяжелая пряжка на поясном ремне.
 Мускулы на животе у Остина напряглись, когда прикосновения Кэндис пробудили тот внутренний огонь, который он сдерживал все эти две недели. Но едва она подняла голову, касаясь губами его губ, как благоразумие Остина рухнуло.
 Возможно ли, чтобы ей так же сильно не хватало его, как ему — ее?
 Вряд ли.
 Кэндис расстегнула пряжку у него на ремне и расстегнула пуговицу, целуя Остина в губы; коснулась его языка кончиком своего так, что он задрожал. Легко, словно перышком, провела пальцами по твердым мышцам живота, а когда рука ее спустилась ниже, сердце у Остина забилось какими-то немыслимыми толчками.
 Быть может…
 У него захватило дух, когда она с мучительной медлительностью распустила молнию у него на джинсах.
 Очень, очень вероятно…
 Она прикоснулась к его восставшей плоти.
 Да, точно!
 — Дверь, — простонал Остин.
 Пальцы у нее были точно шелк, а губы скрывали тайну, неведомую самому могучему волшебнику.
 Она прошептала:
 — Запри ее.
 Остин вскочил. Закрыл и запер дверь, потом потянул за кисточки от шнурков занавесок, чтобы задернуть их как можно плотнее.
 Тяжело дыша, повернулся и посмотрел на Кэндис. Холодная, сдержанная миссис Дейл исчезла, и на ее месте оказалась женщина, от которой он не мог отказаться. И зачем? Разве она не носит его дитя?
 Он помедлил и спросил не ради себя — ради Кэндис:
 — Миссис Мерриуэзер?
 — Уехала за покупками, — ответила она и начала медленно расстегивать блузку.
 Остин сделал шаг вперед — и остановился. Что он делает? Невозможно представить, что миссис Ховард Вансдейл готова пожертвовать этим домом, деньгами и всей той роскошью, которая сейчас к ее услугам, ради него. Наемного работника. Художника-неудачника.
 Неудачника? Через секунду он ляжет на пол и даст Кэндис то, чего она так ждет. Чего жаждут они оба. Он хотел забыть о том, насколько она богата. Хотел забыть, каким богатым отказался стать сам. Хотел забыть — пусть на мгновение — о том, что связало их, не важно, известно ей об этом или нет.
 Ребенок. А если бы не было ребенка? Находился бы он здесь, в этой комнате, вместе с ней? Нет. Прежде всего он бы тогда с ней не познакомился. Не было бы его здесь, если бы не ребенок И все же… все же дело не только в ребенке. Особенно теперь.
 Тогда почему бы не сказать ей правду? Начать с этого?
 Остин сжал кулаки, зная ответ, но не желая ничего делать. Он боялся. Страшился ее реакции, того, что страстный призыв в глазах Кэндис сменится выражением ужаса и отвращения. До знакомства с этой женщиной его мало волновало, кто и что о нем думает. О выбранном им самим образе жизни, простом и честном. Но так было «до». Теперь все изменилось.
 И женщина его хотела.
 И он хотел ее.
 Остин махнул рукой и опустился на колени.
 Кэндис потянулась к нему.
 Остин потянулся к ней.
 Они сбросили с себя одежду. Кэндис ухватила Остина за тугие ягодицы и притянула к себе с силой, которая поразила его. После этого он мог думать лишь о том, чтобы удовлетворить эту женщину и утолить свою пламенную жажду, свою боль по ней.
 Склонившись над Кэндис, он посмотрел прямо в ее прекрасные, с поволокой, глаза и прошептал:
 — Ты хочешь меня?
 — Хочу.
 — Сильно?
 Охрипшим от страсти голосом выговаривая эти слова, он уже был в ней, в ее влажном, напряженном лоне и скрипнул зубами — не от боли, но от наслаждения.
 Кэндис вобрала в рот его нижнюю губу и нежно куснула. Выдохнула:
 — Я хочу всего тебя…
 Невероятно, но на этот раз все было еше лучше, чем в первый, когда они неистово ласкали друг друга в бассейне. Их соединению ничто не мешало, не надо было опасаться чужого взгляда, непрошеного вмешательства. Но дело заключалось не только в этом.
 Пережив высший пик наслаждения, Остин не почувствовал себя опустошенным или беспокойным, как это часто бывало с ним раньше после секса. Он испытывал всю полноту блаженства, счастье обладания.
 Спрятав лицо на шее у Кэндис и с наслаждением вдыхая ее запах, он решил, что у них был не просто хороший секс, но сочетание фантастического секса со стародавним, классическим и прекрасным.
 В эту драгоценную минуту, когда сердца их бились в унисон, Остин понял, что любит женщину, которая все еще вздрагивала в его объятиях. Любит страстно, и это не имеет отношения к ребенку.
 Черт бы побрал Джека.
 Остин перекатился на бок, увлекая за собой Кэндис и прижимая ее к себе. Они лежали рядом, в комнате было слышно только их распаленное дыхание да пение птиц где-то далеко за окном.
 Может, ему повезет, и Кэндис потеряет свое состояние.
 Это его единственный шанс.


* * *

 — Почему ты плакала? Тебе не понравилось то, что я сделал в детской?
 Кэндис боялась этого вопроса. И надеялась, что в жарком возбуждении страсти Остин забыл о ее глупой вспышке.
 Может, и не стоило говорить ему об истинной причине. Она сама не понимала свою абсурдную ревность к ребенку, так можно ли ожидать, что он поймет такое?
 Уютно устроившись в кольце его сильных рук, Кэндис ощущала покой и радость, каких не знала никогда в жизни. Вздохнув, сказала:
 — Все, что ты сделал в детской, просто чудесно. Я плакала вовсе не потому, что мне это не понравилось. Мне все очень нравится, очень.
 Она умолкла, и Остин нежно поцеловал ее в макушку, побуждая говорить дальше. Это было ласковое напоминание, совершенно не похожее на злые насмешки и повеления Ховарда и доставившее Кэндис истинное наслаждение.
 В конце концов она решила ограничиться полуправдой.
 — Ты был таким… держался так отчужденно в последние дни, и я подумала, что ты осуждаешь меня за происшедшее в бассейне.
 — За наши ласки? — насторожился Остин.
 — Нет! За фотографа. Ласки — это нечто взаимное, только наше… а репортер… почему ты смеешься?
 Он действительно рассмеялся. Низким, рокочущим смехом, от которого у Кэндис сильнее забился пульс.
 — Потому что я думал, это ты осуждаешь меня.
 Кэндис задумалась, взвешивая услышанное, потом сказала с усмешкой:
 — Похоже, у нас с тобой что-то неладное с общением.
 Остин прижался к ней и произнес прерывисто:
 — Я бы сказал, что мы с тобой очень хорошо общались.
 Тихонько рассмеявшись, Кэндис ответила:
 — Да, но я имею в виду общение словесное. Мы почти не знаем друг друга. Я даже не знаю твое второе имя. Не знаю, живы ли твои родители.
 — Ты знаешь больше, чем думаешь.
 — Ну, я знаю, что ты терпеть не можешь огурцы, что ты замечательный художник, что ты был бы…
 Кэндис прикусила язык и вспыхнула, сообразив, что чуть не сказала «чудесным папочкой». Стоит ли заходить так далеко?
 К счастью, Остин не предложил ей закончить фразу.
 — Ты права, нам необходимо поговорить. О нас.
 Что-то насторожило Кэндис в голосе Остина… Антипатия? Страх? Но с чего бы ему бояться откровенного разговора с ней? Неужели он совершил нечто такое, о чем стыдился поведать ей? Провел какое-то время в тюрьме? Ограбил банк? Убил кого-то?
 Или вынужден был бы признаться ей, что он не из тех, кто готов обзавестись семьей, и что не мог бы принять как своего чужого ребенка? Но он ничуть не был похож на бесхребетного человека и вряд ли, оставаясь равнодушным к ее будущему младенцу, стал бы создавать видимость горячего интереса к нему.
 Кэндис беспокойно задвигалась, запутавшись в своих предположениях. Она ничего не хотела знать, по крайней мере теперь, когда чувствовала себя такой расслабленной и ранимой после их пылких ласк. Медленно высвободившись из объятий Остина, Кэндис поцеловала его в губы и начала собирать свою разбросанную одежду.
 — Хочу показать тебе кое-что.
 Кажется, он почувствовал ее волнение, потому что оставался спокойным и молчал все время, пока они одевались. Кэндис взяла его за руку и повела наверх, в свою рабочую комнату; открыла дверь и посторонилась, пропуская Остина вперед.
 Когда он увидел кукольный домик, занимавший значительную часть поверхности стола, то подошел ближе и наклонился, чтобы заглянуть внутрь.
 Кэндис вцепилась в деревянную обшивку двери так, что у нее заболели пальцы, и, прикусив нижнюю губу, ждала реакции Остина.
 Он постоял некоторое время, потом провел пальцами по черепице, потрогал трубу. Протянул руку внутрь и передвинул кресло-качалку, которое она закончила на прошлой неделе.
 — Невероятно! Где ты взяла эту вещь? Ручная работа, верно? Я знаю людей, которые заплатили бы огромные деньги за изделия такого качества.
 Восхищение Остина, без сомнения, было искренним. Кэндис подошла ближе, стараясь дышать нормально. Быть может, он шутит?
 — Одна только эта качалка должна была стоить… — Остин прервал свою речь, лазурно-синие глаза сияли, когда он протянул кресло-качалку Кэндис и показал на резную розочку на спинке игрушки. — Взгляни на это. Имеешь ли ты представление, сколько времени ушло у мастера только на резьбу?
 — Две недели, — еле слышно выговорила Кэндис, глядя на кресло, чтобы не смотреть Остину в лицо.
 В любую секунду она боялась услышать его насмешливый хохот. Кэндис твердила себе, что это ничего не значит; это всего лишь игрушечное кресло-качалка; всего лишь кукольный домик, полный смешной миниатюрной мебели. Остин вовсе не должен одобрять ее изделия. Этого не требуется, чтобы стать ее другом.
 Или ее любовником.
 После недолгого и неловкого молчания он повторил:
 — Две недели. Откуда ты…
 Кэндис больше не могла выносить неопределенность. Она взяла себя в руки и посмотрела в лицо Остину, проклиная в душе дурацкие слезы, которые полились теплым потоком у нее по щекам. Господи помилуй, ведь она наплакала целое ведро!
 Убедившись, что в состоянии говорить не всхлипывая, ответила:
 — Это моя работа. Я это сделала. — И дотронулась огрубевшими кончиками пальцев до его сжатого кулака. — Все это.




 Глава 14


 С минуту Остин разглядывал лицо Кэндис, мокрое от слез и сияющее такой пронзительной признательностью, какой ему еще не доводилось видеть. Ему вдруг стало стыдно, что он считал эту прекрасную, изумительную женщину в чем-то похожей на его мать.
 В горле застрял ком величиной по меньшей мере с яйцо, но Остин как мужчина, разумеется, не мог позволить себе расчувствоваться; он просто поставил креслице на место и вернулся к Кэндис. Стиснул ее в объятиях и поцелуями осушил слезы.
 Прелестно, он не разрыдался, но глаза у него явно были на мокром месте.
 — Ты боялась показывать мне, да? — мягко спросил он, гладя Кэндис по голове, в то время как она тихонько плакала у него на плече.
 Она кивнула и хлюпнула носом.
 — Можешь сказать почему?
 Он подозревая, в чем дело, но боялся этому верить. Кэндис подняла голову, и Остин очень нежно взял ее лицо в ладони. Слезы повисли у нее на ресницах и блестели в прекрасных глазах. Он бережно выпил эти слезы и поцеловал Кэндис в губы крепким, быстрым, горячим поцелуем. Потом отпрянул и стал ждать. «Любовь превратила меня в сентиментального олуха», — подумал Остин.
 — С Ховардом порой было трудно… — неуверенно начала Кэндис.
 — Трудно? — Остин сощурил глаза. — Как это трудно?
 Улыбка Кэндис была печальной, и у Остина защемило сердце.
 — Ты в самом деле не читал газет?
 — Нет. Но я не совсем тебя понимаю. Какое дело газетчикам до того, что с Ховардом было, как ты выразилась, трудно?
 — У нас было несколько горничных, которые Ховарда не устраивали. Он их уволил, а девушки после этого не сочли нужным оставаться лояльными.
 Кэндис, продолжая говорить, начала ходить по комнате.
 — Репортеры звонили и просили его подтвердить или опровергнуть слухи. Но Ховард с ними никогда не разговаривал. И чем настойчивее он отказывался, тем более дотошными становились газетчики.
 Стараясь, чтобы голос у него звучал ровно, Остин спросил:
 — Какого рода слухи?
 — Слухи о том, как Ховард обращался со мной. Он сам выбирал для меня друзей, одежду, еду и, если я делала что-нибудь против его желания, высмеивал меня достаточно громко, чтобы все и каждый в доме могли его слышать.
 Остин ненавидел себя за то, что задает этот вопрос, но он должен был знать:
 — Почему ты его не бросила?
 Из-за денег? Этот второй вопрос, не заданный вслух, мучил его, хоть он и чувствовал сердцем, что не в деньгах дело.
 Кэндис остановилась возле кукольного домика и уставилась на Остина словно в трансе.
 — Несколько раз я пыталась, но он… отговаривал меня. Думаю, я его жалела за то, что он такой. Можно считать, что он страдал навязчивой идеей. — Кэндис приоткрыла крошечный ставень и снова — очень осторожно — закрыла его. — Имели значение и брачные обеты, и данное мной обещание не покидать его. — Внезапно она повернулась и в упор посмотрела на Остина, словно прочитав его мысли. — Я оставалась с ним не ради денег. Я оставалась потому, что он обещал мне ребенка, и еще я верила — старалась убедить себя, — что ребенок его изменит.
 Остин поверил ей, он даже мог понять эту логику отчаяния.
 — Мы пытались добиться желаемого два года, но я так и не забеременела, и мы обратились к специалисту по лечению бесплодия. Врач не обнаружил никаких явных причин, из-за которых я не могла зачать, но Ховард проявлял нетерпение и договорился об искусственном оплодотворении. Это было как раз перед несчастным случаем.
 Как раз перед несчастным случаем. Остина просто затрясло, когда он повторил про себя ее слова. Папка, которую Джек давал ему, была помечена датой за полгода до гибели Ховарда, а это значило, что мистер Вансдейл был в клинике задолго до искусственного зачатия. Или Кэндис ошиблась, или явно произошло нечто сомнительное.
 Закрыв глаза, он мысленно хлопнул себя по лбу.
 Джек. Разумеется, это Джек упустил несколько деталей, по своему обыкновению. Почему Ховард нанес визит Джеку до того, как Кэндис была протестирована?
 — Остин?
 Встревоженный голос Кэндис вывел его из задумчивости.
 —А?
 — Кто-то звонит в дверь.
 Остин, погруженный в свои мысли, не услышал звонка, зато теперь он его слышал вполне отчетливо, а Кэндис тем временем проскользнула мимо и направилась к парадным комнатам дома. Он догнал ее в холле и сказал:
 — Я сам открою.
 — А если это репортер?
 Остин вздернул одну бровь.
 — Что они могут увидеть здесь, чего не видели раньше?
 К его облегчению, Кэндис явно успокоилась и улыбнулась. Уже лучше, решил Остин, берясь за дверную ручку.
 То был не репортер. Во всяком случае, человек, которого Остин увидел перед входом, ничем не напоминал репортеров, каких ему доводилось знавать. Это был немолодой мужчина лет под шестьдесят или даже чуть за шестьдесят, с редеющими седыми волосами и густыми бровями. Остин бросил беглый взгляд на его дорогой костюм и нахмурился.
 Незнакомец протянул правую руку и, удивленный молчанием Остина, заговорил:
 — Вы, должно быть, мистер Хайд. Я Люк Маквей, адвокат миссис Вансдейл.
 Так это и есть Люк Маквей? Бог мой, да он Кэндис в дедушки годится!
 — Откуда вы знаете, кто я такой? — спросил Остин, загораживая дверь, дабы защитить Кэндис. Да будь этот тип хоть самим президентом — он его до сих пор в глаза не видел.
 — Я узнал вас по фотографиям.
 — Что? — выкрикнул, не сдержавшись, Остин.
 Невозмутимый адвокат достал коричневый конверт и вытащил из него пачку глянцевых фотоснимков, черно-белых, размером восемь на десять. Протянул снимки Остину. Остин сжал их в руке, а Люк Маквей как ни в чем не бывало обошел его и вступил в холл.
 — В одежде у вас совсем иной вид, разумеется, но я узнал вас в лицо, — произнес адвокат без малейшего намека на юмор, голос его звучал достаточно мрачно.
 Остин закрыл дверь и сосредоточил внимание на изображении Кэндис в мокрой, совершенно прозрачной пижаме. То был счастливый день для репортера: солнечный свет падал прямо на Кэндис. На ее теле не осталось ни одного дюйма, который нельзя было бы разглядеть во всех деталях, начиная от четко обозначенных сосков и кончая темным треугольником между ногами.
 Сообразив, что сейчас совсем неподходящее время для разглядывания снимков любимой женщины, Остин быстро пролистал остальные. Было там его изображение со спины — он поднимался по лесенке из бассейна, было и несколько фронтальных фотографий, на которых опущенная рука прикрывала его причинное место лишь в незначительной степени.
 В полном оцепенении смотрел он на свое взбешенное лицо на снимке и снова приходил в бешенство. Пробормотав проклятие, протянул снимки Кэндис и устремил яростный взгляд на адвоката.
 — Где вы это взяли?
 — Но ведь они дали слово не публиковать это. Я обещала им интервью, — задыхаясь, проговорила Кэндис.
 Люк предупреждающим жестом выставил вперед ладонь.
 — Я отвечу на все ваши вопросы, но для начала, Кэндис, прошу вас сесть.
 Остину это не понравилось. И прежде всего то, как адвокат смотрел на него. Впрочем, признал он минутой позже, эти снимки в любом, кто их увидит, несомненно, пробудят любопытство. Но адвокату платят вовсе не за то, чтобы он проявлял любопытство к личной жизни клиента.
 Если, конечно, этот юрист не работает на врага.
 Подозрение заставило Остина сдвинуть брови.
 — Это дело сугубо личное, Кэндис, — веско проговорил Маквей.
 Здравствуйте! Кто это, черт побери, позволил адвокату называть ее просто по имени? Остин продолжал испепелять адвоката взглядом.
 — Все в порядке, я вполне доверяю Остину. Все, что вы хотите мне сообщить, можно сказать при нем.
 Остину захотелось привлечь к себе Кэндис и расцеловать ее.
 Хозяйка проводила их в уединенную уютную комнату. Маквей уселся в удобное кресло у окна, Остин устроился на подлокотнике дивана, поблизости от Кэндис. Люк соединил пальцы обеих рук домиком перед своей физиономией и устремил мрачно-сосредоточенный взгляд на своих слушателей.
 — Во-первых, эти снимки получены мной от Альберта Хейза.
 Остин глянул на Кэндис, и она пояснила:
 — Альберт Хейз работает на Реймонда и Дональда, сыновей Ховарда. Он их адвокат.
 Не раздумывая, Остин взял Кэндис за руку. Ощутил, как дрожит эта рука, но голову Кэндис держала высоко. «Молодец, девочка моя, я горжусь тобой». Что бы ни происходило, Остин и Кэндис будут действовать заодно.
 Люк кивнул, но Остин заметил, что он старательно избегает смотреть на их соединенные руки.
 — Как Хейз получил эти снимки? — спросила Кэндис. — Ведь я заключила соглашение с репортером. — Она прикусила нижнюю губу, потом сама ответила на свой вопрос: — Соглашение предусматривало только то, что он не напечатает снимки в газете. Другие варианты мы не обсуждали.
 Остин слегка сжал ее руку, чтобы подбодрить, Эти ничтожества намереваются шантажировать Кэндис? Ничего у них не получится.
 — Как я понимаю, предприимчивый репортер получил немалую мзду? — произнес он с саркастической усмешкой. Ох, попадись этот тощий ублюдок ему в руки!
 — Я уверен в этом. — Люк подался вперед в своем кресле. — Младшие Вансдейлы уже отчаялись чего-то добиться, а тут оружие, в котором они так нуждались.
 —Я…
 Остин встал с места и не дал Кэндис договорить.
 — Несколько снимков Кэндис в ее собственном бассейне, причем в пижаме, — и вы называете это оружием? Чего они этим могут добиться? Кэндис вдова, это всем известно. Не думаю, чтобы кто-то ожидал, что она станет монашкой.
 — Не в том дело. Им надо было посеять семена сомнения, и благодаря фотографиям они этого добились.
 — Нельзя ли попросить вас изъясняться попроще? Какие семена сомнения, и чего они добились?
 Остин опомнился, сообразил, что стиснул руку Кэндис слишком сильно, явно причиняя боль, и отпустил ее. У этого адвокатишки нет ни капли здравого смысла.
 — Если бы судья увидел эти снимки…
 Кэндис с силой втянула в себя воздух, и Остин перевел взгляд с одного на другую. Он, кажется, упустил что-то очень важное, и это его невероятно злило.
 — Фотографии Кэндис с другим мужчиной, — продолжал Маквей, — для них просто подарок судьбы. — Он сделал многозначительную паузу. — Это основание для теста об установлении отцовства.
 Пол закачался под ногами у Остина, когда до него дошел смысл заявления адвоката.
 — Тест об установлении отцовства?
 Кэндис произнесла это со вздохом облегчения, а в груди у Остина ее слова отозвались громом. Стало быть, она не имела представления…
 «Потому что ты слишком труслив, чтобы сказать ей».
 Кэндис рассмеялась, а Остину неудержимо захотелось разрыдаться.
 — Пусть они получат этот свой тест. Мне не о чем беспокоиться. Младшие Вансдейлы попадут в дурацкое положение и судья вместе с ними.
 Сердце у Остина билось сильно, до боли. Если бы он не знал Кэндис, он бы только поморщился, услышав об ожидающем ее унижении. Но теперь все изменилось. Абсолютно все.
 Теперь он любил ее, и ему была невыносима мысль о том, что она станет несчастной. Он наконец получил то, чего так хотел: Кэндис потеряет свое состояние.
 Вкус этой победы был чем-то сродни вкусу давно остывшей золы.
 Сказать ей…
 Или не говорить…
 Свое состояние она потеряет в любом случае: тест покажет, что Ховард вовсе не отец ребенка.
 Узнав правду, Кэндис может возненавидеть Остина за ту крошечную, микроскопическую, биологическую роль, которую он сыграл в этом невероятном сценарии, пусть и невольно.
 Если он ничего не скажет, Кэндис может остаться с ним, когда потеряет свои деньги. Он получит любимую женщину и своего ребенка, чего, собственно, и желал. За исключением одного: Кэндис никогда не узнает, что он и есть биологический отец, а ведь он этим, черт побери, гордится.
 Остин не мог поверить, что в состоянии даже обдумывать дальнейшую жизнь с такой чудовищной ложью на душе. То была эгоистичная, непростительная фантазия, и он понял, что не поступит так, в ту же секунду, как подумал об этом.
 Выбора у него не осталось — он обязан был сообщить ей.
 Чертов Джек!


