Аннотация: В романе рассказывается о любви молодой девушки, дочери влиятельного плантатора из Луизианы, и молодого преуспевающего адвоката Ли Джеффриза. В стране назре­вает Гражданская война, южные штаты грозят отделени­ем. Трагические события войны во многом меняют самих молодых людей и их судьбы.
 Когда противоречивые убеждения отмены или сохранения рабства достигли критической точки и граждане страны разделились на два враждеб­ных лагеря, молодых людей охватило пламя же­лания…
 Побеждает в финале страстная и всепрощающая лю­бовь.


---------------------------------------------


 Розанна Битнер
 Нежное предательство


  Посвящается моим люби­мым 
  Лауре и Гэролъду Своуп из Гринтауна, штат Индиа­на. 
  Когда я думаю о них, то с благодарностью вспоминаю 
  незабываемые дни молодости, проведенные в доме 
  «тети Лауры и дяди Гэролъда». 

  Одри  – очень красивая и изнеженная девуш­ка, наследница плантации Бреннен-Мэнор. Ве­рит в правильность старого образа жизни, не понимая, что его время давно миновало. Готова изменить свою жизнь, хотя очень страдает.
  Ли – молодой преуспевающий адвокат из Нью-Йорка. Предан идеям единого Союза (Соеди­ненных Штатов). Пытается найти компромисс между собственной страстью к красавице-южанке и долгом перед страной. Обещает защищать Одри, что бы ни произошло.
  Джой  – брат Одри. Чтобы завоевать уважение отца, юноша готов надеть форму армии конфеде­ратов и рисковать жизнью на полях сражения под Шилой. Однако душа молодого человека раз­рывается от мысли, что лучший друг должен стать для него злейшим врагом.
  Тусси – красивая рабыня-мулатка, принадле­жащая Одри. Верна и предана хозяйке. Хранит в тайне ее секреты. И в то же время скрывает собственную тайну, раскрытие которой грозит разрушить безмятежную жизнь Одри.
  Ричард  – влиятельный, жестокий плантатор в Луизиане. Убедил Одри выйти за него замуж, не выдавая темных сторон своей натуры до той ночи, в которую девушка стала его женой.




 От автора


 Исторические события, о которых рассказы­вается в романе, происходили во время Граждан­ской войны иявляются реальными, так же, как иимена некоторых офицеров, принимавших уча­стие в описываемых событиях. Однако главные герои иих судьбы вымышлены.
 Надеюсь, читатели поймут, что убеждения ге­роев о рабстве и расовые предрассудки не являют­ся моими собственными. Мне хотелось показать красоту, ум и силу духа чернокожих американ­цев. Я попыталась описать противостояние обще­ства, его разрозненность перед, во время и после Гражданской войны.
 Роман повествует о верной любви, надежде, о людях – белых и чернокожих, которые надея­лись выжить и преодолеть тяжелые для страны времена с помощью веры не только в Бога, но и в силу человеческого духа.




 12 мая 1859 года


 Канун Гражданской войны. В Виксбурге, штат Миссисипи, состоялась ежегодная встреча Южной Коммерческой Конвенции – организа­ции, созданной для содействия экономическому развитию Юга. После многолетнего обсуждения законопроекта о возобновлении работорговли Конвенция проголосовала за следующее:

 «…По мнению Конвенции, все законы, приня­тые Федеральным правительством и запрещаю­щие работорговлю, должны быть отменены».
 Южане считают, что Федеральное правитель­ство должно фактически защищать рабство.
 Артур М. Шлесингер-младший. «Альманах Американской Истории».





 Пролог


  1867 год 



   «Ли, моя любовь.
   Когда с океана дует
   Сильный и влажный ветер,
   Я люблю тебя как женщина.
   Но ты считаешь меня ребенком…»



 Одри прочла первый куплет песни, которую когда-то сочинила и посвятила Ли Джеффризу. В те далекие дни сердце девушки переполняли невинные мечты и грезы.
 «В молодости всегда верится в несбыточ­ное», – подумала она.
 Если бы ей было дано знать, что предстоит пережить после знакомства с молодым красивым адвокатом из Нью-Йорка, вероятно, она никогда бы не написала этой песни.
 Но прошлого не изменишь. Теперь ей предстоя­ло решать, что же значит в ее жизни песня, сочиненная когда-то с такой страстностью. Одри слишком устала от того, что все время приходится принимать решения. Казалось, душа разрывается на части. Она слишком многое потеряла и вос­принимала потери слишком болезненно. Война, наконец-то, закончилась. Однако южанам потре­буется много времени и усилий, чтобы залечить нанесенные раны. Сколько же времени и сил понадобится, чтобы затянулись раны сердечные?
 Она прекрасно помнила первую встречу с Ли в Коннектикуте. Одри казалось, что она ощущает терпкий запах морской воды, слышит резкие кри­ки чаек, негромкий шорох прибоя на песчаном пляже. Это было так давно. Тогда Одри жила в мире, которого для нее более не существует.
 Положив потертые листы рукописи на колени, она застегнула верхнюю пуговицу шерстяного жа­кета. Стоял прохладный ноябрьский вечер. Одри откинулась на спинку кресла-качалки, задумчиво посмотрела на расстилающуюся бескрайнюю Кан­засскую степь, безжизненную, выжженную горя­чим южным солнцем, и стала вспоминать о Ли…




 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



  «…Дом, разделенный против воли живу­щих в нем людей, обречен. Считаю, что пра­вительство не может быть полурабским и одновременно полусвободным… Оно обяза­тельно станет или полностью рабским, или полностью свободным». 

    Авраам Линкольн, 1858 год


 Глава 1

  Июнь, 1858 год 
 Ли направил коляску вдоль аллеи, обрамлен­ной старыми кленами. Дорога вела к поместью, названному Мэпл-Шедоуз – тени кленов. Приезд в загородный дом всегда будил в молодом челове­ке, трогательные воспоминания о детстве. Он по­мнил, как строили дорогу к богато украшенному восьмиугольному дому, который отец возвел в штате Коннектикут. Для этого пришлось спилить множество могучих вековых деревьев. Поместье стало летней резиденцией семьи Джеффриз. Там было приятно отдохнуть, на время покинув пыль­ный и шумный Нью-Йорк. Но в последние не­сколько лет отец и братья Ли редко появлялись здесь, считая себя слишком занятыми, чтобы иметь возможность наслаждаться покоем в семей­ном «раю» на берегу пролива Айленд.
 Ли решил, что только он и мать действи­тельно любят Мэпл-Шедоуз. Были времена, когда все собирались в Малберри-Пойнте, чтобы беззаботно провести вместе летний отпуск. Одна­ко теперь, когда Ли, Карл и Дэвид выросли, а Дэвид и Карл обзавелись собственными семь­ями, оказалось очень трудно договориться и приезжать сюда одновременно хотя бы на не­сколько дней. Мать по-прежнему приезжала сюда каждое лето и жила в Мэпл-Шедоуз с мая по сентябрь.
 Энни Харкорт Джеффриз любила жить здесь. Ли понимал, матери нравилось делать вид, что «мальчики» еще не совсем взрослые и могут в любой момент появиться на пороге дома, отправиться прогуляться по пляжу, вскараб­каться на старые клены, как они делали это, будучи детьми.
 Над морем, оглушительно крича, кружились чайки. Он вспомнил, как кормил их, гонялся за ними по песчаному пляжу. Когда-то собрал боль­шую коллекцию морских ракушек и улиток. Но теперь стал взрослым и коллекция где-то затеря­лась.
 Остановив лошадь у столба, Ли вышел из ко­ляски и привязал черного красивого мерина, ко­торый привез его из Нью-Хэвена. Молодой чело­век пристально и внимательно осмотрел дом, столь сильно любимый им. Воспоминания не от­пускали. Здесь он бегал, время от времени пере­считывая восемь сторон громоздкого строения. Мать настояла, чтобы по периметру дома возвели крытую галерею. Ее крыша служила полом для балконов второго этажа. Окрестности поместья были прекрасны. На востоке до самого горизонта покачивались воды Атлантического океана, на юге расстилалась гладь пролива Лонг-Айленд, а на севере и западе возвышались пологие холмы, покрытые густым лесом. Хозяйке нравилось си­деть на веранде или выйти из спальни на втором этаже прямо на балкон, прогуляться вокруг дома в любом направлении.
 Ажурная чугунная решетка окаймляла гале­рею и балкон. Деревянные стены дома были укра­шены темно-серыми литыми карнизами, декора­тивные консоли поддерживали карниз крыши и располагались группами вокруг двойных окон и балконных дверей.
 И сегодня все было красиво по-прежнему. Ли сожалел, что не приехал сюда раньше. По край­ней мере, здесь уже по-летнему тепло, зеленеет трава, на деревьях распустились листья, цветут цветы. Ли единственный из семьи, кто проводил в загородном доме каждое лето вместе с матерью. Он считал, что слишком много работает в течение года и имеет право на спокойный отдых. Прежде чем открыть свою собственную адвокатскую фир­му, Ли Джеффриз получил образование в Вест-Пойнте и Йеле. В течение четырех лет у него не было возможности приезжать сюда даже на ме­сяц.
 Сердце молодого человека больно сжалось при воспоминании о том, что он не смог приехать в этот тихий уголок из-за Мэри Элен Истмен. То лето должно было стать самым счастливым в его жизни. Он собирался привезти сюда Мэри Элен, чтобы жениться на ней после окончания Йельского университета. Однако пневмония оборвала жизнь девушки прежде, чем она успела стать женой Ли. У него тогда не хватило сил приехать сюда без Мэри.
 Он все еще навещал могилу невесты в Ныо-Хэвене, но уже не так часто, как раньше. Мэри умерла шесть лет назад. Прошлое уходило… в прошлое.
 Ли медлил, прислушиваясь к звукам пианино, таким прекрасным, что сердце сладко сжималось и вздрагивало от нежных журчащих пассажей. Играла его мать. Женщина любила музыку боль­ше всего на свете. Он представил, как тонкие изящные пальцы летают над клавишами велико­лепного инструмента, стоящего в гостиной. Ли считал, что никто на свете не может так музици­ровать и петь, как Энни Джеффриз.
 Но в следующий миг к аккомпанементу присо­единилось чье-то сильное сопрано. Ли хорошо знал голос матери. В гостиной пела не она. Кто бы это ни был, женщина пела почти так же прекрасно, как и его мать. Звуки музыки плыли из дома. Казалось, они заполнили собой воздух, вибрировали над цветами и деревьями. Легкий ветерок, витающий над лужайкой, приносил с собой терпковатый запах моря.
 Музыка была смыслом жизни для матери Ли. Мягкие звуки фортепьяно и голос, по всей види­мости, очередной ученицы Энни Джеффриз подей­ствовали на молодого человека успокаивающе, умиротворяюще. Это был знакомый, привычный фон загородного дома. Значит, здесь ничего не изменилось.
 Ли подошел к главному входу. На веранде показалась Кэтрин, принялась обрезать высажен­ные в горшки цветы. Услышав легкие шаги гостя, Кэтрин подняла голову.
 – Я хочу сделать сюрприз для мамы, – про­шептал Ли, приложив палец к губам.
 Женщина согласно кивнула, приветливо и ра­достно улыбаясь.
 – Она будет счастлива и обрадуется твоему приезду, – ответила экономка.
 Ли подмигнул ей, глубоко вдохнул сладкова­тый запах цветущей возле дома сирени. Мать очень любила сирень, и сотни кустов цвели сейчас на тридцати акрах поместья.
 – Пусть старый Том позаботится о лошади и коляске, хорошо? Я нанял их в порту Нью-Хэвена. Из Нью-Йорка пришлось плыть на торговом судне, других рейсов в это время не было. Скажи, чтобы Том завтра отправил лошадь с коляской назад. Пусть возьмет коня, чтобы было на чем вернуться.
 – Обязательно передам. – Кэтрин отпра­вилась выполнять распоряжение молодого хо­зяина.
 Ли вошел и неслышно прикрыл застекленную дверь. Нежный женский голос по-прежнему пел под аккомпанемент пианино и, казалось, запол­нял каждый уголок дома. Стоял теплый майский день. Все окна и двери были распахнуты настежь. Звуки музыки сплетались с тихим шумом прибоя, доносившимся с пляжа позади дома. Морская чайка мелькнула перед самой дверью, пронзи­тельно крикнула и улетела.
 Ли снял шляпу, повесил ее на стоящую у входа – уже много лет вешалку из вишневого дерева. Летний дом семьи Джеффриз был не столь огро­мен и не так богато украшен, как дом родителей в северной части Нью-Йорка. Но был по-своему прекрасен и уютен. Рядом с вешалкой стояла изящная подставка с китайской вазой, полной свежих цветов. Ли не помнил ни вазы, ни под­ставки. Возможно, мать купила их во время зим­него путешествия по Европе. Энни действительно любила цветы, но не так сильно, как музыку. И все-таки отказалась от карьеры пианистки и оперной певицы, когда у нее родился первый сын – Карл. Затем появился Дэвид, а после не­го – Ли. Четвертый ребенок Джеффризов умер при рождении.
 Энни так и не удалось сделать музыкальную карьеру. Она посвятила себя воспитанию сыновей и заботе о домашнем уюте. Но была счастлива, когда могла обучать пению и игре на фортепьяно способных молодых людей, имеющих возмож­ность достичь прекрасных результатов в овладе­нии искусством. По крайней мере, Ли хотел ве­рить, что мать счастлива.
 Но однажды, будучи мальчиком, застал мать в слезах. И она призналась, что отказалась от арти­стической карьеры не по своей воле. На этом настоял его отец. Может быть, тогда Ли подумал, что не позволит отцу решать, чем ему в дальней­шем заниматься. Молодой человек выбрал свою судьбу самостоятельно.
 Ли постарался не вспоминать старых обид. Он приехал сюда, чтобы насладиться отдыхом. Не стоит вспоминать о семейных противоречиях. Что касается матери, то с ней у него никогда не возникало никаких разногласий. Она была очень доброй и любящей. Всегда сочувствовала детям и поддерживала их желания и устремления.
 Ли, тихо ступая, направился в гостиную. Ему хотелось удивить и обрадовать мать. Она, конечно же, не ждет его сегодня. Он должен приехать только завтра.
 Голос новой ученицы Энни был глубок и богат по тембру. Ли хорошо разбирался в музыке, хотя не унаследовал от матери музыкального таланта и никогда не стремился научиться петь. Но, бу­дучи воспитан Энни Джеффриз, не мог не ценить одаренности в других людях. Последним учени­ком матери, которого Ли помнил, был молодой человек. Проучившись у Энни какое-то время, тот стал играть в Нью-Йоркском симфоническом ор­кестре. А сейчас мать давала уроки какой-то девушке, вероятно, мечтающей об артистической карьере.
 Голос Энни Джеффриз еще удивительно силен для шестидесяти летней женщины, но уже не столь богат по окраске, как голос молодой девуш­ки, упражняющейся сейчас в гостиной.
 Ли неслышно прошел по восточным коврам, устилающим лестницу на второй этаж. Почти прокрался через холл, мимо стен, обитых дубовы­ми панелями.
 Возле створчатой двери в гостиную сидел маль­чик-подросток. Он приподнял руку, выпачкан­ную чернилами, и мягко улыбнулся. Неужели у матери в этом году сразу два ученика? Возможно, мальчик ждет своей очереди на урок?
 Ли заглянул в гостиную. Все осталось на месте. Вот любимое мамой пианино – большой концерт­ный инструмент. Отец купил его, когда мать отказалась от артистической карьеры.
 Энни сидела на обитом тканью стуле без спин­ки и играла, как всегда, прекрасно. Ученица пела с большим старанием и воодушевлением. Ли вни­мательно смотрел на них, затаившись. Ученицей, оказалась молодая женщина. Очень красивая и элегантно одетая. Лицо и руки молодой особы были белыми, словно жемчуг. Рыжие волосы каскадом спадали на спину и сияли, освещенные солнцем. Они казались красными. На висках пря­ди были приподняты вверх и заколоты, открывая стройную шею, высокие скулы и нежные щеки. Линии носа очерчены изящно и тонко.
 Ли вошел в комнату. Мать словно почувство­вала его взгляд и подняла голову. Она была еще очень красива для своего возраста. Голубые глаза засветились радостью, лицо расцвело улыбкой. Энни быстро встала.
 – Ли, какой замечательный сюрприз! – мать направилась к сыну.
 Ли ощутил гордость. Несмотря на возраст, мать сумела сохранить стройную фигуру и прекрасную осанку. Когда-то черные, а теперь седые волосы были завиты локонами и уложены в высокую прическу. Дневное кремовое платье мягко зашелестело, когда Энни двинулась на­встречу Ли.
 Молодой человек обнял мать и прижал к себе. Ему казалось, что он немного подрос с тех пор, как они виделись в последний раз. Голова матери доставала ему только до подбородка.
 Ни он, ни его братья не были похожи на мать чертами лица, унаследовав только черные волосы. Но у Карла и Дэвида, как и у отца, глаза были карие. А у Ли – ярко-голубые, материнские. Мать иногда хвалилась знакомым, что Ли – самый красивый из ее сыновей, благодаря голу­бым глазам. Он нежно усмехнулся, вспомнив, как она гордится детьми.
 Ли внимательно взглянул на молодую женщи­ну, которая буквально застыла у пианино, заин­тересованно уставившись на него зелеными гла­зами. Девушка быстро опустила ресницы и покраснела, смутившись из-за того, что гость заметил, как она его рассматривает пристально и напряженно.
 На крышке пианино лежали в беспорядке се­мейные фотографии. Портрет Ли – прямо в центре. Должно быть, девушка сразу догадалась, кто приехал. Хорошо зная мать, Ли был уверен, что она прожужжала ученице уши, рассказывая о своих «мальчиках».
 – Как дела, мама? – Ли слегка отстранился, чтобы получше всмотреться в родное лицо.
 – Я чувствую себя прекрасно. Правда, послед­ние недели меня опять мучили головные боли.
 Ли нахмурился.
 – Потому я и постарался приехать скорее, что слишком обеспокоен твоим здоровьем.
 Энни легонько похлопала сына по руке ла­донью.
 – Уверена, что нет ничего серьезного. Доктор Келси не определил точно причину болей. Счита­ет, что я чересчур переживаю и тревожусь из-за отца и всех вас. Ты же знаешь, отец и твои братья слишком много работают. Но, слава Богу, хоть ты нашел время и вырвался из этого шумного и пыльного Нью-Йорка. Как бы я хотела, чтобы вы когда-нибудь собрались здесь вместе. Мне стоило огромного труда уговорить отца приехать сюда в этом году.
 – Ты же знаешь папу. Пора бы полностью доверить фабрики Карлу и Дэвиду. Но он никак не может решиться.
 Интересно, заметила ли мать, что в последние несколько лет он старается не приезжать одновре­менно с отцом и братьями? Если бы они приехали вместе, тотчас же начались бы бесконечные спо­ры. А он вовсе не хотел ссор и споров. Мать болезненно переживает семейные раздоры, ему вовсе не хочется, чтобы у нее была еще одна причина для беспокойства.
 – Ли, познакомься, это – Одри Бреннен, – Энни повернулась и представила молодую женщи­ну, все еще стоящую возле пианино. – Ее привез отец. Они приплыли на корабле из Луизианы. Одри проведет здесь все лето, будет упражняться в технике пения.
 Ли кивнул.
 – Думаю, гораздо приятнее провести лето в Коннектикуте, чем в невыносимой жаре Луизиа­ны, – ободряюще улыбнулся девушке молодой человек и заметил, как она слегка вздернула подбородок, словно он чем-то оскорбил ее.
 – Если это твоя родина и ты там родился, мистер Джеффриз, то нет необходимости привы­кать к климату, – ответила она с сильным, но приятным южным акцентом. – Только тот, кто родился на севере, может считать невыносимой жару Луизианы.
 Ли было забавно слушать южный говор. Де­вушка сильно растягивала гласные звуки. Слово «север» произнесла с ударением и легким отвра­щением.
 «Итак, – подумал он, – она типичная пред­ставительница этих упрямых южан. Возможно, отец убедил ее, что все, живущие севернее Кен­тукки, – враги».
 – Примите мои извинения, – с легкой иро­нией заметил он. – Я совсем не желаю оскорблять ваш любимый штат. Я даже никогда не был там. Но побывал однажды летом во Флориде. Это было невыносимо, – усмехнулся он. – По край­ней мере, для северянина. Возможно, проведя лето в Коннектикуте, вы поймете, что я имею в виду. В любом случае, уверен, моя мать сделает все, чтобы ваше пребывание здесь было приятным и интересным. Ваш отец тоже пробудет здесь лето?
 – В это время года у отца очень много забот на плантации. Он не смог остаться с нами и вернулся в Луизиану. Приедет за мной в сентяб­ре, – девушка сделала многозначительную паузу и затем добавила: – Отец владеет одной из самых крупных плантаций Луизианы. Он не имеет воз­можности отлучаться надолго. Бреннен-Мэнор требует постоянного внимания. Там работают сот­ни негров.
 Ли недовольно нахмурился.
 «Напыщенный ребенок, – подумал он. – Го­ворит таким тоном, будто ее отец – самый важ­ный человек в мире. И они имеют рабов!» Боже мой, как он ненавидит рабство! Он был уверен, что эта самоуверенная девушка даже не задумы­вается о сущности рабства. Необходимо серьезно поговорить с ней и с ее отцом.
 – Я познакомилась с отцом Одри в опере Нью-Йорка позапрошлой зимой, – торопливо объяснила Энни и строго взглянула на Ли, словно хотела предупредить, чтобы он не спорил с девуш­кой. – Мистер Бреннен приезжал в Нью-Йорк по делу. Он не только фермер, но и маклер, торгует хлопком. Он привез тогда Одри, чтобы развлечь и показать мир. А кроме того, он очень скучает без нее, когда уезжает из дома надолго.
 Девушка заставила себя улыбнуться. Пони­мает ли эта женщина, как тоскует Одри по дому? Ей совершенно не понравился Нью-Йорк. Холод, грязь, слякоть вызывали отвращение. После Нью-Йорка Бреннен-Мэнор казался пре­красным раем.
 Энни подошла к девушке, ласково обняла ее.
 – Мистер Бреннен хотел, чтобы Одри увидела настоящую оперу, потому что у нее прекрасный голос. Она очень любит петь, – продолжала Энни Джеффриз. – Когда он узнал, что актриса, испол­нявшая главную роль, репетировала у меня, то поинтересовался, не может ли его дочь позани­маться у меня в течение лета, считая, что ей были бы полезны уроки. У Одри прекрасный голос и большие возможности.
 – Я уже слышал, – согласился Ли. – Очень красивый голос.
 – Спасибо, мистер Джеффриз! – поблагодари­ла Одри.
 – Одри тогда было только пятнадцать лет, – продолжала рассказывать Энни. – Мистер Брен­нен решил подождать, когда она станет немного постарше, чтобы легче было переносить разлуку с домом. Он не захотел посылать ее учиться зи­мой, так как Одри ненавидит наши холодные зимы. Но летом не смог остаться с ней, ведь это самое горячее время на плантации. Он послал с ней брата, а также личную… служанку.
 Энни как-то неуверенно и робко произнесла слово «служанка». Неужели девушка привезла с собой рабыню? По смущенному выражению лица матери Ли понял, что так и есть. Энни хорошо знала о нетерпимом отношении ее мужа и сыновей к рабству. Они считали рабство позором для стра­ны, считали, что с ним необходимо покончить раз и навсегда, ведь Америка провозгласила свободу личности. Однако все еще смирялась с существу­ющей несправедливостью. Ли Джеффриз лично помогал другу семьи, губернатору Нью-Йорка, разрабатывать законопроект, призванный покон­чить с рабством.
 – Боюсь, бедняжка Одри очень скучает по дому, – Энни Джеффриз была мягкосердечной и доброй к людям, независимо от их образа жизни. Особенно к тем, кто тянулся к ней, как к талан­тливому музыканту.
 «Музыка выше всяких предрассудков и нена­висти, – сказала она однажды сыну. – Музыка может объединить всех, независимо от образа жизни».
 – Мэпл-Шедоуз почти такое же красивое поместье, как и Бреннен-Мэнор, – сказала Одри.
 Почти? Молодой человек не понял, то ли де­вушка сказала это из вежливости, то ли хотела оскорбить его. Возможно, оскорбить. Ему час­тенько приходилось работать с южанами – биз­несменами и аристократами. Они были высоко­мерными, напыщенными людьми и считали свой Юг самым лучшим местом в мире.
 – Мне нисколько не понравилась зима в Нью-Йорке, – сказала Одри. – Я не приспособлена к такому суровому климату. Мой отец все время беспокоился, чтобы я не заболела. Когда нахо­дишься так далеко от дома… – девушка замол­чала, в глазах заблестели слезы. Энни ласково прижала ее к себе.
 Ли почувствовал легкую симпатию к Одри. И все-таки гостья раздражала его, держась и ведя себя так, будто своим присутствием оказывает честь дому Джеффризов. Молодой человек слегка поклонился и произнес:
 – Добро пожаловать в Коннектикут. Уверен, что вы замечательно проведете здесь время.
 Одри была уверена, что поклон и замечание были, скорее, насмешкой, чем вежливым же­стом. Ли Джеффриз был действительно самым красивым из сыновей Энни. Одри никогда еще не видела таких красивых голубых глаз. Но совсем не нравилось, как он смотрит на нее. Она чувствовала иронию, сквозящую в его словах и взгляде.
 – Пойду в свою комнату, переоденусь, – сказал Ли матери, – и поплаваю перед ужи­ном.
 – О, Ли, вода еще очень холодная!
 – Мне очень нравится холодная вода, – моло­дой человек повернулся и направился к мальчи­ку, все еще молча сидящему возле двери. Протя­нул руку и представился: – Ли Джеффриз. Ты, должно быть, брат Одри. Как тебя зовут, сынок?
 Мальчик поднялся, пожал протянутую руку, молча кивнул, щеки разрумянились от смуще­ния. Он вопросительно взглянул на сестру, кото­рая незамедлительно поспешила на помощь.
 – Это Джой.
 Ли приветливо улыбнулся и слегка сжал руку подростка.
 – Рад с тобой познакомиться, Джой.
 Джой улыбнулся, но так и не вымолвил ни слова. Они стояли, ощущая некоторую неловкость. Ли выпустил руку мальчика, не понимая, отчего тот смущается.
 – Иди наверх, Ли, переоденься, – сказала Энни. – Элен приготовит для тебя ужин. Сколь­ко ты здесь пробудешь? – поинтересовалась она.
 Ли был благодарен матери, она вовремя вывела компанию из замешательства. Он обнял мать за плечи и повел в холл.
 – Целый месяц, – сообщил он. – Как тебе это нравится?
 – О, Ли, замечательно!
 – Это моя собственная адвокатская фирма, посему считаю, что если я желаю отдохнуть ме­сяц, то имею на это полное право.
 – Мне хочется, чтобы отец так же относился к своей работе. Но он не приедет до конца августа. Подозреваю, что пробудет здесь не больше недели. Карл и Дэвид тоже не смогут приехать раньше конца лета. Как мне хочется собрать вас вместе! Вы нечасто видитесь и в Нью-Йорке…
 Ли наклонился и поднял дорожные сумки.
 – Ты же знаешь, мама, как это бывает. Нью-Йорк очень большой город. Фабрики от меня далеко. Все мы страшно заняты. Нам необходи­мо приезжать сюда, в Коннектикут, чтобы пови­даться друг с другом. Но в этом году не получит­ся, – он поцеловал мать в щеку. – Да это и не столь важно. Самое главное, что я смогу провести какое-то время с тобой. Как ты съездила во Флориду и в Европу? Обычно ты проводила время в городе. Боже мой, не верится, что прошел целый год с тех пор, как я видел тебя в последний раз.
 Энни поднесла руку ко лбу.
 – Да, ты же знаешь, я ненавижу город. Здесь чувствую себя лучше всего. Но неважно переношу холодные зимы, как в Нью-Йорке, так и в Кон­нектикуте. Никак не могу уговорить отца поехать куда-нибудь. Потому мне и пришлось провести часть зимы во Флориде, с тетей Грейс. Мы вдвоем съездили в Англию. Мне там очень понравилось. И только два раза сильно болела голова. А в остальных случаях я чувствовала себя довольно сносно.
 Она повернулась и направилась к лестнице. Ли показалось, что мать просто не хочет говорить о своем здоровье. Это обстоятельство сильно встре­вожило.
 – Пойдем со мной наверх, – сказала она. – Покажу тебе, в какой комнате ты будешь жить. Твою комнату я отдала Одри. Из нее прекрас­ный вид. Я хотела, чтобы девушке понравилось у нас.
 Лестница начиналась от дверей гостиной. Ли оглянулся и посмотрел вниз на Одри. Молодые люди внимательно смотрели ему вслед. Одри снова быстро отвела глаза. Ли не мог не заметить, какая она красивая. Однако держится чересчур высокомерно. Одета в бледно-розовое муслиновое платье с белыми оборками, которые спадают ярусами от мысообразных вырезов на груди и спине. Платье плотно облегает стройную талию и пышноватую для такой невысокой де­вушки грудь. Конечно, плохо, что это дитя так очаровательно.
 По лестнице спускалась молодая негритянка. Ли почувствовал раздражение, мгновенно поняв, что, должно быть, это и есть «личная слу­жанка», о коей упомянула Энни. Женщина поклонилась. У нее были умные и добрые глаза.
 «Какое расточительное отношение к человече­ской жизни!» – подумал он. Служанка Одри очень красивая женщина. Светло-коричневая ко­жа чистая и гладкая. Негритянка мягко про­скользнула мимо и посмотрела через перила на хозяйку.
 – Мисс Одри, приготовить вам другое платье к ужину? – спросила она.
 – Да, Тусси. Но мы еще не закончили урок. Миссис Джеффриз проводит сейчас своего сына в комнату. Мы позанимаемся еще полчаса.
 Ли с интересом рассматривал рабыню. Безус­ловно, женщина была мулаткой. Кожа гораздо светлее, чем у негров, которых ему приходилось видеть. Он слышал рассказы о плантаторах, имев­ших настоящие гаремы из негритянок. У многих из них имелись дети-мулаты. Правда ли это или преувеличение? Может быть, люди плохо знают то, о чем любят поговорить?
 – Здравствуй, – сказал он, обращаясь к слу­жанке. – Я – Ли Джеффриз. Ты приехала с Одри, верно?
 Женщина не поднимала глаз. Совершенно оче­видно, она сильно нервничает.
 – Да, сэр.
 – Тебе нравится в Коннектикуте?
 – Да, очень, сэр. Я…
 – Тусси, тебе не следует болтать с хозяи­ном дома! – резко и властно одернула женщину Одри. – Тебе не положено.
 Служанка комкала в руках угол фартука, по-прежнему не глядя на Ли.
 – Да, мэм, – тихо сказала она. – Пойду помогу на кухне, пока вы не освободитесь, мисс Одри, – и заспешила мимо Ли вниз по лестнице. Когда она проходила мимо хозяйки, то стыдливо отвела глаза. Одри укоризненно посмотрела на нее.
 Молодой человек разозлился не на шутку. Де­вушка глядела надменно и высокомерно. Таким тоном, каким эта южанка выбранила служанку, было не принято разговаривать в доме Джеффризов. .Взглянув на его лицо, Одри поняла, что молодой человек взбешен.
 – Тусси моя личная служанка. Отец подарил ее мне в шесть лет. Ей было тринадцать. Вам следовало бы понять, мистер Джеффриз, что с рабами нельзя обращаться так же, как вы обращаетесь со своими слугами здесь, на Севере. Мой отец утверждает, что нельзя быть слишком до­брым с рабами, от этого они становятся дерзкими и агрессивными. Пожалуйста, постарайтесь не вести с Тусси пустых разговоров. Я уже объяснила это вашей матери.
 Ли чувствовал, что гнев вот-вот захлестнет его.
 – Послушайте, юная леди. Это мой дом. И я намерен разговаривать с кем хочу и когда хочу. Безразлично, пустой это разговор или обсуждение важных законопроектов, таких, например, как ликвидация рабства! – он нахмурился с отвра­щением. – К слову сказать, мне не слишком нравится, когда мне указывают, как вести себя в моем доме! – он был возмущен. Как смеет гостья указывать ему, что делать и говорить! Она разго­варивает с ним, словно с невежественным идио­том, не умеющим вести себя в приличном обще­стве. Слава Богу, он взрослый мужчина, преуспе­вающий адвокат в Нью-Йорке. Возможно, их семья в десять раз богаче этого высокомерного ублюдка, владеющего рабами, каковым является отец этого маленького сноба. Что же происходит с южанами? Почему они так отстаивают ненави­стное нормальным людям рабство? Они готовы даже выйти из Союза.
 Он взглянул на Джоя, который молча смот­рел на него. Мальчик так и не произнес ни единого слова. Затем Ли снова перевел взгляд на Одри.
 – Увидимся за ужином, миссис Бреннен, – попрощался он, сохраняя властный тон.
 Только тут он обратил внимание на мать. Она выглядела очень огорченной. Ли быстро пошел по лестнице. Хотелось поскорее переодеться и осту­дить свой гнев, окунувшись в прохладную океан­скую воду. И совершенно не нравилось, что при­дется общаться в течение всего месяца с Одри. Он надеялся провести отпуск только с матерью. Если бы девушка не привезла с собой эту чертову личную рабыню, все обстояло бы не так уж плохо. Все равно он обязательно серьезно поговорит с бедной негритянкой. Плохо то, что в его доме поселился человек, с таким жаром защищающий идеи рабства. Он сердито оглянулся. Мать по­спешно догнала его.
 – Я не собираюсь обращаться с этой женщи­ной так, будто хочу растоптать ее, – оправ­дывался он, но глаза сверкали по-прежнему гневно.
 – Успокойся, Ли. Ты такой горячий, несдер­жанный. Пожалуйста, не забывай, что Одри и ее брат – гости нашего дома. Постарайся быть объективным, – Энни провела его в комнату, где Ли предстояло жить, и закрыла за собой дверь. – Одри привыкла к существованию рабов. Не понимает и не знает другой жизни, – продолжала она. – Если ты хочешь поговорить с ней о проблемах рабства, его плохих или хоро­ших сторонах, тебе нужно делать это спокойно и очень осторожно. Ей только семнадцать лет, сынок! Она выросла среди рабов. Ей кажется это таким же естественным, как для тебя – дыхание.
 Энни успокаивающе похлопала сына по руке, подошла к окну, раздвинула занавески.
 – Одри действительно очень приятная юная леди и необыкновенно талантливая. Впервые в жизни уехала из дому. Мне кажется, Север немно­го пугает ее. Девушка растерялась, люди, окру­жающие ее здесь, приходят в ужас из-за того, что у нее есть рабыня. Она действительно напугана, чувствует себя очень одинокой. Будь с ней добрее, пожалуйста!
 – Ну, она здесь совсем не одна! С ней брат, каким бы он ни был. Кстати, что такое с ним? Он не произнес при мне ни единого слова! – Ли поставил сумки и поспешил к матери, чтобы помочь открыть тугие оконные створки. Раздра­жение усилилось. Комната с прекрасным видом на океан, которую он так любил, оказалась заня­той. Окна теперешней его спальни выходили на луг.
 – Мальчик сильно заикается, Ли. Уверена, что в присутствии такого преуспевающего ад­воката, как ты, просто-напросто стесняется гово­рить. Думаю, что отец частично повинен в этом. Мальчик слишком любит сестру. Но мистер Бреннен не очень хорошо обращается с ним. Я заметила, что все внимание и любовь он отдает дочери и почти не замечает собственного сына.
 Ли вздохнул, чувствуя себя не в своей тарелке. Покорно покачал головой.
 – А ты, как всегда, терпелива, пытаешься всех понять и примирить, верно? Что бы наша семья делала без тебя, мама? – он слабо улыбнулся. – Извини. Но мне не понравилось то, что жен­щина, с которой я едва знаком, командует и навязывает мне собственное мнение. Да еще в моем доме! Кстати, она скорее девочка, чем жен­щина!
 – Я поговорю с ней. Но только помни, ее вырастил и воспитал богатый плантатор. У них очень много рабов. Другой жизни она не знает. Ко всему прочему, ее мать умерла десять лет назад. Одри осталась без матери в семь лет. Она привык­ла отдавать приказания и вести дом.
 – Да, да, не беспокойся. Постараюсь за ужи­ном не устраивать сцен.
 Ли взял одну из сумок и сердито бросил на кровать.
 – Возвращайся и закончи урок.
 Оказывается, у бедной девушки не было мате­ри. Ли почувствовал себя ослом. Возможно, он смутил и напугал Джоя, который не смог ничего ответить.
 – Кажется, я слегка переутомился в дороге. Потребуется какое-то время, чтобы избавиться от привычек Манхэттена.
 – Понимаю тебя, сынок. То же самое происхо­дит с твоим отцом и братьями, когда они приез­жают сюда, – Энни отступила назад и осмотрела его с ног до головы. – Ли, каждый раз, когда я тебя вижу, ты кажешься мне красивее и кра­сивее.
 Ли облегченно рассмеялся, чувствуя, что гнев понемногу испаряется, и снял запыленный сюр­тук.
 – Если бы твои сыновья были самыми уродли­выми людьми на земле, ты все равно утверждала бы, что они – очаровательны. Ну ладно, иди. Мне необходимо переодеться.
 Энни глубоко вздохнула, с любовью глядя на сына.
 – Я очень рада, что ты, наконец-то, приехал. Ей хотелось пожаловаться, рассказать, как ее пугают почти непрерывные головные боли. Уже много дней преследует необъяснимый суеверный страх. Энни подозревала, что есть серьезная при­чина для таких болей. Но не понимала, почему доктора не могут распознать ее. Женщина отвер­нулась, чтобы сын не заметил слез, сверкнувших в ее глазах.
 – Увидимся за ужином, Ли.
 Энни вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь. Ли разделся и накинул хлопчатобумаж­ный халат. Он любил плавать обнаженным. И сегодня, черт возьми, не собирается изменять своим привычкам, независимо от того, есть в доме нежеланные гости или нет. Направившись к выходу, снова услышал музыку. Учительница и ученица продолжали прерванный его появ­лением урок. Спустившись по лестнице, Ли вышел из дома через заднюю дверь и нето­ропливо направился к пляжу. Скоро шум при­боя почти заглушил музыку. Молодой человек сбросил халат, прыгнул в холодную воду и заплыл подальше, чтобы не слышать голоса юной певицы и звуков фортепьяно.
 Ледяная вода не охладила гнева и раздраже­ния, вызванного нежданными гостями. Ли был недоволен тем, что не сможет теперь провести отпуск наедине с матерью.
 Вздрагивая от озноба, вышел из воды, быстро схватил мягкое полотенце, вытерся и надел халат. Долго стоял на пляже, пристально рас­сматривая дом. Ветер доносил отголоски песни. Ли не понимал и удивлялся, почему девушка так раздражает его. Мать права, у него довольно резкий характер. Однако он уже много лет работает адвокатом, научился контролировать эмоции, особенно на заседаниях суда. Он дав­ным-давно взрослый мужчина, которого обычно трудно вывести из себя, тем более хорошеньким молодым женщинам.
 Тщательно вытерев волосы еще раз, Ли напра­вился к дому, убедившись, что Одри Бреннен просто не понимает, как глупо ведет себя. Види­мо, девушка привыкла грубо разговаривать с при­слугой и отдавать приказания окружающим. Так ее воспитал отец, властный и богатый плантатор. А матери, которая могла бы научить ее быть мягкой, не было рядом.
 Не хотелось признаваться, но он понимал, что злится больше не из-за присутствия личной рабы­ни. Скорее, это происходит из-за того, что Одри чертовски красива. Он не имеет права думать о ней как о женщине. Она еще совсем ребенок. К тому же окончательно испорченный и избало­ванный.
 – Черт с ней, – пробормотал Ли. В конце концов, он приехал сюда, чтобы хорошенько от­дохнуть. И постарается сделать это, несмотря на присутствие нежеланных гостей.
 Пока Одри Бреннен будет находиться на рас­стоянии и воздержится от приказаний и распоря­жений по поводу того, что он должен и чего не должен делать в собственном доме, все будет отлично.

 Глава 2

 Одри открыла дверь, ведущую на балкон, и вышла из комнаты. Медленно двигаясь вдоль высаженных на галерее цветов, глубоко вдыхала солоноватый морской воздух. Приблизившись к ажурным перилам, стала смотреть на воду, кото­рая сверкала и переливалась под призрачным лунным светом. В Мэпл-Шедоуз было хорошо, но все-таки это не Бреннен-Мэнор. Дома Одри гла­венствовала. Отец ее обожал, так же как и Ричард Поттер, очаровательный джентльмен, южанин. Почти решено, что через год Ричард станет ее мужем.
 Девушка не была уверена, хочет ли выйти замуж за Ричарда. Но ей не хотелось разоча­ровывать и огорчать отца, который давно мечтает об этом браке. И именно сейчас, когда к ней так плохо относятся, и особенно после того, как Ли Джеффриз пытался досадить ей во время ужина, Ричард казался самым замеча­тельным, самым привлекательным человеком на земле. Конечно, Поттер старше ее на два­дцать пять лет. Скорее, он больше подходит в отцы, чем в поклонники. Но, по крайней мере, уважает и понимает привычный Одри образ жизни. А главное – Ричард сын Альфреда Поттера, чья плантация почти такая же большая, как и Бреннен-Мэнор. После свадьбы Ричарда и Одри плантации объединятся в одну огромную, возможно, самую большую в Луизиане и, вероят­но, на всем Юге. А Одри станет хозяйкой. Мистер Ли Джеффриз просто не понимает, какой важный человек ее отец, и не разделяет полити­ческих взглядов богатого южанина. Он никогда не разберется в жизни на плантации, не уразуме­ет, что негры необходимы для сохранения ста­бильности и нерушимости привычного для Одри мира.
 Совершенно очевидно, она почему-то не понра­вилась Ли. В течение месяца ей придется терпеть его высокомерное и пренебрежительное отноше­ние.
 Если бы не безграничная доброта Энни Джеф­фриз, Одри уже попросила бы отправить ее домой, в Луизиану. Девушка тосковала по Бреннен-Мэнор до боли в сердце. По ночам было особенно одиноко. Слезы сами лились из глаз. Только гордость не позволяла ей расслабиться и попро­сить о возвращении. К тому же не хотелось огор­чать отца. Ведь тот надеялся, что дочь многому научится у миссис Джеффриз. На этом ее образо­вание было бы завершено. Обучая оперному пе­нию, Энни Джеффриз одновременно давала эле­ментарные знания итальянского, французского и испанского языков. Семья и друзья дома будут поражены ее познаниями. Особенно тетя Джанин и дядя Джон из Батон-Ружа. Тетя Джанин сестра матери Одри. Она всегда волновалась, что племян­ница не смогла получить разностороннего образо­вания, огорчалась, что девушке не хватает утон­ченности манер и мягкости характера.
 Дочь тети Джанин Элеонор прошлым летом путешествовала по Европе. Одри прекрасно пони­мала, почему тетя всегда выставляла напоказ собственную дочь, постоянно подчеркивая, что Элеонор много путешествовала по миру. Кузина Одри была очень непривлекательна. Элеонор была старше Одри на четыре года, фигура у нее бесфор­менная, крупное лицо покрыто какими-то пятна­ми. Каштановые волосы – прямые и тусклые – невозможно уложить в какую-то прическу. И хотя тетя Джанин одевала дочь в самые дорогие платья модных европейских фасонов, ухищрения мало помогали.
 Конечно же, тетя Джанин переживает из-за того, что Элеонор исполнился двадцать один год, а у нее совершенно нет никаких перспектив найти мужа. Поклонников достаточно, но ни один из них, по всей видимости, не собирается жениться. Одри подозревала, что это происходит не только из-за внешности Элеонор, но, скорее, потому, что молодые люди, ухаживающие за кузиной, совер­шенно не уважают девушку. Кузина не раз рас­сказывала Одри шокирующие истории о молодых людях. Если бы тетя Джанин узнала о таких вещах, она упала бы в обморок от стыда за собст­венную дочь.
 Одри мало понимала, в чем состоят секретные отношения между мужчиной и женщиной за за­крытыми дверями, и не очень-то интересовалась. Ни один мужчина, включая, конечно же, Ричарда Поттера, не собирался унижать ее каким бы то ни было образом и относиться к Одри, словно к шлюхе. Хотя Одри имела довольно смутное пред­ставление о том, как ведут себя шлюхи. Она только знала, что это слово позорит молодую женщину или девушку. На одном из вечеров она случайно подслушала разговор молодых людей, которые называли ее кузину сучкой и шлюхой, говорили об Элеонор в таком неуважительном и оскорбительном тоне, какого Одри ни разу не приходилось слышать. Но она не стала передавать кузине разговор молодых людей.
 Сейчас Одри скучала даже по Элеонор. Скучала и тосковала по всему, что касалось дома. Если бы Бреннен-Мэнор был отсюда в сотнях тысяч миль или даже гораздо больше, она все равно должна оставаться здесь и продолжать уроки. Она всегда старалась вести себя так, чтобы Джозеф Бреннен остался ею доволен. Одри надеялась своим пове­дением скрасить разочарование отца из-за Джоя. Конечно, она должна каким-то образом защитить брата. Почему отец не может понять, какой у него любящий сын? Отец когда-то возлагал на Джоя большие надежды. Потому-то существовала еще одна причина, из-за которой Одри было необходи­мо выйти замуж за Ричарда Поттера. Джой ни­когда не сможет самостоятельно управлять плантацией. Она должна выйти замуж за такого чело­века, который смог бы после смерти отца взять управление в свои руки и который позволил бы Джою всегда жить на плантации, понимая, что брат Одри никогда не сможет стать хозяином. Лучшего человека, чем Ричард, для этого не найти.
 Одри очень любила брата и чувствовала ответ­ственность за него и его будущее с тех пор, как умерла мать. Именно тогда брат и начал заикать­ся. Годы проходили, а речь Джоя не улучшалась. Одри считала, что брат огорчен недобрым отноше­нием отца, болезненно воспринимает его беспо­койство о будущем.
 Бедный Джой сегодня так смутился, когда Ли решил с ним познакомиться. Она даже слегка рассердилась на молодого человека. За ужином Ли держался высокомерно и почти не обращал на нее внимания, все время разгова­ривал только с матерью, рассказывал о пред­стоящих выборах, особо подчеркивал свое на­мерение голосовать за того, кто стоит за полное уничтожение рабства.
 «Я думаю, что Авраам Линкольн – наш чело­век», – сказал Ли, иронически взглянув на Одри, будто бы ожидая с ее стороны возражений.
 Но девушка постаралась сдержаться и промол­чала, не желая начинать спор за общим столом. По мнению ее отца, избрание Авраама Линкольна на пост президента принесет Югу разорение. Если этот человек все-таки станет президентом, многие штаты выйдут из Союза. Одри вовсе не хотелось вдаваться в обсуждение политических проблем с Ли Джеффризом. Северяне любят поучать южан, что хорошо, а что, по их мнению, плохо. К тому же политика – это мужское занятие. Ей ни к чему дискутировать по таким вопросам.
 Одри закрыла глаза и представила Бреннен-Мэнор. Прекрасные возделанные земли, запах азалий и кизила, зелень кипарисов и дубов. Плантация была для нее почти что родной матерью. Очень часто Одри пыталась вспомнить мать, чер­ты ее лица, движения, голос. Но в детской памяти сохранилось слишком мало. Одри было всего семь лет, когда мама умерла. Тогда казалось, что она будет рядом всегда. А теперь у Одри в памяти остались только смутные воспоминания. Она по­мнила бледную женщину, лежащую в постели и тяжело больную. Лицо матери стало совершенно другим перед смертью.
 Остался только прекрасный портрет, который теперь висит над камином, напоминая Одри и Джою, какой когда-то была их мать.
 Девушка отошла от перил и села в кресло, заложив руки за голову. Она так скучает по дому и так расстроена из-за неприязненного отношения Ли Джеффриза, что вряд ли сможет сразу заснуть. Снова попыталась сдержать непрошеные слезы, но не смогла. До сегодняшних событий ей удава­лось перебороть свою тоску и не проситься домой. Но она не была уверена, что выдержит дальше. Чувствуя себя очень одинокой, дала волю слезам. И только когда выплакалась, достала из кармана носовой платок, неожиданно почувствовала, – что кто-то стоит рядом.
 – С вами все в порядке, миссис Бреннен? Одри вскочила при звуках участливых слов.
 Ли Джеффриз наблюдал за ней, стоя неподалеку. Девушка разозлилась, почувствовав себя унижен­ной. Надо же такому случиться, именно Ли застал ее плачущей. Одри быстро вытерла слезы.
 – А разве вам не все равно? Думаю, мои слезы доставят вам истинное удовольствие. Очевидно, я вам не очень понравилась, – девушка плотно запахнула халат, осознавая, что Ли не только застал ее плачущей, но и сидящей в одиночестве в ночном халате. Это было ужасно неприлично.
 – Вы всегда подкрадываетесь к людям, чтобы застать их врасплох? – спросила она, намере­ваясь уйти. Но Ли схватил ее за руку.
 – Нет. Я не думал, что застану вас здесь. Но коли так получилось, пожалуйста, не уходите. Мне хочется поговорить с вами.
 Какая-то неожиданная нерешительность, ро­бость сквозила в его взгляде. Одри была поражена тем, что он смотрит на нее просительно и винова­то. Прикосновение горячей ладони внезапно по­вергло ее в трепет. Это было так удивительно. Одри без возражений опустилась в кресло и поду­мала о том, что мать у этого человека такая хорошая и добрая. Может быть, какие-то положи­тельные качества передались все же от нее сыну. И, наконец, Одри поняла, что ей очень хочется понравиться Ли Джеффризу.
 – Прекрасно, мистер Джеффриз. Думаю, нам нужно поговорить.
 Он присел перед ней на корточки.
 – Вы можете звать меня просто Ли. Можно мне называть вас Одри?
 Почему так трудно смотреть ему в глаза?
 – Не возражаю.
 Ночной ветер растрепал темные волосы Ли. Молодой человек все еще крепко держал девушку за руку. Его ладонь – большая и сильная, была одновременно и нежной. Ей казалось, что при свете луны он выглядит еще красивее. Только сейчас она сообразила, что чересчур углубилась в собственные переживания и разочарование от первой встречи с ним. Вспомнила о том, каким красивым и энергичным он показался, когда впервые вошел в гостиную. Да, она была букваль­но поражена незаурядной внешностью молодого человека, когда он неожиданно вошел, одетый в прекрасный серый костюм, с ослепительной бело­зубой улыбкой на лице. Никогда еще Одри не встречала мужчину с такими голубыми глазами, таким красивым лицом, такими блестящими ухо­женными волосами.
 Он уже переоделся в простые хлопчатобумаж­ные брюки. Домашняя рубашка, расстегнутая у ворота, приоткрывала грудь, покрытую темными волосами. Девушка смущенно отвела глаза. Боже мой, она отказывалась понимать себя! Всего не­сколько минут назад она ненавидела этого чело­века. А теперь поняла, что он ей нравится. Может быть, потому, что бросил ей вызов? Может быть, потому, что каким-то невероятным образом по­хож на ее отца? Без страха защищал и отстаивал свои взгляды, был властным и уверенным, как ее отец. Одри досадовала, наконец, признав его пра­воту. Он совершенно справедливо отчитал ее днем. Она вела себя бестактно, распоряжаясь в чужом доме, словно в собственном. В конце кон­цов, она только гостья. Следовало показать хозя­евам, что леди с Юга добрая и воспитанная. Но в то же время девушке не хотелось поступиться гордостью.
 – Я решил прогуляться по галерее, – объяс­нял Ли тем временем. – Приятно полюбоваться океаном, вот и оказался здесь. А потом услышал ваши рыдания. Не являюсь ли я причиной ваших горьких слез? – Ли поднялся, взял стул и сел рядом. – Хочу извиниться… Я грубо разговари­вал с вами во время ужина и очень хорошо осознаю это. Обычно я не осуждаю людей, если их не знаю. А вы так молоды и так далеко от дома, от родных людей… И, кроме того, вы наша гостья. Конечно же, я вел себя невежливо. Извините меня.
 Одри сидела немного напряженно. Глядела вдаль, боясь посмотреть в глаза мужчине. Она испугалась странного незнакомого чувства, от ко­торого ее бросало то в жар, то в холод.
 – Принимаю ваши извинения, сэр. Примите взаимно и мои извинения. Конечно, не следо­вало так разговаривать с вами. Однако, пони­маю, вам не нравится то, как существуют южане. Но это наша жизнь, так же, как у вас своя.
 Молодой человек глубоко вздохнул.
 – Одри, в глубине души вы должны понимать, что рабство – это очень плохо.
 Она вытерла слезы.
 – Конечно, плохо…
 – Что? – поразился Ли. – Не понимаю. Она коротко взглянула ему в глаза.
 – В противоположность тому, что вы о нас думаете, мистер Джеффриз, большинство граж­дан Юга, особенно женщины, против возобновле­ния работорговли, – она снова посмотрела в сторону океана. – Но, видите ли, это как… дайте подумать, да, словно огромный валун, который катится с горы. Он катится все быстрее, его не­возможно остановить. Мы владеем рабами уже много лет. Наша экономика придет в упадок, если у нас отнимут возможность использовать труд рабов на плантациях. Такие люди, как мой отец, будут разорены вконец, – она снова взглянула на собеседника. – Не считайте меня совсем невеже­ственной. Я – женщина и молода, но часто слу­шаю разговоры отца с бизнесменами. Понимаю политическую обстановку лучше, чем вы предпо­лагаете. Север знает, что уничтожение рабства погубит нас. Но вас это не волнует. У каждого штата должно быть право самостоятельно решать: оставлять рабство или нет. Ни Федеральное пра­вительство, ни президент не должны вмешиваться в нашу жизнь и способствовать нашему разоре­нию.
 Ли не смог удержаться от улыбки. Она говори­ла с такой гордостью и так горячо пыталась убедить его… Боже мой, какая Одри красивая! Как приятен мягкий южный выговор. Она тянет гласные звуки, и это делает ее более очарователь­ной. Очень приятно слушать ее.
 – Рабство не может продолжаться вечно, Одри. Такие люди, как ваш отец, должны быть готовы к переменам.
 Она хотела отвести взгляд, но голубые глаза словно притягивали. В его словах сквозило мягкое предостережение, девушку охватил смутный страх, но она не могла определить причину его возникновения.
 – Каждый штат поступит так, как считает нужным, мистер Джеффриз. Вы должны дать нам время. Все наши вложения связаны с трудом рабов. Если мы сейчас освободим их, то, во-пер­вых, потеряем средства к существованию. А если станем платить наемным рабочим, то разоримся полностью. Кроме того, это довольно опасно.
 – Опасно?
 Одри поднялась и снова подошла к перилам.
 – Возможно, вы не осознаете, что на Юге негров почти столько же, сколько белых. Если их освободить, куда они пойдут? Где будут жить? Бунт неизбежен, мистер Джеффриз. Они убьют нас, захватят дома и фермы. В прошлом уже неоднократно происходили восстания рабов. Отец рассказывал. Вероятно, вы считаете, что так рас­суждать жестоко, что я сурово обращаюсь с Тусси. Но, поймите, это необходимая суровость. Прихо­дится держать их в повиновении. При мягком обращении они быстро становятся совершенно невыносимыми и дерзкими. Если не принимать меры предосторожности, то очень быстро рабы примутся заправлять всем вместо своих хозяев. Их необходимо постоянно держать в руках.
 Она услышала, как скрипнул стул. Ли под­нялся и подошел ближе к ней. Девушка словно бы ощущала его присутствие всем телом. Ее снова охватила незнакомая до сих пор дрожь. Стройная фигура молодого человека возвыша­лась над ней. Почему она обращает на это внимание? Раньше ее совершенно не интере­совало, как сложены мужчины. О Ричарде она никогда не задумывалась так. Одри продолжала делать вид, что любуется лунными бликами на поверхности океана, страшась взглянуть на Ли.
 – Вплоть до жестокости? – спросил он.
 Одри прикрыла глаза и вспомнила Марча Фре­дерика, надсмотрщика на хлопковой плантации. Она ненавидела Марча.
 – Иногда…
 – Человек не может быть собственностью дру­гого человека, Одри. Его нельзя бить хлыстом, требуя повиновения. Это не по-христиански.
 Одри снова смахнула выступившие слезы.
 – С нашими рабами хорошо обращаются, ми­стер Джеффриз. Мне известно только два случая, когда наш надсмотрщик воспользовался плетью. И отец тут же остановил его. Отец хорошо отно­сится к неграм, большинство не нуждаются в замечаниях. Многие относятся к нам по-друже­ски. Да, мистер Джеффриз, я читала «Хижину дяди Тома». Знаю, о чем вы думаете. Но мисс Стоу показала искаженную картину. Большинство из нас не ведут себя таким образом. Мы просто связаны по рукам системой, какая существует. Нельзя ничего менять сразу, если мы намерены сохранить прежний образ жизни, – Одри, нако­нец, обернулась и осмелилась взглянуть на моло­дого человека.
 – Многим из нас очень хочется, чтобы можно было перевернуть жизнь безболезненно. Самая опасная часть рабов – мулаты. Такие, как Тусси. Они появились в результате отвратительного по­ведения белых мужчин… которые спят с негри­тянками. Мой отец резко осуждает такое поведе­ние.
 Одри почувствовала, что краснеет, выговари­вая такие слова, зная, что «спать» с кем-то озна­чает греховное поведение. Но она не понимала, какие действия подразумеваются. У нее не было матери, которая объяснила бы подобные вещи. Подруги только хихикали и шептались об этом, игриво прикрываясь веерами. Она не была увере­на, правда ли все то, что рассказывает Элеонор. К тому же кузина никогда не вдавалась в подроб­ности. Мисс Джерси, ее воспитательница, обучавшая манерам и грации движений, никогда не беседовала об интимных отношениях.
 Ли внимательно и заинтересованно разгляды­вал Одри, размышляя, знает ли что-либо эта женщина-ребенок об интимной близости мужчи­ны и женщины. Кроме того, ему очень хотелось узнать о происхождении Тусси. Может быть, он чересчур впечатлителен? Но увидев их вместе, он отметил несомненное сходство в чертах девушек. А что, если отец Одри… Конечно, она никог­да не поверит. Возможно, она считает отца самым лучшим и самым справедливым человеком на свете.
 – А кто отец Тусси? – решился спросить он. Одри вернулась в кресло.
 – Один белый десятник, которого отец давно уволил. Ее мать, Лина, уже много лет ведет домашнее хозяйство. Конечно, отчитывается пе­редо мной.
 Ли решил пока что умолчать о своей догадке.
 – Почему вы не рассказываете мне ничего о своем брате? Казалось бы, ему надо остаться с отцом, а не приезжать сюда с вами. Вы говорите, что лето самое занятое время года для отца.
 Одри почувствовала, что необходимо защитить брата. Если Ли будет насмехаться над мальчиком, услышав, как тот говорит, то она будет относиться к нему неприязненно, и даже враждебно. Сегодня за ужином Джой, как всегда, отмалчивался. Ли не разговаривал с ним и не пытался расспраши­вать.
 – Мы с братом очень любим друг друга, – ответила она, отошла от Ли, направляясь к двери спальни. Не оглядываясь, чувствовала, что моло­дой человек идет следом. Хотелось, чтобы он держался на расстоянии. По каким-то непонят­ным причинам, трудно сосредоточиться, когда Ли находился рядом.
 – Я для него почти как мать. Мой отец… У него не хватает терпения выслушивать Джоя.
 Боюсь, что отец несколько разочарован в сыне, считая, что он не сможет ничему научиться. На самом деле мальчик очень способный. Несмотря на то, что отец отдает предпочтение мне, Джой – мой лучший друг. В нем нет ни капельки зависти. Мы прекрасно понимаем друг друга. Я чувствую, что должна уделять брату внимание, которого он недополучает от отца. Ему было бы плохо дома без меня. Он не может быть строгим с рабами из-за дефекта речи. Отец почти не обращает внимания на Джоя. Я попросила разрешения, чтобы он отпустил Джоя со мной. Мне кажется, каждому человеку полезно посмотреть страну.
 Она повернулась к Ли и слегка отступила на­зад, осознав, что молодой человек стоит в опасной близости.
 – Я должна покинуть вас, мистер Джеффриз. Нехорошо, что я стою с вами, одетая ко сну.
 Ли быстро посмотрел на дверь и заметил, что Тусси подсматривает за ними из-за занавески.
 – О, я не думаю, что мы с вами совсем одни, – лукаво улыбнулся он. Одри проследила за направлением его взгляда и тоже улыбнулась, увидев, как Тусси резко отпрянула в глубь ком­наты.
 – Должно быть, Тусси услышала ваш голос. Знаете, она все время подсматривает за мной. Ее настоящее имя Тьюсди. Потому что она родилась во вторник. Но ее всегда звали Тусси, – Одри понизила голос. – Думаю, что она любит меня больше, чем любила бы другую хозяйку. Я тоже ее очень люблю. Но, сказать по правде, не хочу, чтобы она догадывалась об этом.
 Ли тихо засмеялся, с облегчением поняв, что Одри совсем не была жестокой и бессердечной, какой показалась вначале. Ее нежность к Джою, понимание незавидного положения мальчика в семье растрогали.
 – У нас с вами, мисс Бреннен, состоялся очень интересный разговор. Не хотите ли вы завтра прогуляться в открытой коляске? Нам есть о чем поговорить. Возможно, мы станем друзьями, если будем чаще встречаться.
 Одри опустила глаза.
 – Я не могу поехать с вами без сопровождения. Отец считает, что ваша мать должна следить, чтобы я никуда не выезжала одна…
 – Ах так? Мы пригласим ее с собой. Из-за нее я приехал сюда. И обязательно возьмите с собой Джоя. Мне хочется поближе познакомиться с ним. Осмотрим окрестности. Вполне вероятно, вам не будет одиноко вдали от дома.
 Одри почувствовала, что на сердце у нее стало намного светлее. Она совсем не предполагала такого поворота в отношениях с Ли. От былой натянутости и напряженности не осталось и следа.
 – С удовольствием поеду, мистер Джеффриз. Ли смотрел в устремленные на него зеленые глаза. Молодая женщина будила чувства, кото­рых он не ожидал. Он никак не мог избавиться от мысли, что под халатом и ночной рубашкой де­вушка обнажена. Ее гладкое здоровое тело еще нетронуто.
 – Зовите меня просто Ли.
 Она кивнула.
 – Мне нельзя больше ни минуты оставаться с вами, – Одри повернулась и поспешила к двери. На мгновение задержалась, обернулась и поблаго­дарила: – Спасибо за приглашение. Я действи­тельно сожалею, что оскорбительно разговарива­ла с вами раньше.
 Ли мягко улыбнулся.
 – Извините меня тоже. Мы не совсем удачно начали знакомство. Но надеюсь, что завтра я исправлюсь, – он с жадностью смотрел на бле­стящие рыжие волосы, каскадом спадающие на спину. Они были распущены, и он ощутил почти неодолимое желание дотронуться до блестящих прядей.
 Мисс Одри Бреннен обладала мужеством и гор­достью. В то же время в ней чувствовались мяг­кость и доброта. Вполне очевидно, девушка спо­собна сильно любить, принимая во внимание неж­ность к брату. Она начинала нравиться Ли гораздо сильнее, чем он мог предположить всего несколь­ко часов назад.
 – Тогда до завтра, – тихо сказал он, предста­вив, как прекрасна Одри на шелковистых просты­нях. Какие у нее полные, сочные губы! Как глу­боки зеленые глаза! Боже мой! Он еле сдержи­вался, чтобы не обнять ее. Им овладело инстинк­тивное ощущение, что, возможно, Одри не вос­противилась бы. Вернее, кажется, ей хотелось бы быть не против. Но в то же время он понимал, что за такой поступок она могла залепить ему поще­чину.

 Глава 3

 – Итак, Джой, что ты думаешь о Коннектику­те? – Ли искоса взглянул на юношу, сидящего в глубине открытого экипажа рядом с сестрой. Ли решил отправиться на одном из самых лучших кабриолетов, изготовленном в Англии по заказу отца. Ли ободряюще улыбнулся Джою и снова стал смотреть вперед, управляя чалым мерином. Коня звали Белль. Это была самая сильная и красивая лошадь поместья Мэпл-Шедоуз. А имен­но эта открытая коляска – самая элегантная и удобная. Ли хотелось произвести приятное впе­чатление на гостей, особенно на Одри.
 – Мне з-здесь очень н-нравится, – медленно ответил Джой.
 – Джой волнуется, – вмешалась Одри, – и просил меня поблагодарить вас за приглашение на прогулку.
 Ли искоса посмотрел на девушку. Сегодня она выглядела прекрасно, одетая в белое хлопчатобу­мажное платье, расшитое мелкими зелеными и желтыми цветочками. Голову покрывала широко­полая шелковая шляпа, завязанная под подбород­ком зеленой лентой. Изящные руки затянуты в белые перчатки.
 Четырнадцатилетний Джой был хорошо сло­жен для своего возраста и обладал приятной внешностью. У него были такие же, как у сестры, рыжие волосы. Но глаза, скорее, светло-карие, чем зеленые. Джой часто улыбался, чем сразу же расположил Ли.
 – Вам нужно позволять Джою отвечать само­му, – мягко попенял он Одри. – А вы всегда перехватываете у него инициативу, – Ли обод­ряюще кивнул Джою. – Говори, когда тебе этого хочется. Не волнуйся и не переживай, если у тебя получается медленно.
 Мальчик радостно засмеялся.
 – Мы едем на п-пляж? – спросил он. Ему очень нравился Ли Джеффриз.
 – Да, так и есть. Хотя мы могли бы сходить на пляж возле дома. Но я решил, что прогулка в экипаже будет интереснее. – Ли продолжал пра­вить лошадью, показывая им красивые и богатые загородные дома в Малберри-Пойнте, где состоя­тельные люди из Нью-Йорка, Стенфорда и Нью-Хэвена имели поместья.
 – Мой отец – владелец фабрики, производя­щей парусину и брезент для палаток, тентов и прочего, – сообщил он. – У него есть обувная фабрика и завод по выплавке чугуна и стали. Поэтому он, Карл и Дэвид очень заняты. Но меня не интересуют семейные предприятия. Мне всегда хотелось завести свое дело. Думал даже пойти в армию после окончания Вест-Пойнта. Но потом решил получить диплом адвоката. И начал собст­венную практику в Нью-Йорке. Однако, в отличие от отца и братьев, раз в году беру себе отпуск. Отдыхаю здесь душой. Люблю бывать в Мэпл-Шедоуз. Здесь меня охватывают детские воспоми­нания.
 Одри смотрела на сильные руки молодого че­ловека. Он крепко держал вожжи и направлял впряженную в экипаж лошадь по склону к отда­ленному пляжу. Сегодня Ли оделся в темные брюки, которые тесно облегали стройные муску­листые бедра. Белая рубашка была без галстука, ворот распахнут.
 – Слишком тепло, чтобы соблюдать прили­чия, – словно бы извинился он. Сегодня в нем чувствовалась какая-то дерзость, одновременно смущавшая и волновавшая девушку. Ли очень отличался от мужчин, с которыми она до сих пор водила знакомство в Луизиане, непредсказуемо­стью поведения, свободными, раскованными ма­нерами. Конечно, он совершенно не похож на Ричарда. Ли не был таким официальным и манер­ным. И вместе с тем Ли мягок и воспитан. Мужчины-янки, определенно, отличались от джентль­менов Юга, с которыми ей приходилось общаться до сих пор. Ли был более живой, более резкий, подсознательно чувствовалось, более смелый и решительный.
 Одри смущенно отвела глаза и стала с преуве­личенным вниманием рассматривать окружаю­щий лес, блики солнца на листве дубов и кленов. Экипаж, покачиваясь, поднялся на небольшой холм и спустился к пляжу. Ли остановил лошадь, выбрался из коляски и привязал лошадь. Одри начала было спускаться на землю, но Ли подхва­тил ее за талию и легко опустил, будто она весила не больше перышка. Девушка покраснела. При­ятно было ощущать сильные руки, подхватившие ее. Что-то многозначительное было в том, как Ли поднял ее, вместо того, чтобы просто вежливо предложить руку. Она затрепетала от возбужде­ния, мгновенно пронзившего все тело.
 – Я, несомненно, взял бы на прогулку маму, но у нее опять приключился этот ужасный при­ступ головной боли, – сказал Ли. – Я, действи­тельно, всерьез обеспокоен ее здоровьем.
 – Мне так жаль миссис Джеффриз, когда она так страдает, – сочувственно ответила Одри. – У нее уже был однажды очень сильный приступ, с тех пор, как я приехала. И главное – невозмож­но ничем помочь, когда такое случается.
 – Мне тяжело осознавать, что мама так мучается. Она совершенно не заслуживает по­добных страданий. Я хотел отменить прогул­ку, но она заявила, что будет лучше, если мы оставим ее в покое. Чем тише в доме, тем спокой­нее для нее.
 Ли помог Джою вынести из экипажа вещи, многозначительно улыбнулся девушке, пытливо заглянув ей в глаза.
 – Вы впервые выезжаете с мужчиной без сопровождения? – пошутил он.
 Одри почувствовала, что щеки снова покрас­нели.
 – С нами Джой. Потому нельзя утверждать, что я отправилась без сопровождения, Ли Джеф­фриз. Однако я доверяю вам как джентльмену. И решила поехать, надеясь, что ваша мама останется довольна тем, что не испортила нам прогулки.
 Ли наклонился ближе. Девушка почувствова­ла, как все внутри снова затрепетало.
 – Думаю, вашему отцу совсем необязательно знать об этом, верно?
 Одри отвернулась и тихо засмеялась, смущен­ная своими новыми ощущениями. Она не ожида­ла, что Ли так понравится ей. И чересчур волно­валась, решив поехать с ним на пикник. Она перемерила три платья, прежде чем, наконец-то, выбрала, какое надеть. У бедной Тусси, должно быть, пальцы устали, расстегивая и застегивая пуговицы на нарядах.
 Ли разостлал на песке одеяло. И компания вольно устроилась, чтобы съесть сэндвичи и вы­пить лимонад, которые им приготовили Тусси и девушка, работающая на кухне. Несколько минут они увлеченно жевали, не разговаривая. Одри понимала, что Ли совершенно прав, намекая, как рассердился бы отец, узнав, что она поехала на прогулку с мужчиной, тем более с янки. Пусть даже и в сопровождении Джоя. Отец доверял миссис Джеффриз, считая, что та будет присмат­ривать за Одри. Но женщина просто не в состоя­нии поехать с ними. Она поняла, что гостям хочется прокатиться по окрестностям. Если после пикника Ли станет лучше относиться к Одри, то стоило рискнуть.
 Волны океана, мерно шелестя, накатывались на пляж. Девушка прищурила глаза, чтобы лучше разглядеть чаек, кружащихся непода­леку. Несколько птиц приземлились рядом. Ли кинул им ломтик хлеба. Чайки сразу же бросились к хлебу, принялись драться, вырывая его друг у друга и оглушительно крича. Одри рассмеялась, глядя на них. Она чувствовала себя сегодня более раскованной. И не такой одинокой, впервые с тех пор, как приехала сюда. Странно, но, кажется, в таком состоянии повинен Ли. Молодой человек передал Джою небольшую корзинку, в которой они привезли сэндвичи.
 – Если прогуляешься вдоль берега, там, где волны накатывают на пляж, найдешь много ин­тересного, – предложил он мальчику. – Улитки, раковины. Их можно коллекционировать.
 Джой поднялся, взял корзину в руки.
 – С-спасибо. У меня уже есть небольшая к-к-к… – он остановился, расстроенно вздохнул, но мужественно закончил: – …колекция в доме. Я з-заберу ее в Бреннен-Мэнор.
 – Хорошо, – Ли спокойно начал снимать высокие ботинки из мягкой кожи, – сначала разуйся, молодой человек. Очень приятно ощу­тить мягкий песок босыми ступнями.
 Джой с готовностью подчинился. Ли не только не унижал подростка. Но знал толк в развлечени­ях. Уже давно мальчик не чувствовал себя так свободно и раскованно. Сейчас, когда юноша ста­новился старше, отец постоянно читал нотации, упрекая Джоя в том, что он никогда не сможет управлять домом и рабами, если не перестанет заикаться. Он не сможет беседовать с конгрессме­нами и деловыми людьми. То есть, он просто-на­просто не сможет делать все то, что необходимо уметь владельцу плантации. Мальчику уже давно не было так весело. Он радостно рассмеялся, осознав, что Одри смущена. Мужчины сняли бо­тинки и носки, даже не попросив разреше­ния. Но он не мог отказаться от сладостного ощущения свободы. Отец ни разу не отдыхал с ним. И не играл, даже когда Джой был совсем маленьким.
 – Веселись и отдыхай, – сказал ему Ли. Джой снова засмеялся, взял корзинку и пошел, наслаждаясь прикосновением шелковистого пес­ка к обнаженным подошвам.
 Ли повернулся к Одри.
 – Ваш отец высмеивает его, верно?
 Это замечание заставило девушку забыть о смущении, вызванном тем, что Ли разулся в ее присутствии. Казалось неприличным смотреть на босые ноги человека, с которым едва знакома. Она отвела взгляд и стала внимательно смотреть на чаек, важно вышагивающих по песку на тонких длинных ногах. Чайки разыскивали, чем бы по­живиться.
 – Боюсь, что да, – подтвердила она, – но он не жесток. И очень любит Джоя. Думаю, он просто не понимает, что дефект речи Джоя – не что иное, как результат потрясения, вызванного смертью мамы, – она снова посмотрела на Ли. – Он совсем не заикался до болезни мамы. Из-за его речи у него все время возникают трудности с учебой. Это очень расстраивает отца. Кажется, он чувствует себя обманутым. А Джою не хватает любви и душевного тепла. Но не думаю, что отец хочет ему плохого. Он просто считает, что дол­жен передать сыну свое дело. И волнуется за будущее Бреннен-Мэнор.
 Она наблюдала, как брат наклонился и поднял что-то из-под ног.
 – Джой многое мог бы сделать, чтобы завое­вать уважение отца и заставить его гордиться сыном. Он старается изо всех сил, но у него пока что плохо получается. А я пытаюсь сделать все, чтобы заменить брату маму, смяг­чить душевную боль, вызванную грубостью отца. Когда мы беседуем вдвоем, Джой не волнуется и почти не заикается. Но в при­сутствии отца он бывает возбужден, обеспокоен тем, какое впечатление произведет, и заикается еще сильнее.
 Ли тоже стал наблюдать за подростком.
 – Джой становится мужчиной, Одри. Невоз­можно все время отвечать за него и защищать всю жизнь, словно несмышленого ребенка, – молодой человек поднял камешек и бросил его. Но каме­шек не долетел до воды. – А чем он любит заниматься больше всего?
 Одри помедлила, выпила несколько глотков лимонада.
 – Джой любит вырезать из дерева. В его комнате много всяких фигурок. Иногда он выре­зает и поет. Удивительно, но когда он поет, то совершенно не заикается. Дома еще любит охо­титься на зайцев.
 Ли заглянул в корзину и достал оттуда мягкий пирожок.
 – Ну тогда, возможно, я возьму его с собой на охоту, когда у вас будут уроки. Не сидеть же ему дома, скучая. Что касается меня, то я совсем не умею сидеть без дела.
 Сильный порыв ветра рванул широкие поля шляпы Одри. Девушка развязала шелковую ленту и сняла головной убор.
 – Вы хороший адвокат, Ли?
 Ли засмеялся над простодушным вопросом. Одри посмотрела на прекрасные ровные зубы мо­лодого человека.
 – Как я должен ответить на такой вопрос? – спросил он, все еще смеясь. – Конечно, я – хороший адвокат. Иначе не сумел бы создать собственную фирму.
 И снова Одри охватил внезапный сладостный жар, какого она никогда не испытывала до встре­чи с этим человеком. Девушка снова отвела глаза, притворяясь, что с интересом наблюдает за бра­том.
 – Как называется ваша адвокатская фирма?
 – «Джеффриз, Джеймс и Стилвелл». Мы уже стали одной из престижных фирм в Нью-Йорке.
 – Я понимаю. Мой отец знаком с несколькими адвокатами в Батон-Руже. И даже в Новом Орле­ане. Знаете, мой отец очень известный и уважае­мый человек.
 Ли постарался сдержать улыбку, понимая, как она гордится своим отцом и его плантацией.
 – Понимаю, – согласился он. Если девушке хочется верить, что ее отец лучший человек на свете, в такой убежденности нет ничего плохого. Когда-то он так же думал о своем отце. И чувст­вовал, что понимает Джоя лучше, чем Одри может предполагать. Джой ощущал се»бя лишним, не­нужным человеком в собственном доме. Он не в состоянии завоевать уважение отца. Потому-то ему кажется, что он одинок. Надо серьезно пого­ворить с мальчиком, убедить, что тот может сам решить, чем заняться в жизни. Независимо от того, какую судьбу готовит ему отец и чего хочет от сына.
 Отношения в семье Джеффриз не были похожи на отношения в семье Бреннен. Однако Ли уже испытал, какое влияние может оказать отец на сына своим авторитетом.
 – Мы живем далеко от залива и не можем часто бывать на побережье, – рассказывала тем временем Одри. – Однажды мы ездили в гости к тете Джанин в Батон-Руж. Это сестра нашей ма­мы. Плавали на пароходе по заливу. Мне очень понравилось, – она снова коротко взглянула на Ли. – Я вам говорила, что река Миссисипи протекает на востоке нашей плантации?
 Ли заметил, с каким восторгом Одри рассказы­вает.
 – Никогда не видел Миссисипи. Думаю, что мы все можем гордиться тем местом, где родились и живем, не правда ли?
 – Да, – Одри подобрала прутик и принялась чертить на песке. – Миссисипи так прекрасна, Ли. Река отличается от океана. Она течет нето­ропливо, без всяких волн. Река способствует тому, что дела у моего отца идут успешно. Грузовые суда подплывают прямо к нашим владениям и забирают тюки с хлопком. Отцу нет необходимо­сти перевозить хлопок повозками, чтобы доста­вить в порт. Бреннен-Мэнор производит ежегодно тонны и тонны хлопка.
 – Похоже, что очень приятно жить на берегу большой реки.
 «Сколько рабов нужно, чтобы собрать эти тон­ны хлопка?»– хотелось спросить ему. Но совер­шенно невозможно затевать спор о рабстве сего­дня. Они только начинают тянуться друг к другу. Кажется, Одри догадалась, о чем он подумал. И торопливо переменила тему разговора, бросая чайкам кусочки хлеба.
 – Почему вы не захотели работать на се­мейных предприятиях? – спросила она. – Если это для вас болезненный вопрос, можете не отвечать.
 Ли налил в стакан лимонада.
 – Нет. Мне все равно. Дело в том, что у меня нет ответа. Братья, действительно, хотели быть предпринимателями. Но я ненавижу запах и грязь на фабриках. Думаю, больше всего не люб­лю вид бедных рабочих, сидящих или стоящих в одном положении по двенадцать-четырнадцать часов в день. Они бесконечно выполняют одну и ту же операцию, мерзнут зимой и проливают пот летом, вдыхая грязный воздух. И все это – за рабскую зарплату, – он запнулся, смущенно взглянув на нее. – Извините, я хотел сказать, что люди на фабриках получают недостаточно за очень тяжелый труд. Наверное, я просто не могу спокойно относиться к власти богатых над бедны­ми. Одни эксплуатируют других, зарабатывая деньги. И совсем не важно, рабов или наемных рабочих.
 «Черт возьми, – подумал он, – вот мы и опять вернулись к неприятной теме».
 – Ага! – Одри оперлась на локоть. – Значит, вы признаете, что люди, работающие на фабриках вашего отца, едва ли живут лучше рабов.
 Ей тоже не хотелось возобновлять разговор на скользкую тему. Но не могла же она упустить возможность доказать Ли Джеффризу, что рабство не так уж ужасно. Возможно, их рабы живут не хуже, чем рабочие на грязных фабриках.
 Ли огорченно улыбнулся.
 – Возможно! – он выпил немного лимонада и наклонился ближе. – Но между ними все-таки огромная разница. Рабочих нельзя купить и про­дать, словно недвижимое имущество. Их не бьют и не принуждают жить в нищете. Не вырывают детей из материнских рук. Не выращивают для себя слуг путем скрещивания пар, подобно поро­дистому скоту.
 Одри нахмурилась и выпрямилась, смутив­шись от последнего замечания. Неужели они опять начнут спорить? Почему она не удержа­лась, не промолчала?
 – Некоторые рабовладельцы, действительно, поступают так со своими рабами. Но мы так не делаем. Правда, мой дедушка был в роду первым плантатором. Когда негров привезли из Африки, он выкупил их из плена. Мой отец тоже покупал и продавал рабов. Но большинство из них живут у нас семьями. Негры, живущие иработающие у нас, переженились. У них есть дети, такие, как Лина и Тусси.
 «Тусси!»– подумал Ли. Ему было интересно подробнее расспросить о служанке. Но он поосте­регся, чтобы не оскорбить Одри, высказав пред­положение относительно происхождения рабыни-мулатки. Кроме того, Одри была, несомненно, уверена, что знает отца Тусси.
 Одри снова оперлась на локоть. Молодые люди полулежали на одеяле.
 – Мы, возможно, никогда не сможем прийти к единому мнению, Ли, – сказала Одри извиняю­щимся тоном. – Поэтому не лучше ли поговорить о вашем отце и братьях. Какие они?
 Ли натянуто засмеялся. Они слишком мало знакомы, чтобы он мог вдаваться в подробности истории семьи Джеффризов, попытаться доступно объяснить их разногласия.
 – Вы хотите сказать, что моя любящая поговорить мама еще не успела обо всем доло­жить?
 На этот раз засмеялась Одри. Ли с наслаж­дением слушал девичий смех – веселый, жи­вой, соответствующий ее красивой внешности, очаровательной манере говорить, ангельскому голосу.
 – Да, думаю, что не осталось почти ничего, что вы могли бы добавить. Давайте проверим. Вы похожи друг на друга. Но вы единственный, кто унаследовал голубые материнские глаза. Все вы, как и отец, высокого роста, все с характером.
 Поэтому часто спорите друг с другом. Но вы единственный, кто закончил университет в Вест-Пойнте. Все трое закончили Йельский универси­тет. Карл руководит обувной фабрикой, ему три­дцать четыре года, у него есть жена и трое детей. Дэвид на два года младше, также женат. У него детей нет. Руководит брезентовой фабрикой. Вме­сте они занимаются делами чугунолитейного за­вода. Ваш отец следит за всеми фабриками и слишком много работает.
 Ли подмигнул ей.
 – Вот видите. Мне совершенно нечего доба­вить.
 Они улыбнулись, на мгновение их взгляды встретились. Молодые люди смотрели друг на друга, не говоря ни слова, не отводя глаз. Они подозревали, что оба думают о чем-то со­вершенно невозможном, чувствуя, как неодоли­мо влечет их друг к другу. Неожиданно Одри подумала, что Ли сейчас наклонится и попы­тается поцеловать ее. И, действительно, у него возникло именно такое желание. Одри быстро выпрямилась и села, снова отведя глаза в сто­рону.
 – Вы единственный, кто еще не женат, – добавила она. – Но, конечно, у вас есть особенно близкий вам человек, Ли Джеффриз. Вы уже в таком возрасте, когда мужчина думает о же­нитьбе.
 Он промолчал, Одри взглянула на него и растерялась, заметив в его потемневших глазах боль.
 – О, извините. Кажется, я сказала что-то не то.
 Он вздохнул, выпрямился и сел, поджав ноги, скрестил их. Поставил локти на колени.
 – Нет. Все в порядке. Я уже пережил это, – он снова попытался добросить до воды каме­шек. – Мы были помолвлены. И должны были пожениться еще шесть лет назад. Ее звали Мэри Элен. Она была дочерью одного из первых моих клиентов. Мы собирались отметить свадьбу здесь, в Мэпл-Шедоуз. Но Мэри неожиданно умерла от тяжелой пневмонии.
 – О, извините меня, пожалуйста, – Одри пожалела, что затронула эту тему. С лица моло­дого человека исчезла обворожительная улыбка. Ей нравилось, как он улыбается или смеется. Девушка была поражена, как свободно чувствует себя в его обществе. И никак не могла вспомнить, смеялась ли когда-нибудь так легко и беззаботно в присутствии Ричарда. Возможно, у сорокадвух­летнего мужчины слишком мало общего с семна­дцатилетней девушкой.
 – Прошло уже много времени, – продолжал говорить Ли. – Жизнь продолжается. У каждого она со своими проблемами. Кроме того, мне тогда было только двадцать три года. Четыре года про­учился в Йеле. Два года в Вест-Пойнте. Едва только начинал создавать собственную адвокат­скую фирму. Вероятно, тогда я был не совсем готов для женитьбы. Сейчас я стал другим. Но пока что не встретил никого, кто бы всерьез заинтересовал меня.
 Одри пересыпала песок с ладони на ладонь.
 – В следующем апреле мне исполнится восем­надцать лет. Я должна буду выйти замуж…
 Почему она сказала ему об этом? Женщина не должна обсуждать подобные вещи с едва знако­мым мужчиной.
 Ее слова удивили Ли. Она казалась ему такой юной, она не имеет представления, что означает брак, как физически, так и эмоцио­нально. С семи лет растет без матери. Кто мог научить ее, что такое мужчина и интимная жизнь? Знает ли она, что означает быть женой? Насколько он понял, Одри ничего не знает. Почему это обстоятельство так встревожило его? Почему он взволнован из-за того, что девушка собирается замуж за другого человека?
 Ему должно быть безразлично, что она будет делать, вернувшись домой.
 – Я не говорила об этом вашей матери, – призналась она. – И не понимаю, почему сооб­щаю вам.
 – Ну, раз уж вы сказали мне об этом, можете сказать и дальше. Кто он?
 – Его зовут Ричард Поттер. Он на двадцать пять лет старше меня. Вдовец, сын богатейшего плантатора Луизианы, после нашего отца, конеч­но. Его плантация называется Сайпресс-Холлоу. Может быть, вы слышали о нем.
 – Я не интересуюсь подобными вещами, – сказал он с легким сарказмом. Ли снова почувст­вовал раздражение. И не только потому, что она собралась замуж за человека, годящегося ей в отцы. Но еще и потому, что она снова заговорила напыщенно и многозначительно об отце и его друге-плантаторе, считая их очень важными людьми.
 – Наш брак сделает Ричарда самым могуще­ственным человеком штата, – продолжала Одри, не замечая его раздражения. – А может быть, всего Юга. Мой отец и его отец всегда занимались землей. А я, в свою очередь, стану самой важной дамой в Луизиане.
 Это заявление девушки вывело Ли из себя.
 – И это – главная причина, почему вы выхо­дите за него замуж? Вы его любите?
 Одри смутил вопрос Ли Джеффриза. Лю­бовь? Какое значение имеет любовь в таком браке?
 – Отец хочет, чтобы я вышла за Поттера, – гордо ответила она. – Для Джоя это будет луч­ший выход. Он сам, возможно, никогда не сможет управлять плантацией. Для меня очень важно выйти замуж за такого человека, который знает, как контролировать плантацию и сохранить ее в собственности семьи Бреннен. Немногие справят­ся с такой трудной задачей, Ли. Я не могу выйти замуж за горожанина или мелкого фермера. Ри­чард позволит Джою всегда жить с нами. Он согласен перебраться в Бреннен-Мэнор. Поэтому и я, и Джой останемся по-прежнему в нашем собственном доме. Ричард хороший человек. Он будет хорошо о нас заботиться.
 «Как отец», – подумал Ли. Он с отвращением вздохнул.
 – Боже мой, замужество означает не только заботу друг о друге, Одри. У вас должны быть чувства к нему. Должно быть желание проводить вместе время, особенно… – он замолчал, опом­нившись. – Забудьте о моих словах. Это не мое дело. Вот и Джой возвращается.
 Одри ничего не ответила и старалась не смот­реть на молодого человека, боясь, что тот прочи­тает ее мысли. Она впервые поняла, что в отно­шениях с Ричардом чего-то не хватает. Вспом­нила, как танцевала с женихом на дне рождения, когда отец торжественно отмечал ее шестнадцати­летие. Как Ричард ухаживал за ней. Понадобился всего один разговор с Ли и одна прогулка, чтобы понять, чего же именно не хватало. Одри сумела назвать влечение и жар во всем теле одним сло­вом – желание. Она не испытывала желания быть рядом с Ричардом Поттером. Но никто никогда не говорил, что влечение к мужчине может быть таким важным. Она никогда не заду­мывалась… До этих дней, когда познакомилась с Ли.
 Она была поражена тем, что чувствует. Она хотела Ли Джеффриза, желала быть с ним, пыта­лась представить, как бы она себя чувствовала, если бы он дотронулся до нее, обнял. Это была запретная мысль. Такое чувство, несомненно, гре­ховно. Ли Джеффриз был самым неподходящим человеком из всех мужчин, за кого она могла бы выйти замуж. Даже представить такое было смешно! Она чувствовала себя смущенной и в растерянности не узнавала себя.
 – Не хотите пройтись вдоль пляжа? – спросил он.
 Одри, наконец-то, собралась с силами и реши­лась посмотреть ему в глаза.
 – Да, хочу. С тех пор, как я приехала, мне приходилось смотреть на океан только с бал­кона.
 Он заговорщически подмигнул ей. Его раздра­жение, кажется, улеглось.
 – Может быть, нам поплавать? – поддразнил Ли.
 – Поплавать?! У меня нет с собой купального костюма. А если бы даже я его взяла с собой, то никогда бы не надела в присутствии еле знакомого мужчины.
 Ли пожал плечами.
 – Я считаю, что приятнее всего плавать обна­женным. Все время так делаю. Замечательное ощущение!
 Одри возмущенно покраснела.
 – Мистер Джеффриз! Думаю, вы не станете раздеваться в моем присутствии!
 Ли засмеялся и протянул ей руку.
 – Конечно. Пошли, я помогу вам пройти по песку. Вам лучше было бы снять чулки и туфли.
 – Однако, скажу я вам! Теперь вы хотите увидеть мои обнаженные ноги!
 – Очень приятно чувствовать песок подо­швой, – он схватил ее за руку. – Пошли. Обещаю, что не заставлю вас снимать ни единую деталь вашего туалета. Мы просто прогу­ляемся.
 Одри внимательно изучала его красивое лицо. Ей нравилось, как непокорная темная прядь па­дает ему на лоб. В этом человеке чувствовалось отважное безрассудство, что влекло к нему. Она протянула руку, позволив ему помочь ей встать на ноги. Было приятно прикосновение сильной и крепкой ладони. Он погладил большим пальцем тыльную сторону ее руки.
 – Вы уже чувствуете себя лучше? – спросил он.
 – Да, – тихо ответила Одри.
 – Вот и хорошо. Давайте пойдем навстречу Джою, посмотрим, что он насобирал.
 Ли повернулся и, держа ее за руку, повел поближе к волнам. Одри крепко уцепилась за руку Ли, представляя, как, наверное, приятно пройтись до песку босиком.

 Глава 4

 Голос Одри звучал уверенно и чисто, хотя девушка впервые выступала перед публикой. Се­годня она пела только для Ли, который сидел сейчас возле камина. Гостиная была заполнена специально приглашенными гостями и соседями. Энни Джеффриз собрала всех знакомых, чтобы они послушали ее последнюю ученицу. Одри не хотела, чтобы Энни стало неловко за нее. Но странно, больше всего сегодня ей хотелось понра­виться Ли.
 Прошло больше месяца с тех пор, как он при­ехал. Ли задержался в Мэпл-Шедоуз дольше, чем намеревался. Не из-за нее ли? Они выезжали, как в экипаже, так и верхом, гуляли на пляже, весе­лились и беседовали. Иногда сидели вдвоем в кабинете, читали книги, обсуждали культуру Се­вера, сравнивали с культурой Юга. Казалось, Ли пытается понять ее взгляды на рабство. Но обыч­но молодые люди старались избегать скользкой темы и говорили о другом.
 Внутренне Одри противилась и бранила себя за желание понравиться Ли. И, несмотря на душевный протест, провела несколько часов подряд, готовясь к вечеру. Она сделала все, чтобы быть похожей на красивую зрелую женщину. Тусси пришлось несколько раз приниматься за укладку волос, пока, наконец-то, Одри осталась довольна высокой прической из роскошных рыжих локо­нов.
 Она выбрала ярко-зеленое вечернее платье с глубоким вырезом на лифе, плечи были совершенно обнажены. Талию подчеркивал ши­рокий темно-зеленый шарф, завязанный на спине огромным бантом. Рукава с двойными буфами ниспадали до локтя и были отделаны узкой атласной темно-зеленой лентой. Верхняя кружевная юбка собрана буфами над нижней шелковой. Каждый буф закреплялся атласной ленточкой более темного цвета, край подола отделан темно-зеленой тесьмой.
 Это платье сшила семейная портниха Генриет­та к дню рождения Одри. Генриетта, наверное, была самой толстой женщиной на свете, какую девушке когда-либо приходилось видеть. Но ни­кто не умел шить лучше. Портниха выбрала для платья Одри зеленый шелк, чтобы подчеркнуть цвет глаз девушки. Но когда первый раз приме­рили платье, то Генриетта сильно сокрушалась, что сделала слишком глубокий вырез на груди. Однако Одри это не беспокоило. Наоборот, она чувствовала себя в нем совсем взрослой, вырез приоткрывал нежную белую грудь.
 Одри была готова к выходу и, глядя на себя в зеркало, вспомнила, какой грандиозный бал уст­роил отец, чтобы отметить ее день рождения. Молодые люди выстроились в очередь, чтобы по­танцевать с ней. Но Ричарду Поттеру было дозво­лено приглашать ее чаще других. Именно в этот вечер плантатор-вдовец сделал предложение, объ­яснив отцу все преимущества такого брака. У пер­вой жены Ричарда не было детей. Одри еще моло­да и сможет произвести на свет много отпрысков, которые когда-нибудь станут управлять объеди­ненной империей Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу.
 Тогда она серьезно не задумывалась о замуже­стве и детях. Помолвку с Ричардом восприняла как что-то естественное, само собой разумеющее­ся. Если она и выйдет замуж, это случится совсем не скоро, в далеком призрачном будущем. Можно было пока не переживать. Девушка бы и не бес­покоилась, если бы не испытывала странных чувств в присутствии Ли. Ни Ричард, ни другие мужчины не заставляли ее сердце биться сильнее и тревожнее, их присутствие не вызывало у нее в душе непонятных желаний. Но почему же тогда она чувствует небезоглядную радость от пред­стоящего вечера? Почему ощущает в сердце ту­пую боль?
 Хотелось, чтобы Ли обязательно увидел в ней женщину. Стройную шею она украсила брилли­антовым колье, которое отец подарил ей на день рождения. В мочках ушей сверкали бриллианто­вые сережки. Ей уже не шестнадцать, а семна­дцать лет. Скоро исполнится восемнадцать. Рас­судком она понимала, что глупо испытывать неж­ные чувства к янки. Отец очень рассердился бы, узнав о ее влюбленности.
 В Луизиане, как и по всему Югу, слово «янки» ассоциировалось со словом «враг». Ли ненавидит рабство. Кажется, ему нравится злить Одри, раз­говаривая с Тусси, словно та была ближайшей соседкой. Одри имела право влюбиться в кого угодно, но только не в Ли Джеффриза. Но случи­лось так, что она полюбила именно его. Интерес­но, догадывается ли он о ее чувствах? Он, конечно же, очень опытный и земной мужчина. Возможно, видит ее насквозь и про себя посмеивается. Если бы у нее хватило смелости рассказать ему о своих чувствах, поведать, что она сочинила песню и посвятила ему? Но Одри слишком стеснялась, могла ли она показать или спеть песню?
 Она еще многого не понимала в мужчинах и до последнего времени они ее совершенно не интересовали. Ли пробудил в ее душе что-то новое и прекрасное. В ней проснулась незна­комая женщина. И это второе «я» пыталось вырваться из собственного тела. Одри време­нами изучала свое тело перед зеркалом. Ин­тересно, что испытывал бы мужчина, если бы увидел ее обнаженной?
 Одри встряхнула головой и заставила себя сконцентрировать внимание на зрителях, собрав­шихся в просторной гостиной. Энни Джеффриз учила ее владеть вниманием аудитории. Незави­симо от того, состояла она из сорока человек или из тысячи.
 «Дайте почувствовать каждому слушателю, что вы поете именно для него одного», – говорила Энни Одри.
 Перед концертом девушке пришлось выпол­нить дыхательные упражнения, которым научила миссис Джеффриз. Успокоилась и сосредоточи­лась. Для нее сегодня вечером слишком многое происходило в первый раз. Впервые она пела перед настоящей публикой. Впервые исполняла арию из итальянской оперы. Миссис Джеффриз научила ее правильно произносить слова, объяс­нила их смысл, чтобы девушка могла петь с настоящим чувством. Одри молилась про себя, чтобы не сбиться и не забыть текста. Не столь волновало, что могут подумать о ней остальные. Было очень важно, как смотрит сегодня на нее Ли.
 Молодая певица закончила вторую песню, и все зааплодировали. Кое-кто поднялся. Ли тоже ап­лодировал, стоя. Одри почувствовала, как подни­мается у нее настроение – она понравилась публике! Раньше она не придавала большого значения урокам по постановке голоса и выступ­лениям перед публикой. Но однажды Энни Джеф­фриз рассказала об удачном начале своей карьеры. Одри тоже могла бы прославиться. Но для этого необходимо много работать. Вероятно, всю жизнь.
 Одри даже и не мечтала о необыкновенной судьбе, зная, что проживет всю жизнь в Бреннен-Мэнор, выйдет замуж, нарожает детей и будет вести спокойное существование богатой благовос­питанной южанки.
 Неожиданно она размечталась. Возможно, она смогла бы петь в опере. Могла бы отказаться от предложения Ричарда и не выходить за него за­муж. Официально он сделает предложение вскоре после ее возвращения домой. Она смогла бы вме­сто этого сделать артистическую карьеру. О… Одри могла бы по-настоящему полюбить янки и остаться в Коннектикуте. Наверное, в эти неспо­койные времена ей было бы нелегко жить здесь, в окружении «врагов». Многие из этих людей холодно и грубо относятся к ней. Впервые увидев ее и услышав южный говор, задавали невежест­венные вопросы о жизни на плантации. Вопросы, которые унижали ее достоинство, больно задевали гордость. Она не имела права забывать об отце, Джое, а главное – о судьбе плантации Бреннен-Мэнор.
 Одри испытывающе смотрела на Ли. Он при­ветливо улыбался, не прекращая хлопать. Воз­можно ли, чтобы такие разные люди влюбились друг в друга и были счастливы? Что означает нежность в голубых глазах молодого человека? Может быть, это любовь? Или он просто восхищен ее талантом? Она полюбила его за доброжелатель­ное отношение к Джою. Несколько раз Ли брал мальчика на охоту, они вместе плавали, вместе читали. За последний месяц Джой совершенно изменился, стал более уверенным, раскованным. Ли помог и ей понять, что своей чрезмерной заботой она подавила самостоятельность брата, не давала ему возможности почувствовать себя взрослым человеком. Речь Джоя тоже значительно улучшилась с тех пор, как Ли стал заниматься с ним. Джой прямо-таки боготворил старшего друга. Между ними установились особые отноше­ния, словно Ли отлично понимал чувства мальчи­ка. Он никогда не рассказывал подробно о собст­венных разногласиях с отцом. Но из-за того, что он избегал разговоров на эту тему или старался перевести беседу в другое русло, чувствовалось недовольство разладом в семье.
 Возможно, чувство одиночества, которое время от времени сквозило в глазах молодого человека, заставило Одри полюбить его еще сильнее. Как быстро миновал месяц. И так хотелось, чтобы время остановилось. Скоро Ли уедет в Нью-Йорк. Одри не сомневалась, что на этом закончится их короткая нежная дружба. Отчаяние охватывало ее. Надо рассказать ему о родившихся чувствах. Возможно, он уедет, так никогда и не узнав о ее любви. А если они больше никогда не встре­тятся?
 Одри завершила запланированную программу и начала исполнять произведения по просьбе зрителей. Кажется, гости в восторге от ее пения.



   «…Была спокойная, тихая ночь,
   Полная луна мягко освещала
   Холмы и долины, когда друзья
   В безмолвном горе стояли
   У смертного ложа
   Моей бедной Лилли Дейк ». 



 Грустная песня называлась «Лилли Дейк». Ее попросила исполнить одна из женщин. Одри пела с таким чувством, что женщина начала всхлипы­вать и вытирать слезы. Когда Одри допела песню до конца, еще несколько зрительниц утирали слезы и всхлипывали. Она спела еще несколько песен более веселых, публика развеселилась.
 – А как насчет того, чтобы спеть «Мой старый дом в Кентукки»? – попросил мужчина со странным выражением лица – неприязненным и как бы брезгливым. Он не улыбался, словно не умел. Это был Кай Джордан, один из богатых друзей семьи Джеффриз, адвокат из Нью-Йорка, прово­дивший здесь летний отпуск. Когда Одри и Кая представили друг другу, он поинтересовался, при­надлежит ли девушка к «южным бунтовщикам», и хотя при этом засмеялся, Одри почувствовала в его замечании ядовитый сарказм.
 – Прекрасно, – согласилась девушка, смело глядя в глаза гостя. Песня «Старый дом в Кентук­ки» была написана Стефаном Фостером, всем бы­ло известно, что она основана на мелодии негри­тянского спиричуэлс. Кай Джордан бросил ей вызов, она не собиралась отступать. Обернувшись к миссис Джеффриз, Одри попросила наиграть несколько первых нот. Энни Джеффриз так пре­красно играла на фортепьяно, что любая, даже самая обычная мелодия звучала торжественно и величаво.
 Одри снова взглянула на Ли, словно бы проси­ла о поддержке. Молодой человек кивнул ободря­юще, как бы приказывая не уступать Каю. Она посмотрела на Джордана и начала петь:



   «Ярко сияет солнце над старым домом в Кентукки,
   Стоит лето и темнокожие веселятся,
   Созревает зерно и луга цветут,
   И птицы поют весь день.
   Молодые люди танцуют в тесной хижине,
   Все жизнерадостны, веселы и счастливы.
   Но суровые времена уже стучатся в дверь.
   И тогда прощай, мой старый дом в Кентукки». 



 Одри пропела куплет, затем припев и закончи­ла песню:



   «Нужно склонять голову в поклоне и гнуть спину,
   Куда бы темнокожий не направился.
   Еще несколько дней, и все плохое закончится
   На полях, где растет сахарный тростник…
   Не надо плакать, моя леди, не надо больше плакать!
   Мы споем еще одну песню о старом доме в Кентукки,
   О старом доме в Кентукки, который так далеко от нас». 



 Песня снова разбудила тоску о доме, о краси­вом доме в Бреннен-Мэнор. Одри соскучилась по Лине и по старой толстой Генриетте. Тосковала по отцу. Девушка с раскаянием в душе сообрази­ла, что за месяц так мало думала о них, проводя почти все свободное время с Ли. Песня напомнила о тех, кто остался в Бреннен-Мэнор. Одри глубоко вздохнула, чтобы сдержать горячие слезы, под­ступившие к глазам.
 – А как насчет ваших чернокожих? – поин­тересовался Джордан. – Они гнут свои спины на сахарных плантациях или ваш отец выращивает хлопок? Сколько негров принадлежит вашему отцу? Вам приходилось видеть, как их бьют плет­ками?
 – Достаточно, Кай, – вмешался Ли, – Одри Бреннен гость нашего дома.
 Гости с любопытством смотрели на Одри. Де­вушка почувствовала, как в сердце вскипает гнев, появилось желание защитить отца, защитить Бреннен-Мэнор, защитить даже негров.
 – Мой отец выращивает хлопок, мистер Джор­дан, – гордо вскинув голову, ответила она. – Он один из богатейших людей в Луизиане, его план­тация одна из самых больших. Да, мы владеем неграми, но у нас с ними хорошо обращаются.
 – Ну, если их хорошо кормят и не бьют плетками, значит, с рабством все в порядке? Ска­жите мне, миссис Бреннен, а что, если кто-нибудь назначит цену вам? Как бы вы тогда чувствовали себя, если бы вас поместили в клетку для людей? На вас бы все глазели и решали, на что вы способны. И вы бы не знали, для какой цели вас покупают. Сколько красивых рабынь, таких, как ваша собственная Тусси, вдовец-отец приглашает к себе в постель по ночам?
 Одри покраснела. Гости замерли от грубой от­кровенности Кая. Ли поднялся со стула.
 – Убирайтесь отсюда, Джордан! – потребовал хозяин. – Убирайтесь, или я вас вышвырну!
 Одри не заметила, как рядом с ней оказалась Энни Джеффриз и взяла за руку, слегка сжав ладонь. Энни пыталась ободрить девушку.
 – Он просто много выпил, моя дорогая, – тихо сказала Энни. Гости возбужденно перешептыва­лись.
 – Как неудачно все сложилось! – услышала Одри слова одной из зрительниц. Большинство гостей сочувствовали Каю Джордану. Тот поднял­ся и взял жену под руку.
 – Я с радостью покину ваш дом, – сказал он. – Возможно, у этой девушки прекрасный голос, но факт остается фактом. Она из семьи, которая покупает и продает живых людей. Живет в предательском штате, где уже обсуждается вы­ход из Союза! Вашей матери, Ли, не следовало приглашать ее сюда. Или, по крайней мере, не следовало разрешать привозить собственную ра­быню. Нехорошо, что у вас в доме живет рабовла­делица, Ли!
 – Это мой дом, предупреждаю и требую, чтобы вы заткнулись и немедленно ушли! Еще одно замечание, и вы пожалеете об этом!
 – Рабство – это плохо, Ли!
 – Я согласен. Но сейчас не время и не место для обсуждений. От одной молодой женщины совершенно не зависит, сохранится рабство или нет! Выйдет штат из Союза или нет! А коли уж мы завели такой разговор, такой откровенный разговор, не забывайте, что есть много видов рабства. Всем известно, как вы обращаетесь со своей женой, Джордан. Не сомневаюсь, что рабам, принадлежащим семье мисс Бреннен, живется гораздо лучше!
 По гостиной снова прокатилась волна возбуж­денного шепота. Одри в растерянности уставилась на Ли. Он действительно разозлился. Неужели только из-за того, что Кай Джордан оскорбил ее? Ли Джеффриз бросился на ее защиту! Сердце было готово вырваться из груди от любви и щемящей нежности к нему. Одри со страхом наблюдала, как разгневанный Джордан вплотную подступил к Ли.
 – Если бы ты не был сыном Эдмунда Джеффриза, я бы…
 – Ну и что бы вы сделали? – Ли был взбешен.
 Кай Джордан, невысокий лысый мужчина, – ничтожество, по сравнению с Ли Джеффризом. Ли невольно сжал кулаки, он был готов броситься в драку. Джордан никогда не смог бы одолеть рослого, сильного и более молодого Ли. Кай от­ступил, крепко сжав руку жены. Невзрачная ти­хая женщина стояла, покраснев от стыда. Одри стало невыносимо жаль ее.
 Джордан резко повернулся и стремительно по­кинул гостиную, волоча за собой жену. Ли повер­нулся к гостям и извинился.
 – Пожалуйста, давайте послушаем еще не­сколько песен, а затем выпьем что-нибудь, – успокаиваясь, предложил он и смущенно взгля­нул на Одри: – Извиняюсь за грубость гостя, Одри.
 Одри молча кивнула, но ей хотелось закричать: «Я люблю тебя, Ли Джеффриз!»
 – Не обращайте внимания на Джордана, – извинился один из гостей. – Он сегодня слишком много выпил.
 – Если бы сейчас было десять утра, про него все равно можно было бы сказать, что он слишком много выпил, – добавил еще кто-то.
 Все рассмеялись, напряжение в гостиной спа­ло. Ли снова сел. Кто-то попросил Одри спеть песню «Родина, моя любимая Родина». Миссис Джеффриз заиграла вступление, а Одри собралась с силами. Неужели эти люди считают, что такой человек, как ее отец, имеет гарем из рабынь? Какое ужасное у них представление о жизни на Юге! Одри любила свою родину, свой дом, свою жизнь. Что плохого в этом? Почему все считают, что рабовладельцы насилуют негритянок и бьют рабов?



   Можно жить среди роскоши во дворце,
   Но твой дом пусть прост и беден,
   Нет лучше места, чем родной дом.
   Здесь хранит нас очарование небес,
   И где бы мы ни оказались,
   Везде будет хуже, чем дома.
   Родина, родина! Родной любимый дом!..
   Мучительна разлука с родиной.
   О, верните мне снова маленький домик
   с соломенной крышей,
   И веселые птицы пусть откликнутся на мой зов». 



 Одри представила себе Бреннен-Мэнор, цвету­щие азалии и кизил.
 «…Верните мне родной дом,
 И это утешит меня. Родной дом! Любимый, родной…»
 Девушка больше не могла сдерживать подсту­пивших слез. Она повернулась и выбежала через распахнутые двери на веранду, спустилась с крыльца и скрылась в темноте. В гостиной заго­ворили громко и растерянно. Энни Джеффриз перестала играть.
 – Очевидно, Одри расстроилась из-за грубости Кая Джордана, – объяснила она. – Я не обвиняю ее за несдержанность, она всего-навсего ребенок. Ее нельзя обвинять за образ жизни всего Юга. Благодарю за то, что вы пришли послушать ее. Мы решили собрать вас, чтобы у Одри была практика выступлений перед публикой. Вы пре­красно принимали ее. Теперь можете немного размяться, погулять по галерее, слуги подадут напитки. Я попрошу Ли найти Одри и привести ее в дом.
 Все захлопали, а Одри торопливо уходила от освещенного дома, в темноту. Из двери вышел слуга, принялся освещать фонарем дорожку. Де­вушка спешила прочь, направляясь в сторону пляжа. Никто не догадается разыскивать ее там. Она быстро оглянулась. Гости разбредались по ярко освещенной галерее. Интересно, где Ли? «Ребенок». Так назвала ее Энни Джеффриз. «Де­вочка». Она казалась себе сейчас очень глупой. Получится еще хуже, по-детски, если она, рыдая, вернется к гостям. Замечания Джордана слишком больно ранили. Больше всего на свете ей хотелось вернуться в Бреннен-Мэнор. Уехать подальше от жестоких людей, которые не понимают и не хотят понимать ее жизнь, такую привычную и уютную. Наверное, она поступила слишком глупо, распла­кавшись от последней песни. Так хочется, чтобы Ли, наконец-то, увидел в ней женщину. Ве­роятно, своим безотчетным поступком она все испортила.
 Слезы снова полились неудержимым пото­ком. Слезы печали о безнадежности любви, не­жданно родившейся в душе. Слезы тоски до дому, слезы униженного достоинства. Слезы гнева и уязвленного самолюбия. Должно быть, она сего­дня разочаровала Энни Джеффриз детским пове­дением.
 Конечно, она размазала по лицу всю помаду. Но с собой нет носового платка, нечем вытереть слезы и высморкаться.
 – Одри?
 Сердце девушки тревожно застучало от звуков голоса Ли. О, какое унижение! Он снова застал ее рыдающей, словно дитя! Она сейчас ненавидела себя и собственную несдержанность. Возможно, Ли больше всех огорчен, что она ведет себя по-детски? Одри отчаянно вытирала слезы ладоня­ми. Но Ли уже оказался рядом и протянул ей носовой платок.
 – Я подумал, что смогу найти тебя именно здесь. Ушел от освещенной веранды. А когда глаза привыкли к полумраку, сразу увидел, что кто-то здесь стоит.
 Она взяла платок и высморкалась.
 – Извините, что я так убежала, – все еще всхлипывала Одри. И замерла, ощутив на обнаженном плече горячую ладонь. Ли привлек де­вушку к себе.
 – Одри, – он по-особому произнес ее имя, нежно и почти благоговейно. Она не успела изу­миться, он повернул ее к себе лицом и крепко прижал к груди. – Давай поплачь, – разрешил Ли. – У тебя есть на это право. Если бы такое случилось не в гостиной нашего дома, я наверняка избил бы Кая Джордана и вышвырнул вон за хамское поведение. Ублюдок!
 Одри положила голову на его широкую грудь, с жадностью втянула запах его тела, блаженствуя и наслаждаясь защищенностью. Он никогда еще не пытался обнять ее. Одри не знала, как себя вести.
 – Джордан адвокат моего отца, но это не значит, что я должен мириться с грубостью, ко­торую он себе позволяет. Мы с матерью ошиблись, пригласив его. Кай слишком много пьет спиртно­го, а после этого становится несдержанным и неуправляемым. Кроме того, ему очень хочется позлить меня. Он владеет одной из самых боль­ших адвокатских контор в Нью-Йорке. Знает, что я работаю не хуже. Мы представляем сопернича­ющие фирмы. Я на двадцать лет моложе, но работаю, может быть, даже лучше, чем он, – Ли погладил Одри по спине. – Люди не раз видели синяки у миссис Джордан. Женщина всегда ста­ралась найти им какое-либо объяснение. Но всем давно известно, что Кай бьет жену. Больше всего я ненавижу мужчин, способных ударить женщи­ну или ребенка. Однажды на улице Нью-Йорка я увидел, как мужчина бил своего ребенка. Я не выдержал и отколотил его.
 О, как она любит Ли! Легко представить, как он бросился защищать несчастного малыша. Та­кой человек, как Ли, будет защищать не только тех, кого любит, но и каждого обиженного. Ли Джеффриз уверен в себе, умен и привлекателен. Это человек, который не откажется от борьбы. Но в то же время настоящий джентльмен, очень добрый, сочувствующий людям менее удачливым, чем он. Например, таким, как Джой. Ли так красив сегодня, одетый в черный костюм и бело­снежную кружевную сорочку.
 Одри невольно отпрянула назад.
 – Ваша рубашка! Я перепачкала ее пома­дой! – виновато воскликнула она, смущенная тем, что позволила ему так сильно прижать себя к крепкой груди. Это смутило ее гораздо больше, чем то, что она испортила ему нарядную рубашку. Девушка попыталась отстраниться, но он прижал ее еще теснее.
 – Не переживай из-за какой-то чертовой ру­башки, – тихо сказал он.
 Неожиданно он стал другим, не таким, как обычно. Он так нежно и бережно обнимал ее. Одри подняла голову, посмотрела ему в глаза. Что выражают сейчас его прекрасные голубые глаза? Любовь? Обожание?
 Одной рукой он нежно поглаживал ее по спине, другой – дотронулся до пылающей щеки.
 – Еще никогда я не видел такой красивой девушки, как ты. Сегодня ты выглядишь замеча­тельно, Одри. – Ладонь мягко скользнула по обнаженному плечу. Одри показалось, что вот-вот она потеряет сознание.
 – Может быть, виновато твое платье, – голос Ли слегка вздрагивал. – Единственное, что я знаю… Я не хочу сейчас отпускать тебя. Невыно­симо знать, что тебе сегодня было больно.
 Сердце девушки билось сильно, все тело обдало жаром.
 – Я тоже не хочу, чтобы ты отпускал меня, – вздрагивая, ответила она шепотом.
 Ли прижал еще крепче, рука скользила по ее обнаженной спине, вторая опустилась не­много ниже. Несмотря на то, что на ней было надето несколько юбок, Одри почувствовала легкое смущение. Она, наверное, рисковала, позволяя ему гладить ягодицы. Но не было сил остановить его.
 – Ты собираешься выйти замуж за другого, Одри. Но ты не любишь его. Я точно знаю, что ты не любишь его. Мне невыносимо представлять, что другой мужчина сделает тебя женщиной. Я сам хочу быть твоим первым мужчиной. Ду­маю, я влюблен в тебя, Одри. Знаю, что это плохо. Я не должен говорить тебе об этом. Все склады­вается как-то неудачно.
 Чувства, которым Одри противилась раньше, захлестнули ее. Девушка с трудом сдерживала желание. Это было не сумасшествие. Она очень любит Ли Джеффриза. Не важно, янки он или нет. Одри больше не могла сдерживаться ни се­кунды, крепко обняла его за шею.
 – О, Ли, я тоже люблю тебя. Мне кажется, полюбила с самого первого дня, когда ты так рассердился. Я люблю тебя за доброту, за муже­ство, за то, что ты так доброжелательно относишь­ся к Джою…
 Ли прервал ее признание, прижавшись губами к нежным губам, мягко раздвинул губы языком, проник в глубину ее рта. В теле Одри, казалось, вспыхнуло пламя. Девушка с готовностью ответи­ла, не думая о своей неопытности и о том, что совсем по-детски проявляет свое желание быть с ним. Но Ли это совершенно не волновало. Он прижал ее к себе так близко, что она задыхалась. Поцелуи становились жарче, проникновенней, чувственней.
 Что она ощущала? Она знала, что в этот момент он может делать с ней все. Она не сможет, не захочет сопротивляться. Она жаждала его при­косновений, жаждала, чтобы он обладал ею, меч­тала, чтобы он никогда не выпускал ее из объя­тий. Казалось, они никогда не насытятся по­целуями. Снова и снова губы встречались. Он пробовал их на вкус, со страстным стоном произ­носил ее имя. Дыхание стало жарким и прерыви­стым.
 Он жаждал ее, целовал шею, обнаженные пле­чи. Прикосновения его губ вызывали в ней волны восхитительных чувств и ощущений, каких она раньше никогда не испытывала. Робкий внутрен­ний голос протестовал, предостерегал, чтобы она была настороже. Несомненно, он опытный муж­чина, а она не понимает, до какого предела могут дойти мужчина и женщина, когда влюблены. Элеонор когда-то говорила, что целовать мужчин необыкновенно приятно. Теперь Одри хорошо понимала, что имела в виду ее любвеобильная кузина. Как это восхитительно! Она не могла насытиться нежностью Ли Джеффриза. Он цело­вал ее, но этого было мало. Крепко и сильно прижимал к себе, ласкал, но и этого было недо­статочно.
 – Боже мой, если бы ты не была в таком красивом платье, я положил бы тебя прямо на песок, – простонал Ли.
 «И что бы ты тогда сделал?» Интуитивно она понимала, что означает заниматься любовью. Вспомнив рассказы Элеонор, подумала об этом. Но до сегодняшнего дня она совершенно не при­давала значения словам кузины.
 Она потянулась, откинула голову назад, и Ли стал целовать ей шею, губы скользили по коже ниже, ниже, пока не добрались до нежной груди в вырезе платья. Она задыхалась от восторга, который Ли возбуждал в ее душе. Может ли быть что-либо еще более прекрасное? Пусть он касается ее, целует ее везде. С ним так легко и все проис­ходящее кажется естественным. Неужели он так легко превратит ее в женщину, которая позволит делать с ней греховные вещи? Почему и куда испарился ее здравый смысл? Он исчез неизвестно куда с того момента, когда Ли начал обнимать и целовать ее.
 А губы Ли тем временем коснулись тугого, набухшего соска. И Одри застонала от желания, пораженная тем, что у нее недостает сил остано­вить его. Никогда в жизни она не испытывала такого блаженства, не ощущала себя такой жи­вой, такой прекрасной и желанной, настоящей женщиной. Одной рукой он крепко обнимал ее за спину, губы снова целовали ее шею, другой рукой он ласкал ее грудь, осторожно высвободив из разреза платья. Она снова и снова шептала его имя, произнося его с нежностью и страстью. Губы Ли снова добрались до ее губ, снова он приник к ее губам жарким проникновенным поцелуем.
 Ли тяжело вздохнул, и снова его нежные губы проделали дорожку к обнаженной груди Одри. Она задыхалась. Он нежно коснулся самого чув­ствительного места на груди, слегка прикусил и потянул, словно пробовал на вкус сладкий зрелый плод. Голова у Одри закружилась от восторга. Восхитительная, почти болезненная потребность его прикосновений отдавалась сладкой тягучей болью внизу живота и между бедрами. Мужчина, которого она полюбила, разбудил неведомые до­селе чувства.
 Но подсознательно Одри чувствовала, что ис­пытала еще не все. Несомненно, должно произой­ти еще что-то. Ее захлестнуло желание узнать и испытать все. Хотелось, чтобы именно Ли Джеффриз научил ее всему и делал с ней все, что хочет. Ричард никогдане сможет заставить ее испыты­вать подобный восторг.
 – Ли! Ты где? – послышался голос Энни Джеффриз. Ли мгновенно остыл, пришел в себя. Он абсолютно забыл о гостях и о том, что мать тоже ищет Одри.
 – Черт возьми! – прошептал он. – Поправь платье.
 – Я нигде не могу найти Одри! – прокричала Энни. – Помоги мне отыскать ее, пожалуйста. Я очень беспокоюсь за девочку.
 – Уже нашел, – вздохнув, сообщил Ли. – Мы вернемся через несколько минут. Пока я провожу ее в дом. Думаю, сумею убедить вернуться к гостям! – он схватил Одри за руку. – Я проведу тебя в дом так, чтобы никто не заметил. Ты сможешь привести себя в порядок… – он снова наклонился и нежно поцеловал ее, – и платье.
 Одри внезапно почувствовала неловкость и смущение. Но она не смогла так быстро остыть и была охвачена пламенем желания.
 – Я не хочу уходить. Давай останемся здесь, побудем вдвоем, – тихо попросила она. Казалось, что ее несет по течению какого-то нереального потока. Мир изменился.
 Случилось что-то необыкновенное. В короткий срок она превратилась в другого человека, кото­рого не понимала. Стала ли она теперь настоящей женщиной? Все ли свершилось для этого? Что еще произошло бы, если бы не появилась Энни Джеффриз?
 – Извини меня, Одри, – хрипловато сказал Ли, словно оправдываясь. – Я не имел права.
 Она снова обхватила его шею.
 – Все хорошо, Ли. Я так сильно люблю тебя! Теперь я знаю, что ты меня тоже любишь… – она нежно поцеловала его в губы. – Это не важно, что ты янки, – добавила Одри. – Отец вынуж­ден будет согласиться. Ты очень умный мужчи­на. Ты обязательно научишься управлять планта­цией…
 – Что? – Ли показалось, что в слове «янки» сквозила едва заметная враждебность. С чего она вдруг решила, что он сможет стать хозяином плантации?
 – Знаешь, я не смогу уехать из Бреннен-Мэнор. Это убьет отца и Джоя. Невозможно забрать с собой Джоя. Я должна заботиться о нем. Мы с тобой будем жить в Бреннен-Мэнор. Адвокатскую практику ты устроишь в Батон-Руже. Это совсем недалеко от нас. Вот увидишь, мы сможем преодолеть различия. Любовь способна изменить все и всех.
 Она снова поцеловала его. Ли внезапно осознал безумие своего порыва. Наверное, слишком много выпил сегодня. Если бы был трезв, то ни за что не позволил бы случиться подобному. Да, он, действительно, любит ее. Но не собирался призна­ваться, намереваясь вернуться в Нью-Йорк и за­быть Одри Бреннен. Разлука сейчас была бы наиболее удачным выходом. Любовь, а тем более женитьба с Одри невозможны. Уехать жить в Бреннен-Мэнор? Никогда! Одри не будет счастли­ва в Нью-Йорке. А как быть с Джоем? Он все обдумал раньше, по-адвокатски трезво взвесил все за и против. Он должен отказаться от близости с Одри.
 Но сейчас все произошло совершенно неожи­данно. Черт бы побрал Кая Джордана! Черт бы побрал эти детские слезы! Черт бы побрал спирт­ное, которого он выпил не в меру! Черт бы побрал теплую лунную ночь и очарование Одри! Боже мой, что он наделал? Он мягко снял ее руки со своей шеи.
 – Я должен отвести тебя в дом, Одри. Мы поговорим с тобой обо всем завтра.
 Одри почувствовала внезапное охлаждение Ли. Может быть, она что-то не так сказала? Щеки девушки вспыхнули от смущения. Почему она решила, что он готов жениться на ней? Твердила что-то о его переезде в Бреннен-Мэнор. Так, слов­но все уже давно решено! Что он может подумать о таком детском нетерпении? Возможно, ему по­казалось, что она снова отдает приказания? Но все же только минуту назад они испытывали друг к другу щемящую нежность. Хочет Ли жениться на ней или пытался просто воспользоваться де­вичьей неопытностью?
 Одри отошла от него подальше, поправила платье, внезапно почувствовав себя грязной шлю­хой. Что будет думать о ней Ли, после того, как она позволяла такие вольности? Не поэтому ли он вдруг переменился?
 – Не знаю, почему я позволила тебе так вести себя, – голос был слабый от мучительного, еле сдерживаемого желания. – Могу себе предста­вить, что ты должен думать обо мне. Но клянусь тебе, Ли, я еще никогда…
 – Ты считаешь, что я не знаю? Тебе нет необходимости извиняться. Я потерял голову, но не имел права втягивать тебя… – он мягко, но настойчиво потянул ее за руку к дому. – Каждому из нас надо обдумать все хорошенько, Одри.
 Она внезапно остановилась.
 – Но ты же сказал мне, разве не правда? Ты сказал, что любишь меня, Ли!
 Он остановился и молча посмотрел на нее.
 – Я не такой человек, чтобы бросаться попусту словами. Да, Одри, я люблю тебя. Но иногда одной любви недостаточно.
 – Я не понимаю…
 Он провел пальцем по краям ее губ.
 – Давай не будем портить вечер. Обещаю, мы обо все поговорим завтра.
 Избегая освещенных мест, они пробрались к боковой двери.
 – Иди наверх и приведи себя в порядок. Я скоро приду за тобой.
 – Куда ты пойдешь?
 – Просто хочу немного побыть один, чтобы успокоиться, – Ли склонился и снова поцеловал ее в губы. Боже мой, он не хотел причинять ей боль. Но как мог он не делать ей больно? Рано или поздно это должно было случиться. Различия между их убеждениями так или иначе разрушат любовь.
 – Спокойной ночи, Одри.
 Он повернулся и зашагал прочь. Одри смотрела вслед. Она не понимала, почему после того, как он возбудил в ней такие прекрасные чувства и признался в любви, почему она чувствует себя такой униженной? Радость и восторг оказались краткими. Что-то изменилось.
 – Я люблю тебя, Ли, – жалобно сказала она вслед. Но Ли уже исчез в темноте парка. Он не слышал.
 Действительно ли сегодня что-то произошло между ними? Она провела по груди ладонью. Да, случилось не во сне, а наяву. Кожа на груди была влажной от его поцелуев.

