Аннотация: Ее считали в лучшем случае «женщиной с прошлым», в худшем — богатой и знатной распутницей, прожигающей жизнь в веселом Париже никто и никогда не догадывался, что привело Софию Роли, герцогиню Эвердон, в добровольное изгнание — и что заставило ее играть роль порочной «искательницы приключений». Никто — кроме сурового, сумрачного Эйдриана Берчарда, вынужденного стать спутником и защитником Софии на пути в Англию и сгорающего от жгучей страсти к этой женщине… --------------------------------------------- Мэдлин Хантер Строптивая герцогиня Глава 1 Май 1831 г. Эйдриан переступил порог гостиной и оказался как будто в восточном гареме. Женщины в разноцветных шароварах, закутанные в легкие скользящие шелка, расположились рядом с мужчинами, разодетыми в свободные восточные одеяния. Широкие полотнища шелка спускались с высокого, украшенного фресками потолка, образуя массивный шатер. На нежных гобеленовых коврах лежали две тигровые шкуры. Расшитые драгоценными камнями подушки и покрывала украшали диваны и стулья. Сильный, острый запах, смешиваясь с ароматом благовоний и дорогих духов, плыл в воздухе. Гашиш. В темных уголках кавалеры осыпали поцелуями и ласками своих избранниц, не переступая определенных границ. Пока не переступая. Эйдриан зашел сюда по делу. Его не интересовало происходящее, он с трудом пробирался между парочками, ища хозяйку — герцогиню Эвердон. Пока ни одна из увиденных им женщин не соответствовала ее описанию. Наконец его внимание привлек узорчатый балдахин, отделявший маленькое возвышение с импровизированным ложем посередине. На нем в объятиях мужчины возлежала женщина. Ее глаза были закрыты, мужчина держал бокал с вином около ее рта. Визитная карточка Эйдриана небрежно валялась на полу, выпав из ее ослабевших пальцев. Без сомнения, это она. Эйдриан направился прямо туда, не обращая внимания на женские взгляды, сопровождавшие его. — Весьма признателен, что вы согласились принять меня, герцогиня, — обратился к ней Эйдриан. На самом деле она вовсе не собиралась принимать его, и ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы уговорить дворецкого. Ее веки дрогнули, и она всем телом подалась к нему. В свободном одеянии, закрепленном на одном плече и оставлявшем открытыми шею и руки, демонстрируя блестящую нежную кожу, она выглядела очень соблазнительно. Красный шелк подчеркивал малейший изгиб ее фигуры, а руки и лодыжки мерцали в свете свечи. Узкие ступни выглядывали из-под красного шелка. В полумраке комнаты он не мог рассмотреть ее лицо, видел только пышную шапку темных кудрей, стянутых золотым обручем. Светловолосый, обнаженный по пояс мужчина обнимал ее с такой страстью, что Эйдриан не удивился бы, если бы он откусил от нее кусочек. Хозяйка окинула гостя быстрым оценивающим взглядом, он в ответ сделал то же самое. Перед ним предстала новоявленная герцогиня. София Роли была единственной оставшейся в живых из детей герцога Эвердона и в связи с неожиданной его смертью мгновенно превратилась в важную персону. В течение двух последних недель каждый, кто занимал то или иное место в общественной жизни Англии, делал предположения насчет Софии Роли и задавался вопросом, чем вызвано ее столь долгое отсутствие на родине. Эйдриану не доставляло удовольствия обсуждать подобную тему с теми, кто поручил ему непростую миссию: вернуть Софию Роли — новоиспеченную герцогиню — на родину. Она коротала время в Париже, предаваясь бесстыдным удовольствиям. А прошло без малого восемь лет, как она уехала. София высвободилась из объятий своего обожателя и потянулась за визиткой, чуть не упав с ложа. Заметив ее внезапную неуклюжесть и почти детскую беспомощность, Эйдриан ощутил укол жалости. Он подобрал с пола визитную карточку и вложил ей в руку. Она поморщилась и жестом приказала своему кавалеру поднести свечу поближе. — «Мистер Эйдриан Берчард», — прочитала София. — К вашим услугам, ваша светлость. Не соизволите ли вы поговорить со мной наедине? Подобрав полы своего роскошного одеяния, София лениво поднялась. В ее позе чувствовалась врожденная грация, выработанная многими поколениями. — Я полагаю, — начала она, повернувшись к гостю, — что знаю, какие услуги вы можете мне предложить. И должна вас разочаровать: вы зря проделали свое путешествие. Я не собираюсь возвращаться в Англию. Разумеется, не собирается. — Я бы хотел побеседовать с вами наедине, — настаивал Берчард. — Завтра же возвращайтесь назад. — Я находился в пути два дня, а сейчас ночь. Вам необходимо выслушать меня. Пришло время взглянуть в лицо реальности. Гнев полыхнул в ее глазах. София выступила на шаг вперед. Мегера, да и только! Но тут ее нога зацепилась за шелк драпировки. Она споткнулась и повалилась вперед, прямо ему в руки. Берчард подхватил ее пониже спины. И понял, что под красным шелком нет ничего. Неудивительно, что ее белокурый «араб» сгорал от нетерпения. София подняла затуманенные глаза. Ее губы расплылись в смущенной улыбке. Оказывается, она пьяна! Совершенно не в себе! Вот это да! Берчард поддерживал ее, пока она не обрела равновесие. — Меня не особенно интересует реальность. Если только ее вы можете предложить, то убирайтесь, — произнесла София капризным тоном, провоцируя в нем желание обращаться с ней как с ребенком. Герцогиня обвела комнату царственным жестом: — Вот моя реальность, и мне вполне достаточно. — Ваша реальность не соответствует действительности. — Мой сераль выглядит вполне достоверно. Я и Стефан обдумывали окружающее вас не один день. Сам Делакруа делал эскизы костюмов. — Костюмы очень похожи, но вы взялись сочинить мир Востока исходя из своих европейских фантазий. Сераль не имеет ничего общего с тем, что я вижу здесь. В настоящем гареме, за исключением редких посетителей, все мужчины евнухи. Она разразилась заливистым смехом, легонько шлепнув Стефана. — Потише, мистер Берчард, а то вы мне всех мужчин распугаете. А женщины? В них хоть я преуспела? — Не совсем. Во-первых, в настоящем серале ублажают одного мужчину, а не нескольких. И потом… Стефан отвлек его внимание. Плотоядная улыбка говорила об убежденности человека, который полагал, что если только один султан вкушает все удовольствия гарема, то без всяких разговоров им стал бы он. Стефан угрожал стать проблемой. — Во-вторых, за исключением служанок, все женщины в гареме нагие. Подозрительный смешок донесся со стороны наблюдателей. Поняв его слова как намек, дама, сидевшая в кругу своих обожателей в другой части комнаты, поднялась и расстегнула узорчатый пояс. Тончайшие шелка упали на пол, вызвав бурю восторга и аплодисментов. Другая дама поднялась и проделала то же самое. Ситуация накалилась и вот-вот могла выйти из-под контроля. Предметы одежды парили в воздухе. Тени на стенах наполнились очертаниями женских прелестей… Объятия становились все откровеннее. Глаза герцогини округлились от удивления. Холодок пробежал по ее спине от того, какой оборот приняли дела. Стефан склонился к ней: — Пойдем, София, сокровище мое. Он потянул ее за руку, она пошатнулась и упала ему на колени. Эйдриан молча наблюдал; казалось, все забыли о его присутствии. Поднеся бокал к губам герцогини, Стефан поглаживал ее по обнаженной руке. Эйдриан колебался, готовый уйти. Миссия, возложенная на него, сулила превратиться в нелегкую задачу. Но по-прежнему для него было важно выполнить ее. Многое зависело от взбалмошной, глупой женщины, вполне возможно — даже судьба Англии. Он оглянулся на ложе. Стефан оголил одно плечо герцогини и взялся за другое. Ее голова беспомощно склонилась ему на грудь, но ее реакция не отпугнула кавалера. Впав в бессознательное состояние, она не соображала, что мужчина раздевает ее. Эйдриан вернулся к помосту как раз в тот момент, когда Стефан обнажил великолепную грудь герцогини. — Может быть, в своем рвении, мой друг, вы не заметили, что дама больше не хочет оставаться с вами. Она охладела. Стефан потянулся, стараясь задернуть полог балдахина. — Не суйтесь не в свое дело. — Джентльмен не может оставаться равнодушным, когда на его глазах вот-вот изнасилуют женщину. Но наверное, вы не знаете, как реагируют джентльмены? Стефан раздраженно поднялся, а герцогиня, наполовину выскользнув из груды шелка, чуть не упала с ложа. — Как вы смеете намекать, что я не джентльмен?! Я принц королевского дома Польши. — Неужели? И что же вы делаете в Париже? Когда ваша страна борется против гнета России, не следует ли принцу встать в ряды ее армии? Или вы из тех принцев, кто не любит тяготы войны? — Вы только что обозвали меня трусом. — Только в том случае, если вы действительно принц. Но я готов держать пари, что вы лжете. Я подозреваю, что вы выбрались из варшавских низов и, с тех пор как покинули родину, живете за счет женщин. Глаза Стефана от злости налились кровью. Эйдриан небрежно натянул красный шелк, прикрыв оголенную грудь герцогини. — На самом деле, Стефан, на что бы вы существовали, если бы не распутничали с богатыми дамами и не помогали им организовывать оргии? — Я поэт, — огрызнулся Стефан. — А-а-а… Поэт. Что ж, тогда подобное заявление меняет дело, не так ли? Женщины не содержат вас, а оказывают вам свое покровительство. Наклонившись, Эйдриан подхватил герцогиню на руки. — Я отнесу ее туда, где она придет в себя. Попробуете помешать, я убью вас. Стефан что-то раздраженно прошипел, а выражение его лица быстро изменилось, став язвительным и недоброжелательным. Когда Эйдриан поднял свою ношу, Стефан преградил ему путь. — Я не шучу, Стефан. Отойдите, или я выйду вместе с вами во двор и убью вас. Если вы негодяй, то тем более из-за вас я не буду менять свои планы. Проигнорировав угрозу, Стефан с хмурым видом отошел в сторону. Эйдриан сошел с помоста со своей ношей на руках. От движения красный шелк сполз, открывая грудь. Ничего не скажешь, очень красивая грудь. Он вынес герцогиню из сераля, стараясь, насколько возможно, сохранять достоинство. Старый дворецкий прошмыгнул в коридор. Эйдриан окликнул его: — Ваше имя? — Чарлз, сэр. Герцогиня настаивает, чтобы мы все обращались друг к другу по имени. Боюсь, французское влияние, сэр. Так, значит, герцогиня приветствует фривольное равноправие во взглядах? Что ж, не очень приятная новость, подумал Эйдриан и обратился к слуге: — Кроме вас, в доме есть еще английские слуги? — Ее горничная Дженни. Остальные — французы, и еще несколько из Польши, Австрии и Богемии пасутся здесь день и ночь. Но они присутствуют, чтобы обслуживать своих господ, которые, как часто бывает, превращаются в постоянных гостей. — И сколько же постоянных гостей? — В данный момент четверо. — Все мужчины? Чарлз залился краской от подбородка до лысины и кивнул: — Богема, сэр. Художники, поэты и так далее… Они известны в городе как кружок мисс Роли. Все они отличаются высокой чувствительностью. Миледи — известная покровительница нового романтического направления в искусстве. — Он с любовью посмотрел на свою госпожу — ее голова болталась, как у тряпичной куклы, — и деликатным движением прикрыл шелком грудь. — Смею заметить, что ее теперешнее поведение так не похоже на нее. С тех пор как она узнала о смерти отца, она сама не своя. — Сильные переживания? — Не то слово, сэр. Герцог не испытывал любви к дочери. Вот почему мы здесь. Но новость плохо подействовала на нее, она поняла, что больше не сможет скрываться. Они подошли к парадной лестнице. — Покажите мне ее покои, Чарлз, и позовите Дженни и еще двух других женщин, которым вы доверяете. Потом я дам вам инструкции, касающиеся сборов. Герцогиня покидает Париж. Если у вас есть сомнения относительно моего права осуществить ее отъезд, пока она не в себе, мне следует сказать вам, что я действую в согласии с волей короля Вильгельма. У меня при себе письмо, в котором он настаивает на ее незамедлительном возвращении домой. — Король! — Чарлз переваривал новость, пока они шли к лестничной площадке. — Но я не думаю, что смогу так быстро организовать отъезд. — Если вам нужно время, чтобы запереть дом, то вы останетесь и займетесь им. Герцогиня уедет со мной без промедления. — Боюсь, что она не согласится. Эйдриан не имел ни малейшего намерения позволить Софии Роли помешать выполнению возложенной на него миссии. Чарлз провел его по коридору, и они остановились у большой двойной двери. На зов Чарлза явились три горничные и занялись своей госпожой. — Что ее держит здесь, Чарлз? Если причина в Стефане, я улажу ее. — Я не имел в виду польского поэта. Животные, сэр. Она никогда не уедет без них. — Не вижу проблемы. Мы возьмем их с собой. Я умею ладить с собаками. Чарлз повернул дверную ручку. — Если бы только собаки, сэр… Эйдриан вошел и остановился как вкопанный. Множество глаз уставилось на него из разных концов комнаты. Он только что покинул гарем, чтобы очутиться в зверинце. «Если бы только собаки», — сказал Чарлз. Эйдриан окинул взглядом роскошную гостиную. Яркие птички прекратили пищать, но маленькая обезьянка все еще проявляла признаки раздражения, потому что ее хозяйка не удосужилась открыть клетку. В одном стеклянном аквариуме проживала рептилия странного вида, две крупные змеи ползали в другом. Под окном растянулся пушистый оцелот. Какие-то глухие удары в смежной гостиной свидетельствовали, что и там есть животные. И разумеется, собаки. Три мастифа с задумчивым взглядом темных глаз. Они выстроились перед камином, как солдаты, и целеустремленно поглядывали на шею Эйдриана. Женские пронзительные крики доносились из туалетной комнаты, заставляя их насторожиться. — Крупные животные обитают в загородном доме, — объяснил Чарлз. — Один дом едва ли может вместить жирафа и льва, да еще здесь, в городе, не правда ли? — Конечно. Я тоже поместил однажды в доме жирафа и льва, так они разнесли мою библиотеку. — Эйдриан опустился в кресло между мастифами. Крики послышались снова. Они означали, что три служанки пытались справиться с герцогиней. К счастью, половину из ее воплей он понимал, поэтому знал, что происходит. Слава Богу, она не запомнит, как ее приводили в чувство. Дженни не в счет, а две служанки-француженки тем более. Они не могли поднять герцогиню, чтобы отнести ее в ванную, поэтому попросили его помочь. Стараясь соблюсти деликатность, он опустил ее в воду прямо в одеянии. Намокший шелк подчеркивал малейший изгиб тела, словно вторая кожа, и вид ее был куда эротичнее, нежели если бы она оставалась голой. Но увы, герцогиня оказалась настолько пьяна и неприглядна, что свела на нет его сексуальную реакцию. Она медленно приходила в себя, осознавая ситуацию, и затем пробудилась окончательно. Ее мутило. И будет выворачивать всю ночь. Эйдриан вновь сел в кресло. Два мастифа покорно устроились у его ног, но третий отказался сдвинуться с места. Эйдриан пытался отделаться от мыслей, которые упорно лезли ему в голову. В его воображении возникали то намокший красный шелк, то обнаженная грудь. Время от времени доносился сердитый голос герцогини. Она угрожала уволить всех и каждого. Чарлз бросил вопросительный взгляд на Эйдриана. — Можете идти. Вы знаете, что делать, — распорядился тот. Третий пес подошел, поджав хвост. Эйдриан снисходительно выслушал дружеское сопение, затем жестом приказал животному лечь. Налив себе вина, он вытянул ноги и приготовился ждать. Глава 2 Сжав виски руками, София медленно покачивала головой из стороны в сторону. О Господи, за что ей такая мука, ведь она выпила всего лишь на пару бокалов больше, чем обычно! — Он все еще здесь? Дженни со скрипом отворила дверь и высунула нос. — Да, сидит у камина, словно у себя дома. София жестом приказала двум другим горничным, которые вытирали воду около ванны, удалиться. — А теперь можете идти спать. Остальное подождет до утра. Лизетт и Линетт выскользнули за дверь. И София успела разглядеть мужчину, сидящего в окружении ее собак. Эйдриан Берчард. Она знала Берчардов. Рэндалл Берчард, граф Динкастер, был другом ее отца. Единственное, что она знала о сидящем сейчас у нее Берчарде, — то, что рассказала ей Дженни. Оказывается, он прибыл сюда по поручению короля и должен привезти ее в Англию. — Отошли его. Пусть уходит. — Не думаю, что он согласится. Он предупредил, что останется здесь, пока вы не соизволите переговорить с ним. София оттолкнула Дженни в сторону и сама просунула нос в щелку. Эйдриан Берчард пил ее вино, сидел около ее камина и чесал ее Юри за ухом. Он выглядел довольно живописно с темными спутанными волосами, черными глазами и в черном вечернем костюме. Многие женщины не возражали бы, если бы обнаружили его в своих покоях. Он обладал неотразимой внешностью, которая волновала ее, несмотря на ее болезненное состояние. Более того, он производил впечатление какого-то авантюриста, в нем заключалось нечто загадочное. Оно привлекало и тревожило. Покрой его одежды и то, как он свободно расположился в чужом доме, выдавали в нем английского аристократа. В нем явно ощущалось воспитание, которое невозможно подделать. Но его лицо… заставляло усомниться в его английском происхождении. Он не похож на светловолосого графа Динкастера. У него густые волнистые черные волосы и очень темные глаза, глубоко сидящие и формой напоминавшие те, что встречаются у уроженцев Средиземноморья. Их контраст с его светлой кожей казался неестественным. В уголках четко очерченного рта пролегали жесткие складки, придававшие его лицу некоторую жестокость. Она не могла отделаться от впечатления, что если он наденет другое платье, изменит манеру поведения и добавит несколько психологических деталей, то больше станет походить на испанского гранда, чем Стефан на польского принца. Но если Стефан и мог не быть принцем, он все равно оставался поляком в отличие от Эйдриана Берчарда. Чем больше она разглядывала его, тем больше он пробуждал в ней неприятные воспоминания. Она старалась отбросить в сторону темные тучки, которые сопровождали события прошедшей ночи. Ей крайне неприятно сознавать, что она провела несколько часов собственной жизни, абсолютно не помня происходящего с ней. Держа в руках корсет, Дженни обратилась к хозяйке: — Вы в состоянии одеться сейчас, миледи? — Я не имею ни малейшего желания одеваться специально для него. Достань фиолетовый пеньюар, как-нибудь уложи волосы и набрось шаль мне на плечи. Думаю, вполне достаточно. Если он будет шокирован, мне все равно. — Не думаю, что вы можете шокировать его, — проговорила Дженни, пряча улыбку и открывая дверцы гардероба. — После того, что он уже видел, смешно, если бы он смутился от вашего абсолютно приличного пеньюара. — Что ты можешь сказать о нем, Дженни? Горничная бросила взгляд на дверь. — О, миледи, он, бесспорно, производит впечатление! Мистер Берчард не такой страшный, как его отец, но в нем есть что-то такое, что позволяет довериться ему. В нем есть уверенность, что все будет так, как он решил. И он с головы до пят джентльмен. Чарлз сказал, что, когда он нес вас сюда и ваше платье… приоткрылось… ну, вы понимаете… мистер Берчард ни разу не взглянул на вашу голую грудь. Желудок Софии отозвался отрыжкой. О Господи, еще не хватало! Разумеется, произошел несчастный случай, и незнакомец видел ее полуголой! — Он нежно обращался с вами, миледи, — продолжала щебетать Дженни, укладывая волосы Софии крутыми локонами. — Он нес вас в ванную, как дитя, и когда вас тошнило, он помогал и даже не поморщился. София почувствовала, что краснеет. Внезапно все, что произошло, словно выплыло из тумана. Льющаяся вода. Сильные мужские руки держат ее подбородок над фаянсовой гранью. Мокрый алый шелк. Дженни заколола локоны пониже затылка, собрав их в тугой пучок. София поднялась, чтобы накинуть шелковый пеньюар, отделанный атласной лентой. Собрав оставшиеся крупицы достоинства, София величественно прошла в соседнюю комнату, как требовали обстоятельства. Эйдриан склонился над лежащим Юри. Пес распластался на полу, задрав лапы вверх, трепеща всем телом, — он требовал внимания. София ждала. Он наверняка слышал ее шаги, но притворялся, что не слышит. По-видимому, решил устроить между ними состязание. Наконец Эйдриан бросил на нее взгляд, от которого у нее во рту сразу все пересохло. Поднявшись, щелкнул пальцами, указывая Юри на место у камина. София не пропустила его поистине символический жест. «Ваши собаки уже слушаются меня», — означал он. Он посмотрел на нее еще раз, уже оценивающе, надеясь убедиться, что ее состояние улучшилось. Когда он подошел, она подала ему руку, и он склонился к ней. — Мне, видимо, стоит снова представиться, герцогиня. Я Эйдриан Берчард. Вы чувствуете себя лучше? Я взял на себя смелость и попросил принести что-нибудь из еды. Вот увидите, вам сразу станет лучше. Чай и кексы ждали на столе. Он подвел ее к столу, усадил, налил чай и сам устроился в нескольких шагах. По-хозяйски. — Пожалуйста, съешьте что-нибудь. — Эти слова звучали как приказание. София, поморщившись, потянулась за кексом. Откусила кусочек и отпила глоток, чувствуя на себе его внимательный взгляд. Еще не совсем избавившись от воздействия алкоголя, она едва могла скрыть улыбку удовольствия от его присутствия. Но остатки здравого смысла, несмотря на адскую головную боль, подсказывали ей, что надо держаться настороже. Она понимала, что он задумал. Эйдриан командовал ею, словно она полная идиотка. — Вы один из сыновей графа Динкастера? Я знала ваших родителей. София сама удивилась, услышав свои слова. Он так поражал своей красотой, что она не могла сосредоточиться и заставляла себя не смотреть на его лицо. Сейчас, когда он находился совсем близко, она чувствовала полное потрясение от его совершенной красоты. У него были высокие скулы, глаза по-доброму сверкали в свете свечей. Волосы, черные как вороново крыло, небрежно падали на лоб, лицо и воротник — стиль, господствующий в современных салонах. Он держался совершенно естественно и не скрывал свою жизнелюбивую натуру. «Скажите мне, мистер Берчард, что ощущает неотразимой красоты человек, когда сердце каждой женщины замирает при виде его?» — хотелось спросить Софии. — Я третий сын, у меня два брата — Гэвин и Колин, — бесстрастно ответил Эйдриан. Третий сын. После «наследника и того, кто в запасе». Леди Динкастер была блондинкой, как и ее супруг, подумала София. Она с интересом изучала смуглое, совершенно не типичное для англичанина лицо Эйдриана. — У вас для меня письмо, — проговорила София, с трудом проглотив бестактный вопрос, готовый сорваться с ее уст. Он достал послание из внутреннего кармана сюртука. София заметила королевскую печать. — Что там говорится? — Король удивлен, что вы не вернулись в Англию, когда скончался ваш отец. Он требует вас немедленно. У него большое желание ввести новую обладательницу титула пэра в ее права. — Мой отец умер. Мое присутствие на его похоронах не преодолело бы той пропасти, которая разделяла нас при его жизни. Что касается его величества, я не удивляюсь его желанию, чтобы его лорды посмеялись надо мной. Еще бы, в стране, по закону первородства управляемой мужчинами, женщина наследует столь высокий титул! Пусть они позабавятся где-нибудь еще. — Ваша ситуация необычна, но в ней нет ничего смешного. Вы не одиноки. Как вы знаете, есть и другие женщины, которые, как и вы, получили преимущественное право наследования в своих семьях. — Двести лет назад какой-то мой предок убедил короля разрешить дочери наследовать титул, и сейчас меня заставляют играть роль герцогини. — Она потянулась к нему. — Я не хочу, увольте. Управляющий прекрасно справится с делами поместья. Я собираюсь остаться в Париже. — Вы должны вернуться. Разумеется, вам известно, что происходит в Англии? Французские газеты пишут о вас, а гости из Англии наверняка рассказывают. — Я не много общаюсь с англичанами, но вы правы, я знаю, что там происходит. — Тогда вам известно, что парламент распущен и предстоят новые выборы. Надвигающиеся перемены в палате общин охватили всю страну, натравливая класс на класс. Если акт о принятии реформ утвердит следующий парламент, они изменят Англию так, как даже война не изменила. — Может быть, пришло время перемен, я не знаю. И предоставлю решать подобные вопросы другим. — Существует немало людей, которые скорее предпочли бы революцию, нежели реформы. Герцогиня Эвердон не может оставаться во Франции. — Он поймал ее взгляд. — Я приехал, чтобы привезти вас домой, и если потребуется, то взвалю вас на спину и перенесу через пролив. Я не шучу. Пока звучала угроза, он сохранял полное спокойствие. Никакой напыщенности, которая могла бы вызвать смех. Никакого желания уколоть. Он изложил факты ровным, твердым тоном, не повышая голоса. «Все так, как есть», — сказал он. Все так, как должно быть. — Как женщина, я не могу заседать в парламенте. Я не унаследовала политическую власть вместе с титулом и состоянием. Он задумчиво разглядывал ее. — Не могу решить, или вы настолько искренни, насколько несведущи в своих правах, или упрямитесь в тщетной надежде, что может быть по-другому. — Вы очень близки к обвинениям, мистер Берчард. — Простите меня. Позвольте мне объяснить ситуацию в более широком смысле. Как герцогиня Эвердон, вы контролируете двенадцать членов палаты общин, которых предстоит избрать жителям Девона и Корнуолла. — «Гнилые местечки»… — Согласен… Ваше право на выдвижение кандидатов вернет их в палату общин на предстоящих выборах. Ваше влияние на голоса избирателей трудно переоценить. Каждый голос имеет значение. Поэтому, пока вы не можете участвовать непосредственно, вы все-таки обладаете значительной силой. Традиция, о которой он говорил, существовала с давних времен. Пэры, заседающие в палате лордов, распоряжались сотнями мест в палате общин. София не представляла, что ее отец имел такую власть. Внезапно она протрезвела. Все, оказывается, намного хуже, чем она думала. — Вас послал король. Кто еще? — спросила София. Искра одобрения промелькнула в его глазах. — Герцог Веллингтон и другие, имеющие влияние в партии тори. — Мы оба знаем, что такие люди не позволят оставить в моих руках власть, которую вы так красноречиво описали. Им нужно найти способ управлять мною, и самый простой путь справиться с женщиной — действовать через ее мужа. Поэтому скажите мне: кто тот мужчина, которого прочат мне в мужья? Услышав ее слова, Эйдриан изумился. Уголок его рта едва заметно дернулся вверх. Он выглядел сейчас особенно обольстительным. — Что ж, если вы настаиваете, то им является мистер Джеральд Стидолф. О Боже! Джеральд! Кто угодно, только не он. Гнев и страх подобно молнии вспыхнули в ее больной голове и искали выхода, а Эйдриан Берчард — единственный, кто был рядом. — Почему именно вас послали за мной? — с жаром воскликнула она. — Почему они выбрали вас, а не кого-то еще? — Я знал вашего отца. Я член парламента из Стоктона в Девоне, который входил в один из ваших избирательных округов. — А вы не боитесь отпугнуть меня своим вмешательством в мою жизнь? Скажите, что случится, если я не выставлю вас кандидатом на предстоящих выборах? Его веки опустились, на губах появилась улыбка, но уже менее привлекательная и дружелюбная. — Надеюсь, что партия найдет для меня другое место. А если нет, я буду вынужден отстаивать свои интересы. — Значит, вы важный член партии, а не просто сторонний наблюдатель, из тех, что занимают последние ряды в парламенте? — Не особенно важный, но полезный. — Неудивительно, что они послали вас. Вы знаете свое дело. Вы служите мне, но только в той мере, которая удовлетворяет ваших настоящих хозяев. Чтобы встреча с вами носила достоверный характер, не следует ли вам предоставить мне некое доказательство: кольцо или печать? София просто желала его поддеть. И никак не ожидала, что он засунет руку в карман и вытащит кольцо. Она сразу узнала кольцо отца с гербом Эвердона на драгоценном камне. Эйдриан держал свою руку на расстоянии от нее. София смотрела на кольцо. Дрожь пробежала по телу, вызывая в памяти картины прошлого. Он наклонился и, взяв ее руку, надел тяжелое золотое кольцо ей на палец. Смешно, пронеслось у нее в голове. От его рук исходило невероятное тепло, настолько сильное, что она пришла в замешательство, готовая умолять его не отнимать их. Но он отнял руки, и она осталась одна со своим кольцом. — Так как трудно было предположить, сколько вам понадобится времени, чтобы прийти в себя, я дал Чарлзу инструкции относительно вашего отъезда. — Он исподлобья посмотрел на нее как на проблему, которую требовалось уладить. — Относительно моего нежелания, мистер Берчард, мне бы хотелось прояснить кое-что. — Я знал, что вы так скажете, — сухо произнес Эйдриан. Он ожидал отговорок. София готовилась дать их, но резко изменила тактику. — Моя горничная говорит, что вы… сопровождали меня в ванную. Если бы я могла, то подняла бы тревогу и запретила бы вам проявление такого внимания ко мне. Надеюсь, в будущем вы выкажете большее уважение к моей скромности. — Я не сопровождал вас, я нес вас. Вы находились в невменяемом состоянии, и вашим горничным требовалась помощь. Если вы намерены и дальше вести подобный образ жизни, то подыщите горничных посильнее, чтобы им было сподручнее обслуживать вас. — Эйдриан поднялся. — Теперь, я думаю, вам следует поспать. Завтра с утра вам нужно упаковать ваши личные вещи. Отдайте соответствующие распоряжения, а я займусь остальным с помощью Чарлза. София все еще не двигалась с места. — Может быть, я неясно выразилась? Я никуда не собираюсь. — Придется, герцогиня. Мы уезжаем завтра утром. Возьмите все, что вам нужно, чтобы чувствовать себя комфортно. Возьмите ваших животных и поклонников. Не забудьте арабские шелка и гашиш. Как же без них ваши оргии? Берите все, но поверьте мне, я говорю вам в последний раз — вы поедете со мной в Англию. Открыв рот, София следила за его уходом. Гашиш и оргии, надо же! Напомнить ей о таких вещах по меньшей мере неделикатно. Потому что… И вдруг ужасные видения выплыли из тумана, какие-то разрозненные обрывки мелькали перед глазами, мешая дышать. Духи, шелка, смех, шепот… Ее сераль имел успех, но некоторые из представителей высшего света уехали слишком рано… фантазии становились все реальнее и в то же время напоминали сладкие мечты… краски сгущались, звуки улетали прочь. Как много видений, бесконечный поток… Рука на ее теле и жаркий шепот около ее уха… Предметы одежды, летающие в воздухе. — Дженни. Горничная выскочила из туалетной комнаты. — Дженни, передай Чарлзу, что я должна поговорить с ним утром, как только встану. Скандальные видения выплывали из тумана… обнаженные женщины и мужская плоть… сплетение тел… — И еще, Дженни, скажи слугам, чтобы они вошли в гостиную и попросили оставшихся гостей уехать. Немедленно. Глава 3 Рассвет едва занялся, а Эйдриан уже приступил к организации отъезда Софии Роли в Девон. Задолго до полудня он сумел приготовить необходимый транспорт для перевозки зверинца, возложив заботу о нем на слуг, рекомендованных Чарлзом. Нанял экипажи для герцогини и ее ближайших слуг и приказал паковать самое ценное и грузить на повозки. Когда постоянные поклонники мисс Роли наконец соизволили проснуться и спустились к завтраку, дом, охваченный суетой, обычно сопровождающей любые сборы, очень удивил их. Смотрелись вставшие мужчины довольно-таки забавно: все спросонья, волосы взъерошенные. Они напоминали мальчиков, только что окончивших университет, и выглядели моложе герцогини, которой шел двадцать девятый год. Эйдриану, имевшему за плечами тридцать четыре года, казалось, что они не приспособлены ни к чему и совершенно не знают жизни. Он отложил в сторону папку, содержащую письменные инструкции, которые ожидали подписи герцогини (или, если неизбежно, ее подделки), и оставил дела до завтрака. Чарлз объяснил, что члены кружка миледи постоянно менялись. Стефан — самое свежее ее приобретение, сменивший грека, уехавшего несколько месяцев назад. Герцогиня оказывала поддержку своим постояльцам в течение последних пяти лет. Она питала слабость к представителям искусства из стран, раздираемых революциями и свободолюбивыми движениями. Эйдриан сидел за столом. Гости мисс Роли приглядывались к нему. — Что вы здесь делаете? — сухо поинтересовался Стефан. — Герцогиня любезно предложила мне свое гостеприимство на пару дней, — отвечал Эйдриан, намазывая гренок джемом. — Сначала я не хотел навязываться, но потом подумал: почему бы и нет — одним мужчиной больше, одним меньше… Все захихикали, по достоинству оценив шутку. Все, кроме Стефана. — Кто вы, черт возьми?! Что вам надо? — взорвался поляк. — Эйдриан Берчард. Земляк герцогини. — Рвотный порошок вы, вот кто, и вовсе не похожи на ее земляка. Смуглый, крепко сложенный мужчина с густыми усами, сидевший на другом конце стола, радушно рассмеялся. — Не обращайте на него внимания, мистер Берчард. Стефан всегда с утра не в духе. Я Аттила Тод, и мы рады приветствовать вас в наших рядах. — Аттила Тод, венгерский композитор? — воскликнул Эйдриан, используя информацию, которую он выудил у Чарлза утром относительно постоянных гостей герцогини. Под густыми усами расплылась довольная улыбка. — Вы знакомы с моей музыкой? Я знаю, что моя соната исполнялась на одном из скромных концертов в Лондоне. Но то, что вы слышали обо мне и помните мое имя, удивительно! Его действительно сразили наповал познания Эйдриана. Казалось, что он, дабы выразить свои эмоции, сейчас разразится слезами или упадет в обморок. Среди молодых представителей богемы считалось модным выставлять на всеобщее обозрение свои чувства, которые являлись как бы другой стороной сильных, экспрессивных эмоций, выраженных в их музыке или ином виде творчества. Глядя в окно на сад, композитор вновь предался высоким мечтам. Аттила, может быть, немножко глуп, но не скандалист, как Стефан, решил Эйдриан. Возможно, именно венгр — любовник герцогини, а не поляк. Черт, может статься, что оба. А впрочем, может, и все. Подобная мысль разозлила его. Без слов ясно, что Стефан не поедет в Англию, но другие могли поехать с герцогиней. Он бы разрешил, но сейчас, сидя за столом, Эйдриан внезапно решил, что никто из приближенных Софии Роли не будет сопровождать ее в Девон. — Позвольте мне продолжить знакомство, — обратился к Эйдриану мужчина, сидевший ближе всех. — Я Жак Деларош, а красивый мошенник слева от меня — Дитер Вюрцер. Жак представлял собой элегантного молодого человека с красивыми чертами лица и принадлежал к тому сорту мужчин, которые скорее останутся голодными, чем откажутся от модного пальто. Блондин Дитер, фамилия которого говорила о его незнатном происхождении, обладал большим благородством, чем Стефан, назвавшийся польским принцем. Эйдриан снова воспользовался информацией Чарлза. — Как приятно познакомиться с таким талантливым поэтом, а также с одним из многообещающих молодых писателей Пруссии! — воскликнул он. Два поэта, писатель и композитор, подумал Эйдриан. И все иностранцы. Стоит заметить, что среди них нет художника. Этот человеческий зверинец явно не укомплектован. Эйдриан расценил такой факт как упущение со стороны герцогини. Спонтанная экстравагантность, возможно, и очаровательна, пока преднамеренное потакание своим слабостям не требует расплаты. — А вы художник? — поинтересовался Дитер. — Нет. Все трое посмотрели на него более внимательно. Аттила по-прежнему держался невозмутимо. — Вы не знаете, чем вызвана внезапная суматоха? Что-то случилось? — спросил Жак. — Шум разбудил меня ни свет ни заря. — Как будто слуги перевернули все вверх дном, как бывает во время генеральной уборки, — пожаловался Дитер. — Один из них ворвался в мою комнату, чтобы забрать серебро. — Нет, это не уборка, — пояснил Эйдриан, — а полный переезд. — За город? — с энтузиазмом спросил Аттила, его внимание вернулось к группе. — Да. Дитер окинул Эйдриана внимательным взглядом: — И когда же она уедет? — Отъезд намечен на завтра. Эйдриан закончил завтрак и поднялся. Пора убедиться, что герцогиня проснулась, пришла наконец в себя и укладывает вещи. Он пошел вверх по лестнице. Быстрые шаги за ним следом принадлежали Жаку. — Дитер, кажется, думает, что София отправится в путешествие одна, — заключил он, стараясь не отставать от Эйдриана. — Я буду сопровождать ее. — И еще Дитер думает… Вы знаете, он очень тихий, но очень осмотрительный. Он думает, что суета в доме означает его закрытие. — Все делается по желанию ее светлости. — Она ничего не сказала нам. В последний раз мы видели герцогиню, когда вы несли ее на руках… ночью. И я позволю себе спросить: есть ли у вас право осуществлять такие приготовления от имени герцогини, особенно касающиеся нас? — Но кому-то нужно это делать, вот я и делаю. Лицо Жака вытянулось. — Она сказала мне как-то… но я просто подумал, что приготовления были… мои извинения, что спрашиваю вас, но, я уверен, вы поймете, я забочусь о герцогине, чье сердце так великодушно… И если кто-то добивается преимущества, как Стефан… О, я уверен, он еще проклянет тот день, когда родился, когда узнает, кто вы, особенно после того, как вы застали его прошлой ночью, когда он допустил такие вольности… Мягкий, учтивый Жак выпалил свой бесконечный монолог с таким подобострастием, что не оставалось сомнений — он думает об Эйдриане как о важной персоне. Помедлив с ответом, Эйдриан улыбнулся. Французский поэт направился в столовую продолжать завтрак. Дженни впустила Эйдриана в апартаменты Софии только для того, чтобы проинформировать его о своей госпоже, отправившейся на прогулку в сад с оцелотом Камиллой. Эйдриан смотрел в замешательстве, во что превратилась гардеробная. Беспорядок стоял неописуемый. Он не мог даже предположить, что женщина может иметь так много одежды. Дюжины вечерних платьев, разнообразие женских шляпок, масса перчаток и туфель… Оказывается, одним из излюбленных занятий герцогини было хождение по модным лавкам. — На завтра приготовьте только два саквояжа. Остальное можно послать позже, — распорядился Эйдриан. И прошел в сад, чтобы проинформировать леди о том, что он успел сделать, действуя в ее интересах. Она отдыхала на скамье под цветущей грушей. Камилла разгуливала на длинном поводке, осторожно поглядывая по сторонам длинными, узкими глазами. Герцогиня была одета по последней моде. Широкие юбки, невероятных размеров рукава розового платья скрывали женственные формы, за исключением талии, перехваченной поясом, и оставляли открытыми лишь бледные руки и шею. Эйдриану не нравилась новая женская мода, он с сожалением вспоминал мягкий классический стиль своей юности. Невысокой герцогине новый стиль одежды не шел. Впрочем, как и цвет платья, хотя, надо признать, сам по себе очень красивый. Он уже заметил ее пристрастие к розовому оттенку, видимо, она не задумывалась, подходит ли он к ее глазам и цвету кожи. Экстравагантная женщина, возможно, но не слишком уверенная в себе. Эйдриан шел, вдыхая ароматы весны, наполнявшие сад. Ему впервые довелось увидеть герцогиню при естественном освещении. Прошлой ночью тусклый свет свечей больше скрывал ее черты, чем показывал. Сейчас от его глаз не ускользнуло, что темные волосы герцогини настолько же блестящи и великолепны, как вчера, и что даже современный наряд не в силах скрыть ее женские прелести, которые он некоторое время успел подержать в своих руках. Кремовый цвет лица являл собой образец совершенства. Он узнавал породу герцога в маленьком упрямом подбородке и полной нижней губе, в прекрасных, нежных очертаниях носа. Она, несомненно, красива. И совершенно неподражаема, особенно когда ее зеленые глаза на секунду замирали на чем-то. Вот и сейчас, увидев его, ее глаза замерли. К сожалению, он прочел в них, что она все еще не смирилась со своей участью. Пора все взять в свои руки. Глава 4 Эйдриан шел к ней, ступая по низкой траве. София не могла отделаться от ощущения, что он обладает не только властной аурой, но и таинственным магнетизмом. И тут же отругала себя за трепет, который вызывала в ней его снисходительная улыбка. Камилла преградила ему дорогу, что дало Эйдриану повод остановиться. Оцелот Камилла, размером не больше средней собаки, требовала осторожного обращения. — Она живет среди людей с самого рождения, — объяснила герцогиня, подзывая Камиллу к себе. От ее глаз не укрылась реакция Эйдриана. — Не стоит бояться. Он пожал плечами: — Лишать свободы диких животных в научных целях — это я понимаю, но… — …но содержать их в неволе ради женской забавы противоестественно. Вы это хотели сказать? Что ж, я согласна. Камилла принадлежала иностранному дипломату, который задумал жениться. Его невеста боялась ее, и он решил пристрелить Камиллу. Тогда я взяла ее к себе. — Она почесала Камиллу за ухом, и та потянулась, совсем как огромная полосатая кошка. Эйдриан прислонился спиной к дереву, его вероломная привлекательность лишала Софию покоя. Ей казалось, что он гораздо ближе, чем был на самом деле. — Все животные попали к вам подобным образом? Бездомные и брошенные? — Нет, крупные животные достались мне вместе с загородным замком. Прошлый владелец содержал маленький зверинец. А когда он оставил замок, то и зверинец перешел ко мне. Одна птица развлекает вас, поэтому вам дают вдобавок другую. Вы готовы взять собаку, а ее братья умоляют взять и их. — Конечно, жестоко отказывать. — Он протянул руку к Камилле. Она презрительно проигнорировала его жест. — В отличие от моих слуг и собак Камилла относится к вам подозрительно. — Я чужой. Ей не знаком мой запах. И в отличие от ваших собак она женского пола. Они часто гораздо осторожнее, чем мужские особи, но и их можно приручить терпеливым, хорошим обращением. — Так вот почему вас послали за мной, мистер Берчард? Потому что вы знаете, как приручить женщину? — Я говорил о четвероногом существе, не о человеке. — Не увиливайте! Что вам рассказывали обо мне? — Очень немного. — Как я понимаю, вы были шокированы, увидев меня в подобной обстановке? — Ваш выбор развлечений меня не касается. Найти вас и быстро доставить в Англию — вот моя миссия. — Вы здорово потрудились. Чарлз рассказал мне, как вы за одно утро успели сделать столько, на что обычно уходит неделя. У вас есть какой-то опыт в подобных делах, вы занимались бизнесом или служили в армии? — Не занимался ни тем, ни другим, хотя в молодости состоял в должности помощника министра иностранных дел. И иногда сопровождал послов, которые отличались такой беспомощностью, что без меня они не могли обойтись. — И теперь вас послали за строптивой герцогиней, которая не желает возвращаться домой? — спросила она, чувствуя, как мурашки пробежали по спине при мысли о том, что ждало ее на родине. Он заметил. Не говоря ни слова, снял сюртук и набросил ей на плечи. Ничего особенного, так мог поступить любой джентльмен. Всего лишь приятная любезность. Тем не менее внимательный жест настолько проник в ее душу, что она дрогнула. Сердце, отвыкшее от подобных действий, зашлось в груди, что еще раз доказывало, насколько печально ее существование в чужой стране, несмотря на ее четвероногих друзей, развлечения и поклонников. В нынешнем году май в Париже выдался на редкость холодный, но Эйдриан чувствовал себя вполне уютно без сюртука, в темном шейном платке и сером шелковом жилете. И казался совершенно неотразимым. Наверное, его и выбрали, потому что он мог заморочить голову любой женщине. В глубине души София хотела, чтобы он продемонстрировал свое искусство обольщения. Ах, хотя бы на мгновение ощутить близость и потом лгать себе, что он не просто выполняет миссию, а действительно увлечен ею! Она имела опыт в подобных вещах. В его присутствии София не узнавала себя, становилась глупой. Более того, испытывала острое чувство ностальгии по родной стране. Она недаром избегала английской колонии в Париже. И совсем забыла, насколько приятно общаться с соотечественником. В такой момент ей казалось, что они очень близки, хотя совсем не знали друг друга. — Мистер Берчард, я не просто так не живу в Англии, у меня есть причины, по которым я даже не езжу туда. Эйдриан присел на другой конец скамьи, откуда мог наблюдать за Камиллой. — Я понимаю, что у вас были причины, но сейчас пора забыть о них. — Вы рассуждаете слишком самонадеянно. Неужели вы из тех мужчин, кто полагает, что у женщины нет забот, стоящих внимания? — Я тот мужчина, который верит, что сейчас там такое время, когда всеобщее благо важнее любого личного интереса. — Я понимаю, но мы должны найти иной способ моего представительства. Я дам вам письма, где будет написано все, чего от меня ждут. Я дам вам кольцо отца, и другие люди смогут говорить от моего имени. — Вас должны видеть в ваших округах. Другого пути нет. — Повернувшись к Камилле, он протянул руку. Животное недовольно принюхивалось. — Если бы существовал другой способ, я с радостью освободил бы вас, не вдаваясь в причины вашего отказа семье и родине. София подумала, что слышит приглашение довериться. Конечно, приятно… Но что она могла сказать? Что могла предъявить в свое оправдание? Ее история стара как мир — женщина, которая обнаружила, что родилась только для того, чтобы ее использовали. И вот теперь мужчина собирается увезти ее с собой, чтобы ее опять использовали. Он элегантно покорил Камиллу, всего лишь пройдясь одним пальцем по ее носу. Мурлыкая от удовольствия, Камилла потянулась. Поднявшись на лапы и изогнувшись в спине, она терлась о его ногу. Без особого труда Эйдриан Берчард приручил существо женского пола. София следила за движениями его руки как загипнотизированная. Его пальцы, пробираясь сквозь густую шерсть, почесывали спину оцелота. На какой-то момент ей почудилось, что его ладонь лежит на ее коже, согревая ее тело уверенной, властной лаской. О Господи, она чувствовала, что готова тоже заурчать вместе с Камиллой! Еще один союзник потерян. Он сумел переманить Камиллу. За ужином она, без сомнения, останется одна. Какая-то суета возле дома привлекла ее внимание. «Что ж, — подумала она, — может, и не совсем одна». Жак, Дитер, Аттила и Стефан вошли в сад. Заметив герцогиню, сидевшую под цветущей грушей, они направились к ней. — Вы рассказали им, — проронила она. — Да. — Я не могу оставить их. — Вы не можете спуститься с борта королевского корабля вместе с четверкой сопровождающих. И еще, прежде чем они подойдут к нам, спешу предупредить вас, что Жак решил, будто я имею на вас права. — Вы хотите сказать, что позволили Жаку думать, что вы мой любовник? — спросила она, поднимая на него свои лучистые зеленые глаза. — Он думает, что я человек из вашего прошлого. Или занимал место вашего любовника в прошлом, не знаю. София разглядывала молодых людей, устремивших на нее свои взгляды. Их лица внезапно стали очень серьезными, более того, испуганными. Она выдала самую очаровательную улыбку. Однако ее радушие не значило ничего, темный взгляд Эйдриана остановил их. Они застыли в тридцати шагах, обсуждая ситуацию. Эйдриан вежливо заметил: — Я бы мог помочь, если бы знал, за кого они меня принимают. — Мне и так ясно. Пока я жила здесь, мне пришлось сочинить события моего прошлого, чтобы обезопасить себя, — объяснила она. — Случайно я привлекла внимание одного мужчины, пыл которого хотела охладить. И тогда я нашла лучший способ — выдумать себе мужа. — Все хорошо, за исключением того, что вы никогда не были замужем. Ведь даже во Франции о такой женщине, как вы, наверняка известно все, начиная с рождения. — Но я выдумала особенного мужа. Кто-то совершенно невероятный и очень опасный, обладающий жутким характером. Он как будто участвовал в пяти дуэлях, и на его счету четверо убитых. Если он узнает смельчака, уделяющего мне особое внимание, можно только предположить, что он с ним сделает. — Как вы объяснили, почему он опасный и почему его нет рядом с вами? — Он выполняет секретную миссию английского правительства. И уже несколько лет находится по делам службы в Турции и на Балканах. Эйдриан недоверчиво покачал головой: — Какая нелепая сказка! — Вы думаете? — удивилась она и продолжала: — Но более того, даже мой отец никогда не знал о нашей женитьбе, поэтому мы не могли жить открыто. Трое молодых людей пытались собраться с духом. Аттилу избрали главным. — И со смертью вашего батюшки вы… — Жак пришел к заключению, что, видимо, приехал мой таинственный супруг, чтобы предъявить на меня права, — она вздохнула, — я совершенно забыла, что открыла Жаку свой секрет, когда мы познакомились. Аттила вышел вперед и изысканно поклонился: — Мистер Берчард, мы бы хотели переговорить с вами. София округлила глаза. — Предоставьте это мне, мистер Берчард. Я сама поговорю с моими друзьями… Я должна объяснить ошибку. Эйдриан наклонился к ней: — Джентльмены желают говорить со мной, моя дорогая. И еще нам пора отбросить официальный тон. Я должен внести ясность и не готов продолжать игру. Она уставилась на него. «Моя дорогая»? «Игру»? О Господи! Он, кажется, вошел в роль. Эйдриан обратил внимание на Аттилу. Тот с трудом проглотил комок в горле, так что дернулся кадык. — Мистер Берчард, мы чувствуем некоторую необходимость разобраться в происходящем, — начал Аттила. — Софи, как оказалось, ваша жена. Она столь великодушна, что оказывала гостеприимство бедным художникам, приехавшим в этот чудесный город, весьма разорительный для их кошельков.. Ее салон открыт для ведущих представителей искусства, что само по себе бесценно. Короче, нам четверым посчастливилось ощутить на себе покровительство такой грандиозной женщины. Мы не хотели бы, чтобы вы усомнились в том, что наши отношения с ней носили исключительно невинный характер. София почувствовала, как к ее щекам приливает кровь. — Аттила, произошло смешное недоразумение… — пробормотала она. — На самом деле я никогда не предполагал, что кто-то из вас мог оскорбить мою жену, — перебил Эйдриан. — За исключением принца Стефана, разумеется. Трое мужчин вздохнули с облегчением, Стефан занял вызывающую позу, но выглядел неважно. — Будем считать, что мы уладили дело. Пока… пока я не расспрошу саму леди и не узнаю правду. Глаза Аттилы расширились от ужаса. Он упал на колени перед Софией: — О, kedvesem (милая (венг.).), из-за нас вы попали в такое нелепое положение! Мы оказали вам плохую услугу. Мы всего лишь думали развеять подозрения, которые, как вы заметили, присутствуют у мистера Берчарда. Ситуацию можно рассматривать как обычное заблуждение супруга, не сознающего вашего исключительного благородства. — В том случае, если он… — Посмотрим, чем все закончится, — прервал Эйдриан. — После того как я переговорю с герцогиней и узнаю, кто позволял себе непристойные предложения, я разберусь с каждым из вас. Ничего не скажешь, плохая перспектива. Стефан побледнел, да и все приуныли. В свое время каждый делал подобное предложение раз-другой. В нем не заключалось ничего неожиданного. Если вам оказывают покровительство и вы уверены, что патрон будет счастлив принять вашу благодарность… Когда щедрый дар исходил от женщины, подразумевалось, что юному представителю богемы ясно, какой вид услуг от него ждут. Аттила взял руку Софии и прижался к ней губами. — Istenem, Istenem! (Господи, Господи! (венг.)). Моя прекрасная леди, если бы я знал! Жак рассказал нам, но только сегодня утром… Мы пользовались вашей добротой, не подозревая, насколько она опасна для вас. Я так виноват… — О, ради Бога, я все собираюсь объяснить вам, что он не… — Ей ничто не угрожает. Вам — да, — вступил в разговор Эйдриан. — Дело в том, что по прошествии многих лет моя милая София забыла, кто ее господин. Что ж, мне придется напомнить ей, но, уверяю вас, для нее нет ничего опасного. Жак держался сзади, но теперь вышел вперед: — Вы говорите как какой-то бандит с большой дороги, а не джентльмен. Совершенно недопустимо, если вы, пусть даже в гневе, тронете ее хоть пальцем. Она рассказывала, что вы жестокий, дикий человек, но такой грубости я никак не ожидал. Темная бровь взметнулась над еще более темным глазом. — Так вы вот как говорили обо мне своим любовникам, моя дорогая? Жестокий, дикий… Она поднялась и заставила Аттилу встать. — Ради всего святого, Берчард, взгляните, что вы сделали. Жак, он не собирался кусать меня. Как не собирается обидеть кого-то из вас. — Она скинула с плеч сюртук Эйдриана и бросила ему. — Ну как? Вы насладились? Довольны? Скажите им, что поступили так из лучших побуждений. — Она смотрела на своих друзей, повернувшись спиной к Эйдриану. — Он не мой муж. Я впервые увидела его вчера ночью. Стефан подтвердит, что мне пришлось заглянуть в его визитку, чтобы узнать его имя. — Обычная уловка, чтобы скрыть наши отношения, — раздался голос Эйдриана из-за ее спины. — Отречение от меня не приведет ни к чему хорошему, моя дорогая. — Он лжет и распоряжается, не имея на то никакого права. — Если у мужа нет прав, то скажите мне, джентльмены, у кого они есть? — Он приехал, чтобы заставить меня вернуться в Англию. Я ответила ему, что не поеду, но вместе с тем, мои дорогие, мне кажется, путешествовать так прекрасно! Вы не прочь присоединиться ко мне? Я решила посетить Италию. Застыв, словно живая картина, ее поклонники смотрели на нее, не скрывая удивления. После пяти секунд полного оцепенения Аттила пришел в себя и, хлопнув в ладоши, ликующе воскликнул: — Италия? Голос, отнюдь не радостный, послышался как раз из-за спины Софии: — Италия? — Сначала Венеция, — защебетала она, прерывисто дыша, — Равенна, затем Рим и, наконец, Флоренция! Мы арендуем виллу на Тосканских холмах. Поверьте мне, путешествие будет грандиозно. Всем вам необходимо… Она ощутила за своей спиной теплое мужское дыхание. Сильные руки властно обхватили ее за талию. — Я вынужден прекратить ваши излияния, моя дорогая. Она тщетно пыталась вырваться. — Друзья мои, все, что вам нужно, чтобы осуществить наши планы, — избавиться от этого человека, который ворвался в мою жизнь против моей воли. Свяжите его и отнесите на самый медленный корабль, плывущий в Англию. Обмениваясь взглядами, они обдумывали ее предложение. Выступив на шаг вперед, Жак махнул рукой. — Италия! — радостно крикнула она, пообещав ему приз. — Смерть, — холодно возразил Эйдриан, снимая сюртук. Капитулируя, Жак поднял руки, с жалкой улыбкой глядя на нее. — Несправедливо. — Она повернулась к своему противнику. — Вы всех запугали. — А что мне остается делать? Сейчас же улыбнитесь мне, или я выставлю их вон, чтобы удостовериться, что они больше не смогут помочь вам в осуществлении очередного глупейшего плана, зреющего в вашей хорошенькой головке. Он все еще не отпускал ее. Она чувствовала тепло его сильных рук через пояс, платье и корсет. Берчард не давал ей сдвинуться с места, несмотря на тщетные попытки сопротивления. — Господи, — произнес он, провожая взглядом понуро уходящих из сада поклонников, — да они просто четверо жалких скитальцев. Совсем как животные в вашей гостиной. Его близость сводила ее с ума, лишала сил, вселяла тревогу и будила желание. — Не пытайтесь узнать, какое отношение они имеют ко мне. К тому же не только они жили здесь, были и другие за восемь лет, что я в Париже. Его пальцы сжались с новой силой, словно он проверял, смогут ли они сомкнуться на ее талии. Она изогнулась, но он не отпускал ее. — В таком случае, если один из них ваш любовник и готов рисковать всем ради вас, мне следует предупредить его, что с моим возвращением ни одна из его услуг не требуется. Он привлек ее еще ближе к себе. Невольно ощутив его напряжение, она ахнула и отступила назад. — Как вы смеете?! Вы забыли, с кем имеете дело! Наверняка существует закон, запрещающий ограничивать мою свободу. Просто неслыханно… Его губы заставили ее замолчать. Поцелуй длился недолго, хотя ей казалось — вечно. Эйдриан даже не пытался обнять ее, его руки по-прежнему лежали на ее талии. Со стороны это скорее походило на поцелуй прощания или приветствия между старыми друзьями, едва ли в нем присутствовала страсть. Некоторая вольность, и только, чтобы обескуражить Жака и остальных. Но его нежность ошеломила Софию. Вкус сладкой истомы пронзил ее сердце ностальгией и желанием. Давно забытые эмоции пробудились внутри ее, пугая своей силой, от которой она почти задыхалась. И София сдалась, забыв о всяком сопротивлении. Она покорилась, дрожа и слабея. Юбки шуршали подле его ног, еще немного — и она сама начнет отвечать ему… Эйдриан медлил. Он ласкал ее лицо быстрыми, трепетными прикосновениями, но оставаясь в рамках благоразумия. Остановившись, он не торопился отпускать ее. Его теплая ладонь все еще лежала на ее щеке, даря ощущение нежности и комфорта. Ее возмущение иссякло, не успев родиться. Их глаза встретились. В них она увидела понимание того, что с ней происходит. Поцелуй, хотя и не имел ничего общего с сексом, был так опасно соблазнителен! Эйдриан отошел, бросив взгляд на ее поклонников. Она зарделась, поймав улыбку Аттилы и хмурый взгляд Жака. — Договоритесь с ними, о чем хотели. Если вы настаиваете, пусть следуют за вами примерно через месяц. Но только не Стефан. — Почему? — Вы ничего не помните? Не помните, как он напоил вас прошлой ночью? — Напоил меня? — Вы потеряли способность что-либо воспринимать, очень быстро пришли в невменяемое состояние. Ваш польский принц намеревался воспользоваться вашей беспомощностью, не спрашивая вашего позволения. Не знаю, что бы последовало дальше. Шантаж? — Признаюсь, что кое-что припоминаю. И это меня заставляет задуматься о том, что на самом деле у него на уме. Если все так, как вы говорите, то приношу вам свою благодарность. Я сама хотела просить его об отъезде, а теперь не стану откладывать. — Теперь в вашей просьбе нет необходимости, ведь вы сами уезжаете утром. Его самонадеянный тон исключал отказ, что задевало ее самолюбие. Скорей всего он решил, что поцелуй дал ему полное право распоряжаться. Он сделал несколько шагов к дому. — Вы что-нибудь ели сегодня? Если нет, то поешьте, иначе не избежать приступа морской болезни при переправе. — Идите, Берчард. Я приду позже. Мне нужно поговорить с ними. — Я настаиваю, чтобы вы говорили в моем присутствии. Мне придется задержаться у вас допоздна, так как я не уверен, что все будет готово к рассвету. Если вы дадите мне слово, что не попытаетесь улизнуть в Италию или еще куда-нибудь, я найду себе комнату и не переступлю порога ваших апартаментов. Камилла скулила, требуя освобождения. София отвязала поводок от ветки груши. Оцелот тут же подошел к Эйдриану, чтобы потереться о его ногу. Эйдриан ждал. София неохотно подошла к нему и Камилле, и они втроем направились к дому. Пусть он думает, что победил. Но настанет утро, и она не поедет с ним в Англию. Глава 5 София стояла у окна, следя за тем, как слуги засовывали в большой крытый фургон бесконечное количество сундуков, коробок, клеток… Ее карета поджидала у подъезда. Эйдриан Берчард расхаживал среди общей суеты, спокойно наблюдая за результатами своего вмешательства в ее жизнь, и выглядел довольным и уверенным в себе. Его небрежная походка и манера руководить всем и вся раздражали ее. Что ж, чем хуже, тем лучше… Злость ничто по сравнению с тошнотой, поднимавшейся в желудке и досаждавшей ей, с тех пор как она встала. — Вы готовы, миледи? — спросила Дженни. София отвернулась от окна. Вещи собраны и ждали своей очереди совершить путешествие в Англию. Платья, вечерние туалеты, нижнее белье, шляпки и прочие пустяки едва вместились в несколько чемоданов. — Мистер Берчард просто изумительный! — воскликнула Дженни, мечтательно закатывая глаза. — Он так быстро все организовал. — Да. Ему удалось перевернуть мою жизнь всего за два дня. Если учесть, что она ничего не стоит, то уж не такая трудная задача. — О, вы не правы, миледи. Ваша жизнь такая интересная! Вас будет так не хватать здесь. Париж, вот увидите, горькими слезами станет оплакивать ваш отъезд. София сильно сомневалась, что Париж вообще заметит ее отсутствие. Город переживал и не такие потери. — Мне так не хочется уезжать, — вздохнула София. — Он не имеет никакого права заставлять меня. Дженни улыбнулась, стараясь приободрить свою госпожу: — Все будет хорошо, вы ведь теперь герцогиня. Ваш отец умер. Все будет не так, как прежде. София хотела бы верить, что все сложится именно так, но пустота внутри ее говорила о другом. Ее отец умер, но вместе с тем… не совсем. Остался его титул и обязательства. И, что еще хуже, он продолжал бросать черную тень на ее душу. Дженни попыталась снова: — Так мы спускаемся вниз? Не отвечая, София прошла мимо горничной. Сойти вниз не так уж трудно, а вот то, что настанет после, обещало страдания. Она прошла вперед, заставляя себя не смотреть на знакомую мебель и вещи, к которым успела привыкнуть. София дала себе слово — никаких слез и переживаний. Она не ребенок. Кроме того, она страдала не от того, что покидала дом, а от того, что ждало ее впереди. Печаль и страх сопровождали ее, пока София спускалась по парадной лестнице. В душе царило отчаяние молодой женщины, бегущей прочь от жизни, которая стала невыносима. Ночью, лежа в постели, София старалась найти способ противостоять Берчарду. В ней воскресла та девушка, которая когда-то бежала из Англии. По мере того как она все больше и больше понимала, что не в силах расстроить его план любой ценой привезти ее в Англию, ей становилось все грустнее. Она стояла на нижней ступеньке лестницы и смотрела в открытую дверь. Точно в большой раме, выделялась в ней фигура Берчарда, который, стоя спиной к ней, наблюдал за погрузкой. Не его вина, что горькие воспоминания, связывающие Софию с Англией, не оставляли ее. Он ничего не знал о ее жизни и только исполнял волю своих хозяев. София прекрасно все понимала. Но вместе с тем в душе закипало сопротивление против мужчины, который осуществлял ее возвращение в мир, столь ненавистный ей. Дженни оглянулась кругом: — А где же ваши гости? Я ожидала увидеть их здесь. — Мистер Берчард убедил меня, что будет лучше, если в момент отъезда я буду одна. Он успокоил их, сказав, что они смогут оставаться в доме, пока его не закроют, если утром останутся у себя в комнатах. Мы попрощались вчера вечером. Может быть, и к лучшему… Аттила плакал как ребенок. — Да уж, я никогда не любила долгие прощания. — Сделав несколько шагов, Дженни остановилась и обратилась к своей госпоже: — Так мы идем? Эйдриан услышал. Он повернулся и еще раз проверил, все ли готово и могут ли они покинуть дом. София смотрела мимо него на поджидавшую карету. Она отвезет их в порт. Потом корабль доставит ее в Англию, где будет ждать другая карета, на которой она приедет в Марли — фамильное имение ее семьи. Эйдриан Берчард, наверное, думал, что он везет ее домой. Если бы Марли был ее домом! Но она ненавидела его. Там ее поджидают призраки, беззащитность и унижение. Крохотное зернышко сопротивления, зародившееся в глубине души, постепенно разрасталось. София ухватилась за него, как утопающий хватается за соломинку, ища поддержки в хаосе чувств, царящих в ее сознании и сердце. Рано утром она уговаривала себя, готовясь к неизбежному путешествию, решив взглянуть на все философски и под маской безразличия спрятать панику и меланхолию. Но сейчас, увидев карету, поняла, что стоит ей переступить порог, и хрупкое равновесие, которое она обрела в жизни, рухнет. Так София стояла у двери, не в силах сделать решительный шаг, и не обращала внимания на Дженни, которая пыталась подбодрить ее. — Все готово к отъезду, ваша светлость, — обратился к ней Эйдриан, исподлобья поглядывая на нее. — Что ж, мистер Берчард, тогда все, кто готов, могут ехать. Я сожалею, что не могу быть среди них. Эйдриан Берчард тяжело вздохнул. И прошел в дом. Несколько слуг спускались по лестнице. Не говоря ни слова, только используя жесты, он приказал им поторопиться. Они поспешили вниз. Софию возмущало послушание, с которым все выполняли его команды. Прищурившись, она смотрела на ладную фигуру Эйдриана Берчарда. — Дженни, ступайте к карете. Подождите там герцогиню, — бросил он на ходу. Дженни топталась на месте, беспомощно глядя на Софию. С виноватым выражением лица она наконец вышла из дома. София и Эйдриан остались одни, глядя друг другу в глаза. Он не говорил ни слова. Его взгляд потеплел, выражение стало менее жестким и раздражительным и, пожалуй, даже симпатичным. — Выбора нет, — объявил Эйдриан. Он имеет в виду ее или себя? — Потому что вы не даете мне