Аннотация: Всего несколько дней знакомства с Эшли Доусон – и убежденный холостяк Логан Каллахан предложил ей руку и сердце...
 Отец Логана, удивленный скоропалительным браком сына, решил познакомиться с матерью его жены...


---------------------------------------------


 Кейси Майклз
 Невыносимый Логан



 ГЛАВА ПЕРВАЯ


 Понедельник у работающей женщины всегда начинается одинаково. Истеричный трезвон будильника вырывает тебя из мира грез; с трудом разлепляя веки, ты лупишь ладонью по проклятой штуковине, со стоном вылезаешь из кровати и, проклиная все на свете (в особенности просвещенный двадцатый век, который заставил слабый пол вкалывать наравне с сильным), ползешь в ванную.
 Словом, понедельник – день тяжелый. И нынешний понедельник для Эшли Доусон не стал исключением.
 Эшли проспала. Тосты подгорели. А, едва войдя в ванную, она вспомнила, что постирать-то постирала, а вот сунуть вещи в сушилку забыла. Так они всю ночь и пролежали в стиральной машине. Хорошо хоть, что, в отличие от большинства коллег, белый халат ей носить не приходится!
 По дороге на работу неприятности продолжались. Едва Эшли выехала на дорогу, как обнаружила, что бак ее старенького «фольксвагена» почти пуст. Пришлось ехать на заправку, где она умудрилась облить бензином новые белые туфли. А в магазинчике при бензоколонке не оказалось ее любимых крекеров – с изюмом и корицей.
 Но и этого мало: задержавшись на бензоколонке, Эшли упустила время, столь драгоценное в утренние часы пик. Остаток пути пришлось проделать черепашьим шагом: то и дело перед носом останавливался какой-нибудь школьный автобус. Судя по унылым физиономиям детишек, у них понедельник тоже не вызывал особой радости.
 Размышляя о неоплаченных счетах, накладках в расписании, пятничных делах, опрометчиво отложенных на понедельник, и о том, на сколько опоздает сегодня Синди Шмидт, Эшли едва не пропустила знакомый огороженный пустырь по левую сторону бульвара Гамильтон, но в последний миг скосила глаза и, увидев знакомую табличку, шумно вздохнула. В последние несколько месяцев это стало для нее привычным ритуалом, вроде ежедневной чистки зубов.
 Что ж, по крайней мере, в одном пункте утреннего расписания ее не подстерегали неожиданности.
 Эшли включила сигнал поворота и свернула на служебную автостоянку медицинского центра «Флэтрок».
 Припарковавшись на обычном месте, она распахнула дверцу, высунула наружу стройные, обтянутые джинсами ноги, откинула со лба непослушную медно-рыжую прядь и пустилась бежать со всех ног.
 Эшли Доусон, офис-менеджер (а иногда и медсестра – когда не хватает рабочих рук) мед центра «Флэтрок», влетела в служебную дверь на полной скорости, едва не столкнувшись с женщиной, стоявшей у порога. Женщина прижимала к груди хнычущего младенца; на лице ее застыла тревога.
 Как видно, для нее понедельник тоже начинался несладко.
 – Синди, я тут присмотрю, а ты пока передохни, – предложила Эшли, когда утренний наплыв посетителей схлынул.
 Было половина одиннадцатого; вдвоем с Синди они зарегистрировали уже пациентов сорок – для понедельника дело обычное. И еще не меньше пятидесяти человек пройдет через руки Эшли, прежде чем стрелки часов в холле остановятся на половине шестого, возвещая, что ей пора передавать регистрационный журнал в руки вечерней смены.
 Кто-кто, а Синди Шмидт передохнуть никогда не отказывалась; в мгновение ока она вылетела из приемной, а в следующее мгновение зазвонили разом все пять телефонов. Один пациент просил перенести прием, другой возмущался, что его записали не к тому доктору, третий вообще нес что-то несообразное, и всех их Эшли и ее коллеги должны были выслушать, успокоить и по мере сил удовлетворить их желания.
 Сколько врачей, сколько пациентов, сколько неотложных дел, серьезных проблем и мелких, но досадных недоразумений! Двадцать докторов разных специальностей – каждый со своим, не всегда легким, характером, со своими вкусами, и запросами. Не меньше сотни пациентов ежедневно. Диагностический центр. Пункт неотложной помощи. Хирургическое отделение... Словом, есть от чего сойти с ума.
 А приемная в больнице – всего одна. Единый мозговой центр – центр, координирующий работу огромного многолюдного организма. И хозяйка в нем – Эшли Доусон, двадцати четырех лет от роду.
 Что бы они все без нее делали?! Утренняя горечь понедельника осталась позади – Эшли снова любила свою суматошную, хлопотливую, безумную работу.
 Трубку одного телефона Эшли прижимала к уху, поодаль трезвонил еще один, над конторкой нависали, требуя ее внимания, двое пациентов, за стеклянной дверью истошно орал младенец, но Эшли Доусон была в своей стихии – энергичная, собранная, невозмутимая. Ее хватило даже на то, чтобы поприветствовать улыбкой и взмахом руки нового пациента, вошедшего в приемную. А потом она увидела кровь.
 – Джейни, возьми трубку – это из приемного покоя, по поводу койки для мистера Сэмюелсона, разберись. Тереза, запиши этих двоих, они оба к ревматологу. У меня здесь неотложный случай.
 И вопящие дети, и настырные пациенты – все бледнеет перед видом крови. Точнее, пропитанного кровью носового платка. Обмотанного вокруг кисти, принадлежащей...
 Мама родная! И вправду понедельник – день тяжелый!
 Эшли жестом приказала пришельцу – высоченному, загорелому, зеленоглазому, одним словом, мужчине с головы до пят! – оставаться на месте, а сама выскочила из-за конторки и рванулась к нему, на ходу выхватив из аптечки марлю и пакет со льдом.
 –Что стряслось? Позвольте мне взглянуть, – с профессиональной улыбкой обратилась она к нему и, подхватив под локоть, мягко повлекла его к креслам для посетителей.
 Только бы в обморок не упал. Еще, пожалуй, сотрясение получит, если грохнется с такой высоты. По опыту она знала, что многие «мужчины с головы до пят» при виде крови – особенно своей собственной – превращаются в нервных барышень.
 Зеленоглазый красавец оказался на удивление послушным – сел, размотал платок, обнажив внушительную дыру в ладони, и объяснил, что стряслось.
 – Не смотрел, куда иду, споткнулся обо что-то и схватился рукой за стену, а там оказалась какая-то ржавая железяка. Наверно, шва три наложить придется?
 Кивнув, Эшли обмотала раненую руку марлей и положила поверх пакет со льдом – и все это время старалась не думать о том, какой у незнакомца низкий, хрипловатый, неподражаемо чувственный голос. Из тех голосов, в чьем исполнении даже пошленький приемчик типа «Мы с вами раньше не встречались?» звучит, словно признание в неземной любви. Так и хочется пролепетать в ответ: «Что вы, я бы непременно вас запомнила!»
 Ради собственной же безопасности Эшли не отводила глаз от его руки. Однако это не слишком помогало: рука у незнакомца была сильная, загорелая, с длинными гибкими пальцами и светлыми волосками на тыльной стороне... Такую руку перевязывать – одно удовольствие!
 Нет-нет, в лицо она смотреть не станет. Один взгляд в эти смеющиеся зеленые глаза – и Эшли Доусон начисто позабудет о своем врачебном (точнее, медсестринском) долге.
 – Может быть, даже четыре, – заметила она. – Еще надо промыть рану и сделать прививку от столбняка. Или вы спешите?
 – Да нет, не особенно. Раз уж попал в больницу, как-то глупо уходить, не получив всех положенных уколов. Вам, должно быть, понадобится мой страховой полис?
 Пришлось все-таки Эшли поднять глаза – не обращаться же к перевязанной руке!
 – Вы правша?
 – Слава богу, да!
 И он улыбнулся – широкой, удивительно обаятельной улыбкой. Так, словно и не знает, что он самый красивый мужчина на свете и что от одного взгляда на него мозги у Эшли обращаются в студень.
 – Хорошо... э-э... очень хорошо, – пробормотала она, невольно задумавшись, не мешает ли ему эта каштановая прядь, упавшая на глаза, и что будет, если протянуть руку и убрать ее, а потом...
 Боже правый, что это с ней сегодня?
 Тряхнув головой, Эшли заставила себя собраться с мыслями.
 – Через несколько минут освободится кабинет неотложной помощи. Поскольку истекать кровью вы не собираетесь, я пока усажу вас здесь и дам подписать наши бумаги, а потом провожу вас туда.
 – Отлично, мисс... э-э...
 – Доусон. Эшли Доусон, – ответила она и, вскочив, почти бегом бросилась назад за конторку.
 – Вот это мужик! – прошептала ей на ухо Джейни. – А кольцо есть? Я сквозь бинты не вижу!
 – Спокойней, дорогая, он всего лишь пациент, – урезонила ее Эшли.
 – А я женщина терпеливая, – откликнулась Джейни. – Подожду, пока ему руку зашьют, и умыкну его с собой на остров Бора-Бора!
 Эшли едва не прыснула: хохотушке Джейни за пятьдесят, она много лет замужем и счастлива в браке.
 Найдя ручку и стандартную папку с информацией о «Флэтроке», Эшли протянула то и другое мистеру Красавчику, и с облегчением вернулась к своим телефонам.
 Нельзя сказать, что она о нем забыла. Трудно позабыть о человеке, который сидит напротив тебя и (или, может, это только, кажется?) не упускает из виду ни одного твоего движения. И вид у него при этом словно у кота, только что слопавшего, канарейку.
 Заполнив анкету, незнакомец помахал Эшли рукой. Та взяла у него бумаги и, просматривая их на бегу, поспешила к компьютеру... и вдруг так и плюхнулась на стул, не в силах поверить своим глазам.
 – Так я и знала! – пробормотала она. – Не зря говорят, что понедельник – день тяжелый!
 Она уже заканчивала переносить информацию в компьютер, когда в приемную впорхнула Синди.
 – Эшли! – громким шепотом окликнула она коллегу. – Джейни мне сказала, что у нас необычный пациент. Ты его видела? Такой высокий, широкоплечий, в джинсовой рубашке? Он похож на... на...
 – На греческого бога? – мрачно поинтересовалась Эшли, засовывая страховой полис «божества» в копировальный аппарат.
 – Точно! А улыбка у него просто... просто...
 – Неотразимая? – не разжимая зубов, прошипела Эшли.
 – Ага! А глаза такие... такие...
 – Ты, видимо, хочешь сказать «зеленые». Спасибо, я уже заметила. А теперь извини, мне пора вести этого зеленоглазого бога, в смотровую номер два.
 – Ну, повезло!
 – Да уж! Надеюсь, у доктора Чайлдса найдется для него самая тупая игла!
 Чеканя шаг, она вышла из-за конторки и обратилась к раненому – обычным, профессиональным тоном, но теперь уже без намека на улыбку:
 – Идемте, мистер Каллахан. Нас ждут.
 Бывали, конечно, у Эшли Доусон понедельники и похуже этого.
 Но нечасто.
 И дело не в работе – работу свою Эшли любила. Беда в другом: несмотря на профессиональную этику и все такое прочее, весь день до вечера Эшли преследовали неотвязные мысли о мистере Логане Каллахане. 0 том, как приятно было бы схватить этого мерзавца за отвороты голубой джинсовой рубашки и встряхнуть так, чтобы у него зубы застучали!
 Или, может... поцеловать?
 Одно другого не легче! Решительно тряхнув головой, Эшли кивнула на прощание сменщице и твердым шагом вышла за дверь. Рабочий день окончен, осталось добраться до дома, приготовить себе что-нибудь повкуснее (и плевать, сколько там углеводов и калорий!), свернуться калачиком на диване и найти на одном из телевизионных каналов какую-нибудь слезливую мелодраму. Сейчас ей не помешает хорошенько выплакаться.
 «Все классные мужики уже женаты!» – вечно твердит ее подружка Тереза. И Эшли готова с ней согласиться – но только отчасти. Все по-настоящему классные мужики – такие, от одного взгляда на которых дрожь пробирает, и коленки подгибаются, – на поверку оказываются никчемными, бездушными, алчными, бессердечными ублюд...
 Эшли остановилась посреди стоянки, как вкопанная: предмет ее размышлений восседал за рулем пыльного винно-красного «мерседеса». Огромной шикарной машины именно того типа, на каких обычно разъезжают по дорогам алчные, бессердечные уб-людки. Хотя этот конкретный «мерседес» выглядел не совсем типично. Попросту говоря, его не мешало бы вымыть.
 И на водительском сиденье небрежно развалился не кто иной, как мистер Логан Каллахан во всей красе! Ковбойская рубаха с закатанными рукавами, темно-синие джинсы, едва не трещащие по швам, на мощных бедрах, непослушная косая прядь на лбу, шоколадный загар, широкая улыбка, шальные зеленые глаза... черт побери, почему такая внешность еще не запрещена законом?!
 Эшли сделала каменное лицо и гордо простучала каблучками мимо – по несчастному стечению обстоятельств невыносимый мистер Каллахан припарковал «мерседес» рядом с ее «фольком», – но, уже вставив ключ в замок, не выдержала.
 – Что это вы здесь делаете, мистер Каллахан? – поинтересовалась она сладчайшим и ядовитейшим голоском. – Вас ведь давно выписали. Или, может, вам некуда идти?
 Она не услышала – почувствовала, как он поднялся и, выскользнув из «мерседеса», неторопливой тигриной поступью двинулся к ней.
 – Пытаюсь понять, что со мной не так, мисс Эшли Доусон, – ответил он.
 «А что может быть не так?» – мысленно изумилась Эшли. Руку ему осмотрели, обработали, наложили швы, велели ехать домой и показаться через неделю – чего ему еще не хватает?
 – Ч-что вы х-хотите сказать? – выдавила она – и поразилась звучанию собственного голоса. Даже в глубоком детстве Эшли Доусон не страдала заиканием.
 Каллахан прислонился к дверце «мерседеса» (черт бы побрал, эту его манеру беспрерывно куда-то прислоняться!) и пожал плечами.
 – Сам не знаю. Знаю только, что встретили вы меня с улыбкой, но, едва увидели мой страховой полис, от вас повеяло февральскими морозами. Со всеми прочими, как я заметил, вы были милы и очаровательны, а вот меня обдавали таким холодом, что и пакет со льдом не требовался. И, признаюсь, – тут губы у него изогнулись в неотразимо порочной усмешке, – вы меня заинтриговали. Я решил подождать и выяснить, в чем дело. Пока ждал – перехватил сандвич, так что не беспокойтесь, дурно мне не станет. Кстати, вам никто не говорил, что глаза у вас цвета конского каштана?
 Тереза или Синди на ее месте от счастья бы умерли. Ну почему, во имя всего святого, почему на ее месте не оказался кто-нибудь другой?!
 – Конского каштана, говорите? Да нет, для меня это новость.
 – Не самый оригинальный комплимент, – вздохнул Логан, – но сейчас я не слишком-то хорошо соображаю. Сами понимаете, рука болит.
 Эшли невольно подняла глаза, чувствуя, как неприязнь («Будем надеяться, что это неприязнь!» – сказала она себе) уступает место состраданию.
 – Правда? Ну что ж, сами виноваты. Вам было велено ехать домой и принять болеутоляющее. Местная анестезия действует недолго, а потом боль становится вдвое сильнее. – Она покосилась на забинтованную руку. – По крайней мере, не дергает? Рана у вас была очень грязная.
 – Так вот он, путь к женскому сердцу! А еще говорят: «Цветы, конфеты...» Ерунда это все. Скажите, если я разрыдаюсь, вы согласитесь со мной поужинать?
 – Едва ли, – отрезала она, сама не понимая, почему не садится в машину и не едет домой. Впрочем, глупый вопрос...
 – Да нет, я не имею в виду, прямо сейчас...
 И мистер Каллахан смущенно развел руками, словно молчаливо извиняясь за свой затрапезный вид. В самом деле, выглядел он так, словно добрых, полдня валялся в грязи. И самое удивительное, что даже в таком виде, оставался, соблазнителен, как смертный грех!
 – Мистер Каллахан, я вообще не собираюсь с вами ужинать!
 И тут – бог знает по какой несчастной случайности – ключи от машины выскользнули у нее из руки на асфальт.
 – Черт! – пробормотала Эшли и наклонилась, чтобы поднять ключи.
 В тот же миг наклонился и Логан. Как и следовало ожидать, оба столкнулись лбами.
 – Прошу прощения, – проговорил Каллахан, протягивая ей ключи, – что-то я сегодня неловок. Послушайте, может, нам начать заново?
 – Заново? – проговорила Эшли. Дрожащей рукой она взяла ключи и сунула их в карман, чтобы не выпали снова. – Не припомню, чтобы мы с вами вообще что-то начинали.
 Медленная, ленивая усмешка тронула его губы, неторопливо разлилась по лицу, обозначила веселые морщинки вокруг прищуренных глаз.
 – Вот как? Должно быть, я начал без вас. Одно могу сказать: когда я вошел в приемную, рука у меня болела зверски, а через десять минут я уже и думать забыл об этой чертовой ржавой проволоке. Ваша улыбка, мисс Доусон, действует лучше любого болеутоляющего. Удивляюсь, почему ее еще не продают в аптеках. Но я не видел вашей улыбки вот уже... – он покосился на свой золотой «Ролекс», – уже пять часов и тридцать шесть минут. Думаю, пора повторить прием лекарства.
 Склонив голову к плечу, Эшли с изумлением его разглядывала.
 – Неужели вам не стыдно говорить такие глупости? Логан Каллахан усмехнулся еще шире.
 – Ни капельки!
 Он извлек из кармана смятую бейсболку со сломанным козырьком и надвинул ее на глаза. Двигался мистер Каллахан неторопливо, плавно, и почему-то его движения напомнили Эшли хищника, терпеливо выслеживающего добычу.
 Опасный он человек, этот Каллахан. Особенно для девушки, которой следовало бы презирать даже землю у него под ногами!
 Но можно ли упускать такой шанс? Если сейчас она не поговорит с ним по душам, если не выскажет ему в лицо все, что о нем думает, – непременно возненавидит себя за трусость!
 А если выскажет, возможно, возненавидит еще сильнее. За глупость.
 Пожав плечами, Эшли выразительно вздохнула.
 – Вы ведь постоянно проживаете в Филадельфии? А у нас, в Аллентауне, остановились в отеле?
 – Отель «Шератон-аэровокзал», поблизости от аэропорта.
 Он по-прежнему небрежно прислонялся к дверце машины, однако Эшли заметила, как в зеленых глазах, затененных бейсбольной кепкой, блеснула тревога.
 – Да не волнуйтесь так, – успокоила его Эшли. – Я просто подумала, что вам надо принять душ и переодеться перед ужином. Я, например, так и сделаю. День у нас обоих был нелегкий. Так что, если ваше предложение еще в силе, встречаемся в «Шератоне» через полтора часа. Но... только ужин, мистер Каллахан, больше ничего.
 – А чего вы еще ожидали, мисс Доусон? – с легкой насмешкой отозвался он, отклеиваясь от дверцы машины и направляясь к водительской двери своего «мерседеса». – Встречаемся в холле. Я возьму в зубы розу – на случай, если без слоя грязи вы меня не узнаете.