 Глава 5

 Одри надела желтое платье с глухим воротом и застегнула на все пуговицы. Сегодня утром она увидит Ли за завтраком. Девушка не была увере­на, сможет ли спокойно посмотреть ему в глаза после прошлой ночи. Неужели они оба потеряли головы?.. Или только сердца? Она должна сегодня выглядеть как можно благопристойнее. Что дума­ет Ли р ней и ее поведении? Разумеется, она не может явиться к завтраку в открытом платье, демонстрируя обнаженную грудь. В конце кон­цов, он и в самом деле решит, что она падшая женщина.
 Одри не знала, как ей теперь относиться к себе. Может быть, Ли просто посмеялся над ней, считая легкомысленной, быстро поддающейся ласкам мужчин?
 Пришлось долго возиться с прической. В конце концов, попросила Тусси просто зачесать волосы назад и закрепить по бокам гребнями. С распу­щенными волосами она выглядит гораздо моложе и совершенно невинной. Это очень хорошо. Имен­но так она и должна выйти в столовую. Она проплакала полночи. И надеялась, что все же при помощи пудры удалось скрыть темные круги под глазами. Плакала не из-за оскорбительных слов Кая Джордана. Она плакала, сознавая безнадеж­ность любви к Ли Джеффризу.
 Рассудок подсказывал, что они никогда не смо­гут быть вместе. И никогда в жизни она не желала ничего более сильно. Одри привыкла получать то, чего хотела. Но сейчас она подсознательно чувст­вовала, что Ли Джеффриз не тот человек, которо­го можно поманить пальцем или купить за день­ги. Конечно, если бы она лучше разбиралась в мужчинах, то знала бы, как и чем привлечь и удержать Ли.
 Но чувствовала, что совершила какую-то непо­нятную ошибку и, вероятно, потеряла любимого человека навсегда. Это ощущение пришло тогда же, прошлой ночью, когда Энни Джеффриз окликнула их. Возможно, если бы его мать не помешала…
 – Я заглядывала в комнату прошлой ночью и слышала, как вы плакали, – сказала Тусси, причесывая рыжие локоны хозяйки. – Мисс Одри, вы не должны расстраиваться так из-за мистера Джордана. Он просто не понимает нашу жизнь.
 Одри взглянула на отражение Тусси в зеркале, удивленная такими словами служанки.
 – Разве ты не согласна со словами мистера Джордана? Я думала, тебя должны были по­радовать его нападки на меня и высказывания о том, как он не одобряет существование рабства.
 Тусси опустила руку и посмотрела в глаза девушке.
 – Мистер Джордан не понимает, что значит рабство для некоторых из нас. Я выросла в Бреннен-Мэнор. Это мой дом, моя родина. Если бы мне однажды сказали, что я свободна и могу идти куда угодно, возможно, я осталась бы там же и продол­жала бы заниматься тем же, чем занимаюсь сейчас. Мне не нужна свобода, мисс Одри. Я только не хочу, чтобы меня продали.
 Одри встала, повернулась к служанке. Одри всегда была не уверена, как обращаться с Тусси, мягкой по характеру, красивой женщи­ной-мулаткой с развитой речью. Тусси горди­лась своим положением в доме и была очень умной.
 Казалось, ей хотелось быть Одри не только служанкой, но и подругой. Случалось, Одри самой очень хотелось довериться Тусси, ведь та была на семь лет старше. Но могла ли Одри доверить ей свои сокровенные тайны?
 Конечно, ей, наверное, стало бы легче, если бы она могла рассказать о чувствах к Ли. Скорее всего, Тусси поняла бы все. У нее ведь тоже когда-то была любовь. Она любила раба с планта­ции. Его звали Элиа. Одри помнила, что из-за этого поссорились отец и мать Тусси, Лина. И помнила, что когда Элиа продали, Тусси про­плакала весь день, а еще несколько дней ходила, словно в воду опущенная. С трудом сдерживала слезы, была очень угнетена. Она, наверное, люби­ла того человека. Интересно, испытывают ли не­гры те же чувства, что и белые? С тех пор мать Тусси оберегала дочь, как орлица, считая, что девушка достойна лучшей участи, чем быть же­ной человека, чистящего конюшни или собираю­щего на плантации хлопок.
 – Надо было мне разрешить тебе самой отве­тить мистеру Джордану. Желательно, чтобы эти люди услышали то, что ты говоришь сейчас, – Одри поймала себя на мысли, что ей хочется обнять Тусси, но сдержалась. Не следует вести себя так. – Я бы никогда не продала тебя, Тусси. Мы… Мы так долго живем вместе. Ты все знаешь обо мне, знаешь, что я люблю. Никто не умеет так хорошо причесывать меня, как ты.
 «Мы и вправду хорошие друзья, не так ли?» – хотелось сказать ей.
 – Я слишком ценю тебя, чтобы позволить уехать куда бы то ни было. Знаю, что отец никогда не продаст Лину.
 Тусси кивнула. Интересно, как бы мисс Одри поступила с ней и Линой, если бы узнала правду, которая известна только им троим? Возможно, тогда предпочла бы продать Тусси вместе с матерью и настояла бы, чтобы отец сделал это как можно быстрее. Если бы Одри принялась настаивать, отец выполнил бы прось­бу дочери. Одри всегда умела добиться жела­емого.
 – Возможно, если так случится и негров про­возгласят свободными, ваш отец может прогнать нас, – сказала Тусси. – Он сократил бы коли­чество слуг, потому что им пришлось бы платить.
 – Отец в любом случае найдет способ оставить тебя и Лину в доме. Они могут запретить нам продавать рабов, а также превращать в рабов новорожденных. Но правительство не может за­ставить нас освободить тех, кто принадлежит нам. Отец и остальные плантаторы никогда не позво­лят янки диктовать, что мы должны делать, а чего не должны!
 «Янки! – подумала она. – Ли тоже янки. Как я могла только предположить, что он переберется в Бреннен-Мэнор и будет счастливым?»
 – Боже, да весь дом развалится, если Лина уйдет, – добавила она.
 Тусси овладело странное предчувствие, какой-то подсознательный страх. Времена менялись. Здесь, на Севере, это ощущалось сильнее. И Ли Джеффриз все время вел разговоры об отмене рабства, о том, как собирается поступить Феде­ральное правительство, чтобы принудить Юг от­казаться от рабов. Тусси хорошо знала, что такие люди, как Джозеф Бреннен, горды, самоуверенны и упрямы. Несоответствие политических взглядов может привести к тяжким последствиям. Тусси боялась неизвестности. Что случится с людьми, подобными ей?
 Одри склонилась к зеркалу, вдела крошечные сапфировые сережки.
 – Губернатор Виклиф, другие губернаторы и конгрессмены южных штатов уверены, что ничего не изменится, вплоть до того, что нам придется выйти из Союза и образовать собственное государ­ство, – заверила она.
 И задумалась: «А что тогда будет со мной и Ли?»
 Она мысленно спорила с ним о правах каждого штата. Ли считал, что Союз нельзя делить. А устремления южных штатов отде­литься считал предательством. Никогда еще Одри не ощущала в душе такой раздвоенности и смущения, как в это утро. Может быть, все-таки произойдет чудо, Ли понял, что они слишком сильно любят друг друга, и нашел выход, как остаться вместе…
 Тусси задумалась о причине слез Одри, пред­полагая, что хозяйка плакала, в большей степени, из-за Ли Джеффриза. Тусси не могла не замечать, как молодые люди смотрят друг на друга. Джозеф Бреннен страшно разъярился бы, если бы узнал, сколько времени они проводят вместе. Тусси пе­реживала, что эти отношения могут зайти слиш­ком далеко и ранить сердце Одри. Девушка хоро­шо знала, что такое разбитые надежды и раненое сердце. Она так и не смогла забыть Элиа после того, как его продали. Никогда больше она его не видела и хотела знать, забыл ли он ее за три долгих года.
 – Может быть… что-либо еще расстроило вас? – осмелилась она спросить Одри. Она не могла не сочувствовать хозяйке. У Одри нет близ­кой женщины, к кому можно обратиться за сове­том или помощью.
 За исключением кузины Элеонор. Той уже знакома страсть. Но кузина Одри понятия не имеет о любви. Дома Одри всегда окружена негри­тянками, с которыми ни одна белая женщина не станет делиться своими интимными секретами. Тусси была уверена, что воспитательница Одри, мисс Джереси, никогда не беседовала со своей воспитанницей о мужчинах и не просвещала в вопросах секса. Она учила Одри этикету и веде­нию домашнего хозяйства. В отношениях мисс Джереси и мисс Одри не было ни теплоты, ни близости. Может быть, Тусси следует нарушить запрет и спросить, не хочет ли Одри поговорить о чем-нибудь сокровенном? После стольких лет жизни бок о бок они могли бы позволить себе хоть какой-то намек на дружбу. В глазах Одри появи­лось выражение беспомощности, но тут же ис­чезло.
 – Ради всего святого, Тусси, если бы даже меня что-то очень расстроило… Я не собираюсь обсуждать с тобой! – она выпрямилась, внима­тельно и изучающе оглядела себя в зеркале. – Я и так сказала больше, чем следовало.
 Она отошла от зеркала, решив, что выглядит достаточно «респектабельно». Можно спокойно встретиться с Ли.
 – После завтрака я собираюсь на прогулку с мистером Джеффризом. Пока ты не нужна. Помо­гай, чем можешь, слугам по дому. Но старайся никому не мешать.
 – Да, мэм, – покорно ответила Тусси. Ей очень хотелось предупредить Одри, чтобы она не выходила без сопровождения, об опасности влю­биться в человека, которого ни за что не одобрил бы мистер Бреннен. Но Тусси и так уже перешла дозволенные границы. Если Одри Бреннен захо­чет очертя голову броситься в объятия мужчины, Тусси не сумеет остановить девушку. Ей показа­лось, что Одри все-таки мучают угрызения сове­сти, в глазах хозяйки мелькнуло выражение рас­каяния. Но она быстро отвернулась и направилась к двери, не сказав больше ни слова.
 Сколько раз Тусси была готова признаться Одри Бреннен, что любит свою хозяйку, как сес­тру, как друга. Несмотря на высокомерное пове­дение Одри, Тусси догадывалась, что девушка с великим трудом сдерживается. Ей хочется поде­литься секретами, хочется быть ближе к Тусси.
 Одри была доброй девушкой. Заботилась о бра­те, защищала его. Если бы не воспитание Джозе­фа Бреннена, она, возможно, не боялась бы чаще проявлять присущую ей природную доброту. По­сле встречи с Ли Джеффризом она как бы раско­валась, стала более открытой. Но этот мужчина разрушит безмятежность Одри, разобьет сердце. Девушка еще очень молода, невинна. Тусси была уверена, что все произойдет именно так, как она предполагает.
 – Думаю, что сегодня уеду в Нью-Йорк, мама, – сообщил Ли Энни. Он посмотрел на мать, краем глаза уловив, как Одри медленно опустила вилку и растерянно уставилась на него. – Я уже и так задержался здесь намного дольше, чем предполагал. Несколько важных клиентов ждут меня в Нью-Йорке.
 – О, Ли. Я буду очень скучать без тебя. Как мне хочется, чтобы ты приехал, когда здесь будут твой отец и братья.
 – Мы как-нибудь договоримся о встрече, – молодой человек посмотрел на Одри. Девушка очень бледна сегодня, с трудом сдерживает слезы. Было нестерпимо жаль ее. Ли ненавидел себя за то, что сделал ей больно. Очарование прошлой ночи заставило их потерять контроль над чувст­вами. Он вел себя очень глупо и безрассудно. Возможно, Ли никогда не простит себе своего поступка.
 – Я хочу пойти прогуляться, – сообщил он и обратился к Одри: – Если вы не против, мы могли бы прогуляться вместе.
 Одри, не поднимая глаз, кивнула. Она сидела уставившись в тарелку. Есть не хотелось. Слабая надежда на то, что Ли все-таки осмелится, про­возгласит во всеуслышание об их любви… О том, что собирается жениться на ней… Надежда рас­таяла, исчезла вместе с аппетитом.
 Ли взглянул на Джоя. Мальчик смотрел на него растерянно и печально.
 – Джой, мы с тобой о многом побеседовали. Помни, что я тебе сказал. Старайся не торопиться, когда говоришь. Концентрируй внимание на каж­дом слове. Представь себе, что ты поешь, если тебе так легче, – он заговорщически подмигнул маль­чику. – Мы с тобой хорошо провели время, верно? Ты отличный стрелок. Мистер Бреннен будет гордиться тобой, когда услышит, насколько лучше ты говоришь.
 – Спасибо, Ли. Я буду скучать без тебя, – Джой старался говорить медленнее, как учил Ли. – Может быть, мы сможем п-переписываться.
 – С удовольствием, – согласно кивнул Ли. – Я дам тебе свой адрес, а ты мне – свой. Я всегда буду знать, как вы живете в Бреннен-Мэнор, – он снова взглянул на Одри, которая ничего не ела, а только небрежно ковыряла еду вилкой. – Мне хотелось бы знать о вас обоих.
 Одри почувствовала в его словах нежность и тревогу. Она собралась с силами, заглянула в голубые глаза, окаймленные темными ресница­ми. Сегодня утром Ли так красив. Может быть, ей только кажется, потому что он уезжает? Она больше никогда не увидит Ли Джеффриза. Или потому, что она чувствовала, как он любит ее? Почему она так решила? Потому что он так стра­стно целовал ее обнаженную грудь? Воспомина­ния всколыхнули страстное желание в груди де­вушки. Щеки раскраснелись.
 – Сожалею, что Кай так вел себя, – заго­ворила Энни. – Не понимаю, отчего отец не избавится от общества этого человека? Почему не попросит тебя представлять интересы фир­мы? Бессмысленно сотрудничать с таким чело­веком.
 – Кай давно работает с отцом. Нелегко уволить адвоката, с которым проработал двадцать лет.
 – Все равно он мне не нравится. Необходимо рассказать отцу, как вел себя вчера Кай.
 Ли ничего не ответил. Были вещи, о которых матери не следовало знать. Пусть и дальше верит, что у нее дружная, любящая семья, что у Ли, его отца и братьев дела идут отлично и отношения прекрасные. Зачем портить идиллические за­блуждения?
 Одри вышла из-за стола, извинилась за отсут­ствие аппетита. Энни Джеффриз извинилась за оскорбительные слова Кая Джордана. Женщина была уверена, что поводом для темных кругов под глазами Одри и отсутствия аппетита были унизи­тельные замечания Джордана.
 – Забудь, пожалуйста, об этом, – сказала Энни, обращаясь к Одри. – Мы продолжим наши занятия и дадим еще один концерт для наших друзей. Кай Джордан не будет приглашен, уверяю тебя. Ты же видела, как по-доброму отнеслись к тебе остальные, когда ты вернулась, чтобы побла­годарить их.
 – Да, они были добры, – согласилась Одри. Как она ненавидела гостей, но не могла сказать об этом Энни. Они улыбались и извинялись за Джордана, но за улыбками и прохладными руко­пожатиями чувствовалась сдерживаемая враж­дебность. И странное любопытство, вызванное словами Кая Джордана. Ей пришлось защищать Бреннен-Мэнор, отца и привычный уклад жизни. Ей так захотелось вернуться домой, но… только вместе с Ли.
 Одри вышла из столовой на веранду. Стояло прекрасное летнее утро. Солнце сияло над океаном, оглушительно кричали чайки. Теплый ве­тер дул с пролива. Далеко в море плавали рыбачьи лодки. Разгорался ясный день. Через пролив были видны неясные очертания домов Лонг-Айленда. Где-то на западе находился Манхэттен. Там работает Ли. Но как далек отсюда Нью-Йорк.
 Ли Джеффриз живет и работает в центре огромного города. Одри была уверена, что никогда не сумеет быть счастливой там. В тысячах миль отсюда, на Юге, располагалась Луизиана, Бреннен-Мэнор, дом. Место, где, в свою очередь, никогда не сможет быть счаст­ливым Ли Джеффриз. Совершенно ясно, что сейчас Ли думает о том же.
 Она услышала его шаги. Ли подошел, положил ладонь на ее талию. Он предложил:
 – Давай погуляем по саду.
 Одри не поднимала глаз. Она была очень сму­щена, не могла смотреть на Ли спокойно. Она слишком сильно любила. Боялась увидеть в его взгляде осуждение. Молодые люди неторопливо сошли со ступенек крыльца и направились к восточному крылу дома по ухоженным дорожкам, через лабиринты цветущих деревьев и кустов. Ли молчал, пока они не приблизились к беседке, заплетенной вьющимися розами. Ли предложил войти в беседку. Усадил Одри на скамейку и сел рядом.
 – Я уже знаю, что ты хочешь сказать, – тихо заговорила девушка. – Мне так стыдно за вче­рашний вечер…
 Ли схватил ее за руки и заставил посмотреть ему в лицо.
 – Не надо стыдиться, Одри. Ты вела себя так, как должна вести себя красивая женщина, кото­рой хотелось проявить свои чувства. Я не испы­тывал подобного с тех пор, как умерла Мэри Элен. С ней я не вел себя так глупо и неосмотри­тельно. Я взрослый мужчина и не должен был пользоваться твоей невинностью таким образом. Но что-то невероятное случилось со мной… Я не знаю. Еще никогда я не терял над собой контроля. Извини меня, но произошло такое не только из-за спиртного и не из-за того, что ты была такой прекрасной. Теперь я понимаю, что действитель­но очень люблю. Мне захотелось хотя бы на короткое время забыть, что ты не можешь при­надлежать мне. Из наших отношений никогда не получится ничего хорошего. Одри, ты ведь пони­маешь меня, правда?
 Одри снова опустила глаза, чувствуя себя не­уверенной, неопытной. Что она должна сказать, чтобы он изменил свое мнение?
 – Все могло бы сложиться благополучно, Ли. Если мы очень постараемся, если мы оба захотим измениться…
 Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
 – Одри, когда человек молод, ему кажется, любовь способна преодолеть все преграды. Но я знаю, что в жизни все далеко не так. Думаешь, моя мама счастлива? Но она много лет живет с отцом только ради нашего спокойствия. Несколь­ко лет назад я застал ее в слезах. Она призналась, что никогда не была по-настоящему счастлива с тех пор, как отказалась от карьеры певицы. Даже несмотря на то, что слишком любит отца. Отец поставил ей условия. Не хотел, чтобы она ездила по всему миру вместо того, дабы быть заботливой женой. Это повлияло на их отношения. Можно сказать, несколько лет они существовали раздель­но, каждый вел свою жизнь. Если бы не дети, она решилась бы уйти от него. Но было поздно думать о возобновлении работы на сцене.
 Ли нежно коснулся ее локонов, рассыпавших­ся по плечам.
 – Я не хочу, чтобы такое случилось с нами, Одри. Слишком многое против нас. И не только возможная для тебя карьера певицы. Ты сама, Бреннен-Мэнор. Скажи честно, смогла бы ты на­всегда оставить отца, Джоя, свой дом на Юге? Я.никогда не смогу там жить, Одри. Ты ждешь, что я соглашусь поехать туда, правда? Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой и полюбил вашу жизнь?
 – Но это замечательная жизнь, Ли. Мы могли бы стать счастливыми людьми…
 – Нет. Ты была бы счастлива. А я – нет. Просто я стал бы самым несчастным человеком. Пришлось бы лгать, притворяться. Так же, как и тебе, согласись ты остаться со мной, – он нежно посмотрел на нее, поцеловал в лоб. – Если бы обстановка в стране была другой, если бы не становилась все более напряженной. Возможно, тогда нам было бы немного легче. Но даже сейчас к тебе здесь относятся очень холодно. Ты – девушка с Юга, дочь плантатора, который поку­пает и продает рабов. На Юге я для всех буду только янки. Ко мне станут относиться, в лучшем случае, неприязненно. Наверное, я возненавидел бы такую жизнь, Одри. Ваши разговоры о выходе из Союза я считаю предательством. Между нами всегда будут маячить неразрешимые проблемы. Я не могу вырвать тебя из привычного круга. Ты любишь свою жизнь. Мой отец не должен был отбирать у матери то, что она любила. Им необходимо было остановиться, пока отно­шения не зашли слишком далеко. У нас есть шанс остановиться. Не хочу, чтобы мы поссо­рились и возненавидели друг друга. Прежде чем все в нашей стране закончится, очень мно­гие возненавидят друг друга. Друзья станут врагами, Одри. Возможно, даже члены одной семьи будут враждовать. Эти времена близятся, Одри.
 Одри нахмурилась, разгневанно вырвала руку. Скорее всего, он не столь сильно любит ее и ничего не хочет понимать. Ничто не должно помешать им сохранить любовь.
 – Не могу представить, что все так плохо. Боже мой, я уверена, что правительство сумеет найти выход. Все дело в правах штатов, права признавались и раньше, должны признаваться впредь. Я уже говорила тебе, что южане тоже хотят избавиться от рабства, как и северяне. Но если это делать быстро, мы сразу же разоримся. Негров нужно научить, какжить на свободе. Может быть, их нужно снова отослать в Африку. Нельзя сразу освободить миллионы необразован­ных людей, полностью зависящих от хозяев. Это будет сокрушительным ударом для всех, включая негров! Не знаю, почему ты и такие, как ты, не могут этого понять? Все очень просто. И потом, почему все должно иметь решающее значение для любящих людей? Ты бы мог успешно жить в Бреннен-Мэнор. – Одри встала, повернулась к Ли. – У нас так прекрасно. Когда ты привык­нешь…
 – Одри, я не смогу привыкнуть. Разве ты не понимаешь? Ты хочешь, чтобы я понял тебя, но не хочешь понять меня. Хочешь, чтобы я отказался от всего, что создал своими руками, уехал и стал надсмотрщиком над бед­ными загнанными неграми, которых покупают и продают, словно скот. Я не умею этого делать. Судя по твоим разговорам, ты никог­да не сможешь покинуть отца, Джоя и остаться здесь. Это бы постоянно мучило тебя, так же как мучает несбывшееся мою мать. Я не хочу жениться на женщине, которая не может пол­ностью принадлежать мне. Совершенно ясно, что ни один мужчина не сможет жениться на тебе, не женившись на Бреннен-Мэнор. Я пони­маю это по выражению твоих глаз, по твоим разговорам. Эта убежденность у тебя в крови, Одри. Сознание собственной правоты в тебе глуб­же, чем ты осознаешь. Стоит тебя лишить при­вычного, ты сразу же поймешь, что я пытаюсь втолковать.
 Девушка отвернулась, с трудом сдерживая слезы.
 – Тогда зачем ты целовал меня вчера? Зачем признался, что любишь меня?
 – Я действительно люблю тебя. И не собирал­ся признаваться. Хотел вернуться в Нью-Йорк, не сказал ни слова о своих чувствах… Пока не уви­дел, как ты плачешь на пляже. Я совершил большую, но еще поправимую ошибку, Одри. Мне нет прощения. Знай, я никогда не смогу забыть тебя. Но совместной жизни у нас не по­лучится.
 О, как она любила его… и как ненавидела! Как безжалостно он поступил, обняв ее, приласкав, обнадежив. Воспользовался слабостью…
 – Ты, проклятый янки! – гневно выдохнула Одри и захлебнулась от подступивших ры­даний.
 Слова хлестнули молодого человека по сердцу. У нее было полное право ненавидеть его. Но в словах прозвучало что-то более глубокое, чем не­востребованная любовь. Она выдохнула их с та­ким неистовством, с такой непримиримостью, в которой сквозила укоренившаяся годами нена­висть, а не неприязнь, вызванная ошибкой. Сло­ва, столь злобные, открыли ему истинные чувства Одри. Легко представить, как произносит эти слова ее отец. И если умножить ненависть мис­тера Бреннена на ненависть тысяч людей, кото­рые испытывают то же самое, нетрудно предста­вить, в какую пучину несчастий скоро погрузится страна.
 Ему хотелось дотронуться до девушки, но она больше не хотела его прикосновений.
 – Ты сказала то, что укоренилось в тебе, Одри. И я не хочу жениться на тебе ради того, чтобы через три или четыре года услышать от тебя то же самое, только высказанное с большей злобой и ненавистью. – Плечи Одри затряслись от рыда­ний. Сердце Ли болело от сострадания и любви.
 – Пойми, если южные штаты решат отделить­ся, я поступлю так, как считает нужным прави­тельство. Мы должны сохранить Союз и искоре­нить рабство. Не думаю, что ты ясно понимаешь, насколько сейчас мрачна ситуация. Если в стране вспыхнет война, я буду обязан участвовать в ней. Черт возьми, я уверен, что буду воевать не на стороне южан. Что я должен буду чувствовать, если моей женой будет настоящая южная мятеж­ница?
 – Война?– Одри резко повернулась к нему. По лицу катились слезы. – Ради Бога, Ли, о чем ты говоришь? Неужели ты веришь, что начнется война?Это же глупо!
 – Разве? Тебе лучше сейчас понять, что все к тому склоняется. Твой отец отгораживает тебя от того, что происходит в мире, Одри. Но я сталки­ваюсь с напряженностью в отношениях между людьми ежедневно. Разве тебе не ясно, что страна разрывается на части? Конечно, сейчас не время любить друг друга для людей, так твердо убеж­денных в своей правоте и оказавшихся во враж­дебных лагерях.
 – Думаю, любимых не выбирают по убежде­ниям, Ли, – она вытерла слезы. – Возвращайся в Нью-Йорк. Попытаюсь разобраться в том, о чем ты говоришь. Да, мне больше подходят люди, подобные Ричарду Поттеру. Он настоящий южа­нин, джентльмен, он разделяет мои убеждения…
 В глазах Ли затаилась боль. Молодой человек поднялся и сказал, сдерживая готовый выплес­нуться гнев:
 – Да, думаю, ты права, – голос у Ли был холоден и спокоен. – В конце концов, ты будешь самой счастливой и удачливой женщиной. У тебя будет самая большая плантация в Луизиане. Но, возможно, к тому времени уже не останется Юга, который для тебя привычен.
 Она нахмурилась, в душе затаился страх, не­понятный, но неожиданно растревоживший.
 – Что ты имеешь в виду?
 Ли закрыл глаза и тяжело вздохнул.
 – Хотелось бы надеяться, что тебе не придется узнать, Одри. Надеюсь, никто из нас не дожи­вет, – он провел рукой по волосам. – Я не хотел, чтобы наш разговор принял такой оборот, – Ли шагнул к Одри. – Меня мучает сознание того, что я позволяю тебе уехать. Но легче будет пережить страшное будущее, ожидающее страну, если мы расстанемся сейчас. Лучше переболеть сейчас, когда многое можно предотвратить, чем вознена­видеть друг друга и страдать в будущем.
 – Ты считаешь, я испытываю не настоящую боль?
 Он попытался взять ее за руку, но она резко отпрянула. Ли глубоко вздохнул, кляня себя за то, что причиняет ей боль.
 – Когда ты вернешься в Бреннен-Мэнор, то поймешь, что я прав. Ты разберешься, где твое место.
 – Я не хочу, чтобы ты был прав, – рыдала Одри отчаянно, злясь, что не может сдержать невольных слез.
 – Знаю. Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь убедил меня, доказал, что все сложится благопо­лучно. Но ты молода. Боль пройдет. Ты забудешь прошлый вечер. Или, что вероятнее, будешь вспо­минать о нем, как о маленьком летнем приклю­чении. Посмеешься над тем, как молодость и страсть заставили тебя забыть о здравом смысле.
 Она содрогнулась от нового приступа гнева.
 – А что заставило тебя потерять контроль над чувствами, Ли Джеффриз? Возможность восполь­зоваться моей молодостью, неопытностью, стра­стью? Возможность греховных объятий и поце­луев?
 – Тебе лучше знать.
 – Разве? – зеленые глаза, наполненные сле­зами, смотрели на него со злостью. – Я должна ненавидеть тебя. И я действительно ненавижу тебя! Возвращайся в Нью-Йорк к своим янки. Посмотрим, как далеко вы зайдете, пытаясь из­менить нас и наши убеждения! Вы представляете себя такими умными и добрыми. Но такие люди, как твой отец, относятся к своим рабочим не лучше, чем к рабам. Возможно, даже хуже! – гордо выпрямившись, Одри прошла мимо Ли. – Если начнется война, мы еще посмотрим, кто победит.
 Девушка стремительно зашагала по дорожке. Ли совсем не предполагал, что разговор закончит­ся именно так. Но мог ли он ожидать чего-то другого? Он слишком больно ранил ее гордость, поступил жестоко.
 – Да, – пробормотал он. – Мы посмотрим, кто победит.
 Боль в сердце не отступала. Ли знал, что на территории штата Канзас уже идет настоящая война. Его называют Кровавым Канзасом. Сколь­ко потребуется времени, чтобы война разгоре­лась и в других штатах? Перед отъездом из Нью-Йорка он слышал разговоры о фанатичном аболиционисте по имени Джон Браун. Он собрал вокруг себя негров, призывая создать в горах Аппалачи собственную страну. Конгрессмены со сжатыми кулаками спорят о правах штатов, об управлении национальными банками, о налогах, законах, которые приводят в гнев ущемлен­ные южные штаты. Сейчас совсем неподходя­щее время для того, чтобы полюбить Одри Бреннен.
 Ли направился к конюшне и приказал Тому запрячь коляску.
 – Я возвращаюсь в Нью-Йорк, Том. Сейчас есть новый пассажирский рейс из Нью-Хэвена. Ежедневно в два часа дня. У меня осталось немно­го времени, чтобы поговорить с Джоем и попрощаться с мамой. После этого я буду готов к отъезду. Хочу, чтобы ты сам отвез меня, а потом вернешься в коляске домой.
 – Да, мистер Джеффриз. Очень жаль, что вы так скоро уезжаете.
 – Да, – вздохнул Ли. – Мне тоже очень жаль. Я очень люблю свой дом. Но, черт возьми, уж слишком много причин и поводов, чтобы именно сейчас вернуться в Нью-Йорк! – Он зашагал по дорожке к дому. По обочинам шелестели огром­ные старые клены. Отпуск прошел не так, как планировал Ли… Мог ли он предположить, что в его жизни появится Одри Бреннен, что он так потеряет голову из-за женщины, как случилось прошлым вечером? Внезапно Ли приостановился и вздрогнул, осознав, что Мэпл-Шедоуз и его жизнь уже никогда не будут прежними.

 Глава 6

 Одри пела итальянскую песню, вкладывая в нее страстность юной души. Энни Джеффриз от­мечала во время занятий, что девушка стала петь более выразительно и эмоционально. Интересно, догадывается ли Энни, что душевный подъем уче­ницы связан с Ли? Одри должна ненавидеть его, но ничего не получалось. Гнев, вызванный послед­ним разговором, давно прошел.
 Уже стоит сентябрь. Скоро приедет отец Одри. Два месяца промелькнули после отъезда Ли. Скоро и Одри уедет отсюда. Она вернется домой и больше никогда не встретит свою летнюю любовь.
 Сегодня она дает последний концерт в Мэпл-Шедоуз для друзей и соседей семьи Джеффриз. Лето прошло. Скоро все покинут этот дом. Одри вернется в Луизиану со сладостными, но горча­щими воспоминаниями.
 Среди тех, кто сейчас сидит в гостиной, отец Ли и братья с женами. Когда они приехали сюда и познакомились с Одри, девушке не­стерпимо захотелось увидеть Ли. Братья были очень похожи на него. Только глаза у них были не голубые, как у Ли, а карие. Эдмунд Джеффриз, высокий, хорошо сложенный муж­чина, вел себя с Одри снисходительно и вы­сокомерно. Одри показалось, что он холодноват со всеми, кроме Энни. К ней он был чрезвы­чайно внимателен. Но вместе с тем властным и требовательным. Энни должна была согла­шаться с ним во всем.
 Приезд семьи Джеффриз снова заставил Одри скучать по дому. Эдмунду не понравилось, что Одри приехала сюда в сопровождении рабыни. Он несколько раз вычитывал Одри, упрекал. Родст­венники Ли не церемонились с гостьей. Ее все время отчитывали, словно бы за какие-то грехи. Одри защищалась, как могла. Эдмунд оказался настоящим янки, именно таких ее отец считал своими злейшими врагами.
 Братья Ли – Карл и Дэвид – и их жены были грубы с Одри, запрещали ей общаться и играть с детьми Карла, словно девушка могла оскорбить их достоинство. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Хотелось как можно скорее уехать домой, но Энни сумела настоять на послед­нем концерте. Она считала, что одаренность Одри гармонично объединит всех. Музыка – единст­венное, чем Одри может поделиться с каждым, независимо от взглядов и различий. Энни еще и еще раз повторяла, что музыка – универсальный способ общения, объединения всех возрастов, рас, вероисповеданий.
 Отец Одри разрешал приходить в дом даже рабам с плантации, чтобы они могли послушать, как поет его дочь. В такие мгновения все казались равными. Одри всегда с удовольствием пела для них.
 Девушка закончила последнюю песню. Все встали и зааплодировали. Певица присела в реве­рансе. Энни Джеффриз встала и взяла ее за руку. Даже Эдмунд, Карл и Дэвид были в восторге от голоса юной исполнительницы.
 Неожиданно Энни сильно сжала пальцы. Одри показалось, что женщина хочет ободрить ее. Но через несколько мгновений аплодисменты стихли, зрители испуганно и растерянно уста­вились на хозяйку дома. Энни Джеффриз цеп­лялась за девушку. Одри повернулась, желая выяснить, понять, что происходит. Энни рух­нула на пол.
 – Миссис Джеффриз! – испуганно воскликну­ла девушка, склонившись над Энни. Но мгнове­ние спустя рядом оказался Эдмунд Джеффриз и с силой оттолкнул девушку в сторону. Одри еле устояла на ногах. Гости встревоженно перешеп­тывались. Карл и Дэвид присоединились к отцу. Дэвид отбросил с дороги скамейку.
 – Опять эти страшные головные боли, – заго­ворил Карл. – Нет здесь что-то не то, папа. Это не похоже на нервы.
 – Пошлите скорее за доктором Келси, – за­кричали из толпы.
 – Доктор принимает роды, – ответил кто-то другой. – Потому и не пришел на вечер.
 Потрясенная и не на шутку испуганная, Одри пробиралась сквозь толпу к Джою. Мальчик за­травленно оглядывался по сторонам. Одри взяла брата за руку и повела в холл к замершей в ожидании Тусси.
 – Что случилось, мисс Одри? – спросила служанка.
 – О, Тусси, – прошептала девушка, не зная, что и как объяснить.
 В гостиной неожиданно наступила тишина. Гости замерли. Эдмунд Джеффриз со стоном позвал Энни, в голосе слышались тоска и боль. Карл поднялся. Он был бледен, словно бумага.
 – Слишком поздно. Доктор уже не нужен, – сказал он дрожащим голосом. – Мама умерла.
 Все ахнули. Одри была потрясена. Тупая боль сжала сердце. Девушка побежала через холл, направляясь в сад. Разве может человек так внезапно умереть? Еще несколько минут назад Энни Джеффриз так прекрасно музици­ровала, была бодрой и веселой. А теперь смерть забрала женщину навсегда. Так же, как мать Одри.
 Девушка подумала о Ли. Смерть матери убьет его! Он будет потрясен. В такой миг его не было с матерью.
 На крыльце громко плакала какая-то жен­щина. Одри слышала, как Эдмунд повторяет имя жены. Стая чаек прилетела с моря, птицы сели неподалеку от дома, воздух наполнился отрывистыми печальными криками, словно пти­цы сочувствовали людям. В саду витал аромат цветущих поздних роз, легкий ветерок разносил сладковатый запах. Энни Джеффриз любила цветы.



   Ли, моя любовь.
   Солнце сияет ярко,
   С океана дует сильный
   И влажный ветер. 


   Я люблю тебя как женщина.
   Но ты видишь во мне
   Только ребенка. 



 Одри прочитала слова песни, которую она со­чинила для Ли еще до того, как призналась ему в любви. Задолго до той волшебной ночи на пля­же, когда, как ей казалось, она стала настоящей женщиной. Очень хотелось показать ему песню, спеть для него одного. Но не хватило смелости. Конечно, сейчас невозможно что-то изменить. Но песня всегда будет дорога для нее, а слова запом­нятся навечно.



   Ли, любовь моя.
   Когда мы рядом,
   Хочется, чтобы день не кончался.
   Я люблю тебя как женщина.
   Но ты считаешь меня
   Только другом. 


   Ли, любовь моя,
   Ты стоишь рядом.
   Высокий и сильный.
   У тебя голубые глаза.
   Я мечтаю, чтобы ты обнял меня.
   Хочу услышать:
   – Я люблю тебя. 


   Ли, любовь моя.
   Мы идем рядом,
   Гуляем по пляжу
   И вдыхаем запах моря.
   Мы живем в разных мирах.
   Но никогда не будем вместе.



 Даже Джой ничего не знал о песне. Одри нача­ла сочинять к стихам музыку. Она тихонько напевала мелодию и вдруг услышала, что к дому подкатил экипаж. Девушка быстро собрала лист­ки и спрятала в карман шерстяного жакета. Сегодня было прохладно. Все говорят, что слиш­ком рано пришла нынче осень в Новую Англию. Одри подумала, что осень рано пришла в сердца семьи Джеффриз.
 Одри знала, что Ли приедет сегодня. Девушка прошла по балкону к передней части дома, чтобы увидеть Ли. Она не предполагала, что они встре­тятся еще раз. Конечно, жаль, что встреча про­изойдет при таких ужасных обстоятельствах. Не­приязнь и враждебность, вспыхнувшая в душе девушки при последнем разговоре с молодым че­ловеком, исчезла, растаяла. А любовь никуда не исчезла. Сердце болело при мысли о том, как одиноко чувствует сейчас себя Ли, когда умерла Энни Джеффриз.
 Как часто девушка ловила себя на мысли о том, что ей хочется иметь такую мать, как Энни. Эта женщина была добра ко всем, кого знала. Безмер­ная любовь к детям заставила ее отказаться от карьеры. Ли был любимым сыном, самым близ­ким материнскому сердцу.
 Последние четыре ночи Одри почти не спала. Когда удавалось слегка вздремнуть, ее начинали мучить кошмары. Охваченная ужасом, девушка просыпалась. Во сне она все еще держала Энни Джеффриз за руку. Женщина висела над черной пропастью, глядя на Одри и умоляя помочь удержаться. Но Одри понимала, что ничем не поможет. Женщина падала в черный проем и исчезала, все еще выкрикивая имя девушки. Одри просыпалась в холодном поту. И проводила остаток ночи на балконе, сидя в кресле. Глядела на звезды, слушала шум волн на пляже. Одри плакала.
 Откуда только брались слезы? Казалось, она уже выплакала все, но они снова и снова катились по щекам безудержным потоком. После смерти Энни Джеффриз Одри чувствовала себя совершен­но одинокой. Сыновья Энни и невестки вели себя так, словно гостьи вовсе не существовало. Девуш­ка только один раз спустилась в гостиную, чтобы побыть у тела Энни Джеффриз. Похороны долж­ны состояться завтра.
 Слава Богу, Ли приехал. Похороны пришлось немного задержать, чтобы младший сын смог проводить мать в последний путь. Одри молча смотрела, как он вышел из экипажа. Одет Ли был в черный костюм и плащ.
 Молодой человек показался Одри еще кра­сивее. Ли поспешил в дом, а Одри подумала: знает ли он, что она все еще здесь? Как он воспримет, когда узнает об этом? Если бы не смерть Энни, они, возможно, никогда бы больше не встретились. Девушку охватил страх, что. вдруг Ли каким-то образом обвинит ее в смерти матери? Если бы не конфликт с Одри, он пробыл бы здесь еще какое-то время, уделяя внимание матери.
 Как неудачно сложилось прошедшее лето. Одри была рада, что скоро приедет отец. Она сможет покинуть это место, с которым связаны как светлые, так и горестные воспоминания. Дом! Наконец-то она поедет домой. Возможно, там ее сердце отогреется. Может быть, там, за тысячи миль отсюда, она сможет забыть своего любимого. Теперь она трезво понимала, что другого выхода нет.
 Девушка направилась к одному из легких кре­сел, села, думая о том, как повзрослела за это лето. Из своей комнаты вышел Джой, приблизил­ся к ней. Глаза мальчика покраснели и припухли от слез. Смерть Энни была потрясением для них, особенно для Джоя. Сердце мальчика еще неж­ное, ранимое. Джой очень боялся смерти с тех пор, как ребенком потерял мать. Он часто по­вторял, что боится потерять сестру. Внезапная смерть хозяйки дома напомнила, как быстро и неожиданно может уйти из жизни близкий чело­век.
 – Ли приехал, – сообщил Джой.
 – Знаю. Я видела, – Одри никогда не расска­зывала брату о своих чувствах к Ли. Хотя, воз­можно, брат видел все сам. Не было никакого смысла обнадеживать его. Юноша полюбил Ли. Одри догадывалась, что Джой был бы совсем не против, если бы она вышла за Ли замуж. Но как объяснить четырнадцатилетнему подростку, по­чему двое влюбленных молодых людей должны или не должны жениться.
 – Он сразу же пошел в гостиную и р-разры-дался. Я хотел поздороваться с ним, н-но не смог. Как плохо, что ему пришлось вернуться сюда из-за смерти миссис Джеффриз. Я скучал по нему, н-но он больше не сможет пойти со мной на охоту или прогулку.
 – Конечно, не сможет, Джой. Он приехал только на похороны. А потом сразу же уедет.
 – Я хочу п-переписываться с ним, когда мы уедем отсюда. Он сказал, что тоже хотел бы писать мне.
 Одри мягко коснулась руки брата.
 – Думаю, это неплохая мысль. Ли – добрый человек. Он всегда останется твоим другом, Джой. Он хороший человек, хотя и янки. Жаль, что Ли осуждает наш образ жизни.
 Джой вздохнул, взъерошил ладонью свои ры­жие волосы.
 – Мне жаль, что он не понимает нашего укла­да жизни. Ручаюсь, он д-даже приехал бы к нам в гости, если бы у нас не было плантации. Иногда я сожалею, что она у нас есть.
 – О, Джой! Бреннен-Мэнор – замечательное место. Когда-нибудь мы с тобой будем хозяевами. Возможно, скоро наша плантация соединится с плантацией Ричарда Поттера. Мы станем самыми богатыми землевладельцами на Юге. Это очень важно для отца и для тебя, не забывай, пожалуй­ста, об этом.
 Мальчик недовольно нахмурился, засунул ру­ки в карманы твидовых брюк.
 – Для меня плантация не имеет большого значения. Отец с-считает, что я н-никогда не смогу управлять неграми.
 – Конечно, сможешь. Но тебе надо сначала вырасти. Кое-чему тебя научит Ричард.
 Джой сел на стул рядом с Одри.
 – Я н-найду способ… Сумею добиться того, чтобы отец гордился мной. Вот увидишь.
 Одри ласково погладила брата по щеке.
 – Он уже гордится, Джой. Только отец упря­мый человек. Но он желает тебе хорошего. Боит­ся, что, если начнет тебя сейчас хвалить, у тебя не будет стимула добиться успеха в жизни. Со­гласна, что он кажется иногда жестким и бесчув­ственным. Джой, поверь, отец пытается сделать и тебя более жестким, зная, что такое управлять Бреннен-Мэнор. Ты должен как можно скорее превратиться в мужчину и заменить его на план­тации.
 – Я не хочу, чтобы ты выходила замуж за Ричарда только потому, что настаивает отец, – веснушчатое лицо мальчика нахмурилось. – По­чему т-ты считаешь, что Ричард будет хорошо относиться ко мне? Ричард слишком старый для тебя. Ты никогда не смеешься с ним так, как смеешься и веселишься с Ли.
 Таким откровенным признанием Джой вско­лыхнул самое сокровенное в душе Одри, сердце у нее сжалось от нестерпимой боли. Джой одновре­менно прав и неправ.
 – Ты ошибаешься, Джой. Ли никогда на смо­жет стать хорошим мужем для дочери плантато­ра. И потом, он просто хороший друг и никак не может быть моим мужем, – Одри улыбнулась через силу. – Джой, не вздумай высказывать такие предположения в присутствии Ли! Ты по­ставишь меня в неловкое положение. Почему тебе не нравится Ричард, он – замечательный чело­век, мы с ним тоже хорошие друзья. Он очень добр ко мне. На всем Юге не найти человека лучше. Ричард сумеет управлять обеими плантациями. Я поступлю очень благоразумно, если выйду за­муж именно за него. Ты представляешь, какая будет у нас грандиозная свадьба? Половина Луи­зианы соберется на ней!
 Брат наклонился к сестре, посмотрел ей в глаза.
 – Одри?
 – Да, Джой? – она продолжала улыбаться, желая показать мальчику, как счастлива.
 – Не выходи з-замуж за Ричарда из-за меня. Я сам научусь управлять плантацией. Нам не нужен будет Ричард.
 Улыбка медленно сползла с лица Одри. Девуш­ка взяла руку брата и сильно сжала.
 – Клянусь, что я поступаю так не из-за те­бя, – солгала она. – Я выйду за Ричарда, потому что так нужно. Так будет лучше для меня, для отца, для Бреннен-Мэнор. Север пытается ликви­дировать большие плантации, такие как наша. Если им удастся расправиться с нами, мы разо­римся, станем нищими. Объединение Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу даст нам силу и власть. Появится возможность противостоять попыткам правительства разорить нас.
 Джой внимательно посмотрел в глаза сестре. Они показались ему черными.
 – Ну, если ты так считаешь, – согласился он, неожиданно глаза мальчика наполнились слеза­ми. – Я очень испугался. Миссис Джеффриз умерла так быстро. Мне б-будет очень плохо, если что-то случится с тобой.
 – Что со мной может случиться, Джой? Тебе не стоит думать все время только о плохом. Скоро за нами приедет отец. Когда мы вернемся домой, ты почувствуешь себя очень хорошо.
 Кто-то постучал в дверь комнаты. Одри обод­ряюще улыбнулась брату, встала и подошла к двери. Распахнув ее, растерянно замерла. Перед ней стоял Ли. Девушка невольно подняла руку к волосам. Сегодня она просто собрала локоны в пучок на затылке и почувствовала себя неловко. Да и оделась в простое серое хлопчатобумажное платье. Она не собиралась выходить из комнаты. Когда ей приходилось спускаться вниз, она чув­ствовала себя посторонней, лишней. Родственни­ки и друзья непрерывно приходили и уходили. В их присутствии Одри было еще более неуютно и одиноко.
 – Я пришел проведать тебя и узнать, как ты себя чувствуешь, – тихо сказал Ли.
 – Давай выйдем на балкон. Джой тоже хочет видеть тебя, – Одри встревоженно всматривалась в голубые глаза. Сколько в них сегодня печали и горя. Покрасневшие, припухшие от слез. Ли смотрел на девушку с нежностью. В дом пришла смерть. Неприязнь и горечь, оставшиеся после прощального разговора, исчезли, оказались таки­ми незначительными, маловажными. Ли напра­вился на балкон, чтобы поздороваться с Джоем. Одри закрыла дверь и вышла следом за молодым человеком. Джой обнял Ли.
 – Ли, мне так жаль. Но ты счастливее меня. Моя мама умерла, к-когда мне было только четы­ре года.
 – Знаю, Джой, – Ли мягко похлопал юношу по плечу. – Если сравнивать нас, то я не имею права жаловаться на судьбу. Но мы были с мамой очень близки. Она лучше всех… – он не смог докончить фразу, быстро отошел от Джоя, схва­тился за перила, откинул назад голову, несколько раз судорожно вздохнул. Одри встала рядом с ним.
 – Могу чем-нибудь быть полезной для тебя, Ли?
 Он откашлялся, стараясь сдержать слезы.
 – Дело в том, что я, действительно, пришел за помощью, – он взглянул на нее. – Кстати, ты так и не ответила на вопрос. Как ты себя чувст­вуешь? Отец рассказал, что ты держала маму за руку в последние минуты ее жизни… – Ли за­молчал, тяжело дыша. – Должно быть, тебе было очень больно.
 Одри вздрогнула, поежилась.
 – С тех пор меня каждую ночь мучают кош­мары. Я пытаюсь удержать миссис Джеффриз, не дать ей упасть в бездну, – девушка почувствова­ла, что горло перехватило, слезы снова подступи­ли к глазам.
 – Боже мой! Как все ужасно, – воскликнул Ли. – Ты находишься вдали от дома, родных. И то, что произошло между нами… – он замол­чал, заметив, как Одри покосилась на Джоя. – Думаю, отец и братья мало уделяли тебе вни­мания с тех пор, как это произошло. Ты, наверное, чувствуешь себя лишней. Если бы ты могла предположить, сколько горя принесет тебе ны­нешнее лето, наверное, никогда бы сюда не при­ехала.
 – О нет, Ли. Почему ты так считаешь? – она внимательно смотрела ему в глаза. – Все равно бы приехала.
 «Бели бы я не приехала сюда, то никогда бы не познакомилась с тобой, не полюбила бы тебя».
 Ли кивнул, словно понял, что она имеет в виду. Потом повернулся, посмотрел в сторону моря.
 – Я не могу забыть мамин взгляд. Она почти умоляла меня остаться еще. Я должен был по­нять, Одри. Нужно было остаться, побыть с ней неделю-другую. Она знала. Боже мой, я уверен, что она знала о приближающейся смерти.
 Голос Ли вздрагивал, был хрипловатым. Одри не могла больше сдерживаться и обняла его, пы­таясь хоть немного утешить. Ли заплакал, как ребенок, уткнувшись в ее волосы. Злобы и нена­висти как не бывало. Одри, не стесняясь, при­льнула к Ли. Она по-прежнему любила его. Это бесспорно. Сейчас она не знала, любит ли он ее, или обнял, как обнял бы друга. Но не хотелось ни думать, ни говорить об этом. Он сам пришел к ней, считая ее близким другом. Позволил ей об­нять себя.
 – Мне очень жаль, Ли, – тихо сказала она. – Я любила Энни тоже. Мы были знакомы такое короткое время. Но и трех месяцев оказалось достаточно, чтобы понять, каким замечательным, щедрым и чутким человеком была миссис Джеф­фриз. Знаю, что вы с ней очень близки. Как сильно она любила тебя, Карла и Дэвида.
 Джой поднялся, обнял сестру и друга и быстро ушел. Он чувствовал, что должен оставить моло­дых людей наедине. Возможно, Ли не хочет, чтобы он видел слезы взрослого мужчины. А Джою было совестно плакать в присутствии Ли.
 Он сможет поплакать в своей комнате. Ему хоте­лось плакать не только из-за смерти Энни Джеффриз. Мальчик страдал потому, что вот-вот по­явится отец и увезет их отсюда. Дома ему снова будет одиноко, неуютно. Джою хотелось, чтобы Ли поехал с ними в Бреннен-Мэнор.
 Ли прильнул к Одри. Как странно, в то время, когда вся семья находится внизу, он не хочет уходить отсюда. Ему необходимо выплакаться именно Одри. В течение двух месяцев он делал все, чтобы забыть эту девушку. Он хорошо знал, что они больше никогда не увидятся. Одри долж­на скоро уехать. Жаль, что еще одна встреча пришлась на такое печальное время.
 Мама умерла. Ее смерть казалась нереальной. Неужели Энни Джеффриз нет в живых? Почему смерть забирает в первую очередь таких людей, как она, – добрых, отзывчивых, живущих не для себя, а для близких. Почему так долго живут люди, подобные Каю Джордану и прочим ублюд­кам, с какими ему приходится сталкиваться по службе? Кое-кто из состоятельных людей, чьи интересы ему приходилось представлять, готовы оставить без средств существования престарелых родителей, лишь бы поправить пошатнувшееся финансовое положение. И эти люди живут, а его мать умерла. Ли достал из кармана платок, вытер лицо.
 – Извини, я не хотел при тебе плакать.
 Одри тоже вытирала слезы.
 – Для чего же тогда друзья, если от них нужно скрывать горе?
 – Да, для чего? – Ли старался сдерживаться. Одри молча ждала, а потом напомнила:
 – Ты сказал, что нужна моя помощь.
 – Да, – вздохнул Ли. – Скажи, сможешь ли ты спеть на похоронах? Мама очень любила два церковных песнопения: «В сладостном проща­нии» и «Ожидание меня». Не сможешь ли ты оказать нам честь? Или тебе будет трудно?
 Одри растерянно смотрела на Ли, прижав ла­дони к сердцу. Наконец-то он обратился именно к ней. Как она любит его.
 – Мне бы очень хотелось спеть что-нибудь для Энни. Но что думают по этому поводу твой отец и брат? Может быть, они предпочтут кого-нибудь другого?
 – Они знают, что мама никого, кроме тебя, не хотела бы… Она так гордилась тобой, Одри. Ей нравилось заниматься с тобой. Вероятно, во всем штате Коннектикут не найдется никого, кто пел бы так, как ты. Несправедливо просить кого-то другого, – Ли внимательно смотрел на Одри, сожалея, что между ними ничего не может быть. – Миссис Хартмен из нашей церкви непло­хо аккомпанирует на фортепьяно, конечно, не так, как сыграла бы мама… Похороны будут протестантскими. Надеюсь, это не составит боль­шой трудности для тебя. У тебя ирландское про­исхождение. Ты ведь католичка?
 – Да. Но в такой ситуации это не имеет большого значения. У нас на плантации есть небольшая часовня. Ближайшая католическая церковь находится в Батон-Руже. Но мы редко ее посещаем. Плантация – это своего рода незави­симая община. Мы редко покидаем ее пределы. Только иногда навещаем в Батон-Руже тетю и кузину. Мы…
 Внезапно Одри замолчала, поймав себя на том, что снова увлеклась и разболталась о Бреннен-Мэ­нор. Она поняла по выражению глаз Ли, что снова напоминает ему о причинах, учитывая которые они никогда не смогут быть вместе. Одри поняла, о чем бы они ни говорили, она все время переводит разговор на свой дом. Внезапно она подумала о том, что Ли – протестант. Все Джеффризы вер­ные, стойкие протестанты. Она достаточно обща­лась с Энни Джеффриз и знала, что женщина добра и терпима во всем, кроме религии. Энни строго осуждала католичество. У Одри и Ли, действительно, не было ничего общего, за исклю­чением одного – любви. Но для благополучного сосуществования нужны еще какие-либо точки соприкосновения. У них не было таких точек.
 – Похороны состоятся завтра в час дня, – сказал Ли, немного помолчав. – Тебе знакомы песнопения, о которых я говорил?
 – Я слышала их несколько раз. Мне нужны тексты, чтобы я могла выучить слова.
 – Возьмем тексты в церкви, – Ли сжал руку Одри. – Я так благодарен тебе. Знаю, что тебе будет нелегко завтра…
 Девушка печально улыбнулась.
 – Я начинаю понимать, что в жизни нет ничего легкого. Мне будет не трудно петь, потому что я стану думать о миссис Джеффриз. И представлять, что это она играет на пиа­нино. Постараюсь исполнить гимны как мож­но лучше.
 Ли наклонился и нежно поцеловал Одри в лоб. Девушка растерялась и удивилась. Ли отступил назад, внимательно и пристально оглядел ее. Ве­роятно, вспомнил тот вечер, когда целовал ее на пляже. Воспоминания о его поцелуях и прикос­новениях вызвали дрожь в теле девушки, кровь прилила к щекам.
 – Мне о многом нужно будет побеспокоиться после похорон, – сказал Ли, крепко сжимая ее ладонь, – всякие семейные дела… Сомневаюсь, что у нас будет возможность побеседовать еще раз наедине. Карл сказал, что мистер Бреннен уже в пути. Скоро ты уедешь.
 Одри кивнула, не в силах говорить.
 «Я не хочупокидать тебя, Ли. Если бы ты мог поехать со мной», – грустно подумала она. Ли закрыл глаза и глубоко вздохнул.
 – Мама всегда была нашей опорой. Она удер­живала нас вместе.
 – Я знаю, – Одри крепко сжала руку Ли. – Мэпл-Шедоуз станет без нее совершенно другим.
 – Да, я согласен, – ответил Ли шепотом и отвернулся. – Я должен пойти вниз.
 И, прежде чем Одри смогла сказать что-ни­будь, быстро вышел из комнаты. Оцепенев, Одри смотрела на закрытую дверь. Ее обуревало слишком много чувств. Но она сдерживалась изо всех сил. Теперь им предстоит пережить еще одно прощание. Однако она не успела пока пережить первого.

 Глава 7

 Одри открыла балконную дверь, зябко поежи­лась и потерла руки. С океана дул прохладный ветер. На похоронах говорили, что в воздухе чувствуется дыхание зимы. Листья кленов пожел­тели и падали на землю. Похолодание, непогода окрасили похороны особенно печальными крас­ками. Жизнь покинула Энни Джеффриз. Жизнь покидала Мэпл-Шедоуз. Скоро, совсем скоро ста­нут безжизненными деревья, кустарники, в доме поселится глухая тишина. Зима придет не только на землю, но и в сердца тех, кто любил Энни.
 Одри понимала, что нужно закрыть дверь. Но на берегу шумели волны, прохладный ветер помо­гал ощущать себя живой. Именно сейчас жизнь казалась девушке такой ценной. Как быстро че­ловек может умереть! Одри никак не могла забыть выражение глаз Энни, когда женщина беспомощ­но цеплялась за ее руку в последние мгновения, как упала и умерла. Одри никак не могла изба­виться от мучивших ее кошмаров.
 Она и сегодня попыталась уснуть пораньше. Но снова приснилась Энни, повисшая над бездной. Сегодня был необычайно длинный, утомительный день. На похороны Энни Джеффриз собралось много людей. Они заполнили дом, веранду и лу­жайку перед крыльцом. Несмотря на то, что по­года была прохладная, окна и двери были распах­нуты настежь. Все могли услышать церковные песнопения, которые когда-то любила Энни. Одри надеялась, что Ли остался доволен ею. Девушка исполнила песнопения с таким подъемом, с каким не пела никогда раньше. Она молила Бога, чтобы он дал силы с достоинством пережить все. Старалась не смотреть на Ли, чтобы не видеть выражения одиночества в глазах молодого чело­века. Не могла она спокойно смотреть на Джоя. Мальчик выглядел таким беззащитным, таким испуганным. Но тяжелее всего девушке было осознавать, что рядом стоит гроб  с телом Энни Джеффриз.
 Одри услышала шаги. Кто-то шел по балкону. И очень удивилась, когда в прямоугольнике осве­щенного пространства возникла высокая фигура. Ли остановился напротив открытой двери. Он сильно похудел, глаза ввалились и ничего не выражали. Несмотря на то, что было довольно прохладно, Ли разгуливал без рубашки и без ботинок. На обнаженной груди темнел треуголь­ник вьющихся волос. Одри слегка смутилась. Ей хотелось жадно смотреть на сильные мускули­стые руки, широкую грудь, но она не могла.
 – Ли, ты, наверное, замерз! – воскликнула Одри, глядя в глаза молодому человеку. – Что ты делаешь здесь так поздно?
 Ли пожал плечами.
 – Я не мог заснуть. Ты ведь тоже не спишь, – он стоял в дверном проеме и осматривал комна­ту. – Решил пройтись. Хотел ощутить кожей прикосновение холодного ветра, – он пристально посмотрел на девушку. Под тонкой тканью сороч­ки угадывались очертания ее упругих сосков. От прохлады они стали очень тугими, набухли.
 – А ты разве не замерзла?
 Одри прижала ладони к груди. Боже, она за­была накинуть халат!
 – Немного, – тихо сказала она. Как странно, Ли стоит здесь, обнаженный по пояс. На ней прозрачная ночная сорочка. Почему ее совершен­но не беспокоит и не очень смущает, что она полуодета?
 – Тебе лучше закрыть дверь. Я привычен к такой погоде, но ты можешь простудиться и забо­леть. Мистер Бреннен очень огорчится, если, при­ехав, застанет больную дочь, – глаза Ли стали грустными и такими глубокими, казались почти синими. – Ты же знаешь, что Мэри Элен умерла от пневмонии.
 Одри почувствовала слабый запах виски. Ли пытался заглушить горе спиртным.
 «Всегда остерегайся пьяных мужчин, – не однажды предупреждала ее Лина, – они плохо контролируют себя».
 Но Ли не был пьян. В ее понятии пьяный человек совершенно не такой. Кроме того, он сегодня похоронил мать и имел право выпить немного виски.
 – Я закрою дверь, если ты войдешь. Ты не должен сегодня оставаться один, – сказала спо­койно Одри, размышляя, не потеряла ли она рассудок. И отступила в глубь комнаты. Ли коле­бался.
 – Возможно, это не такая уж и нелепая мысль, – тихо сказал Ли, лицо исказилось страданием, выдавая терзавшую его внутреннюю боль.
 Одри внимательно смотрела на него. Ветер перебирал темные волосы молодого человека. Он казался Одри самым красивым мужчиной на све­те и напоминал изображения греческих богов, о которых она читала в книгах.
 – Никто не узнает, что ты находишься здесь, – прошептала Одри. – Все будет хорошо. Тебе необходимо поговорить с кем-нибудь.
 Ли потер глаза ладонями, словно очень устал. Потом огляделся по сторонам, убедился, что его действительно никто не видит, и шагнул в комна­ту. Одри закрыла дверь, вспомнив, что в ту ночь на пляже он тоже был выпивши. Что она делает? Почему позволяет полуодетому, пьяному янки войти в комнату?
 Одри бросилась к стулу, схватила ночной халат и торопливо оделась. Когда обернулась, Ли стоял у кровати и наблюдал за ней. Одри плотно запах­нула халат и приблизилась к нему.
 – Может быть, тебе дать одеяло, чтобы ты закутался? – предложила она заботливо.
 Ли отрицательно качнул головой, прошел ми­мо нее, взял со стола небольшой портрет ее мате­ри, который Одри привезла с собой. Долго рас­сматривал женское лицо, затем поставил портрет на место.
 – Знаешь, – тихо заговорил он, – когда становишься старше, тебе уже не нужна мать, не столь необходимы ее заботы, ласка. Но все равно ты всегда знаешь, что она живет где-то, ду­мает о тебе, любит тебя. Это довольно странно. Можно целый год не видеть ее и не волно­ваться. Ты знаешь, что в любой момент соберешь­ся и поедешь повидаться с ней. Но если мама умерла… Когда знаешь, что больше не увидишь ее никогда… – голос сорвался, Ли потер лицо ладонями.
 – Со временем тебе станет легче, Ли. Так всегда бывает.
 Он обернулся к девушке, во взгляде светилась нежность.
 – Ты потеряла мать еще в детстве. Я кажусь тебе эгоистом, верно, Одри?
 Девушка неосторожно подошла к нему совсем близко.
 – Нет, не кажешься. Ты ведешь себя так, как человек, который очень любил свою мать и потерял ее. В этом нет ничего плохого. Если тебе хочется поговорить о ней, ты должен пого­ворить.
 Ли смотрел в зеленые глаза, думая о том, как очаровательна Одри без румян на щеках, без замысловатой прически. Она красива простой, естественной красотой. Несмотря на все аргумен­ты, которые он приводил когда-то, уверяя ее и себя в невозможности совместной жизни, он не мог не любить ее. У Карла и Дэвида есть жены, их есть кому утешить. Так и должно быть в жизни. Мальчик становится мужчиной, женится. Жена любит мужчину и заботится о нем, вместо матери. Он слишком много .времени отдавал рабо­те, пытаясь доказать отцу, что сможет добиться успеха в жизни, не участвуя в семейных предпри­ятиях. Он почти не задумывался о любви и же­нитьбе после смерти Мэри Элен. Так продолжа­лось до тех пор, пока в Мэпл-Шедоуз не приехала Одри, нежная женщина-ребенок. С тех пор мысли о ней не покидали его. Но он не имел права владеть этой женщиной. Она принадлежит план­тации Бреннен-Мэнор, мистеру Бреннену, брату и Югу.
 Нельзя смотреть на нее, оставаться с ней на­едине. Боже мой! Как она прекрасна! Какие у нее роскошные волосы! Как красиво они рассыпались по плечам! Он не рассчитывал встретить ее ночью в прозрачной сорочке, через которую так откро­венно просвечивают соски. Он думал, что она давно спит, что дверь в ее комнату заперта. Он должен забыть сладкий вкус ее губ, груди, глад­кой девичьей кожи. Разве не обманывал он себя, когда надеялся, что она не спит, что он сможет войти в ее комнату?
 Одри позвала его сюда так уверенно, так спо­койно, словно вышла встретиться с ним, завлечь его. Его тянуло к ней неодолимо. Она привлекала его просто своим существованием, тем, что живет в его доме. Она была для него сейчас олицетворе­нием молодости и жизни. Тем, чего ему так не хватает сейчас. Он чувствовал неодолимую по­требность ощутить дыхание жизни. Хотелось от­бросить покров смерти, нависший над домом. Перед ним стояло явное воплощение жизни – Одри Бреннен.
 «Убирайся отсюда к черту!» – попытался пре­достеречь себя Ли. Но отогнал отрезвляющую мысль. Он должен побыть с кем-нибудь. С Одри ему всегда было легко общаться. Если только речь не заходила о рабстве или правах штатов. Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками, по­трогал керамические ручки.
 – Мама любила украшать что-нибудь. Она украсила шкаф этими ручками, когда я был еще маленьким. Помню, как с интересом наблюдал за ее движениями, – Ли глубоко вздохнул. – Но с тех пор, как она умерла… – молодой человек провел рукой по волосам, – хотя, наверное, это началось с тех пор, как я уехал отсюда. Когда мы поспорили с тобой о возможности войны и про­чем… С тех самых пор я чувствую, как все вокруг изменилось. Подкрадывается что-то недоброе и зловещее… Трудно найти определение. Сейчас я понимаю, что меняется абсолютно все. Смерть матери послужила завершением некого периода моей жизни. Иногда мне кажется, Бог забрал ее, чтобы она не увидела дальнейших событий, мо­жет быть, очень страшных, – Ли повернулся к девушке, мрачно посмотрел на нее. – Вероятно, было бы лучше, если никто из нас не увидит, что предстоит всем пережить.
 Одри прижала руки к груди. Мрачные предска­зания Ли пугали.
 – Не понимаю…
 – Я тоже, – горько засмеялся он. – Но все равно, что-то нас ждет не слишком веселое. Слов­но чудовищный монстр спрятался в тени, готовый наброситься и крушить все вокруг, – Ли заметил страх в зеленых глазах Одри и покачал голо­вой. – Извини, что я говорю так, будто получаю удовольствие от чудовищных предсказаний. Ду­маю, я такой мрачный сегодня потому, что похо­ронил мать. Ну и события в стране не могут радовать.
 Положив руки на бедра, он осматривал комнату, которая до этого лета принадлежала ему. Он помнил, как мальчиком любил скакать на кровати, а мать только мягко выговаривала ему за это. Даже когда она сердилась по-на­стоящему, разговаривала со всеми тихо и спо­койно.
 – Без нее Мэпл-Шедоуз будет совсем другим, Одри. Я не смогу приехать сюда следующим ле­том. Мама была светилом, вокруг которого мы вращались. Она объединяла семью. А теперь каж­дый будет жить только своей жизнью и от этого мне неизъяснимо больно.
 Молодой человек принялся беспокойно выша­гивать по комнате.
 – И в то же время я чувствую, что чертова страна разваливается на части. Правительство принимает новые законы, ограничивающие раб­ство. Штат Джорджия принимает закон, сохраня­ющий рабство. Все мы кричим об уничтожении несправедливости, а в это время рабочие на наших заводах и фабриках организуют забастовки из-за невыносимых условий труда и низких заработков. Страна рушится, одновременно рушится моя лич­ная жизнь. Мама умерла. А моя семья, мой дом, который я так сильно люблю, уже никогда не будет прежним. Никогда.
 Он сжал пальцы в кулаки.
 – Единственное, чего хотела мама, чтобы мы приехали сюда вместе. Она так хотела этого… Но мы все слишком упрямы и самолюбивы… – он закрыл глаза. – Мне нужно было забыть про гордость хоть на время и приехать вместе со всеми.
 – Что ты имел в виду, когда говорил об отце? Ты никогда не пытался объяснить.
 – Сейчас это уже не имеет значения. Что сделано, то сделано, – он подошел ближе, скло­нился над ней. Ей хотелось прикоснуться к этим широким плечам, мускулистым рукам. Одри, не отрываясь, смотрела на его обнаженный торс, на темные волосы, вьющиеся на груди. Невольно взглянула ниже, к той части мужского тела, которая была ей не очень понятна. Она видела обнаженным Джоя, когда он был маленьким. Знала, что мужчины и женщины очень отли­чаются друг от друга телосложением. Все это имеет значение для тайных отношений меж­ду мужчиной и женщиной, когда они «лежат» вместе.
 Одри уставилась в пол, чувствуя, как в теле вспыхивает огонь, только потому, что Ли стоит очень близко. Он поднял руку, провел ладонью по ее волосам. Внутри у девушки все сжалось, его прикосновение вызвало странную сладостную боль.
 – Я так и не смог разлюбить тебя, Одри, – шепнул он, – если тебя еще интересует это. Но хорошо понимаю, что между нами никогда ничего не может быть. Осознание этого факта бьет меня еще больнее.
 Она чувствовала, что он очень сильный муж­чина. В его близости таилась опасность. Но Одри совсем не боялась.
 – Я должна вернуться в Луизиану, Ли. У меня нет выбора, – она просительно заглянула ему в глаза. – Пожалуйста, поедем со мной.
 Он покачал головой, в глазах сверкнули слезы.
 – Не могу. Ты прекрасно знаешь, что я не могу поехать. Иначе мы возненавидим друг друга. Та­ких примеров, когда любовь превращается в не­нависть, можно привести множество. У меня довольно прохладные отношения с отцом и брать­ями. Но я участвовал в предвыборной кампании, когда отец выдвигал свою кандидатуру в сенаторы. Когда дело касается политики, мы единодуш­ны. Верим в одни и те же идеи. Наши противоре­чия лежат под поверхностью. Просто мы переста­ли говорить об этом вслух. Мама старалась сох­ранить видимость любви в семье. Хотела, чтобы мы были благоразумными во всем, пыталась объ­единить нас во всем. Без нее…
 Он замолчал. Молодые люди смотрели в глаза друг другу. Неожиданно Ли схватил полы халата и распахнул.
 – Мне хочется видеть тебя, – тихо сказал он. – Я должен навсегда запомнить тебя. Я дол­жен сегодня ощутить себя живым, хочу наслаж­даться жизнью, забыть обо всем плохом, обо всем, что происходит в стране. Я хочу помечтать о том, как хорошо нам было бы вместе.
 Еще никогда в жизни у Одри не было такого состояния. Она не сопротивлялась, когда он распахнул халат, снял и бросил его на пол. Одри почувствовала то же самое незна­комое пока еще желание, как тогда на пляже. Хотелось отдаться под власть этого мужчины. Сейчас, сию минуту. Она совершенно забыла о будущем.
 – Мы можем быть вместе, Ли… сегодня, – согласилась Одри, удивляясь, откуда у нее появи­лось мужество, чтобы произнести такие слова. – Может быть, мы должны быть сегодня вместе ради нас самих… Ради нашей любви. Неважно, что случится, когда я вернусь домой. Мое сердце всегда будет принадлежать только тебе и никому другому.
 Пальцы Ли вздрагивали, когда он коснулся ее щеки.
 – Ты сама не понимаешь, что предлагаешь, Одри. Завтра ты возненавидишь меня.
 Одри закрыла глаза. Почему ей было так лег­ко? Почему собственное поведение не казалось предосудительным? Сейчас ей хотелось только одного – обнять его. Несмотря на детскую неосведомленность, она инстинктивно понимала, что если она окажется в его объятиях, они уже не смогут остановиться. Не смогут предотвратить того, что должно случиться дальше. Было ли ее такое поведение безнравственным? Безнравствен­но ли то, что происходит между любящими муж­чиной и женщиной? Элеонор, должно быть, зна­ла, что это такое.
 «Мужчины способны на такие милые шалости и на разные удивительные вещи, —прошептала как-то кузина Одри на ухо.– Мама считает, что женщина должна ждать до свадьбы. Но я не понимаю, почему. Клянусь, некоторые пожилые замужние дамы никогда в жизни не испытывали от этого удовольствия. Не могу даже поверить, отчего? Может быть, их мужья просто плохие любовники».
 Элеонор никогда не вдавалась в подробности, не объясняла, что «это» такое, какие действия подразумеваются, от которых женщины не по­лучали удовольствия. Казалось, кузина гордится тем, что разбирается в вопросах интимной жизни лучше, чем Одри.
 Может быть, «это» означает то волшебное чув­ство, которое она испытывает сейчас? Ей хоте­лось, чтобы Ли поцеловал ее. Чтобы прикоснулся к ней снова, чтобы снова целовал грудь, как тогда на пляже. Что бы ни произошло потом, она хотела испытать все с Ли Джеффризом, а не с Ричардом Поттером.
 Та ее часть, которая уже осознавала себя жен­щиной, хотела близости с ним. Потому что Одри, действительно, сильно любит Ли. Другая ее часть, та, что осталась еще невинным ребенком, хотела узнать все из чистого любопытства. Одри взяла руку Ли и нежно поцеловала ладонь. Онд при­льнула к мужчине, прижалась головой к его гру­ди, наслаждаясь прикосновениями его обнажен­ной кожи. И почувствовала, как Ли напрягся, вздрогнул.
 – Если это невозможно навсегда, давай укра­дем у будущего хоть одну ночь. Я хочу лежать в твоих объятиях. Мы оба так страдаем. Мы нужны друг другу. Нам необходимо почувствовать, что мы живы и любим.
 Одри подняла голову и посмотрела на Ли. Он видел широко раскрытые глаза, полные нежности и чистоты. Он понимал, что, возможно, завтра возненавидит себя, если сейчас согласится остать­ся. Благоразумие подсказывало, что он должен уйти. Но вместо этого Ли с жадностью впился в нежные девичьи губы. Одри страстно обвила его шею руками. Этого оказалось достаточно, чтобы он забыл обо всем. Жизнь покинула его мать всего за несколько секунд. Граница между жиз­нью и смертью так тонка, почти неразличима. Ему хотелось остаться на этой стороне, хотелось жить.
 Наконец, он оторвался от ее губ и принялся целовать нежную шею.
 – О, Ли, я так тебя люблю, – со стоном сказала девушка.
 – Тише, – прошептал он, – нам нужно стараться не шуметь. Если это возможно, – он поднял ее на руки, отнес к кровати, нежно поло­жил на постель.
 Одри молча наблюдала, как он подошел к двери и убедился, что она крепко заперта. Затем прове­рил балконную дверь. Она лежала на простынях и чувствовала себя робкой, неопытной. Ли Джеффриз собирался стать ее любовником. А разве это грех, если она любит его больше жизни? Рассудок подсказывал, что у них будет только одна ночь. Но лучше одна ночь, чем ничего. Она хочет, чтобы он был ее первым мужчиной. Он покажет, что означает лежать вместе.
 Ли вернулся к постели, расстегнул пояс, опу­стил брюки и перешагнул через них. Трико до колен плотно обтягивало бедра. Удивительно, но у мужчины это гораздо крупнее, чем у маленького мальчика. Одри изумлялась тому, что совершенно не боится. Открыто и спокойно смотрела в глаза Ли, когда он лег рядом и склонился над ней. Ли неторопливо, нежно опустил вниз бретели ночной рубашки. Ей показалось, что пламя охватывает все тело, как и тогда на пляже. Она остро ощуща­ла набухшую грудь, затвердевшие соски. Она чувствовала, как их покалывает. Внутри все сжи­малось от желания, путь бы он касался груди, целовал, ласкал. Ли опустил сорочку до пояса. Ни слова не говоря, она выпростала руки из бретелей сорочки. Подняв руки, притянула его голову к своей груди.
 – Я хочу, чтобы ты поцеловал, – тихо попро­сила она. – Мне так хочется этого.
 Ли видел восторг и любопытство, светящиеся в ее глазах. Разве мог он позволить другому мужчине быть первым? Может быть, тот мужчина не будет так нежен и терпелив? Нужно, чтобы она чувствовала себя хорошо в первый раз. Нельзя испугать ее. Он смотрел на тугую полную грудь, затем наклонился и прихватил сосок губами, ла­ская и пробуя на вкус, словно спелый сочный плод.
 Одри застонала, выгнулась навстречу, при­тягивая его к себе за волосы. Он еще глубже обхватил ее грудь ртом и застонал от пере­полнявшего его желания. Отступать было поз­дно. Прав он или нет, она должна принадлежать ему. Он продолжал ласкать языком сосок. Девушка дышала жарко и прерывисто. У нее не должно не остаться никаких сомнений в том, хочет ли она его. Так как все у нее происходит впервые, он должен постепенно добиться того, чтобы она так сильно жаждала его, хотела отдаться.
 Одри спрашивала себя, кто эта женщина, ко­торая лежит сейчас в постели с янки, обнимает его, позволяя делать с ней эти греховные и восхи­тительные вещи. Ли целовал теперь ее другую грудь, с наслаждением пробуя на вкус. Она гла­дила его сильные плечи, спину, восхищалась си­лой и мужественностью. Он разбудил в ней нена­сытность. Пусть бы он не прекращал ласкать ее так нежно и страстно. Он опустил рубашку еще ниже, целовал живот, гладил бедра.
 У нее перехватило дыхание от безумного восторга, когда он поцеловал ее в самое чув­ствительное место. Опустил рубашку до колен, принялся гладить и целовать бедра, нашепты­вая, как они стройны и прекрасны, какая нежная у нее кожа. Отбросив сорочку, он стал целовать ноги, пальцы, ступни. Затем начал подниматься вверх, гладя ладонями ноги и бедра. Руки Ли были требовательными и силь­ными. Он заставил ее раздвинуть ноги. Но разве он сделал это силой? Она сама желала открыться ему, жаждала, чтобы Ли Джеффриз наслаждался ее наготой.
 Теперь она чувствовала необъяснимую власть над ним. Его глаза стали неподвижными от жела­ния. Он вздрагивал, когда ласкал руками внут­ренние поверхности ее бедер. Одри почти задох­нулась, когда он большими пальцами раздвинул лепестки, прикрывающие ее интимное место, до­ступа к которому не имел еще ни один мужчина. Даже она сама не знала, в чем состоит тайна ее плоти.
 – Боже мой, я никогда еще не видел женщины прекраснее тебя, – прошептал он. Одри схватила его за руки.
 – Ли… – это было все, что она смогла произ­нести. Что-то подсказывало, что она должна сжать ноги и оттолкнуть его. Но другая часть сознания испытывала любопытство, страстное желание познать все до конца. Ей до боли в сердце хотелось, чтобы он взял ее. Он склонился и снова коснулся ее интимного места, она задохнулась. Желание было мучительным, она горела в огне, удивляясь, откуда могла появиться в ней такая бесстыдность. Она и представить не могла, что в ней живет такая раскованная, распутная женщи­на.
 Одри гладила затылок Ли, выгибалась, прижи­маясь к нему, изнемогая от огромного желания дать ему все, о чем он ни попросит и даже больше. Теперь она знала, что Элеонор права. Мужчины могут делать с женщинами такие странные и восхитительные вещи. Но только это должен быть тот самый мужчина, мужчина, которого ты безум­но любишь. Любишь нежно и страстно, так как Одри любит Ли. Она хочет удовлетворить его желание, понравиться ему. Как замечательно, что можно проявлять свою любовь таким прекрасным способом!
 За несколько коротких минут он довел ее до таких восторженных высот, целуя живот, не пе­реставая ласкать пальцами ее самое чувствитель­ное место. Она задыхалась, выгибаясь ему на­встречу. Сердце стучало быстро, готовое вырвать­ся из груди. Ли продолжал ласкать ее, волна жара вспыхнула у нее в животе, Одри закричала от удовольствия.
 Он оторвался от нее, снял трико. Она увидела мужчину полностью обнаженным и, наконец-то, поняла, каким образом он соединит свою плоть с ее жаждущей плотью. Не отрываясь, она смотрела ему в глаза.
 – Это больно?
 Он склонился над ней, оперся локтями по обе стороны ее плеч.
 – Да. Но только вначале, – он жадно поцело­вал ее. Одри почувствовала, как горячая набух­шая плоть коснулась ее живота, а затем скольз­нула между бедер. Ли вошел в нее, сначала только слегка. Потом обхватил руками ее ягодицы и прижал к себе. Одри почувствовала сильную боль, вцепилась зубами в подушку, чтобы не закричать. Он крепко поддерживал ее ягодицы и двигался быстро и ритмично, глубоко проникая в нее толчками. Ей казалось, что он заполнил собой ее всю. Ей было очень больно, но она понимала, что остановиться сейчас он не может. Даже если она будет кричать и умолять об этом. Лицо его горело от восторга, в глазах светилось неистовство.
 Через мгновение боль стала меньше, Одри ста­ла ритмично двигаться навстречу Ли. Он склонил­ся к ней, жадно впился в ее губы, проникая языком глубоко в ее рот, словно желая заполнить собой всю ее плоть. Одри ощущала теплые волны в животе. Ли снова и снова произносил ее имя, наполняя ее тело своей жизнью.
 – Одри, моя Одри, – шептал он, крепко обнимая ее. – Я люблю тебя. Его широкая грудь прижалась к ее груди, кожа была влажной. – Есть так много способов наслаждаться друг дру­гом, – тихо сказал он. – Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе все способы. Сегодня ночью мы должны почувствовать, что означает быть живыми. Посмеемся над смертью и забудем все, из-за чего не можем быть вместе.
 Прежде, чем она успела ответить, он начал снова жадно и требовательно ласкать ее. Ее язык боролся с его языком. Одри гладила упругое мус­кулистое тело, густые темные волосы. Да, она позволит ему остаться, чувствуя, что его плоть снова жаждет соединиться с ее плотью. Она хоте­ла того же. Впереди была ночь. Неважно, что ждет ее в будущем. Ничто и никто не отнимет у них эту прекрасную ночь.

 Глава 8

 Солнечные лучи просачивались сквозь шторы в спальню Одри. Солнце разбудило девушку. Она зажмурилась и потянулась. Какое-то время лежал а бездумно, но вдруг вспомнила прошедшую ночь и проснулась окончательно. Одри быстро села, прикрываясь простыней.
 – Ли, – шепотом позвала она. Но его не оказалось рядом. Неужели она смогла сделать такое? Одри не верила в случившееся, широко распахнутыми глазами смотрела на смятую по­стель. Наконец до нее дошло, что она совершенно обнажена. Халат лежал на полу, там, куда его бросил Ли. Ночная рубашка свесилась с кровати на пол. Ноющая боль между бедер напомнила обо всем. Одри ясно осознала, что ей ничего не при­снилось.
 Кто-то постучал. Послышался голос Тусси. Она звала хозяйку, спрашивая, почему заперта дверь. Одри поняла, что Ли удалился так же, как и проник сюда – через балконную дверь. Когда он ушел? Что думает о ней сейчас? Половина души девушки чувствовала себя счастливой, все еще влюбленной. Но другая часть предупреждала, что Одри радуется рано. Не воспользовался ли он ее доверчивостью и неведением, чтобы заглушить свое горе? Они оба хорошо понимали, что у них в распоряжении единственная и последняя ночь и провели ее вместе. Может быть, Ли просто удов­летворил свою страсть и не любит ее? А вдруг любит искренне?
 – Минуточку, – крикнула Одри, быстро вско­чила и натянула ночную сорочку. Для нее сегодня все было впервые. Интересно, как она выглядит? Заметит ли Тусси что-нибудь? Что об этом знает ее служанка? Одри распахнула дверь, Тусси беспокойно и удивленно уставилась на хо­зяйку.
 – Мисс Одри, что с вами? Вы не заболели? У вас ужасно спутаны волосы, будто вы всю ночь ворочались, – девушка взглянула на постель, Одри невольно проследила за ее взглядом. На простынях отчетливо были видны пятна крови. Тусси испуганно посмотрела на хозяйку.
 – Разве это ваше время, мисс Одри? Ведь всего несколько дней назад…
 – Тише, Тусси, – Одри быстро втащила слу­жанку в комнату и закрыла дверь. – Никаких вопросов. Приготовь побыстрее ванну. И не взду­май сказать что-нибудь Лине или кому-нибудь еще о том, что ты видела, когда мы вернемся домой. Поняла?
 Тусси изучающе посмотрела в зеленые глаза. Да, мисс Одри изменилась. Одри Бреннен уже не невинная девочка. Тусси были известны эти признаки. В конце концов, она тоже была близка с Элиа перед тем, как его продали. Ей много раз приходилось менять белье хозяину мистеру Бреннену после того, как мать про­водила с ним ночь. Об этом Одри даже не подозревала, считая своего отца чуть ли не святым.
 – Понимаю, – согласилась Тусси. Она беспо­коилась о состоянии Одри, как физическом, так и эмоциональном. У нее даже не возникло сомне­ния, кто провел ночь с Одри. Конечно, Ли Джеффриз побывал сегодня ночью в постели Одри. – Вы хорошо себя чувствуете?
 Одри почувствовала, что щеки у нее покрасне­ли.
 – Я чувствую себя прекрасно, – резко ответи­ла она. – Пожалуйста, приготовь ванну побыст­рее. Мне необходимо помыться. Все уже позавт­ракали?
 – Да, мэм. Все… кроме Ли. Он еще спит, – Тусси стиснула руки, понимающе посмотрела на хозяйку. – Думаю, у него вчера был очень напря­женный день.
 Одри вызывающе вздернула подбородок.
 – Да, наверное.
 Тусси приподняла брови, но больше ничего не сказала, повернулась и направилась в ванную комнату, смежную со спальней. Если Одри захочет поговорить о том, что случилось прошлой ночью, она сама решит, стоит ли это делать. Тусси вздрогнула при мысли о том, что бы ска­зал и сделал Джозеф Бреннен, если бы узнал обо всем. Его бесценная дочь потеряла девствен­ность ни с кем иным, как с янки! Страшно пред­ставить, что может произойти. Конечно, она и словом не обмолвится о случившемся хотя бы для того, чтобы не стать объектом обвинений, если тайну не удастся скрыть. Тусси печально улыб­нулась, представив себе, как все бы обстояло, если бы Ли Джеффриз был рабом мистера Бреннена. Наверное, хозяин сразу же продал бы Ли, когда бы узнал, что Одри любит молодого чело­века.
 Одри нетерпеливо смотрела вслед Тусси, когда та отправилась в ванную комнату. Одри очень хотелось поговорить с женщиной. С любой жен­щиной. У нее за одну ночь накопилось столько вопросов! Что происходит с женщиной физиче­ски, когда она впервые отдается мужчине? Она даже не может вспомнить, сколько раз они были близки сегодня с Ли. Почему она так легко отда­лась ему? Никогда в жизни она не испытывала такого чувства восторга. Хотелось снова и снова ощутить то же самое. Может быть, еще не все потеряно? А что, если теперь, проведя с ней ночь, Ли поедет в Бреннен-Мэнор? Поможет ли погово­рить с отцом? Может быть, даже решится женить­ся на ней?
 Она оглядела себя, положила руку на живот.
 «Разве это ваше время, мисс Одри?» – сразу же спросила ее Тусси. Очень хотелось расспросить женщину, почему Ли интересовал­ся тем же прошлой ночью? Он тоже хотел знать, когда у нее прошли последние месячные. Было очень стыдно говорить об этом, но он настаивал, для него было очень важно знать все точно. Когда она сказала ему, что все закончилось только три дня назад, он остался доволен.
 «Маловероятно, что ты сможешь от меня забе­ременеть», – сказал Ли. Одри хотела расспросить Тусси, так ли все обстоит на самом деле? И каким образом мужчина может быть таким осведомлен­ным?
 Одри почти ничего не знала о жизни Ли Джеффриза в городе. Как он ведет себя вне стен Мэпл-Шедоуз? Есть ли у него любовница? Имел ли он связи с проститутками? Если бы Элеонор не про­свещала ее, Одри ничего бы не знала о таких неприличных вещах. Элеонор наслушалась рас­сказов от «поклонников». Были ли те женщины искуснее ее в любви? Теперь, когда Одри не только знала, но и хорошо поняла, что «это» такое, то была ошарашена: у кузины это было с несколькими мужчинами. Какая же, оказывает­ся, грешница Элеонор!
 А она сама? Является ли меньшим грехом то, что отдаешься лишь единственному муж­чине? Вероятно, это не такой уж большой грех. Она была в постели с Ли, потому что очень любит и испытывает страсть только в его присутствии. Но ведь ее тянет к нему не только физически. У Одри накопилось столько вопросов. Но рядом не оказалось никого, кому она могла бы их задать. Было невыносимо трудно смотреть Ли в глаза после ночи на пляже… Но что будет сегодня?
 Сердце билось все сильнее. Она мечтала теперь поскорее вернуться домой. Но ей придется рас­статься с Ли! От такой мысли острой болью прон­зало грудь. Забыть Ли Джеффриза невозможно. Невозможно, казалось, выйти замуж за Ричарда Поттера. Как представить, что другой мужчина будет делать с ней то же самое, что делал Ли. Если же Ли по-прежнему считает, что они не могут быть вместе, сможет ли она после сегодняшней ночи допустить близость с другим человеком?
 Одри рассеянно двигалась по комнате. Каза­лось, вокруг нее сгущается туман. Открыв шкаф, она выбрала себе платье попроще, решив, что сегодня надо одеться скромно. Приготовила блед­но-розовое льняное платье с вышитыми по краям рукавов и по вороту розочками. Маленькие пуго­вички на лифе были в форме розочек. Одри реши­ла, что к этому наряду подойдут маленькие руби­новые сережки. Вошла Тусси и сообщила, что ванна готова. Одри разделась и глубоко погрузи­лась в горячую воду, с удовлетворением отмечая, что боль во всем теле смягчается, становится слабее.
 Может быть, теперь Ли считает ее распутной женщиной, вроде проститутки? Возможно, она вела себя, как проститутка? Вся ночь прошла, словно в тумане, наполненная волнами восторга и желания. Да, Одри была опьянена близостью любимого человека. До сих пор она не представ­ляла, что способна на подобное безумство. Но была твердо уверена, что позволила ему так вести себя только потому, что очень любит. Только любовь заставляет желать мужчину с такой стра­стностью. А что бы подумал о ней Джой? Нет, она никогда не смогла бы рассказать Джою. Она нико­му не сможет рассказать о том, что произошло прошлой ночью, даже если бы Ли решил женить­ся на ней.
 Одри вышла из ванны, Тусси уже сняла по­стельное белье и свернула так, чтобы пятна крови не были видны. Служанка не сказала больше ни слова. Но Одри чувствовала, что женщина осуж­дает ее. Тусси хотелось о многом расспросить хозяйку. Но она так же молча помогла Одри одеться. Потом девушка села перед зеркалом, чтобы Тусси причесала ее.
 – Просто подними волосы по бокам и заколи шпильками. Я хочу, чтобы прическа была сегодня совсем простой, – Одри пристально посмотре­ла на отражение Тусси, заметила на лице женщи­ны слабую улыбку. Она почувствовала себя не­много неловко и, чтобы не молчать, добавила вдруг: – Я полюбила Ли Джеффриза, – гордо объявила она.
 Тусси спокойно кивнула.
 – Я знала об этом все лето, мэм. Кажется, он такой человек, которого легко полюбить, хотя и янки. Я знаю, что такое любовь, мисс Одри. То, что я черная и рабыня ничего не значит. Я чувствую все так же, как и белые женщины.
 Для Одри такое признание было неожидан­ностью. Одри не могла не сочувствовать слу­жанке.
 – Что мне делать, Тусси?
 Женщина старательно закрепила волосы шпильками. Потом неторопливо отложила в сто­рону щетку, достала из кармана фартука не­сколько шпилек, бросила их на туалетный столик.
 – Вы должны прислушаться к голосу сердца, мисс Одри. Вам нужно выбрать… между Ли Джеффризом, отцом и Бреннен-Мэнор. Невоз­можно иметь и то и другое. Не представлю, чтобы мистер Джеффриз перебрался жить к нам. Но не уверена, что вы сможете оставить Джоя одного в Бреннен-Мэнор. Он никогда не сможет управлять плантацией, мэм. Это мое мнение. Когда не станет мистера Бреннена, кто вместо вас и вашего мужа будет управлять плантацией? Считаю, что мистер Джеффриз очень умный человек, но захочет ли он заниматься этим?
 Одри вздохнула.
 – Возможно, после прошлой ночи…
 – Вероятно, то, что случилось прошлой ночью, должно было случиться. Но… не повлияет на дальнейшие события.
 Одри поднялась и пристально взглянула на служанку.
 – Я не ожидала, что ты все понимаешь.
 – Я понимаю гораздо больше, чем вы можете предполагать, мисс Одри. Особенно о страданиях.
 Вам нужно быть готовой к тому, что ваша боль усилится. Мистер Джеффриз полностью разделя­ет взгляды Севера на таких людей, как ваш отец. Вы только представьте, мисс Одри… Что если после прошедшей ночи мистер Джеффриз решит жениться на вас. А потом вместе с вами приедет к Бреннен-Мэнор. А если Луизиана и другие южные штаты выйдут из Союза? Разве его сердце будет спокойно? Он будет разрываться на части. А если Север предпримет меры, чтобы предотвра­тить выход южных штатов из Союза? На чьей стороне будет мистер Джеффриз? Дома к нему станут относиться, словно к врагу. Он будет очень несчастлив. Захочет вернуться домой, на Север. И заберет вас с собой. Он разлучит вас с Бреннен-Мэнор, отцом и Джоем. Вам придется жить здесь. Тогда ваше сердце будет разрываться на части. Теперь станете несчастной вы. И начнете во всем винить мистера Джеффриза. Если с Бреннен-Мэ­нор, мистером Бренненом или Джоем случится какое-то несчастье, вы возненавидите мистера Джеффриза. Если он останется с вами, он может возненавидеть вас. Вероятно, вам лучше расстать­ся сейчас. Помнить его всю жизнь, помнить о любимом человеке. Это лучше, чем, в конце кон­цов, возненавидеть друг друга. А кроме того, у вас может родиться ребенок. И тогда все будет еще сложнее. Вы принадлежите своему миру, мисс Одри, а мистер Джеффриз – своему.
 Одри изо всех сил сдерживала слезы. Она не должна слушать советы какой-то негритянки. Но Тусси была очень умная женщина. Ее обучали вместе с Одри и Джоем. Образование для негров запрещено, но отец позволил Тусси учиться. На­верное, отец считал, что служанка дочери должна быть не совсем обыкновенной рабыней. Какова бы ни была причина, Тусси говорила грамотно. Одри хорошо знала, что Тусси любит ее гораздо больше, чем любила бы просто хозяйку. Надо было бы наказать ее сегодня за то, что она осмеливается давать советы хозяйке. Но Одри понимала, что сама заговорила о Ли, попросила совета и знала, что Тусси права.
 Сегодня утром Одри была слишком утомлена и смущена, чтобы думать о том, стоит ли обсуждать личные проблемы с рабыней. Она чувствовала себя потрясенной и немного неу­веренной.
 – Как ты думаешь, он еще уважает меня?
 – Да, мэм. Я уверена в этом, – Тусси улыб­нулась.
 Прежде, чем спуститься вниз, Одри изучающе рассмотрела себя в зеркало. Она показалась себе другой, не такой, какой была вчера. Внутри все напряжено. Чувствуя, что она уже не невинна, Одри боялась, что внизу с ней будут обращаться так, словно она вышла в прозрачной одежде. Словно всем видна ее порочность. А может быть, она зря так беспокоится, и все останется так же, как вчера?
 – Мне нужно с ним поговорить.
 – Да, мэм. Вы выглядите прекрасно. Уверена, никто не догадается, что случилось. Твердо знаю, что мистер Джеффриз любит и уважает вас. Поэ­тому он тоже никому ничего не расскажет. Это будет только ваша тайна, которую у вас никто не сможет отнять.
 Одри оглянулась и заметила, что глаза Тусси блестят, женщина готова заплакать.
 – У тебя с Элиа случилось то же самое, правда?
 Тусси кивнула.
 – Да, мэм.
 – Не понимаю, почему отец не разрешил вам пожениться.
 Тусси отвернулась.
 – Ваш отец и моя мать считают, что он мне не подходит.
 – Боже мой, Тусси, по-моему, отцу должно быть безразлично, кого полюбила рабыня?
 Тусси ничего не ответила на столь резкое заме­чание. Она привыкла к тому, как Одри разгова­ривает с ней. Она понимала, что хозяйка вовсе не хотела ее обидеть.
 – Возможно, он считает меня особой потому, что я ваша личная служанка, – солгала Тус­си, – и потому что очень высокого мнения о хозяйственных способностях моей матери, – она просительно посмотрела на хозяйку. – Будет лучше, если ваш отец не узнает, что я рас­сказала об Элиа. Он очень рассердится на меня. Так же будет сердиться на вас за то, что обсуждаете свои личные проблемы со мной, – Тусси взяла испачканное белье. – Я все по­стираю сама, чтобы никто не увидел. Вам лучше сейчас пойти погулять с мистером Джеффризом, поговорить обо всем. Мистер Бреннен может появиться с минуты на минуту и увезти вас домой.
 До Одри не сразу дошел смысл слов Тусси, но когда она поняла, что хочет сказать ей жен­щина, внутри все похолодело. Может быть, собы­тия складываются так, как нужно? Она не в состоянии выбирать между домом и Ли до тех пор, пока не побывает в Бреннен-Мэнор. В Мэпл-Шедоуз витает что-то неведомое, опьяняющее, отчего она потеряла голову. Она ли, Одри Бреннен, осмелилась провести ночь в постели с Ли Джеф­фризом?
 – Спасибо за совет, Тусси. Надеюсь, мы не будем больше говорить на эту тему.
 – Да, мэм.
 Одри очень хотелось подойти и обнять Тусси, успокоить ее. Но она понимала, что такое проявление симпатии и нежности к служанке невозможно. Она повернулась и вышла из комнаты.
 Тусси напряженно ждала. Дверь захлопнулась. Только тогда женщина позволила себе опуститься в кресло и расслабиться.
 – Элиа, – с тоской и горечью прошептала она. Как давно она не плакала из-за любимого. Но хорошо понимала, сколько предстоит выстрадать Одри. Снова вспомнив об Элиа, женщина закрыла лицо руками и заплакала.
 – Одри шагала по извилистой тропинке на семейное кладбище Джеффризов. Трава вокруг была примята толпами людей, которые собрались вчера на похороны. Могила Энни располагалась рядом с могилой ребенка, умершего при рожде­нии. Дедушка и бабушка Ли по отцовской линии были похоронены рядом. Когда-нибудь Эдмунд Джеффриз тоже упокоится здесь. Возможно, и сам Ли захочет, чтобы его похоронили здесь, когда придет его черед. Новая Англия – его родина, такая же любимая, как ею – Луи­зиана.
 Горничная передала, что Ли отправился на кладбище. Он просил, чтобы Одри пришла к нему. Должно быть, он хорошо понимал, как трудно будет ей общаться с его родными после того, что произошло ночью. Одри успокоилась. У нее поя­вилась возможность сначала поговорить с ним наедине. И тем не менее, внутри у нее все дрожа­ло. Было жарко, несмотря на то, что утро стояло прохладное. Одри накинула на плечи шаль, но по дороге сняла.
 Ли сидел на скамье рядом с могилой. Могила располагалась на холме, с которого открывался вид на пролив Лонг-Айленд. Легкий ветер шеле­стел в кронах деревьев. Развесистые клены плот­ной стеной окружали маленькое кладбище. Сол­нце освещало листья, и они казались особенно яркими.
 Одри подошла ближе и заколебалась, что же делать дальше. Ли увидел ее, поднялся, когда их взгляды встретились, девушка сильно покраснела и отвела глаза в сторону. Сегодня Ли оделся в прекрасный твидовый костюм. Он был высокий и широкоплечий, такой красивый, что в ней снова вспыхнуло желание. У него такие голубые глаза. Она вспомнила слова песни…
 «Ты стоишь, любимый, рядом. Такой высокий и сильный…»
 Ли подошел к ней, протянул руку. Она положила на раскрытую ладонь свою руку. Ли сжал ее пальцы, словно пытался ободрить. Да, он любит ее, несмотря ни на что. И по-прежнему уважает. Ли подвел девушку к скамье. Одри села, он взял ее руки в свои сильные ладони.
 – Как ты себя чувствуешь?
 Она опустила глаза, смотрела на его руки. Прошлой ночью они касались ее. Теперь Ли знал все потайные уголки ее плоти. Он целовал ее.
 – Ты хорошо себя чувствуешь?
 – Да, только очень устала.
 Он мягко улыбнулся. Если бы , она знала, что ему хочется провести с ней в постели весь день. Еще ни одна женщина не доставляла ему такого наслаждения. Не удивительно, что она чувствует себя усталой. Она отвечала на его желание с таким страстным восторгом, не задумываясь и не сомне­ваясь ни в чем. Он отнял у нее то, чего не имел права брать. Но почему-то не жалел об этом, чувствуя блаженное удовлетворение от того, что именно он сделал ее женщиной, научил, как заниматься любовью, уберег от испуга и разоча­рований. Он сильно сжал ладони Одри.
 – Я люблю тебя, Одри. Всегда помни об этом. Я не просто использовал тебя. Не хочу, чтобы ты обо мне так думала…
 – Я знаю, – тихо ответила девушка.
 О, как ему хотелось поцеловать ее сладкие губы! Но он сдерживался, понимая, что если позволит себе прикоснуться к ней, то снова поте­ряет голову. А он не хотел расслабляться сейчас. Нужно что-то решить.
 – Я хочу жениться на тебе, Одри, и поехать с тобой в Бреннен-Мэнор, – сказал Ли.
 Одри подняла глаза, она была изумлена. Какие у нее прекрасные зеленые глаза, похожие на море! Прежде, чем ответить, изучающе посмотрела на него.
 – Скажи мне честно, Ли, ты действительно хочешь жениться или просто считаешь себя обя­занным так поступить из-за вчерашнего?
 – Я действительно хочу поступить благород­но, – вздохнул Ли. – Но вовсе не из-за прошлой ночи. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.
 – И ради того, чтобы я стала твоей женой, ты откажешься от адвокатской практики? Ты готов расстаться с привычным укладом жизни, отка­заться от собственных убеждений? Ты согласен поехать в Бреннен-Мэнор, научиться управлять плантацией, рабами, стать вторым лицом после моего отца на хлопковой плантации? Ты примешь наш образ жизни, будешь всем доволен и поддер­жишь нас, если южные штаты решат выйти из Союза?
 Ли нахмурился, смущенно отвел глаза.
 – Нет, Ли! Ты никогда не сможешь так жить. Мне кажется, я не любила бы тебя так сильно, если бы ты оказался другим, если бы поступился гордостью, честью и убеждениями ради меня. Я не хочу, чтобы ты был таким. Ты любишь меня сейчас. Но возненавидишь через некоторое вре­мя, – глаза девушки наполнились слезами. – Я не вынесу, если потеряю тебя через год-другой. Ты сам сказал, что сейчас расстаться гораздо легче, чем потом. Теперь я понимаю, что ты имел в виду.
 В ней появилось нечто новое. Наверное, к Одри пришла зрелость. Раньше она была не такой. Одри Бреннен значительно повзрослела с тех пор, как они познакомились в июне. Он был уверен, что сыграл не последнюю роль в ее взрослении. Джозеф Бреннен не получит назад невинную, несведущую .девочку, какой отпустил ее учиться.
 – Что будет с тобой? – с тревогой спросил Ли. – Я хочу спросить, достаточно ли ты меня любишь, чтобы остаться здесь, отказаться от Бреннен-Мэнор, защищать Союз и поддерживать меня в стремлении уничтожить рабство?
 Слезинки выкатились из ее глаз. Ли нежно вытер ее щеки.
 – К нашей любви будущая жизнь не имеет никакого отношения, верно, Ли?
 – Да, правда, – он привлек ее к себе. Одри прижалась к сильному плечу. – И мы знаем, что любим друг друга так сильно, как только возмож­но. Это вопрос принципов и взглядов, но не люб­ви – как мы собираемся жить дальше. Как бы ни было больно, иногда такие вещи становятся пер­востепенными, верно?
 Одри прильнула к его груди и тихо заплакала.
 – Да, – только и смогла прошептать она.
 – Тогда все решено. По крайней мере, я дол­жен был попытаться что-то решить, – Ли нежно обнял девушку. – Возвращусь в Нью-Йорк сегод­ня же. После всего, что случилось, я не могу оставаться здесь. Ты должна вернуться домой и все хорошенько обдумать. Поймешь, кто ты есть и где твое место, какому миру принадлежишь. Думаю, ты сейчас не в состоянии решить ничего. Ты должна для этого побывать дома, Одри.
 Она вынула носовой платок, вытерла слезы.
 – Обещай мне никогда никому не рассказы­вать, что между нами произошло. Никогда не смейся надо мной и не рассказывай кому-либо подробности. Не надо омрачать красоту наших чувств.
 Он поцеловал ее в висок.
 – Ты должна была бы знать меня лучше. Наши отношения не касаются никого, кроме нас. Все было прекрасно, Одри. Сердцем чувствую, близость была нам необходима, независимо от того, что с нами произойдет дальше.
 – Ты, действительно, считаешь, что может начаться война?
 Отчаяние охватывало его, когда он думал о возможности начала войны.
 – Мне известно, что на Севере есть люди, обладающие властью. Они уже сейчас обсуждают возможность применения военной силы, если юж­ные штаты сделают попытку отделиться. Идут разговоры о том, что мы должны предпринять, как принудить Юг к повиновению, если в том появится необходимость. – Ли снова взял Одри за руку. – Одри, независимо от того, как сильно веришь тому, в чем тебя убеждали – в образ жизни, в права штатов, ты должна попытаться внушить отцу, объяснить ему, что произойдет, если он и такие же рабовладельцы станут игнори­ровать требования правительства. У Севера разви­тая промышленность, численность населения во много раз больше, чем на Юге. У северян есть возможности нанести удар, если это будет необхо­димо для сохранения Союза.
 Она отстранилась от него, в первый раз почув­ствовав твердость его позиции и убеждений.
 – Разрушить Юг? И ты будешь принимать участие в войне?
 Он закрыл глаза, а затем посмотрел в сторону пролива.
 – Если начнется война, я приму в ней участие.
 – Даже если потребуется убивать таких людей, как мой отец? И Джой? Даже если негры восстанут против нас, убьют и сожгут наши дома?
 – Не надо представлять все в таком мрачном свете, Одри.
 – А каким другим образом можно это предста­вить? – спросила Одри, побледнев от негодова­ния, поднялась со скамейки, отошла в сторону, стала смотреть на море.
 Он сразу же двинулся следом, обнял за плечи.
 – Давай не будем говорить об этом, Одри.
 – У нас нет выбора, Ли, – она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты, действи­тельно, женился бы на мне, если бы я сказала сегодня «да»?
 – Конечно.
 – Даже зная, что наши отношения висят на волоске и все может прерваться в любой миг?
 Ее слова полоснули болью по сердцу Ли.
 – Ты не должна думать о том, что прошлая ночь ничего не значит для меня, – он снова схватил ее за руки. – Одри, не позволим же различиям испортить нашу чистую любовь и вос­поминания о нежной ночи. Тогда между нами не существовало никаких различий. Мы были про­сто Ли и Одри. Не было Мэпл-Шедоуз, не было смерти, не было Бреннен-Мэнор, не было Джоя, не было политики.
 Одри снова отстранилась и отошла в сторону. Она не могла оставаться бесстрастной, когда он прикасался к ней. Она снова страстно хотела его. Но больше нет смысла в ее желаниях. Одри подо­шла к свежей могиле. Сегодня довольно холодный день. Девушка вздрогнула. Как она озябла. На­крыла плечи шалью.
 – Бреннен-Мэнор существует. Я должна туда вернуться с Джоем. И политика тоже существует. И ты, действительно, был оглушен горем. Тебе необходимо было почувствовать себя живым, хо­телось посмеяться над смертью. Потому и провел ночь, чувствуя себя живым настолько, насколько возможно. Но сейчас мы знаем, что у нас больше ничего не будет впереди.
 – Одри…
 – Возвращайся в Нью-Йорк, Ли. Мой отец может прибыть в любое время. Возможно, сегодня или завтра утром. Я вернусь в Луизиану и навсег­да исчезну из твоей жизни. Буду жить там, где мое место. А ты будешь жить там, где твое. На этом все закончилось.
 – Я никогда не забуду тебя, Одри. Всегда буду любить.
 Она снова повернулась к нему, с нежностью взглянула в глаза.
 «Я написала песню о тебе, Ли. Я никогда не показывала ее тебе. Но очень хотела спеть для тебя, » – подумала она, однако произнесла дру­гое:
 – Я тоже никогда не забуду тебя. Даже если мне придется выйти замуж, ты навсегда оста­нешься первым и единственным. А как ты, Ли? Что ты чувствуешь сейчас?
 – Ты же знаешь…
 Одри всхлипнула, слезы подступали к горлу. Девушка несколько раз судорожно вздохнула, стараясь совладать с собой.
 – Может быть… когда-нибудь… в стране все успокоится… – через силу улыбнулась она. – Может быть, ты еще будешь неженат, я – неза­мужем… Мы найдем друг друга снова. Возможно, тогда все сложится иначе.
 Она видела, что Ли тоже улыбается через силу.
 – Может быть, – согласился он.
 «Ты не веришь в такой исход, Ли. Но мы можем сегодня притвориться, верно?» – думала она.
 – Я вернусь сейчас в комнату, и мы больше не будем встречаться, а потом ты уедешь, – о, какую нестерпимую боль она увидела в его глазах.
 – Жены братьев остаются здесь, пока не при­едет за тобой мистер Бреннен. Отец и братья уедут через пару дней.
 Одри согласно кивнула, глядя на свежий мо­гильный холм.
 – Ей будет так одиноко здесь, – сказала Одри почти шепотом и снова посмотрела на Ли. – Что будет с Мэпл-Шедоуз?
 Ли быстро вытер слезы рукавом.
 – Как только ты уедешь отсюда, двери в доме закроют. Здесь останется только старый Том. Он наблюдает за поместьем и конюшнями. А что касается следующего лета… Не знаю, не уверен, что когда-либо смогу приехать сюда снова. Не только потому, что дом полон воспоминаний о маме. Если мне придется сюда вернуться, я всюду буду видеть тебя.
 – Миссис Джеффриз хотела, чтобы вы верну­лись сюда. Особенно ты. Если никто не станет приезжать сюда летом, чтобы открыть дом… Это разбило бы ей сердце, знай она… Если никто не откроет окна, не впустит в комнаты морской воздух и запах сирени…
 Нестерпимая боль сжала сердце. Ли закрыл глаза.
 – Знаю, – он наклонился, поправил цветы на могиле. – Постараюсь сделать все, чтобы братья приехали сюда следующим летом. Маме так хоте­лось, чтобы мы собрались все вместе. Но мы всегда находили отговорки, всегда были слишком заняты… – он не хотел, чтобы мать знала о разногласиях в семье. Именно поэтому им так трудно быть вместе. В отличие от отца, мать любила его без всяких условий, была для него опорой. С ней он всегда чувствовал себя спокойно. У него не сложилось сердечных близких отноше­ний с Эдмундом Джеффризом. Ли с нежностью коснулся ладонью могильного холма.
 – Мы многое воспринимаем, словно само собой разумеющееся, верно?
 – Не все, Ли…
 Ли пристально взглянул на Одри. Да, не все, он согласен. Он никогда не считал безоговороч­ным, что эта девушка будет принадлежать ему. Вероятно, она думает так же.
 – Я должен был остановиться, и между нами ничего бы не произошло. Именно мужчина дол­жен быть сдержанным, здравомыслящим и муд­рым в таких ситуациях. Не следовало дотрагиваться до тебя. Если ты, в конце концов, меня возненавидишь, я не стану обвинять тебя, Одри.
 – Никогда не возненавижу, – покачала голо­вой она.
 Он грустно улыбнулся.
 – Сейчас ты так легко говоришь. Именно поэтому нам необходимо прекратить отношения. Если мы останемся вместе, то, возможно, потом трудно будет клясться, уверять друг друга в не­зыблемости чувств, – он подошел к Одри, поло­жил ладони на хрупкие плечи, она не в силах была отстраниться от него. Они оба знали, что нужен еще один, прощальный поцелуй, чтобы навсегда запомнить друг друга. Она закрыла глаза и почувствовала прикосновение его губ. Сначала это был нежный прощальный поцелуй, но и Ли не мог сдержаться. Он крепко прижал к себе девушку, она обвила его шею руками, отвечая со всей страстностью юности. О, как ей хотелось снова отдаться ему, снова ощутить прикосновения его обнаженного тела, ощутить его плоть внутри себя.
 Ли застонал, крепко прижимая ее к груди. Затем резко отстранился и сурово выдохнул:
 – Уходи, Одри! Возвращайся в дом. Одри медлила, он отвернулся и прошептал:
 – Уходи! Черт возьми!
 Одри потрогала губы пальцами. Боль внутри была так сильна. Если бы знать, бывают ли сер­дечные приступы у молодых женщин.
 – Прощай, Ли, – прошептала она. Не было смысла оставаться с ним. Боль станет только еще сильнее, еще нестерпимее. Одри повернулась и побежала.
 Когда Ли через минуту оглянулся, девушки не было видно.
 – Прощай, Одри, – тихо прошептал он. Ры­дания подступали к горлу. Ли сдерживался изо всех сил. Подошел к ближнему дереву, прислонился к стволу, сдерживая страстное желание догнать ее. В гневе и отчаянии сжал пальцы в кулаки. Ударил кулаком о ствол дерева. Бил до тех пор, пока не расшиб суставы до крови.

 Глава 9

 Одри приехала домой всего несколько часов назад, но уже поняла, что ее место только здесь. Девушка прогуливалась по саду, глубоко вдыхая сладковатый влажный воздух. В первую очередь она навестила могилу матери. Везде цвели цветы, посреди сада возвышался величественный дом семьи Бреннен. Стройные колонны окружали дом, поддерживая балконы второго и третьего этажей. Особняк огромен, гораздо просторнее и величественнее дома Джеффризов в Мэпл-Шедоуз. Одри не довелось увидеть здание, в котором живут Джеффризы в Нью-Йорке. Она была уве­рена, что тот дом очень красив и соответствует богатству семьи. Но что могло сравниться с Бреннен-Мэнор, с этими восхитительными окрестно­стями!
 Принцесса вернулась в свое милое королевство и надеялась, что здесь легче залечить сердечные раны. Отец прибыл за ней на следующий день после отъезда Ли. Одри с трудом скрывала обуре­вавшие ее чувства во время путешествия домой. Когда экипаж отъехал от Мэпл-Шедоуз, не было сил оглянуться на дом, где она нашла и потеряла первую любовь, где Ли Джеффриз превратил ее из ребенка в женщину.
 Теперь она ясно осознавала, что они приняли самое верное решение. Бреннен-Мэнор был ее сердцем, ее кровью. Она испытывала нежность к здешней жизни. Была уверена, что здесь никогда ничего не изменится, неважно, что будет проис­ходить вне плантации. Плантация казалась не­зыблемой, здесь Одри сможет излечиться.
 Одри пошла вглубь сада, подальше от дома. Кругом сновали негры, работали в доме и в саду. За рощей раздавались крики негритянских детей, играющих неподалеку от усадьбы. С удивлением Одри понимала, как соскучилась, истосковалась даже по этим знакомым и при­вычным звукам.
 Она снова и снова вдыхала сладкий запах Лу­изианы и Бреннен-Мэнор, нежилась в теплом воздухе. Если бы Ли смог приехать сюда и посмот­реть, как здесь хорошо. Возможно, тогда он не стал бы осуждать их. Старый садовник-негр обре­зал кусты. Увидев Одри, поклонился ей.
 – Как хорошо, что вы вернулись домой, мисс Одри.
 – Здравствуй, Джордж.
 – Без вас и хозяина Джоя все было не так. Ваш отец скучал, очень сожалел, что отпустил из дома. Наверное, теперь у него улучшится настро­ение.
 Одри улыбнулась.
 – Надеюсь. Мы совершили долгое путешест­вие. И очень устали. До восточной Флориды при­шлось плыть на корабле. Затем ехали экипажем до Залива [1] . И снова на корабле до Нового Орлеа­на. Север – это совершенно другой мир, Джордж. Я не могла дождаться, когда вернусь домой.
 «Я влюбилась там в янки, Джордж. Как ты к этому относишься?» – подумала Одри.
 – Да, уверен, что там все не так, – согласился негр. – Я никогда не думал, что ваш отец решит­ся отправить вас так далеко к янки. Может быть, он считает, что вам полезно узнать, что это за люди? Мы слышали, что они хотят освободить нас, но что касается меня, я счастлив там, где есть. Меня не нужно освобождать. Куда я пойду, если меня освободят?
 – Отец не позволит, чтобы с тобой случилось плохое, Джордж, – улыбнулась Одри.
 Возле дома зазвонил колокольчик, созывая на ужин. Одри быстро попрощалась с Джорджем и заторопилась в дом. На сердце стало тепло и спокойно после разговора с садовником. Джордж был один из немногих рабов, с кем она могла беседовать, словно со старым другом. Даже звук обеденного колокольчика действовал умиротворя­юще. Когда-то она была маленькой девочкой, играла на лужайке поодаль от дома или бродила с Джоем по лесу, но в разгар игры обеденный колокольчик извещал: пора домой… домой. Ли посоветовал ей вернуться в Бреннен-Мэнор, чтобы решить, где ее место. Теперь Одри была твердо убеждена, что ее место именно здесь, несмотря на то, что по-прежнему до боли в сердце скучала о Ли.
 Одри прошла по затененной веранде к главно­му входу, здороваясь по пути со слугами, которые радовались возвращению хозяйки. У главной две­ри ждала Лина. Женщина с нежностью посмотре­ла на Одри.
 – Я уже собиралась искать тебя в саду, девоч­ка. Ужин готов, мистер Бреннен и Джой сидят за столом.
 – Спасибо, Лина. Думаю, ты счастлива, ведь Тусси, наконец-то, вернулась? – спросила она.
 Женщина кивнула, а Одри подумала о том, что Лина красива и умна. Она обладала особенной грацией, держалась с гордостью.
 – Так же, как и ваш отец рад видеть детей дома. – Лина, улыбаясь, отступила в сторону, пропуская Одри вперед. Женщина любила Одри и Джоя, как собственных детей. Она стала детям второй матерью с тех пор, как умерла их родная мать. Лина постоянно должна была напоминать себе о месте в доме. Она считалась только служан­кой, которую купили за деньги. Исключением были ночи, когда Джозеф Бреннен приходил к ней в спальню. И тогда она становилась его лю­бовницей.
 Одри села за обеденный стол. Джозеф Бреннен начал сразу же рассуждать о том, как прекрасно, если дети снова возвращаются домой.
 – Я тебе еще не все поведал, Одри, – сказал он. – Скоро мы собираемся на скачки в Батон-Руж. Возьму вас с собой. Ричард Поттер тоже поедет. Я тебе говорил, что этим летом умер его отец. Теперь Ричард чувствует себя совершенно одиноким. Мне кажется, что он скоро подарит тебе кольцо, Одри. Я устрою для тебя грандиоз­ную свадьбу.
 Джой ужинал молча. Он предпочитал как мож­но меньше говорить в присутствии отца. Мальчик соскучился по отцу больше, чем предполагал. Ему было очень приятно, когда отец при встрече обнял его. Это случалось не очень часто.
 – На Севере, наверное, очень много такого, чего у нас нет, – продолжал отец. – Мне очень жаль миссис Джеффриз. Ты была рядом с ней, когда женщина умерла. Должно быть, нелегко забыть об этом. Я надеялся, что тебе не придется так близко сталкиваться со смертью после того, как умерла твоя мать.
 Одри отодвинула тарелку в сторону.
 – Миссис Джеффриз была самым добрым че­ловеком, которого мне доводилось знать.
 Джозеф внимательно посмотрел на дочь, сожа­лея, что ей пришлось быть свидетельницей смер­ти. Он был расстроен, узнав, как обращались с Одри северяне.
 – То, что ты рассказала о мужчине, оскорбив­шем тебя и нашу семью на вечере у миссис Джеф­фриз, должно послужить хорошим уроком. Ты теперь понимаешь, что собой представляют янки, Одри. Ты должна была увидеть все своими глазами, для этого я и послал тебя, чтобы ты знала, против чего мы выступаем.
 – Ли Джеффриз з-защитил ее, – вставил Джой. – Он х-хороший человек.
 Джозеф недовольно нахмурился, и без того румяное лицо покраснело еще больше от такого замечания.
 – Может быть, он и хороший человек, но он все равно янки. Мне было достаточно короткой беседы с его отцом, чтобы понять их. Пока вы собирались, а я ожидал, разговаривая с мистером Джеффризом, то узнал о нем все, что хотел. Мистер Джеффриз выдвинул свою кандидатуру в Сенат Нью-Йорка. А губернатор города является другом семьи. Эдмунд Джеффриз не считал нуж­ным скрывать взгляды на рабство. Он сразу же заговорил о том, что я должен убедить законода­телей Луизианы не принимать решение о выходе из Союза. Мы почти поссорились, но я сдержался только потому, что был гостем в его доме. К тому же мистер Джеффриз недавно потерял жену. Я знал, что скоро уеду, потому и позволил ему говорить так откровенно. В любом случае, его сын, твой мистер Ли Джеффриз, тоже настроен против политики Юга. Так мне объяснил Эдмунд Джеффриз. Уверен, что молодой человек защи­щал Одри из-за того, что она очень молода и не заслужила подобных нападок. Но то, что он не защищал рабство и не будет никогда защищать, совершенно ясно.
 При упоминании имени Ли боль снова стисну­ла сердце Одри. Она выпила немного воды, наде­ясь, что станет хоть чуточку легче. Иногда ей хотелось прокричать всему миру: «Но я люблю его!» Хотя понимала, что ее заявление ничего не изменит.
 – Большинство янки совсем не похожи на миссис Джеффриз, – говорил отец. – Они не столь терпимы и многого не понимают. Прокля­тые высокомерные северяне просто-напросто завидуют безмятежной и идиллической жизни, ко­торую мы ведем здесь. Так они считают и стараются сделать все, чтобы отнять у нас богат­ство.
 – Они просто не понимают экономической целесообразности рабства, – вставила Одри, чув­ствуя, что должна как-то защитить Ли.
 – Они все прекрасно понимают. На вонючих фабриках Севера они обращаются с рабочими еще хуже, чем мы с неграми! Чего они достигли? В городах – грязь, преступность, отчаяние нищих, болезни! Сироты слоняются по улицам, соверша­ют преступления, гибнут. У них нет права заяв­лять, что мы живем неправильно! Пусть сначала наведут порядок у себя, а потом учат других, как жить.
 Одри чуть не стало совсем плохо, когда она представила Ли за этим столом. Он бы и пяти минут не выдержал, услышав такие разглаголь­ствования отца.
 – Высокомерные глупцы считают, что мы ис­пользуем бесплатный труд, – продолжал отец.– Неужели они не понимают, сколько стоят хоро­шие, сильные негры? Только таким глупцам не­обходимо втолковывать, что мы должны дать рабам жилье, кормить и одевать их, – он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. – Ну, теперь вы оба у себя дома. Твоя тетя Джанин не будет жужжать и негодовать по поводу того, что у тебя незаконченное образование и что ты мало путеше­ствовала. Единственное, чего я никогда не сде­лаю, не пошлю тебя в Европу. Она отправила туда Элеонор и что же? Насколько я понимаю, у Эле­онор слишком «полное» образование. Она учится у тех мужчин, которые ухаживают за ней. А я не хочу, чтобы ты имела такое образование. Оно не предназначено для моей дочери.
 Щеки у Одри покраснели. Что бы он сделал, если бы узнал об отношениях ее с Ли? Наверное, отец умер бы от позора. Как она могла бы объяснить отцу, почему это случилось с ней и насколько было правильным?
 – Что касается карьеры певицы, то теперь это будет решать Ричард. Если он разрешит тебе, пожалуйста. Ричард щедрый человек и знает, что ты очень любишь петь. Я уверен, он позволит тебе петь на свадьбах и подобных вечерах.
 Позволит? Чем больше отец говорил о Ричарде Поттере, тем труднее было сообщить, что теперь она не совсем уверена, выйдет ли за него замуж. Но, видимо, отец считает вопрос давно решенным.
 – Я… Вы сказали, что этим летом были ка­кие-то неприятности с неграми, – заговорила она, желая переменить тему разговора.
 Отец вздохнул, разгневанно и сурово сказал:
 – Да, – он взглянул на Джоя. – Мне хоте­лось, чтобы ты был здесь и видел, как мы разо­брались с ними. Тебе необходимо знать подобные вещи, – он перевел взгляд на Одри. – Один из рабов, работающих на плантации, его зовут Генри Гатерс, подговорил еще нескольких негров. Они отказывались собирать урожай, считая, что их плохо кормят и заставляют много работать. Они требовали больше еды и уменьшения рабочих часов. Ты можешь себе такое представить? Негры предъявляют требования своему хозяину!
 Одри взглянула на Джоя. Она знала, что юно­ша ненавидит, когда рабов наказывают. Одри пристально посмотрела на отца.
 – Что вы с ними сделали?
 Отец налил себе немного вина. В столовую вошла Сонда, чтобы убрать посуду. За ней показалась Лина. Женщина несла поднос с ореховым пирогом. Лина разложила по ломтю пирога на тарелки. Одновременно она давала указания Сонде, как собирать посуду, чтобы не потревожить сидящих за столом. Сонда была новенькой в доме.
 – А как ты думаешь? Что я мог еще сде­лать? – сердито объяснял он Одри. Девушка заметила, что отец искоса взглянул на Лину, кото­рая всем своим видом показывала, что осуждает его. Одри иногда казалось, что Лина обладает странным влиянием на отца. Может быть, потому что жила в доме почти как член семьи в течение многих лет. Джозеф нахмурился, сурово взглянул на Лину, вздернул подбородок.
 – Я поступил так, как считал нужным. Генри Гатерса как следует выпороли и продали. Осталь­ных так же наказали. Я уже давно не просил Марча Фредерика пускать в ход кнут из бычьей кожи. Ты же хорошо знаешь, я не люблю это делать, – он снова покосился на Лину.
 – Прогони отсюда эту девушку, – рявкнул он, имея в виду Сонду.
 Испуганная девушка отступила от стола, дер­жа в руках тарелки.
 – Мы уберем позже, – спокойно сказала Лина Сонде, дерзко взглянув на Джозефа Бреннена. Женщины вышли из столовой.
 – Эта чертова Лина хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым. Я не должен наказывать собст­венных рабов! – возмущенно бурчал Джозеф. – Она сама рабыня, а ведет себя так, потому что уже много лет работает в доме. Когда они так долго работают в доме, им кажется, что от них все здесь зависит.
 – Вы бы не продали ее, правда? – поинтере­совалась Одри. Она не могла представить себе Бреннен-Мэнор без Лины.
 – Она очень нужна в доме. Ты сама знаешь об этом. Но беда в том, что она отлично понимает то же самое. Потому-то так много себе и позволя­ет, – Джозеф всегда беспокоился, как воспри­мет Одри истинную причину такого поведения Лины.
 – Я держу ее здесь потому, что она была второй матерью тебе и Джою, – добавил он. – Кроме того, понимаю, что ты привыкла к Тусси. А Тусси всегда должна находиться там, где живет Лина. Я не настолько жесток, чтобы раз­делять их.
 – Но вы разделяли другие семьи, – напомни­ла Одри.
 Джозеф невольно нахмурился.
 – Мне кажется, ты слишком много глупостей наслушалась от кого-то на Севере. Ты осуждаешь наш образ жизни, Одри?
 Девушка взяла в руки вилку.
 – Нет, папа. Единственной причиной моих расспросов является то, что Лина и Тусси пользу­ются твоим особым расположением. Почему?
 Джозеф почувствовал неловкость. Сколько времени удастся держать дочь в неведении еще? Было легко, пока Одри не выросла. Но она становится взрослой. По правде говоря, уже через несколько часов после встречи с ней он с изумлением заметил, как она изме­нилась. Одри стала походить на зрелую жен­щину. Он никак не мог понять, отчего же она так изменилась.
 – Лину купила твоя мать, Одри. Она ее очень любила. И я пообещал твоей матери не продавать ее. Я выполняю волю твоей матери.
 Одри безразлично ковыряла вилкой пирог, с болью в сердце вспоминая о Ли. И о его отноше­нии к рабству.
 – Мне бы очень хотелось, чтобы вы не позво­ляли Марчу Фредерику пользоваться кнутом, – заметила она. – Мне не нравится этот человек. Может быть, если бы надсмотрщик добрее отно­сился к неграм, то не было бы конфликтов.
 – Добрее! Одри, неужели ты ничему не научи­лась? Если обращаться с ними слишком мягко, они становятся ленивыми и дерзкими! Нужно всегда быть твердыми, иначе может случиться такое же несчастье, как в Виргинии тридцать лет назад.
 – Вы уже сотни раз рассказывали нам о вос­стании Нэта Тернера.
 – Потому что вы должны помнить о том, к чему может привести излишняя мягкость! – отец снова начал злиться и сильно покраснел. Лицо, шея, уши стали красными. Рыжие волосы слегка тронула седина, у глаз четко прорезались мор­щинки. Он был невысокого роста, но достаточно крепкого телосложения. И являлся опасным про­тивником, как в устных спорах, так и физически. Редко кто осмеливался вступать в спор с Джозе­фом Бренненом.
 Одри была единственным человеком, кто осме­ливался ему возражать.
 – Тогда негры убили пятьдесят семь белых людей. В основном – женщин и детей. Ты бы упала в обморок, если бы узнала, что они вначале сделали с женщинами! Только твердая, жесткая дисциплина, которую ввели все рабовладельцы с тех пор, позволяет держать рабов в повиновении. У нас сейчас очень напряженно, кругом ведутся разговоры об освобождении негров. Они волнуют­ся. Большинство из них, конечно, не имеет пред­ставления, что происходит в Вашингтоне и на Севере. Но когда им станет все известно, контро­лировать обстановку будет очень трудно.
 Отец замолчал, недовольно нахмурился.
 – Извини меня, Одри. Я не должен был выхо­дить из себя в такой день. Это первый день вашего возвращения домой. Только Богу известно, как я скучал без вас все лето. Без вас здесь все по-дру­гому. Я беспокоился, что кто-нибудь на Севере обидит тебя. Или какой-нибудь янки обманет, воспользовавшись твоей невинностью. Не знаю, как случилось, что я позволил тебе отлучиться из дома надолго. Думаю, в основном, поступил так из-за придирок тети Джанин. Не надо было позво­лять женщине оказывать на меня такое влияние. Мне, как отцу, наверное, лучше известно, что необходимо дочери. Всем известно, к чему приве­ло воспитание Элеонор, – он откусил кусок пи­рога, – Мисс Джереси продолжит занятия с тобой. Скоро тебе придется принимать участие в управлении плантацией. Ты должна быть готова.
 Джой проглотил кусок орехового пирога. Ук­радкой посмотрел на сестру, с сожалением отме­тив, что отец по-прежнему обращает внимание только на Одри.
 Наконец-то отец обратился к сыну.
 – А что касается случая с неграми, ты должен понимать, как важно держать их в повиновении, Джой, – внушительно сказал он. – Многие план­таторы, вроде меня, раньше не были жесткими, но сейчас другого выхода нет. Необходимо быть жестким. И ты, и Одри должны понимать это.
 Одри отодвинула от себя тарелку.
 – Но дело в том, что Марч Фредерик получает удовольствие, когда бьет негров кнутом. Его же­стокость и бессердечие вызывают в их сердцах гнев. Вам нужно от него избавиться и нанять другого надсмотрщика. Негры должны его ува­жать.
 Джозеф допил вино, удивленно посмотрел на дочь. Он был несколько озадачен интересом доче­ри к делам на плантации и требовательным тоном. Да, она действительно изменилась.. Для леди с Юга считается дурным тоном иметь собственное мнение об отношении к неграм, но в собственной дочери это ему нравилось. Она умная девушка, ей небезразличны его дела, это очень хорошо. Ско­ро она выйдет замуж за Ричарда Поттера, кото­рому нужна сильная, уверенная в себе жен­щина. Такая, какая помогла бы управлять план­тацией.
 – Отношения с неграми не могут основываться на уважении, Одри. Только на страхе можно добиться повиновения. Это единственное, что они понимают – страх и жесткая дисциплина, – он взглянул на Джоя. – Завтра, сын, мы поедем на плантацию. Тебе нужно посмотреть, как работает Марч. Как он заставляет негров трудиться. Даже если Ричард Поттер будет управлять плантацией, тебе когда-нибудь придется помогать ему в делах, хочешь ты или нет. Один Бог знает, сможешь ли ты быть достаточно твердым, чтобы заставить их уважать и бояться тебя.
 – Папа, Джой за лето очень повзрослел, не только внешне, но и внутренне. Он стал намного лучше говорить. Будьте с ним терпеливы, – умоляюще попросила Одри.
 – Я н-не хочу, чтобы т-ты говорила за м-ме-ня, – сказал Джой, переведя взгляд с сестры на отца. – Я смогу прекрасно управлять Б-бренен-Мэнор.
 «Черт возьми! – подумал он. – Почему я всегда заикаюсь сильнее в присутствии отца?»
 Джозеф с грустью и сожалением посмотрел на сына.
 – У тебя ничего не получится, если ты будешь так заикаться. Никто не станет выполнять прика­зов, если их не отдают четко и твердо. Ты должен постараться избавиться от заикания, Джой. И потом, сможешь ли ты отдать приказ наказать негра, если в том будет необходимость?
 Джой ненавидел насилие в любой форме, не мог причинить боли ни людям, ни животным.
 – С-смогу, если нужно, – солгал он, отчаянно стараясь завоевать уважение отца.
 – Сомневаюсь, – проворчал Джозеф, поднял колокольчик и позвонил, смахнул крошку с ру­кава пиджака и нетерпеливо посмотрел на дверь, ожидая, когда же, наконец, появится прислу­га. – Если тебе захочется заниматься пением, можно найти кого-нибудь, кто приедет сюда и станет давать уроки.
 – Да, мне очень хочется, папа. Джозеф снова позвонил.
 – Куда все делись, черт возьми? – он взглянул на Одри. – Я позволяю тебе самой распоряжаться собственным талантом. Ни к чему не принуждаю. А дальше решать тебе и Ричарду, что делать с твоим голосом.
 Из-за вращающихся дверей кухни появилась Лина.
 – Слушаю, хозяин Джозеф.
 – Ты слишком долго шла. Пусть девушка принесет мне чаю, хорошо?
 – Да, сэр, – Лина вышла.
 Одри глубоко вдохнула, чтобы набраться муже­ства и сказала:
 – Папа, я… Думаю, вы должны знать, что Джой прав по отношению к Ли Джеффризу. Ли, действительно, очень хорошо к нам относился. Подружился с нами в то время, как остальные отчужденно и холодно держались с нами. Он очень добрый и замечательный человек. Возмущен условиями труда на отцовских предприятиях, а не только существованием рабства на Юге. Он отказался участвовать в семейном бизнесе. От­крыл собственную адвокатскую фирму в Нью-Йорке. Умен, прекрасно образован. Закончил Вест-Пойнт и Йель. Джой его очень полюбил. Он даже занимался с Джоем, пытался помочь улуч­шить его речь.
 – Все очень похвально, но он так-таки ян­ки, – Джозеф прищурился, внимательно и при­стально изучая девушку. – Не значит ли, что ты увлеклась этим человеком?
 Одри обменялась с братом понимающим взгля­дом, щеки ее вспыхнули от смущения. В комнату вошла Сонда, принесла чайник, поставила на стол и тут же покинула столовую, увидев, что Джозеф чем-то разгневан.
 – Ну? – спросил он дочь, наливая в чашку чай.
 Одри по-прежнему ковыряла пирог вилкой.
 – Он был только хорошим другом.
 «Я любила его, папа. Я спала с ним. Но отказалась от него ради вас, ради Бреннен-Мэнор.»
 – Не хочу, чтобы вы думали о нем так же, как и о других.
 – Хм. Ну что ж, хорошо. Тогда скажи мне, что он думает о сохранении Союза и о рабстве?
 Одри не могла смотреть отцу в глаза.
 – Он твердо настроен против рабства. Нена­видит рабство. Против отделения южных штатов. Считает разговоры об отделении предательством.
 – А как ты относишься к Бреннен-Мэнор? Одри посмотрела отцу в глаза.
 – Я… я не понимаю, что вы имеете в виду.
 – Нет, ты все понимаешь, Одри. Твое сердце принадлежит Югу. Если все споры о правах Шта­тов и рабстве приведут к тому, что южане решат выйти из Союза, а потом вспыхнет война, смо­жешь ли ты по-прежнему называть своим другом янки? Человека, который хочет разорить людей, подобных твоему отцу? Не думаю, что ты и Джой сознаете, какая сейчас серьезная обстановка, Од­ри. В Канзасе уже льется кровь, много крови. Невозможно остановить кровопролитие в один день. Ты – женщина, принадлежащая Югу. Ро­дилась, выросла здесь. И если придет время, когда ты должна будешь защищать свой дом, отстаивать свои убеждения, свой образ жизни, верю, что ты сделаешь это со всей страстью сердца. Потому что ты гордая молодая женщина, ты любишь свой дом, где родилась, любишь своего отца. Бреннен-Мэнор – твоя жизнь, Одри, – отец принялся пить чай, потом снова заговорил:
 – Я подозреваю, ты намеревалась сообщить, что испытываешь к Ли Джеффризу не только дружеские чувства, – щеки девушки снова вспыхнули еще ярче. – Я не так глуп и не настолько стар, чтобы не понимать, что означает быть в твоем возрасте, Одри. Молодые женщины считают, что любовь может преодолеть все, но ты заблуждаешься. В стране назревают страшные события. Вам обоим лучше забыть о чувствах и остаться там, где живут ваши родные. Мне не хотелось бы, чтобы Ричард Поттер узнал о твоем увлечении. Он ничего не должен знать.
 Одри еле сдерживала слезы.
 – У нас не было ничего серьезного, потому что Ли не позволил бы себе вести себя так, – солгала она. – Я просто хотела рассказать вам, что он хороший человек.
 Джозеф поднялся из-за стола, подошел к доче­ри.
 – Тебе нужно чаще встречаться с Ричардом Поттером, – сказал он. – Ты уже достаточно взрослая для этого. Он прекрасный джентльмен, который умеет управлять плантацией. Именно такой человек соответствует женщине твоего по­ложения. Он будет хорошо относиться к тебе. Ричард уже давно любит тебя, Одри. Он просто терпеливо ждет, когда ты повзрослеешь.
 Он ободряюще похлопал девушку по плечу.
 – Думаю, ты никогда не стала бы счастливой с янки. Ты сама все прекрасно понимаешь, верно?
 «Как было бы хорошо, если бы вы были непра­вы».
 – Да, папа.
 – Ну а пока нельзя никуда отлучаться дальше Батон-Ружа. Если проклятый Авраам Линкольн станет президентом, нам придется очень плохо. Безопаснее оставаться дома, пока ситуация не нормализуется.
 «Да, – печально подумала Одри, – отец, ко­нечно же, прав. И Ли, несомненно, согласился бы с доводами отца.»
 Она не могла не согласиться с отцом. Она очень любила его, несмотря на резкий характер. Он постоянно давал понять, что живет ради нее и Бреннен-Мэнор. Невозможно себе представить, чтобы он жил здесь один без нее, среди развеси­стых ив и плюща, обвивающего весь дом.
 Все, что произошло в Коннектикуте, начинало казаться далеким сном, странным и удивитель­ным до неправдоподобности. Она испытала лю­бовь и близость с человеком, с которым не могла остаться навсегда. На этом их отношения должны закончиться. Ли будет жить своей жизнью, Од­ри – своей.
 – Можно мне уйти? – спросила она. – Я сыта и не хочу пирога.
 Джозеф удовлетворенно улыбнулся, доволь­ный тем, что можно закончить разговор о Ли Джеффризе.
 – Конечно. Ты, должно быть, очень устала. Иди наверх и хорошенько выспись. Утром ты проснешься в собственной комнате, такой при­вычной и знакомой. Ты поймешь, что твое место здесь. Только здесь. Нигде больше ты не сможешь быть счастливой.
 Одри поцеловала отца в щеку и вышла. Надо было найти Тусси, чтобы девушка помогла распа­ковать вещи. Одри торопливо поднялась в комна­ту и закрыла дверь, решив пока не звать на помощь служанку. Она сама разберет багаж, что­бы вспомнить все…
 В этом платье она была тогда на пляже. Платье, которое она надела для первого сольного концерта. А вот морские раковины. Ли собирал их для нее.
 Да, она постарается ничего не забыть. Будет лелеять в душе милые сердцу воспоминания. Она привезла с собой ноты из библиотеки Энни Джеффриз. Их разрешил взять Эдмунд Джеффриз. Оперные арии она будет изучать самостоятельно. И вдруг Одри вспомнила, что забыла положить в бумаги песню, которую посвятила Ли. Она оста­вила ее в Мэпл-Шедоуз, в ящике письменного стола. В своей комнате… В комнате Ли. Рыдания подступали к горлу.
 Может быть, Ли найдет ноты и текст? Или нет? Наверное, пройдет очень много времени, может быть, годы, прежде чем Ли вернется туда снова. Что он подумает, обнаружив песню? Вероятно, он к тому времени забудет ее? У нее не было возмож­ности спеть ему. Может случиться так, что листки с текстом так и останутся лежать забытые, нико­му не нужные… Как их короткая любовь. Эта мысль болью отдалась в сердце. Одри уже не пыталась сдерживать слез. Легла поперек крова­ти и дала слезам волю.
 Джозеф Бреннен снова сел за стол и сурово взглянул на сына.
 – Возможно, вы стали друзьями с этим Ли Джеффризом, но я хочу, чтобы ты больше не поддерживал с ним отношений. Никаких контак­тов, ты меня понял? Никаких писем, ничего, что могло бы побудить этого человека возобновить дружбу с твоей сестрой.
 Джой с трудом проглотил кусок пирога.
 – Н-но я обещал Л-ли, что б-буду…
 – Никаких писем! Или тебе не понятно? Джой знал, что сейчас возражать Джозефу Бреннену невозможно.
 – Да, с-сэр.
 Джозеф выпил еще чаю, настроение оставалось мрачным.
 – Я не позволю какому-то янки увезти Одри из Бреннен-Мэнор.




