Аннотация: Еще вчера Джослин Сан-Пьетро считал себя благородным британским джентльменом, а сегодня он бесправный раб в колониях Нового Света, собственность юной Лайлы Реми.
 Но Джослин поднимает жестокий бунт на невольничьем корабле и становится главарем мятежников, намеренных отныне заниматься пиратством в Южных морях.
 Теперь Лайла – его пленница, он волен делать с ней что пожелает. Сгорая от мучительной страсти, пиратский капитан сдерживает данную себе клятву: Лайла будет принадлежать ему не только телом, но и душой. И случится это, если она сама полюбит похитителя…


---------------------------------------------


 Карен Робардс
 Желание под солнцем



 Глава 1


 – Мисс Реми… Дилайла… вы в моих мыслях дни и ночи! Вы волшебница, вы чаровница, и вы пленили мое сердце. Я…
 – Молю, не говорите больше ничего, мистер Калверт, – пробормотала Лайла, пытаясь высвободить руку. Словно лишившийся рассудка, мистер Калверт упрямо цеплялся за ее пальцы, опустившись перед ней на колени. Она в отчаянии смотрела на курчавую каштановую голову, склонившуюся к ее руке.
 Майкл Калверт был еще почти мальчик, на год или около того моложе ее самой, а ей исполнилось двадцать один. Она была влюблена в него не больше чем в Геркулеса, избалованного спаниеля двоюродной бабушки, который в данный момент довольно свернулся рядом с ней на качелях веранды, и его короткая рыжая шерсть обильно усеивала тонкий белый шелк ее платья. Но убедить мистера Калверта в отсутствии у нее интереса к нему до сих пор представлялось не более возможным, чем обескуражить Геркулеса. Ни тот ни другой, похоже, не были склонны понять вежливые намеки. Мистер Калверт упорно ухаживал за ней на протяжении всех трех месяцев ее пребывания в гостях у своей двоюродной бабушки Аманды Бартон в Боксхилле. И теперь он явно вознамерился высказаться до конца. Если он и услышал ее тихим голосом высказанную мольбу, то не обратил на это внимания.
 Лайла вздохнула, даже не делая попытки приглушить вздох. У нее, пойманной, словно в ловушку, в темном углу веранды и не желающей устраивать сцену, не оставалось иного выхода, кроме как выслушать его.
 – Я люблю вас! Я хочу, чтобы вы стали моей женой!
 До этого было еще много всего сказано, но она пропустила большую часть. Теперь он вновь завладел ее вниманием, прижавшись лицом к ее руке и целуя тыльную сторону ладони влажным ртом.
 – Вы оказываете мне слишком большую честь, мистер Калверт, – проговорила она сквозь стиснутые зубы.
 Соблюдению правил приличия не придавалось такого большого значения у нее дома, на острове Барбадос, где при всей гордости его жителей тем, что у них больше британского, чем в самой Британии, нравы были гораздо свободнее, чем здесь, в колониальной Виргинии.
 В Боксхилле манеры имели огромное значение. Хотя колонии официально освободились от британского господства более десяти лет назад и в настоящее время, в 1792 году, переживали пылкую и страстную любовь ко всему французскому, в сфере этикета колонии оставались такими же по-британски консервативными, как всегда.
 Поэтому Лайла благоразумно воздерживалась от своего вполне естественного желания вознаградить мистера Калверта за его самозабвенную любовь хорошим пинком, от которого тот бы приземлился на мягкое место, ибо прекрасно понимала, что такая выходка будет воспринята крайне неодобрительно старыми матронами, бесспорным лидером которых являлась ее двоюродная бабка. За время своего визита у Лайлы развилось здоровое уважение к ядовитому язычку Аманды Бартон. И если какие-нибудь крайние обстоятельства не вынудят ее к этому, она бы предпочла избежать еще одного нагоняя. Хотелось бы прожить оставшиеся три недели своего визита, не нарушив больше ни одного священного догмата Аманды относительно поведения, ожидаемого от приличных юных леди.
 – Оказать вам слишком большую честь было бы невозможно, – продолжал разглагольствовать мистер Калверт, дерзко прижимаясь губами ближе к запястью. – Как моей жене вам будут оказываться все возможные почести!
 Лайла смотрела на мальчишку, стоящего перед ней на коленях, и раздраженно хмурилась. В самом деле, это уже становится нелепым! Холостые джентльмены графства Мэтьюз находили сочетание ее изысканной красоты и богатства сахарной плантации Барбадоса исключительно неотразимым, как, разумеется, и должно быть. Еще ни разу в жизни она не испытывала недостатка в мужском внимании и не ждала, что колониальные мужчины окажутся другими. За четыре года после своего дебюта на ее счету было около двух дюжин предложений о браке, каждое из которых она не колеблясь отклонила. Предложение мистера Калверта было третьим из полученных ею за время своего пребывания в Боксхилле, и еще два джентльмена усердно ухаживали за ней, но пока что ей удавалось удерживать их от перехода к существу дела.
 Она снова вздохнула. Правда заключалась в том, что ей никто из них не нравился настолько, чтобы выйти замуж. Но она не становится моложе, она единственный ребенок у отца, и он не упускал возможности напомнить, что ей пора выйти замуж и родить наследников для «Услады сердца». Ей уже начинало казаться, что лучшее, что она может сделать, – это принять предложение племянника своей мачехи Кевина Толботта, которое он впервые сделал, когда ей было семнадцать, и с тех пор регулярно повторял, а она с такой же регулярностью отклоняла. Кевин был выбором ее отца, а отец при всех его недостатках самый умный человек из всех, кого она знала. По крайней мере брак с Кевином позволит ей продолжать жить в «Усладе сердца», которую она любит преданной любовью, и в то же время обеспечить плантацию компетентным управляющим на многие годы. В качестве ее мужа Кевин продолжит свою работу в должности управляющего вплоть до смерти отца. Затем он и она унаследуют «Усладу сердца», и жизнь на обширной сахарной плантации потечет как всегда. Ее отец, похоже, считал эту мысль весьма разумной. Лайла находила ее более чем огорчительной.
 Она лелеяла такие надежды на этот визит, так мечтала, что в этом новом и, как она думала, волнующе отличном от Барбадоса месте она может встретить мужчину, который поразит ее, вскружит ей голову и заставит влюбиться. Но как предупреждала ее мачеха перед отплытием, мечты – они и есть мечты, а суровая реальность – вот этот нелепый мальчишка у ее ног. Глядя на него сверху, Лайла на мгновение представила, как ложится с ним в постель в их первую брачную ночь, и ее передернуло. Уж лучше Кевин, который, несмотря на его грубоватость, по крайней мере знаком. В этом отец, как всегда, прав. Любовь – это не что иное, как выдумки глупцов, и если она воспользуется данными ей Богом мозгами, то выйдет замуж по здравым, разумным причинам.
 – …скажите, что будете моей!
 Несмотря на ее невнимательность, мистер Калверт продолжал объясняться в неумирающей любви и целовать ее руку с преданностью щенка. Язвительный ответ, который так и вертелся у нее на кончике языка, был подавлен в пользу вежливых фраз, предназначенных для подобных ситуаций. Она, конечно же, не могла сказать ему, что со своим писклявым голосом и курчавыми волосами он напоминает ей пса Геркулеса! По крайней мере до тех пор, пока эти слюнявые лобызания ее руки не перейдут грань, которую она может стерпеть.
 – Прошу вас, отпустите мою руку, мистер Калверт. Я не могу выйти за вас замуж. – Голос слегка выдавал ее раздражение. Свободная рука так и чесалась надрать ему уши. Но она потерпит еще немножко, и, возможно, мистер Калверт образумится прежде, чем она вынуждена будет так основательно запятнать свою репутацию. Было бы неплохо, если б ей удалось оставить свой образ сахарной принцессы в сознании мистера Калверта невредимым. Но если его рот проберется еще выше по руке…
 Мистер Калверт, захваченный силой страсти и, очевидно, помимо этого пораженный еще и глухотой, начал осыпать поцелуями каждый палец. После еще одной безрезультатной попытки вырвать руку Лайла окинула отчаянным взглядом темную веранду, чтобы убедиться, что этой нелепой сцепы никто не видит.
 Вечеринка на открытом воздухе давалась ее бабкой в се честь. Когда стемнело, вся компания перешла в дом на танцы, которые являлись традиционным завершением такого увеселительного мероприятия. Веселая музыка доносилась из открытых окон, оглашая веранду, зеленые бархатные лужайки и тщательно ухоженный розарий.
 Свет лился из длинных окон, делая уголок террасы, в котором она оказалась запертой, еще темнее по контрасту. Стоял июль, и ночь была теплой. Нестройное стрекотание цикад и запах жимолости, растущей вокруг террасы, в сочетании с музыкой и смехом образовывали нелепо романтические декорации к се затруднительному положению. Весь вечер она танцевала, не пропуская ни одного танца, и во время последнего перерыва в музыке почувствовала, что более чем увлажнилась (леди никогда не потеют!). Поэтому уступила настойчивому предложению мистера Калверта выйти и посидеть на качелях, чтобы перевести дух.
 – О, Лайла, если вы согласитесь выйти за меня замуж, то сделаете меня счастливейшим из мужчин! – Мистер Калверт, вдохновленный страстью на несвойственную ему дерзость, зашел настолько далеко, что дотронулся языком до ее ладони. Шокированная, Лайла сильно дернула руку, ее легкое недовольство переросло в подлинное негодование. Геркулес, потревоженный ее резким движением, поднял голову. Его рассерженные глаза-бусинки переместились на мистера Калверта, и он тихо зарычал.
 – Тише, Геркулес! – раздраженно бросила Лайла и вновь переключила внимание на мистера Калверта. – Нет, я не выйду за вас замуж, так что отдайте мою руку! – прошипела она, ее терпение в конце концов истощилось. Мистер Калверт поднял взгляд. Его карие глаза, которые почти не отличались от Геркулесовых, взирали на нее с пылкостью.
 – Эта ваша застенчивость крайне привлекательна. Мне бы не хотелось, чтобы моя жена была чересчур смелой, – последовали раздражающие слова. Явно не замечающий выражения се лица, он поднес ее руку к своему рту и снова прижался языком к ладони. Это было уж слишком. Не на шутку разозлившись, Лайла подняла обутую в изящную туфельку ногу, поставила ее прямо на середину тощей груди мистера Калверта и со всех сил пихнула его, в то же время выдернув свою руку. Эффект получился неожиданным. Правда, мистер Калверт отпустил ее руку и повалился назад – но и она тоже! Сила толчка перевернула качели. Не успев понять, что происходит, она уже летела назад с веранды без перил, настолько ошеломленная этим неожиданным падением, что успела только хрипло вскрикнуть, повалившись на один из цветущих кустов жимолости. Шок удара вырвал у нее неподобающее леди ругательство. Геркулес, свалившийся с качелей вместе с ней, шлепнулся рядом на землю с негодующим взвизгом.
 – Лайла! О Господи ты Боже мой! – Перепуганный возглас мистера Калверта был почти таким же пронзительным, как и визг Геркулеса.
 Несколько мгновений Лайла лежала, растянувшись на поломанном кусте, потрясенная и оглушенная. Острые веточки втыкались в кожу, но она уже чувствовала, что больший ущерб был нанесен ее достоинству, чем ей самой. Ее злость, и без того уже вспыхнувшая, вышла из-под контроля. Ужасная уверенность, как нелепо она должна выглядеть, распластавшись лицом вниз на поломанном кусте, с запутавшимися вокруг ног юбками, отнюдь не служила для нее успокаивающим бальзамом.
 Лайла стала лихорадочно извиваться в попытке выбраться из куста, но ветки зацепились за платье, и она обнаружила, что попалась. Если она попытается встать, то порвет платье с бог знает какими катастрофическими последствиями для ее скромности. Она судорожно силилась отцепить ветку, зацепившуюся за корсаж.
 – Пожалуйста, позвольте помочь вам… Смех, который он тщетно пытался сдержать, исказил его голос. Его явное веселье подействовало на ее злость, как алкоголь на огонь. Зад ее был поднят, в то время как голова висела лишь в нескольких дюймах от земли. Она оказалась в ловушке – в ловушке! – со своими молотящими воздух ногами в подвязках и белых чулках, выставленными на его обозрение! Коричневая земля, усеянная дождем опавших цветков, – вот все, что она видела, не считая застилающей глаза красной пелены! Она была так зла, что с радостью убила бы хихикающего идиота! Она протянула руку назад и безуспешно попыталась отыскать край платья и одернуть его вниз до уровня приличия. К своему ужасу, она почувствовала, как его рука сделала то, что не смогла она. Костяшки пальцев при этом коснулись ее бедер!
 – Убери от меня свои руки, негодяй ты этакий! Как ты смеешь дотрагиваться до меня?! Как ты смеешь смеяться?! Это все из-за тебя, дурья башка, бесхребетный болван, и позволь тебе сказать, что я бы не вышла за тебя, даже если!.. Прекрати смеяться, черт бы тебя побрал! Прекрати смеяться, ты слышишь?
 Несдерживаемый мужской смех, который стал лишь громче в ответ на ее тираду (или нелепую картину, которую она представляла, дергаясь и извиваясь в попытке выпутаться из куста!), разъярил Лайлу до такой степени, что она уже не могла думать ни о чем, кроме мести. Дернувшись вверх под аккомпанемент треска рвущейся материи, Лайла вылетела из куста, как ядро из пушки, и нацелила совсем не подобающий леди, но вполне заслуженный удар наотмашь в голову этого негодяя. Но всего за пару дюймов до того, как удар достиг цели, се кулак был пойман железной хваткой. К своему ужасу, Лайла обнаружила, что джентльмен, который имел наглость одернуть ей юбки, чьи глаза все еще весело блестели, даже после того, как он не дал ей угодить ему внос, вовсе не мистер Калверт. Над ней смеялся совершенно незнакомый ей мужчина.




 Глава 2


 – Ой! – воскликнула она в полном замешательстве. В довершение ее растерянности она почувствовала, как заливается краской до корней волос.
 Незнакомец широко ухмылялся. Зубы у него были белыми и слегка неровными, небольшие усы выделялись на смуглом лице. Волосы, стянутые в хвост на затылке, были черными, густыми и слегка вьющимися. И у него были самые зеленые глаза, какие она когда-либо видела. Он был высокий, широкоплечий и ослепительно красивый, несмотря на нахальную ухмылку. Одет он был в серовато-коричневую куртку для верховой езды, которая была расстегнута, открывая взору белоснежную рубашку, и облегающие Кожаные бриджи. Судя по стеку, который он держал в другой руке, не той, что удерживала ее руку, он только что приехал и шел к дому от конюшен, когда стал свидетелем ее унижения.
 – Эй, вы! Уберите руки от леди! Уберите от нее руки, я сказал! – Мистер Калверт, тоже поднявшийся на ноги и бросившийся помочь Лайле, явно разозлился, обнаружив, что в нем больше не нуждаются. Геркулес вновь разразился очередным звонким лаем и совершил бросок в сторону пыльного сапога незнакомца, но прекратил атаку в добрых двух футах от своей цели.
 – Да успокойся же ты! – прикрикнула Лайла якобы Геркулесу, хотя взгляд ее, несомненно, включал и мистера Калверта. Ухмылка незнакомца стала шире. Черные полосы его бровей слегка приподнялись, оценив размеры и вид мальчишки, который надвигался на него. Но он удостоил мистера Калверта не более чем мимолетным взглядом, прежде чем его глаза вновь вернулись к Лайле.
 – Я аплодирую вашему здравому смыслу, мисс. Я бы тоже не вышел за него. – Заговорщические нотки в его голосе вызвали дрожащую улыбку у нее на губах.
 – Да вы… вы!.. – зашипел мистер Калверт, брызгая слюной, сжав кулаки. Он подошел и застыл возле правого плеча Лайлы, сверля незнакомца гневным взглядом. – Кто дал вам право отпускать замечания по весьма личному делу? И вообще, кто вы, черт возьми, такой?
 Незнакомец вежливо склонил голову:
 – Джослин Сан-Пьетро к вашим услугам, сэр. Но друзья зовут меня Джосс. – Говоря это, он вновь перевел взгляд на лицо Лайлы, и до нее дошло, что он явно флиртует с ней. Несмотря на сильнейшее смущение, сама возмутительность его поведения привлекала ее. Все мужчины, которых она до сих пор знала, обращались с ней крайне почтительно, словно она была каким-то заманчивым призом, который предстояло завоевать. Этот парень с его красивым лицом и нахальной улыбкой не испытывал перед ней ни малейшего благоговения, и она обнаружила, что ей нравится это в нем. Но он все еще держал ее руку, и это было за гранью того, что считалось допустимым. Она тихонько потянула ее. Он взглянул с мимолетным выражением сожаления, но отпустил.
 – Здравствуйте, мистер Сан-Пьетро. Я Лайла Реми, а это Майкл Калверт. – Лайла обратила повелительный взор на мистера Калверта, и тот с недовольным видом склонил голову.
 – Очень рад познакомиться с вами, мисс Реми. – Официальная фраза принимала совершенное новое значение, сопровождаемая многозначительным взглядом этих смелых зеленых глаз. Он совершенно игнорировал мистера Калверта, который ощетинился. К своему удивлению, Лайла почувствовала растущее приятное волнение. Обычно она полностью владела собой, разговаривая с джентльменами. Но таких мужчин она еще не встречала. Осознав это, она ощутила приятное покалывающее возбуждение, зародившееся внутри ее.
 – Какое у вас дело в Боксхилле? Вы не могли быть приглашены на вечер, – резко сказал мистер Калверт, переводя взгляд сузившихся глаз с мужчины на Лайлу. – Он устроен только для близких друзей и соседей. А я никогда вас раньше не видел.
 – Вы новый владелец Боксхилла? – спросил мистер Сан-Пьетро с хорошо наигранным удивлением. Мистер Калверт, насупившись, покачал головой. – А, ну, значит, я приехал не напрасно. У меня дело к Джорджу Бартону.
 – Возможно, я могу отвести вас к нему? Он мой двоюродный дедушка, ну, точнее, его жена – моя двоюродная бабушка, – сказала Лайла.
 – В самом деле? – Улыбка мистера Сан-Пьетро была обворожительной. – Возможно, вы сможете отвести меня к нему – позже. На данный момент я с удовольствием позволю моему делу подождать.
 – Лайла, вы ничего не знаете об этом человеке! Вы не должны с ним разговаривать! Вы даже не были должным образом представлены! Он может оказаться кем угодно – проходимцем! Не исключено, что он намерен причинить мистеру Бартону какой-то вред!
 Разъяренный шепот мистера Калверта заставил Лайлу обратить на него гневный взгляд. Но мистер Сан-Пьетро, который не мог не услышать, опередил ее. Обворожительная улыбка исчезла, и внезапная аура властности, казалось, исходившая от него, пригвоздила мистера Калверта к месту.
 – Поосторожнее, юноша, не то скоро опять окажетесь сидящим на заднице. – Холодный предостерегающий взгляд остановился на лице мистера Калверта.
 Глядя то на одного, то на другого, Лайла вдруг осознала заметный контраст между мужчинами. Джослин Сан-Пьетро был на дюйм, а то и два выше шести футов. [1] Широкоплечий и мускулистый, он был чуть ли не вдвое крупнее высокого, но тощего мистера Калверта и, судя по виду, вполне способен позаботиться о себе в трудных обстоятельствах. Мистер Калверт выглядел именно тем, кем и являлся, – изнеженным отпрыском известной семьи, который за свою жизнь и палец о палец не ударил. Мистеру Сан-Пьетро было, должно быть, около тридцати, а мистеру Калверту едва ли стукнуло двадцать.
 Геркулес снова тявкнул.
 – Тише, Геркулес! Быть может, мы пойдем в дом? Когда будете готовы поговорить с моим дедушкой, скажите мне, мистер Сан-Пьетро, и я сразу же приведу его к вам. А пока в вашем распоряжении стол с закусками, да и музыканты вполне хороши.
 – Звучит более чем заманчиво. – Он снова улыбался, не сводя глаз с ее лица. К своему полнейшему изумлению, Лайла почувствовала, что сердце учащенно забилось. – Должен признаться, что немного проголодался. Я пропустил обед в дороге сюда.
 – Это мы, конечно же, можем исправить! – Ее ответная улыбка была радостной. Она чувствовала головокружение, словно юная глупая девица, и решила, что это ощущение ей очень даже нравится.
 – Тогда идемте в дом? – Он с ослепительной улыбкой предложил ей руку, и его глаза говорили ей, что он находит ее ничуть не менее интересной, чем она его. Чего, конечно же, и следовало ожидать. Большинство представителей мужского пола в возрасте от десяти до девяноста, которые лицезрели ее прелестное личико с идеальной, фарфоровой кожей и стройную, изящную фигурку, влюблялись с первого взгляда. Но впервые она сама испытывала в ответ нечто большее, чем легкое влечение, и обнаружила, что это совсем другое дело.
 – Конечно. – Она положила ладонь на изгиб его руки, не обратив ни малейшего внимания на то, как мистер Калверт резко втянул воздух. Когда ее пальцы легли на мягкую ткань куртки, она с волнением ощутила твердую силу мускулов под ней. Приятное, волнующее тепло зародилось в пальцах ног и растекалось по нервным окончаниям до тех пор, пока не достигло макушки. Она взглянула на него с удивлением и обнаружила, что он внимательно наблюдает за ней.
 – Вы не можете войти в дом в таком виде, Лайла! Ваши волосы растрепались, и в них застряли ветки, а платье порвано! – Возмущенный протест мистера Калверта резко вернул ее к реальности.
 Лайла, которая уже почти забыла о своем злоключении, остановилась и в ужасе оглядела себя. Из того, что она увидела, можно было сделать вывод, что мистер Калверт высказался более чем сдержанно. Мерцающий шелк ее нового платья был разорван в дюжине мест, длинный разрыв обнажал часть нижней юбки с одного боку. Судя по ощущению тяжелой массы, безупречный узел золотистых волос на затылке опасно накренился.
 Лайла Реми всегда имела безупречный вид, независимо от случая, погоды или усилий. Это было неотъемлемой частью ее репутации несравненной красавицы. Ее взгляд метнулся к Джослину Сан-Пьетро. Его глаза, устремленные на нее, блестели. Губы, хотя и были плотно сжаты под лихими усами, производили впечатление, что они с трудом удерживают улыбку.
 – О Боже! – выдохнула она, опустив руки. Он наклонился и вытащил веточку жимолости из ее волос. Мгновение он подержал ее тонкими, сильными на вид пальцами, а затем осторожно сунул в нагрудный карман черного сюртука, который был надет у него под дорожной курткой, оставив один цветок снаружи. Лайла была очарована этим жестом. Ей показалось, она услышала, как мистер Калверт, стоящий с ней рядом, скрипнул зубами.
 – Незначительный беспорядок лишь подчеркивает безупречную красоту, которой наградила вас природа, мисс Реми, – проговорил мистер Сан-Пьетро с легким поклоном и томным взглядом. Лайла не смогла удержаться от сдавленного смешка, и он улыбнулся в ответ.
 – Какой вы льстец, мистер Сан-Пьетро! – Она произнесла это суровым тоном, но глаза улыбались ему. Он покачал головой и снова взял ее руку, положив на изгиб своей руки.
 – Возможно, есть другой вход? – предположил он.
 Лайла кивнула и, держа ладонь на его руке, показала в сторону задней части дома. Свободной рукой она приподняла юбку, чтобы не испачкать о свежескошенную траву, хотя такая предосторожность казалась бесполезной, ибо платье было, без сомнения, испорчено. Или, возможно, Бетси сможет починить его, чтобы отдать кому-нибудь из домашней прислуги?
 Мистер Калверт и Геркулес составляли арьергард их маленькой процессии.
 – Я должна проскользнуть в свою комнату и постараться что-то сделать, чтобы исправить ущерб, полагаю. – Она произнесла эти слова непринужденным тоном, хотя втайне ужасно не хотела оставлять его почти сразу же после того, как нашла. Что-то особенное возникло между ними, что-то хрупкое и возвышенное и настолько осязаемое, что почти мерцало в теплом ночном воздухе. Она боялась, что если выпустит его из виду, то волшебство – или сам мужчина – исчезнет. То, что с ней произошло, – почти как сон и определенно слишком хорошо, чтобы быть правдой…
 – Надеюсь, вы еще вернетесь? Ведь было бы крайне обидно ложиться спать только из-за нарушенной прически и порванного платья.
 Она посмотрела на него и обнаружила, что хотя глаза его смеялись, в словах чувствовалась некая серьезность, которая сказала ей, что он и в самом деле хочет, чтобы она вернулась. Она улыбнулась ему обворожительной многообещающей улыбкой. Выражение его лица не изменилось, но зрачки расширились.
 – Я вернусь. В полночь музыканты должны играть буланже, а это мой самый любимый танец. И я, разумеется, не пропущу его из-за испорченной прически.
 – Вот это характер. – Он улыбнулся ей, и ее сердце снова бешено заколотилось. Что такого в этом мужчине?.. – Могу сказать, что мы с вами родственные души, мисс Реми. Я тоже питаю особое пристрастие к буланже. Возможно, вы позволите мне быть вашим партнером? В качестве вознаграждения… э… за то, что помог вам освободиться от куста?
 – Да будет вам известно, сэр, что не по-джентльменски напоминать мне о той злополучной сцене. – Кокетство давалось ей так же естественно, как дыхание, и теперь Лайла старалась превзойти себя с этим мужчиной, который привлекал ее, как никто другой. Она улыбнулась ему, слегка склонив голову набок, зная по годам практики перед зеркалом, что под таким углом ее голубые глаза выглядят восхитительно экзотично, а шея по-лебединому длинной и изящной. Он будет очарован – если сползающий набок узел и растрепанные локоны не испортят эффект. От этой мысли она чуть не нахмурилась, но затем увидела открытое восхищение, светящееся в его зеленых глазах, и успокоилась. Его интерес не вызывал ни малейших сомнений.
 – Все танцы мисс Реми обещаны, – ревниво возразил мистер Калверт, поравнявшись с Лайлой с другой стороны.
 Лайла метнула в него раздраженный взгляд. Почему бы ему просто не уйти? Он назойлив, как москиты, которыми кишит ближайшая река. У нее так и чесалась рука прихлопнуть его.
 – В самом деле, буланже был обещан, но, если не ошибаюсь, мистеру Форесту, а он уже отбыл – повез домой свою захворавшую матушку. – Изящная ложь была дополнена еще одной ослепительной улыбкой, адресованной мистеру Сан-Пьетро.
 – Я уверен, что видел его…
 – Я с удовольствием станцую буланже с вами, мистер Сан-Пьетро, – твердо проговорила Лайла, взглядом сказав мистеру Калверту, что ему лучше больше не спорить. Она не собиралась отказываться от танца с мистером Сан-Пьетро в пользу мистера Фореста, толстяка с отвратительно влажными руками!
 – Буду ждать с нетерпением, – серьезно сказал мистер Сан-Пьетро, но она увидела, что его глаза поблескивают, и заподозрила, что от веселья.
 – Должно быть, вам не терпится вернуться на вечеринку, мистер Калверт, – сказала она с такой любезностью, какую только сумела изобразить. Она чуть выше приподняла юбки над высокой травой, когда они обогнули торец дома. Должен же он понять намек, что он тут лишний.
 – Я не оставлю вас наедине с ним, – прошипел мистер Калверт.
 Если мистер Сан-Пьетро и услышал это шипение, то ничем этого не выдал. Но по усилившемуся насмешливому блеску глаз Лайла заподозрила, что слышал.
 Бьюла, толстая негритянка-повариха, которая принадлежала семейству Бартон с рождения, сидела в кресле-качалке на крылечке летней кухни. Она медленно обмахивалась фартуком, наблюдая, как трое помощников снуют туда-сюда по крытому неогороженному проходу, соединяющему кухню с домом, относя нагруженные едой блюда и возвращаясь тем же путем с пустыми. На ступеньках чуть пониже сидел Бут, слуга Джорджа Бартона. Эти двое о чем-то горячо спорили. Лайла сильно подозревала, что Бут положил глаз на Бьюлу, хотя оба были достаточно старыми и имели кучу внуков. Бьюла перестала разговаривать, когда Лайла, все еще держа под руку мистера Сан-Пьетро, шагнула в коридор, который был освещен горящими факелами.
 – Господи помилуй, дитя, у тебя такой вид, словно ты подралась!
 Бьюла поднялась и вразвалку подошла, чтобы взять ее за подбородок. Она повернула лицо Лайлы к свету и подозрительно воззрилась на то, что, как Лайла боялась, должно было быть длинной царапиной на щеке.
 – Что случилось? – Бьюла с неодобрением оглядела обоих сопровождающих Лайлы. – Твое красивое платье все порвано!
 – Упала с веранды, – коротко пояснила Лайла, высвобождая свой подбородок из руки Бьюлы и метнув в мистера Калверта убийственный взгляд. Бьюле не составило труда определить виновного по этому испепеляющему взгляду, и ее глаза навыкате тоже пригвоздили злодея. Лайла не без удовольствия увидела, что мистер Калверт заметно сник под суровым взглядом Бьюлы. Покраснев, он забормотал объяснение, на которое никто не обратил внимания. В этот момент Геркулес, прибежавший следом за ними на задний двор, учуял запах жареных кур на блюдах, которые несли служанки, и ринулся вперед, тявкая и неистово подпрыгивая. Служанка, подвергшаяся нападению, тихонько вскрикнула и чуть не уронила блюдо.
 – Чертова псина! – пробормотала Бьюла, попытавшись отогнать его фартуком. – Пошел вон, Геркулес! Марш отсюда, слышишь?
 Геркулес ответил ей заливистым лаем. У Лайлы возникла идея.
 – Ко мне, Геркулес! – крикнула она, щелкнув пальцами и похлопав по юбке. Геркулес, ожидая куриную ножку, подбежал. Лайла подхватила его на руки, не обращая внимания на исступленное лизание ее щеки, и сунула его мистеру Калверту, который принял извивающуюся ношу, испуганно вытаращив глаза. – Я была бы чрезвычайно признательна, если бы вы отнесли его на конюшню и заперли в стойле. Бедный песик может ушибиться, если попадет под ноги. – Она мило улыбалась, говоря это. Ей доставляло удовольствие видеть ошеломленное лицо мистера Калверта. На мгновение он уставился на нее, разинув рот, но с собакой на руках и под устремленными на него глазами Лайлы ему ничего не оставалось, как подчиниться.
 Когда он, примирившись с поражением, удалился, Лайла торжествующе повернулась к мистеру Сан-Пьетро:
 – Если хотите, Бут отведет вас к гостям. Я должна подняться наверх и переодеться.
 – Я бы предпочел подождать вас, если позволите. Как сказал ваш юный друг, вечер только для близких друзей и соседей, а я, боюсь, не принадлежу ни к тем, ни к другим. Признаюсь, что испытываю некоторую робость. Возможно, у вашего двоюродного дедушки есть комната, которая сегодня не используется, где я мог бы подождать, никого не потревожив?
 Робости в нем столько же, сколько у барракуды, думала Лайла, ведя его по крытому проходу к дому, но ей было приятно, что он пожелал подождать ее, какой бы нелепой ни была отговорка. Бьюла с Бутом шли следом за ними. Лайла остановилась у подножия лестницы, ведущей в дом.
 – Дедушкин кабинет должен быть пуст. Но вам в самом деле стоило бы пойти в дом и поесть. Вы сказали, что пропустили ужин.
 – Кабинет вашего дедушки прекрасно подойдет. И я лучше пропущу ужин, чем вас.
 Это был легкий комплимент, мило высказанный. Она улыбнулась:
 – Ну хорошо. Бут, отведи мистера Сан-Пьетро в кабинет дедушки Джорджа и распорядись, чтобы ему принесли что-нибудь поесть.
 – Слушаюсь, мисс Лайла.
 Лайла поднялась по ступенькам, приостановившись на маленьком заднем крыльце. Джослин Сан-Пьетро поднялся вслед за ней и остановился рядом. Она осознала, что свет из открытой двери освещает ее лицо, и понадеялась, что царапины не делают его слишком непривлекательным. Очевидно, нет, потому что его глаза одобрительно мерцали, когда он смотрел на нее.
 – Идем-ка, я приложу что-нибудь к этой царапине, лапонька, чтобы не осталось шрама, – пробормотала Бьюла, пытаясь поскорее спровадить ее в дом.
 – Не волнуйтесь, уже почти не заметно. Шрама не будет, – сказал Джослин Сан-Пьетро, пробежав пальцем по мягкой коже ее оцарапанной щеки. Лайла ощутила это прикосновение каждой клеточкой своего существа. Расширившимися глазами она уставилась в худощавое смуглое лицо, которое было так головокружительно близко. У него были высокие скулы, квадратный подбородок. Нос прямой и не слишком длинный, красиво очерченный рот. Черты лица твердые и мужественные, интеллигентные и неотразимые. Все это в сочетании с его изумрудными глазами и этой лихой улыбкой делало его таким красивым, что она чувствовала слабость в коленках. Он должен сознавать, какое действие оказывает на нее…
 – Деточка…
 – Все в порядке, Бьюла. Бетси сама все сделает. Бут, как следует позаботься о мистере Сан-Пьетро, ты слышишь? – Затем она снова взглянула на него. – Я недолго, – мягко пообещала она и, не дожидаясь ответа, подобрала юбки и вошла в дом.