 Ему все-таки удалось пробить ее броню – Эшли громко рассмеялась.
 – Остерегайтесь шипов, мистер Каллахан!
 – Мама, это просто ужин. – Эшли натягивала колготки, зажав между ухом и плечом телефонную трубку. – Самый обычный ужин. В ресторане, на глазах у нескольких десятков людей. Ну что со мной может случиться?
 – Что может случиться?! – повысив голос, переспросила мать. Эшли невольно поморщилась. – Я вижу, вся моя воспитательная работа ни к чему не привела – ты так и не усвоила главный урок безопасности. Неужели я тебе не говорила: «Никогда не разговаривай с незнакомцами. Никогда не бери конфет у незнакомых людей. Если незнакомый дяденька куда-то тебя зовет, беги от него, как можно быстрее и как можно дальше»? Я прекрасно помню, как все это тебе внушала!
 – А я не хуже тебя помню, как все это выслушивала, – вздохнула Эшли. Она уже стояла перед гардеробом и выбирала платье. – Мама, мне уже не десять лет, а Логан Каллахан – не маньяк-убийца. Мне представилась возможность высказать ему свое мнение, и, по-моему, такой шанс просто глупо упускать!
 – Но, по крайней мере, ты будешь с ним вежлива? Эшли отняла трубку от уха и уставилась на нее так, словно увидела змею.
 – Вежлива? Мама, этот негодяй сносит Дом Сэндлера, чтобы возвести на его месте какую-то фабрику, а ты хочешь, чтобы я была с ним вежлива! Как ты это себе представляешь? Что, по-твоему, я должна сказать? «Любезнейший мистер Каллахан, позвольте вам сообщить, что вы просто алчный, бессердечный мерзавец без капли... капли... гм... ну, словом, без капли того, что должно быть у каждого нормального человека!»
 – Благородства, – подсказала Линдсей Доусон. – Думаю, ты это имеешь в виду. Милая моя, ты отправляешься ужинать с мерзавцем, начисто лишенным благородства, и хочешь, чтобы я не беспокоилась! Нет, я сейчас же звоню твоей сестре и прошу ее за тобой присмотреть.
 – Мама, не смей!! – завопила Эшли.
 Но в трубке уже звучали короткие гудки. Эшли швырнула телефон на кровать.
 – Ну, замечательно! – пробормотала она. – Просто лучше некуда!
 Пять минут спустя, когда Эшли стояла перед большим зеркалом, размышляя, подходит ли зеленая джинсовая юбка к блузке в цветочек, телефон зазвонил снова.
 Эшли нажала кнопку «Разговор» и, не дожидаясь, когда раздастся голос сестры, заговорила сама:
 – Послушай, Мэри, я в здравом уме, дуэнья мне ни к чему, а мама, как всегда, тревожится по пустякам. Господи помилуй, я всего-навсего ужинаю с мужчиной! Так что, если не возражаешь...
 – Мисс Доусон?
 – О боже! – Эшли упала на кровать. Она узнала этот голос. – Откуда у вас мой телефон?
 – Из телефонной книги, мисс Доусон, – промурлыкал в трубке бархатный кошачий баритон. – «Э. Доусон». Напрасно вы так записались. Не «мисс», не «миссис», а «Э. Доусон». Этот инициал ясно выдает в вас одинокую женщину, которая не хочет, чтобы ее считали одинокой. А кто такая Мэри?
 Свободной рукой Эшли заправила за ухо прядь медно-рыжих волос.
 – Моя младшая сестра. Слышите гудки по другому каналу? Могу поклясться, это она. Нет, если я не стану брать трубку, она не отвяжется. Просто поедет за мной в отель, и тогда уже я от нее не избавлюсь. А вы зачем звоните? Подумали и решили отменить ужин?
 Эта мысль ее вовсе не обрадовала, но бессердечному мерзавцу Каллахану сообщать об этом она, разумеется, не собиралась.
 – Отменить? Ни за что!
 По голосу Эшли поняла, что Каллахан улыбается.
 Широкая улыбка открывает крепкие белоснежные зубы, веселые морщинки лучиками разбегаются от чудных глаз... Что, черт возьми, он в ней нашел такого смешного?
 – Мне просто подумалось, что, возможно, нам стоит встретиться где-нибудь в другом месте. Дорогу к аэропорту сейчас ремонтируют, и здесь настоящее столпотворение – ни проехать, ни пройти. Не хочу, чтобы вы застряли в пробке. Я, знаете ли, от природы предусмотрителен.
 – И от скромности явно не умрете! – усмехнулась Эшли, взглянув на часы: пожалуй, он прав, в такое время на шоссе не обойдется без пробок в несколько миль длиной. – Ладно, – кивнула она, мысленно перебирая в уме приличные рестораны в центре города. – У вас есть под рукой бумага и карандаш? Я знаю неплохой ресторанчик с баром в торговом центре: в понедельник вечером народу там должно быть немного. Готовят там очень острое Чили, и великолепное жаркое на открытом огне. Сейчас скажу, как туда добраться.
 – Звучит отлично, – заметил Каллахан, когда она коротко объяснила ему маршрут. – Интересно, как там с пивом? Как вы считаете, ведь, если я не принимал болеутоляющего, пиво мне не повредит?
 – Так вы не приняли болеутоляющего?
 Что и кому он хочет доказать? Изображает из себя супермена, которому боль нипочем? Или ему просто лень проглотить таблетку и запить ее стаканом воды?
 – Нет, Эшли. – Он явно опять улыбался. – Решил, что сегодня мне понадобится ясная голова. Я ведь намерен выяснить, за что вы меня так ненавидите.
 – Я вовсе не... Боже мой, опять звонят! Наверняка Мэри. Ладно, я лучше побегу. Встречаемся в семь. Не дав ему ответить, она разъединилась, переключилась на другой канал – и как раз во время, чтобы услышать взволнованный голос Мэри:
 – Никто не берет трубку! Пол, я просто не знаю, что делать! Может быть, нам с тобой поехать туда?
 – Не надо! – очень твердо вмешалась Эшли. – Не надо вам с Полом никуда ехать. Я просто иду поужинать с пациентом – ни больше, ни меньше. Знаешь, Мэри, маме пора уже успокоиться. Дай ей волю – она до самой смерти будет держать нас на коротком поводке!
 В трубке послышался мягкий смех сестры.
 – Милая, ее можно понять. Четыре месяца назад безжалостный пират похитил одну ее дочь... Что, Пол? Хорошо-хорошо: четыре месяца, две недели и три дня! Ох уж эти мужчины – помешаны на точных цифрах!
 В трубке снова послышался смех и какая-то возня. Судя по всему, «безжалостный пират» нежно целовал Мэри сзади в шейку.
 – Сама понимаешь: одна дочь навеки покинула родное гнездо, а вторая – то есть ты, Эш, – не терпела чужой опеки с тех пор, как научилась сама завязывать шнурки. Неудивительно, что маме порой становится одиноко. И потом, ведь ты никогда прежде не ходила на свидания с пациентами. Говорила, что это неэтично – или что-то в этом роде.
 – Он не постоянный пациент, Мэри, просто случайно к нам заглянул. И вообще, с каких это пор ты начала меня цитировать? А что еще сказала мама?
 – Только то, что ты отправляешься на ужин в «Аэро-вокзал» и, если не будешь дома к десяти, мы с Полом должны оседлать коней и отправиться на выручку.
 Эшли хотела, было оставить это замечание без комментариев, но, поразмыслив, решила, что врать сестре не стоит. А умолчание – то же вранье. И потом, если мама объединится с Мэри и Полом, от их всепроникающего ока ничто не скроется!
 – У меня изменились планы. Мы ужинаем в том симпатичном заведенышке с элем и жареным мясом, куда мы с тобой ходили на прошлой неделе. А если я не вернусь домой в десять, значит, появлюсь к одиннадцати, так что занимайтесь своими делами и обо мне не беспокойтесь. А чтобы мама тебя не доставала, можешь отключить телефон.
 – Хорошая мысль, – согласилась сестра. – Ладно, теперь рассказывай об этом парне. Красивый?
 – Даже слишком, – мрачно отозвалась Эшли, доставая из гардероба жакет. – Высокий, стройный, широкоплечий. Волосы темные, почти черные. Глаза – зеленее не бывает. Ноги длинные, как... ну, словом, очень длинные. И улыбка, за которую можно отдать жизнь. А теперь опережаю твой следующий вопрос: зовут его Логан Каллахан, Каллахан, Мэри. Тебе эта фамилия ничего не напоминает?
 – Каллахан? Каллахан! Боже, Эш, неужели... Тот самый? Который «Каллахан и сын»?
 – Тот самый. Видимо, это сын. – Эшли сунула в карман ключи и пошла к дверям, – Интересный вечер меня ожидает, не находишь?
 – Нет, пожалуй, телефон я выключать не буду, – вздохнула Мэри. – И начинаю копить деньги, чтобы внести за тебя залог, когда ты окажешься за решеткой. Я тебя знаю, сестренка, и знаю, что ваше «Историческое общество» вот уже несколько месяцев мечет громы и молнии против «Каллахана и сына». Держу пари, ты намерена сказать ему в лицо все, что о нем думаешь! Верно?
 – Вот именно! – свирепо ответила Эшли. – Припру его к стене, повергну наземь, наступлю ногой на грудь, запущу тортом в физиономию, а под конец бесстыдно его соблазню! Пока, сестричка.
 Рассмеявшись, она выключила телефон, бросила его на диван и выбежала за дверь, не дожидаясь, когда он зазвонит снова.




 ГЛАВА ВТОРАЯ


 – Надеюсь, Логан, у тебя хорошие новости. В Японии уже семь – семь вечера, если помнишь, сынок, – а я с трех часов на ногах, ублажаю наших новых клиентов. По крайней мере, надеюсь, что они станут нашими клиентами.
 Логан откинулся на диване, вытянув перед собой длинные ноги, и уменьшил громкость телевизора.
 Райану Каллахану он позвонил по наитию. Просто мелькнула в мозгу смутная мыслишка, из которой – Логан ясно это чувствовал – могло бы выйти что-то стоящее. Разумеется, если удастся подключить к этому делу отца. Да так, чтобы Райан не сомневался, что блестящая идея от начала до конца принадлежит ему самому.
 Логан сладко улыбнулся в трубку.
 – Папочка, я тебя тоже безумно люблю. Просто я тут подумал... но, впрочем, неважно. Ты устал, и я не стану отвлекать тебя по пустякам. Пока.
 – Только попробуй повесить трубку, и я тебя уволю!
 – Уволишь? – рассмеялся Логан. – Ты, должно быть, забыл, что мы с тобой уже много лет партнеры. Стареешь, папа! Как тебе Токио?
 – Глушь несусветная. Сам подумай – три тысячи миль к западу от Филадельфии! – По голосу Логан почувствовал, что отец насторожился. – Так в чем дело? Ты сейчас в Аллентауне, верно? Там какие-то проблемы?
 Логан задумался. Сказать «нет», что было бы сущей правдой, – значит завтра же утром отправиться назад в Филадельфию. А ему этого совсем не хотелось. Ибо сегодня он познакомился с Эшли Доусон и горел желанием узнать ее поближе.
 – Да так, ничего особенного... – медленно начал он, уставившись в потолок, словно ожидая, что сейчас его поразит молния.
 Логан Каллахан, двадцати семи лет, единственный сын Райана Каллахана – жесткого бизнесмена и заботливого (порой даже чересчур заботливого) отца, – никогда еще не лгал своему родителю. И сейчас начинать не собирался.
 – Наткнулся на какую-то ржавую проволоку и поранил руку.
 – Сильно? Надеюсь, мне не надо лететь в Аллентаун следующим же рейсом? Или хочешь, чтобы я поцеловал тебе больную ручку, а то без этого не заживет?
 Голос Райана звучал шутливо, но Логан догадался, что отец беспокоится, и решил его не пугать.
 – Да ничего особенного, папа, всего-навсего четыре шва. Когда заживет, смогу играть на скрипке. Если, конечно, ты, наконец, раскошелишься на музыкальную школу для своего отпрыска. Лучше поздно, чем никогда. Ах, до чего ж тоскливое у меня было детство – вспомнить страшно! – И, решив, что подразнил отца достаточно, он перешел на деловой тон: – Ничего серьезного, но из-за этой царапины пришлось весь день проторчать в клинике. Так что инспекцию придется отложить на завтра. Не возражаешь, если я задержусь здесь, на несколько дней? Если, конечно, в офисе не накопились неотложные дела, с которыми Прескотт никак не справится.
 – Неужели ты спрашиваешь моего согласия? Интересно, почему мне в это не верится?
 – Наверно, потому, что это не так, – усмехнулся Логан.
 Поднявшись, он выключил телевизор и прошелся по комнате плавным, бесшумным шагом хищника. Отец всегда говорил, что движения Логана, спокойные и целеустремленные, напоминают ему стремительный бесшумный «полет» мурены в толще морской воды.
 – Просто решил узнать, как там мой старик – не требуется ли ему мой бесценный опыт.
 – Так-то лучше, – проворчал отец и рассмеялся глубоким хрипловатым смехом. – Мне тоже тебя не хватает, Логан. Если повезет, к середине или к концу будущей недели вернусь в Штаты – с контрактом «Хоши» в кармане.
 – Я верю в тебя, отец, – тепло ответил Логан. – И всегда верил.
 На другом конце провода наступило короткое молчание. Затем Райан проговорил задумчиво:
 – Хотел бы я, чтобы ты был здесь со мной. Когда ты в последний раз брал отпуск?
 В точку! Именно это Логан и хотел услышать. И, понимая, что другая возможность едва ли представится, мертвой хваткой вцепился в эту:
 – Отпуск? А что это такое? Никогда не слышал. Скажи, как пишется это слово, и я посмотрю в словаре.
 – Ясно, – буркнул Райан.
 Логан почти видел, как крутятся шестеренки в голове у отца. Оставалось только надеяться, что они повернутся, как надо.
 – Вот что, сынок, заканчивай дела в Аллентауне и отправляйся отдохнуть на недельку.
 – Целую неделю? Ну, ты даешь! Господи помилуй, чем я буду заниматься целых семь дней?!
 Остановившись перед зеркалом, Логан запустил пятерню в густую копну темно-каштановых волос, из тех, что, как ни причесывай и ни укладывай, вечно торчат мальчишескими вихрами.
 – Читай Карнеги, сынок, – сарказм настраивает собеседника против тебя. Хорошо, две недели. Не больше. И только потому, что контракт с «Хоши» уже, можно сказать, у меня в кармане. Послушай, ты уверен, что не сможешь вылететь сюда и ко мне присоединиться?
 Логан взял ручку и принялся постукивать ею по микрофону.
 – Что такое, папа? Слышишь? Какой-то стук. Должно быть, спутниковая связь барахлит.
 – Черт побери, ничего не слышно! Я говорю: Логан, приезжай ко мне в Токио! Возьми билет на рейс из Филадельфии завтра вечером...
 – Что? Папа, связь рвется, совсем ничего не слышно! Спасибо за отпуск, с удовольствием им воспользуюсь. Я не загорал на флоридских пляжах с тех пор, как окончил колледж. Удачи тебе. Чао!
 – Да не чао, а саёнара, идиот! – рявкнул Райан. Логан отвернулся от трубки и прикрыл рот рукой, чтобы отец не услышал его смеха.
 – Ладно, черт с тобой, – заключил Райан, – я иду спать.
 Логан немного послушал короткие гудки в трубке, затем выключил телефон и подмигнул своему отражению.
 – Браво, мистер Логан Каллахан! Заморочил голову папаше – и получил десять дней полной, ничем не омраченной свободы. На что же мы ее употребим?
 Он нахлобучил на глаза бейсбольную кепку и отдал честь самому себе.
 – Разрешите доложить: к ужину с прекрасной и соблазнительной Эшли Доусон готов! И не только к ужину, сэр!
 Ресторанчик с жарким на углях и превосходным элем Логан нашел без труда, опоздав всего на десять минут – что, по его понятиям, было равносильно непростительно раннему появлению.
 Он припарковал свой запыленный «мерседес» рядом с маленьким, сверкающим безупречной чистотой автомобильчиком Эшли, широким, решительным шагом пересек автостоянку, с усилием отворил тугую дубовую дверь и, войдя, оказался в холле, таком темном, что ему пришлось остановиться, дабы глаза привыкли к темноте.
 Ощупью, ориентируясь на голос Гарта Брукса из музыкального автомата, он двинулся к стойке. Там на высоком табурете уже сидела Эшли Доусон, потягивала содовую и посматривала на изящные часики.
 Ах, черт! Как же он не сообразил! Ведь эта милая девушка – офис-менеджер, а значит, из той породы людей, которые к времени относятся серьезно. Для которых «семь часов» и значит «семь часов» – и ни минутой позже!
 Заметив его в зеркале над стойкой, она развернулась на табурете и так и впилась взглядом ему в лицо.
 Суровый взгляд. Плотно сжатые губы. Точь-в-точь, как утром в поликлинике. Едва она увидела в документах его фамилию, куда только подевались та мягкость, та человечность, то сияние доброты, которые она столь щедро изливала на своих коллег и всех прочих пациентов!
 Любопытно. Очень любопытно.
 С такой откровенной неприязнью ему до сих пор встречаться не приходилось. Логан привык ко всем подходить с открытой душой и в ответ получать от всех (в особенности от женщин) симпатию, а порой и неприкрытое восхищение.
 А эта сверлит глазами так, словно всю жизнь мечтала об одном: изжарить его в кипящем масле!
 И все же... А что «все же»? Не обманывает ли он себя? Может быть, ему только кажется, что огромные карие глаза ее сверкают не только гневом, но и каким-то смутным интересом? Может быть, даже надеждой – бессознательной надеждой на то, что он сумеет преодолеть ее предубеждение?..
 – Вечер добрый.
 Логан сдвинул шляпу на спину, устроился на соседнем табурете, обвив его длинными ногами. До него долетал запах духов Эшли Доусон. Очень приятный запах. Логан бы даже сказал, возбуждающий аппетит. Причем аппетит, не имеющий ничего общего с бифштексами.
 – Я не опоздал?
 Эшли облокотилась на стойку и сурово взглянула ему в глаза.
 – Если вы измеряете, время так же, как все прочие смертные, – еще как опоздали. Но мне почему-то кажется, что у вас и часы не такие, как у всех. Я не ошиблась?
 Подоспел бармен. Логан объявил ему, что хотел бы выпить стаканчик спиртного, а какого – неважно, и снова повернулся к Эшли.
 – Я-то что! Знали бы вы моего папашу... Она недоуменно нахмурилась, и Логан от души расхохотался.
 – Вот что, – заговорила девушка, – здесь неподалеку есть столик. – Она указала на кабинку в другом конце длинной полутемной залы. – Или, может быть, вы предпочитаете сидеть с другой стороны стойки?
 – Прекрасная мысль, и эта сторона мне вполне подойдет, – согласился он и, подхватив ее содовую и свой стакан спиртного со льдом, двинулся в кабинку, где ждали их две массивные, в деревенском стиле, скамьи и изящный столик.