 ЧАСТЬ ВТОРАЯ



  Кто возьмет на себя смелость решить, 
  Какой из поступков требует 
  больше мужества: 
  Пожертвовать любовью ради 
  убеждений и гордости, 
  Или поступиться гордостью 
  и убеждениями ради любви? 
  Каждый человек принимает 
  собственное решение. 
  Но ему не удастся ответить на эти 
  вопросы без сомнения. 
  Какое бы решение он ни принял, 
  как бы ни поступил, 
  Он все равно будет сомневаться 
  и мучиться. 

    Автор


 Глава 10

 – Ты отлично поработал с железнодорожной компанией, Ли, – Беннет Джеймс удовлетворен­но посмотрел на молодого человека и пожал ему руку.
 – Спасибо, Бен. Садитесь.
 Невысокий лысый мужчина неспешно и грузно опустился в кресло, обитое кожей, стоящее напро­тив стола Ли. Хотя Бен занимался адвокатской практикой на двадцать лет дольше, чем Ли, он восхищался блестящими способностями молодого человека. Все, что делал Ли, он делал отлично. Адвокатская контора зарабатывала деньги. Зна­чит, партнеры Ли по фирме стали больше по­лучать. Ли использовал личный трастовый ка­питал, чтобы фирма «Джеффриз, Джеймс и Стилвелл» встала на ноги. Благодаря сообразительности Ли они брались за крупные дела и выигрыва­ли их. Фирма стала одной из самых уважаемых в Нью-Йорке. Бен радовался тому, что покинул фирму Кая Джордана и стал партнером Ли. Джор­дан вел себя, словно настоящий ублюдок, остав­ляя себе самые выгодные дела и мало заботился о младших партнерах. Бен подсчитал, что за четыре года в фирме Ли заработал больше, чем за десять лет партнерства с Каем Джорданом.
 – Строительство железных дорог расширяет­ся. Если мы убедим В. и О. отказаться от услуг Кая Джордана и воспользоваться нашей по­мощью, денежки долго будут водиться в наших карманах, – сказал Бен и достал из внутреннего кармана пиджака сигару. – Железнодорожные дельцы просто купаются в деньгах. Найдутся и другие компании и, если действительно начнется строительство железной дороги на запад… – он прикурил сигару, затянулся. – Как ты думаешь, это в самом деле может случиться?
 Ли пожал плечами.
 – Никогда не говори «никогда», – он поднял­ся и подошел к шкафу, в котором стояли спирт­ные напитки. Достал бутылку лучшего виски и две небольшие рюмки. – Ты не против того, чтобы слегка отметить это событие?
 – О, прекрасно, – с готовностью поддержал Бен.
 Ли понемногу налил в рюмки.
 – Знаешь, Бен, наша победа особенно дорога мне не только потому, что мы заработали деньги, выиграв процесс.
 Ли протянул рюмку Бену. Тот взял, весело рассмеялся. Карие глаза партнера озорно побле­скивали.
 – А потому, что ты перехватил дело из-под носа Кая Джордана?
 Ли усмехнулся, празднуя сладость победы.
 – Я счастлив, что одержал победу именно над этим человеком. Возможно, когда-нибудь добь­юсь, чтобы этот человек вообще прекратил зани­маться адвокатурой.
 – Если у кого и хватит ума на такое дело, так это только у тебя, – покачал головой Бен.
 – Главное, я очень хочу сделать это.
 Мужчины чокнулись и выпили. Ли закрыл глаза и почувствовал, как спиртное обожгло же­лудок и горло. Внутренний голос твердил, что он пьет слишком много в последние четыре месяца… с тех пор, как Одри исчезла из его жизни. Каждый вечер он выпивал немного виски, потому что иначе не мог заснуть. Боль воспоминаний не давала успокоиться, отключиться.
 – Не объяснишь ли ты мне кое-что, – загово­рил Бен. – Я знаю, что Джордан настоящий ублюдок. Достаточно долго я работал с ним, мне известно, на какие махинации он способен. Ты рассказывал мне, что когда открыл фирму, то Джордан уговаривал крупных бизнесменов не по­ручать тебе никаких дел, внушая им, что ты неопытен, молод. Не из-за этого ли ты хочешь одержать над ним верх? Черт возьми, он же адвокат вашей семьи, вашего семейного бизнеса. Что происходит между тобой и отцом? Почему, черт возьми, не ты представляешь интересы се­мейных предприятий? Ты же должен понимать, что никто, кроме тебя, не может лучше знать дел на отцовских фабриках.
 – Это верно только отчасти. Иногда лучше, чтобы кто-то посторонний занимался делами семьи, – Ли подошел к окну, посмотрел на ожив­ленное уличное движение. Проезжая часть была забита лошадьми и экипажами. Движение засто­порилось. Упряжка лошадей вышла из-под конт­роля. Возможно, лошади испугались необычного шума и суеты. Колеса повозки, которую они та­щили, сцепились с колесами встречного экипажа. Владельцы повозок стояли посреди улицы и бра­нились друг на друга.
 «Вот и типичная история для небольшого су­дебного разбирательства», – подумал Ли. Но его совершенно не интересовали «маленькие» дела. Он предпочитал заниматься только крупными, такими, которые могли бы оставить без работы людей, вроде Кая Джордана.
 – Но, вероятно, основная причина еще и в том, что отец злится, если у меня дела идут прекрасно. Он человек, который любит руководить, подчи­нять. Он руководит не только бизнесом, но и своей женой… – Боже, какую боль ему приносили мысли о матери, которая лежит теперь одиноко на семейном кладбище в Коннектикуте. Она уже никогда не сможет петь и играть на фортепья­но, – и собственными детьми, – продолжал рас­сказывать Ли. – Мы всегда ссорились. Может быть потому, что очень похожи во многом. Если кто-то из нас считает, что прав, то ни за что не уступит.
 «Именно поэтому я потерял женщину, которую люблю, – подумал он. – Я всегда был уверен, что должен поступать правильно и благоразумно. Неужели для меня личные принципы важнее любви?»
 – Во всяком случае, – добавил он, – отец был неумолим, желая только, чтобы я занялся семей­ным бизнесом. Но я вовсе не хотел иметь дело с вонючими фабриками и бедняками, которые всю жизнь проливают там пот. Когда я начал свое собственное дело, отец был взбешен, – Ли повер­нулся и посмотрел на Бена. – Мне больно гово­рить об этом, Бен. Но я подозреваю, что отец вместе с Каем Джорданом пытался помешать мне.
 – Твой отец?
 Ли сокрушенно вздохнул, снова вернулся к шкафу, чтобы налить себе еще порцию виски.
 – О, он все равно меня любит. Просто ужасно упрямый человек. Он возражал против учебы в Вест-Пойнте. А когда я, в конце концов, закончил и Йельский университет, решил, что теперь я, как и старшие братья, займусь семейным бизнесом. Чего он только не предпринимал, пытаясь заста­вить меня делать то, что он считает нужным. Мне кажется, даже просил Джордана сделать все воз­можное, чтобы я отказался от собственной фирмы и стал партнером «Мануфактур Джеффриз». Я так и не сумел убедить его, что это дело не для меня. Я чувствовал нутром. Иногда мой отец ведет себя, как настоящий ублюдок, – молодой человек опрокинул рюмку, проглотил виски. – Но я тоже иногда бываю таким же.
 – Если бы ты был моим сыном, я бы очень гордился тобой, – озадаченно сказал Бен.
 Ли довольно улыбнулся.
 – Спасибо. Плохо, что мой отец не похож на вас.
 Бен затянулся сигарой.
 – Но ты не должен испытывать неприязни к отцу, Ли. Я сам вырастил шестерых детей. Знаю, что иногда отцу кажется, что он лучше знает, чем заниматься сыну. Он так сильно любит своего ребенка, что не видит из-за деревьев леса. Пыта­ясь принудить собственное дитя делать то, что тому не по душе, он превращает собственного ребенка в несчастного человека. И настраивает против себя.
 – Да, приходит момент, когда отец должен уступить. Вы, наверное, это поняли?
 Бен согласно кивнул.
 – А мой отец до сих пор не может понять, – добавил Ли. Он вернулся и сел за стол.
 – Не надо ненавидеть его, Ли. Тебе будет еще больнее, если с ним что-то случится.
 Ли крутил в руках ручку, глядя на нее, но, скорее всего, не видя, что делает. Он вспоминал, как когда-то его, маленького маль­чика, Эдмунд Джеффриз повел по предприя­тиям, принадлежащим «Мануфактурам Джеф­фриз», с гордостью показывая сыну, чем когда-нибудь тот будет владеть. Ли едва ли запомнил, что производили фабрики. Он запомнил только угрюмые выражения лиц рабочих – мужчин, женщин, даже детей.
 – Я не ненавижу его. Только не согласен со способом, каким он делает деньги. Плохо, что и мне пришлось воспользоваться его деньгами, что­бы открыть собственную фирму. Поэтому, когда дело касается принципов, то я нахожусь словно между двух огней.
 – Может быть, ты уж слишком много волну­ешься о принципах.
 Ли подумал об Одри.
 – Да, может быть, – он посмотрел в глаза партнеру. – Мы с вами очень откровенны, Бен. Можно я спрошу вас о чем-то очень личном?
 Бен пожал плечами, понимающе улыбнулся.
 – Ты блестяще справляешься с работой как юрист. Но что касается жизни вообще, возможно у меня больше опыта. В конце концов, я вырастил детей, имел двух жен и, вообще, прожил на двадцать лет больше, чем ты.
 Ли улыбнулся, но Бен почувствовал горечь, сквозящую в улыбке. Он знал, что Ли тяжело переживает смерть матери. Но иногда казалось, что молодого человека гнетет нечто большее, чем только смерть матери, политическая обстановка или его проблемы с отцом и Каем Джорданом.
 – Прошлым летом, когда я был у матери в Коннектикуте, я познакомился с молодой женщи­ной, – сказал Ли.
 Бен приподнял брови, круглое добродушное лицо осветилось понимающей улыбкой.
 – Даже Богу известно, что женщина может создавать самые большие проблемы в жизни муж­чины, – сказал он, усмехнувшись.
 Лиг откинулся на спинку кресла, смущенно улыбаясь.
 – Возможно, это действительно так. Я влюбил­ся в нее, Бен. Хочу подчеркнуть, я очень ее люблю. Она молода, красива, талантлива, способ­на на страстное чувство. Однако упряма, избало­вана. Но, вместе с тем, добра и заботлива. И все это воплощено в создании небольшого роста с рыжими волосами и зелеными глазами. Она за­ставила меня, мужчину, вести себя как шестнад­цатилетний подросток.
 Бен снова усмехнулся.
 – Итак? Почему ты не женился на ней и не лег с ней в постель. Не было бы никаких проблем.
 Ли опустил глаза, подумав: «Я уже был с ней в постели».
 Но он не хотел говорить об этом Бену. Не желал рисковать именем Одри, ее честью. Он зашел так далеко только по собственной вине.
 – С одной стороны, по очень важной и серьез­ной причине, – ответил он. – Но с другой стороны, я иногда сомневаюсь, не глупо ли посту­пил, не дурак ли я, – он наклонился к столу, поставил на него локти. – Это красивое избало­ванное создание воспитано в традициях Юга, Бен. Она дочь одного из крупнейших плантаторов в Луизиане.
 Бен тихо присвистнул.
 – Рабы и все прочее?
 – Рабы и все прочее.
 Бен протянул руку к пепельнице, стряхнул пепел с сигары.
 – Всем известны твои взгляды на рабство. Это единственное, в чем вы сходитесь с отцом. Ты, кажется, даже помогаешь ему в предвыборной кампании?
 Ли снова встал.
 – Да, из-за предвыборной кампании я даже решил на время забыть о разногласиях, – он снова подошел к окну. Несколько полицейских, по-видимому, пытались разобраться в уличном инциденте. – Ее зовут Одри Бреннен. Я думаю только о ней, но между нами ничего не могло быть. Она должна скоро выйти замуж за богатого джентльмена с Юга, который разделяет ее убеж­дения, понимает образ жизни. Она сейчас там, на родине. Наверное, она никогда не смогла бы стать счастливой здесь. А я никогда не был бы счастлив там. Бреннен-Мэнор – это часть Одри, так же, как кровь, текущая в ее венах. Она никогда не покинет своего любимого отца, его она, практиче­ски, боготворит. Мать умерла, когда Одри было семь лет. Отец внушил, что перед ней нет важнее задачи, чем сохранить плантацию и прежний образ жизни. Воспитательница обучала ее управ­лять плантацией и вести домашнее хозяйство. У Одри есть брат, который очень нуждается в ее поддержке. Я познакомился с ним, когда он при­езжал в Мэпл-Шедоуз с сестрой. У Джоя пробле­мы с речью. Отец слишком строг к нему. Я думаю, мистер Бреннен разочарован в сыне. Джой хороший мальчик, невинный и добродушный. Такой, как он, никогда не сможет управлять огромной плантацией. Одри считает, что должна там жить, чтобы заботиться о мальчике. Она заменила ему мать.
 Ли отвернулся от окна.
 – Если Одри выйдет замуж за Ричарда Поттера, их плантации объединятся в одну, по словам девушки, самую большую хлопковую плантацию на всем Юге. Она слишком долго находится под отцовским влиянием и никогда, наверное, не смо­жет понять, что в жизни все это не так важно. Одри убедила себя, что сможет быть счастливой, выйдя замуж за человека, которого не любит. Но зато будет принимать участие в управлении ог­ромной плантацией. Она считает, что счастье отца и Джоя должно быть на первом месте. Да, она очень смелая девушка и одновременно добрая. Но мне не дает покоя мысль, что она будет несчастна так или иначе.
 – А больше всего тебе невыносима мысль, что какой-то другой мужчина дотронется до нее, – добавил Бен. – Правильно?
 Ли невесело засмеялся.
 – Правильно.
 – И вы оба опасались, что, независимо от того, где бы вы не обосновались, все бы закончилось ненавистью друг к другу.
 – Это неизбежно, – Ли пожал плечами. – Она не смогла бы покинуть Бреннен-Мэнор, а я и не требовал от нее такой жертвы, поскольку она очень нужна Джою. Я уверен, что не смогу жить на Юге. Уверен, что наша встреча с мистером Бренненом равнозначна соединению огня и горю­чего. Мы, несомненно, заговорили бы о рабстве, такая беседа привела бы к взрыву. Мы с Одри подумали и решили вовремя остановиться. Чтобы после остались только нежные воспоминания, а не ненависть, что обязательно случилось бы. Как вы думаете, правильное ли мы приняли решение?
 Бен снова потянулся к пепельнице, на этот раз положил сигару, откинулся на спинку кресла и потер подбородок.
 – Только вы можете это знать, Ли. Иногда любовь способна преодолеть различия образа жиз­ни и убеждений. Но зная твое отношение к рабст­ву и правам южных штатов и понимая сложную ситуацию в стране, возможно, вы поступили пра­вильно. Вы не стали бы счастливыми. Особенно если учесть, что девушка убеждена в правильно­сти своего образа жизни. Черт возьми, такой человек, как ты, не сможет там жить. Ты чувст­вовал бы себя предателем, – Бен поднялся и подошел к шкафу со спиртными напитками. – Не возражаешь, если я налью себе еще немного?
 – Пожалуйста.
 Бен открыл бутылку и налил себе немного виски в рюмку.
 – Знаешь, Ли, обстановка в стране изменится, скорее, к худшему, чем к лучшему. Ты только вспомни, сколько пролилось крови, когда фана­тик Джон Браун захватил Харперс-Ферри. Сейчас он схвачен и повешен, а Юг дрожит от страха. Негры могут в любой момент восстать, – он проглотил виски одним глотком и поставил рюм­ку на полку. Дело в том, что южные рабовладель­цы сейчас ужесточили отношение к неграм. И хотя Север судил Джона Брауна за нападение на Федеральный арсенал, подозреваю, что многие здесь, на севере, восхищены Брауном, его стрем­лением вооружить негров и помочь им в создании независимой страны. Не забывай о послании, которое Браун оставил после смерти. В нем гово­рится, что «от рабства невозможно освободиться без кровопролития». А если в стране начнется война, Ли, что бы ты делал, если бы твоей женой была южанка?
 Ли кивнул.
 – Знаю. Я все это ей говорил. И она согласи­лась. Мне хочется навсегда забыть ее.
 Бен вышагивал по комнате, держа руки за спиной, словно собирался произнести заключи­тельную речь перед присяжными.
 – Она уже вышла замуж за этого Ричарда Поттера? – спросил он.
 – Не думаю. Они не должны пожениться рань­ше лета. Свадьба должна состояться после того, как Одри исполнится восемнадцать лет. Я ожи­дал, что Джой ответит мне. Написал ему пару раз, но не получил никакого ответа. Он обещал писать мне. Я не понимаю, почему он не отвечает.
 Бен испытующе взглянул на Ли.
 – Когда Одри исполняется восемнадцать?
 – Кажется, двенадцатого апреля.
 – Ты подцепил слишком юное существо, прав­да?
 Ли натянуто засмеялся, чувствуя, как боль охватывает сердце.
 – Она достаточно взрослая.
 – Хм. Достаточно взрослая, чтобы не давать тебе спать по ночам, – улыбнулся Бен, продол­жая вышагивать по комнате. – Возможно, тебе нужно съездить в Луизиану, Ли. Просто для того, чтобы убедиться, действительно ли ты не смо­жешь там жить. В конце концов, девушка уже немного знает, что за жизнь у нас. А ты не видел, как живет она. Ты собираешься отдыхать в мае и июне, верно?
 Ли откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол.
 – У меня уже все распланировано. Я рассчи­тывал побывать в Чикаго на съезде Республикан­ской партии, а также собирался помочь Аврааму Линкольну выиграть предвыборную кампанию.
 – А почему бы тебе вместо этого не съездить в Луизиану? Твое участие в кампании Линкольна ничего не изменит. Если ему суждено выиграть, он выиграет и без тебя. Напиши этой девушке письмо. Попроси отложить свадьбу с Ричардом Поттером до твоего приезда. Напиши, что будет разумно и справедливо, если ты приедешь посмот­реть на Бреннен-Мэнор и познакомишься с ее отцом. Возможно, ты сумеешь прийти к какому-то решению.
 Ли покачал головой.
 – Не знаю. Зачем бередить старые раны, если после этого будет труднее? И для нее встреча, наверное, будет болезненной. Очевидно, она уже решила, где ее место и чего она хочет. Иначе давно бы уже написала письмо. Даже Джой, скорее всего, забыл обо мне с тех пор, как уехал.
 – А как ты думаешь сам? Разве ты не имеешь права встретиться с ней? Посмотреть, как она живет и убедиться, что девушка приняла пра­вильное решение – твое право. В конце концов, вы же любите друг друга. И ты считаешь, что она все еще любит тебя. Может быть, отец запретил ей писать тебе. И Джою тоже. Мне кажется, мистер Бреннен не может быть доволен тем, что его дети подружились с янки, убежденным аболи­ционистом. Если они рассказали ему о тебе, воз­можно он решил задушить вашу дружбу в заро­дыше, – Бен подошел к столу поближе, посмот­рел на Ли немного удивленно. – Я не ожидал, что ты так легко можешь сдаться, Ли Джеффриз. Ты не позволил отцу сделать за тебя выбор про­фессиональный, почему же ты позволяешь чело­веку, которого совершенно не знаешь, разлучать тебя с женщиной, которую любишь? Ради Бога, парень, пойми, любовь гораздо важнее, чем вся эта чушь.
 Ли вскочил из-за стола.
 – Вы мне совершенно не помогли. Сначала пытались отговорить меня, а теперь уговариваете попытаться достичь своей цели.
 Бен засмеялся.
 – Я просто хороший адвокат, мой друг. Пыта­юсь заставить тебя взвесить оба варианта и само­стоятельно решить, что, все-таки, для тебя важ­нее. Ты лучше других должен знать, что в любом случае можно найти компромисс. Вероятно, ты мог бы жениться на Одри и пожить какое-то время на Юге. Если обстановка в стране станет опасной, переберетесь оттуда на Север, пока все не успокоится. Пока жив отец, он будет управлять плантацией. Когда он умрет, ты вправе планта­цию продать, если захочешь. Мне рассказывали, что некоторые рабовладельцы очень привязыва­ются к неграм. Если в твоем случае это так, ты, как владелец плантации, имеешь право освобо­дить рабов, что успокоит твою совесть. Любимые рабы Одри могут поехать с вами на Север и работать на вас, как оплачиваемые слуги. Люби­мые рабы останутся с девушкой, она будет отлич­но жить здесь. Ты, разумеется, сможешь обеспе­чить ей такую жизнь, к какой она привыкла. Так ты избавишься от плантации, решишь для себя расовую проблему и сохранишь рядом любимую женщину. Ты смог бы забрать на Север ее брата. Вероятно, тогда мальчик начнет здесь самостоя­тельную жизнь.
 – Не знаю, – Ли снова подошел к окну. Теперь люди старались расцепить колеса повозок, которые столкнулись друг с другом, – Боюсь, что окажусь там, словно в осином гнезде. Послушать вас, все так понятно и просто. Но вы сами знаете, что все не так, Бен. А что будет с моей адвокат­ской практикой? Мне удалось создать фирму «Джеффриз, Джеймс и Стилвелл», одну из луч­ших в Нью-Йорке. Я не могу так все бросить.
 – Ты в состоянии добиться успеха, куда бы ни поехал. Стилвелл, да и я, постараемся брать самые перспективные дела. Ты можешь остаться владельцем фирмы и снова начать рабо­ту, когда вернешься на Север. Неужели адвокат­ская практика для тебя важнее любви к Одри Бреннен?
 Ли посмотрел в лицо партнера.
 – Вы задаете вопрос, на который нет ответа. Было бы несправедливо задавать такой вопрос Одри, что для нее важнее, Бреннен-Мэнор или ее любовь? Такой вопрос здесь не подходит. Надо хорошенько подумать о наших взглядах, о наших образах жизни, о проблемах рабства, отце и брате Одри. Она никогда не сделает того, что причинит отцу боль.
 – Что же, теперь ты представляешь присяж­ных, ты и должен решать.
 – Большое спасибо.
 – Иногда даже простой разговор дает резуль­тат. Мне льстит, что ты решил посоветоваться именно со иной. Можешь быть уверен, разговор останется между нами. Если, конечно, ты не уедешь в Луизиану и не вернешься под руку с женой, – Бен направился к двери. – Оставляю тебя наедине с грустными мыслями и нерешенны­ми вопросами.
 – На которые нет ответа, – саркастически сказал Ли.
 – Прислушайся к тому, что подсказывает сер­дце, Ли. Может быть, ты правильно поступил? Но прежде чем эта девушка выйдет замуж и ты потеряешь ее навсегда, вероятно, не мешало бы съездить туда и убедиться, что вы оба уверены в правильности принятого решения. Познакомься с Ричардом Поттером и убедись, что он действи­тельно любит Одри, и ей будет с ним хорошо. Может быть, на душе станет легче, когда ты убедишься, что именно там, только там она будет счастлива. По всей видимости, она предстанет там перед тобой совсем в другом свете, когда вы встретитесь в привычной для нее обстановке. Мо­жет, встреча слегка охладит твою страсть. Вер­нувшись в родной дом, возможно и она будет смотреть на тебя иначе.
 Ли озадаченно посмотрел на Бена, провел ру­кой по волосам.
 – Мне как-то такой вариант не приходил в голову. Возможно, вы правы, Бен.
 Бен засмеялся.
 – Есть только один способ разобраться во всем. Делай то, что считаешь нужным. Желаю тебе удачи, – он похлопал Ли по плечу и вышел за дверь.
 Ли подошел к шкафу, налил себе немного виски в рюмку, сел за стол, задумавшись, разгля­дывал рюмку. Да, он должен увидеть Одри еще раз! Он поставил рюмку, так и не пригубив. Обмакнул перо в чернильницу и начал писать:
 «Моя любимая Одри, – написал он. – Я много думал о нас. Не знаю, возможно, ты будешь против моего приезда в Бреннен-Мэнор в июне».
 Подумав немного, решил, что необходимо быть осмотрительным в подборе слов, чтобы отец Одри или Ричард Поттер не догадались, что Ли спал с ней. Это должно быть официальное, сдержанное письмо. Он вычеркнул слова «моя любимая» и вставил «Дорогая». Сначала он напишет на чер­новике, потом перепишет начисто и отправит. Письмо должно прийти к ней до того, как она будет помолвлена.

 Глава 11

 Одри шла по саду, стараясь разобраться в своих чувствах. Состояние здоровья отца напугало де­вушку. Приезжал доктор из Батон-Ружа и сказал, что это – сердечный приступ.
 «Он может прожить еще много лет, – пояснил доктор. – Но ему необходимо больше отдыхать, не переутомляться и не расстраиваться».
 «Не расстраиваться». Вот что не давало покоя Одри. Отец беспокоится, что не доживет до ее свадьбы с Ричардом Поттером. Помолвка не пред­полагалась раньше августа. Но отец страстно хотел дождаться помолвки, выдать дочь замуж и убедиться, что плантации ничего не грозит.
 Мысль о том, что Бреннен-Мэнор останется без Джозефа Бреннена, была для Одри невыносимой. Отец всегда был таким сильным и энергичным. Казалось, что он проживет сто лет. Но в памяти девушки еще не стерлись воспоминания о внезап­ной смерти Энни Джеффриз, напугавшей ее. С отцом может случиться то же самое. Раньше она старалась отгонять мысли о замужестве. Однако понимала, что свадьба неизбежна. На пальце Од­ри уже носила дорогое кольцо с бриллиантом и сапфиром, в знак того, что обещала выйти замуж за Ричарда. Он сопровождал их семью во время поездок в Батон-Руж. Они навестили тетю Джанин и дядю Джона. Тетя и дядя устроили гранди­озный вечер, на котором объявили о помолвке.
 Ричард оказался джентльменом до кончиков ногтей. Во время визитов к ней, прогулок верхом и разговоров наедине, прогулок в саду он был очень добр, внимателен. Никогда до нее не дотра­гивался и даже не пытался поцеловать. Иногда Одри хотелось, чтобы он попытался приласкать ее. Понравится ли ей его прикосновения и поце­луи? Одри бросало в дрожь при мысли, что Ричард будет заниматься с ней любовью, когда она станет его женой. Будет ли он столь же нежен, как Ли? Почему от этой мысли Одри прямо-таки содро­галась?
 В конце концов, вполне очевидно, что Ричард любит ее. Он красивый мужчина, для своего воз­раста. Самый подходящий жених в южной Луи­зиане. Элеонор не без зависти заметила, что Одри самая счастливая женщина в штате.
 «Ты должна рассказать мне о своей брачной ночи, – сказала кузина, хихикая. – Если хо­чешь, расскажу, что тебя ждет. Можешь спраши­вать. Я знаю все, что необходимо знать».
 Одри хотелось поделиться с кузиной своим секретом. Она прекрасно знает, что ждет ее, но Элеонор ужасная сплетница. Несомненно, узнав правду о Ли, она расскажет все Ричарду. Поттер сочтет Одри запятнанной, непорядочной женщи­ной и откажется жениться. Отказ Ричарда разо­бьет сердце отца. Но Одри подозревала, что Элео­нор была бы рада такому повороту дела.
 Она пыталась убедить себя, что любит Ричарда. В конце концов, многие женщины с радостью полюбили бы его, представляя, какую блестящую жизнь будут они вести, став самой богатой парой в Луизиане. Ричард уже подумывает о выдвиже­нии своей кандидатуры на пост губернатора. Но пока его больше волновало управление двумя плантациями. Именно сейчас он обсуждает этот вопрос с отцом Одри. Девушка была уверена, что они попутно обсуждают возможность перенести свадьбу на более ранний срок. Возможно, уже на следующий месяц. Отец пытался говорить с ней об этом, когда она сидела у его постели во время завтрака.
 Одри знала, что надо согласиться. Но что-то удерживало. Да, это – самый выгодный союз, означающий, что Бреннен-Мэнор будет всегда в безопасности. Ричард хороший человек… А, мо­жет, нет? Что-то неясное тревожило Одри. Ричард внимательный, щедрый и благоразумный. Не скрывает любви к ней. Но нечто, затаенное в его холодном взгляде, пугало и настораживало. Всем хорошо известно, что Поттер очень суров со свои­ми рабами. Гораздо чаще приказывает избивать их, чем это делает ее отец и знакомые плантаторы. Отец втолковывал ей, что Сайпресс-Холлоу гораз­до больше Бреннен-Мэнор, и после нападения на Харперс-Ферри жестокость оправдана и вызвана необходимостью защищаться от возможных вол­нений негров. В последнее время плантаторы только и говорили об этом.
 Из-за болезни мистера Бреннена Ричарду при­шлось взять на себя часть забот по управлению Бреннен-Мэнор. Он работал с Джоем, брал юношу с собой в поездки по плантации. Неплохо относил­ся к Джою. А это было очень важно для Одри. Но несмотря ни на что, она не испытывала к Ричарду тех чувств, какие испытывала в присутствии Ли. Иногда в душе зарождалась надежда, что Ли приедет за ней. Если бы он написал хоть одно письмо. Даже Джой ничего не получил. Брат сказал Одри, что отец запретил переписываться с янки. Сначала Одри расстроилась и разозлилась. Но теперь ей казалось, что отец принял мудрое решение. После событий в Харперс-Ферри стало яснее ясного, что проблема уничтожения рабства приведет к страшному кровопролитию. Отец и другие плантаторы считали, что большинство се­верян тайно сочувствуют Брауну в попытках воо­ружить негров. Она не сомневалась, что Ли один из таких людей.
 Отношения между Севером и Югом с каждым днем становились все более напряженными. Оче­видно, летняя любовь с Ли останется всего лишь… летней любовью, память о которой навсег­да будет дорога сердцу Одри. Тайной, которую она решила унести в могилу. Одри отдала Ли то, чего уже не сможет дать ни одному мужчине, даже Ричарду. Она отдала Ли Джеффризу свою душу, свою девственность, свою страсть.
 Может, он просто использовал ее? Что она в действительности знала о мужчинах кроме того, что они делают с женским телом? Не посмеялся ли этот янки Джеффриз над южанкой, с которой переспал? Больно осознавать то, что Ли не попы­тался написать ей, подать весточку, хотя совер­шенно свободен. Одри же не могла ничего сооб­щить ему. В конце концов, почему он не написал Джою?
 Одри наклонилась, чтобы послушать розу, и неожиданно услышала резкий шипящий свист и чье-то всхлипывание. Девушка выпрямилась и прислушалась. И снова – свистящий звук, удар и – стон. Что-то происходило в теплице. Одри поспешила туда, . Она отлично знала разницу между звуком, который раздается, когда Марч Фредерик пользуется кнутом поменьше и звуком бычьего кнута. Маленький кнут надсмотрщик постоянно носит с собой. Большой кнут свит из нескольких полос бычьей кожи с вплетен­ными металлическими наконечниками. При од­ном ударе этот кнут оставлял несколько кровавых ссадин.
 Как Одри ненавидит Фредерика! Она пони­мает необходимость дисциплины, особенно в столь опасные времена. Но она чувствует, что иногда совершенно нет необходимости в такой жестокости. Надсмотрщик испытывает настоя­щее удовольствие, причиняя человеку боль. Его непомерная жестокость возмущала и раз­дражала Одри.
 Девушка обогнула ограду и увидела Марча Фредерика, который стоял перед входом в тепли­цу. Перед ним опустился на колени старый Джордж. Негр был без рубашки. Спина старика была располосована до крови. Марч занес руку для нового удара.
 – Прекратите! – приказала Одри.
 Надсмотрщик заколебался и обернулся на ок­лик. Он оглядел хозяйку, как всегда снисходи­тельно и оценивающе, отчего Одри стало не по себе. Как всегда, Марч плохо выбрит, рубашка промокла от пота под мышками. У него были голубые глаза, но не такие красивые, как у Ли. Бледно-голубые, холодные глаза. Под этим взгля­дом она ощущала себя словно обнаженной. Одри не любила надсмотрщика еще по одной причине, он явно не испытывал никакого уважения к своим хозяевам. Рьяно выполнял свои обязанности. Но, казалось, если бы ему представилась возмож­ность, он со всеми бы расправился и завладел плантацией.
 – Не смейте больше бить Джорджа, – прика­зала Одри, подходя ближе. – Не сейчас и никогда больше.
 Марч медленно опустил кнут. Джордж все еще стоял на коленях, всхлипывая. Хозяйка подошла ближе. Марч зло засмеялся, оглядывая ее липким похотливым взглядом. Зубы у него были желтые, оттого что он постоянно жевал табак. От улыбки Марча Одри чуть не затошнило.
 – Я застал его спящим, – сказал Марч. – Этот ленивый ниггер должен ухаживать за садом, а он лежал в теплице.
 – Я… не спал… мисс Одри, – оправдывался старик, вытирая ладонью нос и глаза. – Было так жарко… Я вошел за инструментом и задержался, чтобы немного отдохнуть от жары.
 Одри огляделась, увидела ведро с водой, стала поливать спину и голову Джорджа. Дей­ствительно, стоял невыносимо жаркий день, даже для Луизианы. Апрель оказался необы­чайно теплым.
 – О, как хорошо, мисс Одри, – Джордж стоял на коленях, вытирая лицо. – Старый Джордж благодарит вас. Это правда, мисс Одри, я просто немного задержался в оранжерее. Вы же знаете, я никогда не сплю, если должен трудиться.
 – Я знаю, Джордж. Иди в свою хижину и отдохни.
 Негр медленно поднялся, а Одри обернулась к Марчу Фредерику. Если бы взглядом можно было убить человека, она была бы уже мертвой. С такой ненавистью смотрел на нее мужчина. Она хорошо осознавала, что бы он сделал прежде, чем заду­шить ее. Но она – Одри Бреннен. И этот подонок не осмелится дотронуться до нее. Тут Одри при­шла в голову мысль о том, насколько сильнее она станет, если выйдет замуж за Поттера. Возможно, сумеет убедить Ричарда уволить этого негодяя.
 – Я требую, – сказала она, – чтобы ты больше пальцем не трогал Джорджа.
 – Он ленивый ниггер.
 – Он старик. Он устает. Особенно в такую жару, как сегодня! И ты прекрасно знаешь, что Джордж не как все негры. Он живет рядом с тех пор, когда еще отец был маленьким мальчиком! Мы не требуем, чтобы он выполнял тяжелую работу. Папа держит его и не продает не потому, что его никто не купит, а потому что здесь родина Джорджа, его дом. Он будет жить здесь до самой смерти, – она обернулась к садовнику, который нерешительно стоял рядом.
 – Иди, Джордж.
 Негр перевел взгляд с нее на Марча, не решаясь оставить Одри наедине с надсмотрщи­ком. Но он понимал, что Фредерик слишком умен и не осмелится коснуться мисс Бреннен. Подумав немного, Джордж решил, что может уйти.
 – Спасибо, мисс Одри, – старик поковылял прочь. Одри зло взглянула на Фредерика.
 – Я потребую, чтобы тебя уволили.
 – Ваш отец никогда не уволит меня, – усмех­нулся Марч. – Я очень нужен ему. Я один из лучших надсмотрщиков в Луизиане.
 – Есть и другие.
 Он засмеялся, пытаясь казаться уверенным, но в глазах сквозило беспокойство. Марчу Фредери­ку здесь нравилось. Он обладал большой властью. Возможно, даже слишком большой. Хозяин хоро-шо платил.
 – Вы только женщина. Все решают ваш отец и Ричард Поттер. Ваши слова не имеют никакого значения.
 – Это мы еще посмотрим! – Одри гордо вздер­нула подбородок, – повернулась и быстро напра­вилась к дому. Случившееся возмутило девушку до глубины души. Не хотелось расстраивать отца, но надо было что-то предпринять. Войдя в дом, Одри промчалась мимо Тусси и Лины, не отвечая на их тревожные вопросы.
 – Мистер Поттер наверху с вашим отцом, если вы хотите их видеть, – сказала Лина. Одри заторопилась вверх по лестнице.
 – Хорошо, – ответила она. – Я хочу погово­рить с ними обоими!
 – Они просили не беспокоить их, – крикнула вслед Лина.
 Одри уже не слышала. Она быстро вошла в спальню отца. Ричард сидел рядом с кроватью. На постели были разложены бумаги, скорее всего, юридические документы. Одри предполагала, что мужчины обсуждали, на что будет иметь права Ричард, а на что – не будет, после женитьбы на Одри. Ей не раз приходила в голову мысль, что Ричард женится на ней, рассчитывая стать богаче и могущественнее. Но какое это имело теперь значение? Ей было безразлично.
 Мужчины смотрели на нее удивленно и не­сколько растерянно, озадаченные ее внезапным появлением.
 – Милая, – сказал Ричард, поднимаясь. Ты чем-то сильно расстроена.
 Одри посмотрела в темные глаза жениха. По­чему она сомневается в его искренности? Ричард нежно взял ее за руку.
 – Да, я расстроена, – согласилась Одри.
 – Что случилось, Одри? – спросил мистер Бреннен.
 Одри посмотрела на отца и снова перевела взгляд на Ричарда.
 – Я предполагаю, что отец говорит сейчас с вами о желании ускорить нашу свадьбу, из-за ухудшения его здоровья.
 Ричард улыбнулся. У него была очарователь­ная улыбка. Да, конечно, он привлекательный мужчина, высокий, довольно крепкого телосло­жения для его возраста. Темные волосы аккурат­но причесаны, ухожены, черные глаза красивы. Он воспитан и предупредителен. Одри постарает­ся полюбить его, особенно если у нее от него будут дети. Однако сможет ли она полюбить его? Она считала, что любовь ушла из ее жизни. Выйдя замуж за Ричарда, она станет любить детей.
 – Конечно, мы обсуждали именно это, – ответил Ричард. – Я мечтаю о том, чтобы свадьба состоялась как можно быстрее. Но, может быть, ты еще не готова…
 – Я думаю, вы поедете на демократический съезд в Чарлстон в конце месяца? – прервала она.
 Ричард неожиданно смутился.
 – Да, а что? Мы должны быть уверены, что партия проголосует в поддержку рабовладельцев. Мы должны помешать Стефану Дугласу одержать победу. Этот человек верит в демократический суверенитет…
 Она снова не дала ему договорить.
 – В данный момент политика меня мало вол­нует. Я решила, Ричард, что только вы вернетесь со съезда, я выйду за вас замуж. Я уже продумала более точную дату. Вас устроит воскресенье, три­надцатого мая? Хочу, чтобы венчание прошло в католической церкви в Батон-Руже. Во время вашего отъезда я побуду у тети Джанин, чтобы она помогла мне подобрать подвенечное платье и разослать приглашения.
 Ричард обрадованно улыбнулся. Одри взгляну­ла на отца. Тот казался очень удивленным.
 – Одри, это для меня такая честь, – Ричард взял ее за руку и поцеловал. Ей показалось, что у него очень холодные губы. Возможно, ей это только показалось, так как она разгорячилась от невыносимой жары и гнева. Ричард сжал ее ла­донь.
 – Я согласна выйти за вас замуж раньше, но при одном условии.
 – Какое условие, дорогая?
 – Я хочу, чтобы уволили Марча Фредерика!
 – Уволить Фредерика! – воскликнул отец. – Одри, я не могу!
 – Или вы, или Ричард сделаете то, что я прошу. Или я не выйду замуж за Ричарда. Это мое условие.
 – Почему вы требуете этого, Одри? – удивил­ся Ричард.
 Она посмотрела на отца, вытянула руку из ладони Ричарда.
 – Я застала Марча, когда он бил бедного старого Джорджа. Он обвинил старика, будто бы тот спал в оранжерее. Но Джордж сказал, что спрятался туда из-за жары. Я верю Джорджу. Марч знает, как мы относимся к садовнику. Я не люблю этого надсмотрщика, отец. Никогда не доверяла ему. Он дикий и жестокий человек, опасный. Я хочу, чтобы его уволили. Он много раз исчезал и отсутствовал по нескольку дней в то время, когда его помощь была особенно нужна. Я не стала бы доверять ему дела в отсутствии Ри­чарда. Уверена, что опасно оставаться с ним нае­дине. Сомневаюсь, что он стал бы выполнять мои распоряжения. Он не проявляет ко мне должного уважения.
 Ричард взял ее за плечи.
 – Одри, Одри, успокойся. Если для тебя столь важно, мы пойдем на компромисс. Марч хорошо выполняет свои обязанности. Но я согласен, что он не имел права бить старого Джорджа. А если я переведу его в Сайпресс-Холлоу? Мне нужна дополнительная помощь, ведь я буду проводить больше времени здесь, с тобой. Я найму нового человека для Бреннен-Мэнор. Ты согласна?
 Одри повернулась, пристально взглянула на него.
 – Я соглашусь с любым условием, лить бы мне больше не пришлось видеть этого человека или разговаривать с ним. Джой тоже ненавидит его. Считаю, что Марча следует наказать за то, что он сделал с Джорджем. Он воспользовался болезнью отца. Если вы не хотите увольнять его совсем, то, по крайней мере, необходимо уменьшить ему жалованье до конца года и удалить из Бреннен-Мэнор.
 Ричард ласково улыбнулся.
 – Договорились, – он снова нежно взял ее за руку. – И это все, что тебя тревожит?
 «Нет, – хотелось ответить Одри. – Я не хочу спать с тобой. Надеюсь, что ты будешь терпелив и твои прикосновения будут такими же нежными, как и у Ли».
 Несмотря на то, что она провела с Ли ночь, раздумья об интимной близости с мужчиной все еще смущали. Она испытала это только один раз, получив огромное наслаждение и удовлетворив любопытство. Когда Ли прикоснулся к ней, слу­чилось что-то таинственное и необъяснимое. Неу­жели любой мужчина может доставить такое же удовольствие, если будет относиться к ней так же, как Ли?
 Одри понимала, что должна попытаться полю­бить этого человека, полюбить его прикоснове­ния. Она собирается стать женой Ричарда. Когда она выйдет замуж, отец будет самым счастливым человеком на земле, а Джой будет защищен. Бреннен-Мэнор сохранится навсегда.
 – Да, – ответила она. – Единственное, в чем я хочу быть уверенной, чтобы поместье всегда называлось Бреннен-Мэнор. Чтобы это название помнили всегда, даже после смерти Джоя.
 – Конечно, дорогая. Мы уже обсудили это.
 – И Джой, и я можем жить здесь. Лина, Тусси, Генриета и Джордж будут жить здесь всегда.
 – Договорились.
 – Я хочу, чтобы Марч Фредерик завтра уехал отсюда.
 – Ты никогда больше не увидишь его, – заверил Ричард.
 Одри почувствовала свою власть над Ричардом. Оказывается, не так уж плохо быть женой Поттера. Она будет играть более важную роль в управ­лении плантацией в качестве жены, нежели будучи только дочерью плантатора. И если невозмож­но выйти замуж за Ли, то какая разница, чьей женой становиться. Тем более, что Ричард наде­лен многими положительными качествами. На его месте мог быть кто-то другой.
 – Тогда можете сообщить всем, что свадьба назначена на тринадцатое мая, – сказала Одри.
 Ричард благодарно сжал ее руки.
 – Я люблю тебя, Одри. У нас будет самая грандиозная свадьба! В деньгах не будет недостат­ка. Как только соберем урожай, отправимся пу­тешествовать в Европу. Как ты относишься к такому предложению?
 – Я с удовольствием поеду в Европу, – согла­силась девушка. Да, это замечательная идея. Она уедет далеко от Ли. К тому времени, когда они вернутся в Америку, Одри привыкнет считать себя миссис Ричард Поттер. Может быть, к тому времени она будет ожидать ребенка. Она хочет иметь детей. Будет жить в Бреннен-Мэнор, забо­титься о Джое и отце. Все сложится хорошо.
 Джозеф Бреннен радостно улыбался, чувствуя себя гораздо лучше. Может быть, приступ случил­ся у него из-за письма, которое этот янки прислал Одри? Нет ничего хуже для человека с Юга, чем одна только мысль о том, что его дочь собирается выйти замуж за янки. Он не собирался показы­вать письмо Одри, как и те письма, которые мистер Ли Джеффриз прислал Джою. Даже Ри­чард ничего не знал о письмах. Джозеф Бреннен не хотел, чтобы у Ричарда Поттера появились какие-либо сомнения в отношении Одри. Он про­сто сжег все письма. Его дети не должны дружить с республиканскими аболиционистами! Послед­нее письмо Ли прислал на имя Одри, сообщая, что приедет в Луизиану в июне. Ли хотел поговорить с ней и ее отцом, Джозеф прекрасно понял, о чем собирается говорить этот янки. И надеялся, что, не получив ответа, тот не поедет на Юг. Одри скоро будет принадлежать Ричарду. К тому времени, когда Ли Джеффриз приедет сюда, она станет замужней женщиной. Он, конечно, не при­знается, что уничтожил письма. Ли Джеффриз вынужден будет уехать ни с чем.
 Ричард поцеловал кольцо с бриллиантом на руке Одри.
 – Тринадцатого мая 1860 года будет самым счастливым днем в моей жизни, – сказал он.
 – И в моей, – добавил Джой.
 Одри хотела сказать то же самое, но не смогла пересилить себя.
 Ли вошел в дом, который так любила его мать. Воспоминания нахлынули со всех сторон. Он не собирался возвращаться сюда, зная, как больно ему будет здесь. Но не смог воспротивиться нео­жиданному желанию еще раз побывать в Мэпл-Шедоуз.
 Показалось, что не удалось тогда, как следует, проститься с детством, с матерью, с тем восхити­тельным летом, которое он провел здесь с Одри.
 Этим летом дом открывать не собирались. Он приехал один, чтобы еще раз взглянуть на него, возможно, найти ответы на мучившие вопросы. Он написал Одри письмо, но так и не дождался ответа. Вероятно, он сделал глупость, решив по­ехать к ней. Может быть, побывав здесь, он ка­ким-то образом поймет, что делать дальше. Здесь он влюбился в Одри. Здесь же простился, как ему тогда казалось, навсегда.
 Ли закрыл за собой переднюю дверь. Сырой, затхлый воздух ударил в ноздри. Тишина, глухая тишина была невыносима не только потому, что здесь всегда звучал голос матери, но и оттого, что он не услышит голоса Одри. Сладостные воспоми­нания сжимали сердце, когда он вошел в гости­ную, взглянул на пианино, которое так любила мать. В комнате было темно, окна и балконные двери заперты, зашторены, чтобы защитить дом от сильных холодных ветров, дующих здесь зи­мой. Ли всегда верил, что у дома есть душа, хотя это было глупо. Ему очень жаль душу дома, который стал совсем одиноким. Энни Джеффриз, хозяйка, никогда не придет сюда, не приедет весной и не откроет окна и двери, чтобы впустить сладковатый запах цветущей сирени.
 Ли закрыл глаза и представил, что слышит, как играет на пианино мама, что рядом стоит Одри и поет. Вспомнил, как ярко было тогда освещена солнцем гостиная, через распахнутые двери и окна в комнату проникал теплый ветер. Кругом стояли вазы с цветами.
 Он прошел в гостиную, сел к пианино, открыл крышку, осторожно дотронулся до клавишей. Его охватило чувство безысходного горя, невозврат­ной потери. Ли замер, опустил голову и заплакал. Неожиданно по спине прокатилась теплая волна. Тепло было ощутимо и настолько явно, что Ли стал изумленно озираться по сторонам. Может быть, яркие лучи солнца проникли в гостиную сквозь неплотно зашторенные окна? Но день был пасмурный, прохладный, весна в Коннектикуте задалась поздняя, в доме было довольно прохлад­но.
 Он не увидел ничего необычного. Поток тепло­го воздуха мягко и нежно коснулся лица. Ли мог поклясться, что слышал, как кто-то прошептал его имя. Молодой человек снова оглянулся, но опять не заметил ничего странного. Он встал, вытер глаза, отошел от инструмента, некоторое время молча смотрел на него, оглушенный, оша­рашенный тем, что испытал.
 Мама? Он ощутил ее присутствие и умиротво­ренно вздохнул. В доме было по-прежнему тихо, но молодой человек почувствовал тайную радость.' Возможно, Энни Джеффриз продолжает жить здесь и иногда садится за фортепьяно. Она, конеч­но же, рада, что сын вернулся сюда. Ли вздрог­нул, закрыл крышку пианино, все еще потрясенный тем, что случилось. Он рад, что решился приехать сюда. Он должен был побывать здесь, чтобы погоревать и вспомнить. Хотелось верить, что Энни Джеффриз и ее музыка продолжают жить… где-то.
 Ли вышел из гостиной, встал на лестничной площадке, посмотрел наверх. Сможет ли он войти в спальню? Может быть, там он найдет что-то важное. Он должен решить, что же теперь пред­принять? Как быть с Одри? Он надеялся отыскать ключ к решению, стоит ли еще раз встречаться с Одри.
 Ли поднялся по лестнице и вошел в комнату, где провел волшебную ночь с любимой женщи­ной. Посмотрел на аккуратно застланную кро­вать, дотронулся до подушки. И так ясно вспом­нилось все – вкус и запах ее кожи, восторг, который он испытал с ней. Почему он полюбил ее? Почему только к Одри рвется его сердце? Почему полюбил женщину, с которой невозможно счастье?
 Ли внимательно оглядел комнату. Он должен найти что-то… То, что принадлежало Одри. По­смотрел на туалетный столик, надеясь обнару­жить забытую шпильку или сережку. Ничего. Почему ему внезапно стало страшно? Судорожны­ми движениями распахнул дверцы платяного шкафа, проверил все полки, ясно осознавая, что если бы кто-то увидел его сейчас, то принял бы за сумасшедшего. И в шкафу ничего не было.
 Молодой человек направился к письменному столу и выдвинул правый верхний ящик. Не­сколько потертых листов бумаги лежали в ящике. У Ли дрожали руки, когда он вынимал эти лист­ки. Он решил, что, наверное, переутомился и бредит. Хорошо, что он решил отдохнуть от рабо­ты два месяца.
 Сжимая в дрожащей руке помятые листки, он подошел к окну и отодвинул шторы, чтобы можно было прочесть.



   Ли, любовь моя,
   Солнце сияет,
   С океана дует сильный
   И влажный ветер.
   Я люблю тебя как женщина.
   Но ты видишь во мне
   Только ребенка. 


   Ли, любовь моя.
   Когда мы рядом,
   Хочется, чтобы день не кончался.
   Я люблю тебя как женщина,
   Но ты считаешь меня только другом. 


   Ли, любовь моя,
   Ты стоишь рядом,
   Высокий и сильный.
   У тебя голые глаза.
   Я мечтаю, чтобы ты обнял меня.
   Хочу услышать:
   Я люблю тебя. 



 Ли дочитал последнюю строфу. На других стра­ничках Одри написала ноты. Очевидно, сочиняла на эти слова мелодию. Теперь молодой человек думал, может быть, это знак ему, чтобы он поехал в Луизиану и нашел девушку? Он перечитал стихи и ему показалось, что Одри вошла в дверь и сама читает нежные слова признания.
 – Одри, – прошептал он тихо-тихо. Интерес­но, должно быть, она случайно оставила запись текста? Или бросила специально, потому что не­довольна им? А может быть, хотела, чтобы он обнаружил листки? У нее не было времени и возможности показать стихи или спеть для него. Вероятно, она не видела в этом смысла.
 Что же теперь делать с листочками? Выбро­сить? Сжечь? Послать ей? Нет. Она будет смуще­на, если он пошлет их ей. Вдруг мистер Бреннен увидит, прочитает и разгневается? Ли, конечно, не мог уничтожить стихи. Они смягчили боль в его душе. Может быть, то воля Божья? Она слу­чайно оставила, чтобы он мог найти песню в тот миг, когда больше всего нуждался в ответе на вопрос, стоит ли ехать к Одри?
 Ли свернул странички, положил в нагрудный карман и вышел из комнаты. Он уже побывал на могиле матери и не собирался оставаться в доме на ночь. Повидался со старым Томом. Если он решил ехать в Луизиану, чтобы узнать свое буду­щее, то не должен терять время. Предстоит долгое утомительное путешествие. Ли вышел из дома, запер на ключ входную дверь, поднял воротник плаща, закрываясь от пронизывающего, холодно­го весеннего ветра.
 Молодой человек заторопился к нанятому эки­пажу, отвязал лошадь, устроился на сиденье. Может быть, он совершит самый сумасбродный поступок в жизни, но все-таки поедет в Луизиану. Он должен быть уверен, что сделал все возможное для спасения своей любви, для ее защиты. На душе было легко и свободно. Все-таки удачно сложилась поездка сюда. Наверное, ему сам Бог помог.
 Ли встряхнул вожжами и замер на мгновение, словно услышав отдаленные журчащие звуки фортепьяно, оглянулся на дом, но ничего больше не услышал, кроме шума весеннего ветра в кронах деревьев, среди распускающихся кленовых веток.
 – Ты сходишь с ума, Ли, – пробормотал он, тряхнул вожжами и направил лошадь на извили­стую дорогу, вымощенную булыжником. Если все сложится удачно, к концу мая он доберется до Батон-Ружа. Вероятно, там ему любой человек подскажет, как добраться до Бреннен-Мэнор.

 Глава 12

 Веселая и счастливая Одри позволила Ричарду обнять ее за талию и помочь подняться по лест­нице. Новобрачные направлялись в роскошные апартаменты, снятые для брачной ночи. На гран­диозном балу, устроенном в честь нее и Ричарда тетей Джанни в Батон-Руже, она выпила немного больше вина, чем следовало. Хотелось казаться беззаботной и веселой? А, может быть, не хоте­лось ничего чувствовать? Нужно как-то пережить, перетерпеть ночь с мужем.
 Все было великолепно, замечательно, гранди­озно, от почти королевской свадьбы до поездки в белой коляске с белой лошадью в упряжке по всему Батон-Ружу, чтобы продемонстрировать но­вобрачных жителям городка.
 Одри засмеялась, споткнувшись. Ричард ус­мехнулся и поддержал ее. Они неспешно подни­мались по лестнице. Да, это было грандиозно! Дом тети Джанин – самый большой в Батон-Руже. Тетя Джанин и мать Одри принадлежали богатой плантаторской семье в Миссисипи. Поэтому обе женщины были богатыми еще до того, как мать Одри вышла замуж и перебралась жить в Бреннен-Мэнор, а тетя Джанин вышла замуж за дядю Джона, владельца банка в Батон-Руже. В их доме был огромный танцевальный зал, какого не было ни в одном доме. Одри танцевала с мужем, гляде­ла в его темные глаза, искренне сожалея, что глаза у него не голубые. В Сайпресс-Холлоу будет устроен прием, когда новобрачные вернутся на плантацию. А затем прием будет и в Бреннен-Мэнор. Приемы, балы, танцы, веселый смех. Одри следовала рекомендациям мисс Джереси, объяс­нившей, как должна вести себя первая леди, хозяйка двух крупных поместий. Теперь Одри придется все решать самой… Всегда. Ричард уво­лил мисс Джереси, совершенно уверенный, что его невеста подготовлена к новой жизни. Воспи­тательница присутствовала на свадьбе, и больше Одри ее никогда не увидит. Раз Ричард Поттер так решил, значит, так и будет.
 Ричард открыл дверь. Одри ни разу не была в этом отеле. Муж поднял ее на руки и внес в комнату. О, какой же сегодня удивительный день! В местной газете, наверное, посвятят такому со­бытию целую страницу. Может быть, и в других газетах страны напишут об этой свадьбе. Такое грандиозное событие. Богатая мисс Одри Бреннен вышла замуж за еще более богатого мистера Ри­чарда Поттера. Они составили самую завидную пару в Луизиане, богатую и красивую. Принцесса Луизианы стала королевой штата. А при объеди­нении обеих плантаций Ричарда, конечно, можно считать королем.
 Муж снял с нее шляпку и вуаль. Он что-то говорил. Но голос доносился словно издалека. Не хотелось ни о чем думать, ни о его голосе, ни о его прикосновениях. Она будет думать о чем-ни­будь другом, вот и все. Нужно чем-то занять мысли, потому что Ричард принялся расстегивать платье на спине, пошучивая и сетуя на огромное количество пуговиц.
 «Думай, – мысленно убеждала себя Одри. – Думай о чем-нибудь. Хотя бы о политике».
 Правда, она уже устала от политики и хорошо понимала важность выборов и всего прочего. Их свадьба пришлась кстати. Люди хоть на короткое время могут отвлечься от обсуждения проблем Юга и неудачи на съезде Демократической партии в Чалстоне. Резолюция в поддержку рабовладельцев отклонена. Деле­гаты восьми южных штатов покинули зал заседаний. Ричард, конечно же, был среди них. Съезд раскололся, потому что так и не смог прийти к единой кандидатуре в президенты страны. Для Юга это только осложнило ситу­ацию, так как сейчас южане должны держаться единого мнения.
 Объединенный Юг. Ее свадьба каким-то обра­зом должна помочь объединению Юга. Так каза­лось Одри. У Ричарда теперь достаточно власти, чтобы поговорить с нужными людьми и прийти к единому мнению. Южные штаты должны выдвинуть кандидата, поддерживающего существова­ние рабства и этим продемонстрировать Северу, что они едины и сильны.
 Ричард стоял за спиной у Одри, снимая платье с ее плеч. Он говорил, что у нее нежная кожа, молочного цвета. Руки мужа гладили обнажен­ные плечи Одри. Она съежилась, когда его ладони опустились ниже и принялись ласкать грудь. Она постаралась притвориться, что ей нравятся его ласки. И уверяла себя, что со временем ей это и в самом деле понравится. Она однажды получила наслаждение, но тогда ее тело ласкал Ли, и Одри хотела его.
 Она снова попыталась отвлечься, думать о чем-нибудь другом, довольная, что вино сделало мысли нечеткими, расплывчатыми. Она счаст­лива, счастлива. Здоровье отца улучшилось. Он был так горд, когда выводил дочь, чтобы передать ее Ричарду Поттеру. О да, отец очень доволен, что она, наконец, вышла замуж за Поттера.
 Ричард уже снял с нее всю одежду, проделав это довольно грубо и нетерпеливо. Но он, навер­ное, волновался, как волнуется любой, только что женившийся мужчина.
 Муж поднял Одри на руки и положил на по­стель. Он начал торопливо раздеваться. Одри от­вела глаза. Почему ей так хотелось смотреть на Ли? Как жадно и нетерпеливо она смотрела тогда на него. Приятно было видеть его обнаженное тело, касаться, ласкать. А теперь она смущалась не только потому, что Ричард донага раздел ее, но и оттого, что он сам предстал перед ней обнажен­ным.
 Она почувствовала, как он лег рядом, и пожалела, что не выпила вина еще больше. Это была его брачная ночь. Он ждал «награды». Может быть, все будет хорошо и постепенно она привыкнет отключаться во время близости с ним. Если она сразу забеременеет, то, возможно, не будет спать с ним довольно про­должительное время, ссылаясь на плохое са­мочувствие. Ну и, кроме того, Ричард был все-таки красив л хорошо сложен. Он добр и нежен…
 Почему она не может заставить себя открыть глаза?
 – Я знаю, это твоя первая ночь, дорогая, – сказал Ричард. – Не бойся. Через какое-то время тебе очень понравится.
 Она ощущала прикосновение его ладоней, но он не делал ничего, чтобы она захотела его. Оче­видно, он объясняет ее холодность тем, что она девственница. Пусть думает, как ему будет угод­но. Одри ненавидела себя сейчас, она не ощущает себя счастливой. Половина женщин Луизианы были бы счастливы оказаться на ее месте. Почему тогда ей хочется плакать? Если бы Ричард не спешил так. Прошло всего несколько минут, а они оба уже обнажены.
 Ричард тесно прижался к ней, целуя ее грудь, со стоном произносил ее имя, говорил, как она прекрасна. И вдруг начал двигаться над ней не­терпеливо и грубо. Резким движением раздвинул ей колени.
 – Быстро, Одри. Мы сделаем все быстро, чтобы боль прошла, а потом тебе станет хорошо.
 У Одри перехватило дыхание, когда он без всякой подготовки грубо проник в нее. Толчки были сильными и почти жестокими. Хотелось закричать, чтобы он остановился. Но теперь она его жена. Одри уговаривала себя, что должна расслабиться. Вино. Она станет пить больше вина, она не хочет чувствовать, что он делает с ее телом. Надо держать в спальне запас вина, тогда можно будет пить после ужина, сколько угодно.
 Ричард двигался быстрыми и резкими толчка­ми. С Ли все было по-другому. У Ли были такие нежные ритмические движения, похожие на музыку. А перед тем, как войти в нее, он так восхитительно ласкал до тех пор, пока она не захотела его. Ли. Она будет  дум ать о Ли. Может быть, тогда удастся притвориться, что с ней нахо­дится Ли. Да! Правильно, она всегда сможет при­творяться, что с ней Ли, а Ричард никогда ни о чем не догадается. Муж будет доволен и удовлет­ворен тем, что его новая жена отвечает ему вза­имностью. А она будет хоть частично рада воспо­минаниям.
 – Ли, – прошептала она.
 Ричард схватил ее ягодицы, приподнял и так грубо пронзил, что снова стало больно. Одри открыла глаза. Он смотрел на нее словно завоеватель. Глаза были злые, лицо исказилось гневной гримасой. Он сделал еще один послед­ний толчок, глубоко утопив свою плоть в ее теле. Одри почувствовала, как в нее изливается его семя. И молилась только об одном, чтобы забеременеть сразу. Но почему он так зол? Он должен быть доволен. Что она сделала не так? Или он решил, что она будет плакать или протестовать? Она задохнулась от боли, потому что Ричард вдруг схватил ее за волосы и рывком приподнял ее голову от подушки, все еще тяжело дыша.
 – Кто он? – прорычал ей муж, обнажая зубы, словно дикое животное.
 Одри нахмурилась. Теперь она сожалела о том, что выпила много вина, ей было трудно сосредо­точиться.
 – Кто? – переспросила она. Комната медлен­но поплыла вокруг.
 Ричард держал ее лицо сильными, жестокими руками.
 – Ты не девственница! – со злой усмешкой сказал он, приблизив свое лицо вплотную к ее лицу.
 Одри удивленно смотрела на него. Откуда он мог узнать?
 – У меня было достаточно негритянок, многие из них совсем молодые. В первую ночь все проис­ходит не так легко, моя женушка! Я не слышал крика от боли, тебе не было больно. Я проник в тебя беспрепятственно, словно ты грязная прости­тутка! У тебя уже был мужчина, я хочу знать, кто он!
 – Я… Ричард, я никогда…
 Ричард ударил ее по щеке. Все случилось вне­запно и неожиданно. Щека Одри загорелась. Жен­щина вскрикнула, содрогнулась и попыталась отстраниться. Она была напугана и одновременно разгневана. Как он посмел ударить ее? Никогда в жизни никто не бил Одри Бреннен! Она вызыва­юще посмотрела в глаза Ричарду, стараясь зада­вить нахлынувший страх. Но она уже не Одри Бреннен. Она Одри Поттер, и ее муж только что закрепил их союз. Теперь уже ничего невозможно изменить.
 – Какая тебе разница? – гневно спросила она. – Замуж я вышла за тебя! – щека горела от боли и ярости.
 Он снова ударил ее по той же щеке. На этот раз из глаз Одри брызнули слезы, стало по-настояще­му страшно.
 – Я бы еще не то сделал с тобой, Одри Поттер, но это наша брачная ночь. Я не хочу, чтобы все увидели завтра мою молодую жену с синяками! – он схватил ее за волосы и потащил так резко, что ей стало невыносимо больно. – Ты считаешь, что негритянки, ко­торые побывали в моей постели, сначала хотели этого? Но я заставил их хотеть, и ты еще узнаешь, как я умею это делать. Я не думал, что у нас так получится, Одри. Собирался обращаться с тобой совсем по-другому, потому что действительно любил тебя. Но ты предала меня! Когда я наслаждался твоим красивым телом, ты прошептала имя! Имя, Одри! Ли! Ты так размечталась о другом мужчине, что, наверное, неосознанно позвала его! Кто он, Одри? Я хочу, чтобы ты сказала правду.
 Одри сморщилась от боли, он тянет так, что вырвет ей волосы.
 – Я… я никогда больше не увижу его. Это было… год назад. Ричард, я только один раз. Я была… так молода, одинока и тосковала по дому.
 – Тосковала по дому? – он отпустил волосы, угрожающе навис над ней. – Это случилось, когда ты была в Коннектикуте?
 Одри расплакалась, чувствуя, что в данный момент еще больше скучает по дому, чем скучала в Коннектикуте.
 Ричард склонился ниже, придвинув лицо вплотную к ее лицу.
 – Он янки?
 – Он хорошо… относился ко мне. Он любил меня… – она осмелилась дерзко взглянуть ему в глаза. – Я тоже любила его. Но мы знали… что между нами не может ничего быть. Я вернулась домой, и никогда… не видела его и не переписы­валась с ним.
 Ричард задышал прерывисто, гневно.
 – Джой упоминал человека по имени Ли Джеффриз. Кажется, твой брат в воторге от этого человека. Это он?
 Одри приложила ладонь к горячей щеке.
 – Да, – глядя ему в глаза, подтвердила она. И вспомнила, как Ли защитил ее от Кая Джорда­на, а позже рассказал, как Кай Джордан обраща­ется со своей женой. Ли очень возмущался таким поведением мужчины.
 – Ли никогда бы не ударил женщину, что бы она ни сделала!
 Ричард выпрямился, схватил Одри за руку и-резко посадил.
 – Я не Ли Джеффриз, мне очень жаль, но я должен тебя разочаровать, моя дорогая! – он вцепился ей в руку так, что она вскрикнула от боли. – А так как ты принимаешь меня за кого-то другого, думаю, нет нужды быть нежным с моей новой женушкой, не так ли?
 Что он имеет в виду? Что хочет сказать такой фразой?
 – Ричард, я постараюсь полюбить тебя. Я вышла за тебя замуж, потому что это самый лучший выход. Я буду верной женой, рожу тебе детей, чтобы ты мог гордиться мной.
 Он выпустил ее руку, дотронулся до покраснев­шей щеки.
 – О, моя дорогая, так все и будет. Со мной под руку будет выходить самая прекрасная женщина Луизианы. Все будут завидовать и восхищаться нами. Но за запертыми дверями, моя дорогая, я не буду гордиться! Я думал, что ты девственница, а ты шлюха! Было бы плохо, если бы первым твоим мужчиной стал человек с Юга, но янки! – он оттолкнул ее ноги от себя.
 – Перевернитесь, миссис Поттер!
 Одри нахмурилась, недоумевая, чего он хочет. Она почти протрезвела от боли и злости.
 – Зачем?
 И вскрикнула, когда Ричард ударил ее в грудь. Боль была очень сильной. Ричард схватил ее, перевернул, прижал лицом к матрацу. Прежде чем Одри поняла, что он хочет, почувствовала, как он пытается проникнуть своей затвердевшей плотью где-то ниже спины.
 – Постараешься полюбить меня? Мне не нуж­на твоя любовь, Одри, дорогая. Сегодня ночью ты научишься многому, что не имеет ничего общего с любовью! Я научу тебя таким вещам, которые Ли Джеффриз не собирался тебе показывать. И если я не смог стать первым в одном смысле, буду первым в другом. К утру не останется ни одной клеточки твоего прекрасного тела, которую бы я не попробовал, куда бы не проник. Завтра мы начнем все снова. Я буду держать тебя здесь столько дней, сколько мне захочется, пока ты больше не будешь вспоминать мистера Ли Джеффриза.
 Затем он грубо проник в нее. Боль была мучи­тельна, Одри задыхалась, и, наконец, почувство­вала, как темнота сомкнулась над ней.
 Дом. Одри ехала домой. Еще никогда она так не тосковала по Бреннен-Мэнор, по своей комна­те, она скучала гораздо сильнее, чем тогда, когда вернулась из Коннектикута, хоть и находилась всего в нескольких милях от дома.
 Ей пришлось пережить десять дней настоящего ада. Невозможно и представить, на какую мер­зость и жестокость способен Ричард Поттер. Одри чувствовала себя, словно тряпочная кукла, кото­рую безжалостно бросают, таскают, швыряют по комнате. И как тряпочная кукла ощущала себя слабым, безвольным существом – без чувств, без души, без сердца.
 Она лихорадочно думала, что же сделать, что предпринять, как заставить Ричарда относиться к ней хоть с каким-то уважением. И решила, что единственным спасением должна стать беремен­ность. Может тогда он перестанет унижать ее, издеваться над ней? Одри хотелось ребенка боль­ше всего на свете. По крайней мере, тогда она, может быть, завоюет уважение, как мать его сына.
 Одри уже знала, что это будет не первый ребе­нок Ричарда. Это будет его первый белый ребенок. Жена Ричарда не могла иметь детей, но в Сайпресс-Холлоу бегало много детей-мулатов. Ричард постарался, чтобы ей стало известно, кто отец большинства из них. Он даже осмелился и заста­вил ее перейти на одну ночь в смежную спальную комнату, чтобы иметь возможность переспать с недавно купленной молодой негритянкой. Одри и раньше слышала, что плантаторы спят с негри­тянками, но не придавала таким разговорам особого значения, потому что была уверена – в Бреннен-Мэнор такого нет. Но предполагала, что на других плантациях такие истории обычное явление. Всю жизнь она не задумывалась об этом, не представляла, что могут испытывать женщи­ны, попавшие в подобную ситуацию. Но теперь она знала мужчину с самой отвратительной сто­роны, знала, что такое подчиняться чужой воле, страшась боли и жестокого обращения.
 Всегда ходили слухи, что негритянки по при­роде распущенные и похотливые.
 «Разве ты не знаешь, что все негритянки толь­ко и думают о мужчинах?» – сказала как-то Элеонор.
 Теперь Одри сомневалась в словах кузины. Лина и Тусси, конечно же, не были распущенны­ми и похотливыми. После десяти дней, проведен­ных с Ричардом, она могла только сочувствовать и сострадать женщинам, ужасаться участи мно­гих. Еще больше ей было жаль девочек, почти детей, которых Ричард буквально насиловал. Они не хотели отдаваться ему по доброй воле, теперь ей хорошо известны способы, какими он вынуж­дает женщин повиноваться. И поражалась, куда делись ее достоинство и гордость. Казалось, Ри­чард выжал их из ее крови. Она никогда не – считала, что отдавшись Ли, поступила греховно и непростительно, как внушал ей Ричард. То, что муж делал по ночам с ее телом, унижало и оскор­бляло.
 Кто бы мог поверить, что Одри будет радовать­ся, когда Авраама Линкольна выдвинут кандида­том в президенты от Республиканской партии. Значит, Ричарду нужно будет уехать на какое-то время. Сообщение пришло вчера, а следом Ричар­да известили, что через три дня в Новом Орлеане состоится встреча самых влиятельных людей шта­та. Ричарда приглашали на встречу. Мистер Бреннен тоже хотел поехать, если позволит состояние здоровья. Богатые плантаторы Юга собираются вместе, чтобы спланировать стратегию действий и решить, где провести следующий съезд Демок­ратической партии. Как сделать, чтобы кандида­том в президенты выдвинули человека, защища­ющего существование рабства. Например такого, как Джефферсон Дэвис, а не пользующегося в партии популярностью Стефана Дугласа.
 Политика теперь мало интересовала Одри. Она просто радовалась, когда могла провести время без него и немного отдохнуть. Ричард вез ее на несколько дней в Бреннен-Мэнор, где они должны жить, как он пообещал ее отцу. Может быть, после нескольких дней разлуки муж станет не­много добрее относиться к ней.
 Одри надеялась, что В Бреннен-Мэнор у них все сложится по-другому. Он, конечно, не сможет бить ее, когда рядом находится отец, и не станет затаскивать к себе в постель негритянских дево­чек.
 Мисс Джереси, конечно, не готовила Одри к такой жизни. Нужно ли Одри признаваться отцу, как обращается с ней Ричард? Отец, наверное, считает ее счастливейшей женщиной в мире. Из-за слабого здоровья отца Одри боялась рассказы­вать правду, боялась, что отец может умереть от сердечного приступа. Он, возможно, будет счи­тать себя виноватым из-за того, что заставил выйти замуж за Ричарда. То же самое случилось бы с Джоем, узнай он всю правду.
 Нет, она будет страдать одна. Постарается най­ти способ немного успокоить его, заставить отно­ситься с уважением и не унижать. Сейчас она представления не имела, как поступить. Единст­венный выход видела пока только в беременности. Поэтому позволяла Ричарду заниматься с ней любовью, если то, что он делал, можно назвать этим словом. Она покорно лежала и выполняла то, что он требовал. Она вела себя покорно и безмолвно, чтобы избежать боли, и надеялась, что, по крайней мере, когда у них бывали «обычные» отношения, его семя сделает ее беременной. Она будет горячо молиться о том, чтобы его жес­токое отношение не послужило причиной небла­гополучного исхода беременности.
 Наконец они подъехали к дому. Едва Ричард остановил коляску, как Одри выпрыгнула и бро­силась обнимать Джоя, который первым вышел встретить их. Мальчик крепко обнял сестру, сле­зы блестели у него на глазах. Он так скучал без Одри. Нет, она, конечно же, не станет посвящать Джоя ни во что. Юноша расстроится и будет считать себя причиной ее несчастья, ее страдания разобьют ему сердце.
 На крыльце появился отец. Он выглядел ок­репшим, порозовевшим. Еще одно горячее объя­тие. Отец счастлив, видя дочь замужней женщи­ной. Она не сможет ничего рассказать отцу. А вот и Лина с Тусси. Одри едва ли заметила, как удивилась Тусси, когда хозяйка кинулась обни­мать служанку, словно подругу, которую давно потеряла. Да и Лина совсем не ожидала, что Одри так тесно прильнет к ней. Когда они поздорова­лись, Лина внимательно оглядела молодую жен­щину с ног до головы.
 – Как хорошо, что вы снова дома, мисс Одри.
 Ей хотелось спросить:
 «Что с тобой случилось?»
 Как могла молодая, полная сил и здоровая девушка так сильно похудеть за десять дней? Почему у нее такой измученный вид и затравлен­ный взгляд? Раньше глаза Одри ярко блестели. Счастливая новобрачная не должна так выглядеть или вести себя. Казалось, Одри чересчур возбуж­дена и обрадована тем, что снова находится дома и несколько дней проживет здесь без мужа. И не кровоподтек ли скрывается под необычно тол­стым слоем пудры и румян?
 Лина взглянула на Ричарда, который нетороп­ливо подходил к дому следом за женой. И заме­тила странный взгляд, которым он наградил Одри. Во взгляде была, скорее, ненависть, чем лю­бовь. Ричард приказал слугам забрать из экипажа багаж Одри, затем повернулся к Джозефу и пред­ложил:
 – Мы можем выехать сегодня, если это воз­можно.
 Джозеф был озадачен.
 – Ну, конечно, – согласился он, – если вы этого хотите. Я думал, вы пожелаете день или два побыть здесь с Одри.
 Ричард быстро взглянул на жену и улыбнулся. В усмешке Лина успела заметить что-то дьяволь­ское.
 – Ваша милая дочь понимает важность поезд­ки. Не так ли, дорогая?
 Одри наигранно улыбнулась.
 – Да, – она взглянула на отца. – Думаю, вам следует отправиться сегодня, папа. Авраам Лин­кольн выдвинут кандидатом в президенты. Нам необходимо как можно быстрее собрать силы, чтобы выдвинуть своего кандидата от Демократи­ческой партии. Все уважают вас с Ричардом, – она взглянула на Ричарда, и у Лины было ощу­щение, что девушка совершенно не уважает Ри­чарда Поттера. – Когда вы уедете, мне не будет скучно, потому что я буду дома. Конечно, если вы задержитесь надолго, я буду скучать.
 Боль в душе, которая не отпускала ее все дни, проведенные наедине с мужем, стала сильнее от­того, что приходится лгать. Сколько времени она сможет обманывать окружающих, спасая свою честь, честь отца и брата? Ричард приблизился к ней, наклонился и поцеловал в щеку, на которой слегка просматривался синяк.
 – Я буду скучать по тебе, моя милая. С нетер­пением буду ожидать, когда смогу снова увидеть мою прекрасную жену. Надеюсь, все быстро успо­коится и мы изберем президентом человека, за­щищающего права рабовладельцев. Тогда мы с тобой совершим путешествие в Европу, как я и обещал. А пока меня не будет, ты должна подго­товиться к котильону [2] , который мы устроим пря­мо здесь, в Бреннен-Мэнор. Это будет еще один прием в честь новобрачных. Ты даже можешь пригласить своих любимых негров, они могут посмотреть на бал с веранды. Пригласи всех, кто живет поблизости.
 «Как ты смеешь так насмехаться надо мной?»– подумала Одри с горечью и гневом. Он хорошо понимал, что она должна изображать счастливую и довольную судьбой жену и как трудно ей играть роль.
 И Европа! Она и представить себе не могла худшего кошмара, чем тот, который ее ожидает. Провести с ним наедине целые недели на корабле и в чужих странах, вдали от Джоя, отца и Брен­нен-Мэнор!
 Возможно, она сможет забеременеть раньше, и они никуда не поедут?
 Мужчины вошли в дом, негры следом занесли багаж Одри. Джой тоже направился в дом, наде­ясь послушать разговоры о политике. Ему хоте­лось, чтобы отец взял его в Новый Орлеан. Но Джой прекрасно знал, что отец не захочет взять его. Джозефу Бреннену будет неприятно, если знакомые услышат, что его сын заикается. Как хорошо, что вернулась Одри. Он жил своим внут­ренним миром и ему было очень трудно без сест­ры.
 Одри остановилась на веранде, наслаждаясь каждым мгновением в родном доме. Попросила, чтобы Тусси приготовила ванну. Как замечатель­но будет погрузиться в ванну одной, без Ричарда, который следил за каждым движением, настаи­вая на том, чтобы самому купать ее. Ни на минуту Одри не оставалась одна. Исключение составляло то время, когда ей был необходим ночной горшок. Ричард унижал и оскорблял ее при каждом удобном случае. Надо постараться сделать так, чтобы Тусси не присутствовала, когда хозяйка будет принимать ванну. Служанка не должна увидеть кровоподтеки на теле Одри. Синяки были постав­лены человеком, который знал, как лучше сде­лать, чтобы они пришлись на прикрытые одеждой места.
 Одри не сомневалась, что он научился этому, насилуя негритянских девушек, которых затаскивал к себе в постель. Интересно, испы­тывал ли он хоть какие-то чувства к детям-мулатам, чьим отцом оказался? Ужас перед тем, что Ричард делает с ней, усиливался боязнью заболеть какой-нибудь страшной бо­лезнью. Элеонор однажды рассказывала, что мужчины, которые спят с разными женщинами, заболевают болезнями, которые убивают как мужчину, так и женщину. А перед смертью больные люди обычно сходят с ума.
 Может быть, Ричард уже начал сходить с ума?.. Не поэтому ли он так ведет себя? Неужели она тоже сойдет с ума? Одри содрогнулась и взглянула на Лину.
 – Как хорошо быть снова дома, Лина. Как чувствовал себя отец?
 Лина понимающе рассматривала ее.
 – Ты никогда не умела врать, Одри Бреннен Поттер. Что-то не так. Что сделал этот человек с тобой?
 Одри отвела глаза в сторону, сожалея, что Лина слишком хорошо знает ее.
 – Он мой муж. Что сделано, то сделано.
 – У твоего отца достаточно власти, чтобы все изменить, если будет необходимо. Для него нет никого важнее, чем ты, Одри. Если этот человек плохо обращается с тобой, отец должен знать об этом.
 Одри покачала головой.
 – Но не в данном случае. Если он узнает всю правду, это убьет его.
 Лина нахмурилась.
 – А в чем заключается правда, девочка?
 Молодая женщина посмотрела негритянке в глаза.
 – Я уже далеко не ребенок, Лина. Ричард убедился в этом, – глаза ее наполнились слеза­ми. – Лина, не твое дело вмешиваться в личную жизнь тех, кому ты принадлежишь.
 «Помоги мне, Лина!»– хотелось закричать ей. Но разве могла она рассказать женщине, какие гнусные вещи позволяет себе Ричард и как объяс­нить причину такого отношения? Тогда это не казалось ей чем-то гадким. Но Ричард сумел доказать ей, какая она на самом деле проститут­ка. Отец не должен об этом даже догадываться. Джой тоже. Даже слуги не должны знать, как бесстыдно она вела себя с Ли Джеффризом, какие гнусные, отвратительные вещи позволяет себе Ри­чард по отношению к ней.
 – Не разговаривай со мной так, будто я обыч­ная рабыня, – сказала Лина, гордо вздернув подбородок. – Тебе прекрасно известно, мисс Одри, что я люблю тебя, как свою родную дочь. Если я проявляю участие, это значит, что жалею тебя и хочу помочь.
 Одри закрыла глаза.
 – Если ты действительно любишь меня, не задавай никаких вопросов. И, пожалуйста, не говори ничего отцу, – она посмотрела в понима­ющие глаза Лины. – Я требую, чтобы ты молча­ла, Лина. Если ты меня любишь, оставь все, как есть. Если ты расскажешь отцу и он поднимет шум, для меня будет только хуже. Я жена Ричар­да перед законом и Богом. Ничего уже не изме­нишь. Пожалуйста, помоги мне все пережить и не делай ничего, что разгневало бы моего мужа, иначе он навсегда увезет меня из Бреннен-Мэнор. Это единственное место, где я чувствую себя в безопасности. Ты понимаешь, Лина?
 Лина нахмурилась, сочувствуя и жалея Одри.
 – Поняла, – она погладила девушку по воло­сам. – Иди наверх, девочка. Тусси, вероятно, уже приготовила ванну.
 Одри вошла следом за Линой в дом, но не направилась в гостиную, чтобы попрощаться с Ричардом. Она поспешила подняться по широкой лестнице в свою комнату, ей так хотелось увидеть своих кукол. Сегодня она будет спать с ними, а не с Ричардом Поттером. Это будет самая благо­словенная и спокойная ночь с тех пор, как она вышла замуж. Сегодня она прижмет к себе кукол и представит себя маленькой девочкой, которой совершенно неизвестно, что означает быть замуж­ней женщиной. Как странно, что с одним мужчи­ной близость так прекрасна и доставляет истинное удовольствие, в то время, как с другим мужчиной интимные отношения могут превратиться в кош­мар.

 Глава 13

 Ли остановил черного мерина, нанятого в ко­нюшне Батон-Ружа. Пришлось заплатить за ло­шадь двойную цену, и Ли подозревал, что владе­лец конюшни завысил цену из-за того, что у приезжего не оказалось луизианского акцента.
 – Что, черт возьми, понадобилось здесь ян­ки? – со злостью вопрошал он. И долго бурчал в том же духе, высказав предположение, что Ли поддерживает Линкольна. И что этот чертов Ав­раам Линкольн хочет разрушить страну.
 Ли понимал, что нет смысла спорить с этим человеком, как о политике, так и о цене лошади. Он просто заплатил требуемое и ушел, не прислу­шиваясь к тому, что ворчит хозяин конюшни ему вслед. Но теперь молодому человеку стало понятно, как должна была чувствовать себя Одри в Коннектикуте. Ему казалось, будто он покинул пределы Соединенных Штатов и находится в чу­жой враждебной стране.
 Все, что он видел и слышал вокруг, убеждало, что он должен возвращаться домой как можно быстрее и не встречаться с Одри. Но он уже стоял перед железными воротами поместья Бреннен-Мэнор и удивлялся, как далеко его занесло. Во­рота оказались открытыми, словно приглашая войти. Конь тихо заржал и тряхнул черной гри­вой, будто предупреждая, чтобы всадник остано­вился. Ли вынул из кармана носовой платок и вытер со лба пот. Он вспомнил, как прошлым летом уверял Одри, что лето в Коннектикуте «гораздо приятнее, чем на' Юге. Оказывается, он был тогда совершенно прав. Может, для тех, кто родился здесь, невыносимая жара привычна. Но ему очень хотелось очутиться сейчас на пляже в Мэпл-Шедоуз, нырнуть обнаженным в воды про­лива Лонг-Айленд и с наслаждением почувство­вать на коже дуновение прохладного ветерка с моря.
 Но здесь не было ни прохладного ветерка, ни моря, ни крикливых чаек. Перед ним возвышался дом, прекрасный, словно сказочный дворец. К дому вела дорога, вымощенная булыжником, дли­ной около четверти мили. Из-за густого влажного воздуха над дорогой висела туманная дымка и дом казался миражом. По обочинам росли цветы. Их разнообразие и пестрое многоцветие радовало глаз. Кусты темно-розовых и красных азалий благоухали. Везде работали негры, они ухажива­ли за цветами, обрезали, поливали и сажали. В воздухе витал сильный аромат жасмина и лилий, это было настолько приятно, что подействовало на молодого человека успокаивающе.
 Он направил коня по дороге к дому. Дорога была затенена раскидистыми ветвями старых ду­бов, защищающих от жаркого солнца благоухающие цветы. Старые толстые стволы деревьев вы­строились, как стражи, по краям дороги, ветви деревьев увиты испанским мхом [3] , словно круже­вом. Стояла тишина, которую нарушал только неумолчный звон цикад. Было так жарко, что даже птицы не пели, а негры, работающие на лугу, двигались неторопливо, разморенные и пот­ные. Кое-кто из них взглянул на него, но тут же люди отворачивались и продолжали копаться в земле.
 Да, здесь была совсем другая жизнь. Он отме­тил это, наблюдая за пассажирами, когда плыл на корабле из Чикаго, и еще явнее, когда приехал в Батон-Руж. По сравнению с жизнью в Нью-Йор­ке, здесь все происходило неспешно, замедленно.
 У некоторых жителей Батон-Ружа был такой сильный акцент, что Ли еле понимал смысл ска­занного. Никто никуда не спешил. Возможно, люди, живущие здесь, привыкли все делать не­торопливо, чтобы не переутомляться от жары. А кроме того, у них были негры, которые рабо­тали на них. Негры были везде. Ему никогда не приходилось видеть сразу столько негров, и каждый из них был занят какой-либо работой. Неграм отдавали приказы, как обученным соба­кам. В душе Ли снова закипал гнев. Молодой человек опять засомневался, стоило ли приезжать сюда? Но сердце стучало сильнее, тревожнее, он волновался от плохих предчувствий, от надежды, от радости, – наконец-то он приближается к дому.
 Из Нью-Йорка он выехал поездом до Чикаго, где принял участие в съезде Республиканской партии, видел Авраама Линкольна, которого вы­двинули кандидатом в президенты. Сначала он намеревался не посещать съезд, но потом решил, что может быстро добраться до Луизианы, все равно, как по морю, так и по суше. Так или иначе, но самая короткая дорога пролегла через Чикаго, а затем через Сент-Луис, далее пароходом по Миссисипи до Батон-Ружа. Ли подумал, коли ему не миновать Чикаго, он посетит съезд, и как только Линкольн будет выбран, тут же отправит­ся поездом в Сент-Луис. Наконец он прибыл на родину Одри и уже ощущал ее присутствие. В Батон-Руже у служителей отеля узнал, как найти Бреннен-Мэнор.
 – Любой в городе укажет вам, как проехать туда, – сказал ему служащий. – Бреннен-Мэнор, а чуть севернее – Сайпресс-Холлоу – две самые крупные плантации в Луизиане. Вы должны были миновать эти владения, если приплыли сюда по реке.
 Это замечание напомнило о живописных кар­тинах, которые он видел с палубы парохода. Па­роход медленно плыл мимо обширных хлопковых полей. На полях виднелось много негров, работа­ющих мотыгами под палящим безжалостным сол­нцем.
 Служащий отеля смотрел на Ли недоверчиво и недружелюбно.
 – Вы янки, не так ли? – спросил он таким тоном, будто Ли опасно болен. После тирады владельца конюшни эти слова разозлили молодо­го человека, но пока что ему удавалось сдержи­вать себя. Он просто и спокойно ответил, что прибыл из Нью-Йорка и постарался не упоминать имя Одри. К янки здесь относились, словно к зачумленным. Если у него ничего не получится, не хочется, чтобы в Батон-Руже судачили после его отъезда, что какой-то янки навестил ее.
 – У меня дело к мистеру Бреннену, – солгал он. – Мой отец владелец ткацкой фабрики. Мы поставили товар оптом в Новый Орлеан, я только что прибыл оттуда. Сейчас нам требуется сырье – хлопок, джентльмен из Нового Орлеана сказал мне, что мистер Бреннен именно тот человек, который мне нужен.
 – Удивительно, что вы не встретились с ним в Новом Орлеане. Он и другие плантаторы нахо­дятся сейчас там, участвуют в большом полити­ческом событии. Возможно, они уже возвра­щаются домой. Надеюсь, что все проблемы, возникшие из-за вас, янки, не разрушат хлопко­вый бизнес. Мистер Бреннен и другие владельцы плантаций на Юге уже ищут рынки сбыта за океаном. Вы должны знать, что кое-кто из про­мышленников-янки угрожает бойкотировать нас, если мы не прекратим разговоры о выходе из Союза.
 И снова Ли постарался ускользнуть от полити­ческих дебатов, что становилось все труднее, как на Севере, так и на Юге. Но он обрадовался возможности застать Одри одну до того, как при­дется встретиться с ее отцом. Ему объяснили, как добраться до Бреннен-Мэнор. Поместье находи­лось севернее Батон-Ружа. Пришлось ехать вер­хом почти весь день. Он взял с собой дорожную сумку со сменой одежды на случай, если не смо­жет вернуться назад до темноты и был рад, что поступил предусмотрительно. Пока он достиг по­местья, день склонился к вечеру. Конечно, он не сможет вернуться назад сегодня. Судя по разме­рам дома, стоящего перед ним, в нем должно быть достаточно свободных комнат. Но если Джозеф Бреннен дома, он, возможно вышвырнет неждан­ного гостя за порог. Тогда Ли придется спать в помещении для негров.
 Молодой человек внимательно рассматривал дом Бренненов, подъехав поближе. Теперь он понимал, что имела в виду Одри, когда сказала, что Мэпл-Шедоуз «почти» такой же красивый, как Бреннен-Мэнор. Трехэтажный особняк окру­жали мраморные колонны, поддерживающие бал­коны и галереи второго и третьего этажей. Веран­ды, балконы, галереи окружали дом со всех сто­рон и были ограждены ажурной железной решет­кой, окна были затенены ставнями. Он заметил, что на третьем этаже негр моет окна, а негритянка подметает веранду.
 Очевидно, дом и земли вокруг прекрасны и содержатся в безукоризненном порядке, благода­ря рабам. Интересно, держал бы Джозеф Бреннен столько людей, если бы нужно было платить за почасовую работу. Из главного входа появилась негритянка, она несла прохладительные напитки. Затаив дыхание, Ли следил за ней. Женщина прошла на веранду, поставила напитки на стол. За столом кто-то сидел. Одри? Он еще не мог рассмотреть, кто же это.
 Не станет ли от его визита больно и ей, и ему? Если он увидит ее сейчас, посмотрит в зеленые глаза, но встретит равнодушие и поймет, что он больше не нужен, возможно, вернувшись домой, будет спать спокойно и прекратит пить. К тому же он написал Одри письмо, хотя теперь понимал глупость своего поступка. Но он должен выпол­нить обещание, данное Одри. Он предупредил, что собирается приехать, поэтому для Одри и ее отца его визит не будет неожиданностью.
 Он чувствовал себя так, словно лезет в пасть разъяренному льву: янки едет, чтобы поговорить с одним из самых влиятельных плантаторов в Луизиане. Хочет забрать у того дочь, не хочет, чтобы девушка вышла замуж за человека еще более влиятельного, чем Джозеф Бреннен! Черт возьми, они могут повесить его, и никто не поду­мает вступиться за него, всем будет абсолютно безразлична судьба какого-то янки. Он знал, что такие плантации, как Бреннен-Мэнор, представ­ляют собой замкнутые мирки, оторванные от ре­альности, небольшие городки с собственными за­конами. Плантаторы ведут себя, как настоящие короли. Джозеф Бреннен и Ричард Поттер, воз­можно, могут сделать с ним все, что заблагорас­судится. Такие люди, как эти плантаторы, прино­сят несчастье всему Союзу. Гордые, упрямые южане не любят, когда им указывают, как жить.
 Они привыкли сами устанавливать собственные законы, к черту остальной мир, включая Феде­ральное правительство. Ли покачал головой, по­нимая, что уже вступил в спор с человеком, с которым не успел познакомиться.
 Но он прибыл сюда, и отступать уже некуда. Когда он увидит Одри, то будет знать, что делать дальше. Но если он останется здесь, то случится такое не потому, что захотел остаться, а потому что Джозеф Бреннен решил похоронить его.
 Теперь Ли был так близко к дому, что ясно разглядел, кто сидит за столом. Это была женщи­на с рыжими волосами…
 Одри неторопливо пила лимонад, не сводя глаз с приближающегося всадника. Он не походил ни на кого из Сайпресс-Холлоу или соседних плантаций, а так как отца и Ричарда нет дома, она и представить не могла, кто и зачем сюда едет. Это кто-то чужой. Одри уже хотела приказать Лине, чтобы та позвала надсмотрщика или кого-то из негров. Но прежде чем успела произнести слово, мужчина подъехал ближе. У Одри перехватило дыхание. Она быстро поставила стакан, все еще не веря своим глазам.
 – О Боже, – испуганно прошептала женщина. И почувствовала, как потемнело в глазах. Ух­ватившись за край стола, медленно поднялась, все так же не сводя глаз с всадника. Молодая негри­тянка вошла на веранду, держа в руках большой веер из перьев, чтобы обмахивать Одри. Но хозяй­ка отправила служанку назад. Девушка быстро ушла в дом. Одри стояла неподвижно, оцепенев от неожиданности.
 Ли? Боже, что он делает здесь? Неужели это возможно? Она поняла, что он тоже узнал ее. Ли подвел лошадь к столбу, спешился, привязал ко­ня и не спеша направился к ступеням, ведущим на веранду. Никогда еще он не казался ей таким красивым. Стоял жаркий дань, Ли был без пид­жака, жилета и галстука. Рубашка расстегнута у ворота. Темные вьющиеся волосы на груди. Его появление возбудило в ней воспоминания о том времени, о котором ей было бы лучше забыть навсегда. Черные хлопчатобумажные брюки лад­но сидели на нем, на ногах были высокие блестя­щие сапоги из черной кожи. Спешившись, он снял шляпу, волосы влажные от жары, прилипли ко лбу.
 Неужели это правда? Неужели Ли Джеффриз действительно приехал в Бреннен-Мэнор? Поче­му? Зачем? И почему приехал только сейчас, когда она не может прикоснуться к нему, когда ей нельзя проявить давно похороненные, но все еще теплящиеся в душе чувства? Разве он не знает, что она замужем? Она смотрела в глаза Ли, в голубые прекрасные глаза, которые когда-то так любила. Эти глаза изучающе рассматривали ее. Она видела в них то, чего не хотела видеть – любовь и нежность.
 Совсем недавно она мечтала встретиться с ним, надеялась, что ее жизнь сложится по-другому. Любовь и дружба ушли в никуда. Нет, дружба все-таки сохранилась. Почему ей кажется, что они расстались не так давно? После всего, что ей довелось испытать в супружеской жизни с Ричар­дом, как можно еще хранить в памяти встречу с Ли? Почему она вспоминает обо всем с благогове­нием и радостью? Ричард превратил их близость в грязь и пошлость. А теперь перед ней стоит человек, который только своим присутствием за­ставил ее забыть уродливость супружеских отно­шений с Ричардом.
 – Здравствуй, Одри, – сказал Ли, не решаясь подойти ближе.
 Одри встряхнулась. Оцепенение прошло. И лю­бовь, и ненависть всколыхнулись в душе одновре­менно. Только не сейчас! Как мог он приехать сейчас? Почему он поступил так жестоко? Ей казалось, что она сумела похоронить воспомина­ния, она надеялась – навсегда.
 Ли внимательно смотрел ей в глаза. И что-то в них ему не понравилось. Да, она, наверное, сер­дится на него. Богу известно, у нее есть на это причины. Он сам просил забыть его, а теперь решился приехать. Но в ее зеленых глазах было что-то еще, кроме гнева и удивления. Мечты об этих глазах преследовали его весь год. Почему же в них столько боли и страдания? Может, у нее умер отец? Она выглядела больной и очень поху­девшей.
 – Я… Мне необходимо было увидеть тебя еще раз, – сказал он, чувствуя себя поглупевшим и растерянным. – Я думал, нам необходимо уви­деть друг друга… чтобы решить все окончательно. Я недавно побывал в Мэпл-Шедоуз и нашел кое-что. Подумал, что это предназначается мне. Я должен был приехать и все выяснить, – он закрыл глаза и вздохнул, от волнения руки сжались в кулаки.
 «Ты еще прекраснее, чем я запомнил тебя, « – хотел он сказать ей. Но, может быть, это его уже не касается. Что он натворил, так нео­жиданно появившись здесь? К чему приведет его визит?
 Одри была прекрасна, как прежде. Но белое льняное платье висело на ней свободно. Бле­стящие рыжие волосы просто зачесаны в пучок. Под глазами темнели круги, и взгляд был совсем не такой, каким был у невинной де­вушки, в которую когда-то влюбился Ли. Что-то изменилось. И в этом было нечто непонятное, совершенно новое, и ему стало за нее страшно. Он понимал, что ошеломил ее своим появле­нием. Оцепенение Одри сменилось чувством раскаяния.
 – Одри, разве ты не получила мое письмо? Она поднесла ладонь к горлу.
 – Письмо?
 Ли нахмурился, подошел к ней ближе.
 – Одри, я дважды писал твоему брату. Разве он не говорил тебе об этом? Я и послал тогда письмо тебе. Еще в январе. Мне хотелось дать тебе достаточно времени все хорошенько обдумать. Не получив никакого ответа, я написал снова. Я даже немного рассердился из-за того, что ты не соизво­лила ответить. Нам необходимо поговорить, поэ­тому я…
 – Мы не получали ни одного письма, – пере­била она, все еще глядя на него, как на привиде­ние. – Ни я, ни Джой.
 – Но я…
 Не получили ни одного письма? Неужели отец скрыл от них его письма? В душе молодого чело­века поднимался гнев. Ли понял, что отец Одри не 'хотел, чтобы она переписывалась с янки. Не­понятно одно, какой вред могли принести его письма Джою? Он знал, как мальчику важно чувствовать, что кто-то заботится о нем.
 – Одри, я действительно писал тебе. Ты дол­жна была тщательно продумать все, что стоит на пути нашего счастья. Мне нужно многое тебе сказать, но я не решился писать об этом в письме. Боялся, что ваш отец может прочитать и непра­вильно понять смысл. Поэтому самое важное ре­шил сказать тебе только при встрече. Надеялся, что мы с тобой посоветуемся, а потом я поговорю с твоим отцом. Я просто чувствовал, что нам надо встретиться еще раз.
 Одри тихо застонала и отвернулась от Ли, прижав ладонь к животу, словно ей невыносимо больно.
 – Одри, извини, что я приехал неожиданно. Но сначала я предупредил о визите, чтобы ты могла обдумать все без меня. Не понимаю, почему ты не получила письма?
 О, как он был ей нужен, но приехал слишком поздно. Слишком поздно! А теперь ей только хуже от его присутствия.
 – Я никогда не видела никакого письма, – тихо сказала она. – Думала, что никогда больше не увижу тебя, – голова кружилась, может, от жары? А, возможно, потому что ее любимый Ли стоит перед ней на веранде? Она должна прогнать его, закричать на него, как он посмел заявиться? Но он же сначала предупредил письмом. Он не виноват, что письма пропали. Если бы она по­лучила хоть одно послание, то не разрешила бы ему появляться здесь. Или, может быть, наобо­рот? Вероятно, умоляла бы его поторопиться. Вполне возможно, что тогда бы у нее хватило мужества не выходить замуж за Ричарда, даже если бы у отца из-за ее отказа случился сердечный приступ. Слава Богу, что дома не оказалось ни Ричарда, ни отца. Еще есть время спровадить Ли отсюда. Они ничего никогда не узнают о его приезде.
 Ли злился на себя, чувствуя, как ей сейчас больно.
 – Совершенно ясно, что кто-то скрыл от тебя мои письма. Одри, неужели ты думала, что я смогу так легко забыть тебя? Неужели ты пове­рила, что я могу изгнать твой образ из сердца? Неужели считаешь, что мне было лень написать письмо Джою? Я ждал его ответа, надеясь хоть что-то узнать о вас.
 Одри задыхалась. Она подошла к железной решетке и крепко вцепилась в нее.
 – Да, – начала говорить она, – когда-то ты сказал, что нам нужно забыть друг друга, Ли. А после этих долгих месяцев… – она крепко за­жмурилась. – Тебе не нужно было приезжать. Ты не представляешь ничего…
 – Одри…
 – Ли, уезжай домой.
 – Что с тобой случилось, Одри?
 Главная дверь открылась, Ли обернулся. Очень красивая пожилая негритянка вышла на веранду. Так же, как и когда впервые увидев Тусси, Ли был поражен необычайно прекрасным лицом жен­щины. Она была одета в простое коричневое платье и фартук. Волосы зачесаны и заколоты высоко на макушке. Несмотря на подчеркнуто простую одежду, в женщине чувствовалась при­родная утонченность и грация. Ли кивнул ей, немного смутившись.
 – Здравствуйте, мэм. Меня зовут Ли Джеффриз. Я приехал навестить мисс Бреннен. Дома ли Джозеф Бреннен? Я хотел бы поговорить с ним.
 Лина внимательно рассматривала мужчину, изумленно распахнув глаза. Она еще никогда не видела такого красивого белого молодого челове­ка. Итак, это Ли Джеффриз! Не удивительно, что Одри так сильно влюбилась в него. Лине никто об этом не рассказывал, но нетрудно самой обо всем догадаться. А сейчас она увидела отчаянное лицо Одри, и поняла, что ее догадка верна.
 Лина пристально смотрела на молодых людей. Все чувствовали себя напряженно и немного не­уверенно. Лина не знала, как и что сказать, но догадывалась, о чем они говорили до ее прихода. Зачем появился здесь этот человек? Сейчас его визит совершенно некстати.
 – Лина, – наконец спросила Одри. – Ты видела какие-нибудь письма от мистера Джеффриза мне или Джою?
 Женщина покачала головой, сообразив, что происходит. Должно быть, Ли писал Одри, что собирается приехать. Но Одри, судя по выраже­нию ее лица, не получала ничего. Может быть, Джозеф перехватил послания? Это очень похоже на него, хотя Лина не должна осуждать хозяина и вмешиваться в семейные дела Бренненов.
 – Нет, мэм.
 Прежде чем они успели сказать что-нибудь еще, из дома выбежал Джой и радостно кинулся к Ли.
 – Здравствуй, Ли! – протянул он руку. – Н-не могу поверить! Ты приехал повидать нас!
 Ли обрадованно схватил и пожал руку юно­ше. С тех пор, как он очутился в Луизиане, впервые его встречают приветливо. Через се­кунду они уже, весело смеясь, обнимали друг друга.
 – Как ты вырос, Джой! Выглядишь, как впол­не самостоятельный мужчина! – Ли отстранил юношу и осмотрел с ног до головы. – Я думал, что ты напишешь мне. Черт возьми, я отправил тебе два письма.
 – П-правда? – Джой сразу стал серьезным. Он вопросительно взглянул на Одри.
 – Я уже сказала ему, что мы не получали никаких писем, – ответила Одри. Джой повер­нулся к Ли.
 – Это п-правда, Ли. Я никогда не получал писем, – он постеснялся объяснить другу, что отец запретил с ним переписываться. – Я считал, что т-ты слишком занят и, м-может, совсем забыл обо мне. Я т-тоже был занят, учился. Отец и Ричард позволяли мне заниматься делами п-план-тации. Я п-просто никак не мог собраться напи­сать тебе. Извини меня, Ли.
 – Ладно, все хорошо. Я рад, что у тебя появи­лась возможность поучиться управлять планта­цией.
 «Ричард? Ричард Поттер?» – подумал Ли.
 Итак, этот человек принимает активное уча­стие в их жизни. Возможно, Одри уже помолвле­на, и свадьба назначена. Для чего же тогда он прибыл сюда? Ему не нужно говорить правды, надо притвориться, что он просто решил наве­стить Джоя. Ли решил пробыть здесь пару дней и уехать.
 – Джой часто рассказывал о вас, мистер, Джеффриз, – заговорила Лина, подходя бли­же. – У меня такое впечатление, что я хорошо знаю вас. Даже моя дочь Тусси часто говорила о вас. Как мило, что вы решили нас навестить. Мистера Бреннена нет дома.
 «Как жаль, – подумала она, – как жаль, что Одри не вышла замуж за этого прекрасного чело­века, неважно, что он янки.»
 Одри ничего не рассказывала о своем муже, но когда Лина случайно увидела кровоподтеки на ее теле, не понадобилось никаких объяснений. По какой-то причине Ричард Поттер хотел подавить ее волю и очень преуспел. Может, жестокость Ричарда имеет какое-то отношение к этому кра­сивому янки? Лина всегда подозревала, что Ри­чард может быть очень жестоким. Была невыно­симой мысль о том, что Поттер причиняет боль Одри.
 – Он уехал в Новый Орлеан вместе с мисте­ром Поттером, – сказала негритянка. – Уже довольно поздно. Вы измучены жарой и устали. Присядьте, пожалуйста, выпейте немного лимо­нада, а затем поужинаете с нами. Мисс Одри в отсутствие отца и мужа осталась в доме за главную. Я уверена, она пригласит вас перено­чевать здесь и прикажет приготовить для вас комнату. Вы, наверное, остановились с Батон-Руже?
 – Муж? Муж Одри? – женщина намерен­но подчеркнула это слово, на случай, если молодому человеку неизвестно, что Одри заму­жем. Ли казалось, что вся кровь хлынула ему в голову.
 – Я… да.
 – Уже слишком поздно, чтобы возвращаться назад. Стемнеет быстрее, чем вы доберетесь до города. Садитесь и хорошенько отдохните, Лина положила руки на плечи Джою. – Джой, ты сможешь поговорить с мистером Джеффризом во время ужина. Должно быть, ему нужно погово­рить с твоей сестрой наедине.
 – Но… – Джой переводил недоумевающий взгляд с Одри на Ли и заметил, какие у них напряженные лица. Они смотрели друг на друга так, словно только что потеряли самое дорогое в жизни. И он вдруг ясно понял настоящую причи­ну визита Ли. Как жаль, что Ли не приехал раньше. Одри совсем не казалась ему счаст­ливой, вернувшись после медового месяца из Сайпресс-Холлоу. Ему хотелось расспросить сестру, но он не решался заговорить на эту щекотливую тему.
 – Иди в дом, Джой, – поторопила Лина и оглянулась на Ли. Молодой человек все еще не сводил взгляда с Одри. – Я распоряжусь, чтобы принесли еще лимонаду.
 Молодой человек ничего не ответил, словно не услышал, о чем она говорит. Он чувствовал себя совершенно несчастным. Он приехал слишком поздно!
 – Мне очень жаль, Одри. Извини меня. Ты говорила, что не выйдешь за Ричарда раньше августа, – он снова разъярился. – Твой отец изрядно постарался, лишь бы ты не узнала, что я собираюсь приехать.
 – Папа? Он никогда бы не сделал такого.
 – Разве? Ты уверена? – Боже, как она бледна. Как удалось отцу и Ричарду Поттеру уговорить ее выйти замуж раньше срока?
 Одри приложила к щеке ладонь, стараясь ос­мыслить сказанное.
 – Я уверена, твои письма просто не дошли, – настаивала она.
 Ли тяжело вздохнул, решив не спорить и ни­чего не доказывать.
 Какая теперь разница, если она уже вышла замуж. Мысль о том, что она спит в постели с другим мужчиной, лезвием полоснула по сердцу. Почему ему так нестерпимо больно? В конце концов, он знал, когда направлялся сюда, что, возможно, поездка окажется безрезультатной. Но он вовсе не ожидал, что будет так тяжело увидеть Одри. Во всяком случае, если бы она была весела и счастива, было бы легче. Но зеленые глаза Одри выглядели затравленными, испуганными и столь печальными, какими не были, когда она уезжала из Мэпл-Шедоуз.
 – Что, черт возьми, здесь происходит? Ты выглядишь ужасно. Если решилась выйти замуж за Ричарда Поттера, то должна была хоть немного любить его. Ты выглядишь так, словно потеряла мужа, а не вышла замуж!
 Одри растерянно заморгала и отвернулась. Ей надо было подумать.
 «Это твоя вина, – хотелось сказать ей. – Ричард мучает и унижает меня, потому что я спала с тобой. Потому чтоя испорченная женщи­на!»
 Но тогда близость с ним казалась такой пре­красной… Подспудно Одри понимала, что они не совершили ничего ужасного и отвратительного. Хуже другое. Увидев Ли так близко, она чувство­вала, как ее снова охватывает желание. Боже мой, как она все еще любит его! После того, что сделал с ней Ричард, она считала, что никогда в жизни у нее больше не возникнет чувств ни к одному мужчине, даже к Ли.
 – Я… Я болела, вот почему, – ответила она и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы взять себя в руки и выглядеть счастливой новобрачной. Ли Джеффриз человек с характером. Если он узнает о том, что происходит, то не будет разби­раться, чья здесь вина – ее, отца или Ричарда. Он обязательно попытается каким-то образом по­мочь ей. Такой у него характер. Он – янки, он защищает Союз, он – аболиционист. Сейчас он находится на территории, принадлежащей лю­дям, преданным идеям рабства. Кроме того, Ричарду уже известно, что Ли Джеффриз тот мужчина, с которым она спала. Если Ричард застанет его здесь… Одри содрогнулась. Стычка между ними может закончиться ужасно, особен­но для Ли, который, ничего не предполагая, по­падет в беду. Нужно постараться отправить его отсюда, пока не вернулся Ричард. Они отсутствуют уже неделю и могут появиться в любой день.
 Одри взглянула на Ли, стараясь казаться уве­ренной.
 – Что сделано, то сделано. Я совершенно сча­стлива, – сказала она. – Конечно, жаль, что я не получила твоего письма, но теперь это ничего не изменит. Я уже давно была обещана Ричарду Поттеру, а когда вернулась домой, то поняла, что именно здесь мое место. Я была уверена, что ты никогда не сможешь быть счастливым здесь. Мой отец очень счастлив и доволен тем, что я вышла замуж за Ричарда. Ричард во многом помогает Джою и относится к мальчику очень хорошо. – Одри подошла к столу, села и указала ему на стул. – Садись, Ли. Здесь так жарко, не правда ли? Я помню, как ты уверял меня в прошлом году, насколько приятнее лето в Коннектикуте. Думаю, наверное, ты прав. Но я намного легче переношу жару, чем ты.
 Ли молча смотрел, как Одри сидит и пытается вести светскую беседу. Боже мой, неужели она думает, что возможно обмануть его? И письма здесь совершенно не при чем. Он не доверял ее беспечным словам. Стоит только внимательнее взглянуть на нее! Что-то непонятное в ее замуже­стве.
 Он решил послушать ее, не перебивая. Пусть выговорится. Она хочет сделать вид, что все сло­жилось прекрасно, протянула ему руку и показа­ла сверкающее кольцо.
 – Мы поженились тринадцатого мая… О, это была грандиозная свадьба! У нас есть вырезки из газет, где напечатано об этом. Я покажу их тебе потом. Мы с Ричардом планируем устроить в Бреннен-Мэнор еще один котильон, когда они с отцом вернутся. Мы пригласим на танцевальный вечер всех соседей, чтобы еще раз отпраздновать свадьбу. Свадьба состоялась в Батон-Руже. Когда закончатся выборы и в Белом Доме будет человек, защищающий идею рабства, мы с Ричардом от­правимся в Европу, продолжим наш медовый месяц.
 Ли подошел поближе, сел на стул, стал рас­сматривать кольцо.
 – Красивое, – заметил он равнодушно. – А что Ричард и мистер Бреннен делают в Новом Орлеане?
 Одри убрала руку, чтобы он не взял ее в свою. Она не должна позволять ему касаться ее. О, но как хотелось, чтобы он обнял ее и защитил! Ли сделал бы все, если бы она попросила. Но именно ему она ни за что не расскажет, в каком аду живет.
 – Там проходит встреча самых влиятельных людей Луизианы. Они обсуждают, что необходи­мо предпринять, как добиться выдвижения от Демократической партии человека, защищающе­го права рабовладельцев. Ты знаешь, наверное, что на первом съезде они не смогли прийти к согласию по поводу кандидатуры. Скоро состоит­ся другой съезд, на этот раз в Балтиморе. Отец и Ричард не смогут поехать туда, но сделают все от них зависящее, чтобы был выдвинут нужный человек.
 – Это уже ничего не изменит, – ответил он. – Авраам Линкольн собирается одержать победу.
 – Никогда! Юг объединится и не позволит Линкольну занять Белый Дом.
 «Какое это имеет сейчас значение?– подумал Ли. – Именно сейчас я вижу перед собой самую несчастную женщину на свете».
 Лина принесла лимонад, налила для Ли в стакан. Вернулся Джой и набросился на гостя с вопросами. Ли упомянул, что побывал на съезде Республиканской партии. И Джой, и Одри попро­сили его рассказать о съезде, о городе Чикаго. Прошло совсем немного времени, а они уже раз­говаривали, как старые друзья, какими были в Коннектикуте. Ли показалось, что Джой стал более раскованным, более веселым. Может быть, этот Ричард Поттер по-доброму относится к юно­ше. Возможно, даже обращается с мальчиком лучше, чем с собственной женой.
 Жаль, что он не смог вернуться в Батон-Руж уже сегодня и не убрался отсюда к черту. Боже мой, он все еще хотел ее! Имеет ли он право вмешиваться в ее жизнь? Тринадцатое мая. Черт возьми, всего семнадцать дней назад. В этой по­спешной свадьбе было что-то очень плохое. Одри выглядела нервной, подавленной и угнетенной. И похудела, очень похудела. Если она и не любит своего мужа, но он добр, нежен и преду­предителен, то должна быть относительно счаст­ливой.
 Может, она действительно больна? Возможно, уже беременна? Но он боялся, что причина ее нервности и возбужденности совершенно иная, гораздо хуже.
 Ли уже проклинал Беннета Джеймса за то, что тот убедил его поехать сюда. Никогда он не чув­ствовал себя так глупо и таким лишним. Черт возьми, здесь повсюду мелькают негры. Одни косят траву на лугу, другие ухаживают за цвета­ми. Одному из рабов Одри приказала позаботить­ся о лошади Ли и внести в дом его дорожную – сумку. Молодая негритянка пришла, чтобы обма­хивать их веером. Ли слышал, как Лина прика­зывает кому-то готовить ужин.
 – Почему бы тебе не посмотреть Бреннен-Мэнор? – предложила Одри. – Мне хотелось бы отдохнуть немного. Я не знаю, что случилось. После нашей великолепной свадьбы, через не­сколько дней, я заболела, у меня совершенно пропал аппетит. Поэтому я и похудела. Одежда висит на мне и выглядит ужасно. Если мне не удастся поправиться, придется отдать Генриетте на переделку все платья. Генриетта – самая толстая женщина в мире! – Одри засмеялась, но Ли почудилось, что она смеется натянуто, словно сдерживая слезы. И на самом деле, губы у нее скривились, на глазах показались слезы.
 Она быстро поднялась и отошла в сторону, глубоко вздохнула, чтобы сдержаться, поверну­лась к брату и попросила:
 – Джой, иди надень ботинки. Я хочу, чтобы ты показал Ли сад, дом, окрестности.
 Ли видел на ее глазах слезы, она уже не улыбалась. Джой убежал в дом, Одри сцепила пальцы, подняла голову, стараясь принять гор­дый и независимый вид.
 – Конечно, невозможно показать тебе всю плантацию.
 Ему послышалось, что она тянет слова больше, чем обычно, словно хочет подчеркнуть южный акцент, чтобы Ли почувствовал их различие.
 – Нужно не менее двух дней, чтобы осмотреть все. Я думаю, завтра ты, конечно, уедешь.
 Это был недвусмысленный намек, что ему луч­ше завтра же уехать.
 – Да, возможно, я уеду.
 Она взглянула на него так, словно умоляла: уезжай как можно быстрее!
 – Я уже сказала, потребовалось бы несколько дней, чтобы все посмотреть в Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. А сейчас я отвечаю сразу за две плантации, пока Ричард в отъезде. Знаешь, те­перь я самая богатая женщина в Луизиане. По­смотрел бы ты, сколько зрителей собралось, что­бы поглазеть, как наш свадебный кортеж направ­ляется из церкви в дом тети Джанин. Мы сидели в белом экипаже, запряженном белыми лошадь­ми. Все красиво и романтично. Ричард хотел, чтобы все выглядело замечательно. Он согласился большую часть года жить в Бреннен-Мэнор, чтобы я была рядом с Джоем.
 Одри подошла ближе к Ли, улыбка медленно таяла на ее похудевшем лице.
 – Мне действительно очень жаль, Ли, что я не получила письма от тебя. Должно быть, ты чувствуешь себя неловко, но ты же не виноват ни в чем. Я никогда не забуду тебя. Ты это хорошо знаешь. Я очень ценю, что ты решил приехать. Если бы я знала, если бы получила от тебя вес­точку, то ответила бы, убедила бы тебя, что при­езжать не нужно. Мы оба понимаем, что Ричард Поттер – самая удачная партия для меня. Я поняла это, как только вернулась домой. Все случилось так, как ты предполагал. Мне нужно было побывать дома, чтобы решить, чего я хочу в действительности.
 Ли поднялся, не спуская с нее глаз.
 – Ты совершенно не умеешь лгать, – резко сказал он. – Я еще никогда не видел счастливой невесты, у которой такой жалкий вид. Что-то здесь не так, Одри. Я никуда не уеду, пока не узнаю, в чем дело. Возможно, причина во мне. Может быть, мне удастся уладить все до отъезда.
 После таких слов у нее расширились зрачки, в них появилось выражение ужаса.
 – Нет! Утром ты должен уехать, Ли. И никогда больше здесь не появляться! Я поговорю с Джоем, с домашними слугами, чтобы никто не прогово­рился отцу и Ричарду о твоем приезде.
 Ли вздрогнул, гневно и резко спросил:
 – Но почему, Одри?
 – Потому что ты – янки. Что же еще? В данный момент отец и Ричард разозлятся, если узнают, что здесь без них побывал янки.
 – Дело вовсе не в том, и ты прекрасно это знаешь. Я пойду погулять с Джоем. И поужинаю с тобой вечером. И, может быть, уеду завтра утром, потому что вижу по твоим глазам, как ты напугана. Ты боишься, что я задержусь здесь, и совсем не потому, что тебе страшно за меня. Скорее всего, ты боишься за себя, верно? В чем дело, Одри? Что происходит?
 Она замкнулась.
 – Моя жизнь тебя не касается, верно? Я за­мужняя женщина и все дело именно в этом! Ты сам говорил, что так должно случиться. Не сле­довало тебе приезжать сюда. Пожалуйста, отправ­ляйся утром. И давай закончим разговор. Ты не должен больше думать обо мне.
 – Нет, еще не все кончено. Если бы ты по­лучила мои письма, все могло сложиться иначе.
 – Боже мой, Ли! – она властно подняла подбородок. – Случилось бы то же самое. Огля­нись вокруг, ты здесь совершенно чужой человек. Если бы ты даже очень постарался вжиться в наш мир, все равно ничего бы не получилось. Почему ты не хочешь оставить все, как есть?
 Он достал из кармана брюк несколько листков бумаги и сердито бросил их на стол.
 – Вот почему! Я нашел это в Мэпл-Шедоуз и подумал, что, возможно, это знак мне. Я должен сделать еще одну попытку, независимо от наших различий, я по-прежнему люблю тебя, Одри Брен-нен! И Богу известно, что ты тоже любишь меня!
 Одри безмолвно смотрела на знакомые ли­стки. Трясущейся рукой взяла их, внимательно посмотрела на строчки, выведенные собственной рукой:



   «Ли, любовь моя,
   Солнце ярко светит,
   И с океана дует сильный
   И влажный ветер…»



 – Боже милостивый, – прошептала она. – Я забыла, оставила стихи в столе… – нет, нет, она не должна плакать! – Я… я была ребенком, когда писала это, Ли. Это написано даже до того, как мы…
 Кровь прилила к лицу и не от того, что стоял невообразимо жаркий день.
 – Нужно было сжечь… – по щекам Одри покатились слезы.
 Ли взял у нее из рук странички, свернул их бережно и снова положил в карман брюк.
 – Никогда, – ответил он. – Ведь у меня от тебя больше ничего не осталось, – он провел по волосам ладонью и отвернулся, чтобы собраться с мыслями. – Моя вина в том, что ты несчастна. Я потерял тебя, Одри! Прости меня.
 – Мы потеряли друг друга и… самих себя, но нам известно, что так и должно было произойти. Этот дом, Джой, отец – они для меня самое главное в жизни.
 – И поэтому ты вышла замуж за Ричарда Поттера, чтобы защитить Бреннен-Мэнор и Джоя, – он снова посмотрел ей в лицо. – Иногда то, что мы считаем дорогим для себя, не стоит цены, которую приходится платить. Если бы я мог приехать раньше, возможно, нашел бы доводы, способные убедить тебя в правоте моих слов.
 О, если бы она могла позволить ему обнять себя, хотя бы на мгновение. Какой защищенной показалась бы она себе в его сильных руках!
 – Пообещай, что ты завтра уедешь.
 Он протянул руку, стер со щеки слезу.
 – Никаких обещаний, Одри. Если ты дума­ешь, что я испугаюсь твоего отца или Ричарда Поттера, значит ты совершенно меня не знаешь. Но ты очень боишься, не правда ли?
 Одри не могла отвести от него глаз. Ничто не доставляло ей большего наслаждения, чем видеть его здесь, рядом. Но почему-то все складывалось так безысходно.
 – Н-нет! – неуверенно ответила она.
 Он наклонился ближе, схватил ее за руку.
 – Я не уеду отсюда, пока не узнаю правду о твоем замужестве, Одри. Нам с тобой нужно по­говорить!
 Джой вернулся к ним, гордый и довольный, что сможет показать Ли Бреннен-Мэнор. Ли отпустил Одри, но по его взгляду она поняла, что разговор еще не окончен. Он вышел вместе с ее братом. Она смотрела вслед, удивляясь, почему они тогда были такими глупыми. По­чему решили, что не смогут найти никакого выхода?
 Стихи… Она собиралась написать песню и оставила черновик в ящике письменного стола… Там, в Мэпл-Шедоуз. С того самого дня, как вернулась домой, она отчаянно отгоняла воспоми­нания о Мэпл-Шедоуз. Ее мучили сомнения, не совершила ли она самую большую ошибку, оста­вив эти листочки в Мэпл-Шедоуз? И не сделал ли он самую большую ошибку, приехав сюда из-за ее песни?