 Глава 3


 – Бетси! Бетси! – позвала Лайла горничную, вбегая в спальню. Разумеется, Бетси в комнате не было. Да и с чего бы? Она же уверена, что ее хозяйка придет ложиться спать не раньше чем через несколько часов. Лайла нетерпеливо подергала за сонетку. Ей хотелось вернуться вниз как можно быстрее. Сан-Пьетро – самый привлекательный мужчина из всех, кого она когда-либо встречала, и она не намерена заставлять его ждать дольше, чем это необходимо. Слова «слишком хорошо, чтобы быть правдой» звучали у нее в голове снова и снова.
 – Что вы делаете наверху так рано, мисс Лайла? – Бетси примчалась в комнату почти бегом, затем остановилась на пороге как вкопанная и уставилась на свою хозяйку. Бетси была стройной девушкой с кожей цвета кофе с молоком. Ее пышные темные волосы, которые дома, на плантации, она носила распущенными, здесь по указанию Аманды Бартон она прятала под платок, как все домашние служанки в Боксхилле. Она была очень хорошенькой и являлась не только личной горничной Лайлы, но и ее подругой. С Бетси, которая была на два года старше, они дружили с раннего детства. Официально отец подарил девочку Лайле на ее восьмилетие, и с тех пор Бетси стала ее служанкой и наперсницей.
 – Я упала с веранды, – нетерпеливо ответила Лайла так же, как и Бьюле. История была слишком длинной и запутанной, чтобы вдаваться в подробности. – Я хочу снова пойти вниз, поэтому мне нужно во что-то переодеться. Но сначала избавь меня от этого платья.
 – Да, мисс Лайла.
 Бетси закрыла за собой дверь, затем прошла через комнату с высоким потолком и красивой резной кроватью, чтобы расстегнуть крючки сзади на платье. Лайла уже развязала пояс, и вскоре Бетси уже снимала платье ей через голову.
 – Не думаю, что его можно починить, – с сомнением сказала Бетси, разглядывая испорченный шелк.
 – А, это не имеет значения. – Лайла, одетая в нижние юбки, сорочку и корсет, неслышно ступая босыми ногами, прошла по полированному деревянному полу к гардеробу красного дерева, стоящему между двумя высокими окнами, и распахнула дверцы. – Поди сюда, Бетси, и помоги мне выбрать. Что-нибудь бесподобное!
 Бетси вопросительно взглянула на свою госпожу:
 – Что это на вас нашло? Вы никогда прежде не беспокоились о том, чтобы быть «бесподобной».
 Лайла загадочно улыбнулась, но ничего не сказала.
 – Это мужчина, да? Мужчина? О, слава тебе, Господи, наконец-то! Вы можете рассказать мне, мисс Лайла, вы же знаете, что я буду нема как рыба! А то вы никогда и словом не обмолвитесь!
 – Это потому, что мне не о чем рассказывать, и ты это знаешь. Как насчет вот этого голубого канифаса? – Она приподняла платье и окинула критическим взглядом. – Нет, ночью голубое смотрится не слишком хорошо. – Она не долго думая бросила его на пол и снова принялась рыться в гардеробе.
 – Может, серебристый фай? – предложила Бетси, протянув руку мимо Лайлы, чтобы найти и вытащить упомянутое платье. Обе девушки воззрились на него глазами знатоков.
 – Это подойдет, – кивнула Лайла, отвернувшись от гардероба, чтобы подойти к туалетному столику, где наклонилась и стала изучать свое лицо. – Еще мне понадобится свежее нижнее белье. О Бог мой, ну и вид у меня!
 Как она и боялась, ее элегантный узел сполз к одному уху, а изящные локоны превратились в беспорядочную массу кудряшек. На лбу красовалось грязное пятно, а кремовую кожу одной щеки портила длинная царапина.
 – Я выгляжу кошмарно! – в ужасе воскликнула она.
 – Ничего подобного. Вы не могли бы выглядеть кошмарно, даже если бы постарались, – спокойно отозвалась Бетси, раскладывая платье и свежее белье на кровати. – Просто умойтесь, и через полчаса снова будете как картинка.
 – Полчаса! – чуть ли не взвыла Лайла, наклоняясь над раковиной, чтобы поплескать на лицо водой. От холодной воды царапину саднило, но она не обращала внимания. Ей просто хотелось поскорее спуститься вниз.
 – Это, должно быть, он, – с усмешкой заключила Бетси. – Я знала, что однажды Купидон поразит вас своей стрелой, мисс Лайла. И, судя по вашему виду, вас здорово зацепило.
 – Не болтай глупостей, Бетси. Я же сказала, что упала с веранды, и это правда. Как бы там ни было, я только что познакомилась с одним джентльменом. Он… нравится мне, вот и все.
 – Милая моя, вам могут нравиться булочки с маслом. То, что девушка чувствует к определенному джентльмену, именуется не словом «нравиться», а словом «влюбиться».
 Говоря это, Бетси начала расшнуровывать завязки корсета Лайлы. Когда шнуровки расслабилась, Лайла сделала глубокий вдох. Она делала это так же автоматически, как и умывалась по утрам. Она давным-давно носила корсет и привыкла к его строгому ограничению. И все же приятно было при случае вздохнуть свободно. Следующим делом Бетси развязала ленточки нижней юбки и стащила с нее сорочку. Теперь Лайла стояла голая, как младенец, и Бетси принялась одевать ее заново. Серебристое платье было оставлено напоследок, после того как Бетси уберет ее волосы.
 – Бьюсь об заклад, он красавчик, – высказалась Бетси, вытаскивая шпильки из волос Лайлы. Лайла, сидящая перед туалетным столиком, наклонилась к зеркалу, разглядывая царапину на щеке, когда золотистые пряди блестящей массой упали вокруг лица. Волосы у нее были чудесные – густые и блестящие – и спускались ниже пояса, даже завитые на папильотки.
 – Я не хочу говорить о нем, Бетси. Как ты думаешь, шрама не останется?
 Бетси покачала головой, расчесывая шелковистые пряди:
 – От этой поверхностной царапины? Я могу замаскировать ее рисовой пудрой. Никто даже и не заметит.
 Лайла наблюдала в зеркале, как Бетси закрутила ее волосы в элегантный узел на затылке. Мелкие локоны, которые прежде так очаровательно обрамляли ее лицо, теперь были безнадежно потеряны. Ее волосы от природы были прямыми, как солома. Но эффект от этой более строгой прически был не менее впечатляющим, решила она, поворачиваясь перед зеркалом то так, то этак. Строго забранные кверху волосы подчеркивали красоту лица, выставляя напоказ изящные ушки и тонкие черты. За исключением слегка выступающих скул и подбородка, ее лицо представляло собой идеальный овал. Глаза были большими, с чуть-чуть приподнятыми кверху уголками, и их мягкий серо-голубой цвет подчеркивался густыми черными ресницами (которые, говоря по правде, Бетси обычно подкрашивала обгоревшим концом палочки). Нос у нее был прямой, красивой формы, губы полные и изящно очерченные. В целом она была вполне довольна лицом, которое смотрело на нее из зеркала – за исключением царапины. Она надеялась, что Бетси права насчет рисовой пудры.
 Серебристое платье было сшито в том же стиле, что и то, которое она сияла. Лайла стояла перед зеркалом, пока Бетси возилась с застежками на спине. Длинный атласный пояс, который проходил под грудью и завязывался бантом сзади, тоже был серебристым, только чуть более светлого оттенка, чем платье. Платье было сшито в стиле ампир, который был так популярен, с короткими рукавами-фонариками, глубоким вырезом и завышенной талией. Юбка была тонкой и безо всяких украшений. Это был простой и в то же время стильный наряд, эффект которого зависел от красоты фигуры того, на ком был надет. На Лайле, с ее тонкой талией, стройными бедрами и высокой, пышной грудью, оно смотрелось потрясающе. Бетси улыбнулась, оглядев свою госпожу в зеркале.
 – Он подумает, что умер и попал в рай, – удовлетворенно сказала она, протягивая руку за коробочкой с рисовой пудрой.
 – Я же сказала тебе… – строго начала Лайла, но была прервана легкими взмахами заячьей лапки по лицу и более осторожными по щеке.
 – Я слышала, что вы мне говорили. Но я также знаю то, что знаю. – Служанка выказывала своей госпоже подобострастия ровно столько, сколько хотела, и не более. Лайла бросила последний взгляд на себя в зеркало, когда Бетси застегнула нитку жемчуга у нее на шее, и поняла, что готова.
 – Ох, Бетси, – сказала она, стараясь унять биение сердца. – Кажется, я… я нервничаю.
 – Со всеми нами это когда-нибудь случается, мисс Лайла. Просто с вами это произошло чуть позже, чем с другими.
 – Наверное, ты права. Что ж, надо идти. – Сделав глубокий вдох и дивясь тому трепетному ощущению предвкушения, которое редко испытывала, так как была человеком невозмутимым, она спустилась вниз.




 Глава 4


 Лайла все еще чувствовала нелепую нервозность, проходя по узкому коридору к расположенной в стороне комнате, которую дедушка Джордж использовал в качестве своего кабинета. Дверь была закрыта. Она на мгновение приостановилась, затем тихо постучала и стала ждать. Не услышав ответа, открыла дверь и вошла. На миг ей показалось, что его нет. Разочарование поразило ее, как удар. Глаза обежали освещенную свечой комнату с расставленными вдоль стен книжными шкафами и письменным столом с обтянутой кожей столешницей. На столе стояли остатки еды, но Джослина Сан-Пьетро нигде не было видно. Затем она увидела его, когда он поднялся из глубокою кожаного кресла, и облегчение окатило ее теплой волной.
 – Я не думал, что женщина может выглядеть прелестнее, чем вы выглядели раньше. Вижу, что я ошибался. – Он медленно улыбнулся ей. Лайла улыбнулась в ответ, чувствуя, как искры волшебства вновь вспыхнули в воздухе между ними. Ей это не почудилось, но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Влечение между ними было настолько сильным, что притягивало ее к нему с какой-то магнетической, волшебной силой.
 – Вы мастер на комплименты, мистер Сан-Пьетро. Я начинаю думать, что у вас в этом деле очень большая практика. – Она держалась за ручку открытой двери, подавляя желание пойти к нему. Его улыбка сделалась шире. На нем уже не было дорожной куртки. Черный сюртук облегал широкие плечи и повторял линии тела до узкой талии. Под бриджами угадывались стройные бедра, плоский живот и длинные мускулистые ноги. Лайла поймала себя на том, что разглядывает его самым неподобающим образом. Румянец залил ей щеки, и взгляд резко метнулся к глазам, надеясь, что ее лицо не выдает смущения, которое она испытывала.
 – Неужели вы обвиняете меня в легкомысленном флирте, мисс Реми? – Шутливая беседа была вся на поверхности. Подлинный разговор был безмолвным и велся глазами.
 – Боюсь, что так и есть. – Ее дыхание было чуть запыхавшимся, несмотря на все старания.
 Он покачал головой и пошел к ней, гибкий, словно индеец.
 – Я никогда не флиртую. Для этого я слишком прямолинеен. Если я вижу что-то, чего хочу, то делаю все возможное, чтобы это получить.
 Он остановился очень близко от нее и стоял, глядя в ее лицо. Лайла почувствовала, как участился ее пульс от явного намека: он увидел ее, захотел и сделает все возможное, чтобы заполучить. Она вскинула глаза на это смуглое красивое лицо, склонившееся к ней, и с трудом подавила порыв качнуться к нему. Он был высоким и сильным, и ее потрясло внезапное острое желание оказаться в его объятиях.
 – Нам… следует присоединиться к остальным. Моя бабушка будет недоумевать, где я. – Это желание быть в объятиях мужчины приводило ее в смятение. Она определенно никогда ничего подобного не испытывала. Предполагается, что леди невосприимчивы к этому. Находиться наедине с ним казалось пьянящим, а быть опьяненной им могло оказаться опасным.
 – Возможно, нам лучше пока не присоединяться к остальным.
 – О, но я не могу.
 – Почему?
 – Это… это было бы неприлично. Кроме того…
 – Мне надо быть на корабле, который уходит из вашингтонской гавани послезавтра на рассвете. Я бы хотел узнать вас поближе, а если мы будем в окружении десятков людей, я не смогу этого сделать. Я знаю, вашим родственникам не понравится, что вы будете наедине с мужчиной, которого едва знаете, но могу вас заверить, что у вас нет причин меня бояться. Каким бы я ни был, но я джентльмен – и обещаю остаться им с вами.
 – Я это знаю, – ответила она, удивленная, ибо так оно и было. Ей даже не приходило в голову его бояться. Он был безумно привлекателен с этими его хищными глазами и ослепительной улыбкой, но она с самого начала почувствовала, что он никогда ее не обидит. Как он сказал, он джентльмен.
 – Ну, так как?
 Она заколебалась. Идея провести остаток вечера наедине с ним кружила голову. Ее двоюродная бабка будет брюзжать до бесконечности; собравшиеся гости будут сплетничать целую вечность. Но внезапно она поняла, что ей все равно. Она одарила его легкой улыбкой.
 – Полагаю, я могла бы показать вам розарий.
 – Я всегда питал огромный интерес к садоводству.
 – Ну хорошо. – Она снова ему улыбнулась, вдруг почувствовав себя легко и беззаботно. Она покажет ему розарий, а если кому-то это не понравится, черт с ними со всеми. Единственный раз в жизни она собирается сделать то, что хочет сделать, прилично это или нет.
 – Как случилось, что вы живете здесь, в Боксхилле, со своими двоюродными дедушкой и бабушкой? Ваши родители тоже живут здесь?
 – Ш-ш-ш! – Улыбаясь, она предостерегающе приложила палец к губам. Они шли по заднему коридору, Лайла впереди. Звуки танцев и смеха из передних комнат были слегка приглушенными, но достаточно отчетливыми, чтобы не возникло никаких сомнений в том, что вечеринка Аманды Бартон в честь Лайлы все еще продолжается. Лайла чувствовала себя виноватой, словно ребенок, удирающий из классной комнаты. Это ощущение запретной свободы было восхитительным. Еще никогда в жизни она даже не представляла, что может быть такой живой, такой счастливой, даже смелой. Безрассудной…
 Она вела его через боковую дверь, чтобы не столкнуться с Бьюлой и кухонными слугами. Когда они наконец благополучно покинули дом и темнота скрыла их от любопытных глаз, она испустила облегченный вздох. Он ухмыльнулся ей, и она засмеялась в ответ. Они были соучастниками преступления.
 – Итак, покажите мне розарий, – попросил он, беря ее руку и кладя на изгиб своей руки.
 Придерживая юбки, Лайла шла ближе к нему, чем, возможно, позволяли приличия, но ей было все равно. Она уже чувствовала себя с ним непринужденнее, чем с джентльменами, которых знала большую часть своей жизни. Надежное тепло, которое она ощущала рядом с собой, казалось таким правильным, таким уместным. Она взглянула на него, на разворот плеч, которые были выше уровня ее глаз, на твердый подбородок, который казался чуть-чуть темнее, словно прошло уже некоторое время с тех пор, как он брился. Обычно ей не слишком нравились мужчины с усами, она предпочитала чисто выбритых, но в этом случае… Она поймала себя на том, что гадает, каково будет ощущать их, если он поцелует ее, и покраснела.
 – Расскажите мне о себе, – поспешно сказала она, когда он посмотрел на нее с лукавыми искорками в глазах, которые заставили думать, что ему не составляет труда читать ее мысли.
 Он покачал головой:
 – Вначале вы. Вы еще не ответили на мой вопрос.
 – А, о родителях? Я не живу в Боксхилле. Я просто гощу у своей двоюродной бабушки и меньше чем через три недели возвращаюсь домой.
 Вероятность того, что они могут больше никогда не встретиться после сегодняшнего вечера, потрясла ее с сокрушительной силой. Горло сдавило, глаза расширились. Ей была невыносима мысль, что она больше никогда его не увидит…
 – А где ваш дом?
 – На Барбадосе. Там у нас сахарная плантация. Она называется «Услада сердца».
 – «Услада сердца», – повторил он, словно старался запомнить. – Мои корабли плавают на Барбадос по нескольку раз в год. В следующий раз непременно постараюсь быть на одном из них.
 – Ваши корабли? – Она зачарованно наблюдала за сменой выражений на его смуглом лице. Он так же внимательно смотрел на нее, свободной рукой накрыв ее тонкие прохладные пальцы, лежащие в изгибе его руки. Лайла ощущала прикосновение его руки каждой клеточкой своего существа. Его кожа была такой теплой…
 – Я управляю судоходной компанией из Бристоля, в Англии. Иногда, когда у меня возникает какое-то дело где-нибудь в другом месте, я плыву в качестве капитана на одном из своих кораблей. Как сделал это сейчас, чтобы прибыть сюда. Должен предупредить вас, что я могу оказаться персоной нон грата, когда ваш дедушка услышит о характере моего к нему дела. Возможно, он даже прикажет мне убираться с его земли.
 – Дедушка Джордж никогда этого не сделает. Он очень милый, правда. Это ваша компания переправляет его табак в Англию? Если так, то…
 Он покачал головой:
 – Нет, у меня к нему личное дело. – Его тон был слегка подавленным.
 Лайле показалось неинтересным расспрашивать дальше. Его дело к дедушке Джорджу не имеет к ней никакого отношения. Ее интересует сам мужчина, а не то, что он делает.
 Какая-то парочка шла навстречу им. Лайла узнала рыжеволосую Сару Беннет с джентльменом, которого как будто звали Том Маккуортер, и торопливо потянула мистера Сан-Пьетро на боковую тропинку. Ей не хотелось проходить через процедуру представления и превращать их тет-а-тет в квартет. Зная, как неравнодушна Сара Беннет к Тому Маккуортеру, она догадывалась, что та будет благодарна ей за быстроту действий.
 – Этот сад, кажется, несколько переполнен, – заметил мистер Сан-Пьетро с печальной усмешкой, когда через несколько минут они повторили тот же самый маневр, желая избежать встречи с еще одной парой.
 – Да, ночь такая чудесная. – Она разделяла его сожаление. Затем ей в голову пришла мысль настолько смелая, что она была шокирована уже тем, что подумала о ней. Никому другому она бы этого не предложила. А если бы джентльмен оказался настолько бестактным, чтобы самому сделать такое предложение, она бы немедленно нашла повод, чтобы избавиться от его общества и вернуться в дом. Мистер Сан-Пьетро может счесть ее чересчур бойкой… Но потом она вспомнила, что у них есть только эта единственная ночь. – Мы можем пойти вдоль речки к павильону, если хотите.
 Он взглянул на нее с мимолетной улыбкой. Белые зубы ослепительно сверкнули в темноте.
 – Я бы очень этого хотел.
 Аромат роз позади них постепенно исчез, сменившись запахом травы, леса и реки.
 Река протекала по территории имения под углом. Дедушка Джордж построил открытый березовый бельведер там, где река делала резкий поворот, направляясь в сторону Чесапикского залива. Этот павильон, как все в Боксхилле называли его, стал любимым местом уединения Лайлы, хотя она еще никогда не бывала там ночью. Теперь она увидела, что он стоит среди ивовой рощицы, словно грациозная женщина-привидение. Кусты жимолости росли вокруг резных перил, и их нежный аромат придавал ночи головокружительное очарование. По реке плавала пара уток, ничем не нарушая тишину, и расходящиеся по воде круги мерцали в лунном свете.
 Лайла заколебалась. Она и не представляла, каким изолированным покажется павильон ночью.
 – Мистер Сан-Пьетро… – начала она.
 – Зовите меня Джосс. Как я уже сказал, все мои друзья так делают.
 – В том-то и беда, – сказала она с нервным смешком и сделала инстинктивное движение, чтобы немного от него отодвинуться. До сих пор она шла, почти прижимаясь к его боку. Его нельзя винить, если у него создалось о ней ложное впечатление. Но при всем ее увлечении мужчиной и лунным светом, она еще не совсем забыла о приличиях. Что бы он о ней ни думал, дальше определенной грани она не пойдет. – Я не совсем уверена, насколько близкой дружбы вы от меня ожидаете. Признаюсь, я и не сознавала, что павильон такой… такой уединенный.
 Он позволил ее руке соскользнуть с его локтя, дал ей отодвинуться еще немного, пока она не оказалась лицом к нему.
 – Не беспокойтесь, я узнаю леди, когда вижу ее. Вам нет нужды тревожиться, вы не пожалеете о том, что доверились мне. Я не злоупотреблю вашим доверием, обещаю. Но я бы хотел, чтобы мы были друзьями.
 Несколько мгновений она смотрела на него в нерешительности. То, что она увидела в его лице, успокоило ее. Он не какой-нибудь негодяй, который подло воспользуется ее неблагоразумным решением привести его в это уединенное место. Несмотря на все его заигрывания и эту лукавую улыбку, он джентльмен, в этом нет ни малейших сомнений.
 – Ну хорошо. Друзья.
 – Джосс, – подсказал он.
 – Джосс, – повторила она, затем поднялась впереди него по ступенькам садового павильона.
 – Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду называть вас Лайлой? Мне нравится это имя, оно необычное и идет вам. – Он прошел следом за ней к противоположной стороне восьмиугольного строения, с которого открывался вид на реку. Лайла остановилась там, опершись коленями о встроенную деревянную скамейку, и положила руки на полированные перила, глядя на реку невидящим взглядом. Каждым нервом, каждой клеточкой своего тела она была сосредоточена на мужчине, стоявшем рядом.
 – На самом деле меня зовут Дилайла, – сказала она.
 – Это еще более необычно и еще больше идет вам. Дилайла. Как хорошо, что такое очаровательное имя не было растрачено на какую-нибудь невзрачную мисс! Ваши родители, должно быть, люди редкой проницательности – или же вы были необычайно привлекательным младенцем.
 Лайла мимолетно улыбнулась ему.
 – Не думаю. Мама умерла, когда я была совсем маленькой, но Кейти, моя старая гувернантка, говорила, что я была самым некрасивым ребенком из всех, каких она когда-либо видела. Она говорила, я была такой страшненькой, что отец чуть не заплакал, когда увидел меня.
 Джосс усмехнулся:
 – В таком случае время определенно совершило чудо. Потому что вы самая красивая девушка из всех, каких я когда-либо видел.
 – Ну вот, вы снова мне льстите.
 Он покачал головой:
 – Разрази меня гром, если я лгу.
 – Не раскат ли грома я слышу?
 Он рассмеялся, взял ее руку с перил и поднес к своим губам. Он не поцеловал пальцы, но провоцирующе смотрел поверх них, держа возле своего рта. Лайла слегка повернулась к нему, их глаза встретились. Она вдруг занервничала, но в приятном смысле. Он обещал не злоупотреблять ее доверием, и она верила ему, поэтому не боялась того, что он может перейти черту. Это головокружительное предвкушение было новым ощущением, и кожу приятно покалывало от него.
 – Знаете, вы целый вечер смотрите на меня так, словно пытаетесь понять, каково будет, если я вас поцелую. – За его задумчивым тоном прятались нотки веселья.
 Ее глаза расширились, и она почувствовала, как краска заливает щеки. Неужели это так заметно?
 – Я… я… – забормотала она в крайнем смущении, стараясь высвободить свою руку.
 Он озорно улыбнулся и поднес её пальцы ко рту. Его губы лишь чуть-чуть коснулись пальцев, прижавшись так мимолетно, что глубина собственной реакции в сравнении с легкостью этого прикосновения буквально потрясла ее. Губы приоткрылись, а колени задрожали.
 – Щекотно? – пробормотал он, опустив ее руку, но продолжая держать. Пребывая в смятении чувств от этого мимолетного поцелуя, Лайла не сразу поняла, что он сказал. А когда поняла, то покраснела еще больше.
 – Как вы узнали?.. – выдохнула она, затем резко осеклась, осознав, в чем признается.
 Его улыбка стала шире.
 – Вы все время бросали тайные застенчивые взгляды в направлении моего подбородка. Вначале я подумал, что вы зачарованы моим ртом, но потом решил, что это, должно быть, усы. Я прав, да? Они щекочут?
 – Я не заметила. – Лайла цеплялась за свое ускользающее самообладание, чопорно опустив глаза и снова высвобождая свою руку. Вместо того чтобы отпустить ее, он поймал другую и скользнул обеими ладонями по ее рукам чуть выше локтей. Ощущение его теплых сильных рук на обнаженной коже потрясло ее до самого основания. Ее губы приоткрылись, взгляд взметнулся к его глазам.
 – Значит, не заметили? – Он наклонялся к ней с озорной полуулыбкой, играющей у него на губах. Всего каких-то два-три дюйма теперь разделяли их тела. Она так остро ощущала его близость, что с трудом могла думать. Глаза попали в плен его глаз. Впервые в жизни она чувствовала себя целиком и полностью в чьей-то власти. Она не смогла бы пошевелиться или заговорить, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
 – В этот раз обратите внимание, – пробормотал он и опустил к ней голову.
 Лайла замерла, когда его губы коснулись ее губ – нежно, тепло, едва касаясь дрожащей мягкости ее рта. Затем он поднял голову, чтобы посмотреть на нее с напряженным выражением лица, которое углубилось, когда он увидел, какое действие оказал на нее поцелуй. От этого короткого прикосновения его губ у нее голова пошла кругом.
 – Лайла…
 Что еще он собирался сказать этим своим бархатным, мягким голосом, потонуло в возбужденном лае. Лайла, вырванная из мира грез, в котором очутилась, изумленно огляделась и увидела Геркулеса, мчащегося к ним. За ним по ступенькам павильона поднимался дедушка Джордж. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.




 Глава 5


 – Какого дьявола, девочка?! Что это ты вытворяешь, флиртуя тут в темноте, как какая-то Иезавель?! Тебе должно быть стыдно! Твоя бабушка с ног сбилась, разыскивая тебя!
 Рокочущий бас двоюродного деда окончательно вернул Лайлу к реальности. Она поспешно отступила от Джосса, который сразу же отпустил ее руки, и повернулась к возмущенному дедушке, когда тот, отдуваясь, поднялся по ступенькам павильона. В отличие от жены дедушка Джордж больше лаял, чем кусался. Он отнюдь не был таким сердитым, каким казался. Лайла очень любила его и успокаивающе улыбнулась, глядя, как он решительно шагает к ней. Когда-то он был высоким, но теперь ссутулился от старости и ходил с тростью. И тем не менее со своей густой седой шевелюрой, в элегантном вечернем костюме, в котором его располневшая фигура казалась стройнее, он еще выглядел вполне внушительно.
 – Мне очень жаль, если я заставила вас волноваться, дедушка. Но в розарии было так много людей, а…
 – А ты хотела найти местечко, где этот твой молодой человек мог сорвать поцелуй, – закончил за нее дедушка с потрясающей точностью. – Бесполезно пытаться обмануть меня, девочка, я видел, чем вы тут занимались. Но я не расскажу твоей бабушке. В этих делах она очень строга, да. Ну, так чего же, молодой человек, мне ожидать? Что вы утром нанесете мне визит и попросите руки моей внучатой племянницы? Или сломать эту трость о вашу голову прямо здесь и сейчас?
 – Дедушка! – запротестовала Лайла, ужаснувшись, и бросила быстрый взгляд через плечо на Джосса. Он стоял, высокий и молчаливый, позади нее, не сводя взгляда с лица дедушки Джорджа. Лайла вспомнила, что он приехал в Боксхилл по какому-то делу, касающемуся ее двоюродного деда, и посочувствовала ему. Быть пойманным целующим племянницу хозяина – далеко не лучший способ для завязывания отношений.
 – Вы не сын Баррелов, а? Нет, едва ли. У него волосы светлее, чем у Лайлы. Если только память не подводит меня, как мои колени, я никогда вас раньше не видел. – Джордж Бартон подозрительно воззрился на Джосса.
 – Меня зовут Джослин Сан-Пьетро, – резко проговорил Джосс, словно ожидая, что это имя о чем-то скажет старику. Дедушка Джордж сердито зыркнул на Лайлу, прежде чем вновь перевел взгляд на Джосса. Несмотря на возраст и немощь Джорджа Бартона, в нем вдруг появилось нечто грозное.
 – Здесь, в Виргинии, мы вызываем мужчину на дуэль за меньшее, чем вы сделали сегодня, сэр. Незнакомцы не уводят юных леди в темноту и не целуют безнаказанно.
 – Дедушка!..
 – А вы, мисс, вообще молчите! Черт, до чего же женщины глупы, и вот вам доказательство! Прийти сюда одной с мужчиной, которого мы совсем не знаем! Тебе еще повезло, что я пришел вовремя. Он…
 – Прошу прощения, но вы знаете меня, сэр. Во всяком случае, должны знать. Полагаю, я ваш внук.
 Потрясенное молчание последовало за этим откровением. Лайла во все глаза уставилась на Джосса, открыв рот. У Джорджа и Аманды никогда не было детей…
 – Мой внук? Вздор! У меня нет…
 Дедушка Джордж никогда не говорил, он рявкал, как рявкал и сейчас, когда схватил Лайлу за руку и оттащил от высокого смуглого мужчины, который стоял и смотрел на него непроницаемым взглядом. Лунный свет отражался от его глаз, отчего те мерцали в темноте ярким изумрудным светом. Джордж Бар-тон резко осекся. Его ладонь больно стиснула руку Лайлы, когда он уставился на Джосса. Лайла увидела, как лицо ее двоюродного деда заметно побледнело.
 – Господи помилуй! Виктория!
 – Виктория Бартон была моей бабушкой. – Голос Джосса ничего не выражал. – Эммелина, ее дочь, была моей матерью. По ее словам, она также была вашей дочерью. С прискорбием вынужден сообщить вам – хотя не думаю, что вы когда-либо признавали ее существование, – что она умерла три месяца назад. Она оставила для вас несколько писем, которые, насколько я понимаю, были написаны ее матерью, и умоляла меня на смертном одре передать их вам. Как только я исполню ее просьбу, то тут же откланяюсь.
 – Господь всемогущий! – Голос дедушки Джорджа звучал сдавленно. – Виктория! Так много лет прошло. Не может быть, чтобы вы…
 Лайла, внезапно смутившись, осознала, что не имеет права присутствовать при этой слишком эмоциональной встрече. Ее двоюродный дедушка всегда мечтал о сыне, и она полагала, что этот вновь обретенный внук станет для него величайшей радостью. Были, разумеется, сложности. Очевидно, когда-то давно дедушка Джордж зачал ребенка с какой-то женщиной, которая не была его женой, и мужчина, стоящий сейчас перед ним, – результат этой ошибки молодости. Она перевела взгляд с холодного, застывшего лица Джосса на внезапно осунувшееся дедушкино. У старика был такой вид, словно он увидел привидение.
 – Возможно, вам стоило бы продолжить ваше обсуждение в доме? – предложила она, положив ладонь на дедушкину руку. Он стряхнул ее.
 – Нам нечего обсуждать.
 Лайла никогда прежде не видела старика таким взволнованным. Подумав о своей двоюродной бабке Аманде, Лайла поняла его тревогу. Если дедушкина жена узнает о существовании этого внука, то, вполне вероятно, превратит остаток жизни старика в ад. Лайла посмотрела на него с внезапным сочувствием и обнаружила, что он не сводит глаз со своего внука.
 – Я хочу, чтобы ты сейчас же уехал отсюда. Ты слышишь меня, мальчик?
 – Я слышу тебя, старик. – Джосс сунул руку во внутренний карман сюртука и вытащил плоский пакет, который протянул своему деду. Джордж, казалось, был не в состоянии взять его. Джосс не пошевелился, не смягчился. Мгновение спустя Лайла протянула руку и взяла пакет. Ни один из мужчин не удостоил ее взглядом. Их глаза были вовлечены в безмолвную горькую войну.
 – Не возвращайся сюда, – прохрипел Джордж. – Никогда. Ни в Боксхилл, ни в Виргинию. Не знаю, чего ты надеялся добиться, но здесь для тебя ничего нет. Возвращайся туда, где ты живешь, и оставайся там. Ты слышишь?
 Джосс резко зашагал по деревянному полу. Сердце Лайлы заколотилось где-то в горле, когда она увидела, что он уходит.
 Он вдруг остановился на ступеньках, обернулся и посмотрел на нее:
 – Увидимся весной. Ждите меня.
 Лайла кивнула. Дедушка Джордж издал какой-то сдавленный стон.
 – Держись от нее подальше! Дилайла Реми, он не для тебя, он вообще ни для кого! Проклятие, мальчик, оставайся в своей части мира и держись подальше от меня и моих близких.
 – Дедушка Джордж!..
 – Я буду ездить куда захочу и делать что захочу, старик. Это свободный мир.
 – Но не для таких, как ты! Оставайся на своей стороне Атлантики и больше никогда не приезжай сюда! Ты…
 Джордж Бартон внезапно замолчал и прижал руку к груди. Затем ни с того ни сего стал оседать на пол. Лайла вскрикнула и попыталась поймать его. Он был слишком тяжел для нее, и она не смогла его удержать. Она упала на колени рядом с ним. Джосс слипом, все еще напряженным от ярости, в ту же секунду очутился рядом, просунув руку под сюртук старика, чтобы проверить сердце.
 – Приведите помощь. Он в плохом состоянии.
 Лайла кивнула и вскочила на ноги, уронив позабытый пакет на пол. Она неслась к дому на всех парах, громко призывая доктора Паттерсона, который был среди гостей. К тому времени, когда она вернулась с медицинской сумкой доктора, у павильона уже собралась толпа. Рабы, держащие горящие факелы, топтались чуть поодаль, обеспечивая свет доктору Паттерсону. Джосс стоял с угрюмым лицом и наблюдал за происходящим. Аманда стояла на коленях возле распростертого на полу мужа, сжимая в руке пакет с бумагами, которые выронила Лайла. Лицо ее было белым как мел, но глаза сухими. По другую сторону тела старика стояли Бут с залитым слезами лицом и доктор Паттерсон, который смотрел на ставшее вдруг похожим на скелет лицо Аманды, а не на ее мужа. Эта сцена не оставила у Лайлы никаких сомнений в том, что ее двоюродный дедушка мертв.




 Глава 6


 – Он умер, Говард? – Голос ее двоюродной бабки был поразительно спокоен. Лайла почувствовала внезапный острый прилив жалости к старой женщине, чьи суровость и непреклонность причинили ей столько неудобств во время этого визита. Но какой бы она ни была, что бы ни делала, Аманда Бартон была леди до кончиков ногтей. Любая другая рыдала бы и причитала, потеряв мужа. Аманда же встретила горе, не склонив головы, как и подобает женщине ее происхождения и воспитания.
 – Сожалею, Аманда. Он уже был мертв к тому времени, когда я пришел. Я ничего не мог сделать. – Говоря это, доктор Паттерсон поднялся на ноги и неуклюже потрепал Аманду по руке. Затем, когда она начала подниматься, помог ей.
 Ее движения были очень медленными и осторожными, словно потрясение, которое она испытала, каким-то образом расслабило ее мышцы. Собравшиеся гости и слуги хранили молчание, не менее потрясенные, чем Лайла. Казалось невероятным, что дедушка Джордж умер. Еще и десяти минут не прошло, как он кричал на Джосса. Она подняла глаза на этого джентльмена. Его красивое лицо было суровым и застывшим. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он взглянул в ее сторону. Хотя в некотором смысле он явился причиной дедушкиной смерти, она испытывала огромное сочувствие и к нему. Джордж Бартон был, в конце концов, его дедушкой, как бы старик ни вел себя по отношению к нему. Джосс, должно быть, тоже переживает в некотором роде шок, как и все они. Может, он даже скорбит.
 Она направилась к нему, ненавязчиво скользя между столпившимися людьми, но резко остановилась, внезапно услышав пронзительный голос Аманды:
 – Вы мужчина, называющий себя Джослином Сан-Пьетро? Аманда вперила в Джосса взгляд, в котором сквозило не что иное, как неприкрытая злоба. Лайла переводила взгляд с Джосса на костлявую фигуру своей бабки и обратно, ее сочувствие разделилось. Аманда, должно быть, узнала, кто такой Джосс и какую роль он сыграл в смерти дедушки Джорджа. Она не из тех, кто прощает. То, что Джосс не несет ответственности за свое рождение и только косвенно виновен в смерти дедушки Джорджа, ни в коей мере не остановит ее злобный язык.
 – Я Джослин Сан-Пьетро, да, – ровно ответил Джосс, встретившись с глазами Аманды поверх разинувших рты зевак.
 – Внук женщины, называющей себя Викторией Бартон?
 – Виктория Бартон была моей бабушкой.
 – Вы признаете это?
 – Полагаю, доказательство моей личности и происхождения в тех письмах, которые вы держите в руке. Не вижу причин отрицать это.
 – Значит, вы не видите причин отрицать это, да? – Жуткая улыбка, похожая на оскал мертвеца, расколола морщинистое лицо Аманды.
 Лайла, наблюдавшая за ней, подумала, что ее двоюродная бабка выглядит почти зловеще. Она вдруг ощутила страх за мужчину, которого сверлили поблекшие голубые глаза Аманды. Какая нелепость! В конце концов, что может сделать старая, озлобленная женщина такому сильному, здоровому мужчине?
 – Это делает вас единственным внуком моего мужа, о котором я знаю. У вас нет братьев или сестер?
 – У меня есть сводный брат. Он не является родственником вашего мужа. – Выражение лица Джосса изменилось, слегка смягчилось, когда он отметил крайнюю хрупкость женщины, стоящей перед ним. – Пожалуйста, примите мои соболезнования по поводу смерти вашего мужа, миссис Бартон, и мои извинения. Знай я, что моя миссия закончится такой трагедией…
 Аманда резко оборвала его объяснение взмахом руки.
 – Ты не знаешь, да? – прокудахтала она, уставившись на него. – Ты даже понятия не имеешь. Какая замечательная шутка! – Она захихикала, ужаснув собравшихся.
 Доктор Паттерсон нахмурился, глядя на нее, такой же ошеломленный, как и все они, затем снова сочувственно потрепал ее по руке:
 – Тебе надо вернуться в дом, Аманда, и я дам тебе что-нибудь, что поможет тебе уснуть. Бут позаботится о… Джордже, и если захочешь, ты сможешь увидеть его утром. Бут, пойди в дом и принеси одеяло и организуй кого-то из парней помочь тебе отнести мистера Бартона в дом. Здесь горничная миссис Бартон? А, вот и ты…
 Бут, со все еще текущими по лицу слезами, поднялся на ноги и отправился выполнять распоряжение доктора Паттерсона. Дженни, горничная Аманды, протиснулась вперед из задних рядов толпы. Она была почти такой же старой и костлявой, как и Аманда, ее седые волосы были покрыты белоснежной косынкой, а тощее тело пряталось под пышным черным платьем, но разрушительное действие времени сказалось на ней заметнее, чем на ее хозяйке: она ссутулилась от возраста, тогда как спина ее госпожи была прямой, как шомпол. Аманда нетерпеливо взглянула на нее и взмахом руки отослала прочь.
 – Еще нет, Дженни, еще нет. Я еще должна кое-что сделать. И нет, я не выжила из ума, Говард, поэтому прекрати на меня так смотреть. Где Томас? Он был где-то здесь.
 «Томас» – это судья Томас Хардинг. Он был облечен политической властью в графстве Мэтьюз, и если кому-то из его близких друзей требовалась помощь в том или ином законном деле, они могли рассчитывать на судью Хардинга.
 – Я здесь, Аманда, – отозвался он, протискиваясь сквозь толпу. Проходя, он взглянул на Джослина Сан-Пьетро с выражением нескрываемого подозрения. – Я понимаю, что ты, наверное, чувствуешь себя в несколько неловком положении, когда еще один наследник появился так несвоевременно, но…
 Ты ничего не понимаешь, Томас, – резко прервала его Аманда. – Ответь мне безо всяких околичностей: есть у тебя полномочие взять для меня под стражу некую личную собственность до тех пор, пока не прибудет шериф Николс?
 – Какого рода собственность? – Судья выглядел озадаченным и немного встревоженным. Как и Лайла, и многие присутствующие, он тоже начинал задаваться вопросом, не повредилась ли Аманда умом из-за внезапной потери мужа.
 – Сбежавший раб, – отчетливо проговорила Аманда, и Лайла поняла, что разум ее двоюродной бабки и вправду помутился. Какое отношение сбежавший раб имеет к смерти дедушки Джорджа и вообще ко всему, что произошло этим вечером?
 – Идем-ка в дом, Аманда. Вот, обопрись на мою руку. Где твоя племянница? – Доктор Паттерсон пытался увести Аманду из павильона, окидывая взглядом толпу в поисках Лайлы.
 – Я здесь, доктор Паттерсон. – Она попыталась подойти к бабушке, и толпа расступилась, пропуская ее. Аманда бросила на доктора нетерпеливый взгляд.
 – К черту, Говард, я не позволю тебе усыпить меня, как какую-то старую клячу, до тех пор, пока это дело не будет сделано! Мне нужен твой ответ, Томас, есть или нет у тебя полномочие приказать задержать сбежавшего раба. – Она сбросила руку Дженни и попыталась оттолкнуть и доктора Паттерсона, но безуспешно. Он сделал знак Лайле занять место Дженни. Лайла постаралась ненавязчиво проскользнуть сзади и встать с другой стороны Аманды.
 – Я имею такое полномочие, Аманда. – Голос судьи Хардинга был успокаивающим.
 – Тогда я хочу, чтобы ты арестовал так называемого Джослина Сан-Пьетро. Он потомок некоей Виктории, квартеронки, которая сбежала из Боксхилла со своей новорожденной дочкой примерно сорок пять лет назад. Я владела ею, я также владела и ее дочерью, и я владею этим мужчиной.
 – Что? – взревел Джосс, в то время как Лайла и все собравшиеся повернулись и, разинув рты, в ужасе уставились на него. – Ты рехнулась, старуха! Моя бабушка была рабыней не больше, чем ты!
 Аманда злобно улыбнулась:
 – Вот тут ты ошибаешься, мальчик. Мой муж купил твою бабку в Новом Орлеане через пару лет после того, как мы поженились. Он сказал, что купил ее мне в горничные, но едва я увидела ее, как сразу поняла, что от нее жди беды. Она была настоящей красоткой с кожей цвета меда и рыжими волосами и вела себя с высокомерным нахальством, от которого я бы ее вылечила, если б она не сбежала. Она могла сойти за белую и, полагаю, так и сделала позже, потому что ты ведь не знал – не так ли, мальчик? – иначе не заявился бы сюда, пытаясь провести моего глупого муженька. Но в ней была часть негритянской крови, ее мать была любовницей одного плантатора, а когда тот умер, и мать, и дочь были проданы. Безнравственность, по-видимому, была у нее в крови, потому что не прошло и года, как эта квартеронка родила ребенка от моего мужа. Он помог им сбежать, но так и не освободил. Они были рабами до самой смерти, они обе, а это означает, что и ты тоже. Ты такой же черномазый, как и Дженни, несмотря на твою белую кожу. Ты раб, и ты принадлежишь мне. Томас, я хочу, чтобы его арестовали.