* * *

 После ночи бессонного самокопания Остин решил, что лучше рассказать все Кэндис как можно скорее.
 Но сначала он хотел закончить бассейн. Еще одно изображение ската на дне, высушить рисунок и можно пускать воду, решил Остин.
 Однако работа отняла больше времени, чем он предполагал. Ведь он в конце концов всего лишь человек.
 В воскресенье, после еше одной бессонной ночи, Остин бросил наконец кисть и направился в дом с твердым намерением выложить все начистоту. Он чувствовал, что больше не в силах находиться в подвешенном состоянии. Но прежде чем он заговорил, Кэндис схватила его за руку и потащила за собой на чердак; лицо ее сияло таким радостным возбуждением, что у Остина замерло сердце.
 На чердаке солнечные лучи плясали на пыльном полу, и Кэндис с гордостью показала Остину свою находку: антикварное кресло-качалку, которое прекрасно подходило к обстановке в детской. Этот случай лишний раз напомнил Остину о его обмане и о том, как сильно Кэндис любит свой дом, как привыкла жить среди роскоши.
 На чердаке стоял еще и старый, отправленный в отставку диван, и, не окончив осмотр, Остин оказался на этом диване в горячих объятиях Кэндис. Они отдавались друг другу со страстью, а что касается Остина, то и с отчаянием в душе. После этого он сказал себе, что ниже пасть невозможно.
 Однако в понедельник, во вторник, а также до самого вечера в среду он только и занимался тем, что изобретал благовидные предлоги для отсрочки решительного разговора. Отговорки совершенно логичные. Не могла же Кэндис сама чистить кресло-качалку и покрывать его лаком. Ей незачем дышать ядовитыми испарениями.
 И как он мог сказать ей правду, когда она была так самозабвенно счастлива? Лучше подождать с этим… Подождать, пока ребенок появится на свет. Тем временем Остин станет бережно хранить каждое воспоминание, каждое прикосновение, запечатлевать в себе каждый звук ее мягкого, счастливого голоса.
 Наконец по иронии судьбы не кто иной, как Джек, вынудил Остина задуматься о разумности подобной затяжки. Когда Кэндис сказала, что Джек просит его к телефону, Остин уединился в маленьком кабинете и взял трубку, ощутив пустоту в животе при звуке возбужденного голоса брата.
 — Ты читал сегодняшнюю газету? Почему не позвонил мне?
 Примерно минуту Остин ничего не мог понять. Потом сообразил, о чем толкует Джек. Значит, Вансдсйлы, не тратя времени даром, «сеяли семена сомнения», как выразился Люк Маквей, при помощи охочих до сенсаций средств массовой информации. Губы Остина скривились в гримасе отвращения, когда он вспомнил, кто втравил его во всю эту историю.
 — Успокойся, Джек. Они ничего не могут узнать, пока не родится ребенок. У тебя еще целых четыре месяца в запасе до тех пор, когда тебя запрут и выбросят ключ.
 — Как ты можешь быть таким спокойным? — надрывался Джек. — Ты признался ей? Она знает?
 Остин поморщился и оглянулся через плечо на, слава Богу, пустой дверной проем.
 — Нет, не сказал. Нет, не знает. Собираюсь сделать это в свое время.
 Даже на его собственный слух слова эти звучали неубедительно. Каждый день, проведенный в обществе Кэндис, делал все менее возможным этот разговор.
 — Остин, нельзя терять время! У этих субъектов могут возникнуть подозрения, а вдруг судья не захочет дать согласие на тест по их требованию? Ты влип в это дело по уши.
 — А по чьей вине? — возмутился Остин, однако тут же овладел собой и продолжил: — Слушай, Джек, я скажу ей, когда почувствую, что готов к этому, договорились? Просто думай об этом так: у тебя есть еще время, пока она не повесит тебя сушиться на солнышке.
 О собственном наказании он предпочитал не думать, потому что всякий раз, как подобные мысли приходили ему в голову, Остин с трудом сдерживался, чтобы не завыть, как раненый зверь. Когда Кэндис все узнает, то возненавидит его. Ясно и просто.
 — Полагаю, что, когда наступит час, мы должны все рассказать ей вместе.
 — Ты сумасшедший. — Остин крепче сжал трубку и понизил голос: — И всегда им был.
 — Если мы поговорим с ней вместе, то есть я хочу сказать, что вдвоем мы могли бы объяснить Кэндис, почему мы…
 — А почему мы?
 — Почему я сделал то, что сделал. Ты помог бы — сказал, что я сделал это ради нее. Дал бы ей понять.
 Отчаянный лепет брата напомнил Остину о его прежних подозрениях насчет Ховарда Вансдейла. Это был выстрел вслепую, но дело того стоило.
 — Если бы ты рассказал Кэндис всю правду, она, возможно, не стала бы очень уж сильно обвинять тебя.
 Доктор Круз замолчал. После долгой-долгой паузы Остин услышал его дрожащий голос:
 — Всю… всю правду? Какую правду?
 Остин всегда и с легкостью узнавал, когда Джек лжет. Его выдавала нервическая дрожь в голосе. Остин готов был держать пари, что сейчас правый глаз у Джека дергается.
 Призвав на помощь всю доступную ему силу убедительности, Остин заявил:
 — Мне известно, что муженек Кэндис приходил к тебе задолго до осуществления процесса в пробирке!
 Он ни в чем не был уверен, но Джек не должен был этого знать.
 — Откуда ты?..
 — Я видел дату на папке.
 — Тебе вообще не следовало лезть в эту папку.
 Попал!
 — Ты полагаешь, сейчас это имеет значение? — Машинально покачивая головой, Остин дивился тому, насколько сложно развивалась эта безумная ситуация, пока не произошел наконец взрыв. Нет, с него достаточно. — Ховард Вансдейл мертв, Джек. Ты больше не должен защищать его личную жизнь — по крайней мере в той ее части, которая имеет отношение ко мне и Кэндис. Мы вроде бы не собираемся продавать информацию журналистам.
 Последняя фраза была предельно насыщена сарказмом.
 — Он доверился мне… — Джек вздохнул. — Но полагаю, ты прав. Когда ты считаешь нужным взорвать бомбу?
 Остин поморщился, услышав вычурное выражение Джека.
 — Встретимся у меня на квартире в два часа. Обсудим, как уладить дело наилучшим способом. Ключ над дверью — на случай, если ты прибудешь туда раньше меня. И постарайся хоть немного прибраться.
 Джек запротестовал.
 — Немного домашней работы тебя не убьет. Помимо всего прочего, ты задолжал мне уйму времени, доктор Джекилл. К тому же именно меня Кэндис возненавидит, когда все откроется!
 Джек пробормотал что-то насчет бульдозеров и бросил трубку. Остин осторожно положил свою на рычаг. Его руки дрожали, а сердце словно попало в тиски.
 Дьявол. Правы те, кто утверждает, что любовь — истинная мука.




 Глава 15


 «…Именно меня Кэндис возненавидит, когда все откроется».
 С бешено бьющимся сердцем Кэндис быстро отошла от двери и ускользнула к себе в спальню. Она уловила только самый конец разговора, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы в голове возникло множество вопросов. Что имел в виду Остин? Что за ужасную тайну он скрывал? И при чем здесь доктор Джек?
 С какой стати ей ненавидеть Остина?
 Она опустилась на постель, пытаясь успокоиться и трезво все обдумать. Расспросить его? Потребовать объяснения? Кэндис не строила иллюзий и признавала, что подслушала разговор, хотя и непреднамеренно. Надо предложить Остину, чтобы тот пригласил доктора Джека на обед.
 Слезы жгли ей глаза, когда она думала о последних восхитительных неделях. Не была ли она попросту глупа, когда поверила, будто Остин ее любит?
 Разумеется.
 И не только немыслимо глупа, впустив его в свою жизнь без всяких вопросов, но и беспечна. Вот именно, беспечна, слепа и глупа.
 Потому что существовало лишь одно объяснение, которое она могла придумать на основании услышанного, только по одной причине могла она возненавидеть Остина.
 Остин Хайд работал на ее врагов — либо на газетчиков, либо на братьев Вансдейлов. И очевидно, доктор Джек это знал.
 Кэндис легла, крепко зажмурившись. Горло горело от усилия сдержать мучительные рыдания.


* * *

 — Ты в нее влюбился, да?
 Если бы положение не было столь серьезным, Остин наверняка расхохотался бы при виде Джека, повязавшего голову линялой косынкой-банданой и обхватившего обеими руками кипу грязного белья. Из-под странной смеси носков, рубашек, полотенец и джинсов выглядывал краешек его собственного старого фартука с надписью выцветшими красными буквами: «ОСТОРОЖНО: ПОВАР-НОВИЧОК». По отношению к Остину Хайду в фартуке такой дурацкий логотип-предостережение был вполне уместным.
 Его братец выглядел словно усталая домашняя хозяйка в особенно тяжелый день.
 — Я угадал, ты влюбился?
 Выражение лица Джека то и дело менялось, как будто он не мог решить, радоваться такой перспективе или ужасаться. Поскольку Остин не ответил сразу, Джек потопая в крошечную ванную и свалил там всю кучу белья.
 Вернувшись, он бросил на Остина мрачный взгляд и заявил:
 — В корзине для белья больше нет места. Что касается этого… — Он показал пальцем на гору грязной посуды в раковине. — Лучше просто все выбросить. Отмыть такую посуду невозможно.
 — Мне некогда заниматься грязной посудой, — ответил Остин, тяжело опускаясь на диван. — Полно более серьезных проблем.
 — Но ты обязан ею заниматься! У тебя здесь настоящий свинарник. Что скажет хозяйка квартиры, если увидит это? А она вполне может зайти сюда — дверь даже не была заперта.
 Джек схватил с кофейного столика миску с пропыленным окаменелым поп-корном.
 — Я сказал, чтобы ты немного прибрался здесь, только и всего. Что-то не помню, чтобы я просил давать мне советы, как вести хозяйство. — Не дав младшему брату открыть рот, он добавил тоном, от которого Джек похолодел: — Да, я люблю Кэндис.
 Джек медленно поставил миску с поп-корном обратно на столик и опустился в кресло.
 — Так я и знал.
 — Ни черта ты не знал! — прорычал Остин.
 — А как относится к этому миссис Вансдейл?
 Хороший вопрос, подумал Остин, и ответить на него с уверенностью невозможно. Он не сомневался, что нравится ей, что она его хочет. Но любить? Кэндис об этом не упоминала. Впрочем, и он тоже.
 — Мы очень близки, — попробовал он уклониться от прямого ответа.
 — Вы любовники?
 Остин ощетинился:
 — Хоть ты мне и брат, но не думаю, чтобы тебя касались подробности моей личной жизни.
 На этот раз Джек проигнорировал тревожные сигналы.
 — Меня это, возможно, и не касается, но если родственники ее мужа пронюхают об этом… — Он умолк, задохнувшись, словно с ним уже произошло нечто очень скверное. — Из-за тебя судья назначит тест по установлению отцовства! Они знают о тебе…
 — Ничего они не знают, — перебил его Остин, мысленно проклиная себя за то, что виновато покраснел. — У них только и есть несколько моих паршивых снимков в обнаженном виде и…
 — Господи! — Джек вскочил, ударился о кофейный столик, перевернул миску с окаменелым поп-корном и свалил ее на пол. Впервые в жизни он не обратил никакого внимания на беспорядок. — Все еще хуже, чем я думал! Когда ты скажешь ей, она подумает, то есть она поверит, что ты все уладишь.
 Остин нахмурился. Джек добавляет ему проблем, предлагая действовать по сценарию, о котором он не подумал. Но Джек не назвал мотив.
 — Какого черта я должен это делать?
 — Такого, что у тебя в голове эта дурь насчет денег! Я никак не ожидал от тебя ничего подобного, Остин, особенно потому, что ты в нее втюрился.
 — Что значит твое «ничего подобного»? Ты городишь чушь!
 То, что его застукал репортер, — всего-навсего досадная случайность. Не мог же Остин знать, что тот устроил засаду у бассейна в то утро.
 — Уж не хочешь ли ты сказать, будто не думал, насколько все проще обернется для тебя, если она потеряет состояние? Оставшись без денег, она будет рада узнать, что ты отец ее ребенка.
 — Нет, не думал, — процедил Остин сквозь до боли сжатые зубы.
 Это было ложью, но Джек не должен был догадываться, что он лжет. Остин размышлял об этом и пришел к неутешительному заключению, что Кэндис возненавидит его за обман при любом исходе дела.
 Тот факт, что он сыграл главную роль в разрушении благополучного будущего ее самой и ребенка, может подогревать ее ненависть годы и годы.
 Остин закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Его единственной надеждой было время. Если Кэндис будет любить его следующие четыре месяца, то, возможно, простит, узнав правду.
 — Кэндис, разумеется, решит, что тебе кто-то платит, либо газетчики, либо претенденты на наследство. Доказательство будет выглядеть достаточно красноречиво. И что ты намерен делать?
 Открыв один глаз, Остин наблюдал, как Джек, вытащив из-за спинки дивана измятый пиджак, направляется с ним к шкафу для одежды в прихожей. Остин внутренне застонал, вспомнив о стопке коробок из-под пиццы, которые засунул в этот шкаф в гот день, когда хозяйка дома явилась к нему с внезапным инспекционным визитом.
 — Джек, будь…
 Ужасающий вопль брата не вызвал его удивления, однако последовавшие за воплем слова «Кто вы, черт побери, такой?» побудили Остина вскочить с дивана и выбежать в прихожую.
 К своему глубокому изумлению, он увидел, что в шкафу стоит какой-то мужчина.
 Джек попятился, когда незнакомец вышел из шкафа, сокрушая коробки из-под пиццы стоптанными, грязными ботинками. Репортер — было первой мыслью Остина. Однако мужчина не был похож на журналиста, и Остин не заметил никаких признаков камеры. Ошарашенный, он разглядывал небритую физиономию немолодого незнакомца, налитые кровью глаза и мятую, истрепанную одежду.
 Он не знал этого человека — очевидно, как и Джек.
 — Как вы сюда попали? — злобно рявкнул он.
 Непрошеный гость ничем не напоминал репортера, но, с другой стороны, большинство людей удивлялось, узнав, что Остин — художник. Если этот тип — папарацци… Остин сжал кулаки и сделал шаг вперед.
 При этом угрожающем движении незнакомец испуганно вытаращил глаза и поспешил представиться.
 — Я Пит Клэнси, — объявил он и, заметив, что братья обменялись непонимающими взглядами, добавил: — Старик Кэндис.
 Морщина между бровями Остина стала глубже.
 — Хотите сказать, что вы отчим Кэндис?
 Кэндис однажды упомянула о своем отчиме. Без особого тепла. Во всяком случае, у Остина сложилось впечатление, что любви между ними не было.
 — Да-да, отчим. — Клэнси пожал плечами, его красные глазки забегали. — Если говорить официально. Я воспитывал Кэндис после смерти ее матери.
 Джек, который до сих пор молча таращился на Клэнси, словно обнаружил в шкафу чудовище, обрел наконец дар речи.
 — Какого черта вы прячетесь в одежном шкафу Остина?
 Остин сам готов был задать этот вопрос.
 — Всему свое время, мистер Круз.
 Явно потрясенный до глубины души, Джек произнес срывающимся от волнения тонким голосом:
 — Вам известно, кто я такой?
 Остин не обратил внимания на коварный огонек, вспыхнувший в глазах у Клэнси. Он весь подобрался, готовый кинуться на этого типа, если тот хотя бы шевельнется, прежде чем ответить на их вопросы.
 — Я знаю, кто вы такой, но я не знал, что вы братья. — Он перевел водянистые светлые глаза на Остина. — Вы не могли бы предложить старику вашей подружки чего-нибудь выпить? В этом шкафу до чертиков жарко.
 — И не подумаю. Что вам здесь надо? — Остин говорил нарочито грубо, отнюдь не собираясь разыгрывать из себя гостеприимного хозяина.
 Ему не нравилось, как воровато бегают глазки у Пита Клэнси, и еще больше не понравилось, что тот назвал Кэндис его подружкой. И вообще у него родилось смутное подозрение, что в Пите Клэнси он не обнаружит для себя ничего привлекательного.
 Клэнси еще раз пожал плечами — вполне безмятежно и потому раздражающе.
 — Хотел поговорить с вами.
 Остин сделал еще один угрожающий шаг вперед.
 — Вы должны были постучать в дверь.
 — Дверь была уже открыта, — возразил Клэнси. — Я как раз собирался постучать, когда услышал, что вы беседуете. — В глазах у него мелькнул все тот же странный огонек. — Обнаружив, что тема беседы — моя дочь, я ничего не мог с собой поделать.
 Остин просто онемел, с опозданием поняв намек. Они с Джеком переглянулись.
 — Остин, он слышал…
 — Вот именно, — спокойно согласился Остин, готовый вышибить дух из этого ублюдка Клэнси.
 Но ведь физическое насилие ничего не даст. Клэнси придет в себя, а правду он уже знает — ту правду, которая может разрушить жизнь их всех.
 Весь вопрос в том, как он намерен поступить с полученными сведениями. Продать их газетчикам? Сыновьям Ховарда? Рассказать все Кэндис? Возможно ли, что Кэндис, заподозрив что-то, попросила отчима выследить его? Нет, решил Остин, две последние версии следует отбросить. Та Кэндис, которую знал Остин, не могла пасть так низко; она бы попросту расспросила его самого. К тому же Клэнси ничего не выгадал бы, сообщив все Кэндис, а он, несомненно, хотел что-то выгадать, это было ясно как день.
 — Джек, налей человеку выпить, — сказал Остин, не сводя глаз с Клэнси.
 — Остин, он же…
 — Давай.
 Необходимо добраться до сути, поклялся себе Остин, и каким-то образом предотвратить беду. Он обязан сделать для Кэндис все, что в его силах. Остин обратился к Клэнси:
 — Не хотите ли присесть?
 Прежде чем тот успел ответить, Остин схватил его за руку и подвел к дивану. Свободной рукой сбросил с дивана на пол кучу одежды и чуть не насильно усадил мерзкого старика на комковатое сиденье. Затем уселся напротив него в кресло, которое Джек освободил минуту назад. Было слышно, как в крохотной кухоньке Джек бранится, отыскивая чистый стакан.
 Клэнси нервно барабанил пальцами себе по колену и молча смотрел в пол. Остин наблюдал за ним. Молчание затягивалось. Наконец вернулся Джек и протянул Клэнси какое-то пойло в бумажном стаканчике. Пожал плечами, когда Остин обратил к нему вопросительный взгляд.
 — Я нашел открытую бутылку вина в холодильнике, — пояснил он, — но не обнаружил ни одного чистого стеклянного стакана.
 Остин попытался вспомнить, когда в последний раз покупал вино. И вспомнил, когда Клэнси запрокинул стаканчик чуть ли не себе на нос и высосал жидкость. Он покупал эту бутылку к спагетти на обед, который намеревался приготовить по случаю свидания.
 Шесть или семь месяцев назад.
 — Хотите повторить? — Клэнси с готовностью протянул стаканчик. Джек схватил его и снова потопал на кухню за пополнением, бормоча: — Неужели я похож на горничную?
 Остин чуть не улыбнулся. Однако чувство юмора покинуло его, едва он подумал о том, что Кэндис росла при таком вот папаше. Он вдруг вспомнил, как возле клиники репортер спрашивал Кэндис о ее отчиме-алкоголике. Собственно говоря, в напоминании не было нужды, стоило только увидеть налитые кровью глаза Клэнси и то, с какой жадностью он заглотил явно прокисшее вино.
 Джек вернулся и присел на подлокотник кресла брата. Остин обратился к Клэнси:
 — Начните вот с чего: на кого вы работаете?
 Его не обманул возмущенный вид Клэнси и фальшиво негодующий тон голоса.
 — Я работаю на себя.
 Невозмутимый и отнюдь не убежденный, Остин прямо посмотрел Клэнси в глаза.
 — Отлично. Вы, так сказать, одинокий волк. Кому же вы собираетесь продать информацию?
 Вместо ответа Клэнси поднес картонный стаканчик ко рту и опрокинул. Посмотрел на Остина поверх стаканчика. Остин, чуть заметно качнув головой, дал ему понять, что возможности гостеприимства на данном этапе исчерпаны. Никакого спиртного, пока не будет ответа.
 — Это зависит… — начал Клэнси и сделал долгую паузу. Перевел наглый взгляд с Остина на Джека, потом снова на Остина. Два стаканчика спиртного явно прибавили ему храбрости. — Зависит от того, кто больше предложит.
 Джек вскочил.
 — Как вы можете поступать подобным образом со своей дочерью? — выкрикнул он голосом, полным возмущения и гадливости.
 — Падчерицей, — поправил его Клэнси. — Она перестала помогать мне с тех пор, как ее благоверный откинул копыта.
 Указуя на него обвиняющим перстом, Джек вскричал:
 — Вы же только что утверждали, что воспитывали ее! Или для вас это ничего не значит?
 Остин мысленно аплодировал смелым вопросам брата. Такое случалось не часто, но, если Джек был в чем-то твердо убежден, он превращался в маленький, но опасный смерч.
 — Это шантаж, Клэнси! Самый обыкновенный шантаж, и если вы хоть на минуту поверили, что мой брат пойдет на…
 — Довольно, Джек.
 Остину не было нужды кричать, чтобы привлечь внимание брата. Джек уставился на него с таким изумлением, словно у Остина внезапно выросли рога и хвост.
 — По ты же не допустишь, чтобы это пресмыкающееся тебя шантажировало? Остин, я не забыл, что в прошлом нередко высмеивал тебя за твою проклятую правильность во всем, но на самом деле я всегда восхищался этим качеством. Ты не можешь допустить такое!
 Остин подавил вспышку восставшей гордости. Джек выбрал неудачный момент для проповеди на тему о неподкупной совести, потому что Остину было ясно, что в данном случае выбора нет. Клэнси завладел чересчур ценными сведениями, и такой низкий человек, как он, не станет держать их при себе.
 А Остину весьма не по душе было существование с занесенным над головой дамокловым мечом. Не сводя глаз с отчима Кэндис, он сказал:
 — Почему бы вам, Клэнси, не сообщить Джеку, что произойдет, если я не сделаю вам предложения?
 Клэнси облизал губы, явно чувствуя себя крайне неуютно из-за откровенной враждебности Остина.
 — Сначала я обращусь к газетчикам. Если они мне откажут, пойду к сыновьям Вансдейла. — Голос его сделался омерзительно ноющим, когда он добавил: — Мне нужны деньги, чтобы начать новую жизнь.
 В комнате наступила тяжелая, почти физически ощутимая тишина. Джек сжал кулаки и подступил к Клэнси. Тот в страхе перед этой яростью вжался в диванные подушки.
 — Я считаю, что мы просто обязаны убить его! — злобно прорычал доктор Круз. — Мир станет лучше без этого мерзавца, который шастает повсюду и портит людям жизнь.
 В другое время и в другом месте Остин не преминул бы напомнить Джеку о его собственном умении осложнять людям жизнь. Только не в присутствии Клэнси.
 — Согласен, Джек, но меня отнюдь не прельщает перспектива сгнить в тюрьме из-за этой сволочи. — Он немного помолчал и спросил мягко: — А тебя?
 Джек побледнел при этом напоминании. То, что он сделал, подменив сперму Вансдейла спермой Остина, сочли бы вульгарным мошенничеством. Узнав о нем, Кэндис могла бы выдвинуть против него обвинение и упечь в тюрьму. Могла бы, образно говоря, раздеть его догола за преступную цель и причиненные страдания.
 Вполне вероятно, что, придя в бешенство, она поступила бы именно так, подумал Остин. И он не стал бы ее осуждать. Так есть ли у него иной выбор, кроме как выполнить требование Клэнси и надеяться, что спившийся негодяй возьмет деньги и уберется подальше? Остин не хотел причинять боль Кэндис, как не хотел упускать единственный шанс расположить ее к себе. И, как бы он ни злился на Джека за то, что тот впутал его в эту невероятную историю, Остин не хотел, чтобы младший брат угодил в тюрьму.
 Что подкуп, что шантаж — разница невелика. Клэнси его шантажировал, а он сам готов был подкупить Клэнси, чтобы тот держал рот на замке. Неразборчивость в средствах — не столь большая плата за то, чтобы уберечь Кэндис от ненужных страданий. Не говоря уже о возможности жить вместе с любимой женщиной.
 И вместе воспитывать их ребенка.
 — Назовите вашу цену, — решительно произнес Остин.
 — Остин, но ведь не собираешься же ты…
 Огненным взглядом Остин заставил Джека замолчать. Меньше всего он хотел, чтобы Клэнси узнал о наследстве, к которому он отказывался прикасаться — до сих пор.
 — Пятьдесят тысяч, — бросил Клэнси камень в настороженную тишину.
 — Вы с ума сошли! — крикнул Джек.
 Поморщившись от резкого звука голоса брата, Остин тем не менее присоединился к нему:
 — Это и в самом деле безумие. Попробуйте еще разок.
 Клэнси был непоколебим:
 — Газетчики заплатят столько, а может, и больше. И я точно знаю, что Вансдейлы заплатят.
 — Откуда мне знать, не пойдете ли вы и к ним после того, как слупите деньги с меня? — спросил Остин, стараясь говорить негромко, в то время как ему хотелось заорать так, чтобы задрожали тонкие стенки его жилища.
 — Ниоткуда. Придется поверить мне.
 — Ну да, ты как раз тот. тип, которому стоит доверять, — презрительно усмехнулся Джек.
 В ответ Клэнси только пожал плечами, давая таким образом понять, что мнение доктора ему безразлично.
 Остин потрогал щетину у себя на подбородке. Забыл побриться сегодня утром. Опять.
 — Мне понадобится несколько дней, чтобы собрать деньги.
 Завтра придется оформить перевод со вклада на чековый счет, потом день или даже два уйдет на получение наличных.
 Клэнси поднялся с дивана, опасливо поглядывая на Джека.
 — У вас есть время до пятницы. Я свяжусь с вами. Если к тому времени денег не будет…
 — Будут! — рявкнул Остин, не дав Клэнси договорить и чувствуя к себе почти такое же отвращение, как к этому подонку. — А теперь убирайся с глаз, пока я не решил, что план Джека нравится мне больше!
 Клэнси не заставил себя ждать. Джек следовал за ним до входной двери, точно терьер, который защищает свою территорию. Остин слышал, как захлопнулась дверь, после чего Джек вернулся в комнату.
 Прежде чем заговорить, он целую минуту молча смотрел на Остина.
 — Надеюсь, ты понимаешь, во что впутываешься, старший брат мой.
 — Все имеет свою цену, и в данный момент я покупаю время.
 Остин закрыл глаза и подумал о тех беспечных деньках, когда он беспокоился лишь о том, какими красками лучше передать закат. Он подавил тяжелый вздох.
 — Очень вероятно, что потом он явится и потребует еще и еще. — Джек опустился на колени и начал руками подбирать с пола рассыпанный поп-корн. — Шантажисты — настоящие вампиры, они высасывают кровь из жертвы досуха.
 Остин открыл один глаз.
 — Ты смотришь слишком много детективных фильмов. К тому же, когда он истратит пятьдесят тысяч и явится за пополнением, это не будет иметь ровно никакого значения.
 Джек прервал уборочные работы и посмотрел на брата.
 — Что ты задумал?
 — Завоевать сердце прекрасной вдовы.
 — А если не получится?
 — Полагаю, ты знаешь ответ на этот вопрос. — Остин улыбнулся не без горечи. — Ты потеряешь работу и свободу. А я потеряю… то, что стало для меня самым важным в жизни.
 Чертов Джек!