 Глава 14

 Ли отмахнулся от комара, назойливо звеняще­го над ухом, затем сел, не понимая, что его разбудило – нытье комара или отдаленные рас­каты надвигающейся грозы. Яркие вспышки мол­ний освещали просторную спальню. Озираясь спросонья, молодой человек не сразу понял, где находится. Хотел встать с кровати, чтобы заку­рить, однако ноги запутались в москитной сетке. В приступе раздражения Ли отшвырнул сетку в сторону и встал.
 Да, теперь он отчетливо все вспомнил. Он на­ходится в Луизиане. Никогда в жизни у него не было такой отвратительной ночи. Солнце давно село, но жара не спадала. Воздух был тяжелый: влажный и неподвижный. Надвигалась гроза. Снова сверкнула молния, Ли увидел сумку, лежа­щую на стуле. Подошел, отыскал коробку с сига­рами, достал одну. Вспышки молний осветили камин в другом конце комнаты. Добравшись до камина, Ли отыскал на полке спички и прикурил, удивляясь, для чего здесь понадобился камин.
 Неужели бывает так холодно, что приходится разжигать в нем огонь?
 Ли глубоко затянулся сигарой, с тоской думая о том, как долго тянется время. Он даже не знает, который час. Хоть бы скорее наступило утро. Как только поднимется солнце, он уберется отсюда ко всем чертям.
 Он подошел к балконной двери, надеясь, что там дует хоть слабенький ветерок. Но воздух был по-прежнему горяч и влажен. Капли дождя брыз­нули в лицо. Ли стоял на балконе, наслаждаясь дождем, который наконец-то принес прохладу. Казалось, неожиданно разверзлись небеса и хлы­нул такой ливень, что Ли был вынужден вернуть­ся в комнату. Прикрыл окна и дверь, но ветер снова распахнул их, развевая занавеси. Ли решил больше не закрывать их. Все равно в комнате было душно. К черту пол, пусть вода льется. Не все ли равно?
 Он сел на стул у окна так, чтобы ветер овевал потное тело. С одной стороны он рад, что приехал сюда, хотя бы потому, что повидался с Джоем. Мальчик вырос, голос у него огрубел, но все равно Джой сильно заикался. Ли хотелось забрать юно­шу с собой на Север и устроить в специальную школу, где, он был твердо уверен, Джою оказали бы помощь. Но он не имел права забрать мальчика из Бреннен-Мэнор. Несомненно, Джой был горд, показывая ему обширный дом и рассказывая, как велика плантация. Мальчик убежденно верил, что его место только здесь.
 Ли подозревал, что Джой не особенно интере­совался делами плантации и теми обязанностями, которые на него возлагали отец и Ричард Поттер. Он стремился превратиться в «правящего короля» для того, чтобы завоевать уважение отца. Ли не мог представить себе, чтобы мальчик приказал выпороть раба, вряд ли сумел бы купить или продать рабов на аукционах. Джой никогда не станет таким, каким хочет его видеть мистер Бренен. Может быть, посоветовать ему прекра­тить бесплодные попытки стать хозяином, план­татором? Но какое ему дело до проблем Джоя? Ли понимал, что не имеет права ни во что вмешивать­ся. Он не должен тревожиться о судьбе Одри. Но все дело было в том, что теперь он никогда не сможет забыть затравленного выражения ее глаз и ужаса на похудевшем лице. Он увидел ее здесь, наблюдал, как она обращается с неграми – вла­стно, но не унижая их достоинства, и понял» что она поступила правильно, вернувшись домой. Она действительно принадлежит Бреннен-Мэнор. Од­нако не принадлежит Ричарду Поттеру. Одри изо всех сил старалась убедить его, что у нее все прекрасно, но он чувствовал ложь в каждом ее слове.
 О, как она распространялась за ужином о своих «грандиозных» планах, о планах Ричарда. Хва­лилась то одним, то другим, рассказывала, какая у Ричарда замечательная коллекция ценного ору­жия в Сайпрес-Холлоу. О том, как ее муж путе­шествовал по Европе и Африке, и обещал свозить ее в эти экзотические места. Одри не сомневалась, что когда-нибудь Ричард станет губернатором Лу­изианы, а она превратится в хозяйку дома губер­натора.
 Молния сверкнула на этот раз совсем близко, он даже услышал резкий щелчок. И почти мгно­венно последовал такой оглушительный раскат грома, что Ли невольно вздрогнул. Он встал и принялся нервно расхаживать по комнате, про­клиная себя за то, что не приехал раньше. Он все еще любил Одри, черт бы его побрал. И по выра­жению глаз девушки понимал, что она тоже лю­бит его. Несмотря на все попытки показать ему, что у нее все отлично, он видел печаль и ужас в ее взгляде. И причина такого ее поведения была вовсе не в визите первого любовника. Она не тосковала бы и не тряслась от страха, если бы вышла замуж за человека любящего и доброго.
 Никто не сможет убедить Ли Джеффриза; что Ричард Поттер порядочный человек. Она почти призналась в этом Ли в начале встречи, но потом снова спряталась за маской, притворяясь счаст­ливой, убеждая окружающих, что все у нее заме­чательно.
 Если бы Ли хоть на мгновение мог поверить, что Одри действительно счастлива в супружестве, можно было бы уехать домой, будучи уверенным, что ее любят. Материально, конечно, она не будет никогда испытывать нужды, но женщине для счастья необходимы не только деньги. Женщине нужны нежность и забота. Ли подозревал, что Ричард Поттер никогда не сможет дать ей это.
 – Ты сукин сын, – проворчал он, обращаясь к себе. – Ты должен был давно приехать сюда и поговорить с ее отцом, хотя бы попытаться убе­дить его. Как было бы хорошо, если бы человек мог каким-то чудесным способом знать, какое необходимо принять решение? Возможно, ему пришлось бы поспорить с Джозефом Бренненом, если бы он приехал раньше. Может быть, он не увидел бы сейчас одиночества, страха и тоски в глазах Одри.
 За окном бушевала гроза, гроза бушевала в сердце молодого человека. Оглушительно громых­нуло совсем рядом, затем звук стал приглушен­ней, и Ли показалось, что кто-то постучал в дверь. Ли удивленно встрепенулся. Дождь лил все силь­нее. Снова послышался тихий неуверенный стук. Ли отложил сигару, подошел к двери и распахнул ее. Сверкнула молния, и Ли увидел Одри. Было так жарко, что женщина даже не накинула хала­та. Роскошные волосы рассыпались по плечам. Одри пристально смотрела на Ли очаровательны­ми зелеными глазами.
 – Одри!
 Она держала бутылку с вином и два стакана.
 – Не возражаешь, если мы немного выпь­ем? – спросила она и, слегка покачнувшись, вошла в комнату, не ожидая ответа. Он понял, что Одри уже выпила. Ли пропустил ее и запер дверь.
 В это время Лина находилась в холле и в свете молнии заметила Одри. Хозяйка стучалась в ком­нату Ли Джеффриза. Дверь открылась, и Одри вошла. Следует ли ей пойти в спальню гостя и остановить женщину?
 Лина проверила, хорошо ли закрыты окна, подумала и решила, что не должна вмешиваться. Она видела тело Одри, когда Ричард привез жену после «медового месяца». Он издевался над бед­ной девочкой. Одри умоляла Лину и Тусси не говорить отцу о том, что они видели, и отказалась рассказывать, как и почему это случилось.
 Лина не пыталась выяснять причину, но когда сюда прибыл Ли Джеффриз, она сразу поняла, что случилось. Нельзя забыть выражения лица моло­дого человека, когда тот узнал, что Одри заму­жем.
 Бедная Одри. Если бы только Джой и Джозеф знали, чем пожертвовала девушка ради их спо­койствия. Но у Джозефа слишком слабое сердце, чтобы знать правду. А Джой может убить себя. Лина хорошо понимала, что она не в состоянии изменить судьбу молодой женщины. Несмотря на ее отношения с Джозефом, она оставалась только рабыней. Не имела права рассказывать кому бы то ни было о том, что происходит в доме, не посмеет войти в комнату Ли Джеффриза и забрать оттуда мисс Одри. Может быть, девочка нуждает­ся в нем? Возможно, она расскажет ему, что с ней произошло? Кто знает, а вдруг Ли Джеффриз придумет, как помочь бедняжке?
 – О Боже, помоги им, – прошептала Лина.
 Ли взял бутылку и стаканы из рук Одри.
 – Ты уже пьяна, – укоризненно сказал он. – Тебе нельзя больше пить.
 Она скривила в усмешке губы.
 – Но я хочу выпить еще. Знаешь, когда выпь­ешь достаточно много вина, то не чувствуешь боли ни эмоционально, ни физически.
 Она попыталась сказать это шутя, с легкой иронической ухмылкой. Ли отнес бутылку и, ста­каны к балконной двери, поставил на пол. Снова сверкнула молния. Одри направилась к балкон­ной двери. Он схватил ее за руку, остановил.
 – Я сам слишком часто прибегал к помощи виски в последнее время и очень хорошо пони­маю, что ты имеешь в виду. Но потом я понял, что это не выход из создавшегося положения. Для тебя это так же не выход, Одри. Что, черт возьми, происходит? Тебе только восемнадцать лет, а ты пьешь, как матрос.
 Вспышка молнии снова осветила комнату. Мо­лодые люди смотрели друг на друга. Ли был до пояса раздет, на нем были только трико до колен. Одри почувствовала, как ее тянет к нему, несмот­ря на то, что произошло с ней по его вине. Она хотела быть с Ли. У нее не осталось страха, который она испытывала, оставаясь наедине с Ричардом. Присутствие Ли возбуждало, рядом с ним она чувствовала себя защищенной. Когда она с Ли Джеффризом, ей ничего не страшно, она не боится даже Ричарда.
 – Обними меня, Ли. Просто обними меня.
 Он погладил ее по щеке.
 – Что за боль ты пытаешься заглушить вином, Одри? – Он чувствовал, как она дрожит.
 – Пожалуйста, обними меня, – умоляюще попросила она.
 Он вздохнул и притянул ее к себе. Одри при­льнула к нему и горько разрыдалась. Ее безутеш­ный плач болью отдавался в его сердце. Он крепко обнял ее, прижался щекой к волосам, ласкал и гладил густую гриву.
 – Все хорошо, моя любовь. Еще не знаю как, но я сделаю все возможное, чтобы ты не страдала.
 Ли радовался тому, что за окном бушует гроза. Раскаты грома заглушали громкие ры­дания Одри. Он был уверен, что, если бы ночь была по-обычному тихой, все в доме услышали бы ее плач.
 Его обуревали смешанные чувства: хотелось любить и обладать этой женщиной, показать ей свои чувства, желание защитить Одри и страстное желание убить Ричарда Поттера за то, что тот сделал с ней. Этот человек сломил ее волю и дух, растоптал ее достоинство.
 Рыдания Одри больше походили на истерику. Ли поднял женщину на руки, отнес в постель, положил и лег рядом. Натянул сетку от мо­скитов. Прижал Одри к себе, гладил нежно по спине, пока она плакала, уткнувшись в подушку.
 – Поплачь, Одри, тебе станет легче.
 Она плакала, сжавшись в комочек. Ли лежал рядом, обняв ее за плечи. Она схватила его руку и так сильно вцепилась в нее, словно боялась отпустить, ногти впились в кожу, Ли слегка по­морщился от боли. Он молчал. Лучше подождать, когда она выплачется и сама расскажет все. Ка­кое-то время Одри плакала молча.
 Сейчас она была похожа на маленькую испу­ганную девочку, а не на женщину, была такой худенькой, измученной, усталой. Ли был разгне­ван, что же такое случилось с ней? Где же теперь смелая, гордая, великолепная Одри Бреннен, ко­торую он оставил в Коннектикуте. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, нежно убрал волосы с мокрого от слез лица. От окна тянуло прохладой, гроза уходила в сторону.
 – Ты можешь рассказать мне, Одри, что с тобой случилось. Не нужно больше притворяться.
 Она все еще содрогалась от рыданий, но стара­лась дышать ровнее, чтобы успокоиться. Наконец успокоилась, перевернулась на спину, уставив­шись глазами в темноту.
 – Я не знаю… как сказать об этом. Слиш­ком уж все… отвратительно, – она снова всхлип­нула.
 Ли снял с подушки наволочку и падал ей.
 – Высморкайся. У вас здесь достаточно слуг, чтобы постирать утром белье.
 Одри повиновалась, высморкалась, старатель­но вытерла с лица слезы и пот. Гроза уходила, унося с собой тучи. В прорехи между облаками показалась полная луна, в комнате стало намного светлее. Они уже привыкли к темноте и теперь могли посмотреть в глаза друг другу. Одри не могла отвести от него глаз, будто боялась, стоит ей посмотреть в сторону, как он может тотчас же исчезнуть.
 – Я гадкая женщина, Ли? – осмелившись, спросила она.
 – Что?
 – После того, что произошло между нами, – усмехнулась она, – я стала после этого прости­туткой?
 Ли показалось, что вся кровь бросилась ему в голову от охватившего все его существо гнева. Он боялся, что потеряет контроль над собой, но надо было сдержаться. Он научился сдерживать свои чувства за последнее время.
 – Это сказал тебе Ричард?
 Одри отвела глаза в сторону и добавила:
 – Он говорил худшие слова. Вспомни все самое отвратительное, как можно оскорбить женщину, так он меня унижал.
 Ли вытянулся на кровати, прижал Одри по­крепче, обнимая за плечи.
 – Почему? Как, черт возьми, он узнал обо мне? Одри содрогнулась.
 – Ты мужчина, Ли. Разве ты не сможешь понять, что женщина, с которой ты спишь не девственница?
 Ли закрыл глаза, ему хотелось убить себя.
 – Боже мой, – только и сумел прошептать он.
 – Я сделала еще хуже, – сказала она, сдер­живаясь, чтобы снова не заплакать. – В ту пер­вую ночь… он так торопился. Я была не готова, а он не… ничего не делал, чтобы мне было приятно. Он только… лег на меня и прежде чем я поняла… Я тогда выпила много вина, потому что боялась. Просто хотела, чтобы у нас было все хорошо, Ли. До этого он очень хорошо ко мне относился. Я думала… если смогу привыкнуть к нему… мне станет приятно. Но я выпила слишком много вина. Я хотела, как лучше… представила, что это ты со мной. Бессознательно прошептала твое имя… а он услышал.
 – О Боже! – Ли крепко прижал ее к себе. Одри снова задрожала.
 – После того, как он получил удовлетворе­ние, – продолжала она, – он ударил меня… затем еще и еще раз. Как он только меня не называл, и… он заставил меня рассказать о тебе. Я… я вынуждена была признаться. Поэтому нель­зя тебе здесь задерживаться… Когда он вернет­ся… Если застанет тебя здесь, мне будет еще хуже. Он увезет меня в Сайпресс-Холлоу. А там станет делать со мной все, что ему вздумается. Здесь мне безопаснее, рядом отец и Джой.
 Ли поцеловал ее волосы, с трудом сдерживая ярость. Он приказал себе успокоиться и дать ей возможность выговориться.
 – И с тех пор он продолжает тебя бить? Одри съежилась в комочек от страха и униже­ния.
 – Он… у него свои способы… причинять боль, не оставляя следов, за исключением тех мест, которые никто не видит. В ту первую ночь… он сказал, что если он женился на шлюхе… значит, будет обращаться со мной, как со шлюхой. Он заставил меня лечь на живот, – она содрогнулась от вновь подкативших к горлу рыданий, – ска­зал, если уж он не смог стать первым в одном смысле, он станет первым в другом. Я потеряла сознание от боли… но теперь мне уже не так больно. Я научилась повиноваться ему.
 У Ли потемнело в глазах от негодования. Хо­рошо, что Ричарда Поттера нет сейчас в Бреннен-Мэнор. Если бы он оказался здесь, то был бы уже мертв. Ли настолько разъярился, что желудок сжался в спазмах, его чуть не вытошнило. Он сел, глубоко вдыхая, попытался овладеть собой.
 – Расскажи мне все, Одри.
 Ли все время заставлял себя молчать и не выражать своих чувств. Он только слушал, обни­мая и успокаивая Одри. Она рассказывала дальше и дальше, а он сидел, обхватив голову, и ужасался отвратительным вещам, которые позволял себе ее муж. Она рассказала, как он насиловал негритян­ских девочек, даже женившись на ней.
 – Джой не знает, что в действительности он представляет собой, – говорила она, вытирая сле­зы трясущимися руками. – Отец тоже ничего не знает. У него очень слабое сердце. Если я расска­жу ему обо всем, он умрет от ужаса.
 – Он заслужил смерти только за то, что скрыл от тебя и Джоя мои письма. Частично и он вино­ват в твоих страданиях.
 – Нет! – возразила Одри, снова перевернувшись на спину и глядя на него. – Отец никогда бы не скрыл от меня ничего. И даже если бы он так поступил, все равно это наша с тобой вина, Ли, и ничья больше. Мне не должны были захо­дить так далеко тогда, а раз уж такое случилось, надо было найти выход из положения и остаться вместе. Отец считает, что Ричард – самая лучшая партия для меня. Он думает, что муж относится ко мне хорошо. Отец не должен ничего знать, Ли. Ли удивился, почему Одри отказывается ве­рить, что отец мог скрыть его письма. И не стал больше убеждать ни в чем. В ее состоянии и положении лучше верить, что отец не способен прочитать и уничтожить письма. Ей станет очень тяжело осознавать, что отец по существу предал ее ради спасения своей бесценной плантации. Возможно, она права, отец хочет только добра и в полном смысле боготворит свою дочь. И никогда не позволил бы издеваться над ней даже ради Бреннен-Мэнор. Он совершенно неосведомлен о том, что представляет собой Ричард Поттер за закрытыми дверями.
 – Ты предлагала мне единственный выход, как остаться вместе. Я должен был приехать жить сюда. Но я отказался, заупрямился. Да и сейчас уверен, что моя жизнь здесь невозможна. Я вино­ват больше всех, Одри.
 Она коснулась его руки.
 – Я тоже хотела во всем винить только тебя, думала, что возненавижу тебя. Но мы оба винова­ты в том, что произошло. Это было наше общее решение, Ли. Я сама виновата в том, что поторо­пилась выйти замуж. У нас была неприятность… с человеком, который следил за неграми. Он мне никогда не нравился. Я и заявила Ричарду, если он уволит Марча Фредерика, то выйду за него раньше, чем мы назначали. Мне было все равно, а отец хотел поскорее справить свадьбу, потому что болел. Я боялась, что он умрет до того, как успеет выдать меня замуж. Ричард был тогда добрым и внимательным. Я надеялась, что смогу быть счастливой.
 Она села рядом с Ли и поцеловала его в щеку.
 – Ты не представляешь, что я почувствовала, когда увидела, как ты приближаешься верхом на лошади к дому… Ужасное ощущение непоправи­мости содеянного, ты приехал слишком поздно и ничего не изменишь. Мне хотелось броситься на­встречу, попросить, чтобы ты обнял меня и нику­да не отпускал. Но теперь я замужем за Ричардом и это безвозвратно. Мне кажется, что я уже забе­ременела. Моя единственная надежда – завое­вать его уважение, став матерью его детей, – слезы снова покатились по щекам Одри. – Наде­юсь, что после десяти дней разлуки, вернувшись из Нового Орлеана, он не будет так злиться на меня. А если мы останемся здесь, в Бреннен-Мэнор, как обещали отцу, Ричард не сможет изде­ваться надо мной, как в Сайпресс-Холлоу. Но если он увидит тебя здесь…
 Ли притянул ее к себе, Одри положила голову ему на плечо и вздохнула.
 – Понимаю. Но не могу просто уехать и забыть тебя, Одри. Не могу позволить этому ублюдку мучить тебя. Нужно что-то придумать, каким-то образом защитить тебя.
 – Нет, нет, не пытайся ничего делать, – запротестовала она, содрогаясь от рыданий. – Ты ничего не понимаешь, Ли. Он один из самых влиятельнейших людей в Луизиане. Если заста­нет тебя здесь, он сможет делать с тобой все, что захочет, никто его не остановит. Тебе опасно задерживаться здесь.
 – Я ничего не боюсь, Одри, – Ли глубоко дышал, сдерживая гнев, затем нежным движени­ем заставил ее лечь, целовал ее глаза, гладил по волосам. – Давай не будем больше говорить об этом сегодня, – и подумал о том, что в ту ночь, когда он овладел ею, в его объятиях была прекрас­ная нежная женщина. Но в жестоких руках Ри­чарда Поттера она оказалась страдающим ребен­ком. Тогда ему хотелось показать ей, какими прекрасными могут быть отношения между муж­чиной и женщиной, какое наслаждение они до­ставляют. Но Ричард Поттер все разрушил. Одри уже не может доверять мужчинам.
 Он обнял ее:
 – Ты должна не забывать, кто ты, Одри. Прежде чем ты стала миссис Ричард Поттер, ты была Одри Бреннен, была гордой молодой женщи­ной. Ты дочь одного из богатейших плантаторов Луизианы. Ты была полна достоинства и силы воли. Не позволяй этому человеку отнимать у тебя все. Неужели ты хоть на мгновение могла поду­мать, что случившееся между нами, сделало тебя гадкой женщиной? Неужели считаешь, что уни­жения и оскорбления этого сукина сына запятна­ли тебя и лишили уважения. Он насиловал тебя так же, как насиловал негритянских девочек, и, по всей видимости, не собирается прекращать эту гнусность.
 – Ты ничего не сможешь изменить, Ли.
 – Я что-нибудь придумаю. Ты не станешь снова свободной женщиной, но, клянусь, я найду возможность заставить его обращаться с тобой уважительно!
 – Ли, тебя здесь убьют!
 – Не беспокойся обо мне. То, что Поттер твой муж, не дает ему права так обращаться с тобой.
 Одри прильнула к нему, чувствуя себя защи­щенной и немного успокоенной. Луна снова скры­лась за тучами, снова послышались раскаты грома.
 – Когда мужчина женится, – заговорила Од­ри, – женщина полностью принадлежит ему. И он поступает так, как пожелает. Ты должен хорошо знать это, Ли. Ты же адвокат. А для южанина, тем более богатого и влиятельного, как Ричард, такая жизнь – вполне нормальное явле­ние. Ты ничего не сможешь сделать. Мне не остается ничего иного, как найти способ сделать свою жизнь более терпимой. Пожалуйста, пожа­луйста, уезжай, чтобы он не застал тебя здесь.
 Ли ответил не сразу. У него голова раска­лывалась от раздумий о том, как ей помочь. Каждой клеточкой он ненавидел Ричарда Пот­тера и жаждал убить негодяя. Возможно, он оказался здесь не только потому, что сам этого захотел. Но Бог сделал так, чтобы он нашел песню и почувствовал необходимость встретить­ся с Одри. Если им невозможно быть вместе, то он должен помочь ей, избавиться от ужаса, в котором она живет.
 – Не волнуйся, я уеду. Уеду из Бреннен-Мэнор, но не уеду из Батон-Ружа, пока не придумаю, как тебе помочь. В твоих несчастьях есть доля моей вины, ты попала в беду из-за меня. Я не смогу оставить тебя, зная, как ты живешь и мучаешься.
 Одри погладила его по щеке.
 – Ли, пожалуйста, пусть все останется, как есть.
 – Я не могу, Одри, – они снова посмотрели в глаза друг другу. – А сейчас попытайся уснуть.
 – Мне нужно вернуться в свою комнату.
 – Нет. Ты останешься здесь в моих объятиях, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Здесь ты в безопасности. Ты можешь не бояться ни грозы, ни Ричарда Поттера, ни своих ночных кошмаров. Я рядом с тобой, по крайней мере, эту ночь.
 Громыхнуло совсем близко, и Одри не могла отрицать, как приятно чувствовать себя защи­щенной и любимой. Плохо было только одно – она была не в состоянии заставить себя уйти от него.
 – Я замужем, – напомнила Одри.
 – Да, ты теперь собственность мужа, хотя, как я понял, он едва ли ценит тебя больше, чем своих рабынь. Замужем ты или нет, не имеет никакого значения, сейчас ты останешься здесь. Ты зна­ешь, что слуги в доме ничего не расскажут нико­му, если ты распорядишься. Насколько я догады­ваюсь, никто из них даже не предполагает, что ты в этой комнате.
 – Лина и Тусси все равно узнают, – пробор­мотала она. Усталость давала о себе знать. – Им известно все, что происходит в доме.
 – Ни Лина, ни Тусси тебя не предадут. Не забывай, что в доме ты полная хозяйка. Если ты прикажешь им молчать, они будут молчать. По­мни, кто ты, Одри. Не позволяй этому ублюдку сломить твою гордость и волю. Он может овладеть твоим телом и твоей собственностью, но не может присвоить то, что внутри тебя, – любовь, сердце и дух Одри, в которую я влюбился прошлым летом.
 Одри чувствовала, что сон затягивает ее, она была измучена бесконечными слезами.
 – Ты правда… не разлюбил меня, – сонно пробормотала она, еле выговаривая слова.
 – Я действительно не разлюбил тебя, – он поцеловал ее волосы.
 Через минуту девушка уже спала в его объяти­ях. За окном снова зашумел дождь, в комнате стало прохладно, Ли натянул одеяло на себя и Одри. Он тоже заснул, но сон был некрепок, мучили кошмары. Все время мерещилось, как Ричард Поттер унижает Одри самыми мерзкими способами.
 Прошло несколько часов, они не представляли сколько времени пролетело, да и не задумыва­лись. Одри проснулась перед рассветом, зашеве­лилась и нечаянно разбудила Ли. Он почувство­вал, как она целует его шею, гладит, ласкает грудь.
 – Мне хочется вспомнить, как это может быть хорошо, – шептала она, жарко и прерывисто дыша. – Покажи мне, Ли.
 Он почувствовал, как его охватывает жела­ние.
 – Ты сама не понимаешь, о чем просишь.
 – Понимаю, – простонала Одри. – Я хочу вспомнить, как нежно и прекрасно ты все делал. Об этом никто не узнает. Это касается только нас двоих.
 Дождь затихал, капли постукивали по широ­ким листьям каучукового дерева, растущего под окном. Ночь была просто волшебной, и Ли не смог сопротивляться охватившим его чувствам. Если он не может ничего изменить, то, по крайней мере, покажет ей снова, какими нежными могут быть любовные отношения. Губы встретились, слились в чувственном поцелуе. Ли спрашивал себя, что же таится в этой женщине? Что заставляет его терять разум? Он был образованным, трезвомыслящим человеком. Он всегда умел кон­тролировать свои поступки и порывы, пока не познакомился с Одри Бреннен.
 И как только он почувствовал вкус ее сладких губ, то сразу же потерял контроль над своими желаниями. Мысль о том, что Ричард Поттер унижал ее, болью отдавалась в сердце, но в то же время вызывала страстное желание обладать ею, исправить то, что совершил ее муж, напомнить о красоте интимных отношений. Одри страстно от­вечала на его поцелуи. Но неожиданно напряг­лась, когда он приподнял ее сорочку и коснулся ладонью обнаженного бедра.
 – Это я, Одри, – тихо сказал он, целуя глаза, шею, губы, нежно поглаживал бедра, живот, за­мечая, как сильно она похудела. – Посмотри на меня, Одри, – ласково попросил он.
 Она открыла глаза. В комнате было сумеречно, за окном чуть брезжил рассвет, в глазах Ли светились нежность и искренняя любовь.
 – Я никогда не сделаю тебе больно.
 Она позволила ему целовать грудь сквозь тон­кую ткань сорочки. Вздрогнула от мучительных воспоминаний, когда почувствовала его плоть между бедрами, но старалась, не отрываясь, смот реть на него. Да, рядом был Ли, его голубые глаза, нежные прикосновения. Неужели мужчины мо­гут быть такими разными? Он торопливо снял трико. Одри лежала не шевелясь, ожидая. По­пыталась убедить себя, что поступает плохо, но чувствовала, что ей необходима близость с ним. Она должна почувствовать, какими прекрас­ными могут быть отношения между мужчиной и женщиной. Она должна хоть на время забыть все муки, которые довелось ей испытать с Ричар­дом.
 – Я ничего не сделаю с тобой, хочу только быть внутри тебя, – шепнул Ли, словно прочитав ее мысли.
 Он понимал, что сейчас она не выдержит ниче­го другого. Это единственное, что ей сейчас нуж­но. В следующий миг его плоть проникла в нее нежно и осторожно. Одри задрожала от удоволь­ствия. Он снова нашел и поцеловал ее губы.
 Какие теплые и мягкие у него губы, а не холодные и тонкие, как у Ричарда. Ли не прижимал до боли ее губы к зубам. Он раз­двинул ее губы языком и ласкал их, одно­временно ритмично двигаясь над ней. Его осторожные движения выражали любовь и обо­жание, он доставлял чувственное наслаждение ее измученному телу.
 В такой момент не имело значения – замужем она или нет за кем-то другим. В душе он навсегда останется ее первым мужем, нежный и любимый Ли Джеффриз. Никто не посмеет ей сказать, что она поступает плохо. Ей казалось, что с каждым толчком он вдыхает в нее новую жизнь, возвра­щает ей потерянную гордость, наполняет новой силой и решительностью. Так же спокойно и неспешно он достиг оргазма. Его семя наполнило ее плоть, и молодые люди уснули, утомленные близостью.
 Когда они проснулись, солнце уже всходило. На этот раз они не произнесли ни слова. Губы встретились, слились в нежном поцелуе. Он снова вошел в нее. Он не делал ничего, кроме этого, словно убеждая ее, что совсем не обязательно делать еще что-то, если он горячо любит женщи­ну. В ту ночь, когда они были вместе впервые, они позволяли себе гораздо больше. Но все это проис­ходило еще до того, как Ричард превратил бли­зость в нечто отвратительное. Он понимал, что требуется время и терпение, прежде чем ей самой захочется удовлетворить мужчину другим спосо­бом.
 А пока этого для нее достаточно. Она отдавала Ли Джеффризу свое тело и сердце, да будет про­клят Ричард Поттер. Если бы муж не унижал ее, а относился нежно и бережно, она не сделала бы этого, она бы осталась ему верна.
 И пусть кто-нибудь посмеет упрекнуть.что она поступила дурно. Она слишком любила этого мужчину и сердцем, и душой.

 Глава 15

 Опираясь на руку Ричарда, Одри грациозно шла через танцевальный зал, приветливо здоро­ваясь с гостями. Сегодня она должна выглядеть счастливой женой, потому что именно этого от нее хочет Ричард. Пусть все видят, как она счастлива. Последние три недели после возвращения из Но­вого Орлеана он не причинял ей боли. Заставлял ее побольше есть, хотел, чтобы она как следует отдохнула и хорошо выглядела на котильоне, который устраивался специально в честь ново­брачных. Ричард сам выбрал для нее наряд, ку­пил красивый шелк для платья, проинструктиро­вал Генриетту, каким фасоном сшить платье. Портниха сшила великолепное затейливое платье с большим вырезом, открывающим грудь. Пусть все знают, что жена Ричарда Поттера – очарова­тельное юное сокровище. Это были слова Ричарда Поттера. А потом он, злорадно ухмыляясь, доба­вил, что после котильона они на время уедут в Сайпресс-Холлоу. Она не имеет права забывать, кому принадлежит это сокровище.
 Одри улыбалась через силу, представляя, ка­кой ужас снова ждет ее по возвращении в Сайп­ресс-Холлоу. Но изо всех сил старалась велико­лепно играть роль, принимая поздравления и с горечью ощущая зависть в глазах гостей. Женщи­ны возбужденно обсуждали ее платье, сшитое из атласа фуксинового цвета, украшенное розовыми кружевными оборками. В руках, затянутых белы­ми лайковыми перчатками, она держала шелко­вый веер, отделанный слоновой костью. Брилли­анты украшали шею, в мочках ушей сверкали бриллиантовые серьги. Ричард хвалился всем, что привез украшения для прелестной жены из Ново­го Орлеана. Тусси сделала Одри очень красивую прическу, уложив рыжие локоны короной высоко надо лбом.
 Одри понимала, что относительно приличное обращение мужа – всего лишь уступка, времен­ная уступка, благодаря отцу и гостям. Ричард хочет, чтобы она выглядела здоровой, веселой и счастливой. Он спал с ней только два раза с тех пор, как вернулся из Нового Орлеана. Это была короткая, грубая близость, во время которой он просто использовал ее тело, чтобы получить наслаждение. Его действия лишь с трудом мож­но было назвать интимной близостью, но, по крайней мере, она была довольна, что он совер­шил половой акт нормальным путем, не позво­ляя ничего отвратительного. Но по жестокому выражению глаз мужа она понимала, что, при­везя ее в Сайпресс-Холлоу, он снова сделает ее жизнь невыносимой и отношения унизитель­ными.
 Ли сказал ей, что не уедет из Батон-Ружа до тех пор, пока не придумает, как помочь. Но она не получала от него никаких вестей в течение трех недель. С тех самых пор, как переночевал в Брен-нен-Мэнор. Ли попросил ее показать ему докумен­ты, которые подписали ее отец и Ричард перед свадьбой. Одри нашла ключ от отцовского пись­менного стола и показала ему бумаги. Она пони­мала, что отец раз*ьярится, если узнает о ее само­вольстве. Но так отчаянно надеялась на помощь Ли, что не могла отказать ему. Почти все утро Ли изучал документы, затем вернул и уехал, пообе­щав, что все теперь у нее будет хорошо. Она не представляла, что у него на уме. А теперь решила, что он отказался от бесполезной затеи и давно уехал домой.
 Неужели он уехал навсегда? Она снова ощути­ла себя одинокой и беспомощной, мечтая снова испытать чувство надежности в его объятиях. Оркестр заиграл вальс. Важные и богатые гости, которых пригласили на котильон, настояли на том, чтобы первыми тур вальса протанцевали «счастливые новобрачные». Ричард выглядел очень эффектно в красивом сером жилете, отде­ланном черным атласом, в черном длинном сюр­туке. Он вывел Одри на середину зала. На нем была белая рубашка, с заложенными на груди складочками и накрахмаленный белый галстук, завязанный бантом. Он принялся ровно и нето­ропливо кружить ее в вальсе. Ричард был хоро­шим танцором. Но и во время танца в нем ощу­щалась властность: в манере поддерживать даму, в том, как он вел ее, безукоризненно исполняя танцевальные па. Одри не сомневалась, что все смотрят на них и думают, какая он выгодная и удачная партия для молодой южанки, какой он замечательный и красивый мужчина. Если бы гости могли представить, каким животным он становится с ней наедине.
 – Ты очень хорошо исполняешь свою роль сегодня, – сказал он, улыбаясь для окружаю­щих.
 – Я хочу, чтобы ты гордился мной, Ричард, – ответила она. – Когда я была в Коннектикуте, то. была еще невинным ребенком, мало в чем разби­ралась. А теперь я замужняя женщина. Я вышла за тебя замуж и хочу быть верной и любящей женой.
 – Разве? – Он притянул ее ближе к себе, чувствуя, как гости с восхищением смотрят на них. Во время разговора они улыбались, притво­ряясь, что необыкновенно счастливы быть вместе и доброжелательно настроены по отношению друг к другу.
 – Может, это и так, – продолжал он, хищно глядя на полуобнаженную грудь жены. – Веро­ятно, я смог бы простить тебя, если бы хоть на минуту уверился, что ты больше не думаешь о Ли Джеффризе. Можешь ли ты честно сказать, что у тебя не осталось к нему чувств?
 Одри гордо вздернула подбородок.
 – Он был очень хорошим другом. Я всегда буду только так вспоминать его. Я считаю, что женщи­на должна любить мужа совершенно по-другому. Если бы ты относился ко мне с должным уваже­нием, я могла бы полюбить тебя, Ричард. Я дума­ла, что действительно начинаю любить тебя, но ты разрушил зарождающуюся любовь в нашу первую брачную ночь.
 – Нет, моя любовь. Это ты разрушила ее, когда прошептала имя того человека. – Он с силой сжал ее руку.
 Понятно, что бы она ни сказала, что бы она ни сделала, он никогда не изменит своего мнения о ней. В душе Одри тлела крошечная надежда, что время и беседа с мужем могут каким-то образом смягчить ее положение. А что бы он сделал, узнав, что Ли побывал здесь и что она спала с ним? Если бы Ричард вел себя, как нормальный любящий муж, она никогда бы не позволила себе нарушить верность. Было время, когда она не могла себе представить, что можно совершить такой грехов­ный поступок. Но сейчас не испытывала чувства раскаяния. Ночь, проведенная в любовных объя­тиях Ли, была ей необходима. Его любовь и нежность придавали ей силы, укрепляли дух. Пусть та ночь навсегда останется тайной. Она никогда не расскажет о ней человеку, который за. прекрасной наружностью, безукоризненными ма­нерами и высоким положением влиятельной и уважаемой персоны в Луизиане, скрывает дья­вольскую сущность.
 К ним присоединились другие танцующие па­ры. Кузина Элеонор кружилась в вальсе с сыном хлопкового брокера из Батон-Ружа. Щеки, губы и глаза Элеонор были сильно накрашены, в ушах висели огромные бриллиантовые серьги, на шее сверкало бриллиантовое колье. Украшения были такими огромными, что выглядели карикатурны­ми и смешными. Голубое платье из тафты было с таким глубоким вырезом, что Одри удивлялась, как колыхающаяся грудь Элеонор не вывалится из лифа. Теперь Одри хорошо знала, что имела в виду кузина, когда намеками пыталась расска­зать ей о мужчинах. Одри удивлялась только, как можно спать со столь разными мужчинами и получать от этого удовольствие. После близости с Ли и после того, что ей пришлось испытать с Ричардом, она пришла к выводу, что удовольст­вие можно испытывать только с человеком, кото­рого страстно любишь.
 Элеонора почти не разговаривала с ней после свадьбы, но Одри знала, что кузина буквально лопается от зависти. Одри усмехнулась, подумав об этом. Она с удовольствием отдала бы этой девушке своего мужа, если бы такое было возмож­но. Наверное, Элеонор понравилось бы извращен­ное поведение Ричарда в постели. Сегодня вече­ром кузина изо всех сил старалась продемонстри­ровать, что ее совершенно не волнует выгодное замужество Одри. Она уже успела пококетничать со всеми более или менее приличными кавалера­ми на балу, включая кое-кого из женатых муж­чин, а бал только-только начинался.
 – Твоя кузина увлекается всеми, кто носит штаны, – саркастически сказал Ричард. – Мо­жет быть, это у вас в крови, Одри?
 Он сжал пальцами ее спину. Одри спокойно посмотрела ему в глаза.
 – Я не похожа на Элеонор. Почему ты не хочешь понять, Ричард? Мне тогда исполнилось только семнадцать лет, я была одинока, тосковала по дому и ничего не знала о мужчинах.
 Он нехорошо усмехнулся:
 – Благодаря мне, ты уже не так невинна и несведуща, верно? – порочная злая улыбка игра­ла на лице. – Думаю, мы должны вернуться в Сайпресс-Холлоу на какое-то время. В конце кон­цов там мой дом.
 Она почувствовала, как желудок свело спазма­ми, видела выражение злорадства в его темных глазах.
 – А мой дом здесь. Ты обещал отцу, что мы будем жить здесь.
 – Большую часть времени, да. Я думаю, что он поймет меня, если мы будем проводить в моем доме три-четыре месяца в году.
 – Прекрасно, – с вызовом согласилась Одри. По непонятной причине, после визита Ли она уже не так боялась этого человека. С ужасом вспоми­нала о том, что он с ней делал. Он казался по-прежнему омерзительным, но она уже не боя­лась. Ли сказал, чтобы она не позволяла мужу лишать ее гордости, она решила наконец-то вос­пользоваться его советом.
 – Мы поедем туда, как только тебе захочет­ся, – спокойно сказала она. Он удивленно взгля­нул на нее. – Ты мой муж, у меня нет выбора. Я должна быть рядом с тобой, если ты этого хочешь. Сайпресс-Холлоу – твой дом, я понимаю, что тебе хочется жить там.
 Ричард нахмурился, а Одри с удовольствием наслаждалась своей крохотной победой. Он, воз­можно, ожидал увидеть в ее глазах страх и ужас перед неотвратимостью. Наверное, хотел, чтобы она принялась умолять его остаться в Бреннен-Мэнор. Но она больше не хочет удовлетворять его сумасбродные желания и похоть. С мольбами и слезами покончено навсегда.
 Танец завершился и начался другой. К радости Одри ее пригласил на танец Джой. Ричард благо­желательно и согласно кивнул мальчику и пере­дал Одри. Единственное, что как-то мирит ее с Ричардом, – его хорошее отношение к Джою. За этот год ее брат вдруг очень вытянулся, стал выше ее ростом. Они закрулсились в вальсе, Одри улыб­нулась и пожурила его:
 – Ты хорошо усвоил уроки танцев, мой ма­ленький брат, но я не видела, чтобы ты танцевал с кем-нибудь из присутствующих девушек.
 Джой растерялся и покраснел:
 – Боюсь, что начну заикаться, и они будут смеяться надо мной.
 – Джой, ты сын одного из самых богатых людей в Луизиане. Для них совершенно не имеет значения, как ты говоришь.
 Джой нахмурился и пытливо посмотрел ей в глаза.
 – И поэтому ты вышла замуж за Ричарда? П-потому что он богат?
 Одри стала серьезной.
 – Нет, конечно. Просто он подходит мне луч­ше всех. Это прекрасная партия. Я знала Ричарда много лет, всю жизнь. Он лучший друг отца.
 Джой видел в ее глазах страх и отчаяние, когда она умоляла его не проговориться отцу и Ричарду о приезде Ли и о том, что его друг провел в доме ночь. До этого времени он считал, что его сестра счастлива с Ричардом. Но она так плохо выгляде­ла, когда вернулась из Сайпресс-Холлоу. Он обра­тил внимание, что она повеселела после визита Ли. Никто ему так не нравился, как Ли. Джой подозревал, что Одри Ли тоже очень нравится. Мальчик мог только молиться, чтобы она вышла замуж за Ричарда по любви, но не ради него и Бреннен-Мэнор.
 – Ты, правда, любишь, Ли, да? – спросил он, когда молодой человек уехал. Но Одри принялась внушать ему, что он многого не понимает. Ли просто очень хороший друг, но, к сожалению, мужья иногда не хотят верить в дружеские отно­шения между женщиной и мужчиной. Джою нра­вился Ричард, но что он такое совершил, почему Одри так напугана? Он мог поклясться, что в день ее возвращения на ее щеке был заметен след кровоподтека. Первые три дня после отъезда Ричарда в Новый Орлеан она спала, почти не выходя из спальни, будто была больна или изму­чена.
 – Ты очень хорошо выглядишь сегодня, – сказал Джой. – И счастливее, веселее. Ты каза­лась больной, когда вернулась из дома Ричарда. Я рад, что тебе стало лучше.
 – Я чувствую себя прекрасно, Джой. Спасибо, что хранишь тайну о визите Ли. Ты, конечно, понимаешь, почему я просила тебя ничего не рассказывать, правда? Ведь Ли – янки по рож­дению и по воспитанию. Учти слабое здоровье папы, он бы ужасно расстроился, если бы узнал, что мы дружим с таким человеком, как Ли. Ли приехал совершенно некстати. Он больше не вер­нется сюда, поэтому нам лучше забыть о нем. А Ричард мог бы неправильно истолковать цель визита Ли. Ведь мы недавно женаты.
 – Я нечего не стану рассказывать. К-как ты думаешь, война и в самом деле может начаться, Одри?
 Она удивленно округлила глаза.
 – Боже мой, нет, конечно! Просто мужчины любят порассуждать об этом. Клянусь, они только и думают о ссорах и драках. Надеюсь, дальше Конгресса дело не пойдет. Если политики и кон­грессмены не смогут прийти к единому решению, мы просто отмежуемся от Союза и станем незави­симыми. Этим все и кончится. От этого ничего не изменится.
 – Надеюсь, что твои предположения верны. «Я тоже надеюсь на это», – подумала она.
 Выход из Союза, проблемы рабства, права штатов, возможность войны – эти темы не сходили с уст. Все судачили только об этом. Возникали споры, что лучше предпринять, если Эйб [4] Линкольн станет президентом. Но в данный момент Одри волновала далеко не только политика. Ее муж стад для нее более опасным противником, чем любок из янки.
 Одри отыскала глазами мужа. Ричард танцевал с Элеонор. Одри и Джой провальсировали миме них. Элеонор весело смеялась, обнажая неровные зубы, строя глазки, будто она была необыкновен­ной красавицей. Кузина Одри была в два раза толще и шире Ричарда, казалась огромной глыбой в платье нефритового цвета, которое не смогло сделать ее красивее. Кузина взглянула в их сто­рону высокомерно и дерзко, видимо, желая, что­бы Одри приревновала ее к Ричарду. Одри чуть не рассмеялась от такой мысли. Если бы кузина знала, как Одри хочется, чтобы Элеонор заняла ее место в постели с Ричардом. И пусть бы это происходило каждую ночь до конца жизни, лишь бы только Ричард оставил ее в покое.
 Вальс закончился, и Ричард, оставив Элеонор, направился к возвышению для оркестра. Он под­нял руку, призывая гостей послушать. Все гости повернулись к нему.
 – Думаю, что сейчас моя прекрасная жена должна спеть для нас, – торжественно объявил он. Одри была удивлена и немного растерялась. Гости поддержали его, кто-то захлопал. Джой засмеялся, заставляя Одри согласиться.
 – Я так давно не слышал, как ты поешь. «Это потому, чтов моем сердце нет места для песни» , – мысленно ответила она брату. И сразу вспомнила, что побудило Ли приехать сюда… песня. Она забыла листки с текстом песни, кото­рую написала в честь своего любимого в Мэпл-Шедоуз. И он примчался сюда. Для чего Бог позволил ему найти те злосчастные странички? Он ведь знал, что уже поздно, слишком поздно. Одри посмотрела на Ричарда и по его взгляду поняла, что это скорее приказание, чем просьба. Муж требовал от нее повиновения, и она должна подчиниться ему. Одри глубоко вздохнула и на­правилась к импровизированной сцене, уступая просьбам гостей. Да, она споет, но не для Ричарда и даже не для гостей. Она представит, что там, в толпе, стоит Ли, наблюдает за ней, восхищается, любит ее. Она будет сегодня петь для Ли.
 – Какая мисс Одри красивая сегодня, – тихо сказал старый Джордж Генриетте.
 На балконе третьего этажа, заглядывая в окна танцевального зала, стояли несколько негров и наблюдали за танцующими гостями, которые съе­хались на праздник со всей округи. Друзья, сосе­ди, важные персоны, прекрасно одетые женщи­ны, украшенные сверкающими бриллиантами, элегантные мужчины с безукоризненными мане­рами сновали по залу, весело улыбаясь и перего­вариваясь.
 Как и обещал Ричард, Одри было дозволено пригласить несколько негров из Бреннен-Мэнор. Пусть и они посмотрят на праздник, через двери балконов и огромные окна. Им, конечно, не дозволялось быть среди гостей, и то, что им дозволили понаблюдать через окна, было большой радостью для слуг. Теперь они с удовольствием слушали, как прекрасно поет мисс Одри.
 – Боже праведный, она просто копия своей красавицы-матери, – сказала Генриетта Джорд­жу. Портниха без конца обмахивалась веером, она была очень полная и ей трудно переносить духоту ночи. Женщина подошла ближе к окну, чтобы лучше видеть.
 – Мистер Поттер хорошо разбирается, какая ткань нужна для нарядного платья. Никогда еще не видела ткань такого красивого цвета, как этот темно-темно-розовый. Нет никого красивее мисс Одри во всей Луизиане. Но для меня она всегда останется только ребенком.
 – Нет, у нее голос совсем не ребенка, – ответил Джордж. – Никогда мне не приходилось слышать такого прекрасного пения. Я бы мог слушать ее целый день.
 Лина стояла неподалеку, думая, что Генриетта права. Одри на самом деле была все еще ребен­ком во многих смыслах. Она вышла замуж за Ричарда Поттера и доверилась ему с такой надеж­дой, считала, что муж будет добросердечным и нежным. Но этот человек постарался сделать все, чтобы лишить Одри детской невинности. Лина не сомневалась, что Ли Джеффриз частично повинен в этом. Но была уверена, что Ли был любящим, нежным, потому Одри и вернулась из Коннекти­кута домой, полная призрачных грез и светлых надежд. Целое лето в Коннектикуте с этим янки не нанесло душе девушки такого урона, как одна неделя супружеской жизни с Ричардом Поттером. Сердце Одри исстрадалось в одиночестве и безыс­ходности. Если бы Лина могла помочь ей. Но она ничего не могла сделать. Конечно, если она рас­скажет обо всем Джозефу, он не выдержит, его больное сердце разорвется. Да и что реально он может предпринять, чтобы изменить жизнь доче­ри к лучшему? Документы о партнерстве уже подписаны, Ричарду Поттеру предоставлено пра­во управлять плантацией Бреннен-Мэнор. Ничего не изменишь, фактически Одри жена не только по закону, они обвенчаны в церкви. Ничто, кроме смерти, не сможет их разлучить.
 Одри теперь собственность Ричарда, почти так же, как и любой из рабов. Как странно, что Лина и другие негры, стоящие рядом и слушающие песню Одри, были рабами без всякой надежды на освобождение. Никогда они не будут обладать властью и богатством, ко­торые есть у молодой хозяйки. Но сейчас они, возможно, намного счастливее, чем Одри Бреннен Поттер. Она – самая богатая и самая прекрасная женщина в Луизиане, но за закрытыми дверями, в доме мужа, превращается в рабыню, в бесправную рабыню.
 Лина вздрогнула от неожиданности, когда кто-то схватил ее за руку. Мужской голос тихо сказал:
 – Возьми с собой Тусси и пошли со мной.
 Она оглянулась, удивленная и смущенная. Пе­ред ней стоял Ли Джеффриз. Лина изумленно уставилась на молодого человека.
 – Мистер Джеффриз! Что вы…
 – Делай, что я сказал. Возьми дочь и спустись на балкон второго этажа. Мне нужно поговорить с вами.
 Он быстро ушел, а Лина растерянно и тревожно смотрела вслед. Она, как и Одри, была уверена, что Ли давно покинул Луизиану.
 «Что же ему нужно на котильоне?»
 Лина повернулась и решительно прошла мимо Джорджа и Генриетты, чтобы поскорее найти Тусси. Увидев дочь, взяла девушку за руку.
 – Пошли со мной.
 – Куда?
 – Ли Джеффриз здесь, он хочет поговорить с нами. Он ждет внизу.
 Тусси торопливо шагала за матерью, сердце тревожно стучало. В душе таились одновременно страх и надежда.
 Ли слушал, как поет Одри. Прекрасный голос девушки трепетал над залом, был сильным, бога­тым. Ли прекрасно слышал песню с балкона вто­рого этажа. В памяти всплывали воспоминания о Коннектикуте, о том дне, когда он впервые услы­шал этот голос. Да, голос Одри не изменился, был, как и прежде, прекрасен. Ли никак не мог сми­риться с мыслью, что сегодня покинет Луизиану и никогда больше не сможет побывать здесь. Другого выхода у него не было, если он хочет спасти репутацию Одри. Но, кроме того, он обязан защитить женщину от дальнейших издевательств мужа. Перед тем как уехать отсюда навсегда, он должен быть уверен, что Ричард Поттер никогда больше не станет мучить жену. Ли ждал этого момента три недели, проводя время в Батон-Руже. Хорошо узнал город, но почти никто из горожан не относился к нему доброжелательно. Теперь он убедился, что не смог бы жить на Юге. И собирал­ся покинуть Батон-Руж сразу после того, как побеседует с Ричардом Поттером. Он должен ука­зать негодяю его место.
 Не составило большого труда проникнуть в дом. Он представился слугам бизнесменом, заку­пающим хлопок для фабрик Севера, явившись намеренно попозже, когда все гости уже прибыли. Чем больше гостей, тем лучше. Проезд к дому был заполнен экипажами. Ли предполагал, что гости, приехавшие издалека, останутся в доме на ночь. В роскошном дворце достаточно спальных ком­нат, так же, как и в доме для гостей, выстроенном неподалеку.
 Слуги-негры сновали туда-сюда, во всех направлениях, принимая у гостей накидки и верх­нюю одежду, поднося напитки, убирая наполнен­ные пепельницы.
 Ли спокойно вошел в дом, так как был одет элегантно и нарядно. Никто не задавал ему ника­ких вопросов, он свободно поднялся на третий этаж, где находился танцевальный зал. Но не стал сразу входить в зал, прошел на балкон и стоял там, чтобы его никто не увидел. Он наблюдал, как Одри танцевала с мужчиной вальс. Несомненно, это ее муж, Ричард Поттер. Гости настояли, чтобы новобрачные первыми начали тур вальса.
 Поттер оказался довольно красивым и хорошо сложенным мужчиной для своего возраста. Он держался высокомерно и надменно. Представив, как этот негодяй мучает Одри, Ли буквально разъярился. К ярости примешивалась ревность влюбленного. Ли не мог отделаться от назойливых мыслей о том, как Ричард Поттер использует молодое нежное тело Одри для извращенных при­хотей. Он немного успокоился, увидев, что сего­дня она выглядит отдохнувшей и более здоровой, чем в тот день, когда он уехал из Бреннен-Мэнор. Она была самой красивой женщиной, какую он когда-либо видел. На ней было великолепное платье глубокого розового цвета, волосы, подня­тые высоко вверх, украшены бриллиантами. Ли раздраженно наблюдал, как Ричард Поттер воз­вышался над Одри, не сводя с нее взгляда темных, довольно красивых глаз. Они непрерывно улыба­лись, но он-то знал, что улыбки предназначены для гостей. Молодой человек уловил мгновение, когда Одри гневно вздернула подбородок, как всегда делала, если была не согласна или чем-то недовольна. Интересно, что Ричард сказал ей?
 Ему было приятно замечать непокорный блеск в ее глазах. Да, похоже, она обрела уверенность в себе, которую муж пытался выбить. По внешнему виду молодой женщины было ясно, что он не мучил ее последние три недели. Ли порадовался, заметив, что Одри немного поправилась. Но тот­час же закралось подозрение, что Ричард просто «откармливал» ее перед котильоном. Его жена должна блистать на балу. Он хотел, чтобы все видели, какая она счастливая и очаровательная, а не худая и жалкая, с провалившимися глазами, какой ее увидел Ли три недели назад.
 Ли был бы очень доволен, когда бы смог сооб­щить Ричарду Поттеру, что спал с его женой, пока тот находился в отъезде. Как жаль, что такое невозможно. Он не мог так поступить с Одри. Это их тайна, их нежное, грустное прощание. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Ему следо­вало тогда хорошенько подумать, прежде чем лишать невинности. Возможно, если бы в Коннек­тикуте ничего не произошло, Ричард Поттер был для Одри неплохим мужем, хотя Ли подозревал, что этот человек нашел бы каким способом и за что унижать женщину. Ричард, похоже, был тираном от природы, король Сайпресс-Холлоу, а теперь и Бреннен-Мэнор. Этот человек любит на­слаждаться властью. В некотором смысле, его отец тоже был тираном. Да и Джозеф Бреннен, наверное, тоже.
 Они, конечно, не били собственных жен и детей, но требовали безоговорочного подчинения от окружающих.
 Ли терпеть не мог никакого принуждения. Он сам не любил подчиняться и не любил подчинять себе других. Какое это имеет значение, кто перед тобой – жена, рабы или рабочие фабрики? Может быть, он потому и приехал сюда не только из-за Одри, но еще и потому, что Ричард Поттер и Джозеф Бреннен разрушили надежды Одри и ее отношения с Ли. Молодому человеку казалось, что эти два плантатора как бы одержали над ним победу, подчинили его своей воле. Но сегодня он покажет им, кто контролирует сложившуюся си­туацию. Пусть Одри не может принадлежать ему, но он сделал все, чтобы защитить ее.
 – Мистер Джеффриз! – позвала из темноты Лина.
 – Я здесь, – ответил он.
 Женщины подошли к нему. Ли огляделся вок­руг, чтобы убедиться – их никто не видит и не слышит.
 – Боже мой, что вы здесь делаете? – провор­чала Лина. – Из-за вашего появления у Одри будут большие неприятности!
 – Давайте отойдем подальше от света. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как мы разгова­риваем. Если мой план удастся, Одри будет жить гораздо легче после моего отъезда. Но мне пона­добится ваша помощь, Лина, и помощь Тусси.
 Было очень темно, и Тусси не могла хорошень­ко рассмотреть Ли. При тусклом свете луны мож­но было разглядеть только очертания его сильной фигуры, высокой и широкой в плечах. Ли был самым красивым белым мужчиной, какого ей когда-либо приходилось встречать. Такие яркие голубые глаза ей и вовсе не удавалось видеть ни у мужчины, ни у женщины. Ли нравился Тусси больше всех знакомых ей белых мужчин. Девуш­ка подумала о том, как была бы с ним счастлива Одри, если бы они попытались остаться вместе. А теперь уже слишком поздно. Бесполезно даже сожалеть и раскаиваться.
 – Одри говорила мне, что Тусси грамотна, – сказал Ли. – Она умеет читать и писать?
 – Да, сэр, – ответила Лина, смущенная и его присутствием, и его вопросами.
 – Хорошо, – Тусси увидела, что молодой человек вложил в руку ее матери листок бума­ги. – Это адрес, куда можно написать мне в Нью-Йорк. Я знаю много о вас и о Тусси, знаю, что вы обе очень любите Одри. Вы, должно быть, хорошо понимаете, что не все ладно между Одри и ее мужем. Если его не остановить, он погубит ее очень скоро. Я намерен сделать так, чтобы этого не случилось.
 Лина покачала головой и нахмурилась.
 – Мистер Джеффриз, что вы можете сделать? Этот человек, каким бы он ни был, – законный муж Одри. Если он узнает, что вы были здесь во время его отъезда в Новый Орлеан, он сделает все возможное, и вас похоронят в Бреннен-Мэнор. Вы – янки, мистер Джеффриз! Среди гостей не найдется ни одного человека, кто пришел бы вам на помощь, если вы вздумаете вступить в борьбу с Ричардом Поттером.
 – Пусть вас не волнует, как я справлюсь с Поттером, – тихо, но уверенно сказал Ли. – Вы должны знать, как я отношусь к Одри. Тусси знает о моей любви лучше, чем кто-либо другой. Она была с Одри в Коннектикуте. Я воспользуюсь случаем и скажу откровенно – я люблю Одри и, возможно, до конца жизни буду сожалеть, что ничего не сделал для защиты любимой женщины. Теперь слишком поздно думать о совместной жизни с Одри, но еще не поздно помочь ей жить, если не счастливо, «то хотя бы спокойно. Я могу только молиться, что не ошибся, доверившись вам. На­деюсь, что вы никогда не расскажете ни мужу Одри, ни ее отцу, ни брату, ни кому-нибудь из негров о том, что услышали от меня.
 Лина твердо сказала:
 – Я люблю Одри, как собственную дочь. Ни­когда не сделаю ей больно и никогда не предам ее. Тусси тоже. Она любит Одри, как сестру.
 Тусси нерешительно посмотрела на мать. Ко­нечно, она очень любит Одри, но если бы та узнала правду, неизвестно, оценила ли бы она их любовь. Возможно, она продала бы их как собственность, особенно, в случае смерти Джозефа.
 – У меня есть план, – говорил тем временем Ли. – Вам не нужно о нем знать. Единственное, о чем я прошу, вы должны написать мне, если увидите какие-либо признаки того, что Ричард продолжает издеваться над Одри. Вы сможете написать мне? Есть ли у вас какая-нибудь воз­можность отправить письмо так, чтобы мистер Бреннен об этом не узнал?
 – Я смогу, – ответила Лина. – Каждые две недели к нам приезжает человек, который заби­рает почту и увозит в Батон-Руж. Джозеф сначала просматривает всю почту, а затем отдает мне, чтобы я вручила тому человеку. Я легко могу положить туда и свое письмо, и хозяин ничего не узнает.
 – Прекрасно. Пусть Тусси напишет письмо, но не ставьте на конверте обратного адреса. Нельзя, чтобы письмо вернулось назад, если по какой-то причине оно не дойдет до меня. Вы понимаете?
 – Но что вы сможете сделать с Ричардом? – поинтересовалась Тусси.
 – Оставьте мне мои заботы. Если понадобится, я убью его. Даже если меня после повесят. Но я не думаю, что дело дойдет до этого, я вовсе не хочу открытого скандала. Думаю, что смогу уладить все без шума, только между мной и Ричардом Поттером. После сегодняшнего вечера, я думаю, вам не придется писать мне. Если я не по­лучу от вас письма, то никогда больше не увижусь с Одри. Я только буду молиться об одном, чтобы ее отец не продал вас. Вы должны быть рядом с Одри.
 Лина даже засомневалась, а вдруг Ли догады­вается или знает о ее отношениях с Джозефом Бренненом. Ли – умный человек, конечно, он видит очень многое.
 – Это маловероятно, мистер Джеффриз. Я живу в доме мистера Бреннена двадцать семь лет, с четырнадцати лет. Я была Одри почти как мать, с тех пор, как умерла ее родная мать. Одри никогда не расстанется с Тусси, она к ней очень привязана.
 Ли схватил ее руку и вложил в нее листок бумаги.
 – Я хочу, чтобы вы поклялись написать мне, если заметите, что он мучает и унижает ее по-прежнему.
 Лина кивнула:
 – Да, сэр. Я обещаю. Но я все равно не понимаю…
 – Вы меня сегодня не видели и не разговари­вали, – прервал он. – Да благословит вас Бог.
 Ли удалился, словно растаял в темноте. Лина строго взглянула на дочь.
 – Нам лучше вернуться наверх. Только Богу известно, что сегодня произойдет.
 Женщины направились наверх, листок бумаги Лина положила в карман фартука. Она ни слова не сказала Тусси, что видела, как Одри входила в спальню Ли в ту ночь, когда молодой человек приезжал. Женщина понимала, что он очень лю­бит Одри, а Одри так нуждается в любви и ласке. Но Лина вовсе не ожидала, что он вернется. Однако женщина надеялась, что Ли не причинит вреда Одри.
 Тусси и Лина вернулись на третий этаж, где гости, словно завороженные, слушали прекрас­ный голос Одри. Девушка исполняла песню «Ше­нандоа».
 Одри с чувством исполняла песню, забыв об окружающих и о том, где находится. Она пела не о пароходе и реке, а о своей любви к человеку, с которым никогда не будет вместе.



   «…Мы уплывем далеко
   По широкой Миссури». 



 Как ей хотелось уплыть куда-нибудь далеко-далеко вместе с Ли и забыть обо всем, что стоит между ними.



   «…О, Шенандоа, я тебя никогда не забуду.
   Я уплываю далеко по бурной реке.
   Но покуда жива, буду любить тебя.
   Мы уплываем далеко…» 



 Но вдруг она замолчала, не в силах закончить песню. Она растерянно смотрела на мужчину, который только что вошел в зал. На нем был черный костюм и серый атласный жилет. Какой он красивый, но зачем он здесь именно сегодня, сейчас? Она должна радоваться его появлению, но чувствовала леденящий ужас.
 Ли!

 Глава 16

 Гости с нескрываемым интересом рассматрива­ли незнакомца, который только что появился на балу.
 – Извините, если помешал вам, миссис Поттер, – обратился Ли к Одри и улыбнулся ей. Она понимала, что молодой человек наслаждается произведенным эффектом. Ли, конечно же, заме­чал выражение ужаса в глазах Одри. Хотелось подойти к ней, обнять, успокоить, сказать, что ей нечего бояться.
 – Так как вы не приглашены, сэр, может быть, вы представитесь гостям и объясните свое присут­ствие, – заговорил Ричард и представился непро­шеному гостю: – Я – Ричард Поттер, джентль­мен рядом со мной – мистер Джозеф Бреннен. Ему принадлежит этот дом.
 Ли перевел взгляд с Одри на Ричарда. Еще никогда в жизни ему не требовалось такой силы воли и столько самообладания, чтобы сохранять спокойствие хотя бы внешне. Он протянул руку.
 – Ли Джеффриз, – назвал он себя. – Из Нью-Йорка… У меня летний дом в Коннектикуте.
 Одри боялась потерять сознание от страха. В зале было по-прежнему тихо, так как гости поня­ли, что Ли не только не приглашен, но еще и оказался северянином. Лицо Ричарда потемнело от гнева и возмущения. Джозеф Бреннен сильно покраснел.
 Ли посмотрел на свою протянутую руку, совер­шенно не удивленный тем, что Ричард Поттер отказался пожать ее. Казалось, он очень доволен сложившимся положением и замешательством го­стей и хозяев.
 – Неужели все южане такие невоспитан­ные? – вкрадчиво поинтересовался он. – Моя мать давала уроки пения вашей жене, мистер Поттер, прошлым летом в Коннектикуте. Она восхищена талантом Одри. Недавно я узнал, что девушка вышла замуж, потому и прибыл поже­лать ей счастья и поздравить. Я даже привез подарок. Моя мать была бы рада за Одри.
 Ричард медленно, с явной неохотой протянул руку Ли, понимая, что у него нет другого выхода в данный момент. Он должен вести себя благород­но. Конечно, никто из приглашенных не знает, что Одри спала с этим мужчиной. Если Ричард сейчас не сдержится, могут пойти разные непри­ятные разговоры. Но Ричард был страшно разгне­ван. Этот янки оказался очень молодым и краси­вым… Первый любовник Одри. Нестерпимо было желание избить жену, унизить ее.
 Мужчины сдержанно пожали друг другу руки. Ричард поморщился, когда Ли сильно сжал его ладонь, как бы предупреждая о чем-то. Что изве­стно этому молодому человеку? Какого черта он здесь делает? Ричард совладал с чувствами, улыб­нулся и кивнул головой.
 – Одри много рассказывала о миссис Джеффриз. Прекрасная женщина.
 – И тем не менее, ее уже нет в живых.
 – Это большая потеря для вас. Выражаю вам сочувствие, – Ричард убрал руку и обратился к гостям. – Леди и джентльмены, вы помните, что прошлым летом Одри брала уроки пения в Кон­нектикуте у Энни Джеффриз, профессиональной концертной пианистки и оперной певицы. Одри очень высокого мнения об этой женщине, но перед самым отъездом Одри миссис Джеффриз неожи­данно умерла. В память о своей матери мистер Джеффриз посчитал себя обязанным приехать и поздравить нас. Давайте же покажем этому янки наше истинное гостеприимство.
 Гости облегченно вздохнули и начали перего­вариваться, кое-кто подошел к Ли Джеффризу, чтобы представиться. Ли обратился к отцу Одри:
 – Мистер Бреннен, я рад оттого, что, наконец, могу представиться вам. Прошлым летом Одри только о вас и говорила, о вас и Бреннен-Мэнор, – молодой человек снова протянул руку, и Джозеф неохотно пожал ее. Он пытался взглядом предупредить Ли не говорить ничего, что могло быть превратно истолковано и поставило бы Одри в неловкое положение. Ли крепко пожал ему руку, показывая, что чем-то недоволен. Джозеф понял, что незваный гость догадывается, что это он уничтожил его письма. Ублюдок! Какого черта ему здесь нужно? Одри уже замужем! Джозеф глубоко вздохнул.
 – Добро пожаловать в наш дом, мистер Джеф­фриз. Вы проделали большой путь из Нью-Йорка в Луизиану. Слишком долгое путешествие для того, чтобы всего лишь поздравить кого-то.
 Ли торжествующе засмеялся, немного насмеш­ливо глядя на хозяина дома.
 – Я всегда был высокого мнения об Одри и ее способностях, – ответил он, снова взглянув на Ричарда. Ричард Поттер ответил ему ненавидя­щим взглядом. Ли отлично понял, будь они сейчас одни, Ричард убил бы его на месте не сомневаясь и ни на минуту не задумываясь.
 «Что же, попробуй, – подумал Ли. – Дай мне возможность, Ричард, и я выбью из тебя высоко­мерие!»
 Жаль, что сейчас не место и не время для выяснения отношений. Но сегодня у Ли такая возможность появится обязательно.
 Вокруг Ли собрались гости, они хотели позна­комиться. У некоторых из них оказался такой сильный южный акцент, что Ли вынужден был просить назваться вторично. Во взглядах чувство­валась враждебность и настороженность. Гор­дость южан не позволяла доверять любому, кто живет севернее Кентукки. Обстановка в стране скоро осложнится. Ранее, когда он стоял на бал­коне и наблюдал, то слышал разговоры, раздра­женные угрозы в адрес северян, клятвы в том, что южане сделают все возможное и невозможное для отделения, если президентом страны станет Лин­кольн. Сегодня вечером самоуверенность южан выплеснулась во всей красе.
 Одри направилась к Ли. По пути перехватила Джоя, который только что появился в зале. Она видела, что мальчик возбужден появлением Ли. Одри боялась, как бы он случайно не проговорил­ся о первом визите Ли. Одри преградила брату дорогу.
 Джой нахмурился. Он выходил из зала, чтобы угостить старого Джорджа стаканом хорошего вина и теперь смущенно смотрел то на Одри, то на Ли, ничего на понимая.
 – Помни о своем обещании, – тихо напом­нила сестра. – У нее не было времени объ­яснить брату, что же случилось. Да она и не смогла бы ничего растолковать, если бы даже хотела. Она не имела представления о том, что же задумал Ли, как себя вести в данной ситуации, что говорить. Она знала одно: нужно присоединиться к мужу и поздороваться с гостем янки.
 Джой и Одри подошли. Мальчик протянул руку гостю, настороженно взглянув на отца и поприветствовал Ли так, словно не видел его целый год.
 – Я тебе рассказывал о Ли Джеффризе, это сын миссис Джеффриз, – объяснил он отцу.
 – Мы уже поняли, – ответил Джозеф. Щеки хозяина дома пылали от растерянности и смуще­ния. Он волновался и был обеспокоен, а вдруг Ли спросит о письмах. Если этому человеку известно, что Одри вышла замуж, зачем он вообще сюда явился? Его появление доставит одни только не­приятности.
 Оркестр снова заиграл вальс. Ли обернулся к Ричарду.
 – Не позволите ли вы мне пригласить вашу прекрасную жену?
 Ричард видел неприкрытую ненависть в голу­бых глазах Ли и тайное предупреждение на слу­чай отказа. Черт с ним! В присутствии важных гостей он вынужден подчиниться обстоятельст­вам.
 – Конечно, – согласился Ричард. – Я пони­маю, что вы с Одри стали большими друзьями прошлым летом. Вы отлично скрашивали ее оди­ночество.
 Одри подошла к мужу.
 – Да, – подтвердил Ли. – Одри очень скучала по дому.
 – Я так и понял, – угрожающе выдавил Ричард и взглянул на Одри так, что у нее все похолодело внутри, женщина сжалась от ужаса. Такая ярость светилась в темных глазах мужа, что Одри жалобно посмотрела на Ли. Что он делает? Ей и так живется нелегко. А что будет потом, когда он уедет?
 – Мистер Джеффриз хочет станцевать с тобой, моя любовь. Я дал согласие. В конце концов вы же старые друзья.
 Одри вопросительно смотрела на Ричарда, по­том взглянула на Ли. Молодой человек засмеялся:
 – Ты выглядишь сегодня просто потрясающе, Одри. Мама гордилась бы тобой. И пела ты вели­колепно.
 У Одри от волнения пропал голос, она не могла говорить. Ли положил руку ей на талию и закру­жил по залу, где уже несколько пар двигались под музыку не спеша. Несколько мгновений молодые люди не могли отвести друг от друга взглядов. Их охватило желание быть вместе.
 «О, если бы хоть одну ночь провести с ним, прикоснуться к нему обнаженным телом, слиться в горячечных сладостных объятиях».
 – Зачем ты снова вернулся сюда, Ли? – тоненьким от волнения голосом выговорила Одри. Ли сжал ее ладонь.
 – Расслабься, Одри. Постарайся выглядеть счастливой. Я приехал сюда, чтобы в последний раз взглянуть на тебя. И привез подарок. Искал его по всему Новому Орлеану. Я оставил подарок внизу, в гостиной на пианино. Он завернут в белую бумагу. Ты посмотришь потом. Обещай вспоминать меня всякий раз, когда будешь смот­реть на него.
 – Конечно, я не смогу ничего забыть, ты же знаешь.
 Одри с трудом сдерживала слезы.
 – Не надо плакать, Одри. Что подумают гости? И не бойся ни за меня, ни за себя. Я знаю, что делаю, – он наклонился к ней и тихо сказал: – Я люблю тебя, Одри. Всегда помни об этом.
 Молодой человек выпрямился и закружил ее в танце. Присутствующие с любопытством наблю­дали за ними. «Интересно, что за отношения у Одри Поттер с этим красивым янки?» – думала Элеонор, заинтересованно разглядывая Ли. Что было у ее невинной кузины прошлым летом в Коннектикуте? Элеонор еще не приходилось ви­деть такого красивого мужчину. Если бы у нее появился малюсенький шанс завести с ним роман, Элеонор не задумалась бы ни на минуту. И совер­шенно не имело бы значения замужем она или нет.
 Одри не видела сейчас никого, кроме Ли. И не обращала никакого внимания на усмехающуюся Элеонор. Ей было все равно, о чем перешептыва­ются за своими веерами дамы.
 Она почти не замечала, как ее пальцы вцепи­лись в руку Ли. Девушка не могла скрыть расту­щей тревоги.
 – Ли, я не понимаю ничего. Ты не должен был приезжать!
 – Разве я не говорил тебе, что хочу быть твердо уверенным в твоей безопасности? Твой муж не сделает тебе ничего плохого, обещаю.
 – Да, но…
 – Именно потому я и здесь. У меня с Ричардом Поттером чуть позже состоится небольшой разго­вор. После того, ты меня больше никогда не увидишь. Но я твердо знаю, что после моего отъезда твоя жизнь станет лучше.
 – Но как…
 – Просто поверь мне, Одри. Доверься мне.
 Он крепче сжал талию Одри. Как ему хотелось привлечь ее к себе, поцеловать в последний раз, запомнить навсегда ее прекрасный образ. Но их счастье заканчивалось сегодня, с завершением этого танца.
 – Прощай, Одри, – тихо сказал Ли. – Пусть Бог поможет тебе, – он вежливо поклонился. – Спасибо за танец, миссис Поттер, – громко по­благодарил он, чтобы все слышали.
 – Благодарю вас за то, что вы приехали изда­лека, мистер Джеффриз. Спасибо за поздравле­ние.
 «Я люблю тебя ЛиДжеффриз. Когда солнце светит ярко, и с океана дует свежий и влажный ветер…»
 Ли повел Одри туда, где стояли Ричард Поттер иДжозеф Бреннен. Но по дороге их перехватили Элеонор и мужчина, в котором Одри с удивлением узнала Майлза Фэрреля. Фэррель был женатым мужчиной, имел трех взрослых детей, владел тремя речными судами, на которых сплавлял хлопок по Миссисипи в Сент-Луис. Его жена в этот вечер осталась дома из-за болезни, и Элеонор сегодня буквально висла на Фэрреле.
 Элеонор разглядывала Ли Джеффриза, словно это было что-то вкусное.
 – Интересно, Одри Поттер, почему ты никогда не рассказывала мне о том, что познакомилась в Коннектикуте с таким красивым янки? – безза­стенчиво разглядывая молодого человека, поинте­ресовалась она. – Почему ты скрывала от нас?
 Одри почувствовала двусмысленность намека, захотелось залепить кузине пощечину.
 – Мы мало виделись в Коннектикуте, – со­лгал Ли, целуя протянутую руку Элеонор. – Я работаю в Нью-Йорке, познакомился с Одри, ког­да приезжал с невестой на короткий отдых в загородный дом.
 О, как Одри любила его! Ли, конечно же, сразу раскусил Элеонор и постарался защитить Одри от нападок кузины.
 – Невеста! – Элеонор удивилась и разочаро­валась одновременно. Как жаль, что не удастся распустить об Одри пикантный слушок. – Пони­маю…
 – Скажите, мистер Джеффриз, чем вы зани­маетесь в Нью-Йорке? – спросил Майлз.
 – Я адвокат, у меня собственная контора «Джеффриз, Джеймс и Стилвелл».
 Майлз с интересом разглядывал молодого че­ловека, к ним присоединились несколько богачей Луизианы, включая Ричарда Поттера и Джозефа Бреннена. Одри почувствовала, как растет напря­жение. Ричард смотрел на Ли вызывающе и не­приязненно, он подошел к Одри, схватил ее за руку и притянул к себе с такой силой, словно хотел предупредить, каково ей придется, когда он попозже займется ею. Все время он улыбался, улыбался…
 – Джой рассказывал о вас неоднократно, – говорил он тем временем, стараясь выдержать ненавидящий взгляд Ли. Одри замечала, что Ли вызывающе смотрит прямо в глаза Ричарду, без тени страха и сомнения.
 – Похоже, что ваши дела идут успешно, – продолжал Ричард. – Джой сообщил, что у ва­шего отца и братьев несколько фабрик в Нью-Йор­ке.
 – Правильно, – согласился Ли. – Обувные фабрики, фабрики по производству палаток и парусины. Семья также владеет заводом по про­изводству стали.
 – Скажите, мистер Джеффриз, каковы настро­ения в Нью-Йорке? Что думают люди по поводу закона о работорговле?
 В зале стало тихо, Ли чувствовал себя так, словно попал в клетку со львами.
 – Мы считаем, что рабство должно быть отме­нено полностью. Невозможно просто принять за­кон, запрещающий работорговлю. Нужно, чтобы на плантациях больше не рождались новые рабы. Человека нельзя продавать, покупать или безбож­но эксплуатировать, мистер Поттер, независимо от того, какого цвета у него кожа, мужчина это или женщина.
 Сердце Одри застучало встревоженно, она по­чувствовала, что Ричард напрягся.
 – Учитывая, что у вас на севере все время происходят забастовки из-за низкой зарплаты, невыносимых условий на фабриках, тяжелого труда рабочих, – начал говорить он, тщательно подбирая слова, – я посоветовал бы вам снача­ла навести порядок в собственном доме, мистер Джеффриз, – голос Ричарда был спокоен, но Одри чувствовала, как он взбешен.
 Ли спокойно и смело посмотрела в глаза Ри­чарду.
 – По крайней мере, фабричных рабочих не продают, не покупают и не разводят, словно по­родистый скот, – ответил он.
 – Вы не можете знать, нашей жизни, – вме­шался Джозеф Бреннен, сердито глядя на Ли. – Если бы вы пожили здесь какое-то время, то поняли бы, что ничего плохого у нас не происхо­дит, мы хорошо обращаемся со своими рабами.
 – Неужели? – Ли по-прежнему упорно смот­рел на Ричарда Поттера. Как хотелось вслух заявить в этом зале, что делает Поттер с негри­тянскими девочками! Но он не может поставить в неловкое положение Одри. Ему доставило удо­вольствие уже то, что Ричард почувствовал себя несколько неуютно.
 – Северные газеты полны рассказов о жестокостях рабовладельцев по отношению к неграм, даже после того, что случилось с Джоном Брау­ном. Нас обвиняют в побоях, насилии и даже убийствах.
 – Ваши газетчики слишком преувеличива­ют, – настаивал Джозеф. – А вы верите тому, чему хотите верить. Вы, янки, ничего не сможете изменить, если мы уйдем из Союза и начнем принимать собственные законы. Север хочет раз­рушить наш образ жизни, мистер Джеффриз, но мы никогда не откажемся от своих убеждений. А если бы правительство вдруг постановило, что вы должны увеличить своим рабочим заработную плату в десять раз? У вас просто не останется средств для производства продукции! Разве такой закон не разорил бы людей, подобных вашему отцу?
 К разговору присоединились еще гости, выска­зывая единодушное мнение по поводу сохранения рабства. Все люди, окружающие сейчас Ли, вери­ли в то, что южные штаты могут выжить только как рабовладельческие, и что такие люди, как Ли и его отец, должны понять это, иначе Союз разде­лится на две части.
 Ли спокойно посматривал то на Ричарда Потте-ра, то на Джозефа Бреннена.
 – Луизиана и остальные южные штаты явля­ются частью Соединенных Штатов Америки, ми­стер Бреннен, – твердо сказал Ли. – Выход из Союза – ничто иное, как предательство. А прези­дент, независимо от того, кого мы выберем, не позволит развалить Союз.
 Женщины шептались, прикрываясь веерами, мужчины недовольно ворчали, недружелюбно глядя на Ли.
 – Пусть только попробуют помешать нам, – пробормотал какой-то мужчина.
 Одри молча наблюдала за происходящим, совершенно забыв о себе. Во взгляде Ли све­тилась решительность истинного янки. Такая же твердая убежденность в собственной правоте была написана на лицах Ричарда и ее отца. Даже если бы она не вышла замуж за Ричарда, отношения с Ли Джеффризом были бы нелег­кими.
 – Я предполагаю, вы считаете, что президен­том станет Авраам Линкольн? – вызывающе спросил Майлз Фэррель.
 – Я в этом совершенно не сомневаюсь, – ответил Ли.
 – И как поступит Федеральное правительство, в случае выхода из Союза южных штатов? – поинтересовался Джозеф Бреннен.
 Ли спокойно посмотрел на разгневанного план­татора.
 – Тогда мы придем сюда и силой заставим вас повиноваться. Предпримем все, чтобы сохранить Союз единым.
 – Мы, мистер Джеффриз? – задал вопрос Ричард и посмотрел на Одри торжествующе, слов­но хотел показать, как глупо она поступила, полюбив этого янки-предателя. Он недобро усмех­нулся: – Не означает ли ваше утверждение, что вы тоже пойдете воевать?
 – До этого дело никогда не дойдет, – настаи­вал кто-то в толпе.
 – Война вполне возможна, – сказал еще кто-то.
 – Я закончил военную академию в Вест-Пой­нте, – заявил Ли. Все настороженно притих­ли. – Да, если потребуется, я должен буду всту­пить в армию, чтобы защитить единство Союза. Нам нужны будут офицеры, люди, которые помо­гут создать армию из добровольцев.
 Джой подошел и встал рядом с отцом, недо­умевая, куда может завести этих людей словесная стычка. Ли по-прежнему пристально смотрел на Ричарда.
 – Армия? – Ричард глубоко вздохнул, каза­лось, готовый выплеснуть скопившуюся ярость.– Вы находитесь сейчас среди южан, мистер Джеф­фриз. Приехали, чтобы поздравить меня и Одри, называете себя другом Джоя и все же, без коле­баний явитесь сюда в качестве нашего врага, чтобы убивать таких людей, как отец Одри, таких мальчиков, как Джой, и все ради сохранения единого Союза.
 В зале наступила напряженная тишина, взгля­ды присутствующих были устремлены на Ли. Он приблизился к Ричарду.
 – Я говорю только о том, что выполню свой долг. Но надеюсь, что дело до этого не дойдет. Однако кое-кого убил бы без колебаний, мистер Поттер. Я уверен, что вы испытываете подобные чувства.
 – Да, мистер Джеффриз, конечно, – согласил­ся Ричард и оттолкнул от себя руку Одри. – Я ценю то, что вы проделали такой большой путь, лишь бы повидаться с Джоем и поздравить Одри, мистер Джеффриз, но будет лучше, если вы поки­нете нас.
 – Проклятый янки, – раздался шепот в толпе.
 Ли, мрачно улыбнувшись, согласился:
 – С готовностью, мистер Поттер. Я приехал сюда не для того, чтобы ссориться и доставлять вам неприятности. Это вы, джентльмены с Юга, заняты кознями. Если же мое присутствие вам не по душе, я уеду, но прежде, может быть, вы, Одри и мистер Бреннен будете так любезны и спуститесь со мной вниз. Хотелось бы показать вам подарок, который я привез для Одри.
 Ричард нахмурился, не понимая, что задумал Ли.
 – Мы примем ваш подарок, мистер Джеффриз. И ваши пожелания счастья. Мы готовы молиться, лишь бы между нами никогда не было войны.
 «Между нами всегда будет война, Ричард Поттер, – подумал Ли. – И наша вражда не имеет ничего общего с войной между Се­вером и Югом».
 – Я хочу войны не больше вашего, – сказал молодой человек.
 Ричард угрожающе взглянул на Одри, он был настолько разгневан, что девушке хотелось убе­жать, исчезнуть отсюда. Она еще не знала, что задумал Ли Джеффриз. Пока что ее положение нисколько не улучшилось, а стало еще более ужасным.
 – Давай спустимся вниз, моя любовь, посмот­рим, что за подарок привез мистер Джеффриз, хорошо? – вкрадчиво сказал Ричард и схватил ее за руку с такой силой, что она чуть не заплакала от обиды и боли.
 Ричард принужденно улыбнулся в зал и при­казал оркестру играть вальсы для гостей, предло­жив гостям развлекаться.
 – Одри и я скоро присоединимся к вам, – успокоил он гостей и повернулся к Ли, предло­жив: – Пойдемте вниз!
 Ричард повернулся и первым направился к выходу, крепко держа Одри за руку. Гости рас­ступились, давая им пройти. Джозеф Бреннен, покрасневший от растерянности и возмущения, шагал следом.
 Ли направился следом, но заметил, что Джой идет с ним рядом.
 – Останься здесь, Джой, – резко сказал он.
 – Почему? – чуть не заплакал Джой. – Мне т-тоже хочется увидеть подарок, Ли. Никто не слышал, о чем они говорят, потому что оркестр громко играл вальс.
 – Я не хочу , чтобы ты присутствовал при разговоре, – твердо сказал Ли мальчику.
 – Что-то не так, правда, Ли?
 – Я в состоянии разрешить все. Я собираюсь разобраться сегодня. А ты должен мне пообещать, что будешь присматривать за сестрой, к ней дол­жны относиться хорошо.
 Ричард приостановился в дверях и ждал в нетерпении, все больше раздражаясь и злясь.
 – Ты должен понимать, Джой, что у нас с Одри ничего бы не получилось хорошего. Но твой зять к ней относится очень плохо. Я собираюсь поста­вить его не место. А потом навсегда исчезну из вашей жизни. Верю, что ты и твой отец любите Одри и хотите ей счастья и благополучия, – он взял юношу за руку. – Ты становишься настоя­щим мужчиной, Джой, я всегда буду ценить твою дружбу и расположение. Жаль, что все остается только в воспоминаниях, все уходит в прошлое. Ты меня понимаешь?
 Боже, как он страдал, видя отчаяние в глазах юноши. Жаль, что вовсе не остается времени поговорить. Совершенно не осталось времени. Ему еще предстоит беседа с Ричардом Поттером. Надо изменить жизнь Одри. Ли повернулся и быстро вышел из зала. Ричард, Джозеф и Одри следовали за ним.
 Ричард Поттер плотно прикрыл дверь гостиной и обернулся к Ли.
 – Итак, – сказал он, – может быть, вы скажете мне и моему тестю, чем в действительно­сти вы здесь занимаетесь? И поторопитесь, мистер Джеффриз, пока я не позвал людей и не приказал вышвырнуть вас из этого дома или похоронить здесь.
 Ли, не мигая, смотрел на него.
 – Не совсем уверен, что ваш тесть будет рад услышать, отчего я сегодня здесь, Одри не хочет, чтобы он знал, но я собираюсь сказать мистеру Бреннену все, что знаю. Даже если у него от моего рассказа начнется очередной сердечный приступ.
 – Ли… – предостерегающе воскликнула Од­ри.
 – Так не может больше продолжаться, Од­ри, – Ли повернулся к ней, ему было искренне жаль женщину, лицо у нее было беспомощным и испуганным. – Слишком уж непомерную цену приходится платить тебе за спокойствие отца, – он презрительно взглянул на Джозефа и заметил, как тот побледнел.
 – Что вы имеете в виду, говоря о цене Одри? спросил он растерянно. Ли подошел ближе.
 – Неужели вы настолько слепы? Разве вы не видели, в каком состоянии была ваша дочь, когда этот ублюдок, ваш зять, привез ее из Сайпресс-Холлоу? Неужели вы действительно поверили, что она просто больна? Она должна была светить­ся счастьем! Она должна была приехать радост­ной!
 – Откуда вам, черт возьми, известно, как она тогда выглядела? – вмешался Ричард Поттер.
 Одри в ужасе прижала к груди руки. Ли по­дошел к Ричарду вплотную.
 – Потому что я уже нанес визит вашей жене раньше, – спокойно объявил Ли. – Три недели назад. Я не знал о ее свадьбе, будучи на Севере. Услышал эту новость только тогда, когда при­ехал, чтобы узнать, не передумала ли она выхо­дить за вас, и не сумеем ли мы как-нибудь все решить и остаться вместе. Несмотря ни на что!
 На этот раз побледнел Ричард.
 – Немедленно убирайтесь из этого дома, сукин сын. Если я только узнаю, что ты трахал ее в мое отсутствие…
 Ли не дал ему договорить, он сильно ударил Ричарда в живот. Мужчина рухнул на пол, скор­чившись и дергаясь от боли. Одри испуганно вскрикнула. Ли обратился к побледневшему Джо­зефу Бреннену:
 – Я приехал сюда потому, что был уверен: Одри получила письмо, где я предупреждал о предполагаемом визите, – грозно сказал он. – А она, оказывается, не получила моего послания! Она также не получила и второго письма, которое я отправил спустя какое-то время. Может быть, вы объясните, мистер Бреннен, куда делись мои письма?
 Джозеф испуганно отпрянул.
 – Я… Я не понимаю, о чем вы говорите. Никаких писем для Одри не приходило.
 Ли о отвращением взглянул на плантатора.
 – Вы можете и дальше лгать дочери и сыну. Кстати, они верят тому, что вы говорите. Одри так сильно любит вас, что пожертвовала покоем и счастьем, считая, что брак с Ричардом Поттером осчастливит вас, Джоя и Бреннен-Мэнор! Самое печальное, что я согласился с ее доводами! Согла­сился, что всем нам будет лучше, потому что мы, такие разные, не сможем ужиться. Я люблю вашу дочь, мистер Бреннен, и она любит меня, но вернулась сюда, уверенная, что ее место здесь. Я ничего бы не предпринял, даже то, что вы скрыли от нее мои письма, она никогда бы не узнала от меня, если бы, приехав сюда, нашел ее счастливой в супружестве. Но здесь меня встретила не гордая женщина, которую я знал в Коннектикуте, а болезненное, исхудавшее, нервное создание. Ее достоинство и гордость растоптаны. Почему же вы не спросили, что с ней случилось в доме мужа?
 Одри отвернулась, не в состоянии сказать ни слова. Ли рассказал Джозефу Бреннену все, что ему было известно. Ричард копошился на полу, пытаясь встать на ноги. За дверью стоял Джой и слушал страшную правду. Мальчик убежал в свою комнату, поклявшись отомстить Поттеру за страдания Одри.
 Джозеф Бреннен спросил у дочери:
 – Это правда? Или он лжет? – Одри упала в кресло и разрыдалась. Джозеф глубоко вздохнул и свирепо взглянул на Ричарда.
 – Я был так горд, что моя дочь вышла за тебя замуж. Был уверен, что ты – именно тот человек, который ей нужен. Как ты посмел так обращаться с моей Одри?!
 – Она спала с ним прошлым летом в Коннек­тикуте! – злобно выдавил Ричард. – Когда я женился на вашей дочери, то считал, что она девственница. Вы подсунули мне испорченный товар, Джозеф!
 Ли схватил Ричарда за лацканы костюма и ударил его о стену.
 – Она была влюбленной молодой девушкой, одинокой и тоскующей по дому. Мы полюбили друг друга, в наших отношениях нет нечего гад­кого и порочного. Она вышла за вас замуж, веря в то, что вы будете любить ее, как она этого заслуживает. И твердо была уверена, что станет верной женой.
 – А была ли она верной? Что произошло здесь в мое отсутствие?
 – Ничего не случилось, – солгал Ли. – И никогда не случится, потому что сегодня я уез­жаю навсегда. Я приехал только для того, чтобы предупредить тебя, Поттер, если услышу, что ты плохо обращаешься с Одри, вернусь снова. И пусть меня повесят, но перед смертью я убью тебя.
 – Ты не посмеешь… – вызывающе заговорил Ричард.
 – Что ж, попробуй, – Ли ударил Ричарда коленом в пах, а затем ударил его в лицо кулаком. Ричард застонал от боли и снова, скорчившись, упал на пол, почти потеряв сознание. Молодой человек хотел ударить еще раз, но Одри приказа­ла ему остановиться. Ли колебался.
 – Он, все-таки, мой муж, – сказала девушка, содрогаясь от рыданий. – Я поклялась ему в верности перед Богом. И не могу стоять и смот­реть, как ты его убиваешь. Пожалуйста, Ли, прекрати, не позорь меня, – умоляюще попроси­ла она. – Ты сделал все, что возможно.
 Ли нерешительно посмотрел на покрасневшие кулаки и отвернулся от скрючившегося Ричарда. Одри сочувствующе посмотрела на отца.
 – Прости, папа. Я не хотела, чтобы ты узнал о приезде Ли и о том, как Ричард обращался со мной в Сайпресс-Холлоу. Я боялась, что тебе опять будет плохо…
 – Но это единственный верный способ заста­вить его прекратить издевательства, – сказал Ли. – Я обязан был рискнуть! Вы должны теперь следить, чтобы с вашей дочерью хорошо обраща­лись. Если мне придется вернуться сюда еще раз, я постараюсь сделать так, чтобы все в Луизиане узнали, какое животное ваш любимый зять. Я люблю Одри и готов пожертвовать жизнью, лишь бы быть уверенным, что она больше не страдает от рук этого человека!
 Ричард застонал и пошевелился.
 – Он очень могущественный человек, – уныло сказал Джозеф. – Он законный муж Одри, а теперь и совладелец Бреннен-Мэнор. Что я могу теперь сделать? Я старый, больной человек.
 Ли вынул из внутреннего кармана пиджака бумаги.
 – Вы можете внести поправку в договор, ко­торый подписали, когда Поттер женился на Од­ри, – спокойно ответил он. – Я посетил местную адвокатскую фирму в Батон-Руже, приобрел не­обходимые бланки и заполнил их сам. Это заве­ренный документ, касающийся управлением соб­ственности Бреннен-Мэнор.
 Джозеф вопросительно взглянул на нее, она резко сказала:
 – Я показала ему бумаги, отец. И он пообещал помочь мне. Я очень боялась Ричарда, поэтому согласилась принять его помощь.
 – Здесь говорится, что Ричард Поттер будет делить с вами прибыли от Бреннен-Мэнор, как и было указано в первоначальном документе, но только при условии вашего подтверждения, кото­рое ему необходимо будет получать от вас в конце каждого финансового года. Он не будет считаться владельцем плантации до вашей смерти, а в слу­чае смерти, ему будет принадлежать только чет­вертая часть собственности. Одри будет владеть второй четвертью Бреннен-Мэнор. А половина ва­шего состояния отойдет Джою. В случае вашей смерти, Ричард будет получать половину прибы­лей только, если Джой и Одри будут письменно подтверждать это в конце каждого финансового года. Подтверждение его прав будет напрямую зависеть от того, как он обращается с Одри. Если он предпочтет по-прежнему унижать жену и от­кажется от своей доли, поверьте мне, я тотчас же буду знать об этом. Ричард считает, что его богат­ство и власть защитят его, но, пусть не забывает, у меня тоже есть и богатство, и власть, мистер Бреннен. Пусть Ричард Поттер усвоит главное – ни один человек не защищен от смерти.
 Джозеф дрожащими руками держал бумаги, внимательно рассматривая их. Потом посмотрел на дочь со слезами в глазах.
 – Я ничего не знал… Я думал, что твое заму­жество с Ричардом будет самым лучшим выходом для тебя и Джоя.
 – Вы недооцениваете Джоя, – не согласился с ним Ли. И подошел к Ричарду. Презрительно посмотрев на мужчину, встряхнул его и усадил на стул. Из носа у Ричарда сочилась кровь, под глазом расплывался синяк.
 – Ты должен подписать эти бумаги, ублю­док, – рявкнул Ли. – Ты меня слышишь? Обра­щайся хорошо с женщиной, которая собирается стать матерью твоих детей, иначе ты потеряешь все, что получил, женившись на ней, – Ли взгля­нул на Одри. – Подай мне бумаги и возьми со стола ручку.
 Одри повиновалась, взяв бумаги из рук отца. Ли вынул из кармана носовой платок, прижал его к носу Ричарда, чтобы остановить кровь.
 – Не думай, что мне стало жаль тебя, сукин сын! Я не хочу, чтобы ты испачкал кровью доку­менты, которые должен подписать. – Он взял бумаги из рук Одри, положил их и ручку на крышку пианино, затем встряхнул Ричарда и поставил на ноги.
 – Подпиши там, где отмечено точкой, мой друг!
 – Что… что… это?
 – Просто подпиши, не то я подобью тебе второй глаз и избавлю от нескольких зубов! Кра­сивый Ричард Поттер, наверное, не хочет, чтобы его изуродовали, не правда ли?
 Ричард застонал и взял ручку.
 – Я не понимаю…
 – Жена и тесть объяснят все позже, когда тебе станет немного лучше, – не стал вдаваться в подробности Ли. – Просто подпиши!
 Ричард безропотно повиновался. Как только он поставил подпись на документе, Ли выпустил его, и он снова со стоном рухнул на пол. Ли вручил бумаги Джозефу, оставив копию у себя.
 – Будьте уверены, ваш адвокат получит ко­пию. Есть еще одно условие, о котором я не упомянул. Ричард обязуется никогда больше не спать с негритянскими девушками. Любой муж­чина, который вступает в интимные отношения со многими женщинами, может заболеть сифили­сом или чем-то похуже. Я бы не возражал, если бы он умер от одной из таких болезней, но он не должен заразить Одри. Я буду молиться, чтобы такого не случилось. – Он внимательно взглянул на Одри, которая молча стояла рядом с отцом. При замечании Ли о сифилисе она смущенно отвела глаза. Ли подошел к ней, взял ее за руку.
 – Все закончилось, Одри. Он больше не сдела­ет тебе ничего плохого, не посмеет. Иначе я снова вернусь сюда. – Он взял ее за подбородок и посмотрел в глаза. – Я люблю тебя, Одри. Не теряй достоинства и гордости. Ты слышишь меня?
 – Да, – шепнула она сквозь слезы. – Я не хотела, чтобы ты убил Ричарда. Если бы он погиб от твоих рук, то за тобой стали бы охотиться, а поймав, повесили бы. Всем будет понятно, почему ты это сделал. Супружеская измена и убийство – такие ужасные слова, Ли.
 Ли с трудом сдерживал слезы, наклонился и поцеловал Одри в лоб.
 – До свидания, Одри. – Повернулся и вышел.
 Одри, оцепенев, смотрела ему вслед, еле сдер­живая желание броситься за ним. Потом взгляну­ла на Ричарда, подошла, опустилась перед ним на колени, помогла ему сесть, промокнула платком кровоточащие раны.
 – Нам нужно вернуться на бал и притворить­ся, что все прекрасно, отец, – сказала она. – Мы скажем, что Ричард проводил Ли. А потом при­ехал посыльный из Сайпресс-Холлоу, там что-то случилось. Пришли сюда слуг, мы перенесем его в нашу комнату. Я не хочу, чтобы кто-либо увидел его в таком состоянии.
 Джозеф смотрел на бумаги, которые все еще держал в руках, он никак не мог прийти в себя после случившегося.
 – Да, хорошо, – согласился он, положил бумаги в карман, поднялся на ноги.
 – Как ты себя чувствуешь, отец?
 – Да, девочка, – рассеянно пробормотал Джо­зеф.
 Одри пристально взглянула на отца.
 – Ты скрыл от меня письма Ли?
 У него перехватило горло.
 – Нет. Я не получал писем, Одри. Что-то случилось с ними. Ты знаешь, как часто теряется почта из-за грабежей на дорогах. Как раз в про­шлом месяце у судна, доставляющего почту из Чикаго, взорвался котел. Судно погибло, а почта пропала. – Он повернулся, чтобы уйти. – Я распоряжусь, чтобы тебе помогли.
 Отец ушел, а Одри первый раз в жизни усом­нилась, правду ли он сказал ей. Она должна ве­рить отцу, должна, не так ли? Это ее отец! Он лю­бит ее. Одри взяла с дивана подушку, подложи­ла ее под голову мужа. Ей хотелось попрощаться с Ли. Еще один последний взгляд, последнее при­косновение любимого. Она торопливо вышла на балкон, чтобы окликнуть его. Но услышала толь­ко цокот лошадиных копыт по булыжной дороге.
 «Пусть уезжает», – подсказал внутренний го­лос. Но как хотелось позвать его, броситься за ним… Одри не могла сделать этого, она теперь миссис Одри Поттер.
 Вернувшись в гостиную, внимательно осмотре­лась вокруг. На пианино стояла большая коробка, завернутая в белую бумагу. Одри была так рас­строена сегодня, что до этого не видела коробки. Она подошла и нежно погладила ее трясущимися руками. Потом распаковала.
 В коробке лежала статуэтка, изображающая двух морских чаек. Чайки были выточены из белого алебастра. Они сидели на вершине изогну­того дерева, установленного на мраморной под­ставке. Какой замечательный подарок! Одри поч­ти видела море, слышала терпкий запах морской воды, слышала крики чаек и чувствовала песок ступнями.
 «Нашелчеловека в Новом Орлеане, который делает это вручную, – прочла она в записке. – Птиц сделали на Заливе, но они напомнили мне время, проведенное с тобой в Коннектикуте. Вспо­минай обо мне каждый раз, когда будешь смот­реть на них. Пусть Бог благословит тебя и помо­жет, Одри. Буду всегда любить и помнить тебя. Ли».
 Ричард зашевелился. Одри быстро смяла запи­ску, подошла к стулу возле пианино и спрятала ее. Как она ни сдерживалась, по щекам потекли слезы. Человек, которого она любила больше жиз­ни, ушел навсегда.




 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ



   3 января 1861 года:  
  мятежники штата Джорджия захватили федеральный форт Туласки. 
   9 января 1861 года:  
  штат Миссисипи объявляет о выходе из Союза. 
  10 января 1861 года: 
  штат Флорида объявляет о выходе из Союза. 
   11    января 1861 года:  
  штат Алабама объявляет о выходе из Союза. 
   19 января 1861 года:  
  штат Джорджия объявляет о выходе из Союза. 
   26 января 1861 года:  
  штат Луизиана объявляет о выходе из Союза. 


 Глава 17

  Май, 1861 год 
 Ли взглянул на вычурное каменное здание, принадлежащее семье Джеффриз. Фронтоны дома украшены ажурными железными решетками. Од­ну сторону дома венчает башенка с зубцами из камня и напоминает башню старинного замка. В детстве братья любили бродить по дому и рассмат­ривать его. И знали каждый закоулочек, каждую трещину двадцатикомнатного дома, словно свои пять пальцев. Он вспомнил, как однажды решил пересчитать все окна в доме, но сейчас не помнил, сколько же насчитал тогда.
 Дом семьи Джеффриз находился в северной части Нью-Йорка, в этом районе располагались дома богатых людей, вдали от пыли, шума и запахов большого города. Здесь жил человек, от которого зависела судьба рабочих, гнущих спины по много часов за крошечную зарплату на город­ских фабриках. Ли тоже мог бы построить рос­кошный дом для себя, но не хотел. У него был скромный дом в городе и он считал, что этот дом его вполне устраивает. Он не понимал, почему отец продолжает цепляться за эту громадину, ведь жена умерла, а дети разъехались. По правде сказать, отцу никогда и не был нужен такой большой дом. Он построил его с единственной целью, показать другим, насколько богата его семья. Ли совершенно не задумывался об этом, когда был мальчиком. Но сейчас отлично пони­мал, что его мать не любила жить здесь. Она была действительно счастлива лишь тогда, когда уез­жала с детьми в Мэпл-Шедоуз на целое лето. От стен дома веяло холодом, как внутри, так и сна­ружи. Комнаты были большими, с высоченными потолками, голоса и шаги отдавались эхом в этих огромных пространствах.
 Особняк походил на выставочный зал, а не на уютное жилище. Когда отец был моложе и еще только создавал свою промышленную империю, его почти невозможно было застать здесь.
 Ли Джеффриз несколько лет не появлялся в родительском доме. Беннет Джеймс уговорил его съездить к отцу. Ли выбрался из экипажа и привязал лошадь. Интересно, когда он перестанет пользоваться советами Бена? Он послушался ком­паньона и поехал в Луизиану, чтобы увидеть Одри. И каким разочарованием все закончилось! Слава Богу, что нет никаких вестей от Лины и Тусси. Очевидно, Ричард Поттер внял предупреж­дениям Ли и больше не осмеливается мучить Одри.
 Весь прошедший год молодой человек чувство­вал себя опустошенным и одиноким. Он почти обрадовался, когда президент Линкольн призвал добровольцев, желающих помочь подавить «вос­стание». После того, как восемь южных штатов вышли из Союза, необходимо было принять сроч­ные меры. Теперь армейские обязанности займут все время, он станет чересчур занятым человеком, некогда будет думать об Одри. Ли надеялся, что служба в армии поможет ему навсегда забыть об этой женщине. Он, правда, опасался, что проис­ходящие события могут сказаться на судьбе Одри и тех, кого она любит. Так как штат Луизиана вышел из Союза одним из первых.
 Южная Каролина осмелилась совершить пер­вый акт неповиновения, атаковав форт Самтер и потребовав сдачи союзного командования форта. Это невероятно, неслыханно! Президент еще не объявил войну официально, но объявил о призыве семидесяти пяти тысяч добровольцев. Значит, он, скорее всего, объявит войну в ближайшее время. Имея диплом военной академии в Вест-Пойнте, Ли должен сразу же получить звание офицера и помочь в создании более организованной и осна­щенной союзной армии.
 Молодой человек постучал в дверь, надеясь, что в этот раз не совершил ошибки, прибыв сюда. Джеймс сказал ему, что раз уж он решил идти в армию, то должен сначала навестить отца, независимо от того, как к нему относится. Ли слышал от Карла, что отец в последнее время чувствует себя неважно. Ли понял, что отец, и впрямь, болен, если уж он покинул офис и отдыхает дома.
 Дворецкий распахнул дверь, приветливо улыб­нулся, увидев Ли.
 – Как хорошо, что вы приехали, господин Ли! Вы так давно здесь не появлялись. Входите же!
 – Здравствуй, Картер! – Ли пожал дворецко­му руку и вошел в дом. Он попытался вспомнить, сколько лет в их семье работает Картер Регис. Сколько он себя помнит, Картер всегда был здесь. Старому холостяку, наверное, исполнилось около шестидесяти лет. Казалось, что его совершенно устраивала работа в доме Джеффриза.
 – Ваш отец будет очень рад повидаться с вами. Он не совсем хорошо себя чувствует в последнее время. Неважно, что он проиграл выборы в Сенат, но, если учесть состояние его здоровья, может быть, это и к лучшему.
 – Неужели все так плохо? Не помню, чтобы отец когда-нибудь болел длительное время. Ду­маю, что он скоро поправится.
 – Ну, мы все надеемся на лучший исход. В последние несколько дней мистер Джеффриз чув­ствует себя немного лучше, даже поговаривает о возвращении на работу.
 Ли отдал дворецкому плащ и шляпу. Весна в этом году никак не приходила в Нью-Йорк. Сегодня с утра сыпал мокрый снежок, но после обеда он превратился в нудный холодный дождь.
 – Надеюсь, в гостиной тепло, там топится камин, Картер?
 – Конечно, сэр. Ваш отец сидит перед камином и читает. Вы можете отправиться прямо туда.
 – Хорошо, – Ли потер руки. – Сегодня ужасно холодно, я насквозь продрог, переправля­ясь на пароме через Ист-Ривер и Пролив. А из порта ехал в открытом экипаже.
 – Идите в гостиную, я принесу вам чего-ни­будь горячего. Вы не возражаете, если подам чай?
 – Прекрасно. Только принеси еще чего-нибудь покрепче.
 – Конечно, – согласился Картер, понимающе улыбнувшись.
 Ли оставил дворецкого и направился через обширный зал с огромной люстрой под потолком. Каблуки гулко стучали по мраморному полу. Ли вошел в гостиную, где пол был устлан восточным ковром. В камине ярко горел огонь. Возле камина в кресле сидел седой старик, облаченный в чер­ный атласный пиджак. Колени Эдмунда Джеф­фриза были укутаны шерстяным одеялом. Он курил трубку и внимательно читал газету. Сколь­ко помнил себя Ли, отец никогда не выпускал трубку изо рта.
 Как только Ли взглянул на отца, прежняя неприязнь охватила его. Отец приветливо взгля­нул на сына и тот почувствовал внезапную тре­вогу. Насколько он помнил, отец никогда не болел серьезно, но сейчас выглядел больным, сильно похудевшим и постаревшим. А когда-то Эдмунд Джеффриз был здоровым и сильным, крепко сло­женным мужчиной.
 – Ли! – обрадованно воскликнул отец. – Я получил твое письмо, где ты сообщал о том, что собираешься навестить меня. Что заставило тебя бросить работу и приехать сюда?
 Ли подошел ближе.
 – Я мог бы задать тебе тот же вопрос, папа. Никто не отдавал столько времени работе, как ты.
 Отец вынул трубку изо рта, отложил в сторону газету, поднялся, сбросив одеяло на спинку крес­ла. К удивлению Ли отец обнял его.
 – Я рад тебя видеть, Ли. Что касается меня, то и сам не пойму, что происходит. Может быть, сказывается возраст и слишком напряженная ра­бота. Наверное, я должен был больше прислуши­ваться к советам Энни и не отдавать работе все силы и время, – устало вздохнул он, и снова сел в кресло. – Я должен был больше времени про­водить с Энни. Она была бы счастлива. Не верит­ся, что прошло уже два года со дня ее смерти.
 Эдмунд снова закурил трубку, глядя на трепе­щущие в камине языки пламени.
 – Печально, если слишком поздно понимаешь, как мало уделял внимания тем, кого любишь.
 Слова отца очень удивили молодого человека. Отец сегодня не походил на себя. Ли вспомнил Одри и то, что слишком поздно решил ехать в Луизиану. Вспомнил, как мама умоляла его за­держаться еще немного в Мэпл-Шедоуз, побыть с ней. А потом неожиданно умерла. Да, он тоже слишком поздно осознал, что сделал не все ради тех, кого любил.
 – Я очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, – согласился Ли, усаживаясь в кресло напротив отца. – Если бы кто-то предсказывал нам будущее, то мы могли бы избежать многих ошибок.
 Их взгляды встретились. Глаза Ли были таки­ми же ярко-голубыми, как у Энни. Ли очень напоминал мать.
 – Да, правда, могли бы, – отец глубоко вздох­нул. – В отношениях с тобой я сделал много ошибок, сын. Я думал об этом, пока не получил от тебя телеграмму. Считаю, что я понял причину твоего визита. Вряд ли ты бы приехал сюда просто повидаться со мной, не правда ли? Я сразу все отлично понял. Ты приехал сообщить, что отправ­ляешься добровольцем в союзную армию. Меня не удивляет твое решение.
 Ли молча смотрел на отца, удивляясь его про­зорливости. Неожидано прозвучало признание от­ца о том, что он совершал ошибки. Не болен ли он серьезнее, чем делает вид?
 – Откуда ты узнал?
 Эдмунд грустно улыбнулся:
 – Я слишком хорошо знаю собственного сына и его отношение к единству Союза. Я никогда не смог бы достичь сегодняшнего положения, если бы плохо разбирался в людях. А ты мой сын, ты для меня – словно открытая книга. Я всегда был хорошо осведомлен о твоих настроениях, убежде­ниях, намерениях.
 Ли почувствовал смущение. Он считал, что только повидается с отцом, тот пожелает сыну «счастливого пути», и они расстанутся. Но оказа­лось, что отец решил поговорить откровенно. Эд­мунд смотрел на Ли сердечно и участливо, как не смотрел уже много лет. Наверное, с тех самых пор, когда Ли был маленьким мальчиком.
 – На следующей неделе я уезжаю в Вашинг­тон. Думаю, что моя подготовка в Вест-Пойнте сейчас пригодится.
 Эдмунд кивнул.
 – Можешь себе представить, как я разозлился, когда ты заявил о решении сначала закончить Военную академию вместо Йельского университе­та? Я считал, что военная подготовка тебе совер­шенно ни к чему, и к нашему семейному бизнесу не имеет никакого отношения. Смерть Энни заста­вила меня на многое взглянуть по-другому. Пона­добилось серьезно заболеть, чтобы неожиданно осознать важность добрых отношений в семье и никчемность собственных амбиций и принци­пов, – отец вздохнул и отложил трубку.
 – Ты по некоторым причинам не хотел зани­маться семейными предприятиями, – продолжал он. – Я не мог понять тебя, Ли. Твой прадед основал наше дело. Его сыновья продолжили его линию дальше. Их сыновья, мои братья, тоже многое сделали для укрепления семейных пред­приятий, но из них в живых остался я один. Я совершенно справедливо ожидал, что мои сы­новья продолжат дело дальше. Работал много лет, не зная отдыха, чтобы передать сыновьям удвоен­ный капитал. Но тебя никогда не интересовали. дела на фабриках. Мне всегда казалось, что ты не хочешь оценить по достоинству мои усилия.
 Горничная принесла на подносе чайник и чаш­ки, небольшую бутылочку бренди и рюмку. Эд­мунд отпустил женщину. Ли нагнулся над столи­ком, налил себе в рюмку бренди, одним глотком выпил и налил еще.
 – Это не потому, что я не ценил твоих усилий, папа. Наверное, я не создан для такой жизни. Карлу и Дэвиду нравилось заниматься предприя­тиями, и это прекрасно. Но я всегда хотел создать что-то свое. И теперь дела у меня идут довольно успешно.
 Отец понимающе улыбнулся:
 – О да, мне хорошо известно. Ты думаешь, что я пытался помешать тебе, правда? Ты считал, что я желаю тебе разорения?
 Ли нахмурился, удивленный поведением отца. Неужели он готов признаться в том, что хотел разорения фирмы, принадлежащей сыну? Он не знал, как реагировать и выпил еще виски. Потом отставил рюмку в сторону и сказал:
 – А что еще мне оставалось думать, если ты ни разу не предложил мне представлять интересы семейных предприятий, а твои ближайшие парт­неры отказывались со мной сотрудничать? Поче­му ты это делал, объясни, пожалуйста?
 Эдмунд откинулся на спинку кресла, поправил на коленях одеяло.
 – Через много лет, когда у тебя появятся собственные сыновья, ты поймешь, что отцы любят детей очень сильно. Рискуя потерять любовь и уважение, они пытаются навязать им свой образ жизни, считая, что помогут избежать многих ошибок. Ты не нальешь мне чаю?
 Ли с готовностью выполнил просьбу отца.
 – Неужели для меня было бы лучше, если бы я разорился, благодаря твоему вмешательству в мою жизнь? Трудно назвать это любовью.
 – Ну что ж, сын, послушай теперь меня. Если кто-то из семьи Джеффриз решает заняться чем-либо, то отдает всего себя без остатка. Он не в состоянии заниматься этим наполовину. И я по­нял, если ты решил стать адвокатом, создать себе имя и добиться успеха, ты не должен отступать. Нельзя допустить, чтобы люди судачили об успе­хах моего сына, якобы пришедших благодаря выгодным клиентам. Я решил испытать тебя и убедиться, действительно ли ты всерьез хочешь быть хорошим адвокатом. Или ты должен был добиться успеха, или вовсе прекратить практику и обратиться ко мне с просьбой принять тебя в семейный бизнес. Все это время, наверное, ты думал, ч:то я искал возможности разорить тебя, вернуть в семейную фирму. Но, несмотря на то, что я пытался помешать тебе, мечтал я только о твоем успехе и процветании. И ты добился успеха. Я горжусь тобой, сын. Как я радовался, когда тебе удалось перехватить то железнодорожное дело прямо из-под носа Кая Джордана. Это было про­делано блестяще!
 Ли поставил чайник на поднос. Он не верил своим ушам. Потом встал и подошел к камину.
 – Бог ты мой, почему ты никогда не говорил так раньше?
 – Тебе понадобилось много времени, чтобы добиться сегодняшнего положения. А теперь я гордо могу сказать, что мой сын процветающий адвокат, и он добился всего только своими сила­ми. Именно потому я и не предлагал тебе пред­ставлять интересы семейных предприятий и не избавился до поры до времени от ублюдка Кая Джордана. Я знаю, что ты в десять раз умнее этого человека. Джордан давно охотился за железнодо­рожным делом, – Эдмунд усмехнулся. – Ли, любой отец не хочет, чтобы его сын страдал или потерпел поражение. У тебя все получилось и получилось великолепно!
 Ли задумчиво смотрел на трепещущие в ками­не языки пламени. Он был взволнован и поражен удивительным событием. И вспомнил, как Беннет Джеймс однажды сказал ему, что отцы боятся потерять любовь своих детей, решая, чем им лучше заняться в жизни.
 – Боже мой, папа, как бы я хотел, чтобы ты сказал мне об этом раньше. Все эти годы я почти ненавидел тебя, – он провел рукой по волосам и снова повернулся к отцу. – Я специально старал­ся не приезжать в Мэпл-Шедоуз тогда, когда приезжали вы. Не хотелось спорить с тобой и братьями в присутствии мамы. Я вряд ли смог сдерживать гнев, зная, что ты пытаешься разо­рить меня и не даешь встать на ноги.
 – Твоя мать понимала гораздо больше, чем ты предполагаешь. Она не всегда полностью одобря­ла и поддерживала мои действия, но она догады­валась и верила, что отец лучше знает, как посту­пать с сыновьями. Дело в том, что я собирался откровенно поговорить с тобой в то лето, но ты уехал из загородного дома раньше, чем я смог выбраться. А к тому времени, когда я туда вы­брался, тебя там уже не было. А потом твоя мать… – голос Эдмунда дрогнул. – Мое горе неутешно. У нас не оказалось возможности пого­ворить. Потом я занялся предвыборной борьбой в Сенат. Дальше узнал, что ты отправился у Луи­зиану. То одно, то другое мешало встретиться и побеседовать по душам. Я пришел в ужас, когда получил от тебя телеграмму с сообщением о визи­те. Решил, что если ты надумал отправиться на войну, я должен сказать тебе все открыто и честно, – отец нахмурился и пристально взглянул на сына. – Зачем ты ездил в Луизиану? Решил навестить девушку по фамилии Бреннен?
 Ли снова сел в кресло, наклонился к столу, взял сигару.
 – Да.
 Эдмунд внимательно смотрел на молодого человека. Глаза Ли говорили больше, чем он хотел бы сказать, так же, как и глаза Энни, его матери. Ли, как и Энни, был способен на глубокое чувство.
 – Ты любил ее?
 Ли крутил сигару в руках, он не мог припом­нить, чтобы они с отцом когда-либо говорили на интимные темы.
 – Я влюбился в нее, когда она была в Мэпл-Шедоуз. По вполне понятным причинам, мы по­нимали, что между нами не получится ничего. Но я не смог устоять перед искушением отправиться в Луизиану и попытаться найти выход. Когда я туда приехал, то Одри уже вышла замуж за другого.
 – Мне очень жаль, Ли. Она красивая и неглу­пая девушка, но родилась и выросла на Юге. Я уверен, что ты был прав, когда решил, что из ваших отношений ничего не получится. А сейчас, когда между Севером и Югом практически идет война… Не думаю, что удастся покончить с мя­тежниками быстро. Скорее всего, прольется много крови.
 Ли прикурил сигару и глубоко затянулся, за­тем коротко взглянул на отца.
 – Беннент Джеймс говорит то же самое.
 Эдмунд не сводил глаз с сына.
 – Южане очень упрямы, Ли. Ты должен знать об этом. Чтобы решиться выйти из Союза, нужны мужество и уверенность в собственных силах. Мы должны серьезно относиться к грядущей войне. Мятежники готовы бороться за свое дело, они убеждены в собственной правоте. Если бы я был моложе, то тоже пошел бы добровольцем. Я про­играл выборы в Сенат, сын, но еще многое могу сделать, благодаря деньгам и власти, чтобы сохра­нить нашу страну единой, – он немного помол­чал. – Я горжусь, что ты записался доброволь­цем. Все знают, какая у нас сейчас слабая армия, очень нужны такие люди, как ты. Когда Лин­кольн объявил о призыве добровольцев, я знал, что ты будешь среди тех, кто откликнется. Может быть, это пойдет тебе на пользу. Ты будешь так занят, что некогда будет вспоминать об этой де­вушке, – он отпил несколько глотков чая и вопросительно посмотрел на Ли. – А что предпо­лагаешь делать с адвокатской фирмой? Возмож­но, ты останешься в армии на год или два, Ли.
 – Джеймс и Стилвелл справятся и без меня. Если я не смогу вернуться довольно длительное время, они полностью будут владеть фирмой. Ког­да вернусь, придется все начинать с начала. Я уверен, что справлюсь.
 – Я не сомневаюсь в твоем успехе. Буду мо­литься, чтобы ты вернулся живым и невредимым.
 Ли нахмурился.
 – Неужели ты думаешь, что война всерьез?
 – Нет ничего ужаснее гражданской войны, сын. Ничего. Как офицер, которому придется принимать решения, ты должен запомнить одну вещь. В основном, военные действия будут происходить на территории мятежников. Это их родная] земля, они знают ее, как свои пять пальцев. А для] тебя она совершенно неизвестна. Кроме того, кли­мат для них привычен. Правительство, возможно, считает, что победа будет очень легкой, но мы уже потерпели одно поражение. Не думаю, что севе­ряне относятся к этому так же серьезно, как южане. Но очень скоро мы поймем, что просчита­лись.
 – Морская блокада и блокада Миссисипи не дадут им возможности торговать. Когда они не смогут вывозить чертов хлопок и сахарный тростник, они примутся умолять о возвращении в Союз.
 Эдмунд наклонился вперед, оперся локтями о колени.
 – Имей в виду то, что я сказал тебе, Ли. Мятежники ужасно упрямы и решительны. Нуж­но показать им силу и как можно быстрее сбить с них спесь. Победа конфедератов в форт Самтер придала им уверенности и твердости. Не надо обманывать себя надеждой на легкую победу.
 Отец наклонился ближе, Ли показалось, что в его глазах блеснули слезы.
 – Ты должен вот что понять, Ли. Раз ты отправляешься в армию, значит, будешь прини­мать участие в боях. Тебе придется стрелять и убивать. А они будут стараться убить тебя. Не думай, что выстрелить в человека легко. Смерть ужасна. Я не смогу спать спокойно, пока вы с Дэвидом не вернетесь живыми и невредимыми.
 – Дэвид? Разве он тоже вступил в армию?
 – Да. Карл тоже хотел. Но у него дети, о которых он должен подумать и заботиться. Кроме того, мне нужен свой человек здесь. Кто-то дол­жен заниматься фабриками, тем более, что в последнее время я себя плохо чувствую. У меня уже нет прежней энергии. С тех пор, как умерла твоя мать… Я не знаю. – Он окинул взглядом комнату с высокими потолками. – Я остался один в огромном, бесполезном доме. Думаю, про­дать его. Если я смогу отделаться от него, то пожертвую выручку на дело сохранения единого Союза. Со своей стороны буду делать все возмож­ное, чтобы помочь вам. А сейчас у нас еще приба­вилось работы, – продолжал он. – Карл выпол­няет военный заказ правительства. Брезентовая фабрика будет выпускать армейские палатки. Нужно подготовиться к новому заказу по выпуску обуви для солдат. Само собой разумеется, возра­стут потребности в металле. Потребуются новые железные дороги, корабли, оружие. И в то же время я теряю рабочих. Мы были вынуждены остановить производство на время, так как мно­гие мужчины ушли в армию. Тысячи рабочих по всему Северу записались в армию. У президента Линкольна нет недостатка в желающих воевать. Я слышал, что Вашингтон переполнен отрядами добровольцев со всех северных штатов. Газетчики называют столицу огромным военным лагерем. Отряды размещаются в правительственных зда­ниях, складах, конюшнях, где только возможно. Везде, где только есть свободное место, поставле­ны палатки. Должно быть, это внушительное зре­лище.
 Эдмунд Джеффриз выглядел обеспокоенным.
 – Рабочие уходят в армию, и это буквально ставит меня в тупик. Я вынужден нанимать боль­ше женщин, детей и иммигрантов. С наймом рабочих царит такая неразбериха, но боюсь, бед­няге Карлу придется разбираться со всем одному, если я не почувствую себя немного лучше. В конце концов он придет к такому же результату, к какому пришел когда-то я – будет проводить все время на работе, отказывая во внимании семье, сыновьям. А они ведь очень малы и, конечно же, нуждаются в отцовском внимании.
 Ли ощутил глубокое раскаяние за то, что не понимал отца и его тревог все эти годы.
 – Как ты себя чувствуешь сейчас, папа? Кар­тер сказал, что тебе стало немного лучше в послед­ние дни.
 – Мне все время то лучше, то хуже. Боль в правой стороне почти не проходит, да еще мучают боли в желудке, которые иногда отпускают. Мо­жет быть, я чем-нибудь заразился. А в общем, я рад, что ты приехал навестить меня перед отъез­дом в Вашингтон. Ты останешься на ночь?
 Ли увидел мольбу и надежду во взгляде отца, отец никогда не просил ни о чем раньше. Это сразу же напомнило ему, как умоляла его мать остаться немного в Мэпл-Шедоуз. Но Ли надеялся, что с отцом не случится то же самое, что случилось с матерью. Эдмунд Джеффриз всегда казался таким сильным и непреклонным.
 – Я уже решил остаться здесь, так замерз, что не представляю, как мог бы возвращаться сего­дня. И скорее всего, сегодня нет парома.
 – Ты все дела привел в порядок? Может быть, нужно что-то сделать после твоего отъезда?
 – Ничего не нужно. Я сдал дом в аренду, а Джеймс и Стиллвел будут заниматься делами фирмы, – Ли почувствовал тупую ноющую боль в груди, внезапно осознав, что собственная гор­дость и непримиримость заслонили от него истиный образ отца. А теперь, когда он наконец по­чувствовал к отцу доверие и может поговорить откровенно, в их распоряжении оказалась только одна ночь. Отец так изменился в последнее время, он, видимо, болен серьезнее, чем предпо­лагает. Ли не должен покидать его и уходить в армию.
 – Папа, я…
 – Президент Линкольн нуждается в таких людях, как ты, Ли. Ты нужен Союзу. Наступают ужасные времена, я рад, что твоя мать не дожила и не увидит того, что здесь скоро начнется. – Отец потянулся к сыну, взял его за руку. – Я уверен, Ли, что ты прославишь имя Джеффриз. И не удивлюсь, если ты вернешься с войны гене­ралом с орденом на груди.
 Ли улыбнулся, он был немного смущен такими словами.
 – Я постараюсь, папа.
 – Я уверен в этом, сын. Мне очень жаль, что мы не понимали друг друга все эти годы. Я пре­красно осознаю, что временами вел себя, как настоящий ублюдок. Мой отец был очень высоко­мерным и жестким человеком, видимо, ]я очень похож на него. Нельзя позволять работе лишать человека многих прекрасных минут, тех, которые я мог бы провести в семье. У меня есть предчувствие, что у тебя все сложится по-другому, когда ты женишься.
 Одри. Разве может он найти кого-нибудь, кто мог бы сравниться с этой девушкой?
 – Не думаю, что могу скоро жениться, папа.
 – Извините, сэр, – послышался голос Карте­ра. Слуга стоял в дверях, сжимая в руке газету. – У меня сегодняшний выпуск, сэр. Я подумал, что вам будет интересно прочесть.
 Эдмунд отпустил руку Ли.
 – Что там такого важного, Картер?
 Дворецкий вошел в комнату, немного смущен­ный тем, что очевидно прервал откровенный раз­говор между отцом и сыном.
 – Тревожные заголовки, сэр. – Он подал газету хозяину, тот развернул ее и начал просмат­ривать полосы.
 – Черт! – неожиданно выругался он. – Кровь уже пролилась. Здесь говорится, что толпа сто­ронников отделения южных штатов забросала камнями союзные отряды в Балтиморе. Четыре человека убиты, – он глубоко вздохнул. – Хотя штат Мэриленд остался верен Союзу, все равно наших солдат убивают там камнями. – Эдмунд печально взглянул на сына. – Наступают ужас­ные времена, сын, как я тебе и говорил.
 – Простите сэр, что вмешиваюсь, в другой статье сообщается, что мистер Роберт Э. Ли [5] подал в отставку и присоединился к Конфедера­ции, – вставил Картер.
 Эдмунд снова тяжело вздохнул:
 – Это означает следующее: Юг начинает фор­мировать собственную армию. – Он передал га­зету Ли. – Мне, конечно, хочется, чтобы ты побыл со мной подольше, но, совершенно очевид­но, тебе необходимо поторапливаться в Вашингтон. На днях я буду телеграфировать губернатору Моргану, чтобы он поговорил с президентом о твоем приличном назначении.
 Ли взял газету, просмотрел полосы и заголов­ки. Одри, Джой, Бреннен-Мэнор, казалось, еще так далеки от происходящих событий. Конечно, даже если начнется настоящая война, военные действия нескоро докатятся до крайнего Юга. Может, все закончится быстрее, чем они предпо­лагают?