 Глава 7


 Три недели спустя многое в Боксхилле изменилось. Джордж Бартон был похоронен через два дня после своей кончины, и Аманда уже взяла бразды правления табачной плантацией в свои железные руки. Атмосфера в доме была натянутой, ибо большинство рабов скорбели по своему господину, одновременно страдая под гнетом суровой и требовательной хозяйки. Лайла ничуть не сожалела, что в конце недели отплывает на Барбадос на «Быстром ветре». Всякий раз, когда она думала об «Усладе сердца», ее грудь наполнялась тоской, а глаза слезами. Так много всего случилось с ней в колониях, что казалось, будто она не была дома годы.
 В настоящий момент она катила по обсаженным дорогам графства Мэтьюз в коляске с хорошими рессорами, управляемой Кевином Толботтом, который был послан отцом, чтобы забрать ее домой. Кевин приехал без предупреждения три дня назад. Одна из служанок привела его в заднюю гостиную, где сидела Лайла. Когда она подняла глаза от книги и увидела знакомую крепко сбитую фигуру и обветренное лицо, то вскрикнула от радости и бросилась в его объятия. Так приятно было увидеть кого-то из дома! Лайла знала, что со стороны отца это была значительная жертва – обходиться без своего надсмотрщика в продолжение путешествия в колонии и обратно. Но ради единственной дочери он готов был потерпеть. И этот жест окупился ему сторицей, на что Леонард Реми, несомненно, и надеялся: меньше чем через час после приезда Кевина Лайла приняла его часто повторяемое предложение выйти за него замуж. Самая заветная отцовская мечта сбылась: его своенравная дочь наконец обручилась с мужчиной его выбора, который прекрасно позаботится и о Лайле, и о плантации, когда Леонарда Реми не станет.
 Лайла, с печальной гримасой представив себе бурную радость отца, уже написала ему, чтобы сообщить об этом событии, хотя письмо, по всей вероятности, опередит ее приезд не более чем на неделю. Но ей хотелось сообщить ему радостную новость как можно быстрее. Она знала, что он будет очень рад. А также знала, что ему не придет в голову задаться вопросом о том, что побудило ее к неожиданному решению совершить этот разумный шаг. Если все шло так, как хотелось Леонарду Реми, такие мелочи его не заботили. Но, говоря по правде, в душе Лайлы царила полная неразбериха.
 В первый и единственный раз в жизни она оказалась на пороге влюбленности, и в тот же миг ее чудесная мечта обрушилась вокруг нее, как карточный домик. Образ Джослина Сан-Пьетро все еще тревожил ее по ночам, хотя в часы бодрствования она заставляла себя не думать о нем. Он ушел, исчез из ее жизни так же безвозвратно, как если бы умер. Мужчина, к которому она испытывала то сильнейшее влечение, – раб, человек другой расы. Он так же запретен для нее, как брак со священником. Лайла знала это, принимала и старалась не думать об этом. Очевидно, она не может доверять своим чувствам, когда дело касается мужчин. Кевин является выбором отца для нее, и он будет ей хорошим мужем. Она выйдет за него, пока ее ненадежное сердце опять не подвело ее. Не будет у нее больше никакого губительного флирта под луной.
 От рабов в Боксхилле она узнала, что на следующий день после смерти дедушки Джорджа имела место поспешная законная процедура. На ней Джосс и в самом деле был признан потомком квартеронки Виктории, рабыни Боксхилла, и как следствие таким же рабом Боксхилла. Он больше не был свободным человеком. Нет, не так. Он никогда не был свободным человеком, хотя не имел ни малейшего понятия, что был рожден рабом. Ее двоюродная бабка владела им, как лошадью, или платьем, или всеми другими рабами в Боксхилле, и держала его судьбу всецело в своих руках. Судя по злобности, с которой действовала Аманда в ту ужасную ночь, Лайла догадывалась, что существование этого незаконного внука ее мужа открыло старые раны. Дедушка Джордж прижил ребенка с рабыней Викторией, будучи женатым на Аманде, в сущности, прямо у нее под носом. Аманда, очень гордая женщина, скорее всего была влюблена в своего мужа. Рана оказалась глубокой, и ее месть будет жестокой. Лайле становилось плохо всякий раз, когда она думала о вероятной судьбе Джосса. Ее двоюродная бабка не будет добра к нему, но даже если бы и была, из свободного человека за один вечер превратиться в раба – такая судьба, должно быть, хуже смерти.
 Сидя в коляске рядом с Кевином, чувствуя на своей коже приятный ветерок, раздувающий выбившиеся из-под шляпы локоны, и тепло солнца, Лайла представила смуглое красивое лицо Джосса так ярко и отчетливо, словно он сам стоял перед ней. Она вздрогнула и закрыла глаза, чтобы прогнать видение. Ей было невыносимо думать о нем. Его судьба трагична, но еще хорошо, что это случилось, когда случилось. Если бы правда открылась несколько дней спустя, трагедия, с ее точки зрения, увеличилась бы во сто крат. Она бы влюбилась в него, позволила бы ему бесчисленные вольности, может, даже вышла бы за него замуж. А такое просто немыслимо. Если когда-то станет известно, что она позволила ему поцеловать себя, ее станут сторониться…
 – Ты не возражаешь, если я не повезу тебя прямо в Боксхилл, нет? – спросил Кевин. – Если я собираюсь попасть на этот аукцион рабов, мне нужно ехать прямо в город. Я не думал, что ты будешь так долго в гостях у мисс Марш, не то бы договорился, чтобы тебя отвез кто-то другой.
 Невольничий аукцион так точно совпадал с ее мыслями, что Лайла в душе содрогнулась.
 – Я бы предпочла не ехать туда.
 – Ну же, Лайла, будь другом. Ты же знаешь, я обещал твоему отцу, что на обратном пути привезу новый контингент полевых работников для плантации. Разумеется, надо бы вначале завезти тебя домой, но аукцион в три и…
 – Ой, да знаю я. Все, что угодно, для «Услады сердца». Ладно-ладно, так и быть, я поеду с тобой, – сдалась Лайла, послав своему жениху улыбку. Он на самом деле хороший человек. Она знает его с тех пор, как ей было восемь, а ему уже двадцать два, и он будет ее мужем и отцом ее детей. Она решительно вознамерилась быть милой и уступчивой с ним, даже если она не сможет чувствовать себя счастливой. В конце концов, браки бывают такими, какими люди сами их делают, и она намеревалась сделать все возможное, чтобы ее брак был удачным. Рабы и аукционы рабов – это то, о чем в данный период времени она предпочитала не думать, но если Кевин хочет того, она поедет. Джосс Сан-Пьетро – неудачная глава в ее безмятежной в остальном жизни, и она твердо намерена выбросить его из головы. Без сомнения, она вообразила силу притяжения, которое испытывала к нему, потому что просто созрела для того, чтобы влюбиться. Она внушила это себе, вот и все. Простая правда заключается в том, что она едва знает этого мужчину.
 – Если тебе надо что-нибудь купить в городе, я с радостью завезу тебя куда пожелаешь, а потом заберу. Может, купишь шелк себе на свадебное платье или еще что.
 – Я надену мамино, – автоматически ответила Лайла, поглощенная своими мыслями. Ее мать умерла вскоре после рождения Лайлы, и она совсем ее не помнила. Джейн, ее мачеха и тетя Кевина, стала жить в «Усладе сердца» в качестве ее гувернантки, когда Лайле было пять, и через два года вышла замуж за ее отца. Джейн была милой, доброй и кроткой и прекрасно подходила ее буйному отцу. Но Лайла до сих пор порой испытывала безотчетную тоску по матери, которой никогда не знала.
 – Ну а как насчет новой шляпки? Не то чтобы эта изящная штучка у тебя на голове не была очаровательна, разумеется.
 – Спасибо. – Она снова улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, и его широкое обветренное лицо под густой шапкой светло-каштановых волос покраснело от удовольствия. С тех пор как она приняла его предложение, Кевин чувствовал себя счастливейшим из мужчин.
 Но она… ей следует сурово подавить свои сомнения. Этот брак – весьма разумный шаг. Если Кевин не прекрасный принц из ее грез, так что ж с того? Реальная жизнь не похожа на мечты, и ей пора признать этот факт. Она может сделать этот брак удачным, если постарается. А она постарается!
 Мэтьюз-Корт-Хаус был шумным и суетливым маленьким городком с аккуратными кирпичными магазинами, тянущимися в ряд вдоль мощеных улиц. Дамы в пастельных платьях с завышенной талией, украшенных лентами, спешили по своим делам, загруженные свертками, или присматривали за играющими детьми, некоторые в сопровождении своих более строго одетых мужчин. Тут и там она видела знакомых на улице или в других проезжающих каретах и с улыбкой махала им. Всюду на ее приветствие отвечали, и она испытывала немалое облегчение.
 Лайла не была уверена, как ее станут принимать в обществе после той ночи в павильоне. Эти последние три недели она стала предметом пересудов и была только рада, что сплетни, похоже, не достигли ушей Кевина. Что конкретно произошло между Лайлой и Джослином Сан-Пьетро, известно не было, но люди были осведомлены, что в ту роковую ночь она провела довольно продолжительное время наедине с ним. Воспоминание о ее безрассудном поведении, однако, уже начало постепенно меркнуть в коллективном сознании. Она начала надеяться, что сага о Джослине Сан-Пьетро уже вошла в местный фольклор и большей частью забыта. В конце концов, многие здешние джентльмены имеют детей от своих рабынь-любовниц. Скандальным все это делает то, что Джосс до этого жил как белый человек и что Джордж Бартон умер, когда он появился.
 Больше экипажей направлялось в центр, чем из него, и Лайла предположила, что причина тому – аукцион рабов. Рабство было источником процветания как здесь, на американском Юге, так и на Барбадосе. Это был единственный способ получать прибыль с табачных, сахарных и хлопковых плантаций.
 Местом проведения аукциона были передняя и задняя лужайки у здания суда, которое представляло собой внушительное кирпичное строение в центре города. Требовались обе лужайки, потому что проходило, по сути дела, два разных аукциона. Наиболее ценные рабы, домашние слуги и хорошие полевые работники продавались на передней лужайке. Задняя лужайка выходила на улицу, называемую местными жителями Чипсайд, и там шли с торгов старики, калеки, буяны или по какой-то другой причине менее ценные рабы.
 – Завезти тебя куда-нибудь?
 По отсутствию энтузиазма в голосе Кевина Лайла поняла, что он не особенно стремится это сделать, и догадалась почему: он боится опоздать и упустить возможность приобрести лучших полевых работников. Поэтому она покачала головой и была вознаграждена, когда он улыбнулся ей:
 – Молодец, Лайла! Из нас выйдет отличная команда!
 В ответ на это Лайла улыбнулась. С тех пор как она приняла его предложение, он, казалось, постоянно чувствовал себя счастливым. Кевин, которому с трудом удалось втиснуть коляску в узкое пространство, примерно за две улицы до лужаек (все хорошие места были уже заняты прибывшими раньше), спрыгнул и протянул руки, чтобы помочь Лайле спуститься. Ощущение его ладоней, обхвативших талию, не было неприятным. Когда он задержал свои руки на ней еще на мгновение после того, как ее ноги коснулись земли, ей вполне легко далась еще одна улыбка. Он слегка сжал ее талию и отпустил. Лайла взяла предложенную ей руку, легко положив пальцы на крепкое предплечье и отказываясь думать о другой мускулистой руке, за которую она вот так же держалась. Непринужденно болтая о всяких пустяках, они пошли на аукцион.
 Те рабы, в покупке которых был заинтересован Кевин, продавались на внешней стороне, поэтому они направились к фасаду здания суда. Вскоре Лайла оказалась стоящей в передних рядах собравшихся перед узкой деревянной платформой, приподнятой над землей примерно фута на три. На ней высился опрятно одетый аукционист, превозносящий достоинства раздетого по пояс полевого работника, которому было, клялся аукционист, не больше девятнадцати. У Деймона, как аукционист назвал его, была эбеновая кожа и крепкие мускулы, и Лайла не удивилась, когда Кевин тут же вступил в торги. Когда Деймон был продан Кевину за крупную сумму в пятьсот долларов, раб улыбнулся от уха до уха, гордясь своей высокой стоимостью. На него повесили бирку и по сигналу Кевина увели, чтобы позже в тот день забрать.
 Аукцион проходил быстро. Когда он приблизился к концу, Лайла потеряла тот небольшой интерес, который был у нее к происходящему, и отошла в сторону. Кевин приобрел десять превосходных полевых работников для «Услады сердца», а также хорошенькую мулатку, которая, по его словам, станет помогать кухарке Мейзи на кухне. Закончив с торгами до тех пор, пока не попадется что-нибудь исключительно хорошее, он вступил в разговор с джентльменом, стоящим с ним рядом, и они пустились в увлеченную дискуссию о различных методах ирригации. Лайла обошла толпу и направилась к задней лужайке. Никто не может обвинить Кевина в отсутствии интереса к выбранному им трудовому поприщу, подумала она.
 Идя просто так, безо всякой цели, Лайла вскоре оказалась на краю совсем иной толпы, посещающей аукцион Чипсайд. Здешними покупателями были менее преуспевающие фермеры и купцы, и даже белая шваль, [2] которые наскребли денег, чтобы приобрести одного-двух менее ценных рабов. В отличие от своего коллеги на той стороне здания, этот аукционист был одет неряшливо. Неприятным, пронзительным голосом он расписывал достоинства согбенного старика с усталым взглядом.
 – Эймос уже не молод, да, но он крепче, чем кажется. Да он еще может вовсю орудовать мотыгой не хуже других, верно, Эймос?
 Эймос покорно кивнул своей седой головой. Но торг шел вяло, и под конец он был продан всего за сотню долларов дюжему фермеру со злым взглядом. Лайле стало немного жаль Эймоса, и она отвернулась, чтобы возвратиться на переднюю сторону, где чувствовала себя уютнее. От сильного шума на этой стороне у нее разболелась голова, а от толпы исходил отчетливый запах немытых тел. Кроме того, Кевин будет недоумевать, куда она подевалась…
 – А вот отличный молодой парень по имени Джосс, сильный как бык. Его только надо малость обуздать. Ваши предложения, джентльмены?
 – Да это ж белый человек!
 – Не, он цветной. Ты что, не слышал?
 – Он в цепях, стало быть, буйный. Я не дам за такого и гроша!
 – Я даю пятьдесят долларов!
 – Пятьдесят долларов! Полно вам, мистер Коллир! Когда вы его обуздаете, он будет стоить никак не меньше пяти сотен! – Аукционист с негодованием отверг низкую цену.
 – Ага, если при этом он не убьет кого-нибудь! Или его самого не придется в конце концов пристукнуть!
 Пока шел этот обмен репликами между аукционистом и мужчиной в толпе, Лайла взглянула на платформу и оцепенела. Он был грязным, волосы свалялись и спутались, усы исчезли, двухнедельная щетина покрывала подбородок и скулы. Он был бос, одет лишь в рваные бриджи – те самые, как потрясенно осознала Лайла, что были на нем в ту роковую ночь, и нечто больше похожее на тряпку, чем на рубашку, висело у него на плечах. Его грудь была по большей части обнажена, открывая бугристые мускулы вместе с густой черной порослью посредине. Рот у него распух, и в уголке запеклась кровь. На левой скуле багровел яркий кровоподтек, а на правом виске виднелся наполовину заживший порез. Лайла почувствовала, что сердце ее остановилось, когда увидела, как вздуваются мышцы на почти голых руках, потому что они слишком туго связаны за спиной. Лодыжки сковывала цепь, и еще одной он был привязан к столбу платформы. Несмотря на изменившуюся внешность, не узнать Джосса было невозможно. Беспомощно уставившись, Лайла почувствовала, как к горлу подступила дурнота, и ей пришлось преодолеть ее. О Боже, до чего его довели… Реальность мести Аманды оказалась куда ужаснее, чем она себе представляла.
 – Кто даст сотню? Сто долларов за отличного, здорового молодца! – Аукционист, осмотрительно держась на расстоянии от товара, который пытался продать, окинул взглядом толпу. – Это почти даром!
 – Шестьдесят! – крикнул кто-то.
 – Шестьдесят долларов! Да это почти что преступление! Тебя арестуют, если ты получишь его за эту цену, Сэм Джонсон! Ну, давайте же, ребята! Я хочу сотню!
 – Давайте-ка посмотрим его спину, Нили! Бьюсь об заклад, его секли до полусмерти! Кому нужен такой смутьян, а?
 – Верно, Нили, покажи-ка его спину! Аукционист неохотно уступил давлению толпы.
 – Повернись, парень! – велел он Джоссу.
 – Поди к черту! – последовал в ответ рык. Он был отчетливо слышен даже Лайле, которая стояла позади толпы. Аукционист, насупившись, сделал знак паре дюжих парней, стоявших по обеим сторонам платформы. Они поднялись и силой повернули упирающуюся жертву, попутно стянув рубашку. Обнаженная спина была красной и кровоточащей, вся в пересекающихся рубцах. Лайле вновь стало дурно. Она испугалась, что может потерять сознание – так закружилась у нее голова.
 – Я забираю назад свое предложение! – заорал мужчина, который давал шестьдесят долларов.
 – Мое остается! – сказал тот, кто предложил пятьдесят, и добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Черт, почему бы не купить, если по дешевке? А если окажется слишком хлопотным, то и будет тем, кто он есть, – свиным дерьмом!
 В толпе послышалось согласное бормотание, когда Джосс, которого дюжие охранники отпустили, повернулся к ним передом. Его лицо побагровело от ярости, и с напрягшимися и вздувшимися мускулами груди и рук он выглядел опасным. Ни в малейшей степени он не напоминал того щегольского насмешливого незнакомца, который так дерзко флиртовал с ней и почти похитил ее сердце. Они превратили его в животное, и сердце Лайлы обливалось кровью.
 Она не сводила с него глаз с того момента, как впервые узнала его, в то время как глаза его вызывающе оглядывали толпу. Когда он обводил взглядом собравшихся, словно бросая вызов тому, кто осмелится торговаться, его глаза мазнули по тому месту, где стояла она в задних рядах. Затем, словно в замедленном действии, вернулись. Эти зеленые глаза, чей цвет она помнила лучше, чем свой собственный, остановились на ней.




 Глава 8


 Джосс презрительно щурился, когда увидел ее. Она стояла позади глазеющего сборища, уставившись на него, и края широкополой соломенной шляпы отбрасывали тень на ее лицо. Она была точно такой, какой он ее помнил, красивее, чем имеет право быть женщина, и выглядела свежей и прохладной, как родниковая вода в палящий июльский зной. Светлые золотистые волосы, которые он впервые увидел в очаровательном беспорядке, сейчас были аккуратно убраны под шляпку, отделанную лентой мягкого серо-голубого цвета, почти такого же, как ее глаза, если память его не подводит. Она казалась легкой и иллюзорной, как солнечный луч, в светло-желтом платье, закрепленном под изгибом высокой груди лентой того же оттенка голубого, что украшала и шляпу. Длинный конец ленты ниспадал вдоль узкой юбки. Само платье было сшито из какой-то тонкой, просвечивающейся ткани, явно предназначенной для того, чтобы демонстрировать, равно как и скрывать, восхитительные контуры ее изящного тела. Ниже коротких рукавов-фонариков руки были обнажены, дразняще тонкие и бледные в ярком солнечном свете. Выражение ее лица было скрыто от него, но даже на таком расстоянии он чувствовал ее отвращение к происходящему и жалость к нему. Ярость нахлынула на него, затопив даже унижение, которое он испытывал. Когда он познакомился с ней, он был самодовольно уверен в своей власти над ее полом; уверен, что если пожелает, то может заполучить почти любую. Женщины всегда находили его привлекательным, и он умудрялся в полной мере использовать это счастливое обстоятельство чаще, чем следовало. А потом Дилайла Реми свалилась в куст, обнажив до самых бедер пару стройных, молотящих в воздухе ножек, и разожгла его любопытство. Когда он поступил не иначе, как по-джентльменски, одернув ее юбку, она едва не врезала ему по носу. Вначале это его забавляло. Но потом, после того как он хорошенько разглядел ее и обнаружил, что маленькая злючка – потрясающая красавица, он был очарован. И оставался очарованным до тех пор, пока тот ночной кошмар не застиг его врасплох. Было в ней нечто такое, что привлекало его, что-то помимо изящного совершенства ее лица и фигуры. Она понравилась ему, действительно понравилась. И он хотел ее. Так же как и она хотела его, хотя, вероятно, была слишком невинна, чтобы в таких словах выразить то, что чувствовала, когда он касался ее. Даже тот невинный младенческий поцелуй заставил ее вспыхнуть огнем…
 Но все это в прошлом. Он стоял сейчас на платформе под палящим солнцем. Язык его распух от жажды, а слишком крепко связанные руки дергало от боли. Тело болело в стольких местах, что и не перечислить. Его колотили, пинали, стегали кнутом столько раз, что он уже потерял счет. Его лишили имени, индивидуальности и даже его расы, низведя до уровня животного, которое можно продавать и покупать просто потому, что его бабушка была правнучкой негритянки и рабыней.
 Ему потребовалось несколько дней, чтобы убедиться, что все это не какая-то ужасная ошибка, но кошмарная правда. В нем самом была тридцать одна часть белого и одна часть черного – всего какая-то ложка крови, – и все же в этом колониальном болоте этого было достаточно, чтобы счесть его недочеловеком. Его образование, социальное положение, даже успешный судоходный бизнес, который он создал, не имели никакого значения по сравнению с этой каплей крови. Никогда в жизни он не представлял, что может быть так унижен или что будет бессилен что-либо сделать. Даже его протесты во время той пародии на судебное слушание и его заявление, что у него достаточно денег, чтобы купить свою свободу, ничего ему не дали. Ему даже не разрешили послать записку на свой корабль. Рабы не имеют прав и не могут ничем владеть, сказали ему, когда утаскивали его в цепях.
 Его навестила в сарае, ставшем его тюрьмой, та сумасшедшая старуха, Аманда Бартон, которая сказала ему – словно они говорили о погоде, – что намерена увидеть его сломленным. Он пришел в неистовство, обрушив на нее град проклятий, сам шокированный тем, что говорит такое женщине, даже ей. Она рассмеялась довольным скрипучим смехом и ушла, оставив его, закованного в цепи и ревущего от ярости и бессилия, в темноте. А позже кто-то – было слишком темно, чтобы разглядеть, кто это был, – пришел и, не говоря ни слова, избил его до бесчувствия. Ему не давали ни еды, ни воды, избивали и унижали, оставляя валяться в своих отбросах до тех пор, пока он перестал чувствовать себя человеком. С тех пор как начался этот кошмар, с ним обращались хуже, чем с животным, со злобной жестокостью.
 В конце концов он научился обуздывать свой гнев, припрятывая его, как скупец золото, обещая себе, что если подождет, то ему может представиться возможность сбежать. Он не догадывался, что старая ведьма планирует продать его, как ненужную вещь, выставив на аукционе, как лошадь.
 Когда он поймал на себе взгляд Лайлы, зная, что она видит его в цепях, грязным, с позорными отметинами кнута на спине, ему хотелось убить своих мучителей. Жажда крови, которая бушевала в нем, была настолько сильной, что смела все соображения о благоразумии и даже выживании.
 Он взревел от ярости, оскалив зубы, и бросил все свои силы на рывок, который должен был разорвать цепь, приковывающую его к столбу. Столб затрещал и задрожал, и на мгновение, лишь на мгновение, он подумал, что может освободиться. Хотя если б и смог, его скорее всего пристрелили бы…
 Наиболее пугливые в толпе вскрикнули, а аукционист развернулся так быстро, что покачнулся и чуть не упал с платформы. Тут же два здоровых охранника подскочили к Джоссу, обрушив град ударов кулаками на его голову и плечи. Со связанными за спиной руками и скованными лодыжками он не мог защитить себя, но пытался, отклоняясь и увертываясь как мог от худших ударов. В конце концов он неизбежно повалился на колени. Затем тяжелый сапог со всей силы врезал ему по ребрам. Боль, достаточно острая, чтобы проникнуть сквозь пелену ярости, окутывающую его, пронзила грудную клетку. Он охнул, сложился пополам так, что лоб коснулся пыльных досок платформы. Еще один удар пришелся на поясницу. Он стал хватать ртом воздух, и холодный пот потек по лбу.
 – Я дам за него сто долларов!
 Джосс думал, что худших мучений уже быть не может, но ошибался. Этот нежный, с мягкой интонацией голос из толпы вызвал у него волну стыда, настолько сильную, что стало еще больнее, чем от наверняка сломанных ребер. Стиснув зубы, он с трудом поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Она подошла ближе, настолько близко, что теперь он мог видеть утонченное совершенство черт под полями шляпы. Она смотрела не на него, а на аукциониста. Эти огромные голубые глаза потемнели от смеси того, что, как он решил, было жалостью к нему и испугом перед собственной смелостью. Для молодой леди купить мужчину-раба было неслыханным делом; женщины, если они не были убежденными старыми девами или вдовами, не имеющими мужского покровительства, вообще никогда не участвовали в торгах. В большинстве случаев им было запрещено владеть какой бы то ни было собственностью; все находилось в ведении их мужей и отцов. А для такой юной леди, как Лайла, купить молодого, в расцвете сил мужчину-раба… Это было отважным поступком. Он сознавал это, понимал, что она станет предметом толков и пересудов аукциона, этого захудалого городишки и всей округи. Но он все равно не испытывал ни малейшей благодарности за то, что она делала для него. Его ярость и ненависть на весь свет в данный момент простирались и на нее тоже за то, что она стала свидетельницей его крайнего унижения. Он был на коленях перед ней, беспомощный, окровавленный и сломленный, его человеческое достоинство поругано и растоптано. Как же он мог не испытывать ненависти к ней за то, что она жалеет его?
 – Ну слыханное ли дело? Вы только гляньте на нее!
 По толпе прокатилось ошеломленное бормотание, шеи вытягивались, и все увидели, что в торги вступила модно одетая молодая женщина. Аукционист потрясенно уставился на Лайлу, словно не мог поверить своим ушам. Охранники тоже повернулись посмотреть. Лайла, внезапно осознав, что привлекла всеобщее внимание, вспыхнула, но глаз от аукциониста не отвела. Джосс поморщился и за нее, и за себя. Он понимал, что намерения у нее самые лучшие, но она только делала хуже.
 – Мисс, вы действительно намерены торговаться? – наконец спросил ее аукционист, понизив голос, сделавшийся чудесным образом уважительным. Даже такие, как он, очевидно, умели распознать истинную леди. Джосс затаил дыхание, даже не сознавая, что делает это. Она все еще могла отказаться и избавить себя от неприятностей. Он надеялся, что она так и поступит. Быть проданным самому мерзкому и злобному ублюдку на свете для него будет не так унизительно, как быть обязанным ей.
 – Да, намерена. Я сказала, что заплачу за него сто долларов, и именно это я и имела в виду. – Сейчас ее голос был сильнее, тон и слова ясные. Подбородок был высоко поднят, в красивых глазах горел вызов. Джосс почувствовал еще больший стыд. Он протестующе зарычал. Сапог ближайшего к нему охранника угрожающе поднялся, и он замолчал. Она по-прежнему не смотрела на него, но он не мог оторвать от нее глаз.
 – Я не могу продать такого раба, как этот парень, молодой леди, – сказал аукционист, неодобрение сквозило в каждом его слове. – А вообще-то зачем он вам?
 – Как вы заметили, должным образом обученный, он будет стоить в пять раз больше, чем я плачу за него. И я покупаю не для себя; я действую как доверенное лицо своего отца. Наш надсмотрщик уже купил почти дюжину рабов на передней лужайке. И этого он тоже заберет.
 – О! – Аукционист потер подбородок. – Ну, тогда, думаю, другое дело. Если вы приведете сюда вашего надсмотрщика…
 – Как раз сейчас он занят другими рабами, которых мы купили. – Подбородок Лайлы поднялся еще чуточку выше, голос стал тверже. – Мои деньги не хуже, чем у других, полагаю. И я не вижу больше никого, кто бы предлагал вам за него сто долларов.
 Аукционист на мгновение нахмурился, глядя на нее, затем обвел толпу взглядом.
 – Леди права, – крикнул он. – Она говорит, что больше никто не предлагает сотню долларов. Кто-нибудь из вас, ребята, желает дать больше? Я не слышу. Сто двадцать? Сто десять? Нет? Тогда – один… два… продано вот этой молодой леди за сто долларов!
 – Я пришлю кого-нибудь с деньгами чуть позже, – услышал Джосс ее слова, когда охранники отстегнули цепь, привязывающую его к столбу, и потянули, поднимая на ноги. Пелена боли затуманивала его сознание, когда его наполовину свели, наполовину стащили с платформы. Купленные рабы дожидались своих новых хозяев в огороженном месте на краю лужайки. Он предположил, что именно туда его и ведут. Его ранам было бы предоставлено заживать самим по себе, да только его новая хозяйка жалостливая. Горький смех сотряс его, усугубив боль. Сам факт, что она купила его – купила! – свидетельствовал о ее сострадании. В своей новой жизни в качестве ее раба он мог рассчитывать на хорошее обращение.
 Она ждала позади платформы, пока его тащили вниз. Охранники остановились, уставившись на нее оценивающе и не слишком уважительно, когда она подошла к ним, к нему, не обращая внимания на глазеющую толпу. Она подошла не слишком близко, но достаточно, чтобы заставить его взбешенно осознать, как он должен вонять, какой он грязный и униженный. Он нетвердо держался на ногах, от боли потея и стискивая зубы, но все равно попытался оттолкнуть руки охранников. Это было ошибкой. Один из них резко ткнул его локтем в покалеченные ребра, отчего мучительная боль ножом пронзила его внутренности. Джосс застонал, закрыв глаза, когда холодный пот выступил на лбу и верхней губе.
 – Эй, вы, больше не делайте так! Я не желаю, чтобы его били, вы слышите? – Она бросилась на его защиту. Застигнутые врасплох, охранники отпустили его и отошли. К своему ужасу, он обнаружил, что ноги больше не держат его. Он упал на колени, затем, не имея возможности удержать себя с помощью рук, повалился на бок на мягкий ковер пыльной травы. Мир вокруг него покачнулся и тошнотворно завертелся. Впервые в жизни он подумал, что может потерять сознание.
 – Вы сделали ему больно! – вскрикнула она и, опустившись на колени рядом с ним, дотронулась до его потного, грязного виска своими прохладными пальцами. От ее прикосновения желудок у него сжался. Она по крайней мере не относилась к нему как к животному, но он не мог позволить ей сделаться предметом насмешек, понимая, какие порочные мысли бродят в мужских умах. Какая пища для их непристойного воображения… Он стиснул зубы и заставил себя открыть глаза. Мир по-прежнему раскачивался, но, сосредоточившись на ее лице, он смог силой воли удерживать себя в сознании.
 – Убирайтесь от меня! – прорычал он так, чтобы больше никто не услышал, и был рад и в то же время огорчен, когда глаза ее расширились и она отшатнулась. Глядя на нее волком, он сделал безуспешную попытку сесть, чтобы потом подняться на ноги, но обнаружил, что в таком ослабленном состоянии даже сидеть ему не под силу. Боль накатывала при малейшем движении. Оставалось либо постараться сохранять сознание, либо начать двигаться и рисковать подвергнуться унижению обморока. Он предпочел первое, снова закрыв глаза, когда очередная волна боли вновь накрыла его с головой. Когда он наконец открыл глаза, то обнаружил, что она по-прежнему сидит на корточках рядом с ним и край ее юбки почти касается его руки, а лицо заполняет поле зрения. Она хмурилась, глядя на него, и выглядела такой очаровательно обеспокоенной и такой свежей и красивой, что душа у него заныла сильнее, чем побитые ребра. Ее близость вновь заставила его помрачнеть.
 – Проклятие, мне кажется, я велел вам убираться от меня! – Ярость, испытываемая им, превратила его слова в злобное шипение. Вместо того чтобы вскочить и убежать, как он ожидал, она протянула руку и дотронулась до его ребер, словно проверяя повреждения. Прикосновение ее руки, скользящей так интимно по его боку, взбесило его. Он дернулся вбок от ее руки и заплатил за это очередной кинжальной болью.
 – Теперь все будет хорошо, вот увидите, – мягко сказала она ему, не обращая внимания на все его попытки оттолкнуть ее. Затем какой-то коренастый мужчина с грубоватым лицом надвинулся сзади, схватив ее за локти, и поставил на ноги.
 – Проклятие, Лайла, что это, черт побери, ты вытворяешь? – взревел он. – Говард Лемастерс сказал мне, что ты устроила тут целый спектакль, но я ему не поверил! Теперь я вижу, что он ничуть не преувеличивал! Может, объяснишь, что все это значит?
 Мужчина продолжал держать ее за локти с таким видом, словно хотел встряхнуть. Он развернул ее лицом к себе, поэтому Джосс не видел ее выражения. Но мужчина выглядел взбешенным.
 Джосс оцепенел и с мрачной решимостью попытался подняться на ноги. Ему удалось встать на колени, но он не мог бы подняться дальше, даже если бы от этого зависела его – или ее – жизнь. Если этот парень оскорбит ее словами или действиями, он не в состоянии защитить ни ее честь, ни ее саму.
 – Ах, Кевин, я как раз собиралась пойти за тобой! Я хочу, чтобы ты заплатил аукционисту сто долларов, пожалуйста! – Ее, по-видимому, ничуть не обескуражила ни бурная реакция мужчины на ее поведение, ни сила его хватки на ее обнаженных руках. При виде этих мясистых рук на ее бледной коже Джосс почувствовал сильную неприязнь к мужчине. Затем Кевин взглянул на него поверх желтой соломенной шляпки, и Джосс осознал, что эта неприязнь обоюдна.
 – Ты что, разрази гром, совсем с ума сошла? Не могу поверить, что ты в самом деле торговалась за раба – особенно этого! Он ублюдок старого Джорджа, ведь так? Юный Калверт всем рассказывал, как ты строила ему глазки, пока не узнала, что он цветной!
 – Кевин! Говори потише! Он же не глухой, и все остальные тоже! – Ее спина негодующе застыла. Говоря это, она слегка повернулась, смущенно взглянув на Джосса. Какой-то крошечной частью сознания, которая не была занята их разговором или терзающей его болью, он отметил, что у нее на платье травяное пятно от того, что она вставала на колени возле него.
 – Ну? Так это он, не так ли? И теперь у тебя достало глупости купить его на общественном аукционе! После этого все чертово графство будет судачить о тебе! Не могу поверить, что ты сваляла такого дурака!
 Глаза мужчины были какого-то неясного цвета, что-то между карим и ореховым, обнаружил Джосс, когда с ненавистью встретил его взгляд. Он оглядел Джосса со всем высокомерием человека, чье более высокое положение в мире бесспорно и несомненно. Джосс был голый по пояс, грязный и покрытый рубцами, синяками и порезами. Он был небрит, немыт и унижен. Но он отказывался съежиться под уничтожающе-оценивающим взглядом Кевина. Он со свирепым вызовом смотрел на его презрительно сморщенный широкий нос. Джосс почувствовал, как убийственная ярость вскипает в жилах. Но прежде чем он сказал или сделал что-то неразумное, Кевин вновь переключил внимание на девушку.
 – Ах, Кевин, ну не сердись, пожалуйста, – подольстилась она, улыбаясь ему так, что Джосс скрипнул зубами. Он-то думал, что та улыбка, которую она даровала ему три недели назад, была предназначена специально для него. Теперь он подумал, что она искусная маленькая кокетка, которая хлопает ресницами на все, что в брюках.
 – Не сердиться? Ты втаптываешь свое доброе имя в грязь и говоришь мне, чтобы я не сердился? Ты прекрасно знаешь, что не должна была вообще вступать в торги на аукционе рабов, тем более за него! Наверное, ты думаешь, что я не слышал слухов? Ха! Но я готов был игнорировать их, учитывая обстоятельства. Ты не могла знать, кто он, и я слишком хорошо тебя знаю, чтобы заподозрить, что он дотронулся до тебя хоть пальцем. Но все равно ты не должна была…
 – Они били его, – тихо проговорила она. – Я не могла этого вынести.
 Кевин уставился на нее, качая головой.
 – Ох уж это твое мягкое сердце, – сказал он, немного помолчав, и пробормотал что-то еще себе под нос. Джосс не расслышал его последующих слов, потому что нож снова стал поворачиваться в его внутренностях. Горячая кровь стыда бросилась ему в лицо. Иисусе, он не краснел уже лет пятнадцать, с тех пор как четырнадцатилетним мальчишкой впервые увидел голую женскую грудь! Но жалость в ее голосе была больше, чем он мог вынести.
 – Ты не собираешься представить нас, Лайла? – Оскорбительность его тона была намеренной. Она взглянула на него через плечо, глаза ее расширились. Лицо Кевина напряглось, покраснело. Он взял Лайлу за талию и отодвинул с дороги, потом пошел к Джоссу. Джосс понимал, что сейчас будет, видел, как мужчина взялся за пояс, вытащил пистолет и высоко вскинул его. Джосс ничего не мог сделать, чтобы предотвратить предстоящее, кроме как уклониться, но гордость не позволила. Он принял всю силу удара в лицо, его голова откинулась назад, когда он почувствовал, как левая щека раскололась.
 – Кевин, нет!
 Джосс подумал, что она бы бросилась к нему, если бы Кевин не схватил ее за руку. Но возможно, из-за растекающегося по щеке онемения вкупе с ужасной болью в боку ему вновь что-то показалось.
 – Возвращайся в коляску, Лайла, пока ты еще больше не оскандалилась, – сквозь зубы процедил Кевин. – Рабы – моя забота, не твоя, и ты это знаешь. Иди. Я присоединюсь к тебе после того, как сделаю, что могу, чтобы расхлебать эту кашу, которую ты заварила.
 – Ты больше не будешь бить его, Кевин, ты меня слышишь? Посмотри на него! Его уже достаточно били. – Гнев проступил в ее голосе и в глазах. – Я хочу, чтобы ты дал мне слово! – Кто-то захихикал в толпе, которая медленно собиралась, чтобы поглазеть на это новое представление. Щеки Лайлы покраснели, на лице отразилось смущение, когда она внезапно осознала, что привлекла к себе всеобщее внимание.
 Кевин, быстро оглядевшись вокруг, тоже покраснел и бросил на нее разъяренный взгляд.
 – Ладно, я не буду его бить, – сказал он жестко. – А теперь уходи отсюда, а? Мягкое сердце – это одно, но сегодня оно завело тебя чересчур далеко! О тебе и этом… парне будут теперь зубоскалить до скончания века! Не знаю, как тебе, но мне это совсем не по душе!
 – Мне наплевать, я не сделала ничего плохого! Я…
 – Красотке как пить дать захотелось темного мясца, а? – Шутливое предположение мужчины отчетливо прозвучало среди общего неясного гомона толпы. Кевин развернулся, гневно сверкая глазами. Лайла предостерегающе положила ладонь ему на руку. Мужчина, не догадываясь о грозящей ему опасности, продолжал: – Я бы не прочь дать ей попробовать белого!
 – Какой же ты белый, старый ты сукин сын, ты ж чернее, чем он! – Другой ткнул его локтем в ребра.
 – Так то ж грязь! Уж я смою ее для такой, как она. А то, может, и нет. Может, почернее я ей больше понравлюсь!
 – Ты не понравишься ей никакой, старый пьянчуга! А ну проваливай отсюда, пока я не выдрала последние космы из твоей плешивой башки! – Тучная женщина в полинявшей одежде фермерской жены ухватила говорившего за ухо и потащила его, воющего, за собой. Второй мужчина пошел следом, приложив ладони рупором ко рту и подзадоривая женщину под аккомпанемент гогочущей толпы:
 – Он плешивый, Этта!
 Эта трехсторонняя перебранка лишь слегка сбавила громкость, когда ее участники перешли улицу, но Джосс больше ничего не слышал. Он слишком явственно сознавал стыд на лице Лайлы и ярость Кевина. Он тоже был страшно зол, безнадежно, бессмысленно зол на весь мир, включая себя, и на эту невероятную, Дантову ситуацию, в которую попал. Понимание, что эта ярость абсолютно ничем ему не поможет, злила еще больше.
 – Уходи! – бросил Кевин Лайле, угрожающе сжав рот. Лайла гневно сверкнула глазами. Ее щеки все еще жарко пылали, но она вскинула подбородок с холодным вызовом.
 – Не смей так разговаривать со мной, Кевин Толботт! Я достаточно терпела от тебя сегодня, но больше терпеть не намерена! Я вернусь к карете тогда, когда сочту нужным, и не раньше! Я не потерплю никакой тирании над собой, и тебе лучше не забывать об этом!
 Кевин сверлил ее разъяренным взглядом, но Лайла не уступала ни на йоту. Она была тонкой и очень красивой, когда вот так стояла с пылающими щеками и сложенными под грудью руками, всем своим видом показывая, что Кевину лучше не продолжать спор. Кевин, очевидно, понял, что проиграл. Он вскинул руки, признавая свое поражение, под смешки из толпы.
 – Ты упряма, как мул, Лайла Реми, и всегда была такой. Что ж, поступай как знаешь. – Кевин повернулся спиной к ней и толпе и вперил взгляд в Джосса. Двое охранников, предвкушая избиение, шагнули ближе, с дубинками наготове. Дьявольское удовольствие от неожиданного развлечения, которое им перепало, явственно читалось на их физиономиях. По знаку Кевина они снова отошли. – Послушай-ка, парень, – сказал он тихо, но зло. – Моя невеста мисс Реми согласилась купить тебя, и хотя я испытываю крайне серьезные сомнения относительно этого, я уступлю ее желаниям. Но кем бы ты ни был или считал себя в прошлом, теперь ты не более чем раб, принадлежащий отцу мисс Реми. Я надсмотрщик мистера Реми, и в «Усладе сердца» я заправляю всем и всеми. Если я когда-нибудь услышу, что ты скажешь хотя бы слово мисс Реми, тем паче позволишь себе подобную фамильярность по отношению к ней, я прикажу избить тебя до полусмерти. И ты узнаешь, что я не бросаюсь пустыми угрозами.
 Кулаки Джосса бессильно сжимались и разжимались за спиной. Боль в боку была мучительной, а разбитая щека горела огнем. Глаза его пылали еще горячее, когда он сверлил стоящего над ним мужчину яростным взглядом. Но он не сказал и не сделал ничего, что дало бы тому повод снова ударить его. Он медленно, болезненно начинал постигать мудрость. Он изранен и обессилен, не в состоянии даже стоять. Как раб, он в полнейшей власти своих хозяев, которые могут избить его или убить просто из прихоти. В настоящее время он должен вести себя осмотрительно и не позволять своей проклятой гордости и огромным голубым глазам, которые смотрят на него с такой жалостью, толкнуть его на какую-нибудь глупость. Пока. Но когда-нибудь наступит и его день…
 – Кевин! – Лайла схватила сзади Кевина за руку и потянула назад. Кевин попытался отделаться от нее, но безуспешно.
 – Не лезь в это, Лайла. Я не шучу.
 Джосс увидел, как глаза Лайлы вспыхнули, но она больше ничего не сказала.
 – Ты понял меня, парень? В «Усладе сердца» ты будешь наравне со всеми остальными рабами. Будешь работать там, где тебе скажут, и делать то, что скажут, столько, сколько скажут. Ты будешь проявлять уважение к тем, кто выше тебя по положению, и держать свой дерзкий язык за зубами, если хочешь сохранить свою шкуру в целости. Если будешь делать так, то обнаружишь, что жизнь у нас не так уж плоха. Если же станешь доставлять мне проблемы, пожалеешь, что родился на свет. – Не дожидаясь ответа, который мог дать Джосс, Кевин коротко кивнул охранникам: – Поместите его вместе с остальными рабами для «Услады сердца». Через день-два кто-нибудь придет, чтобы переправить их в порт и погрузить на «Быстрый ветер». А пока их должны поить и кормить. И чтобы не было никакого недосмотра. Я не хочу потерять кого-нибудь из них в пути из-за того, что о них не позаботились как следует заблаговременно.
 – Да, сэр.
 – Кевин, он ранен. Они били его ногами…
 – Я велю послать доктора осмотреть его, идет? Это тебя удовлетворит?
 – Это меня успокоит.
 Она снова послала ему одну из своих ослепительных улыбок. Кевин оторвался от восторженного изучения прелестного лица стоявшей перед ним Лайлы и обнаружил, что Джосс сверлит их обоих злым взглядом. Он сделал знак охранникам. Те схватили Джосса за руки и наполовину понесли, наполовину потащили прочь. Джосс увидел, как надменный ублюдок повернулся к Лайле, которая издала протестующий возглас при виде такого грубого обращения с ним, и с примирительной улыбкой обнял ее рукой за талию. Внутренности Джосса горели. Он говорил себе, что это от побоев, но на самом деле не верил в это.




