Аннотация: Игроку изменила удача, и Олден Грэнвилл, виконт Грейсчерч, в одночасье потерял все – и деньги, и фамильное имение. Чуда ждать неоткуда, но неожиданно виконту предложили заключить странное пари… Если ему удастся соблазнить и влюбить в себя до безумия самую неприступную гордячку Англии – Джульетту Ситон, его долг будет прощен. Для виконта Грейсчерча обольстить женщину не составляет труда, но как подступиться к той, которая раз и навсегда запретила себе любить?


---------------------------------------------


 Джулия Росс
 Рискованное увлечение



 Пролог


 Он потерял все. Все, чем владел. Непостижимо!
 Капиталовложений, драгоценностей, оружия, даже собственного дома – Грейсчерч-Эбби – не хватит, чтобы погасить долги.
 Олден прижал к губам носовой платок, и каскад кружев всколыхнулся у его запястья.
 А ведь он был так воздержан в этот вечер! Или нет? Воспоминания расплывались. Пульс частил так, словно близился конец света.
 По кабинету, освещенному пламенем свечей, метались тени. Они скользили поверх бутылок, бокалов, карт и невообразимого вороха расписок на столе. За окнами Лондон короля Георга чадил и плел интриги, безразличный к судьбе Олдена Грэнвилла Строна, виконта Грейсчерча, только что проигравшегося в пух и прах.
 «Я пропал!»
 Лорд Эдвард Вейн снял нагар с оплывшей свечи.
 – Клянусь Богом, вас ничем не проймешь! Неужто вашу гордость так и не задели эти потери? Черт побери, что может вас подстегнуть, Грейсчерч? Удвоение ставок?
 Олден встретил холодный, необычайно пустой взгляд того, кого еще недавно лицезрел перед кончиком рапиры. Мелкое пакостничество не столь уж редкое явление среди отпрысков пэров. Худощавый, алчущий победы лорд Эдвард Вейн был его партнером во время их бодрящего утреннего поединка. У Олдена никогда не было достаточной уверенности, что сын герцога, чисто из прихоти, метким ударом не пронзит ему сердце.
 Тем не менее именно это увлекательное упражнение в фехтовании привело его сюда, в городской дом лорда Эдварда, провести вечер, закончившийся полным поражением. Случайное состязание… Трудно доставшаяся победа над более искусным противником… Приглашение сыграть в карты… Олден принял предложение, чтобы дать сыну герцога шанс взять реванш за утренний проигрыш. Так что винить некого, разве что самого себя.
 Запах духов от носового платка змеей пролез в ноздри. Да, это отнюдь не вечер среди друзей.
 Напудренный парик третьего игрока возвышался над красным лицом, как древесный нарост. В своем ярком камзоле и грязных кружевах сэр Реджинальд Денби выглядел в высшей степени странным компаньоном для изысканного сына герцога. Толстые пальцы Денби прижимали выигравшую карту. Под ней безучастно лежали дама и валет Олдена, встретившись лицом к лицу с небольшой свитой собратьев, представленных одними козырями.
 Проиграть такую невероятную сумму лорду Эдварду Вейну было равносильно прыжку прямо в пасть зверю. Но проиграть еще больше денег такому грубому деревенскому пню, как сэр Реджинальд Денби, казалось почти абсурдом.
 Между тем удары колокола в голове становились все громче. Разорение. И гибель бесчисленных безвинных душ.
 Олден не рассчитывал на пощаду – значит, он должен найти выход. Сердце бешено колотилось. Комната расплывалась во мгле. Он вновь почувствовал тошноту, как тогда на море, во время возвращения на родину…
 Размашистым жестом он опустил носовой платок и поставил росчерк поперек еще одной мерзкой бумажонки.
 – Надо полагать, я разорен, лорд Эдвард. – Олден придал голосу безразлично-скучливый тон, будто подобные потери ровно ничего не значат. – Позвольте мне сообщить вам еще одну вещь: если я продолжу игру – тщетно домогаться от меня уплаты долга. Я буду вынужден покинуть страну и состариться безнадежным распутником в Париже.
 – Безнадежным, Грейсчерч? – Лорд Эдвард рассмеялся. – От кого я слышу! Это моя маленькая слабость – самонадеянно рассчитывать на разорение по меньшей мере одного распутника в год. Небольшое развлечение. Но все-таки, что может соблазнить вас остаться в игре? Утроение ставки?
 – Когда госпожа удача обчищает мою мошну без всякой компенсации? – Олден зевнул. – Я никогда не позволяю леди быть столь сквалыжной со мной, сэр.
 Мушка в форме сердечка сморщилась в уголке рта лорда Эдварда. Это выглядело почти отвратительно.
 – Прославленный лорд Грейсчерч сомневается в расположении такой продажной девки, как госпожа удача? Говорят, ни одна женщина еще не отказывала вам, сэр.
 – Слухи преувеличены, – сказал Олден.
 Хотя, разумеется, это было не так.
 Кружево пенилось вокруг его запястий. Причудливая вязь из херувимов и колокольчиков походила на крошечные снежинки, порхающие над морской пеной. Это говорило о достатке и утонченном вкусе, а также привносило забавный привкус порочности, с учетом обстоятельств, при которых это кружево было добыто.
 В клубе «Сент-Джеймс» на сей счет строилось множество догадок. Самым остроумным и выдающимся из всех когда-либо высказываемых предположений была версия о том, что виконт Грейсчерч мог приобрести подобный сугубо женский атрибут только в определенном месте. Но называть место публично было не принято. Правда, несколько увеселительных заведений, предназначенных исключительно для мужчин, были незамедлительно помянуты, за чем последовало нескромное пари. Олден, естественно, его выиграл. Как лорд Эдвард мог не слышать об этой истории? Общество над этим славно потрудилось. Чтобы держаться на плаву в модных гостиных, клубах, кофейнях и за карточным столом, внешний вид решал все.
 Олден откинулся в своем кресле и подмигнул.
 – Увы, лорд Эдвард, карманы мои так же пусты, как и голова. Сегодня вечером мой ум плохо соображает в картах. Если вы настаиваете на игре, прошу вас, предложите мне что-то, что я реально способен выиграть.
 Сын герцога осклабился. Под растрескавшейся пудрой на его лице обнажилась смуглая кожа.
 – Тогда ставим на женщину! Что скажете, Сэр Реджинальд? Назовите любую девку в деревне – и к пятнице Грейсчерч должен будет снискать ее благорасположение.
 Красное лицо Денби сделалось еще темнее.
 – Он ничего не добьется, сэр… если я назову девку!
 – В таком случае выдвигаем новое условие. – Лорд Эдвард открыл свою записную книжку. – Ну что, Грейсчерч? Вы согласны? Слегка проехаться по накатанной колее не представит для вас никакой трудности. Позвольте Денби назвать имя леди. Добивайтесь успеха – и я аннулирую эти расписки вместе со всем вашим долгом, мне и Денби. Если же потерпите неудачу заплатите нам сполна. Утром в следующее воскресенье. Кроме того, возможно, с вас будет взыскан какой-нибудь забавный штраф по моему выбору. Вы поддерживаете, сэр Реджинальд?
 – Весьма охотно, сэр! – Бокал звякнул, когда Денби подлил себе вина. – И даю еще пять тысяч сверху. Гарантирую, сэр, с той Иезавель [1] , которую я имею в виду, у него ничего не получится.
 Олден сложил небольшой квадратик из холщовой салфетки. Пламя вспыхнуло в кольцах – его фамильном наследстве. Он взглянул на них с острым чувством сожаления.
 – Неудача не значится в моем словаре, сэр Реджинальд, – сказал он. – Однако я сгораю от любопытства. Что за создание вы мне уготовили? Кого я должен очаровать, чтобы погасить мои долги?
 – Одну особу, которая, я уверен, выстоит.
 – Тогда она целомудренная? Уж не прочите ли вы мне девственницу? Я восхищен!
 Денби поскреб голову под париком специально предназначенной палочкой из слоновой кости.
 – Я не имею в виду девственницу.
 Олден поднялся, чтобы скрыть облегчение.
 Абсурд. Чудовищная гнусность. Но у него появился шанс. Еще не все пропало. Какая разница, кого назовет Денби – ведьму или шлюху? Во всяком случае, не нужно совращать невинную девушку. Уже хорошо!
 – Может, вы назовете имя женщины? – сказал Олден.
 – Которая способна устоять перед таким неимоверным соблазном? – Лорд Эдвард обнажил желтые зубы. – Разве в графстве осталась хоть одна женщина, которую вы еще не испробовали в то или иное время?
 Олден поклонился.
 – Поистине блистательная репутация! Вы питаете очень мало доверия к верности жен, лорд Эдвард.
 – Чушь! У меня нет никакого доверия к институту брака, сэр. Равно как и у вас, ибо ни один из нас не настолько глуп, чтобы сделаться подкаблучником.
 – В самом деле, – сказал Олден. – Зачем заводить собственную жену, если можно услаждаться с чьей-то еще? Несомненно, вы с этим согласитесь, сэр Реджинальд?
 – Она и не жена. – упрямо сказал Денби. – Она вдова. Живет в деревне рядом с Мэрион-Холлом, моей загородной усадьбой, вам неизвестной.
 Тени запрыгали по стене, когда лорд Эдвард разразился хохотом.
 – Чума на мою голову! Вы просто исчадие ада, Денби! Сущий дьявол! Шикарное пари! Что скажете, Грейсчерч? Вы можете отыграться и еще получить пять тысяч, если совладаете с этой вдовушкой, по ее желанию или без, к полуночи в пятницу.
 Олден отвесил глубокий поклон, препроводив его нарочито эффектным взмахом носового платка.
 – Увы, что касается меня, то в таких делах я признаю только желание женщины. Подобно тому, как я предпочитаю не пудрить волосы, лорд Эдвард. Может, для кого-то это странный каприз, но таково мое кредо.
 Лицо Денби блеснуло алым отливом.
 – Если вы хотите ее желания, гарантирую – вы проиграете.
 – Нет. Грейсчерч выиграет. – Лорд Эдвард подмигнул компаньону поверх бокала с вином. – Перед ним никто не сможет устоять.
 – За пять лет у нее не было мужчины в постели…
 – Но отнюдь не из-за недостатка их попыток! – Сын герцога продолжал давиться от смеха. – Вы ведь тоже претендовали на нее, не так ли, Денби? Даже предлагали выйти за вас замуж, как вы сами мне говорили. И все это только за красивые глаза, черт побери!
 Олден прошел к окну, постукивая по полу каблуками.
 – Вы тоже знаете леди, лорд Эдвард?
 – Только по рассказам, сэр. С чужих слов. Говорят – она красавица. Настоящий персик. И ей не более двадцати пяти. Я начинаю вам завидовать.
 – Черт побери, сэр! – воскликнул Денби. – Душа у нее твердая что камень.
 – Зато плоть сладка. – Мушка-сердечко на коже сына герцога сморщилась. – Без сомнения, очень сладка. Как персик.
 Денби с упрямым лицом спросил:
 – Если Грейсчерч победит, каким образом он подтвердит это?
 – Вы полагаете, моего слова недостаточно? – спросил Олден. – Вы предпочитаете слышать леди?
 – Без сомнения, она найдет опыт восхитительным, – ответил лорд Эдвард. – И будет рассказывать сию историю бесчисленное множество раз, краснея и вздыхая. Но, возможно, вдова застенчива, сэр Реджинальд. Вы рассказывали мне, что леди носит медальон?
 – Никогда с ним не расстается.
 Сын герцога поставил свой бокал.
 – Тогда вы принесете нам ее медальон, Грейсчерч.
 – И еще поставите ваши кольца, – добавил Денби.
 – За пари на медальон или в залог того, что я не сбегу в Париж? – У Олдена отлегло от сердца: Денби не понимает, что отцовские кольца уже проиграны. Эти люди, должно быть, считают его безмерно богатым. Однако кровь уже ударила ему в голову, обещая дьявольски пикантную заварушку. – Дорогие мои, ради такого забавного пари вы можете отозвать меня из самого рая.
 – Воображаю, какой рай ожидает вас в постели леди. – Лорд Эдвард стал записывать условия в свою книжицу. – Итак, Грейсчерч, к полуночи в пятницу вы переспите с этой вдовой. Сэр Реджинальд, разумеется, должен предоставить вам с ней свой дом в Мэрион-Холле. Наутро вы принесете нам ее медальон, и мы простим вам этот пустячок. – Он указал на стол с рассыпанными на нем расписками с обязательствами по долгам. – Вы согласны?
 Олден посмотрел на свое отражение в окне. Высокие штиблеты из серебряного шелка с золотистыми пряжками. Белые шелковые гольфы. Бриджи цвета слоновой кости с золотыми штрипками и серебряными пуговицами ниже колен. Расшитый золотом длинный камзол из атласа под цвет бриджей. Забавная маленькая парадная шпага. И все это венчалось кружевом. Лавиной изумительного кружева.
 Камердинер уложил его волосы горячими щипцами, завив несколько локонов выше уха. Остальные волосы были зачесаны назад и перевязаны черной лентой – маленькое пристрастие Олдена. Никакого парика. Никакой пудры. Только свои собственные волосы. Светлые, абсолютно чистые.
 Удачливость, коей он не обладал, экспонировалась на его теле. Эффект был тонко рассчитан. Тоньше, нежели кольчуга его предков, но точно так же важен.
 Впечатлит ли это вдову?
 В тишине равномерно тикали часы. Столы всегда были его другом, его единственной надеждой на будущее. До сего дня. До сегодняшнего вечера, когда он непостижимым образом потерял равновесие и, неудержимо скатываясь к все более отчаянной игре, оказался на краю пропасти. Потери были столь огромны, что с равным успехом он мог держать пари на собственную жизнь.
 Подобно лисице, запертой в своей норе, он был лишен всякого выбора. Все казалось абсурдным и нереальным. Такие богатства, как дом и фамильные кольца, будут отданы за медальон – и целомудрие женщины, если таковое у нее имеется.
 – Я восхищен оригинальным предложением, – сказал Олден. – Естественно, я согласен.
 Сэр Реджинальд наклонился вперед.
 – Ваши кольца, сэр.
 Олден носил их с тех пор, как не стало отца. Он снял кольца с пальцев и швырнул на стол. Если пари будет проиграно, сэру Реджинальду придется их расширять, чтобы подогнать к своим толстым костяшкам. Проклятие! И лорд Эдвард Вейн будет свидетелем этого позора.
 «…она красавица. Настоящий персик. И ей не более двадцати пяти».
 Олден отвернулся и подошел к окну. Перегнулся через подоконник и посмотрел в темноту ночи.
 Прохладный воздух омыл лицо, но этого было недостаточно, чтобы унять быстрый бег сердца и головокружение.
 – Могу я услышать имя леди, сэр Реджинальд?
 – Миссис Джульетта Ситон.
 Джульетта.
 Олден не знал никакой Джульетты, но имя ему не нравилось. Оно казалось ему сентиментальным. И конечно, в нем был предопределен трагизм.
 – Клянусь, этот проклятый ветер усиливается, – заметил он небрежно. – Я полагаю, дело идет к дождю.




 Глава 1


 Это был скромный коттедж из красного кирпича под соломенной крышей. Он прятался от главной улицы за рощицей из вязов.
 Олден прислонился к деревянной калитке и обозрел сад.
 Расшитый золотом камзол слоновой кости сменила простая коричневая жокейская куртка с треуголкой, засунутой под мышку. Усталая лошадь оставалась в «Трех бочках». Так называлась деревенская гостиница, святилище для местных почитателей пива. Олден снял гостевую комнату наверху. Кровать, похоже, была без блох. При этом владелец гостиницы оказался чрезвычайно несловоохотлив.
 В неурочный ночной час Олден вернулся в свой городской дом совершенно разбитый. Качаясь как тростник, он вымыл голову и руки в тазике, который теперь принадлежал другому человеку. Почувствовал, как ему недостает его перстней. К чему бы он ни прикасался, даже к своей бритве и щетке для волос, все напоминало, что это уже не будет принадлежать ему в случае проигрыша пари. Неужели он останется ни с чем?
 Дождь так и не собрался. Все тридцать миль от Лондона до Мэнстон-Мингейт, где жила Джульетта Ситон, высохшие, дороги отзывались точно порожние бочки. День был душный, солнце беспощадно жгло в мареве летнего неба.
 В общей деревенской картине выделялось поместье сэра Реджинальда Денби – Мэрион-Холл, с белым фасадом и грандиозными колоннами. А еще дальше, на расстоянии десяти миль, находился собственный дом Олдена, Грейсчерч-Эбби.
 «Побывать к пятнице в постели этой вдовы – иначе разорение».
 Разорение. Это слово было у всех на слуху. Им небрежно перебрасывались в клубе «Сент-Джеймс», будто за этим не стояла суровая реальность. Вот так человек может шутить по поводу скелета в домашнем шкафу. А ведь однажды он откроет запретную дверь и будет погребен под обвалом гремящих костей. Сейчас этот шкаф зиял, как открытая могила – яма унижения и бедности.
 Разорение означало бесславное изгнание. Жалкое существование за границей до конца дней на какой-нибудь мансарде. Или смерть. Смерть по своей воле. Предпочтительнее от пистолетного выстрела, произведенного собственной рукой. С избавлением от всех обязательств. С передачей друзьям неприятной миссии обнаружить конечный результат. Черт побери, чем не достойный выбор? В таком случае скелет должен быть упакован и похоронен. Любой другой вариант исключался. Правда, лорд Эдвард Вейн предложил выход, хотя одному Богу известно – почему. В самом деле, почему? Ведь у Олдена еще не было ни одной осечки с женщиной. Это было едва ли не основным его занятием, приятным времяпрепровождением, почти призванием. Он любил женщин.
 После прогулки по улице сапоги покрылись пылью. Его элегантный экипаж с фамильным гербом на дверце отбыл обратно в Грейсчерч-Эбби, вместе с камердинером и багажом. Олден хотел устроить себе жесткую разминку, прокатившись верхом по свежему воздуху. И потом, приехать сюда без фанфар казалось самым благоразумным. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что лорд Эдвард Вейн ожидает этого менее всего.
 Так что же можно узнать о вдове по виду ее дома?
 Над парадным крыльцом буйно разрослась ползучая роза. Тернистые щупальца живописно вились вокруг окон. В саду росли разбросанные кучками всевозможные цветы, разделенные только потрескавшимися кирпичными дорожками. За группой пчелиных ульев по обеим сторонам от дома тянулись правильные ряды овощных грядок и плодовых кустов. Значит, она ведет натуральное хозяйство – возможно, по необходимости. Убогая соломенная крыша и обшарпанные ставни говорили о стесненности в средствах.
 Три кошки на камне – белая, рыжеватая и пестрая – грелись на солнышке. Олицетворение умиротворенности.
 Олден снова взглянул на розу. Она, с ее необузданным ростом – или те умеренные, практичные всходы морковки – что раскрывает натуру их хозяйки? А может, подвязанная к колышкам зеленая фасоль? Олден достаточно хорошо поработал в гостинице и узнал, что любая попытка завязать знакомство закончится тем, что он вылетит отсюда как ошпаренный. Несомненно, лорд Эдвард и Денби уверены, что эту особу соблазнить невозможно.
 Почему?
 Может, Джульетта Ситон одним своим взглядом, подобно злобной горгоне, способна превратить человека в камень?
 Олден выяснил, что она не отдает себя служению религии, а также, насколько известно в округе, ни в кого не влюблена. Тогда почему бы ей не иметь любовника?
 Он улыбнулся, вспомнив о двух случаях из собственной жизни.
 Однажды некая вдова, собиравшаяся податься в монахини, вызвалась заняться его перевоспитанием. Однако дело кончилось тем, что вместо изначальных намерений она сама поменяла убеждения и проявила себя тигрицей в постели. Но позже, не услышав от него деклараций о неувядающей любви, излила весь обретенный сатанинский пыл в объятия нового мужа.
 Вторая леди после ухаживания с очень элегантной лестью и флиртом неожиданно воспылала отчаянной страстью. Олден к тому времени испытывал в равной мере жестокое желание. Увы, уже полураздетая в его объятиях, она, рыдая, призналась, что любит другого человека. И кого же? Своего мужа! От Олдена потребовалось немалое великодушие, чтобы отослать ее обратно к благоверному. «И к счастью», – подумал Олден, ибо благодаря этому до сего дня он оставался без любовницы.
 У этой Джульетты Ситон вообще нет никаких причин противиться соблазну. Но, может, у нее извращенный вкус или душевное расстройство? Лорд Эдвард и сэр Реджинальд не предложили бы ему эту сделку, если бы не были уверены в его поражении. Тогда он будет поставлен перед фактом разорения и еще некоей платы в будущем. Какого-то «забавного штрафа» по усмотрению лорда Вейна, Более опасного риска Олден еще себе не позволял.
 Пестрая кошка встала и потянулась.
 Ну что ж, подошло время для другой игры.
 Олден распахнул калитку и ступил на дорожку. Ровно в этот момент на парадное крыльцо вышла женщина с корзиной. Он остановился и, наполовину скрытый огромными зарослями штокроз, стал наблюдать.
 На женщине была просторная синяя мантия. Что-то наподобие пастушьего балахона поверх белого муслинового платья. На талии связка ключей и ножницы. Волосы ее не были напудрены. Солнечный свет играл в роскошных каштановых волнах, собранных сзади свободным пучком над округлой шейкой. Напоминающая стебель цветка, она плавно соединялась вверху с женственным подбородком. Женщина прошла по одной из дорожек и принялась срезать цветы. Поглощенная своими мыслями, она двигалась со странным выражением отрешенного достоинства. Цветы наклонялись друг за другом, подставляя свои головки ножницам, и падали в корзину.
 Все догадки Олдена потерпели крах, сменившись замешательством.
 Несмотря на цепочку с ключами, движения и элегантная осанка женщины отличали ее от экономки. Непроизвольная грация и поворот головы выдавали не просто благородную даму, но леди, с раннего детства воспитывавшуюся, чтобы украсить любую гостиную.
 Леди?
 По безапелляционному утверждению хозяина гостиницы, женщина ревностно блюдет свою неприкосновенность и не выносит разговоров с незнакомцами. Так что едва ли удастся втянуть ее в разговор.
 Может, леди в самом деле знает, как снять голову с плеч мужчины?
 В его распоряжении пять дней.
 Жужжащая пчела суетливо влетала и вылетала из улья. Крылышки у пчелы были порваны. Она была недалека от смерти, отработав свое на благо колонии.
 Однажды Олдена, еще маленького, ужалила такая же пчела. Тогда он едва не умер.
 Сейчас он непроизвольно вытянул руку и подавил ругательство, когда жало впилось ему в ладонь.
 Миссис Ситон подняла взгляд.
 Ее упрямые брови сошлись вместе над темно-васильковыми глазами. Она не была красавицей в классическом понимании. Черты не отличались ни правильностью, ни утонченностью, но в ее красоте было буйство. Сочные губы обещали нескончаемое чувственное наслаждение, равно как и плоть под нелепым синим одеянием. Она была нежная и спелая, со всеми положенными для женского тела округлостями. Леди была создана для спальни. «Персик», – вспомнил Олден.
 Смех неудержимо рвался наружу. Воистину персик!
 – Прошу прощения, мэм. – Олден слегка поклонился. – Клянусь, ваш сад, похоже, охраняют бдительные стражи. Меня только что ужалили.
 Синие глаза гневно сверкнули на него.
 – В деревне есть аптека, сэр, – сказала леди. – Выковырните жало ногтем.
 Голос у нее был прекрасный: грудной, чувственный. Низкий для женщины. Звучный, с четкими гласными.
 – Я не уверен… – Олден запнулся. Мир вокруг него стал расплываться. Дыхание внезапно застряло в легких, и он осел на кирпичи. – Я не уверен, что дойду, мэм. Вы не позволите мне передохнуть пару минут?
 Он оперся головой о калитку и прикрыл глаза. Бесчестная смерть, если эта игра тоже провалилась. Проклятие! Умереть от пчелиного жала!
 Когда минуту назад Джульетта подняла глаза на слабый звук и увидела Олдена, стоящего среди ульев, ее обуяла паника. Яркий, сверкающий на солнце, он являл собой изумительный экземпляр сильной половины человечества.
 Отец небесный, падшие ангелы и надетое однажды на палец кольцо – все эти безумные образы устроили столпотворение в ее сознании, требуя внимания. Участившееся дыхание исторгалось из груди разгневанными жаркими вздохами.
 «Но он такой красивый!»
 Проклятие! Еще один вознамерился смутить ее покой!
 Хуже – светский мужчина со смеющимися глазами, умный, осторожный.
 Его белокурые волосы были аккуратно перевязаны на затылке, завиты на висках и уложены затейливыми волнами, обрамляющими лицо. Модную лондонскую бледность кожи оттеняла небольшая мушка повыше скулы. Высокомерие отражалось в каждой линии фигуры, не скрытой, напротив – подчеркнутой длинным камзолом для верховой езды. Дорожный костюм незнакомца дополняли высокие сапоги.
 Городской джентльмен, одетый для поездки за город.
 Внезапное восхищение пришельца было замаскировано довольно быстро, но все же момент изумления имел место. Это постоянно причиняло Джульетте Ситон страдания. Мужчины всегда смотрели на нее так, будто она была какой-то фрукт, созревший в самый раз, чтобы его сорвать. Поэтому, даже подавив свой секундный испуг, она все еще ощущала гнев.
 Движением, исполненным чисто аристократической грации, незнакомец вытянул руку с покрасневшей ладонью. Однако лицо его сделалось мертвенно-бледным, глаза потемнели – рефлекторная реакция на укус.
 Когда мужчина медленно осел на дорожку, Джульетта выронила корзину и подбежала к нему. Он запрокинул голову, тяжело дышал и, казалось, не мог двинуться. Джульетта опустилась рядом с ним на колено и взяла его руку. Она была податливая, с длинными пальцами и красивыми ногтями, выдававшими происхождение. Рука, унаследованная от длинной цепи поколений предков, говорила о принадлежности к той знати, что презирает честный труд и дорожит чувствительными кончиками своих пальцев. Между прочим, несколько колец были, видимо, недавно сняты. Судя по глубоким вмятинам, оставшимся на коже, мужчина носил эти кольца долгое время.
 Кто он? Джентльмен, которому изменила удача?
 Искатель приключений?
 Жало, внедрившееся в ладонь, медленно, но верно накачивало его плоть ядом. Быстро подцепив стержень ногтем, Джульетта извлекла жало из кожи. Тем не менее отек нарастал. Затрудненное дыхание перешло в свист. Она испугалась. Для некоторых людей пчелиный укус мог оказаться фатальным. На ее памяти было несколько таких случаев.
 – Оставайтесь здесь, – сказала она, – и по возможности не двигайтесь. Я вернусь через минуту.
 Прибежав на кухню, Джульетта схватила чайник с кипяченой водой, подушку с одеялом, несколько белых салфеток и поспешила обратно. Этот златовласый принц мог умереть в саду, после первого взгляда на нее! Проказливого взгляда, от которого у нее на миг ослабели коленки.
 Джульетта свирепела не от того, что ее не трогало восхищение мужчин, наоборот – от того, что трогало. Но она не могла себе этого позволить. Раньше Джульетта никогда над этим не задумывалась. Теперь, когда единственным ее уделом оставались затворничество и самоотречение, это становилось невыносимым бременем. Однако временами одиночество заставало Джульетту врасплох. И тогда она впадала в ярость. Против своей потребности Джульетта не знала иной защиты, нежели гнев. Весь мир считает ее вдовой. Так почему мужчины не могут отстать от нее?
 Незнакомец лежал там же, где она его оставила.
 При ее приближении он открыл глаза, черневшие, как два омута в полночный час, и улыбнулся. Ямочки, появившиеся на щеках, действовали обезоруживающе. Ярость сейчас представлялась ей бессмысленной. Черты его лица были почти суровы. Ясные, твердые, четкие как скульптура – впору обнести оградкой. Но улыбка вновь сделала его добродушным, даже дурашливым.
 Преодолевая неловкость, Джульетта подсунула ему под шею подушку. Волосы незнакомца были того же оттенка, что и первоцвет, который она использовала для вина. Под ее пальцами они струились, как шелк.
 – Дайте мне вашу руку. – Она полила из чайника на салфетку и обернула опухшую кисть. – А теперь полежите спокойно, пока вам не полегчает. Боль и слабость должны пройти.
 – Я могу… потерпеть, мэм, – произнес мужчина. Из-за беспорядочного дыхания его голос звучал сдавленно. – Но если это не пройдет?
 – Тогда, без сомнения, ваше сердце перестанет биться, сэр. – Джульетта с облегчением отметила, что в ее голосе напрочь отсутствует женская мягкость. – Хотя если вы скончаетесь в моем саду, это доставит мне значительное неудобство. Поэтому я слезно прошу вас настроиться на поддержание своей жизни.
 Она протянула руку к его шейному платку и развязала узел. Ей не хотелось к нему прикасаться, но мужчина находился в шоковом состоянии.
 Чувствуя неловкость и тяжесть в пальцах, Джульетта расстегнула жилет, затем ворот рубашки. Здоровая гладкая кожа на шее отливала белизной. Она вдруг испытала легкое неудобство, будто молоденькая деревенская девушка, смущенная подмигиванием джентльмена.
 «Как не стыдно замечать подобные вещи! Не важно, что он так красив и великолепен в солнечном свете. Этот сибарит столь же испорчен праздностью». Дерзкая насмешливость пряталась в его губах, и неизменное, данное от рождения презрение отпечаталось в вырезе ноздрей. Несомненно, бездельник. И, вероятно, мот».
 Одежда его была проста, но из дорогого материала. Ткань камзола добротная, толстая. Безжалостно комкая ее, Джульетта принялась стягивать рукава. Мужчина находился в отличной физической форме. «Конечно. Занимается фехтованием и верховой ездой, как большинство джентльменов». Но у многих из них эта сила терялась за внешним лоском.
 Рукав его рубашки сидел в обтяжку на распухшем запястье. Джульетта отстегнула от своей цепочки небольшой нож и распорола ткань до локтя, обнажив предплечье. Под кожей, опушенной золотистыми волосками, проступали сильные, словно высеченные из камня, мышцы. Непрошеная интимность, незваные ощущения – Джульетта старалась их не замечать. Но так или иначе, она держалась без перчатки за обнаженную мужскую руку.
 Теперь компресс. Его рубашка – даже та была лучшего качества, чем любая вещь из ее собственного гардероба. Мягкая, приятно потрогать. Стало быть, он состоятельный человек. Или еще недавно был таковым. Любопытство тотчас выпустило свое маленькое щупальце. Что он делает в Мэнстон-Мингейт? Это не имело никакого значения. Она будет вынуждена пробыть в его компании всего несколько часов, просто чтобы оказать помощь. Хотя и это будет компрометацией.
 Лучше бы оставаться одной. Но ей не хотелось, чтобы в ее саду, на дорожке оказался труп.
 Олден лежал на спине, глядя в листву над головой. Вдох. Выдох. Пауза. Снова вдох… Сердце хаотично бухало в груди. На лбу выступил холодный пот. Олден еще никогда не чувствовал себя так худо, как сейчас. Кисть дергало, словно в нее вселился дьявол. Отек предплечья полз дальше вверх.
 И зачем было так рисковать? Умереть от укуса пчелы? Безумие! Скандально известный лорд Грейсчерч в итоге сойдет в могилу, так и не вкусив сладости миссис Джульетты Ситон. Ну зачем она надела этот нелепый балахон? Можно вообразить, какое под ним скрывается тело! Судя по лицу и рукам, оно должно быть нежным и женственным. С высокой полной грудью и сбегающим к талии божественным изгибом. Кожа была бледно-кремового цвета. Но при таких волосах и бровях у нее должны быть темные соски, сладкие, как малина. Если бы только впереди у него было целое лето, чтобы ухаживать за ней! Соблазнять ее! И завоевывать мало-помалу в игре, обещающей быть столь же восхитительной, как окончательная капитуляция!
 Однако завершить это предприятие нужно было к пятнице.
 Черт подери, как он проиграл все деньги лорду Эдварду и Денби? С другой стороны, если бы этого не случилось, он никогда бы не встретил эту аппетитную обедневшую вдовушку. Безвестный маленький Мэнстон-Мингейт находился в стороне от проторенной дороги, ведущей в Грейсчерч-Эбби, – и какой-либо дороги вообще.
 Олден закрыл глаза. Его затылок покоился на чем-то мягком. Увы, не у нее на коленях! Его пульсирующее предплечье было обложено компрессами. Он слышал шелест ее одежды и ощущал чистый цветочный запах – роз и гвоздики. Где-то мурлыкала кошка. Наконец он почувствовал, что начинает дышать глубже, почти нормально.
 По всей вероятности, он все-таки останется жив. Он завоюет эту красавицу на одну ночь и тем спасет себя от разорения.
 Солнце тем временем клонилось к западу. Красный кирпич пламенел в лучах заката, но по-прежнему было душно и жарко.
 Миссис Ситон восседала на стуле и спокойно лущила стручки. Подол юбки слегка приподнялся, так что выглядывали ножки в дешевых чулках. Прелестные лодыжки, восходящие изогнутой линией к округлым икрам. Обе они аккурат уместились бы у него в ладонях. Желание шевельнулось в нем.
 Да, он будет жить!
 Его взгляд скользнул поверх синего балахона к шее. Если на ней и был медальон, он был скрыт платьем. Олден обратил внимание на длинные ресницы.
 Что делало ее такой провоцирующей? То самое бдительное и настороженное выражение? Крутой излом уголков чувственного рта? Подозрительность и негодование, явственно видевшиеся в глазах?
 «Итак, она не любит – даже боится – незнакомых мужчин, – рассуждал Олден. – Что это? Страх? Нет, строго говоря, не страх, а определенное неприятие, вследствие необходимости неукоснительного соблюдения обязательств. С этим будет нелегко».
 Миссис Ситон взглянула на него. Олден тотчас опустил глаза, чтобы она не увидела в них желания.
 – Вам лучше, сэр? – Она отвела взгляд. – Вы, должно быть, тревожитесь по поводу отъезда? Может, мне сходить за кем-нибудь и попросить помощи? Или вы сами справитесь?
 Олден улыбнулся ей. Руку по-прежнему дергало, но сердце вроде вошло в обычный ритм.
 – Вы очень добры, мэм. Спасибо вам. Я хотел бы услышать ваше имя, чтобы по крайней мере знать, кого я благодарю.
 – Миссис Джульетта Ситон. Теперь вы получили преимущество надо мной, сэр. – Она посмотрела ему прямо в лицо и встала. В васильковых глазах сквозило подозрение.
 Олден ухитрился подняться на ноги, не посрамив своего достоинства. С предусмотрительностью человека, привыкшего доверяться уму, он из осторожности опустил свой титул и воздержался от изысканного поклона.
 – Олден Грэнвилл. Ваш покорный слуга, миссис Ситон.
 – Где ваш экипаж? Не пешком же вы пришли в Мэнстон-Мингейт?
 – Я оставил свою лошадь в «Трех бочках», мэм. – Олден поклонился. Когда он распрямился, голова закружилась и его качнуло в сторону, Миссис Ситон тотчас затараторила:
 – Мистер Грэнвилл, вы еще не настолько сильны, чтобы ехать верхом! – Она даже протянула руку, но сразу же отдернула назад, не коснувшись его. Затем опустилась на стул и снова углубилась в свое занятие.
 «О! Да она великодушная натура!»
 – Я не могу более злоупотреблять вашей добротой, мэм. До «Трех бочек» рукой подать. Это всего лишь короткая прогулка. Я снял там комнату на неделю.
 Пригоршня гороха просыпалась сквозь пальцы миссис Ситон и раскатилась по дорожке. Рыжая кошка выгнула спину и важно прошествовала прочь. Белая принялась вылизывать себе лапу, а пестрая, мурлыча, ткнулась Олдену в лодыжки.
 Он наклонился и почесал ее за ушами.
 – У вашей пеструхи есть кличка?
 – У меня три кота, это – Мисах, сэр. – Миссис Ситон сидела и наблюдала за его руками.
 – Тогда те двое – Седрах и Авденаго? Мальчиком я очень любил эту историю. Трое праведников, брошенных свирепым Навуходоносором в печь. Спасенных ангелом и поразительным образом оставшихся в живых. Так кто из двух других есть кто?
 Среди рассыпавшихся горошин упала капля дождя, потом другая.
 Синие глаза, выражавшие укоризну, по цвету приблизились к лиловому синяку.
 – Рыжий – Седрах…
 – И белый – Авденаго?
 На дорожку упало еще несколько капель. Коты убежали. Холодный бриз зашевелил штокрозы. Когда над головой прогремел первый гром, Олден встал. У него вновь закружилась голова, и он схватился за калитку.
 – Сейчас пойдет дождь. – Миссис Ситон поднялась. – Вам легче… – Отдельные накрапывавшие дождинки начали сливаться вместе, смачивая кирпич. – Вы нездоровы. Вам лучше пройти в дом!
 Она нагнулась взять стул как раз в тот момент, когда Олден протянул к нему руку. Их пальцы соприкоснулись, и между ними пробежала искра. Женщина отдернула руку и посмотрела на него. В ее глазах было что-то близкое к панике.
 Без всяких колебаний он взял у нее миску с горохом и поднял ее руку. Повернув ладонью вверх, он пробежал большим пальцем по шероховатой мозолистой коже.
 – Quel dommage! [2] – тихо воскликнул он. Миссис Ситон выдернула руку. Ему показалось на мгновение, что она вот-вот расплачется.
 – Умоляю, сэр, не будьте так настойчивы. Уверяю вас, для меня эта галантность не имеет никакого значения. Я вдовствую пять лет и сама выполняю огромную работу по хозяйству. Я в состоянии отнести стул.
 Деревянные ножки стула покачивались рядом с ее юбками, когда она быстро пошла по дорожке. Вновь послышались раскаты грома. Потемневшее небо разрешилось спасительным ливнем.
 Она оставила дверь открытой.
 Джульетта знала, что ему придется нагнуть голову, чтобы войти в узкий коридор. Потом эти сильные ноги в высоких сапогах широкими шагами пройдут по старой плитке в теплую кухню в конце дома. Перед глазами внезапно возникло видение. Похожий мужчина, смешливый и очаровательный, проходит по этому коридору каждый день, с правом пребывания здесь. Или еще лучше – уводит ее от всего этого в свой собственный яркий мир!
 Увы, это было невозможно.
 Она взглянула на секунду на свою руку, сердясь на себя. Неужели эта рука в самом деле когда-то была рукой леди? Там, где он ее трогал, удивительно нежно и ласково, ладонь горела огнем. Это ли не безумство? Ее мечты рухнут – сейчас и навсегда. Ей следовало оставить его здесь, мокнуть в саду.
 Поработав рукояткой насоса, она наполнила чайник и подвесила его над огнем.
 Середину комнаты занимали выщербленный сосновый стол, длинная лавка и два кресла. На стенах сияли медные котелки. Джульетта подняла глаза, когда в комнате показался мистер Грэнвилл голова, обрамленная развешанными пучками трав, и плечи, касающиеся ее лаванды. Он двигался красиво, с тренированной грацией аристократа, что невозможно скрыть даже такому высокому мужчине. Это напомнило Джульетте о балах и ухажерах. О лордах и утонченных леди в шелках и кружеве. О танцах до рассвета.
 Жестом она указала гостю на кресло и сложила руки на груди, как бы защищаясь.
 – Могу я спросить вас, сэр, зачем вы вообще направлялись в мой сад?
 Олден поставил миску и с благодарностью занял свое место. Он чувствовал себя слабым, как щенок. На ум пришла дюжина фривольных объяснений. Но он прогнал их. Первый акт должен быть сыгран с осторожностью.
 – Из-за белого душистого горошка, мэм. Родина этих цветов – Италия.
 – Разве? – Женщина выглядела удивленной. – Я не знала.
 – Я припоминаю, тамошние каштановые и фиолетовые разновидности, названные в честь одного монаха, который открыл их на Сицилии. Но белый – необычный цвет. Это бросается в глаза. Непривычно видеть такие цветы в английской деревне. Я не мог пройти мимо.
 Джульетта повернулась к очагу, пряча лицо. Несколькими ловкими движениями заварила чай и наполнила чашки. У нее был очаровательный поворот локтя и запястья, грациозный и деликатный.
 – Вы любите цветы? – спросила она. – Это кажется странным, когда за каждым лепестком снуют пчелы, которые угрожают вам неожиданной смертью.
 – Признаюсь, мне по душе то, что создает некоторые трудности.
 Дождь барабанил по крыше и шумно сливался с карнизов. Гром прогремел еще сильнее.
 Джульетта поставила перед гостем чашку с чаем. Олден с удовольствием отпил несколько глотков.
 – Укус пчелы для вас всегда так опасен?
 – Первый раз это случилось, когда мне было три года. Тогда я плакал добрых пять минут. А потом ужасно напугал свою няню, когда посинел и обмяк у нее на руках. Доктора предсказывали, что я постоянно буду терять сознание в подобных случаях. Рассказывают, что тот отек держался неделю и я едва выжил. – Олден взглянул на миссис Ситон из-под полуопущенных ресниц. – Однако в этих деликатных лепестках есть что-то, что притягивает меня, хоть я и знаю, что подвергаю себя опасности.
 Она отвела взгляд.
 – Цветы должны охранять себя. Вот почему розы имеют шипы.
 Ага, даже вопреки своему благоразумию она уже играет!
 – Однако мысль о том, что какое-то насекомое способно низвести тебя до такого болезненного состояния, невыносима. Ничего более оскорбительного для моего достоинства я вообразить не могу.
 – В таком случае я счастлива, что на этот раз все так быстро и благополучно завершилось.
 – Вы правы, мэм. Я понимаю, как отвратительно я выгляжу со стороны: синюшный и отекший. Представляете, какое унижение я испытал второй раз, когда меня ужалила пчела? Мне тогда было десять лет. Это случилось в школе, на глазах двух десятков ребят. Я потом еще три года переживал тот позор.
 Она улыбнулась.
 – Но это снова случилось?
 – К несчастью. На третий раз отец отстегал меня плетью, так как, согласно его теории, если бы я сильно постарался, мог бы предотвратить эту реакцию. Увы, наказание не пошло на пользу, и моя жизнь каждый раз была наполнена страхом.
 – Что за варварство бить ребенка за то, что он нездоров!
 – О нет, мэм. Это было разумно. С тех пор я больше боялся гнева моего отца, нежели пчел.
 – Однако страх перед наказанием оказался недостаточным, чтобы помешать вам шнырять вокруг моих роз?
 – Мой отец умер, мэм. А я, к сожалению, довольно часто бываю глуп и за это расплачиваюсь. Подумайте только, я вынужден беспомощно лежать целый день на дорожке в чужом саду. Ужасно незавидное положение. Вообразите, как я огорчен!
 Ее неподдельный смех навевал мысли о меде и красном вине. Олден пришел в восхищение. Миссис Ситон этого не знала, но лорд Грейсчерч уже начал ее соблазнять.
 – Нет, сэр, что-то не чувствуется, чтобы вы были сильно огорчены. Вы не выглядите униженным. И уж никак не глупы. Так что вы делали в Мэнстон-Мингейт?
 – Искал убежище где-нибудь поблизости, – с намеренной небрежностью ответил Олден. – Что-нибудь скромное, с цветами.
 Одиночный раскат грома прогремел почти у них над головами.
 Взметнувшиеся темные брови женщины сомкнулись у переносицы.
 – Но подобный риск явился дерзким вызовом разуму.
 – Я люблю бросать вызов, мэм. Равно как и вы, я полагаю. – Олден уже пробежал глазами комнату. Среди трав, рядов банок и бутылей он обнаружил истинно ценную вещь. – И много ли здесь таких леди, кто держит на кухне шахматы? Не хотите проверить мои умственные способности, пока мы пережидаем грозу?
 Он точно все просчитал. В загоревшихся глазах миссис Ситон промелькнуло неподдельное желание. Но тот же момент она отвернулась и занялась чаем.
 – У нас не будет времени… – Голос ее заглушил очередной раскат грома, последовавшего за молнией. Ее вспышка осветила кухню. Женщина вздрогнула, затем нервно тряхнула головой.
 – По этому поводу, – пояснил Олден, – моя няня имела обыкновение говорить, что это титаны играют в кегли. Я думаю, их игра только начинается. Мы могли бы скоротать время за шахматами. Но если я своим присутствием создаю вам неудобство…
 Авденаго внезапно вскочил к нему на колени.
 Джульетта в недоумении смотрела на своего кота. И это – Авденаго, который всегда чурался незнакомцев!
 Олден почесывал белую шерстку, пока мурлыканье по громкости не сравнялось с раскатами грома за окном.
 – Миссис Ситон, – спросил он, – у вас уже есть какой-то партнер?
 – Нет, мисс Паррет умерла год назад, – ответила она.
 Милая мисс Паррет! Смышленая, храбрая. Человек, всю жизнь терпеливо сносивший свои несчастья. Джульетта заставила себя говорить сухим тоном.
 – Она жила вместе со мной в этом доме. Я не играла в шахматы с тех пор, как ее не стало.
 – Мне очень жаль. Извините. Я вторгаюсь в вашу личную жизнь. Мне нужно уходить. – Олден посмотрел вниз на кота и криво усмехнулся ему. – Увы, может показаться, что я начинаю привязываться…
 Ужасающе глупое положение. Этот мужчина так взывал к ее чувствам… Она должна прогнать его из дома в грозу – не важно, полностью он оправился или нет. Ведь она усвоила урок, не так ли? Разве она не познала однажды разрушительную силу желания? Вместе с тем так хотелось общения с умным, образованным человеком! По-видимому, она должна позволить ему остаться, пока не кончится гроза. В этом случае час шахмат принесет меньше вреда, нежели час разговора, так как она очарована этим мужчиной. А он действует сознательно…
 Но любой джентльмен, окажись он неожиданно наедине с леди, вел бы себя точно так же. Немного кокетничал бы, сказал бы несколько комплиментов. Так уж заведено в этом мире. Джульетта это хорошо знала. Так же, как и то, что отвечать на это или хотеть этого было бы безумием. Однако в мужчине была необычайно притягательная смелость, проявившаяся в пренебрежении к своему состоянию. А его сочувствие при упоминании о мисс Паррет казалось вполне искренним. Это было больше, чем просто вежливость. И в конце концов, это всего лишь нечаянная встреча: случайная, безобидная. Он собирается уходить, когда закончится гроза.
 Авденаго закрыл глаза в кошачьем блаженстве.
 Кегли прокатывались по крыше и эхом отзывались в камине. Барабанил дождь.
 Какой вред может быть от партии в шахматы – игры, беспристрастной по своей природе и не чреватой эмоциями? Или даже от флирта, если сохранять осмотрительность…
 Джульетта подошла к полке и взяла шахматы.
 Она разложила доску и, расставив фигуры, предложила ему играть белыми. Хорошо, что пчела укусила его в левую руку и что он был правша. Она следила за его пальцами, когда он сделал первый ход пешкой на королевском фланге. Классический дебют, ничего не говорящий об искусстве противника. В ответ Джульетта пошла такой же пешкой. Белые двинулись конем с королевского фланга. Последующие ходы не принесли никаких сюрпризов. Ее партнер не снисходил до унизительных поддавков и не отвлекал ее ни пустяковыми байками, ни завуалированным флиртом. Казалось, что человек всерьез углубился в игру.
 Джульетта расслабилась.
 – Так вы порекомендовали бы это место для одинокого мужчины? – спросил он через некоторое время.
 – Здесь очень спокойно.
 – Вероятно, вы правы. Я уже забыл, как скучно бывает жить в английской деревне.
 – Это потому, что вы путешествовали… – Джульетта оторвала взгляд от доски, прежде чем успела себя остановить.
 – В самом деле, мэм. Я несколько лет жил за границей.
 За границей! В одном этом слове вмещался целый мир! Мир, лежащий за пределами Мэнстон-Мингейт. Мир с беседами о путешествиях, искусстве и культуре. Мир, к которому она принадлежала по праву рождения. Этот человек видел Италию и душистый горошек на Сицилии. Джульетта жаждала расспросить его об этом. Но не могла позволить себе ничего, кроме как переброситься несколькими фразами. Она сосредоточилась на доске.
 – Я полагаю, одинокий джентльмен может найти для себя что-нибудь развлекательное и ближе к Лондону.
 – Возможно. – Мужчина поднял глаза, свой ленивый, улыбающийся взгляд. – Но этого одинокого джентльмена очень легко… – Последний ход белых открывал для Джульетты прекрасные возможности. В порыве вдохновения она двинула вперед своего ферзя. Ее партнер взялся за короля, как будто не замечая расставленного капкана. Затем перехватил ее взгляд и засмеялся: – Так вот, этого джентльмена очень легко развлечь.
 Король белых совершил странный маневр. В ответ на этот ход Джульеттой овладело безудержное веселье. Она подавила смех, рвавшийся наружу.
 – Тогда остается пожелать, чтобы вас было трудно обмануть.
 – Мы с вами превосходно подходим друг другу. Я предлагаю вам пари, миссис Ситон. Это подвигнет нас обоих на лучшую игру. Если выигрываю я, вы даруете мне одну партию ежедневно. Всю эту неделю, хорошо?
 – Сэр, едва ли я могу…
 – Боюсь, что в противном случае пребывание в «Трех бочках» очень пагубно скажется на мне. Я буду вынужден обмениваться в пивной любезностями с деревенским людом, пока забуду все, что знал, кроме репы и кормовой свеклы. Вы не можете быть настолько жестоки, чтобы обречь меня на подобную участь. Простое пари только подстегнет и ужесточит игру. Отчего же не попробовать?
 Эх, была не была! Джульетта уже почти забыла восторг от встречи за шахматной доской с достойным противником.
 – А если выиграю я?
 – Тогда вы сможете потребовать что-нибудь от меня – что вам нравится.
 Джульетта искренне удивилась:
 – Довольно рискованно с вашей стороны, сэр!
 – Какое же достойное предприятие, даже если это шахматная игра, возможно без риска? – Взмах его ресниц был исполнен вежливой покорности и одновременно бесстыдного соблазна. – Я уверен, вы не попросите больше, нежели требует приличие. Я вам доверяю, миссис Ситон.
 У нее заколотилось сердце, вторя громкому стуку дождя. Белые только что допустили промах, выставив на пути ее слона пешку. Этого шага было достаточно, чтобы черные получили определенный перевес. Джульетта знала, что она играет блестяще, и хотела, чтобы ее соперник тоже показал свои лучшие качества.
 – Очень хорошо, – сказала она, полностью уверенная в победе. – Давайте играть на пари, но я выставляю еще одно условие.
 – Называйте. – Уголки его губ огорченно опустились, когда он потерял пешку.
 – У меня не так много свободного времени. Во всех работах по дому мне помогает служанка. Эта девушка приходит из деревни, но на этой неделе она заболела. Если вы победите, вы должны будете возместить мне потерю времени – выполнить какую-то работу по хозяйству.
 – Работу по хозяйству? Какого рода? – У мужчины на лбу наметилась небольшая морщинка. – Когда дело доходит до практического исполнения, от меня мало проку. Особенно в сельском хозяйстве. – Морщинка исчезла, и лицо его озарилось улыбкой, как от мысли столь же невероятной, как и абсурдной. – Уж не возложите ли вы на меня кормление свиней?
 Хорошо. Значит, в действительности его можно изгнать наипростейшим намеком на труд! Разочарование пронзило ее подобно кинжалу, несмотря на успех задумки. Нужно было удостовериться, что он не вернется обратно, вне зависимости от выигрыша или поражения, однако при этом ей должна быть гарантирована отличная партия, До чего же глупо печалиться, когда ты только что добилась чего хотела!
 – Сэр, я не попрошу ничего, что, по моему разумению, выходит за пределы ваших талантов. И потом, я не держу свиней.
 Он поднял брови и улыбнулся.
 – Тогда я к вашим услугам, мэм, при любом исходе партии. Но если уж мне вменяется делать вашу работу по хозяйству, то в случае моей победы вы тоже должны выполнить мое желание.
 Это было небезопасно. Но только что сделанным ходом он поставил под угрозу своего коня на ферзевом фланге. Очень скоро она объявит мат – и тогда все опасения будут уже неуместны. Отобрав у белых коня, Джульетта готовилась загнать противника в ловушку и обеспечить себе выигрыш.
 – Я согласна, – сказала она. – На тех же самых условиях.
 Авденаго спрыгнул на землю и, хвост трубой, важно прошествовал прочь. Джульетта наблюдала за удаляющимся негодующим хвостом, затем снова взглянула на мистера Грэнвилла. Ей вдруг стало тревожно, и по спине пробежал холодок.
 Партнер, предельно сосредоточившись, едва замечал ее присутствие. Надменность, угадывавшаяся в уголках его губ, теперь исчезла. Он выглядел таким же строгим и суровым, как высеченный из камня святой в местной церкви. Воротничок рубашки так и остался расстегнут. Джульетта прошлась взглядом по золотистым волнам волос, убранных над ушами назад, и вдоль шеи. Прекрасной, сильной мужской шеи, обещающей ей точеное тело ниже и приглашающей к поцелуям.
 Проклятие! Этот мужчина – посторонний человек, просто случайно проезжавший мимо. И это всего лишь партия в шахматы!
 Следующим молниеносным ходом он блокировал ее ладью. Что это ему дало? Непонятно. Еще пять ходов, может, шесть – и она победит.
 Мистер Грэнвилл не поднимал глаз. Авденаго свернулся клубочком возле камина. Седрах, жмурясь, сидел на подоконнике.
 Дождь продолжал барабанить.
 Мисах оплетал ноги ее противника, урчал и тыкался ему в сапоги.
 Мужчина время от времени опускал руку, прикасаясь к пестрому коту своими длинными пальцами. Кот издавал рокочущие звуки. Седрах спрыгнул с подоконника и проследовал через всю комнату, отвоевывать себе право устроиться на колене у гостя. Пока Мисах, виток за витком, ткал паутину вокруг его ног, Олден свободной рукой перебирал шерсть Седраха. Нежные пальцы завораживали своей чудодейственной лаской.
 Урчание эхом катилось все громче и громче. Урчание и тепло. Стук дождя, кошачье мурлыканье и потрескивание углей в камине. Кровь Джульетты с леностью проплывала по жилам, кружась в жарких, бесшумных маленьких водоворотах. В бедрах возникло легкое щекочущее чувство. Нервно разглаживая юбки, Джульетта сделала ход и посмотрела на своего незваного гостя.
 «Такие прекрасные скулы. Такие чувственные руки».
 Его большой палец поглаживал головку ферзя. Будто что-то ища среди вороха белого льна и белых кружев. Будто разведывая подступы к обнаженному женскому бедру.
 Разгоряченная кровь прилила к ее щекам.
 Все это было заведомо известно. С той минуты, когда она увидела, как этот джентльмен оседает на кирпичную дорожку. Тяжелые веки. Обольстительная улыбка. Источающая мощь кожа. Тонкая сорочка, атласный жилет и белокурые волосы, подернутые зыбью волн. Все в нем напевало озорную песенку:
 Распутник может все это позволить,
 Ибо приятная наружность для него
 Всего лишь мелочный каприз,
 Чье назначение – уравновесить
 Сокрытую внутри стальную твердь.
 Так неужели, зная это,
 Ты все же дашь себя красою одурачить?
 Джульетта в сердцах вновь сосредоточилась на шахматной доске. Белый ферзь за это время продвинулся на пять полей. Теперь это была уже другая игра – Джульетту вынудили уйти в оборону. План с объявлением мата рассыпался. Она лишилась сразу слона и ладьи на королевском фланге, тогда как белые на этом размене потеряли только коня и несколько пешек. По мере перегруппировки фигур положение на доске менялось. Угроза, словно материализующаяся из ниоткуда, опутывала черных своей паутиной.
 Когда Джульетта оценила положение, паника сдавила ей горло. Если противник не совершит крупную ошибку, он выиграет эту игру. Она составила себе неправильное представление и позволила незнакомому человеку вторгнуться в ее жизнь.
 Потому что он лежал такой беспомощный на ее дорожке…
 Потому что он был ласков с ее котами…
 Потому что он зашел в дом только по ее настоянию и, казалось, даже тревожился, что ему нужно уходить…
 Она нарушила все свои правила и недооценила степень угрозы.
 Но теперь уже было слишком поздно.
 Он откинулся назад и вытянул над головой обе руки, бурно выражая этим жестом, исполненным мужской силы, свой триумф.
 – Шах в два хода, миссис Ситон!
 Неожиданный вкус огорчения и унижения был для нее очень горек. Озадаченная стратегией противника, Джульетта изучала доску.
 – Я вижу, что должна уступить вам победу, сэр. Вы сильный игрок, не так ли?
 Он засмеялся.
 – Как и вы, мэм. Вы были чертовски близки к победе! Я слышал, что вы красивы, но мне не говорили, что у вас так много других достоинств.
 Она встала и отодвинула кресло, коты бросились врассыпную.
 Ее обошел игрок выше классом, нежели она. Теперь он не постесняется этим похваляться. Будь он неладен!
 – Вам говорили обо мне? – резко сказала Джульетта. – Кто? И что вы еще слышали, сэр? Выходит, не случай привел вас к моей калитке? И не мой белый горошек?




 Глава 2


 До Олдена дошло, что его завоевание едва не пошло прахом. Он быстро совладал с собой и вполне осознанно решил использовать следующий шанс.
 Олден смутно помнил какого-то Ситона, у которого как-то раз выиграл шестьсот гиней за одну партию.
 Он откинулся назад и улыбнулся.
 – Мне описал вас хозяин «Трех бочек», и я подумал, что, возможно, мы с вашим покойным мужем однажды встречались в «Сент-Джеймсе». Это случайное стечение обстоятельств затем повлекло небольшой разговор о вас. Если вы усматриваете дерзость с моей стороны, прошу меня простить, миссис Ситон.
 По ее щекам и шее медленно распространялся густой румянец. На этом фоне ее потемневшие глаза казались фиолетовыми.
 – Вы мошенник! – воскликнула она. – Шарлатан! Это неслыханная наглость, сэр! Я прошу вас немедленно уйти.
 Олден встал и отвесил церемонный поклон. Что вызвано такую бурную реакцию? Что он такого сказал?
 – Миссис Ситон, вы были безмерно добры ко мне. Если я оскорбил вас, еще раз прошу прощения и рассчитываю на ваше снисхождение. Несколько часов в вашей компании не доставили мне ничего, кроме удовольствия.
 – Оставьте! – сказала она сердито. – Здесь шатается много повес. Думаете, вы первый, кто пытается расточать пустые комплименты одинокой бедной вдове? Но я не считаю себя обделенной. И глупой тоже. Я не ищу ни любовника, ни другого мужа. Всего хорошего, сэр. Дождь кончился. Дорогу вы знаете!
 Олден стоял на грязной улице и глядел на шляпу, которую держал в руках. Он учинил отменный беспорядок! Но что-то и вынес из этой кутерьмы. Миссис Ситон оказалась далеко не глупой, но подавленной и одинокой, хотя и отрицала это. Его упоминание о покойном муже спровоцировало у нее не печаль, не любовные воспоминания, а отчаяние – даже страх.
 Почему? Ее брак был так ужасен или так хорош?
 Олден тешил себя надеждой, что женщина пугалась силы собственной страсти. Страсть требовала выхода, чему он собирался помочь. На это у него оставалось еще четыре дня. Он водрузил на голову треуголку и зашагал к «Трем бочкам», а через полчаса уже скакал на север сквозь длинные летние сумерки.
 Десять миль промелькнули пятном, в котором слились мокрые деревья и ряды изгородей. Наконец он остановил лошадь и посмотрел в долину. От средневекового аббатства почти ничего не осталось за исключением нескольких камней фундамента и руин монастыря. Там, где монахи некогда проводили часы в молитвах, теперь стоял огромный дом, уютно устроившийся среди деревьев.
 Олден постоял с минуту, глядя на усадьбу и угодья со стадами коров. Его коров – если он не проиграет это пари.
 Там были его поля, его посевы, его леса и его рыба в прудах. Его наследство, со всеми подопечными – арендаторами, слугами, а также ответственностью, которую он добровольно на себя взял. Тогда он полагал, что может себе это позволить. Грейсчерч-Эбби, дом его предков, было тем оплотом благополучия и той небольшой власти, которой он обладал… до вчерашней безумной ночи, когда он все это проиграл.
 Ничто здесь больше не будет принадлежать ему. Ничто в этом мире не будет носить его имя. Он может лишиться этого навсегда.
 До конца недели он должен побывать в постели Джульетты Ситон. Невозможно вообразить что-либо более соблазнительное, чем гладкая кремовая кожа, изящные запястья и округлые лодыжки. Он хотел, чтобы его руки лежали на ней и его губы касались ее рта. Он хотел зарыться в ее нежную женскую плоть.
 Однако когда он вспомнил ее лицо – строгое, очаровательное лицо, склоненное над стручками гороха, желание почти растворилось в море вопросов. Женщина выглядит как леди, но живет самостоятельно и одна выполняет всю работу? Не может быть, чтобы у человека вообще не было семьи – ни двоюродных братьев и сестер, ни дядей с тетями. Даже если у нее не осталось живых родственников, у почтенной вдовы всегда найдутся друзья и связи в обществе, чтобы обеспечить себе дом. Как могло так случиться, что Джульетта Ситон оказалась совсем одна в целом мире?
 Ее бесприютность, как и само имя, говорили о несчастье. Или о каком-то секрете. В сегодняшнем разговоре была упомянута мисс Паррет. Кто она, черт побери?! И почему выбор дома пал на Мэнстон-Мингейт?
 Проклятие! Олден не хотел ничего этого знать. Но на карту была поставлена его судьба. Судьба и множество жизней – и особенно одна, значившая для него больше, чем все остальные, вместе взятые.
 На секунду он подумал: а не поскакать ли к дому и выхватить из кроватки Шерри? Ребенок откроет сонные синие глазенки и радостно обовьет шею маленькими пухлыми ручками. А потом домашний учитель деликатно выговорит лорду Грейсчерчу, что не стоит из-за прихоти ломать детский сон и понапрасну будоражить ребенка. И мистер Примроуз будет прав.
 Но Олден понимал – нельзя терять время. Он должен соблазнить вдову. Это был его единственный неоспоримый талант, а найти для себя достаточное оправдание будет несложно. Что такое целомудрие для Джульетты Ситон? Она не невинная девушка. Женщина была замужем. Он должен получить вожделенный приз и забрать ее медальон как вещественное доказательство. Но он с лихвой заплатит за эту кражу. Наслаждением. Благоговейно, восхитительно, медленно. Было ли ее замужество счастливым или печальным, она не останется внакладе.
 Может, она даже не леди, а просто способная актриса, усвоившая правила хорошего тона. Но почему она живет одна? Оставалось еще одно предположение, не считая какого-то трагического события. Этим единственным объяснением был грех.
 Грех. Чувственные образы, хлынувшие как из рога изобилия, разом вымыли все предположения.
 Олден развернул лошадь и поскакал обратно в Мэнстон-Мингейт, в крошечную комнату в «Трех бочках».
 На следующее утро Джульетта встала с головной болью. Было нестерпимо жарко, как обычно бывает перед назревающей грозой. Спала она плохо из-за тревожных снов. Джордж сердито сверкал глазами, глядя на нее из-под насупленных бровей. Она бежала по бесконечным коридорам огромного загородного дома, распахивая дверь за дверью. Все комнаты были пусты, но когда она подбежала к окну в конце холла и выглянула во двор, то увидела стоявшего там мистера Олдена Грэнвилла. Изящный и невероятно красивый, он бросился от нее к цветнику, прямо в гущу белых цветов. Ее обволокло всколыхнувшимся ароматом. «Пчелы! – закричала она через окно. – Пчелы!» Он выглянул поверх множества лепестков и засмеялся. В это время цветы сердито зашелестели, и она проснулась в испуге.
 Покинув постель, Джульетта прошла к окну, выходящему на фасад дома. Прямо перед ней простирался сад с правильными рядами кустов и грядок. Итак, этот человек утверждает, что встречался с мистером Ситоном в «Сент-Джеймсе». Возможно. Но он не мог встречаться с Джорджем, ее несчастным супругом. И потом, если мистер Грэнвилл в то время находился в Лондоне, он мог слышать о скандале. Хотя… с какой стати ему связывать тот скандал с ней? Тогда она еще не носила фамилию Ситон.
 Она заставила себя успокоиться. И все-таки смутный страх пробивался в сердце. Этот мистер Грэнвилл перед уходом еще раз показал себя обманщиком. Тот светский поклон и официальный стиль изъяснения выдавали в нем человека, сознающего свою власть. И самонадеянно считающего, что он может это показывать или скрывать по своему усмотрению. Он не просто удачливый джентльмен, он аристократ.
 Но почему он предпочел не обнаруживать этого? И вообще, зачем он здесь, в Мэнстон-Мингейт? Джульетта отвернулась от окна. По всей вероятности, вчера она видела Олдена Грэнвилла последний раз. Вряд ли он вернется, чтобы в обмен на партию в шахматы получить какое-то лакейское поручение.
 Бедняжка Тилли была больна, и в доме накопилось столько работы, что у Джульетты не хватило времени даже на головную боль. Управившись с обычными делами по хозяйству, она облачилась в свой синий балахон и прошла в кладовку. Подошел срок разливать в бутылки вино из первоцвета. Два с половиной фунта сахара, два лимона и четыре кварты дикого первоцвета от майского сбора на два галлона чистой воды. Вино бродило в бочке в течение месяца. Несколько бутылок заказал пасторат и несколько больше – миссис Кэкстон из Аппер-Мингейт, соседней деревни. Для Джульетты это был источник небольшого дополнительного дохода.
 Она открыла крохотное оконце, выходящее на север, и оставила приоткрытой входную дверь, чтобы воздух из тенистого двора мог поступать в комнату. Каменный пол под ногами поддерживал в помещении приятную прохладу. Литая чугунная рукоятка приводила в движение насос для подачи воды из колодца. Излишки выливались в глубокую раковину.
 Достав корзины с чистыми бутылками, Джульетта стала наполнять сосуды сверкающей жидкостью. Неожиданно в тишину влился мужской голос, точно мед, вытекший из сот:
 – «Не допускается держать вино слишком долго в бочке. От этого может теряться сладкий вкус и аромат фруктов или цветов, из которых оно приготовлено. Следите за тем, чтобы ваша посуда была чистой и сухой. Прежде чем наливать вино, сполосните посуду небольшим количеством бренди». – Вслед за цитатой послышался короткий всплеск смеха. – Мне представляется, что в качестве альтернативы вы можете выпить бренди сами, – добавил голос. – Таким образом вы избавите себя от огромной работы.
 Джульетта подняла глаза. В дверях стоял мистер Грэнвилл с небольшим томиком в кожаном переплете и зачитывал вслух рецепты для домохозяек.
 Она поспешила поставить бутылку и покраснела.
 Сегодня он был в вельветиновом камзоле и длинном жилете из персикового атласа, расшитого серебряной нитью. И без своих сапог для верховой езды. На этот раз он пришел пешком из «Трех бочек», и его черные туфли слегка запылились в дороге. Не считая отсутствия пудры на волосах, вид у него был холеный, как у всякого джентльмена перед визитом к леди – леди, за которой он ухаживает. Но, разумеется, он пришел сюда не для ухаживания. Он собирался пробыть здесь неделю и томился от скуки в деревне, только и всего. Его замечание по поводу ее покойного мужа носило случайный характер и ничего не значило. Их встреча произошла только потому, что мистер Грэнвилл внезапно занемог и оказался в беспомощном состоянии.
 Однако сейчас он не был беспомощен. Он заполнил комнату дерзкой мужской силой, умеряемой лишь его грацией и еле сдерживаемым смехом. Несмотря ни на что, Джульетте это нравилось. Она сознавала, что ей импонирует его ум и юмор. Вопреки всему, она хотела, чтобы этот мужчина своим присутствием заполнил ужасающую пустоту ее дней.
 Впрочем, теперь уже было поздно. Слишком поздно, По милости Джорджа она до конца жизни обречена на эту пустоту.
 «О Боже, не позволь этому случиться! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!».
 – «Когда вино отбродит, – продолжал читать мистер Грэнвилл, – плотно закупорьте сосуд, и при надлежащем хранении напиток будет отвечать вашим желаниям». Это так, мисс Ситон? – спросил он.
 – Что вы здесь делаете, сэр? – Джульетта презирала себя за страх, который она услышала в своем голосе.
 – Извините. Я вас напугал. Это непростительно. Позвольте помочь вам.
 Она отпрянула назад, как дикая лань.
 – Нет! Увольте! Зачем вы вернулись?
 – Только чтобы сыграть в шахматы, мэм. – Он закрыл книгу и поставил ее на полку. – Одна партия в день. Таков был наш уговор. Вы дали мне слово, разве нет?
 – У меня полно работы.
 – Так позвольте мне помочь вам. Это тоже было частью нашей сделки.
 – Нет! Позже! Я в состоянии сделать это сама.
 – Тогда я подожду, пока вы закончите. Я побуду в саду. – С легким кивком мужчина удалился.
 Джульетта наклонилась к каменной раковине и прислонила лицо к рукоятке насоса. Металл, покрывшийся крошечными капельками воды, холодил лоб. В следующую секунду она отерла влагу с лица.
 Пари! Она обещала этому человеку по одной шахматной игре в день, всю неделю и… О глупая, глупая! Она этого хотела! Вино, пчелы и садовые цветы не умели играть в шахматы, а жители деревни по своим способностям не годились в соперники. И потом, при всей своей самодостаточности она была ужасающе одинока.
 Джульетта повернулась и локтем задела бутылку с вином. Наполовину заполненный сосуд опрокинулся. Каким-то чудом отчаянным взмахом руки она подхватила зеленое стекло, не дав ему разбиться о каменный пол. Но содержимое выплеснулась на подол, пропитав его терпким запахом первоцвета. Она присела на секунду на треногий стул, влажные нижние юбки прилипли к ногам.
 Черт бы его побрал! Черт бы его побрал вместе с его золотыми кудрями, очарованием и соблазнительным изгибом губ! И с его преследованием!
 Теперь она ясно понимала, что все это продуманные уловки. Он предложил ей сыграть в шахматы. Знал, чем ее обезоружить. И знал, что он победит. В то же время, когда ему внезапно стало плохо, это выглядело достаточно естественно. Так что, возможно, его появление здесь просто случайное совпадение. И может, однажды он действительно встречал некоего мистера Ситона? Вполне возможно, что хозяин «Трех бочек» говорил о ней. Он и сообщил мистеру Грэнвиллу о ее вдовстве. Так, может, никакой реальной угрозы вовсе не существует?
 Просто ему стало скучно – не более того. И он оказался здесь чисто случайно.
 Вчера она заключила пари. Она дала обещание.
 Что ей мешает принять его вызов?
 Джульетта криво усмехнулась и, взяв с раковины чистое полотенце, промокнула юбки. Затем оглядела небольшое помещение. Аккуратные ряды бутылок. Слегка облупившаяся побелка в одном месте на северной стене, куда прокралась сырость. Истершийся каменный пол и отскобленные полки свидетельства ее стараний. И хотя она подсмеивалась над собой, бациллы одиночества были невосприимчивы к попыткам изгнать их. Даже тогда, когда в доме жила мисс Паррет, Джульетта оставалась одинокой. Теперь одиночество затаилось в пустых углах и эхом катилось по саду. Однако, она выработала в себе что-то близкое к хладнокровию – некое спокойное смирение. Это было возможно благодаря тяжелой работе и сохранившемуся чувству юмора.
 Этот мужчина с дерзостью и уверенностью завоевателя угрожал ее спокойствию. Его натиск был подобен летним грозам с ветрами, которые вздымают облака и приносят град, чтобы побить цветы и побеги фасоли. Затопить водой курятник и ульи, разрушить все надежды обезопасить себя от грядущей зимы.
 Среди подпертых колышками ростков фасоли блистательный мистер Грэнвилл выглядел несуразно. Джульетту обуял смех. Подавив приступ веселья, она продолжила заниматься своими бутылками. Если мистеру Олдену Грэнвиллу так угодно, то ему придется ждать ее среди душистого горошка по меньшей мере два часа. Может, за это время прилетит другая пчела и ужалит его.
 Мистер Эдвард Вейн осадил свою лошадь и внимательно посмотрел через долину в сторону Мэнстон-Мингейт. Над густой рощей высился церковный шпиль, но домов не было видно. Исключительно элегантный, он держался в седле с непринужденной грацией. Поверх его парика плотно сидела черная треуголка. Лицо его было густо напудрено – как всегда. Однако мушки в форме сердечек – он носил их по вечерам – были заменены простыми, круглыми. Хотя это мало помогало маскировать оспины.
 Сэр Реджинальд Денби хмуро глядел ему в спину. Он не любил, когда его принуждали ехать верхом.
 – Значит, Грейсчерч приступил к ухаживанию, не так ли? Он уже получил доступ к ее дому? Вот дьявол, чтоб ему ослепнуть! Как ему удалось?
 Сын герцога легонько постучал себя по губам рукояткой хлыста.
 – Ухаживание? Вы думаете, он собирается на ней жениться, сэр? Ничего близкого к этому, мой дорогой. Уверяю вас.
 – Я думаю, он очарует ее…
 – Едва ли. Это вам не девушка, только что выхваченная со школьной скамьи, готовая с визгом броситься в объятия любовника. Боюсь, что миссис Джульетта Ситон лишит его мужества одним своим взглядом. Правда, Грейсчерч тот еще фрукт. У него по этой части блестящая репутация. Так хотелось бы чтобы это подтвердилось!
 – Но тогда я потеряю эти проклятые деньги! – возмутился Денби.
 Лорд Эдвард помолчал секунду, потом оглянулся назад и улыбнулся.
 – Не расстраивайтесь, сэр Реджинальд. Умоляю вас! Это повлечет какой-нибудь неприятный физический недуг. Если Грейсчерч настаивает на добровольном желании миссис Джульетты Ситон, он наверняка проиграет, так как леди никогда не поддастся. Что я тогда сделаю с ним – мое личное дело. Но вам он в таком случае не сможет заплатить.
 – Что, сэр? – Денби был в шоке.
 – Несомненно, вы видели, что он был испуган. Если он проиграет это пари, он разорен. Он не сможет возместить нам даже толику долга, сэр. У человека нет даже пенни на дорогу, чтобы сбежать.
 – Но Грейсчерч-Эбби… – начал Денби.
 – …уже окончательно потеряно, – закончил лорд Эдвард. – Грейсчерч ни сном ни духом не знал о закладной до своего возвращения из Италии. Его отец был тот еще мот! Спустил все до последнего пенни, оставив сыну дырявое наследство и бесполезный титул – Он провел латунным наконечником между губ, прежде чем продолжить: – Увы, ценность предвкушаемого вами выигрыша гораздо ниже, нежели вы надеетесь.
 – Тогда какого дьявола вы все это затеяли? Что вы хотите от него?
 – Ничего существенного, дорогой сэр. Может, он задерет ее юбки, может, изнасилует ее. Но боюсь, что в случае проигрыша он со свистом улетит отсюда поправлять свою казну в Париже. Тогда вместе с этим человеком мы потеряем и те небольшие деньги, которыми он владеет. И еще лишимся восхитительного спектакля.
 Возмущение сэра Денби превратилось в ярость.
 – Черт возьми, что вы предлагаете?
 Лорд Эдвард подмигнул ему и осклабился.
 – Я предлагаю, – сказал он, неприятно приподняв уголок рта, – позволить мне сейчас выкупить у вас все его долги.
 Джульетта оглядела аккуратные ряды бутылок. Кладовка была подметена и вымыта, все поставлено на свои места. Оттягивать время дальше было неудобно. Мистер Олден Грэнвилл ждал в саду. Она дала слово.
 Сначала она увидела блеск его волос, отливающих золотом под сенью виноградных листьев. Он сидел за небольшим столом который кузнец из Мэнстон-Мингейт сделал для ее беседки. При появлении хозяйки дома мистер Грэнвилл тотчас встал.
 Их взгляды встретились.
 Ее опалило пламенем. Прежде чем мистер Грэнвилл опустил ресницы и слегка поклонился, Джульетта поняла, что он ощутил ответный жар.
 – Мы будем играть здесь? – Он показал на шахматы, уже расставленные на доске. В сравнении с сильными мужскими руками дорогое кружево на манжетах, с узором из ангелочков и мелких колокольчиков, казалось очень тонким. – Теперь ваша очередь играть белыми, так что сегодня преимущество на вашей стороне.
 Джульетта села. Запятнанное платье вызывало нервозность и неловкость. И еще мешались неубранные волосы, надоедливыми змейками падавшие вокруг щек. Джульетта заранее настроилась не делать никаких поблажек этому человеку. Поэтому она не стала прихорашиваться, чтобы выглядеть привлекательнее. Не потому, что она не испытывала такого порыва, напротив – наперекор ему.
 Каждое утро в зеркале отражались округлый подбородок, пухлый рот, синие глаза и прекрасная кожа. Ее радовало, что у нее здоровые и густые волосы, и ей нравился их рыжеватый цвет. Однако Джульетту нельзя было назвать изящной. Она вообще никогда не отличалась ни достаточной стройностью, ни лебединой шеей. Ее формы были слишком округлы, чтобы она чувствовала себя комфортно в платьях с длинным узким лифом, придающим женщине элегантный вид.
 Однако мужчины постоянно смотрели на нее особым взглядом.
 Когда Джульетте было всего четырнадцать, она случайно подслушала, как мать сказала отцу: «Фелтон, мужчины всегда будут тянуть к ней руки. Нужно прямо сейчас выдавать ее замуж».
 Но внешность обернулась для нее не счастьем, а гибелью!
 В данный момент Джульетта жаждала вернуться в дом, хотя бы умыться и причесать волосы. В полдень стало невыносимо душно. Так хотелось услышать отдаленный рокот грома, ощутить прохладный ветерок…
 Взамен этого на нее через шахматную доску смотрел золотоволосый мужчина и спокойно выжидал. Когда он положил ногу на ногу, полы его камзола элегантными складками легли вокруг бедер. Пряжки туфель на высоких каблуках тускловато поблескивали под тонким налетом дорожной пыли.
 Слегка запачканные белые гольфы подчеркивали крепкие икры. Мужские икры. Мускулистые, твердые.
 – Отлично. Мне начинать.
 Джульетта резким движением двинула пешку. Нужно проиграть эту партию, чтобы скорее избавиться от визитера.
 Олден удивленно поднял бровь и сделал стандартный ответный ход. Джульетта пошла пешкой на следующее поле и тем самым открыла дорогу к своему королю. Уже следующим ходом Олден мог объявить шах белым.
 Он откинулся назад и внимательно посмотрел на Джульетту. Его глаза сделались темными. Темно-синими. Почему она считала их карими? Потому что синий цвет такой насыщенный, что кажется почти черным, когда освещение не такое яркое, как сейчас в саду? Или потому, что его зрачки, похоже, расширяются, когда он смотрит на нее?
 – Это дебют «мата дураков», миссис Ситон. Мы так не договаривались. Вы согласились даровать мне игру, а не обижать поддавками. Я полагал, у вас больше собственного достоинства и смелости, – Олден оставил своего ферзя на месте и сделал ход королем. – Вот, доставьте мне удовольствие за мои деньги, мэм! Держу пари, вы можете выиграть, если пожелаете.
 Огорчение распалило ее и ввело в краску.
 – Какое еще пари, сэр? – сердито сказала Джульетта, чтобы скрыть замешательство. – Вы и так получили одну игру в день на всю неделю. И гарантию выполнять ваше желание – как победителя.
 Когда он поднял глаза, вблизи уголков его глаз собрались крохотные морщинки.
 – Вас беспокоит, что я могу потребовать больше, нежели плата за небольшую неустойку? Позвольте заверить вас, что в случае моей победы я попрошу что-нибудь безобидное.
 – А что, если ваше определение «безобидного» и мое не одно и то же?
 – Тогда вы, естественно, можете отказаться платить. – Олден посмотрел ей прямо в глаза. – Только маленькая и безобидная просьба. И вы сами вольны дать ей определение. Если проиграю я, вы можете взыскать что-то с меня. В дополнение к какой-то работе по хозяйству, как мы ранее договорились.
 – И вы тоже оставляете за собой право на отказ?
 – Нет, мэм. Мне по душе любой риск. Клянусь, я выполню все, что вы попросите. А сейчас даю вам время оправиться после вашего катастрофического дебюта, а после пятого хода – война.
 Джульетта изучила позицию. В случае победы можно потребовать чтобы он покинул Мэнстон-Мингейт и никогда не возвращался. Но как поправить положение? Она пыталась сосредоточиться.
 Оппонент оценил ее ход и сделал собственный.
 Из дома вышел пестрый кот и растянулся в тени под столом. Мистер Грэнвилл наклонился и ласково потрепал его. Мисах замурлыкал.
 Даже собственные коты ее предают!
 – Очень жарко, мэм. Вы позволите мне снять камзол?
 Она вскинула взгляд.
 – Это будет невежливо, сэр. Я предпочла бы, чтобы вы остались в нем.
 Олден достал из кармана носовой платок и приложил к лицу. Платок был окаймлен изысканным кружевом, прямо как женский, и подчеркивал разительный контраст между тонкими пальцами и жесткими скулами.
 – Даже если я растаю от жары?
 Джульетта опустила глаза. Пусть изнемогает от зноя!
 – Это меня не касается, сэр.
 – Вы бессердечны, мэм. Жестоки. – В голосе у него звучал нескрываемый юмор, – В результате вы получите в свое распоряжение лужу.
 – Вы бездумно надели вельветин в такой жаркий день.
 – Клянусь честью, – возмущенно сказал он, погладив рукой плюшевый рукав, – я сделал этот выбор очень даже обдуманно! Я хотел выглядеть в ваших глазах привлекательным.
 – Привлекательным? – рассмеялась она, прежде чем успела себя остановить.
 – Привлекательным. – Олден сделал ход ладьей.
 – Со всем этим кружевом… таким… сугубо женским?
 – Вы правы, мэм. В нем есть и женская изнеженность, и королевская изысканность. Это кружево – награда, завоеванная визитом к европейской принцессе.
 – Финал еще одной игры?
 – Если угодно. – Он улыбнулся. – А в чем конечная цель шахмат? Как вы полагаете, миссис Ситон?
 Его позиция по-прежнему была сильнее, не считая небольшого огреха в обороне.
 Джульетта этим воспользовалась.
 – Разумеется, конечная цель шахматной игры – взять в плен короля противника. Шах!
 Олден выставил заслон, сделав ход, которого она не предвидела.
 – Но король никогда не может быть пленен, – сказал он. – Его можно только прижать и вынудить капитулировать, в то время как ферзь может стереть с лица земли любую другую фигуру. Леди, а обладает такой разрушительной силой! Вы не находите это странным, миссис Ситон?
 Синие глаза рассматривали ее сквозь полуопущенные ресницы. Синий бархат. Под огромным сводом синего неба. Цвет воспроизводился снова и снова, набирая густоту и оттенки. Будто вторя этому молчаливому оркестру красок, в резонанс с ним бился ее пульс. Лицо ее вдруг обдало жаром. Она совершила смертельную ошибку, позволив усыпить бдительность. Поддалась ложному ощущению безопасности, после того как он неожиданно занемог на садовой дорожке.
 Джульетта перевела взгляд на доску и передвинула слона с ферзевого фланга на два поля.
 – Почему странно?
 – Метафорически это означает, что шахматы являются орудием соблазна.
 У нее резко подскочил пульс. Ей стало неспокойно и трудно сосредоточиться на выстраивании новой атаки. Она понимала, куда ведут его ходы, но это уже не имело большого значения. Для нее было слишком очевидно, что игра полностью перешла под его контроль.
 – Мне казалось, мы с вами сошлись на том, что шахматы – эго война умов.
 – Разумеется. А на войне, как и в любви, все средства хороши, гласит пословица. – Конь Олдена преградил Джульетте путь к наступлению. Вместе с тем этот ход открыл для нее еще одну брешь в обороне черных. – В том и другом случае капитуляция противника обязательна. Конечно, та или иная тактика может обеспечить победу, но есть определенные правила, которые должны соблюдаться, если претендующий на победу честен. Даже если в игре участвуют члены королевского семейства. Нет, что ни говорите, – продолжал он, – шахматы – это модель для соблазна, тут нет вопросов. Посмотрите, что происходит на доске. Вы преследуете своего оппонента, припираете его вилами к стене – и за этим следует шах, миссис Ситон.
 Слова на мгновение зависли в воздухе, давая хороший повод для размышлений. Солнце припекало. Ей хотелось стянуть свое жаркое, липнущее платье и окунуться во что-то прохладное и темное вроде деревенского пруда. Вместо этого она была привязана к собственному садовому столу вместе с мужчиной, который сам сверкал подобно солнцу. Джульетта принудила себя вернуться к фигурам.
 Олден увернулся от ее удара и объявил шах. Она сделала ход ладьей, как планировала, и снова бросила вызов. Вполне сознательно, потому что терпеть не могла неопределенности, ощущения надвигающейся катастрофы.
 – Это абсолютно фальшивая аналогия, сэр! Следует ли понимать, что в конечном счете вы бесстыдно раскрываете вашу истинную цель?
 Джульетта вложила в свои слова столько негодования, сколько сумела, но он засмеялся в ответ.
 – Моя цель – только выиграть эту партию. Но мое желание… Я бы очень хотел соблазнить вас, миссис Ситон.
 Она подняла глаза. Лицо ее раскраснелось от ненависти к себе за то, что она вынесла эту тему на открытое обсуждение. Теперь деликатная игра безнадежно разбита. Разве уже не минуло то время, когда флирт казался безобидной забавой?
 – Этот внезапный крен в откровение ничего вам не даст, сэр. Мне это неинтересно.
 Мужчина улыбнулся, самую малость. Солнце горело золотом в его волосах. Ни один мускул не шелохнулся на его лице. Но из глубины черных зрачков исходил испепеляющий огонь, приглашающий к эротическому наслаждению. В ней боролись два человека. Трус хотел выскочить из-за стола и убежать.
 Вместо этого Джульетта направила свой гнев в другую сторону, и он превратился в решимость. Нужно побить этого человека, унизить его, оттеснить его короля к последним рубежам, сделав его беспомощным перед массированной атакой.
 – О нет, мэм, – сказал Олден, – не надо лукавить. – Голос его был очень мягок. – Вас это интересует. Но не стоит волноваться. Мы с вами цивилизованные люди. Неужто мне следует делать вид, что я нахожу вас очаровательной и у меня загорается огонь в крови при виде вас? Зачем притворяться? Это было бы бессмысленной фальшью. Однако власть в ваших руках. Если леди не оставляет пространство для маневра, игра проиграна еще до ее начала.
 «…у меня загорается огонь в крови при виде вас!» Кровь с бешеной силой устремилась в вены.
 – А если эту леди заставляют обманом предоставлять пространство, сэр?
 Еще два хода – и он окажется в капкане, если только не разгадает ее замысел. Если он продолжит так же прокладывать путь к шаху, выигрыш будет за белыми. По спине у нее пробежала тонкая, как жало, горячая струйка. Тело задыхалось под гнетом юбок.
 Ее партнер промокнул носовым платком мелкие капельки влаги над верхней губой. Губа изогнулась и очень мило надулась в середине. Этот утонченный, элегантный и намеренно провокационный жест привел Джульетту в бешенство.
 – Ее никто не обманывал, – сказан Олден. – Она была настроена на победу и проиграла. Но только потому, что в начале игры расслабилась и не смогла наверстать упущенное. – Он медленно прикрыл один глаз и подмигнул, затем двинулся ладьей на свободное поле вверх до конца. – Шах и мат.
 Джульетта в недоумении смотрела на фигуры. Она не предвидела этого хода и даже сейчас не была уверена в своем поражении. Однако секундное изучение доски подтвердило, что противник прав. Она подняла на него глаза, в которых все расплывалось от постыдных слез.
 – Вы очень коварный игрок, сэр. Превосходящий меня в мастерстве.
 Он откинулся назад и наблюдал за ней. Ямочки на его щеках исчезли, вернув лицу прежний строгий и жесткий вид.
 – Нет, мэм. У вас было неудачное начало, и восстановить равновесие было невозможно. Потому что вы неверно поняли мою реакцию на вашу стратегию. Вы предложили мне «мат дураков», полагая, что победа для меня важнее, чем игра. Теперь вы убедились, что это не так. Завтра вы начнете понимать, что мы в большей степени подходим друг другу. Если игра достойная, какая разница, кто победит?
 – Большая, – сказала Джульетта со смесью гнева и нехорошего предчувствия, – потому что победитель может взимать штраф.
 Она знала, что это будет. Мужчина захочет ее поцеловать. Это казалось таким же неизбежным, как душные гнетущие сумерки, которые последуют за этим сверкающим днем. Он потребует поцелуй в губы.
 Джульетта прикрыла глаза. «Разумеется, ты можешь отказаться платить, – сказала она себе, чувствуя, как паника явственно подступает к горлу. – Короткий, безобидный поцелуй. И критерий ты определишь сама». Таким образом ее невозможно будет принудить. Но если он спросит, что отвечать? «Поцелуй никогда не бывает безобидным. Вот почему я предпочла бы, чтобы вы никогда не вторгались в мою жизнь». Но это будет еще одной ложью, в добавление к той, что она уже сказала.
 Джульетта попыталась остановить себя, глядя на его рот. У него были подвижные, выразительные губы. Твердые и полные. Движимая гремучей смесью эмоций, она вскочила на ноги.
 – Что вы попросите, сэр?
 Его глаза прищурились от яркого солнца.
 – Сейчас ваша очередь. – Он казался небрежным и куртуазным, хотя голос его подводил. – Сначала я должен отдать небольшой должок. Сделать что-то по хозяйству, как мы договорились. Итак…
 Джульетта отвернулась. Солнце сияло над садом, ее миром, ее царством.
 – Нижний луг, – сказала она через плечо. – Нужно скосить траву. Коса там, в сарае.
 – Коса? – В голосе мужчины звучал неподдельный ужас. – Сколько акров?
 – Два. Естественно, сегодня вы уже не успеете. Нужно начинать на рассвете. Вы можете приступить к этому завтра утром.
 – Кто обычно выполняет эту работу?
 – Фермер Хеймс. Его хозяйство чуть западнее, второй дом через дорогу. Он каждый год приводит своих людей заготавливать для меня сено. Но он не сможет прийти еще три дня…
 – Сколько времени у фермера Хеймса и его людей уходит на этот ужасный луг? – спросил Олден.
 Джульетта снова повернулась к нему лицом. Она уже пожалела о своих словах. Это был импульсивный поступок! И слишком явно показывал ее заботы. Нужно было выбрать что-то простенькое.
 – В прошлом году четверо мужчин потратили на это четыре часа.
 Мелкие морщинки, появлявшиеся вокруг его глаз, когда он смеялся, еще глубже обозначились на коже.
 – Очень опасное задание, миссис Ситон.
 – Опасное? Почему?
 Он встал и, забрав ее пальцы, быстро их поцеловал. Затем коснулся ее щеки.
 – Вы дали мне работу на двенадцать часов. У меня будет время подумать, какой штраф я потребую взамен.
 Прежде чем Джульетта успела ответить, ею овладел легкий приступ паники.
 – Что-то небольшое. Безобидное, как вы сказали.
 – Так я сказал. Но мы играем в опасную игру, миссис Ситон. Вы знаете это. И я знаю. В любом случае я смогу помечтать о завтрашнем штрафе, пока буду махать косой.
 Он отошел на несколько шагов.
 Джульетта посмотрела на очертания сильной спины.
 – Вы можете проиграть.
 – Возможно. Завтра мы это выясним. Пока же я могу затребовать еще небольшую награду за сегодняшний день.
 Из-за беседки появился Авденаго. Джульетта подобрала его, чувствуя, как колотится сердце.
 – Что вы хотите?
 Молчание несколько затянулось. Ее рот обожгло пламенем от почти забытых воспоминаний. На что это будет похоже: целовать мужчину такого, как он, горячего, золотистого, сверкающего на солнце? Что ей делать, если он этого потребует? Она облизнула губы и нервно сглотнула.
 Он поклонился.
 – Мэм, вы позволите мне снять этот проклятый бархат. Это будет мой сегодняшний штраф.
 Джульетта прижала кота к подбородку, чувствуя себя одураченной. Потом едва не засмеялась вслух, осознав собственную глупость. Конечно же, он не стал бы требовать поцелуя – будучи совершенно посторонним человеком! Он просто заскучал и поэтому решил дать себе поблажку, немного пофлиртовать с подвернувшейся под руку вдовой. Это ничего для него не значит. В самом деле, это была только игра для праздного времяпрепровождения.
 «Вы предложили мне «мат дураков», полагая, что победа для меня важнее, чем игра. Теперь вы убедились, что это не так».
 Он вопросительно поднял брови:
 – Мэм, вы хотите, чтобы я и впрямь растаял?
 Джульетта потерлась лицом о белую кошачью шерстку. Авденаго замурлыкал.
 – Как вам будет угодно.
 – Благодарю вас, мэм.
 Его фигура четко вырисовывалась на темном фоне виноградника. Очень медленно он стянул свой камзол. Синий бархат сморщился и под тяжестью рукавов плавно сполз с плеч. Могучих плеч. Мужчина свободно встряхнул материю и сбросил камзол. Сборчатые рукава белой льняной рубашки слегка увлажнились, очаровательно облепляя мускулы.
 Джульетта почувствовала, как по телу побежали крошечные ручейки желания.
 Расшитый жилет с павлинами идеально сидел на его фигуре. Когда он лениво, красиво, как кот, потянулся, демонстрируя свою силу, белые манжеты вспенились, точно гребни морских волн. Мышцы сократились, и персиковый атлас обхватил гибкий позвоночник, обрисовав сильные контуры спины. Павлины зашелестели золотистым опереньем в своем расшитом саду – великолепные портретики самоуверенности, заключенной в прочную мужскую плоть.
 Джульетта подумала, что может разрыдаться от острого желания и ярости.
 Мисах вскочил на сброшенный камзол и замурлыкал. Мужчина лениво наклонился и снял пестрого кота с камзола. Это было движение танцора, точное и грациозное. Возмущенный кот исчез в маргаритках.
 Джульетта изнуренно опустилась на стул, вспомнив песенку:
 …приятная наружность для него
 Всего лишь мелочный каприз,
 Чье назначение – уравновесить
 Сокрытую внутри стальную твердь.
 Так неужели, зная это,
 Ты все же дашь себя красою одурачить?
 «Нет, меня не одурачишь». Она подумала, что может даже произнести это вслух.
 Гость улыбнулся ей. Сложенный камзол висел у него на руке.
 – Ну как, мэм, это не слишком опасная просьба?
 Джульетта поднялась. Авденаго заурчал у нее в руках.
 – Незначительная. Если завтра вы снова выиграете, будет что-то более существенное?
 – После того, как я скошу всю ту траву? О да! Судите сами, мэм. Если вы ставите передо мной такую геркулесову задачу, какого размера штраф я вправе наложить в случае моего выигрыша? Разве это будет несправедливо, если я в свою очередь уточню требование?