 Глава 18

 Подполковнику Ли Джеффризу было совер­шенно ясно, что война продлиться гораздо дольше и окажется более кровавой, чем предсказывали его отец и Беннет Джеймс. Стояла ужасная июль­ская жара, армия медленно продвигалась по ле­систым холмам Северной Виргинии. Было невы­носимо трудно тащить пушки через лес и густой кустарник. Колеса тяжело нагруженных повозок вязли в податливом иле мелких речушек и ручьев. Отрядам приказано двигаться маршем, придер­живаясь основных дорог по направлению укреп­лений конфедератов в Булл-Ран. Но большей ча­стью узкие грунтовые дороги представляли собой вязкое месиво, по ним одновременно могло прой­ти не более одного-двух человек. Несколько пол­ков составляли примерно тридцать пять тысяч человек и двигались по пересеченной местности и нешироким тропам, что делало продвижение из­нуряюще медленным. Настолько медленным, что о внезапности атаки не могло быть и речи. Это стало очевидным, как только их первая атака на подступах к Булл-Рану неподалеку от Блэкберна закончилась унизительным поражением.
 Войска сосредоточились в Сентревилле, не­большой деревушке, где они размещались перво­начально и куда вынуждены были снова отсту­пить после поражения. Двенадцатый полк под командованием Ли Джеффриза, как и тысячи солдат других полков, ожидали дальнейших при­казов генерала Ирвина Мак Доуэла, которого Ли считал недееспособным, и вообще генерал мало кому нравился. У Ли были сильно обожжены руки. Он с яростью вспоминал все, что случилось с ним и его солдатами под Булл-Раном. Большин­ство новобранцев оказались совершенно необучен­ными, в то же время чересчур самонадеянными. Они шли к полю сражения, задыхаясь от пыли и жалуясь на жару и духоту, которые действитель­но были невыносимыми. Солдат стало трудно удерживать в повиновении, они часто нарушали дисциплину, то и дело останавливаясь, чтобы попить воды или поймать на какой-нибудь ферме курицу. Он слышал, что полк под командованием бригадного генерала Самуэля Хайнцельмана, ко­торый продвигался с другого направления, потра­тил много часов на переправу через ручей. Ручеек оказался неглубоким – по колено, однако солда­ты переходили на другой берег поодиночке через узенький мост. Хайнцельмана был ветераном Мек­сиканской войны, принимал участие в индейской кампании, но даже он не придавал никакого значения важности внезапного нападения.
 Армия оказалась совершенно неорганизован­ной. Несмотря на то, что Ли и другие выпускники Вест-Пойнта занимались обучением солдат, часть офицеров не воспринимала войну серьезно. В пер­вый день, когда они вошли в Северную Виргинию, то продвинулись только на шесть миль. У конфе­дератов было достаточно времени для тщательной подготовки к приближению противника. Когда семнадцатого июля союзные войска достигли Ферфекс Кортхаус, мятежники уже покинули пози­ции, причем так быстро, что оставили на месте стоянки горящие костры, на которых готовилась еда. Вскоре стало известно, что конфедераты успели отступить на юг, избежав столкнове­ния с колонной Хайнцельмана. Отступая мятеж­ники сожгли железнодорожный мост Оранж и Александрия. Если бы Хайнцельман не заплутал в лесах, то мог бы захватить мятежников до того, как они отступили. Тем временем, генерал Мак Доуэл не знал точно, где находится полк Хайн­цельмана.
 Федералы, может быть, завтра предпримут по­пытку атаковать, но если сражение будет снова проиграно, это произойдет, по убеждению Ли, только из-за бездарного руководства и ошибочных действий высшего командования армии.
 Мак Доуэл наконец обнаружил полк Хайн­цельмана. Но холмы, покрытые непроходимым лесом, и запутанный лабиринт троп заставили генерала изменить стратегию. Он решил сначала взять Сентревилль, а не Садли-Спрингс. Вскоре после этого началось настоящее сражение. Полку Ли Джеффриза было приказано следовать за бри­гадным генералом Даниэлем Тайлером, который решил переправиться через Булл-Ран в местечке Блокберн. Без разрешения Мак Доуэла Тайлер открыл огонь по конфедератам из двух крупнока­либерных пушек. Конфедераты отступили. Сна­чала показалось, что первое столкновение принес­ло победу, но войска конфедератов залегли тремя линиями вдоль южного берега Булл-Рана. Когда федералы вышли на незащищенный берег реки, они открыли такой шквальный огонь, пули виз­жали и свистели во всех направлениях. Пушка федералов взорвалась. Мятежники принялись ра­достно кричать, торжествуя. Наступающие тоже оглушительно кричали, пытаясь подбодрить себя и устрашить обороняющихся. Никогда в жизни Ли не приходилось слышать такого шума. Он стрелял в мятежников и попал в нескольких, не зная, убил кого-нибудь или ранил. Это было незнакомое и, вместе с тем, страшное чувство, охва­тившее все его существо – он стрелял в людей. Но Ли знал, что ему придется привыкать.
 Адъютант Мак Доуэла, примчавшийся сюда на лошади, чуть не подрался с генералом Тайлером, приказывая отвести полк. Но Тайлер охмелел от запаха крови и твердо стоял на своем, доказывая, что сможет заставить мя­тежников отступить. Полк Ли попал под сплош­ной огонь, пули свистели и жужжали, напо­миная какую-то жуткую отвратительную му­зыку. И после боя ему казалось, что он слышит свист пуль, а голова долго болела от оглуши­тельных звуков боя.
 Ли опустил руки в холодную воду, чтобы не­много ослабить боль и жжение. Хотелось выска­зать генералу все, что он думает о происходящем. Ли возненавидел Тайлера за бездарное руководст­во, за неумение правильно оценить складывающу­юся обстановку, за то, что своей беззаботностью принес смерть стольким солдатам. В конце кон­цов, Тайлер решил отступить, оставив Ли во главе Двенадцатого Нью-Йоркского полка сражаться с мятежниками. Солдаты Ли были вынуждены при­жаться к земле в зарослях густого соснового леса. Казалось, что за каждым кустом, за каждым деревом прячутся мятежники и открывают шквальный огонь. Федералам приходилось стре­лять по невидимым целям, скоро стволы ружей раскалились так, что до них было невозможно дотронуться. Вот тогда Ли и обжег ладони. Сол­даты лежали, прижавшись к земле, ждали помо­щи, но на выручку к ним не слишком торопились. У Ли не было другого выхода и он отдал приказ об отступлении. В это время Первый Массачусетский и Мичиганский полки прибыли на помощь федералам, но и эти полки были встречены шквальным огнем и тоже были вынуждены при­жаться к земле, не в состоянии ответить против­нику.
 Фактически федеральные войска вынуждены были отступить. Ли чувствовал себя униженным, как и большинство воюющих. В ушах долго зву­чали крики мятежников, ругательства и оскорб­ления. Такого можно было избежать, если бы Тайлер не нарушил приказа Мак Доуэла произве­сти тщательную разведку местности и не вступать в бой. У Тайлера в полку царил настоящий бед­лам. Это действовало и на солдат Ли, которые находились в тылу полка Тайлера. Ли не мог удержать полк в подчинении, солдаты в панике разбегались во все стороны. Кто-то уносил с поля боя раненых товарищей, легкораненые тащились сами, форма промокла от крови. К тому времени, когда Ли с большим трудом удалось собрать свой полк, несколько человек пропали без вести, ско­рее всего, были убиты или захвачены в плен мятежниками. Мак Доуэл приказал всем возвра­щаться в Сентревилль. Солдаты, измученные, злые, недовольные, открыто высказывали неудов­летворенность плохим командованием.
 Первый бой выявил все слабые стороны феде­ралов. Солдаты оказались плохо обученными и не подготовленными психологически к настоящей войне. Они вовсе не ожидали, что возможно такое кровопролитие, были растеряны и изумлены. Ра­неные лежали на специально расчищенном месте. В тишине наступившей ночи громко раздавались тяжкие стоны, многие умирали от смертельных ран. В самый первый день сражения Ли Джеффризу пришлось увидеть много крови и смертельно раненых людей, мучения которых невозможно забыть. Это была настоящая война.
 Джой подошел к Одри, сидевшей в гостиной в Бреннен-Мэнор. Девушка вышивала, устроив­шись в кресле. Казалось, она ничем другим боль­ше не интересуется. Теперь Одри редко пела, мальчик хорошо понимал, почему. С отъездом Ли у нее пропало желание петь. Джой взглянул на морских чаек. Статуэтка стоит с тех пор на ка­минной полке. Ричард ни разу не дотронулся до подарка Ли и не запретил Одри хранить его. Фактически он почти не бывал в Бреннен-Мэнор. Большую часть времени он проводил в Сайпресс-Холлоу без жены, и Джой понял, что, вероятно, Ли сумел что-то сделать в тот вечер, когда прово­дился бал. Должно быть, Ли поставил Ричарда на место. Юноша тогда не смог остаться под дверью и дослушать разговор до конца. Но он и так услышал достаточно много, чтобы понять, как несчастна его сестра. На следующий день он уви­дел лицо избитого Ричарда. Мужу Одри пришлось несколько дней провести в постели, он никого не принимал, приказав тем, кто знал о случившемся, молчать.
 С тех пор Ричарда словно подменили, он стал вести себя тише и покорнее. Джой был рад тому, что Ли приехал и поступил с этим жестоким человеком так, как тот заслуживал. Мальчик был благодарен другу. Но в результате случившегося Одри осталась одна. Но, по крайней мере, муж больше над ней не издевался. Однако человек, которого Одри любила больше всех на свете, уехал навсегда, а ее замужество не имело ничего общего с настоящей семейной жизнью.
 – Одри? – окликнул Джой.
 Она подняла голову и улыбнулась:
 – Джой! Я думала, что ты уехал с отцом на плантацию.
 – Я сначала был с ним, но потом стало с-слиш-ком жарко.
 – Да, очень жаркий нынче июль, правда? Мальчик подошел ближе.
 – Завтра отец уезжает в Батон-Руж, чтобы узнать о происходящем в Виргинии. Я поеду с ним.
 – Когда Ричард приезжал сюда два дня назад, он сообщил, что генерал Ли призывает в армию добровольцев со всего Юга. Я уверена, они быстро закончат войну, Джой. Скоро генералы Боургард и Джонстон пойдут на Вашингтон, как об этом говорят газеты, они покажут федералам, что мы сильны и решительны. Север будет вынужден после этого оставить нас в покое.
 – Ты в самом деле так думаешь?
 Одри воткнула иглу в ткань и откинулась на спинку кресла. Она очень хорошо выглядела се­годня в простом белом льняном платье. Волосы были зачесаны назад. Однако она так и не смогла поправиться после ужасных брачных ночей, да и глаза уже не блестели по-прежнему. Это была не невинная гордая Одри Бреннен, гостившая когда-то в Мэпл-Шедоуз. Но она, все равно была, ко­нечно, очаровательна. Джой с болью в сердце осознавал, что отчасти и он виновен в ее несча­стье. Не следовало ждать от сестры слишком многого и возлагать большие надежды. Сейчас он достаточно взрослый, чтобы осознавать собствен­ную вину, но прозрение пришло к юноше слиш­ком поздно. Джой пригладил влажные от пота волосы и сел в кресло рядом с сестрой.
 – Одри, я еду с отцом в Б-батон Руж, п-потому что собираюсь пойти в армию.
 Девушка побледнела.
 – Что?
 – Я собираюсь вступить добровольцем в армию Конфедерации.
 Одри почувствовала спазмы в желудке.
 – Джой! Тебе только шестнадцать!
 – Шестнадцать – достаточный возраст. Я уже объявил-отцу о с-своем решении.
 – И он согласен?
 Джой рассматривал вышитую салфетку, кото­рая украшала ручку кресла, водя пальцем по замысловатому узору.
 – Конечно, согласен. Я знал заранее, что он согласится. Он с-сможет хвалиться и гордиться мной, – юноша взглянул на сестру, не в силах скрыть слезы обиды. – Разве т-ты не понимаешь, Одри, другого я ничего не сумею сделать, чтобы отец мог гордиться мной? Может быть, меня ранят и т-тогда я вернусь домой с медалью. Я буду воевать ради Правого дела, поэтому отец будет счастлив.
 – Счастлив? – Одри отложила вышивку и поднялась. – Джой, тебя могут убить! Или тяже­ло ранить, ты будешь ужасно мучиться, а меня рядом с тобой не окажется!
 Мальчик встал и посмотрел в глаза сестре. Он за последнее время вытянулся, перерос сестру на несколько дюймов. Теперь он больше походил на мужчину. В нем почти ничего не осталось маль­чишеского. Она чувствовала, что брат стал умнее, понятливее.
 – В этом-то все и дело, Одри. Я слишком д-долго зависел от тебя, – он грустно посмотрел на нее. – Я знаю все о Ли, Одри, мне известно, что сделал с тобой Ричард. Я слышал… в тот вечер, когда приезжал Ли. Ты вышла замуж за Ричарда из-за того, что считала именно это заму­жество лучшим выходом для всех. А теперь ты несчастна. Это и моя в-вина.
 Одри закрыла глаза и отвернулась, смущенная тем, что брат, оказывается, знает о ее проблемах с Ричардом.
 – Джой, наше решение с Ли не имело никако­го отношения к тебе. Мы просто сочли, что не сможем быть счастливыми вместе. А мой брак с Ричардом Поттером только моя собственная вина и ничья больше. Я не любила его, но решила, что со временем смогу полюбить. Тогда казалось, что он, как никто другой, разбирается в делах план­тации и поможет отцу управлять Бреннен-Мэнор. Когда отец заболел, я очень испугалась. Кроме того, отец мечтал, чтобы мы с Ричардом пожени­лись до его смерти, поэтому я сама ускорила свадьбу.
 Она снова посмотрела брату в лицо.
 – Я никогда не сомневалась в том, что ты сможешь встать на ноги, Джой. Но ты был тогда слишком молод. Я подумала, что отец может внезапно умереть, – она нервно потерла руки. – Я действительно думала, что мне будет хорошо с Ричардом и что мы сумеем быть счастливыми. Жаль, мы не всегда понимаем, к чему приводит самонадеянный выбор. Джой, ты точно так же сейчас не понимаешь, что делаешь. – Она подо­шла к брату ближе, глаза затуманились, – Джой, а если война не закончится быстро? Что, если она затянется, будет мучительной и кровавой? Кто сообщит мне, где ты и что с тобой? Я изучала историю, знаю, что войны бывают ужасными, более ужасными, чем ты себе представляешь. Солдаты голодают, их захватывают в плен и де­ржат в тюрьмах. Происходят и более ужасные вещи, – она взяла юношу за руку. – Тебе при­дется убивать людей, Джой. Ты сможешь сделать это?
 По щеке Джоя скатилась слеза.
 – Ты не п-понимаешь, что значит для м-ме-ня возможность вступить в армию. Отец станет гор­диться мной. Несомненно, я буду убивать янки, если потребуется. Я хороший стрелок, Одри. Го­ворят, что армии нужны люди, умеющие хорошо стрелять. Я смогу вернуться знаменитым, – он торопливо смахнул слезу. – Я не б-боюсь. Это то, что я могу делать самостоятельно, без отца, без тебя, без Ричарда, без вашей поддержки. Знаю, что отец всегда немного стыдился меня, а ты заботилась обо мне, как мать, пожертвовала ради меня своим счастьем и благополучием. Я н-не могу позволить тебе, отцу и Ричарду все время опекать меня. Я должен пойти в армию, Одри. Пожалуйста, не проси отца, не заставляй его отговаривать меня. Вдвоем с Ричардом они пре­красно управятся на плантации. Если я переду­маю сейчас, то после перестану себя уважать.
 Одри обняла брата и расплакалась.
 – Это неправда, Джой. Я всегда уважала тебя. Ты мой лучший друг. Что я буду делать без тебя? У меня не осталось близкого человека.
 – Прости, Одри, н-но ты должна отпустить меня, чтобы я стал настоящим мужчиной.
 Кто-то уже говорил ей однажды, что Джою необходима самостоятельность. Неужели это бы­ло два года назад в Коннектикуте? Интересно, а где сейчас Ли? Вступил ли он в Союзную армию? Он может погибнуть, и она никогда не узнает о его смерти. Одри не получала о нем никаких известий с тех пор, как он во время бала избил Ричарда и заставил его подчиниться. Ричард поч­ти не разговаривал с ней, с тех пор у них не было супружеских отношений. Тусси как-то намекала о том, что ходят слухи об Элеонор и Ричарде. Кузина Одри не раз приезжала к Ричарду в Сайпресс-Холлоу и оставалась там на ночь. Видимо, Ричард удовлетворял сексуальные потребности с Элеонор. Одри было не очень приятно, что кузина позволяет себе такие вещи.
 Жизнь Одри стала пустой, никчемной – ни надежды иметь детей, ни желания заниматься музыкой. Кроме Джоя у нее никого не было, но, вероятно, брат прав, служба в армии поможет ему обрести уверенность в себе, которой ему не хватает. Может быть, он вернется домой с награ­дами, когда армия Конфедерации одержит побе­ду. Но Одри слишком боялась войны. Она крепко обняла брата. Джой, ее невинный, добрый млад­ший брат. Она не поверила, когда он сказал, что не боится, зная, как трудно будет ему убивать врагов.
 – Мне будет одиноко без тебя, Джой. Мы никогда не расставались надолго.
 Джой осторожно высвободился из объятий се­стры.
 – Я знаю, Одри, но я вернусь. Война не продлится годы, постараюсь чаще писать. Я об-бещаю.
 Она кивнула, не в силах говорить. Как остано­вить его? Джою очень хочется, чтобы отец гордил­ся им. Она должна была ненавидеть отца за ту боль, какую он причинил собственным детям. Но хорошо знала, что Джозеф Бреннен желал им только добра. Он все равно был ее отцом, и сейчас страдал из-за ее неудачного замужества. Одри не могла злиться на него.
 – Вероятно, вы с Ричардом найдете способ наладить отношения, – сказал Джой. – Он твой муж, Одри. Ты должна поговорить с ним. Не думаю, что он будет по-прежнему мучить тебя.
 Одри отвернулась.
 – Когда-то я могла его полюбить, Джой, а теперь и представить невозможно. Не знаю, что мне делать с Ричардом. Мы венчались в церкви. Если я разведусь с ним, значит, откажусь от нашей веры. И даже тогда, перед Богом, мы все равно останемся мужем и женой. Я не уверена, что решусь на развод, но, в то же время, не знаю, что же теперь предпринять.
 Джой тяжело вздохнул:
 – Мне очень жаль, Одри. Когда закончится война, и я вернусь домой, может быть, все сло­жится иначе. Ричард хочет иметь детей. Ему придется как-то налаживать отношения и снова быть твоим мужем.
 Одри смахнула слезы, покраснев при замеча­нии о детях до корней волос. Младший брат понимал больше, чем она предполагала.
 – Не знаю, смогу ли я снова быть ему женой, Джой, – она заставила себя улыбнуться. – Не переживай из-за меня и Ричарда. Будь осторожен и остерегайся янки. – Она подошла и погладила юношу по щеке. – Не можешь ли ты подождать хотя бы один год, Джой. Вероятно, все закончится к этому времени.
 Он отрицательно качнул головой.
 – Именно поэтому я н-не могу ждать. Я упущу возможность, – он через силу улыбнулся. —
 Кроме того, мне интересно! Не могу дождаться, когда представится возможность доказать, как хорошо я стреляю! И отец обещает поговорить с нужными людьми, чтобы я попал в хороший полк. Все вы б-будете гордиться мной. Вот уви­дишь.
 – Я уже горжусь тобой, Джой. И всегда гор­дилась.
 Он зарыдал:
 – Только не отец. Но он б-будет гордиться.
 Одри ласково обняла брата.
 – Да благословит тебя Бог, Джой. Верю, что ты не пустишь в Луизиану янки, слышишь?
 – Они не смогут зайти так далеко. Генерал Ли не допустит этого.
 Усталость. Одри почувствовала страшную ус­талость. Неужели ей только девятнадцать, а она чувствует себя такой старой? Что будет с ней и с Джоем? Что будет со всем Югом? Сможет ли генерал Ли не пропустить янки в их штат?
 Теперь она была уверена только в сегодняшнем дне. Женщины собирались в Батон-Руже, готови­ли еду и напитки для добровольцев, которые каждый день отправлялись пароходами вверх по Миссисипи или по железной дороге в различные сборные пункты. Может, ей взять с собой Тусси и поехать в Батон-Руж? Помочь шить конфедерат­ские флаги, организовать сбор средств на правое дело. Она не сможет оставаться здесь из-за отно­шений с Ричардом и после отъезда Джоя. Она сойдет с ума от одиночества.
 – Мы выиграем войну, Джой, и ты вернешься героем. Я все так и представляю. – Она посмот­рела в глаза юноше, мысленно молясь, чтобы ее слова сбылись. – Я люблю тебя, Джой. Всегда помни об этом. Я люблю тебя так сильно, как не люблю никого.
 Он кивнул, не в силах сказать что-нибудь, понимая искренность слов сестры. Как ему не хотелось делать больно Одри, как не хотелось оставлять ее одну. Понимает ли она, что он боится гораздо больше, чем хочет показать? Ему дейст­вительно не хотелось покидать Бреннен-Мэнор и любимую сестру, но впереди ожидало что-то очень важное. Джой хотел быть уверенным, что Джозе­фу Бреннену никогда больше не придется сты­диться за своего единственного сына.
 Через два дня после сокрушительного пораже­ния в Блэкберне, генерал Мак Доуэл подготовил новый план атаки. К ужасу Ли в Сентревилль из Вашингтона стали группками прибывать граж­данские лица. Они следовали по стопам Федераль­ной армии в надежде увидеть полное поражение Конфедерации. Они прибывали в экипажах и просто верхом, кое-кто явился пешком – фото­графы, сенаторы, конгрессмены и даже женщи­ны, несущие корзинки с едой. Один конгрессмен из Иллинойса добровольно решил служить про­стым пехотинцем. Он приехал, чтобы поступить на службу в Мичиганский полк, наряженный во фрак с цилиндром.
 Ли считал сложившуюся ситуацию абсурдной. Зрителям здесь было не место. Они превращали войну в цирковое представление. Он опасался, что прибывшие не представляют, чем может все это кончиться. Но начальство было настроено благо­душно, все уверены, что легко смогут овладеть Булл-Раном и отбросят конфедератов от столицы, которая находится всего в двадцати пяти милях от мест боев. Ли уже устал от постоянных паро­возных гудков, доносящихся со станции Манассас, расположенной среди ближних холмов, за­хваченных конфедератами. Начальство уверено, что поезда подвозят к месту боев совершенно необученных мятежников для участия в предстоящем сражении. Но Ли подозревал, что на поез­дах прибывает гораздо больше людей, чем пред­полагает Федеральное командование. Он считал, что конфедераты подготовили такую армию, ко­торая способна разбить Союзные войска.
 Больше всего Ли раздражал тот факт, что Федеральное командование давало достаточно времени южанам для подготовки мощной оборо­ны. Он все время вспоминал слова отца о том, что южане упрямые и гордые люди, они воюют на своей территории, в привычном для них климате. В Блэкберне они уже показали насколько могут быть опасны, а для того, чтобы захватить станцию Манассас, федералам предстояло овладеть не­сколькими холмами, поросшими густым лесом. И, возможно, окрестности просто кишат мятеж­никами.
 Наконец поступил приказ. Отряды под коман­дованием Ли поступали в распоряжение генерала Хайнцельмана, должны атаковать Садли-Форт и разбить левый фланг противника. Мак Доуэл дол­жен был зайти в тыл мятежникам и оттеснить их в Манасасское ущелье. Мятежники будут окруже­ны, их вынудят сдаться. Накануне между генера­лом Мак доуэлом и генералом Тайлером произо­шел спор. Тайлер все еще сильно переживал уни­зительное поражение, которое они потерпели два дня назад, и выговор, который он получил от! самого Мак Доуэла. Теперь он пытался доказать Мак Доуэлу, что тот, возможно, недооценивает' силы южан, которые, вероятно, собрали огром­ную армию на станции Манассас. Упорно доказы­вал, что федералам, по-видимому, придется сражаться с двумя армиями одновременно, с од­ной – под командованием генерала Боургарда и второй – под командованием генерала Джонстона. Мак Доуэл настаивал, что независимо от ко­личества численности армии конфедератов, он не видит другого выхода, кроме одного – они долж­ны начинать наступление и покончить с мятежниками, как можно быстрее. Необходимо взять Булл-Ран. Наступление должно начаться в два часа ночи двадцать первого июля. Союзные вой­ска атакуют на рассвете.
 Тысячи солдат Федеральной армии не могли уснуть в эту ночь. Ли тоже не спал. Он наблюдал за звездами, слушал игру скрипок и губных гар­мошек, смотрел в мерцающее пламя лагерных костров. Многие писали письма домой, молясь Богу о том, чтобы их письма не стали последними весточками к близким. Ли писал письмо отцу:
  «Дорогой папа, 
  я решил написать тебе, потому что завтра начинается наступление на станцию Манассас, захваченную конфедератами. Не знаю, когда смо­гу написать снова. Боюсь, ты оказался прав, утверждая о том, что война продлится гораздо дольше, чем три месяца. Мятежники оказывают жесточайшее сопротивление. Я уже слышал свист пуль и сам стрелял до тех пор, пока ствол не раскалился. Видел искалеченных людей со страшными полостными ранениями, а мы пере­жили всего лишь одно сражение. Это было сраже­ние при Блэкберне, оно оказалось спланировано так бездарно, что мы были вынуждены, отсту­пить с огромными потерями. Солдаты растеря­лись. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы научить солдат моего полка и подготовить к предстоящим боям, стараюсь подбодрить их. Легко размахивать флагом и вызваться идти в армию добровольцем сражаться за наше «дело», но когда человек попадает на настоящую войну, то быстро понимает, что ввязался в страшное дело. Оно требует гораздо больше мужества, чем можно себе представить. 
  Я стараюсь держаться мужественно, когда вспоминаю, почему оказался здесь. Взаимная не­нависть и разобщенность северян и южан пока­зали, каким страшным станет наше государство, если не сохранить единства. Но боюсь, что цена за сохранение Союза окажется непомерно высокой. Пройдет очень много времени, прежде чем страна снова объединится, и в обществе воцарятся мир и согласие. Представления не имею, когда смогу вернуться домой, поэтому свою любовь, привязанность и признательность посы­лаю с этим письмом. Пожалуйста, прочтите письмо Карлу и его семье. 
  Всегда ваш, Ли.» 
 Неподалеку от Ли солдат писал письмо женщи­не, на которой собирался жениться. Ли Джеффризу хотелось, чтобы его тоже ждала где-то женщина. Но единственная женщина, которую он действительно любил, теперь оказалась в стане врагов и навсегда принадлежала другому челове­ку. Одри ушла из его жизни, но все равно по причине, которой Ли не мог себе объяснить, он носил листочки с текстом песни в кармане на груди. Он никогда не перечитывал стихов. Они просто лежали у него на сердце необъяснимым образом успокаивая.
 Ли запечатал конверт, надписал адрес и пору­чил солдату отправить письмо почтой. Затем за­брался в спальный мешок, надеясь уснуть хотя бы на пару часов. Завтра они снова предпримут попытку овладеть Булл-Раном. Он не сомневался, что предстоит долгий и очень опасный день.

 Глава 19

  Ноябрь, 1861 год 
 Одри налила в стакан из хрустального кувши­на пунша и подала напиток молодому человеку, примерно одного возраста с Джоем. Юноша прямо светился от восторга – он идет сражаться за Правое дело. Сегодня большинство мужчин на балу в доме дяди Джона были радостно возбужде­ны, включая и самого дядю, который тоже решил предложить свои услуги Конфедератской армии. Богатство и возраст позволяли ему надеяться на получение более высокого ранга, чем просто ря­довой.
 Казалось, большинство молодых людей пре­даны Правому делу, и готовы сражаться и уме­реть, но Одри подозревала, что дядя Джон ищет только славы. Он был чересчур тщеславным чело­веком, любящим лесть и внимание. Вместе с тетей Джанин он надеялся, что после окончания войны, после разгрома союзных войск, служба офицером в армии южан, разумеется, гарантирует Джону важный пост в новом правительстве или на уров­не штата, или даже в самой Конфедерации. Тетя Джанин уже обсуждала возможный скорый переезд в Ричмонд. Казалось, женщине даже не приходит в голову, что мужа могут убить на войне.
 К столу Одри подошел еще один молодой до­броволец, она предложила ему на выбор сэндвичи и фрукты, пусть угостится тем, что ему больше нравится. Одри была рада, что решилась приехать в Батон-Руж, хотя чувствовала себя не очень уютно в доме тети и дяди. Она присоединилась к группе женщин, которые шили флаги и военные формы, и ощущала себя причастной к Правому делу, она вносила посильный вклад. Это был третий вечер, организованный тетей Джанин и дядей Джоном для добровольцев, собравшихся на прощальный бал перед отправкой в Виргинию.
 Туда отправлялись тысячи людей для вступле­ния в Конфедератскую армию. Хотя дядя и тетя устраивали вечера для того, чтобы показать свой богатый дом и быть в центре внимания, Одри все равно была рада: ведь люди проявляют хоть ка­кую-то заботу о храбрых юношах Юга, многие из которых боялись предстоящих испытаний и ску­чали по родным.
 Одри против своей воли тоже поддалась всеоб­щему подъему патриотизма. Из услышанного и прочитанного в газетах, она сделала вывод о том, что не стоит так печалиться и тревожиться за Джоя. Газеты сообщали, что янки получили хо­рошую взбучку в Булл-Ране, благодаря подкреп­лению, которое привел генерал Томас Джексон – «Каменная стена». Конфедераты одержали не­сколько побед подряд – в Вилсонс-Крик, штат Миссури, и в Ликсбурге, штат Виргиния, где, как сообщалось, было убито почти две тысячи федера­лов.
 Такие цифры ужаснули Одри. Количество уби­тых и раненых было ошеломляющим. Она не могла себя заставить забыть о Ли, он, вероятнее всего, ушел служить в армию и принимает уча­стие в сражениях. Могла ли она любить человека, который теперь стал врагом ее родины? Она нена­видела янки вообще, как и все луизианцы. Янки устроили блокаду, задушив торговлю южных штатов. Блокада сказалась на доходах отца. Но Одри не могла из-за этого разлюбить янки Ли Джеффриза. Он рисковал жизнью, защищая ее от Ричарда. Она всегда будет беспокоиться за него, в тайном уголке сердца навсегда сохранит неж­ную любовь к нему. Она старалась не думать о том, что, вполне вероятно, он сейчас стреляет в таких мальчиков, как Джой. И скоро будет уби­вать юношей, которые танцуют на балу. Сейчас она угощает их напитками и фруктами, но тре­вожные мысли не давали успокоиться.
 Когда она помогала молодым людям, казалось, что она помогает Джою. Каждому добровольцу, направляющемуся в Ричмонд, она дарила неболь­шой, сшитый вручную флаг штата Луизиана и вручала небольшую сумму денег на карманные расходы. На железнодорожной станции или на пристани, в зависимости от того, по какому маршруту добровольцы направлялись в Виргинию, Одри и другие женщины вручали будущим солда­там мешочки с леченьем и вяленым мясом.
 Заботы и обязанности помогали Одри отвлечь­ся от горьких мыслей не только о Джое, но и о Ричарде и Элеонор. Кузины не оказалось дома, она отсутствовала в Батон-Руже уже две недели, с тех самых пор, как Одри приехала в город. Элеонор «отправилась с визитом» в Сайпресс-Холлоу, как ей вежливо объяснили. Одри была уве­рена, что тетя и дядя прекрасно знают о связи Элеонор и Ричарда, хотя они и пытались убеждать Одри, что их дочери «нравится бывать за горо­дом». А Ричард настолько добр, – что позволил Элеонор приезжать на плантацию в любое удобное для нее время.
 Тетя Джанин высокомерно отчитала племян­ницу за то, что та «отвергает» любовь мужа и что ее место в Сайпресс-Холлоу рядом с Ричардом. Одри радовалась, когда была занята, помогая солдатам Конфедерации, это давало возможность реже видеть тетю Джанин. Она догадывалась о том, что тетя считает Элеонор более подходящей партией для Ричарда. Одри предполагала, что тетя Джанин способна пойти на скандал, лишь бы каким-то образом развести ее с Ричардом и же­нить на собственной дочери. Но Одри прекрасно знала, что мечтам тетушки сбыться не суждено. Ричард не потерпит скандала вокруг своего име­ни. Он просто временно использовал Элеонор для собственного удовольствия и все. Вполне понятно, что Ричард относится к кузине своей жены не лучше, чем к негритянкам, с которыми спал раньше.
 Одри содрогнулась, неожиданно ясно осознав, что все еще является его женой, и он может в любой момент прислать за ней и потребовать ее возвращения в Сайпресс-Холлоу. Может быть, это только дело времени? Сейчас, возможно, Ричард считает угрозы Ли бессмысленными? А в случае смерти отца Одри, и если что-то случится с Джо­ем, останутся ли у нее права б соответствии с положением, которое Ричард был вынужден под­писать?
 Небольшой оркестр заиграл вальс, молодой человек пригласил Одри на танец. Она вежливо отказала, объяснив, что, к сожалению, не может принять приглашение, так как она замужняя женщина. Юноша отошел, разочарованный. Одри ненавидела Ричарда за то, что он поставил ее в такое неопределенное положение – она оказалась замужней женщиной, у которой в действительно­сти нет мужа. Как долго может продолжаться такое? Одри очень хотела детей, считая, что ребе­нок наполнит ее жизнь радостью и поможет сми­риться с нелюбимым мужем. Но она не собиралась унижаться перед Ричардом, просить его о ребен­ке, словно об одолжении. Он отомстил ей очень умно и жестоко. У него не стало возможности причинять ей физическую боль, но он придумал иное наказание, обрекая жену на одинокую жизнь без любви. У нее не может быть связи с другим мужчиной.
 Одри снова налила в стакан напиток и подала молодому человеку, который пытался улыбаться, но за напряженной улыбкой Одри видела страх и отчаяние.
 – Бог поможет тебе, – попыталась она успо­коить его. – Бог на нашей стороне.
 Мальчик кивнул:
 – Спасибо, мэм.
 – Приехал ваш супруг, – сообщила Одри одна из женщин. В голосе дамы прозвучали странные нотки, она с нажимом произнесла слово «супруг».
 Одри посмотрела через зал. Ричард вошел, держа под руку Элеонор! Одри почувствовала себя столь униженной, что покраснела от стыда. Не­ужели все знают, что происходит между Элеонор и Ричардом? Должно быть, слухи уже распрост­ранились. Не обвиняют ли горожане ее, считая плохой женой? Все женщины, с которыми она здесь встречалась и работала, относились к ней приветливо, даже слишком хорошо. Неужели ее жалеют?
 Было заметно, что Элеонор немного похудела, но зато прямо-таки сияла. Элеонор выпустила руку Ричарда и направилась к Одри. На кузине было надето красивое бледно-голубое платье из тафты.
 – Одри, дорогая кузина, я не знала, что ты в Батон-Руже, – произнесла она певучим южным говором.
 «Конечно же, ты знала, – подумала Одри. – Именно поэтому ты явилась в зал под руку с моим мужем».
 Как можно с таким безразличием относиться к собственной репутации? Прежде чем она успела что-то ответить, к столу подошел Ричард. На его лице сияла улыбка, так он улыбался всегда в присутствии посторонних.
 – Моя дорогая женушка, ты слишком много работаешь. Иди сюда, потанцуй со мной.
 Одри предпочла не устраивать сцен. Она в свою очередь улыбнулась мужу, чтобы видели все при­сутствующие женщины. Одри надеялась остано­вить отвратительные сплетни, которые, возмож­но, уже поползли по городу.
 – Конечно, – согласилась она и взглянула на Элеонор. – Ты не должна отдыхать за городом, когда здесь столько работы ради Правого дела. Просто стыдно так себя вести, – не удержалась и упрекнула она кузину.
 Элеонор высокомерно вздернула подбородок и покраснела от ревности и злости.
 – Я так же, как и все, готова помочь нашему делу, – резко ответила она.
 Одри сунула ей в руки поднос с сэндвичами.
 – Хорошо. Тогда приступай к работе. – Она вышла из-за стола и закружилась в вальсе с Ричардом. Ее мало волновали его прикосновения, но хотелось, по возможности, не давать повода для сплетен. Ее не беспокоило, что подумают люди о поведении Элеонор, было безразлично, какое мнение сложится в обществе о Ричарде. Она переживала из-за того, что люди могут счесть ее виновной в размолвке с Ричардом, и ему не оста­нется ничего больше, как волочиться за другими женщинами.
 – Разве тебе не все равно, что люди будут говорить о твоем появлении под руку с ней? – спросила Одри мужа.
 Ричард посмотрел на нее пристальным, холод­ным взглядом, не прекращая кружиться в мед­ленном вальсе.
 – Все зависит только от тебя. Единственное, что ты должна сделать – по собственному жела­нию приехать в Сайпресс-Холлоу, где твое место. Тогда мне не будет нужна твоя кузина-потаскуш­ка, – он рассмеялся, словно сложившаяся ситу­ация веселила его. – А пока, временно, она служит определенной цели.
 Одри чуть не затошнило от такого откровенно­го признания.
 – Так и я тебе нужна только для этой цели? Предназначение жены не только в том, чтобы удовлетворять мужа в постели и рожать ему де­тей.
 – В самом деле? – Он выразительно посмот­рел в вырез ее бархатного платья красновато-ко­ричневого цвета, слегка приоткрывающего грудь. Ричард подумал о том, что Одри необыкновенно красива сегодня и затмила своим очарованием всех присутствующих женщин. На нее, конечно, приятнее смотреть, чем на ее толстую кузину Элеонор. Как бы ему хотелось вернуть ее в по­стель, но сейчас он презирал ее и не собирался извиняться за такое поведение. Его жена получи­ла то, что заслужила. Он с удовлетворением ви­дел, что она уязвлена его появлением в обществе Элеонор.
 – Я никогда не думал, что жена нужна еще для чего-либо. Ну, разве, возможно, для увеличе­ния моего состояния.
 Одри вызывающе посмотрела ему в глаза.
 – Ты когда-нибудь любил, Ричард? Любил ли ты свою первую жену? – поинтересовалась она.
 Он продолжал играть роль счастливого мужа, фальшиво улыбаясь.
 – Моя жена унаследовала хорошее состояние, которое затем перешло ко мне, но она не смогла выполнить другого долга – она не родила мне наследников. А теперь и вторая моя жена не сумела этого сделать, – он притянул Одри к себе поближе, глаза загорелись откровенным желани­ем. – Я хотел любить тебя, Одри, но ты предала меня еще до брачной ночи. Я никогда не забуду и не прощу тебя.
 – А ты предал меня, притворяясь добрым и хорошим. Терпеливо опекал Джоя, словно он тебе действительно не безразличен. Ты обманул отца, убедив его, будто очень любишь меня. На самом деле ты женился на мне, чтобы заполучить Бреннен-Мэнор. И теперь ты по-прежнему мечтаешь об этом! Не забывай, что и отец, и я должны ежегодно подтверждать твои права. Если ты бу­дешь по-прежнему унижать меня, открыто демон­стрировать отношения с Элеонор, мы не подпи­шем соглашение! Физическое унижение ты за­менил отвратительным поведением, и не думай, что я буду терпеть!
 Ричард нехорошо усмехнулся:
 – А что теперь может сделать твой друг янки? Он враг южан. Если осмелится вернуться сюда, как угрожал, то будет мертв! Сейчас идет война, Одри, и никто не придает никакого значения его претензиям. Он – янки. Ты не захочешь и сама, чтобы все эти милые люди узнали, как ты спала с врагом, не правда ли?
 – Тогда он не был врагом.
 – Ну а сейчас он враг, моя любовь, и все его угрозы, по отношению ко мне, не имеют большого значения, – Ричард наклонился ниже и поцело­вал ее волосы, вдыхая их запах. – Но не беспо­койся, моя дорогая. Я не собираюсь принуждать тебя ни к чему. Не собираюсь унижаться до этого. Я могу получить все, что хочу и когда захочу от других женщин, тем временем, можешь продол­жать жить в одиночестве. Ты жена Ричарда Поттера, во всей Луизиане не найдется мужчины, который отважится связаться с тобой. Если тебе станет одиноко без мужчины, Одри, ты про­сто-напросто вернешься ко мне. Я терпеливый человек.
 – Я бы не сказала, что ты был терпелив во время первой брачной ночи, но сейчас разговор не об этом, – она замолчала, чтобы приветливо улыбнуться и поздороваться с танцующей парой, хотя понимала, что супруги сплетничают о ней и Ричарде. Она снова испытующе посмотрела в гла­за Ричарду. – То, что сделал ты со мной после свадьбы, хотя и поклялся перед Богом любить меня и заботиться обо мне, гораздо хуже того, что я сделала перед свадьбой. К тому времени, когда я приползу в Сайпресс-Холлоу, удовлетво­рять физическую потребность в мужчине, ты бу­дешь слишком стар и дряхл, чтобы удовлетворить, меня.
 Лицо Ричарда вспыхнуло от гнева.
 – Если у меня осталась возможность испытать физическую близость, только обратившись к тебе, – добавила она. – Тогда, я думаю, мож­но обойтись без того, чтобы ты обращался со мной, словно с животным! Близость должна быть прекрасной, а ты превратил ее в отврати­тельный кошмар! Я никогда не прощу тебе этого!
 Вальс закончился, Одри оставила мужа и по­спешила назад к столу с закусками. Элеонор встретила ее злобным взглядом.
 Одри встала рядом с кузиной и принялась разливать пунш в стаканы. Элеонор самодовольно посмотрела на нее и торжествующе сказала:
 – Ты теперь должна знать, Одри дорогая, Ричард больше не любит тебя, понимаешь?
 – Неужели ты считаешь, что его любовь или нелюбовь имеет для меня какое-то значение? – удивилась Одри. – Ты не знаешь всей правды, Элеонор, поэтому я тебя не обвиняю. Но незави­симо от того, какие проблемы существуют между мной и Ричардом, как ты можешь открыто спать с моим мужем? Неужели у тебя совершенно от­сутствует совесть и гордость?
 Элеонор резко повернулась к ней, в глазах горела ненависть.
 – Давай пройдем в маленькую нишу, дорогая кузина, пойдем отсюда, – сказала Элеонор и направилась к выходу.
 Одри попросила одну из женщин заменить ее у стола. Она чувствовала, как несколько пар глаз следят за ней и идущей впереди Элеонор. Она почти слышала, как перешептываются дамы, прикрывшись веерами. Одри вошла в нишу, заве­шанную бархатной занавеской. Элеонор напря­женно ждала ее, сжав руки в кулаки, и высоко­мерно вздернув подбородок. Она злобно взглянула на Одри.
 – Быстро говори, что ты хочешь, – поторопи­ла ее Одри, – Я здесь нахожусь не для пустых разговоров о том, что ты ведешь себя, как насто­ящая проститутка, Элеонор. Я здесь для того, чтобы помогать нашему общему делу.
 Элеонор презрительно усмехнулась:
 – Ты говоришь о гордости! Всю жизнь я жила в твоей тени, Одри Бреннен Поттер! Постоянно слышала упреки матери о том, как ты прекрасна и что мне сделать, лишь бы не отставать от тебя. И всю жизнь мне хотелось хоть в чем-нибудь быть лучше тебя. Так было всегда, сколько я себя помню. Но наконец-то я этого добилась! – Она шагнула к Одри, язвительно оглядывая женщину с ног до головы. – Несмотря на твою красоту, ты оказалась плохой женой, особенно в постели! Ри­чард должен был жениться на мне, и теперь он это хорошо понимает.
 – Он просто использует тебя, Элеонор! Неуже­ли ты не можешь понять этого? Он спал с негри­тянками и даже насиловал молодых девочек. А теперь вместо них он спит с тобой!
 Лицо Элеонор вспыхнуло, кузина буквально раздувалась от гнева.
 – Ты хочешь сказать, что я для него не больше значу, чем негритянка?
 Одри уперлась руками в бока.
 – Именно это я и хочу сказать! Не позволяй ему просто использовать тебя! Он не стоит того, Элеонор, поверь мне!
 – Я не верю тебе! Я люблю Ричарда, а он любит меня. Женитьба на тебе связала ему руки, потому мы и встречаемся, когда только возможно и где только возможно! – Кузина гордо прошагала мимо Одри, затем остановилась, оглянулась и ехидно добавила: – А что касается того, спит Ричард с негритянками или нет? Ты, конечно же, знаешь, что большинство рабовладельцев де­лают это. А некоторые из них даже влюбля­ются в негритянок. Уж лучше бы муж полюбил другую белую женщину, чем негритянку, не прав­да ли?
 Одри покачала головой:
 – Белый мужчина никогда не полюбит по-на­стоящему негритянку.
 Элеонор злорадно расхохоталась ей в лицо:
 – Разве? А почему бы тебе не спросить об этом своего отца, может быть, тебе стоит расспросить об этом Лину… или Тусси.
 Одри пошатнулась, кровь отлила у нее от лица, она страшно побледнела.
 – О чем ты говоришь?
 Элеонор удивленно округлила глаза.
 – Одри, я не предполагала, что ты так наивна и глупа. Клянусь, все в Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу, а, возможно, и в Батон-Руже знают, что Тусси твоя единокровная сестра. Твой отец и Лина много лет любят друг друга, это случилось задолго до смерти тети Софии. Моя мать рвала и метала, узнав, какую боль причинил дядя Джозеф ее сестре. Мне было приказано никогда не расска­зывать тебе об этом, но сейчас это уже не имеет значения. Пришло время и тебе узнать правду. Ты считаешь, что твой отец и все Бреннены такие чистые и безупречные! Мама говорит, что хотя ее сестра вышла замуж за более богатого человека, чем мой отец, но, по крайней мере, мой отец никогда не спал с рабынями, не говоря уже о том, чтобы полюбить негритянку!
 Одри с трудом сдерживала слезы. Она знала, что Элеонор хочет увидеть ее плачущей, хочет унизить, но не желала доставлять кузине удоволь­ствия.
 – Одри, дорогая. Ты страшно побледнела, – Элеонор покачала головой, словно сожалея и со­крушаясь от того, что вынуждена сообщить гру­стную весть. – Проснись, Одри. Ты живешь в нереальном мире. Все спят друг с другом, и нико­му в этом мире нельзя доверять! Ты ведь тоже спала со своим янки. Не отрицай. Ричард расска­зал мне, – она пожала плечами. – Твой янки бросил тебя и, возможно, тоже только использо­вал тебя. А теперь он наш враг. Твой отец продол­жает спать с Линой, как спал задолго до смерти твоей матери. Я сплю с твоим мужем, а ты… Ну, если, как я предполагаю, захочешь сохранить супружескую верность, тогда ты уже никогда не будешь спать ни с одним мужчиной. Если же тебе захочется снова испытать удовольствие, тогда те­бе придется изменить своему мужу, как это дела­ют все вокруг. Ты можешь стать такой, как все, Одри. Посмотришь, это гораздо интереснее, – она засмеялась и ушла.
 Одри в изнеможении опустилась на покры­тый атласом стул. Слова Элеонор поразили ее. Неужели действительно все так отвратительно? Она всегда считала, что чувства Ли Джеффриза были настоящей любовью, прекрасным со­юзом между двумя людьми, желающими вы­разить любовь самым нежным, самым восхи­тительным образом. Неужели все мужчины только животные, стремящиеся к удовлетворе­нию сиюминутной страсти? И отец! Неужели Тусси его дочь? Теперь Одри многое стало ясным: и то, как отец всегда защищал Тусси от любовных посягательств других негров, и то влияние, которым пользовалась Лина, и его обещание никогда не продавать этих жен­щин.
 – О Боже, – взмолилась Одри, схватившись за голову. Ее любимый отец! У нее всегда была особая антипатия и неприязнь к тем рабовладель­цам, которые спят с рабынями. После медового месяца с Ричардом она относилась к такому с особым отвращением. Принуждал ли отец Лину в самом начале? Если даже не принуждал, мог ли он по-настоящему полюбить негритянку? Оказы­вается, все это было еще до смерти матери. Как он мог так поступать с ней? Это было больнее всего!
 – Пойдем, моя дорогая, – услышала она голос Ричарда. – Если уж я здесь, то будет гораздо лучше, чтобы нас видели вместе.
 Одри взглянула на мужа глазами, полными невыплаканных слез.
 – Я хочу, чтобы ты немедленно отвез меня в Бреннен-Мэнор. Меня и Тусси.
 Ричард недовольно нахмурился:
 – Что тебе сказала Элеонор?
 – Это правда то, что она говорила о моем отце и Лине? Правда, что Тусси моя единокровная сестра?
 Ричард развеселился:
 – Ради всего святого, Одри, все об этом знают. Меня всегда смешило то, что ты ничего не подо­зреваешь. Но я дал твоему отцу слово не рассказывать тебе ничего. Он очень беспокоился, не зная, как ты к этому отнесешься.
 – Я хочу увидеть их всех вместе: его, Лину и Тусси. Ты отвезешь меня в Бреннен-Мэнор?
 Насмешливая улыбка все еще играла на губах Ричарда.
 – Если ты хочешь, пожалуйста. – Он подошел к ней ближе. – Одри, большинство браков устра­иваются по расчету, так же, как и наш с тобой брак, так же, как мой брак с первой женой. То же самое было с твоими родителями. Они никогда по-настоящему не любили друг друга, но все равно были счастливы. София родила Джозефу двоих детей. Задолго до рождения Джоя она зна­ла, что твой отец влюблен в Лину. Она очень красивая и умная негритянка. И, конечно, ты это и без меня знаешь, – Ричард поправил гал­стук. – София смирилась, она постаралась по­нять мужа, как настоящая хорошая жена. Любо­вью занимаются, чтобы иметь детей, чтобы удов­летворять страсть. У мужчины должно быть и то, и другое. Твоя мать нашла счастье и утешение в детях. И теперь, если ты хочешь, чтобы наш брак выглядел нормальным и благополучным для ок­ружающих, тогда ты, может быть, пустишь меня к себе в постель, чтобы у тебя, по крайней мере, появились дети. Я действительно уверен, что ты сможешь забыть прошлое и устроить свою жизнь, если у тебя родятся дети, которых ты будешь любить.
 Одри растерянно смотрела на него.
 – Я всегда предполагала, что люди занимают­ся любовью ради того, чтобы иметь детей и одно­временно, чтобы удовлетворить страсти.
 Ричард покачал головой.
 – Ты все еще юная мечтательница. Твой янки овладел тобой из чисто мужского желания соблазнить девственницу, ничего больше. Ли Джеффриз может говорить о своей любви все, что хочет, но факт остается фактом. Он никогда не собирался на тебе жениться. Ни до того, как переспал с тобой, ни после. Может быть, сейчас ты понима­ешь все лучше и изменишь свое идеалистическое представление о чувствах Ли Джеффриза. Он не рыцарь в блестящих доспехах. В конце концов, он женится по тем же причинам, по которым женятся все мужчины: чтобы рядом с ним была порядочная женщина, которая улучшит его мате­риальное положение и нарожает наследников. Все остальные женщины в его жизни только для наслаждения. Иногда, как в случае с твоим отцом, он может полюбить другую женщину. Но та, другая, никогда по-настоящему не станет частью его жизни, так же, как ты никогда бы не была частью его жизни. Он янки, Одри, и женится только на женщине-янки. Вот и все. Когда я увижу, что ты все поняла правильно и выброси­ла из головы мысли об этом ублюдке, то смогу быть благоразумным и обращаться с тобой уважи­тельно.
 Одри не желала верить его словам. Но то, что она сегодня узнала об отце потрясло ее, разруши­ло веру в человека и ее представление об истинной любви. Казалось, что все ее предали, даже люби­мый отец.
 – Ты отвезешь меня в Бреннен-Мэнор?
 – Мы не сможем добраться туда засветло. Скоро стемнеет. Утром я сразу же отвезу тебя, – Ричард презрительно взглянул на Элеонор, кото­рая наблюдала за ними издалека. – Если хочешь, мы можем сегодня остановиться на ночь в отеле. Не совсем удобно оставаться здесь в доме Элеонор.
 Глаза Одри гневно вспыхнули.
 – Разве? – язвительно поинтересовалась она и передернулась от мысли, что должна провести ночь с мужем в одной комнате. Злая, разочарованная, потерявшая всякие иллюзии, она вытер­ла слезы и решительно сказала:
 – Хорошо. Но если ты только дотронешься до меня сегодня ночью, клянусь, я буду кричать так, что ты пожалеешь об этом! Уж очень многие в этом городе сплетничают о тебе и Элеонор и о том, что ты, должно быть, плохой муж.
 Он усмехнулся, Одри разозлилась.
 – Может быть, они говорят о том, какая ты, должно быть, плохая жена.
 Одри покраснела от злости. Ричард перестал улыбаться и серьезно пообещал:
 – Я не стану тебя трогать, Одри дорогая… пока. Собери вещи, мы уедем отсюда и снимем номер в отеле. – Он подал ей чистый носовой платок, который достал из кармана элегантного костюма.
 Одри взяла платок, вытерла слезы.
 – Тусси знает?
 Ричард пожал плечами.
 – Конечно, знает. Она знает об этом уже мно­го лет, но ей строго-настрого приказали не гово­рить тебе ни слова. Как ты думаешь, почему твой отец запретил ей встречаться с тем негром по имени Элиа? Он хочет для нее лучшей доли, потому что любит ее. Но беда в том, что ни один из негров не покажется ему подходящим. – Он сокрушенно покачал головой. – Твой отец совер­шил роковую ошибку, позволив чувствам завла­деть его сердцем. Нельзя любить негритянок, не говоря уже о любви к отпрыскам-мулатам. Очень опасно проявлять чувства, когда дело каса­ется рабов. Ты знаешь, что это плохо и для бизнеса.
 Одри чувствовала, как ожесточилось ее сердце.
 – Конечно, – согласилась она, – иди и вызо­ви экипаж. Я соберу вещи. За Тусси мы заедем утром. Она вернется с нами.
 Покинув мужа, Одри прошла через бальный зал, пробираясь сквозь толпу выпивающих и тандующих гостей. Она ничего не слышала – ни голосов, ни музыки, никого не замечала.
 Элеонор продолжала с любопытством наблю­дать за ней. Кузина было очень довольна, что наконец-то удалось утереть нос избалованной, обожаемой всеми Одри. Она была довольна, что разрушила грезы и иллюзии молодой женщины.

 Глава 20

 Взволнованная и возмущенная, Одри стояла перед отцом, Линой и Тусси в гостиной первого этажа дома. Лина смотрела на молодую женщину печально и сочувственно. Тусси уставилась в пол. Одри не могла сказать Тусси ни слова по дороге домой. Она не знала, как должна себя вести по отношению к этой женщине. Но в данный момент она чувствовала себя опустошенной.
 – Ты должен был все давно мне рассказать, отец, – заявила Одри, с возмущением глядя на человека, которого обожала всю жизнь, и кото­рый всю жизнь обманывал ее.
 – Одри, как я мог объяснить своей маленькой девочке, что люблю негритянку? – умоляюще глядя на нее, сказал отец. – Я любил Лину еще когда была жива твоя мать. Разве могла бы ты понять такое? Ты и сейчас не в состоянии хотя бы попытаться разобраться во всем, а ведь тебе де­вятнадцать лет, ты многое пережила.
 Одри пристально смотрела ему в глаза. Этот человек в течение долгого времени был для нее всем. Она верила в его непогрешимость, считая, что отец не способен на плохой поступок. Она выросла, веря, что ее родители любят друг друга. Родители были всегда примером, поэтому она мечтала о таком же счастливом супружестве.
 – Бог видит, я знаю, что такое брак без люб­ви, – назидательным тоном сказала она отцу, мало заботясь о том, что ее слова могут разозлить Ричарда. Он стоял у камина и курил трубку. – Но я всегда считала, что ты любил маму. Ты всегда говорил о ней с таким почтением.
 – Я действительно любил ее, девочка. София была прекрасной, доброй, заботливой женщиной, хорошей женой. Но это был брак по расчету. Мы не были влюблены. Мы были только хорошими друзьями, уважали друг друга, понимали.
 – Уважали! Как мама могла уважать тебя? Было бы плохо, если бы ты полюбил другую белую женщину. Но ты сделал гораздо хуже, ты полю­бил негритянку, домашнюю прислугу!
 Лина гневно вздохнула/Тусси коротко взгля­нула на Одри и снова отвела глаза.
 – Я считала, что ты любишь меня и Тусси, несмотря на нашу черную кожу, – сокрушенно сказала Лина. – Я всегда любила тебя, Одри, как собственную дочь. И Тусси любит тебя. Она не могла сказать тебе, что вы сестры. Не зная прав­ды, ты бы не поняла ее. Отец всегда оберегал тебя от реальностей жизни, хотя в последние годы я пыталась убедить его, что нельзя этого делать. А теперь тебе пришлось узнать слишком много горького. Тебе нелегко. Я хорошо знаю отца и вижу, как он страдает из-за тебя и сожалеет о многом. Знаю, что он любит тебя всем сердцем и никогда не желал причинять тебе боль.
 – Тогда он не должен был спать с негритянкой все эти годы! Мы, дети, считали его идеальным человеком, в то время как он был далеко не идеален! Бедный Джой уехал сражаться, убивать янки и подвергать себя опасности, его могут убить или искалечить, и все для того, чтобы произвести впечатление на отца, чтобы отец мог гордиться сыном! Интересно, что почувствовал бы Джой, если бы узнал правду! – Одри еле сдерживала слезы. – Я не хочу, чтобы Джой когда-нибудь узнал о его связи с Линой! Вы понимаете меня? Я не хочу, чтобы Джой узнал об этом!
 – Одри, – заговорил Джозеф, – я не предавал твою мать и не делал ей больно. Она знала об этом много лет. И очень любила Лину, которая была ее личной служанкой задолго до замужества Со­фии. Она привезла Лину в Бреннен-Мэнор и через несколько лет… Я не знаю. Лина красивая жен­щина, в нее было легко влюбиться. Я не замечаю, что она негритянка. Я вижу в ней только женщи­ну. Софии сначала это не понравилось, но потом она все поняла правильно и приняла все, как есть. Мы понимали друг друга, но почти никогда не говорили об этом. София вела себя очень благо­родно по отношению к нам с Линой. Я никогда ни в чем ей не отказывал, никогда ничем не унизил. Она хотела детей, мне нужны были наследники, поэтому мы… мы были мужем и женой большую часть совместной жизни в полном смысле этого слова. Я уважал Софию как прекрасную благород­ную женщину, которая стала матерью моих де­тей. И глубоко скорбел, когда она умерла. Также скорбела и Лина. До самой смерти они оставались, по сути дела, близкими подругами. Перед самой смертью София говорила именно с Линой, проси­ла ее позаботиться обо мне, тебе и Джое, искренне желала, чтобы Тусси удачно вышла замуж.
 – Я не верю тому, что слышу сейчас, – Одри отошла в сторону и неожиданно спросила: – У тебя были другие женщины? Ты продолжаешь спать с другими негритянками ради собственного удовольствия?
 Лина напряглась, а Джозеф покраснел от воз­мущения.
 – Считаю, что такой вопрос не заслуживает ответа. Ты меня хорошо знаешь, Одри.
 – Разве? Я начинаю думать, что вообще тебя не знаю, отец. Кажется, все, чему я верила в людях, которых любила, брошено в грязь и рас­топтано, – она взглянула на Ричарда. – Человек, который клялся мне в любви и за которого я вышла замуж, считая его благородным, добрым, оказался монстром, – она посмотрела на Тус­си. – Женщина, которой я приказывала всю жизнь и обращалась как с простой служанкой, оказалась моей сестрой, – она снова посмотрела в глаза отцу. – Я отказалась от человека, кото­рого люблю, ради тебя, отец. Ради тебя, Джоя и Бреннен-Мэнор. Теперь я даже не знаю, что хоро­шо, а что плохо. Я начинаю подозревать, что все, в чем меня упрекали, когда я полюбила Ли Джеффриза, бледнеет по сравнению с тем, что сделали остальные члены моей семьи и мой отец! Все, чем я дорожила и что считала благородным, оказалось мерзким и отвратительным. Мои мечты о счаст­ливом замужестве разрушены.
 Она глубоко вздохнула, прошла мимо отца, остановилась у окна, наблюдая за неграми, кото­рые работали в саду.
 – Я уже не уверена, за что мы сражаемся. Раньше считала, что мы защищаем нашу честь, наш образ жизни. Но у вас не осталось чести и теперь я не уверена, нужно ли защищать этот образ жизни, – она глянула на отца. – Ты говоришь, что любишь Лину, как женщину, не замечаешь, что она негритянка. А как же тогда насчет остальных негров, отец? Чем они хуже?
 – Таких, как Лина и Тусси, мало. Они гораздо умнее остальных, – ответил вместо Джозефа Бреннена Ричард, – остальные безграмотные ди­кари, которые готовы перерезать нам всем горло, и если у них появится возможность, захватить этот дом.
 Одри взглянула на Лину, в глазах женщины сквозила боль. Одри спросила Ричарда:
 – Ты не задумывался, что может быть, если все люди будут обладать способностью становить­ся дикарями при определенных обстоятельствах? Такие люди, как ты, любят проявлять власть над тем, кто слабее и менее удачлив.
 – Ты тоже обладаешь властью, Одри, – сказал ей отец. – Можешь ты сейчас сказать, что не любишь Бреннен-Мэнор, несмотря ни на что? Что это не твой дом? Сможешь ли ты ответить мне, что будешь делать, когда янки придут сюда? Неужели ты не будешь бороться и не защитишь его?
 Одри обвела взглядом знакомую комнату. Ког­да-нибудь сюда вернется Джой, и Бреннен-Мэнор будет принадлежать ему.
 – Конечно, буду сражаться и защищать дом, – ответила она.
 Отец подошел к ней.
 – Именно это мы и защищаем в этой войне, Одри. Я согласен, что нам многое нужно менять, что рабство должно исчезнуть, но покончить с этим сразу, как требуют янки, значит, потерять все сразу и навсегда, Одри! Все потеряем! Ты и Джой и такие люди, как я и Ричард, останутся нищими! Вот за что мы сражаемся! Янки хотят разорить нас и поставить на колени. Если они победят, придут сюда, разрушат Юг, объявят здесь военное положение, сожгут наши города, будут насиловать наших женщин! Таких планта­ций, как Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу вооб­ще не останется! Рабов освободят и, если янки не успели кого-то изнасиловать, что-то разграбить, довершат негры! У нас должна быть возможность своим путем покончить с рабством, на это нужно время. Но янки хотят добиться свободы для рабов при помощи пушек, сражений и блокады. Они хотят, чтобы мы вернулись в Союз, хотят разру­шить привычный нам уклад жизни, который су­ществовал не один десяток лет.
 – Я уверена, что дело не дойдет до этого… Джозеф подошел и взял дочь за руку.
 – Это может произойти, Одри. И ты должна это понять! Ты должна пока отвлечься от семей­ных проблем и подумать о том, что значит для нас эта война. Мы должны объединиться, чтобы спасти Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу, спасти наш любимый цветущий Юг. Пусть янки кричат что угодно о сохранении Союза. Они используют идею единства как повод, чтобы явиться сюда и забрать у нас все, что мы имеем! Если они победят, богатые люди, такие как Ли Джеффриз и его отец, придут сюда и купят все, что у нас есть. Юга, такого, каким мы его знаем, не будет, он прекра­тит свое существование. Что тогда станет с тобой и Джоем? Что будет со всеми нами? Мы станем бездомными! Может быть, даже погибнем. Нас могут убить наши собственные рабы! Ты обязана понять, что, возможно, нам придется защищать свои собственные жизни!
 – Трудности начнутся у нас уже в следующем году, – заговорил Ричард. – Если Север не снимет блокаду, мы не сможем вывезти хлопок. Пока вы были в Батон-Руже, у меня состоялось несколько тайных встреч с людьми, согласными попытаться прорваться через блокаду и доставить хлопок в Англию. Англия – самый крупный партнер. Если мы не пробьем брешь, мы будем обречены.
 Одри удивленно взглянула на мужа, для нее оказалось открытием участие Ричарда в попытке прорвать блокаду.
 – Сейчас необходимо забыть наши маленькие беды и разногласия, необходимо объединиться ради великих целей. Мы не позволим Северу сломать нас, разрушить наши устои, – сказал Ричард. – Если тебя не волнует моя судьба или судьба твоего отца, подумай о своей судьбе и о судьбе Джоя, о судьбе тех, кто будет жить после нас. Мы должны остановить янки, заставить их не вмешиваться в нашу жизнь, мы способны самостоятельно решать судьбу Юга. Иначе такие мальчики, как Джой, будут впустую рисковать своими жизнями, так как им нечего будет защи­щать.
 Ричард взял Одри за руки, повернул к себе.
 – Ты родилась и выросла в Луизиане, Одри. Частично меня злило, что ты, возможно, совер­шенно забыла об этом тогда в Коннектикуте, весело проводя время в обществе подонка-янки. А теперь, когда мы находимся в состоянии войны с Севером, не время думать и разбираться в том, кого мы любим или не любим и кто с нами спит, все это – пустяки. Нам нужно объединиться, забыть и простить обиды, помнить надо только о том, кто мы. – Ричард сделал паузу и затем, используя ораторское мастерство, попытался убе­дить ее: – Мы – южане! Мы преданы Конфеде­рации, и мы сейчас посылаем наших лучших людей защищать Конфедерацию, они воюют про­тив тех, кто хочет погубить нас! Дело сейчас не в том, хорошо рабство или плохо. Надо подумать о том, что случится с неграми, если всех сразу освободить. Жизнь для них станет хуже, а не лучше, Одри. Если они не будут никому принад­лежать, их перестанут защищать, кормить, оде­вать и предоставлять им жилье такие люди, как я и твой отец. Они начнут бродяжничать, скитать­ся, голодать. У них нет образования, они не смогут позаботиться о себе. Они начнут убивать таких людей, как я и твой отец не потому, что мы плохие, а потому, что они будут в отчаян­ном положении, или нужно самим добывать пи­щу, одежду и пристанище. Защищая свои убеж­дения, свой образ жизни, мы защищаем также и негров.
 Он отпустил ее руки.
 – Я не стану притворяться, что испытываю к ним особую любовь. Если бы у меня появилась возможность избавиться от них сразу, но при этом ничего не теряя из того, что я имею, ради чего работал всю жизнь, я давно бы отпустил их на все четыре стороны, – он мельком взглянул на Лину. Женщина смотрела на него с неприязнью и нена­вистью, гордо вскинув голову. Ричард недоуме­вал: как мог Джозеф Бреннен полюбить эту черную женщину. Поттер не мог понять своего тестя, но сейчас дело совсем не в этом.
 – Это порочный круг, Одри, а мы – часть этого круга. Юг должен встать на защиту своего жизненного уклада, таким образом, мы, в свою очередь, защитим негров от неизбежного голода. Защищая негров от голода, мы, в свою очередь, охраняем себя от того, что произойдет, если осво­бодить всех одновременно. С какой стороны ни посмотри на это, мы не имеем права позволить янки выиграть войну. И твоя любовь к янки не остановит его, он захочет прийти сюда, разрушить твой дом, твой образ жизни. Забудь о нем и перестань думать, правильно или неправильно иметь рабов. Сейчас не время рассуждать об этом. У нас нет другого выхода, кроме того, чтобы объединиться и продолжить борьбу за нашу жизнь, за экономику Юга.
 Еще никогда Одри не чувствовала себя такой растерянной. Теперь она сомневалась, что в жиз­ни нравственно, а что безнравственно и амораль­но. Всю жизнь ее учили, что такое благородный образ жизни, а теперь оказалось, что и он поро­чен. Ее личное отношение к рабству теперь не имело никакого значения. У них появился более опасный враг – люди, одетые в голубую форму, угрожали разрушить все, что было ей дорого. В то же самое время собственный отец доставил ей столько страдания. Но, как ни странно, она чув­ствовала, что Ричард прав, приводя неопровержи­мые доводы.
 – Одри, – тихо сказал отец, – сейчас ты должна забыть о своих чувствах и помнить только то, что ты из семьи Бреннен. Ты также жена Ричарда Поттера, поэтому ты и твои дети насле­дуют настоящую империю, только в том случае, если эту империю не разрушат янки. Ричард женился на тебе еще и потому, что ты женщина, принадлежащая Югу, и гордишься этим положе­нием. Однажды ты все равно это поймешь. Ты женщина умная, мужественная, способная стать хозяйкой обеих плантаций. Независимо от того, как сейчас относишься ко мне и Ричарду. Нельзя отрицать того, что ты любишь Луизиану и Бреннен-Мэнор. Ты ведь испытываешь гордость, что Сайпресс-Холлоу частично принадлежит тебе. Единственный способ противостоять союзным си­лам – объединиться всем в единую семью.
 Одри на мгновение закрыла глаза, тревожные мысли одолевали ее.
 – Мне нужно время, чтобы обдумать все хоро­шенько, – она изучающе посмотрела на всех, ее взгляд, наконец, замер на Лине. – Я уезжаю с Ричардом в Сайпресс-Холлоу, – добавила она и почувствовала, как изумлен Ричард. Но она по-прежнему, не отрываясь, глядела на Лину. – После того, что я узнала, Тусси не может больше оставаться моей служанкой. Я не уверена, что смогу привыкнуть к мысли, что негритянка явля­ется моей родственницей. С одной стороны, я люблю вас обеих, но с другой стороны – ненави­жу за то, что вы сделали. Я возьму с собой Сонду в Сайпресс-Холлоу, – она, наконец, обернулась к удивленному Ричарду. – Но ты не притронешь­ся ни к ней, ни к любой другой негритянке. Я хочу детей, Ричард, потому что любовь между матерью и детьми невинна и чиста. Это будет единственная любовь в моей жизни. Я не хочу, чтобы мои дети когда-нибудь узнали о том, о чем сегодня узнала я: что маленькие мулаты, бегаю­щие по плантации, – их братья и сестры. Ты должен пообещать мне, что продашь всех детей-мулатов, которые являются твоими детьми, но ты продашь их вместе с матерями, ни в коем случае не разлучая. Если ты согласен выполнить мои условия и больше никогда не примешь в Сайп­ресс-Холлоу Элеонор, я поеду с тобой. Ты сдела­ешь то, о чем я прошу тебя? И можешь пообещать отцу, что будешь относиться ко мне нежно и уважительно?
 Ричард плотоядно посмотрел на нее, отчего Одри бросило в жар. Но она твердо решила: да, теперь не имеет значения, что они не любят друг друга. Она хочет детей, а Ричард – единственный мужчина, от которого она имеет право родить детей. У нее будут дети, но на ее условиях.
 – Я согласен, – ответил Ричард. Он подошел к ней и погладил по щеке. Одри почувствовала желание сбежать, исчезнуть, но постаралась быть спокойной и сдержанной. – Но при одном усло­вии. Ты должна пообещать, что навсегда забудешь этого ублюдка-янки, Ли Джеффриза. Ты должна выбросить его из своего сердца.
 Ли! С Ричардом ей, конечно, не удастся испы­тать то, что было у нее с Ли в Мэпл-Шедоуз. Тогда там была другая Одри, другой Ли, другое время.
 – Да, – согласилась она, – для него нет места в моей жизни ив… моем сердце.
 Но почемуей так хочется плакать?
 Ричард довольно усмехнулся:
 – Тогда я отвезу тебя домой, дорогая жена, – он взял ее под руку и вывел из комнаты. Одри не оглянулась на Тусси, которая тихо и жалобно плакала, закрыв лицо руками.
  Февраль, 1862 год 
 Ли Джеффриз, прихрамывая, вошел в палатку бригадного генерала Бернсайда и встал по стойке смирно. Генерал внимательно изучал карты, раз­ложенные на импровизированном столе, соору­женном из широкой доски, положенной на две бочки.
 – Сэр?
 Бернсайд поднял лысую голову, Ли заметил, что обычно сдержанный генерал необычно воз­бужден, скорее всего, его радостное возбуждение было вызвано победой над мятежниками при Роноуке.
 – Подполковник Джеффриз, – поприветство­вал он, – как ваша раненая нога?
 – Главное, я выжил. – Ли не был уверен, сможет ли спокойно спать после всего, что дове­лось ему испытать. Когда он лежал в полевом госпитале на острове с открытой раной на левой ноге, то слышал крики людей, которым ампути­ровали ноги и руки без какого бы то ни было обезболивания, слышал стоны раненных в голову, и живот. Они умирали медленно, мучаясь и стра­дая.
 «Поднимите его», – вспомнил он слова докто­ра. Ли чувствовал, как его поднимают, помнил пилу в руках доктора. Он выхватил револьвер, который всегда носил у пояса и направил на врача.
 «Только попробуй отрезать мне ногу, и я при­стрелю тебя», – сказал он тогда. Он смутно помнил, как в бреду продолжал размахивать ре­вольвером и угрожать доктору. Все отступили назад, но хирург остался, разрезал брюки и объ­явил, что «кость не задета».
 «Твоя нога останется цела», – успокоил он, полил на рану виски и перебинтовал. Ли остава­лось только молиться, чтобы не случилось зара­жения. А если все-таки заражение начнется, он дал себе слово умереть, но не дать ампутировать ногу.
 Он мог бы пробыть в госпитале еще несколько дней, но жуткий запах гниющей плоти, застаре­лых ран, руки и ноги, сваленные в углу, словно это были конечности животных, стоны тяжелора­неных и умирающих, вынудили его покинуть госпиталь. Из крепкого сука дерева он сам соору­дил себе трость и вернулся в расположение Деся­того Коннектикутского полка.
 Во время одного из первых наступлений Ли был назначен заместителем командира Двадцать пятого Массачусетского полка все еще в звании подполковника. Когда полк понес существенные потери, ему было приказано отступить. Именно тогда его ранили в ногу шрапнелью. Он сам выта­щил шрапнель и перетянул ногу шарфом, остался в бою, ожидая, пока подтянется Десятый Коннек­тикутский полк под командованием полковника Чарльза Рассела и заменит их. Полковник Рассел был убит, Бернсайд приказал Ли принять под командование Десятый полк.
 Бернсайд изобразил на лице подобие улыбки.
 – Я вызвал вас, подполковник Джеффриз, по нескольким причинам. Первое – вы очень удачно заменили вчера полковника Рассела. Поэтому я ходатайствовал перед командованием о присвое­нии вам звания полковника.
 Ли удивленно приподнял брови.
 – Я не знаю… что сказать, сэр. Благодарю вас. Вздохнув, Бернсайд закурил сигару и, помол­чав немного, продолжил:
 – Я прослежу, чтобы прислали знаки разли­чия для вашей формы, эмблему с орлом, – он сделал паузу. – Мы потеряли много новобранцев во время поражения при Булл-Ране, солдаты не прослужили и трех месяцев. Но вы к ним не относитесь. Вы уже давно участвуете в этой воло­ките, верно?
 – Да, сэр, и, наверное, останусь служить даль­ше, если мне что-нибудь не помешает.
 Бернсайд горько усмехнулся:
 – Я вас понимаю. – Генерал достал из сто­ящей рядом корзины бутылку виски и предложил выпить. – Между прочим, девятый Нью-Йорк­ский полк под командованием Хокинза присваи­вает себе честь взятия острова. Зуавы [6] любят славу и всегда изображают из себя героев. Я им благодарен за храбрость и мастерство, но я знаю, кто в действительности рисковал и кому мы обя­заны победой. Это солдаты вашего Двадцать пя­того Массачусетского и Десятого Коннектикутского полков выступили первыми и приняли на себя тяготы боя. Не расстраивайтесь из-за зуавов. Мы не хотим, чтобы были недовольные, поэтому нам нужно объединиться. Постараюсь, чтобы в Вашингтоне узнали истинных героев этой кампа­нии.
 – Для меня не имеет значения, сэр, кто от­личился. Самое главное – мы выиграли сраже­ние.
 Бернсайд кивнул, в глазах сквозило беспокой­ство. Ли не мог отделаться от мысли, что генерал вызвал его по иной причине. Прежде чем продол­жить разговор, генерал задумался и почесал бо­роду.
 – Один из ваших людей упомянул при моих людях, что вы бывали в Батон-Руже, штат Луи­зиана. Это правда?
 «Ну вот, – подумал Ли, – вот настоящая причина вызова». Ему неожиданно стало страш­но. Он всегда надеялся, что война каким-то обра­зом все-таки не коснется дома Одри, не продви­нется так далеко на Юг.
 – Да, сэр. Я был там однажды, провел около трех недель, это случилось почти два года на­зад. – Он быстро выпил виски и ему захотелось еще. В течение долгого времени он старался не думать об Одри и теперь разозлился, что развол­новался при одном только упоминании города, расположенного рядом с Бреннен-Мэнор.
 – Я навещал друга нашей семьи, ученицу моей матери, – пояснил Ли.
 Бернсайд затянулся сигарой.
 – За три недели вы должны были хорошо узнать город. Вы были и в Новом Орлеане?
 – Да, сэр.
 – Тот факт, что ваш друг живет в этом районе, не должен оказывать влияния на ваши действия во время наступления на Новый Орлеан и Батон-Руж.
 – Да, сэр.
 Взгляды мужчин встретились. Ли увидел в глазах генерала предупреждение: сейчас не время для решения личных проблем. Ли был согласен с генералом. В конце концов он не видел Одри почти два года. Насколько он понимал, ее жизнь с Ричардом, скорее всего, наладилась. Возможно, у нее уже есть ребенок. Он приказал себе верить, что она счастлива, иначе можно было сойти с ума.
 – Хорошо. Я вам доверяю, полковник Джеффриз, поэтому рекомендовал Вашингтону поста­вить вас во главе бригады и присвоить звание полковника. Вы примете участие в наступлении на Новый Орлеан под командованием контр-адми­рала Дэвида Фэррагата. Он попытается провести флот вверх по Миссисипи мимо форта Джексон и форта Сент-Филип, что будет довольно нелегкой задачей. Как только задание будет выполнено, вы вместе с другими сухопутными войсками посту­пите под начало генерал-майора Бенджамина Батлера. Когда оба форта будут взяты, все сухопут­ные войска и военные моряки двинутся на взятие Нового Орлеана, затем Батон-Ружа и, наконец, порта Гудзон, главной крепости на Миссисипи. Если мы четко выполним все намеченное, оборона Конфедерации вдоль Миссисипи будет разбита, особенно, когда генерал Грант и другие Союзные войска начнут наступление со стороны штатов Теннесси и Арканзас. Мы зажмем в тиски войска Конфедерации и они задохнутся на Миссисипи. Бежать им будет некуда, полковник Джеффриз, за исключением Севера, но я не думаю, что они захотят отступать в том направлении, – закон­чил он, усмехаясь. – Налейте мне еще виски, полковник Джеффриз.
 Ли с готовностью подчинился. Он был рад, что возглавит бригаду, и все-таки хотелось, чтобы его назначили в другое место, а не в Луизиану.
 Бернсайд снова предложил ему выпить виски.
 – Конечно, разговор только между нами. Пока вы останетесь здесь, немного окрепнете и дождетесь прибытия из Вашингтона пополнения, а так­же военных кораблей, которые доставят вас в Залив. Это займет пару месяцев. Я еще не знаю, какие полки сольются в вашу бригаду, скорее всего, полки разных штатов, как в большинстве наших бригад. У вас нет предубеждений против какого-нибудь штата, не правда ли?
 – Мне все равно. Главное, чтобы они умели хорошо сражаться, чтобы на них можно было положиться, – сказал Ли и выпил виски.
 – Хорошо, – генерал снова замолчал, потом добавил: – Ваше повышение по службе и пред­стоящее наступление на Новый Орлеан – хоро­шие новости, полковник. А теперь я сообщу вам плохую новость.
 Ли насторожился и нахмурился.
 – Плохая новость?
 Генерал тяжело вздохнул, в глазах появилась печаль.
 – Мне передали ее четыре дня назад, но из-за событий при Роноуке я не мог вам сообщить. А теперь у вас появилось время отдохнуть и… скор­беть.
 Ли показалось, что он сейчас задохнется.
 – Скорбеть, сэр?
 – Ваш отец умер, полковник Джеффриз. Это случилось более трех недель назад. Вашему брату Карлу потребовалось время, чтобы узнать, где вы находитесь. Возможно, он все еще разыскивает Дэвида. Представления не имею, куда он был назначен. Сочувствую вам, полковник.
 Ли старался быть сдержанным в присутствии генерала. Новость была горькой, неожиданной, ошеломляющей. Тогда он провел в откровенной беседе с отцом всего один вечер, и теперь ему было невыносимо больно оттого, что он так мало вни­мания уделял отцу.
 – Оказывается у него был рак, – добавил Бернсайд. – Его похоронили в местечке под на­званием Мэпл-Шедоуз, рядом с вашей матерью.
 Мэпл-Шедоуз. Единственное место в мире, где Ли был когда-то по-настоящему счастлив. Неуже­ли единственная возможность семьи собраться вместе только на кладбище? О, он отдал бы сейчас многое, лишь бы провести один день с живым отцом и живой матерью… снова вернуться в дет­ство, карабкаться с братьями по высоким деревь­ям… и, если бы он мог снова провести лето с Одри. Ли с трудом сдерживал слезы.
 – Я могу идти, сэр? – Ли поставил стакан и поднялся.
 – Конечно. Постарайтесь справиться с горем, полковник, пока будете выздоравливать. Нужно, чтобы вы полностью подготовились к наступле­нию на Новый Орлеан.
 Ли кивнул.
 – Да, сэр.
 Бернсайд покачал головой.
 – Еще раз выражаю вам соболезнование. Обе­щаю, что этот ад однажды закончится, полков­ник. Мы вернемся к прежней жизни.
 Какой она будет – нормальная жизнь, Ли не знал. К тому времени, когда закончится война, он должен будет начать все сначала. Одри для него потеряна навсегда. О чем еще он может мечтать? За что сражаться?
 Ли вышел из палатки и, прихрамывая, побрел в темноту. Хотелось побыть одному.

 Глава 21

  Апрель, 1862 год 
 Одри заколола волосы бирюзовым гребнем. Ин­тересно, научится ли Сонда когда-нибудь так же красиво причесывать ее, как это делала Тусси?
 Одри втайне скучала по сестре-мулатке, но все еще чувствовала душевную боль из-за случивше­гося. Хотя она уже несколько раз побывала в Батон-Руже за последние пять месяцев, чтобы помочь в подготовке добровольцев, она ни разу не сумела справиться с собой и навестить Бреннен-Мэнор.
 Ричард вел себя на удивление хорошо, а она была «примерной» женой и позволяла ему доволь­но часто спать с ней. Ей нужен был ребенок, но пока что все попытки супругов не увенчались успехом. Одри думала, что, возможно, забереме­неть ей мешает непреодолимая ненависть к мужу. Каждая ночь, проведенная с ним, возвращала отвратительные воспоминания, но Одри твердо решила иметь ребенка и полюбить его всем серд­цем.
 Она научилась ничего не чувствовать, отдава­ясь Ричарду, словно тело, с которым он был близок, не принадлежало ей. Женщина чувство­вала себя одновременно несчастной и безнравст­венной. И теперь, глядя в зеркало, не знала, чье же отражение видит. Она давно сделала вывод, что у нее нет другой возможности жить – необ­ходимо смириться с таким существованием, сми­риться браком без любви. По ее мнению, многие женщины смиряются с таким браком. Если она сможет пережить все и даже будет в состоянии родить ребенка, тогда ей станет легче. Она полю­бит свое дитя всем существом, любовью, затаив­шейся в ее душе. Не осталось больше никаких чувств ни к кому, за исключением Джоя… и томи­тельные, неотступные мечты о Ли. Но мысли о Джое не приносили ее душе успокоения, а позво­лять себе все время думать о Ли было слишком мучительно.
 Одри открыла шкаф и достала последнее пись­мо брата, написанное в конце февраля. Когда десять месяцев назад он вступил в армию, его послали во Флориду. Письма брата согревали ей сердце. Хотя войска Конфедерации, в рядах кото­рых Джой сражался, не сумели выбить янки с острова Санта-Роза во Флориде, Джой был горд, его отметили среди лучших снайперов. Он все еще оставался рядовым, так так заикание мешало четко отдавать команды. Он писал, что все отно­сятся к нему хорошо, а офицеры уважают за меткую стрельбу.
 И все-таки последнее письмо обеспокоило ее. Полк перебросили в Теннесси, и стало понятно, что романтика войны для Джоя померкла. Посте­пенно юноша понял, что война ужасна по своей сути. Одри хорошо чувствовала, что Джой уже далеко не восторженный мальчик…
 «…  Мы сражались против Союзного генерала Гранта, – писал он в последнем письме. –  Я все время твержу себе, что, убивая янки, поступаю правильно, они наши враги, хотят убить меня и забрать наш дом. Но как же, оказывается, труд­но убивать людей, Одри. На днях я бежал мимо человека, которого подстрелил. В руке он держал фотографию женщины с ребенком. Я уверен, что в последнюю минуту жизни он прощался с женой и ребенком. Мне стало плохо. Да, он –  янки. Но когда я посмотрел на него вблизи, он ничем не отличался от меня. 
  Вначале я думал, что война быстро закончит­ся, но теперь понимаю, как мы все ошибались. Буду продолжать сражаться вместе со всеми, пока меня не ранят или не убьют, потому что у южан другого выхода нет. Не позволю себе вер­нуться раньше, чтобы не опозорить имя отца. Хочу сообщить новость: мой командир сказал, что, возможно, скоро я стану капралом. Не пере­живай из-за меня, Одри. Несмотря на все тяже­сти войны и то, что мне трудно убивить других людей, я многое узнал о жизни и стал лучше понимать самого себя. Оказалось, что я имею мужество и могу самостоятельно принимать решения. Я заслужил уважение людей, которым совершенно безразлично то, что я –  сын Джозе­фа Бреннена. Большинство из них даже и не предполагают, что мой отец богатый планта­тор. Они знают меня просто как Джоя, меня это тоже устраивает. 
  Меня беспокоит, как теперь относится к тебе Ричард и то, что янки приближаются к Луизиане. Командир сообщил мне, что ходят слухи, будто бы янки готовят нападение на Новый Орлеан. Я боюсь за вас, буду молиться за тебя, отца и всех остальных. Я люблю тебя, Одри. У меня все хорошо, я даже не ранен, поэто­му прошу, не волнуйся. Береги себя и заботься о Бреннен-Мэнор, ты не успеешь оглянуться, как я вернусь домой. Джой.» 
 Одри свернула листочки и положила письмо в шкаф. Бедный, милый Джой. Что она будет де­лать, если он не вернется домой? Она не могла себе представить жизнь без брата. Одри содрогну­лась, только вообразив, что такое возможно. И постаралась отогнать горькую мысль, убеждая себя, что не имеет права постоянно думать о вероятности смерти Джоя. Бог не заберет у нее брата. Она и так слишком многое потеряла в жизни.
 Предположения Джоя были более близки к истине, чем он думал. Газеты Батон-Ружа сооб­щали, что янки готовятся к нападению на Новый Орлеан. Все молились, чтобы укрепление конфе­дератов форт Джексон и форт Сент-Филип смогли устоять на пути Союзных военных кораблей. Нельзя пустить корабли вверх по Миссисипи. Одри с Ричардом планировали поездку в Новый Орлеан, так как были встревожены, не зная, что там происходит.
 Временами Одри была рада, что война отвлека­ет ее от переживаний за собственную несостояв­шуюся судьбу. Война заставила забыть о собственных несчастьях и неудачах. Одри и Ричард соби­рали средства для военных нужд, ездили в Батон-Руж и Новый Орлеан. Одри уставала во время долгих поездок, что давало ей возможность отка­зывать Ричарду в близости. Она по-прежнему с трудом переносила его прикосновения и ласки. Только война давала им общие темы для разгово­ров, заполнявших пустоту совместной жизни.
 Они теперь постоянно жили в Сайпресс-Холлоу. Было время сева, и Ричард считал, что дол­жен следить за посевными работами. Негры ста­новились все неспокойнее, некоторые открыто отказывались работать и дерзили. Несколько че­ловек сбежали, и Ричарду пришлось нанять лю­дей, чтобы отыскать беглых рабов. Беспокойство охватило негритянские хижины как в Сайпресс-Холлоу, так и в Бреннен-Мэнор. Ричард объяснял это приближением войск янки. Рабы надеются, что Союзные солдаты идут «освобождать» их. Одри сомневалась, представляет ли большинство из них как жить и чем питаться, если они станут свободными.
 Она начинала все больше и больше понимать слова Ричарда о том, что сражаясь с янками, они сражаются за самих себя и за негров.
 «Если ты хорошо подумаешь, то поймешь, что сейчас большинство белых на Юге ненавидят негров, – сказал ей муж несколько дней назад. – А теперь подумай, что будет, если их освободят. Они станут для нас еще большей обузой, чем раньше. Если Юг проиграет войну, и мы потеряем все, что имеем, в этом все будут винить негров, Одри. Для большинства из них жизнь на планта­ции покажется раем, по сравнению с тем, что их ждет на свободе».
 Сначала она подумала, что ему жаль негров, ей стало приятно, что он заботится о них. Но Ричард тут же буквально шокировал ее, добавив, что, если негров освободят, они могут убираться с плантации ко всем чертям. Он поклялся, что никогда не будет платить неграм за работу или помогать им в чем-то.
 – Если ниггеры захотели свободы, пусть сами узнают, что свобода не такая уж сладкая, как они сейчас представляют, – заявил он. – Я буду очень рад, если они пострадают.
 Одри вышла из комнаты и спустилась вниз на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет ужи­на. Скоро вернется Ричард, он будет голоден. Завтра они собираются ехать в Новый Орлеан. В их отсутствие всем будет распоряжаться Марч Фредерик. Посевные работы закончились и до наступления сбора урожая работы на плантации будет не очень много. Ей приходилось терпеть присутствие на плантации Марча, так как у него редко находились причины появляться в доме. Но те несколько случаев, когда ей пришлось с ним столкнуться, он смотрел на нее прежним мерзким похотливым взглядом, который ясно говорил, что бы он с ней сделал, если бы мог. Она не сомнева­лась, что надсмотрщик ненавидит ее за то, что его уволили из Бреннен-Мэнор, уменьшили жало­ванье и перевели в Сайпресс-Холлоу. Случая со старым Джорджем он никогда ей не забудет.
 Одри решила выйти за дом, прогуляться по саду. Был прекрасный весенний день и хотелось погулять в саду. Было очень тепло, но не жарко. Буйно цвели азалии и кизил. Теперь Одри реже вспоминала ужас первых дней замужества. Она словно встряхнулась и заметила, что Сайпресс-Холлоу так же прекрасен, как и Бреннен-Мэнор. Дом был больше, все поместье – обширнее, в полтора раза больше рабов, чем у ее отца. Ведь Ричард стал после смерти отца владельцем двух плантаций. Хотя Одри была противницей некото­рых методов Ричарда, она не могла не отдавать должного способностям мужа. Насколько ей было известно, он прекратил насиловать молодых не­гритянок, но Одри представления не имела, как он ведет себя внегритянских поселках и как обращается с рабами на плантации. Она прекрас­но знала, что за человек Марч Фредерик, знала, что Ричард мог быть ужасно жестоким. Она не бывала на плантации и в негритянских поселках, решив, что ей лучше не знать о происходящем там.
 Где-то поблизости в листве деревьев ворковали голуби.
 «Какой хороший, спокойный сегодня день», – подумала Одри. Все казалось мирным, спокой­ным, безмятежным. Она прошла вдоль веранды, вдыхая аромат розовых кустов. Внезапно мир­ная тишина нарушилась грохотом приближа­ющегося экипажа. Слышался бешеный стук лошадиных копыт, громыхали бешено вращаю­щиеся колеса. Коляска мчалась с головокру­жительной скоростью. Одри посмотрела на до­рогу ипримерно в полумиле увидела экипаж Ричарда, несущийся со стороны негритянских поселений.
 Сердце сжалось в тревоге, когда она увидела, что лошадьми управляет Марч Фредерик. Над­смотрщик стоял, остервенело нахлестывая лоша­дей кнутом.
 Коляска подкатила к дому. Лицо Марча было искажено гневом и яростью, сквозь которые скво­зил страх. Ричард лежал в коляске возле ног служащего. Одри выбежала навстречу, Марч рез­ко остановил лошадей перед домом, из-под колес поднялся столб пыли.
 – Что случилось? – встревоженно воскликну­ла Одри.
 – Этот проклятый ниггер Герни Гатерс, – выругался Марч, соскочил на землю и быстро привязал лошадь к столбу. – Тот самый, из-за которого у вашего отца было столько неприятно­стей пару лет назад! Сбежал от нового владельца, прятался здесь в негритянском поселке. Ричард обнаружил его, а ниггер проколол хозяина вила­ми.
 – О Боже! – Одри склонилась над мужем, через жилет и брюки сочилась кровь.
 Марч приказал негру, стоящему поблизости, внести Ричарда в дом. Тот нерешительно топтал­ся, медлил. Ричард вытащил револьвер.
 – Иди сюда и помоги мне, иначе сейчас полу­чишь пулю между глаз, ты, вонючий ниггер! – приказал он. Слуга поспешил на помощь, они вдвоем внесли Ричарда в дом. Одри приказала положить мужа внизу, чтобы не нести его по лестнице вверх, в спальню. Ричард стонал. Марч быстро разрезал жилет и рубашку хозяина, кровь сильно сочилась из четырех колотых ран пониже груди. Одри стало дурно. Несмотря на отвращение к этому человеку, она никому бы не пожелала таких страданий. Одри вопросительно посмотрела на Марча.
 – Я не знаю, чем ему можно помочь!
 Надсмотрщик был бледен.
 – Вряд ли вы ему поможете, надо прикла­дывать холодные компрессы на живот. Сейчас прикажите людям отвезти хозяина к докто­ру в Батон-Руж, – Марч смотрел на Одри мрачными, воспаленными глазами. – Понадо­бится несколько человек для охраны. Негры сейчас злы, некоторые в бегах и могут скры­ваться в лесах вдоль дороги. Поезжайте с мужем, миссис Поттер. Прошу вас, разрешите мне лично разобраться в этом деле! Нельзя позволять ниггерам безнаказанно совершать та­кие жестокие поступки, иначе Сайпресс-Холлоу придет конец, а, может быть, заодно и Бреннен-Мэнор.
 Одри приложила руку ко лбу, стараясь со­браться с мыслями. Она знала, на что способен Марч Фредерик, но взглянув на страдающего Ри­чарда, испугалась. Неужели негры могут взбунто­ваться, насиловать, убивать, грабить, если вдруг почувствуют вкус свободы? Попытка убить Ри­чарда не должна остаться безнаказанной. Ради спасения Ричарда она должна разрешить Марчу наказать виновных.
 Марч почувствовал нерешительность хозяйки.
 – Они становятся все более наглыми, миссис Поттер. Этот Генри Гатерс всех взбаламутил. Я должен поймать его и повесить, чтобы все ви­дели. Если я не сделаю этого, они все здесь разграбят, вы все потеряете.
 Ричард застонал, Одри снова стало дурно. Она взглянула на надсмотрщика глазами, полными слез.
 – Я не хочу, чтобы пострадали невинные, особенно не должны пострадать женщины и дети.
 – Не беспокойтесь. Я знаю, кто мне нужен, мне нельзя терять время. Те, кто виновет, возмож­но, уже разбежались. Мне нужны люди и собаки.
 Одри опустилась перед Ричардом на колени. Несколько домашних слуг собрались внизу, дро­жа от страха, тревожась за свои жизни из-за случившегося. Сонда принялась громко плакать, а старая Генриетта, которую Одри забрала с собой из Бреннен-Мэнор, в отчаянии заламывала руки.
 – Боже праведный! Боже праведный! – воск­лицала женщина.
 – Тише, Генриетта, – приказала Одри. – Принеси холодной воды и чистые салфетки. Бы­стрее!
 Женщина с готовностью заковыляла прочь. Одри взглянула на Марча.
 – Делайте, что считаете необходимым. Но имейте в виду то, что я вам сказала. Нельзя допустить, чтобы пострадали невиновные.
 Марч удовлетворенно вздохнул.
 – Даю вам слово, – сказал он, прошел мимо, и Одри почувствовала резкий запах пота. – Сей­час я подготовлю экипаж и людей, чтобы отвезти мистера Поттера.
 Служащий ушел, Одри осторожно убрала со лба Ричарда влажные от пота волосы.
 – Все будет хорошо, Ричард.
 Он с трудом открыл глаза, пристально посмот­рел на нее. В его темных глазах сквозил ужас. Но Ричард ничего не сказал ей.
 Почти две недели Ричард цеплялся за жизнь. Он лежал в больнице Батон-Ружа. И, наконец, доктор объявил, что у Ричарда началось зараже­ние крови. Надежды на то, что он выздоровеет, не осталось. Одри привезла мужа домой в Сайпресс-Холлоу. Какие бы чувства она к нему ни испыты­вала, было понятно, что он любит свой дом. Он умолял отвезти его домой. Он хотел умереть в собственном доме.
 Сейчас Одри стояла и молча смотрела на све­жую могилу. Черная вуаль закрывала ее лицо. Она так и не смогла понять своего отношения к смерти этого человека. Она простила его за то, что он мучил ее. В один из моментов, когда он пришел в сознание, то попросил у нее прощения. Прибли­жение смерти сделало его покорным, он ужасно боялся умереть и иногда так судорожно хватался за ее руку, так крепко сжимал, что Одри боялась, как бы он не сломал ей кости.
 – Скажи мне, что у тебя будет ребенок, – просил он в один из моментов просветления. Что­бы облегчить его состояние, она солгала, что беременна, ему нужна была даже ложь. Но в Сайпресс-Холлоу не будет наследника. После того как Одри любила и потеряла Ли, пережила насто­ящий ад с Ричардом, она не испытывала потреб­ности полюбить кого-то еще. Когда-нибудь все будет/ принадлежать Джою. Кроме него у Одри больше никого не осталось. Может быть, он встре­тит женщину, которая полюбит его. Вероятно, Джой будет счастлив в браке, о нем она мечтала когда-то. Джой не станет жениться только пото­му, что его будущая жена соответствует его поло­жению богатого плантатора. Джой такой человек, который женится только по любви.
 Одри неутешно плакала о несостоявшемся сча­стье с Ричардом, об аде, который пришлось пере­жить с ним, об аде, который ему пришлось испы­тать в конце жизни. Несправедливо, что человеку приходится умирать такой медленной и мучи­тельной смертью. Ричард Поттер был холодным, расчетливым человеком-тираном. Но он был вос­питан таким же плантатором – расчетливым и жестоким, потому и стал таким. Ему с детства внушали, что единственно важным в его жизни является земля. Интересно, если бы он чудом выжил, научились бы они понимать друг друга? Смогла ли бы Одри смягчить его суровое сердце, спрятанное так глубоко за красивой внешностью, за темными глазами, взгляд которых заставлял ее трепетать от страха? Почему только перед лицом смерти он раскрылся Одри, показал свою уязви­мость, настоящие чувства, дал понять, как она ему необходима? Одри чувствовала себя одновре­менно обманутой и виноватой. Ричард никогда не делился с ней своими мечтами о будущем. И ни­чего уже нельзя исправить. Возможно, она не смогла прикоснуться к тайным уголкам его души, не сумела вызвать к себе любовь. Может быть, их брак сложился неудачно всецело по ее вине? И если бы она не была таким несведущим и напуганным ребенком, то знала бы, как нужно вести себя в первую ночь?
 На ее вопросы, которые она задавала себе, не было ответов. Одри пыталась оправдаться перед собой, пыталась убедить себя, что у нее нет при­чины обвинять себя.
 По другую сторону могилы стояла Элеонор и, не стесняясь, открыто и горько плакала. Она покрыла голову черной вуалью и вела себя так, будто это она, а не Одри – несчастная скорбящая вдова. Несколько месяцев назад Элеонор явилась с визитом в Сайпресс-Холлоу и страшно разозли­лась, когда встретила там Одри. Ричард немедлен­но отправил непрошенную гостью в Батон-Руж.
 После этого обиженная, уязвленная девица ука­тила в Новый Орлеан и вернулась домой только в прошлом месяце с мужем, у которого был сму­щенный и растерянный вид обманутого человека. Элеонор понукала Альбертом Махони словно не­опытным щенком, хотя он был на десять лет старше ее, вдовец, владелец отеля. Одри подозре­вала, что мужчина запутался и его повели под венец прежде, чем он успел понять происходящее. Конечно, Элеонор специально уехала, задавшись целью доказать, что может с успехом найти себе приличного мужа. Но кузине для этого пришлось отправиться в Новый Орлеан, где мужчины со­всем не знали ее.
 Альберт поспешно вернулся домой, узнав о том, что янки готовятся к наступлению на город. Он хотел быть уверенным, что его отель в безопас­ности. Элеонор осталась в Батон-Руже, потому и приехала с матерью на похороны Ричарда. Из-за надвигающейся угрозы наступления янки почти все мужчины, знакомые Ричарда, были на войне, потому Одри устроила скромные похороны в Сай-пресс-Холлоу. Среди скорбящих были Джозеф Бреннен, а также Лина и Тусси. Одри не видела их уже несколько месяцев, ей очень хотелось броситься к ним, обнять, чтобы они успокоили, утешили ее, но гордость и все еще не прошедшее чувство обиды сдерживали ее.
 Позади нее стояли Генриетта и Сонда, обе плакали. Вокруг могилы собрались несколько не­гров как из Бреннен-Мэнор, так и из Сайпресс-Холлоу. Но это, конечно, была небольшая часть рабов, которыми владел Ричард Поттер. Одри хорошо понимала, что большинство из них не испытывали к хозяину никакой любви и привя­занности. Чувство тревоги царило как среди ра­бов, так и среди плантаторов. Наступали тяжелые времена, несколько рабов сбежали и их нигде не могли найти. Был убит очень богатый рабовладе­лец, и теперь все негры опасались за свою жизнь.
 Марч Фредерик выследил и повесил Генри Гатер-са и нескольких его товарищей. Генриетта расска­зала, что нескольких рабов жестоко выпороли. Из-за похорон у Одри совершенно не было време­ни узнать все подробности жестокой расправы, да она и не очень хотела выяснять их. Главной заботой была теперь сохранность собственной жизни. К счастью, посевная уже закончилась, но если негры разбегутся, кто будет убирать урожай в конце лета? Даже если хлопок удастся собрать, кому его можно будет продать? Янки перекрыли все выходы, а теперь блокировали залив. Одри казалось, что над плантацией нависла черная туча, готовая разразиться ураганом и все уничто­жить.
 Если бы не янки, Ричард, возможно, был бы жив, негры не убегали, Одри и ее отцу не грозило бы разорение в случае непродажи хлопка. У Джо­зефа Бреннена было в запасе достаточно денег, но на какое время их хватит? Ведь земли, строения, столько ртов, содержание поместья требуют ог­ромных затрат. Хотя Одри наследовала состоя­ние Ричарда, она понимала, что наступают тяже­лые времена, и ей нужно научиться жить эко­номно.
 Землю всегда можно продать, но Одри обе­щала Ричарду не делать этого, да и сама не хотела. За что же все сражаются, если не за землю? Да и кто купит сейчас такую большую плантацию, когда на Юге невесть что творится и невозможно быть уверенным, что рабство сохранится? Сколько понадобится денег, чтобы содержать в порядке землю, собрать урожай, если все рабы разбегутся?
 Чувство вины, растерянность перед неизвест­ностью одолевали Одри. Она пыталась успоко­иться, убедить себя, что невозможно решить все разом. Сегодня она должна думать только о том, что ее муж похоронен здесь, на лесистом холме неподалеку от дома в Сайпресс-Холлоу. Из Батон-Ружа на похороны приехал священник, но Одри почти не слышала, что он говорил.
 Священник бросил горсть земли в могилу. Одри стала на колени, затянутой в перчатку ру­кой взяла немного земли и высыпала ее на крыш­ку гроба.
 – Я люблю тебя, Ричард, – тихо и бесстрастно сказала она, решив, что должна хотя бы на людях показать скорбь. Пора положить конец сплетням и пересудам, пусть все считают ее брак с Ричардом счастливым. Возможно, Бог накажет ее за ложь? Но она хотелалюбить своего мужа, хотя он рас­топтал все ее надежды. После того, как он обо­шелся с ней, было достаточно, что она его прости­ла и сделала все, чтобы облегчить и скрасить умирающему последние дни. Она не отходила от его постели. Перед смертью жестокий и надмен­ный Ричард Поттер вел себя словно перепуганный ребенок, цеплялся за Одри, говорил, что боится смерти. В последние мгновения жизни мужа сер­дце Одри оттаяло, она поняла и осознала, что их супружеская жизнь вполне могла быть счастли­вой. Она видела, что Ричард тоже понял все, и это было самым печальным.
 Одри хотелось прильнуть к кому-нибудь хотя бы ненадолго. Она чувствовала себя одинокой, никому не нужной.
 Когда закончились похороны, тетя Джанин пригласила всех в дом к столу, добавив, что приехавшие издалека могут остаться на ночь. Джозеф Бреннен подошел к дочери, попытался успокоить, утешить ее, но Одри холодно отстра­нилась. Если бы не настойчивость отца, она ни­когда бы не вышла замуж за Ричарда, ей не пришлось бы испытать столько боли и униже­ний.
 – Одри, дорогая…
 – Оставь меня, отец. Я хочу побыть одна. Лина присоединилась к Джозефу, выражая ей соболезнование, но Одри настояла, чтобы ее оставили одну. Джозеф вытер слезы и ушел вместе с гостями, а Одри осталась, побыла еще несколько минут у могилы, потом резко повернулась. Надо было возвращаться в дом. И только сейчас поня­ла, что находится здесь не одна. Перед ней стояла Тусси, гордо вздернув подбородок. Она печально смотрела на сестру. Одри знала, что Тусси пони­мает настоящую причину ее горести и скорби. Одри хотела пройти мимо, но Тусси коснулась ладонью ее руки, и Одри не решилась оттолкнуть девушку.
 – Я ни в чем не виновата перед тобой, – резко сказала Тусси. – Ты не имеешь права ненавидеть меня так же, как ненавидишь отца или мою мать.
 Одри приподняла вуаль и вытерла слезы.
 – Я ни к кому не испытываю ненависти, Тусси. Теперь я не знаю, как ко всему отношусь.
 – Скоро станет еще труднее и опаснее, мы все будем нуждаться в поддержке. Я скучаю без тебя, Одри.
 Одри хотелось обнять девушку, но она никак не могла отделаться от чувства, что нельзя по-дру­жески обращаться с неграми, потому она сдер­жанно сказала:
 – Извини, но пока что я не могу вернуться домой.
 – Тебе нельзя возвращаться. Отец считает, что опасно оставаться и здесь, и в Бреннен-Мэнор. В негритянских поселках неспокойно. Ты была занята с Ричардом и, скорее всего, не знаешь, что случилось. Я уверена, что ты должна все знать.
 Одри нахмурилась. Она видела глубокую пе­чаль в глазах Тусси и хорошо понимала, что скорбь девушки вряд ли связана со смертью Ри­чарда Поттера.
 – Чего же я еще не знаю, Тусеи? Тусси заговорила, еле сдерживая слезы:
 – Марч Фредерик был разъярен, совершил несколько налетов на негритянские поселки здесь и в Бреннен-Мэнор. Я не сомневаюсь, что кое-кто из наших людей ведет себя отвратительно, может быть, они заслужили, чтобы их выпороли или даже повесили, но не все плохие, Одри. Конечно, твой отец испугался, что они взбунтуются и убьют всех в доме, включая меня и мать. Им всем хорошо известно, что он спит с моей матерью и что я его дочь, – она глубоко вздохнула и открыто посмотрела в глаза Одри.
 – Твой отец предоставил Марчу Фредерику полную свободу действий, а тот воспользовался его доверием, чтобы отомстить старому немощно­му Джорджу. Он повесил заодно и бедного садов­ника.
 Одри чуть не задохнулась от боли и негодова­ния.
 – Джорджа?! Он же мухи не обидел за свою жизнь! Он был таким добрым человеком!
 – Это всем известно. Когда твой отец узнал о самовольстве Марча, было уже поздно. Он страш­но разозлился и уволил надсмотрщика. Тот угро­жал твоему отцу… и предупредил, что однажды доберется до тебя. Это случилось почти две недели назад, с тех пор Марча никто не видел. Отец хочет, чтобы мы с тобой уехали в Батон-Руж. Даже если туда придут янки, в доме тети Джанин будет безопаснее, чем на плантации, считает отец. Слишком опасно оставаться здесь, негры очень злы, Марч Фредерик где-то неподалеку и мечтает о жестокой мести.
 – А что будет с отцом?
 – Ты же, должно быть, хорошо знаешь Джо­зефа Бреннена. Он никогда не покинет Бреннен-Мэнор, а мать никогда не оставит его одного. Они будут жить дома, – Тусси обернулась и посмот­рела вслед Джозефу Бреннену, который о чем-то разговаривал со своей золовкой Джанин.
 – Не волнуйся, у него достаточно людей, что­бы охранять поместье. Пока он будет платить хорошо, они не бросят его. – Тусси снова внима­тельно посмотрела на Одри.
 «Интересно, сколько времени у него будет воз­можность оплачивать их услуги, если в этом году не удастся собрать урожай? – подумала она. – И сколько людей сбежит, когда янки приблизятся к Батон-Ружу?»
 – Ты считаешь, что должна остаться здесь, но будет лучше, если уедешь в Батон-Руж, так решил отец. Я знаю, это не мое дело что-либо советовать тебе, но' я люблю тебя и очень беспокоюсь. Если солдаты Союзной армии наводнят Луизиану, все, кто живет на отдаленных плантациях, окажутся в большей опасности, чем те, кто живет в городах. Я уже слышала рассказы о том, что янки сжигают поместья и насилуют женщин. Твой отец может рассказать тебе то же самое. Я только… только хотела сообщить тебе о Джордже и убедить тебя, что я не обижаюсь на тебя за то, что ты стала холодно относиться ко мне. Но сейчас нам необ­ходимо забыть о неприязни друг к другу, стать смелыми и сильными. Сегодня твой отец получил известие, что янки прорвались через два фронта в устье Миссисипи и наступают на Новый Орлеан. Значит, скоро они придут и сюда.
 Одри охватила нервная дрожь. Сразу столько сложностей, которые необходимо разрешить.
 – Я так волнуюсь и переживаю за Джоя. Кажется, мы проигрываем войну, Тусси.
 – Это еще неизвестно. Мы должны верить, – Тусси печально посмотрела в глаза Одри.
 – Бедный Джордж! Должно быть, он очень испугался? Как ты считаешь, это, наверное, ужас­но… мне больше жаль Джорджа… чем собствен­ного мужа.
 Тусси слабо улыбнулась и покачала головой.
 – Нет. Джордж был гораздо лучше Ричарда, хоть и негр.
 Одри почувствовала скрытый смысл в словах Тусси. Джордж не меньше любого белого человека заслуживал любви и уважения. Временами Одри совершенно не замечала цвета его кожи. Он всегда был мягким, относился к ней доброжелательно и по-дружески… Одри вдруг поняла, что ее отец точно также не замечает цвета кожи Лины. Поче­му не все так относятся к неграм?
 – Хорошо, я поеду в Батон-Руж, если так хочет отец. Но сначала я должна побывать на могиле Джорджа.
 Тусси кивнула.
 – Конечно. Я знала, что ты именно так и поступишь, – девушка протянула руку, и Одри приняла ее. Они крепко обнялись, и Одри, неожи­данно для себя, горько расплакалась. Как все изменилось, как стало тяжело жить. Джой на войне. Джордж умер. Она отдалилась от когда-то горячо любимого отца. Ричард погиб от руки негра. Янки приближаются к Батон-Ружу. Что будет с Сайпресс-Холлоу и Бреннен-Мэнор? Что будет со всем Югом? Единственным человеком, к которому Одри могла обратиться за помощью, оказалась сестра-мулатка, о существовании кото­рой она не подозревала до недавнего времени.
 Одри уже измучилась, постоянно размышляя о судьбе негров. Ричарда убил негр. Но были и хорошие, добрые, любящие людей негры, такие как Джордж, Тусси, Лина, Генриетта. Долгие годы она считала их счастливыми людьми, вполне довольными своей судьбой^
 – Я совершенно запуталась. Не знаю, кому можно доверять, во что верить, на кого надеяться, что плохо и что хорошо. Я хочу сейчас только одного, чтобы Джой вернулся домой и чтобы все снова стало как прежде.
 Тусси крепко обняла ее за талию и повела к дому.
 – Я не думаю, что теперь все будет как прежде. Мы можем жить только одним днем и радоваться, если этот день окажется мирным и спокойным.
 Одри еще раз оглянулась на могилу, ей захоте­лось, чтобы в ней лежал Марч Фредерик. Бедный старый Джордж! В каком он, наверное, был ужа­се, каким одиноким и забытым чувствовал себя перед смертью! От горьких мыслей ей стало нехо­рошо. И Одри мысленно поклялась: если Марч Фредерик когда-нибудь снова окажется в Сайп­ресс-Холлоу или Бреннен-Мэнор, она убьет его.

 Глава 22

  Май 1862 года 
 Одри сидела в кресле-качалке на веранде дома тети Джанин и наблюдала, как вырастают кону­сообразные солдатские палатки на пустыре в вос­точной части города, словно грибы после дождя. Дом стоял на холме, было отлично видно, что янки устраиваются в Батон-Руже, будто прибыли на пикник, всего в четверти мили от особняка Мак Аллистера. Хорошо, что дядя Джон ушел на войну и не видит, что случилось с его родным городом.
 Ей хотелось сжечь, уничтожить все палатки. Федералы вошли в город, как в свой собственный, корабли причалили в порту, войска беспрепятст­венно маршировали по улицами. Следовало еще и радоваться тому, что оккупация прошла без кровопролития. Армия конфедератов отступила за город. Одри была уверена, что военные отпра­вились в порт Гудзон оказать помощь обороне стратегической крепости на Миссисипи, крепость была следующей целью янки.
 Было нестерпимо стыдно, что конфедераты не оказали достойного сопротивления, а просто оста­вили Батон-Руж. Даже в Новом Орлеане генерал армии Дункан не смог встретить врагов достой­ным отпором. Согласно сообщениям, половина армии позорно бежала от Союзных войск, которые беспрепятственно прошли через Форт Джексон и Форт Сент-Филип при поддержке кораблей, осна­щенных пушками. И только граждане Нового Орлеана попытались защитить родной город. Тол­пы разгневанных людей объединились с властя­ми, которые отказались сдаться. В конце концов им тоже пришлось отступить, когда подошли основные силы Союзных войск, и сопротивление стало бессмысленным.
 Союзные войска окружили Новый Орлеан, преследуя разрозненные группки конфедератов. В конце концов, Новый Орлеан сдался. Но прежде генерал армии конфедератов Дункан приказал поджечь свой корабль «Луизиана» и направить его на корабли федералов, надеясь, что бронено­сец, груженый порохом, врежется в корабли про­тивника и потопит их. К стыду и унижению граждан Нового Орлеана, а также, конечно, Ба­тон-Ружа и всей Луизианы, конфедератское судно взорвалось, не достигнув цели. «Луизиана» зато­нула.
 Солдаты Союзной армии спустили флаги штата Луизиана и Конфедерации. А теперь то же самое происходило в Батон-Руже. Янки показали такое превосходство сил в Новом Орлеане, что граждане городка уже и не пытались обороняться. А кое-кто, казалось, был рад, когда янки сплошным потоком хлынули на улицы города. Их встречали без всякого возмущения, смиренно и покорно. Люди высыпали на улицы, чтобы посмотреть, как северяне маршируют. Их впускали в свои дома, торговцы решили заработать хоть какие-то день­ги. Одри считала такое поведение южан нелепым и унизительным. Она не собиралась выходить в город ивести себя так же, как Элеонор и тетя Джанин – глупо и безрассудно.
 Тусси тоже захотелось побывать в городе, по­смотреть на победителей. Одри отпустила ее. Она не могла по-прежнему приказывать Тусси, как другим рабам, поэтому пришлось взять с собой Сонду. Девушка выполняла основную работу, а Тусси помогала теперь Одри только одеваться и причесывала сестру. Тетя Джанин очень возму­щалась таким отношением к Тусси, убеждала Одри, что она портит служанку, постоянно напо­минала, что, хотя Тусси и является кровной сес­трой Одри, она все равно остается негритянкой и рабыней.
 – У многих белых южанок есть родственники среди мулатов, – добавила женщина. – Но они предпочитают не выделять их среди других не­гров. А большинство как белых людей, так и негров, считают мулатов более низкими, чем чи­стокровные негры. Нехорошо иметь любимчиков, Одри. Это вызывает неприязнь у остальных ра­бов, принадлежащих тебе.
 Одри мало обращала внимания на то, что ду­мает тетя Джанин и остальные. Тусси все равно оставалась еекровной сестрой и единственным другом. Несмотря на то, что одно время Одри относилась к ней холодно и неприязненно, Тусси обращалась с ней дружелюбно, не таила зла и ненависти.
 Все менялось теперь в худшую сторону. Бога­той ироскошной жизни, к которой привыкла Одри, приходил конец. Янки закрыли почти все порты, ананимать смельчаков, которые решались прорываться через блокаду, стоило больших де­нег. Доходы не поступали, самые работоспособ­ные негры разбежались, наступали тяжелые вре­мена. Южные банки розорились, конфедератские деньги обесценились. В представлении Одри во всем случившемся были виноваты люди, которые сейчас устраивались в нижней части города и устанавливали там свои палатки.
 Она не доверяла джентльменским манерам ян­ки-завоевателей. Живя с Ричардом, она научи­лась понимать, как власть меняет человека. Она наслушалась рассказов о зверствах и жестоких бесчинствах людей, опьяненных победой, и чув­ствующих власть над «побежденным врагом» и осознающих собственную безнаказанность. Они буквально превращались в осатаневших живо­тных, могли в любое время совершать набеги, грабить, воровать, насиловать и разрушать по выбору. Сейчас жители Батон-Ружа оказались в их власти, и враги янки прекрасно осознавали это! Нет, Одри ни за что не выйдет в город, чтобы с улыбкой приветствовать янки, словно долгождан­ных друзей!
 Проклятые янки! Должно быть, они все сейчас смеются над конфедератами, шутят по поводу легкой победы над Новым Орлеаном и Батон-Ру­жем. Рабства больше не существует, как не суще­ствует и южной экономики. Сторонники единого Союза уверены в своей победе и считают, что сломили гордость южан.
 Они радуются, похваляясь победой и, возмож­но, считают конфедератов беспомощными труса­ми. Хотелось плакать от того, что мальчики, вроде Джоя, все еще рискуют жизнями, защищая Юг. Джой был бы в отчаянии, если бы ему стало известно все. Можно было радоваться единствен­ному: все обошлось без кровопролития… и тем не менее, происходящее внизу казалось хворостом, которому достаточно одной искры, чтобы воспла­мениться. По городу ползли слухи о том, что конфедераты тайно готовят нападение после того, как янки спокойно расположатся в городе. Если такое и впрямь произойдет, Батон-Руж превра­тится в зону военных действий, дома будут разру­шены, многие горожане погибнут. Одри читала и слышала много историй о жесточайших сражени­ях, таких, как ужасное сражение под Шилой в штате Теннесси.
 Сообщения в газетах повергали в ужас. Коли­чество погибших и раненых достигло тринадцати тысяч у северян и почти одиннадцати тысяч у южан. Ужасающие цифры шокировали и изумляли людей, когда приходилось читать или слышать разговоры об этом. Одри все еще жила в напряже­нии и страхе, что среди убитых или раненых мог оказаться Джой. Она каждый день посылала Тусси в редакцию газеты, которая печатала списки погибших. Пока имени Джоя не было в списках. Но Одри не имела права успокаиваться, она дол­жна получить весточку от брата с сообщением, что у него все в порядке.
 Одри поднялась, чтобы уйти в комнату, но увидела, как к дому приближается коляска дяди Джона. Лошадью управлял негр по имени Генри, раб тети Джанин. Сильный вороной мерин бежал неторопливой рысью. На заднем сидении устрои­лись Элеонор и тетя Джанин, они вертели в руках зонтики от солнца, будто Возвращались с веселого воскресного пикника. Позади сидений пристрои­лась Тусси. Когда коляска подкатила к дому, Генри спустился на землю, равнодушно и бесстра­стно глядя по сторонам. Это был негр, которого вовсе не радовали победы янки. Генри любил свою работу, давно принадлежал Мак Аллистерам, к нему неплохо относились в доме, и слуга явно не горел желанием быть «освобожденным».
 Элеонор и Джанин были возбуждены и болта­ли, словно сороки. Несмотря на то, что Элеонор стала замужней женщиной, а муж ее находился в Новом Орлеане, пытаясь защитить свой отель, Элеонор порхала в лучших платьях, какие только могла купить и, казалось, совершенно не беспо­коится о бедном Альберте. Когда янки захватили Новый Орлеан, Элеонор была даже разочарована, получив от Альберта телеграмму, что у него все в порядке. Одри подозревала, что, возможно, ее кузина надеялась на гибель Альберта. Тогда она унаследовала бы отель и стала жить по-королев­ски, развлекаясь с мужчинами. Элеонор выпол­нила свой «долг», выйдя замуж и став приличной женщиной. Кто стал бы осуждать ее, если бы, оставшись вдовой, она нашла себе другого мужчину, дабы не остаться одинокой? Одри по-прежнему считала поведение кузины отврати­тельным и не хотела появляться на улице в ее обществе.
 Элеонор и тетя Джанин торопливо выбрались из коляски. Элеонор заспешила на веранду, по видимому, желая что-то рассказать Одри. Тетя Джанин принялась выгружать свертки и отдавать распоряжения Генри. Одри не могла не чувство­вать презрительного отношения кузины. С тех пор, как она приехала в Батон-Руж, Элеонор обращалась с ней снисходительно. Одри понима­ла, что кузина ненавидит ее за то, что лишилась возможности встречаться с Ричардом последние месяцы. А сейчас кузина злилась, считая, что Одри играет роль прекрасной одинокой вдовы.
 – О, тебе обязательно нужно сходить в город, Одри, – воскликнула Элеонор, подойдя ближе. Сегодня она оделась в розовое платье и казалась еще толще.
 – Никогда не могла предположить, что среди янки так много красивых, привлекательных муж­чин, очень добрых и воспитанных. Если это назы­вается войной, то не понимаю, зачем создавать столько шума, и сейчас, когда наших мужчин нет… – она кокетливо покрутила зонтиком. – О, город буквально переполнен одинокими муж­чинами, которые по много месяцев не общались с женщинами… Как это заманчиво!
 Одри продолжала наблюдать за лагерем, распо­ложенным внизу.
 – Не доверяй им, Элеонор.
 – О, какая ты щепетильная и осторожная, Одри.
 Одри повернулась, возмущенно взглянув на кузину.
 – Как можешь ты встретить янки с распро­стертыми объятиями, предавать бедных мальчи­ков, которые сражаются сейчас за наше дело и таких людей, как твой отец?! Тебе должно быть стыдно, Элеонор. Ты даже не должна находиться в Батон-Руже, когда твой муж в Новом Орлеане. Ты обязана быть рядом с ним.
 Элеонор презрительно усмехнулась, затем по­вернулась и улыбнулась матери, которая подня­лась на веранду и окликнула дочь:
 – Пошли скорее в дом, Элеонор, надо приме­рить новые шляпки, – сказала женщина.
 Одри поразилась тому, как женщины увлечены покупками в такое время. Банки разорены, банк дяди Джона тоже в опасности, необходимо беречь каждый цент. Как можно думать о модных шляп­ках?
 Элеонор подождала, когда мать войдет в дом и продолжила разговор, наклонившись к Одри и враждебно глядя на кузину:
 – Ты просто ревнуешь, потому что вынуждена соблюдать траур и тебе придется соблюдать его еще несколько месяцев! Недавно овдовевшая жен­щина не имеет права щеголять в красивых наря­дах, верно? Бедная, одинокая Одри вынуждена носить отвратительные черные платья, – усмех­нулась она. – А вдруг все окружающие узнают, что ты, возможно, рада смерти Ричарда.
 Одри сжала кулаки.
 – Неважно, что я чувствую по отношению к смерти Ричарда, но именно я сидела у его постели и оказалась свидетельницей ужасной смерти! Не пожелала бы такого худшему из врагов. Ты эго­истичная женщина, Элеонор. Жестокая и эго­истичная, – Одри презрительно посмотрела в глаза кузине. – Но я думаю, что ты сама знаешь это и гордишься собой! – она заметила, как разъярилась женщина и была очень довольная произведенным эффектом. – Я могла бы доба­вить, что одинокая вдова, ищущая мужчину, – вы­глядит гораздо приличнее, чем замужняя женщи­на, развлекающаяся с мужчинами. Что о тебе подумает Альберт, когда узнает о таком поведе­нии?
 Элеонор рассмеялась.
 – Альберт будет думать то, что я захочу. Я съезжу к нему один или два раза, он будет безмерно счастлив. А пока что Батон-Руж полон джентльменов-янки, которые изголодались по женскому обществу. И если я хочу проявить к кому-то из них наше… южное гостеприимство… то это только моедело! – она снова презрительно оглядела Одри. – Ты действительно не должна тратить время на фальшивую скорбь, Одри. В конце концов, ты уже спала с янки! – она насмешливо тряхнула головой и быстро направи­лась в дом. Одри с трудом сдерживалась, пытаясь убедить себя, что спорить с Элеонор нет смысла. Женщина действительно ведет себя словно эго­истичный испорченный ребенок. Конечно, жаль несчастного Альберта, он довольно приятный мужчина, искренне полюбивший Элеонор.
 Она повернулась и направилась вниз, чтобы встретить Тусси. Девушка показалась ей встрево­женной и растерянной, готовой расплакаться.
 – Что случилось, Тусси? – поинтересовалась она. – Ты, наверное, испугалась солдат?
 Тусси покачала головой, нерешительно глядя на Одри. Она не знала, стоит ли говорить, кого видела в городе? Конечно, Одри должна знать.
 – Я видела его, Одри, – тихо сказала Тусси.
 – Видела кого?
 Тусси проглотила комок, подступивший к гор­лу.
 – Ли Джеффриза.
 Одри замерла от неожиданности, растерянно уставилась на Тусси.
 – Ты, должно быть, ошиблась, – наконец смогла сказать она. – С тех пор прошло целых два года…
 – Я никогда не смогу забыть этого человека. Это был Ли! У него высокое звание. Но я, к сожалению, не разбираюсь в знаках отличия, на форме какие-то красивые нашивки и медали. Он ехал верхом во главе отряда марширующих сол­дат и отдавал приказы.
 Одри прижала к груди ладонь.
 – Боже мой! Он тебя видел?
 – Нет, он был слишком занят, я шла в толпе, которая тянулась за солдатами до того места, где они принялись сооружать лагерь. Ли приказал солдатам тщательно осмотреть школьное здание, чтобы убедиться, не прячутся ли внутри конфеде­раты. Думаю, он решил расположить в здании школы штаб на время пребывания здесь. Мне необходимо было возвращаться, я пошла разы­скивать Элеонор и Джанин. Он, возможно, нахо­дится в школе. Если хочешь увидеть его, думаю, ты найдешь его там.
 Одри отвернулась, чувствуя, что вот-вот поте­ряет сознание.
 – Мне нужно сесть.
 Тусси помогла ей вернуться на веранду и уса­дила в кресло.
 – Конечно, я ничего не сказала Элеонор и твоей тете, – успокоила она. – Они не видели его. Думаю, что они не могли бы сразу узнать его. Они видели Ли всего один раз на котильоне. Но даже если они и не узнают его, наверное, не следует сообщать им о появлении в городе Ли Джеффриза.
 Одри потерла виски.
 – Не знаю, что думать и что делать, – она взглянула на Тусси и взяла ее руку. – Ты дейст­вительно уверена, что это Ли?
 Тусси кивнула.
 – Уверена. Это Ли, – она улыбнулась. – Мне не хочется говорить, что он янки и все прочее; но он по-прежнему красив, особенно в этой форме.
 Одри растерянно посмотрела на палаточный лагерь. Ли! Она была уверена, что давно забыла его, но одно упоминание его имени и сознание того, что он находится рядом, всего в четверти мили от нее, повергло в трепет… по после всего…
 Зачем Бог снова искушает ее? Зачем вернул этого человека в ее жизнь?
 – Как он выглядит? Я имею в виду… он не ранен или что-нибудь подобное?
 – Когда он спешился, то шел немного прихра­мывая, но не пользовался тростью. Ты пойдешь повидаться с ним?
 Одри по прежнему казалось не совсем удобно обсуждать с Тусси личные проблемы, но к кому еще можно было обратиться за советом? Тусси можно доверять. Сердце колотилось тревожно, на Одри хлынул поток сладостных воспоминаний. Но она должна помнить, что сейчас все измени­лось.
 – Мне кажется, стыдно будет пойти к нему. Я все еще в трауре по мужу, а Ли наш враг.
 – Во-первых, он был твоим хорошим другом, а во-вторых, очень любил тебя.
 Одри поднялась, прислонилась к колонне.
 – Да, – она сильно побледнела, напряженно наблюдая за движением в палаточном лагере. Кто-то ехал верхом на лошади. Возможно, Ли. Солдаты устанавливали пушки, кто-то громко отдавал приказы.
 – Если я не пойду, все останется так, как есть. Тусси подошла к ней, встала рядом.
 – Говорят, что часть солдат будет находиться в городе год или два. Оккупация продлится до окончания войны. Сможешь ли ты жить спокой­но, зная, что Ли рядом? Даже если ты надумаешь вернуться в Бреннен-Мэнор, все равно будешь знать, что Ли здесь. После того, как он приезжал сюда, чтобы защитить тебя, рискуя жизнью, он имеет право узнать о смерти Ричарда Поттера и о том, что у тебя все в порядке. Он просил меня и маму написать ему письмо, если вдруг Ричард снова примется мучить тебя. Он намеревался вер­нуться сюда и убить твоего мужа, если понадобит­ся. Я думаю, он выполнил бы свое обещание, зная, что его потом повесят.
 – Он просил вас сообщать ему обо мне?
 – Он должен знать, что с тобой все в поряд­ке, – кивнув, сказала девушка. – Может быть, ему следует знать, где ты остановилась. Только Богу известно, сколько протянется перемирие. Если конфедераты впрямь предпримут нападение на город, янки будут сопротивляться на улицах. Возможно, будет лучше, если Ли станет известно, где ты находишься, он поможет тебе в случае необходимости. Нам не повредит, если янки поза­ботятся о нашей жизни.
 Одри смахнула слезинку, катившуюся по ще­ке.
 – Это похоже на предательство, словно я хочу встретиться с врагом. А кроме того, я еще ношу траур. Нет, я не могу пойти к нему, Тусси. Как ты думаешь? Такие люди, как Ли, виноваты в том, что погиб или ранен Джой. А если он у них в плену? Это нехорошо, я не должна встречаться с Ли.
 – Ты не знаешь, что произошло за это время с Ли Джеффризом. Может быть, он будет обрадо­ван встрече с другом во враждебном городе, где все жители так ненавидят янки. Вероятно, ему тоже пришлось много выстрадать, ему нужен друг, с которым он мог бы поделиться заботами. Джой тоже очень любил его. Думаю, он посовето­вал бы тебе увидеться с Ли, несмотря на то, что он янки.
 Одри улыбнулась. Несомненно, Тусси права. Джой никогда не смог бы возненавидеть Ли, хотя хорошо понимал, что должен относиться к нему враждебно.
 – Я не знаю. А как быть с Элеонор и тетей Джанин?
 – Они так или иначе, скорее всего, узнают. Ли может прийти сюда, чтобы выяснить, где ты и что с тобой. Ты имеешь право увидеть его. Ли Джеффриз был твоим хорошим другом, он любил тебя. Хотя он и янки, однако гораздо добрее, чем твоя кузина и тетушка! – она прикоснулась ладонью к руке Одри. – Кроме того, мне кажется, что Элеонор не считает зазорным и предосудительным флиртовать с янки. Но если тебе все-таки придет­ся оправдываться, то ты можешь сказать, что решила повидаться с Ли и попросить его о помощи тете Джанин в случае необходимости. Ты ведь не хочешь, чтобы их дом или они сами пострадали, если на город нападут конфедераты, и начнется бой.
 Одри снова посмотрела на лагерь, расположив­шийся у подножия холма. Казалось, что ее пре­бывание в Мэпл-Шедоуз было много лет назад, и с тех пор прошло не три года, а гораздо больше. Она стала совершенно другой женщиной и теперь далеко не невинная семнадцатилетняя девушка, которая могла любить так открыто и страстно. Смогла бы она снова так полюбить кого-нибудь? После ужасов первых дней замужества ее душа словно застыла; несколько часов, проведенных в объятиях Ли, немного отогрели ее. Часто ли вспо­минает этот мужчина о той ночи, когда они ле­жали в объятиях друг друга, хотя знали, что она принадлежит другому человеку? Не изме­нил ли он свое отношение к ней из-за ужасов войны?
 Все, что предсказывал Ли в Мэпл-Шедоуз, ког­да они горячо спорили, сбылось. Их разлучило не взаимное охлаждение, а более важные события, и сейчас продолжают разделять разногласия между Севером и Югом. Она, конечно, пойдет и встре­тится с Ли, потому что это правильно и справед­ливо по отношению к нему, и потому что она не может поступить иначе, хотя прошлое невозмож­но вернуть. А если возможно? Но сейчас, навер­ное, все сложится по-другому.
 – Скажи тете Джанин, что мы пойдем прогу­ляться. Я хочу сначала увидеть Ли и поговорить с ним. Если он не останется здесь надолго, нет смысла вообще говорить о нем тете и Элеонор.
 – Хорошо, я сейчас принесу шляпу с вуалью и перчатки.
 Интересно, как пройдет их встреча? Что ему пришлось пережить на войне? Не возненавидел ли он ее за то, что она конфедератка? Все можно выяснить, только побеседовав с Ли Джеффризом лично. Одри глубоко втянула воздух, стараясь успокоиться.
 – Боже, помоги мне! – тихо помолилась она.