 Глава 9


 Неделю спустя Лайла стояла на мягко покачивающейся палубе «Быстрого ветра», чьи белые паруса раздувались на фоне голубого неба, отрывисто хлопая на ветру. Она обхватила себя руками в тщетной попытке защититься от крепкого океанского бриза. Невидящим взглядом она смотрела поверх поручней на горизонт в отчаянной попытке не замечать рабов, прыгающих вверх-вниз на палубе в каких-то двадцати шагах от нее. Кевин прохаживался среди них, заставляя их двигаться и несильно ударяя симулянтов по ногам тростью. Цепи, которыми были обвязаны пояса и запястья рабов, при этом громко звенели. Босые ноги неритмично стучали по деревянному настилу палубы.
 Корабль подпрыгивал на морских волнах, усеянных пенящимися белыми барашками, солнце клонилось к горизонту в прекрасной панораме темно-красного, розового и оранжевого, и игривые соленые брызги осыпали тонкий голубой муслин ее платья каждые несколько мгновений. Ничего этого Лайла не замечала. Все ее сознание было сосредоточено на высокой фигуре Джосса, прислонившегося к поручню футах в пятнадцати от нее. Сломанные ребра освобождали его от упражнений, которые Кевин требовал от других рабов, и цепь, которая обычно связывала его с другими, была отстегнута. Она даже не смотрела на него и все же чувствовала каждое его малейшее движение. Она ненавидела себя за то, что так остро ощущала его присутствие, за то, что вообще думала о нем теперь, когда исполнила свой христианский долг, избавив его от ужасной судьбы, которая, несомненно, постигла бы его после аукциона. В конце концов, сейчас она точно знала, кто он и что, поэтому не было оправдания ее слабости в том, что она никак не могла вырвать его из сердца. Но как бы она ни боролась с собой, она так же не могла не думать о нем, как пострадавший от ядовитого сумаха не мог забыть об этом растении. Но она отказывалась даже взглянуть в его сторону, как побуждал ее сделать инстинкт – сейчас, пока Кевин повернулся спиной и все его внимание было полностью сосредоточено на остальных рабах. Хотя чувствовала, что он тоже ощущает ее присутствие.
 Как добросовестный надсмотрщик, Кевин заботился о том, чтобы выводить рабов «Услады сердца» на палубу для моциона и упражнений почти ежедневно, в зависимости от погоды. Это просто хорошо выполняемая работа, ответил он, когда Лайла, встревоженная тем, что Джосса вывели вместе с другими рабами на второй день путешествия, спросила, зачем он это делает. Рабы – это крупное капиталовложение, и он хочет привезти их на «Усладу сердца» вполне здоровыми и способными выполнять работу, для которой их купили. Почти все другие владельцы рабов преспокойно оставляли свою собственность на волю судьбы без свежего воздуха и солнца в продолжение всего путешествия, но Кевин поступал иначе.
 Лайла знала, что он прав, но присутствие Джосса в грубом одеянии, которое Кевин выдал всем рабам, предназначенным для «Услады сердца», тревожило ее. Теперь, чисто вымытый, без непривлекательной щетины на лице, с вновь блестящими иссиня-черными волосами, стянутыми на затылке куском веревки, он был почти таким, каким она его помнила с той волшебной ночи. Единственным отличием были одежда – свободная белая рубашка и плохого качества черные бриджи – и отсутствие тех щегольских усов. Рабы не носят усы. Синяки у него на лице почти зажили, и она догадывалась, что и остальные его повреждения заживали так же быстро. Если бы не цепь вокруг пояса, связывающая запястья, ей было бы трудно помнить, что он раб, как и остальные.
 Но она должна помнить. Позволить себе забыть это хотя бы на мгновение опасно для того хрупкого душевного равновесия, которого она достигла с тех пор, как приняла предложение Кевина. А если Кевин заподозрит, что она испытывает хотя бы малейшую заинтересованность в Джоссе сверх того, что диктует христианское милосердие, то ее забывчивость станет опасной и для Джосса тоже. Кевин может быть безжалостен, когда дело касается защиты своей собственности. Не говоря уж о том, что Кевин и отец, да и остальные ее знакомые, будут испытывать ужас и отвращение, если догадаются, что она никак не может выбросить из головы мерцающие зеленые глаза раба.
 Чтобы уберечь себя от неосторожного взгляда, способного выдать ее тайну, Лайла старалась не выходить на палубу, когда туда выводили рабов. Но в этот день она покинула душную тесноту каюты, которую делила с Бетси, в надежде поднять себе настроение, как обычно, совершив несколько быстрых проходов по палубе и вдыхая свежий морской воздух, и потеряла счет времени. А потом, когда Кевин вывел рабов и поставил их не дальше двадцати шагов от того места, где она стояла, Лайла не стала убегать прочь из страха привлечь его внимание к своей неловкости в присутствии Джосса. Она жила с рабством и в окружении рабов всю свою жизнь. Она считала присутствие их вокруг нее таким же само собой разумеющимся явлением, как воздух, которым дышала. Никогда прежде она не ощущала ни малейшей неловкости, находясь рядом с ними, даже самыми грубыми и неотесанными. Но было трудно считать Джосса таким же рабом, как другие.
 О, как же ей хотелось поскорее вернуться домой! Казалось, она уже целую вечность не ступала по прогретой солнцем земле Барбадоса. Странно, что теперь, когда она была ближе к дому, чем все эти пять месяцев, ее охватила ностальгия. Через три недели или около того, если погода продержится, «Быстрый ветер» бросит якорь в бухте Бриджтауна. И она сможет выбросить эти ужасные три недели из своей головы навсегда…
 – Я принесла вам шаль, мисс Лайла. Вы, видно, замерзли, если обхватили себя руками. – Бетси подошла и встала рядом, держа в руках красивую нориджскую шелковую шаль, которая была прощальным подарком двоюродной бабки Лайлы. Обрадовавшись тому, что можно отвлечься, Лайла повернулась и улыбнулась своей горничной, затем взглянула на шаль, которую держала Бетси, и покачала головой:
 – Спасибо, Бетси, но не нужно. В сущности, ты можешь забрать ее себе, если хочешь.
 – Вот эту красоту? Но вы ведь не хотите ее отдавать! Она же новая!
 – Полагаю, я могу сделать тебе подарок, если мне так хочется, Бетси. Набрось ее на себя, слышишь?
 Несколько мгновений Бетси смотрела на нее, и ее глаза видели больше, чем Лайла хотела бы обнаружить. Затем она опустила глаза на шаль в своей руке и пощупала тяжелый белый шелк.
 – Как скажете, мисс Лайла. – Бетси набросила изящную шаль поверх своего простого хлопкового платья и взглянула на шестидюймовую бахрому, затрепетавшую на ветру. – Как сказала бы моя мама, золотые зубы не для свиного рыла.
 Это была распространенная на Барбадосе поговорка, означающая, что красивые вещи смотрятся не к месту на тех, кто к ним не привык.
 – Мейда бы так не сказала, и ты это знаешь. Шаль смотрится на тебе чудесно. Бену лучше не зевать, когда ты вернешься. Уж на этот раз ты его точно охмуришь, – добавила Лайла с дразнящей полуулыбкой.
 – С чего вы взяли, что он мне нужен? – фыркнула Бетси, тряхнув головой и улыбаясь.
 Лайла улыбнулась в ответ:
 – Ты бегаешь за Беном с пятнадцати лет. Ты влюблена в него, меня не обманешь.
 Бетси внезапно помрачнела:
 – Но уж вы-то точно не влюблены в мистера Кевина, мисс Лайла! Меня тоже не обманешь.
 Лайла вернулась к созерцанию моря.
 – Я больше не желаю говорить об этом! – сурово сказала она.
 – Ха! – Хорошенькие губки Бетси сложились в нечто весьма напоминающее презрительную усмешку. – Вы просто не хотите слышать правду, вот и все. Вы всегда были такой, даже в детстве. Ноте, кто любит вас, скажут: мистер Кевин не для вас.
 – Я собираюсь за него замуж, – решительно проговорила Лайла и, вздернув подбородок, дала понять, что разговор окончен. Бетси не обратила ни малейшего внимания на намек, как Лайле и следовало догадаться. После многолетней дружбы они всего лишь назывались госпожой и служанкой. Бетси была семьей, а семья может быть раздражающей, как заноза под седлом.
 – Поступайте, как вам будет угодно, как вы всегда и делаете, но на вашем месте я бы подождала. Подходящий мужчина однажды встретится вам. Так всегда бывает.
 – Кевин мне прекрасно подходит.
 – Мистер Кевин подходит вашему батюшке и «Усладе сердца». Вам он не подходит. И в глубине души вы это знаете, мисс Лайла. Вы просто слишком упрямы, чтобы признаться в этом.
 – Довольно, Бетси. Я больше не желаю это слушать! – Лайла бросила сердитый взгляд на служанку.
 Бетси неумолимо продолжала:
 – Вам даже не нравится, когда он вас целует! А что вы будете делать, когда придется ложиться с ним в постель после того, как вы поженитесь?
 Щеки Лайлы вспыхнули.
 – Ты шпионила! – обвиняюще воскликнула она, зная, что Бетси имеет в виду сцену, которая произошла между нею и Кевином прошлым вечером.
 Он проводил ее до каюты после поздней прогулки по палубе. Когда она открыла дверь, чтобы войти, он удивил ее, шагнув вместе с ней в каюту и почти захлопнув дверь за собой. Бетси спала – Лайла так думала! – на верхней койке, но все равно было уже поздно, в каюте было темно и слишком уединенно, чтобы это выглядело вполне прилично. Она подняла на Кевина вопросительный взгляд: не в его правилах нарушать условности. Не говоря ни слова, он крепко прижал ее к себе и накрыл ее рот своим. Впечатление, которое создалось у нее от его поцелуя, было таким, будто он пытается съесть ее губы. Жадная влажность его языка, слюнявящего ей рот, вызвала у нее тошноту. Этот поцелуй не шел ни в какое сравнение с мягким огнем… нет, она не должна вспоминать об этом. Рассерженная, она оттолкнула Кевина. Он тут же извинился и поцеловал ей руку с нежным раскаянием, прежде чем удалиться, но все это происшествие оставило у нее ощущение неловкости. Неужели это то, что она может ожидать от него, когда они поженятся? Тогда уже будет не так-то легко оттолкнуть его…
 – Я не спала, – поправила Бетси с достоинством. – Я видела, как он пытался поцеловать вас, и видела вашу реакцию – как будто вас вот-вот вырвет. Не такие чувства испытывают к мужчине, за которого собираются замуж, мисс Лайла.
 – А ты-то что об этом знаешь? – горячо возразила Лайла, злясь, потому что слова Бетси так отвечали ее собственным сомнениям.
 Бетси самодовольно усмехнулась:
 – Я знаю достаточно. Я целый год водила дружбу с Джоном Генри, а потом был Норман и… ну, не важно. Что я хочу сказать, это что я никогда не испытывала ничего подобного, когда кто-то из них целовал меня. А если бы меня поцеловал Бен… Мисс Лайла, меня бы пришлось оттаскивать от него крюком! Вот что вы должны испытывать к мужчине, за которого собираетесь замуж.
 – Леди не испытывают подобных эмоций, – сказала Лайла, впрочем, ощутив укол тревоги, когда снова вспомнила восторг других губ на своих губах… Она решительно отбросила запретную мысль прочь. Нельзя позволять той единственной ночи безумия окрашивать всю ее жизнь. Это была ночь вне реальности, не более материальная, чем сон. И ей лучше никогда не забывать об этом!
 Бетси громко фыркнула:
 – Как скажете, мисс Лайла. Но вы знаете, и я знаю, что вы только обманываете себя. Леди или служанки, все мы сделаны из одного теста. Все мы женщины.
 Рабы, наконец закончив на сегодня свою разминку, потащились прочь, звеня цепями, когда направлялись к люку. Лайла отвела глаза, чтобы не смотреть на Джосса, теперь надежно пристегнутого в конце шеренги. Взгляд Бетси заострился.
 – Вы хотите сказать, что не испытывали такого с ним? – тихо спросила Бетси, наблюдая за ней с понимающей проницательностью. – Вы забываете, мисс Лайла. Я знаю вас с раннего детства, и я видела, как счастливы и возбуждены вы были, переодеваясь во что-нибудь «бесподобное» для него. Вы никогда такой не были – ни до, ни после. Ладно, он тоже неподходящий для вас мужчина, но если вы чувствовали это к нему, то когда-нибудь почувствуете и к другому. Вы не удовольствуетесь мистером Кевином, хотя считаете его надежным и безопасным.
 – Я больше не хочу это обсуждать!
 – Ладно, прячьте голову в песок, если хотите, а я пошла заниматься делами!
 Фыркнув, Бетси удалилась, оставив Лайлу в мрачных раздумьях. В глубине души она боялась, что в словах Бетси истины больше чем крупица. От самого мягкого поцелуя Кевина у нее не возникало ничего, кроме желания вытереть рот. А тот, которым он попытался поцеловать ее вчера вечером, вызвал волну отвращения, настолько сильную, что это сделало ее физически больной. Она не ребенок. Она прекрасно понимает, что подразумевается под физической стороной брака. Ей просто никогда прежде не приходило в голову примерить это знание на себя и Кевина. Сможет ли она позволять ему вот так целовать себя всю оставшуюся жизнь, не говоря уж о других интимностях, происходящих между супругами, точные подробности которых представлялись ей несколько смутно? Однако Лайла знала, что при этом имеется в виду – спать в одной постели и производить на свет детей. Сможет ли она вытерпеть его руки на своем обнаженном теле, и не раз или два, а ночь за ночью бог знает сколько лет? Лайлу даже передернуло от этой мысли. Но затем она перебрала в уме всех остальных мужчин, которые когда-либо просили ее руки, и осознала, что мысль об их прикосновениях ей тоже невыносима. Единственный мужчина, к которому она что-то испытывала, был…
 Она закрыла глаза, прогоняя постыдное видение. Единственный мужчина, чье прикосновение было ей желанно, в данный момент скован цепями, как и все остальные рабы, которых Кевин купил для «Услады сердца».
 На сердце у нее стало капельку легче от мысли, которая пришла ей в голову. Когда они благополучно доберутся до дома, она сможет поговорить с отцом о том, чтобы освободить Джосса. Если Кевин прав, с ним будут сплошные проблемы, как с теми африканцами, которых привозят прямо с их родины и заставляют работать на полях. Леонард Реми не желал иметь у себя таких рабов. Лишь пройдя несколько поколений рабства, они становятся послушными, а до этого – слишком непредсказуемы. Они часто пытаются сбежать и способны сеять смуту среди других своим стремлением к свободе.
 Отца будет нетрудно убедить, думала она, если только ему не придет в голову, что она хочет освободить мужчину, потому что ее влечет к нему. Что, разумеется, совершенная нелепость. Она хочет освободить его, потому что он такой же человек, как и она сама. О том, что то же самое можно отнести и к Бетси, и ко всем остальным рабам, живущим и работающим на «Усладе сердца», она думать отказывалась. Этот человек не должен быть рабом. Как только он получит свободу, то сможет уехать с «Услады сердца» и с Барбадоса и ей больше никогда не придется его видеть.
 Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и здесь, на палубе, становилось все прохладнее. Платье у нее было с длинными рукавами, но тонкий муслин не защищал от свежего морского ветра. Возможно, ей не стоило так поспешно отвергать шаль Аманды, но она не могла ее носить после того, что ее двоюродная бабка сделала с Джоссом… Ну вот, он опять в ее мыслях. Неужели теперь все будет напоминать ей о нем?




 Глава 10


 – Вот ты где. А я уже начал беспокоиться. Я думал, что к этому времени ты уже ушла в свою каюту, но Бетси сказала, что не видела тебя с тех пор, как ты поднялась на палубу. И я никак не ожидал, что ты все еще стоишь здесь в темноте.
 Кевин вышел на палубу как раз в тот момент, когда Лайла уже собралась идти вниз. Ветер тут же подхватил его волосы и разметал в разные стороны, делая его похожим на крепкого моряка с широким обветренным лицом. Несмотря на коренастость и отсутствие модной одежды, он был мужчиной привлекательным. Она тепло улыбнулась ему в мягком свете фонаря, который падал на них обоих из-за его спины.
 – Я любовалась закатом, – сказала она, принимая предложенную им руку и позволяя помочь ей спуститься по лестнице. Пассажирские каюты находились прямо под главной палубой. Их было примерно с дюжину, и все они были заняты пассажирами, направляющимися на Барбадос. Некоторых из них Лайла знала. Ирен Гилтинан владела магазином одежды в Бриджтауне, у Джона Хаверли была небольшая ферма близ Рэггид-Пойнт, что неподалеку от «Услады сердца». Как и она сама, все они возвращались после пребывания в колониях. Другие, которых она не знала, плыли на Барбадос по различным причинам, которые ее мало интересовали. После путешествия она, возможно, больше никогда их не увидит. Крупные плантаторы, такие, как ее отец, жили в некотором роде в роскошной изоляции, открытые лишь для таких, как они сами, и тех, кто служил им.
 – Я рад, что ты больше не сердишься на меня. – Они уже почти дошли до двери ее каюты. Лайла остановилась и повернулась, чтобы посмотреть на Кевина. Свет от привешенной к стене лампы освещал каждый уголок обшитого ореховыми панелями коридора, но центр, где они стояли, находился в глубокой тени. Узкий коридор был пуст и, за исключением поскрипывания корабля, безмолвен. Большего уединения, чем это, для них на борту корабля и быть не могло. – Я хочу еще раз извиниться за свое вчерашнее поведение. Боюсь, что твоя красота здорово ударила мне в голову. Я знаю, что напугал тебя, и обещаю, что больше такого не случится. Ну по крайней мере до тех пор, пока ты не будешь готова. – Последнее он добавил с быстрой, почти обезоруживающей улыбкой.
 – Тебе незачем извиняться, Кевин. – Лайла сделала шажок к нему и положила ладонь ему на руку. Рука была твердой и мускулистой под превосходной шерстью сюртука, и она заставила себя удержаться от неизбежного сравнения. Это тот мужчина, который будет ее мужем, и он тот, кто должен заполнять ее мысли. Она твердо решила, что так и будет. – Я виновата не меньше твоего. Мне не следовало так реагировать. Просто поцелуи – нечто новое для меня.
 Он ухмыльнулся, его карие глаза весело заблестели.
 – Что ж, надеюсь, что это так, – сказал он и поднес ее руку к губам. – Мы не будем спешить, – пообещал он и поцеловал ее пальцы с милой галантностью, которая совершенно не сочеталась с его грубоватой внешностью. Лайла, как ни старалась, не почувствовала ни малейшего трепета. Ощущение определенно было приятнее, чем когда мистер Калверт лобызал ее ладонь; с другой стороны, оно не шло ни в какое сравнение с…
 – Могу я поцеловать тебя, Лайла? Как следует? Я не стану, если ты скажешь «нет».
 Он говорил так серьезно, упорно стараясь вернуть ее доброе расположение, что у нее не хватило духу отказать ему.
 – Ладно. Можешь, – сказала она, закрыв глаза и приподняв лицо. Губы ее оставались строго сжатыми, как безмолвное напоминание, что он не должен слишком злоупотреблять этой привилегией. Она ждала.
 Кевин наклонил голову и прижался губами к ее губам. Поцелуй был мягким и неотталкивающим. Лайла не отстранилась. Крепко зажмурившись, она сосредоточилась, заставляя чувство прийти – но оно не приходило. Его поцелуй значил не больше, чем поцелуй какого-нибудь родственника, который пользовался ее расположением и нежной любовью.
 – Это было не так уж плохо, да? – спросил Кевин, когда поднял голову. Легкая улыбка тронула его губы. Лайла видела, что он ужасно доволен собой. Ему поцелуй доставил удовольствие, и осознание этого немного взбодрило ее. То, что он может довольствоваться такой малостью, говорило в пользу успешности их брака.
 – Было очень мило, – сказала она ему, потрепав по руке, как если бы хвалила хорошего ребенка. Глядя на нее, он улыбнулся еще шире, и его ладони, которые легко лежали у нее на талии, скользнули вокруг, обнимая ее. К отчаянию Лайлы, он наклонил голову, чтобы повторить поцелуй, на этот раз более основательно. Она закрыла глаза, стиснула зубы и терпела. По крайней мере он не пожирал ее рот, как пытался сделать вчера вечером…
 – О Господи Иисусе! Кто-нибудь, помогите! Милларду плохо! – Какая-то женщина выбежала из своей каюты через три двери дальше по коридору, ее бледное лицо было испуганным, седые волосы растрепаны.
 – Что случилось, миссис Горман? Ваш муж заболел? – Лайла поймала женщину за руку, когда та уже собралась пробежать мимо них.
 – Да-да, мне нужен доктор Фримен! Пустите меня, пожалуйста, я должна привести его!
 – Кевин – мистер Толботт – приведет его, если хотите. Если вы тем временем желаете вернуться к своему мужу, я буду рада пойти с вами.
 – Вы милая девушка. Я не раз говорила это Милларду.
 Приняв этот комплимент за одобрение плана Лайлы, Кевин кивнул и поспешно ушел. Миссис Горман повернула назад, настолько возбужденная, что едва ли понимала, что делает. Лайла пошла следом, хотя не была уверена, что миссис Горман хотя бы сознает, что она идет сзади.
 Судя по ужасу женщины, Лайла предположила, что ее муж в очень плохом состоянии, но она не ожидала увидеть ту жуткую картину, которая предстала ее глазам. Лужи неудержимой рвоты перетекли все доступные емкости и уже расплывались рядом с кроватью, на которой лежал похожий на скелет мистер Горман. Очевидно, он был болен уже в течение нескольких часов, прежде чем миссис Горман позвала на помощь. Его дочь – худая, как палка, старая дева – сидела на краю кровати, вытирая ему рот. Желудок Лайлы перевернулся, но обе женщины смотрели на нее с такой надеждой, что она не могла последовать своему первому побуждению – сбежать. Пытаясь сдерживать свое отвращение, Лайла осторожно шагнула к кровати, повыше приподняв юбки от пола.
 – Мама, ты позвала доктора? Папе он срочно нужен. Слова мисс Горман были прерваны громким затрудненным дыханием мужчины на кровати. Когда его дочь наклонилась над ним, а миссис Горман подбежала к нему, мистер Горман резко сел в кровати, хватая ртом воздух. Потом рухнул обратно на подушки, как сдутый шар.
 – Он умер?
 – Нет, мама, смотри, он дышит. О, нам нужен доктор!
 – Он идет, – успокаивающе пробормотала Лайла, в ужасе глядя на мистера Гормана. Если он еще не умер, то определенно близок к смерти. Он лежал без движения, в лице ни кровинки, истощенное тело покрылось испариной. Только приглядевшись повнимательнее, Лайла смогла различить слабое движение груди, подтверждающее, что он еще жив.
 – Что тут такое? – спросил доктор Фримен, входя вместе с Кевином, но резко остановился, увидев представшее перед ним зрелище. Низкий и коренастый, он был лысым, с коротко постриженной седой бородкой. Очки сидели на кончике носа. Лайла отступила назад.
 Доктор Фримен выпроводил ее из каюты, и Кевина вместе с ней. Кевин хмурился, когда они шли обратно по коридору в сторону каюты Лайлы.
 – Как ты думаешь, что с ним? – спросила она.
 – Не знаю, – ответил Кевин, судя по голосу, сильно обеспокоенный. Лайла резко вскинула на него глаза. Но не успела она задать свой следующий вопрос, как услышала звук открываемой двери у них за спиной. Оглянувшись, она увидела, что доктор Фримен вышел в коридор, качая головой. Позади него в дверях стояла миссис Горман, бледная и дрожащая. Он сказал ей что-то, покачал головой в ответ на вопрос, который Лайла не расслышала, и отвернулся, направляясь к ним. Один лишь взгляд на его лицо сказал Лайле, что случилось что-то очень серьезное.
 Доктор Фримен подошел к ним и воззрился на Кевина поверх своих очков.
 – Холера, – коротко сказал он. В его голосе прозвучал неизбывный страх.




 Глава 11


 Три дня спустя корабль был уже плавучей смертельной ловушкой. Холера распространялась среди пассажиров и членов экипажа с быстротой пожара. Почти треть из примерно семидесяти душ на борту были больны. Четверо, включая мистера Гормана, уже умерли. Здоровые разделились на два лагеря: те, кто боялся болезни, но чье христианское милосердие тем не менее заставляло их ухаживать за больными, и те, кто был в карантине и отказывался куда-либо выходить с той половины корабля, которая была отдана им. Однако, невзирая на карантин, болезнь продолжала распространяться, поражая свои жертвы, казалось, наугад, что бы они ни делали, чтобы избежать заражения.
 Несмотря на контакты с больными, Лайла пока еще не заразилась. Вместе с Бетси она работала без устали, скоро перестав воспринимать жуткие зрелища и запахи, болезненные стоны больных и умирающих. Вонь от жуткого поноса, который был характерным признаком болезни, пропитала на корабле все до основания. К седьмому дню она уже почти перестала ее замечать.
 По крайней мере она могла подниматься на палубу. Рабы, пораженные болезнью, как и остальные, оставались в трюме. Здоровые среди них ухаживали за больными, но условия в трюме были кошмарными. В конце концов, когда болезнь нанесла тяжелый урон, уцелевшие были выпущены из своего заточения, чтобы выполнять работу на корабле. Большинство рабов никогда раньше не бывали в море. Ими приходилось строго руководить, а поскольку половина команды была больна, а другая напугана, с компетентным руководством возникали проблемы.
 Джосс являлся исключением. Будучи моряком всю свою взрослую жизнь, а позже капитаном своих кораблей, он был способен выполнять работу по крайней мере за треть членов экипажа. Лайла видела его повсюду: на такелаже, регулирующим паруса, на мачте с подзорной трубой, на шканцах читающим секстант, когда он помогал капитану Буну нанести на карту их местоположение и начертить курс к ближайшей суше, которая была их единственной надеждой на спасение. Он был освобожден от цепей по личной просьбе капитана к Кевину и казался неутомимым. Он никогда не заговаривал с Лайлой, хотя они время от времени проходили мимо друг друга, направляясь каждый по своим делам. В сущности, он как будто вообще не замечал ее, и Лайлу это вполне устраивало. Какая бы искра ни вспыхнула когда-то между ними, она была погашена обстоятельствами, и, по правде говоря, Лайла была настолько уставшей и напуганной, что не думать о нем было не так трудно, как могло бы быть в иных условиях.
 Хотя корабль находился менее чем в трех неделях хода до Барбадоса, доктор Фримен убедил капитана изменить курс на ближайший порт. Гаити располагался к югу, и именно к Гаити и направлялся корабль. Но затем ветер почти совсем стих, и скорость замедлилась до двух узлов… Начинало казаться, что мало кому из них удастся достигнуть порта.
 Кевин слег на девятый день. Лайла ухаживала за ним с неутомимой преданностью и заботой, которая объяснялась гораздо больше их длительным знакомством, чем любовью, которую ей следовало испытывать к своему жениху. К двенадцатому дню она дошла до того, что стала похожа на тень. Худая и изнуренная, она могла спать, только прислонившись к стене. Более двух третей из тех, кто заболел, умерли в течение трех дней. Кевин пережил кризис, и рвота и понос уменьшились. Когда наступил четвертый день, а Кевин был все еще с ними, слабый, но поправляющийся, Лайла и Бетси устало взглянули друг на друга, слишком утомленные, чтобы улыбнуться. Затем принялись ухаживать за еще одним больным.
 Тела умерших хоронили в океане. Каждый вечер на закате поредевший контингент оставшихся в живых, которым не надо было ухаживать за больными, собирался у поручней с подветренной стороны главной мачты. Читалась молитва, и назывались имена умерших, когда их опускали через борт.
 Хорошая погода держалась до вечера пятнадцатого дня. Затем, ближе к закату, зловещие черные тучи поползли, затягивая горизонт. Лайла была слишком утомлена, чтобы заметить это, но Бетси, хотя и не менее уставшая, чем ее госпожа, обратила ее внимание на опускающееся небо, когда они тащились по палубе, каждая неся по два ведра с нечистотами, которые нужно было вылить за борт.
 – Надвигается непогода, – проворчала Бетси и, поставив свои ведра и выгнув спину, взглянула на сгущающиеся тучи. Палуба раскачивалась вверх-вниз, когда корабль бороздил волны, и немного отвратительной массы выплеснулось на когда-то безупречно чистые доски. Прежде добросовестно выскабливаемая дважды в день, теперь палуба была покрыта солью, затоптана множеством ног и видневшимися там и тут засохшими рвотными лужами. Ни у кого не было сил думать о таких неважных мелочах, как состояние палубы.
 – Надеюсь, что нет, – вздохнула Лайла, даже не остановившись, чтобы посмотреть. Ведра были тяжелыми, но их необходимо было опустошить, иначе корабль просто окажется наводнен зловонными продуктами болезни. Она, которая никогда прежде даже чулки не надевала самостоятельно, просто делала то, что должно быть сделано.
 – Это… что-то тяжелое. Я чувствую его приближение, – сказала Бетси. Ее отец был колдуном, и в ее голосе слышалось мрачное пророчество. Лайла была слишком изнурена, чтобы тревожиться об этом. После ужасов, которые они пережили, что значит небольшой дождь?
 Немного позже Лайла стояла вместе с Бетси на палубе, склонив голову, когда капитан бормотал торопливые слова над четырьмя трупами, которые нужно было предать погребению в тот день. Кроме нее, Бетси и капитана здесь еще была миссис Горман, которая таинственным образом избежала заражения вместе со своей дочерью; миссис Холлоуэй, у которой от холеры умерли оба сына; миссис Фримен, жена доктора, и миссис Сингл, которая выглядела так, словно ее вот-вот унесет ветром, но которая все же избежала болезни. Доктор Фримен был внизу с Джоанной Паттерсон, которая уже потеряла мужа и теперь всеми силами боролась за жизнь сына. И Ирен Гилтинан, и Джон Хаверли уже умерли. Два раба, чьей работой было опускать мертвых в море, стояли чуть в стороне, позади трупов, которые были завернуты в простыни и лежали на досках в ряд. Джосс тоже присутствовал. Он стоял, сцепив перед собой руки и опустив голову, пока слушал молитву. Лайла едва замечала его.
 – Пепел к пеплу, прах к праху, аминь, – устало проговорил капитан, давая сигнал об окончании молитвы. Два раба, к этому времени уже привычные к ритуалу, одновременно наклонились и взялись за концы доски, подняли ее на перила, затем опрокинули тело в море. Это повторилось четыре раза, в то время как капитан Бун произносил имя каждого покойника. На последнем всплеске, возвещавшем о том, что море приняло последний труп, какая-то женщина громко заголосила. Это была миссис Холлоуэй, и до Лайлы дошло, что, должно быть, это был ее младший сын. Лайла сочувствовала страданиям женщины, но глаза ее оставались сухими. За последние две недели она видела так много смертей, что уже не могла скорбеть.
 После того как трупы были преданы морю, участники погребального ритуала стали расходиться по своим делам. Лайла, спеша помочь миссис Паттерсон в утомительном уходе за сыном, прошла мимо Джосса, который, казалось, ждал у перил. К ее удивлению, он остановил ее, положив ладонь ей на руку.
 Она вопросительно подняла на него глаза, настолько изнуренная, что с трудом могла сосредоточить взгляд.
 – Сегодня вечером оставайтесь внизу. Надвигается шторм.
 – Шторм? – Разговор был ей не по силам, но откуда-то из глубины существа вырвался почти истерический смешок. – После всего этого что такое какой-то шторм?
 Он пристально посмотрел на нее:
 – Вы измотаны, да? Но по крайней мере живы, это главное. Прислушайтесь к тому, что я говорю, и оставайтесь внизу, пока буря не выдохнется, даже если это будет продолжаться два или три дня. Верхняя палуба небезопасна во время такого удара, который нас ожидает.
 Она поняла, что он старается предостеречь ее, но у нее не было сил размышлять над этим. Глядя на него, она заметила, что он очень похудел, а на лице проступили признаки утомления, которых прежде не было. То место на щеке, куда Кевин ударил его пистолетом, зажило до чуть заметного розоватого шрама. Он держался напряженно, и до нее дошло, что ребра его, по-видимому, еще не зажили. Она осознала, что он, должно быть, постоянно испытывал боль все то время, когда выполнял работу один за троих. Что бы там ни было, но он отважный человек и заслуживает признательности всех на корабле. Она улыбнулась ему слабой улыбкой.
 – Спасибо за предупреждение, – сказала она. Он коротко кивнул и развернулся на каблуках. Лайла смотрела ему вслед до тех пор, пока подошедший доктор Фримен не привел ее в чувство, потряся за руку.
 – Миссис Паттерсон сильно нуждается в помощи, мисс Реми, – напомнил он ей. Лайла была почти рада, что ее вернули к настоящему. Она поспешила вниз, чтобы сделать что можно для отчаявшейся матери и ее больного ребенка, и вновь выбросила мысли о Джоссе из головы.