 Эшли села первой. Бросив взгляд на ее стройные ноги, едва прикрытые короткой джинсовой юбкой, Логан мысленно поздравил себя: в юбке она выглядит не хуже, чем в джинсах. Далеко не всякая женщина может сказать о себе то же самое.
 Он сел напротив. Эшли не поднимала на него глаз: уставившись в стол, она машинально мяла и комкала в руках салфетку.
 Логан понял, что начинать разговор придется ему. С театральным интересом он окинул взглядом крохотную кабинку.
 – Вы уверены, что здесь поместятся трое?
 – Трое? – Эшли сухо улыбнулась и покачала головой. – Нет, Мэри к нам не присоединится. Она боится знакомить меня со своим молодым мужем.
 Логан вопросительно поднял брови.
 – Нет, я не о том, о чем вы подумали. – Эшли снова улыбнулась – на сей раз шире и искреннее. – Мэри опасается, что я выдам Полу какую-нибудь ее страшную тайну. Например, расскажу, как в девятом классе она выкрасила волосы в пурпурный цвет.
 Подошла официантка с меню. Логан любезно предложил Эшли сделать заказ на обоих, и она попросила стейки, чили и без колебаний, ответила «да», когда официантка спросила, посыпать ли мясо крупными кольцами лука.
 Судя по всему, к романтическим поцелуям при луне эта девушка не стремилась.
 – Как ваша рука? – поинтересовалась Эшли, когда официантка скрылась. – Рана у вас довольно неприятная.
 Логан машинально взглянул на свою руку и с легким изумлением обнаружил на ней повязку. Надо же, и думать забыл об этой растреклятой царапине!
 – Ничего, выживу, – ответил он, с удовольствием прихлебывая холодное горькое пиво. – А клиника у вас очень симпатичная. Хотя, на мой вкус, великовата. Приемную я нашел не с первого захода.
 Словно бы невзначай заговорив о работе, Логан сделал верный ход: Эшли откинулась на спинку скамьи и глаза у нее немного потеплели.
 – У нас очень много работы, – объяснила она, и полные губы снова раздвинулись в той самой улыбке, от которой внутри у Логана что-то сладко и мучительно сжималось. – В нашей поликлинике принимают два терапевта, три узких специалиста, а кроме того, у нас есть хирургическое отделение и отделение скорой помощи. Вот и крутимся, как можем.
 – И управляете всем этим бедламом вы. – Он не задавал вопрос, а констатировал факт. – Я ведь там был, помните? И все видел. Все вопросы – к вам, все претензии – к вам, все телефонные звонки – к вам...
 – Вы удивительно много разглядели, особенно если учесть, что в приемной находились всего несколько минут, – сухо заметила Эшли, снова выпрямившись и расправив плечи.
 – А еще я разглядел, что, просмотрев мою анкету, вы резко перестали улыбаться. – Логан подождал, пока официантка поставит перед ними две глубокие тарелки с дымящимися чили и удалится. – Может быть, объясните, почему?
 – Какая наблюдательность! – проворчала Эшли, долго и старательно разворачивая целлофановый пакетик с крекерами, прилагавшимися к чили.
 Логан умел ждать. Вот и сейчас он ждал – попутно размышляя, почему ему вздумалось сравнить ее глаза с конским каштаном. Сейчас Эшли казалась ему куда больше похожей на олененка, застигнутого на дороге ярким светом фар.
 Наконец она пожала плечами, глубоко вздохнула и оторвала взгляд от крекеров.
 – Ладно. Я думала подождать с этим до конца ужина, но, наверное, вы правы. Нет смысла притворяться, что у нас с вами обычное свидание. – Она наклонилась к нему, чтобы подчеркнуть свои слова. – Потому, что это совсем не так.
 Логан, вскинув бровь, замер с вилкой у рта.
 – Значит, наше свидание необычное?! Эшли, дорогая, вы просто исполняете мои самые заветные желания! А я-то уж после чили и лука совсем потерял надежду!
 – Да вы просто невыносимы! – Эшли схватила пакетик крекеров и нетерпеливо разорвала его пополам. Крекеры разлетелись во все стороны. – Вот, смотрите, что я из-за вас наделала!
 – Да вы все равно их не заказывали, – протянул Логан.
 Он понимал, что злит девушку, но не мог остановиться – очень уж ему нравилось, как пылает гневный румянец у нее на щеках.
 – Так все же, почему вы меня ненавидите? Мое существование противоречит вашим принципам?
 – Очень может быть, Каллахан! – выпалила Эшли. Но в следующий миг плечи у нее поникли. – Простите. Я веду себя очень грубо...
 – Вовсе нет.
 Повинуясь внезапному импульсу, Логан протянул руку и сжал ее ладонь. Рука у Эшли оказалась теплой и мягкой. Такие, моют душистым мылом и смазывают благоуханными кремами.
 – Я тоже вел себя не лучшим образом. Но с этой секунды обещаю быть пай-мальчиком. Честное слово скаута. А теперь объясните, чем я вам не угодил.
 Эшли отодвинула от себя тарелку.
 – Все дело в вашей фамилии. Каллахан. Я так долго проклинала это имя, что, когда увидела его на бумаге, я... боюсь, я повела себя глупо. Совсем по-детски.
 Логан понимающе кивнул – хотя пока что ровно ничего не понимал.
 – Фамилия... Так-так. Значит, вы не любите Каллаханов. За что же? Какой-нибудь Каллахан в первом классе дергал вас за косички?
 Она бросила на него сердитый взгляд.
 – Вы, кажется, обещали больше надо мной не издеваться!
 – Прошу прощения.
 – И правильно делаете. У меня, знаете ли, день был не из легких.
 – Как, и в этом тоже я виноват? – ласково поинтересовался Логан. Он уже и не помнил, когда в последний раз получал от разговора такое удовольствие.
 Эшли открыла рот – видимо, для того, чтобы послать Логана к черту, чего он вполне заслуживал, – но вместо этого вдруг рассмеялась:
 – Боже мой, Каллахан, вы сами-то слышите, что мы говорим? Совершенно чужие друг другу люди, а ругаемся, словно всю жизнь друг друга знаем!
 Логан невольно улыбнулся в ответ.
 – В самом деле. Похоже, стоит нам столкнуться – искры сыплются! – И не удержался, чтобы не добавить: – Только я тут ни при чем. Не виноват же я в том, что я Каллахан!
 – Это верно, – погрустнела Эшли. – Я вам все объясню – только не смейте перебивать! Вы слышали когда-нибудь о Доме Сэндлера?
 Логан снова замер с вилкой у рта.
 – Что? А, так это вопрос? Извините, я сначала не понял. Разрешаете говорить? Хорошо, отвечаю: никогда ничего не слышал о Доме Сэндлера и понятия не имею, что это за дом такой. А что, должен знать?
 – Да, Каллахан, должны! Обязаны знать! – Эшли выпрямилась на стуле и пронзила Логана убийственным взглядом. – Потому, что это ваша строительная компания сносит Дом Сэндлера, чтобы построить на его месте какую-то идиотскую фабрику!
 Появилась официантка с двумя мясными сандвичами. Логан улыбнулся ей, но и от нее в ответ получил взгляд, какой женщины обычно приберегают для крыс и тараканов.
 «Что со мной стряслось? – изумлялся Логан. – С каких пор все хорошенькие девушки меня возненавидели?»
 – Можно попросить у вас соус? – обратился он к ней, улыбнувшись своей самой обезоруживающей улыбкой.
 Не обращая на него внимания, официантка повернулась к Эшли:
 – Как, Дом Сэндлера сносят? Я и не знала!
 – Так и есть, – подтвердила Эшли и подвинулась, чтобы официантка могла сесть рядом.
 – Отлично, девочки, – ухмыльнулся Логан. – Поговорите, друг с дружкой, я послушаю. Может быть, пойму, наконец, за что вы все меня терпеть не можете.
 Официантка уставилась на Логана, затем снова на Эшли.
 – Вы его терпеть не можете? Боже мой, милочка, за что? – И, придвинувшись к ней ближе, изрекла театральным шепотом: – Он же такой красавчик!
 – Благодарю за комплимент, мэм, – склонил голову Логан. – А ополчилась она на меня, судя по всему, из-за фамилии. Хотя, право, не могу взять в толк, что дурного в фамилии Каллахан. Может быть, мисс Доусон не может выучить, как она пишется? Так это очень просто: два «л», одно «н»...
 – Ешьте и молчите! – рявкнули на него хором обе девушки.
 Затем Эшли обернулась к официантке и, сложив руки, словно примерная ученица на уроке, начала свой рассказ:
 – Меня зовут Эшли, а его – Логан Каллахан. Он архитектор, – добавила она таким тоном, каким принято говорить: «Он наемный убийца».
 Официантка кивнула, затем нахмурилась:
 – Подождите-ка, милочка. Все равно ничего не понимаю. Какое отношение он имеет к Дому Сэндлера? Кстати, меня зовут Рут.
 – Приятно познакомиться, – покорно вставил Логан.
 Он уже понял, что восхитительного стейка, приготовленного на открытом огне, с томатным соком, латуком и сдобными булочками (а лук можно и не есть), ему сегодня не дождаться.
 – Рут, вы знаете пустырь на бульваре Гамильтон, возле «Бургер-Кинга»? – начала Эшли.
 – Не очень-то это вежливо – в разговоре с официанткой упоминать о конкурирующем ресторане, – как бы про себя заметил Логан.
 Эшли сердито сверкнула оленьими глазами, и он поспешно поднял руки, словно говоря: «Сдаюсь, сдаюсь!»
 – Да, знаю это место, – ответила Рут. – Там сейчас строят большой телецентр или что-то в этом роде.
 – Вот именно. Огромный, сверхсовременный центр телекоммуникаций. Кстати, настоящий шедевр архитектуры. Не знаю, за какие грехи Эшли вздумалось называть его «идиотской фабрикой».
 «А я, оказывается, настоящий герой, – гордо подумал он. – Надо же – решился еще раз ее перебить!»
 – Впрочем, вы этого не слышали. Я ем и молчу. – И Логан откусил огромный кусок сандвича.
 – Смотрите не подавитесь! – фыркнула Эшли.
 За показным презрением Логан расслышал в ее голосе заботу... и вдруг ему захотелось притянуть ее к себе и поцеловать. Что немало его удивило: до сих пор он полагал, что терпеть не может женщин с командирскими замашками.
 Рут замахала руками на обоих.
 – Подождите, подождите! Но ведь Дом Сэндлера стоит в стороне от дороги! Почему нельзя строить центр где-нибудь вокруг...
 Логан чуть не подавился.
 – Строить... вокруг? Один дом вокруг другого? Ну и ну! Свежее веяние в архитектурной мысли!
 – Жуйте и заткнитесь! – рявкнула Эшли и снова повернулась к Рут: – Вот и я так думаю. И не только я – все в «Обществе любителей истории». Места вокруг достаточно, почему надо непременно сносить исторический памятник?
 Логан прикрыл глаза, вспоминая земельный участок, который осматривал сегодня утром, точнее, пытался осмотреть, пока злополучная ржавая железяка не прервала его передвижение. Наконец пустырь, отведенный под строительство Центра, возник перед его мысленным взором, как на ладони. Вспомнился Логану и дом – неуклюжее трехэтажное здание из нетесаных камней, похожее на старинную ферму. Он вспомнил даже, что удивился, увидев этот дом, – кажется, его не было ни на одном из планов, которые он просматривал и подписывал у себя в кабинете полгода назад.
 – «Общество любителей истории»? – переспросил он, надеясь привлечь внимание Эшли. – Подождите, подождите... У меня искра блеснула. Вы состоите в этом обществе, верно?
 – Я его секретарь, – гордо отрезала Эшли.
 – С ума сойти, как мне повезло! – протянул Логан и одним глотком допил пиво.
 Бармен подозвал Рут – надо было обслужить новых посетителей. Когда Логан с Эшли остались вдвоем, он снова с улыбкой обернулся к ней:
 – Скажите мне только одно, Эшли: вы там, в этом своем обществе, не собираетесь приковывать себя цепями к ограде? Или ложиться под колеса бульдозеров? Я ведь ночью не засну! Умоляю, успокойте меня, скажите, что этого не будет!
 Эшли сверкнула глазами, потом опустила их и принялась водить пальчиком по скатерти.
 – Я так и предлагала, – криво усмехнувшись, пробормотала она, наконец, – но никто не проголосовал «за».
 – Спасибо Господу за его маленькие милости! – с чувством проговорил Логан. – Ешьте стейк, пока не остыл. А потом расскажете мне, что это за Дом Сэндлера и что ему грозит. Может быть, вместе мы что-нибудь придумаем.
 Десять минут спустя, с едой и с печальной повестью о Доме Сэндлера было покончено.
 Откинувшись на скамье, Логан бросил смятую салфетку на тарелку.
 – Боюсь, я ничего не могу сделать.
 Эшли открыла рот, но Логан жестом заставил ее замолчать.
 – Послушай, Эшли, будем рассуждать разумно. Ты говоришь, ваше общество уже два года бьется, чтобы включить Дом Сэндлера в список памятников архитектуры, подлежащих охране государства. Еще ты говоришь, что в доме уже много лет никто не живет, что крыша у него превратилась в решето, окна выбиты и, в сущности, стоит он до первой хорошей бури. У вас нет денег на ремонт, а выбить грант из государства вы не можете. Не знаю, но, по-моему, лучшее, что можно сделать для этого дома, – подарить ему быструю и милосердную смерть.
 – Но это несправедливо! – У Эшли слезы подступали к горлу. – Наша история уходит на глазах, старые здания рушатся одно за другим – и все ради всемогущего доллара! Не сосчитать, сколько прекрасных старинных домов уже сровняли с землей только потому, что бизнес империи, владельцы земли, не желали платить за них налоги. Погибла даже наша крепость – форт Дешлер, где еще в восемнадцатом веке отсиживались горожане во время индейских набегов! Все, что от него осталось, – полуразвалившаяся стена на обочине шоссе. И ради чего все это? Ради прогресса? Пожалуйста, Каллахан, только не говори мне, что это и есть прогресс!
 – Нет, Эшли, это не прогресс. Но это неизбежно. Так устроена жизнь: старое ветшает и уступает место новому. Невозможно, сохранить в неприкосновенности все до единого старые дома, все столетние фермы. Насчет форта я с тобой согласен – это было уж слишком; но этот дом...
 – Дом Сэндлера.
 – Да. Дом Сэндлера. Ты сама признала: этот дом вот-вот умрет своей смертью.
 – Но его можно отремонтировать, – не поднимая глаз, прошептала Эшли. – Еще двенадцать лет назад в нем был совсем неплохой мотель!
 Она подалась вперед, приблизив лицо к лицу Логана:
 – Ах, Каллахан, видел бы ты, какая там лестница! – Карие глаза сияли. – У нас в архиве хранятся старые фотографии. Перила из цельного куска дерева – по крайней мере, так говорит Боб!
 Логан поднял бровь.
 – Боб?
 Эшли кивнула, не подозревая о том, как мечтает Логан, чтобы оленьи глаза так же загорались при звуках его имени. Оставалось только надеяться, что блеском в глазах она обязана перилам, а не неведомому Бобу.
 – Он из нашего общества. Такой милый старичок! – объяснила она, опять-таки не подозревая, какой камень свалился с души Логана. – А следы от пуль над камином? Понимаешь, Каллахан, самые что ни на есть, настоящие следы от пуль! Живая память о сражениях с индейцами! Как можно сносить с лица земли такое сокровище?
 Как ни велико было искушение ответить: «Либо бульдозером, либо просто подождать сильного ветра», Логан сдержался.
 – Вот что я тебе скажу, Эшли, – проговорил он, роясь в карманах, чтобы расплатиться за ужин и вручить солидные чаевые Рут (в конце концов, она назвала его красавчиком!). – Завтра я весь день в городе. Если мы встретимся за обедом, можем поехать туда, и ты покажешь мне дом.
 Она искоса боязливо взглянула на него – словно прикидывала, можно ли ему доверять.
 Что ж, у нее есть все причины ему не верить, сказал себе Логан. Потому, что будь он проклят, если сможет хоть чем-нибудь помочь умирающему Дому Сэндлера.
 – Хорошо, Каллахан, мы посмотрим дом, – проговорила она, поднимаясь и вскидывая на плечо сумочку. – А дальше что?
 – Хороший вопрос, Доусон, – парировал он, поднимаясь вслед за ней. – Но у меня есть вопрос получше. Не хочешь ли горячего шоколада? По пути сюда я успел заметить очень симпатичное кафе-мороженое.
 Логан растянулся на кровати у себя в номере. На телеэкране мелькали пестрые футболки, слышалась взволнованная скороговорка комментатора – «Филадельфийцы», любимая команда Логана, сражались в полуфинале с «Чикагскими быками».
 Но Логан даже не смотрел в сторону телевизора.
 Его мысли занимала Эшли Доусон.
 Вот она осторожно отхлебывает горячий шоколад. Вот, высунув нежный розовый язычок, слизывает с ложечки ванильное мороженое...
 В отличие от многих эта женщина не стеснялась своего аппетита! От еды она получала истинное наслаждение, а Логан Каллахан наслаждался, глядя, как она ест. Как смакует каждый глоток шоколада. Как движутся мускулы на тонкой шейке. Как неторопливо двигается ложечка для мороженого – в рот, изо рта, снова в рот...
 Это зрелище его подкосило. Логан не понимал, как сам не растаял, словно мороженое на солнцепеке!
 Вот и теперь при одном воспоминании, о ее приоткрытых сочных губках, перепачканных мороженым, он подскочил, словно ужаленный, взбил подушку и лег снова, от души жалея, что не взял с собой в отель планы постройки, а оставил их в трейлере на участке.
 Хотел бы он снова взглянуть на эти планы. И понять, почему на них не отмечен Дом Сэндлера.
 Еще Логану хотелось бы знать, вправду ли новый полузащитник «Филадельфийцев» так хорош, как о нем кричит спортивная пресса. Но, как он ни старался, сосредоточиться на игре ему не удавалось.
 Но больше всего он хотел, чтобы в огромных глазах Эшли Доусон растаял лед подозрительности. Чтобы она снова ему улыбнулась. Черт возьми, как же ему нравится эта девушка – живая, остроумная, нежная и веселая! Как хочется узнать ее поближе – медленно, неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением...
 И чтобы никакой Дом Сэндлера не стоял между ними!
 – О, ч-черт! – пробормотал Логан и спустил ноги с кровати, нашаривая кроссовки.
 Несколько секунд спустя он снова выругался – потому, что попытался завязать шнурки, позабыв про свою руку.
 Двадцать минут спустя Логан уже брел, освещая себе путь фонариком, по темному, заросшему бурьяном пустырю по левую сторону бульвара Гамильтон. Другой рукой он нашаривал в кармане ключи от трейлера.
 Войдя, он легко нашел нужные рулоны и разложил их на большом столе, за которым еще сегодня утром собирался обсудить строительство с подрядчиком.
 Ничего. Ни единого указания на Дом Сэндлера. Понятно, почему у Логана не возникли вопросы об этой чертовой развалюхе, – она попросту не отмечена ни на одном плане!