права выбрать, — возмутилась она. — Атак как его нет, — продолжал он, игнорируя ее слова, — сделаем то, что необходимо, с достоинством, которое отвечает вашему положению. — Какая странная судьба у женщины, не правда ли? Достойное поведение означает подчинение и сдачу своих позиций. Сопротивление прихотям мужчин равносильно детскому упрямству. Вы должны простить меня, но, я думаю, мир сошел с ума. — Возможно, вы правы. Сегодня тем не менее выбора нет. Она ненавидела уверенность, с которой он распоряжался ее жизнью. Эйдриан протянул ей руку, приглашая пройти вперед. — Пора, герцогиня. Яркое воспоминание вспыхнуло в ее сознании: она входит в порт после побега из дома. Когда ее нога коснулась земли Франции, она глубоко вздохнула. В то мгновение чувство свободы и безопасности захлестнуло ее. София чувствовала почти физическое облегчение, как будто тонула, ей не хватало воздуха, и вот теперь вынырнула на поверхность и смогла снова дышать. Войти в карету означало снова ощутить нехватку воздуха. Ну уж нет! Она не бросится в объятия судьбы с готовностью. София проигнорировала предложенную руку. Сев на нижнюю ступень лестницы, она обхватила колени руками и уставилась перед собой невидящим взглядом. Эйдриан молчал. Не двигался. София отказывалась замечать его. Она знала, что поступает как ребенок, но ей стало все равно. Вся ее натура воспротивилась сделать последний шаг. Внезапно он оказался прямо перед ней. Ее взгляд уперся в его бедра, что немало смутило ее. София ожидала увидеть в нем раздражение, однако Эйдриан смотрел на нее с теплотой, которая удивила ее. Эйдриан вовсе не рассердился, а просто выжидал. И София заключила, что он ее понимает. Пусть не все, но понимает. — Как я говорил вчера, я освободил бы вас, если бы смог, — заверил Эйдриан. Но он не может, значит, ей придется подчиниться. — Вы помните, я ведь предупреждал, что отнесу вас на корабль, если вы заупрямитесь? София отвернулась, в ее глазах стояли слезы отчаяния. Она никак не могла примириться с происходящим, но оно должно случиться, хочет она или нет. — Мои искренние извинения, герцогиня. Эйдриан наклонился, стараясь поднять ее на ноги. Не желая подчиниться, она обмякла; тогда он поднатужился, хмыкнул и взял ее за руки. Не успела София и глазом моргнуть, как оказалась у него на спине, его руки придерживали ее за ноги. Пусть в таком странном положении, но он заставит герцогиню Эвердон начать путешествие в Англию. София стояла на палубе, держась обеими руками за перила и подставив ветру свое лицо. Он безжалостно растрепал ее аккуратную прическу, над которой так трудилась Дженни. От влажного ветра ее накидка, в которую она завернулась, намокла. С напряжением вглядываясь в туманную мглу, она ждала появления ненавистного острова. Ощутив рядом чье-то присутствие, она подняла глаза и увидела Эйдриана Берчарда. — Вы не отходите от меня ни на шаг, — усмехнулась она. — Боитесь, как бы я не прыгнула за борт? Уверяю вас, для такого поступка у меня нет ни достаточного отчаяния, ни необходимой смелости. В детстве я чуть не утонула и не имею никакого желания снова пережить подобный ужас. — Я больше обеспокоен, как бы сырой воздух не повредил вам. — Да нет, платье сухое, немного намокла накидка. Если он и имел намерение увести ее с палубы, то предпочел промолчать. Положив руки на перила, он обратил взор к морю. — Куда мы прибудем? — В Портсмут. Кажется, тот самый порт, откуда вы отправились во Францию? — Да. Я прискакала сюда на лошади. В моем ридикюле лежала только горсть дорогих безделушек. Ни одежды… ничего больше. — Какая отвага! — На самом деле далеко не так. Я была ужасно напугана, но более сильные эмоции заглушали страх, и поэтому, к своему собственному удивлению, мне удалось осуществить задуманное. София сама не знала, почему рассказывает ему о своем побеге. Ведь он враг. Но что-то в нем располагало к доверию. В его глазах все еще светилось мягкое понимание, которое она заметила еще в доме. Уж лучше бы его не было! София бы легче ненавидела Эйдриана, если бы не его располагающий вид. — Мой отец находился в Лондоне, но я знала, что парламентская сессия скоро закончится, — продолжала она. — Я никогда не была счастлива в Марли, но терпела жизнь там, когда отец уезжал. Вскоре пришло письмо, где сообщалось о его возвращении, и я поняла, что больше не вынесу. Поэтому и сбежала. — София рассмеялась, вспоминая свое удивительное безрассудство. — Я представления не имела, что буду делать дальше. Меня беспокоило, что отец поймает меня на постоялом дворе, если я остановлюсь передохнуть и дать отдых лошади, поэтому предпочитала останавливаться в лесу или в поле. Все происходило весьма драматично. — Но так как он не хватился вас, может быть, ваша осторожность оказалась лишней? — Скажем так, совсем необязательной. Он не преследовал меня. Как я узнала позже, он даже не предпринял попытки вернуть меня. Он написал мне письмо в Париж и объяснил, что герцог Эвердон не станет проливать слезы из-за строптивой дочери, которая решила учинить скандал и погубить себя. История выглядела бы слишком недостойно. — Он просто отказался от вас? — допытывался Эйдриан. — К несчастью, нет. Я ведь единственная наследница. Если бы его молодая жена родила ему сына, то я стала бы свободной от него, но она не родила. Ее неподвижный взгляд уловил какую-то тень на горизонте. Она поежилась, надеясь на игру тумана, но сердце упало в предчувствии приближающейся земли. Эйдриан тоже увидел землю. — Мы переночуем в Портсмуте, а утром двинемся в Марли. — Когда мне надлежит посетить двор и предстать перед королем? — Он собирается совершить путешествие в Марли и встретиться с вами там. Оторвавшись от наблюдения за горизонтом, София посмотрела на своего спутника. Да и нужно ли ей рассматривать горизонт? Что нового она могла увидеть там? Берег будет расти в ее воображении по мере приближения к нему. Ее душа сожмется от тоски, когда корабль войдет в порт. — Мистер Берчард, вы не сказали мне, что мои испытания начнутся так быстро. Я полагала, у меня будет время прийти в себя, прежде чем начнется худшее… — Я не занимался организацией, ею занимались другие. И те другие даже не побеспокоились узнать ее мнение. Она для них не значила ничего. Настроение резко упало, и нехорошее предчувствие вновь завладело ею. София стояла скрестив руки на груди, не поправляя накидку, которая сползла с ее плеч. Ветер подхватил ее конец, закружил, пока она не упала на палубу. Эйдриан поднял ее и мягким движением закутал в нее Софию. Его вежливое участие тронуло ее измученную душу. София посмотрела ему в глаза. Она догадывалась, что он не упустил бы своего, если бы захотел, но, видимо, ему это не было нужно. Он смотрел на нее так, как мог бы смотреть друг, что не соответствовало действительности. И снова у нее возникло ощущение, что он знает ее лучше, чем она сама. Достаточно странно, но в его глазах она не увидела критического отношения, как и осуждения. В глубине этих темных глаз она разглядела решительность и уверенность, не сулившие ей ничего угрожающего. И может быть, свет искренней заботы. Ее душа успокоилась. Казалось, даже ветер стих, и они стояли, окруженные аурой безмятежности. Его спокойная уверенность пробудила в ней скрытую отвагу. Он так смотрел на нее, словно хотел передать ей стойкость своей души. Корабль развернулся, прервав ее мысли. И София вдруг увидела, что земля гораздо ближе, чем она считала. Неожиданное открытие смутило ее. Значит, они так долго смотрели друг на друга? Судя по продвижению судна, куда дольше, чем она предполагала. — Англия, — вздохнула София. Прищурив глаза, она вглядывалась в строения и корабли, увеличивающиеся с каждой секундой. — Вот мы и дома, — произнес он. — Этот дом — моя тюрьма, мистер Берчард, — проронила она. — Не ждите, что я покорно дам заковать себя в цепи. Глава 6 Стоя на самой верхней террасе Марли, семейного поместья Эвердонов, София наблюдала затем, что происходило внизу. Ниже ее на два широких лестничных пролета благоухал сад во всей своей весенней красе. Официально гости прибыли сюда не для того, чтобы отметить ее возвращение. В связи с недавней кончиной герцога, не говоря уже о трауре по почившему королю, подобное торжество выглядело бы неуместно. И все же, несмотря на преимущество печальных тонов в одежде, толпа аристократов с удовольствием пила пунш, и все происходящее очень походило на обычный прием в саду. Коллективное нашествие в Марли организовала Селина, вторая жена герцога Эвердона, ныне вдова. Нет, такого София совсем не хотела. Она подозревала, что Селина решила досадить ей, устроив многолюдный прием. Хотя вокруг Портсмута орудовали воровские шайки и путешествие в Марли считалось рискованным, казалось, все аристократы не побоялись приехать сюда. Все выглядело так, словно половина палаты лордов переселилась в Девой. Вероятно, они считали, что опасность и неудобства стоили того. Прежде всего приехал сам король, ведь София обещала стать лакомым кусочком для пересудов, а также и предстоящая ассамблея, происходившая раз в два года, считалась достаточным поводом для их присутствия. София понимала, что реальная цель столь многолюдного нашествия заключалась не в том, чтобы выказать внимание к ее персоне. Интерес лордов и короля простирался куда дальше. Время подгоняло. Она служила только овечкой, отданной на заклание, отсюда такая суета вокруг нее. Но знать свою судьбу не значит принять ее с распростертыми объятиями. София долго спала, не торопилась с одеванием и не спешила с выходом к гостям. Когда она наконец вышла из своих покоев, одетая в черное платье десятилетней давности, то первым делом попыталась отыскать мужчину, привезшего ее сюда. Задача оказалась нетрудной. Где бы он ни появлялся, его приход неизменно вызывал легкое беспокойство у окружающих. Как камень, брошенный в воду, нарушает безмятежную гладь озера, его появление повсеместно возбуждало всеобщее внимание. Даже мужчины смотрели ему вслед, а женщины, глядя на него, рисовали в своем воображении головокружительные картины, где находили место и для себя. Некоторые, держась на расстоянии, сопровождали его, словно привязанные за невидимые нити, которыми он манипулировал. Эйдриан, кажется, не замечал той реакции, которую вызывал у присутствующих дам. Тайком наблюдая за ним, София отметила, как рассеянно он воспринимает то, что происходит вокруг, как равнодушен к увиденному. — В нем есть нечто драматичное, ты не находишь? — раздался голос за ее спиной. Селина поднялась к ней и, встав рядом с Софией, открыла черный кружевной зонтик. Тень падала не только на ее светлые локоны, но частично и на Софию. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что они две близкие подруги, ищущие утешения в общем горе. Хотя Селина была на год моложе Софии и вполне могла бы стать ее подругой, женщины недолюбливали друг друга. — О ком ты? — переспросила София. — Как будто ты не понимаешь. Тот жеребец внизу, он произвел такой переполох в нашем безликом стаде. Твой сопровождающий, дорогая. — Что же ты в нем нашла драматичного? Я не замечала, — с каменным лицом проговорила она. Селина саркастически улыбнулась одной из своих многочисленных улыбок. У нее их заготовлен целый ассортимент. Она слыла одной из первых красавиц в свете, с тех пор как закончила школу, и быстро усвоила, что ее мнение должно интересовать других. При взгляде на ее лицо мужчины начинали заикаться. На Софию так никто не реагировал, и она должна была признать, что ее неприязнь к Селине содержит крохотную долю ревности. И даже сейчас, глядя на молодую вдову отца, она подумала: как несправедливо, ведь даже черный креп украшает ее! Прищурив глаза, Селина следила за Эйдрианом. — Как ты думаешь, он итальянец? У меня есть друг, который говорит, что он перс. Во всяком случае, явно полукровка, но, надо отдать ему честь, он не добивается всеобщего расположения. Не знаю, как ты, но я думаю, если графиня Динкастер собиралась не только развлечься, но и думала о потомстве, то могла бы по крайней мере подобрать кого-то из своих. Может быть, она устала после трудной дороги, но нелицеприятные слова в адрес матери Эйдриана разозлили Софию. — Так вот как это делается, Селина? Благоразумие диктует выбор любовника той же самой национальности, как и собственный муж? Может быть, сердце леди Динкастер не желало считаться с правилами, принятыми в свете. Веки Селины опустились. — Я вижу, ты совсем не изменилась, София, — процедила она сквозь зубы. «О, я изменилась, и даже очень сильно, — подумала София. — Так сильно, что больше не принадлежу вашему миру. Так сильно, что иногда сама не понимаю, кто я». Ее присутствие на террасе, к несчастью, заметили. Лакей, облаченный в королевскую ливрею, неторопливо поднимался по каменным ступеням, ведущим наверх. Селина наблюдала, обиженно поджав губы. Предстоящий королевский прием наверняка изменит жизнь Софии, а ведь Селина могла быть на ее месте. — Ты ведь рада, что он умер? — Не выдержав, Селина выпустила коготки. — Ты ждала его смерти. — Я не рада, Селина. Ведь он мой отец! И мне совершенно не нужно все, что мне досталось после его смерти. — Лгунья! Теперь все твое, несмотря на твое упрямство и неповиновение. Как больно было бы ему узнать, что все перейдет к тебе после всего, что ты натворила! — Не знаю, почему ты говоришь так, словно я виновата. Ты единственная, кому надлежало позаботиться, чтобы такой день никогда не наступил. Селина залилась краской. — Единственное, что ты можешь сделать, — отнестись с уважением к его желаниям. — Я рассчитывала, что ты решишь все проблемы, подарив ему сына, — продолжала София, не обращая внимания на слова мачехи, — который смог бы занять место моего брата Брэндона. Теперь единственные желания, которые я собираюсь уважать, — мои собственные. Лакей поднялся на террасу. София выслушала официальное приглашение короля Вильгельма. Она наблюдала за вдовствующей герцогиней, пока та не скрылась из виду. Тогда она подошла поближе к лакею и дала ему новые инструкции. Прогуливаясь в небольшой рощице, окружавшей сад с прудами и фонтанами, Эйдриан пытался представить, что делает сейчас герцогиня. Им пришлось задержаться в пути, так что у нее совсем не оставалось времени, чтобы отдохнуть перед предстоящим испытанием. Дорога из Портсмута, как назло, оказалась долгой и утомительной, он держал на изготове два пистолета, готовый в любую минуту отразить нападение. Напряженная атмосфера, царившая в Англии, редко доходила до смертельной схватки, но, чтобы обидеть женщину, достаточно одного радикала или разорившегося фермера. По мере их приближения к цели герцогиня все больше погружалась в себя. Ее поведение вызывало у него беспокойство. Она не бранилась, не предъявляла никаких обвинений, казалось, вообще не замечала его, и, когда он наконец среди ночи доставил ее в Марли, его охватило необъяснимое чувство вины. Услышав легкое шуршание гравия за своей спиной, Эйдриан насторожился. Едва слышное покашливание, несомненно, относилось к нему, требуя его внимания. Он притворился, что не слышит. Вдовствующая герцогиня Эвердон преследовала его весь день. А если точнее, она охотилась за ним не один год. Когда она еще не выходила замуж и звалась мисс Селина Лейси, то не оказывала особых знаков внимания третьему сыну графа Динкастера. В ее прелестной головке еще не созрело то, что проявилось позднее, когда она буквально ошарашила его, предложив ему не что иное, как адюльтер. Ее не остановил и тот факт, что Берчард многим обязан ее мужу. Таким образом, ее недвусмысленное предложение принимало особенно безнравственную форму. С тех пор некоторые мужчины не задумывались воспользоваться случаем. В Эйдриане поселились сильные подозрения, что, не обрати он внимания на собственные мотивации и согласись с желанием Селины улечься в ее постель, он чувствовал бы себя экзотическим существом, которому позволено находиться в спальне леди и которого пестуют и обожают, как с трудом добытый трофей. Совсем как животные в зверинце Софии Роли. София Роли… Он посмотрел сквозь деревья туда, где возвышался великолепный дворец. По-видимому, события разворачивались полным ходом. Хруст гравия становился все громче. Ускорив шаг, Эйдриан пошел напрямик через сад. Его брат Колин и тетя Дороти поджидали его, гуляя вокруг небольшого пруда, и, как только он вышел из рощицы, бросились к нему с приветствиями. — А вот и ты! Все только и делают, что поют тебе дифирамбы. Как тебе удалось так быстро заставить герцогиню вернуться? — обрушился на него Колин. Эйдриан поздоровался с братом, чмокнул в щеку Дороти Берчард, незамужнюю сестру графа. Когда умерла его мать, Дороти и Колин стали ему самыми близкими среди родни. — Рад видеть тебя, Дороти. На все ушло несколько недель. Колин посмотрел вслед Селине. Затерявшись в зарослях жасмина, она изучала только что распустившиеся бутоны. — Похоже, ты не знаешь, куда спрятаться от нее, — усмехнулся он, глядя на брата, — и все-таки я не понимаю, почему ты игнорируешь бедную вдовушку? Герцог теперь не будет в обиде. Дороти переплюнула Колина своей шуткой. — Как все-таки отвратительно, скажу я вам! Как говорится, герцог еще не остыл, а она уже пустилась во все тяжкие… — Вдовствующая герцогиня не для меня, Колин, так же как и Селина Лейси, коей она называлась когда-то, — заявил Эйдриан. — Но вдовушка не собирается выходить за тебя замуж, Эйдриан, — продолжал Колин только для того, чтобы Дороти снова ответила шуткой. Точно, не собирается, подумал Эйдриан. Колин поддел гравий носком ботинка. — Гэвин с отцом? — Да, Гэвин с графом и королем. Так что там половина палаты лордов. — Не очень-то весело с ними, — заметила Дороти. — Она единственная женщина. — Я думал о том же. Любому ясно, что Веллингтон мог бы уговорить ее только в том случае, если поспособствуют король и парочка графов. — Какая она? — поинтересовалась Дороти. — Ходят разные слухи о ее жизни в Париже, Ты действительно нашел там притон декаданса, о чем не перестают шептаться кругом? — Так вот что говорят, Дот? Жаль, что ты не рассказала мне раньше. Я бы тогда тоже действовал смелее, не оглядываясь на моральные препоны. Они продолжали прогуливаться вокруг пруда. Селины не было видно, скорее всего она где-то затаилась, подкарауливая его. Он как-то поцеловал ее, но с тех пор минуло больше десяти лет. Тогда она только-только начала выходить в свет. Помнится, они долго обнимались на темной террасе. Затем состоялась ее помолвка с герцогом Эвердоном. Существовали и другие девушки вроде нее, которые не боялись играть в опасные игры, позволяя ему маленькие вольности. Позже вольности стали более рискованными, а женщины — менее невинными. Но игра оставалась все той же. В конце концов он отказался играть роль экзотического создания, которое хотела попробовать по крайней мере однажды каждая более-менее искушенная девушка. Он избегал Селины так мягко, как только мог, но все равно сбежать не удалось. И тогда Дороти пришла на помощь. Отделившись от них, она направилась к Селине. Раскрыв объятия, она бросилась к молодой вдове с выражением неуемной печали. Воспользовавшись отвлекающим маневром Дороти, Эйдриан и Колин поспешили к великолепному дому. — Так что представляет собой твоя герцогиня? — настаивал Колин. — Сплошные неприятности. — Правда? Забавно! — Я знаю, что ты не интересуешься политикой, но, право же, сейчас не до смеха. Колин нахмурился: — Она собирается лишить тебя места в палате общин? — Она вообще может отказаться от выдвижения кандидатов, — ответил Эйдриан. — Она не хотела возвращаться в Англию. — Почему? — Когда дошло До отъезда, она отказалась сдвинуться с места, и мне пришлось прибегнуть к крайней мере и вынести ее из дома, взвалив себе на спину. Приподняв бровь, Колин недоверчиво покачал головой: — Ты шутишь. — Будь я проклят, если шучу. На ней была чуть ли не дюжина нижних юбок, и я боялся, что, случись сильный ветер, мы взлетим в воздух, как воздушный шар. Колин не выдержал и рассмеялся. — Учитывая все революции на континенте, кто знает, где тебя подстрелят. Не успел ты сойти на землю, как столкнулся с неприятностями по дороге из Портсмута. — Я несколько преувеличивал. Честно говоря, мы задержались еще в порту. Обезьянка забралась на высокую мачту, и потребовалось полдня, чтобы снять ее оттуда. Я уверен, герцогиня умышленно выпустила Принни из клетки. — Принни? Она назвала обезьяну в честь покойного короля? — Он был жив, когда она дала ей его имя, что еще хуже. Пока мы плыли в Лондон, у нас состоялся интересный разговор. Мы обсуждали petite revolution (маленькая революция (фр.).), которая произошла во Франции прошлым летом, а также свержение короля Карла в угоду Луи Филиппу. Герцогиня считает, что произошла великолепная драма. Цитирую точные слова ее светлости: «Помогая жителям Парижа, я защищала революцию, и это было самой волнующей и стоящей вещью, которую я сделала за всю свою жизнь». — Однако ее слова неосторожны. Ты пересказал их Веллингтону? — Разве я похож на человека, которому надоело жить? Они поднялись на вторую террасу. Их фигуры ярко отражались в новых зеркальных стеклах, которые недавно вставили в окна и французские двери. Владельцы великолепных домов Англии переживали новое увлечение — замену старых окон на новые. А вся английская чернь разбивала их. Даже Эпсли-Хаус Веллингтона в Лондоне не обошла подобная участь — новые стекла разбила неистовая толпа как раз после роспуска последнего парламента, погубившего реформу билля. Отражения в стеклах производили мрачный эффект, отличавшийся от неторопливого смотрения в зеркало. Улавливая рисунок поз, они показывали любого человека так, как видели его другие. Сейчас стекла отражали внешность двух братьев. Светлоглазый блондин Колин имел нежную кожу и ангельские черты лица. Эйдриан рядом с ним выглядел как полная противоположность — день и ночь, святой и сам сатана. Эйдриан не походил ни на графа, ни на другого брата, но рядом с Колином контраст был особенно заметен. Впрочем, Колин никогда не обращал на него внимания или по крайней мере делал вид, за исключением их участия в школьных баталиях, когда они стояли плечом к плечу, защищая честь матери. Гэвин всегда держался в стороне от сражений, что бы ни происходило. Подошедший лакей доложил, что герцогиня просила мистера Берчарда пожаловать в ее гостиную. — Похоже, все закончилось, — предположил Эйдриан, когда лакей ушел. — Чего она хочет? — Возможно, она думает, что ее новое положение позволяет ей диктовать мне, как себя вести. Пройдя через великолепный дом, Эйдриан нашел Чарлза, исполняющего обязанности младшего лакея, и, не выпуская из виду его лысую голову, прошел наверх, в покои Софии. Через открытую дверь гостиной Эйдриан увидел герцогиню, мерившую шагами комнату. Рядом с ней вышагивал Юри, а по другую сторону два других мастифа на коротких поводках, Камилла замыкала группу. Обезьянка Принни сновала вверх и вниз по спинке кресла. Черный цвет не шел герцогине. Ее темные кудри, бледная кожа и напряженное выражение лица делали ее похожей на саму смерть. Раздражение и тревога проложили легкие морщинки вокруг рта. Волосы непослушными кудрями выбивались из-под нелепого золотого обруча. Старомодное платье из черного шелка с дюжиной нижних юбок скрывало ее формы еще больше, чем современная одежда. Короче, она сильно постаралась, чтобы выглядеть так непривлекательно. И вероятно, сознательно стремилась к такому виду. Эйдриан задумался: как реагировал Джеральд Стидолф, увидев свою невесту по прошествии восьми лет? — Смею предположить, что король и лорды теперь удовлетворены, — заметил он после приветствия. — Надеюсь, все не так плохо, как вы ожидали? — Не знаю. — Она пожала плечами. — Я еще не встречаюсь с ними. — Как? Вы хотите сказать, что заставляете короля ждать больше двух часов? — Я не готова. Тем не менее он вызывает меня снова, так что больше откладывать невозможно. — Вы заставили его величество дважды повторять свою просьбу, чтобы приветствовать его в вашем собственном доме? Король Вильгельм, возможно, очень великодушен, но я готов поспорить, что Веллингтон не найдет в вашем поведении ничего забавного. Она прикрикнула на собак, заставляя их успокоиться. — Позвольте мне предположить… Он ваш герой. Всю свою жизнь вы сожалеете, что не участвовали в битве при Ватерлоо. Как школьник, вы идеализируете генерала и мечтали бы разделить его славу. — Он — уши короля, и нельзя с ним не считаться. Вы ведь не хотите нажить врага? Я советую вам немедленно отправиться к королю. Она покрепче ухватила поводки, подтянув собак поближе. Они кружили вокруг нее, касаясь головами ее локтей. Камилла заняла позицию сбоку. Принни, выказывая радость, забрался на плечо хозяйки и дергал ленту маленького черного капора. В окружении своих питомцев герцогиня представляла собой поистине эксцентричную картину. Но как ни странно, несмотря на раздражение, в душе Эйдриана возникло трогательное умиление. — Я готова. Прошу вас сопровождать, меня, — заявила она. — Идемте. — Не хотите ли вы присовокупить парочку змей, обмотав их вокруг груди? Если вы стремитесь убедить всех, что вы немного не в себе, почему бы не взять еще и игуану? — Он прошел вперед. Схватив Принни, посадил пронзительно закричавшую обезьянку в клетку и хлопнул дверцей. — Камилла тоже останется здесь. — Но тогда я буду чувствовать себя незащищенной. — Любовь к собакам уважаема в Англии. Они могут сопровождать вас, но никакой охраны при аудиенции вам не потребуется. — В том случае, если вы пойдете со мной. — Меня не приглашали, — возразил Эйдриан. Она пронзила его осуждающим взглядом. — Вы заставили меня вернуться сюда. Вытащили меня из моего собственного дома, оторвали меня от всех дел и намерений и обрекли на неведомые опасности и возможную гибель. — Вашей жизни ничто не угрожает. — Вы насильно оторвали меня от моих дорогих друзей и привезли сюда, где я почти никого не знаю и не особенно люблю тех, кого знаю. Полчище недоброхотов поджидает меня в кабинете, мистер Берчард, под руководством самого Веллингтона. Вы не союзник мне, а один из них, но будь я проклята, если я войду в их логово в одиночестве. Или вы идете со мной, или я никуда не иду. Он обдумывал ультиматум. Положение сложное. Но он не может не помочь ей. Что ж, как говорится, чему быть, того не миновать. Проблеск отчаянного упрямства в ее глазах говорил о возможном страдании. Оно мелькнуло и разгорелось, углубляя их цвет. Она не смотрела на него, только на Юри и его собратьев. — Пожалуйста, не оставляйте меня одну, — проговорила герцогиня так медленно, как будто просьба требовала от нее неимоверных усилий. — Это был бы мой faux pas (ложный шаг (фр.).), не ваш. С момента их первой встречи у Эйдриана не раз возникали ощущение ее ранимости, от которой что-то переворачиваюсь в его груди. Возможно, поэтому ее нежелание возвращаться в Англию скорее озаботило его, нежели разозлило. Во всяком случае, непосредственное участие в ее судьбе пробудило в нем чувство ответственности за нее. Эйдриан подошел и предложил ей руку. — Я обещал доставить вас. И если понимать такие слова буквально, рискну предположить, никто не посмеет обвинить меня в том, что я вас сопровождаю. Глава 7 Собравшись с силами, София в сопровождении Берчарда отправилась на встречу с королем. Под пристальным взглядом Эйдриана собаки вели себя безупречно. — Оставьте их здесь, — настаивал Эйдриан, когда они остановились у дверей кабинета. Взяв поводки из рук Софии, он передал их лакею. Как выяснилось, не все собравшиеся в Марли ожидали ее прихода. Большинство лордов разбрелись кто куда. В кабинете присутствовало человек десять, не больше. Они поднялись, когда она вошла, образовав могучую стену. Разнообразие представленных здесь титулов было настолько же устрашающе, как и число их обладателей. Кроме короля, она насчитала двух герцогов, двух графов, маркиза и нескольких обладателей более скромных титулов. Отец Эйдриана, граф Динкастер, сидел у окна рядом со старшим сыном, Гэвином. София поклонилась старому тучному королю. В ответ на его королевский жест она присела на стул, стоявший точно посередине небольшого зала, так что оказалась выставлена на всеобщее обозрение. — Что ж, моя дорогая, рад видеть вас снова, — приветствовал король Вильгельм после обязательного вступления. Его седая голова поворачивалась, следуя за ней, и он одарил ее добродушной улыбкой. — Я тоже, ваше величество. Вы оказываете мне честь вашим присутствием. — Всегда рад… А теперь перейдем к делу. Приятный дом. И море рядом… Я ведь старый моряк. Рад был приехать сюда. Мы должны все уладить. Ведь так? Ветер наполнил паруса и все такое… Пора начинать… Седовласый мужчина с пронзительным взглядом и орлиным носом привлек ее внимание. — Король пытается сказать, — улыбаясь проговорил он, — что нам необходимо уладить наши дела. Она узнала этого человека. Его присутствие не сулило ей ничего хорошего, даже если он и приглашал ее разделить его неуважительную остроту. Она могла перехитрить короля, которого прозвали Простачок Билли, но не проницательного герцога Веллингтона. Закончив официальное приветствие, король все больше впадал в полудрему. Джеральд Стидолф, стоявший у дальней стены, перехватил ее взгляд и улыбнулся как старый друг. Она не ожидала увидеть его здесь. Эйдриан стоял рядом, прислонившись к стене. Его необыкновенный магнетизм еще более подчеркивался важностью момента. София никак не ожидала, что лорды, сидевшие у окна и уставившиеся в камин, не выразят никакого удивления в связи с приходом Берчарда. Неужели никто не заметил его присутствия? Нет, кажется, еще один гость заметил. Граф Динкастер, чья розовато-белая кожа приобрела более глубокий оттенок. — Миссия моего младшего сына завершилась с вашим приездом, герцогиня! — Мистер Эйдриан Берчард присутствует здесь по моей просьбе, джентльмены, — оповестила присутствующих София. — Не имеет значения для палаты лордов… — Если герцогиня хочет, чтобы он остался, пусть останется, — провозгласил Веллингтон. Король Вильгельм поежился, услышав милитаристский тон. — Потише, прошу вас. Позвольте нам двигаться по порядку. — Он положил руки на толстые колени. — Теперь, моя дорогая, вы наконец здесь. Следовало вернуться домой, как только вы услышали… Странное решение, если не сказать больше, но мы здесь не для того, чтобы говорить на другие темы. Работа сделана, и быстро. Я поднял все паруса, и мы дорожим каждым мужчиной на палубе. Проблема в том, что вы не мужчина, ведь так, моя милая? — Как видите, ваше величество. — Существует только один способ. Если капитан не может держать штурвал, его заменяет первый помощник. — Как говорит его величество, — вступил в разговор Веллингтон, — в другое время ваше право наследования не представляло бы проблемы, но не сейчас. В стране назрела революционная ситуация. Предстоящие выборы определят судьбу нации. Король хлопнул ладонями по коленям. — Обязанности. Обязанности. Это то, что касается всех нас. Замужество, герцогиня. Вот что необходимо. Ничего больше. Ваш отец благословил оттуда, — он поднял глаза вверх, — нашего кузена Стидолфа, разве нет? Хороший человек. Он единственный, кто вам подходит. София изо всех сил старалась отыскать в себе хотя бы самые ничтожные крохи отваги и собрать их воедино. — Я не могу даже думать о замужестве, пока ношу траур по моему отцу. Возможно, следующим летом… — В нормальной ситуации подобное ограничение воспринималось бы естественно, — изрек Веллингтон, окинув ее рядом, который говорил, что он разгадал ее игру. — Ваше уважение к отцу состоит в том, чтобы исполнить его желание, и ситуация в стране не может позволить подобной отсрочки. — Но дело не только в моем личном горе. Мой кузен и я стали совсем чужими… Может, потому что мы не подходим друг другу? Я не могу решиться на столь серьезный шаг, не обдумав как следует. — Она с жаром выпалила все, что у нее накопилось в душе, но ее голос звучал нетвердо. Веллингтон поднялся. Он тотчас занял превосходящее положение над королем, кабинетом и ею. Он скосил глаза на свой орлиный нос, потом на нее, словно проверял боеспособность своих солдат. — Джентльмены, если вы не возражаете… Его резкий тон не оставил места для аргументов. Лорды послушно закивали и потянулись к двери. — Я настаиваю, чтобы мистер Берчард остался, — подала голос герцогиня. — Конечно. — Веллингтон милостиво согласился. Он кинул на Эйдриана взгляд, который говорил: «Почему бы и нет? Кроме всего прочего, он мой человек». Видя, что Эйдриан не двинулся с места, Динкастер тоже остался. Веллингтон не спускал с него глаз, постепенно лицо графа приобрело багровый оттенок, но все равно он не собирался уходить, если его третий сын остается. В конце концов остались только Эйдриан, граф Динкастер, король и Веллингтон. Впрочем, короля можно и не относить к перечню оставшихся, так как он задремал, то есть, по сути, отсутствовал. — Теперь, герцогиня, мы можем говорить откровенно, — начал Железный Герцог, орлиным взором приковав ее к креслу. — Я понимаю, что вы женщина, умудренная опытом, поэтому буду краток. Если брак с кузеном вам не по душе, что ж — весьма печально, но и тут я не вижу проблемы. Родите наследника и потом делайте что хотите. — Я не такая женщина, герцог, чьи взгляды столь же циничны, как ваши. — Разговор не о вас, — отрезал Веллингтон, — Британия — вот о чем следует думать. Разговор об ответственности в дальнейшем рассмотрим и другие вопросы… Мы не хотели пугать вас, но вы должны выйти замуж и ради себя тоже. Есть некоторые нюансы, говорящие о том, что вы в опасности, и будущий муж станет вам защитой. В опасности… Слова сочились ветром из шторма ее негодования. Семена первобытного страха и. болезненной вины, посеянные в ней и пустившие ростки с момента смерти отца, теперь вырваны с корнем. — Вы сказали «опасность»? — переспросил Эйдриан. — что вы имели в виду? Железный Герцог посмотрел на нее, словно прося разрешения говорить. Страх подкатил к горлу, вызвав приступ тошноты, и ей вдруг стало все равно, что говорят и что делают люди. — Еще в юные годы, — начал герцог методичным тоном, — герцогиня имела дружбу с молодым радикалом, который орудовал в прилегающей местности и центральных графствах. Некий капитан Брут. Ее отец узнал о нем, организовал засаду и отправил Брута на каторгу почти девять лет тому назад, но, говорят, он объявился снова. Обнаружили действия, связанные с его именем. — Герцог замолчал, потом продолжил: — В связи с изложенными обстоятельствами смерть герцога Эвердона вызывает определенные подозрения. Те из нас, кому известны связи между капитаном Брутом и семьей Эвердона, думают, что осторожность не помешает. — Если то, что вы говорите, правда, — вступил в разговор Эйдриан, — не стоило ли герцогине оставаться во Франции? София вздрогнула и подняла глаза. Он стоял рядом, почти касаясь ее плеча. — Если герцогиня в опасности, то у нас есть время скоординировать наши силы, прежде чем Брут узнает, что она здесь. Лучше сражаться на земле, которая ей знакома и где ее окружают люди, готовые встать на ее защиту. — Мы говорим о безопасности женщины, черт возьми, не о развертывании армии. — Послушай, Эйдриан… — начал граф Динкастер, о котором все забыли. — Вы ошибаетесь, Берчард, — возразил Веллингтон. Он снова повернулся к Софии: — Я уверен, что вы способны оценить справедливость решения. В ваших интересах, чтобы брак состоялся. Джеральд Стидолф служил в армии и будет следить за вашей безопасностью и за соответствующим усилением политического влияния Эвердонов. Внушительное присутствие Веллингтона, его представительная фигура и манера вести себя требовали повиновения. Она вздернула подбородок и посмотрела на квадратное лицо самого знаменитого мужчины в Англии. Существовала лишь одна-единственная вещь, которую она должна сделать немедленно, если не хотела, чтобы ее уничтожили аргументами. — Прошу извинить меня. Я не могу выйти замуж, — произнесла она ровным голосом. — Не могу. Видите ли, я уже замужем. Каким-то образом Эйдриану удалось вывести герцогиню из кабинета, подальше от пребывающих в недоумении джентльменов. Величественным движением она позволила ему взять собак и прошествовала мимо лордов в свои апартаменты. Эйдриан отпустил Дженни и закрыл дверь гостиной. Глядя на герцогиню, он молил Бога, чтобы то напряжение, которое ощущалось в ее сжатых руках и во всей позе и говорило о ее истинных эмоциях, отпустило ее. — Не могу поверить, что вы сказали королю правду. Легкая гримаса пробежала по ее лицу, но она не выглядела испуганной. Она осталась довольна собой. — Я не сказала королю неправды. Ведь он ничего не слышал, так как дремал. Я позволила себе пошутить с Веллингтоном, но, так как он старался заставить меня согласиться на брак с Джеральдом, я не чувствую вины. — Пошутить? Вы сказали ему смехотворную вещь. Он, возможно, принял за вашего мужа капитана Брута, из чего напрашивается вывод, что человек, который поощряет мятежи, пользуется благосклонностью Эвердонов. — Я, разумеется, не собиралась произвести впечатление, будто он мой муж. Как, впрочем, и рассказывать всю выдуманную историю. Не говорила, что мой муж состоит сыщиком при правительстве и тому подобное… И слава Богу! — …потому что Веллингтон, возможно, знает всех секретных агентов и сможет вычислить его или прийти к выводу, что такого и в помине нет. Я решила, что должна сохранить таинственность. Согласитесь, использовать такую причину для отказа поистине гениально, во всяком случае, я так думаю. Он не поверил мне, но пусть попробует доказать, что я лгу. Эйдриан никогда не видел ее такой счастливой. — Я должна поблагодарить вас. Когда вы встретились лицом к лицу с атакой герцога, я поняла, что он совсем другой человек. Ваше бесстрашие дало мне силы. Я никогда бы не выстояла, если бы вас не было рядом. Эйдриан полагал, что его обязанность сделать еще одну попытку, но, честно говоря, не ожидал успеха. — Новости о капитане Бруте не сулят вам ничего хорошего. Если существует предположение, что он опасен, то лучше… — Мужчина, которого я знала, совершенно не опасен для меня. — Люди меняются, особенно если они озлоблены. — Возможно. С тех пор как я знала его, прошло семь лет. Я шала, что он когда-нибудь вернется и сможет обвинить меня. Если он вернулся, что ж, значит, я заслужила его месть. — На всякий случай вы должны соблюдать осторожность. Она улыбнулась, но не очень уверенно. — Мои собаки всегда рядом со мной. — Он заметил, с каким усилием она заставляет себя перейти к другому делу. — Пожалуйста, передайте Веллингтону мое послание. Скажите ему, что я учту его совет — воспользоваться правами Эвердона. Скажите также, что я готова выставить кандидатов, которых порекомендуют мне, и пошлю их в новый парламент. Эйдриан без труда понял, что она предлагает и что утаивает. Выборы близки, и она согласилась принять руководящую роль тори, но больше не дала им никаких обещаний. Те двенадцать мест остались бы двенадцатью вопросительными знаками, и любой мог бы ими воспользоваться, навязывая свою позицию. Ее зеленые глаза встретились с его глазами, и она прочла в них дружеское понимание, которое означало, что она выдержала жестокую битву и одержала радостную победу. Когда Эйдриан сказал Колину, что с ней одни неприятности, он еще не представлял какие. Он пошел на поиски Веллингтона — его роль окончена, и он наконец свободен. — Вы должны остаться, — приказал Веллингтон, приняв послание герцогини. — Предложите помочь ей уладить дела отца. У нее, возможно, нет способностей к этому, и она будет рада выслушать совет. Я сомневаюсь, что она доверяет старым адвокатам герцога и управляющим. Как я успел понять, она вообще не доверяет никому в Англии. За исключением вас, и то в малой степени. — Он стоял у окна, с наслаждением затягиваясь сигарой. Король и граф удалились, и они остались одни. — Найдите кого-то еще. — Кого? — переспросил Веллингтон. — Она откажется. Она и в вас-то не уверена, но вы по крайней мере зло, с которым она уже знакома. — Обяжите Стидолфа позаботиться о ней. — Я уверен, он попытается. Но, познакомившись с ней, я вообще усомнился в Стидолфе. Я думаю, он преувеличивал их привязанность друг к другу. И ее заявление о замужестве исключило такую возможность, пока она не отречется. Даже если он смог бы покорить ее, я сомневаюсь, что он способен контролировать ее действия. — Тогда сделайте все сами. — Мой дорогой, я враг. Вы единственный, кто способен осуществить необходимую миссию. — Нет, я тот, кто заставил ее вернуться, несмотря на то что здесь ей угрожает опасность, — запальчиво высказался Эйдриан. У него все больше вызывало отвращение то, как они использовали герцогиню, а теперь и его самого. — К черту — вот что мне следовало ответить. — Я рад, что вы так не сказали. Она должна была вернуться. Что касается капитана Брута, я уже высказался на его счет. Если он действительно что-то задумал, то для герцогини не менее опасно находиться во Франции, чем в Англии. Если вы ощущаете ответственность, то тем более должны оставаться подле нее. Сначала долг, потом сомнения. Сначала Англия, потом совесть. Железный Герцог очень хорошо разбирался в подобных вещах. — Вы не можете послать тысячи солдат умирать по вашей команде, но вы ведь и не посылаете. — Оставайтесь и охраняйте ее, — продолжал Веллингтон. — Пока вы с ней, постарайтесь убедить ее. Небольшое давление, и она поймет, что должна делать. Она просто хочет, чтобы решение исходило от нее. И неудивительно. Ее семья всегда отличалась своенравием. Вы поверили в ее историю с мужем? — Да нет. Разумеется, она блефует. Она уже использовала ее в Париже, защищаясь от особенно назойливых поклонников. — Умная женщина. Чертовски сообразительная. Попробуйте заставить кого-то признаться, что он не женат, если он заявляет обратное. Я попросил Динкастера хранить молчание. Если пойдут слухи, она может поплатиться за свою ложь. В любом случае я оставляю ее на ваше попечение. Провезите герцогиню по ее владениям, загляните во все уголки, где предстоит голосование, и объясните ей нашу линию на выборах. Не следует особенно давить на нее. Да что вам говорить, вы справились с сербами и турками, неужели не сможете справиться с одной женщиной? С женщиной — совсем другое. Миссия имела лицо и имя и несла в себе тревожную печаль, думал Эйдриан. Он сделал бы то, что хотел Веллингтон. Он готов проехать вместе с ней по ее округам и даже сумел бы уговорить ее. Но его действия оказались бы продуктивнее, если бы она не держала на него зла за то, что он заставил ее оставить Париж. — Позаботьтесь о ней, Берчард. Черт возьми, соблазните ее, в конце концов. Делайте все, что хотите, но убедитесь, что она предоставит нам эти проклятые голоса. Глава 8 В ту ночь апартаменты Марли разделили между гостями согласно их общественному положению, и Эйдриану пришлось довольствоваться местом в ближайшей гостинице. Вернувшись на следующее утро, он первым делом отправился на поиски герцогини. Он нашел ее в кабинете герцога. Одетая в костюм для верховой езды, София сидела на полу позади громоздкого письменного стола, роясь в большой кипе бумаг и устроив огромный беспорядок. — Я никак не могу найти его, — пробормотала она, увидев Эйдриана. — Завещание. Куда он положил его? — Возможно, герцог хранил его в более надежном месте, чем письменный стол. Кроме того, его адвокат наверняка имеет копию, — заверил Эйдриан. — Зачем оно вам понадобилось? — Я надеюсь, он добавил дополнительное распоряжение, и хотела найти какой-то способ отделаться от наследства. — Она сделала неопределенный жест, имея в виду дом и все остальное… Бумаги выпали из ее рук и полетели на пол. — Но он был не вправе допустить, чтобы вы не унаследовали большую часть состояния, вы ведь понимаете? — Эйдриан прошел и помог ей подняться на ноги. — О, дорогой мой, я превратила все в руины. — Она наклонилась, собирая выпавшие документы, и невольно ее бедра, туго обтянутые черным шелком, вызывающе качнулись. Он почувствовал двоякое желание: шлепнуть ее по заду и приласкать. События в Париже хотя и нарушили общепринятые формальности между ними, но он не помышлял ни о чем большем, чем обнять ее за талию одной рукой и держать так, оттягивая подальше от документов, дабы она не сделала большего вреда. Она извивалась, пока он не отпустил ее. — Вы заходите слишком далеко, мистер Берчард. — Вашему секретарю понадобится нюхательная соль, когда он увидит, что вы натворили. — У меня нет секретаря. Того, что служил у отца, я отпустила вчера вечером. Я думаю поменять и адвоката. Папин причинил мне много неприятностей, когда я попросила, чтобы мне переслали в Париж некоторую сумму из маминого наследства. Эйдриан жестом указал на груду документов: — Могу я предположить, что вы не отказались бы, если бы кто-то предложил вам разобраться со всеми бумагами? — Я уверена, что у вас получилось бы. Не пришли ли вы сюда спозаранку, чтобы предложить мне свою помощь? Я подозревала, что Веллингтон захочет приставить ко мне шпиона, и понимаю, что вы его лучший выбор. София не хитрила, просто она дала ему понять, что видит его насквозь. — Герцог Веллингтон не занимается слежкой за гражданами Британии. Она тупо смотрела на гору бумаг. — О Господи, тогда зачем я устроила такую неразбериху? Хотелось бы мне посмотреть, насколько быстро вы приведете все в порядок. — Веллингтон тем не менее принял срочные меры для обеспечения вашей безопасности и рассчитывает, что вы согласитесь на мое продолжительное присутствие рядом с вами. София села в кресло и приняла позу более раскованную, чем принято. Еще один пример вызывающего поведения, которое она усвоила в Париже. Но казалось, оно мало задевало его. Скорее изумляло, но в его изумление входили лишь воспоминания о герцогине в Париже, свободе парижан и ее провокационных мягких округлых формах под мокрым красным шелком. — Право, не знаю, что мне может угрожать, а если уж такое случится, то у меня дюжина рослых лакеев, способных встать на мою защиту. Поэтому, увы, мой дорогой, место телохранителя уже занято. Тем не менее, если вы согласны занять должность младшего лакея, мы вам что-нибудь подыщем. София продемонстрировала свое презрение с удивительным спокойствием. И именно ее высокомерное спокойствие пробудило в нем бешенство. Тем временем она продолжала: — Не знаю… может быть, вы играете на фортепьяно или скрипке? — Боюсь, не настолько хорошо, чтобы развлекать вас, герцогиня. — А вы, случайно, не пишете ли стихи? — Простите, увы… — Тогда мы остановимся на разборке документов. — Впрочем, Веллингтон видел меня в другой роли. Он считает, что неплохо, если бы я стал вашим любовником, — сказал Эйдриан и с интересом ожидал реакции. — Учитывая вашу неоспоримую квалификацию, вы можете быстро справиться с такой работой, — проворковала герцогиня, указывая на ворох бумаг и пропуская мимо ушей его последние слова. — Но только без спешки, герцогиня… Ведь мы оба заинтересованы получить удовлетворение от проделанной работы. — Думаю, потребуется несколько дней, чтобы все устроить как следует, — спокойно парировала она, но вспыхнувший на щеках румянец говорил, что София прекрасно понимает двусмысленность разговора. — Только если мы объединим наши усилия, — усмехнулся Берчард. Еще сильнее покраснев, она продолжала: — Я оставлю все вам, Берчард. Я некомпетентна в подобных вопросах. Возможно, ему следовало остановиться? — Женщины всегда так говорят, а потом зачастую демонстрируют удивительные познания в подобных делах, ведь, чтобы получить взаимное удовлетворение при решении такого вопроса, необходимо проявить такт и терпение. Ее глаза расширились. С невинным видом Эйдриан кивнул на гору бумаг: — Мы сделаем все вместе, и я с удовольствием научу вас. Мы разберемся с бумагами, как только вы выставите своих кандидатов. Поворот дела еще больше смутил ее. — Кандидатов? — Выборы. Вы должны незамедлительно посетить свои округа. Мы выезжаем завтра. Дженни уже собирает вещи. — О нет, как вы смеете?! Опять заставлять меня… Сначала я хотела бы приготовиться для поездки, и потом, я предпочла бы совершить ее в одиночестве. Вы напишете мне, где я должна побывать. — Местность вокруг маленьких поселений зачастую очень пынная. Я готов отметить на карте ваш маршрут и те места, которые необходимо посетить, но вы никогда не найдете их без проводника. София недовольно насупила брови: — Хорошо, пусть так. Раз уж мне необходим проводник, пусть им будете вы. Вы можете сопровождать меня, но не вздумайте приказывать мне. — Она поднялась и направилась к двери. — А сейчас, пожалуйста, извините меня. Я спешу хоть на время оставить этот дом. Он угнетает меня даже больше, чем я ожидала. Следуя за ней по длинному, отделанному мраморными панелями коридору, Эйдриан, указав на ее одежду, полюбопытствовал: — Вы собираетесь прокатиться верхом? — Мои гости не раньше чем через час спустятся к завтраку. У меня есть свободное время, и я хочу им воспользоваться. — Позвольте мне составить вам компанию? — Мне не нужен ангел-хранитель. Во владениях Эвердонов мне ничто не угрожает. Впрочем, она и не отказалась впрямую от его общества, поэтому он проводил ее до конюшни и распорядился насчет своей лошади. Ее уверенность в собственной безопасности была поколеблена. Не стоит забывать, что герцог тоже умер на земле Эвердонов. Наблюдая, как герцогиня садилась в седло, он поймал себя на мысли, что его привлекает не только обеспечение безопасности взбалмошной дочери аристократа, но и сама дочь. Миновав сад, что простирался за домом, они пустили своих лошадей через большой ухоженный парк. София остановилась на вершине холма и посмотрела вниз, где подле небольшой часовни располагалось фамильное кладбище. Недавно построенный маленький мраморный склеп возвышался среди прочих скульптурных сооружений. — Простите меня, герцогиня, — извинился Берчард. — Мне следовало догадаться, что вы захотите заехать сюда. — Вообще-то я отправилась на прогулку и не собиралась молиться на могиле отца, — призналась она, глубоко вздохнув. Эйдриан отвел свою лошадь в сторону. Может быть, София не произносила молитв, но то, что происходило с ней, походило на выражение скорби. Он наблюдал за ее серьезным видом, спрашивая себя, о чем она молится. Он заметил, что, как и ее другие траурные туалеты, наряд для верховой езды отличался старомодностью и наверняка принадлежал к тем временам, когда умер ее брат Брэндон. Эйдриан вспомнил ту громадную массу одежды, поразившую его в гардеробной ее парижского дома. Ее пристрастие к туалетам скорее подходило женщине, которая никогда не показалась бы в вышедшем из моды платье. Он ожидал, что у нее есть модистки, готовые трудиться всю ночь, чтобы на следующий день она могла появиться в соответствующем виде. Но постепенно Эйдриан пришел к заключению, что ее мало беспокоила одежда. Хождение по модным магазинам просто развлекало ее, как салоны и вечеринки. Все ее поведение в Париже подчинялось одной цели — отвлечь себя от чего-то. Что говорил Чарлз о той ночи, когда она узнала о смерти, отца? Как будто она поняла, что больше не сможет прятаться. Сложная женщина. Интересная женщина, сочетающая в себе силу и удивительную ранимость. Прячет боль за постоянной веселостью. Маска фривольности предусмотрительно скрывает подспудные слои. София резко развернула лошадь и пустила ее в галоп. Эйдриан поспешил следом. Казалось, она стремилась поскорее удалиться от дома, словно за ней гнались демоны, настигая ее своими тенями. Когда они въехали в запущенную часть парка и дворец скрылся из виду, она наконец остановила лошадь рядом с большим камнем, использовав его, чтобы соскочить на землю. Эйдриан тоже спешился, и они пошли рядом по залитой солнцем тропинке. Воздух был напоен ароматами пробуждающейся после зимы природы. Постепенно она становилась оживленнее. — Вы думаете, я такая бессердечная, что не посещаю его могилу? — Он отдалил вас от себя. Смерть не всегда примиряет… — Особенно если учесть, что для меня он все еще жив. Его тело лежит в каменной гробнице, но я еще больше чувствую его давление, нежели год назад. — Она печально улыбнулась. — Я рассчитывала, что он произведет на свет еще одного сына. Я не оставляла своей надежды. Так же как и он. Тем не менее выяснилось, что на всякий случай он строил планы насчет меня и Джеральда и даже позволил узнать о них другим. — Ничего удивительного, типичное поведение для отцов, желающих подобрать пару для своего чада, особенно если чаду предстоит стать герцогиней. — Я сомневаюсь, что Джеральд видит во мне герцогиню. Для него я всегда останусь маленькой строптивой девчонкой. — Вы? Строптивая? Мне так не кажется. Она рассмеялась с тем дружеским расположением, которое чувствовала с первой встречи. — Вы давно знаете Стидолфа? — поинтересовался он. — С десятилетнего возраста. С тех пор, как его мать вышла за моего покойного дядюшку, брата моего отца. Это был ее второй брак. Джеральд учился в Оксфорде. Через несколько лет он поступил в армию, и я больше никогда не видела его. Но папа всегда благоволил к нему. Он стал ему как сын, как вы для Веллингтона. — Веллингтон вряд ли думает обо мне как о сыне. Я полезен ему, вот и все. И вы удрали в Париж, чтобы избежать брака? — Это одна из причин… — Но почему вы не вышли за кого-то другого? — А никого другого не было. Папа отличался деспотичностью, а я нелюдимостью, оттого я так и не вышла в свет. Когда пришло время — мне тогда исполнилось семнадцать, — умерла моя матушка. Тот сезон мы соблюдали траур. — Она вздохнула. — А потом вмешались другие обстоятельства. Я думаю, отец был рад. Он не одобрял браков с кавалерами, встреченными на лондонских балах, и считал, что выбор всегда должен оставаться ним, как и каждая иная деталь моей жизни. — Я знал вашего отца только как политика, но могу понять, насколько его привычка руководить могла отзываться жестокостью в семье. — Мой отец был властным, холодным человеком, слишком сознающим свою значимость. Он и с моей матерью обращался плохо. Мы с братом представляли для него возможность, которой можно воспользоваться. Он лепил Брэндона по собственному образцу и затем ворчал, когда естественная натура брата брала свое. Он мог проявлять неописуемую жестокость. София в волнении выпалила это признание. Все ее тело напряглось, словно ее заковали в невидимый панцирь, способный защитить ее от уже ушедшего навсегда человека. Даже ее пальцы, держащие поводья, побелели. — Мужчины такие, какие есть, герцогиня. И по сути своей они редко меняются. Даже если и захотят. Ваш отец, возможно, думал, что все его деяния направлены на благо семьи. — Он думал, что делает все во имя Эвердонов. Впрочем, я не удивляюсь, что вы защищаете его. Вы ведь считались его человеком. — По предложению Веллингтона я был членом парламента от его округа. — Я очень хорошо сознаю, в чем первооснова вашей лояльности, мистер Берчард. Наша семья заслуживала большего. Нам так не хватало понимания и любви, мы знали лишь критику и вечные нравоучения отца — пэра королевства. Ее полные обиды слова пронзили его сердце. Он понимал ее гораздо лучше, чем хотел бы. Только общий опыт может родить такое понимание. И хотя он давно примирился со своим печальным детством, ее несчастья трогали его не меньше. Поделившись воспоминаниями о своем отце Алистэре, она тем самым оживила его собственные воспоминания о Динкастере. — Значит, все-таки не хватало любви? Я так и предполагал, — констатировал он. Услышав его слова, София с неподдельным интересом подняла на него зеленые глаза. Он вдруг ощутил собственную незащищенность, с таким пониманием она смотрела на него. Она знала, что он понял, и знала почему. Между ними внезапно возник эмоциональный мостик. Сопереживание словно воскресило его собственную боль, сделав ее реальной и мучительной. И следом возникло неудержимое желание обнять и утешить ее. Он отнес бы ее на луг и показал бы ей, как реальное объятие может освободить от теней прошлого. — Вы собираетесь всю оставшуюся жизнь вспоминать прошлое? Позволить ему поглотить ваше сердце и управлять вашей натурой? Если так, вам предстоит напрасная трата времени и победа принципов вашего отца, — заявил Эйдриан. София смотрела на него с таким отчаянием, словно он загнал ее в угол. — Я не понимаю, почему мое состояние занимает вас? Эйдриан потянулся и убрал непослушный завиток, нечаянно прикоснувшись к ее виску. Она удивленно взглянула на него. После ее откровений та интимность, что родилась между ними, пульсировала с новой силой. — А вы не знаете? — прошептал Эйдриан. Он мог никогда не решиться, во всяком случае, не так быстро. Эйдриан мог и дальше держаться в рамках флирта, пока она не подвигла бы его на нечто большее. Но внутренняя близость, которая родилась между ними, не только разрешала, но требовала большего. И тогда он положил ладонь на ее щеку и поцеловал ее, не спрашивая разрешения, импульсивно, искренне, выражая тем самым желание развеять ее печаль и укрепить их связь. Эйдриан хотел снова попробовать ее дрожащие губы, которые целовал лишь однажды в парижском саду, и еще раз ощутить ее податливую капитуляцию. София ответила. Он понял это по ее участившемуся дыханию. Эйдриан попытался обнять ее, но, стоило ему прикоснуться к ней, София резко отпрянула от него и отвернулась в испуге. — Мне кажется, я понимаю вас. Если мною будет править желание отомстить отцу, я буду более сговорчивой. И более управляемой. София сделала вид, как будто не понимает только что произошедшего между ними, и он не мог удержаться от улыбки. — Ровно настолько, насколько вы захотите, герцогиня, — произнес Эйдриан. София покраснела, выдавая себя. Взяв поводья, притянула лошадь поближе. — Мне пора, я хочу посетить одну из ферм. Он помог ей сесть на лошадь, более очарованный, чем раздосадованный ее неожиданным волнением. Конечно, она узнала в Париже, что обойти мост не то же самое, что сжечь его. Его построят снова, соединив два острова, независимо от того, хотят они иметь мост или нет. А сейчас ему предстояло пройти по нему. И не терпелось узнать, что же ждет его на другой стороне. София не могла бы сказать, что ненавидела наследство, доставшееся ей от отца. Она любила свою землю, любила отдаленный шум моря… Парки, фермы и холмы служили ей убежищем в девичестве. Если бы она могла убежать от призраков и воспоминаний прошлого, если бы могла снять с души тяжелое бремя и обрести покой, она смирилась бы даже с обязанностями и ограничениями. Герцогиня устремилась к ближайшей деревне, слишком хорошо сознавая присутствие мужчины, скакавшего бок о бок с ней. Его близость лишала ее покоя, заставляя нервничать и испытывать тревогу. Она спрашивала себя, научится ли она когда-нибудь спокойно воспринимать его рядом. После того, что произошло, наверное, нет. Случившееся беспокоило ее. Она не раз пускалась в легкомысленные романы, умело управляла флиртом — игрой по определенным правилам. Но что касается последнего поцелуя, он другой и гораздо более опасный. В отличие от всех ее предыдущих романов ее и Эйдриана объединяло глубокое сопереживание. Именно оно лежало в основе их взаимного влечения, которое пугало ее. И как она ни пыталась контролировать себя, она должна признаться, что ее привлекало то, что он мог предложить ей. Как глупо с ее стороны затеять дискуссию об Алистэре! Она рассказала Эйдриану куда больше, чем любому другому. Виной всему его внутренняя сила, она располагала к откровенности и манила, пробуждая желание довериться. Они свернули на проселочную дорогу, и маленькая деревня показалась на горизонте. Приземистые, неказистые домишки теснились вдали. По дороге громыхала телега, которую тащили женщина и подросток. Трое детей семенили рядом. София узнала женщину — жену фермера Генри Джонсона Сару. Обе семьи — его и ее — жили из поколения в поколение в поместье как арендаторы. София подъехала, и мальчик остановился — скорее от усталости, чем из уважения. Он и его мать опустили оглобли телеги. София заметила большие мешки, которые тащил каждый ребенок. Похожий тюк был привязан к спине Сары. — Ваша светлость, — поздоровалась Сара, качая головой. Восемь лет состарили ее ужасно. София помнила ясноглазую юную женщину, а не теперешнюю усталую бледную матрону. — Сара, как приятно увидеть знакомое лицо. Я вижу, как увеличилось твое семейство, с тех пор как я уехала. А твой муж Генри, как он? Парнишка указал на телегу: — Посмотрите сами. Она пустила лошадь кругом. Генри лежал внутри телеги в бессознательном состоянии, втиснувшись между кастрюлями и прочим домашним скарбом. Его бледность и затрудненное дыхание говорили, что он очень болен. — Мистер Берчард, вы не поможете мне спуститься? Он тут же оказался рядом и снял Софию с лошади. Они склонились над Генри, пытаясь определить его состояние. — Он умирает, — заключил Эйдриан. — Что приключилось с ним, Сара? — спросила София. — Не знаю, ваша светлость. Он болел месяц, слабея с каждым днем. — А что говорил доктор? — поинтересовался Эйдриан. — У нас нет денег на доктора. Старая тетушка Купер дала какое-то снадобье, но оно не очень-то помогло. София оглядела семейство, снова приметив мешки. — Куда вы идете? Сын метнул на нее дерзкий взгляд: — Хлеб не уродился. Управляющий знает, что нечем будет заплатить ренту, поэтому выгнал нас. — Но ваш отец… — Ему уже все равно… Не знаем, где он умрет. — Парнишка не слишком-то любезно отвернулся от госпожи. Наклонившись, снова взялся за оглобли телеги, пристроив свое юное тело туда, куда обычно впрягают осла или быка. — Разверните телегу, молодой человек, — приказала София. — Мистер Берчард, вы поможете посадить Сару на мою лошадь? До деревни далеко, а она явно выбилась из сил. Сара смотрела испуганно и растерянно. — Ваша светлость, управляющий сказал… — Вы вернетесь в свой дом, Сара. Марли теперь принадлежит мне. Если я говорю, что вы вернетесь, значит, так и будет. Эйдриан посадил Сару на свою лошадь, а двух ее детей устроил на лошади Софии. — Я помогу мальчику, — сказал он, берясь за оглобли телеги. Когда они подошли к деревне, она предстала перед ними во всей своей удручающей бедности. Эйдриан и мальчик тащили телегу, пока не остановились перед старым маленьким домиком. Эйдриан опустил на землю оглобли, отнес Генри в дом и вернулся, чтобы снять детей и Сару с лошади. Сара поймала руку Софии: — Ваша светлость, спасибо вам! Бедный Генри, ваша доброта облегчит его уход. Мы потом сразу же уйдем отсюда, обещаю вам. — Глупости. Я пришлю врача, и, кто знает, может быть, Генри поправится. Если нет, вы все равно останетесь здесь, Сара. Пройдет несколько лет, и ваш сын сможет работать в поле, другие мальчики тоже подрастут и смогут помогать ему. До той поры я буду опекать вас. Ну а теперь идите и устройте Генри поудобнее. Семья исчезла в доме. Эйдриан помог Софии усесться на лошадь, его сильные руки обняли ее за талию и легко усадили в седло. Его близость пьянила ее. Она оглянулась на деревню: — Я не помню, чтобы все выглядело так плачевно. — Похоже, дома давно не ремонтировали. — Как мой отец мог допустить, чтобы все пришло в такой упадок? Скорее всего он никогда не бывал здесь. Арендаторы для него — источник дохода, и только. Хотя моя мать знала их по именам и навещала больных. Она, наверное, изводила отца, заставляя его принять какие-то меры. Когда она умерла, я полагаю, его совесть умерла тоже. — Теперь все в ваших руках, герцогиня. Ей придется решать, кому же еще? Одно ее слово — и старая деревня может выглядеть так же хорошо, как в те времена, когда она и Брэндон приезжали сюда, чтобы поиграть с местными ребятишками. — Я думаю, что смогу осуществить некоторые перемены и учредить новые порядки, прежде чем уеду. Эйдриан подъехал и взял ее лошадь под уздцы, заставив остановиться. — Уехать? — Ну да. Я должна выставить кандидатов, если согласилась, но потом я вернусь во Францию. — Я так не думаю. Если вы уедете, меня, наверное, снова пошлют, чтобы вернуть вас домой. Она выхватила поводья из его рук и продолжала ехать. — Если я решила уехать, вы не остановите меня. — Попробуйте, и посмотрим, что получится, — отвечал Эйдриан. — Вы забыли о своих обязанностях? Вы только что приняли решение помочь крестьянской