 Глава 16


 — Какие красивые розы, правда? — заметила миссис Мерриуэзер, переставляя цветы в дорогой хрустальной вазе. Удовлетворившись наконец результатом, она перенесла вазу на маленький столик в кухне. Немного отступила и сложила руки. — Я оставлю их здесь, и будем любоваться. Мы месяцами не пользуемся столовой, и там они простоят зря.
 Кэндис уныло кивнула, едва глянув на две дюжины чудесных красных роз, которые обнаружила на заднем крыльце нынче утром. Ей не надо было смотреть на карточку, чтобы узнать, что их оставил Остин, или быть провидицей, чтобы истолковать блеск в глазах экономки. Однако Кэндис сильно подозревала, что миссис Мерриуэзер заблуждается в своей оценке этого подарка.
 Розы были не проявлением привязанности Остина, но результатом угрызений совести.
 По правде говоря, Кэндис полагала, что Остин заботится о ней, тревожится и, возможно, у него есть основания для этого. Она даже пыталась убедить себя в последние два дня, что неверно истолковала зловещее пророчество, высказанное Остином в разговоре с Джеком Крузом по телефону, но, сколько ни думала, не могла найти хоть какую-то альтернативу.
 Мало что побудило бы ее возненавидеть человека, которого она любила все больше, однако предательство могло бы послужить определенным толчком к ненависти.
 Стук в дверь прервал ее мрачные размышления. Поскольку визитеров у них с миссис Мерриуэзер было немного, Кэндис решила, что пришел Остин. Сердце у нее трепетало, когда она пошла открывать, напомнив себе, что у нее нет доказательств чего бы то ни было.
 Остин появился в дверном проеме, одетый в неизменные драные джинсы, низко спущенные на бедрах, и линялую рубашку, верхние пуговицы которой были не застегнуты, так что постороннему взору открывались курчавые заросли темно-золотистых волос на груди. Кэндис облизала мгновенно пересохшие губы и собрала все силы, чтобы устоять против этого мощного сексуального призыва.
 — Доброе утро. — Она заставила себя улыбнуться, чтобы смягчить холодность тона. — Спасибо за розы.
 — Не спешите благодарить меня, — произнес Остин без обычной сногсшибательной улыбки. Он запустил руку в свои и без того растрепанные волосы, явно чем-то обеспокоенный, и без всякого предисловия пустился в объяснения: — Понимаете ли, я отправил Джека в приют для животных, чтобы он там выбрал собаку, и…
 — Собаку, — повторила Кэндис с нахлынувшим чувством облегчения, потому что на какое-то мгновение подумала, будто Остин собирается каяться в грехах.
 Миссис Мерриуэзер подошла и встала рядом с Кэндис. Теперь они вместе ждали продолжения.
 — Да, собаку, — с нажимом подтвердил он, словно ожидая, что ему выскажут неодобрение, даже не дослушав до конца. — Видите ли, я решил, что лучше взять животное из приюта, потому что негуманно идти и покупать щенка, когда так много бездомных собак.
 — Это просто замечательная мысль, — высказала несомненное одобрение миссис Мерриуэзер.
 Кэндис, немного смущенная, молча кивнула и ждала дальнейшего. Ясно, что Остин был чем-то расстроен. Она старалась не смотреть на крохотные капельки пота, выступившие у него на верхней губе.
 — Вы, возможно, и не сочтете эту мысль столь уж замечательной, когда я расскажу вам, что сделал этот идиот мой бра… приятель. Я дал ему точные указания. Я сказал: «Выбери собаку среднего размера, коккер-спаниеля или что-то в этом роде». Я, знаете ли, убежден, что в таком доме нужна собака для охраны собственности.
 Миссис Мерриуэзер, выслушав это пояснение, необычайно оживилась и проявила кровожадность, замеченную Кэндис в тот день, когда репортер застал их с Остином в бассейне. Потрясая в воздухе сжатым кулаком, экономка заявила:
 — Вот именно! Только нужна собака покрупнее, чтобы могла вырвать кусок мяса побольше из какого-нибудь подлого репортеришки! — Экономка повернулась к Кэндис: — Нам необходимо заполучить пса, и как можно скорее!
 Но Кэндис ее не слушала, а Остин куда-то исчез. Впрочем, он очень скоро появился снова, ведя на поводке самую большую собаку, какую Кэндис видела в жизни. Датский дог, подумала она и машинально отступила на шаг назад. То же самое сделала и миссис Мерриуэзер, схватившись при этом за руку хозяйки.
 Остин перевел взгляд с одной женщины на другую и с громким стоном сказал:
 — Теперь вы знаете конец истории. Но, к несчастью, это еще не все.
 — Н-не все?
 Что же еще их ждет, удивилась Кэндис. Она любила собак, но это? Сделав для храбрости глубокий вдох, она протянула руку, чтобы собака ее обнюхала. Та осторожно ступила вперед и пригнула огромную голову, улавливая ноздрями запах.
 — Увы, не все. Есть еще кое-что насчет Тайни, как удивительно удачно назвали эту псину  [6] , чего Джек не знал и о чем люди в приюте забыли упомянуть.
 Страх охватил Кэндис, когда десяток возможностей, одна ужаснее другой, промелькнул у нее в голове. Она отдернула руку и прижала к тревожно забившемуся сердцу.
 — С доктором Джеком все в порядке?
 — В полнейшем. — Остин сообщил это с некоторым разочарованием. — Подержите поводок секундочку, хорошо? Я сейчас вернусь.
 Делать нечего, Кэндис осторожно взялась за петлю на конце поводка. Если бы Тайни решила убежать, она бы ее, конечно, не удержала. Однако огромная собака послушно стояла на месте и смотрела на Кэндис умными, кроткими глазами. Мало-помалу Кэндис начала успокаиваться. Да, собака очень большая, но, кажется, ласковая и не агрессивная.
 Как Остин.
 Однако, как и у Остина, у большущей псины, возможно, есть скрытые качества? Кэндис растерянно заморгала, когда Остин вновь возник перед ней. Он нес плетеную корзину, и лицо у него было красное от смущения.
 — Я говорил Джеку, что вы возненавидите меня за это, — забормотал он, отодвигая в сторону одеяло, которым была накрыта корзина. Потом он приподнял корзину повыше, чтобы Кэндис могла увидеть се содержимое.
 — Девять щенков. Девять! Джек даже не сообразил, что собака беременна.
 — Какие же они милые! — заворковала Кэндис, неохотно посторонившись, чтобы миссис Мерриуэзер тоже взглянула на щенят.
 Девять крохотных щенков и, судя по виду, вполне здоровеньких. Кэндис подняла голову и заметила, что Остин тоже в смятении. Она не удержалась от улыбки и вспомнила слова, сказанные им несколько минут назад: «Я говорил Джеку, что вы возненавидите меня за это». Значит, Остин это имел в виду, когда вел с доктором разговор по телефону? Должно быть, так, решила она, испытывая безмерное облегчение. Остин и доктор Джек беседовали о собаке. Об очень большой беременной собаке.
 — Я могу отвезти ее назад в приют, — предложил Остин, не зная, как истолковать молчание Кэндис.
 — Нет!
 Кэндис еще раз посмотрела на щенят, потом на Тайни. Та являла собой воплощение заботливой матери: сунув нос в корзину и убедившись, что ее детям ничто не угрожает, она подняла голову и глянула на новую хозяйку, словно умоляя о защите и покровительстве.
 Сердце Кэндис сдалось без борьбы.
 — Мы просто пристроим некоторых в хорошие руки, когда они подрастут. — От души радуясь, что загадочное утверждение Остина разъяснилось само собой, она добавила: — Конура, которую вы построили, достаточно велика?
 Остин явно успокоился, на лице засияла прежняя мальчишеская улыбка.
 — Если и не так, то я построю другую, побольше.
 Когда миссис Мерриуэзер отлучилась на минутку проверить, как там духовка, Остин посмотрел на Кэндис горящими глазами и негромко произнес:
 — Спасибо.
 — За что?
 Стал бы он ее благодарить, узнай, что она о нем думала? Вряд ли. Кэндис понимала, насколько Остин чувствителен по отношению к некоторым вещам. Скажем, к доверию.
 — За то, что вы такая, — просто ответил он.
 С нежностью, от которой Кэндис задрожала всем телом, он наклонился, легко коснулся губами ее губ и шепнул в самое ухо:
 — Жди меня в кухне для полуночной трапезы. — Когда он отпрянул, Кэндис заметила в его глазах мягкий свет, которого никогда не видела прежде. — Я собираюсь отыскать зоомагазин и надеюсь, что в продаже есть корм для собак.
 — Представляю, как голодна Тайни, ведь ей приходится кормить такую уйму детишек, — улыбнулась Кэндис.
 Остин скользнул по ней пылающим взглядом.
 — Что касается голода…
 Миссис Мерриуэзер внезапно возникла рядом с Кэндис.
 — Вы голодны, мистер Хайд? Я приготовила на ужин огромную лазанью со шпинатом. Мы будем рады, если вы поедите с нами.
 Стараясь не рассмеяться над тем, с какой поспешностью Остин ретировался, уводя с собой Тайни и унося корзину со щенками, Кэндис закрыла за ним дверь.
 — Я что-то не то сказала? — задала вопрос удивленная миссис Мерриуэзер.
 — Нет-нет. Думаю, он спешит попасть в магазин до закрытия.
 Спасительная ложь не сразу пришла в голову Кэндис, однако она не собиралась объяснять миссис Мерриуэзер, что Остин говорил вовсе не о еде.
 — Ах, вот оно что. — Лицо у экономки прояснилось; она вытерла руки о фартук и потянулась развязать завязки за спиной. — Схожу-ка я наверх да заберу оттуда его грязное белье. Там набралась целая куча.
 Припомнив жалобы миссис Мерриуэзер на боли в коленях, Кэндис предложила:
 — Давайте я это сделаю. Упражнения мне полезны.
 — Нет, — возразила миссис Мерриуэзер, — там много, вам будет слишком тяжело.
 — Схожу два раза.
 — Ладно, только хорошенько смотрите под ноги и не берите больше одной охапки за раз.
 — Обешаю.
 — И проверьте карманы. Не думаю, чтобы его водительские права выдержали еще одну стирку. Вещи, которые мужчины рассовывают по карманам… — Миссис Мерриуэзер удалилась, что-то продолжая бормотать себе под нос.
 Кэндис направилась в комнату для гостей, где Остин держал свои немногочисленные пожитки, принимал душ и переодевался. С тех пор как он сюда перебрался, Кэндис не заходила в эту комнату: ее с детских лет приучили уважать чужую личную жизнь, а при Ховарде это превратилось чуть ли не в религию.
 Кэндис еще раз поняла, насколько трудно преодолевать сложившиеся привычки, когда подошла к дверям спальни. Она постояла в коридоре, убеждая себя, что вовсе не шпионит. Миссис Мерриуэзер не колеблясь вошла бы в спальню и собрала белье. Вооруженная этим основательным соображением, она открыла дверь и переступила порог. Сердце у нее бурно забилось при мысли о том, что Остин расхаживает здесь в своей великолепной наготе.
 С нервным смешком Кэндис принялась собирать разбросанные как попало вещи.
 Старательно обшаривала карманы, удивляясь странному набору обнаруженных предметов: ключ от квартиры над гаражом, старая, стертая пятицентовая монетка с изображением головы бизона, несколько ластиков, два помятых бумажных доллара. Миссис Мерриуэзер не преувеличивала.
 Складывая свои находки на комод, Кэндис попутно сортировала рубашки — большей частью хлопчатобумажные и в полоску. В одном из карманов она обнаружила сложенную квитанцию, а в другом — чековую книжку.
 Чековая книжка… Кэндис перестала собирать белье и задумалась. Остин собирался купить собачий корм; надо надеяться, он взял с собой наличные. Это она должна была дать ему деньги, ведь собаку он привел для нее. Как же она упустила это из виду? У Остина денег явно немного, и вообще он не обязан содержать ее собаку. К тому же на те деньги, которые она платит ему за работу, вряд ли это возможно…
 Кэндис прикусила губу, вспомнив собачью будку, построенную Остином исключительно с целью сделать ей сюрприз. За материалы для этой будки он, конечно, заплатил из своего кармана, а счет ей не представил. В тот день, когда они вдвоем ездили за покупками, он заплатил за смешной ярко-розовый наряд для нее и за теннисные туфли. И за ленч платил тоже он. Траты невелики, но для человека с ограниченным бюджетом могут быть обременительными.
 Она совершенно бездумно относилась к тому, что он может сильно нуждаться в деньгах, ей это ни разу не пришло в голову. Остин — настоящий художник, а ведь каждому известно, что художники обычно люди бедные. Остин никогда не намекал на недостаток средств. И скорее всего почувствовал бы себя задетым, если бы об этом упомянула она.
 Кэндис в задумчивости похлопала себя чековой книжкой по щеке. Разумеется, ей не следовало в нее заглядывать. Она даже вспыхнула при этой мысли. Такое было бы самым настоящим шпионством.
 Но с другой стороны, это позволило бы ей узнать, насколько он нуждается. Если бы она, посмотрев, убедилась, что дела у него плохи, ей было бы просто необходимо найти способ возместить ему понесенные расходы. А если все более или менее терпимо — что ж, она избежит неприятного случая ранить его гордость, предложив ему деньги. Но он ни в коем случае не должен знать о ее недопустимом любопытстве.
 Прежде чем Кэндис успела еще раз хорошенько подумать, она уже раскрыла чековую книжку и пробежала глазами колонку торопливо обозначенных поступлений и расходов до самого конца.
 И тут ее буквально шатнуло.
 Кэндис бросила чековую книжку, словно та вспыхнула огнем в се руке, и в полном ужасе уставилась на нее. Итоговые цифры горели у нее перед глазами, как яркая неоновая надпись на вывеске мотеля. Пятьдесят две тысячи четыреста десять долларов. Кэндис прижала ладонь ко рту. Зачем Остину работа «прислуги за все», если у него такой счет в банке? Это. конечно, капля в море по сравнению с состоянием Вансдейла, но деньги вполне серьезные.
 Пугающая мысль пришла Кэндис в голову — пугающая и постыдная. Однако не настолько постыдная, чтобы не позволить ей поднять с пола книжку. Дрожащими пальцами она снова перелистывала книжку до той страницы, где было обозначено последнее поступление. Кэндис посмотрела на дату.
 Вчера. Именно вчера Остин Хайд стал богаче на пятьдесят тысяч.
 А сегодня он принес ей розы и привел собаку. Она подумала, как утром: все это результат угрызений совести. Кэндис сделалось физически плохо. Если бы Остин продал картину, он сказал бы ей об этом. Она не могла представить, чтобы он утаил такую потрясающую новость. Нет, на сей раз отрицать очевидное было невозможно.
 Ему кто-то платил — либо газетчики, либо ее свойственники.
 Кэндис очнулась, услышав чьи-то шаги в коридоре. Она быстро бросила чековую книжку на комод, где лежало все извлеченное ею из карманов одежды Остина. Она не хотела, чтобы миссис Мерриуэзер все узнала, нет, только не теперь. Сердце у бедной экономки будет разбито, как и у нее самой.
 Убитая, униженная, опустошенная, преданная — Кэндис не нуждалась в толковом словаре, чтобы описать свое состояние. Надо было верить разуму, а не сердцу.
 Поздно.
 Изобразив на физиономии ясную улыбку, Кэндис приготовилась заверить экономку, что почти закончила. Но улыбка ее застыла. То была не миссис Мерриуэзер.
 Вернулся Остин.
 Он был точно так же удивлен, застав ее у себя в комнате, как Кэндис удивилась, увидев его в дверях. Не обратив внимания на ее каменное лицо, Остин весело улыбнулся.
 — Я вернулся за чековой книжкой. — Он похлопал по пустым карманам. — Нет при себе наличных.
 Кэндис не отозвалась на его подкупающую улыбку. Ужасно было сознавать, что этот человек все еще обладает способностью вызывать у нее дрожь в коленях.
 — Скажи мне, Остин, — начала она таким ледяным тоном, что, кажется, воздух между ними сделался холодным, — ты предполагаешь рассказать о моих сексуальных предпочтениях в интервью газетчикам? Или это родственники моего покойного супруга сделали тебя на пятьдесят тысяч долларов богаче? Полагаю, ты вел игру, пока цена не стала подходящей.
 Несмотря на дрожь, которая теперь сотрясала ее всю, Кэндис не обращала внимания на ошеломленное выражение его лица, испепеляя Остина взглядом, полным презрения. Он оставался спокойным. Очень спокойным. Если бы она не видела собственными глазами его банковский депозит, то могла бы прийти к заключению, что он не понимает, о чем она говорит. С горечью она продолжала:
 — Если тебе нужны были деньги, следовало обратиться ко мне. Я заплатила бы вдвое больше, чтобы защитить будущее моего ребенка!
 Слава Богу, она не успела сказать ему до сих пор, что деньги просто перестали что-либо значить, что она любит его невероятно.
 Остин уже не выглядел удивленным. Лицо его окаменело, а глаза потемнели.
 — Если у тебя возникли сомнения, почему ты прямо не спросила меня, а принялась обыскивать мои вещи?
 Итак, он намерен сделать из нее обвиняемую? Но она больше не попадется на удочку.
 — Так ты это признаешь?
 — Никогда в жизни. — Он вошел в комнату и с таким громким щелчком закрыл за собой дверь, что у Кэндис сильнее забилось сердце. — В таком случае я признал бы ложь.
 Кэндис не пришлось заставлять себя недоверчиво рассмеяться — это вышло совершенно естественно.
 — Хочешь, чтобы я тебе поверила?
 — Я хочу, чтобы ты доверяла мне. — Он медленно направился к ней, синее пламя пылало у него в глазах. — Деньги были оставлены мне моим отцом. По причинам, о которых я не стану упоминать сейчас, я не трогал их до вчерашнего дня.
 — Ты можешь доказать это?
 — Я давал тебе повод не доверять мне? — мягко возразил он.
 Еще несколько шагов, и он подойдет совсем близко, прикоснется к ней. За спиной стена, бежать некуда, а когда Остин до нее дотронется, вся ее решительность улетучится. Кэндис искала в его глазах признаки вины или обмана, но находила лишь досаду. На что ему досадовать, если он сказал неправду? И он был прав: он не давал ей повода не доверять ему. Но все же…
 — Что вынудило тебя воспользоваться ими теперь?
 Слабая улыбка тронула уголки его губ, а в глазах — Кэндис успела это заметить — промелькнуло что-то мрачное, неистовое.
 — Это имеет значение?
 Имеет ли? — спросила себя Кэндис. Верит ли она ему? Если да, то не ее дело, как он счел нужным использовать собственное наследство. Но все же обидно было сознавать, что он не захотел сказать ей… А если он больше не желает здесь работать или не нуждается в этом? Тогда это имеет очень большое значение.
 — Я никогда не предам тебя.
 Его ладони легли Кэндис на плечи, и произошло именно то, чего она опасалась, — вся ее решительность улетучилась. Привыкнет ли она когда-нибудь к этой зависимости от него?
 — Кажется, я должна принести тебе извинения, — прошептала Кэндис.
 Руки Остина соскользнули ей на талию и притянули к себе.
 — Принято. А теперь у меня есть для тебя еще один сюрприз.
 Кэндис скорее простонала, нежели выговорила:
 — И он большой, этот твой сюрприз?
 После появления Тайни она почти боялась задавать вопрос.
 Остин рассмеялся, глядя на ее испуганное лицо:
 — Большой. Очень большой. Идем.
 Он потянул ее за собой из комнаты и вниз по лестнице с такой скоростью, что Кэндис запыхалась к тому времени, как они оба ввалились в кухню. Теперь уже Кэндис расхохоталась при виде полного изумления миссис Мерриуэзер.
 — Соберитесь с духом, — обратилась Кэндис к экономке, в то время как Остин ташил ее к задней двери. — Он приготовил еще один сюрприз.
 — Боже мой! — вскричала миссис Мерриуэзер, отбрасывая в сторону фартук и спеша за ними.
 Идти пришлось недалеко: сюрприз был припаркован на дорожке, ведущей к гаражу, и занимал довольно много места. Это не был слон, однако едва Кэндис увидела серебристый, давно устаревшего образца дом-автоприцеп, у нее появилось настойчивое желание именовать его только так и не иначе.
 — Ну разве он не прекрасен? — спросил Остин, выжидательно глядя на Кэндис. — К тому же я заполучил его по дешевке. В нем есть полностью оборудованная кухня и ванная тоже. Просто чувствуешь себя как в настоящем доме. — Кэндис оставалась бессловесной, и Остин поторопил ее: — Ну как? Что вы думаете?
 Кэндис подыскивала, что бы такое нейтральное сказать об этом последнем сюрпризе. Надо признать, что этот «слон» переплюнул дога весом в двести фунтов.
 — Это и в самом деле сюрприз, — произнесла она, — только что вы собираетесь с ним делать?
 — Увезу вас на природу. Этот красавец в нашем распоряжении на неделю, потом его надо будет вернуть в бюро проката.
 Кэндис не то чтобы не по душе была идея провести какое-то время наедине с Остином, но ей казалось, что трейлер выглядит не слишком надежно.
 — Остин, мы не можем оставить миссис Мерриуэзер в одиночестве.
 — Она может поехать с нами.
 — А как же быть с Тайни и Люси?
 — Возьмем и их на борт. Если вы против, то я уверен, что Джек не откажется побыть некоторое время домохозяйкой. Я считаю, кстати, что он у нас в долгу.
 — Ладно, — вмешалась в их разговор миссис Мерриуэзер. — Я поехать не смогу. У меня ужасная аллергия на плющ. Но думаю, что вам, миссис Дейл, следует с ним поехать. Свежий воздух будет вам полезен.
 — И ребенку тоже, — добавил Остин, невольно пробудив у Кэндис старое, почти забытое чувство ревности.
 Кэндис долго, вдумчиво взирала на чудовище, устроившееся на дорожке. Если бы не Остин с его порой диковатыми идеями, она, вероятно, никогда бы не выбиралась из дома.
 Остин положил руку ей на плечо; голос его звучал очень-очень убедительно:
 — Вы только подумайте: свежий воздух, приветливый костер, жареные сосиски, лепешки, испеченные на костре, и самое лучшее — мое общество. Все это вы получите.
 Согретая прикосновением его руки, Кэндис подняла голову и посмотрела в лицо, обращенное к ней с самым простодушным выражением.
 — И еще москиты?
 — Их нет там, куда мы поедем.
 — Змеи?
 — Только не ядовитые.
 Миссис Мерриуэзер решила включиться в игру:
 — А как насчет медведей?
 Остин оставался безмятежным.
 — Не троньте их, и они вас не тронут. — Он с веселым вызовом приподнял одну бровь. — Еще что-нибудь?
 Разыгравшаяся миссис Мерриуэзер махнула рукой в сторону трейлера.
 — А если вы потерпите аварию?
 — Мне приходилось чинить мотор моего грузовичка бесчисленное количество раз.
 — Ну что ж, если вы собрались ехать, мне пора готовить провиант в дорогу. — Миссис Мерриуэзер устремила на Остина строгий взгляд. — Я не могу допустить, чтобы миссис Дейл целую неделю питалась сосисками и лепешками, даже и не думайте об этом.
 — Я вам помогу, — предложила Кэндис и последовала за экономкой в дом.
 На кухне миссис Мерриуэзер принялась извлекать из шкафов разнообразные припасы.
 — Как вы думаете, где он взял деньги, чтобы уплатить за прокат трейлера? Это стоит недешево, я уж знаю.
 — Да, такой, как этот, пожалуй, обойдется дорого, — сухо проговорила Кэндис, но тут же улыбнулась, заметив, что миссис Мерриуэзер подняла седеющие брови. — Что касается денег, Остин говорит, что получил их в наследство от отца. По причинам, которые он не захотел назвать, он до сих пор не прикасался к этим деньгам.
 Экономка кивнула:
 — Это объясняет статья.
 — Какая статья?
 — Вот.
 Миссис Мерриуэзер открыла ящик стола и достала из него пожелтевший от времени номер газеты. Вручила газету Кэндис и ткнула пальцем в заголовок на первой полосе.
 — Драммонд Хайд. Судя по тому, что я прочитала, таким отцом мальчик вряд ли смог бы гордиться.
 — Так вы считаете, что Драммонд Хайд — отец Остина? — удивленно спросила Кэндис.
 Миссис Мерриуэзер пожала плечами, и морщины у нее на лице обозначились резче.
 — Я обнаружила кучу газет на заднем сиденье «кадиллака», среди них была и эта. Прочтите статью и судите сами.