 Что ж, теперь вопросы у него появились. Множество вопросов. И ни одного ответа.
 Потому, что он не кто иной, как сын из фирмы «Каллахан и сын». А «Каллахан и сын» грязными делишками не занимаются. Если дом здесь, значит, он должен быть отмечен на плане. И говорить тут не о чем.
 Логан запер трейлер, вернулся в машину, достал мобильник и набрал номер, записанный в «памяти» телефона.
 Десять секунд спустя Логан уже уверял Барбару Прескотт, секретаршу отца, что у него все в порядке, да-да, все просто отлично. А она-то сама как? Муж, детишки? Замечательно. А теперь не будет ли она так любезна, на минуточку соединить его с Робом?
 – Роб? – заговорил он без предисловий, едва трубку взял вице-президент фирмы «Каллахан и сын». – Я в Аллентауне. Инспектирую строительство, помнишь? Вот и хорошо, что помнишь. Роб, ты слышал когда-нибудь о Доме Сэндлера?.. Нет? Какое совпадение! Я тоже не слышал. И ни сном, ни духом не ведал, что мы собираемся этот дом сносить. Скажи, Роб, тебе не кажется странным, что в следующий понедельник наша фирма планирует снести прекрасный образец ранне колониальной архитектуры, а ни заказчики, ни младший партнер, ни вице-президент фирмы об этом ведать не ведают?




 ГЛАВА ТРЕТЬЯ


 Эшли проснулась от назойливого стука дождя в стекло.
 Обычно плохая погода ее не беспокоила. Но сегодня – совсем иное дело! Сегодня она собиралась пообедать с Логаном Каллаханом, а потом показать ему Дом Сэндлера. Однако, если дождь продлится хотя бы час, пустырь на месте будущей строительной площадки превратится в месиво из раскисшей грязи, и до Дома Сэндлера они с Каллаханом просто не доберутся.
 – До чего же мне всегда везет! – пробормотала Эшли, вылезла из-под одеяла устало побрела в ванную, от души надеясь, что реклама не солгала и ее новое мыло и вправду обладает «пробуждающим и бодрящим эффектом».
 В эту ночь Эшли не выспалась. И как тут заснешь, когда, стоит сомкнуть веки, перед мысленным взором встают смеющиеся зеленые глаза Логана, его медленная, ленивая улыбка!
 Как ни пытайся утаить правду, от самой себя не скроешься: ни чили, ни стейк, ни даже ванильное мороженое не способны отвлечь мысли от Логана Каллахана!
 И что же, спрашивается, бедной девушке теперь делать?
 Хорошо, пусть он и вправду красавчик. Мало ли на свете красавцев! Хотя... сказать по совести, немного. Или же все они где-то прячутся и не попадаются Эшли Доусон на глаза. За исключением тех, что снимаются в рекламе джинсов и дезодорантов.
 Хорошо, пусть он писаный красавец. Но красивый – одно, а обаятельный – совсем другое!
 Однако Логану Каллахану, черт бы его побрал, удается совмещать красоту с обаянием.
 Он из тех людей, что словно светятся изнутри. Таким нет нужды привлекать к себе внимание: достаточно сверкнуть улыбкой – и глупые мотыльки сами ринутся на огонь. Такие, как он, редко с чем-то соглашаются, но спорить ухитряются так, что каждое их возражение звучит, как комплимент, каждый выпад – как признание в любви, так что, в конце концов, окончательно теряешь голову и забываешь, что вообще-то ты пытался втолковать им что-то важное.
 Эшли умела справляться с капризными медиками. Умела несколькими словами успокаивать разбушевавшихся пациентов. Умела поддерживать мир и покой в учреждении, где работали двадцать женщин с двадцатью разными характерами, а это, можете поверить, совсем нелегко.
 Но когда Логан Каллахан ей улыбался (как прошлым вечером на прощание), когда вздергивал темную шелковистую бровь (тоже, как прошлым вечером), язык у Эшли превращался во рту в бесформенный комок жвачки и, как она его ни понукала, не мог выговорить ничего сложнее «Пока, завтра увидимся».
 Он проводил ее до машины, но так и не поцеловал. И теперь Эшли сама не знала, радоваться ей или злиться, что он оказался таким джентльменом. Одно, она знала точно: ей страшно хотелось схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть!
 Иными словами, бессонная ночь так и не помогла Эшли разобраться в своих чувствах к Логану Каллахану. Чувствах, которые, строго говоря, даже противоречивыми назвать нельзя. Ибо, когда при одном взгляде красавца мужчины сердце у тебя замирает, а в животе начинает бить крыльями сотня крошечных бабочек, какая уж тут противоречивость! Все однозначно.
 Завернувшись в огромное банное полотенце, Эшли вышла из душа и побрела к гардеробу. Здесь на вешалках красовались с полдюжины тщательно отглаженных белых брюк, в каких она обычно ходила на работу. Эшли перевела взгляд за окно, где хлестали по стеклу дождевые струи. Ну, уж нет! Только не сегодня! Деловой и стильный вид – это, конечно, важно... но не настолько.
 Забыть белые брюки в сушилке – одно дело; но отказаться от привычной одежды только потому, что после работы собираешься куда-то с кем-то идти... Да будь он проклят, этот Логан Каллахан!
 – Замечательно, Эшли, – сказала она себе вслух. – Проклинаешь его за то, что он предложил тебе взглянуть вместе на Дом Сэндлера. Посылаешь к чертям за то, что он обратил на тебя внимание и согласился выслушать. Интересно, в том, что дождь идет, тоже Логан виноват?
 Поморщившись, она принялась натягивать джинсы.
 – А когда люди услышат, что ты болтаешь сама с собой, и отправят тебя в уютный домик с войлоком на стенах и решетками на окнах, ты и в этом обвинишь Логана!
 Зазвонил телефон, и Эшли мысленно поблагодарила судьбу за то, что избавлена от необходимости говорить сама с собой. Теперь ей придется вести беседу с мамой, или с Мэри, или с обеими сразу – в последнее время миссис Доусон полюбила «телефонные конференции».
 – Конференция с мамой и сестренкой... о боже мой! Нашла, за что благодарить судьбу, Доусон! – проворчала она и, взяв трубку, нажала кнопку «Разговор». – Доброе утро. Вы позвонили прямиком в ад, страдающая душа у телефона. Чем могу служить?
 – Хорошее начало, – раздался в трубке голос матери. Эшли вмиг ощутила себя трехлетней шалуньей, застигнутой на месте преступления. – Что, не с той ноги встала? Или твердо решила довести свою бедную старую мамочку до сердечного приступа?
 Эшли рухнула на диван.
 – Привет, мам. Я просто подумала, может, это Мэри.
 – Значит, решила ребенка напугать до полусмерти? Очень мило. Ну, рассказывай. Как все прошло?
 – Чудно, мамочка. Правда, два раза пришлось вызывать полицию, и ночь я провела в участке, а так все замечательно.
 – Где-где провела ночь?! Эшли, перестань паясничать!
 – А ты, мамочка, чего ожидала? Вчера, услыхав, что я иду на свидание, ты чуть с ума не сошла от ужаса. Подумать только – ужин! С посторонним мужчиной! Да он же наверняка маньяк! Страшный серый волк, только и ждет, как бы сожрать, твою маленькую глупенькую дочку!
 – Ты права, и я позвонила, чтобы извиниться за свое вчерашнее поведение, – сухо ответила Линдсей Доусон. – Хотя теперь думаю: может, и не стоило?
 Прижав трубку к уху плечом, Эшли направилась к гардеробу и принялась искать на нижней полке походные ботинки. Их она собиралась взять с собой: чтобы шлепать по раскисшей грязи, лучше обуви не найдешь.
 – Ладно, рассказываю. Я ужинала с Логаном Каллаханом из «Каллахан и сын» – той самой строительной фирмы, компании или не знаю чего еще, что на будущей неделе собирается сносить Дом Сэндлера. Согласилась с ним поужинать, чтобы спросить в лицо, как у него на это совести хватает.
 – Ты ему нагрубила?!
 – Да нет, мамочка, мы вообще не ссорились. Он даже пригласил меня осмотреть Дом Сэндлера вместе – сегодня в обеденный перерыв. Надеюсь, увидев его своими глазами, он поймет, что этот дом не заслуживает такой участи!
 – А он на что надеется?
 Эшли задумчиво поджала губы.
 – Хороший вопрос, мам. Не знаю, что ему нужно. Но буду держать тебя в курсе. Ты всегда даешь хорошие советы – ведь ты у меня самая мудрая мама на свете!
 – Да нет, дочка, просто жизненного опыта у меня на двадцать с лишним лет больше, чем у тебя. – Линдсей Доусон рассмеялась звонким, чистым смехом, и Эшли невольно улыбнулась в ответ. – А теперь будь хорошей девочкой и беги на работу. Да и мне пора – сегодня с утра нам привезут новый товар, я должна к восьми быть в магазине и открыть дверь. Да, вот-вот к тебе заглянет Мэри – не удивляйся. Это она мою просьбу выполняет, бедная девочка. Пока, Эшли!
 И действительно, в тот же миг в дверь позвонили. Эшли открыла: на пороге стояла ее сестра. С ее ярко-розового дождевика ручьями текла вода.
 – Привет, – заговорила Мэри, вешая дождевик на старомодную деревянную вешалку, которую Эшли, влюбившись в нее с первого взгляда, купила по дешевке в комиссионном магазине. – Еще не завтракала? Я принесла пончики. Ты какие больше любишь, простые или с кремом?.. Какая жалость! Я тоже люблю с кремом! Давай пополам!
 Эшли провела сестру на кухню, где – спасибо суперсовременной кофеварке со встроенным таймером – их уже дожидался горячий кофе.
 Свой высокий рост Эшли унаследовала от отца. Мэри, рыжеволосая и кареглазая, как сестра, фигурой пошла в мать и была ниже Эшли на целую голову.
 В свои двадцать два Мэри, в отличие от старшей сестры, была уже замужем. А все потому, что, если верить матери, Мэри и на свет-то родилась для того, чтобы вырасти, обзавестись семьей и составить счастье мужа и целого выводка ребятишек.
 В руках у Мэри спорилась любая домашняя работа. Она шила, как портниха, выращивала рассаду, как садовник, непревзойденно жарила котлеты и божественно пекла пироги. Но никакие ее таланты не могли сравниться со способностями декоратора. От ее прикосновений самая унылая комнатушка мгновенно расцветала, превращаясь в милое, уютное, обжитое помещение. Трудно сказать, каким чудом удавалось ей преображать свое жилье с помощью какой-нибудь пары подушечек или фотографий в рамках, но любая комната, где поселялась Мэри, тут же получала отпечаток ее личности и приобретала какой-то особый аромат, который Эшли не умела ни определить, ни воспроизвести.
 Короче говоря, живи Мэри двумя-тремя тысячелетиями раньше, ее обожествили бы под именем Богини Домашнего Очага. Домик в пригороде, садик, любимый муж – вот, что составляло все содержание ее жизни. В этом уютном мирке она была счастлива – пожалуй, счастливее всех, кого Эшли случалось встречать в жизни. Однако от матери Мэри унаследовала и способности к бизнесу: после замужества она продолжала работать в одном из «Линдсей интимейтс» – сети магазинов женского белья, основанной миссис Доусон.
 Пока Эшли наполняла стаканы апельсиновым соком, Мэри налила себе и сестре по чашечке кофе. Затем взобралась на высокий табурет у стойки, подперла голову рукой и похлопала по соседнему табурету, приглашая сестру присаживаться.
 – А теперь, сестричка, рассказывай. Я обещала через час явиться к маме с отчетом. И если ты меня хоть немножко любишь, то не отпустишь с пустыми руками. Сама знаешь – наша мама страшна в гневе.
 – Она уже позвонила, – ответила Эшли, садясь за стойку, – и сообщила, что в твоих услугах нет необходимости. И еще извинилась за то, что лезет в мою личную жизнь. Догадываешься, что это значит?
 – Еще бы не догадываться! – скорчила гримаску Мэри. – Если в течение недели ты не расплюешься с этим Логаном или не выйдешь за него замуж, мамочка возьмется за дело сама. Пол от знакомства с ней до сих пор не оправился, – а ведь мы уже четыре месяца женаты!
 – Четыре месяца, две недели и сколько-то там дней, – уточнила Эшли, вспомнив вчерашний разговор с сестрой. – Но, в сущности, мне и рассказывать-то нечего. Все прошло нормально. Он меня выслушал. Даже предложил сегодня во время обеденного перерыва осмотреть Дом Сэндлера вместе. Право, на такое, я и надеяться не могла – особенно если вспомнить, что обращалась я с ним не слишком вежливо.
 Откусив свою половинку, Мэри пододвинула пончик с кремом сестре.
 – Нет-нет, Эш, ты совсем не о том рассказываешь! Для начала я хочу послушать, как он выглядит. Начни с макушки и не останавливайся, пока не дойдешь до пяток!
 Эшли с удивлением осознала, что ее вдруг охватило жгучее желание заткнуть сестренке рот недоеденным пончиком и выставить ее за дверь.
 – Как выглядит? Н-ну... хорошо выглядит. Даже очень. Густые темные волосы. Немного длиннее, чем нужно, но, если присмотреться получше, как раз то, что надо. Понимаешь, о чем я? Чудные зеленые глаза. Загорелое лицо. Высокие скулы. А когда улыбается, на щеках появляются такие невероятные ямочки!
 Она задумалась, прикусив нижнюю губу.
 – А улыбается он почти все время. Такой ленивой загадочной улыбкой, наводящей на мысли о прогулках по пляжу, долгих разговорах за полночь... – Тут Эшли сообразила, что болтает лишнее, и, оборвав себя, усердно вгрызлась в пончик.
 – Бог ты мой! – воскликнула Мэри с полным ртом. – А мама-то у нас не промах! Он тебе нравится, верно?
 Эшли со стуком поставила пустой стакан в раковину и включила воду.
 – Мэри, родная, я так давно не была на свидании, что теперь мне и Годзилла покажется очаровашкой. Да и свидания-то никакого не было! И сегодняшняя наша встреча никакое не свидание. Мне кажется... может быть, он просто хочет меня... умаслить?
 – Умаслить? Господи, Эшли, о чем ты? Зачем ему тебя умасливать?
 Эшли пожала плечами, избегая взгляда сестры.
 – Например, чтобы я не вздумала пристегнуться наручниками к бульдозеру, – предположила она, сама не веря собственным словам.
 В глубине души Эшли не сомневалась, что Логан Каллахан к ней неравнодушен. И это пугало ее до полусмерти.
 Ибо она – помоги ей Господь! – тоже явно неравнодушна к Логану Каллахану.
 Дождь прекратился в одиннадцать, а в час дня, когда Эшли припарковала свой «фольксваген» на гравийной дороге, рядом с белым строительным вагончиком, о котором вчера говорил ей Логан, – уже ярко светило солнце.
 Эшли достала с заднего сиденья туристские ботинки, сбросила белые кожаные мокасины и уже зашнуровывала второй ботинок, когда в стекло со стороны водителя постучали.
 Она подняла глаза – и встретилась с неотразимой улыбкой Логана Каллахана. Как, интересно, ему удается сиять ярче солнышка в ясный весенний день?
 Он жестом попросил ее отпереть дверь; Эшли открыла, и Логан наклонился, чтобы с ней поздороваться. От него исходил легкий аромат крема после бритья; и если есть на свете мужчины, которым еще больше, чем Логану, идут джинсы и ковбойские рубашки, то Эшли с такими феноменами пока не сталкивалась.
 – И тебе привет, – ответила она, жестом показывая, чтобы он отступил назад и дал ей выйти. – Странно, что ты уже здесь, – неужели я опоздала?
 – Будем считать, что я этого не слышал, – ухмыльнулся он. – Пошли, пересядем на грузовик. Здесь слишком грязно, чтобы ходить пешком, да и старую дорогу разметали, когда очищали место для фундамента.
 – Слушаюсь, сэр! – отчеканила Эшли и тут же мысленно прикусила язык.
 Почему, стоит ему открыть рот, она кидается в атаку? Что в нем такого, в этом человеке? Отчего при одном взгляде на него у нее включаются все сигналы тревоги и милая, сговорчивая, дружелюбная Эшли Доусон превращается, как сказала бы ее мамочка, в форменную занозу?
 Логан помог ей взобраться на высокое сиденье грузовика-вездехода, затем обошел огромную машину и сел за руль.
 – В одном ты ошиблась, Эшли, – заговорил он несколько секунд спустя, заведя мотор. – Крыша у него во вполне приличном состоянии. Знаешь, шиферные крыши вообще очень прочные. Вот окна – другое дело: все разбиты. Приятного мало, особенно в дождь или в снег.
 –Так ты уже осмотрел дом? – с некоторым разочарованием в голосе поинтересовалась Эшли.
 Она-то мечтала устроить Логану грандиозную экскурсию, похвастаться перед ним своими знаниями! Хотя, сказать по совести, сама Эшли в Доме Сэндлера не была еще ни разу. С тех пор, как старый мотель закрыли, вокруг него появились таблички со строгими предупреждениями: «Посторонним вход воспрещен!» Разумеется, городские хулиганы эти предупреждения ни во что не ставили, но Эшли и ее товарищи по «Историческому обществу» были добропорядочными гражданами и уважали закон.
 – Да нет, просто заглянул внутрь. Видел камин. Ты права, на нем и в самом деле есть следы от пуль. Кстати, есть хочешь? Я захватил с собой корзинку для пикника – там, на заднем сиденье.
 Эшли обернулась и действительно обнаружила позади себя плетеную корзинку.
 – Право, не стоило, Каллахан, – сухо ответила она, злясь на себя за то, что с каждой минутой этот парень ей нравится все сильнее.
 – Доусон, сейчас обеденный перерыв! – заметил он, ничуть не смущенный ее показной сухостью. – Что же нам делать, если не есть? О, какие милые ботиночки! Правильно сделала, что их надела. В гостиной на первом этаже гнездились по меньшей мере шесть поколений птиц. Я там немножко подмел, но до больничной стерильности, к какой ты привыкла, конечно, далеко.
 – П-подмел?!
 Господи, какой непредсказуемый человек! Эшли попыталась представить его с метлой в руках – ей не хватило воображения.
 – Но зачем? Вы же сносите дом на следующей неделе!
 Логан затормозил и откинулся на сиденье. Глаза у него блестели, и Эшли заподозрила, что он думает о... Впрочем, нет, не стоит спрашивать себя, о чем он думает. Слишком рискованно.
 – Так вот какова твоя тактика, Эшли? Напоминать мне каждую минуту, что я вот-вот сотру с лица земли этот великолепный образчик колониальной архитектуры, или чем он там еще замечателен? Знаешь, возможно, я не лучший в мире психолог (лучший – это мой папаша), но даже мне ясно, что с таким подходом ты ничего не добьешься! Может, попробуешь что-нибудь более позитивное?
 С этими словами он подхватил корзинку для пикника, толстое шерстяное одеяло, которое она раньше не приметила, и вышел. Не желая ждать, пока Логан поможет ей вылезти из машины, Эшли распахнула дверцу, спрыгнула на землю и – бац! – обеими ногами угодила по колено прямо в грязь.