 Глава 3


 Попросив у хозяина ведра, Олден вышел во двор гостиницы. Стянул с себя жилет с рубашкой и облился холодной водой из-под крана. Местные так и ахнули. Он широко улыбнулся им и зашагал к себе в комнату, оставляя в коридоре мокрые следы.
 Черт побери, она была восхитительна! Миссис Джульетта Ситон была великолепна. Блистательна! Ей не выиграть, но это будет выдающееся соперничество.
 Весело насвистывая, Олден принялся вытирать полотенцем волосы и плечи. Победа была в его руках. Он добьется благосклонности вдовы и выиграет пари, а также получит от Денби пять тысяч сверху. Он любил риск, но еще больше игру. Покорение женщины с ее пылкого согласия – но сначала охота. Соблазн только тогда стоит усилий.
 Джульетта Ситон очень даже стоила усилий.
 Олден влез в чистую рубашку и пристегнул к манжетам простые льняные рюши, избавившись от своих кружев. Натянул жокейские бриджи и сапоги, затем надел скромный серый камзол. Протянув руку за своими перчатками, Олден остановился на секунду. Следы от колец начинали пропадать. Он повернул руку и посмотрел на ладонь.
 Разумеется, с физическим трудом он был совершенно не знаком и понятия не имел, как обращаться с косой. Он был джентльмен, о чем на весь мир заявляла его одежда. За свою жизнь он ничего не создал своими руками. Он научил свои пальцы другим искусствам – тем, что не оставляли никакого следа. Разве что на кончике рапиры. Или в женской душе.
 Догадалась ли Джульетта Ситон, что кончики его многоопытных пальцев хотят побывать на ее нагом теле? Не потому ли она выбрала это невыполнимое задание? Все в ней горело страстью. И спрятать это она не могла. Ей хотелось видеть, как он будет изображать шута. Этот луг был придуман ею в качестве наказания, чтобы потом злорадствовать и торжествовать. Она делала это в отместку за то, что не могла отринуть собственные чувства и обеспечить себе безопасность.
 – Увы, милейшая Джульетта, – вслух произнес он в пустоту, – вы этого не знаете, но вы уже у меня в кулаке.
 Олден засмеялся, надел перчатки и треуголку. Взял плеть и, сбежав по ступенькам, направился к конюшням.
 Джульетту разбудил шум. Какое-то непонятное, ритмичное лязганье на фоне щебета птиц.
 Наступило утро. Начало нового дня.
 Она заставила себя расстаться со сном и прислушалась.
 Дзинь-джиг. Дзинь-джиг.
 Она вылезла из постели и посмотрела из окна на задворки дома. Хозяйственные постройки, погруженные в холодный полумрак, сгрудились вокруг ее небольшого дворика. Деревья кучками дремали в складках холма на дальней стороне Мэнстон-Брук – так назывался лес на границе поместья Мэрион-Холл.
 Джульетта расстегнула воротник сорочки и приложила ладонь к медальону. Она совершала этот ритуал машинально каждое утро, как осязаемое напоминание о самой чистой и яркой любви в своей жизни. Но в то же время она носила этот медальон почти так же, как монах власяницу. В знак епитимьи, а не только как дань воспоминаниям. С тихим вздохом она открыла замочек, чтобы заглянуть внутрь.
 Дзинь-джиг. Дзинь-джиг.
 Она щелчком захлопнула крышечку как раз в ту минуту, когда над вершиной холма проглянуло солнце. Ее луг был ограничен ручьем и небольшой просекой, сбегающей к речке, прежде чем резко повернуть к Аппер-Мингейт. Под лучами солнца покос заискрился росой. Где-то прокричал петух, потом другой. Голоса певчих птиц слились в стремительном крещендо. Тяжело взлетели два коростеля. Эти птицы каждый год строили гнезда в полях, заполняя окрестности своим отрывистым скрипучим криком.
 Дзинь-джиг. Дзинь-джиг.
 Данный звук производился человеком. Это вращался точильный станок в сарае.
 Джульетта сбежала по ступенькам и наполнила кувшин водой, еще не остывшей на вчерашних углях. Она быстро умылась и влезла в свежую сорочку. Застегнула заплетающимися пальцами крючки корсета и выхватила из комода чистую пару чулок с подвязками. Потом натянула через голову платье и быстро взглянула на себя в зеркало. Вид у нее был дикий. Волосы за ночь растрепались и в беспорядке свисали вокруг лица.
 Она села на кровать и принялась хохотать. Она смеялась до ломоты в боках. Наконец она подобрала свой гребень и принялась распутывать волосы, прежде чем расчесать и собрать в пучок длинные каштановые волны.
 Дзинь-джиг, дзинь-джиг – отзывалось эхо.
 Мистер Олден Грэнвилл точил косу!
 Она увидела его, как только ступила во двор. Он стоял, небрежно прислонившись к двери сарая. Коса, подпертая створкой распахнутых ворот, стояла в пятидесяти футах. Отточенное лезвие блестело на солнце.
 Джульетта остановилась. Золотистые волосы мистера Грэнвилла были безукоризненны – завиты на висках и аккуратно перевязаны сзади темно-зеленой лентой. У горла пенился водопад кружева со снежинками. Длинный камзол из темно-розовой парчи был расстегнут. Под ним были видны расшитый золотом жилет цвета листвы, с исключительно изящным узором, и розовые парчовые панталоны. Еще несколько слоев кружева спадали с экстравагантных манжет, лаская кисти рук. Роскошная окантовка по нижнему краю камзола подчеркивала худощавую стройность длинных ног. Гольфы в серебристо-белую полоску обрисовывали твердые голени, теряясь в туфлях на красном каблуке и белой кожаной подошве. Подобная обувь больше подошла бы для бального зала.
 Сдержанный, с бледным лицом и одной крошечной скромной мушкой над одной из скул, Олден Грэнвилл сиял во дворе подобно розе.
 – Какая красота! – холодно заметила Джульетта. – Вы наточили косу?
 Он повернулся и встретил ее взгляд, насмешливо приподняв брови.
 – Срежет наповал.
 – Вы в самом деле думаете косить мой луг? – сказала Джульетта. – Не может быть.
 Он сразил ее улыбкой.
 – Почему не может быть?
 – Вы джентльмен.
 Он наклонил голову.
 – Хуже, мэм.
 – Хуже? Хуже, чем кто?
 – Вы могли бы сказать, что я денди. – Голос его подрагивал от смеха. – Я разочарован, что вы этого не сделали. – Он легонько постучал пальцем по манжете. – Это брабантское кружево.
 – Подарок принцессы. Понятно.
 – И все же я намерен заготовить вам сено.
 Джульетта разгладила ладонями свой синий балахон, потом заправила выбившуюся прядь под плоскую соломенную шляпу, Глупо, но ее сердце по-прежнему билось слишком сильно и часто.
 – А что, если я больше этого не хочу?
 – Я буду огорчен.
 – Вы хотите косить луг? В этой одежде?
 – В какой? – Он посадил треуголку на голову и зашагал к воротам. – Это мое обычное утреннее облачение.
 Джульетта двинулась за ним.
 – Я должна это видеть, – сказала она с неподдельным интересом, – Так или иначе, начинайте, мистер Грэнвилл.
 Он уставился на секунду на высокую траву с россыпью лютиков и гвоздик, потом снова бросил взгляд на косу с угрожающе изогнутым лезвием.
 – За какой край мне браться?
 – Почему бы не за острый?
 – Цветы могут иметь шипы. А вы не делаете различий между риском и глупостью?
 – А вы?
 Его улыбка ласкала.
 – Только когда это касается смерти… или любви, разумеется.
 Он зашагал в самый конец луга. Могучие плечи согнулись – и лезвие описало длинную дугу вблизи земли.
 Полоска травы аккуратно легла на одну сторону. Он шагнул вперед. Розовый камзол натянулся и расслабился на его спине.
 Шаг – и свист косы.
 Вторая полоска травы упала рядом. Кружево трепетало над его руками, когда он взмахивал косой – широко, уверенно.
 – Вы обманщик, – вскричала Джульетта. – Вы брали уроки! Кто вас научил?
 – Мы договаривались обмениваться штрафами, – сказал он, не нарушая ритма. – Теперь вы хотите обмениваться секретами?
 – Так вы признаете, что у вас есть секреты?
 – Только те, которые достойны, чтобы их иметь. – Шаг – и свист косы. Шаг – и свист косы. – В расправе со всей этой невинной травой нет никакого секрета.
 – Вы специалист по части расправы с невинностью?
 – С ней нет нужды расправляться. Невинность тотчас покорно сдается. Я нахожу для себя гораздо более интересное занятие.
 Джульетта промолчала, чтобы не мешать. Да и что она могла сказать в ответ? В свое время она была невинной и покорно сдалась. Даже более того.
 Мисах отирался около ее юбки. Седрах и Авденаго составили ему компанию. Потом все трое уселись на изгородь и, подобрав лапы, стали наблюдать за мужчиной в розовом камзоле. Шесть кошачьих глаз вперились в чужака, словно он был их божеством.
 Подобно своим питомцам Джульетта сама не могла оторвать от него глаз.
 Это было необычное и очень красивое зрелище. Он был сильный. Смекалистый. Но даже если он каким-то образом научился ловко махать косой, эта работа была ему явно непривычна. После двенадцати часов у него будут гореть руки, заноет спина и появится дергающая боль в мышцах. Это было очень жестоко – требовать от него такую цену за партию в шахматы! В смятении чувств Джульетта на секунду прикрыла глаза.
 – Сэр, похоже, вам здесь нужен напарник, – произнес незнакомый голос. – Помощника нанимаете?
 Джульетта открыла глаза и увидела остановившегося на просеке мужчину в рабочей одежде. Гиганта с косой через плечо.
 Мистер Грэнвилл уже заканчивал на одной стороне луга и приближался к воротам.
 – Право, это очень любезно с вашей стороны, – сказал он, не прерывая работы.
 – Я приму ваше предложение, но только расплачусь чем-нибудь из того, что на мне.
 Мужчина подумал и оглядел его.
 – Вашей шляпой, сэр?
 Олден Грэнвилл снял с головы зеленую треуголку и бросил великану. Мужчина натянул ее на голову, распахнул ворота и принялся за работу. Треуголка выглядела смешно на его каштановых волосах. Человек, несомненно, знал все о том, как косить траву. Но мистер Грэнвилл от него не отставал.
 Джульетта притворила ворота и взобралась на верхнюю перекладину изгороди, зачарованная зрелищем, точно узник, глядящий на внешний мир за пределами зарешеченного окна.
 Двое нелепо одетых мужчин обрабатывали ее луг.
 Минут через десять подошел второй незнакомец. На этот раз была снята розовая парча. Смуглый черноволосый парень поменял свою робу на шикарный камзол, приладил его к своим узким плечам и тоже принялся махать своей косой.
 Белые рукава мистера Грэнвилла блестели на солнце. Королевское кружево пушилось над его запястьями. Расшитые золотом цветы и птицы порхали на зеленом жилете, оживая с каждым новым взмахом косы. Он шел нога в ногу с двумя рабочими.
 Шаг – и свист косы. Шаг – и свист косы.
 Джульетта прижала руку к горлу. Угрызения совести вдруг испарились, словно тонкая пленка воды под жарким солнцем. Хотелось только смеяться. И как он все это устроил?
 Солнце поднималось все выше над Милл-Спинни. Нужно было кормить кур. Джульетта слезла с перекладины и поспешила прочь, выполнять самое неотложное из своих дел. Когда она насыпала зерна курам и наполнила миску водой, со стороны луга внезапно докатилось громкое «Ура!».
 Она побежала обратно к воротам. Теперь на лугу в поте лица трудились пятеро мужчин. Плечом к плечу, в едином ритме.
 Мужчина с каштановыми волосами плотно надвинул на лоб треуголку, смуглый парень изнемогал от жары в розовом камзоле и вытирал лицо роскошными манжетами. Вновь прибывший жилистый юнец, почти мальчик, едва не утопал в восхитительном зеленом жилете. Расшитые птицы шлепали его по костлявым бедрам. Четвертый мужчина красовался в манжетах из того самого брабантского кружева, нацепив их на свою грубую домотканую рубаху. Правда, он приладил манжеты выше локтя, чтобы не попортить во время работы, и дорогое кружево трепетало вокруг его загорелых рук.
 Мистер Грэнвилл шагал и взмахивал косей в унисон со всеми. Теперь он остался в одной рубашке и бриджах. По сравнению с остальными он выглядел спокойным, элегантным и похоже, даже чувствовал себя комфортно.
 На просеке толпились местные жители – мужчины, женщины, матери с маленькими детьми на руках. Гомон возбужденных голосов и лай деревенских собак носился над скошенной травой. Коты покинули свой пост и теперь прыгали, охотясь за мышью, потревоженной косарями. Все происходило в точности как раньше, когда траву косил фермер Хеймс. Прекрасный повод для вечеринки. С Джульеттой в роли хозяйки.
 Наконец она ухитрилась поймать взгляд юного Джемми Брэмби. Мальчик подбежал к ней. На его круглом лице под веснушками проступил румянец.
 – Доброе утро, миссис Ситон! Такое редко увидишь, правда?
 Она улыбнулась.
 – Правда, мастер Брэмби. Ты не окажешь мне одну любезность?
 Джемми закивал и пошел за ней в дом, где были приготовлены монеты. Парнишка выслушал инструкции, кивнул и побежал в деревню. Когда Джульетта вернулась на луг, появился еще один доброволец. Рыжеволосый мужчина с косой протиснулся сквозь хихикающую толпу и оперся на ворота.
 Мистер Грэнвилл продолжал работать. Остальные подмигнули друг другу, тоже не прерывая работы. Только мужчина с каштановыми волосами остановился на секунду снять треуголку и вытереть лоб. Встретив пристальный взгляд вновь пришедшего, он заулыбался. Рыжеволосый улыбнулся в ответ, затем кивнул светловолосому мужчине на лугу и прокричал:
 – Сэр, похоже, вам не помешают еще одни руки.
 – Я беру вас, – сказал мистер Грэнвилл прерывающимся голосом – Но только… расплачусь чем-нибудь… из того… на мне.
 На просеке раздалось «Ура!».
 – Вашей рубашкой, милорд… сэр?
 Последовало двойное «Ура!».
 Олден Грэнвилл отложил свою косу и стянул рубашку. Джульетта вообразила живой мрамор, таинственно светящийся изнутри, словно греческая статуя каким-то чудом ожила. Золотистые волосы, завязанные хвостиком, курчавились над могучими плечами, являя поразительный контраст с этим хвостиком и кончиками темной ленты. Это было соединение верха элегантности с недюжинной мужской силой.
 Ужасная слабость – желать этого, находить это таким прекрасным, чувствовать, как ты лишаешься покоя и у тебя застревает дыхание в груди. Приличные леди вот так не восхищаются мужчинами. Ее мать никогда не смотрела на ее отца таким образом, и у нее не было таких мыслей. Из всех женщин только она думает о подобных вещах – она одна. Настоящая блудница! Этот мужчина олицетворял собой все, от чего раньше она пыталась отказаться и в результате оказалась запертой здесь. Она не могла никуда убежать. Это ее луг. Трава была почти полностью скошена.
 Ярко сияло солнце. Мужчины продолжали трудиться. Пришлые затянули какую-то песню, для поддержания ритма. Разрастающийся звук уплывал в летний воздух. Лица людей блестели от пота. Судя по тому, как они махали косой, похоже, это были рабочие с фермы. Однако ни одного из них она никогда не видела. И уж точно не встречала по дороге в Аппер-Мингейт, где было не больше двух ферм и трех коттеджей. По этой дороге вообще редко кто ездил за исключением местных.
 Один мистер Грэнвилл не знал песню. Он блистал среди остальных, красивый как Аполлон. Рассекая сверкающим лезвием траву и лютики, он дразнил Джульетту своими твердыми мускулами, своими уверенными движениями, своей прекрасной белой кожей. Он все никак не устанет! Негодник, неужели он нисколько не раскаивается за свое высокомерие и этот балаган, устроенный у нее на лугу?
 Бок о бок шестеро мужчин дошли до края поля. Последний ряд травы был скошен, и работа закончилась.
 Толпа на просеке вновь закричала «Ура!», когда из деревни с грохотом выкатилась повозка. Мистер Сэндхэм, хозяин гостиницы, восседая на облучке, правил пегой лошадью.
 Джемми Брэмби с сияющим веснушчатым лицом подбежал к Джульетте.
 – Вот и он, мэм! С элем для мужчин, как вы хотели! Но мистер Сэндхэм сказал, чтобы вы оставили деньги себе. – Мальчик протянул ей монеты, которые она дала ему. – Тот нарядный джентльмен еще утром заказал все это в гостинице и оплатил. Эль и пищу для косцов и еще то же для зрителей.
 Джульетта поблагодарила Джемми и, дав ему фартинг за хлопоты, пошла в дом положить монеты обратно в потайное место. Когда она на секунду обвела взглядом комнату с низким потолком, воображение внезапно вернуло ее в детство, к великолепию белого алебастра, парившего над головой. Четкие зрительные образы в изобилии зароились в сознании. У нее перехватило горло. Обычно она не позволяла себе предаваться напрасным сожалениям. Но сейчас все возвращалось на круги своя, с мучительной пустотой от утраты всех, кого она любила. Судьба колесом прошлась по их жизням. Джульетта сжала кулаки, когда слезы обожгли ей глаза.
 Будь он неладен, этот мужчина! Своим внезапным, стремительным появлением он как косой рассек ее спокойствие. Это было невыносимо. Она повернулась, чтобы вернуться на луг и дать отпор Олдену Грэнвиллу.
 На просеке, у ворот, расположились пятеро рабочих и вместе с хохочущими зрителями глушили эль, отламывая большие куски хлеба и сыра. Здоровяк с каштановыми волосами почтительно водрузил на столбик заработанную треуголку. С изгороди свешивалась розовая парча, в то время как смуглый мужчина вытирал лицо носовым платком и принимал от товарищей одобрительные шлепки по спине. Жилет, кружевные манжеты и льняная рубашка были аккуратно сложены и отнесены в безопасное место, пока их новые владельцы смеялись и кивали веселящейся толпе. Но среди этих людей не было полураздетого джентльмена с золотистыми волосами.
 – Если бы я присоединился к ним, это испортило бы все празднество, – сказал он.
 Джульетта огляделась кругом. Олден Грэнвилл растянулся во весь рост возле изгороди, на полоске свежескошенной травы, положив одну руку на глаза, чтобы защитить их от солнца. Ее внимание сосредоточилось на очаровательном изгибе его губ, на легкой улыбке, задержавшейся в уголках. На торсе под кожей перекатывались твердые мышцы. По середине груди сбегала тонкая полоска волос.
 Джульетта подняла подбородок, сознавая свое безрассудство, чувствуя кожей подкрадывающееся желание.
 Коты свернулись на траве рядом с божеством в один клубок пестрого меха и мурлыкали.
 – Вы схитрили, – сказала она.
 Он раздвинул пальцы и открыл один синий глаз.
 – Разве?
 Недовольные коты выпрямились и выгнули спины. Авденаго важно прошествовал по скошенной траве.
 – Вы нашли себе помощников, – Джульетта прикусила губу и тотчас отвела взгляд. Она собиралась сказать совсем не то.
 – Трава скошена, – сказал он совершенно невинным тоном. – Я выступал в качестве исполнителя. Полагаю, вы получили свой приз, мэм.
 Она нагнулась подобрать головку лютика. Лепестки светились подобно желтому пламени.
 – А вы полагаете, что сколько-нибудь приблизились к получению своего?
 – Увы, нет, – сказал он, чуть ли не смеясь. – Весь штраф целиком в вашу пользу.
 Седрах потянулся и пошел прочь. Мисах, задрав хвост, подбежал в сторону двора. Джульетта наблюдала, как они удаляются, ее неверные питомцы.
 – Я не много на этом заработала, – сказала она.
 – Да. Вы хотели, чтобы я испытал унижение. Я его не почувствовал. Но вы также хотели, чтобы мне было хотя бы чуточку больно.
 Что правда, то правда. Разве нет?
 – И что, вам больно?
 Он захохотал. И не переставая смеяться, перекатился на живот и зарылся лицом в руки. Белокурые волосы, порыжевшей от влаги, прилипли к его спине. Парчовые бриджи, даже те намокли, но кожа была свежей. Должно быть, он сходил к насосу и помылся во дворе. Опрокинул на голову и плечи несколько ведер и отправился на солнце сушиться.
 К естественному, особенному запаху свежескошенной травы примешивался другой, более острый запах, отдающий влажным теплом чистого мужского тела. Если подойти ближе, можно будет обонять этот запах, втягивать его в глубь изголодавшихся легких. Джульетта чувствовала, как по мере усиления ее ярости загадочно зачастил ее пульс.
 – У меня болит все, с головы до кончиков пальцев, – проговорил он наконец. – Каждая проклятая мышца. Клянусь, я не представлял, что косить траву такой адский труд.
 Джульетта отпустила лютик. Подхваченные легким бризом лепестки отнесло к мистеру Грэнвиллу, на его нагую спину. Золото заблестело на его мощном позвоночнике.
 – Потому что до этого вы и одного дня не работали, – сказала она. – Вот почему вы не можете присоединиться к мужчинам и выпить с ними зля. Им будет слишком неуютно в вашем обществе. Они знают свое место. Так же, как вы знаете свое, милорд.
 Было видно, как напряглись его мышцы на спине.
 – Да, – сказал он. – Но разве это имеет какое-то значение?
 Джульетта посмотрела через луг на подвыпившую компанию, сидящую у ворот. Естественно, это имеет значение! Больше, чем что-либо в этой Англии, где один класс рожден для богатства и привилегий, другой – для беспросветного труда. Но на плечах аристократии лежало величайшее бремя – ответственность за целостность всей общественной системы. Увы, среди представителей этого класса, к которому принадлежала она сама, встречались люди, не понимавшие, какая цена будет взыскана с того, кто нарушит корпоративные правила.
 – Один из ваших людей чуть было не назвал ваш титул, – сказала она. – Вы лорд. Кто вы?
 Он согнул спину. Мышцы плавно скользнули под кожей. Упавшие лютиковые лепестки затерялись в скошенной траве. Он перевернулся и, подложив руку под свою влажную голову, ладонью другой опять загородил глаза.
 – Если я расскажу вам о своем происхождении, вы поведаете мне о своем?
 – Вас это не касается.
 Он прищурил глаза.
 – Тогда давайте останемся незнакомцами, миссис Ситон. Это придает пикантность.
 – Пикантность? Вы лорд королевства. Или ваш отец им был. Но вы приехали сюда по какому-то капризу. И вы, прекрасный незнакомец, втягиваете меня в свои безумные планы. Вы отнимаете у меня время и нарушаете мой покой. Вы упиваетесь моим смятением. Вы делаете из меня дурочку перед людьми, с которыми мне жить еще очень долго, после того как вы вернетесь к своей праздной и беспутной жизни. Для вас это всего-навсего развлечение. – Руки Джульетты сжались в кулаки. – Для вас, всех вас!
 – Кого это – всех?
 Джульетта сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Ее кровь бурлила от ярости.
 – Три года назад сэр Реджинальд Денби, мой сосед из Мэрион-Холл, – она ткнула пальцем в северную сторону, – взорвал мельничную дамбу в Мэнстон-Брук, чтобы позабавить своих друзей. Она устраивали гонки с игрушечными корабликами. Когда мельник возмутился, они только рассмеялись. А в прошлом году сэр Реджинальд пустил галопом свой экипаж по этой просеке. – Джульетта махнула рукой на запад, показывая на дорогу в Аппер-Мингейт. – И там, возле речки, перестрелял шесть гусей миссис Кэкстон, не предложив никакой компенсации. Вы в своих шелках, кружевах и пышных нарядах… вы все – паразиты на этой земле!
 – Ба! – сказал он с невозмутимым видом. – Какое счастье для нас, что вы не являетесь представительницей этого ненавистного класса!
 Ярость ее мгновенно погасла. Зачем ругать его за это? Ведь не все землевладельцы такие, как сэр Реджинальд Денби. Ее отец всю жизнь работал больше, чем любой из его арендаторов. И прежде всего думал об ответственности, налагаемой его положением, нежели о собственных удовольствиях. Многие из его друзей были такими же, она это точно знала.
 Джульетта собралась уйти.
 – Вы актриса?
 Удивление заставило ее остановиться.
 – В некотором роде.
 В следующую секунду его рука поймала ее лодыжку.
 Джульетта едва не упала.
 Она, окаменев, остановилась – с такой силой пальцы вдавились в ее кости. От возмущения у нее на мгновение пропал дар речи.
 – Ну, еще одно затруднение, мэм? – мягко спросил он. – Если двинетесь – упадете, будете бороться – устроите сцену. Жители это заметят.
 – И могут отреагировать достаточно быстро, чтобы отомстить вам за то, что вы причиняете мне неудобство, – сказала Джульетта. Жесткие неослабевающие тиски вокруг ее ноги сомкнулись ровно настолько, чтобы не дать ей вывернуться. – Какое унижение вы планируете теперь?
 – Никакое. – Его пальцы прожигали жаром сквозь чулки, – Я просто хочу, чтобы вы знали, что вы правы.
 – Права? В чем?
 – В том, что для меня все это – развлечение. Почему, собственно, жизнь не может быть забавной, полной радости? Когда вы у ворот наблюдали, как мы косим луг, у вас на лице была такая тоска по нашему нескромному, порочному миру. Как вы допустили, что эта жизнь осталась у вас позади? Черт побери, почему вы полны сожалений, миссис Ситон?
 – Я ни о чем не сожалею за исключением того, что позволила вам заморочить мне голову и склонить к этому безумному соглашению.
 – Я только начал морочить, но я не причиню вам никакого вреда. – Его разжавшиеся пальцы скользнули вверх, повергнув ее в дрожь, и сомкнулись вокруг голени. – Зато вы уже нанесли мне тяжелую рану.
 Джульетта недоверчиво поглядела на его руки и плечи – неопровержимое свидетельство силы.
 – Вы все о той боли?
 – Не о телесной, мэм. Хотя представляю, какая это будет веселая жизнь – день или два – с болью в конечностях. Подлинная рана – у меня в сердце.
 Это глупое заявление было явной чушью и вызвало смех.
 – У вас нет сердца, сэр. Между прочим, вы совсем пришпилили мою ногу! Что вы ждете от меня? Что я скажу: «Отпустите меня, милорд»?
 Он ухмыльнулся.
 – Я никогда не подчинюсь такому мелодраматическому требованию.
 – Почему? – Приподняв край юбки, Джульетта посмотрела на руку, держащую ее за голень. – Вы думаете, что более вероятным будет: «Разденьте меня»?
 Его пальцы внезапно разжались. Он опять перекатился на живот, зарывшись в скошенную траву и обезглавленные лютики. Плечи его затряслись от смеха.
 Джульетта круто повернулась и быстро пошла к дому. С шумом захлопнув за собой кухонную дверь, она взбежала по лестнице к себе в спальню и рванула соломенную шляпку так, что ленты взвились в воздух. Она швырнула ее на пол и неловким движением зацепила шпильки. Рассыпавшиеся волосы упали на плечи.
 Она сгребла обеими руками каштановую массу и отбросила назад. В зеркале вновь появилось пылающее лицо – щеки, залитые краской, и горящие глаза, как два сапфира. Она была по-прежнему молода. Она была достаточно привлекательна. Желание било в ней ключом. Он решил, что отвергнут ею по вполне понятным причинам?
 Джульетта закрыла все двери пять лет назад, и ни одна из них не может быть открыта вновь. Если только… Ужаснувшись собственным мыслям, она подбежала к окну и выглянула во двор. Одна рука лежала на медальоне, прятавшемся под платьем.
 Местные жители уже взгромоздились на гостиничную повозку и покатили прочь. Мистер Грэнвилл разговаривал с фермером Хеймсом. Бригада рабочих с фермы вместе с пятью мужчинами, косившими луг, уже ворошила траву. Один парень вкатывал через ворота тележку. Оставшуюся часть дня они будут переворачивать траву, просушивая ее на солнце. Значит, он и это устроил, так же как доставку эля из «Трех бочек». Может быть, он и мот, но деревенские обычаи знает. Несомненно, у него где-то есть собственное поместье.
 Джульетта отвернулась. Лучше ни во что не вникать. К тому же у нее есть дела.
 Она завязала волосы аккуратным пучком на затылке и подняла свою шляпку. Повесила ее на крюк и, прислонившись на секунду к стене, погладила истершиеся ленточки. После того как мистер Грэнвилл бесплатно заготовил сено, на сэкономленные деньги можно будет купить себе новую. Джульетта засмеялась и пошла вниз.
 Олден оставил мужчин заниматься сеном, а сам отправился обратно в гостиницу. На зеленой лужайке четыре коровы пощипывали траву.
 Он лишь немного жалел о розовой парче и жилете. Необходимые атрибуты для особо торжественных, дворцовых приемов стоили чертовски дорого, целое состояние. Но ребята из Грейсчерч-Эбби имели полное право унести свои трофеи вместе с грандиозной сплетней и распорядиться ими по своему желанию. Если он выиграет пари – можно позволить себе эту жертву, если проиграет – тогда все это потеряет свою актуальность. Он раздаривал одежду, которая уже была проиграна в карты, но будь он трижды проклят, если позволит, чтобы она досталась сэру Реджинальду Денби! Человек ради забавы разрушил дамбу деревенской мельницы! Награждать его королевским кружевом и золотым шитьем за жестокие подвиги? Никогда!
 В «Трех бочках» Олден заказал свою ежедневную горячую ванну, к большому неудовольствию мистера Сэндхэма. Хозяин гостиницы был озадачен странными гигиеническими стандартами своего постояльца.
 – Гм… вам нездоровится, сэр? – спросил мужчина, почесывая голову.
 – Клянусь Богом, мистер Сэндхэм, – ответил Олден, – после того как я последний раз принимал ванну, я проскакал тридцать миль, Потом до вечерней зари учился косить траву, ломал спину над точильным станком и махал косой два часа в убийственном ритме. Я хочу выкупаться и уснуть. И еще я хотел бы чтобы меня не беспокоили.
 Хозяин осклабился.
 – Значит, вы снова собираетесь посетить миссис Ситон?
 Олден задержался перед лестницей.
 – Вы действительно не знаете, кто она?
 – Чтоб мне живу быть, сэр! Мисс Паррет, покуда ей принадлежал коттедж, однажды утром была посажена в экипаж. Никто в деревне не видел его раньше. На следующий день женщина вернулась с миссис Ситон. Это было пять лет назад.
 – Леди овдовела до того, как приехала сюда? Или это свежая утрата? Как вы думаете?
 – Когда она приехала, я бы сказал, она была убита горем – бледная как призрак и больная лихорадкой. Мисс Паррет потом ее выхаживала. Но они всегда жили уединенно, сэр. Это все, что я знаю. И это все, что знают другие. Хотя миссис Ситон здесь очень уважают. У нее никогда не было друзей или посетителей. До вас.
 – А мисс Паррет? Кто была та женщина?
 – Право, не знаю, сэр. Она родом не из этих мест. Во время покупки дома ей было уже порядочно лет. Вообще она была достаточно образованная леди. Лично я думал, что она была горничной, но она сказала, что нет. Больше о ней никто ничего не знает.
 – Это вам за беспокойство. – Олден вдавил монету мужчине в ладонь. – Я жду горячую воду.
 После ужина Джемми Брэмби должен был дождаться, пока уйдет мать. Тогда он оставил своих младших братьев и сестер играть на лужайке. У него ушел час, прежде чем он постучался в Мэрион-Холл с черного хода. Сэр Реджинальд Денби никогда не пускал его на парадную половину дома. Поэтому и сейчас Джемми остался в прихожей возле кухни. Но было бы грешно на это жаловаться, поскольку кухарка, чтобы занять его, выдала ему большой кусок пирога с бараниной.
 Он уже доел его и утирал рот рукавом, когда наконец показалась дородная фигура сэра Реджинальда.
 – Есть что-нибудь новое о миссис Ситон, парень?
 Джемми тотчас встал и мотнул челкой над лбом. Вместе с сэром Реджинальдом в прихожую вошел другой джентльмен – высокий, худощавый, в напудренном парике дорогой одежде. Он прислонился к стене и посмотрел на Джемми через лорнет.
 – Забавно! – сказал незнакомец. – И много у вас таких шпионов, Денби? Очень эффективный способ, я уверен!
 – Я не шпион, сэр! – возмутился Джемми, – Я только принес обычные новости.
 – Ба, у этого существа есть язык! – улыбнулся джентльмен. Мушка в углу его рта сморщилась. Это был довольно видный мужчина – лорд, по всей вероятности. – Разумеется, сэру Реджинальду, как сеньору, положено знать, что происходит в приходе при его поместье. Так держать, парень! Не позволяй мне запугать тебя. Вот тебе лишнее пенни на чай.
 Металл закружился в воздухе. Джемми на лету поймал монету и опустил в карман. Мать нуждалась в любом приработке. Как бы то ни было, но незнакомец говорил дело. Джемми не знал, кто такой «сеньор» и почему никто не любит сэра Реджинальда, но он не видел ничего зазорного в том, что взялся что-то выяснить для него. И потом, кухарка из Мэрион-Холла пекла замечательный пирог с бараниной.
 Все уже давно было похоронено. Все воспоминания, все эмоции. Джульетта спрятала их так глубоко, как только могла.
 Энергично почистив медные котелки, вывернув наизнанку буфет и отдраив сосновый стол, она наскоро перекусила. Потом отнесла в спальню чистые простыни. Застелила постель и на минуту прилегла на пахнущее лавандой покрывало, прикрыв глаза.
 Золотая цепочка скрутилась вокруг ее горла. Джульетта потянула ее, чтобы освободить медальон, и поцеловала теплый металл. Целый рой образов закружился у нее перед взором. Золотоволосый смеющийся мальчуган, бегающий по летнему саду. Игрушечные оловянные солдатики, рассыпанные перед камином. Она задержала руку и тотчас убрала, взбунтовавшись на мгновение. Несмотря на твердое решение и все зароки, фонтан горячих слез брызнул из глаз. Нет, она не допустит этого! Она не должна…
 Она запихнула медальон подальше и попыталась дышат глубоко, чтобы сдержать рыдания. В это время чья-то робкая рука потеребила ее за плечо.
 Джульетта открыла глаза и увидела улыбающееся лицо своей приходящей служанки.
 Тилли Брэмби была лет на пять старше своего брата Джемми и уже флиртовала с сыном дровосека. Или «совершала прогулки», как она это подавала.
 – Ой, мэм! – воскликнула девушка. – Вы тут совсем извелись без моей помощи. Я собиралась прийти завтра утром, но мне настолько полегчало, что я…
 Джульетта взглянула на окно. Должно быть, она проспала несколько часов. Приближался вечер. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы встать и сделать вид, будто все в порядке. Она чувствовала себя истощенной, даже отчаявшейся.
 – Спасибо, Тилли. Ты вполне здорова?
 – О да, миссис Ситон! – Служанка откинула с веснушчатого лица волосы. В руке она держала перья для сметания пыли. Девушка выглядела возбужденной, как ребенок, владеющий каким-то секретом. – Это была всего лишь легкая простуда, сейчас все уже обошлось. Правда, из-за этой болезни мой нос стал красным как свекла. Не хочу, чтобы мой молодой человек видел меня такой!
 – Из-за мыслей о нем ты так зарделась? – спросила Джульетта.
 – Нет, мэм, не из-за этого, – ответила служанка. Щеки ее под сияющими глазами покраснели еще гуще. – Тут приходил один джентльмен…
 Так это он привнес такой яркий румянец, который ей очень к лицу! Понятно. И Тилли очаровал!
 – Этот джентльмен сообщил свое имя и род занятий?
 Хорошенькая девушка повернулась обмахнуть опахалом зеркало и улыбнулась своему отражению в стекле. Она была заинтригована собственной внешностью, дающей ей власть над сыном дровосека. И заинтригована тем, что ее ореховым глазам сделал комплимент даже джентльмен, приходивший к ее хозяйке.
 – Этот джентльмен – мистер Грэнвилл, что остановился в «Трех бочках». Ой, он косил траву, мэм! Вся деревня говорит об этом. – Озорное выражение в глазах Тилли выглядело таким же невинным, как веснушки на ее круглых щеках. – Очень приятный джентльмен. О, мэм, мистер Сэндхэм говорит, он принимает ванну каждый день!
 Джульетта невольно рассмеялась.
 – Значит, ты решила прийти на ночь глядя, чтобы увидеть пресловутую знаменитость?
 Перья запрыгали, когда Тилли начала смахивать пыль с рамы зеркала.
 – Он сказал, что придет играть в шахматы. Что в этом плохого?
 Этот распутник флиртовал с Тилли! Решил попытать счастья со служанкой? Без колебаний. Пользуясь своим преимуществом над чрезвычайной женской уязвимостью. Как любой безнравственный красавец. А девушка по наивности вообразила, что она его очаровала. Джульетта скользнула с кровати.
 – Но почему моя шахматная игра приводит тебя в такой восторг? Я решительно этого не понимаю, Матильда Брэмби!
 Служанка круто повернулась.
 – О, мэм! Это так интересно! И потом, он сказал, что для такой хорошенькой девушки, как я, слишком много работы в доме. Он прислал трех девушек помогать мне до конца недели. Они внизу.
 Три служанки! Он нанял трех служанок, даже не посоветовавшись с ней? Невообразимая самоуверенность! Что делать? Если отругать его, это только будет выглядеть как мелочность и упрямство. Отнестись к этому благосклонно – значит попустительствовать его возмутительной вольности. За шахматную игру всего-навсего! Джульетта не находила слов от негодования.
 Она подбежала к умывальнику и сполоснула лицо холодной водой. Короткими энергичными движениями причесалась и, заколов волосы шпильками, отобрала свежий шейный платок в тон платью. Если не считать яркого румянца, из зеркала на нее смотрела почтенная вдова, словно бросая вызов всему миру, объявляющему этот образ фальшью.
 На заднем плане маячило простодушное лицо Тилли. Держа руку на дверной щеколде, она не сводила выжидательного взгляда со своей хозяйки.
 – Что мне сказать новым служанкам, мэм?
 Нежданный подарок, и такой дорогой! Она вольна играть в шахматы. И на неделю освобождается от повседневных домашних дел, будто прежняя праздная леди. А что потом? Опять возвращаться к монашескому бытию и благодарить судьбу за эти воспоминания? Это было почти жестоко со стороны судьбы. Но менять роли сейчас уже было поздно.
 Джульетта разгладила лиф платья, прилаживая материал как положено к своему корсету. Три служанки! Она выросла в доме, где их было сорок. Когда она снова повернулась к Тилли, лицо ее было бесстрастно.
 – Под это нашествие новой рабочей силы, естественно, нужно выделить постели. Ты знаешь, где взять белье. Скажи этим служанкам, чтобы подождали меня на кухне.
 – Хорошо, мэм, – Тилли сделала неуклюжий книксен. Глаза ее ярко блестели. – А джентльмен?
 – Передай, пожалуйста, мистеру Грэнвиллу, что он может разложить доску в беседке и расставлять фигуры.
 – Да, мэм.
 Джульетта улыбнулась и, сдерживая раздражение, добавила:
 – Можешь также сказать ему, что на этот раз я намерена выиграть.




 Глава 4


 Беседка пустовала. Правда, шахматная доска была разложена на маленьком столике. Может, он устал ждать и вернулся в «Три бочки»?
 Джульетта пробежала пальцами по короне черного короля, удивленная внезапным чувством разочарования. Это, часом, не острое помешательство? Ее возмущало присутствие этого человека, и она сожалела об этом пари. Вместе с тем она разочарована. Почему? Потому что, несмотря ни на что, хочет играть в шахматы? Хочет помериться с ним силами? Нервический смех слишком стремительно приближался к слезам.
 Она подняла глаза на шумящую зеленую листву над головой. Лето взметнуло все вокруг. До недавнего времени Джульетта была вполне-довольна своей жизнью. При всем ее однообразии. Она даже гордилась своей твердостью и мужеством. Хоть не без помощи мисс Паррет, но она вновь обрела достоинство и научилась находить удовлетворение в работе – то, чего никогда не представляла себе в девичестве. Это потребовало неимоверных усилий. Но вдруг обнаруживается, что все эти трудно завоеванные приобретения развеялись! И все потому, что одному красивому проходимцу захотелось развлечься! Какой абсурд!
 Тряхнув головой, Джульетта пошла на кухню. Она побеседовала с новыми служанками, тремя солидными, степенными женщинами. Сара и Бетти могли выполнять любую работу, начиная от кухни до коровника, Кейт заметно от них отличалась.
 – Я ваша горничная, мэм, – сказала она, делая книксен. – Я буду заниматься вашей одеждой, вашей комнатой и всем, чем вы пожелаете.
 Джульетта заставила себя скрыть удивление.
 – Вы недавно наняты? Или прибыли сюда из дома мистера Грэнвилла?
 Кейт снова присела.
 – Я не умею правильно выражаться, мэм, – сказала она. – Но вы увидите, что я обучена так же хорошо, как любая другая горничная.
 Горничная! Оторвал от своей жены? Сестры? Любовницы?
 После нескольких коротких указаний Джульетта отослала женщин устраиваться. Положим, по его расчетам, она не станет смущать их подробным собеседованием. Но приходило ли ему в голову, что она может вообще отправить назад такую подмогу? Нет, даже горничную прислал! Нужно иметь чуть ли не отвагу, чтобы заставить себя вновь войти в роль, о возвращении к которой она уже не помышляла.
 Но Джульетта любила сама кормить своих кур. С корзиной в руке она прошла через двор и увидела Олдена Грэнвилла, прислонившегося к плетню курятника.
 У нее перехватило в горле.
 Мужчина стоял в полутени деревьев, совершенно неподвижно. Изящный и гибкий.
 Золотые и красные вензеля на рыжем атласном жилете словно перекликались с кончиками ленты, которой сзади были перевязаны волосы. Камзол, нацепленный на согнутый указательный палец, был перекинут через плечо. Другая рука сдвинула полу жилета. Общему впечатлению ненавязчивой утонченности противоречили лишь висящая сбоку небольшая шпага и упругая сила в осанке, говорившая о том, что человек знает, как пользоваться оружием.
 Словом – милорд, как вчера едва не проговорился один работник. Бесшумный источник беспокойства, вторгшегося в ревностно охраняемое святилище.
 Джульетта двинулась вперед, прижимая к себе корзину. Как, однако, при виде этого человека ускорился пульс! Мужчина был красив. Без сомнения, распутник, ищущий случая позабавиться над ней. Но выяснять его личность совершенно ни к чему. Ведь его, равно как и его служанок, через неделю здесь уже не будет.
 Пусть он выколупывает лакомое зернышко, прячущееся под ореховой скорлупкой! Пока он занимается этим, можно попытаться извлечь из его самонадеянности какую-то забаву для себя, а расходы целиком списать на него.
 Мужчина поднял взгляд. В первую секунду его глаза выглядели погасшими, но потом вспыхнули, и улыбка озарила лицо. Восторженная улыбка, как при встрече со своей возлюбленной, возвратившейся после долгого путешествия. Казалось, он вот-вот вскинет руки, чтобы заключить Джульетту в объятия.
 У нее дрогнуло сердце.
 – У вас тут наседка, – сказал он. – Очень свирепая клуша. Такого крика я не слышал даже за дверями гостиной графини Роксхэм.
 Джульетта остановилась как вкопанная. «Но я помню леди Роксхэм, – хотелось ей сказать. – Эта особа и впрямь славилась своей крикливостью. И лентами!»
 Но это только остро напомнило бы ей о том, чего она лишилась и что она леди. Вдобавок подобное откровение придало бы уж слишком интимный характер их встрече, словно они много лет были близкими друзьями.
 Олден снова посмотрел на хохлатку, дав Джульетте возможность прийти в себя.
 – Теперь она прячет цыплят себе под крыло, – заметил он, – и тем временем отпугивает меня гневным взглядом. Они не задохнутся?
 – Если бы наседки были настолько глупы, – сказала Джульетта, – домашняя птица, как вид, не выжила бы. – Она намеренно произнесла это резким тоном.
 – Ах да! – сказал он. – Я не поклонился.
 – И тем проигнорировали подлинное назначение джентльменского приветствия – показать отсутствие угрозы, изначально заложенной в самой мужской природе. Почтительный поклон означает отсутствие оружия в руках. Склоненная голова показывает мирный характер намерений…
 – Даже при наличии шпаги? А может, присутствие сущего очарования – одной только синевы и нежной кожи в солнечном свете – делает мужчину безоружным.
 – Однако даже моя наседка умеет распознать опасность. Вы считаете, что ее поведение необоснованно?
 – Слишком много беспричинного трепыхания. У меня нет намерения причинить ей вред.
 – Это лисьи слова, – сказала Джульетта. Его глаза переполнились искренним весельем.
 – По-вашему, я, как тот Рейнеке-лис из детской сказки, пришел охотиться за невинными цыплятами? Я никогда не стремился быть лисицей в курятнике. Я предпочитаю охоту.
 – Я не уверена, что Тилли так думает.
 – Тилли? – Его удивление выглядело неподдельным. – Ваша служанка? Какой вздор! Да ей не больше четырнадцати?
 – Ей пятнадцать.
 – Похвальное беспокойство, но абсурдное. С моей сторон ей ничто не угрожает. Я никогда не устраиваю переполох среди маленьких цыплят.
 – Близость лисицы сама по себе всегда вызывает переполох, независимо от намерений. Разве любая молоденькая служанка когда-нибудь была ограждена от внимания распутника?
 – Редко, – сказал он. – Здесь я с вами согласен. – Солнце поблескивало в его волосах. – Под этим обычно понимают, простая служанка приносит в жертву свою девственность за две ленты, тогда как горничная требует три. Однако я всегда придерживался правил оставлять служанок их возлюбленным. – Он повесил свой камзол на ближайшую дубовую ветку. – Вас это удивляет?
 – Меня только удивляет, что вы ожидаете, будто я этому поверю. Скажете, что у вас никогда не было флирта со служанкам.
 – Флирта? Мне знаком флирт с бабушками. Невинное времяпрепровождение, забавное для обеих сторон. Я полагаю, с вами говорим о более интимном. О женской благосклонности, которой я никогда не покупал. Тем более такими безвкусными вещами, как ленты.
 Джульетта вытряхнула содержимое корзины через изгородь. Куры устроили драку, чтобы выхватить лучшие кусочки.
 – Вы думаете, подобная благосклонность вам беспрепятственно гарантирована?
 – Конечно, – сказал он. – Поскольку в обмен я беспрепятственно гарантирую свою.
 – Но между мужчинами и женщинами в подобных вопросах существует неравенство. Женщины всегда отдают, мужчины – только берут.
 – Это неправда.
 – Разве?
 Он наклонил голову.
 – Я утверждаю это с полной уверенностью, мэм. Исходя гораздо большего опыта, нежели вы.
 – Так вы никогда не совращали служанок?
 – Никогда. – В голосе у него было чистой воды лукавство, густо приправленное мужским самодовольством. – Да и зачем мне это, если хозяйка дома всегда выражает готовность?
 – Так уж всегда? – Джульетта засмеялась. Ей хотелось щелкнуть его пальцем по носу. – В таком случае вы безоговорочно соглашаетесь, что вы в самом деле распутник?
 Он посмотрел ей в глаза, лучезарно улыбаясь.
 – Вы хотите, чтобы я это признал?
 – Для меня это ничего не значит.
 – Да, но не успеет какой-нибудь джентльмен войти в бальный зал, как за веерами возникает трепет: «Это тот мужчина, за которого я могу выйти замуж». Или: «Это один из тех опасных, коварных созданий, о которых меня предупреждала моя мать». Болонка или лисица – вот очень приятная дилемма для любой отважной леди. Она знает, что комнатный песик слишком смирный. Должна ли она полагать, что лис слишком опасен?
 – Вы хотите сказать, что осторожность неоправданна?
 – Нет. Но только лис волнует кровь своим стремительным бегом после наступления темноты.
 – Тогда бег наперегонки с лисами захватывает гораздо больше! – От внутреннего напряжения Джульетта заговорила на повышенных тонах, слишком живо. Интересно, заметил он или нет? – Вы нисколько не сомневаетесь, что куры на это согласятся?
 – Рейнеке-лис не тратит время на домашних кур в их безопасных плетеных вольерах. У него более изощренные вкусы.
 Джульетта почувствовала головокружение, как будто ее вновь и вновь кружили в быстром танце.
 – В любом случае лис несет смерть! – Она тут же пожалела о своих словах, сказанных сгоряча, и умолкла.
 Его голос последовал за ней. Мягко, но неотступно.
 – Леди может думать, что умирает, но она, как и вы, одно из тех мудрых созданий, которые знают, чего хотят. Уверяю вас, она выживет, чтобы вновь умереть следующей ночью. Не случайно умные леди предпочитают распутников. Мужчина либо знает, как доставить его леди удовольствие, достойное смерти, либо – нет.
 Волнение наводнило ее вены всплеском чувств, головокружительных и безрассудных. Трава хрустнула под туфлями, когда она вновь зашагала к нему. Юбки покачивались на бедрах, сердце билось слишком быстро.
 – Как вы можете утверждать, что знаете, чего я хочу, сэр?
 Его проказливые глаза говорили, что перед ней шут в маске лиса, бражничающего в лесу!
 – Мне говорит об этом ваше дыхание, – сказал он. – Равно как беспорядок в моем должен говорить вам о том же.
 – Вы так думаете потому, что в вас все ходит ходуном, будто вы центр какого-то невидимого водоворота? Потому что ваше кружево трепещет в этом прекрасном буйстве? Я решила, что вы испуганы.
 – А о чем тогда может поведать мне ваше мятущееся дыхание? Или ваши глаза, когда вы смотрите на меня? Или ваша податливая спина, когда вы поворачиваетесь? Или та прелестная каштановая змейка, что выскользнула из шпилек и танцует над шеей? Или та краска, что так быстро заливает вашу кожу?
 Шнуровка корсета сжалась подобно тискам.
 – О чем они поведают вам? О том, что я взволнована, растеряна, раздражена…
 – Чепуха! – Смех оживил его голос, сделал страстным и соблазнительным. – Лис распознает желание, когда почует его. Если, захваченный прелестью, он стоит и трясется, вы не можете осуждать его.
 Зардевшиеся щеки Джульетты горели огнем. Пряди волос ласкали сзади шею. Ноги хотели согнуться в коленях и опустить ее на смятую траву.
 – Я не утверждаю, что я бесчувственна. Но я не маленький цыпленок. У меня есть свои собственные способы защиты от колдовства.
 – Колдовства?
 – Чар – в старом, изначальном значении этого слова. В чарах распутника нет ничего индивидуального. Для него это такой же естественный процесс, как биение сердца. Так что в ваших комплиментах нет никакой искренности.
 – Нет, есть, Джульетта. Истинные комплименты исходят от внимательного и страстного наблюдения. Неискренна леди, отрицающая правду.
 – Правда заключается в том, что умная леди никогда не предпочтет лиса. Возмутительно, когда ее используют только для удовольствия.
 – Если она не захочет использовать лиса для своего удовольствия.
 – Она не хочет, – сказала Джульетта.
 Он пожал плечами. Элегантно, с уверенностью фехтовальщика, расслабляющего мышцы перед поединком.
 – Тогда какая может быть обида? – Их взгляды встретились. Синее сошлось с синим. – Ни одна леди не отдастся любовнику, если это ей ничего не дает. Почему вы так недоверчивы к мужчинам, мэм? – В голосе у него звучала откровенная насмешка, но сам тембр оставался мелодичным, соблазнительным, как у демона, нашептывающего во сне.
 – Я не недоверчива к мужчинам, сэр, – резко ответила Джульетта. – Я не доверяю вам.
 – Вы о Тилли? Ее мысли крутятся вокруг замужества. Она вся истомилась и уже похотливо предвкушает удовольствие. У них с сыном дровосека любовь. Девушка собирается за него замуж. Так она мне сказала. Все те проказы и прыжки Рейнеке-лиса рассчитаны не на такого неоперившегося цыпленка. Я не собираюсь завлекать ее в таинственную ночь. Меня интересует не Тилли, мэм. Меня интересуете вы.
 Джульетта подняла корзину.
 – Итак, комплименты становятся декларацией? Очень лихо, сэр, в то время как все, о чем мы договаривались, это матч в шахматы! Вы рассчитываете, что я буду польщена?
 – Я рассчитываю, что вам будет забавно. Вы не похожи на умирающую. Вы очаровательны, как роза, но и шипов у вас предостаточно.
 Джульетте совсем не нравилось сравнение с шипами. Образ недружелюбного колючего растения наподобие чертополоха или жгучей крапивы был ей глубоко ненавистен.
 Она перегнулась через плетень, чтобы собрать яйца.
 – О, забавы мне и так хватает. Только не пытайтесь меня убеждать, что вы не опасны, сэр. Лис – это не только игры и шутки. Вы прекрасно знаете, как пользоваться этой шпагой, не так ли?
 – Вам больше хочется услышать, что я ношу ее только для показа?
 Джульетта вскинула глаза. Он молча прошел по траве и встать рядом с ней, заставляя ее еще сильнее осознать его присутствие – близость и сам его запах, мужской и жаркий, умеряемый лишь следами дорогого мыла. Он протянул руку помочь ей. Прекрасную, открытую руку любовника.
 Она без колебаний положила коричневое яйцо ему на ладонь.
 – Несомненно, вы вдоволь потрудились на ниве дуэли?
 – Мужчины дерутся на дуэли, потому что это последнее пари. Безусловно, это единственный случай, когда выигрыш гарантирован.
 – Сейчас вы говорите загадками. – Джульетта выпрямилась и прислонилась спиной к плетню. – Полной уверенности в победе просто не может быть.
 – Просто, чтобы выжить, нужно победить. Наши несчастные погибшие собратья уже не могут выразить свое мнение. Но каждый мужчина, оставшийся в живых, воспринимает дуэль как самую сильную игру в своей жизни. – Он взял из ее рук остальные яйца и сложил их в корзину. Солнце играло в его волосах. – Чем ближе человек соприкасается со смертью, тем величественнее победа, когда он выходит из борьбы целым и невредимым. Это достаточно соблазнительно, чтобы заставить мужчину жаждать этого снова и снова. Подобным образом привыкаешь к вину, к экстазу.
 – Потому что риск возбуждает? – Джульетта едва не рассмеялась. – Я думаю, это ужасная философия!
 Его невинный взгляд встретился с ее взглядом.
 – Но вы же не станете отрицать, что в этом есть удовольствие, мэм? Чистилище дискуссии, погоня за мыслью – это ли не приятно? Мужчины не единственные, кто получает наслаждение от вызова. – Он жестом показал на наседку: – Эта дама такая же свирепая, как иной мужчина.
 Джульетта открыла калитку и вошла в курятник. Наседка распушила перья, но не двинулась. Джульетта опустилась на колено и просунула руку под крыло. Ее пальцы накрыли мягкий пушистый комочек, потом другой.
 – Вот кого защищает наседка, – сказала она, выходя из курятника и баюкая в руках крошечных цыплят. – В этом смысл всего ее существования, а не просто упражнение в тщеславии и высокомерии, как бы забавно это ни было.
 – Поразительно!
 Джульетта взглянула на его лицо, выражавшее замешательство. Тон мужчины внезапно стал серьезным, даже почтительным.
 Он смотрел на цыплят как зачарованный. Потом, не отводя глаз, протянул сложенную ковшиком ладонь.
 – Можно мне?
 Джульетта посмотрела на уголок его губ. Их поверхность выглядела очень гладкой. У него были красивые зубы и такой подвижный, выразительный рот! Его ресницы – такие же длинные, как у нее самой – прикрывали синий взгляд.
 – Я должна отдать цыплят прямо в руки лису? – Она хотела поддеть его, но ее сарказм вылился в хриплый шепот. Цыплята трепыхались у нее в руках.
 Он взглянул на нее и снова улыбнулся – на этот раз той задумчивой улыбкой.
 – Но вы же доверили мне яйца.
 Джульетта ощутила импульс, пронзивший ее до мозга костей. Это было куда сильнее и опаснее, чем простой всплеск желания. Ее вдруг, точно девочку в коротенькой юбочке во время бега, остановил чудодейственный поток прозрения, отчего она почувствовала себя взрослой.
 – Мэм, вы знаете, что на самом деле я не причиню вреда цыплятам, – мягко добавил он. – И мне хочется их подержать. Очень хочется.
 Как околдованная, она положила цыплят ему на ладонь. Он бережно баюкал их и кончиком пальца поглаживал головки. Цыплята притихли.
 – Чудеса! Они невероятно мягкие за исключением этих удивительно цепких маленьких лапок. – Он засмеялся. – Плохо только, что эти малыши обречены превратиться в кур!
 Прижатая к плетню, Джульетта не могла никуда двинуться. Она смотрела на цыплят, чтобы не видеть обезоруживающей нежности в его глазах. Один цыпленок внезапно поднял головку в коричневых пятнышках и пискнул, раскрыв клюв с крошечной красной полостью. Наседка устремилась к плетню, растеряв остальную часть своего выводка.
 – Сейчас мы видим материнскую панику. – Когда курица закудахтала и захлопала крыльями, Джульетта протянула ладони, чтобы отвлечь ее. – Позвольте мне забрать их, сэр.
 Он передал одного цыпленка. Другой начал жалобно пищать.
 Джульетта почувствовала, как мягкий пух коснулся лица. Она вздрогнула и подняла подбородок. Олден Грэнвилл придвинул второго цыпленка к мочке ее уха, поглаживая птенца своими пальцами. Мягкий пух прокладывал дорожку через ее щеку. Мужской палец проследовал по маленькой ложбинке вдоль ее носа, затем вокруг мучительно чувствительного уголка рта и миновал подбородок.
 Ее охватило пламя. Кожа расцвела, рот пылал страстью.
 Чтобы ощущения не вырвались наружу шумным дыханием, она закусила губу.
 Птенец, этот шелковистый мягкий комочек, моментально успокоился рядом с нежной кожей ее шеи. Джульетта закрыла глаза.
 Олден Грэнвилл отошел назад. Если она двинется, цыпленок может упасть.
 – А как насчет вас, миссис Ситон? Пока вы выкармливаете всю эту живность, не выродится ли ваша собственная жизнь в застывшую пустыню? Вы действительно хотите остаться здесь навсегда? И жить замурованной подобно мушке в янтаре, пока мир тем временем шумит и веселится без вас?
 – Я у вас то цыпленок, то лисица. То роза, то шип, – сказала Джульетта надтреснутым голосом. – А теперь окаменелое насекомое? Какое чудесное смешение образов! А кто вы, мистер Грэнвилл, кроме того, что вы назойливый незнакомец, сорящий своим богатством и посягающий на мое время ради своего праздного развлечения?
 Мягкое тепло покинуло ее шею, когда он взял второго цыпленка у нее из рук и, нагнувшись, отпустил обоих обратно к наседке. Мать с квохтаньем собрала свой выводок и увела прочь.
 – Что ж, у вас есть полное право так думать, – сказал он. – Но я не представляю никакой угрозы для вас. И больше вас не трону, если вы сами меня не попросите.
 – Я никогда не попрошу!
 – Тогда у вас тем более нет причин для беспокойства.
 – Ха! Вы всего-навсего красивая оболочка – без содержимого. Не более чем бабочка, порхающая по саду, мимоходом опыляя каждый цветок, прежде чем следовать дальше. Так почему сей блистательный полет должен оставить на лепестках сколько-нибудь долговечный отпечаток?
 Олден взглянул на нее, на яркие каштановые волосы, изящный изгиб шеи, длинные ресницы – влажные и остроконечные, отбрасывающие тени на щеки. Она выглядела такой одинокой и самоотверженной в своем синем балахоне. Это вызвало в нем опасный всплеск нежности.
 Ему хотелось ощущать пышный шелк этих волос. Целовать эту бледную шею, где над вырезом синего балахона выглядывала тонкая золотая цепочка. Он хотел взять эту женщину под защиту. Он хотел держать ее в руках, мягкую и покорную, баюкая, как цыпленка.
 Слишком дорогая цена! На той золотой цепочке, несомненно, висел медальон, от которого зависела судьба злополучного пари. До пятницы оставалось мало времени. Какое счастье, что еще и желание всколыхнулось! Очень кстати. Для реализации его плана секс гораздо удобнее, нежели это непонятное смятение чувств.
 Интересно, позволит ли она поцелуем стереть ее слезы?
 Скоро.
 Попросит ли отнести ее к тому дубу и положить на короткую траву, в своем синем балахоне, вздымающемся над ее длинными обнаженными ногами?
 Скоро. Скоро.
 Ее губы приглашали его рот, ее кожа приглашала его руки подобно тому, как душистый горошек манил пчел.
 Жгучее желание, подстегиваемое обычной мужской потребностью, стало еще настоятельнее. «Еще несколько дней, – сказал себе Олден. – Еще несколько дней!» Сейчас он должен успокоить ее, завоевать доверие, чтобы внезапно воспользоваться своим преимуществом, когда она потеряет осторожность.
 И все же что-то не давало ему покоя. Он не мог дать этому названия. Это было какое-то смутное ощущение дискомфорта. Игнорируя странное чувство, Олден поднялся и пошел к дереву забрать свой камзол.
 – Вся эта хрупкая жизнь, которую вы так оберегаете, в полной сохранности, – сказал он. – Мы только случайные знакомые, проводящие вместе время, если хотите – короткие каникулы, кои мне представилась возможность устроить. Положительно, я надеюсь вас позабавить. В мои намерения никоим образом не входит вас расстраивать.
 – Расстроить меня не в вашей власти, сэр. – Джульетта отвернула голову, поэтому он не мог видеть ее лицо. – Ваше присутствие здесь так же неуместно, как веер в руках доярки. Это чудовищное щегольство для такой скромной обстановки!
 Олден влез в камзол, тщательно прилаживая манжеты.
 – В таком случае я смогу развлечь вас контрастом, – сказал он, придав своему голосу насмешливо-веселый тон. – Контрастом моего ужасного городского декаданса, который, в сравнении с вашими праведными деревенскими ценностями, находится в невыгодном положении. Шелковый веер, бесспорно, предназначен только для забавы. Поэтому, боюсь, думать иначе – абсурд.
 – О, я никогда с этим не соглашусь! – сказала Джульетта. Ее ноги под синим балахоном двигались, как у танцовщицы. Лицо ее озарилось яркой улыбкой – улыбкой придворной дамы. Леди, решительно настроенной на триумф. – Сэр, клянусь, я устала от кур. Давайте играть в шахматы. Тут вы действительно можете меня развлечь, так как на этот раз я намерена победить.
 Олден позволил ей широко расставлять свои сети, затем мягко их разрывал. Джульетта предельно сосредоточилась, но он по-прежнему побеждал. Несмотря на подозрительность и сдержанность, в ней чувствовалось благородство – утонченная великодушная натура, по какой-то причине похороненная здесь, в этой тихой заводи. Каждый раз, когда его король был почти прижат, удовольствие Джульетты становилось очевидным. Она, казалось, обладала способностью впадать в сиюминутную радость, как маленькая девочка. Интересно, простили его за то, что он заставил ее посмотреть в лицо правде – тому, что уже сложилось между ними?
 Несомненно, она понимала, что ею играют, и все же направлялась прямо в его ловушку. Лис танцевал и веселился при лунном свете. Жертва очарована, оставалось ее заинтриговать. Тогда она наконец покорно отправится в улыбающиеся Челюсти Рейнеке-лиса. Так ли важно, что он только что вел себя, следуя своей звериной натуре? В пятницу он использует свою жертву для завершения собственных дел и потом покинет. Он должен привести ее в экстаз и вызвать в ней желание покориться.
 Олден быстро взглянул из-под век, В беседке было жарко, воздух – тяжелый и неподвижный. Ее волосы, густо-рыжие каштановые, блестели, как галька в русле ручья. Женщина сняла свой балахон и осталась в простом рабочем платье.
 Джульетта провела рукой вокруг выреза платья, ослабив этим непроизвольным жестом кружевную косынку на влажной шее. Олден все внимание переключил на белизну нежной кожи, на выпуклости груди. Взыгравшее желание, почти как у желторотого юнца, полностью овладело им, подчиняясь собственному бешеному ритму. Усилием воли он, заставил себя вернуться к хладнокровному логическому анализу шахматной позиции и к своей большой игре.
 – Что вы попросите у меня, – сказал он, жертвуя ладьей, – если выиграете?
 – Когда выиграю! – поправила его Джульетта.
 – Хорошо. Когда выиграете. – Олден отвечал механически, обеспокоенный вторжением чувственных образов.
 – Видимо, я не попрошу ничего, сэр. В конце концов, вы – ничто. Пустышка! Вы никогда не знали ничего, кроме удовольствия. Будете мне рассказывать, что это неправда?
 – Я бываю ответственным, – сказал Олден. – В редких случаях, когда это оправданно. Но по части удовольствий я – профессионал.
 Джульетта положила ладонь рядом с доской. Его внимание было приковано к ее пальцам. Он живо представил их на своей обнаженной коже и не мог ничего с этим поделать.
 – И вы полагаете, я должна воспользоваться вашей искушенностью?
 – Конечно, мэм. Она целиком в вашем распоряжении.
 – Тогда я признаю, – сказала Джульетта, – что мне доставляет удовольствие играть с вами в шахматы, сэр. Даже несмотря на то что вы собираетесь выиграть и эту партию тоже. – В голосе у нее прозвучали веселые нотки.
 – Я? – Олден удивленно откинулся назад.
 Она засмеялась:
 – А то кто же! Я ведь уже ничего не смогу поправить?
 – Нет, не сможете. – Он двинулся ладьей на ферзевом фланге. – Шах.
 – Тогда я сдаюсь. – Джульетта притронулась кончиком пальца к своему королю и опрокинула фигуру. – Но вы, наверное, правильно сделаете, если запомните одну вещь, сэр. Вы можете выигрывать каждую битву, но никогда не выиграете войну.
 Олден медленно улыбнулся.
 – Я не веду войну, мэм. Я преследую другую цель – соблазнить вас. Добьюсь ли я успеха или нет, победителем всегда будете вы.
 Белый меховой ком промелькнул, точно вспышка молнии. Авденаго прыгнул на доску, рассыпав фигуры. Джульетта вскочила. Другие коты тут же бросились за пешками, ладьями и слонами, катая их по плиткам под столом, устроив на минуту настоящий кошачий аттракцион.
 Джульетта разразилась смехом, предоставив Олдену ползать на коленях. Он взглянул на ее лодыжки. Почему не насладиться первопричиной взыгравшего в нем мужского голода! Но чисто плотское желание каким-то таинственным образом переродилось во что-то другое. Сердце вдруг охватило странное чувство, которое он не мог передать словами. В нем смешались радость, вожделение и тот необычный всплеск нежности, какую он испытал некоторое время назад. Это было такое неожиданное и неуловимое чувство, что сразу он не успел в нем разобраться.
 Снова присев на корточки, Олден поднял на нее глаза.
 – Возможно, мы с вами зря забавлялись той неприличной байкой о лисах, мэм. Ваши коты снискали гораздо лучшую награду за учиненный беспорядок.
 – Нет, отчего же, – сказала Джульетта, подавляя смех. – Наш разговор о лисах был для меня очень полезен. Между прочим, вы выиграли этот матч. Можете заявлять ваш штраф.
 Олден встал и положил фигуры на стол. Коты исчезли.
 Джульетта подняла брови.
 – Я слушаю, – сказала она. – Я ожидаю что-то экстравагантное.
 – Экстравагантное, мэм?
 – В обмен за то геркулесово задание с моим лугом.
 – Экстравагантное… – повторил Олден, собирая мысли. – Хорошо, мэм, если вам так угодно. Хотя то, что у меня на уме, исполнить весьма просто… Завтрашний матч мы проведем так, как если бы мы играли в Италии.
 Вид у нее был озадаченный. А чего она ждала? Что он захочет что-то такое, на что можно будет просто и с пафосом ответить отказом? Или что он открытым текстом попросит ее о благосклонности, чтобы в тот же момент получить от ворот поворот?
 – Теперь я заинтригована, – сказала Джульетта. Олден отвесил ей небольшой поклон.
 – То, чего я действительно хочу, я никогда не попрошу. Я удовольствуюсь ожиданием, пока вы сами это предложите, мэм.
 – Чего никогда не произойдет, – ответила она.
 Олден оглядел сад. Он был так ухожен. Сплошная практичность. Однако увлечение цветами говорило о глубокой тоске по красоте, даже фривольности. Неужто им всем уготовано что-то наподобие применения первоцвета?
 В этом плане у Олдена не было никаких представлений.
 Все вокруг свидетельствовало о нескончаемом тяжелом труде. Что заставляло ее это делать? Большинство вдов, тем более с такой внешностью, поспешили бы снова выйти замуж. Вместо этого Джульетта Ситон похоронила себя здесь, работая в одиночестве, что указывало на огромный запас мужества. Этого Олден не мог понять, но хотел бы. Очень сильно хотел. Тьфу, он ведет себя как болван! Она – всего лишь женщина. Если он доставит ей несколько часов удовольствия, чем это может навредить?
 Олден снова повернулся к ней и еще раз поклонился. Это был безупречно исполненный, изысканный, почтительный поклон.
 – Давайте тогда предадимся более невинным занятиям. Ваше лицо засветилось, когда я упомянул об Италии. Я не могу взять вас туда, поэтому позвольте мне принести сюда немного ее аромата. Просто следуйте инструкциям, которые я вам пришлю, и встречайте меня завтра после захода солнца.
 Джульетта взглянула на него с недоверием, но в ее глазах появилось что-то еще. Неизбывная тоска и жгучее любопытство.
 Олден был тронут этим.
 – Очень хорошо, – сказала она, едва дыша.
 – А моя работа по хозяйству? Какое задание будет для меня?
 – Какое уж тут задание! Теперь, когда в доме три служанки, у меня не осталось никаких дел! О чем вы думали, посылая их? – В голосе Джульетты звучала насмешка. – Думали, что вам удастся так легко уклониться от вашего долга?
 – Вовсе нет. Вы можете что-то попросить.
 – Тогда мое поручение будет следующее. Мне нужен ананас.
 Замечательная нелепость! Олден расхохотался.
 – Я потрясен! Зачем он вам?
 – Есть. Это мой каприз.
 – Но где я достану такую штуку?
 – Может, в Лондоне? Когда достанете, можете заявлять свой штраф. Тогда мы и проведем наш вечер в Италии.
 – Охота за этим фруктом определенно потребует от меня отъезда из Мэнстон-Мингейт.
 – Прекрасная мысль, – сказала Джульетта.
 Олден отвесил ей самый изысканный поклон, искусно используя свой носовой платок. Однажды такой цветистый жест привел к тому, что некая леди лишилась чувств прямо на месте.
 – Боюсь, что ваша воля, мэм, будет стоить мне еще одной бессонной ночи.
 – Зачем вам сон? – Джульетта круто повернулась на каблуках, словно на ней были широкие юбки с панье, а не простое рабочее платье. – Чтобы понапрасну мечтать обо мне, сэр? – Она сделала отмашку, будто прогоняя его воображаемым веером.