 Глава 17


 Миссис Мерриуэзер приготовила и упаковала столько еды, что ее хватило бы на неделю целому отряду бойскаутов. Кэндис это ничуть не удивило, но Остин пришел в полное изумление.
 На следующее утро, еще до того как роса испарилась под лучами солнца, Остин и Кэндис прощались с заплаканной экономкой.
 Или по крайней мере пытались это сделать.
 Остин знал основательность миссис Мерриуэзер и старался не терять терпения. Пока женщины разговаривали, он использовал время для того, чтобы наглядеться на Кэндис.
 Кэндис выглядела свежей и очень привлекательной в джинсовых просторных шортах и простой рубашке с короткими рукавами. Ткань соблазнительно обтягивала грудь, которая за последние недели заметно увеличилась. С трудом оторвав взгляд от очаровательной картины, Остин счел нужным включиться в разговор с надеждой несколько сократить его.
 — Остин ведь сказал, что в трейлере есть сотовый телефон, — успокаивала Кэндис экономку. — Как только доберемся до места, сразу позвоним. Верно, Остин?
 Тот кивнул. Он не видел особой необходимости упоминать о том, что сотовый не работает. В конце концов, нельзя сказать, что он солгал. Телефон в домике был.
 Миссис Мерриуэзер продолжала волноваться:
 — А что, если репортеры вас подкарауливают? А если они последуют за вами?
 — Я от них улизну, — заявил Остин уверенным тоном. — А если не получится, то у меня есть друзья в полиции, которые будут счастливы вмешаться.
 Еще через пятнадцать минут бессмысленного, по мнению Остина, разговора он умудрился все-таки усадить Кэндис на пассажирское место. Захлопнул дверцу и обошел беспокойно кудахчущую миссис Мерриуэзер. Экономка последовала за ним в неослабевающей жажде утешения и, остановившись у дверцы со стороны водителя, спросила с душераздирающей интонацией:
 — Вы хорошо будете заботиться о ней?
 — Разумеется.
 Остин сел за руль и хотел уже захлопнуть дверцу, но миссис Мерриуэзер ухватилась за нее и не дала ему сделать это. Он едва мог поверить, что это она была вчера такой рьяной сторонницей поездки. Остину неприятно было признавать это, однако самолюбие его было не на шутку задето тем, что миссис Мерриуэзер явно не доверяла ему.
 — Вы обещаете позвонить в ту же минуту, как устроитесь в безопасном месте?
 Остин помедлил с ответом. Впрочем, там, конечно, найдется платный телефон.
 — Обещаю.
 Ему наконец было позволено закрыть дверцу и включить мотор. Остин осторожно развернул фургон и поехал к воротам.
 — Ты считаешь, что с ней все будет в порядке? — обес-покоенно спросила Кэндис, когда он уже вывел неповоротливый трейлер на дорогу.
 — Ты беспокоишься об огнедышащем драконе? О женщине, которая может довести взрослого мужчину до дрожи в коленках?
 — Она не такая уж страшная, — запротестовала Кэндис, но губы у нее невольно сложились в улыбку.
 — Не волнуйся. — Некоторое время Остин молчал, сосредоточившись на том, чтобы успешно дотянуть инертное средство передвижения до выезда на шоссе по идущей в гору дороге от дома. — В ее распоряжении духовое ружье плюс Тайни.
 — Но…
 — И я попросил Джека заглядывать к ней ежедневно.
 — Это хорошо. Она доверяет доктору Джеку.
 — Не могу представить, с какой стати, — пробормотал Остин себе под нос.
 —Что?
 — Нет, ничего.
 Он посмотрел в зеркало заднего вида, огляделся по сторонам — нет ли каких-нибудь подозрительных машин или репортерских фургонов. С удовлетворением убедившись, что никто их не преследует, Остин наконец позволил себе расслабиться и радостно вдохнул теплый ветер, залетавший в открытое окно.
 Он с трудом верил своей удаче. Он получил возможность доказать Кэндис, как он заботится о ней, как ее любит. Остин не собирался пока говорить ей об этом, но был намерен показать, что между ними существует нечто большее, нежели физическое влечение. Вместо того чтобы заниматься любовью, они станут разговаривать, открывать друг друга.
 Бросив взгляд на длинные и такие соблазнительные ноги Кэндис, Остин едва заметно усмехнулся. Его решение обойтись без секса в этом путешествии могло стать не просто болезненным, но и невозможным.
 Однако стоило помучиться, если им вдвоем удастся провести время так, что Кэндис будет хранить воспоминания об этой поездке с теплой благодарностью даже потом, когда возненавидит его за обман.
 Остина передернуло при мысли о том, как близок он был к тому, чтобы потерять все. Нечего бросать чековую книжку где попало. Да, но, черт побери, он ведь никак не ожидал, что Кэндис заглянет в нее и увидит на депозите пятьдесят тысяч долларов. Сказать по правде, он намеренно выбросил из головы всю эту дурно пахнущую историю, выписав чек на имя Пита Клэнси.
 Он снова посмотрел на Кэндис, которая безуспешно старалась убрать с лица волосы, растрепанные порывами ветра. Она, право, стоила того, что он сделал, и гораздо большего. Он заплатит Клэнси сколько тот захочет, чтобы выиграть время и подольше побыть с Кэндис, по возможности отсрочить удар. На этой стадии ее беременности Остин считал за лучшее избегать всех и всяких форм стресса.
 — В этой штуке есть кондиционер?
 Кэндис приходилось почти кричать из-за шума ветра.
 Показалось ему, или он и в самом деле уловил в ее голосе нотку раздражения? Что, если он предпочитает свежий ветер, а она — искусственное охлаждение? Ему доводилось слышать, что противоположности взаимно притягиваются.
 Остин включил кондиционер на полную мощность. В лицо ему ударил поток затхлого горячего воздуха, смешавшийся с прохладным ветром из окна. Через пять минут Остин отключил кондиционер.
 — Кажется, он не работает.
 — Что?
 Ему пришлось повторить — как можно громче, чтобы она расслышала. Ответа не последовало. Остин не знал, хороший это знак или дурной. Искоса поглядывая на Кэндис, увидел, что она полезла в сумочку и вытащила красивую золотистую ленту. Быстрыми и ловкими движениями пригладила волосы и повязала голову.
 Пригороды наконец остались позади. Движение на шоссе стало менее насыщенным, и Остин попытался прибавить скорость.
 Это было ошибкой.
 Кэндис внезапно подалась вперед на своем сиденье.
 — Что это за шум?
 Остин тоже его услышал и распознал. Мотор принялся возмутительно, безобразно икать. Потом Кэндис и Остин одновременно вздрогнули от чудовищно громкого выхлопа. Бормоча отборные проклятия, которые он специально приберегал для непокорных его воле машин, Остин включил мигалку и направил домик на колесах на обочину.
 Ничего себе избежал стресса! С этой мрачной мыслью Остин включил тормоз и выскочил из кабины.


* * *

 Она вся горела, но не из-за того, что на улице было жарко, а потому, что не отводила взгляда от мускулистых, загорелых ног Остина: он, как и Кэндис, был в шортах. И в расстегнутой рубашке, оставлявшей открытой значительную часть груди. Прошлой ночью это было вызвано бурными ласками, которым они со страстью предавались, но сейчас Кэндис пылала при одном взгляде на Остина. В медицинских журналах ни слова не говорилось о повышенной сексуальности во время беременности.
 Кэндис усмехнулась, созерцая Остина через лобовое стекло. Ее бы ничуть не огорчила перспектива провести всю неделю прямо здесь, у обочины, лишь бы вместе с ним.
 Чувствовал ли он то же самое? Ощущал ли себя счастливым, беззаботным, радостно взволнованным оттого, что он с ней, как ощущала себя с ним она? Бесполезно строить по этому поводу какие-то предположения, потому что Остин казался счастливым постоянно, за исключением того, когда он находился в обществе репортеров или юристов, сообщающих неприятные известия.
 Тогда он становился яростным, готовым к обороне, властным. Да, чуть не забыла: он явно ревновал ее к Люку Маквею. Когда Ховард проявлял подобные качества, они доводили Кэндис до бешенства. Почему с Остином все было по-другому?
 Потому что Остин — это… Остин.
 Она сделала серьезное лицо, когда человек, занимавший все ее мысли, вернулся в кабину и включил мотор. Тот заработал без заминки, нелепая икота прекратилась. Кэндис сдержала улыбку при виде столь свойственного мужчинам выражения превосходства и самодовольного удовлетворения на лице Остина.
 — Что было не в порядке?
 — Зажигание. Оборвался проводок, искра не проходила. — К Остину вернулась его сексапильная улыбка. — Хочешь выпить чего-нибудь холодненького перед тем, как мы двинемся дальше?
 Кэндис кивнула, Остин нырнул в домик и вернулся через пару секунд с жестянкой не содержащего кофеин безалкогольного напитка, которую вручил Кэндис. Жестянка была теплой.
 — Холодильник не работает, — сообщил он мрачно. — Джордж у меня попляшет.
 — Джордж?
 — Да, Джордж. Тот парень, у которого я арендовал этот грузовик.
 Чтобы показать ему, что для нее это ничего не значит, Кэндис открыла жестянку и сделала большой глоток. Вкус оказался ужасным, но она храбро изобразила удовлетворение.
 — Неплохо. Когда я была маленькой, то предпочитала пить содовую воду в теплом виде.
 Последнее было правдой, но, судя по скептическому взгляду Остина, он не поверил ни одному ее слову.
 — Спасибо. Ты такая молодчина.
 На языке у Кэндис вертелся вопрос, почему он не арендовал что-нибудь более солидное, — ведь она знала, что он может себе это позволить. С пятьюдесятью тысячами долларов в банке…
 — Мне кажется, я понимаю, о чем ты сейчас думаешь, — произнес Остин с поразительной проницательностью. — Спрашиваешь себя, почему я не нанял более надежное средство передвижения.
 — Да, — смущенно признала Кэндис. — Именно об этом.
 Остин принялся поправлять положение обоих зеркал заднего вида, но Кэндис заподозрила, что он просто старался избежать ее вопрошающего взгляда. После того как она прочитала старую статью о Драммонде Хайде, многое в Остине стало ей более понятным. Ясно, например, почему он так настроен против богатства и роскоши и почему терпеть не может репортеров. Однако Кэндис все еще не понимала, почему он решил воспользоваться деньгами, к которым не прикасался много лет. Надеялась, что Остин не отказался от своих принципов ради того, чтобы произвести впечатление на нее.
 — По правде говоря, эти деньги я одолжил одному человеку. Иначе я бы до них не дотронулся.
 Кэндис порадовалась, что не она оказалась причиной предпринятых Остином действий, но, ощутив в его голосе явственный холодок, забеспокоилась:
 — Тебе самому не угрожает опасность?
 Их трейлер как раз в это время влился в общий поток машин, и Остин увеличил скорость. Он грустно улыбнулся.
 — Сначала вор, потом шпион. Прямо-таки преступник. — Все еще улыбаясь, он покачал головой. — Детка, если бы я к кому-нибудь относился с такой подозрительностью, я бы вряд ли отправился с этим человеком в глушь. Откуда тебе знать, что я не вознамерился расширить число своих преступных деяний и не похищу тебя с целью увеличить свой счет в банке?
 Кэндис покраснела, раздосадованная его насмешливым тоном, но попыталась защититься:
 — Я вовсе не думала, что ты украл мои драгоценности, но согласись, любой удивится, узнав, что у человека, нанятого для черной работы, лежит на счету пятьдесят тысяч долларов. Работа, которую ты делаешь…
 — Делаю ради тебя и ради ребенка — не ради денег.
 Остин не сводил глаз с дороги, губы были плотно сжаты, словно он пожалел о вырвавшемся у него признании.
 Кэндис смотрела на его строгий профиль, и ей так хотелось, чтобы этот человек был с ней откровенен, доверял ей. Ладно, впереди у них пять дней, и она попробует доказать Остину, что может быть ему таким же достойным доверия другом, как нанимательницей и любовницей.
 Пять дней. Наедине с Остином.