 Черт бы побрал, Логана Каллахана! Это он во всем виноват! Да-да, и в этом тоже!
 Слава богу, ему хватило такта промолчать. А вот предательскую усмешку в зеленых глазах скрыть не удалось. Но Эшли сделала вид, что ничего особенного не случилось, – гордо вздернула подбородок и, притопывая ногами, чтобы стряхнуть налипшую грязь, двинулась следом за Логаном к парадному входу в Дом Сэндлера.
 «Ни за что с ним больше не заговорю! – думала она, меряя взглядом покосившееся крыльцо. – Никогда! Разве, что в следующей жизни!»
 – Крыльцо – это пристройка, – заметила она, обращаясь к собственным ботинкам. – Довольно поздняя и не отвечающая изначальному замыслу. Видишь окно веером над самой дверью? По мысли архитектора оно должно было сразу бросаться в глаза. Все внимание на дверь.
 – Для колониальной архитектуры довольно странно, тебе не кажется?
 – Сэндлеры были богатыми людьми с европейским вкусом, скорее джентльменами, чем фермерами, – объяснила Эшли, по-прежнему не поднимая глаз. – Постоянно они жили в Филадельфии, а сюда приезжали только летом. Остальное время Джон Сэндлер сдавал дом своему кузену, пока тот не погиб в стычке с индейцами. Тело его перевезли в Филадельфию и похоронили там. На местном кладбище покоятся всего один или два Сэндлера. Но наше общество установило месторасположение всех могил, проследило историю, составило родословное древо... э-э... а может, войдем?
 Логан извлек из кармана ключ и отпер огромный замок на двери.
 – Может, это и лишнее, учитывая, что два окна на первом этаже разбиты вдребезги, но сегодня утром, уходя, я запер дом.
 Внутри стоял полумрак и промозглая сырость. Сквозь разбитые окна сильно сквозило. Скоро глаза Эшли привыкли к темноте. Она уверенно пересекла небольшой холл и свернула налево, туда, где когда-то находилась уютная гостиная.
 Подумать только – наконец-то она в Доме Сэндлера! Касается стен, помнящих исторические события, быть может, даже тревожит обитающие в этих стенах привидения...
 – А вот и камин! Какая вещь, правда, Каллахан? Смотри, какой огромный! В нем можно стоять в полный рост!
 – Цельный дуб, – проговорил Логан, проводя рукой по каминной полке добрых пятнадцати футов в длину. – А вот и следы от пуль. Правда, только два – ты, кажется, надеялась на большее. А где же сами пули? Должно быть, кто-то их выковырял?
 Эшли коснулась пальцем пулевого отверстия, но, вздрогнув, тут же убрала руку.
 – Только представь себе: выглядываешь в окно и видишь, как индейцы скачут через поля. И знаешь: они пришли за тобой.
 – А ты заметила, какие тут интересные ставни? – спросил Логан, подходя к окну. – Правда, от них мало что осталось... Смотри, на каждом окне по две пары. Внешние запираются снаружи, а внутренние – изнутри. А какие толстые стены – не меньше трех футов толщиной! Получается что-то вроде амбразуры...
 Расширенными от восторга глазами Эшли смотрела, как Логан с помощью заржавелого рычага открывает двойные ставни, плотно утопленные в стену.
 – Ух, ты! – Ничего более содержательного ей на ум не пришло. – А что это за щель посредине – бойница?
 Логан кивнул, осторожно опуская ставни на место и отодвигая рычаг.
 – Я спустился вниз, в винный погреб, и нашел там каменный желоб. Судя по тому, что мне удалось узнать, когда-то ручей протекал прямо под домом, так что его обитателям не было нужды ходить за водой. Сама понимаешь, как это удобно, когда дом в осаде. Потом, когда войны с индейцами остались позади, Сэндлеры, очевидно, отвели русло ручья и начали ходить за водой к колодцу. Не правда ли, странно: древним римлянам водопровод, встроенные туалеты и прочие удобства были знакомы, а наши недавние предки не только не понимали, что это такое, но и не чувствовали в этом нужды?
 – Откуда ты все это знаешь?
 Он улыбнулся знакомой ленивой улыбкой.
 – Я ведь архитектор, если помнишь. Водопроводу, туалетам и прочим неаппетитным предметам у нас был посвящен целый семестр.
 – Ну, теперь-то туалет в доме наверняка есть. Едва ли посетители мотеля соглашались бегать во двор, – заметила Эшли, выходя в холл.
 Ей хотелось осмотреть остальные комнаты, а главное – держаться подальше от Логана и его опасного обаяния.
 Она осмотрела столовую, достаточно просторную, чтобы разместить здесь обеденный стол персон на двадцать. Прошла через три смежные комнаты, назначение которых осталось для нее непонятным – должно быть, семейные гостиные или, быть может, покои хозяина. Все комнаты были пусты. Палые листья мягко шуршали под ногами. На темной дубовой обшивке стен кое-где темнели надписи, сделанные краской из баллончика. В углу одной из комнат Эшли заметила несколько пустых бутылок – остатки пиршества каких-то бродяг или хулиганов-подростков.
 С каждым шагом на душе у Эшли становилось все тяжелее. Наконец она оказалась на кухне – помещении с огромным камином, размерами не уступавшим своему собрату в гостиной. Хозяева мотеля несколько усовершенствовали кухню, но у них хватило такта не переделывать ни деревянную сушилку для посуды, ни высокий, встроенный в стену дубовый шкаф.
 Эшли тяжело вздохнула, переводя взгляд с камина на сушилку и обратно.
 – Я ожидала чего-то подобного, – пробормотала она вслух, – но такое запустение... такая разруха...
 – Ничто не стоит на месте, Эшли, особенно время, – произнес у нее за спиной знакомый глубокий голос, и сильные ладони Логана легли ей на плечи. – Теперь позволь мне рассказать тебе о том, чего не видишь ты, но вижу я.
 Она резко обернулась. Логан убрал руки, но не отступил. Теперь они стояли лицом к лицу, вплотную друг к другу. Слишком близко. Достаточно, чтобы протянуть руку и коснуться его лица. Достаточно, чтобы уловить аромат его крема после бритья. Достаточно, чтобы ощутить предательские желания собственного тела.
 – О чем ты, Каллахан? Я вижу, что когда-то здесь стоял прекрасный дом, а теперь он превратился в развалины. Что тут можно добавить? Господи, мне в жизни не было так тяжело!
 Логан молча взял ее за руку и повел обратно в гостиную, где их уже дожидались одеяло и корзинка для пикника. Он расстелил одеяло на полу, открыл одно из неразбитых окон, впуская в комнату свежий, напоенный солнцем весенний воздух.
 – Во-первых, оконные рамы свободно поднимаются и опускаются, что само по себе удивительно. Заметь, рамам этим лет не меньше, чем самому дому. Деревянные колышки, которыми они скреплены, держатся прочно. Только подъемные шнуры сравнительно новые – им не больше двадцати лет. Далее, я вижу, что пол, на котором ты сидишь, сколочен из широких дубовых досок и скреплен такими же колышками. Конечно, сейчас он весь в выбоинах и в грязи, но доски толстые и, если их отшкурить и отшлифовать, станут, как новенькие. И это не так уж дорого обойдется. Вашему «Историческому обществу» вполне по силам.
 Он ходил по комнате взад-вперед, и в голосе его звучало неподдельное восхищение старым домом. Эшли опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Кажется, теперь Логан Каллахан на ее стороне!
 – И еще перила, Каллахан, – добавила она, стараясь не выходить из своей роли. – Они и вправду из цельного куска дерева?
 – Боюсь, не совсем, – улыбнулся он, садясь на одеяло и открывая корзинку. – Сами перила действительно из одного куска, и изгиб у них просто потрясающий! Но столбики балюстрады выточены отдельно. И неудивительно – такое архитектурное чудо не мог бы себе позволить даже богатый бизнесмен из Филадельфии! Однако должен тебе сказать, что навесная лестница – само по себе явление редкое и заслуживающее особого внимания. Тебе жареные цыплята нравятся?
 Эшли звонко рассмеялась, глядя, с какой торжественностью он извлекает из корзинки красно-белый пластмассовый контейнер.
 – А я-то думала, ты всю ночь готовил! Но, если серьезно, спасибо. Очень мило с твоей стороны, что ты позаботился об обеде.
 За едой они болтали обо всем на свете. Шутили, поддразнивали друг друга, порой касались серьезных предметов. Казалось, ничего особенного сказано не было, и все же Эшли знала: этот обед в пустующем доме она запомнит на всю жизнь, даже если сам Логан Каллахан превратится для нее в смутное воспоминание...
 Впрочем, это вряд ли! Как сможет она выбросить из памяти Логана? Разве можно забыть, как он сидит на одеяле, скрестив ноги, и с энтузиазмом вгрызается в цыплячью ножку? Разве забудешь, как он, блестя глазами и оживленно жестикулируя обгрызенной косточкой, объясняет, зачем нужны стропила – да-да, дому без них ни за что не устоять.
 А потом, – Эшли сама не понимала как, – разговор перешел на ее семью. Логан обладал удивительным талантом задавать самые интимные вопросы так, что они не звучали ни нагло, ни навязчиво: не успела Эшли оглянуться, как уже рассказывала ему про маму и Мэри.
 Она рассказала, как, оставшись вдовой с двумя маленькими дочерьми на руках, Линдсей Доусон не сломалась, не опустила руки – на свои скромные сбережения она открыла собственное дело и теперь, пятнадцать лет спустя, владела сетью магазинов женского белья в Аллентауне. Упомянула и о том, что недавно у мамы открылся новый магазин в соседнем городке; не забыла добавить, что в последнее время Линдсей открыла для себя преимущества Сети и теперь продает белье еще и через Интернет.
 Эшли рассказывала о матери, не скрывая своего восхищения и не заботясь о том, что Логан может об этом подумать. Хотела бы она хоть вполовину быть такой же энергичной, неуемной, любящей жизнь, как Линдсей Доусон!
 Поведала она и о том, как, учась в старших классах, подрабатывала у матери в магазине. Поморщившись, призналась, что в джинсах чувствовала себя куда удобнее, чем в кружевах, и непыльной и прибыльной работе в магазине предпочитала добровольный уход за больными животными в местной ветеринарной клинике.
 И сейчас мать порой уговаривала ее помочь в магазине в праздничные дни – День святого Валентина, День матери или рождественский сочельник, – когда все мужчины города кидались искать подарки своим любимым женщинам и продавщицы в «Кружевах Линдсей» сбивались с ног. В настойчивости Линдсей Доусон не откажешь – даже, упрямую Эшли она могла подвигнуть на все что угодно! Однако надо отдать ей должное: Линдсей рано поняла, что интересы старшей дочери лежат в совсем иной области, и переложила заботу о семейном бизнесе на Мэри, чему обе сестры были только рады.
 А еще Эшли рассказала Логану, как поступила в бизнес-колледж, окончила секретарские курсы, получила диплом администратора поликлиники... и вдруг сообразила, что, во-первых, говорит, без умолку, и все только о себе, во-вторых, обеденный перерыв почти закончился, а они так и не поднялись на второй этаж...
 И, в-третьих, она так ничего и не узнала о Логане Каллахане.
 Пробормотав что-то о том, как быстро летит время, она принялась собирать остатки еды и запихивать их обратно в контейнер, а контейнер – в корзинку.
 – Конечно, здесь и без того намусорено, пара салфеток и куриных косточек погоды не сделает, но все равно не стоит оставлять за собой грязь, – бормотала она, с ужасом чувствуя, что слишком много болтает.
 Да и Логан, черт бы его побрал, тоже это почувствовал! Он молча наблюдал за ее суетливыми сборами, и в зеленых глазах плясали уже знакомые ей смешинки.
 – Так что же ты решил насчет дома? – осмелилась спросить она, наконец, когда он помог ей подняться, свернул одеяло и перекинул его через руку.
 – А какого решения ты ждешь, Эшли? – ответил он вопросом на вопрос, вместе с ней выходя на крыльцо.
 Она обернулась, чтобы по лицу прочесть его мысли, а в следующий миг споткнулась о порог и, нелепо раскинув руки, полетела носом вниз.
 Разумеется, Логан ее подхватил – ни один порядочный герой не даст своей даме упасть. Вот почему секунду спустя Эшли обнаружила, что прижимается к нему, грудью к груди, и смотрит прямо в его сногсшибательные зеленые глаза.
 Губы у Логана оказались неожиданно теплыми и мягкими. И прикоснулись к ее губам осторожно, почти робко, безо всякой угрозы.
 Ладони его скользнули ей на спину, крепче прижали к себе, и Эшли закрыла глаза, чувствуя, как растворяется в нем и тает, тает...
 Целовался он так же, как делал и все остальное, – медленно, почти лениво. Неторопливо накрыл ее губы своими, неторопливо углубил поцелуй, неторопливо ждал, когда она обхватит его за шею, повиснет на нем, когда мир перед ее закрытыми глазами взорвется всеми цветами радуги...
 А потом неторопливо вел ее за руку по раскисшей грязи к грузовику.
 Всю обратную дорогу он молчал. Молчала и она, не доверяя своему голосу. Только когда она села в свою машину и дрожащей рукой вставила ключ в зажигание, Логан решился заговорить.
 – Может быть, поужинаем сегодня вместе? – спросил он хрипловатым голосом, от которого у нее вмиг онемели руки, а сердце превратилось в отбойный молоток.
 Каким-то чудом Эшли удалось кивнуть. Кажется, она даже пробормотала «да», хотя в это ей самой верилось с трудом, ибо язык снова обернулся липким комом жвачки.
 Эшли нажала на газ, зная, что несколько часов спустя снова увидит Логана. Минут пять она парила на седьмом небе – пока вдруг не сообразила, что он так и не ответил на главный ее вопрос: какая же судьба уготована Дому Сэндлера?
 Будь он проклят, этот Логан Каллахан!




 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


 Быть может, из-за раненой руки у него поднялась температура? Как иначе объяснить, почему при одной мысли об Эшли Доусон ему становится жарко? Голова горит, сердце бьется как сумасшедшее, да и в прочих внутренних органах такая катавасия творится – не приведи господь!
 Такими вопросами задавался Логан Каллахан, завязывая галстук – кремовый в голубую полоску. Поскольку одна рука у него почти не действовала, времени на размышления было больше чем достаточно.
 Ради всего святого, с чего он вообще вздумал облекаться в костюм? На кого собрался произвести впечатление?
 Разумеется, на все эти вопросы был ответ. Один-единственный, очень простой, прекрасно известный Логану ответ. Хоть Каллахан и делал вид, что знать его не хочет.
 И чуть позже, ведя свой чисто вымытый «мерседес» к элегантному кварталу, где располагался дом Эшли, он снова и снова перебирал в памяти все события сегодняшнего дня.
 Логану вспомнилось, что испытал он, когда увидел, как к строительному трейлеру подъезжает ее маленький аккуратный «фольксваген». Восторг. Удивительный, совершенно неожиданный восторг. И еще – облегчение. Не сразу он осознал, что боялся ее не дождаться.
 Она ведь запросто могла не приехать. И была бы права. После того, как он измывался над ней прошлым вечером... Впрочем, ведь и она не давала ему спуску – только искры летели!
 Логан любил, когда искры летят. Ему нравились жаркие схватки. Нравились живой ум и острый язычок Эшли и то, что с ней постоянно надо быть настороже, ожидая подвоха. Но где гарантия, что и ей это нравится? Или, если уж на то пошло, что ей в его компании так же хорошо, как и ему с ней рядом? Что, если его напор ее испугал? Если она сочла его ворчуном и придирой, с которым лучше не связываться?
 Итак, увидев ее машину, он на полуслове оборвал телефонный разговор с подрядчиком и выскочил из трейлера с твердым намерением показать себя с лучшей стороны. Дать понять, что на самом деле он не такой уж страшный. Что опасаться его не стоит. Что он из тех парней, на которых можно положиться.
 Но вместо приветствия Эшли отпустила шуточку насчет его привычки не являться во время, – мол, должно быть, она опоздала, раз он уже здесь, – и Логан забыл обо всех своих благих намерениях. И снова пошло-поехало: гром, треск, искры из глаз...
 Но, черт возьми, до чего ж ему это нравилось!
 Нравилось смотреть, как она бродит по Дому Сэндлера, благоговейно проводит рукой по дубовым косякам, тяжко вздыхает при виде открывшейся ей «мерзости запустения». А, когда до нее дошло наконец, что, быть может (пусть только «быть может»!), дом и вправду восстановлению не подлежит и все прекрасные мечты ее коллег по «Историческому обществу» так и останутся мечтами... господи боже, у Логана, на нее глядя, просто сердце сжималось от сострадания!
 Однако благородные чувства – сами по себе, а расписание работ – само по себе. Снос дома запланирован на утро понедельника, и в интересах Логана, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. Чтобы уже в понедельник рабочие начали разравнивать землю под фундамент будущего Центра телекоммуникаций, что взметнется к небесам, через несколько месяцев.
 Так думал Логан, пока не поцеловал Эшли. Точнее, пока она не ответила на поцелуй.
 Тогда-то с его мозгами и начало твориться что-то неладное.
 Логану двадцать семь лет – уже не мальчишка. Ему не раз случалось целоваться с разными милыми дамами... да и не только целоваться, черт побери!
 Но никогда прежде он не целовал Эшли Доусон.
 И в миг, когда она приоткрыла губы навстречу его губам, Логан вдруг понял: прошло время, когда он, подобно мотыльку, беззаботно порхал с цветка на цветок. Здесь, рядом с ним, единственная женщина, которая ему нужна. И нет у него иных желаний, кроме одного: сжать эту веселую, остроумную, отважную женщину в объятиях, крепче прижать к себе и никогда-никогда не выпускать.
 Как говорится, пока смерть не разлучит их.
 Быть может, поэтому он и вымыл машину и надел костюм. Лучше поздно, чем никогда. Первое впечатление Эшли о нем уже составила, пожалуй, составила и второе, но может, на третий раз ему повезет? В конце концов, ухаживать за ней по-настоящему он начинает только сейчас...
 «Ухаживать»? Что за старомодный жаргон? Господи помилуй, он начинает думать точь-в-точь как отец!
 Мысль об отце Логана не обрадовала. Ведь его папаша, великий и ужасный Райан Каллахан, все двадцать семь лет вбивал сыну в голову, что необдуманные поступки могут привести к большим неприятностям.
 Хорошо, что старик в Токио. Потому, что сейчас Логан просто не в состоянии обдумывать свои поступки. И если на Эшли этот поцелуй подействовал так же, как на него, значит, оба они стремглав летят навстречу пресловутым большим неприятностям.
 Эшли открыла дверь. На пороге, непринужденно опираясь раненой рукой о косяк, стоял Логан: здоровой рукой он протягивал ей пышный букет чайных роз.
 – Привет, – заговорил он с улыбкой. – Опоздал всего на двадцать минут. Для меня своего рода рекорд. Видишь ли, только в третьем по счету цветочном магазине нашлись чайные розы. Не знаю, почему, но я твердо убежден, что все прочие цветы, – и все прочие цвета, – тебя недостойны.