 Глава 12


 Вопреки тому, что сказали Джосс и Бетси, буря в ту ночь не разразилась. «Быстрый ветер» продолжал держать курс на юг с сильно поредевшей командой у руля. Около полуночи доктор Фримен позвал Лайлу, которой удалось урвать несколько часов сна.
 У него были плохие новости. Еще трое слегли с холерой, включая его жену. Ему требовалась помощь Лайлы. Она поднялась и потрясла головой, чтобы прояснить ее. Волосы вылезли из пучка и упали налицо. Она устало закрутила их обратно, наклоняясь над Кевином, чтобы проверить его дыхание – он продолжал спать глубоким сном, – затем потащилась за доктором. По крайней мере не нужно было одеваться. Последние несколько дней она валилась спать прямо в одежде.
 Случай с миссис Фримен был тяжелый. После более чем двух недель ухода за больными у Лайлы уже выработалось шестое чувство по поводу того, кто выживет, а кто нет. Миссис Фримен, как она сильно опасалась, не выживет. Доктор тоже знал это. Она прочла это у него на лице, когда он поднялся с кровати своей бредящей жены. Он был изможден, но все равно проводил со своей женой не больше времени, чем с другими пациентами.
 – Постарайтесь устроить ее поудобнее и влить в нее столько жидкости, сколько сможете, – сказал он Лайле. Когда он повернулся, чтобы уйти, она заметила заблестевшую в его глазах влагу. Впервые за много дней эмоции зашевелились у нее в груди. Она уже думала, что слишком оцепенела для того, чтобы что-то чувствовать.
 – Я сделаю все от меня зависящее, доктор. И если будут какие-нибудь изменения, я вас позову.
 Он взглянул на нее и потрепал по руке, лежащей на его рукаве.
 – Спасибо, мисс Реми. Я знаю. Поэтому я и хотел, чтобы вы, а не кто-то другой из женщин, остались с ней. Только сегодня утром она говорила мне, как вы ей нравитесь и какое у вас доброе сердце. – Его глаза снова увлажнились. – Мы прожили вместе тридцать семь лет, – уныло добавил он. Затем не успела Лайла что-то ответить, как он покачал головой, прочистил горло и ушел.
 Верная своему слову, Лайла просидела с миссис Фримен всю ночь. Женщина не понимала, где она. Она горела в лихорадке, и ее рвало почти непрестанно, хотя у нее в желудке уже не оставалось ничего, кроме желчи. Понос тоже истощал ее тело до тех пор, пока, прежде полная, она не превратилась в чуть дышащий восковой скелет. Ближе к утру Лайла поняла, что женщине осталось недолго. Она высунула голову в коридор и позвала на помощь. Миссис Холлоуэй отозвалась, и Лайла послала ее за доктором Фрименом.
 Когда доктор пришел, он с одного взгляда увидел, что жена умирает. Он опустился на колени перед кроватью, взял ее безвольную руку в свою и прижался к ней губами. Слезы катились по его впалым щекам. Сдерживая всхлип, Лайла оставила их двоих наедине и беззвучно выскользнула в коридор. Ноги сами собой понесли ее вверх по лестнице, ведущей на палубу. Горячий, знойный ветер ударил ей прямо в лицо, заставив ее покачнуться и едва не упасть обратно в люк. Чья-то рука поймала и поддержала ее.
 Даже несмотря на слезы, которые почти ослепили ее, она знала, кто это. Внезапно он показался ей дорогим другом, и в своей скорби она была рада видеть его. Когда он убрал свою руку, она почувствовала, что ей не хватает ее теплой силы. Но она не могла поддаться панике, усталости и скорби, которые грозили поглотить се. Она нужна. Ей надо еще немного побыть сильной.
 – Вы плачете, – сказал он.
 – Миссис Фримен умирает. Они были женаты тридцать семь лет, – сказала она с чуть заметной дрожью в голосе, подняв обе руки, чтобы вытереть слезы. Она взглянула на него и обнаружила, что он смотрит на нее непроницаемым взглядом. Эти изумрудные глаза блестели, улавливая свет кроваво-красного солнца, которое только-только выглядывало из-за горизонта. На палубе никого не было. Несколько матросов, которые не отдыхали внизу, занимались своими делами вверху, на шканцах. У нее возникло внезапное ощущение, что они одни сейчас в целом мире, наедине с небом и морем.
 – Им повезло, что у них были эти тридцать семь лет. У большинства этого не бывает.
 Это были те слова, которые ей требовалось услышать, – разумные, спокойные и утешающие. Лайла кивнула, шагнув на палубу и сделав большой глоток знойного воздуха. Ветер высушил слезы у нее на щеках, и она почувствовала, что в конце концов может идти дальше. Он снова схватил ее за руку, когда палуба покачнулась, грозя лишить ее равновесия.
 – Вам не следует находиться на палубе. Шторм уже приблизился.
 Только теперь она обратила внимание, что корабль раскачивается гораздо сильнее, чем раньше, и что «Быстрый ветер» как будто едва касается поверхности воды, несясь по вздымающимся волнам.
 – Мне нужно было немного свежего воздуха. Там, внизу, так… много смерти, что я не могу этого долго выносить.
 Он ничего не сказал, просто стоял, держа ее за руку, и смотрел на нее. В оранжевом рассветном свете он выглядел таким же невообразимо уставшим, какой чувствовала себя она. У Лайлы возникло сильное желание прислониться к нему, опереться своим утомленным телом о его силу. Порыв был настолько сильным, что потрясение вернуло ее к осознанию реальности. Выпрямив спину, она сделала шаг от него. Его лицо напряглось.
 – Прошу прощения. Мне не следовало прикасаться к вам, не так ли? Рабы не прикасаются к своим господам. Они позволяют им упасть и разбить лицо. – Его голос пронизывала несомненная горечь.
 – Дело не в… – начала она возражать, но он заслуживал лучшего, чем отъявленная ложь. – Да, вы правы. Вам не следовало прикасаться ко мне. Вы больше не должны этого делать.
 – А если сделаю, то полагаю, что Большой Босс велит своим лакеям отстегать меня плетью?
 – Кевин очень болен.
 – В самом деле? Прошу меня простить, если я не говорю, что сожалею. Скажите мне вот что: он уже был вашим женихом, когда вы позволили мне поцеловать вас в павильоне той ночью?
 Лайла внезапно поняла, что чувствует олень, мирно щиплющий траву на лугу, когда обнаруживает в засаде охотника, целящегося в него. Она приложила столько усилий, чтобы вычеркнуть ту ночь из своей памяти, и надеялась, что и он постарается ее забыть. Теперь же он напоминал ей об этом вполне намеренно. Она заглянула ему в глаза, посмотрела на этот рот, который целовал ее, а сейчас кривился в горькой издевательской улыбке, и поежилась. Даже зная то, что знает о нем, она, к своему ужасу, обнаружила, что по-прежнему восприимчива к тому непреодолимому влечению, какое испытывала к нему с самого начала.
 – Нет, – выдавила она.
 – А, тогда я должен принести вам извинение зато, что плохо думал о вас с тех пор, как узнал о вашей помолвке. Очевидно, вы не такая легкомысленная особа, как я полагал.
 – Вы не должны так со мной разговаривать. – Лайла с трудом проталкивала слова через сдавленное горло. Она отступила еще на шаг от него, силясь взять себя в руки, и не сводила глаз с красивого лица, которое потемнело от гнева при этих ее словах. – Ради вашего же блага не должны, и ради моего тоже.
 – Боитесь, что я расскажу о вашем желании попробовать темного мяса? – Едва сдерживаемый сарказм в его голосе хлестал ее, как плеть. Она с трудом удержалась, чтобы не съежиться. Значит, он слышал слова того олуха в толпе в тот день, когда она купила его, и они все еще терзали его.
 – Не говорите так!
 – Почему же? Это ведь правда, не так ли? Я вижу это в ваших глазах даже сейчас. Больше всего на свете вам хочется, чтобы я снова поцеловал вас – или даже сделал что-то большее. Но вашу консервативную душу приводит в ужас сама эта мысль. А почему? В ту ночь, когда мы познакомились, вы не испытывали ужаса. Следовательно, здравый смысл подсказывает, что сейчас вас ужасает вовсе не мысль о моих поцелуях – мы оба знаем, что вам они нравились, – но о моей крови.
 – Вы заходите слишком далеко! – Разозленная и смущенная, она подхватила юбки, намереваясь развернуться и убежать, но он остановил ее, взяв за руку.
 – Напротив, я не думаю, что зашел слишком далеко, – процедил он сквозь зубы. И прежде чем она догадалась о его намерениях, дернул на себя и опустил к ней голову. Ахнув, она уперлась ему в грудь обеими руками, когда его рот нашел ее. Но прикосновение этих мягких теплых губ заставило ее замереть и прекратить сопротивление. Она пыталась преодолеть чувство унижения из-за своей позорной капитуляции, отворачивая голову от его ищущих губ. Но когда он поймал ее подбородок рукой и приблизил ее губы к своим, она больше не могла бороться. Глаза ее закрылись, а тело расслабилось, как ей и хотелось. Он притянул ее ближе, отклонив ее голову назад, целуя диким, голодным поцелуем.
 Затем он резко отпустил ее. Она качнулась назад, потрясенная, оглушенная неистовостью того, что на такой короткий миг вспыхнуло между ними, с трудом удерживая равновесие без поддержки его крепких рук. Глаза ее были огромными, когда метнулись к его лицу. Одна тонкая белая рука прижалась ко рту.
 Несколько мгновений он не сводил с нее взгляда, и его грудь тяжело вздымалась, словно после быстрого бега. Затем, когда он увидел ужас, медленно проступающий на се лице, его рот скривился.
 – Думаю, я доказал, что хотел, – сказал он. Горечь этих слов опалила ее почти так же, как его обжигающий поцелуй. Действуя чисто инстинктивно, она вскинула руку и с размаху влепила ему пощечину.
 Он схватился рукой за щеку, не сводя глаз с ее бледного лица. Долгое мгновение они смотрели друг на друга, ничего не говоря. Затем первые крупные капли дождя упали на палубу между ними. Лайла смотрела на них, не видя, ее сердце неистово колотилось в груди в ожидании его мести. Но Джосс увидел и осознал, что они предвещают. Гнев ушел с его лица.
 – Бун хочет задействовать слишком много парусов. – Он сказал это так, словно никакой ссоры между ними и не было. Его пальцы, рассеянно потирающие щеку, были единственным признаком того, что произошло между ними.
 – Что?
 Джосс нетерпеливо взглянул на нее:
 – Он торопится доплыть до Гаити и задействует слишком много парусов. Если шторм будет сильным – а я думаю, что будет, – это унесет нас прямиком в ад.
 Лайла закусила губу. Серьезность, с которой он, похоже, относился к их ситуации, заставила ее внезапно занервничать.
 – Почему же вы ему не скажете?
 Он снова разозлился, но на этот раз не на нее.
 – Бун меня не послушает. Каким бы опытным моряком я пи был, я всего лишь раб, помните? Он твердо намерен вести «Быстрый ветер» так, как считает нужным, – и я не осуждаю его за это, но он совершает ошибку.
 Лайла засмеялась почти истерически:
 – Вы хотите сказать, что корабль может затонуть?
 Он взглянул на нее, ничего не ответив. Ему и не надо было. За него говорило его лицо. Лайла стояла не шевелясь, в то время как дождь смачивал ее неприбранные волосы, умывал лицо и капал на грязное, в пятнах платье. После всего, что они пережили, неужели Господь не пожалеет их, заставив пройти еще и испытание ужасным штормом? Конечно же, нет. Несомненно, на их долю уже выпало достаточно испытаний.
 – Бога ради, уходите с дождя, – нетерпеливо проговорил Джосс. Когда она по-прежнему не шелохнулась, уставившись на него, он схватил ее за руки и потянул под защиту сходного люка. Прикосновение его теплых крепких рук обожгло ее, как клеймо, напомнив опаляющий жар его рта… Ее глаза, огромные и беззащитные, встретились с его изумрудными глазами, мерцающими и живыми. Несколько мгновений он смотрел на нее, затем его рот сжался, и он отпустил ее. Дождь падал на палубу сплошным серебристым потоком.
 – Оставайтесь внизу, – угрюмо приказал он, затем повернулся и исчез под дождем.




 Глава 13


 Шторм обрушился на них с яростью морского чудовища. Лайле с трудом удавалось удерживаться на ногах, тем более ухаживать за больными, когда судно, швыряемое неистовым ветром, раскачивалось из стороны в сторону, как детские качели. День перешел в ночь, и порывы завывающего ветра стали еще сильнее, а дождь неумолимо обрушивался с небес, таких же черных, как и океан под ними. Тимберсы и шпангоуты скрипели в угрожающем предостережении, когда корабль продирался сквозь бешено вздымающиеся волны. Зигзаги молний змеились по небу, сопровождаемые оглушительными раскатами грома. Насмерть перепуганной Лайле хотелось одного – сжаться в комочек на кровати, натянуть на голову одеяло и молиться о спасении. Но больные продолжали нуждаться в уходе, а очень больные продолжали умирать. Она не могла поддаться страху, который терзал ее, словно поселившееся в ней живое существо. Она должна была оставаться на ногах и делать все возможное, чтобы облегчить ужасные страдания больных людей.
 Бетси, которую доктор Фримен снарядил для ухода за больными рабами в трюме, принесла весть, что снизу просачивается вода. Она была напугана не меньше Лайлы, но они ничего не могли сделать, чтобы помочь себе. Они, как и все на борту, находились во власти Бога и стихии.
 Дрожа от страха и холода, потому что из-за опасности пожара все лампы и печки были потушены, Лайла на ощупь пробиралась по темным, неистово раскачивающимся коридорам, ухаживая за больными вместе с полудюжиной других женщин, остававшихся живыми и здоровыми. За исключением доктора Фримена, все немногие мужчины, которые были на ногах, требовались на палубе для борьбы со штормом.
 В ту ночь умерли миссис Мингерс и двое рабов. На следующее утро шторм был таким яростным, что тела пришлось поспешно бросить в море, в зубы воющему ветру, двум матросам, привязанным к палубе веревками. Те, кто оставался внизу, лишь пробормотали молитвы, тщетно прислушиваясь к всплеску, который сказал бы им, что еще трое из них нашли свой последний приют на дне. Всплеска они так и не услышали. Его поглотили звуки беснующейся стихии.
 Из-за потушенных печек не было ни горячей воды, чтобы ухаживать за больными, ни горячей пищи, чтобы поддержать здоровых. Внутри «Быстрого ветра» было холодно, темно и сыро. Больных пришлось привязать к кроватям, чтобы их не сбросило на пол сильной качкой. Нескольких выздоравливающих – Кевин среди них – кормили жидкой кашицей из овсяной крупы, смешанной с холодной водой. У тех, кто переболел холерой и выжил, появился зверский аппетит, и они постоянно просили есть. Лайлу тоже мучил голод, но это было ничто по сравнению с усталостью и страхом.
 Вновь пришла ночь с ударами грома. Ветер снаружи стал еще неистовее, и это продолжалось до тех пор, пока он не превратился в леденящий душу вой тысяч духов, доносящийся из недр преисподней. Волны, высокие, как горы, то и дело обрушивались на корабль. «Быстрый ветер» содрогался от каждого удара и несся дальше.
 Приблизительно каждые два часа двое или трое мужчин, пошатываясь, спускались вниз поесть и отдохнуть. Лайла и другие женщины ухаживали за ними в зависимости от того, кто был в это время не занят. Когда мужчины, спотыкаясь, спускались по ступенькам, мокрые насквозь, им предлагали сухую одежду и еду, укутывали в одеяла. Джосс приходил из шторма в свою очередь, как и остальные. Лайла присутствовала в общей комнате только дважды в то время, когда он был там, и оба раза о нем уже заботился кто-то другой. Один раз это была Бетси, которая суетилась вокруг него, укутывая его плечи одеялом, пока он торопливо глотал жидкую овсянку. Заботливый вид служанки, ухаживающей за мужчиной, о котором она, Лайла, запрещала себе даже думать, поразил ее ревностью. Бросив один лишь взгляд, она вернулась к своим делам, но непрошеная картина еще долго стояла у нее перед глазами.
 День был серым. Волны беспрестанно ударялись о закрытый люк, ведущий на палубу. Вода стекала по ступенькам, текла по коридору и просачивалась под двери кают. По приказу доктора Фримена всех больных перенесли в кают-компанию, которая была как самым большим, так и самым сухим помещением на корабле. Твердый дощатый пол вскоре был от края до края уставлен самодельными лежаками. Несмотря на тесноту и вонь, было гораздо легче ухаживать за больными, когда все они находились в одной комнате.
 На третий день шторма над ними раздался оглушительный треск, за которым последовал сильнейший удар. Потолок над их головами заходил ходуном, когда что-то очень тяжелое рухнуло на палубу. Корабль сотрясся. Лайла в ужасе застыла, уверенная, что пришел конец. Пронзительные крики прорезали мрак, когда остальных настиг тот же страх.
 – Мачта, должно быть, упала, – дрожащим голосом объявил доктор Фримен, когда все они наконец снова осмелились дышать.
 В этот момент промокший насквозь моряк с обезумевшим лицом вбежал в дверь.
 – Обшивку прорвало, когда мачта рухнула и пробила чертову дыру на носу! – вскричал он. – Капитан приказал всем немедленно на палубу! Мы покидаем корабль! Скорее, если вам жизнь дорога, скорее! Корабль в два счета пойдет ко дну!
 – Вам придется помочь нам, парень! – крикнул доктор Фримен, когда моряк повернулся, чтобы уходить. – Нам же надо вынести больных, вы не забыли? Нам понадобится столько людей, сколько капитан Бун сможет нам выделить.
 – Капитану требуется каждая пара рук, чтобы удержать проклятую посудину на плаву, пока мы не спустим шлюпки! А, ну ладно, ладно, я пришлю вам помощь, какую смогу.
 Он исчез и вернулся немного погодя с тремя другими мужчинами.
 – Давайте, давайте скорее! Корабль сильно кренится, и мы в любую минуту можем затонуть!
 Теперь, когда худшее случилось, все были странно спокойными. Было разрешено зажечь фонарь для ускорения эвакуации, и тот свисал с руки доктора Фримена, когда он указывал на тех, кто больше всего нуждался в помощи. Тех, которые были слишком больны, чтобы идти, поспешно укладывали на носилки, сделанные из одеял и поднятые на плечи моряков. Доктор Фримен взял маленького Билли Паттерсона на руки, а миссис Паттерсон уцепилась за полу сюртука доктора с мрачной решимостью не разлучаться с сыном. Те больные, которые могли идти, опирались друг о друга. Бетси поддерживала за талию какую-то пожилую леди, имени которой Лайла не помнила, а миссис Горман и ее дочь помогали двум выздоравливающим – мужчине и женщине. Лайла повернулась, чтобы помочь Кевину. Отчаянные призывы поторопиться звенели у нее в ушах.
 – Ты можешь стоять?
 – Да, не волнуйся. – Но он был так слаб, что ему пришлось держаться за стену, чтобы подняться. Лайла поддерживала его как могла, но даже сильно потерявший вес во время болезни Кевин был тяжелым. Она молилась, чтобы они справились.
 Общая комната пустела, и Лайла с ужасом отмстила, что пол сильно накренился. Корабль тонул…
 – Скорее, Кевин! – выдохнула она.
 – Я готов, – сказал он и оттолкнулся от стены. Он покачивался на ногах – мышцы его ослабли после болезни. Он был одет только в ночную рубашку, но уже не было времени беспокоиться о чем-то, кроме того, чтобы покинуть корабль, прежде чем он погрузится в глубину.
 Кевин тяжело опирался на нее, и они кое-как дотащились до прохода, который был уже наполнен людьми, ковыляющими к палубе. Лайла с Кевином были на полпути к сходням, когда корабль накренился еще на несколько градусов. Кевин потерял равновесие и упал на колени. Люди позади них толкались, пытаясь протиснуться мимо в отчаянном стремлении добраться до палубы, пока Лайла силилась помочь Кевину подняться.
 – Помогите же ему! – закричала она, но ее голос потонул в женских всхлипываниях и завывании бури. В любом случае те, кто протискивался мимо, никак не могли помочь ей: их руки были заняты другими больными. Наконец Кевину удалось подняться, и с помощью Лайлы, поддерживающей его, он преодолел оставшиеся ступеньки. Наверх они вышли последними.
 Сцена на палубе походила на худший из ее ночных кошмаров. Паруса были порваны ветром на ленты. Рваные остатки хлестали по двум оставшимся мачтам, как хвосты каких-то гигантских котов. Небо над ними бурлило, как кипящий котел, море вздымалось и с грохотом обрушивалось вниз, обдавая палубу соленой водой, которая была неотличима, не считая вкуса, от дождя, падающего сплошным потоком.
 Вдоль палубы были натянуты веревки, и пассажиры держались за них, пробираясь к поручням по тому, что осталось от полубака, разбитого ударом упавшей мачты. С этой стороны были спущены на воду шлюпки.
 По восемь душ на шлюпку, а шлюпок было четыре. Только тридцать два человека пережили холеру. Примерно половина из них были больны. Никто из них скорее всего не выживет.
 Шлюпки крошечные, они далеко от земли, а океан – чудовищный, ненасытный монстр. Какой шанс у этих хилых лодчонок противостоять неистовству стихий?
 Кевин сказал, чтобы Лайла продвигалась по палубе впереди него. Ей стоило огромных усилий не выпустить из рук веревку, когда палуба ходила ходуном, а ветер пытался унести ее прочь. Волосы растрепались и хлестали по лицу, ослепляя ее. Волна за волной обрушивались на палубу, грозя затянуть неосмотрительных в океанские глубины. Гром гремел, а молния освещала грозовую черноту неба. Лайла, онемевшая от страха, не раз оступалась. Во рту ощущался привкус ужаса. Она также боялась за Кевина, который твердо держался за веревку позади нее. Где он, такой слабый, возьмет силы, чтобы добраться до шлюпки?
 Пока они с трудом прокладывали себе путь по палубе, первая шлюпка была опущена с сильнейшим всплеском. Волны тут же подхватили ее и высоко подбросили. Лайла мельком увидела исказившиеся от ужаса лица и руки, вцепившиеся в борта лодки, прежде чем она нырнула вниз, в котловину, и скрылась из виду.
 Крен палубы уже был довольно крутым, и усилия добраться до шлюпок стали более отчаянными. Сквозь сплошную стену дождя Лайла увидела, как Бетси забралась во вторую шлюпку, увидела также, что на весла были посажены двое рабов. Когда лодка ударилась о поверхность воды, мужчины наклонились к своим веслам. Но их усилия были тщетны против мощной силы волн. Лодка только еще раз промелькнула перед глазами Лайлы, прежде чем ее унесло прочь.
 Оставалось спустить еще две шлюпки. Доктор Фримен забрался в следующую вместе с миссис Паттерсон и Билли, обеими леди Горман и двумя другими дамами, помимо мужчин, требуемых для гребли. Лайла чудом добралась до поручней с Кевином позади нее, когда эта лодка была заполнена. Уцепившись за поручень смертельной хваткой и силясь устоять на ногах на взбрыкивающей, как дикая лошадь, палубе, она осознала, что ни разу не видела Джосса. Его не было ни в шлюпке, ни в маленькой группке ожидающих людей, и он не приходил, чтобы помочь с эвакуацией. Она отчаянно огляделась, не признаваясь самой себе, почему делает это. Вполне возможно, что он был в первой шлюпке, или она не заметила его во второй…
 Но нет, он был тут, и она почувствовала огромное облегчение, когда увидела его чуть поодаль у поручня. Его черные волосы насквозь промокли и прилипли к голове, а мокрая одежда облепляла тело, когда он крутил лебедку, опускающую шлюпки, с еще одним рабом. Он увидел ее примерно в то же время, что и она его. У нее создалось впечатление, что его плечи слегка расслабились, словно он, как и она, испытал облегчение, обнаружив ее местонахождение. Затем он вновь переключил внимание на свою работу. Последняя шлюпка была подвешена и опущена.
 Оставалось шесть человек на эту последнюю лодку. Лайла была единственной женщиной среди оставшихся. Капитан Бун вывернул румпель, надеясь удержать корабль в как можно более устойчивом положении, пока они не отплывут. «Быстрый ветер» забирал в себя воду с устрашающей скоростью. Долго он не продержится.
 Лайла села в шлюпку вместе с Кевином и устроилась возле кормы. Ветер с дождем так хлестали по лицу, что она почти ничего не видела. Волосы промокли насквозь и били по плечам и спине, пока она не собрала их и не сунула сзади под платье. От ощущения их холодной мокрой массы на спине ее пробрала дрожь. Привкус страха был сильнее, чем вкус соли на губах. Она облизнула их, уцепившись за сиденье мертвой хваткой, когда волна за волной поднимались, угрожая им, подвешенным высоко над морем. Капитан Бун забрался в лодку, следом за ним плотный невысокий человек, которого, как полагала Лайла, звали мистер Дауни. Капитан Бун сделал ему знак присоединиться к нему на носу, возможно, чтобы выровнять распределение веса в лодке. Теперь «Быстрый ветер» был пуст, не считая Джосса и другого мужчины, крутящих лебедку. Оба были рабами – очевидно, по мнению капитана, их жизни не представляли большой ценности, поскольку стало понятно, что они будут оставлены.
 – А как же они? – прокричала Лайла, когда шлюпка покачнулась и устремилась вниз, падая в море с устрашающей скоростью. Никто не ответил. Завывание ветра и рев волн сводили все другие звуки на нет.
 Лодка со шлепком ударилась о воду, и Лайла чуть не слетела с сиденья. Громадная масса воды, выплеснувшаяся из-под лодки, окатила их, когда маленькую шлюпку подхватило и вскинуло на гребень волны. Лайла увидела, что веревки, привязывающие шлюпку к «Быстрому ветру», еще не выброшены. Подняв глаза на корабль, возвышающийся над ними, Лайла почувствовала дурноту при мысли о людях, которых там оставили. Затем ее сердце подскочило к горлу, когда она увидела Джосса, повисшего, как обезьяна, на веревке, все еще соединяющей нос шлюпки с «Быстрым ветром». Он крепко обвивал ее ногами, спускаясь на руках с грацией и скоростью циркового акробата. Потом и другой мужчина заскользил по веревке, ведущей на корму. Волны окатывали их, корабль раскачивался и грозился упасть на них, ветер бешено швырял. Лайла думала, что у них ни за что не получится добраться до шлюпки – но у них получилось! Как только их ноги коснулись дна лодки, веревки были отвязаны. Шлюпка пустилась в самостоятельный путь по темному мстительному океану.




 Глава 14


 Лайла не знала, сколько они сидели, съежившись, в этой шлюпке, – возможно, несколько часов, а быть может, и дней. Она лишь знала, что неистовство бури, казалось, усиливалось с каждой проходящей минутой и что еще никогда в жизни она не была ни в чем так уверена, как в том, что смерть скоро настигнет их. Все мужчины, за исключением Кевина, который был все еще слишком слаб после холеры, по очереди работали веслами, хотя пользы от этого посреди беснующейся стихии было мало. Лодка двигалась туда, куда несли ее волны и ветер, взбираясь на гребни, высокие, как горы, затем проваливаясь в глубокие бездны. Зубы Лайлы стучали от холода. Одежда облепляла, как ледяной саван. Колени тряслись от страха. Она снова и снова бормотала молитвы, заученные в детстве. Она увидела, что губы других вокруг нее тоже шевелятся, и догадалась, что они делают то же самое.
 Пропало ощущение времени. Крошечную шлюпку швыряло по прихоти моря. Лайла примирилась с мыслью, что они утонут. Вопрос был только в том, когда это случится. Они были совершенно одни среди чудовищной черной необъятности бушующей стихии. Лайла больше ни разу не видела другие шлюпки с тех пор, как каждая из них была опущена на воду. Их завертело и унесло, как пробки в водовороте. Она сомневалась, что кто-либо из них когда-нибудь снова увидит землю.
 Должно быть, наконец наступило утро, потому что чернота, окружавшая их, слегка просветлела до пугающего грязно-серого оттенка. Лайла с трудом подняла голову и нахмурилась при звуке, который, казалось, не являлся частью ревущего ветра и волн. Какие-то более ритмичные удары…
 – Матерь Божья! – вырвалось у Джосса, и Лайла резко выпрямилась от ужаса. – Буруны! Впереди нас буруны!
 Истинный смысл предостережения не дошел до Лайлы до тех пор, пока она не увидела белую пену бурунов, прорезающихся сквозь черноту неба и моря. Вначале она обрадовалась, что земля так близко… но потом увидела камни. Огромные, серые, острые камни, которые торчали из моря, словно гигантские зубы.
 Было слишком поздно поворачивать обратно. Предательская линия прибоя была прямо перед ними; они были уже почти рядом со скалами, когда Джосс увидел их. Ветер гнал шлюпку, как ребенок бумажный кораблик, и не было такой силы на земле, которая помогла бы им избежать этих камней.
 – Гребите же! Гребите, черт бы вас побрал! – закричал Джосс.
 Они старались. Мускулы вздувались под мокрыми рубашками и бриджами, когда мужчины налегали на весла как одержимые, перемежая проклятия с молитвами. Но океан опередил их, своей могучей дланью подхватив шлюпку и швырнув ее прямо на неровную линию скал с убийственной точностью метателя копья. Лайла в ужасе наблюдала, как они неслись прямо к огромной черной массе, вздымающейся из моря.
 – Держись! – заорал Джосс.
 Лайла нырнула вниз, ухватившись за край сиденья с такой силой, что стало больно рукам. Она закрыла глаза – и в этот момент они врезались.
 Шлюпка ударилась о скалы с пронзительным стоном, как умирающая лошадь, ее днище распоролось при первом же ударе. Море снова подхватило лодку и швырнуло обратно на камень с еще одним сотрясающим треском. Огромный бурун накрыл их.
 Лайла увидела гигантскую волну, возвышающуюся над ними, и закрыла лицо руками. Волна ударилась в лодку и подхватила Лайлу с собой, выбросив за борт. Она не успела ни вздохнуть, ни закричать.
 Она ушла вниз, в ледяную черную глубину океана, борясь и брыкаясь, чтобы ее не утянуло на дно. Она никогда не была хорошей пловчихой, и ее сковывала мокрая юбка, но она пыталась выплыть на поверхность, сражаясь за глоток живительного воздуха. В том, что ей это удалось, не было ее заслуги. Море, затянув ее вниз, просто выплюнуло обратно. Она выскочила на поверхность, как пробка из бутылки.
 Волны обрушились на нее, чуть не утопив. Она закашлялась, голова вновь ушла под воду. Наконец ей удалось глотнуть воздуха и потом закричать. Другие, должно быть, где-то поблизости, барахтаются в море, как и она. Ей показалось, она услышала чей-то слабый ответ, но не была уверена. Затем ее накрыла еще одна волна и унесла вниз и в сторону.
 Снова вынырнув на поверхность, она стала хватать ртом воздух. Туфли потерялись, и эта маленькая потеря слегка добавила ей плавучести. Обратный прибойный поток тянул ее, тащил обратно в море. Она боролась с ним изо всех сил, пытаясь грести к берегу, который не мог быть очень далеко.
 Должно быть, она снова закричала, потому что чей-то голос ответил ей. На этот раз она была уверена, хотя океан грохотал вокруг нее, и его рокочущий рев гудел в ушах.
 – Лайла!
 Тяжело дыша, она повернулась в воде и увидела черную голову, быстро плывущую позади нее, – и огромный черный вал, надвигающийся на плывущего сзади. Ее глаза расширились, и она открыла рот, чтобы предостерегающе закричать. Волна обрушилась прежде, чем она успела произнести хотя бы звук. Поток воды ударил по ней с силой рухнувшей кирпичной стены. Ее снова затянуло в глубину.
 Она отчаянно брыкалась, загребала руками и сражалась, но на этот раз океан, казалось, твердо решил удержать ее. Когда она уже думала, что ее легкие разорвутся от нехватки воздуха, океан снова выплюнул ее. Она закашлялась, вынырнув на поверхность, понимая, что долго так не продержится. Она исчерпала все свои силы. Легче не бороться, просто погрузиться в глубину…
 Затем возникшая из ниоткуда сильная рука обхватила ее за шею, вытаскивая из мертвой хватки обратного потока.