* * *

 Они остановились на ленч около полудня на оживленной стоянке для грузовиков и фургонов — не потому, что проголодались, а совсем по другой причине: уровень бензина в баке за последние полчаса опустился до красной черты. Остин, выбравшись из кабины и обходя фургон, чтобы помочь выйти Кэндис, ругался про себя последними словами. Если дела и дальше пойдут так, он останется без наличных задолго до того, как они прибудут на место. Джордж пожалеет, что ему пришло в голову обмануть Остина Хайда! Но Кэндис воспринимала все происходящее спокойно и улыбалась так, что у него пересыхало в горле. Больше всего Остину хотелось, чтобы жар ее страсти сохранился до тех пор, как они вернутся из своего путешествия.
 В шумном ресторане они заказали два двойных гамбургера, две порции жареного мяса и по большому стакану жирного молока. Но пока они шли к кабинке у окна, Остин заметил на лице у Кэндис виноватое выражение и рассмеялся:
 — Не волнуйся. Я не расскажу, если ты сама не скажешь.
 Кэндис приняла вид полной невинности.
 — Кому? Не понимаю, о чем ты.
 В подтверждение своих слов она, едва усевшись на пластиковый стул, откусила большой кусок от своего гамбургера и принялась за жаркое.
 Остин полил мясо кетчупом и крепко посолил бутерброд. Поднося его ко рту, он поднял одну бровь, радуясь еде, общей атмосфере и Кэндис.
 — Уж не хочешь ли ты сказать, что заказала бы все эти вреднейшие блюда, если бы дракон был с нами?
 — Давай переменим тему.
 Кэндис прикоснулась ко рту салфеткой и привлекла внимание Остина к своим розовым влажным губам. Остин чуть не подавился гамбургером, проглотив непрожеванный кусок. Черт, эта женщина просто опасна. И даже не догадывается об этом!
 Решив поддразнить ее, Остин поинтересовался:
 — Ты хотя бы представляешь, куда мы едем?
 — Дай подумать. — Кэндис обмакнула кусочек мяса в его кетчуп и положила себе в рот. Закрыла глаза и принялась жевать с блаженной улыбкой. — M-м, как вкусно, просто восхитительно.
 Остин забыл о еде. Уставился на Кэндис, и чресла его напряглись при виде восторженного выражения на ее лице. Он видел это выражение раньше, оно возникало, когда взаимные ласки приводили обоих к высшей точке наслаждения. Поборов нелепое желание схватить тарелку с мясом и выкинуть ее содержимое в мусор, он вместо этого взял в руку свой стакан и сделал глоток.
 — Ну что ж, воздух становится все прохладнее, мы движемся на восток… предполагаю, что к озеру Тахо.
 Она посмотрела на Остина из-под полуопущенных ресниц — взгляд был совершенно не в духе Кэндис, но пронзил его с макушки до пяток. Остин сильно втянул щеки и прикусил их зубами. Черт побери, если Кэндис его не раскусила, не догадалась о его плане под кодовым названием «Никакого секса»! Он-то рассчитывал, что застенчивая натура Кэндис поможет ему соблюдать воздержание, а вместо этого она прямо на глазах превращается в этакую сексуальную кошечку.
 — Мне, разумеется, помогли дорожные знаки, указывающие направление на это озеро, — добавила она, явно подсмеиваясь над озадаченным видом Остина.
 Этот смех обдал его теплой волной. Остин был вынужден поддерживать сдержанно-вежливый разговор как можно дольше. Кэндис не оставила ему иного выбора. Надо было какое-то время переждать, чтобы встать из-за стола без явных признаков возбуждения, — А ты бывала на озере Тахо раньше?
 Он готов был вздуть себя хорошенько за этот вопрос — улыбка Кэндис погасла, и дивные кошачьи глаза заволокло прежнее напряженное выражение.
 — Один раз, очень давно. — Она положила локти на стол; два месяца назад Остин даже предположить не мог, что миссис Вансдейл способна на это. — Незадолго до смерти моей мамы.
 Кэндис слабо улыбнулась и посмотрела в окно, за которым водители грузовиков заправляли баки бензином и разминали ноги.
 — Сколько тебе было лет? — мягко спросил Остин.
 Ему тяжело было видеть ее опечаленной, но он хотел знать о ней все, и плохое, и хорошее. В свою очередь, он готов был рассказать ей о своей жизни — пусть между ними не останется тайн.
 За исключением одной, самой большой.
 — Когда я была на озере Тахо? Или когда мама умерла?
 — Когда умерла мама. — Остин отодвинул от себя тарелки с остатками жаркого и гамбургеров и слегка пожал руку Кэндис. — Вернее, расскажи о том и о другом, если захочешь со мной поделиться.
 — А ты? Поделишься ты со мной? — спросила она, глядя на него печально, настороженно и с надеждой.
 Остин кивнул и сказал:
 — Совершим обмен. Согласна?
 — Идет.
 Кэндис снова повернула голову к окну и, немного помолчав, заговорила:
 — Мы приехали сюда вскоре после того, как мама вышла замуж за Пита Клэнси. Это был их медовый месяц, но меня не с кем оказалось оставить и потому пришлось взять с собой. Мне было восемь лет. — Кэндис вздохнула, стараясь сделать это незаметно, однако Остин увидел, и у него защемило сердце. — Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда.
 — Ты и Клэнси?
 — Да. Правда, мы старались не показывать этого, потому что оба любили маму. Предполагалось, что мы пробудем на озере неделю, но Пит решил прервать медовый месяц через два дня и вернуться в Сакраменто.
 — Из-за тебя?
 Остин поморщился: голос у него прозвучал хрипло, а он понимал, что Кэндис не примет его жалости.
 — Он не говорил ничего такого, по крайней мере тогда. — Кэндис пожала плечами, но Остин видел, что боль еще сильна и глубока. — Заявил, что вспомнил о делах, которые будто бы не успел уладить, но каждый раз, как он смотрел на меня, я чувствовала, что все из-за меня. Мама умерла через два месяца…
 Остин не сознавал, что держит ее пальцы в своих, пока Кэндис не пошевелила рукой. Он заставил себя ослабить хватку. Образ маленькой девочки, оставшейся наедине с человеком, которого она почти не знала и совсем не любила, разрывал ему сердце.
 — Мама заставила меня обещать, что я буду о нем заботиться, — сказала Кэндис как о чем-то само собой разумеющемся. — И я заботилась. — Она высвободила руку и потянулась за стаканом. — С тех пор много воды утекло. Мои обязательства по отношению к Питу в прошлом.
 Остин подумал о Клэнси и о крупном чеке, который передал в его жадные маленькие руки. Вспомнил он и замечание Клэнси насчет того, что Кэндис ему помогала. Должно быть, ей было неловко признать, что помогала гораздо дольше, чем того требовало обещание, данное матери. Видимо, эти обязательства доставили ей немало сердечной боли. И по вине Джека мучения еще не кончились. Остин зажмурился, со страхом думая о часе, когда Кэндис станет все известно.
 — Что с тобой?
 Остин открыл глаза.
 — Ничего, — хрипло произнес он. — Уйдем отсюда.
 — Но ведь теперь твоя…
 — Очередь, — договорил он за нее. — Я помню и вовсе не пытаюсь отделаться, но нам действительно пора ехать, если хотим добраться туда до темноты. Поговорим позже, обещаю тебе.
 Он положил на столик чаевые и выскользнул из кабинки, а сердце его сжималось от страха.
 Скоро она узнает. Скоро возненавидит его.
 Осознавая это, Остин тем не менее не жалел ни об одной секунде времени, проведенного в обществе Кэндис за последние два месяца.
 Медленно протянул руку, чтобы помочь ей выбраться из кабинки. Она приняла ее с невинной доверчивостью ребенка.


* * *

 Что-то было не так.
 Кэндис почувствовала напряжение в руке Остина, прочитала замешательство на его лице. Скованность сохранялась еще долго после того, как он наполнил бензобак фургона, купил несколько специальных ведерок для охлаждения и, набив их льдом, переложил туда скоропортящиеся продукты из никуда не годного холодильника в фургоне. Вскоре они были уже в дороге.
 Неужели Остина испугала перспектива разговора с ней о себе самом? Или она сказала что-то, отчего он стал таким мрачным? Кэндис старательно перебрала в голове весь разговор, слово за словом.
 Ничего. Почти все время говорила она — и только о себе, так что вряд ли могла чем-то обидеть Остина. Кэндис откинула голову на подголовник сиденья и закрыла глаза. От сытной и тяжелой еды ее клонило в сон, к тому же она мало спала предыдущей ночью — у них было свидание с Остином на кухне.
 — Мы почти приехали.
 Кэндис очнулась от звука его голоса, сообразив, что, должно быть, задремала. Протерла глаза, огляделась по сторонам, посмотрела на часы, потом посмотрела еще раз. Оказывается, она проспала около двух часов.
 Окружающий пейзаж резко изменился. Дорожное движение бампер к бамперу, мили бетонных многоэтажных домов уступили место лесам, горам и просторным полям. Кое-где у дороги стояли большие деревенские коттеджи. Температура воздуха сильно упала, сорокаградусная жара осталась в Сакраменто.
 Впечатления Кэндис от прошлой поездки на озеро Тахо плохо сохранились в памяти — она не запомнила такой пышной зелени. Но ребенок восьми лет не слишком обращает внимание на подобные вещи.
 Трейлер, пыхтя, преодолел подъем на крутой холм и, кажется, совсем изнемог от усилий. Когда они оказались наверху, Кэндис увидела серебристый блеск вдали. Озеро Тахо на границе Калифорнии и Невады славилось чистотой, прозрачностью воды и красотой. Возвышаясь над лесами, окружающими их с обеих сторон, величавые, украшенные снежными шапками горы были отличным местом для катания на лыжах.
 — Как красиво, — благоговейно прошептала Кэндис, давно позабывшая весь этот пейзаж.
 — Вот именно.
 Кэндис быстро повернула голову на звук голоса Остина, в котором явственно уловила хрипловатую ноту. Он смотрел вовсе не на окрестности, а на нее. Кэндис покраснела. Перед ней был прежний Остин — она знала и любила его таким, она рада была его возвращению.
 — Не стоит ли тебе повнимательнее смотреть на дорогу? — не без иронии спросила она.
 — Предпочитаю смотреть на тебя.
 Но тут прозвучал громкий автомобильный гудок, и Остин поспешил сосредоточиться на дороге. Впереди показалась вывеска кемпинга. Остин направил машину на стоянку напротив офиса и выключил мотор.
 — Пойду зарегистрирую нас, — сказал он, задержав взгляд на лице своей спутницы.
 Кэндис осталась одна и могла подумать о грядущей ночи.
 Так она и сделала.




 Глава 18


 С наступлением вечера Остин показал себя опытным туристом: развел веселый костер на безопасной круглой площадке и кормил Кэндис жареными сосисками и лепешками до тех пор, пока она со смехом не запросила пощады. После захода солнца температура воздуха упала, но Кэндис не было холодно. От костра шел жар, да и накинутая на плечи спортивная куртка Остина согревала ее.
 Стараясь вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой и спокойной, Кэндис наблюдала со своей удобной позиции в шезлонге за тем, как Остин подбрасывал в огонь сухие сучья из кучи, собранной ими обоими еще до наступления темноты.
 — А ведь миссис Мерриуэзер знала, куда мы едем, верно?
 Остин поднял голову, и пламя костра высветило мужественные черты его лица.
 — Она это и предложила, причем очень настойчиво. А как ты догадалась?
 Кэндис, скрестив руки на груди, обхватила себя за плечи.
 — Лишние одеяла, теплая одежда, которую я не укладывала. К тому же она нисколько не удивилась, когда я говорила с ней по телефону.
 — Тебе бы детективом быть, — заключил Остин, вытирая руки от пыли о джинсы.
 Он раскрыл складной стул и уселся напротив Кэндис, положив ногу на ногу. Кэндис не обращала особого внимания на мерцавшие достаточно далеко от них огоньки костров соседей по кемпингу, но не обращать внимания на мужчину, сидящего напротив, не могла. Остин переоделся в свободный зеленый свитер, который подчеркивал ширину его плеч, и, должно быть, по сравнению с этим, казалось, что джинсы особенно плотно обтягивают бедра и ноги.
 А может, виновато всего лишь ее бурное воображение.
 С некоторым усилием Кэндис отвела взгляд в сторону и уставилась на огонь, удивляясь своему разыгравшемуся либидо и не зная, то ли стыдиться, то ли радоваться подобному обстоятельству.
 — Хочешь чашку горячего какао? — спросил Остин.
 Кэндис кивнула и проводила его взглядом, пока он не скрылся в трейлере. Через несколько минут она услышала сдавленные проклятия, потом что-то зазвенело. Остин выскочил из фургона с невероятно злой физиономией. Кэндис прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от улыбки.
 — Позволь мне угадать — печка не работает?
 — Да, не работает! — прорычал Остин. Потрогал щетину на подбородке и добавил: — А мне не мешало бы побриться.
 — Значит, и водопровод…
 — Скорее всего там вообще нет воды. — С досадливым вздохом Остин вернулся на место. — Думаю, нам придется потерпеть одну ночь. Я заметил, что в общественных купальнях есть душевые установки.
 — Нет проблем.
 Кэндис завернулась в слишком большую для нее куртку. Показалось ей, или Остин и в самом деле избегал физического контакта? Он только подал ей руку, помогая выбраться из фургона, но ни разу не поцеловал и даже не привлек к себе.
 Уже совсем стемнело. Они находились в относительном уединении — лишь звезды над головой, горы кругом и костер между ними. Ночь располагала к объятиям, романтике, любви. Быть может, Остин хотел бы, чтобы она сделала первый шаг? А если она так поступит, а он этого вовсе не ждет?
 Кэндис сунула руку под куртку и потрогала свой уже довольно заметный живот. Вполне вероятно, что именно из-за беременности он остерегается трогать ее. Но ведь он продолжает обжигать ее пламенными взглядами, все так же заботлив и предупредителен, как и раньше. Только не дотрагивался до нее весь день. Зато в предыдущую ночь…
 — Ты, наверное, ждешь? — сказал Остин, прерывая ход ее беспокойных мыслей.
 — Чего?
 Кэндис заморгала, не уверенная в том, что поняла его. Вдруг он догадался, о чем она думает?
 — Я дал тебе обещание, помнишь? Ты делишься со мной, а я с тобой.
 — Да. — Кэндис от души надеялась, что темнота скроет ее вспыхнувшее лицо, — ведь она подумала совсем о другом! — Да, разумеется. Если ты готов. У нас впереди вся ночь.
 Он, очевидно, не спешил лечь в постель.
 — Ты уже знаешь, что отец оставил мне деньги по завещанию, — начал Остин. — И я говорил тебе, что по определенным причинам не касался этих денег. Самая главная заключается в том, что деньги эти заработаны нечестным путем.
 — Наркотики?
 Остин впился в нее глазами.
 — Откуда ты узнала?
 — А может, я медиум? — Кэндис улыбнулась, чтобы разрядить напряжение: Остину было явно трудно и больно говорить об отце. — Видишь ли, миссис Мерриуэзер нашла в «кадиллаке» старую газету. Там была статья о Драммонде Хайде, которая привлекла ее внимание. — Кэндис пожала плечами, давая Остину понять, что ей не важно, кем был его отец. — Так мы с ней все и узнали.
 Резкость черт его лица заметно смягчилась. Остин даже улыбнулся — чуть заметной, слабой улыбкой.
 — Теперь ты понимаешь, почему я предпочел идти своим путем, вместо того чтобы пользоваться отцовским наследством.
 Кэндис кивнула.
 — Ты был еще маленьким, когда он умер?
 — Таким маленьким, что не помню его. Мать снова вышла замуж через полгода.
 — Значит, у тебя тоже был отчим, — отметила Кэндис еще одно сходство их судеб. — Каким он был?
 Остин хмыкнул и уставился на огонь, уклоняясь от ее испытующего взгляда.
 — Я и не знал его как следует. Мать наняла множество нянек, чтобы успокоить свою нечистую совесть, а когда я подрос, меня сплавили в школу-интернат.
 Кэндис подалась вперед.
 — И она была ужасной? Я имею в виду школу. Я уже обдумывала…
 —Нет!
 Кэндис отпрянула, пораженная страстностью, с которой он перебил ее.
 Остин потребовал — резко, почти грубо:
 — Обещай мне, что ни за что не пошлешь на… своего ребенка в школу-интернат!
 Он едва не сказал «нашего ребенка», заметила Кэндис и ощутила прилив необычайного тепла всем телом. Если бы это было правдой, ее жизнь сложилась бы совсем иначе.
 Не теряй надежды, шепнул ей еле слышный внутренний голос. Остин не был биологическим отцом ее ребенка, но если бы они поженились, стал бы чудесным отчимом, на этот счет Кэндис ничуть не сомневалась.
 Она крепко сжала руки, чтобы унять неуместную дрожь.
 — Если все так плохо, как ты говоришь, я, разумеется, даже не стану думать о школе подобного рода. Для моего ребенка я хочу только самого лучшего.
 — Есть очень неплохие школы-интернаты, — вздохнув, сказал Остин. — Мне кажется, для нас это было скверно, потому что…
 — Нас?
 — Да, для меня и моего брата. — Остин теперь снова смотрел на огонь; в его голосе не было жалости к себе — только горечь. — Нам школа казалась ужасной, потому что мы чувствовали себя брошенными. У матери все время уходило на то, чтобы тратить деньги нового мужа, где уж тут заботиться о детях.
 Кэндис даже не знала, что у Остина есть брат. Ничего себе — спала с мужчиной, не зная о нем таких важных вещей!
 — Твоя мать еще жива? — спросила она как можно деликатнее.
 — Да. Она живет со своим пятым мужем в Италии.
 Остин подбросил в костер еще одну ветку сушняка, и огонь вспыхнул ярче. Сквозь пламя Кэндис увидела, как губы Остина изогнулись, но не в улыбке.
 — Мы видимся с ней нечасто.
 Он произнес эти слова вроде бы равнодушно, но Кэндис инстинктивно чувствовала, что он расстроен. Как и она сама страдала из-за того, что Пит Клэнси отталкивал ее, даже после смерти матери. Детские обиды оставляют глубокие и долго не заживающие рубцы.
 Она помедлила, прежде чем задать следующий вопрос, опасаясь зайти чересчур далеко.
 — Ты и не женился из-за матери? Из-за ее отношения к детям? — Остин при ее словах вопросительно поднял брови, и Кэндис покраснела. — Доктор Джек сказал мне, что ты никогда не был женат.
 Ответ Остина прозвучал отрывисто, но он смотрел при этом на Кэндис таким жадным взглядом, что она забыла о тоне.
 — Я не женился, потому что не встретил подходящую женщину.
 — Вот как? — Кэндис не знала, что на это сказать, зато знала, что хотела бы услышать от него.
 Хотела услышать: «Пока не встретил тебя».
 — Я рад, что мы смогли поговорить по душам, — произнес Остин.
 — Я тоже рада, — ответила она, подавив вздох: слова были совсем не те, каких она ждала.
 Кэндис прикрыла ладонью рот, чтобы спрятать зевок. Долгая дорога, сытная еда и тепло, идущее от костра, разморили ее.
 — Хочешь спать? — Прежде чем Кэндис собралась с ответом, Остин был уже на ногах. — Пойду приготовлю постели. Миссис Мерриуэзер снимет с меня голову, если я привезу тебя домой усталой.
 Постели. Кэндис едва не завопила от разочарования. Целый день она мечтала о том, как уснет в его объятиях, а он, видите ли, собрался приготовить им постели! Значит, она была права — его желание угасает.
 Но почему в таком случае, спросила она себя, Остин смотрит на нее глазами, полными желания?
 Кэндис сердито вскочила на ноги, обиженная и смущенная тревожными признаками в поведении Остина. Сейчас она пойдет и сама приготовит себе постель — пусть знает, что она вовсе не беспомощная. И если Остин лелеет в глубине души бессмысленное предположение, что она станет сама просить его о близости, то он глубоко заблуждается.
 Она никого ни о чем подобном не просила. Никогда!