 – Каллахан?! – Эшли всплеснула руками, смерив его с головы до ног взглядом, полным хорошо разыгранного удивления. – Господи помилуй, в костюме! Что это с тобой стряслось? Только не говори, что это ради меня, – все равно не поверю! Хорошо, костюм я еще могу как-то объяснить – предположим, ты был на деловой встрече и не успел переодеться, – но чем объяснить цветы?
 Приглядевшись к нему повнимательнее, она прищурилась:
 – И кто, интересно, завязал тебе галстук? Логан расплылся в широкой улыбке.
 – Я всегда мог полагаться на доброту незнакомцев, – процитировал он старый фильм, который видел вчера вечером по кабельному телевидению.
 Эшли отступила от двери, пропуская его в комнату.
 – Любому другому я рассмеялась бы в лицо, но тебе, Каллахан, верю. Готова пари держать, когда ты идешь по улице, добрые старушки выбегают из домов и наперебой угощают тебя пирожными, а потом спрашивают, не постирать ли тебе носки!
 – Право, страшно вспомнить, что мы только вчера познакомились, – усмехнулся Логан, отдавая ей букет и следуя за ней на кухню. – Знаем, друг друга всего ничего, а ты, Эшли, уже видишь меня насквозь! Только вот не знаю, хорошо это или не очень.
 Эшли с улыбкой обернулась.
 – Смотря для кого, Каллахан. Для тебя хорошо или для меня?
 И исчезла за дверью.
 Он готов был броситься за ней, словно щенок за обожаемой хозяйкой, но, усилием воли взяв себя в руки, остался в гостиной и принялся оглядываться кругом. Каков дом, подумалось ему, такова и хозяйка. Что ж, посмотрим, чем живет и дышит Эшли Доусон!
 Она любит цветы. Вот первое, что бросилось ему в глаза. Не меньше двух дюжин глиняных горшков с цветами. Широкие подоконники, балкончик с застекленными дверями – все утопает в зелени. А впрочем, не всё здесь цветы: вот эти ростки, кажется, принадлежат помидорам, а те – сладкому перцу.
 Значит, Эшли любит садовничать. Она из тех женщин, которым нравится погружать пальцы в жирную рыхлую землю, пробуждая к жизни хрупкие весенние ростки. Из тех, чье предназначение – дарить жизнь.
 Обстановка в комнате не была выдержана в каком-то определенном стиле – массивный пухлый диван темного дерева соседствовал здесь с изящной кушеткой и мягкими табуретками в классических светлых тонах. По всему чувствовалось, что хозяйка заботится не столько о стиле, сколько об удобстве и уюте; особенно красноречиво говорили об этом подушечки – не меньше дюжины разноцветных мягких подушечек, разбросанных по дивану и креслам.
 Что, если увлечь Эшли на этот необъятный диван? Каково-то будет на нем заниматься любовью? Неторопливо исследовать друг друга, учиться дарить друг другу наслаждение... Ах, как хорошо!
 Логан тряхнул головой, возвращаясь от опасных фантазий к реальности, и продолжал осматривать гостиную.
 Современность в этой комнате странно смешалась со стариной. Много стекла, много блестящего металла, но при этом в одном углу ласкает взор антикварная вешалка, а в другом – прелестный старинный бювар вишневого дерева. Ноги тонут в белом берберском ковре с темными восточными узорами. Хороший современный телевизор с видеомагнитофоном. Очень приличное, стерео настроено на волну, передающую кантри-рок.
 С темно-синих стен смотрели на Логана лица людей – множество лиц, словно хозяйка квартиры не выносила одиночества. Он узнал автопортрет Рембрандта в молодости, «Бурю над Толедо» Эль Греко, еще несколько репродукций старых мастеров. Как ни удивительно, классическая живопись в этой эклектичной квартире смотрелась очень к месту. Не ускользнуло от Логана и то, что некоторые картины – очевидно, те, что Эшли считала самыми важными в своей коллекции, – удачно подсвечены латунными светильниками. И то, что по полу вдоль стен расставлены подставки-пьедесталы и на каждой стоит или вазочка, или какая-нибудь безделушка, или просто горшок с цветами.
 Все это немного напоминало музей, но затхлого музейного духа здесь и в помине не было. Во всем убранстве комнаты чувствовался искренний, детский восторг Эшли перед красотой – в чем бы она ни выражалась. Несмотря на обилие мебели, и безделушек, гостиная не казалась тесной, скорее... полной. Полной света, любви, дыхания жизни.
 Как и сама Эшли.
 На почетном месте – над изящной кушеткой – красовался огромный пейзаж, по всей видимости, изображающий сельскую местность в Италии. Должно быть, подумалось Логану, Эшли мечтает о поездке в Европу. А может быть, уже там побывала и приобрела пейзаж на память о своем путешествии.
 Еще долго мог бы он оглядывать гостиную, восхищаясь смелостью ее хозяйки в выборе цветов, безупречным вкусом, неподдельным интересом к искусству, но голос Эшли прервал его размышления:
 – У меня не нашлось вазы подходящего размера...
 Эшли вошла в комнату, по-прежнему с розами в руках – они нашли приют в синем эмалевом кофейнике.
 – Выглядит совсем неэлегантно, но, надеюсь, цветы меня простят. – Она водрузила кофейник на стеклянный столик с латунными ножками, отступила назад, чтобы полюбоваться результатом, и поморщилась. – Жаль, что я не Мэри! У нее дома непременно нашлось бы с полдюжины высоких хрустальных ваз – специально для такого случая.
 Логан вовсе не жалел о том, что рядом с ним Эшли, а не ее сестра. И, сказать по правде, полагал, что розы в кофейнике смотрятся просто божественно.
 – Гостиная у тебя потрясающая! Гм... что бы еще такое сказать, чтобы заработать право на экскурсию по остальной квартире?
 Эшли выпрямилась, поправив розу, и лукаво улыбнулась.
 – На кухне у меня гора грязной посуды, в спальню и в ванную я тебя не пущу, а больше тут ничего и нет. Так что, ковбой, хватит с тебя одной гостиной!
 Она разгладила юбку. Сегодня на Эшли было маленькое черное платье без рукавов – элегантное творение неизвестного модельера, открывавшее взору и прекрасные руки, и длинные стройные ноги.
 Никогда прежде Логан не подозревал, что ему так нравятся женщины в маленьких черных платьях.
 – Знаешь, ты... ты прекрасно выглядишь, – выдавил он.
 А сам подумал: «Боже, ну и банальность! Что я такое несу?»
 Эшли заправила за ухо прядь темно-рыжих волос и взглянула Логану прямо в глаза. Для этого ей пришлось приподнять голову, – даже в черных туфлях с трехдюймовыми каблуками она была почти на целую голову ниже его.
 – Спасибо, Каллахан. Видимо, я должна вернуть комплимент? Что ж, шутки в сторону: ты сегодня удивительно чистоплотен. А теперь пошли. Тебе я сказала, что столик у нас заказан на семь, но на самом деле заказала на половину восьмого, так что, если выйдем прямо сейчас, успеем как раз вовремя.
 Логан расхохотался, отворил дверь, склонился перед Эшли в галантном поклоне... но, когда она с царственным видом проходила мимо, не удержался и шлепнул ее пониже спины.
 Эшли обернулась и рассмеялась – открыто, радостно, искренне. От этого смеха у Логана потеплело на душе: в первый раз после поцелуя в Доме Сэндлера он преисполнился надеждой, что скоро, очень скоро поцелует ее еще раз.
 Логану нравилось смотреть, как она ест. Манеры Эшли были безукоризненны, движения изящны, однако она и не думала скрывать, какое удовольствие получает от хорошей еды. Попробовав креветок, она сладко вздохнула и зажмурилась от восторга.
 «А ведь это только закуска! – подумал Логан. – Что же с ней будет, когда дело дойдет до десерта?»
 Много раз Логану случалось ходить на свидания с женщинами, которые боятся съесть лишний кусок. За ужином такие дамочки обычно вяло ковыряют вилкой салат и в основном пьют – разумеется, минеральную воду. Но Эшли к таким явно не относилась. Стройностью своей миниатюрной фигурки она, несомненно, была обязана активному образу жизни, а не каким-нибудь идиотским диетам.
 Все в ней – выбор профессии, живой интерес к миру и людям, яркие цвета в обстановке, вкус к еде – говорило о любви к жизни, о безоглядной готовности радоваться каждому наступающему дню.
 Страстная женщина, думал Логан. Чувственная. Это он понял по тому, как она отвечала на поцелуй. Но не верил, что она готова одаривать своей страстью кого попало.
 Тем более что, помимо страсти, он ощущал в ней и потрясение, и смятение. Тело у нее напряглось, словно она пыталась справиться со своими чувствами, ввести эту внезапную страсть в какие-то рамки, а миг спустя, расслабилось, ибо Эшли поняла, что борьба с собой бессмысленна и бесполезна.
 Быть может, и сейчас, пять кратких часов спустя, она пытается понять, почему ответила на поцелуй. Быть может, злится на Логана, так грубо нарушившего безмятежный уклад ее жизни.
 В конце концов, при первой встрече она его презирала. Видела в нем какого-то космического злодея, готового все исторические места застроить уродливыми небоскребами и всю Америку превратить в одну большую автостоянку. И вот, не прошло и суток, уже тает в его объятиях! Должно быть, теперь она полна отвращения к себе, а Логана... если она готова всего лишь изжарить его на медленном огне, можно считать, что ему очень повезло!
 В этот миг, словно прочтя его мысли, Эшли аккуратно сложила льняную салфетку, положила ее возле тарелки, наклонилась вперед, поставив локти на стол, а подбородок положив на руки, – словом, заняла боевую позицию.
 – Ладно, Каллахан. Мы пообедали. Выпили. Очень мило побеседовали о том, победят ли «Филадельфийцы» на чемпионате в следующем году.
 – Их вратарю, должно быть, часто икалось в последние полчаса, – добавил Логан, надеясь потянуть время.
 – Не перебивай, пожалуйста. Обсудили мир во всем мире и выяснили, что оба мы против войны. Я узнала, как ты в двенадцать лет сломал руку. А ты узнал, что по биологии у меня были одни пятерки, а вот экзамен по испанскому я сдала только с третьего раза. Не пора ли перейти к тому, ради чего мы, собственно, сюда явились?
 Очень медленно и аккуратно Логан сложил салфетку, тоже поставил локти на стол, положил подбородок на скрещенные руки и ухмыльнулся.
 – Не знаю, как ты, Эшли, а я сюда явился для того, чтобы еще раз тебя поцеловать. Я об этом весь день мечтал. И еще, не скрою, хотелось полюбоваться, как ты из последних сил сдерживаешь свой буйный темперамент. Вот как сейчас. Ты ведь меня растерзать, готова, верно, Эшли?
 Она уронила руки и со стоном откинулась на стуле.
 – Каллахан, ты невозможен, и сам это знаешь! – И тут же улыбнулась, невольно обводя пальчиком губы, словно оживляя в памяти этот поцелуй. – А здорово было, правда?
 – Здорово?! И это все, что ты можешь сказать? «Здорово»! Мне-то казалось, что у тебя богатый словарный запас! Я бы сказал, это было потрясающе. Сногсшибательна. Немыслимо. Это открыло мне новые горизонты и заставило задуматься о смысле жизни... Или, ты считаешь, я слишком много значения придаю обычному поцелую?
 Эшли опустила глаза и принялась играть вилкой.
 – Нет, Каллахан, – ответила она наконец, – не слишком. – И тут же добавила, вздернув подбородок: – Но это еще не значит, что ты мне нравишься! Просто я... я... я тебя больше не ненавижу.
 – Что ж, это радует.
 У стола появился официант со списком десертов. Оба отрицательно замотали головами. Когда официант собрал посуду и исчез, Логан заговорил снова:
 – Но в понедельник, когда я снесу с лица земли Дом Сэндлера, ты снова меня возненавидишь, верно? Эшли долго молчала, вертя в руках вилку.
 – Не знаю, – призналась она, наконец, так тихо, что Логан едва ее расслышал. – Все так запуталось! «Историческое общество» не сможет восстановить дом – у нас нет таких денег. А на наш запрос о гранте правительство ответило отказом. Вот если бы с этим зданием были связаны какие-нибудь исторические события... Я все местные архивы перерыла – надеялась, вдруг узнаю, что здесь останавливался Вашингтон или что-нибудь в этом роде! Ничего. Прошлым летом устраивали сбор средств на ремонт Дома Сэндлера – тоже бесполезно. У простых людей нет лишних денег, а богатых и важных бизнесменов история не интересует. А потом город продал пустырь вместе с Домом Сэндлера компании, для которой вы строите на этом месте фабрику... Ой, прости. Центр телекоммуникаций.
 – Ты ведь понимаешь, почему мы хотим возвести его именно здесь? – спросил он. – Сэндлеры знали, где строить дом. Это прекрасное место – акров на сорок вокруг лучше не найдешь! Давай я немного расскажу тебе о нашем проекте, – продолжал он, поудобнее, устраиваясь на стуле. – Знаю, ты ненавидишь уродливые дома-коробки, окруженные автостоянками. Я их тоже терпеть не могу. И наш Центр будет совсем другим! Наша команда долго работала над этим проектом, и, кажется, нам удалось создать нечто, в самом деле, необычное. Представь: сказочный терем из светлого дерева и красного кирпича. Вместо скучных плоских крыш – высокие коньки и островерхие башенки. С западной стороны, где дом выходит на склон холма, устроим подземный гараж – чтобы автомобили не портили вид. Совершенно новый принцип использования пространства. Мы хотим соединить модерн с классикой, внешнюю привлекательность со строгой функциональностью... Впрочем, я, кажется, увлекся, – извинился он.
 – Нет-нет, мне нравится. Очень нравится. Одного не понимаю: как ты можешь создавать красоту и в то же время ее губить? Точнее, губить то, что когда-то было прекрасно.
 Не пора ли признаться ей, что Дома Сэндлера нет ни на одном плане, что он не значится ни в одном описании местности, что до вчерашнего дня сам Логан и не подозревал о его существовании?
 Нет, не стоит. Получится, что он выгораживает себя. И потом, Логан до сих пор не мог простить неведомому обманщику, сделавшему из него дурака. И злился на себя – за то, что не позаботился приехать в Аллентаун заранее и лично осмотреть место строительства, а переложил свои обязанности на подчиненных. Такой беспечности не может быть оправдания.
 И он сказал:
 – Сегодня после обеда я связался с подрядчиком из местной строительной фирмы, и мы осмотрели дом вместе. Он назвал мне кое-какие цифры. Не думаю, что ты захочешь их услышать, Эшли, – таких цен ваше общество явно не потянет. Но дело даже не в этом. Пойми, все планы уже составлены, утвержден бюджет, наняты рабочие... Мои клиенты не захотят мириться с внезапной переменой в планах и задержкой строительства. Понимаешь? Она со вздохом пожала плечами.
 – Понимаю. Все понимаю. Это их земля. Они за нее заплатили. И могут делать с ней все, что хотят.
 – Нет, Эшли, мне кажется, ты не понимаешь, – настаивал Логан. – Дело не только в деньгах. На разработку и утверждение плана строительства ушел почти год. Если я сейчас попытаюсь изменить план или куда-то переместить постройки... Пойми, я не могу вдруг взять и все отменить! У меня есть обязательства... есть репутация нашей фирмы...
 – Значит, мы ничего не можем сделать. Вернее, я ничего не могу сделать, – поправилась она, словно вспомнив, что Логан Каллахан по-прежнему остается ее врагом. – Что ж, этого следовало ожидать. Знаешь, если можно... мне хотелось бы еще раз туда съездить. Подняться наверх, сделать несколько снимков, пока Дом Сэндлера еще стоит.
 – Разумеется, Эшли, – покорно ответил Логан. Он чувствовал себя последним из негодяев.
 Они стояли у дверей дома Эшли, и мягкий свет уличного фонаря освещал ее прекрасные черты. Логан поднял голову и слегка отстранился.
 – Даже лучше, чем в первый раз, – прошептал он. Затем снова склонился к Эшли, откинув ее голову назад, и прильнул губами к хрупкой шее. – И так тоже... прекрасно.
 Ужин закончился около часа назад. Затем они немного покатались по городу – Эшли показывала Логану исторические места. Старую каменную церковь на Гамильтон-стрит, где хранилась точная копия Колокола Свободы. Памятники воинам и морякам в городском парке. Старое здание суда – каменный дом, который «Историческому обществу» удалось отреставрировать и вернуть ему былую славу.
 А какая гордость звучала в ее голосе, когда она рассказывала об огромной библиотеке, собранной членами «Общества» и открытой для всеобщего пользования; о том, как вместе со своими соратниками спасала и восстанавливала из руин несколько особняков в центре города, переживших Гражданскую войну.
 И, наконец, за порцией итальянского мороженого в кафе на открытом воздухе, она со смехом рассказала Логану, как попала в «Историческое общество».
 – Разумеется, всему виной мужчина. И моя матушка. Время от времени маму посещает мысль, что я совсем не бываю в обществе, и она начинает судорожно приобщать меня к светской жизни. В этот раз она повела меня на лекцию. Едва я увидела лектора... это была любовь с первого взгляда! Только представь: твидовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях, клочковатая бородка, очки в золотой оправе – словом, классический «чудаковатый профессор». О чем он говорил, я уже не помню, да и тогда особенно не слушала – только смотрела. Правда, любовь моя увяла после первого же свидания, когда выяснилось, что этот «профессор» умеет говорить только о двух вещах – о себе и еще раз о себе. Но он успел заинтересовать меня своим делом – и что же ты думаешь? Мне понравилось. Должно быть, это у меня в крови – забота о слабых, и обиженных. Больные люди, раненые животные, старые дома, которые никому больше не нужны...
 Она говорила, а Логан чувствовал, что с каждым словом любит ее все сильнее. Не просто желает (хотя, конечно, и это тоже!), нет, именно любит. Хочет быть с ней рядом. Разговаривать с ней. Смеяться ее шуткам. Наслаждаться душевной близостью. Что может быть прекраснее, чем провести остаток жизни рядом с этой чудной девушкой?
 И теперь, уткнувшись носом ей в шею, вдыхая запах ее духов – простой и свежий аромат, напоминающий о весеннем дожде, – чувствуя, как нежные руки скользят по его спине, Логан с новой силой понимал, что любит ее больше всего на свете. И больше всего на свете страшится потерять.
 – Представляю себе, как старая миссис Блокер из соседней квартиры прильнула к своему биноклю, – приглушенно пробормотала Эшли. – Но если ты думаешь, я намекаю тебе на то, что пора прощаться, – ты ошибаешься.
 Он сжал ее плечи и взглянул ей в глаза – чудные, сияющие, смеющиеся карие глаза.
 – На что же ты намекаешь? Хочешь пригласить меня войти?
 Он уже знал ответ. Нет, она не впустит его в дом. Эшли не из тех девушек, что готовы, разделить постель с любым желающим. Логан понимал и уважал ее решение, но боже, как же он ее хотел!
 Привстав на цыпочки, она поцеловала его в щеку.
 – Нет, Каллахан. Я лучше подожду.
 Подняв глаза, Логан заметил, что занавеска на окне соседней квартиры отодвинута.
 – Что ж, пусть миссис Блокер крепче держится за свой бинокль, – пробормотал он, – потому, что сейчас я поцелую тебя еще раз – на прощание!