 Глава 23

 Большинство солдат-янки, с которыми Одри пришлось встретиться на дороге, относились к ней уважительно, однако она не могла избавиться от чувства тревоги, оказавшись в окружении со­тен врагов, каждый из них, не задумываясь, застрелил бы ее, если бы граждане Батон-Ружа оказали сопротивление. Хотя большинство воен­ных казались вежливыми, при встрече с ней приподнимали шляпы, с уважением глядя на траурную одежду и черную вуаль, иногда она замечала довольно враждебные взгляды. Среди солдат, конечно же, находилось много хороших людей, но были и такие, кому нравилось изобра­жать из себя завоевателей. Если бы они не боялись своих командиров, то попытались бы завладеть всем, чем хочется, включая и женщин. Они счи­тали, что имеют на это полное право. А некоторые даже откровенно грубили и отпускали ей вслед замечания типа: «…избалованная южанка в со­провождении своей негритоски».
 – Ты могла бы остаться с нами, милашка, – предложил один солдат Тусси. – Зачем тебе тас­каться за какой-то белой шлюхой?
 Эти люди пришли сюда, чтобы освободить ра­бов, но большинство из них явно не испытывали никакого уважения к неграм. Они относились к ним нисколько не добрее, чем Ричард. Одри ни разу еще не слышала, чтобы какой-нибудь севе­рянин встретил негров с распростертыми объяти­ями и пригласил бы на Север, где рабов встретили бы радостно и сердечно, помогли получить про­фессию, образование, жилье и предоставили бы хорошо оплачиваемую работу. Одри представля­ла, как удивлены и разочарованы негры, бежав­шие или освобожденные, те, кому удалось до­браться до северных штатов и неожиданно обна­ружить, что они никому не нужны и все относятся к ним враждебно.
 Одри не могла не возмущаться сложившейся ситуацией. Такие люди, как Тусси, Генриетта, Генри, будут страдать независимо от исхода войны, и Одри чувствовала личную ответст­венность за их судьбы. Война пробудила в ней чувства, которых она прежде не испытывала – сострадание к неграм и ответственность за их судьбы. Почему сложившееся положение тре­вожит ее? Она и не предполагала, что, может, участь негров беспокоит ее гораздо больше, чем людей, пришедших сюда «освобождать» рабов.
 Мимо проехала повозка, тащившая пушку. Один только вид огромного орудия заставил Одри содрогнуться. Повсюду маршировали солдаты, фыркали лошади, громко отдавались приказы. Лагерь был полностью оснащен оружием и готов вступить в бой при первой же необходимости. Ни у кого не было сомнения, что следующей целью северян окажется порт Гудзон, а Батон-Руж, ско­рее всего, будет тыловой базой для следующего наступления.
 – Ты проверила списки убитых и раненых сегодня? – спросила она Тусси.
 – Да, мэм. Имени Джоя там нет.
 Одри вздрогнула, испугавшись прозвучавшего неподалеку выстрела. Она обернулась и увидела солдата с ружьем; подстреленный голубь шлеп­нулся ему под ноги.
 – Просто стреляю в птичек, мэм, – подмигнул солдат. Окружающие расхохотались, а Одри разо­злилась. Только одному солдату, казалось, не до смеха. Он подошел к ней и извинился:
 – Нам пришлось испытать слишком много, мэм. Ребятам как-то необходимо выпустить пар и немного расслабиться.
 – Я предполагаю, вы считаете, что мы не испытали никаких трудностей? – спросила она.
 Солдат посмотрел на ее траурную одежду, чер­ную вуаль и снова извинился:
 – Могу я чем-нибудь помочь вам, мэм? Одри гордо вздернула подбородок и сказала:
 – Да. Я ищу Ли Джеффриза. Мы были с ним знакомы несколько лет назад. Мне сказали, что он здесь. Я не знаю его звания…
 – Полковник Джеффриз находится вон там, – прервал ее солдат, – в школьном здании. Вы пришли в удачное время. Он только что поужи­нал, отпустил всех, так как хочет написать пись­ма и отдохнуть. Сейчас он находится один.
 Солдат пристально оглядел ее. Одри стало по­нятно, о чем он подумал. Конечно, бесполезно объяснять что-то, поэтому, она просто поблагода­рила и направилась к школе. С каждым шагом сердце ее трепетало все тревожнее. Когда-то она считала, что больше не увидит Ли, ведь со дня их последней встречи прошло два года. Казалось невероятным, нереальным его появление здесь.
 Когда Одри и Тусси подошли к школе, Тусси успокаивающе пожала ей руку и сказала, что подождет на крыльце.
 – Тебе лучше пойти одной.
 Одри закрыла глаза, глубоко вздохнула. Хоте­лось повернуться и убежать домой, но она, нако­нец-то, набралась храбрости, пришла сюда и решила, что должна преодолеть страх и неуверен­ность.
 – Хорошо, – согласилась она и поднялась по ступенькам. Солдат, стоявший у двери, преградил ей путь.
 – Ваше имя, мэм?
 – Одри Бреннен Поттер. Я старый друг пол­ковника Джеффриза.
 Солдат смерил ее оценивающим взглядом.
 – Я должен обыскать вас, мэм, а вдруг у вас есть оружие. Ни один южанин не имеет права находиться наедине с офицером, даже такая кра­сивая вдова, как вы, – он протянул руку, дотро­нулся до ее пояса, но Одри решительно отстрани­лась.
 – Доложите полковнику, что я здесь, и он объяснит вам, что меня не следует обыскивать!
 Постовой удивленно посмотрел на нее, пожал плечами и вошел в здание. Одри хотелось хоро­шенько ударить его в спину. Она одернула платье, не в силах справиться с волнением, глубоко вздох­нула. Что она делает здесь? Это просто смешно. Ли – один из этих проклятых янки! Сколько невинных людей он убил, сколько домов и ферм приказал сжечь? И каким высокомерным стал, наверное, после грандиозных побед, заслужив звание полковника?
 Дверь распахнулась, и Ли появился на крыль­це еще более красивый, чем прежде, как и гово­рила Тусси. Ярко-голубые глаза смотрели на нее с нежностью и любовью. Мгновенно гнев и страх испарились, в душе Одри ярким факелом вспых­нул огонь воспоминаний, огонь, который никогда не угасал совсем.
 Сначала Ли только молча смотрел на нее, во взгляде были боль и страдание. Одри поняла, что он многое пережил за эти годы. Если бы не война, они могли бы стать счастливыми. Все, что Одри и Ли сейчас испытывали, они сказали друг другу глазами.
 – Одри, – тихо пригласил он. – Входи.
 И отступил в сторону, чтобы дать ей пройти. Она оглянулась, несколько солдат с любопытст­вом наблюдали за ними.
 – Я не уверена, что это благоразумно.
 – Приказываю всем разойтись и заняться сво­ими делами. Знайте, я накажу любого, кто про­явит неуважительное отношение к этой женщине.
 Солдаты, насмешливо переглядываясь, тихо переговаривались о чем-то, неохотно возвращаясь к своим делам. Ли заметил Тусси, сидящую на ступеньках, улыбнулся и поздоровался с ней.
 – Здравствуйте, мистер Джеффриз, – ответи­ла негритянка.
 Ли взял Одри под руку и провел в комнату, приказав постовому, охранявшему здание, не впу­скать никого, разве только если произойдет что-то чрезвычайное. Он закрыл дверь и запер ее. Потом повернул Одри лицом к себе. С одной стороны, при мысли, что к ней прикасается федерал, Одри хотелось отстраниться. Но, с другой стороны, она чувствовала, что сердце ее навсегда принадлежит этому человеку, которому она обязана слишком многим. Сначала они молчали, внимательно изу­чая друг друга, втайне испытывая радость от того, что снова встретились, изо всех сил стараясь сдерживаться, не проявлять чувств.
 – Я не мог поверить, когда рядовой Диллон доложил, что ты здесь. Почему ты находишься в Батон-Руже? Разве не безопаснее было оставаться в Бреннен-Мэнор?
 Одри слегка отстранилась.
 – Может быть, вы мне ответите на этот вопрос, полковник Джеффриз, – спросила она. – На­сколько безопасны такие места, как Бреннен-Мэ­нор, когда войска янки наводнили города и план­тации, словно полчища муравьев?
 Одри приподняла вуаль и посмотрела ему в глаза. Ли усмехнулся, понимая, что она по-прежнему играет роль надменной дамы, которая так разозлила его, когда он увидел ее в первый раз.
 – Не знаю, что тебе рассказывали, но я не из тех, кто приказывает убивать невинных людей и разрушать дома. Ты должна меня лучше знать, Одри.
 Он стиснул кулаки и Одри подумала, что, наверное, руки у него стали гораздо сильнее, чем были прежде. В помещении было жарко, Ли хо­дил без пиджака в простой белой рубашке и си­них брюках, плотно облегающих бедра. Желание снова оказаться в его объятиях захлестнуло ее. Одри быстро отвернулась и вздохнула, решив больше не изображать притворной злости.
 – Да, думаю, что знаю тебя достаточно хоро­шо. Но именно поэтому не сразу решилась прийти сюда. Мне следовало бы возненавидеть тебя, как и всех остальных проклятых янки, – она повер­нулась и пристально посмотрела ему в глаза. – Но мне никак не удается, хотя хорошо знаю, что должна относиться к тебе неприязненно. Мне необходимо вести себя очень осторожно, Ли, ина­че мои друзья и соседи станут называть меня предательницей.
 Ярко-голубые глаза внимательно изучали ее и вызывали в ней прежние чувства, какие мог воз­буждать в ней только Ли Джеффриз. Улыбка, как и прежде, была нежной, густые темные волосы отросли до плеч. Ему давно уже надо постричься, по всей видимости, он сегодня еще не брился, но щетина нисколько не портила его внешность.
 – Как ты узнала, что я здесь? Я не видел тебя на улице, когда мы входили в город.
 Одри отвернулась, отошла к письменному сто­лу, который стоял в другом конце комнаты.
 – Я не собиралась выходить в город и привет­ствовать союзные войска, словно спасителей, и очень зла на тех, кто радуется вашему появлению. Люди должны были остаться дома и запереть двери.
 Певучий южный выговор Одри всегда нравился ему.
 – Тебя увидела Тусси. Она выезжала в город с тетей Джанин и Элеонор. Я сейчас живу у них. Временно.
 Ли нахмурился.
 – А что случилось? Почему ты так одета?
 Взгляды молодых людей снова встретились.
 – Ричард умер. С тех пор, как началась война, негры стали беспокойными и дерзкими, как мы и предсказывали. Один из таких смутьянов был продан, но убежал от нового хозяина и вернулся назад, чтобы нанести нам визит. Ричард случайно обнаружил его в негритянском поселении в Сайпресс-Холлоу. И этот человек заколол Ричарда вилами, – она снова отвела глаза. – Это была мучительная медленная смерть. Ричард прожил еще почти две недели.
 – Мне очень жаль, что он так тяжело умирал. Однако не могу сказать, что чересчур сожалею о его смерти, – наконец заговорил Ли. – По-види­мому, тебе было очень трудно. Страшно смотреть на умирающего человека.
 Одри подошла к окну.
 – Я так и не смогла полюбить его, Ли, но я пыталась быть ему женой в полном смысле этого слова, потому что другого выхода нет. Или я должна была сделать это и попытаться родить ребенка, иначе мне осталось одно – прожить совершенно пустую одинокую жизнь.
 Почему эти слова Одри вызывают у него в душе сильную ревность? Его не должна волновать лич­ная жизнь этой женщины. Но отчего так хотелось схватить ее, встряхнуть и напомнить, что она принадлежала ему задолго до того, как стала женой Ричарда Поттера. Всего за несколько ми­нут он снова почувствовал, что Одри принадлежит только ему и никому больше.
 – Это оказалось нелегким делом… жить с ним… и конечно, не могло быть и речи о какой бы то ни было любви. Но, несмотря на мою неприязнь к нему, было невыносимо смотреть, как он мучается. А теперь меня не отпускает ощущение вины из-за того, что я не могу скорбеть по нему так, как должна скорбеть жена по безвре­менно скончавшемуся мужу. Боюсь, что чувствую только сострадание к его мукам, но не потерю мужа. В основном, я ощущаю… что мне стало легче.
 Голос Одри дрогнул, когда она произнесла ко­щунственные слова.
 – Ты не должна испытывать чувства вины, – успокоил он, подойдя ближе. – Никто не может обвинить тебя за то, что ты не испытываешь сильного горя по поводу его смерти. Давно это случилось?
 Одри вынула из сумочки платок, приложила к глазам, помедлила, прежде чем ответить:
 – Он умер около месяца назад. Отец испугал­ся, что негры могут взбунтоваться снова, – она опять отошла от Ли. – Он отправил в город меня и Тусси из-за одного негодяя-надсмотрщика, ко­торого уволил. Он также боится, что негры могут напасть на нас. К счастью, все пока спокой­но, да и к тому же негров осталось совсем мало. Большинство разбежались. Если мы в этом году не соберем урожай и не сможем продать хлопок, мы будем разорены! Я думаю, ты рад услы­шать это, – она почувствовала, как в горле за­першило.
 – Одри, не говори так. Я не чувствую себя счастливым из-за твоих страданий, и ты, черт возьми, прекрасно это знаешь. Я просто выпол­няю свой долг и делаю то, что считаю справедли­вым…
 – Ты ничего не понимаешь! – она резко повернулась к нему, глаза были полны слез. – Ты не знаешь, сколько пришлось работать моему отцу, чтобы создать Бреннен-Мэнор, а до него – его отцу! Я даже стала уважать таких людей, как Ричард, за любовь к земле. Неужели ты не пони­маешь, что мы тоже намерены были покончить с рабством, но – по-своему и в свое время! Эта война никому не нужна, Ли! Совершенно! Если Джой погибнет, жизнь для меня потеряет смысл. У меня не останется никого! Никого! – Рыдания сотрясали Одри, в следующее мгновение Ли ока­зался рядом и обнял плачущую женщину. Она не сопротивлялась. Слезы полились еще сильнее, в потоке горьких слез выплеснулось горе, боль, сожаление. Во всем виноваты янки, а она ищет успокоения и утешения в объятиях одного из них! Она должна возненавидеть его за то, что они натворили в ее доме. Однако Одри хорошо пони­мала, что все еще любит Ли, ей было уютно в его объятиях. Так давно никто не обнимал ее, сколько времени она не могла ни к кому прижаться и вволю выплакаться.
 – Пожалуйста, Одри, не плачь. Кажется, я постоянно заставляю тебя плакать.
 – Все это просто… В этом нет никакого смыс­ла. Я теряю все, что имела… все, что дорого мне… Джоя, отца… – Одри отстранилась и посмотрела ему в глаза. – О Ли, Джой уехал, он ушел добровольцем в армию Конфедерации. Послед­ний раз он писал, когда находился в Теннесси, а потом мне довелось прочитать о Шиле… Я просто в ужасе, боюсь, что он оказался именно там. Сообщения, которые доходят до нас, ужасны! Тысячи убитых. Им отрывало руки… ноги. С тех пор я ничего не знаю о Джое. Неужели это все так страшно, Ли? Что происходит во время сражения? Тебе приходилось видеть, когда гибло одновременно столько людей? Неуже­ли и правда, что им ампутируют конечности без всякого обезболивания? Я видела в Батон-Руже несколько человек с кровавыми обрубками вместо ног…
 – Не надо, Одри! – он крепко прижал ее к себе. – Не надо думать худшее о Джое.
 «О Боже, – подумал он. – Мальчик при­соединился к повстанцам. Неужели он был в Шиле?»
 Ли слышал, что там происходило. Нетрудно сделать вывод из того, чему он оказался свидете­лем, что испытал. И мог себе представить, какой ад царил в Шиле. Бедная Одри и так многое потеряла. Вся ее жизнь оказалась перевернутой. Есть ли смысл рассказывать ей об ужасах войны и предполагать, что случилось с Джоем.
 – Вероятно, с ним все в порядке, Одри, иначе ты бы уже знала обо всем, я уверен, – он провел ее к скамье у стены, усадил. – Сядь. – Одри повиновалась, а Ли вытащил заколку, снял с нее шляпку и вуаль, вдохнув запах прекрасных во­лос. – Моя любимая Одри, – он нежно вытер слезы. – Никогда не думал, что снова встречу тебя. Не надеялся даже когда получил назначение в Новый Орлеан. Считал, что ты в Бреннен-Мэнор, и я в силу занятости не смогу навестить тебя, узнать, как ты живешь. Я рад, что у тебя все в порядке, и что Ричард Поттер не властен над тобой.
 Одри смущенно отвела глаза в сторону.
 – Я не должна была приходить сюда, – про­бормотала она. – Все так перепуталось и измени­лось. Не знаю, как мне теперь относиться к тебе, ведь ты янки. Как я могу считать тебя другом, если все эти люди, которыми ты командуешь, моментально убьют Джоя или моего отца при первом же сопротивлении? – рыдания сотрясали ее. – Все произошло так, как ты и предсказывал, Ли. Кругом царит ненависть, льется кровь, друзья становятся врагами, гибнут невинные лю­ди, – она посмотрела на Ли с нежностью и любопытством.
 – А как насчет тебя? Почему ты прихрамыва­ешь?
 Он вздохнул, откинулся назад, продолжая дер­жать руку на ее плече.
 – Я был ранен в левое бедро шрапнелью на острове Роноук. Думал, что все уже зажило, но иногда нога снова начинает гореть и дьявольски болит, – он внимательно и пристально рассмат­ривал Одри. Такие красивые женщины не долж­ны носить черное платье. Одри подходят больше яркие весенние цвета. Боже, а эти глаза, как и прежде, экзотического зеленого цвета, зовущие губы, особенно, когда они слегка приоткрыты, как сейчас. Солнечный свет из окна освещал ее прекрасные волосы, и они казались красными.
 – Я получил звание полковника в Роноуке, потому что заменил убитого командира и продол­жал сражаться, несмотря на ранение, – он с сожалением снял руку с ее плеча. – Я тоже прошел сквозь ад, Одри. Было тяжело и вам и нам. Я видел все, о чем ты рассказывала, слышал стоны и крики раненых… – он закрыл глаза. – Я тоже многое потерял. После сражения на Роно­уке мой командир сообщил, что мой отец умер, а я даже не смог похоронить его.
 Ли опустил глаза, уставившись в пол.
 – Мне было бы куда легче, если бы в последнее время мы не стали так близки. Перед тем, как уйти в армию, я приехал навестить его. Мы говорили о таких вещах, о которых я раньше и не помышлял откровенничать с отцом. И хорошо понимали друг друга. Я никогда не рассказывал тебе подробно о семейных разногласиях, – он посмотрел ей в глаза. – Но сейчас нет смысла рассказывать. Я очень переживаю за Дэвида. Он тоже ушел в армию. Я не знаю, жив ли. Возмож­но, тоже мертв. У меня такие же тревоги, как и у тебя из-за Джоя, но с одной разницей – я каждый день вижу этот ад, потому мне еще труд­нее, – он взял ее руку. – Ты можешь только молиться за Джоя, Одри. Мы все можем только молиться, чтобы этот ад быстрее закончился. Тебе известно, в каком он полку?
 Она покачала головой.
 – Сейчас не знаю. Он писал, что его стараются беречь, потому что он меткий стрелок.
 – Меткий стрелок! – он улыбнулся, желая ее успокоить. – Значит, он находится в укрытии и стреляет оттуда, его никогда не пошлют в атаку в первой линии. Это гораздо безопаснее, – он сжал ее ладонь. – Ручаюсь, он гордится собой. Я всегда поражался тому, как хорошо он стреляет из ружья. Когда-то в Мэпл-Шедоуз мы ходили с ним на охоту.
 При этих словах взгляды молодых людей снова встретились, воспоминания захлестнули их, ста­ло тепло и спокойно от сладостных грез о про­шлом. Интересно, часто ли он вспоминает ту ночь, когда в первый раз они были близки, с такой откровенной смелостью и страстью? Она смути­лась, вспомнив, что позволяла ему делать с собой. Но в их отношениях тогда была такая искренняя нежность, не было ничего грязного и позорного. Она старалась сдерживаться, но воспоминания возбуждали желание. Уже три года она не позво­ляла себе даже думать о близости с ним… Только однажды… в ту ночь, когда Ли Джеффриз при­ехал в Бреннен-Мэнор, и она решилась снова отдаться ему, хотя в это время уже была женой другого человека.
 – Ли…
 – Я знаю, – он не выпускал ее руки. – Сейчас мы оба втянуты в эту жуткую войну. Я не виню тебя за то, как ты относишься к нашим солдатам, но и ты не можешь обвинять меня за то, что мне приходится делать. Мне будет очень плохо, если ты пострадаешь из-за войны. Постараюсь сделать все возможное, чтобы ничего не случилось с твоим отцом, Бреннен-Мэнором, с тобой и твоей тетей по моей вине. Но я командую только одной бригадой. А здесь находится целая дивизия под командова­нием генерала Батлера. В городе сосредоточится свыше семнадцати тысяч человек.
 Одри растерянно распахнула глаза.
 – О Боже! Семнадцать тысяч янки хлынут на Батон-Руж! Неужели здесь кто-то сможет уце­леть?
 – Одри, я постараюсь сделать все, чтобы с тобой ничего не случилось. Где находится дом твоего дяди?
 Можно ли доверять этому человеку? Конечно, это же Ли.
 – Это большой дом в четверти мили отсюда, на вершине холма, позади школьного здания. Сегодня я весь день сидела на веранде и наблюда­ла, как солдаты устанавливают палатки, – она закрыла глаза. – Ли, ты не сможешь защитить нас или приставить специальную охрану. Это не понравится твоему командиру и то же самое слу­чится с нами, это не понравится нашим соседям и знакомым. Люди скажут, что я сотрудничаю с врагом. Тетя Джанин будет возмущена, – она поднялась. – Дядя Джон тоже ушел в армию. – Одри сокрушенно покачала головой. – Все скла­дывается очень ужасно. Понимаю сейчас, что должна быть с отцом, но мы поссорились. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой растерянной и обманутой, ничего не понимаю­щей. Я узнала, что отец любит Лину. Негритянку! Я догадывалась, что некоторые белые спят с ра­бынями, но не предполагала, что белый мужчина может по-настоящему полюбить негритянку. Отец жил с Линой много лет, даже до того, как умерла моя мать! Тусси – его дочь и, оказывает­ся, моя сестра! – Одри растерянно посмотрела в глаза Ли.
 Она пыталась по его взгляду понять, что он думает. Может быть, удивится, но он просто по­качал головой и усмехнулся.
 – Я всегда подозревал это с самого первого дня, когда увидел тебя и Тусси рядом. Некоторые черты ее лица очень напоминают твои. Я не мог понять, как ты не замечаешь этого, Одри, но ты и впрямь была такой наивной и доверчивой, уверенной в том, что твой отец не может плохо поступать. Я пытался убедить тебя, что мистер Бреннен далеко не святой, но ты тогда просто не стала слушать меня. Я и сейчас уверен, что он уничтожил мои письма. Твой отец полностью контролировал жизнь своих детей. Именно поэто­му Джой отправился на войну. И теперь рискует своей жизнью, мальчик хочет, чтобы отец гордил­ся им. Это был для него единственный способ завоевать уважение отца.
 Она вздохнула.
 – Я знаю. Перед тем как уехать, он сказал мне, что идет в армию ради того, чтобы отец мог им гордиться, – она отвернулась. – Я чувствую себя преданной всеми, Ли. Просто не представляю, как жить, что хорошо и что плохо… Как мне теперь относиться к отцу и к… неграм. С тех пор, как я узнала о Тусси и о связи отца и Лины, мое отношение к неграм изменилось.
 Она снова отвернулась, посмотрела в окно. Палаток на площади становилось все больше.
 – Я не испытывала к ним ненависти, ты же знаешь. Просто считала, что они ниже нас, белых людей. У них была своя жизнь, мне казалось, что все так и должно быть. Но после того, что мне пришлось узнать об отце и Лине, я не могу обращаться с Тусси как раньше, – она тяжело вздохнула и снова повернулась к нему. – Я все равно считаю, что Север поступает неправильно, Ли. После войны неграм придется так же плохо, как и тогда, когда они были рабами. Они и сейчас не знают, куда идти, как жить. Независимо от того, чьей победой закончится война, неграм бу­дет плохо в любом случае. Те люди, которые относились к ним терпимо, по крайней мере, предоставляли приют и пищу, в конце концов, возненавидят их и начнут относиться к неграм гораздо хуже, чем когда те были подневольными. А многие ли из твоих друзей-янки встретят негров на Севере с распростертыми объятиями?
 Она прошла мимо него, презрительно фырк­нув.
 – Эта война ничего не решит. Огромное число мужчин и юношей погибнут или будут искалече­ны. Юг, как мы знаем, разрушен, а ради чего? Нам придется восстанавливать всю страну, а негры все равно ничего не получат. Они так и останутся бедными, неграмотными, угнетенны­ми, потеряют единственную защиту, которая у них была.
 – Возможно, ты права, Одри, и дела действи­тельно хуже некуда. Но мы оба завязли в войне по горло, вот что самое страшное. Нам нужно как-то выбираться из этого омута. Каждый из нас остается преданным своему делу. Пути назад нет.
 Пути назаднет. Конечно, Ли прав. Прошлое вернуть невозможно. Он прекрасный человек, как внешне, так и внутренне. Ей очень хотелось, чтобы жизнь сложилась для них по-иному.
 – Сколько ты здесь пробудешь?
 – Я совершенно не имею представления. Ска­зав тебе, сколько сюда прибудет людей, я сказал больше, чем имел право говорить. Но я доверяю тебе и знаю, что ты пришла сюда не шпионить.
 Одри горько рассмеялась.
 – У меня достаточно забот и без этого, – она подошла к нему. – Но боюсь, что твой командир так и решит, не правда ли? Мне опасно здесь появляться. Я имею в виду, что мой визит опасен для тебя, верно?
 Он пригладил ладонью темные густые волосы.
 – Просто тебе нельзя приходить сюда часто, хотя мне хочется видеть тебя каждый день. Даже из-за твоего сегодняшнего визита, возможно, мне придется давать объяснение генералу Батлеру. Наверное, мы больше не должны встречаться.
 Внезапно жгучая боль пронзила сердце Одри.
 – Я знаю.
 – Может быть, когда-нибудь… когда все за­кончится.
 Одри еле сдерживала слезы.
 «Я все еще люблю тебя, Ли!»
 – Может быть, это будет зависеть от того, что случится с моей семьей… с Бреннен-Мэнор… с Джоем, – она снова отвернулась. – Я не уверена, что буду относиться к тебе по-преж­нему, если что-то страшное случится с Джоем. Я уже не смогу относиться к тебе хорошо, пони­маешь?
 Он поднялся, подошел к ней и положил ладони на ее плечи. Хотелось сказать этой женщине, как он ее любит. Но он не мог говорить о любви сейчас, здесь, а, может быть, не сумеет объясниться ни­когда.
 – Как я уже сказал, мы не можем отступать. Я буду молиться за тебя, Одри, и за твоего отца, за Джоя, за Бреннен-Мэнор. Сделаю все от меня зависящее, чтобы с тобой ничего не случилось. Но я только человек и не всевластен. Вся местность вокруг города через месяц будет переполнена сол­датами. Их задача – очистить от конфедератов не только города, но и плантации.
 Она кивнула.
 – Может быть, ты только… обнимешь меня снова… на прощанье.
 «Мне хотелось бы обнять тебя и никогда не отпускать».
 Он повернул ее к себе лицом, и Одри буквально упала в его объятия, с горечью и сожалением вспоминая ту первую ночь, когда он страстно обнимал ее на пляже, какими надежными каза­лись тогда его объятия. Сердце Ли стучало рядом с ее сердцем, сильные руки обещали ей любовь и защиту. Они молчали, пытаясь сохранить ощуще­ние близости, стараясь запомнить друг друга, стать сильными и никогда не забывать о своей любви. Оба испытывали страстное желание, но понимали, что сейчас не могут быть вместе. Губы оказались так близко и готовы были слиться в чувственном поцелуе.
 За окном послышалась стрельба, кто-то кричал.
 Одри резко отпрянула в сторону.
 – Да благословит тебя Господь, Ли.
 – И тебя тоже, – растерянно пробормотал он, глаза говорили ей, что он все еще любит ее. Он взял ее за руку, подвел к окну, поднял с подокон­ника шляпку, аккуратно надел, приколол к воло­сам шпилькой. Его близость была для нее сейчас пыткой. Ли снова взял ее за руку, крепко сжал ладонь, глаза затуманились. Он сейчас представ­лял ее в своих объятиях, они могли бы быть близки.
 – Я рад, что ты пришла, мне хотелось бы видеться с тобой как можно чаще. Мы могли бы о многом поговорить, – он наклонился и поцело­вал ее в щеку, а затем закрыл вуалью ее лицо.
 – До свидания, Одри.
 Голос не повиновался ей. Она повернулась и медленно пошла к двери. Ли смотрел вслед на ее стройную фигуру, вспоминая, как когда-то лас­кал эту женщину, помнил ее запах, вкус кожи и нежных губ. Он хотел ее всем существом, но сейчас у них не было времени и возможности для того, чтобы заниматься любовью. Он – янки, а она – южная мятежница. Война еще не закончи­лась.
 Одри ни разу не оглянулась, вышла из комнаты и осторожно закрыла дверь.

 Глава 24

 Первый взрыв был таким сильным и не­ожиданным, что Сонда выронила поднос с чашками на пол. Девушка прислуживала Одри, Джанин и Элеонор, сидящим на веранде. Фарфоровые чашки разбились, кипяток растекся по полу.
 – О Боже, что случилось? – тетя Джанин вскочила из-за стола, она даже не стала бранить Сонду за неловкость, что было совершенно непо­хоже на ее обычное поведение. Последовал второй взрыв, не менее оглушительный. Крыша одного из домов в нижней части города разлетелась на мелкие куски.
 – Они обстреливают город из корабельных пушек! – воскликнула Одри с ужасом.
 – Но почему? – удивилась Элеонор. Последовало еще несколько взрывов, затем еще. С холма, где стоял дом, было хорошо видно почти весь город, но было довольно трудно разо­браться, какие дома пострадали. Единственное здание, которое можно было легко узнать, и в котором располагался банк дяди Джона, стояло целым и невредимым.
 – Эти ублюдки-янки! – выругалась Элео­нор. – Я так была обходительна с ними! Все в Батон-Руже относились к ним вежливо и предуп­редительно, – она недовольно взглянула на Од­ри. – Ты же говорила, что твой любовник-янки не позволит ничего подобного, – с презрением сказала она.
 – Он не мой любовник! – возразила Одри, возмущенная обвинением кузины в такой ужас­ный момент. – Я видела его всего один раз и он пообещал, что будет следить за нашим домом, попытается сделать все возможное, чтобы с нами ничего не случилось плохого.
 Корабельные пушки продолжали методично обстреливать город. Крыши домов взлетали в воздух и рассыпались на мелкие куски. Да­же сюда доносились истошные крики горо­жан, люди в панике разбегались в разные стороны.
 – Возможно Ли Джеффриз не имеет к этому никакого отношения, – попыталась защититься Одри. – Обстрел производится с кораблей. Он может не знать, что происходит.
 Несколько слуг-негров выбежали на веранду, возбужденно и испуганно крича. Генриетта вскрикнула и бросилась назад в дом, когда снаряд ударил в здание, находившееся не более, чем в восьмой части мили от их дома.
 – О Боже, зачем они делают это? – со стоном спросила тетя Джанин.
 Одри смотрела вниз на палаточный городок янки. Казалось, там беспорядочно суетятся сол­даты, снуют туда-сюда, строятся в отряды и на­правляются на пристань. Один из всадников на­правил лошадь вверх по холму. Он держался очень прямо, быстро приблизился к дому. Это был Ли, одетый в форму и вооруженный.
 – Уходите в дом, – предупредил он, подъехав к крыльцу. – Если у вас есть погреб, спрячьтесь там!
 – Что происходит? – требовательно спросила Одри.
 – Я еще не знаю, но собираюсь выяснить. Ваш дом находится достаточно далеко от места обстре­ла, снаряды не должны попасть сюда, но все-таки безопаснее будет спрятаться. Здесь вас может ранить осколками.
 Тетя Джанин вдруг закричала диким голосом, у Одри все внутри заледенело от ужаса. В городе опять раздался взрыв, крыша еще одного дома взлетела в воздух, щепки и пыль полетели во все стороны.
 – Банк! Банк Джона! – вопила Джанин, глядя со злобой на Ли. – Вы ублюдки-янки! Мы слиш­ком хорошо отнеслись к вам! Зачем вы делаете это? Вы не имеете права! Не имеете права!
 Она быстро сбежала с крыльца и начала колотить кулаками по ноге Ли, ругаясь и проклиная его. Ли поморщился от боли. Одри вспомнила, что он был ранен именно в левую ногу. Мужчина схватил Джанин за руку, развернул лошадь и почти потащил женщину к крыльцу.
 – Черт возьми, заберите ее, чтобы она не попала под копыта!
 Одри поспешно сбежала с крыльца, обхва­тила тетю Джанин, повисла на ней, чтобы уберечь Ли от ударов разъяренной женщины, а та продолжала колотить лошадь, пытаясь дотянуться до него. Ли направил лошадь в сторону, он выглядел смущенным и растерян­ным, не понимал, что же происходит на самом деле.
 – Идите в дом! Я обещал защитить вас и сделаю все, что от меня зависит. Я прикажу, чтобы за вашим домом следили.
 – Мы не нуждаемся в твоей защите, вонючий янки! – закричала Элеонор. – Как вы посмели взорвать банк моего отца? Какое имеете право убивать невинных людей? Мы так хорошо к вам относились!
 Ли молча посмотрел на нее, потом обратился к Одри:
 – Я намереваюсь сейчас же выяснить, из-за чего началась стрельба. Пусть все уйдут в дом, как я уже сказал! – он развернул коня и умчался, а тетя Джанин, рыдая, упала на колени.
 – Все наши деньги! Они разграбят банк! Мы будем разорены! – сокрушалась она сквозь слезы.
 Одри знала, что дядин банк, скорее всего, был разорен до того, как снаряд федералов попал в здание. Прибыли напрямую зависят от таких богатых плантаторов, как ее отец и Ричард. У разорившихся плантаторов больше нет денег для помещения их в банк. Она опустилась перед тетей на колени, погладила ее по плечу.
 – Успокойтесь, тетя Джанин. Нужно спря­таться в доме.
 Внизу дома взрывались один за другим, во многих местах вспыхнули пожары, рассыпались фонтаны искр. Одри попыталась рассмотреть, где же находится Ли, но его не было видно. Внизу царил хаос, все рушилось, горело, дымилось.
 «Медовый месяц» между янки и горожанами Батон-Ружа неожиданно закончился, как и опа­салась Одри. Вскоре стало известно, что партиза­ны-конфедераты совершили внезапный налет на моряков-федералов в доках и ранили трех моря­ков. Федералы отомстили обстрелом города из корабельных пушек. Теперь половина зданий в городе лежала в развалинах, в крышах и стенах зияли рваные пробоины. Из-за оккупации в город прекратились поставки продуктов и других необ­ходимых товаров. Люди учились экономить еду, делили продукты на маленькие порции, кое-как довольствуясь минимумом. Имевшийся в городе скот разбежался по окрестностям, питаясь под­ножным кормом. Торговцы закрывали лавки, убе­регая имевшиеся у них запасы продуктов от фе­дералов, время от времени снабжая горожан, которые нуждались в этом.
 Беда случилась пятого августа. День клонился к вечеру. Одри спешила домой, прижимая к себе мешочек с продуктами, которые ей удалось ку­пить с огромным трудом. Она отважилась выйти в город, потому что надо было хоть чем-то накор­мить тетю. После того, как было разрушено зда­ние, где располагался банк Мак Аллистера, тетя Джанин превратилась в безвольную, беспомощ­ную женщину. Она постоянно плакала. Элеонор вообще отказывалась выходить в город, боясь оккупировавших город янки, а еще больше она опасалась попасть под обстрел.
 – Кроме того, – заявила она как-то Одри. – Во всем виноват твой любовник-янки и его люди! Он обещалзащититьнас и следить за происходя­щим! Если кто и должен рисковать жизнью, до­бывая продукты , так только ты! Это единственный способ доказать нам, что ты не стала преда­тельницей. Все давно считают тебя таковой, Одри Поттер! Ты навещала этого проклятого янки, сво­его полковника. Я почти хочу, чтобы наш дом тоже разрушили, не хочу, чтобы люди подозрева­ли нас и считали, что мы получили привилегии от этих ублюдков!
 Одри не собиралась спорить с глупой женщи­ной. Им нужны были продукты, необходимо что-то предпринять. Она считала, что Элеонор не меньше ее виновата в мнении окружающих. Ку­зина умудрилась разболтать почти всем знако­мым, что Одри хорошо знакома с одним из их командиров-янки. Возможно, она сделала это, чтобы оправдать свой флирт с солдатами-янки. Элеонор нагло и беззастенчиво обвиняла Одри в предательстве и существование семьи стало почти невыносимым.
 У Одри почти не осталось друзей, только негры относились к ней по-прежнему доброжелательно. Ненависть, озлобленность, недоверие с каждым днем усиливались по отношению к Одри. Правда, она оказалась не единственной, кого обвиняли в сотрудничестве с врагами; те горожане, чьи дома уцелели во время обстрела, также превратились в «презренных предателей».
 Одри могла теперь с горечью наблюдать, во что превращаются люди из-за постоянного чувства незащищенности и страха. Солдаты рассыпались по всему городу, их можно было встретить на каждом шагу, поэтому походы за продуктами стали опасными, особенно для молодых женщин, которым приходилось выслушивать угрозы и гру­бые замечания. Ли предложил Одри круглосуточ­ную охрану, которая сопровождала бы ее во время выходов в город, но она категорически отказа­лась, представив себе, как по этому поводу отре­агируют в Батон-Руже. Она прежде всего южанка, поддерживающая Конфедерацию, жительница Луизианы и Батон-Ружа. И не имеет права пользоваться услугами бывшего друга, который волей судьбы стал врагом. Она понимала, что своим отказом обидела Ли, но чувствовала, что он все-таки понимает, почему она так поступила.
 Узнав, что творится в городе, мистер Бреннен прислал посыльного за Одри и Тусси. В Бреннен-Мэнор было теперь спокойно и гораздо безопаснее, чем в городе. Посыльный привез сообщение, что у Лины случился удар, Джозеф Бреннен не мог бросить больную женщину, потому и не приехал за дочерьми сам.
 Одри не хотелось оставлять тетю Джанин и Элеонор на произвол судьбы, несмотря на то, что женщины презирали ее, поэтому она отказалась возвращаться домой, но отправила Тусси, чтобы девушка могла позаботиться о матери и разреши­ла уехать Генриетте. Старая портниха боялась находиться в городе. Одри пообещала Тусси вер­нуться в Бреннен-Мэнор, убедившись, что тетя Джанин и Элеонор находятся в полной безопасно­сти. Она даже надеялась помириться с родствен­ницами, хотя те отказывались с ней разговари­вать. Тетя вела себя так, будто янки обстреляли город исключительно по вине ее племянницы.
 Элеонор все время отпускала грубые замечания по поводу «привилегированного положения» Од­ри как любовницы врага, но Одри прекрасно понимала, что Элеонор ревнует. После первого визита в школу она и не пыталась встретиться с Ли, видела его только, когда он подъезжал к их дому во время обстрела города, а потом вернулся через пару часов и объяснил произошедшее. С тех пор она не знала о нем ничего и очень переживала, что, вернувшись в Бреннен-Мэнор, навсегда поте­ряет след любимого человека. Одри не хотела признаваться себе, что осталась в Батон-Руже из-за Ли.
 Она хорошо понимала, что отец расстроится, будет волноваться и беспокоиться о ней, но ничего не могла с собой поделать. Самое главное, Тусси будет присматривать за больной матерью. А тем временем Одри сможет хоть немного помочь тете и кузине и заодно ежедневно проверять списки убитых и раненых конфедератов, а также быстрее получать почту. До сих пор от Джоя не приходило никаких вестей.
 Одри крепко сжимала мешочек с хлебом, кар­тофелем и морковью, думая о том, что если все сложится из рук вон плохо, они смогут выращи­вать на плантации овощи. Земли у них предоста­точно, чтобы прокормиться.
 Ее размышления были прерваны раздавшими­ся неподалеку выстрелами. Какой-то мужчина громко закричал, Одри повернулась на его крик. Солдат союзной армии, охранявший улицу, упал лицом вниз. Раздались еще выстрелы. Одри испу­галась, не следовало ей выходить из дома в столь поздний час, ведь уже начало темнеть.
 – Мятежники! – закричал кто-то.
 Теперь стрельба была непрерывной. Одри при­жалась к стене дома в переулке. Послышались громкие возгласы, воинственные крики, леденя­щие душу диким неистовством. На улицах города внезапно завязался бой. Она раньше слышала рассказы о том, как пронзительно кричат солда­ты-конфедераты, когда идут в атаку, янки назы­вали их крик «воплями мятежников». Впервые она видела бой так близко, буквально оказавшись в гуще свалки, и поняла, что конфедераты совер­шили внезапную вылазку в город.
 Город мгновенно превратился в сущий бедлам. Пронзительные крики и вопли перемешались со стрельбой. Горожане, случайно оказавшиеся в центре рукопашных схваток, бежали куда глаза глядят, перепуганные женщины рыдали и тащи­ли домой детей, несколько мужчин-горожан из-за укрытий стреляли в солдат союзной армии. Одри выбежала по переулку на соседнюю улицу, но куда бы она ни пыталась кинуться, везде твори­лось Бог знает что. Внезапно послышался выстрел одной из корабельных пушек в порту. Она уже знала: когда мятежники атакуют, то федералы начинают обстрел города. Совсем рядом взорвался дом. Во все стороны полетели тысячи щепок, Одри вскрикнула и упала вниз лицом, почувствовав, как что-то царапнуло ей спину.
 Она вскочила и, пригибаясь, побежала назад в переулок, не зная, где теперь сможет укрыться. Невозможно было угадать, куда упадет следую­щий снаряд, а так как уже совсем стемнело, трудно было отличить конфедерата от федерала, если только солдаты не оказывались под прямым освещением уличного фонаря. Одри решила пока оставаться в переулке, спрятаться в тени какого-нибудь дома и молиться, чтобы никто ее не заме­тил, и чтобы снаряд не упал ей на голову. Мимо нее с гиканьем пронеслось несколько всадников, она заметила на брюках одного из них желтые полоски.
 Федералы. Настоящий бой развернулся на ули­цах Батон-Ружа, и она поняла, что теперь янки сочтут возможным грабить и убивать всех подряд. Как же ей добраться домой невредимой? Непода­леку снова прогремели взрывы, Одри старалась сдерживаться и не кричать от страха, чтобы ее не обнаружили. Широко раскрытыми от ужаса гла­зами она смотрела на происходящее. Снова загре­мели выстрелы, мужчина упал на тротуар под уличным фонарем, по спине растекалось пятно крови. Это был янки. Два конфедерата подбежали к нему и начали обшаривать карманы убитого, они радостно засмеялись, когда нашли немного денег, выбросив бумаги и фотографии. Одри ста­ло не по себе от того, что мятежники способны на такое, она притаилась, думая о том, что ей теперь необходимо остерегаться как чужих, так и своих.
 Один из мятежников воинственно закричал, и они направились прочь, но опять прогремели вы­стрелы и мужчины упали, сраженные. Один из них больше не пошевелился, другой оказался раненым и попытался уползти в укрытие. Но внезапно из темноты вынырнул всадник, догнал его и выстрелил раненому в голову, обезобразив лицо. Одри уже не могла больше сдерживаться, она вскрикнула от ужаса. Всадник попытался разглядеть, кто прячется* в тени. Одри поверну­лась и побежала, с ужасом понимая, что всадник вот-вот догонит ее. Тогда она повернулась и с силой швырнула мешочек с продуктами ему пря­мо в лицо. От неожиданности он свалился с лоша­ди. Одри повернулась и побежала дальше. Она почти добралась до улицы, когда кто-то схватил.
 – Ты, маленькая шлюха! – прорычал мужчи­на. – Ты почему пряталась в переулке? Ты стре­ляла в нас? Или ты просто проститутка, случайно попавшая в перепалку?
 Она закричала, забилась в руках мужчины, но кругом было слишком шумно от стрельбы, криков, взрывов. Никто не обратил внимания на ее вопли. Солдат потащил Одри в затененный переулок. Она била и царапала его до тех пор, пока он, разъярившись, не ударил ее кулаком в лицо. Одри пошатнулась и упала. Мгновенно мужчина оказался сверху и при­нялся рвать на ней одежду.
 – У тебя есть деньги, женщина? А драгоцен­ности? – поинтересовался он.
 Одри едва могла дышать под тяжестью нава­лившегося на нее тела. Лицо мужчины было совсем близко.
 – У меня ничего нет, – в ужасе закричала она.
 – Ну тогда я получу кое-что другое. В этой суматохе нас никто не заметит.
 Он попытался поцеловать ее, но Одри сморщи­лась и отвернулась, пытаясь оттолкнуть солдата. Прозвучавший взрыв был таким оглушительным, что Одри на какое-то время и в самом деле оглохла. Совершенно неожиданно солдат отпустил ее. Одри почувствовала, как его тело обмякло и тя­жело осело. Она буквально спряталась под ним, прильнув к земле, а вокруг во все стороны разле­тались кирпичи, куски дерева. Совсем рядом за­горелся дом, в переулке стало светло. Одри брез­гливо оттолкнула от себя обмякшее тело мужчи­ны и увидела, что ему в шею вонзилась огромная щепка.
 Одри застонала от омерзения и поползла прочь. Приподнявшись, осмотрела себя: все платье было в крови. Она принялась вытирать кровь, задыха­ясь и рыдая. Вполне вероятно, она может сойти с ума прежде, чем закончится эта ужасная ночь. Стрельба снова становилась громче и ближе, Одри не знала, в какую сторону бежать, но ясно пони­мала, что должна скорее убраться отсюда. Она потрясла головой, в ушах все еще звенело. Огля­девшись по сторонам, побежала по улицам, на которых продолжались схватки. Дрожа от ужаса, промчалась несколько кварталов и снова натолк­нулась на отряд федералов.
 – Лови ее! – истошно закричал кто-то.
 – Господи Иисусе, у нее порвано все платье, я вижу ее соски! – восторженно завопил другой.
 Мужчины возбужденно заговорили и потяну­лись к ней. Она закричала, извиваясь и царапа­ясь. Внезапно, к ее удивлению, нападавшие от­прянули в стороны.
 – Отпустите ее немедленно и накройте чем-нибудь, – прокричал знакомый голос совсем рядом.
 Одри услышала свист хлыста, и один из солдат вскрикнул от боли.
 – Проклятые сукины дети, вы здесь находи­тесь для того, чтобы сражаться с мятежниками, а не с женщинами, – выругался всадник. – Сообщите мне ваши фамилии, звания и полк! Я лично прослежу, чтобы вас выпороли как сле­дует.
 Одри содрогнулась, когда кто-то накинул на нее мундир.
 – Все в порядке, мэм – сказал знакомый голос, кто-то попытался помочь ей подняться, но она оттолкнула мужчину и вся сжалась. Послы­шался еще один взрыв, лошадь испуганно заржа­ла и поднялась на дыбы.
 – Направляйтесь в северную часть города, – приказал всадник. – Мы окружили их со всех сторон и теперь не выпустим из города. Сражай­тесь с мятежниками и не трогайте женщин.
 Одри подняла голову и увидела, что всадник, отдающий приказы, одет в синюю форму федера­лов. Лошадь под ним снова встала на дыбы. Военный вскинул ружье и дважды выстрелил. Кто-то вскрикнул, с крыши ближайшего здания упал солдат в форме конфедерата. Человек раз­вернул лошадь, приказал позаботиться о женщи­не и проводить, куда ей нужно. При очередной вспышке она увидела его лицо.
 – Ли! – громко закричала Одри.
 Всадник обернулся, с ужасом глядя на нее. Он узнал женщину.
 – Одри! Что, черт возьми…
 Стрельба не утихала, Одри испуганно вскрик­нула, когда пуля попала в лошадь Ли. Животное попятилось, рухнуло, придавив ноги Ли. Мятеж­ники снова кинулись в атаку, солдаты Ли вступи­ли с ними в рукопашную схватку. Ли, сцепив от боли зубы, пытался освободить ногу из-под убитой лошади, а Одри спряталась в тени, оцепенев от страха, и наблюдала, как отчаянно дерутся про­тивники, остервенело рыча, словно звери, стреля­ли и резали друг друга. Ли удалось уклониться от двух выстрелов, но следом один из мятежников бросился на него со штыком. Ли отскочил в сторону, он сильно прихрамывал, потом резко повернулся и бросился на противника. Мужчины покатились по земле. Ли сильно ударил мужчину кулаком по лицу, и человек упал на спину.
 Остальные мятежники бросились бежать, фе­дералы, воинственно крича, стали их преследо­вать. Ли, перепачканный грязью и кровью, тяже­ло дыша и спотыкаясь, приблизился к Одри, опустился перед ней на колени.
 – Пошли. Я сам отведу тебя домой.
 Она отпрянула в сторону, видя сейчас в нем только ненавистного янки.
 – Все в порядке, Одри. Это я… Ли. Позволь мне увести тебя отсюда.
 Она плотно запахнулась в мундир.
 – Он… из-за него я потеряла… хлеб и карто­фель, – всхлипнула Одри. – Нам нечего есть… нужны были продукты.
 – Хлеб и картофель? О ком ты говоришь? Она зарыдала.
 – В переулке… янки напал на меня! Рядом взорвался дом… его убило, – она резко рванулась в сторону. – Не трогай меня!
 Ли схватил ее, прижал к себе, увел в тень.
 – Одри, все в порядке. Ты просто сильно испугалась. Позволь мне отвести тебя домой, к тете.
 Она снова оказалась в крепких надежных объ­ятиях Ли. Он ее враг, но его руки так нежно обнимают ее. Это Ли Джеффриз, он не может сделать ей больно. Одри сжалась в комочек, при­льнув к его груди. Ли поднялся, держа ее на руках.
 – Примите командование вместо меня, пол­ковник Армстронг, – прокричал Ли в темно­ту. – Видимо, сегодня уже мало чего удасться достичь.
 – Слушаюсь, сэр.
 – Я отвезу женщину домой и постараюсь бы­стро вернуться.
 Одри чувствовала, что Ли несет ее куда-то на руках.
 – Как жаль, что у меня нет лошади, – про­бормотал Ли.
 Одри постепенно приходила в себя. Ли шагал неровной напряженной походкой. Внезапно она поняла, что ему, должно быть, трудно нести ее на руках, видимо, рана причиняла сильную боль.
 – Я могу идти сама. У меня все в порядке, Ли.
 – Здесь кто-то оставил оседланную лошадь.
 Одри никак не могла сообразить, где они нахо­дятся, но звуки боя постепенно отдалялись. Ли посадил Одри на лошадь и, застонав, вскочил позади нее. Они поехали куда-то в темноту. Одри оставалась только довериться этому человеку. На­верное, он хорошо знал, как безопаснее проехать по городу.
 Сколько парадоксов таила в себе война. Снача­ла ей пришлось остерегаться собственных защит­ников-конфедератов, увидеть, как постыдно они ведут себя, обыскивая карманы убитых. Они мог­ли напасть на нее и оскорбить. Янки напали на нее, они были противниками южан, обстреливали и жгли город. И все же она сидела на лошади, прислонившись к груди янки, доверилась ему и приняла его помощь. Она совсем запуталась, не понимая, кто же настоящий враг на этой войне и знают ли большинство сражающихся, за что воюют.
 По-прежнему слышались взрывы и стрельба, но они становились все отдаленнее и глуше. Ли обнимал ее, придерживая, чтобы она не упала. Через несколько минут лошадь уже поднималась по склону холма. Они подъехали к дому тети Джанин. Одри услышала крики и причитания. Тетя безостановочно бегала по веранде, ужасаясь пожарами и схваткой в городе.
 – Кто там? Кто там? – истерически вскрик­нула она, когда они подъехали к крыльцу.
 – Это я, Одри, тетя Джанин.
 Элеонор стояла в дверях, тщетно пытаясь ус­покоить мать.
 – Одри, будь осторожна! – предупредила Эле­онор.
 В следующий миг Джанин резко обернулась и направила в сторону приехавших дуло револь­вера.
 – Ты предательница! – закричала она на Одри. – Моя племянница – предательница! – ужасалась женщина. – Дочь моей сестры! Как хорошо, что София не дожила до этих дней!
 – Тетя Джанин!
 – Убирайся вон из моего дома! – закричала женщина. – Убирайся немедленно, или я при­стрелю тебя!
 – Тетя Джанин! Не делайте этого!
 – Мама, остановись! – выкрикнула Элео­нор. – Это же Одри.
 – Она явилась сюда со своим любовником-ян­ки! Убирайтесь с моих глаз! – женщина нажала на курок, Одри вскрикнула, пуля просвистела так близко, что Одри почувствовала движение возду­ха.
 – Она сошла с ума! – понял, наконец, Ли, резко повернул лошадь и они помчались прочь.
 – О Боже! – плакала Одри. – Что мне теперь делать? Куда идти? Наверное, нужно вернуться в Бренном-Мэнор, Ли!
 – Но не сегодня ночью. Это невозможно. Пока я отвезу тебя в школу. Ты останешься там, потом я придумаю, как отправить тебя домой. Тебе следовало давно вернуться домой. Возможно, раньше в Батон-Руже было безопаснее, но не сейчас.
 – Я не могу оставаться в школе, – противи­лась Одри. – Что подумают обо мне люди!
 – Какое это теперь имеет значение, Одри? Сегодня ночью тебе больше некуда идти. Делай, что я говорю, Одри. Обещай мне, черт возьми, что ты побудешь там. Иначе я не смогу быть за тебя спокойным. Дело кончится тем, что меня убьют.
 Ее не должна беспокоить его судьба и то, что может с ним случиться. С высоты холма было хорошо видно, как в городе горят дома. Что натворили янки в Батон-Руже! Когда-то город был таким красивым, мирным. И все же Ли – янки, которого она не хотела бы увидеть однажды уби­тым. В данный момент он оказался ее единствен­ным спасителем.
 – Обещаю слушаться тебя, – твердо сказала она.
 Они подъехали к школьному зданию, Ли провел Одри в дом, в дальнюю комнату, зажег лампу. Мебели в комнате почти не было. Солдатские одеяла, ружья, аммуниция, поход­ный ящик со столовыми приборами и кухонным инвентарем, на крючке – синяя форма. На столе стоит таз с водой, рядом лежит бритва, на стене над столом укреплено небольшое зер­кало.
 Ли прибавил огня в лампе.
 – О Боже, ты только посмотри на себя! – он стянул с нее мундир, которым накрыл ее солдат. Одри была все еще напугана, расстроена и даже не заметила, что платье совершенно разорвано впереди, через прореху виднелась обнаженная грудь. Ли старался не смотреть на нее, чтобы не будить воспоминаний.
 – Тебе нужно снять эти лохмотья, непонятно, чья на тебе кровь. Твоя или солдата, напавшего на тебя, – он принялся расстегивать пуговицы на платье. Одри напряглась, закрыла грудь ладоня­ми.
 – Нет! Не смей!
 Ли осторожно дотронулся до кровоподтека на ее лице.
 – Одри, это я, Ли. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Все будет хорошо.
 Она посмотрела ему в глаза, в ярко-голубые глаза, нежности которых никогда не умела про­тивиться. Почувствовала резкую боль в спине, наконец, вспомнив, что она ранена и нуждается в помощи.
 – Что будет потом, Ли? Чем все это кончит­ся? – она снова расплакалась. Ли нежно прижал ее к себе.
 – Не знаю. Но сегодня нам не стоит об этом задумываться.
 Она продолжала тихонько плакать и уже не возражала, когда он снял с нее платье. Одри покорно выпростала руки из рукавов, Ли опустил обрывки одежды вниз вместе с нижними юбками. Она переступила через платье, придерживая ра­зорванный лифчик.
 – Вот возьми, – он подошел к стулу, взял чистую рубашку и подал ей. – Надень, – он хотел помочь ей надеть рубашку и увидел рану на спине. – Подожди! Боже мой, ты же ранена, – пробормотал он. – Нужно чем-нибудь обработать рану.
 Он швырнул рубашку на кровать, поднялся, налил в таз чистой воды. Он и сам был в грязи и крови после боя, форма оказалась порванной в нескольких местах. Ли сильно хромал, глаза вва­лились и покраснели. Волосы были пострижены, но не очень аккуратно. Она понимала, как он ненавидит эту войну, но все-таки продолжал вое­вать за идею сохранения Союза, считая необходи­мым защищать единство страны всеми возможны­ми средствами. И Одри не могла не восхищаться его готовностью сражаться и умереть за свои убеждения так же, как южане готовы погибнуть за свою независимость. Удивительно, как далеко могут зайти люди, доказывая свою правоту.
 Ли намочил кусок чистой ткани, встал перед Одри на колени, осторожно вытер ей лицо. Взгля­ды встретились. Как им хотелось сейчас, чтобы не было этой страшной войны, чтобы между ними не стояло все, случившееся за три года. Ли смыл кровь и грязь с шеи и груди Одри. Она крепко держала разорванный лифчик, хотя ей так хоте­лось спустить руки, пусть бы он поцеловал ее грудь. Но как могла она испытывать подобные чувства после всего, что произошло сегодня и после всего, что испытала с Ричардом?
 От такой мысли Одри сильно покраснела, ей показалось, что Ли понял, какое желание вспых­нуло в ней, он всегда хорошо ее чувствовал.
 – Сними лифчик и ложись на живот. Я про­мою рану на спине и положу немного мази, а потом ты наденешь эту рубашку. Ты должна остаться здесь и хорошенько отдохнуть. Мне пора уходить. Постараюсь раздобыть для тебя какое-нибудь платье.
 Одри не возражала, поморщившись от боли, она сняла лифчик, затем легла на живот. Ли склонился над ней, бережными прикосновениями промыл рану. На краткое мгновение она вспомни­ла тот ужас, который испытала с Ричардом, когда муж заставил ее лежать лицом вниз. Ли Джеффриз никогда не делал ей так больно.
 Ли осторожно смазал мазью рану, от воспоми­наний сжалось сердце, когда он смотрел на кра­сивую обнаженную спину этой женщины, неж­ную белую кожу. Какая красивая у нее спина, какая нежная кожа. Ли жадно взглянул на ок­руглые ягодицы, соблазнительно выделяющиеся под кружевными панталонами. – И тяжело вздох­нул от неисполнимости охватившего его жела­ния. Отставил мазь, выплеснул грязную воду за дверь, снова налил в таз чистой воды, чтобы умыться.
 – Мне нужно будет еще найти для себя ло­шадь. А ты надень рубашку, хорошенько запри за мной дверь, ведущую в большую комнату. Заднюю дверь тоже запри. Пусть занавески оста­нутся задернутыми, лампу погаси. Укройся одея­лом и отдыхай, пока я не вернусь. Никто тебя здесь не побеспокоит, – он повернулся, почистил форму, надел фуражку, вынул из-за пояса револь­вер, проверил, заряжен ли он.
 Одри села и натянула на себя рубашку, пока он отвернулся. Когда он, наконец, смог взглянуть на нее, она ощутила в крови жар, так нежно он смотрел.
 – Будь осторожен, Ли.
 – Конечно, – согласился он. – Я постараюсь не попадаться на глаза проклятым мятежникам. Взгляды встретились, Одри печально улыбнулась. Ли тоже горько улыбнулся в ответ.
 – Хоть бы скорее все закончилось… – пробор­мотал он, вышел и плотно закрыл за собой дверь.
 Одри поднялась, заперла дверь на засов, подо­шла к окну, слегка отодвинула занавеску и вы­глянула в щелочку. Ли вскочил на лошадь и быстро умчался в темноту. Небо над городом по-прежнему освещалось вспышками разрывов и пожаров.

 Глава 25

 Одри спала очень тревожно, все время вздраги­вала и поминутно просыпалась от страшных кош­маров. Во сне ей все время казалось, что опять мужчины разрывают на ней одежду, слышался грубый глумливый смех. Она видела тела убитых, изрешеченных пулями людей. Постоянно слыша­лась стрельба. Одни ужасные видения сменялись другими. Тетя Джанин кричит на нее, потом стреляет из револьвера, направленного ей в лицо. Рана на спине болела и не давала возможности крепко заснуть. Каждый раз, когда Одри просы­палась, ей требовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и сообразить, где она нахо­дится.
 Ли! А что, если он не вернется? Куда она пойдет? Как доберется до Бреннен-Мэнор? У нее нет даже приличного платья, а тетя Джанин, конечно, не пустит в дом, чтобы забрать вещи.
 Как ужасно все сложилось. Одри не знала, сколько времени пролежала, пытаясь заснуть, пока, наконец, решилась: встала и подошла к окну. Выглянув, увидела отблески пожаров вда­ли. Выстрелов почти не было слышно. Обстрел города, кажется, тоже прекратился. Она решила, что до наступления дня ей придется оставаться здесь, как и приказал Ли.
 Она отошла от окна, легла на постель, глубоко вдыхая запах Ли Джеффриза, ведь он спал на этих простынях и подушке. Как странно, что она чув­ствовала себя защищенной в постели янки, нахо­дясь в самом центре враждебного лагеря и, все равно, не боялась находиться здесь.
 Она снова задремала, потеряв счет времени. Наконец кто-то тихонько постучал в заднюю дверь.
 – Одри? Это я, – послышался голос Ли.
 Одри протерла глаза, запахнула на груди ру­башку, пробралась к двери.
 – Ли?
 – Впусти меня. Худшее уже позади.
 Одри открыла дверь, впустила Ли.
 – Зажги лампу, – попросил он.
 Она повиновалась. Ли запер дверь на крючок. Одри взглянула на него, правый рукав оказался окровавленным.
 – Ты ранен? – забеспокоилась Одри.
 – Ничего страшного. Я сказал генералу, что сам позабочусь о себе.* Ему неизвестно, что ты здесь, я не хочу, чтобы он знал об этом.
 Ли бросил узел с одеждой на небольшой стол рядом с лампой.
 – Я украл платье в магазине, как обычный вор. Не уверен, подойдет ли тебе размер. При­шлось брать наугад. Тебе нужно что-то надеть, иначе будет не в чем выйти отсюда.
 Одри взяла узел и подумала, что война смогла превратить в вора такого человека, как Ли – уважаемого, состоятельного адвоката. Война способствует появлению еще более ярких контрастов и противоречий, отвратительных, ужасных пара­доксов.
 Ли снял мундир и ботинки, принялся рассте­гивать рубашку.
 – Это просто сумасшедший дом. Большинство солдат еще не привыкли к дисциплине. Они вы­дворили мятежников за город, но одновременно грабят все подряд, разрушают все, словно посхо­дили с ума. Практически, они даже не знают, что такое воинская дисциплина, их очень трудно удержать в повиновении. Это не регулярная ар­мия, а гражданские волонтеры, которым захоте­лось проучить мятежников, а то и просто повое­вать. Они и понятия не имеют о том, что такое приказ, – он быстро взглянул на нее. – Я все-таки намерен найти этих ублюдков, которые на­пали на тебя, и потребовать, чтобы их высекли. Как ты себя чувствуешь?
 Одри снова села на постель, внезапно осознав, что ей удалось хорошо отдохнуть, а ему нет. Она была без чулок и туфель, только в его рубашке и кружевных панталонах.
 – Просто ужасно устала и… я не знаю… ошарашена, наверное. Все так ужасно и неправ­доподобно.
 – Это война, Одри. Она всегда ужасна и не­правдоподобна. Однажды ты спросила меня, что такое война, на что она похожа. Теперь ты сама знаешь, что такое война и на что она похожа, – он стянул с себя окровавленную рубашку, и Одри невольно залюбовалась его сильными, мускули­стыми руками, широкой грудью, на которой тем­ные волосы суживались треугольником к поясу. Ли подошел к умывальнику, взял кувшин с во­дой, налил воды в таз, аккуратно промыл рану на руке, приложил чистую салфетку.
 – Мятежник попытался проткнуть меня шты­ком. Он сначала выстрелил, но промахнулся. Од­нако умудрился кольнуть меня.
 – Давай я помогу тебе.
 – Не волнуйся, рана уже не кровоточит. – Ли умылся, вытерся полотенцем, взял флягу с виски, открыл ее, полил слегка на рану и сморщился. Затем отпил несколько глотков виски прямо из фляги, опустил ее, внимательно глядя на Одри.
 – Я стал довольно много пить в последнее время… фактически, с тех пор, как попрощался с тобой в Мэпл-Шедоуз, – он отпил еще немного, ни на минуту не спуская с нее глаз. – Говорят, что виски смягчает боль. И действительно, немно­го смягчает, только физическую боль. Но выпивка совершенно не помогает, когда у мужчины болит сердце.
 – Ли, пожалуйста, не надо… – Одри отвела взгляд.
 – Почему не надо? Через пару дней ты вер­нешься в Бреннен-Мэнор, а я должен буду до конца исполнять свой долг. Потому что уже проч­но связан с этой войной, не в моих правилах становиться дезертиром, какие бы важные причи­ны меня к этому не побуждали. Ты не должна уезжать далеко от дома, потому что это единст­венный способ узнать, что случилось с Джоем, дождаться от него весточки. А потом ты, конечно же, захочешь встретить его, когда мальчик вер­нется домой, если Бог поможет. Кто знает, что здесь будет, когда война закончится? Раз мы с тобой встретились снова, то я хотел бы сказать, что люблю тебя, Одри. Я никогда не переставал любить тебя и, наверное, моя любовь останется со мной на всю жизнь.
 Она опустила голову. Он казался ей слегка раздраженным и очень решительно настроенным. Его поведение напомнило ей ту ночь, когда Ли похоронил мать. Тогда он тоже был немного вы­пивши, рассуждал о реальности смерти и о том, как неожиданно она приходит, как нужно ценить каждую минуту, пользоваться ею и наслаждаться жизнью. Но почему он говорит об этом сейчас, когда они не могут быть вместе? Все изменилось. Да и они уже не такие, какими были в Мэпл-Ше­доуз. Конечно, очень плохо, что она сидит полу­одетая, наедине с мужчиной, с которым спала будучи замужем за другим человеком. Плохо, что она любит этого янки. Все у нее получается плохо и неправильно. Но что же тогда в жизни хорошо и правильно?
 Ли со стуком поставил флягу на стол.
 – Одри, может случиться так, что ни ты, ни я не переживем эту войну. Но у нас есть одна ночь.
 Одри посмотрела ему в глаза, еле сдерживая слезы.
 – Почему у нас с тобой всегда так происходит? В Мэпл-Шедоуз у нас тоже была только одна ночь, когда ты приехал на похороны. У нас все время бывает только одна ночь, Ли. И мы никогда не знаем, что ждет нас в будущем. Я не могу себе позволить этого сейчас. Слишком больно, мне будет очень плохо.
 Ли молча встал, снял пояс, расстегнул брюки и снял их. Одри отвела глаза, смущенная и рас­терянная.
 – Пожалуйста, давай уйдем отсюда куда-ни­будь, Ли? Куда угодно, но только не здесь.
 Ли подошел, встал перед ней на колени, взял ее за руки.
 – Мне некуда отвести тебя, Одри. Пока неку­да. И не так уж это плохо, Одри. Я всегда все делал правильно, и ты прекрасно знаешь об этом. Сегодня у нас не последняя ночь. Когда все это закончится, я вернусь, и мы будем вместе. Ты меня слышишь? Я не собираюсь так жить дальше. Я хочу тебя, Одри, и, черт возьми, ты тоже хочешь меня! Мы это оба прекрасно знаем с самого первого дня, когда ты пришла сюда навестить меня. То, что ты вдова, не имеет никакого значе­ния! Может быть, это наша последняя возможность побыть вместе, но Бог свидетель, если меня не убьют и не искалечат до неузнаваемости, я вернусь и найду тебя, чего бы это ни стоило, мы постараемся, чтобы в нашей жизни не было вой­ны!
 Она умоляюще посмотрела на него.
 – Но сейчас это невозможно, – сказала она почти шепотом.
 – Это неправда. Ты просто боишься поверить, что это возможно, так как чувствуешь себя пре­дательницей, – он наклонился к ней ближе. – Тогда и я предатель тоже! Потому что, пока мои солдаты преследуют и убивают мятежников, я буду здесь любить тебя.
 Почему она никогда не могла спорить с ним, возражать, говорить ему «нет»? Почему никогда не удавалось устоять перед этим человеком, кото­рого следовало ненавидеть? Не был ли он косвенно виноват во всем, что случилось с ней?
 – Я не обещала сегодня заниматься с тобой любовью, – прошептала Одри.
 Он посмотрел в зеленые глаза, которые не могли лгать и говорили ему, как сильно она его хочет.
 – Тебе нет необходимости что-то говорить, – Ли наклонился ближе, его губы впились в ее рот. О, как сладок был его поцелуй! Давно никто не целовал ее так страстно! Губы были теплыми, зовущими, сладкими. Ли языком раздвинул ее губы, коснулся ее языка, и Одри застонала от еле сдерживаемого желания. Как давно она не испы­тывала потребности отдаться мужчине и получить от него удовлетворение. Конечно, это должно быть именно так, нужно наслаждаться близостью, по­тому что она любит этого человека со всей силой страсти и преданности, на которые только способ­на. Она нуждается в его близости сейчас больше всего на свете. И Одри радовалась вновь пробудив­шимся страсти и желанию, от чего ей приходи­лось отказываться более двух лет.
 Она обхватила руками его шею, поцелуй стал еще более глубоким и чувственным. Они стонали от столь сильного желания, что совершенно забы­ли о ранах и боли. Они сейчас были готовы забыть обо всем на свете ради потребности любить и отдаваться друг другу, чтобы облегчить хоть на короткое время другую боль, ту, которая сжигала их души и, словно белая молния, иссушала их чресла. Одри хотела воспротивиться, когда он убрал со своей шеи ее руки и принялся снимать с нее рубашку, но могла только со стоном произне­сти его имя. Все происходило точно так же, как в первую ночь в Мэпл-Шедоуз. Одри оказалась полностью в его власти телом и душой. Он не мог отвести взгляда от ее обнаженной груди, дыхание стало быстрым и прерывистым.
 – О Боже, ты все так же прекрасна, – просто­нал Ли.
 Он приказал встать, она покорно повинова­лась, позволила ему спустить вниз панталоны, переступила через них, а Ли так и остался стоять перед ней на коленях, наклонился ближе, нежно, но жадно поцеловал ее сокровенное место, которое действительно принадлежало только Ли Джеффризу. Одри вцепилась пальцами в его густые волосы и прижалась к нему, дрожа от наслажде­ния.
 – Одри, моя сладкая Одри, – бормотал Ли, губы медленно поднимались к животу, к груди, пока не достигли мягкого розового соска. Он осторожно положил женщину на матрац, которо­го едва хватило бы на одного человека. Сегодня такие мелочи не имели значения. Они оба так изголодались по близости, что Ли Джеффриз на­меревался всю ночь провести на ней, а не рядом с ней.
 Неужели она ведет себя неправильно? Но она не может найти в себе силы остановить его, и знала, что совершенно не желает останавливать­ся. Она страстно стонала, когда Ли целовал ее грудь, и чувствовала, как сильно он хочет ее. Они не могли больше ждать, это было нестерпимо. Ли быстро снял с себя трико, Одри обвила ногами его талию. Он снова отыскал ее губы, с силой впился в них губами.
 – Я хочу тебя, Одри, – простонал он. – Я хочу быть внутри тебя или просто сойду с ума, но я не хочу сделать тебе больно или напугать тебя, как он.
 – С тобой такое невозможно, – прошептала Одри, поняв, что он говорит о Ричарде. И чуть не задохнулась от удовольствия, когда Ли проник в нее одним сильным движением. Погрузившись в нее глубоко, Одри с радостью приняла в себя его горячую твердую плоть. И снова почувствовала себя живой и влюбленной более, чем могла себя представить. Когда он был два года назад в Бреннен-Мэнор, они отдавались друг другу спокойно и нежно, однако сейчас все получалось по-друго­му. Сейчас их соединяло неистовое желание, сме­шанное с такой чувственной страстью, что оста­новиться было просто невозможно.
 Ли двигался быстро и ритмично, со стоном выдыхая ее имя, одновременно проникая глубоко языком в ее рот, он полностью подчинил себе эту женщину, которая была главным в его жизни. Ему казалось, что он никогда не насытится ею, своей любовью к ней, не сумеет полностью овла­деть ей. Прошло так много времени с тех пор, как они были близки, у него давно не было женщины, и теперь, наконец, когда ему отдается Одри, это было самым восхитительным ощущением с тех пор, как он овладел ею в Мэпл-Шедоуз.
 У него сегодня не было намерения заниматься с ней любовью, но когда он привез ее сюда, помог раздеться, воспоминания о прежней встрече за­хлестнули его. Когда он ушел из этой комнаты, его неотступно преследовал ее образ. Осознание того, что она находится у него в комнате, вызы­вало до боли сильное желание. Ли почти обрадовался, когда его ранило в руку. У него появилась возможность вернуться к себе, а правду он не собирается никому говорить. Одри была прекрас­на, как всегда. Опьяненная страстью, нежная и ненасытная, а его желание оказалось таким не­стерпимым, что семя пролилось в ее лоно быстрее, чем ему хотелось бы.
 Он задрожал, затем приподнялся, поцеловал ее глаза, а затем склонился снова, целуя ее грудь. Боже, какой нестерпимой была мысль о том, что Ричард Поттер унижал ее, заставляя делать от­вратительные вещи, притворяясь, что сумел овла­деть ею. Одри Бреннен не принадлежит никому, кроме Ли Джеффриза.
 – Прости, – сказал он ей, сожалея, что не смог продлить наслаждение. – Останься здесь до утра, Одри. Сейчас только два часа ночи, никто не знает, что ты здесь. Я хочу обнимать тебя до тех пор, пока снова смогу обладать тобой.
 Глаза Одри заблестели, слеза скатилась по ще­ке.
 – Ты прекрасно знаешь, что я останусь с тобой. Это будет так же замечательно, как в первый раз в Мэпл-Шедоуз. Ты действительно прав, Ли. В тот день, когда я пришла, чтобы увидеть тебя, мы оба хорошо знали, что снова будем любовниками.
 Он нежно прижал ее к себе.
 – Прости меня за то, что у нас так получается: всегда лишь одна ночь, полная обещаний и стра­сти, но мы точно никогда не могли предугадать: встретимся ли вообще.
 Она почувствовала, что ей на шею капают горячие слезы.
 – Прости меня тоже, Ли, моя любовь, мой враг… мой друг. Я даже не знаю, кто ты для меня теперь, – она постаралась сдержать подступившие рыдания. – Но я точно знаю, что когда лежу под тобой, то забываю обо всем, что нас разделяет.
 Они крепко прижались друг к другу и лежали так несколько минут. Наконец Ли смог оторвать­ся от нее и сел.
 – Только посмотри на нас, в особенности, на меня – полковника армии Соединенных Шта­тов! – он вытер глаза, а Одри с нежной улыбкой смотрела на него. Каким слабым и уязвимым он иногда казался.
 Ли поднялся, налил в таз немного теплой воды для Одри.
 – Ты можешь помыться. Как мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь у нас была ванна с горячей водой, в которой мы могли бы сидеть вместе, – он вышел за дверь, вылил грязную воду и снова налил для себя. – От меня, должно быть, сильно пахнет потом, – сказал он, подавая ей кусок щелочного мыла.
 – От тебя пахнет замечательно, – ответила Одри, протирая лицо влажным полотенцем. – Ты из тех мужчин, от кого всегда хорошо пахнет, даже если ты давно не принимал ванну, – она говорила, растягивая слова, и Ли улыбнулся.
 Он принялся обмывать себя, Одри вытиралась полотенцем. Ли повернулся к ней. Она стояла обнаженная, и он жадно осмотрел ее тело. Она, в свою очередь, ненасытно следила за его движени­ями. Ее страстный взгляд мгновенно возбудил его желание. Как давно он не испытывал такого бла­женства.
 Одри опустилась перед ним на колени, нежно коснулась его. Принялась ласкать ту часть его тела, которая казалась ей отвратительной у Ри­чарда, и была такой прекрасной у Ли. Его вели­колепная плоть становилась твердой и горячей под нежными прикосновениями Одри. Ли засто­нал, выдохнув ее имя. Она нежно прижалась щекой к бархатистой кожице, поцеловала урод­ливый шрам на его бедре, счастливая, что Ли не потерял ногу в этой отвратительной бойне. Но даже если бы он остался без ноги, она была уверена, что все равно не разлюбила бы этого человека.
 Одри снова прикоснулась к самой интимной части его тела, целовала и ласкала до изнеможе­ния. Ли схватил ее за руки и поднял.
 – Я хочу, чтобы на этот раз все было как можно дольше, – предупредил он, лукаво улыб­нувшись и словно бы поддразнивая: – А ты все делаешь наоборот.
 Одри улыбнулась сладострастно и чувственно. Ли подумал, что она превратилась в горячую темпераментную женщину, которая хорошо зна­ет, чего хочет от мужчины. Теперь перед ним стояла не робкая юная девушка, которая отдава­лась ему когда-то вечность назад.
 Он снова впился в ее губы, она обхватила его руками за шею, возвратив ему поцелуй с такой страстностью, что Ли слегка усомнился, кто же из них сегодня агрессор. Продолжая ласкать ее, он снова положил ее на постель и проник в ее лоно, на этот раз медленно и осторожно, надеясь, что и в первый раз не сделал больно. Она не жаловалась, и он подумал, что так же как он забыл сегодня о боли в раненой ноге, так и она забыла обо всем, испытывая только нестерпимую страсть слиться с ним в единое целое.
 Он приподнялся над ней, любуясь прекрасной наготой, затем обхватил ее ягодицы и проник глубоко в нее, как бы желая прикоснуться горя­чей плотью не только до сокровенных уголков ее тела, но и души. Он вторгался в ее лоно ритмич­ными движениями, наслаждаясь выражением сладострастного удовольствия на ее лице. Одри выгибалась навстречу ему, совершенно не стесня­ясь и, в свою очередь, наслаждалась прекрасным актом любви, какой возможен только с горячо любимым человеком.
 Несмотря на то, что она была близка с Ричар­дом, ей казалось, что у нее не было мужчины с тех пор, как Ли приезжал в Бреннен-Мэнор два года назад. Когда она лежала с Ричардом, она казалась себе чужой, но с Ли это было что-то реальное и самое прекрасное из всех чувств и ощущений, какие ей когда-либо приходилось ис­пытывать. Она гладила его сильные руки, грудь, вздрагивая от счастья, что снова принадлежит Ли Джеффризу, хотя бы на короткое время.
 Они понимали, что скоро снова придется рас­прощаться, и на этот раз расставание окажется больнее, чем прежде. Вне этой комнаты они были врагами, но здесь, в объятиях друг друга, они только страстные любовники. Она никогда не верила, что Ли просто использовал ее для собст­венного удовольствия. В ярко-голубых глазах слишком явно светилась любовь, и сегодня он искренне плакал вместе с ней. Вне этой комнаты никто не в состоянии понять, что они делают и что чувствуют друг к другу. Никто и не должен этого знать.
 В течение четырех часов они почти не отрыва­лись друг от друга, снова и снова сливаясь в чувственных объятиях, иногда неистовствуя, иногда просто в нежном упоительно-сладостном ритмическом соитии. Осуществилось давно сдер­живаемое желание, мужчина и женщина с радо­стью доставляют друг другу наслаждение, словно совершенно забыли, что за дверью их случайного пристанища идет отвратительная война. Каждый из них рискует всем: репутацией, уважением, – и все это ради только одной ночи, проведенной вместе. Янки и мятежница, враги и страстные любовники.
 Они совершенно не спали, только перед самым рассветом слегка вздремнули. Одри снова мучили кошмары, но Ли крепко прижимал ее к себе. Она уютно устроилась у его плеча, почти лежа на нем «из-за того, что постель оказалась слишком узкой.
 – Как я смогу жить без тебя после этой но­чи? – прошептала Одри с горечью в голосе.
 – Мне будет не легче уехать и оставить тебя здесь, чтобы снова воевать, – Ли нежно поцело­вал ее волосы. – Я буду сходить с ума, волнуясь о тебе, Одри. Мне нужно найти возможность и отправить тебя на Север.
 – Где я там буду жить? Я не смогу быть спокойной и счастливой, пока идет война. Не смогу там ничего узнать о Джое. Здоровье отца совсем плохое. Я не имею права оставлять его, тем более сейчас. У Лины был удар. Тусси уехала, чтобы ухаживать за матерью, и мне тоже пора туда отправляться. Я не могу сейчас бросить Бреннен-Мэнор, Ли.
 – Понимаю, – он нежно погладил ее по воло­сам. – Я вернусь, Одри, клянусь тебе. У нас все сложится по-другому после окончания войны. Мы сможем быть самими собой, мы обяза­тельно будем жить вместе. Где мы решим жить, будет зависеть от того, что произойдет с Бреннен-Мэнор, как будут идти дела у моего брата в Нью-Йорке. Я хочу все начать сначала в другом месте.
 – Мы не можем сейчас принимать решения.
 Солнце начинало всходить, послышалось пе­ние птиц, их голоса прозвучали разительным контрастом грохоту пушек, выстрелам и стонам прошлой ночи. Но тут же пение птиц было заглу­шено громким шумом, кто-то что-то приказывал, прогромыхала мимо окон повозка. Ли тяжело вздохнул и поднялся.
 – Мне лучше умыться, одеться и выйти, чтобы узнать, как там обстоят дела. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что ты находишься здесь. Когда я уйду, умывайся, оденься, посмотри, что я тебе принес. Выйди из здания через заднюю дверь, но постарайся сделать так, чтобы никто тебя не видел. Затем подойди к передней двери, сделай вид, что ты пришла только сейчас. Обратись ко мне с просьбой помочь тебе попасть в Бреннен-Мэ­нор, – он вздохнул, глядя в зеленые глаза, из-за которых он чувствовал себя совершенно беспо­мощным.
 – Извини, что приходится так поступать, но это важно не только для меня, но и для тебя. Если мой командир узнает, что я спал с конфедераткой, мне конец.
 Одри молча смотрела, как он умывается, изучала его, стараясь запомнить… навсегда. Он побрился, причесался, надел чистую форму, ботинки, прикрепил к поясу оружие, взял фуражку, обернулся к Одри и грустно улыб­нулся.
 Боже мой, как он красив в военной форме, но теперь он снова стал похож на врага, на тех янки, которые грабят и разрушают Батон-Руж. При свете нового дня война и все, что случилось с родиной Одри, стало реальностью. Одри засомне­валась, сможет ли он вернуться сюда после окон­чания войны и смогут ли они жить так, будто не было всех этих ужасов. Она сидит сейчас на постели, укутанная в солдатское одеяло. Он – офицер Союзной армии… Одри почувствовала се­бя настоящей предательницей.
 Ли заметил смятение и растерянность в ее взгляде, пересек комнату, опустился перед ней на колени, нежно коснулся губами ее губ и глаз.
 – Не забывай о том, что я тебе пообещал. Что бы ни случилось, я найду тебя, Одри. Ты мне веришь?
 Она пристально смотрела в его голубые глаза, очерченные густыми черными ресницами. Волосы свисали неровными, неумело подстриженными прядями. Но все равно это был ее прекрасный, любимый Ли.
 – Я верю тебе, Ли – ответила Одри.
 Он подошел к своей порванной форме, вынул из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и показал ей.
 – Это текст твоей песни. Я храню его.
 Одри чуть не заплакала, услышав эти слова. Он положил бумагу во внутренний карман мун­дира.
 – Знаешь, я много раз хотел порвать или сжечь листки, чтобы больше не думать, не вспо­минать о тебе, но не смог. Хотя идет война, я все равно схожу с ума от любви к тебе, Одри Бреннен. Мы обязательно найдем друг друга снова. Война закончится, и уже ничто не помешает нам быть вместе.
 – Мне очень хочется верить твоим словам. Он взял ручку, обмакнул перо в чернильницу, написал что-то на клочке бумаги и подал ей:
 – Верь мне. Это адрес моего брата Карла. Если ты не получишь от меня известий после войны, напиши ему. Он сможет сообщить, что случилось со мной. Если меня убьют, и ты будешь нуждаться в помощи, он поможет тебе – пришлет денег и все, что необходимо.
 – Ли, я не могу…
 – Просто сделай так, как прошу, Одри. Сделай это для меня. Мне необходимо знать, что с тобой будет все в порядке, если случится непредвиден­ное. У нашей семьи много денег. Карл будет знать, что таково мое желание.
 Одри взяла листок.
 – Я постараюсь сохранить адрес.
 – Хорошо.
 Он наклонился и прикоснулся к ее щеке губа­ми.
 – Я люблю тебя, Одри. Если Бог поможет мне, я сам приеду за тобой.
 Глаза Ли затуманились; она знала, что он ненавидит войну так же, как и она.
 – Я должен идти, – он поцеловал ее еще раз и вышел в большую комнату школьного здания.
 Одри быстро умылась и оделась в платье, кото­рое он ей принес. Он принес и белье. Лифчик подошел прекрасно, но желтое льняное платье было немного великовато, и все же оказалось не плохим, лишь слегка помятым. Одри вниматель­но рассмотрела себя в зеркало, пригладила паль­цами волосы, так как щетки у нее с собой не было. Закрутила волосы в пучок и заколола гребнями, которые Ли вынул из прически прошлой ночью. Что это было? Вся ночь казалась странным пре­красным сном.
 Она решила, что выглядит ужасно, но после прошлой ночи всем будет не до этого. Одри сомне­валась, найдется ли хоть один человек во всем Батон-Руже, который выглядел бы ухоженным и отдохнувшим в это утро. Ночь была тяжким ис­пытанием для всех. Бедная тетя Джанин, навер­ное, совсем лишилась рассудка, и Одри сейчас было жаль Элеонор.
 Одри обнаружила, что в суматохе прошлой ночи потеряла сумочку и перчатки. Она надела носки и туфли, аккуратно расправила платье и осторожно приоткрыла заднюю дверь. Позади здания находился небольшой двор, рядом росли низкие деревья. Одри быстро вышла на крыльцо и закрыла дверь. Направившись к главному входу в здание, коротко взглянула на холм, где распо­лагался дом тети Джанин.
 То, что она там увидела, заставило содро­гнуться. Дома не было, только торчали не­сколько каминных труб и дымилось неостывшее пепелище. Дом Мак Аллистера сгорел прошлой ночью!
 – Боже мой! – Одри сразу же забыла о том, что надо поговорить с Ли. Может быть, ее помощь нужна Элеонор и тете Джанин? Она быстро по­мчалась к дому, замирая от ужаса и дурных предчувствий. Чувство вины захлестнуло ее. В то время, когда горел дом ее тети и дяди, она спала с врагом! Знает ли Ли, что дом сгорел или нет? Ведь он вернулся вчера довольно поздно!
 Женщина мчалась, не останавливаясь, и когда подбежала к пожарищу, у нее сильно кружилась голова, она чуть не теряла сознание от страха. Ей даже не пришло в голову, что она давно не ела, что драматические события прошлой ночи вымо­тали ее. Всю ночь она думала только о Ли и о себе, а сейчас словно бы проснулась! Она быстро обошла вокруг пожарища, окликая Элеонор и тетю Джа­нин. Особняк Мак Аллистера все еще догорал, головни и угли были слишком горячими, чтобы искать среди них тела. Она почти не замечала присутствие соседей, которые пришли на помощь. В городе случалось теперь так много пожаров, что людей не хватало быстро гасить их.
 Какой-то мужчина схватил ее и оттащил в сторону, когда она попыталась подняться по сту­пенькам веранды, которые никуда не вели.
 – Туда нельзя, миссис Поттер. С вашей кузи­ной все в порядке. Она благополучно выбралась из дома и сейчас находится у Мэри Тайлер. Но с вашей тетей Джанин не все обошлось. Мы пыта­лись вывести ее из огня, но она все время тверди­ла, что это ее дом, она не покинет его.
 Нет! Этого не может быть! Одри даже не оста­новилась, чтобы взглянуть на соседа, который разговаривал с ней. Она бросилась бежать вниз по склону холма. Ли! Это он во всем виноват! Она еще не успела добежать до школы, когда увидела его. Он ехал верхом навстречу ей. Окликнув ее, спешился прежде, чем она остановилась. Попы­тался схватить ее за руку, но Одри резко отпря­нула в сторону.
 – Ты знал! Ты знал! – кричала она, колотя его кулачками в грудь. – Пока мы были вместе, тетя Джанин сгорела в доме!
 Ли сильно встряхнул ее.
 – Опомнись, Одри. Я ничего не знал. Я только сейчас узнал, что генерал Батлер приказал под­жигать дома, чтобы лучше осветить местность, а заодно выкурить конфедератов из укрытий! Сол­даты рубят деревья и устраивают заграждения. Прошлой ночью взяли много пленных, но гово­рят, что очень много мятежников прячется в верхней части города. Они готовятся к новой атаке!
 – Будь ты проклят! Будь ты проклят! – за­кричала Одри, вырываясь от него и отворачива­ясь. – Боже мой! Что я наделала! Я должна была быть с ними. Я сумела бы спасти тетю Джанин!
 Ли откинул голову назад, проклиная про себя войну и все, что с ней связано. Ему хотелось обнять Одри, прижать к себе, успокоить, но пре­красные мгновения, которые они провели вместе сегодня ночью, давно миновали. Когда он не до­ждался Одри у главного входа, решил обойти здание и тогда увидел дымящие развалины дома. Он сразу понял, куда она побежала.
 – Одри, тетушка чуть не убила тебя, – взывал он к ее рассудку. – Ты ничего не смогла бы сделать.
 Одри тряслась от ужаса и ненависти, она смот­рела на город. Казалось, всюду полыхают пожа­ры. Женщина медленно опустилась на колени.
 – Тетя Джанин, – рыдала она безутешно.
 – Позволь мне помочь тебе, Одри. Ты заболе­ешь, тебе нужно поесть и отдохнуть, – он коснул­ся ладонью ее плеча, но она закричала, чтобы он оставил ее в покое. – Одри, успокойся, – увеще­вал Ли.
 – Проклятые, проклятые янки, – не прекра­щала рыдать она. – Как вы можете так посту­пать? Вы сожгли почти весь город!
 – Одри…
 Она резко повернулась, лицо было красным от ярости.
 – Мы сошли с ума, Ли, решив, что можем быть вместе после войны! Это невозможно! Ничто ни­когда не повторяется. Неужели ты не понимаешь? Я никогда не смогу быть с тобой вместе, никогда не смогу быть счастливой рядом с тобой. Прошлой ночью я совершила ужасный, непростительный поступок, я спала в объятиях врага, в то время как моя тетя сгорела в собственном доме!
 – Одри, я ничего не знал об этом, я не смог бы остановить солдат, если бы даже знал. Ты сама прекрасно понимаешь все!
 – Я понимаю главное, ты – янки! Я знаю, что такие как ты стреляют сейчас в Джоя, что рано или поздно Бреннен-Мэнор превратится в руины, наши рабы разбежались и готовы убить нас при первой возможности! Тетя погибла, дядя Джон, возможно, тоже. Их дом, их банк разрушены! Весь Батон-Руж сожжен. Прошлой ночью янки пытались изнасиловать меня, а я провела ночь в постели одного из них! Люди имеют полное право называть меня предательницей, потому что я чув­ствую себя ею.
 Ли подошел ближе.
 – Черт возьми, Одри, не надо кричать. Помол­чи ради собственной же безопасности. Позволь, я найду кого-нибудь, кто отвезет тебя в Бреннен-Мэнор.
 – Нет! Мне не нужна твоя помощь! В городе еще остались люди, которым я могу доверять!
 – Это слишком опасно!
 – Больше это не имеет значения! Уходи, Ли. Иди, продолжай командовать солдатами, убивай, жги, грабь! Уходи и никогда в жизни не возвра­щайся ко мне! Слышишь? Никогда не возвращай­ся ко мне, потому что все, что вы делаете – ужасно, и всегда будет ужасно! – она разорвала листок, на котором был написан адрес Карла и бросила клочки на землю, затем повернулась и снова побежала вверх по улице. Ли направился было, чтобы догнать ее, но неожиданно большой камень ударил ему в спину.
 Он резко повернулся и увидел стайку мальчи­шек и девчонок, к ним присоединилось несколько взрослых людей, они бежали к нему, сжимая в руках огромные камни.
 – Убирайся отсюда, янки, – закричал один из парней, – Убирайся в свой лагерь и оставь нас в покое!
 Другой камень ударил ему в колено. Боль была мучительной. Еще один камень попал в коня, конь заржал и попятился назад. Ли быстро вско­чил на лошадь, камни градом полетели отовсюду. У него не оставалось другого выхода, как умчать­ся назад в лагерь. Когда не стало слышно угроз разъяренной толпы, он оглянулся, пытаясь уви­деть Одри, но нигде не заметил ее желтого платья. Ли испытывал боль, какой ему еще никогда не приходилось чувствовать. Казалось, он только что похоронил женщину, которую любил больше своей жизни. Вероятно, он никогда не сумеет вернуть ее любовь, словно Одри и в самом деле умерла.
 – Полковник! – окликнул его кто-то.
 Ли повернул лошадь и увидел лейтенанта, ска­чущего к нему во весь опор.
 – Вас ищет генерал. Ваша бригада отправля­ется на север, чтобы разгромить несколько тысяч мятежников и овладеть портом Гудзон. Генерал говорит, что вы должны после этого соединиться с генералом Шерманом. Он хочет знать, готовы ли вы физически вступить в строй.
 Ли растерянно и беспомощно оглянулся назад. Как ужасно, что он должен теперь уезжать. Хо­телось послать все и всех к черту, но ведь он – полковник Союзной армии. Он предполагал, что пробудет здесь около двух недель, сможет снова увидеть Одри и позаботиться, чтобы она благопо­лучно добралась домой. Сейчас он должен, вместо этого, до наступления темноты покинуть Батон-Руж, но Одри Бреннен не желает его больше видеть, не хочет с ним разговаривать. Ей не нужна его помощь. Она и без него доберется в Бреннен-Мэнор.
 Казалось, сердце пронзил острый кинжал.
 – Я готов, – спокойно ответил он.
 – Сэр, генерал просит вас поторопиться.
 Ли хмуро посмотрел на лейтенанта.
 – Извините, сэр. Это не мои слова, а генерала.
 – Скажите, что я буду через пять минут.
 – Да, сэр, – лейтенант ускакал, а Ли продолжал смотреть на развалины дома Мак Аллистера.
 – Я вернусь однажды, Одри, хочешь ты этого или нет, – пробормотал Ли, закрыв глаза. Его жгли воспоминания о часах страсти, которые они недавно провели вместе. Все изменилось за одно утро из-за отвратительной войны. Возможно, только время сможет залечить их раны… и, ско­рее всего, если Джой вернется домой невреди­мым… Казалось невероятным, что весь этот ужас явился результатом спора нескольких человек в правительстве из-за отношения к рабству.
 Он вспомнил, как генерал Батлер говорил ему недавно, что война может продлиться два или три года. Где к тому времени окажется Одри? Как он разыщет ее, если ей придется покинуть Бреннен-Мэнор? Куда поедет она? Кто о ней позаботиться, особенно, если что-то случится с мистером Бренненом или Джоем? Дядя Джон никогда не согла­сится принять Одри к себе.
 Как несправедливо, что ему приходится выби­рать между женщиной, которую он страстно лю­бит, и долгом солдата. Кажется, ему все время приходится делать такой выбор, он столкнулся с такими проблемами еще до войны. Сейчас Одри приняла решение вместо него. Она приказала ему уйти и никогда не возвращаться. Возможно, на этот раз она права? Эта боль, по-видимому, никог­да не пройдет. Ей кажется, что она предала своих людей. Почему Ли всегда делает ее несчастной, хотя желает только любить?
 Ли направил лошадь к школе. Позади него лежали дымящиеся развалины Батон-Ружа. Где-то среди этих руин находилась женщина, которую он любил, одна, в опасности, а он ничего не может сделать, чтобы защитить ее. Он получил приказ отправляться на север. Что, если Одри вернется за помощью? А его не будет. Не застав его, она может подумать, что он ее предал, обманул, у Одри прибавится причин для того, чтобы по-на­стоящему возненавидеть его.
 Он прошел в заднюю комнату, чтобы собрать вещи, хотя сначала должен был зайти к генералу Батлеру. Растерянно посмотрел на разорванное платье Одри, затем поднял его, прижал к себе. За окнами слышались громкие голоса, кто-то отда­вал приказы и распоряжения. Ли собрал платье, лифчик, рубашку, свернул тугим узлом и вышел на улицу. Бросил узел в огонь, чтобы никто не смог обнаружить одежду женщины-южанки в комнате, где жил полковник-янки.

 Глава 26

  Август 1864 года 
 – Что будет с Бреннен-Мэнор, Одри?
 Джозеф Бреннен протянул руку дочери, дви­жение отняло у него много сил. Одри взяла руку отца и вспомнила времена, когда он обладал пря­мо-таки богатырской силой. Теперь его пожатие было слабым, словно у ребенка. Он лежал в по­стели бледный и исхудавший.
 – Джой обязательно вернется домой, – заве­рила она, хотя не получала от брата никаких вестей уже шесть месяцев. – Вместе с ним мы найдем выход, чтобы спасти плантацию, отец. – Последнее, что она знала о Джое, то что его отправили в Джорджию. Как она соскучилась по нему! Хотелось снова увидеть брата. Оставалась единственная надежда хоть на какое-то счастье в жизни. Одри была уверена, что Джой вырос и очень изменился. Недавно ему исполнилось де­вятнадцать лет.
 Лина сидела с другой стороны постели и тоже держала Джозефа за руку. После удара левая сторона тела у Лины стала слабой и малоподвиж­ной, хотя женщина могла передвигаться при по­мощи палочки. Одри понимала, что Лина страдает все больше и больше, по мере того, как слабеет отец. Теперь она прекрасно понимала, как сильно женщина любит ее отца. Лина почти не отходила от его постели, преданно ухаживала за больным, несмотря на собственную слабость и недомогание. Одри снова подружилась с ней и полюбила Тусси и Лину еще больше.
 Почти все негры давно сбежали с плантации, включая Сонду. Заброшенные поля зарастали сор­няками. Уже три года на плантации не сажали хлопок. Остались всего два негра, которые ухажи­вали за цветами, садом возле дома, но больше всего времени обитатели Бреннен-Мэнор уделяли теперь огороду, где высаживали овощи и неустан­но пропалывали гряды. Огород находился позади дома. Самое главное – выжить во что бы то ни стало. Одри была уверена, что янки давно могли бы прекратить любые военные действия. Северяне могут просто сидеть и ждать, когда все южане перемрут от голода.
 Она смотрела на отца, которого давно про­стила. Он слишком близко принял к сердцу все, что случилось с Бреннен-Мэнор. Одри не хотела бередить его душевные раны. Он, все-таки, ее отец, любимый отец, который воспи­тывал ее, как мог. Конечно, он никогда бы не принудил ее к браку с нелюбимым чело­веком, если бы знал, какие будут последствия. Бессмысленно обвинять его за искреннюю при­вязанность к Лине. Тем более, нельзя обвинять или ненавидеть человека, когда он умирает. Джозеф Бреннен умирал медленно и тихо, как и его плантация.
 – Одри, моя… прекрасная Одри, – простонал он. – Что… будет с моей… дочерью?
 – Со мной все будет хорошо, отец, – заверила она. – Ничего плохого со мной не произойдет. Джой вернется, по крайней мере, мы будем вдво­ем. А кроме того, у меня хороший голос. Миссис Джеффриз говорила, что я могла бы петь в опере, если немного позаниматься, то можно попытаться найти работу…
 Все это, конечно, было маловероятно, так как прошло пять долгих лет с тех пор, как Одри брала уроки в Мэпл-Шедоуз… пять лет прошло с тех пор, как впервые лежала в объятиях Ли… Она глубоко вздохнула, стараясь отогнать воспомина­ния. Она хотела забыть о Ли навсегда, в ее сердце не осталось для него места с тех пор, как она увидела догорающий дом тети Джанин и узнала, что тетя сгорела вместе с домом.
 Она никогда не простит себе и Ли за то, что они сделали в ту ночь. Разве возможно простить та­ким людям, как Ли, то, что произошло с ее домом, отцом и всем Югом! Она ничего не рассказала отцу о той ночи и ни разу не видела Элеонор. Насколь­ко, ей стало известно, кузина уехала в Новый Орлеан к мужу Альберту. Если ему удастся сохра­нить собственность, тогда у Элеонор будет все хорошо. Но Одри поклялась, что никогда не обра­тится за помощью к кузине, как бы плохо ни было.
 Что будет с Бреннен-Мэнор? Сможет ли она сохранить плантацию до приезда Джоя? Удастся ли когда-нибудь возродить ее? Сайпресс-Холлоу практически уже потеряна. У нее нет денег для оплаты надсмотрщиков. Они все давно уехали, как и большинство негров. Последний оставший­ся в Бреннен-Мэнор надсмотрщик Джонатан Хорн сообщил, что негры живут теперь в самом особня­ке.
 Одри подумала, что в каком-то смысле эти несчастные негры, вероятно, заслужили право жить в хороших условиях, чтобы хоть как-то компенсировать прежние лишения и унижения.
 Однако, несмотря на то, что Одри так и не увидела там счастья, она с грустью и сожалением вспоми­нала, каким выхоленным был всегда особняк в Сайпресс-Холлоу. Она все еще является хозяйкой плантации, но уже давно не получает никакой прибыли. Не имея возможности обрабатывать землю, она оказалась практически также бедна, как и негры. Большая часть денежных средств обеих плантаций ушла на содержание рабов и посадку хлопка. Но теперь негров нельзя было продавать и покупать, чтобы выручить за них хоть какие-то деньги. Кроме того, не было хлопка. Отец и Ричард перевели всю наличность в валюту Конфедерации, которая совершенно обесцени­лась. Одному Богу известно, что произойдет с крупными землевладельцами, которые оказались обреченными на разорение. Если Север выиграет войну, кто будет владеть землей? Не явятся ли сюда богатые северяне и не потребуют ли землю себе? Например, такие как Ли.
 Трудно даже представить, сколько еще воз­можно будет выдержать такую неопределенность. Что будет делать Одри с Линой и Тусси, если однажды придется уехать отсюда? Она не смогла себе представить жизнь без Тусси, но вряд ли у нее когда-нибудь появится возможность содер­жать женщин. А еще осталась Генриетта, она так предана хозяйке. Если и придется уезжать, то нужно будет выбираться отсюда всем вместе, плюс ко всему, оставаться одной сейчас очень опасно. До чего же теперь невыносимо ходить по комнатам дома, напоминающим о былом велико­лепии, роскоши, счастье, о том времени, когда она наивно считала своего отца самым замечательным человеком на земле.
 Джозеф слабо сжал ее ладонь и выговорил имя Джоя.
 – Я… должен увидеть его… еще раз, – с трудом произнес отец. – Должен сказать ему, что люблю его… горжусь им. Мне следовало сказать ему об этом, когда он был здесь, правда? – слеза выкатилась из уголка глаза. Одри вытерла ее.
 – Он и сам знает это, отец, – заверила она. – Не вини себя. Он ушел на войну ради себя тоже. Ему нужно было доказать себе, что он способен сам принимать решения и достойно справиться с любой задачей.
 – Ты скажи ему, когда он вернется, что я… люблю его.
 Одри растерянно и испуганно посмотрела на Лину, та покачала головой и отвела глаза в сто­рону, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
 – Ты сам ему об этом расскажешь, когда Джой вернется, – Одри наклонилась и поцеловала отца в лоб. – Потому что Джой, и правда, скоро вернется, ты его встретишь сам. Я уверена в этом, отец.
 Одри чувствовала, что вот-вот разрыдается, но не имела права плакать при отце. Тихо вышла из комнаты, спустилась вниз в гостиную и попроси­ла Генриетту, которая превратилась теперь из портнихи в горничную на все случаи жизни, принести горячей воды. Чай уже давно стал не­позволительной роскошью, поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть. Простая горячая вода, вместо чая, приносила желудку некоторое облегчение.
 Генриетта была готова расплакаться из-за того, что хозяин умирает, женщина обняла Одри, а потом ушла на кухню, чтобы нагреть воду. На кухне тоже некому было работать, Лина теперь слишком слаба, чтобы вести дом. Все заботы легли на плечи Тусси, Генриет­ты и самой Одри. Они вместе прибирали в доме, сохраняя чистоту и порядок, намерева­лись придерживаться этой привычки как можно дольше.
 Одри взглянула на руки, которые уже не были такими ухоженными и нежными как раньше. Она теперь не наденет красивых перчаток, некому устраивать роскошные балы. Мыть полы, посуду, пропалывать цветники и огород практически не­кому, трудоспособные, сильные рабы разбежа­лись. Теперь Одри тоже выполняла эту работу, и к искреннему удивлению, временами эти занятия приносили удовлетворение. Возможно, потому что отвлекали от тревожных мыслей. И теперь у нее в жизни одна главная цель – просто работать, не думать, не вспоминать, как было хорошо рань­ше, какой роскошной и великолепной была преж­няя жизнь, каким сильным и могущественным был Джозеф Бреннен. А самое основное – Одри не должна вспоминать Ли Джеффриза.
 Прошло пять лет с того памятного лета в Коннектикуте. Она взглянула на каминную по­лку, там по-прежнему стояла статуэтка с чайка­ми. Ей нужно избавиться от воспоминаний о Ли, навсегда забыть его, она приказала ему никогда не возвращаться и, действительно, не желала его возвращения. Это случилось два года назад, толь­ко Богу известно, что сейчас с ним и где он. Она твердо уверена: если он жив, то хорошо понимает, что она была тогда права. И теперь восприни­мала его только как янки, одного из тех людей, которые заставили их всех пройти через ад, у нее забрали брата, лишили привычного об­раза жизни, дома, достоинства. А теперь и отец уходит.
 Она подошла к камину, взяла в руки статуэтку, рассматривая чаек, трогала их пальцами. Почему так сложилась жизнь? Для чего Бог сделал так, чтобы в ее жизни встретился Ли Джеффриз? Это несправедливо. Все вокруг складывалось неспра­ведливо. Она не знала, сколько сможет страдать в одиночестве. Если бы не Лина и Тусси, да еще крохотная надежда на скорое возвращение Джоя, она бы не стала жить. Одри затрясло от воспоми­наний, в желудке появилась резкая боль. Но теперь она знала, что должна сделать. Необходи­мо избавиться от воспоминаний, привыкнуть жить сегодняшним днем и думать о том, как пережить завтра, которое может быть таким же тяжелым и страшным. Счастливая, благополуч­ная жизнь никогда уже не вернется.
 Слезы закапали на чаек, на мгновение Одри прижала статуэтку к груди, а затем изо всех сил швырнула в заднюю стенку камина. Чайки раз­бились на мелкие кусочки. Затем Одри подошла к скамье у пианино, куда спрятала тогда записку Ли, которую он вложил в коробку с подарком, вытерла слезы, вынула записку и снова перечита­ла ее:
  «Нашел человека в Новом Орлеане, который делает это вручную. Они изготовлены в Заливе, но они напоминают мне о времени, проведенном в Коннектикуте. Вспоминай обо мне, когда бу­дешь смотреть на них. Пусть Бог благословит и защитит тебя, Одри. Буду всегда любить тебя. Ли». 
 Она смяла записку в ладони, «…вспоминай обо мне… Буду всегда любить…» Нет, она не должна больше позволять себе думать о нем или призна­ваться, что когда-то любила этого человека боль­ше жизни. Любить его – значит, предавать своих людей, большинству из которых приходится стра­дать сверх человеческих возможностей. Ради Джоя необходимо забыть все. Конечно, она заслу­жила такие страдания, потому что спала с врагом в то время, когда горел Батон-Руж и умирали люди.
 Одри вернулась к камину, чиркнула спичкой и поднесла огонек к листку. Как только бумага вспыхнула, она бросила ее в очаг. И молча смот­рела, как горит записка. Горит и исчезает также, как и ее любовь к Ли Джеффризу.
 Ли сидел на лошади, с горечью наблюдая, как горят в оранжевых языках пламени и в черном дыме Атланта, Джорджия… горят…
 как и большая часть Юга. Однажды он уже наблюдал такие пожары и ненавидел их. Но ему пришлось повидать столько подобных по­жаров, что удалось воздвигнуть защитную обо­лочку вокруг сердца, чтобы не позволять чув­ствам боли и сострадания вмешиваться в дело, которое он обязан выполнить по долгу службы. Эту оболочку он начала сооружать с того дня в Батон-Руже.
 В огне Атланты ему чудилось лицо Одри, слы­шался ее голос, снова и снова выкрикивающий слова проклятия. Она запрещала ему разыскивать ее, возвращаться в Луизиану. Он все больше убеж­дался, что гордость южан была тем, чего северяне не сумели победить, несмотря на все разрушения и кровопролития, несмотря на все страдания, которые южанам пришлось пережить. Одри обла­дала такой гордостью в полной мере, и по этой причине Ли Джеффриз не мог сейчас вернуться к ней, даже если бы у него появилась такая возмож­ность. Гордость, нежелание добровольно остав­лять дома в распоряжение федералов, заставляли южан в большинстве случаев поджигать собствен­ные жилища. Когда они узнавали, что армия Шермана приближается, они были полны реши­мости и, уходя, не оставляли для янки ничего ценного.
 Когда Ли Джеффриз представлял, как больно было бы ему поднести факел к Мэпл-Шедоуз, то становилось понятным их отчаяние и упорство. Да, южане оказались по-своему правы. Вне сомне­ния, и Бреннен-Мэнор сейчас полностью разорен. Для Ли невыносимой была мысль, что Одри му­чается и страдает. Самое правильное для него, не давать себе возможности думать о ней. Но и это оказалось ему не под силу. Особенно сейчас, во время наступления на Саванну с генералом Шерманом. В каждом здании, которое Ли приказывал поджечь, в каждом складе с минимальным запа­сом продуктов, в каждой ферме, в каждом изможденном лице женщины или глазах голодного ре­бенка, ему чудился укор Одри.
 Только сегодня утром они видели, как группа отступающих конфедератов по веревке поднима­ется на отвесную скалу. Кучка храбрецов, кото­рая оставалась для того, чтобы поджечь все воз­можное, а потом отступить, унося с собой то, что можно вместить в рюкзаки. Мужчины уничтожа­ли свои предприятия, женщины поджигали свои дома. У Ли была единственная возможность изба­виться от кошмарных воспоминаний, он должен убедить себя, что мятежники сами во всем вино­ваты. Им надо было согласиться покончить с рабством, остаться в составе Союза, попытаться найти мирные решения проблем в Конгрессе, но их проклятая южная самоуверенность привела к жуткому кровопролитию. Гордость Одри разру­шила их любовь, однако Ли должен был признать, что его собственная гордость сослужила их отно­шениям не добрую службу. Неужели, в конце концов, так важно быть правым? Какой смысл заставлять южные штаты вернуться назад в Союз, если теперь конфедераты будут, само собой разу­меется, ненавидеть их многие годы спустя? Совер­шенно без сомнения, что в течение многих поко­лений Юг не забудет своих потерь, как и Одри. Она тоже не сможет забыть своих страданий. И именно поэтому, независимо от глубины собст­венных чувств и желаний, он не может вернуться к Одри, даже если никогда не сможет узнать, где она и как живет.
 Он направил лошадь вниз по холму, надо было попасть в восточную часть города, где полк разбил лагерь, чтобы отдохнуть, а затем снова отправить­ся вперед. Некоторые называли наступление бри­гады Шермана «маршем к морю». Бригада нано­сила удары по плану Федерального правительства в самое сердце Юга, завершая решительное на­ступление, чтобы одержать верх над южными штатами, поставить их на колени и завершить ужасную войну. За три долгих года, с тех пор как он вступил в Союзную армию, Ли насмотрелся крови и ужасов, он перестал болезненно реагиро­вать на них. Ему уже не становилось дурно, когда слышал истошные крики раненого, которому от­пиливали конечности без анестезии. Ли бесстра­стно приказывал закапывать кучи рук и ног, словно это был просто мусор. Привык к запаху крови, гниющей плоти и пороха, спокойно наблю­дал, как умирают люди, то ли от инфекции, то ли от обезвоживания организма из-за изнуряющих поносов, потому что не хватало чистой воды и доброкачественной пищи. Это были обычные, по­вседневные явления, неизбежная часть войны, и человек должен был научиться ни на что не обращать внимания, иначе можно было сойти с ума.
 Кроме того, ему нужно было привыкнуть к одиночеству. Война занимала все время, не остав­ляя ни минуты для того, чтобы подумать о том, как он будет жить, когда все закончится, сможет ли быть счастливым. В прошлом году Ли получил известие, что его брат Дэвид убит. Чер­ная весть оказалась для него сильным ударом. Слишком больно осознавать, что большей части семьи уже нет в живых. Ли не имел представле­ния, как идут дела в его адвокатской фирме, но дела компании его сейчас совершенно не волно­вали. Когда закончится война, он не сможет по­ехать домой, чтобы повидаться с матерью и отцом. Слава Богу, что мама не дожила до ужасов войны.
 Внизу, на дороге из Атланты, несколько феде­ралов сопровождали группу пленных мятежни­ков, остатки той горстки храбрецов, которые про­должали защищать город из чистого упрямства, хотя было совершенно ясно, что они проиграли. Пленные еле тащились по дороге, исхудавшие и голодные, некоторые были ранены, форма старая, изношенная.
 – Пошевеливайтесь! – подгоняли их конвои­ры. Один из федералов подтолкнул пленного ство­лом ружья.
 Пленные будут содержаться во временных ла­герях, пока Шерман не возьмет Саванну, а затем их отведут за пристань реки Саванны, погрузят на союзные корабли и морем доставят в федераль­ные порты, где мятежники будут содержаться в тюрьмах до окончания войны. Несмотря на их страдания, Ли считал, что, возможно, они сами добились такой участи, он много слышал о стра­даниях пленных северян в конфедератских лаге­рях. Один пленный южанин рассказывал об ужа­сах, творящихся в лагере для военнопленных в Южной Джорджии в Андерсонвиле. Заключен­ных кормили только бобами с солью, почти по сотне человек умирали каждый день, их хоронили в общих могилах. Ему хотелось, чтобы наступле­ние проходило через Андерсонвиль, можно было бы освободить и спасти бедолаг, но армия Шермана направлялась отсюда на восток, а не на юг. К тому же известно, что условия в других южных лагерях не лучше, а иногда и хуже. Пленные голодали, превращались в ходячие скелеты, пили грязную воду и умирали в тяжких мучениях от болезней и желудочных отравлений.
 Ли вдруг увидел, что пленные мятежники не­ожиданно набросились на конвоира, принуждав­шего их двигаться быстрее.
 – Мы не собираемся идти в вашу вонючую тюрьму, – закричал один из них.
 Удивительно, что истощенные и безоружные пленные умудрились напасть на сильных конво­иров и затеять с ними драку. Двух мятежников пристрелили сразу же, но остальным удалось одержать верх над четырьмя охранниками, неко­торые умудрились вырвать у них оружие. Конфе­дераты успели убить двух конвойных, прежде чем окружающие обратили внимание и поспешили на помощь.
 Все происошло за какие-то секунды. У кон­федератов не было никаких шансов на успех, но Ли понял, что они решили умереть сражаясь, вместо того, чтобы медленно догнивать от бо­лезней и голода в тюрьме. Двое пленных бросились бежать вверх по склону холма, прямо ему навстречу, один сжимал в руке добытую винтовку. Ли прицелился, опасаясь, что плен­ный начнет стрелять, хотя очень истощен и испуган. Но война еще не закончилась, мя­тежник остановился и прицелился. Ли выстре­лил первым.
 Человек споткнулся, сделал шаг назад и упал навзничь, не издав ни единого звука. Кровь сочи­лась из раны на голове. Тем временем, второй пленный бросился на Ли, и тому снова пришлось прицелиться.
 – Стой, – приказал он, но молодой человек рванулся вперед и схватился за дуло винтовки, не глядя на противника. Непричесанные длинные волосы растрепались, свесились на глаза. Ли не хотел стрелять в безоружного человека, его пора­зили молодость мятежника, и отчаяние, с кото­рым он вцепился в оружие. Правая рука Ли оказалась на спусковом крючке, раздался вы­стрел.
 Молодой человек покачнулся, откинул голову назад и взглянул в лицо всаднику. Глаза расши­рились от удивления.
 – Ли! – пробормотал он. – Я не з-знал, – молодой человек застонал и упал на спину.
 Ли похолодел от ужаса, он не мог спешиться, а только молча смотрел на истекающего кровью молодого человека. Яркое пятно крови расплыва­лось на левой стороне груди юноши, но он был еще жив, пальцы судорожно скребли землю. Из всех кошмаров, виденных Ли на этой войне, ни один не мог сравниться с тем ужасом, который охватил его в этот момент, когда он услышал из уст мятежника собственное имя.
 К тому же молодой человек еще и заикался. Этого не могло быть! Ли вскинул винтовку на плечо, с трудом сполз с лошади, напряженно передвигая ноги, шагнул к телу, распростертому в пыли. И увидел, что грудь юноши еще судорож­но приподнимается. Он опустился перед раненым на колени, снял с него фуражку, убрал со лба волосы. Лицо парня обросло реденькой темной бородкой. Теперь Ли ясно видел, кто лежит перед ним.
 – Джой! – простонал Ли. – О Боже! – он схватил раненого за руку и крепко сжал паль­цы. – Я помогу тебе, сейчас позову на помощь.
 – Нет! – умоляюще попросил Джой. – Не уходи!
 Глаза Ли наполнились слезами, он сел рядом, подсунул ладонь под затылок Джоя, приподнял голову юноши. Подбежал солдат-охранник.
 – Сэр! С вами все в порядке?
 – Уходи отсюда! – приказал Ли. – Со мной все в порядке. Сходи за доктором для этого парня!
 Солдат удивился тому, каким тоном был отдан приказ, казалось, полковник Джеффриз готов за­плакать из-за убитого мятежника!
 – Слушаюсь, сэр! – солдат повернулся и по­бежал.
 Джой вцепился в мундир Ли и улыбнулся.
 – Ли. Это же… надо, черт возьми… так встре­титься, правда?
 – Джой, – Ли стало совсем плохо, он чувст­вовал себя опустошенным. – Я не знал, что это ты.
 Джой продолжал улыбаться.
 – Это н-неважно. Я ведь так… хотел тебя убить т-тоже. Я н-не знал… что это ты, – он подмигнул, глубоко вздохнул и сильно задро­жал: – Ну вот… все… я был уверен, что вернусь с войны… без единой царапины, – голос юноши слабел.
 – Черт возьми, Джой, не умирай. Тебе сейчас окажут помощь, я постараюсь сделать все, чтобы тебя не отправляли в лагерь для плен­ных, ты меня слышишь? Я распоряжусь, чтобы тебя отправили домой, как только ты попра­вишься. Ты должен жить, Джой. Ради Одри. Ты ей будешь очень нужен, когда война за­кончится.
 Слезы застилали глаза Джоя.
 – …не могу, – пробормотал он. – Ты должен п-позаботиться о ней, об Одри, вместо меня. Обе­щай мне, Ли.
 – Ты не знаешь…
 – Она все еще любит тебя… несмотря на эту войну. Ты увидишь. Даже… если она не… Обещай мне разыскать ее… Ты должен убедиться, что с ней все в порядке. Пожалуйста, Ли.
 Ли посмотрел в глаза Джоя, которые всегда были такими доверчивыми. Из-за этой вонючей войны гибли такие невинные мальчики, милые и любимые. Их нельзя было втягивать в войну, где надо было убивать людей и гибнуть самим. Когда Одри узнает о смерти Джоя, она не переживет.
 – Я обещаю тебе, Джой, но этого не понадо­бится. С тобой будет все в порядке, – он прижал умирающего к себе, слезы текли по щекам.
 – Все в порядке, Ли. Ты… не знал. Я п-про-щаю тебя.
 – Не поступай так со мной, пожалуйста, Джой. Я не смогу пережить твоей смерти. Не оставляй Одри одну. Ты ей очень нужен. Ты ее единственная надежда на счастье. Я видел ее, Джой. Я видел ее в Батон-Руже. Она была такой же красивой. Она только и мечтает о твоем воз­вращении домой, надеется, что ты поможешь восстановить Бреннен-Мэнор. Ты должен жить ради нее, Джой. Я позабочусь о хорошем уходе для тебя. Я полковник, у меня есть связи. С тобой все будет в порядке.
 Он почувствовал, что до того, как кончил говорить, Джой умер у него на руках. Ли горько разрыдался, не обращая внимания на собравшихся вокруг солдат, которые с беспо­койством и удивлением смотрели на плачущего полковника.
 – Нужно доложить генералу, – сказал один из них.
 – Не надо. Оставьте его в покое. Должно быть, они знакомы. Надо оставить его одного. Он при­дет, когда сможет.
 Солдаты повернулись и, тихо переговариваясь между собой, ушли. Они рассуждали о странном поведении полковника Федеральной армии, рыда­ющего над телом убитого мятежника и обнимаю­щего убитого, словно он только что потерял род­ного брата.
 Прошло несколько часов, уже стемнело, когда Ли вернулся в лагерь. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели от слез, форма была выпач­кана кровью. Он вошел в палатку и вскоре вер­нулся оттуда с бутылкой виски, взял у солдат лопату и фонарь. Не сказав никому ни слова, отправился на холм. Солдаты с любопытством наблюдали, как он подошел к тому месту, где лежало тело убитого мятежника, зажег фонарь и принялся копать могилу. Полковник Ли Джеффриз копал могилу, что считалось обязанностью самых низших чинов.
 Солдаты наблюдали за его странным поведени­ем, пока им не надоело. Потом они разбрелись по палаткам и уснули. Когда наступило утро, пол­ковник все еще был на холме.
 – Надо, все-таки, доложить генералу, – пред­ложил один рядовой.
 Другой кивнул и ушел. Через несколько минут генерал-майор Вест примчался на лошади к холму и нашел полковника Джеффриза, лежащего без чувств на свежей могиле. В руке полковник сжи­мал пустую бутылку из-под виски.