семье. Вы не можете привести все в порядок, а потом уехать из страны. Ваши управляющие и делопроизводители ничего не будут менять и оставят все по-старому, если вы будете отсутствовать, вместо того чтобы контролировать их. — Если я останусь, возникшие обязанности превратятся в удавку на моей шее. Они станут управлять моей жизнью, и призрак Алистэра будет погонять с кнутом, преследуя меня до конца моих дней. Уголки его губ приподнялись в мягкой улыбке. — Куда бы вы ни уехали, ваш долг останется с вами. Вы не сможете притворяться, что он не существует. И вам дана власть, чтобы осуществить задуманное. — Помочь одной семье и отремонтировать несколько домов просто. Но изменить все в корне — совсем другое, — задумчиво произнесла София. — Вы сомневаетесь в своих силах? Я — нет, — твердо и спокойно промолвил Эйдриан. Ее сердце ликовало. Его слова снова провоцировали ее на глубокое чувство сопереживания. В какой-то момент она ощутила такую близость с этим мужчиной, которой не знала многие годы. Значит, он считает, что она лучше и сильнее, чем она сама полагала? О нет, она разочарует его, стоит ему узнать ее получше. София хотела объяснить, почему не может остаться. Но некоторые вещи для нее настолько сокровенны, что она выбрала для объяснения простейшую из причин. — Если я приму надлежащие обязанности, то самой главной из них станет обеспечение рода Эвердонов наследником. Будь я замужем, моя роль свелась бы к минимуму. По крайней мере если я руковожу управляющим из Парижа, то я приказываю ему, а не он мне. Но даже мысль о браке с Джеральдом невыносима для меня. — Однако мужем не обязательно может быть он. — Если я соглашусь на брак, какая разница, кто им будет? Тогда он станет герцогом Эвердоном, а не София Роли. — Но до замужества титул ваш, несмотря на то что вы женщина. Вы можете воспользоваться вашей позицией, пока не передадите бразды правления мужу. Почему бы не взять их в свои руки? Почему не проверить, являетесь ли вы в душе герцогиней? Она чуть не рассмеялась. Надо же, она никогда не задумывалась о том, что кроется у нее в душе. Его слова побудили ее повернуть к дому. Как странно, что человек, едва знавший ее, верил в ее способности. Тогда как ее собственный отец не видел ничего, кроме недостатков. Подъехав к дому, они заметили около парадного входа карету короля. Его величество уезжает. Она должна поскорее переодеться, чтобы попрощаться с ним. Соскочив с лошади, София посмотрела на Эйдриана, который остановился под навесом конюшни. — Я думаю, вы правы. Пока я в Англии, я должна держать в своих руках бразды правления. — Ваши подопечные будут очень рады. — Я не думаю, что мне следует ограничиться посещением моих владений. Если я собираюсь воспользоваться данной мне властью, я должна постараться заняться делами как следует. Например, моими членами парламента. Его брови поднялись. — Что вы хотите сказать? — Если я рассчитываю руководить их действиями после выборов, я думаю, мне необходимо досконально изучить вопрос, чтобы я могла разобраться в нем. По выражению его лица София поняла, что Эйдриан несколько озадачен. Скорее всего он не ожидал подобного хода событий, когда уговаривал ее взять власть Эвердона в свои руки. Глава 9 Призраки Марли наблюдали за ней. София ощущала их присутствие в покоях и коридорах. Ее отец и мать, Брэндон, сестра, которая умерла совсем маленькой. Далее старые слуги из ее детства, казалось, так и остались жить в доме. Все время, пока она ходила, говорила или сидела, достаточно было какой-то детали или запаха, и воспоминания настигали ее, и тогда вся череда призраков оживала перед ее мысленным взором. София дождаться не могла, когда же наконец уедут гости. Ее ничто не связывало с приехавшими. Она не привыкла получать удовольствие от светской жизни, где каждый знал каждого, а она не знала почти никого, поскольку никогда не выходила в свет. И вот все гости разъехались, остался лишь Джеральд Стидолф. Он исчезал всякий раз с группой отъезжающих, искусно теряясь в их толпе, но следя за тем, чтобы течение не унесло его слишком далеко. Проводив последнюю карету, она отправилась на поиски Джеральда и нашла его в гостиной. Он стоял около дверей террасы, устремив взгляд в сад с видом человека, который готовится сообщить нечто важное. Она не стала бы утверждать, что недолюбливала Джеральда. Он был очень славный и, насколько ей известно, не обладал вредными привычками. Высокий и стройный, он ранние годы провел в армии, которая придала его фигуре силу и уверенность. Ей нравилось его лицо: мягкость правильных черт в сочетании с сильными скулами, а его скромный костюм и короткие каштановые волосы говорили об уравновешенности привычек и вкусов. В нем не замечалось ничего отталкивающего. Возможно, он немножко туповат и чуть-чуть более ортодоксален, чем хотелось бы. Правда, его чрезмерное увлечение властью и богатством настораживало, но большинство женщин, несомненно, считали его достойной партией. Тогда почему же от одного упоминания о браке с Джеральдом у нее холодела кровь? Она рассматривала его с порога, и сверхъестественное сходство с ее отцом внезапно все объяснило. Она поняла ответ. Брак с Джеральдом был бы для нее равносилен браку с ее собственным отцом. Он стоял точно как ее отец. Да и походка такая же, как у отца. Она вдруг поймала себя на мысли, что он перенял и манеру герцога говорить. Многозначительные паузы. Неопровержимый сарказм, который вызывал дрожь. Среди людей, у которых Джеральд пытался снискать расположение, герцог являлся главной фигурой. Ему сверхъестественно везло во всем. В некотором роде Джеральда можно назвать более полноправным отпрыском герцога, чем его собственного сына Брэндона, и, очевидно, даже больше, чем ее. Джеральд методично трудился над собой, стараясь во всем добиться сходства с герцогом. И преуспел настолько, что когда Алистэр Роли смотрел на него, он видел в нем себя в молодости. Теперь понятно, почему отец покровительствовал Джеральду и хотел, чтобы через нее он унаследовал титул, что означало в некотором роде продолжение его собственной жизни после смерти. Услышав шаги кузины, он повернулся. Какую-то долю секунды Джеральд колебался, как будто еще не решил, как вести себя с ней — как страдающий обожатель или воскресший Алистэр Роли? — Я многое передумал, София, но ваш отказ поговорить со мной с глазу на глаз задевает мое самолюбие. — Я должна была уделить внимание гостям, Джеральд. — Когда вы хотите, то зачастую спокойно игнорируете их. — Вы правы, но игнорировать их из-за вас я бы не хотела. — Своевольна, как всегда. Не сомневаюсь, что время, проведенное в Париже, только усилило ваши наклонности, не делая вам чести. — Обстоятельства диктуют, что быть таковой — желание герцогини, коей я теперь являюсь. И мне подобный факт доставляет удовольствие. — Вы абсолютно ясно продемонстрировали свои качества вчера, когда говорили с его величеством. Ваше упрямство не поддается описанию. — Джеральд, за последние полминуты вы успели сделать мне три замечания. Вам не кажется любопытным, что мое упрямство проявилось в ответ на предложение короля относительно нашего брака? Его лицо приобрело более мягкое выражение. — Простите меня. Мое удивление вашей позицией заставило меня забыться. — Вы вашим самобичеванием выдали себя, и я рада, что вы показали свое подлинное лицо. Не могу понять, почему моя позиция удивляет вас? Я не забыла, как при жизни отец заставлял меня выйти за вас. И вы ожидали, что теперь, когда он умер, я потерплю такие предложения от Веллингтона и вас? Он умоляюще протянул к ней руки и улыбнулся: — Нет, нет, нет — плохое получилось начало! Я все испортил… — А я думаю, хорошее, — возразила она. — Я боялась, что мы будем притворяться не один час. Он, видимо, решил, что умоляющее обожание будет лучшей тактикой, и жестом указал на диван: — Пожалуйста, посидите со мной, София. Я хочу узнать все, что произошло с вами. Она считала, что отказ будет продолжением конфронтации, с которой лучше покончить. Годы упорной работы над собой научили ее вежливо добиваться успеха, и она заставила себя присесть на краешек дивана. Джеральд устроился рядом. Взгляд его пронзительных карих глаз с годами стал тверже, но выражение умиротворения немного притупляло их жесткость. — Вы выглядите великолепно. Зрелость вам к лицу, — польстил он. София выглядела ужасно, и знала это. Правда, она немало потрудилась, чтобы добиться такого вида для всех и для него. Он никогда не находил ее привлекательной, даже в молодости, когда, казалось, сама природа давала шанс. Однажды она подслушала его слова, тогда ей исполнилось только семнадцать, он обсуждал ее непривлекательность с приятелем. — Вы имеете в виду возраст. Считаете, я становлюсь похожа на старую деву? Он притворился взволнованным. — Я счастлив и благодарен, что вы так и не вышли замуж. Она прикидывала, не рассказать ли ему историю о существовании таинственного мужа. Но гордость остановила ее. Ей не нужна история о таинственном супруге, чтобы сбежать от Джеральда. Раньше она была юной и ранимой. Ей не подобает унижаться до явной лжи. — В Париже я вела изумительную жизнь, подходящую одинокой богатой женщине. Если сравнивать с замужеством, то оно явно проигрывает. — Мне говорили, что вы играли ведущую роль в артистических кругах. Вам, наверное, там очень нравилось? — Да, очень. И более того, такая жизнь расширяет кругозор. И волнует… а временами просто очаровывает… Париж всегда жил свободнее, чем Англия, но в артистической среде совершенно особый стиль поведения. — Она видела, что он готов наброситься на нее с бранью, но пока сдерживал себя. — Но, слава Богу, вы вернулись домой. Значит, с прошлым покончено, — подытожил Джеральд. — Господи, Джеральд! Что я слышу, неужели прощение? Вы готовы забыть и никогда не вспоминать все мои неблагоразумные поступки? Все прегрешения? — Конечно, моя дорогая. — То есть моя репутация безупречна? Все забыто? — Конечно. — А как же мои юные обожатели, Джеральд? Вы готовы забыть и их тоже? Отец знал все о Париже. Наверняка он рассказывал вам. — Он предупреждал, что к моменту заключения нашего брака вы можете обладать большим опытом, чем хотелось бы. — Какое милое заключение! Так, значит, он собирался разрешить проблему со мной и руководить вашими действиями? Джеральд покраснел до ушей. — Я надеюсь, мы больше никогда не будем говорить на подобную тему. Она по меньшей мере неделикатна. — Но вы хотели жениться. Вы никогда не задумывались, что вас ждет? Никогда не ревновали? До конца нашей жизни вы намеревались не спрашивать меня о Париже, как и не собирались бросить обвинения мне в лицо? Мой отец никогда не смирился с моим бегством, и, думаю, вы тоже. Я подозреваю, есть мужчины, которые могли бы смириться, но вы не из их числа. — Я могу понять, что вы можете опасаться моего гнева по поводу Парижа. Значит, в нем причина вашего вчерашнего отказа? Я обещаю, София, что никогда не спрошу вас о ваших любовниках и не буду укорять вас прошлыми романами. Вы верите мне? — Да, если рассматривать титул Эвердона и место в палате лордов как мое приданое, я верю, что вы готовы простить мне и не такое. — Вы оскорбляете меня. Мое желание жениться на вас не основано на амбициях и алчности. — Тогда на чем? Чувство? — Конечно. — Пожалуйста, давайте, в конце концов, говорить откровенно. Как бы вы ни хотели убедить себя, все решают ваши амбиции. И так было всегда. Я не завидую вам. После смерти Брэндона я понимала, что ни один мужчина не посмотрит на меня без того, чтобы не иметь в виду карту нашего поместья. Не только ваша реакция по отношению к моему прошлому заставила меня отказать. Я не выйду за вас, потому что не хочу. Вы слишком похожи на моего отца, Джеральд. Слишком похожи на Алистэра. Я сбежала в Париж, чтобы избавиться от него. И, стань я вашей женой, я постоянно буду чувствовать его присутствие рядом. — Вы говорите чушь. Я не Алистэр. — Вы упражнялись так долго в стремлении стать похожим на него, что преуспели и теперь порой выглядите точно как он. Гримаса досады исказила его лицо. Какая внутренняя борьба должна происходить в нем, чтобы не позволить сарказму вырваться наружу, свидетельствуя о его превосходстве! — Нехорошо с моей стороны настаивать на своем сегодня, — проговорил Джеральд. — Вы устали после дороги. Мы обсудим все вопросы через несколько дней, когда вы снова привыкнете к нашей жизни, к тому, где вы и кто вы. — Вряд ли… И потом вы уже уедете домой. — Вы хотите, чтобы я уехал? — Он встал и прошелся, словно считал невозможным оставаться рядом с ней. — Но вам необходим человек, который мог бы заботиться о вас, София. — Когда я жила во Франции, то вполне обходилась сама. Я больше не девочка, а зрелая дама, как вы заметили ранее. — Дело не только в вашем возрасте. Я не знаю, говорили ли вам, что вам угрожает опасность? — Я знаю о капитане Бруте и подозрениях относительно смерти отца. И все же не вижу необходимости в вашем присутствии. И потом мне необходимо объехать свои владения и заняться выдвижением кандидатов. Подобное объяснение увольнения удовлетворило его. — Да, конечно. Дело безотлагательное. Я все организую и буду сопровождать вас. — У меня уже есть сопровождающий. Более того, я говорю о человеке, способном обеспечить мою безопасность. Веллингтон позаботился обо всем. Джеральд замер. Словно кто-то ударил его под дых. — Я не понимаю. Наверняка герцог намеревался обратиться ко мне. Кто же он, позвольте узнать? — Эйдриан Берчард. — Он будет ездить с вами? Но это неправильно. — Не менее неправильно, чем если бы заботу обо мне возложили на вас. Я разделила с ним столько всего… Кроме того, если вы думаете, что мистер Берчард собирается ухаживать за мной, то он мог бы найти кого-то получше, чем я. Ему хватило здравого смысла, чтобы не согласиться открыто, но согласие отразилось на его лице. Софию его реакция обидела больше, чем она бы хотела. На мгновение она возненавидела Джеральда. — Я не знаю, почему Веллингтон с такой ретивостью опекает Берчарда, — пробурчал он. — Может быть, он видит себя в мистере Берчарде? — задумчиво предположила она. — Пожилые мужчины часто благоволят к молодым, обладающим сходными с ними чертами. Но собственно, вы знаете все лучше, чем я. — Он более чем благоволит к нему, — уточнил Джеральд. — Веллингтон продвигает Берчарда в партии. Он намеревается добиться для него позиции в министерстве финансов при следующем правительстве с доходом в несколько тысяч. Большой приз, не имеет значения, какие услуги он оказал или какими талантами владеет. Даже Динкастер думает, что его внимание к Эйдриану — исключительный случай. Внезапно сердце зашлось в ее груди и стало трудно дышать. Значит, Эйдриан преследовал личные цели, желая, чтобы выборы состоялись, и с определенным исходом. Его блестящее политическое будущее, запрограммированное великим Веллингтоном, зависело от нее. Неудивительно, что он выказывал такую настойчивость, добиваясь позволения сопровождать ее. Она-то надеялась… На что она надеялась? На то, что, возможно, его действия мотивировались желанием защитить ее или просто дружеским участием? София допустила ошибку, согласившись, чтобы он сопровождал ее. Он остался не для того, чтобы защитить ее, а чтобы управлять ею. Что ж, человек, обладающий внешностью Эйдриана Берчарда, знал все приемы и способы, как обвести женщину вокруг пальца. Вспомнив, как она реагировала на его поцелуй, София поморщилась. Господи, какое унижение! Да она полная дура… Знала, что он человек Веллингтона, но не думала, что он не остановится ни перед чем, чтобы добиться цели, поставленной перед ним его господином. Но ведь он предупреждал ее, разве не так? «Веллингтон думает, что было бы неплохо, если бы я стал вашим любовником». Ее щеки пылали от смущения, не способного скрыть разочарование. На какое-то мгновение Джеральд вдруг вновь напомнил ей Алистэра, который с такой жестокостью заставлял ее посмотреть в лицо реальности. «Он только использует вас, София. В конце концов вы для него не значите ничего». Она знает, как поступить. София не хотела, чтобы ее использовал кто-то из них, меньше всего — Эйдриан Берчард. Она выскажет ему все. И разорвет ту невидимую связь, которая образовалась между ними после первой ночи в Париже. Глупая связь. Заманчивая и восхитительная. Крушение иллюзий наступило внезапно, наполнив ее сердце тоскливым сожалением. София тяжело поднялась с дивана, внезапно чувствуя усталость. — Пожалуйста, извините меня, — обратилась она к Стидолфу, — мне нужно отдохнуть. Завтра утром я уезжаю. Он взял ее руку в свои ладони. Холодные как лед, подумала она, невольно вспоминая тепло рук Эйдриана. Обманчивое тепло. По крайней мере с Джеральдом ты знаешь, что имеешь. — Я заеду проведать вас, когда вы вернетесь, — пообещал он, ловя ее взгляд. — Приезжайте когда хотите. Последние годы этот дом был больше вашим, чем моим. Но учтите, Джеральд, я не изменю своего решения о браке. Глава 10 Солнце выглянуло из-за горизонта, освещая сады и парки Марли и ту суету, которая развернулась перед домом. Спрятавшись в тени старых деревьев, растущих у самой дороги, он наблюдал за приготовлениями к отъезду герцогини. Одни слуги выбегали из дома с багажом, другие — запихивали его в крытый фургон или привязывали к огромной карете с изображением герба Эвердонов. Высокий, похожий на иностранца джентльмен спокойно прислонился к открытой карете, ожидая, когда поутихнет суматоха. Прищурив глаза, наблюдатель разглядывал джентльмена, чувствуя удар по собственному самолюбию. Он никак не ожидал, что герцогиня прибегнет к подобному виду персональной защиты. Придется внести коррективы в собственные планы. Он успокоил себя рассуждением, какая увлекательная может получиться игра! Чертовски занимательная, не иначе. Тот, кому поручена защита герцогини, столкнется с опасностью, о которой она не помышляет, и почувствует ее страх. Она и так не отличалась храбростью, а когда испугается, станет более сговорчивой. Чем скорее это произойдет, тем лучше. Вместе с его подписью на листовках его действия будут еще одним доказательством возвращения капитана Брута. Грум, вышедший из дома с тремя собаками на поводках, сопровождал конюха, который тащил клетки. Слуги уже уложили все в фургон и скривили физиономии при виде новой работы, начав неохотно переставлять сложенные вещи. Маленькая женская фигура в черном показалась на пороге. София подняла руку, требуя внимания. Ветерок подхватил несколько распоряжений и принес в лес. Лакей пытался что-то сказать герцогине, но она, не слушая его, направилась к карете. Из своего темного укрытия он наблюдал величественный выход. Ему уже не впервой видеть, как с момента своего возвращения маленькая София играет в герцогиню. Он наблюдал за ней то из тенистого укрытия, затаившись в доках Портсмута, то на дороге, когда она ехала в Марли, и в тот день, когда лорды нагрянули в поместье. Да, София могла быть убедительной в роли хозяйки, когда хотела. Впрочем, это не имеет значения. Он знал ее так хорошо, как никто другой. Ему нужно, чтобы она находилась рядом. Она сделает все, что он прикажет. Он знал, она вернется назад, когда умрет ее отец. Назад, к нему, поддержать его дело. Как удачно, что ее брат тоже умер! Теперь она поможет ему достигнуть того, чего хочет он, желает она того или нет. Ей придется заплатить по старым долгам. Карета покатила. За ней последовала другая, открытая карета, полная слуг. Фургон замыкал кавалькаду. Герцогиня будет медленно продвигаться вперед, что ему на руку — легче следить за ней. Он углубился в лес, туда, где оставил свою лошадь. Час пробил, Софии придется узнать, что означает на самом деле возвращение домой. Отъезд — непростое дело. Эйдриан знал — София не привыкла путешествовать налегке, но вереница огромных карет, повозки со слугами и фургон с багажом и клетками животных доказывали, что она абсолютно некомпетентна в подобных делах. Когда она наконец вышла из дома и начала отдавать последние распоряжения, стало ясно, что она не очень хорошо ориентируется в происходящем. Видимо, она уже не соображала, что пакуют и куда кладут вещи, но, так как она настаивала, чтобы он не вмешивался, Эйдриан не чувствовал себя обязанным упоминать о нескольких явных оплошностях. Приехав в Лайбург, герцогиня, придерживаясь своего расписания, решила оставить слуг и багаж в городе, а сама продолжала путешествие по окрестным городкам. Сейчас, вместо того чтобы передохнуть перед завтрашней дорогой, она пригласила Хокинза поужинать с ней на постоялом дворе в Лайбурге, где ее свита остановилась раньше. Она даже не зашла в отведенные ей комнаты, поэтому не знала о сюрпризе, который поджидал ее там. Юный светловолосый красавчик — член парламента — был невероятно польщен вниманием патронессы. Он уже добрые двадцать минут занимал герцогиню, рассказывая истории о недовольстве среди населения. Они ужинали в отдельном зале. Сидя за столом напротив Хокинза, герцогиня уделяла молодому человеку все свое внимание. Исключительно все внимание. — Мне нужно объяснить им свою позицию. Боюсь, мне несдобровать, если я не смогу. — Разочарование проскользнуло в голосе Хокинза. Он выразил озабоченность трех других членов парламента от Корнуолла, которых София выдвинула в тот день. Улыбнувшись Хокинзу, герцогиня с сочувствием взглянула на него. Эйдриан отметил, что сегодня София скупа на улыбки и заметно нервничает. Эйдриан кипел. Весь день она не замечала его, проявляя к нему холодность и сдержанность. За время их совместного пребывания в карете они не произнесли ни слова. Хрупкий мостик, который существовал между ними, похоже, готов разрушиться. Хокинз все больше и больше раздражал Эйдриана. Молодой человек имел тот же возраст, что и парижские поклонники Софии. В лучшем случае год или два назад он покинул стены университета и скорее всего происходил из среды нетитулованного мелкопоместного дворянства, но, без сомнения, мечтал когда-нибудь занять кресло премьер-министра. — Вам предстоит объяснить, как вы оцениваете различные положения реформы и справедливость подобных мер в настоящее время, со сладкой улыбкой на устах объясняла София молодому человеку. — Не уверен, что у меня получится, ваша светлость. — Должно получиться. Ведь так правильно, вы согласны? Вопрос явно смутил Хокинза. Его собственное суждение не имело ничего общего с ее. — Как вы смотрите на все происходящее здесь, мистер Хокинз? — снова спросила она. — Я ценю ваше мнение, так как вы находились в гуще событий, пока я жила за границей. Нет, не смотрите на мистера Берчарда. Вам совершенно не нужно его разрешение, чтобы высказать собственное мнение Мне очень интересно, что вы скажете. Хокинз покраснел, обдумывая ответ. Эйдриан не сомневался, что Хокинз даст неправильный ответ. И не ошибся. — Что ж, ваша светлость, я не уверен, что волнений можно избежать. Речь идет о пропорциональном распределении, вот о чем. Я фактически приобрел оппонента на выборах. Он проявил твердость в отношении реформ и может победить. — Глупости, — перебил Эйдриан. — В ваших «гнилых местечках» голосов тридцать, не больше, и двадцать из тех мужчин — фермеры, арендующие земли Эвердона. За свое тесто можете не беспокоиться. — Хотелось бы верить, но в городке много разговоров и разбрасывали листовки. — Хокинз запустил руку в карман и вытащил пачку мятых бумаг. — Подобным способом они подстрекают людей. Расправив три измятые листовки, София просмотрела их, сдвинув брови. Она задержалась на второй. Эйдриан заметил подпись: «Капитан Брут». Взяв листовки из ее рук, Эйдриан поймал ее внезапно остановившийся взгляд. — Еще одна глупость, — заметил он, пряча их в сюртук. — Ваши «гнилые местечки» отдадут голоса вам. Пока вы не станете проявлять неподобающую независимость, назначая кандидатов, ваша позиция останется надежной. Что касается дальнейшего развития событий, я напоминаю вам, что во время последнего парламента ваше место наметили упразднить. Юный член парламента имел наглость проявить возмущение: — Будьте увереннее, Берчард. Если человек имеет голову и душу, не имеет значения, каковы его долги. Сейчас время, когда наивысшее благо… — Вам не кажется, что я обладаю большим опытом, чтобы судить о таких вещах? — Достаточно, джентльмены, — вмешалась София. — Остановитесь, мистер Хокинз. Сначала я сама должна досконально изучить вопрос и пока не решила, как следует голосовать моим членам парламента. — Она одарила Хокинза мягкой улыбкой. — Давайте покончим с политикой. Расскажите мне о себе. У вас есть какие-то иные интересы? — Она потянулась и похлопала его по руке. Хокинз, безусловно, оценил ее неформальный жест. Внезапно он стал куда больше походить на взрослого мужчину, чем на юношу. Его голубые глаза вспыхнули в предвкушении неожиданных возможностей. — Я увлекаюсь литературой, ваша светлость. — И серьезно? — О, скорее как любитель. Стихи. Лицо Софии просияло. Хокинз так и утонул в ее восхищении. Глядя на молодого человека, Эйдриан готов был поспорить, что Хокинз уже подсчитывал в уме, как много может принести ему роман с привлекательной светской женщиной. — Вы должны непременно почитать мне что-нибудь из ваших стихов. Когда мы отправимся на сессию в Лондон, я надеюсь, вы посетите меня и принесете их, — предложила она. — Какую форму вы предпочитаете? Сонеты? Или поэмы? Они погрузились в диалог о поэзии и поэтах, рифме и размере. Эйдриан потягивал вино и наблюдал за происходящим со стороны, словно степенный наставник. София забыла о нем, но Хокинз помнил. Он посматривал в его сторону, как бы желая сказать: «Не пора ли вам исчезнуть? Вы ведь знаете, что нужно делать?» Да, он знал. Он видел Хокинза насквозь. Видел, что расположение Софии он быстренько превратил из смутного предположения в бесстыдное решение. Вера, что он может стать любовником герцогини Эвердон, прежде чем настанет утро, светилась в его глазах. «Черта с два, молодой человек». Три мастифа, развалившись, посапывали у камина. Эйдриан протянул руку и тихо щелкнул пальцами. Внезапно вскочив на ноги, собаки начали кружить вокруг стола, поглядывая на объедки. Собачья суета прервала продолжительную дискуссию о Колридже. София прикрикнула на собак. — Похоже, они хотят прогуляться, — заметил Эйдриан. На последнем слове мастифы запрыгали вокруг хозяйки с явным возбуждением. — Они не видели вас целый день и теперь ревнуют. Я бы вывел их, но не думаю, что они успокоятся. Она перестала хмуриться, глядя, как ее требовательные питомцы прыгают от удовольствия, видя ее внимание. С материнским вздохом она поднялась. — Мистер Берчард прав, извините меня, мистер Хокинз. Я всегда выгуливаю их по вечерам. Скоро стемнеет, поэтому стоит поторопиться. — Она взяла поводки со скамьи у камина. — Только вверх по улице и назад, Юри. А вы, джентльмены, можете пока покурить. Псы рванулись на свободу, и она поспешила следом за ними. Он знал, какая комната предназначена для нее. Пока ее свита перетаскивала багаж в гостиницу, он незаметно присоединился к слугам, надвинув шляпу пониже и испачкав ботинки в грязи. Слуги из гостиницы думали, что он принадлежит к свите герцогини, а последние приняли его за гостиничного слугу. И ни один не удосужился приглядеться к нему повнимательнее. Он стоял под навесом конюшни, поджидая, когда стемнеет. Через низкое окно он наблюдал за герцогиней. Она сидела М столом. Он видел ее лицо и профили двух мужчин. Она, должно быть, скоро отправится отдыхать. Его ботинок нащупал мешок на земле. Пришло время Софии узнать, что человек, впервые разбудивший ее сердце и лущу, совсем рядом. Движение за столом заставило его насторожиться. София встала и вышла из-за стола. Он ждал, что ее компаньоны сделают то же самое. Дверь гостиницы отворилась, и София шагнула в сумерки. Но она оказалась не одна. Три огромных пса рвались вперед, таща ее на тропинку. Его так и подмывало отправиться следом за ней. Она одна и уязвима. Но здравый смысл заставил его отказаться от такой идеи. С собаками шутки плохи. Нет, он подождет и сделает, что задумал, не торопясь. Но он с трудом удерживал себя. Невидимый наблюдатель в нем более неспокоен, чем нападающий. Ее страх придаст ему силы куда большие, чем открытая атака, и потом его ультиматум касался не только ее. Он должен это помнить. Устроившись около стены конюшни, он ждал, но желание последовать за ней продолжало искушать его. Он рисовал в своем воображении ее, легко ступающую по тихой тропинке, он представлял себя, крадущегося следом. И то, как он набрасывается на нее, влечет ее в темноту аллеи… И тогда вся его злость и обида, которая накопилась в нем за долгие годы, отпустила его. Но сделать задуманное совсем непросто… Возможности, открывшиеся ему, приятно возбуждали, искушая уступить холодной ярости, бушующей в крови. Горечь склоняла его забыть большую игру ради собственного удовлетворения. Закурив сигару и напустив на себя довольный вид, Хокинз откинулся на спинку стула. — Не сомневаюсь, герцогиня будет гулять дольше, чем предполагала. Собаки заслужили хорошую прогулку, — заметил Эйдриан. — Сегодня яркая луна. Так что ничего страшного, если мне придется возвращаться назад, когда совсем стемнеет. Эйдриан налил им портвейна. — Я восхищаюсь вашей самоуверенностью. В вашем возрасте я прислушивался к замечаниям старших. С нахальным видом Хокинз попыхивал сигарой. — Что ж, у меня уже есть собственный опыт. — Остается только позавидовать вашему раннему развитию. Я был несколькими годами старше, чем вы, когда впервые сошелся с одной француженкой. И пожалуй, благодаря полученному опыту я теперь смог бы провести несколько часов с тем же savoir-faire (умение (фр.)., которое вы только что продемонстрировали. — Француженка? Герцогиня не француженка. — Официально нет, но она восемь лет провела в Париже. Маленькая морщинка пролегла между безупречными бровями Хокинза. Эйдриан вытянул ноги и продолжал, жестикулируя сигарой в облаках дыма: — Мой первый опыт привел меня в шок. Клодетт, так ее звали, со стороны посмотреть — просто ангел. Кто мог подумать, что она способна вытворять в постели черт знает что? Ну а дальше, вы ведь знаете, как все бывает… Скажу одно — французы испортили своих женщин, вы не согласны? — Возможно… — Ничего, кроме требований. Я даже не знал, что ей еще в голову взбредет. И потом, скажу вам, женщина с опытом…. всегда подозрительно. По крайней мере английские леди осмотрительны и не столь усердны в приобретении оного опыта, хотя и тоскуют о нем. Хокинз засуетился. — Конечно, Клодетт была француженкой, и, возможно, во всех наших скандалах виноват ее плохой английский. Предпочтительнее женщина, которая бегло говорит по-английски и выскажет свои претензии с большим тактом, — продолжал Эйдриан. Хокинз слабо улыбнулся: — Не сомневаюсь. — Да, мне симпатичен ваш апломб, особенно учитывая тот факт, что вам предстоит общаться с герцогиней длительное время. Я помню необъяснимое облегчение, когда семья Клодетт вызвала ее назад во Францию. У меня испортилось настроение тогда, Хокинз. Я не представляю вас на моем месте. — Он засунул руку в карман и достал листовки. — Теперь объясните мне, что это за листовки. Одна подписана «Капитан Брут». Хокинз заморгал, отгоняя прочь беспокойные мысли, способные расстроить его, пока он изучал бумагу. — Новое имя. Я сомневаюсь, что он из местных, — пробурчал Хокинз, отдавая листовки. — И видимо, более опасный, чем другие. Последняя строчка вызывает много разговоров. «Если аристократы не поделятся властью, она может быть отобрана у них». Звучит как революционный призыв, не правда ли? Я слышал, что к северу отсюда много подобных разговоров, но не в Корнуолле. — Правда, но Корнуолл имеет больше голосов, чем те, что делят «гнилые местечки». Что за разговоры идут? — Больше единомыслия, чем хотелось бы. Эмоции разгораются повсюду. Вся страна как пороховая бочка. — Когда все это началось? — спросил Эйдриан. — Да не далее как сегодня несколько шалопаев разбросали листовки по городу. Они говорят, что какой-то мужчина позвал их в рощицу и предложил по три пенса каждому. — Сегодня? Так, значит, капитан Брут в городе. Проклиная себя, Эйдриан вскочил со стула. Он уже направился к двери, когда она открылась. София появилась на пороге вместе со своими питомцами. Медленно, очень медленно сердце Эйдриана вернулось на место. — Получилось дольше, чем я хотела, — увидев его обеспокоенное лицо, проговорила она, таща за собой собак. — Мне нужно отвести их наверх, в мои покои, где стоят клетки. А вы, мистер Хокинз, гасите свою сигару. И мы немедленно продолжим нашу интересную беседу. — Она снова исчезла. Эйдриан стиснул зубы. Она приглашала Хокинза остаться, не стесняясь его присутствия. — Прошу меня извинить, — поднимаясь, проговорил Эйдриан. — Я пойду отдыхать. — Нет! Не уходите… Не думаете ли вы, что ваше отсутствие неуместно? Если она вернется… Будь он проклят, если и дальше будет наблюдать, как станут разворачиваться события! — Я оставляю вам поле деятельности. И все же, если вы воспользуетесь неожиданными благами, свалившимися на вашу юную голову, я заставлю вас пожалеть, что вы родились на свет. Хокинз покраснел. — Я уезжаю, Берчард. Не такая уж нынче лунная ночь, и, судя по листовкам, на дорогах может случиться всякое. Видя, что его угроза подействовала, Эйдриан не мог удержаться, чтобы не покуражиться. — Бросьте, молодой человек, листовки не имеют к вам никакого отношения. Кроме того, если все развернется как вы ожидаете, то вам не уехать раньше рассвета. — Раньше рассвета? О нет, я не хотел бы… — Не беспокойтесь. Вот увидите, герцогиня пригласит вас остаться. — Он крепко схватил Хокинза за плечо. — Защитите честь англичанина, мой друг. Хокинз рванулся к двери. — Ей нужно отдохнуть, чтобы продолжать путешествие. Вы попрощаетесь с ней за меня, не так ли? Не дожидаясь ответа, он поспешил удалиться из комнаты. Эйдриан ждал возвращения Софии. Несмотря на ее намерения в отношении Хокинза, она вернется. Он знал, что именно сейчас она обнаружила в своей комнате сюрприз. В считанные минуты тихая маленькая гостиница огласилась звуками громких шагов по лестнице. Дверь распахнулась, и разгневанная герцогиня, закутанная в черный креп, предстала на пороге. Она выглядела совершенно потрясенной, что подтверждал взгляд ее зеленых глаз. Она словно фурия набросилась на него: — Где Дженни? — Полагаю, там, где вы оставили ее. — Я оставила ее в другой карете, и еще там был фургон с вещами… Но ее нет в моей комнате, и ничего не приготовлено. Клетка Камиллы пуста, но если бы она вывела ее на прогулку, я бы увидела их, когда гуляла с собаками. — Вы и вправду оставили ее, только не здесь, а там. Она в Марли. — Не говорите ерунды. Когда мы отъезжали, она сидела в другой карете вместе со слугами. — А я говорю вам, что она не поехала. Она пошла наверх забрать Камиллу, а вы приказали трогаться, прежде чем Дженни успела вернуться. Она насупилась, перебирая в памяти недавние события. Подойдя к нему, она посмотрела ему в глаза: — Вы знали. Почему вы ничего не сказали? — Вы достаточно ясно дали мне понять, чтобы я не вмешивался. Когда один из ваших слуг попытался возразить, вы не захотели слушать. Я предположил, что вы в последний момент передумали и решили ехать без Дженни и Камиллы. — Его досада по поводу Хокинза требовала отмщения. — Кроме того, вы едва ли смогли бы устроить любовное свидание, если бы Дженни спала вместе с вами в одной комнате. — Значит, вы специально все подстроили так, чтобы Дженни осталась в Марли? Как вы смели лишить меня горничной?! София была совсем сбита с толку. Она-то думала, что он претендует на ее повышенное внимание, никак не Хокинз. С другой стороны, ей все стало ясно. Благодаря осуществленному путешествию для него открывались возможности, которые он не собирался упустить. Она понимала, что его раздражение обусловлено неудержимым влечением к ней. Честно говоря, ей в голову не приходило сделать Хокинза своим любовником. Просто она весь день была сама не своя и воспользовалась юным членом парламента, чтобы хоть как-то защититься. Эйдриан поймал ее тревожный взгляд и долго не отпускал, наслаждаясь ее растущим волнением, отнюдь не наигранным. Удивительная ранимость, присущая ей, настолько притягивала его, что ему страшно захотелось защитить ее. Такое желание часто возникало, когда он смотрел на нее. Но сейчас совсем другие наклонности взяли верх, и он не сделал ничего, чтобы сдержать их. Они только что перешли дозволенную черту, и оба это понимали. Глава 11 Не успела она высказать ему все, что думала, как сразу же поняла свою ошибку. Он посмотрел на нее с таким выражением, словно хотел сказать: «Я мужчина, а вы женщина, которая вообразила, что я хочу переспать с ней». Но его взгляд неожиданно смягчился. — Когда я говорил о любовном свидании, я имел в виду вашего юного друга, отнюдь не себя. У нее упало сердце. Ее как магнитом притягивал к себе Берчард. — Какая разница, кого вы имели в виду? Как вы могли позволить себе подобную бесцеремонность — заставить меня путешествовать без горничной?! — вспылила она, не зная, как себя вести. — Подобные бесцеремонности я то и дело терпел от графа. И хотя со времен моей юности прошло немало лет, я с тех пор не переношу этого слова. Не используйте его при мне, если не хотите, чтобы я продемонстрировал вам, что такое настоящая бесцеремонность. Мягкая угроза отозвалась волнением во всем ее теле. — Вы дерзили мне с самого начала, а сегодня превзошли самого себя, — вспыхнула она. — Всему виной портвейн. — Наблюдая за вами и Хокинзом, я заключил, что я чересчур застенчивый. — Ваши инсинуации оскорбительны, Я просто разговаривала с ним. — Неужели? Мне показалось, что он воспринял все совсем иначе, и вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. — Почему я не могу отказать себе в удовольствии, если молодой человек проявляет ко мне внимание? Вы думаете, он заставлял себя ухаживать за мной, преследуя личные интересы ? Вроде вас. — Любая заинтересованность в женщине со стороны мужчины подразумевает личный интерес. И я вовсе не думаю, что Хокинз заставлял себя. Когда я впервые увидел вас, то сразу же подумал, что заниматься с вами любовью было бы очень приятно. Я даже осмелюсь предположить, что Хокинз тоже пришел к такому заключению. А вы подбадривали его. Он впервые столь откровенно выразил свои мысли. Сначала он всегда говорил с ней с милым безразличием, принятым в разговорах между мужчиной и женщиной. Но теперь его тон изменился. — Где он? — спросила она, чувствуя необходимость в присутствии другого мужчины, чтобы защититься от Берчарда. — Он выразил желание уехать. — Что? — Ее глаза округлились. — Что вы сказали ему? — Ничего, что бы ускорило его отъезд, скорее наоборот. — Что вы сказали? — Я напомнил ему, что вы просили его остаться. О да, я вспомнил, еще я сказал, что призываю его поддержать честь Англии. — Честь Англии? — Учитывая интернациональную направленность ваших действий в Париже, не хотелось бы, чтобы наши соотечественники разочаровали вас. — Он подошел к ней вплотную. Она чуть не отпрыгнула от него. — Что вы находите в этих сосунках, едва сошедших со школьной скамьи, герцогиня? Они кажутся вам безопасными? Управляемыми? Вы можете оказывать благотворительность, скупо раздавая то, что хотите, а они все настолько неопытны, что не могут понять, что вы утаиваете? Комната поплыла. София пятилась назад. Наткнулась на стул и чуть не упала. Эйдриан подошел, чтобы помочь ей, но она сама справилась и отошла от него. Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. Собрав остатки достоинства, София ждала, не в силах помешать его неизбежному приближению. — Мои привязанности — мое личное дело, — отрезала она. — Или вы решили управлять и моей личной жизнью тоже? — Именно ею я и собираюсь заняться. Да, пожалуй, резковато, подумал Эйдриан. Надо же так разозлиться из-за какого-то мальчишки! Ноги приросли к полу, и она не могла сдвинуться с места. Он подвинулся, и только дюйм разделял их, она уже чувствовала запах мыла, которым он пользовался. Упрямство запретило ей отступить. — Сейчас вы и в самом деле бесцеремонны. — Несмотря на мое предупреждение, вы снова провоцируете меня. Хотя мое поведение до сих пор не имело ничего общего с бесцеремонностью. — И у вас хватает наглости заявлять такое? С того момента как вы перешагнули порог моего дома в Париже, ваше не виданное, тираническое вмешательство обрушилось на меня подобно лавине. — Я вынужден сглаживать некоторые щекотливые моменты, которые, согласитесь, имели место. — А вам не приходило в голову, что для меня имеет значение, где я живу? Вы не подумали обо мне, прежде чем взвалить меня на спину и выбросить из моего собственного дома, как какой-то ненужный хлам? И вы посмеете утверждать, что вели себя не бесцеремонно? Вспомните, мистер Берчард. — Я думаю, что на самом деле мы говорим о другом. Называйте мой поступок как хотите, но правильнее было бы прямо сейчас поцеловать вас. София сощурила глаза. — Вы не смеете! — проговорила она четко и ясно, делая ударение на каждом слоге. — После такого вызова я думаю, что просто обязан. Герцогиня могла сбежать. Он достаточно долго ждал, и если бы она хотела, то могла бы остановить его. Но она решила, что единственный путь закончить его бесчестную игру — позволить ему поцеловать ее снова и не выказать никакой реакции. Что ж, по крайней мере так она решила. Сила и нежность обволокли ее. Его пальцы перебирали ее волосы, осторожно придерживая голову. Удивительная твердость его губ и властность объятий заставили ее уступить. Нет, нынешний поцелуй совсем не походил на тот, что в саду, и даже на тот, что в парке. Властно, неторопливо он длил удовольствие, словно вытягивал страсть отовсюду, где она притаилась в ней. С ненасытностью, завораживающей ее, пустота одиночества открылась навстречу интимности. Ее душа стонала от облегчения, подобного тому, которое испытывает одинокий путник в пустыне, когда наконец удовлетворена жажда. И все предостережения насчет его мотиваций, о которых она не раз говорила себе, вдруг потускнели, заслоненные ни с чем не сравнимым удовольствием. София постепенно теряла контроль. Не одобряла, но и не отказывала и, потихоньку сдаваясь, отвечала. Когда поцелуй стал интенсивнее и он потребовал больше, все ее существо уступило. Теперь она не сможет лгать о его сегодняшнем поцелуе в будущем. Если бы так могло продолжаться и дальше, она хотела бы, чтобы поцелуй длился вечно. Удержать невинное счастье, когда твое дыхание сливается с дыханием другого, когда ты словно растворяешься в нем, испытывая блаженство, благодаря которому отступают на задний план все тяжелые воспоминания и проблемы реальности. Волшебный способ быть желанной и утолить страшный голод одиночества просто ошеломил ее. Эйдриан прервал поцелуй, но не отпускал ее, привлекая ближе и ближе. Его ладонь лежала на ее щеке, большой палец ласкал ее губы. Он посмотрел на нее с необыкновенной нежностью. Если бы он поцеловал ее снова, у нее больше недостало бы сил противостоять ему. — Верхом нахальства с моей стороны было бы проводить вас до вашей комнаты и не оставить у двери, как я намеревался. — Что ж, хорошо, что вы не окончательно бесцеремонный человек. Его губы нежно коснулись ее рта. — Я рассчитывал на другой ответ. — Но он единственный, который я могу дать. — Жаль. Я надеялся узнать, что скрывается под вашей одеждой. — А разве вы не знаете? Самое обычное тело. — О, я имею в виду другое. То, что скрывают нижние юбки, я уже однажды видел. Если вы решили не допустить моей великой победы, — продолжал он, — то нам лучше отправиться спать, завтра предстоит трудный день. Для мужчины, которому только что отказали, он вел себя превосходно. Даже лучше, чем она хотела. Эйдриан подал ей руку в своей излюбленной властной манере. София заставила себя унять дрожь и позволила ему проводить себя до отведенной ей комнаты. Они поднимались по лестнице уснувшей, тихой гостиницы. Остановившись перед дверью ее комнаты, он не проявлял желания войти, и София вздохнула с облегчением. По крайней мере, говорила она себе, эмоции отошли на задний план. Если честно сказать, она чувствовала разочарование. — Похоже, что в отсутствие Дженни вы нашли для меня новую роль в вашей свите, — заметил Эйдриан. София замерла, подняв на него глаза. — Вы собираетесь воспользоваться своим присутствием. Успокойтесь, мы не будем любовниками. Веллингтона ждет разочарование. — Я имел в виду роль горничной, — усмехнулся Эйдриан. — В гостинице всегда можно найти кого-то, кто поможет мне. — Все давно спят. — Тогда я справлюсь сама. — Если так, то вы единственная женщина в своем роде. — Он с силой повернул ее лицом к двери, быстро найдя проворными пальцами застежки. Крючок за крючком он расстегивал их, и черный шелк наконец раскрылся. — Я сказала, что сама справлюсь, — с отчаянием повторяла София, пытаясь вырваться из его рук. Но он крепко прижал ее к двери, не давая сдвинуться с места. Она вцепилась в ее дубовые планки. Шаг, за шагом, с мучительной медлительностью он начал расшнуровывать ее корсет. Тепло его рук проникало сквозь тонкую ткань нижнего белья. Она пыталась издать какие-то протестующие звуки, но чувственность захватила ее целиком, и невнятные слова протеста так и застряли в горле. Наконец он справился с корсетом, и она судорожно пыталась придержать платье и корсет, не давая им сползти на бедра. — Вот теперь вы видите, что скрывается под одеждой, — нервно проговорила она, придерживая одной рукой платье, а другой доставая ключ. Легкое касание его рук ласковой змейкой пробежало по ее спине. — Я никогда не забуду вашу нежную бледную кожу и удивительно соблазнительные округлости, которые мне довелось подержать когда-то в своих руках… София так сильно дрожала, что, казалось, стены ходили ходуном. Ключ не желал поворачиваться. — Вы тогда просто воспользовались моим бессознательным состоянием. — Но сейчас-то вы в полном здравии? О, если бы так! Она ощущала растерянность, смущение и ужасную тревогу и спиной чувствовала его близость, хотя между ними существовало расстояние. Эйдриан шагнул ближе, и разделявшее их пространство стало ничтожным. Спустив платье с ее плеч, он наклонился поцеловать обнаженное плечо. От жара его губ забурлила кровь. София хотела сорваться с места и бежать прочь, но он удержал ее. И хотела ли она? Он коснулся губами ее шеи, и словно тысяча горячих маленьких стрел пронзили ее. Его магнетизм завораживал, соблазн довериться ему почти разоружил ее. Закрыв глаза, она секунду-другую упивалась гипнотизирующим удовольствием. Затем, словно опомнившись, отклонилась в сторону и, резко повернувшись, оказалась к нему лицом. — В бессознательном я состоянии или нет, но вы все еще обладаете преимуществом, и несправедливо пользоваться им. Что, если кто-то выйдет из другой комнаты и увидит меня в таком виде? — Тогда откройте дверь, и мы войдем внутрь. — Ключ не поворачивается. Он взял ключ из ее рук и вставил в замок. Конечно, ключ сразу повернулся. Эйдриан толкнул дверь. — Вы не войдете! — воскликнула она. — Я не хочу… — Ложь. Жалкая ложь. — Мне никогда не приходилось проявлять столько терпения в подобных вещах, — признался Эйдриан. — Что-то мешает вам заняться со мной любовью. Вы ведь хотите меня, может быть, так же сильно, как и я хочу вас. — Ваша самоуверенность не знает границ. — По крайней мере я дерзкий мужчина, а не нахальный мальчик. Мы найдем способ, как преодолеть ваши страхи. Он медленно ушел. Заставив свое сердце успокоиться, София вошла в комнату, придерживая расстегнутое платье и корсет. Как только дверь закрылась, она чуть не застонала от стыда и унижения. Прижав ладони к пылающим щекам, София мерила шагами комнату, ругая себя. Как она могла так размякнуть в его руках? Нет, это чересчур для утонченной светской женщины! Вместо того чтобы указать Эйдриану его место, она вела себя словно школьница. Если бы она знала, что он такой дерзкий и такой безжалостный! Если бы могла предвидеть, что его привлекательность сделает ее такой беспомощной… Отношения с ним совсем не были похожи на ее романы в Париже. Эйдриан пробуждал в ней страстные желания, которые, как она считала, ей не дано узнать. Возбуждение возникало настолько сильное, что София забывала обо всем. Наслаждение рассеивало ее негодование и заставляло забыть о его вероломных целях. И вместе с тем она прекрасно сознавала, что ничего, кроме разбитых иллюзий, не ждет ее, если он преуспеет. Значит, она не должна допустить повторения случившегося. Глава 12 Они любили друг друга на белом песке у кромки прибоя. Море расстилалось синим шелком, обволакивая их тела легкой зыбью. Бирюзовый тент неба растянулся над ними, обрамляя лицо Софии. Золотые облака плыли над их головами. Ее глаза увлажнились от блаженства, и радость смягчила очертания рта. Она подалась вперед, чтобы он мог дотронуться губами до кончиков ее грудей. Ее стоны, говорившие о сильном желании, соответствовали быстрому ритму его движений. Обхватив ее за талию, он прижался к ней всем телом довел все до конца. Крик блаженства пронзил тишину, и мир пошатнулся… Глаза Эйдриана раскрылись. Какую-то долю секунды он ничего не мог понять, но тут послышался дружный лай собак, и он окончательно проснулся. Крик был реальным. Но крик выражал ужас, а не страсть. Он выпрыгнул из постели и начал быстро натягивать брюки, рубашку и туфли. Выйдя в коридор, он заметил спины двух лакеев, одетых в ливреи Эвердона. Рьяное рычание собак, доносившееся из комнаты Софии, отбило у них охоту провести хоть какое-то расследование. — Мы слышали звон стекла и ее крик, — объяснил один. — Надо бы кому-то войти, как вы думаете? — Лакей посторонился, ясно давая понять, что только не он. Одна из горничных гостиницы суетилась около лестницы. — Госпожа позвала меня помочь ей одеться, — доложила девушка, дрожа от страха. — Потом послала меня разбудить конюха и лакея. Я никого не видела поблизости, сэр. Эйдриан отворил дверь и вошел в комнату Софии. Мастифы сначала оскалили пасти, но, почуяв знакомый запах, успокоились. Они заняли стойку, ожидая приказа, на кого наброситься. Открытый саквояж стоял под разбитым окном, которое зияло остатками стекла, похожими на зубья. Весь пол усыпали осколки. София сидела на кровати, одетая в то самое черное платье, которое было на ней накануне вечером, и держала в руках ворох одежды. Она посмотрела на Берчарда глазами, полными страха. Он подошел и взял ее руку. Стремительным движением поднял рукав. Кровь сочилась из пореза около плеча. Он вы тер кровь и, прижав носовой платок к ране, попытался остановить ее. — Неудивительно, что вы испугались, но теперь вам ничего не угрожает. Рана не опасная. Расскажите мне, что произошло. Она жестом указала в угол комнаты. Он увидел на полу приличного размера камень. — Кто-то бросил его в окно, но не попал в меня. Я порезалась кусочком отлетевшего стекла. — Вы могли серьезно пострадать! — воскликнул он, едва сдерживая возмущение. — Склонились бы вы над саквояжем, стекла попали бы в вас. Если бы вы лежали в постели, то вообще бы не пострадали. — Но я не лежала в постели, — виновато пролепетала София. — Вы встали и стали складывать вещи в три утра. Ваши слуги одеты для путешествия, как, впрочем, и вы. — Я не могла спать. И потом эта луна… Я решила не терять времени зря, — проговорила она, пряча глаза. — Значит, вы подняли всю вашу свиту? За исключением меня. — Вам не сказали? Господи, какая ужасная оплошность! — Оплошность умышленная. И не лгите мне. Взглянув на него, она оттолкнула его руку и взяла у него носовой платок, которым он вытирал рану. Увидев, как много крови впитал платок, она вздрогнула. — Не беспокойтесь, на самом деле все не так плохо, — успокоил он. Предоставив ее самой себе, он занялся камнем. К нему была привязана записка. Вернее, письмо. Он взглянул на подпись: «Капитан Брут». Записку «капитан» написал в фамильярном тоне. В ней он просил герцогиню прозреть и поддержать не только парламентскую реформу, но и всеобщее избирательное право. Бранил ее за колебания и призывал использовать ее новое положение в лучших целях. Он обращался к ней «милая София» и заканчивал письмо с непристойным намеком на их «старую дружбу». Нигде не содержалось угроз, но тем не менее капитан Брут позволял герцогине узнать, что он вернулся, что наблюдает за ней и что может легко обидеть ее. Эйдриан дал письмо герцогине. — Не думаю, что ваш преследователь все еще где-то рядом. Но я пойду и проверю, чтобы не сомневаться. Он прошелся вдоль улицы, но Лайбург тихо спал. Ничто не говорило о присутствии капитана Брута. Вернувшись, он заглянул в каретный двор гостиницы. Большая карета герцогини стояла наготове, лошади запряжены. Кучер прислонился к открытой двери. — А где другая карета? И фургон? — поинтересовался Эйдриан. Кучер вздохнул. — А что, они понадобились ей сейчас? Если так, то выйдет задержка. — На самом деле сейчас ей не нужна ни та, ни другая. Герцогиня изменила свое решение и подождет до утра. Сокрушаясь по поводу непостоянства женщин, кучер покачал головой и начал распрягать лошадей. Войдя в гостиницу, Эйдриан нашел двух лакеев, находящихся в общей гостиной. — Вы можете успокоиться, ее светлость не сильно пострадала, — оповестил он их. — Где остальные? — Мы оставались в гостинице, когда пришла служанка и все рассказала. Что касается нас, то нам все ясно. А Том и Гарри еще спят, если шум не разбудил их, — объяснил один из слуг. Одна карета и только два лакея. Но свободная от сопровождающей свиты карета может развить хорошую скорость. Он сомневался, что София планировала посетить очередной городок. — Изменение планов герцогини совсем не удивляет вас? — спросил Эйдриан. — Нам не положено задавать вопросы. Если герцогиня решила уехать среди ночи вместо утра и если она вздумала направиться в Портсмут вместо Девона, мы подчиняемся. — Планы снова поменялись. Ее светлость сомневается, что стоит отправляться в дорогу ночью. Эйдриан направился к спальням. Горничная еще ждала наверху лестницы. Послав ее за теплой водой и целебными мазями, он вернулся к Софии. Письмо лежало на полу около ее ног. Кровь на бумаге свидетельствовала о том, что она прочла его. Он подошел, держа чистый лоскут в руках. — Я надеялся, что слухи о капитане Бруте — ложь, но письмо говорит обратное. Извините за любопытство, но сейчас вы должны рассказать мне о нем. Как его настоящее имя? — Я не знаю. Его отправили на каторгу в Новый Южный Уэльс как Джона Брута. — Вы бы узнали его? — Он был образованный молодой человек. Волосы — чистое золото. Среднего роста и телосложения. Взгляд целеустремленный… Не знаю, узнала бы я его. Семь лет рабства вряд ли могут пройти бесследно. Ее лицо смягчилось, окрасившись задумчивой печалью. Эйдриан нахмурился, ощутив укол ревности. — Как вы познакомились с ним? — Однажды я случайно столкнулась с ним, когда заехала в глубь леса на границе поместья. Я выехала на поляну и увидела его в окружении пятерых мужчин. Совсем как Робин Гуд, подумала я тогда. Они готовились совершить очередной ночной рейд, поджечь молотилки. Уже несколько недель он держал в напряжении всю страну. Не только я, многие находили все разрастающиеся легенды о нем захватывающими и романтичными. — Вам повезло, что вы уехали с поляны живой. — Он ничего не сделал мне, только попросил молчать. Спустя два дня я получила записку без подписи, меня просили прийти в лес днем. Я поняла, что записка от него. Мать умерла, и моя жизнь зияла пустотой. Я пошла. В течение следующего месяца мы встречались пять раз. — Ваш отец узнал? Она кивнула. — Он никогда не давил на меня. Никогда не просил меня выдать его, но он организовал предательство другим способом. Он сделал так, что мне стало известно об устроенной для него западне. Конечно, я побежала предупредить капитана Брута. Отец и несколько мужчин следили за мной. Я никогда не прощу отцу, что он таким образом использовал меня. В свою очередь, капитан Брут узнавал о передвижениях землевладельцев от меня, поэтому мог планировать свои рейды. Мой Робин Гуд прислушивался к моей девичьей болтовне. Я думаю, что никогда не прощу отцу его холодный расчет. Его урок остался во мне навсегда. Он не сомневался в ее словах. Двое мужчин, в обязанность которых входила забота о ней, беззастенчиво использовали ее в своих целях. — Когда должен был состояться суд, отец потребовал, чтобы я выступила свидетелем. Я отказалась. Отец старался сломить меня, словно пытался урезонить строптивую лошадь. — Она передернула плечами. — Когда не помогло, он прибегнул к побоям. Эйдриан процедил сквозь зубы проклятие, но ветерок отнес его в сторону. Алистэр Роли, уверенный в своих гражданских правах, вооруженный палкой или ремнем против собственной дочери! Картина наказания строптивицы четко отпечаталась в голове Эйдриана, обжигая его сердце и душу. Гнев разгорался все сильнее при воспоминаниях о побоях собственного отца. В детские годы он был в семье, что называется, мальчиком для битья, которого наказывали, не выясняя, кто совершил нехороший поступок. Его сердце заныло при мысли, что София пережила то же самое. Побои побоями, но холодность отца могла ударить в тысячу раз больнее, чем поднятая рука. На ее лице промелькнуло болезненное выражение, и ее уверенности как не бывало. — Вы интересуетесь, сработал ли его метод воздействия? Да, сработал. Я выступила на суде, свидетельствуя против молодого человека. Рассказала о том, что видела на той поляне и что он говорил мне. — Он преступник, а Алистэр — ваш отец. Любому ясно, что вы не могли поступить иначе. — Я отправила его в ад, Берчард. Горничная принесла воду. Он попросил ее поставить таз на рукомойник и подождать за дверью. Он передвинул повязку и проверил порез. — Все нормально, зашивать не нужно. Горничная сможет промыть рану и перевязать. Не думаю, что вам необходим хирург. — Слава Богу, не хотелось бы из-за такого инцидента задерживаться. — Если вы все еще намерены уехать сегодня, вы ошибаетесь. Я сказал кучеру, что вы до утра уж точно останетесь здесь. — Вы не имели права командовать. — Не стоит отправляться в путь в таком состоянии, вам следует отдохнуть. — Я подожду до утра, но на рассвете уеду. — Там будет видно. И учтите, вас ждет еще одно изменение. Вы не поедете в Портсмут, как хотели. Вы ведь планировали отплыть во Францию? Не получится, герцогиня. Мне придется удержать вас в Англии, где я отвечаю за вашу безопасность. Напоминание о безопасности и о том, что ее план провалился, удержало Софию от возражений. — Вы будете спать в моей комнате, — продолжал он менторским тоном. — Ни за что. — Она бросила на него презрительный взгляд, напоминая, что он не совсем одет, не говоря об остальном. — Нет, герцогиня, я вовсе не предлагаю вам провести со мной ночь. Вы будете спать в моей комнате, а я в вашей. Кто-то ведь знает, что здесь ваше окно. Я не думаю, что мы увидим продолжение событий нынешней ночью, но на всякий случай лучше соблюсти осторожность. Она хотела протестовать, но передумала. Ее плечи опустились. — Вы думаете, я трусиха. Он не понял, что она имеет в виду: ее желание сбежать или отказ разделить с ним комнату? Он опять подумал, что между ними существует внутренняя близость. — Вы говорили в Марли, что постараетесь взять бразды правления в свои руки. Почему же вы решили удрать во Францию? — Я передумала. Легкомысленные женщины, как я, часто меняют свои решения, — проговорила она непринужденно, но, встретившись с ним глазами, медленно опустила их. Какую-то долю секунды они задержались на вырезе его рубашки, открывавшем его загорелую грудь. Ему вдруг показалось, что еще секунда, и она протянет руку и… Но она отвернулась. — Я позову девушку, чтобы она убрала стекла. Это опасно. Переход к практическим делам не обманул его. Он понял, почему она решила удрать. Ее поступок нельзя назвать легкомысленным, несмотря на маску, к которой она часто прибегала в обществе. Она боялась его, и боялась с самого начала, потому что не была к нему равнодушна, как пыталась показать. Если он не прав, то зачем ей бежать? — Вы предпочитаете, чтобы я покинул вас? Исполнять обязанности вам было бы проще, если бы я уехал? — Слова прозвучали жестче, чем ему хотелось. Она задумчиво смотрела на письмо, лежащее на полу. — Если что-то случится со мной, Веллингтон потребует вашу голову, И кроме того, как выяснилось, мне необходима защита. Будет лучше, если вы останетесь. — Вы обещаете, что я не проснусь однажды утром и не найду вас в карете, направляющейся в порт? — Да, обещаю. Бегство — глупый импульс. Все случившееся так ошеломило меня, но я справлюсь, поверьте. Она бросила на него взгляд, который говорил: «Я справлюсь с вами, дайте только время». Кареты и фургон громыхали по дороге, возвращаясь в Девон. С каждой милей небо над ними становилось все темнее. Гроза приближалась. Тяжелые черные тучи не предвещали ничего хорошего. Но отнюдь не весенняя непогода тревожила Эйдриана. Другие признаки, говорившие о возможной буре совсем другого сорта, приковывали его внимание и, возможно, потребуют его вмешательства. Глухой стук от комка грязи в бортик кареты. Проклятие возчика фургона, когда тот увидел герб Эвердона на карете герцогини. Толпы фермеров у кромки полей, их крики, которыми они осыпали проезжающих господ. Подобные неприятности сопровождали их от Портсмута до Марли, но здесь они проявлялись особенно сильно. Казалось, что кто-то знал маршрут герцогини и умышленно собрал толпы раздраженных людей. Эйдриан догадывался кто. Последнюю остановку сделали в Хейфорде — не в «гнилом местечке», а в большом населенном пункте поблизости от Стейверли, одного из поместий Эвердона на побережье. Их встретил непрекращающийся дождь. Все местные жители, казалось, собрались в городе. Напряженная тишина выплеснулась на переполненные улицы. По сравнению с происходящим все предыдущие демонстрации казались куда менее значительными. Харви Дуглас, член парламента, не обращал внимания ни на дождь, ни на опасность. Он встретил карету широкой улыбкой. Оказалось, что герцогиня знакома с ним. — Приветствую вас, мистер Дуглас. Когда я просматривала список кандидатов, я обрадовалась, увидев по крайней мере одно знакомое имя. Харви Дуглас помог Эйдриану проводить Софию в местную гостиницу. К тому времени слуги уже разгрузили фургон. — Скопив достаточную сумму, будучи управляющим у вашего батюшки, я купил в Стейверли некоторую недвижимость. И был горд, как только может быть горд человек, когда он предложил мне место в парламенте. Мне бы хотелось думать, что я оправдал возложенное на меня доверие, — проговорил Дуглас, поглаживая усы и густую бороду. Он улыбнулся Эйдриану, ища подтверждения. В действительности Дуглас играл в парламенте роль законченной марионетки. Он никогда не выражал собственного мнения и, возможно, не обладал подобным. Другие «собственные» члены палаты общин, представляющие интересы Эвердона, горячились по поводу своих обязательств. Но Дуглас процветал, потому что политика его вовсе не интересовала. Его положение раскрыло перед ним двери гостиных, прежде закрытые для него, и на местных собраниях он играл роль значительного человека. Он испытывал необычайную благодарность к герцогу за приобретенный социальный статус. И к Джеральду Стидолфу. Эйдриан помнил, что именно Стидолф рекомендовал Дугласа в парламент. Влияние Стидолфа сделало его преданность герцогу ясной каждому. — Учитывая, что сегодня не базарный день, город выглядит необычайно оживленным, — заметил Эйдриан, когда они спешили под навес, чтобы спрятаться от дождя. — Местные жители страшно любопытны. Не видели герцогиню годы. А ведь вокруг сплошь земли Эвердона. Я построил небольшую трибуну около церкви, так как ожидал, что соберется немало желающих увидеть свою госпожу. Кто же знал, что пойдет дождь, — объяснил Дуглас. — Мы скоро отправимся к церкви, — кивнул Эйдриан. — Я должен сказать вам, что герцогиня пока не сделала официального заявления относительно реформы. — Я не понимаю. Герцог… — Герцог умер, и теперь все решает герцогиня. — Но я уже позволил себе огласить наши намерения. При принятии последнего законопроекта герцог дал нам понять, как следует голосовать. Вы