 Глава 15


 – Все в порядке, ты теперь в безопасности, – прокричал Джосс ей на ухо. Лайле хотелось смеяться, хотелось плакать, хотелось обвинять судьбу, которая довела их до этого, но она не смогла сделать ничего, потому что в этот момент еще одна волна обрушилась на них, потянув обоих под воду. На мгновение она испугалась, что ее утянет от Джосса, но он не выпустил ее, решительно плывя к поверхности и таща ее за собой, при этом она своим слабым барахтаньем мало помогала ему.
 Долгие, бесконечные часы они вместе сражались с океаном. Лайла не единожды уже готова была сдаться, но Джосс ни разу не дрогнул. Если бы не его неутомимая сила, она уже давно утонула бы. Один раз черные глубины почти затянули ее, утащив прочь, когда она измученно прислонилась к его крепкому телу. Она погружалась в черный безмолвный покой, когда он снова нашел ее и вытащил обратно в ужасную реальность бури, схватив рукой за волосы. После этого он снял с себя рубашку и обвязал один рукав вокруг ее талии, а другой вокруг своей.
 Где-то в течение этих часов он нашел брус и подтащил ее так, чтобы она могла держаться за него обеими руками. Он тоже держался одной рукой, а другой поддерживал ее. Их носило взад-вперед по волнам, кружило, подбрасывало вверх и швыряло вниз до тех пор, пока Лайла не потеряла всякое представление о времени, месте и вообще о чем бы то ни было. Единственной реальностью было жестокое неистовство бури. Потом она снова услышала грохот прибоя.
 – Шевели ногами, черт побери! Шевели!
 Она понятия не имела, как долго он кричал это ей в ухо, но наконец смысл его приказания дошел до нее. Она заработала ногами, и он делал то же самое до тех пор, пока в конце концов они не увидели пенящиеся волны, разбивающиеся о берег – другой берег, на этот раз без смертельных острых камней, охраняющих его от всех пришельцев. Лайла не могла разглядеть ничего, кроме темной массы за пределами разбивающихся волн, но она поняла, что это земля. Земля! Осознание этого пробудило в ней последние остатки сил, и она лихорадочно заработала ногами, как и Джосс, и в конце концов их усилия спасли их. Гигантская волна подхватила брус и швырнула их к берегу. Лайла выпустила из рук доску. Новые волны обрушились на нее, пытаясь утащить обратно в водоворот, но здесь было мелко, и она смогла проползти вперед на животе по песчаному дну до тех пор, пока наконец полностью не выбралась из воды, освободившись от смертельной хватки разбивающихся о берег волн. Затем она рухнула на землю и лежала неподвижно. Вода продолжала литься на нее, но это был дождь. Не успела мысль, что она в конце концов не утонула, отпечататься в ее сознании, как полнейшее изнеможение овладело ею и больше она уже ничего не помнила.




 Глава 16


 Тепло солнечных лучей на лице разбудило ее. Долгое время Лайла лежала неподвижно, купаясь в блаженном тепле, не понимая, где она, не сознавая ничего другого, кроме исцеляющего теплого солнца. Мало-помалу она начала ощущать песчаный бугор под щекой и тот факт, что, несмотря на тепло сверху, она решительно мокрая. Нахмурившись, она открыла глаза.
 Длинная искрящаяся полоса белого берега открылась ее взору. Лайла недоуменно заморгала, подняла голову и огляделась. Берег, казалось, тянулся на многие мили, пока, изгибаясь, не исчезал из виду. Перед ней, в дюжине ярдов, пальмы и подлесок отмечали конец берега. Позади нее, в паре шагов от ее голых ног, ласково плескались голубые воды бухты. За ней простирался океан, такой безмятежный, словно недавнего кошмара и не было вовсе.
 Джосс! Что с ним случилось?
 Лайла села, при этом каждое движение отдавалось болью во всем теле, и огляделась. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался белый песок, чистый и нетронутый. Не было видно никаких признаков присутствия Джосса, никаких признаков жизни, не считая двух крабов, которые проворно бегали к морю и обратно, да единственной кружащей над головой крачки. Ее сердце сжалось. Неужели он спас ее только для того, чтобы утонуть самому?
 Эта мысль заставила ее подняться на ноги и обнаружить, что ноги плохо ее держат. Она немного постояла неподвижно, неожиданно поежившись от холода, несмотря на сияющее солнце. Задрожав, Лайла обхватила себя руками и опустила глаза. Подол когда-то небесно-голубого платья был покрыт песком, а мокрые юбки облепляли ноги. Чулки она, очевидно, потеряла во время сражения с морем. Вначале она стряхнула песок, затем потрясла мокрыми юбками. Тонкий муслин платья скоро высохнет сам, но она знала, что если хочет как следует обсохнуть, то ей стоило бы снять нижнюю юбку и рубашку. Но не могла же она раздеться на общественном пляже или разгуливать в одном платье без защищающего скромность нижнего белья. Поэтому она останется мокрой и дурно пахнущей до тех пор, пока солнце не высушит ее одежду снаружи или пока она не найдет какой-нибудь уединенный, укромный уголок.
 Продолжая осмотр, Лайла поднесла руки к волосам и обнаружила, что они всей мокрой спутанной массой лежат на спине. Закрутить их в узел было бы невозможно, даже если б у нее были шпильки. Она ничего не могла сделать, кроме как оставить их неопрятно висеть. Смахнув прилипшие песчинки со щеки и отбросив за спину мокрые пряди, которые свисали на глаза, хромающая, мокрая и грязная, она заковыляла вдоль берега.
 Она не могла быть единственной оставшейся в живых. Эта мысль ужаснула ее. Она должна найти Джосса; невозможно было представить, что он может быть мертв. А как же остальные из шлюпки? Как же Кевин? Если она выжила, то и он мог. Или капитан Бун, или мистер Дауни, или… Но у нее было такое чувство, что камни, которые погубили шлюпку, находились далеко от того места, куда вынесло ее. Маловероятно, что другие добрались до этого безлюдного берега. Джосс – единственный, кто был с ней в конце. Джосс спас ей жизнь.
 Спотыкаясь время от времени, когда ее нежные ступни касались острых ракушек, наполовину зарытых в песке, Лайла направилась в сторону небольшого мыса в дальнем конце берега, где суша делала изгиб. Этот выступ оказался не более чем песчаной дюной, поросшей невысокой травой, что она обнаружила, забравшись на него и оглядевшись вокруг. Отсюда открывался прекрасный обзор берега в обоих направлениях, и океан после шторма был таким спокойным, что казался сделанным из лазурного стекла. Дрожь гнева сотрясала ее, когда она смотрела на обманчивый голубой простор. Сколько жизней навсегда, безвозвратно поглотили эти убаюкивающие глубины только прошедшей ночью? Стиснув зубы, потрясенная сильнейшим приступом гнева, Лайла погрозила океану кулаком.
 Какое-то темное очертание на белом песке дальше на берегу привлекло ее внимание. На таком расстоянии она не могла определить, что это. Что бы это ни было, оно лежало неподвижно. Это вполне могло оказаться не более чем каким-то обломком, выброшенным на берег штормом. Но мог быть и человек…
 Лайла неуклюже спустилась по другой стороне выступа, подобрав юбки и пустившись вдоль берега почти бегом. Ракушки врезались в ноги, но она не обращала внимания на боль. Один раз она упала на четвереньки, поцарапав ладони, но заставила себя подняться и побежала. Она должна посмотреть, должна узнать…
 Она была все еще в нескольких ярдах, когда убедилась точно, что это человек. Он лежал ничком неподвижно, без рубашки и босой, одна рука была вытянута над головой, а другая спрятана под грудью. Она узнала бы эти черные как смоль волосы и широкие плечи повсюду.
 Джосс.
 – Джосс! – Лайла вознесла молитву за то, чтобы он был жив, и упала рядом с ним на колени. Он не пошевелился. Его широкие плечи блестели бронзой на солнце. Бриджи его были влажными, но более сухими, чем ее платье, а волосы без стягивающей их веревки, потерянной в море, уже высохли и лежали блестящими волнами вокруг головы и на плечах. Она не смогла обнаружить никаких признаков, что он дышит.
 – Джосс! – Она положила ладонь на атласную кожу его плеча. Оно было теплым на ощупь. Облегчение затопило ее, но потом ей пришло в голову, что кожа может казаться теплой на немилосердном солнце. Схватив его плечо обеими руками, она попыталась перевернуть его на спину. Он был тяжелым, и задача оказалась нелегкой, но наконец ей это удалось. Когда ее глазам предстали его лицо и грудь, она ахнула. Довольно глубокий порез пересекал его лоб. Хотя сейчас порез был облеплен песком и кровь, которая могла вытекать из него, смыло морем, Лайла догадалась, что кровоточил он сильно. То, что сейчас кровь не течет, плохой знак или хороший? Означает ли это, что он?.. Она отказывалась даже думать об этом.
 – Джосс!
 Испугавшись, она потрясла его. Ее ладонь сдвинулась с плеча, заколебалась, затем легла на мягкую поросль на груди, чтобы послушать сердце. Под пальцами она ощутила слабое биение.
 – Слава Богу!
 Он жив, но насколько опасны его повреждения? Он не просто спит, он без сознания. Такой сильный удар мог повредить череп. Вероятность того, что он пережил ужасы ночи и шторма только для того, чтобы умереть от ран на этом пропитанном солнцем берегу, лишала ее присутствия духа. Закусив губу, Лайла осторожно пробежалась пальцами по порезу, затем по всей голове вниз, к шее и за ушами. Завитки волос льнули к ее пальцам, как умоляющие руки.
 Череп, казалось, был цел. Она не доктор, но узнала кое-что о человеческой анатомии, ухаживая за больными на борту «Быстрого ветра». Возможно, у него имеются какие-то другие повреждения, которые не видны снаружи. Немного переместившись, так, чтобы лучше было видно его тело, она пробежала ладонями по нему, ощупывая широкие плечи, ребра, которые, кажется, зажили с того дня в Мэтьюз-Корт-Хаус, вдоль позвоночника. Кожа была теплой, гладкой и неповрежденной, он был худым, но твердым и мускулистым, и, насколько она могла сказать, все кости его торса были целы.
 Снова подвинувшись, она провела ладонями вниз по каждой руке. Они тоже были теплыми, гладкими, поросшими короткими волосками и такими мускулистыми, что казались твердыми на ощупь под атласной кожей. И тоже, похоже, целы.
 Мысль о том, чтобы пройтись ладонями вдоль его узких бедер и крепких мускулистых ног, была смущающей. Лайла взглянула на область живота, прикрытую бриджами, вспыхнула и перевела внимание на ноги. Долгое мгновение она смотрела на них, вытянутых на белом песке. Каждый мускул и сухожилие отчетливо вырисовывались под грубыми старыми кожаными бриджами, которые влажно облепляли его, как вторая кожа. Ноги его выглядели вполне прямыми, узкие голые ступни с пальцами, указывающими в небо, казалось, располагались так, как и должны. Одного долгого взгляда было достаточно, чтобы Лайла решила для себя: пока что она оставит все как есть. Если даже она обнаружит, что у него сломана нога или бедро, то все равно ничего не сможет сделать.
 – Джосс! – Закончив осмотр, она еще раз попыталась разбудить его, зовя по имени и осторожно тряся за плечо. Черные полукружья ресниц упорно оставались лежать на щеках, на которых темнела отросшая за несколько дней щетина. Он не шевелился, никак не реагировал. Стоя рядом с ним на четвереньках, Лайла в отчаянии взирала на него. Что же ей делать?
 Она могла бы просто сидеть рядом с ним на берегу, надеясь и молясь, чтобы он сам очнулся. А вдруг не очнется? Что, если на это потребуется несколько дней? Им обоим нужна вода, и ей по крайней мере какая-нибудь еда. И им понадобится какое-нибудь укрытие от солнца. Она уже ощущала, как его горячие лучи обжигают ее нежную кожу. Не может же она оставить его на берегу поджариваться, как рыбу. И по своему опыту с барбадосским ослепляющим солнцем она знала, что за какие-то несколько часов ее кожа сделается болезненно-красной, если не защитить ее от солнца. Помочь ей некому. Все, что должно быть сделано, ей придется сделать самой.
 В течение следующего часа Лайле удалось затащить Джосса под пальмы, переплетающиеся кроны которых отбрасывали тень на песок, затем соорудить над ним примитивное укрытие, прислонив к стволу пальмы несколько прибитых морем палок, которые она приволокла с берега. Она нашла озерцо пресной воды в небольшой каменистой выемке на мысе. Вода, оставшаяся после бушевавшего несколько дней дождя, испарится через день-два. Укрытие было настолько примитивным, что защищало только от солнечных лучей. Предпринятые ею меры по выживанию были лишь временными, но по крайней мере они помогут им протянуть до тех пор, пока Джосс не очнется, или их не спасут, или она не придумает, что делать дальше.
 Джосс пошевелился и застонал, когда она попыталась очистить его рану от прилипшего песка. Этот признак жизни ободрил Лайлу. Но он по-прежнему не открывал глаз и не реагировал, когда она звала его по имени. Поэтому, разочарованная, она снова опустилась на корточки и продолжила то, что делала.
 Порез был не особенно глубоким, но длинным: начинался над правым виском, шел через весь лоб и заканчивался над левым глазом. Края были неровными, и песок прилип к корочке, которая уже начала образовываться. Когда Лайла стерла, сколько смогла, песчинки с пореза краем смоченной нижней юбки, ей пришло в голову, что вполне вероятна опасность заражения. Отец Бетси свято верил в целительные свойства морской воды. Он часто использовал ее, практикуясь в своем искусстве на других рабах, и Лайла сама видела, как это простое средство творит чудеса на «Усладе сердца». Она сходила к морю и, используя раковину вместо чашки, принесла морской воды в свое самодельное укрытие. Прикрыв рукой глаза Джосса, она осторожно стала лить воду на рану.
 Джосс застонал, открыл глаза и посмотрел прямо на нее.
 – Ты очнулся! – Она радостно улыбнулась ему.
 – Вода! – пробормотал он, снова закрыл глаза и облизал языком пересохшие губы.
 – Сейчас. – У нее было немного пресной воды в другой раковине, которую она оставила возле укрытия. Повернувшись, она выползла наружу, принесла ее и, осторожно держа, чтобы не расплескать драгоценную жидкость, поднесла ему. Его глаза открылись, когда она опустилась на колени рядом, подсунула руку ему под голову и приподняла так, чтобы он мог попить. Он выпил воду в два глотка и закрыл глаза. Лайла осторожно опустила его голову обратно на песок. Закусив нижнюю губу, она озабоченно смотрела на него. Он молчал так долго, что она уже начала бояться, что он снова потерял сознание, когда он заговорил, не открывая глаз.
 – Боже, моя голова, – пробормотал он, поднимая руку к ране на лбу. Она перехватила его руку прежде, чем он дотронулся до нее, и положила обратно на грудь. – Чертовски болит и жжет, как адское пламя!
 – У тебя сильный порез, – сказала она.
 – Проклятый брус ударил по мне… – Его голос смолк, когда он начал вспоминать события предыдущей ночи. Поморщившись, он предпринял безуспешную попытку сесть. – Где мы?
 – Лежи! – резко приказала она, нацелившись рукой в середину его груди, чтобы толкнуть обратно. Однако в этом не было необходимости. Он и сам со стоном повалился назад.
 – Я не знаю, где мы, – призналась она.
 – Голова у меня просто раскалывается. Но чего я не могу понять, так это почему ее так жжет.
 – Я полила рану морской водой, чтобы очистить. Возможно, поэтому и жжет.
 – Морской водой!
 – Отец Бетси – шаман. И он свято верит, что морская вода предотвращает заражение. Он говорит, что соль способствует заживлению.
 – Иисусе! Неудивительно, что так жжет! – Он нахмурился, сосредоточив взгляд на ее лице. – Ты как?
 – Прекрасно. Я в гораздо лучшей форме, чем ты, уж поверь мне. Болит что-нибудь еще, кроме головы? Я пыталась проверить, нет ли сломанных костей, но…
 – Правда? – На его губах появилась слабая улыбка. – Нет, ничего не болит, только голова. Зато уж она болит за все тело сразу.
 – Мне очень жаль.
 – Думаю, жить буду. – Он посмотрел вверх, на куски дерева, которые образовывали наклонную крышу над его головой и торсом. – Что это?
 Она проследила за его взглядом.
 – Их выбросило море. Ты был без сознания, и я побоялась оставить тебя лежать на солнце. Поэтому я собрала палок и соорудила что-то вроде навеса. И нашла немного пресной воды.
 – Ты построила надо мной навес? – На лице его отразилась смесь боли и удивления.
 Она улыбнулась:
 – Вообще-то сначала мне пришлось перетащить тебя с берега сюда, чтобы можно было прислонить палки к дереву.
 Он долго и внимательно смотрел на нее, выражение его лица невозможно было разгадать.
 – Ты притащила меня с берега, построила надо мной навес от солнца, позаботилась о моей ране и нашла пресную воду. Должен сказать, что вы удивительная женщина, Дилайла Реми. Столь же находчивая, сколь и красивая.
 Восхищенный блеск в его зеленых глазах вызвал у нее слабый проблеск улыбки.
 – А вы неисправимый льстец, – ответила она не задумываясь. Затем глаза ее в испуге расширились. Это был именно тот ответ, который она бы дала, если б он по-прежнему оставался тем Джослином Сан-Пьетро, каким она его считала, когда они познакомились в ту судьбоносную ночь в Боксхилле. Но с той поры все изменилось. Он больше не в том положении, чтобы поддразнивать или флиртовать с ней, а она больше не свободна отвечать ему. Он раб, ее раб, и допустить какие-либо отношения между ними, кроме отношений хозяйки и слуги, было немыслимо и опасно. Вспомнив, как он поцеловал ее на «Быстром ветре», его неистовую страсть и свой пылкий отклик, она вспыхнула. Несмотря на все, что произошло с ними, она ни на мгновение не должна забывать, кто они и что. Иначе последствия могут быть губительными для них обоих.
 – Пойду принесу еще воды, – проговорила она сдавленным голосом. Он сощурился, глядя на нее. Если он и прочитал ее мысли, ей было все равно. Он, как и она, должен понимать, что влечение, которое так и не угасло между ними, запретно.




 Глава 17


 Когда Лайла вернулась с двумя полными раковинами воды, Джосс стоял перед примитивным укрытием. Он стоял вполоборота к ней, кулаки на бедрах, устремив взгляд на океан. Его черные волосы лежали спутанными прядями на затылке, плечи были широкими и блестели на ярком солнце, руки бугрились мускулами. Талия его была крепкой и узкой, а нижняя часть тела, надежно спрятанная под черными бриджами с прилипшим к ним песком, такой же худощавой и гибкой, как и все остальное.
 Лайла даже приостановилась, пожирая его глазами. Дальше она шла медленнее. После ухода за больными на корабле она знала много больше о мужской анатомии, чем когда уезжала из Виргинии. Голая грудь, спина, руки, даже ноги и другие не могущие быть упомянутыми части тела больше не были ей незнакомы. Но короткое, вызванное необходимостью созерцание мужского тела там, на корабле, было строго безличным. Видеть же Джосса, стоящего голым по пояс, с гладкими мощными мускулами, перекатывающимися под кожей, с густой порослью волос на груди, тянущейся от одного плоского коричневого соска до другого, сужающейся книзу и исчезающей под поясом бриджей, – это было личное. Он был великолепно, неотразимо мужественным, и от одного лишь взгляда на него у нее пересохло во рту.
 Какой стыд, что один лишь вид его неприкрытой груди так действует на нее! Только лишь от одного взгляда на него внутри ее пробуждались самые распутные чувства, а ведь она не распутная женщина. Обращаться с ним строго, как со слугой, будет самым трудным из всего, что она когда-либо в жизни делала.
 Джосс услышал ее шаги и обернулся, опустив руки. Его глаза нашли ее глаза, удержали, потом в них засиял ярко-изумрудный блеск. Она боялась, что его глаза обладают способностью видеть ее насквозь. Она не отвела взгляда, твердо решив не показывать ему, какой уязвимой себя чувствует. Лайла решительно взяла себя в руки и подошла прямо к нему, протягивая одну из раковин:
 – Воды?
 Джосс принял раковину без слов, с одним лишь оценивающим взглядом, затем поднес ее к губам и стал пить. Уже одно только зрелище его поднятого подбородка и ходящего вверх-вниз кадыка лишало ее покоя. Закончив пить, он опустил раковину на песок и вытер рот тыльной стороной ладони. Лайла прочувствовала этот простой жест до самых кончиков пальцев.
 Она должна уйти от него, и поскорее, иначе это нечто существующее между ними вырвется наружу. Никогда и ничего в жизни ей не хотелось так, как снова почувствовать его губы на своих губах.
 – Спасибо. – Его взгляд вновь остановился на ее глазах, напряженный, как у кота, следящего за мышиной норкой. Смутившись, Лайла поднесла другую раковину к своему рту и стала пить, даже не почувствовав легкого солоноватого привкуса воды. Опустив раковину, она обнаружила, что его взгляд переместился к ее губам. Она инстинктивно напряглась, встретившись с ним взглядом. Мягкие голубые глаза на долгое мгновение скрестились с твердыми зелеными, в то время как волны невысказанного напряжения иссушали воздух между ними. Затем Лайла намеренно отвела глаза, взглянув на пустую раковину в своей руке. Чтобы чем-то заняться, она наклонилась и пристроила раковину в песок, делая это как можно медленнее и осторожнее, словно та была сделана из бесценного хрусталя. Это занятие помогло ей обуздать свои чувства и немного утихомирить бешеный стук сердца.
 Выпрямившись, она обнаружила, что он удаляется от нее вдоль берега. На мгновение она в замешательстве уставилась ему вслед, затем подобрала юбки и побежала его догонять.
 – Куда ты идешь? – выдохнула она, поравнявшись с ним. Он едва взглянул на нее и, разумеется, не остановился и даже не замедлил свой широкий шаг.
 – Возможно, где-то там есть деревня. Я собираюсь найти ее. Мой долг – вернуть вашу светлость к цивилизации как можно скорее.
 Резкие нотки в голосе обнаруживали его гнев. Всегда, похоже, способный прочесть ее мысли, как открытую книгу, он, несомненно, догадался о причинах ее поспешного отдаления. Конечно, он злится. Он еще не привык к тому, кто он, но со временем понимание придет, как и к ней. Ей просто надо быть сильной до тех пор, пока они не вернутся к нормальной жизни, к привычному общественному строю, и ей больше не придется находиться перед лицом этого тревожащего соблазна. Опасность заключается в том, что она наедине с ним за пределами своего мира.
 – Тебе не следует ходить с раной на голове в такую жару. – Она едва поспевала за ним.
 – Что? – Он взглянул с наигранным удивлением. – Ты хочешь сказать, что леди на самом деле беспокоится о своем рабе? Ну, мисс Лайла, вы меня удивляете!
 Она остановилась и метнула на него гневный взгляд. Его насмешливый голос ужасно разозлил ее. Он продолжал идти. Кипя от злости, она догнала его, твердо решив не разговаривать с ним, пока он первый не заговорит. Чтобы она еще когда-нибудь хоть словом выразила свою озабоченность его состоянием! Если он хочет убить себя, это его дело.
 Скорость, которую он установил, понемногу замедлялась по мере того, как солнце поднималось, пока не оказалось прямо над головой, и жара стала удушающей. Горячие испарения поднимались от песка и подрагивали в воздухе над ними. Даже ветерок, дующий с океана, не делал воздух прохладнее. Чувствуя, что нос обгорает, Лайла снова остановилась. Наблюдая, дабы убедиться, что он не оглядывается, она сунула руки под платье, развязала завязки нижней юбки и переступила через нее. Затем обернула складки белого хлопка вокруг головы, соорудив некое подобие шляпы от солнца. Без нижней юбки ей стало гораздо прохладнее, а если страдает ее скромность, что ж, ну и пусть. Она не намерена заработать солнечный удар в отличие от него!
 Когда Лайла поравнялась с ним, Джосс бросил на нее один быстрый взгляд и грубо рассмеялся:
 – Как неприлично, мисс Лайла, так открыто выставлять свое нижнее белье напоказ! Нехорошо, нехорошо!
 Взбешенная, она резко остановилась, сверля его взглядом, но он продолжал идти.
 – О, заткнись! – прокричала она ему вслед и от грубости своих слов почувствовала себя немного лучше. Если он и услышал, то не подал виду, просто продолжал идти.
 Это разъярило ее еще больше, чем все, что он мог сказать или сделать. Если он решительно настроен быть упрямым и неуживчивым, она будет вести себя так же, угрюмо поклялась Лайла. Снова нагнав его, она вздернула нос кверху и пошла рядом – ожидание его следующей колкости было чем-то сродни удовольствию. Когда он проигнорировал ее, она почувствовала, что ее раздражение растет. Еще никогда в жизни она не испытывала такого желания ударить!
 Они шли примерно три четверти часа, не обменявшись даже словом. До сих пор им не встретилось никаких признаков жизни, не считая птиц, крабов и ящериц. Если бы Джосса не было рядом, Лайла наверняка испугалась бы.
 Взбираясь на одну из маленьких, поросших травой дюн, Лайла ушибла палец о камень. Взвыв, она запрыгала на одной ноге, сжимая ушибленную ногу в руке. Джосс бросил на нее единственный взгляд, который правильно оценил степень повреждения, и продолжал идти. Терпение Лайлы лопнуло. Она бы плюхнулась на песок прямо здесь и отказалась идти дальше, если бы не была уверена, что он просто пойдет без нее.
 Прихрамывая, она пошла за ним, сверля эту широкую спину убийственным взглядом. В конце концов ей пришлось бежать, чтобы нагнать его. Когда она сделала это, то уже не могла больше сдерживаться.
 – Ты мог хотя бы быть вежливым! – раздраженно бросила она.
 Он глянул на нее, выражение его лица было неприятным.
 – Я не расположен к любезностям.
 – Это совершенно очевидно!
 – Рабу ведь позволено не разговаривать, не так ли? Я не обязан развлекать тебя, так же как и возвращать твоему жениху, правильно? Или обязан? Пожалуйста, проинструктируй меня. Я не так давно стал рабом, знаешь ли, и пока не в курсе положенного этикета.
 Она почувствовала, как от его сарказма у нее медленно загорается лицо, и это не имело никакого отношения к палящему солнцу.
 – Ты самый невыносимый, надменный, заносчивый…
 – Забавно, но то же самое я бы сказал о тебе, – проговорил он, наконец останавливаясь. – Если бы не был рабом, разумеется.
 Эти изумрудные глаза были обжигающе горячими от сдерживаемого гнева. Лайла зашипела, не в состоянии придумать достаточно колкий ответ.
 Джосс был не в настроении ждать. Он повернулся и снова зашагал дальше, оставив кипящую от злости Лайлу сверлить разъяренным взглядом его удаляющуюся спину, пока не скрылся из виду, когда берег сделал еще один поворот. Затем, подобрав юбку, она потащилась следом. Она думала о том, как бы ей хотелось отыскать камень и треснуть им по этому упрямому затылку!




 Глава 18


 Выйдя из-за поворота, она обнаружила его растянувшимся на песке лицом вниз.
 – Джосс!
 Перепугавшись до ужаса, она подбежала к нему и упала рядом с ним на колени. Первое же прикосновение к его спине подтвердило ей, что он не мертв. Шелковистая кожа была влажной от испарины. Он потерял сознание, и поделом ему! Любой, у кого есть хоть капля мозгов, знает, что нельзя ходить в такую жару, да еще и с раной на голове.
 Она сердито смотрела на него, когда он открыл глаза.
 – Какое очаровательное зрелище! – пробормотал он язвительно и снова закрыл глаза. Лайле пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержаться и не дать ему в ухо.
 – Я же говорила тебе, что нельзя ходить в такую жару, – не преминула напомнить она, надеясь разозлить его. Его ресницы дрогнули, и на мгновение две зеленых щелки зло посмотрели на нее.
 – В следующий раз я дам тебе утонуть, – пробормотал он. Прежде чем Лайла успела ответить, он перевернулся на спину и поднял руку, чтобы прикрыть глаза. – Боже, как болит голова!
 – Я не удивлена. Я же говорила тебе…
 – Если ты скажешь это еще раз, я за себя не отвечаю.
 Примолкнув на время, Лайла села на корточки. Джосс лежал не шевелясь. Отросшая черная щетина на щеках и подбородке и густая черная поросль на груди делали его похожим на дикаря. Глаза ее пробежали по ширине его плеч и вниз, по рукам… и внезапно она нахмурилась. Голая кожа плеч, рук и груди была воспаленного, ярко-кирпичного цвета. Ее кожу тоже слегка покалывало, но она не думала, что может сильно обгореть в платье с длинными рукавами и высоким воротом и с обмотанной вокруг головы нижней юбкой, прикрывающей лицо.
 – Джосс.
 Отсутствие враждебности в ее тоне, должно быть, дошло до него, потому что он приподнял руку, чтобы взглянуть на нее.
 – М-м?..
 – Вон там, на краю пальмовых деревьев, есть тень. Как ты думаешь, ты сможешь туда дойти? Это всего несколько ярдов. Можешь опереться на меня, если хочешь. Но тебе в самом деле надо уйти с солнца.
 – Что? Вы имеете в виду, что ваша светлость по собственной воле готова вынести прикосновение жалкого раба? Я потрясен!
 Ее учтивость, по всей видимости, не была заразительной.
 – Ты самый… Не важно! Я больше не намерена с тобой спорить! Будь каким угодно противным, мне наплевать! Но тебе надо уйти с солнца! Твои плечи и руки красные, как у рака!
 – Значит, они примерно того же цвета, что и твой нос, – огрызнулся он, но его тон был мягче, чем прежде. – Вообще-то ты выглядишь просто очаровательно с этим носом, похожим на вишню, и обмотанной вокруг головы нижней юбкой. Любому было бы простительно принять тебя за простую смертную.
 Лайла потеряла терпение и встала, чуть не топнув ногой от раздражения.
 – Нет, ты все-таки самый противный… – Она не договорила и смолкла, когда ее взгляд случайно упал на что-то чуть дальше на берегу. Выступающий участок песка и чахлой травы, прерывающий линию горизонта, казался удивительно похожим на тот мыс, на который она взбиралась, когда только пришла в себя и подумала, что одна на берегу.
 – Что такое? – Джосс глазами проследил за ее взглядом, но вид этого мыса ни о чем ему не говорил. Он лежал гораздо западнее от него, когда она его нашла.
 – Мне кажется, мы вернулись туда, откуда начали. – Лайла почувствовала, как у нее засосало под ложечкой.
 – Это невозможно! Мы не могли пройти полный круг так быстро! Если только… – Он нахмурился. – А почему ты так решила?
 – Вон тот маленький взгорок – я почти уверена, что именно там я нашла воду.
 – Не может быть.
 – Давай уведем тебя с солнца, и я посмотрю.
 Как только он поднялся, его голова опять закружилась. Лайла быстро обхватила его за талию, когда он покачнулся и, шатаясь, шагнул назад. Джосс на мгновение тяжело оперся о нее, когда накатила волна головокружения. Лайла остро ощущала интимность того, как она держала его: рука обнимает голую талию, ладонь прижимается к плоским мускулам живота. Если бы кто-нибудь увидел… Но никто не увидит, никто не узнает, а если что-то случится с Джоссом, она останется совсем одна. Разумеется, это ее христианский долг – сделать все, что можно, чтобы помочь ему, принимая во внимание обстоятельства.
 Медленно они заковыляли по песку туда, где меняющийся угол солнца отбрасывал тень, тянущуюся через береговую полосу. Джосс был тяжелым, а его кожа влажной, и теплой, и шершавой от песка, прилипшего к ней. От его резковатого запаха она сморщила нос.
 – Попахивает от меня, да? – спросил он, заметив это.
 – Немножко. Думаю, и от меня тоже. Он покачал головой:
 – От тебя нет. Если это окажется твой взгорок, принеси воды, ладно?
 Чуть слышная скрипучесть в его голосе сказала ей лучше слов, насколько он утомлен.
 Мыс был тот же самый, Лайла поднялась на его вершину, отыскала каменистую выемку с водой, образовавшую маленькое озерцо, и жадно пила, пока не утолила жажду, после чего наполнила водой обе раковины. Больше она не могла донести, но раковины были большими и вмещали воды достаточно, чтобы Джоссу хватило напиться.
 Когда она вернулась к Джоссу, он лежал на спине. Тень удлинилась еще немножко и теперь простиралась на добрых три фута дальше того места, где он лежал. С удивлением Лайла осознала, что день уже, должно быть, клонится к вечеру.
 Осторожно пристроив раковины в песок, Лайла опустилась на колени рядом с Джоссом. Она позвала его по имени и легонько дотронулась до плеча. Его глаза открылись, один раз моргнули, затем с видимым усилием сфокусировались на ее лице.
 – Я принесла тебе воды.
 С ее помощью ему удалось приподняться на локте и выпить воду. Затем он с заметной усталостью откинулся на песок.
 – Это тот же самый взгорок?
 – Да. – Лайла размотала нижнюю юбку с головы, скрутила в валик и подложила ему под голову вместо подушки.
 – М-м…
 Она приняла это за спасибо. После этого он некоторое время молча лежал с закрытыми глазами. Наконец глаза его чуть приоткрылись.
 – Ты ведь понимаешь, что это значит, да?
 – Что? – Лайла нахмурилась. Она пока еще не успела как следует подумать над этим, только радовалась тому, что ей опять легко удалось найти воду.
 – Мы на острове – нет, даже не на острове, для этого он недостаточно велик. Крошечный клочок суши посреди Атлантического океана. Мы обошли его весь по кругу и не увидели ни единого признака жизни, за исключением нас самих. Если только нет кого-нибудь в глубине – а я не думаю, что есть, иначе мы бы заметили хоть какие-то свидетельства этого, – мы совсем одни.
 Глаза Лайлы расширились.
 – Совсем одни? – Она нервно сглотнула, когда значение этих слов проникло в ее сознание. – Ты хочешь сказать, что мы… на необитаемом острове? – почти что пропищала она.
 – Именно, – подтвердил он и снова закрыл глаза.