 Глава 5


 В Грейсчерч-Эбби Олден прибыл уже затемно. Шерри давно должен быть в постели. Тем не менее он направился прямо в детскую; Он тихо переговорил с няней и удостоверился, что мальчик здоров. Потом тихо приоткрыл дверь и вошел в спальню. Ребенок спал. Его белокурые волосы оставались в тени, одна рука была откинута на подушку, куда падал лунный свет. «Цыпленок, беззащитный цыпленок», – подумал Олден.
 Несколько минут он смотрел на ребенка. Если поместье перейдет во владение сэра Реджинальда Денби, что будет с Шерри? Вряд ли удастся взять его с собой, когда придется бежать в Париж. И как тогда безвестный сирота выживет в этом мире?
 Олден подавил в себе порыв убрать светлый локон, упавший мальчику на лоб. Если на повестке дня встает вопрос выбора между ребенком и Джульеттой Ситон, ответ очевиден. Олден даже подумал, что, возможно, она поняла бы это, если б знала.
 Он молча вышел из комнаты и спустился в свой кабинет.
 Сначала он послал за главным садовником. Их беседа была короткой.
 – Милорд? – Вошедший мужчина указательным пальцем притронулся к своему хохолку.
 – Мистер Эпплби, мне нужен ананас.
 Садовник почесал седеющую голову.
 – Милорд, в этом году я не сажал ананасы в оранжерее. Ваша светлость обычно не бывает в резиденции…
 – А у моей матери есть, во вдовьем домике?
 Лицо мистера Эпплби просияло.
 – Гм, у ее светлости? Вполне может быть, милорд. Послать кого-нибудь узнать?
 – Я сам поеду. А вы пока пошлите, пожалуйста, слугу за мистером Примроузом.
 Главный садовник снова притронулся к хохолку и вышел. Питер Примроуз вошел и улыбнулся.
 – Лорд Грейсчерч. – Он коротко поклонился Олдену. – Надеюсь, все хорошо? Я рад вас видеть, милорд.
 – Я тоже, сэр. Проходите и присаживайтесь.
 Олден показал на одно из кресел, расположенных по обе стороны от камина. Кожа вокруг карих глаз домашнего учителя уже была испещрена тонкими морщинками, нажитыми за годы, которые он провел за книгами. Питер одевался скромно, но, если бы его облачить в шелк и кружева, он легко сошел бы за лорда. Учитель нравился Олдену.
 – Как успехи Шерри? – спросил он.
 – Мальчик очень смышленый, милорд. Он читает много лучше, чем дети вдвое старше его. И особенно любит греческий…
 – Это после вашего нововведения, – заметил Олден. – С тех пор как вы перемежаете чтение Гомера с троянской войной в кустарнике. Шерри мне рассказал, когда я был здесь последний раз. Он может пересказать в диалоге каждое сражение между Ахиллом и Гектором, притом на греческом.
 Однако как легко, почти без всяких усилий он вошел в роль лорда, главы усадьбы! Словно ничего не произошло, словно по его милости будущее ребенка уже не находилось под угрозой.
 Питер улыбнулся.
 – Нет, милорд. На мальчугана благотворно действует, когда его плеткой загоняют за книги…
 Олден прошелся по комнате.
 – Да будет вам, сэр! Вам нет нужды меня убеждать. Я потому и нанял вас, что во время, моих школьных занятий хватало стычек с тростью. От этого я не стал учиться сколько-нибудь лучше, – добавил он, чувствуя, как легкая дрожь пробежала у него по спине. Не задумываясь он озвучил страх, над которым никогда не приходилось размышлять прежде. – Хотя опасаюсь, что из-за нашей доброты Шерри будет не слишком хорошо подготовлен для выхода в мир.
 Свет от свечи посеребрил напудренные волосы учителя, когда он повернул голову.
 – Прошу простить меня, милорд, но я не согласен. У ребенка развито чувство собственного достоинства. Мальчик становится все более уверенным в себе, что позволит ему дать отпор любому забияке. Стоит выпустить его на несколько дней на свободу, как он наберет силу и будет готов к встрече с миром. Никто не посмеет ему досаждать, даже если вы отправите его в школу, когда он станет старше.
 Олден спрятал подальше свое беспокойство и сознательно переключился на заботы общего характера.
 – Сэр, я не могу установить над ним родительскую опеку. Он навсегда останется незаконнорожденным, с безвестным отцом.
 – Как и я. – Питер сложил домиком руки, кончиками пальцев упершись в подбородок, и усмехнулся. – Мне еще посчастливилось, что я воспитывался как джентльмен. Пусть даже не виконтом, с видами на учреждение родительских прав.
 Виды! Разумеется, он должен выполнять родительские обязанности. Иначе он и не мыслил!
 – Вряд ли я мог поступить иначе, мистер Примроуз, – сказал Олден.
 Молодой мужчина покраснел, будто спохватившись, что разговор в такой свободной манере со своим нанимателем может показаться неприличным. Хотя Олден всегда поощрял в нем откровенность.
 – Милорд, вы сознаете степень своего великодушия, давая мальчику приют здесь?
 Олден подавил легкое раздражение, вызванное этим вопросом. Ответ для него был совершенно ясен.
 – Шерри родился здесь, – сказал он просто. – Где же еще он должен жить?
 До вдовьего домика было две мили. Олден ехал по темной дороге через лес, прислушиваясь к раздававшимся звукам. Крику совы отвечали шорохи ночных тварей в подлеске. Может, и лиса в поисках добычи тоже крадется где-то? И лесные мыши замерли в тишине, выжидая, пока Рейнеке-лис протопает мимо?
 Но Джульетта была скорее похожа на дикую кошку, чувствительную и свирепую, загнавшую себя в уединенное убежище. Сильная и жестокая, она сама может учинить беспорядок. Но, увы, эта кошка не может тягаться в коварстве с лисой. Будет ли эта женщина скорбеть, оказавшись покинутой заезжим развратником? Или не думая вернется к своей одинокой жизни?
 Олден не был уверен, какой из двух вопросов волнует его больше.
 Вдовий домик был освещен сверху донизу. Оставив свои тревожные мысли, Олден поднял глаза на фасад. «Мама продолжает жить по городскому времени, даже в деревне. Не ляжет раньше трех утра и потом будет спать до полудня». Мамина вотчина была единственной частью оставленного покойным отцом жалкого наследства, где Олден не должен был нести финансовую ответственность. Его мать имела свой независимый доход.
 Слуга впустил его в ворота. Он широкими шагами прошел через дом и постучался в дверь будуара матери. Прозвучал невнятный ответ. Олден открыл дверь и вошел.
 Вдова, в облаке белого шелка и кружев, возлежала в шезлонге. Ноги покоились на парчовой кушетке так что из-под кромки платья высовывались комнатные туфли на высоких каблуках. Все еще красавица, с бантиками и шелковыми букетиками в напудренных волосах, она была похожа на девушку. На ком-то это должно было выглядеть нелепо, но леди Грейсчерч этот стиль каким-то непонятным образом придавал очарование.
 – Олден, – сказала она без приветствия, – зажги еще одну свечу. И подай мне плед. – Ее жалобный голос был полон обиды. – Ты не виделся со своей мамой целую вечность. Я совсем, совсем заброшена. Никого не волнует, что со мной происходит.
 Олден зажег еще один канделябр и обернул плед вокруг плеч матери.
 – Мама, я навещаю тебя каждую неделю. Последний раз я наслаждался твоим обществом не далее чем вечер назад. Помнишь, я еще просил тебя одолжить мне толковую горничную для леди. Ты по-прежнему вполне здорова, я надеюсь?
 Она обиженно надула губы.
 – Вовсе нет! Далеко не здорова! И я не помню никакой горничной.
 – Кейт Уинсли. Ты наняла ее в помощь своей кастелянше, но твоя Полли сказала, что ей не нужна помощница. Поэтому Кейт грозило увольнение.
 – А-а, ты об этом! В наши дни найти хорошую помощницу такая проблема! Ты привез мне гостинец из Лондона, Олден?
 Он вытянул пустые ладони.
 – Увы, мама. Я не из города. Я сделаю тебе подарок для ума, если хочешь.
 Олден чувствовал запах ее духов.
 – Что за подарок? Какой-нибудь новый сорт цукатов?
 Он уже не в первый раз недоумевал: как только при такой пустоголовой матери в его собственной голове были хоть какие-то мозги?
 – Не беспокойся, мама. Я привезу тебе гостинец в следующий раз.
 Леди Грейсчерч откинулась назад.
 – Все, что ты можешь сделать для твоей бедной матери, – сказала она. – Это был несчастнейший день в моей жизни, когда обнаружила, что беременна тобой.
 Проклятие! Олден совсем не хотел обсуждать это снова.
 – Сожалею, что причинил тебе беспокойство. Но то зачатие было не моих рук дело, мама.
 К счастью, разговор сменился по ее же инициативе. Леди Грейсчерч встала и наставила палец в грудь Олдену:
 – Ты приехал сюда прямо от того мальчика, не так ли? Клянусь, ты разобьешь мне сердце!
 – Мама, мы уже говорили об этом раньше. – Олден беспокойно зашагал по комнате. – Ты не изменишь мое мнение. Я понимаю твои чувства. Присутствие мальчика в аббатстве болезненно для тебя, но Шерри – невинный ребенок.
 – Болезненно! – Леди Грейсчерч приложила изящную ладонь ко рту и закрыла глаза. – Сознание одного его существования раздирает меня на части, подобно шипам терновника. Теперь этот ребенок стоит между нами, матерью и сыном!
 – Это твой выбор, мама. Возможно, если бы ты позволила привести его, ты увидела бы, что…
 – Следующее, что ты скажешь, – какой он очаровательный ребенок. Вылитый… – Мать Олдена, как в сцене обморока из мелодрамы, повалилась на кушетку. – О, я не могу заставить себя выговорить ее имя! Миссис Шервуд! Этого было достаточно, чтобы довести меня до сумасшествия, полного сумасшествия. И тогда твой папа смог упрятать меня под замок как умалишенную. Это то, что он всегда замышлял. Герцог Джесхэм сделал то же со своей женой. Это с герцогиней-то! Так и меня с разбитым сердцем отправили бы в клетку, как дикого зверя!
 Олден протянул матери кружевной носовой платок, когда она принялась рыдать.
 – Я не сомневаюсь, это было очень тяжело, мама. Но отец никогда не упрятал бы тебя под замок.
 – Ты не представляешь, что я пережила. И все из-за этой женщины! Все те годы, что ты находился в Италии, я должна была каждое утро за завтраком сидеть напротив любовницы собственного мужа.
 С этим не поспоришь, хотя Олден всячески сочувствовал отцу. Он помнил миссис Шервуд. Спокойная привлекательная вдова, компаньонка его матери. Она появилась в их доме как раз перед его отъездом из Англии. Без сомнения, она почти сразу стала любовницей отца и оставалась ею в течение пяти лет. Потом, по какой-то таинственной причине, во время визита в Лондон она завела второго, никому не известного любовника и зачала от него ребенка. Она скрывала этот факт от лорда Грейсчерча, пока не стало слишком поздно.
 – Мама, как ты можешь не испытывать сострадания к ее осиротевшему ребенку? Он никогда не узнает даже имени своего отца.
 Это заявление только вызвало поток слез.
 – Мужчины все одинаковы! Даже мой собственный сын! Никто не заботится обо мне. Меня гнетет бремя, наложенное той испорченной, порочной женщиной. О, я совсем, совсем нездорова!
 Олден позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Разумный разговор с матерью на эту тему был невозможен. Она, казалось, получала наслаждение от всей этой истории, как ребенок от известного ему одному секрета.
 Служанка открыла дверь и сделала книксен.
 – Чай для ее светлости, – сказал Олден. – С апельсиновым печеньем.
 Мама внезапно заулыбалась во весь рот, промокая глаза платком.
 – Дорогой мой мальчик! Как ты узнал, что это мое любимое печенье?
 Олден наклонился, взял ее руку и поцеловал.
 – Ты всегда любила апельсиновое печенье, – сказал он. – Сколько я себя помню, мама.
 – О! – Она захихикала, потом снова надула губы. – Хорошо. Но ты, несомненно, знаешь все, что любит этот мальчик? «Свежую черешню, мороженое и кекс с изюмом».
 – Вообще-то нет, – дипломатично ответил Олден. – Этим занимаются его няня и учитель.
 – Этот ребенок никогда не должен был появляться на свет. Тебе нужно отправить его в приют.
 Олден вдохнул поглубже.
 – Когда я вернулся из Италии, мне сообщили, что отец умер. Ты была в таком состоянии, что не могла разговаривать. Я узнал о смерти миссис Шервуд от дворецкого. Через две недели, когда ты уже переехала сюда, во вдовий домик, как ты сама пожелала, я обнаружил в детской младенца. Служанки боялись мне сказать, чтобы я не отдал его на попечение прихода – младенца, мама!
 – В мире полно младенцев. Тысячи!
 – Но этот достался мне. Он на моей ответственности.
 – Миссис Шервуд была неверна твоему отцу. А я еще считала ее своей подругой. Как понять эту неблагодарность?
 Олден вполне понимал эту логику.
 – Мама, ты предпочла бы, чтобы они оставались верны друг другу? Почему?
 Стук в дверь возвестил о прибытии чая в сопровождении сладостей – тонких вафель из прессованных апельсинов и сахара. Это был тот самый приторный сорт вафель, которые Олден терпеть не мог. Он заставил себя съесть две, пока его мать уничтожала остальные.
 – О, лучше бы я вообще не родилась! Неудивительно, что ты не женишься, имея перед собой такой пример!
 – Вполне возможно, мама. Могу я теперь поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи?
 – Ты уже уезжаешь, Олден? О, возьми что-нибудь с собой! Все, что тебе хочется!
 Он встал и наклонился к ее руке – руке любящей его матери.
 – Спасибо, мама. Ты очень добра. Я намерен, с твоего почтения, совершить рейд по твоей оранжерее.
 Она махнула рукой и прикрыла глаза.
 – Бери что тебе нравится. Право, я никогда не любила младенцев…
 Олден поспешил ускользнуть из комнаты.
 На следующее утро Джульетта проснулась от шума. Она снова видела сон. Золотистый мужчина протянул к ней обе руки, баюкая в ладонях что-то таинственное и драгоценное. Что-то такое, что она всегда жаждала. Она заглядывала ему в ладони в томительном ожидании, предвкушая…
 Рядом с кроватью стояла Кейт с кувшином в руках.
 – Я надеюсь, вы хорошо спали, мэм.
 Все-таки что он держал? Неуловимые образы постепенно померкли.
 Джульетта посмотрела на окно. Кейт уже раздвинула створки. День был в полном разгаре. Она долго спала, чего за ней никогда не водилось. Но сегодня – спасибо ему! – это не имело значения. У нее были еще три служанки.
 – Я принесла теплой воды, мэм. – Кейт сделала короткий книксен. – И завтрак. – Горничная кивнула на маленький столик у двери. – Замечательное утро. Похоже, сегодня опять будет довольно жарко.
 Джульетта села и обхватила руками колени. Теплый бриз приносил снаружи запах сада и далеких лесов. На секунду она вообразила себя снова в доме отца. Все еще окутанная теплой атмосферой своих грез, она позволила горничной налить воду, чтобы умыть лицо и руки. Потом Кейт установила у нее над коленями столик на коротких ножках с полным подносом – совсем как в детстве.
 Поднос был накрыт тонкой льняной салфеткой с монограммой в каждом углу. Джульетта взглянула на вышитый белыми нитками незнакомый герб и единственную букву «Г».
 Кейт убрала салфетку.
 На одном конце подноса стояли две шахматные фигуры – белый король и красный ферзь, с открыткой между ними. Когда Джульетта вынула ее, ферзь опрокинулся.
 На открытке уверенным почерком, выдававшим твердую мужскую руку, было написано:
 «Мадам, слушаю и повинуюсь.
  Г. ».
 Даже в постели? Джульетта засмеялась и отложила открытку. Она чувствовала себя подобно приколотой бабочке. Внезапный головокружительный восторг странно смешивался с легкой горечью от ощущения утраты. Мысли кружились словно в водовороте. «Слушаю и повинуюсь». Выражение джинна из собрания арабских сказок? Книга стояла где-то на полках. Знаменитая «Тысяча и одна ночь». Одну тысячу и одну ночь Шахразада ткала колдовскую паутину сказок, чтобы избегнуть казни на рассвете.
 Поднос серебряный. Массивный. Ложки с ножами тоже серебряные, с золотой инкрустацией на ручках. Джульетта взяла одну ложку. На золоте витыми буквами было выгравировано: «Г. Олден Грэнвилл».
 И салфетка, и столовые приборы – все это так красноречиво говорило о нем самом. О его непомерном упоении красотой и потворстве чувственному наслаждению. Даже эта маленькая шутка с двумя шахматными фигурами напоминала легкое соблазнительное подмигивание. Джульетта чувствовала, как в крови всколыхнулось знакомое волнение, почти головокружительное. Было такое ощущение, как будто он находится рядом, пробуждая ее от долгого сна крошечным выразительным жестом.
 «Слушаю и повинуюсь».
 Этому вторил герб в углу салфетки. С одной стороны подноса, в плоской хрустальной вазе среди белого душистого горошка благоухала распустившаяся красная роза. Джульетта извлекла ее из букета и вдохнула густой аромат. Где Олден Грэнвилл добыл такой цветок в начале лета? Эти хлопоты говорили об исключительном внимании к ней.
 Ей подали завтрак в постель. У нее были три служанки. Это была непомерная роскошь, презираемая ею! Но почему не воспользоваться случаем?
 Джульетта заложила розу за ухо.
 На другой стороне подноса, под боком у сине-белого китайского сервиза с золотой каймой, попыхивали горлышками серебряные чайники. Рядом, в еще более тонком фарфоре, были поданы клубничный джем и сливочное масло. Слоеное печенье, казалось, раскрошится только от одного прикосновения. Другие кушанья стояли отдельно, под серебряными крышками. Джульетта приподняла одну – свежеиспеченные сдобные булочки со смородиной. Она подняла другую – яйца. Когда она наклонилась вдохнуть ароматы, роза выскочила из волос, и осыпавшиеся лепестки упали в масло.
 Джульетта прыснула и закрыла обеими руками лицо, сдерживая хохот. Напряжение, накопившееся за месяцы… годы, искало выход. Горничная шагнула вперед убрать проштрафившийся цветок. Загоняя назад свое веселье, Джульетта замахала рукой, чтобы служанка остановилась.
 – Розы съедобны, Кейт. В самом деле, их хорошо есть со сливочным маслом. – Джульетта усмехнулась и взяла в рот лепесток. – Разве ты не знаешь?
 Горничная смотрела на нее с нескрываемым удивлением.
 – Нет, мэм. – Она сделала книксен. – Да, мэм.
 – Так же как яйца очень хорошо есть с джемом, – продолжала Джульетта. – Спасибо, Кейт. Можешь идти.
 Круглое лицо служанки приняло чопорное выражение. Она снова сделала книксен и попятилась из комнаты.
 Джульетта издала громкий ликующий крик и вновь засмеялась. Она так хохотала, что тряска поставила под угрозу роскошный завтрак.
 «О, мистер Грэнвилл, а не попросить ли мне у вас луну? Не могли бы вы доставить ее мне, убранную серебром и розами? Не достанете ли вы для меня мое прошлое – заново и целиком? А может, заодно и новое будущее?»
 В центре подноса стояло еще одно блюдо, тоже под крышкой. Как только утих безумный смех, Джульетта подняла крышку, прекрасно зная, что под ней.
 Она села поудобнее и с минуту глядела на то, что находится внутри. Тем временем она откусывала кусочки печенья. Амброзия! Пряные сливочные хлопья, приправленные сладостью клубники, таяли на языке. Продолжая изучать блюдо в центре подноса, Джульетта отложила печенье и налила чай.
 Потягивая ароматный напиток, она наклонила голову набок, чтобы лучше оценить работу мастера. Верхушка с остроконечными зелеными листьями была разрезана на ломтики, уложенные кругом. Диковинное заморское чудо, перевитое оранжерейными цветами, обещало райское наслаждение. Сам рай находился внутри естественной чаши, образованной кожурой фрукта. Мякоть его предварительно была аккуратно удалена и разрезана на кусочки. Перед тем как их поместили обратно, каждому была придана форма того или иного цветка. Рукотворные растения переливались на солнце подобно янтарной жидкости.
 Джульетта отставила чай и взяла вилку. Подцепила кусочек золотистого фрукта и, прежде чем вкусить божественное лакомство, прикрыла глаза.
 Нет, то была не луна. Свежий ананас.
 Кейт оказалась права. День выдался такой же душный. Жара свела на нет утреннюю прохладу. После быстрого обхода сада Джульетта удалилась в свою гостиную. Доносившиеся время от времени разговоры и лязг домашней утвари ее не тревожили. Тилли с новыми служанками выполнили всю работу, которая у Джульетты обычно занимала целый день. Теперь она могла устроить себе каникулы. Могла читать, отдыхать в шезлонге у окна и предаваться полной праздности. Так почему не насладиться, если появилась возможность?
 Джульетта пробежала пальцем по корешкам книг и вытащила томик с арабскими сказками. Там был экзотический мир с магией и захватывающими приключениями. Там была девушка, которая вышла замуж за султана. По неразумности? Джульетта мрачно улыбнулась. Несомненно, у арабских леди был очень ограниченный выбор, и они научились использовать его самым выгодным образом. Шахразада, вынужденная занимать султана очередной чудесной сказкой, каждый раз рисковала умереть на рассвете. Конечно, Джульетта понимала несопоставимость той опасности со своим собственным необдуманным замужеством. В отличие от вымысла в жизни все происходит менее драматично, хотя подчас так же болезненно.
 Мисах, Седрах и Авденаго терлись вокруг нее, недовольные, что она никак не усядется. Она посмотрела на котов, единственных компаньонов: наследство, доставшееся ей от мисс Паррет вместе с этим домом. Вообще-то еще ни одна кошка никогда не являлась собственностью своего хозяина. Во всяком случае, не принадлежала ему так, как Шахразада султану. И как жена своему мужу.
 «Так-то оно так, но здесь – другое дело. – Джульетта почти повторила это вслух. – Жена принадлежит своему мужу».
 Сквозь открытое окно ветер доносил голоса служанок. В воздухе плыло гудение пчел. Издалека приглушенно слышалось карканье грачей, устроивших свои гнездовья в Милл-Спинни.
 Мистер Олден Грэнвилл думал, что она вдова. Здесь тоже все так думали. Это было залогом ее безопасного существования в будущем. Но она не была вдовой. Она была мужняя жена.
 Пять лет назад, после разыгравшейся трагедии, Джордж уехал, оставив ее без всяких средств. Но она по-прежнему оставалась замужней женщиной. И останется ею, пока смерть не разлучит их. Если он найдет ее здесь, он может заявить все свои права на ее собственность, ее внимание, ее личность. Ее собственное тело – и то не принадлежало ей.
 «Жена принадлежит своему мужу».
 Она не должна это забывать. И даже на минуту не должна думать, что этот короткий эпизод с очаровательным странником что-то изменит в ее положении. Даже просто развлекать его шахматами – все равно что играть с огнем. Это полное безумие, если она думает, что может согреться в пламени, не сгорев. Если она заведет любовника, ей никуда не спрятаться. Рано или поздно это станет известно, и она будет изобличена. К тому же она давала обет и дорого за него заплатила. И чем бы в итоге ни обернулось то поспешное бракосочетание, это не то, к чему можно относиться с легкостью. И все же… и все же…
 Когда прибыл экипаж, было по-прежнему жарко, хоть и вечерело. Ливрейный лакей внес три коробки и протянул Джульетте письмо. Убирая волосы с влажного лба, она в течение нескольких минут пребывала в крайнем замешательстве. В глаза бросалось ее имя, написанное на лицевой стороне той же рукой, что и утренняя открытка. Вероятно, он не сможет приехать вечером на их шахматный матч и приносит извинения! На какую-то долю секунды Джульетту пронзило разочарование. О Боже, как глупо!
 Служанки смотрели на нее с нескрываемым любопытством. Она распрямила спину и пошла в гостиную. Послание было запечатано воском с таким же гербом, как на ложках.
 Джульетта распечатала письмо.
 «Мадам, представьте итальянский вечер. Очень душный вечер после очень жаркого дня. В бархатном небе скоро зажгутся звезды. Белокаменные дома поблескивают, словно зажженные лампы. Сама земля пышет жаром. Но может налететь прохладный бриз, чтобы унести раскаленный воздух за выжженные холмы. Возможно, зефир принесет нам спокойное дыхание от холодной луны. Не повеет ли в нашем дворике пряным ароматом чужеземных цветов и духом истории? И не устроить ли нам легкий ужин с вином? Я отправил Вам платье в итальянском стиле. Думаю, оно может вам понравиться.
  Г. ».
 Джульетта с минуту тупо смотрела на бумагу. Затем пошла обратно в прихожую, где служанки по-прежнему суетились около коробок.
 – О, мэм! – Веснушчатое лицо Тилли сияло, как восходящее солнце. – На одной коробке был ярлык – «для кухни», Бетти смотрит, что там. А та коробка с пометкой «для ванной» – для Кейт. На всех остальных написано не по-нашему.
 Джульетта прочитала на самой большой коробке – «Vesti-menti di confidenza». [3] 
 Она не знала итальянского, но могла догадаться, что это значит.
 – Это для меня, – сказала она. – Оставьте это здесь.
 – Мэм, вы не собираетесь ее открывать? – Тилли не скрывала уныния.
 Джульетта покачала головой. «Платье в итальянском стиле».
 – Мэм, здесь приколота еще одна записка. – Кейт передала ей сложенную бумагу.
 «Мне будет чрезвычайно приятно, если вы наденете это. Я же надену свое.
  Г. ».
 К концу вечера Джульетта напоминала дерганую барышню. Зной не спадал, воздух сгустился, напитанный испарениями. Она вздрагивала и вскакивала каждый раз при малейших звуках. Она воображала, как отчитывает его и отправляет прочь. Или, как безумная, просит, чтобы он целовал ее. Итальянский ужин она не рискнула вообразить.
 Почему нет дождя?
 Почему не едет он?
 Она так перенервничала, что у нее пропал аппетит. После того как она проходила целый день в своем отсыревшем платье, ее тело горело, как будто этот мужчина уже вдохнул в нее страсть.
 «Я не вдова, – говорила себе Джульетта. – Я замужняя женщина».
 Она мерила шагами маленькую гостиную. Несколько раз поднималась наверх и возвращалась вниз. Ходила по коридорам и по своей тесной спальне. Она должна выиграть этот матч, вот и все!
 «Вы действительно хотите остаться здесь навсегда? Жить замурованной подобно мушке в янтаре, пока мир тем временем шумит и веселится без вас?»
 Мимо окна пролетела летучая мышь. Джульетта подбежала к распахнутым створкам и перегнулась через подоконник. Солнце почти скрылось за лесом. Мистер Грэнвилл должен скоро приехать.
 «…встречайте меня завтра после захода солнца».
 – Мэм, – сказала у нее за спиной Кейт, – я наполнила ванну.
 Джульетта резко повернулась.
 – В предбаннике кухни, – добавила служанка. – Ванну доставили около часа назад.
 – Ванну?
 – Да, мэм. И еще одну записку. – Кейт протянула послание.
 «В Италии переодевание в самые что ни на есть небрежные одежды и приятные посиделки в патио с друзьями – это просто вежливый, цивилизованный способ проводить летние вечера. И хочу вас заверить – наш итальянский ужин не начнется, пока вы не прибудете в беседку.
  Г. ».
 Значит, он не станет врываться сюда, пока она купается! Эротический смысл этого умозаключения заставил Джульетту густо покраснеть. Что с ней происходит? Естественно, ни один джентльмен не позволит себе столь скандальной выходки.
 Ее нижние юбки липли к разгоряченной коже.
 – Да. Я с удовольствием искупаюсь.
 Джульетта уже много лет не принимала ванну. Кипятить столько воды, одной наполнять ванну и потом выливать из нее воду требовало слишком большого труда. Поэтому она довольствовалась ежедневными обтираниями.
 Он прислал мыло, пышные белые полотенца и льняной купальный халат. Ужасно неприличные подарки. Ни одна леди не должна их принимать.
 Какое это было блаженство – лежать в тепловатой, как парное молоко, воде, позволяя горничной смывать то, что осталось от жаркого дня. Кейт отмывала каждый кусочек кожи, и он выныривал из ее рук ослепительно белым.
 Кейт отошла в сторону за какой-то мелочью. Небольшой шум заставил Джульетту поднять глаза. Вокруг было пусто. Никакого золотоволосого мужчины, ухмыляющегося над открытым оконцем предбанника. Ничего, кроме тихого летнего вечера. Ничего, что могло причинить ей беспокойство.
 Если он ворвется к ней, что он может увидеть?
 Джульетта оглядела себя. Грудь под влажной тканью отсвечивала розовым, и на этом фоне резко выделялись темные соски. По жилам пробежало тепло. Если он ворвется к ней…
 Но Джульетта знала, что он этого не сделает. Знала даже без его заверений. Олден Грэнвилл не тот человек, кто может себе это позволить. Он гораздо умнее и тоньше.
 Кейт вымыла ей волосы смесью мыльной пены с настоем трав и сполоснула чистой водой. Потом помогла выбраться из ванны и вытереться. После теплой ванны Джульетту разморило. Неужели опять влезать в нижнее белье, тугой корсет, юбки на кринолинах и подпихивать за декольте кружевную косынку?
 – Я принесу итальянское платье, – сказала Кейт. – Я взяла на себя смелость распаковать его для вас. Здесь еще одна записка.
 Стоя посреди комнаты, Джульетта прочитала строки, написанные витиеватым почерком:
 «Партнер целиком сбросил с себя официальный костюм дня. Наши правила предписывают, чтобы леди были в комнатной обуви вместо туфель. Никакой тяжелой, лишней одежды или чопорности, подчеркнутой корсетами. Никаких шляп и фижм. Только муслиновые рукава, перехваченные лентами, а также – простая нижняя юбка из люстрина.
 Неприлично? Лишь слегка.
 Чувственно? Неимоверно.
 И очень либерально.
  Г. ».
 Джульетта почти видела, как он улыбается.
 – А как одет джентльмен? – спросила она.
 – Когда? – Кейт встала в дверях. – В Италии? По правде сказать, не знаю, мэм. Там, за границей, у них наверняка совсем другие вкусы и фасоны, – добавила горничная.
 На руке у нее висели белые подвязки, легкие и заманчивые. Темно-синий муслин спадал изящными пышными складками, трепетали ленты. Vestimenti di confidenza.
 Неужели он подумал, что у Джульетты Ситон не хватит духа это надеть?
 Конечно же, нет. Он надеялся на обратное.
 Сначала Джульетта надела корсет и одну из своих сорочек. Все-таки без этих вещей даже итальянские леди, наверное, не принимают гостей. Потом она позволила Кейт расчесать ей волосы и перевязать сзади лентой. Почти как в полусне она скользнула в прозрачный пеньюар с ленточками на рукавах и надела сверху тонкую муслиновую тунику синего цвета. Индиго. Море и темное вино. И все такое воздушное, невесомое, как перышко!
 Кейт подала ей пару домашних туфель. Простых, без каблуков. Джульетта просунула босые ступни в прохладную кожу. Тонкий, как паутина, хлопок при движении ласкал ее голые руки и ноги.
 Она прошла в кухню и встала перед окном. Начинало смеркаться, и в стекле все отражалось, как в зеркале. Оттуда на нее смотрела незнакомая женщина в свободной одежде, с рассыпавшимися по спине влажными волосами, с раскрасневшейся после купания кожей и трепещущими ленточками. Вырез туники позволял видеть часть шеи. В этой одежде не было ничего нескромного.
 Она только воспринималась такой.




 Глава 6


 Мистер Хардкасл аккуратно приподнял полы камзола, усаживаясь перед камином, хотя очаг уже давно погас и остыл. Джордж Хардкасл, несомненно, был довольно красивый мужчина – смуглый, артистичный, с крепкими скулами, которые так часто привлекают леди.
 – Ну, что вы можете сообщить мне о моей жене, сэр?
 – Значит, в России никогда не бывает по-настоящему тепло? – Роберт Давенби старался вдохнуть в свой вопрос как можно больше участия.
 – Все дело в привычке. Обычно я стараюсь не оставаться смрадном Лондоне в середине лета. Сейчас я здесь только потому, что… – Он запнулся, будто почувствовал неловкость. «Олух убогий!» – Словом, мне немного изменила удача, если быть честным. – В голосе у него проскользнули действительно тревожные нотки. – У меня появились соперники, которые рушат мой бизнес. Клянусь Богом, сэр! Просто ума не приложу, кто это!
 Давенби поднял бровь.
 – Чертовски скверная ситуация, сэр. Но я не ответил на ваш вопрос. Так вот, сообщаю – ваша жена исчезла несколько лет назад. И с тех пор о ней ни слуху ни духу.
 – Исчезла? Проклятие! Как она могла исчезнуть? Ее отец…
 – Отрекся от нее. – Давенби поднял свой бокал и отпил вино. – После злосчастного скандала и трагической развязки. Поэтому вполне возможно, что ваша жена сменила имя.
 – Тогда на какие средства она живет? Вероятнее всего, завела любовника! Кто ее содержит?
 У Давенби пропали последние крохи сочувствия к нему. Для Хардкасла это был опасный момент.
 – Если бы она была чьей-то любовницей, сэр, мы все услышали бы об этом.
 – В таком случае, может, слухи о ее вступлении в наследные права верны? – Хардкасл шагнул вперед. – Черт побери! Как велико наследство?
 – Понятия не имею. Я ничего не слышал о ней с тех пор, как вы уехали в Москву.
 – Потому что вы скорее всего из кожи вон лезли, домогаясь ее!
 – Возможно, я бы так и сделал, если бы мне выпал шанс. Но этого не произошло. – Давенби улыбнулся, хотя не видел здесь ничего забавного.
 Джордж пристально посмотрел на него:
 – Вас по-прежнему зовут Дав?
 Рубиновая жидкость прокрутилась в бокале, омрачившись черными тенями. Отправить такого человека, как Хардкасл, строго по адресу для Давенби не составляло никакого труда. Он мог бы сделать это прямо сейчас, без укоров совести.
 – Подобную вольность позволяют себе только мои самые близкие друзья, сэр. И временами мои враги. Я надеюсь, вы будете употреблять мое полное имя.
 Мужчина покраснел.
 – Сэр, вы по-прежнему претендуете на пальму первенства среди самых знаменитых ловеласов в Лондоне?
 – Увы! – Давенби быстро взглянул на человека, которого только что выбрал – но разумно ли? – в качестве пешки в очень хитрой игре. – Виконт Грейсчерч похитил сие звание, как только вернулся из Италии.
 Джордж Хардкасл разразился звонким, как колокольчик, смехом.
 – Это я уже слышал в кулуарах. Сэр Реджинальд Денби рассказывал! Это история с тем лугом? Леди обещала переспать с Грейсчерчем, если он заготовит для нее сено на двадцати акрах. Подумать только! Содрал с себя всю одежду и, голый как липка, под хохот деревни раздаривал все, что Бог дал. За час управился с тем чертовым лугом и после покувыркался с леди в стогу сена! Это правда?
 – Я там не был, дружище.
 – Но все-таки он ее завалил?
 – Грейсчерч? – сказал Давенби. – Перед ним еще не устояла ни одна женщина.
 – И кто была та шлюха?
 – Понятия не имею, сэр. Однако похотливого виконта всю неделю не видят в его лондонском жилище. Нет его и в Грейсчерч-Эбби.
 – И усадьба разваливается на куски, пока он проматывает свое состояние, насколько я слышал. Но им до сих пор ничего не делается, чтобы поправить положение. – Джордж ударил кулаком в ладонь. – Женщины – это погибель для мужчин, сэр! А моя жена между тем наслаждается своим наследством!
 – Это, должно быть, очень неприятно. – Давенби отставил свое вино. – Сейчас, когда ваши собственные дела так пошатнулись, что вы собираетесь делать?
 – Естественно, я заберу у моей жены собственность, – сказал Джордж Хардкасл. – Как только ее разыщу.
 Дверь за спиной у них открылась.
 – Прелестная история, – сказал вошедший. – Вы позволите присоединиться к вам, Давенби? А вы, Хардкасл? Я невольно подслушал ваш разговор.
 Джордж вскочил на ноги и поклонился:
 – Милорд!
 Лорд Эдвард Вейн сел и вытянул перед собой длинные ноги.
 – К сожалению, не могу задерживаться. Я должен отбыть из города через час… в Мэрион-Холл, поместье сэра Реджинальда в Херефордшире. Но мне нужно переговорить с Давенби. Вы не возражаете, Хардкасл?
 Джордж покраснел и поклонился.
 – Разумеется, нет, милорд. – Он снова поклонился. – Мое почтение, Давенби.
 Лорд Эдвард наблюдал, как он уходит.
 – Скряга. Вы считаете, парень должен быть полностью посвящен, Давенби?
 Давенби встал и потянулся. Он должен во что бы то ни стало осуществить свой жизненно важный план, касающийся лорда Эдварда, но не должен особенно ликовать по этому поводу.
 – Нет. Просто скажем, что его бизнес накрылся.
 Сын герцога закрыл глаза и откинулся на спину.
 – К несчастью. Неизбежное следствие вашего личного вмешательства в его предприятие, включая и мои собственные инвестиции. Он понял намек, что его жена имеет свой доход и собственность?
 – Едва ли это ее собственность. Все, чем она владеет, по праву принадлежит Хардкаслу. – Давенби повернулся, изучая напудренное лицо собеседника, чуть заметно ухмыляясь себе под нос. – Эта грязная байка относительно Грейсчерча – правда?
 – А кто знает? Толком – никто. Но разве это так важно? Важно то, что мы знаем местонахождение миссис Хардкасл. Я полагаю, мы должны будем довести это до сведения ее мужа, когда придет время. Хотя бы из одного чувства долга…
 Сын герцога вызывал у Давенби все большее презрение.
 – Вас нисколько не смущает Грейсчерч? Вы не считаете, что ставкой на виконта можете поставить под угрозу свою игру?
 – Помилуйте, сэр! И это говорит доблестный Дав? Вы завидуете виконту? Вы хотели бы, чтобы я выбрал для этой роли вас?
 Давенби кивнул.
 – Touche [4] . Если верить слухам, она должна быть дьявольски, красива. Но в то же время одна-одинешенька в этом мире.
 Лорд Эдвард широко раскрыл глаза и удивленно посмотрел на своего партнера.
 – Едва ли, при живом-то муже.
 Дорожка в беседку была освещена маленькими фонариками. Джульетта следовала за ними как мотылек, летящий на свет. Деревья замерли в безмятежном воздухе, Горячий кирпич источал жар. В невесомом пеньюаре цвета индиго, раздувающемся вокруг ног, она, казалось, не идет, а плывет.
 Стол был застелен скатертью. Грубые сиденья заставлены шелковыми подушками. Вход в беседку с одной стороны был задрапирован белым муслином. Легкий ветерок, теперь уже прохладный, слегка шевелил занавески. В мягком свете фонарей, свисающих с крыши беседки, поблескивал хрусталь. На столе ожидали два бокала, несколько бутылок и блюд под крышками.
 На шахматной доске уже выстроились фигуры.
 Джульетта потрогала пальцем белого короля.
 – Легкий ужин, – мягко сказал голос сзади. – И наш матч, конечно.
 У нее загудела кровь в висках и затряслись руки. Ей казалось, что она ощущает, как его взгляд пробегает по телу подобно касанию перышка.
 Она подняла голову. Ее плечи жаждали прикосновения. Джульетта предвкушала, как его руки обовьются вокруг ее талии. Волосы ждали, когда их отодвинут в сторону, чтобы… Это было ужасно – сознавать предательство собственного тела, свою невероятную слабость и желание, которые однажды привели ее к губительному замужеству.
 Джульетта ждала, терзаемая зовом плоти. Олден Грэнвилл мог это видеть, но наверняка не станет ничего делать без приглашения.
 А она никогда не пригласит его.
 – Я надела итальянское платье, – сказала она. Голос ее прозвучал слишком резко. Она вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, – Вы не хотите сделать мне комплимент, сэр?
 – Любите комплименты? – Легкая хрипотца в его голосе ласкала ухо. – Они могут быть непомерны.
 Легкая ткань коснулась ее разгоряченных бедер, когда она повернулась к нему лицом.
 Он был в длинной белой мантии, спадающей от плеч до лодыжек, и свободном черном халате, расшитом серебряной нитью. Сквозь открытый ворот проглядывала обнаженная грудь. Его кожа на сильной шее отсвечивала подобно слоновой кости. Чистые волосы, только слегка схваченные лентой, растекались по спине, как сусальное золото.
 Он был в простых комнатных туфлях, таких же, как у нее. Это позволило ему приблизиться бесшумно, подобно ночным обитателям сада.
 Подобное одеяние на мужчине выглядело шокирующим. Слишком похожим на спальное. Но она уже видела мистера Грэнвилла полуобнаженным, когда он косил траву. Чем это хуже? Джульетта опустила глаза, чтобы он не заметил в них смятения, и попыталась собраться с чувствами. Выразить ему свой гнев или возмущение?
 – Английский турист, приезжающий в Италию, – равнодушно сказал он, – обычно задает вопрос, надевает ли джентльмен под халат какие-нибудь панталоны. Отвечать на подобный вопрос, разумеется, было бы слишком нескромно.
 У Джульетты горели щеки от столь откровенного бесстыдства, но она подняла глаза и засмеялась.
 Он улыбнулся и подал ей руку:
 – Вина?
 – С удовольствием. – Джульетта положила ладонь ему на руку и позволила помочь ей сесть. Да ради Бога! Пусть не думает, что она станет обращать внимание на такие мелочи. Что за глупая условность? Почему джентльмен должен ассистировать леди, будто она совершенно беспомощна? Будто без его поддержки она и впрямь рассыплется! Однако, когда он коснулся ее руки, внутри неожиданно пробудилось дремлющее ощущение своей женской хрупкости. Разговор сам по себе стоил нервов.
 – Спасибо, – сказала она, когда мистер Грэнвилл налил вина.
 Он сел напротив нее. Свет фонаря падал на стол, оставляя мужчину в тени, кроме рук, наполнявших бокалы.
 Рубиновая жидкость засветилась в хрустале.
 Откинувшись назад, окутанная темнотой, Джульетта потягивала выдержанное вино. Ничего лучшего она не пробовала уже много лет. Восхитительное вино. Пьянящее. Но ее это не удивляло.
 – Ужин? – Мистер Грэнвилл поднял крышку. – Вы позволите поухаживать за вами?
 Леди, утонченная, беспомощная – он такой ее считает? Однажды она почти поверила этому.
 – Спасибо, – сказала Джульетта.
 Он нарезал ломтиками белый сыр и сочный красный плод со звездчатой сердцевиной и мелкими семечками. Потом щедро посыпал его солью и черным перцем.
 – У итальянцев это называется яблоками любви, другими словами – томаты. Мы, в Англии, обычно их не едим.
 – Бытует мнение, что они ядовиты. – Джульетта откинулась на роскошные подушки.
 – Придется рискнуть. – Он разложил ломтики на две тарелки.
 – А вы любите рисковать, – заметила Джульетта.
 – Как и вы, – ответил он, лукаво взглядывая на помидоры.
 – Только в безопасных дозах, – сказала Джульетта.
 Пульс ускорил ритм, сорвавшись в бешеный галоп. Приподнятое настроение подогревалось чрезмерным волнением. Она следила, как мистер Грэнвилл разламывает куски хлеба и кладет на теплую поверхность сыр, помидоры и листья базилика. Яблоки любви с розмариновым хлебом. «Розмарин – это памятка: молись, люби, помни».
 – Риск по определению не может быть безопасен. Он подразумевает – все или ничего.
 – Я это не признаю, – сказала Джульетта. – Я придерживаюсь собственных правил. Во всяком случае, на сегодняшний вечер. Так почему все-таки яблоки любви, сэр?
 Его взгляд столкнулся с ее взглядом.
 – Конечно же, потому, что они возбуждают, – улыбнулся он.
 Пеньюар мягко прошелестел поверх ее бедер. У нее пробежали мурашки по коже.
 – Стало быть, томаты – излюбленная пища распутника?
 Глаза мистера Грэнвилла потемнели, вторя таинству вечера. Он поставил перед ней тарелку и своей вилкой наколол дольку помидора.
 – Вы полагаете, распутник получает удовольствие лишь в постели? – Он откусил кусочек.
 – А где еще?
 Джульетта нарочито ласкала в пальцах ножку бокала. Олден поднял свой бокал, поддерживая жест блуждающей Улыбкой.
 – Дело не в самой постели. Для меня удовольствие состоит в том, чтобы соблазнить женщину.
 – Потому что для вас ее сердце является трофеем?
 – Нет. Не поэтому. Чем искуснее соблазн, тем слаще то, что потом происходит в постели.
 – Ах вот как! Тогда, если женщина отдает вам свое сердце, это следует считать просто несчастным случаем?
 Его бокал наклонился.
 – Почему несчастным? – Олден сделал долгий глоток.
 – Вы никогда не были влюблены?
 Он откусил хлеб и, прежде чем проглотить, посмаковал во рту.
 – Конечно, был. Безумно, страстно.
 – Когда? – Джульетта пыталась сдержать внезапный поток эмоций и старалась следить за своим дыханием. – В Италии?
 Олден подцепил дольку помидора и поднял на вилке.
 – Итальянская пища. Яд? Или сладострастие? Что вы об этом думаете?
 Джульетта наклонилась вперед и смело взяла вилку из его руки.
 – В любом случае для женщины это только погибель, – сказала она.
 Мистер Грэнвилл откинулся назад, наблюдая, как она пробует красный ломтик.
 Сладкий, соленый, ароматный, наперченный кусочек обжег язык.
 – Очень вкусно, сэр, – удивленно сказала Джульетта.
 – Обижаете, мэм, – засмеялся он. – Неужто я принес бы вам что-то невкусное?
 Следующая долька излилась во рту потоком пряности.
 – Откуда мне было знать, сэр? Говорят, итальянцы искушены в ядах, равно как в любви. Так вы утверждаете, что познали любовь единственный раз, пока находились там?
 Олден наколол вилкой еще один ломтик.
 – Ее звали Мария. Она была сладкая, как мед, как экстракт из цветов. Я действительно познал любовь.
 «Как мед!»
 Мимо бесшумно пролетела летучая мышь.
 – Вы женились на ней?
 – Она уже была замужем. В Италии не принято, чтобы незамужние леди появлялись в обществе.
 Джульетта отложила свою вилку.
 – А стать любовниками вам и ей ничто не запрещало?
 – Ее мужу было шестьдесят семь, ей – девятнадцать. Я был гораздо ближе ей по возрасту. Я носил за ней шали, сопровождал ее в оперу, помогал развлекать их друзей. И, конечно, делил с ней ложе. А как же иначе? Или вы ожидали другого?
 – Муж это знал? – спросила Джульетта.
 Олден отпил вина, по-прежнему наблюдая за ней.
 – У нас с ним был общий интерес к античности. Я привез домой коллекцию римских скульптур, откопанных в полях и на стройках, при закладке новых домов. Мы стали хорошими друзьями. Конечно, он знал. Мы симпатизировали друг другу. Он был горд, что его жена взяла в любовники англичанина.
 Сыр был эластичный, пряный. Джульетта пыталась сосредоточиться на его вкусе, чтобы отрешиться от чудовищной гнусности только что услышанного.
 – В ваших устах это прозвучало так цивилизованно!
 – В действительности так и было. В Италии это довольно распространенная практика, особенно при такой разнице в возрасте. Там к этому относятся терпимо. Пока соблюдаются определенные правила.
 Можно вообразить замечательную троицу! Двое любовников, девятнадцатилетние Ромео и Джульетта, и муж, которому хватает мудрости принимать все как есть! Какое-то безумство.
 – С каких это пор страсть стала цивилизованной, сэр? Любви отводится только скромное замужество. Социальные браки заключаются ради статуса и собственности…
 – Вот потому-то страсть вынуждена отыскивать собственную дорогу, – сказал он. Его улыбка оставалась все такой же мягкой, почти сладкой. Как мед. – Однако ей совсем ни к чему быть цивилизованной.
 – Еще бы! – резко сказала Джульетта. – Это принято в нашем мире, где распутники соблазняют замужних женщин. Так безопаснее и проще, особенно если муж согласен. – Но ее собеседник, казалось, не реагировал на ее тон. – Только для женщин не все так просто. Мария тоже была в вас влюблена?
 – Со всей страстью. До безумия. Или была настольно умна, что заставила меня поверить в это. – Когда мистер Грэнвилл наклонился, чтобы снова наполнить ее бокал, луч фонаря на мгновение высветил лицо с твердыми скулами. – Итальянские женщины весьма успешно управляют мужчинами. Приходится – такова жизнь.
 – А как еще женщине защитить себя! Даже английские девушки учатся флиртовать и подзадоривать…
 – Чтобы таким способом осуществлять свой контроль над мужчиной, направить его страсть против него самого.
 Джульетте хотелось довести расспрос до конца.
 – Для женщины это единственное оружие…
 – Но вообще-то это нечестно.
 – Безусловно. Но это связано с издержками, которые…
 – Марии не пришлось ни о чем жалеть. Мы самозабвенно предавались нашей страсти. Это продолжалось шесть лет.
 Вино поступало в кровь, крепкое и хмельное.
 – И тем не менее вы вернулись домой и стали развратником?
 – Я уже был им. – Это было произнесено почти шепотом, мягко и с улыбкой. – Что еще мне было делать со всем тем итальянским искусством, со всем, чему меня научила Мария?
 Темнота внушала интимность. Безопасность. Окутанную ночью атмосферу таинственности. Джульетта собралась с духом и позволила следующему вопросу беспрепятственно слететь с губ:
 – И чему такому она вас научила?
 – Многому. – Мистер Грэнвилл откинулся назад. Свет от фонаря играл в бокале и падал на его пальцы. – Как заставить женщину трепетать от взгляда, стонать от прикосновения, таять от поцелуя. Как получать наслаждение, доставляя удовольствие ей. Как уступать инициативу, когда она делает то же самое для меня. Ее муж имел за плечами пятидесятилетний опыт. Он научил Марию. Мария научила меня. Теперь я учу других.
 Джульетта почувствовала дрожь, пробежавшую вдоль позвоночника. Кожа словно хотела расплавиться, застонать. Слова повергли сердце в трепет.
 – Разве любви недостаточно?
 – Любой деревенский телок бывает влюблен, – сказал Олден. – Жаль только ту несчастную девушку, которая обречена познать лишь его неопытное барахтанье. – Вспышка фонаря осветила его гибкие руки. – Физическая любовь – искусство, и для этого требуется огромнейшая практика.
 – Со множеством партнеров… – сказала Джульетта.
 Олден снова наполнил ее бокал.
 – Ни Мария, ни я не исповедовались, как мы совершенствуем наше мастерство.
 – Ваша философия совсем не оставляет места для романтической любви.
 – Юноша-романтик влюбляется в итальянскую девушку, которая не может предложить ничего, кроме меда. Мужчина предпочитает более острые чувства. Он испытывает их к каждой женщине, очаровывающей его, завлекающей, приводящей в экстаз тело, ум и душу. Но истинный накал не может иссякнуть, поэтому страстный мужчина любит множество жен.
 Джульетта пыталась подстроиться под его изощренный цинизм и легковесность, хоть и не испытывала такой потребности.
 – Стало быть, вы изучили безотказную тактику флирта…
 Он наклонился вперед, прервав ее своей улыбкой. Понимающей, насмешливой улыбкой, несущей на себе мудрость и юмор всего мира.
 – Уверяю вас, это быстро перерастает во что-то более насущное, скорее – во внутреннюю потребность. Флирт и поддразнивание – это забавы для детей. Взрослые вместе отправляются в постель.
 Слова на мгновение будто замерли в пространстве, разделяющем двух человек. Произнесенные с такой легковесностью, они обладали какой-то странной убедительностью, Вот так, наверное, мужчины разговаривают со своими друзьями – открыто, с бесстрастной честностью: «Да, это так и есть. И мы все это признаем». Наверное, поэтому Джульетта ощущала себя в полной безопасности.
 – С чьей-нибудь супругой, конечно, – сказала она. Олден улыбнулся поверх своего бокала.
 – Если вы оба приходите к соглашению не оказывать давления на то, что существует между вами. Обычно решение остается за леди.
 – Вы будете доказывать, – начала Джульетта, – что лучше иметь подобную любовную связь, где все правила ясны и понятны, чем…
 Олден взял бутылку с вином. Рубиновая жидкость заиграла в лучах света.
 – Определенно это приносит меньше вреда, нежели ложные заверения в вечной любви.
 – Я все представляла совершенно иначе, когда выходила замуж, – сказала Джульетта. – Мне казалось, что я влюблена. И я вкладывала смысл в каждое слово моего обета. Но все это было лишь детской привязанностью к чему-то, что блестит.
 – Наподобие золота?
 – Скорее льда. Он блестит на зимнем пруду как очаровательное покрывало. Но ему судьбой уготовано превратиться в пар, когда возвращается солнце. Золото предполагает непреходящую ценность. Однако и там и там в глубине – холод. – Джульетта протянула руку к фонарику. Лучи на миг осветили лицо и волосы собеседника. – Хотя, когда золото блестит в темноте, это выглядит привлекательно.
 Она, отняла руку, и фонарь откачнулся назад, на этот раз осветив ее. Волосы, мягко касавшиеся щеки, насыщенностью цвета напоминали красное дерево.
 – Ах вот почему золото так тяготеет к редкому дереву, гладкому и теплому под ладонью! – сказал Олден. – Но вы, Джульетта, носите золото в знак любви.
 Она взглянула вниз, на вырез своего пеньюара. Ее медальон висел снаружи, мягко поблескивая. Она зажала металл в кулаке и прикрыла глаза.
 – Это память об одном самом дорогом для меня человеке. Человеке, которого я действительно любила. – Слова вырвались так стремительно, что сдержать их было ей не под силу. – Это мой маленький брат.
 Бутылка вина опустилась на стол с тихим глухим стуком.
 – Ваш брат?
 – Не спрашивайте меня о нем. – Джульетта разжала кулак, охваченная беспокойством. – Мой брат умер.
 Она пришла в ужас от того, что поделилась самым сокровенным с этим человеком, с этим незнакомцем, будто и впрямь доверяла ему. Нарушила собственное решение вести легкую игру и воспринимать этот вечер как забавный эпизод. «Приятные посиделки с друзьями». Все планы теперь были скомканы.
 Почему это произошло? Может, из-за этих наползающих теней? Или темной ночи?
 Джульетта уронила лицо на руки.
 Мистер Грэнвилл встал, прошуршав муслином. Домашние туфли мягко зашлепали по дорожке. Сердится, что ему испортили прекрасную приманку из розмарина и яблок любви?
 Затянувшееся молчание прерывалось только стуком ее сердца.
 – Я тоже потерял брата, – угрюмо сказал Олден. – Грегори был на пять лет старше меня. Он погиб, когда я был в Италии. Никаких слов утешения не хватит, чтобы восполнить такую потерю. Ничто никогда не залечит эту рану. Я не буду расспрашивать вас дальше.
 От неожиданности Джульетта перестала дышать. Пораженная его признанием, она лихорадочно пыталась обрести равновесие.
 – Я тоже не буду вас спрашивать. Мне очень жаль, мистер Грэнвилл.
 – Все нормально, – сказал он. Голос у него был ласковый. – В конце концов, смерть Грегори расторгла мою связь с Италией.
 Джульетта подняла глаза и сквозь поволоку слез посмотрела вокруг. Стол с остатками ужина сиял, как и прежде. За пределами светящегося венчика фонаря темнел сад, окутанный таинственным покрывалом ночи, Олден Грэнвилл, повернувшись спиной, глядел на небо – весь темный на черном фоне, только волосы блестели. Легкий бриз шевелил его серебристо-черный халат и трепал муслин, спадающий с широких плеч, словно тога чародея.
 «Возможно, зефир принесет нам спокойное дыханье от холодной луны. Не повеет ли в нашем сильно затененном дворике пряным ароматом чужеземных цветов и духом истории?»
 Однажды Джульетта уже ощутила блестки его присутствия в крови. Сейчас она ощущала ту живую искру, что вспыхивает между мужчиной и женщиной в сердце. Узы, возникшие на почве сочувствия и разделенной трагедии одинаково понимаемой утраты, были еще более устрашающи. «Все или ничего».
 – Поэтому вы вернулись домой? – спросила Джульетта. – А Мария? – Она прикусила язык, ненавидя себя за этот вопрос.
 – Мария умерла от лихорадки несколькими месяцами раньше.
 – Извините. Я думала… – Она запнулась и заставила себя начать снова: – Право, я не знаю, что сказать. Я так поняла, что вы ее оставили.
 – Если хотите, да, – сказал он. – Страсть умерла первой – всего шестью месяцами раньше, но она умерла. Для нас обоих. Увы, я понял, что хотел большего, чем цветок, пусть даже сладкий. Да и она нашла для себя новый интерес. Они с мужем тогда завели ребенка. Смерть Марии явилась тяжелой утратой для моего друга и их ребенка. Я скорбел вместе с ними, но при жизни ни Мария не разбила мне сердце, ни я ей. В конце концов, я был для нее не так важен.
 – После шести лет? – спросила Джульетта.
 Олден кивнул.
 – Что еще вы хотите знать?
 – Ничего, ничего, – сказала она в отчаянии. – Я не набивалась на ваши откровения в поисках родства душ или на эти странные игры, которые, кажется, раскручиваются во что-то большее. Я не хочу расслабляться настолько, чтобы чувствовать себя в безопасности рядом с вами. Нам не следовало делиться друг с другом такими сугубо личными переживаниями. Извините, сэр.
 – Извиняться должен я, мэм, – чопорно сказал мистер Грэнвилл. – Я больше не буду ни задавать вам вопросы, ни поверять свои секреты. Я человек не слишком строгих правил, более того, распутник, и в мои намерения не входило ничего, кроме как развлечь вас.
 – Завтра пятница. Солнце выжжет всю эту фальшивую доверительность – и на следующий день вы уедете…
 Олден повернулся.
 – Но вы мне нравитесь, Джульетта. Очень-очень.
 Она подавила рыдание.
 – Вы же меня совсем не знаете! Может, я злобная землеройка!
 Мистер Грэнвилл молча подошел к ней, взял ее пальцы и наклонился поцеловать их. Он сделал это с легкостью и галантным юмором, хотя под ними скрывалось что-то еще, чрезвычайно серьезное.
 – Что плохого в землеройках? – сказал он подтрунивающим тоном. – Обыкновенные полезные существа, известные в разных местностях под такими названиями, как белозубки, многозубые и болотные белозубки, бурозубки, путораки и другие. Вы чересчур пристрастно читали свою «Историю четвероногих животных». Увы, там полно лжи, мэм.
 Джульетта попыталась улыбнуться.
 – О чем вы?
 – О зоологии Топсела. – Олден вернул ей руку. – «История четвероногих животных» – любимая книга каждого школьника. Куда более забавная, чем вся та латынь и греческий. Позвольте мне процитировать. «Землеройка – кровожадная зверушка, притворяющаяся доброй и кроткой. Но если ее тронуть, она глубоко вонзает ядовитые зубы. Она отличается злым норовом и стремлением причинить вред любому. Нет ни одного существа, которое бы она любила или была бы любима им. Ее боятся все, потому что укус ее смертелен».
 – Но все это неправда!
 – Просто глупые деревенские сказки, – сказал Олден. – Мы все ими одурманены. Землеройка – и вы тоже – ядовита не более, чем яблоки любви.
 Джульетта посмотрела вверх, вглядываясь в его загадочную, хитрую улыбку.
 – Тогда кто я?
 Он улыбнулся еще шире.
 – Печальная леди, которая нуждается, чтобы ее развеселили. – Олден сел за стол. – Давайте играть в шахматы. Сегодня ваш черед побеждать.
 Но Джульетта знала наперед, что она проиграет. Хотя ее партнер оставался таким же обаятельным, чувствовалось, что он сильно расстроен, и полностью это скрыть ему не удавалось. Она все испортила своими разговорами. Магическая атмосфера рассеялась подобно кольцам дыма. Было совершенно очевидно, что он хочет только одного – уехать, и как можно скорее.
 Предположения Джульетты оправдались. Он безжалостно уничтожал ее фигуры, разрушал замыслы, расстраивал оборону, превращая игру в опустошительную войну, а шахматную доску в миниатюрное поле битвы. Как будто это имело какое-то значение! Оставался всего один день.
 – Что вы потребуете в качестве штрафа на этот раз, сэр? – спросила наконец Джульетта.
 Когда мистер Грэнвилл посмотрел на нее, в глазах у него было что-то близкое к отчаянию, но он засмеялся.
 – Чтобы завтрашний матч мы провели где-нибудь еще. Один раз мы играли на кухне и трижды в виноградной беседке. Почему бы нам не сыграть на новом месте?
 – Прекрасно, – сказала Джульетта.
 – А мое хозяйственное поручение на завтра?
 Она отодвинулась от стола и встала.
 – Я полагаю, вы его уже выполнили, сэр. Вы принесли этот ужин.
 С этими словами она быстро покинула беседку и поспешила прочь.
 Олден смотрел, как она уходит. Итальянское платье, словно крылья, развевалось у нее за спиной.
 Завтра. Завтра в Мэрион-Холле он должен заманить ее в постель. Вопрос о возможном провале даже не стоял. Разорение – слишком суровое наказание за одну ночь безумной игры. Были наказаны все – он сам, его слуги, его мать, но больше всех маленький Шерри, которому и невдомек, что его участь предрешена.
 Но игра в том варианте, в каком она обычно велась, похоже, не получится. Потому что от ее исхода зависит слишком многое? Или потому, что переживания Джульетты намного глубже, чем у других? Она потеряла брата. Она выходила замуж по любви.
 Первые три стадии обольщения были уже пройдены. Он имитировал свой неподдельный интерес к ней, пробудил в ней физическое влечение и начал развеивать ее подозрения, чтобы она чувствовала себя с ним в безопасности. Сейчас она, несомненно, была почти готова к четвертой стадии – к его искусным рукам и еще более искусному рту.
 И что его дернуло рассказать о Марии? Конечно, в той истории была достаточная доля правды, но тогда он был почти мальчиком. Из-за той любви он и оставался так долго вдали от Англии. Его любовница вместе с мужем, который ей в отцы годился, способствовали формированию его взглядов на жизнь и духовных ценностей. Но воспоминания о Марии его уже не волновали. Когда между ними все кончилось, его сердце остаюсь нетронутым. Может, у него вообще отсутствовал этот жизненно важный орган?
 Если что-то и было когда-либо по-настоящему значимо, то только смерть Грегори. Но вокруг не было ни одной души, с кем бы он мог поговорить о своем любимом брате. Даже с матерью. Леди Грейсчерч вообще вела себя так, будто у нее никогда не было другого сына, и Олден всегда подразумевался единственным наследником.
 И почему ему в голову не пришло, что своим рассказом он может насторожить Джульетту? Наговорил с три короба, какой он непостоянный и легкомысленный. Почему он позволил себе отклониться от тщательно разработанной программы? Что на него нашло? Почему он уклонился от плана чувственного штурма? Для чего-то создал ситуацию, побудившую ее рассказать о медальоне, и вынудил самого себя упомянуть о Грегори. Хотел завоевать ее доверие, но совсем не хотел углубляться в личную жизнь, а Олден стукнул себя кулаком в ладонь. Неужели ему судьбой назначено причинять боль женщине, которая ему нравится? А Джульетта Ситон ему нравилась.
 «Это память об одном самом дорогом для меня человеке. Человеке, которого я действительно любила. Это мой маленький брат… Не спрашивайте меня о нем. Мой брат умер».
 Слова Джульетты звучали в голове подобно проклятию. Уже завтра утром ему придется созерцать, как его собственный мир сгинет в пламени, либо он должен будет доставить медальон лорду Эдварду Вейну.
 Олден не сомневался, что ему достанет духа сделать это собственноручно.
 На следующее утро Джульетта проснулась от громкого стука. Вчера вечером она попросила Кейт не будить ее.
 Кто-то дубасил кулаками входную дверь. Спальня была залита солнечным светом. Обернувшись пледом, Джульетта выглянула из окна. В синем небе ярко светило солнце. Густой воздух предвещал еще один жаркий, изнурительный день.
 Со двора, щурясь на солнце, на нее смотрел Джемми Брэмби. Он стоял на кирпичной дорожке перед домом, размахивая клочком бумаги в грязной руке.
 – Миссис Ситон, вам записка из «Трех бочек».
 Коты бросились врассыпную, когда она торопливо сбежала по ступенькам. Тилли уже широко распахнула дверь. Обменявшись с сестрой несколькими словами, Джемми убежал обратно с фартингом в кармане.
 Джульетта забрала послание и пошла в гостиную. Письмо было запечатано красным воском с тисненым фамильным гербом. Несколько минут она сидела совершенно неподвижно, держа в руке письмо, словно это было послание с того света. Нельзя допустить повторения вчерашнего вечера. Это был опасный крен в сторону реального сближения. Вместе с тем она чего-то хотела от этой странной неожиданной встречи, чего-то запоминающегося…
 Джульетта развернула листок и быстро пробежала глазами несколько строчек. Потом перечитала еще раз и засмеялась.
 Провести целый день вне дома? Неслыханное дело! С тех пор как она выезжала последний раз, прошло пять лет.
 Весь день она прокручивала в голове одну и ту же мысль, что у нее уже никогда не будет шанса снискать любовь мужчины, что прошлое утрачено, а будущего не существует.
 Нет, разумеется, она не может ехать. Это было бы слишком опасно. Нужно найти какое-то оправдание.
 Записка гласила:
 «Дорогая миссис Ситон!
 Если б я мог уповать на Вашу доброту и снисходительность, наш сегодняшний матч мог бы состояться на природе, где-нибудь в нескольких часах лихой езды от Мэнстон-Мингейт. Так нужно для пикника с ленчем, который мне любезно приготовил хозяин «Трех бочек». Надеюсь, это не причинит Вам большого неудобства. Невозможно передать словами мою радость в предвкушении удовольствия от загородной прогулки в Вашем обществе.
 Буду в десять часов со своей двуколкой. Разумеется, нас ожидает еще одно поражение. Ваше ли, мое ли – это предстоит выяснить.
 Остаюсь вашим самым преданным и покорным слугой.
  Г. ».
 Покорный слуга! Как же! Слуга своего каприза. Между прочим, когда она последний раз путешествовала в личном экипаже? Когда уезжала из дома на целый день? Пикник с посещением интересных красивых мест и шахматной игрой. Почему нет? Это их последний день.
 За каждый проигрыш на нее налагается штраф. Она дала слово выполнять это требование.
 Но она не может ехать.
 Что, если ее увидит тот, кто ее помнит? И вдруг расскажет об этом Джорджу? Ведь ее супруг жив. Она это чувствовала. Это убеждение, глубоко укоренившееся в душе, всякий раз оживало, как только появлялась крупица новостей. Джордж Хардкасл делал себе имя на торговле лесом. Он часто выезжал в Россию, но бывал и в Лондоне, всего в тридцати милях отсюда.
 Джульетта позвала Кейт.
 – Да, мэм? – Горничная вошла в гостиную и сделав книксен.
 – Ты считаешь меня ненормальной, Кейт?
 Служанка снова присела, чтобы скрыть очевидную неловкость.
 – Нет, мэм.
 Джульетта засмеялась.
 – В таком случае ты ошибаешься. Я собираюсь совершить нечто совершенно безумное. Мне потребуется твоя помощь, твоя и Тилли.
 Олден пригнал легкий открытый экипаж с парой гнедых – обе лошади на подбор. Их прислали накануне из Грейсчерч-Эбби. Хотя день обещал снова быть солнечным и знойным, Олден оделся по всей строгости этикета, как английский пэр. Серый камзол, кружево, чистое крахмальное полотно, туфли на каблуках. Скрестив ноги, он лениво созерцал стелющиеся розы. Седрах, Мисах и Авденаго безмятежно сидели на кирпичной дорожке, наблюдая за ним точно так же, как в тот раз, когда он впервые их увидел.
 Миссис Джульетта Ситон.
 На его счету были женщины и красивее, и влиятельнее. Придворные леди, жены герцогов и однажды – принцесса из Германии. Та самая, что подарила свое кружево. Его заманивали в постель самые разные женщины – и такие искусительницы, как Далила, и неуверенные благородные дамы, и шлюхи, а подчас первые, вторые и третьи в одном лице.
 Такая жизнь ничуть его не смущала. Она всегда доставляла ему глубокое удовлетворение, насыщенность ощущений. Карточные столы, изысканная пища и вино, чувственное познание каждого женского тела – все это наполняло его живительной силой.
 Сейчас он находился здесь, чтобы завершить обольщение этой вдовы. Случай, ничем не отличающийся от сотни подобных, просто более важный. Олден чуть слышно выругался. Черт побери, он не привык чувствовать себя таким уязвимым.
 Сегодня пошел последний день, поэтому он отважился на рискованное предприятие, которое могло ему дорого стоить. Для реализации своего плана он решил привлечь на помощь живописные руины аббатства и удивление Джульетты, когда она откроет имя владельца. Позже, вконец истощив леди увеселениями, он увлечет ее в прохладные, благодатные комнаты и предоставит самому дому сломить гостью своими красотами. Потолками, внушающими благоговение. Картинами. Коллекцией итальянских скульптур в длинной галерее. Обителью всех виконтов Грейсчерч на протяжении нескольких столетий.
 Единственное оружие, которое Олден отказывался пустить в ход, это Шерри. Питер Примроуз получил указание увезти мальчика на день. Глупо? Возможно. По идее ребенок должен смягчить женское сердце. Но Олден не мог заставить себя сделать это, хотя будущее Шерри, в такой же степени, как и его собственное, зависело от успешности сегодняшнего предприятия.
 Слуги должны проследить, чтобы все было в полной готовности, повара – позаботиться о праздничной пище и вине. Прогулка по дому будет включать альковы и уютные диванные. Каждая кровать должна быть проветрена и застлана свежим бельем. Если только он привезет Джульетту в Грейсчерч, к концу дня он должен знать все тайны ее тела.
 Дверь отворилась. Когда он поднял глаза, у него дух захватило.
 Обнищавшая вдова в синем балахоне и запятнанных вином юбках исчезла. Кроткая леди в пеньюаре рассеялась словно дымка. Перед ним стояла новая Джульетта Ситон, с глазами яркими, как небо, и вздернутым подбородком, словно бросая вызов на дуэль.
 Слегка припудренные элегантные локоны венчала соломенная шляпка. Ее украшали ленты и белый горошек. Настоящий душистый горошек, источающий свежий аромат среди трепещущих атласных полосок. Тонкий слой пудры и румян только подчеркивали совершенство кожи со скромной мушкой, при улыбке танцующей в уголке рта.
 Джульетта ступила на дорожку. Лиф и рукава атласного розового платья украшали белые банты и у локтя – пышные кружевные рюши. Когда она шла, шуршащие юбки, поддерживаемые обручами, приподнимались и покачивались словно колокол. Олден слышал, как изящные туфли с такими же, как на платье, атласными бантами, тихо постукивают высокими каблуками в такт биению его сердца.
 Жгучее желание хлынуло в жилы.
 «Ну и ну! Браво, миссис Ситон! Неужто вы собрались подыграть мне в моей собственной игре?»
 Ему потребовалась секунда, чтобы осознать, что платье-то уже лет пять как вышло из моды и слегка выцвело. Но за это он был тотчас осмеян своим телом.
 Узкий лиф и корсет приподнимали грудь в невольном приглашении к сладострастию. Роскошная, сочная, женственная – именно такой он представлял ее грудь. Две округлости, обрамленные плиссированным кружевом вокруг низкого прямоугольного декольте, выступали для обозрения. На нежной белой коже сиял золотой медальон. Глубокая бороздка посредине груди так и взывала к прикосновению. Прикосновению страждущих пальцев, ловкого и бесстыдного языка.
 Взыгравшее желание привело Олдена к внезапному озарению. Он понял, что Джульетта распознала его намерение и не дрогнула перед ним. Это предвещало самое сладостное, самое блестящее из всех его завоеваний. И это было связано не только с ее телом, которое, будучи облеченным в светский наряд, неумышленно провоцировало вожделение. Должно быть, от нее потребовалась большая смелость, чтобы все это надеть на себя.
 Вместе с тем Олден чувствовал, как откуда-то пробиваются маленькие ростки гнева, хоть он и не понимал – почему.
 Джульетта щелчком раскрыла свой веер, висевший на запястье, и загородила декольте. Этот жест, заученный в бальном зале, был чистым кокетством.
 Олден снял треуголку и, взмахнув ею, низко поклонился.
 – Мадам, я очарован, – сказал он, зная, что говорит, и зная, что эти слова исходят из глубины сердца.
 Обернутое лавандой и бумагой, розовое платье пролежало в комоде пять лет. Какая надобность в подобной роскоши здесь, в Мэнстон-Мингейт? Давно уже канули в Лету вечера в театре, с перестрелкой взглядами поверх веера. И где теперь дни за пяльцами и клавикордами? Пять лет назад она продала почти все свои вещи, кроме этого единственного платья. Пока Тилли лихорадочно утюжила слежавшийся розовый атлас, Кейт уложила Джульетте волосы и даже раздобыла пудру с румянами.
 – Я никогда не выпустила бы леди без этого, мэм, – сказала она, поджав губы.
 Горничная искусно затянула шнуровку, как того требовало платье. Тем временем из сада вернулась Тилли, раскрасневшаяся и хихикающая, с букетом душистого горошка.
 – Это для вашей шляпки! – крикнула она. – О, мэм, вы выглядите великолепно! Подождите, пока я скажу Джемми и всем остальным!
 – Я поеду в открытом экипаже, – ответила Джульетта. – Вся деревня и так увидит мой выезд.
 Стесненная непривычно тугим корсетом, она чувствовала, что задыхается. Высокие каблуки создавали ощущение, что она вот-вот споткнется. Тем не менее это не мешало ей делать ныряющие движения, провоцируя взмах своих юбок, мельком обнажающих лодыжки. Когда еще у нее появится возможность средь бела дня щеголять в подобном наряде!
 Непонятно, почему она надела его сейчас, решив бросить вызов судьбе вопреки здравому смыслу. Не потому ли, что устала от своей жизни? Не потому ли, что безумно жаждала непредсказуемого риска? А может, потому, что хотела видеть, как восхищение в глазах мистера Грэнвилла превращается в осознание, что он терзает леди, равную ему?
 Но она увидела, что его восхищение превращается в нечто, совсем другое.
 Убийственно элегантный и грациозный, он снял свою треуголку и отвесил Джульетте глубокий поклон по всей форме. Мимолетное уязвимое выражение покинуло его лицо. Могло даже показаться, что он сердится.
 Джульетта стояла, остолбенев, подобно жене Лота [5] . Но потом в ней, в свою очередь, зародилось легкое раздражение. Да как он смеет! Как он смеет замахиваться на ее жизнь со своим высокомерием, в полной уверенности, что уедет завтра невредимым? Неужели ему невдомек, что она может противостоять ему в этом?
 – Мадам, – повторил он. – Я восхищен.




 Глава 7


 Олден помог Джульетте подняться в экипаж. Их движения были совершенны и напоминали танец. Годы практики отточили каждый жест.
 Олден сел рядом с ней. Его готовили к бальным залам с раннего детства. Но и Джульетта, судя по всему, воспитывалась как леди. В таком случае чем объяснить одинокую жизнь и поденный труд? Ничем, кроме безумного самоотречения. Или романтическим отрицанием реальности.
 Олден был доволен. Он должен ее соблазнить и потом покинуть. То, что в этом розовом атласе вместо прежней Джульетты Ситон предстала новая женщина, только облегчало дело. В то же время эта новая женщина не нравилась ему! Какая-то часть его «я» желала не просто еще одну светскую леди, флиртующую поверх своего веера, но ту Джульетту из сада, с ее курятником и цыплятами.
 Что с ним случилось? Он сознательно вычеркнул из памяти вчерашний вечер, лунный свет, итальянское платье, муслин. Он с содроганием вспоминал минуты слабости, когда едва не рассказал ей о гибели своего брата. Право же, он не хотел ничего подобного!
 Олден дал знак кучеру. Гнедые тронулись с места.
 – Это наш кучер, – пояснил он. – Джон глух как камень…
 – Какой вы, однако, гуманный наниматель! Не увольняете слугу, страдающего таким неудобным дефектом.
 Олден засмеялся. Вообще-то глухота Джона чаще создавала неудобство, нежели наоборот. Но кучер всю свою жизнь возил виконтов Грейсчерч, и вопрос о том, чтобы лишить его работы, никогда не возникал. Еще одна невинная душа, чье будущее зависит от сегодняшнего успеха!
 – Я подумал, что вы можете не прийти. – Он откинулся на спинку сиденья и улыбнулся. – Как видно, я не ошибся.
 – Что вы имеете в виду, сэр? – Джульетта замахала своим веером, пригоняя к лицу горячий летний воздух. – Я же здесь. Вы думали, я настолько труслива, что дрогнула бы перед прогулкой в экипаже?
 – Клянусь, мэм, – сказал Олден, – я представлял, что вы с неохотой покинете Мэнстон-Мингейт. И оказался прав – Джульетта Ситон осталась дома. Ей не хватило смелости расстаться с надежными стенами. На самом деле вместо нее мы видим здесь актрису.
 Глаза Джульетты улыбались над веером, но замечание определенно вызвало у нее раздражение. Ничего, легкий гнев часто бывает на руку обольщению. Олден считал, что на этот раз можно положиться на эту дурашливую провокацию – проверенный прием, к которому он обычно прибегал. Для этого не требовалось никаких ухищрений с лунным светом и обмена нежелательными, сугубо личными откровениями. Пусть взаимное физическое влечение проявляется открыто, под сияющим солнцем жаркого летнего дня!
 – Я, как прежде, остаюсь сама собой, сэр, – сказала Джульетта. – Возможно, в этом парадном платье, чувствуя себя за броней, я смогу играть этот матч увереннее.
 – Вы полагаете, атлас и кружево поднимут нашу игру на новый уровень? – спросил Олден. – Это может облегчить взаимопонимание сторон?
 – Вы сами тоже в атласе и кружеве. Просто когда мы в одинаковой одежде, это уравнивает нас на поле битвы.
 «А она действительно входит в роль».
 – Эта одежда сделает нас обоих горячими, как печь, мэм. Весь накопленный солнечный свет превратится в огонь в крови.
 – В самом деле? – Джульетта быстрым взмахом запястья сложила и вновь щелчком распахнула веер. На мягких округлостях, смело выступающих под ее медальоном, поблескивала легкая испарина. – Я полагала, это будет игра в шахматы. Нет?
 Она намеренно флиртует с ним. Он сам этого хотел. Тогда почему сейчас это его сердит?
 – О нет, мэм. Вы не так наивны.
 Веер затрепетал в ее руке.
 – Вы утверждаете это с такой уверенностью! Откуда вы знаете, какая я?
 Нет, без притворства ему ни за что не сделать свою игру. Взывая к долгим годам упражнений, Олден спрятал свое смятение – просто еще одно искусство – и расправил складку ее юбки, лежащей у него на бедре.
 – Я знаю, вы – леди, – сказал он. – И как в высшей степени умная женщина, вы все понимаете. Я знаю, вы решительно настроены победить в этот раз и готовы использовать для этого любое оружие из своего арсенала. Но если развлечение меняется и мы переходим из огорода в куда более окультуренные цветники высшего общества, вы должны помнить, что в этом я более искушенный игрок.
 – И вы всегда выигрываете, сэр? – спросила Джульетта. Краска поднялась к ее щекам.
 В его глазах было что-то близкое к насмешке.
 – Всегда, – ответил он.
 Душистый горошек на шляпке закивал в знак согласия, когда Джульетта повернула голову.
 – Несмотря на то что вы сказали, будто сама игра для вас дороже победы?
 Олден продолжал расправлять ее юбку, накрывая свои нога мягким розовым атласом.
 – Мадам, в игре обольщения, – сказал он, – что сам процесс, что завершение оного – все едино.
 Джульетта посмотрела вниз, на свою юбку, потом снова на него. Бездонные синие глаза наполнились гневом. Но она не убрала складку обратно.
 – Вы ошибаетесь.
 – Я не ошибаюсь. Посмотрите на свой веер, один из инструментов ушедших времен. Закройте его и приложите к сердцу, будто вы отдергиваете руку. Что это значит?
 Веер остался неподвижен.
 – Расскажите мне, сэр. Ведь вы такой искушенный.
 Олден потянулся с умышленно вальяжным видом и расправил на коленях ее юбку.
 – Даже если веер закрыт и убран, это по-прежнему означает: «Вы заслужили мою любовь».
 – Если это так, – сказала Джульетта, – я должна быть изрядно глупой, чтобы сделать такой знак.
 – В противном случае оставьте веер открытым. Затем проведите им по щеке. Это уже будет означать: «Я люблю вас».
 – Вы отбираете только те жесты, которые больше всего подходят вашему намерению…
 – Можете оставить веер полуоткрытым, прижатым к губам. Тогда послание будет гласить: «Вы можете поцеловать меня».
 Джульетта отвела взгляд, будто ее привлек вид окрестностей. Между увлажненными губами чуть-чуть проглянул кончик языка, как у ребенка, сосредоточенного на чем-то интересном. Но эффект, который это движение произвело на Олдена, не имел ничего общего с детским интересом.
 Он хотел ощутить в потайных уголках своего рта прелестный язычок.
 – Однако вы двигаете веером и этим призываете меня к вниманию, – сказал он. – Таким образом, любая леди с веером показывает, что она начинает капитулировать.
 Джульетта снова взглянула на него из-под полуприкрытых век.
 Это уже было явное одобрение!
 – Но тогда вот это, – сказала она, поднося веер к лицу и прикладывая к уху, – означает: «Я хочу от вас избавиться».
 Кружевные манжеты, падающие с ее открытых локтей, коснулись его руки. Он поймал кончик кружева и зажал между пальцами. Ему до безумия хотелось ее поцеловать.
 – И в течение всего этого времени мы с вами по-прежнему беседуем.
 Резким движением запястья Джульетта снова сделала движение веером. Олден отпустил кружево.
 – А вот так, когда я продергиваю его сквозь ладонь, – сказала она, – означает: «Я вас ненавижу!».
 Он засмеялся.
 – В этой игре даже «нет» означает «да». Как правило. А от ненависти до любви, как говорится, один шаг.
 – Интересная философия. – Джульетта снова продернула веер сквозь сжатую ладонь. – И награда того стоит?
 – Для кого? Для меня – всегда.
 – Но редко, как я могу догадываться, вашему противнику. – Она приложила веер к уху.
 – Противнику?
 – Ни одно другое слово здесь не подходит, разве не так? – сказала Джульетта, – Рискну предположить, что ваши любовницы всегда ваши противники.
 Тело, качнувшееся рядом с ним, обострило желание, которое и без того уже было на пределе. Рискуя опасно поднять ставки, Олден решил поведать больше, что реально представляет собой тот, кто подразумевается под словом «распутник». Из честности? Едва ли! Тогда почему? Потому что раньше малейший намек на его репутацию оказывался возбуждающим? Или просто потому, что по какой-то непостижимой причине он пребывал в ярости – дикой, неконтролируемой ярости?
 Сейчас риск и в самом деле был огромен. Все или ничего. Позволить ей выпрыгнуть из экипажа и послать своего соблазнителя к черту, если она пожелает?
 – Борьба всегда идет сексу только на пользу, мэм, – сказал он. – Так же как укус любовницы…
 У нее густо покраснела шея.
 – А вы всегда расставались полюбовно?
 – Было несколько сцен, которые я вспоминаю с прискорбием.
 – Правда, сэр? Прошу вас, пролейте свет.
 Похоже, это была самая безобразная игра, какую он когда-либо вел. Открыто признаваться, что в действительности он оставил после себя целую вереницу разбитых сердец? И это тогда, когда он просто должен победить!
 – С тех пор как я вернулся из Италии, леди ругали меня, кляли – и даже хотели убить. Или за них пытались сделать это их мужья.
 – Однако вы живы.
 – У меня определенный дар владения шпагой. Когда вы обвинили меня в том, что я распутник, вы были правы. И вот что это означает. Я никогда не совращаю служанок. Это правда. Но когда речь идет о равной игре, я играю до победного, каковы бы ни были последствия.
 – Таким образом леди рискует своим счастьем, а вы получаете удовольствие…
 – Нет, это честный обмен, – сказал Олден. – Она тоже получает удовольствие, уверяю вас, мэм. – Он притронулся к ее обнаженному запястью. Кожа была в крошечных росинках влаги. Прикосновение было подобно грозовому разряду. – Но я всегда побеждаю, потому что мне всегда надоедает первому.
 Глаза Джульетты были прикованы к его пальцам. Ресницы чернели в тени шляпки.
 – Так это состязание – посмотреть, у кого первым сдаст сердце?
 – Или посмотреть, в ком больше чистой страсти, – ответил Олден. – Сердечные дела никогда не входили в мои намерения.
 Джульетта отвела взгляд. Рука, лежавшая на веере, напряглась.
 – И что же, поэтому вам не так давно наскучило в компании какой-то конкретной леди?
 Олден задумался на секунду. Он вспомнил о юной особе и ее неожиданном отчаянном признании в истинных чувствах к своему мужу. Тем не менее он мог ею овладеть. Тогда почему позволил уйти? Можно ли это назвать простой скукой? Собственный вопрос вызвал у него раздражение. Если не скука, то что это?
 – О да, – сказал он с тихим смешком. – Очень наскучило.
 – А до нее?
 – Та леди хотела стать монахиней. Я избавил ее от этого заблуждения.
 – После чего покинули.
 – Естественно.
 Да, он оставил ее. Совершенно хладнокровно. Та женщина даже не нравилась ему.
 – Стало быть, леди потерпела ужасное поражение, – сказала Джульетта.
 Она угадала. Когда та, которая собралась в монахини, пришла к нему с мольбой и рыданиями, у него было единственное желание – отшвырнуть ее куда-нибудь еще дальше, чем в монастырь. Такая лицемерка. Изображала из себя святость, в то время как делала все, чтобы завлечь его в постель!
 – Да, – сказал он.
 – Но таким образом вы тоже понесли урон, – сказала Джульетта.
 Олден был настолько удивлен, что взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
 – Вы так думаете?
 Она смотрела ему прямо в глаза.
 – В моем представлении, потеряли обе стороны, сэр. Просто вы более самолюбивы, только и всего. Вы быстрее видите приближение конца и поэтому спасаетесь первым. Несомненно, так в действительности было и с Марией. Вам никогда не хватало мужества, чтобы рисковать чем-то еще, кроме собственной гордыни.
 Олден рассмеялся низким ленивым смехом и отпустил ее за подбородок.
 Зачем раздражаться? Ведь он побеждает. Он ясно дал понять, что значит кокетничать с распутником, и она не запаниковала. Ее изящная шея и убранные наверх волосы были так очаровательны! Он хотел потрогать нежную белую кожу, провести пальцами по изгибу ключицы и спуститься к округлостям божественной груди. Его тело прореагировало мгновенно, и остатки гнева бесследно растворились в жгучем желании.
 – А чем еще рисковать, мэм?
 – О! – Джульетта взглянула на него удивительно синими глазами. – Привязанностью. Верностью. Подлинной искренностью. Любовью.
 – Вам были знакомы эти эмоции?
 – Нет. – Она выглядела такой целомудренной. – Но я верю в них.
 – Но вам также знакомо и желание, что является более подлинным чувством, – сказал Олден. Приятная пульсация в чреслах сделала его голос чуть хриплым. – Вы его испытываете и сейчас.
 – Да, – ответила она с придыханием, отводя взгляд. – К чему отрицать?
 – И вы знаете – это того стоит, даже в отсутствие постоянства и любви, – сказал Олден. Приятные ощущения становились все интенсивнее, крепко держа его в тисках. – Более того, вы понимаете, что безопаснее всего реализовать этот пыл с распутником, потому что он не ожидает чего-то еще и не обещает ничего другого.
 Конские копыта стучали по твердой дороге в дополнение к звяканью сбруи. Олдену было странно слышать этот невинный аккомпанемент того неистовства, что разыгралось в его крови.
 – Вы так думаете? – спросила Джульетта.
 – А для чего же еще вы здесь?
 – Возможно, потому, что я согласна с вами. – Она учащенно дышала от волнения. – Но совсем не обязательно идти дальше этого. Если распутник попросит что-то большее, а леди отвергнет это, он забудет ее и пойдет своим путем. Если леди предпочтет, чтобы о ней забыли, так будет лучше для нее. Она вернется к своей работе и своему саду с воспоминанием о безобидной минуте собственной глупости.
 Олден чувствовал себя подобно ворону, кричащему высоко в синем небе. Однако голос его сохранял спокойствие, и в нем даже обнаружился призвук вспыхнувшего юмора.
 – И что же это за глупость?
 – Будущее покажет.
 – А что, если распутник попросит большее и леди согласится?
 – Леди не согласится, потому что это будет подтверждением ее глупости.
 Олден на секунду прикрыл глаза, чтобы обуздать охватившее его возбуждение. Безумие. Он не мальчик, чтобы не совладать с собой. Однако сейчас…
 – Леди считает распутника безнравственным и опасным. Но эти же качества одновременно делают его безопаснее. Когда в один прекрасный день она захочет пофлиртовать, даже поцеловать его, это дает ей возможность унизить его потом. Вы со мной согласны?
 – Да, – тупо сказала Джульетта. – Вы не считаете, что таким образом леди получает собственное удовлетворение? Я имею в виду, когда подобная развязка ее совершенно не трогает, а он все еще с трепетом ждет большего.
 – Довольно справедливо, если она правильно судит о своей собственной реакции. – Олден скользнул рукой вдоль спинки сиденья и пальцами легонько притронулся к шее Джульетты. Ее кожа дышала жаром. – Давайте выясним.
 Лицо Джульетты запылало.
 – Вы полагаете, наступление – лучшая стратегия, не так ли?
 Олден развязал ленты и отбросил шляпку в сторону, потом обвел пальцем подбородок. Ее кожа словно запела в унисон с этим прикосновением. У него застучало в висках, когда он увидел, как под золотым медальоном учащенно вздымается и опадает грудь.
 – Наступление всегда гарантирует защиту для проигрывающего, – сказал он.
 Джульетта уронила веер на колени. Олден чувствовал учащенное дыхание, такое же, как его собственное. Это причиняло ему танталовы муки.
 – Да, наступление всегда хорошая стратегия. В шахматах.
 – Даже если в действительности она может увести вас дальше, чем вам хотелось бы? – спросил Олден.
 – А как дальше?
 – По крайней мере вот так, Джульетта. – Он коснулся пальцем чувствительного уголка ее рта и наклонился. Ее губы встретили его губы – мягко, легко, с коротким вздохом. Несмотря на безумное желание, воспламенившее кровь, Олден ответил очень деликатно. Поцеловал в уголки рта и верхнюю губу, потом захватил нижнюю и осторожно вобрал ртом, наслаждаясь ощущениями. Его рот наполнился сладким нектаром.
 Олден добивался от нее большего, давая ей знать легкими укусами, захватывая верхнюю губу и сопровождая все это мягким касанием кончика языка.
 Джульетта отвечала с безыскусной смелостью. И с поразительной невинностью.
 Хотя желание закипало в нем белым ключом, Олден продолжал раздразнивать ее своими утонченными ласками, выжидая, пока она начнет требовать от него большей активности. Наконец она схватила его за лацканы и застонала, потом быстро обняла его за шею и открыла губы его вторжению. Ощущения были подобны взрыву и привели к торжеству его мужского естества. Кровь взревела в жилах, когда он влил в свой поцелуй сердце и душу.
 Олден прервал поцелуй, чтобы не утратить контроль над собой, и стал осыпать Джульетту мимолетными ласками, покусывая в шею, веки, мочки уха. Она положила голову ему на руку, как на подушку, и с ее припухлых горячих губ сошел тихий вздох.
 – Ах, миссис Джульетта, – прошептал Олден. – Если кто-то сражен, так это я.
 – Нет, – сказала она, взглядывая на него своими расширившимися глазами с огромными зрачками. – Я знаю, сейчас вы нечестны. То, что вы говорите, ничего не значит.
 – Это значит, что я сгораю от страсти, Джульетта. Нет ничего ярче, чем этот огонь, и нет ничего честнее этих слов.
 Ее пальцы легонько коснулись его щеки, словно желая запечатлеть в памяти его черты.
 – Хотите подлить топлива и запалить большой костер?
 – Давайте устроим огромный пожар! Будь я проклят, если меня это пугает!
 На этот раз Олден ужесточил поцелуй, одновременно водя пальцами вдоль горла и поверх обнаженного участка груди. Потом мягкой подушечкой большого пальца медленно проник в глубь ложбинки между двумя холмиками, отведя в сторону медальон. Глубже. Еще глубже. Вкладывая каждую унцию своего искусства и опыта, он с поразительным, непредвиденным пылом ненасытно вкушал ее рот. Его руки по-прежнему исследовали плавный изгиб ее груди.
 Страсть обретала мощь морского прилива.
 Трогать ее! Где-нибудь! Везде! Хватать жадными руками, поглощать изголодавшимся ртом. Тело – даже сами кости – страстно заявляли о своих нуждах. Вторгнуться в эту роскошную красоту и утонуть в ней. Немедленно! Заставить ее плоть петь, как поют его губы – страстные, энергичные, пышущие желанием. Зарыться в женской горячей сердцевине, чтобы обрести душераздирающее удовольствие, которое вихрем сметет их двоих во взаимном влечении.
 «Сейчас! – требовало его вожделение в ревущем крещендо. – Больше! Дальше! Глубже! Немедленно!»
 Он сдерживался из последних сил. Ноги путались в розовом атласе, ладони повсюду встречали только китовый ус и кружева. Олден безумно желал трогать языком ее грудь, стянуть платье. Он хотел видеть Джульетту обнаженной, ощущать ее обнаженной, но его отодвинули прочь.
 Тогда Олден разжал руки.
 – Джульетта, пожалуйста! – взмолился он, заглядывая ей в глаза.
 – Вы проиграли, – сказала она, отворачиваясь. – Ваши попытки оставили меня холодной.
 На какую-то долю секунды Олден поверил, что он действительно отвергнут. Боль совершенно парализовала его.
 – Смилуйтесь, ради всего святого, – произнес он на конец. – Мы ведь только начали…
 – Эту игру? – засмеялась Джульетта. – Но мы еще посмотрим, чья возьмет в шахматах, сэр!
 Олден резко отпрянул в угол сиденья и откинулся на спину. Воздух рвался из легких. Рот горел, словно разбитый.
 – Тут уже не надо ни шаха, ни мата. Я признаю свое поражение. Если вы хотели ранить меня, вы преуспели сверх ваших самых диких ожиданий.
 Дрожащей рукой Джульетта прикрыла рот веером. Веер трепетал, как в бурю. Она судорожно накрыла руку другой рукой, чтобы удержать его на месте.
 На языке веера этот жест означал: «Простите меня».
 Олден схватил ее за плечи, повернул к себе лицом. Дыхание, раскрасневшаяся кожа и расширенные глаза выдавали ее с головой.
 Она до последней капли собирала свою смелость и решимость побить распутника в его собственной игре. Но попроси он сейчас – она не смогла бы ему отказать. Какой демон вселился в Джульетту Ситон и внушил ей, что она может тягаться с распутником? Тело уже предало ее, хотя она этого не знала.
 – Я сгораю от страсти к вам, – сказал Олден. Пока его ум праздновал победу, кровь бурлила и пела, – Вы и вправду другая, Джульетта!
 – Чушь! Сиюминутная сладкая ложь. Ради одного дня. Сегодняшнего дня.
 – Зачем мне притворяться сейчас, когда я обезумел от желания? – сказал Олден. – Вам хотелось бы, чтобы я скрывал это? Я еще никогда не испытывал ничего подобного. – Все, что он говорил, было чистой правдой – каждое слово.
 Джульетта опустила глаза и закусила губу, рассеянно открывая и складывая веер. Это означало: «Вы жестоки».
 – Если вы и ранены, сэр, то это касается только вашей гордости.
 – Возможно. Но эта рана гораздо глубже. И ощущения от нее мучительнее, нежели от уязвленной гордости. Я вообще не воображал, что такое может быть. По правде сказать, я испытываю неприятное чувство, сознавая свою уязвимость. И несколько растерян. Ни то ни другое не является моей естественной реакцией, когда я целую леди.
 Джульетта сцепила руки на коленях, уставясь на сложенный веер.
 – Это был только эксперимент…
 – Эксперимент?! А вы что чувствовали?
 Веер со щелчком раскрылся.
 – Ничего.
 – Ох, Джульетта! – Олден разразился смехом – громким злостным хохотом. – Какая вопиющая неправда! Ладно, я готов смириться. Честно! Можно на этом остановиться, если хотите. Я не стану больше вас трогать, но правда остается правей. Я еще не знал такого поцелуя…
 – Это грубая лесть, – сказала она в отчаянии.
 – Да нет же! Какая, к черту, лесть? Это еще большая правда, чем та, что небо голубое. Если вы настаиваете на противном, в свою очередь вправе настаивать, чтобы мы проделали это снова. Просто чтобы доказать, что вы ошибаетесь.
 – Я думаю… – Джульетта схватила шляпку и стала лихорадочно завязывать ленты. – Я считаю, что мы не должны этого делать.
 – Тсс, тсс, доблестная Джульетта! Вы нанесли мне кинжальный удар в сердце. Я к этому не привык, но умирать не собираюсь. Тем не менее все остается целиком в вашей власти. Если скажете остановиться на этом, так и сделаем.
 Джульетта ничего не сказала и отвернула голову, чтобы он не мог видеть лица.
 – Увы, ваш душистый горошек увядает, мэм.
 Олден дал знак Джону остановить лошадей и соскочил на обочину, поросшую красным лихнисом. Набрав диких цветов, он прыгнул обратно. Гнедые снова рванулись вперед.
 Джульетта сидела спиной к нему, вцепившись обеими руками в экипаж, разглядывая местность сквозь просвет между деревьями.
 – Что это за поместье?
 Олден оторвал взгляд от розового платья с мелкими складочками, собравшимися на спине, и ранимой белой шеи, обрамленной атласным декольте. Сквозь полуденный зной в голубой дали вырисовывался дом. Экипаж приближался к южной границе владений.
 – Грейсчерч-Эбби.
 – Кто там живет? – спросила Джульетта.
 – Один виконт. – Вынимая поникшие цветы из шляпки, Олден один за другим бросал их ей на колени. – Правда, он редко бывает в своей резиденции.
 Джульетта словно примерзла к сиденью.
 – Виконт Грейсчерч? – Прильнув к дверце, она всматривалась в его дом.
 Олден вплел в шляпку свежие цветы взамен душистого горошка.
 – Парень – игрок и мот, а что до женщин, так, говорят, просто сущий дьявол.
 Он наклонился поцеловать Джульетту в изящную излучину на стыке плеча и шеи. Только раз. Показать, что он владеет собой. И напомнить о своем умении.
 Она не двинулась, если не считать быстрого, короткого вдоха. Следующую сцену Олден представил так же ясно, как если б это была сцена акта из пьесы, написанной им самим. Не было никакой нужды проделывать эту длинную дорогу до усадьбы. Джульетта уже была его. Еще через милю можно будет дать сигнал Джону остановить лошадей, выпрыгнуть из экипажа и, взяв Джульетту Ситон за талию, подхватить на руки. В мгновение ока, в облаке розового атласа она приземлится у него на груди. Он станет осыпать ее жаркими поцелуями, пока не зацелует, и потом уведет в маленькую рощицу. Там на опушке, где деревья начинают редеть, есть уединенная солнечная лощина, заполненная дикими цветами. Ее защищает круглая разрушившаяся стена – остатки древней сторожевой заставы аббатства, которую отец переделал в очаровательную дорогую игрушку.
 Там он снимет с Джульетты сверкающее платье. Стянет корсет и нижние юбки. Спихнет с ножек украшенные ленточками туфли на высоких каблуках и, отстегнув подвязки, отшвырнет чулки. Его камзол станет подушкой для напудренной головки, его рубашка – мягким ложем для нагой спины. Ее губы прижмутся к его обнаженной груди, когда он скинет свои туфли. Ее стон изольется к нему в рот, когда она станет помогать ему выскользнуть из его панталон. Он возьмет ее прямо там, в лощине, пока она будет упрашивать его не делать этого, а потом – чтобы он не останавливался. Его понятливое, опытное тело будет принадлежать ей, и она сможет использовать его как только пожелает. Взамен он пообещает ей высшее наслаждение. И это никакая не фантазия. Это просто правда. Джульетта Ситон хотела его так же сильно, как он ее. Там, среди тимьяна и незабудок, он будет жадно вкушать ее, пока она, захваченная страстью, сделается беспомощной. И тогда он победно зароется в ее сладость.
 Его еще не отвергала ни одна женщина. До полуночи он сможет увезти ее в Мэрион-Холл. Наверняка она ни в чем ему не откажет. Миссис Джульетта Ситон – уже его любовница, сознает она это или нет. Можно считать – пари почти выиграно!
 Пара гнедых рысцой уверенно приближалась к рощице.
 Олден уже вскинул руку к кучеру, чтобы тот остановился, и вдруг Джульетта повернулась. Глаза блестящие, расширенные. Лицо пылает. Все, ради чего он старался, стало очевидно. И телесная жажда, и женская ранимость. Ответное желание прокатилось в крови – горячее, настойчивое, требовательное.
 Джульетта вцепилась ему в руку.
 – Я больше не могу, – прошептала она. – Мне не победить. Я лгала. Вы нанесли мне поражение, Если в вас есть хоть капля жалости, вы не станете снова меня трогать.
 «Катастрофа!»
 Он онемел, ошеломленный.
 Где-то вдалеке проворчал гром. Олден опустил руку. Упали первые капли.
 Он посмотрел на небо. Сгущающиеся темные облака быстро собирались в грозовые тучи. Холодный бриз трепал ленты на шляпке Джульетты и раздувал ее юбки. Дождь уже внятно забарабанил по дороге.
 – Слава Богу, – сказала Джульетта, запрокидывая голову и страдальчески закрывая глаза, когда вода потекла по лицу. – Наконец-то.
 Олден отчаянно искал обходные пути выхода из ситуации. До Грейсчерч-Эбби оставалось всего ничего. Если они попадут под дождь и промокшие прибудут на место, где их встретит комфорт и тепло, это будет естественная прелюдия для обольщения. Цивилизованно, в гостиной или в спальне, среди вороха полотенец и подогретых простыней. Вытащить женщину из влажной одежды прямо к себе в объятия – проще простого. Он делал это сотни раз.
 Потом он отвезет ее, умиротворенную и сияющую после их любовных утех, в Мэрион-Холл. Там он снова займется обольщением, чтобы удовлетворить требования лорда Эдварда и сэра Реджинальда Денби. Если он доставит им медальон, пари выиграно. В противном случае он разорен.
 Олден был абсолютно уверен в своей удаче. Почему нет, черт возьми!
 Если у него ничего не получится с Джульеттой Ситон, он будет казнить себя до конца дней; Если сегодня вечером он не будет в ее постели в Мэрион-Холле, это дорого ему обойдется. Сейчас от него зависло его будущее, будущее Шерри и Питера Примроуза, а также всех других, находящихся под его попечительством.
 Может, он не очень хорошо представляет, чего еще это может ему стоить, но совращать Джульетту Ситон в кустах или под забором, точно девушку с фермы, это недостойно. Но и везти ее в Грейсчерч-Эбби, чтобы править бал над женской уязвимостью, тоже гнусно.
 Негодуя на свои непостижимые эмоции, терзающие душу, он дал знак Джону разворачивать экипаж.
 – Тогда я лучше отвезу вас домой, – сердито сказал Олден. – Если только мы не собираемся играть в шахматы под проливным дождем. – После этого он позволил себе разминку для ума, пробежавшись по всем отборным ругательствам, какие знал.
 Невесть откуда взявшийся, непредвиденный и непрошеный крошечный осколочек то ли порядочности, то ли жалости, похоже, пал на благодатную почву. Семя взошло, и нежеланное растение пошло в рост. Прославленный лорд Грейсчерч вновь собирался воздержаться от прелюбодеяния. С женщиной, которая сама этого желала и которую он страстно желал. И это несмотря на то что на сей раз его самоотречение могло стоить не только дома и будущего, но очень может быть – свободы.
 Он поступал как безумец.
 Лошади, затопав копытами, двинулись вперед. Прижав пальцы к пылающим губам, Джульетта ежилась внутри камзола. Олден настоял, чтобы она взяла его и обернула вокруг плеч. Грозовые тучи уже миновали. Ливень прошел, и сейчас только слегка накрапывало. Вскоре дождь прекратился совсем, но Джульетта не возвращала камзол. Она сидела, закутавшись, подоткнув под колени наброшенное дорожное одеяло.
 Олден Грэнвилл, прикрыв глаза и сложив на груди руки, откинулся на сиденье рядом с ней. Дождь омыл его суровое лицо с красивыми чертами, намочил волосы, плечи и жилет, так что влажная одежда облепила тело. Рот оставался замкнут.
 Олден мог бы запросто заняться с ней любовью прямо здесь, в экипаже, если бы попросил. Откинул бы юбки и бесстыдно вторгся в жаждущую влажную плоть. Но он не попросил, хотя, конечно, ему хотелось. Этому Джульетта верила.
 Но она не верила, что Олден Грэнвилл воспылал к ней желанием потому, что находил ее какой-то особенной. Или потому, что она так уж его взволновала. Он хотел ее просто потому, что она – женщина. Ему, распутнику, не впервой разбивать женские сердца.
 Она – мужняя жена. Как бы то ни было, она все еще ощущает себя связанной обетом. Обетом, дорого ей стоившим. Но даже будь она свободна, ее никогда не прельстило бы стать очередной любовницей мужчины, меняющего женщин как перчатки. Тем не менее она желала этого человека так страстно, что ее всю трясло. Она хотела владеть его умом, его вниманием, его подтянутым, мужественным телом.
 Камзол хранил его запах – запах чистого мужского тела и мыла. Она была готова вдыхать его вечно, полной грудью, лишь бы удержать хоть какую-то частицу того, кто был для нее таким желанным. Пусть даже это будет только запах.
 Джульетта закуталась в камзол. Как глупо думать об этом, когда все так быстротечно! И эти приятные вечера за шахматами, и эта игра в любовь – все уйдет безвозвратно. Завтра он уедет, чтобы продолжить свой путь дальше, оставив ей – свой.
 Но кожа жаждала прикосновений его рук. Ее губы безмолвно взывали к дьявольскому искушению его рта и языка. Ладони так и просились отдохнуть на твердых мускулах, четко проступавших под влажной рубашкой. Попроси он сейчас – даже взглядом, она не смогла бы ему отказать.
 Но он не попросил.
 Жалостливый, однако! Хоть и открыто говорит о своем призвании…
 Джульетта отвернула голову, и как раз в это время из чащи леса на дорогу выскочили две лошади. Впереди на приземистом вороном жеребце галопом скакал маленький светловолосый мальчик. За ним на гнедой кобыле мчался хрупкий молодой мужчина.
 Мальчик снял свою шляпу и замахал ею.
 – Лорд Грейсчерч!
 – Смотрите! – закричала Джульетта. – Там канава!
 Она увидела растерянные синие глаза и упрямый юный рот. Потом белокурая голова резко ушла вниз, когда мальчик обеими руками ухватился за гриву. Низкорослый жеребец неловко прыгнул. Ребенок вылетел из седла и кубарем покатился вниз. Шляпа его взметнулась в воздух и через секунду исчезла.
 Второй всадник, с побелевшим лицом, осадил лошадь. Джон остановил гнедых. Джульетта выкарабкалась из экипажа, сдергивая с плеч камзол Олдена. В детском личике, промелькнувшем в тот короткий миг, ей внезапно явился призрак. Несомненно, трюк природы. Игра света. Но память в каком-то безумном откате назад тотчас воскресила другой образ. Светловолосый мальчик убегает от своей няни, смеясь и радуясь миру. Опять это терзающее душу эхо! Ну почему это непременно должно возникать при виде любого беззаботно резвящегося ребенка?
 – Все в порядке, Питер, – сказал Олден. – Он не пострадал.
 Джульетта подбежала к краю канавы.
 Олден Грэнвилл стоял на коленях, погрузившись на несколько дюймов в коричневатую воду, не щадя своих атласных панталон и модных туфель. Кружева его манжет были густо покрыты грязью, полы расшитого жилета волочились по дну канавы. Он держал на руках маленького мальчика. Губы ребенка были плотно сжаты. Он вцепился в Олдена своими коротенькими пальчиками, пока тот вытирал ему лицо своим кружевным платком, и крепился изо всех сил, чтобы не заплакать.
 Его спаситель поднял глаза и улыбнулся Джульетте.
 Она уронила камзол в протянутую руку. Олден обернул им дрожащего ребенка и прижал к своей широкой груди.
 – Милорд, я… – сказал мужчина по имени Питер. Он привязывал двух лошадей – свою гнедую и вороного жеребчика мальчика. – Вы уверены, что с ним все в порядке?
 – Кости целы. Отделался легким испугом и несколькими ушибами, ну… промок, конечно. Мы должны отвезти его домой, в тепло. – Олден смотрел на мальчика с безграничной нежностью. – Очень неосмотрительно, Шерри. Прежде чем совершать прыжок, нужно готовить свою лошадь надлежащим образом – или она скинет тебя, и будешь мокнуть в грязи. Прыжок требует сосредоточенности. Кроме того, джентльмен в это время никогда не станет махать леди своей шляпой.
 Ребенок закашлялся и обеими ручонками обхватил Олдена за шею.
 – Но вы же махали. Мне сказал мистер Примроуз.
 Питер Примроуз покраснел.
 – Увы, это так, милорд. Я рассказывал ему, как однажды вы преодолели терновую изгородь и в это время махали треуголкой леди Грейсчерч.
 – Чем заставил мою матушку вскрикнуть. Очень плохие манеры. Я больше этого никогда не делал.
 Мальчик попытался улыбнуться, но у него задрожали губы и глаза наполнились слезами.
 – Не надо, сэр. – Олден убрал пшеничные волосы с его лба. – Сейчас я отвезу вас домой и скажу кухарке, чтобы она испекла вам сдобных булочек со смородиной. – Перед тем как выбраться из канавы, он передал Джону завернутого в камзол ребенка. Пока кучер нес его к экипажу, Питер Примроуз побежал вперед приготовить ложе из одеяла и своей куртки.
 – «…а что до женщин, так, говорят, просто сущий дьявол», – сухо процитировала Джульетта. – Вот так, лорд Грейсчерч.
 Олден бросил на нее быстрый взгляд. Она ничего не прочла в его выражении.
 – Он ваш сын?
 – Нет, что вы!
 – Ребенок, несомненно, не может ехать обратно верхом, – сказала Джульетта. – Вы должны отвезти его в своем экипаже.
 – А также отвезти леди в мою обитель порока, когда ей чертовски этого не хочется?
 Олден перевел взгляд в сторону дома. Выражение его глаз стало вдруг отстраненным, почти холодным.
 – Я не поеду обратно с вами. Мы этим ничего не достигнем. Ни вашей цели, ни моей.
 – Моя цель – очаровать вас, – признался Олден. Он провел обеими руками по голове, откинув со лба свои влажные волосы. Ленточка соскользнула, и светлые пряди в беспорядке рассыпались по плечам и спине. Вид у него был пасмурный и недовольный. – Да, очаровать самым бесстыдным образом и пополнить свой список побед. Это правда.
 – Итак, – сказала Джульетта, – победа не состоялась. Позаботьтесь теперь о ребенке. Моя цель сейчас – только самосохранение. И вы мне для этого не нужны.
 Олден наклонился к ней и, прежде чем она успела среагировать, поцеловал в губы. Его губы были холодны как лед.
 – Да, мой план обольщения провалился. Мы больше не увидимся. Игра закончена. Но парадокс ее в том, что я влюбился, мэм.
 Ее сердце остановилось. Потом снова вернулось к жизни, тяжелыми ударами стуча в грудь.
 – Но мы расстанемся здесь, – сказала Джульетта. – Прощайте, лорд Грейсчерч.
 – Я влюблен. Безумно. Страстно – Он игриво улыбнулся. – Вот видите, в итоге вы победили. Но мы еще не решили один, вопрос. Я не могу бросить леди посреди дороги.
 – Я одолжу одну из ваших лошадей, сэр.
 – Вряд ли сможете ехать верхом в ваших юбках на обручах и без женского седла, – возразил Олден.
 – Сейчас увидите!
 Продолжая смотреть ему в глаза, Джульетта попятилась к дереву и, нащупав под юбкой застежки, стала развязывать шнурки.
 Олден поднял бровь. Невероятно!
 Джульетта вскинула подбородок. Когда ее нижние юбки попадали на землю, она перешагнула через кипу материи и колеи из китового уса. Затем подобрала обеими руками розовый атлас и быстро направилась к привязанным лошадям. Вороной жеребчик был чуть больше пони. Джульетта села на него, воспользовавшись находившимся по соседству пнем. Села, по-мужски вставила ноги в стремена и, подоткнув платье, направила лошадь к Мэнстон-Мингейт.
 Она не надеялась, что лорд Грейсчерч остановит ее или скажет «до свидания». Он этого и не сделал.
 Олден круто повернулся и во всей своей шикарной, теперь пришедшей в негодность одежде, не оборачиваясь, зашагал прочь. Он подошел к экипажу и сел на сиденье. Ребенок притулился около него, вытирая кулачком заплаканное личико.
 – Мистер Примроуз, вы проводите миссис Ситон во вдовий домик. Возьмете там экипаж и отвезете ее домой. Джон, – продолжил через плечо лорд Грейсчерч, – отвезет Шерри обратно в Эбби, вместе со мной. Тем временем я буду молиться, чтобы вы не были неосмотрительны и леди не оказалась в канаве.