же знаете, Берчард. Вы единственный, кто дал нам слово. София подняла голову: — Мистер Дуглас, вы позволили себе выступать от моего имени, не имея на то моего позволения? — Простите, ваша светлость. Но люди спрашивают, и мистер Стидолф объяснил, что герцогиня Эвердон выскажется против принятия нового билля, как и покойный герцог. Она встала, напустив на себя все возможное высокомерие. — Не думаю, что мистер Стидолф или кто-то еще знает, каково сейчас мнение Эвердона. Никто не может высказать его, кроме меня. И пока я не обнародую свое мнение, вы не имеете права говорить от моего имени. Теперь, если вы усвоили сказанное мною, я готова. Главная карета уже отъехала, но открытая коляска, предназначенная для слуг, все еще стояла около гостиницы. Эйдриан реквизировал ее у грума и помог Софии усесться. Взяв вожжи, он быстро погнал к церкви. Фермеры и жители города длинной рекой тянулись следом. К тому времени как герцогиня и сопровождающие ее заняли места на импровизированной трибуне, по меньшей мере три сотни мужчин и женщин собрались послушать, что говорит их госпожа. Эйдриана пугало их настороженное молчание. Представляя герцогиню, Дуглас произнес длинный спич, в котором превозносил ведущую роль ее отца в регионе. София вышла вперед. Наступила мертвая тишина, которую нарушал лишь шум дождя. Она начала с обычного выдвижения кандидатов. Напряжение в толпе росло, готовясь прорвать плотину, сдерживающую эмоции. И вот кто-то дал сигнал. — Поддержим реформу! — крикнул какой-то мужчина. — Мы хотим получить то, что нам причитается! — Отправляйтесь назад во Францию! София спешила закончить речь, пока толпа не превратилась в неуправляемую чернь. Политические настроения различных оттенков смешались с личными недовольствами каждого, превратившись в общий шум. Некоторые проклинали землевладельцев, кто-то выражал недовольство правительством, другие ругали реформаторов, а третьи — и саму Софию Роли. Она стояла прямо, как мачта, позволяя крикам разбиваться об нее. Эйдриан подошел к ней: — Вам лучше уйти. Она проигнорировала его совет и подняла руку, обращаясь к возмущенной толпе: — Мой народ! Вы избрали не тот способ, который может уладить разногласия или повлиять на события. Толпа загудела еще больше. — Давай, давай, герцогиня! — Только разумное рассуждение поможет нам найти общий язык. — Ее голос утонул в общем гуле. Возбуждение переросло в физические действия. Толпа окружила трибуну, и страсти накалялись все сильнее. Вспотев от страха, Дуглас промямлил извинения и удалился. — Мои извинения, герцогиня. — Ухватив Софию за талию, Эйдриан подтолкнул ее к лестнице. Он впихнул ее в карету и, запрыгнув на козлы, взял вожжи, еле сдерживая себя, чтобы не выругаться вслух. Как Дуг лас мог быть настолько глуп и недальновиден? Как мог не замечать, что назревало у него под носом? Эйдриан погнал лошадей, ища ближайший выезд из города. Большинство людей расступились, но несколько самых дерзких пытались ухватить поводья. Ему пришлось пустить в ход свой кнут. Они отскочили. Крик Софии заставил его оглянуться. Руки тянулись к ней. — Ко мне, скорее, — скомандовал Эйдриан. Сидя на заднем сиденье, она яростно отбивалась от напирающих людей. Медленно, спотыкаясь и падая, ей удалось перебраться к нему. Удерживая поводья одной рукой, Эйдриан крепко схватил ее другой. Когда она оказалась рядом с ним, он пустил лошадей в галоп, прося провидение убрать людей с дороги. Миновав церковь, они выехали на северную дорогу. Дождь лил как из ведра. Эйдриан покосился на мокрый черный капор Софии, на белое лицо и горящие глаза. Отъехав примерно на милю от города, он остановил лошадей. София поднялась, промокшие поля ее «капора повисли, прикрывая один глаз. — Раньше я контролировала ситуацию. Теперь там, наверное, будет бунт, и вся Англия узнает, что я сбежала из своего собственного города. — Бунт начался до того, как вы уехали, и он обозначает толпу в три сотни человек, вышедшую на улицы Англии. Мне нужно прогулять лошадей, поэтому сядьте. — Откуда у вас такое убеждение, что вы можете помыкать мною, когда вам захочется? Я вас просила хватать меня, втаскивать в коляску, да еще перед всей толпой? Хватит с меня Парижа, здесь ваше поведение просто недопустимо. — Успокойтесь, никто из собравшихся на площади людей не придал моему поступку особого значения. А сейчас сядьте, не то упадете. — Он схватил ее за руку и заставил сесть. Эйдриан энергично понукал лошадей. София раздражено фыркнула, как ни странно, злость ей шла. Капли воды екали с полей ее капора прямо на нос. — Как смогут люди относиться ко мне серьезно после того, что вы сделали? — продолжала сердиться она. — С их стороны была совершенно невинная… — Не говорите так, — предупредил он. — Поворачивайте назад. Я уверена, что там все успокоилось. — Будь я проклят, если послушаюсь, и пошли они к черту! Когда чернь раздражена до крайности, она не успокоится так быстро, пока заправилы не отдадут приказ. — Если вы не собираетесь вернуться в Хейфорд, то куда мы едем? — Туда, где можно высушить одежду и передохнуть, зная, что никто не перережет тебе горло. Я отвезу вас в Стейверли. — Стейверли? — Она посмотрела на него глазами, полными недоумения. — О нет. Я запрещаю. Я не поеду туда. Как герцогиня Эвердон я приказываю вам развернуть карету. — Для человека, который заявлял, что не держится за свое новое положение, вы очень быстро вошли в роль. В данный момент меня не волнуют ваши дворянские привилегии. Я подозреваю, что толпа на улицах — дело рук капитана Брута. Стейверли — ближайшее место, где вы будете в безопасности, и вне зависимости от вашего желания я отвезу вас туда. Они выехали на берег. Дальше дорога шла вдоль кромки моря. Шуршание волн сливалось с шумом дождя. София сидела, сердито прикусив губу, и не замечала стекающих по ней водяных капель, хотя промокла насквозь. Их встретили закрытые ворота Стейверли, но тут же к ним вышел пожилой мужчина. — Никто не приезжает сюда, — приговаривал он, кланяясь, пока Эйдриан тащил лошадей. — Познакомьтесь, — герцогиня Эвердон. Старик заглянул под поля капора: — Мисс Роли! Никто не предупредил, что вы приедете, ваша светлость. — Решение оказалось внезапным, Мартин, и к тому же принадлежит не мне. Мартин посмотрел на дорогу: — А где же ваша прислуга? В доме только я, ваша светлость. Вы знаете, что случилось после герцога… — Мы одни, — уточнил Эйдриан. — В Хейфорде произошли неприятности. Вы сказали, дом закрыт? И никого из слуг? — Только я, если угодно ее светлости… — Тогда мы сами все сделаем. Заприте за нами ворота и сходите на ближайшую ферму купить еды. — Он протянул старику несколько шиллингов. — Сегодня вы заночуете здесь. Если кто-то попробует войти, доложите мне. Добрых четверть мили дорога кружила по заброшенному парку, прежде чем упереться в особняк в стиле Тюдоров. Следы запустения — высокие сорняки — свидетельствовали, что долгое время никто не занимался поместьем. Слышался шум моря, видимо, скалы начинались сразу за садовой калиткой. Эйдриан помог Софии сойти. Она не спешила спрятаться под навесом, а осталась стоять под дождем, разглядывая полуразрушенный фасад. — Мы проводили здесь каждое лето, когда я была девочкой. — Какой прекрасный дом! Почему ваш отец позволил ему превратиться в руины? Подобрав мокрые юбки, она подошла к дверям. — Странно, что он не сжег его. Ведь здесь все случилось… Здесь погиб мой брат Брэндон. Глава 13 Положа руку на сердце, она не сомневалась, что когда-нибудь ей придется вернуться сюда. Возможно, надо было приехать в Стейверли сразу после неудачного поворота судьбы, сделавшего ее наследницей Алистэра. Она бесцельно бродила по библиотеке, задевая мебельные чехлы и поднимая клубы пыли. Образы прошлого, словно привидения, следовали за ней по пятам. Эйдриан разжег камин, чтобы протопить дом, в котором поселилась в последние годы сырость. — Интересно, найдется ли здесь какая-нибудь одежда для вас? Вы совсем промокли, — проговорил он, помешивая угли. — Вы тоже, — добавила она. — Пойдемте со мной. Она направилась вверх по лестнице, где размешались спальни. — Вот видите, дом не очень большой. Мама не позволяла отцу расширять его, она хотела, чтобы дом предназначался только для семейной жизни. В гардеробе герцога осталось кое-что из вещей. Они до сих пор хранили запах Алистэра. Весь дом пропах… Поместье Марли гораздо больше поместья Стейверли, и там существовали такие уголки, куда он никогда не заходил, но здесь не тот случай. — Вы можете спать в спальне отца, — предложила София. — Мартин содержит все в чистоте, наверное, думает, что мой отец когда-нибудь вернется. — Она горько усмехнулась. — Но придется и здесь разжечь камин. В спальне и раньше было очень холодно, даже в жаркие летние дни. София оставила его и вошла в комнату матери. В отличие от Марли, где Селина старательно уничтожала любые напоминания о первой герцогине, здесь ничего не изменилось. Пока София перебирала личные вещи матери, сохранившие тонкий аромат духов, ностальгия сдавила ее сердце. Наткнувшись на малиновое платье с завышенной талией, ночные рубашки и тапочки, она бросилась бежать и успокоилась только у себя в спальне. Память подсовывала ей разные эпизоды из прошлого. Стоило ей подойти к окну, и она вспомнила, как каждое лето играла в саду под ним. Ей еще не исполнилось и семи лет, когда она научилась плавать, и особенно любила сражаться с прибоем. Глядя в окно, София видела темные скалы у моря, которые ее детское воображение превращало в волшебный замок. Она вспомнила звездные ночи и как, сидя на подоконнике у открытого окна, мечтала о чистой пылкой любви. Полки хранили коллекцию разных предметов, собранных ею в течение двадцати летних сезонов. Они представляли историю ее жизни. Она оставила все здесь, когда вместе с отцом уехала отсюда в последнее лето, — именно тогда она и простилась с прежней Софией. Герцогиня открыла шкаф и убрала туда все, что стояло на полках. Старые игрушки, принадлежавшие ей и Брэндону, тетрадку романтических стихов, написанных ею в пятнадцать лет, брошюры радикального содержания, привезенные сюда как раз перед встречей с капитаном Брутом, когда идеализм юности так же сильно волновал ее ум, как вскоре ее Робин Гуд взволновал ее женственность. Она заперла шкаф, словно могла навсегда заставить молчать воспоминания, и стала снимать промокшую одежду. От дождя волосы завились мелкими колечками. София постаралась собрать их в узел, но несколько непослушных прядей осталось виться вокруг лица. Повернувшись к овальному зеркалу, она оценила результат. На нее смотрел призрак. Да, иначе не скажешь… Высокий и тонкий, одетый в платье с завышенной талией, с рассыпанными по белому фону фиалками, он приближался, протягивая к ней руки и нежно улыбаясь. Она не могла понять, почему ее мать пришла к ней именно сейчас, но видела ее так ясно, словно наяву. София раньше не замечала, как сильно похожа на мать. Нос и подбородок — в отца, но остальное: глаза, волосы и овал лица — . в мать. Она внезапно поняла, что ей не убежать от призраков — и от тех, которых она любила, и от тех, которые причиняли ей боль. Они жили в ней, а не в вещах или предметах, окружавших ее, — от них она могла при желании избавиться. Герцогиня вернулась в комнату матери и взяла длинный, отделанный бахромой шарф. В доме приятно запахло дымком, наверное, Эйдриан разжег камин. София нашла его на кухне, около старого очага. Тут же стояли ведра с водой, принесенные от ближайшей водокачки. Эйдриан вытер пыль со стола и положил на него ветчину и сыр. — Вы еще не переоделись? — оглядывая его, спросила она. Он поднялся и отбросил со лба влажные пряди. — Я занимался лошадьми. — Лучше бы позаботились о себе. — Вы уж простите меня за то, что заставил вас приехать сюда, — удрученно проговорил он, посматривая на нее исподлобья. — Я не знал, что значит для вас это место. — Откуда вам знать? Ваше решение более здравое, чем мой отказ. — Кажется, дождь скоро прекратится, и по крайней мере еще час до темноты. Мне нужно съездить в Хейфорд, посмотреть, что там происходит. Если все затихло, я вернусь и заберу вас. Теперь я знаю дорогу, да и луна проглядывает между тучами, поэтому ночь не сулит неприятностей. Она нашла нож на полке и вытерла его мокрой тряпкой. Отрезала ломтик сыра и откусила кусочек. Стоило ей ощутить вкус, как она сразу поняла, на какой ферме побывал Мартин. — Уже рассветет, пока вы проделаете свое путешествие. Не смотрите так, я не собираюсь сходить с ума. Когда-то я думала, что если и вернусь сюда когда-нибудь, то очень не скоро, но сейчас даже рада, что приехала. Знаете, бывает такая сладкая печаль… И еще я забыла, как тут красиво. Она достала глиняные чашки и налила эля домашнего приготовления, который Мартин принес вместе с едой. — Вы уверены, что пребывание здесь не расстроит вас? Она кивнула: — Да. Более того, мне пришло в голову, что я больше не буду жить прошлым, ведь призраки все равно могут появляться, где бы вы ни находились. Честно говоря, я бы не хотела встретиться с ними наедине. Дождь перестал, и лучи заходящего солнца пронзили тучи золотым светом. София открыла дверь в сад, чистый воздух наполнил кухню. Через ветви кустарника она разглядела крышу китайской застекленной беседки, которая расположилась на отвесной скале в конце сада и откуда открывался вид на море, скалы и весь мыс. Нет, только не сейчас. Сначала она насладится хорошими воспоминаниями. Вдыхая дивный запах омытой дождем земли, она любовалась каплями дождя, застывшими, словно крохотные бриллианты, на высокой траве, и только потом вернулась к столу. Стоя у открытой двери, София казалась такой красивой. Ветер разметал легкие кудри вокруг ее лица, на заходящем солнце ее нежная кожа отливала золотом. Двадцатилетней давности платье очень шло ей. Низкий вырез открывал хрупкие ключицы, тонкий муслин красиво обтягивал высокую грудь, а завышенная талия подчеркивала соблазнительные изгибы бедер. Легкий ветерок колыхал прозрачную тонкую ткань. Эйдриан привык видеть ее в черном и совсем не представлял, какой свежей и юной она может быть. София заняла свое место. — Что вы предпочитаете сделать сначала: поужинать или снять мокрую одежду? — Я хотел бы поесть, но если ваша светлость настаивает на последнем, — он хитро улыбнулся, — я готов подчиниться. — Эйдриан пошутил, хотя в ее словах не содержалось никакой двусмысленности. Отломив ломоть хлеба и отрезав кусок ветчины, он с удовольствием принялся за еду. — Я думаю, — пробормотала она, жуя сыр, — может быть, мистер Хокинз прав? То, чему мы стали невольными свидетелями, склоняет меня к мысли, что принцип пропорционального выдвижения неизбежен. — Вы хотите, чтобы люди, чуть не растерзавшие вас сегодня, учреждали законы Англии? Неужели вы находите их подходящими для подобной задачи? — А вы, Берчард, неужели вы не видите, что существующий порядок несправедлив? — Многое в жизни и в правительстве несправедливо, но система хорошо отлажена и работает. Неизвестно, как будет работать другая. — Французы и американцы имеют более справедливый строй. — Французы дали миру Наполеона и поколение войн. Американская система одобряет рабство. Влияние, которое верхняя палата оказывает на нижнюю, поддерживает стабильность и исключает возможность перехода власти в руки черни. — Не только. Мы оба знаем, что существующая система также охраняет привилегии. — Ваши привилегии, герцогиня, — напомнил Эйдриан. — Реформа же предполагает изменения не в интересах лордов. И уже слышны голоса за перемены. — И вы действительно верите, что их можно остановить? Если бы вы лично не были заинтересованы, то тоже голосовали бы против реформы? Он встретил ее взгляд. — Почему вы спрашиваете меня? — Я спрашиваю, потому что вы на самом деле верите в то, о чем говорите. И еще потому, что вы человек, преданный Веллингтону. — Другими словами, я подхалим? К сожалению, должен признать, что те из нас, кому предстоит выбрать собственный путь, таковы в той или иной степени. Она опустила глаза: — Извините. — Не стоит. Вопрос справедливый. Я не формирую мое собственное мнение или личность, стараясь завоевать покровительство сильного человека. Веллингтон тотчас бы вывел меня на чистую воду. Я не всегда согласен с ним или с министрами и высказываю собственные аргументы. Тем не менее, если вы спрашиваете, голосую ли я порой за положение, с которым не согласен, ответ — да. Политика — цепь компромиссов. И если вы спрашиваете, приносит ли мне пользу мое главное согласие с лидерами партии, снова ответ будет — да. Сам не зная почему, он говорил более резко, чем хотел. Она с возрастающей подавленностью наблюдала за ним. У него создалось такое ощущение, что он открыл ей больше, чем хотел, и что она поняла про него нечто такое, что он сам для себя пока не уяснил. — Вы, должно быть, думаете, что я непоправимо испорчена, — вздохнула она. — Инфантильность, эгоцентризм, обида на жизнь многое убили во мне. Какой несправедливостью кажется вам то, что женщине, у которой на уме только приемы и наряды, дана власть, принадлежащая Эвердону. — Я не собираюсь судить, справедливо такое положение дел или нет. И я вовсе не думаю, что у вас в голове только приемы и наряды. Честно говоря, мне лишь однажды довелось лицезреть вас в состоянии, которое можно отнести к разряду «непоправимой испорченности», и больше ни разу, когда дело доходило до серьезных вещей. Что касается вашего эгоцентризма, я думаю, вы зализывали раны, о которых я ничего не знаю. — Не знаете? Я смотрю на вас и ловлю себя на мысли: если бы я могла выбрать свой собственный путь, то уже только один он залечил бы мои раны или по крайней мере сделал их менее болезненными. Ее слова выбили его из колеи. Он не ожидал, что призраки, с которыми он повстречался здесь, напомнят ему о горестях его собственной жизни. Эйдриан поднялся. — Я пойду переоденусь. Если я буду одет не слишком официально, когда вы в следующий раз увидите меня, то вам придется простить меня, так как я не уверен, подойдет ли мне что-то из гардероба герцога. Она рассмеялась и кивнула на свою муслиновую юбку: — По крайней мере ваша одежда не будет двадцатилетней давности. Эйдриан поднял ведра с водой и молча взглянул на нее. Он запомнит ее улыбку и ясные глаза, и смутный проблеск печали в их глубине, и очертания ее женственных округлостей, просвечивающие под тонкой тканью платья. — Прелестное платье, — похвалил он, поворачиваясь. — Вы выглядите в нем чертовски соблазнительно. София уже ушла, когда Эйдриан вернулся вниз. Сумерки сгустились, и он подумал: либо она наслаждается одиночеством в своей комнате, либо спит после тяжелого дня, а может, прячется из-за событий прошлой ночи. Представив, как было бы приятно провести вечер вдвоем с ней, Эйдриан с некоторым разочарованием отворил дверь в библиотеку. Просматривая корешки книг, стоявших на полках, он отметил в основном наличие популярных романов и немудреной поэзии, то есть то, что мог читать любой гость, проводя несколько свободных дней у моря. Эйдриан решил скоротать вечер, рассматривая один из альбомов Гумбольдта, но экзотические гравюры, рассказывающие о путешествиях автора, не смогли его заинтересовать. Мысли Эйдриана снова вернулись к Софии. Интересно, что она делает наверху? Неужели опять сражается с призраками? Пройдя через чисто прибранную кухню, он вышел в сад. Ночное небо светилось звездами, свежий ветерок пробивался сквозь рубашку, и он пожалел, что не захватил сюртук. Он пошел прямо к скалам. Покатая крыша китайской беседки отсвечивала на фоне звездного неба. Эйдриан прогуливался до тех пор, пока не заметил чью-то тень, мелькнувшую в стороне. Словно ребенок, затеявший опасную игру, София, сидя на балюстраде, раскачивалась взад и вперед, вытянув в сторону руки. Вот она застыла и потянулась вверх, а ее голова поднялась прямо к небу. Услышав его шаги, она замерла, вглядываясь в темноту. — Берчард? Он шагнул на дощатый пол. — Я не хотел мешать вам. Я думал, вы уже легли. — Я сначала решила выйти сюда и посмотреть на море, — указала она вниз на черную массу. — Даже ночью видны все дорожки вокруг маленькой бухточки. Та большая тень падает от восточного мыса. Вода рядом с берегом очень спокойная, за исключением вон того места, — показала она опять рукой в темноту. — Мы купались там каждый день. Все, кроме отца. — Вы пришли вспомнить прошлое? — Наверное. — Надеюсь, хорошее прошлое? — Не совсем. Он не мог видеть ее лица, но узнал отрешенный тон. — Вы прогоняете меня? — Наоборот, я ждала, что вы придете. — Она снова принялась, раскачиваться вперед и назад. — Вы знаете, что сказала о вас Дженни в ту первую ночь? Что вы из тех мужчин, которые хотят управлять ходом событий, и доводите все до конца, поэтому министерство иностранных дел сочло вас полезным, и Веллингтон в том числе, не так ли? Простите, с моей стороны просто невозможно предположить другое. Что он мог ответить ей? Что его иностранные миссии и политические планы — одно, а скрытая боль женщины — другое? И он не представлял, как справиться с нею. — Что вы станете делать, — спросила она, — если я не выдвину вас? Вы говорили в Париже, что у вас есть другие интересы? Он подозревал, что она специально задала такой вопрос, чтобы избежать другого. — Я говорил, что при случае займусь чем-то другим, нежели посольства, членство в парламенте и герцогини. — Бизнес? — Возможно. Более привлекательным выглядит предложение сопровождать научные и археологические экспедиции. Тем более что последние похожи на военные кампании. Они используют местных рабочих, и во время моих путешествий по делам министерства иностранных дел я научился ладить с ними. — Если вы без труда находите общий язык с иностранцами, из вас получился бы хороший посол. — Послы всегда на виду. Они должны иметь британскую внешность. Для особенно важных постов их всегда привлекают из рядов аристократии, и в большинстве своем они играют церемониальные роли. А вот на долю помощников выпадает самая тонкая работа. — Что вам удавалось лучше: разведка или тонкая работа, то есть дипломатия? — В первом случае мне помогала моя внешность. — Могу себе представить, хотя и не задумывалась над этим. Тот факт, что она не думала об этом и не находила его особенно экзотичным, являлся одним из ее достоинств. После греков и венгров английский джентльмен с примесью другой крови не казался ей чем-то особенным. — Вы просто находка для министерства иностранных дел. Вы и сейчас помогаете им? — По случаю, когда нет заседаний в парламенте. С тех пор как я занимаю место в палате общин, я чаще выполняю обязанности курьера по особым поручениям. Кажется, София удовольствовалась ответом и, отвернувшись от него, устремила взгляд на море. Внезапно, словно что-то толкнуло ее, она указала на восток: — Он утонул там, где скалы образуют опасные водовороты. Ему исполнилось тогда всего двадцать лет. Мы близнецы. Эйдриан ощутил, насколько хрупко ее эмоциональное равновесие, и хотел бы утешить ее, а не стоять как молчаливый наблюдатель. Но что он мог предложить ей? Увы, призрак, подстерегавший ее здесь, был сильнее. Тут Берчард бессилен. — Во всем виновата одна я, — проронила она так тихо, что набежавший прибой тут же поглотил ее слова. — Я заплыла слишком близко к восточным скалам и угодила в беду. Я чуть не погибла. Помню, как изо всех сил боролась с водой, а потом вообще перестала что-либо понимать. И пришла в себя уже на берегу. Джеральд и управляющий оказались поблизости, они поняли, что я тону, и вытащили меня. Брэндон, наверное, видел меня сверху и поспешил на помощь, не зная, что все обошлось. Он искал и искал меня… Его тело нашли несколько часов спустя на другой стороне мыса. — Вашей вины нет. — Нет, есть. И мой отец был прав. В тот день я злилась на весь мир и плавала как безумная, не заботясь, куда меня занесет. Господи, какой-то злой рок, что именно в тот час мой брат гулял, лазая по скалам, откуда мог видеть мою безуспешную борьбу. — Не сомневаюсь, окажись вы на его месте, вы тоже бросились бы ему на помощь. — Все моя беззаботность, — продолжала София, не слушая его. Она вся поникла, жалость терзала его сердце. — Непослушный мальчишка умер. — Ее голос дрожал от сдерживаемых рыданий. Берчард понял: она повторила слова Алистэра. Гнев захлестнул его. Господи, неужели человек способен на подобную жестокость? Даже если он так думал, как можно сказать вслух такое? Он представил герцога — жесткое, высокомерное лицо, холодный взгляд, в котором отсутствовал даже намек на прощение. Каково же ей было в тот день? Как она жила после?.. София прижала руки к глазам. — Все так запутано. Простите. Когда я попросила вас остаться, я не ожидала, что все. так получится. Я думаю, будет лучше, если вы теперь уйдете. Эйдриан не сдвинулся с места. Он не мог оставить ее на грани нервного срыва. С глубоким вздохом она пыталась совладать с собой. — Я понимаю теперь, что мне так и не удалось оплакать его. Оплакать так, как следует. Я не могу. Вспоминая случившееся, я опять чувствую, как комок встает в горле, а я сама распадаюсь на тысячи кусочков. Эйдриан подошел к ней и обнял. — Тогда поплачьте сейчас, София. Она пыталась освободиться, но он еще крепче обнял ее. Она положила ладони ему на грудь, пальцы перебирали ткань рубашки. Наконец, со вздохом, больше похожим на стон поражения, она сдалась и зарыдала. Он никогда не видел, чтобы женщина так плакала. Безутешные рыдания раздирали ее душу, забирая силы. Боль, казалось, вот-вот разорвет ее. Он зарылся лицом в ее волосы и, прижимая к своей груди, молил, чтобы она не лишилась последних сил. Постепенно София успокоилась, рыдания утихли, выплеснувшееся горе перешло в тихую печаль. Эйдриан заметил, как ослабли ее руки, лежащие на его груди, она еще тихонько всхлипывала. Он продолжал обнимать ее, утешая как мог. Ее руки все еще лежали на его груди, теплое дыхание касалось кожи сквозь ткань рубашки. Ощущая ее соблазнительную близость, он почувствовал непреодолимое желание. Наклонив голову, Эйдриан целовал ее брови, уговаривая себя, что ему не нужно ничего, кроме дружбы и утешения. София подняла на него глаза, и все его добрые намерения тут же испарились, уступив место непреодолимому и острому влечению. Его губы, на которые попали соленые слезы с ее щеки, теперь жадно искали ее рот. Она приняла его поцелуй со вздохом облегчения. Он упивался вкусом ее губ, запахом ее тела, признаками ее растущего возбуждения. Ее ладони ласкали его грудь, шею. Эйдриан знал, как доставить удовольствие женщине, и бессознательная страсть руководила им. Прижавшись к нему всем телом, она беспомощно вздыхала. Ни корсет, ни нижние юбки не мешали ему. Его руки касались мягких изгибов ее бедер и спины, поглаживая, лаская и доводя до исступления. Обняв ее за талию, он подхватил ее на руки и отнес к ближайшей скамье, усадив к себе на колени. Эйдриан осыпал поцелуями ее шею, нащупав губами ритмичную жилку, пульса, который отдавался эхом в его голове. Он упивался теплом и ароматом ее кожи в глубоком вырезе платья. Откинув голову, София тихо стонала, принимая его ласки. Целуя ее снова и снова, он тем временем распустил шнуровку на спинке ее платья. София выпрямилась и вопросительно посмотрела на него. Несколько секунд она не двигалась. Он ждал ее решения. Его желание достигло такого накала, что ему казалось — он не выдержит. И тут София снова удивила его. Взявшись за плечики своего платья, она потянула его вниз… Он отодвинул край сорочки и положил руку на ее обнаженную грудь. Как и в первую ночь в Париже, он целовал ее, пока его пальцы ласкали нежный упругий сосок. Она отвечала поцелуями, которые жгли его кожу и увеличивали желание. Проведя рукой вдоль ее гибкого, податливого тела, Эйдриан проник под ее юбку. Снова она застыла, словно устыдилась его неожиданного предложения. Между тем он поглаживал ее ноги, потихоньку продвигаясь выше, и наконец достиг цели, начав ласкать тайную нежную плоть. Дрожь, охватившая ее, передалась ему, заставляя забыть обо всем на свете. Низкий мелодичный крик пронзил тишину ночи. Ее рот искал его губы нетерпеливо, почти сердито. — Не останавливайся, — выдохнула она, с ненасытным желанием прижимаясь к нему всем телом. — София… — Не останавливайся… Пожалуйста, не… Эйдриан убрал руку, проклиная себя за свое благородство, напоминавшее ему о себе. — Мы зашли слишком далеко, — с трудом проговорил он между лихорадочными, короткими поцелуями, которыми они продолжали обмениваться. — Ты сказал, что хочешь меня. Прошлой ночью. — Я хочу, хочу… слишком сильно, но… — Но я тоже хочу. — Ты ошибаешься, поверь. Такой способ не поможет тебе справиться со своей болью. Если я воспользуюсь твоей ранимостью, то ты возненавидишь меня. И будешь права. Она остановила поток поцелуев. Все еще прижимаясь к нему всем телом, уткнулась лбом в его плечо. — К черту, Берчард. Почему бы вам не использовать меня, как вы задумали? — Я не собирался никоим образом использовать тебя. София выпрямилась и отвернулась. — Нет, собирался, — она глубоко вздохнула, — все мужчины так делают. Я больше не удивляюсь. Париж на многое открыл мне глаза. Черт побери, ее слова так обидны! Он только что проявил невиданное благородство, отказавшись от соблазнительного предложения, после чего его тело даже отзывалось болью на отказ. А она, оказывается, причисляла его к той же самой группе, где состоял герцог, и капитан Брут, и ее прочие поклонники. Более того, она предполагала, что руководит мужчиной, позволяя ему наслаждаться ею, а в реальности она использовала его. И хотя он счастлив держать ее в своих объятиях всю ночь, он принял ее сигнал к отступлению. Как и в ее недавней детской игре на балюстраде, она бросилась навстречу интимности и тут же, испугавшись, сбежала. Теперь он знал почему. София осторожно сползла с его колен и поспешными движениями привела в порядок платье. Повернув ее, Эйдриан поправил шнуровку на спине. — Мне следует поблагодарить вас за ваше благородство и за то, что вы выслушали мой рассказ о Брэндоне. — Не хочу я вашей благодарности, — отмахнулся Берчард. — А чего же вы хотите? — Вас, София. Я не могу предложить вам ничего, кроме любви и наслаждения, и когда призраки не будут вмешиваться, как сегодня, я хотел бы любить вас всем сердцем. Она повернулась к нему: — Тогда вам следовало не терять времени сейчас, когда я была немножко не в себе, потому что потом будет поздно. Вы знаете, что я прекрасно понимаю, чего вы хотите. Я знаю, почему вы здесь. София, политика меньше всего занимает меня в сегодняшний вечер. — Нет, нет, неправда! Я знаю, чего вы добиваетесь, знаю ваши амбиции — министерство финансов. Вот краеугольный камень, ведь так? Кабинет министров. — Так вот, значит, как! — воскликнул он с негодованием. — Вы считаете, что то, что здесь произошло, я делал в целях своей карьеры? Вы подозреваете каждого мужчину в корыстных интересах? Она выпрямилась и прикусила губу. Глаза смотрели жестко. — Я не хочу этого, больше подобное действие никогда не повторится. — О нет, София! Не лукавьте, вы хотите, вам понравилось. Слишком понравилось и испугало вас, я угадал? Наши отношения вносят путаницу в игру, которую вы так ловко вели в Париже. Что ж, держите в узде подлинные чувства, и тогда не будет никакого риска. Вы ведь именно так хотели бы вести себя с мужчинами? — Вы правы, именно так. — Извините, дорогая. Я не один из ваших молокососов, ищущих фривольных отношений, и не представитель богемы, предлагающий прекрасной леди развлечение по возвращении в ее покои. Такой путь не для нас, даже если вы предпочитаете не рисковать. — Я не вижу ни одного пути для нас. — Неужели? А я иного мнения… Возобновившееся непреодолимое желание подстрекало его продемонстрировать ей свою любовь прямо сейчас. Он заставил себя отвернуться, боясь не совладать с искушением. — Возвращайтесь домой. Я подожду, пока вы не уйдете, а потом последую за вами. Ей хватило здравого смысла не перечить. Она быстро пошла по тропинке, ведущей к дому. Глава 14 — Какая жалость, что вы должны все лето носить траур! — воскликнула Дороти. — Хотя, я думаю, этого можно избежать, так как вам следует присутствовать в сентябре на балу в честь коронации. И потом вы ведь Эвердон! Ты не согласен, Эйдриан? — Если герцогиня ищет обоснование, я уверен, что мы вправе предъявить подобный аргумент. Прогуливаясь рядом со своей тетушкой, Эйдриан взглянул на Софию. Широкие поля ее капора, украшенного черными перьями, частично скрывали ее лицо, оставляя открытыми нос и подбородок. Эйдриан пригласил на прогулку Дороти, зная, что они скорее всего встретят Софию, так как обычно в такой час она гуляла в парке. Он был вынужден прибегнуть к подобным манипуляциям, потому что София упорно избегала его. Она отказалась от его услуг, как только закончилось их совместное путешествие, связанное с выдвижением кандидатов. С тех пор как она приехала в Лондон, то есть три недели назад, даже если она принимала его, то обязательно присутствовал кто-то еще. София и сейчас умудрилась завести разговор с Дороти, не предполагающий его участия. Дамы шли впереди в нескольких шагах от него, а граф Динкастер семенил рядом с ними. Появление графа на прогулке, как подозревал Эйдриан, не предвещало ничего хорошего. Эйдриан сосредоточил внимание на других гостях. Дэниел Сент-Джон и его жена Диана тоже решили совершить утреннюю прогулку, Эйдриан представил их герцогине еще до того, как они встретились в парке. — Она, кажется, узнала вас, — обратился он к Дэниелу. — Мы встречались раньше, несколько лет назад, когда заезжали в свой дом в Париже. — Тогда вы, наверное, наслышаны о ее жизни там? — Мисс Роли, как и постоянный круг ее друзей, хорошо известна в Париже. — Голос Сент-Джона не содержал ни критики, ни сарказма. — Жизнь, которую она вела там, представлялась совершенно особенной. Да и сама она была другой. Жаль, если ей не удастся сохранить нечто похожее здесь. Эйдриан понимал, что Сент-Джон говорит исходя из собственного опыта. Дэниел Сент-Джон и сам вел иную жизнь, нежели ему предписано от рождения. Эйдриан относился к одним из немногих в Англии, кто знал его секрет, как и то, почему этот секрет существовал. Он не очень понимал, почему Дэниел продолжал настаивать на обмане, когда причины его давно исчерпаны. — Она выглядит усталой, — внимательные глаза Дианы рассматривали черное платье герцогини, — я думаю, возвращение домой стало для нее настоящим испытанием. — Да, а приезд в Лондон еще более усугубил ситуацию. Постоянный поток посетителей утомляет ее. Каждая светская дама считает своим долгом лично взглянуть на нее, прежде чем согласиться со все более крепнущим мнением, что София на самом деле не годится для отведенной ей роли. — Позвольте мне… Они также считают, что подходящий супруг мог бы возместить ее недостатки и она бы преуспела, если бы вышла замуж за сына, племянника или брата очередного посетителя, — добавил Сент-Джон. — Без сомнения, — согласился Эйдриан. — Я устроил ее встречу с Дороти, ведь ей необходим друг, который защитил бы ее в течение тех нескольких месяцев, что она будет здесь. — Весьма умно с вашей стороны, — поддержала его Диана, — так как у нее нет семьи, которая могла бы ей помочь. Она должна пройти через все одна. Может быть, она прибегнет к помощи друзей, которые не являются частью светского ада? Если вы не возражаете, я приглашу ее поболтать о Париже. Во всяком случае, она всегда может рассчитывать на нас. — Как мне кажется, вы оказали ей существенную помощь, — отозвался Эйдриан, — невзирая на то, кто при надлежит к ее кружку, а кто нет, как она утверждала в Париже. Дружба с Дэниелом и Дианой Сент-Джон не унизит герцогиню. Сент-Джон невероятно разбогател благодаря торговому флоту и финансовым операциям и мог купить большинство пэров королевства. — Тогда я проявлю инициативу, и посмотрим, откликнется ли она. — Диана ускорила шаг, стараясь догнать Дороти. Как только она поравнялась с ней, граф немного отстал от женщин. — Похоже, он хочет поговорить с вами, — заметил Сент-Джон. — Другого объяснения его неожиданному появлению просто не придумаешь, — отвечал Берчард. — Вероятно, ему за несколько месяцев не удалось пройти пешком столько, сколько за сегодняшнее утро. — Пожалуй, мне лучше удалиться. — Подойдя к своей жене, Сент-Джон отвел ее от других женщин. Они повернулись и пошли своей дорогой. Эйдриан и граф остались один на один. Граф бочком подвинулся поближе к Эйдриану. — Дело сделано? — вполголоса спросил он, стараясь, чтобы женщины не слышали. — Как мы и говорили, они избраны и прибыли для участия в заседаниях парламента. Кандидатов Софии действительно избрали, но общего числа тори оказалось недостаточно для победы. Виги голосовали по мандатам, которые жестко контролировались палатой общин. Веллингтон, Пил и другие лидеры тори столкнулись с деликатной ситуацией. Цель заключалась в том, чтобы билль на худой конец был смягчен, и почти при равном делении голосов палата лордов могла зарубить его, не встретив публичного неодобрения. Такое положение означало, что двенадцать голосов Софии все еще имели значение, так как пустующее место Эвердона в палате лордов становилось критическим. — Из Корнуолла ползут слухи, будто она не сказала им, как голосовать. — Граф с сомнением почесал затылок. — Ей предстоит решить данный вопрос сейчас, — ответил Эйдриан. — Говорят, что там произошел бунт. — Разве это бунт? — Ты полагаешь, что удастся справиться с недовольством? Удержать ее в узде? — вскинул брови граф. — Она не лошадь, чтобы держать ее в узде, — отвечал Эйдриан. — Да, она женщина, которой должен управлять муж. Стидолф так ничего и не понял, хотя надеюсь, кто-то объяснит ему. Он думает, что он все еще первый претендент. Как бы кто-то другой не увел молодую кобылку в свой загон! Почему Эвердон не мог произвести на свет хорошенькую, скромную, послушную кобылку? — Может быть, он и произвел, но слишком сильно натянул удила, и она взбунтовалась, не желая простить ему деспотизма. Ну а теперь не думаете ли вы, что мы достаточно поглумились над метафорой и пора оставить лошадей в покое? Такой нескончаемый разговор они вели годы, и Эйдриан не мог дождаться, когда он кончится. Переливать из пустого в порожнее можно бесконечно, но, право же, надоело. Внезапно граф развернулся, преградив дорогу Эйдриану. Эйдриан встретил взгляд его серых глаз, таких непохожих на его собственные. Бледная кожа графа покраснела от непривычно долгой ходьбы. Зачесанные назад седые волосы, когда-то такие же светлые, как у Колина и Гзвина, топорщились из-под шляпы. Лицо, в прошлом худое, и грудь, когда-то мускулистая и сильная, как у его сыновей, стали дряблыми и рыхлыми от слишком сильного потворства своим слабостям. Как и его ум. Эйдриан подумал, что если бы палата лордов состояла полностью из людей, подобных его отцу, то он голосовал бы за реформы. — Она вчера посетила митинг радикалов, — сообщил граф. — Неужели? — Эйдриан искренне удивился: граф думает, что такой факт представляет для кого-то новость! Он мог сам рассказать, куда она отправлялась каждый раз, когда выходила из дома в течение последних недель. Более того, он мог изложить, что она ела в тот или иной день. Он мог бы рассказать, что и она не осталась равнодушна к тому увлечению экстравагантностью, которое захватило весь город благодаря модисткам. Он мог бы ответить, что она дважды получала письма от капитана Брута и не послала за Эйдрианом, чтобы обсудить их с ним. — Леклер держал речь, — продолжал граф Динкастер. — Герцогиня беседовала с ним после. Она собирается завтра посетить его дом. Виконт Леклер — один из нескольких пэров, принадлежащих к партии тори, но поддерживающих реформу, — состоял членом кружка друзей Эйдриана, который включал Сент-Джона и несколько других мужчин. Они многое пережили вместе, что укрепило их узы, стоявшие выше общественного положения и политических взглядов. В юности они учредили Общество хэмпстедских дуэлянтов, составлявшее, в сущности, единственный круг, куда он действительно был принят и к которому он на самом деле принадлежал. От случая к случаю они все еще собирались в Академии фехтования шевалье Корбета для тренировок. — Жена Леклера актриса, — заметил Эйдриан. — Герцогиня, возможно, скорее интересуется творчеством, нежели политическими взглядами Леклера. — Актриса! Проклятие! Подумать только, женщина поет в опере! Нам еще не хватает американских нравов! Леклер всегда был такой надежный, а теперь она погубит его. Каждому известно, что он слишком увлекся коммерцией. Я думаю, тебе следует найти способ заглянуть к ним завтра и посмотреть, что там происходит и не обманывают ли герцогиню. И еще кое-что… — начал граф несколько смущенно, но решительно. Эйдриан почти не слушал его, потому что все его внимание привлекла суета на дороге, которую он заметил краем глаза. В некотором отдалении от них появился большой двухколесный экипаж, кренившийся то в одну, то в другую сторону от неумелого управления. Темная фигура возвышалась рядом с кучером, раскачиваясь и размахивая руками. Крики едва долетали до них: — София! — Если вы еще что-то хотите сказать, то говорите скорее, пока мы не встретились с дамами, — предложил Эйдриан. — Лучше обсудить мой вопрос с глазу на глаз. — Со-фи-ия!.. — Ты слышишь? — Граф вскинул голову. — Да. Так в чем дело? — Я готов поклясться… Дело касается герцогини. Стидолф говорил со мной. Думает, что ты уделяешь ей слишком много внимания. Он прав? — О моя королева! Моя София! — снова раздались крики. — Сначала вы наставляете меня не спускать с нее глаз, а теперь говорите, чтобы я отошел в сторону. — Послушай, Эйдриан, ты знаешь, о чем я говорю. Они почти поравнялись с Дот и Софией. Оглянувшись назад, Эйдриан наблюдал за опасным покачиванием экипажа. Человек, размахивающий руками, плюхнулся на сиденье. — Не уверен, что знаю. Может быть, вам лучше изложить все более ясно. Серые глаза окаменели, а важное лицо исказила гримаса. — Ты знаешь, о чем я… Любовная связь обычно кончается скандалом. — Любовная связь или связь со мной? — Я не хочу, чтобы моя семья стала поводом для сплетен. — Другими словами, вы хотите, чтобы я оставался невидимым? Но как? Граф холодным, оценивающим взглядом изучал его лицо. Эйдриана такой способ воздействия возмущал с тех пор, как он стал достаточно взрослым. Эйдриан оставил графа и, подхватив, дам, быстро повел их подальше от дороги под сень деревьев. Он слышал, как экипаж тарахтит следом за ними, но шум скрывал продолжавшиеся крики. — Софи… подождите… — Здесь есть прелестный пруд, — заметил Эйдриан, — где плавают лебеди, и один из них черный. Вам нужно взглянуть… — Я уже видела их, но черного лебедя там не было, — отвечала София. — Куда мы спешим? Я порву юбку, если мы будем так бежать. — Подождите. Вернитесь! — кричали им вслед. — Что такое? — София насторожилась и огляделась кругом. — Черный лебедь, наверное, спрятался в тот раз, когда вы приходили. Пойдемте посмотрим… — Нет, не может быть… Я слышу… — София! Kedvesern, подождите! — опять послышалось, уже громче. Она остановилась. — Аттила! Посмотрите, Берчард! Это Аттила и Жак. О Пресвятая Дева, так и есть! Она бросилась к экипажу. Эйдриан и Дороти поспешили следом, граф тащился сзади. Когда они подошли, начались поцелуи и объятия. Дороти с любопытной улыбкой наблюдала за радостной встречей. Граф с важным видом остановился поодаль. — Kedvesem! О, как же я рад видеть вас снова! — кричал Аттила. — Мы с Жаком так беспокоились о вас. Где бы мы ни находились в Париже, мы всякий раз вспоминали нашу прекрасную Софию, и однажды нас осенила блестящая идея: почему бы не поехать и не навестить ее? Когда мы утром прибыли в ваш дом, Жак выудил у Чарлза, где вас найти. — Он снова наклонился к ее руке, затем повернулся к Эйдриану: — Мистер Берчард, вот мы и встретились снова. Я надеюсь, вы не возражаете? Жак говорит, что после прошедших лет вы, наверное, хотели бы проводить больше времени наедине с Софией… Проклятие, подумал Эйдриан. — …но я сказал, что вы не будете возражать, если старые друзья приедут взглянуть, счастлива ли София в своем новом положении. Я имею в виду не только общественные обязанности, но и вас… К счастью, София прервала бесконечный поток красноречия, представляя присутствующих, и ни Дороти, ни граф не заметили странной ссылки в адрес Эйдриана. — Вас только двое? А где же Дитер? — поинтересовалась София. — Дитер получил известие, что некая графиня согласилась оплатить издание его последнего романа, поэтому ему пришлось вернуться в Пруссию, — объяснил Жак. — Стефан просто испарился в один прекрасный день. Новый композитор прибыл в Париж из Польши. Его фамилия Шопен, и он действительно из их дворянства, так что все складывается неплохо для бедного Стефана. Он не так одинок теперь… — А вы когда прибыли? — Вчера. Жак нашел уютную маленькую гостиницу, где мы переночевали, а утром… — Гостиница? — воскликнула София, всплеснув руками. — Я далее слышать не хочу о ней. Мы сейчас же пошлем за вашими вещами. В Эвердон-Хаусе полно пустующих комнат. Аттила расплылся в довольной улыбке: — Чудесно. Все будет как в добрые старые времена. Жак грустно улыбнулся: — Мы почтем за честь, дорогая София. Конечно, если мистер Берчард не станет возражать. — Берчард? — Сдвинув брови, София покосилась на Дороти и графа. Эйдриан поспешил на помощь. — Герцогиня более великодушна, чем благоразумна, — заметил он. — Мы ведь не хотим усугублять ее положение, особенно если учесть, что она недавно вернулась. Ведь так, джентльмены? — Я не допущу, чтобы мои друзья останавливались в какой-то гостинице, спали на расшатанных кроватях, — стала протестовать София с решительным видом. Уж чего-чего, но чтобы приехавшая братия снова жила в ее доме, Эйдриан хотел меньше всего. — Может быть, тетя окажет вам гостеприимство? Городской дом Динкастеров на той же площади, что и Эвердон-Хаус. — С удовольствием, — кивнула Дороти, — вы оба можете остановиться у нас. Граф понял, что двух иностранцев пригласили проживать в его доме. — Я хотел бы… — начал он, но Аттила разразился потоком благодарностей, поглотившим его протест. Граф, растерявшись, зашагал вниз по тропинке, бормоча что-то себе под нос. Жак приблизился к Эйдриану и незаметно коснулся его руки: — Pardon, но я так понял, что вы не живете в Эвердон-Хаусе? И что ваш брак с герцогиней по-прежнему остается тайной? — Именно так. — Но почему? Наверняка сейчас… — Политика. Лицо Жака прояснилось. — A, bien. Политика. Конечно, конечно. — Он понимающе закивал. — Мы пойдем ко мне и сейчас же пошлем за вашими вещами, — командовала София. Она подала Жаку руку, чтобы тот помог ей забраться в экипаж, прежде чем самому усесться и взяться за поводья. Аттила забрался на ступеньку сзади и, наклонившись к ней, с энтузиазмом стал рассказывать об их путешествии из Франции. — Я пришлю за вами карету, — крикнула вслед Дороти. — Я уже люблю Англию. Какие приветливые и добрые люди! — расчувствовался Аттила, когда экипаж тронулся с места. — Нам давно следовало приехать. — Спасибо, Дот, — поблагодарил Эйдриан, как только они отъехали. — Кто они? — Брови Дороти приподнялись. — Художественные натуры, друзья Софии. Постарайся держать их подальше от графа, хорошо? — Я подозреваю, что он предпочтет обедать в клубе, пока они гостят у нас. — Ничего страшного, София наверняка будет настаивать, чтобы они обедали у нее. Дот посмотрела вслед удаляющемуся экипажу. — Ты не захотел, чтобы они остановились у нее, но я не думаю, что причина только в возможных сплетнях. — Не совсем. — Правильно ли я поняла, что ты не собираешься вместе с нами развлекать их, а останешься в своих личных покоях? — Граф предпочел бы такой расклад, ты не думаешь? — Сколько я должна занимать их, чтобы ты мог побыть с ней наедине? Он улыбнулся проницательности тетушки. — Там будет видно. Ее ладонь скользнула в его руку, и они продолжали прогулку. — Я не думаю, что она такая извращенная, как говорят, зная ее парижский опыт. Но твое обаяние и прежде действовало безотказно, я рискну предположить, что ей не устоять, если ты проявишь решительность. Я бы посоветовала тебе быть благоразумнее, но знаю, что оно здесь не обязательно. — Да, не обязательно. Она, прищурившись, взглянула на удаляющееся крошечное пятнышко капора Софии. — Я верю, что ты добр. Несмотря на всю ее показную браваду, бедняжка так напугана. Из-за тебя? — Частично. — Тогда тебе лучше отступить, ведь подумай, Эйдриан, она должна выйти замуж, а ты только осложнишь ей жизнь. Возможно, Дороти права и лучше отступить. София, очевидно, уже приняла подобное решение. Но он не отступит. Год за годом он подчинялся голосу разума. Он провел жизнь, будучи благоразумным, незаметным, насколько возможно, третьим сыном графа Динкастера, но сейчас все по-другому. Он хотел Софию Роли. Ему не терпелось держать ее в своих объятиях, в своей постели. Он должен уничтожить всех ее призраков и развеять ее печаль, защитить ее, заботиться о ней так долго, как будет ему позволено. По большей части он хотел того, чего она боялась. К сожалению, он подозревал, что она больше никогда не доверится ни одному мужчине. — Когда она решит выйти замуж, я отступлю, Дот. Я не хочу осложнять ей жизнь. Глава 15 Настала ночь, и в доме все спали. Он осторожно продвигался в тишине. Подобравшись к черной лестнице, не мешкая приступил к делу. София оказалась куда более жизнерадостной, чем он ожидал. Где та маленькая тихая мышка, какой он запомнил ее? Она знала, что он следит за ней, как знала и то, чего он хочет. Он достаточно ясно выразился в записке. Если она не поняла, что он находился в Хейфорде, то ее телохранитель наверняка понял. Но ее реакция оказалась неожиданной. Он продолжал надеяться, что она подаст знак, который бы говорил, что он победил и она сдалась, но ее позиция оставалась неопределенной как в отношении голосования, так и всего остального. Может быть, она думала, что он блефует? Что ж, сегодня ей предстоит убедиться, что она ошибается. Он вытащил из кармана сюртука несколько листовок, сложил их вместе и подсунул под нижнюю ступеньку лестницы. Проскользнув в кухню, он подобрался к печи, зачерпнул совком пригоршню горящих углей. Вернувшись к лестнице, высыпал на бумагу. Бумага тут же занялась, и пламя длинной желтой змейкой побежало вдоль ступеньки. Он удовлетворенно потер руки. Чарлз открыл дверь ровно настолько, чтобы Эйдриан мог протиснуться в дом. Прижав палец к губам и оглядываясь через плечо, дворецкий жестом пригласил гостя следовать за ним. Пройдя через спящий дом, они миновали «серебряную» буфетную (Комната, где хранилось столовое серебро.), за которой располагалась комната Чарлза. Гостиная была небольших размеров, но вполне уютная. Эйдриан устроился в кресле и требовательно протянул руку. Чарлз колебался. — Меня все еще что-то смущает, сэр. Рассказывать вам, что она делает, не такое уж предательство, особенно если учесть, что она вообще ничего не делает. Но мне все равно не по себе. Беспокойство Чарлза сродни его собственному беспокойству. Эйдриан не привык пользоваться подобными методами в Англии, другое дело — служба за границей. — Я согласен, что здесь есть нечто сомнительное, и при других обстоятельствах я никогда бы не прибег к такому способу получения информации. Тем не менее я не лгал, когда говорил, что герцогине угрожает опасность. Вот почему я просто обязан знать каждый ее шаг. Чарлз еще немножко подумал, потом вздохнул и, вытащив из своей Библии два листка бумаги, протянул Эйдриану. — Она уволит меня, если узнает. — Вы тотчас вернете их на место. Он придвинулся ближе к свету. Как и первое письмо капитана Брута, новые письма были аккуратно написаны печатными буквами. Тем не менее они отличались меньшей сдержанностью и осуждающим требовательным тоном. Первое письмо призывало ее поддержать более радикальные из предложенных реформ, напоминало об их «близости» в прошлом и содержало требование, чтобы она не показывала снова свою слабость, которую так постыдно продемонстрировала во время известного эпизода. Последнее письмо выражало более определенные мысли. «Ваша светлость, вам предоставляется возможность искупить свое предательство и преступление. То, что вы сделали со мной, не идет ни в какое сравнение с тем, что вы разрушили надежды людей, надежды, которые я олицетворял. Моя собственная жизнь, как и ваша, ничто по сравнению с этим. История призывает, и сейчас пришел час исправить, что можно. Мое дело потребовать, а ваше — платить по долгам. Так или иначе». Следующий абзац звучал как признание любовника, вспоминавшего ее «нежную теплоту», «доброе сердце» и «чувство благородства», и не содержал угроз. Эйдриан перечитал строки послания более внимательно. Почему она не показала письма ему или кому-то другому? Или отзвуки любви тронули ее больше, чем пугающие предупреждения? — Нет ли у вас других доказательств, что она встречается с ним? — спросил он Чарлза. — Не посещают ли ее мужчины, которые кажутся вам подозрительными? — Никто из тех, кого я видел. Но ведь миледи не все время сидит дома. Гуляет в парке, например. А прошлым вечером отправилась на митинг. — На митинг сторонников реформ, не капитана Брута. Виконт Леклер не связан с революционерами. Эйдриан продолжал пристрастно расспрашивать Чарлза о посетителях, но узнал только то, что все они хорошо известные представители общества. А в парке по утрам полно народу, и он сомневался, чтобы она устраивала там тайные встречи. Снова пробежав глазами последнее письмо, он так и не понял, для чего капитану нужна София: для реванша, любви или для осуществления каких-то политических целей. Он поднялся. Нужно серьезно поговорить с герцогиней. Приоткрыв дверь, Чарлз пропустил гостя вперед. Они миновали «серебряную» буфетную и вошли в коридор. Почти одновременно оба остановились. Чарлз повертел головой. Эйдриан потянул носом. — Сэр, вы чувствуете?.. — тревожно проговорил дворецкий. Напряженный взгляд Эйдриана сказал ему, что он прав. Чарлз побежал к лестнице. С нижнего этажа, где располагались помещения для прислуги, поднимались клубы дыма. — Будите лакеев, надо остановить пожар, и бегите к соседям, — приказал Эйдриан. Дым становился гуще. Круто развернувшись, Эйдриан бросился вверх по лестнице. Он чуть не столкнулся с Джеральдом Стидолфом, выходившим из библиотеки. — Что вы, черт возьми, делаете здесь, Стидолф? — В моем присутствии нет ничего удивительного. Я навещал Софию, а когда она ушла, решил пропустить стаканчик портвейна. — Не рано ли привыкаете к дому? — Оставьте свои дерзости, Берчард. Эйдриан бегом начал подниматься по лестнице, крикнув на ходу: — Нет времени, Стидолф. Следуйте за мной. Внизу пожар. — Пожар! О Господи! София! — с ужасом воскликнул Джеральд. — Идите и поднимайте слуг! — крикнул Эйдриан. Джеральд схватил его за руку: — Ну уж нет, кто вы такой, чтобы мне приказывать? Сами бегите к слугам, а я спасу Софию. — Он оттолкнул Берчарда к стене, едва не сбив с ног. Проклиная решимость Стидолфа во что бы то ни стало стать героем, Эйдриан поспешил на третий этаж, заметив, как тень Джеральда мелькнула у двери в комнату Софии. С трудом дыша, так как едкий дым уже заполнил дом, Эйдриан продолжал подниматься в мансарду. Лежа в постели, София тщетно пыталась уснуть. Ее взгляд равнодушно блуждал по комнате, задерживаясь на темных очертаниях предметов. Дом все еще оставался для нее чужим, а ночные тени вызывали страх. Она потянулась к краю постели и, свесив руку, погладила пушистую спину оцелота, представив, как будто она у себя в парижской квартире. Около камина Юри и двое его собратьев мирно посапывали во сне, а Принни дремал в деревянной клетке рядом с диванчиком. Присутствие четвероногих друзей чуть-чуть скрашивало одиночество, так же как и приезд Аттилы и Жака, который хоть на время заглушил смятение, царившее в ее душе. Ее переполняли противоречивые эмоции, не давая ей ни минуты покоя. Волновали ее и письма капитана Брута, и предстоящие выборы, и назойливое внимание Джеральда, и многое, многое другое. Тем не менее все отходило на второй план по сравнению с той борьбой, которую ее сердце вело против Эйдриана Берчарда. Ее одиночество так страстно жаждало утешения, которое он предлагал, что желание постоянно жгло ее, как клеймо. Она страстно хотела обмануть себя и уступить, чего бы это ей ни стоило. Но ночь в Стейверли доказала, что в общении с ним она не в состоянии управлять ситуацией так, чтобы избежать грозящего разочарования, поэтому она вообще отказалась от любой интимности. Более того, всячески избегала Берчарда. И именно тогда, когда его дружба и советы крайне необходимы ей. Она сонно обдумывала последние недели, полные фальшивых улыбок, критических взглядов и угрожающих писем. Все ждали, когда она сделает свой выбор, но к нему она пока еще не готова. Веллингтон возобновил разговоры о необходимом замужестве, доведя до ее сведения, что он не верит в историю о существовании мужа. Еще немного, и он и все другие прекратят цацкаться с ней и перейдут к жестким мерам. София никак не могла отделаться от впечатления, которое произвело на нее неожиданное появление Джеральда в ее доме. То, как он по-хозяйски сидел в кабинете, а позже разгуливал по библиотеке, сводило ее с ума. Она уже почти погрузилась в сон, когда вдруг услышала скрип двери, открываемой в комнату. Принни заскулил, заставив ее встревожиться, Юри зарычал. Камилла внезапно выгнула спину под ее рукой. И тут же высокая фигура возникла подле ее кровати. — Джеральд? Как вы посмели?! — Вставайте, София. Нужно уходить. Внизу пожар. — Пожар! Одной рукой он тащил ее с постели, другой прихватил ее одежду с ближайшего стула. Она услышала звук бегущих шагов над головой и крики, доносившиеся снизу. — Не волнуйтесь, моя дорогая! Я спасу вас. — Он подтолкнул ее к двери. — Собаки… — Нет времени. — Принни… Он снова подтолкнул ее в спину. — Быстрее, бегом вниз, к парадной двери. Она слышала, как слуги бежали с верхних этажей с криками и разговорами. Испуганные и возбужденные собаки лаяли, а Принни скулил. — Я не могу оставить их. — Огонь охватил черную лестницу, и если он не остановится, то вскоре доберется до чердака. — Пустите меня и… — Нет! Схватив Софию за руку, он потащил ее к двери, но ей удалось вырваться из его рук. — Господи, да идите же, если должны. Успокойтесь, я сразу же пойду за вами. Уже почувствовав запах гари, она метнулась к собачьим клеткам и склонилась, чтобы открыть их. И снова вернулась к Принни. Джеральд открыл дверь, и дым ввалился в комнату. — София, сейчас не время… София! — Он хотел сделать шаг к ней, но звук рухнувших перекрытий, долетевший снизу, остановил его. Секунду-другую он раздумывал, но устрашающие звуки и сильный дым торопили его. Он повернулся и побежал, скрывшись в темноте. Она бросилась к обезьянке, но та отпрыгнула от нее к окну. Зовя Принни, она нащупала поводки собак. Юри и его братья суетливо сновали в смутном свете окна и, чувствуя опасность, тревожно лаяли. От жара и дыма горело в груди. На верхнем этаже дома тишина нарастала, в то время как на улице гудела толпа. Паника охватила Софию. Она поймала Принни, но обезьянка снова вырвалась. Внезапно дверь открылась. Воздух чуть-чуть просветлел. Чья-то рука ухватила ее за запястье. — Берчард, — проговорила София со вздохом облегчения. — Мои животные… они не слушаются и не хотят идти. — Потому что вы слишком потворствуете им, как я вам. — Отпустив ее руку, он резко позвал собак и Камиллу. Тотчас замолчав, они послушно подошли к нему. Он подвел их к двери. — Бегом! Гулять! — открывая дверь, приказал он. Выстроившись в темную цепочку, они рванули вперед с быстротой молнии. Он захлопнул за ними дверь. Взяв Софию за руку, Эйдриан подвел ее к окну. — Они побежали с такой скоростью, что в один момент будут на улице. Вы, к сожалению, не сможете повторить их прыть. Дым слишком густой. Она уже догадалась. Несмотря на закрытую дверь, дышать становилось все труднее. Подставив лицо под струю свежего воздуха, проникающего через форточку, она взглянула на улицу, освещенную фонарями. Пожар распространился на соседние здания, и мужчины разных сословий, выстроившись в линию, передавали друг другу ведра с водой. София заметила, как из парадной двери пулей выскочили собаки и Камилла, бросившись прямо в руки Аттилы и Жака. Дом Динкастеров стоял рядом на площади, и новость о пожаре быстро облетела всю округу. Родные Берчарда, подняв головы, следили за происходящим. Колин, заметив Эйдриана в окне, бросился к двери. Эйдриан крикнул, чтобы братья не сходили с места, затем повернулся к окну и взял тяжелый стул. — Отойдите назад, — приказал он. То же самое он крикнул стоящим внизу и, размахнувшись, бросил стул в окно. Зазвенели стекла, посыпались щепки сломанных рам. В окне зияла темная дыра. Берчард убрал осколки. — Вы собираетесь выбраться через окно? — София с недоумением смотрела на него. — Но если мы прыгнем, то разобьемся. Он подошел к ее постели и начал разбирать ее. — Я спущусь вниз, а вы со мной. То есть держась за меня. — Он начал связывать простыни. Она недоверчиво покачала головой: — У вас ничего не получится. — Получится, я уже однажды таким способом спускался. Эйдриан произнес свое утверждение так уверенно, что ее страх немного рассеялся, и она помогла ему придвинуть тяжелую кровать ближе к окну и привязать спасательный канат к ее спинке. — Вставайте на стул. А теперь обхватите меня за шею руками, а ногами за талию. — Вы уверены, что делаете все правильно? — спросила она, занимая рискованную позицию. — Абсолютно. А теперь держитесь крепче. Эйдриан бросил вниз связанные простыни. Крики долетели с улицы. — По крайней мере мы доставим Лондону бесплатное развлечение, — усмехнулся он и сделал первый шаг. Ночная прохлада обволокла ее, и София изо всех сил прижалась к его сильному телу, а расстояние до земли было по меньшей мере футов сорок. Тонкий жалостливый крик привлек ее внимание. — Принни! Эйдриан… — Боже упаси оставить тут его величество! — Держась одной рукой за простыни, он взял обезьянку и посадил ее на плечо Софии. Принни заскулил и ухватился за хозяйку с той же силой, с какой София вцепилась в Берчарда. Передвигаясь очень медленно, они начали спуск. — Вы действительно спускались раньше? — прошептала она. — Да, в последний раз, правда, без женщины и без обезьяны, а простыни заменяла веревка. — Без женщины?.. Значит, вы на самом деле не знаете, получится ли у нас? — Не волнуйтесь, мы уже продвинулись по крайней мере на пять футов ближе к цели. При каждом перехвате руки он ударялся о фасад. Ее ноги тоже касались камня. Проглотив страх, душивший ее, она ухватилась крепче и еще сильнее сжала ноги. Эйдриан остановился. — Полегче, герцогиня. Отодвиньте ногу, пожалуйста. — Но тогда я не смогу удержаться… — Если вы не отодвинете ногу, то мне придется убрать ее. А мы ведь хотим, чтобы вся моя сила сосредоточилась в моих руках. Она поняла, что он имеет в виду. Пяткой она вдруг ощутила… и покраснела. — Послушайте, Берчард, сейчас не место и не время… — Я и говорю. А теперь уберите ногу. Чувствуя, как кровь приливает к щекам, она послушалась, но у нее вышло неловко. Вместо того чтобы просто убрать ногу, она задела то, что под ней находилось. — Черт, — вырвалось у него, и он распрямил ноги. И тотчас две фигуры повисли только на его сильных руках. — Мы оба рискуем разбиться, если вы не будете держаться как следует. Думайте о чем-то другом, Берчард. — Почему бы вам не отвлечь меня? Ну, например, пообещайте вознаградить меня за спасение вашей жизни. Она бросила взгляд с высоты вниз на улицу и почувствовала головокружение. — Какую награду вы хотите? — Вы знаете, чего я хочу. — Считайте, что это ваше. Я велю моим членам парламента голосовать против билля, пока не поступят другие указания со стороны лидеров тори. Постепенно они продолжали снижаться. Каждое движение несло опасность. Эйдриан обхватил ногами простыни, что немного стабилизировало спуск. Толпа с тревогой следила за их медленным продвижением. В ответ на каждое движение снизу летели ободряющие возгласы и советы. — Уже полпути, Эйдриан! — крикнул Колин. — О Господи, Эйдриан, не мог найти чего попроще… — О, Жак, посмотрите на нашу