 Так он и сделал.
 На следующее утро, едва занялся рассвет, Логан уже поднимался по лестнице в квартиру Эшли с коробкой пирожных под мышкой.
 Он отвез ее на работу, в обеденный перерыв они вместе пообедали, а вечером – вместе поужинали.
 То же повторилось и в четверг, и в пятницу. Чудесные, волшебные дни, их не омрачало даже то, что Логан ни разу не поднимался в квартиру к Эшли после ужина. Почему – оба понимали.
 Миссис Блокер, должно быть, тоже понимала – судя по всему, она ни днем, ни ночью не покидала свой пост у окна.
 Чувственное напряжение между Логаном и Эшли росло день ото дня. Всякий раз, когда они были вместе, между ними словно электрические искры проскакивали. Они чувствовали, что сближение неизбежно, однако, не говоря друг другу ни слова, как будто по молчаливому уговору, откладывали свое соединение. Оба понимали: если они лягут в постель, обратного пути уже не будет.
 Если бы мир был совершенен, думал Логан, ничто не угрожало бы их любви. Неторопливо, медленно они бы узнавали друг друга, понимая и переживая каждый нюанс своих крепнущих отношений. Нити, связывающие их, сплетались бы во все более тесный клубок, и каждый шаг навстречу друг другу дарил бы новое наслаждение – духовное, эмоциональное, да и чувственное тоже. И когда, наконец, любовь их увенчалась бы свадьбой, это был бы поистине вечный, нерасторжимый союз, над которым не властно само время!
 Если бы наш мир был совершенен... Только он вовсе не совершенен. И кому, как не Логану, этого не знать.
 Утром в субботу, получив вместе с завтраком в номер бесплатную местную газету, Логан в одночасье рухнул с небес на землю.
 «Раскол в «Обществе любителей истории»: радикалы намерены бороться за старинный особняк любыми средствами», – гласил заголовок на первой странице.
 Отложив недоеденный тост и развернув газету на странице «Новости города», Логан прочел следующее: «Настало время положить конец бесконтрольному разрушению ценнейших исторических памятников. Не отдадим Дом Сэндлера на растерзание стервятникам из Филадельфии! – заявляет Карл Уитьер, вместе со своими соратниками покинувший «Историческое общество».
 К статье прилагалась фотография: клочковатая бородка, очки в золотой оправе, твидовый воротник...
 – Черт побери!
 Забыв о завтраке, Логан по диагонали просмотрел статью. Судя по всему, «чудаковатый профессор» с замшевыми локтями повздорил с прочими членами «Общества» из-за того, что они не решались нарушить закон. Уитьер заявлял, что ради спасения Дома Сэндлера готов на все, абсолютно на все! Несанкционированные демонстрации, акции протеста, громогласные скандалы – все что угодно, лишь бы не подпустить к историческому зданию бульдозеры!
 Что все это значит? Эшли не могла не знать о его планах! Почему же ничего не сказала Логану? Почему не попыталась его предупредить? Выходит, она на стороне Уитьера? Или, быть может, когда она заговорила о нем во вторник, это была не случайность, а предупреждение?
 Позвонить ей? Логан бросил взгляд на часы – восемь утра. Должно быть, Эшли еще спит. Сегодня они собирались съездить к морю, посидеть на пляже... Согласится ли она теперь поехать с ним?
 Или, быть может, она уже заняла позицию возле Дома Сэндлера? Разгуливает взад-вперед по обочине с красочным плакатом, где фирма «Каллахан и сын» характеризуется всеми нехорошими словами, какие только существуют в английском языке?
 Логан не хотел ей звонить. Не хотел знать.
 И все же потянулся к телефону...




 ГЛАВА ПЯТАЯ


 – Да, Мэри, я уже прочла в газете, – говорила Эшли, меряя гостиную шагами и прижимая к уху переносной телефон.
 Больше всего на свете она сейчас мечтала, чтобы сестра, наконец, распрощалась и повесила трубку. Или нет, еще больше – чтобы Мэри была рядом. Чтобы хоть кто-то был рядом, обнял ее, сказал, что все это пустяки, все пройдет, что через неделю она сама будет с улыбкой вспоминать о своих треволнениях...
 – Да, знаю, что они начинают пикет сегодня. Нет, понятия не имею, знает ли Каллахан.
 В трубке послышался гудок – кто-то пытался прозвониться по другой линии. Эшли поморщилась: внутри у нее, где-то в области сердца, вмиг стало холодно и пусто.
 – Звонят! Наверно, это он. Но я не могу с ним говорить, Мэри. Прямо сейчас – не могу. Мне надо все обдумать.
 На это Мэри резонно заметила, что без откровенности и искренности прочных отношений не построить. Эшли слушала ее вполуха, снова проглядывая злополучную статью. Дойдя до фотографии Карла Уитьера, она показала ему язык.
 – Конечно-конечно, ты права, – прервала она сестру, не дожидаясь, когда Мэри окончательно перейдет к лексике и интонациям воскресной проповеди. – Но не все так просто. Ведь эти люди – мои хорошие знакомые. Я знаю, что цели у них самые благородные, хоть средства и оставляют желать лучшего. И мне кажется... такое ощущение, словно приходится выбирать, с кем я – с Каллаханом или с ними.
 В ответ на следующую реплику сестры она затрясла головой.
 – Нет-нет, Мэри, совсем не как у того парня из «Отверженных»... как его звали, ты говоришь? Ах да, Мариус. Он должен был выбирать между любовью к Козетте и участием в восстании, заведомо обреченном на поражение. Ужасный выбор, никакой надежды... Ну, хорошо, хорошо, согласна, кое-что общее есть. Но, Мэри, что же мне делать? Это мои друзья, как я могу бросить их в беде?
 Она прикрыла глаза, представляя себе, что сейчас вытворяют ее друзья. Должно быть, вооружившись плакатами, рвутся на строительную площадку, чем, разумеется, нарушают закон о проникновении в частные владения. Возможно даже, как и предсказывал Каллахан, приковывают себя наручниками к ограде.
 Потом перед ее мысленным взором предстала полиция. Словно наяву, Эшли увидела, как зачинщиков демонстрации скручивают и волокут в полицейские автобусы, как носятся вокруг с микрофонами и щелкают камерами вездесущие стервятники журналисты...
 И посреди всего этого – Каллахан. Улыбается такой знакомой ленивой улыбкой, приглаживает ладонью взъерошенные волосы. Объясняет, что у него есть обязательства перед клиентом... он должен заботиться о репутации фирмы...
 Разумеется, все они его возненавидят!
 Кроме милых старушек, которые, возможно, даже в такой обстановке найдут повод угостить его пирожными.
 – Что? Прости, Мэри, я отвлеклась, – пробормотала она в трубку.
 Мэри повторила свою последнюю реплику в третий раз, и Эшли кивнула.
 – Верно, ты права. Позвоню ему в отель, объясню, что до сегодняшнего дня ни о чем не подозревала – ведь так и было, черт побери! – и попрошу не обращаться в полицию, пока я сама не съезжу туда и не поговорю с Карлом и остальными. Может быть, мне удастся их остановить. Да, непременно так и сделаю, как только ты, сестричка, освободишь телефон.
 Ехидно напомнив, что это Эшли позвонила ей первая, Мэри пожелала сестре удачи и повесила трубку. Эшли нажала на кнопку «Конец связи».
 Минуту или две она в нерешительности смотрела на свой телефон. Наконец швырнула его на диван и помчалась в душ.
 Пожалуй, она подождет звонить Каллахану. Торопиться ни к чему. Что, если он еще не встал? Или еще не прочел газету? А если прочел, тем более стоит подождать, пока он остынет.
 А Эшли наберется храбрости.
 Она уже сушила волосы феном, когда в дверь позвонили. Эшли замерла, расширенными от ужаса глазами уставившись на свое отражение.
 «Должно быть, это домохозяин проверяет водопровод, – поспешно сказала она себе. – Или бойскауты собирают пустые консервные банки. Или это сборщик пожертвований на какие-нибудь благотворительные цели. Или фея-крестная наконец-то сообразила, что меня пора спасать».
 А может быть, это Каллахан.
 Очень может быть.
 – Секундочку! – громко крикнула она и, схватив с подзеркальника помаду, торопливо мазнула по губам.
 Косметика – ничтожная защита, но лучше хоть какие-то доспехи, чем никаких.
 Разумеется, это оказался Каллахан.
 – Ты не отвечала на звонки, – заговорил он, протискиваясь мимо нее и без приглашения входя в гостиную.
 Даже не поздоровался! Не говоря уж о приветственном поцелуе...
 – Решил заехать и узнать, как ты тут. Помощь не нужна? Трудно, наверно, рисовать плакаты в одиночку?
 – Рисовать пла... Вот это мило! Значит, ты уже вынес приговор без суда? И последнего слова мне не дашь? – бормотала она, следуя за ним по пятам на кухню.
 Логан уже наливал себе кофе. И снова Эшли обратила внимание на то, как удивительно легко и грациозно он двигается – необычно для такого крупного мужчины. Впрочем, Логан не только двигался быстро. Еще и слишком быстро делал выводы.
 Прислонившись к стойке с чашкой кофе в руках, откровенно оценивающим взором он окинул ее наряд: от свитера с эмблемой Аллентаунского бизнес-колледжа до джинсов и туристских ботинок. Вскинул левую бровь в знакомой иронической усмешке.
 – Так я ошибся? Ты не едешь на строительную площадку?
 – Да, я как раз туда и направляюсь, но...
 – Значит, я угадал, – отрезал Каллахан и со стуком опустил чашку на стойку.
 Горячий кофе выплеснулся ему на руку, и Логан зашипел от боли. Недолго думая, Эшли схватила его за руку, потащила к раковине и сунула руку под холодную воду.
 – Да, я еду туда, но не затем, зачем ты подумал! – сердито воскликнула она. – Я не собираюсь размахивать плакатами и выкрикивать лозунги – просто хочу защитить своих друзей!
 – Защитить? От меня? Господи помилуй, Эшли, что, по-твоему, я с ними сделаю? Закую в кандалы? Впрочем, боюсь, это они успели и без меня. Готов спорить, они уже окружили Дом Сэндлера кольцом и сковали себя наручниками. Так всегда делается – я уже не раз такое видел.
 Эти слова заставили ее замереть на полуслове.
 – Не раз, такое видел? Значит, ты не раз, такое делал! Сносил старые дома? – Она выключила воду и швырнула ему посудное полотенце. – И сколько раз, Каллахан? «Каллахан и сын» – крупная строительная фирма. Должно быть, вы этим занимаетесь каждый день. Рушите старинные здания, уничтожаете прошлое – все во имя выгоды! Господи, что же это такое: думаешь, что знаешь человека, воображаешь, что лю...
 Тут она запнулась, с ужасом чувствуя, что заливается краской смущения под его холодным, непроницаемым взглядом.
 – Ну, что ты молчишь? Стыдно? Сказать нечего? Сам понимаешь, что нечем оправдаться?.. Черт побери, Каллахан, да ответь же хоть что-нибудь!
 Но вместо ответа он шагнул к ней, приподнял ее голову за подбородок и страстно, жарко, яростно впился в губы.
 Что это было? Просьба о прощении? Ответное признание в любви? Или, быть может, прощание? Этого Эшли не знала – и не хотела знать.
 – Мне пора ехать, – проговорил он, наконец, протягивая ей полотенце. – Надо проверить, все ли приготовлено, как я распорядился. Встретимся на строительной площадке.
 И с этими словами исчез за дверью.
 Что, если навсегда?
 Все ли приготовлено, как я распорядился.
 Эти слова звучали в мозгу Эшли тревожным набатом. Она мысленно повторяла их снова и снова, тщетно пытаясь понять, что же Логан имел в виду.
 Что за деловые распоряжения можно отдавать в субботу?
 Сегодня они собирались отправиться на берег моря в Нью-Джерси и до вечера не возвращаться домой.
 А завтра – в последний раз навестить Дом Сэндлера. Сделать фотографии – множество фотографий, которые Эшли потом передаст «Историческому обществу». Коснуться чудесных, отполированных веками перил, провести рукой по холодному камню камина...
 Попрощаться.
 Ибо утром в понедельник приедут бульдозеры, и Дом Сэндлера, превратившись в бесформенную груду камней и обломков дерева, навеки уйдет в небытие.
 Так насчет чего мог «распоряжаться» Логан? Что делать с Домом Сэндлера в субботу, за два дня до сноса? Как ни крути, получается какая-то бессмыслица.
 В голову ей приходил только один ответ: Логан говорил о тех распоряжениях, что сделал несколько минут назад, просмотрев газету. Охрана. Полиция. Страховка. Эшли тяжело поморщилась, снова представив, как на ее друзей надевают наручники и волокут их в полицейский автобус.
 Неужели Логан говорил об этом? Но... почему бы и нет? Он сам признался, что не раз сносил старые здания. Должно быть, и с протестами возмущенных граждан ему не раз приходилось иметь дело. Наверно, в фирме «Каллахан и сын» эта процедура уже отработана. Может быть, существует даже специальный корпоративный план противодействия демонстрантам.
 Эшли нерешительно повертела в руках ключи от машины. Боже, как не хочется туда ехать! Лезть в гущу скандала. Своими глазами видеть, как Каллахан отправляет ее друзей за решетку.
 Она не хочет видеть человека, которого любит – да, да, любит! – в роли холодного, безжалостного бизнесмена. Куда больше нравится ей Логан на танцплощадке. Или когда кормит уток в Трекслер-парке. Или когда держит ее за руку, нежно поглаживая большим пальцем ладонь, в темном зале кинотеатра...
 За эту неделю они, казалось, прожили вместе целую жизнь. И вдруг оказалось, что оба ровно ничего не знают друг о друге. Ведь она могла бы поклясться, что Логан Каллахан не из тех, кто хладнокровно отправляет людей в тюрьму за убеждения!
 А он что знает о ней, если всерьез воображает, что она способна приковать себя к бульдозеру?
 Я так и предлагала, но никто не проголосовал «за».
 – О, боже мой! – простонала Эшли, с ужасом и жгучим стыдом вспоминая об этой неуклюжей шутке.
 Она ведь шутила, господи помилуй, просто шутила! Неужели он поверил, что она и вправду может...
 «А почему бы и нет? – напомнил безжалостный голос рассудка. – Это было в первый вечер вашего знакомства. Он вообще ничего о тебе не знал. Разумеется, он принял твои слова всерьез!»
 Стоит ли удивляться, что сегодня утром, увидав ее наряд – джинсы и походные ботинки вместо платья в цветочек, куда больше подходящего для поездки на море, – он незамедлительно пришел к нелестным для нее выводам? Стоит ли удивляться, что зеленые глаза его сегодня были холодны как лед?
 Подумать только, Логан считает ее какой-то чокнутой фанатичкой!
 А она чем лучше? Считает его бесчувственным негодяем с куском льда вместо сердца и калькулятором вместо мозгов.
 Что бишь там Мэри говорила о строительстве прочных отношений? И как, спрашивается, их строить на таком фундаменте?
 Помимо Центра телекоммуникаций, пока что существующего только на бумаге, на бульваре Гамильтон располагалось еще несколько многоэтажных офисных зданий, а также множество магазинов, супермаркетов и ресторанов быстрого обслуживания. Вот почему даже в выходные, когда офисы закрыты, машин на бульваре было не намного меньше, чем в будни. Около получаса прошло, прежде чем «фольксвагену» Эшли удалось доползти до стройплощадки.
 Толпу она разглядела еще издали. А подъехав поближе, убедилась, что дела и вправду плохи. Похоже, все, кто ехал мимо по своим делам, считали своим долгом остановиться и полюбоваться на компанию психов с плакатами, что, выстроившись в шеренгу посреди пустыря (на частной земле, между прочим!), неразборчиво, но громко скандировали какие-то лозунги. Многие – видимо, те, у кого никаких особых дел не было, – вылезали из машин и присоединялись к толпе зевак.
 Заметила Эшли и две полицейские машины с включенными мигалками, и группу служителей порядка на обочине. Один из них вел переговоры по рации, о чем – догадаться нетрудно. Еще двое посреди дороги пытались регулировать движение, отчаянно махая водителям, чтобы те проезжали и не создавали пробки.
 Короче говоря, Карл Уитьер с товарищами, хотел привлечь к себе внимание – и своего добился.
 Эшли понимала: дальше будет только хуже.
 Она снизила скорость – совсем немного, ибо машины в ряду и так еле ползли, – и включила сигнал поворота, надеясь, что полицейский позволит ей свернуть к стройплощадке. Но он уставился на нее словно на сумасшедшую, замотал головой и показал рукой, чтобы она ехала дальше.
 В конце концов, Эшли припарковалась у магазина в пяти минутах ходьбы от пустыря и двинулась к месту действия пешком.
 То, что она увидела, и в особенности то, что услышала, могло бы подкосить и более стойкого человека.
 Посреди демонстрантов стоял Карл Уитьер. Внешний вид его был живописен: одни шорты-бермуды в сочетании с черными носками и ботинками чего стоили!
 Но этого мало: Уитьер где-то раздобыл мегафон. В обычной жизни он был, что называется, «человеком в себе», но теперь его замкнутость, как рукой сняло: обращаясь к проезжающим водителям, он громогласно призывал их остановиться, выйти из машин и присоединиться к борьбе за правое дело.
 Самое удивительное, что многие так и делали.
 Пока что демонстрация собралась не слишком большая – человек сорок-пятьдесят. На массовые беспорядки не тянет.
 Но Эшли понимала: сейчас только десять утра.
 Дальше будет хуже.
 Подойдя ближе, она разглядела среди демонстрантов Мэри Джейн Гастингс, Бонни Кауфман, Джорджа О'Нила и еще пять-шесть человек, знакомых ей по «Историческому обществу».
 Что здесь делает Мэри Джейн, догадаться было несложно. Эта скромная библиотекарша уже добрый десяток лет влюблена в Карла Уитьера. К несчастью, он об этом и не подозревает – ибо, как и положено «рассеянному ученому», не слишком обращает внимание на окружающую действительность.
 Бонни – лучшая подруга Мэри Джейн. Это объясняет ее присутствие. Хотя и не объясняет, зачем она нахлобучила на голову велосипедный шлем.
 Что же до Джорджа О'Нила... бедняге восемьдесят пять лет, и, пожалуй, для него это последняя возможность ощутить себя молодым.
 Остальные, как заметила Эшли, выглядели растерянными. Толпа зевак, гудки машин, усиленные мегафоном вопли Уитьера – все это изрядно их смущало; кажется, они уже жалели, что ввязались в скандал, и оглядывались в поисках возможности незаметно скрыться.
 Мимо Эшли пронеслась женщина в развевающейся цветастой юбке.
 – Скорее, Бен, – кричала она мужу на бегу, – доставай камеру! Снимем все, что тут будет, и продадим пленку в программу местных новостей!
 «Лучше бы отправить в «Сам себе режиссер», – мрачно подумала Эшли.
 Не одна эта пара сообразила, как можно заработать на скандале: какой-то шустрый малый, быстро сориентировавшись, закупил в соседнем магазине несколько упаковок газировки л продавал ее втридорога с борта своего «пикапа». День стоял жаркий, от желающих освежиться отбою не было.