 Глава 8


 Экипаж покатил прочь. Джульетта оглянулась и посмотрела вслед. Они больше никогда не увидятся. Неожиданно ею овладело какое-то беспокойство – гнев или сердечная боль. Неужели Олден Грэнвилл за одну неделю навечно смутил ее покой?
 Джульетту догнал молодой мужчина, скакавший на гнедой кобыле.
 – Меня зовут Питер Примроуз, мэм. Надеюсь, вы позволите мне сопровождать вас?
 – Разумеется, сэр. – Джульетта оторвала взгляд от удаляющегося экипажа. – Но только мы поедем прямо к моему дому.
 Молодой человек слегка покраснел и развернул гнедую поперек дороги.
 – Лорд Грейсчерч – снисходительный работодатель, мэм. И все-таки для надежности разумнее взять другой экипаж. Вдовий домик достаточно близко. – Он посмотрел на небо. – Видите, опять собирается дождь.
 Холодный ветер пронесся сквозь влажные листья. До Мэнстон-Мингейт было по меньшей мере две мили. Вдовий домик, вероятно, никак не используется, разве что как склад. Рациональное предложение. Было бы бессмысленно настаивать на своем.
 – Хорошо, мистер Примроуз, – сказала Джульетта. – Вверяю себя в ваши руки.
 Они свернули с дороги на тропу и дальше поехали полем. Питер Примроуз остановил свою лошадь и открыл ворота.
 – Тот маленький мальчик, – сказала она, – кто он?
 – Джеймс Шервуд, мэм. Мы зовем его Шерри. Я его домашний учитель. Замечательный ребенок, с блестящими способностями для его возраста. Мальчик – сирота. У него нет никого из родственников.
 – И лорд Грейсчерч дает ему приют в своем доме? – спросила Джульетта.
 Мужчина взглянул на нее с плохо завуалированным презрением.
 – Я понимаю, – сказал он – такой леди, как вы, может показаться странным, что лорд Грейсчерч так заботится о своих подопечных. Но, должен заметить, они с мальчиком любят друг друга, как отец и сын. Если бы не покровительство виконта, ребенок умер бы с голода.
 «Такой леди, как вы»? Что он хотел сказать, этот строгий молодой человек с обликом священнослужителя? Данный подтекст, очевидно, гласил следующее: такая случайная фигура, как она, не имеет отношения ни к жизни виконта, ни этого учителя, заботившихся о покинутом ребенке.
 Несмотря на это, Джульетта вежливо заметила:
 – Вы очень лояльны к вашему нанимателю, сэр.
 – Как и все в Грейсчерч-Эбби. – Мистер Примроуз, казалось, немного смягчился. – Когда виконт вернулся из Италии, он не обнаружил ничего, кроме долгов. Кредиторы алкали его крови. Другой бы на его месте, вынужденный экономить, безжалостно затянул пояса. Распустил бы прислугу или по меньшей мере сократил штат. Но лорд Грейсчерч пообещал всем сохранить жалованье. Потом, не думая дважды, обязался покрыть расходы разрушенного поместья и всех его арендаторов. Его слуги более чем лояльны. Они преданы ему.
 Джульетта окинула взглядом широкие просторы. Каждая корова, каждая скирда пшеницы на этих угодьях и каждый, кто на них трудится, все это – на нем. Взяв на себя такую ответственность, зачем отказываться от экономии? Зачем оставлять в полном составе старых слуг? Что это, романтическое благородство или безрассудство?
 – Но если виконта постигнет неудача, – сказала Джульетта, – пострадают не то что некоторые, а все. Раз его долги так велики, как он может поправить дела?
 Мистер Примроуз поехал впереди нее.
 – У джентльмена есть только один путь, мэм, – обронил он через плечо. – Это игра.
 Джульетта следовала за ним, отказываясь думать о том, что она только что узнала и могла ясно себе представить. Старое поместье, обремененное арендаторами. Слуги, которые слишком стары или больны, чтобы наняться куда-то еще. Работники на пенсии, дети, вдовы и… мальчик-сирота. Лорд Грейсчерч пытается всех их поддержать и продлевает отсрочки у кредиторов, надеясь на выигрыш за карточным столом?
 – Но есть другие способы, – не унималась она. – Он виконт. Ради денег мог бы и жениться.
 Учитель остановил свою лошадь и повернулся лицом к Джульетте.
 – Мое ли это дело? Едва ли. Так же как и не ваше, мэм.
 Он хлестнул кобылу и поскакал по тропе.
 Олден Грэнвилл. Виконт Грейсчерч. Давно уж мог жениться на богатой наследнице. Почему он не сделал этого?
 В ее собственной семье, конечно, должны были знать его родственников. Но Джульетта не помнила, чтобы она когда-нибудь встречала кого-то из них. И ничего не слышала об их младшем сыне, даже упоминания его имени. Наследник состояния, Грегори, погиб. Убит на дуэли?
 «Грегори был на пять лет старше меня. Он погиб, когда я был в Италии. Никаких слов утешения не хватит, чтобы восполнить такую потерю. Ничто никогда не залечит эту рану. Я не буду расспрашивать вас дальше».
 Еще одна тонкая ниточка каким-то неожиданным образом протянулась между ними. Нечто большее, чем просто физическое влечение. Правда, Олден Грэнвилл не был причастен к гибели своего брата в отличие, от нее самой.
 За светскими мелочами, меняющимся пейзажем и маячившей впереди спиной молодого человека Джульетта не заметила, как они прибыли на конный двор огромного поместья. К этому времени снова заморосил дождь.
 Мистер Примроуз помог ей спешиться. Джульетту уже ожидала карета. Олден, лорд Грейсчерч, несомненно, распорядился прислать ее, как только приехал домой с маленьким мальчиком. Придерживая юбки, волочащиеся по мокрому булыжнику, Джульетта пошла к экипажу.
 – Леди Элизабет Джульетта Эмберли? – спросил женский голос.
 Джульетта испуганно повернулась.
 – Леди Грейсчерч. – Питер Примроуз низко поклонился. – Ваш покорный слуга, мэм.
 Бледная копия Олдена, его мать, стояла в сводчатом проходе, ведущем в дом. Она бегло взглянула на них – как на облака, булыжник и лошадей, впряженных в карету. Потом посмотрела в упор на Джульетту и нахмурилась.
 – Я помню вас еще девочкой, леди Элизабет, – сказала она. – Вы были неблагодарным ребенком. Вообще дети – это великое испытание для их родителей. Если б у меня были дочери, я хотела бы от них большего послушания. Хотя с сыновьями тоже очень нелегко. Весьма нелегко. Ведь у вашего отца не было других детей, не так ли? И поныне тоже?
 Джульетта почувствовала себя так, как будто ее ударили ножом. Она не помнила, чтобы когда-нибудь встречалась с матерью Олдена. Должно быть, леди Грейсчерч видела ее у них дома еще девочкой. Вероятно, на одной из тех церемоний с безымянными модными гостями, когда будущую леди Элизабет заставляли делать реверанс, прежде чем отправить обратно в классную комнату.
 Леди Грейсчерч должна помнить скандал. И должна быть в курсе тех событий.
 «Ведь у вашего отца не было других детей, не так ли? И поныне тоже?»
 Мать Олдена повернулась и удалилась. Джульетта подняла голову и села в экипаж. Питер Примроуз вскочил на ступеньку, готовый ехать с ней.
 – Умоляю вас, сэр, поезжайте прямо домой, к мальчику. – Джульетта старалась говорить спокойно. – Со мной ничего не случится. Вы гораздо нужнее Шерри, нежели мне.
 Учитель посмотрел ей в лицо, поклонился и сошел со ступеньки.
 Двумя минутами позже Джульетта одна катила в Мэнстон-Мингейт.
 Неужели ярость – единственное противоядие от отчаяния?
 Шерри, завернутый в теплое полотенце, сидел у Олдена на коленях и слушал истории. О глупом брате, ловившем удочкой луну, и Джеке, нашедшем возле дороги волшебные бобы. Эти сказки Олдену в детстве рассказывал Грегори.
 Всюду свирепствовал грипп, и дети умирали каждый день. Поэтому, когда Шерри привезли в Грейсчерч-Эбби, целая команда нянь погрузила его в горячую ванну. Накормленный булочками со смородиной, отпоенный теплым питьем, он вскоре светился здоровьем. Через полтора часа после сказок мальчик уже спал сладким сном.
 Тогда Олден прошагал в свою комнату и заказал ванну. Кошмар! Он выглядел так, будто его протащили по грязи под каким-то забором! Волосы мокрые. Туфли покрыты грязью. Панталоны и чулки придется выбросить. Камзол и кружево на манжетах тоже пришли в полную негодность.
 Ничего более неуместного, применительно к теперешней ситуации, просто быть не могло.
 Олден отвернулся от зеркала.
 В какую-то долю секунды ему показалось, что в стекле отразилось что-то розовое. Он чуть не обернулся, как будто надеялся увидеть Джульетту Ситон, стоящую сзади в своем розовом платье. Но в комнате никого не было.
 «Сейчас увидите!»
 И он увидел! Она таки уехала, черт побери! Проскакала верхом весь путь до вдовьего домика на детском пони, роняя лихнис и оставляя печаль.
 «Я влюблен. Безумно. Страстно».
 Он содрогнулся. Просто слова. Разумеется, он и раньше говорил их женщинам. Бесчисленное множество раз. Но никогда не придавал этому значения. И теперь тоже!
 Но чему он придавал значение, так это своему поражению. Он не сумел ее победить по причине какого-то затмения ума. В результате и пари проиграл, и потерял все свое состояние.
 Он разорен.
 Под ложечкой возникло неприятное ощущение. Он вновь содрогнулся. Нужно как-то изловчиться и где-нибудь раздобыть средства. Он должен позаботиться о Шерри. До полуночи еще есть время. Что бы такое спасти? Какое имущество, на которое лорд Эдвард не сможет наложить лапу?
 Черт побери, как можно было так самонадеянно верить в победу!
 Олден оглянулся. В комнату цепочкой вошли слуги.
 Ванна. Горячая вода. Полотенца. Свежее белье. Серебристый камзол, розовый с серебром жилет и подобранные в тон туфли. В этой одежде он собирался праздновать в Мэрион-Холле свой триумф. Вещи, которые еще недавно символизировали жизнь, теперь казались лишь грубой мишурой. Он засмеялся. Heт, он все-таки нарядится в эту роскошь, но только чтобы признать свое поражение и принять наказание. Если бы не Шерри, это его вряд ли волновало.
 Джульетта пошла прямо к себе на кухню. Тилли уже ушла домой. Сара и Бетти скребли пол. Кейт гладила белье.
 – Оставьте, – сказала Джульетта, тяжело вздохнув. – Оставьте все это. Там, во дворе, карета леди Грейсчерч.
 Кейт с глухим стуком поставила утюг обратно на плиту.
 – Мэм?
 – Ваша служба закончена. Не заставляйте кучера ждать. Собирайте свои вещи.
 Служанки мгновенно повиновались. Это и понятно. Как бы там ни распоряжался виконт Грейсчерч, они привыкли работать в господском или вдовьем домике. Вместо этого их отослали в Мэнстон-Мингейт, в какой-то коттедж! Ощутимое понижение.
 Джульетта оставалась одна в гостиной, пока не услышала, что экипаж отъехал. По всему ковру тянулись грязные следы от туфель. Ну конечно, она же ступала по мокрой дороге, когда ребенок свалился в канаву. Неужели все маленькие мальчики постоянно будут напоминать ей о погибшем брате?
 По телу прошла волна острой боли. Джульетта обхватила руками грудь и сосредоточилась на дыхании. Что за глупость – после стольких лет позволять себе предаваться печальным воспоминаниям!
 «Никаких слов утешения не хватит, чтобы восполнить такую потерю. Ничто никогда не залечит эту рану».
 Если не эту, то какую еще потерю оплакивать? Окончание пустого флирта с распутником? Сожалеть об этом – еще большая глупость.
 Распутник обещал несколько часов блаженства – не больше и не меньше. Удовольствие без последствий, без каких-либо уз. Тогда почему она не ухватилась за его предложение? Почему бы ей не целовать его снова и наслаждаться его поцелуями? Почему она должна хранить верность своему мужу? Джордж покинул ее. Неужели она должна жить здесь в одиночестве, пока не состарится и не умрет?
 Джульетта встала и принялась расхаживать по комнате. Еще считала себя смелой! На самом деле только никчемная трусиха могла так жить, пять лет скрываясь в Мэнстон-Мингейт. Почему не уехала в Лондон открыто встретиться с миром? Почему не стала куртизанкой или актрисой? Побоялась реакции отца или его реальной власти? Или власти своего мужа?
 Фрэнсис Эмберли, граф Фелтон мог бросить свою дочь на произвол судьбы, но никогда не стал бы терпеть публичного позора для их имени. Так что, по сути, другого выбора, кроме как уединиться в этом святилище, у нее не было. Все остальные варианты были просто из области романтических фантазий. Как и ее лояльность мужу, который так обошелся с ней. Как бессмысленные идеи о достоинстве и целомудрии. Как самонадеянное заблуждение относительно ложной гордости.
 День медленно угасал. Сквозь окно в гостиную падали темные тени.
 – Дурочка! – сказала Джульетта в пустой воздух. – Что тебе было терять?
 – Мадам! – произнес у нее за спиной мужской голос. – Что это? Сожаления? Он игрок и такой же мот, как его отец. Но чертовски обаятелен. Вам было приятно его внимание? Вам очень хотелось пустить его к себе в постель? Говорят, в альковном искусстве ему нет равных.
 Джульетта оцепенела. У нее остановилось дыхание.
 «Как жена Лота, – в смятении подумала она. – Точно соляной столб!»
 Это было похоже на ночной кошмар, от которого никуда не убежишь, даже если бежать, пока не лопнут легкие. Но она не спала. И ночь еще не наступила. Это происходило на самом деле.
 Она приложила все силы, чтобы взять себя в руки. Подождала, пока дыхание придет в норму. Потом, не оборачиваясь, протянула руку за спичками, чтобы зажечь свечу на камине, хотя видеть лицо непрошеного гостя не было никакой необходимости. Джульетта узнала бы его голос из тысячи.
 В ореоле мигающего пламени она повернулась к лорду Эдварду Вейну.
 – Милорд, чем обязана этому неожиданному для меня удовольствию?
 Мэрион-Холл был освещен снизу доверху. Олден поднялся по лестнице.
 Каблуки отстукивали по ступенькам. Шуршало кружево. Звякнула у бедра парадная шпага. Шелестящий серебристый атлас пел свой собственный, гимн роскоши. Утонченные одежды для дворцовых приемов. Платье, говорящее о благополучии. О приверженности моде. И – благодаря мелким изощренным штрихам – намекающее на скрытое могущество.
 Какая милая ирония – надеть все это, когда он взбешен и ожесточен до предела, словно ему предстоит дуэль с самой смертью!
 Эхо его жестких шагов гулко прокатывалось сквозь коридоры и арки, пока наконец лакей распахнул перед ним дверь в малую гостиную.
 Он вошел, охваченный сиянием свечей. Все лица повернулись в его направлении.
 Прежде чем отвесить собравшимся изящнейший поклон, Олден на секунду прижал к губам изысканный носовой платок.
 – Бог мой, – насмешливо протянул он, – все в сборе!
 Лорд Эдвард Вейн, сэр Реджинальд Денби, а также несколько других джентльменов лениво бродили по комнате и потягивали вино. Троих из них Олден сравнительно недавно встречал во время длинных вечеров за картами – лорда Брейсфорта, графa Фенборо и молодого Кеннета Трентон-Смита.
 О последнем госте, Роберте Давенби, Олден почти ничего не знал, не считая его довольно странной репутации, а также уменьшительного имени – Дав, как к нему иногда насмешливо обращались. Он был одет исключительно в светло-серое и серебристое. У него было мягкое выражение лица, но в темно-карих глазах угадывался хитрый ум. Олден встретился на миг с проницательным взглядом, прежде чем снова обратить взор на других.
 «А Давенби – почему?»
 Он даже на минуту не допускал, что компания подобралась стихийно.
 Лорд Брейсфорт его изрядно недолюбливал. В один из вечеров он проиграл Олдену крупную сумму и в качестве платы предложил благосклонность своей супруги. Олден отказался. Назначенную дуэль, к сожалению, постигла неудача. Брейсфорт упал обморок еще до начала поединка и вынужден был ретироваться. Такое унизительное фиаско забыть непросто.
 Граф Фенборо натолкнулся на шпагу Олдена, когда пытался защищать сомнительную честь своей супруги. В результате его левая рука, по-видимому, все еще оставалась в бинтах.
 Трентон-Смит, проигравший Олдену кучу денег, был братом той самой особы, которая хотела стать монахиней.
 Давенби, очевидно, каким-то образом был связан с лордом Эдвардом. Как именно? Олден быстро перебрал в уме все, что слышал об этом человеке. Набиралось немного, и это давало некоторую пищу для размышлений. Почему он оказался здесь в этот вечер?
 Олден закрыл за собой дверь. Мужчины молча смотрели на него.
 Все происходящее здесь для него ничего не значило. Кроме доброго имени Джульетты – и спасения собственного, по возможности. Он равнодушно взглянул на присутствующих.
 – Будь беседа более оживленной, я подумал бы, что затесался на восточный базар. Потрясающая демонстрация дурного вкуса! Брейсфорт, право же, вам не следовало бы одеваться в красно-коричневое. Разве что у вас действительно некоторая слабость к кровопусканию…
 Брейсфорт поперхнулся своим вином.
 – А вам, мой дорогой Фенборо, – продолжал Олден, – не идет этот яркий зеленый цвет. Хотя я с облегчением отмечаю, что ваше здоровье весьма быстро поправляется после недавнего несчастного случая.
 Фенборо бросил руку к эфесу шпаги.
 – Мое ранение не было несчастным случаем!
 – Значит, вы умышленно напоролись на мой клинок? Как оригинально! Трентон-Смит! – обратился к молодому человеку Олден. – Как ваша сестра? Наслаждается сверхъестественным пиршеством со своим мужем или уже завела себе нового любовника?
 Подобно марионетке, вырвавшейся из-под контроля кукловода, Трентон-Смит заметался по комнате.
 Олден оставил его в покое.
 – А-а, мистер Давенби? Мы с вами ни разу не повздорили, насколько я помню. Потому что не из-за чего? Или потому, что вы для меня слишком незначимы, чтобы помнить? Только не говорите, что вы здесь, как и я сам, просто в силу своей испорченности праздностью.
 Давенби улыбнулся с таким видом, будто всего лишь избежал оскорбления, что, возможно, так и было.
 – Праздность не имеет никакого отношения к моей испорченности, Грейсчерч. Я усовершенствовал ее, как и вы, путем огромных стараний, если я правильно слышал.
 Олден рассмеялся. Ему и впрямь было весело.
 – Фенборо, Брейсфорт, сядьте, – сказал лорд Эдвард Вейн и выбросил руку остановить Трентон-Смита. – Грейсчерч сейчас извинится за свои слова.
 – Ни в коем разе, сэр. Ни за единое слово. – Олден подошел к боковому столику налить себе вина. – Молодой Кеннет напрасно защищает свою сестру, и он это знает. Брейсфорт внешне, может, и неотличим от вдов после определенного возраста, но этот специфический кирпичный оттенок все же следовало бы зарезервировать для тех леди. А тот лиственный цвет, увы, бросает желчные тени зависти на позеленевшее лицо Фенборо.
 Сэр Реджинальд Денби поднялся с кресла.
 – Вы что же, намеренно собираетесь оскорблять всех нас?
 – Конечно. – Олден приветственно поднял свой бокал. – Я никогда никого не оскорбляю по ошибке.
 – Денби, Фенборо, не обращайте внимания! – призвал лорд Эдвард. Мушка в углу его губ быстро мигнула, когда он с усмешкой взглянул на Олдена. – Так расскажите нам, Грейсчерч, как ваши дела с леди? Уже повалялись в кустах или под черной лестницей? Вы принесли вещественное доказательство, как мы договаривались?
 Олден помедлил секунду, добиваясь полного внимания. Все замерли в ожидании. Медленно роняя слова, как кусочки льда, и произнес в наступившей тишине:
 – Целомудрие леди остается нетронутым и незапятнанным. Я обнаружил в себе отвращение к условиям сделки. Таким образом, я проиграл наше пари.
 Сначала все молчали. Потом Денби торжествующе вскочил места.
 – Грейсчерч проиграл! Ну, что я вам говорил, джентльмены? У него ничего не вышло.
 Лорд Эдвард улыбнулся змеиной улыбкой.
 – Таким образом, все, чем он владел, теперь – мое, включая его очаровательную персону. Так случилось, что я как раз подыскиваю слугу выносить мой ночной горшок.
 Олден поднял бровь.
 – Но сэр Реджинальд – тоже мой кредитор. Разве у него нет ночного горшка?
 – Я уже целиком выкупил ваши обязательства перед ним, – казал лорд Эдвард. – Так что вы с вашим долгом и штрафом теперь исключительно в моем распоряжении.
 Для Олдена это был шок. Не то чтобы значительный, потому что так или иначе все было потеряно, но все-таки.
 – Я польщен, – сказал он. – Естественно, с одним горшком меньше работы, чем с двумя. Или он у вас один на двоих?
 Сын герцога встал и прошел через комнату к письменному столу возле стены.
 – Сколько бы вы ни бравировали, это ничего не изменит. Все будет зафиксировано в присутствии этих свидетелей. Вы проиграли. Теперь вы – мой. – Он поднял глаза на Олдена. – Подойдите сюда, Грейсчерч, и примите свое наказание как мужчина.
 – Как мужчина, сэр? Или как женщина?
 Лицо лорда Эдварда сделалось красным под пудрой. Он взял со стола перо.
 – Зря тратите время, Грейсчерч. Я уже все подготовил. Здесь указана ваша компенсация за проигранное пари. Довольно милая придумка. Можете начинать подписывать бумаги.
 – Не сейчас. – Олден поднял свой бокал и опрокинул в глотку его содержимое. – До полуночи еще два часа.
 Лорд Эдвард отклонил перо.
 – Но в полночь вы все подпишете, сэр. Грейсчерч-Эбби, денежные фонды и капиталовложения, ваше личное имущество…
 – И мое бренное тело, само собой. Строго по весу, в точном соответствии с законом.
 – И предоставите в мое распоряжение свою персону. Ну, скажем… на год? Это дополнительный штраф, который я выбираю за проигрыш нашего последнего пари. Он до сих пор не остается невозмещенным. Неофициальная форма оговоренного рабства…
 – Забыл спросить вовремя. Непростительно для меня. – Олден прошагал к окну и заглянул наружу. – Правда, я предполагал что-то в этом роде.
 – Не желаете пари на более отдаленные сроки? – спросил лорд Эдвард. – На другой день покорения леди? Что вам ее целомудрие, сэр! Ну, побудете еще один год у меня в услужении! Соглашайтесь, пока я предлагаю. Право же, я уверен, каждый из присутствующих здесь скажет, что я в высшей степени великодушен, если делаю это.
 Олден продолжал стоять спиной ко всем, не вполне полагаясь на себя, что сумеет контролировать свое выражение. Стальной клинок холодил бедро, нашептывая о своих нуждах, временно замороженных.
 – Я к вашим услугам, сэр. После полуночи. А покуда моя персона еще остается в моем собственном распоряжении, я поиздеваюсь над остальной компанией…
 В эту минуту-дверь отворилась. Ножки кресел процарапали по полу, когда мужчины поднялись с мест. Олден остался стоять у окна. В стекле краем промелькнула розовая дымка. Как воспоминание из полузабытого сна на периферии сознания, как рассыпавшиеся цветочные лепестки.
 Джульетта.
 Он не смел оглянуться, но всем своим существом – кровью, кожей, мышцами, сухожилиями – безошибочно угадал ее присутствие. Этот запах он узнал бы где угодно.
 Катастрофическая развязка срослась с интенсивной, острой болью.
 Ухо уловило мягкий шорох реверанса, потом стук высоких каблуков, когда она прошла дальше. Запах духов усилился, и Олден понял – она стоит прямо за спиной. Вопросы рождались и лопались в уме в ожидании публичного обличения. Он чувствовал себя беззащитным от этого заслуженного удара в сердце, голый как липка, с негнущейся спиной – единственным средством обороны. Дыхание стало прерывистым.
 – Сэр, я узнала от лорда Эдварда, – сказала Джульетта, – что вы искали знакомства со мной, только чтобы выиграть бесславное пари. Это правда?
 Усилием воли Олден заставил себя повернуться.
 Она была одета, как подобает для светского приема, волосы были напудрены. Кто-то достал новые нижние юбки на кринолинах. На ней было свежее платье из розового атласа. Вечернее платье, хотя, как и первое, пятилетней давности. Три розовых бутона в декольте гармонировали с чистотой кожи под золотым медальоном. Лицо под тонким слоем пудры казалось изваянным из алебастра.
 Она была совершенна. Совершенна, как светская леди. Каждая линия роскошной фигуры была исполнена женского шарма и показного кокетства. Никакой естественности. Все человечное и уязвимое терялось под умело наложенной пудрой и румянами. Олдену даже показалось, что он смотрит на муляж. Только глаза – ярко-синие, как фиалки, светились живым огнем и обжигали гневом.
 С грацией королевы она раскрыла веер цвета слоновой кости с серебром и выгнула обе брови.
 – Лорд Грейсчерч, так это правда?
 – Мадам, – сказал Олден, поклонившись. – Это правда.
 Ее юбки приподнялись, когда Джульетта шагнула ближе. Его сердце заныло еще сильнее. Она собирается его ударить?
 – В таком случае, возможно, вам будет небезынтересно узнать одну новость. Сегодня днем лорд Эдвард Вейн просил моей руки.
 Олден почувствовал, как желудок сводит болезненная судорога, и подумал, что может кого-нибудь убить. Шпага по-прежнему мягко покачивалась у него на бедре. Но он, казалось, был не способен двинуться.
 – Вы онемели, сэр? – спросил лорд Эдвард. – Как забавно! Цвет Лондона вдруг растерял все красноречие! Вы не знали, что леди Элизабет Джульетта Эмберли и я однажды были помолвлены?
 – Вы? – услышал свой голос Олден, в то время как в мозгу крутились совсем другие слова: «Леди Элизабет Джульетта Эмберли?» – Как странно, поскольку леди вышла замуж за кого-то еще…
 – За секретаря моего отца, – сказала Джульетта. Она резко повернулась. – И бежала из дома вместе с мистером Джорджем Хардкаслом. – Она направилась в центр комнаты, мужчины посторонились, уступая место ее юбкам. – Это вызвало грандиозный скандал. Я уверена, все присутствующие здесь слышали эту бесславную историю дочери лорда Фелтона. Все, за исключением вас, сэр, так как вас тогда не было в стране.
 Олден только теперь осознал, что сломал ножку своего бокала и хрустальные осколки лежат у его ног. Он попытался сложить из услышанного целостную историю.
 Леди Элизабет Джульетта Эмберли, дочь графа Фелтона, была помолвлена с лордом Эдвардом Вейном. Но вместо него вышла замуж за другого мужчину, секретаря своего отца – Джорджа Хардкасла. Потом она овдовела и…
 И теперь выходит замуж за лорда Эдварда?
 Тогда какого черта ему было заключать в Лондоне это пари?
 Окружающий мир, как расклеившийся картонный короб, разваливался на куски, уносясь в тартарары.
 За каким дьяволом понадобилось это пари?
 Руку пронзила жгучая боль. Олден взглянул на ладонь – на ней было не только вино. Кровь. Он порезался о стекло. Медленно, очень медленно Олден перевязал носовым платком небольшую рану. Бешенство, кипевшее внутри ключом, почти подступило к самой поверхности. Он ненавидел лорда Эдварда Вейна, себя, весь мир. Если не сдерживаться, можно взорваться.
 Олден поднял голову и посмотрел на Джульетту.
 В правой руке у нее был трепещущий веер. Потом она переместила его к лицу. Уставившись, Олден читал язык тонких пластинок цвета слоновой кости. «Следуйте за мной!»
 Следовать за ней? Куда? Он снова посмотрел на ее лицо. На этот раз он увидел отчаянную отвагу в глазах и усиленно пульсирующую жилку на горле. Джульетта Ситон была разгневана, но также и напугана. Напугана до мозга костей, какие бы слова она ни произносила. Когда она взглянула на сына герцога, у нее раздулись ноздри. Только слегка, но в то же время сухожилия на шее выступали как шнуры. Олден видел однажды точно такую же картину. Это был висельник, перед тем как ему на голову натянули капюшон.
 Та помолвка пятилетней давности, должно быть, была объявлена – в высшем обществе бракосочетания планировались заранее. Согласование вопросов приданого и необходимые приготовления требовали времени. Но, несмотря ни на что, Джульетта отвергла сына герцога, чтобы бежать со своим возлюбленным. Последовавший затем скандал, должно быть, смаковался обществом и «желтой прессой». Чтобы кто-то публично подверг лорда Эдварда Вейна такому унижению и не заплатил за это кровью? Такое трудно представить.
 Но какого дьявола она явилась сюда? Кто для нее лорд Эдвард? Кто он вообще для любого, кто перешел ему дорогу? Заклятый, опасный враг!
 Олден совершенно не представлял, что она собирается делать, но она, несомненно, избрала наступательную тактику.
 Лорд Эдвард молча стоял у письменного стола, кривя свои подкрашенные губы в легкой усмешке. Остальные мужчины замерли, словно примерзшие к тому месту, где каждый из них находился. Олден медленно расслабил пальцы и посмотрел на Джульетту. Если кто-то из этих людей действием или словом… Его пораненная ладонь обагрится еще и чужой кровью.
 – Восхитительно, – сказал он, нарушая тишину. – Дочь графа сыну герцога предпочла простого смертного! Хотел бы я знать – почему?
 Джульетта подняла брови.
 – Тот мужчина как личность был лучше.
 Ну и дела!
 Олден прислонился спиной к стене и сложил на груди руки. «Это ваша игра, Джульетта. Ненавидите вы меня или нет – но позвольте узнать, куда вы меня ведете».
 – Дорогая моя, – мушка лорда Эдварда дернулась, – после этого предложения другого уже не последует. Заклинаю вас, подумайте!
 Джульетта сделала реверанс.
 – Но почему я должна думать? Разве мое присутствие здесь не чисто декоративное? Я – в том платье, которое вы сохранили для меня со времени нашей помолвки. С такой же прической, что и пять лет назад, когда вы привезли меня из города с той же целью. Увы, для вас я просто пустоголовая балаболка, чьи слова бездумно вылетают изо рта.
 – Я понимаю, – сказал лорд Эдвард, – вы расстроены после известия о недавней кончине вашего супруга.
 Недавней кончине?! Олден думал, что это произошло несколько лет назад.
 – Какой абсурд! – Джульетта взволнованно ходила по комнате, размахивая веером. – До вчерашнего вечера я думала, что Джордж жив и что я все еще замужняя женщина. С вашей стороны было довольно любезно сообщить мне обратное.
 Одно потрясение за другим. Значит, до вчерашнего дня она не знала о смерти мужа? И пока происходила эта бесчестная игра с обольщением, продолжала думать, что Джордж Хардкасл жив?
 Все вдруг резко изменилось и приобрело извращенный смысл. Стройная структура пришла в беспорядок, словно листья во время урагана. Все это время Джульетта Ситон считала, что ее муж жив… О Боже!
 К удивлению Олдена, лорд Эдвард засмеялся.
 – Леди может следовать любому своему капризу. Я предлагаю вам свою руку и вместе с этим возможность искупления. Но, может, безрассудный лорд Грейсчерч для вас предпочтительнее, нежели сын герцога с его почетным предложением?
 Джульетта резко захлопнула веер.
 – Лорд Эдвард, меня и лорда Грейсчерча ничто не связывает. За исключением одного пари, гораздо более скромного, чем ваше. Но наше пари, увы, остается незавершенным…
 – И что же это за пари, мэм? – спросил Давенби, до сих пор тихо стоявший в стороне, следя за их пикировкой. – Прошу вас, поведайте нам.
 Джульетта вскинула голову.
 – Согласитесь, сэр, пари леди заслуживает предпочтения, не правда ли?
 – Конечно, мэм, – улыбнулся Давенби. – Желание леди – прежде всего.
 Покачивая вздымающимися юбками, Джульетта прошла в середину комнаты, подобно королеве со своей свитой, пока не оказалась лицом к лицу с сыном герцога.
 – Лорд Грейсчерч и я должны выявить победителя в нашем соревновании, прежде чем вы в своем. Вы согласны?
 Лорд Эдвард оказался в ловушке.
 – Как вам угодно, мэм, – утвердительно кивнул он.
 – Что это за пари, черт побери? – выпалил Денби. – Не тяните же!
 – Партия в шахматы каждый день на этой неделе, сэр Реджинальд. – Сладкая улыбка Джульетты казалась приторной, как патока. – Победитель может востребовать что-то с проигравшего. Лорд Грейсчерч задолжал мне последний матч.
 – Я согласен признать себя побежденным, – тотчас предложил Олден. – Считайте, что вы выиграли пари, мэм. Можете поступать, как вы того желали с самого начала – отправить меня восвояси.
 – Такие уступки мне совсем ни к чему, – сказала Джульетта. – Пари есть пари. Я желаю играть наш последний матч. Сейчас.
 Олден прикрыл на секунду глаза. Он совершенно не представлял, что из этого получится. Но ведь он сам говорил, что отдает себя в ее распоряжение, когда ей будет угодно. Чтобы исполнить свои намерения, он бы весь мир положил к ее ногам.
 Фенборо запрокинул голову и загоготал.
 – Тогда вы должны соглашаться, Грейсчерч! – Он хлопнул рукой по подлокотнику кресла. – Должен или нет, джентльмены?
 – Определенно. – Давенби захватил шепотку нюхательного табака. – У вас есть комплект, Денби?
 – Шахмат? – почти завопил сэр Реджинальд. – За каким чертом им играть в шахматы? Мы ожидали от этого вечера развлечение получше!
 Давенби щелчком захлопнул свою табакерку.
 – Еще одно бесславное пари за один присест, вам не кажется? – Он повернул голову к Олдену. – Колеблетесь, сэр? Неужели упустите последний шахматный матч с леди?
 Джульетта казалась спокойной, даже веселой, но глаза ее были полны отчаяния.
 – Вы обещали, лорд Грейсчерч.
 Лорд Эдвард опустил глаза и отвернулся. Итак, сын герцога не собирался препятствовать. Олден взглянул на часы. Девяносто девять минут до полуночи.
 «Вы обещали…»
 – Ваш покорный слуга. Как всегда, мэм. – Он отвесил поклон Джульетте.
 Олден не хотел играть. Тем более в присутствии такой аудитории.
 Какого дьявола! О чем он станет просить ее в случае своей победы? «Возьмите меня в постель и спасите!» Увидев лица двух мужчин – Брейсфорта и Денби, – он вдруг словно прозрел. Так вот чего они ожидают с такой гнусной жадностью! Его пробрал нездоровый озноб. Взять ее здесь, в Мэрион-Холле? Черт подери, никогда бы не додумался!
 Фенборо подошел к стоявшему в стороне ломберному столику и распахнул двустворчатую крышку. Изнутри она была инкрустирована черно-белыми шашками. Он взял ящичек, вытряхнул на доску фигуры и взглянул на часы.
 – Если вы хотите до полуночи взять верх над леди, – сказал он, с ухмылкой глядя на Олдена, – вам лучше приступить, Грейсчерч.
 Мебель в комнате была мгновенно перегруппирована для игроков. Столик и два кресла с прямыми спинками заняли место в центре. Колышущиеся розовые волны коснулись под столом обтянутых шелком ног Олдена.
 Зрители вновь наполнили свои бокалы и собрались вокруг стола. Один лорд Эдвард остался стоять у камина, с застывшей на лице слабой улыбкой.
 На комнату опустилась сосредоточенная тишина.
 Джульетта разыграла классический дебют, без сюрпризов. Олден попытался спланировать партию – быструю, безжалостную атаку, ведущую прямо к победе. Он не думал, что это будет слишком сложно, так как уже изучил стиль игры Джульетты, ее слабые и сильные стороны.
 Но все-таки: что спросить у нее, когда он выиграет?
 Он не мог прочесть по лицу ее мысли. Пламя свечей создавало сияющий венец вокруг напудренных волос, украшенных очаровательными белыми бантиками. При движении края лент вспыхивали подобно тысяче миниатюрных солнц во время восхода. Глубокое декольте было украшено тремя розовыми бутонами. Под их эротичными лепестками выступали мягкие затененные округлости, такие роскошные и соблазнительные.
 Вспыхнувшее желание распустило свои щупальца, мешая Олдену трезво оценивать ходы. Он хотел ее. Хотел так сильно, что это действовало на него ошеломляюще. Но чем бы все это ни закончилось, он никогда не сможет к ней притронуться. Никогда.
 Олден взглянул на ее лицо, скрытое полумраком.
 С каждым взмахом ресниц по щекам Джульетты пробегали тени. Черты лица были неподвижны, словно высеченные из гранита. Казалось, вся ее энергия сфокусировалась на доске, где сгруппировались пешки, кони, слоны и ферзи.
 Как ей удалось обуздать гнев и страх, преобразовав их в эту отчаянную решимость? Как она собрала в себе столько мужества? И почему она так настаивала на этой последней партии?
 Джульетта не глядя сделала очередной ход. Олден уже начинал грустить, ожидая с тоской, когда он сможет встретиться с ней взглядом. Но она не поднимала глаз.
 Однако по мере того как белые и черные то выстраивали, то дробили свои ряды, на лице у нее появлялось слабое подобие улыбки. Джульетта по-прежнему не смотрела на него. Чтобы он не увидел что-то во взгляде? Боится, что эмоции будут слишком откровенно написаны на лице? Олден вдруг подумал, что будет бесчестно даже пытаться прочесть их.
 Он перевел взгляд на ее руки. Когда Джульетта двинула ладью, его внимание привлек яркий блеск. Кольцо. Бриллиант в золотой оправе. Несомненно, подарок лорда Эдварда. И этот веер, и это платье с розовыми бутонами тоже. Она надела кольцо! Неужели она в самом деле выйдет замуж за сына герцога?
 От этих мыслей у него выступил холодный пот на спине.
 Так что попросить у нее после того, как выиграет?
 «Только не это, Джульетта! Вы не выйдете замуж за это чудовище! Однажды вам хватило мудрости отказать ему и бежать с другим мужчиной. Молю вас, не давайте согласия сейчас!»
 Откуда вдруг такое благородство?
 Непрошеный тихий голос нашептывал отвратительные варианты, склоняя к соблазну. Не надо мешать ей. Почему бы ей не стать такой же светской дамой, как все те разочарованные, напыщенные жены? Почему бы ему не определить ее в такое место, где он сможет без стеснения удовлетворять свое желание, под носом у мужа? А если она станет женой лорда Эдварда, почему не попросить его в обмен за эту проигранную партию вернуть свое состояние и свободу?
 Выйти замуж за сына герцога только для того, чтобы стать любовницей безнравственного распутника? Эта мысль только больше распалила его глубоко засевшую ярость загадочного происхождения.
 Он и так уже потерял и состояние, и свободу. Исход этого матча ничего не изменит. Единственный подарок, о котором можно просить ее в случае его победы, это покинуть Мэрион-Холл и компанию этих беспутных негодяев. И никогда сюда не возвращаться.
 Джульетта сделала ход конем. Олден, в некотором затмении, с изумлением посмотрел на доску. Белые взяли его слона на королевском фланге. Позиционное равновесие нарушилось.
 «Браво, Джульетта! Я этого не предвидел…» Откинувшись на спинку кресла, он стал оценивать возможности для перегруппировки. Настало время для быстрого завершающего броска, беспроигрышного победного гамбита. Потом можно будет строить догадки, что Джульетта потребует в свой черед. Между тем она лениво поигрывала плененным черным слоном. В резком контрасте с кольцом и пенным кружевом манжет на округлых предплечьях выступали кисти рук с заметными следами физической работы. Эти руки накладывали компрессы, когда его укусила пчела. Эти руки баюкали маленького цыпленка. Эти руки готовили вино из бледного, привередливого первоцвета.
 Олден помнил, как эти же руки обхватывали лицо, услаждая лаской, пока он целовал ее, вкладывая душу в те поцелуи.
 Эмоции, похоже, приближались к своей кульминации. Он сделал неловкое движение каблуком, и столик затрясся. Юбки Джульетты окутали Олдену ноги. Мощные потоки тепла и холода попеременно ударяли ему в кровь, словно зимние и летние эльфы взялись по очереди его мучить. Проклятие! Нет, она не выйдет замуж за лорда Эдварда! Или Олден Грэнвилл Строн, виконт Грейсчерч, будет вынужден совершить кровавое убийство, даже если ему придется отправиться на эшафот.
 Но что попросить у нее, когда он победит?
 Прощальный поцелуй? Кольцо лорда Эдварда, чтобы передать Питеру Примроузу для Шерри? Обещание вернуться в Мэнстон-Мингейт к своей упорядоченной деревенской жизни?
 Олден резким броском двинул по диагонали оставшегося слона, так что кружево затрепетало вокруг запястья. Нет, она не сможет вернуться к своей тайной жизни в домике из красного кирпича. Лорд Эдвард найдет ее там. Если Джульетта не выйдет за него замуж, он разрушит ее жизнь, как он решил разрушить его жизнь.
 Но в своем теперешнем положении он ничем не мог ей помочь. Глубоко в сердце, казалось, скопились огромные запасы льда, откуда исходили холод и дрожь. Мысли утратили ясность. Он не знал, выйдет Джульетта замуж за сына герцога или нет. Но он четко знал: если лорд Эдвард не перестанет ее преследовать, его новый слуга – Олден Грэнвилл, – несомненно, его убьет.
 Джульетта сделала следующий ход и взглянула на Олдена из-под полуопущенных ресниц. Похоже, беспокойство так ослепило его, что он больше не мог прочитать выражение ее лица.
 Внезапно она встала и отошла от стола. Шелест атласа и нижних юбок прорвал напряженную тишину. Мужчины, наблюдавшие за игрой, испустили коллективный вздох. Поток энергии выплеснулся наружу, словно вода из-под треснувшего льда.
 Брейсфорт ударил кулаком по спинке кресла, сотрясая позолоченное дерево, Фенборо повернулся и швырнул в камин свой бокал. Стекло с треском разлетелось на мелкие кусочки. Трентон-Смит громко рассмеялся.
 – Отлично сработано, мэм! – тихо воскликнул Давенби.
 Лорд Эдвард шагнул вперед и посмотрел на доску. Остальные замерли, словно в строю, явно выжидая его реакцию. Но сын герцога только улыбнулся и отвернулся.
 – Право же, очень занятно, – бросил он через плечо.
 Мужчины нарушили строй и вслед за лордом Эдвардом пошли к столу с вином.
 Джульетта обошла вокруг ломберного столика и положила ладонь Олдену на плечо. Затем наклонилась и шепнула на ухо единственную фразу:
 – Шах и мат!




 Глава 9


 Джульетта выиграла?
 Он еще секунду не мог опомниться, не веря в свое поражение. Шок внезапно уступил место какому-то безумному ликованию. Олден подавил этот необузданный и неуместный всплеск веселья, прикрыв рот носовым платком. Интересно, почему смех и боль чертовски близки?
 После своей победы Джульетта вправе потребовать что-то. Но что можно спросить с него сейчас, когда он уже потерял все и вот-вот станет собственностью лорда Эдварда?
 Сын герцога повернулся от столика с вином с бокалом в руке.
 – Я рад, что не заключил пари на исход этой игры, – сухо сказал он. – Я проиграл бы.
 Брейсфорт подхватил хихиканье Фенборо. Давенби отошел от остальных и прислонился к камину. Потом обвел шахматную доску медленным взглядом и остановился на липе лорда Эдварда.
 – Теперь лорд Грейсчерч должен исполнить ваше желание, не так ли, мэм? – спросил он Джульетту, но при этом продолжая смотреть на сына герцога. – Что вы потребуете от него?
 Прошуршав своими юбками, Джульетта снова села и прикрыла глаза.
 Еле слышные звуки – скольжение шелка по шелку, легкий звон бокалов, казалось, ширились в наступившем безмолвии. Но через минуту воцарилась полная тишина. Все мужчины затаили дыхание. Какое публичное унижение ждет проигравшую сторону? Набор неприятных возможностей представлялся безграничным, и лорд Грейсчерч будет обязан выполнить все, что ему будет предложено.
 – Мадам, – сказал он покорно. – Слушаю и повинуюсь.
 Глаза ее распахнулись, обнаруживая тот самый удивительно синий взгляд.
 – Очень хорошо, сэр. – Голос был чистый и четкий, без кокетства или стыда. – В прошлое воскресенье вы проиграли в карты все, что имеет ценность в этом мире. И вы не сможете ничего вернуть, если до полуночи не заручитесь моей благосклонностью. Так вот, я хочу, чтобы вы сделали это.
 Нахлынувшая боль сдавила ему грудь.
 С отвратительным ощущением, что за ним наблюдают все эти лица, Олден встал и пошел к двери. Скрежет его кресла и постукивание каблуков звучали в ушах подобно раскатам грома. Голова перестала соображать. Он не хотел ничего, только вырваться на свежий воздух. Даже дверная ручка под пальцами вызывала странное ощущение, как будто раньше он никогда ею не пользовался. Он на мгновение остановился.
 С легким шорохом юбок Джульетта подошла к нему и встала рядом. Он оглянулся, посмотрел вниз, на напудренные волосы. Медальон вздымался и опадал в такт движениям ее восхитительной груди. Джульетта. Очаровательная. Желанная.
 Она этого хочет? Почему?
 – Единственное, что у вас осталось, это вы сами. Поэтому я взимаю с вас этот штраф. – Она взмахнула веером и взглянула на часы. – До полуночи ровно тридцать минут. Эти полчаса я и хочу от вас.
 Олден почувствовал, что сейчас задохнется.
 – Вы хотите позволить мне выиграть мое пари с лордом Эдвардом?
 – Не просто хочу, – сказала Джульетта. – Я требую этого.
 Она хочет спасти его от гибели. Болезненные удары сердца звучали словно молот. Она хочет исполнить его сокровенное желание. Она предлагает ему свое божественное тело.
 Но она не знает еще об одном условии его адского пари с сыном герцога – о медальоне.
 – Джульетта, не требуйте этого! – Олден старался говорить так, чтобы слышала только она. Но слова четко пронеслись в притихшей комнате.
 – Я настаиваю, – сказала Джульетта, вскидывая подбородок с откровенным пренебрежением.
 Олден неожиданно возненавидел ее. И ситуацию в целом, когда они вынуждены обсуждать все это вот так, на публике. Их беседа станет сенсацией года! Но если мужчине это только прибавляет гордости, то для женщины подобная эскапада означает полный крах. Эта леди тотчас же станет парией, независимо от того, будет ли предложение принято или отвергнуто. Неужели Джульетта этого не понимает?
 Он был решительно настроен удержать ее от этого слепого самопожертвования, обратив требование в шутку, чтобы спасти репутацию леди, насколько возможно.
 – Мэм, – сказал Олден, склонив голову, – вы добились недостижимого. Лорд Грейсчерч вынужден молить о пощаде. Так как это действительно было наше последнее пари, вы победили окончательно и бесповоротно…
 Давенби дернулся и сделал шаг назад, задев локтем высокий канделябр в форме стоящей богини. Бронзовая фигура с грохотом свалилась на камин, задев по пути соседний столик с другими канделябрами. Весь набор горящих свечей начал сползать вниз, капая расплавленным воском на пол. Мужчины бросились ловить летящие предметы и тушить каблуками пламя.
 Для Олдена с Джульеттой эта неожиданная какофония оказалась коконом уединения.
 – Я настаиваю, – повторила она спокойно. – Я хочу швырнуть в лицо лорду Эдварду его интриганские проекты.
 – Вы не представляете, насколько это заманчиво, мэм, – сказал Олден и отступил назад в самой что ни на есть холодной светской манере, ограничившись легким, почти оскорбительным кивком. – Тем не менее я вынужден отказаться.
 – В таком случае, – ответила Джульетта, – я прошу вас подумать о ребенке по имени Шерри с мистером Примроузом, глухом кучере по имени Джон и других ваших подданных в Грейсчерч-Эбби. Ради спасения этих людей вы не можете мне отказать.
 – Могу и откажу, мэм.
 – Нет! – сказала Джульетта. Голос ее звучал разгневанно. – Как вы можете отказать мне, когда я просила вас об этом вслух перед всеми теми свидетелями?
 – Мне больно ставить вас в неловкое положение, мэм, но я не хочу…
 – Вы – негодяй! Вы думаете, я уступлю вашим эгоистичным желаниям? Когда вы побеждали в наших предыдущих матчах, я выполняла все ваши требования по штрафам. Даже с тем итальянским вечером.
 – Да что мои требования! – отмахнулся Олден, прикладывая ко рту носовой платок. – Те штрафы преследовали усиление моей порочной репутации. Ваше абсурдное желание гарантирует вам разрушить чистоту вашей. Вы – вдова. У вас нет никого, кто бы оберегал и защищал вас. Если вы решительно настроены на самоуничтожение, я предпочитаю в этом не участвовать. Я прилагаю дьявольские усилия, чтобы позволить вам выйти из положения, сохранив хоть крупицу достоинства.
 – Полно, сэр! – Джульетта презрительно скривила губу и щелчком раскрыла свой веер. – Вы всю неделю пытались соблазнить меня. Неужто сейчас вы не способны выполнить свое намерение, Олден Грэнвилл?
 Им овладело непонятное бешенство. Его левая рука как будто вышла из подчинения сознательной воле и надавила на ручку двери, а пальцы правой сомкнулись вокруг запястья Джульетты. Когда она с тихим вскриком захлопнула веер, Олден потянул ее за собой в коридор. Дверь с шумом закрылась за ними, отрезав как ножом поток ругательств полупьяных мужчин.
 Олден почти не отметил спокойствия коридора. Его руки обхватили оголенные плечи Джульетты, его ладони блаженствовали на теплой коже. Потом он скользнул вниз, вдоль женственных линий, прижав ее к стене, и позволил своему большому пальцу описать сладостную дугу поверх груди. Розовые почки дрогнули у него под пальцами.
 Без всяких угрызений он захватил обеими ладонями ее голову и в исступленном восторге приблизил губы к губам, как обычно, ничем себя не сдерживая, пренебрегая тонкостями, подчиняясь единственному сжигающему желанию. Он жаждал обладать ею, расхищая ее нежность, упиваясь ее сладостью, проникая в тайники ее тела и души. Она будет извиваться и задыхаться под ним, пока он будет возносить ее к высотам чувственного наслаждения, – и черт с ними, с последствиями!
 Движимый настоятельностью своего желания и своего гнева, Олден набросился на нее, не боясь отпугнуть этим бешеным натиском. Однако ее губы ответили ему с той же неистовой страстью. Поцелуй, рожденный отчаянием и распаленный гневом, толкал их обоих к ненависти.
 Олден отнял наконец свой рот. Джульетта привалилась спиной к стене, с пылающими щеками, губами пурпурного цвета и потемневшими глазами.
 – Вы думаете напугать меня? – спросила она. – Я не боюсь вас. Вы не более чем хвастун и позер. Пустобрех и непомерно самонадеянный тип, как я себе представляю.
 Он смотрел на быструю пульсирующую жилку возле ее горла. Жаркое дыхание бушевало в его груди.
 – Мэм, это действительно ваше собственное желание? Я подумал, может, вы просто стали марионеткой в руках лорда Эдварда.
 Непонятно, почему он так сказал, поскольку сам он не верил в это. Если Джульетта захочет, она может плюнуть ему в лицо и уйти.
 Вместо этого она отвернула голову и глубоко вздохнула.
 – Я приехала в Мэрион-Холл не по своей воле. Помимо того, что вы в долгу передо мной, есть еще третья причина, почему вы не можете мне отказать.
 Джульетта шла в открытую, лицом к лицу, с поразительной смелостью, смешанной с отчаянной бравадой. Ему казалось, что при сложившихся обстоятельствах он должен предложить ей любой возможный выход. По крайней мере это будет компенсацией за то, что он украл ее покой.
 – Я… я… – начал Олден, – мне очень жаль, Джульетта. Не так я мечтал покорить вас. Вероятно, существует какой-то другой выход. Вы – дочь графа. Ваш отец, несомненно, защитит вас от лорда Эдварда.
 Она бросила на него быстрый взгляд – до мозга костей леди.
 – Мой отец не примет меня. Мы не разговариваем и не переписываемся уже пять лет. Вы думаете, почему я живу одна в Мэнстон-Мингейт?
 Огромное облако невысказанных вопросов повисло между ними. Между тем тикающие по всему дому часы напоминали: «до полуночи, до полуночи, до полуночи, до полуночи…»
 – Как вы оказались здесь?
 – Лорд Эдвард явился в мой коттедж и рассказал мне о вашем пари в Лондоне. Мое тело во спасение чужого состояния! Это был исключительный момент – узнать истинную причину вашего интереса ко мне. Узнать, что все ваши слова и поступки были лживы с первой минуты нашей встречи. Вы можете вообразить, насколько это унизительно для меня?
 – Хотите – верьте, хотите – нет, но для меня это унизительно в такой же мере. – Олден старался говорить мягко. – Поэтому, каковы бы ни были ваши мотивы, я не уверен, что смогу воспользоваться вашим великодушным предложением. Почему вы хотите вознаградить меня за мою продажность?
 – Потому что лорд Эдвард также с предельной ясностью сказал, что мой муж умер, – ответила Джульетта. – Очевидно, совсем недавно, в Лондоне. Я была в шоке, все произошло так неожиданно. Пока я всеми силами пыталась осмыслить случившееся, он предложил мне выйти за него замуж. Я отказалась, но он привез с собой помощников. Его слуги бросили меня в закрытый экипаж и привезли сюда.
 – Так вас похитили? – В голосе Олдена звучал гнев. Джульетта содрогнулась.
 – Меня умыли и накрасили. Посторонние люди надели на меня это шелковое платье, которое он купил мне к помолвке. Он хотел вернуться к этому снова.
 – Тогда зачем он затеял со мной эту мерзкую игру с пари?
 – Лорд Эдвард думает, что преподал мне хороший урок. Показал свое могущество и теперь готов простить мне, что я отказала ему пять лет назад. Может, он и готов, только я предпочитаю этому его презрение. У меня остается единственное средство избежать его преследования – это публичное оскорбление. Он самолюбив и второй раз ни за что меня не простит. Выигрывайте свое пари – и тогда он уберет от меня руки. В противном случае он никогда меня не оставит.
 – Если он так безумно хочет вас, какого дьявола он рисковал с этим пари? – сказал Олден. – Ведь я мог выиграть.
 Джульетта снова взглянула на него своими глазами фиалкового цвета.
 – Могли? Он был абсолютно уверен, что вы проиграете. Так что, готовя мне это милое наказание, он попутно мог завладеть вашим состоянием. После того как он узнал, что мой муж умер и что я теперь свободна, он решил силой заставить меня выйти за него замуж. Вы должны выиграть пари. Ничто другое его не остановит.
 Олден чувствовал, как боль расползается по всем его мышцам, словно после изнурительного фехтования. Отдельные разрозненные куски состыковались друг с другом, составив целостную картину рискованной игры. Игры, приведшей их обоих к этому невероятному финалу.
 – Оглянуться назад – может показаться, что я был на редкость тупоголовым…
 – Все это не имеет никакого значения. – Джульетта стянула с пальца кольцо и бросила на пол. Бриллиант покатился по коридору. – Я хочу, чтобы лорд Эдвард оставил свой план. Это единственное, что меня волнует. Он будет вынужден это сделать, если я проведу следующие полчаса в постели с другим мужчиной.
 Это точно. Лорд Эдвард, несомненно, уже сейчас принимает это решение. И не важно, каким образом он претворит его в жизнь.
 Олден слышал у себя за спиной сквозь закрытую дверь эхо нарастающего мужского хохота.
 – Похоже, я в ловушке, мэм. Вы одержали победу надо мной. И в жертву, видимо, приносится мое тело…
 – Ха! Мое было жертвой вашего первого пари.
 – Стало быть, сегодня спрос двойной. Сначала со стороны лорда Эдварда и теперь, с вашей стороны, на меня. Вы, несомненно, победили, Джульетта.
 Изгибом шеи она напоминала сейчас изваяние Венеры. Плотно сжатые губы были неподвижны, спина прямая, как колонна.
 – Не можете пережить утрату командной позиции, лорд Грейсчерч? Трудно смириться, что завершение этой игры является следствием моего, а не вашего ультиматума? Даже при том, что в результате вы получаете то, ради чего так упорно трудились?
 – Вы обвиняете меня в сопричастности к заговору лорда Эдварда? Уж не думаете ли вы, что я с самого начала был придатком в его плане?
 – Конечно. Хотя вы не такой уж хороший актер. – Джульетта резко повернулась и отошла на несколько шагов. – Все, на что вы способны, это упорно домогаться леди, раболепствовать перед ней, дабы пополнить еще одним именем бесконечный список своих бессмысленных побед. С чего бы еще лорд Эдвард остановил на вас свой выбор?
 Ее шея под золотой цепочкой, державшей медальон, сзади выглядела очень хрупкой. От изящного излома отголоска прелестной линии плеча – резко взмывали зачесанные вверх напудренные волосы. Что бы она сейчас ни бросила ему в лицо, обвинения будут справедливыми. Потому что он принял это непристойное пари, потому что он собирался его выиграть. И оба знали, что он почти в этом преуспел.
 Олден шагнул к ней и увидел свою точную копию, двинувшуюся вместе с ним. В том и другом конце коридора, в огромных сверкающих зеркалах отражалось бесконечное множество других коридоров убывающего размера. И в каждом он видел себя, широкие полы камзола, обтянутые шелком икры и золотистые волосы. Не напудренные. Он никогда их не пудрил, разве только если этого требовала аудиенция с королевскими особами. Суетное тщеславие сейчас казалось ему чудовищным. В этом парадном облачении он выглядел как манекен. Для полноты картины недоставало только камзола, который, разумеется, лучше было снять заблаговременно. Во вражеском окружении шпага всегда должна быть легкодоступна.
 Его взгляд скользнул дальше в бесконечность, замкнувшись на розовом шелке, глубоком декольте и напудренных волосах. Множественные образы – вздымающиеся юбки на обручах, скованная спина и глядящая с презрением пара синих глаз – становились все мельче, исчезая совсем в конце коридора.
 Джульетта. Он сказал ей, что любит ее. Разве это что-то значило? С чего он сейчас вдруг вздумал искать смысл в словах, которые походя говорил сотне женщин?
 – Я спрашивал себя всю неделю, какую реальную игру ведет лорд Эдвард, – начал Олден. – Обычно я не знаю поражения ни в картах…
 – Ни с женщинами, – закончила Джульетта. – Именно поэтому он вас использовал. Теперь моя очередь. Если на вашем колчане станет одной зарубкой больше – какая вам разница?
 – Разница есть, если в действительности вы этого искренне не желаете.
 – Не желаю? – сказала Джульетта, щелкнув своим веером. Хрупкие пластинки цвета слоновой кости расщепились у нее в руках. – Ваше тщеславие непременно требует большего? О, вы такой превосходный любовник, что вас желает каждая женщина!
 Олден отвесил ей глубокий поклон. Белокурые головы тоже поклонились, постепенно уменьшаясь в бесконечных зеркальных коридорах.
 Начиналась знакомая игра. Игра, которую он довел до совершенства со столькими женщинами!
 – Может, еще передумаете?
 – Я не передумаю!
 – Мэм, – лениво начал Олден, – я отчаянно… совершенно безрассудно хочу вас. Я никогда не отрицал и не пытался это скрыть. К тому же теперь я могу в придачу отыграть свое состояние и отчий дом. Я не настолько благороден, чтобы отвергать эту возможность. Но только я надеюсь, вы подготовлены к тому, что сейчас свершится.
 Джульетта вдруг заволновалась. Это было видно по легкому подергиванию ее руки.
 – Что значит – подготовлена?
 – Разделить страсть ради обоюдного удовольствия, сколь долго это продлится. Без каких бы то ни было других обязательств. В этом смысле я совершенно безжалостен. Тело – это по моей части, сердце – нет. На то я и распутник. Я не собираюсь жениться на вас, Джульетта.
 Розовый атлас заколыхался в бесконечном ряду зеркальных отражений, когда она отвернулась.
 – Увы, сэр, это исключено. И есть еще одно условие. После этой ночи вы больше меня не увидите.
 Олден был слегка шокирован. Он вынул сломанный веер у нее из рук.
 – Джульетта, я не имел в виду ничего столь радикального. И буду рад, если вы измените мнение.
 – Нет. Вы не должны снова разыскивать меня.
 – А может, вам захочется. После этой ночи.
 – Да, но вы не будете искать встречи, если я сама об этом не попрошу. Я должна быть в этом уверена.
 Олден склонил голову.
 – Слушаю и повинуюсь.
 – И еще. Надеюсь, у меня не будет ребенка? Без сомнения, вы достаточно опытны, чтобы гарантировать это.
 – Да, это я могу гарантировать.
 – Тогда, если мы готовы к исполнению нашего безнравственного договора, лучше не терять времени, его остается не так много.
 За спиной у них распахнулась дверь. На волнах пьяного смеха, точно выскочивший поплавок, в коридор проглянуло раскрасневшееся лицо сэра Реджинальда Денби.
 – Ну что, Грейсчерч? Вы согласны выполнить требование леди? А то мы заключили новое пари.
 Олден отвесил ему церемонный поклон.
 – Можете передать лорду Эдварду, что желание леди будет удовлетворено. Надо полагать, вы избрали сторону победителя, сэр. Я надеюсь, ваш почетный гость не слишком разочарован, что ему не удалось получить Грейсчерч-Эбби? – Олден повернулся к Джульетте и подал ей руку. – Мадам?
 Джульетта отчаянно пыталась собраться с духом. Олден осязаемо это почувствовал. Когда она положила пальцы ему на локоть, ему передалась их дрожь. Тогда он накрыл ее пальцы другой рукой, чтобы успокоить. Она подняла на него свои широко раскрытые глаза, трясясь как лист на ветру. Прижав ее к себе, он искренне хотел внушить ей доверие. Отступать уже было слишком поздно.
 Сэр Реджинальд, казалось, был в ударе.
 – Ха! Я уверен, на этот раз вы справитесь. Я поставил на вас, Грейсчерч. Что, хороша кобылка? Черт возьми, я бы и сам не прочь с ней порезвиться – за одни ее красивые глаза! – Он не переставал орать, пока не прибежал лакей. – Человек! Зеленую спальню! Проводи леди и джентльмена в зеленую спальню!
 – Я не выношу зеленого, Денби, – сказал Олден, – Разве вы не слышали, как я объяснял Фенборо?
 – Зеленая комната – лучшая… – начал хозяин дома. Не обращая на него внимания, Олден улыбнулся лакею, с неловким видом стоящему в стороне.
 – Вы можете идти. Мы с леди сами выберем, где нам будет удобнее.
 Лакей был явно сбит с толку. Он вопросительно посмотрел на Денби:
 – Милорд?
 Денби качнулся к стене.
 – К дьяволу все разговоры! Веди их в зеленую комнату!
 – Сэр Реджинальд, мне очень жаль, но я вынужден испортить концовку вечера. – Олден легонько похлопал его по пухлой щеке. – Мы сами найдем дорогу.
 Он стиснул Джульетте пальцы и повел к лестнице, оставив лакея помогать своему пьяному хозяину, шлепнувшемуся на пол.
 Лестница вывела их к нескольким анфиладам спален. Олден шагал по коридорам, распахивая одну дверь за другой. Наконец он обнаружил комнату, смахивающую на камердинерскую. По-видимому, она пустовала. Кушетка у стены была застелена чистыми простынями. В комнате не было ни другой двери, ни окон. К тому же она удовлетворяла еще одному важному критерию – в замке торчал ключ.
 Олден быстро ввел Джульетту внутрь и запер дверь. Комната мгновенно погрузилась в темноту.
 – Почему здесь? – резко спросила Джульетта с напускной смелостью. – У меня нет отвращения к зеленому.
 Он приблизил руки к ее лицу и, захватив ладонями щеки, поцеловал в лоб.
 – Джульетта, вы еще не поняли, что собой представляют на самом деле эти люди? Знаменитую зеленую спальню Денби знают во всех клубах Лондона.
 – Чем она знаменита? – вяло спросила она.
 – Своими стенами, потолком и даже пологом над кроватью. Комната начинена зеркалами, потайными дверями, глазками…
 – Зачем? – удивилась Джульетта.
 – Как зачем? Чтобы аудитория могла наблюдать.
 Она притихла на миг. Прерывающееся дыхание было единственным звуком в этой черной дыре.
 – Ох… – произнесла она наконец.
 Олден ощупью двинулся вперед, по-прежнему ведя ее за руку, шаря пальцами по вешалкам с одеждой, туалетному столику и оштукатуренным стенам. В мрачной, окутывающей темноте оставалось довольствоваться только слухом, обонянием и осязанием. Каждый легкий шорох и вздох звучал преувеличенно громко. Каждый запах казался резким, а каждое прикосновение – концентрированным сгустком ощущений.
 К стенам были приколоты ветки апельсина. Олден ощущал их пряное, сладкое благоухание. Юбки Джульетты, касаясь его ног, источали особый аромат. Основу его составлял приятный мускусный запах самой Джульетты, выкупанной в ванне с настоем из полевых цветов и напудренной душистым тальком.
 Чувства разгорались.
 Олден был возбужден, полон сил и весь вибрировал от желания. Отыскав кушетку, он сел и притянул к себе Джульетту. Напуганная, она тяжело дышала. Юбки окутали его ноги. Он держал ее руки в ладонях и ждал. Пальцы женщины дрожали мелкой дрожью, взволнованное дыхание касалось его щеки. В какой-то момент ему показалось, что она плачет. Что угодно могло прийти ему в голову, только не это. Чтобы он заставил Джульетту плакать?!
 Где-то в доме пробили часы. Один удар. До двенадцати оставалось четверть часа.
 Олден погладил Джульетту по щеке и провел кончиком пальца по длинными ресницами. Глаза ее были сухи. Но в глубине души он почему-то по-прежнему думал, что она плачет.
 Он просунул руку к ней на затылок, ощущая жесткие от пудры волосы. Притянул в объятия и положил голову себе на плечо. Корсет скрипнул, затем наступила тишина. С минуту они сидели молча, два человека, окутанные темнотой. Олден вдруг почувствовал в себе такую нежность, что даже испепелявшее его желание было вынуждено уступить.
 – Джульетта, еще не поздно, – сказал он. – Вы достаточно унизили лорда Эдварда. Я сумею постоять за себя и без этой жертвы.
 Она вырвалась из его объятий. Олден представил, как она гордо вскинула подбородок и как разглаживает юбки, вызывая легкое потрескивание шелка.
 Когда она встала, воздух вокруг него сразу стал прохладным.
 – Это не жертва, – сказала Джульетта. – Мне нужно, понимаете – нужно, чтобы вы одолели лорда Эдварда. Это больше, нежели просто бравада. Это вопрос чести, он запрещает нам лгать.
 Олден наугад протянул руку и моментально поймал ее пальцы. Он даже не предполагал такой счастливой случайности. Сейчас между ними протянулась невидимая нить. Он не должен сделать ничего неверного.
 – А что еще, Джульетта? – сказал он. Жгучее желание переполняло все его существо, сконцентрировавшись в сердцевине его чувственности. – Что еще?
 – Больше ничего.
 – Но есть что-то еще, Джульетта. Что-то правдивое, я надеюсь.
 – Что именно?
 – То, что вам хочется больше узнать о распутнике, – сказал Олден. – Выяснить, что он знает о женщинах такого, чего не может вообразить обычный мужчина. – Чувствовала ли она ускоренный пульс его желания? И то предвкушение удовольствия, все больше и больше заполнявшего его тело? Мягко разъединив ее пальцы, он поочередно гладил каждый, от начала до кончика. И одновременно большим пальцем выводил в центре ладони небольшие круги. – Вам хочется узнать обо всех тех уроках в Италии. О той утонченной страсти, которую распутник постиг с тех пор со множеством женщин – их было так много, что всех не счесть. О тех порочных изысках и удовольствиях, более интенсивных, нежели доступные простым честным людям. Возможно, вам тоже хочется это попробовать, Джульетта. Один только раз. Согрешить с незнакомцем в потемках.
 Ее рука задрожала.
 – Я хочу только, чтобы вы выиграли свое пари у лорда Эдварда.
 Олден снова и снова выводил круги вокруг мягкого бугорка в основании ее большого пальца.
 – Разве это достаточная причина для любовных утех? А что, если этого не хватит?
 – Должно хватить! – В голосе Джульетты звучало отчаяние. Она была близка к слезам.
 Олден поднял ее руку и поднес к губам. Она судорожно вцепилась в него, когда он принялся целовать пальцы, один за другим – осторожно, мимолетно, намеренно мучая ее этой лаской.
 – Если вы считаете, что должно хватить, – сказал Олден, – значит, хватит. Потому что вы этого хотите. – Он таки знал, что говорит. – Поэтому давайте сделаем эту ночь самой незабываемой в нашей жизни.
 Он отпустил ее. Джульетта тотчас прижала руку к губам. Приятные язычки пламени пробежали поверх пальцев и лизнули середину ладони. Она стояла неподвижно, как потерянная. Тугая шнуровка давила на ребра там, где корсет поддерживал грудь. Вот почему так ныло сердце!
 Все, что она сказала о сыне герцога, было чистой правдой. Игра стоила свеч. Чтобы расстроить его планы и принудить его публично отказаться от своих притязаний, Джульетта была готова пожертвовать своей будущей репутацией. Лорд Эдвард никогда не простит нанесенного ему оскорбления, но в то же время навсегда оставит свои домогательства. Однако она даже на минуту не допускала, что и вправду позволит этому распутнику использовать ее тело в угоду своей похоти.
 Джульетта чувствовала, как ускорился пульс. Это было похоже на панику. Она проглотила комок в горле.
 Когда сын герцога рассказывал ей о том лондонском пари, он произнес еще одну фразу: «Я знаю, Грейсчерч от вас ничего не добьется. Вы можете обезоружить подобного хлыща одним движением бровей!»
 Однажды это уже почти случилось, когда она ехала с ним в открытом экипаже. Олден Грэнвилл целовал ее, а она притворялась, что ее это не трогает. Тогда она еще заметила выражение растерянности, промелькнувшее на его лице. Пусть сейчас он думает, что добился ее благосклонности. Пусть считает, что выиграет свое пари. Позже она выскажет ему свое презрение! Она унизит его, уничтожит его гордыню. Не оставит камня на камне от его тщеславия.
 Кромешная тьма заполонила все, Джульетта только слышала, как он размеренно дышит. Его пронзительный мужской запах щекотал ей ноздри. Она вспомнила, как вдыхала этот запах, точно свежий воздух в гостиной сэра Реджинальда, когда Олден Грэнвилл только вошел и встал сзади. Другие мужчины так благоухали, будто их поливали крепкими духами. От него, напротив, всегда веяло свежестью, как от быстро бегущего ручья. К этому чистому запаху примешивалось что-то еще, не поддающееся определению – сугубо мужское, и ей хотелось втягивать это в глубь легких. Его красота вводила в искушение, будь он неладен!
 – Остается мало времени, – проговорила Джульетта в это дышащее жизнью молчание.
 Что-то упало на пол. Звук от удара отозвался в ее сердце, подобно легкой вспышке паники.
 – Что вы делаете?
 – Снимаю туфли, – спокойно сказал Олден. Затем негромко лязгнул металл.
 – Что это?
 – Моя шпага, – вновь ответил он. – На время подобных занятий я обычно ее снимаю.
 Его насмешливый голос был полон уверенности, черт бы его побрал!
 – Вы раздеваетесь? – спросила Джульетта слишком высоким голосом, близко к визгу.
 – Это вас тревожит?
 Послышалось легкое шуршание. Должно быть, сбрасывает свой розовый жилет.
 – Нет, не тревожит, – сказала Джульетта. – Конечно же, нет! – Но, несмотря на свой бравый ответ, она застыла на месте словно примерзшая.
 В темноте прошуршало что-то тонкое и мягкое. Потом что-то, почти неуловимое, наподобие звона крошечных колокольчиков с его кружев, прозвучало в неслышном для уха микромире.
 – Тогда вам будет приятно узнать, что сейчас я стягиваю рубашку. Следующими будут панталоны.
 Джульетте пришлось крепко зажмурить глаза, так как в черной яме перед собой ей виделось, как Олден Грэнвилл, сильный, весь сверкающий золотом, движется по ее лугу. Она ощутила прилив тепла, словно кожа впитала огонь того воображаемого яркого солнца.
 Что-то глухо щелкнуло. Он расстегивает пуговицы?
 Послышался легкий шелест материи. Панталоны?
 Распространяющийся огонь подбирался к ее животу, проникая длинными щупальцами глубоко внутрь. Спокойнее! Пусть ответное пламя охватит Олдена Грэнвилла. Она подождет. Пусть он, отвергнутый ею, в отчаянии умоляет ее. И тогда она наконец посмеется над ним!
 Чуть слышные дрожащие звуки подсказывали, что легкое белье скользнуло вниз по голым мускулистым ногам.
 Дыхание Олдена Грэнвилла стало частым и мощным. Кроме этого устойчивого монотонного ритма, теперь не было слышно ничего.
 – Вы раздеты? – спросила наконец Джульетта.
 – Да. – Олден Грэнвилл улыбался, судя по голосу.
 У нее загорелось лицо от стыда. Но ей следовало это знать. И нужно также знать, что сейчас он возбужден и остро в ней нуждается, а стало быть – уязвим.
 – Вы готовы?
 – Да.
 Джульетта постаралась дышать спокойно. Но пламя сжигало ее, мешая обрести нормальный ритм.
 – Как велико ваше желание? – спросила она.
 – Я вибрирую желанием…
 – Я не могу знать! Мне не видно. – В напряженном голосе чувствовалась тревога со скрытой в ней всепоглощающей яростью.
 – Я весь в огне, и чтобы понять силу моей страсти, вам не нужны глаза. Вы чутьем это знаете, Джульетта. Потому что сами чувствуете то же.
 Не сейчас! Еще не время для отмщения! Он должен дойти до предела отчаяния. Однако ноги не хотели слушаться. С подкашивающимися коленями она могла рухнуть в кипу атласных юбок и обручей.
 Джульетта вытянула руку, двигаясь вслепую. Она ничего не видела. Не знала, где он. И уже не могла истолковывать доносящиеся негромкие звуки.
 – И что теперь? – спросила она дрожащим от страха голосом.
 – Теперь дело за вами, – сказал виконт.
 Беспорядочно хватая руками воздух, Джульетта пыталась за что-нибудь ухватиться для устойчивости, но пальцы коснулись только чего-то мягкого и шелковистого. В первую секунду она оторопела.
 Но, как оказалось, это были всего лишь его волосы. Олден Грэнвилл стоял на коленях у ее ног.
 У нее перехватило дыхание. Усилием воли она заставила себя вдохнуть, потом снова.
 – Успокойтесь, – сказал он. – Расслабьтесь. Ваше желание – для меня закон.
 Она стояла неподвижно как истукан. Ее пальцы задержались в этих золотистых волнах, мягких и нежных. Джульетта провела рукой, ощущая пробор, пологую рябь кудрей и тяжелый оползень золота, схваченного на затылке лентой.
 – Можете развязать, если хотите, – сказал Олден.
 Джульетта не хотела отвлекаться на слова. Она держала в ладонях текучую массу, желая предаваться только этому ощущению.
 – Вы о чем? – спросила она, пытаясь снова сосредоточиться на отмщении. Эта мысль огнем прожигала сознание.
 – О моих волосах, – ответил Олден Грэнвилл. – Вы можете развязать ленту, если вам нравится. – Голос его звучал весело и приветливо. – Тогда я действительно буду совершенно голый, как Адам при сотворении мира.
 Джульетта остановилась в оцепенении. Она своего добилась. Этот распутник, беспомощный в своем желании, стоит перед ней на коленях. Она собиралась его словесно уничтожить. Выхолостить в нем желание, чтобы он ощутил свое бессилие, когда она станет изливать свое презрение. Но почему сейчас что-то дрогнуло в ней, когда он попросил распустить его волосы?
 Ее дыхание вдруг превратилось в какой-то парящий поток, беспорядочное смешение тепла и эмоций.
 – Хорошо, – сказала она, наконец найдя в себе смелость продолжить. – Но я не знаю… у меня не такая большая практика. Вы простите мне некоторую неловкость?
 – Это всего лишь лента, Джульетта.
 Она быстро провела ладонями по его склоненной голове, ощупью обошла его твердые плечи, сильную шею с пылающей кожей и сомкнула пальцы вокруг ленты.
 Олден Грэнвилл стоял коленопреклоненный, как странствующий рыцарь, доверившись неуклюжим действиям над собой. Джульетта отыскала петли банта и высвободила из густой копны волос его свободные концы. Потом потянула за них, пока не развязался узел. Тогда она робко пропустила руки сквозь пряди, отделяя их друг от друга, позволяя струящейся шелковой массе стекать между пальцами.
 От него исходила тонкая вибрация, кожа излучала тепло. Твердые мышцы пришли в движение, когда он наклонился вперед, покорно подставив голову. Джульетта сместила пальцы вниз и ощутила чудесную мускулистую шею, плавно переходящую в обнаженные плечи. Образ разгоряченной золотистой кожи, словно пламя, ожег память. Джульетта прикоснулась к его рукам, сильным и гладким, как полированное дерево, но только в отличие от дерева теплым, живым, трепещущим.
 Когда он поднял голову, она притронулась к его лицу. Мимолетно коснулась кончиком пальца щеки. Его чистый запах хлынул в ноздри, привнося новые, более насыщенные ощущения.
 Его дыхание сделалось жарким и частым. Но он продолжал стоять на коленях, по-прежнему не трогая ее. Как довести его до пределов отчаяния, если он все целиком вверил ей?
 – Вы должны мне помочь, – сказала Джульетта. Это прозвучало почти как рыдание, словно слова потонули в слезах.
 Не говоря ни слова, Олден Грэнвилл взял ее руку и поцеловал в ладонь. От мимолетного касания его влажного языка и мягких пересохших губ ее обожгло как огнем. Эротический заряд вызвал дрожь в ногах. Простой поцелуй руки воспалил каждый нерв, наполнив тело жгучим ожиданием наслаждения.
 – Мне нужно сесть, – сказала Джульетта.
 – Я не дам вам упасть.
 – У меня кружится голова, как перед обмороком.
 – Тс-с. Это всего-навсего из-за темноты.
 – Никогда не представляла, что ее может быть так много, – прошептала Джульетта.
 – Я бы хотел вас видеть, – мягко сказал Олден. – Когда я мечтал, как мы будем вместе, я пытался представить вас без этого, – продолжал он, пробегая ладонью поверх ее корсета. – Без этого… – Его пальцы прошелестели ее юбками, – Без этого… – Его руки, отодвинув нижние юбки, поглаживающим движением прошлись вверх по ее ногам в шелковых чулках.
 Поток приятных ощущений пробрал ее до костей. Она сделала короткий вдох и, несмотря на темноту, перевела глаза вниз. «Я видела тебя, когда ты косил траву, – нашептывал голос памяти. – Видела, как ты снимал свой камзол и жилет с рубашкой. Ты выглядел как настоящий бог. Позже, когда ты лежал у моих ног, ничего прекраснее в жизни я еще не видела. Но потом я выяснила, как жестоко ты меня обманывал!»
 Твердые мужские ладони через белье провели по бедрам, потом снова стали поглаживать. Вверх-вниз. Каждое движение сопровождалось струйками ощущений, заставляя ее делать судорожный вдох. Джульетта закусила губу, когда искусные опытные пальцы задержались у нее на талии. Через мгновение они снова скользнули вниз к лодыжкам – и нижние юбки вместе с обручами кипой легли вокруг ног.
 – Держитесь за мои плечи.
 – Олден…
 – Тише, Джульетта. Просто доверьтесь ощущениям.
 Взяв ее руки, он поочередно положил их себе на плечи.
 Она чувствовала, как горит его кожа, но сам он был прочен и неколебим. Пока она льнула к этой силе, он снял с нее туфли. Туфли упали на пол, цокнув каблуками.
 Джульетта оторопела, чувствуя, как подошвы утонули в махине нижних юбок. Оставаясь на коленях, он взял ее правую ступню и поставил на свою согнутую ногу. Мощные мышцы бедра сократились под тяжестью. Его тепло прожигало кожу сквозь тонкий шелк чулок, угрожая большим пожаром.
 Он крепко держал ее за икры, потирая ладонями сначала одну ногу, потом другую. Сильные пальцы продвигались от пяток к лодыжкам и далее, все выше и выше. Наконец он погладил под коленом и внутри подвязки. Жгучие ласки вызвали всплеск удовольствия. Джульетта простонала в темноту и плотнее прильнула к его плечам, чтобы волны наслаждения не превратили ноги в труху и не дали забыть о своей задаче.
 «Не сейчас! Еще не время! Пусть он думает, что победил!»
 Джульетта не выдержала и снова застонала, когда его пальцы коснулись оголенных бедер.
 – Можно, я сниму ваши чулки? – задыхающимся, хриплым голосом спросил Олден.
 Только чулки. Пусть получит небольшую отсрочку! Почему – нет?
 – Да-да. Если вам хочется!
 «Еще не время!»
 Проворно развязав бахромчатые ленточки, он взялся за чулки. Пока он медленно закатывал сначала один, потом другой, его ладони поглаживали обнаженные голени. Сняв каждый чулок, он так же, по очереди, поставил ее ноги на скомканные нижние юбки. Прохладный воздух обдувал кожу, но под ней бушевал огонь, прожигая тело до самых костей.
 Скоро! Скоро! Прежде чем ее унесет страсть и…
 Поглаживания его пальцев доставляли такое удовольствие, что хотелось рыдать. Потом к этому присоединились поцелуи. Он постепенно поднимался от лодыжек все выше и выше, пока его испепеляющие губы коснулись нежного укромного местечка под коленом.
 – Олден! – вскрикнула Джульетта.
 Возглас вылился в нечленораздельное стенание.
 Олден скользнул ладонями вверх по ее ногам и встал.
 Нижние юбки, сорочка, подвязки – все эти смятые шелка, оказавшиеся в его руках, были прижаты к ее животу. Неожиданно из этой кучи повыскакивали крошечные синие искорки, словно электрические заряды передавались от одного тела к другому. Между тем он уверенно переместился на заднюю поверхность ее бедер. Когда твердые пальцы обхватили оголенные ягодицы, в крови у нее взревел ответный огонь.
 Синие искры устроили в темноте бешеные танцы. Ее сердце с грохотом ударяло в грудь. Запах лаванды и гвоздики смешался с пьянящим мужским запахом. Запахом, свойственным только, одному человеку.
 Отделяемый лишь сплющенными юбками, Олден держал ее прямо перед собой, пробегая кончиками пальцев по ягодицам. Проскакивающие между ними мощные разряды нагнетали страсть, концентрирующуюся в одном ярком, горячем центре исключительного наслаждения.
 – Олден! – вырвалось у Джульетты.
 Он закрыл ей рот поцелуем.
 Она вернула ему поцелуй, покорная последующей атаке, открытая в своей наготе к познанию его искусных пальцев. У нее затвердели соски. Ее кожу, прижатую искрящимися юбками, которые подпирались только его силой, охватил пожар. Ее руки вцепились Олдену в плечи, в его твердые мышцы, пока потрескивающие синие частицы, точно маленькие пушки, обстреливали каждый ее нерв.
 Скользнув одной рукой под ее юбки, Олден резким взмахом: приподнял ее бедро и перебросил через свое нагое колено. Его пальцы оттолкнули шуршащий ворох и погладили ее живот. Потом переместились ниже, туда, где она была влажная и желающая. О Боже! В этой кутерьме ощущений она была более чем желающая, жаждая быть придавленной его тяжестью, томясь по его вторжению.
 Сейчас ей предстояло разрушить его страсть, отринув свою собственную, и оставить его беспомощным, униженным и обездоленным, вынужденным просить ее подаяния. Это время пришло! Джульетта отдернула рот от его губ и уронила лоб ему на плечо, ее ногти впились в его предплечья. Он поднял ее выше, упершись своей бархатистой твердью в ее нагую плоть, отыскивая между ног укромное податливое местечко.
 Пора! Сейчас она должна сказать: «Послушайте, вы, фигляр! Вы думаете, я хочу вас? Вы уверены, что я так вас жажду? Где она, ваша хваленая мощь распутника? Ха! Я остаюсь холодной и безразличной. Немудрено, что у вас было так много женщин. Совершенно очевидно, кого-то из них вы бессильны удовлетворить…» Но онемевший язык бездействовал. Ревущий огонь, бушевавший в крови, заглох. Все окутал непроницаемый бархатный мрак, прерываемый мельканием потрескивающих синих мушек. Животрепещущая потребность, сосредоточившаяся глубоко в животе, настойчиво заявляла о себе.
 Джульетта жаждала большего. Большей остроты ощущений и прилива удовольствия, чтобы заполнить мучительную пустоту, повергающую ее в отчаяние.
 Олден поднял ее еще выше. Внутренний огонь возгорелся вновь. Томящаяся плоть страстно стремилась встретиться с другой плотью.
 – Ваше желание для меня свято, – прозвучала темноте неуверенный, мягкий шепот, прося разрешения. Это было так по-человечески. – Скажите «да», Джульетта.
 Пора! Ее губы зашевелились, и язык коснулся горячей кожи его голого плеча. Она подняла голову, когда неистовое желание, достигшее кульминации, уже оформилось в одно простое слово. Все остальное – те жестокие вещи, которые она собиралась сказать, и план отмщения – сгорело, как сухая трава, охваченная пламенем.
 – Да, – сказала Джульетта.
 Ее ноги приподнялись от пола, когда Олден одним длинным броском вошел в нее.
 Где-то пробили часы. Темное помещение заполнилось ровными звуками. Один… два…
 Пока куранты отмеривали удары, Олден оставался неподвижен. Распирающее давление между ног порождало в ней невероятно сладкие ощущения. Он продолжал держать ее, снедаемую желанием, в том же положении. Она уронила голову ему на плечо, чувствуя дивный огонь его кожи.
 В ушах у нее звенело: восемь… девять… десять…
 Джульетта плотнее прильнула к Олдену, сомкнув ноги вокруг его бедер. Сердце застучало под стать удаленным тревожным ударам, и она утонула в чувственном экстазе.
 Олден двинул губами, нежно коснувшись ее щеки, потом быстро поцеловал один раз, в губы. Одиннадцать… двенадцать… – Полночь, – прошептал он.