Софию! Не волнуйтесь, миледи, мы поймаем вас. Но вот показался гранит фасада. Затем окно. И наконец Эйдриан ощутил землю под ногами. Джеральд первым из толпы подошел к ним. Он помог Софии слезть со спины Берчарда. — Жуткая история, вы не находите, Берчард? — Похороны куда хуже, — отрезала София. — Если бы вы хотели помочь мне с животными и не убежали бы… Объятия Аттилы помешали ей увидеть реакцию Джеральда. — О, миледи, мы заметили дым и пришли, не зная, что горит ваш дом. Слава Богу, что сегодня мистер Берчард остался у вас. Самые близкие из наблюдателей, семья Берчарда и Джеральд вздохнули с облегчением. Колин и Дороти без умолку сыпали восклицаниями и поздравлениями, отвлекая внимание от высказываний Аттилы. И вдруг Софию пронзила внезапная мысль: как Эйдриан оказался в ее доме нынешней ночью? Толпа расходилась и бурлила, сожалея, что спектакль окончился. Эйдриан снял Принни с плеча Софии и отдал его графу. Обезьянка обняла его за шею и устроилась в изгибе его рук. Граф, польщенный доверием, держал ее как ребенка. — Не позволяйте Принни убежать, а то нам придется всю ночь искать его по городу, — предупредил Эйдриан. — Принни? Что за имя? Здесь измена! Принни лукаво улыбнулся. Граф замер. — Что за черт… вот кривляка… мое пальто погибло! Эйдриан снял сюртук и набросил на голые плечи Софии. — Огонь локализован, и пожар почти закончился, — доложил Колин. — Ущерб значительный, и дом все еще полон дыма. Вы были на волосок от гибели, герцогиня. Браво, Эйдриан. Эйдриан сосредоточенно отряхивался, София чувствовала, что он всячески избегает внимания. — Вы бы лучше пригласили герцогиню к себе домой, Дот. — Конечно, вы останетесь у нас, моя милая, пока все не уладится. Ты проводишь нас, Эйдриан? — Колин, ты можешь заменить меня? Мне тут надо еще кое-что выяснить. Вы не возражаете, если я поговорю с вами завтра, герцогиня? Нам нужно многое обсудить. — Конечно. — Включая то, как Эйдриан оказался ночью в ее доме. Мужчина, помогавший тушить пожар, подошел к Эйдриану. Он протянул обгоревшие остатки бумаг. — Нашли там, где начался пожар. — Что за бумага? — спросила София. — Кто-то использовал листовки, чтобы поджечь дом, — тихо ответил Эйдриан. — Визитная карточка «Робин Гуда». Глава 16 Эйдриан умел затеряться в ночной мгле. После того, что ему удалось узнать, рассматривая обугленные улики, он на несколько часов позволил себе исчезнуть в темных улочках Лондона. Он подпаивал словоохотливых завсегдатаев пивных, разговаривал с барменшами и проститутками, выпытывая у них хоть какие-то сведения. Он посетил притон на другой стороне реки, где находили убежище бродяги, контрабандисты и мелкие воришки. Обитатели приняли его, потому что двух из них он знал во времена, когда они занимались каперством (Капер — частное торговое судно воюющего государства, нападающее на неприятельские торговые суда.) на Восточном Средиземноморье. Наконец уже перед рассветом он заглянул в запущенный дом одного политического радикала, с которым они периодически спорили за бокалом вина. Никто из них не мог прямо указать на капитана Брута. Казалось, что существовало только имя, а не сам его обладатель. Они никогда не встречали его, не слышали, кого он нанял, чтобы распространять листовки и устраивать пожары. Эйдриан вернулся домой ни с чем. Обычно лондонские низы полны слухов. Капитан Брут, должно быть, обладал недюжинным умом и действовал настолько продуманно и осторожно, что не оставлял никаких следов. Эйдриан даже рад был, что сегодня ему не удалось напасть на след Брута. Память об опасности, которая угрожала Софии, настолько свежа, что он мог бы убить его. Эйдриан прекратил поиски и вернулся домой, где на втором этаже доходного дома он арендовал комнаты. Он поселился здесь пятнадцать лет назад, когда у него произошел крупный скандал с графом, вскоре после того, как он окончил Оксфорд, то есть месяц спустя после смерти матери. Размышляя о предстоящей деятельности, он узнал, что граф подыскал ему место в одной из компаний Восточной Индии. Граф прекратил его финансовое обеспечение, но устроил все так, будто продолжал содержать его. Эйдриан понимал, что граф специально таким образом удалил его от общества. Такая служба делала его невидимым, затерявшимся на другой половине земного шара. Можно сказать, что граф продемонстрировал явный и окончательный пример отречения. Кипя от негодования, еще более невыносимого после недавней смерти матери, и решив не принимать подарков от этого человека, Эйдриан отказался. Но графа нисколько не смутил его отказ, он приготовил, для него другое предложение — службу в армии. Эйдриан не видел смысла становиться офицером теперь, когда не велось войн и негде было проявить храбрость и патриотизм. Он не сомневался, что граф спит и видит, как бы отправить его в какую-нибудь дальнюю колонию. Эйдриан отказался и от службы в армии. Тогда граф предложил третий вариант, который подразумевал длительное, но не постоянное отсутствие в Англии. Он ходатайствовал о назначении Эйдриана на второстепенный пост в министерстве иностранных дел. Подобная служба давала возможность путешествовать и даже играть скромную роль в правительстве. Более того, Эйдриан вскоре обнаружил, что такая служба способствует утверждению его положения в Англии. Соотечественники могли найти его внешность несколько экзотичной, но в большинстве стран мира она не вызывала никаких вопросов. Благодаря своей обманчивой внешности он мог чувствовать себя своим на чужбине, чего никогда не испытывал на родине. И он принял предложение. Его не беспокоили риск и успех, сопутствовавшие его работе, и неизвестность о них в свете. Люди же, знавшие о роде его деятельности, понимали, что представляет собой его миссия. На свой заработок и доход от частичной доли наследства матери он теперь и жил, переехав из дома Динкастера. Их отношения стали носить формальный характер. Снимая комнаты, он никогда не ощущал желания поселиться в более роскошных апартаментах в фешенебельном квартале. Если у него случался роман со светской дамой, он находил другие места для встреч. И поэтому крайне удивился, когда, войдя в гостиную, увидел герцогиню. Нет, не ту, которую хотел бы видеть. Вдовствующая герцогиня Эвердон была настолько погружена в изучение предметов, стоящих на полках, что не заметила его появления. — Как вы попали сюда? — Он налил себе белого сухого вина. У нее стоял налитый бокал. — Ваш слуга не захотел держать меня у дверей. Его дворецкий не смог устоять перед натиском Селины. Он не стал спрашивать, зачем она пришла, — о причине нетрудно догадаться по ее виду. Как она смотрела на него, как покачивала бедрами при каждом шаге, как колыхались ее юбки, — все говорило само за себя. Напрашивался единственный вопрос: почему именно сейчас? — Наслышана о вашем благородном поступке. Какой героизм! Решила убедиться, что вы не пострадали. — Как трогательно! — отвечал он, пытаясь понять, кто сообщил ей о случившемся среди ночи. — Вы так говорите, словно не одобряете мой приход? Ну конечно, будь я беспомощна и растерянна, то могла бы рассчитывать на больший интерес. Или если бы я была так глупа, что осталась в горящем доме и устроила бы спектакль на публике… Ясно, Джеральд посетил ее. Только он знал, что София задержалась в горящем доме из-за животных. — Вы решили посетить Лондон во время летней сессии? — спросил он, игнорируя ее колкости. — Я могу приезжать сюда, когда захочу. Меня не интересует особняк в Корнуолле, хотя он достался мне в наследство. Вы наверняка слышали, что София заставила меня уехать. Можно сказать, выслала меня из Марли. — Ее губы сложились в капризную гримасу, но глаза смотрели трезво и холодно, словно она прикидывала возможные варианты. — Просто оскорбительно, когда с тобой поступают подобным образом. В Марли достаточно места для нас обеих. — Должен заметить, что очень сомневаюсь в ваших словах. — Она сделала так, чтобы унизить меня. Поставить меня на место. — И в этом я тоже сомневаюсь. — Но я не лгу! Я от всего отказалась, чтобы иметь поместье в Марли. — Да. Я думаю, вы действительно многим пожертвовали: вашей юностью, возможностью любить и той нежностью, которой когда-то вы обладали. Но Алистэр умер, и София стала герцогиней. Если вы пришли за советом, я могу предложить только одно: забыть все и жить дальше. — Я пришла не за советом. Эйдриан уже понял. Она прошлась по комнате, рассматривая содержимое полок, трогая пальчиком разные предметы, которые он привез из своих путешествий, очень подробно изучила греческие иконы и турецкую бронзу, рассмотрела примитивные африканские фигурки, вырезанные из дерева, их искривленные черты и выступающие вперед груди. Каждое движение Селины, каждый жест и каждая поза предназначались для того, чтобы завлечь мужчину. — Так как вы пришли не за советом, может быть, вам следует объяснить, почему вы здесь? Шурша юбками, она стремительно пересекла комнату и села на стул. Эйдриан устроился напротив. — Мне говорили, что вы имеете на нее влияние. — Вам говорили неправду. — Но вы друзья. — О, очень формально. — И все же вы можете поговорить с ней? Объяснить, что она могла бы в моем лице найти себе друга и компаньонку, готовую скрасить ее одиночество в Марли. Я могла бы стать хорошим лекарством для нее. — Каждый может рассчитывать на помощь друга. Если вы хотите предложить ей свою дружбу, то сделайте предложение сами. Поверьте, ваши действия скажут куда больше, чем мои слова. Но только в случае, если ваши устремления действительно искренни. Иначе впустую потеряете время. Герцогиня всегда чувствует, когда люди хотят использовать ее. Ей не нравились его наставления. Она посмотрела на него, словно собиралась защититься, но быстро отвела взгляд. Расположившись на стуле, она приняла соблазнительную позу. — Я пошла на большой риск, придя сюда. Если кто-то узнает, моей репутации конец. — Если учесть, что ваш муж только-только отошел в мир иной, то, возможно, вы правы. Вам лучше уйти. Остановив на нем взгляд голубых глаз, она долго рассматривала его. Селина была очень красива, и ей ничего не стоило соблазнить любого мужчину. Эйдриан и сам не оставался к ней равнодушным. Десять лет назад его просто ослепил ее блеск. Но годы придали мудрости, открыв ему глаза на истинную Селину Лейси. — Я никогда не забуду, как вы поцеловали меня тогда. Какой чудесный поцелуй! — проворковала Селина, заглядывая ему в глаза. — Если бы я тогда знал, что вы почти помолвлены с Эвердоном, то никогда не позволил бы себе такого. — Он герцог, Эйдриан. Герцог! А вы… — Она улыбнулась, словно хотела извиниться. — Я понимаю, — кивнул Эйдриан. Обычно он не обижался на подобные выпады, но сейчас обиделся. Не из-за Селины, а из-за другой герцогини. Ему еще раз указали на место. Ярость, которую ему, как правило, удавалось сдерживать, забурлила в нем, требуя выхода. — Скажите мне, когда вы пришли к заключению, что не в состоянии иметь детей? Ее лицо вытянулось. — Как вы смеете задавать такие вопросы?! Я не… — Когда вы начали заводить любовников, я решил, что дело в герцоге и что вы ищете иной путь, чтобы произвести на свет сына. Я подозревал, что дело обстоит именно так. — Я не заводила любовников. — Неужели? Я знаю о брате Леклера, Данте. И еще о нескольких других. Стидолф, например? Она даже не покраснела. — Алистэр был стар. И после двух лет совместной жизни я поняла, что он никогда не сделает мне ребенка. Если я и имела любовников, то разве я первая женщина, которая таким образом хотела решить проблему? — За исключением маленького нюанса: спустя несколько лет вы поняли, что проблема не в нем, а в вас. — Вы решили добить меня… — Ну что вы… Я все понял. Данте и другие — все блондины или шатены. Ребенок от них мог бы сойти за чадо герцога. А когда вы предложили себя мне, вы уже знали, что вам не суждено иметь ребенка. Вы бы поставили себя в весьма рискованное положение, предъявив Эвердону сына с моими глазами и темными волосами. Она поднялась и стала нервно ходить по комнате. — Я узнала о своем несчастье еще до того, как он обеспечил вам место в парламенте и вы почувствовали себя ответственным перед ним. — Но я и раньше бы отказался. Он словно ударил ее по лицу. Очевидно, Селине никогда не доводилось сталкиваться с отказом мужчины. К сожалению, шок перешел в мстительную решимость. Она улыбнулась, принимая брошенный вызов. — Низкая ложь, — процедила она. — Вы хотели меня. — Однажды. Но желание быстро прошло. — Такие вещи не проходят. — Вы красивая женщина и можете пробудить желание в любом мужчине. Когда-то я действительно хотел вас, но с тех пор миновало много лет. Она бросила на него пронзительный взгляд, чувственная улыбка заиграла на ее красивом лице. Селина подошла к нему почти вплотную. — Вы думаете, что теперь хотите ее? Эйдриан не ответил. — Я знаю, она может сделать для вас немало. Но сейчас она в таком переменчивом настроении, что ей ничего не стоит отказаться от своих обещаний. Я отлично понимаю такие веши… — Она потянулась к нему и провела кончиками пальцев по его щеке. — Я знаю многих влиятельных мужчин, которые в долгу передо мной. А через год нам даже не потребуется соблюдать осторожность. Эйдриан перехватил ее руку и отвел от своего лица. Глядя на него с кротостью ангела и взяв его ладонь, она положила ее себе на грудь. Встретившись с ней взглядом и показав ей свое полное равнодушие, он высвободил руку и встал. Пройдя к двери, распахнул ее. — Кажется, вы сказали, что страшно рискуете, придя сюда? Вам лучше уйти. В отличие от Софии злость не красила Селину. Ее лицо мгновенно преобразилось, став агрессивным и неприятным. — Вы смеете указывать мне на дверь? — Я беспокоюсь о вашей репутации, вам надо соблюдать осмотрительность сейчас, когда обстоятельства изменились. Схватив шаль, она бросилась к двери. — Не читайте мне лекций, Берчард. Мои обстоятельства изменились, но мое положение осталось достаточно прочным. Я никогда бы не стала герцогиней Эвердон, если бы отличалась глупостью. Он закрыл дверь, простившись с ее красотой и яростью, и вернулся к виски. Что за черт, почему все так получается? — Не слишком ли рано для визита? — спросила София, встречая гостя на пороге гостиной в доме Динкастеров. — Последние события заставили забыть о соблюдении предписанных правил, — ответил Стидолф. — Джеральд, вы из того сорта мужчин, для которых приход армии противника не отменил бы правил поведения. Говорите прямо, чем я обязана вашему визиту в десять утра? — Нам необходимо поговорить прямо и откровенно. Пожалуйста, присядьте. Она устроилась в кресле. Он расхаживал вокруг, глядя на нее, как смотрят на провинившегося ребенка. — Ваш вчерашний спектакль вне всяких допустимых пределов. — Вы так думаете? Сейчас, когда мне удалось немножко поспать, я вижу все в юмористическом духе. Она лгала. Потрясение, вызванное ночным пожаром, смешалось со страхом и беспомощной растерянностью. — Спускаться вниз на спине мужчины, да еще полуодетой… и на глазах всего города. Подобный эпизод переходит все границы. — Что ж, я предпочла постыдное спасение благоразумной смерти. Я благодарна, что мистер Берчард пошел на риск и не побоялся сломать собственную шею, чтобы помочь мне. Готова предположить, что он в одну минуту оказался бы на земле, если бы не я… — Если бы вы не проявили упрямство и оставили бы своих питомцев… — …вы бы могли вывести меня. Я не виню вас зато, что вы убежали, когда я отказалась послушаться. Наверное, решение разумное. Успокойтесь, я никому не скажу, если вы боитесь огласки и если в этом причина вашего визита. В свете не станут перемывать вам косточки, сравнивая вашу трусость с героизмом Берчарда. Он покраснел, что доказывало ее правоту. Уголок его рта дрогнул в усмешке. — Что он делал в вашем доме? — Во всяком случае, пришел не ко мне. Вы присутствовали, когда я покинула библиотеку и пошла к себе. И когда вы пришли, я оставалась одна. Я предполагаю, что он проходил мимо и заметил дым. Стидолф перешел к следующему пункту: — А тот странный господин с усами, как у моржа… — Аттила — венгр, — пояснила София. — К сожалению, он часто говорит не подумав. Что касается его предположения, будто бы Эйдриан в ту ночь остался в моем доме, оно объяснимо, даже если и неправильно. — Он мог допустить такое только в том случае, если воспринимает вас как женщину, у которой есть любовники. И вообще, кто такой Аттила и что он здесь делает? — Он мой друг из Парижа. Он и Жак приехали навестить меня. — Вы хотите сказать, что импортируете своих любовников? Чего вы добиваетесь, София? Унизить меня перед всей страной? — Послушайте, Джеральд, я больше не собираюсь отвечать на ваши бестактные вопросы. — Моя будущая невеста становится центром публичного представления, которое будут мусолить в гостиных не одну неделю, она открыто компрометирует свое доброе имя неосторожной болтовней волосатого иностранца и после всего сделанного ею называет мое беспокойство бестактным? — Я назвала бы ваше беспокойство эгоистичным. Вы не проявили никакого интереса к моему здоровью, не спросили, как я чувствую себя после перенесенного потрясения. Вас занимает только одно — как случившееся повлияет на вас. По правде сказать, ваше самонадеянное предположение, что мы поженимся, совершенно лишено оснований. Все, что содержалось в Джеральде темного и жестокого, сейчас пробудилось. Он прекратил ходить из угла в угол и посмотрел на нее так, как смотрел Алистэр. Призрак мгновенно ожил, приобретя телесное воплощение. Он вытягивал из нее все силы. Она едва сдерживала дрожь. «Так вот что меня ждет, — выражапо ее лицо. — Еще одна печальная копия». Стидолф между тем продолжал свой допрос: — Харви Дуглас прибыл для участия в заседаниях. Он рассказал, что вы посетили Стейверли. — Он, без сомнения, рассказал вам и то, почему я укрылась там. — Еще один спектакль. Они преследуют вас, куда бы вы ни поехали! Не так ли? Я не ожидал, что вы когда-нибудь вернетесь в Стейверли, не говоря уже о вашем совсем недавнем приезде в Англию. София не сомневалась, что он прекрасно понимал, как мучителен для нее такой разговор. Но он радовался, что мучает ее. — Посещение Стейверли оказалось не так тяжело, как я ожидала. — Не тяжело? Вы так бессердечны? Я-то думал, что поездка уда отрезвит вас, напомнив о вашей вине. Она молча смотрела на него, пока ее сердце снова не наполнилось унынием и страхом, который она ощущала в беседке. В отличие от Эйдриана он не успокаивал ее, а, напротив, жестоко бередил ее раны и заставлял страдать. — Вы обвинили меня в самонадеянности, когда я предположил относительно нашей женитьбы, но Эвердон был всем для Алистэра. Зная, что титул переходит к Брэндону, он обрел покой. Вы разрушили его. — Я не разрушала. — Вы так хорошо умеете забывать? Вы убили его! Ваше упрямство и непослушание убили его. Можно назвать происшедшее несчастным случаем, если хотите, но вы стали причиной смерти вашего брата, и вместе с ним погибли и мечты вашего отца. Доводы, которые он приводил, безжалостно обвиняя ее, всколыхнули ее собственные переживания, лишая сил. — Известие, что вы стали его наследницей, добило его окончательно. Ваше поведение в Париже только подтвердило страхи вашего отца. Он знал, что в ваших неумелых руках статус Эвердона будет разрушен не в одном поколении, по этому он поручил вас мне. Не кому-то из графов или маркизов, а мне. Он не хотел, чтобы сила Эвердона растворилась, соединившись с каким-то другим титулом. Я охранял бы незапятнанность, стал бы его смотрителем, пока наш сын смог бы занять должное положение. — Я не знаю, почему он так сделал. Выбор принадлежит ему, но не мне. — Не ваш выбор? Как вы можете думать только о себе? Вы всегда отличались эгоизмом. Ваша шокирующая дружба с революционерами разрушила вашу репутацию. Ваше безрассудство стоило вашему брату жизни. Ваш отец искал путь исправить несчастья, а все, о чем вы могли думать, — станет ли он баловать вашу детскую чувствительность, предоставив вам выбор? Безжалостные обвинения попадали в самое больное место, и она едва сдерживала слезы. — Ваш долг перед ним и Брэндоном, София, — выполнить то, что он хотел. Один раз в своей легкомысленной, фривольной, непредсказуемой жизни вы должны исполнить его волю. Иначе не найти вам покоя, и призрак вашего покойного брата будет преследовать вас всю вашу жизнь, пока вы не искупите свою вину. Она почувствовала беззащитность перед самой собой. Его слова придавили ее точно так, как всегда удавалось Алистэру. В них содержалось много правды, она даже больше не могла смотреть ему в глаза. Он приподнял шляпу и направился к двери. — И еще одна вещь… Я бы не очень рассчитывал на дружбу с Берчардом. Ходят слухи, что прошлой ночью он принимал у себя гостью. Селину. До того как она вышла замуж за вашего отца, он был ее поклонником. — Стидолф открыл дверь и с довольной улыбкой бросил последний козырь: — Как вы однажды заметили, если он вздумает поухаживать за какой-то женщиной, то сможет найти лучше, чем вы. Когда он ушел, она молча сидела, уставившись в одну точку. Ей казалось, что кто-то долго и методично избивал ее. Последний удар — информация о Селине — окончательно выбил почву у нее из-под ног. Может быть, Джеральд прав? Если она выйдет за него, она сможет проститься со всеми призраками и забыть свою вину. Когда власть Эвердона перейдет к ее мужу, возможно, и капитан Брут потеряет к ней всякий интерес, а письма и опасность исчезнут сами собой. Наконец настанет долгожданный покой. София представила себя в роли жены Стидолфа. Конечно, они могли бы договориться. Она добьется разрешения вернуться в Париж. По сравнению с ним она в более выгодном положении, и он скорее всего согласится. Но будет ли он последователен в своем благородстве? Супруг наследницы титула Эвердона будет сильно унижен, если его жена окажется в Париже. С тяжелым вздохом она поднялась. Через несколько дней начнется сессия в парламенте и призывы определить свою политическую позицию зазвучат все настойчивее. Как и требования замужества. И пока она будет искать правильное решение, капитан Брут не перестанет наблюдать и ждать. Чего он хоте я добиться, устроив пожар? Напугать герцогиню и заставить выполнить его политические требования? Или навредить Софии Роли, которая когда-то предала его? Его письма свидетельствовали, что он сам не знает, чего хочет больше. Ей хотелось довериться человеку, который мог бы все уладить исходя из ее интересов. Но ей известен лишь один такой человек — Эйдриан Берчард. София проснулась в то утро, пересмотрев прежние суждения об Эйдриане. Она даже решила показать ему письма Брута и попросить совета. Как глупо с ее стороны принять за неподдельное чувство его стремление спасти ее! Как по-детски — искать нечто особенное в естественном человеческом порыве! Как смешно — испытывать отвратительное разочарование, слушая, с кем он провел ночь!.. «Я бы не очень рассчитывал на дружбу с Берчардом». Она проявила слабость, доверившись ему. Он использовал ее с самого начала. Он пытался заняться с ней любовью, а сам тем временем плел сети вокруг Селины. София хладнокровно заглянула в будущее, представив себя женой Стидолфа. Требования, ожидания, угрозы и сомнения… Разве справедливо, что ее жизнь может быть разрушена подобным образом? Она не хочет ничего такого. Требования стоящих у власти мужчин лишали ее полнокровной, счастливой жизни. Еле сдерживаемое раздражение вернуло ее к сути вещей. Она вышла из гостиной и направилась на поиски своих единственных друзей, которые приехали к ней в Англию. Она вспомнила первый разговор с Эйдрианом. Она для них не значила ничего… Как справедливо! Им нужна власть Эвердона, не она. Что ж, будь оно все проклято! Пусть берут что хотят. Глава 17 В конце дня в доме виконта Леклера проходило политическое собрание, которое София считала своим долгом посетить, несмотря на траур. К счастью, говорили не только о парламентских реформах. Возможно, потому, что жена Леклера пригласила нескольких друзей, которые не имели никакого отношения к правительству. А может быть, потому, что София сама не поддержала несколько попыток завязать политическую дискуссию, обрывки которой долетали до нее. А скорее всего потому, что большинство гостей интересовались прежде всего искусством и находили его более интересным. Она присоединилась к такой группе, включавшей чету Сент-Джон, с которой она познакомилась накануне в парке, а также семейство Леклер. Младший брат виконта Данте Дюклер очаровал ее, как только их представили друг другу. Он не выказывал никакого интереса к политике. Молодой человек с буйной шевелюрой каштановых волос и густыми ресницами больших красивых глаз был настолько же красив, насколько умен. — Я думала, будет более официальное собрание, — ответила София на его вопрос, не скучно ли ей. — Вам хотелось бы поговорить на более серьезные темы, ваша светлость? — О нет. Я годы провела, соблюдая разные формальности, и совсем не хочу вновь возвращаться к ним. — Тогда вы пришли туда, куда надо. Жена моего брата обладает удивительной способностью разрушать многие общепринятые ритуалы одним своим присутствием. Не имеет значения, какие цели преследовал мой брат. Устраивая сегодняшнее собрание, Бьянкане позволит нам скучать. — Тогда, возможно, нам следует выслушать выступления? Сестра виконта Леклера графиня Глейзбери присоединилась к их беседе. Она взглянула в сторону Леклера. — Никаких речей. Если вы обратили внимание, мой брат тихо разговаривает с членом парламента, который занимает нейтральную позицию. София давно приглядывалась к двум мужчинам, сидящим стороне. Высокий, представительный лорд с пристальным взглядом голубых глаз использовал подобные ассамблеи, чтобы зарекомендовать себя как человека, имеющего собственные убеждения. Она подумала: интересно, когда он подойдет к ней? — Извините, что не навестила вас, ваша светлость. Я думала, лучше подождать, пока меня представят вам, — обратилась к Софии графиня Глейзбери. — Я надеюсь, что теперь вы зайдете. Ваш интерес к искусству очень близок мне, и я испытываю наслаждение иметь друзей, разделяющих мои привязанности. Я надеюсь, что вы представите меня своим друзьям. София ощутила легкую вину, проявляя инициативу, ведь маловероятно, что такая дружба имеет шанс на успех. Ей хотелось убедить графиню, что новая герцогиня Эвердон не собирается судить женщину так жестко, как другие. Графиня удивилась и поблагодарила за приглашение. С улыбкой она обратила внимание на Диану Сент-Джон. — Как мило с вашей стороны, — заметил Данте. — Вы имеете в виду ее уход от графа? — София знала, что такой скандал мог повлиять на положение графини в обществе. — Пенелопа не хотела рисковать, вызывая огонь критики. — Ее поступок обычен во Франции, и я не осуждаю женщину. — Никакой критики с вашей стороны. И никакой критики в ваш адрес. — Я осмелюсь сказать, что критика ничто по сравнению с тем, что обрушится на меня за приглашение в гости графини. Данте громко рассмеялся, и его теплый взгляд говорил, что он находит оба вида критики интересными и интригующими. Дальнейшие объяснения прервал своим появлением новый гость. Вошел Эйдриан Берчард и сразу же занял место рядом с Софией, оттеснив Данте в сторону. Эйдриан выглядел немного усталым, но дьявольски красивым. Ему удалось оттеснить ее от других гостей. Она не могла утверждать, что он удалил ее от других или другие отступили, но внезапно они остались одни. — Я вижу, что вы уже познакомились с семьей Леклер, — заметил он. — Графиня очень мила, а ее брат само очарование. — Вы не первая женщина, которая высказывает подобное суждение о Данте Дюклере, не добавить ли вам его к сонму своих обожателей? Правда, Данте не из артистической среды и предпочитает замужних леди. — Он как-то говорил, что вы его друг, но по вашему тону что-то не похоже. — Он очень хороший друг, как и Леклер и Сент-Джон. Но есть другая причина, почему вам не следует рассчитывать на ею участие в вашей ассамблее. — Его внимательный взгляд сначала остановился на Данте, потом перешел на нее. — Вы выглядите ничуть не хуже после вчерашнего. Я рад, что вы быстро пришли в себя. — Я выспалась и проснулась отдохнувшей. А вы, мистер Берчард? Вы хорошо спали? — Нормально. — Рада слышать… После такой напряженной деятельности требуется отдых. Тем не менее говорят, что некоторые мужчины ищут еще большего напряжения после таких происшествий. Их кровь никак не может успокоиться. — Вы правы, но, учитывая ваше потрясение, было бы невежливо подвергать вас дальнейшим испытаниям, — усмехнулся он. В нем хватило бесстыдства делать подобные заключения, после того как он провел ночь с Селиной, подумала герцогиня. Его спокойный, неторопливый тон, лишенный оттенка легкого игривого флирта, напоминал их прежние разговоры. И она ощутила неприятную дрожь, несмотря на задетое самолюбие. — Я полагаю, вам удалось разрешить проблему? — спросила она. — Сносно. Когда вечер закончится, я провожу вас домой, София. — Меня ждет карета, увы, я должна отказаться. — Я провожу вас. Пожар оказался делом умышленным, так что ваша безопасность под вопросом. — И снова я должна отказаться. Но я хочу еще раз поблагодарить вас за вашу помощь вчера. Я действительно благодарна вам. Хотя одна вещь мне до сих пор непонятна: как вы оказались в моем доме, когда начался пожар? — Не думаете ли вы, что я совершил поджог? Вопрос изумил ее. — Никоим образом, такое мне и в голову не могло прийти, хотя вполне возможно, что его сделал не капитан Брут, а кто-то другой. Но меня интересует одна вещь: что вы делали в моем доме прошлой ночью? — Читал письма, которые вы получили от капитана Брута, — ответил он не моргнув глазом. — Вы посмели копаться в моей личной жизни таким бесстыдным образом? Он пристально всматривался в ее лицо, стоя совсем близко. — Я нахожу их интересными, а ваше высказывание относительно его непричастности к пожару — поистине невероятным. Угрозы, звучащие в его письмах, не оставляют сомнений. Может быть, вы не ощущали опасности, так как вас сбили с толку его напоминания о вашей близости? Он пишет вам как любовник, а вы пытаетесь защитить его и его преступное деяние, направленное против вас! Подобные факты позволяют сделать только одно предположение: вы рады его возвращению в вашу жизнь. — Как вы можете серьезно говорить такое? — Я не вижу других причин, которые бы объясняли, почему вы храните его письма, — возмутился он. — Я не знала, как с ними поступить, а читать их кому-то стыдно. Вы единственный, кто прокрался в мой дом и читал мою личную корреспонденцию. — Хорошо, продолжим разговор на обратном пути в Динкастер-Хаус. Не имеет значения, что вы чувствуете к автору писем. Вы не должны оставаться одна, учитывая опасность, исходящую от него. — С чего вы решили, что я буду одна? Каждая женщина, находящаяся здесь, готова подсунуть мне какого-нибудь кавалера. Если мне потребуется провожатый, я могу найти кого-то другого. Я бы не хотела задерживать вас, отвлекая от приятного времяпрепровождения сегодня вечером. Его скулы заходили ходуном в ответ на ее ироничный тон. — Порой ваше раздражение даже прибавляет вам шарма. Но ваше поведение сегодня не нравится мне. Я требую, чтобы вы провели нынешний вечер в моей компании. Нам нужно многое обсудить. — Я думаю, нам нечего обсуждать. — Вы ошибаетесь. Во-первых, капитан Брут… А во-вторых… почему вы прячетесь от меня последнее время? — Я вовсе не прячусь от вас, с чего вы взяли? Он хотел ответить, но замолчал, так как к ним направлялась хозяйка. Леди Леклер приближалась, ведя за собой высокого темноволосого джентльмена. — Я вижу, пожаловал Джулиан Хэмптон, — сухо пробормотал Эйдриан. — Не рассчитывайте привлечь его в круг своих обожателей. Он слишком стар, и он юрист, несмотря на свою романтическую внешность. Жена виконта Бьянка имела удивительное лицо — этакое сочетание юной невинности и искушенной чувственности, широко открытые глаза, пухлые губы и упрямый подбородок. — Герцогиня, позвольте мне представить вам мистера Хэмптона. Он близкий друг нашей семьи и служит адвокатом у Сент-Джонов. София вздохнула с облегчением. Хорошо, что их трудный разговор с Эйдрианом вынужденно прервался. Она обрадовалась знакомству с Хэмптоном. Его присутствие напомнило ей, что она упустила из виду некоторые детали, связанные с ее наследством. Пришло время исправить оплошность. — Мистер Хэмптон, вы не могли бы взять нового клиента? — обратилась она к нему после обмена обычными приветствиями. — Мне необходимы ваши услуги, так как я уволила адвоката моего отца. Вопрос герцогини явно удивил Джулиана Хэмптона, так как обсуждать такие вещи на подобном собрании было не принято, но он не подал виду. — Я буду счастлив обсудить с вами ваши проблемы, ваша светлость. — Я попросила бы начать дело незамедлительно. Я не хочу столь важный вопрос оставлять на произвол судьбы. Не встретитесь ли вы с бывшим адвокатом и не просмотрите ли все документы и прочие необходимые бумаги? Я буду держать с вами связь на случай, если что-то потребует моего особого внимания. Джулиан Хэмптон воспринял ее слова как должное, и леди Леклер осталась довольна, что знакомство так быстро при несло плоды. Эйдриан, в свою очередь, пристально взглянул на Софию. Но тут мистер Хэмптон начал какой-то разговор с Эйдрианом, и мужчины отошли в сторону, что позволило Софии остаться наедине с леди Леклер. Так как виконт в мгновение ока оказался рядом, София заподозрила, что все было спланировано заранее и что мистера Хэмптона просили убрать Эйдриана с дороги. — Прошу прощения, но я слышал о том несчастье, что приключилось с вашим домом, герцогиня, — посочувствовал Леклер. — Ходят слухи, что поджог сделан умышленно. Я думаю, что это неправда. — Увы, существуют доказательства поджога. Но я надеюсь, вы поможете мне прекратить распространение подобных разговоров. — Вы думаете, что имеет место политическая подоплека? — полюбопытствовала леди Леклер. — Вполне возможно. Леклер вздохнул с досадой: — Боюсь, что наиболее рьяные радикалы не понимают всю бессмысленность насилия. Ничего невозможно добиться силой. Скорее наоборот. София не могла не согласиться. — Я рискую проявить дерзость, но как Эйдриан Берчард попал на собрание? — спросила она. — Он из противоположного лагеря. Леклер посмотрел туда, где стояли около окна Эйдриан и Хэмптон, мирно беседуя. — Он мой старый друг, — отозвался виконт. — Он очень умный человек. И я надеюсь, он со временем определится. — Верджил всегда относился к оптимистам, — улыбнулась леди Леклер. — Несомненно, моя дорогая. Те из нас, кто поддерживает реформу, оптимисты и думают, что люди в состоянии понять суть вещей и действовать на пользу обществу. Те же, кто придерживается противоположной позиции, считают, что широкие слои населения слабоумны и ими надо руководить, как родители руководят несмышлеными детьми. — Я думаю, оптимизм не к месту там, где дело касается мистера Берчарда, — заметила София. — Он прибыл сегодня не для того, чтобы прислушаться к голосу разума. Впрочем, и вы, пригласив его, не рассчитывали на такой исход. — Как я сказал, я не теряю надежды. Что касается присутствия Берчарда, то оно организовано несколькими министрами нашей партии. Из-за вас? — Возможно. — Романтические причины? Или потому, что они побоялись, что я подкуплю вас? — Они думают, я одна из несмышленых детей, которыми должны управлять родители. — Как похоже на мужчин, — вздохнула леди Леклер, — полагать, что женщина не в состоянии принять верное решение. Виконт более внимательно посмотрел на Софию. — А вы в состоянии определить вашу позицию, герцогиня, несмотря на назойливое давление, которое пытаются оказать на вас влиятельные мужчины? Вы в состоянии принять решение? — Да. И она уже приняла его. Не то решение, о котором говорил Леклер. Не то, которого пытался добиться Эйдриан. Она решила выбрать свой собственный путь, и пора осуществить задуманное. Виконт поболтал немного о Париже и затем извинился. София повернулась к хозяйке: — Все прошло очень мило. Я ожидала большего давления. — Мой муж очень умный человек. Достаточно того, что теперь вы знаете о существовании людей с иным взглядом на вещи. Он полагает, что вы найдете его, если он вам понадобится. — Его сдержанность весьма приятна. Уверяю вас. Леди Леклер разглядывала ее с неподдельным интересом. Она подвела Софию к диванчику и усадила рядом с собой. — Верджил говорит, что они заставляют вас выйти замуж? — Да. — Не за того человека, за которого вы бы хотели, как я полагаю. — Я подозреваю, что они рады любому мужчине из их лагеря. А я предпочла бы оставаться незамужней. Наверное мое заявление звучит странно? — Вы не найдете в моем лице строгого цензора. Если бы я не влюбилась в Леклера, скорее всего тоже не вышла бы замуж. Зачем замужество без любви, к тому же если женщина может обеспечить себя благодаря собственности или службе. Откровенность виконтессы поразила Софию, ей редко доводилось вести подобные разговоры с женщинами. Она почувствовала симпатию к юной американке, которая, казалось, не знала, что такое лицемерие. — Я слышала, вы оперная певица? — полюбопытствовала София. — Наверное, очень интересная профессия. — До сих пор я пела в театрах Англии, но недавно получила приглашение спеть в следующем сезоне в Италии. — Она кинула взгляд в сторону мужа. — Леклер выбрал себе в жены такую неподходящую женщину. Мало того что я американка, но еще и певица. Невозможно представить более неподходящий выбор. Она говорила прозаично, только излагала факты. София поняла, что перед ней молодая женщина, которая существует в обществе по своим собственным законам и которая нашла мужчину, делающего то же самое. Виконт Леклер вызвал в ней уважение. — Это важно? — Конечно. Вы знаете, кто ваш друг и кто обманывает вас. Но все не так плохо, как могло бы показаться. В глазах общества Верджил выглядит немножко эксцентричным, что придает мне ореол исключительной экстравагантности. Их беседа приобрела тот доверительный тон, который предвещает начало настоящей дружбы. София рискнула пойти дальше. — У меня к вам деликатная просьба. Не могли бы вы занять чем-нибудь мистера Берчарда, когда я соберусь уходить? — Как! Вы избегаете своего спасителя? После моего мужа Берчард самый красивый мужчина в нашем обществе, — недоумевала виконтесса. — А глядя, как он наблюдал за вами, я сделала вывод, что он влюблен в вас. Неожиданное заявление обескуражило Софию. — Его чрезмерное внимание чуть-чуть раздражает меня сегодня, он сам виноват, что я избегаю его. — Да, в нем столько нежности, как в моем Верджиле. Он очень мил и очарователен, но… — Леди Леклер доверительно похлопала ее по руке. — Когда вы решите уйти, я прослежу, чтобы мистер Берчард не заметил вашего ухода. Он не станет навязываться, впрочем, его внимание к вам совсем иного рода, уверяю вас. Как ей удалось незаметно исчезнуть? Все произошло в тот момент, когда леди Леклер вовлекла Эйдриана в беседу, которая касалась его влияния на герцогиню. А может быть, когда виконт Леклер, загнав его в угол, завел с ним разговор о его настоящих пристрастиях в политических дебатах? Оба разговора длились достаточно долго. И когда Леклер наконец закончил их, он обнаружил, что Софии нет больше в зале. Эйдриан потребовал свой экипаж и направился прямо к дому Динкастеров. Если София сбежала, не желая разговаривать, то все равно ей придется выслушать его соображения насчет капитана Брута. Но ее бегство вконец испортило его настроение, которое и без того было скверным из-за ее поведения в последнее время. Он не понимал вплоть до недавнего разговора, в какого ревнивца он превратился из-за неуловимого капитана Брута. Берчард вошел в дом как раз в тот момент, когда граф выходил из столовой. — Вот так неожиданный визит, Эйдриан! Я как раз собирался послать за тобой. Эйдриан не ожидал такой встречи, но граф, настроенный серьезно, пригласил его в кабинет. Эйдриану не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Граф устроился в кресле за огромным письменным столом. Эйдриан сел напротив. Граф положил перед ним развернутую газету. — Ты видел газету? Эйдриан внимательно просмотрел статью, которая могла заинтересовать графа. Она описывала известное спасение герцогини Эвердон, только картина представлялась несколько преувеличенной: дом — выше (пять этажей), спуск — более рискованным (простыни трещали от их веса), герой — более романтичным (темноволосый, хмурый, словом, светский лев), а герцогиня — почти голой (едва прикрыта кусочками шелка). Три раза упоминалось, что окно, из которого выбрались герои, находилось в ее спальне. — Этого следовало ожидать, — спокойно произнес Эйдриан. — Просто возмутительно! — кипятился граф. — Я мог бы пощадить вас и позволить ей превратиться в жаркое. — Твоя дерзость совершенно неуместна! И вообще, каким ветром тебя туда занесло? — Пробрался в дом просмотреть ее почту… — Ее почту! Посмотри лучше сюда… — Он тыкал пальцем в статью. — Не надо мне читать лекций относительно моего поведения. Я прошу прощения, что прошлой ночью привлек к себе повышенное внимание. Я знаю, как вы ненавидите, когда какая-то малость напоминает миру о моем существовании. Наверное, надо было позволить герцогине остаться в горящем доме. Тогда все избежали бы спектакля. Графу не понравился его тон, но Эйдриану не нравился тон графа уже много лет, поэтому он не обращал внимания. — Не думай, что ты ничем не обязан мне, Эйдриан, — произнес граф, внезапно вперив в него суровый взгляд. — Я прекрасно сознаю, чем именно и кому я обязан. Граф удивленно заморгал и ретировался: — Ну-с, хорошо… История со спасением герцогини не главное, что я хотел обсудить. Я имел сегодня весьма интересную беседу с французским господином. Любой разговор между графом и Жаком не сулил хороших новостей. Разве что разговор между графом и Аттилой мог иметь худшие последствия. — Надеюсь, он развлек вас? — Весьма, весьма… Если бы ты убрал венгра с дороги, француз мог бы выглядеть вполне респектабельно. Он проявляет удивительное любопытство к нашему образу жизни и нашему правительству. Разумеется, их уровень культуры оставляет желать лучшего. Если бы весь мир жил на английский манер, было бы куда проще. — Очевидно. И как же вы просвещали Жака? — Началось достаточно обыкновенно, но потом он задал несколько вопросов о пэрах. Расспрашивал досконально. Например, интересовался, имеем ли мы право жениться без королевского позволения, и если брак свершился, будет ли он считаться действительным. Чем больше я размышлял о разговоре с ним позднее, тем больше до меня доходило, что он что-то знает о замужестве герцогини. Может, он знает, кто ее избранник? Он убил бы Жака! Эйдриан скрежетал зубами. — Не думаю, скорее всего в нем взыграло вполне естественное любопытство, — отвечал он графу. — Жак ведь знает, что король хочет выдать герцогиню за Стидолфа. — Возможно, возможно… Затем он пытал меня по поводу брачных правил, существующих в Англии. Спрашивал, как можно расторгнуть брак. — И опять скорее всего простое любопытство. — Затем он спросил, что произойдет, если кто-то поможет женщине оставить ее мужа. Посадят ли его в тюрьму, если поймают? Я объяснил, что самая большая опасность вдет от мужа и что французы могут не видеть ничего особенного в таком поведении, но мы придерживаемся более строгих взглядов, — продолжал рассказывать граф со всей возможной убедительностью, словно хотел подчеркнуть незыблемость британской морали. Эйдриан проигнорировал урок. Его ум всецело сосредоточился на последнем вопросе Жака. Он повесил бы Жака за… Эйдриан поднялся, намереваясь уйти. — И в конце концов он задал самый странный вопрос, — говорил граф, останавливая его. — Он интересовался, не шпион ли ты. — Шпион? — Ну да. Тайный агент. — И что вы сказали? — Разумеется, нет. Я объяснил, что, когда ты находился за границей, ты выполнял обязанности секретаря, не больше. Слава Господу, не шпиона, — брюзжал граф. — Что за дурацкая идея… — И что же Жак ответил на это? Брови графа сошлись домиком, пока он копался в памяти. — Он пробурчал что-то о предположениях, которые будто бы мне известны, потом мы поговорили немножко о погоде, и он ушел. — Граф потянулся через стол, чтобы приблизиться к Эйдриану, и тихо продолжил: — Дело в том, что, мне кажется, он знает, кто ее муж. Мы должны выпытать у него его тайну. Кто бы ни был ее муж, он скорее всего влияет на нее, и не в лучшую сторону. Может быть, мы должны подумать, как убрать его с дороги? Когда придет время. Услышав слово «мы», Эйдриан почувствовал себя неуютно. Так же неуютно, как и выслушивал вопросы Жака. Слава Богу, граф давным-давно отказался от привычки глубоких раздумий, как, впрочем, и от принятия решений. — Прекрасная идея. Предоставьте ее мне. Будет лучше, если вы не станете обсуждать ее с ним. Я знаю Жака достаточно хорошо и быстро вытащу у него нужные сведения. — Даю тебе неплохой шанс уладить дело. Благополучный исход сулит немалый успех, а, Эйдриан? — Весьма благодарен за предоставленную возможность. Эйдриан отправился по коридору в столовую и нашел там Колина, который сидел в кресле и наслаждался сигарой. — Рад, что ты пришел, брат. — Колин подвинул к нему коробку. — Сегодня мы обедали вдвоем с отцом. И твоя компания поможет мне излечиться от скуки. — Герцогиня не появилась? — спросил Эйдриан. — А ее гости? — Нет, в доме только мы двое. — Ты хочешь сказать, что она до сих пор не вернулась? — Карета отправилась к Леклерам примерно час назад, чтобы забрать ее. Жак и Аттила вызвались доставить ее домой. Она скоро вернется, вот увидишь. Эйдриан поднялся и тихо выругался, резко придвинув стул к столу. — Она не вернется. Она сбежала. Я не сомневаюсь, что шалопаи помогают ей. — Сбежала? Но куда? — Кто ее знает? Возможно, в Индию. — Но только не морем. Прилив начнется не раньше рассвета. Эйдриан направился к двери. — Я должен осмотреть доки. Колин отложил сигару. — Но на поиски уйдет масса времени. Я помогу тебе и освобожу себя от выслушивания политической болтовни в клубе. Я думаю, кое-кто из моих друзей присоединится к нам. Похоже, нам предстоит неплохое развлечение. Мы объявим охоту на герцогиню. — Я благодарен за поддержку, Колин. Но когда мы поймаем эту лису, учти, ее хвост будет мой. Глава 18 — Вам нужно отдохнуть, София. Идите в свою каюту и поспите. Все равно корабль не отплывет раньше рассвета, пока не начнется прилив. Мы разбудим вас, как только подойдем к берегам Франции, — успокоил ее Аттила. Подняв голову, София смотрела на звездное небо. Жак и Аттила стояли рядом с ней на палубе небольшого судна, на котором она решила отплыть во Францию. — Я оставляю вас ненадолго. Спасибо, что вы снова помогли мне. — Все сделал Жак, он нашел эту посудину и сговорился с капитаном. Жаль только, что мы не можем отправиться прямо сейчас и надо ждать, когда начнется прилив. — Несколько часов не имеют значения. — Она умолчала о том, что сейчас, ожидая отплытия, даже довольна задержке. Меланхолия не оставляла ее, Странно, но София не могла отделаться от чувства тревоги. Еще недавно они смеялись, радуясь удачному побегу и предвкушая счастливое время, которое ждет их на континенте. Она уже строила планы на будущий зимний сезон: балы, всевозможные светские развлечения и долгое путешествие в Италию… все как в добрые старые времена. Но ее наигранная радость скрывала тоску, от которой щемило и сжималось сердце. Казалось, наконец-то она может вздохнуть свободно, но… Странно, она ведь ненавидела Англию. — А вы не думаете, что он может помешать нам? — спросил Жак. Она знала, кого Жак имеет в виду. Он. Тот, кто вторгся в ее мысли, пока она смотрела на звездное небо. Не зная, где она и что с ней происходит, Берчард все равно сумеет вмешаться, поэтому Аттила лишь после некоторого колебания согласился с ее планом. Жак упорно отказывался, так как, по его мнению, они похищали ее у мужа, что могло иметь ужасные последствия. София объясняла снова и снова, что они вовсе не женаты, но ни тот, ни другой не верил ей. Поведение Эйдриана в Париже настолько потрясло их, что они не сомневались, что она замужем, и высказали опасение, когда она обратилась к ним с просьбой помочь ей сбежать из Англии. Дойдя до отчаяния от их несговорчивости и собственного неумения настоять на своем, она даже пошла на сочинение разных небылиц, пытаясь очернить Эйдриана в глазах своих поклонников. Уговаривая Жака, она поколебала его несговорчивость, сказав, что Аттила может все устроить один. — Я беспокоюсь о Камилле, Юри и остальных, — посетовал Аттила. — Вы не думаете, что он отомстит вам, взяв их в заложники? От него можно ждать чего угодно. Лживые рассказы о жестоком нраве ее «мужа» возымели свое действие. — Он любит животных. Я уверена, Берчард проследит, чтобы о них позаботились. Когда я напишу ему и попрошу, чтобы он переправил их ко мне, то он отправит их вместе с Чарлзом и Дженни. — Типичный английский джентльмен, они более добры к своим собакам, чем к женщинам, — хмыкнул Жак. — Я не говорила, что он со мной плохо обращался. — Не выгораживайте его, София. Вопрос, конечно, щекотливый, но я так понял, что с вас довольно. Я колебался, стоит ли вмешиваться, но когда я вник в ваше положение, то посчитал своим долгом помочь вам и сделать все, чтобы вы избавились от этого человека. — Надеюсь, вы не думаете, что он бил меня? — Бывают раны глубже, чем удар, нанесенный оружием или кулаком. Как все женщины, вы способны быстро забывать, но теперь наконец освободились от него. Грубое, эгоистичное животное, он не заслуживает вас. Эйдриан грубый и эгоистичный? Она абсолютно убеждена, что никогда не говорила о нем ничего такого… София наморщила лоб, пытаясь вспомнить: может быть, и вправду сказала что-то подобное? И тут Жак резко повернул голову и замер. — Вы слышите? Там… На дальнем доке… Они нагнулись над перилами, всматриваясь в темноту. Пляшущие огни фонарей раскрасили черноту ночи, высветив две кареты, полные пассажиров. Темные фигуры поднимались со своих мест, и вот уже шумная толпа кружила около дальнего дока. — О Господи! Еще одна демонстрация! — воскликнула София. — Среди ночи! — Может быть, они собираются поджечь доки? — предположил Аттила. — Что, если началась революция и они не хотят допустить, чтобы аристократы покинули страну? Время подходящее, все члены правительства собрались здесь для участия в парламенте. — Не похоже на революцию. Я-то уж знаю, как она начинается, — покачал головой Жак. София напряженно всматривалась в толпу, которая медленно приближалась, обходя док за доком. — Больше похоже на подвыпивших гуляк, ищущих развлечения. София уже могла разглядеть некоторые детали. Толпа действительно находилась в приподнятом настроении, видимо, люди затеяли какую-то игру. Пламя фонарей резко освещало то одну фигуру, то другую. Некоторые их них были одеты в армейскую форму, другие, словно только что покинули светский раут, — в вечерние костюмы. Они подходили по пирсам к кораблям, исчезали на короткий промежуток, потом снова появлялись на пирсе, толпой возвращаясь в док. — Вам лучше пройти в каюту, kedvesern, — приглушенным тоном произнес Аттила. София едва слышала его слова. Один из мужчин вошел на небольшое судно и с кем-то разговаривал там. Он сразу приковал ее внимание. Она не могла ошибиться, хотя видела лишь темные очертания, изменчивые в свете фонарей, но… До их корабля оставалось всего три дока, и она поняла, что происходило. Они кого-то искали. Развеселая толпа приближалась. Становилось ясно, что это не обычные войска, а королевская гвардия. Одна темная фигура продвигалась впереди всех. Она внезапно приобрела определенные очертания. Жак прошипел какое-то ругательство. — Это он. И при шпаге, — выдохнул Аттила. — Мы пропали, Жак. Жак прищурился. — Спуститесь в каюту, София. — Какой смысл? Если он увидит вас, то сразу поймет, что я где-то здесь. Позвольте мне делать то, что я считаю нужным. Он должен выслушать объяснение, понять почему… — Побойтесь Бога, какие объяснения… Толпа приблизилась к их доку. Трап уже убрали, и при всем желании никто не мог попасть на борт. София сразу узнала Колина — он держал в руке фонарь — и нескольких других джентльменов, с которыми она успела познакомиться в последнее время, включая Данте Дюклера. Вся холостая братия предстала в совершенно пьяном виде. Но только не Эйдриан, который стоял впереди всех в центре. Он выглядел абсолютно трезвым. И метал громы и молнии. Они собрались на причале напротив нее. — Вот она! У перил! — В два счета выследили ее! Черт побери, да мы получше охотничьих псов! — С ней двое мужчин, Эйдриан. Может, вздернуть их? Аттила нахмурился: — Вздернуть? Что значит вздернуть? — Повесить, — хмуро пояснил Жак. — Повесить?! — Они не причинят вам зла, — успокоила София, хотя сама не очень верила в то, что говорила. Эйдриан уж точно выглядел так, словно готов убить их на месте. Привлеченный шумом капитан поднялся на палубу. Расточая пары джина, он, покачиваясь, подошел к бортику. — Что тут происходит, черт побери? — рявкнул капитан. — Спускайте трап, — приказал Эйдриан. — Леди хочет сойти на берег. — Я вовсе не хочу, — запротестовала София. — Не позволяйте им подняться на борт, капитан. Капитан покачал головой, словно хотел прочистить мозги. — С вами королевская гвардия. Их послал его величество? — Ну конечно, нет, — нервничала София. Эйдриан что-то пробурчал, и офицеры попытались построиться в линию и встать по стойке «смирно». — Разумеется, — крикнул в ответ Берчард, — почему же тогда они со мной? — Он дурачит вас, он подобрал их в тавернах и борделях, а вовсе не по королевскому приказу. Я заплатила за корабль и требую, чтобы вы не спускали трап. Я приказываю немедленно двигаться в путь. — При всем желании я не могу отдать швартовы. Ночь — неподходящее время, чтобы пускаться вниз по реке, да и команда не вся в сборе. — Тогда отойдите немного от берега и дрейфуйте час-другой как можно дальше от набежавшей своры. Я заплачу вам вдвойне. Он задумался и взглянул исподлобья на Эйдриана: — Что вам надо от леди? — Это герцогиня Эвердон. Король желает, чтобы она осталась в Англии. Капитан почесал затылок и тяжело вздохнул. — Проклятая ситуация. Послушайте, ваша светлость, если вы действительно герцогиня, вам лучше сойти и уладить все с джентльменом и королем. А если вы решите вернуться на корабль, то прилив начнется не раньше пяти. Но я не могу взять пассажира против воли его величества, сколько бы серебра мне ни отвалили. — Он, покачиваясь, зашагал по палубе и, подойдя к лебедке, начал спускать трап. Эйдриан терпеливо ждал, глядя на нее. Офицеры старались вести себя согласно статусу, но продолжали посмеиваться и хихикать, как загулявшие пьянчужки, впрочем, они такими и являлись в данный момент. Колин и другие джентльмены улыбались, получая истинное удовольствие от спектакля. София тихо негодовала. Когда трап спустили, капитан зашагал прочь. И тогда, едва сдерживая раздражение, третий сын графа Динкастера поднялся на корабль. Он подошел прямо к герцогине. Она инстинктивно отпрянула назад, прежде чем повернуться и уйти. — Вы куда-то собрались? — спросил он ледяным тоном. — Да. — Увы, не сегодня. — Он повернулся к Жаку и Аттиле: — Я пришел к заключению, что эти два джентльмена прибыли в Англию с единственной целью — похитить герцогиню. — Похитить? — вскричал Аттила. — Более того, вы поступили неблагородно, воспользовавшись гостеприимством моей семьи. Вы плели сети заговора против государства. — Плели сети заговора… против государства? — в ужасе повторил Аттила. — О нет, мистер Берчард. Поверьте, мы не имели никакого злого умысла. Правда, Жак? — Говорите что хотите, — хорохорился Жак. — Что касается меня, то я достаточно выслушал от этого господина. Англичане выиграли одну маленькую войну и думают, что они господствуют во всем мире. Мы прибыли, чтобы составить компанию Софии, и только. — Ошибаетесь. — Но она свободная женщина! И никакой муж не может лишить ее прав. Она больше не хочет вас. И то, что она решила уехать, говорит красноречивее всех слов. Не могу сказать, что я виню герцогиню. Она не принадлежит ни Англии, ни вам… Вкусив свободной жизни в Париже, она никогда не будет счастлива здесь, живя на вашем провинциальном острове и деля постель с одним из его представителей. Он замолчал. Наступило напряженное молчание. Эйдриан выглядел на удивление спокойным. Почему-то его поведение казалось еще более опасным. — Что вы скажете на его слова? — спросил он своим обычным спокойным тоном. — Ничего, — тихо отозвалась София. — Послушайте, месье. Не лучше ли обсудить данный вопрос в узком кругу, вы согласны? — Лицо Жака сморщилось в кислой гримасе. — Да, — кивнула София, — особенно в присутствии женщины… — Почему же? Мне интересно поговорить на подобную тему, — возразил Эйдриан. — Очень актуально. Жак раздраженно вздохнул: — Хорошо известно, что англичане понятия не имеют, как вести себя с женщиной. — Неужели? — О да, — поддакивал Аттила, виновато улыбаясь. — Жак очень добродушен, но то, что он сказал, — правда. Никто в мире не скажет вам таких слов в глаза, сочтя их несколько невежливыми. Эйдриан покосился на толпу англичан на причале. — И опасными, — добавил он. Жак проигнорировал замечание. — Англичане не имеют ни великого искусства, ни великой музыки, поэтому неудивительно, что и в науке любви их воображение скудное и они терпят провал. Женщина подобна нежной розе, пробуждающей все чувства. А что делает английский джентльмен? Он видит ее, грубо мнет и в конце концов разрушает… Щеки Софии постепенно заливались румянцем. Сейчас не время для поэтических метафор. — Интересно. — Эйдриан приготовился слушать. — Правда? Тогда слушайте и запоминайте. Чтобы насладиться розой в полной мере, сначала надо вдыхать ее тонкий аромат. Потом осторожно раскрыть лепестки. Ласкать их, дотрагиваться до их бархатистой поверхности, а затем с превеликой осторожностью слизывать дивный нектар… — Я потрясен, Жак. Тем не менее я должен прервать вас и предупредить, что, если я когда-нибудь узнаю, что вы навещали герцогиню в надежде попробовать ее нектар, я убью вас. София бросилась на помощь: — Уверяю вас, ни Жак, ни Аттила никогда не… пробовали… слизывали… как еще сказать… Жак поднял руки: — Вы безнадежны. Что я говорил вам, Аттила? Я великодушно решил поделиться собственными познаниями с джентльменом и получаю в ответ угрозы. Вы не заслуживаете ее, и, пока вы не вздумаете воспользоваться шпагой, мы не позволим вам вернуть ее. — Тогда мне не остается ничего другого, как пустить в ход оружие, — отвечал Берчард. — Если вы владеете шпагой так же, как и своим другим оружием, — усмехнулся Жак, — то мы в безопасности. София говорила нам… Невольно встретившись взглядом с Эйдрианом, Жак прикусил язык. Повисло тяжелое молчание. Ни вздоха, ни движения… Воздух застыл вокруг них. София хотела что-то сказать, но из открытого рта не вылетело ни звука. Эйдриан потоптался на месте, кашлянул раз-другой, словно соображал, не ослышался ли он. — Вы хотите сказать, что София жаловалась вам, что я плохой любовник? И потому решила уехать? Приняв вызывающий вид, Жак состроил гримасу, которая говорила больше, чем любые слова. Аттила отчаянно старался спасти положение. — Мы долго думали, прежде чем решились помочь ей. Что и говорить, встревать между мужем и женой — серьезный поступок. Как и в Париже, она снова отрекалась от вас. И мы стали свидетелями ее отчаяния. Но конечно, мы понимали, что, утверждая, будто вы не женаты, она лжет, чтобы добиться нашей помощи. Я даже старался вступиться за вас. И тогда она не выдержала и рассказала правду. — Она рассказала?.. — вкрадчиво задал вопрос Эйдриан. — И что же? Ну же, смелее, что она рассказала вам? — Ничего! — Неожиданно голос Софии прозвучал так пронзительно, что почти испугал ее. — Аттила, я настаиваю, чтобы вы все рассказали мне. Иначе как же я смогу внести коррективы в свое поведение? Аттила пропустил его сарказм мимо ушей. — Она говорила, что вы деспотичны, слишком агрессивны и использовали ее исключительно ради собственного удовольствия, причем грубо и почти ежедневно, — он улыбнулся с симпатией, — однако мы не склонны винить вас. Как истинный англичанин, имея дело с женщиной, вы не могли отказаться от той быстрой, грубой, эгоистичной манеры, направленной лишь на то, чтобы самому получить удовольствие. Увы, большинство женщин довольствуются этим во все времена. На ваше несчастье, во время вашего долгого отсутствия София жила в Париже и сделала открытие, что любовь может приносить наслаждение, ведь многие годы вы жили с ней врозь. — И все годы ее поклонники обучали ее? Аттила нервно кашлянул. — Наши сердца стремились к той, которая страдала от подобной грубости, и мы не могли оставить нашу прекрасную Софию в ситуации, которая просто убивала ее. София стояла, переминаясь с ноги на ногу. Она готова была провалиться сквозь землю. Да что там, ей хотелось выхватить шпагу Эйдриана и пронзить себе грудь. Эйдриан повернулся к ней: — Что ж, моя дорогая, вы меня убедили. Мне остается сказать одно: что я буду стараться исправиться и впредь делать все лучше. — Вот видите, София, он раскаивается. Я еще утром предполагал, что вы должны откровенно поговорить с ним. — Джентльмены, герцогиня не останется на корабле. К тому времени как он поднимет паруса, она уже будет в другом месте. Там на берегу ждут две кареты, вы можете вернуться в Динкастер-Хаус, если пожелаете. А если хотите отбыть во Францию, то, ради Бога, можете оставаться на корабле. По правде говоря, мне плевать, куда вы поплывете, хоть к черту в пекло. — Мы проводим Софию в Динкастер-Хаус, — заявил Жак. — Ну уж нет, теперь она поедет со мной, а для вас приготовлена другая карета, — возразил Эйдриан. — Я не оставлю корабль, — заупрямилась София. — Вы не имеете права распоряжаться здесь, и вообще, кто вам дал право командовать? Забирайте своих сподвижников и отправляйтесь своей дорогой. — Я не так наивен, чтобы ожидать вашего послушания. Я знал, что вы будете сопротивляться. — Он подошел к ней вплотную. — Что ж, герцогиня, придется применить старый испытанный способ. Быстро наклонившись, он обхватил ноги Софии и одним движением перекинул ее себе на спину. Мир покачнулся, и она уже висела головой вниз, видя перед собой его спину, точно так, как и в Париже. Он стал спускаться по трапу, а Колин и другие мужчины пришли в неописуемый восторг. — Я бы хотела, чтобы для вас придумали самую лютую казнь, — процедила она сквозь зубы, стуча кулаками по его спине. Наблюдавшие подобную сцену получали истинное удовольствие, давясь от смеха. Королевские гвардейцы стояли навытяжку, пока Эйдриан проходил мимо. Он поднес Софию к первой карете и поставил перед открытой дверцей. Униженная, она упиралась, отказываясь войти. Но один взгляд его темных глаз — и она сдалась, понимая, что лучше не перечить ему. Окинув кучку собравшихся поистине царственным взглядом, она немножко охладила их пыл. Гордо подняв голову, не спеша, повернулась и вошла в карету с достоинством, соответствующим статусу герцогини, мельком взглянув на Эйдриана. — Я вам никогда не прощу нынешнего поступка, — проговорила София, когда он последовал за ней. — Вы не оставили мне выбора. — Вы так ведете себя, будто получили разрешение от самого Господа Бога. Вмешиваетесь в то, что вас совсем не касается. Бесцеремонно преследуете меня. — Она выделила ненавистное для него слово. — Возможно, но такой уж я бесцеремонный сегодня. Кто знает, что случилось бы, если бы вы не послушались. Они отправились с пристани, вторая карета следовала за ними. Эйдриан сидел напротив Софии. Казалось, его мрачное настроение заполнило маленькое пространство кареты. Она решила, что лучше подождать несколько минут, прежде чем снова начать бранить его. Молчание становилось тягостным и вязким, словно густое облако, которое не мог разогнать даже легкий ночной ветерок. Наверное, подумала София, она так нападала на него, что он лишился дара речи. Вполне возможно, он злился на Жака и Аттилу… Будет лучше, если она объяснит все как есть. — Я бы хотела, чтобы вы знали… Так вот, Жак совершенно переиначил то, что я сказала относительно… И вообще я никогда не говорила ничего такого… Как я могла критиковать… когда у нас