 Глава 27

  Январь, 1865 год 
 Одри сорвала несколько увядших цветков с розового куста, который она посадила на могиле отца в надежде, что роза приживется. Несмотря на то, что надежда была очень слабой, она выко­пала из цветника возле дома куст и посадила его на кладбище пять месяцев назад. Куст принялся и расцвел, можно было предположить, что цветы будут появляться каждые два-три месяца.
 Теперь ей казалось, что время не имеет ника­кого значения. Приходилось жить одним днем и бороться за существование, потому не имело смысла следить за датами. Только сегодня Одри осознала, что со дня смерти отца прошло почти пять месяцев. Сердце болело от горя и непроходя­щего чувства вины. Почему она отвернулась от отца, когда узнала о его связи с Линой? Не проходило и дня, чтобы она не сожалела о смерти отца и о том, что теперь не может сказать ему, как его любит, как нуждается в его поддержке, в его мудрых советах… и любви.
 Нельзя было сомневаться в отцовской любви. Он по-своему проявлял родительские чувства и сделал ее несчастной. То же самое произошло с Джоем. Однако Одри хорошо понимала, что руко­водствовался он самыми благими намерениями. Она давным-давно простила его, хотя прощение принесло им обоим мало облегчения. Почему только потеряв близкого человека, начинаешь осознавать глубину своей любви к нему? Кажется, человек по-настоящему понимает жизнь с запоз­данием и никто не знает, что в действительности важно, а что не важно. Сейчас хотелось только мира и спокойствия, и чтобы не мучил голод. Одри взглянула вниз с холма. Тусси рыхлила землю в саду, подготавливая ее под огород. Через пару месяцев они будут высевать семена овощей. Стоял январь, но погода была теплая, день ока­зался приятным.
 Лина сидела на крыльце дома, укутавшись в шаль. После смерти Джозефа женщина совсем ослабела. Первые несколько дней после похорон хозяина она беспрерывно плакала и не могла есть. Как все-таки горько прожить всю жизнь и тайно любить человека, который не может принадле­жать тебе полностью. Но у Одри не осталось к Лине ненависти. Она больше ни за что не винила Лину, теперь Одри все понимала. И втайне покля­лась всегда заботиться о Лине и Тусси. В глубине души она осознавала, что очень любит обеих женщин, но не могла сказать им об этом, не могла признаться.
 Она никак не могла расстаться с предубежде­нием, что не должна любить негров так глубоко и искренне, но все яснее понимала, что негры остались единственными людьми, на кого она могла положиться в трудные времена. Не только Тусси, Лина, Генриетта, но и еще несколько быв­ших рабов остались бедствовать вместе с ней в Бреннен-Мэнор. Даже Джонатан Хорн, последний белый надсмотрщик, в конце концов, уехал. Одри осталась единственным белым человеком на план­тации.
 Негры делали все возможное, чтобы вырастить и сохранить урожай овощей, содержать в порядке дом и землю. Особняк давно нуждался в ремонте, но совершенно не осталось денег. Тысячи акров земли зарастали сорняками, заброшенной была и плантация в Сайпресс-Холлоу. Одри не представ­ляла, что будет делать, если Джой вернется не скоро. Жить было не на что.
 Она понимала, что, возможно, будет вынужде­на уехать отсюда, но не хотела трогаться с места до тех пор, пока оставалась надежда на возвраще­ние брата. Когда война закончится, он вернется только сюда… домой. Она должна ждать его здесь.
 И теперь ей, вероятно, придется продать часть земли. Наверное, необходимо это сделать, чтобы выжить. Одри еще раз на прощанье взглянула на могилу отца, боль с прежней силой стиснула сердце. Направившись к дому, она увидела, что по дороге на неоседланной лошади прискакал кто-то из негров. Он возбужденно кричал, обра­щаясь к Тусси и Генриетте. Одри почти побежала навстречу всаднику, еще больше встревожив­шись, когда услышала приближающийся топот копыт. По звуку можно была определить, что всадников несколько. Тусси бросила лопату и крикнула, чтобы Одри поторопилась.
 Когда Одри приблизилась, сестра схватила ее за руку и быстро потащила в дом.
 – Быстрее спрячься в деревянный ящик на кухне, – приказала Тусси, когда женщины взбе­жали по ступенькам крыльца. – Генриетта, ска­жи маме, пусть притворяется, что не может гово­рить! Что бы ни происходило, она должна молчать!
 – Тусси, что случилось? – потребовала объяс­нения Одри.
 Негр уже умчался, чтобы спрятать лошадь, Генриетта, тяжело переваливаясь, поспешила на крыльцо, чтобы поговорить с Линой.
 – Федералы! – сообщила Тусси, когда жен­щины вошли на кухню. – Но это – самые плохие, о которых нам рассказывали, они, скорее преступники, чем солдаты! Они уже побывали в Сайпресс-Холлоу и все сожгли. Марч Фредерик оказался предателем, он присоединился к этим бандитам-федералам. Сейчас здесь был Фредди Вашингтон, сообщил, что ему удалось убежать. Он примчался, чтобы предупредить, что они на­правляются сюда. Марч Фредерик скоро появит­ся, он ищет тебя! – Тусси откинула крышку ящика для дров. – Спрячься здесь, а я накрою дровами, тебя совсем не будет видно.
 Прежде чем спрятаться, Одри спросила:
 – А как ты?
 Тусси сильно сжала ее руки.
 – Фредерик ищет вовсе не меня. Если он найдет тебя, то изнасилует и убьет, будь уверена. Я пойду, сяду на крыльце рядом с мамой, попы­таюсь убедить его, что тебя здесь нет. Скажу, что ты уехала в Новый Орлеан к Элеонор и ее мужу, потому что отец умер и здесь тебя ничто не держит. Если Марч поверит, что ты уехала, воз­можно, он причинит меньше вреда.
 – Тусси, из-за меня ты окажешься в опасно­сти!
 Девушка твердо стояла на своем.
 – Я простая негритянка, запомни. Им не нуж­ны негритянки, они ищут белых женщин.
 – Не обманывай меня, Тусси. Ты прекрасно знаешь, что очень красивая и нравишься белым мужчинам, и ты и Лина, вы обе! Если они не найдут меня, они изнасилуют тебя!
 – И все-таки я попытаюсь обмануть его. Если мы все спрячемся, они не поверят, что в доме никого нет и перевернут все вверх дном, разыски­вая женщин и чем поживиться. А если найдут, тогда будет еще хуже! Это единственный шанс избавиться от них с наименьшими потерями! Одри, быстрее же! Я слышу, что они совсем близко!
 Женщины посмотрели в глаза друг другу. Одри обняла сестру.
 – Да сохранит тебя Бог, Тусси. – У них не было времени обдумать все, чтобы предпринять что-то другое, а шум и приближающиеся воинст­венные крики свидетельствовали, что бандиты совсем рядом. Одри забралась в ящик, в одном углу было много дров. Тусси стала быстро закла­дывать ими Одри. Женщина накрыла голову ру­ками, дрова давили на плечи, трудно было ды­шать, на поленьях было много пауков и еще каких-то насекомых. Но сейчас не время думать о грязи или бояться насекомых. Дело касалось жизни и смерти. Тусси схватила из кучи охапку щепок и сыпанула их поверх поленьев.
 – Тебя совсем не видно, – услышала Одри ее приглушенный голос. – Оставайся в ящике, что бы ни случилось.
 Тусси захлопнула крышку ящика, стало со­всем темно.
 – Я пойду на крыльцо к маме и Генриетте, сделаем вид, будто вышли погреться на солныш­ко.
 Сначала было тихо, пока топот конских копыт не приблизился. Злобно переругивались мужчи­ны, послышались выстрелы, испуганные возгла­сы. Кто явился сюда? Мысль о том, что бывший надсмотрщик предал южан, приводила Одри в ярость. Она не сомневалась, что Марч Фредерик будет рад отомстить плантаторам, которые многие годы распоряжались им, отдавали приказы. И Ричард, и ее отец уволили его по разным при­чинам, она не могла забыть, каким мерзким, похотливым взглядом он обычно осматривал ее. Совершенно ясно, что Тусси права, предполагая, что он сделает с Одри, если сумеет найти. Сердце тревожно стучало, Одри со страхом ждала, что будет дальше. Все тяжелее становилось дышать, дрова давили на спину, кто-то прополз по руке, но женщина не осмеливалась пошевелиться.
 По кухне кто-то пробежал, громко топоча. Про­звучал выстрел, громко вскрикнула женщина, послышался грохот тяжело упавшего тела. Кого-то убили! Генриетту? Нет, не Генриетту! Громко топали ногами, конечно, это Марч со своей бандой хозяйничает в ее доме. Они глумливо хохотали, кричали, ругались, ломали мебель, разбрасывали посуду.
 – Я не верю тебе, ты – черномазая сука! – заорал Марч. Одри сразу же узнала этот ненави­стный голос.
 – Объясняю вам, что ее здесь нет, – спокойно убеждала Тусси.
 Сердце Одри больно сжалось, Тусси рискует жизнью, чтобы спасти ее. Голоса и шаги прибли­зились, словно налетчики находятся совсем ря­дом.
 – Обыщите дом, если хотите. Она уехала в Новый Орлеан к Элеонор. Вы только подумайте, кто здесь мог бы остаться. Джой уехал, хозяин Джозеф умер пять месяцев назад. Все давно при­шло в запустение. Мы с мамой остались, потому что нам совершенно некуда идти.
 – Да потому что твоя мать любила Джозефа Бреннена, он трахал ее много лет. Думаешь, ни­кто этого не знал?
 Одри сжалась, хотелось заткнуть уши и ничего не слышать.
 – Ну, а теперь ты здесь самая молодая и красивая, – прорычал Марч. – Я собираюсь сам узнать, что такого нашел Джозеф в твоей маме! Для этого я сюда и приехал. Если нет Одри Поттер, тогда я воспользуюсь тобой.
 Одри услышала звук пощечины, затем что-то упало. Снова послышались мужские голоса, топот сапог.
 – Здесь нет ни одной белой, Фредерик, – разочарованно сказал кто-то. – Ты солгал нам, черт возьми! Марч, ее нигде нет!
 – Мы уезжаем на другую ферму, – заявил другой. Здесь нечего взять за исключением не­скольких кур и пары лошадей.
 – А как насчет этой малышки? – спросил еще кто-то.
 – Она моя, – резко сказал Марч.
 – Здесь не осталось ни одной приличной жен­щины. Та, которая сидит на крыльце, симпатич­ная, но она калека, а та старая толстуха никому не нужна.
 – Черт возьми, она все равно мертва. По­ехали! Авель говорит, что на соседней ферме есть пара молодых девчонок. Он там работал, знает.
 «Дочери Бенсонов!» – ужаснулась Одри. Гер­берт Бенсон владел небольшой фермой к западу от Бреннен-Мэнор. У него были две дочери шест­надцати и двенадцати лет. Авель работал у них.
 «Еще один предатель!» – содрогнулась она. Южане предают фермеров и плантаторов, вос­пользовавшись неразберихой, беззащитностью людей, потерявших все, чтобы прийти и забрать оставшееся. Как могут люди так легко и быстро превращаться в дикарей?
 – Поезжайте, – согласился Марч, – они не очень красивые, но молоденькие.
 – У них белая кожа. Меня уже тошнит от черномазых. У тебя уже есть одна такая.
 Мужчины протопали к выходу. Одри чуть не закричала от ужаса, когда один из них остановил­ся, приоткрыл крышку ящика, где она сидела, затем громко захлопнул ее.
 – Черт, – выругался бандит. – Если эта сука и прячется где-то, то здесь ее отыскать будет почти невозможно. Дом такой большой, в нем столько укромных мест, где можно надежно спря­таться и отсидеться.
 – Уверяю вас, ее здесь нет, – заговорила снова Тусси. Одри показалось, что ее голос звучит сдав­ленно от боли.
 – Может быть, стоит позабавиться с этой ка­лекой? – сказал один из мужчин.
 – Нет, – закричала Тусси. – Моя мама потеряла речь. У нее два года назад был удар, она не может говорить и еле передвигается.
 – Если она калека, к тому же не может говорить, она совершенно бесполезная чернома­зая, не так ли? – злобно сказал мужчина. – А тебе известно, что делают с бесполезными ниггерами?
 Мужчина вышел.
 – Нет! Подождите! – закричала Тусси. Одри услышала выстрел и чуть не потеряла сознание, ей стало дурно. Лина!
 – Нет! Нет! Мама! – кричала в ужасе Тусси. Слышался невообразимый шум, мужчины кричали и ругались, глухо топали лошадиные копыта, всадники отъехали от дома. Тусси плакала на кухне, что-то упало и разбилось, кто-то рухнул на пол. Тусси умоляла Марча уехать со всеми. А он, по-видимому, не вы­пускал Тусси.
 – Я свое получу, неважно, белая ты или чер­ная, – рычал бандит.
 Одри слышала треск ткани, Марч разорвал на девушке одежду. Одри больше не в силах была отсиживаться и оставаться безучастной. Тусси буквально жертвовала собой ради нее, она не сомневалась в том, что Марч убьет девушку, когда получит свое. Она приподнялась, разбросала дро­ва, выбралась из ящика. Часть поленьев высыпа­лось на пол. Жаль, что нет времени, чтобы взять в гостиной отцовское ружье. Марч был так увле­чен борьбой с Тусси, что совершенно не заметил появления Одри.
 Он уже повалил негритянку на пол, она лежа­ла, беспомощно откинув голову, из носа и изо рта текла кровь. Юбка, платье и панталоны Тусси были разорваны, мужчина пристраивался между стройных бедер девушки. Одри торопливо выбра­лась из ящика, схватила в руку полено. Марч обернулся на шум, она уже стояла над ним с поднятым в руках поленом. Прежде чем он успел ее остановить, Одри с силой опустила полено ему на голову. Она снова подняла полено, нацелива­ясь ударить по половым органам, зная, что таким ударом можно надолго вывести мужчину из строя, он не сможет оказать им сопротивление. Марчу удалось вскочить на ноги, второй удар пришелся ему по ноге. И в то же мгновение бывший надсмотрщик схватил ее за горло желез­ной хваткой.
 Только тут Одри заметила в его руке нож. Из раны на голове Марча текла кровь. Он повалил ее на пол, прижимая лезвие ножа к ее щеке, кончик ножа маячил возле ее глаз.
 – Итак, – торжествующе оскалил он желтые зубы. – Ты здесь, высокомерная маленькая суч­ка! – от Марча сильно пахло виски. – Когда я разделаюсь с тобой, ты пожалеешь, что поме­шала мне с той черномазой, и выбралась из укры­тия раньше времени, сладкая, маленькая, мисс Одри.
 Он продолжал держать нож перед ее глазами, немного приподнялся, задрал ей юбку, стянул панталоны, затем рванул юбку. Одри пыталась как-то сосредоточиться, надо было что-то приду­мать. Нож угрожающе маячил перед ее лицом, но пусть Марч лучше убьет ее, чем овладеет ее телом. Лучше она будет изо всех сил сопротивляться и умрет, чем отдастся ему добровольно.
 Мужчина опустился на нее, прижимаясь к бедру, все еще не отнимая нож от ее лица.
 – Я доволен, что все уехали, – самодовольно заявил он с отвратительной усмешкой. – Теперь ты только моя! Ты теперь уже не такая высоко­мерная и властная, не так ли, мисс Одри? Ты ничем не лучше меня!
 Одри не сводила глаз с ножа, лежала, не шеве­лясь, пусть он решит, что она не будет сопротив­ляться, что подчинится ему. Когда он немного ослабил хватку, она обеими руками ухватилась за его запястье и рванула руку в сторону, одновре­менно ударила мужчину головой в нос. Марч вскрикнул, отпрянул в сторону. Одри воспользо­валась моментом, выбралась из-под него, схвати­ла небольшую чугунную сковородку, лежащую на полу. Но прежде чем она успела подняться, Марч снова был на ней.
 Одри размахнулась и ударила его по голове сковородой, но удар был слабым, женщина не столько сделала ему больно, как сколько разъяри­ла его. Она, извиваясь, старалась вырваться, сно­ва ударила его сковородой, Марч перехватил руку и с силой прижал к полу. Одри вскрикнула от резкой боли в запястье.
 – Сука! Сука! – рычал разъяренный бандит, дважды ударив ее кулаком в лицо. – Я убью тебя!
 Одри почувствовала, как кончик острого лез­вия ножа впился ей в шею. С этого момента она стала воспринимать все происходящее, как страшный сон, будто она наблюдала схватку со стороны, неожиданно осознав, что совершенно не чувствует боли. Хотя ясно понимала, что Марч Фредерик порезал ей шею. Прижав Одри к полу, он смотрел на нее злобно и с похотливым вожде­лением. Держа перед ее лицом окровавленный нож, заявил, что вырежет ей глаза, после того как изнасилует. Но его слова звучали отдаленно, ка­зались еле слышными.
 Неожиданно ей почудилось, что она слышит голос Ли.
 «Я люблю тебя, Одри».
 Удивительное спокойствие овладело ей. Одри, не отрываясь, смотрела в ненавистные глаза Марча Фредерика. А над ними стояла Тусси, сжимая в руках ружье Джозефа Бреннена. Все перемеша­лось у Одри в голове. Когда Тусси нажала на курок и раздался выстрел, Одри услышала только слабый далекий отголосок. Голова Марча поник­ла, он свалился на бок, пуля попала ему в висок. Хлынула кровь и обрызгала Одри. Обессилевшая женщина продолжала лежать, молча глядя на Тусси. Тусси замерла на мгновение, продолжая целиться в Марча, медленно обошла раненую Одри.
 – Твои люди убили мою мать, – холодно и бесстрастно сказала негритянка надсмотрщику и выстрелила в него еще раз, теперь уже в грудь. Наконец, опомнившись, взглянула на Одри, от­бросила ружье в сторону, оторвала лоскут хлоп­ковой ткани от подола сорочки и приложила к ране на шее Одри.
 – Одри, пожалуйста, не умирай!
 Одри пыталась что-то сказать, успокоить сест­ру, но голос не подчинялся.
 – О Боже! – причитала Тусси. – Не двигай­ся, – она сильно прижала рану, убрала волосы и внимательно осмотрела шею раненой, – он не поранил крупные сосуды. Прижми крепче сал­фетку.
 Одри подняла отяжелевшую руку, прижала салфетку, все еще не ощущая боли. Может быть, она умирает?
 – Я сбегаю за неграми в поселок, если там кто-то еще остался в живых! – она склонилась ниже. – Я попрошу, чтобы они перенесли тебя в хижину. Если эти люди вернутся, они не догада­ются разыскивать тебя в негритянских жилищах. Я попрошу кого-либо помочь спрятать тело Марча Фредерика. Если бандиты вернутся и узнают, что я его убила, они меня изнасилуют и повесят. Это совершенно точно. Нужно придумать, куда его спрятать.
 Лицо Тусси опухло от побоев, из ран и царапин текла кровь. Негритянка здорово ис­пугалась. Откуда-то потянуло дымом, трещало горящее дерево. Одри поняла, что горит ее любимый дом. Должно быть кто-то из бандитов, перед тем как уехать, поджог особняк с другого крыла.
 Одри крепко прижала салфетку к шее и почув­ствовала, как что-то горячее вливается ей в рот, она проглотила жидкость, внезапно осознав, что это ее собственная кровь, и почувствовала резкую боль в гортани. Одри понимала, что можно спа­стись, лишь сохранив самообладание. В первую очередь нужно успокоить Тусси. Она протянула руку, притянула к себе сестру и попыталась заго­ворить:
 – Что ты хочешь? Что ты хочешь? – стара­лась изо всех сил понять Тусси. – Мне нужно поторапливаться за помощью, Одри!
 Одри крепко сжала ей запястье, она пыталась объяснить, что не нужно паниковать.
 – Старый… колодец, – удалось прошептать ей сипло и хрипловато, она не могла говорить громко. – Бросьте… его… в старый колодец… И закройте… там.
 Тусси дрожала, недоумевающе глядя на сестру, потом поняла и кивнула головой.
 – Хорошо. Я схожу, позову кого-нибудь на помощь.
 Она схватила ружье и выбежала из дома, а Одри бессильно лежала рядом с убитым Марчем Фредериком, с ужасом ожидая смерти от потери крови или не менее мучительной гибели в огне. Но, возможно, Тусси успеет вернуться вовремя.
 Ли поставил на стол бутылку виски и уста­вился на лист бумаги, лежащий перед ним. Сколь­ко раз он принимался писать письмо и никак не мог его закончить. Одному Богу ведомо, что слу­чилось с Одри, а известие о смерти Джоя может убить ее.
 Как выполнить обещание, данное Джою, и повидать ее? Было время, когда Ли желал встречи с ней больше всего на свете, даже после того, как она прокляла его в Батон-Руже и запретила разы­скивать ее. Больше всего хотелось найти ее и помочь всем, чем только можно. Но как он сможет теперь посмотреть ей в глаза после того, что случайный выстрел винтовки оборвал жизнь Джоя?
 В кошмарных сновидениях он снова и снова переживал случившееся. После смерти юноши он продолжал воевать в армии Шермана, покорно выполняя обязанности офицера. Но у него не было более страстного желания, кроме одного – скорее бы закончилась война. Он не мог больше ни о чем думать, для чего и пил постоянно виски. Выпивки не мешали выполнять свой долг во время сраже­ний, если захват и поджог южных городов можно было назвать «сражением». К тому времени, ког­да Союзные войска занимали города, обычно кон­федератов там уже не было.
 Ли отпил глоток виски, взял ручку, обмакнул перо в чернила и склонился над столом. Он зани­мал комнату служебного помещения церкви в Саванне. Отсюда полк должен отправиться в Ка­ролину, осуществляя план окружения мятежни­ков, а затем вернуться в Виргинию для последнего решающего удара. Шерман считал, что к лету война будет закончена, значит, Ли предстоит ре­шать, как поступить с Одри.
  «Дорогая Одри», – написал он, остановился, скомкал лист бумаги и снова взял чистый листок. Нельзя писать  «Дорогая Одри»  , словно они знако­мы. Она должна получить письмо от чужого че­ловека, от конфедерата, союзника Джоя. Незна­комый человек расскажет ей, как был убит ее брат, как смело вел себя, когда его конвоировали в лагерь для пленных. Пусть незнакомец поведа­ет, что Джой героически сражался за свободу южан. Ли решил сочинить несколько историй, чтобы Одри могла гордиться братом. Пусть гор­дится сыном чертов мистер Бреннен, по его вине мальчик присоединился к повстанцам. Если бы не постоянные замечания отца, Джой остался бы дома, там, где и должен находиться. Если бы Джозеф Бреннен не уничтожил письма, возмож­но, Ли с Одри остались бы вместе. Но не было больше никакого смысла рассуждать о том, что могло бы случиться. Факт остается фактом. Джой мертв. Ли убил его. Он пообещал умирающему юноше отыскать Одри и позаботиться о ней, и должен быть хозяином своего слова. Но Ли не знал, когда сможет найти ее. Поэтому нельзя больше оттягивать с сообщением о смерти Джоя. А кроме того, полковник Джеффриз не был уве­рен, что сможет когда-нибудь сам рассказать женщине о своей причастности к смерти ее горячо любимого брата.
  «Дорогая мисс Поттер, – написал он во вто­рой раз. –  С сожалением вынужден сообщить вам, что ваш брат, капрал Джозеф Бреннен погиб…» 
 Джой – капрал. Ли невольно улыбнулся, пред­ставив, как должно быть мальчик гордился своим званием. Улыбка сразу же сползла с губ, сменив­шись горестной гримасой и слезами. Так теперь было с ним всегда. Он вытер слезы рукавом, не зная, как и когда он сможет привыкнуть к мысли о смерти любимого друга. Он пил, чтобы забыться и выполнить обещание, данное Джою. Иначе, он давно бы застрелился.
 Откинувшись на спинку стула, достал из кар­мана письмо, которое нашел у Джоя. Юноша писал сестре, но письмо не успел дописать и отправить. Может быть, оно хоть немного утешит ее? Ли решил послать письмо Джоя вместе с письмом незнакомца, который сообщает подроб­ности гибели мальчика.
 Ли развернул листочки, представив, как Джой писал письмо при свете костра.
  «Дорогая Одри. Я сейчас нахожусь в Джорд­жии. Говорят, что война скоро закончится, и я обязательно вернусь домой. Вероятнее всего, тебе уже известно, что я не смогу вернуться домой с победой. Но, слава Богу, я жив и невредим. После всего, что мне пришлось пережить, уверен, что мне здорово повезло. Я так и не смог понять, для чего война вообще была нужна, мне больно ви­деть, что стало с нашим Югом. Я все время волнуюсь, как вы с отцом живете, молюсь, чтобы были здоровы и чтобы ничего не случилось с Бреннен-Мэнор. Единственное, о чем я сейчас мечтаю, это о возможности вернуться домой в родные места, которые так люблю, к моей люби­мой сестре и отцу. Он будет гордиться моим  капральским званием. Когда я приеду домой, то буду помогать вам всем, чем смогу. Мы спасем Бреннен-Мэнор и станем счастливыми. Может быть, когда закончится война, Ли приедет к тебе и ты сможешь забыть все, что было плохо­го, мы снова будем все вместе. Если так случит­ся, буду самым счастливым человеком. Я пони­маю, что Ли –  янки, но он самый лучший человек из всех, кого мне приходилось встречать…» 
 В этом месте письмо обрывалось. Джой не смог закончить его. Ли было нестерпимо больно читать последние строки, где Джой упоминал о нем:  «…ты сможешь забыть все, что было плохого, мы снова будем все вместе… он самый лучший чело­век из всех, кого мне приходилось встречать…» 
 – И человек, которого ты считал лучшим, застрелил тебя, Джой, – пробормотал Ли. – Ли Джеффриз убил тебя, – он схватил чернильницу и со злостью швырнул ее в стену. Синие чернила попали на деревянный крест, темные капли сте­кали вниз. Ли показалось, что это капает кровь.
 – Голубая кровь, – горько усмехнулся Ли, глядя на выпачканный крест. Да, он заслужил адских мук за то, что натворил. Если бы только они с Джоем узнали друг друга секундой раньше. Если бы Джой вообще не вступал в эту чертову армию.
 Но ведь и Ли вначале был так уверен в пра­вильности действий президента, и, как все севе­ряне, страстно хотел сохранить Союз.
 Ну что ж, теперь Союз спасен. Однако стоило ли его спасение стольких жертв? Ли казалось, что он потерял себя, интерес к жизни. Он хорошо понимал, что потерял единственную женщину, с которой когда-то мечтал соединить жизнь, а по­терял ради спасения своей идеи. Убил невинного мальчишку, который фактически боготворил его. Как и Джой, теперь он не понимал, для чего и кому нужна эта война.
 Он снова взял ручку, открыл новый флакон чернил, снова начал писать:  «Джой погиб герой­ски и не страдал. Он оказал сопротивление сол­дату-федералу, который должен был доставить его в лагерь для военнопленных. Во время схватки ружье солдата выстрелило, мгновенно сразив ва­шего брата». 
 Какой смысл писать ей, что мальчик жил еще несколько минут? Для Одри  и так гибель Джоя будет ужасным ударом. Каждый раз, когда Ли представлял, как Одри получит это сообщение и неоконченное письмо брата, спазмы сжимали же­лудок. Если боль в желудке не прикончит его раньше, вполне вероятно он сопьется или пустит себе в лоб пулю. Или ему предстоит смириться, считать случившееся неизбежным и простить се­бя, или свести счеты с жизнью.
 Но пока еще жива Одри и, возможно, нужда­ется в его помощи, у него нет другого выхода, он должен выжить. Одри осталась единственным су­ществом, ради которого он должен справиться с собой.
 Ли продолжал писать, необходимо закончить письмо и отослать ей. Одри имеет право знать, что ее брат убит. Зачем обманывать ее? Зачем держать в неведении, ведь она волнуется и молится о невозвратном?
 Ли отпил еще немного виски прямо из бутыл­ки, прибавил огня в лампе, продолжая торопливо писать. Капли чернил все еще стекали с креста, а вдали догорал еще один южный город.




 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ



  Как тень дорогая умершего друга, —
  Минувшие дни 
  Приходят к нам с лаской в минуты 
  досуга, 
  Надежд невозвратных в них блещут огни, 
  Любви обманувшей, мечты невозможной; 
  Как смутные призраки с лаской 
  тревожной 
  Приходят к нам прошлые дни. 

    Перси Биши Шелли «Минувшие дни»


 Глава 28

 Тусси стояла у печи в убогой маленькой хижине, где они теперь жили с Одри. Пре­красного богатого особняка Бреннен-Мэнор боль­ше не существует, огонь поглотил его. Тусси успела позвать на помощь и спасти Одри. Неграм удалось вынести из огня немного сто­ловой и кухонной посуды, кастрюль и сково­родок. От дома остались восемь почерневших колонн, несколько каминов с кирпичными ды­моходами, которые возвышались над пепелищем на месте особняка.
 Январь стоял необычно холодный для Луизиа­ны, но позавчера Одри упросила Тусси показать, что же осталось от ее любимого дома. Она с трудом поднялась и вышла на шаткое маленькое крыльцо хижины. Через просветы между голыми ветками деревьев и поле, вытоптанное людьми Марча, она смотрела на почерневшие останки. Казалось, она все еще ощущает жар подбирающегося со всех сторон огня, задыхается от дыма, как в тот ужас­ный день. Тусси привела негров, и они успели вынести Одри прежде, чем огонь добрался до нее, лежащей на полу без сил. Негры отнесли ее в одну из свободных хижин негритянского поселка.
 Весь день и последние несколько дней и ночей Одри пролежала в беспамятстве. Тусси самоотвер­женно ухаживала за ней две недели. В последние несколько дней к Одри постепенно начали возвра­щаться силы, но она никогда не сможет забыть ужас преступления, совершенного Марчем Фреде­риком и его людьми.
 Бедная, любимая Генриетта мертва! И Лина мертва! Жизнь казалась такой неправдоподобной, нереальной, но в то же время была слишком реальной. Тусси распорядилась, чтобы негры по­хоронили женщин, а тело бывшего надсмотрщика утопили в старом заброшенном колодце, как по­советовала Одри. Лошадь Марча убежала. Обита­тели негритянского поселка горячо молились, чтобы бандиты не вернулись разыскивать бывше­го надсмотрщика. Они не вернулись, оставив плантацию в покое – и это хоть как-то утешило после всех ужасов, которые пришлось испытать. Во всяком случае, Тусси и другим неграм теперь не грозила виселица.
 Одри пыталась понять, как смогла Тусси пере­жить эти ужасные события после того, как ее жестоко избил Марч. Конечно, он заслужил своей участи, и слава Богу, что у девушки хватило мужества и решительности расправиться с банди­том прежде, чем он успел изнасиловать их. Но убийство всегда ложится тяжким грузом на со­весть совершившего его человека. Тусси остава­лась на удивление спокойной, немногословной, проявляя недюжинную силу характера. Одри и не предполагала, что ее чернокожая сестра способна на такое.
 Одри внимательно оглядела единственную комнату маленькой хижины, посмотрела на тре­пещущие в небольшом очаге языки пламени. Она думала о странных превратностях собственной судьбы. Всю жизнь она относилась к неграм по­кровительственно, как к людям низкого сорта. Всю жизнь они прислуживали ей, и она, не раз­думывая, распоряжалась и приказывала. В конце концов, они рисковали своими жизнями ради спасения ее жизни. А Генриетта и Лина лишились жизни из-за нее. Теперь негры были ее единствен­ными друзьями и защитниками, спасли и при­ютили, ухаживали за ней. Она лежала в бедной хижине негритянского поселка, когда-то принадлежавшего ее отцу, на самодельной кровати. На сетке, сплетенной из веревок, лежал не толстый матрац, а фланелевый мешок, набитый птичьим пером. Даже ночная рубашка была чужой, ее принесла для Одри негритянка.
 На плантации осталось шесть семей. Помимо Тусси было шесть женщин, две из них – вдовы. С ними жили двадцать два ребенка. Восемь остав­шихся мужчин по-прежнему считали негритян­ский поселок своим домом, у четверых имелись семьи, четверо были не женаты. Одри пока еще не могла разобраться, какие дети кому принадле­жат, но, наблюдая за ними, ощущала, как ни странно, надежду на лучшие времена. Несмотря на несчастья, полуголодное существование, лише­ния, дети весело смеялись и радовались жизни. Сияющие темные глаза были полны лукавства. Они довольствовались такими незначительными вещами, как случайно обнаруженное птичье гнез­до, кусок свежего хлеба или весело отбивали танцевальные ритмы на дне старого корыта.
 Изумляло, как Тусси и другие жители поселка быстро восстанавливали физические силы и ду­шевное равновесие, поражала неимоверная спо­собность преодолевать трудности. Их почти фана­тичная вера ставила в тупик. А они просто ра­довались жизни во всех ее проявлениях. Они часто молились и пели во время работы, продол­жали жить, сохраняя мужество перед лицом про­исходящих трагических событий. Одри понима­ла, что Тусси безмерно страдает из-за бессмыслен­ной и жестокой смерти матери, но и тут девушку не покидала надежда и вера в справедливость.
 «Мама сейчас с Джозефом, – успокаивала она Одри. – Ей не больно, она уже не переживает из-за смерти отца. Она очень не любила ходить с палочкой и чувствовала себя очень одинокой без Джозефа».
 Одри настояла на том, чтобы ее сводили на могилы Лины и Генриетты. Один пожилой негр проводил ее, поддерживая под руку, так как она была еще очень слабой и с трудом передвигала ноги. Он так нежно обращался с ней, словно она была его дочерью. С ними отправились еще не­сколько негров, они долго молились и пели над могилами. Одри раньше никогда не приходилось видеть, как ведут себя негры на кладбище. Она не бывала на полях, где негры работали и пели во время работы, ни разу не осмелилась раньше посетить негритянский поселок вечером. Это ме­сто почему-то казалось ей страшным, пугающим и запретным. Она осознавала, что хотя и прожила рядом с неграми всю жизнь, однако почти ничего не знала о них. Теперь она не видела здесь ничего пугающего и запретного.
 Неподалеку от хижин маленькие мальчики помогали взрослым вскапывать землю, чтобы можно было высадить картофель и овощи, как только станет немного потеплее. Слава Богу, в Луизиане климат позволял очень рано начинать посадку. Некоторые культуры можно было высе­вать дважды и дважды снимать урожай.
 Негры были настроены решительно, они учи­лись самостоятельно защищаться, прокормиться, учились обходиться только своими продуктами. У них не было денег для покупки товаров, и никто из них не знал, куда податься, возможно ли заняться чем-то другим, потому они решили ос­таться здесь, пока не появится возможность изме­нить жизнь к лучшему. Они стали свободными людьми, кое-кто обсуждал возможность отъезда на запад, в штат Канзас. До них дошли слухи, что там даже негры могут получить землю.
 Лица светились радостью и надеждой, когда они обсуждали вероятность жизни на собственной земле, которая будет принадлежать только им. Но не было денег, чтобы купить повозки, необходи­мый запас одежды, продуктов и отправиться в далекое путешествие. Однако они все равно меч­тали о новой жизни, и Одри понимала, что у чернокожих такие же надежды и желания, как и у белых людей. Они любили, имели семьи, смея­лись, плакали, радовались встречам, поддержива­ли друг друга в горе. У них не было единственно­го – образования, но если Тусси научилась чи­тать, почему с этим не могли справиться осталь­ные? Одри было стыдно за прежние убеждения, всю жизнь она верила, что негры не имеют спо­собностей к учебе. Тусси иногда выбирала время и обучала малышей грамоте, и они очень быстро запоминали буквы и цифры.
 Одри прижала рукой повязку на шее и стала внимательно наблюдать, как Тусси замешивает хлебное тесто. С тех пор, как Одри ранил Марч Фредерик, в Бреннен-Мэнор распоряжалась Тус­си. Все негры собрались вместе, чтобы помочь Тусси и Одри. Поначалу Одри очень хотелось умереть, так как ей казалось, что она потеряла все, даже своей прекрасный голос. Похоже, она уже никогда не сможет петь и, вполне вероятно, говорить. Она лишилась прекрасного любимого дома, от Джоя не было никаких вестей.
 Одри потеряла все, что было так дорого ее сердцу. Ли никогда больше не вернется, и даже если бы он вернулся, они не сумели бы вернуть прошлое. Она прекрасно знает, что Ли хороший человек, и тем не менее, янки. А ненависть южан к северянам сохранится еще на многие, многие годы. Единственным утешением служило осозна­ние того, что не одна она потеряла все. Вера и мужество негров возрождали ее собственную на­дежду на лучшее. Они так доброжелательно отно­сились к своей бывшей хозяйке, будто она была для них близким и родным человеком. Кое-кто из женщин даже плакал из-за того, что Одри поте­ряла голос.
 – Наша прекрасная мисс Одри пела лучше любой птички на земле, – сказала одна из жен­щин, купая больную. – Вы еще будете петь, мисс Одри. Бог обязательно вернет вам голос.
 Одри сомневалась в том, что когда-нибудь смо­жет петь и постоянно напоминала себе о глав­ном – она выжила. Она не могла пока еще вполне осознать потерю голоса, не преодолела шокового состояния после нападения Марча, трагической смерти Генриетты и Лины, вида черных руин на месте прекрасного особняка Бреннен-Мэнор. У нее было достаточно переживаний, она никогда не сможет жить по-прежнему, потому что любимый отец умер, а Джой все еще не вернулся домой и не дает о себе знать.
 – Я приготовила немного супа, – сказала Тусси, отвлекая ее от печальных размышлений. Девушка принесла поднос к постели. – Ты дол­жна снова попробовать поесть, Одри. Ты сильно похудела.
 У Одри совсем пропал аппетит, а когда она пыталась что-то съесть, то никак не могла на­учиться проглатывать, пища не всегда попадала в пищевод. Одри начинала сипло кашлять, так как еда попадала в дыхательное горло. Кашель был болезненный и иногда вызывал сильное кро­вотечение. Но Тусси все равно упорствовала и ежедневно заставляла Одри попытаться поесть, чтобы та не умерла от истощения. Марч Фредерик лишил ее не только голоса, но и возможности глотать. Одри еще не видела раны на шее и беспокоилась о том, что у нее останется уродли­вый шрам. К счастью, лезвие ножа не задело крупных кровеносных сосудов, а Тусси удалось быстро остановить кровотечение, но Одри все рав­но сомневалась, стоит ли ей жить после стольких потерь. Единственной надеждой оставался Джой. Какая у нее будет огромная радость, когда однаж­ды ее брат, ее Джой, войдет в эту дверь! Вместе они обязательно придумают что-нибудь и, вероят­но, смогут восстановить Бреннен-Мэнор.
 – Попробуй, – предложила Тусси, – «это свежий картофельный суп. Я покормлю тебя, пока подходит тесто.
 Одри покачала головой, взяла поднос и с уси­лием прошептала:
 – Я могу… поесть сама.
 – Будь осторожнее, а я посижу рядом. Суп не слишком горячий, не будет обжигать пищевод.
 Одри зачерпнула в ложку немного жидкости и понесла ко рту, впервые за две недели она почув­ствовала, что хочет есть. От супа шел аппетитный запах. Одри отхлебнула немного из ложки, и впрямь было вкусно. Если сейчас ей удастся про­глотить хотя бы немного, то впервые за долгое время удастся получить удовольствие от свежей еды.
 Она проглотила еще немного жидкости, удиви­лась, почти не ощутив боли. Проглотила еще немного, потом – еще. И улыбнулась. Тусси ободряюще улыбнулась в ответ. В глазах девушки блестели слезы. Одри тоже чуть не заплакала. Удивительно, что прожив столько лет в роскоши, она не ощущала такой радости, какую ощущала сейчас, сидя в бедной негритянской хижине на убогой кровати рядом со своей чернокожей сест­рой, от маленькой собственной победы. Раньше Одри Бреннен было невдомек, что миска овощного супа может доставить такое удовольствие.
 Она съела еще немного и остановилась передох­нуть, пристально посмотрела в глаза Тусси, потя­нулась и нежно взяла сестру за руку.
 – Ты рисковала своей жизнью ради меня, – прошептала Одри, говорить в полный голос она еще не могла.
 – А ты – ради меня, – Тусси в ответ крепко сжала ладонь Одри.
 Женщины, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу, Одри не могла сдерживать слез.
 – Я люблю тебя, Тусси, – слова вырвались так естественно и были сказаны вовремя. Нельзя было представить, что Одри осмелится когда-ни­будь их сказать негритянке, а тем более, мулатке, родившейся от связи отца Одри с рабыней.
 Тусси улыбалась, но глаза были наполнены слезами.
 – Я всегда любила тебя, Одри, задолго до того, как ты узнала, что я прихожусь тебе сестрой по отцу. Мы все любили тебя. Ты всегда найдешь у нас приют, если не побрезгуешь. Мы очень бедны, не знаю, где будем жить, но мы всегда готовы поделиться с тобой тем, что у нас имеется, если ты будешь нуждаться.
 Одри отставила поднос в сторону, поверну­лась, и села на край постели, взяла ладони Тусси в свои.
 – Мне так жаль… Лину… и что тебе пришлось застрелить Марча Фредерика. Если кто-нибудь… станет искать его здесь, если они найдут его… Я скажу, что я убила его. У меня на шее… шрам… Я смогу доказать, что он на меня напал… я белая, меня не станут судить.
 Тусси согласно кивнула. Неожиданно женщи­ны обнялись и расплакались. После трагических событий на плантации в их отношениях появи­лась нежность и родственная близость. Одри сде­лала открытие, осознав, что самым близким и самым лучшим другом для нее была всегда Тусси. Одри ощущала, как крепко ее любят, как нежно и беззаветно о ней заботятся. У нее есть семья, пусть даже семья негритянская.
 Неожиданно женщины вздрогнули, услышав стук в дверь. Тусси насторожилась. Одри почув­ствовала, как тревожно забилось сердце. Они все еще беспокоились, что люди Марча могут вер­нуться сюда.
 – Кто там? – спросила Тусси настороженно. Она быстро вытерла глаза и схватила ружье, которое всегда прятала неподалеку.
 – Открой и увидишь, – ответил веселый муж­ской голос.
 Тусси растерянно замерла и взглянула на Од­ри. Голос мужчины показался очень знакомым. Приподняв деревянную задвижку, она держала ружье наготове. Когда же открыла дверь, то ра­достно вскрикнула, отбросила ружье в сторону и выбежала на крыльцо. Одри не видела, кто стоит за дверью, но услышала, как Тусси назвала гостя по имени:
 – Элиа!
 Мужчина вошел в дом, держа Тусси на руках. Конечно, это был Элиа Джейке, человек, которого Тусси любила и которого Джозеф Бреннен продал, чтобы разлучить молодых людей. Стало тепло на сердце, когда она увидела счастливые глаза Тус­си. Мгновенно Одри вспомнила Ли. Было время, когда она мечтала встретить его, почувствовать жар объятий, ощутить радость от того, что он, наконец-то, приехал за ней. Но сейчас бессмыс­ленно и глупо мечтать о встрече. Тусси плакала от безграничной радости. Одри невольно плакала вместе с сестрой. Но слезы Одри были не только слезами радости. Одри скорбила о потерянной любви… любви, которую невозможно вернуть.
  Апрель, 1865год 
 Одри, улыбаясь, смотрела, как Тусси и Элиа танцуют вокруг костра, празднуя известие о бере­менности Тусси. Элиа стал теперь свободным че­ловеком, за восемь прошедших лет он не забыл свою любимую и ни на ком не женился. Несмотря на то, что Одри очень любила отца и тяжело переживала его смерть, она, в конце концов, поняла, что он поступил дурно, продав Элиа. Теперь она радовалась, видя Тусси и Элиа вместе. После трагических событий последних месяцев в негритянском поселке радовались возможности устроить праздник.
 Все негры собрались вокруг костра, пришли также четыре семьи из Сайпресс-Холлоу, вместе с ними явились трое одиноких мужчин и две пожилые женщины. Хотя еще не стемнело, они развели костер и поддерживали огонь до наступ­ления темноты. Хлопали в ладоши, танцевали и пели под музыку, а один старый негр замечатель­но играл на скрипке.
 Элиа был красивым, хорошо сложенным муж­чиной с добродушной улыбкой. Ему исполнился тридцать один год, а Тусси – тридцать. Вскоре после его возвращения молодые люди разыскали сельского священника и обвенчались. Одри те­перь жила с негритянкой-вдовой, чтобы новобрач­ные могли жить одни, а теперь у них скоро появится ребенок.
 Голос у Одри немного окреп, но ей все еще было больно говорить. Голос был грубоватым, низким, сиплым, и совершенно невозможно было предста­вить ее прежний нежный и звонкий голосок. Она старалась больше разговаривать и выполняла спе­циальные дыхательные упражнения, которым ее обучила Энни Джеффриз. Упражнения укрепля­ли голосовые связки, может быть, ей не удастся научиться петь, но она сможет хотя бы говорить по-прежнему.
 Одри помогала ухаживать за детьми Вилены, так звали вдову, у которой она жила. Дети были маленькие – от четырех до десяти лет. Хотя она почти шептала и постоянно мучилась от боли в горле, Одри принялась обучать детей грамоте и вскоре с радостью обнаружила, что они учатся охотно, быстро все запоминают. Вилена не могла никак свыкнуться с мыслью, что ее дети научатся читать и писать, и что с ними занимается Одри Бреннена Поттер.
 – Богсоздал нас рабами, но он сделал так, чтобы нам встретилась мисс Одри, – заявляла Вилена, когда начинала рассуждать об Одри, ее доброте и щедрости, о том, что женщина могла бы бросить все, уехать и спокойно жить в другом месте, среди себе подобных людей.
 Но Одри не считала, что где-то остались «ей подобные». Она слышала от негров, которые ездили в город, что дядя Джон вернулся с войны, но он не соизволил навестить Бреннен-Мэнор и выяснить: жива или мертва племянница, не нуж­дается ли в помощи. У кузины тоже было все в порядке. А семьей Одри стали эти люди, у них она получила помощь и приют.
 Единственный человек, о котором она беспоко­илась и волновалась, был Джой. И… иногда тре­вожили мысли о Ли. Она не могла отрицать, что мечтала снова почувствовать себя женщиной, что­бы ее обнимали так же, как Элиа обнимает Тусси, Одри мечтала снова лежать в объятиях мужчины и заниматься любовью не только из физической потребности, но и потому, что желала полюбить мужчину всем сердцем. Частично из-за таких мужчин, как Ли, она теперь совершенно бедна, нуждается во всем и живет в негритянском посел­ке. А особняк Бреннен-Мэнор лежит в руинах, и сорняки начали прорастать на пепелище. То же самое происходило сейчас в Сайпресс-Холлоу. Все ценное давно разграблено, скот частично угнан ворами, фермерами или разбежался сам по себе. Из-за таких людей, как янки, банды преступни­ков разъезжают по всему Югу, убивают невинных людей, таких как Генриетта и Лина, бандиты перерезали горло Одри и теперь она ялкогда не сможет петь.
 – Этот человек обязательно приедет за тобой, Одри, ты непременно сумеешь забыть прошлое, – убеждала Тусси не однажды. Она очень хотела, чтобы Одри вновь обрела возможность любить, была уверена, что Ли вернется. Одри не соглаша­лась, считая, что даже если Ли приедет, у них ничего не получится, прошлого не вернуть. Но Тусси всегда твердо стояла на своем.
 – Никто никогда не сможет любить тебя так, как любил Ли Джеффриз, – постоянно напоми­нала она. – Неважно, янки он или нет, он просто человек, который втянут в войну так же, как мы. Он не больше других должен отвечать за то, что случилось с нами. Твой отец и остальные южане предпочли не отступать от своих убеждений. Ког­да война закончится, он будет только Ли Джеффризом. Ты должна все забыть. Научишься снова любить и быть любимой. Не отказывайся от этого человека.
 Одри была убеждена, что Ли не вернется. Но так как война подходила к концу, мысль о том, что Ли может появиться здесь, почти ежедневно навещала ее, и слова Тусси тяжелым грузом ло­жились на сердце. И сейчас, когда Тусси и Элиа танцевали вокруг костра, радуясь, что у них скоро родится ребенок, Одри тоже хотелось любви и ребенка. Независимо от того, какие чувства она сейчас испытывает к Ли. Когда она представляла себя женщиной, женой, матерью, то не могла представить рядом другого человека, кроме Ли.
 Пора было решать, чем заняться в ближайшем будущем. Теперь в поселке жили шестьдесят три негра, а с тех пор, как вернулся Элиа, он только и мог говорить о том, что пора отправляться в Канзас и образовать там собственное поселение свободных людей. Единственной заботой остава­лись деньги, чтобы купить необходимое для поез­дки туда и начать новую жизнь. Одри должна была решить: или уехать в Батон-Руж, Новый Орлеан или отправиться  в Канзас вместе со все­ми. Очень хотелось помочь Тусси и остальным начать новую жизнь, так как негры хорошо отно­сились к ней, заботились и помогали, она считала, что должна каким-то образом отблагодарить их. Негры помогли ей пережить самое страшное, по­обещали подождать ее решения, понимая, что она не уедет никуда, пока Джой не вернется в Брен­нен-Мэнор. Если Джой вернется быстро, то они вместе решат, что делать. Что бы ни произошло, они ни в коем случае не хотели разлучаться.
 Не было никакого смысла оставаться как в Батон-Руже, так и в Новом Орлеане. Юг превра­тился в место настоящей бойни, люди разорялись и голодали. Кое-кому из негров удалось побывать в Батон-Руже один-два раза, они привезли газету, которую предприимчивым горожанам удалось выпускать. В этой газете Одри прочитала, как люди опасались того, что может произойти после войны. При всеобщем безденежье, богатые севе­ряне явятся сюда и выкупят заложенное имуще­ство южан. По отношению к таким, как она, у кого есть земли, но нет денег, северяне могут вынудить местные банки и власти наложить на собственность высокий налог. Что Одри сможет сделать до возвращения Джоя?
 Элиа поднял Тусси на руки и сказал, что ей достаточно танцевать, иначе она может потерять ребенка прежде, чем «у него вырастут ножки и ручки». Все засмеялись, а одна из женщин при­гласила к столу. Несмотря на нехватку продуктов ' и всего остального в чем нуждаются люди, чтобы выжить, женщинам удалось приготовить празд­ничный стол. Они сварили несколько разных блюд из картофеля и тыквы, от двух дойных коров они получали достаточно молока, чтобы сделать масло, в подвалах сохранился внушитель­ный запас соли. Огонь не тронул и тот подвал, где хранился запас урожая прошлого года: карто­фель, зерно, тыквы и горшки с солениями. Муж­чины поймали одичавшую индюшку, и она теперь красовалась на столе, запеченная целиком. Это был поистине королевский праздник для людей, которые были счастливы, что для торжества по­явился повод.
 Одри присоединилась к очереди, держа в руках тарелку из дорогого фарфора, которым когда-то пользовались хозяева в шикарном особняке. Те­перь из изысканного сервиза ели негры. Все эти житейские мелочи вызывали в ее душе горькие воспоминания о старых временах, и от этого Одри хотелось плакать. С трудом сдерживая слезы, она положила себе на тарелку крохотный кусочек мяса, нельзя было брать много, потому что индюшку требовалось разделить на шестьдесят три человека. Мясо было необыкновенно вкусным, нежным. Как странно, что такая еда стала почти роскошью!
 Прискакал Джозеф Адамс верхом на единст­венной лошади. Джозеф, неженатый мужчина, который, как известно Одри, пылко влюблен в Вилену. Он часто навещал женщину, и играл с ее детьми. Так как он был могучего телосложения, рабовладельцы часто перепродавали его друг дру­гу, им нравилась его сила. Джозеф ни разу не женился, в основном, потому что не разрешали владельцы. Вилена рассказала Одри, что хозяева использовали его, как племенного жеребца, при­нуждая совокупляться с разными негритянками, чтобы те рожали крепких здоровых детей, кото­рых в будущем можно будет заставлять выпол­нять самые тяжелые работы в поле. С одной стороны, могло показаться, что мужчина не дол­жен возражать против такой обязанности, но Джозеф считал ее страшно унизительной. Вилена говорила, что он испытывал перед женщинами чувство вины, когда его заставляли с ними спать. В противном случае, если он отказывался, хозяе­ва избивали его розгами. Джозеф постоянно ис­пытывал унижение и чувство вины. Он мечтал о женщине, которую мог бы полюбить, которая была бы с ним, потому что он любит ее, чтобы она хотела его близости и тоже любила его.
 Одри узнавала все больше об уродливых сторо­нах рабства, о которых не задумывалась раньше. Особенно много страшного рассказывали негры, бывшие рабами в Сайпресс-Холлоу. У одного из таких негров были ужасные шрамы на спине и груди, каких она никогда раньше не видела. Это были следы от побоев розгами, частично получен­ные от Ричарда Поттера, и она все меньше обви­няла себя в том, что не слишком страдает из-за смерти этого человека.
 Джозеф подошел к ней и протянул газету.
 – Прочтите заголовки, мисс Одри, – попросил он, все остальные негры приготовились слушать.
 Одри поставила тарелку, развернула газету, все затихли и напряженно следили за выражени­ем ее лица, потому что большинство еще не умело читать. Тусси подошла ближе, взглянула на га­зетную полосу и испуганно вскрикнула, прочитав заголовок. Было еще достаточно светло, чтобы можно было прочесть крупный шрифт без лампы. Тусси обернулась, зная, как трудно Одри гово­рить, громко сказала:
 – Президент Линкольн мертв! Его застрелил убийца!
 – Боже праведный! – воскликнула женщина, негритянки дружно запричитали, оплакивая смерть президента. Одри молча смотрела на заго­ловок, испытывая смешанные чувства. В ее пред­ставлении Авраам Линкольн ответственен за вой­ну, за разорение Юга. Она не испытывала печали по поводу его смерти, но знала, что большинство негров считает его своим спасителем. Несмотря на то, что они по-прежнему остались бедными, несмотря на то, что о них никто не заботился и не беспокоился, они были теперь свободны­ми людьми. Негр, у которого были шрамы на груди и спине, отвернулся и, не стесняясь, заплакал.
 – Что будет со страной? – спросил кто-то.
 – Может быть, его застрелил кто-то из южан, чтобы снова начать войну? Может быть, они по­пытаются все вернуть назад и снова заковать нас в цепи?
 Одри огляделась и твердо заверила всех:
 – Этого никогда не произойдет. – Ей при­шлось напрягать голос, чтобы все могли услы­шать ее слова. – Не осталось ни денег, ни средств, чтобы кто-то из нас мог вернуться к прежней жизни. Президент Линкольн уже провозгласил вас свободными… перед смертью, – она поднес­ла руку к горлу, голос стал немного приглушеннее, – новый президент просто… будет продол­жать его политику.
 Вилена подошла к Одри, дотронулась до ее руки.
 – Нам очень жаль, что у тебя сейчас такая трудная жизнь, девочка, но мы не можем не чувствовать себя счастливыми, потому что стали свободными людьми. Потому мы очень пережива­ем смерть мистера Линкольна. Ты должна при­знать независимо от того, что здесь творится, у мистера Линкольна была великая мечта – мечта об единой стране, мечта о свободе для всех людей в Соединенных Штатах, а не только для белых. Рабство – это очень плохо, мисс Одри. Ты, конеч­но, знаешь ото.
 Одри обвела взглядом всех присутствующих, прижав ладонь к горлу, она объяснила:
 – Я знала, что рабство это плохо… задолго до войны. Такие люди, как мой отец… хотели покон­чить с рабством… но они считали, что надо делать все по-другому, чтобы предотвратить беспоряд­ки… Можно было обойтись без кровопролитий… поджогов, смертей. Теперь… все мы вынуждены страдать.
 – Как и мистер Линкольн. Мистер Линкольн ведь тоже пострадал, – напомнила Вилена.
 Глаза Одри наполнились слезами, она снова подумала о странностях этой отвратительной, бес­пощадной войны.
 – Да, – тихо сказала она. – Все пострадали, как мы, так и они.
 Вилена подошла и обняла ее, а когда женщина отошла, Джозеф протянул Одри письмо.
 – Мисс Одри, это письмо ожидало вас в редак­ции газеты. Они получили его несколько недель назад, надеялись, что кто-то приедет за газе­той, Я не знаю точно, сколько оно у них проле­жало.
 Джозеф вручил Одри конверт, Одри сразу же отложила газету в сторону, дрожащими руками приняла его и как-то беспомощно взглянула на Тусси.
 – Может, это от… Джоя! – голос у нее сорвал­ся, перешел на шепот, – или может, оно… о Джое! – она протянула конверт Тусси. – Я боюсь открывать его, Тусси. Пожалуйста… прочитай.
 Негритянка взяла письмо, взглянула на обрат­ный адрес: Джорджия, Саванна, рядовой Лэрри Джонс. Не было указано ни улицы, ни названия полка, ничего больше.
 – Ты знаешь какого-нибудь Лэрри Джонса? Одри отрицательно покачала головой, горло сильно болело, сердце тревожно билось так, что сжималась грудь. Кто такой Ларри Джонс? По­чему письмо не от самого Джоя? Страх сковал ее, но она все еще пыталась надеяться, пока Тусси вскрывала конверт и вынимала письмо. Вокруг собирались негры, многие из них хорошо знали и любили Джоя, они тоже волновались за юношу.
 Из конверта что-то выпало. Тусси наклонилась и подняла капральские нашивки, срезанные – с военной формы, а также еще одно письмо. Тусси развернула его и увидела, что оно адресовано Одри. Тусси сразу же поняла, какое сообщение в письме. Она протянула нашивки Одри, еле сдер­живая слезы. Одри взяла нашивки трясущимися руками, она смотрела на них широко раскрытыми от ужаса глазами.
 Тусси быстро просмотрела письмо, оно было от Джоя. Она свернула лист и вложила в руку Одри.
 – Это незаконченное письмо… от Джоя.
 – О Боже! – воскликнула одна из женщин. Праздник заканчивался слишком печально. Одри смотрела на Тусси, крепко сжимая в руке письмо Джоя, в другой руке она держала капраль­ские нашивки.
 – Читай письмо, – приказала она Тусси.
 Тусси глубоко вздохнула. Это было труднее, чем драться с Марчем Фредериком, труднее, чем убить бандита. Это было для нее самым трудным испытанием в жизни.
 – Дорогая миссис Поттер, – прочитала она.– С сожалением… вынужден сообщить вам, что ваш брат… – Тусси с огромным трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, – капрал Джозеф Бреннен… погиб, сражаясь за гордую и непокорную Конфе­дерацию.
 Тьма окутала Одри и женщина упала на руки Джозефу Адамсу. Беспамятство смягчило боль самой большой потери в ее жизни.
 Прошло несколько дней прежде, чем Одри смогла дочитать письмо.

 Глава 29

  Май, 1865 год 
 Элеонор распахнула дверь небольшого, но оп­рятного дома, глаза у женщины широко раскры­лись от удивления и возмущения, затем она удов­летворенно усмехнулась. Перед дверью стояла Одри, в цветастом хлопчатобумажном платье, та­ком дешевом, какие можно увидеть на негритян­ках. На шее у нее был повязан шелковый розовый шарф, совершенно не подходящий к платью, а так как стоял теплый весенний день, было непонятно, зачем кузина вообще повязала шею шарфом. На дороге перед домом стояла деревянная повозка, запряженная парой дряхлых кляч. На повозке сидели два негра и две негритянки. Одну из них Элеонор узнала, это была Тусси, вторая негритян­ка – немного постарше.
 – О Боже мой, ну и ну, – протянула Элеонор, презрительно осматривая Одри с головы до ног. – Как должно быть тебе не повезло, дорогая кузина.
 И что ты делаешь здесь, в Новом Орлеане? Наде­юсь, ты не приехала просить милостыню? – она язвительно улыбалась, но затем улыбка смени­лась выражением откровенной ненависти. – Мы не подаем предателям, а особенно женщине, ко­торая спала с янки, в то время когда ее тятя горела в собственном доме живьем. В пожаре-, который разожгли янки. Хорошо, что здесь сей­час нет отца, он вышвырнул бы тебя отсюда!
 – Значит, с дядей Джоном все в порядке? – спросила Одри.
 – Да, он вернулся домой четыре месяца назад, но он далеко не прежний. Война подействовала ему на психику, все эти ужасы и прочее. Он вернулся домой и узнал, что мама умерла, банк и дом разрушены. Бедный папа сейчас в ужасной депрессии.
 – Кто там, Элеонор? – послышался голос Альберта. Он вышел из другой комнаты и по­дошел к жене.
 Элеонор злорадно усмехнулась.
 – Это Одри. Ты знаешь, моя кузина. По­мнишь, та, которая спала с янки, как проститут­ка, в то время, как моя мать сгорела в доме? – она вдруг расплакалась, но Одри показалось, что слезы кузины наигранны. Одри оглянулась, по­смотрела на Вилену и Тусси, которые сидели в повозке, с надеждой глядя на нее. Джозеф Адаме и Элиа тоже напряженно ждали, надеясь, что Одри удастся осуществить задуманное. Джозеф' Адаме женился на Вилене. Они предприняли дол­гое и трудное путешествие и везде по дороге видели разоренные и опустошенные дома и план­тации. Мало у кого остались какие-то деньги и сбережения. Единственной надеждой оставался муж Элеонор Альберт Махони.
 Одри снова повернулась и посмотрела в глаза Альберту. Муж Элеонор был тощим, долговязым, очень домашним мужчиной. И уже начал лысеть, Одри подумала, что он, наверное, женился на Элеонор, потому что ни одна красивая женщина не согласилась бы выйти за него замуж. Но даже в этом случае, он не заслуживал такой жены, как Элеонор. Он был добрый человек, очень предан­ный своей жене и доброжелательно относящийся к окружающим. Кроме того, он оказался умным и предприимчивым и сумел каким-то образом сохранить дом и отель во время ужасной войны. И он, и Элеонор одеты в хорошую одежду. Оче­видно, дела у Альберта по-прежнему шли непло­хо, несмотря на теперешнюю бедность большин­ства жителей Юга. Одри надеялась на его доброту и сострадание, знала, что у него имеется в нали­чии достаточно денег, он, конечно, сможет ей дать то, за чем она приехала, иначе эта, ужасно труд­ная и утомительная, поездка окажется бесполез­ной. Она однажды поклялась, никогда больше не обращаться к Элеонор за помощью, но сейчас у нее не было другого выхода. Она убеждала себя, что обращается за помощью не к Элеонор, а к Альберту.
 – Мне хотелось бы поговорить с тобой, Аль­берт. Можно, войти?
 Элеонор внезапно перестала плакать, удивлен­но уставилась на Одри, поразившись ее низкому сиплому голосу. Альберт тоже был ошеломлен. Одри выглядела изможденной, очень похудев­шей, усталой. Казалось, ветер может ее сдуть. Под глазами темнели круги.
 – Боже мой, что с тобой случилось, Одри? – сочувственно спросил Альберт.
 – Я объясню, если вы позволите мне войти.
 – Никогда! – взорвалась Элеонор.
 – Ради Бога, Элеонор, это же твоя кузина! – возмутился Альберт.
 Одри была благодарна этому человеку за сочув­ствие. Она спокойно смотрела на Элеонор, не уступая ее ненавидящему взгляду.
 – В тот день в Батон-Руже я оказалась в самой гуще боя, – Сказала она. – На меня напали солдаты-федералы я была ранена. Ли приютил меня, потому что мне некуда было идти. Если ты помнишь, твоя мать хотела застрелить меня в ту ночь. Я пыталасьвернуться домой, но она не позволила мне даже приблизиться к двери. Конеч­но, я не могла знать, что кто-то поджег ваш дом в ту ночь.
 Элеонор скорчила гримасу, надменно вскинув брови.
 – Может быть и так, но…
 – Элеонор, неужели ты не видишь, что Одри еле стоит. С ней случилось что-то ужасное. Она пострадала не меньше, а, может быть, даже боль­ше других. По крайней мере, мне удалось спасти отель, сбережения и дом. Если Одри и была пре­дателем, то не получила от этого никакой выгоды. Посмотрина нее!
 Замечание Альберта смутило Одри, но она вы­держала взгляд кузины, не выказывая никакого смущения. Удовлетворение светилось в глазах хозяйки дома, она смотрела на гостью сверху вниз.
 – Что ты хочешь? И что случилось с твоим голосом?
 – Это слишком длинная история. Пожалуй­ста, разрешите мне войти.
 Элеонор снова смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, явно испытывая удо­вольствие от того, что одержала, хотя и ма­ленькую, но все-таки победу, над Одри Бреннен. Явно, что дела у Элеонор идут куда лучше, чем у Одри.
 – Я не знаю…
 Одри глубоко вздохнула. Ей было трудно про­изнести эти слова.
 – Элеонор, Джой погиб.
 Выражение лица кузины сменилось, она по­смотрела на Одри печально и сочувственно.
 – Он был убит при попытке убежать от сол­дат-федералов, которые захватили его в плен, – объяснила Одри. Голос ее сорвался на последних словах. Элеонор отступила в сторону.
 – Заходи.
 Одри сразу же вошла. Альберт взял ее за руку и провел в гостиную, приказав белой горничной принести горячего чая. Он провел Одри к покры­тому атласом дивану и помог сесть.
 – Мне очень жаль, Одри. Мне действительно очень жаль. – Элеонор села рядом с кузиной. – Я любила Джоя. Все его любили.
 Одри вынула из сумочки носовой платок. Она не знала, сможет ли когда-нибудь смириться с этой тяжелой потерей. Ни одна смерть, даже смерть матери и отца не потрясли ее так сильно. Джой был частью ее жизни и погиб таким моло­дым.
 – Мое знакомство с Ли… как видишь… не защитило меня от страданий. Я не была преда­тельницей, Элеонор, а сейчас… если бы я могла, то убила бы всех янки до одного.
 Альберт взял стул и сел рядом. Он коснулся ладонью плеча Одри.
 – Расскажи нам все, Одри. Почему ты так одета, что за негры на улице? Почему ты приехала в какой-то убогой повозке?
 Одри вытерла слезы и начала рассказывать. Она даже не стала говорить Элеонор, что Джозеф Бреннен умер. Она рассказала о нападении Марча Фредерика, но добавила, что сумела вырваться от него, схватить отцовское ружье и пристрелить бандита. Пусть они лучше не знают, что бывшего надсмотрщика убила Тусси. Она рассказала о смерти Лины и Генриетты, каким образом поте­ряла голос. Элеонор побледнела от ужаса.
 – Оба дома, что в Сайпресс-Холлоу, что в Бреннен-Мэнор, сожжены, – объяснила Одри. – Это сделали банды преступников-янки, – она все еще не могла осознать рассудком свои потери. Смерть Джоя затмила все остальное. Ничто теперь для нее не имело значения, даже судьба Бреннен-Мэнор. Без Джоя все потеряло значение, даже восстановление родного дома.
 – У меня ничего не осталось, кроме земли. Только земля. Даже дом для гостей и часовня Сгорели. Осталось, правда, несколько хозяйствен­ных построек и негритянские хижины. Там я и живу сейчас, в негритянском поселке, – она посмотрела в глаза Элеонор, сделала паузу и отпила немного чая. Она видела, что Элеонор ошеломлена, женщина скривилась от отвраще­ния.
 – Одри! Ты должна переехать к нам. Ты не можешь жить с ниггерами! Это неприлично и недостойно для моей кузины!
 – Они тоже люди, Элеонор. Они стали моими единственными друзьями, поддерживали меня, выхаживали после ранения, – она сняла шарф, которым прикрывала шею и показала шрам, ос­тавшийся после ранения ножом. Шрам был бе­лый, вспухший, начинался от подбородка с пра­вой стороны и шел вниз по трахее до самой ключицы.
 Альберт сочувственно поморщился, а Элеонор закричала от ужаса и отвернулась. Одри снова повязала шарф и сосредоточила все внимание на Альберте.
 – Я чуть не умерла, но Тусси и оставшиеся негры спасли меня и выходили. Они очень хорошо ко мне относились, кормили меня, дали приют. Они могли просто-напросто бросить меня на про­извол судьбы. Я бы истекла кровью или задохну­лась в горящем доме. Конечно, они могли и не спасать меня, но оказались хорошими людьми, они, в большинстве своем, не держат зла на тех, кто когда-то был их владельцем. Я им обязана жизнью. И это одна из причин, почему я здесь.
 Альберт провел рукой по редеющим волосам.
 – Каким образом мы можем помочь тебе?
 – Подождите, – прервала Элеонор, взглянув на них. – Мне очень и очень жаль, Одри, что такое произошло. Это ужасно. Особенно, жаль, что ты потеряла свой прекрасный голос, не говоря уже о другом, не говоря уже о потере Джоя. Но вопрос о ниггерах – это совсем другое. Я не стану ничего делать, чтобы им помочь. Очень плохо, что ты пытаешься обучать их детей грамоте. Они хотели быть свободными, пусть на собственной шкуре почувствуют, что значит, прокормиться, и это не так уже замечательно и великолепно. Пусть научатся…
 – Успокойся, Элеонор! – строго сказал Аль­берт, удивив Одри. Он всегда казался ей таким робким. – Одри очутилась в настоящем аду, а те люди помогли ей гораздо больше, чем собственная семья! И сейчас, если у нас есть какая-нибудь возможность помочь, мы поможем! Я хозяин в доме и решения буду принимать я. Давай выслу­шаем.
 Элеонор надулась, лицо у нее покраснело.
 – Как хочешь.
 Одри поняла, что между ними, возможно, про­изойдет ссора, но ее не волновало, какие пробле­мы возникнут между Альбертом и Элеонор из-за ее просьбы. Она только хотела помочь Тусси и остальным неграм, должна уехать из Бреннен-Мэнор, бежать от страшных воспоминаний, иначе сойдет с ума. Если бы она похоронила Джоя рядом с отцом, тогда еще была бы причина остаться, но ее бедный брат похоронен где-то в Джорджии, далеко от дома. Ей уже никогда не придется преклонить колени перед его могилой. У нее осталось только драгоценное письмо от него.
 Она умоляюще посмотрела на Альберта.
 – Тусси и остальные негры хотят уехать в Канзас, – сказала она. – Говорят, там даже неграм разрешают селиться и покупать землю в соответствии с Законом о земельных наделах. У них есть шанс начать новую жизнь и владеть собственной землей. Я хочу поехать с ними.
 – Одри!
 Одри смотрела только на Альберта, не обращая внимания на возмущение Элеонор.
 – Они хорошие люди, – сказала она. – Я должна им помочь, буду обучать их детей. Мне некуда больше идти. Бреннен-Мэнор не существу­ет, у меня нет средств, чтобы восстановить дом и возделывать землю. Я ждала, что Джой вернется домой, а теперь мне уже все равно, Альберт, – она сжала в руке носовой платок. – Я наде­ялась… и надеюсь, что, возможно, ты дашь мне какую-нибудь сумму наличных, чтобы негры мог­ли купить все необходимое для поездки на запад. Я могу подписать документы на продажу Брен­нен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. Хотя особняки сожжены, земля всегда останется. Альберт, земля всегда дорого стоит, ее невозможно уничтожить. Такой предприимчивый бизнесмен, как ты, суме­ет найти способ, как снова получать доходы с хорошей земли.
 Альберт откинулся на спинку стула, задумчиво посмотрел на нее, потирая подбородок. Элеонор поднялась, подошла к окну, посмотрела на негров в повозке.
 – Ты готова продать Бреннен-Мэнор и Сайп­ресс-Холлоу, чтобы только помочь ниггерам?
 Одри поднялась.
 – Они мои друзья, Элеонор, мне хочется, что­бы ты перестала называть их ниггерами. Они негры, но самое главное – они люди, как ты и я. И хотят выжить. Но им нужно немного помочь, – она снова вопросительно взглянула на Альбер­та. – Им для начала нужны деньги. Ты смог бы купить плантации, Альберт? Документы сгорели вместе с домом, но мы пойдем к адвокату и подпишем необходимые бумаги, подтверждаю­щие продажу земли.
 – Мне удалось сохранить отель и сбережения, Одри, но учитывая нынешнюю обстановку и веро­ятность того, что налог на землю мажет возрасти, я должен быть очень осторожен. Знаю, что мы говорим о нескольких тысячах акров, но я не могу дать тебе более тысячи долларов. Я не чувствую себя вправе предлагать тебе столь ничтожную сумму на огромные плантации.
 Одри чуть не стало плохо. Альберт, конечно, прав. Это действительно ничтожная сумма за тысячи акров плодородной земли. Было время, когда отец платил более тысячи долларов за одного хорошего работника. А теперь ей при­ходится соглашаться на тысячу долларов за обе плантации.
 Она смотрела в глаза Альберту, зная, что он честный человек и, возможно, говорит правду. У нее действительно не было другого выхода. Они не смогут выжить здесь, даже если она переофор­мит землю на негров. Если они останутся в Луи­зиане, им здесь будет очень трудно. Здесь им никто не поможет, уже начали формироваться отряды белых, которые издевались и убивали негров, обвиняя их во всем, что произошло с Югом. Им необходимо уехать подальше во что бы то ни стало. Опустошенные плантации вызывали слишком много печальных воспоминаний.
 – Я согласна на тысячу долларов при условии, что это валюта Соединенных Штатов, а не Конфе­дерации. Нам обоим известна стоимость денег Конфедерации.
 – Сейф с деньгами находится в отеле. Я могу взять их сегодня, мы поедем к моему адвокату и подпишем необходимые документы.
 – Прекрасно, – Одри протянула руку. – Значит, договорились.
 Альберт пожал руку Одри, но вовсе не казался счастливым, каким должен выглядеть человек, только что заключивший выгодную сделку.
 – Извини меня, Одри. Ты уверена, что хочешь продать землю? У меня ощущение, словно я тебя ограбил.
 – Да, я хочу продать плантации. Мне край­не важно уехать отсюда, Альберт. Не знаю, останусь ли навсегда с Тусси и остальными. Сейчас я живу одним днем. И не могу зага­дывать на будущее.
 Альберт вздохнул, наклонился и поцеловал ее в щеку.
 – Я выражаю соболезнование по поводу смер­ти Джоя. Я даже не знал его, но по рассказам могу представить, каким он был прекрасным мальчи­ком.
 – Спасибо, – Одри отвернулась.
 – Подожди немного, я переоденусь и возьму ключи от сейфа, – он вышел и оставил Одри и Элеонор в гостиной. Элеонор подошла ближе, выражение превосходства и злорадства снова по­явилось на ее лице.
 – Наконец-то, Сайпресс-Холлоу будет принад­лежать мне, – она гордо вскинула подбородок. – Ричард был бы счастлив узнать об этом.
 Одри проигнорировала ее замечание.
 – Я искренне надеюсь, что Альберт сможет восстановить дом, Элеонор. Я была бы счастлива, если бы обе усадьбы были восстановлены. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы поместья снова превратились в прекрасные плантации, стали ро­скошным, мирным местом, каким были когда-то. Пусть это все-таки произойдет, даже если не я, а ты будешь владеть землей, – она прикоснулась ладонью к горлу, оно по-прежнему болело, когда Одри приходилось много говорить. – Мне совер­шенно все равно, Элеонор. Я очень устала… про­сто ужасно устала. Ты можешь меня ненавидеть, чувствовать свое превосходство, все, что тебе угод­но. Что касается меня, то я устала от борьбы и ненависти всякого рода. Просто хочу уехать и начать новую жизнь где-то в другом месте. Может быть, я никогда не увижу тебя снова, поэтому давай расстанемся по-дружески.
 Казалось, Элеонор немного смягчилась, она вздохнула, глаза наполнились слезами.
 – Я действительно любила Ричарда.
 – Да, я верю тебе. А я действительно любила Ли Джеффриза.
 Элеонор кивнула и вытерла слезы.
 – Ты еще любишь его?
 Одри покачала головой.
 – Честно сказать, я уже не знаю. Наверное, я больше не увижу его, поэтому мое отношение к нему не имеет никакого значения. Я сказала ему, чтобы он не смел больше ко мне возвращаться после войны. Слишком много произошло плохого, чтобы можно было вернуть прошлое. А теперь если даже он вернется, то не найдет меня. С прошлой жизнью для меня покончено, Элеонор. Я хочу начать все заново.
 Элеонор кивнула.
 – Возможно, ты права, но не должна уезжать с этими чернокожими, Одри. Альберт поможет тебе, ты поедешь куда-нибудь в другое место.
 – Куда еще я могу поехать? Разумеется, не­возможно поехать на Север и жить среди янки. Большинство городов Юга сожжены. Сейчас здесь невозможно жить одинокой женщине. Нет рабо­ты, наверное, долго еще не будет. Я не могу одна возделывать землю, и у меня нет денег, чтобы восстановить поместье. Друзья остались только среди негров, теперь они нуждаются в моей помощи. А кроме того, мне необходимо чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного вре­мени.
 Альберт вошел в комнату, приблизился к Од­ри, взял ее под руку.
 – Может быть, ты сначала отдохнешь у нас?
 – Нет, со мной все в порядке.
 – Ты ужасно похудела, Одри, – сказала Эле­онор.
 – Я не могла долго есть из-за глубокой раны. Но я уже начала поправляться. Когда пришло известие о смерти Джоя, я снова потеряла аппе­тит. И ем теперь только для того, чтобы не уме­реть.
 – Со временем тебе станет легче, – заверила Элеонор. – Время лечит. – Она подошла ближе и обняла Одри, но Одри чувствовала некоторую неестественность, словно с одной стороны, кузина сочувствовала ей, любила ее, но с другой – про­должала ненавидеть.
 Одри обняла ее в ответ.
 – Относись хорошо к Альберту. Он добрый человек.
 Элеонор отстранилась, в глазах блестели слезы.
 – Да поможет тебе Бог, Одри. Ты не должна так уезжать. И вполне могла бы остаться здесь.
 – Нет, – Одри покачала головой. – Я дол­жна уехать отсюда. До свидания, Элеонор, – она взяла Альберта под руку, и они вышли из дома.
 Элеонор облегченно вздохнула.
 – До свидания, Одри, – легкая улыбка тро­нула губы, она приподняла подол юбки и весело закружилась по комнате, представляя, что танцу­ет с Ричардом в Сайпресс-Холлоу. Теперь Сайпресс-Холлоу будет принадлежать ей! Она, Элеонор Мак Аллистер Махони, хозяйка Сайпресс-Холлоу и Бреннен-Мэнор! Наконец, у нее будет такое же положение, какое когда-то было у Одри Бреннен. Бедная Одри, такая худая, осталась без средств существования, потеряла прекрасный сильный голос. С одной стороны, она действительно немно­го сочувствовала кузине, а с другой стороны, не могла не радоваться своему будущему положе­нию.
 Элеонор перестала танцевать и поспешила к письменному столу за бумагой и чернилами. Надо поскорее составить список первоочередных дел, чтобы как можно скорее приступить к восстановлению дома. Особняк восстановить в первую оче­редь, так как она намерена жить на плантации довольно часто. Да, Альберт должен восстановить особняк. Он всегда делает то, о чем она просит.
 Когда загородный дом будет отстроен, Элеонор сможет отдыхать там летом. Она будет все время напоминать Альберту, как ей нравится проводить время за городом. У нее появится возможность уезжать от мужа, и, наверное, иметь любовников. Это будет восхитительно! Жаль только, что Ричар­да там больше нет. Если бы она тогда провела с ним несколько последних месяцев. Но Одри укра­ла у нее любовника. Элеонор не может простить этого кузине.
 – Поезжай в Канзас со своими ниггерами, – пробормотала она, обмакнув перо в чернильни­цу. – Мне жаль тебя, Одри, но ты получила то, что заслужила. Это тебе за то, что ты разлучила меня с Ричардом.
 «Бальный зал», – написала она. Да, у них обязательно должен быть бальный зал. У всех приличных женщин Юга имелись в домах баль­ные залы, где можно устраивать грандиозные котильоны. У них снова будут балы, не так ли? Жизнь обязательно потечет по прежнему руслу, Элеонор уверена в этом.
  Август, 1865 год 
 Беннет Джеймс поднял голову от стола и не­медленно отправил из кабинета мужчин, когда увидел, кто стоит в дверях.
 – Ли! – обрадованно воскликнул он, вставая из-за стола и пожимая руку молодому челове­ку. – О Боже, парень, я не могу поверить, что ты вернулся! Прошло целых четыре года!
 Ли крепко пожал протянутую руку, мужчины обнялись.
 – Как идут дела, Беннет?
 – Прекрасно, просто прекрасно! О, у нас сей­час есть несколько дел, которые мы ведем. И с окончанием войны работы для нас прибавится. Проходи и садись.
 Беннет отошел, чтобы налить виски, но краем глаза успел заметить, что Ли немного прихрамы­вает.
 – Я сожалею по поводу смерти твоего отца и брата, Ли. Ты тоже был ранен, – он обернулся, вспоминая рослого и красивого молодого челове­ка, который уехал отсюда четыре года назад, чтобы воевать за единый Союз. Он, конечно, по­старел немного, теперь ему исполнилось тридцать пять. Ли немного похудел, выражение ярко-голу­бых глаз было таким затравленным, словно его постоянно преследовало что-то ужасное. Бену уже приходилось видеть мужчин, вернувшихся с вой­ны. Вспоминая ужасы, о которых он только чи­тал, можно было понять, почему война так дейст­вует на людей. Сообщалось, что кое-кто возвра­щался с психическими заболеваниями, становил­ся алкоголиком, страдал от болезней, которые невозможно излечить. Страдания остаются с людьми на всю жизнь.
 – Итак, – сказал Бен, подавая Ли стакан с виски, – вы покончили с армейской жизнью, полковник Джеффриз, – и улыбнулся, стараясь скрыть охватившую его печаль.
 Ли взял стакан и выпил виски, словно обык­новенную воду.
 – Генерал-майор! – ответил Ли. – Генерал Шерман повесил мне звание за два месяца до окончания войны. Последние три месяца я провел в Вашингтоне, помогая подготовке добровольцев. Следил за экипировкой и прочее. В общем, служба в Вашингтоне могла показаться прогулкой, по сравнению со стрельбой, пушками и пожарами четырех долгих лет. Даже не верится, что эта проклятая война закончилась. Я рад ее заверше­нию, вообще не понимаю, за что эти люди отдава­ли жизни, – он протянул пустой стакан. – Налей мне еще.
 Беннет нахмурился, но взял стакан и снова налил виски.
 – Да, все, что ты говоришь, очень печально. Война всегда бессмысленна. Просто разные груп­пы людей сражаются, чтобы доказать друг другу собственную правоту. Ты уже видел своего брата Карла?
 – Да. – Ли взял стул, поставил его возле письменного стола, достал сигару из серебряного портсигара, который Беннет всегда держал на столе, прикурил и глубоко затянулся. Беннет подал ему стакан.
 – Кай Джордан умер, и теперь наша фирма представляет интересы «Джеффриз Энтерпрайсез». Карл будет рад, если ты станешь с ним работать.
 Ли выпил еще виски и подумал о том, что очень многие люди, кого он знал до войны, умерли. И… даже Джой. Если бы его перестали мучить кошмары того дня, когда погиб маль­чик, тогда, возможно, он сумел бы вернуться к обычной жизни. Но печальные воспоминания не покинут Ли, пока его не простит Одри. Он должен ее найти.
 – Карлу не придется работать со мной. Я уже побеседовал с ним, он меня понимает, и обещал в любом случае сотрудничать с вашей фирмой.
 Беннет нахмурился и снова сел за стол.
 – Что ты имеешь в виду? Карл один руководит , вашим семейным бизнесом. Ли, ты должен ос­таться здесь в Нью-Йорке и снова вернуться в нашу фирму.
 Ли упорно рассматривал сигару.
 – Ты хороший человек, Беннет. И прекрасно справляешься с работой. Можешь изъять мое имя из названия фирмы и подсчитать, на какую долю прибыли, по твоему разумению, я имею право. Я не претендую на многое, учитывая тот факт, что четыре года вы сами выполняли всю работу. Считай теперь себя владельцем фирмы. Я в любое время готов подписать необходимые бу­маги.
 Беннет вздохнул, откинулся на спинку стула.
 – Ли, ты не можешь позволить, чтобы военное прошлое испортило тебе будущее. Я очень хорошо представляю, что было там, потому что много читал, видел, какие последствия оставила война, встречал раненых, калек без рук, без ног, тех, кто вернулся из лагерей военнопленных, они были похожи на ходячие скелеты. Я также слышал, что Юг пострадал не менее ужасно, большие города сожжены…
 – Дело не только в этом, – прервал Ли. – Произошло то, что я должен хоть частично исправить, если возможно. Я дал слово умираю­щему человеку, практически, мальчику. Я его убил и должен сдержать данное ему слово.
 – Мятежнику?
 Ли представил себе лицо Джоя так ясно, будто все случилось вчера, доверчивые прощающие гла­за Джоя, умирающего из-за Ли. Он почувствовал, как его снова бросило в холодный пот. Он допил второй стакан виски.
 – Да, мятежнику. Это длинная история. Я просто не готов говорить об этом сейчас, – он глубоко вздохнул. – И я также не готов вернуться сюда. Но не могу же я быть вечно отсутствующим партнером. Извини меня.
 Беннет видел трагическое выражение глаз Ли, и его сердце наполнилось сочувствием к этому человеку.
 – Надеюсь, у тебя все устроится, Ли. Как твоя нога? Я заметил, ты немного хромаешь. Это пройдет со временем? Она у тебя все еще болит?
 – Немного. Доктора говорят, что, возможно, боль останется. У меня в бедре осталась шрап­нель. Врачи считают, что не вся шрапнель удале­на во время операции. Возможно, когда-нибудь придется сделать операцию, чтобы извлечь все. Но сейчас пока я не могу думать о таком после крови и ужасов, которых насмотрелся в полевых госпиталях. Вероятно, я вообще ничего не стану делать.
 Беннет растерянно почесал затылок, подумав о том, что сколько хороших молодых людей постра­дали в бессмысленной войне. Даже Авраам Лин­кольн отдал жизнь из-за этой войны.
 – Но ты же прекрасный адвокат, лучший адвокат. Ты должен вернуться к работе, тебе нужно заняться делом.
 – Я обязательно займусь делом, но не сейчас. Я уже говорил с Карлом, снял все деньги, которые принадлежали мне в трастовом фонде. Подписал необходимые бумаги и полностью вышел из «Джеффриз Энтерпрайсез». Он, возможно, еще сообщит тебе об этом. Единственное, что я оставил себе, это Мэпл-Шедоуз. Предложил Карлу вы­честь из моих депозитов необходимую сумму за Мэпл-Шедоуз, мы обо все договорились. – Сладкие воспоминания снова охватили его, он вспомнил то далекое лето, очаровательную мо­лодую женщину с изумительным голосом, волосы которой казались красными, если их освеща­ло солнце. – Мне хотелось бы вернуться ту­да когда-нибудь. Когда я снова стану самим собой.
 Беннет склонился вперед, поставил локти на стол.
 – А как та женщина из Луизианы, которая вышла замуж за другого? Я слышал, что Батон-Руж практически полностью разрушен, большин­ство плантаторов разорены. Не думаю, что ты поедешь сейчас разыскивать ее и интересоваться, что с ней?
 Ли грустно улыбнулся.
 – Это еще одна длинная история. Я оказался среди тех, кто брал Батон-Руж. Одри находи­лась там у тети, так как на плантации стало слишком опасно жить. Ее муж за месяц до нашего прихода умер, один из негров проткнул его ви­лами.
 Беннет был потрясен.
 – Господи, какая ужасная смерть.
 Ли кивнул и снова затянулся сигарой.
 – Как бы там ни было, мы снова встретились и почти… – он поднялся и подошел к окну. – Как я уже сказал, это еще одна длинная история. В представлении Одри сейчас я просто проклятый янки, который один в ответе за все, что случилось. Беда в том, что она даже не подозревает, насколь­ко я в ответе за все. – За окном дул порывистый ветер, капли дождя застучали по стеклу. Он вспомнил дождливую ночь в Луизиане, в Бреннен-Мэнор, когда женщина пришла к нему за поддержкой, а в это время за стенами дома грохо­тал гром и шел дождь.
 – Я не могу понять, Ли. Что случилось с Одри?
 Ли посмотрел в лицо Бену. Бен был поражен выражением ужасной муки в его глазах. Ли стра­дал.
 – Я не могу сейчас говорить об этом. После того как я съезжу туда и выполню обещание, я все объясню тебе в письме или лично. Мне все еще трудно говорить об этом. Я собираюсь просто приехать и объяснить, почему не могу сейчас вернуться в бизнес. Возможно, начну все снова где-нибудь в другом месте. Все зависит от того, чем закончится моя поездка.
 – Ты хочешь найти ее?
 Ли прошел через комнату, налил себе еще виски, Беннет почувствовал глубокое сострадание к этому человеку, которого случившееся застав­ляет пить слишком много спиртного.
 – Да, – ответил Ли, – я собираюсь найти ее. Одному Богу известно, что из этого выйдет.
 Интересно, что подумает Одри, когда узнает, что он по-прежнему хранит листочки с текстом песни? Бумага истрепалась, стала совсем тонкой и почти порвалась на местах сгибов. Он все еще не мог уничтожить ее.

 Глава 30

 – У меня есть приказ, мисс, не брать на борт никаких ниггеров.
 Одри смотрела на капитана парохода, направ­лявшегося вверх по реке из Батон-Ружа в Сент-Луис.
 – Я заплачу вам лично еще пятьдесят долла­ров дополнительно. Лично вам.
 Коротенький полный человек засмеялся, обна­жив желтые прокуренные зубы, удивляясь, что у такой хрупкой женщины такой низкий голос.
 – Вы не понимаете, леди. Очень многие белые и бывшие рабовладельцы против того, чтобы ниггеры уезжали куда-то и начинали самостоя­тельную жизнь. Случалось, негров, которые пы­таются покинуть Луизиану, арестовывали, – он окинул Одри оценивающим взглядом, обнял ее за талию. – Мне не нужно объяснять вам, что мо­жет случиться с белой женщиной, если ее арестуют за помощь ниггерам. Всем известно, что представляет собой белая женщина, которая с ними путешествует, – ладонь капитана косну­лась ее груди. – Тебе нравятся мужчины-ниггеры, не правда ли?
 Одри возмущенно оттолкнула его руку, выта­щила из сумочки, висящей на ремешке, револьвер и прижала его дуло к животу наглеца.
 – Я скорее предпочту, чтобы меня повесили за то, что я пристрелила вас, чем заплачу за свой проезд, исполняя ваши прихоти, – свободной рукой она опустила высокий воротник платья, украшенный кружевом. Платье ей сшила Вилена из темно-зеленого сатина. Одри подняла подборо­док, чтобы мужчина увидел ее шрам. – Мистер, я уже прошла сквозь ад, меня невозможно испу­гать. – Она снова подняла воротник и вызываю­ще посмотрела на него. – Я предложила вам пятьдесят долларов. Вы можете взять их или я пойду на другой пароход, попробую договориться с другим капитаном. Если вы хотите, пусть будет так, но если вы дотронетесь до меня еще раз, ваши внутренности тотчас же вывалятся наружу, вам уже не понадобятся пятьдесят долларов.
 Мужчина посмотрел изумленно ей в глаза, которые горели зеленым огнем. Эта женщина действительно может выполнить угрозу. Он взглянул на группу негров, их было немного более полусотни, включая детей. Негры ждали на при­стани с повозками и провизией. Он снова взглянул на Одри.
 – У них слишком много барахла. Я не могу погрузить всех на пароход.
 – Вы перевозите пассажиров и грузы, капи­тан, а сейчас пароход совершенно пуст. Я узнала об этом у служащего на пристани, который брал с вас плату. У вас в трюмах достаточно места для повозок и негров.
 Капитан почесал затылок.
 – У вас есть скот?
 – Только немного кур в клетках. Скот мы купим, когда приедем в Канзас.
 Он снова изучающе оглядел Одри.
 – Откуда у нищих ниггеров такие деньги? Они, наверное, украли их у белых, которые поте­ряли свои дома?
 – Это мои деньги. Так вы берете нас или нет? Она все еще прижимала револьвер к его жи­воту.
 – Хорошо, – проворчал он, – но скажите, чтобы они спустились вниз по реке, никто не должен видеть, как они грузятся на пароход. Я не хочу, чтобы люди швыряли камни и стреляли в мое судно.
 – Прекрасно, они сделают все, как вы хотите. А вы доставите нас в Сент-Луис. Если вы повезете нас оттуда по Миссури в Индепендент, я заплачу вам еще пятьдесят долларов в дополнение к обыч­ной оплате.
 Капитан посмотрел вокруг, словно боясь, что кто-то увидит его.
 – Хорошо, но пусть они дождутся темноты, а потом грузятся как можно быстрее. Есть люди, которые следят за пристанью. Они не хотят поте­рять работу, поэтому делают все, чтобы не дать ниггерам уехать отсюда, не говорю уже о людях, которые злы на ниггеров за войну, за то, что они хотят работать на собственной земле. Это не со­всем правильно.
 Одри запихнула револьвер в сумочку.
 – Слишком много всего, что кажется нам не совсем правильным, капитан, – сказала она, спокойно глядя на него. – Я была одной из самых богатых женщин в Луизиане, а теперь у меня осталось только это. Если вы не хотите помочь неграм, тогда окажите услугу такому человеку, как я, и подобным мне белым людям, которые нуждаются в вашей помощи.
 Казалось, мужчина немного смягчился.
 – Покажите мне пятьдесят долларов, я дол­жен быть уверен, что вы меня не обманываете.
 Одри презрительно усмехнулась, открыла су­мочку, вытащила оттуда пачку банкнот и потряс­ла ими перед носом капитана.
 – Федеральные баксы, не местные деньги. Вы получите плату не раньше, чем мы доберемся до Сент-Луиса.
 Капитан нервно поправил шляпу.
 – Хорошо. Приезжайте сегодня в полночь, но не сюда. Я подплыву по реке к сожженным скла­дам и возьму вас там. Никто ничего не увидит. А сейчас убирайтесь отсюда и сделайте вид, что я вам отказал, иначе я не повезу ниггеров.
 У Одри не было другого выхода, как поверить капитану на слово.
 – Мы будем ждать вас в полночь, – она повернулась и вышла, сказав Джозефу, Элиа и остальным, что капитан отказал, и что им, веро­ятно, необходимо найти место для ночевки. – Мы расположимся у заброшенных складов на ночь, там мы не будем никому мешать. Завтра снова попробуем договориться с кем-нибудь. – Она решила сказать правду попозже. Они теперь ее семья. К тысяче долларов, которые ей заплатил Альберт, прибавилось еще немного денег. Удалось продать кое-что на обеих плантациях: повозки, скот и даже кое-какие драгоценности. Денег ока­залось достаточно для того, чтобы относительно спокойно добраться до Канзаса.
 К сожалению, они слишком задержались с отъездом. Наступил сентябрь. Одри слышала, что зимы в Канзасе иногда бывают очень суровые. Однако они не могли больше задерживаться и оставаться на зиму в Луизиане. Здесь становилось все опаснее. Белые объединились в банды, устра­ивали по ночам набеги на негритянские поселе­ния, издевались и терроризировали негров, осо­бенно, тех, кто пытался покинуть штат. Случалось, негров арестовывали, а деньги и имуще­ство отбирали. Напуганные надвигающейся бед­ностью, белые боялись потерять дешевую рабочую силу, поэтому и начали формировать банды, что­бы не дать возможности неграм бежать из штата. Бандиты угрожали, избивали и даже убивали бывших рабов, считая их виноватыми в том, что случилось с Югом.
 Все, что должно было произойти, как предска­зывала Одри, если рабство отменят сразу, сбы­лось, только обстояло гораздо хуже, чем можно было предположить.
 Большая негритянская «семья» жила в по­стоянном страхе, что когда-то придет и их очередь, поэтому Одри хотела как можно бы­стрее вывезти их из Луизианы и перебраться в свободный штат, где предоставлялись земель­ные наделы даже чернокожим. Она могла толь­ко молиться, что банды белых мародеров, не­навидящих «ниггеров», не будут преследовать их в Канзасе.
 Бедной Тусси было очень трудно отправиться в такое длительное путешествие из-за беременно­сти. Особенно, туда, где зимы суровые, холоднее тех, к которым она привыкла. Но другого выхода не оставалось, задерживаться в Бреннен-Мэнор еще на одну зиму было не менее опасно. Им пришлось уже пережить нападение Марча Фреде­рика, не говоря о том, что они постоянно слышали рассказы о расправах с неграми, происходящих на других плантациях.
 На сборы ушло больше времени, чем предпола­гала Одри. Сначала она постаралась продать все, что возможно, нужно было собрать как можно больше денег. Затем предстояло закупить все не­обходимое. Труднее всего было найти и приобре­сти продовольствие и то, что необходимо для длительного путешествия. Юг был совершенно разорен» почти невозможно что-нибудь найти. Од­ри пришлось посетить несколько городов, чтобы приобрести все необходимое. И даже если она находила нужный товар, ей приходилось убеж­дать торговцев, что она делает закупки для «белой» семьи, а не для чернокожих пересе­ленцев.
 Усталая и злая, она шагала рядом с повозками. Они проехали мимо пристани туда, где распола­гались склады. Содержимое складов было давно разграблено как федералами, так и местными жителями, которые потеряли все. Одри представ­ления не имела, зачем уезжает, что ее ждет на новом месте. Она хотела только одного, чтобы Тусси и остальные негры оказались в безопасно­сти. До тех пор, пока не добрались до места, где решат остановиться, чтобы получить земельные наделы, этим людям нужен сопровождающий че­ловек, который бы помог переселенцам общаться с белыми людьми. Долгие годы рабства сделали Их пугливыми и нерешительными, все они, даже самые сильные мужчины, слишком робки. И не могут договориться с такими людьми, как капитан парохода. Одри поклялась не оставлять своих подопечных, пока они не окажутся в безопас­ности и в Канзасе. Но даже если бы она и реши­лась покинуть их, то не имела представления, куда могла бы направиться. В некотором смысле она также зависела от Тусси, Вилены и осталь­ных, как и они от нее. Они нуждались друг в друге.
 – Капитан возьмет нас на пароход в полночь у заброшенных складов, – тихо сказала Одри Элиа. – Но пока никому не говори об этом. Я хочу, чтобы они выглядели огорченными, словно нам в самом деле отказали. Капитан считает, что за пристанью следят определенные люди и там опасно грузиться. Он велел, чтобы мы сделали вид, будто он наотрез отказал.
 Элиа понял и кивнул, но все-таки счел необхо­димым предупредить ее, наверное, уже в сотый раз.
 – Вам не следовало этого делать, мисс Одри. Это слишком опасно для белой женщины.
 – Все будет в порядке, Элиа. Бог забрал у меня все. Но не заберет у меня вас и надежду. Мы обязательно доберемся до Канзаса. Я чувствую, – она положила ладонь на его руку. – У вас будут свои собственные дома и фермы. На деньги, кото­рые останутся, мы купим скот, построим собст­венный городок, а я открою там школу.
 Элиа засмеялся.
 – Может, мы назовем наш новый город Бреннен. Бреннен, штата Канзас. Звучит?
 Одри благодарно улыбнулась. А Элиа подумал, что она так редко улыбается. Было время, когда ему не могло и присниться такое: молодая изба­лованная Одри Бреннен, которую он знал еще до того, как ее отец продал Элиа, рассталась с план­тацией Джозефа Бреннена, чтобы помочь неграм начать новую жизнь. И она рискует жизнью и честью, уезжая с ними и обучая их детей грамоте. Война очень изменила людей, одних в лучшую сторону, других – в худшую. После его слов Одри растрогалась чуть не до слез.
 – Это было бы прекрасно, Элиа! Бреннен, штата Канзас, – она схватила его за руку. – Мы сможем это сделать! Я знаю, что сможем! У меня появилась надежда.
 Элиа снова стал серьезным.
 – Мы очень хорошо знаем, что такое надеж­да, мисс Одри. В течение долгого времени у нас ничего не было, кроме надежды. Мы могли только надеяться, что когда-нибудь будем сво­бодными людьми, неважно какой ценой. Это так прекрасно, чувствовать себя свободными, мисс Одри. Бог благословит вас за доброту. Если бы Джой вернулся, он сделал бы то же самое, он поступил бы точно так же, как поступили вы.
 При мысли о Джое сердце Одри сжалось от нестерпимой тоски. Она повернулась и зашагала дальше.
 – Да, вероятно, он поступил бы так же.
 «Бреннен, Канзас», – подумала она. Ей очень нравилось, как это звучит. Джою бы тоже понра­вилось.
 Ли остановился перед церковным зданием, где временно располагался городской суд. В Батон-Руже уже начали строить несколько новых зда­ний. Но разрушения, которые он увидел, приехав сюда, оказались невероятными. Его все еще пре­следовала картина, которая предстала перед его глазами в Бреннен-Мэнор. Сожженный особняк, две свежие могилы. ^Видимо, кого-то похоронили совсем недавно. В негритянских лачугах посели­лись несколько очень бедных белых семей. Пере­селенцы, ютившиеся в нищих хижинах не знали, что случилось с Одри и Джозефом Бренненом, а из местных негров ему так и не удалось никого найти.
 Кто похоронен в этих могилах? Если в одной из них лежит Одри, тогда ему незачем больше жить. У него было сильное желание раскопать могилы, но он понимал, что вряд ли сможет вынести ужасный вид разложившегося тела, ког­да-то прекрасной Одри. А трупы, наверное, уже сильно обезображены и почти невозможно опре­делить, кто же умер. Белые сказали, что они представления не имеют, куда все исчезли с план­тации. По ужасному запаху, исходившему из старого колодца, они нашли там разложившееся тело мужчины.
 Что за мужчина? Вероятно, кто-то бросил тело в старый колодец, чтобы спрятать. Боже мой, что случилось с Бреннен-Мэнор, и где в это время находилась Одри? Единственное, на что он на­деялся, это на возможность найти какие-либо записи, документы, связанные с плантацией. Мо­жет быть, Джозеф Бреннен продал плантацию и переехал .в другое место. А может быть, в колодце переселенцы нашли тело Джозефа Бреннена? Ес­ли негры убили его, Одри и скрылись от ответст­венности по закону, если еще в Луизиане остались какие-то законы?
 Он спешился, привязал лошадей. Мучитель­ные воспоминания охватили его с прежней силой, казалось, он снова вернулся на войну, так как город все еще лежал в руинах. Ранее он обратился к группе молодых белых парней и поинтересовал­ся, где может найти записи о продаже земли. Они направили его к церкви – одному из немногих уцелевших зданий в Батон-Руже. Парни продол­жали следовать за ним, и он чувствовал себя очень неспокойно. Он приехал сюда слишком скоро после окончания войны, хотя некоторые северяне уже побывали здесь. Ехали люди с деньгами, готовые скупить все на Юге и получить добычу победителя. Ли раздражало, что ко всем ужасам, которые пришлось испытать южанам, им еще придется испытать унижение и быть ограбленными мошенниками и алчными богачами-северяна­ми. Конечно, сюда придут предприимчивые биз­несмены и воспользуются бедственным положени­ем местных жителей. По всей видимости, мо­лодые люди, увязавшиеся за ним, решили, что он именно из таких людей и примчался купить здесь землю.
 «Что тебе нужно, янки?»– грубо и насмешли­во поинтересовался один из парней, когда он спросил, где находится суд. Ли спокойно объяс­нил, что разыскивает людей, которых когда-то знал, и хочет выяснить, не продали ли они свою землю. Ему хотелось, чтобы у него сейчас был южный акцент, у него когда-то имелась хорошая возможность, научиться говорить точно так же, как говорят южане. Но жителю Нью-Йорка вряд ли удастся сойти за южанина в таком месте, как Луизиана. Он чувствовал себя не слишком уютно и представил, если бы парни узнали, что он генерал-майор Союзной армии и находился в Ба­тон-Руже, когда жгли город, они сразу же набро­сились бы на него и растоптали.
 Понимая, что его могут здесь подстерегать опасности, он носил на боку револьвер, спрятан­ный под кожаной курткой с бахромой. Оказалось, что такая куртка удобнее всего для дороги. Он был одет в коричневые шерстяные брюки и высокие сапоги до колен. Даже в Луизиане становилось холодно. Когда он отправился в путь, в Нью-Йор­ке стоял холодный октябрь, листья на деревьях были желтыми и уже осыпались.
 Ли поднялся по ступенькам, вошел в церковь и приблизился к пожилому седому человеку в очках, который сидел за одним из письменных столов. Скамьи были расставлены вдоль боко­вых стен помещения, еще несколько мужчин сидели за другими столами. Один из клерков доказывал кому-то необходимость предъявления документов подтверждающих право на владение землей.
 – Извините, мистер .Дженнингс, но бумаги сгорели во время пожара. Мы предпринимаем все возможное. Главным образом обращаемся к сви­детелям, которые могут подтвердить, кто владе­лец собственности. Пожалуйста, опишите при­близительные границы ваших владений.
 «Какая невообразимая неразбериха здесь тво­рится», – подумал Ли, чувствуя себя отчасти виноватым. Он ощущал себя причастным ко мно­гому, что творилось здесь во время войны, но единственное, за что не сумел оправдаться перед собой – это смерть Джоя. Он постоянно думал об этом и временами напивался до бесчувствия, а потом болел несколько дней. Ли попал в пороч­ный круг, из которого никак не мог вырваться. Однако постоянно пытался выбраться из этого состояния, потому что должен научиться владеть своими чувствами, чтобы набраться сил и встре­титься с Одри. Когда он удостоверится, что с ней все в порядке, то поведает женщине правду. А потом можно будет пить, пока не сопьется. Мысль о смерти иногда приносила ему облегче­ние. Может быть, тогда его душа сможет обрести покой?
 – Извините, – заговорил он. – Я пытаюсь найти кого-нибудь, кто мог бы что-то сообщить о Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. Это две боль­шие плантации, которые сейчас, кажется, совер­шенно заброшены.
 Седоволосый человек взглянул на него подо­зрительно.
 – Не один ли вы из тех ублюдков-янки, кто приезжает сюда, чтобы лишить нас последне­го? – протянул он типично южным выговором.– Так вы опоздали. Плантация мистера Бреннена продана, так же, как и плантация мистера Поттера. Причем за совсем ничтожную сумму – за тысячу долларов.
 Ли обрадовался тому, что хоть что-то известно о Джозефе Бреннене, одновременно ужаснулся, что Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу проданы всего за тысячу долларов. Почему?
 – Тысяча долларов за обе плантации? – изум­ленно спросил он.
 – Да, сэр. Мне известно это точно, потому что я лично знал Джозефа Бреннена и Ричарда Поттера. Я много лет проработал в суде, занимаясь оформлением документов… пока все здесь не было сожжено, – сказал он с горькой усмешкой. Он изучающе рассматривал Ли, откинувшись на спинку стула. – Как раз несколько дней назад здесь побывал покупатель, мистер Махони.
 – Махони? – фамилия показалась знакомой, но Ли никак не мог припомнить, кто это точно.
 – Это муж племянницы Джозефа Бреннена Элеонор. Они живут в Новом Орлеане.
 Ли сел на стул.
 – Конечно, я вспомнил теперь. Одри расска­зывала мне об Альберте. Он… – Ли наклонился ближе. – Слава Богу, что вы мне встретились, мистер. Я приехал сюда не для того, чтобы поку­пать землю. Хочу только узнать, что случилось с Одри Бреннен Поттер. Вам известно что-нибудь о ней? Она жива?
 Мужчина упорно не сводил с него взгляда.
 – А что вы хотели?
 Ли вздохнул и снял шляпу.
 – Меня зовут Ли Джеффриз. Моя мать Энни Джеффриз давала уроки пения Одри, это было давно, в Коннектикуте, еще в 1859 году. Я под­держивал связь с Одри всю войну, но затем по­терял ее из вида. Моя мать очень любила Одри, потому я и чувствую себя обязанным найти женщину и удостовериться, что с ней все в порядке.
 Мужчина продолжал внимательно изучать Ли, словно пытался определить, правду ли говорит ему янки.
 – Думаю, что она жива, так как на докумен­тах, которые нам передал мистер Махони, стоит ее подпись. Мистер Бреннен умер, а брат миссис Поттер, как объяснил Махони, погиб на войне. Банды янки сожгли оба поместья, так сообщил Альберт. Ей очень нужны были деньги, тысяча долларов – это все, что Махони смог заплатить за землю. Как это ни странно звучит, деньги были нужны миссис Поттер, чтобы помочь группе не­гров уехать из Луизианы. Они направились в Канзас, где всем желающим предоставляются зе­мельные участки.
 – Канзас? – Ли не верил своим ушам. Одри продала любимое поместье Бреннен-Мэнор и уеха­ла в такой суровый западный штат, как Канзас?
 – Очень многие негры стремятся сейчас уехать в Канзас, Небраску и другие штаты на западе, – сказал клерк. – Им разрешается селиться там и получать землю в соответствии с Законом о зе­мельных наделах. Все они только и мечтают, чтобы иметь собственную землю, но я держу пари, что многим это не удастся. Они не способны позаботиться о себе. Почему миссис Поттер реши­ла поехать вместе с неграми, а не осталась с кузиной в Новом Орлеане, мне совершенно непо­нятно. Нужно остаться совсем нищим, чтобы про­дать плодородную землю за столь ничтожную сумму. Но мистер Махони заявил, что миссис Поттер твердо стояла на своем. Этот человек за­ключил чертовски выгодную сделку. Он чувство­вал себя несколько виноватым, но больше запла­тить не мог. Сейчас нужно быть очень расчет­ливым в обращении с деньгами.
 Ли почти не слушал его. Какие удивительные повороты судьбы. Он вспомнил то первое лето их знакомства, когда Одри смотрела на негров свы­сока и приказала ему не обращаться дружески с Тусси. Она чувствовала себя почти оскорбленной, узнав, что Тусси – ее сестра по отцу. Почему же тогда она уехала в Канзас с неграми? Вполне очевидно, она смогла бы жить с кузиной Элеонор. Но, возможно, кузина возненавидела Одри за то, что тогда ночью сгорел дом и мать Элеонор погиб­ла в огне… в то время, когда Одри лежала в объятиях янки.
 От горьких воспоминаний все внутри сжима­лось до такой нестерпимой боли, что у Ли пере­хватило дыхание. Он поднялся. Как было бы замечательно найти Одри, успокоить, утешить, обнять ее, а потом жениться на ней, спать в одной постели всегда и жить счастливо. Но они не смогут быть счастливыми. И нечего попусту фан­тазировать.
 – Вы не знаете, давно ли она продала землю? Когда миссис Поттер отправилась в Канзас?
 Клерк снял очки и потер глаза.
 – Мистер Махони был здесь две недели назад, чтобы зарегистрировать землю. Сама продажа, я думаю, состоялась в августе. Припоминаю, он говорил, что Одри Поттер собиралась уехать к первому сентября.
 – Черт возьми! Значит, она уехала примерно шесть недель назад. Я уже не смогу догнать ее. В Канзасе же будет чертовски трудно найти ее.
 – Это уж точно. Канзас очень большой штат. Все западные штаты имеют огромные территории, а так как сейчас туда хлынуло очень много не­гров, будет очень трудно разыскать тех, с кем отправилась она.
 – По крайней мере, я знаю, как зовут одного из них, – начал рассуждать Ли, скорее для себя. – Тусси. У скольких людей может оказать­ся такое же имя? – Да, к сожалению, это было все, что он знал. – Спасибо, мистер.
 Ли вышел на улицу. Он сомневался, стоит ли ему навещать Элеонор и ее мужа. Если он сделает это, то потеряет слишком много времени. А время для него было сейчас крайне дорого, Возможно они ничего не смогут добавить к тому, что он уже знает. Чем быстрее он попадет в Канзас, тем лучше, Один человек верхом на лошади будет передвигаться гораздо быстрее, чем много семей на тяжелых повозках. Он предполагал, что именно таким образом негры отправились в Канзас.
 Банды янки? Что они сделали с Одри? Какой ужас ей, вероятно, пришлось пережить, когда они пришли разорять Бреннен-Мэнор. Возможно, они обидели Одри? Может быть, даже издевались над ней, изнасиловали ее? Видимо, именно поэтому она решила покинуть Луизиану, бросить все и уехать с неграми. А может, она решила расстаться с родными местами по другой причине? Может быть, она уехала потому, что получила его письмо с сообщением о смерти Джоя? Да, скорее всего, именно это и заставило ее отказаться от планта­ции. Наверное, только ради Джоя она еще держа­лась за землю.
 И снова воспоминания заставили его достать из сумки фляжку. Он отпил немного виски и заду­мался, не зная, как жить дальше с постоянно мучившими его кошмарами. Он снова и снова будет просыпаться в поту, ему снова и снова будет чудиться, что стреляет винтовка, пуля пробивает грудь Джоя, в глазах мальчика застыли ужас и удивление.
 Ли положил фляжку в сумку, вставил ногу в стремя, но неожиданно его сильно ударили по затылку. Он упал, попытался уцепиться за ло­шадь, но не удержался и сполз на землю. Сразу после первого удара в голове все помутилось, Ли не мог понять, что случилось и не мог сопротив­ляться. Молодые люди, с горящими от злобы глазами, склонились над ним, он узнал одного из них. Ли разговаривал с этим парнем раньше, спрашивал именно у него, как проехать к зданию суда. И теперь он сообразил, что случилось. Груп­па молодых головорезов решила учинить распра­ву над янки за все, что им пришлось пережить во время войны. Они воспользовались тем, что в городе, по сути дела, нет никакой власти. Напа­дение оказалось неожиданным и жестоким.
 Ли знал, что на него напал не один человек, их собралось не менее десятка. Но все равно он смог бы дать им отпор, был сильнее и опытнее каждого из них, однако они ударили его сзади так сильно, что он не мог двигаться. У него не было сил протянуть руку и достать револьвер. А потом на него обрушился град ударов, его били кулаками и пинали по голове, спине, в пах. И снова кто-то с такой силой ударил по голове, что Ли погрузился в бес­памятство.
 – Убейте этого сукина сына! – кричал кто-то.
 – Ты освободил негров, ты янки-ублюдок!
 – Ты сжег дом моей матери!
 – Ты убил моего брата!
 «Брат! Брат!» – это слово болью отозвалось в мозгу. Да, он убил чьего-то брата. Он убил Джоя и, возможно, еще чьих-то братьев и отцов. Но его брат тоже убит. Не была ли смерть Дэвида нака­занием за Джоя? Обрывки мыслей возникали в мозгу и куда-то ускользали. Ли неподвижно рас­простерся на земле, а парни продолжали избивать бесчувственное тело. Ли еще пытался вспоминать об… Одри… Джое… войне. Звуки и голоса отда­вались болью в голове, солнце исчезло… вокруг сомкнулась тьма.
 – А ну убирайтесь отсюда! – раздался муж­ской голос. Но Ли этого уже не мог услышать. Он не видел, как убежали парни. Над ним склонился священник.
 – О Боже! Только посмотрите! Кто-нибудь по­могите мне отнести его к врачу. Они избили его почти до смерти.
 – Он заслужил этого. Он янки, – вмешался какой-то прохожий.
 – Но прежде всего, он – человек, мы тоже люди, – ответил священник. Он поднялся и гнев­ным взглядом окинул толпу, собравшуюся вокруг северянина. Люди угрюмо смотрели на пастора, который до войны служил в этой церкви, помещение ее временно использовалось как здание суда.
 – Неужели эта война сделала нас такими? – увещевал пастор толпу. – Неужели она превра­тила нас в зверей? Неужели мы разучились про­щать, перестали быть людьми? Война закончена! Пусть несколько человек подойдут сюда и отнесут этого человека к доктору Вильсону. А я позабо­чусь о его лошадях и багаже.
 Несколько мужчин неохотно подняли размяк­шее тело Ли и понесли. Священник взглянул на небо, затем закрыл глаза и начал молиться. Он молился о том, чтобы мир снова пришел на эту истерзанную землю, чтобы Юг смог найти пра­вильный путь, забыть и простить все, что про­изошло. Он открыл глаза, оглядел людей, окру­жавших его; кое-кто смотрел на пастора виновато и растерянно.
 – Я напомню вам об учении Иисуса, – при­нялся увещевать он. – В Евангелии от Матфея, в главе шестой, стихи четырнадцатый и пятнадца­тый гласят: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, простит и вам Отец ваш Небес­ный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».
 – Христос научил нас молитве Бога Отца. А первосвященники, – уставший от сжигающей души ненависти, продолжал проповедовать пас­тор, – первосвященники учили: «Прости людей, которые совершили грех против тебя и все их прегрешения против тебя и прояви к ним состра­дание». – Ему хотелось убедиться, осталась ли в душах этих людей хоть какая-то любовь к Богу. – С ненавистью пора покончить, люди! Мы никогда не сможем возродиться и начать жить нормальной жизнью, если позволим ненависти управлять нашими сердцами! А теперь идите и просите Бога простить вас за то, что не хотели сегодня помочь страдающему человеку.
 Люди разошлись, священник отвязал лошадей, поправил вьюки и повел коней к дому доктора. Необходимо было осмотреть вещи приезжего, что­бы определить, откуда он, где живут его родствен­ники. Нужно будет послать весточку в случае смерти этого янки. Священник покачал головой, осознав, что война еще не закончена. Для южан страшная, непримиримая война будет длиться еще долгие годы.

 Глава 31

 Одри бросила картофелину в мешок, который тащила за собой. На минутку остановилась, при­села прямо на рыхлую землю картофельного по­ля, внимательно посмотрела па руки. В морщин­ках на суставах и под ногтями чернела земля. Одри выкапывала картофель вилами и выби­рала клубни, отдельно откладывая поврежден­ные зубьями вил. Эти клубни необходимо съедать в первую очередь, пока они не загнили. Непо­врежденные крупные клубни отбирались на про­дажу.
 Она невесело засмеялась, представив, как, на­верное, нелепо выглядит со стороны. Лучше сме­яться, чем плакать. Этой мудрости ее научили негры. Надо смотреть на все с положительной стороны и надеяться на лучшее. Если человек будет постоянно относиться к трудностям с уны­нием и печалью, то однажды утром ему не захо­чется вставать с постели.
 Они радовались тому, что удалось получить землю в центре штата Канзас, удалось благо­получно пережить первую, ужасно холодную зиму. Им даже оказали помощь индейцы. Сначала они испугались и подумали, что индейцы пришли их убивать, так как наслуша­лись много плохого о племенах, которые жили на Равнинах [7] .
 Племена чейни и пони вечно враждовали между собой. Однако и те, и другие очень полюбили негров и сразу принялись торговать с ними. Мясо буйволов меняли на одежду, картофель на шкуры. В ту первую зиму чейни пришли в их жалкий палаточный лагерь и научили негров утеплять жилища при помощи шкур, снабдили хорошим запасом мяса буйво­лов. Одри не могла представить, что подумал бы отец, если бы увидел, где она пережила холодную зиму.
 Весной они провели первый сев. Единственное, что негры умели делать хорошо, так это возделы­вать землю и выращивать овощи. Летом они ста­рательно ухаживали за посевами кукурузы, кар­тофеля и овощей. Слава Богу, солнца и дождей было достаточно. Одри считала, что оказалась права, сказала Элиа, что на этот раз Бог обяза­тельно поможет им. Они благополучно перезимо­вали, Бог послал им на выручку чейни, индейцы не дали умереть от голода и холода.
 Весной приехали индейцы пони, продали им несколько лошадей за один фунт табака. Пони научили негров использовать вместо топлива вы­сушенный буйволиный навоз. Как они узнали позже, белые переселенцы называли этот навоз буйволиными чипсами (щепками). За лето им удалось построить несколько бревенчатых домов из хлопкового дерева. Хлопковые деревья росли по берегам реки Арканзас неподалеку. Но боль­шинство жилищ они слепили из пластов дерна, в этих хижинах было прохладно летом, и, они надеялись, будет тепло зимой. Негры научились строить дома из дерна у поселенцев, которые жили восточнее и проезжали через их небольшую деревушку, направляясь в Денвер, решив, что легче будет прожить в строящемся промышлен­ном городе в штате Колорадо.
 Постепенно, то здесь, то там, от индейцев и белых они учились выживать. В Бреннене, штата Канзас, они открыли небольшую школу, где Одри обучала детей, когда не была занята в поле. Они открыли собственный магазин, продавали там овощи путникам, направляющимся в Денвер. Скоро они смогут продавать также кукурузу и картофель. Им просто случайно повезло, что для поселения они выбрали район, который находил­ся на пересечении дорог, поэтому их часто наве­щали переселенцы. Всем проезжающим нужны были продукты, ведь люди направлялись на необ­житый запад. Одри научила негров пользоваться деньгами, считать, складывать и вычитать, а так­же разменивать деньги. Они сделали для себя важное открытие – путники готовы выкладывать хорошие деньги за продукты, особенно те, кто уверен, что разбогатеет, как только попадет в Денвер, или на золотые прииски в Скалистых горах.
 Одри вытерла пот со лба и усмехнулась, сооб­разив, что, наверное, выпачкалась грязной ла­донью. Но какое значение имеет, как она сейчас выглядит? Кожа давно стала красновато-коричне­вой, ведь Одри много времени проводила на солнце. Она давно не могла как следует отмыть руки и уже не чувствовала себя красивой и эле­гантной. Иногда ей казалось, что она целую веч­ность не надевала красивых платьев. Возможно, ей никогда больше не придется носить роскошную одежду и дорогие украшения.
 Отдохнув немного, женщина поднялась, взя­ла вилы, и воткнула их в землю, сильно нажала на ручку, чтобы выкопать гнездо. Придерживая за стебли левой рукой, вытянула куст картофеля, приподняла его и отряхнула землю. Снова наклонилась, чтобы выбрать хорошие клубни в один мешок, а поврежден­ные – в другой. Удивительно, но работа на земле приносила ей внутреннее удовлетворение и умиротворенность. Нравилось вдыхать пряный запах земли, интересно наблюдать за ростом растений, которые она посадила.
 Они закупили семена кукурузы и посадочный картофель в Сент-Луисе, как и семена различных овощей, Одри считала чудом, которое мог сотво­рить только Бог, что у них осталось еще немного денег. Сейчас они стали понемногу зарабатывать, торгуя продуктами. Если дела пойдут хорошо, то они смогут выращивать больше овощей и тогда заживут совсем не худо. Конечно, когда-нибудь они будут жить замечательно, потому что невоз­можно усомниться в способности и решительно­сти негров, стремящихся к благополучию.
 Тусси родила ребенка, здорового замечательно­го мальчика, которого назвали Джозеф Бреннен Джейкс. Разве могла она назвать сына иначе, чем Джой? Новорожденный был счастливым ребен­ком не в смысле материального достатка, а потому что он и его родители жили в любви и взаимо­понимании, У Джозефа и Вилены также родил­ся ребенок, шестой для Вилены. Маленькая де­вочка, конечно, не была первым младенцем Джо­зефа Адамса, но это был его первенец, которого он мог видеть, держать на руках и любовно нян­чить. Дитя, которое ему родила любимая жен­щина.
 У переселенцев была нелегкая жизнь, но Одри чувствовала, что за последние несколько лет уз нала от негров о жизни больше, чем за всю предыдущую жизнь от родных. Одри учила негров основам грамоты, а они учили ее верить, быть сильной и мужественной, ценить человечность. Она снова научилась смеяться, понимая, что смех излечивает душевные болезни нисколько не хуже, а, возможно, лучше, чем слезы. Одри могла смеяться и смеялась, потому что нет смысла жить дальше, если горе убило надежду. Одри должна жить и смеяться, потому что Джой хотел бы видеть ее смеющейся. В каком-то смысле Джой очень походил на этих людей, он был способен радоваться красоте простых вещей… Например, красоте морских раковин.
 Она снова оставила работу, осторожно потерла ладонью картофелину, понюхала ее. Простые ве­щи. Было время, когда Ли тоже знал, как нахо­дить радость в простых вещах. Они ездили на пикник, он учил Джоя отыскивать среди камней морские раковины. В горле снова запершило, глаза наполнились слезами при воспоминании о прекрасном прошлом. Одри поразилась неожи­данной яркости воспоминаний. Как давно она не вспоминала о Ли Джеффризе. Давно ли перестала тайно надеяться, что он найдет ее? Хотя все время твердила окружающим, что ей все равно приедет он или нет.
 Это было в Коннектикуте в 1859 году, не так ли?.. Лето в Коннектикуте? Семь лет назад! Она тогда могла петь, а люди сидели и слушали, искренне восхищаясь ее голосом. Одри дотрону­лась до шрама на шее, слезы потекли по щекам, когда она представила Ли, сидящего среди слуша­телей. Как он защищал ее от нападок и оскорбле­ний Кая Джордана. Первый нежный и страст­ный поцелуй. Ли был единственным мужчиной, с которым она чувствовала себя настоящей жен­щиной. Только он знал, как возбудить в ней бесстыдную, чувственную страсть, которая теперь спит в глубине ее души. Ни один мужчина не сумеет заставить ее проснуться. Никто, кроме Ли. Потому душа Одря спит сейчас. Она не виде­ла Ли и ничего не слышала о нем более четырех лет.
 Должна ли она вообще думать о любви к Ли Джеффризу? Разве не такие люди, как он, в ответе за то, что сейчас ей приходится работать на кар­тофельном поле, что кожа потемнела от солнца, а руки такие заветренные и грязные, их почти невозможно отмыть? Развод не такие люди, как Ли, виноваты в том, что случилось с Бреннен-Мэнор, что случилось с ней… разве не они убили Джоя?
 «Виноваты все, – убеждал ее Элиа, – как северяне, так и южане. Каждый, кто считает, что должен с оружием в руках отстаивать свои убеж­дения. Мы все виноваты. Юг виноват в том, что отказался отменить рабство или хотя бы начать работу над новыми законами. Север виноват в том, что решил проучить южан и даже негров за то, что мы позволяли рабству существовать столь­ко лет. Но мы были неграмотными, боялись всего. Даже свободной жизни. Сейчас чем больше мы узнаем, чем больше работаем сами на себя, тем становимся более уверенными, что все будет хо­рошо, а для наших детей таких, как маленький Джой, жизнь будет другой, гораздо лучше».
 Одри снова остановилась, когда мимо карто­фельного поля прокатились несколько повозок, в которых сидели негры. Повозки въехали в их небольшую деревню, миновали деревянный столб с указателем: «Бреннен, Канзас, население семь­десят два человека». Одри наблюдала, как Вилена и Джозеф подошли к приехавшим, стали беседо­вать с людьми, остановившимися неподалеку от картофельного поля. Джозеф повернулся и подал ей знак подойти ближе. Одри оставила вилы и мешки с картофелем, который насобирала, и за­спешила к прибывшим, перешагивая через кар­тофельные борозды. Когда она подошла к повоз­кам, то заметила, что многие женщины горько плачут. Приезжие негры удивленно уставились на нее – белую женщину с ярко-рыжими воло­сами.
 – Случилась беда, – сообщил Джозеф. – Эти люди поселились восточнее нас. Они собрали все имущество и бежали от банды белых подонков, которые совершают налеты на негритянские поселения, убивают и насилуют людей, вытаптыва­ют посевы, уничтожают припасы. Обычно, они нападают по ночам, приезжают с факелами, сжи­гают все, что можно сжечь.
 Одри почувствовала, как внутри у нее все сжа­лось от тревожного предчувствия.
 – Негры считают, что бандиты могут приехать сюда?
 – Да, белые люди с Юга собираются отыскать все негритянские поселения. Вот этот человек говорит, что они действительно прибыли с Юга, Очень обозлены из-за того, что негры смогли при­ехать сюда и обосноваться. Они стараются как можно больше навредить неграм, которые посели­лись здесь. Думается, они очень скоро доберутся и до нас.
 – Но… мы можем защищаться, если будем держаться вместе, – предложила Вилена. – При­ехавших четыре десятка. Если они захотят остать­ся в Бреннене, нас будет больше ста человек.
 – Это если считать детей, – напомнил Джо­зеф, – взрослых будет примерно семьдесят чело­век, большинство женщин. А кроме того, чтобы отбиться, нужно оружие, а у нас его, к великому сожалению, нет.
 «Южане», – подумала Одри. Теперь, когда янки можно не опасаться, южане угрожают ли­шить их относительно спокойной и обеспеченной жизни и могут разрушить надежды на будущее. Элиа прав. Все виноваты в этой войне, и кое-кто считает войну неоконченной.
 – У нас есть несколько ружей, – заговорила она.
 – Да, но большинство из мужчин не знают, как правильно им пользоваться. Одно дело стре­лять в зайца или оленя, которые стоят в лесу неподвижно, а другое дело, стрелять в человека, нападающего на тебя и скачущего на лошади. Особенно, если учесть, что он тоже стреляет в тебя.
 Одри посмотрела на линию горизонта, которая в Канзасе кажется недосягаемо далекой.
 – Они не смогут вынудить нас уйти отсюда, Джозеф. Мы не позволим. Будем молиться и сражаться. Бог помогал нам до сих пор, он не оставит нас и теперь, – она решительно взгляну­ла на мужчину. – Пусть людям помогут устро­иться. Необходимо выкопать весь картофель, ина­че нечего будет продавать переселенцам. Нам нужно еще убрать кукурузу, ты же знаешь. Сей­час это самое главное. Мы должны успеть собрать урожай, если хотим пережить зиму и не умереть от голода.
 Джозеф кивнул.
 – Да, мэм.
 – Сегодня вечером соберемся все вместе и ре­шим, как лучше защитить себя, если бандиты явятся в Бреннен. – Одри резко повернулась и пошла назад к борозде, на которой оставила вилы и мешок. Джозеф какое-то время удивленно смот­рел ей вслед, затем довольно усмехнулся и поко­сился на Вилену.
 – Она все еще командует нами, не так ли? Вилена только рассмеялась.
 – Такая привычка у нее в крови, Джозеф, но это просто замечательно. Она нам очень помогает, взваливая ответственность на свои плечи.
 – Кто эта женщина? – поинтересовался один из беженцев.
 – Ее зовут Одри Бреннен, – гордо сообщила Вилена, – в прежние времена она была одной из самых богатых женщин Луизианы. Очень гордая и властная маленькая хозяйка, – женщина взглянула на негра, который привез известие о бандитах и пригласила: – Добро пожаловать в Бреннен. Мы разместим всех, кто хочет остаться в нашем городке. Вам помогут устроиться. Бог на нашей стороне, мистер. Он поможет нам пережить и это.
 Мужчина надел шляпу и отошел посмотреть на быков, которые тащили его повозку. Вилена взглянула на мужа и предложила:
 – Нам лучше вернуться и тоже заняться убор­кой картофеля, как говорит мисс Одри. Вечером соберемся и вместе решим, как защищаться от преступников. Кажется, война еще не закончи­лась, верно? Кое-кому хочется, чтобы она продол­жалась так или иначе.
 – Кажется, да, – Джозеф снова посмотрел в сторону Одри, – Но одно я знаю точно: если они придут сюда, ее нужно спрятать. Если они увидят среди нас мисс Одри, белую женщину, для нее их появление может обойтись гораздо дороже, чем для нас.
 – Согласна. Почему они не оставляют нас в покое и не дают нам жить так, как мы хотим? Мы никому не вредим и не мешаем.
 – Мы – свободные негры и живем совершенно независимо. Это им не слишком нравится.
 Джозеф вернулся на свою борозду и принялся копать картофель. Вилена еще некоторое время наблюдала за Одри, затем подняла глаза к обла­кам.
 – Пожалуйста, великий Боже, не дай возмож­ности этим людям найти нас. Защити всех нас, а особенно, защити мисс Одри. Она хорошая жен­щина. Сделай так, чтобы война закончилась для нас раз и навсегда.
 Помолившись, Вилена вернулась на поле и тоже принялась за работу. Но, время от времени, кто-нибудь поднимался и посматривал на восточ­ный край горизонта, боясь появления всадников с факелами в руках, скачущих к их маленькому городку.
 Ли открыл глаза и увидел женщину, она сто­яла на стуле и раздвигала шторы на окнах. Жен­щина показалась очень знакомой, но он никак не мог вспомнить, как ее зовут. Откуда-то издалека слышались приглушенные звуки фортепьяно. Ме­лодия была очень красивой, нежной, казалось, она вплывает в комнату вместе с легким дунове­нием ветерка через распахнутое окно. У ветра был знакомый запах, запах теплой сухой осени, бабьего лета, увядающей зелени. И еще примеши­вался… терпковатый запах моря. Ли услышал резкие крики чаек.
 Когда в последний раз он слышал голоса – чаек? Ли внимательно огляделся, недоуменно нахмурился, каким образом он оказался в своей спальне в Мэпл-Шедоуз? В той самой комнате, где он с Одри отдавались друг другу, не так ли? В эту комнату он вернулся, когда хотел найти что-нибудь забытое его любимой женщиной. И нашел листочки с нотами и текстом песни. Боже мой, как он умудрился попасть из Батон-Ружа в свой старый загород­ный дом в Коннектикуте? Может быть, он уже умер, и для него играет мама? И кто эта женщина, которая раздвигает шторы на окнах?
 – Одри? – окликнул он.
 Женщина замерла, потом обернулась, удивлен­ная и обрадованная.
 – Ли! О Боже! Ты, наконец-то, заговорил! – она спрыгнула со стула и подбежала к его посте­ли. – Ли, ты меня не узнаешь?
 Ли изучающе разглядывал ее. Почему так трудно сосредоточиться, он никак не может вспомнить, кто она. Да она кажется ему знако­мой… Жена Дэвида? Нет, Карла.
 – Беверли?
 Она радостно улыбнулась.
 – Да, конечно. О, Ли! – она мягко коснулась ладонью его головы. – Мы уже не надеялись, что ты сможешь подняться когда-нибудь. Лежи тихонько. Я так рада, что и Карл здесь! Он при­ехал на неделю.
 Она торопливо вышла из комнаты. Ли с недо­умением осмотрелся. Он остался жив, в этом можно не сомневаться, но каким образом он сюда попал? Что имела в виду Беверли, когда сказала, что они не надеялись на его выздоровле­ние? Он взглянул в окно, на деревьях были жел­тые листья. Очевидно, стоял теплый осенний день, почти летний, слышался шум прибоя на пляже. Каким бы образом он сюда ни попал, по всей видимости, прошло не так много времени с тех пор, как он побывал в Батон-Руже. Он сможет еще найти Одри, по крайней мере, хотя бы к весне. Одри! Казалось, все в этой комнате напоми­нает о ее пребывании. О, как счастливы были они в то лето! Он, Одри и Джой. О, да… Джой. Он убил Джоя, не так ли? Когда это случилось? Как труд­но вспоминать даты. Когда он уехал из Батон-Ру­же? Кажется, в сентябре, верно? Да, двадцать пятого сентября. Сейчас погода должна быть бо­лее холодной, а на улице, судя по всему, совсем тепло. Он попытался вспомнить, что с ним случи­лось, и почему он очутился в собственной комнате и своей постели? Смутно припомнил человека в очках, мужчина сообщил, что Одри уехала в Канзас. Он собирался поехать следом, когда что-то или кто-то ударил его по голове. Больше он ничего не может припомнить. Однако он на­ходится дома, ему здесь хорошо. Было приятно представлять, что его мама играет на фортепьяно в гостиной. Как было бы прекрасно, если бы сейчас в комнату вошли мама и Одри с улыбка­ми на очаровательных лицах. Но такого не может произойти, разве не так? Нет, мама умер­ла. Умер отец… О, как больно думать и вспоми­нать! Так много осталось невысказанного. Так много. Отец теперь лежит рядом с матерью. Ли еще ни разу не посетил кладбище, не побы­вал на отцовской могиле. Когда вернулся с войны, он навестил Карла в Нью-Йорке и Беннета Джеймса.
 Война… Она изменила судьбы слишком мно­гих людей. Что произошло с Одри? Где она сей­час? Как у нее дела?
 Кто-то неслышно вошел в комнату и склонился над ним.
 – Карл? – Но почему на глазах брата слезы?
 – Ли! О Боже! Как ты себя чувствуешь? Ты можешь двигаться?
 Двигаться? Почему он, черт возьми, не должен быть в состоянии двигаться? Ли сцепил пальцы и поднял руки. Слабость. Он очень слаб. Ли внима­тельно посмотрел на руки, почему они у него такие худые?
 – Карл? Что случилось? Каким образом я сюда попал? – неожиданно он почувствовал страшную усталость, ему трудно даже говорить.
 Карл придвинул к кровати стул и сел, Беверли стояла рядом.
 – Ты совсем ничего не помнишь? Что и как с тобой произошло?
 Ли снова внимательно оглядел комнату, при­стально посмотрел на брата.
 – Только… Я поехал в Батон-Руж, чтобы найти Одри. Она отправилась в Канзас. Я… дол­жен найти ее.
 Карл положил руку на его ладонь.
 – Но не сейчас, Ли. Потребуется много време­ни для того, чтобы ты хорошенько окреп. Доктор сказал, что если ты когда-нибудь и придешь в себя, то тебе будет необходимо начать все сначала. Придется учиться ходить. Ты лежал без движения слишком много времени. Мы делали тебе массаж, чтобы мышцы не атро­фировались совсем.
 – Я не… не понимаю, за пару недель такого не могло произойти.
 Карл вздохнул, печально и сочувственно глядя на брата.
 – Ли, группа молодых мятежников избила тебя до бесчувственности в Батон-Руже. У тебя было множество переломов, но кости уже срос­лись. Когда это случилось, нашлись добрые лю­ди и выяснили, кто ты. Доктору удалось отыскать меня и сообщить о тебе. Я приехал за тобой и за твоими вещами. Ты находился без сознания, и доктор не был уверен, когда ты при­дешь в себя. К тому времени, когда я приехал в Батон-Руж, чтобы забрать тебя домой, ты все еще был в беспамятстве, приходил в себя только, чтобы немного поесть, но все время молчал, не двигался и никого не узнавал. Мы уже начали опасаться, что так будет всегда, – он крепко сжал руку брата. – Ты и не представляешь, как мы рады, что ты, наконец-то, заговорил и вспомнил нас. Удавалось только кормить тебя супом и поить водой, но и только. Ты очень исхудал и потребу­ется слишком много времени, чтобы снова попра­виться.
 Ли попытался положить руку себе на лоб, но не удалось. Тревога охватила его, когда он понял, что не мог так сильно ослабеть за короткие две недели.
 – Сколько времени я уже здесь?
 Карл на мгновение закрыл глаза, не выпуская руки Ли.
 – Ли, прошел уже почти год, как ты нахо­дишься здесь. Сейчас октябрь шестьдесят ше­стого.
 Кровь заледенела от ужаса, охватившего Ли. Год! Это невозможно! Одри! Мой Бог! Целый год! Но ведь он обещал Джою! Что случилось с Одри?
 – Этого не может быть, – растерянно ска­зал он, чувствуя, что его голос снова ослабел. – Я должен… найти Одри. Я должен сейчас же ехать в Канзас! – он попытался подняться, но сил у него абсолютно не осталось, он да­же не смог поднять от подушки голову. – О Боже! – он чуть не заплакал от отчаяния. – Целый год!
 – Ли, радуйся, что пришел в себя, что не потерял память и рассудок, что тебя не парализо­вало навсегда. Доктор не мог предсказать, что будет после того, как ты придешь в сознание. У тебя была серьезная травма, кто-то ударил тебя кирпичом по голове. Доктора почти не лечат таких травм, лечит время. А нам оставалось толь­ко ждать. Благодари Бога, что пришел в себя. Ты слишком сильно ослаб из-за недостаточного пита­ния. Мы не знали, сколько ты еще протянешь. Я решил перевезти тебя в Мэпл-Шедоуз, потому что знал, как сильно ты любишь загородный дом. Мы подумали, что, вероятно, здешний воздух помо­жет тебе выздороветь. Наша мама очень любила бывать здесь. Потом Беверли перебралась сюда с детьми, чтобы ухаживать за тобой.
 Ли закрыл глаза, чтобы не плакать, чувствуя себя слабым, беспомощным, подавленным и опу­стошенным. Как странно, что самое сильное ра­нение он получил после войны.
 – Я должен набраться сил и подняться, дол­жен поехать в Канзас, – повторил он.
 – Для этого потребуется время, Ли, – успо­коила Беверли. – Доктор сказал, что когда ты придешь в себя, ты должен начинать есть твердую пищу очень осторожно. Желудок не может сразу переваривать помногу. Тебе понадобится помощь, когда ты будешь учиться ходить. На это уйдут не дни – месяцы.
 – Нет, – рыдания подступили к горлу, Ли не мог больше сдерживаться. – У меня… нет време­ни. Я должен поехать в Канзас.
 Карл наклонился над ним, обхватил за плечи.
 – Ты обязательно поедешь, Ли, но не сейчас. Я пошлю за доктором, привезу лучших специали­стов из Нью-Йорка. Они будут лечить тебя и помогут снова стать сильным. Очень многие будут искренне рады, когда узнают, что ты пришел в себя и все вспомнил. Ты же помнишь Беннета Джеймса, правда?
 Ли изо всех сил пытался сдерживаться, чтобы не заплакать, несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Карл вытащил из кар­мана пиджака чистый носовой платок и вытер брату слезы.
 – Да, конечно, я помню Беннета, – вздох­нул Ли.
 – Он еженедельно поддерживает по телеграфу связь с Беверли, надеясь узнать, пришел ли ты в сознание. Думаю, он скоро приедет навестить тебя. Дженин тоже иногда приезжает сюда, ты помнишь, кто такая Дженин?
 – Жена Дэвида.
 – Она встретила другого человека и скоро выйдет замуж, но иногда приезжает сюда на пару недель, чтобы подменить Беверли. Уход за тобой стал настоящей проблемой. Но мы очень любим тебя.
 – О Боже, – простонал Ли. – Я… всех вас оторвал от важных дел, да?
 Карл улыбнулся сквозь слезы.
 – Нет. Ты дал нам возможность чаще приез­жать сюда и проводить время вместе. Я в чем-то стал походить на отца, слишком много времени посвящал бизнесу и уделял мало внимания семье. Твоя болезнь вынудила нас больше времени про­водить в загородном доме. Удивительно, это всем принесло пользу. Может быть, мама сделала так, чтобы мы, наконец, собрались вместе. Мы с тобой остались вдвоем. Очень хочется, чтобы Мэпл-Ше­доуз больше не пустовал, Ли. Знаю, что дом теперь принадлежит тебе, но когда ты не сможешь здесь бывать, то я буду приезжать сюда. Хочу, чтобы каждым летом дом открывался, чтобы ни­когда не пустовал. Мама очень хотела этого, всег­да мечтала об этом. Нынче мы прожили здесь весь год. Зима была довольно суровой, выпало много снега, но детям понравилось, им было весело.
 Ли взял носовой платок, наконец, ему удалось приподнять платок к лицу.
 – Кто играет на пианино?
 – Наша дочь Николь, – ответила Беверли. – Девочке исполнилось шестнадцать. Она давно занимается музыкой. Думаю, что девочка унас­ледовала бабушкины способности. Как ты ду­маешь?
 Ли прислушался к прекрасной музыке. Он ясно представил за фортепьяно Энни, Одри, стоящую рядом. Девушка поет прекрасным голосом, очарование которого ни с чем нельзя сравнить.
 – Да, девочка очень хорошо играет. Маме бы понравилось.
 – Она становится похожа на нашу маму, – сообщил Карл. Он коснулся ладонью волос Ли. – Эй, мой маленький брат, у тебя все будет хорошо. Вместе с доктором и с помощью специалистов ты сможешь восстановить силы быстрее, чем предпо­лагаешь. И ты сможешь найти ту южанку, кото­рую любишь много лет. Возможно, вы, в конце концов, будете вместе. Хочу сказать только од­но – мы будем рады увидеть ее в нашем доме. Пришло время покончить с войной и ненавистью, а тебе давно пора жениться, создать семью и стать счастливым человеком.
 Ли задумался. Он не был уверен, что так все и случится после того, как он решится рассказать Одри правду о смерти Джоя. Случилось самое страшное, из-за чего Одри может возненавидеть его. Они не смогут по-прежнему нежно любить друг друга. Возможно, их горячая страсть и чув­ственное желание остынут. Одри, вероятно, уже снова вышла замуж, вполне вероятно, расста­лась с неграми и уехала в Денвер или куда-нибудь еще, чтобы начать новую жизнь. Одри! Каждый день теперь имеет значение, а он пока ничего не может, он только в состоянии приподнять к лицу руку.
 – Привези… специалистов как можно быст­рее, – попросил он Карла и благодарно взглянул на Беверли. – Спасибо вам. Как смогу… когда-нибудь отплатить вам… за то, что вы для меня сделали?
 Женщина ласково улыбнулась.
 – То, что ты пришел в себя, и тебе значительно лучше – достаточная награда за все. А день, когда ты начнешь ходить, а потом сможешь сесть на лошадь, чтобы отправиться в Канзас, будет самым счастливым днем не только для тебя.
 Ли устало закрыл глаза. Канзас. Одри все еще там. Если ее там нет, он может потерять любимую женщину навсегда. Целый год! Это просто невы­носимо.
 – У меня… в кармане были листочки с текстом песни. Одри написала ее для меня. Вы нашли ее? Она сохранилась?
 – Да, мы все нашли, – успокоил его Карл. – Бумаги лежат вместе с твоими вещами.
 – Найдите ее, хорошо? Отдайте… Николь. Пусть девочка попытается сыграть. Когда выучит мелодию… может быть, она споет однажды для меня. Я ни разу не слышал.
 – Все, что ты хочешь, маленький брат, – Карл поднялся, и Ли только сейчас обратил внимание, как он постарел, виски сильно поседели. Шесть­десят шестой год – Карлу уже сорок лет. А Ли исполнилось тридцать шесть. Сколько лет сейчас Одри? Ей было семнадцать в то лето. Сейчас двадцать четыре, она достаточно молода, чтобы иметь детей. Может быть, его детей. Но, навер­ное, на это надеяться нельзя.
 – Ты должен отдыхать, – приказал Карл. – Беверли отнесет текст и ноты Николь, а я пошлю за доктором.
 Беверли и Карл вышли из комнаты, а Ли остался лежать, глядя в потолок, он никак не мог поверить, что прошел целый год. Об­рывки тревожных мыслей и воспоминаний кру­жились в голове, слезы снова набежали на глаза. Боже, как ужасно, что он такой бес­помощный. Он должен, во что бы то ни стало, подняться с этой постели.
 Он попытался приподняться, но не мог. Лежал на спине, прислушиваясь, как Николь начала подбирать на фортепьяно незнакомую мелодию. Сначала девочка играла неуверенно, и он подумал, что нотные знаки на истершихся листах уже, вероятно, плохо видны, Николь, наверное, с большим трудом разбирает их. Она сыграла еще несколько раз, пока мелодия не зазвучала прекрасно и показалась ему очень красивой и нежной.