 Глава 10


 Он опустился на диван и вместе с собой перенес Джульетту. Она оседлала его бедра, накрыв своими юбками. Пока они качались в таком положении, ее пальцы вцепились в сильные мышцы, упиваясь их совершенством. Все существо Джульетты сосредоточилось в одном пульсирующем очаге, где соединялись их тела. Олден убрал руки, предоставив ей свободу движений.
 Джульетта начала вращать бедрами, добиваясь большей насыщенности ощущений. Большего возбуждения. Потрескивающие юбки окутались облачком синих искр. В ушах стоял страшный шум, дыхание смешалось с таким же горячим дыханием Олдена. Казалось, этому не будет конца, и она может просто раствориться в блаженстве.
 Сладостное напряжение нарастало, усиливаемое запахом муската и гвоздик, свежестью родника и лаванды. По жилам заструился жидкий огонь. Чрево ее вновь и вновь сотрясали конвульсии. Наконец она ощутила такой взрыв сладострастия, что подумала, будто умирает.
 – Джульетта!
 Этот возглас слился с ее собственным нечленораздельным криком, когда к ней присоединился Олден. После нескольких мощных сокращений его тело замерло и успокоилось.
 Он еще долго не отпускал ее, молча укачивая в объятиях. Потом не спеша ослабил застежки и принялся развязывать шнурки. Каждая вещь покорно слушалась умелых пальцев. Платье легко соскользнуло с плеч, белье и корсет разжали свои тиски, высвободив податливое тело. Наконец Джульетта осталась в одной тонкой сорочке.
 Ее спина, живот, руки и ноги, сердце – все сделалось вялым, как тряпка. Все беспокойство растопилось в глубоком удовлетворении.
 Олден стянул с кушетки мягкое покрывало и обернул им их обоих.
 – Ведь вы совсем не собирались это сделать, не так ли? – спросил он.
 – Не собиралась. – Джульетта поцеловала его в плечо. Губы ощутили вкус соли.
 – Я думал, вы меня отвергнете. У вас были все основания. Что и говорить, постарался на славу!
 – Да уж.
 – Никогда бы не подумал, что вы проявите такое великодушие.
 Джульетта провела пальцами по его груди.
 – Я не хотела.
 – Разве вы чувствуете себя такой уж несчастной?
 – Я не знаю, – сказала Джульетта. – Хотя вообще следовало бы. – Ее здравый ум был вынужден нехотя проснуться. – Мне показалось, что вы… – Она прикусила губу. – Вы обманывали меня, когда говорили, что появление ребенка исключено?
 – Нет, не обманывал, – пророкотал под ее ухом Олден. – Я принял меры предосторожности. Аккуратно перевязался синей лентой, хотя вы, естественно, этого не заметили.
 Джульетта не помнила, чтобы Джордж когда-нибудь делал что-то подобное. Он хотел ребенка. Правда, безуспешно.
 – О, значит, вы были не совсем голый?
 – В таких делах распутники что-нибудь да знают. – Олден легонько поцеловал ее в лоб. – Однако даже при своих опасениях вы рисковали. Почему?
 – Я хотела, чтобы вы выиграли пари.
 – Нет, не поэтому, Джульетта. – Губы Олдена коснулись кожи на границе волос и потеребили уголок брови. – Все не можете признаться, что просто делали это для себя самой?
 – С чего вы взяли? – Она пристроилась ближе к его телу и пробежала рукой по восхитительной коже. – Меня больше устроило бы, если бы вы считали, что я сделала это для вас.
 – Чепуха! – Его раскатистый смех отозвался у нее в ушах. – Право же, у вас нет передо мной никаких обязательств. И нам не нужен повод, чтобы предаться любви, Джульетта. Для этого достаточно желания.
 Она приподнялась на локтях и прошептала в темноту:
 – Желание лишило меня благополучия, безопасности, счастливого замужества. Всего того, что мне было дано по праву рождения, и не дало ничего, кроме тяжелой работы и бедности. Почему после этого меня должно интересовать желание?
 – Потому что это свойственно природе человека. И в этом нет ничего постыдного.
 – Желание заставило меня убежать с Джорджем.
 – Я думал, вы спасались от лорда Эдварда.
 – И это, конечно, – сказала Джульетта. – Что-то в нем смертельно меня пугало. Но я также хотела Джорджа. Мне нравилось ощущать его руки на моем нагом теле. Я страстно этого желала. Вас это ужасает?
 – Меня это восхищает, Джульетта. – Олден притянул к себе ее голову. Его губы принялись ласкать ухо, потом шею.
 В течение секунды Джульетта молча переваривала его слова.
 – Вам не кажется, что женщине не пристало испытывать подобное желание?
 – Что мужчины, что женщины по натуре своей существа одинаковые. Поверьте, все мы ищем удовольствия. Хотите, можем получить новые доказательства?
 Джульетта не стала отпираться.
 На этот раз Олден действовал исподволь, медленно изучая каждый ее дюйм. И она полностью вверила свое тело распутнику, его искусным рукам и пытливому рту.
 «Вам хочется узнать обо всех тех уроках в Италии. О той утонченной страсти, которую распутник постиг с тех пор со множеством женщин – их было так много, что всех не счесть. О тех порочных изысках и удовольствиях, более интенсивных, нежели доступные простым честным людям. Возможно, вам тоже хочется это попробовать, Джульетта. Один только раз. Согрешить с незнакомцем в потемках».
 Но сейчас он уже не чувствовал себя незнакомцем. Теперь это был более близкий и преданный любовник, чем она могла вообразить. Длинные волны удовольствия в плавном накате, как океанский прилив под действием луны, приближали обоих к высшей точке экстаза. И оба достигли ее одновременно.
 В окружении теплых рук Олдена Джульетта медленно дрейфовала из сна в бодрствование и обратно. И когда бы она ни проснулась, любовник поцелуями каждый раз разжигал ее пыл, вновь готовый к продолжению. Вот это сюрприз! В глубине души, в одном из тех тайников, который мог позволить себе эту вольность, ее разбирал смех. Удивляясь себе, она улыбнулась в бархатную темноту и сомкнула пальцы вокруг восставшей мужской плоти.
 – А я еще хотела доказать вашу несостоятельность, Олден Грэнвилл. – Джульетта потерлась носом о его шею. – Я собиралась вас посрамить. Мне казалось, я смогу лишить вас этого могущества. – Она провела пальцами вдоль чудесного творения природы, поражаясь его загадочным свойствам. Такая весомость и твердость в сочетании с гладкой, нежной кожей на конце! – Теперь я понимаю, насколько абсурдно было так думать.
 – Почему абсурдно, Джульетта? – захохотал он.
 Его напрягшийся фаллос пульсировал у нее в руке.
 – Потому что по идее распутник не должен подкачать…
 Олден затрясся от тихого смеха.
 – Всяко может быть. Распутник – тоже живой человек. – Он выгнул спину, словно кот, собирающийся замурлыкать. – О, не останавливайтесь, Джульетта!
 Его слова тронули ее сердце. Он поверяет такие интимные вещи!
 – Но распутник должен знать больше, чем обычный человек. В чем здесь секрет? Я была замужем шесть месяцев. Мы с вами не делали ничего такого, чего не было бы между мной и Джорджем…
 – Тем не менее ощущения отличались? – спросил Олден.
 – Да. – Джульетта покраснела в темноте и спрятала разгоряченное лицо у него на груди. – Это все те же уроки в Италии? В этом секрет?
 Олден поцеловал ее и сказал:
 – Есть только один секрет, Джульетта. Это – думать об удовольствии другого человека больше, чем о своем собственном. Я люблю доставлять удовольствие женщинам. – Он перекатил ее на спину и принялся терзать указательным пальцем ее сосок. – Мне нравится открывать у моей любовницы самые сладостные места. Сладостные для нее – не для меня. Хотя, когда я отыскиваю их, они становятся для меня медом.
 Сладостные места! Она засмеялась, извиваясь под ним, и стала помогать ему прилаживать в темноте его защитный чехол. Они вдвоем путались пальцами в лентах и хохотали над его глупыми шутками по поводу «камзола для маленького мужчины».
 – Очень большого «маленького мужчины», – заметила Джульетта сквозь истерический хохот.
 – Вы считаете… он… большой? – Олден задыхался от смеха. – Ах, Джульетта! Вы знаете, чем… потрафить мужчине!
 – Он намного больше, чем у Джорджа. Я не знала, что мужчины могут так отличаться.
 – Вам это нравится, Джульетта? – Олден внезапно стал серьезным.
 Огонь охватил ее с головы до ног.
 – Еще бы не нравилось! Вы дали мне такую полноту ощущений…
 – Тсс, – прервал Олден. – Для надежности мы должны удостовериться. Позвольте, я проверю, действительно ли это так. Нужно, чтобы все было как надо.
 Джульетта откинулась на спину, сосредоточившись на приятном распирающем чувстве, когда он легко вошел в нее – и снова до упора.
 Позже, когда она проснулась, Олден по-прежнему крепко держал ее в объятиях. Она плавала в море блаженства, чувствуя себя в безопасности, пока он медленно выводил рукой круги у нее на спине. Восхитительные, ласковые движения создавали ощущение уюта и покоя.
 – Все так и было, – сонно сказала она.
 – То есть?
 – Все было как надо.
 Движения руки прекратились, затем снова возобновились.
 – Ну, теперь вы признаетесь наконец? Или опять будете говорить, что вами двигало не желание, а благородные мотивы?
 Джульетта пыталась отыскать в сердце истинный ответ. Налицо была одна правда, которую она открыла еще раньше и даже высказала. В эту ночь ставка была сделана на нечто гораздо большее, нежели желание. Это нечто было частью того, что придало ей смелости.
 – У меня был младший брат. Он умер. Так пусть ваш выигрыш спасет хотя бы того маленького мальчика, который еще жив.
 – Шерри? Он внебрачное дитя неизвестного человека. Почему вы заботитесь о спасении чужого ребенка, Джульетта?
 Пальцы Олдена двигались кругами, захватывая все большую площадь ее тела, подбираясь к затылку. Она была готова замурлыкать от удовольствия.
 – Я понимаю, – сказала Джульетта, – между этими двумя детьми нет никакой связи. Но мне думается, спасти маленького мальчика будет благим делом, поскольку это в наших силах. Если угодно, я делаю это потому, что Шерри напоминает мне Кита. Я имею в виду моего маленького брата Кристофера, виконта Киттеринга. Мы все звали его Китом. – Темнота и тепло дышали спокойствием, создавая иллюзию ухода от суровых реалий дневного света.
 – Вы можете рассказать мне, что случилось? – мягко спросил Олден.
 Джульетта никому не рассказывала об этом, за исключением мисс Паррет. Боль утраты продолжала терзать ее подобно незаживающей ране. Но рядом с этим человеком она чувствовала себя в безопасности.
 – Он утонул, когда ему было семь лет. Это была моя ошибка. – Вымученные слова, роняемые одно за другим, падали в спасительный кокон темноты. – Через шесть месяцев после нашего бегства с Джорджем я написала отцу. Мы рассчитывали на его прощение. К тому времени я продала большую часть своих драгоценностей. Мы с Джорджем думали, что лорд Фелтон смилостивится и пожалует нам мое приданое, чтобы мы могли как-то устроиться в этом мире. Тогда же я написала матери. Мне очень недоставало ее и Кита. Я просила тайно встретиться со мной в гостинице. Моя мать хотела, чтобы я покинула Джорджа и вернулась домой.
 – Но вы отказались.
 – Я же была замужем, – сказала Джульетта.
 – Вы так свято верили в замужество? – спросил Олден.
 – Я дала обет и слишком дорого заплатила за это. Я никогда бы не позволила себе нарушить супружескую верность, если бы Джордж был жив.
 – Но вы же были разлучены, не так ли?
 – Он оставил меня, – сказала Джульетта. – В тот вечер, когда я последний раз виделась с матерью и Китом, разыгралась ужасная буря. По дороге домой, на переправе, в темноте под дождем, их экипаж перевернулся. Они все утонули, даже кучер.
 Олден молчал, окутывая ее теплом и силой. Только его пальцы вели свой разговор, выражая нежность и сочувствие.
 – После этого у меня не осталось ничего, – продолжала она. – Одни осуждения. Я не знаю, простит ли отец когда-нибудь мое бегство с Джорджем. Моя мать думала, что это возможно. Но после того как мамы с Китом не стало, Джордж понял, что со мной у него нет никакого шанса жить в достатке. Поэтому он уехал. С тех пор я больше никогда его не видела.
 – Так он бросил вас? И это после того, как вы потеряли Кита и мать?
 – Едва ли это имело для него какое-то значение, – сказала Джульетта. – Я ничего не хотела, кроме смерти. Как видите, я со своим желанием разрушила всю семью.
 – Успокойтесь, Джульетта. – Олден убрал губами горячие слезы, внезапно выступившие у нее на глазах. – Вы имели полное право удовлетворять свое желание и жить, как вам хочется. Вы не разрушали свою семью. Это сделала судьба. Судьба и случай.
 – Пусть так, но людей уже нет. Мой отец так и живет в одиночестве, с разбитым сердцем. И у меня ничего не осталось, кроме моего медальона.
 – Вашего медальона? – Руки Олдена внезапно затихли.
 – Мне дала его мать, когда, родился Кит. – Джульетта коснулась теплой гладкой поверхности золота. – Этот медальон – наследство Фелтонов. Согласно семейному преданию, в нем содержится ключ к богатству. Наверное, этот медальон стал символом того, как все мы любили друг друга. Особенно как я любила моего маленького брата. Мы с Китом придумывали бесконечные игры на основе тех забавных старых записей, что выгравированы внутри. Кроме этого медальона, у меня ничего не осталось.
 Олден ничего не сказал, но Джульетта слышала его неспокойное, прерывистое дыхание.
 – Теперь вы понимаете? – спросила она. – Не суть важно, признаем ли мы свое желание или нет. Но то, что мы сделали, жизненно важно для Шерри. Возможно, это также крошечная компенсация того, что произошло с Китом.
 – То, что мы сделали, – сказал Олден, делая глубокий вдох, – и то, что происходит между нами, не имеет никакого отношения ни к Шерри, ни к Киту. И тем более к моему брату. – Джульетта чувствовала, как вздымается его грудь. – Никакой компенсации просто быть не может. Ничто не восполнит наши потери. Но жизнь продолжается. Наша жизнь, Джульетта! Мы живы!
 Он прижался пылающими губами к ее рту – страстно, с жаром, почти с гневом. Неужели горе так близко к гневу? А желание сильнее того и другого?
 Джульетта без колебаний возвратила ему поцелуй, вновь погрузившись в сияние страсти.
 Позже ей приснилось, что они разговаривают в виноградной беседке. Олден держал ее на коленях и снова спрашивал: «Вам это нравится?» И она честно признавалась, что еще не вполне осознала. «Пять лет я думала, что мой муж жив. Пока я оставалась замужней женщиной, все двери в будущее были для меня закрыты. Пять лет я жила в одиночестве. Вы думаете, я не испытывала желания все эти годы?». «Так, значит, вы признаете существование желания?» – спросил образ из сна. «Ради этого я подарила вам свою душу, – отвечала она. – Теперь, когда я знаю, что Джордж умер, я чувствую себя свободной, Олден Грэнвилл. Свободной для новой любви». «Вы любите меня?» – вновь спросил Олден из сна. «Я люблю вас, – отвечала она, хотя знаю что это разобьет мое сердце».
  * * * 
 Олден проснулся в темноте, но он знал, что уже наступило утро. Джульетта спала. Он чувствовал ровное дыхание у себя на плече. Сколько раз они предавались любви? Сколько раз он изливал свою страсть, свой пыл – все свое существо, упиваясь этим пленительным телом? Он потерял счет. Впрочем, он и не считал.
 Ее плоть казалась прохладной под его горячей ладонью. К его удивлению, страсть словно законсервировалась. От прежнего огня остались только тлеющие угли. Отчего так кружится голова и путаются мысли, словно он слегка не в своем уме? Олден отнял пальцы от нежной кожи и сел в постели. Голова раскалывалась от боли. Тело колотил озноб. «Что за черт? Неужели заболел?» Его снова охватила дрожь. Шатаясь, он поднялся с постели, отворил дверь и выглянул в тихий коридор, залитый тусклым светом дождливого утра. Холодный воздух обжег кожу.
 Лихорадка!
 Олден закрыл на секунду глаза, вспомнив, как он, насквозь промокший, устраивал Шерри в своей ванне, чтобы ребенок не подхватил простуду. Сам же все это время, как безмозглый, оставался в мокрой одежде и с мокрыми волосами, пока кровь не заледенела в жилах.
 Голый и пылающий, он содрогнулся, когда плечи вновь обдало холодом.
 «То, что мы сделали, жизненно важно для Шерри».
 Проклятие! Пари еще не выиграно. Где-то там, в доме, лорд Эдвард ждет от него доказательства.
 Олден, спотыкаясь, вошел обратно. Через открытую дверь в маленькую комнату проникал серый свет. Джульетта спала как ребенок, улыбаясь своим снам. При виде этой чуть заметной улыбки что-то шевельнулось в нем. Что-то, что принесло с собой странные панические мысли. Он тронул ее за плечо неловкой, дрожащей рукой. Джульетта не проснулась.
 «Кроме этого медальона, у меня ничего не осталось».
 Было бы безумием под конец проиграть это пари. Паника усиливалась, вгрызаясь в сердце. Он как будто подвергался какой-то непонятной метаморфозе и отчаянно с этим боролся. Он – распутник. Использовать женщин – это его призвание.
 «Я хотела, чтобы вы выиграли ваше пари».
 Его кожа внезапно покрылась испариной. Он собрал с пола свою одежду. Отыскал носовой платок и вытер лицо. Потом прошагал в коридор и швырнул свои вещи в стоявшее там кресло. У него закружилась голова. Пульсирующая боль захлестнула мышцы, разлилась ломотой в костях. Объятый пламенем, он задержался на минуту в дверях, глядя, как вода стекает по стеклам окон. Прислушался к приглушенному шипящему эху дождя в тишине дома. Тем временем разгулявшаяся лихорадка вовсю творила свои адские шутки.
 Он должен выиграть свое пари!
 Джульетта издала слабый звук. Олден резко повернулся. Она не проснулась, только заворочалась во сне. Длинные напудренные пряди ее волос разметались по наволочке. Он снова прошел в маленькую комнату.
 «Проснитесь, Джульетта! Пошлите меня ко всем чертям!»
 Она сделала во сне легкое движение рукой. Волею судьбы они разделили ночь страсти. Черт подери, что может быть значимее?
 Он выругался про себя и отстегнул от золотой цепочки небольшую вещицу. Медальон, казалось, прожигает ладонь до самой кости.
 Олден заглянул в следующую дверь и обнаружил пустую спальню. На умывальнике стоял наполненный до половины кувшин. Холодная вода обожгла лицо и руки, когда Олден нырнул головой в раковину. Путаясь неловкими пальцами в полотенцах, вытерся и стал одеваться. В зеркале над туалетным столиком он увидел свое пылающее лицо и неестественно блестящие глаза, В ярости обшарив ящики, он обнаружил там пудру, румяна и даже комплект мушек в маленькой металлической баночке.
 Пудра выглядела слишком яркой, очень уж белой. Олден распределил румяна вдоль скул и добавил крупную мушку – отвлечь внимание от лихорадочно горящих глаз. Пригладил волосы, слегка смочив их холодной водой, и перевязал на затылке. Наконец тряхнул своим кружевом и пристегнул шпагу. После этого завершающего жеста, сунув ноги в свои туфли на золоченых каблуках, он повернулся кругом и погляделся в зеркало.
 На него смотрел Олден Грэнвилл Строн, виконт Грейсчерч – распутник, разбивающий сердца дам и сделавший это своей привычкой. Игрок, положивший на одну чашу весов риск своего разорения, на другую – женскую добродетель.
 Он не спеша взял с туалетного столика старинный предмет с причудливым узором на оборотной стороне, свой выигрыш. Медальону было лет сто, не меньше. «Что в нем? – мельком подумал Олден. – Локон или миниатюрный портрет?» Заглядывать внутрь – было равносильно как попранию собственного достоинства, так и личной тайны Джульетты.
 «Как все-таки несложно устоять перед мелкими соблазнами жизни!» – мысленно сказал он.
 В итоге золотой медальон отправился к нему в карман нераскрытым.
 Олден обнаружил лорда Эдварда сидящим в гостиной, где проходил их шахматный матч с Джульеттой. Терпкий аромат кофе маскировал оставшийся с вечера затхлый запах вина и духов. Сын герцога, сложив пирамидкой пальцы, вытянулся в шезлонге рядом с потухшим камином. Похоже, он так и не ложился в постель. Возле его локтя на боковом столике что-то поблескивало.
 Кольца! Олден отдал их в Лондоне сэру Реджинальду и с тех пор совсем о них забыл. Стуча каблуками, он прошел через комнату.
 – Доброе утро, Грейсчерч, – обронил через плечо лорд Эдвард. – Кофе? Налейте сами.
 – Этим утром мы без слуг, сэр?
 – Вы же наверняка не захотели бы, чтобы челядь сэра Реджинальда стала свидетелем предстоящего обмена?
 – Почему нет? – сказал Олден, одолеваемый безумным желанием вытащить свою шпагу. С каким наслаждением он заставил бы навсегда замолчать этот протяжный носовой голос! Вместо этого он подошел к буфету и плеснул себе кофе из серебряного кофейника. – Прошлой ночью у нас было достаточно свидетелей.
 – Тогда это имело смысл. Послушайте, сэр! Вы не могли бы отложить в сторону свой клинок? Будьте так любезны, а то вы заставляете меня нервничать. – Сын герцога наблюдал, как Олден отстегивает шпагу. – Спасибо, сэр. – Он постучал кончиками пальцев по кольцам. – Вот ваши побрякушки.
 – Вы так уверены, что я их уже выкупил? – Олден отнес свой кофе на столик возле камина и забрал свои кольца. Одно за другим, они скользнули на пальцы, заняв свои привычные места.
 – Конечно, – улыбнулся сын герцога. Под высохшей пудрой его лицо было похоже на засахаренный кекс. – Ваш успех очевиден. Медальон у вас? Ну что, плод был сладок?
 – Благосостояние слаще. – Олден растопырил пальцы и принялся их рассматривать.
 Эх, сжать бы кулак да смахнуть навсегда эту насмешливую ухмылку.
 – К великому прискорбию, до благосостояния еще далеко. Разве вы не по уши в долгах, Грейсчерч?
 – Ну, о своих делах я уж как-нибудь позабочусь.
 – Только после того как мы урегулируем наше пари. Медальон, сэр.
 Пьянящий аромат кофе ударил в ноздри, когда Олден взял свою чашку. Он достал из кармана медальон и уронил его на стол.
 – Отдаете с такой легкостью? – сказал лорд Эдвард. – А до леди вам совсем нет дела?
 – Я же распутник, – в некоем ожесточении констатировал Олден, упиваясь своим бесшабашным заявлением. – Неужто вы и впрямь полагаете, что у меня есть сердце?
 – Нет, сэр, я так не думаю, – засмеялся лорд Эдвард. Он вынул из кармана камзола пригоршню бумажек и одну за другой разорвал на клочки. Потом достал свою записную книжку и, сделав какие-то пометки, передал Олдену. – Вы удовлетворены?
 Олден нацарапал поперек свою подпись. Мелкие кусочки бумаги, точно снежные хлопья, кружились вокруг его ног. Он отпил свой кофе, обжегший саднящее горло подобно растаявшему льду.
 – И еще остаются обещанные пять тысяч.
 – Банковский счет вам доставят завтра утром, а пока – мое обязательство. – Лорд Эдвард протянул расписку.
 – Можете оставить ее себе. – Олден поставил свою чашку, негодуя на дрожь в руке, – лихорадка пробирала его до костей.
 – Зачем? – Сын герцога удивленно поднял брови.
 – В счет уплаты за драгоценность леди, – сказал Олден. – Я коллекционирую подобные сувениры. Эти милые пустячки дополняют приятные воспоминания.
 Разумеется, он лгал. Но какое это имело значение?
 Лорд Эдвард сильным шлепком ладони накрыл медальон.
 – Это не продается, Грейсчерч!
 Олден отошел поглядеть в окно. Голова раскалывалась от боли. В жилах бежала вскипевшая кровь. Под тонким камзолом, в розовом с серебром жилете и кружевах, он взмок как загнанная лошадь. «Не приведи Бог сейчас упасть в обморок!»
 Он попытался сосредоточиться.
 – Все продается, сэр. Просто это вопрос цены и согласия.
 – Ба! Да она никак вскружила вам голову! Может, вы собираетесь предложить леди руку и сердце, сэр?
 За окном по-прежнему было пасмурно, непрекращающаяся морось напитывала влагой сад. Вода блестела на статуях и подстриженных кустах.
 – Леди не интересует замужество. Разве вы не заметили?
 – Вы имеете в виду мое вчерашнее предложение? Ерунда!
 – Вы просили ее выйти за вас замуж. Я тронут.
 Лорд Эдвард откинул голову и взревел:
 – Замуж?! Я совсем не собирался жениться на ней; Я хотел ее… однажды. Если вы и поныне находите ее соблазнительной, видели бы ее в шестнадцать! Но чтобы я стал пятнать себя сейчас? Неужели вы думаете, я настолько деградировал, что позарюсь на остатки от Джорджа Хардкасла? Его дед был мясником.
 «Сосредоточься!»– приказал себе Олден. Боль кувалдой стучала в голове, не давая возможности думать. Суставы ломало так, как будто по ним прошелся молот кузнеца.
 – Тогда позвольте узнать, зачем вы просили ее?
 – Чтобы нагнать страху.
 – Так ваше возобновившееся ухаживание было блефом? Должен признаться, вы меня озадачили, сэр.
 – Дорогой Грейсчерч! Умоляю вас, не надо изображать передо мной наивность. У вас может не быть души, но я надеюсь, желание отмщения вам понятно.
 – Сожалею, сэр, но этот аргумент не для меня. – Олден вытащил носовой платок и приложил к пересохшему, пылающему рту. – Я никогда не преследовал ничего столь мелочного, как месть.
 – Да, вы предпочитаете преследовать женщин, что идеально соответствовало моей цели, – сказал лорд Эдвард.
 – Вы имеете в виду тот вечер в Лондоне, когда я имел беспечность проиграться в карты? – Олден привалился спиной к стене и скрестил на груди руки, чтобы скрыть дрожь. – Я буду вам премного обязан, если вы удовлетворите мое любопытство. В то вино было подмешано какое-то зелье?
 – Увы, сэр, едва ли это тот вопрос, который один джентльмен задает другому.
 – Но поверьте, у меня как-то необычно кружилась голова. Признайтесь, вы специально позволили мне победить в нашем небольшом состязании в то утро?
 – Я даже признаюсь, что вы были наиболее достойным фехтовальщиком, Грейсчерч. Редко кто прижимал меня так, как вы. Мне пришлось чертовски туго. Но, конечно, вы не получили бы перевеса, если бы я не позволил этого.
 – Как глупо было с моей стороны не спросить об этом вовремя! – сказал Олден. – И так же глупо было бы не поинтересоваться сейчас, почему в ту ночь мне так странно не хватало здравого смысла.
 – Это был безрассудный риск, – сказал лорд Эдвард.
 – Что правда, то правда. Но вам, несомненно, нужна была уверенность, что вы сделаете меня своим должником. Хотя я не допускаю, что вы использовали крапленые карты. Даже вы не дошли бы до такой низости, не правда ли? Но все-таки, может, откроете мне вашу истинную цель?
 Лорд Эдвард покраснел под своим макияжем.
 – Мне хотелось во что бы то ни стало получить медальон.
 – Если бы вам был нужен только медальон, вы могли просто взять его. В конце концов, вы принудили леди приехать сюда этой ночью.
 – Жестоко, но необходимо. Вы собираетесь из-за этого вызвать меня на дуэль?
 – Я бы не прочь. – Олден запрокинул голову, рассматривая потолок. От мучительных судорог в спине узоры на алебастре, казалось, движутся сами собой. «Сосредоточься!» – приказал он себе.
 – Очень соблазнительно, хоть я и признаю ваше превосходство в искусстве владения шпагой.
 – Но ведь не соблазнитесь?
 – Дуэль и ее причины, к сожалению, едва ли утаишь. Лично я никогда не хотел, чтобы мои дела с женщинами стали общественным достоянием. Возможно, на чей-то взгляд это каприз, но у меня на сей счет свое мнение. Навряд ли кому-то нужно, чтобы по городу гуляла байка о том, как глупо выглядел лорд Вейн этой ночью. Второго скандала, как пять лет назад, вы не потерпите. Вы уже наверняка заручились клятвой своих закадычных друзей хранить молчание, даже несмотря на то что в таком случае репутация леди осталась бы незапятнанной.
 – Пусть ее репутация останется с ней вместе с моим проклятием. Меня это ничуть не заботит.
 – Стало быть – никакой дуэли, что вы и планировали.
 – Скажите, Грейсчерч, как вы умудрились проиграть эту партию в шахматы, тем более женщине? Я сам не возражал бы как-нибудь помериться с вами силами.
 Первым желанием Олдена было солгать что-нибудь – так его допекла лихорадка. «Надо же было так некстати подхватить проклятую хворь!»
 – Зачем откладывать? Мы сыграем прямо сейчас, лорд Эдвард.
 – Но в этот раз шах и мат – мои. Я владею медальоном. Бесполезная безделушка, конечно, но что вы предложите мне на нее?
 – Себя, – сказал Олден. Ресурс времени был исчерпан, и другого выбора, кроме как идти на последнюю жертву, не оставалось.
 – Ха! – Лорд Эдвард встал и широко всплеснул руками, так что его кофе пролился на пол. – Не поместье Грейсчерч-Эбби? Не ваши там и сям рассеянные инвестиции? Только собственную персону?
 Кофейное пятно расползалось по паркету подобно крови.
 Олден никогда не коллекционировал дамских безделушек. Сейчас он уже и сам не понимал, почему он так сказал.
 – Поместье нужно другим людям.
 – Но разве вы никому не нужны? Я польщен.
 Слова сына герцога больно резанули по сердцу. Он действительно никому не нужен. Ни матери, ни Шерри, ни даже Джульетте.
 – Моя персона – моя собственность. Я могу распоряжаться собой, как мне хочется. Поэтому я предлагаю себя.
 – Вы очень проницательны, сэр. – Лорд Эдвард подошел ближе и посмотрел Олдену в лицо. – Вы попали в точку. Это как раз то, что и впрямь представляется мне соблазнительным.
 Олден оперся рукой на ставень, чтобы не пошатнуться.
 – Так мы заключаем сделку?
 Сын герцога подошел еще ближе.
 – Нет, сэр. Вы совершенно не поняли суть моего плана. Вы никогда не были объектом моей мести – только инструментом. Леди публично меня отвергла и убежала с внуком мясника. Теперь ее очередь попробовать вкус предательства.
 – Предательства? – сказал Олден, отпивая из своей чашки. Горький вкус кофе заполнил его рот.
 – Естественно. Ради чего она принесла себя в жертву этой ночью? Леди влюблена в вас. Разве это не участь всех ваших женщин? Разве они не дарят бездушному лорду Грейсчерчу свое тело и сердце?
 – За исключением этой леди. Ею двигали другие мотивы.
 – Не стоит недооценивать себя, сэр! Вы довольно точно угадали, что я желал бы получить от вас. То же, что любой другой, будь то мужчина или женщина. Что касается моих собственных эклектических вкусов, я полагаю, они хорошо известны. Но, увы, я откажусь даже от этого, зная, как ей будет больно, когда она узнает, что вы сделали. – Золотой диск блеснул в тусклом свете, когда лорд Эдвард подбросил медальон и, поймав его, бросил в карман. – Вы отняли у нее единственные вещи, которыми она дорожила больше всего на свете, – ее честь и медальон. Она любит вас, а вы ее предали. Более того, вы предали ее мне.
 Олден ухитрился кое-как дойти до дивана. Он ухватился за резную спинку и осел на парчовое сиденье, чувствуя, как пол закружился под ногами. Ножки кресел сдвинулись вместе, словно дерево и позолота сошлись в каком-то диком танце. Темно-кровяное пятно растеклось до края каминной решетки.
 – Я вновь о вине… в ту ночь в Лондоне… – Олден прижал к губам кружевной платок и тяжело сглотнул, сгораемый в огне лихорадки. – И этот кофе тоже?
 – Как знать. – Гулкое эхо принесло голос лорда Эдварда, казалось, откуда-то издалека. – Однако же удивительно видеть вас таким немощным…
 Тогда Олден рассмеялся.
 – Вам сегодня везет, лорд Эдвард, – сказал он. – Природа устроила заговор против меня. Я полагаю, у меня инфлюэнца.
 Послышатся стук каблуков, и Олден почувствовал у себя на лбу сильные ледяные пальцы.
 – Сэр, да у вас жар! Позвольте, я вызову ваш экипаж.
 Это было безумием – пить кофе, даже в небольшом количестве, в разгар болезни. Олден откинулся на спинку дивана, ища опоры, и сказал:
 – Я предпочитаю остаться.
 Лорд Эдвард наклонился ближе.
 – Я просто в восторге, что моя компания доставляет вам такое удовольствие.
 Блудливые пальцы вцепились Олдену в волосы, оттягивая назад его голову.
 – Если вы поцелуете меня, – сказал Олден, – вам лучше убить меня сразу, так как потом я точно убью вас.
 – О, Грейсчерч! Сколько страсти! Это так нравится мне в мужчине! – Олден почувствовал, как заостренный край кольца процарапал ему губы, и ощутил вкус крови. – Ваш экипаж уже ждет. Ваш экипаж, ваш глухой Джон и все ваши никудышные люди – тот ублюдок-учитель и такой же ублюдочный ребенок, которого вы так опекаете в Грейсчерч-Эбби, а также ваша полоумная мать. Вас ожидает ваша прежняя жизнь, вместе с ними со всеми. Кроме Джульетты. Теперь она с вами не станет даже разговаривать. Между прочим, я солгал насчет медальона, – добавил лорд Эдвард.
 Олден поднял глаза на его напудренное лицо и жестокие подкрашенные губы.
 – Так он вам не нужен?
 – О нет, он мне нужен. Я солгал, назвав его бесполезным.
 Кто-то постучал в дверь. Четверо вошедших лакеев по кивку своего хозяина взяли Олдена под руки. Несмотря на бессмысленность сопротивления, он все же попытался бороться. Кресло разлетелось в щепки. Один мужчина, чертыхаясь, откатился назад. Но один из слуг заломил Олдену руку за спину, и его повели к двери.
 Лорд Эдвард последовал на ними.
 Холодная морось смачивала волосы и одежду Олдена, окропляла воспаленное лицо. Внутри кареты уже дожидались двое лакеев. Один из них швырнул его шпагу на противоположное сиденье.
 Сын герцога облокотился на открытую дверцу экипажа.
 – Я солгал еще и насчет некоторых других вещей.
 Олден собрал оставшиеся силы, прикидывая дистанцию, взвешивая свои возможности с учетом мертвой хватки лакеев. Лихорадка продолжала нагнетать волны жара. Каждая капля дождя кусала кожу злее кислоты.
 – Так что еще?
 – Право же, Грейсчерч, я был лучшего мнения о ваших способностях. Как же вы не разгадали двух моих маленьких трюков? Во-первых, медальон содержит ключ к богатству. К такому богатству, какое не приснится в самом диком сне.
 – И во-вторых?
 Экипаж тряхнуло, когда лошади тронулись с места. Олден вырвал одну руку от державших его лакеев и потянулся за шпагой, как раз когда лорд Эдвард захлопнул дверцу.
 – Во-вторых, я солгал о смерти ее мужа. Я только что приехал из Лондона, где разговаривал с Джорджем Хардкаслом. Он жив. Жив и здоров, хотя его финансы в плачевном состоянии. Но пока это не самое большое беспокойство для внука мясника. То ли будет, когда ему придется утрясать свои дела с неверной женой. Вы опять в проигрыше, сэр!
 Олден уронил ставшую неуместной шпагу.




 Глава 11


 Джульетту разбудил негромкий звук. В дверях что-то двинулось, отбрасывая тень.
 – Олден?
 – Увы, мэм, – отозвался мужской голос, не сказать чтобы недобро. – Лорд Грейсчерч уехал.
 – Уехал? – ошеломленно повторила Джульетта, еще не придя в себя после любовного наслаждения и сна.
 – Я так понимаю, он вернулся в поместье.
 В тусклом свете, падавшем из коридора через открытую дверь, обозначился силуэт Роберта Давенби.
 – В Грейсчерч-Эбби? – Джульетта прижала к груди покрывало и привстала в кровати.
 – Я не сомневаюсь, что вы тоже захотите уехать, прежде чем проснутся все остальные?
 Зародившийся смех разрастался в груди, фонтанируя дерзким вызовом: «А ты чего ожидала? Что он будет рядом, когда ты проснешься, и встретит тебя поцелуями? Что он будет клясться тебе в вечной любви? Он распутник, и этим все сказано». Несмотря на эти утешения, было больно, как будто ее ударили.
 – Я думала, – резко сказала она, – что ему по крайней мере хватит мужества лично принести мне извинения. Но это не имеет значения. В самом деле, я хотела бы поехать домой. У меня три кошки, нужно позаботиться о них.
 Давенби поклонился:
 – Мой экипаж в вашем распоряжении, мэм. Как только вы оденетесь, пройдите направо по коридору. Это займет секунду. Рядом с последней дверью – выход на черную лестницу. Я буду ждать вас внизу.
 – Я должна выходить крадучись из двери для слуг, как опозорившаяся?
 Мужчина отвел глаза. Тусклый свет выхватил его профиль. В волевом подбородке и красивых чертах Давенби было что-то загадочное.
 – Как вам будет угодно, мэм. Лорд Эдвард уже отбыл. Другие еще спят. Но сэр Реджинальд там, внизу. Я боюсь, как бы он не сказал вам что-нибудь оскорбительное.
 – Потому что я сама себя публично заклеймила как шлюху?
 – Потому что он грубиян, мэм. И больной на голову от чрезмерного пьянства.
 Джульетта прижалась лбом к подтянутым к груди коленям. На что она рассчитывала? Что Олден Грэнвилл каким-то образом вызволит ее отсюда? Что, несмотря на свои слова, предложит ей выйти за него замуж?
 – Мистер Давенби, вам не кажется, что подобная осторожность сейчас неуместна? К тому времени, когда те джентльмены доедут до Лондона…
 – Они ничего не скажут, мэм. Лорд Эдвард поклялся перед всеми нами.
 – Почему? – Джульетта удивленно подняла глаза.
 – Понятия не имею. Но я осмотрительно посовещался с сэром Реджинальдом и, право, предпочел бы не считать себя обязанным вызывать его на дуэль.
 – Так, значит, моим незаметным отъездом я выручаю вас?
 Давенби улыбнулся. У него была удивительно милая улыбка.
 – Если угодно, да. – Он снова поклонился и вышел из комнаты.
 Джульетта огляделась. Ее вещи лежали кучкой рядом с кроватью, где их оставил Олден. После…
 Глаза обжигали наворачивающиеся слезы.
 О, эти чувства! Приятное томление, перемежающееся с таким сладостным, восторженным накалом! Она никогда не мечтала, никогда не воображала, что… Будь он неладен! Пропади он пропадом со своим очарованием!
 Она приложила руку к горлу.
 Медальон!
 Слезы высохли, словно на горячем ветру в пустыне. Хлынувший гнев был подобен разыгравшейся песчаной буре, и сила его была такова, что нутро выворачивалось наизнанку.
 Он украл ее медальон?!
 Двадцатью минутами позже Джульетта села в экипаж Давенби.
 Дождь шел до конца дня.
 Джульетта мерила шагами свою пустую гостиную. Он украл ее медальон!
 Давенби отправил ее в Мэнстон-Мингейт, но сопровождать сам не стал. В ее отсутствие никто не ухаживал за домом. Очаг в кухне давно погас. В доме не было ни горячей воды, ни горячей пищи. Но Джульетту это не волновало. Может, она вообще больше не будет есть. Мисах, Седрах и Авденаго смотрели на нее полными укора глазами. У нее не было даже крошки мяса, чтобы компенсировать им недостаток тепла.
 Она покормила кур и снова вернулась в холодное сырое жилище.
 «С тех пор как я вернулся из Италии, леди ругали меня, кляли – и даже хотели убить. Или за них пытались сделать это их мужья».
 У нее нет мужа. Ей придется убить его собственными руками.
 Джульетта засмеялась. Потом, подавленная своими горестями, принялась растапливать печь.
 Все прошло. Кончился этот безумный эпизод. Лорд Эдвард больше никогда к ней не подойдет. И Олден Грэнвилл тоже. Она взяла с него слово.
 Все кончилось. Даже солнце перестало светить.
 К ночи дождь усилился, поднявшийся ветер предвещал бурю. Потоки воды рушились на крышу и окна, влага просачивалась на подоконники. Единственное, чем она могла побаловать себя, – это зажечь камин у себя в спальне. Для этого она притащила наверх корзину с дровами.
 Капли через дымоход с шипением падали в огонь. Джульетта скорчилась под одеялом, вся дрожа. Этот человек обнажил ее душу. Выведал и потом украл самое дорогое. Она будет ненавидеть его до конца дней.
 Нет, он не стоит того, чтобы расходовать на него эмоции. Со временем она должна обрести спокойствие и стать совершенно безразличной.
 Джульетта повернулась в постели. О Боже! О Боже! Какое это имеет значение, что она будет чувствовать или делать? Олден Грэнвилл никогда об этом не узнает, и ему не будет до нее никакого дела. Она больше никогда его не увидит.
 Он забрал медальон!
 Ветер завывал в дымоходе и стучал ставнями, будто выражая свое сочувствие.
 Когда утром пришла Тилли, по-прежнему шел дождь, Ее плащ и подол юбки были заляпаны грязью.
 Жизнь возвращалась в прежнее русло. Пришло время снова брать в руки вожжи. Один раз сделала уступку – и довольно.
 Пока Тилли кормила кур, Джульетта прошла на кухню и взяла коробку с шахматами. Не открывая доску, она швырнула ее вместе с фигурами в огонь. Коробка с треском раскрылась. Пешки, ферзи, короли, слоны и кони посыпались в огонь, смешавшись в общую кучу. Пламя жадно пожирало беспомощные белые и черные фигуры. Потрескавшееся дерево со слезающей краской превращалось в чадящие угли.
 Три кота, мурлыча, отирались вокруг ног.
 Олден лежал в постели, в бессильной слепой ярости ругаясь последними словами. Кровь кипятком обжигала жилы. Он стиснул челюсти, потому что иначе бы его зубы отстукивали дробь наподобие жуткого танца смерти на деревенском карнавале. Он попытался встать, но вместо этого повалился на подушки. Все, что он мог, это браниться. Поэтому он продолжал ругаться, то про себя, то вслух, пока слуги не прибежали в его комнату.
 Вскоре над ним уже склонился местный лекарь, держа у него под носом какое-то дурно пахнущее снадобье.
 – Выпейте микстуру; милорд. Прошу вас. Нужно устранить последствия отравления. Это самое эффективное лекарство.
 Дрожь была слишком сильной, чтобы полагаться на речь, поэтому Олден стиснул зубы и затряс головой. Доктор сделал знак мужчинам в ливреях – и несколько человек окружили кровать.
 – Прошу вас, милорд, выпейте, – просящим тоном начал один из них.
 – У меня простуда, – сказал Олден. – Если вы все дорожите своей работой и жизнью…
 Однако его речь превратилась в какую-то словесную кашу. Когда к нему снова приблизился доктор, его прошиб холодный пот.
 Доктор, нахмурив брови, кивнул слугам.
 – Лорд Грейсчерч сейчас в горячке. Если вы любите его, я прошу вас помочь мне.
 Преданные люди схватили своего хозяина за руки и за ноги. Пока они удерживали его, кто-то зажал ему нос и заставил открыть рот. Олден поперхнулся, почувствовав омерзительный вкус. Тем не менее часть микстуры была проглочена. Он перевел дух и, собрав последние силы, выплюнул остатки. Мужчины с забрызганными лицами отскочили назад.
 Доктор вытер свой подбородок большим носовым платком.
 – Здоровье его светлости внушает мне опасения. Я должен сделать ему кровопускание.
 Олден неимоверным усилием заставил себя сосредоточиться и ухитрился проскрежетать:
 – К черту кровопускание!
 Но слуги снова схватили его. Лица мужчин не выражали ничего, кроме озабоченности. Олден мельком увидел миску и лезвие. Из руки хлынула кровь. Слуги удвоили усилия.
 – Это в высшей степени опрометчиво, – сказал новый голос. – Почему вы не посоветовались лично со мной? О, уходите прочь! Все вы! Я хочу говорить с моим сыном.
 – Мама! – вскричал Олден. – Как хорошо, что ты пришла!
 – Миледи! – Доктор низко поклонился леди Грейсчерч. – У его светлости от лихорадки помутился рассудок. Вашему сыну показано кровопускание.
 – Да, конечно, – сказала виконтесса. – Но не сейчас. Мне нужно посоветоваться с ним кое о чем. Уходите!
 Слуги отошли в сторону и стояли наготове, глядя в потолок.
 – Сэр, вы не должны отказывать ее светлости. – Олден ухитрился поднять вверх свою порезанную руку, рассчитывая, что это возымеет какое-то действие. – Вы сделали свое дело. Видите? У меня идет кровь.
 Леди Грейсчерч тут же сделалось плохо. Пока доктор и слуги усаживали ее в кресло и обмахивали веером, Олден был оставлен один в постели. Горничная матери, торопясь, подожгла перо. Комнату заполнил едкий запах…
 Олдена разбудил монотонный протяжный голос. Голос матери. О чем она говорила, было не вполне понятно. Все сливалось наподобие какой-то мелодии с бессвязным набором нот и вкраплениями фраз. В этой словесной окрошке, были кабачки, фруктовые сады и сетования на тот день, когда родился он, Олден, а также пространные обличения миссис Шервуд – такой неблагодарной, такой безнравственной. Под эти звуки он то плавно погружался в дремоту, то вновь пробуждался.
 – И тогда лорд Фелтон…
 – Кто? – вдруг встрепенулся Олден, окончательно проснувшись.
 – Лорд Фелтон. Фрэнсис Эмберли, граф Фелтон. Олден! Ты что, в самом деле не слышал, что я тебе рассказывала?
 Олден сел в постели. Он был мокрый от пота, но лихорадка отступила. Он чувствовал, что у него значительно прибавилось сил. В комнате, освещенной несколькими шандалами, было тихо. Значит, была ночь. Леди Грейсчерч сидела около его кровати.
 – Мама, как давно ты здесь?
 – Наконец-то я могу заполучить тебя всецело для себя самой. Это бывает так редко. Я здесь со вчерашнего дня, Олден.
 – Со вчерашнего дня?! Черт побери! Я был болен все это время?
 – Не стоит об этом так беспокоиться. Я сказала тому доктору, что это свойственно тебе с детства. Если у других все начинается исподволь и тянется долго, у тебя болезнь всегда развивается бурно. Зато после сильной лихорадки через несколько дней тебе становится лучше. Поэтому я отправила доктора заниматься своими делами. Я никогда не доверяла докторам, с первого дня твоего рождения. Тебе сейчас полегчало?
 – Да, – ответил Олден. – Спасибо, мама. Ты не скажешь слугам, чтобы приготовили мне ванну? И попроси, чтобы открыли окна, – добавил он, так как спальня пропахла микстурой и жжеными перьями.
 Леди Грейсчерч посмотрела на него и подняла брови. Разумеется, мать и не подумала звонить слугам.
 – Идет дождь, – сказала она. – И сейчас ночь.
 Собрав силы, Олден дотянулся с кровати до колокольчика. На звонок явился слуга. Он выслушал распоряжения и молча исчез. Окна остались закрытыми.
 – Так что ты рассказывала о графе Фелтоне?
 Леди Грейсчерч повернулась к Олдену:
 – О ком, дорогой?
 – О лорде Фелтоне. Ты ведь говорила о нем?
 – Разве? Я что-то не помню.
 Олден откинулся на спину и прикрыл глаза. Визит его матери был чистой случайностью, равно как изгнание слишком рьяного доктора, прежде чем тот успел умертвить своего пациента. Леди Грейсчерч жила в мире собственных представлений. Поэтому ей совсем не казалось странным, что, сидя у постели сына, она жалуется на жизнь и кормит его сплетнями.
 – У лорда Фелтона была дочь, леди Элизабет Джульетта Эмберли, – сказал Олден. – Она убежала с секретарем лорда, неким Джорджем Хардкаслом. Ее мать и маленький брат позже погибли в результате несчастного случая. Их смерть, по общему признанию, была следствием ошибки леди Джульетты. Насколько мне известно, отец так и не простил ее.
 – Помилуй! Я говорила не об этом. Я говорила об огромном состоянии лорда Фелтона, о той истории с золотом, зарытом в их саду. Ходят слухи, что сейчас обнаружился новый ключ к…
 – Ключ к богатству.
 – О чем ты, дорогой? Лорд Фелтон говорит, что он не потерпит, чтобы скопище негодяев копались в его земле в поисках богатства, зарытого со времен войны.
 – Какой войны?
 – С Оливером Кромвелем, естественно. Во время той позорной кампании семейные сокровища были зарыты в саду и потеряны. Такая вот романтическая история. Хотя Фелтон утверждает, что в ней нет ни грана правды.
 Зарытые сокровища? Сказка для детей и глупцов. Если Джульетта носила в медальоне ключ к богатству, почему она жила в бедности в Мэнстон-Мингейт? И все же, наверное, в этом что-то есть. Не зря в глазах лорда Эдварда был хищный блеск.
 Дверь открылась, и в комнату вошла вереница слуг, несших ванну и бадейки с горячей водой. Леди Грейсчерч удалилась. Олден вылез из постели и погрузился в наполненную ванну. Хорошо выспаться этой ночью – и он снова будет в отличной форме.
 Для чего?
 Чтобы пойти к Джульетте и, преклонив колено, попытаться ей все объяснить?
 Он предал ее.
 Мысль гудела в голове, словно эхо приговора. Приговора к смертной казни через повешение на лобном месте.
 Он предал ее.
 Он немел от осознания чудовищности своего деяния. Так мог вести себя только человек с каменным сердцем.
 Но какой фат не найдет в себе мужества встать перед виселицей с бравым видом и цветными лентами у колена? Даже если душу этого человека сотрясает страх, он, презрев его, бросит дерзкий вызов судьбе. Цветного шелка Олден Грэнвилл Строн, лорд Грейсчерч, имел в избытке и долгие годы смеялся над этим презренным миром.
 «Ее супруг жив».
 Стало быть, придется оставить ее, как всех других, столь многочисленных женщин, и вернуться в Лондон с его удовольствиями.
 Но если все так просто, тогда откуда взялось это тягостное чувство? Почему так жжет под закрытыми веками, будто он вот-вот расплачется, как ребенок?
 Олден закончил купание в диком бешенстве. Чтоб им пусто было, всем этим докторам! Порезы на руке, его главной руке, вновь начали кровоточить. Черт побери, как он будет фехтовать? Ему требовалась перевязка. Облачившись в длинный халат, он прошел к окну и раздернул в стороны шторы. По стеклу бежали дождевые потоки. Ветер громыхал рамами. Отвратительная ночь.
 Что сейчас делает Джульетта? Лежит в своей узкой кровати в Мэнстон-Мингейт и поливает его ругательствами?
 Видимо, так. В отчаянии Олден вдруг пожелал себе со свирепой жестокостью, чтобы эти ругательства оказались действенными. Может быть, они препроводят его в ад? Или он уже сам приговорил себя к аду ужасной игрой в карты, пьянством и всеми своими «штучками»?
 «В моем представлении – потеряли обе стороны, сэр. Просто вы более самолюбивы, только и всего. Вы быстрее видите приближение конца и поэтому спасаетесь первым. Несомненно, так в действительности было и с Марией. Вам никогда не хватало мужества, чтобы рисковать чем-то еще, кроме собственной гордыни».
 Он содрогнулся, подумав о риске. О том риске, на который он был готов пойти, чтобы избавить Джульетту от лорда Эдварда. Но в конечном счете не спас никого и ничего, даже свое самолюбие.
 «Ее супруг жив».
 Олден распахнул окно и вдохнул напоенный дождем воздух. Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение. Кто-то метнулся через лужайку. Сквозь сплошную водную завесу было трудно увидеть что-либо. Но даже в стремительно наступающей темноте он различил маленькую фигурку и бешено работающие ноги.
 Он резко повернулся и позвонил в колокольчик. В дверях появился слегка смущенный лакей. Это быт тот самый слуга, что выполнял распоряжения доктора.
 – Милорд…
 – К дому бежит мальчик. Я хочу немедленно поговорить с ним.
 – С мальчиком, милорд?
 – Да, да! Сколько раз повторять? Веди сюда парня. Немедленно!
 – Слушаюсь, милорд.
 Слуга поклонился и удалился.
 Олден вышагивал взад-вперед по спальне.
 Через несколько минут дверь отворилась.
 – Ну и ну! Прямо мокрая курица. Входи, дружище. Усаживайся. Голодный?
 Подросток, тяжело дыша, закивал. Намокшая шапка превратилась в бесформенный ком. Вода сбегала с его плаща и лужицей скапливалась у ног.
 Олден дал знак слуге:
 – Пищу и горячее питье. Добавишь в него бренди. И принеси сухую одежду.
 Слуга засопел и вышел. Мальчик снял свою шапку и поморщился. Он все еще тяжело дышал. Было видно, как вздымаются его худенькие плечи. В первую минуту он не мог говорить.
 – Садись сюда. – Олден указал на кресло возле камина. – Отдышись и расслабься. Потом расскажешь, почему мастер Джемми Брэмби в такую бурю бежал пятнадцать миль из Мэнстон-Мингейт. Что бы там ни было, несколько минут погоды не делают.
 Мальчик с шумом втянул воздух и скривил веснушчатое лицо, вытирая тыльной стороной кисти воду и слезы. Олден протянул ему носовой платок, наблюдая, как Джемми собирает им не только влагу, но и грязь.
 Вернулся слуга с подносом.
 Олден заставил себя набраться терпения. Он подождал, пока мальчик отопьет горячей жидкости и откусит кусок пирога.
 – Ну, парень, если ты можешь есть, значит, можешь говорить. Давай выкладывай. У тебя есть послание ко мне?
 – Сестра сказала, чтобы я бежал к вам, милорд, – проговорил мальчик. – Ее выгнали.
 – Тилли выгнали?
 Джемми замотал головой.
 – Миссис Джульетту Ситон! Теперь у нее больше нет дома. Сегодня днем приезжали какие-то мужчины и все поломали – пристройки, бочки, замки. Все, что нельзя продать…
 Олден едва не задохнулся и, подбежав к своему комоду, начал выдергивать одежду. Первой дельной вещью, которую он сумел отыскать, был его дорожный костюм.
 – Продолжай!
 – Они приехали в каретах. Целая банда. Один из них объявил, что он ее муж, хотя все мы знаем, что миссис Ситон – вдова. Когда она отказалась ехать с ним, мужчина сказал, что заботится о ее благе, потому что дом уже продан, так как в действительности все имущество принадлежит не ей, а мужу. Не станет же она теперь жить под деревом. Но миссис Ситон все равно не поехала с ним. Тилли сказала, что в конце концов она наставила на него пистолет и грозилась выстрелить, если он ее не оставит.
 Олден достал из ящика свои пистолеты. С каким наслаждением он выпустил бы кровь из этого проклятого доктора в обмен за свою. Капля за каплю. И еще влил бы ту зловонную микстуру в его бездарную глотку.
 – Тот мужчина назвал себя Джорджем Хардкаслом?
 – Я не знаю, милорд. Тилли сказала, что это был здоровый красивый парень. Он говорил, что, если миссис Ситон приедет умолять его в Лондон, может, он примет ее обратно. Но тогда, под дулом ее пистолета, он был вынужден убраться, а остальные остались громить дом. Но она не могла их остановить. Тилли сказала, что пистолет не был заряжен, потому что у миссис Ситон не было времени это сделать. Они нагрянули так внезапно…
 Олден зарядил оба пистолета.
 – Где сейчас миссис Ситон? – спросил он, засовывая оружие в карманы.
 Джемми снова откусил пирог.
 – Я не знаю. Она сказала, чтобы моя сестра укладывалась и больше не возвращалась. Поэтому Тилли побежала домой к маме, чтобы она послала меня к вам.
 – Ты получишь свое вознаграждение, а сейчас тебе нужно согреться и обсушиться. Этот человек поможет и покажет тебе твою постель.
 Лакей поднял брови.
 – Гостевую постель, – сказал Олден через плечо и зашагал к двери. – В комнате для гостей.
 Темнота напоминала черную дыру. Громко барабанил дождь. Ветер, с ревом проносясь сквозь вязы, отбрасывал сломанные ветви, срывал слабые листья. Кружась по спирали, они уносились прочь ливневыми потоками. Олден выпрыгнул из экипажа и посмотрел на дом из красного кирпича. Плащ намок в ту же секунду.
 – Жди меня здесь, – сказал Олден кучеру и открыл калитку. Он сознательно не стал зажигать фонарь. Дорожка поблескивала под водой, вспыхивая искрами от капель, разбивающихся о камень в безумном танце.
 Олден размашистыми шагами прошел через сад и постучал в парадную дверь. Ему никто не ответил. Он подергал за ручку. Дверь была заперта. Он отступил назад и взглянул на окна. Они казались пустыми глазницами, черными, как чернильные пятна.
 По дороге он заскочил на минуту в домик Тилли в деревне.
 – Миссис Ситон не стала бы к нам приходить, милорд. – Девушка смахнула слезы. – Она сказала, что мы все пострадаем из-за нее, если мама ее примет. И потом, разве леди может жить здесь, как мы? – Она показала на неказистую маленькую комнату с таким низким потолком, что Олдену пришлось согнуться, чтобы войти. – О, сэр! Что будет со всеми нами?
 Оставив им вместе с утешениями несколько монет, он поехал к Джульетте.
 Под водопадами, льющимися с концов его треуголки, Олден обошел дом. Сад казался пришибленным и раздавленным, хотя в такой темноте говорить об этом с уверенностью не приходилось. Во дворе с рабочими сараями стук дождя многократно усиливался эхом. Олден сложил рупором ладони и прокричал:
 – Джульетта!
 Ответа не последовало. Переходя от сарая к сараю, он трогал двери, но все они были заперты. Старое почерневшее дерево блестело от воды.
 Он повернулся. Со стороны скошенного луга двигалась сплошная пелена дождя.
 – Джульетта!
 Ответом были только рев дождя и завывание ветра.
 «…я солгал о смерти ее мужа. Я только что приехал из Лондона, где разговаривал с Джорджем Хардкаслом. Ее супруг жив. Жив и здоров, хотя его финансы в плачевном состоянии. Но пока это не самое большое беспокойство для внука мясника. То ли будет, когда ему придется утрясать свои дела с неверной женой. Вы опять в проигрыше, сэр!»
 Олден Грэнвилл Строн угодил в ловушку, с рвением исполнив свою роль пешки, пока лорд Эдвард Вейн с друзьями радовался своей победе. Изощренная месть некогда покинувшей его невесте.
 – Джульетта!
 Ночь в насмешку ответила порывом ветра, пропитанного дождем.
 В своем плаще, шлепающем по пяткам, Олден зашагал по дорожке к курятнику. По дороге нога наткнулась на что-то твердое. Он пошарил пальцами вокруг лодыжки, нащупав рукоятку косы. Сломанное пополам лезвие валялось рядом, поблескивая в грядке с растоптанным горохом. Олден всматривался в темноту, пока глаза различили обломки фермерского инструмента – лопат, грабель, мотыг. Все было свалено в кучу, словно для костра.
 – Подонки! Подонки! – кричал Олден, снедаемый яростью. – Джульетта! – Но темноте не было до него никакого дела.
 Под ногами у него хрустела яичная скорлупа. В курятнике было тихо, распахнутая дверь покачивалась на петлях. Куры, несомненно, разбежались. Рассыпались по лесу, чтобы стать пищей для лис. Сейчас здесь не осталось ничего, что можно было бы спасти.
 Как только он ступил внутрь, безумный рев дождя стих, превратившись в глухой рокот. На этом фоне откуда-то снизу доносился другой звук – постоянный, ритмичный. Кошачье урчание.
 Олден полез в карман и достал коробочку со спичками. Скрутив длинный пучок соломы и пригнувшись, чтобы защитить искру от ветра, он поджег жгут. Потом поместил его в дверях, в безопасном месте, чтобы не спалить курятник.
 – Как мило, что вы пришли, – послышался сзади женский голос. – Я полагаю, бесполезно просить вас уйти отсюда?
 – Джульетта! Слава Богу! – Олден повернулся к ней лицом. – Я подумал, если вы увидите, как кто-то с огнем идет через сад, вы можете спрятаться…
 – Я и прячусь, – сказала Джульетта. – Особенно от вас.
 Она, согнувшись, сидела на полу, на грязной куче соломы и перьев. Свернувшийся клубочком Мисах мурлыча лежал у нее на коленях. Ее рука ритмичными движениями гладила полосатого кота, но в глазах у нее застыл ужас. Олден видел однажды такой же немой ужас в глазах щенка, который едва не утонул в рыбьем садке.
 – Вы не пострадали? – спросил он наконец.
 – Пострадала? – Джульетта посмотрела в сторону, чопорно поворачивая голову на стройной, как колонна, шее – в укор ему. – Вы, конечно, подразумеваете телесный ущерб. Один или два синяка, возможно. Там, где меня удерживали руками во время принудительного выселения. В остальном все вполне сносно. Джордж не хотел, чтобы мне причинили физический вред.
 Олден не сводил с нее изумленных глаз. Вода ручьями стекала по его шее. Он был готов разорвать мир на части голыми руками.
 – Я совершила супружескую измену. Джордж жив. Вы, конечно, это знали.
 – Нет. – Олден сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Я узнал позже. Но я понимаю, что это значит для вас.
 – Так ли уж это важно сейчас? Лорд Эдвард сообщил Джорджу, где меня найти. Моему мужу, очевидно, срочно понадобились деньги. Поэтому он продал этот дом и все, что в нем. У него на это есть все права. Но он готов предоставить мне жилище в Лондоне.
 – Мне рассказал Джемми Брэмби.
 – Что еще вам поведал братишка моей служанки? – спросила Джульетта. От колышущегося пламени у нее по лицу пробегали светлые блики. – Он не рассказал вам, как его наняли за деньги шпионить за мной? Джемми бегал в Мэрион-Холл с регулярными донесениями на меня, а лорд Эдвард был настолько добр, что все это передал Джорджу.
 – Значит, ваш муж знает, что…
 – Что я стала любовницей пресловутого распутника публично, при свидетелях? Да, он знает.
 Олден уткнулся взглядом в свои руки со сверкающими кольцами. В них отражался небольшой костер, горевший у него за спиной.
 – Уходите, – сказала Джульетта. – Вы дали мне слово, что…
 – Теперь я отказываюсь от него.
 – Я не хочу больше мусолить этот вопрос. Неужели вы не понимаете, что у меня не осталось никого, кому я могла бы довериться? Даже моей служанке.
 – И несмотря ни на что, вы должны доверять мне, Джульетта.
 – Какая мне польза от вас? – сказала она, взяв кота на руки. Мисах потерся головой о ее подбородок. – Все, что я имею или имела, принадлежит Джорджу. Даже мое тело. Используя его, вы совершали кражу.
 Если б можно было расколоть эту ночь, как скорлупу ореха! Может, там внутри обнаружится другой, менее жестокий мир?
 – Джульетта, вам нельзя оставаться здесь. Я могу вам помочь.
 Выражения в глазах у нее было не больше, чем у полосатого животного. Та же ужасающая пустота.
 – Джордж назвал меня шлюхой, – сказала Джульетта. – Но он готов взять меня обратно, даже после моего прелюбодеяния. Забавно!
 Слова жалили, как осатанелые осы.
 – Как бы он ни называл вас, это неправда, – ответил Олден. – К тому же определение не вполне точно характеризует то, что произошло между нами.
 – А что произошло между нами? – сказала Джульетта. – Еще один триумф распутника? Повод похвастаться очередным завоеванием и заключать пари в лондонских кофейнях? Отлично сработано, лорд Грейсчерч!
 Олден знал, если он до нее дотронется, Джульетта отодвинется. Проклятие! Он хотел ее обнять!
 – Можете ругать меня, если вам хочется. Но вы должны пройти в укрытие. Мой экипаж ожидает на дороге.
 – Я не могу, – сказала Джульетта. У нее внезапно заблестели глаза. – Авденаго и Седрах все еще не объявились. Топот кованых сапог, громкие голоса, треск разбитого фарфора… Коты испугались и побежали в сад, а люди Джорджа из этого устроили грандиозное развлечение. Они гнались за ними с дубинами и пистолетами.
 – Попадись они мне, я бы их убил за вас, – в ярости сказал Олден.
 – Право же, как это похоже на мужчину! – Джульетта держала Мисаха, пока он завыванием выражал небольшой протест. – Два кота в ужасе и смятении жмутся где-то в этой ревущей темноте, а вы не придумали ничего лучшего, чем убивать каких-то глупых негодяев.
 – Я думаю только о том, чтобы вывезти вас в безопасное место.
 – Я не могу оставить своих котов.
 – И не надо. У меня для них есть корзина. Я подумал, что иначе мы их не затащим в карету.
 – Вы захватили корзину? – сказала Джульетта, у которой внезапно по щекам покатились слезы.
 – Позвольте мне помочь вам сесть в экипаж. Вы можете подождать там, пока я разыщу Авденаго и Седраха. – Олден старался не смотреть ей в глаза, чтобы своим разгневанным взглядом не вгонять ее в панику. – Одного, худо-бедно, вы нашли, хотя полосатого в темноте разглядеть невозможно.
 Джульетта издала короткий смешок, поглаживая полосатую спину Мисаха.
 – Им не понравится корзина.
 – Понравится, – сказал Олден. – Там внутри кошачья мята. Ну, пойдемте, Джульетта?
 Лицо ее омрачилось.
 – Я попрошу вас не называть меня по имени, – сказала она, глядя ему прямо в глаза.
 Глупо воспринимать подобную мелочь как смертельный удар.
 – Как скажете, мэм. Так вы идете со мной?
 – Я не такая глупая, чтобы искать мучений на свою голову, – ответила Джульетта, – и охотнее пошла бы в ад, чем с вами. Но у вас корзина для моих котов – и этим все сказано. Но смею вас заверить, милорд, моя компания не доставит вам удовлетворения.
 – Я постараюсь доставить его вам.
 Самодельный фитиль догорел, и курятник погрузился в темноту. Олден встал и высунулся из двери. Дождь перешел в мелкую морось.
 – В этом я не сомневаюсь, – сказала Джульетта. – Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы принести вам как можно больше страданий. И надеюсь получить от этого удовольствие.
 – Это не то, чего я хотел…
 – А что вы хотели? Забыть обо мне? Конечно! Вы уже решили двигаться дальше. Только не пытайтесь рассказывать мне, что это неправда!
 Что он мог ей ответить! Это была правда. Он считал, что у него нет выбора.
 Джульетта встала, держа Мисаха на руках.
 – Клянусь, я хотела бы быть колдуньей. Я бы наслала демонов, терзать вашу душу, но, увы, я не уверена, что она у вас есть.
 – Без сомнения, вы правы. Но это не важно. Вряд ли нам нужно стоять здесь, в пустом курятнике, и обсуждать это.
 Ветер утих. Вокруг протянулась сырая темнота. Олден снял свой плащ и растянул перед Джульеттой. Она позволила ему обернуть тяжелую шерсть вокруг плеч. Длинный плащ волочился по земле. Олден хотел обнять ее, но просто отступил в сторону и провел через растерзанный сад. За воротами, как маяки, поблескивали фонари кареты.
 Как только Джульетта была надежно устроена внутри, с Мисахом на коленях, Олден, зашагал обратно в сад на поиски котов. На этот раз он взял с собой фонарь из кареты. Свет пробивался сквозь туман поверх полегших стеблей и побитых листьев. За пределами этого яркого пучка все тонуло во мраке.
 Заметив среди маргариток и моркови что-то цветное, влажное и блестящее, Олден подошел ближе, Присмотревшись, он узнал в мокрой кипе вещи Джульетты. В дикой ярости он сгреб в охапку платья, юбки, белье и понес их в карету. Побросав все это, вернулся в сад.
 Как далеко может убежать испуганный кот? В лес? В деревню? Или он где-то здесь, в саду, в каком-нибудь тайном укрытии, которое никогда не удастся найти?
 Олден пробирался сквозь густые кусты позади штокроз. Под ногами у него шуршали влажные листья и смятые лепестки. Он покачивал фонарем, всматриваясь в деревья, ища среди узловатых ветвей кота, и тихо звал: кис-кис-кис…
 Ему никто не отвечал.
 У входа в виноградную беседку Олден помедлил немного, пошарив лучом по обрывкам лозы и сломанным столбикам. Увиденное привело его в неописуемую ярость, заполнившую все его поры. Столик, за которым он терзал Джульетту во время шахматной игры, был опрокинут. В памяти всплыли обрывку их разговоров, ее васильковые глаза, светившиеся страстью, его ответные взгляды.
 Он отвернулся и прислонился головой к столбику. Проклятие! Гнев и боль сделались его компаньонами. Он почувствовал жар и головокружение, как будто к нему вновь возвращалась лихорадка. Но это его не волновало.
 Было слышно, как снова забарабанил дождь. Легкий ветер шевелил ветви деревьев. Вблизи земли что-то шевельнулось. Олден нагнулся и посветил туда, где поваленный столик уперся в скамейку. Зеленые демонические глаза блеснули отраженным светом. Лучи фонаря высекли золотистые искры на мармеладной шерсти. Седрах!
 Олден поставил на мокрые камни фонарь и, присев, тихо позвал. Пестрый комок попятился и забился в дальний угол под скамейкой. Олден пошарил рукой. Седрах зашипел. Выманить его ничем не удавалось. Ни мольбы, ни постукивания пальцами, ни помахивание виноградной веточкой не помогали. Между тем дождь начинал расходиться. В конце концов Олден лег на слякотную землю, вытянувшись во весь рост, и обеими руками осторожно вытащил кота из его убежища. Через минуту Седрах был отнесен в экипаж.
 Джульетта избегала смотреть в глаза своему спасителю. Она сидела в углу кареты, уставившись в оконце напротив. Мисах по-прежнему дремал у нее на коленях. Олден поместил Седраха в корзину, закрыл крышку и пошел обратно.
 По меньшей мере в течение тридцати минут он прочесывал сад, искал под навесами, в кустах и дуплах деревьев, заглядывал под наличники дверей и карнизы. Белый кот, точно призрак, прятавшийся в темноте ночи, не откликался на зов. Может, он убежал куда-то далеко, на ферму Хеймса? Или перебрался на другую сторону Милл-Спинни? А может, его настигла пуля или дубинка преследователей?
 Олден не видел выхода из сложившейся ситуации. Ни смекалка, ни сила, ни навыки владения шпагой или женским телом не могли ничего подсказать о местонахождении Авденаго. Снова вернувшись на дорожку, Олден прошел к курятнику, потом во двор под навесы. Постоял с минуту около черного хода и позвал под крыльцом. Нигде ни звука. Он поднял глаза на редеющие облака, сквозь которые проглядывало небо. Кучер уже несколько раз отгонял экипаж и возвращался назад, чтобы лошади не застаивались. Но без белого кота Олден не мог уехать.
 «Джульетта, я забрал ваш медальон. Я воспользовался вашим великодушием и вашим очаровательным, прелестным телом. А теперь из-за меня пропал ваш белый кот. Но даже за эту впустую потраченную ночь я мало что могу сделать для возмещения ущерба, потому что вы – чужая жена».
 Желание заслужить прощение было так велико, что он испытывал нехватку воздуха. Смещавшиеся эмоции – ярость, страх и чувство вины – защемили сердце своими жестокими клешнями. Он больше над ней не властен, он бессилен помочь ей. Мысль об этом прожигала сознание.
 Он должен разыскать лорда Эдварда и придумать предлог для дуэли. Возможно, ему даже удастся победить. В случае успеха он оставил бы сына герцога испускать дух в луже собственной крови. Но от этого сиюминутного удовлетворения, как бы оно ни было приятно, для Джульетты ничего не изменится. Ничто не восстановит ее безопасность и душевное равновесие. То, что успел натворить беспечный распутник, уже ничем не исправить.
 Олден намеренно разжал пальцы. Выпавший из руки фонарь расплющился о дорожку. Вытекшее масло вспыхнуло, но через секунду с шипением погасло, и он вновь оказался в темноте.
 Едва он ступил с крыльца, как сверху метнулось что-то белое и ударило в тело, точно пушечное ядро. Авденаго! Крошечные лезвия, проникшие через одежду, больно впились в кожу и застряли в ней. Олден мягко высвободил когтистые лапы из своего плеча. Кот, бросившийся с крыши на своего спасителя, неожиданно замурлыкал.
 Когда Олден отнес его в экипаж, Джульетта, откинувшись на спину, полулежала в своем углу. Она спала. Ее подбородок и верхняя часть шеи оставались в тени. Лицо мягко светилось в темноте, а волосы казались почти черными. Одна ее рука покоилась на коленях, другая, с согнутыми пальцами – в стороне, на сиденье.
 Олден посадил Авденаго в корзину. Мармеладный и пестрый коты уже лежали вместе. Через минуту все трое свились в один большой клубок и довольно замурлыкали.
 Стараясь не разбудить Джульетту, Олден устроился на сиденье напротив. Лошади тронулись. Он пристально смотрел на ее лицо и удивлялся себе. Черт подери, что с ним происходит?