с вами ничего… Эйдриан не отвечал. — Может быть, я что-то говорила насчет того, как вы манипулируете мной, но ничего общего с… ну, вы понимаете… Он молча смотрел на нее. — Я бы хотела объясниться, так как нам удобнее поговорить, пока мы здесь одни… — Согласен, но только не здесь. Продолжим разговор в другом месте. — Мы вряд ли найдем более удобное место в Динкастер-Хаусе. — А кто вам сказал, что мы едем в Динкастер-Хаус? Словно желая подчеркнуть правильность его слов, звук, издаваемый второй каретой, ушел в сторону. Широко открыв глаза, София уставилась на него. — Так вы похитили меня? — Она нервно хихикнула. — Я собираюсь получить то, что вы мне задолжали. Конечно, еще бы, упустить такой приз! — Но совсем не обязательно устраивать такой спектакль. И снимать меня с корабля не было никакой нужды. Как я обещала, я обеспечу вам нужное количество голосов. Я оставила письменные указания, Дженни передаст их моим кандидатам. — Как великодушно с вашей стороны! Но вы ошибаетесь, я не то рассчитываю получить. — Но мы договорились о голосах. — Вы не предлагали ничего другого, но я имел в виду иное. — Но вы не высказывали несогласия. — Я не решался. Оба замолчали. И вдруг их уединенность в замкнутом пространстве кареты среди пустынной ночной улицы странным образом взволновала ее. — Куда вы везете меня? — спросила она, сдерживая тревогу. — К себе домой. — Вот как? — Ее сердце замерло. — И какую же плату вы ждете от меня, мистер Берчард? Ответа не последовало. — Вы негодяй! — Учитывая обвинения, которые я услышал от ваших дружков, я едва ли смогу отказаться от соблазна оправдать такое звание. Прямо сейчас. Коротко и грубо, в сокрушительной манере, предпочитаемой недалекими англичанами. Сами спровоцировали меня, что ж, я готов, герцогиня. Его тон свидетельствовал, что его угроза не пустые слова. Но ее гнев не знал границ. — Вы намерены воспользоваться своим преимуществом, пока мы болтаем и трясемся в карете? — Вы обещали мне все, что я захочу. Ваше предположение, что я предпочту проклятые голоса вам, просто очаровательно. Неужели вы действительно думаете, что единственное, чего я хочу от вас, — голоса? — Вы на самом деле намерены потребовать от меня долг? Вы думаете, что я соглашусь заниматься с вами любовью в таких условиях? — Если я потребую, вам придется сдержать данное слово. Черт меня побери, неужели вы и вправду считаете меня таким безнадежным негодяем, способным воспользоваться своим преимуществом? А поэтому успокойтесь, подарите мне один час, который мы посвятим беседе, и один-единственный поцелуй. — Разговор и один поцелуй? — Да. — После разговора с вами и поцелуя вы позволите мне вернуться на корабль и покинуть Англию? — Я даже так устрою, что ваши поклонники, ваши слуги и ваш зверинец поедут вместе с вами. Его слова казались верхом благородства. Но вместе С тем настораживали. Если же он обещал, она выполнит его просьбу. Она отправится во Францию, как и планировала. Да и поговорить с ним напоследок вполне естественно. Как-то грустно уехать не попрощавшись. Единственным осложнением был поцелуй. Она очень хорошо помнила все его поцелуи. Опасные, рождающие неповторимые чувства. Помнила силу страсти, которую они олицетворяли. Ее сердце разрывалось от желания испробовать его снова, ну хотя бы в последний раз. Тогда, может быть, лучше сделать так, как хочет она? Закрыв дверцу кареты, София потянулась к нему. Быстро коснулась губами его рта и резко отклонилась на спинку сиденья. — Ну вот, с поцелуем покончено, теперь остался только разговор. Эйдриан придвинулся поближе к ней и взял ее за подбородок двумя пальцами. — Поцелуй мой, когда и как я захочу. Я сам выберу место время. — Прежде чем отпустить ее подбородок, его пальцы ласково прошлись по ее щеке, заставив задрожать всего лишь от мимолетного контакта. Карета остановилась на углу Мейфэра перед большим домом. Эйдриан провел Софию по каменным ступеням к двери. Ее сердце бешено колотилось, пока они поднимались по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Интуиция подсказывала ей: беги, беги, пока не поздно. Он, как всегда, выглядел спокойным и элегантным, но его глаза поражали глубиной и яркостью. Глядя на него, можно подумать, что он принимает все происходящее как неизбежное. Ее отъезд означал провал его миссии? Только один поцелуй? Она не так наивна, в чем он не сомневался. Что ж, придется ей выдержать все. Эйдриан провел ее в небольшую гостиную. Интерьер поражал своей роскошью. Красивые кресла для чтения и огромный камин для тепла. Темные обои и темное дерево повсюду. Массивный письменный стол в углу. Полки, уставленные экзотическими безделушками, привезенными из разных стран. — Так вот куда вы приводите своих женщин! — воскликнула София, усмехнувшись уголком рта. — Я здесь живу, а женщин привожу в другие места. — Скорее всего сегодня мы в последний раз с вами говорим, — вздохнула она, не отвечая на его замечание. — Я ду маю, нам надо сохранять честность по отношению друг к другу или по крайней мере постараться. Я знаю, что вы приводили сюда Селину. Джеральд рассказал мне. — Значит, Стидолф остался с носом. Приятная новость. — Он подошел к ней сзади и осторожно снял шаль с ее плеч. — Я не приводил сюда Селину. Она сама пришла. — О Господи, какая разница?! — А что касается меня, так я указал ей на дверь. — Вы хотите, чтобы я поверила, будто вы отказали одной из самых красивых женщин Англии? — Красота Селины — неоспоримая вещь. Но только на первый взгляд, стоит приглядеться, и вашему взору откроется такое… Даже красота не в состоянии скрыть ее непомерное тщеславие. Появился лакей, и Эйдриан попросил его принести вино. Эйдриан и София сели друг против друга. Находиться в его собственном доме для Софии было необычно и рождало какое-то волнующее интимное чувство. Вдруг ей пришло в голову, что она никогда прежде не посещала мужчину у него дома. Ее поклонники либо гостили в ее доме, либо навещали ее, но она — никогда. — Ваше время истекает, — напомнила она. Лакей принес вино, и София обрадовалась его присутствию. Но лакей обслужил быстро, и они снова остались одни. — Почему вы решили сбежать? — задал Эйдриан первый вопрос. — Я вовсе не сбежала. Просто я хотела вернуться к привычной жизни. — То есть вернуться туда, где вы прятались восемь лет. — Я не пряталась. Все знали, где я. — Вы прятались там от самой себя. Комментарий огорчил ее. Его проницательность пронзила, как луч света. — Даже если я и хотела сбежать, то тому есть объяснение. Вы же не станете отрицать, что пожар не возник сам собой? Кто-то хотел убить меня… — Кто-то решил напугать вас. Если бы хотели вас убить, поверьте, нашлись бы более эффективные способы. Капитан Брут рассчитывал, что пожар потушат прежде, чем вы пострадаете. Он не хотел вашей смерти. — Берчард посмотрел на нее через грань бокала. — Вы с ним тайно женаты? — Нет. — Он был вашим любовником? — Наши отношения не заходили так далеко. Он сделал глоток и молча вертел бокал в руках. — Ваше чувство жило все прошедшие годы или вспыхнуло вновь с его возвращением? — Вы спрашиваете потому, что я никому не показывала его письма? — Я спрашиваю потому, что хочу знать, владеет ли он все еще вашим сердцем. — Его напоминания о наших былых чувствах не трогают меня. Другое… — Угрозы? — спросил Эйдриан. — Вы ведь знаете, что по первому вашему зову я пришел бы на помощь. — Нет, не угрозы, — положив руки на колени, она поглаживала шелковую ткань юбки, — его напоминания о моем сочувствии к его делу. В юности я верила в идеалы. Его письма призывают меня вспомнить о них. — Что только осложняет вашу ситуацию, поэтому вы никак не можете принять решение относительно реформы. Оставьте его письма вашим кандидатам, пусть они разбираются с ними. Но только уплата долга освободит вас от ответственности. — Вы говорите так, словно я пытаюсь выгородить себя. Я не настолько умна. — Вы очень умны, доказательством служит то, как вы ловко обвели меня вокруг пальца и едва не сбежали. Его искренность смутила ее. — Не могу понять, вы делаете мне комплимент или осуждаете? — От кого вы пытались сбежать? От Стидолфа? — Я не хочу говорить о Джеральде. — Он запугивал вас? — Я сама могу разобраться с Джеральдом, — отвечала она, — справиться с его призывами исполнить возложенные на меня обязанности и нести бремя ответственности. Он так пристально разглядывал ее, словно хотел заглянуть ей в душу. — Одно мое упоминание его имени расстроило вас, а его докучливые призывы не вызывают у вас аналогичного чувства. Он использует ваше прошлое, чтобы заполучить вас? Я угадал? Брэндон и остальное… Она предполагала, что сегодня им предстоит откровенный разговор, но никак не ожидала, что дело зайдет так далеко. Его настойчивость изумила ее. Упоминание о Джеральде действительно расстроило ее и вызвало снова ужасное замешательство, которое она испытывала в течение их утреннего разговора. — Он сказал, что мне не обрести покоя, пока я не исправлю случившееся в прошлом, исполнив волю моего отца и обеспечив будущее Эвердона. Покой мог бы быть чудесной вещью, о которой можно только мечтать. И иной раз мне кажется, что ради него я готова заплатить любую цену. — Значит, вы сбежали от соблазна заплатить такую цену. Вы поняли, что тем самым ничего не добьетесь, а всего лишь поменяете одно зло на другое? Ее возмутил ход его размышлений, отбрасывающих все лишнее и затрагивающих самую суть ее мыслей. — Вы, кажется, знаете меня лучше, чем я сама. Я не такая сильная, как вы. — Я думаю, что вы самая сильная женщина, которую я когда-либо встречал. — Тогда ваше знание женщин вызывает сомнение. Воспоминания делают меня слабой. Утром Джеральд пришел и обвинил меня во всех грехах. Да, черт бы вас побрал, я сбежала. От него, от призраков, которые окружают меня в Англии, словно темные тени, от Эвердона, от капитана Брута. Он поставил свой бокал. — Вы никого не забыли? — Так, значит, вы действительно хотели заставить меня признаться в собственной трусости? Что еще? Говорите! — Вы сбежали от меня. Она подыскивала возражение, но правда, заключавшаяся в его словах, настолько очевидна, что она не смогла ничего ответить. И пространство, разделявшее их, внезапно исчезло, как будто он физически приблизился к ней вплотную. Дрожа, София поднялась со стула и подошла к окну, чтобы отделаться от навязчивого ощущения. Но ничего не помогло. Эйдриан тоже встал, но в отличие от нее уверенный и свободный. София чувствовала, что он наблюдает за ней, спокойно ожидая ответа. — Надеюсь, вы не собирались дискутировать со мной, — предположила она. — Я хотел, но изменил мнение. — Как благородно с вашей стороны и как мудро! — Не благородно и не мудро. Эгоистично и расчетливо. Мы поговорим об этом позже. София удивленно вскинула глаза: — Позже? Но ваше время почти истекло. Эйдриан снял сюртук и бросил его на стул. — Позже. А сначала будем любить друг друга. Вы ведь прекрасно знали, что я привез вас сюда именно для того, чтобы заняться любовью. Глава 19 Эйдриан прошелся по комнате и, взяв один из стульев, прислонился к его спинке, сложив руки на груди. Его поза напомнила ей ту первую ночь в Париже. «Все будет так, как должно быть, — казалось, говорил он. — Случится то, что должно случиться». Его полное спокойствие контрастировало с ее настроением. Ее сердце налилось тяжестью, отзываясь пульсацией в каждой клеточке тела. «Господи, — думала она, — до чего же он привлекателен!» Темные вьющиеся волосы спадают на лоб. Широкие плечи, сильный торс сужается к талии. А глаза? Его взгляд обжигал ее. Сбежать не раздумывая — вот что она должна сделать. — Вы сказали — только один поцелуй? — Только один поцелуй в счет долга. Но он не доставит мне удовольствия, если вы будете чувствовать себя обязанной насчет остального. — Но насчет остального мы не договаривались. — Она попыталась произнести свои слова категоричным тоном, но получилось жалкое подобие. Голос дрожал и не слушался. — Если вы настаиваете, то пусть так и будет. Ограничимся поцелуем. Я не собираюсь заставлять вас. Эйдриан отошел от стула и подошел к ней, теперь их разделяло всего несколько дюймов. Мужское обаяние, исходившее от него, действовало настолько сильно, что она буквально приросла к стене. Ему мгновенно удалось пробудить в ней примитивный отклик, как он и планировал. Чувственная истома разлилась по всему ее телу. Эйдриан осторожно взял ее за плечи, поглаживая их с настоятельной, возрастающей силой. Она задрожала от теплого давления искусных пальцев. Он приподнял ее лицо за подбородок. — Вы боитесь. — Вовсе нет, — солгала она. София на самом деле боялась. Боялась поцелуя и того, что может последовать за ним. Боялась того, что может не устоять… — Вы все еще думаете, что я использую вас, стараясь заполучить что-то еще? Сегодня он, без сомнения, читал ее мысли. — Да, именно так я и думаю. Не отрицайте! — Вы предпочли бы, чтобы было так, но, уверяю вас, у вac с вами все по-другому, — возразил Эйдриан, разглядывая изящную шляпку, закрепленную шпильками, и не задумываясь вынул их. — Если вам нужны доказательства, пожалуйста. Тайник, где вы оставили письма с указаниями для своих членов парламента, недоступен вам. Я могу принести вам весьма, если вы попросите. Если хотите, можете уничтожить к. Вы даже можете написать другие с указанием проголосовать за реформу, прежде чем уплывете из Англии. Эйдриан снял с нее шляпку. Ночной ветерок из открытого окна приятно холодил голову. София чувствовала себя так, словно ее только что лишили защитной брони. — То, что происходит сейчас между нами, не имеет никакого отношения ни к делам, ни к политике и, как я уже говорил вам, к этим чертовым голосам. Это касается только вас и меня. — Я думаю, будет лучше, если вы откажетесь от своей затеи. — Если я не решусь сейчас, то не решусь никогда. — Я не знаю, почему вы настаиваете. — Да, вы не знаете. Поэтому и боитесь. Он запустил пальцы в ее волосы, нежно придерживая голову за затылок, и притянул ее к себе. — А теперь поцелуй. Поцелуй наполнил ее жизнью и все возрастающим желанием. Неторопливый, решительный и беспощадный. София не знала, как защититься от него. Заставляя ее трепетать в его объятиях, он превратил единственный поцелуй в долгую прелюдию к неминуемому продолжению, погружая ее в огонь чувственности. Ее долгое одиночество делало ее капитуляцию неизбежной. Оторвавшись от ее губ, Эйдриан посмотрел на нее: — Еще? Я должен предупредить вас, что спрашиваю в последний раз. Теперь ваша очередь управлять ходом событий. Время решений. София понимала, что рискует. Он обладает такой силой, что может использовать ее и обидеть так, как никто другой. Крушение иллюзий, пережитое в юные годы, ничто по сравнению с разочарованием, которое могло ожидать ее с ним. Но может, он прав? Может, она действительно бежала и пряталась от самой себя? София не соглашалась, но и не отказывала. Его губы внезапно поманили ее. Может быть, еще разочек? Она приподнялась на цыпочки и притронулась кончиками пальцев к его губам. Он схватил ее руку, прижал к себе, целуя ладонь и нежную кожу запястья. Его напряженное выражение завораживало и пугало ее. Голова слегка кружилась… Он привлек ее к груди, и чувственный поток захватил ее с неотвратимой силой. Эйдриан лгал. Он сказал, что за его желанием соблазнить ее нет скрытого мотива. Но он существовал. Он заверил, что они проведут одну ночь, а потом она уедет во Францию, но он не собирался доставлять ее на корабль, отплывающий на рассвете. Он решил сделать все, чтобы удержать ее в Англии. И политические мотивы совсем его не трогали, как и обещанное место в министерстве финансов. Он не хотел отпустить ее по простой причине — ему мало одной ночи с ней. Она была так хороша в его объятиях! Мягкая, женственная и трепетная, полная трогательных сомнений… Он снова и снова целовал ее, пока последнее напряжение не покинуло ее. Гладя ее тело, он вдыхал его аромат. Проводя губами по ее шее, пробовал на вкус ее кожу. Ее порывистое дыхание заставляло его забыть обо всем. Голод обладания ею, который накапливался неделями, внезапно дал о себе знать. Эйдриан едва удержался, чтобы не взять ее прямо здесь, около стены. С силой притянув ее к себе, так чтобы она чувствовала все его тело, он набросился на нее с жадными ласками и сам поразился своей нетерпеливости. Ее руки робко обняли его за шею. Ее тело хотело покориться ему, а его ласки вызывали вздохи удовольствия, но в ней по-прежнему жили смущение и страх. Эйдриан заключил ее в объятия и перебирал ее волосы, заставив себя держаться в рамках. Ему не нужны уроки Жака, он не первый раз имел дело с женщиной. Эйдриан целовал ее снова, но с чрезвычайной осторожностью, медленно соблазняя. София отвечала ему нежным чувственным поцелуем. Эйдриан продолжал ласкать ее тело. Она все больше успокаивалась и расслаблялась в его руках. Возбуждение то накатывало, то отступало, — она все еще контролировала себя. Что-то внутри ее отказывалось предаться страсти, которую она испытала в беседке. Он чувствовал внутреннюю борьбу, происходившую в ее душе, Она наслаждалась, вся светилась от удовольствия и тут же боролась с ним. Схватив его за руку, она то притягивала его к себе, то отталкивала. При виде ее возбуждения его собственное желание разгоралось все сильнее. Целуя ее грудь, он скользнул рукой за спину, расстегнул крючки платья и резко сдернул его с плеч, решив заглушить любое ее недоверие руками и ртом. София вздохнула с облегчением, и Эйдриан понял, что она хотела и ждала от него решительных действий. Они смотрели друг на друга, их дыхание смешалось, каждый по своей причине оттягивал момент завершения. Они держались за руки в странном, разделенном объятии. Ее платье висело на бедрах, а красивую грудь прикрывала лишь полупрозрачная сорочка. Набухшие соски соблазнительно выглядывали из корсета. Эйдриан провел пальцем по вырезу сорочки. — Сними все, как в Стейверли, — хрипло проговорил он. В ее глазах вспыхнуло понимание. С очаровательной неловкостью София спустила с плеч лямки сорочки. Эйдриан взял ее руки и начал гладить и целовать их, а затем ее всю, дразня и разжигая ее желание. Она изгибалась, стоя у стены, не в состоянии справиться с растущим вожделением. Он коснулся ее бедер, но преграда из юбок мешала. Не в состоянии оторваться от нее, он снова прильнул к ее рту. Она ответила ему с той же страстью. Взяв свечу с ближайшего стола, он обнял ее за плечи и повел в спальню. София шла, путаясь в юбках. Спальня, обставленная как гостиная, говорила об уюте, сотворенном мужчиной и предназначенном только для него одного. Огромная резная кровать под узорчатым балдахином поразила ее безмолвным приглашением. И испугала. Сражаясь с застежками на ее платье и нижних юбках, Эйдриан покрывал ее шею поцелуями. Груда материи наконец упала на пол. Он наклонился высвободить ее ноги из кольца одежды. — Боже мой, как тут много всего… сколько тайн и загадок… но по твоим глазам не скажешь, что они мешают тебе. — Ты видишь в моих глазах больше, чем там есть. Эйдриан спустил вниз ее чулки, мучительно-сладостным движением касаясь ее ног. — Есть, есть, и все интригует. Их разговор не мог отвлечь ее от реальности, пока она возилась с корсетом и нижним бельем. — Может быть, на самом деле там нет ничего интригующего? — Я уже знаю, что скрывается там, — улыбнулся Эйдриан. — А ты нет. Он обнял ее и поцеловал, потом начал стягивать с себя рубашку. София старалась быть смелой, как и положено любовнице. Развязав узел его галстука, она расстегнула пуговицы жилета. Эйдриан наблюдал за ней с теплым изумлением и не удивился, когда ее дрожащие руки замерли. Он сам снял рубашку и жилет. Ее взгляд уперся в его обнаженную грудь. При виде его мускулистого торса, словно высеченного из мрамора, красивого и мужественного, у нее пересохло во рту. София положила ладонь на его мощную, широкую грудь. Она никогда не думала, что любоваться обнаженным мужчиной так увлекательно. Взволнованная и опьяневшая от возбуждения, София отвернулась, стараясь расстегнуть корсет. — Я помогу. — Сильные руки усадили ее на колени. Увидев его нагие ноги, София с ужасом осознала, что он совершенно голый. Отвернувшись от него и раскрасневшись от смущения, она сидела у него на коленях. Эйдриан ловко и быстро расстегнул и снял с нее корсет. Его нагота шокировала ее, но вместе с тем чертовски возбуждала. — Какая ты красивая, — прошептал он. — Твоя кожа светится, а твои формы полны женственности. Я могу любоваться тобой часами. Она наблюдала, как он смотрит на нее. Его руки касались розовых сосков, и все ее тело изгибалось под ними. Медленные движения его рук сводили ее с ума. София не выдержала, и протяжный стон сорвался с ее губ. — Правильно, моя дорогая. Я должен знать, чего ты хочешь. Он властным движением раздвинул ее ноги. Перемена положения позволила его мужскому естеству устроиться в ее расщелине. Взявшись за ее колено, он приподнял ее ногу и, отведя в сторону, положил на ручку кресла. Эйдриан понимал: еще секунда — и он уступит мучительному зову страсти пойти дальше. И София тоже задыхалась от желания ощутить его прикосновение там, в ее святая святых. Он прикоснулся, и она прогнулась и вскрикнула от невероятного наслаждения, обрушившегося на нее. Шепча ласковые слова, Эйдриан подобрался поближе к особенно чувствительному месту. София застонала от блаженства, в изнеможении стараясь отодвинуться от него. Но он не позволил. — Сегодня тебе не сбежать от меня, дорогая, — шептал Эйдриан, прижимаясь влажными губами к ее виску. София больше не могла выдерживать… и он отнес ее в постель. Она ощутила тяжесть его тела и внезапную боль. Горячий поток слез вернул ее на землю из рая наслаждения. Эйдриан замер, опираясь на напряженные руки. София отважилась посмотреть ему в глаза. — Тебе следовало предупредить меня, — тихо проговорил он. — Зачем? Разве ты предполагал иное? — Я бы тогда знал. — А что бы это изменило? Ты проявил бы благородство и удержался… — Не знаю. София гладила его грудь. — Ты рассердился? Похоже, что так. Эйдриан поцеловал ее. — Нет, я польщен. — Он подвинулся. — Я постараюсь больше не обижать тебя. Эйдриан вовсе не обидел Софию. Он увлек, захватил, очаровал и гипнотизировал ее. Полная физическая близость поразила ее сердце и душу больше, чем то, что делали с ее телом его руки. Произошедшее с ней походило на облегчение. В нем заключалось нечто такое, что манило больше, чем само физическое соитие. Нечто духовное, обещавшее блаженство. Оно пробудило в ней все чувства и нашептывало: «Наслаждайся. Забудь обо всем. Доверься». Познав наслаждение, она ощутила радость, впитавшую в себя его требовательное желание и вулканическую страсть. Эйдриан лег рядом с ней и привлек ее к себе. Объятие соединило их тела. Наслаждаясь красноречивым молчанием, София восхищалась мужчиной, который пробудил в ней новое осознание самой себя. Эйдриан лгал. Он действительно рассердился. Не на нее, а на то, что она не сказала ему о своей невинности, — тогда все происходило бы не так… Он отвел влажные завитки с ее лица. Честно говоря, его не очень удивило такое открытие. Может быть, он втайне и не предполагал другого? Открывшаяся правда соответствовала тому, что он знал о ее жизни и читал в глубине ее души. Он приподнялся, опершись на локоть, взглянул на ее умиротворенное лицо. — Почему я? — Может быть, я выбрала тебя, чтобы ты отстоял честь Англии? — София лукаво улыбнулась, но ее глаза встретились с его взглядом. Она прочла в нем молчаливую просьбу: поискать в своем сердце серьезный ответ. — Все годы… Все каждодневные гости и французы, окружавшие тебя постоянно. Неужели никто из них не тронул твоего сердца? — Пожалуй, один или два… Тем не менее я никогда не давала им повода продолжать ухаживание. Да и они не хотели меня. За их вниманием стояло другое. Да. Она имела право думать так. Ее собственный отец использовал ее в своих целях. И она вправе считать, что и другие имеют тайные мотивы. Сознание того, что она прожила столько лет в неизбежном одиночестве, болью отозвалось в его сердце. Каждое предложение дружбы или любви оборачивалось попыткой заполучить ее богатство, или покровительство, или титул Эвердона. Она сбежала во Францию, где считала себя свободной от подобных вещей. В конце концов она, возможно, поверит, что с ним все по-другому. Ему следует вести себя осторожно, дабы не разрушить ее иллюзии, которые могли ограничить его реакцию, как и ее позицию в роли герцогини Эвердон. Такое обстоятельство сердило его. Любой другой женщине, следуя чувству долга, он тут же сделал бы предложение. Побочный сын графа не мог предложить руку и сердце герцогине, даже если он лишил ее невинности. Эйдриан Берчард не мог поступить благородно с Софией Роли, потому что титул и состояние Эвердона испортили бы чистоту его мотивов. София свернулась клубочком, все ее существо выражало желание покоя. Он еще крепче обнял ее и поцеловал в щеку. — Ты красивая, нет, прекрасная женщина. Удивленно заморгав, она скептически улыбнулась: — Какая галантность! — При чем тут галантность, София? Останься в Англии, и я буду повторять это снова и снова, так часто и до тех пор, пока ты не поверишь мне. Пока ты не поймешь свою собственную ценность и не узнаешь, кто ты есть на самом деле. Она взглянула печально, как будто напоминание о том, кто она на самом деле, расстроило ее. Он не задумываясь убил бы Алистэра, если бы тот сам не ушел в мир иной. — Ты предлагаешь мне любовную связь, Эйдриан? — Да. И любовь, и дружбу, и помощь, если ты хочешь. — Он не мог предложить больше, а она не могла принять. — Ты можешь найти женщину лучше, чем я. — Лучше не существует, и я больше никого не хочу. Я не просто галантен, но если ты так думаешь, побудь со мной по крайней мере несколько недель. Ты сможешь всегда уехать, если усомнишься в моих чувствах или решишь, что наш роман не стоит риска. «Или решишь выбрать супруга, более подходящего герцогине Эвердон». Нет, в таком случае он уедет. Он говорил Дот, что не станет осложнять жизнь Софии, и он сдержит слово. Она повернулась к нему: — Может, я и вправду красивая, когда я с тобой. Я чувствую, что смогла бы быть такой. — Конечно, смогла бы. София уткнулась лицом в изгиб его шеи и глубоко вздохнула. — Покажи мне опять, Эйдриан, какой я могу быть… Мы можем снова любить друг друга? Он мог. Как и мог показать ей, какой красивой и удивительной она становится рядом с ним. С чувством, превосходящим все, что он знал до сих пор, Эйдриан извлекал восхитительную страсть из глубин ее тела и тут же погружался в нее. Она больше не ждала прилива. Когда корабль поднял паруса, она мирно спала на руках Эйдриана. Глава 20 — Я все думаю о маркизе Нортфорде, — проговорила Дот. Легкие серебристые завитки ее волос взлетали и опадали, послушные ритмичным движениям веера. — Почему? — удивился Эйдриан, ощущая легкое дуновение, коснувшееся и его. В парламенте был объявлен перерыв, и он приехал в Динкастер-Хаус в поисках Колина. Найдя его в гостиной Дороти, присоединился к находящимся там. Августовский день сегодня отличался несусветной жарой, и, вняв уговорам Дот, Эйдриан снял рубашку, как и Колин. — Из-за Софии. Ты наверняка видел воззвание в сегодняшней газете, призывающее лордов «начать битву и победить дракона», а проще — толпу черни. Оно, безусловно, адресовано герцогине, которая должна заверить общество, что определенное место в палате лордов скоро перестанет пустовать, в случае если палата общин примет реформу билля. — Но при чем тут маркиз? — недоумевал Колин. — Разве ты не знаешь, что он… — Именно. Он не выполнил обязательств перед своей семьей и не обеспечил ее наследником. Если он женится, то скорее всего закроет глаза на то, что у его жены есть любовник. Любопытное предположение присутствовавшие встретили полным молчанием. — Это единственное решение, уверяю вас. Не идеальное, возможно, но приемлемое. — Я думаю, что мы должны предоставить герцогине право самой решать ее личную жизнь, — возразил Колин. Эйдриан согласился, тем более что София оказалась знатоком в подобных вопросах. За прошедшие два месяца он успел убедиться в ее компетентности. Она тщательно продумала все до мелочей. София переехала в арендованный дом, пока Эвердон-Хаус отстраивался после пожара. Она выбрала место в нескольких кварталах от его апартаментов и пришла к заключению, что будет достаточно Чарлза, Дженни и нескольких слуг, которым, со слов Чарлза, можно доверять. Кроме них, только Дот и Колин знали, что Эйдриан проводит здесь чуть ли не каждую ночь. Пройдя по аллее и перебравшись через стену сада, он попадал прямо в объятия Софии. Часто он приходил к ней за полночь. Ночные дебаты в парламенте задерживали его. Традиционные альянсы начали распадаться. Толпы демонстрантов ежедневно напоминали ему и его коллегам, что судьба нации в их руках. Один неверный шаг мог ввергнуть страну в кровопролитие. Он знал, что София внимательно изучает все выступления, напечатанные в газетах, и мог, таким образом, выслушать другую сторону. Ему нравилось беседовать с ней о политике, но не хотелось, чтобы она думала, будто он соблазнил ее для достижения собственных целей. Он любил ее и старался доказать свое чувство. Ее же недоверчивость стала одним из болезненных моментов, который мешал их отношениям. Другим осложнением сделалось все увеличивающееся давление влиятельных особ, требовавших от нее немедленного замужества. Оно уже имело публичный характер. Но самую большую тревогу вызывала вполне реальная возможность, что их отношения закончатся беременностью, которая поставит под сомнение будущее Софии. Тогда единственный путь предотвратить ужасный скандал — тотчас же выйти замуж за человека, готового принять ее положение. Но Эйдриан не желал торопить день их расставания. — Если дойдет до кандидата в мужья, Нортфорд — хороший выбор, — произнес он, думая вслух. — И ты готов превратиться в друга семьи? — вскипел Колин. — Какое унизительное положение для любого мужчины! Ты заслуживаешь большего. Не понимаю, почему бы тебе самому не жениться на ней? Ты гораздо лучше сумел бы поддержать честь Эвердона, чем маркиз Нортфорд или другие мужчины, имеющие виды на нее. — Ты знаешь, что брак невозможен, — вмешалась Дот. — Но причины абсолютно глупые. Да и что можно сделать? Сжечь ее на костре? Что касается тайны появления Эйдриана на свет, то отец не раскроет ее. В глазах закона Эйдриан — сын графа Динкастера. — В глазах закона — да. Но не в глазах света, — поправил Эйдриан. — Пошел он ко всем чертям! Колин сам принадлежал к свету, и поэтому мог рассуждать с подобной легкостью. Свобода, позволявшая ему так говорить, пожалуй, единственная вещь в жизни брата, которая вызывала у Эйдриана зависть. Дот поспешила переменить тему, заведя разговор о текущих дебатах в парламенте. Эйдриан услаждал их слух описанием повсеместно вспыхнувших потасовок, что привело к преждевременному роспуску парламента. Через полчаса он и Колин ушли в комнаты Колина переодеться, чтобы принять более респектабельный вид. — У меня к тебе две просьбы, — начал Эйдриан. Глядя в зеркало, Колин надевал галстук. — Надеюсь, нечто такое, что позволит убить время? Кроме открытия нового моста в Лондоне, лето выдалось на удивление скучным. — Первая просьба займет только одну ночь. Я бы хотел, чтобы ты проводил Софию на коронационный бал. — Вскоре должна была состояться коронация короля Вильгельма, так как траур по предыдущему королю заканчивался. — Я думаю, ты сам должен сопровождать Софию, не я. — Скорее всего я будут занят в тот день. — Мне не нравится твое настроение. Она не ребенок. Если кто-то и догадывается о существовании романа, то не обязательно связывает его с тобой. Эйдриан взялся за свой галстук. — Моя просьба не имеет ничего общего с нашими с ней отношениями. Колин нахмурился, затем вдруг оживился: — Он приезжает? На коронацию? — Да. Я получил сведения из посольства. — Но так несправедливо, что ты пропустишь бал. — Бал планируется провести скромно, поэтому не будет так уж обидно. Я едва ли окажусь в одной комнате с ним. Но, несмотря на его возраст и бороду, сходство могут заметить, если мы вдруг окажемся рядом. Я меньше всего хотел бы дать повод для скандала, особенно на коронационном балу. Наша матушка взяла с меня слово, и я поклялся, что никогда не поставлю тебя, Гэвина и графа в неловкое положение. — Твое обещание тебя же загнало в тупик, с ее стороны несправедливо было требовать от тебя такого. — Когда она только забеременела мною, они обо всем договорились с графом, он обещал хранить тайну моего появления на свет. Я тоже. Не сдержать слово после ее смерти я не могу. — Он согласился ради меня и Гэвина. Останься она в живых, мы имели бы мать. — И я тоже. — Но ее нет, а мы выросли. — Я не многим обязан графу, Колин, но я должен сдержать обещание. Я не стану спекулировать на слухах относительно моего рождения, как и на моих отношениях с герцогиней. Когда мужчина с моими глазами окажется среди высокопоставленных иностранных гостей, все сразу заметят внешнее несоответствие. Ты поймешь, что мой выбор единственно правильный. — Возможно, но я не понимаю твоего хладнокровия, касающегося другой ситуации. Твои чувства к герцогине очевидны для меня. Я бы хотел, чтобы ты был счастлив, а как ты можешь быть счастлив, если руководствуешься предчувствием, что все скоро закончится? «Сейчас я счастлив больше, чем когда-либо в жизни», — подумал Эйдриан. Но видимо, Колин коснулся больного вопроса, о котором сам Эйдриан старался не думать, потому что тогда его радость мгновенно угасала. Между Софией и Эйдрианом существовала любовная связь, но она не любила его. Она просто нуждалась в нем, доверяла ему, чувствовала огромную привязанность. На свой собственный лад оберегая себя, она, может быть, даже была влюблена в него, но не любила. Она не могла позволить себе любить. Иногда, держа ее в объятиях, он чувствовал в ней отчаянную борьбу, но она боялась отдать ему свою душу целиком и полностью. Рано или поздно жизнь убедит ее, что так не может продолжаться бесконечно. И что тогда будет с ним? Возможно, ему придется отступить. Если он поклялся себе, то сдержит слово, хотя ему будет трудно, потому Что он любит ее. Колин прервал его мысли: — А еще какая просьба? — Я бы хотел, чтобы ты последил за капитаном Брутом. У меня нет времени, а выследить и поймать его чрезвычайно важно. — Расследование? Звучит так завлекательно, как недавняя охота на нашу герцогиню. Я возьмусь за это с энтузиазмом. — Я объясню то малое, что мне известно, и, надеюсь, тебе больше повезет. Во всем виноват Берчард. Благодаря своему защитнику она более уверена в своей безопасности, чем ей дозволено. Берчард позволил себе бесцеремонное вмешательство. Решение очевидно. Избавиться от него, и она снова станет беспомощной. Так размышлял он, пробравшись в сад и подойдя прямо к дому Софии. Рядом с ним, пригнувшись как можно ниже, передвигался другой человек. Он долго и упорно раздумывал, прежде чем заполучить помощника, но одному ему не справиться. Дом не такой большой, как прежний, и тут негде спрятаться. Хотя, конечно, он предпочитал действовать в одиночку. Никто не знает лучше, чем он, что может случиться, если другой человек узнает его секреты и план. Предательство возможно всегда. Но он не остановится ни перед чем, если такое случится. Его напарник поковырял запор на двери и показал жестом, что она открыта. Теперь можно действовать. И негодовать. София вела себя так, словно угроз капитана Брута не существовало в помине. Но сейчас ей придется убедиться, как она заблуждается… Он достал письмо из-за пазухи. Что ж, еще одно его послание разъяснит все окончательно… даже то, что не удалось пожару. Он взялся за ручку двери. Было уже далеко за полночь, когда Эйдриан проскользнул через садовую калитку. Палата общин заседала очень долго, вынужденная прерваться из-за торжеств по случаю коронации. Поздний час заставил его подумать о том, чтобы вообще отменить свой визит. София, наверное, давно спит, и будет нехорошо будить ее. Но он жаждал ее обнять. Когда он обнимал ее, то обретал покой и смятение, возникавшее из-за дневных событий, отступало. На заседании три представителя партии тори перешли в лагерь реформаторов. Двое из них занимали места, подлежащие упразднению, если реформа будет принята. Один из них — протеже Пила. Эйдриан исподволь наблюдал за ними, понимая так же хорошо, как и они, что данный акт равен политическому самоубийству. Ему следовало прийти в ярость от их отступничества. Однако его восхищали их независимость и приверженность принципам. Идя к Софии, он все еще обдумывал свою неожиданную реакцию. Его мысли занимали большую часть его сознания, не отвлекая от главного в данный момент — наблюдать за окружающим. Что-то промелькнувшее в темноте заставило его насторожиться при подходе к дому. Тень двигалась рядом с домом. Кровь мгновенно бросилась ему в голову. В висках застучало. Опасность. Опасность грозит Софии! Прижавшись к стене, он осторожно продвигался вперед. Человек склонился около двери. Эйдриан едва мог разглядеть его. Тот возился с замком. Злость, которую Эйдриан ощутил после пожара, вновь закипела в нем. Он рванулся вперед, намереваясь схватить преступника. Скорее всего — самого капитана Брута, а если даже его сподвижника, то тоже неплохо. По крайней мере он приведет его к неуловимому Бруту. Выскочив из-за кустов, Эйдриан бросился к тени и прижал противника к земле. Они схватились в рукопашной. Быстро перехватив поднятую руку, он уложил непрошеного гостя ударом в живот. Придавив его коленом, он пытался скрутить ему руки за спиной. Воздух колыхнулся за ним. Его инстинкт протрубил тревогу, но поздно. Удар пришелся по голове, и черная мгла поглотила его. Кто-то осторожно тронул ее за плечо, заставив проснуться. Ничего не понимая со сна, София удивилась, увидев около постели Чарлза и Дженни. — Вам придется встать, ваша светлость, — сообщил Чарлз. Его мягкий тон мгновенно привел ее в чувство. Именно таким тоном он обычно сообщал неприятные новости. Она внезапно поняла, что дело касается Эйдриана. Невольно посмотрела на пустующее место рядом с собой, где привыкла видеть его, и ее сердце упало. Слезы бежали по щекам Дженни, и она не вытирала их. — О, миледи, он тяжело ранен… Повар нашел его утром около двери в сад. София мигом выскочила из постели и схватила халат. Босиком побежала на кухню. Чарлз и Дженни еле поспевали за ней. Садовая дверь была открыта, и она вышла в сад, утопающий в предрассветном тумане. Он все еще лежал на земле. Кто-то накрыл его пледом. Слуги беспомощно теснились вокруг. — Мы не решились трогать его, — заметил Чарлз. — Он едва дышит… Сначала я даже подумал, что он мертв. Ничего удивительного, Эйдриан производил именно такое впечатление. Бледное, безжизненное лицо. Ни кровинки. Страх душил ее. София упала на колени и краем халата вытерла кровь над его бровью. — Мы нашли его у двери, — продолжал лакей. Он протянул ей скомканный листок. София развернула его и пробежала глазами. Капитан Брут. Скомкав письмо в кулаке, она наклонилась и поцеловала Эйдриана. София знала, во всем виновата только она. Ее легкомысленность и своенравие убили его. Она должна была дать капитану Бруту то, что он хотел. Ей следовало держать Эйдриана на расстоянии, чтобы он не превратился в мишень для злодея. Глупая, самонадеянная женщина вообразила себе, что способна изменить мир, когда на самом деле ее используют для достижения собственных целей. София гладила его лицо и боролась со страхом. Эйдриан хотел дать ей защиту и дружбу, а теперь может умереть из-за нее. Как Брэндон. — Мы не оставим его здесь, — сказала София. — Сырость повредит ему больше, чем раны. Вы двое найдите что-то твердое и перенесите его. Возьмите дверь, если нужно. Чарлз, пошлите в Динкастер-Хаус за Колином Берчардом и немедленно привезите врача. Слуги перенесли раненого в комнаты дворецкого на нижнем этаже. С помощью Чарлза она сняла с него одежду. Ужасные кровоподтеки покрывали грудь и живот и говорили о том, что он был не в состоянии защищаться. Дыхание с хрипом вылетало из груди, и она беспокоилась, не растревожили ли они его раны, перенося его. Рыдая от своей беспомощности, София смыла кровь с его головы и положила холодное полотенце на ушибы. Оставалось только молиться, чтобы его раны не оказались смертельны. Колин прибыл одновременно с врачом и Дэниелом Сент-Джоном. — Не беспокойтесь, София, Сент-Джон умеет хранить секреты, — заверил Колин. — Мы оба собирались в Хэмпстед, когда появился ваш слуга. — Эйдриан — мой старый друг, и я перед ним в долгу, ваша светлость, — сообщил Сент-Джон. — Я хотел бы помочь ему, если позволите. Ей сейчас не до секретов, она волновалась только за Эйдриана. Они наблюдали, как врач осматривал его, и выслушали предположительный перечень повреждений. Доктор попросил всех выйти из комнаты, кроме Чарлза. Колин и Сент-Джон прошли вместе с Софией в библиотеку. Колин налил ей хереса. Небольшой хрустальный бокал казался ужасно тяжелым в ее дрожащей руке. — Выпейте, София. На вас лица нет. — Я одна виновата, — всхлипнула она. — Он шел сюда. Кто-то выследил его или поджидал. — Может быть, вор? Она протянула им письмо: — Послание нашли у двери. Колин прочел его, и лицо его сделалось жестким, когда он дошел до той части, где говорилось о приверженности Эйдриана идеям тори и сообщалось, что ее отношения с ним совершенно недопустимы. — Я убью выродка, когда найду его, — пообещал Колин. — Он знает о нас. Возможно, он давно следил за Эйдрианом или караулил около дома. Когда Эйдриан пришел, он где-то прятался и напал на него. — Никто не мог бы преследовать Эйдриана так, чтобы он не чувствовал слежки, и никто не мог спрятаться от него, — заверил Сент-Джон. Его уверенный тон не оставлял сомнений, что ему очень хорошо известны возможности Эйдриана. — Более вероятно, что письмо оставили заранее и Эйдриан случайно наткнулся на него. Вряд ли его написали среди ночи, пока Эйдриан лежал на земле. — Не понимаю, какое отношение ваши предположения имеют к случившемуся. Он лежал избитый. Может быть, умирая. — Не вините себя, — успокаивал Сент-Джон. — Если бы он узнал, как вы страдаете, он бы не простил себе. Его позиция — его собственный выбор. Единственная вина лежит на выродках, которые могли сотворить такое с человеком, находящимся без сознания! — Выродки? — переспросила она. — Ну да. По крайней мере их было двое. Одному никогда бы не удалось одолеть Эйдриана. Колин и Дэниел оставались с ней, пока доктор не позвал их выслушать его заключение. — Перелом двух ребер, сотрясение мозга, возможно, внутреннее кровоизлияние, — перечислил доктор, надевая пальто. — Могло быть и хуже. Он мог умереть. Я объяснил слугам, как ухаживать за ним. Глаза Колина застыли в вопросе, который София не решалась задать сама. Доктор сделал неопределенный жест: — Невозможно что-либо знать наверняка, если организму причинен вред… Но у меня такое впечатление, что он справится. София ощутила огромное облегчение, но чувство вины все еще сидело в ней занозой. — Я только что от него. Он пришел в себя и спрашивает вас, ваша светлость, — добавил доктор. София выбежала из комнаты, пока Колин начал тихо объяснять, что все следует сохранить в тайне. Когда она вошла, Чарлз деликатно удалился. Улыбка требовала героических усилий от Эйдриана. Она присела на краешек постели и взяла его руку. — Врач сказал, что ты скоро поправишься. — Я не в первый раз попадаю в переделку и могу оценить причиненный мне вред. — Он говорил с трудом, делая долгие паузы. — Через несколько дней я буду на ногах. София погладила его лицо. — Тебе больно? — Моя грудь перевязана так туго, что я едва дышу, но все остальное терпимо. — Он посмотрел на нее. — Они вытащили тебя из постели. Ты такая красивая. И такая соблазнительная. Мне кажется, я уже чувствую себя лучше. Она смотрела на него глазами, полными слез, думая, что Эйдриану так свойственно не унывать в любой ситуации! Но сейчас его попытка пошутить произвела противоположный эффект. Страх и вина вспыхнули в ней с такой силой, что она не смогла сдержать слез. Прижавшись щекой к его ладони, она опустила голову на его подушку и горько зарыдала. Он успокаивал ее до тех пор, пока все ее слезы не вылились. Глубоко вздохнув, она вытерла мокрое лицо о его жесткую ладонь, благодарная, что он не отнял ее. Эйдриан неторопливо гладил ее волосы, от его нежной ласки она успокоилась и рассказала ему о письме. — Сент-Джон прав, — констатировал Эйдриан. — Тот, кто подложил его, не ждал меня. Причина — в моем неожиданном приходе. И в моей беспечности. Я должен был догадаться, что он не один. — Твои отношения со мной — причина всего. В письме очень ясно сказано, что надо убрать тебя, не допустить твоего влияния на меня. Он хотел убить тебя, но в темноте не разобрал, что ты еще жив. В следующий раз… — Следующего раза не будет. Я буду осторожен. Она стиснула зубы. О Господи, как же трудно сделать то, что она обязана сделать! Боль разрывала ее сердце. Она несколько недель купалась в счастье, но недостаточно смело себя вела, чтобы насладиться им в полной мере. Как она сможет жить без него? «Как вы можете думать только о себе!» Слова осуждения всплыли в ее памяти. Слова Алистэра? Нет, Джеральда. Она должна сделать решающий шаг. Ради Эйдриана… Ее голос дрожал и прерывался. — Я не могу рисковать тобой. Я не могу жить с чувством вины, принося тебе вред. Я думаю, что мы… — Нет. Она приподнялась, опираясь на руки, и взглянула на него. — Он хотел убить тебя. — Значит, он упустил свой единственный шанс. Чтобы мы отказались из-за него друг от друга? Да я никогда не допущу такого! Она снова принялась рыдать. — Эйдриан, послушай… — Нет. — Он упрямо смотрел на нее. Случится то, что должно случиться. Все будет так, как должно быть. Герцогиня никогда не могла противостоять его решимости. И подозревала, что никто другой тоже. Он взял ее за руку и притянул к себе. — Посиди со мной. Я могу даже примириться со своей беспомощностью, когда ты ухаживаешь за мной. Она нашла местечко на краю кровати. Склонилась к нему, пристроив его голову около своей груди. Поглаживая его, она старалась вернуть ему покой. Глава 21 — Вечер прошел успешно? — поинтересовался Эйдриан. Уже три недели он соблюдал постельный режим, предписанный врачом. Сокрушенно покачав головой, Колин взглянул на свой камзол и бриджи, которые пришлось надеть по случаю коронационного бала. — Все мы благодаря такому одеянию выглядели как актеры, играющие пьесу прошлого века. Пришло время королевскому двору подумать о смене моды. Эйдриан рассмеялся, чуть поморщившись, хотя по сравнению с тем, что он чувствовал несколько недель назад, боль ослабла. Две недели назад он переехал в свои апартаменты. И все время София ухаживала за ним. Он не хотел компрометировать ее, оставаясь в ее доме. Как и не хотел рисковать ее безопасностью, если капитан Брут решит избрать «приверженца тори» своей мишенью. — Твоя герцогиня просто прелесть, — улыбнулся Колин. — Ее ненавязчивая элегантность давала истинный отдых глазам в море сверкающих драгоценностей и пышных плюмажей. Она не танцевала, конечно, поэтому сидела в сторонке. Но Боже мой, с каким достоинством! Право же, надо было видеть! Прочие женщины по сравнению с ней выглядели как распутницы. Эйдриан неловко пошевелился. Его слабость раздражала его. Убедительный признак, что он пошел на поправку. — Ты лично проводил ее домой? — Разумеется. Опережая следующий вопрос, позволь мне заверить тебя, что мужчины, которых ты нанял охранять ее, продолжают незаметно делать свою работу. — В отличие от тех, которых ты нанял охранять меня. — Черт побери, откуда… — Я видел их в окно. Они все время толкутся в одном и том же месте. Я надеюсь, что мои охранники более профессиональны. — Тебе полагается лежать в постели, а не подсматривать, торча у окна. — Отзови их. Я сам могу позаботиться о себе. — Люди снаружи не наняты. Они твои друзья. Джулиан Хэмптон, Данте Дюклер и другие. Даже Леклер как-то нес дежурство. Сент-Джон распорядился, чтобы они стояли на виду. У него своя тактика защиты. Я сомневаюсь, что смогу отозвать их. Ничего не поделаешь, брат, придется смириться. — Они знают, что произошло? — Твое отсутствие замечено, поэтому Сент-Джон и я придумали объяснение. Мы рассказали, что на тебя совершили нападение среди ночи. Некоторые, зная о твоей миссии, полагают, что напали агенты какого-то недружественного правительства, жаждущего реванша. — Господи, какая чушь! — Я не могу предугадать воображение других. Твоя гордость должна смириться с их мнением. Кроме того, тот пистолет, что ты держишь под подушкой, вряд ли поможет тебе, если здесь начнется перестрелка. — Он протянул руку. — Дай его мне. Он может выстрелить, когда ты нечаянно повернешься во сне. — Я никогда не ощущал себя таким беспомощным. — Эйдриан достал пистолет и отдал его брату. Послышался звук подъезжающей кареты, остановившейся около дома. В окно подул ночной ветерок. Колин выглянул наружу. — Приехала герцогиня. Неудивительно, что она так рано. Она еще в бальном платье. — Тебе следовало предупредить ее, что перед домом люди, которые… — О Господи, да большинство из них помогали тебе на доках в ту памятную ночь! Кроме того, когда необходимо, мы все умеем держать язык за зубами. Колин вышел из спальни, чтобы встретить Софию. Эйдриан услышал их быстрый приглушенный разговор, затем шуршание нижних юбок, пока она шла через гостиную. Его сердце замерло, когда он ее увидел. Платье из серебристо-серого шелка отражало свет и отбрасывало с трудом уловимое мерцание. Три скромных темно-серых пера украшали ее прическу, но он мог вообразить, как она выглядела в герцогской короне. На ней не было драгоценностей, но модный покрой платья открывал ее перламутровую кожу. Отказавшись от траура, герцогиня Эвердон в полной мере продемонстрировала свою сверкающую красоту. София наклонилась поцеловать его. Он сжал ее голову и долго не отпускал. Они не были вместе уже две недели, и он страшно соскучился по ней. — Тебе не следовало приезжать, но я благодарен, что ты пришла. Колин рассказывал, что по сравнению с тобой другие женщины выглядели как куртизанки, и сейчас я могу представить, что он имел в виду. — Дороти посоветовала мне цвет ткани и материю. Мы решили, что я не должна выглядеть вызывающе. Но все равно нашлось достаточно особ, недоумевающих по поводу моего появления на балу. Посетить коронацию — одно, но появиться на балу — совсем другое. Между тем король приветствовал меня очень тепло. — Женщины настолько ревнивы, что, хотя ты решила не выделяться, они боялись, как бы ты не затмила их. — Он похлопал по постели рядом с собой. — Сядь и расскажи мне все по порядку. Герцогиня осторожно примостилась рядом. Он вдыхал аромат ее духов и ее собственный, присущий только ей одной запах. Его тело реагировало на ее близость, подтверждая, что он выздоравливает. Она описывала вечер, сфокусировав внимание на забавных несоответствиях и деталях меню, безвкусице, проявившейся в избытке украшений и нарядов. Разговор развлекал ее, а он любовался ею, слушая ее взволнованный рассказ. Его сердце ускоряло свой бег от радости и замирало от неприятного предчувствия. Наконец она заняла то место, которое по праву принадлежало ей как герцогине Эвердон. Она должным образом проявила себя на балу. Он ощущал, как много значил для нее выход в свет. Внезапно в нем проснулось желание. Отчаянное желание. — Из всех дам, окружавших короля, меня первой удостоили высокой чести, представив принцам и иностранным гостям. Конечно, мне приятно получать пальму первенства после критических замечаний, которыми меня осыпали последние месяцы. Может быть, я поступила дурно? — Вовсе нет. — Я не могла бы решиться на такой шаг без Дороти. Она провела две последние недели, наставляя меня. И в конце концов заставила уверовать в свои силы и при первой возможности поставить некоторых леди на место. То, что «некоторым леди» указали на их место, хорошо сказалось на ее репутации. Так она начала узнавать свое собственное место, что, конечно, беспокоило его. Не потому, что он мог бы изменить ход вещей. Наоборот, он радовался, что сегодняшний день стал ее триумфом. Радовался за нее, не за себя. София бросила на него пытливый взгляд: — На балу присутствовали сановники со всего мира. Несколько представителей Оттоманской империи в национальных костюмах. Совершенно необыкновенные! Когда я встретилась с ними, я чуть не задохнулась от восторга, потому что вспомнила мой будуар в Париже. — Должно быть, очень красочные одеяния, — заметил Эйдриан. — Один из них разговорился со мной после обмена банальными приветствиями. Я догадалась, что он важная персона в правительстве султана, поразилась его превосходному произношению. Он рассказывал, что ему и раньше доводилось бывать в Англии. — Она говорила небрежно, рисуя пальчиком воображаемые узоры на его руке. — Скорее всего ты разговаривала с моим отцом. — Ты думаешь? Ну да, я сразу уловила сходство. Те же глаза. Я решила, что должна обязательно расспросить тебя. — Наверняка добрая дюжина присутствующих на балу уловили сходство. Ничего удивительного, что и ты тоже. — Ты всегда знал о нем? Он провел кончиками пальцев по ее обнаженной руке, поражаясь блеску ее кожи. — Моя мать рассказала обо всем, когда мне исполнилось восемнадцать, хотя ей надо было сделать это пораньше. Я знал, что я не сын графа, достаточно было только взглянуть на себя в зеркало. Его холодность ко мне подтверждала мои подозрения. Когда мой отец узнал, что мать беременна, он пришел к графу и предложил выкупить ее. Пятьдесят лошадей, как я помню, и десять тысяч фунтов. — Могу себе представить реакцию графа, — покачала головой София. — Он не отпустил мать. Унижение стало бы нестерпимым. — А она хотела уйти? — Мне кажется, она обдумывала такой шаг, но тогда она потеряла бы Гэвина и Колина, поэтому она поверила графу, который гарантировал, что не отречется от меня и примет меня как собственного сына перед обществом и законом. — Но на самом деле он не принимал тебя и не дал тебе отцовской любви. Даже сейчас он не относится к тебе как к сыну. — Его великодушие не простиралось так далеко. В желании сохранить меня моя мать согласилась остаться. И конечно, предать свою любовь. От прикосновений Эйдриана на ее щеках расцвел румянец, но она продолжала расспрашивать: — Ты встречался с ним? — Когда я впервые оказался в той части света, он сам узнал обо мне. И мы провели с ним некоторое время. — Я рада, Эйдриан. Так печально думать о тебе как о ребенке, который терпел от графа одни насмешки. — Но совсем не так, как у тебя и Алистэра. У Динкастера есть своя причина недолюбливать меня, и достаточно весомая. Не могу сказать, что я не был уязвлен, но, поскольку я понимал причину, мне становилось легче. — София расстроилась. Он провел рукой вдоль ее спины. — Давай больше не будем говорить об этом. — Он нащупал крючки под оборкой и начал расстегивать их. Она заупрямилась: — Тебе нельзя… — Очень даже можно. — Я уверена, что ты не в том состоянии… — Я в превосходном состоянии. Сам поражаюсь своей готовности к новым свершениям. — Я думаю, для тебя нежелательно… Он рассмеялся: — Ты и представить не можешь, насколько желательно! Он подвинулся к ней, но она отстранилась. — Можешь говорить что хочешь, но ты отлично понимаешь, что делаешь хуже для себя. Кроме того, я хочу продолжить разговор, даже если ты не хочешь. Мне нужно рассказать тебе кое-что. — Рассказывай, пока будешь раздеваться. — После моего рассказа, возможно, ты вообще не захочешь, чтобы я осталась. Его игривый тон сменился серьезным. — В чем дело, дорогая? София прикусила нижнюю губу. — Я решила на время уехать из Лондона. — Если ты опять собралась сбежать во Францию, я остановлю тебя, как в прошлый раз, — предупредил он. — Нет, не во Францию. Я решила посетить Марли. Я уезжаю через пару дней. — Подожди немножко, пока я буду в состоянии сопровождать тебя. — Через несколько дней парламент возобновит заседания, и ты обязан присутствовать. — Я могу пропустить неделю. — Ты не понял. Я не хочу, чтобы ты ехал. Ее лицо приняло настороженное выражение, словно она ожидала его резкой реакции. — Мне не нравится твоя затея. Поездка может оказаться опасной. Мы не знаем, не захочет ли капитан Брут вновь обратить на тебя внимание. — Я возьму охрану, четырех человек, Жак и Аттила поедут со мной в карете. Жак прекрасно стреляет. — Мне все равно не по душе твоя затея. София подвинулась ближе, оказавшись совсем рядом с ним. Взяв его лицо в ладони, она прикоснулась к нему щекой. — Не сердись на меня. Я должна. Время принять решение и понять, кто я и кем могу стать. — Она поцеловала его. — Именно из-за тебя я обязана поехать в Марли. Ты прошел со мной полдороги. Теперь я должна пройти остаток пути самостоятельно. Она, конечно, права, но он все еще сопротивлялся. Вряд ли женщина, которая вернется из Марли, будет нуждаться в нем. Однажды приняв условия Эвердона, она превратится в истинную герцогиню, и соответствующие обязанности станут управлять ее жизнью. Но разве он привез ее из Парижа не для этого? Эйдриан потянулся, его пальцы бродили в ее волосах. София подняла на него глаза. Так много загадочных теней играло в их глубине. Он притянул ее голову для продолжительного поцелуя. Сегодняшняя ночь могла быть для них последней. Он положил руки на ее плечи. — Разденься. — Эйдриан… — Молчи, я хочу, чтобы ты полежала со мной. Но вряд ли в платье будет удобно… — Он повернул ее спиной, чтобы расшнуровать корсет. Она обернулась через плечо, пытаясь протестовать, но стоило ему посмотреть на нее, и она промолчала. — Ты хочешь, чтобы мы просто полежали рядом? Он ничего не ответил, только наблюдал, как она поднялась с постели и, сняв платье, перешагнула через пену юбок и сняла корсет. Пораженный ее красотой, он задохнулся, видя ее сейчас закутанной в переливчатый шелк. Приглушенный свет лишь намекал на очертания ее тела под тонкой сорочкой. Эйдриан прослеживал малейшее движение, не сводя с нее глаз, пока она не легла рядом с ним, все еще в сорочке и панталонах. Он не настаивал, чтобы она поскорее избавилась от них, зная, что она будет ворчать. Уютно свернувшись в его руках, она положила голову ему на плечо, а руку — на его грудь. — Я постоянно думаю о тебе. Я так хотела, чтобы ты пошел со мной на коронацию, — говорила она. — Больше нет писем от нашего капитана Брута? — Нет. Может быть, то, что случилось, испугало его? Ты думаешь, что я не рассказала бы тебе? — Именно так я и думаю, ведь ты считаешь, что я инвалид. — Я всего лишь беспокоюсь о тебе. Врач сказал: три недели покоя и постельного режима. — Он осел. Я уже говорил, что практически здоров. И в прекрасной форме. — Он положил руку на ее грудь, — И готов доказать это. Он заглушал ее изумленные протесты своими губами и победил ее недолгое сопротивление ласками. Она растаяла, ее податливое тело открылось навстречу ему. — Так чудесно, — прошептала она, пока он ласкал ее через тонкую ткань сорочки, — но ты не должен двигаться, иначе нам снова придется вызывать доктора. — Я и не собираюсь. Двигаться придется тебе. — Он склонился к ее уху. — Я скажу тебе, что делать. А для начала повернись ко мне лицом. Ее возбуждение возрастало, пока они обменивались поцелуями, задыхаясь от нетерпения. Он хотел… познать с ней все. Абсолютно все. Что он испробовал с ней прежде и до чего еще не дошел и мог попробовать сейчас. Воображение, подогревая его желание, толкало его к пределу возможного. Сдерживая себя, он долго и нежно целовал ее. Ее губы сложились в улыбку. — Мое ненасытное желание смешит тебя? — спросил он. — Не больше, чем мое собственное. Нет, твой поцелуй заставил меня вспомнить слова Жака. Помнишь, он давал тебе уроки любви? Я бы хотела успокоить его, сказать, что ты вовсе не груб, когда раскрываешь лепестки розы и слизываешь ее нектар. Эйдриан едва заметно усмехнулся: — Метафора Жака относилась вовсе не к женским губам, дорогая. Она на секунду замерла. Он почувствовал ее любопытство. — Ты хочешь попробовать? — Да, — затаив дыхание, проронила она и замерла еще на одно мгновение. — Скажи мне, что делать. И он рассказал ей. Когда он довел ее до наивысшего наслаждения, то повернул ее на живот и взял сзади, пока она стонала, вцепившись в спинку кровати. Он разрушил последние преграды, которые еще оставались между ними. В конце концов, ему не потребовалось никаких усилий. Всю долгую ночь они любили друг друга, и он забыл о сломанных ребрах и синяках, снова и снова пробуждая в ней желание, будто в последний раз в жизни пытался утолить неистовый голод. Глава 22 — Какой потрясающий дом! — Восклицание Аттилы эхом отозвалось в огромном бальном зале, он восхищенно разглядывал его, стоя в центре. В таком просторном помещении даже его грубоватая фигура казалась миниатюрной. — Просто дворец какой-то! Наверное, не меньше Лувра… — Наш друг, как всегда, преувеличивает, — усмехнулся Жак, прогуливаясь рядом с Софией и осматривая роскошную обстановку. Они прибыли час назад, и София устроила им небольшую экскурсию. — Однако вы более важная персона, чем я мог себе представить. София улыбнулась: — Если бы дело происходило во Франции сорок лет назад, то такие, как вы, отправили бы меня на гильотину одной из первых. — Похоже, ваши соотечественники тоже не прочь кое-кому снести головы, только на сей раз оружие заменят вновь принятые законы. Вот увидите, такая полумера в результате окажется несовершенной. София тихонько вздохнула. Что делать, Жак, как и многие другие молодые люди радикальных наклонностей, считал полумеры неэффективными. Совсем как капитан Брут. — Нам повезло, что вы француз, а не англичанин, — поддразнила она. — Какая разница? Где бы мы ни жили, мы обязаны думать о положении народа. — Надеюсь, пока вы здесь, вы не станете подстрекать народ к мятежу, — пряча улыбку, проворчала она, но подумала, что влияние извне — вещь не такая уж невозможная. — Я никогда не стал бы злоупотреблять вашим гостеприимством, хотя, разумеется, существуют и такие люди, которые приехали сюда из других стран, чтобы использовать беспорядки в собственных целях. Думаю, ваш муж может объяснить вам, как все происходит. — На что вы намекаете? — Вы мне сами говорили, что он шпион и тайный агент. Можно сказать, опасный человек. — О Господи, Жак! Я все придумала. — Однако вы приоткрыли истину. Вероятно, ваше сердце что-то чувствует. — Он указал на позолоченные канделябры: — Великолепно здесь. Сколько, вы сказали, тут комнат? Восемьдесят четыре? — Вам не нравится? — Я предпочитаю ваш дом в Лондоне и особняк в Париже. А этот дом при всем его великолепии пустой и холодный, а гулкое эхо просто пугает. Возможно, когда у вас с месье Берчардом появятся дети, картина изменится. Она приехала сюда, чтобы многое определить для себя. Первым делом нужно объяснить Жаку и Аттиле свои взаимоотношения с Эйдрианом. Она остановила Жака и посмотрела ему в глаза. — Как я уже вам говорила, я не выходила замуж. Ни за Эйдриана, ни за кого другого. Я солгала вам о замужестве, равно как и о том, что мой воображаемый муж — шпион. Эйдриан воспользовался моей ложью, чтобы вы не могли помешать ему увезти меня в Англию. До той ночи в моем будуаре я его никогда не видела, Присоединившийся к ним Аттила услышал последние слова. — Что? Вы собираетесь создать новый будуар? Здесь? Шелк для потолка будет стоить баснословных денег. Лучше использовать восточную гостиную, она подойдет больше. Там гораздо более интимная обстановка, да и потом… — София не собирается создавать новый будуар, — прервал друга Жак. — Просто она объясняет мне, что месье Берчард ей не муж, и я ей верю. Счастливое лицо Аттилы помрачнело. — Вот как? Тогда вы ведете очень опасную игру, kedvesem. Когда ваш настоящий муж узнает, что произошло с Берчардом, будут крупные неприятности. — У меня нет никакого мужа, — теряя терпение, проговорила она. — Как нет мужа? Но Жак сказал, будто вы говорили… — Она солгала мне. — И другим, — призналась София. — Солгали Жаку? Но почему? Признаюсь, мне больно узнать, что вы выбрали в свои поверенные его, а не меня, но если ваши слова оказались ложью, то вы обидели его. — Она