   Ли, моя любовь,
   Солнце сияет ярко,
   А с океана дует сильный и влажный ветер.
   Я люблю тебя как женщина.
   Но ты видишь во мне только ребенка.
   Ли, моя любовь,
   Когда мы рядом, хочется, чтобы день не кончался.
   Я люблю тебя как женщина,
   Но ты считаешь меня только другом.
   Ли, моя любовь,
   Ты стоишь рядом, такой высокий сильный,
   У тебя голубые глаза, я мечтаю,
   Чтобы ты обнял меня. Хочу услышать:
   «Я люблю тебя».
   Ли, моя любовь,
   Мы идем вместе по пляжу,
   Ступая по влажному песку и вдыхаем запах
   морской воды.
   Я знаю, мы живем в разных мирах,
   И никогда не сможем быть вместе. 



 Неужели все это было? И все долгие годы он продолжал любить ее. Прошло семь лет с того дивного июня. Семь лет. К тому времени, когда он сможет встать с постели и отправиться на поиски Одри, пройдет почти восемь лет. Но он пообещал Джою найти Одри. Бог свидетель, Ли выполнит свое обещание.

 Глава 32

  Август, 1867 год 
 Одри услышала стук лошадиных копыт пер­вой, она подняла голову и увидела длинную вере­ницу всадников, они казались миражем на бес­крайнем горизонте выжженной канзасской степи. Из-за жары силуэты были зыбкими, расплывча­тыми, призрачными.
 Одри поставила корзину с кукурузными почат­ками и бросилась бежать, кричать она не могла, голос все еще не повиновался ей. Подбежав к Тусси, она попросила, чтобы та кричала как мож­но громче. Надо было предупредить всех о при­ближении банды, чтобы люди успели спрятаться.
 Интуиция подсказывала, что настал ужасный момент тяжкого испытания. Поселенцам не нуж­но ждать, когда всадники приблизятся, дабы убе­диться, что это та самая шайка преступников-южан, которая нападала на другие негритянские поселки, а теперь собирается нанести визит в Бреннен. Прошел год с тех пор, как первые не­гры-беженцы прибыли к ним, но пока ничего не случалось. Одри надеялась, что беда минует, и их оставили в покое.
 В Бреннен приехали и другие жертвы бандит­ских погромов, поэтому их поселение преврати­лось в небольшой городок, насчитывающий при­мерно двести двадцать жителей, из них около полусотни белых. В городке работала школа, где зимой с детьми занимались Тусси и Одри, неболь­шая церковь. Белый священник, который посе­лился здесь, проводил в церкви службы каждое воскресенье. В городке имелась конюшня, кузни­ца, небольшой дом с меблированными комнатами для приезжих, пошивочная мастерская, где Вилена и другие женщины, как негритянки, так и белые шили мужскую и женскую одежду. В магазине работали Джозеф и Элиа. Много было выстроено деревянных домов. Но большинство горожан все еще жили в фургонах, вигвамах или в домах, сделанных из пластов дерна. Но горожа­не решили, что все жители должны иметь насто­ящие дома с деревянными полами и большими окнами.
 – Боже, помоги нам! – молилась Одри. На ходу она подхватила младшую дочь Вилены Иоланду. Тусси несла на руках маленького Джоя, громко оповещая, чтобы все запирали дома и закрывали ставни. Многие уже заметили всадни­ков, поэтому кричала не только Тусси. Мужчины оставили свои дела и спешили к домам, чтобы вооружиться ружьями и дубинками. Подростки подхватывали на руки малышей и бежали домой.
 «Неужели Бог позволит им погубить нас?» – повторяла про себя Одри. В их христианской общине были хорошие люди, они работали вместе, все делили между собой, никто не бедствовал, семьи помогали друг другу по дому, вместе стро­или жилье и амбары. Они и в поле столько успели сделать.
 Торговля с приезжими шла прекрасно, они начали поставлять продукты форту Рили, а также быстро растущему скотоводческому го­родку Абилин. Оба городка находились севернее Бреннена, но поездки туда давали большую прибыль.
 Как было бы хорошо, если бы форт находился ближе, Они могли бы воспользоваться помощью солдат. Одри уже не раз обращалась с просьбой к коменданту форта, чтобы прислали охрану в их поселение. Но комендант успокоил, объяснив, что в этом году банды редко объявляются здесь. Его больше беспокоили индейцы, которые были очень недовольны тем, что все больше и больше пересе­ленцев прибывает на запад в надежде получить землю. Однако Одри подозревала, что причина не в этом. Комендант отказывал потому, что население в Бреннене было, в основном, негритянским. Белые, в большинстве своем, даже северяне, не­сколько лет подряд воевали за освобождение ра­бов, однако все еще не были готовы оказать по­мощь неграм, чтобы те могли выжить в незна­комом для них мире.
 Одри надеялась на то, что их маленький горо­док значительно вырос, вполне возможно, пре­ступники не решатся напасть, так как не сумеют справиться с ними. Но по количеству приближа­ющихся всадников было понятно, что банда стала гораздо больше.
 Одри разыскала Джозефа и отдала ему Иолан­ду. Она видела выражение ужаса на лице негра. Несмотря на то, что у нескольких мужчин име­лись ружья и они научились хорошо стрелять, смогут ли они стрелять в людей? Ведь в человека выстрелить гораздо труднее, чем в животное. Од­ри научилась понимать негров. Большинство этих мужчин были сильными и здоровыми, так же, как Джозеф, могли, должно быть, свернуть шею лю­бому. Но негров многие годы приучали бояться белых людей с ружьями и плетками. С первого дня рождения заставляли подчиняться, унижали, разлучали с любимыми людьми, жестоко избива­ли за малейшую попытку неповиновения, не го­воря уж о побегах. Ужас и страх поселились у них в крови. Потому-то так трудно будет дать отпор бандитам, несмотря на то, что чернокожие уже свободные люди и имеют полное право защищать свой город, своих жен и детей.
 – Не бойся, Джозеф, – строго приказала Одри, – сохраняй выдержку и не стреляй раньше времени, подожди, когда он приблизится. Ты должен быть уверен, что попадешь в цель. Когда он подъедет достаточно близко, не бойся нажать на курок. Это наш город, а они хотят уничтожить все здесь и выгнать нас из собственного дома!
 – Да, мэм, – согласился Джозеф и побежал с дочкой на руках домой. Одри поспешила к деревянному двухэтажному дому, в котором жила вместе с Тусси, Элиа и маленьким Джоем. Тусси ждала второго ребенка. Одри молилась, чтобы ничего не случилось с женщиной, она не должна потерять малыша. Одри подбежала к Тусси, взяла у нее Джоя, волнуясь, что сестре сейчас опасно бежать. Во всем городке люди спешили укрыться, бежали к своим домам, торопливо закрывали ставни, запирали двери, спешили спрятаться, кто где может.
 Преступники были уже на городской окраине, где Одри и Тусси подбежали к дому, с облегчением увидев, что Элиа ждет на крыльце. Он держал ружье наготове.
 – Спрячься под кровать с Джоем! – приказал он Тусси. – Вы тоже спрячьтесь, мисс Одри!
 – Черта с два! Я не буду прятаться! Это мой город! – запротестовала женщина, подошла к китайскому шкафу, который купила у одного из проезжих, сняла со шкафа отцовское ружье. – Я умею стрелять, я буду стрелять! Она заняла пози­цию у окна. Элиа знал, что спорить с ней беспо­лезно. Сердце мужчины сжималось от страха. Ему никогда не приходилось стрелять в белых людей, и сейчас казалось, что он ощущает веревку на собственной шее.
 – Некоторые из них скачут по кукурузным полям, – комментировала Одри, наблюдая из окна. Голос женщины был удивительно спокой­ным. Она внимательно следила за передвижением банды. – Слава Богу, что в этом году все созрело раньше, и большую часть урожая мы успели убрать.
 – По крайней мере, они ничего не сделают с картофелем. Мы еще не начали его копать, – теперь мужчина и женщина смотрели в окно вдвоем, не в силах остановить передвижение бан­ды, состоящей, по крайней мере, из тридцати человек. Они видели, как бандиты привязывают веревки к столбам, на которых крепились жилища и расшатывали их, воинственно крича, словно дикие индейцы. Один из бандитов бросил факел в конюшню. Несколько человек направились в сторону дома Одри. Женщина очень удивилась, почему никто не стреляет в налетчиков. Неужели негров охватил привычный страх перед белыми людьми? Она быстро взглянула на Элиа, у муж­чины на лбу блестели крупные капли пота. Как могли бывшие рабы не бояться? Они приучены к покорности и повиновению. Она, наконец-то, по­няла, что никто из них не начнет стрелять, если их не заставить.
 – Стреляй же, стреляй, Элиа Джейкс, – при­казала она, словно он был ее подчиненным. И первой нажала курок. К ее удивлению один из бандитов упал с лошади. Элиа тоже нажал на курок, раздался выстрел, негр промазал. Одри прицелилась во второго всадника, выстрелила и попала в лошадь. Животное рухнуло, мужчина закричал, потому что лошадь придавила его ногу. Наконец-то, начали отстреливаться из других до­мов. Еще несколько бандитов были сбиты с ко­ней. Многие промчались дальше по городу. Одри понимала, , что они хотят захватить их маленькое стадо, состоящее из породистого скота. Пересе­ленцы решили заняться скотоводством. Теперь, когда железная дорога доходила до Абилина, ско­товодство приносило большие прибыли. Община приобрела несколько дорогих, очень хороших производителей.
 – Черт бы вас побрал! – пробормотала она, выстрелив еще в одного всадника. Лошадь резко остановилась, раненый бандит перелетел через ее голову и тяжело шлепнулся на переднее крыльцо, закричав от боли. Он быстро скатился с крыльца и исчез из поля зрения. Неожиданно кто-то вы­хватил ружье из рук Элиа. Тот находился у сосед­него окна, выставив ствол наружу, негр стоял на коленях и целился. Элиа вскрикнул и упал, когда * бандит перехватил ружье, направил его на негра и выстрелил. Элиа бросился на кухню. И прежде, чем Одри успела понять, что произошло, напада­ющий вскочил на крыльцо и одним сильным ударом выбил дверь. Падение с лошади, должно быть, только разъярило бандита и через несколь­ко мгновений он ворвался в дом.
 Одри обернулась, чтобы выстрелить в него. Ружье дало осечку. Мужчина вырвал ружье у нее из рук и отбросил в сторону.
 – Ну-ну, – сказал он с угрожающей усмеш­кой, – вы только посмотрите, кто здесь. Хоро­шенькая белая проститутка живет с ниггером!
 Отступая, Одри схватила попавшуюся под руку вазу и бросила в мужчину, но тот успел пригнуть­ся, затем сделал несколько шагов и с силой уда­рил ее прикладом в грудь. У Одри перехватило дыхание от боли, она упала навзничь. В то же мгновение бандит оказался на ней, схватив одной рукой ее за горло, из второй не выпускал ружье Элиа.
 – Ты сейчас пойдешь со мной, леди. Я и мои друзья хорошо знаем, что нужно делать с такими женщинами, как ты. – Он потащил Одри к двери, но она изо всех сил упиралась. Ей удалось ударом ноги закрыть дверь прежде, чем он успел выво­лочь ее на улицу. Тогда бандит швырнул ее, словно тряпичную куклу, об стол. Ужасная боль пронзила грудную клетку. Бандит прижал ее к столу, направив ствол ружья в шею.
 – Откуда у тебя этот шрам, милашка? Какой-нибудь ревнивый ниггер порезал тебя?
 – Пошел вон! – процедила сквозь зубы Одри.
 – Говорят, что твои люди успешно торгуют с военными и Абилином. У тебя где-то здесь лежат деньги? Отдай их, я не стану раздевать тебя и ничего не сделаю.
 Неожиданно откуда-то появился Элиа и отбро­сил бандита от Одри. Ружье отлетело в сторону. Мужчины сцепились в ожесточенной схватке. Они катались по полу, ломая мебель, опрокидывая цветочные горшки, разбивая вазы и посуду. Тусси стояла в дверях спальни с застывшими от ужаса глазами. Женщина прижимала к себе ма­ленького Джоя, видно было, как она боится за мужа и сынишку.
 Одри огляделась и увидела отброшенное ружье. Боль в боку казалась нестерпимой, каж­дый вдох давался с большим трудом. Она почув­ствовала, как в душе вскипает дикая ненависть к бандиту. Как смеют эти люди являться сюда и нападать на невинных людей, которые трудятся, не покладая рук, чтобы выжить?! Элиа сильно ударил бандита в челюсть, тот качнулся назад, не удержался и упал на спину. Одри попыталась, снова выстрелить в него, но ружье не стреляло. Мужчина закричал и начал приподниматься. Тог­да Одри поняла, что нужно делать. Она схватила ружье за ствол и ударила его прикладом по голо­ве. Все ужасы прошедших лет припомнились ей в одно мгновение, всю накопившуюся ярость она хотела выместить на этом бандите. Она снова и снова била, почти ничего не видя перед собой. Удар за перенесенную боль и унижения. Удар за Бреннен-Мэнор. Удар за шрам на шее и потерян­ный голос. Удар за унижения, которые она терпе­ла от Ричарда. За войну между Севером и Югом. За разлуку с единственным любимым человеком. За Лину и Генриетту, за сожженный Батон-Руж. За потерянный дом, за утраченную надежду на счастье. Еще один – за Джоя… Джоя… Джоя. Какое имеет значение, что бандиты южане? Это не люди, это животные, звери, решившие убивать и грабить людей и так пострадавших в этой ужас­ной войне.
 Элиа не выдержал, обхватил ее, оттащил от мужчины, заставил остановиться. Только сейчас, придя в себя, она увидела, что лицо бандита разбито до неузнаваемости и превратилось в кро­вавую маску. Ружье сломалось, приклад потре­скался, с него стекала кровь. Платье Одри тоже оказалось забрызгано кровью. Ощущение реаль­ности вернулось к ней. Женщина почувствовала сильную боль в груди, прижала ладони к ребрам и скорчилась, хватая ртом воздух.
 – Отведи ее в постель, – сказал кому-то Элиа. – Я спрячу тело, надо будет убедиться, что они уехали совсем. Потом мы закопаем всех уби­тых. Они, должно быть, угнали наш скот, поэтому сразу не вернутся. Сначала отведут скот в какое-нибудь укромное место.
 – А если они все-таки вернутся? – в ужасе спросила Тусси. – Они захотят отомстить нам, Элиа, потому что мы сопротивлялись.
 – Будь они прокляты! – выругался негр. – Отведи Одри в постель, а Джоя посади в манеж, который я сделал, мальчик никуда не уйдет. Я перезаряжу ружье на всякий случай.
 Одри слышала, как плачет Джой. Ей хотелось вернуться и помочь Элиа обороняться, но было трудно дышать и двигаться. Женщина еле добра­лась до постели, легла на спину, хватая пересох­шим ртом воздух, и потеряла сознание от боли.
 Ли остановил лошадь, чтобы посмотреть на город, куда он так стремился. Бреннен, штат Канзас. Комендант форта Рили сказал, что так называется этот городок. Он также сообщил, что город более или менее принадлежит Одри Поттер, которая несколько раз приезжала к нему догова­риваться о поставке для нужд форта зерна и картофеля. Ли его рассказы казались неправдопо­добными. Невозможно представить, что все обсто­ит именно так. Комендант поведал, что у этой женщины, одетой, так же просто, как все перво­поселенцы, натруженные от работы руки, так как она вместе со всеми занимается уборкой картофе­ля, собирает початки кукурузы. Говорят, эта жен­щина основала в Бреннене небольшую школу и обучала негритянских детей грамоте.
 Одри, обучающая негров, помогает им строить город, работает на земле вместе со всеми. Эта женщина совсем не похожа на Одри, которую он когда-то знал. Но у кого еще может хватить мужества и решимости так изменить свою жизнь? Да, Одри была мужественным человеком. Но Ли не мог представить, что она зайдет так далеко, помогая неграм строить новую жизнь. Только его Одри была способна на подобное. Какая другая женщина могла бы назвать свой город Бренненом?
 Прошло два месяца с тех пор, как он прибыл в Канзас. И сейчас сердце тревожно сжималось в предчувствии скорой встречи. Наконец-то, он увидит ее. Ли несколько раз глубоко вздохнул, чтобы немного успокоиться. Необходимо ли им встречаться сейчас, когда прошло столько лет? Стоит ли рассказывать ей, что именно он убил Джоя? Прошло три года, однако его все еще мучили кошмары. Он снова и снова видел во сне умирающего Джоя, так ясно, будто это произошло вчера.
 Ли сдвинул на затылок высокую шляпу с вы­гнутыми полями, расстегнул верхние пуговицы хлопчатобумажной рубашки. Предстоял яркий августовский день, а здесь, в прериях, совершен­но не было деревьев, не было возможности ук­рыться в тени. Эта земля, конечно же, не похожа на Коннектикут, а тем более, на Луизиану. Ему никогда не приходилось видеть таких бескрайних просторов. Как умудрились люди разрыхлить столь плотный дерн, переплетенный жесткими корнями степных трав, было выше его понима­ния. И все-таки вдаль простирались обширные кукурузные поля.
 Несмотря на то, что штат был почти необжи­тым, Ли здесь нравилось. Хотелось получше уз­нать эти края и, по возможности, доехать до Скалистых гор. Рассказывали, что западнее стро­ится новый город Денвер, который расположен прямо у подножия гор. Это был бурно растущий промышленный город, благодаря найденным в тех районах месторождениям золота. Строилась железная дорога, которая должна через два года пересечь континент. Война отбросила экономику Юга далеко назад, а Запад начинал стремительно развиваться. Человек, потерпевший в жизни не­удачу, мог здесь начать все сначала.
 Это было то, что сейчас требовалось Ли. Начать все сначала на новом месте. Все, что произошло на востоке страны, вызывало тоску и боль в сердце. Ли предполагал, что Одри должна испы­тывать те же самые чувства после всего, что случилось с Бреннен-Мэнор, Оба они подошли к рубежу, когда человек больше не в силах огляды­ваться назад. Возможно, когда он расскажет Одри о Джое, тоже научится не оглядываться в про­шлое. Если же Одри не простит ему смерти маль­чика, Ли никогда не сумеет достичь в жизни успеха и сделать что-то полезное в отпущенные ему годы.
 Он больше не пьет спиртного. Будучи год без сознания, а затем пройдя долгий и трудный путь восстановления утраченных физических и душев­ных сил, он излечился от пьянства. Месяцы реа­билитации научили его ценить каждое мгновение существования. Ли почувствовал огромное жела­ние жить, быть здоровым, наслаждаться быти­ем… Он должен найти Одри. Может быть, каким-то невероятным чудом они сумеют остаться вместе. В глубине души он все-таки надеялся, что Одри поймет и простит его, и они оба смогут забыть прошлое навсегда, уедут куда-нибудь. Воз­можно, в Денвер, где Ли смог бы основать новую адвокатскую фирму. Конечно, адвокаты очень нужны в новых растущих городах, где люди толь­ко начинают жить по законам цивилизованного мира. Ему здесь, определенно нравилось и он хочет начать здесь новое дело. В этих краях ни для кого не имеет значения, как человек жил раньше, как он одевается. Сейчас Ли был в грубой хлопчатобумажной рубашке и дорожных брюках, вместо модного костюма, на ногах кожаные сапо­ги, вместо отполированных сверкающих ботинок. Никто не придавал никакого значения тому, что человек запылен с дороги, вспотел, что у него обветренная и загорелая кожа. Никому не было дела до того, как человека зовут, откуда он, чем занимался в прошлом. В большинстве маленьких городков, где ему пришлось побывать, жители были рады появлению любого нового человека, не говоря уж о местах, удаленных от городов. При­езжих встречали доброжелательно, готовы были накормить и дать приют.
 Здесь его встретил мир. Поездки верхом, све­жий воздух наполняли силой. Кожа загорела от длительного пребывания на солнце. Верховые пу­тешествия и длительные пешие переходы укрепи­ли его мускулы.
 Почти везде, где Ли останавливался, чтобы узнать об Одри, хозяйка дома подавала на ст, ол порции впору для шестерых мужчин: ветчина или говядина, картофельное пюре, пироги. Когда он покидал гостеприимных хозяев, они давали ему в дорогу печенье, вяленое мясо, кукурузные почат­ки и картофель. Здесь было невозможно умереть с голоду. Ли заметно поправился, но все еще весил на несколько фунтов меньше, чем прежде.
 В течение первых месяцев выздоровления, ему заново пришлось учиться ходить. Потребовался почти год, прежде чем к нему вернулись прежние силы и способности. Но Ли старался изо всех сил: необходимо было как можно скорее отправиться в Канзас.
 В дороге он скучал по Мэпл-Шедоуз… и, ко­нечно, знал, что всегда будет скучать. Но сейчас для него было главное – решить, что делать с будущим. Значит, он обязательно должен найти Одри. Может быть, когда-нибудь они приедут вдвоем в Мэпл-Шедоуз и проведут там лето. Снова вспомнят нежную любовь, которую обрели когда-то в загородном доме Джеффризов.
 Он подъехал ближе, рассматривая недавно сго­ревшее здание. Проезжая мимо кукурузных по­лей, он заметил, что они частично вытоптаны. Ли придержал коня, пустив его медленным шагом. То здесь, то там он видел разрушенные дома из дерна. Около одной лачуги негр вырезал дерновые пласты и укладывал, подготавливая их для вос­становления дома. Человек устал взглянул на Ли, настороженно и недоверчиво. Ли остановился и приветливо поздоровался:
 – Добрый день.
 Негр только кивнул, не оставляя работы.
 – Я Ли Джеффриз, – представился гость. – Я ищу миссис Поттер. Она живет в Бреннене?
 Негр оперся на вилы.
 – Что вы хотите узнать?
 – Одри Поттер мой старый друг, – Ли огля­нулся. – Скажите, что здесь произошло?
 Негр продолжал изучающе рассматривать его, взгляд выражал опасение и осторожность.
 – Преступники. Белые люди, которым не нра­вится, что ниггеры хотят жить самостоятельно, побывали здесь. Вчера они напали на нас, хотели, чтобы мы все бросили и разбежались. Но мисс Одри сказала, что мы должны отстаивать свои дома, и мы отбивались. Они ушли, но пообещали вернуться, – он кивнул на холмики вдали. – Там мы похоронили белых, которых убили. Все они преступники и страшно обозлены, что ниггеры посмели убить белых. Они вернутся, это уж точ­но. – Он снова настороженно взглянул на Ли. – Может быть, вы один из них и приехали, чтобы шпионить. Хотите разузнать, сколько у нас оружия. У нас оружия немного, но мы умеем с ним обращаться и не собираемся покидать свои дома. Мисс Одри чуть не погибла, защищая нас, поэтому мы останемся и будем защищать мисс Одри.
 Ли встревоженно посмотрел на негра.
 – Одри пострадала?
 Мужчина кивнул.
 – Один из бандитов пробрался в дом и напал на нее. Но Элиа сказал, что она здорово отколо­тила этого негодяя. Мисс Одри разозлилась и размозжила бандиту голову прикладом ружья. Элиа помогал ей сначала, а потом еле оттащил ее от убитого. Но прежде этот человек сломал ей ребра. Она сейчас очень больна. Ее ранили из-за нас. Поэтому мы решили остаться ради мисс Одри.
 Ли не знал, смеяться ему или злиться. Он попытался представить, как Одри рискует своей жизнью ради чернокожих. Его Одри? И она раз­била голову одному из преступников! Хотелось бы ему посмотреть на это! Боже мой, он ее еще не увидел, а уже прекрасно знал, что до сих пор любит.
 – Где Одри сейчас?
 Негр снова взглянул на него с подозрением, затем посмотрел вдаль, словно хотел убедиться, один ли приехал этот белый или за ним следуют другие? Затем указал на деревянный дом, кото­рый стоял немного в стороне от центра.
 – Она там. Мисс Одри живет с Тусси и Элиа в том доме. Тусси ухаживает за мисс Одри.
 – Тусси вышла замуж? – поинтересовал­ся Ли.
 Негр немного успокоился, поняв, что Ли дей­ствительно знает Одри и даже Тусси.
 – Да, сэр. У них родился мальчик, Тусси назвала его Джой. Скоро у нее появится второй ребенок.
 Ли снова почувствовал мучительную боль в сердце. Значит, у Тусси родился мальчик, и она назвала его Джоем. Рассказать Одри правду будет самым трудным делом в жизни, если у него вооб­ще хватит мужества заговорить о смерти юноши. Ли поблагодарил негра и тронул лошадь, ведя за собой вторую с вьюками. Взглянул на надпись у дороги.
 «Бреннен, Канзас, население двести шесть­десят два человека» – гласила табличка. Циф­ры, указывающие численность населения, не­сколько раз перечеркивались и менялись. Два здания оказались сожжены, но несмотря на это, вполне очевидно, город процветает. Люди заняты своими делами, кто-то убирает улицы после погрома, где-то слышится стук молотков, мужчины распиливают бревна. Должно быть, горожане намерены и далее не отступать и, несмотря на угрозы бандитов, строить благо­получную жизнь.
 Неужели город процветает благодаря самоот­верженности Одри? Кажется, она вдохновляет и поддерживает этих людей. Ли подъехал к скром­ному деревянному дому, одно окно было выбито, а дверь сломана. Хорошо сложенный, красивый негр снимал ее, чтобы заменить другой. Когда мужчина увидел Ли, он прислонил дверь к крыль­цу и поспешил навстречу, готовый дать отпор нежданному пришельцу.
 – Вы Элиа? – спросил Ли, решив что надо успокоить хозяина дома. – Вы муж Тусси?
 Человек нахмурился.
 – Откуда вы знаете Тусси?
 Ли спокойно спешился, привязал лошадей к столбу, оставив оружие возле седла.
 – Я – Ли Джеффриз. Одри и Тусси никогда не рассказывали вам обо мне?
 Глаза Элиа удивленно распахнулись. Негр оки­нул взглядом Ли с головы до ног, затем засмеялся и протянул руку.
 – Мистер Джеффриз! Неужели это вы? Тус­си! – громко позвал он. – Иди сюда! Посмотри, кто приехал! – он энергично тряс руку Ли.
 Красивая негритянка открыла дверь. Женщи­на остановилась, взглянула на гостя и обрадованно улыбнулась.
 – Мистер Джеффриз. Слава Богу! – она быс­тро подбежала к приехавшему и, к искреннему удивлению Ли, крепко обняла его за шею. – Вы приехали! Вы действительно приехали! Я всегда говорила Одри, что вы найдете ее, но она не верила.
 Ли снял ее руки с плеч, слегка отстранился и посмотрел в глаза.
 – Не надо благодарить Бога раньше времени, Тусси, ты еще не все знаешь.
 – Я знаю одно, вы здесь! А это самое глав­ное. Поймите, Одри все еще любит вас. Она отри­цает это все время, говоря, что такие люди, как вы, виноваты во всем, что с ней случилось, стара­ется убедить себя в том, что не любит вас. Она хотела бы забыть вас, но не может. Я это чувст­вую. О, вы сейчас ей так необходимы. Она очень одинока, много работает, помогая нам, а сейчас она ранена, ей очень нужна ваша под­держка.
 – Помедленнее, Тусси, – Ли засмеялся, не успевая воспринимать сразу все, что она торопит­ся высказать. – Я слышал, что у тебя есть ребенок.
 – Да! – Тусси обернулась и взяла мужа за руку. – Это Элиа, мой муж. Элиа Джейке. Мы любим друг друга много лет. Мистер Бреннен продал его, мы не виделись долгое время. После того, как рабов освободили, он нашел меня, и мы поженились. У нас маленький мальчик по име­ни… – улыбка исчезла с ее лица, – по имени Джой. Джоя убили на войне, мистер Джеффриз. Возможно, вы этого не знаете?
 Когда Ли перестанет мучить жгучая боль в желудке? Каждый раз, когда упоминается имя Джоя или когда он вспоминает мальчика, боль снова и снова скручивает его.
 – Я слышал, – ответил Ли.
 «Я убил его», – подумал Ли и пригладил волосы ладонью.
 – Тусси, мы можем где-нибудь поговорить прежде, чем я увижу Одри. Вначале я хочу знать все, что случилось здесь. Расскажи мне о банди­тах. Как случилось, что вы решили уехать из Бреннен-Мэнор в Канзас? Это поможет мне в разговоре с Одри, – он снова надел шляпу. – Ты же знаешь, что произошло пять лет назад в нашу последнюю встречу в Батон-Руже?
 Тусси схватила его за руки.
 – Да, сэр. Вам необходимо знать все, что случилось. Одри пришлось многое пережить. Я навсегда запомню день, когда мы получили пись­мо  с известием о смерти Джоя. Она так страдала.
 Глаза Ли наполнились слезами.
 – Да, мы всемного страдали, Тусси.
 Тусси внимательно смотрела на Ли, заметив, как сильно он похудел с тех пор, как она видела его последний раз. В его прекрасных голубых глазах таилось безмерное страдание.
 – Вам тоже пришлось многое пережить, не так ли, мистер Джеффриз? Южане и негры, мы все считаем, что пострадали только мы. Но думаю, пострадали обе стороны, а особенно те, кто участ­вовал в войне.
 Ли осмотрелся.
 – Похоже, что война еще не закончена.
 – Кое для кого война, должно быть, никогда не закончится. Но приходит время, когда мы должны простить все и забыть обиды, начать все снова, верно?
 Их взгляды встретились.
 – Все возможно, мистер Джеффриз. Бог помо­жет. Идите сюда, под навес. Мы сядем на это старое бревно и посидим в тени. Я расскажу вам все, что случилось с Одри и со всеми нами. А вы расскажете, почему так долго добирались до нас, ведь после окончания войны прошло два года. – Тусси взглянула на Элиа и предупредила: – Ни­чего пока не говори Одри, пусть она отдыхает спокойно.
 – Ничего не скажу, – Элиа повернулся и подошел к крыльцу, подхватил малыша, который неуверенно топал ножками перед дверью. Элиа взял малыша на руки и показал Ли.
 – Это маленький Джой.
 Мальчик потянулся к гостю. Тусси заметила, с какой готовностью Джой тянется к людям, никого не боится. Ли едва слушал ее. Он взял мальчика на руки, прижал к себе, вспомнив дру­гого Джоя, у которого были такие же яркие черные глаза. Но у того Джоя была белая кожа и рыжие волосы. Когда-то тот Джой назвал Ли своим лучшим другом.
 «Все хорошо, Ли», – снова и снова слышались ему слова умирающего Джоя. Юноша простил человека, который его застрелил. Ли снова отча­янно боролся с желанием достать фляжку виски и напиться до беспамятства. Но однажды он уже пережил это безумие, и ничего не изменилось. Был только один путь избавиться от этого ада – убраться отсюда.
 Он поцеловал ребенка и вернул его отцу.
 – У тебя прекрасный сын, Элиа, – Ли снова обратился к Тусси, вспомнив первый день, когда встретил ее, был поражен красотой девушки и сразу понял, что сестра Одри умна. Как хорошо, что Тусси теперь свободна, замужем и счастли­ва. – Я вижу, что скоро будет второй ребенок.
 – Да, через пару месяцев, – она взяла его за руку. – Пойдем, мне нужно многое расска­зать.
 Ли прошел под навес за домом. Тусси усадила его на бревно, села рядом. День перевалил на вторую половину. Элиа продолжал возиться с дверью и иногда посматривал в сторону беседую­щих. Он увидел, как мужчина неожиданно обхва­тил голову руками, было похоже, что он о чем-то сокрушается и плачет. Плакал ли он над тем, что случилось с Одри? Сожалел ли о том, что она потеряла прекрасный голос? Обо всем, что Одри пришлось пережить? А может быть, этот человек сам пережил что-то очень страшное, о чем никто не знает? Должно быть, Ли хороший человек. Элиа видел это по его глазам. Он уже давно научился различать белых людей по глазам, по­нимал, когда они выражают чувства искренне. Ли Джеффриз был искренним человеком.
 Элиа казалось, что янки и Тусси разговаривают намного дольше, чем требуется, чтобы рассказать все. Что-то обстояло не так. Белый продолжал закрывать лицо руками, а Тусси гладила его по плечу, будто он угнетен неизбывным горем и безмерно страдает. Что с ним случилось? Одри позвала Тусси. Элиа вошел в дом и объяснил, что Тусси отправилась к соседям и скоро должна вернуться.
 – Мне показалось, что вы… разговаривали с кем-то? – поинтересовалась Одри. Каждый вдох и выдох давался ей с болью.
 – Приходили Джозеф и Вилена, – солгал Элиа. – Не волнуйтесь. Тусси скоро вернется, уже начинает темнеть.
 – А что если… они опять явятся… после наступления темноты, – беспокоилась Одри.
 Элиа понимал, что она говорит о бандитах. Он снова подумал о Ли. Тусси рассказывала ему, что Ли Джеффриз был полковником, высокопостав­ленным офицером в Союзной армии. И сейчас, когда он находится здесь, возможно, сумеет чем-нибудь помочь переселенцам. Ли должен знать, как нужно сражаться.
 – У нас все будет хорошо, мисс Одри. Сердцем чувствую, что Бог услышал наши молитвы.
 Одри с недоумением взглянула на него.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Скоро вы узнаете, – Элиа засмеялся и вышел из комнаты, а Одри пыталась собразить, что он имел в виду. Ей хотелось самой пойти и узнать, как идут дела, но каждое движение при­чиняло нестерпимую боль. Она не сможет теперь сопротивляться, если преступники придут снова. Одри хорошо понимала, что с ней случится, если бандиты найдут ее, им будет безразлично, ранена она или нет. Женщина тревожилась не на шутку, но не хотела, чтобы Элиа и Тусси знали о грозя­щей ей опасности.
 Одри снова почудилось, что она слышит голоса. Кто-то позвал маленького Джоя и ла­сково сказал, какой он уже большой и умный мальчик. Голос показался ей знакомым, человек говорил совсем не так, как говорит большинство негров, у него нет южного акцента. Где она слышала этот голос? В первое мгновение она подумала о Ли. Но тут же опомнилась, такое невероятно.
 – Тусси? – снова окликнула она. – Кто пришел?
 Ли был уже в соседней комнате и услышал слова Одри. Было ощущение, что его полоснули ножом по сердцу, когда раздался низкий, хрип­лый голос Одри.
 Ли все еще помнил, как она пела в день их знакомства в Мэпл-Шедоуз. Голос Одри был чув­ственным, сильным и нежным, от этого звучания человека бросало в дрожь. Одри никогда не смо­жет петь снова так прекрасно. Жаль, что не Ли убил Марча Фредерика.
 – Пришел совершенно замечательный гость, – предупредила Тусси, входя в спальню и склонив­шись над постелью. – У нас все будет хорошо, Одри. Приехал тот, кто обязательно поможет нам.
 – Военный? Комендант форта Рили прислал нам помощь?
 – Не совсем так, но это военный человек, по крайней мере, до недавнего времени он был офи­цером, – Тусси взглянула на Ли и дала ему знак войти.
 Ли казалось, что ноги приросли к полу. Пять лет! Он пересилил себя и шагнул к двери. Тусси отступила в сторону, Ли вошел в комнату и при­близился к постели.
 В спальне повисла напряженная тишина. Одри и Ли молча смотрели в глаза друг другу.
 – Здравствуй, Одри, – наконец сказал Ли срывающимся голосом.
 Глаза женщины заблестели от слез.
 – Ли, – только и смогла прошептать она.

 Глава 33

 Несмотря на смешанные чувства, которые всколыхнулись у нее в душе, Одри не смогла скрыть улыбку радости и облегчения при появлении Ли. Приезд Ли казался ей невероятным чу­дом, настоящим чудом, хотя она еще не могла разобраться, как относится к нему лично. Появ­ление старого друга, человека из кажущегося таким далеким прошлого, любовь к кому была такой прекрасной, обрадовало ее. И все же столь­ко лет она повторяла себе, что ненавидит его и не хочет с ним встречаться.
 Но он сейчас стоит перед ней, человек, кото­рый знает ее так близко, как только может муж­чина, любовник знать женщину, и это вызывало совсем другие чувства. Он так много значил для нее, ее старый друг, одновременно, ставший не­знакомцем. Остался ли он ее другом? Или будет только врагом?
 – Как ты нашел меня? – спросила Одри, внимательно осматривая его. Как он похудел и постарел. На лице появилось несколько шрамов, как будто его сильно избили. И такая боль сквозит в ярко-голубых глазах, которые она когда-то лю­била безмерно. Возможно, он тоже страдал. – И почему? Почему сейчас?
 Ли подумал, что она похожа на ангела его мечты. Рыжие волосы разметались по подушке, на ней была простая фланелевая рубашка, лицо похудевшее, кожа загорела под жарким солнцем, около глаз прорезались морщинки. Он постарался сдержаться, не выдать удивления ее хриплым голосом, старался не смотреть на ужасный шрам на шее. Но ничто не могло испортить естествен­ную красоту Одри, которая для него стала глубже, так как теперь она не была только внешней, но шла из глубины ее души. Эта женщина преврати­лась в зрелого, сильного, великодушного и муже­ственного человека, полного решимости и стрем­ления выжить только собственными силами. Она уже не имела ничего общего с высокомерной семнадцатилетней девушкой, которую он встре­тил однажды прекрасным летним днем в Коннек­тикуте. Тогда она стояла около фортепьяно и пела… пела под аккомпанемент Энни Джеффриз таким очаровательным голосом, какой уже никог­да к ней не вернется. Ли чувствовал собственную вину за все, что произошло в этой войне. Он был обязан защитить, уберечь любимую женщину от ужасов войны. Она не должна была страдать. Если бы ее отец не сжег письма Ли…
 – Найти тебя было не так уж сложно. Я поехал в Батон-Руж, увидел Бреннен-Мэнор… Одри от­рывисто вздохнула при упоминании о планта­ции. – Там поселились несколько белых семей. Они сообщили, что ты продала поместье, но не знали имени нового владельца. Поэтому я вернул­ся в город, чтобы отыскать кого-нибудь, кто мог бы мне хоть что-нибудь сообщить. Клерк в суде сказал, что ты продала плантации мужу своей кузины, а сама отправилась в Канзас вместе с неграми, – он обернулся, взял стул, поставил рядом с постелью и сел.
 – Одри, ты продала все за тысячу дол­ларов?
 Глаза женщины наполнились слезами.
 – У меня не было другого выхода. Оказалось слишком опасно оставаться там… Я хотела по­мочь Тусси и оставшимся. Они спасли мне жизнь, они хотели уехать в Канзас… Но у них не было денег, чтобы купить все необходимое. Поэтому я продала Бреннен-Мэнор.
 Одри говорила медленно, ей было больно ды­шать из-за сломанных ребер. Она понимала, о чем сейчас думает Ли. Несколько лет назад невозмож­но было представить, что она будет помогать неграм. Одри пригладила ладонью волосы, пред­ставляя, как сильно отличается от элегантной, прекрасно одетой дебютантки с тщательно уло­женной прической. Дебютантки, которую Ли впервые встретил в Коннектикуте. Она попыта­лась прикрыть ладонью ужасный шрам на шее. Но Ли взял ее руки в свои сильные ладони.
 – Все будет хорошо, Одри, – он слегка сжал ее пальцы. – Тусси рассказала мне обо всем, – он закрыл глаза и прижался лицом к ее рукам. – Твоя жизнь сложилась бы иначе… если бы я оказался рядом с тобой, ничего страшного бы не случилось. Если бы я мог найти тебя раньше, то не пришлось бы продавать Бреннен-Мэнор. Я дал бы тебе денег для восстановления плантации, она осталась бы твоей.
 Одри посмотрела на густые темные волосы Ли, на красивое лицо, широкие плечи, обтянутые грубой хлопчатобумажной рубашкой. Сколько ему сейчас лет? Тридцать пять? Тридцать шесть? Как быстро пролетели семь лет с тех пор, как они впервые встретились, и она даже сочинила для него песню.
 – Я думаю, что никто из нас не виноват в том, что произошло. Что касается Бреннен-Мэнор… когда я узнала, что Джой больше не вернется, это уже не имело значения… Я пыталась сохранить хотя бы землю только ради Джоя.
 О Боже, снова резкая боль сжала желудок Ли. Почему он смог сразу рассказать о Джое Тусси?
 Женщина поняла его и простила. Она очень умная женщина, нежная, добрая, человечная. И прости­ла его сразу, без колебаний, сумела проникнуться глубиной его горя. Объяснила, почему он должен все рассказать Одри. Он должен избавиться от боли, которая сжигает его душу. Ли прекрасно понимал, что женщина права. Другого пути нет. Но сейчас он не мог даже заикнуться, что причастен к гибели Джоя. Он обязательно расскажет, но не сейчас. Пусть Одри сначала выздоровеет. А пока он подумает, как помочь горожанам раз и навсегда разобраться с бандитами.
 – Мне очень жаль Джоя, гораздо сильнее, чем ты думаешь.
 – Я говорила себе… что должна ненавидеть тебя. Но сейчас я хорошо понимаю, ты не можешь отвечать за то, что сделал какой-то другой янки. Была война, Ли. Война заставляет людей совер­шать ужасные вещи. Я знаю это по собственному опыту.
 «Ты не можешь отвечать за то, что сделал какой-то другой янки». Надо сменить тему разго­вора, иначе он сойдет с ума.
 – Одри, я начал искать тебя сразу, как только уволился из армии, через два месяца после того, как генерал Ли сдался. Однако случилось непред­виденное, когда я выходил из здания суда в Батон-Руже, группа молодых подонков напала на меня, кто-то ударил сзади по голове кирпичом. А потом они избили меня до полусмерти.
 – О Ли!
 Он все еще держал ее за руку, не хотелось признаваться, но нежность сильных ладоней дей­ствовала на нее успокаивающе. За какое-то мгно­вение он превратился в Ли, ее верного друга. Она не сомневалась в том, что он действительно дал бы ей денег для восстановления Бреннен-Мэнор. После того, как она ужасно обошлась с ним в Батон-Руже, было удивительно, что он не отка­зался от желания встретиться с ней, поговорить.
 Невозможно забыть беспомощное выражение в его голубых глазах, когда она заявила, что не хочет больше видеть его. Но вот он здесь, рядом, ему пришлось пройти сквозь ад, чтобы разыс­кать ее.
 – И что было потом? Ведь прошло два года.
 – Доктор в Батон-Руже выяснил, кто я, свя­зался с моим братом Карлом. Карл приехал за мной, поездом доставил меня в Мэпл-Шедоуз. Я только время от времени приходил в себя. И в таком состоянии пробыл год. Глаза открывались, я мог понемногу есть и пить, но только с чьей-ни­будь помощью. Мне сказали, что я не говорил и не двигался почти год. Когда я пришел полностью в сознание, то превратился почти в скелет. Я мог умереть от истощения, так как получал недоста­точно питания. Карл, его жена и вдова Дэвида выходили меня.
 – Вдова Дэвида? Твой брат убит?
 Ли водил пальцем по ее ладони.
 – Да. Думаю, мало найдется людей, кто не потерял близких во время войны.
 – Мне очень жаль, Ли.
 Он вздохнул и наконец выпустил ее руку.
 – Кстати, вдова Дэвида, встретила очень хоро­шего человека и сейчас снова замужем. – Он откинулся на спинку стула. – Ты не против если я закурю?
 – Нет, – она наблюдала молча, как он достал тонкую сигару из кармана рубашки, снял с лампы стекло, прикурил, затем снова накрыл лампу стеклом. Хотя Ли очень похудел, он все равно остался сильным и крепким, тело было по-преж­нему мускулистым. На щеках прорезались глу­бокие морщины, это было лицо человека, кото­рый много видел ужасов, многое сам пережил. Прежде, чем продолжить рассказ, Ли глубоко затянулся.
 – Мне потребовалось много времени, чтобы научиться ходить, чтобы ко мне вернулись прежние силы и появилась возможность отправиться в Канзас, – он наклонился, поставив локти на колени. – Желание встретиться с тобой придава­ло мне силы, Одри. Я знал, что непременно дол­жен найти тебя. Когда я приехал в Канзас, оста­валось только задавать вопросы. В форте Рили я узнал, что комендант знает тебя, – он засмеял­ся. – Как только он объявил название вашего поселения, я сразу понял, что белой женщиной, которая помогла неграм выстроить его, могла быть только моя Одри.
 «Моя Одри», – он сказал эту фразу так есте­ственно, будто они расстались только вчера. Дол­жно быть, Ли до сих пор считает, что она принад­лежит ему? Может быть, так оно и есть? Вероятно она не переставала принадлежать ему все долгие семь лет с тех пор, как впервые встретила его.
 – Мне очень жаль, Ли, что тебе пришлось столько пережить. Это было ужасно… для нас обоих, но сейчас все по-другому… не так ли? Прошлое невозможно вернуть. Может быть, ты зря разыскивал меня?
 Ли посмотрел в глаза Одри, он не верил ее словам. Он может головой ручаться, что Тусси хорошо знает сестру. Лучше, чем кто-либо другой. А Тусси считала, что Одри все еще любит его. Неужели в ней снова взыграла ее южная гор­дость? Она не хотела признаваться, что испыты­вает какие-либо другие чувства, кроме друже­ских? Есть ли смысл пытаться изменить что-либо? А когда он расскажет ей правду о смерти Джоя, его признание, наверное, разрушит их от­ношения вообще. Хотелось признаться, что он все еще любит ее, но такое высказывание, вероятно, прозвучит не к месту.
 – Я должен был приехать. Не мог допустить, что все у нас закончится Батон-Ружем, Одри. Я не мог забыть о войне, она у меня в сердце. Я должен был увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке. Должен был сделать это. Должен убедиться, что мы хотя бы остались друзьями, что ты не считаешь меня врагом. Не хочется, чтобы ты страдала, но когда у человека есть собствен­ные убеждения, он должен защищать и отстаи­вать их. Я не в силах был остановить того, что происходило в Батон-Руже и в других городах. Если бы я обладал властью и мог, то непременно сделал бы это. И если бы я мог остаться тогда и помочь тебе, то остался бы и помог, даже если бы ты возражала. Однако тогда я получил приказ срочно покинуть город, я не имел права ослушать­ся приказа.
 – Я знаю. И понимаю, – она ладонью при­крыла себе грудь. – Человек так сильно страда­ет… а затем он или она понимают… что винова­тых нет. Многое происходит независимо от нас, а нам остается только… жить и бороться с бедами. Никогда не думала, что у меня хватит сил и мужества пережить столько горя и бед… Или что когда-нибудь смогу полюбить негров так, как люблю их сейчас. Они были добры ко мне. Многие годы я считала их ниже себя по происхождению… А они спасли мне жизнь и… приютили меня, полюбили меня всем сердцем. В каком-то смысле война сделала меня мудрее, Ли. Я стала пони­мать, что в жизни действительно важно. Друзья и вера… вот что самое важное. – Он снова взял ее за руку. – Все эти годы я убеждала себя, что должна тебя ненавидеть. Но увидев тебя снова, поняла, что ты тоже страдал. И в наших страда­ниях некого винить. Во всем виновата война… Должна признаться, что не считаю тебя винова­тым, Ли, Тебе много пришлось испытать, пока ты искал меня. Значит, мы все еще хорошие друзья, даже если ничего другого не осталось. Я очень рада, что ты приехал. Думаю, ты прав. Войну нельзя было бы считать законченной, если бы мы не увидели друг друга и снова не поговорили.
 Он рассматривал ее руки, пораженный, какими они стали темными, шершавыми, вокруг ногтей в морщинки и трещинки въелась земля, ведь Одри работала в поле. Натруженные руки этой женщины не были похожи на руки Одри Бреннен. Но казались ему более прекрасными, потому что их обладательница – великодушная и мужест­венная женщина. Самопожертвование, на которое она оказалась способна, в стремлении помочь другим, вызывало искреннее уважение. Если бы он каким-то образом сумел оживить их любовь, то женился бы и увез ее отсюда. Он сделал бы все, чтобы вернуть ей жизнь, для которой Одри была рождена. Нашел бы специалистов, чтобы ей по­могли восстановить голос. Эта женщина должна носить бриллианты* ее кожа должна быть мягкой и белой, а волосы уложены в красивую прическу. Она должна танцевать на балах, ходить в театры. Она должна стать миссис Ли Джеффриз, женой преуспевающего адвоката. Какая прекрасная мечта.
 Он снова затянулся сигарой, оглядел комнату в поисках пепельницы. Одри улыбнулась.
 – Это… моя комната. Тусси и Элиа спят на­верху. Я еще не научилась курить трубку или… сигары.
 Ли рассмеялся, изумившись, что ей удается сохранять чувство юмора, несмотря на все случив­шееся. Действительно, он видит перед собой дру­гую Одри, более мужественную, чем мог ранее представить.
 – Возьми жестяную кружку на столе, – пред­ложила она, указывая на стол, где стояла лампа.
 Ли потянулся, положил сигару в кружку по­вернулся к Одри и наклонился поближе.
 – Расскажи мне о бандитах. Ты сильно постра­дала?
 Она пошевелилась и поморщилась от боли.
 – У меня сломаны ребра. Тот бандит, который напал на меня… ударил меня об угол стола. Мне больно… двигаться и дышать.
 Как ему нравится ее южный говор, но это уже не звонкий, музыкальный голос, когда-то богатой и избалованной Одри Бреннен.
 – Тусси сказала, что ты здорово избила его. Она закрыла глаза.
 – Я совсем не радуюсь такому исходу дела… но тогда у меня не было выбора… Ружье дало осечку, я почти не помню, как все произошло. Элиа удалось отнять у меня этого человека, я схватила отцовское ружье и начала бить бандита. Была вне себя. Так разъярилась, что ничего не соображала. Даже не помню сейчас его лица, – на глазах Одри снова выступили слезы. – Я помнила совсем другое: Марча Фредерика, Бреннен-Мэнор… потерю голоса, тетю Джанин, Батон-Руж и все остальное… особенно, потерю Джоя. Думала о Джое и мне хотелось убить кого-нибудь. Представилось вдруг, что этот бандит убил его… Я не могла остановиться.
 Ли чуть не стало дурно.
 «Я тот человек, которого ты должна была убить», – подумал он, вздохнул и встал, не в силах смотреть на Одри. Снова взял сигару, по­дошел к окну, понаблюдал, как негры работают на истоптанном кукурузном поле, собирая по­чатки.
 – Тусси и Элиа считают, что бандиты вер­нутся.
 – Они обязательно вернутся. Мы все уверены в этом. Они страшно разозлились, потому что негры посмели оказать им сопротивление… и даже убили несколько белых. Не думаю, что у кого-то из этих преступников здесь есть земля. Собрались всякие подонки с Юга… они обозли­лись из-за войны… и во всем обвиняют негров. Такой тип людей будет всегда ненавидеть негров, они не хотят, чтобы бывшие рабы научились жить самостоятельно. Следующий налет будет гораздо страшнее. В этот раз они только вытоптали поля, сожгли несколько зданий и угнали наш скот.
 У нас теперь нашли приют негры-беженцы из других городков, на которых бандиты уже напа­дали… Они рассказывали о насилиях, избиениях, убийствах. В следующий раз будет хуже. Ли повернулся к ней, посмотрел в глаза.
 – Ну что ж, тогда мне придется заняться ими всерьез.
 – Ли, но ты же один…
 – Я уволился из армии, будучи бригадным генералом. В течение нескольких лет готовил солдат, учил их сражаться, надеюсь, что сумею обучить тому же негров, – он вынул сигару изо рта, снова придвинулся ближе к Одри. – Они научатся не только стрелять, научаться обманы­вать противника. Это все равно, что на войне, Одри. Ни за что не уеду отсюда, пока не удосто­верюсь, что Бреннен в безопасности. Это самое малое, что я могу сделать.
 Одри чуть не заплакала при мысли о возмож­ности что-то сделать. Они так горячо молились о чуде. Неужели этим чудом является Ли? Кто сумеет лучше подготовить людей к обороне, чем бригадный генерал, пусть даже и Союзной армии.
 – Единственное, в чем у меня нет недостатка, это – в деньгах, – говорил он. – Мы съездим в Абилин, купим ружья и винтовки. Хорошие ма­газинные винтовки. Ни к чему теперь пользовать­ся устаревшими ружьями, которые заряжаются с дула. Элиа и Тусси рассказали мне обо всем. Этими ружьями пользуются большинство посе­ленцев. Я могу снабдить горожан хорошим ору­жием, Одри. А также куплю в Абилине породи­стый скот. Я возьму с собой несколько человек, они помогут мне выбрать хороших производите­лей, мы пригоним их сюда. Вы восстановите ста­до, которое потеряли. Тусси объяснила мне, на­сколько важно для общины стадо, особенно, в связи с тем, что строится железная дорога. Разве­дение скота дает сейчас хорошую прибыль, – он наклонился еще ниже, сжав деревянную спинку кровати. – На этот раз бандитам не удастся одержать верх. Когда они приедут, мы хорошо подготовимся к встрече с ними.
 Ли был совсем рядом. Она лежала под одеялом, он склонился так низко, что в ее душе всколых­нулись воспоминания, давно похороненные в глу­бине души. Как странно осознавать, что этот мужчина, почти незнакомец, когда-то был так близок с ней, страстный и чувственный любов­ник. Желание светилось в его глазах, он по-преж­нему хотел ее. И возбуждал в ней ответное жела­ние, какого она не испытывала несколько лет.
 «Это нехорошо, – подумала она. – Все уже далеко позади, и бессмысленно снова возвращать­ся к былому».
 – Что ты собираешься делать, когда здесь все закончится? – спросила она, намекая, что он должен исчезнуть. Он вопросительно взглянул на нее, она инстинктивно почувствовала, что он хо­чет забрать ее с собой.
 – Не знаю, – он резко выпрямился. – Может быть, поеду в Денвер. Уверен, что там нужны хорошие адвокаты.
 «Может быть, я никогда не смогу уехать отсю­да, – подумал он. – Когда ты узнаешь правду о Джое, меня, должно быть, похоронят здесь. Если ты захочешь застрелить меня, Одри, я буду тебе благодарен и не стану тебя винить, а с радостью подставлю свою грудь».
 – А как же Нью-Йорк? Мэпл-Шедоуз? Разве ты не хочешь вернуться домой?
 Он поставил стул на место.
 – Сейчас все изменилось. Там слишком многое напоминает о прошлом. Я хочу начать жить на новом месте. У меня примерно те же причины, по которым ты решила уехать из Луизианы.
 Ли снова внимательно посмотрел на нее. Вне сомнения, он говорит правду. Воспоминания о прошлом приносили только боль, Одри подумала о далеком прекрасном лете в Мэпл-Шедоуз. Она тосковала по загородному дому Джеффризов. Иногда даже мечтала побывать там, словно такое возможно.
 – Я не знаю, что тебе сказать, Ли. Как отбла­годарить… за то, что ты собираешься нам по­мочь… а главное, за то, что решил найти меня. После того, как я грубо говорила с тобой в Батон-Руже, я была уверена – ты никогда не вернешь­ся. Думала даже… что ты давно женился.
 Ли изучающе смотрел в ее зеленые глаза, ко­торые не смог забыть за семь долгих лет: почему она спрашивает?
 – После всего, что случилось, у меня не было ни времени, ни возможности думать о других женщинах.
 «А, кроме того, как я мог думать о ком-то другом, если люблю только тебя?»
 Показалось, что Одри прочитала его мысли, так как неожиданно покраснела и отвела взгляд.
 – Тусси рассказала мне, что белый священ­ник, недавно поселившийся здесь, интересуется тобой, – добавил он. Когда Тусси поведала ему о священнике, Ли с удивлением понял, что его охватила жгучая ревность. Он еще не успел уви­деть Одри после стольких лет разлуки, но даже мысль о том, что она может оказаться с другим мужчиной приводила его в ярость и была невыно­сима.
 – У нас с ним нет ничего, – ответила Одри, – он проявляет интерес… вот и все, – она старалась не смотреть ему в глаза. – Никакого официаль­ного ухаживания, ничего такого, – она наконец осмелилась посмотреть на него.
 «Разве смогла бы я полюбить другого муж­чину, после того, как любила тебя? Разве смогла бы испытать такую же горячую страсть с другим?»
 – Преподобный отец хороший человек… он овдовел во время войны, – она коснулась шрама, горло снова заболело, ей очень трудно много говорить. – Он из Кентукки. Я действительно отно­шусь к нему только, как к другу… как к человеку, который нужен нашей общине. Он помог постро­ить небольшую церковь. – Одри снова взглянула на Ли. – Вера дала нам силы и возможность выдержать… Хорошо, что у нас есть настоящий священник, он проводит службы и помогает мо­литься. Никто в церкви не обращает внимания, как я молюсь, перебирая свои четки. Прихожане знают, что я католичка, но это не имеет для них никакого значения. Все мы молимся… одному и тому же Богу. Все произносим одну и ту же молитву… Просим, чтобы нас оставили в покое, хотим, чтобы нам никто не угрожал… Столько времени мы живем в постоянном страхе и напря­жении. Мы все устали… Очень устали.
 Ли смял окурок в жестяной кружке, снова наклонился над Одри, нежно заглянул в глаза, пытаясь успокоить, как-то утешить.
 – Обещаю, что все изменится, Одри, изменит­ся в лучшую сторону. Вы сможете жить в мире и вас оставят в покое. Я добьюсь этого, как добился, чтобы Ричард Поттер перестал унижать и мучить тебя.
 Их взгляды встретились. Ли понимал, что они оба сейчас вспомнили ту сладкую и нежную ночь, которую провели вместе в Бреннен-Мэнор.
 – Кажется, я все время приезжаю с запозда­нием, позже, чем следовало бы. Тебя всегда при­ходится защищать. Так или иначе, ты страдаешь, потому что в этот момент нет рядом меня. Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить себя за это, Одри. Но, в конце концов, хочу быть твердо уверенным, что с тобой больше не случится ничего плохого. Не уеду отсюда, пока ситуация с пре­ступниками не разрешится. Я собираюсь всерьез поговорить с комендантом форта Рили, чтобы он уделял больше внимания Брененну. Пробуду здесь столько, сколько нужно, чтобы убедиться в твоей безопасности.
 Одри улыбнулась. О, как прекрасно снова ока­заться в его надежных объятиях, ни о чем не заботиться, быть под защитой сильного мужчины. Не нужно было бы все делать самой, обо всем беспокоиться. Но Одри не могла позволить этому человеку снова обнять ее, она не должна будить те чувства, которые спят в глубине ее сердца. Она была почти рада, что ранена, поэтому Ли не может сейчас прикоснуться к ней.
 – Ли, я не обвиняю тебя за эти годы, когда тебя не было рядом. Я говорю тебе… Мы оба виноваты. Я оказалась слишком упрямой, настой­чивой… слишком гордой. Я тоже виновата. По­жалуйста, не говори, что не можешь простить себя. Я прощаю тебя и… Хочу, чтобы ты простил меня… так как тоже виновата. Тебе пришлось так много страдать. Ты столько раз предлагал мне любовь и защиту… Но я отказывалась.
 «Ты еще не знаешь, что ты должна мне про­стить», – подумал он. Если бы все было так просто. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, хотя ему очень хотелось поцеловать ее в губы. Боже, как это было бы прекрасно! Но они стали теперь совсем другими людьми, все так изменилось. И он убил ее брата.
 – Тебе нужно как следует отдохнуть. Элиа сказал, что я могу расположиться в пристройке позади дома. Так что я буду поблизости, если эти – подонки вздумают вернуться раньше, чем мы предполагаем. Завтра я соберу всех мужчин, мы обсудим положение, съездим в Абилин, купим оружие, скот и вернемся как можно быстрее. Затем я хочу превратить этих людей в настоящих солдат, может быть, даже лучше, чем солдат регулярных войск.
 Одри благодарно улыбнулась и подумала о странных превратностях судьбы. Ему снова при­дется сражаться с мятежниками, только сейчас его помощниками будут негры и она, Одри Бреннен Поттер.
 – Спасибо тебе, Ли. Пожалуйста, будь осторо­жен… Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случи­лось. Тебе и так довольно всего пришлось испы­тать после того, как вышел из войны невредимым. Но ужасно, что тебя чуть не убили гражданские люди в мирное время. Счастье, что во время сражений ты не пострадал. В этой войне все странно, не правда ли? Такие повороты судьбы… Друзья становятся врагами… А враги – друзья­ми. В конце войны многим, вообще, было непонятно, за что они сражаются. Это… самое печальное, – она потерла горло. – Я хочу по­пить, Ли.
 Он быстро налил из кувшина в стакан воды, помог приподняться, поднес стакан к ее губам. Одри отпила немного, он отставил стакан в сторо­ну, заметил, что она снова трет шею, как она делала это уже несколько раз.
 – Тебе все еще больно говорить?
 – Да. Я долгое время вообще не могла гово­рить, но потом вспомнила кое-какие упражнения, меня научила им твоя мама… для укрепления голоса… упражнения помогли.
 Голос Одри становился заметно слабее, в нем слышалась сильная осиплость. Женщина произ­носила слова явно через силу.
 – Одри, когда мы окончательно разберемся с преступниками, я поеду в Денвер или куда-ни­будь еще, найду специалиста, который поможет тебе. Телеграфирую в Нью-Йорк, если понадобит­ся, заплачу сколько будет необходимо, вызову специалиста сюда… если мне не удастся найти такого человека поблизости.
 – Ты не должен…
 – Не возражай, должен. Я не сумел помочь тебе, не смог уберечь от страданий, но, конечно, смогу сделать что-нибудь. Голос вернется к тебе, в конце концов, ты, вероятно, сможешь говорить без боли. Не знаю, может быть, ты никогда не сможешь петь, но… – о Боже, он не хотел делать ей больно. Одри вздрогнула, в глазах застыла боль. – Извини…
 – Все правильно. Я знаю, что никогда не смогу петь.
 – Я сказал: «Может быть, никогда…», а не просто «никогда», – напомнил он. Потом вспом­нил, достал из заднего кармана брюк сложенные листы. Бумага была старая, края обтрепались. Он вложил листы ей в руку. – Это текст песни и ноты. Я хранил их все эти годы.
 – Ли, ты сумел сохранить ее?
 – Она помогла мне выжить. У меня есть пле­мянница, которая играет на фортепьяно и заме­чательно поет. Когда я лежал больной, она вы­учила и исполнила ее для меня. У тебя не было времени спеть ее тогда, а я так хотел услышать. Прекрасная песня, Одри. Теперь, когда я нашел тебя, война закончилась, я могу вернуть ее тебе. Обещай всегда хранить эти листочки, ты должна сделать все, чтобы снова научиться петь. Считаю, что Бог помог мне сохранить ее именно для этого. Он хочет, чтобы именно ты исполнила эту нежную песню, пусть ее слова не имеют для тебя прежнего значения.
 «Ли, моя любовь…» – вспомнила Одри не­сколько слов. Она не могла с уверенностью ска­зать, что эти слова уже не имеют для нее прежнего значения. Она просто не разобралась в своих чувствах, не знала, что думать. Он сохранил лис­тки с ее искренними словами! Ли искал ее и хотел помочь. Ли теперь с ней рядом, снова спасает ее, в его голубых глазах она видела любовь, которая готова была воспламениться в любой момент. Все теперь зависит только от нее.
 Одинокая слеза выкатилась по щеке.
 – Я… не знаю… что сейчас чувствую.
 – Все будет хорошо. Мне нужно еще кое-что рассказать тебе, но не сейчас. Сначала тебе нужно поправиться. А я пока займусь своими делами. Не будем загадывать на будущее, необходимо подготовиться к встрече с бандитами, – Ли ободряюще улыбнулся, сжал ее руку еще раз. – Отдыхай. Я позабочусь обо всем.
 Ли вышел из комнаты, а Одри наслаждалась миром и спокойствием, охватившими ее измучен­ную душу. Наконец-то, явился сильный мужчи­на, снял тяжелое бремя ответственности с ее хруп­ких плеч.
 «Я обовсем позабочусь».
 Какие благословенные слова. Она так устала нести этот груз на своих плечах.
 Через минуту в комнату зашла Тусси. Одри лежала, прижимая к груди бумаги. Ли уже пока­зывал Тусси песню, поэтому она хорошо знала, что Одри держит в руках. Одри тихо плакала.
 – Ты все еще любишь этого человека, прав­да? – спросила ее сестра.
 Одри сотрясалась от рыданий, сжимая руками бока, морщилась от боли.
 – Не знаю, Тусси, – она прижала тонкие потертые листочки к груди. – Честное слово, не знаю.

 Глава 34

 Одри сидела за кухонным столом и подсчиты­вала прибыли от урожая кукурузы и картофеля, которые были посажены, выращены и проданы. Как общий урожай, так и прибыли делились между всеми. Все негры упорно трудились, чтобы спасти початки на вытоптанном поле, а урожай картофеля в этом году оказался отменным. Форт Рили закупил большое количество овощей, а так­же морковь и турнепс. Часть овощей продали в Абилине, но, как всегда, определенное количество оставили для нужд общины, чтобы не голодать зимой. Отдельные семьи также зарабатывали деньги, кто чем мог по своему усмотрению. У Вилены был небольшой магазин одежды, у Силаса Джонса – конюшня, Элиа торговал лошадьми, быками и мулами. Остальные семьи тоже зараба­тывали разными способами, как белые так и негры.
 Несмотря на нападение бандитов, год оказался удачным. Поселенцы становились на ноги быст­рее, чем ожидали. Общими силами они восстано­вили конюшню, магазин одежды, и отстроили три деревянных дома, сожженных во время налета. Благодаря помощи Ли, горожане купили отлич­ный скот в Абилине и снова занялись скотоводст­вом с помощью двух здоровенных быков-произво­дителей. И должны были к весне получить хороший прирост телят. Стадо пасли севернее города и постоянно охраняли.
 Ли закупил оружие и амуницию – практиче­ски все мужчины в общине имели новые винтовки и знали, как с ними обращаться. Ли тренировал их регулярно, составил расписание, по которому все мужчины через день упражнялись в стрельбе по цели. Некоторых женщин тоже вооружили ружьями, и револьверами и научили стрелять. А теперь Ли помогал мужчинам строить вокруг городка барьер, напоминающий крепость. Барьер сооружали из дерна, бревен, телег, копен сена, всего, что могло бы остановить передвижение всадников и в то же время давало возможность спрятаться и стрелять в атакующих, прежде чем те успеют ворваться в город.
 Вилена называла Ли спасителем.
 «Его послал нам Бог», – часто повторяла женщина. Одри улыбалась, вспоминая, что жите­ли города относились к нему, словно к герою. Он даже заметно поправился с тех пор, как появился в Бреннене. Каждая женщина старалась угостить его чем-нибудь вкусным в благодарность за то, что он для них сделал. В какой бы дом он не заходил, его тут же усаживали за стол и кормили. Не заходил он только в дом Одри, а всегда находил отговорки, чтобы не оставаться у них надолго. Одри понимала почему. Они оба знали почему. Если бы он остался ночевать в доме Одри, то кто-нибудь из них непременно пришел бы к дру­гому в постель, чтобы убедиться, что их страсть не погасла. Она понимала, что это плохо, но постепенно старые чувства и желания овладе­вали ее сердцем, ее преследовали воспоминания о восторге, который она испытывала когда-то в объятиях Ли. Эти мысли не давали ей спокойно спать.
 Благодаря Тусси, почти все в городе знали, что Одри и Ли были когда-то влюблены друг в друга. Одри уже неоднократно спрашивали, когда они поженятся.
 Она отложила ручку и задумалась. Горожане, конечно, хотели ей хорошего. Большинство жела­ли, чтобы «бедная мисс Одри» стала счастливой, чтобы у нее появился муж. Они считали, что именно Ли должен стать ее мужем. Что они говорили Ли, Одри не знала, но он никаких попыток для сближения не предпринимал. В те­чение последних трех месяцев они просто заново узнавали друг друга. Иногда вспоминали об ужа­сах войны, рассказывали о мельчайших событиях своей жизни за последние пять лет с тех пор, как в последний раз виделись в Батон-Руже. И пока довольствовались только беседами. Они понима­ли, что любовь не прошла, но словно затаилась под наслоениями боли и горечи. Никто не решал­ся первым заговорить на эту тему, оба подозрева­ли, что каждый опасается, а вдруг другой уже не испытывает прежних чувств. Они не хотели де­лать друг другу больно.
 Одри встала со стула, открыла заднюю дверь дома. Пусть в комнату влетит прохладный но­ябрьский ветер и немного охладить ее разгорев­шиеся желания. Она не могла не чувствовать, что у Ли есть какая-то причина для столь сдержанно­го поведения. Он словно затаил что-то глубоко внутри, убеждая себя, что его невозможно полю­бить снова. Когда они говорили о войне, особенно, о Джое, он внезапно замыкался в себе и, обычно менял тему разговора. Она никак не могла по­нять, почему он так страдал, было ощущение, словно это он виноват в гибели Джоя. Она не­сколько раз пыталась убедить его, что он не должен обвинять себя. Но иногда ей казалось, что он чувствует себя ответственным, будто он нажал на курок и убил Джоя.
 Трагическое выражение его глаз заставляло ее волноваться за него, хотелось, чтобы од­нажды он поведал ей, что мучает его, из-за чего он так сдержанно ведет себя. Должно быть, видел что-то ужасное или пережил во время войны какую-то трагедию, о которой еще не рассказал. Одри приходилось только предполагать, что необходимость убивать угне­тающе подействовала на него.
 Она была уверена, что если им снова удастся полюбить друг друга, любовь окажется сильнее, чем прежде, потому что им пришлось слишком много выстрадать, прежде чем они поняли, как важна в жизни любовь. Встретив его снова, на­блюдая за тем, как он работает с людьми, как заботится о них, Одри вспоминала прежнего Ли Джеффриза, которого знала в Коннектикуте, он дружелюбно относился к Джою, горячо и страстно любил ее. Ли Джеффриза, которому она посвяти­ла когда-то песню. Теперь она хранила листочки с этим нежным признанием в маленьком ящичке письменного стола.
 Эти потертые листочки растрогали ее больше всего. Ли сохранил их, и Одри была ему благодар­на. Он победил смерть, заново учился ходить ради того, чтобы найти ее. Расходовал сейчас собствен­ные деньги, чтобы помочь поселенцам восстано­вить разрушенное бандой, отдавал все свободное время, обучая горожан защищаться, иногда даже помогал в сборе урожая.
 С улицы донесся чей-то встревоженный крик.
 – Он едет! Едет!
 Одри нахмурилась, повернулась и направилась к передней двери. На крыльце стоял Элиа.
 Одри посмотрела вдаль на горизонт и увидела приближающегося всадника. Ли научил мужчин проводить разведку и составил расписание, по которому ежедневно мужчины группами по три человека объезжали окрестности города и следи­ли за подозрительными приезжими. Сегодня в разведку отправился сам Ли, и даже издали она поняла, что он спешит, изо всех сил погоняя лошадь. Она узнала его вороную лошадь, и кожа­ную куртку с бахромой на всаднике. Он ей очень нравился в этой куртке. Ли загорел еще сильнее и окреп… Одри желала его еще сильнее, чем прежде. Уже в течение многих недель она боро­лась со своим желанием быть с ним.
 Тусси выбежала из детской комнаты, оставив Джоя в манеже, подошла к Одри, и женщины вместе ожидали приближения Ли.
 – Должно быть, налетчики приближаются! – Элиа повернулся и бросился в дом, чтобы воору­житься.
 – Нам лучше остаться здесь и держать оружие наготове, – сказала Тусси, – я посмотрю, как там Джой. – Женщина направилась наверх, тя­жело переваливаясь. Одри тревожилась за нее. Тусси могла родить ребенка в любой момент. Было очень важно не подпустить бандитов близ­ко, так как, если они прорвутся в город, больше всего пострадают женщины и дети. Ли погонял лошадь, на бешеной скорости он проскакал мимо дорожного указателя с надписью: «Бреннен. Кан­зас». Он что-то кричал группе мужчин, которые стояли неподалеку от барьера. Они рванулись к вагончику и принялись толкать его, чтобы забло­кировать въезд в город.
 – Приготовьте оружие! Спрячьте женщин и детей за барьером, – донеслась до нее коман­да Ли.
 Несколько семей жили за барьером, защищав­шим город, в хижинах из дерна неподалеку от полей. Они никак не могли защитить свои хижи­ны от бандитов. Одри молилась, чтобы преступ­ники не тронули эти жилища. Конечно, их целью был Бреннен, но на этот раз их ожидал сюрприз. Одри сбегала за ружьем, проверила его, убеди­лась, что оно заряжено, захватила дополнитель­ные патроны.
 – Я пойду с мужчинами и буду стрелять из-за барьера, – крикнула она Тусси.
 – Нет, Одри! Ты должна остаться здесь, – возразила Тусси. – Ли говорил, что женщины и дети должны запереться в домах. – Она оставила Джоя в манеже.
 – Я хочу быть уверена, что на этот раз они не прорвутся к нашим домам, – крикнула Одри и выбежала на улицу, прежде чем Тусси успела остановить ее.
 Одри мчалась по улицам встревоженного городка. Повсюду женщины и дети спешили в укрытия. Двери закрывались на засовы, на окнах запирались ставни. Мужчины спешили из домов, с рабочих мест, из амбаров и заго­нов для скота, чтобы занять свои места у барьеров, сооруженных вокруг городка. Ли на лошади ездил по внутреннему периметру, от­давал приказы, словно настоящий генерал перед важным сражением. Он распорядился, чтобы большинство защитников выстроились в линию с южной стороны, там, откуда приближалась банда.
 Одри направилась к южным воротам и подо­шла к барьеру за несколько минут до того, как туда подъехал Ли. Он увидел, как она становится на колени возле копны сена, положив ружье для упора на верх копны.
 – Черт возьми, что ты здесь делаешь? – спросил он, соскочив с лошади.
 – Собираюсь пристрелить несколько банди­тов, – она спокойно взглянула на него. – Так же, как и ты.
 – Здесь слишком опасно. Тебе лучше было бы остаться в доме на случай, если они прорвутся в город.
 – Надеюсь, что на этот раз не прорвутся, – уверенно заявила Одри, поднялась и внимательно взглянула ему в лицо. – Позволь мне остаться, Ли. Я хочу быть здесь, с тобой, со всеми. Для меня это очень важно.
 Они испытующе смотрели в глаза друг другу. Ли не смог удержаться от соблазна и поцеловал ее. Это был нежный, короткий поцелуй, но он поведал обо всем. Несмотря на надвигаю­щуюся опасность, Одри мгновенно ощутила, как жар охватил сердце и тело. Это было восхитительное чувство, какого она давно не испытывала.
 – Не высовывай голову, – приказал он, заме­тив, что в ее глазах блеснули слезы.
 – Не буду, – пообещала она.
 Он повернулся и вскочил на лошадь, все еще ощущая сладкий вкус ее губ. У них было доста­точно времени обо всем поговорить и стать ближе друг к другу. Они в самом деле стали близкими друзьями. Но сейчас все складывалось совсем по-другому, потому что им уже не о чем спорить. Их убеждения и взгляды на жизнь совпадали, они стали одинаково смотреть на мир. Одри выздоро­вела, Ли окреп, прежнее желание еще больше взволновало его. Что-то нужно было решать. Ли мучительно хотел обладать этой женщиной. Он должен был знать, есть ли у него хоть какая-то надежда. Однако все еще не набрался смелости рассказать ей правду о Джое. И понимал, что скоро наступит время, когда у него не останется выбора. Он должен будет все рассказать. А когда она узнает правду, то, возможно, не захочет де­лить с ним постель.
 Но в эти минуты неуместно было думать и загадывать на будущее. На южной стороне гори­зонта поднималось пыльное облако, поднятое ко­пытами скачущих коней. Судя по всему, бандитов было не менее сорока человек. Они пополнили ряды с тех пор, как потеряли несколько человек во время первого нападения. Жителям Бреннена предстоял настоящий экзамен после подготовки, проведенной Ли с мужчинами. Вдоль барьера расположилось около сотни человек. Если они будут тщательно целиться, а не стрелять беспоря­дочно из винтовок и ружей, бандиты не смогут прорваться через барьер.
 Самое трудное испытание предстояло неграм, которым нужно было прежде всего преодолеть страх. Одри объяснила Ли, что сдерживает их, почему они боялись стрелять в белых людей во время первого нападения банды. Они были воспи­таны в покорности и страхе перед белыми людь­ми, считая, что любое сопротивление белым мо­жет привести к казни или, в крайнем случае, к жестокому избиению. Ли долго беседовал с ними, растолковал, что сейчас они свободные люди и имеют полное право защищаться оберегать жен и детей. Он сказал им, что является адвокатом, если возникнут какие-то проблемы из-за отпора белым бандитам, то он позаботится, чтобы никто из негров не пострадал от несправедливого наказа­ния. На них нападали, и они имели полное право отстреливаться.
 – Хорошенько цельтесь, – приказал Ли, объезжая линию укрепления. – Сначала выбери­те цель и не бойтесь нажимать на курок. Они больше не смогут выгнать вас из собственного города! Без моего сигнала не стреляйте!
 Одри тщательно прицелилась. Она часто упражнялась в стрельбе с тех пор, как выздоро­вела, ребра срослись нормально. Ли научил ее удерживать тяжелое ружье в равновесии, объяс­нил, как правильно прижимать приклад к плечу, когда нажимаешь на курок. При этом нельзя двигаться. Несколько раз, когда он обучал ее, то стоял позади, обхватив руками, чтобы показать, , как правильно держать оружие. А Одри дрожала от желания повернуться и позволить ему обнять ее по-настоящему. Было приятно чувствовать себя в сильных объятиях, она ощущала себя в безопасности, когда его тело прижималось к ее спине.
 Всадники были уже совсем близко. Они начали стрелять первыми, но все укрылись за барьер, пули не могли достичь цели. Над Одри с жужжа­нием пролетела пуля, задев верхушку копны, под которой женщина стояла. Одри услышала, как испуганно заржала лошадь Ли, но не могла огля­нуться, продолжала целиться. Наконец, Ли ско­мандовал, чтобы все стреляли. Одри увидела по растерянным лицам всадников, что те не ожидали отпора. Не предполагали, что за барьером нахо­дится чуть ли не целая армия вооруженных муж­чин и женщин.
 Как только Ли дал команду стрелять, воздух сотрясли сотни выстрелов из винчестеров. Послы­шались испуганные крики, лошади сбились в кучу, остановились. Одри показалось, что на зем­лю упало не менее двадцати человек.
 Удержавшиеся в седлах, резко поворачивали назад, раненые и просто упавшие, ужасно бранясь, пытались взобраться на коней. Защитники Бреннена продолжали стрелять, поразив еще не­сколько человек. Раненые пытались приподнять­ся, но были застрелены. Только совсем немногим удалось удержаться на лошадях и ускакать в степь.
 Все закончилось так быстро, что оборонявши­еся молча и изумленно смотрели вслед полутора десяткам бандитов, оставшихся в живых, кото­рые быстро удалялись от Бреннена.
 С ними так быстро расправились, они настоль­ко были обескуражены, что оставили попытку приблизиться к барьеру. Кое-кому из раненых все же удалось взобраться на лошадей, и Ли приказал прекратить стрельбу.
 – Теперь они дважды подумают, прежде чем решат вернуться, – сказал Ли. – Сейчас надо поймать лошадей. Они теперь наши. Необходимо похоронить убитых. Вы одержали первую победу и всего за каких-нибудь десять минут. Как вы себя чувствуете после этого?
 Жители Бреннена радостно закричали, вски­нули вверх ружья и винтовки, принялись обни­маться. Одри почувствовала, что чуть не плачет от счастья и облегчения. Она взглянула на Ли, улыбка сползла с лица. Одри увидела, что из ссадины на правой щеке Ли течет кровь.
 – Ли! – Одри отбросила ружье и кинулась к нему, на ходу отрывая лоскут от рубашки, чтобы приложить к ране.
 – Не беспокойся, со мной все в порядке, – успокоил ее Ли, но он был очень бледен. – Немного левее и я бы отведал вкус этой пули.
 Одри содрогнулась от страха, она хорошо по­нимала, что Ли был близок к смерти. Еще бы чуть-чуть и пуля могла бы пробить ему голову. Он мог погибнуть в этом коротком бою, мог лишиться жизни, защищая ее маленький город.
 – Держись за луку седла, а я поведу коня к дому, – приказала она, поднимая свое оружие.
 Горожане по-прежнему восторженно кричали, продолжая праздновать победу. Бреннен, штата Канзас стал полноправным городом, жители ко­торого хорошо вооружены и умеют позаботиться о собственной безопасности, могут храбро защи­щаться. Им больше нечего бояться.
 Одни уже ловили лошадей, оставшихся без хозяев, другие подбирали убитых, чтобы похоро­нить… Четырнадцать убитых и семь раненых. Кое-кому из раненых удалось взобраться на лошадей и ускакать. Значит, только пятнадцать чело­век остались невредимыми. Жители Бреннена оказывали помощь раненым, но решили держать их под охраной, а потом отправить в форт Рили, где бандитов посадят под арест.
 С наступлением ночи многие мужчины про­должали находиться на баррикадах, ожидая второго нападения. Но налета больше не по­следовало.
 Одри внесла поднос с чаем и печеньем в спаль­ню, поставила его на стол. Ли стоял перед зерка­лом, висящим над письменным столом и промы­вал рану салфеткой, смоченной виски.
 – Останется еще один шрам, – проворчал он недовольно, – будто у меня их было недостаточно после того, как подонки в Батон-Руже меня изби­ли. Странно, но большую часть боевых шрамов я получил в мирное время, хотя и не прятался от сражений во время войны. Не удивительно ли это для офицера?
 «Твое лицо не стало менее красивым из-за нескольких шрамов», – подумала Одри, расста­вив чашки с чаем на маленьком столике возле кровати.
 – Ты должен остаться здесь, уже довольно поздно. Ты потерял много крови и не должен уходить отсюда.
 – Я хотел проверить, все ли инструкции ис­полняются, хорошо ли охраняют раненых банди­тов. Завтра утром мы отвезем их в форт Рили.
 – Мы? Тебе нужно остаться и отдохнуть.
 Ли взглянул на нее, только сейчас осознав, что они вдоме одни. Элиа будет дежурить ночь, охраняя город. Тусси забрала Джоя и отправи­лась к Вилене, настояв, чтобы Ли остался на ночь, так как очень устал и ранен. Он, конечно, мог воспользоваться спальней Тусси и Элиа. А кроме того, объявила Тусси, у нее наступает время ро­дов, поэтому ей необходимо находиться поближе к Вилене, опытной женщине, родившей много детей. Ли начинал понимать, возможно, Тусси просто воспользовалась поводом, чтобы оставить его и Одри наедине.
 Должно быть, сейчас он скажет Одри правду и покончит со всем. Он должен рассказать все преж­де, чем между ними что-нибудь произойдет. Ведь после Одри может возненавидеть его еще больше. И все же по выражению ее глаз он понимал, что она хочет того же, что и он. Они одни… Будут одни в доме всю ночь.
 – У меня задета только мягкая ткань, – со­общил он. – Я не умираю, – невесело засмеялся Ли. – Ты вела себя очень храбро.
 Одри села на кровать.
 – Не думай, что мне не было страшно. Одна пуля пролетела прямо над моей головой, – она пристально смотрела на него.
 Рубашка у Ли была распахнута на груди, это будоражило, возбуждало ее. Грубошерстные брю­ки плотно обтягивали бедра. Рана на щеке под­сохла и не кровоточила. Он такой мужественный и преданный. Помог ей и жителям Бреннена. Да, теперь Одри хорошо знала, что все еще любит этого янки.
 – Теперь я сама испытала и отлично знаю, что такое все время находиться под обстрелом. Нога у тебя все еще болит?
 Ли взял бутылку виски и отпил немного прямо из горлышка.
 – Иногда, – он внимательно посмотрел на бутылку, потом сказал: – Довольно долгое время я слишком увлекался выпивкой. После Батон-Ружа. Случилось кое-что еще, Одри, что-то та­кое…
 – Ли, – прервала она, не в силах больше, сопротивляться жару, охватившему ее. Этот огонь уничтожил всю прежнюю ненависть и сопротивление, остался только страстный жар любви. – Я могла бы сказать то же самое. Когда я сегодня увидела, что могу потерять тебя навсегда, то поняла, что все еще люблю тебя.
 Он молча смотрел на нее, стараясь заглушить муки совести. Боже, как он хочет ее. Он должен обладать ей хотя бы один раз. Нет, не стоит пока говорить о Джое… но все же… Невозможно ото­рваться от зовущего взгляда ее экзотических зе­леных глаз. Он никогда не мог устоять перед ней, но на этот раз все по-другому. Он убил ее брата. Она должна знать.
 – Одри…
 – Ты все еще любишь меня, Ли? – Одри удивилась, увидев, как его глаза наполнились слезами. Он подошел к ней.
 – Ты знаешь, что люблю. Я приехал сюда не только из-за дружеского расположения. Я при­ехал сюда потому, что никогда не переставал любить тебя. Никогда не забывал о тебе. Все эти годы я не знал, что с тобой, жива ты или нет. Я мучился, мысли о тебе сводили меня с ума.
 Сердце Одри трепетало от счастья, она может открыто проявлять свои чувства и принимать его любовь.
 – То же самое было и со мной, – ответила она, поднимаясь и глядя ему в лицо. – Я все время пыталась убедить себя, что ненавижу тебя, не хочу больше видеть, но глубоко внут­ри… – она замолчала, глаза ее наполнились слезами. – Ли, война закончилась. Я хочу, чтобы между нами она тоже закончилась. Мы можем начать все сначала. Мы должны забыть боль и ужасы этой войны. Мы принадлежим друг другу.
 Ли посмотрел ей в глаза. В доме было очень тихо, только еле слышно тикали часы на камин­ной полке в большой комнате. С ним была его Одри, изменившаяся, зрелая, потерявшая свой великолепный голос, но не ставшая от этого менее привлекательной. Она казалась ему еще прекрас­нее, чем прежде, она и правда была прекрасна душой и телом. Сколько ночей он мечтал встре­титься с ней, обнять, прижать к себе, ощутить вкус ее губ и кожи. Как сказать ей обо всем? Он пытался убедить себя, что нет смысла рассказы­вать сейчас о Джое. Лучше ей пока не знать об этом. Может быть, он сумеет один нести этот тяжкий груз на сердце. Он готов был отдать все, чтобы быть вместе с ней.
 – Одри… – и снова он не в силах ничего произнести.
 Она коснулась ладонями его груди, принялась расстегивать пуговицы, распахнув рубашку, при­жалась лицом к его груди.
 – Я хочу, чтобы мы снова были вместе, Ли, – тихо и нежно сказала она. – Хочу снова все вспомнить, все, что было у нас когда-то. Я не смогла бы полюбить кого-то другого так, как любила тебя и как люблю еще сейчас.
 Ли задрожал от желания, сомнения все еще мучили его, не давали покоя. Но любовь все пересилила. Он запустил пальцы в ее волосы, распущенные по плечам так, как ему нравилось больше всего. Она подняла к нему лицо, он наклонился, губы встретились в неистовом по­целуе, который объяснил им, чего они хотят. Больше всего на свете Ли хотел сейчас овладеть ею, неважно, что произойдет потом. Да, он расскажет ей все. А сейчас он уверен, что она тоже хочет его. Ли застонал от сдержи­ваемой страсти, глубоко проникая языком в ее рот. У него не было женщины, с тех пор, как его ранили в Батон-Руже, и все время, пока выздоравливал.
 Когда они поцеловались, желание захлестнуло, пути назад уже не было. Он поднял ее на руки, положил на постель и лег на нее, даже не сняв одежды и не разуваясь. В данный момент они не могли ждать ни минуты. Рядом была его Одри, бесценная любимая Одри, которую он желал с неослабевающей страстью вот уже восемь лет. Он пять лет не был с ней и только мечтал, мечтал. Она хотела близости с ним так же сильно, как и он, потому что пять лет подавляла в себе желание. Он хотел быть внутри нее, и она хотела почувст­вовать его внутри своей плоти. Ничто не могло помешать им и не имело значения. Ничто!
 Ли мгновенно снял с нее панталоны и вошел в нее. Неистово, страстно, жарко и тесно совокуп­лялись они, даже не сняв одежды. Одри проника­ла в его рот горячим языком, впивалась ногтями в широкие плечи, выгибала бедра ему навстречу, раскрываясь любимому мужчине в неистовом же­лании. Он входил в нее глубоко и почувствовал, как быстро его семя пролилось в ее лоно. Но он продолжал целовать и ласкать ее, почти мгновен­но возбудился снова, продолжая находиться внут­ри нее. Ли буквально разорвал на Одри платье. Она помогала ему обнажать себя, чтобы он мог поцеловать ее тугие соски, чтобы мог ласкать ее грудь. Она чувствовала, как его плоть снова ста­новится твердой и горячей, пульсирует в ней. Он снова погрузился в нее глубоко, наслаждаясь тем, как она страстно выкрикивает его имя, испыты­вая сладостный судорожный оргазм. Они оба го­рели от страсти, существовал только один способ унять этот огонь – повторять все снова и снова до изнеможения и усталости.
 И снова его семя изверглось в ее лоно. Ли оторвался от нее, чтобы немного успокоить дыхание, закрыть дверь спальни и раздеться. Одри молча наблюдала за ним. По горящему взгляду ее зеленых глаз он чувствовал, что она еще не успокоилась, она все еще хочет его. Он решил, что пока не будет ничего рассказывать, если даже потом она еще больше возненавидит его.
 Одри наслаждалась, глядя на его тело. Она так сильно желала его, боялась, что может потерять сознание в его объятиях. Она так давно не ощу­щала себя женщиной. Кому, кроме Ли Джеффриза, могла она позволить разбудить ее прежние чувства и страсть?
 Ли подошел к тому месту, где стоял кувшин с водой, налил воды в таз и позвал Одри.
 – Иди сюда.
 Она повиновалась, и он принялся снимать с нее одежду, пока она не осталась обнаженной. Он подал ей чистую влажную салфетку, и они стали обмывать друг друга, любуясь наготой, наслажда­ясь растущим желанием, которое не сумели уто­лить полностью. Одри дрожала, когда голубые глаза Ли рассматривали ее, но, в какой-то крат­кий миг, она снова увидела страдальческое выра­жение на его лице.
 – Помни, что я люблю тебя, Одри. Помни о моей любви, несмотря ни на что. Я люблю тебя больше жизни.
 Она мягко коснулась ладонью его лица.
 – Я знаю об этом.
 Ли поднял ее на руки, отнес к кровати, поста­вил, снял покрывало. Их губы снова встретились в сладостном поцелуе. Ли опустил Одри на кро­вать и лег рядом. Они извивались, касаясь друг друга обнаженной кожей. Он ласкал ее грудь, возбуждая пальцами ее соски. И в следующее мгновение снова оказался внутри нее. Она выги­балась, открываясь ему навстречу в страстном самозабвении, наслаждаясь его близостью и раду­ясь, что теперь им не нужно расставаться утром, теперь они навсегда вместе. Наконец-то, Ли Джеффриз будет всегда в ее объятиях. Война закончилась и больше не будет разлучать их, ее муж не стоял у них на пути, и никакие ужасные события не помешают. Они свободны! Свободны от прошлого, свободны от ужасных воспомина­ний, свободны от глупых ошибок, которые совер­шили. Бог привел его к ней. Они никогда больше не разлучатся.

 Глава 35

 Одри открыла глаза и увидела, что Ли стоит у окна спальни и молча курит. Она какое-то время наблюдала, как кольца дыма медленно поднима­ются к потолку и тают в свете утреннего солнца. Ли был в брюках, но без рубашки. Она молча изучала его фигуру, мускулистые плечи и руки. Созерцание его обнаженного тела вызывало новую волну желания. Этот мужчина был ее первой и единственной любовью. Ни с одним мужчиной она не смогла бы ощутить то, что чувствовала с Ли Джеффризом. Ни один мужчина в мире не сумел бы разжечь в ней такую, до боли, сильную страсть, какую она испытала прошлой ночью. Все тело болело от истомы, Одри чувствовала себя уставшей, но это была приятная усталость. Заме­чательно снова любить и чувствовать себя люби­мой и желанной женщиной.
 – Ли Джеффриз, – заговорила она. – Я надеялась проснуться в твоих объятиях и счита­ла, что нам уже нет необходимости убегать друг от друга, – она улыбнулась и разнеженно потя­нулась. – Иди сюда. – Одри неожиданно почув­ствовала тревогу, тайный голос подсказывал, что она не должна слишком упиваться счастьем. Ли снова взглянул на нее с этим ужасным выраже­нием печали в глазах. Почему он так смотрит? Разве он не ощущает себя счастливым?
 – Могут скоро вернуться Тусси и Элиа, – тихо сказал он.
 – Неужели ты думаешь, они не знают, что произошло этой ночью? – пошутила она, пытаясь заставить его улыбнуться. Одри глубже забралась под одеяло. – Как ты можешь стоять там без рубашки? В доме довольно холодно. Возвращайся в постель и я согрею тебя. – И снова ее поразила эта затаенная боль в его взгляде. Тревога охватила ее, вмиг охладив пыл. Единственный раз они могут любить друг друга, ничего не опасаясь. Наконец-то, они испытывают полное счастье… разве не так?
 – Что случилось, Ли? – Одри села, накрыв­шись одеялом.
 Не выпуская сигары из рта, Ли неторопливо надел рубашку.
 – Я не уверен, что Тусси думает о нас. Должно быть, она считает, что ты убила меня, поэтому боится возвращаться домой.
 Одри нервно рассмеялась.
 – Да о чем ты говоришь?
 Ли старательно застегивал пуговицы.
 – Я рассказал ей кое о чем, сразу как приехал. То, о чем не хватило смелости рассказать тебе, – он открыл окно и выбросил наружу окурок, затем снова закрыл окно. – Она могла бы рассказать тебе обо всем сама, если бы я позволил. Но мы оба считаем, что я должен сделать это сам. Я должен был рассказать тебе обо всем еще вчера, до того, как мы занялись любовью.
 Он неторопливо расстегнул брюки, заправил рубашку и продолжал:
 – Но я буквально слабею, приближаясь к тебе. Каждый раз, когда я встречаюсь с тобой, то совер­шаю глупые поступки. Поступки, которые причи­няют тебе боль, я твердо уверен в этом. Но я все равно их совершаю, – он застегнул брюки и подошел ближе.
 – Ты встревожил меня. Не хочешь ли ты ска­зать, что мы снова должны расстаться после все­го? У тебя есть другая женщина?
 Он горько засмеялся.
 – Хотелось бы мне иметь именно такую при­чину.
 Одри вздрогнула от леденящего ужаса.
 – Ли, прекрати пугать меня. Мы только на­шли друг друга. На этот раз навсегда. Я на­деялась, что навсегда. Сейчас нас ничто не разде­ляет.
 Он прикрыл глаза и сел на край кровати.
 – Но только не с моей стороны. – Он помол­чал, поставив ногу на край кровати. Затем тоск­ливо взглянул в глаза Одри. – Все, что я говорил прошлой ночью – правда. Я люблю тебя больше жизни и снова повторяю, если ты захочешь, мы поженимся и никогда больше не будем разлучать­ся. Я хочу увезти тебя в Денвер, начать там снова адвокатскую практику, хочу найти для тебя спе­циалиста. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я могу дать тебе прекрасный дом, красивую одежду, хочу обеспечить тебе такую жизнь, для которой ты рождена. Хочу стать таким отцом, какого у меня никогда не было, да и у тебя тоже. Хочу, чтобы у нас была семья, и через какое-то время, когда будет построена трансконтинентальная же­лезная дорога, мы смогли бы посещать Мэпл-Шедоуз и вернуть то, что там оставили. Я хочу всего этого для тебя. Ты должна поверить в то, как сильно я тебя люблю.
 – Конечно, я верю тебе. Почему ты говоришь обо всем таким тоном? Ты знаешь, что я хочу того же. Хочу, чтобы прошлое осталось в прошлом. Ли, это помогает мне смириться со смертью Джоя, потому что он очень любил тебя. Он хотел, чтобы мы были вместе.
 И снова! Снова это трагическое, горькое выра­жение в его глазах.
 – Ли, что мучает тебя с тех пор, как ты сюда приехал? Меня все время преследует ощущение, что ты скрываешь от меня нечто страшное. Что ты не рассказал мне? Это имеет отношение к Джою? Может быть, ты видел его в лагере для пленных?
 – О Боже, – простонал Ли, закрыл глаза, отвернулся, положив голову на скрещенные ру­ки. – Я просто глупец. Я должен был рассказать тебе об этом вчера. Я пытался начать разговор, но ты все время меня прерывала. А как только мы начали целоваться… – он пригладил ладонью густые темные волосы. – Я уже не мог думать ни о чем. Мне только хотелось обнять тебя и любить снова и снова… хотя бы один раз… прежде, чем ты приказала бы мне убираться из твоей жизни навсегда.
 – Почему я должна была бы так сказать, Ли? – она заметила, что он дрожит, и была удивлена тем, что он явно боится рассказать ей о чем-то. – Ли, я люблю тебя. Я простила все. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось.
 Он обхватил голову ладонями, помолчал еще какое-то время а потом заговорил.
 – Ты получила письмо от рядового по имени Лэрри Джонс, Одри? Он сообщил тебе о смерти Джоя.
 Ей стало очень страшно, Одри вздрогнула.
 – Да. Откуда ты знаешь? Я никогда не упоми­нала его имени.
 Ли нервно теребил волосы.
 – Я думал, что может быть, имя с моими инициалами каким-то образом заставит тебя до­гадаться. Это письмо написал я, Одри.
 Мысли Одри путались, она никак не могла сосредоточиться.
 – Ты? – она ничего не понимала. – Как? Почему? Если ты узнал что-то о его смерти, почему ты не написал от своего имени?
 В комнате воцарилась напряженная тишина.
 – Я убил его, Одри. Я убил твоего брата. На самом деле это был… скорее несчастный случай, чем желание убить.
 Одри растерянно и ошарашенно уставилась на него.
 – Что?
 – Я был тогда в армии Шермана. Мы только что взяли Атланту. Я сидел верхом на лошади на холме и наблюдал, как горит город. Я тогда думал о бессмысленности всего, что творится, о бессмыс­ленности войны. Внизу несколько солдат-федера­лов вели пленных мятежников. Неожиданно пленные бросились бежать, – у него перехватило горло, он по-прежнему сжимал голову руками, пальцы дрожали. – Двое пленных бежали мне навстречу по склону холма. У одного была вин­товка, которую он выхватил у охранника. Он хотел выстрелить в меня, но я опередил. Мятеж­ник упал, но второй набросился на меня, схватил мою винтовку за дуло, потянул к себе…
 Одри в ужасе замерла, слушая его рассказ, прерываемый рыданиями.
 – Он продолжал вырывать у меня оружие, даже не глядя мне в лицо. Мой палец оказался на спусковом крючке, курок был взведен еще рань­ше. И винтовка выстрелила. Я никогда не забуду его глаза в этот момент. В то же мгновение мы узнали друг друга… Прежде чем упасть, он успел назвать меня по имени…
 Ли поднялся, утирая слезы рукавом рубашки. – Волосы у него отросли почти до плеч… он отрастил бородку, был грязный, худой, оборван­ный… Я понял, что это он… слишком поздно. Если бы я только знал… то мог бы освободить его… отправить домой! У меня было достаточно власти… если бы я знал… что он среди этих пленных… если бы я узнал его на секунду рань­ше…
 Ли прерывисто вздохнул и отошел к окну.
 – Знаешь, что Джой сказал? – он снова обернулся и посмотрел на Одри. – «Какая стран­ная у нас встреча, Ли!» – Он глубоко дышал, чтобы справиться с чувствами. – Он шутил, даже умирая. Это был прежний Джой. Просил меня позаботиться о тебе вместо него. Взял с меня слово, что я найду тебя. Сказал, что ты все равно будешь любить меня, даже если обо всем узнаешь. Хотел, чтобы мы были вместе, Одри. Джой хотел этого больше всего на свете. Мечтал о том, чтобы ты была счастлива. Ты хочешь знать его послед­ние слова? – О Боже, как трудно было смотреть на ее лицо, искаженное болью. Ли разбередил ее старую рану, но все уже было сделано. – Он сказал: «Я прощаю тебя, Ли. Я прощаю тебя!» Он сказал, что не считает меня виноватым.
 Ли подошел ближе, стал перед ней, судорожно сжав кулаки, по щекам катились слезы.
 – Действительно, Одри. Я не хотел его смерти, это не моя вина, Одри. Я не знал, что это он! Но я знаю другое, что убил много других Джоев в этой войне! Я знал, что однажды найду тебя и расскажу все, потому что не мог бы жить с такой болью в душе. Чтобы забыть о нем, я начал пить. Пил и пил, чтобы ничего не помнить. Продолжал воевать, закончил службу, потому что был хоро­шим солдатом! Даже получил повышение, но все время внутренне сходил с ума!
 Одри молчала, не поднимая глаз, она словно оцепенела. Почему она ничего не говорит? Почему не кричит на него? Почему не набросилась на него с кулаками?
 – Я держал его на руках, умоляя не умирать… но выстрел был произведен с очень близкого рас­стояния. Я понимал, что он не выживет. Возмож­но, это прозвучит кощунственно, тем более из уст человека, убившего его… но, по крайней мере, он умер на руках того, кто его любил… и кто его любил. А ты хорошо знаешь, что я очень любил этого мальчика, Одри! Ты знаешь, что я никогда бы не позволил такому случиться, если бы узнал его. Я лучше позволил бы ему застре­лить себя из этой чертовой винтовки! В течение нескольких недель я был близок к тому, чтобы застрелиться.
 Наконец Одри быстро взглянула на него, но он ничего не сумел прочесть в ее мимолетном взгля­де. Она снова молча отвернулась.
 – Я сам выкопал ему могилу, помолился над ним, поставил крест. Просидел возле него всю ночь, пил всю ночь, пока не потерял сознание у могилы. Если бы не ранение и не мое бессозна­тельное состояние в течение долгого времени, то, должно быть, я допился бы до собственной смер­ти. Когда я выздоровел, то решил навсегда отка­заться от виски, если хочу снова окрепнуть, иметь ясную голову и разыскать тебя. Я понял, что виски только на время притупляет боль, Одри. Но она никуда не исчезает. Я могу сказать это тебе точно, потому что боль, которую я испытывал и испытываю, гораздо сильнее физических страда­ний.
 Одри сидела, закрыв глаза, слезы беззвучно катились по лицу.
 – Мне это хорошо известно, – тихо сказала она.
 Ли нервно пригладил ладонями волосы, напра­вился за курткой, не спеша оделся.
 – Я нашел у него письмо… которое он начал, но не успел закончить. Я решил, что тебе будет важно получить его последнее послание… Поэто­му и отправил. Он очень гордился тем, что дослу­жился до капрала, что его считали хорошим снай­пером. Несмотря ни на что, думаю, он умер гораздо более счастливым, чем был раньше. Он нашел то, в чем смог проявить себя и очень гордился собой. Он сумел даже умереть героиче­ски… он простил меня, потому что знал, как я нуждаюсь в его прощении. Его последние слова и беспокойство были о тебе, – Ли взял со спинки стула шляпу. – Но я нуждаюсь в прощении другого человека больше, чем в прощении Джоя. И ты понимаешь, о чем я говорю.
 Одри взглянула на него, слезы все еще продол­жали катиться по щекам.
 – Ты… должен был сказать мне… раньше. Ли вытер слезы и надел шляпу.
 – Я много чего должен был делать все эти годы, Одри. То же самое можно сказать и о тебе. Хочу только добавить, что мои чувства к тебе не изменились. Я не знаю, зачем Богу было нужно направить его в мою сторону? Почему он сделал так, чтобы именно я его убил? Мне встречались тысячи солдат-конфедератов по всему Югу и шан­сы встретить Джоя были ничтожно малы. Может быть, Богу было угодно, чтобы он умер быстро, а не медленно догнивал в этих ужасных лагерях для пленных. Ты не знаешь, Одри… Ты не пред­ставляешь, что такое эти лагеря. Было бы ужасно, если бы Джой попал туда. Тысячу раз в ночных кошмарах мне снова и снова приходилось все переживать заново. Я слышал выстрел… видел его глаза. Он снова и снова называл – меня по имени. И все одновременно. То мгновение посто­янно преследует и мучает меня. Я не собирался в него стрелять. Даже, когда еще не знал, кто он. Он был не вооружен, я никогда намеренно не убивал невинных и беззащитных людей, Одри. Я не такой человек. О Боже, ты сама должна знать обо мне все!
 Она закрыла лицо руками, плечи сотрясались от рыданий.
 – О Джой, – безутешно плакала Одри.
 Ли встал перед ней на колени.
 – Да, ты плачешь о Джое и имеешь на это полное право. Но если ты меня любишь, Одри, ты сейчас плакала бы и обо мне. Те, кто остался в живых, должны жить с тяжким грузом на сове­сти, страдать больше всего. Когда ты выплачешь свое горе, подумай о том, что я тебе сказал и о том, как сильно я тебя люблю. Или мы с тобой расстанемся, Одри. Или будем вместе всю жизнь. Мы будем счастливы настолько, насколько того заслуживаем. Я вернусь через пять-шесть дней. Либо мы вместе уедем в Денвер, либо я уеду один. Если я уеду один, то это значит, исчезну оконча­тельно. Больше я не вернусь.
 Одри отчаянно посмотрела на него.
 – Куда ты сейчас направляешься? – спросила она, продолжая плакать.
 – В форт Рили. Я хочу помочь доставить туда пленных, поговорить с комендантом форта, убе­дить его внимательнее следить за обстановкой в этих местах. Мне лучше оставить тебя на некото­рое время, а ты все обдумаешь и взвесишь.
 Одри хотелось встать, обнять его, утешить, сказать, что все будет хорошо. Она понимала, какой ужас он пережил, ведь он так любил Джоя. Но, вместе с тем, этот янки действительно убил ее брата. Какая жестокая судьба! Она смотрела на Ли и наконец-то ясно понимала, что означало трагическое выражение его глаз, которое она так часто замечала. Неожиданно она увидела в нем врага, снова врага, воплощение всего, что так долго ненавидела… ненавидела и любила с одина­ковой страстью. Она закрыла глаза и отвернулась. В следующий миг раздался стук захлопнувшейся двери. Может быть, побежать за ним? А вдруг он больше никогда не вернется?
 Она повернулась, легла лицом вниз, содрогаясь от горестных рыданий. Она скорбела по Джою с новой силой, когда представила яркую картину того, как все произошло. Вдыхая, она ощущала запах Ли Джеффриза, идущий от наволочки на подушке. Сегодня она разделила постель с убийцей собственного брата. Было жутко от того, что Джой хотел их счастья. В глубине души она понимала, что смерть Джоя для Ли была ужасна также, как если бы она случайно убила мальчика. Уткнувшись в подушку она плакала, понимая, что плачет не только о Джое, а обо всех Джоях и обо всех Ли и о таких женщинах, подобных ей, жизнь которых стала совершенно иной.
 Тусси вышла на крыльцо, держа на руках новорожденную девочку Лину, которой исполни­лось только четыре дня. Тусси родила малышку в тот день, когда мужчины уехали в форт Рили. С тех пор женщина еще ни разу не выходила из дома. Было приятно подышать свежим воздухом, хотя погода стояла довольно прохладная. Тусси завернула ребенка в плотное одеяло, прикрыла личико девочки. Подойдя к Одри, которая сидела в кресле и смотрела на горизонт, предложила:
 – Не хочешь немножко подержать Лину?
 На коленях Одри лежали потертые листы бу­маги. Тусси хорошо знала, что это текст песни, которую Одри восемь лет назад посвятила Ли Джеффризу.
 Одри вздрогнула, словно очнувшись, будто она не слышала, как сестра подошла к ней, быстро собрала листки и спрятала в карман жакета.
 – Да, хочу, – заставив себя улыбнуться, от­ветила она.
 Тусси наклонилась и бережно положила Одри на руки крохотную девочку. Одри прижала ма­лышку к себе, приподняла край одеяла и поцело­вала темную щечку. Тусси плотно запахнулась в шаль и напомнила:
 – Он скоро вернется. Может быть, сегодня. Ты поедешь с ним в Денвер? – осторожно поинтере­совалась она.
 Одри глубоко вздохнула.
 – Я все еще не знаю, что делать. Как ко всему относиться?
 – Нет, ты все прекрасно знаешь, Одри Бреннен Поттер, – твердо и убедительно сказал Тусси. – Ты знаешь, что любишь этого человека, знаешь, что он тоже любит тебя всем сердцем. Ты никогда больше не встретишь такого человека. Он доста­точно выстрадал из-за случившегося. Не наказы­вай его еще раз, не заставляй уехать отсюда без тебя. Вы так долго были одинокими. Ты очень хорошо знаешь, что Джой хотел вашего счастья. Ради памяти Джоя ты должна выйти замуж за Ли Джеффриза, это будет самым луч­шим исходом.
 Одри печально взглянула на сестру.
 – Я знаю, – на глазах появились слезы. – Но боюсь, Тусси. Кажется, каждый раз, когда мы находим друг друга, снова случается что-нибудь страшное, и наше счастье рушится. Я боюсь позволить себе влюбиться снова.
 Тусси принесла стул, поставила рядом и села, устало сложив руки на коленях. Заботы о малень­ком Джое, кормление новорожденного грудью после трудных родов утомили, хотя сегодня она чувствовала себя намного лучше.
 – Одри, война закончилась. Больше такого никогда не случится. Ли вернется, и ты должна будешь забыть о прошлом. Тогда ты сможешь стать счастливой. Не отвергай его. Не позволяй прежней гордости возобладать над твоими чувст­вами, встать на пути. Потому что тогда вы расста­нетесь в последний раз. Твоя боль от этого станет только острее и глубже. Если Ли Джеффриз уедет сейчас без тебя, то никогда больше не вернется. Сможешь ты это пережить?
 Слеза медленно скатилась по щеке Одри. Жен­щина удивилась, откуда она взялась? Она уже столько страдала, что, казалось, должна была выплакать все слезы.
 – Да поможет мне, Бог. Должно быть, я не смогу жить без Ли.
 – Конечно, не сможешь. Бог и так помогает тебе. Бог хочет, чтобы ты и Ли были вместе, иначе Он больше не вернет тебе его. Посмотри на эту малышку. Неужели ты не хочешь иметь своего ребенка? Тебе нужны дети, Одри, тебе нужна семья. Если ты не хочешь сделать это ради себя, сделай это ради памяти Джоя.
 Одри прижала к себе девочку, коснулась губа­ми щеки маленькой Лины.
 – А как же ты и Элиа? Вилена и другие? Я не могу бросить вас.
 – Скоро построится железная дорога через весь Канзас в Колорадо, вот увидишь. Через не­сколько лет мы сможем навещать друг друга сколько угодно. – Тусси погладила Одри по пле­чу. – Теперь мы будем жить здесь отлично. Мы знаем, как нужно защищаться от бандитов. Они не сделают нам больше ничего плохого, а если попытаются, мы сумеем дать отпор. Ты тоже нас многому научила, Одри. Ты научила нас жить. Теперь мы сами сумеем управлять Бренненом. Ты отказалась от слишком многого, помогая нам. Теперь сделай хоть что-нибудь для себя. Поезжай в Денвер и стань женой адвоката Ли Джеффриза. Живи в прекрасном доме, который он обязательно построит для тебя. Ты рождена для той жизни, Одри. Мы будем только рады, если узнаем, что ты снова ведешь роскошную жизнь, что ты счастлива и любима, а у твоих ног резвятся дети. Я даже представляю, как ты однажды приедешь наве­стить нас. Прекрасно одетая, с сыновьями и до­черьми, красивыми и очаровательными. Может быть, у тебя родится дочь, которая сможет петь так, как пела когда-то ты. И она будет играть на фортепьяно. У тебя тоже может появиться такое же великолепное фортепьяно, какое было у мис­сис Джеффриз. Ли, конечно, обеспечит тебе хоро­шую жизнь, ты заслуживаешь этого. А мы смо­жем теперь жить самостоятельно. Мы тоже счаст­ливы. О такой жизни мы не мечтали еще несколь­ко лет назад. Не беспокойся о нас, Одри.
 Одри внимательно смотрела на Тусси, вспом­нив о том потерянном времени, когда обращалась с женщиной так бессердечно и однажды незаслу­женно обидела.
 – Прости меня, Тусси, за прошлое.
 – Ну вот, ты же понимаешь все! То же самое с Ли. Теперь ты знаешь, что он чувствует, желая изменить прошлое, но зная, что это невозможно.
 Одри улыбнулась сквозь слезы.
 – Ты всегда так хорошо относилась ко мне, Тусси. Все вы относились ко мне хорошо. Я буду скучать без вас.
 Тусси рассмеялась.
 – Но все-таки лучше, если ты будешь скучать без нас, чем тосковать по единственному любимо­му человеку, не так ли?
 Одри снова внимательно посмотрела на гори­зонт.
 – Да, конечно. Мне следовало бы гореть жела­нием отомстить, но я не могу желать ему зла, Тусси. Не могу позволить ему уехать без меня. Знаю, что Джой не был бы рад, если бы я отверг­ла Ли. Да поможет мне Бог, но я люблю его. Люблю, несмотря ни на что. Как ты думаешь, это дурно?
 Тусси схватила ее за руку, крепко сжала.
 – Ты сама знаешь, что в любви не может быть ничего дурного. Ни единая душа так не думает.
 Одри нежно прижимала к груди маленькую Лину и думала о том, как было бы прекрасно иметь собственных детей. Джой хотел, чтобы она жила, забыв о ненависти и неприязни. Она иногда сомневалась, в состоянии ли был ее брат нена­видеть кого-нибудь. Казалось, он просто был не­способен на такое чувство. Она тоже устала от ненависти, хотела любить и быть любимой. Един­ственный человек в мире мог сделать ее счастли­вой.
 – Нам лучше вернуться в дом. Сегодня доволь­но прохладно. Ребенку нельзя вдыхать холодный воздух так долго, – сказала Тусси.
 Одри поцеловала девочку и отдала ее матери.
 – Иди в дом. Я посижу еще немножко.
 Тусси проследила за взглядом Одри.
 – Кажется, тебе приходится ждать этого чело­века чуть не полжизни. Не надо больше ожидать и отказывать себе во всем, Одри. Пора начинать жить заново.
 Тусси ушла в дом. Одри плотнее запахнула шерстяной жакет. Холодно. Кажется, ей уже мно­го лет холодно. Было холодно даже в жаркой Луизиане. Холод поселился у нее внутри, словно зима стала постоянной спутницей ее жизни, душа заледенела с того самого лета, которое она провела в Мэпл-Шедоуз, словно больше теплое время года не приходило в ее жизнь, за исключением тех мгновений, когда Ли согревал ее в своих надеж­ных объятиях.
 Прошло еще два дня, а мужчины все не возвра­щались. Одри начала волноваться, неужели с ними что-то случилось. Поездка в форт Рили, обычно, занимала шесть дней, а прошло уже восемь. Одри одолевали дурные предчувствия. На них могли напасть индейцы. Возможно, их высле­дили преступники и напали ночью, чтобы освобо­дить пленных. Бандиты вполне могли убить Ли, Элиа и других.
 Она постаралась загружать себя работой, чтобы меньше тревожиться и предполагать что-то худое. С ними все будет в порядке. Одри наклонилась над розовым кустом, чтобы срезать засохшие вет­ки. Элиа приобрел розы в Абилине, и Одри с Тусси посадили кустики вокруг дома, стараясь немного оживить и украсить скудную землю. Одри хоте­лось посадить какие-нибудь деревья, но никто в Абилине не продавал саженцы.
 Она принялась обрезать второй куст, и находи­лась за домом, когда услышала, как к крыльцу подъехал кто-то на лошади, потом раздался радо­стный голос Элиа, который звал Тусси. Сердце Одри забилось тревожно. Интересно, вернулся Ли или нет? Она столько времени наблюдала за доро­гой, но они приехали тогда, когда она была за домом и не заметила их приближения.
 Одри быстро поднялась и пошла к задней две­ри, ведущей на кухню. Элиа обнимал и целовал Тусси. Одри отвела взгляд в сторону, мечтая, чтобы каждую ночь ее обнимали сильные и неж­ные руки любимого мужчины, чтобы не было необходимости скрываться и таиться.
 – Нас захватил ужасный ураган, – рассказы­вал Элиа. – Мы два дня не могли выбраться. Здесь шел дождь?
 – Нет, – ответила Тусси. – Мы так волнова­лись, Элиа. Думали, что на вас напали индейцы или те бандиты.
 Элиа только рассмеялся.
 – Нет, ничего не случилось. Просто пошел сильный ливень. Мы бы, конечно, выехали, но дождь шел сплошной темной стеной, ни один человек не осмеливался высунуться наружу. При­шлось пережидать, пока ливень утихнет. Мы вол­новались, как вы тут, считали, что здесь такая же погода.
 – У нас все было прекрасно. А вы не встретили остальных бандитов?
 Одри уже не слушала ответа Элиа. Она заметила, что кто-то подъехал к пристройке позади дома. Это был Ли. Он неторопливо спешился, повел лошадь в конюшню, даже не заметив Одри. Одри бросилась к задней двери, на ходу изумившись своей поспешности. Быстро сбежала с крыльца и помчалась к пристройке. С ним все в порядке! Он вернулся, как и обещал! Она почему-то очень боялась, что он не вернется, ведь она промолчала тогда, когда он рассказал ей о Джое. Она опасалась пона­прасну.
 Одри вошла в конюшню, Ли заводил коня в стойло. Оглянувшись, он увидел ее. Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга. Одри чувствовала, что он смотрит на нее одновременно с надеждой и отчаянием. Она изучающе рассмат­ривала его. Ли был суров и прекрасен в кожаной куртке с бахромой, в кожаной шляпе. Длинный белый шрам пересекал его щеку, еще немного и он мог бы погибнуть. С годами шрам не будет так заметен.
 «Ты стоишь рядом со мной, такой высокий и сильный, у тебя голубые глаза…» – вспомнились ей слова песни, которую она написала для Ли в Коннектикуте, слова вернулись к ней с любовью и страстью, какую она испытывала к этому чело­веку в семнадцать лет. Внезапно она ощутила себя молодой, словно они находятся на пляже в Мэпл-Шедоуз.
 Ли ждал, когда Одри заговорит первой, она немного запыхалась, потому что бежала сюда. Мог ли он надеяться? Она выглядела прекрасно: щеки порозовели от прохладного воздуха, рыжие волосы были собраны смешным пучком на ма­кушке. Неужели он сможет уехать от нее навсег­да? Никогда в жизни он не молился так усердно, как в эти несколько дней, молился о том, чтобы она не отвергла его.
 – Мне хотелось бы провести здесь предстоя­щую зиму, – наконец заговорила она. – Уже ноябрь, наверное, опасно отправляться в путеше­ствие до наступления весны. Кроме того, я хочу быть уверенной, что Тусси и все остальные благо­получно перезимовали, ребенок у Тусси еще так мал…
 – Ты хочешь сказать, что поедешь со мной в Денвер? – прервал ее Ли.
 Она постаралась сдержать слезы.
 – Да, если ты не передумал. Только я хочу дождаться весны. Надеюсь, что ты… останешься здесь со мной. У нас есть священник. Он может обвенчать нас. Вероятно, когда мы попадем в Денвер, то сможем обвенчаться вторично в като­лической церкви, если ты не возражаешь.
 Глаза Ли затуманились.
 – Ты уверена, Одри?
 Слеза скатилась по ее щеке.
 – Ты не убивал Джоя, Ли. Все мы убили его, допустив эту войну. Ты был прав, утверждая, что на войне погибло много Джоев, и мы все в ответе за них. Я устала от ненависти, борьбы и гордости, не позволявшей нам быть вместе столько лет. Я хочу любить и быть любимой. Я хочу…
 Прежде, чем Одри успела закончить фразу, она оказалась в объятиях Ли. И почувствовала тепло, которое мог ей дать только он.
 – Я люблю тебя, Одри, – простонал он. – Я не хочу больше разлучаться с тобой.
 Он крепко прижал Одри к себе, ноги ее оторва­лись от земли. Она обняла его за шею и нежно поцеловала в щеку.
 – Я тоже люблю тебя, Ли. Я так давно люблю тебя, Ли Джеффриз, так, как написано в моей песне… Так же, как светит солнце и дует влаж­ный и сильный ветер…
 Слезы текли по его щекам, а Одри поцелуями убирала их.
 – Мне необходимо услышать еще кое-что, Одри, – он поставил ее на ноги и прикоснулся ладонью к щеке, глядя в сияющие зеленые гла­за. – Джой… простил меня. Сможешь ли ты простить?
 Одри потянулась к нему и вытерла слезы.
 – Мне нечего тебя прощать, Ли. Но если для тебя важно услышать… Я тебя прощаю. Я не решилась бы жить с тобой всю жизнь, если бы не сумела простить тебя.
 Ли обнял ее снова.
 – Тогда, война… наконец закончилась.
 Стылый ноябрьский ветер задувал в открытую дверь. Но теперь Одри не чувствовала холода. Она чувствовала себя защищенной, оказавшись в крепких объятиях Ли, где всегда было теплое лето. Никогда больше они не расстанутся.




 От автора


 Сохранились многие места знаменитых сраже­ний Гражданской войны, и их можно посетить сегодня. Они являются ярким напоминанием тя­желых времен в истории нашей страны, оставив­ших раны, которые и по сей день продолжают кровоточить.
 Иногда люди задаются вопросом, действитель­но ли война закончилась или она просто приня­ла другие формы. Пока в отношениях между людьми остаются предубеждения, ненависть и нетерпимость, в Америке продолжается молчали­вая гражданская война. Надеюсь, наступит день, когда война действительно закончится навсегда.