 Глава 12


 Когда лошади остановились, Джульетта проснулась. Нахлынувшие воспоминания вновь вернули ее в гостиную и в Мэрион-Холл. В ту безумную ночь, после которой выяснилось, что Олден ушел и унес с собой медальон. Как можно было быть настолько глупой? Как она не додумалась, что на этом все закончится?
 Приезд Джорджа в Мэнстон-Мингейт окончательно разрушил ее жизнь, смыл, как волна прилива. Скрытый подтекст каждого из событий предшествующей недели обрел свое истинное значение. Все сокрушительным образом сфокусировалось в одной точке.
 Джордж Хардкасл жив. После пяти лет страха муж с корнем вырвал Джульетту из привычного уклада и в обозримом будущем будет ее властелином.
 Олден, лорд Грейсчерч, ее любовник, которого она по неведению втянула в адюльтер, все это время был союзником бывшего жениха, осознанно или нет – отдельный вопрос. Но так или иначе, лорд Эдвард Вейн сказал, что ее муж умер, чтобы этой ложью заманить в ловушку.
 Люди Джорджа перебили весь фарфор и сломали фермерский инструмент. Но едва ли это имело какое-то значение. И то, что лорд Эдвард плел заговор, чтобы ее уничтожить, тоже ничего не значило.
 Сердце разбил он – Олден Грэнвилл.
 Его вытянутые ноги лежали на противоположном сиденье, руки сложены на груди, голова запрокинута назад. Он был в мокрой одежде, заляпанной грязью. Его волосы прилипли ко лбу, отдельные пряди болтались вокруг щек. Но даже сейчас, даже после всего содеянного им у нее захватывало дух от его пронзительной мужской красоты.
 – Мы почти приехали, – сказал Олден, глядя ей прямо в глаза.
 Джульетта сцепила руки на коленях.
 Она принимала его ухаживания. Она позволяла его точеным губам целовать ее губы, а его рукам изучать ее наготу. И в результате была им предана. Она чувствовала, как ее агония кристаллизуется в ненависть.
 – Я вам отвратителен, – сказал он тихо. – Это естественно. Я вас не осуждаю.
 – Я ненавижу вас, – сказала Джульетта. – Большей ненависти я за всю жизнь не испытывала.
 Олден посмотрел в оконце. С поворотом головы его мокрые волосы протащились по плечу.
 – Я чувствовал бы то же самое.
 – Вы даже не представляете всей глубины моего чувства. Сознание того, что вам быть в аду и гореть в вечном огне, будет доставлять мне величайшее удовлетворение.
 Лакей открыл дверцу, Олден опустил ноги на пол и вышел из экипажа, Потом повернулся и подал руку Джульетте.
 – Мэм, – сказал он, – к сожалению, я не смогу отправиться в ад так скоро. Поэтому я попрошу слугу взять корзину и доставить котов к вам в комнату. – По его лицу пробежали блики от мерцающих факелов вокруг подъезда, высветив два ярких пятна на мертвенно-бледных щеках.
 – Что с вами? – спросила Джульетта, заметив неестественный блеск его глаз. Тревога омыла ее сердце. – Вы больны?
 – Небольшая лихорадка, мэм. – Он улыбнулся. – Может, она-то и сгложет меня, как вы того желаете.
 Джульетта рассердилась. Рассердилась на себя – за то, что в какую-то минуту заволновалась о его здоровье. Она положила руку ему на рукав и сошла со ступеньки.
 – У вас дурная болезнь?
 – Упаси Бог! Простуда, только и всего.
 – Ну конечно, завзятый распутник предпримет все меры, чтобы уберечься, – сказала Джульетта. – Мне крупно повезло, что я имела дело с вами!
 Олден перестал улыбаться. Он вдохнул поглубже и посмотрел на пальцы, лежавшие у него на манжете.
 – Только не пытайтесь представить то, что мы с вами разделили, как нечто безобразное. Это не так.
 – Для вас – возможно. Но для меня это было безобразно.
 Джульетта убрала руку и прошествовала мимо него в дом. Навык, выработавшийся за годы воспитания в семье графа, придавал достоинство ее осанке. Олден, следовавший сзади, отдавал приказания слугам: «Комнату для леди – наверху», «Корм, воду и ящик с песком – для котов», «Корзину нести осторожно».
 На верхней площадке главной лестницы появилась служанка.
 – Мэм, не угодно ли вам пройти за мной? – сказала она, сделав Джульетте реверанс.
 Джульетта оглянулась назад. Олден стоял у подножия винтовой лестницы. Злой гений с лихорадочным блеском в ярких глазах. Может, к утру болезнь и впрямь его подкосит? Но сейчас мужчина с небрежностью и бравадой привалился к колонне, наблюдая, как они со служанкой поднимаются по ступенькам.
 Она отвернулась. Телесное напряжение было так мучительно, что хотелось задержаться и вздохнуть во весь голос. Такое количество ненависти причиняло жестокую боль. В сердце не осталось сострадания – только выжженная черная дыра гнева и отчаяния. Этот человек украл у нее прошлое и разрушил будущее. Она хотела, чтобы он испытал по меньшей мере такие же страдания.
 – Если б я мог, я позволил бы вам делать со мной все, что угодно, – сказал Олден. Его слова заставили Джульетту остановиться. Она стояла, дрожа, на лестнице, но не решалась повернуться к нему, чтобы не встречаться с ним взглядом. Лишь ожесточение помогало ей держаться прямо. – Колесовать, поместить пальцы в тиски, – добавил он, – применить все пытки в полной мере.
 Она вдруг увидела его высоко на стене, в круглом окне, на стекле верхней створки. Промокший, перепачканный, он был дьявольски красив в этом крошечном искаженном отражении, Мужчина, которого, как ей показалось в какой-то момент, она способна полюбить, сгорал в огне лихорадки.
 Джульетта чувствовала, как сильно стучит ее сердце.
 – Тогда, чтобы доставить мне удовольствие, – сказала она, – вам следует умереть этой ночью. Вас, несомненно, заждались в аду.
 – Я сделаю все, что смогу, мэм. – Олден собрал последние крохи сил и отвесил ей пышный поклон. – Ваше желание, как всегда, для меня священно.
 Проснувшись утром, Джульетта с удивлением отметила, что, будучи вконец изнуренной, она спала глубоким, здоровым сном без сновидений. На кровати, свернувшись на покрывале, утопая в своем кошачьем блаженстве, лежали Седрах, Мисах и Авденаго.
 Стараясь не беспокоить котов, Джульетта соскользнула с постели и подошла к окну. Тонкий хлопок мягко касался ног. Вчера вечером служанка принесла ночную сорочку, несколько длинноватую, но вполне приличную. Судя по простому материалу и фасону, она принадлежала самой девушке. Во всяком случае, не предшествующей любовнице хозяина!
 Небо, промытое дождем, голубело, как незабудки. Но боль по-прежнему сдавливала душу, словно там поселился злой дух. Где-то далеко, за полями, за деревьями находился дом, оставленный ей мисс Паррет. Святилище, куда однажды вторгся распутник, при помощи обаяния и обмана. Дом, которым завладел Джордж и который он продал, узнав об измене жены.
 Джульетта отвернулась и перевела взгляд на сводчатый потолок с позолоченной лепниной. Комната была обставлена прекрасной дорогой мебелью. Не считая простой ночной сорочки, гостье была предоставлена вся роскошь, какую только мог обеспечить дом пэра. Вчера был прислан поднос с лучшим вином и набором деликатесов. Изысканные серебряные приборы весь вечер сияли в свете дюжины свечей. Но поднос так и остался нетронутым, поэтому позже горничная его унесла.
 Беспокойно расхаживая по толстому ковру, Джульетта разглядывала пейзаж над камином, где среди полей и деревьев паслись черно-белые коровы. Некоторые стояли по копыта в ручье, и было видно, как их отражение преломляется в прозрачной воде. На небольшом бронзовом блюде значилось одно слово – Грейсчерч.
 Все это – абсолютно все – Олден Грэнвилл вернул благодаря ей, а после этого забрал медальон и сбежал.
 У нее щемило сердце, и было трудно дышать. Но на одной ненависти далеко не уедешь. Поборов соблазн снова залезть в постель, Джульетта позвонила в колокольчик, чтобы распорядиться насчет ванны и завтрака. Авденаго потянулся и вонзил когти в сине-розовое покрывало. Седрах спрыгнул на пол, Двое собратьев последовали его примеру.
 Джульетта прошла в небольшую туалетную комнату и, наклонившись к кошачьему блюду, поставленному слугой вчера вечером, побарабанила пальцем по краю. Авденаго бегло взглянул на подсохшие остатки жирного соуса и, подняв хвост трубой, гордо удалился. Седрах и Мисах терлись о ее лодыжки, жалобно мяукая. Она взяла Мисаха на руки, зарывшись лицом в мягкую шерстку.
 – Я принес для них свежее мясо, – раздался сзади голос Олдена.
 С ужасом подумав о своих распушенных волосах и одолженной ночной сорочке, Джульетта замерла, но тотчас спохватилась и рассердилась на себя. Ведь он видел ее обнаженной.
 – Умоляю, не просите меня уйти, – сказал он.
 – Потому что вы все равно не уйдете? – Она отпустила пестрого кота и повернулась спиной, радуясь пышным складкам дешевого хлопка.
 – В Лондоне джентльмен посещает леди в спальне. Здесь это вполне обыденное явление. Поскольку замужняя женщина часто завершает свой туалет где-то после полудня, ее комната становится будуаром, салоном и гостиной для завтрака.
 – Но в это время при ней стоят на часах горничные и слуги.
 – Если вы настаиваете, мне, разумеется, придется удалиться.
 – Потому что мое желание для вас свято? – Джульетта вложила в вопрос весь свой сарказм.
 Олден согнулся над блюдом и стряхнул с руки несколько мясных кусочков. В отличие от нее он был одет, и отнюдь не по-домашнему. На нем был строгий утренний костюм из бледно-кремовой парчи, а блестящие волосы аккуратно убраны в сетку из черного шелка.
 Три кота принялись жадно глотать свой завтрак.
 – Наше взаимное желание – видеть ваших котов счастливыми, – ответил Олден. – Возможно, мы начнем с этого.
 – А как насчет моего счастья?
 Он выпрямился.
 – Это единственное, что меня действительно заботит.
 – Тогда почему вы не умерли этой ночью, как я того хотела? – сказала Джульетта, круто повернувшись.
 – Помилуйте, мэм! – Олден прошагал мимо нее в спальню и остановился возле подоконника. – Я подумал, – сказал он, глядя в окно, – что вы предпочтете сначала помучить меня несколько недель. Это будет не слишком сложно.
 Она наблюдала за ним из дверей туалетной комнаты. Льющийся из окна свет подчеркивал элегантные очертания мужского тела, мощную спину и длинные ноги. Солнце сверкало в светлых волосах. Джульетту по-прежнему волновала эта красота, и собственные чувства вызывали у нее презрение.
 – Неужели я имею такую власть над вами? – спросила она.
 Олден повернулся к ней. Его глаза резко выделялись на бледной коже. Прежде чем он успел заговорить, ответ уже был на его лице – то неприкрытое желание, та неуправляемая мужская жажда, повергавшие Джульетту в смятение и возмущение.
 – Я целиком в вашей власти, – сказал он без обиняков и прошел обратно к камину. – Прошу вас, присядьте, мэм. – Олден указал на кресло, блеснув своими кольцами – Я буду вам очень признателен за возможность сесть.
 Джульетта скрестила руки, глядя на его профиль – четкий, как выведенный мелом. Этот человек без колебаний отправился мокнуть до костей, охотясь за ее котами.
 – Вы были очень больны вчера? – спросила она. Когда он поднял глаза, в них промелькнула насмешка.
 – Цирюльник избавил меня от излишка крови, – сказал он, подтрунивая над собой. – Гарантированный способ остудить мой дурной норов. Вы должны быть довольны.
 Джульетта с достоинством прошествовала мимо него к окну. Он стремился казаться беспечным. Да она и сама обычно терпеть не могла, когда ее жалели. Сейчас у нее болела душа за него. Но как можно что-то простить ему?
 – Поразительно, что мужчина, с такой одержимостью следящий за своей внешностью, признается в каком-то недуге. Но мне совершенно безразлично, если вы продолжите стоять здесь, пока не упадете.
 – Я никоим образом не жалуюсь, поскольку это служит вашей цели, мэм.
 – Моей цели? – Джульетта удивленно повернулась.
 – Мучить меня. – Олден сложил на груди руки, прижав плечи к стенной панели.
 – Каким образом?
 – Солнце просвечивает сквозь эту сорочку и причиняет мне изрядные муки, – сказал он. Его глаза блестели, словно звезды. – Я познал ваше тело и прикасался к вашим ногам. Я воображал, как, должно быть, они очаровательно выглядят. Но я никогда их не видел. Сейчас их тень под этим убогим хлопком ближе, чем я когда-либо мечтал. Это достаточно волнующе.
 Джульетта почувствовала, как волны тепла омывают ее живот и бедра. О ужас, предательское желание пронизало ее до самых костей, так что тело сделалось вялым и податливым.
 – Я думаю, вы говорите правду, – сказала она.
 – Конечно. Естественно, я привез вас сюда, чтобы спасти от бури. Я не мог оставить вас мокнуть под дождем. Но я прекрасно знал, какое это будет жуткое наказание…
 – Какое же?
 – Сознавать, что мы больше никогда не будем любовниками, для меня поистине равносильно пребыванию в аду. – Он откинул голову назад и рассмеялся.
 Джульетта хотела лечь. Прямо здесь. Лечь на пол. Вместо этого она вдохнула поглубже и продолжала стоять неподвижно, глядя в упор на Олдена.
 – Мне казалось, вы предпочитаете кратковременные любовные связи.
 – Не совсем кратковременные!
 – Разумеется, вы всегда сами решаете, когда их закончить, – сказала Джульетта. – Когда вам начинает надоедать… – Она едва не подавилась словами.
 – Когда это естественно умирает. Увы, мэм, я не считаю, что между нами все близится к естественному завершению.
 – Вряд ли начало было естественным.
 – Да, но я думал, что…
 – Что? – спросила Джульетта. Гнев снова побуждал ее к движению. Она принялась расхаживать по комнате.
 Коты доели свой завтрак. Седрах, припав к поилке, с типично кошачьей сосредоточенностью лакал воду.
 – Я не знал, что ваш супруг жив.
 – Но я так поняла, что вам нравится соблазнять замужних женщин, – сказала Джульетта.
 Словно побуждаемый тем же чувством, что и она, Олден с силой оттолкнулся от стены. Солнце засверкало на кремовой парче и кружеве с золотой каймой, когда он прошел мимо окна.
 – Но ведь вы не сделали бы того, что сделали, если б знали, что не свободны?
 Джульетта заколебалась. Она слишком дорого заплатила за супружеские обеты, чтобы совсем их обесценить. Однако Джордж покинул ее столько лет назад! Какой смысл в таком замужестве?
 – Не сделали бы? – настаивал Олден. Его кожа была почти прозрачной, казалось, что из-под нее просвечивают кости. Несомненно, это была не просто простуда. И не притворство. Джульетта ненавидела себя за то, что ее сердце превратилось в камень. Но так было нужно!
 – Нет, – сказала она, направляясь к камину. – Если бы я знала, что Джордж жив, я этого не сделала бы. Одному Боту известно, как бы я хотела никогда не встречать вас!
 – Помилуйте, Джульетта! Я покинул вас не по своей воле, однако вызвал к себе ненависть.
 – Я действительно вас ненавижу. И ничего не могу с собой поделать! – Джульетта села, не вполне уверенная, что может стоять дольше.
 – Спасибо, мэм.
 Словно в пику ей, Олден продолжал стоять.
 Он благодарит за признание? Или ему больше невмоготу смотреть на ее ноги под тонкой хлопковой сорочкой? Нервы, нервы…
 Джульетта подавила истерический смех. Она уже перестала себя понимать. Но то, что она сейчас чувствовала, не было безразличием.
 Олден Грэнвилл ничего не знал о Джордже. В этом ему можно было верить. В самом деле. Когда он опалил ей душу страстью, прошлой ночью в Мэрион-Холле, он делал все, чтобы этого не случилось. Он долго не принимал ее предложение. А вчера? Даже принес корзину для котов! И все же, пока в этой путанице эмоций остается хотя бы частица неистового гнева, ее нужно подкреплять.
 – Значит, вы заболели еще раньше? – спросила она. – Я имею в виду то утро в Мэрион-Холле, когда вы ушли, не сказав ни слова. И по-вашему, это может служить извинением?
 – Я понимаю, это слабое оправдание. Но это правда, Джульетта. Меня насильно увезли слуги сэра Реджинальда. – Олден упорно продолжал смотреть ей в глаза. – Любая разновидность инфлюэнцы у меня обычно протекает с очень сильной лихорадкой. Бурно, но очень коротко. Я выздоравливаю раньше, чем большинство людей. Вы думаете, я тогда хотел, чтобы вы проснулись одна? Боже упаси, Джульетта! Даже если бы я был на смертном одре, я снова жаждал бы усладить вас ласками.
 У нее защемило сердце.
 – Однако вы украли мой медальон. Где он сейчас?
 Олден не отвернулся и не отвел взгляд. Но глаза его сделались очень темными.
 – Я отдал его лорду Эдварду.
 Джульетта обеими руками вцепилась в подлокотники кресла, так что побелевшие пальцы даже засветились.
 – Зачем?
 – Это было заключительное условие нашего пари…
 – О Боже! – воскликнула она. – Доказательство? – Ненависть вспыхнула в ее душе, как свет маяка в океане тьмы.
 – Да, доказательство! – сказал Олден. Джульетте показалось, что он всеми силами старается сохранять спокойствие и говорить ровным голосом. – Без этого ваша жертва была бы бессмысленна и Грейсчерч-Эбби сейчас принадлежало бы ему.
 – А что, честно рассказать мне вы не могли?
 Олден стоял у окна, разведя в стороны открытые ладони. Сейчас он напоминал короля, зажатого на своей половине шахматной доски.
 – Вероятно, мог. Но не сделал. К сожалению, я неправильно представлял мотивы лорда Эдварда. Унижение и отмщение, казалось, были достигнуты – чего же более? Но он не продал мне медальон, когда я попытался выкупить его обратно.
 – Как это было благородно с вашей стороны! И что же вы ему предлагали за него?
 – Нечто, как мне представлялось, имеющее для него наибольшую ценность. Правда. Черт подери, я был уверен в этом! – Олден повернулся к окну и облокотился на подоконник, выглядывая что-то. – Но я опять ошибся. Он не клюнул на мою приманку. Почему он так держится за ваш медальон, Джульетта?
 – Перестаньте называть меня по имени!
 Спина Олдена сделалась жесткой, как доска. Он вдруг так ударил кулаком по ставням, что дерево загрохотало.
 – О, мэм! Мы же любовники!
 – Любовники?! – Джульетта вскочила с кресла. – Вы ни беса не смыслите в любви!
 – Мы были любовниками! Вы подарили мне свое тело, я подарил вам свое. Возможно, это произошло не совсем как должно. Возможно, гнусные махинации врагов свели нас вместе. Но так или иначе, в течение одной ночи мы, нагие, держали в объятиях друг друга, не ведая ничего, кроме одного невинного восхитительного наслаждения.
 – Животные на конном дворе делают то же.
 – Не смейте так говорить! – Олден круто развернулся. Нацелив тело, как фехтовальщик, он продолжил неумолимым голосом: – Наши руки трогали кожу друг друга и упивались этим ощущением. Наши пальцы, губы и языки, свободные как ветер, бегали в поисках чистого удовольствия. Ваши ноги с жадностью обвивались вокруг моих. Я излил всю душу, до дна, в поклонении вашему телу. Мы вкушали друг друга с такой же страстью, как в первый день творения, на заре возникновения…
 – Это ничего на значит. Обычное совокупление!
 – Я знаю, вы жалеете об этом. Я – нет! И будь я проклят, если позволю вам отрицать то, что в действительности было между нами.
 Джульетта показала на дверь, гневно сверкая глазами.
 – Уходите!
 – Как вам угодно. Но позвольте только прежде прояснить одну вещь. Мы с вами были выдающимися любовниками…
 – Какая разница?
 – Разница есть. Это факт, Джульетта. – Олден торжественной поступью приблизился к ней, почти касаясь ее и окутывая чистым мужским запахом. – Вы хотите меня так же сильно, как я вас. Я никоим образом не стану влиять на это. Я не буду…
 – Я вас ненавижу, – настойчиво сказала Джульетта.
 – Да, вы меня ненавидите, – согласился Олден. Солнечные лучи ослепительно сияли вокруг его головы. – Но это ничего не меняет. Желание – что пламя, у него своя логика. Если я сейчас вас поцелую, вы ответите мне. Ответите страстно, с жаром, открытым ищущим ртом.
 – Нет, – возразила Джульетта, хотя у нее горели губы, а предательское тепло волнами распространялось по коже.
 – Не смейте отрицать это! Если я дотронусь до вас, даже до плеча или руки, ваши ноги дрогнут. И ваше тело, так же как и мое, охватит пламя. Ваша кожа горит уже сейчас. Меня обжигает этот жар.
 Джульетта прикрыла глаза и обхватила руками грудь.
 – Не надо! Сжальтесь, умоляю!
 – Какого дьявола! Как я могу сжалиться сейчас, когда я в агонии? – Голос Олдена вибрировал от страсти. – Я изголодался по вас. Если я стяну с вас эту безобразную сорочку и обхвачу вашу нагую грудь…
 – Перестаньте – взмолилась Джульетта. – Что вы пытаетесь доказать?
 Громыхая каблуками по паркетным доскам, он зашагал прочь и рванул дверь. Потом обернулся:
 – Истинное значение того, чего мы лишим себя, если больше никогда не предадимся любви. Вот что я пытаюсь доказать. Черт возьми, даже если вы ненавидите меня, вы должны поверить мне и не препятствовать этому!
 Дверь захлопнулась.
 Джульетта поплелась обратно в постель. Легла и свернулась калачиком. Сердце тяжелыми ударами отзывалось в груди. Он был прав. О Боже, он был прав! Все ее существо было снедаемо желанием. Если бы он поцеловал ее или просто дотронулся, сейчас они лежали бы здесь вместе, нагие. Ноги горели огнем, и мучительно зудело между бедер. Тело жаждало раскрыться в приветственной встрече.
 «Боюсь, что в противном случае пребывание в «Трех бочках» очень пагубно скажется на мне. Я буду вынужден обмениваться в пивной любезностями с деревенским людом, пока забуду все, что знал, кроме репы и кормовой свеклы. Вы не можете быть настолько жестоки, чтобы обречь меня на подобную участь». Олден Грэнвилл был прав. Она была недостаточно жестока. Нужно закалить сердце, чтобы стать такою.
 Седрах вскочил на подушку – мягкий, пушистый и такой уютный! Мисах перед камином вылизывал лапу. Авденаго выгнул спину и зашипел, когда в открывшуюся дверь проследовала вереница слуг с завтраком и ванной. За ними шла та горничная, которая накануне показывала Джульетте комнату. Руки девушки были заняты горой одежды.
 – Ваши вещи, мэм. – Служанка сделала реверанс. Она принесла все то, что люди Джорджа выбросили в сад, за исключением розового платья, в котором Джульетта ездила на прогулку с Олденом. То платье увезли для продажи. Значит, вчера в темноте он даже собирал по саду ее белье и одежду.
 Горничная зарделась, напомнив Джульетте прежнюю служанку, Тилли. Эти девушки всегда обнаруживали волнение, будучи осведомленными о делах таких мужчин, как лорд Грейсчерч.
 – У меня послание от его светлости.
 Джульетта привстала в постели – взволнованная ничуть не меньше.
 – Послание?
 Девушка подняла глаза к потолку и сосредоточенно наморщила лоб, стараясь доподлинно воспроизвести каждое слово:
 – Мэм, лорд Грейсчерч надеется, что ваши вещи постираны и отглажены надлежащим образом. Он не мог прислать вам другую одежду, так как не держит в доме гардероба для леди. Хотя, как сказал его светлость, возможно, вы думаете, что держит.
 Служанка торжествующе улыбнулась и, исполнив очередной книксен, понесла одежду в туалетную комнату.
 Джульетта разразилась хохотом, и это в конечном счете дало выход слезам. Три кота вспрыгнули к ней на кровать и свернулись рядом в клубочки.
 Одетая в свое лучшее синее платье, Джульетта прекрасно понимала, что даже в нем она выглядит не наряднее любой служанки. Ничего неуместнее быть не могло.
 Сразу после завтрака она вышла в сад поискать тихое место, где можно было подумать о будущем.
 Как жить дальше? У нее не осталось ничего. Ничего, кроме того, что сейчас на ней. Ее родственники еще раньше отреклись от нее. Все, чем она владела или сумела приобрести, принадлежало и всегда будет принадлежать мужу, который, несмотря ни на что, предложил свой кров.
 Оставались ли у нее другие варианты? Только торговать собой в той или иной форме. Другие неверные жены предпочитали жить в любовницах у другого мужчины еще до публичного скандала. Нет, только не с этим человеком! Лорд Грейсчерч мог бы сделать подобное предложение, но лишь с тем, чтобы ее использовать, опустошить душу, а потом вышвырнуть. Это все, на что способны такие люди, поэтому даже с ним исход все равно один – проституция.
 Муж все это учитывал. Когда она в Мэнстон-Мингейт отказалась вернуться к нему, он уже тогда знал, что это пустые слова. Джордж уверен, что она никуда не денется, даже если ее до конца жизни морить голодом и бить. Потому что ей не куда идти.
 Да, если лорд Эдвард пять лет вынашивал план мести, то он, определенно, удался!
 Джульетта вздрогнула, услышав негромкий шорох, и посмотрела вокруг. У нее замерло дыхание, когда из кустов проглянули белокурые волосы с прилипшими к ним листьями.
 – Шерри? – Воздух с шумом вырвался у нее из легких. Мальчик выполз на четвереньках на гравий, поднялся и улыбнулся ей.
 – Вы не знаете, где лорд Грейсчерч? – спросил ребенок.
 Джульетта покачала головой. Маленький упрямый подбородок и что-то в вырезе ноздрей так остро напомнили ей Кита, что она почувствовала себя нехорошо.
 – Я хотел ему что-то показать. – Шерри провел по карману грязным кулачком.
 Она вернулась в свои пятнадцать лет, снова почувствовав себя старшей сестрой такого же маленького мальчика. Долгожданного наследника всех владений и графского титула. Младенца, рожденного ее матерью после многих умерших – кто в утробе, кто в колыбели. Виконта Киттинга, прочно засевшего в сердце своей сестры и своей смертью положившего конец всем семейным надеждам.
 Бездумно протянув руку к своему медальону и обнаружив только голую кожу, Джульетта тяжко вздохнула. Она вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, потом еще раз. В пятнадцать лет она еще ни с кем не целовалась и никогда не задумывалась о будущем. Джордж Хардкасл, где бы он ни встречал ее – в саду или в доме, всегда был с ней вежливым и уважительным. В бесконечные летние дни ее занимали только игры в саду с братом чтение, вышивка и верховая езда на красивом искусственном пятачке в огромном поместье отца. Но Джордж всегда находил способ нечаянно появиться, когда она бывала одна.
 Кит погиб, утонул во время разлива. Этот ребенок был жив.
 – И что же ты хотел ему показать, Шерри? – спросила она.
 – Мы собираем коллекцию птичьих яиц, – ответил мальчик. – Мы с мистером Примроузом.
 – У меня когда-то был младший брат. Ему тоже нравилось отыскивать птичьи яйца. У тебя их много?
 Шерри вытащил из карманов несколько матерчатых мешочков и положил на скамейку.
 – Малиновка – раз, овсянка – два, снегирь – три, завирушка – четыре, черный дрозд – пять и королек – шесть. Мистер Примроуз сказал, что я не наберу десять разных яиц и что мы не должны брать из гнезда больше одного яйца. А вы любите птиц?
 – Очень.
 Спутанные пшеничные волосы упали ребенку на лоб, но Джульетта не смела их поправить. Она сложила руки на коленях, наблюдая за Шерри с болью в сердце.
 – Это пятнистое, синее с зеленым – от дрозда. У снегиря тоже зеленое, в мелкую коричневую крапинку. – Мальчик указал своим пальчиком на яйцо. – А вон то – из кладки королька.
 – А это из чьей? – спросила Джульетта. Шерри посмотрел на нее, в точности как когда-то Кит, с легким презрением.
 – Малиновки. Кто ж этого не знает! Я обнаружил ее гнездо среди кирпичей в разрушенной садовой стене. У овсянки – вон то, розовое, с лиловыми загогулинами, но иногда бывают такие, где больше белого.
 – А у завирушки – голубое, как летнее небо, – сказал мужской голос. – Она выстилает свое гнездо мхом и травой, но не так аккуратно, как зяблик. А у вашей завирушки, сэр, оно выстлано шерстью или конским волосом?
 Олден стоял в нескольких футах от них, прислонившись к дереву и сложив на груди руки. По-видимому, он наблюдал за ними очень давно. Яркие солнечные лучи золотили его волосы и живо играли поверх парчового камзола густого кремового цвета, хотя глаза у него были мрачные. Он встретил испуганный взгляд Джульетты и улыбнулся.
 – Шерстью! – выкрикнул мальчик. – И волосом!
 Шерри бросился к своему покровителю и завизжал, когда Олден подбросил его в воздух. Джульетта мгновенно почувствовала себя посторонней. Взрослый мужчина и ребенок веселились вдвоем, хохоча до упаду. Эта беспорядочная возня носила чисто мужской дух, несмотря на то, что одной из участвующих сторон был маленький мальчик.
 – В штабеле дров! – пронзительно кричал Шерри. – Я нашел его в штабеле дров!
 Все еще смеясь, Олден опустил мальчика на землю и покорно пошел за ним к скамейке. Джульетте вдруг захотелось уйти. Но она не стала этого делать, ради Шерри. Она села на скамейку и расправила юбку рядом с коллекцией.
 В течение нескольких минут мужчина и мальчик изучали яйца. Шерри продолжал возбужденно щебетать что-то по поводу птиц. Олден совершенно серьезно добавлял свои комментарии. Гнездо королька выстлано перьями. Черный дрозд устраивает свое аккуратное гнездо из травы, сухих листьев и глины. Самца снегиря можно узнать по розово-красной грудке, а у его подруги оперение грязновато-желтого цвета. Она прячет свое гнездо глубоко в зарослях ежевики, откуда может выкарабкаться только решительный детеныш.
 – А теперь, сэр, – сказал наконец Олден, – отнесите яйца мистеру Примроузу. Он ждет вас в ботаническом саду и хочет показать вам несколько жуков. Вы можете узнать, каких букашек любят есть птицы.
 Мальчик послушно сложил яйца в мешочки и, сунув их в карманы, убежал.
 Джульетта встала и посмотрела ему вслед с таким чувством, что он уносит часть ее сердца.
 – Я не ожидал, что застану здесь Шерри, – сказал Олден. – Я шел сюда, чтобы извиниться.
 – Извиниться за что? За то, что расстроили мою жизнь? Или за то, что забыли о хороших манерах?
 Олден прикрыл глаза, словно испытывая боль.
 – Мальчик сейчас в безопасности только благодаря вам. Вы, я надеюсь, можете получить от этого какое-то успокоение.
 Успокоение? Шерри открыл ноющую рану в том потаенном уголке сердца, где хранились воспоминания о Ките.
 Сейчас перед ней стоит этот благодетель – высокий и сильный, предлагая свои пустые раскаяния.
 Джульетта вдохнула поглубже.
 – Но это же была ваша идея, – сказала она, – поставить на карту будущее этого ребенка. И все свои владения.
 Олден открыл глаза и заморгал. Его синие глаза были полны страсти.
 – Это было так беспечно с моей стороны! Тем более после того, как я чертовски упорно трудился, чтобы все это спасти.
 – Трудились?
 – Да, мэм. Трудился. Если представить, каких усилий стоит изо дня в день следить за своей внешностью, фальшивить и ловчить, чтобы проложить себе путь в лондонское общество. Как младший сын, я не рассчитывал унаследовать титул и начинал без пенни в кармане. Я занимался финансами, чтобы поддерживать на плаву эти владения и гасить долги по закладной, пока хозяйство само станет приносить доход. Я одевался и вел себя так, словно деньги для меня ничего не значат. Если бы я этого не делал мне бы никогда не видать удачи.
 Хотя Джульетта продолжала стоять, Олден опустился на скамейку, отведя взгляд и положив на спинку вытянутые руки. Прекрасные руки, давшие ростки всему этому – дому, поместью и счастью ребенка. Чуткие кисти, познавшие все секреты ее тела, лежали в кружеве, как в гнезде.
 – А ваши женщины? Они тоже играли жизненно важную роль в вашем тщательно разработанном проекте?
 – Мириады тех леди, что согревали меня по ночам и делали мои дни веселее? Я не отрекаюсь ни от одной из них. Но я никогда не использовал женщин для достижения какой-либо подлой цели – мне просто нравится заниматься любовью.
 – Значит, они не имели никакого отношения к вашим героическим усилиям по спасению Грейсчерч-Эбби? – спросила Джульетта.
 – Нет, мэм. – Губы его сложились в улыбку, когда он взглянул на нее. – Хотя это не повредило поддержанию моей доблестной репутации.
 – Карточная игра и пирушки – это тоже работа. И она, разумеется, не доставляет вам удовольствия?
 – Я черпаю удовольствие везде, – ответил Олден. У Джульетты запылали щеки от жара его взгляда. – Но, хоть я и люблю наслаждение, огромная доля того, чем я вынужден заниматься в городе, просто зверски трудная работа. И она еще не закончена.
 – Тогда мне непонятно, – сказала Джульетта, – почему вы поставили все на карту в той игре с лордом Эдвардом Вейном!
 Насыпной гравий захрустел у нее под туфлями, когда она зашагала по дорожке. Слепящие лучи солнца падали на цветы и каменные скамьи, установленные с равными промежутками под сенью живой тисовой изгороди. Если б только можно было выплакаться, может, эта ужасная боль не давила бы так сильно на сердце?
 Джульетта услышала за спиной быстрые шаги. Олден схватил ее за локоть и заставил остановиться.
 – Убегаете? Я думал, у вас больше смелости. Мы должны поговорить.
 Она повернулась к нему лицом.
 – Правда? О чем? Хотите рассказать мне обо всех тех птицах? О ярких самцах и мелких желто-коричневых самках? Что касается спаривания, все они довольно постоянны, не так ли?
 – Только на один сезон, пока они вдвоем взращивают молодняк, и лишь один снегирь – на всю жизнь.
 – Как странно, если учесть, что он самый нарядный!
 – А также самый вредный. Он истребляет цветы фруктовых деревьев еще в зародыше.
 – Да? – удивилась Джульетта. – Очень неразумно с его стороны.
 – Да, но вместе с тем, – сказал Олден, – он достаточно хорошо обеспечивает кормом птенца и свою подругу. – Он отпустил ее руку. – Джульетта, что вы намерены делать? Я понимаю, вы ненавидите меня, и вас нельзя осуждать за это. Но вам некуда идти. Я хочу, чтобы вы знали, что вы можете жить здесь…
 – В качестве кого? – выпалила она.
 – В качестве моей любовницы, конечно! – съязвил Олден. – Джульетта, что вы, в самом деле! Неужели вы нисколько не верите в мою порядочность?
 – Очень мало. Вы причинили мне столько страданий.
 Он резко повернулся:
 – Потому что я забрал ваш медальон и отдал его лорду Эдварду? Да, я понимаю. Я не могу это исправить.
 – Вы не можете ничего исправить. Вообще мы сплошь и радом видим последствия опрометчивых действий. И это невозможно исправить. У меня есть муж, который готов обеспечить мне приют в Лондоне. Если я по-прежнему стану отказываться от этого благородного предложения, симпатии общества и закон будут не на моей стороне.
 – Вы думаете, я этого не понимаю?
 Джульетта хотела вывести Олдена из равновесия. Она чутко улавливала его растерянность. Это вызывало у нее желание отколупнуть золоченую оболочку и посмотреть, что там, под ней.
 – А как обычно бывает в вашем кругу, когда муж получает доказательства, что вы публично использовали его жену как шлюху?
 Олден отошел на несколько шагов.
 – Раньше я никогда не был настолько неосторожен, чтобы предоставлять подобные доказательства, – сказал он. – Не считая тех случаев, когда это происходило с молчаливого согласия мужа.
 – А если такового не было? Если опозоренные мужчины приходили в ярость?
 – Тогда, разумеется, вызов на дуэль.
 – Так вы сражаетесь, если только мужчина не боится встречи с вами? – сказала Джульетта.
 – Не боится? – Олден повернулся к ней лицом, гневно раздувая ноздри. – Боится!
 – Потому что вы всегда побеждаете, не так ли? Дуэль с вами – это всегда неравная схватка, бесчестная и трусливая в своей сути. Какая храбрость – драться на дуэли, когда вы не подвергаетесь никакому риску!
 – Непобедимых мужчин нет. Я не всегда выигрываю. И даже лорд Эдвард Вейн.
 – Он такой хороший фехтовальщик?
 – Лучший из всех. Мы с ним состязались. Не хотел бы встретиться с ним снова.
 Джульетта отошла на несколько шагов и села на ближайшую каменную скамью. Чтобы вывести его из себя, заставить сетовать и ругаться, нужно было найти предлог.
 – Значит, если я хочу вашей смерти, – сказала она, – мне нужно устроить так, чтобы лорд Вейн вызвал вас на дуэль? Как великодушно с вашей стороны подать мне эту мысль!
 – Можете воспользоваться ею, если вам так хочется, – ответил Олден. – Мне на это совершенно наплевать. – Он повернулся на каблуках.
 На мгновение Джульетте показалось, что он собирается уйти. Но вместо этого он подошел к ней, загородив собой солнце. Он протянул обе руки, держа их ладонями вверх – без гнева, сохраняя контроль над собой.
 – Посмотрите на меня, Джульетта. Вы думаете, мне хочется использовать эти руки, чтобы творить смерть? Они сделают это, если я их заставлю. Но за каким дьяволом, если ваша плоть знает, что они предпочли бы найти для себя более нежное применение?
 Ее кожа загорелась огнем. Кровь, прилившая к лицу, окрасила щеки кумачом воспоминаний.
 – Вы хотите столкнуть меня лбом с моим желанием, сэр? Право, уже слишком поздно.
 – Я знаю, – сказал Олден. – Я уже пытался однажды. – Тихая, сдержанная грусть звучала в его голосе. – Это то, за что, я полагал, мне следует извиниться. Но только знайте – я никогда не убивал человека на дуэли.
 Джульетта отвела глаза от его ладоней. О, эти нежные смышленые пальцы!
 – Таким образом несчастный муж оставался живым, но униженным. А что, если господство сохранялось за ним и он подтверждал свое преимущество?
 – Тогда это можно было урегулировать в приватном порядке. Или он мог предъявить иск о возмещении ущерба в связи с прелюбодеянием.
 – Ради денег?
 – Естественно. – Олден отошел в сторону. – Ведь я присваивал его законную собственность и лишал его возможности пользоваться ею.
 – Великолепно! Еще одна мужская игра с бесчестными ставками.
 Джульетту вдруг обуяла тоска по Мэнстон-Мингейт. С маленьким домом, мирным и тихим. С тремя котами, греющимися на солнце на кирпичной дорожке. Сейчас у нее не было другого желания, чем вернуться туда.
 – Вы думаете, боль только ваш удел? Я никоим образом этого не хотел. И не ожидал, да будет вам известно.
 Джульетта встала.
 – Тогда что вы ожидали?
 – Ночь наслаждения. Безмерного наслаждения.
 – И что потом? Что вы хотели дальше?
 Олден сделал глубокий вдох.
 – Я хотел, чтобы у меня не было никаких затруднений. Я хотел уйти. Но сейчас я не уверен.
 – Не уверены – в чем?
 – Вы думаете, когда я называю себя распутником, это только слова? Ничего подобного. Я обожаю женщин, но не одну. Многих! Я – в плену наслаждения, но терпеть не могу ответственности.
 – И за Шерри тоже?
 – За ребенка? Это не одно и то же, Джульетта. – Олден круто повернулся и схватил ее обеими руками. – Я знаю, вы никогда не согласитесь быть моей любовницей. Да я и не хочу этого!
 – Тогда чего же вы хотите, лорд Грейсчерч?
 – Я порываю со всем, чем жил раньше. Я прошу вас стать моей женой!




 Глава 13


 Джульетта онемела от изумления.
 Она подумала на мгновение, что Олден бросится ее целовать. Но он отступил назад и, криво усмехнувшись, поклонился.
 – О Боже! Джульетта! Первый раз такое провозглашаю. Никогда не думал о брачных узах!
 – Эта участь по-прежнему вас минует, лорд Грейсчерч, – проговорила наконец Джульетта. – Вы не знаете, что я уже замужем?
 – Я попрошу вашего мужа дать согласие на развод. Я заплачу, сколько бы это ни стоило.
 – Выходит, я стану предметом купли-продажи? После того как сначала мое имя вываляют в грязи.
 – Этого, конечно, не избежать, – сказал Олден. Теперь он говорил ровным, почти бесстрастным голосом, словно испытывал потребность показать, что владеет собой. – Других мотивов у вашего мужа не будет. Ваша неверность будет подтверждена через суд. Я буду оборонять вас всеми силами, насколько возможно.
 – И как все это будет выглядеть? – Джульетта резко повернулась. Гравий захрустел под ее ногами. – Разве можно рассматривать подобные случаи в открытом заседании? С описанием всех интимных подробностей, когда какой-нибудь раболепствующий судья будет ублажать любопытствующую публику. Джорджу придется вызывать свидетелей – Тилли, Кейт и всех мужчин, которые были в ту ночь в Мэрион-Холле. И мы с вами будем вынуждены под присягой пересказывать каждое грешное действие. Сэр Реджинальд Денби с друзьями, несомненно, будут упиваться каждым сказанным словом.
 Гравиевая дорожка заканчивалась у каменных ступеней. Джульетта взбежала по коротенькой лесенке и оказалась на выложенной плиткой террасе. Внизу простирался английский парк с разбитыми по периметру цветниками в форме колец. Пересекавшие его ряды радиальных дорожек были обсажены миниатюрной самшитовой изгородью. Все вместе взятое складывалось в причудливый узор. Дорожки сходились в центре, у фонтана, где резные дельфины исторгали непрекращающийся водопад.
 Олден, шагая через две ступеньки, поднялся следом за Джульеттой.
 – Все это мы как-нибудь переживем.
 – Так может думать неуемный распутник, – сказала она. – Возможно, в угаре страсти я даже имела глупость тоже поверить в это. Но вы были в Италии… – Бегущие потоки воды заглушали слова. – Когда я убежала с Джорджем, Лондон во всех мыслимых и немыслимых местах… был усеян плакатами… с нашими карикатурами… – Джульетта дышала с трудом, так как горло сдавливали спазмы. – Карикатуры на лорда Эдварда были и того хуже. Злее. Такого я даже не предполагала. – Джульетта повернулась липом к Олдену. – Вот что значит публичный скандал.
 – Я этого не исключаю.
 – И вы говорите, мы это как-нибудь переживем? А Джордж? Почему вы думаете, что мой муж поддержит этот оскорбительный план?
 Олден оперся на каменные перила террасы.
 – Он согласится – за хорошие деньги.
 – Вы ведь его даже не знаете.
 – Я только знаю, что он вас не любит.
 Джульетта замерла, словно замурованная в загустевшем воздухе. Он вдруг почувствована себя очень хрупкой. Неужели страдания превысили порог ее выносливости?
 – А вы любите?
 – Нет. Я не знаю. – Олден отвел взгляд и посмотрел поверх цветников. У него был поразительно притягательный профиль, его светловолосая голова сияла на солнце. Ослепительный свет отражался от сахарно-белого камня, и все вокруг – сверкающая вода, мужчина с водопадом кружев у шеи, дом и само небо – казалось ненастоящим, словно часть какого-то затейливого кондитерского изделия. – Я так не думаю, Джульетта. Любовь? Вероятно, для этого требуется больше времени, чем было у нас с вами.
 Джульетта прищурилась.
 – Что ж, вы по крайней мере честны. Как лестно, что вы просите меня выйти за вас замуж, зная, что я не могу этого сделать! Как галантно! И такой легкий способ унять угрызения совести!
 – Вы думаете, совесть может приволочь меня к алтарю? – Олден сжал кулаки, лежащие на перилах.
 – Приволочь? – Джульетта опустилась на каменное сиденье. Неужели она сейчас упадет в обморок? – Итак, нам предстоит проскочить через бракоразводные суды. Пережить карикатуристов. Выплатить Джорджу компенсацию размером в состояние. После этого вы собираетесь на мне жениться, хотя до последнего момента избегали этого как чумы. Может, вы думаете своими регалиями выполнить свой долг? Прекрасно! Я разведусь с Джорджем и выйду за вас замуж, чтобы вы оставили меня здесь, с вашим ребенком во чреве? А вы тем временем будете кататься в Лондон, проводить вечера за карточным столом и с женщинами…
 – Ничего подобного не будет.
 Джульетта подняла подбородок, заставляя себя держать спину прямо.
 – А что будет, милорд? Жизнь, когда нужно будет прятаться от стыда? Когда по всей Англии каждый лакей и похотливая служанка будут хихикать, обсуждая в деталях наше сладострастие? Таким образом, я никогда не смогу появиться в обществе. А вы без этого жить не захотите.
 – Вполне могу обойтись.
 – Почему я должна вам верить? – Джульетта разразилась ломким смехом.
 – Я не знаю. – Олден оттолкнулся от перил и принялся мерить шагами террасу. – Как я могу это доказать? У меня было бессчетное множество женщин, я цинично соблазнил вас… Мне пришлось это сделать, потому что я хотел выиграть пари.
 – Вы это признаете?
 – Я этого никогда не отрицал. – Олден резко передернул плечами. – Я говорю вам правду. И то, что я вам сейчас скажу, тоже правда. Тогда, в Мэнстон-Мингейт, я горел жаждой познать ваше тело. В то же время, вопреки моим здравым суждениям, я обнаружил также, что вы мне нравитесь и внушаете почтение. И в очень большой степени, как оказалось.
 – Вопреки вашим здравым суждениям, Олден Грэнвилл!
 – Конечно, это было вопреки моим здравым суждениям! А вам приятнее слышать лесть и ложь? Раньше я признавал только равные отношения с женщинами, которые предлагали себя так же цинично, как я сам. Те отношения никогда не затрагивали сердце. Я никогда не был влюблен. И никому еще не предлагал выйти за меня замуж!
 Джульетта бросила взгляд на темные тисы.
 – Что вы можете знать о любви? Вам невозможно это даже представить.
 – Я любил своего брата, – твердо сказал Олден.
 – Так подтвердите же это, коль скоро мы говорим о доказательствах!
 Он сдвинул брови.
 – Черт побери, как я могу доказать? Помилуйте, Джульетта! Вы хотите, чтобы я сказал вам, что я люблю вас, как я любил Грегори? Я не могу этого сделать. Это будет неправдой.
 Она почувствовала жгучую боль в груди. Может, там уже все выгорело и осталась одна оболочка с черной пустотой внутри?
 – Я должна знать, что вы будете оберегать и лелеять свою жену. Мне нужны доказательства вашей преданности и заботы. – Джульетта смотрела прямо в лицо тому, кого она и ненавидела и желала. – Расскажите мне, как погиб Грегори!
 Олден перестал расхаживать по террасе. На щеках у него вновь вспыхнул яркий румянец, удивительно контрастирующий с меловой кожей. Но сейчас это была не лихорадка. Беспокойство.
 – Меня в то время не было… – Он отвернулся и посмотрел на фонтан, никогда не прекращавший свою игру. – Известие застало меня во Флоренции.
 – Что вы сделали, когда получили его? – Джульетта заставила себя отодвинуться. Пусть он разлетится, как сахарная фантазия, раскрошенная молотком!
 Олден вцепился обеими руками в перила.
 – Я заплатил посланнику.
 – А потом?
 – Не раздумывая ни минуты, отправился к своей новой любовнице.
 Джульетта почувствовала, как боль, подобно закручивающейся спирали, все глубже и глубже проникает в душу.
 – Вы пошли к любовнице?
 – Если я утаю правду, что этим докажу? – Олден ударил кулаком по камню. – Мария тогда уже умерла, и у меня была новая любовница. Она жила в загородном доме. Я тотчас поскакал к ней, сжигать ночь в угаре сладострастия. И только потом, возвращаясь к себе в угасающем лунном свете, я осознал, что стал бесчувственным. – В дрогнувшем голосе звучала боль. – Все во мне онемело, как будто меня били палками.
 Джульетта подумала о брате и матери. «Мне очень жаль, Они утонули, графиня и лорд Киттеринг».
 Воспоминания, всколыхнувшиеся в памяти, заставили сердце замереть в груди.
 – Дальше.
 – В том же самом бесчувствии, – продолжал Олден, – я плутал в потемках, меняя одну дорогу за другой. – Лицо его было неподвижно, как будто каждое слово требовало усилия и причиняло муки. – Так я скакал, как в тумане, пока не забрезжил рассвет. Я четко помню, как нарождающийся день заполнял светом ландшафт, окрашивая его в персиковый, зеленый и серебристый тона. Это был самый прекрасный рассвет, какой я когда-либо видел. Моя измученная лошадь спотыкалась и едва не падала.
 «Им не следовало переправляться в такую бурю, мэм, – снова вспоминала Джульетта. – Вода в реке поднялась так высоко! Лошади не могли перейти ее вброд. А маленький мальчик не умел плавать».
 – Помню, как я спешился и привязал кобылу к дереву, – продолжил Олден. Каменные поручни жгли ему пальцы. Кольца вспыхивали на солнце, испуская во все стороны лучи. – Я шел через рощу, потом деревья начали редеть и над головой осталось только яркое синее небо. Там было очень жарко, совершенно не похоже на Англию…
 Он умолк.
 – Вы должны рассказать мне, – настаивала Джульетта. Олден резко повернулся к ней лицом, с выражением жестокой опустошенности.
 – Рассказать – о чем? Когда началась боль? Я лежал распластанный на беспощадной земле, мучимый и раздираемый болью, как будто меня грызли волки. Я слышал какие-то голоса, подобные дикому звериному вою. У меня выворачивало язык, мой рот наполнился горечью…
 – Почему? – Джульетта сжала пальцы, впившись ногтями в ладони.
 – Почему? – Олден вновь принялся нервно расхаживать. – Я любил Грегори, но он был мертв. Черт возьми, что еще вы от меня хотите?
 – Итак, вы вернулись из Италии…
 – Мне пришлось это сделать – я стал новым наследником. Когда я приехал в Грейсчерч-Эбби, выяснилось, что мой отец скончался от апоплексии, после того как проиграл поместье. Но Грегори погиб раньше, он дрался на дуэли, защищая честь семьи. Точной причины я не знаю. Мой брат не слишком хорошо владел шпагой. Он был тяжело ранен и умер от потери крови.
 Олден ощущал себя раздавленным. Онемелым.
 Джульетта должна понять. Она тоже потеряла брата. Возможно, потому он и поведал о своем горе. Кроме нее, он никому об этом не рассказывал. Кому еще он мог доверить правду?
 Он поднял голову, когда Джульетта встала. Она отошла на несколько шагов.
 – И вы называете это любовью? – спросила она. – Находиться в чужой стране, в то время как ваш брат погибал, делая то, что у вас получилось бы лучше? Позволить ему умереть одному, пока вы, как послушная болонка, жили в Италии при чужой жене? Да спасет меня Бог от вашего представления о любви, лорд Грейсчерч!
 Что-то взорвалось внутри его, разлетевшись на мириады крошечных обломков. На секунду Олдену показалось, что его поразила летняя молния, ударившая из сверкающего неба. Он взглянул вниз, на свои манжеты и элегантные туфли на каблуках. Все оставалось на своих местах. Он по-прежнему стоял прямо, и тело его – в целости и сохранности.
 В саду тоже ничего не изменилось.
 – Вы правы, – сказал он наконец. – Думаете, я этого не понимаю?
 Джульетта стояла неподвижно, ничего не говоря. Олден сделал глубокий вдох.
 – Мэм, если вы хотели сделать мне больно, вам действительно это удалось. – Он повернулся и собрался уходить.
 – Да! – выкрикнула она внезапно. – Да, я хотела сделать вам больно!
 Он остановился не поворачиваясь, чувствуя, как ярость и боль сплелись в единый клубок.
 – Неужели вы всерьез верите, что у нас есть будущее? – громко продолжала Джульетта. – Допустим, мы вместе пройдем через все препоны с моим разводом. Вы думаете, что после этого мы обретем какой-то покой? Вы – безумец!
 – Возможно. В самом деле, даже если меня и посетила такая фантазия, вы успешно избавили меня от нее. Я знал, что вы уязвлены. Но не предполагал, что вы можете быть настолько жестокой.
 – Жестокой? – сказала Джульетта. – Я уповаю на это, лорд Грейсчерч!
 Он оглянулся. У нее текли слезы по лицу.
 – Да, я позволила себе быть тем, кем не являюсь на самом деле, – продолжала Джульетта. – Я делала вид, что мне не нравятся ваши ловкие игры и ваше понятливое тело. Да, я тоже была нечестной. Но физическое влечение – это еще не все и не может заставить меня остаться с вами. Для этого требуется нечто большее. Большее, чем вы можете мне предложить или когда-либо предлагали.
 Олден беспомощно шагнул к ней.
 Ужасное озарение внезапно наполнило ее взгляд испепеляющим огнем.
 – А где я сама была, – сказала она, – когда мой маленький брат и мать тонули во время наводнения? С секретарем своего отца. Удовлетворяла свою похоть…
 Тогда Олден вдруг понял, что ему следует делать. Возможно, он никогда не покорит эту женщину. Возможно, они больше не будут предаваться любви. Но он может подарить ей теплоту общения, подставить плечо, дать возможность выплакаться.
 Он сделал еще один шаг.
 – Если вы сейчас попытаетесь до меня дотронуться, – предупредила Джульетта, – клянусь, я начну громко смеяться.
 В душу ему словно повеяло ледяным ветром, остудившим все чувства. Олден остановился и элегантно поклонился, с тем оскорбительным безразличием, как он умел это делать.
 – Ничто не сможет подвигнуть меня притронуться к вам снова, мэм, – произнес он.
 Его каблуки застучали по плитке. Полы камзола развевались за спиной, когда он в слепящих лучах солнца размашисто зашагал прочь. Шаги потерялись в дальнем конце террасы, в тени живой тисовой изгороди.
 Когда Олден достиг верхней ступеньки лестницы, его внимание привлекло какое-то движение. Он мгновенно насторожился и остановился. Что-то всколыхнулось в темноте, приняв форму тени. В первый момент Олден принял ее за привидение.
 Но из темноты выскочил человек и преградил ему дорогу.
 Это был высокий, ладно скроенный мужчина с чеканными чертами лица. Молодой, крепкий и сильный, хотя его одежда висела на нем свободно, как на вешалке. С виду незнакомец был похож на торговца или обедневшего джентльмена. Оливковая кожа и черные брови указывали на то, что его настоящие волосы, прикрытые париком, тоже должны быть темного цвета.
 – Вы лорд Грейсчерч? – спросил мужчина.
 – Если вы по делам поместья, – сказал Олден с нарочитым высокомерием, – прошу обратиться к дворецкому.
 – Нет, милорд. У меня дело к вам.
 Олден машинально потянулся к бедру, но его рука вернулась обратно – пустая. При обходе собственных владений он обычно не носил с собой шпагу.
 Он поднял брови.
 – Из этого я заключаю, что имею удовольствие познакомиться с Джорджем Хардкаслом?
 Мужчина шагнул вперед, вытянув шпагу перед собой. Когда он прижал ее кончик к груди Олдена, свет блеснул по всей длине холодного металла.
 – Это не покажется вам таким уж удовольствием, когда мы познакомимся ближе, милорд.
 Олден шагнул назад. Под рукой не было ничего, что он мог бы использовать как оружие.
 – Клянусь Богом, сэр, я всегда выбираю в компаньоны только тех, кто мне симпатичен. Поэтому я предвижу, что наше знакомство, к сожалению, будет коротким.
 Джордж Хардкасл рассмеялся.
 – Насколько коротким, милорд?
 – Насколько возможно. – Упершись поясницей в твердый камень перил, Олден заложил за спину руки. Он изучал мужа Джульетты пристальным взглядом, как, вероятно, разглядывал бы собаку, которую намеревался купить. – У вас какие-то претензии ко мне? Я надеюсь, это не займет много времени. Я занятой человек.
 Пуговица, срезанная с его камзола, упала на землю и скатилась в мох между плитками.
 – Я пришел сюда убить вас, – сказал Джордж. – Чтобы вонзить до упора этот клинок, вполне хватит секунды.
 Острый металл легко проткнул парчу, кружево и льняную ткань. Олден дернул плечами, чувствуя легкий порез на коже груди.
 – Продолжайте, – сказал он. – Только черта с два это возымеет на меня какое-то действие.
 Джордж не сводил с него глаз.
 – Вы похитили у меня любовь моей жены…
 – В самом деле? Почему бы вам не спросить у нее самой?
 Олден видел Джульетту краем глаза. Решительно пройдя через плиточную террасу, она остановилась в десяти футах от них. Не зная намерений ее мужа, он не мог перепрыгнуть через перила, чтобы уклониться от лезвия. Поэтому он смирился перед еще одним кровопусканием.
 – Да, Джордж, – сказала она, – спроси меня.
 Лезвие дрогнуло в его руке.
 – О, я ужасно сожалею, Джулия! Я бы никогда не устроил тот погром в твоем маленьком доме, но лорд Эдвард сообщил мне такие вещи…
 – Это все правда, – подтвердила Джульетта. – Я думала, что ты умер.
 – Я тебе все компенсирую, – сказал Джордж. – Я подыскал в Лондоне прелестное местечко. Мы можем начать с чистого листа. Я не имел в виду ничего из тех вещей, что наговорил тебе в Мэнстон-Мингейт. Тогда я был пьян. Ты знаешь, как на меня действует даже малое количество спиртного.
 «Я тебе все компенсирую!» Разве не то же обещает каждый мужчина?
 – Это не имеет значения, – ответила она.
 – У меня были некоторые трудности с бизнесом, – продолжал Джордж. – Но сейчас появился шанс поправить положение.
 – Хорошо, – сказала Джульетта. – Тогда мы сможем жить вместе на скромные средства с минимумом комфорта.
 Шпага съехала вниз и распорола Олдену жилет с рубашкой, прочертив тонкую красную дорожку на груди, когда Джордж Хардкасл повернулся лицом к жене.
 – Ты хочешь сказать, что возвращаешься вместе со мной?
 – Разумеется. – Джульетта подняла подбородок. Она выглядела подобно королеве – королеве с каштановым и медным блеском волос, окрашенных солнцем. – Вы же мой муж.
 – Но честь требует… – начал Джордж.
 – Лорд Грейсчерч не стоит того, чтобы тратить время на дуэль, мистер Хардкасл, – сказала Джульетта.
 – Истинная правда, мэм! – Олден бросил взгляд на свою обнаженную грудь, где в месте пореза выступили крошечные капельки крови. – Предоставьте вашему мужу высказать любые оскорбления, какие только ему хочется. Даже если он любитель подобных кровопусканий, я отказываюсь от встречи с ним.
 Джордж оглянулся на него.
 – Но я шел сюда…
 Джульетта повела плечами.
 – Если отправлять его на тот свет, – сказала она, – так это следовало бы сделать сейчас, на холодную голову. А я бы стояла здесь и аплодировала. Но суд может отнестись к убийству его светлости не так благодушно, как я.
 – Как видите, сэр, вряд ли я похитил ее любовь, – сказал Олден. – Позвольте я закажу для вас экипаж, мистер Хардкасл. Я уверен, вы и ваша жена предпочли бы уехать прямо сейчас, не так ли?
 – Да. – Джордж вложил шпагу в ножны. Вид у него был растерянный.
 – Ну что вы, сэр! – воскликнул Олден. – Не стоит так разочаровываться. Конечно, выдвижение иска за мои прегрешения могло бы обеспечить небольшую прибавку к вашему капиталу. Но это вызовет скандал вокруг вашей жены. Естественно, вы не станете подвергать ее такому риску, если занимаетесь бизнесом в Лондоне.
 – Вы правы, милорд, – сказал Джордж. – Хотя мой бизнес в последнее время, увы…
 – К тому же, – прервал его Олден, – если мы все не будем поднимать шум, то я сделаю небольшие вложения в ваше предприятие. Тогда, я полагаю, вы с миссис Хардкасл сможете немного поднять уровень вашего семейного благополучия.
 Он вновь стянул с пальцев бриллианты отца. Зная, что на этот раз драгоценности будут проданы и уже никогда не вернутся, он побросал их на террасу.
 Джордж незамедлительно нагнулся подобрать зазвеневшие кольца.
 Олден подошел к Джульетте.
 – Это действительно ваш выбор, мэм?
 – Да, – сказала она твердо.
 – Тогда вы должны знать, что я не стану препятствовать. Я никогда сознательно не разрушал брака.
 Она ничего не сказала, но Олден заметил, как в глазах у нее промелькнула тревога.
 – Коты? – спросил он спокойно.
 – Я не могу взять их с собой, – ответила она дрожащим голосом. – Джордж не любит кошек.
 Не любит! Мягко сказано – его приспешники пытались их убить.
 Олден наклонился к ее руке:
 – Не беспокойтесь, мэм. Милостью Божией ваши коты обрели ниспосланного им ангела-хранителя. Седрах, Мисах и Авденаго могут остаться здесь и жить счастливо. Шерри будет их любить. Поезжайте.
 Олден не стал их задерживать. И не стал звать слуг, чтобы принесли ему шпагу. Он не собирался вырывать у Хардкасла Джульетту, чтобы сбежать вместе с ней в Париж, Рим или Тимбукту. Пусть они уезжают – мистер и миссис Джордж Хардкасл.
 «Меня это не волнует!»
 Над террасой опустилась тишина. Олден стоял, вцепившись в перила пальцами, пока не онемели суставы.
 «Меня это никогда не волновало! – говорил он себе. – И сейчас не волнует! Все женщины одинаковы – что одна, что другая. В темноте они все хороши!»
 Олден вдруг вспомнил Марию, ее реакцию, когда он впервые узнал, что его любовница ему неверна. Так же как и своему мужу. Она откровенно забавлялась над его наивностью. «Сэр, право же, я не хотела вас травмировать! Зачем? Вы же не собираетесь сделать меня своей собственностью? Будьте мужчиной!»
 Звук голосов заставил его поднять глаза. По одной из дорожек к фонтану бежал Шерри. За ним шагал Питер Примроуз.
 «Все правильно», – подумал Олден. Он все делал правильно, вплоть до самой последней минуты! Если бы это повторилось, в следующий раз он сделал бы то же, даже с еще большим риском. Что он потерял? Горсть колец. Зато целиком отыграл поместье и обманным путем заманил в постель еще одну женщину.
 «Еще один триумф распутника? Повод похвастаться очередным завоеванием и заключать пари в лондонских кофейнях? Отлично сработано, лорд Грейсчерч».
 Тогда откуда, черт подери, такое чувство, что он заслуживает порки?
 – Милорд?
 Олден повернул голову и увидел одного из садовников. Гарри Эпплби, сын старшего садовника, с удивлением смотрел на своего хозяина.
 – Какого дьявола ты смеешь тревожить меня в моем собственном парке?
 Гарри покраснел.
 – Прошу прощения, милорд, но ваша светлость капает кровью на перила.
 Олден посмотрел вниз. Распоротые жилет и рубашка подвели его. Тонкий продольный порез от шпаги Джорджа Хардкасла оставил на белом камне красные следы, похожие на мелкие цветочные лепестки.
 Он достал кружевной платок и прижал к ране. Это было достаточно больно, чтобы смеяться, и все же он пошутил:
 – Не обращай внимания, Гарри. Ближайший дождь все смоет, и камень будет как новый.
 Экипаж отъехал от дома. Джульетта сложила руки на коленях.
 – Золото! – воскликнул Джордж, напяливая кольца Олдена. – Наша жизнь спасена на месяц или два! Может, тебе провести еще несколько ночей в постели какого-нибудь аристократа?
 Муж со смехом откинулся на спинку сиденья. Он был по-прежнему красив. Можно понять наивную девушку, которой когда-то польстило его внимание. Джордж был высокий и гибкий, с очаровательными руками. Она помнила, как поцеловалась с ним в первый раз. Помнила, как влюбилась в него. Это было так давно. Теперь она уже не способна никого полюбить.
 – Они сказали мне, что ты умер, Джордж. Не считая интимных моментов, у меня есть все намерения быть законопослушной женой.
 Он наклонился вперед и коснулся ее руки.
 – Но я не могу позволить тебе этого, Джулия, если ты не сделаешь что-нибудь, чтобы заработать себе на пропитание. Кто-то нацелился на мой бизнес, кто-то очень могущественный. Я не смог вести торговлю. У меня были бесконечные проволочки на таможне, и каждый раз мне месяцами отказывали в разрешении. Мои конкуренты привозили полные трюмы древесины, тогда как моя гнила в море или в доках, в забытых Богом русских портах. И так продолжалось весь год. Сейчас я почти на грани банкротства. Твой отец…
 –..хотел разорить тебя, сразу как только мы убежали. Да, Джордж. – Джульетта отодвинула руку, чтобы он не мог достать. – Но это было пять лет назад. Сейчас мой отец не станет вмешиваться. Я даже сомневаюсь, знает ли он, что мы живы. Что это вообще его беспокоит.
 – Тогда кто это был, тот дьявол? Кто хотел меня разорить, Джулия?
 – Я не знаю, – сказала Джульетта. – Совсем недавно, как выяснилось, я стала мишенью коварного заговора. За этим стоял лорд Эдвард Вейн.
 – Он очень могущественный человек. – Джордж, казалось, испытывал какую-то неловкость. – Лучше не переходить ему дорогу.
 – Но мы перешли. Пять лет назад.
 – Чепуха! Он уже простил нас и предлагает мне партнерство в своем новом предприятии – кожевенно-меховой компании Московского государства. У нас есть шанс разбогатеть.
 – Чтобы лорд Эдвард Вейн предлагал спасти нас от разорения?
 – Почему нет, Джулия?
 У Джульетты озноб пробежал по спине, но она почти обрадовалась этому. Все лучше, чем тупое бесчувствие, свинцовым грузом давившее на сердце.
 – Наверняка на каких-то условиях за свою щедрость? – спросила она.
 Джордж рассматривал что-то через оконце, избегая ее взгляда.
 – Ну конечно, условия должны быть. Непременно.
 Джульетта прикрыла глаза от внезапных, таинственным образом возникших слез, Что это? Страх? Огорчение? Но что бы это ни было, она не могла позволить себе ни того ни другого. Пять лет назад она вышла замуж, и теперь, что бы ни случилось, этого уже не изменишь. Она должна выбирать из двух зол меньшее.
 – Ты была такая красавица, Джулия. – Голос Джорджа прозвучал почти жалобно. – Я действительно тебя любил.
 – Не так сильно, как, мне казалось, я любила тебя, – сухо сказала она.
 В мире было мало мест очаровательнее, чем Грейсчерч-Эбби, и мало мест, опустевших так же внезапно, как поместье в эти летние дни.
 Коты за три дня заявили свои права на освоение новой обители. Непостоянные создания чувствуют себя хорошо везде, где находят пищу и кров. Пока они в дневные часы нежились на террасе, Олден занимался поместьем и Шерри. В конце концов, нужно было куда-то вложить выигранные у лорда Эдварда пять тысяч фунтов. Расставаясь с Шерри, он ежедневно ездил верхом до полного изнеможения. По возвращении домой он садился за фермерские отчеты и бухгалтерские книги. После этой работы к вечеру глаза начинало резать, как будто в них насыпали песок.
 Но чтобы смягчить тоску, этого все равно было недостаточно. В длинные летние вечера, когда Шерри укладывали спать и коты, отираясь о ноги, просились на колени, тоска становилась особенно невыносимой. Как бы он ни изнурял себя в течение дня, его ждали бессонные ночи. Олден всегда считал себя преследуемым женщинами. Всеми теми, кого он оставил или в ком разочаровался. Всеми теми, кто когда-либо его обманул или ранил.
 Почему он до сих пор не женился? Ведь для него и раньше было ясно, что его долг – произвести на свет законного наследника. Может, хотел получить от женитьбы больше, чем считал, возможным? Женщины, на которых, как ему казалось, он мог бы жениться, были либо уже помолвлены с кем-то, либо замужем. Или он умышленно выбирал замужних, чтобы избежать риска реальной ответственности? Даже с Джульеттой! Даже с ней!
 Его любовницы и раньше возвращались от него к своим мужьям. Но его это никогда не волновало так, как теперь. Сейчас, когда он представлял Джульетту в постели Джорджа Хардкасла, он чувствовал себя физически больным. Влечение к любой другой женщине стерлось в пыль. Что еще, как не ярость и уязвленная гордость, могло вызвать это? Но он был бессилен изменить ситуацию. У него не оставалось даже надежды предложить Джульетте что-то в качестве компенсации. Кроме возвращения медальона, разумеется.
 Олден вспомнил разговор с лордом Эдвардом. «Скажите, Грейсчерч, как вы умудрились проиграть эту партию в шахматы, тем более женщине? Я сам хотел бы как-нибудь помериться с вами силами».
 «Мы сыграем прямо сейчас, лорд Эдвард».
 Да, Джульетта была потеряна навсегда. Но его битва с лордом Эдвардом только начиналась. И ничего другого, кроме возмездия, для него не оставалось.
 Первый и самый надежный вариант Олден отмел сразу же. Сейчас, по прошествии достаточного времени, он мог бы легко принудить лорда Эдварда к дуэли под любым банальным предлогом, не затрагивая репутации Джульетты. Но если он погибнет от руки более искусного фехтовальщика, медальон никогда не вернется к ней и Грейсчерч-Эбби в конечном счете тоже будет потеряно. Его унаследует один из двоюродных братьев, жуткий тряпичник, совершенно не сведущий в хозяйстве. Он не сможет продолжить то, что достигнуто каторжным трудом, и спасти поместье со всеми его обитателями. К тому же очень не хотелось обнаруживать перед лордом Вейном, насколько его волнует то, что произошло в Мэрион-Холле. Таким образом, дуэль отпадала. Нужно было искать другой вариант.
 В тот памятный вечер в загородном доме сэра Реджинальда Денби разыгрывался еще один гамбит. Сын герцога не устоял, чтобы не обронить с насмешкой: «Во-вторых, медальон содержит ключ к богатству».
 Это свидетельствовало о слабости, свойственной большинству мужчин. Об алчности. Однако за немотивированной алчностью часто скрывается отчаяние. Возможно, лорд Эдвард в финансовом отношении был более уязвим, нежели себе представляли окружающие. Поэтому следующий ход в игре сделает он, Олден.
 На следующий день он в своем экипаже отправился в Лондон.
  * * * 
 Облаченный в желтовато-коричневую парчу с золотом, Олден занял шезлонг в своей любимой кофейне. В переполненном зале рекой лились разговоры. Джентльмены, разряженные как павлины, обсуждали что-то, смеялись и между делом пили кофе. Лорд Грейсчерч вписывался в их компанию, будто никогда не уезжал из Лондона.
 Кроме него здесь находился один человек, также присутствовавший тогда в Мэрион-Холле. С ним-то и приехал повидаться Олден. Он оперся рукой на спинку кресла у столика, где сидел Роберт Давенби.
 – Я полагаю, сэр, – сказал он, как бы случайно задержавшись на мгновение, – у нас с вами может быть общий интерес.
 Дав поднял темную бровь.
 – В самом деле? – В это время официант принес кофе – ароматный и горячий. Олден ничего не сказал, только ждал. Роберт Давенби отпил из чашки и откинулся назад, как бы оценивая собеседника. – Уж не связано ли это с нашим последним злосчастным собранием? Уверяю вас, я уже не помню никаких подробностей.
 Олден рассмеялся. Он не знал Роберта Давенби, но интуитивно симпатизировал ему.
 – Сэр, от меня не укрылся ваш отвлекающий маневр в тот вечер. Это было сделано в самый подходящий момент. Я как-то не представляю себе, что вам свойственна подобная неловкость.
 – Вы о бронзовой богине на столике у стены? И о последовавшем пожаре?
 – Благодаря вам леди получила весьма желанную минуту для уединения. Это было просто рыцарство или вы имели намерение воспрепятствовать определенным планам некоего лица?
 – Разумеется, рыцарство. Я бы никогда не стал докучать нашему общему другу.
 Олден внимательно изучал лицо Давенби. Хотя его выражение слегка утратило прежнюю мягкость, он все же решил сделать следующий шаг. Необходимо все разузнать, если он собирается видеть лорда Эдварда разоренным.
 – Докучать? А что, если встанет вопрос о чем-нибудь более серьезном?
 Давенби поставил пустую чашку на столик.
 – Тогда, я полагаю, мы можем это обсудить.
 – Встретимся позже, сэр? – Олден обвел глазами комнату. – Без этой суетной публики.
 – Конечно, лорд Грейсчерч. Я предпочитаю решать подобные дела со всеми предосторожностями.
 – Я тоже так думаю. – Олден наклонился достаточно близко, чтобы шепнуть это на ухо Даву и сунуть ему в карман записку с указанием места и времени.
 В Лондоне было несколько мест, где два джентльмена могли встретиться вечером в обстановке полной секретности. Олден предложил снять комнату в городском доме лорда Брейсфорта, где хозяин устраивал вечеринку. Вечеринку без благородных дам – точнее, без своей супруги, которая уехала в деревню навестить родственников. Женщины, присутствовавшие на подобных сборищах, не претендовали называться леди. Олдена, конечно, не пригласили, но это не имело значения. К тому времени когда он приехал, все были пьяны, включая привратника.
 Олден прошел через анфиладу комнат с любопытным декором – полуобнаженными женщинами. Посреди одной из комнат стоял сам лорд Брейсфорт, с кружевной дамской подвязкой, закрепленной вокруг его лысой макушки. Его парик и жилет отсутствовали, равно как и застежки на бриджах. Бронзовые пуговицы валялись на столе, подобно рассыпавшимся монетам. Компаньонка его светлости красовалась в его парике и еще какой-то мелочи. Женщина держала в руке небольшой нож для фруктов и продолжала старательно резать нитки. Пока его светлость хихикал, пуговицы со звоном падали на стол, к восторгу окружающих.
 Роберт Давенби ждал наверху, в отдельном свободном кабинете. Он сидел в кресле, небрежно положив руку на подлокотник. Полы его серого камзола ниспадали с пропыленной обивки. Двое мужчин все предусмотрели. Они пришли порознь, дабы не возбуждать подозрений, и собирались точно так же уйти. Было бы крайне нежелательно, чтобы в доме, полном таких помпезных гостей, кто-то подумал, что они пришли сюда встретиться друг с другом.
 – Вы не появлялись в Лондоне дольше, нежели я ожидал, – начал Давенби.
 – Я был занят в поместье с новой живностью, – сказал Олден, не желая признаваться, как он маялся.
 – Питомцы леди? Она упоминала о них.
 Олден уперся плечами в стену и скрестил на груди руки.
 – Я не знал, что вы знакомы.
 – Пока вы были заняты другими делами, я проследил, чтобы на следующее утро леди благополучно вернулась домой, – честно сказал Давенби.
 – Спасибо вам. Я сам должен был это сделать. К несчастью, я сильно занемог. Еще один повод для сведения счетов с нашим общим другом.
 – Как вы вообще оказались в его лапах?
 Олден пожал плечами:
 – По беспечности. Попался как муха в паутину. Вы, должно быть, в курсе изначального скандала…
 – Да. Я в то время находился в Лондоне. Но не только она и внук мясника подверглись злому осмеянию. Плакаты были полны крайне язвительных карикатур на нашего общего друга тоже. Тогда это его проняло.
 – Он беспорядочен в своих пристрастиях, – заметил Олден, – как кот.
 Дав вытянул свои длинные ноги.
 – Я сомневаюсь, испытывал ли он когда-либо даже что-то типа простой похоти. Леди, конечно, нанесла ему изрядный урон тем публичным оскорблением. Так Мэрион-Холл был задуман для мести?
 – Больше, чем это. Лорду Эдварду также был нужен ее медальон, и он избрал для этого дьявольский путь. Медальон сам по себе являлся одной из его задач.
 – Потому что леди очень дорожила этой вещью? – спросил Дав.
 Чисто инстинктивно Олден считал, что может положиться на этого человека. Он доверял своему чувству.
 – Это было его первейшим побуждением. По причинам сентиментального свойства она берегла этот медальон больше, чем что-либо. Никто не мог сообщить об этом нашему другу, кроме ее мужа. Но никому в голову не придет, что эти двое – сын герцога и простолюдин, который увел у него невесту, – найдут общий язык. Отсюда я рискну самонадеянно выдвинуть одно предположение. Может, они были партнерами в торговле лесом?
 – Да, – сказал Дав.
 – Я так и думал. И лорд Эдвард намеренно навредил Хардкаслу, чтобы иметь над ним контроль?
 – О, я догадывался, что вы проницательный человек, – сказал Дав. – Джордж Хардкасл, разумеется, ничего не знает.
 – Иначе вряд ли он сообщил бы лорду Эдварду о медальоне своей жены. Но Хардкасл, должно быть, считает, что вещь не имеет никакой ценности…
 – Почему вы решили, что меня может заинтересовать что-то из всего этого? – спросил Давенби.
 – Я провел несколько опросов, – сказал Олден. – Очень аккуратно, через одного агента. Вас и нашего общего друга тоже связывает бизнес.
 – Во благо для меня. Но не для него, к сожалению. Хотя он еще об этом не знает.
 – Но он доверяет вам. Он пригласил вас в Мэрион-Холл. Я бы хотел понять одну вещь. Движет ли им только жадность или он действительно нуждается в средствах?
 Давенби внимательно разглядывал пряжки своих туфель. Уголки его длинного рта изогнулись в чуть заметной улыбке.
 – Возможно, кто-то сказал бы, что его дела порядком расстроены. Но он знает только одно – добыть как можно больше денег для своего бизнеса, чтобы продолжить финансировать свои горячо любимые предприятия. Его намерение – стать самым состоятельным человеком в Англии.
 – Да, младшим сыном быть нелегко, – сухо заметил Олден. Улыбка Давенби сделалась шире.
 – Жадность не лучшее качество человека. Она может делать слепым к реальности. Я недоумевал, почему в последнее время он кажется таким невероятно самоуверенным, хотя его гордыню я нахожу чрезвычайно полезной. Вы предполагаете, что медальон леди может играть сколько-нибудь практическую роль?
 – Лорд Эдвард не позволил мне выкупить его обратно – ни кровью, ни даже за деньги. Я подозреваю, он думает, что медальон выведет его на богатства Фелтона. Легендарные сокровища, закопанные сотню лет назад и до сих пор не найденные. Состояние в золоте и драгоценностях.
 – Это многое объясняет, – сказал Давенби. – Я благодарен вам за эту информацию. Могу я дать вам совет? Не вкладывайтесь в русскую кожевенно-меховую компанию, куда сейчас так прочно влез наш общий друг.
 – Но, может, у меня есть собственные планы по его ниспровержению, – спокойно возразил Олден.
 Давенби прикрыл глаза, словно что-то прикидывал в уме.
 – У вас нет времени. Перед вами стоит другая задача, если это вас интересует. Не вдавайтесь в подробности его нового московского предприятия. Это не сулит ничего хорошего для леди.
 – Что вы имеете в виду, черт побери?! – воскликнул Олден.
 Жалкие крохи его удовлетворения вдруг бесследно исчезли.
 Лицо другого мужчины было спокойно, когда он поднял глаза. Только маленькая жилка на щеке заметно пульсировала.
 – Какая польза Джорджу Хардкаслу от своей жены? Он оставил ее пять лет назад. Сейчас она для него только помеха. Чтобы заставить его привезти ее в Лондон, лорд Эдвард разрушил его бизнес, а для нее расставил капкан с этим адюльтером и потом сообщил мужу, как найти ее в Мэнстон-Мингейт. Может показаться, что возмездие свершилось полностью. Однако теперь, без какой-либо видимой причины, сын герцога предлагает мужу партнерство. Лорд Эдвард полагает, хоть и ошибочно, что теперь он сильно разбогатеет. Так станет ли он в таком случае добровольно делиться тем богатством с человеком, которого презирает?
 Олден почувствовал, как смертельный страх схватил его за глотку.
 – Проклятие! – Он зашагал по комнате. – На каких условиях? Что этот дьявол потребовал от Хардкасла взамен?
 – Сэр Реджинальд Денби, без сомнения, в своей роли лакея Эдварда Вейна, собирал письменные показания. От тех девушек, что работали у леди. Даже от горничной, присланной из дома вашей матери…
 – Тилли? Кейт? – Олден резко повернулся, глядя в упор на Давенби. – Что в тех показаниях?
 – Служанки клятвенно утверждают, что леди ела цветы. Отвергнуть сына герцога и убежать с секретарем отца – уже одного этого достаточно для подтверждения помешательства…
 – Он не сможет предъявить эти липовые доказательства!
 – Лорд Эдвард не сможет? – сказал Давенби. У него побелела кожа вокруг ноздрей. – При участии ее мужа и подкупленных докторов?
 – И вдобавок то совершенно безумное поведение в Мэрион-Холле! Ее уже упрятали под замок? Где это?
 Олден чувствовал, как в горле встает болезненный ком. Объявить сумасшедшей – хуже смерти. Это была его ошибка. Его вина!
 – Может, вам удастся ее разыскать. – Дав протянул Олдену сложенный листок. – Я собирался сам отправиться за ней, но, вероятно, эта задача по праву ваша. Оставьте наши финансовые счеты с лордом Эдвардом мне. И я, по правде сказать с определенной неохотой, предоставлю вам спасение леди. Здесь адрес Хардкасла.
 – Она не в сумасшедшем доме? – Олден едва не поперхнулся собственным вопросом.
 – Нет, – сказал Давенби, вставая. – В частной лечебнице, как я понимаю, но где – не знаю.
 Олден вновь принялся тупо расхаживать по комнате. В воображении рождались ужасающие образы. Вифлеемская королевская больница находилась севернее старой Лондонской стены, рядом с городскими воротами. Скучающие леди и джентльмены приезжали туда, чтобы за плату посмеяться над умалишенными. Во время этого дневного представления можно было наблюдать, как грязные безумные создания кричат, обливаются потом и грохочут своими цепями.
 И Джульетта сейчас заперта в таком же месте?
 Взявшись за дверную ручку, Олден остановился и оглянулся.
 – Благодарю вас, сэр. Надеюсь, мы будем держать связь? Я отправляюсь искать леди, но счеты с лордом Эдвардом для меня не закончены.
 – Я буду вас информировать, лорд Грейсчерч.
 Статуя, казалось, смотрела ему вслед. Мраморная женщина придерживала одной рукой греческую тунику возле груди, протягивая другой клубок ниток.
 – Ариадна, – сказал Олден.
 Давенби посмотрел вокруг и поднял бровь.
 Олден кивнул на статую.
 – Дочь царя Крита. Девушка, спасшая жизнь Тесею после его победы над Минотавром. Вывела из лабиринта отважного юношу, а он потом ее бросил. Интересно, перепишут ли когда-нибудь этот миф, чтобы история имела счастливый конец?
 – Не знаю, – ответил Дав. – Но желаю удачи.