лгала мне и остальным, чтобы обезоружить нас. Широко раскрыв глаза, Аттила повернулся к Жаку: — Обезоружить? Ты хочешь сказать, что пытался… В ответ Жак пожал плечами. — У меня нет слов, Жак. — Сомневаюсь, что заслуживаю такого порицания. — Подумать только, что ты хотел воспользоваться великодушием нашей хозяйки! Разве у французов нет стыда? Так надавить на нее, что ей пришлось искать убежище во лжи… Пока Аттила разглагольствовал, София незаметно ускользнула. Жак терпеливо слушал нотацию, разглядывая потолок. Всю дорогу в Марли она обдумывала, как лучше сделать то, что она задумала. И решила, что не стоит спешить, пусть пройдет несколько дней. Встреча с прошлым может подождать. Поэтому сама удивилась, когда с холодной решимостью покинула бальный зал, предоставив своих друзей самим себе. Если она приехала затем, чтобы встретиться лицом к лицу с призраками прошлого, зачем тянуть? Чем быстрее она покончит с ними, тем лучше. Отсрочка не облегчит дело, но может лишить ее отваги. Собравшись с духом, она прошла через анфиладу комнат и поднялась по парадной лестнице. Поднявшись на третий этаж, она бросила взгляд на дверь, ведущую в апартаменты Алистэра. От страха засосало под ложечкой, она в нерешительности остановилась. Нет, сначала она встретится с добрым призраком, хотя такое свидание, вероятно, причинит ей страшную боль. Она направилась в комнату Брэндона. Глубокая печаль охватывала ее с каждым шагом. Ничего другого она и не ждала, поскольку уже побывала в Стейверли. Там ей удалось выстоять, но тогда рядом с ней находился Эйдриан. Эйдриан. Как бы ей хотелось, чтобы и сейчас он был рядом, — он бы поддержал ее. Но она тут же одернула себя, напомнив, что должна сделать все сама. И все же она не могла не думать о человеке, чья страсть заставляла ее чувствовать себя красивой и желанной. При мысли о нем она ощутила укол сожаления, потому что не отдавала ему всего, как того хотела. Она любила его, но таила любовь в сокровенных глубинах души. Как странно, она так хотела верить и любить, но, увы, поняла, что не способна на это. Разве есть в мире большая боль? Вот почему она здесь. Чтобы найти и возвратить ту часть своей души, что научилась так ловко прятаться. А что, если она не спряталась, а умерла? София открыла дверь и вошла в комнату. Вошла и замерла на месте. Пустота помещения поразила и испугала ее. Гнев подкатил к горлу. Ничто не напоминало о брате. София всегда полагала, что Алистэр оставит его комнату такой, какой она выглядела в летний вечер, когда произошла трагедия. Но в комнате не оставалось никаких следов жизни Брэндона. Алистэр стер их, и сделал это умышленно. Он знал, что придет день, когда она захочет ощутить присутствие Брэндона, и преднамеренно лишил ее такой возможности. Он хотел, чтобы она никогда не забыла того, что произошло, и всегда жила с комплексом вины. Подавив негодование, она заставила себя направить мысли в другое русло. «Я могу сделать то же самое, отец. Я могу войти в твои апартаменты и уничтожить все признаки твоего пребывания здесь. Я могу сжечь одежду и мебель, распродать все твои вещи. Я даже могу отказаться иметь ребенка. Я могу уничтожить тебя». Внезапно она оцепенела, осознав свои чувства. Низменность помыслов потрясла ее. Но еще больше ее потряс собственный голос, который звучал ужасно знакомо, безжалостно напоминая ей самого Алистэра. Она постаралась взять себя в руки и, немного успокоившись, прогнала мысли об отце. Еще не время. Тяжело опустившись на кровать, она прикрыла глаза и представила комнату такой, какой она была когда-то. Далекие детские годы, когда они с братом-близнецом жили одной жизнью. Из покрытого бархатом одеяла они сооружали крепость, играли здесь в мяч… Когда они начали взрослеть, она редко отваживалась заходить сюда. Воспоминания захлестнули ее, она целиком отдалась им, не замечая, что по ее щекам текут слезы. Она видела брата маленьким мальчиком, потом юношей… Он походил на их мать — ясноглазый, темноволосый, скорый на улыбку. К досаде отца, в нем было мало от Алистэра. Слишком мягкий, слишком добрый. Слабак, как называл его отец. Вовсе нет. София почувствовала, как возмущение поднимается в ней. Вдумчивый, чувствительный, внимательный к другим, но не слабый. Чуткий человек, полный спокойной силы и этим тоже очень напоминавший мать. Да, в нем присутствовало мало черт от Алистэра. В отличие от нее. И вдруг она увидела Брэндона так ясно, словно он находился рядом с ней. Его милое детское лицо, укоризненно смотревшее на нее, когда он узнал, что она впутала его в свои шалости, к которым он совершенно непричастен. Сейчас она уже не могла вспомнить, в чем состоял проступок, но помнила свою ложь. Она впутала брата, потому что боялась в одиночку предстать перед отцом. Брат смотрел на нее не по годам мудрым взглядом. Она увидела в его глазах понимание. И прощение. Образ брата не покидал ее. Глаза защипало, горло перехватило от слез… Затем воспоминания отступили. София оглядела пустую комнату. И вдруг тихая радость наполнила ее. Ей не нужна одежда брата, его книги или игрушки. Она открыла дверь в прошлое, и оно принесло ей больше утешения, чем боли. Возможно, Алистэр уничтожил все, что могло бы напомнить о сыне, не столько из-за нее, сколько из-за себя. Может быть, он страшился воспоминаний даже больше, чем она? За дверью комнаты отца, даже если она распахнулась бы перед ним, Алистэра не ждали воспоминания о счастье и прощении. Вероятно, он знал это. В апартаментах отца все осталось на своих местах. Даже Селина не посмела выселить покойного герцога Эвердона из его дома. София редко бывала в святая святых — рабочем кабинете отца, и вещи Алистэра не произвели на нее никакого впечатления. Она рассчитывала, что все произойдет само собой, стоит ей только переступить порог. Она села в кресло перед холодным камином. Придется ей самой вызвать в памяти облик отца. У нее получится… Собрав все самообладание, она позволила воспоминаниям обрушиться на нее, готовая встретить их с открытым забралом. Она представила себе нетерпимого, резкого, беспощадного Алистэра. Вспомнила тысячу мелких обид, когда она была слишком юна, чтобы понять что-нибудь еще, кроме того, что отец занят или сердится. Вспомнила свое настойчивое подозрение, возникшее, когда она стала старше, что дело не в манерах отца, а в том, что он их совсем не любил. Поздние годы оказались для нее самыми тяжелыми, и она съежилась от их жестокости. Она помнила триумф отца, когда он поймал капитана Брута, оживила в памяти его беспощадную резкость, с какой он бросил ей в лицо всю правду об их отношениях с капитаном. Она внутренне отвернулась от него, от яростного запугивания и ужасной ругани, которыми он заставлял ее выступить в суде. Наконец ей удалось воскресить ту ледяную холодность, с которой он обращался с ней после смерти Брэндона. Словно с радостью уложил бы ее в могилу вместо брата. Она не плакала. Алистэр никогда не вызывал такой реакции. С ней случилось нечто худшее. Он сумел убить в ней уверенность и радость жизни. Она не позволит ему больше царить над ней. Сегодня она сражалась за то, чтобы стать женщиной, которую открывала в себе с помощью Эйдриана. — Говорят, ты считался достойным человеком, — обратилась она к воображаемому отцу. — Я исполнял свой долг лучше многих. — Я не говорю о долге. Ей почудилась его саркастическая улыбка. — Ты всегда отличалась сентиментальностью и чувствительностью, София, что не делает тебе чести. Подобные вещи не для таких, как мы. Ты должна научиться властвовать над своими склонностями, своеволием, порывистостью, экстравагантностью и… — Я хорошо знаю свои недостатки. Ты достаточно часто перечислял их. Ты совсем не любил нас, просто выполнял свой долг? — Во всем важно соблюсти меру, София. Я любил вас в той мере, на какую способен. — Ответ совершенно в духе отца. — Твои слова мало о чем говорят. Скажи мне, власть Эвердонов сделала тебя таким или ты был таким от рождения? — Дерзкий вопрос. Еще одна черта, которая требует исправления. — Резкость так и слышалась в голосе. — Но очень важно знать, каков ты на самом деле… Видишь, я вернулась. Теперь все принадлежит мне. Я хочу знать, что приносят с собой могущество, высокое положение и богатство. — Ты не годишься для властвования и потерпишь неудачу. Я готовил твоего брата в преемники, не тебя. И хотя он страдал мягкостью характера, но подавал надежды. Теперь ты единственная наследница. — Его слова звучали как приговор. — Я не боюсь, отец. Я знаю, что справлюсь, если решусь принять такую ношу. Но меня мучает другое. Я стану такой, как ты? Или неспособность любить — часть твоей натуры? — Какой ответ ты предпочитаешь? — Думаю, первый. Я всегда смогу убежать из Марли. Но я не могу избавиться от другого наследства: той части тебя, что живет во мне. — Убегай. Единственное, в чем ты преуспела. Твой возлюбленный-полукровка пробудил в тебе способность любить. — Его глаза сверкнули недобрым огнем. — Не оскорбляй его. Эйдриан — единственный, кто помог мне познать себя. Кто разглядел во мне что-то хорошее… — Ничего удивительного, это в его интересах. — Пожимание плеч сопровождало слова, что говорило о его презрении. — Неправда. — Ты хочешь сказать, что он дарит тебе наслаждение, ничего не требуя взамен? Учитывая твое положение, он редкий человек. Ты сама не слишком веришь ему. Вот почему ты не можешь полюбить его. Услышав слова обвинения, она крепко сжала губы. — Ах, так вот в чем дело? Оказывается, мы говорим о любви. А я-то посмел надеяться, что у нас серьезный разговор. Слушай внимательно. Я беспокоюсь только потому, что ты единственная наследница. Теперь ты герцогиня Эвердон, а Эвердоны олицетворяют могущество и власть, которые надо применять. Если ты не возьмешь управление в свои руки, то другие захотят распоряжаться и попытаются для этого использовать тебя. Тут нет места сентиментальности. Ты должна стать сообразительной, умной, временами безжалостной. Любовь только сделает тебя уязвимой. Представь, насколько слабее становится человек, если он любит. — Так это могущество Эвердонов сделало тебя таким! — Меня воспитали Эвердоном, но я родился герцогом. Поскольку ты не понимаешь, я отвечу так, чтобы ты могла уразуметь. Я родился свободным от сантиментов, которые ты называешь любовью, и это помогло мне стать сильным герцогом Эвердоном. — Крепко сжатые узкие губы слегка подрагивали. — Печальное признание. — Разумеется. Потому что в тебе много от меня, и ты надеялась на другой ответ. Однако я никогда не придерживался стремления говорить людям то, что они хотят услышать, вместо правды. — Его голос зазвучал тверже от сознания своей значимости. — Тогда выслушай мою правду. Ты не был хорошим человеком. Ты был холодным и суровым. Сила не в этом. Я научу тебя, как можно показать силу, идя другим путем. Я буду сообразительной и умной, но никогда не буду безжалостной. И не позволю долгу превратить меня в камень. — Тогда мне придется наблюдать падение престижа и могущества Эвердонов, которое создавалось веками. — Нотки сожаления проскользнули в его голосе. — Твоя прозорливость, как всегда, ободряет меня, — горько усмехнулась она. — Я заканчиваю. Надеюсь, последние несколько месяцев тебя кое-чему научили. — Опять жесткость в голосе. — Еще одно, отец. — Что? — Я прощаю тебя. — Тебе нечего прощать. — Его уверенность всегда была несокрушима. — Есть, и очень много. — Иди своим путем, София. Но никогда не забывай… я тебя не простил. — Как всегда, одна суровость, и ничего более. — Я от тебя и не ожидала прощения. Но не желаю помнить об этом. Я начну забывать сегодня же, отец. На следующий день после завтрака София увидела у дверей кабинета двух мужчин, ожидавших ее. Один из них — ее новый адвокат Джулиан Хэмптон. — Мистер Хэмптон, я рада, что вы смогли прийти. Вы просмотрели бумаги? — Да, ваша светлость. С помощью мистера Карстона мы очень быстро узнаем положение дел. Другой мужчина, пожилой и седовласый, чувствовал себя неловко. — Ваша светлость. — Осторожно улыбнувшись, он поклонился. София прошла в кабинет. — Мистер Хэмптон убедил меня, что я, вероятно, слишком поторопилась освободить вас от должности, мистер Карстон. В конце концов, вы двадцать лет служили секретарем у моего отца. Вы заинтересованы продолжать службу? — Служба Эвердонам стала смыслом моей жизни. Я предпочел бы служить, пока есть силы. Кабинет герцога Алистэра представлял собой большую комнату, увешанную полками красного дерева, заставленными деловыми книгами и папками с документами. На стенах висели пейзажи, написанные маслом. Несколько лисьих хвостов и других охотничьих трофеев висели в проемах между высокими окнами. Огромный темный письменный стол, еще один стол, поменьше, для секретаря, да несколько простых деревянных стульев составляли всю мебель. Войдя в кабинет, герцогиня распахнула окна, чтобы знойный летний воздух уничтожил запах прежнего хозяина. — Вот что я предлагаю, мистер Карстон. Мы втроем просмотрим корреспонденцию моего отца за последние два года, и вы объясните мне, в чем суть каждого письма, каковы были планы и намерения моего отца. Если я пойму, что вы откровенны и честны, я решу оставить вас на службе. В противном случае вы больше никогда не переступите порог моего дома. — Меня ваше решение устраивает, ваша светлость. — Да? Предупреждаю, мы просмотрим его письма ко мне и обо мне. — Я понимаю, что могу попасть в неловкое положение, но исполню свой долг. — Тогда начнем. Они провели следующие три дня, уединившись в кабинете, пока Жак и Аттила наслаждались роскошью Марли. Ее друзья ездили верхом и играли в теннис, а она сосредоточилась на контрактах и договорах об аренде. Аттила начал сочинять фортепьянную сонату, а она изучала капиталовложения Эвердонов. На второй день после обеда Жак читал новую любовную поэму. В ней использовалась метафора — роза как эмблема Англии. София едва слушала. Ее ум занимали незавершенные дела, к которым мистер Хэмптон привлек ее внимание. В последний день она обнаружила толстую зеленую папку, перевязанную красной лентой. — Здесь копии личных писем герцога, ваша светлость, — пояснил мистер Карстон. — Тех, которые он писал сам. Я их никогда не видел. — Возможно, благоразумнее сжечь их, — посоветовал мистер Хэмптон. Вероятно. Его совет казался мудрым. Она взялась за узел красной ленты. — Вы свободны. Я посмотрю сначала сама. Папка охватывала период взрослой жизни Алистэра. Она начала с самых старых писем и пробиралась сквозь годы. Записки старым друзьям и серия политических посланий. Она наткнулась на инструкции, отправленные Брэндону в школу. Большинство из них — холодные и отстраненные наставления. Потом ей стали попадаться личные письма в другом тоне. Любовные письма. Адресованные не ее матери. Герцог Эвердон имел несколько любовниц. В письмах встречалось мало имен, они начинались обращением «моя дорогая». Она пропускала их содержание, но не могла не обратить внимания на периодически возникавший шквал писем, означавший начало нового романа, а потом наступало молчание, свидетельствующее, что женщина уже стала для него историей. Странно, но письма опечалили ее. Она сама поразилась своей реакции, так как полагала, что все связанное с Алистэром не затронет ее. Вероятно, она надеялась, что с ее матерью… он обращался по-другому… Просматривая бумаги, она добралась до последних писем. Среди корреспонденции, написанной за месяц до смерти, она нашла единственное письмо, адресованное Джеральду Стидолфу. Ее кузен близко общался с герцогом, они обходились без переписки. Когда она ознакомилась с содержанием, то поняла, почему Алистэр предпочел изложить свои мысли в письме. Он признавался, что его тревожит его возраст и право наследования, и, решив, что его дочь никогда не согласится выйти замуж за Стидолфа, подыскивал иные кандидатуры, чтобы завлечь ее домой, дабы она смогла выполнить свой долг. В конце он сознавался, что его намерение выдать дочь за Джеральда вызывает у него все большее неприятие. Она снова и снова возвращалась к строчкам письма — единственному свидетельству того, что ее отец хоть в чем-то принимал во внимание ее чувства. И тут же в ее уме всплыло недовольное лицо Джеральда. Она вспомнила, как он при каждом удобном случае напоминал ей о воле ее отца. Она вынула письмо из папки и сложила его. Оно вернется в Лондон вместе с ней. После смерти Алистэра Джеральду выгодно, чтобы никто не знал, что оно существует. Мистер Карстон сложил папки и убрал их на полки. Бесконечные документы и ценные бумаги представляли важную часть могущества Эвердонов. Знакомство с делами не испугало ее. Она сможет разобраться с ними. И сможет принять необходимые решения, если захочет. Только она не хотела. Она не желала проводить дни, решая, какую арендную плату установить в следующем году, придержать или продать ценные бумаги. Хотя вполне сумела бы, но не хотела идти против своей натуры. Она предпочла бы поручить подобную рутинную работу какому-нибудь надежному человеку. Если она приняла титул и наследство Эвердонов, дело за малым: ей придется найти такого человека. Неотложные дела подождут. Самое главное — родить наследника, ведь она с каждым годом становится старше. Итак, она решила, что ей делать, хотя никакого выбора не было. Разве Эйдриан не предупреждал ее об этом еще в Париже? — Но я сделаю все по-своему, — произнесла она вслух. Во время одевания к коронации Дот церемонно возложила на ее голову герцогскую корону. Теперь София мысленно повторила ее действие, подняв руки. Она закрыла зеленую папку и наконец Позволила покойному герцогу Эвердону отдохнуть. А может быть, и нет. Она знала, что должна выполнить возложенные на нее обязанности, иначе он будет ворочаться в могиле. Глава 23 Приглашение на чай прислали с утренней почтой. Написанное на прекрасной кремовой бумаге верже и украшенное герцогским гербом, оно пришло от Софии. Эйдриан узнал почерк Карстона, секретаря Алистэра. Чай? Три дня назад София тихо вернулась в Лондон, переехала в Эвердон-Хаус, не сообщив Эйдриану, и только теперь он получил официальное приглашение на чай. Он вспомнил их последнее свидание и свои мысли по поводу ее отъезда в Марли. Что ж, он как в воду глядел. Послание не могло яснее выразить ее намерение, даже если бы она прислала ему жемчуг в качестве прощального подарка (В те времена подобный подарок означал расставание.). С тех пор как до него дошли слухи, что она вернулась, тихий огонь разгорался в нем. Сейчас он превратился в бушующее пламя. Он выдумал жалкие отговорки, чтобы не смотреть в лицо правде. Он рассудил, что, конечно, она захотела вернуться в Эвердон-Хаус, который отремонтирован после пожара. Смяв ее приглашение, он нацарапал столь же формальную записку с извинениями и отослал ее. В тот день он едва слышал выступления в палате общин. Поскольку на следующий день ему предстояло выступать с речью, Эйдриан понимал, что следует более внимательно отнестись к речам депутатов, но он думал только о Софии. Печальные мысли не отпускали его. Временами гнев закипал в нем, и он не обращал внимания на происходящее вокруг. Во всяком случае, его трогало не ораторское искусство его друзей тори, доблестно сражавшихся в проигранной баталии. Вот почему Джеймсу Хокинзу пришлось легонько толкнуть его локтем, чтобы привлечь внимание, когда объявили перерыв. — Мы пойдем вместе? Эйдриан как раз мысленно добрался до середины нотации, в которой обвинял Софию, что она из трусости предала их отношения. — Куда пойдем? — К герцогине. Ты ведь получил приглашение? Мы все получили. Эйдриан уже не мог сдержать себя и мгновенно дошел до белого каления. — Ты говоришь, что все ее члены парламента получили приглашения? Хокинз в недоумении отступил. — Не понимаю, чего ты кипятишься? В ее приглашении есть смысл. Пришла пора оставить выжидательную позицию. Особенно тебе, ведь твоя речь запланирована на завтра. Эйдриан захотел ударить Хокинза, просто потому, что тот под руку подвернулся. — Конечно, я иду. Черт, я и не думал пропускать такое событие. Ведь не следует огорчать мою патронессу? Мы поедем в моей карете. — Он схватил Хокинза за рукав и потянул за собой. — Ну и ну! — пробормотал Хокинз, спотыкаясь. — Весьма странное поведение. — Нам нужно спешить. Мы ведь не хотим оказаться последними? Она может подумать, что мы не проявляем должного уважения, и сделает вывод, что мы принимаем ее за кроткую милую женщину, а не за великую герцогиню Эвердон. Хокинз поплелся за ним, с каждым шагом все больше изумляясь. Ему казалось, что он угодил в лапы сумасшедшего. — Ты плохо себя чувствуешь, Берчард? Я слышал, тебя стукнули по голове. Наверное, тебе лучше извиниться и пойти отдохнуть. — Садись. — Ей-богу, день просто замечательный, правда? Думаю, прогулка будет очень приятной… — Садись. Долг зовет, Хокинз. Главная заповедь зависимого человека — власть не ждет. Я уверен, что ты прихватил что-нибудь из своих стихов на случай, если герцогиня пожелает притвориться, что они интересны всему обществу. Хокинз неохотно вскарабкался в экипаж, запряженный парой лошадей. — Я действительно прихватил несколько сонетов. — Надеюсь, они усладят наш слух. Они оказались не первыми прибывшими. Харви Дуглас уже лебезил перед герцогиней в гостиной, когда объявили о прибытии Эйдриана и Хокинза. Увидев Софию, Эйдриан почти забыл свою досаду. Она сняла траур и надела светло-зеленое платье с розовым поясом, декольте открывало ее плечи. Изящное золотое ожерелье филигранной работы оттеняло светлую кожу. Она выглядела безмятежной, счастливой и умиротворенной. Он сразу понял, что ее визит в Марли прошел удачно. Она добилась, чего хотела. Он никогда в ней не сомневался. Разве он не говорил ей, что она одна из самых сильных женщин, которых когда-либо ему доводилось встречать? Гордость переполняла его, странно смешиваясь с негодованием. Она открыла себя. И в совершившемся факте заключалась и его неоспоримая заслуга. София поднялась навстречу ему. — Благодарю, что все-таки сумели прийти, мистер Берчард. — Я перенес назначенные встречи. Он кратко коснулся ее руки и официально поклонился. Она удивилась его поведению. Он посмотрел ей в глаза, не скрывая своего возмущения. Ее взгляд стал другим. Более холодным и глубоким, а страх и вину заменила уверенность в себе. София радушно поздоровалась с Хокинзом и поручила его Дугласу, прежде чем обратиться к Эйдриану. Весь последующий разговор они вели вполголоса, так чтобы не могли слышать окружающие. — Где ты находился? — тихо прошипела она. — Там, где всегда. — Почему не пришел сразу? — Я не получал подобной просьбы. — С каких пор ты ждешь приглашения? — С тех пор, как ты уехала. Я понятия не имел, что ты вернулась. — Ты не знал? Твои люди, которые тайно следят за моим домом, знали, что я возвратилась. В первую ночь я не ложилась спать, все ждала тебя. Мне хотелось поговорить с тобой, рассказать, что я собираюсь делать. Объявили, что прибыли двое новых гостей. — Значит, я узнаю твои новости вместе со всеми. — Я говорю не только о политике. Почему ты так холоден? Что происходит, Эйдриан? — Меня не радовал твой отъезд, как не радуют и обстоятельства нашей сегодняшней встречи. — Сам виноват, мог бы сразу прийти. Я не знала, что и думать, когда ты не пришел. — Она взглянула на ожидающих ее гостей. — Мы должны объясниться. — Едва ли здесь подходящее место для объяснений. — Останься, когда все уйдут. Он скрипнул зубами. И небрежно уставился в потолок, так что любой наблюдатель мог подумать, что они обмениваются незначительными фразами. — Попроси ласково, и я подумаю. — Ты пришел сюда досадить мне? — Я пришел, потому что обязан по роду своей деятельности. И не обязан оставаться, когда встреча закончится. Если ты осознала свое положение, я рад за тебя. Если ты чувствуешь свою силу, мне понятно твое состояние. Но ты, наверное, забыла, что я знаю твое тело лучше тебя самой, поэтому не требуй, чтобы я прислуживал тебе. Она покраснела так, что все заметили. — Мои извинения, мистер Берчард. Пожалуйста, останьтесь, когда все разойдутся, — процедила она сквозь зубы, прежде чем ускользнуть к гостям. Он не был уверен, что останется. Он вдруг понял, что совсем не хочет выяснения отношений и драматических сцен. Гостиная наполнилась гостями. Подали чай. Добрый час они провели, притворяясь, что все двенадцать членов парламента встретились здесь случайно. Хокинз читал свои сонеты. Герцогиня оценила его творения с лучезарной улыбкой, и Хокинз снова приободрился, как подающий надежды поэт. Остальные посчитали себя обязанными четверть часа хвалить и превозносить его стихи. Наконец София перешла к делу: — Я знаю, что все вы ждете моих указаний относительно законопроекта, который обсуждается в палате общин. Я полагаю, ваши коллеги настаивают, чтобы вы высказали свою позицию. — Не слишком, ваша светлость, — вмешался Дуглас. — Все лето ходили слухи, что мы будем вместе с Веллингтоном, Пилом и тори. — Я верю, что не вы стоите за такими слухами, мистер Дуглас. Я дала ясно понять в Хейфорде, что указывать могу только я. — Нет-нет, не я, — поспешил заверить Дуглас. — Я слышал, что Веллингтон сам включил нас в число сторонников. Некоторые говорят, что он получил определенные заверения, и я предполагал, что вы разговаривали с ним. Одиннадцать голов дружно кивнули. Взгляд Софии остановился на том, кто этого не сделал. Эйдриан отхлебнул чай. Она могла бы догадаться, что он лгал Веллингтону, чтобы Железный Герцог не требовал от нее немедленных действий. — Ваши слова ничего не значат, — откликнулся Хокинз. — Законопроект скоро пройдет. — Конечно, нам нужны ваши официальные указания, — продолжал Дуглас. — Чем ближе голосование, тем легче палате лордов поддерживать свою линию. София оглядела комнату. Разговоры стихли. Все знали, что пришло время узнать волю герцогини. — Я пригласила вас сюда, чтобы сообщить свое решение. Я долго и серьезно думала об этом и полагаю, некоторые из вас не согласятся со мной, но вот что я решила. Все подались к ней. Воцарилась тишина. Драматическая пауза затянулась. Эйдриан поддался ребячливому желанию нарушить тишину. Он с шумом поставил чашку на блюдце. Она покачнулась и звякнула, отвлекая внимание собравшихся. Сегодня он имел массу причин для возмущения, но то, что она приняла решение, не посоветовавшись с ним, стало последней каплей. — Ваше решение, герцогиня? — спросил он. — Оно очень простое. Я решила ничего не решать. — Простите за банальность, но решение «не решать» — не решение. Безупречные брови Хокинза наморщились. — Он прав. — Смысл ясен, если вы вдумаетесь. Я не буду решать. Вы будете. Каждый из вас, по своей совести. От меня не последует никаких указаний. И не будет блока из двенадцати голосов. Члены парламента ошарашенно переглянулись. Дуглас так разинул рот, что его рыжеватая борода упала на грудь. Эйдриан смотрел на нее с изумлением. Она все потеряла. Она завладела титулом Эвердонов только затем, чтобы погубить его могущество. — Есть еще кое-что, что вам следует знать, — продолжала она. — Ваше голосование ни в коей мере не повлияет на наши дружеские отношения, не важно, как вы поступите. В будущем Эвердоны больше не станут выдвигать кандидатов в парламент и требовать от своих арендаторов поддерживать их. Последнее заявление все встретили удивленными возгласами. Потребовалось не меньше минуты, чтобы все поняли ее. Возник хаос. Члены парламента сбились в шумные группки. Некоторые с напускной вежливостью объясняли герцогине, что такого просто не может быть. Эйдриан отошел к окну, чтобы обдумать поразительное событие. Он очень сердился на нее. Объяснить ее поведение Веллингтону будет почти невозможно. Никто не поймет, почему герцогиня с таким пренебрежением отнеслась к могуществу, тщательно преумножаемому предшествующими поколениями. Железного Герцога хватит удар, когда он узнает, как скверно она поступила. Он наблюдал, с каким спокойствием она отклоняет обрушившиеся на нее увещевания собравшихся. Она дала им свободу, а они, оказывается, не хотели ее. Эйдриан сообразил, что тоже не хочет свободы. Он рассчитывал, что София примет решение, которое сам он не хотел принимать. Выбор сделан не им, и никто не считал бы его ответственным за принятое решение. Его совесть оказалась бы чиста, а политическое будущее безоблачно. Хокинз протолкнулся к нему. — Ну и дела. Ты возил ее по избирательным округам в мае. Объясни, в чем дело. — Похоже, теперь дела будут обстоять иначе. — Тебе легко говорить. Стоктон — надежный городок, голосует единогласно. Я в чертовски трудном положении. Если я поддержу законопроект, то потеряю свое место. — Тогда голосуй против. — Не знаю, смогу ли. Она умыла руки и оставила решение за мной. Оно меняет дело, не так ли? Действительно так, черт побери! — Есть другие избирательные округа, — возразил Эйдриан. — Не для тори, примкнувшего к оппозиции, и не для вига, у которого все друзья среди тори. Эйдриан согласился. Надежный городок или нет, но члены парламента такой политической окраски не имеют большого влияния. Она поставила всех их в чертовски трудное положение. Особенно Эйдриана Берчарда. Все плотно столпились вокруг нее. Он подошел и вступил в разговор: — Джентльмены, ясно, что герцогиня приняла решение. Я могу предположить, что мы найдем себе применение где-нибудь в другом месте. Покинув гостиную первым, он не ушел. Проинструктировав Чарлза, чтобы тот отправил его карету на площадь, он проскользнул вверх по лестнице. Его появление в личных покоях герцогини привело животных в неописуемое возбуждение. Он не имел сегодня желания играть с ними. Приласкав их, он отправил собак, Камиллу и Принни в клетки. Герцогиня появилась через полчаса. Войдя в комнату, она застала Эйдриана, который ходил взад-вперед, сосредоточенно о чем-то думая. — Судя по выражению твоего лица, мы не упадем друг другу в объятия, — проговорила она. — Никогда не думала, что у тебя может быть такая злющая физиономия. — Черт побери, не могу разобраться, что меня больше разозлило: то, что меня вызвали сюда как слугу, или то, что меня освободили от рабства? — Тебя не вызывали. Других — да, но не тебя. Если бы ты не упрямился, то узнал бы обо всем три дня назад. И о моем решении прекратить выставлять кандидатов, и об остальном. — Остальное пусть подождет. Того, что ты сделала, вполне достаточно. — Судя по твоему настроению, мне придется ждать вечно. — Она подошла к креслу и расправила юбки, чтобы сесть. — Почему ты не приходил? — Почему ты переехала сюда? — Пришло время… Я могла бы объяснить, если бы ты пришел в первый же вечер. — Я не мог появиться без твоего приглашения. Ты знаешь. — Ничего подобного. — София, ты отправилась в Марли по определенной причине. Мы оба знаем причину. И знаем о ее значении. — Я ничего не знала наперед. Если бы знала, то могла бы не ездить. — Но ты поехала. Ведь я прав? Теперь ты настоящая герцогиня Эвердон. Ты сделала собственный выбор. Ты должна выйти замуж, и поскорее. Ресницы ее дрогнули, и она опустила глаза. После продолжительной паузы она кивнула. Вот оно что. Все кончено. Кончено… Тяжелый камень лег на его душу. Подняв глаза, София посмотрела прямо на него. Она совсем не выглядела опечаленной, что задело его. Он давно пришел к заключению, что она не любит его, но не предполагал ее покорного согласия в отношении замужества. — Не надо винить меня, София. Я предвидел, что все когда-то кончится. Поэтому и не приходил, все ясно без слов. Тайком пробираться через сад, чтобы испытать унижение… нет, это не для меня. — И ты меня не вини за то, что я такая. — Винить? Как я могу винить тебя? — воскликнул Эйдриан. — Я люблю тебя такой, какая ты есть. Беглянка или герцогиня, испуганная или сильная. Но честно говоря, я в ярости от того, что ты полностью разрушила мою жизнь. — Ты сейчас говоришь о голосовании, а не о нас. — И о том, и о другом. Извини, если я не могу продемонстрировать такую же невозмутимость, как ты. — Так нечестно, Эйдриан! Ты неправильно истолковал мое настроение и мои чувства, но не думаю, что сегодня ты в состоянии выслушать меня. Что до моего решения, я не понимаю, каким образом я тебя подвела? Ты волен голосовать против законопроекта, как и хотел. Прикусив губу, он отвернулся. Зашуршали юбки. Она осторожно подошла к нему, остановилась позади и глубоко вздохнула: — Ох… — Вот именно, ох. — Ты никогда не требовал… — Как я мог? Стоило мне завести разговор на подобную тему, и ты бы восприняла его как мое желание повлиять на твое решение. Использовать тебя. Да и ты не искала обсуждений и советов. Я никогда не думал, что ты решишь не решать, как ты сказала. Или что ты намерена пустить по ветру будущее двенадцати мужчин. — Я так не думала, пока не оказалась в Марли. Тогда я четко поняла, что мне нужно делать. Я считаю неправильным распоряжаться местами в парламенте. У людей и так мало голосов, чтобы я украла у них еще двенадцать. Пожалуйста, постарайся понять. Он повернулся и увидел ее лицо тревожно нахмуренным. Герцогская невозмутимость на нем исчезла. Она выглядела серьезной и озабоченной. И удивительно красивой. Его герцогиня. Его София. — Я понимаю… дорогая. И черт меня побери, не хочу видеть ничего другого, кроме тебя. Подняв ее лицо за подбородок, он поцеловал ее. Он намеревался сделать поцелуй легким и кратким, маленьким прощальным жестом. Но жар ее губ пленил его, бальзамом растекаясь по телу. Он медлил, и печаль, которая долгие дни владела им, оставила его. Эйдриан отступил на шаг. — Ты должна меня извинить. Завтра мне предстоит выступить с речью, и мне нужно продумать, что говорить. — Выступи против реформы, Эйдриан. Даже если сейчас ты думаешь по-другому, уже ничего не изменить. Законопроект пройдет независимо от того, как ты поступишь. — Все не так просто. Последняя команда моего патрона состоит в том, чтобы голосовать по совести. Самое время сделать такой шаг. Он поцеловал ей руку и пошел к двери. — Мне сейчас нужно знать только одно, — произнес Эйдриан, взявшись за ручку двери. — Обещай, что ты выбрала не Стидолфа. — Скорее я покончу с собой, — отвечала София. Эйдриан вздохнул и стал спускаться по лестнице. — Пожалуйста, потом приходи ко мне. После выступления. Мне хотелось бы рассказать тебе о Марли, о том, что там произошло, — прокричала она ему вдогонку. Он не мог обещать, что придет. Поцелуй наводил его на мысль, что он не осмелится. Эйдриан не вернулся в свои апартаменты. Он гулял по городу и рассматривал людей, занятых своей работой, ни о чем особенно не задумываясь. Ноги сами вели его через богатые и бедные районы, мимо магазинов и рыночных площадей. Он пытался убежать от своих мыслей о Софии, но ему это плохо удавалось. Он старался обдумать свое отношение к законопроекту, но мысли путались. Каким-то образом, несмотря на отсутствие разумных доводов, он решил, что делать. Спустя два часа он повернулся и пошел назад. Он не вернулся к Софии, а отправился на другую площадь и разыскал дом человека, который уже сделал выбор. Узнав Эйдриана, лакей взял его карточку. — Они уже садятся обедать, сэр. Наверное, завтра днем… Дверь распахнулась, и в холле появился высокий мужчина. Увидев гостя, он поспешил к нему навстречу. — Берчард, рад тебя видеть. — Леклер. Мои извинения. Я знаю, что сейчас весьма неподходящее время для визитов, но… Виконт молча отмахнулся от его извинений и повернулся к лакею: — Мистер Берчард присоединится к нам. — Я не хочу мешать. — Чепуха. У нас без церемоний. Как мне часто говорят, это дурное влияние Бьянки. — Он повел Эйдриана в столовую. — Кроме того, коли уж ты наконец пришел, я тебя не отпущу. — Я пришел только за советом, но почту за честь пообедать с вами. Что касается женщин и их влияния, я недавно узнал, что они могут осуществить его так тонко, что мужчина ни о чем не догадывается. — Если ты сделал шаг, который, как я предполагаю, обдумывал, тебя ничто не защитит. Веллингтон поймет, что ты проведешь время в парламенте на задних скамейках. — Я знаю. — Поговорим после обеда. Предупреждаю, что Бьянка настояла, чтобы дети обедали с нами, когда нет гостей, а тебя не ждали. Ты отлично управляешься с животными, — он рассмеялся, — возможно, ты сможешь заставить детей вести себя прилично. На следующий день Эйдриан выступил с главной речью в своей жизни, поддержав умеренные реформы. Поскольку все знали, что он протеже Веллингтона, его речь вызвала переполох. Газетные репортеры не пропустили ни слова. Пока Эйдриан говорил, он все время смотрел на людей, находящихся на галерее. Он остановился на бежевом капоре, украшенном бледно-голубыми перьями. Зеленые глаза владелицы шляпки не отрывались от оратора, она внимательно слушала речь. Закончив свою речь, он, третий сын графа Динкастера, покинул свое место, чтобы присоединиться к членам парламента, не разделяющим взглядов партии. Он понимал, что его речь означает конец его политической карьеры. Он не мог предположить, что девять членов парламента, выдвинутых герцогиней, последуют за ним. После окончания заседания он отправился к Софии Роли. Глава 24 Эйдриан ехал верхом вдоль реки. Джеральд Стидолф, который ехал рядом с ним, злорадно улыбался. — Отличный спектакль, Берчард. Прямо монолог из греческой трагедии. — А я думаю, что произнес лучшую речь из всех, ранее мною произнесенных. — Дуглас рассказал мне, что вчера устроила герцогиня. Затея ваша? Веллингтон вам голову снимет. Или вы предпочитаете, как античный персонаж, броситься на собственный меч? — Палата общин не занимается пустяками. Я просто поступил по совести. Я не жду понимания, во всяком случае, от вас. — Что ж, все к лучшему. Мне не придется тратить время на то, чтобы сломить вас. Вы все сами сделали за меня. Я вас переоценил. — Ваши суждения обо мне всегда неверны. Как и ваше мнение о Софии. Поэтому вы потерпите неудачу. — Не заставляйте меня заканчивать работу, которую вы сегодня начали. Стоит правильно вложить пятьдесят фунтов, и ваши избиратели отзовут вас. С умом сказать пятьдесят слов о вашем происхождении, и вас не пустят ни в один приличный дом. Без поддержки Динкастера и покровительства Веллингтона вы никто, полукровка без семьи и состояния. А что касается ваших отношений с Софией, если вы и дальше будете преследовать ее, то я превращу вас в ничтожество, каким вы и являетесь по рождению. — Джеральд повернул лошадь и пустил ее рысью. Эйдриан поехал в Эвердон-Хаус, где Чарлз с гримасой сожаления сообщил ему, что герцогини нет дома. — Ее действительно нет или она не хочет меня принимать? — Ее нет, сэр. Она поехала по магазинам. Как вы знаете она всегда так делает, когда не в духе. Думаю, она заехала в другой дом и взяла с собой своих друзей. Они живут там, с тех пор как мы переехали сюда. Эйдриан уже знал это. Ее друзья свободно пользовались уютным гнездышком. Еще одно решение герцогини Эвердон, которое ему не слишком нравилось. Чарлз печально смотрел на Эйдриана. — Она взяла большую карету. У нее был такой вид, сэр. Думаю, сегодняшний день ей дорого обойдется, — вздохнул он. — Тогда мне следует остановить ее, прежде чем ей придется заложить имение. Лучше я пойду пешком. Займитесь моей лошадью. Эйдриан без труда нашел Софию. Стоявшая на Риджент-стрит карета Эвердонов уже ломилась от множества свертков. Эйдриан представил, сколько там шляпок, перчаток и украшений. Визит в Марли ничего не изменил. София пыталась спрятать сильные эмоции под экстравагантностью. Находясь в модной лавке вместе с Аттилой и Жаком, она сосредоточенно изучала фасоны. Белокурый англичанин с двумя темноволосыми иностранцами склонились над гравюрами. Хокинз присоединился к кружку почитателей герцогини. — Думаю, вот эти три жилета, — она указала на картинку, — с золотыми пуговицами. — Вы слишком щедры, дорогая. Латунные вполне подойдут. — О, только не латунные, они будут смотреться бедно. Нет, непременно золотые. Портной кивнул с профессиональным одобрением: — Леди права. Только золотые. И для сюртука, который вы заказали, тоже. Теперь, джентльмены, могу я вам показать костюмы для верховой езды? Эйдриан остановился позади них и всматривался в разложенные веером гравюры, представлявшие образцы современной моды. Хокинз первым заметил его. Вид у самонадеянного молодого человека, которого поймали на том, что он принимает столь дорогие подарки от женщины, стал виноватым. — Наряжаете своих куколок, герцогиня? Все повернулись на его голос. Аттила выглядел обиженным, Жак — оскорбленным. София надула губы. Однако молодые люди быстро проявили благоразумие и углубились в изучение других фасонов. Эйдриан присел рядом с Софией. Она вновь переключила внимание на гравюры. — Я не думала, что ты можешь прийти. Ты не предупредил меня. — Если ты попросишь меня, я всегда готов прийти. Она перелистала гравюры и остановилась на одной. — Я представляю тебя вот таким, но ты никогда не примешь мой подарок. Ты никогда ничего не брал от меня. — Неправда. Я взял самое ценное, что ты могла предложить. Я всегда буду благодарить тебя за твой подарок. Так же как и Хокинз. Что он тут делает? — Когда он в Лондоне, он останавливается у сестры. У нее трое детей, и он не может найти тишины и покоя, которых требует его поэзия. Теперь он перебрался в маленький дом к Аггиле и Жаку. — Чтобы улучшить некоторые сонеты, требуется нечто большее, чем тишина. Ты дала ему кров, а сегодня покупаешь одежду? — Я не могла оставить его дома, когда заехала за остальными. — Он понимает, что происходит? Что своей благосклонностью ты покупаешь только дружбу, не больше? — Как я вижу, твое настроение со вчерашнего дня не улучшилось. — Пять минут назад оно было иным. Она тяжело вздохнула и отбросила гравюры в сторону. — Я хочу уехать. — Какое несчастье для нашего светловолосого друга! Он угодил к концу твоего увлечения коллекционированием молодых людей. — Ты меня оскорбляешь, Эйдриан. Ты собираешься увести меня отсюда или нет? Он подошел к молодым людям и сообщил, что герцогиня уезжает. Подав руку Софии, он проводил ее к карете. Ему пришлось переложить массу свертков, чтобы освободить место. — Не смотри так и не ворчи. Я могу себе позволить такие мелочи. Я поразилась, узнав, насколько я богата. — Я и не думал ворчать. Приехав в Лондон, ты обеспечила работой массу швей и модисток. Рост экономики Англии зависит от тебя. Я уверен, что сегодня ты заказала дюжину новых платьев, ведь так? — Я знаю, что ты думаешь. Что я совершила малодушный поступок… Своеобразный вид бегства… — Я думал, что причина поездки в Марли — стремление покончить с малодушием. От чего ты бежишь теперь? Она посмотрела ему прямо в глаза: — От тебя. От нас. От сознания того, что ты всегда понимал, какой жалкий подарок я тебе подарила. Чтобы не увидеть остального. Я боюсь… Прямота Софии поразила его. Он не ожидал услышать от нее признания в том, что она дала ему меньше, чем он желал. Ее сожаление взволновало его больше, чем признание в любви. Он хотел утешить ее и не смог. Карета все еще стояла у лавки портного. — Куда ты хочешь отправиться? — Отвези меня в парк. Покажи мне черного лебедя, о котором ты упоминал, когда приехали Аттила и Жак. Я слышала много разговоров о нем. — Нет там никакого черного лебедя. О нем мужчины рассказывают, чтобы завлечь женщин в укромное место. — Укромное? Как она посмотрела! Ее взгляд не оставлял сомнений. Приглашение удивило его. Более того, мгновенно разожгло желание, которое он только-только учился обуздывать. — Не в том смысле, — объяснил Эйдриан. — Тогда отвези меня к себе домой. — Новое бегство, София? — Да, я хочу еще немного побыть на свободе. Сбежать в твои объятия, где опять стану красивой и удивительной. Я хочу спрятаться, пока не пойму, что готовит мне жизнь — рай или ад. Воспоминания об их любви заполонили его ум. Он разрывался между желанием и голосом разума, твердившим, что не Следует потакать ей. Если не ради нее, то хотя бы ради себя. — Твою карету узнают. — Ты хочешь сказать, что мой будущий избранник узнает о нас? Меня подобный факт не волнует. Если он не будет знать, я ему расскажу. Если я выйду замуж за какого-нибудь лорда, он будет Эвердоном, а не я. Не я. — Решительная линия ее рта дрогнула, глаза затуманились. — Пожалуйста… Прежде чем герцогиня Эвердон встретится с реальностью, которую сама сотворит. Ее печаль и несчастье, как всегда, тронули его. Постучав по стенке кареты, он окликнул кучера и отдал распоряжения. Потом опустил занавески, и София упала в его объятия. Ее любовь молила об освобождении, негодуя из-за ограничений. Она кричала, словно живое существо, заключенное в стеклянный панцирь. Она рвалась на свободу, но натыкалась на невидимые преграды. Во имя любви София сражалась с барьерами неистово. Желание становилось таким болезненным, что она молила о сексуальной разрядке. Он не дал ее. Прервав мучительную ласку, он остановился. Их единение пронизывали глубокие и невысказанные чувства. Его объятия и движения говорили о его печали и гневе. Она поняла его решение, что их сегодняшнее любовное свидание последнее. Она могла бы сказать, что он задумал свести ее с ума и заставить страдать до конца жизни. Эйдриан коснулся ее щеки, вдыхая ее аромат. — Ты всегда будешь в моем сердце, — пообещал он. Он произнес прощальные слова человека, принявшего окончательное решение. Ее пальцы сжимали его плечи, она вторила его движениям, стремясь довести их слияние до наивысшего блаженства. На краткий миг ей вдруг почудилось, что больше никогда не будет одиночества. Его красота, его великолепие насытили ее. Он заполнил ее всю, не оставив пустоты. От мощи полного завершения вдруг треснули стеклянные преграды, и сладкий покой начал медленно вливаться в ее сердце. Довериться… верить… отдавать… София прижалась к нему, прислушиваясь к новому, хрупкому ощущению. Будет ли так, когда она останется одна? Стеклянные оковы ее сердца разбиты не окончательно. И старые горести могут восстановить барьеры. Она повернулась на бок, прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в стук его сердца, счастливая и несчастная больше, чем когда-либо прежде. — Спасибо, что пришла на заседание палаты, — поблагодарил он. — Я не могла не прийти, особенно после того, как погубила твою жизнь. — Может быть, мне следует поблагодарить тебя и за это. — Почему ты так поступил? — Я понял, что позволил своему происхождению руководить мною. Я всегда испытывал комплексы и стремился стать больше англичанином, чем все остальные. Наверное, для того, чтобы примириться с той частью меня, которая вовсе не английская. Такое поведение наложило отпечаток на мой характер, так же как все, что стоит за фамилией Эвердон, повлияло на тебя. Я воображал, что, если вступлю в союз с великим героем Англии и буду поддерживать старые традиции, никто не заметит, что я другой. — Великий герой Англии знает? — Я встречался с ним сегодня утром. Он не одобрил мою затею, но понял меня. Он не оскорбил меня, но, конечно, теперь наши отношения не могут продолжаться. Я понял, что не слишком возражаю против его решения. В своем отказе от независимости я зашел гораздо дальше, чем представлял. Я презирал Дугласа, но сам оказался не лучше. Даже хуже, потому что я считался в партии игроком, а не пешкой. — Ты говорил, что компромисс необходим в политике. Ты не мог найти оправдание еще одному? — Бывают моменты, когда компромиссы позорны. Каждый знает, когда наступает такой момент. — Что ты теперь будешь делать? — Возможно, попробую организовать археологическую экспедицию. Уехать на некоторое время будет полезно. Надолго. Далеко. От нее. — Я все запутала. Я хотела, чтобы ты поступал, как считаешь нужным. — Что в точности и произошло. Ты ни в чем не виновата. Она прижалась теснее, уютно свернувшись рядом. Их сердца бились в унисон, отмеряя последние часы, которые они проведут вместе. Ожидание разлуки пронизывало их горестной нежностью. Три дня она молчала о решении, которое лелеяла в своей душе. То, что он не пришел к ней сразу после ее приезда из Марли, поколебало ее уверенность. Но она не могла больше ждать. — Эйдриан, ты никогда не говорил о том, что хотел бы жениться на мне. Почему? — Ты знаешь почему. — Из-за твоего происхождения? — Оно является непреодолимым барьером, но, в сущности, я никогда не думал, что тебя волнует данный вопрос. — И все-таки, почему? Ты даже не обдумывал такие варианты? Он резко выпрямился, повернул ее на спину и приподнялся на локте, чтобы видеть ее глаза. — Не думай, что из-за отсутствия благородства с моей стороны. Если ты хочешь сбежать, я тебе позволю. Я даже спрячу тебя. Но не потерплю оскорблений потом. Что, если бы я заговорил о браке? Чтобы ты подумала? — Что ты хочешь заботиться обо мне и защищать меня. — Для этого не нужно жениться. — Значит, ты любил меня и хотел остаться со мной? — Ты готова поверить в чистоту моих намерений? Только твое полное самоотречение может победить твой долг, и ни один мужчина, делающий предложение герцогине Эвердон, не может требовать большего. — Твои слова звучат горько. Вчера ты сказал, что не винишь меня за то, кто я есть, но сейчас ты обвиняешь. — Кто ты — это одно. А как обстоят дела между нами — это другое. — Так все из-за меня? Из-за моего недоверия? Из-за того, что прошлое лишило меня способности верить в искренность чувств и проявление самоотверженности? Ты так думаешь? Он сердито отодвинулся и лег на спину рядом с ней. — Да, черт возьми. Ты удовлетворена? Не понимаю, почему ты завела подобный разговор. Мы и так знали все. — Разве? Я, например, только теперь узнала, что ты думал над предложением. Неужели ты считал, что я так уверена в себе? Ты ошибаешься, Эйдриан. Когда ты не пришел ко мне после моего возвращения, я стала думать, что ошиблась. Мы, женщины, переживаем по малейшему поводу. — Ты могла предположить подобное, но я отказываюсь признать, что ты в это поверила. Ты прекрасно знаешь, что наши отношения далеки от случайного увлечения. — И все-таки я волновалась и беспокоилась, как ты отнесешься к моему решению по поводу голосования и ко всему остальному. — Ах да, ко всему остальному. Ты хотела рассказать мне о своем решении. Если ты имеешь в виду твои планы выйти замуж и исполнить свой долг перед кланом Эвердонов, должен предупредить тебя, что я плохо к ним отношусь. Лучше не трогать горькую тему и не портить нашу встречу подобными разговорами. «Нашу встречу. Нашу последнюю встречу». — Боюсь, что должна рискнуть. Я хочу рассказать тебе. Он вздохнул с раздражением мужчины, припертого к стене женщиной, у которой не хватает здравого смысла закончить разговор. Она лежала рядом с ним, глядя в потолок, пугаясь того, что все происходит не так, как она себе представляла. Взяв его за руку, она переплела свои пальцы с его пальцами. — Я хочу, чтобы ты принял решение вместе со мной, Эйдриан. Я хочу, чтобы ты помог мне. — Если ты ждешь от меня совета по поводу твоего брака, ты хочешь слишком многого. Поговори с Дот. Она, вероятно, больше понимает в подобных делах, чем я. — Нет, мне не нужен совет. Я сама все решила. Я уже сделала выбор. Все, что мне нужно, — чтобы ты одобрил его. Он повернулся, чтобы видеть ее. — Что ты сказала? Она сделала глубокий вдох и молилась про себя, чтобы он не зашел чересчур далеко в своем самоотречении и благородстве. — Ты женишься на мне, Эйдриан? Минуты тишины тянулись и тянулись. Она ждала, не смея взглянуть на него. Пока она понимала только одно — что он потрясен. Вот он взял ее за подбородок, повернул ее голову так, чтобы она не смогла избежать его взгляда. — Снова фантазии, герцогиня? — Не говори так. Я приняла решение задолго до сегодняшнего дня, еще до того, как отправилась в Марли. Я собиралась спросить тебя о нем в первый же вечер после моего возвращения. Хотя сегодня я горжусь твоим поступком, он не имеет никакого значения. — Тогда почему? Ты так ненавидишь все связанное с именем Эвердона, что готова осчастливить полукровку? — Зачем приписывать мне столь жестокие намерения? Не смей так резко говорить со мной. — Резко? Ты еще не то услышишь от других. — Меня не волнует, что станут говорить другие. — Не зарекайся! Брак со мной станет скандалом года. Я верю, что в твоих намерениях нет умышленной жестокости, но тем не менее хочу выяснить, каковы они. — Ты можешь помочь мне заботиться о Марли и других поместьях. Кому еще я могу довериться? — Хорошему управляющему. — Тебе я больше доверяю. — Тогда найми меня. Сейчас как раз тот момент, когда я готов согласиться, поскольку будущее мое неопределенно. — Совсем не то ты говоришь. Я хочу, чтобы мои дети имели хорошего отца. — Нет никаких оснований, что я им буду. У меня нет опыта общения с детьми, и с хорошими отцами тоже. — Ты будешь замечательным отцом. Но и с остальным ты отлично справишься. Например, будешь заседать в палате лордов. Я знаю, ты прекрасно распорядишься местом Эвердона. — И буду выступать от твоего имени? — От имени Эвердонов. Мы вместе будем обсуждать дела, но я не стану диктовать тебе. Я не так наивна, чтобы пытаться. София не только изложила причины, но и перечислила преимущества. Ей показалось, что он ждал большего. Ей вдруг захотелось, чтобы он пошел на компромисс со своими политическими принципами, что облегчило бы его взаимоотношения с другими членами палаты. — Я не хочу выходить замуж ни за кого другого. Ты мой лучший друг, Эйдриан. В известном смысле мой единственный друг. — У тебя есть и другие друзья. Аттила и Жак преданы тебе и останутся такими, даже если твоя щедрость сегодня закончится. Но у тебя уже вошло в привычку покупать друзей, София, и я поймал себя на мысли, что сейчас ты покупаешь меня. — Что делать, во мне течет кровь Эвердона. — Она сокрушенно вздохнула. — Но ты можешь удержаться от того, чтобы долг перед Эвердоном служил причиной твоего предложения. Разочарование затуманило ее глаза. — Чего еще ты хочешь от меня, Эйдриан? Я предложила тебе все, что имею. — Неправда, черт побери! Он собирается отказать ей. Отчаяние захлестнуло ее. София рисовала себе скучную, однообразную жизнь, которую ей предстоит вести. Мысль о браке с навязанным ей мужчиной вызывала тошноту. Она прикрыла глаза, чтобы сдержать слезы, но они медленно текли по щекам. Не зря Алистэр указывал ей на ее излишнюю импульсивность и эмоциональность. Стеклянный панцирь все еще сковывал ее сердце, но истинные эмоции просачивались сквозь трещины, образовавшиеся в нем. Сколько потребуется времени, чтобы превратить ее любовь к Эйдриану в нечто спокойное и умиротворенное? Слишком много. Ей хотелось солгать, но она знала, что он сразу распознает ложь. Она повернулась и в отчаянии обняла его. — Послушай меня. Пожалуйста, выслушай и поверь. Сделать тебе предложение заставил меня не долг. Совсем нет. Дело в том, что я хочу, чтобы ты всегда оставался рядом. Что бы я всегда могла держать тебя в своих объятиях, как сейчас, и больше не знала одиночества. Быть любимой и любить, как я способна. Я даже и подумать не могла, что мне дано так любить. И, вкусив рая, я не хочу искать место в аду. Его руки обвились вокруг нее, он притянул ее к себе, целуя ее мокрые щеки, нос, губы… Она жаждала полной близости. Она ласкала его, торопя его возбуждение, пока ее сердце кричало от страстного желания. — Я никогда не мог устоять перед твоей печалью, София. Но мне нужно время, чтобы подумать, будем ли мы счастливы вместе. Глава 25 На следующее утро Эйдриан встретился с Колином на аукционе в Кенте. Речь шла о продаже лошадей некоего расточительного лорда, чьи карточные долги перешли все границы разумного. Он нашел брата у загона, Колин разглядывал гнедого мерина поразительной красоты. — Вот и ты, Эйдриан. Надеюсь, я не слишком рано потревожил тебя? Вчера вечером я хотел зайти, но увидел за углом карету Софии и ограничился запиской. Слова Колина невольно напомнили Эйдриану о бурной ночи любви и о предложении Софии. Он сам не понимал свою реакцию на ее предложение. Только глупец стал бы колебаться. Если герцогиня по собственной воле хочет выйти замуж за человека сомнительного происхождения, да еще и без состояния, то нужно быть идиотом, чтобы не согласиться. Он же с большой осторожностью отнесся к ее предложению, хотя не сомневался в ее любви и привязанности и готов всю оставшуюся жизнь заботиться о ней. Однако он едва сдерживал досаду. Он не мог отделаться от мысли, что брак с ней сделает его еще одной копией Аттилы или Хокинза, может быть, даже более дорогой и интимной. А ей будет гораздо удобнее, если их отношения станут такими. Власть и богатство, которые она передаст ему, позволят ей вернуться к прежней жизни, к прежним интересам. Крошечная дистанция, все еще разделяющая их, может остаться непреодолимой, и ему придется всю жизнь тяготиться своим положением. Может быть, через несколько дней он посмотрит на все иначе. Но сейчас, еще окрыленный обретением свободы после вчерашнего выступления в палате, он не склонен снова превращаться в зависимого человека. — Из твоего послания я понял, что нам лучше встретиться здесь, Колин. Есть еще какая-то причина, кроме того, что ты решил купить какую-нибудь лошадь? Колин потрепал гнедого мерина по холке и отвел Эйдриана в сторону. — К несчастью, да. Я не хотел, чтобы ты приходил в Динкастер-Хаус. — Как я понимаю, граф недоволен моей речью. — Недоволен — не то слово, чтобы описать его вчерашнее настроение. Он рвал и метал, с пафосом требуя, чтобы ноги «этого предателя» больше не было в его доме. Он проклинал себя за то, что не отказался от тебя сразу после твоего рождения, и заявил, что с сегодняшнего дня он не признает тебя. — В сущности, он давно отказался от меня. — Дороти страшно переживает и думает повлиять на него, когда обстановка в доме немного успокоится. — Я постараюсь увидеться с Дот и убедить ее, что все не так страшно, как ей кажется. — Он приказал ей как можно скорее устроить бал, на который ты не будешь приглашен, и тем самым сообщить обществу, как обстоят дела. — Я так долго жил вдали от света, что изгнание из общества мало что значит для меня. Они направились к месту проведения аукциона. — Знаешь, Эйдриан, я горжусь твоим вчерашним выступлением. Меня не было в городе, но я вернулся как раз вовремя, чтобы послушать тебя. Я стоял на галерее, но сомневаюсь, что ты заметил кого-нибудь, кроме Софии. — Я заметил. Спасибо. — Прекрасная речь. Все понимают, чего она тебе стоила. Даже консерваторов ты ею тронул. А когда остальные поднялись и присоединились к тебе… тебя долго будут помнить. Как долго? Год? Пять? Помнить имя многообещающего молодого человека, погубившего свое будущее ради принципов? — Я разбудил тебя не только для того, чтобы предупредить о настроении графа, Эйдриан. У меня есть новости. — Какие новости? — Я нашел его. Капитана Брута. Гнедого мерина вывели на демонстрационный круг, и Эйдриану пришлось терпеливо ждать, пока Колин закончит делать ставки. — Я испытываю удовольствие от того, каким я оказался сообразительным, — объяснил Колин, когда они направились оформлять документы. — Я вспомнил, ты как-то рассказывал, что герцогиня описывала его как образованного человека. Что ж, подумал я, стоит пройтись по университетам. В Кембридже я нашел преподавателя, который помнил светловолосого радикально настроенного студента. Угадай, как его звали? — Джон Брут. — Черт возьми, как ты догадался? — Мне интересно, подлинное ли у него имя. — Джон Брут Маршем, если точно. Сын священника из Йорка. Я поехал в Йорк навестить его отца, и, представляешь, он сам оказался там, в гостиной, словно поджидал меня. — Отец? — Ты меня не слушаешь? Капитан Брут собственной персоной. Я же сказал, что нашел его. — Ты его предупредил? Сказал от моего имени, чтобы держался подальше от Софии, иначе его действия будут стоить ему жизни? — Вот тут-то и начинается путаница. Позволь, я расплачусь и все объясню. Пока Колин оплачивал счет и отдавал распоряжения отправить мерина в конюшню Динкастеров, Эйдриан топтался рядом. Четверть часа спустя они направились к своим лошадям. — Он возвратился в Англию почти год назад, — продолжал Колин, — вернулся другим человеком. — Не сомневаюсь. Вместо того чтобы жечь молотилки, он поджигает дома и угрожает женщинам. Тяжелая жизнь превратила его в жестокого человека. — Кажется, произошло обратное. В Кембридже он готовится к экзамену, чтобы принять сан. Пока учился, он вновь открыл для себя духовную жизнь. Он отвергает все формы насилия. Все еще остается радикалом, но теперь поддерживает мирные формы убеждения. — Но существующие улики противоречат тому, что ты рассказываешь. Я не сомневался, что негодяй станет увиливать. Они остановились около лошадей. Колин пожал плечами и провел рукой по светлым волосам. — Я ему верю. Эйдриан давно рисовал в своем воображении, как изобьет капитана Брута. Утверждение Колина поколебало его уверенность. — Я не сомневаюсь в твоих способностях судить о людях, но события показывают, что он тебе солгал. — Возможно. Однако мое суждение о нем не единственное. Он клянется, что с тех пор, как вернулся десять месяцев назад, не покидал Йорка, и встревожился, узнав, что кто-то использовал его имя и угрожал герцогине. Если он лгун, то и его отец тоже. Выходит, они оба лгут? Вряд ли. Эйдриан обдумывал скрытый смысл фразы. Если предположение Колина верно, то оно проливает новый свет на события последних нескольких месяцев. — Если не капитан Брут, значит, кто-то другой посылал письма и устроил пожар. Он встретился взглядом с Колином, и они оба поняли, что думают об одном и том же человеке. Не может быть. Конечно, не может быть. С удивительной последовательностью все детали вдруг сложились в узкую дорожку мрачного лабиринта, которая привела к опасным умозаключениям и невероятным подозрениям. Кровь стыла в жилах. Если они хотя бы наполовину правы, то имеют дело с чудовищем. Эйдриан вскочил в седло. — Я был слеп, Колин. Сердечно благодарю, что ты открыл мне глаза. — Если ты отправляешься туда, куда я предполагаю, позволь мне поехать вместе с тобой. Ему бы не хотелось, чтобы Колин был замешан в таком деле. Или кто-нибудь еще. — Лучше тебе не вмешиваться. — Черт возьми, если его загнать в угол, он станет опасным. Крысы всегда такие. Однажды он чуть тебя не убил. Во всяком случае, скажи ему, что мне все известно, чтобы он не думал: если устранить тебя, то это решит все проблемы. — Я не стану встречаться с ним, пока не добуду доказательств, от которых его ничто не спасет. Эйдриан повернул лошадь и поехал искать единственного человека, который мог предоставить ему такие доказательства. Глава 26 Аттила в страстном упоении прикрыл глаза и откинул назад голову, в то время как его пальцы продолжали извлекать из клавиатуры дивную мелодию. Жак, будучи автором стихов, с волнением наблюдал, как плод их совместного творчества расцветает на глазах публики. Виконтесса Леклер с чувством исполняла балладу, которую они положили на музыку. В основе третьей части лежала метафора о розе. Супруга виконта заморгала, видимо, впервые увидев слова на листке, который держала перед собой, но не пропустила ни ноты. София залилась краской. Ай-ай-ай! Как же она проглядела? На ее первом званом вечере! Она должна была сначала устроить репетицию, прежде чем позволить Аттиле и Жаку исполнить их сочинение. Она не поняла, что стихи будут те самые. Двадцать приглашенных слушали с вниманием. Некоторые из них поняли скрытый смысл баллады. София покосилась налево. Через три человека от нее сидел Джеральд Стидолф. Стиснув зубы, он едва сдерживал раздражение. Его чопорный вид даже развеселил ее. Баллада все продолжалась и продолжалась. Описание розы преподносилось с любопытными подробностями. Любовники, герои баллады, предаваясь своим воспоминаниям о розе, все больше и больше приходили в восторг. Некоторые из гостей неловко заерзали. Кое-кто начал нетерпеливо покашливать. Зато Жак сиял. Аттила, упиваясь музыкой, воспарил в высшие сферы. Виконтесса упорно продолжала петь. Они подошли к той части, где говорится о «слизывании» нектара… Поставленный голос виконтессы дрогнул. Она бросила взгляд на мужа, сидящего справа от Софии, и проглотила улыбку, значение которой мог не понять только дурак. Виконт Леклер, которому удавалось сохранить нейтральное выражение лица, прикрыл глаза и вздохнул, коря несдержанность жены. — Простите меня, если бы я