 Глава 19


 Уже почти стемнело, и они переместились так, чтобы устроиться в маленькой впадинке у самого основания взгорка. У Джосса кружилась голова всякий раз, как он вставал, и стоило немалых усилий перевести его туда. Но он посчитал, что лучше им находиться поближе к единственному источнику пресной воды, и она согласилась. У Лайлы не хватило духу сказать ему, что маленькое озерцо быстро уменьшается. Если они будут бережливы, то воды хватит еще на день-два. А завтра он, возможно, почувствует себя лучше, и они поищут еще.
 Ей ужасно хотелось есть, и она знала, что и ему, должно быть, тоже. Но приготовить еду из краба, или ящерицы, или птицы было выше ее сил. Вначале пришлось бы поймать, потом убить, потом найти какой-то способ приготовить – или есть сырым. От этой мысли ее передернуло, какой бы голодной она ни была. А Джосс не в состоянии справиться с этой задачей за них обоих. Уж наверняка они смогут обойтись одну ночь без еды. До нее дошло, что, по сути дела, уже довольно давно никто из них не ел ничего существенного.
 Еще одна телесная проблема была решена на дальней стороне мыса, на краю рощицы. Управившись с этим, она была вознаграждена тем, что споткнулась о кокосовый орех. Еще один лежал неподалеку, и она подхватила их со всем торжеством охотника за сокровищами. Задрав голову вверх, она увидела, что густые ветви, покачивающиеся футах в тридцати над ней, принадлежат кокосовым пальмам. Это зрелище было настолько чудесным, что ей захотелось прыгать и скакать от радости. По крайней мере теперь голодная смерть им не грозит.
 Задержавшись только для того, чтобы расколоть один из орехов о большой камень – не зря же она выросла на Барбадосе! – она поспешила обратно к Джоссу, Когда она вернулась, он сидел, прислонившись спиной к поросшей травой дюне. Поразительно, как один лишь вид его вызывал в ней ощущение безопасности.
 – Где ты была? – сварливо поинтересовался он, но ее слишком переполняла радость, чтобы ответить в том же духе.
 – Смотри, – сказала она, чуть ли не подпрыгивая, когда приблизилась. В каждой руке она держала по половинке кокосового ореха. Второй орех она оставила возле камня, чтобы забрать позже.
 – Что это? – Джосс оглядел коричневые волосатые полумесяцы с куда меньшим восторгом, чем они заслуживали.
 – Это кокос. – Лайла опустилась на колени с ним рядом, протягивая одну половинку ему. – Вот, возьми. Молочко можно выпить, а мякоть съесть, а скорлупу потом можно будет использовать вместо чашки.
 Джосс взял скорлупу и воззрился на белесую жидкость, плавающую в середине белой мякоти, с таким выражением, как будто она предлагала ему съесть червя.
 – Это очень вкусно! – нетерпеливо поведала она ему и показала, сделав глоток. Наблюдая за ней, он недоверчиво понюхал свою половину. Затем сделал маленький глоток и скривился.
 – Тебе не нравится? – удивилась Лайла. На Барбадосе кокосовые орехи пользовались всеобщей любовью. Их ели, как только они падали на землю. Они были вроде фруктов в английском саду.
 – Не особенно.
 – Все равно выпей.
 Он выпил, затем она показала ему, как разламывать мякоть на маленькие кусочки, чтобы их легко можно было съесть. Вместо того чтобы доесть свой, она оставила маленький кусочек мякоти и потерла им обгоревший нос.
 – Что ты делаешь? – Он смотрел на нее так, словно она выжила из ума.
 Она улыбнулась:
 – В мякоти есть масло, и оно хорошо для обгоревшей на солнце кожи. Тебе тоже надо потереть спину и руки. Это немного снимет жжение.
 Он что-то проворчал, явно не убежденный, и продолжил без энтузиазма жевать кусочек кокоса. Лайла покачала головой и подсела ближе, чтобы сделать это дело за него. Он позволил ей смахнуть песок, затем потереть маслянистой мякотью плечи, спину и руки, но выражение его лица оставалось скептическим. Со своей стороны Лайла пыталась не обращать внимания на удовольствие, которое испытывала от прикосновения к нему. Несмотря на пылающий жар, оставленный солнцем, кожа его была атласно-гладкой. Наконец она нацелилась кусочком на кончик его носа. Он увернулся, поморщился и замахнулся на нее. Она засмеялась и отскочила.
 – Ты что, никогда раньше не видел кокос? Он покачал головой:
 – Я вырос в Англии, которая в отличие от колониальных мест, где ты, очевидно, жила, вполне цивилизованное место. У нас на деревьях не растут гигантские волосатые орехи – и у нас нет рабов.
 Лайла встретилась с его сверкающим зеленым взглядом, и ее хорошее настроение пропало. Внезапная яростная вспышка негодования подбросила ее на ноги.
 – Послушай, мне уже до смерти надоело слушать твое нытье по поводу того, что ты раб! Я ничего не могу с этим поделать, так же как и ты! Это судьба, а я не в ответе за судьбу, так что прекрати постоянно на меня злиться! Ты должен быть мне благодарен, если уж на то пошло. Я спасла твою шкуру на том аукционе в Виргинии, Джосс Сан-Пьетро. Но если бы мне пришлось сделать это снова – я бы дала им пригвоздить тебя к стене!
 Сидя, прислонившись спиной к поросшей травой дюне, он вынужден был задрать голову, чтобы смотреть на нее, когда она стояла подбоченившись и кричала на него. Лайла ожидала, что он, в свою очередь, разозлится, но выражение его лица неожиданно сделалось задумчивым.
 – Знаешь, я думаю, что первое, что мне понравилось в тебе, – это твой горячий, вспыльчивый нрав. Ты сыпала проклятиями, когда свалилась в тот куст, а потом, когда я поступил совершенно по-джентльменски и одернул твои юбки, ты попыталась врезать мне по носу. Это было очаровательно, особенно для такой красотки. Мне всегда нравились женщины, в которых есть боевой дух.
 Он пристроил кокос рядом с собой и медленно поднялся на ноги. От этого он оказался неожиданно близко, и теперь уже ей пришлось задирать голову, чтобы смотреть на него. Сумерки спускались на остров, солнце зашло, луна еще не встала, и единственными точками света были его глаза. Они сверкали в сгущающейся темноте. Внезапно встревоженная, Лайла попятилась.
 – Боишься меня, да? – Он вдруг рассмеялся скрипучим смехом.
 Она потрясенно поняла, что он в ярости. Резко схватив ее за руку, он потянул ее на себя, не дав сделать еще шаг назад. Чувствуя эту стальную хватку, не в состоянии освободиться, когда он притянул ее так близко, что между ними оставалось не больше пары дюймов, Лайла с испугом осознала, как он силен и как беспомощна она перед лицом этой силы. Он легко справится с ней…
 – Тебе повезло, что моя мама вырастила меня джентльменом, ты это знаешь? Потому что мы здесь совершенно одни, больше нет ни души на этом проклятом острове, а мне до смерти надоело играть раба твоей сиятельной особы. Мне до смерти надоело, что ты смотришь на меня, будто съела бы, и дотрагиваешься до меня своими мягкими ладошками под тем или иным предлогом, а потом отскакиваешь, как от прокаженного, и смотришь так, словно меня поразит гром, если я дотронусь до тебя хоть пальцем. В опасную игру ты играешь, моя дорогая Лайла, и если б я не был джентльменом, то непременно поймал бы тебя на ней. Впрочем, может, я так и сделаю, если будешь продолжать в том же духе, поэтому предлагаю тебе держать свой ядовитый язычок за зубами, свой надменный маленький носик вздернутым кверху, а глаза и руки там, где им положено быть. Если еще раз обнаружу их на себе, то дам тебе именно то, о чем они просят!
 Он говорил опасно тихим голосом, ровным и обманчиво спокойным. Лайла никогда еще не слышала у него такого тона и вначале стояла, оцепенев, когда он швырял в нее эти слова. Но под конец этой речи ее первоначальная нервозность и замешательство потонули в смеси унижения и чистейшей ярости.
 – Ах ты, самодовольная скотина!.. – выдохнула она. – Как ты смеешь намекать, что я… что я… Когда мы попадем на Барбадос, я прикажу выпороть тебя плетью за такие слова!
 – Ах вот как? – прорычал он, а потом рванул ее на себя и впился ртом в ее рот. От силы этого поцелуя ее голова запрокинулась к нему на плечо; ярость поцелуя разомкнула ей губы, и он резко и грубо ворвался ей в рот. Шокированная/и взбешенная, она вырывалась как безумная, но он был слишком силен для нее и со смехотворной легкостью сдерживал ее сопротивление. Она пыхтела, задыхалась, ее дыхание наполняло его рот, но все ее отчаянные удары и пинки действовали на него не больше, чем если бы она была ребенком, закатившим истерику. Он зажал ее руки, окружил ее своей волосатой, влажной от пота голой плотью и запахом мужчины. Рука с длинными пальцами зарылась в густую путаницу ее волос, обхватив затылок, и оттянула ее голову назад, чтобы облегчить доступ ко рту.
 Никогда в жизни ее так не целовали! Так не должно быть – это неприлично, думала она. Порядочные мужчины не могут целовать так женщин, к которым испытывают любовь и уважение… Восторженный трепет удовольствия пронзил ее чресла, когда его язык коснулся ее языка, и тут Лайла совсем запаниковала.
 Она укусила его. Прямо за вторгшийся язык. Укусила так сильно, что он вскрикнул и отскочил, прижав ладонь ко рту.
 – Ах ты… маленькая стерва! – прорычал он, отнимая руку ото рта и глядя на свои пальцы со следами крови. Вскинув глаза, он вперил в нее разъяренный взгляд. Выражение его лица было таким взбешенным, что заставило бы и храбрых мужчин притормозить, но Лайла и сама была слишком зла, чтобы испугаться.
 – Не смей больше никогда так обращаться со мной! – прошипела она, и пока он продолжал сверлить ее злым взглядом, развернулась, подхватила нижнюю юбку с песка и демонстративно зашагала прочь.




 Глава 20


 Ту ночь и следующую Лайла провела, съежившись под пальмой в стороне от взгорка. Как провел свои ночи Джосс, она не знала и не хотела знать.
 Рассвет третьего дня на острове выдался жарким и ясным. Лайла съела кокосовый орех, попила из озерца, которое теперь превратилось скорее в лужу, и протерла лицо смоченным концом нижней юбки, все время настороженно ища глазами Джосса.
 Наконец она заметила его стоящим почти по пояс в воде с заостренной палкой в руке. Пока она озадаченно наблюдала за ним, он молниеносным движением ткнул палкой в воду. Когда он вытащил палку, на ее конце она увидела извивающуюся рыбину. Торжествующе ухмыляясь, Джосс со своей добычей направился к берегу.
 Лайла спустилась с пригорка. Не дай Бог, он снова обвинит ее в том, что она пожирает его глазами! Одного лишь воспоминания о его грубых оскорблениях и отвратительном поцелуе было достаточно, чтобы она запылала от гнева, а гнева было достаточно, чтобы стойко устоять против восхитительного запаха жареной рыбы, который скоро поплыл в ее сторону. Любопытство – не голод, сказала она себе, повлекло ее на вершину пригорка, где она легла на живот и тайком наблюдала за ним, словно была вражеским разведчиком. Он каким-то образом умудрился развести небольшой костер и жарил вычищенную рыбу на двух плоских камнях, установленных посреди костра. При мысли о горячей еде ее рот наполнился слюной, но она поклялась, что скорее умрет с голоду, чем попросит у него хоть кусочек. На острове достаточно кокосовых орехов. Она справится сама!
 Остаток дня они провели, как и накануне, каждый на своей части берега, с мысом между ними в качестве своего рода нейтральной территории. Ближе к вечеру озерцо с пресной водой почти пересохло, и Лайла поняла, что больше нельзя откладывать и утром ей придется идти в глубь острова на поиски воды. Ей это не очень нравилось – мысль о том, чтобы отправиться в те густые заросли, особенно босой, была не слишком заманчивой, но деваться было некуда. Единственным утешением было то, что у Джосса вода тоже почти закончилась. Может, это он, а не она, наступит на ядовитую змею.
 Джоссу удалось соорудить для себя прочную на вид хижину из пальмовых веток и лиан. Переведя взгляд со своего примитивного укрытия – несколько кусков дерева, прислоненных к стволу кокосовой пальмы, – на его крепкое сооружение, поставленное под свисающими ветвями джакаранды, Лайла почувствовала, как раздражение поднимается в ней на новую высоту. Она провела последние две ночи, дрожа от холода, даже укутывая плечи нижней юбкой и подтянув колени к груди. Просто поразительно, как дни, настолько удушливо жаркие, что она была вынуждена снять с себя корсет и нижнюю юбку, оставаясь в ужасно нескромном наряде, состоящем из тонкого платья и еще более тонкой рубашки, могли превращаться в такие холодные ночи. Свежий ветер, дующий по ночам с океана, насквозь продувал ее хлипкое укрытие. У нее было такое чувство, что ему в той его хижине вполне уютно…
 Она не станет терзать себя такими мыслями. Вместо этого она подарит себе единственную доступную ей роскошь – ванну. Спустившись с пригорка, она поставила наполненную водой раковину внутри своего укрытия и собрала остальные самодельные чашки, затем направилась к бухте.
 – Лайла!
 Звук голоса Джосса, зовущего ее по имени, когда они два дня не разговаривали, заставил ее недоверчиво вскинуть голову. В его крике слышались настойчивые нотки. Она встала, перестав прополаскивать свои кокосовые чашки в море, – она уже вымыла волосы, тело и одежду, просто войдя в воду полностью одетой и натерев себя с головы до ног песком, – и посмотрела в сторону его части берега. Разумеется, она предпочла купаться там, где взгорок не позволял ему видеть, что она делает, поэтому в результате она его тоже не видела.
 – Лайла! Проклятие, где ты, девочка?
 На этот раз настойчивость не вызывала сомнений. Внезапно он появился на вершине мыса, безумно озираясь. Он явно был цел и невредим, поэтому она повернулась к нему спиной и продолжила мыть свою посуду в воде.
 Несколько секунд спустя она услышала, как он шлепает по воде позади нее. Но не успела она даже повернуться, чтобы метнуть в него свирепый взгляд, как он схватил с ее головы нижнюю юбку, которой она обернула мокрые волосы, чтобы не падали на спину.
 – А ну отдай! – взъярилась Лайла, но Джосс уже бежал обратно по воде с ее нижней юбкой в руке. – Сию же минуту вернись, прохвост!
 Топнув ногой, она припустила за ним, кипя от злости. Украсть ее нижнюю юбку просто верх наглости! Если ему понадобился лишний кусок материи – это его проблема! Вероятно, ему надоело все время ходить на солнце с голой грудью и спиной и он собрался соорудить себе что-то вроде рубашки. Но это ее нижняя юбка, и она будет биться за нее до последнего вздоха, но не отдаст! В любом случае ей с ее светлой кожей и волосами защита от солнца нужна больше, чем ему. Что, скажите на милость, он задумал?..
 Она только выбежала на берег из воды, когда он взлетел на самую высокую точку мыса и как безумный замахал ее нижней юбкой над головой. Лайла вытаращила глаза, гадая, не повредило ли солнце его мозги, но потом наконец поняла.
 – Корабль! – завизжала она и, подхватив юбки, помчалась вверх по склону пригорка вслед за ним. – Мы здесь! Мы здесь!
 Она резко затормозила с ним рядом, подпрыгивая, и размахивая руками в воздухе, и крича как ненормальная вместе с ним. Хотя было совершенно ясно, что на корабле, чьи раздувающиеся паруса виднелись на горизонте, не слышат ни звука.
 – Мы здесь!
 Джосс размахивал над головой ее нижней юбкой, как флагом. Корабль величественно уплывал за горизонт, вырисовываясь на фоне розовых, малиновых и оранжевых красок заходящего солнца. Невозможно было сказать, видели они или нет, но непохоже, чтобы корабль направлялся в их сторону.
 – Если бы только можно было взобраться повыше… – Джосс рассеянно огляделся вокруг, но он стоял на самой высокой точке на берегу. Лайла подергала его за руку. Перспектива спасения стерла всю ее враждебность к нему, по крайней мере на данный момент.
 – Подними меня к себе на плечи.
 Он на секунду заморгал, затем кивнул. Лайла ожидала, что он встанет на колени и позволит ей залезть ему на плечи. Вместо этого он ухватил ее за талию и поднял вверх. Юбка мешала. Даже на краткий миг не задумавшись о скромности, она поддернула ее и обмотала вокруг бедер, чтобы он мог поднять ее через голову. Усевшись ему на плечи со свисающими голыми ногами по обеим сторонам его груди, она выхватила из его руки юбку и отчаянно замахала ею. Корабль теперь был еще дальше, но еще оставался шанс, что кто-нибудь может посмотреть в их сторону. Какой-нибудь матрос на мачте, быть может…
 – Они уходят! Они нас не видят!
 – Нет, стойте! Вернитесь! Мы здесь!
 Держась за макушку Джосса для равновесия, Лайла умудрилась поставить одну ногу ему на плечо и встать. Он схватил ее за лодыжки и держал как мог. Если она должна размахивать нижней юбкой, то ей придется отпустить подол платья. Она так и сделала, и подол упал ему на голову, закрывая обзор и ослепляя его. Опасно покачиваясь, она замахала юбкой из этого ненадежного положения, а он вцепился в ее лодыжки смертельной хваткой и пытался как мог удержаться прямо и не уронить ее.
 Корабль по-прежнему удалялся. Лайла привстала на цыпочки…
 – Боже!
 Джосс сделал шаг назад, чтобы сохранить равновесие, когда Лайла покачнулась, и вдруг он стал выскальзывать из-под нее, как угорь…
 – На помощь!
 Лайла пронзительно вскрикнула, когда повалилась на землю, приземлившись задом прямо в середину его живота.
 – О-ух!
 Джосс, который, к счастью для Лайлы, упал на землю первым, громко застонал, когда она свалилась прямо на него. Радуясь, что не покалечилась, она развернулась, чтобы видеть его лицо.
 – Что случилось?
 – Я споткнулся о чертов камень – что ты вообще там делала?
 Он рассерженно воззрился на нее, лежа спиной на поросшей травой песчаной земле. Она зыркнула на него не менее сердито, сидя у него на животе. Затем внезапно его губы дернулись, и он ухмыльнулся. Потом усмехнулся. Потом громко рассмеялся. Лайла, вначале смешавшись, в конце концов присоединилась к нему.
 – О Бог мой! – сказала она, наконец слезая с его живота и присев с ним рядом. – Я больно ударила тебя?
 Он взглянул на нее, глаза его весело поблескивали.
 – Сомневаюсь, что я снова когда-нибудь смогу есть. Мой желудок, должно быть, напрочь сплющило.
 – Я не вешу так много!
 – Еще как весишь, уж поверь мне! Удивлюсь, если я смогу встать.
 Он улыбнулся ей, и она не могла не ответить тем же. Затем он осторожно сел, прижав одну ладонь к животу.
 – Что б я еще когда-нибудь поставил тебя на плечи!
 – Что б я еще когда-нибудь встала к тебе на плечи! Я же могла побиться!
 – А я побился!
 – Неженка!
 Этот эпитет вызвал у него еще одну ухмылку. Затем он посмотрел на горизонт и посерьезнел.
 – Не думаю, что они видели нас.
 Лайла тоже посмотрела в сторону горизонта.
 – Я тоже.
 – Если один корабль проплыл мимо этого острова, проплывет и другой. Очень скоро нас спасут. – В его голосе прозвучала скорее надежда, чем убеждение.
 – Да.
 Несколько минут они оба не отрывали взгляда от опустевшего горизонта. Затем Лайла взглянула на Джосса. Его щетина еще больше отросла, превратившись почти в бороду, а порез настолько зажил, что больше не выглядел розовым и воспаленным. Кожа была скорее бронзовой, чем обгоревшей. Он стал худее, подумала она, и, если такое возможно, еще крепче и мускулистее. Единственное, что она узнала бы в нем с первого взгляда, были его сверкающие изумрудные глаза.
 – На самом деле я не всерьез сказала, что прикажу тебя высечь, – неожиданно проговорила она тихим голосом. – Когда нас спасут, ты можешь не беспокоиться. Рабов на «Усладе сердца» уже давно не бьют.
 Он скосил на нее глаза:
 – А я не беспокоюсь. Потому что не имею ни малейшего намерения быть рабом на «Усладе сердца». Когда нас спасут, я вернусь в Англию.
 Она ошеломленно заморгала:
 – Но ты не можешь!
 – Почему не могу? Не представляю, чтобы нас спас кто-то, кто нас знает, верно ведь? Если только ты не расскажешь нашим спасителям о том, что случилось в Виргинии, у них не будет причин сомневаться, что я не кто иной, как свободный человек. Каким и намерен быть.
 – Но… но…
 – Если, конечно, ты не собираешься объявить меня своей собственностью, как только нас кто-то найдет, – добавил он, устремив на нее взгляд своих пронзительных глаз.
 Лайла уставилась на него во все глаза. Он прав. Когда их спасут, если только это не окажется кто-то знающий его историю, никому и в голову не придет подумать, что он раб. Когда он оденется и побреется, то будет выглядеть истинным английским джентльменом – ведь его растили как английского джентльмена. В ее власти освободить его…
 – Не пойми меня неправильно, я передам тебя в надежные руки, но я не собираюсь и дальше сносить этот фарс. Когда вернусь домой в Англию, вышлю тебе сто долларов…
 – Мне наплевать на деньги… – начала она, все еще в растерянности.
 – А мне нет. – Его подбородок упрямо выдвинулся вперед. Глядя на него, неустойчивого и гордого, ни в малейшей степени не похожего ни на одного из тех рабов, которых она когда-либо встречала, Лайла приняла решение. Он получит свою свободу, если она своим молчанием сможет обеспечить ее ему. Ведь все равно именно это она и собиралась сделать позже, с отцовского согласия.
 – Ну хорошо. Можешь прислать мне деньги, если хочешь, но на самом деле это отец купил тебя, не я. Я просто… предложила цену.
 – Значит, я пошлю деньги твоему отцу. Ты согласна? Она взглянула на него и медленно кивнула:
 – Согласна.
 Внезапно он улыбнулся ей своей обворожительной улыбкой, которая так ошеломляюще напомнила того мужчину, в которого она готова была влюбиться в ту первую колдовскую ночь.
 – Тогда я извиняюсь за свое поведение два дня назад и даю слово, что больше это не повторится. До тех пор пока нас не спасут, ты со мной в безопасности, как со своим отцом.
 Говоря это, он поднялся на ноги и протянул руку, чтобы помочь ей встать. Лайла вложила в нее свою ладонь со смешанными чувствами. Если он вернется в Англию, она больше никогда его не увидит; наверняка он никогда по собственной воле не ступит на Барбадос. Что же касается их дальнейшего вынужденного пребывания на острове, ей не грозят никакие поползновения с его стороны, как если бы он был ее отцом. Она понимала, что ей следовало бы чрезвычайно радоваться обеим перспективам, но она не радовалась.
 – Значит, будем друзьями?
 Он поднял ее на ноги и выпустил руку. Лайла кивнула, хотя внутри ее образовалась какая-то странная пустота.
 – Да, друзьями, – согласилась она.
 – В таком случае я поделюсь с тобой своей рыбой. То есть если она еще не сгорела дотла. Я жарил ее, когда увидел корабль.
 Она улыбнулась ему, но через силу.
 – Веди, Макдуф, – весело процитировала она, но на душе у нее было отнюдь не весело. Как бы ни выводил он ее из себя и каким бы запретным ни был для нее, все равно было больно представить, что она больше никогда его не увидит. С тяжелым чувством подавленности Лайла думала о том, что без него ее сердце уже никогда не будет прежним.




 Глава 21


 Рыба слегка подгорела по краям, но все равно была бесподобно вкусной. Лайла съела свою половину с бананового листа, на котором Джосс ее готовил, облизала пальцы, затем скрутила лист в трубочку и съела и его тоже. Джосс, сидящий по другую сторону костра, недоуменно наблюдал за ней.
 – Поедание посуды – еще одна из многочисленных варварских традиций, среди которых ты выросла?
 – На Барбадосе жареные банановые листья считаются деликатесом, – сообщила она ему, вздернув подбородок.
 Он скатал свой, откусил и скривился:
 – Должно быть, Барбадос – крайне странное место.
 – Он чудесный, – сказала она и начала рассказывать ему об острове. Потом перешла к рассказу о своей семье, о смерти матери и о появлении на плантации Кевина, после того как отец женился на его тете Джейн. Должно быть, тень набежала на ее лицо при упоминании о Кевине, потому что Джосс нахмурился:
 – Любишь его, да? Не волнуйся, если мы выжили, то и он вполне мог. Не сомневаюсь, что у вас будет трогательное воссоединение, когда ты попадешь домой на «Усладу сердца». – В его словах слышался легкий оттенок сарказма.
 Лайла покачала головой:
 – Надеюсь. Я очень хорошо отношусь к Кевину, но я не думаю, что влюблена в него. Мой отец считает, что он будет мне хорошим мужем, ну, и мне-то уже двадцать один. Пора замуж.
 – Хорошо относишься? – фыркнул Джосс. – В таком случае мне почти жаль ублюдка.
 – Не называй Кевина так, на самом деле он хороший человек. Просто ты встретил его при… э… несчастливых обстоятельствах. Но с чего бы тебе жалеть его?
 Он посмотрел на нее без малейшего следа насмешливости на лице.
 – Я бы не хотел, чтобы женщина, на которой я женюсь, «хорошо относилась» ко мне. Одного хорошего отношения крайне мало, когда вы вдвоем окажетесь в постели.
 – Джосс!
 Он криво улыбнулся:
 – Это тебя шокирует? Послушай меня, девочка, я дам тебе совет. Не выходи за мужчину, к которому всего лишь «хорошо относишься». Не пройдет и года, как ты будешь несчастна.
 – Откуда ты знаешь? – Внезапно ей в голову пришла одна мысль, и глаза расширились. – Ты что, когда-то был женат? О Боже, или ты женат сейчас?
 – Нет, я не женат и никогда не был. И в следующем месяце мне будет тридцать, если тебе интересно.
 Она улыбнулась с самодовольным видом:
 – Значит, ты знаешь о браке не больше, чем я. Ты просто притворяешься мудрым, чтобы произвести на меня впечатление.
 Он покачал головой:
 – Вот тут ты ошибаешься. Я знаю больше, чем хотел бы, о таком браке, который будет у тебя с дорогим Кевином, – брак без любви, по расчету, желаешь ты признавать это или нет. Моя мать «хорошо относилась» к моему отчиму, когда выходила за него. Он был лучшим другом моего отца, и когда отец умер – мне тогда было восемь лет, – мама обращалась к нему за советом и утешением. Она была очень мягкой и тихой женщиной, считала, что не сможет прожить без мужчины, и «хорошо относилась» к моему отчиму. Они поженились через год после смерти отца. Не прошло и года, как они стали постоянно ругаться, а через два он превратился в злого и ожесточенного человека, который топил свое несчастье в спиртном. Понимаешь, он не мог примириться с мыслью, что она не любит его. Через пять лет их совместной жизни он свалился с бристольского пирса. Как всегда, был пьян после их с матерью очередной ссоры. Говоря по правде, я думаю, к тому времени она была рада, что избавилась от него. А я-то уж точно. Пьяный, он становился злобным, и я боялся, что однажды, когда я уже не буду жить с ними под одной крышей и не смогу защитить мать, он в пьяном угаре что-нибудь ей сделает.
 – Ты был близок со своей матерью, да? – мягко спросила Лайла, вспомнив, что именно предсмертная просьба матери привела его в Боксхилл.
 Он отрывисто кивнул.
 – Она была мягкой, нежной и ласковой и не слишком умной. Ей нужен был мужчина, чтобы заботился о ней. Мой отчим просто был не тот мужчина.
 – Ты не знал, что она… э… – Лайла замолчала, не зная, как сформулировать свой вопрос, чтобы он не разозлился.
 – Дочь рабыни? – подсказал он, резко взглянув на нее. Затем покачал головой. – Моя мать была такой же бледнокожей, как и ты. Она была рыжей, зеленоглазой и красивой. Черные волосы и смуглую кожу я унаследовал от отца, который, насколько мне известно, был родом из британских купцов, а те, в свою очередь, могли проследить свою родословную от самого Вильгельма Завоевателя. От матери мне достались только глаза. А она их получила от своей матери, той самой печально известной Виктории.
 – Дедушка Джордж, кажется, узнал тебя по глазам.
 – Да, верно. А шок, когда он обнаружил, что грехи прошлого вернулись, чтобы преследовать, убил его. Я сожалею об этом из-за тебя, если ты любила его, но старый ублюдок заслуживает того, чтобы гореть в аду. Моя мать постоянно говорила о своем отце и надеялась когда-нибудь его увидеть. Единственное, что она знала, – это что он отослал их с матерью, когда она была еще младенцем, и что больше они никогда не возвращались и не поддерживали с ним связи. Впрочем, он помогал им материально: денег всегда было достаточно даже после того, как я родился. Но мама хотела увидеть своего отца и никак не могла понять, почему он так упорно не желает повидаться с ней. Разумеется, в конце концов она догадалась, что была незаконнорожденной. Но я почти уверен, что она понятия не имела, что ее мать была рабыней-квартеронкой. Несмотря на всю свою недалекость, она никогда не послала бы меня в Виргинию, если бы знала об этом. Бабушка умерла, когда я был маленьким, но я помню, что они с мамой были очень похожи. Бледнокожие и красивые.
 – Я слышала, что квартеронки Нового Орлеана очень красивые.
 Он кивнул:
 – Должно быть, она и была такой. Привлекла же она внимание Джорджа, верно? Впрочем, кто угодно мог показаться привлекательным после его ведьмы-жены.
 – Аманда – моя двоюродная бабушка. – В ее голосе послышался легкий упрек, хотя она испытывала ненамного больше добрых чувств к Аманде, чем он. Но все же Аманда – старая женщина и ее родственница, а Лайлу учили проявлять уважение к старшим родственникам.
 – Тогда прошу прощения. Но ты не можешь на самом деле ожидать, что я буду любить ее после того, что она сделала.
 – Нет. – Она взглянула на него и улыбнулась. – Я рада, что ты снова будешь свободным. Тебе совсем не подходит быть рабом.
 Их глаза встретились, и он усмехнулся:
 – Это уж точно. Клянусь тебе, Лайла, дорогая, что обычно я милейший парень, правда. Ты видела меня с самой плохой стороны.
 – Ты был довольно вспыльчивым.
 – Я извиняюсь. – Несколько мгновений он смотрел на нее, и выражение его лица изменилось. – Обещаю, что мой характер улучшится теперь, когда мы решили быть просто товарищами по несчастью.
 Она рассмеялась:
 – Товарищами по несчастью? Значит, вот мы кто?
 – На данный момент. – Он встал и размял спину. – Подъем, товарищ по несчастью, нас ждет работа.
 – Какая работа? – Она подозрительно взглянула на него.
 – Если мы хотим, чтобы нас когда-нибудь спасли, нам надо сделать кое-какие приготовления. Сомневаюсь, что много кораблей бросают якорь в нашей бухте. Но, как мы видели, мимо острова они все-таки проходят. Поэтому, я думаю, нам нужен сигнальный огонь.
 Лайла понаблюдала, как он забросал песком небольшой костерок, затем обошел вокруг дымящихся головешек и протянул ей руку. Несколько мгновений она просто смотрела на нее, потом вложила в нее свою. Его пальцы тепло и крепко сомкнулись вокруг ее ладони, и он помог ей подняться на ноги.




 Глава 22


 В ту ночь он проклинал себя, наверное, уже в сотый раз за то, что так опрометчиво дал ей то глупое обещание.
 «Ты со мной в безопасности, как со своим отцом», – с отвращением передразнил он. Они вместе собрали палки и ветки и сложили их на вершине дюны, потренировались, как быстро поджечь щепки с помощью кремня и огнива, которые он сделал из камня, найденного на берегу, и пряжки от бриджей. Теперь она знала, что делать, если ей случится быть одной и увидеть корабль. Потом они спустились вниз и устроили пир из краба, которого он убил камнем. Все это время она улыбалась ему, дотрагивалась до него, соблазняла его, даже не понимая, свирепо думал он, что делает. Сейчас наступила ночь, высоко в небе светила луна, и они собирались ложиться спать. В его хижине. Вместе. И он обещал не прикасаться к ней. Господи, помоги!
 Наблюдая, как Лайла на четвереньках заползает первой в хижину, Джосс мысленно застонал. Он дал ей слово. И как бы она ни соблазняла его своей шелковистой, бледной кожей и истрепанным платьем, которое было почти прозрачным без плотной нижней юбки, он своего слова не нарушит.
 – Ад и все дьяволы!
 Он не собирался произносить это вслух. Лайла услышала и вопросительно оглянулась на него изнутри хижины. Она все еще стояла на четвереньках, и ее соблазнительно округлая маленькая попка едва прикрывалась тонкой тканью платья, которая при этом туго натянулась. Ее глаза, в точности такого же цвета, как бристольские голуби, недоуменно заморгали, когда он не ответил, и Джосс поспешил мысленно встряхнуться.
 – Я… э… мне надо кое-что проверить. Я скоро вернусь. А ты ложись спать.
 – Я пойду с тобой. – Она начала выбираться назад из хижины. Тонкая ткань платья еще сильнее натягивалась на ягодицах до тех пор, пока Джосс, завороженно наблюдавший, не испугался – или, может, надеялся? – что она лопнет.
 – Нет! – Его протест был слишком громким, слишком бурным, но он ничего не мог с собой поделать. Ему требовалось немного времени, чтобы побыть одному, немного времени, чтобы обуздать свои основные инстинкты. – Нет, я скоро вернусь.
 Так будет лучше, спокойнее. Иисусе, он не может позволить ей догадаться о своих чувствах! Он зашагал прочь в освещенную лунным светом темноту, направляясь к бухте. Купание – вот то, что ему нужно. Оно охладит его.
 Он плавал, казалось, целую вечность, затем, утомившись, вышел из воды, уверенный, что опасность миновала. Теперь она уже спит. А он устал…
 Но она не спала. Она сидела на камне поблизости от того места, где волны прилива плескались о белый песок. Ее волосы были переброшены через одно плечо, их концы лежали на коленях, и она пыталась их распутать. Лунный свет падал на шелковистые пряди, и они, казалось, жили собственной жизнью, мерцая и поблескивая, как расплавленное серебро. Она была похожа на русалку, черт бы ее побрал. При виде ее у Джосса перехватило дыхание.
 – Какого дьявола ты здесь делаешь? – В его голосе было больше отчаяния, чем гнева, когда он подходил к ней. Она улыбнулась ему, лицо ее приподнялось так, что он видел каждую милую черточку, освещенную лунным светом. Даже выгоревшая голубизна платья приняла серебристое сияние в этом потустороннем, таинственном свете, который изливался на бухту.
 – Расчесываю волосы. Видишь? – Она показала ему примитивный гребень. – Я сделала его, переплетя палочки лианами, пока ждала тебя. Тебя не было так долго, что я уже стала беспокоиться, не случилось ли чего.
 – Я плавал.
 – Вижу. – Сухие насмешливые нотки в ее голосе предупредили его. Он взглянул на себя, покраснел как рак и свирепо зыркнул на нее, прежде чем зашагал туда, где лежали на песке его бриджи. Весь мокрый, он натянул их, застегнул и повернулся к ней. Бесстыжая девчонка как ни в чем не бывало продолжала спокойно расчесывать волосы, сосредоточив безмятежный взгляд на равномерно набегающих на песок волнах. Но по чуть заметной лукавой улыбке, которая играла в уголках ее губ, он догадался, что она увидела более чем достаточно. Его лицу стало еще жарче, и он, уперев кулаки в бедра, свирепо уставился на нее.
 – Проклятие, не мог же я купаться в бриджах!
 – Я это понимаю.
 – Я же велел тебе идти спать! Откуда я мог знать, что ты будешь сидеть на камне, как какая-то чертова Лорелея, когда я выйду из воды?
 – Никто тебя ни в чем не обвиняет. – Голос ее был успокаивающим, взгляд устремлен на бухту. Он бы и успокоился, если бы не эта проклятая лукавая улыбочка, которая подрагивала у нее на губах.
 – Значит, ты увидела достаточно! – Это прозвучало агрессивно, он знал, но ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что она увидела его голым в таких обстоятельствах, странным образом смущала его.
 – Все в порядке, Джосс, – мягко сказала она, поворачиваясь на камне так, чтобы смотреть прямо на него. В омывающем ее лунном свете, в обрамлении полуночного бархатного неба с усеивающими его мерцающими звездами она была так прекрасна, что он почувствовал, как кровь забурлила в жилах. Так прекрасна, что его тело отреагировало независимо от сознания. – Я не была смущена.
 Целую долгую минуту он только и мог, что таращиться на нее, не вполне уверенный, верить или нет своим ушам. Она не была смущена?
 – Зато я, черт возьми, был! – прорычат он и, повернувшись спиной, зашагал в сторону хижины.
 Если бы она засмеялась, он бы убил ее.
 Но она не засмеялась, а если и засмеялась, то по крайней мере он не услышал. Она смиренно последовала за ним к хижине и забралась внутрь после него. Джосс построил укрытие для одного человека – для себя. Оно было невысоким – чтобы только можно было сидеть; в длину таким, чтобы он мог лежать, вытянувшись во весь рост, и примерно фута три в ширину.
 Определенно недостаточно широко для двоих. Особенно когда один из них – мужчина в состоянии сильного возбуждения, а другая – женщина, которая его возбуждает. Особенно когда он дал слово не прикасаться к ней. Ад и все дьяволы!
 Он сидел со скрещенными ногами в дальнем углу, угрюмо глядя, как она забирается внутрь. Она села, подогнула под себя ноги и улыбнулась ему.
 – Ты правда смутился, Джосс?
 – Я собираюсь спать, – объявил он, предупреждающе сузив глаза. Подкрепляя слова делами, он вытянулся по всю длину и повернулся к ней спиной. Пальмовые ветки, которые он притащил в качестве подстилки, втыкались в бок, но он не собирался поворачиваться, чтобы не оказаться к ней лицом. Ему требовалось немалых усилий удерживать свои руки при себе.
 – Хорошо. Спокойной ночи.
 Даже мягкость ее голоса действовала ему на нервы. Он представлял, что ее кожа такая же, как и голос, – мягкая, шелковистая, восхитительно изысканная. Он стиснул зубы, услышав позади себя звуки ее приготовления ко сну. Пожалуйста, Господи, только бы она не сняла ничего из одежды!
 Она не сняла. Легла полностью одетой и, свернувшись калачиком, прижалась к его спине.
 Он ощущал ее мягкость каждой клеточкой своей кожи. Прикосновение ее тела прожигало спину, как клеймо.
 – Так гораздо лучше, чем спать одной. Я все время боялась, что что-нибудь заберется ко мне среди ночи.
 Он ощущал ее теплое дыхание у себя на затылке. Иисусе, если она придвинется еще ближе, то будет лежать прямо на нем. Неужели она хочет того, на что напрашивается, свирепо думал он. И понимает ли вообще, на что напрашивается?
 – А еще мне было холодно одной. Ночью с моря дует довольно прохладный ветер.
 Ее голос напоминал ему сонное мурлыканье котенка. Но ее очертания говорили, что она вовсе не котенок, свернувшийся клубочком у его спины.
 – Джосс?
 – Что? – Если это прозвучало раздраженно, то потому, что он был раздражен. Она сводила его с ума либо намеренно, либо из преступного невежества. Он отдал бы почти все на свете за то, чтобы повернуться и просветить ее самым простым из возможных способов.
 – Я и сейчас немножко замерзла.
 Она прижалась теснее. Джосс лежал, жесткий и неподвижный, как доска, стиснув зубы и борясь с желанием, которое грозилось взять над ним верх. В конце концов, больше не в силах сдержаться, он начал дрожать.
 – Джосс! Что случилось?
 – Ничего, черт побери, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.
 – Ты уверен?
 – Да, уверен! – Ему снова удалось совладать с дрожью, слава Богу, но кто знает насколько.
 – Ну, тогда ладно. – В ее голосе слышалось сомнение, но, к его облегчению, она замолчала. Мягкость ее дыхания шевелила волосы у него на затылке, грудь прожигала дырки в коже спины, а голая рука лежала у него на поясе.
 Да, он джентльмен. Но не святой.
 С этой мыслью он повернулся, приготовившись заключить ее в объятия и преподать ей урок, о котором она так просит. Но обнаружил, что чертовка крепко спит.
 – Милостивый Боже! – Он уставился на нее гневным взглядом, готовый разбудить ее, но был остановлен мягкой невинностью лица. Она выглядела очень юной и очень беззащитной, лежа с ним рядом, подложив руку под голову; коричневые полукружья ресниц, словно веера, лежали на щеках. Губы были слегка приоткрыты, а великолепные волосы золотом рассыпались вокруг лица и тела. Он поднес к ней руку, заколебался, потом убрал. Внезапно ему пришло в голову, что она лежит вот так по одной-единственной причине: она ему доверяет. Стиснув зубы, Джосс обнаружил, что мысль о ее доверии сдерживает его гораздо сильнее, чем обещание, данное ей.
 Она пошевелилась, поерзала, пытаясь найти более удобное положение. Ругая себя последними словами, он просунул под нее руку и привлек к себе так, что ее голова легла ему на плечо. Она удовлетворенно вздохнула, прижавшись теснее, но не проснулась. Одна рука легла ему поперек живота.
 Ее вес, запах и мягкость были невыносимы. Джосс мрачно улыбнулся, стиснул зубы и закрыл глаза. И только один раз, прежде чем уснуть, он позволил себе погладить ее волосы.