 Футах в тридцати от демонстрантов с плакатами сгрудилась кучка строителей в касках. А они-то что здесь делают в выходной? – мимоходом удивилась Эшли. Строители, судя по всему, были настроены решительно, один из них даже выкрикивал в адрес Карла Уитьера нечто неразборчивое, но явно оскорбительное. И, на взгляд Эшли, был совершенно прав.
 «Настоящий цирк, только акробатов и укротителей со львами, не хватает!» – мрачно думала она.
 Впрочем, не хватало и кое-чего еще. Точнее, кое-кого.
 Как Эшли ни вертела головой, Логана Каллахана не заметила.
 – Карл! – завопила она, отчаянно работая локтями, чтобы протиснуться сквозь плотную толпу. – Карл, черт тебя побери, чем ты тут занимаешься? Объясни, ради бога, чего ты этим добьешься?
 – Эшли, – громогласно объявил Карл в ответ, – я знал, что ты придешь!
 Собственный голос, многократно усиленный, оглушил его, и, поморщившись, он опустил мегафон.
 – Прости, я еще не совсем освоился с этой штуковиной. Сама понимаешь, опыта маловато. Но, как говорится, нужда всему научит. Ну как тебе? – поинтересовался он, обводя «поле боя» широким жестом. – По-моему, все идет, как нельзя лучше! Всего десять утра, а у нас уже столько сторонников! Вот увидишь, к понедельнику весь город будет на нашей стороне!
 – Э-э... ну да, очень может быть, – поддакнула Эшли, соображая про себя, много ли «сторонников» останется у Карла, если понедельник выдастся холодный и дождливый. – Но послушай, Карл, мне кажется, ты выбрал не совсем верную тактику...
 Но он ее не слушал. В обычной жизни Карл был редкостным рохлей (в первые дни знакомства Эшли предпочитала видеть в нем «настоящего интеллигента», но скоро поняла, что таких комплиментов он не заслуживает), однако преображался, стоило ему увлечься какой-нибудь идеей. К несчастью, он не владел искусством смотреть на себя со стороны. Вот и сейчас, упоенный своими «успехами», не понимал, что выглядит полным идиотом и мостит себе дорожку прямо в автобус с решетками на окнах.
 – Не могу поверить, что ты вышел из «Исторического общества»! – снова заговорила Эшли. Переубедить Карла она уже не надеялась – хотела только отвлечь от мегафона. – А как же все остальные? Они тоже вышли?
 Уитьер выпрямился во весь свой невеликий рост и гордо расправил плечи.
 – Да, это был нелегкий выбор. Но все мы сделали то, что считали правильным. Для нас не было иного выхода, Эшли: мы пойдем на все, но не позволим погубить Дом Сэндлера!
 – Карл, вы не видели его изнутри, а я видела. Он уже погублен! – тщетно пыталась воззвать к его разуму Эшли.
 Но Карл ее уже не слушал. Обернувшись к толпе, он снова поднял к губам мегафон. В ужасе Эшли вцепилась ему в локоть: она чувствовала, что он задумал недоброе, и не ошиблась.
 – Дамы и господа, прошу внимания! Я счастлив, представить вам Эшли Доусон, секретаря «Общества любителей истории». Эшли всегда была одной из самых горячих защитниц Дома Сэндлера, активнейшей участницей Комитета Спасения, к сожалению расформированного не по нашей вине. И вот сейчас она с нами, на нашей стороне!
 От такой рекомендации у Эшли подкосились ноги. Господи, какое счастье, что здесь нет Логана!
 – Эшли хорошо знает историю Дома Сэндлера, и сейчас мы попросим ее сказать несколько слов... – И Карл сунул ей мегафон.
 Эшли молча его оттолкнула.
 – Дамы и господа, Эшли немного стеснительна, – проворковал в мегафон Уитьер.
 Эшли захотелось его убить. Господи помилуй, если он скажет: «А ну-ка подбодрите Эшли, дамы и господа! Не вижу ваших рук!» – она так и сделает!
 «Дамы и господа» захлопали – кое-кто с энтузиазмом, большинство со скептическими ухмылками. Строители в касках в ответ замахали руками и запели хором что-то вроде «Боже, храни Америку!». Звучало это не совсем к месту – но велика ли разница? Одной глупостью меньше, одной больше...
 Эшли ошиблась. Не потребовалось ни акробатов, ни укротителей с дикими зверями. Цирк был уже здесь. И в полном разгаре.
 Видя, что отступать некуда, она, наконец, приняла мегафон и поднесла его ко рту. Что говорить? Единственное, что приходило в голову, – «Спасайся, кто может!», однако, когда Эшли открыла рот, из него совершенно неожиданно для нее самой вырвалось следующее:
 – Дом Сэндлера был построен в середине тысяча семьсот пятидесятых годов. Более точную дату постройки мы не можем установить по двум причинам. Во-первых, городской архив в те времена содержался не так аккуратно, как нам бы хотелось, а во-вторых, во время Великой депрессии многие домовладельцы продавали камни с датами постройки, которые в большинстве старых домов закладывались в одну из стен под самой крышей. Коллекционеры исторических реликвий собирали такие камни по всей стране, а обедневшие хозяева домов были только счастливы, выручить за них деньги. Вот почему под крышей у старых каменных зданий часто можно видеть цементные «заплатки».
 – История на продажу, дамы и господа! – выкрикнул Уитьер, на секунду забрав у нее мегафон. – Прошлое гибнет во имя наживы! Пора положить этому конец! Остановим бульдозеры! Скажем все вместе: с нас хватит! С нас хватит! С нас хватит!
 Сделав такой необходимый комментарий, он снова сунул мегафон Эшли, похлопал ее по плечу и почти смущенно улыбнулся.
 – Спасибо за поддержку, Карл, – сердито прошипела она.
 Парень в бейсболке с эмблемой местной газеты навел на нее камеру. Эшли поспешно отвернулась...
 И увидела Каллахана.
 Логан стоял с краю, в стороне от толпы. Руки у него были скрещены на груди, козырек бейсболки с надписью «Филадельфийцы» скрывал глаза, но на губах играла знакомая ленивая улыбка. Встретившись взглядом с Эшли, он поднял руку, неторопливо помахал ей и послал в ее сторону воздушный поцелуй.
 Так, значит, он все понял! Заметил ее смущение, нежелание говорить и понял, что «на трибуне» она оказалась против воли! Он простил ее, он ей поверил...
 Хотя, разумеется, должен на коленях просить прощения за то, что позволил себе вообще в ней усомниться!
 «Что ж, сейчас он у меня получит!» – сказала себе Эшли и, лукаво улыбнувшись, поднесла мегафон к губам.
 – Дамы и господа, прошу внимания, особенно обращаюсь к работникам прессы. Я только что заметила, что с нами – Логан Каллахан, младший партнер той самой архитектурной фирмы «Каллахан и сын», что организовывает здесь строительство. Мы с мистером Каллаханом не раз обсуждали судьбу Дома Сэндлера и даже осмотрели его на этой неделе. Мистер Каллахан, может быть, вы выйдете сюда и расскажете всем, что мы обнаружили?
 Она театрально указала в его сторону.
 – Дамы и господа, встречайте Логана Каллахана!
 Логан на миг склонил голову, затем снова встретился с ней глазами – и лицо его осветилось широкой улыбкой. Он начал неторопливо пробираться через толпу. В отличие от Эшли, расталкивать зевак локтями ему не приходилось – люди сами расступались перед высоким статным красавцем, затянутым в джинсовую ткань, и еще долго смотрели ему вслед.
 Несколько секунд – и вот он уже стоит с ней рядом.
 – За эту шутку, Доусон, я зацелую тебя до потери сознания! – прошептал он ей на ушко.
 – Я тоже тебя люблю! – ответила Эшли и в тот же миг обомлела, желая одного: провалиться сквозь землю.
 Ибо она забыла о мегафоне, и признание ее трубным гласом разнеслось над толпой.
 В толпе послышался смех, аплодисменты и одобрительные выкрики, а Карл Уитьер уставился на Эшли так, словно она призналась в людоедстве.
 Улыбаясь той самой улыбкой, что испокон веку доводит женщин до беды, Логан взял у нее мегафон и обратился к слушателям. Прежде всего, он поблагодарил всех за то, что они собрались здесь, чтобы выслушать его объявление.
 – Объявление?! – переспросила Эшли, отводя мегафон от его лица. – Какое еще объявление? Каллахан, о чем ты?
 – Дорогая моя, мы не узнаем, пока он не скажет, – резонно заметила Бонни Кауфман, поправляя велосипедный шлем.
 – Хочу ознакомить людей с нашими планами относительно Дома Сэндлера, – объяснил Логан, протянув руку за мегафоном.
 – Да ты что?! Собираешься прямым текстом объявить, что снесешь дом с лица земли во имя прогресса? Митинг окончен, спасибо за внимание, можете расходиться по домам? Ты с ума сошел! Дай мне, я все улажу!
 Еще в первую минуту знакомства Эшли поняла, что Каллахан не из тех, кто упрямится по мелочам. Вот и сейчас он с галантным поклоном протянул ей мегафон и отступил.
 – Дамы и господа, мистер Каллахан был к нам очень внимателен и проявил большое понимание, учитывая то, что мы вторглись на частную территорию. Кроме того, несколько дней назад по моей просьбе он вместе со мной осмотрел Дом Сэндлера изнутри. Мы своими глазами увидели, какой ущерб нанесли ему время, дурная погода и вандалы. Как секретарь «Исторического общества», хочу заявить вам со всей ответственностью: даже если Дом Сэндлера передадут в наше распоряжение, это будет бесполезно, ибо у нас нет средств и возможностей, чтобы восстановить его былую красоту!
 – А у меня – есть.
 На миг Эшли замерла, как вкопанная. Затем резко повернулась к Логану.
 – Что ты сказал?
 – Я сказал, – повторил Логан во всеуслышание, забрав у нее мегафон, – что после консультаций с подрядчиками и с клиентом, который согласен взять на себя расходы по восстановлению ценного памятника архитектуры, я ответственно заявляю: Дом Сэндлера будет жить!
 У Эшли задрожали колени.
 – Не может быть! Как... когда... почему ты ничего мне не сказал?
 – Три дня назад. Почему не сказал? Потому, что ты не спрашивала.
 Улыбка Логана сияла такой радостью и гордостью, что Эшли захотелось немедленно стереть эту улыбку с его уст поцелуем.
 – Так что же, милая, хочешь узнать, что и как, или будешь перебивать меня на каждом слове?
 Эшли молча замахала на него руками, требуя продолжения. Ни язык, ни рассудок ей не повиновались: если бы сейчас ей приставили к виску пистолет и под страхом смерти потребовали назвать собственное имя и адрес, Эшли не смогла бы вымолвить ни слова.
 Досадливо отодвинув мегафон, от которого хлопот было куда больше, чем пользы, Логан крикнул в полный голос:
 – Готовы, ребята?
 Строители замахали руками в ответ. Так вот зачем они здесь! – поняла Эшли. Это люди Логана!
 Двое из них двинулись влево, прочь от Дома Сэндлера. Только сейчас Эшли заметила, что посреди пустыря врыты в землю два плаката, завешенные брезентом.
 Эшли покосилась на закрытые плакаты, затем снова на Логана и наконец, решила, что остается одно: обуздать свое нетерпение, слушать и ждать, что будет дальше.
 – Дамы и господа, компания «Барроуз электроникс», на которую работает наша фирма, поручила мне объявить о своем решении: они готовы перенести Дом Сэндлера на место, отмеченное двумя плакатами. Этот проект потребует больших расходов и задержит начало строительства, так что хочу выразить свое восхищение щедростью и благородством руководства «Барроуз электроникс» и надеюсь, что вы поблагодарите их вместе со мной. В дальнейшем компания намерена отреставрировать Дом Сэндлера, вернуть ему былую красоту и организовать в нем дом бытовых услуг для работников Центра телекоммуникаций.
 Толпа взорвалась оглушительными приветственными криками. Теперь счастливы были все – даже Карл Уитьер.
 – Не может быть! Ты шутишь!
 – Милая моя Эшли, сейчас я совершенно серьезен. Но если хочешь меня развлечь, – подмигнул он, – я всегда готов. А теперь подожди минутку, я еще не закончил.
 Снова поднеся к губам мегафон – в таком шуме без него было не обойтись, – он отдал команду рабочим. Строители сдернули брезент с первого плаката. На нем красовалось изображение Дома Сэндлера – в первоначальном виде, без крыльца – и объявление, что памятник архитектуры будет перенесен на это место.
 И снова – радостные крики, аплодисменты, широкие улыбки... Эшли уже ничему не удивлялась. Ее волновало одно: не хлопнуться бы в обморок прямо на глазах у толпы.
 – А теперь, дамы и господа, если вы согласны потерпеть меня еще секунду... Давайте, ребята, второй плакат!
 Повернувшись к Эшли, он обвил ее рукой за талию и прошептал:
 – Вообще-то я хотел сделать это завтра и в более интимной обстановке. Но... почему бы и не сейчас? Признаваться – так во всем сразу!
 – Признаваться? В чем признаваться? Не понима... О господи! Каллахан, что ты наделал!
 Брезент упал, и взору зрителей открылись огромные ярко-розовые буквы на золотистом фоне:
 ЭШЛИ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ.
 И подпись:
 ТВОЙ НЕВЫНОСИМЫЙ КАЛЛАХАН.
 – Как трогательно! – пробормотал Карл Уитьер и, отчаянно работая локтями, принялся пробираться через толпу.
 Но Эшли не слышала ни Карла, ни восторженного рева толпы, ни даже щелканья фотоаппаратов. Она вообще ничего не видела, не слышала и не замечала. Ибо, как раз в этот миг невыносимый Логан Каллахан прильнул к ее губам.




 ЭПИЛОГ


 Наутро после свадьбы (так уж совпало, что предложение и свадьба у них состоялись в один день) Эшли и Логан Каллахан сидели в своем номере в отеле, за столом, накрытым льняной скатертью, и наслаждались завтраком и видом на центральную улицу Лас-Вегаса.
 – Так, значит, ваш архитектор решил снести Дом Сэндлера, не поставив тебя в известность?
 Логан обмакнул земляничку в сливочный крем и протянул Эшли. Обычно она не завтракала, но наутро после свадьбы решила себя побаловать.
 – Верно. В счетах стояла и стоимость сноса, но, к сожалению, я не позаботился внимательно проверить документы. Это моя вина. Клейн обратился в «Национальное общество охраны исторических памятников», выяснил, что дом не имеет никакого исторического значения, и решил, что против сноса никто протестовать не будет. А чтобы не возбуждать лишних вопросов, которые могли задержать работу, просто не поместил его на планы. Мне пришлось серьезно с ним поговорить. Такое больше не повторится.
 Эшли вытерла губы салфеткой и откинулась на стуле.
 – Не знаю, милый. Может, стоит послать этому парню открытку с благодарностью? Ведь, если бы не эта путаница с Домом Сэндлера, мы с тобой никогда бы не познакомились. Кстати, мистер Каллахан, сегодня утром я уже говорила вам, как сильно вас люблю?
 – Даже два раза, миссис Каллахан. Но бог троицу любит!
 Зазвонил телефон, и Логан поднялся из-за стола.
 – Я возьму трубку. Хотя ума не приложу, кто бы это мог быть. Ведь о том, что мы здесь, ни одна душа не знает!
 – Каллахан, милый! – проговорила Эшли, тоже поднимаясь. – Неужели ты думаешь, я могла уехать из города, ни слова не сказав Мэри? А если бы мама позвонила и обнаружила, что меня нет дома? Что бы она подумала?
 Она взяла трубку, улыбнулась Логану, словно говоря: «Вот видишь, я не ошиблась!», и заговорила:
 – Привет, мамочка. Долго меня выслеживала?
 Минут пять она молчала, не отнимая трубки от уха, пока Линдсей Доусон гордо описывала, сколько звонков ей пришлось сделать с утра, чтобы разыскать беглую дочь.
 – Милая моя, ты счастлива? – спросила она, наконец. – Скажи мне правду: действительно счастлива?
 Эшли присела на кровать. Логан поцеловал ее в шею, и Эшли едва удержалась, чтобы не замурлыкать по-кошачьи.
 – Да, мамочка, я счастлива. Просто на седьмом небе, если честно. Не обижаешься, что мы не устроили пышную свадьбу? Но ведь после замужества Мэри ты только и твердишь о том, что второй раз на такую пытку не согласишься!
 Логан пощекотал ее, и Эшли хлопнула его по руке. Послушав еще минуту или две, она нежно попрощалась с матерью и повесила трубку.
 – Она счастлива, в полном восторге и сейчас будет звонить твоему отцу. Хочет устроить для нас маленькую вечеринку по окончании медового месяца. Еще она сказала, что Мэри переслала ей по факсу статью про нас в утренней газете, – кстати, там и фотография есть. И еще сказала, что в жизни не слышала такой романтической истории и что не сомневается: из тебя получится необыкновенный муж и зять. Мама у меня просто прелесть, правда? Ладно, это улажено. А теперь скажи еще раз, как ты меня любишь, – кажется, я никогда не устану это слушать!
 Логан со смехом опрокинул Эшли на диван, склонил голову, чтобы прильнуть к ее устам... и вдруг, резко выпрямившись, сел на кровати.
 – Подожди-ка. Твоя мать хочет позвонить моему отцу? Когда? Когда она будет с ним говорить?
 – Как только он снимет трубку, глупенький, – объяснила Эшли, тоже садясь. – А что такое? Только не говори, что ты ему ничего не сообщил! Логан, он что, еще не знает, что мы женаты?
 – Ну, видишь ли... Я звонил ему в отель, но мне сказали, что он вчера выписался. Клерк сказал мне, что он летит в Штаты. Неудивительно: этот человек не понимает, что значит отдыхать! Черт возьми, что же теперь делать? Сколько раз я ему говорил: не стоит публиковать свой телефон в телефонной книге! Если твоя мать доберется до него раньше, чем я...
 – Каллахан, успокойся. Сегодня воскресенье. Вряд ли мама станет звонить ему домой – скорее, позвонит завтра на работу. Так что времени у тебя еще полно. И потом, тебе не кажется, что наша свадьба – это хорошая новость?
 – Хорошая новость? Да лучше не бывает! – отозвался он, снова мягко опрокидывая ее на кровать. – Ладно, раз уж у нас медовый месяц, как смотришь на то, чтобы отправиться дней на десять в Италию?
 – Каллахан! – всмотревшись в его лицо, заговорила Эшли. – Ты что, боишься своего отца?
 – Что ты, вовсе нет, – ответил он, расстегивая на ней блузку и покрывая поцелуями обнаженную грудь. – Просто папа не одобряет поспешных решений. Давай дадим ему время привыкнуть. А теперь, миссис Каллахан, забудьте обо всем, кроме нашего медового месяца. Надеюсь, он продлится лет пятьдесят-шестьдесят...
 – Знаешь, ход твоих мыслей мне нравится! – рассмеялась Эшли.
 И долго, долго после этого из спальни новобрачных не доносилось ни слова – только вздохи, и стоны, и поцелуи...