* * *

 С наступлением третьей ночи Остин решил, что предпочел бы обойтись без воздуха, которым дышит, без питьевой воды и без пищи, потому что это сделало бы его менее несчастным, чем невозможность прикасаться к Кэндис.
 Дело не только в сексе — к такому заключению он пришел, тупо разглядывая после полуночи потолок фургона, по крыше которого равномерно барабанил дождь. Он тосковал по нежной коже Кэндис, по ее пылким объятиям, по невероятной радости целовать ее губы, созданные для поцелуев. Если бы он считал, что может положиться на свою выдержку, то прямо сейчас ринулся бы к ней в постель и прижал любимую к себе. Держал бы ее в объятиях всю ночь. Целовал бы ее в шею и нашептывал ласковые слова на ухо.
 Больше всего Остина раздражало, что Кэндис вроде бы не замечала и не принимала близко к сердцу необычность его поведения. Она улыбалась и смеялась, показав себя мастером непринужденной болтовни на отвлеченные темы и веселым товарищем. Он, разумеется, и представлял себе ее такой.
 Однако втайне он надеялся, что Кэндис выразит протест против раздельных коек. Но к его досаде, она зевнула ему прямо в лицо, пожелала спокойной ночи и свернулась под одеялом без малейших признаков недовольства. Через несколько минут Остин услышал ее негромкое посапывание, а сам тем временем лежал без сна, все тело у него ныло, а мозг учинил своему владельцу утонченную пытку при помощи эротических фантазий.
 Они разговаривали обо всем на свете. Нимало тому не удивившись, Остин обнаружил, что многие их жизненные ценности и убеждения схожи.
 На второй день он взял Кэндис на рыбную ловлю, а нынче они плавачи по озеру под парусом до тех пор, пока набрякшие дождем тучи не вынудили их причалить к берегу. Потом они сидели в трейлере, жевали холодные сандвичи с ветчиной и играли в долгую, требующую немалой сообразительности игру джин-рамми  [7] . Кэндис наголову разбила Остина и злорадно упивалась своей победой до тех пор, пока он не пригрозил выгнать ее под дождь. На что она гордо вскинула голову и заявила: пусть только попробует.
 Остин со стоном перевернулся на другой бок. Одно дело заниматься вместе рыбной ловлей, парусным спортом или просто гулять по окрестностям. А теперь вот, когда дождь загнал их в тесные пределы фургона, Остин уже не ручался за себя. Бог мой, да они тут пройти мимо друг друга не могут, не соприкоснувшись.
 Наконец, убаюканный звуками дождя, Остин задремал.
 Он пробудился наутро под негромкое мурлыканье напевавшей какую-то мелодию Кэндис. Остин полежал, тревожно прислушался, не донесется ли еще каких-нибудь звуков. Звук донесся: дождь барабанил по-прежнему. Так сказать, явление природы, превратившееся в мучительную пытку. С негромким проклятием Остин вывернулся из койки, благополучно приземлился на ноги. И замер.
 Кэндис стояла возле небольшой газовой плитки, которую Остин приобрел в магазинчике кемпинга после того, как они убедились в полной неисправности печки в трейлере. Кэндис была в ночной рубашке, слишком для нее просторной, но при этом и слишком короткой, довольно сильно открывающей бедра — словно для вящего соблазна Остина. Ноги у нее были босые, на лице никакого грима, а волосы, собранные в хвост на макушке, свободно падали на шею и плечи, Она выглядела не только совершенно счастливой, но и весьма соблазнительной.
 От бурного приступа желания у Остина ослабели колени. Он скрипнул зубами и ухватился за планку, которая удерживала у стены доску складного обеденного стола.
 — Чем это ты занимаешься? — спросил он внезапно севшим голосом.
 Кэндис охнула и быстро обернулась, прижимая к груди ложку.
 — Ты меня напугал. Я взбиваю яйца. — Ее солнечная улыбка словно прояснила мрачную погоду. — Разве ты не голоден?
 Голоден ли он? Голоднее медведя после долгой зимы. Медведя-самца, которому самка нужна не меньше, чем пища. Пока Остин стоял, борясь со стремлением подхватить Кэндис на руки и отнести в койку, она уронила ложку.
 Наблюдать за тем, как она наклонилась, было еще мучительнее, чем терпеть пытку дождем. Кэндис не присела, а просто нагнулась, открыв для обозрения длинные стройные ноги и дерзкую попку в белых трусиках.
 У Остина пересохло в горле. Он скорее прошелестел, чем проговорил, чтобы Кэндис выключила горелку.
 — Чего ради? — удивилась она. — Омлет еще не готов.
 — Ради того, что иначе он сгорит.
 — Остин, ты не заболел? — озабоченно сдвинув брови, спросила Кэндис.
 — Можно сказать и так.
 Разве порыв страсти — не болезнь? Самая настоящая!
 Выражение лица Кэндис сделалось еще более озабоченным. Она выключила горелку и опустила ложку в кастрюльку с длинной ручкой.
 — Могу я чем-нибудь помочь тебе? Ты подхватил простуду? У тебя температура?
 Остин наконец отпустил планку и взял себя в руки.
 — Могла бы подойти ко мне и проверить.
 Он намеревался нарушить свой временный обет воздержания и провести весь дождливый день, занимаясь любовью с Кэндис снова и снова. Они ведь достаточно наговорились.
 Кэндис подошла к нему близко, так близко, что Остин был уверен: она своим телом ощущает его возбуждение.
 Глаза у Кэндис были ласковые и блестящие; она коснулась прохладной ладонью его лба.
 — Здесь все в порядке, лоб холодный, — сообщила она и перенесла руку Остину на грудь, запустив пальцы в густую поросль.
 Остин затаил дыхание. Озорница!
 Кэндис поджала губы и покачала головой:
 — И здесь тоже ничего.
 Рука ее медленно спускалась ниже, ниже, пока не коснулась трепещущего от напряжения пениса.
 — А вот здесь горячо, — проворковала она удовлетворенно.
 С поистине дикарским рычанием Остин подхватил ее на руки и потащил к себе в постель. Кэндис смеялась, обняв его за шею; поцеловала ямку на горле, потом подбородок и наконец прильнула губами к губам.
 Дождь лил до самого вечера, но им было наплевать на дождь.
 Позже, когда они с Кэндис уютно лежали рядышком в койке — точь-в-точь две ложечки в футляре, — он убрал с ее лба влажные волосы и в очередной раз отогнал от себя тревожные мысли о неопределенном будущем. До чертиков хотелось выложить ей всю правду и покончить с этим раз и навсегда.
 Страх быть отвергнутым сковывал его язык.
 Кэндис положила руку Остина себе на живот и накрыла своей ладонью.
 — Когда ты перестал даже дотрагиваться до меня, — заговорила она, — я решила, что причина в этом.
 Остин рывком сел. Повернул Кэндис на спину и заглянул в глаза. Ему и в голову не приходило, что она может подумать такое.
 — Ты должна понимать, что это чушь! — воскликнул он. — Ты с каждым днем становишься все более желанной для меня.
 Судя по выражению ее лица, Остин не убедил Кэндис; тогда он наклонился и прижал губы к ее животу, а потом коснулся его щекой. Как еще мог он выразить свои чувства, не возбуждая подозрений? Он не мог рассказать ей — пока не мог.
 Он хотел — нет, ему было просто необходимо — остаться вот так с Кэндис наедине. Здесь, далеко от города, репортеров и своего сумасшедшего братца, он мог почти убедить себя, что все в порядке. И почти надеяться, что Кэндис горячо и навсегда полюбит его.


* * *

 Солнце поднялось высоко в небо, дождя как не бывало, когда на следующее утро они вдвоем выбрались из домика на колесах и направились в душ.
 Остин оставил Кэндис у входа в женскую раздевалку после сладкого и долгого поцелуя и, вполне счастливый и довольный, вошел в душевую кабинку в мужском отделении. Вооруженный мылом, шампунем, дезодорантом, чистой одеждой и полотенцем, он включил душ и, насвистывая, принялся мыться, стоя под струями тепловатой воды.
 Он настраивал себя на оптимистический лад. Быть может, Кэндис привязалась к нему достаточно сильно, чтобы простить. Держа ее ночью в объятиях, Остин верил этому, но отрезвляющий дневной свет приносил с собой сомнения. Он нанес на волосы шампунь и закрыл глаза, подставив голову под душ, чтобы смыть пену.
 — Вот мочалка, — произнес голос, до того знакомый, что Остин открыл глаза.
 Какого черта? Мыльная вода потекла на лицо быстрее, чем он снова успел зажмуриться. Остин протянул руку, схватил предложенную ему мочалку из махровой ткани и прижал ее к глазам, которые сильно щипало.
 — Извини. Я не хотел тебя напугать.
 Остин осмелился приоткрыть один покрасневший глаз, как будто разум отказывался верить тому, чего не подтвердило зрение.
 Встревоженное лицо Джека просунулось в кабинку сквозь щелку в занавеске.
 Значит, это вовсе не галлюцинация. Джек был здесь. В душевом отделении кемпинга, за сотни миль от своего дома в Сакраменто. Остином овладело дурное предчувствие — как, впрочем, обычно в присутствии Джека. Пожалуй, на этот раз оно было более сильным: если Джек притащился в такую даль, у него определенно плохие новости.
 Остин поспешил смыть с волос мыльную пену и выдернул полотенце из пальцев Джека. Вытираясь, он принялся расспрашивать сводного брата:
 — Как ты нас нашел?
 — Это было нелегко. Я приехал сюда вчера во второй половине дня и только поздно вечером отыскал ваш трейлер. — Джек покачал головой. — Должен заметить, братик, что ты мог бы себе позволить что-нибудь получше этой консервной банки.
 «Знал бы ты все ее недочеты», — кисло подумал Остин, но вслух произнес:
 — Валяй дальше.
 Если бы настал тот день и час, когда Джек Круз явился бы с добрыми новостями, он поцеловал бы ему ноги. Но такого, похоже, никогда не случится.
 — Значит, я нашел вас только поздно вечером и решил снять номер в отеле, а утром вернуться сюда. — Он подумал немного и добавил мрачно: — Я вообще счел бы за лучшее не видеться с миссис Вансдейл.
 Остин закончил вытираться и вышел из кабинки, радуясь уже тому, что они здесь одни. Выхватил чистую рубашку из аккуратной стопки одежды на скамейке — очередное проявление маниакальной страсти Джека к порядку.
 — Откуда ты узнал, что я пошел сюда?
 — Я не знал. Поставил машину на соседней с вами свободной площадке и ждал, пока вы выйдете из прицепа. Увидев, куда вы направляетесь, я последовал за вами, сохраняя безопасную дистанцию, чтобы не наткнуться на миссис Вансдейл. — Джек сунул руки в карманы своих измятых брюк и окинул критическим взором серые влажные стены душевого отделения.
 — Надеюсь, миссис Вансдейл пользуется антибактериальным мылом.
 — Если бы ты ее опекал, я уверен, так оно и было бы. — Остин скрипел зубами, натягивая джинсы. Он любил брата, но ему не понравилось это вторжение. — Ты когда-нибудь соберешься с силами и объяснишь мне, чего ради ты притащился сюда из Сакраменто? Предупреждаю тебя, Джек, причина должна быть хорошей!
 — Я не стал бы употреблять именно это слово, потому что новости у меня тревожные.
 Остин пригвоздил брата взглядом, потом сел на скамейку и сунул босые ноги в сандалии.
 — Ты уверен, что не драматизируешь? — с надеждой спросил он.
 Лицо Джека приняло окончательно трагическое выражение, когда он произнес:
 — Кто-то взломал дверь моего кабинета, Остин.
 — Кто это был?
 Остин встал и с трудом подавил знакомое желание вытрясти из Джека душу — и всю информацию. Однако тут же вспомнил, насколько бесполезным для возможного шантажиста или ретивого газетчика было досье Кэндис. С чувством величайшего облегчения он уселся на место.
 — В досье Кэндис нет ничего, что могло бы впутать в это дело тебя или меня. Кажется, ты напрасно проделал весь этот долгий путь.
 — Хотел бы, чтобы это было правдой.
 «Черт! Тысяча чертей!» Остин уставился на Джека, кровь прилила к голове. Низким, полным ярости голосом он спросил:
 — Что именно ты хочешь сказать?
 Джек попятился на безопасное расстояние, побелев как мел.
 — Я держал запертыми у себя в столе несколько личных досье, записи и документы о различных соглашениях.
 — Например?
 — Список. — Джек с трудом сглотнул и закончил: — Список потенциальных доноров. Твое имя было обведено, а имя миссис Вансдейл вписано рядом.
 Остин ухватился за скамью как можно крепче — чтобы не дать в зубы младшему братцу.
 — Как ты мог быть таким безответственным? — процедил он.
 — Я и думать не думал, что кто-то взломает дверь! — Джек поднял тощие плечи с видом глубочайшей беспомощности. — Терпеть не могу выбрасывать бумаги. Мне они потом всегда бывают нужны.
 — Ш-ш! Говори хотя бы потише, ты, идиот!
 — Может, они не воспользуются… — Джек прервал свою речь: Остин резким движением повернулся к нему.
 — Воспользуются, и ты это отлично понимаешь! Кто стал бы взламывать дверь твоего кабинета с риском угодить в тюрьму только ради праздного любопытства?!
 — Остин?
 Оба замерли при звуке голоса Кэндис, донесшегося из-за двери.
 К Остину в конце концов вернулся дар речи.
 — Сейчас иду! — крикнул он и, повернувшись к Джеку, тихонько проинструктировал его: — Будь дома завтра вечером в восемь. Я привезу Кэндис, и мы вдвоем расскажем ей все до того, как она это узнает из других уст.
 — Заметано.
 — Увидимся в Сакраменто.
 Остин собрал свои туалетные принадлежности и направился к двери. Перед самым выходом обернулся и взглянул на Джека. Вид младшего брата, который при тусклом освещении казался особенно потерянным и виноватым, сделал свое обычное дело: смягчил сердце Остина и вселил в него толику снисхождения.
 — Спасибо, что предупредил меня, Джек. Будь осторожнее за рулем и не волнуйся. — Остин даже чуть-чуть улыбнулся: — Хуже уже быть не может.
 В ответ Джек застонал.