 Глава 14


 Первым желанием Олдена было встретиться лицом к лицу с Хардкаслом или сыном герцога. За применение физической силы он мог легко оправдаться перед законом, мотивируя необходимостью выяснить местонахождение Джульетты. Вместе с тем он, понимал, что подобная открытая конфронтация может оказаться бесполезной. Его недруги могут лгать, изворачиваться и тянуть время. Джульетта будет все больше и больше отдаляться пока не станет совсем недосягаема. И тогда уже найти ее будет невозможно.
 Олден тупо шел по дому лорда Брейсфорта, не обращая внимания на обнаженных женщин и совокупляющиеся в кулуарах пары. В голове мелькнула смутная мысль, что для него это самый длинный период воздержания за десять лет. Плотское желание целиком сосредоточилось на одной Джульетте. Нет, он не был в нее влюблен. Но будь он проклят, если позволит заточить ее на всю жизнь в сумасшедший дом!
 – Вас можно поздравить, сэр, – сказал мужской голос. – С удачным избавлением.
 Олден был так разгневан в этот момент, что запросто мог убить любого голыми руками. Вместо этого он только поднял брови, когда, оглянувшись назад, увидел лорда Эдварда Вейна.
 – С избавлением – от чего, сэр?
 Сын герцога разразился смехом. Две мушки запрыгали у него на щеках.
 – От дорогой Джульетты, естественно. Вы могли еще глубже увязнуть в этой канители. Леди потеряла рассудок. Вы знаете?
 Олден только пожал плечами. На это у него ушла каждая унция его самообладания.
 – В самом деле? Но какое отношение сей прискорбный факт имеет ко мне? Я вас не понимаю, сэр.
 Интересно, вызвали эти слова у лорда Эдварда замешательство, хотя бы на секунду?
 – Клянусь, сэр, вы и вправду дьявольски бессердечны! – ответил сын герцога.
 – Для меня вопрос о сердцах никогда не стоял. Я полагаю, мистер Хардкасл и его спятившая жена теперь могут достаточно весело проводить время вместе.
 Олден отвесил сыну герцога безразличный поклон и удалился. По пути он даже ухитрился невзначай обменяться в коридоре скабрезной шуткой с Трентон-Смитом. Последний, казалось, совершенно забыл об их небольшой ссоре из-за его похотливой сестры.
 Наконец Олден вышел на улицу и окунулся в лондонский смог. Если он хочет перехитрить лорда Эдварда, нужно укротить ярость – импульс, побуждающий к поспешным действиям на шахматной доске. Никогда еще победа не казалась ему такой важной. На этот раз мат должен быть стопроцентным.
 Олден окликнул извозчика. Легкий экипаж запрыгал по булыжнику. Откинувшись, Олден заставил себя сосредоточиться на обдумывании гамбита, который должен привести к победе. У него не было ни легальных, ни любых других оснований для вмешательства в то, что эти люди сделали в отношении Джульетты. Она была собственностью другого мужчины, а доктора объявили ее сумасшедшей.
 «Ариадна… Дочь царя Крита. Девушка, спасшая жизнь Тесею после его победы над Минотавром. Вывела из лабиринта отважного юношу, а он потом ее бросил».
 Если он собирается спасать Джульетту, то на сей раз это означает самому исчезнуть в лабиринте.
 Сидя одна в гробовой тишине, Джульетта разглядывала коричневые куски баранины с плавающими вокруг темными блестками. Суп казался несъедобным. У нее возникали очень большие сомнения, что эти жирные пятнышки когда-то сами наслаждались радостями жизни. Тем не менее она зачерпнула ложку и проглотила безвкусную жидкость. Женщина из соседней комнаты отказывалась принимать пищу. Служители связывали несчастную и кормили принудительно, после чего та рыгала и кричала целую ночь.
 Джульетта доела суп.
 Ее поместили в крошечную комнату, чуть больше тюремной камеры, где-то вблизи мансарды большого дома. Почти у самого потолка находилось зарешеченное окно, через которое внутрь просачивался свет. Джульетта не представляла, что это за дом. Ее, связанную, с кляпом во рту, привезли сюда, когда было темно. Сумасшедшая!
 С того дня она не видела ничего, кроме этой комнаты. Помимо кровати, оснащенной длинными кожаными ремнями, здесь были только деревянное кресло, полка на стене и ночной горшок. Джульетта была уверена, что в доме были места и похуже. У нее по крайней мере была отдельная каморка, и сюда не пускали публику за плату.
 В комнату вошла смотрительница в белом фартуке и забрала миску. Женщина была не первой молодости, с рыжеватыми волосами и ужасным цветом кожи, как при хронической нехватке воздуха.
 – Прекрасный суп, миссис Уэлланд, – сказала Джульетта. – Очень изобретательный рецепт. Приятно сознавать, что лорд Эдвард достойно тратит свои деньги.
 – Еще немного подобных разговоров – и дело кончится кляпом, – ответила женщина. – Или темной камерой. Такие указания у меня имеются.
 Темная камера, как выяснила Джульетта, находилась в подвальном помещении. Окна там вообще отсутствовали. Душевнобольных на несколько дней оставляли в этой черной дыре. Эти ограничительные меры рассматривались как терапевтические. Худо-бедно, пока она остается в этой комнате, у нее есть свет.
 – Я приношу извинения, мэм, – сказала она. – У вашего шефа, конечно, своя кухня. Он, безусловно, достоин королевской пищи.
 Миссис Уэлланд крикнула санитарам. В коридоре затопали тяжелые шаги. В комнату ворвались двое мужчин и стащили Джульетту с кресла. Пока они пристегивали ее ремнями к кровати, женщина сунула ей в рот тряпку.
 – Нечего строить из себя леди! Здесь свои порядки!
 Ремни были пристегнуты и закреплены.
 Джульетта беспомощно покачала головой, стараясь не думать о плохом. Нужно попытаться думать о чем-нибудь приятном. Вспомнить свой красивый луг, сверкающий на ярком солнце. Лунный свет и беседку, задрапированную белым муслином. Квохтанье кур, копающихся в земле. Своих котов, названных именами праведников. Но только не мужчину! Не мужчину с глазами ясными, как летний день, и с циничным отношением к женщинам.
 Ничего другого, кроме как предаваться думам, теперь не оставались. И этого занятия ей хватит до конца жизни.
 Вообще-то Олден Грэнвилл пытался вести себя по-своему достойно. Этот человек взволновал ее сердце. Так почему она не попыталась понять его лучше?
 В кабинете лорда Эдварда было довольно тихо. Городской дом спал, издавая случайные вздохи словно мебель расслаблялась во время своих тайных снов. Олден присел на подоконник и с минуту осматривал темную комнату. Здесь он потерял поместье. Как он мог так сильно захмелеть от небольшого количества вина? Не иначе как лорд Эдвард подлил что-то. Какое-то зелье, затуманившее разум.
 Ломберный столик пребывал в дремоте, его предательская поверхность хранила молчание. Пустой столик у стены тоже оставался беззвучным. Но есть же хоть что-то в этом доме, что можно заставить говорить, раскрыть свои секреты и подсказать, куда увезли Джульетту!
 Олден бесшумно скользнул в комнату. Скорее всего сына герцога сейчас нет в доме, но вокруг было полно слуг. Если его сейчас обнаружат, он будет уничтожен, прежде чем люди разберутся, кто он такой. Так что потом уже не придется посмеяться и пошутить над этой историей с джентльменами. Криво улыбаясь риску, Олден открыл заслонку фонаря и начал поиски.
 Он действовал методично и основательно. Там, где ящики были заперты, он доставал из кармана набор ключей и открывал замки. Какое счастье, что сын герцога избрал для визита именно эту куртизанку! Кларинда Кеннеди в прошлом привечала и Олдена. Вняв несложным уговорам, женщина выкрала ключи у лорда Эдварда из кармана. Пока сын герцога наслаждался ее экзотическими услугами, Олден занимался изготовлением дубликатов.
 Ящики письменного стола добровольно уступали его искусным рукам. В полной тишине, под направленным пучком света фонаря Олден изучал бумаги. Сейчас он уяснил, что Давенби подразумевал под «империей» вложений лорда Эдварда. Олден бегло перечитал письма от покинутых им женщин. Далее он обнаружил копию договора с Джорджем Хардкаслом о включении последнего в совместный бизнес. Но ни в одной из бумаг не встретилось упоминания, куда они определили Джульетту.
 Олден опустил заслонку фонаря, вышел в коридор и через несколько секунд был у лестницы. Ступеньки прогнулись под его весом и жалобно заскрипели. Он замер на мгновение. Но ни одна дверь не открылась, и никто из слуг не бросился на него с дубиной или пистолетом. Он прошел в спальню лорда Эдварда и снова достал связку с ключами.
 Ящики шифоньера плавно выдвинулись. В них аккуратными стопками лежали рубашки, но никаких записей о Джульетте. Но зачем, спрашивается, писать, куда ее отправили? Лорд Эдвард упрятал ее в сумасшедший дом – и, счастливый, умыл руки. Уверен, что она останется там навсегда. Будь он сейчас здесь, Олден легко мог бы его убить и свершить правосудие. Он почти хотел, чтобы в эту минуту открылась дверь и в комнату вошел ничего не подозревающий сын герцога.
 С болью в сердце Олден подошел к окну и посмотрел на спящий Лондон, на каминные трубы в лунном свете. Эта спокойная картина была обманчива. Мужчины и женщины, находившиеся под крышами, пировали, строили планы и бранились, одни – проклиная судьбу, другие – собственную натуру. Люди боролись за существование в этом мире, но сам мир не интересовало, выживут они или умрут. С тех пор как Олден вернулся из Италии, это была и его жизнь: образчик бессмысленных, хладнокровных рисков. Сейчас он предпочел бы никогда не видеть этого лондонского ада и его кофеен.
 Он закрыл заслонку фонаря, повернулся и пошел обратно через комнату Эдварда Вейна. Пучок лунного света, струившегося сквозь парчовые гардины, падал на туалетный столик около кровати. На нем поблескивал золоченый подсвечник с наполовину догоревшей свечой, Олден остановился и посмотрел на лежавшую рядом книгу в кожаной обложке. Тремя шагами он достиг стола и раскрыл страницы, обнаружив там несколько сложенных листков. У него заколотилось сердце.
 Открыв заслонку фонаря, он принялся читать неразборчивый почерк. В истлевших от времени бумагах тоже не было никаких указаний, куда увезли Джульетту. И хотя ее имя нигде не упоминалось, сведения, содержащиеся в этих листках, могли бы сделать ее свободной уже сейчас.
 – Не просите ни книг, ни письменных принадлежностей, – сказала миссис Уэлланд. – Вам нельзя читать и писать. Это только перегреет ваш и без того воспаленный ум. Сколько вы будете говорить об этом, столько же останетесь с кляпом во рту. А будете упорствовать дальше, вас посадят в темную комнату.
 Джульетта посмотрела на высокое окно и промолчала. Она даже не рассердилась на миссис Уэлланд. По крайней мере, пока эта женщина здесь, мужчины к пациентке не притронутся. Она прислушалась к цоканью каблуков, когда надзирательница прошла к выходу и забренчала ключами, висевшими у нее на поясе.
 Из коридора донесся мужской голос. Джульетта узнала Билла, санитара. Несколько секунд она лежала совершенно неподвижно, едва дыша. «Миссис Уэлланд, не уходите! Прошу вас, мэм!»
 За дверью звякнули ключи. Было слышно, как женские шаги удаляются по коридору. Потом другие, тяжелые мужские шаги направились к ее комнате. Джульетта узнала походку Билла. Она закрыла глаза, когда мужчина дыхнул ей в лицо.
 – А ты хорошенькая потаскушка, Полли, – сказал он.
 Джульетта старалась не дергаться, хотя понимала, что происходит. Обшарив ее одежду, Билл двинулся к вырезу платья. Его грубые пальцы проникли под лиф, заставляя кровь сворачиваться в жилах, отравляя каждое светлое воспоминание.
 – Тебе нравится? – сказал Билл, нащупав корявым пальцем сосок. – Говорят, тебе не хватает мужчины. Я могу вернуться к тебе ночью?
 Неожиданно воздух прорезал женский крик. Билл выругался. Джульетта услышала скрип сапог и хлопок двери. Ключ повернулся в замке, и потом все стихло.
 «Хорошо еще, что Билл не появлялся здесь ночью. Но, конечно, это только вопрос времени. Тогда, наверное, действительно можно сойти с ума», – подумала Джульетта.
 Олден помедлил секунду, наблюдая через улицу, когда муж Джульетты отбудет по делам. Небольшой дом Хардкасла – его адрес Олдену дал Роберт Давенби – находился в районе, населенном торговцами. Джордж привез сюда Джульетту после того, как они докинули Грейсчерч-Эбби. Здесь ее обследовали доктора и признали умалишенной.
 Разумеется, письменные показания Кейт и Тилли были расценены как убедительное доказательство ее ненормального поведения. Возможно, перед обследованием ее опоили каким-то зельем, чтобы создать впечатление чуть ли не полного бесчувствия. Хотелось бы на это надеяться! Уж лучше бы она была в беспамятстве, пока ее подвергали этому проклятому обследованию! Но рано или поздно ей предстояло обнаружить себя в заточении, в компании умалишенных женщин, где не было ничего, кроме криков и стенаний. Дай Бог, чтобы Джульетту поместили с одними женщинами! Олден сжал кулаки.
 – Эй ты, прочь с дороги! – Мужчина в белом парике и синем камзоле замахал тростью у него перед лицом. На какую-то долю секунды Олден чуть было не забыл о своей игре, но вовремя вспомнил, что он одет как грузчик из торговых рядов.
 Для осуществления своего плана он подрядился доставлять в дом продукты и, чтобы его не раскрыли, ел, пил и спал вместе со слугами. Он не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь приходилось выполнять такую черную работу.
 Олден ссутулился под своей ношей, откинул прядь со лба и отступил в канаву.
 – Прошу прошения, сэр, – сказал он с просторечным акцентом. – Я не имел в виду вас обидеть.
 Джентльмен прошел мимо него, даже не удостоив взглядом.
 Поправляя на плече тяжелый груз, Олден лавировал между множеством экипажей и всадников, заполнивших проезжую часть дороги. Пока сеть его агентов прочесывала приюты и сумасшедшие дома Британии, он искал подступы к дому Хардкасла. Чтобы проникнуть на кухню, завоевать расположение и доверие прислуги, ушло две недели.
 Между тем розыски Джульетты Ситон, леди Элизабет Эмберли или миссис Хардкасл успехом не увенчались. Пациентка с таким именем нигде не значилась. Оставалась одна надежда – слуги Джорджа, благо их удалось подкупить.
 Минуя парадную дверь, Олден прошел чуть дальше по улице и через несколько ступенек оказался у черного хода. Дверь отворилась, и в тамбур выглянуло лицо служанки с кухни.
 – Питание прибыло. – Олден подмигнул девушке.
 – Только не надо стоять в проходе, – сказала служанка. – Вноси. Но смотри не испачкай чистый пол, не то кухарка сдерет с меня шкуру.
 – Тогда я лучше сниму башмаки, – ухмыльнулся Олден и снова подмигнул. – Но дело этим не ограничится, как я догадываюсь!
 Девушка густо покраснела.
 Олден засмеялся и, нагнув голову, прошел в кухню. Опустил на пол свою ношу и, обхватив служанку за талию, приподнял одним пальцем ее подбородок.
 – Негодник! Я лишусь своего места! – Девушка смотрела Олдену в глаза с откровенным обожанием.
 – Нет, ты его не лишишься, Эмми! Зато я, не в пример тебе, лишился сердца.
 Эмми прикрыла глаза в ожидании поцелуя. Олден сделал это медленно и основательно. Ее маленькие руки гладили его спину. Он с ужасом подумал, что, возможно, имеет дело с девственницей. В это время брякнула щеколда. Девушка отскочила и разгладила свой фартук. Глаза ее сияли. В комнату влетела кухарка.
 – Ну что, шельмец, принес мою говядину?
 – И пять ваших кур, – сказал Олден. – И еще гуся. Но вы получите их только в обмен на поцелуй и кусок яблочного пирога, сударыня.
 Пожилая женщина добродушно шлепнула его по голове. Потом они все вместе сели за кухонный стол. Минутой позже Олден смахивал крошки со рта манжетой, пока две женщины пожирали его глазами.
 – Что слышно из самых свежих сплетен? – спросил он.
 – Я вам рассказывала, что хозяйку отправили в приют для умалишенных? – Кухарка понизила голос до заговорщического шепота. – Так вот, я выяснила, где это находится!
 У Олдена замерло сердце. Но прислуга не должна знать, что его волнует.
 – Ну и где это? – спросил он. – Не иначе как на оборотной стороне луны!
 Эмми завизжала от восторга.
 – Я же говорила, что она ненормальная! Разве вы не помните? Мастер привозит домой жену, которая убежала от него пять лет назад, а она не позволяет ее трогать!
 Олден снова подмигнул служанке.
 – Эмми, ты бы не стала запирать от меня дверь на палку так ведь?
 Она покраснела и захихикала. Олден не сомневался, что девушка с готовностью подарит ему свою целомудренность и свое сердце. Когда он сжал под столом ее пальцы, ему стало почти стыдно.
 Кухарка встала и поворошила кочергой поленья в печи.
 – Нет, кто-нибудь слышал о чем-то подобном? Отказать такому красивому молодому джентльмену, как мистер Хардкасл в его супружеских правах!
 – Это только показывает, что она была не в своем уме, – сказал Олден, хотя он мог бы переспать с самой кухаркой за ее новость. Джульетта закрывается на ночь от своего мужа! Это известие было единственной яркой искрой, вспыхнувшей на черном фоне обуявшей его ярости.
 – Ладно, это к делу не относится. – Кухарка опять загромыхала кочергой. – Гарри Олдейкр, его дом дальше по дороге, знает Тима Роланда. Тиму, как я тебе говорила, случается делать работу для мистера Гримбла. А конюх мистера Гримбла дружит с парнем по имени Дейв Пек, у которого есть сестра. Ее зовут Мег. Ну, теперь догадываешься? – Женщина повернулась и замахала обеими руками. Котелкам на стене, казалось, грозила неминуемая опасность от кочерги. – Так вот, эта Мег в родстве с кучером, который отвозил хозяйку. Всю эту историю мне рассказал Гарри.
 – Лучше быть не может! – Олден обуздал свое нетерпение и ухмыльнулся Эмми.
 Кухарка снова уселась за стол.
 – Когда они проехали полпути, хозяйка попросила кучера остановиться. Она сказала, что ей нужно по нужде, а сама, как мартовский заяц, помчалась в лес. Она рвала на себе одежду и на ходу разбрасывала клочья, как будто хотела оставить следы. Несчастное безумное существо! После этого ей связали руки.
 Олден сомневался, что сможет выслушать все это. Ей связали руки! Но первое, что попыталась сделать смышленая Джульетта, – это чтобы ее запомнил кучер.
 – Так куда они ее увезли? – спросила Эмми.
 – В какое-то место в Уилтшире – Блэкторн-Мэнор называется. Конечно, за все это платит не мистер Хардкасл, а тот лорд. Он еще приезжал сюда и смотрел, как ее забирают.
 – Никогда не слышал ни о вашей хозяйке, ни о ваших прекрасных лордах, – сказал Олден, подавляя душившую его ярость. – Что будет дальше, меня не интересует. – Он выпустил руку девушки и встал, – У меня сейчас другие заботы. Я уезжаю, Эмми. Помнишь, я тебе рассказывал про моего брата, с его маленькой фермой в Девоншире? Он просил меня приехать помочь. Завтра я уезжаю, так что больше доставкой из города я не занимаюсь.
 – Завтра? – Глаза служанки заполнились слезами.
 Олден наклонился и поцеловал верхушку ее маленького льняного чепца.
 – Ты ведь не будешь сердиться на меня, Эмми?
 Она оттолкнула его и встала.
 – Вот еще! Сердиться на таких, как ты! Сын мясника! К твоему сведению, тот Гарри Олдейкр только вчера просил меня прогуляться с ним после работы.
 – Ну, тогда до свидания? – Подобрав свою корзину, Олден с важным видом направился к двери. – Спасибо за пирог, – сказал он кухарке. – Теперь вы больше не будете радеть о каких-то безумцах, так ведь?
 Пока он поднимался по ступенькам, его сопровождали тихие всхлипывания Эмми. Он позаботится, чтобы через пару недель она получила приятное известие, что ее дальний родственник, о котором она никогда не слышала, оставил ей небольшое наследство. Девушка мечтала оставить свою работу и открыть собственную небольшую лавку. Возможно, Гарри Олдейкр будет рад стать частью этого нового блестящего будущего.
 – Да, милорд, – сказал мужской голос. – Мы можем обещать это со всей определенностью. Блэкторн-Мэнор посчитает за честь помочь вашей светлости с вашей сестрой.
 Джульетта сразу проснулась. Через высокое окно лился солнечный свет, У нее ныли все мышцы и все косточки. Она была в отчаянии. Со вчерашнего вечера, когда ее привязали к кровати, никто не пришел отстегнуть ремни. Она даже не могла воспользоваться ночным горшком.
 В коридоре были слышны громкие шаги. Каждому из них вторило легкое постукивание – видимо, эти звуки производили каблуки какого-то джентльмена. Среди тех и других звуков Джульетта различила тяжелую поступь мистера Апбриджа, главы данного заведения. Впрочем, ей никто его не представил. Он обследовал Джульетту, когда ее привезли сюда с завязанным ртом. Он выслушал захватчиков, их отчет о ее поведении, потом изучил какие-то документы, которые ему передали люди, нанятые лордом Эдвардом. Мистер Апбридж даже не потребовал, чтобы ей освободили рот. Он только серьезно покачал головой и распорядился отвести пациентку в эту палату, ободрив Джульетту, что здесь она поправится. Сейчас она слышала, как мистер Апбридж проповедует свои теории кому-то в коридоре.
 – В самом деле, это чрезвычайно интересный случай, милорд. Бред – обычное явление у душевнобольных. Вы говорите ваша сестра считает себя королевой Шотландии? У нас были пациентки, объявлявшие себя Жанной д'Арк или Клеопатрой. Одна несчастная душа воображает себя Девой Марией и жалуется, что терпит по ночам родовые муки, чтобы дать жизнь нашему Спасителю.
 Отвечавший мистеру Апбриджу мужской голос был слишком тихий, чтобы разобрать слова. Шаги оборвались у двери. Было слышно, как скользнула маленькая задвижка и открылась дверь. Но Джульетта не могла поднять голову, чтобы посмотреть на лица людей, разглядывавших ее.
 – А она считает себя дочерью графа, – сказал Апбридж. – Но, видит Бог, актриса в совершенно расстроенном уме. Это пагубное воздействие исходит из матки. Результат ненасытной распущенности. К счастью пациентки, джентльмен проявил жалость и привез ее сюда для лечения. В высшей степени гуманный акт. Мы не позволяем ей находиться вместе с другими пациентками, естественно. Все они леди действительно благородного происхождения.
 Другой мужской голос пробормотал что-то.
 – Очень просто, милорд, – отвечал мистер Апбридж. – Когда она продолжает высказывать свой бред, принимают исправительные меры. Никаких жестоких или вредных для здоровья воздействий. Даже к женщинам, подверженным пороку. Мы завязываем нашим пациентам рот, чтобы они не произносили неприличных речей. Пристегиваем ремнями к кровати за неподобающее поведение. В большинстве случаев эти методы очень эффективны. Дополнительно мы используем слабительное и холодные ванны. С понедельника ей назначен курс физиотерапевтических процедур.
 Посетитель мягко задал какой-то вопрос.
 – К сожалению, такие вещи редко поддаются коррекции, – ответил Апбридж. – Но наши служители достаточно подготовлены, чтобы справиться с подобными трудностями, когда таковые встречаются.
 Задвижка щелкнула, и дверь захлопнулась. Джульетта закрыла глаза.
 К ее удивлению, дверь снова открылась, и она услышала тяжелые мужские шаги. Джульетта непроизвольно дернулась, хотя старалась не показывать своего страха. Она даже заставила себя открыть глаза и посмотреть в лицо тому, кто склонился над кроватью. Это был мистер Апбридж. Джульетта расслабилась. Конечно же, он не собирается трогать ее. Она попыталась улыбнуться ему.
 – Ну, как мы себя чувствуем? – спросил он. – Сегодня утром лучше? Тогда скажите этому джентльмену, кто вы.
 Джульетта прекрасно знала, какой ответ от нее ожидают услышать. Ей полагаюсь сказать: «Я – актриса. Я жила подобно шлюхе, движимой необузданной похотью». Вместо этого она сказала;
 – Я леди Элизабет Джульетта Эмберли, дочь графа Фелтона. Я бы хотела, чтобы моему отцу сообщили, что я нахожусь здесь.
 – Как же! – сказал другой мужчина с легким шотландским акцентом. – Как ее настоящее имя?
 – Полли Браун, – ответил Апбридж.
 Джульетта тщетно пыталась повернуть голову, чтобы взглянуть на посетителя. Алебастровый потолок был весь в бегающих тенях и солнечных зайчиках. Незнакомый мужчина у нее над головой уперся ладонью в стену. Джульетта увидела элегантную белую руку в прекрасной расшитой манжете с каскадом кружев. Ослепительно белых кружев с вытканным рисунком в виде крохотных колокольчиков и ангелов.
 – Полли Браун? – В голосе мужчины звучало своего рода скучливое высокомерие. – Я полагаю, вы правы, сэр, Я сам видел ее исполняющей какую-то роль.
 – Наверное, в одной из тех непристойных итальянских опер? – спросил мистер Апбридж. – Излишняя свобода морали часто приводит к помешательству.
 Гость склонился над кроватью и улыбнулся Джульетте. Вокруг его белого парика от солнца возник светящийся венчик. Она улыбнулась в ответ сквозь хлынувшие слезы, когда мужчина приставил палец к своим губам, призывая ее к молчанию.
 Олден продолжал смотреть на нее, не меняя выражения.
 – Мистер Апбридж, может, ваша служительница… Миссис Уэлланд, кажется? Может, она принесет завтрак?
 – Никакого завтрака, милорд, – сказал мистер Апбридж. – Разносить пищу еще слишком рано…
 – Помилуйте, сэр. Мне бы не хотелось думать, что моя сестра с утра останется голодной.
 – Конечно, милорд, в нашем лучшем флигеле, где ваша сестра будет жить…
 – До вечера. – Олден наклонился еще ниже и шепнул Джульетте на ухо: – Не говорите и не делайте ничего необычного. Вы спасены. Верьте мне, Джульетта.
 Апбридж продолжал что-то бормотать.
 – Извините, – сказал Олден, удаляясь. – Когда я вижу здесь это бедное создание, неумытое и некормленое, у меня возникают сомнения. После всего этого я не уверен, подходит ли вообще моей сестре Блэкторн-Мэнор.
 Дверь снова захлопнулась, и почти сразу же появилась запыхавшаяся миссис Уэлланд, красная как рак и очень возбужденная.
 – Это был самый выдающийся посетитель, – сказала она. – Он прибыл из Шотландии. Может, вы его знаете? – Ее взволнованный голос означал – может, леди Элизабет или Полли Браун в равной степени причастна к шотландской аристократии. – Лорд Мейз его имя. Красив как Бог! – Она улыбнулась самой себе, будто посвященная в какую-то тайну. – Он граф.
 – Граф? – Джульетта села и засмеялась. Она надеялась, что это не был безумный хохот помешавшейся женщины, – А я думала, это был ангел.
 Громада каминных труб Блэкторн-Мэнор в окаймлении лунного света простиралась ввысь. Важно шествуя по приюту этим утром, Олден на самом деле был в таком бешенстве, что боялся за себя. Его гнев был направлен не на мистера Апбриджа, который делал для обитателей все, что в его силах, а на лорда Эдварда, задумавшего и оплатившего весь этот план.
 Но Олден совладал со своими чувствами. Даже зная, что Джульетта заперта наверху, он остался в Блэкторн-Мэнор и три с лишним часа готовил почву для ночной работы. У него не было ни юридических прав требовать освобождения Джульетты, ни веских оснований для вмешательства в действия персонала. Мистеру Апбриджу хорошо заплатили, чтобы он держал ее здесь, поэтому он не отпустил бы ее ни под каким видом. Это нужно было делать тайком.
 И вот наконец долгожданный сигнал: в окне на первом этаже зажглась свеча. С набором бутылок в руке Олден быстро прошел через лужайку. Дверь открылась, и он ступил в темноту. Женская рука, жилистая и крепкая, схватила его за руку.
 – О Боже! Я сомневалась, что вы придете, ваша светлость…
 Женщина открыла другую дверь, ведущую в небольшую спальню с единственной свечой, В ночной рубашке и с волосами, собранными в тугой пучок, миссис Нелл Уэлланд казалась почти хорошенькой. Олден улыбнулся и, обвив ее за тонкую талию, ничуть не совестясь, притянул к себе.
 – Право же, милорд, – сказала она, почти бездыханная, – вы совершенно напрасно теряете время!
 – Потому что у нас нет времени, чтобы его терять, Нелл. – Он поцеловал ее в уголок пересохшего рта. – Завтра утром я должен уехать в Абердин. Вы не поедете?
 Миссис Уэлланд покачала головой. Олден так и думал, ибо в то утро выяснил, что она росла сиротой. Окружающий мир вызывал у нее слишком сильный страх, чтобы отважиться на вылазку за пределы Блэкторн-Мэнор. Но лорд Мейз, воображаемый шотландский граф, все утро улещивал и очаровывал ее, уговаривая согласиться на это тайное ночное свидание. Наконец Нелл Уэлланд согласилась испробовать вино, которое он предлагал. И вкусить легкое прикосновение порока.
 Олден снова поцеловал ее, и ее маленькая грудь толкнулась ему в грудь. Он не мог допустить спешки, чтобы не потерять доверия женщины. Поэтому он растянул поцелуй, вложив в него все свое искусство, призывая для этого все годы опыта. Нужно было смягчить ее и сделать податливой, чтобы она согласилась на все. Губы миссис Уэлланд затрепетали, передавая огонь его телу. Олден воздал хвалы небесам.
 Он совершенно не хотел ее гибкого, маленького тела или удивительно милых волос. Он хотел только ее ключи.
 Вместе с тем Олден был решительно настроен, чтобы несчастная, одинокая Нелл никогда не узнала, что он делает все это против своего желания. Пусть она, заточенная среди своих безумных подопечных, думает, что шотландский граф нашел ее очаровательной. Пусть у нее останется в памяти только то, что он просил разрешения провести несколько часов в ее обществе. Пусть она также вспоминает, что он принес ей в подарок исключительное и очень крепкое вино и настойчиво предлагал между ласками пить бокал за бокалом.
 Джульетта напрягала слух при каждом звуке. Под полом скреблась мышь, за стенами шевелились тараканы. Может, она сошла с ума и это ей только слышится? Над комнатой плескалась темнота, словно запечатывая углы черными поцелуями. Все смолкло, даже невнятное бормотание женщины из соседней палаты. А вдруг она умерла, никем не замеченная, и теперь лежит, холодная и неподвижная, в ночи?
 Когда в замке повернулся ключ, Джульетта вздрогнула. Может, ей почудилось? Лежа в темноте в ожидании шагов, она уже не знала, что это – сон или явь.
 Дверь отворилась, и по полу твердо протопали мужские шаги.
 – Джульетта? – тихо позвал Олден.
 – Я в темноте ничего не вижу, – ответила она, подавляя панику.
 – Тсс, не двигайтесь.
 Его быстрые сильные пальцы, щелкнув замками, отстегнули ремни. Один за другим они попадали на пол, освобождая ее затекшие конечности. Он просунул руку ей под плечи, помогая встать.
 – Боюсь, что я сплю, – сказала Джульетта с тихим смешком. – Временами это трудно понять.
 – Не разговаривайте. Обхватите меня за шею. Я вынесу вас отсюда.
 – Я могу идти, – прошептала она в ответ. Теплое дыхание щекотало ей щеку. Она повернулась в ту сторону, как слепо тычущийся котенок.
 – Нет, вы не можете идти, – сказал Олден, прижимая губы к ее уху. – Вы босая. Кроме того, пока они держали вас связанной, у вас ослабли мышцы.
 Без дальнейших церемоний он подхватил ее на руки. Она уже больше не могла сдержать слез и, пока он шагал вниз по лестнице, беззвучно рыдала у него на плече.
 Карета двинулась по темной аллее. Громкий цокот копыт нарушил ночное безмолвие.
 Усадив Джульетту в экипаж, Олден сел напротив и сложил руки на коленях. С этого времени он ее больше не трогал. И он по-прежнему оставался в парике. Теперь, когда ей второй раз выпал счастливый шанс, она была в испуге.
 – Я там вся пропахла. – Джульетта посмотрела вниз, на туфли, которые ей принес Олден. Это были ее туфли – пара, оставшаяся в Грейсчерч-Эбби.
 – В самом деле, мэм, теплая ванна, я полагаю, первейшее дело.
 – Как вы достали ключи?
 – Получил от Нелл Уэлланд, вашей надзирательницы.
 Джульетта посмотрела в темноту, на живую изгородь за окошком.
 – Наверняка она отдала их не так просто?
 – Увы. Я украл их, когда она спала глубоким сном. И надеюсь – довольная.
 – Вы имеете в виду… – Джульетта резко повернула голову.
 – Да, все те навыки, освоенные в Италии, – сказал Олден спокойным ровным голосом. – Полезные во многих случаях.
 Джульетта снова отвернулась.
 – Конечно, ни одна женщина никогда не сможет вам отказать… что в данном случае мне на руку. Но даже миссис Уэлланд? Я поражена!
 – Она была вполне привлекательна, когда подобрала свои волосы, – сухо сказал Олден. – И потом мы пили вино – немного крепче и в значительно большем количестве, чем Нелл обычно употребляла. – Когда его зубы блеснули в темноте, Джульетта подумала, что он улыбается. Хотя, возможно, это была гримаса. – Мне не пришлось заходить так далеко, как я опасался. Но, увы, дальше, чем я рассчитывал.
 – Меня это не интересует, – сказала Джульетта, и что удивительно, это была правда. – Почему меня должно это волновать? Я только рада выбраться из этого места! Как вам удалось узнать о Блэкторн-Мэнор?
 – Не от лорда Эдварда.
 Джульетта закрыла глаза.
 – Я и не воображала, что он может вам рассказать!
 – Чтобы найти какие-то зацепки, я обыскал весь его проклятый дом. Но он не настолько утруждал себя, чтобы делать записи. Благодаря вашей небольшой хитрости в лесу кучер вас запомнил. Мне пришлось испробовать свои уловки на Эмми, а также дополнительно уделить небольшое внимание кухарке. Разыскивая вас, я ухаживал за множеством женщин. Но без ущерба для них.
 – Вы так уверены? Вы опасны для женщин одним своим присутствием.
 – Опасен? Я немного соблазнял Эмми, заставив быстрее биться ее сердце. Я научил ее целоваться. Несгибаемому парню по имени Гарри Олдейкр это только во благо. Эмми отнюдь не повредила эта практика.
 Что это? Высокомерие или просто констатация правды? Неужели такому мужчине нужно притворяться? Будто ему невдомек, что он мог доставить тем женщинам!
 – Глупости! – сказала Джульетта. – Если соблазнять женщин – ваша профессия, вы знаете, как им потрафить в их сердечном желании. Не правда ли?
 – Я полагаю, да. Во всем этом я упражнялся годами. Но в данном случае это было сделано только ради вас, в дань вашему сердечному желанию.
 – Я оказалась с Люцифером… – У Джульетты прервался голос. Презирая себя за трусость, она была вынуждена сделать глубокий вдох и начать снова. – Но завтра все выяснится, и они поедут искать меня. Джордж имеет законное право распоряжаться моей судьбой. Мой муж под пятой у лорда Эдварда. В следующий раз они запрячут меня в более надежное место…
 – Не запрячут, – твердо сказал Олден. – Мистер Апбридж будет ожидать актрису по имени Полли Браун, но не леди Элизабет Джульетту Эмберли.
 «Откуда у него такая уверенность?»
 – Да, я знаю. Они сказали, что меня зовут Полли. Но какое это имеет значение? Они еще говорили, что я шлюха.
 – Все бумаги оформлены на имя актрисы Полли Браун. Лорд Эдвард заявил, что она его любовница. Он сделал это с тем, чтобы никто не мог вас найти, чтобы вы навсегда были похоронены в сумасшедшем доме. Вы понимаете, что это значит, Джульетта?
 – Что на самом деле никто не знает, что случилось со мной? – сказала она со слабым, почти болезненным проблеском надежды.
 – Вот именно. У вашего мужа нет подтверждения, что его жена когда-либо была признана сумасшедшей. Если леди Элизабет Джульетта Эмберли торжественно появится на публике и, со всей очевидностью, в своем уме, лорд Эдвард и ваш муж уже не смогут проделать это с вами снова.
 Прочная фигура Олдена вселяла уверенность. От его присутствия в темной карете становилось теплее. Джульетта даже представила подобие хитрой улыбки в уголках его рта.
 – Значит, бабочка должна вырваться из своих оков во льду? Но как я смогу расправить новые крылья в обществе? – Ответ был настолько ясен, что вряд ли возникала необходимость произносить его вслух. Но Джульетта все-таки это сделала, хотя об их совместной жизни, после Билла, не могло быть и речи. – Открыто стану вашей любовницей?
 – Действительно, это выход, – сказал Олден. – Любую леди, кто так поступит, будут считать распутной, но никак не сумасшедшей. Мне очень трудно устоять перед соблазном сказать вам, что у вас нет выбора. Но он, конечно, есть.
 Его легкомысленный тон, как это ни абсурдно, нравился Джульетте. Она упорно старалась отвечать в том же духе.
 – Я жду затаив дыхание! Вам нужна экономка? Горничная? Брат вашего лучшего друга подыскивает любовницу? Или ваш любимый бордель…
 – Ну что вы, Джульетта! Неужто вы предпочли бы все это моей компании? Нет, мой ответ – сокровища.
 – Сокровища?
 – Спрятанный клад Фелтона.
 – Это миф, сказка для детей. Фамильные ценности Фелтонов пропали со времен «черной смерти». [6] 
 – Нет, Джульетта, Это не сказка. Сокровища обнаружили еще при Ричарде Третьем. Лорд Эдвард каким-то образом наткнулся на письма, подтверждающие, что последнее захоронение было во время гражданской войны. Он усердно собирает все документы тех времен. Я их читал.
 – Лорд Эдвард?
 – Вы думали, он хочет только вашего уничтожения? Он хочет также завладеть баснословными богатствами, спрятанными в сокровищнице Фелтона. Вот почему ему понадобился ваш медальон. Он считает, что ключ к разгадке прячется внутри, – сказал Олден.
 Джульетта мельком взглянула на него и засмеялась:
 – Какая чушь! Вы, несомненно, сами это понимаете. Если бы я владела ключом к богатству, зачем бы мне жить так, как я жила в Мэнстон-Мингейт?
 Олден откинулся назад и скрестил на груди руки.
 – Я сам задавался этим вопросом.
 Джульетта замахала обеими руками.
 – Предполагаемые сокровища включают украшения для женщин – драгоценные камни, ожерелья, золотые браслеты. Рассказывали, что это был дар норвежского короля Харальда Хорфагера. Он преподнес его представительнице нашего древнего рода, когда она выходила замуж за одного из его викингов. Она была единственным ребенком, и с ней к норвежскому лорду отходили огромные земли, в качестве приданого. Поэтому, по требованию ее отца, в завещании было указано, что в последующем эти богатства также будут наследоваться исключительно по женской линии. Как было бы хорошо, если бы эти сокровища существовали! Но, к сожалению, их нет. Мы с Китом искали.
 – Но если они найдутся, все это старинное золото будет вашим – не вашего отца и не вашего мужа. Я читал документы. Сейчас лорд Эдвард намерен похитить ваши богатства. Я считаю, вам нужно подать иск в суд.
 – И отыскание этих сокровищ – ваш единственный ответ относительно моей будущей безопасности?
 – Отнюдь нет, – сказал Олден. – Пока мы будем ждать, когда сын герцога протянет руки к вашим богатствам, я собирался предложить вам переехать к моей матери, на правах ее компаньонки.
 – Во вдовий домик? – Джульетта надеялась, что ее голос прозвучал не так пискляво, как ей самой показалось.
 – Почему нет? Если дочь графа съезжает от своего мужа-торговца, чтобы жить достойно со вдовствующей виконтессой, во всех приличных домах это будет воспринято как чрезвычайно здравое решение.
 – А ваша мать согласится?
 – Да она едва ли заметит вас, – сказал Олден, – У вас будет неограниченная свобода.
 Джульетта с легкой тревогой вспомнила свою короткую случайную встречу с его матерью.
 – Это мой лучший выбор относительно будущего?
 – Брат моей матери – маркиз, что делает ее почти неприкосновенной в обществе. – Олден протянул руку вдоль спинки сиденья ленивым движением, исполненным мужской уверенности. – Кроме того, она весьма нетерпима к вопросам безумия.
 – Почему?
 Олден засмеялся.
 – Потому что она сама изрядно чокнутая.
 Джульетта внезапно замолчала. В любом случае это лучше, чем Блэкторн-Мэнор. Но вместе с тем это означает, что с ее независимой жизнью будет покончено. В Мэнстон-Мингейт она была занята весь день тяжелой работой, но там она была свободна. «Хотя никогда не свободна от страха», – добавил тихий внутренний голос. Да, это так. Она постоянно боялась, что Джордж разыщет ее.
 Но почему Олден так старается спасти ее? С риском для себя проник в дом лорда Эдварда. Соблазнял женщин, которые были ему явно неинтересны. И даже зная, что она никогда не согласится стать его любовницей, предлагает жить в доме своей матери, чтобы Джордж не мог ей навредить. Почему?
 – Я не понимаю, почему вы делаете это для меня, – сказала Джульетта после короткого раздумья. – Тем более после того, что было сказано во время нашей последней встречи.
 Олден наклонил голову и заглянул в окошко. Лунный свет лег ему на щеку.
 – Вы не сказали мне ничего такого, чего бы я не заслуживал.
 – Я действительно вас ненавидела.
 – Это не имеет значения, если вы по-прежнему чувствуете то же. Я не собираюсь ничего вам доказывать.
 – Тогда почему вы спасли меня?
 – Почему бы нам просто не сказать, что у нас есть общий враг? – сказал Олден после секундного молчания.
 – Лорд Эдвард представляет для нас общий интерес? – спросила Джульетта.
 – Я намерен его уничтожить, – ответил Олден.
 Он говорил об этом совершенно запросто. Вот так, наверное, кто-то мог бы сказать, что ему нужно видеть выполотые сорняки на своей подъездной аллее.
 Значит, он спас ее только для того, чтобы расстроить планы сына герцога. Не потому, что он заботился о ней. И не от сознания своего долга перед ней. Что ж, возможно, для нее так будет лучше. Безопаснее.
 – Кстати, – сказал Олден с озорными нотками в голосе, – вы действительно ели цветы?
 Его вопрос застал ее врасплох.
 – Да. Когда вы прислали мне ананас, я съела часть розы. Лепестки, упавшие в сливочное масло…
 Олден громко захохотал. Его громкий веселый смех сотряс экипаж.
 – Браво! – выговорил он наконец. – Я рад, Джульетта!
 – Рады? Чему?
 Он не наклонился вперед. Он не коснулся ее руки. Но казалось, что его дух приблизился и прикоснулся к ней.
 – Это означает, что у вас было веселое, дурашливое настроение. По крайней мере я сделал что-то, что сделаю вас на минуту счастливой.
 На минуту! Если быть честной, он подарил ей почти неделю счастья. Невероятно светлые, яркие дни. А та ночь…
 Карета подпрыгнула и остановилась. Свет от факелов хлынул в окна, скользя по гладким чертам его лица. Лица, гибельного для женщин.
 – Мы приехали, – сказал он. – «Черная лошадь» – скромная, но приличная гостиница. Грейсчерч слишком далеко, чтобы добраться за ночь, поэтому я заранее заказал комнаты. Завернитесь в это. – Подняв с сиденья плащ с капюшоном, Олден протянул его Джульетте и улыбнулся. Его ослепительная улыбка была почти вызывающей. – Горячая ванна ждет.




 Глава 15


 Олден так хотел отвести с ее лба немытые, свалявшиеся волосы, покрыть поцелуями печальные губы и веки прекрасных глаз… У него не было никаких прав ни на то, ни на другое. Он мог лишь заплатить за ванну, пищу и безопасный ночлег. И купить новую одежду, конечно.
 Какие комнаты забронировать? Загоревшись этой мыслью, Олден с утра пребывал в сомнениях. Не захочет ли Джульетта быть от него как можно дальше? Но, с другой стороны, как он мог оставить ее одну в совершенно незнакомом окружении? В конце концов он выбрал две смежные комнаты. Она всегда сможет закрыться от него на ключ, если захочет.
 Откушав в одиночестве и сам приняв ванну, Олден в халате расхаживал в своей комнате и размышлял о женщинах. Он любил женщин. Ему нравилось бывать в их компании. Нравился их склад ума. Нравилось их тело. Так почему же будущее, заселенное лишь последовательностью женских лиц, сейчас казалось ему таким тусклым?
 Черт побери, что Джульетта сделала с ним? В ту ночь в Мэрион-Холле лорд Эдвард состряпал достаточно злодейский план мести. Но то, что Олден обнаружил в Блэкторн-Мэнор, явилось для него полной неожиданностью. Ярость еще не погасла в нем, однако новое пугающее чувство, которому он не мог дать название, прожигало душу еще глубже. Она была чертовски отважна, его Джульетта – нет, увы, не его! Сможет ли он устоять перед желанием опять соблазнить ее? Попытается ли улестить, очаровать, чтобы вновь обладать этим роскошным телом? При воспоминании о том, как он дарил ей ласки, кровь вскипала в жилах. Неужели до конца жизни он больше никогда не познает той сладости?
 Олден прошагал к двери, соединяющей их комнаты. Он остановился, вцепившись пальцами в ручку, и прижал лоб к деревянной планке. Там, за стенкой, спала Джульетта. Теплая, выкупавшаяся в ванне. Он бесшумно повернул ручку и…
 Проклятие! Джульетта! Он хотел прокричать ее имя луне.
 Где-то промяукал котенок.
 Олден стоял неподвижно, как столб. Он снова услышал звук. Полный ужаса жалобный вой оформился сначала в неразборчивую, потом внятную мольбу.
 – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – взывала Джульетта.
 Олден резко распахнул дверь и вошел в комнату.
 Джульетта лежала на спине. Тело и вытянутые по бокам руки были неподвижны, в то время как голова моталась из стороны в сторону. Желтые лучи света, прочерчивая кровать, отливали янтарем и красным деревом в волосах.
 – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
 Олден зашагал к смятой постели с отброшенными покрывалами. Джульетта была в ночной сорочке, которую он ей купил, – простой и скромной. Он решил, что так будет правильно, хотя не мог сказать с уверенностью, почему. Наверное, было бы нехорошо покупать ей вещи, провоцирующие в ней желание и его собственные инстинкты.
 – Джульетта?
 – Я не скажу ничего, ничего, ничего… Я не буду просить… я не буду просить… Я не позволю себе сказать что-то… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
 Когда Олден притронулся к ее плечу, она тотчас проснулась и посмотрела на него. Ее зрачки, подобно двум черным ямам, выделялись на белом как мел лице.
 – Джульетта, это я, – сказал Олден. – Вам снился кошмар.
 Она отвернула лицо.
 – Мне очень жаль. Я не хотела вас будить.
 Олден чувствовал себя совершенно беспомощным.
 – Что они с вами сделали, Джульетта?
 – А как вы думаете?
 Олден будто налетел на невидимый клинок. Он вдруг все понял. Она была изнасилована? Его ноги ослабели. Олден опустился на колени рядом с кроватью и, зарыв лицо в руки, уткнулся в покрывало.
 – Вы можете рассказать мне? – сказал он наконец. – Могу я вам помочь, Джульетта?
 Ее рука схватила рукав его халата, пальцы вцепились в материю мертвой хваткой.
 – Это было ночью, – сказала Джульетта. – Ночами они меня связывали. Меня не изнасиловали, нет… – Она содрогнулась. – Это начиналось постепенно, с малого. Первый раз он только лапал – воровато, торопливо, урывками, точно еще не набрался достаточной смелости.
 Олден почувствовал тошноту. Лорд Эдвард заплатит жизнью за это!
 – Кто это, Джульетта?
 Луч света упал на ее лицо, находившееся в тени. Кожа была бледной, как у призрака.
 – Один из надзирателей. Они называли его Биллом. Ему сказали, что я шлюха.
 – Какое это имеет значение? – Где-то глубоко внутри головы Олден услышал рев Минотавра.
 – В действительности это было не в такой уж степени, чтобы… – Джульетта запнулась. Присутствие духа, похоже, отказало ей. – Я должна забыть об этом.
 Олдену хотелось крепко прижать ее к себе, к своему разбитому сердцу.
 – Это ужасная мерзость. Отвратительно, когда мужчина трогает женщину против ее воли! Боже мой! Если наши тела не принадлежат нам, то что это такое, Джульетта?
 Она отпустила его рукав и свернулась комочком возле подушек.
 – Тело замужней женщины принадлежит ее супругу. Он имеет на него право.
 – Однако вы отказали Джорджу в Лондоне, потому что права предполагают обязанности. Обязанность мужчины – увлечь, пленить женщину. Он должен быть уверен, что его возлюбленная желает его. Без этого у него вообще нет никаких прав на нее!
 – Вам легко так говорить, потому что вы знаете, как угодить женщинам, – сказала Джульетта. – Но откуда Джорджу было знать, что распутник отобьет у меня вкус к заурядным мужчинам?
 Олден встал и отвернулся, пораженный этой бравадой.
 – Вы считаете, это оправдывает вашего мужа? Разве это повод отправлять вас в Блэкторн-Мэнор, чтобы там какой-то негодяй мог терроризировать вас? Я даже вообразить не могу вашу ярость и ощущение безнадежности!
 – Да, – сказала Джульетта, – видимо, не можете. – В ее голосе отчетливо звучала своего рода отчаянная смелость. – Но в попытке это сделать можете разнести в клочья кровать. Если бы я попросила вас помочь мне неким иным способом, вы бы согласились?
 Олден отпустил штору и повернулся лицом к Джульетте:
 – Назовите.
 Она села, обхватив руками колени.
 – Вы мне не нравитесь, – сказала она, – и я не люблю вас. Но я надеюсь на вашу порядочность.
 Удивленный, он смотрел на ее профиль. Божественная, очаровательная Джульетта! Когда она снова повернулась к нему. Олден протянул руки, обращенные вверх ладонями.
 – Расскажите мне, Джульетта.
 – Я думала об этом. – Она прикрыла глаза, когда слова вырвались наружу. – Времени для размышления у меня было с избытком. Меня не просто трогали – я была пристегнута ремнями, пока рука чужого человека в темноте шарила у меня за лифом и ощупывала мои ноги. Я была вынуждена лежать, прикусив язык, чтобы не кричать. Я не могла пожаловаться, потому что это ни к чему не привело бы. Меня продержали бы привязанной еще дольше. Или посадили бы в темную комнату. Я лежала совершенно неподвижно и никак не реагировала. Я надеялась, что ему надоест и он уйдет.
 Олден сел на край кровати. Ему казалось, что в душе у него поселился лед. Даже слушать все это было невыносимо, а Джульетта была вынуждена это терпеть!
 – Но стало еще хуже?
 – С каждым разом он становился все смелее и продвигался чуть дальше, – продолжала Джульетта. – Я начинала думать, что на самом деле сойду с ума. Не от того, что он со мной делал, потому что в действительности это не заходило так далеко… – Голос ее прервался. – Трудно насиловать женщину, – продолжала она с легким смешком, – если ее ноги связаны вместе.
 Олден заставил себя открыто сказать ей, с чем она могла реально столкнуться.
 – Но вы понимаете, что однажды ночью он мог осмелеть настолько, чтобы снять те ремни.
 – Хотела бы я знать, – сказала Джульетта, – что было бы, если бы в один прекрасный день обнаружилось, что у меня будет ребенок. Вряд ли кто-то стал бы возмущаться или расследовать, каким таинственным образом это случилось. Но большей частью этот тип вообще не приходил. Может, это ненормально, но мне казалось, что это еще хуже. Лежать по ночам и представлять, что он может сделать в следующий раз, а если не в следующий, то позже. Или думать, что он посещает другую женщину и делает с ней еще худшие вещи.
 «Одна несчастная душа воображает себя Девой Марией и жалуется, что терпит по ночам родовые муки, чтобы дать жизнь нашему Спасителю», – вспомнил Олден.
 Билл уже мог считать себя покойником, равно как лорд Эдвард Вейн и Джордж Хардкасл, которого Джульетта, как ей казалось, любила. Этого подонка, заморочившего ей голову.
 – Я думала, это будет продолжаться до конца моей жизни… – Джульетта содрогнулась.
 Ярость теснила грудь, как готовая прорваться плотина. Но сострадание было сильнее, это позволяло Олдену сидеть тихо.
 – Сейчас все закончилось, – сказал он. – Вы в безопасности.
 – Нет. Это не закончилось. Когда я закрываю глаза, я по-прежнему ощущаю его пальцы.
 Олден чувствовал себя беспомощным. Сознавая только собственный гнев, он пребывал в растерянности.
 Джульетта повернулась на кровати спиной к нему и свесила ноги на пол с противоположного края. Волосы повторили изгиб позвоночника. Лучи от пламени свечи обозначили подбородок и небольшой участок кожи над воротником ночной сорочки.
 – Я не хочу, чтобы те события были последним воспоминанием о том, что свершается между мужчиной и женщиной.
 – Что вы имеете в виду?
 – Вы думаете, я собираюсь до конца жизни оставаться в одиночестве и переживать эти кошмары? Я больше не буду прятаться. Пять лет я скрывалась в Мэнстон-Мингейт, пытаясь отрицать свои чувства и желания. Внушать себе, что можно быть счастливой одной. Но я не была счастлива.
 Олден опустил глаза. Джульетта честно выставляла себя перед ним. Как такому человеку, как он, распорядиться подобным подарком?
 – Это то, о чем вы думали там, в Блэкторн-Мэнор?
 – Я лежала в темноте и размышляла, – сказала Джульетта. – Если бы мне снова выпал шанс начать все заново, я бы ухватилась за него обеими руками. – Она встала и круто повернулась. – Вы только что дали мне этот шанс. Как компаньонка вашей матери, я могу появиться в обществе. Я могу ездить в Лондон. Нужно ли мне заботиться о своей репутации? Ничуть. Что ожидается от замужней женщины, живущей отдельно от мужа? Что у нее есть любовники. Я намерена их завести. Мне хочется получать от этого удовольствие. Как Марии!
 Олден вскочил и отвернулся от кровати.
 – Я не хочу, чтобы вы были такой, как Мария!
 Джульетта презрительно скривила губы.
 – Вы думаете, меня волнует, что вы хотите?
 – Черт побери, что вы хотите от меня, Джульетта? – Олден стиснул кулаки. – Я не могу повернуть вспять то, что уже сделано.
 – Неправда. Можете. Я хочу, чтобы вы разогнали мрак и заменили его сиянием. Мне больше некого просить. И это не терпит отлагательства! Я в этом абсолютно уверена!
 Олден чувствовал себя почти бестелесным духом, наблюдающим со стороны за кем-то, кто беспомощно стоит на ковре.
 – Что вы хотите, чтобы я сделал?
 – Я хочу, чтобы вы зажгли свечи. Множество свечей. Я хочу, чтобы вы сделали эту комнату теплой и светлой. Я хочу видеть красные отблески жаркого пламени в ваших волосах, на ваших руках, на вашем теле. Я хочу видеть вас. Нагим передо мной, в этой комнате.
 – Нагим? Почему, Джульетта?
 – Перестаньте, Олден! – В ее голосе звучала ярость, а уничтожающий взгляд выражал угрозу. – Я хочу вас в постели! Вы использовали мое тело – теперь моя очередь использовать ваше!
 Он резко повернулся и ушел в свою комнату. Никогда еще отклик его естества не был мощнее. Тот надзиратель трогал ее грудь и ноги, пока она лежала связанная и беззащитная. Этот образ, точно червь, подтачивал желание плоти. Лишь убийство вызывало интерес. Любовные утехи – это не то! Это всего лишь удовольствие, приятное времяпрепровождение, дань скуке.
 Однако вопрос был задан и требовал ответа.
 Олден собрал подсвечники. Потом выскреб из буфетных ящиков все до единой свечи и перенес в комнату Джульетты. Воткнул наполовину оплавленные огарки в пустые подсвечники. Набил поленьями холодный камин и, расставив где только можно подсвечники, стал переносить пламя с одного фитиля на другой.
 Когда комната осветилась, Олден повернулся к Джульетте лицом. Блеск в ее глазах обрел устрашающую законченность.
 – Без одежды, – сказала Джульетта.
 Олден сбросил халат на пол и взялся обеими руками за ночную сорочку. Стащил через голову и швырнул на кресло. Затем стянул ленту, так что его волосы рассыпались по плечам. Отсветы пламени облизнули его нагое тело подобно тысяче любовниц.
 Он шагнул вперед и остановился у спинки кровати.
 Когда Джульетта встретила его взгляд, ее лицо запылало, как при вспышке лихорадки – антитезы желания.
 – Я никогда не отвергну вас, Джульетта, – сказал он спокойно. – И никогда не стану притворяться перед вами.
 Ее сердце колотилось в бешеном ритме, устроив в груди настоящую какофонию.
 Он был великолепен. Душа разрывалась на мелкие кусочки. Руки и ноги с тугими шнурами вен, плоский подтянутый живот, узкие бедра, грудь и ребра, покрытые твердыми мышцами.
 Светлые пряди, курчавившиеся на концах, ласкали его плечи. Его кожа в пламени свечей отливала золотом, возле бедер – бронзой. На этом фоне темнела мужская плоть. Это было прекрасное мужское тело, которому Джульетта поклонялась в Мэрион-Холле. Поклонялась пальцами, ртом и всем своим существом, но никогда не видела. И этот человек, с этим дивным телом потом ее предал.
 Безудержный ритм разбушевавшегося сердца проникал все глубже и глубже, вызывая ноющую боль между ног, ее отвратительных скрюченных ног. После Блэкторн-Мэнор Джульетта постоянно ощущала их уродливыми и безобразными.
 – Я решительно настроена на свободу. И от вас освобожусь тоже.
 – Хорошо, – сказал Олден. – Как вам будет угодно.
 Безумие проделало головокружительный кульбит.
 – Я хочу трогать вас, – сказала она.
 Свободно держа руки вдоль туловища, Олден обошел кровать, улыбаясь уголками рта. Его тело поблескивало в свете канделябров. Она могла поранить его – при желании. Как он не боялся?
 Более того, уверенный и бесстыжий, он стоял около кровати.
 Приподнявшись на колени, Джульетта положила ладони ему на грудь, ощущая под мягкими завитками жесткие мышцы. Его член шевельнулся и отвердел.
 – Вы испытываете желание ко мне? Даже сейчас?
 – Я теряю рассудок от желания, Джульетта, – сказал Олден. – Я до глубины души вас желаю.
 Ее руки скользнули вниз и остановились на его бедрах. Она склонилась к нему и пристроилась лбом в жестком углублении возле плеча. Мужская плоть давила на нее сквозь ночную сорочку. Тонкая ткань была единственным, что предохраняло тело, не давая ему рассыпаться на мелкие хрупкие обломки.
 – Поцелуйте меня. – Джульетта подняла голову и отпрянула назад, едва он поднял руки. – Нет, не прикасайтесь ко мне своими пальцами!
 Олден уронил руки. Приподняв на секунду подбородок, он посмотрел в потолок.
 – Только ртом? – спросил он.
 – Только ртом, – ответила Джульетта. – Поцелуйте меня, Олден.
 Он наклонил лицо и улыбнулся.
 Ах, он улыбается… Схватив его за плечи, Джульетта подалась вперед и прижала свой рот к его рту. Губы Олдена смягчились под этим натиском, позволяя ее ярости мародерствовать. Тем временем его ревущая плоть жестко и твердо ткнулась ей в живот.
 Джульетта просунула язык между его зубами, погружаясь внутрь темных тайников. Ее ногти впились в мышцы его плеч. Ее грудь прижалась к его груди, отделенная только тонким материалом сорочки.
 Ну почему он не принимает ее в искусные объятия, как прежде? Почему не пресекает этой неловкой, необузданной атаки, чтобы разделить очарование близости? Несмотря на буйство собственной плоти, он стоял пассивно. Его язык и губы лишь отвечали – прикосновением на прикосновение. Он целовал, но не переходил в нападение. Джульетта пришла в бешенство.
 – Ну, что же вы?! Целуйте меня!
 Олден отступил назад, глядя ей в глаза.
 – Если мы хотим заместить все ваши ужасные воспоминания, тогда это соитие не должно свершаться во гневе, Джульетта.
 – Во гневе! Черт возьми, что вы так заботитесь о моих эмоциях? Сосредоточьтесь на своих собственных потребностях, как вы обычно это делаете. Ваша плоть вполне готова для этого. Удовлетворяйте свое желание. Все равно для вас это ничто. Такой же эпизод, как все другие. Какую еще пользу я могу получить от распутника?
 – Я обещал вам не притворяться, – сказал Олден, нахмурясь.
 – Зачем? Почему вы думаете, что должны делать что-то большее? Я не хочу, чтобы вы это делали! Не нужно изображать нежность. Не притворяйтесь, что вы заботитесь обо мне. Бросайтесь на меня, вонзайтесь в мое тело!
 Вспыхнувшая боль затаилась в глубине его глаз.
 – Если вы этого хотите, вы будете это иметь. Вы хотите умелых действий? Вы их получите, Вы хотите силы и мощи? – Олден взглянул вниз, на их живое свидетельство, затем снова посмотрел Джульетте в глаза. – Вы видите, я весь в огне, несмотря на вашу ненависть. Но все-таки спросите себя сначала, действительно ли это то, чего вы хотите? Потому что, ступив однажды на эту дорогу, мы уже не сможем вернуться назад. Будет слишком поздно.
 – Хорошо, пусть будет слишком поздно, но я этого хочу, потом хочу быть свободной от вас. Навсегда.
 – Вас обидели, Джульетта, – сказал Олден, открывая перед ней свои руки. – Но то, что вы хотите, не освободит вас.
 Взявшись обеими руками за подол своей сорочки, Джульетта подняла ее над головой и бросилась обратно на кровать. Она казалась себе уродиной – руки и ноги скрючены, как корни деревьев, грудь ужасна. Вероятно, сейчас он повернется и уйдет. А может, подчиниться тому настойчивому требованию, что у него между ног. Тогда он наконец раздвинет в стороны ее бедра.
 В любом случае победит она.
 Но он не сделал ни того ни другого.
 – Это не эпизод. И никогда таковым не был. Если только вы позволите, я докажу это, Джульетта.
 Олден нагнулся, подобрал ее сорочку и, прежде чем она смогла двинуться, набросил на нее. Когда он скользнул к ней на постель и притянул к своей груди; паника надвинулась на нее подобно грозовой туче. Джульетта стала сопротивляться, пытаясь оттолкнуть его коленом. Но Олден держал ее ноги крепко как в капкане.
 – А теперь успокойтесь, – сказал Олден. – Мы же не враги. Я на вашей стороне, Джульетта. Посмотрите на меня.
 Она взглянула на худощавое лицо, обрамленное золотистым светом. Пламя свечи сверкало, добавляя свое тепло этой летней ночи. Уверенными нежными пальцами он прикоснулся к Джульетте, убирая со лба волосы.
 – Вот так лучше, Положите голову мне на плечо позвольте мне держать вас.
 – Держать меня?
 Олден ухмыльнулся, но в глазах у него было что-то еще.
 – Женщинам нравится, когда их держат. Каждый распутник это знает.
 Он лег на спину и положил ее голову себе на плечо. Затем принялся поглаживать ей спину. Джульетта подтянула колени, как ребенок. У нее не было сил бороться с Олденом.
 – Мне нравилось быть распутником. Я упивался, видя, как женщины размякают от моего взгляда, как они краснеют и тают, когда я улыбаюсь им определенным образом. Привнести восторг в женские глаза, когда бы я ни захотел, доставляло мне истинное удовольствие. Я начинал чувствовать, что могу покорить весь мир. К власти очень быстро привыкаешь. Но эта власть не для принуждения, а для завоевания желания сдаться. Это кружит голову больше, чем вино. Вам не нужно принуждать меня, Джульетта. Я сдался вам уже давным-давно.
 Он целовал мочки ушей, прежде чем вновь отыскать рот.
 Хотя неистовый гнев по-прежнему стучал в сердце, она услышала стон. Ее стон, с содроганием вырывающийся из легких. Губы Олдена нежно коснулись уголков рта, языка, отдельно верхней губы, потом нижней. От брызнувших слез у нее защипало глаза. Тогда он провел губами по очереди поверх каждого века, будто хотел поцелуями снять боль.
 – Вы хотите яркости, Джульетта. Остроты ощущений. Но это основывается на удовольствии. На взаимном восхищении. На прикосновении кожи к коже. Вы прекрасны. Редкостно. Я поражен глубиной моего желания. Но ваше тело принадлежит вам, власть – целиком ваша.
 – Я потерпела поражение, – сказала Джульетта. – Я больше не могу выносить это бремя. Помогите мне, Олден.
 Его губы мягко прижались к ее лбу.
 – Расслабьтесь. Со мной вы в безопасности.
 Он подобрал ее волосы, ловко развязал ленты и расплел длинные пряди. Одна за другой, они скользили сквозь его пальцы, плавно перемещаясь поверх груди, сбиваясь в знакомую теплую массу цвета красного дерева.
 Завернутая в кокон из собственных волос, Джульетта чувствовала себя защищенной.
 Ничего не говоря, Олден взял ее правую руку. Его ладони принялись ласкать кожу от локтя к запястью. Его пальцы отыскивали каждую напряженную мышцу. Он массировал упорно, напрочь стирая напряжение и боль.
 Очень скоро ее тело расслабилось. Руки, казалось, вытянулись в длину, подобно стеблю, выросшему из сухого сморщенного семени, Слишком долго пролежавшее в земле зернышко превратилось в растение. Из почек выпрыгнули молодые сильные листья. Она была весенним цветком, распустившимся от подпитки живительной силой.
 Плечи, как побеги, тянущиеся к солнцу, поднялись вверх, прямые и крепкие.
 Левая рука, лежащая вдоль туловища, по контрасту чувствовала себя подобно сморщенной обезьяньей лапе.
 Олден поцеловал Джульетту и наконец взялся за левую руку. Забрав ее в ладони, он начал священнодействовать.
 Его суровое, сосредоточенное лицо было исполнено решимости. Свет просачивался сквозь ее ресницы яркими нитями золотистого пламени. У нее захватывало дыхание от этого великолепия. Он был поистине прекрасен в отблесках свечи – даже его восставшая плоть, выглядела величественно.
 Рука расправилась, безбоязненно протянувшись к дарующему жизнь теплу.
 Олден благоговейно перевернул Джульетту на живот. Ее покровы соскользнули с тела, и она, как рыба, шлепнулась на постель, волоча за собой ноги. Но руки, казалось, плавали в воздухе.
 Собирая и отводя в сторону ее пряди, Олден коснулся плеч. Волосы сразу запели.
 Джульетта прижалась лицом к подушке, когда Олден приступил к спине. Надавливая большими пальцами с обеих сторон позвоночника, он изгонял демонов, вызвавших уродливую деформацию. Кожа под его ладонями делалась мягче, спина податливее. Ягодицы послушно выпрыгнули навстречу его пальцам. Джульетта становилась все доверчивее, все прекраснее.
 Когда все было закончено и не осталось ничего, кроме упоения, Олден поднял Джульетту на руки.
 – Вы так же очаровательны, как дневной свет, – сказал он, с улыбкой заглядывая в ее затуманившиеся глаза. – Я считаю за честь прикасаться к вам.
 Она приникла к нему и разразилась слезами.
 Олден гладил ее по спине и покрывал поцелуями виски, макушку и уши. Когда слезы высохли, она высвободила голову и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.
 – Давайте предадимся любви, Джульетта. Не борьбе, не прелюбодеянию – любви. Теперь поцелуйте меня.
 Он отыскал ее рот – и сияющее пламя пронеслось сквозь кровь.
 Олден скользящим движением вторгся в нее, ввергая в трепет. В исступленном восторге она вскрикнула и глотнула воздух, ликуя, словно легкие и горло освободились от последних остатков скверны. Вероятно, ее очаровывал сам Юпитер в потоке сверкающих капель. Владыка всех богов, остроумный и смышленый, грешный и благородный, он дарил ей любовь. Могущественный демон с энергией и мудростью распутника услаждал ее, пока она не почувствовала себя прекрасной, восхитительной, свободной от ненависти.
 Олден лежал и смотрел в потолок, пока Джульетта, вконец обессиленная, спала на его груди.
 «Все равно для вас это ничто. Такой же эпизод, как все прочие».
 Всю свою сознательную жизнь он провел, не преследуя ничего, кроме «эпизодов». Охота возбуждала. Ее неизбежная кульминация давала интенсивность ощущений. Он соблазнял женщин, которых хотел, и никогда не знал поражения. Никогда. Одна за другой они падали в его постель. Правда, выбирал он только женщин, не представляющих угрозы для его безопасности. Это были чужие жены, вступившие в брак по необходимости, но не чувствовавшие себя в нем счастливыми. Либо это были циничные вдовы, не стремившиеся вновь связывать себя брачными узами. Были даже профессиональные куртизанки.
 Он думал, что Джульетта вдова и подступ к ней безопасен. Но вдруг выяснилось, что пять лет назад она попала в ловушку. Несчастливое замужество, казалось, создавало идеальные предпосылки для короткой или, что было бы желательнее, продолжительной связи. Он еще никогда не достигал таких высот экстаза, как с ней, и не хотел отказываться от физического удовольствия. Так почему, черт возьми, невозможно спрогнозировать будущую жизнь, в которой Джульетта займет место его любовницы?
 Свечи гасли одна за другой. Немногие из оставшихся отбрасывали на стены танцующие тени. Старое строение глухо вздыхало, будто готовясь коротать долгие прохладные часы до рассвета. Олден натянул покрывала на Джульетту и на себя.
 В комнате становилось все темнее. Запах дыма и воска накладывался на мускусный запах их тел. Догорела последняя свеча.
  * * * 
 Проснулся он от первых проблесков тусклого света. За окнами щебетали птицы.
 Джульетта крепко спала. Ее волосы отсвечивали в розовых полутонах. Рука, как на подушке, лежала на его руке, грудь прижималась к его груди. Когда он протянул руку, чтобы убрать со щеки каштановую прядь, ее ресницы приоткрылись.
 – Доброе утро, – сказал он.
 Джульетта выглядела смущенной: она лежит обнаженная, и ее ноги переплетены с его.
 – Хотела бы я знать, уж не приснилось ли мне все это, – сказала она.
 – И я подумал о том же, – Олден пропустил между пальцами прядь спутанных волос. – Выходит, труды не пропали даром?
 – Труды? – Джульетта на миг слегка сдвинула брови.
 – Разве мы не прогоняли темные воспоминания? – добродушно-веселым тоном сказал Олден. – Теперь вы свободны от них и можете отправляться в объятия любого мужчины. Так все сработало. Вы довольны? – По старой привычке он пытался обратить все в шутку. Так он обычно разговаривал с каждой своей любовницей.
 – Да, вы вернули меня к жизни. Я чувствую себя отлично.
 – Вы прекрасны, Джульетта, – сказал Олден.
 Она села, позволив его руке устроиться у нее на талии. Мужская плоть немедленно восстала. Интересно, Джульетта это заметила?
 – Возможно, это сработало даже слишком хорошо, – сказала она. – И я не хочу повторения.
 У него перехватило дыхание от изумления.
 – Почему не хотите?
 Джульетта помолчала секунду, как бы рассуждая сама с собой. Олден тем временем водил ладонью по ее спине.
 – Хорошо, я скажу, – проговорила она наконец, резко поворачивая к нему лицо и закрывая руками нагую грудь. – Мне нечего терять. Если мы вернемся к этому, вы заставите меня влюбиться в вас.
 – И это будет ошибкой? – спросил Олден.
 Джульетта нагнулась, чтобы подобрать с пола свою сорочку.
 – Вы не тот мужчина, в которого разумно влюбляться, ответила она. – Сегодня вы есть, а завтра вас нет. И так всегда. – Джульетта натянула через голову сорочку, пряча под ней грудь и прелестный животик. – Почему вы никогда не женились?
 Его уход от вопроса был автоматическим. Он не допускал вторжений в область сугубо личного.
 – Прощу прощения, мне нужно отлучиться. – Олден не хотел, чтобы его слова прозвучали слишком резко. – Зов природы, – пояснил он. – Могу я сначала уточнить ее требования?
 Скользнув с постели, он схватил халат и прошел в свою комнату. Он наблюдал за собой чуть смущенно. Сначала должна угаснуть его мужская плоть. Известно, что среднестатистический мужчина обычно уже просыпается с этим. И тогда он готов завалить любую деваху, достаточно безмозглую, чтобы в эту минуту оказаться поблизости. Как женщины не знают таких элементарных вещей!
 Мощный импульс возобладал над всеми мыслями. Физиологическое желание приняло свирепую, почти болезненную форму. Почему от него требуют больше, чем он готов добровольно дать? Он соблазнил бессчетное число женщин. Он никогда не лгал им, но вместе с тем не собирался становиться другом ни одной из них. Или поверять им свои секреты и открывать свой внутренний мир.
 Что мешало ему сделать следующий шаг к сближению? Что вызывало в нем такой страх?
 Страх? Эта мысль привела его в содрогание.
 Олден заставил себя повернуться лицом к правде и задать себе этот вопрос. Чего он боялся? Откровения? Или оказаться покинутым? Несколько мгновений он пребывал в замешательстве. Затем сполоснулся холодной водой и почистил зубы, дав Джульетте время сделать то же самое.
 Она сидела в кресле около камина, завернувшись в халат, который Олден купил для нее.
 – Я решил дать вам честный ответ, – сказал он, входя в ее комнату.
 – Вот как? Вы испытывали соблазн солгать?
 – Нет, просто не отвечать. Но сначала я хотел бы услышать правду от вас и еще больше – чтобы мы вместе вернулись в эту постель. Я отказываюсь верить, что вы не желаете того же.
 – Разумеется, желаю! – сказала она, сердито сверкая глазами. – Вот напасть! Я пытаюсь удержать себя от ошибки.
 – Ошибки? – «Леди! – подумал Олден. – Леди до последнего дюйма. Гордая и прямая, точно в броне, воздвигнутой годами тренировок».
 – Вы хотите, чтобы я влюбилась в вас? В то время как у нас нет будущего? Я все еще замужем. Чтобы сохранить Грейсчерч, вы должны вступить в брак с богатой наследницей. Я не стану вашей любовницей, чтобы не остаться с разбитым сердцем, когда вы женитесь на другой.
 – А что, если я пообещаю никогда не жениться? – сказал Олден, понимая ничтожность своего довода.
 – Разве это возможно?
 Олден прошел к холодному камину и наклонился к решетке. Как странно, что для разговора требуется больше мужества, нежели смотреть на обнаженную шпагу на площадке для дуэли!
 – Грегори был старшим сыном в семье. Это на него возлагалось произвести на свет вереницу маленьких Грэнвилл-Стронов, дабы передать им титул.
 – Но теперь это ваша обязанность, – сказала Джульетта. – Почему вы все это время откладывали?
 Легче было вообще избежать этого болезненного расследования. Прикоснись он к ней – и она растает. Если бы они сейчас предались замечательному занятию, это вылилось бы в запоминающийся экстаз. Утопить все эти неудобные вопросы в теле было гораздо проще.
 – Возможно, я не женился потому, – сказал он, – что не хотел, чтобы кто-то соблазнил мою жену. Кто-то наподобие меня.
 – Ах вот как! Выходит, никакое замужество не застрахует женщину от обаяния такого мужчины, как вы?
 – Подобные случаи редки. Отношения, коим я потворствовал, как мне казалось, куда честнее, чем те, что может дать законный брак. И менее ранимы. Я думаю, идеальная любовь или способность к созданию одного из тех исключительных браков не в моей натуре. И я заведомо знаю, что никогда не смог бы полюбить ни одну из тех девственниц, кого я мог ожидать в качестве своей невесты.
 – Так вы хотели бы жениться по любви?
 – Я полагаю, да. Как экстравагантно с моей стороны! Нет, Джульетта, в действительности меня это не так уж сильно занимало. Мужчина и женщина получают возможность истинно узнать друг друга только в постели. Зачем незнакомым людям сочетаться браком? Чтобы потом выяснить, что ненавидишь человека, с которым связал себя на всю жизнь?
 Джульетта встала и зашагала по комнате.
 – Вы никогда не соблазняли девственниц?
 Олден наблюдал за ней, сдерживая гложущее его желание. Что он мог ей предложить? Ничего, кроме собственного бракованного «я». Но он должен был ей отвечать. И он ринулся в наступление очертя голову с намерением высказать голую правду, оставляя в стороне остроумие и шарм.
 – Я никогда не считал, что это было бы справедливо. Девственницы полны ложных ожиданий, предаются несбыточным мечтам.
 – Как я, когда убегала с Джорджем? – сказала Джульетта. Шелковый халат, как вода, обтекал ее плечи.
 На улице началось движение. Скрип колес, топот лошадей и голоса людей эхом поднимались в комнату.
 – Помилуйте, Джульетта! – продолжал Олден, оставляя без ответа вопрос. – Лишать невинности романтичную и наивную мисс – не та миссия, которая меня когда-либо привлекала. Это по сути своей бесчестно, если мужчина искренне не влюблен в девушку.
 – Это не останавливает большинство мужчин, – заметила Джульетта, стоя к нему спиной.
 – Джульетта, что вы знаете о мужчинах, черт побери! Для зрелого мужчины есть только три причины искать девственницу. Иногда вынужденно, потому что она нужна ему как невеста. Или, если у него сформировалась та самая отвратительная потребность во власти. Или он верит в некую чушь о том, что с девственницей он излечит свою дурную болезнь или импотенцию.
 – И какая же из этих трех причин заставила Джорджа жениться на мне? – Джульетта отвернулась и посмотрела в окно. Падающий свет очертил ее профиль. – Может, все три? Или, может, дело было просто в деньгах? Вы, конечно, правы насчет иллюзий. Моя маленькая глупая головка была заполнена всеми видами фантазий. Но Джордж очень скоро их развеял. Тем не менее мне нравилось то, чем мы занимались в постели. Я находила, что это замечательно.
 Олден снова взглянул на постель, где они предавались любовным утехам.
 – А что вы думаете теперь?
 – Я рискую еще больше раздуть вашу и без того непомерную гордость, – сказала Джульетта, – но я была слишком несведуща, чтобы постичь что-то лучшее. Мне просто хотелось внимания. – Ее слова совпали с грохотом железных колес, подскакивающих на булыжнике в гостиничном дворе, но Олден уловил ехидные нотки в ее голосе. – Конечно, я не подозревала, что в этом может быть так много всего.
 – А теперь знаете?
 – Теперь я могу выйти в мир и выяснить. Отныне я смогу сравнивать мужчин, как вы сравнивали женщин. Кто лучше, а кто хуже…
 – Я не сравнивал женщин! – возразил Олден.
 Джульетта резко повернулась к нему:
 – А я думала, вы скажете, что я была лучше всех!
 – Что значит – лучше всех? – Он широко всплеснул руками. – Эти слова ни к черту не годятся! По мне, вы – уникальны, Джульетта. И не только в том, что ваше тело дает моему…
 – Правда? – сказала она почти насмешливо, но в ее тоне было отчаяние.
 Олден понимал, что сейчас он решается на величайший риск в жизни. То, что он готовился произнести, разорвет его сердце надвое. Но так или иначе, он сказал:
 – Я люблю вас, Джульетта.
 – Наиболее расхожая ложь распутников!
 – Побойтесь Бога, мэм! – Голос его сорвался. Он прошагал через комнату к Джульетте. Встал перед ней и схватил за плечи обеими руками. – Это совсем не то, что я когда-либо представлял. Я люблю вас, Джульетта!
 Она смотрела на него расширившимися глазами.
 – Какие же мы оба глупые, лорд Грейсчерч! У меня сердце ноет от того чувства, что так и просится назвать любовью к вам. Душа моя хочет верить вам, вашему предложению. Но я не могу выйти за вас замуж! Вы понимаете? Не могу!
 – Почему, Джульетта?
 Олден хотел прижать свой рот к ее губам, заставить уступить тому, чего, несомненно, хотело ее тело.
 – Если я стану вашей любовницей, это, безусловно, понудит Джорджа к разводу. Но он не пойдет на это так просто. И не только чтобы спасти свою гордость. Вы можете заплатить любую цену, какую он запросит: деньгами ли, шпагой – это не имеет значения. Но сколько бы мы с вами ни думали сейчас, что нам этого хочется, мы никогда не сможем пожениться.
 – Черт побери, почему?
 – Потому прежде всего, что вокруг всего этого будет слишком много мерзости. И потому, что однажды я уже совершила эту ошибку. Мне представлялось, что реакция моего тела на мужчину означает, что я влюблена. И я думала, что любовь может пережить любой скандал, любые невзгоды. Я тогда ошиблась и опять ошибаюсь. Сейчас вы думаете, что я нужна вам. Легко говорить, пока я здесь, в безопасности. Но что будет после развода, после публичного скандала, стыда и горечи? Между нами нет никакой любви. Мы только так думаем, лорд Грейсчерч.
 – Наши чувства реальны, – сказал Олден. – И не отрицайте.
 – Даже если это так, они не смогут выжить, – ответила Джульетта. – На нашем пути слишком много препятствий. Если сейчас я соглашусь стать вашей любовницей, потом вы будете жалеть об этом. Я не смогу так жить.
 Дверь в его комнату по-прежнему оставалась открытой, Джульетта ждала, когда он отпустит ручку. Олден убрал руку.
 – Черт побери, что же нам тогда остается?
 – Мы должны предать лорда Эдварда правосудию, – сказала Джульетта, и в ее голос вдруг прокралась смешливая нотка. – И может быть, даже отыскать сокровища Харальда Хорфагера.