знала… — шепнула София. — Когда я уговорила ее выступить, я не имела представления… — Метафора очень древняя, уходящая корнями в далекие времена. Есть знаменитый средневековый английский романс на ту же тему. Хотите, я скажу месье Деларошу, чтобы он покопался и нашел это сочинение? — Может быть, не стоит. Он, чего доброго, решит, что его вызывают на соревнование, и продолжит свое собственное до бесконечности… — Упаси Господи! Пение наконец закончилось. Но гости еще долго не могли прийти в себя. Разговоры не клеились. Когда София проходила мимо Жака, она слышала, как две дамы приглашали его посетить их и дать совет по поводу их садовых бутонов. София поблагодарила выступавших. Леклер улыбался, глядя на жену: мол, их маленькое разбирательство подождет до подходящего момента. Хокинз присоединился к ним, едва придя в себя от того чуда, свидетелем которого он только что был. — Роза. Кто бы мог подумать, что поэт может сочинить такую длинную и изумительную балладу о двух влюбленных, восхищавшихся одним-единственным цветком? Я — никогда. Хотя проблема интересная. И вдохновляет. Как упражнение я мог бы попробовать… — Он прищурился с видом поэта, поджидающего свою музу. — Колокольчики. Да. Думаю, подойдет. В них много души. По крайней мере строк сорок, вы согласны? Леклер поманил его пальцем: — Пойдемте со мной, Хокинз. Все изумительные поэмы заслуживают серьезного анализа. София занимала гостей, но ее сердце волновалось. Обед планировался не просто так, он имел причину. В прошлую ночь она просила Эйдриана присутствовать на нем. Никто не пропустил бы такого события. Когда он сказал, что должен обдумать ее предложение, она надеялась, что он не будет медлить. Спускаясь в парадную столовую, она молилась, чтобы Эйдриан появился. Видимо, он не смог принять решение за один день. А может быть, его отсутствие и есть его решение. Весь вечер она, как ни старалась, не могла не думать о нем, что делало ее невнимательной. Прием становился для нее утомительным. Внезапно к ней подошел Джеральд Стидолф. — Я получил ваше письмо. Вы хотите поговорить со мной? — спросил он. — Ну да, хочу. Разговор важный. — Здесь? Среди людей? Я ожидал, что мы будем говорить наедине, ведь разговор личный. — Он такой и есть. Не могли бы вы пройти со мной в кабинет? — С удовольствием, миледи. София быстро пошла в кабинет. Он последовал за ней. Она хотела сообщить ему о своем решении выйти замуж за Эйдриана. Тогда она бы вздохнула свободно и испытала бы удовлетворение. «Я должна выбрать мужчину, которого хочу, Джеральд, но не вас». Однако придется ограничиться только заявлением, что она отвергает его. Она сомневалась, дослушает ли он до конца. Герцогиня села за стол в кресло отца. Джеральду пришлось стоять против нее, и ей понравилось его положение больше, чем она могла предположить. — На прошлой неделе я посетила Марли. — Мне сказали, когда я заезжал к вам. — Я правильно поступила. Я избегала Марли и всего, что с ним связано. Сейчас я успокоилась. — Вполне понятно, что вы избегали Марли. Тяжелая ноша для женщины. Так много воспоминаний и обязательств, связанных с ним. — Вы не понимаете меня. Впрочем, вы никогда не понимали. Я избегала Марли не потому, что я женщина. Мы вовсе не такие глупые и беспомощные, как думают мужчины. И я не такая легкомысленная и непрактичная, как считаете вы. — Я не считаю. — Теперь уже не имеет значения, Джеральд. Я принимаю титул и все то, что влечет за собой такой шаг. Он радостно улыбнулся: — Я никогда не сомневался в вас, дорогая. Ваше драматичное решение по поводу своих кандидатов показало миру, кто вы такая. Логичный жест, но, возможно, несколько экстравагантный. Нам придется подождать год или два, прежде чем удастся восстановить престиж Эвердона в ваших владениях. Каждый понимает, что с соответствующим советчиком вы пересмотрите заново свое решение. — Под советчиком вы подразумеваете себя? — Конечно, моя дорогая. Моя цель заключается только в том, чтобы помочь вам. Он выглядел очень довольным, что сила и власть, которых он жаждал, идут к нему в руки. Она вспомнила его лицо в день пожара, когда он терзал ее, обвиняя во всех грехах. — Но мой выбор не касается вас. Я согласилась исполнить все, что от меня хотят, но выбрала не вас. Я выхожу замуж и передам Эвердон следующему герцогу. Но не вам. Он только что казался счастливым. Но в следующий момент ярость охватила его. — Все ваш полукровка? Я угадал? Он украл то, что по праву должно принадлежать мне. — Он ничего не крал. Он принял то малое, что я дала ему. Он обещает мне покой, а вы только боль. — Я предупреждал его. Я сотру его в порошок, и если вы вздумаете выбрать его, я уничтожу и вас, София. Если вы думаете, что кто-то согласится на брак между вами и этим полукровкой… — Я не сказала, что выхожу за Эйдриана. Я только сказала, что не выйду за вас. — Будь я проклят, если соглашусь с вашим решением! — Значит, будете прокляты. — Она вынула письмо из ящика стола и бросила ему. — Я только выполняю волю моего отца, чего вы от меня и добивались. Он пробежал глазами письмо, которое герцог написал ему. — Вы читали его личную корреспонденцию? — Я все прочитала. Он внимательно посмотрел на нее. — Тогда вы все знаете. Вот почему вы отказываете мне. Она не поняла его слов. Он внезапно смирился, как человек, который понял, что потерял. Растерянность отразилась на его лице, заставив ее испытать чувство неловкости. — Она ничего не знает. Она отказала вам, потому что всегда чувствовала, какой вы на самом деле, — послышался голос Эйдриана. София резко повернулась. Эйдриан стоял в дверях. Занятая разговором с Джеральдом, она не заметила, как он вошел. — Игра окончена, Стидолф. Или мне следует называть вас капитан Брут? Джеральд медленно повернулся к нему. — Капитан Брут? — повторила София, ничего не понимая. — Мы отыскали настоящего Брута, София. Он в Йорке. Он никогда не писал никаких писем. Все это — дело рук Стидолфа, он рассчитывал, что страх толкнет вас к нему. Зная о поездке, которую мы предприняли в «гнилые местечки», и опередив нас, он устроил все неприятности, через которые мы прошли. Он находился в доме, когда случился пожар. Готовый рисковать вашей жизнью, он хотел совершить романтический поступок, но оказался трусом. — Не верьте ему, он говорит чушь! — прокричал Стидолф. — Я говорю правду, и герцогиня верит мне. Посмотрите ей в глаза, и увидите, что ее на самом деле нельзя обвести вокруг пальца. Вы недооценивали ее. — Он лжет, чтобы настроить вас против меня. Он хочет добиться вас для себя, — продолжал отчаянно убеждать Стидолф. — Вы правы. Для себя. Не ради титула или богатства, как вы… Эйдриан подошел, взял письмо из рук ошеломленного Джеральда и прочитал его. — Письмо многое объясняет. И все же, зная вашу выдержку, поражаюсь тому, что вы убили его. Алистэр не мог предвидеть, что, посылая вам письмо, подписывает себе смертный приговор. Обвинение ошарашило Софию. Она в шоке повернулась к Джеральду: — Вы убили Алистэра? Только потому, что он передумал и больше не хотел видеть вас своим зятем? Стидолф не мог больше уклоняться, страшась даже шевельнуться или посмотреть на нее. Он наблюдал за Эйдрианом потухшим взглядом. Ничто не дрогнуло в его лице. Холодное и бездушное, оно напоминало глыбу, высеченную из камня. — Ваше признание не обязательно, — заявил Эйдриан. — Но ей необходимо знать о Брэндоне. Она имеет право, так как все годы несла тяжелую ношу. Услышав имя брата, София ухватилась за край стола. Происходило нечто такое, что она отказывалась понимать. Воздух в кабинете стал ледяным и неподвижным, как в склепе. И его смертельный холод передался ей. Эйдриан с решимостью посмотрел в глаза Джеральду. Джеральд не реагировал, но в глубине его глаз вспыхнул какой-то огонек. — Что случилось с Брэндоном? — спросила она, с трудом выговаривая слова. Эйдриан ждал. Джеральд наблюдал за ним так пристально, что она подумала: наверное, он не слышал ее вопроса. — Ты не виновата в смерти своего брата, София, — сообщил Эйдриан. — И никакого несчастного случая не произошло. Его вытащили на берег, когда Стидолф прибыл на лодке помочь. Он быстро все просчитал и воспользовался выпавшим шансом. Удар по голове. Рану, которую сочли результатом падения со скалы, нанес он. Сообщение настолько сильно потрясло Софию, что она впала в полное оцепенение. На смену потрясению пришел яростный гнев. Сердце бешено заколотилось, и она подлетела к Джеральду с одним желанием — вцепиться ногтями в его ненавистное невозмутимое лицо, выцарапать ему глаза. Долгие годы она жила с чувством вины. Бедный любимый брат… Бедный Брэндон. Гнев и жалость ослепили ее. — Неужели все правда? Господи, но зачем? Стидолф смотрел мимо нее, туда, где стоял Эйдриан. — Он хотел добиться расположения герцога, — пояснил Эйдриан. — Когда Брэндона не стало, он надеялся получить титул через вас, София. — Вы могли пойти на такое? Могли из-за титула убить? — Я заслужил титул. — Заслужил! Потому что льстил Алистэру? Брэндон единственный, кто заслуживал титула. Вы убили его, а затем и моего отца, когда увидели, что ваш план терпит крах. Вы позволили отцу поверить, что во всем виновата я, и взвалили вину на меня. Вы даже и смерть Брэндона использовали против меня. Боже мой, Боже мой… — приговаривала она, обхватив голову руками. — Вы… вы… чудовище! Стидолф снисходительно рассмеялся, и его каменное лицо неожиданно преобразилось. — Специфика службы Берчарда в иностранных государствах выработала в нем привычку во всем видеть интригу. Он ошибается. У него нет доказательств, — высокомерно констатировал он. — Доказательства есть! Касающиеся не смерти герцога, но Брэндона. Вы не единственный, кто видел, как он пытался спасти свою сестру. Есть человек, ставший свидетелем того, как вы на лодке подплыли к Софии и вытащили ее из воды и как вы ударили веслом по голове Брэндона. София говорила, управляющий вытащил ее на берег. Вы подкупили его деньгами и местом в парламенте. Волей-неволей он превратился в вашего сообщника. Харви Дуглас рассказал мне все. Джеральд пожал плечами: — Он оговаривает меня. Реакция Стидолфа поразила Софию. Никакого переживания или хотя бы смущения, никакого чувства вины. Никакого страха. Он даже не растерялся. София бросилась к нему. Он не спеша поднялся, перехватил ее руку и оттолкнул от себя. Она упала в руки Эйдриана. Он прижал ее к своей груди и взглянул на Джеральда: — Слова Харви Дугласа будет достаточно. У него нет причины лгать, ему обойдется очень дорого его предательство. Дугласу поверят. Джеральд Стидолф станет не первым преступником, который надеется, что сможет обойти закон и избежать виселицы. Джеральд обошел стол. — Вы думаете, будет суд? Очень сомневаюсь. Кроме того, если я окажусь на скамье подсудимых и дела пойдут неважно, я расскажу все. Вы понимаете? Эйдриан напрягся, готовясь к противостоянию. Двое мужчин смотрели друг другу в глаза. Казалось, воздух звенит от напряжения, а их взгляды наполнились молчаливой угрозой. Эйдриан постарался расслабиться. Он отвел Софию в сторону: — Вернись к гостям, София. Я должен переговорить со Стидолфом с глазу на глаз. — Ну уж нет! Ведь речь идет о моем брате и моем отце. Я имею право слышать все. — Послушай меня. Ты должна уйти. Оставь нас. — Я не могу пропустить… — Уйди, София! Она не двинулась с места. Эйдриан оторвал взгляд от Джеральда и потянул Софию в другую комнату. Заставив ее выйти, он закрыл за ней дверь. Ее трясло от негодования, она ухватилась за задвижку, намереваясь вернуться. Но та не двинулась с места. Он запер дверь. Джеральд занял место за столом. Позиция была удобнее, чем та, которую занимал Эйдриан. С самодовольным видом хозяина Стидолф оглядывал комнату. — Вы не хотели, чтобы она слышала наш разговор. Значит, вам все известно. — Я подозревал… — Что ж, вам не откажешь в сообразительности. — Она мельком упоминала, что вы напоминаете ей Алистэра. И то, что он всегда покровительствовал вам. С годами сходство становится все заметнее и объясняет мотив совершенных вами преступлений. Стидолф поднял руку над полированной поверхностью стола и вдруг действительно стал очень похож на Алистэра. — Вам достаточно хорошо известна моя история, не так ли? Можно сказать, что мы оба находимся в одинаковых ситуациях. Разница лишь в том, что я чистокровный англичанин, а вы только наполовину. Двое мужчин, отцы которых не были мужьями их матерей. — Эвердон знал? — Конечно, знал. Когда первый муж моей матери умер, он подсунул ей своего брата. И все из-за меня. Он знал, как позаботиться о своей крови. Он следил за моим обучением и купил мне должность. Он видел во мне свое продолжение, причем больше, чем в своих законных детях. Эйдриан старался подавить отвращение. Он-то думал, что Стидолф будет лгать и, стараясь соблюсти приличия, оставит все эти секреты тому, кому они принадлежали. — Получается, что София ваша сводная сестра? Кому принадлежала идея, чтобы вы женились на своей сводной сестре? — Я думаю, мы оба обдумывали такую возможность. И я, и Алистэр. Но вообще-то моя. Тогда зачем было убивать ее брата? Я чувствовал, что герцог не решится. — Значит, идея ваша? — Вы не представляете, что отец мог согласиться на такое? Простите, но именно так все и произошло. Он приступил к решению вопроса после смерти Брэндона. Он хотел, чтобы титул перешел к его сыну, а остался только я. Мне не достался бы титул, но я получил бы власть. Информация, полученная от Стидолфа, не укладывалась у Эйдриана в голове. Любой нормальный человек не мог поверить в такое. Если София когда-нибудь узнает, что замышлял Алистэр, если она узнает, что он толкал ее на кровосмешение, она окончательно возненавидит отца. Его поступок станет для нее ужасным предательством человека, который и так дал ей только страдания. Рана будет кровоточить вечно. — Но он передумал, да? Он снова женился. — Эйдриан старался сохранить надежду, но убеждения в его голосе не слышалось. — А, да… Появилась Селина. Я решил, что все образуется. Когда ребенка не получилось, я даже старался внести свою лепту, — усмехнулся Джеральд. — Если бы она родила от меня сына, возможно, тем бы и кончилось. Титул оставался за мной. Во мне текла кровь Эвердона, которая перешла бы к моему сыну… Вполне достаточно! Но эта сука оказалась бесплодной. Кому я рассказываю, вы же знаете не хуже меня! Разочарование постигло нас. Алистэр возродил старый план. На время. — Но затем снова передумал, поэтому вы убили его. — Если вы хотите уберечь память о нем таким путем, продолжайте, ради Бога. Но все случилось не так. Он пришел к заключению, что она не согласится, и потерял время. Он решил подыскать ей другого жениха, чтобы быть уверенным в продолжении рода, прежде чем умрет. Глупый человек. Думать, что я соглашусь потерять все? Он никогда бы не уступил. Ему следовало знать, что я тоже. Так вот как было! Если свет узнает, что собирался совершить Алистэр, позор падет на все поколения Эвердонов. И страшно подумать, что будет с Софией. — Вам не следовало говорить ей о Брэндоне, — заметил Джеральд. — Она должна знать правду. — Сейчас у меня осталась лишь одна карта. Я все расскажу ей, и если она не согласится выйти за меня, пригрожу, что моя тайна станет достоянием всего света. Иначе она не станет моей, я знаю… Узнав, что я ее брат, она ни за что не согласится. Вы не оставляете мне другого выбора, Берчард. — Вы думаете, что она поддастся на гнусный шантаж? Принять кровосмесительный брак, чтобы защитить имя отца от страшного обвинения? — воскликнул Эйдриан. — Не для того, чтобы защитить имя отца, — возразил Джеральд. — Я сомневаюсь, что ее волнует его имя, но для того, чтобы защитить честь Эвердона. Что вы скажете? — Что она позволит вам сделать наихудшее. Откройте карты. Скажите ей одно слово, и я заставлю вас пожалеть, что вы появились на свет. Не сомневайтесь! — Если я попытаюсь совершить убийство, то ничего не потеряю. Если я окажусь на скамье подсудимых, я расскажу обо всем. Не сомневайтесь! Значит, его оружие — шантаж! Он шантажирует не Софию, а его. Она никогда не согласится молчать о Брэндоне, особенно если узнает причину. Но она не знает настоящую причину. — Одна мысль, что вы избежите суда, внушает мне отвращение. Но вы и так принесли ей слишком много боли. У вас двадцать четыре часа, чтобы покинуть Британию, Стидолф. Я иду на такой шаг только ради Софии. — Вот как? — Он криво улыбнулся. — Но у меня нет желания уезжать. Меня никто не ждет на континенте. — Тогда убирайтесь ко всем чертям! — не выдержал Эйдриан. — Повторяю, у вас один день. Или я привезу Харви Дугласа, и после его показаний вас повесят. Джеральд задумчиво барабанил по столу пальцами. — Без Дугласа у вас нет ничего. Без вас Дуглас ничто… — Вы угрожаете мне? — Нет, размышляю. — Дуглас спрятан в надежном месте, и вы никогда не найдете его. — Но вы то, Берчард, не спрятаны? — Другие знают. — Не все. Если вы предложите мне сбежать, они не узнают о Дугласе. Только София знает. Он говорил вежливо, просто высказывая еще одно предположение, но заключение он сделал безошибочно. «Я уберу вас и ее и буду свободен». Кровь застыла в жилах, когда Эйдриан подумал о его плане. Чудовище. Монстр. Или, как сказал Колин, крыса, которую загнали в угол. Эйдриан тоже оказывался в западне. Привезти Дугласа силой — и София узнает о противоестественных планах отца относительно ее. Уговорить Софию хранить молчание — и Стидолф однажды возобновит угрозу окончательного разоблачения. Он рисковал собственной жизнью. Если Стидолф одолеет его, София окажется беспомощной. — Я решил. Если вы не сбежите, я не отдам вас властям. — Думаю, разумное решение с вашей стороны. — Я сам убью вас, — заключил Эйдриан. Улыбка замерла на губах Джеральда. Но он тут же взял себя в руки и рассмеялся. — Нет, Берчард, вы ничего не сделаете. Эйдриан уперся обеими руками в стол и потянулся вперед, заставляя Стидолфа отклониться назад так, чтобы он посмотрел ему прямо в глаза. — Клянусь, я убью вас. Хотите услышать имена последних министров, которые готовы подтвердить, что я сделаю это? Правда, я убивал раньше в целях самозащиты, но любой из убитых на дуэли имел большее право на жизнь, чем вы. Лицо Джеральда вытянулось. Эйдриан выпрямился, круто повернулся и направился к двери. Пройдя несколько шагов, он оглянулся: — Считайте, мы начали интересную игру. Кому первому удастся убить другого? Я думаю, что моя примитивная половина, как вы изволили заметить, дает мне преимущество. Вы даже не услышите, как я приду. Глава 27 Глотая слезы обиды София нервно ходила из угла в угол. Сердце гулко стучало в груди, мешая дышать. Сумбурные мысли не давали покоя: с одной стороны — сладость реванша, с другой — ужасные картины преступлений Джеральда. Она бросала гневные взгляды на дверь, отделявшую ее от врага. И наконец не выдержала и, подняв кулаки, отчаянно забарабанила, требуя, чтобы ей позволили войти. Неожиданно дверь открылась, и Эйдриан появился на пороге. Теперь его грудь превратилась в мишень для ее ударов. Не в состоянии сдержать эмоции, она продолжала колотить его. — Как ты смеешь выбрасывать меня из кабинета, когда обсуждаемый вопрос в первую очередь касается Эвердона и меня? Ты отказываешься от женитьбы, которая дала бы тебе право командовать, и тогда бы ты мог распоряжаться как хочешь. Но со мной нельзя так обращаться, особенно когда вопрос касается моей семьи и меня. В ее словах не слышалось негодования, как ей хотелось бы. И в конце концов она не выдержала и разрыдалась. Рыдания выворачивали ему душу. Он обнял ее и прижал к своей груди. Точно так, как в Стейверли, и не отпускал ее, пока злость и горе не вылились со слезами. Постепенно рыдания утихли, и на смену им пришло глубокое спокойствие, подобное затишью, которое бывает только после сильной бури. Из музыкального салона доносились голоса и звуки пианино. — Я больше не могу вернуться туда, — вздохнула София. — После того, что я узнала, я не могу снова вести глупые разговоры. — Ты можешь сказаться больной, — предложил Эйдриан. Она уткнулась мокрым лицом в его плечо. — Брэндон стоит у меня перед глазами. Снова и снова я вижу его. Воспоминания, которые я старалась выбросить из головы, опять ожили во мне. Они разбивают мое сердце. Я вижу его лицо, когда Джеральд подплыл в той лодке. Облегчение и затем… потрясение. Вижу как сейчас… О Боже мой, я убью Джеральда… Если бы у меня был пистолет, я бы не раздумывая застрелила его. Он гладил ее по голове. Послышались чьи-то легкие шаги, затем затихли. Она повернула голову на звук. — Это леди Леклер. Она не болтлива, — заверил Эйдриан. — Я не хочу ничего скрывать. Меня тошнит от секретов. А тебя? — Секреты — мой образ жизни, но, согласен, иногда мне тоже они до смерти надоедают. — Боюсь, что возненавижу все, что связано с Эвердоном. Я больше никогда не буду так свободна, как в Париже. — Но ты куда свободнее сейчас, чем в последние восемь лет, дорогая. Она надолго задумалась над его словами, которые заставили ее заглянуть себе в душу. — Я свободна? — спрашивала она. — Неужели действительно свободна? Свободна от своей вины и прошлого? Несмотря на страшную правду, которую пришлось узнать о моем брате и отце, в моей душе наступил мир, которого я не знала прежде. Спасибо, что ты открыл мне глаза. Дверь кабинета отворилась, и на пороге появился Стидолф. Эйдриан невольно притянул Софию поближе. Джеральд усмехнулся: — Прелестно. Какие объятия! — И с невозмутимым видом направился к гостям. София не верила своим глазам. — Подумать только! После всего, что произошло, он решил остаться! Его ничего не волнует, Эйдриан. Он ждет, что я и дальше буду изображать гостеприимную хозяйку по отношению к убийце моего брата и отца. — Иди к себе, дорогая. Я попрошу Чарлза принести гостям извинения от твоего имени. София гневно сверкнула глазами. — Я не доставлю Джеральду такого удовольствия. Все последнее время он видел мою слабость и наслаждался, заставляя меня страдать. Я иду к гостям. Провалиться мне на месте, если Джеральд Стидолф снова заставит меня прятаться. — Она стояла спиной к гостиной, откуда доносились голоса и музыка, поэтому могла видеть только Эйдриана. — Я бы хотела, чтобы ты тоже остался. — Ты справишься одна. Тебе не нужна моя поддержка. — Я не позволю ему увидеть мою слабость, но не чувствую себя достаточно сильной. Он пугает меня. Его холодность, полное отсутствие страха наводят на меня ужас, словно сама смерть коснулась меня своей ледяной рукой. Может, ты прав, мне не нужна твоя поддержка, но мне бы хотелось остаток вечера провести с тобой. Останься со мной, Эйдриан. Сегодняшний вечер, возможно, последний. — Тебе не кажется, что у нас слишком много «последних» вечеров? — улыбнулся Эйдриан. — Пусть будет еще один, но я предпочла бы, чтобы их не было вовсе, — вздохнула София. — Пока не улажены вопросы, касающиеся Стидолфа, я ничего не могу ответить тебе. Я обещаю, что отвечу, как только все кончится с ним. — Тогда поторопись, хорошо? Ты планируешь закончить дело завтра, я угадала? — Чем скорее, тем лучше. Возможно, завтра. — Целуя ее руку, он заглянул ей в глаза. — По правде говоря, этот человек действует на меня так же, как и на тебя. Когда я вижу его, кровь холодеет в жилах, и только твои объятия могут согреть меня. И она согрела. Его прикосновения и взгляды, свет, мерцающий в глубине его глаз, наполнили и ее. Предвкушение удивительного покоя, который ждет ее в его объятиях через несколько часов, вселило в нее бесстрашие перед Джеральдом и желание показать ему, что он бессилен сломить ее дух. София повернулась и направилась в музыкальный салон. — Можно с ума сойти от всех предосторожностей, но сейчас не время отказываться от них. Я последую за тобой через несколько минут, — сказал ей Эйдриан. Она думала, что он не хочет возвращаться к гостям и будет ждать ее в покоях, но он не собирался оставлять ее одну. Он будет там не для того, чтобы поддержать ее, но чтобы помочь ей выдержать трудное испытание. Собственно, он всегда поступал так. София прошла по коридору туда, где среди прочих гостей поджидал Джеральд Стидолф. Теперь она могла смотреть дьяволу и смерти в лицо, потому что знала, что позднее она обретет радость и покой в объятиях любимого. На следующую ночь Эйдриан сидел за карточным столом в игорном доме Гордона вместе с Колином, Леклером и Сент-Джоном. Лишь часть его мыслей сосредоточивалась на игре. Колин побеждал, Леклер проигрывал, Сент-Джон выигрывал с огромным счетом, а Эйдриан проиграл двадцать фунтов. Он решил, что это хорошая примета, хотя и был несуеверен. — Гнедой подает большие надежды. Поработать с ним, и он, глядишь, примет участие на скачках в Эскоте, — предположил Колин, продолжая поддразнивать брата, что он и делал весь день, упорно таскаясь за Эйдрианом по Лондону. Колин не знал, что произошло в кабинете Софии, но предчувствие не обманывало его, и он не выпускал Эйдриана из виду. — Прошлой весной он победил на скачках в Суссексе, разве нет? — спросил Леклер, поддерживая разговор. Леклер нечасто посещал игорный дом Гордона. Эйдриан подозревал, что сегодня он прибыл специально, чтобы находиться рядом с ним. Решение Динкастера публично отречься от своего младшего сына сразу стало всем известно. Так как Леклер благодаря своей американской жене и сам едва ли мог служить образцом в глазах общества, Эйдриан понимал, что от его поддержки мало проку, но ему импонировало его участие. Леклер пришел как друг, Дэниел Сент-Джон появился по просьбе Эйдриана. Сент-Джон не пытался завязать легкий разговор, и его глаза светились скрытым волнением, рождая напряжение, которое ощущал и сам Эйдриан. Их взгляды встретились, возникло молчаливое понимание. Скоро. Очень скоро. Стидолфу придется понять, что другого выбора не существует. На стол легла десятка. У него семерка. Эйдриан задумался перед тем, как взять еще одну карту из колоды. Ледяной холодок пробежал по спине. Тень упала на карты. Сент-Джон напрягся, всем своим видом давая понять, кто появился. — Стидолф, — приветствовал Леклер. — Леклер? Вот уж не ожидал увидеть вас здесь. — Честно говоря, меня не особенно привлекает игорное заведение, но здесь мои друзья. — Похоже, что вы и в своих друзьях не особенно разборчивы. Эйдриан повернулся и заметил, что голубые глаза Леклера застыли, словно два холодных кристалла. — Вы ошибаетесь, я очень разборчив. Именно поэтому я попросил бы оставить нас. — К сожалению, я не могу уйти. Я должен поговорить с вашим другом. Я имею в виду этого полукровку… — Кивком головы он указал на Эйдриана. Игроки, сидевшие за соседними столами, услышали вызов. В зале повисла напряженная тишина. Леклер бросил вопросительный взгляд на Эйдриана, который внешне оставался спокойным. Колин едва сдерживал раздражение. Сент-Джон потянулся к нему, удерживая его. — Бросая вызов Берчарду, вы должны знать, что бросаете его всем нам, — предупредил Колин. — Разве я сказал что-то оскорбительное? — Стидолф невозмутимо приподнял брови. — Динкастер наконец признал подобный факт официально. Тишина разрасталась. Их стол притягивал всеобщее внимание. Несколько других игроков поднялись со своих мест и подошли ближе. Взгляд Берчарда скрестился с взглядом Стидолфа. — Если вы думаете спровоцировать меня, то не дождетесь. Я не собираюсь решать проблему подобным образом. — Тогда мне придется отозвать вас в сторону, хотя, очевидно, в вас недостаточно благородства, чтобы принять вызов, Колин почти вскочил со своего стула. Сент-Джону удалось удержать его на месте. Леклер напустил на себя все свое дворянское высокомерие. — Пока нет веской причины для вызова, и ни один из присутствующих здесь мужчин не подумает плохо о Берчарде, если он откажется. — Веская причина есть, и он знает ее. Серьезная причина. Честь женщины, герцогини Эвердон. — Если герцогиня настаивает, что я каким-то образом обидел ее, пусть скажет. Не ваше дело вмешиваться в наши отношения. — Не та герцогиня, Берчард, — усмехнулся Джеральд. — А вдовствующая герцогиня… Селина. Эйдриан не верил своим ушам: неужели Селина участвует в игре Стидолфа? Без сомнения, если бы она родила сына от Стидолфа, она бы вышла за него после смерти Алистэра. Она, наверное, всячески способствует женитьбе Стидолфа на Софии, с тех пор как поняла, что сама не может иметь детей. Если бы Джеральд вошел в клан Эвердонов благодаря Софии, он позволил бы Селине остаться. Жена — на одной половине, любовница — на другой. Селина пошла бы на такой шаг. Сохранить положение, купленное своей красотой, — все, что для нее имело значение. Но не совсем. В конце концов она согласилась, чтобы ее имя фигурировало в постыдной интриге, дабы спасти шкуру любовника. — Вдовствующая герцогиня не имеет ко мне никаких претензий, — заявил Эйдриан. — Вы так думаете? Она призналась мне, что вы преследовали ее до того, как она вышла замуж, и продолжали свои происки потом. Она дала мне понять, что в нескольких случаях вы домогались ее и в последнее время, как раз совсем недавно, перешли границы. Ваше поведение не подлежит извинению. — Абсурд, — вмешался Колин. — Все женщины придумывают такое, а уж ей-то никак нельзя верить. — Помолчите, или мне придется вызвать вас обоих, — одернул его Стидолф. — С превеликим удовольствием! — воскликнул Колин. — Но требую, чтобы вы учитывали, кто из нас старше. Так что я буду первым. — Мой брат забыл, что мы больше не мальчишки и с играми покончено. Я не нуждаюсь в его защите. — Вы дадите мне удовлетворение, или весь свет узнает, что вы не только полукровка, но и трус. — Я, разумеется, дам вам удовлетворение. Я и не думал разочаровывать вас. Стоило прозвучать словам о дуэли, как молчание прорвалось гулом голосов. — Вы окажете мне честь, если попросите меня быть вашим секундантом, Берчард, — обратился к нему Леклер. — Благодарю, но я уже сговорился с Сент-Джоном. Брови Леклера едва приподнялись. Оказывается, многое из того, что предстояло сделать, уже организовано. Сент-Джон принял свою роль с ледяным спокойствием. — Я встречусь с вашим секундантом завтра, Стидолф. — Сегодня, — возразил Стидолф. — Хорошо, сегодня, — согласился Эйдриан. — Тогда сегодня вечером. Джеральд окинул зал победным взглядом и вышел. Несколько пар изумленных глаз провожали его, затем все повернулись к Эйдриану. Он взялся за карты. — Проклятый человек… Черт бы его побрал, — пробормотал Колин. — Кто бы ожидал… — Я ожидал, — тихо произнес Эйдриан. — Когда вы встретитесь с его секундантом, Сент-Джон, вы должны поискать возможность отменить вызов, — посоветовал Леклер. — Пройдет час-другой, и он пораскинет мозгами… — Я настаиваю, чтобы никто не предпринимал ничего подобного, — предупредил Эйдриан. Леклер нахмурился: — Тогда позвольте мне предположить, что речь идет о чем-то большем, нежели честь вдовствующей герцогини? — Да. — Вы уверены, что дуэль необходима? — Более того, она единственный способ восстановить справедливость. Леклер взял очередную карту. — Я должен напомнить вам, что дуэли запрещены. И после публичной ссоры ваша дуэль вряд ли останется в секрете. — Все присутствующие слышали его оскорбительные слова, которые я не мог игнорировать. Ни один суд не посмеет осудить меня. — Во Франции — может быть, но… — Дуэль должна состояться завтра. Леклер с печальным выражением взглянул на карту. — А если вас, мой друг, постигнет неудача? Какая же тут будет справедливость? — Если меня постигнет неудача, справедливость все равно восторжествует. Я оставлю письмо Веллингтону, он узнает все. А если не узнает он, то узнает другой. Леклер повернул голову, внезапно заинтересовавшись молчаливым спокойствием Дэниела Сент-Джона. — Какое оружие вы выбрали? — спросил Колин, не скрывая своей озабоченности. — Ты ведь не очень хорошо стреляешь? Ответил Сент-Джон: — Шпаги. Колин обдумывал его слова. — На правах старшего брата рискну заметить, что Стидолф служил в кавалерии. Он брал уроки у самых лучших фехтовальщиков Англии. — Страшный человек, — заметил Сент-Джон. — Но с другой стороны, Эйдриан тренировался у лучших фехтовальщиков Турции. Эйдриан потянулся за картой. Пятерка. Двадцать два. Черт побери, перебор! София только что видела его во сне, а в следующий миг проснулась от его прихода. Она так тревожилась за него, что даже во сне беспокойство не оставляло ее. Животные сегодня как-то особенно молчаливы и неподвижны, она не раз ловила настороженное выражение в их глазах. Они, должно быть, и подняли шум, когда он вошел. И успокоились только тогда, когда он прикрикнул на них. Она не могла видеть его, но знала, что он стоит по другую сторону кровати, в темном углу. — Эйдриан? — Прости, я не хотел будить тебя. — Как ты вошел? — Через дверь в саду. — Ты хочешь сказать, что у тебя есть опыт по открыванию дверей? — Ее не оставляло любопытство, касающееся его иностранных миссий, с тех пор как Жак выдвинул свои предположения относительно его службы. — Некоторый есть, — усмехнулся Эйдриан. — Ты расскажешь мне? — Может быть. Она повернулась на его голос. — Зачем ты пришел? — Хотел повидать тебя. Просто взглянуть, как ты спишь. Подышать одним воздухом. Его тихий голос тронул ее больше, чем слова, но напряжение не уходило. — . Случилось нечто такое, о чем ты не можешь сказать? — Нет. Спи, дорогая. Она протянула вперед руку: — Подойди и посиди со мной. Если ты хочешь увидеть меня и подышать одним воздухом, подойди поближе. Он колебался, затем вышел из угла. Снял пальто и присел на край кровати, опершись плечами на ее спинку и вытянув ноги поверх пледа. Она нырнула под его руку. В комнате стояла такая темнота, что ей лишь казалось, что она видит его серьезное лицо, но его подавленное настроение мгновенно передалось ей. — И все-таки что случилось, Эйдриан? Твое настроение имеет отношение к Стидолфу? Я понимаю, что рассказать о нем не просто, какие бы преступления он ни совершил, но… — Что бы с ним ни случилось, София, я жалеть не стану, — отрезал Эйдриан. — Я не настолько сентиментален, чтобы вздыхать об этом подонке. Справедливость свершится завтра, и я не жалею ни о чем. — Тогда почему, Эйдриан? Ты беспокоишь меня. Я никогда не видела тебя таким. Он перебирал прядки ее волос. — Горькая ирония, вот и все. Слишком много мыслей о прошлом, слишком много размышлений о будущем… Мы прекрасно знаем, как мимолетна жизнь, и все равно растрачиваем ее по пустякам. Я не хочу, чтобы моя меланхолия передалась тебе. Я пришел, значит, все прошло… Неправда. Что бы ни привело его сюда, еще ничего не прошло. Она читала в его душе как в открытой книге и чувствовала его тревожное настроение, которое ранило ее сердце. Эйдриан никогда не грустил. Ей всегда казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, и любая душевная смута уйдет так же быстро, как и шумное беспокойство Юри. Как эгоистично и необдуманно с ее стороны предполагать такое! Он перенес многое, как и она. И если он никогда не показывал, что творилось в его душе, то совсем не значит, что жизнь его всегда безмятежна. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она открыла в нем лишь те качества, которые можно использовать. Его силу, его страсть. Она рассчитывала, что он заполнит зияющую пустоту ее жизни, но никогда не думала, что может то же самое сделать для него. София Роли, которую он привез из Парижа, посмеялась бы над тем, что она может иметь что-то серьезное с мужчиной. Она знала, что все мужчины хотели от нее одного: власти и денег. Но благодаря Эйдриану София стала другой. Если он пришел сегодня, чтобы подышать с ней одним воздухом, может быть, она значит для него больше, чем ей кажется? София повернулась и обняла его покрепче, словно старалась дотянуться до его сердца своим сердцем. Она попробует хоть ненамного удержать его. Возможно, она могла бы утешить его, как он утешал ее. Он, кажется, понял, что она пытается сделать. Прижался щекой к ее голове. Молча, незримо, не говоря ни слова, дал понять, что открывает ей свои новые переживания. Она не знала, что составляет их суть, но они передались ей, творя мучительную и острую близость. Ее сердце сжалось и открылось навстречу, принимая его смятение. Не ведая, что происходит с ним, она чувствовала, как необходима ему. И, стараясь принять его боль, надеялась сделать его ношу хоть немножко легче. Долгие минуты прошли в полной тишине, София ощущала, как постепенно он успокаивается в ее объятиях. Он нежно целовал ее макушку, как бы в знак благодарности, подавая маленький сигнал, говоривший ей, что она смогла помочь. Он обрадовал ее. Сладкая, утонченная чувственность окутала их. Глубокая. Священная, наполнившая ее эйфорией. Легко и неожиданно любовь вышла из ее сердца, чтобы своей необъятностью окутать его, защитить, укрыть от зла, и никакие барьеры не могли разделить их. София хотела отдать ему все, что имела, а он готов взять. Ее желание и его нужда объединились. Так никогда не происходило прежде. Она никогда не знала, что отдавать — значит дать любви цель и полноту. Но сейчас разъединенность и неуверенность больше не существовали для нее, она творил мир совершенного союза. Она вся трепетала от того, что испытывала. — Я рада, что ты пришел, — прошептала она. — Я не могу остаться. Но знаю, что если просто побуду рядом с тобой, то это придаст мне сил. Даст мне ощущение, что я все могу, что я живой… Живой… Да, у нее оставалось сходное чувство. Ощущать полноту жизни, сосредоточившись на реальности настоящего момента. Жить, чувствуя, как полно дышит грудь, как сильно бьется сердце. Она потянулась и поцеловала его в шею. Лаская его, она ощущала его душу так же ясно, как его кожу. Отдавать. Для нее такое чувство было внове, и оно сильно взволновало ее. Как запоздало она поняла, что может быть между мужчиной и женщиной. Любовь сделала их другими. В любви взять значило отдать. Без любви все иначе… Она подвинулась, стараясь дотянуться до его губ. Расстегнула его жилет, потом рубашку и целовала открывшуюся грудь. Душевное волнение наполняло ее. — Я пришел не для того, чтобы заняться с тобой любовью, София. Она взялась за его галстук и отвела его в сторону. — Ты сможешь остановить меня? — Ее пальцы начали развязывать галстук. Мрачное настроение все еще не оставляло его. Оно передавалось и ей, потому что она стала частью его, и она так хотела унять его смятение и непонятную тревогу. Не спрашивая ни о чем… Просто успокоить, утешить… — Нет. — Тогда не говори ничего, я не хочу ни о чем думать. Ей показалось, что он хотел ей что-то сказать, но, видимо, передумал. — Мы не будем ни говорить, ни думать. Она сняла с него рубашку. Он пребывал в необычной пассивности и не помогал ей. Ей нравилось это. — Сними ночную сорочку, — попросил Эйдриан. — Я хочу видеть тебя. Встав на колени, она через голову стянула сорочку. Его теплые ладони легли на ее грудь. — Ты такая красивая. Как белый цветок в лунном свете. Белая роза. Красивая и удивительная. Слова их первой ночи отозвались щемящей тоской в ее сердце. Даже тогда она поскупилась отдать побольше. Хотя она и отдала ему свою невинность, но щедрость принадлежала только ему. Ее пальцы блуждали по его груди, путешествуя по очертаниям его мускулов. — Только с тобой я такая красивая… Только для тебя. Они с жадностью обменивались ласками, словно их руки могли сохранить на память очертания их тел. Их обоюдное удовольствие превратилось в молчаливый диалог. Ее грудь и кожа необыкновенно живо воспринимали его прикосновения. Неизведанная доселе душевная близость превратила удовольствие в разделенный экстаз. София нагнулась, чтобы снять с него сапоги. Ловя на себе его восхищенный взгляд, она задыхалась от нетерпения. И раздевала его, не переставая дарить ему ласки и поцелуи. Отдавать. Такая потребность наполнила все ее существо поразительной щедростью. Их сердца преисполнились взаимным притяжением. София наклонилась, коснулась губами его сосков, позволила своему языку спуститься ниже по его груди, пока ее пальцы ласкали его бархатистый жезл. Все его тело напряглось в ответной реакции. Положив щеку на его живот, она наблюдала, как ее ласки воздействуют на его возбуждение. Ее собственное желание разрасталось, поднимаясь на решительный уровень. — Я хочу любить тебя, Эйдриан, — шептала она. — Хочу… Ты никогда не просил меня об этом. Ты хочешь, чтобы я любила тебя? — Да. Но потом ты позволишь мне проникнуть внутрь тебя? Мне нужно прижать тебя к своему сердцу, София. Ее губы и язык спускались все ниже и ниже… Он напрягся, заставляя ее отбросить последний стыд. Она становилась все агрессивнее. Низкий стон подтверждения вырвался из его уст. Внезапно он, перевернув ее на спину и подтянув колени к груди, начал изводить ее мучительной лаской, так что она закричала от наслаждения и его поцелуев… И тогда он взял ее. Казалось, все его смутное настроение вылилось в физическую силу. Вцепившись в его плечи, она крепко прижимала его к себе, помогая ему. Когда все кончилось, он еще долго не отпускал ее. Прислушиваясь к его спокойному дыханию и чувствуя, что напряжение оставило его, она подумала, что он уснул. София лежала рядом, запоминая каждую выпуклость, каждую впадинку его тела. — Я люблю тебя, Эйдриан. Ты всегда будешь в моем сердце. Он медленно повернул голову и посмотрел на нее сквозь темноту. Он не спал. Он слышал ее слова. София снова проснулась, ощутив его присутствие. Эйдриан стоял рядом с кроватью и смотрел на нее. Перекинув сюртук через плечо, он удерживал его на одном пальце. Она приподнялась и положила ладонь ему на грудь. Первый утренний свет окрасил его белоснежную рубашку в серебристый тон. — Ты должен уйти? — Мне нужно кое-что сделать сегодня утром. — Джеральд? — Видимо, арест Стидолфа не позволяет Эйдриану остаться, подумала она. — Да. — Ты вернешься после? — Конечно. А теперь поспи, еще рано. Приподняв ее лицо за подбородок, он осторожно провел большим пальцем по очертаниям ее рта. Затем наклонился и нежно прижался к нему губами. — Я люблю всю тебя. Храни меня в своем сердце, как обещала ночью. Резко повернувшись, Эйдриан вышел из комнаты. Она не могла объяснить почему, но поцелуй поселил в ее душе беспокойство, наполнив сердце нехорошим предчувствием. Глава 28 Все утро София думала о своей любви, несла ее в себе, словно драгоценную ношу, очарованная новизной чувства. Она даже забыла на некоторое время волнение, которое все еще гнездилось в глубине ее души из-за странного ухода Эйдриана. София чувствовала, что и сама изменилась. Солнце, казалось, светило ярче, а воздух стал удивительно чистым. Даже слуги улыбались ей как-то особенно. Когда Дженни потащила ее в гардеробную, решительно призывая просмотреть все платья и выбросить все старье, обычное занятие превратилось в увлекательнейшую забаву. Должно быть, ее настроение передалось Дженни. Улыбка не сходила с ее лица. Она беспрестанно что-то щебетала. Доставая одно платье за другим, они обсуждали, что с ними делать, продолжая веселиться. — Возьми это себе, — предложила София, когда настала очередь желтого шелкового платья. — Оно всегда тебе нравилось. — Но оно почти новое, — попыталась возразить Дженни. — А я говорю: забирай. Теперь тряпки ничего не значат для меня. Улыбка Дженни на какой-то момент угасла. — Что вы говорите, миледи? — Она отложила желтое платье в сторону и вытащила следующее. — А как это? — Это я хочу сохранить. — Если честно, розовый цвет никогда не шел вам. — Все равно я оставлю его. Я была в нем, когда Эйдриан впервые поцеловал меня. Дженни быстро отвернулась. — Что-то не так, Дженни? — Нет, нет… — Девушка снова улыбнулась и занялась делом. В одиннадцать часов появилась Дороти Берчард, крайне удивив Софию своим неожиданным визитом. С сияющими глазами, счастливая и оживленная, она ворвалась в гардеробную. — Простите, милочка, но я прогуливалась неподалеку и решила заглянуть к вам на минутку. Вы не возражаете? Я попросила Чарлза пренебречь формальностями. Чем вы занимаетесь? Я обещаю не мешать вам. Она присела рядом с Софией. Ей показалось, подумала София, или Дженни действительно вздохнула с облегчением, когда появилась сестра Динкастера? Они быстро обменялись взглядами, и Дженни продолжала прерванное занятие. Дот обещала не вмешиваться, но не сдержала слова. Посыпались вопросы о французских модистках, которые сшили такие великолепные платья, восхищение деталями и тканью… Ее суждения перемежались забавными историями о всяких портновских промахах, которые она наблюдала на балах за долгие годы пребывания в свете. Улыбки, улыбки… Разговоры, разговоры… Спустя полчаса дворецкий объявил о приходе виконтессы Леклер. Удивленное молчание длилось довольно долго. Дороти и Дженни снова переглянулись. — Виконтесса? Как чудесно! — воскликнула Дот. — Вы ведь примете ее, София? Почему бы нам не спуститься вниз и не попросить какао? На улице сегодня прохладно, и, я думаю, какао придется очень кстати. Дот расплылась в улыбке. Дженни согласно кивала. София наконец поняла, что происходит. Они старались всячески занять ее. Но, почему? Легкое беспокойство, которое она так удачно игнорировала, внезапно заявило о себе с новой силой. Они нашли виконтессу в гостиной, одетую в амазонку темно-синего цвета. Она бросилась навстречу Софии, приветственно протягивая руки и натужно улыбаясь. — Простите, что побеспокоила вас в такой неурочный час, — торопливо залепетала виконтесса. — Я возвращалась с прогулки по парку и подумала, что загляну к вам и поблагодарю за вчерашний прием. Обещайте, что не расскажете Леклеру, иначе он отругает свою американскую женушку за пренебрежение к правилам этикета. — Она удивленно вскинула брови, увидев Дороти. — Дороти? Не может быть! Подумать только, какое поразительное совпадение! У меня блестящая идея: учредить министерство в поддержку искусства. Я планировала поговорить об этом с герцогиней, но ваше участие в обсуждении вопроса как нельзя кстати. — Прекрасная мысль, — одобрительно кивнула Дороти. — Вы непременно должны рассказать нам свои планы за какао, — предложила она. — Какао? Чудесно! По утрам уже довольно-таки холодно. Боюсь, что это наступили последние летние деньки. Подали какао. Дамы потягивали горячий напиток, а виконтесса излагала свои мысли, касающиеся петиции к высшим кругам в правительстве с просьбой поддержать юные дарования. Пока она говорила, границы покровительства все расширялись. Словно все уже уладилось. Дот задала несколько вопросов. София наблюдала за их слишком энергичным разговором. Слишком энергичным… Слишком горячим… Разговоры, разговоры… Улыбки, улыбки… Кроме разговора, поразившего ее своей странной притворностью, улыбки тоже казались натужными. Они щебетали вокруг нее беспрестанно, словно пауза могла стать настоящей катастрофой. Но пауза все же наступила, так как дворецкий объявил о приходе Жака и Аттилы. Еще один неожиданный визит! Видимо, тоже совпадение. А может, все-таки нет. Жак был мил, как всегда. Аттила излучал преувеличенную веселость. Они присоединились к общей беседе. Виконтесса снова принялась объяснять свою идею. Бесконечная болтовня становилась все более нервной. София хотела одного — сидеть спокойно и лелеять свою любовь, но разговоры отвлекали ее. Она внимательно посмотрела на виконтессу и Дороти. Несмотря на их оживление, тревожное выражение не сходило с их лиц. Жак тоже казался более озабоченным, стоило ей присмотреться к нему. А уж улыбку Аттилы можно, без сомнения, назвать вымученной. Чарлз вошел в гостиную и, подойдя к герцогине, склонился к ее уху. София слушала его и кивала. — Герцог Веллингтон пожаловал с визитом, — объявила она. — Похоже, я открываю новую моду — утренние салоны. Ее сообщение прервало общий разговор. Жак оставался спокойным, Аттила бросил на Дороти тревожный взгляд. Седое облачко волос Дороти качнулось. Герцог на секунду задержался в дверях, окинув взглядом присутствующих. — Я опасался, что мой ранний визит потревожит вас, герцогиня. Но вижу, что у вас большой прием. Простите мое вторжение, но я шел мимо и… — …воздух показался слишком холодным, и вы подумали о чашечке какао, — продолжила за него София. — Добро пожаловать, герцог! Как видите, мы не слишком строго придерживаемся формальностей. Она усадила герцога между Дороти и виконтессой и заметила, как он облегченно вздохнул. Повисло Неловкое молчание, нарушаемое лишь незначительными фразами, которые способствовали еще большему напряжению между гостями. — Аттила, я пробовала сыграть сонату, которую вы мне дали, — обратилась к гостю София. — Пожалуйте к пианино, я бы хотела, чтобы вы послушали, что у меня получилось. Жак не желал оставлять Аттилу наедине с Софией. Впрочем, и Дороти тоже. Виконтесса бросилась обсуждать с Веллингтоном подробности битвы при Ватерлоо. Герцог ухватился за предложенную тему с энтузиазмом. София жестом подозвала Аттилу. Робкая улыбка дрожала на его полных губах, Аттила неохотно встал подле пианино. — Замечательно! Вы делаете успехи, миледи. Значительные успехи… — похвалил он, когда она исполнила первый пассаж. — О, глупости. Я играла ужасно, впрочем, как и всегда. — Нет, нет… Хотя вы все еще пропускаете некоторые ноты и темп немного замедлен, но ваше глубокое понимание музыки трогает мое сердце. Ее пальцы вновь легли на клавиши. Герцог продолжал рассказ. Виконтесса изображала преувеличенный интерес, но ее взгляд останавливался чаще на Софии, чем на ее собеседнике. — Что происходит? Почему вы все пришли? — воскликнула София, требуя ответа у Аттилы. — Навестить вас. Разве не разрешается? — Аттила, не надо делать из меня дурочку. Я вижу, что происходит что-то необычное. Виконтесса Леклер, с которой я едва успела перекинуться парой слов, появляется в такое неурочное время! Герцог Веллингтон рассказывает истории, которые скучны ему самому. Вы соглашаетесь слушать мою игру, когда мы оба знаем, как она мучительна для вас. Какие-то тени бродят по комнате, и каждый старается не заметить их и сохранить видимость спокойствия. Я спрашиваю еще раз: что случилось? Он замялся: — Ничего, уверяю вас. Мне и Жаку захотелось повидать вас, вот и все. Мы пришли, мы ведь ваши друзья? Мы и представления не имели, что окажемся в таком обществе. Мы не хотели оставлять вас одну. Ее взгляд скользнул по маленькой группе гостей. Простое совпадение? Они ничего не планировали заранее? И, не сговариваясь, каждый пришел сам по себе. Но почему? Потому что никто не хотел оставить ее одну. Даже Веллингтон… — Но почему вы не хотели оставить меня одну, Аттила? — Разве я так сказал? Я имел в виду, что, может быть, вам одиноко. — Что-то с Эйдрианом? Я угадала? И она сразу поняла, что права. Они не хотели оставить ее одну на тот случай, если придут плохие новости. Беспокойство, которое она пыталась проигнорировать, вновь поселилось в ней. Тревога жгла ее сердце. Она прекратила играть и молча смотрела на гостей. Один за другим они заметили ее выражение. И замолчали… Робкие улыбки исчезли. София поднялась, держась одной рукой за пианино, чтобы не упасть, и посмотрела в глаза Веллингтону. — Где Эйдриан? Герцог с сочувствием смотрел на нее. Дороти подошла и взяла ее за руку. — Другого выхода не было. Колин объяснил мне. — Где он? Веллингтон покачал головой: — Я не знаю, где происходит дуэль. Я получил от него письмо с сообщением о дуэли, но там не указано место. R письме он просит меня оказать вам покровительство, если будет убит. Там также вложено другое письмо, но его надо вскрыть только в случае смерти Эйдриана. — Дуэль? — едва слышно повторила София. — Он и Джеральд? Все знают, кроме меня? По лицам присутствующих она поняла, что весь город знал, за исключением ее. Даже Дженни и слуги. Отсюда все эти улыбки… Вот почему Дженни уговорила ее заняться туалетами. Вот почему пришли Дороти и остальные. Они пришли, чтобы находиться около нее в случае печального исхода. И чтобы она не вышла из дому и не узнала о том, что происходит. Безумие. Джеральд не заслуживает подобной чести. Его надо бы заковать в колодки, не пускать к порядочным людям. Эйдриан не имел права не сказать ей. Она могла бы разделить его страдания сегодняшней ночью. А может, и остановить… даже если бы пришлось запереть его и не дать уйти. Он должен был рассказать ей. Может быть, он рассказал? Он принес ей свой страх, разве нет? Он хотел провести с ней ночь, перед тем как посмотреть в лицо смерти. Смерть. Каждый человек в этой комнате понимает такую возможность исхода. Джеральд не избежит суда, но, прежде чем встретиться со смертью, он может отнять у нее самое дорогое. — Кто с ним? — Его брат, Сент-Джон и мой муж, — пояснила виконтесса. — И дюжина других, чьи имена останутся неизвестными, пока необходимо, — добавил Веллингтон. — Вы можете остановить дуэль. — София резко повернулась к герцогу. — Если герцог Веллингтон потребует назвать место, где она происходит, вам наверняка сообщат. Вы можете предотвратить… Вместо того чтобы сидеть здесь и ждать результата, словно какого-то глупого голосования в парламенте. — Я сижу здесь и жду результата, словно послал на опасное дело лучшего из своих солдат. Если Берчард выбрал такой способ разрешить ситуацию между ним и Стидолфом, он, несомненно, имеет причины. Он не пошел бы на такое, если бы не существовало необходимости. — Вы знаете, из-за, чего произошла дуэль? — спросила София. — Стидолф вызвал его, будто бы отстаивая честь вдовствующей герцогини, но никто не верит, что он назвал реальную причину. Я думаю, вам известно лучше, чем мне. Я даже подозреваю, что она имеет прямое отношение к вам, герцогиня. — Ни одна из причин не может требовать подобного геройства. Вы должны остановить… — Уже поздно, все свершилось. Я не могу. — Он поднялся и похлопал ее по руке. — Я подозреваю, что вы не знаете всего, герцогиня. С Божьей помощью он возвратится с триумфом, которого мы все желаем. Если нет, я открою другое письмо, и мы ознакомимся с его содержанием. — Его жесткое лицо смягчилось. — Он храбрый человек. Я не раз видел это. Если бы мне пришлось выбирать вам защитника, я не мог бы найти лучше. Ее защитник. Рискует своей жизнью из-за того, что не имело к нему прямого отношения. Она ощущала себя совершенно беспомощной. Такой ужасной. Такой благодарной, что он пришел к ней ночью и что она наконец осмелела и могла любить его без всяких преград. — Поэтому мне не остается ничего другого, как набраться терпения и ждать. Я должен выдержать, пока не будет известий. Рука Аттилы легла на ее плечо. — Мы все вместе выдержим, kedvesem. Наступил худший час ее жизни. Поистине чудовищное ожидание. Веллингтон позвал слугу, и вскоре запылали дрова в камине. Вдруг ей показалось, что она слышит стук копыт под окнами. Она хотела подняться и бежать, но не могла. Как и никто из присутствующих. Все замерли, тревожно прислушиваясь. Казалось, все перестали дышать. Тяжелые шаги приближались. Чарлз распахнул дверь, и Леклер замер на пороге. Он с удивлением оглядывал присутствующих. — Ну? — нетерпеливо произнес герцог. — Я ехал впереди. Он в карете, вместе с братом и Сент-Джоном. Он скоро будет здесь. Волна облегчения накрыла Софию. Слезы текли по щекам. — Он ранен? — Рана на бедре. Мы задержались, так как делали перевязку. Я советовал ему тотчас отправиться домой, но он предпочел приехать сюда. — Он оглядел комнату. — Не думаю, что он ожидает увидеть такое собрание. — А Стидолф? — спросил герцог. Леклер промолчал, сказав этим все. Веллингтон поднялся, собираясь уйти. По дороге к дверям он вынул запечатанное письмо и бросил его в камин. Жак и Аттила поцеловали Софию и поспешили следом за герцогом. — Вы должны остаться, Дот. Вы должны увидеть его, — проговорила София, удерживая Дороти. — Если вы не возражаете, милочка, только на минутку… — Дот вытирала глаза. — Не хотела бы я снова пережить такие минуты, скажу я вам. Леклер предложил руку жене: — Нам пора, моя дорогая. Я вижу, вы катались на лошади. Вы редко позволяете себе подобное удовольствие, когда мы живем в городе. Я надеюсь, вы использовали дамское седло? — Разумеется, Леклер. Как вы можете беспокоиться о подобных пустяках в такой день, когда речь идет о жизни и смерти? — Другими словами, дамское седло отсутствовало. — Он повернулся к Софии: — Эйдриан может появиться в странном настроении. Не удивляйтесь, дорогая, если он не проявит особой радости в связи со своей победой. — Я понимаю. Спасибо за все, что вы сделали для него, виконт. София и Дороти прошли в библиотеку подождать Эйдриана. Дот поспешила из комнаты, как только послышался шум подъезжающей кареты. Все, что она хотела сказать своему племяннику, она сказала в холле. Эйдриан вошел в библиотеку, осторожно опираясь на палку. Он остановился и посмотрел на Софию. Он был без сюртука, его брюки перехватывала на бедре широкая повязка. На одежде — ни одной капли крови. Он, должно быть, в карете поменялся одеждой с Колином. Эйдриан смотрел на нее воспаленными глазами. Леклер прав. Никакой радости. Никакого триумфа. Просто сознание того, что случилось, и того, что могло случиться. Ее сердце сжалось от боли, любви и облегчения. Она не сводила с него глаз, боялась дышать, дабы явь не оказалась сном. Никогда он не выглядел менее похожим на англичанина. Черные глаза обжигали ее. Темные волосы спадали на лоб. Тонкий узорчатый платок перехватывал его талию на восточный манер. Он осторожно подошел к ней. И невольно поморщился. Каждый шаг доставлял ему боль. Плохая рана. Ему надо было бы поехать домой, но она знала, почему вместо дома он приехал сюда. Причина крылась в его глазах, в жестких складках вокруг рта. Наступивший день предназначался для заключительных действий. Она молила Бога, чтобы все кончилось удачно. — Леклер рассказал тебе? — Я уже знала. — Я надеялся, что ты не узнаешь, пока все не закончится. — Но ты поступил несправедливо. Есть вещи, от которых ты не должен оберегать меня. — Она сделала несколько шагов, преодолев пространство, которое разделяло их, чтобы обнять и поцеловать его. Он вздрогнул, и она нащупала повязку на его плече. Значит, не только нога задета. Он переоделся, чтобы она не видела крови. Положив голову ему на грудь, она слушала, как бьется его сердце. Он нагнулся и поцеловал ее в макушку. — Давай присядем? Она подняла конец его импровизированного пояса: — Что это? — Мой отец дал мне. Он все еще в Англии. — Он приехал? — Он присутствовал там. Он оставался в карете, но я узнал лакея и подошел к нему. Он дал мне платок на счастье. Он думал, что я засуну его в рубашку. Но я решил, что так будет лучше. — Он посмотрел на цветной платок. — У него тринадцать других сыновей, но он оставался в карете до конца и молился, чтобы я остался жив. София провела пальцем по узорчатой ткани платка, который он показал всему свету. День для заявлений, как и для подведения итогов, наступил. — Почему ты вызвал Джеральда? — Он бросил мне вызов. Пятьдесят мужчин готовы поклясться, что все шло от него. Я не провоцировал Стидолфа. Может быть, и нет, но он принял вызов. Все произошло именно так, как он хотел. — Но зачем, Эйдриан? Зачем так рисковать? Почему ты просто не арестовал его? Он нежно погладил ее щеку. — Ты веришь мне? Ты доверяешь мне настолько, чтобы поверить, что дуэль — лучший способ закончить дело? Она заглянула ему в глаза и поняла, что больше он ничего не скажет. Ни сейчас, ни потом. Может быть, никогда. Веллингтон прав: причина — в ней. Эйдриан пошел на дуэль, чтобы защитить ее, и она могла никогда не узнать почему. — Да. Я доверяю тебе. Полностью. Я верю тебе. И верю в тебя. Она снова хотела обнять его, но он отошел. Глубокие, темные чувства одолели его. — Я убивал и прежде. Но не так. Тогда больше походило на военные переделки. Страна против страны. Леклер предупреждал меня, что сейчас будет по-другому. Он пережил подобную историю и признался, что воспоминания очень тяжелые. Сердце Софии сжималось от боли за него. Он прекрасно знал, что другого выбора нет, но сомнения все равно терзали его. — Леклер тебе хороший друг. Я рада, что он оставался с тобой. Эйдриан рассеянно кивнул и зашагал из угла в угол. — Я обедал с ним накануне того памятного дня, когда произнес речь. Его дети обедали с нами. Я прежде никогда не видел их. Он балует их. Говорят, это американское влияние Бьянки, но он ни в чем не может отказать им. Все воспитание идет от нее, не от него. Наблюдая за проявлениями искренней семейной радости, впитывая в себя удивительную атмосферу любви, я чуть не прослезился. — Даже сейчас, когда он говорил, его голос предательски дрогнул. — Я бы хотел иметь такую семью, дорогая. — Я уверена, что все в наших руках. Мы, может быть, не знаем, что делать, но мы знаем, что не надо делать. Он покачал головой: — Тебе никогда не простят, если ты выйдешь за меня. И никогда не забудут, кто я, как бы я ни старался. Многие не смогут принять меня. — Знаешь, а я думаю, что кое-кто из наших друзей никогда не простит мне, если я не выйду за тебя. А ведь они относятся к людям, которых я уважаю. — Не обольщайся, София. Твой титул не защитит тебя. Половина твоих недавних гостей порвет с тобой, как только будет объявлено о нашей помолвке. Меня терпели, пока я находился в тени. Но никогда не потерпят, окажись я на виду. — Что ж, тогда мы узнаем, кто наши настоящие друзья, а кто притворялся. Я уже говорила, что есть вещи, от которых тебе не следует защищать меня. Я не позволю тебе разрушить наше счастье во имя ложно понятой добродетели. Он прекратил нервно шагать по комнате и повернулся к ней. Выражение его лица заставило ее затаить дыхание. Страшная тревога. Страшная и безжалостная. — Ты знаешь, что я не обращаю внимания на подобные нападки. Я провела восемь лет, игнорируя таких людей. Их мнение не может ранить меня сейчас. Твое происхождение не имеет никакого значения для меня. — Может быть, нет. Я никогда не думал обсуждать такой вопрос с тобой. Но мне делается не по себе при мысли, что тебя могут обидеть из-за меня. — Почему мы должны придавать значение какой-то ерунде? Эйдриан выпрямился. Казалось, что никакой раны у него нет. Он стоял перед ней такой сильный, такой красивый. — Ты любишь меня, София? Не просто нуждаешься во мне? Не просто хочешь меня или зависишь от меня? Я готов принять твое предложение, но я хочу знать, любишь ли ты меня так же, как я люблю тебя? Мое чувство к тебе безгранично. Оно живое, горячее и совершенное. Все остальное не имеет значения. Ни Эвердон, ни прошлое, ни скандалы и будущее, ни то высокомерие и притворство, с которыми нам наверняка придется столкнуться. Мне все равно, кто ты такая, мне важно, какая ты. Все остальное станет незначительным, если я буду уверен, что ты любишь меня, что у тебя ко мне не просто привязанность или страсть… — Я люблю тебя. Я любила тебя давно. Люблю так сильно, что чувство пугало меня, поэтому я старалась скрыть его. Кто знает, может быть, я сама не верила, что заслуживаю счастья? Неудивительно, ведь я теряла людей, которых любила. — Ты заслуживаешь счастья, София. А если ты боишься его, у тебя есть на то основания. — Дело не в тебе, а во мне. Я сама не доверяла своей любви. Ночью ты дал мне шанс осознать, что я могу любить. Сейчас я знаю, что люблю тебя. Очень люблю. Больше, чем любая женщина б мире. Если бы ты позволил мне дать тебе мою любовь и защищать тебя, как ты защищаешь меня! Если бы ты разделял со мной свою ношу, как сделал прошлой ночью и сделал сегодня. — Я чувствовал. Я надеялся. И сегодня ты была в моем сердце. Я пришел первым делом сюда, потому что хотел убедиться, что не ошибся. — Ты всегда понимал меня. Не думаю, что ты сможешь когда-нибудь ошибиться. А я только сейчас все поняла про себя, увидев свое отражение в твоих глазах. — Отражение красивой женщины, прекрасной и сильной. Я рад, что ты узнала правду. — Я хочу, чтобы мы заполнили пустоту, которая так долго сопутствовала нам. С одиночеством покончено навсегда. Эйдриан, я хочу, чтобы мы создали счастливую семью, где всегда будет царить любовь. — Если мы собираемся завести семью, то должны пожениться. — Вы делаете мне предложение, мистер Берчард? Опираясь одной рукой на палку, он протянул ей свободную руку. — Мы слишком долго путешествовали в одиночку, дорогая. Ты не составишь мне компанию… на всю оставшуюся жизнь? Она не успела сделать и шага, как ее счастье уже коснулось его. В следующий миг она уже обнимала его. — На всю оставшуюся жизнь, любимый!