 Глава 19


 Сгорбившись на пассажирском сиденье, Кэндис низко надвинула на лоб козырек бейсбольной кепки Остина, чтобы тот не заметил слез, которые она старалась удержать.
 Ей не хотелось уезжать.
 Чувствовал ли Остин то же самое? Она искоса следила за тем, как он с легкостью ведет неуклюжий автоприцеп. Прошедшая неделя была невероятной точно сон. Они исчерпали почти все темы в мире, и ни разу между ними не возникало неловкого молчания. Если они не разговаривали и не занимались любовью, то просто наслаждались обществом друг друга.
 Кэндис еще сильнее полюбила Остина, и осознание этого наполняло ее странной смесью восторга и страха. Остин не говорил, что любит ее, ни разу не произнес этих слов, но каждое бесконечно нежное движение, каждый жаркий взгляд свидетельствовали о его чувствах. Неужели он считает их жизни слишком разными, чтобы можно было думать о более прочных отношениях? Возможно, поэтому он не упоминает о любви и не говорит о будущем?
 Господи, но она-то не может представить собственное будущее без этого жизнерадостного, любящего, сексуального мужчины! Остин Хайд помог Кэндис понять, что надо жить не прошлым, а смотреть вперед, в будущее, которое вправе создавать по собственному усмотрению. Кэндис машинально погладила шелковистую ткань футболки Остина. Он настоял, чтобы она до неузнаваемости переоделась перед обратной дорогой в Сакраменто. Не вполне понимая причины его беспокойства — честно говоря, почти паники, — Кэндис тем не менее согласилась и откопала в своем саквояже футболку, которую упаковала, чтобы после возвращения домой вернуть Остину. Волосы она затолкала в кепку с надписью: «Поддержите своих местных художников», а под футболкой на ней были новенькие джинсы-комбинезон для будущих матерей.
 Глядя на сурово стиснутые челюсти Остина и бугры мышц на его руках, Кэндис тоже сдвинула брови. Когда они убирали мусор на месте своего лагеря, Остин выглядел мрачноватым, да и она тоже. Кэндис считала, что у них обоих одна причина для огорчения: ни ему, ни ей не хотелось уезжать и возвращаться к беспокойной жизни в мире назойливых репортеров и алчных сыновей Ховарда.
 Но прошел час, другой, и Кэндис начала подумывать, нет ли у Остина некоей зловещей причины для тревоги. Точнее сказать, для невероятного напряжения, в котором он пребывал. Она пыталась выбросить из головы это соображение, однако оно периодически возвращалось.
 В конце концов, неопределенность сделалась невыносимой. Кэндис закрыла старый журнал, обнаруженный под сиденьем, вздохнула, подождала, пока Остин закончит поворот, и спросила:
 — Что-нибудь не так?
 Автоприцеп слегка вильнул, когда Остин бросил на Кэндис быстрый, но пристальный взгляд.
 — Нет.
 Кэндис выпрямилась. Ей почудилось, что в глазах Остина на мгновение мелькнула искорка страха перед тем, как он вновь сосредоточился на дороге. Однажды она уже видела такое выражение глаз — в детской комнате, но отказалась от желания узнать причину.
 Тогда она еще не сознавала, как сильно любит Остина Хайда, художника, который нанялся к ней в качестве мастера на все руки. Она любила его нежность, его натуру, его взгляд на жизнь, его силу… короче говоря, все в нем. Силой своей страсти он мог вознести ее к небесам, мог успокоить и утешить ласковым голосом или прикосновением руки.
 С ним она чувствовала себя беспечной и счастливой, оберегаемой и защищенной, желанной и необходимой. Разве могла она не любить его? Если у Остина все еще были от нее тайны — возможно, он боялся, что она его оставит, — то Кэндис хотелось бы дать ему понять одно: ничто им сказанное не заставит ее разлюбить его.
 Кэндис вздохнула, в который раз от души пожелав быть просто Кэндис, а не миссис Ховард Вансдейл. А больше всего она хотела бы никогда не выходить замуж за Ховарда, чтобы отцом ее первого ребенка оказался Остин. Невероятная фантазия, к тому же опасная, но Кэндис не могла не думать о том, какой простой, гармоничной была бы сейчас ее жизнь, если бы она встретила Остина, а не Ховарда в тот жаркий, утомительный июльский день в «Бургер барнс».
 Если бы…
 Кэндис закрыла глаза и представила себе дом с белыми рамами окон, обнесенный штакетником, детей и рыжую с белым колли. Усмехнулась, подумав, что могла бы вообразить нечто пооригинальнее.
 — О чем ты задумалась?
 Звуки низкого, глубокого голоса прогнали ее фантазии. Кэндис открыла глаза. Ее смех прозвучал немного неуверенно.
 — Мои мысли не стоят того, чтобы их повторять вслух, — солгала она и сама удивилась, почему не может сказать правду. Испугалась, что он станет высмеивать ее? Или того, что Остин начнет извиваться, как рыба на крючке?
 Это последнее предположение и побуждало ее молчать. Она не готова была узнать, что у Остина иные мысли об их отношениях, чем у нее, и потому произнесла первое, что пришло в голову:
 — По правде говоря, я пыталась сообразить, почему ты так настаивал на моем переодевании.
 Кэндис заправила под кепку выбившуюся от ветра прядь волос и снова опустила козырек на лоб, но так, чтобы яснее видеть лицо Остина.
 — Тебя могут узнать. Разве ты этого хочешь?
 — Но ведь ты не беспокоился об этом, когда мы уезжали, да и всю дорогу сюда тоже!
 — Твое исчезновение должно было вызвать волнение, согласна? Они сбиты с толку и караулят за каждым углом, дожидаясь твоего возвращения.
 Кэндис нечего было возразить против столь очевидной логики, и она замолчала. Остин, вероятно, был прав, как это ни печально. Оставалось лишь смириться с тем, что каникулы кончились.
 За время восьмичасовой поездки они останавливались трижды, и каждый раз Остин не отставал от Кэндис ни на шаг. Он провожал ее в дамскую комнату и ждал у входа, пока она выйдет. Он начинал заполнять бензобак только после того, как Кэндис забиралась в автоприцеп, и, к ее возмущению, не позволил ей купить газету в открытом допоздна маленьком магазинчике.
 — Нет! — отрезал он и потащил ее за собой с такой скоростью, что до автостоянки ей пришлось почти бежать.
 — Остин! Что с тобой?
 Кэндис вырвала руку и остановилась в самом центре площадки, отказываясь сделать еще хоть шаг, пока он не даст ей разумного объяснения. Он перешел все границы допустимого.
 Остин повернулся к ней — лицо каменное, глаза без выражения.
 — Если ты будешь читать во время движения, тебя начнет тошнить.
 Кэндис покачала головой. Номер не пройдет. Нет, что-то было и в самом деле неладно, а Остин явно не хотел ей об этом говорить.
 — Ты же видел, что я читала журнал по дороге, и не возражал.
 — Тебе нужен журнал? Я пойду принесу.
 Он сделал шаг в сторону магазинчика, но Кэндис схватила его за руку.
 — Ты не хочешь, чтобы я увидела газету. — Остин молча смотрел на нее, и Кэндис поняла, что попала в точку. — Я не ошиблась? Ты знаешь что-то не известное мне и хочешь меня защитить.
 Они стояли совсем рядом, и Кэндис заметила, как на щеке у него дрогнул мускул.
 — Прошу тебя довериться мне, — сказал Остин, взяв ее лицо в ладони; взгляд его смягчился, а затем вспыхнул так, как вспыхивал для нее одной. — Я не хочу, чтобы тебе было больнее, чем прежде.
 Кэндис взяла себя в руки и проявила неожиданную силу вместо былой покорности судьбе.
 — Я не собираюсь сдаваться, Остин. Что бы меня ни ждало, поверь, я в состоянии с этим справиться. — Глядя Остину прямо в глаза, она взяла его руки в свои и отвела от лица. — Я пойду и куплю газету.
 — Кэндис…
 Она двинулась к магазинчику, борясь с искушением вернуться, забыть, позволить Остину защищать и оберегать себя. Но это говорила прежняя Кэндис. Новая Кэндис была сильной, она могла достойно встретить любой вызов, брошенный жизнью. Она была полна решимости доказать Остину, что не так слаба и беспомощна, как он думает.
 Часом позже Кэндис свернула газету и отложила в сторону. К ее облегчению — и смущению, — в номере не обнаружилось ничего, что оправдывало бы внезапную подозрительность Остина.
 — Может, передашь мне на время руль, а сам посмотришь газету? — спросила она, а когда Остин молча помотал головой, черт дернул ее за язык: — Или ты думаешь, что деликатное создание вроде меня не в состоянии управлять этим монстром?
 Ее насмешка достигла цели.
 Остин включил правую фару, отвел трейлер на обочину и спрыгнул из кабины на землю. Молча проклиная свой несуразный язык, Кэндис пересела на водительское место. Она никогда еще не управляла такой большой машиной. Пока Остин пристегивал ремень безопасности, она пригляделась к приборной доске. Вроде бы все знакомо, управление автоматическое. Ничего особо сложного нет.
 С видом заправского водителя Кэндис выжала сцепление и проверила зеркала. Она так ловко влилась в общий поток транспорта, что даже улыбнулась сама себе. Просто прелесть что такое, решила она, наслаждаясь вождением. Уголком глаза она видела, что Остин, не обращая на нее внимания, просматривает газету.
 — Ты не беспокоишься из-за того, что я за рулем? — спросила она.
 — С чего бы это? — произнес он, пожав плечами и не отрываясь от газеты.
 Не убежденная в его искренности, Кэндис намеренно вильнула.
 Остин даже глазом не моргнул.
 Прошло еще несколько минут, прежде чем Кэндис сдалась:
 — Ладно, может, ты и не женофоб.
 — Извинение принято. — Он наконец кинул на нее взгляд, полный иронии. — Но я полагаю, что пора притормозить.
 — Почему?
 — Потому что коп позади нас считает, что ты им пренебрегаешь.
 Кэндис ахнула и посмотрела в боковое зеркало, потом ахнула еще раз, увидев мигающие вспышки света. Господи, и в самом деле полиция! Она устремила на Остина негодующий взор.
 — Перестань хохотать. Не вижу ничего смешного!
 Остин разразился новым приступом смеха.
 Уже не обращая на него внимания, Кэндис остановилась, достала сумочку и выудила из нее водительские права. Стук в окно испугал ее. Увидев униформу, она поспешила опустить стекло.
 — Привет, офицер! — поздоровалась она, с трудом изобразив улыбку.
 Патрульный смотрел на нее с каменным лицом.
 — Могу я взглянуть на ваши права, мэм?
 Прищурив глаза, полицейский с подозрением вгляделся в Остина, который вытирал платком выступившие от смеха слезы.
 — Разумеется.
 Дав себе слово изувечить Остина, как только они останутся одни, Кэндис вручила патрульному права. Он пристально изучал их с минуту, потом достаточно долго смотрел на Кэндис, вызвав на ее щеках виноватый румянец.
 — Я заметил, что вы виляете, мэм. Вы употребили спиртное?
 Остин не то охнул, не то хохотнул. Кэндис на мгновение утратила дар речи и убийственным взглядом призвала его к молчанию. Потом произнесла с достоинством:
 — Нет, я ничего подобного не пила.
 — Прошу вас выйти из машины.
 — Вы шутите? — Кэндис неестественно усмехнулась. — Уверяю вас, офицер, что я ничего спиртного в рот не брала. Я жду ребенка.
 Патрульный указал ее водительским удостоверением на Остина.
 — А как насчет вашего мужа, мэм? Пил ли он и вел ли при этом машину?
 — Нет.
 Кэндис прекрасно понимала ход мысли полицейского. Кто еще смог бы задыхаться от смеха при подобных обстоятельствах? Этот коп решил, что Остин — ее муж, и такое умозаключение тоже вполне логично. Они не просто выглядели как счастливая супружеская чета на отдыхе, она сама сию минуту призналась, что беременна. Можно представить, какой шок испытал бы полицейский, ляпни она: «Это вовсе не муж, а мой служащий и мой любовник».
 — Видите ли, он не смотрел на меня, он как раз читал газету, вот я и…
 Кэндис поперхнулась, сообразив, насколько нелепо звучит ее объяснение. Патрульный, видимо, тоже так считал. С замирающим сердцем она следила за тем, как тот открывает квитанционную книжку. Она ни разу в жизни не получала штрафных уведомлений!
 — На первый раз я ограничиваюсь предупреждением, мэм.
 Кэндис вздохнула с облегчением:
 — О, благодарю вас, офицер!
 — Но советую вам приберечь веселье и игры до тех пор, пока вы не окажетесь в безопасности и уединении у себя дома.
 — И-игры?
 У Кэндис отвисла челюсть. Остин едва сдержал очередной приступ смеха.
 Патрульный вручил Кэндис письменное предупреждение и прикоснулся на прощание к фуражке.
 — Осторожнее, мэм.
 Кэндис сидела на месте как прикованная, лицо у нее пылало от смущения. Надо было отдать должное Остину: хохот утих и перешел в прерывистое хихиканье, перемежаемое легкими вздохами. Разумеется, он не был повинен в происшествии, но зачем надо было так веселиться?
 — Иди сюда, женщина.
 Он произнес эти слова до смешного медлительно, и досада Кэндис улетучилась как по волшебству. Губы ее сложились в невольную улыбку. Удержалась бы она от смеха, если бы на ее месте оказался Остин? Само собой, нет. Она тоже хохотала бы до слез.
 Кэндис расстегнула ремень безопасности и обняла Остина, ответив на его страстный поцелуй, такой долгий, что обоим не хватило воздуха.
 Остин смотрел теперь на нее без малейших следов веселости на лице, смотрел так серьезно, что у Кэндис екнуло сердце.
 — Независимо от того, что с нами произойдет в дальнейшем, я хочу, чтобы ты запомнила эту минуту, ладно? И все другие, проведенные нами вместе.
 — Остин…
 Он положил палец ей на губы, потом коснулся их легким, нежным поцелуем, от которого Кэндис совершенно растаяла.
 — Обещай, что будешь помнить, как нам было хорошо вдвоем.
 Кэндис поняла, что он говорит не о физической близости, не о порывах страсти, но обо всем, что связало их душевно, сроднило. По спине у нее пробежал холодок, когда она глянула в глаза Остина — такие темные и печальные.
 Она увидела в его глазах боль и сожаление, и это напугало ее больше, чем что-либо в жизни.
 Кэндис предоставила Остину возможность вести машину весь остаток пути до Сакраменто. Инцидент с патрульным и последовавшая за этим сцена вселили в нее чувство неуверенности. Остин вдруг сделался необычайно серьезным, хотя за минуту до этого веселился вовсю, — столь резкая перемена настроения не только смутила, но и обеспокоила ее.
 Более чем когда-либо Кэндис подозревала, что он скрывает от нее некую тайну. Она вздыхала, смотрела в окно и внезапно сообразила, что Остин свернул куда-то не туда.
 — Разве мы едем не домой? — спросила она.
 Было уже поздно, и миссис Мерриуэзер, конечно, стала бы волноваться.
 — Нужно заехать в одно место, — коротко ответил Остин, не отрывая взгляда от дороги.
 Немного задетая тем, что он не предупредил ее о своем намерении, Кэндис напомнила:
 — Миссис Мерриуэзер ждет нас.
 — Мы задержимся ненадолго.
 Сумерки уже сгустились, когда Остин свернул в жилой квартат под немыслимым названием Джелли-Бин-Хилл. Аккуратные маленькие домики выстроились по обеим сторонам улиц. Здесь обитали люди среднего достатка; ребятишки играли где вздумается, собаки лаяли сколько им захочется, а лужайки подстригались каждую субботу.
 Заинтригованная, Кэндис наклонилась и вытянула шею, когда Остин свернул на узкую подъездную дорожку и затормозил перед запертым гаражом. Свет пробивался сквозь занавески на окнах дома. Остин сидел неподвижно и барабанил пальцами по рулевому колесу до тех пор, пока у Кэндис не лопнуло терпение.
 — Ты собираешься зайти в дом?
 — Я хочу, чтобы ты вошла вместе со мной.
 Он открыл дверцу и обошел машину, чтобы помочь Кэндис выйти, прежде чем та успела изъявить свое согласие или протест. С возраставшим с каждой секундой дурным предчувствием Кэндис пыталась заглянуть Остину в глаза, когда он вел ее по дорожке к входной двери.
 — Остин, что…
 Кэндис не успела договорить, так как дверь рывком распахнулась. К ее немалому изумлению, на пороге стоял доктор Круз. На Кэндис он глянул мельком. «Он меня не узнал», — подумала Кэндис, порадовавшись тому, насколько удачным оказалось ее переодевание.
 — Выглядит ничего, но одета ужасно. А где миссис Вансдейл? Слушай, да ведь на этой девице твоя старая футболка!
 — Джек, это же…
 — И твоя любимая кепка! Что за несчастье, она безволосая? А она чистая? Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не подбирал хичхайкеров  [8] !
 — Джек…
 Доктор пренебрежительным взглядом окинул Кэндис с ног до головы.
 — Детка, займись чем-нибудь, пока мы с моим большим братом кое о чем потолкуем. Есть у нас некоторые проблемы.
 Кэндис в недоумении переводила глаза с одного на другого. Остин Хайд с его густыми золотистыми волосами и прекрасным мускулистым телом — и Джек Круз, черноволосый, маленький, какой-то помятый, но всегда в широких брюках, в рубашке и при галстуке.
 — Так вы братья? — с изумленным придыханием спросила она.
 Джек мгновенно узнал ее голос и побелел:
 — Миссис Вансдейл?
 Остин пробормотал невнятное ругательство и ввел Кэндис в дом, вынудив Джека попятиться. Кэндис остановилась посреди гостиной, слишком ошеломленная, чтобы двигаться дальше. Остин и Джек — братья? Почему Остин не сказал ей об этом? Почему говорил, что они просто друзья? Может, поэтому он выглядел таким озабоченным? Думал, она рассердится на него за обман? Он упоминал о брате, но не о том, что это Джек!
 — Что происходит? — задала она вопрос, уставившись на Остина.
 — Джек — мой брат. Сводный. У нас одна отвратительная мать, но разные отвратительные отцы.
 — Слушай, мой отец не был таким уж отвратительным, — запротестовал Джек. — По крайней мере он не занимался…
 — Заткнись. Она уже узнала грязные подробности из жизни моего папаши.
 Хотя бы это было правдой.
 — Остин, почему ты не рассказал мне о докторе Джеке?
 — На самом деле его лучше звать доктор Джекилл, — внес поправку Остин. — Полагаю, ты согласишься со мной, когда услышишь, что он сообщит тебе.
 Кэндис медленно повернулась к Джеку, который выглядел так же скверно, как Остин. Те же полные страха глаза, стиснутые зубы. Да, между ними было определенное сходство, но это сходство пугало ее.
 — Что вы должны сообщить мне, доктор Джек?
 — Присядьте, миссис Вансдейл.
 — Я вовсе не хочу сидеть. Со мной все в порядке.
 — Черт тебя побери, Джек, просто расскажи ей, и покончим с этим!
 Страдание в голосе Остина заставило Кэндис быстро повернуться к нему:
 — Нет, Остин, если это плохие новости о моем ребенке, я хотела бы их услышать от тебя.
 У него было целых пять дней, чтобы рассказать ей. Почему он этого не сделал?
 Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а о Джеке просто забыли.
 — Остин?
 До этой самой секунды Кэндис не до конца сознавала, насколько она полагалась на защиту Остина. Как верила ему, любила и боялась потерять.
 Остин сунул руки в карманы и произнес неуверенным голосом:
 — Ховард был… бесплоден.
 — Что? — Кэндис сделала шаг назад, чтобы не упасть от внезапного головокружения. Нет, она явно ослышалась. — Что ты сказал?
 Джек вскочил и подвел ее к креслу, Кэндис позволила себя усадить, она действительно почувствовала слабость. Когда Джек хотел отойти, она удержала его за руку.
 — Он говорит правду?
 Джек кивнул:
 — Ховард обратился ко мне за полгода до своей смерти.
 — За полгода…
 Кэндис встряхнула головой, пытаясь осознать сказанное Остином и уловить смысл.
 — Видите ли, он знал, что бесплоден. Стал таким после несчастного случая, происшедшего с ним за несколько лет до встречи с вами.
 — Как же… то есть зачем же он обратился к вам?
 Кэндис боялась, что догадывается зачем, но молила Бога, чтобы догадка оказалась ошибочной. Как мог Ховард поступить с ней подобным образом? Она увидела, что Остин застыл в неподвижности, и спросила себя, давно ли он знает. Он казался таким же потрясенным, как и она, но в этом не было смысла.
 Джек выпрямился и отошел в сторонку, как бы опасаясь, что Кэндис взорвется. Помедлил с минуту и заговорил:
 — Он передал мне список требований, предъявляемых к донору.
 — Донору, — словно шелестящее эхо повторила Кэн дис. — Продолжайте.
 — Он сделал это ради вас, потому что обещал вам ребенка и не хотел, чтобы об этом узнали в газетах и на телевидении. Я имею в виду его бесплодие, невозможность стать отцом. Мистер Вансдейл был уверен, что вы никогда не узнаете.
 — Тогда почему… — начала Кэндис, но тотчас умолкла, сообразив, в чем дело.
 Тест на установление отцовства. Джек не хотел, чтобы она узнала правду от посторонних людей. Как деликатно с его стороны. Если бы она могла забыть о его участии в обмане, то, наверное, была бы ему благодарна. Но как скверно, что Ховард не доверился ей, и не менее скверно, что Джек пошел на поводу у Ховарда.
 И ужасную боль ей причинила мысль, что Остин, единственный, кроме них двоих, кто знал, ничего не сказал ей.
 — Это еще не все.
 — Не все?
 Кэндис вскинула голову. Джек принялся мерить шагами комнату. Остин все еще не двигался с места. Только горящие напряжением глаза жили на лице, да чуть подергивался крохотный мускул возле рта. И от этого едва заметного движения Кэндис пробирало холодом больше, чем от неустанного хождения Джека взад-вперед.
 — Донора, обладающего всеми качествами, перечисленными Ховардом, было почти невозможно найти. — Джек махнул рукой при воспоминании об этих поисках. — Он хотел умного, физически здорового блондина атлетического сложения, наделенного художественным талантом. — Джек перевел дух. — Немногие доноры соответствуют высоким требованиям мистера Вансдейла, честно признаюсь вам в этом.
 Но Кэндис уже не слушала разглагольствований Джека по поводу нереальных требований Ховарда: она поняла, что он в точности описал человека, хорошо ей знакомого.
 Человека, которого она любила и которому верила всем сердцем.
 Остина Хайда.




 Глава 20


 «Надежда — хрупкая вещь, слабое дуновение, которое может вмиг улетучиться или воодушевить сердце», — думал Остин, глядя, как Кэндис раскачивается в кресле взад-вперед.
 Надежда его таяла с каждой минутой.
 — Джек, оставь нас одних.
 Доктор прекратил вышагивать и с удивлением уставился на Остина.
 — Но я еще не сказал ей…
 — Исчезни, — изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, приказал Остин.
 Он был на грани срыва, подобно шторму, который вот-вот разразится. Если Джек не остережется, он может захлебнуться в бурных волнах.
 — Остин, так ты не хочешь, чтобы я сказал…
 — Она знает.
 — Но я не говорил ей…
 — Я же сказал, она знает. А теперь исчезни!
 До Джека наконец дошло. Широко раскрытыми глазами глянув на Кэндис, он поморщился и мгновенно улетучился.
 Остин подошел к Кэндис и опустился перед ней на колени. Хотел дотронуться до нее, но не посмел. Она казалась такой хрупкой, что легко могла сломаться.
 — Как ты? — только и спросил он как можно бережнее. — В порядке?
 Коротенький хриплый смешок сорвался с ее губ.
 — А почему бы и нет? Ведь я всего лишь узнала, что мой муж не доверял мне, что вместо того, чтобы сказать мне правду, он действовал у меня за спиной и заказал совершенного ребенка. Как и всегда, он не посчитался с моими чувствами.
 Это было правдой, все до последнего слова, и Остину нечего было возразить.
 — Как давно ты узнал?
 Остин не был готов к этому вопросу. Он считал, что к такому невозможно подготовиться.
 — Джек сообщил мне в тот день, когда мы с тобой впервые встретились возле клиники. — Помедлив, он продолжал: — Вначале я был потрясен, но, узнав тебя, забыл о своем возмущении и начал думать о ребенке, думать о нас. Кэндис крепко сцепила пальцы опущенных на колени рук, явно стараясь сдержать слезы. Остин потянулся к ней, но Кэндис предостерегающе покачала головой:
 — Нет, не трогай меня. Так все это ложь? Твоя доброта и… — Она запнулась, но справилась с собой и заговорила снова: — Все что ты делал, ты делал ради ребенка, верно? Ты не хотел, чтобы ребенка растила женщина, похожая на твою мать, и старался удостовериться, что я соответствую твоим требованиям. Думаю, у вас с Ховардом много общего!
 Остин вздрогнул. Это был удар ниже пояса, но удар, вполне им заслуженный. Нужно было вести себя честно и рассказать Кэндис все с самого начала.
 Он не знал, что ответить.
 — Занимаясь со мной любовью, вы проводили еще один опыт, мистер Хайд, не так ли? Хотели убедиться, что во мне есть пыл, несмотря на так называемую голубую кровь? — Голос ее понизился до шепота, но с тем же успехом она могла бы кричать. — Ну и как? Я прошла испытание?
 Остин пошевелил языком в пересохшем рту, сглотнул и наконец смог заговорить:
 — Если это считать испытанием, ты выдержала его с блеском. Но я занимался с тобой любовью, потому что хотел тебя. Потому что не мог отказаться от тебя. Это не имеет никакого отношения к ребенку. — Кэндис смотрела на него недоверчиво, и тогда он схватил ее за плечи и, обжигая взглядом, произнес: — Я люблю тебя. Разве ты не понимаешь?
 Кэндис высвободилась на удивление сильным рывком.
 — Нет, потому что не верю тебе. Как я могу? Ты мне лгал, обманывал меня, манипулировал мной. Право, Остин, не стоило доходить до таких крайностей.
 Ну почему она не хочет выслушать его?
 — Да, признаю, я обманывал тебя, чтобы завоевать твое доверие, но это было до того, как я узнал тебя по-настоящему. Очень скоро я понял, что увлекся тобой, а потом почувствовал, что это больше, чем увлечение. Я влюбился в тебя, Кэндис, и черт меня побери, если это как-то связано с ребенком. — Один взгляд на ее каменное лицо — и Остин понял, что Кэндис его не слушает. Он яростно запустил пятерню себе в волосы и встал. — Может, скажешь хоть что-нибудь? Объяснишь?
 Кэндис вздрогнула, как от удара.
 — Объяснить? Что? Почему я не доверяю тебе? Или что я тебе поверила? Нет, это ты, Остин, должен дать объяснение. Почему ты просто не признаешь, что тебе нужен ребенок, а не я?!
 — Чего ты от меня требуешь? — спросил он, теряя терпение. — Я всего лишь художник, человек не твоего круга. — Он почти пожалел о вырвавшихся у него словах, увидев, как побледнела Кэндис, но не мог остановиться. — Одна из причин моего молчания в том, что я боялся потерять тебя. Завести интрижку с наемным работником — это одно дело, а разделить с ним будущее — совсем другое.
 Кэндис встрепенулась. Бледность на лице сменилась ярким румянцем бурного возбуждения. Она вскочила.
 — Кто из нас, по-твоему, настоящий сноб? Мне кажется, именно ты судишь о людях по тому, сколько у них денег!
 Долго сдерживаемые слезы наконец пролились и потекли у нее по щекам. Остин молча следил за тем, как она идет к двери. Все еще облаченная в свой маскарадный костюм, она напоминала ему мальчишку-подростка. Господи, как он любил ее! Богатую или бедную, наряженную или в виде оборванца… Он должен, должен был убедить ее в своей любви, но она слишком потрясена и сообщением Джека, и его собственным явным обманом.
 Возле двери Кэндис остановилась и сорвала с головы кепку, так что волосы золотым каскадом рассыпались по плечам. Несмотря на злость, она была ослепительно хороша.
 — Деньги — не самое главное достояние человека, Остин. Главное — это любовь. Я усвоила этот урок дорогой ценой.
 С этими словами Кэндис швырнула кепку в его сторону. Остин поймал ее. Как ему хотелось стереть с лица Кэндис выражение, полное мучительной боли!
 — Я подожду в прицепе, — сказала она, — пока ты поговоришь со своим братом.
 — Кэндис, я…
 Дверь захлопнулась, оставив Остина в одиночестве. В душе у него был полный хаос.