 Глава 16


 Оставшись одна в «Черной лошади», Джульетта принялась открывать чемоданы и коробки. Олден купил ей нижние и верхние юбки, белье, корсеты, муфты. Кружево и ленты. Шляпы и вуали. Подобрал туфли с чулками. Должно быть, снял мерки с ее вещей в Грейсчерч-Эбби и сделал по ним заказ. Когда пальцы трогали роскошные одежды, сердце заколотилось.
 Он уже тогда, вероятно, планировал, что она останется с ним! И уже тогда желал ее так сильно!
 Пока она, в одной ночной рубашке разглядывала дорогие наряды, кто-то постучался. Стоя среди щеток, расчесок, туалетных принадлежностей и косметики, она разрешила войти.
 – О, мэм, – простонала Тилли Брэмби с дрожью в голосе, – лорд Грейсчерч сказал, чти вам нужна горничная. Но я не знаю, смогу ли я? И я не знала, что сказать… ну… тогда, когда те мужчины пришли спрашивать… – Слова служанки прервались рыдание.
 Джульетта подняла глаза и, пройдя через комнату, взяла девушку за руку.
 – Пустяки. Я рада тебя видеть, Тилли. Я покажу тебе, что делать.
 Двумя часами позже Джульетта спускалась вниз. С прямой спиной, в туго затянутом корсете и лифе, намеренно приоткрывающем грудь. Вокруг высоких каблуков туфель плыло несколько слоев шелка цвета слоновой кости. На шляпе колыхалось пышное загнутое перо. Прибыв сюда как безумная женщина – она покидала это место как леди.
 Олден ожидал у экипажа. У нее замерло сердце, когда она увидела его – своего любовника, которого в действительности ей никогда не завоевать.
 Он протянул Джульетте руку в манжете с пенящимся вокруг кружевом.
 – В конце концов вы затмили меня своем великолепием, мэм, – сказал он, наклоняясь к ее пальцам. Насмешливое выражение его глаз соперничало с восхищением. – Мы с вами как две райские птицы. Давайте штурмовать мир!
 Посадив ее в экипаж, Олден склонился над письмами, только что доставленными для него в гостиницу. Он быстро набросал ответы, запечатал их и сунул в карман. Тилли ехала сзади во втором экипаже вместе с несколькими слугами, перевозившими багаж. Олден явно настроился путешествовать с шиком.
 Ей казалось, что она понимает этого человека. Но так ли это? Его яркий внешний вид был только первым слоем, хотя им-то и наслаждалась она теперь, точно всю свою жизнь испытывала голод по роскоши. Кружева и шелка на мужчине было то, что она всегда принимала как должное. Это говорило о благополучии, власти и социальном статусе – вещах, крайне важных в обществе.
 Однако эти внешние атрибуты Олден превратил во что-то еще. В нем были как внешняя красота, так и скрытое остроумие – почти как торжество иронии над собой. Над тем, что его мужские мускулы спрятаны под этой женской мишурой. Что касается женщины, то положить руку мужчине на рукав и ощутить под шелком твердую упругость представлялось необыкновенно эротичным. Вероятно, ни одна эпоха не была так вопиюще чувственна, как нынешняя. Неудивительно, что мужчины, подобные Олдену, пустились в разгул, меняя женщину за женщиной, сокрушая их, точно кегли.
 Джульетта потрогала кружева и посмотрела на свое запястье, пытаясь вообразить, какой ее рука представляется глазам Олдена. Женские косточки выглядели такими хрупкими в сравнении с мужскими. Не это ли в женщинах восхищает мужчин? Каким-то непонятным образом Олден заставил ее почувствовать себя прекрасной, тогда как она считала, что уродство поразило ее до мозга костей. Он излечил ее – и не только тело.
 «Душу свою я уже отдала ему, – рассуждала она. – Зачем лгать себе? Если сейчас я не могу доверять ему всю правду, то правды вообще не существует на свете. А правда заключается в том, что я несвободна. Даже если мы с Джорджем разведемся, стану ли я после этого достаточно свободной?»
 Олден поднял глаза и улыбнулся ей.
 – Когда вы выходили замуж почти девочкой. Откуда вы почерпнули весьма странные представления о браке, Джульетта?
 Она опешила на секунду, потом засмеялась.
 – Из литературы.
 – Вот как? – Олден приподнял брови. – И какой же?
 – О короле Артуре и его рыцарях. Я понимаю, это звучит глупо, но те романтические истории навевают именно такие представления.
 – Поэтому вам захотелось рыцаря в сверкающих доспехах?
 – Если бы! – Она криво усмехнулась. – Я сделала плохой выбор. Хотя Джордж мне действительно нравился. Возможно, мы были бы счастливы в браке, если бы не мой отец… и если бы Кит и моя мать…
 – Нет. Джордж Хардкасл и мизинца вашего не стоит. Но все мы совершаем ошибки по молодости лет.
 – Вы тоже?
 – Конечно. Мария была ошибкой. Вы не считаете?
 Прислонившись плечом к стенке экипажа, Олден сложил на груди руки. Пенные кружева упали с запястий. Шелковые гольфы подчеркивали твердые мышцы на голенях. Туфли надменно подмигивали, смеясь над всем миром. Однако он, похоже, был напрочь лишен как надменности, так и насмешливости.
 – Возможно, я был таким же романтиком, как вы, – продолжал Олден. – Я тоже мечтал о той единственной великой страсти. О единственной женщине, которая войдет в мою душу с той же точностью, как ребро Адама расположено под его сердцем. И даже пример Грегори…
 Джульетта даже перестала дышать на время, удивленная, что он так открыто говорит о себе.
 – Что вы имеете в виду, Олден?
 – Как что?! – Его глаза, светившиеся из-под густых ресниц, казались такими же невинными, как васильки. – Брак моих родителей. Этот типичный союз, согласно их социальному положению, считался величайшим успехом. В действительности отец с трудом выносил мою мать. Она замкнулась в хрупкую скорлупу эксцентричности, становясь со временем все более требовательной. Чем больше она требовала, тем меньше он замечал ее.
 – Так они совсем не любили друг друга?
 – Отец – нисколько, а мать… Я не знаю. Думаю, что мать тоже его не любила, хоть и ужасно переживала, когда он ей изменял.
 Он говорил о своих близких так просто. Эти откровения дорогого стоили. Брак ее родителей представлял собой что-то среднее между хладнокровно заключенным контрактом и подлинным единением душ. Временами в супружеских отношениях возникали напряжение и трудности, но ее родители все-таки любили друг друга.
 – Я думаю, так чувствует себя любая женщина, раз она связала с человеком свою жизнь, – сказала Джульетта. – Он был отцом ее детей. – Она вдохнула поглубже, набираясь смелости. – Вы упомянули о Грегори. Что вы имели в виду?
 Олден посмотрел на нее, как бы осознав собственную нерешительность. Они, как двое изгнанников, оказавшихся в дырявой лодке и разделяющих общий риск, были вынуждены вместе предпринять робкую попытку, открыть друг другу правду.
 – Я обожал его, своего единственного брата, – сказал Олден. Он подыскивал нужные слова. – Грегори был на несколько лет старше меня. В глазах юного мальчика он казался воплощением мужества и галантности, хотя женщинам от этого перепало не очень-то много. Я люблю его по-прежнему. И всегда буду любить. Несмотря на то что, когда мне было шестнадцать и я впервые влюбился, он сознательно… – Он отвернул голову. Выражение его лица внезапно изменилось – и стало бесстрастным.
 – Расскажите мне. – Джульетта произнесла эти слова точно так же, как он вчера вечером. Без уверенности в том, что он доверяет ей в достаточной степени. Без уверенности в себе, что сможет это выслушать.
 Олден снова бросил на нее быстрый взгляд и улыбнулся. Его улыбка была для нее подарком, знаком доверия. Джульетта улыбнулась одной из своих улыбок – но робкой и бездыханной, тогда как его была полна внезапной уверенности.
 – Ее звали Эмили. Дочь местного учителя. Она была очаровательна. Одна из тех хрупких, эфирных девушек, которые кажутся недостаточно сильными, чтобы справиться с тем, для чего они рождены.
 – Как вы познакомились?
 – Первый раз я увидел ее в храме. Пока мой отец одаривал прихожан своим снисходительным вниманием, я улучил момент и поговорил с ней. Вскоре мы стали встречаться. Это были тайные свидания в парках поместья. Мы разговаривали о поэзии, обсуждали философские темы.
 – Она была начитанна?
 – Достаточно, – сказал Олден. – И у нее был живой ум. Мы страстно влюбились друг в друга. Нет ничего сильнее, чем первая юношеская любовь. Неопытное, не испорченное миром чувство на пороге возмужания. Я боготворил Эмили. Мы даже обменялись несколькими робкими поцелуями. Черт возьми, это было так волнующе… – В голосе у него была еле уловимая ирония над собой. Он откинул голову назад и прикрыл глаза. – Мой рот дышал неподдельным лиризмом, когда я притрагивался к ней. Все пело во мне от прикосновения тех девичьих губ – деликатных и легких, как крыло бабочки. Но я твердо решил щадить ее целомудрие, хотя своей милой сдержанностью она воспламеняла мои чресла, как искра трут. Я хотел на ней жениться.
 Что было дальше, Джульетта знала и без слов. Она бы и сама сделала то же, будь у нее старшая сестра.
 – Поэтому вы пошли к Грегори, чтобы излить ему душу?
 Олден засмеялся, но с горчинкой в голосе. И своего рода грустной умудренностью.
 – Грегори был очень вежлив. Он подчеркивал, что Эмили неподходящая партия для сына виконта. Он говорил, что мужчины нашего класса используют таких девушек для других целей. На мои возражения Грегори отвечал, что может это доказать. Эмили тогда было только пятнадцать. Через два месяца она носила его ребенка.
 – И что с ними было потом? – спросила Джульетта, слыша, как стук лошадиных копыт мешается с тяжелым биением ее сердца.
 – Ее отец пытался вызвать Грегори на дуэль, но мой отец обо всем позаботился. Учитель был уволен, и семью выслали в другое место. Ребенок умер еще в утробе – и к счастью, как, возможно, сказали бы некоторые. Год спустя Эмили вышла замуж. За вполне достойного человека, я полагаю. Вот такая история. – Олден криво усмехнулся. – Вы можете подумать, что я использовал это как предлог, чтобы потом соблазнять бесчисленное множество женщин. Странно, что я об этом вообще говорю. Раньше я никому не рассказывал, как меня предала самая первая в жизни любовь.
 – Эмили?
 – О нет, – сказал Олден, все еще с некоторой легковесностью. – Несчастное дитя ничего не могло с собой поделать. Сдержанность, которую она мне выказывала, была совершенно неподдельной. Но мой брат был очень настойчив. Нет, не Эмили – Грегори меня предал. Из-за его предательства я оказался в Италии и пробыл там долгое время. Но я все равно не переставал его любить.
 – Естественно, – сказала Джульетта. – Он был вашим братом.
 Солнце брызнуло сквозь кружево, когда Олден приложил руку к стеклу. Он подтянул створку вверх и закрыл окошко.
 – Грегори сделал это из любви ко мне. Он хотел уберечь меня от ошибки в жизни. Потом я часто размышлял над этим. Как бы сильно я ни верил в искренность его мотивов, я понимал, что он обошелся с Эмили варварски. Он всячески противодействовал моему участию в ее судьбе. Простить это было чертовски трудно. Хотя задним числом я рассматриваю бегство в Италию как глупость и жалость к себе. Бросаться в объятия Марии, чтобы научиться быть таким же холодным и расчетливым, как Грегори? Это было ребячеством.
 – Но как вы могли оставаться с ним в одном доме, после того как он соблазнил вашу первую любовь?
 – Это было непросто. Но в то же время, надо признать, в какой-то степени он был прав. Если бы я сбежал с Эмили, это погубило бы нас обоих. Та щенячья любовь была лишена настоящей глубины. Наш брак обернулся бы катастрофой. Возможно, Грегори просто избрал детский способ, чтобы продемонстрировать это.
 – Вероятно, первая любовь всегда обречена. В шестнадцать мы еще такие дети! Я бы не хотела вновь оказаться такой юной.
 Олден внезапно рассмеялся:
 – Боже упаси! Я тоже!
 Они сидели в уютной тишине, словно с этим доверительным разговором их отношения переместились на новый уровень, когда больше не требовалось ничего пояснять вслух. Джульетте даже не нужно было выражать ему свое сочувствие и ужасаться тому, что содеял Грегори. Олден это уже и так понял.
 – Что еще означает это ощущение безопасности, доверия – если не любовь?
 – Насыщенность, – сказала Джульетта. – Вы сами так говорили, еще раньше.
 – В самом деле? – удивился Олден. Его руки небрежно лежали на ящичке с грузом писем, бумаг и перьев.
 – Во время нашего итальянского ужина вы объясняли, чем вам не нравится постоянство и почему вы добивались многих женщин. Вы сказали, что искали насыщенности, которой никогда не хватает.
 – Смелые слова! Здорово же я себя натренировал, если уверовал в это!
 – А теперь нет?
 – Теперь я открыл для себя любовь, – сказал Олден. – Гораздо большую и более искреннюю страсть, по насыщенности не сопоставимую ни с чем. Раньше я никогда не испытывал ничего подобного. Вы можете этому поверить?
 – Может быть. – Джульетта потупила глаза, почти боясь встретиться с ним взглядом.
 – Это чувство атакует мое сердце, даже когда вас нет рядом. Я абсолютно убежден, что любая другая женщина будет только раздражать меня. Вы погубили меня, Джульетта.
 Несмотря на волнение, она засмеялась:
 – Погубила? Каким образом?
 – Черт возьми, как ни ужасно это сознавать, но мои дни распутника закончились.
 – Просто это знак того, что вы потихоньку впадаете в детство.
 – Нет, – негодующе возразил Олден, – просто это знак того, что ко мне наконец возвращается разум.
 – Вам легче, сэр! Моего вы лишили меня давно. С тех пор как я только положила на вас глаз, во время нашей первой встречи.
 Джульетта отвернула лицо, хотя знала, что он ее изучает. Пристальный взгляд Олдена прошелся по экстравагантной шляпке, глубокому вырезу модного платья с облегающим лифом, расшитым перламутровым бисером и украшенным крошечными бантиками. Это ленивое обозрение, с исходившими от него микроскопическими волнами, вызывало в ней такое восхищение, что у нее дух захватывало.
 Ее расцветшая кожа напоминала цветок, раскрывший лепестки, чтобы предложить свою ранимую сердцевину.
 – Но вы любите меня, Джульетта.
 Она кивнула.
 – Стало быть, – сказал Олден, – мы с вами, восседающие здесь во всем нашем пышном убранстве, глупцы. Двое влюбленных глупцов.
 – Но как мы можем быть уверены, что это действительно так? – настаивала она. – Ведь и вы, и я свои прежние чувства тоже принимали за любовь.
 Олден снова сложил руки, словно сопротивляясь импульсивному желанию прикоснуться к ней.
 – Сейчас это уже не та первая детская любовь. Она совсем непохожа на ту слепую страстную влюбленность, поначалу такую возвышенную и волнующую. Эта любовь – свободная и преображенная. Теперь, если по какой-то причине нам случится потерять друг друга, наша реакция тоже будет другой. Совсем не такой, как наша циничная реакция в ответ на утраты той – первой любви…
 Джульетта не скрывала своего неподдельного удивления.
 – Ваша реакция еще может называться циничной – но моя?
 – А удалиться в Мэнстон-Мингейт, играть в шахматы с пожилой женщиной – это что такое? Не отсутствие ли потребности в сердечном общении? В вашем бегстве было не меньше цинизма, чем в моем приобщении к распутству. Кстати, кто была эта мисс Паррет?
 – Мисс Паррет была компаньонкой моей бабушки. Она была героической женщиной. Мы с Китом ее обожали. Когда мы приезжали к ним, она была с нами по-настоящему доброй. После смерти бабушки мы расстались, и нам ее ужасно недоставало. Я знала только, что в конце концов она уехала в Мэнстон-Мингейт. Потом я убежала с Джорджем. Она была единственным человеком, кому я писала, не считая единственного письма к моей матери когда было уже слишком поздно.
 – Значит, мисс Паррет знала название гостиницы, где вы останавливались?
 Джульетта кивнула.
 – И когда перестали приходить мои письма, она написала туда, чтобы справиться обо мне. В это время как раз произошло несчастье с моей матерью и Китом. Я выезжала на место происшествия в бурю и едва не утонула сама. У меня началось воспаление легких, и я была слишком слаба, чтобы передвигаться. Из гостиницы отправили послание с требованием заплатить за комнату и вывезти меня оттуда. Так мисс Паррет узнала о несчастном случае на переправе. И тогда же стало известно, что меня бросил Джордж и что мой отец от всего устранился.
 – «…она была убита горем – бледная, как призрак, и больная лихорадкой». – Олден прошептал это так тихо, что Джульетта не расслышала его слова.
 – Что? – спросила она.
 – Ничего. Просто что-то похожее однажды сказал хозяин «Трех бочек». Продолжайте.
 – Мисс Паррет залезла в свои скромные сбережения, чтобы нанять экипаж, и приехала за мной. Я без преувеличения могу сказать, она спасла мне жизнь.
 – Она похоронена в Мэнстон-Мингейт?
 – В церковном дворе. Обычно я приходила к ней на могилу каждое воскресенье.
 – Жаль, что я уже не могу с ней познакомиться, – сказал Олден. – Я бы выразил ей благодарность.
 Экипаж накренился на повороте и въехал в другой гостиничный двор. Из конюшен, стуча копытами, вырвалась свежая упряжка – смена уставшим лошадям.
 Как только карста остановилась, Олден спрыгнул на землю. Джульетта, прислонившись к дверце, наблюдала, как он обменивается письмами с всадником, грумом из Грейсчерч-Эбби. Когда новая упряжка была готова к отъезду, грум развернул свою лошадь и галопом ускакал прочь.
 Карету качнуло, когда Олден ступил внутрь. Он распечатал очередную короткую депешу и внимательно прочитал.
 – У вас какое-то срочное дело? – спросила Джульетта.
 – У Нас, – улыбнулся он. – Лорд Эдвард хотел заманить нас в ловушку. И паук ткал для этого паутину. А я последние несколько недель ткал свою. В случае удачи мы превратим сына герцога из паука в муху.
 – Вы можете рассказать мне об этом?
 – Конечно. Я разослал ворох посланий, первое – в Блэкторн-Мэнор. В нем сообщается, что в вашем исчезновении повинен некий служитель по имени Билл. И побудила его к этому секретная информация, которую он выпытал у вас о фамильных сокровищах. Это известие будет немедленно доведено до лорда Эдварда. Возможно, Билла ожидает нож в спину.
 – Лорд Эдвард убьет его?
 – Я сильно сомневаюсь, что он сделает это лично, – сухо сказал Олден. – Хотя мы живем в мире, где детей казнят за кражу ложки. В лучшем случае мистер Апбридж побеседует со своим подчиненным. Если Биллу хватит ума, он исчезнет, прежде чем его настигнет возмездие. Если же этого не произойдет, я полагаю, он глупый мужчина. Но давайте оставим это на волю Провидения и сына герцога. Как бы то ни было, из Блэкторн-Мэнор Билла уберут.
 «Олден сам несколько раз сталкивался со смертью на кончике шпаги, вот почему джентльмены носят кружева и шелк, – подумала Джульетта. – Еще одна причина замаскировать роковую возможность». Она содрогнулась.
 – Мне бы следовало быть благодарной лорду Эдварду за Билла, но я не могу спокойно слышать…
 – Еще несколько дней – и этот подонок вас изнасиловал бы. Он годами злоупотреблял этим, ночь за ночью. Несчастных больных привязывали к кроватям, и он пользовался беззащитностью женщин. Он заслуживает виселицы. Голодная смерть в канаве или нож в темноте – это слишком хорошо для него.
 – Я рада, что женщины больше не будут страдать от него. А другие письма?
 – Они от моих людей. – Олден открыл ящичек с письменными принадлежностями. – Я наладил шпионскую сеть для слежки за лордом Эдвардом. Не мы одни желаем сыну герцога худа. Вот уже несколько месяцев он усиленно подбивает партнеров делать вложения в немыслимые проекты. И новые затеи еще более экстравагантны. Я сделал все возможное, чтобы обострить ситуацию. Очень скоро ему придется отправиться на поиски сокровищ – или он окажется лицом к лицу с разорением. Но он не сможет двинуться, пока ваш отец не покинет Фелтон-Холл. Даже сын герцога не рискнет копать ямы во владениях пэра, чтобы его застали ночью за этим занятием.
 – Так пусть он думает, что мой отец уехал в Лондон, – сказала Джульетта. – Отправьте ему послание.
 – Уже отправил, – хитро ухмыльнулся Олден.
 – Хотя, как вы знаете, там нет сокровищ.
 – Как знать.
 – Олден, я выросла в Фелтон-Холле с этой легендой. Мы Китом изучили все чертежи, где бы мы их ни находили. Мы искали воображаемые ключи к отгадке в коллекции книг и документах. Потом изрыли ямами все отцовское поместье.
 – А медальон? – сказал Олден. Перо подпрыгнуло в его руке когда он нацарапал что-то на бумаге.
 – Его мы тоже изучали. Мы с Китом думали, что цифры символы внутри – это тайный код. В результате было выкопан пять или шесть новых ям. Зачем лорду Эдварду так рисковать из-за этого потерянного клада, если само его существование неправдоподобно?
 – Это в духе нашего времени, Джульетта. – Олден сложил листок и скрепил восковой печатью. – Мы все захвачены безумной игрой.
 – Эта игра когда-нибудь кончится?
 – Как она может кончиться? – Олден захлопнул ящичек и отодвинул в сторону. – Но мы с вами свои карты уже выложили на стол.
 – Что вы имеете в виду?
 – То, что мы начинали с довольно нечистой игры. Я ее инициировал, а вы не поморщились и согласились. Какой пассаж! Пригласить к себе на кухню в Мэнстон-Мингейт совсем незнакомого мужчину! И сесть играть с ним в шахматы! Теперь игра закончилась, и мы прошли поворотный пункт.
 – Какой поворотный пункт?
 – Такой, когда риск неизбежен, – улыбнулся Олден. – Когда вы должны открыть другому человеку правду о себе, включая ваши слабости, ваши ошибки. В этот момент вы становитесь ужасно уязвимы. Однако без такого риска истинная близость невозможна. Но чтобы я раньше когда-нибудь думал, что мне это нужно? Да никогда!
 – И тем не менее рискнули, став откровенным со мной.
 – Рискнул, потому что это способ выяснить, можешь ли ты доверять другому. Я верю вам. Я люблю вас. И сейчас борюсь за то, чтобы у нас действительно было будущее.
 – Мне даже думать об этом боязно, – сказала Джульетта. – Я все еще чужая жена.
 – Сей предмет составляет треть моих писем. – Олден повернул голову и посмотрел сквозь, стекло. – Я пытаюсь разузнать что-нибудь о Джордже.
 – Это может как-то помочь?
 – Я не знаю. Но не навредит.
 Через семь миль они снова сделали остановку. Когда меняли лошадей, Олден получил еще одну пачку писем. Пока он читал их, Джульетта вычертила для него план отцовского поместья, обозначив места, где они с Китом вели раскопки. Олден изучил схему, и они поехали дальше. Джульетта выжидала, наблюдая за ним.
 – И где же здесь сокровища Фелтона? – спросил он наконец. – Ваши предположения целиком основываются на медальоне?
 – Это здесь, однозначно. – Джульетта указала на плане место вблизи от угла пастбища, где она начертила ручей. – Я могу описать каждую травинку, если хотите, хотя в то время мы с Китом были детьми. Сейчас там многое изменилось. Отец осушил маленький пруд и проложил новое русло ниже, чтобы скоту было куда ходить на водопой…
 Олден внимательно дослушал и ухмыльнулся:
 – Отличное место для некоей пирушки. Так или иначе приглашения всем заинтересованным сторонам будут сейчас же разосланы.
 – И Джорджу тоже?
 – А надо ли? – Олден раскрыл свой ящичек и отщелкнул крышку чернильницы.
 – Я не боюсь Джорджа, – сказала Джульетта, – пока я с вами, Олден.
 – Но последствия могут быть не из приятных. – Он тронул письмо, полученное во время их последней остановки. – Лорда Эдварда только что уведомили, что ему необходимо немедленно сделать огромные вклады. Он уже отправился за сокровищами.
 – Значит, нам нужно немедленно ехать в Фелтон-Холл?
 Олден быстро писал, складывал и запечатывал одну записку за другой.
 – События разворачиваются даже быстрее, чем я смел надеяться. Вам не следует ехать, Джульетта.
 – Нет, я поеду, – сказала она, стараясь говорить небрежно и смело. – Я уверена, что мне нужно быть там. Сейчас я вполне успешно учусь рискованным вещам.
 Лучезарная улыбка Олдена напоминала восход солнца.
 – Тогда мы готовимся влезть в кое-какие полночные проказы.
 Джульетта на секунду подумала, что они могли бы остановиться инкогнито в Фелтон-Бридж, ближайшем городке от родового гнезда графов Фелтон. Но как можно скрыть свое присутствие при наличии двух экипажей и обоза слуг? Поэтому они подъехали к самой большой гостинице в городе. Олден заранее отправил послание, чтобы для них зарезервировали самые роскошные апартаменты. Сразу же по прибытии гостям подали необычайно дорогой ужин с шампанским. Смыв дорожную пыль, Джульетта села за стол, уставленный деликатесами.
 Олден обменялся несколькими словами с одним из слуг. Потом запер дверь и, прислонившись к стене, стал читать свежую депешу. Пламя свечи танцевало поверх его волосу точно солнце, целующее поле желтых лютиков. Джульетта наблюдала за его руками. Он скомкал письмо и швырнул в камин. Поднял глаза и, встретив ее взгляд, улыбнулся. Подойдя к своему креслу, облокотился на резной гребешок и несколько минут глядел на нее сверху вниз.
 – У меня больше никого не будет, – спокойно сказал Олден. – Никогда, до конца моей жизни. Чего бы это ни стоило, – продолжал он, – через что бы нам ни пришлось пройти. Как только вы будете свободны, – а вы будете свободны, – я женюсь на вас. Вы выйдете за меня замуж, Джульетта?
 Она положила руки на скатерть, пока громовые удары сердца отзывались в ушах. Он доверился ей, посвятив в свои отношения с Грегори, Эмили, Марией, получив в обмен такие же откровения. Тот день вновь изменил ее. Она была готова принять на веру любое признание, каков бы ни был риск.
 – Если я когда-нибудь стану свободной… когда я стану свободной, – сказала Джульетта, – чего бы это ни стоило, я с радостью выйду за вас замуж, Олден.
 – Тогда я спасен. А пока… – Он взглянул на смятое письмо в камине. Джульетта посмотрела на письмо, как будто могла прочитать содержащееся в нем тайное послание. Проследив ее взгляд, Олден кивнул на скомканную бумагу. – Мой адвокат прислал мне совет, почти приказание, – сказал он, – что нам не следует сейчас жить вместе, если мы собираемся когда-либо пожениться.
 Джульетта, удивленная, взглянула на него.
 – Я уверен, что Джордж придет к соглашению… за достаточную сумму. – Олден криво усмехнулся. – За сокровища Фелтона, возможно, он отпустит вас. Но так как ваша супружеская измена – его единственный мотив, может быть поставлено условие, что после развода вы не выйдете за меня замуж.
 – Почему?
 Олден отвернулся.
 – Я – ваш соблазнитель. Развод не предполагает вознаграждение греха. Похоже, мне придется отказаться от вас. Даже если ваше освобождение от прежнего брачного союза займет годы.
 Джульетта закрыла глаза и уронила голову на ладони.
 – А вы сможете?
 – Я смогу даже это, если придется, – сказал Олден. – Не могу сказать, что это будет легко, но я буду ждать вас, Джульетта. Никого другого у меня не будет, никогда.
 – Это обещание?
 – Давайте сейчас, здесь, поклянемся в нашей верности. – Джульетта подняла глаза и увидела, что он с улыбкой смотрит на нее сверху, протягивая руку. – Давайте произнесем наш обет перед этими свидетелями. – Взмахом другой руки он обвел комнату. – Перед этими свечами и гардинами. Перед этими креслами и столом. Перед этими устричными пирожками и шампанским. Перед хлебом и маслом. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что отдал все свои чертовы кольца вашему мужу.
 Джульетта отодвинула кресло и встала. Она взяла Олдена за руку и сказала:
 – Если у нас нет кольца, давайте скрепим нашу клятву поцелуем.
 Олден улыбнулся. Сейчас его чарующая улыбка, соблазнившая стольких женщин, принадлежала ей одной.
 – И вы осмелитесь на такой риск?
 – Да. И осмелюсь на все, что затем последует. Если нам суждено разлучиться, так пусть это последнее воспоминание останется с нами, Олден. Это будет поддерживать нас в предстоящие месяцы одинокой жизни.
 Олден резко повернул ее, так что она оказалась прижатой к столу. Затем с озорной улыбкой положил ее спиной к себе на руку и, умышленно растягивая время, провел кончиками пальцев по горлу, ключице и округлости груди.
 – Куда вас поцеловать? – спросил он, прослеживая дорожку по обнаженной коже, обжигая огнем и повергая в трепет. – Сюда? – Его большой палец коснулся соска через одежду. – Или сюда? – Палец двинулся назад и погладил чувствительное место возле мочки уха.
 – Вот сюда, – произнесла Джульетта, еле дыша. – В губы.
 Олден прижался ртом к ее губам.
 «Изменится ли что-то, – спрашивала она себя, – после того как ты призналась, что любишь его всем сердцем? И от того, что он любит тебя и ты наконец в это поверила?» Она только знала, что сама душа жаждет его прикосновений. Сердце покорилось ему задолго до того, как его искусные губы и восхитительный язык принялись истязать ее рот.
 Словно, чтобы разыскать ее, он пропутешествовал через высохшую пустыню…
 Словно целую вечность ранил себя о тернистую изгородь, чтобы найти заброшенный замок, уснувший на сотню лет… Словно взбираясь к лабиринту звезд, сражаясь с магическими зеркалами, он продирался сквозь сотню паучьих сетей, чтобы приникнуть к устам спящей принцессы…
 Джульетта чувствовала как живительная сила вливается в тело.
 Однажды они впали в соблазн предаться любовным утехам в темноте. Они уже разделили друг с другом мучительно нежные ласки при свечах. Теперь он давал ей почувствовать наконец, что такое отсутствие ограничений.
 Ее шелковые одежды слетали прочь – одна за другой – и падали на пол. Его проворные пальцы освободили ленты и крючки, так что юбки с шорохом легли к ее ногам. Тугой лиф слез, точно панцирь краба, и все, что было под ним – корсет, сорочка, – последовало друг за другом.
 Джульетта провела пальцами по шелковому жилету, застегнутому на все пуговицы от груди до колен, и принялась расстегивать их по одной. Распахнувшаяся парча жестко потерлась о ее сосок. Всплеск ощущений рикошетом ударил в сердце и стремительно распространился вниз живота. Жжение между бедрами было так интенсивно и мучительно, что она застонала вслух. Олден поймал губами ее беспорядочное дыхание и вдохнул в себя, смешав ее стон со своим собственным. Жилет полетел на пол. Чтобы стянуть через голову рубашку, Олден должен был отнять свои губы и прервать поцелуй.
 Упавшая сорочка оставила ее обнаженной в объятиях Олдена, но даже после этого она продолжала пить из его рта сладкий нектар. Его улыбка влилась ей в губы, когда он просунул обе руки между их телами. Он рванул снизу доверху тонкий батист, стряхнул с плеч свою сорочку. Его пальцы на секунду задели Джульетту за грудь. В следующий миг панталоны тоже были сброшены на пол. Восставшая плоть упруго выскочила между двумя телами, когда он избавился от остатков белья. Он отступил назад.
 Поглаживая Джульетту, он стал вытаскивать из прически шпильки, спутанные волосы рассыпались по спине. Когда он закончил, Джульетта дотянулась до его ленты и пробежала руками по волосам. Он внезапно оторвал губы, тяжело дыша и смеясь, затем взял в ладони ее лицо.
 – Мы заново родились, – произнес он. – Как Афродита, вышедшая из морской пены.
 – Вы это так называете? – Джульетта прижалась к нему, потирая живот о его напрягшийся фаллос.
 – Весь мир лежит у наших ног, – сказал Олден. Его член качнулся к ней, когда он засмеялся. – Мы с вами стоим в море шелка. Невинные, как в тот день, когда мы появились на свет. И такие же нагие, не считая чулок и туфель.
 – Мы можем снять их.
 – Нет, я так не считаю, – ответил он, бегло целуя ее снова. – Это слишком эротично, чтобы от них отказываться.
 Олден притянул Джульетту в свои объятия. Она сомкнула руки вокруг его шеи, когда он понес ее в постель. Ее голые выше колен ноги свободно покачивались.
 Без дальнейших церемоний он положил ее на постель и, остановившись на миг, поглядел своими потемневшими от желания глазами – весь сияющий, торжествующий.
 Джульетта наблюдала, как он запаковался в чехольчик, дабы предотвратить зачатие ребенка. Легко балансируя на руках, он перевил свои обтянутые шелком голени с ногами Джульетты, Его ревущий член дыбился между ними, гордый и властный. Джульетта до боли жаждала получить его, почувствовать его в себе, когда он скользнет глубоко внутрь. Но Олден с дьявольским искусством заставлял ее, ждать. Сначала он должен был воздать почтение каждому дюйму ее кожи – даже на ребрах, даже с внутренней стороны коленей.
 Когда он вошел в нее, ее тело заполыхало. Она только успела вскрикнуть в экстазе и уткнуться Олдену в плечо. Выжидая момент, он улыбнулся ей, прежде чем двигаться дальше. Его движения становились все мощнее и глубже.
 В голове у Джульетты помутилось. Ее сердце навсегда отдано этому мужчине. Она любит его. Но может так случиться, что ей никогда не удастся выйти за него замуж. Он сказал, что будет ждать. Но можно ли этому верить? Сегодня ему кажется, что он выдержит их разлуку. Но что будет, если счет одинокой жизни пойдет на недели и месяцы? Однако сейчас – только в одну эту ночь – она не будет об этом думать. Вверив себя распутнику, она не будет об этом заботиться. К дьяволу все опасения о возможных последствиях! Джульетта открыла глаза, чтобы навечно зафиксировать в памяти его черты.
 На пике наслаждения ее любовник затрясся так, что волны от этого прокатились по телу Джульетты, вознося к умопомрачительным вершинам облегчения. Его голова была откинута назад, на лице застыло возвышенное выражение. Джульетта закрыла глаза: силы ее оставили. И тогда она уснула в его сомкнутых руках невинным чистым сном.
 Она проснулась, почувствовав поцелуй на губах. Рука Олдена нежно убрала волосы с ее лба. Джульетта вернула поцелуй, словно отвечая ночному ангелу, пришедшему забрать ее в рай.
 – Время полночных проказ пришло, – прошептал Олден. – Пора отправляться за чудесными сокровищами Харальда Хорфагера.




 Глава 17


 Джульетта усилием воли заставила себя проснуться. Олден, уже одетый – в темном камзоле, бриджах и ботфортах, – стоял около кровати. Рукой он загораживав пламя, чтобы прямой свет не падал Джульетте в глаза.
 – Что ты со мной сделал? – сказала она. – У меня такое ощущение, будто вся кровь вышла из тела и заместилась глупым восторгом.
 – Почему глупым? – Олден ухмылялся, как Авденаго, которого накормили сметаной.
 – О, я совсем оглупела от любви, Олден Грэнвилл Строн, – сказала Джульетта, взглядывая на его лицо. – Как я вынесу одиночество после всего этого?
 – Так же, как я. – Он наклонился и поцеловал ее в губы. – День за днем.
 Она села в постели, все еще чувствуя слабость в каждой клеточке тела.
 – Сейчас утро?
 – Почти рассвело. Уже минуло несколько часов после полуночи. Лорд Эдвард сейчас в дороге. Я должен его нагнать. Ты по-прежнему настроена ехать?
 К чему эти глупые колебания? В конце концов, она не видела Фелтон-Холл с тех пор, как убежала с Джорджем, и, возможно, ее отец вовсе не уехал в Лондон. Она встала и быстро сполоснулась, стараясь не обращать внимания на Олдена, пожиравшего ее глазами. Наверняка своим видом она действовала на него возбуждающе. У нее почти не возникало сомнений, что он не устоит и вместо того, чтобы поспешить к врагу, захочет вновь предаться любовным утехам.
 – Я бы с радостью сделал это, – сказал он, слово читая ее мысли. – Видит Бог, как я хочу тебя. Но раз уж меня ожидает холостяцкая жизнь на неопределенно долгое время, вероятно, лучше начать прямо сейчас. Кроме того, мы не должны пропустить лорда Эдварда.
 Рассвет начинался молочно-белым отливом, напоминающим яичную скорлупу. Джульетта стояла рядом с Олденом под деревьями. Ее трясло – но не от холода. Вставший из мрака огромный дом пока еще спал. Это и был Фелтон-Холл. Здесь она выросла. Здесь она играла с Китом. Под сенью этих деревьев она мирно гуляла с матерью. И отсюда же убежала с Джорджем Хардкаслом, красивым и обаятельным, но лишенным глубоких чувств. И по существу – недобрым. В крови у нее пробежала легкая дрожь, словно сонм крошечных бесенят.
 Олден молча взял ее за руку и потянул назад. Еще несколько минут они выжидали в полной тишине. Наконец из рощи напротив показались бесформенные тени, постепенно превратившиеся в уродливые фигуры. Казалось, что вперед движется маленькое стадо загадочных животных с необычно длинными шеями и головами, прыгающими при каждом шаге.
 – Наш враг, – прошептал Олден. – Со своими приспешниками.
 Тени подвигались все ближе, дергая причудливыми головами. Джульетта всматривалась в четырех мужчин с кирками и лопатами. Впереди группы, разбрасывая торф свирепыми шагами, выделялась фигура в плаще. Джульетта узнала лорда Эдварда Вейна.
 Сын герцога остановился в углу пастбища и показал мужчинам, где начинать копать. Олден повернулся к Джульетте и, приложив палец к губам, улыбнулся.
 Две кирки взметнулись вверх и затем с глухим стуком опустились на землю.
 Заболоченный пятачок, приютившийся в основании небольшого холма, находился в том самом месте, которое Джульетта показывала Олдену на карте. Когда они с Китом были детьми, здесь журчал ручей, но позже ниже проложили дренажную канаву. В почве и теперь скапливалось достаточно естественной влаги для роста дикого ириса и низкорослой жесткой осоки. Но скот спускался на водопой по склону холма. С одной стороны от него были разбросаны руины кирпичного строения. Между этими развалинами бушевали заросли ежевики. С другой стороны холма тянулся разрозненный приземистый кустарник.
 Бух-бух. Хлюп-Хлюп. Лепешки грязи летели во все стороны. Лорд Эдвард стоял поодаль и наблюдал.
 Олден опустился на землю и потянул Джульетту вниз, усадив рядом с собой. Затем снял свой камзол и обернул вокруг ее плеч. Она совершенно не представляла его дальнейших планов, но ни о чем не спрашивала. Так они сидели бок о бок в молчании, пока люди трамбовали дикий ирис и рубили осоку. Чем бы ни кончились эти раскопки – найдет лорд Эдвард сокровища Харальда Хорфагера или нет, – Джульетта не ждала для себя ничего хорошего. Джордж Хардкасл по-прежнему оставался ее мужем.
 Где-то на фермах прокричал петух, потом другой. Эхо повторило их сиплые голоса. С озера возле дома внезапно вспорхнули утки. С шумом рассекал крыльями воздух, стая пролетела мимо. Блеклые тона яичной скорлупы перешли в ясные небесные краски раннего летнего утра.
 Позволяя своей руке покоиться на ладони Олдена, Джульетта прислушивалась к ударам собственного сердца, в такт взмахам и ударам землекопов. Сын герцога нетерпеливо вышагивал взад-вперед рядом с кучей грязи. Прошел час, может – два, прежде чем солнце, пробившись сквозь верхушки деревьев, осветило поляну. Тусклый камзол лорда Эдварда вспыхнул розовым пламенем. Застывшее лицо – в пудре, румянах и мушках, скрывающих шрамы, – попало в фокус. Сын герцога стянул свою треуголку и поскреб голову под париком.
 После каждого удара пласт становился все влажнее. Теперь кирки уступили место лопатам. Джульетта с замиранием сердца следила за происходящим. Она знала, что там зарыто совсем другое сокровище. Но только не знала, что ей делать, если лорд Эдвард его найдет.
 Олден наблюдал за работой мужчин. Он раскинул широкую сеть, сплетенную им для этой ловушки. Дюжина вещей могла не состояться. Черт побери, сотня вещей могла сорваться! Но ни одна из них, даже месть лорду Эдварду, не имела значения, пока существовала любовь Джульетты. Она, любящая женщина, в это сырое утро сидела рядом с ним, рука в руке. Это вторжение в дом ее детства причиняло ей беспокойство, но она не знала, что будет дальше. Олден рискнул отправить письмо ее отцу, в котором объяснил ему все. Поэтому лорд Фелтон должен быть дома. Если он не приехал, Джульетта никогда не узнает, что отец по-прежнему не хочет с ней знаться. А если приехал, то…
 Желание защитить ее, уберечь от обид и тревог, обжигало ему сердце.
 «Я готов сразиться с драконом ради тебя, Джульетта. Я готов штурмовать стены Трои. Я готов завоевать сокровища Чингисхана. Я сделаю все, чтобы оградить тебя от любых невзгод. Мое трепещущее сердце переполнено счастьем. Что это? Любовь?»
 Но он не сможет избавить ее от предстоящих событий или их последствий, если его план не оправдает себя.
 Ботинки лорда Эдварда оставляли темные следы на пропитанной росой траве. Небольшое стадо коров с дальнего поля начинало стекаться к своему месту для утренней дойки. Солнце грело все сильнее.
 Мужчины теперь работали в одних рубашках. Яма постепенно углублялась. Когда лопата ударилась о что-то твердое, лорд Эдвард обернулся на звон.
 – Нашли что-нибудь?
 Один из работников наклонился и принялся скрести землю лопатой.
 – Похоже, какой-то ящик, милорд.
 – Ящик?! – Не обращая внимания на грязь, сын герцога опустился на оба колена у края ямы. – Браво, парень! Давай его сюда! – Он протянул руки.
 Мужчина передал ему покрытый грязью куб.
 В эту минуту Джульетте показалось, будто у нее на глазах разверзся сам ад.
 Она вырвала у Олдена свою руку и с криком помчалась по склону.
 Олден вскочил и бросился за ней.
 Тогда из-за разрушенной кирпичной стены выскочили несколько мужчин и побежали к ним.
 Но еще быстрее приближался всадник, скакавший галопом с дальнего поля.
 Работники лорда Эдварда отбросили свои инструменты и поднялись на ноги.
 – Как вы смеете?! – вскричала Джульетта. – Это мой сундучок!
 Прижимая к груди ящик, сын герцога отступил назад и соскользнул в яму.
 Джульетта скатилась по склону. Олден поймал ее как раз в тот момент, когда подоспели бежавшие за ними мужчины во главе с пожилым человеком – несомненно, пэром – в белом парике и дорогом зеленом камзоле.
 Джульетта подняла голову и встретила суровый взгляд мужчины. В первую минуту они молча смотрели друг на друга.
 – Глазам своим не верю! – произнесла она наконец. – Отец?
 – Да, мадам. – Лицо лорда Фелтона напоминало бумагу, подхваченную ураганом. – Прошло много времени, но я, как видишь, еще жив, дочка. – Он протянул к ней руки.
 Олден наблюдал, как Джульетта шагнула прямо в отцовские объятия.
 Слава Богу!
 – Может, кто-нибудь поможет лорду Эдварду выбраться из грязи? – спросил Олден слуг, стоявших с разинутыми ртами.
 Несколько человек немедленно спустились в яму, и лорд Эдвард, весь в жидкой грязи, был вытащен на траву. Когда он встал, его парик упал, обнажив бритую голову с жесткой щетиной.
 – Черт побери, лорд Эдвард! – воскликнул граф. – Что вы делаете на моей земле? Какого дьявола ваши люди выкопали эту огромную яму?
 – Лорд Фелтон. – Сын герцога поклонился, по-прежнему сжимая в руках ящик. – Покорнейше прошу вашего снисхождения, сэр. – Оставшийся без парика лорд Эдвард в раннем свете зари блестел, как осколок льда – жесткий, твердый, сверкающий. – Мы с вашей дочерью, – сказал он, не роняя достоинства, – однажды были помолвлены…
 – Я знаю, сэр, – сказал граф.
 Лорд Эдвард вновь поклонился и сказал:
 – Согласитесь, сэр, я был очень терпим. Даже перед лицом осмеяния и скандала. Я проявил постоянство. Даже перед лицом неверности. – Он бросил на Олдена многозначительный взгляд. – И даже сейчас, когда я еще раз застаю вашу дочь в такой неблаговидной компании…
 Граф Фелтон, казалось, смутился. У него опустились руки, но потом он замахал своим слугам, чтобы те отошли подальше и не слышали этого разговора.
 – Я не спорю с вами на сей счет, сэр. Моя дочь за многое в ответе, я этого не отрицаю.
 Напудренное лицо лорда Эдварда заулыбалось.
 – Тем не менее, – продолжал он, – я хочу только одного – снова завоевать ее расположение. Поиски сокровищ – это не что иное, как первый шаг к…
 – Стало быть, вы признаете, – прервала его Джульетта, выступая вперед, – что это мой ящик?
 – Мэм, мое сердце принадлежит вам. – Лорд Эдвард, блеснув глазами, повернул к ней свое лицо с дергающейся мышцей. Однако тон его оставался вежливым. – Но этот ящик… Может, вы забыли, что произошло в Мэрион-Холле?
 В течение затянувшейся минуты Джульетта стояла ни жива ни мертва.
 Розовые полы камзола вздулись колоколом, когда сын герцога опять повернулся к графу.
 – В загородной резиденции сэра Реджинальда Денби…
 Джульетта стояла с побелевшим лицом.
 – Возможно, вы слышали об этом, сэр? – услужливо вмешался Олден. – Место, известное своей занятной архитектурной планировкой.
 Граф недоуменно нахмурился и посмотрел на сына герцога. Затем прервал молчание, нарушив тишину подобно разбившемуся стеклу:
 – Черт побери, о чем вы говорите, сэр? Моя дочь была в Мэрион-Холле?
 – Увы, – сказал лорд Эдвард. – И при ней был Грейсчерч, чья репутация хорошо известна.
 – Но несмотря на сей прискорбный факт, – сказал Олден, – лорд Эдвард вновь предложил вашей дочери руку и сердце. Вряд ли он сделал бы это предложение, если бы я каким-то образом скомпрометировал ее непостоянством моей персоны…
 – Ваша дочь отказала мне, – зычным голосом произнес лорд Эдвард. – Но она передала мне медальон и права на этот ящик, если я сумею его найти.
 Джульетта выглядела ошеломленной.
 – Это правда? – спросил граф.
 – Грейсчерч, несомненно, подтвердит мои слова, – с торжествующим видом сказал сын герцога, – если только ему не изменила память. Вы хорошо помните тот вечер, Грейсчерч? Вы не забыли, что леди Элизабет Джульетта Эмберли сказала и сделала в ту ночь? Мне не надо утомлять ее отца пересказом подробностей?
 – Я уверен в этом совсем нет надобности, – угодливо, в тон ему сказал Олден. Безумный приступ смеха едва не испортил все дело.
 – Тогда кто из присутствующих здесь будет оспаривать, что этот ящик действительно принадлежит мне?
 – Никто, лорд Эдвард, – сказала Джульетта. – Во всяком случае, поскольку я, оказывается, уступила его вам по доброй воле, можете оставить его себе. Но я заплачу вам деньгами за его содержимое.
 – За сокровища короля Харальда? Вы с ума сошли, мэм.
 Олден отвесил сыну герцога поклон, достойный любой гостиной. Взмах носового платка добавил этому жесту особенную, вызывающе дерзкую красочность. Кружево, на которое попал яркий луч света, пробившегося сквозь деревья, на секунду мелькнуло, точно белая птица.
 – Увы, сэр, – сказал он, – едва ли Харальд Хорфагер сложил свое золото в короб из-под чая. Боюсь, что для этого ему пришлось бы опередить свою эпоху. Я полагаю, этот сундучок сделан около двадцати лет назад.
 – И я его однажды закопала здесь, – весело сказала Джульетта. – Мы с Китом. За это время почва, должно быть, осела. Поэтому он ушел так глубоко в землю.
 Лорд Эдвард посмотрел вниз на обмазанное грязью дерево и, не говоря ни слова, откинул крышку. Его лицо под румянами и мушками сделалось белым как полотно.
 Коробка упала на землю, когда он полез в карман и достал медальон. Пока он глядел на него несколько секунд, скривившийся рот застыл в странной гримасе.
 Олден забрал из его обездвиженных пальцев золотой медальон Джульетты.
 – Вы разочарованы, сэр?
 – Ну что вы, сэр! – Сын герцога с бравадой поднял брови, сохраняя арктическое хладнокровие на лице, ставшем похожим на восковую маску. – Это сущий пустяк…
 – В сравнении с русской кожевенно-меховой компанией? С прекрасными вложениями средств по рекомендации Роберта Давенби?
 Лорд Эдвард задергался, как марионетка.
 – Черт возьми, что вам об этом известно?
 – Только то, что вас в свою очередь предали, – улыбнулся Олден. Он провел большим пальцем по медальону и передал его Джульетте. – Сэр, вы действительно считаете Дава своим другом? Боюсь, что вы разорены. Вы хотите услышать подробности?
 Олден принялся перечислять несуществующие корабли, никогда не покупавшиеся грузы и целый перечень афер, принимавшихся так охотно и с такой алчностью.
 Сын герцога, ссутулившись, трясущимися руками обхватил свою колючую голову. Вокруг стояла мертвая тишина.
 Олден наклонился и подобран сундучок.
 – Очаровательное ощущение, не правда ли? – тихо спросил он. – Полезное для кишечника.
 Оставив сгорбившегося сына герцога возле кучи грязи, Олден протянул сундучок Джульетте:
 – Так что там внутри? Я должен признаться в неподдельном любопытстве.
 Она взяла у него носовой платок и расстелила на земле. Потом подняла крышку сундучка и вытряхнула содержимое. На льняной квадрат высыпалась кучка крошечных фигурок.
 – Игрушечные солдатики! – ахнул Олден и опустился на одно колено, чтобы взглянуть поближе.
 Джульетта встретила его взгляд и улыбнулась, прежде чем повернуться к отцу.
 – Да, оловянные солдатики. Любимые игрушки Кита. Мы в шутку закопали их здесь, а потом не могли найти, сколько бы ни копали. Это была просто детская игра, на основе тех загадочных цифр в медальоне.
 – Что? Детская игра? – Лорд Фелтон склонился над игрушками. – Значит, моя дочь подшутила над вами, лорд Эдвард, посылая вас сюда, в мои владения, копать яму в ад? И еще, – продолжал он, – после того, что мне написал лорд Грейсчерч – о ваших хитростях, вашем обмане и вашем обхождении с моей дочерью, притом с доказательствами, – моя дочь заслуживает лучшего мужчины, нежели вы, лорд Эдвард Вейн!
 Сын герцога с повлажневшим, скользким, как тающий лед, лицом остановил глаза на Джульетте и вскочил на ноги. Все произошло слишком быстро, чтобы Олден мог упредить его следующий шаг.
 «Я готов сразиться с драконом ради тебя, Джульетта. Я готов штурмовать стены Трои. Я готов завоевать сокровища Чингисхана. Я сделаю все, чтобы оградить тебя от любых невзгод». Но он стоял слишком далеко от своего врага, к тому же – на колене. Висевшая у бедра шпага была бесполезна.
 Словно наблюдая откуда-то издали, он увидел, как лорд Эдвард улыбнулся Джульетте. Медленно, точно мед, капающий с ложки, сын герцога полез под камзол и достал что-то. Когда он повернул руку, блестящий предмет поймал солнечный луч. Яркая вспышка озарила холодное утро пронизывающим, ослепительным светом. Для Олдена это было все равно что удар ножом в сердце, хотя смертельное оружие предназначалось не для него.
 Для Джульетты.
 Она вскинула руку, когда лорд Эдвард приготовился метнуть кинжал.
 Олден имел в своем распоряжении лишь ту кошмарную растянутую долю секунды, чтобы проскочить десять футов, выхватить пистолет, закричать и остановить время. Когда он бросился к Джульетте, ад, казалось, сомкнулся вокруг него, забивая уши демоническим ревом, заставляя холодеть сердце. Все, чего он смог достичь, был крик. Слово, которое могло быть последним, что она слышала на этой земле. Слово, вместившее все, что содержала его душа.
 – Джульетта!
 В ответ в ушах у него прогремело эхо выстрела. Лорд Эдвард выронил кинжал и, съежившись, осел на землю. Стиснув в руках Джульетту, живую и невредимую, Олден смотрел на дымящееся дуло пистолета и перекошенное от ярости лицо всадника.
 Он, проскакавший через все пастбище, был вызван из Лондона одним из посланий Олдена.
 – Ба! – воскликнул Олден. – Гамлет явился. Выстоит ли к концу пьесы кто-нибудь, кроме Горацио?
 – Подонок! – выкрикнул всадник. – Проклятый подонок!
 – Хардкасл? – Лорд Эдвард корчился на земле, зажимая плечо. Кровь из раны просачивалась у него между пальцами. – Вы стреляли в меня, сэр?
 Джордж соскочил с лошади и с убийственным выражением на лице направился к сыну герцога. Прежде чем он успел к нему подойти, лорд Фелтон дал знак своим слугам. Несколько мужчин схватили Хардкасла. Граф прошел вперед и встал рядом с дочерью. Джульетта взглянула на отца и взяла его за руку, позволяя Олдену отойти прочь.
 – Мы разорены, сэр! – зашипел Джордж, глядя в упор на лорда Эдварда. – Разорены! – Вырываясь из удерживавших его рук, он вытянул шею вперед и плюнул. – Ваши проклятые планы оказались пустой болтовней. Наши кредиторы уже знают об этом. Все знают об этом. Все лопнуло. Все!
 – Увы, мистер Хардкасл, – сказал Олден. – Лорд Эдвард уже осознал, сколь серьезны последствия его собственной лжи. Ваше известие лишь подтверждает это.
 – Сначала он уничтожил мой бизнес! Устроил конкуренцию моей торговле древесиной. Разорил меня, а потом предложил помощь, чтобы совсем прикончить. Нас разыскивают, сэр. Мы будем судимы за мошенничество и растрату. Я готов повеситься.
 – Так вешайтесь, сэр! – Лорд Эдвард икнул и сплюнул в грязь. – И проклинайте мерзкую кровь своего отца, который не сможет спасти вас от виселицы.
 – Черта с два, сэр! – закричал Джордж. – Если я пойду на виселицу, то вместе с вами!
 – Увы, что бы он ни сделал, они не повесят сына пэра, – возразил Олден. – Зато вас они могут вздернуть, мистер Хардкасл. Хотя, если вы сейчас уедете во Францию, вы можете избежать петли. Но прежде мы с вами, естественно, должны урегулировать некоторые разногласия.
 Кровь все сочилась сквозь длинные пальцы лорда Эдварда, вцепившегося в свой розовый камзол. Но сын герцога, бросая свой безумный вызов, засмеялся и привстал.
 – Грейсчерч, вы будете драться на дуэли с такой мразью, как он?
 – Право же, сэр, – сказал Олден, поднимая бровь, – я скорее буду драться на дуэли с ним, чем с такой мразью, как вы.
 Сын герцога вскочил на ноги. Его обнаженная шпага блеснула на солнце. На секунду он, опытный фехтовальщик, один из лучших в Англии, принял стойку, готовый к смертельной схватке.
 Олден выхватил из ножен свою шпагу. Лезвие со свистом прочертило воздух. Но, после короткого поклона, он сказал:
 – Я никогда не сражаюсь с человеком, истекающим кровью, лорд Эдвард. Это делает мужчину слабым и… лишает игру всякого артистизма.
 Лорд Эдвард, с безжизненным лицом, не обращая внимания на слова Олдена, жестким броском нацелился ему в сердце.
 Олден парировал удар и отступил в сторону, а во время следующего броска выбил у противника шпагу. Затем подобрал ее и вместе с кинжалом отшвырнул в сторону, где оружие забрал кто-то из слуг. Олден собрался передать свою собственную шпагу лорду Фелтону, но в тот момент, когда он отвернулся, раздался крик Джульетты. Лорд Эдвард схватил оставленную возле ямы кирку и с бешеной силой опустил тяжелое стальное орудие, разбрызгивая грязь во все стороны. Шпага сломалась, и от удара сорвавшегося лезвия у Олдена онемела рука от кисти до плеча. Он сделал ныряющее движение и, подхватив лопату, отразил следующий удар.
 – Клянусь, сэр, самый оригинальный выбор оружия. – Олден снова увернулся, когда кирка с треском ударилась о лопату рядом с его головой. – А как насчет состязания на косах?
 – Нападайте же на меня, черт вас побери! – закричал лорд Эдвард, хотя алое пятно расползлось по рукаву до запястья.
 – Давайте поправляйтесь, сэр, – добродушно сказал Олден, – и я встречусь с вами на косогоре. Я вам гарантирую, что к третьему ряду я вас обойду.
 Снова лязгнул металл, когда Олден зацепил своей лопатой головку кирки. Он резко вывернул лопату в сторону – и кирка упала на землю.
 Лорд Эдвард опустился на колени, точно марионетка, у которой кукловод ослабил шнурки.
 – Мне следовало бы отравить вас, как червя… – начал он и осекся, посмотрев через плечо. Его лицо с застывшей улыбкой напоминало маску смерти.
 Джордж вырвался от своих зазевавшихся стражей. Прежде чем кто-то успел его остановить, он бросился к лорду Эдварду и, повалив его наземь, обрушил кулак на его раненое плечо. Сын герцога пронзительно закричал и потерял сознание.
 – Подонок! – кричал Джордж. – Подонок! – Отодвинувшись назад, присев на корточки, он выхватил из кучи земли камень и безжалостно ударил обидчика по бритой голове. Череп тошнотворно хрустнул.
 Олден подскочил к Джорджу и, придавив коленом к земле, заломил ему локти. Затем снова передал его под надзор слугам графа.
 – Мистер Хардкасл, – сказал Олден, – вы только что убили сына пэра. Мне чертовски жаль, потому что я сам имел все намерения это сделать, как только он восстановит форму. – Он вытер ладонь чистым носовым платком и подавил гнев. – Но будь я проклят, если б я позволил себе расправиться с раненым человеком в присутствии своей жены.
 Джульетта прижала руку ко рту и повернулась, чтобы уйти. Олден проводил ее глазами.
 – Она мне не жена! Потаскуха проклятая! – Хардкасл мотнул головой. – Когда мы только поженились, она вешалась на меня, как портовая шлюха, а теперь даже…
 Лорд Фелтон своей тростью ударил Джорджа по губам.
 Олден схватил графа за руку.
 – Может, одной смерти за утро достаточно? Мой пример с Гамлетом отнюдь не следует понимать буквально. Мистер Хардкасл потерял рассудок из-за своих финансовых потерь. У него не было намерения становиться убийцей.
 Лорд Фелтон повернул к Олдену лицо. Пэр королевства лицезрит свару в собственных владениях!
 – Но убийство свершилось. Вы на это рассчитывали? Вы послали мне то письмо. Вы просили приехать сюда этим утром, поймать с поличным лорда Эдварда и встретиться с моей дочерью… Вы все это заранее планировали?
 Планировал? Не совсем. Олден взглянул на Джорджа. Из ссадины на лице текла кровь. Это было странное ощущение. Будто в голове с шумом прокатилась игральная кость.
 – Я хотел видеть, как мистер Хардкасл встретит свое разорение. Я надеялся, что, доведенный до крайней нужды, он согласится на более разумный развод. Я собирался заплатить достаточно, чтобы он с комфортом жил во Франции.
 Лорд Фелтон указал на сына герцога.
 – А лорд Эдвард, сэр, чье мертвое тело сейчас лежит здесь?
 – Я надеялся увидеть, как он подтвердит свои воровские способности. Мне хотелось самому стать свидетелем наглого похищения, чтобы показать, какой он на самом деле. И погубить его репутацию в обществе, вместе с его семьей и его кредиторами. А потом, когда он будет посрамлен, я собирался вызвать его на дуэль.
 – Значит, вы таки намеревались его убить, – без обиняков сказал лорд Фелтон.
 – Намеревался, – согласился Олден. – Но не таким образом.
 – Но тогда это было бы с риском для собственной жизни, – вмешалась Джульетта. – Лорд Эдвард Вейн, как известно, владел шпагой как сам дьявол. – Она вдруг содрогнулась, отошла к разрушенной кирпичной стене и присела на низкий выступ.
 Лорд Фелтон снова посмотрел на Олдена, изучая его лицо.
 – Я не забыл о вашем сватовстве, на чем вы настаивали в своем письме, сэр. Но на сегодняшний день она по-прежнему замужняя женщина. Я не собираюсь валить все это на вас, Грейсчерч, – он показал глазами на скорченное тело лорда Эдварда и Джорджа в руках своих слуг, – но я полагаю, нам с дочерью потребуется какое-то время, сэр. Нужно же как-то компенсировать пять лет, не правда ли? Пока муж еще жив, ее место здесь, в Фелтон-Холле.
 – Конечно, – сказал Олден. – При данных обстоятельствах. Если это ее выбор…
 Джульетта сидела, прикрыв глаза обеими руками.
 – Я останусь с тобой, отец.
 Граф покачал головой и посмотрел в сторону Фелтон-Холла.
 – Я прочил ей сына герцога, моей единственной дочери. Виконт еще подойдет, но будь я проклят, если она второй раз выйдет замуж за простолюдина.
 – Рожденный без титула теряет огромные преимущества, – сдержанно заметил Олден. Он закрыл глаза лорду Эдварду, и накинул жилет на его лицо.
 Джордж облизнул разбитую губу и засмеялся:
 – Позаботились бы о собственном титуле, лорд Грейсчерч! Лорд Эдвард рассказал мне забавнейшую вещь. Он приберегал ее до поры до времени, чтобы в нужный момент бросить вам в лицо. Возможно, моя женитьба была бутафорией, зато женитьба вашего драгоценного братца была реальной. Такой же реальной, как и существование его сына. Что вы на это скажете?
 – Какого сына? Какая женитьба?
 Джордж сплюнул.
 – Какая женитьба? – повторил Олден.
 – От меня вы это не узнаете, милорд, – с ударением на последнем слове ответил Джордж, – Но вы можете спросить свою мать.
 Лорд Фелтон дал знак своим слугам.
 – Что он городит? Уведите отсюда этого чертова парня.
 Мужчины поволокли Джорджа через пастбище.
 «Существование его сына». «Существование его сына». Олден нагнулся и подобрал носовой платок с игрушечными солдатиками. Потом подошел к Джульетте и вложил их ей в руки.
 – Я понимаю, ты должна посвятить это время отцу, – сказал он. – Я сейчас возвращаюсь в Грейсчерч и выясню всю правду.
 Джульетта подняла глаза и встретила его взгляд.
 – Правда в том, что существует между нами. Она не изменится, что бы ни сказали в целом мире.
 Лорд Фелтон подошел к дочери и подал ей руку. Олден поклонился и сделал шаг назад. Джульетта с поднятым подбородком положила руку отцу на рукав, позволяя увести себя в Фелтон-Холл.
 Стоя у зияющей дыры в земле, Олден наблюдал, как они удаляются. Тело сына герцога лежало у его ног наподобие странной декорации.
 Джульетта чувствовала полную опустошенность. Как однажды сказал Олден: «Все во мне онемело, как будто меня били палками». Джордж убил лорда Эдварда. Ей следовало бы радоваться. Страх, с которым она жила пять лет, рассеялся. Но видеть павшего врага, убитого у тебя на глазах твоим мужем? Нет, этого она никогда не хотела – ни сейчас, ни в будущем. И не приведи Бог видеть такое снова. Теперь Джордж будет повешен. Он предстанет перед судом и, признанный виновным в убийстве, будет отправлен на эшафот, испускать дух перед глумящейся толпой.
 Но как бы то ни было, Джордж спас ей жизнь.
 По-настоящему Джульетта никогда его не любила, но это было ее первое девическое увлечение. Они делили удовольствие на супружеском ложе с истинной страстью. Да, Джордж показал себя слабовольным и недобрым, но за отъявленного злодея она его никогда не держала. А теперь что она должна об этом думать? Что ее обольстил убийца? Или что все мужчины способны на убийство?
 Дни, проведенные в Мэнстон-Мингейт, прошли словно в летаргическом сне, пока не появился Олден. Он заставил ее проснуться и снова вдохнул в нее жизнь.
 Сейчас она должна посвятить свое время отцу. А дальше? Что делать с мужчиной, которого она любит? Хотя Джордж теперь гниет в городской тюрьме, они по-прежнему остаются мужем и женой. Это непреложный факт. И еще эта странная угроза… Олден в действительности не лорд Грейсчерч? Его брат Грегори оставил законного наследника?
 Интересно, спрашивала себя Джульетта, значат ли что-то для лорда Фелтона все эти вещи?
 Она отправила Джорджу свежую одежду и хорошую пищу. Ему разрешили носить свои вещи. У него была отдельная, прилично обставленная комната, откуда он мог видеть через зарешеченное окно двор ратуши. Ему даже позволили держать бумагу и перья.
 Джордж сел в кресло и опустил голову на руки. Он испытывал жалость к себе. Джульетта прислала еду и чистые шейные платки, но не пришла повидаться с ним. Сука!
 Когда наконец появился посетитель, он даже не стал вставать. Хотя Олден Грэнвилл почтительно поклонился, как будто перед ним был такой же сын пэра, а не внук мясника.
 – Пришли позлорадствовать? – спросил Джордж. – Или выпытать побольше информации? От меня вы ее не получите.
 – Сэр, – сказал Олден, – моя мать хоть и неохотно, но уже все мне рассказала. Все то, что лорд Эдвард Вейн выведал у Грегори. – Он улыбнулся совершенно беззлобно. – Боюсь, что эта новость не расстраивает меня так сильно, как вы, вероятно, надеетесь. Я пришел не поэтому.
 – Тогда почему? – спросил Джордж. – Невмоготу ждать, когда увидите меня повешенным?
 Белокурый мужчина, постукивая каблуками, подошел к зарешеченному окну и заглянул во двор. Джордж досконально изучил место, где он умрет.
 – Почему обязательно веревка? Ведь лорд Эдвард мог убить Джульетту. Убив его, вы спасли ей жизнь. Правда, потом вы имели несчастье раскроить ему череп камнем. Но хорошая защита может спасти вас от виселицы.
 – Я не могу позволить себе взять защитника.
 – Если вы захотите иметь его, я заплачу, – сказал Олден, к удивлению Джорджа. Предложение ошеломило его на мгновение.
 – Какого дьявола? – спросил он. – Чего ради вы будете избавлять меня от эшафота?
 – Ради нее, – ответил Олден, поворачиваясь к Джорджу. – Отец лорда Эдварда – герцог. Его влияние огромно. Ему ничего не стоило бы оставить своего сына без пенни, но он никогда не простит его убийцу. К несчастью, это так. Поэтому вам не избежать высылки на каторгу или отправки на галеры, но у вас есть шанс выжить, если вы хотите бороться за него.
 – Я предпочел бы умереть, – сказал Джордж.
 – В самом деле? Так почему не повести себя с честью, первый раз в своей жизни?
 Джордж чувствовал, как его пылающее лицо покрывается пятнами стыда. Он поднял глаза. Его посетитель выглядел безукоризненно, начиная от завитых волос и кончая каблуками туфель. Рядом с ним Джордж чувствовал себя убогим оборванцем.
 – Черт побери, что вы подразумеваете под первым разом в жизни?
 – Я подразумеваю вашу женитьбу, сэр, – сказал белокурый мужчина. – Я только что прочитал ваши брачные бумаги.
 – Все было легально, – утверждал Джордж, – и в присутствии свидетелей. – Он чувствовал себя неуютно.
 Олден Грэнвилл тряхнул своим кружевом и сложил руки.
 – Это не совсем так. Несмотря на свидетелей, процедура исполнена не совсем корректно, если следовать всем пунктам Семейного кодекса, мистер Хардкасл. Законность этого акта может быть легко оспорена, и ваша женитьба будет признана недействительной. Вы, конечно, знали, что совершаете обман. Вы всегда это знали. Я полагаю, знал и лорд Эдвард. Он проявил себя деловым человеком, собирая информацию о каждом.
 – Вы пытаетесь заключить со мной сделку? – сказал Джордж. – Вы оплатите гонорар моего адвоката, но только если я признаю, что наш брак был сфальсифицирован? Что вы хотите? Чтобы я дал письменные показания? Может, я должен заявить, что мы никогда не состояли в супружеских отношениях? Но это будет ложью! – Если он рассчитывал вывести из равновесия своего посетителя, то его надежды не оправдались.
 – Ее отец – граф, – сказал Олден. – Он влиятельный человек и по праву занимает в этом деле не последнее место. Возможно, если его дочь…
 Джордж вскочил на ноги.
 – Так вы предлагаете мне жизнь в обмен на свободу Джульетты, чтобы самому жениться на ней?
 – На самом деле мне наплевать на вашу жизнь, мистер Хардкасл, – сказал Олден. Его суровое лицо было спокойно, без тени торжества в синих глазах – только с едва заметным блеском завуалированного раздражения. – Я просто напоминаю вам факты. Так или иначе, я оплачу адвоката. Что касается вашей женитьбы, – продолжал он, – чтобы вы ни делали, процедурные огрехи позволят графу освободить свою дочь. Для этого есть очень простой способ. Если же вы умрете здесь, в этой клетке, вопрос, конечно, будет вынесен на обсуждение. Но в любом случае она перестанет быть вашей женой.
 – Но вам совсем не по нраву, что какое-то время она была замужем за убийцей. Оглашение вопроса в суде вызовет адский скандал. Поэтому вы хотите видеть ее свободной сейчас, не так ли?
 – Вам не кажется, что вы в большом долгу перед ней? Вы соблазнили ее и отлучили от родного дома, когда она была немногим старше ребенка. Вы покинули ее в то время, когда она столкнулась с величайшей трагедией в жизни, а пять лет спустя без зазрения совести разрушили ее новую жизнь. Когда-то Джульетта любила вас. Если бы вы хотели, вы могли бы сделать так, чтобы ей жилось намного легче.
 – Что вы собираетесь делать? – спросил Джордж, чувствуя, как его руки становятся холодными и липкими.
 – Я не знаю, – ответил Олден. – Скорее вам надо спросить себя, что вы намерены делать, сэр. Если, конечно, вы хотите остаться в памяти людей джентльменом.
 Светловолосый мужчина повернулся и гордо удалился.
 Джордж еще долго сидел за конторкой, уставившись на стены, пока сумерки не упали на его изнеженные пальцы. Ссылка, галеры или смерть на плахе. Он позволил Олдену Грэнвиллу кичиться обещанным адвокатом для защиты, но чтобы тот снисходительный голос смеялся над ним, когда его поведут на виселицу?! Нет, он скорее себя проклянет, чем это допустит.
 Может, он и внук мясника, но он докажет им всем – этим чертовым лордам, что Джордж Хардкасл ничуть не меньший аристократ, чем они!
 Наконец он поднялся. Вымыл лицо и руки, снял одежду и сменил носки. Затем натянул через голову чистую белую рубашку, тщательно поправил воротничок и манжеты, после чего надел свою темно-зеленую тройку. Это был его лучший костюм. Наскоро наведя блеск на черные туфли, Джордж освежил пудрой парик и аккуратно водрузил его на свою темноволосую голову.
 Взглянув на секунду в зеркало, Джордж повернулся к открытому шифоньеру и достал длинный белый платок.
 Шерри, как белка, прижался к ветвям раскидистого дуба в пятнадцати футах от земли. Олден лежал на траве и наблюдал. Если ребенок соскользнет и упадет, он может разбиться. Но в детстве все мальчики лазят по деревьям. Шерри никогда не вырастет мужчиной, не научившись рисковать. И потом, Олден был уверен, что успеет поймать сорванца, прежде чем тот свалится на траву.
 У него за спиной на дорожке прохрустел гравий. Подошедший слуга поклонился и передал Олдену два пакета.
 Дождавшись, пока Шерри благополучно спустится на землю и оставив его на попечение Питера Примроуза, Олден пошел обратно в аббатство.
 Из двух пакетов он распечатал тот, что поменьше. Джульетта написала три предложения:
 «Я люблю тебя. Верю в тебя. Будет ли это в настоящей или следующей жизни, но я выйду за тебя замуж».
 В пакет был вложен комочек смятой бумаги, в которой, как в гнезде, лежал медальон. Олден открыл его и посмотрел на гравировку внутри. Ключ к сокровищам. Теперь на досуге можно самому попытаться расшифровать код.
 Олден улыбнулся и вскрыл второй пакет. На письменный стол выпали любимые игрушки ее маленького брата. Оловянные солдатики, однажды зарытые у ручья, возле разрушенной кирпичной стены, Джульетта и Кит сделали подарок земле, не сумев забрать у нее сокровищ. В этой записке было только три слова:
 «Для Шерри. Джульетта».
 Для Шерри.
 Олден взглянул в окно. Во дворе грелись на солнышке коты Джульетты.
 Для Шерри.
 Нет, откладывать дальше нельзя. Олден заточил перо и разгладил лист бумаги.
  «Грейсчерч-Эбби 
  Достопочтенный граф Фелтон, в предыдущем письме, сообщая вашей светлости о своем намерении просить руки вашей дочери, я просил вашего позволения жениться на ней, как только она снова будет свободна. Милорд, я не отзываю своего прошения, но считаю себя обязанным информировать вашу светлость об изменении обстоятельств…» 
 Олден остановился и, на секунду оторвав глаза от письма, усмехнулся. Так не хотелось излагать на бумаге факты, которые он с трудом выведал у своей матери. Сколько было потрачено лести, апельсинового печенья и ажурных носовых платков для осушения обильных слез! Только после этого она показала бумаги, которые прятала все годы, и рассказала давно известную ей правду.
 «Ребенок миссис Шервуд! – прорыдала леди Грейсчерч. – Я считаю, что это несправедливо!»
 Но его мать не права. Конечно, это справедливо.
 Олден окунул перо в чернильницу и продолжил письмо.
  «Мой брат действительно состоял в законном браке. Теперь я имею доказательство этого. 
  Лорд Эдвард Вейн втерся в доверие к Грегори совершеннослучайно, во время одной попойки в Лондоне. Сын герцога держал это в секрете…» 
 Предусмотрительно. Ждал, пока найдет способ использовать это в своих личных целях! Если бы лорд Эдвард не был убит, можно не сомневаться, он распространил бы эти факты с гораздо большей беспощадностью, нежели Хардкасл. Владение секретом, должно быть, доставляло сыну герцога столько приятных минут все эти годы. Но он умер раньше, чем смог воспользоваться тем, что узнал.
 Олден снова взялся за перо.
  «Моя мать тоже об этом знала, но, находя открывшиеся обстоятельства…» 
 Он прервался и задумался на мгновение, подбирая нужное определение. Как охарактеризовать способность его матери вытеснять из сознания неприятные факты? Человеку типа лорда Фелтона этого не понять.
  «…внушающими беспокойство, она вела себя так, будто тот брак никогда не существовал». 
 Обстоятельства, которые взорвали Грейсчерч-Эбби, пока он был в Италии. Можно вообразить, какую боль должна была вызвать ситуация. Неразборчивый молодой человек соблазняет любовницу своего отца! По какой-то причине – возможно даже, это была настоящая любовь – Грегори женился на ней. Но неудивительно, что они хранили его женитьбу в секрете.
 Олден пытался описывать факты беспристрастно.
  «Мой брат женился на вдове по имени миссис Шервуд, которая была любовницей моего отца. 
  Отец раскрыл их связь, но он не знал об их браке. Их брак был законным, но Грегори погиб раньше, чем успел заявить о своей женитьбе публично. 
  Миссис Шервуд умерла в родах». 
 Умерла, дав жизнь Шерри. Миссис Шерри, должно быть, полагалась на леди Грейсчерч, надеясь, что она позаботится о правах своего внука на собственность и титул. Вместо этого леди Грейсчерч, предав Грегори, удалилась во вдовий домик, будто младенца вообще не существовало.
  «Таким образом, ребенок, живущий в Грейсчерч-Эбби под именем Джеймса Шервуда, в действительности  –  Джеймс Грэнвилл Строн, законнорожденный сын моего брата, настоящий виконт Грейсчерч. В отсутствие акта, закрепляющего порядок наследования собственности, я собираюсь передать Джеймсу, как законному правопреемнику, усадьбу и поместья (по достижении им совершеннолетия). До этого срока я остаюсь в резиденции как его попечитель». 
 Олден остановился. По сути, он никогда не был лордом Грейсчерчем и не будет. Он был просто младшим сыном, искателем приключений, без долгосрочных перспектив, не считая того, что он мог создать сам, собственными мозгами. Но теперешнее положение не вызывало в нем негодования, поскольку дело касалось Шерри.
  «Я больше не могу предложить вашей дочери титул, и наши дети не смогут наследовать Грейсчерч-Эбби. 
  И все же, милорд, я верю, что любовь способна преодолеть все препятствия. 
  В этой связи ваша дочь вольна принять свое решение, и до этих пор я не отзываю свое прошение. 
  Ваш покорный и преданный слуга Олден Грэнвилл Строн». 
 Он промокнул чернила и перечитал написанное, прежде чем сложить бумагу. Теперь он уже не мог вдавить печать с фамильным гербом в красный воск. И ему нечего предложить дочери графа, кроме туманного будущего. Проклятие! Но, будь рядом Джульетта, он готов встретиться лицом к лицу с чем угодно.
 Джульетта прошла в кабинет отца и остановилась как вкопанная. Граф стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел в окно. Величественная фигура отца и его белый парик теперь были ей так знакомы и дороги. Почему она не делала попыток примирения все эти годы?
 – Ну, дорогая моя, – сказал граф через плечо, – твой обожатель прислал письмо. Лорд Грейсчерч, как он себя называл… Впрочем, лучше прочитай сама.
 «Как он себя называл»?
 С портрета, висящего на стене, смотрели глаза матери. Они, казалось, сочувственно наблюдали, как Джульетта идет через комнату к письменному столу и берет письмо. С почерком Олдена.
 Она присела и прочитала послание, дважды.
 – Странный случай, не правда ли? – сказал граф.
 Джульетта закрыла глаза, представив, какие страдания, должно быть, испытал Олден после этого открытия. Он слагает с себя права на владение Грейсчерч-Эбби – домом, который он страстно любил. Можно вообразить, чего ему стоило принять это решение. Но вместе с тем ведь от этого выигрывает Шерри!
 – Так что мы теперь будем делать? – Граф повернулся к дочери.
 – Мы поженимся, как только я стану свободна, – твердо сказала Джульетта.
 Лорд Фелтон с удивлением посмотрел на нее:
 – И ты возьмешь этого парня без всего, кроме той одежды, что у него на горбу?
 – Прекрасной одежды, милорд, – улыбнулась Джульетта, – И на прекрасном парне. Конечно, я пойду за него.
 – Проклятие! – Граф в прострации опустился на подоконник.
 Джульетта прошла через комнату и присела на корточки рядом с отцом.
 – Разве это не свидетельствует о его благородстве? Олден отдает свои поместья ребенку брата! Он не обязан это делать. Да, он не может сохранить титул, но может оставить за собой собственность. Вместо этого он собирается и впредь заботиться о благополучии Шерри…
 – Шерри?
 – Маленького Джеймса, виконта Грейсчерча.
 Граф покачал головой, озадаченный:
 – До последнего времени Олден Грэнвилл Строн думал, что это сын любовницы его отца и неведомого человека. И несмотря на это, безвестный ребенок жил в поместье?
 – Шерри там родился, – сказала Джульетта. – Где же еще он должен был жить?
 Лорд Фелтон молча похлопал себя по рукаву и через секунду продолжил:
 – Но твой воздыхатель остался ни с чем! Всем известно, что он игрок и ловелас. Он разбил все женские сердца в Европе и Англии. Как я могу доверить ему мою единственную дочь?
 – Очень легко, – сказала Джульетта. – Ты сделаешь, как я решила, и скажешь «да».
 Граф поднялся на ноги.
 – Есть еще и другие новости, дорогая. Но ты лучше присядь, – добавил он.
 После внезапного изменения его тона Джульетта почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и села в ближайшее кресло.
 – Джордж Хардкасл… – начал граф. – Не хотелось бы сообщать, но лучше не оттягивать. Он повесился. Вчера. В своей лучшей одежде. И оставил записку. – Он швырнул второй клочок бумаги.
  «Не судите меня слишком строго. Это единственный выход. 
  Хардкасл». 
 – Теперь ты свободна, – сказал граф. – И надобность в судебном разбирательстве отпадает. Парень каким-то образом нашел в себе мужество проявить благородство. Так ты по-прежнему хочешь видеть этого Олдена Грэнвилла своим мужем? Даже если он не имеет никаких прав на Грейсчерч?
 Джульетта закрыла глаза, чтобы скрыть внезапно подступившие слезы.
 – Да. Я хочу этого всем моим сердцем.
 – Тогда, по прошествии приличествующего времени, – сказал граф, – можешь брать своего нового возлюбленного, если тебе так хочется. Но пусть он лучше сначала достойно себя проявит.
 – Достойно себя проявит? Куда же более?
 – Он прекрасный человек, я не отрицаю. Но он еще и общеизвестный распутник. Пусть он ждет тебя этак с год! Пусть докажет, что ему не нужна никакая другая женщина. Если он сохранит верность, тогда может на тебе жениться.
 – Так долго? Это несправедливо!
 – Ха! Так ты думаешь, что он не способен ждать? Значит, если он не будет в твоей постели, он будет искать утешения в другой?
 – Будет или не будет, это ничего не докажет. Целый год, отец! Мне казалось, что после смерти мамы и Кита я еще заслуживала какого-то наказания. Но я не думаю, что его нужно продлевать. Я знаю, Олден любит меня, Я уверена, что мы будем счастливы вместе. Ты не считаешь, что мы и так достаточно настрадались?
 Граф воздел глаза на портрет жены.
 – Твоя мать всегда хотела, чтобы ты была счастлива. Хорошо, дорогая. Мы изберем компромиссный вариант. Отпусти Джорджу Хардкаслу пристойное время. Пусть он три месяца покоится в своей могиле. Это будет данью его памяти, хотя он и не заслуживает столь больших почестей. А Олден Грэнвилл тем временем пусть докажет свою верность. Если он сумеет это сделать, я не стану препятствовать вашему браку. Но если не выдержит, тогда ты выйдешь замуж за этого человека только через мой труп.




 Глава 18


 Лето плавно перешло в осень. Выстроившись клином, в небе пролетали гуси.
 Джульетта шла вдоль руин кирпичной стены к выгону. Туда, где они с Китом вели раскопки в поисках сокровищ и зарыли оловянных солдатиков. Рабочие засыпали яму, выкопанную людьми лорда Эдварда, и припорошили оголенную землю сеном. Весной здесь заново посеют траву.
 Прошло три месяца с того дня, когда Джульетта услышана о смерти Джорджа и прочитала письмо с признанием Олдена. Испытательный срок, назначенный им отцом, подошел к концу.
 Насколько это было рискованно? Олден так привык потворствовать себе в чувственных удовольствиях…
 Но под опасливыми доводами горело яркое пламя уверенности, намного превосходившей сомнения. Джульетта точно знала, как сильно он ее любит и какой это в действительности неординарный человек. Впервые в жизни она открыла для себя, что есть истинная любовь.
 Именно поэтому они терпеливо ждали, в то время как все три месяца каждая частица ее души ощущала, как ей недостает его.
 В соответствии с пожеланиями отца Олден не делал визитов, но писал каждый день. В своих посланиях он сообщал ей новости о Шерри, о ее котах и о переменах в Грейсчерч-Эбби. Он продолжал заниматься благоустройством поместья – теперь уже стараясь для своего племянника. В письмах также было много сугубо личного, предназначенного ей одной.
 И еще одно дополнение – остроумный тонкий штрих, так характерный для его натуры. В конце каждого письма был записан шахматный ход, на который она на следующий день отвечала своим ходом. Так проходили неделя за неделей в Грейсчерч-Эбби и Фелтон-Холле, и два комплекта шахматных фигур отображались на бумаге единой композицией единой игры.
 Одно из писем поразило ее необычным содержанием. У нее так сильно заколотилось сердце, что она даже была вынуждена присесть.
  «Вчера у меня был посетитель. Мистер Давенби. Приехал верхом на лошади. Мы с ним стали в некотором роде друзьями, хотя загадочный Дав, кажется, не очень-то легко вступает в дружбу. Я не помню, рассказывал ли я тебе когда-нибудь о его изобретении? Он еще раньше придумал способ, как разорить сына герцога. У Дава были свои причины для мести. Я узнал об этом во время первой встречи, когда просил его о помощи. Мы перед ним в огромном долгу, Джульетта. Но каковы его собственныепричины ненависти к лорду Эдварду, я не знаю  –  он хранит это в секрете. Когда я надавил на него, он сказал только, что, если когда-нибудь влюбился бы, то этой леди была бы ты. Как я могу винить его за это?» 
 Почему ее взволновало это странное признание? Роберт Давенби был одним из немногих мужчин, кто не смотрел на нее как на что-то такое, от чего он вправе урвать. Теперь она поняла, какую важную роль он сыграл в ее жизни, позволив им с Олденом обрести друг друга. В тот вечер в Мэрион-Холле он был ее ангелом-хранителем. Но тогда она еще ничего не знала о нем.
 Она знала только, чисто интуитивно, что впредь ей не следует часто видеться с мистером Давенби. Теперь она знала – почему.
 Джульетта села на участок разрушенной стены и закрыла глаза.
 До слуха донесся конский топот. Она замерла в ожидании, чувствуя, как под кожей забегали крошечные иголочки. Стук копыт приближался. Послышался легкий металлический звон мундштука – и лошадь после тихого всхрапа встала.
 Сквозь кровь внезапно хлынуло тепло, будто солнце засветило прямо в сердце.
 – Мне очень жаль, что здесь нет сокровищ, – сказала Джульетта, давая своей радости вылиться на свободу.
 – В самом деле, мэм. Черт побери, для чего было назначать мне здесь встречу, если клад Фелтона не найден? В конце концов, я только и жаждал увидеть тебя в сокровищах короля Харальда. Массивное витое ожерелье вокруг шеи. Варварские браслеты на запястьях. И украшения на теле из солидного запаса золота викингов.
 Джульетта заулыбалась:
 – Какое платье я могла бы надеть с такими драгоценностями?
 – Вообще никакого платья. Конечно, только сокровища – и ничего больше. Эти три месяца мне пришлось черпать утешение в памяти и воображении.
 Веселье так и бурлило в ней, словно ручей вновь нашел свой путь на поверхность.
 – Так вы воображали меня нагой, сэр?
 – Каждый день!
 Джульетта открыла глаза и встала.
 Олден смахнул со своей золотистой головы треуголку. Он был во всем белом: камзоле, жилете и ослепительных кружевах. Даже треуголка – и та была цвета слоновой кости, только сапоги сияли черным блеском.
 Лошадь беспокойно била копытом землю.
 – Белый конь, – проговорил Олден. – Как подобает случаю.
 – Это не имеет значения. Главное – ты здесь!
 – Мэм, вы уже не желаете рыцаря на белом коне? – ухмыльнулся Олден. – Увы, я разбит вдребезги.
 – Нет, я о сокровищах. Сокровища не имеют значения.
 – И никогда не имели, – заметил Олден.
 – Ты по-прежнему хочешь жениться на мне, даже без мифических богатств моих предков?
 – Если ты возьмешь младшего сына без пенни наследства. Пока Шерри еще мал, мы можем жить в поместье. Когда он подрастет настолько, чтобы взять бразды правления в свои руки, я надеюсь сам достичь благополучия, достаточного, чтобы мы могли жить в комфорте. По крайней мере достаточного, чтобы купить коттедж с несколькими курами и свиньями.
 – Я никогда не держала свиней.
 – Как хочешь, женушка. Тебя устроит быть просто миссис Грэнвилл Строн?
 – Меня устроит быть просто Полли Браун, если это означает, что мы можем быть вместе. Но у меня есть для тебя кое-что.
 Джульетта достала из кармана запечатанное письмо своего отца. Оно было адресовано Олдену. Управляя одной рукой, он молча читал послание, потом развернул жеребца к ней.
 – Увы, мэм, похоже, у нас нет шанса навсегда остаться простыми мистером и миссис Грэнвилл-Строн.
 Джульетта удивленно подняла на него глаза, чувствуя, как внезапно заколотилось ее сердце.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Только это, – засмеялся Олден и протянул ей письмо. – Титул графа мог отойти вместе с твоим отцом…
 – Я знаю, – сказала Джульетта. – Смерть Кита еще больше все усугубила.
 – Поэтому твой отец подал петицию королю о передаче титула, – сказал Олден, – чтобы даровать его человеку, которому достанет глупости жениться на тебе. Король дал согласие. Так что если ты выйдешь за меня замуж, то в один прекрасный день вместо лорда и леди Грейсчерч мы станет лордом и леди Фелтон.
 Джульетта посмотрела на него с откровенным недоумением, но в следующее мгновение тоже принялась смеяться.
 – И с графским титулом придет все это. – Она замахала обеими руками, охватывая огромные угодья вокруг. – Усадьба, пашни, фермы, земля…
 – Клянусь, мэм, – вставил Олден между криками ликования, – я чертовски разочарован! Я был настроен на коттедж, а вы взвалите на меня все это, – добавил он, протягивая руку и озорно сверкая глазами. – Однако я полагаю, мне следует принять предложение твоего отца. Без сомнения, вы знаете, мэм, что я заинтересован только в вашем благополучии. Это – первейший довод.
 – Определенно я испытываю огромное облегчение, сэр, от того, что вас совсем не интересует мое тело.
 – В таком случае можете не выходить за меня замуж, мэм. Клянусь, я сгораю в огне от страсти к вашему телу!
 – А я только от страсти к вашему блестящему уму, сэр. Нам нужно закончить наш последний шахматный матч.
 – Не последний, – поправил Олден. – Первый из многих еще предстоящих. Но по правде сказать, я отчаянно стосковался по тебе. По твоему присутствию в моей жизни, в моем сердце, в моей постели, Джульетта.
 Она подошла ближе, положив руку на гриву коня.
 – Я тоже.
 Джульетта подобрала свои юбки и поставила ногу в стремя поверх его сапога. В следующий миг она сидела в седле, рядом с Олденом, и его рот жадно отыскал ее губы.
 Жеребец затанцевал, недовольный удвоившейся ношей.
 – Вот черт! – Олден прервал поцелуй. – Оказывается, умчать невесту на белом коне сложнее, чем я думал.
 Джульетта удобно устроилась в его объятиях. Олден потянул повод и пустил коня легким галопом по кругу.
 – Мы едем в никуда! – сказала Джульетта, когда они объезжали вокруг луга.
 – Ты права, – ответил Олден, целуя ее в ухо. – Мне тут пришло в голову – может, тебе будет интересно узнать, что я думаю о твоих фамильных сокровищах.
 Она откинулась назад.
 – Что ты имеешь в виду?
 – То, что золото в самом деле находится здесь, дорогая. Так что, если пожелаешь, передашь его своей дочери в приданое.
 – Тот неподъемный металл, представляющий огромную материальную ценность? Мы с Китом точно следовали инструкциям моей матери. Мы изучили медальон от первой до последней буквы. И то же делал лорд Эдвард Вейн. Но никто ничего не нашел.
 – Посмотри туда, – сказал Олден, когда конь галопом проскакал мимо пятачка земли, растревоженной лордом Эдвардом. – Закапывать сундучок в землю – чертовски плохой способ прятать вещи. Если бы сокровища Фелтона были захоронены наподобие этого люди Оливера Кромвеля нашли бы их в два счета.
 – Значит, все мы искали неправильно?
 – Только чуточку правильно. Та стена, – Олден кивнул на старое кирпичное сооружение, – стоит очень давно. Возможно, изначально здесь была мельница, но кирпичи римские. Определенно их кладка относится к временам гражданской войны [7] . Что может быть лучше для захоронения сокровищ, чем рушащиеся стены? – сказал он.
 – Но, как обозначено в медальоне, сокровища находятся в пяти футах от поверхности ручья.
 – Правильно, – сказал Олден, – только в пяти футах над его поверхностью, но не под ней. Держу пари, если наши сыновья и дочери разберут кирпичи на нужном расстоянии над землей, они найдут там золото короля Харальда. На что будем спорить, мэм?
 – Наши сыновья и дочери… – повторила Джульетта. – Это звучит очень хорошо. Очень. На что ты предлагаешь спорить? На мое захудалое целомудрие?
 – Это я уже имел. – Олден коснулся губами ее шеи, вызывая острое и сильное желание, так что мурашки забегали по спине. – Как насчет обещания любить меня вечно? Мое обещание у тебя есть. Навсегда, Джульетта.
 – В таком случае, муж мой, никакие другие сокровища меня не волнуют.
 – Хорошо, золото короля Харальда пролежало здесь сотню лет, – сказал Олден. – Если оно действительно существует, подождет еще сто лет. Однако этому проклятому жеребцу неймется размять свои ноги. Не помчаться ли нам галопом в туманную даль и жить там счастливо целую вечность?
 – С тобой, – ответила Джульетта, с упоением вдыхая его запах, чувствуя себя надежно в его объятиях, – я буду счастлива всегда и везде, куда бы ты ни захотел отвезти меня.
 Олден бросил поводья и дал коню волю.