* * *

 Разразился громкий скандал, и репортер, которому Кэндис обещала дать интервью, воспользовался этим на полную катушку и опубликовал сенсационную историю, дополненную фотографиями Кэндис и Остина у бассейна.
 Кэндис попросту ни о чем не думала — ни о публичном разоблачении, ни о скандале, ни о деньгах Вансдейлов. Она даже не поинтересовалась тем, как газетчики все это расписали.
 Всю следующую неделю она старалась забыть Остина. Старалась, но не смогла. Все, на что она обращала свой взгляд, говорило о нем. Кусты живой изгороди, формой напоминавшие разных животных, восточные ковры, Тайни и ее щенята, собачья будка, кресло-качалка, отреставрирован-ное им для детской, и сама эта комната. В ней сконцентрировалась самая суть Остина.
 Кэндис подумала, не стоит ли переделать детскую, чтобы прогнать мучительные воспоминания, но когда она смотрела на калейдоскоп красок, на уникальный декор, на изображения мишек на стенах, то понимала, что не хочет и не может изменить ни единой мелочи.
 Остин Хайд ранил ее в самое сердце, но он остался здесь навсегда, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Она не могла позволить себе уничтожить хотя бы один мазок его кисти.
 Кэндис со вздохом уселась в кресло-качалку у окна и принялась разглядывать картины в рамках. Их было восемь, и каждый танцующий мишка одет в особый костюм, от лохмотьев бродяги до элегантного смокинга. Любимцем Кэндис был медведь в линялых джинсах и драной рубашке, расстегнутой до пояса. Его веселая ухмылка и лихой вид напоминали ей о том, кто его нарисовал.
 Остин. С каждым днем Кэндис все больше тосковала о нем, и чувство одиночества все сильнее овладевало ею. Когда она узнала, что Остин — отец ее ребенка, ее первая реакция была мгновенной и однозначной. Кэндис ощутила бурный восторг — ведь именно этого она так хотела. Но почти в ту же минуту в душу закрались отвратительные сомнения и отравили ее радость. Зачем, с какой целью Остин подружился с ней, с какой целью стал ее любовником? Может, он и сам не сознавал, что все свои поступки совершает ради и во имя ребенка?..
 Да, она поверила, когда Остин сказал, что был потрясен и возмущен тем, что натворил Джек. И могла понять, что с течением времени он привык к этой мысли и его отношение к ребенку переменилось. Поверить в его любовь к ней значило стать счастливейшей женщиной на свете, но Кэндис боялась, что это всего лишь иллюзия, которой обольщался и сам Остин.
 Миссис Мерриуэзер вошла в комнату, когда дневной свет уже померк и на пол детской легли вечерние тени.
 — Ах, вот вы где. А я ищу вас по всему дому.
 Кэндис только взглянула на экономку и снова обратила взгляд на картины на стене. Легонько оттолкнулась одной ногой от пола — покачивание кресла успокаивало и создавало ощущение уюта.
 — У нашего мистера Хайда настоящий талант, — сказала миссис Мерриуэзер, проследив за взглядом Кэндис. — Медведи как живые. — Она запрокинула голову и посмотрела на потолок. — А цирк — это просто невероятно.
 Кэндис согласилась без особого воодушевления:
 — Он очень хороший художник. Ребенок полюбит эту комнату.
 Экономка сдвинула брови.
 — Он делал это не только ради ребенка, миссис Дейл. Он делал это ради вас.
 Словно искорка энергии пробежала по телу Кэндис, возвращая ее к жизни. Она повернулась к миссис Мерриуэзер.
 — Как вы можете так говорить? Остин знал, что он отец ребенка. Я должна была хоть что-то заподозрить, видя, как он старается устроить все для него. А путешествие на озеро? Это обдуманный план с целью расположить меня к себе и смягчить удар.
 — Хм… — Экономка подошла к комоду и зажгла стоявшую на нем лампу. — А мне кажется, что он делал все это, потому что знал, как вы хотите ребенка. Не понимаю, как вы можете обвинять человека за то, что он растерялся в столь необычайных обстоятельствах. Не забывайте, мистер Хайд был потрясен так же, как и вы, только с ним это случилось раньше.
 Кэндис рассказала экономке обо всем, опустив только самые интимные подробности: слишком велика была тяжесть унижения и потребность излить душу близкому и понимающему человеку.
 — Он должен был сказать мне сразу.
 — И вы бы ему поверили? — Миссис Мерриуэзер не дала Кэндис времени ответить. — Не думаю. А если бы поверили, то ведь он тогда был для вас почти незнакомым человеком, и вас потрясло бы уже то, что отец ребенка — совершенно посторонний вам мужчина. Он предпочел подождать до тех пор, пока вы оба не узнаете друг друга как следует.
 Кэндис перестала раскачиваться.
 — Откуда вам знать, может, он вообще мне ничего не сказан бы, если бы репортер не сделал снимки, а Реймонд и Дональд не потребовали бы теста об установлении отцовства?
 Миссис Мерриуэзер прищелкнула языком:
 — Вы прекрасно знаете, что мистер Хайд выше этого. Я считаю, он порывался рассказать вам, но боялся.
 Остин порывался сказать так много…
 — Я пришла к вам сейчас потому, что хотела вам кое-что показать, только дайте мне время отыскать Люси. Она ведь не могла плавать по утрам с тех пор, как мистер Хайд начал работы в бассейне.
 Удивляясь проницательности миссис Мерриуэзер, Кэндис ждала, пока та вернется с хорюшкой, и последовала за ней в патио. Люси спрыгнула на землю и во всю прыть своих коротеньких лапок понеслась к бассейну.
 Однако хорюшка не прыгнула в воду, как ожидала Кэндис. Она остановилась на самом краю, потом пронзительно заверещала и бросилась назад к женщинам. Миссис Мерриуэзер рассмеялась и подхватила зверька на руки.
 — Они не настоящие, радость моя!
 Удивленная Кэндис повернулась к экономке:
 — Что не настоящее? Почему Люси не прыгнула в воду?
 — Идите и посмотрите сами. Это еще один сюрприз мистера Хайда, и мне очень жаль, что его нет здесь и он не увидит ваше лицо.
 «Мне тоже очень жаль», — подумала Кэндис. Когда же стихнет ее боль? Она вздохнула. Этого не случится, пока столь многое напоминает ей об Остине и о его уникальной способности вновь и вновь удивлять ее. Следом за экономкой Кэндис подошла к краю бассейна.
 Глаза ее округлились в изумлении. Освещенные подводными светильниками, в бассейне под слегка плещущейся водой, казалось, плавали дельфины, скаты, киты и стайки сверкающих полосатых рыбок.
 Спустя мгновение Кэндис сообразила, что все эти великолепные морские животные нарисованы на стенках и дне бассейна.
 — Как живые, — выдохнула она наконец, не зная, смеяться или плакать. — Неудивительно, что Люси боится прыгать в воду.
 Миссис Мерриуэзер тихонько засмеялась.
 — Бедняга просто измаялся, так старался закончить все, пока вы не догадались. Он, может, и не мастер воплощать свои чувства в словах, зато прекрасно выражает себя при помощи кисти.
 — Да, это он может, — произнесла Кэндис, сердясь на себя за то, что предательские слезы навернулись-таки на глаза.
 Миссис Мерриуэзер похлопала ее по плечу, а Люси из своего безопасного убежища на руках у экономки попыталась дотянуться язычком до ее лица. Кэндис рассмеялась, хотя смех ее скорее напоминал рыдание.
 — В последние дни я только и делаю что плачу.
 — Это естественно. Когда я была беременна, тоже лила слезы из-за всяких пустяков. Джим суетился вокруг меня и чувствовал себя без вины виноватым.
 Вдруг чья-то тень легла на воду слева от Кэндис. То не была тень миссис Мерриуэзер — та стояла справа.
 Кэндис обернулась, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела возле себя Остина. Большого и молчаливого, волнующего и чудесного.
 — Ну, я, пожалуй, пойду в дом, надо покормить Люси ужином, — заторопилась экономка, по-видимому, нисколько не удивленная появлением визитера.
 В следующую секунду она уже исчехта за дверями патио, оставив молодых людей наедине.
 Неделя. Целая неделя прошла, и теперь Кэндис впитывала в себя облик Остина, не заботясь о том, замечает ли он, с какой страстью она пожирает его глазами.
 Он заговорил первым:
 — Я рад, что тебе нравится бассейн.
 — Да, очень. Я хочу сказать, он такой необычный, как…
 Кэндис удержалась и не добавила «как и ты», боясь обидеть Остина этим сравнением. Между ними и без того много непонимания.
 — Я соскучился по тебе. — Остин сделал шаг к Кэндис. Голос его прозвучал глухо, когда он повторил: — Ужасно стосковался по тебе.
 — Я тоже.
 Еще шаг — и они коснутся друг друга. Не раздумывая Кэндис сделала этот шаг. Стук ее сердца слился с бурным дыханием Осткна.
 Как могла она быть настолько слепой? Его отношение к ней — во всех проявлениях — непосредственное и совершенно искреннее, ни в малой мере не фальшивое. То, что происходило между ними, не имело касательства к ребенку.
 Это любовь, взаимная любовь.
 Губы их слились в горячем, страстном, полном жаркого желания поцелуе. Кэндис дрожала от вожделения и, положив ладони Остину на грудь, почувствовала, что и его сотрясает дрожь.
 Ничего не стесняясь и не боясь, она потянула Остина по направлению к дверям из патио в ее комнату. Она хотела — жаждала — подтверждения его любви.
 Остин взял ее за плечи и, лаская пылающим взглядом, спросил:
 — А как насчет репортеров?
 Кэндис улыбнулась и показала ему язык:
 — Пропади они пропадом! К тому же очень немногое осталось им неизвестным.
 Она взяла Остина за руки, накрыла его ладонями свои груди и продолжала вести его к себе в спальню. Едва они там оказались, Остин поднял ее на руки и уложил на постель. Вернулся к двери, запер ее и погасил свет. Раздевая Кэндис, шептал:
 — Хочу любить тебя всю ночь.
 — Нет. Я хочу тебя сейчас.
 Остин не спорил. Он лихорадочно сорвал с нее оставшуюся одежду, сбросил свою. Взял лицо Кэндис в ладони и посмотрел ей в глаза.
 Кэндис затаила дыхание, ошеломленная силой любви, светившейся в глазах Остина.
 — Я люблю тебя, Кэндис. Я хочу жениться на тебе и хочу, чтобы у нас было много детей, зачатых по старинке. Я хочу каждое утро просыпаться рядом с тобой, заниматься с тобой любовью ночью и днем и состариться вместе.
 Кэндис улыбнулась:
 — Я люблю тебя, Остин Хайд, и хочу, чтобы сбылось все, о чем ты говоришь. Но сейчас…
 Она приподняла бедра в безмолвной мольбе и припала губами к его губам.


* * *

 Впервые в жизни Остин думал о Джеке с добрыми чувствами. Если бы не Джек, он бы не встретил свою любовь. Если бы не Джек, он не пережил бы такого полного наслаждения, не знал бы, что такое гармония удовлетворения, какую, он надеялся, испытывает и Кэндис, лежа в его объятиях. Если бы не Джек, не было бы ребенка — особенного, необыкновенного ребенка.
 Радость его немного поблекла, когда он вспомнил о том, чего еще не сказал Кэндис. Крепче сжав кольцо объятий, он проговорил:
 — Мне нужно кое-что сообщить тебе. — Почувствовав, как она напряглась, не сдержал смешка. — Не бойся, это не так уж скверно.
 Кэндис подняла голову и в смятении посмотрела на него.
 — Слушаю тебя.
 Не зная, как можно сделать это иначе, Остин, как говорится, взял быка за рога и выпалил:
 — Я заплатил Питу Клэнси пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы он держал рот на замке.
 — Моему отчиму?! — Потрясенная, Кэндис села на постели. — Но откуда он узнал?
 — Спрятался в шкафу у меня в квартире и подслушал наш с Джеком разговор.
 — И он тебя шантажировал? — Губы Кэндис брезгливо скривились. — Это меня не удивляет. Удивляет, что ты заплатил ему.
 — Не хотел, чтобы ты узнала всю правду от кого-то, кроме меня.
 Кэндис снова припала к любимому, легко-легко пробегая кончиками пальцев по его груди и тем самым лишая Остина возможности сосредоточиться на чем-либо другом.
 — Значит, ты пожертвовал ради меня своими принципами и своим наследством?
 — Ну, не полностью. — Остин внутренне готовил себя к еще одному признанию, не имея ни малейшего представления, как Кэндис его воспримет. — Осталось несколько миллионов.
 — Несколько миллионов?!
 — Десять, если быть точным. Минус пятьдесят тысяч. Деньги лежали в банке двадцать два года. — Не услышав в ответ ни слова, Остин крепче прижал к себе Кэндис. — О чем ты задумалась?
 — Да вот подсчитываю, сколько процентов набежало за двадцать два года.
 Остин пытался справиться с разочарованием, когда ощутил, что плечи Кэндис трясутся. Сомнения быть не могло: она смеялась.
 — Что такое? — зарычал он, опрокидывая Кэндис на спину и наваливаясь на нее. — Что тебя так рассмешило?
 — Не что, а кто. Ты! — с трудом выговорила она сквозь взрывы смеха. — Ты решил, что я всерьез, верно?
 Остин медленно запрокинул руки Кэндис ей за голову и крепко прижал: сосредоточиться, когда она извивалась под ним, было немыслимо.
 — У тебя есть какие-то идеи, как поступить с этими десятью миллионами?
 Некоторое время Кэндис молчала; лицо у нее вспыхнуло в предчувствии того, что Остин собирался с ней сделать. Но вдруг глаза у нее широко раскрылись.
 — Почему бы тебе не открыть клинику для наркоманов, которые не имеют средств платить за лечение? Таким образом ты хотя бы частично мог возместить вред, причиненный твоим отцом.
 Его последнее давнее и постыдное сомнение насчет Кэндис растаяло. Остин прижался к ней всем телом и, приблизив губы к ее губам, произнес не слишком твердым голосом:
 — Чертовски хорошая идея.
 — У меня есть в запасе еще одна, — почти прошептала она, опустив веки.
 — Какая?
 Ресницы поднялись, в кошачьих глазах были страсть и искорка озорства.
 — Не поплавать ли нам?
 Остин улыбнулся, вспомнив их прошлую встречу в бассейне.
 — Думаешь, что справишься с морскими созданиями?
 — Само собой.
 — Тогда ищи свой купальник. А мне, боюсь, придется обойтись трусами.
 Через несколько минут они были готовы. Взяв Кэндис за руку, Остин открыл раздвижную дверь патио. Раздался изумленный вопль репортера, стоявшего по другую сторону двери. Кэндис тоже вскрикнула от неожиданности, а Остин зарычал, узнав знакомую физиономию. Репортер, спотыкаясь, попятился, потом попытался бежать, не сводя безумных от ужаса глаз с разбушевавшегося Остина.
 Он забыл о бассейне.
 Послышался шумный всплеск и сразу за ним — пронзительный визг репортера, напуганного видом морских чудовищ, казалось, надвигавшихся на него со всех сторон. Незадачливый представитель прессы кое-как добрался до края бассейна, пробкой вылетел из воды, поскользнулся, упал, попытался спастись бегством на четвереньках, но разбитая камера мешала ему двигаться, стукая по подбородку. К тому времени как он, вскочив наконец на ноги, доковылял до зарослей, репортер достаточно громко рыдал.
 — Не спустить ли на него Тайни? — спросил Остин.
 Кэндис покачала головой:
 — Думаю, на сегодня с него хватит.
 Глаза их встретились. Оба начали хохотать — до слез, просто изнемогая от смеха. В конце концов Остин, справившись с собой, сгреб Кэндис в охапку и вместе с ней прыгнул в воду.
 Несколько секунд они держались на поверхности, крепко обнимая друг друга.
 — Я люблю тебя, — выдохнул Остин.
 — И я тебя люблю.
 Губы их слились в поцелуе, и оба, не разжимая рук, стали медленно опускаться под воду.




 Эпилог


 — Итак, вы видите, ваша честь, что Ховард Вансдейл проявил поистине незаурядный ум и большую изобретательность при составлении необычного плана, желая дать своей жене ребенка, которого она так отчаянно хотела произвести на свет. Миссис Вансдейл, его супруга, была абсолютно непричастна к этому и ничего не знала о замысле мужа использовать анонимного донора. Со стороны Ховарда Вансдейла это был акт самоотверженной любви, который бесспорно доказывает, что мы должны уважать его последнюю волю, высказанную в завещании с совершенной ясностью: за исключением законной части наследства, положенной каждому из его двух сыновей, все остальное состояние переходит к Кэндис Вансдейл.
 Браво, внутренне аплодировал адвокату Остин, который в конце концов пришел к выводу, что Люк Маквей ему положительно нравится. И миссис Маквей тоже. Такая славная женщина, самая подходящая жена для почтенного юриста. Он перевел взгляд на Кэндис и с нежностью стал разглядывать жену и дочь. Сколько бы он ни смотрел на них, ему все было мало.
 В свои шесть недель маленькая Жаклин Сюзанна Хайд уже проявила черты, унаследованные от матери: она была способна поставить Остина на колени взглядом, улыбкой или нежным воркованием.
 Кэндис подняла голову и увидела, что муж смотрит на них, как это бывало часто, очень часто. В эту минуту Остин был полностью сосредоточен на Жаклин. Потом обратил взгляд на Кэндис, и глаза его, полные любви, потемнели от страстного желания.
 Это желание было взаимным.
 Сидевший позади них Джек наклонился и похлопал Кэндис по плечу со словами:
 — Ну поздравляю.
 Кэндис слышала, что он сказал, но была поглощена тем, что читала во взгляде Остина, напоминавшем ей об их страстных ласках и бурном наслаждении. Прошло гораздо больше шести недель с тех пор, как…
 Охваченный теми же ощущениями, Остин рассеянно спросил Джека:
 — А что произошло?
 Джек глянул на него, потом на Кэндис и шумно вздохнул, изображая глубокое возмущение.
 — Знаете, ребята, если бы вы были чуть повнимательнее, то и сами поняли бы, что произошло. Кэндис выиграла процесс. Она снова богата. — Он сжал Остину плечо. — А ты, большой брат, просто дубина.
 Остин засмеялся:
 — Ты прав.
 — Ладно уж, если вам нужна приходящая нянька…
 Не дав ему договорить, Остин и Кэндис в один голос воскликнули:
 — Нет!
 Джек изобразил на своей физиономии жестокую обиду.
 — Как? Она же моя племянница! Ей дали имя в мою честь! Что плохого я ей сделаю? Я многому научился еще в медицинской школе и вовсе не собираюсь проводить какие-нибудь эксперименты на моей маленькой Жаклин.
 Кэндис наконец оторвала зачарованный взор от своего мужа и заметила, что публика покидает зал суда. Она передала Жаклин на руки Остину, который принял дочку с величаишей радостью, и, покопавшись в сумочке, достала оттуда что-то. Оба встали и присоединились к потоку людей, движущихся по проходу. Когда они поравнялись с Дональдом и Реймондом Вансдейлами, Кэндис протянула к ним раскрытую ладонь, на которой лежали осыпанные бриллиантиками мужские часы, найденные Остином у нее под окном много месяцев назад.
 — Я полагаю, это принадлежит одному из вас?
 Реймонд полыхнул на нее злобными глазами, схватил часы и открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но на него упала тень Остина, и Вансдейл-младший предпочел заткнуться.
 Однако Остину было вовсе не до Реймонда. Он погружен был в созерцание соблазнительной попки Кэндис, обтянутой коротким зеленым платьицем.
 — О-о-о-а-а-ах, — заворковала Жаклин.
 Остин наклонил голову к своей замечательной дочке, такой же красивой, как ее мама.
 — Совершенно согласен с тобой, радость моя, именно о-о-о-а-а-ах и не иначе. Как ты относишься к тому, чтобы побыть сегодня вечером с няней Мерриуэзер?
 — Ба-а-ах!
 — Великолепно. Очень рад, что ты не против, потому что нам с твоей мамочкой надо… поговорить. Да, нам надо поговорить о твоем будущем. Ты ведь не хочешь остаться единственным ребенком, верно?
 Кэндис кашлянула. Остин вздернул голову и со смущенно-виноватым видом улыбнулся, глядя в насмешливо прищуренные глаза жены. Среди его эротических фантазий лишь одна мысль была безгрешна: «Благодарю тебя, Джек».