 Глава 23


 Когда Лайла проснулась, она была одна. Она села, потерла глаза и огляделась. Солнечный свет, струящийся сквозь щели хижины, превращал пылинки в искрящиеся драгоценные камни. Лежащие в беспорядке пальмовые ветки, которые служили им и полом и постелью, были вещественным напоминанием о том, что прошедшую ночь она спала с Джоссом.
 Джосс.
 Легкая улыбка заиграла на ее губах. В какой-то момент в течение вчерашнего дня Лайла пришла к осознанию: она так безумно любит его, что одного лишь вида этих широких плеч достаточно, чтобы ее сердце затрепетало.
 Она не может выйти за него. То, кем он является, делает это совершенно невозможным. Она принимала реальность этого. Но она может любить его. Хотя бы недолго. Столько, сколько они пробудут на острове. Волшебный мир только для них двоих. Что-то, что она сможет вспоминать, когда состарится, когда уже много лет будет замужем за Кевином, и ее дети вырастут, и на «Усладе сердца» воцарится благоденствие и процветание на следующие пятьдесят лет.
 Когда их спасут, они пойдут каждый своим путем. Так должно быть, и так будет. Но сейчас, только лишь сейчас, единственный раз в своей жизни она позволит себе удовольствие. Она будет любить его. Недолго. Чуть-чуть.
 Единственной трудностью представлялось дать ему знать о своих чувствах.
 Прошлой ночью она пыталась, подбираясь ближе к нему, когда они готовились ко сну. Он решительно игнорировал ее, отвернувшись спиной и героически сражаясь со своими желаниями. Но он дрожал, словно в лихорадке.
 Снова улыбка заиграла в уголках ее губ. Что бы он там ни думал, она не настолько наивна, чтобы не понять, что это значит. Он хотел ее, но был решительно настроен не предпринимать ничего по этому поводу, как бы велико ни было искушение.
 Он джентльмен. Но она отбросила все сомнения и обнаружила, к собственному радостному изумлению, что в глубине души она не леди. По крайней мере не в том, что касается его. Осознание того, что им отпущено очень мало времени вместе, сделало ее смелой.
 Когда он сказал, что «хорошего отношения» недостаточно, когда двое в постели, она задумалась.
 Никогда в жизни она не испытывала ни к одному мужчине того, что испытывала к Джоссу. С самого первого мгновения, едва только увидела его, такого обаятельного и галантного, каким он предстал перед ней тогда, она почувствовала к нему влечение. Даже когда открылась правда о нем, влечение не умерло. Оно росло, питаясь мимолетными взглядами. Оно расцвело, несмотря на все ее усилия не допустить этого. И он тоже это чувствовал. Она видела это в его глазах всякий раз, как он смотрел на нее: в павильоне в Боксхилле; с платформы на невольничьем аукционе; на «Быстром ветре» перед тем, как он поцеловал ее; и здесь, на острове, до того, как он ушел от нее в первое утро, до той их ссоры, и перед тем, как он так шокирующе поцеловал ее; и прошедшей ночью, когда вышел, обнаженный и бесподобно красивый, из моря.
 Она впилась в него взглядом, пока он шел к ней, и впервые по-настоящему увидела обнаженного мужчину. Он состоял сплошь из твердых мускулов, заключенных в бронзовый атлас, и сердце ее заколотилось как безумное.
 Возможно, ей никогда в жизни больше не придется испытать ничего похожего по отношению к мужчине и она так и сойдет в могилу, скорбя о чудесном, бесценном даре, который жизнь ей предложила, а она отвергла.
 У того, что существует между ними, нет будущего. «Услада сердца», ее отец, Кевин – вот ее будущее.
 А Джосс – настоящее.




 Глава 24


 Лайла выбралась из хижины, заморгав от ослепительного солнца, ударившего в глаза. Она встала на ноги и постояла, оглядываясь и убирая волосы с лица. Густая масса шелковистых волос, выгоревших на солнце до еще более светлого оттенка, свободно ниспадала по спине до самых бедер. Несмотря на то что она осмотрительно обвязывала голову нижней юбкой вместо шляпы, Лайла знала, что ее лицо все равно загорело. Мысль о порозовевших щеках не так уж плоха, но розовый нос? Однако Джосс, похоже, не находит никаких недостатков в ее внешности, а Джосс единственный, кто ее волнует.
 Где же он?
 – Джосс!
 – Я здесь!
 Его голос раздавался из-за взгорка. Лайла совершила быструю прогулку в деревья, потом подобрала юбку и взобралась на холм, остановившись на вершине, чтобы попить воды из почти высохшего озерца и умыться. Воды уже почти не осталось, и она поняла, что пришел день, когда им придется отправиться на разведку в глубь острова.
 Джосс сидел со скрещенными ногами на песке под кокосовыми пальмами и был поглощен чем-то, что держал на коленях.
 – Что ты делаешь?
 – Мастерю нам обоим по паре сандалий. Видишь? – Он поднял предмет, который лежал на песке с ним рядом. Лайла взяла, посмотрела на него и увидела, что это действительно искусно сделанная подметка, сплетенная из гибких прутьев и соединенная с прутьями, удерживающими ее на ноге.
 – Я в полном восхищении, – сказала Лайла, возвращая сандалию.
 – Подойди сюда. Я хочу примерить их, чтобы посмотреть, годятся они или нет.
 Лайла послушно подошла ближе, он взял ее ногу за лодыжку и всунул в сандалию, осторожно расправив прутья-ремешки. Затем проделал то же самое с другой ногой. Рука на ее лодыжке и стопе была теплой, прикосновение нежным. Приподняв юбку на несколько дюймов, чтобы не мешала ему, глядя сверху на его черную голову, склоненную над ее ступней, Лайла дивилась, насколько естественной кажется подобная интимность с ним. Она знает его всего-то два месяца, но у нее такое чувство, будто они знакомы всю жизнь.
 – Ну? Что ты думаешь?
 Приладив вторую сандалию, он поднял глаза, гордясь делом рук своих. Лайла улыбнулась ему с теплой радостью. Его глаза сузились, он резко выпустил ее ногу и встал.
 – Они чудесные, – сказала Лайла, потоптавшись на месте.
 – М-м… – Он уже надевал свою пару и не смотрел на нее. Лайла про себя улыбнулась. Он, видимо, по-прежнему твердо намерен быть джентльменом в соответствии, как он считает, с ее желаниями. Но от одного лишь прикосновения к ее лодыжке он испытал неловкость. – Сегодня мы идем на разведку. По крайней мере я. Ты можешь не ходить, если не хочешь. – Тон его был резким.
 Лайла состроила ему рожицу.
 – Ты же не бросишь меня одну!
 Он улыбнулся, расслабившись, и знакомая вспышка белых зубов ослепила ее.
 – И не думал. Ну, тогда пошли.
 Пробираться через лес оказалось задачей более трудной, чем ожидала Лайла. Деревья росли так близко друг к другу, что ветви переплетались над головой, окутывая внутреннюю часть острова жутковатым зеленым светом. Под ногами лежал накапливающийся столетиями слой опавших листьев, со временем превратившихся в рыхлую мульчу. Маленькие искривленные деревца, цветущие огромными цветами всевозможных оттенков, от молочно-белого до темно-красного, росли повсюду, и их приторно-резкий аромат наполнял воздух. Лианы обвивали кусты, как толстые змеи. Обезьяны, потревоженные их присутствием, верещали, спасаясь бегством от незваных пришельцев. Пестро раскрашенные попугаи летали с громкими пронзительными криками. Оранжевый паук размером с ладонь Джосса, не обращая на них внимания, был занят плетением огромной замысловатой сети между ветвями двух деревьев. При виде его Лайлу передернуло, и она придвинулась поближе к Джоссу. Он инстинктивно взял ее за руку, и она с благодарностью сжала его теплые пальцы, стараясь не думать о том, какие еще существа могут таиться в этих дебрях. Больше всего она боялась змей, но единственная маленькая зеленая змейка, какую они увидели, безобидно уползла при их приближении. Остров на самом деле являлся верхушкой подводной горы, которая выступала над поверхностью океана, и по этой причине им приходилось подниматься в гору. Чем дальше они шли, тем плотнее и душнее становился воздух. Наконец они набрели на маленький ручеек, бегущий по руслу из черного камня. Джосс торжествующе улыбнулся Лайле.
 – Ага! – воскликнул он и отпустил ее руку, направляясь к ручью.
 Джосс наклонился, чтобы зачерпнуть воды для пробы. Но как только он коснулся поверхности ручья, лицо его сделалось озадаченным и он отдернул руку, понюхал пальцы, а затем осторожно лизнул.
 – В чем дело?
 Судя по выражению лица, он не вполне верил тому, что говорили ему его органы чувств.
 – Она горячая! Вода горячая!
 – Горячая! – Лайла подошла к нему, присела рядом с ручьем и осторожно потрогала воду. Она и вправду была горячей, примерно такой температуры, как ванна, которую Бетси могла приготовить для нее дома. Внезапно она поняла причину странного бурлящего звука, который, как ей показалось, она слышала с тех пор, как они остановились. – Пошли. – Лайла встала и взяла его за руку.
 – Но… – Он заколебался с таким видом, словно собирался спорить, но она настойчиво потянула. Тогда он подчинился и позволил ей вести себя вдоль выступа, образованного черным камнем, вверх по течению ручья.
 – Куда мы идем?
 – Увидишь.
 Через несколько минут они нашли то, что она искала. Лайла увидела это первой, увидела пар, поднимающийся из-за зарослей мимозы, усыпанных розовато-лиловыми цветами. Разведя ветки в стороны, она жестом велела ему посмотреть.
 Там, в чашевидном углублении черного камня, бурлило маленькое озеро. Вода вскипала и пенилась, очевидно, питаемая мощным подземным ключом. Судя по душному пару, который висел кругом, и по изобилию пышной зелени, растущей вокруг, было ясно, что вода в озере такая же горячая, как и в ручье.
 – Что за дьявольщина?.. – спросил Джосс, вытаращив глаза.
 Лайла оглянулась через плечо и улыбнулась при виде его явного изумления.
 – На Барбадосе мы называем это огненным озером. Этот остров, должно быть, вершина вулкана, и родник нагревается от расплавленной породы глубоко под землей. На большинстве таких островов они есть, я думаю. Вода совершенно чистая и безвредная. Ее можно пить. Просто она горячая.
 Она раздвинула ветки и ступила на поросший мхом камень, окружающий озеро. Джосс последовал за ней, с сомнением глядя на воду.
 – Если хочешь искупаться, это как раз то, что нужно, – сказала она ему. – Огненное озеро как огромная естественная ванна. Я часто играла у одного такого рядом с «Усладой сердца», когда мы были детьми. Нам было строго запрещено, разумеется, но мы все равно это делали.
 – Еще один варварский обычай? – спросил он с кривой улыбкой.
 Лайла засмеялась:
 – Ну, можно и так сказать. Не мог бы ты отвернуться?
 – Что? Зачем?
 – Затем, что я собираюсь принять ванну. Это будет первая горячая ванна за целый месяц, и я не пропущу ее ни за что на свете.
 – Ты шутишь. – Он смотрел на нее прищурившись. Лайла вскинула брови.
 – Нет, не шучу. С какой стати?
 – Ты на самом деле собираешься раздеться и принять ванну в этом… котле? Здесь и сейчас?
 – Именно так. А сейчас, будь так любезен, отвернись.




 Глава 25


 – Все, теперь можешь смотреть! – крикнула Лайла Джоссу с середины озера. Оно было не очень глубоким, самое глубокое место ей было не выше головы. В данный момент она была скрыта по плечи. Бурлящая, пенящаяся вода была непрозрачной, хотя ради скромности она осталась в рубашке. Ее волосы плавали на воде вокруг нее, а вытянутыми в стороны руками она помогала себе сохранять равновесие, нарушаемое подводным течением.
 – Ты в приличном виде? – спросил он, осторожно поворачиваясь. Его глаза отыскали ее, и ей показалось, она заметила на его лице облегчение.
 – Залезай! Тут так чудесно!
 Джосс посмотрел на нее долгим взглядом, скрестил руки и покачал головой:
 – Не сейчас.
 – Почему?
 – Потому что мне не хочется купаться, – сказал он с раздражением в голосе и сел на камень на краю озера, словно приготовился сидеть там весь день.
 – Как хочешь, брюзга. – Лайла сосредоточила все внимание на том, чтобы впервые за несколько недель как следует вымыться. Она терла лицо и тело песком, потом потерла волосы. Наконец она сполоснулась, просто задержав дыхание и уйдя под воду, затем проплыла под водой к дальнему краю озера. Когда она вынырнула, то обнаружила, что Джосс вскочил и стоит на краю водоема, встревоженно оглядывая поверхность. Когда она убрала волосы с лица, то увидела в сверлящих ее глазах угрожающий блеск.
 – Ты до смерти меня напугала! – Его тон был разъяренным, под стать стиснутым в кулаки рукам.
 – Извини. Я прополаскивала волосы. – Она улыбнулась ему, тем самым, кажется, разозлив его еще больше. Он продолжал стоять у края озера, сверля ее взглядом.
 – Ладно, ты приняла ванну. Теперь выходи и пошли.
 – Но я же только вошла! Я еще не готова уходить.
 – Как тебе угодно. Но если ты останешься, то будешь здесь одна. Я ухожу.
 – Джосс!
 – Я не шучу. Ну так ты выходишь или остаешься тут одна?
 – Это шантаж, – сказала она и мило надула губки, одним глазом поглядывая, как он отреагирует. Он сделался еще угрюмее, чем прежде. В сущности, его недовольство так не соответствовало ситуации, что она начала находить его забавным, уверенная, что знает, что именно так сильно его раздражает. – Ой, ну хорошо. – Видя, что он не намерен смягчиться, она сдалась с удрученным вздохом и направилась к тому месту, где он ждал ее на краю водоема. Не успела она сделать и пары шагов, как небольшое углубление в дне застигло ее врасплох. Нога поскользнулась, и она камнем ушла под воду.
 – Лайла!
 Услышав, как он выкрикнул ее имя, когда она скрылась под водой, она кое-что придумала. Усмехнувшись про себя, она спустилась на дно озера и задержалась там, потихоньку выпуская пузырьки, которые всплывали на поверхность. Как она и ожидала, не прошло и минуты, как послышался громкий всплеск. Она всплыла, все еще улыбаясь, и обнаружила, что он быстрыми гребками плывет к тому месту, где она исчезла.
 – Джосс!
 При звуке ее голоса он остановился и огляделся.
 – Лгунья!
 Он направился туда, где она ждала его. Лайла дождалась, когда он подойдет совсем близко, затем нырнула под воду и вынырнула с другой стороны от него, игриво брызгаясь.
 – Значит, ты обманом затащила меня сюда и теперь хочешь поиграть, а? Что ж, ладно. Я не против! Всегда готов услужить леди!
 Он попытался схватить ее. Смеясь, Лайла частично отплыла, частично отбежала от него. Когда он поймал ее и повернул лицом к себе, она все еще смеялась, отряхивая волосы с лица.
 – Тебе лучше сделать глубокий вдох, моя девочка, потому что ты идешь под… – начал он, когда она неожиданно пощекотала ему ребра. Застигнутый врасплох, он прижал руки к бокам и выпустил ее. Лайла проплыла вокруг него, проведя дразнящими пальцами по его широкой спине. – Вернись немедленно! – Джосс развернулся, снова попытавшись схватить ее. Улыбка тронула его губы, стерев хмурое выражение, с которым он погнался за ней. Лайла нырнула под воду, скользнув пальцем по всей длине его руки. На этот раз он поймал ее, зажав ее руки своей, и потащил на поверхность. – Попалась! – открыто возликовал он, вытаскивая ее из воды рядом с собой.
 – Разве ты не рад, что я затащила тебя сюда?
 – Так ты все-таки притворялась!
 Она кивнула, глаза ее весело блестели. Его черные волосы были сейчас мокрыми, как и у нее, и облепляли голову, завиваясь вокруг шеи. Превратившаяся уже в бороду щетина покрывала скулы и подбородок. Вода доставала ему до середины груди, поэтому плечи и часть рук были видны над пенящейся поверхностью. Он держал ее руки наполовину в воде, наполовину над водой, и ее пальцы прижимались к шелковистой мокрой поросли, покрывающей грудь.
 – Ты играешь с огнем, моя девочка. – Он продолжал держать ее за руки, хотя и покачал головой.
 – О?! – Лайла придвинулась чуточку ближе, пленительно улыбаясь. Его челюсть сжалась, и он отпустил ее руки. Не сводя с него глаз, она скользнула ладонями вверх по его груди к теплой и влажной коже плеч. Касаться его вот так было пьяняще. Не имея ни сил, ни желания останавливаться, она легонько пробежала пальцами по его плечам.
 Джосс снова схватил ее за руки и убрал их. Глаза его были темными и бездонными, когда сверлили ее.
 – Ты хоть представляешь, на что напрашиваешься? – хрипло спросил он.
 Она взглянула на него, улыбка сошла с ее губ. Она молча кивнула.
 Глаза его расширились, затем сузились.
 – Нет, не представляешь. Ты даже не знаешь, что такое настоящий поцелуй. Ты укусила меня.
 Она не могла не улыбнуться, несмотря на заколотившееся вдруг в безумном ритме сердце.
 – Ты можешь научить меня, так ведь? А укусила я тебя потому… потому, что ты напугал меня, и потому, что я думала, что… на самом деле люди ведь обычно так не целуются, нет? – закончила она с нотками любопытства.
 – Боюсь, что да. – Ее наивный вопрос вызвал у него чуть заметную кривую улыбку. – То есть если они любовники.
 Ее веки, дрогнув, опустились, затем снова поднялись.
 – Любовники. Я всегда думала о том, чтобы иметь мужа, но никогда… любовника.
 – У благовоспитанных юных леди обычно не бывает подобных мыслей.
 – Но… как только мы покинем этот остров, ты вернешься в Англию, а я к себе домой, на Барбадос, и мы больше никогда друг друга не увидим.
 – Это приходило мне в голову.
 – Я буду скучать по тебе, Джосс. – Сейчас она не смотрела ему в глаза, сосредоточив напряженный взгляд на его кадыке.
 – Я тоже буду скучать по тебе. – Слова прозвучали так, словно у него сдавило горло. Лайла вскинула на него глаза и беспомощно затерялась в изумрудных глубинах его глаз.
 – Тогда не могли бы мы просто… побыть любовниками… пока мы на острове? Немножко?
 На мгновение показалось, что он перестал дышать. Затем его руки сжались у нее на талии, и он закрыл глаза. Когда открыл их снова, зубы его были крепко сжаты.
 – Ты не понимаешь, о чем ты просишь, – сказал он наконец. – Милая, с моей точки зрения, ничего на свете мне не хотелось бы так, как быть твоим любовником. Но ты… для женщины могут быть последствия.
 Она нахмурилась:
 – Какого рода последствия?
 – Дети, – коротко ответил он и сделал глубокий вдох.
 – О! – Лайла задумалась над этим. Она знала, разумеется, что результатом того, что люди женятся и вместе спят, бывают дети. Просто она как-то не применяла это знание к тому, что испытывала к Джоссу.
 – Но существуют… вещи, которые мы можем делать. От которых не бывает детей. – Слова звучали так, словно их вытягивали из него против его воли.
 – А от поцелуев бывают дети? От таких, как тот, которым ты поцеловал меня в ту ночь? Когда я укусила тебя?
 И снова его губы изогнулись в вынужденной полуулыбке.
 – Нет.
 – Тогда ты мог бы поцеловать меня так и научить всему остальному, от чего не бывает детей.
 – О Боже! – Он снова закрыл глаза, сглотнул, затем открыл их и уставился на нее напряженным взглядом. – Лайла, ты уверена?
 Она кивнула. Он облизал языком внезапно пересохшие губы.
 – Хорошо. – Это было не громче хриплого шепота. Медленно, словно давая ей время передумать, он опустил к ней голову, ртом чуть коснувшись губ. – Обними меня за шею, – пробормотал он, и она обняла. Сердце ее колотилось в груди, а колени стали ватными. Когда ее руки обвились вокруг его шеи, она шагнула ближе к нему… и в шоке взглянула вниз.
 Большое торчащее нечто упиралось ей в живот. Мутная вода не позволяла ей увидеть, что это, но она уже поняла. Это была та таинственная часть его, которую она видела лишь мельком, когда он вчера ночью вышел из моря.
 – Я оставил бриджи на берегу, – сказал он, правильно истолковав ее взгляд.
 От сознания, что он обнажен, у Лайлы пересохло в горле. Рука ее соскользнула с его шеи вниз, по груди, нырнула под воду и отыскала этот его интригующий орган. Она дотронулась до него, обнаружила, что он горячий, твердый и вздутый, легко пробежав по нему пальцами.
 – Тпру! – Он поймал ее руку и отвел в сторону. Взглянув на него, она увидела безумный блеск в его глазах.
 – Я не должна… дотрагиваться до тебя там?
 Он коротко кивнул. Потом склонил голову и поцеловал ее медленно и нежно, языком чуть касаясь линии губ. Она прижалась к нему, дрожа.
 Джосс резко поднял голову, делая глубокий вдох, а она прильнула к нему, глядя на него огромными томными глазами.
 – Думаю, у тебя была правильная мысль, в конце концов, – пробормотал он и снова подвел ее руку к себе.




 Глава 26


 – Я больше не желаю, чтобы ты был джентльменом, – приглушенно сказала она ему в плечо. – Ни к кому и никогда я не чувствовала того, что чувствую к тебе, и хочу, чтобы ты что-нибудь с этим сделал.
 – Что-нибудь сделал, вот как? – Чуть заметная улыбка промелькнула на его губах и исчезла. Глаза его, встретившиеся с ее глазами, были одновременно нежными и печальными. – Как насчет того, чтобы научить тебя как следует целоваться?
 Лайла кивнула, не доверяя своему голосу. Его ладонь соскользнула с ее затылка, затем погладила щеку, большой палец чуть коснулся нижней губы.
 – Обещаешь не укусить меня? – хрипло прошептал он. Она снова кивнула, почувствовав, как часто-часто забилось сердце, когда он наклонил к ней голову. Вначале его губы коснулись ее губ так мягко, что она приподняла подбородок, чтобы углубить соприкосновение. Щетина, покрывающая его щеки и челюсть, царапала нежную кожу, но она почти не замечала. Все ее органы чувств были сосредоточены на нежном слиянии их губ.
 Она ощутила учащающуюся дрожь где-то в глубине живота, почувствовала, как ослабли колени. Когда она затрепетала, он крепче обнял ее, прижимая к себе так, что она чувствовала его всего. Волоски у него на ногах были жесткими на ее мягких бедрах; поросль на груди мягко соприкасалась с ее грудью, которая была почти такой же обнаженной, как и у него, прикрытая лишь тонким слоем мокрой ткани. Потайная часть его тела снова была огромной и твердой и упиралась ей в живот. Теперь зная, что делает, Лайла больше не испытывала страха.
 Вокруг них вода бурлила и шипела, но они даже не сознавали, где находятся. Она чувствовала лишь его одного, его тело на своем, его губы и язык, обучающие ее тому, о чем она никогда даже и не мечтала.
 Его язык все еще был нежным посягателем, все еще поглаживал внутреннюю сторону ее рта. Лайла никогда в жизни не представляла, что такое неприятное действие может вызывать восторженный трепет от макушки до кончиков пальцев. Ведомый каким-то глубоким, первобытным инстинктом, ее язык шевельнулся и тоже погладил его язык.
 Он застонал, потом поднял голову, отрываясь от ее губ.
 – Что случилось? – Она открыла глаза и изумленно воззрилась на него. Его глаза были цвета темной, тлеющей зелени, горящие каким-то диким огнем.
 – Это труднее, чем я думал. Я хочу тебя так сильно, что нет мочи.
 – Да? – прошептала она. Он втянул воздух, стоя очень тихо, когда ее губы прижались к его губам. Когда он завладел инициативой, характер поцелуя изменился. Больше не осмотрительно нежный, его рот поворачивался на ее губах, а язык протолкнулся между зубов с дерзкой настойчивостью обладания. Его руки сжались вокруг нее с такой силой, словно он намеревался выдавить из нее весь воздух, но Лайла не возражала. Она была во власти новых, волнующих ощущений, дрожа с головы до ног, опьяненная этим новым миром чувств, с которым он ее знакомил.
 Она отклонилась назад, опираясь на его руку, голова лежала у него на плече, руки крепко обнимали шею. Глаза ее были закрыты, голова кружилась, когда она всецело отдалась поцелую. Потом она почувствовала, как его ладони скользнули вниз по спине, прикосновение было теплым сквозь тонкую мокрую ткань рубашки. Руки задержались на талии, проверяя тонкость изгиба, прошлись через ягодицы, чтобы погладить внутреннюю сторону обнаженных бедер. Затем, не успела она даже вздохнуть после интимности этого жеста, его ладони скользнули под край рубашки и обхватили мягкие округлости ягодиц.
 Лайла ахнула, звук был поглощен его ртом. Глаза ее безумно распахнулись, только чтобы вновь закрыться. Ладони на ее теле прижали ее теснее к нему, приподнимая на цыпочки так, что мягкий холмик ее женственности плотно прижался к его твердой торчащей плоти.
 – Джо-осс. – Это был не совсем протест, не совсем выражение удовольствия. Голова у нее шла кругом, сердце трепетало в груди, она испытывала одновременно шок и восторг от того, как он держал ее, от тех чувств, которые он в ней вызывал.
 – Ш-ш-ш… – Он успокаивал ее поцелуями до тех пор, пока она не сделалась слабой и безвольной в его руках. Затем его рот стал горячее и настойчивее, когда он покачивал ее на себе. От этого ритмичного контакта она почувствовала, как ее тело напряглось, когда вспышки удовольствия лучами разбегались по телу из того центрального места.
 – О Джосс!
 Продолжая одной рукой удерживать ее под рубашкой, другую он поднял, обхватил ее груди и сжал.
 Лайла вскрикнула. Ее ногти вонзились ему в шею, когда изысканнейшее наслаждение взорвалось внутри ее. Она задрожала, затрепетала и наконец обмякла в его руках. Прошло некоторое время, прежде чем она осознала, что он все еще держит ее.
 – Так бывает… всегда? – Ее лицо прижималось к его шее, а он положил щеку к ней на макушку. Его руки крепко обнимали ее, сердце громко стучало на ее груди. Та часть его, которая подарила ей такое наслаждение, по-прежнему вздувшаяся и горячая, прижималась к ее животу.
 – Не всегда. Не с женщинами. Тебе повезло. Черт, мне повезло. – Судя по голосу, он, казалось, с трудом выдавливал слова. Лайла ощущала приятную расслабленность, тепло и уют в его объятиях, но пошевелилась, чтобы взглянуть на него.
 – Тебе повезло?
 – Иметь такую способную ученицу.
 – Мне нравится любить, – серьезно сказала она, затем удивленно взглянула на него, когда он рассмеялся, потом застонал.




 Глава 27


 – Эй, Магрудер, стой, дьявол тебя дери, ты идешь больно быстро для моих старых костей!
 – А ты шагай живее, Йейтс! Уж если я со своей деревяшкой могу так идти, то ты на своих двоих и подавно можешь!
 Джосс и Лайла обменялись ошеломленными взглядами. Голоса были грубыми, с сильным акцентом, но определенно принадлежали людям, а не призракам. Вместе с ними на острове было по крайней мере еще двое живых людей. После того как они почти неделю пробыли тут одни и уже начали бояться, что пройдет немало времени, прежде чем их спасут, эти голоса показались Лайле манной небесной. Радостно улыбнувшись Джоссу, она открыла рот, чтобы окликнуть незнакомцев.
 Он быстро зажал ей рот ладонью, не дав крикнуть.
 – Не надо. Ты почти раздетая, а их может быть больше чем двое.
 Лайла и забыла, в каком она виде. Она кивнула, и Джосс с предостерегающим взглядом убрал руку. Голоса приблизились, теперь громко споря о том, кому нести более тяжелый конец груза. Джосс подтолкнул Лайлу в укрытие большого камня, где только их головы виднелись над водой, и они молча стояли и слушали.
 Голоса незнакомцев постепенно удалялись. Джосс напряженно прислушивался, затем выбрался из озера. Потянувшись вниз, вытащил Лайлу и посадил на каменистый выступ у своих ног.
 – Одевайся, – сказал он отрывистым шепотом. – Я хочу проследить за ними. – Он уже натягивал бриджи. Пылкий любовник огненного озера в мгновение ока превратился в мужчину с суровым взглядом, мысли которого устремились к предметам, далеким от наслаждения, которое они только что испытали. – Пошли, – сказал он, беря ее за руку, и потянул за собой в ту сторону, куда ушли незнакомцы.
 Войдя в лес, они пошли друг за другом, Джосс – впереди. В этой стороне, в южном направлении, дальше от бухты, заросли были гуще. Джосс пытался прикрыть ее от лиан и веток, но длинная царапина быстро украсила ей руку, а на платье появилась дырка.
 Лайла поравнялась с Джоссом и с изумлением увидела голубизну океана, блестящего поверх густой завесы лиан и веток, которые он раздвинул на несколько дюймов.
 – Должно быть, мы на противоположной стороне острова, – прошептала Лайла. Джосс кивнул.
 – Посмотри туда.
 Они очутились на краю утеса, выходящего на маленькую бухту в форме полумесяца. Джосс указал на береговой излом внизу.
 Лайла посмотрела, и глаза ее расширились. Зрелище было невероятным. На мелководье на боку лежал корабль, почти такой же большой, каким был «Быстрый ветер». Вначале Лайла подумала, что, должно быть, она видит результат еще одного кораблекрушения, хотя не было никакого шторма с тех пор, как их с Джоссом вынесло на остров, и они уже обошли его по кругу и обнаружили, что одни. Но потом она заметила, что корабль удерживается на боку с помощью шкивов и такелажа, привязанных к деревьям, и что мужчины в весельных лодках заняты отскребанием днища. С корабля было снято все: стеньги, паруса, брезентовые мешки и сундуки, оружие и куча всевозможных припасов и вещей, которые были беспорядочно сгружены на берегу. Некоторые кучи были защищены непромокаемым брезентом. Неподалеку от корабля двое мужчин, тащивших бревна, притопали к тому месту, где под огромным чайником горел костер. Было слишком далеко, чтобы услышать, о чем говорили эти двое с малым в вязаном колпаке с помпоном, но по деревянной ноге одного из них Лайла догадалась, что это те, кого они слышали.
 – Что они делают? – спросила она.
 – Кренгуют корабль. – Увидев ее непонимающий взгляд, он терпеливо пояснил: – Отскребают днище, конопатят и чинят. Должно быть, он получил какое-то повреждение во время шторма. Слышишь запах?
 Лайла понюхала, затем, сморщив нос, кивнула.
 – Топленое сало. Они смажут им днище, что сделает его опять водонепроницаемым.
 Лайла понаблюдала минуту-другую, затем посмотрела на Джосса:
 – Может, нам стоит спуститься и сказать им, что мы здесь? Его глаза обежали ее лицо, затем прошлись по телу, изгибы которого отчетливо выделялись под промокшим платьем. Он покачал головой:
 – Думаю, вначале нам лучше понаблюдать за ними. Если вся команда пожелает заполучить тебя, я мало что смогу сделать, чтобы остановить их.
 Он еще раз окинул ее взглядом. Взглянув на себя, на полные холмики грудей, дерзко натягивающие ткань, на соски, от мокрого трения материи сделавшиеся твердыми, как пуговки, на полупрозрачное платье, которое не предназначалось для того, чтобы носить его без нижней юбки, Лайла покраснела. Когда они с Джоссом были одни, она не беспокоилась о состоянии своей одежды. Но при мысли о том, как много незнакомцев увидят ее в таком виде, ее щеки загорелись.
 – Через час мое платье высохнет. Джосс покачал головой:
 – Сухая или мокрая, ты все равно будешь слишком большим соблазном. Они не производят на меня впечатления обычной команды честных моряков.
 Она наморщила лоб.
 – Кто же они тогда?
 – Пираты. Обычный экипаж вряд ли станет кренговать свой корабль на необитаемом острове где-то у черта на куличках, когда вокруг есть оживленные порты.
 Им везло. До сих пор.
 Но змей пробрался в их маленький рай. Остров крошечный, и шансы того, что их обнаружат, велики. Им придется прятаться, пока команда не закончит с кренгованием и не уплывет.
 Она ощутила во рту горький привкус опасности.




 Глава 28


 К ночи они уничтожили все следы своего пребывания на берегу. Джосс даже замел отпечатки их ног. Если кто-нибудь нагрянет сюда, то ничто не укажет на то, что они когда-либо были на острове.
 Их новое укрытие, маленькая хижина, которую Джосс соорудил из пальмовых веток и лиан, была спрятана позади широкого цветущего молочая и огромного полусгнившего ствола тамаринда. Если исключить вероятность, что кто-нибудь наткнется прямо на нее, маленькую хижину невозможно было отличить от остальной растительности вокруг.
 Они сделали достаточный запас кокосовых орехов и пресной воды, принесенной из огненного озера, разлив ее по пустым раковинам. Неблагоразумно было покидать защиту джунглей, даже для того, чтобы поймать рыбу или краба. Случись кому-то проходить поблизости, они будут слишком хорошо заметны на белом прибрежном песке.
 С наступлением ночи из леса стали доноситься странные шорохи. Джосс с Лайлой переглянулись, затем как по команде повернулись и забрались в хижину.
 Она была ненамного больше первой, построенной им, но подстилка, которой он устлал землю, толще и удобнее. Забравшись внутрь, Джосс вытянулся на спине, а Лайла уже привычно прильнула к нему, положив голову на плечо, а руку на грудь. Ее пальцы рассеянно поглаживали шелковистые волоски под ними, но в этот момент она едва ли сознавала, что делает.
 – Думаешь, они найдут нас?
 – Не знаю. Сомневаюсь. С чего бы? Они ведь нас не ищут, они даже не знают, что мы на острове.
 – Да, действительно. – Эта мысль успокаивала. – А сколько обычно длится кренгование?
 – Это зависит от команды. Не больше недели. Судя по тому, что уже сделано, они занимаются этим уже дня два-три.
 – Может, это тот самый корабль, который мы видели! – От мысли, что им удалось бы привлечь внимание пиратов, Лайлу передернуло.
 – Может быть.
 – Джосс?
 – М-м?..
 – Возможно, у нас осталось мало времени.
 – Да.
 – Пираты могут найти нас. Но даже если не найдут, другой корабль может приплыть сюда, как приплыли они. В любое время.
 – Да.
 – Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я… я люблю тебя.
 Долгим молчанием был встречен этот дар, который, как она ожидала, он с радостью вернет. Лайла подняла голову и попыталась разглядеть выражение его лица, но темнота была такой плотной и всепоглощающей, что невозможно было что-либо увидеть.
 – Джосс?
 – Что?
 – Ты не собираешься ничего сказать? – почти прошептала она.
 – А что ты хочешь, чтобы я сказал?
 – Что я хочу? – Лайла села, внезапно рассердившись. – Что я хочу? – гневно выпалила она во второй раз.
 – Я понимаю, ты хочешь, чтобы я сказал, что тоже люблю тебя. Если и так, какая мне с того радость? Ты уже вполне ясно дала понять, что желаешь иметь меня своим любовником, пока мы на острове. Когда же нас спасут, я буду недостоин целовать край твоего платья, не говоря уж о губах. Ты выйдешь за своего бесценного Кевина, и он будет спать в твоей постели, дотрагиваться до тебя своими руками и подарит тебе детей. Но знаешь что?
 Она ничего не сказала, потрясенная этой внезапной горькой вспышкой.
 – Больше никогда и ни с кем в жизни ты не почувствуешь того, что чувствуешь со мной. Знаешь, какая редкость то, что есть у нас? Черт, конечно же, не знаешь! Ты говоришь, что любишь меня, Лайла, но сомневаюсь, что ты знаешь, что это значит!
 – Я знаю. И я на самом деле люблю тебя. Но…
 – Черта с два любишь! Когда любишь кого-то, не бывает никаких «но»!
 Он резко сел и выбрался из хижины.
 – Джосс! – Лайла вылезла следом за ним, обиженная и напуганная этой внезапной свирепой злостью. Он поднялся на ноги, и здесь, снаружи, было по крайней мере достаточно света, чтобы видеть его. Он стоял к ней спиной, скрестив руки на груди и слегка расставив ноги. Лайла взглянула на эту широкую мускулистую спину, на гордую посадку этой черной головы и почувствовала, как горло ее сдавило.
 – Я правда люблю тебя, Джосс, – печально проговорила она и, подойдя сзади, мягкими пальцами погладила его плечо. Мгновение он стоял неподвижно, затем, когда она погладила его снова, резко повернулся к ней с такой яростью на лице, что она испугалась.
 – Не любишь, – процедил он сквозь зубы, схватив ее за плечи. – Только думаешь, что любишь. Ты думаешь, что можешь немножко поиграть со мной в любовь, а когда нас спасут, твоя жизнь вернется на ту гладкую дорожку, которую ты для себя наметила. Ну так ничего у тебя не выйдет, моя дорогая. Для этого мы зашли слишком далеко, ты и я.
 Его руки на ее плечах сжались, и он притянул ее к себе, сверкая глазами.
 – Клянусь Богом, ты будешь любить меня, – сказал он и склонил голову к ее губам.




 Глава 29


 Его рот грубо завладел ее губами, причиняя боль, заставив протестующе выдохнуть в его неумолимые губы. Он не обратил внимания на ее протесты, прогнув ее назад, на свою руку так, что ее голова прижалась к твердой силе его плеча. Обнимающие ее руки были как стальные обручи, сжимающие так крепко, что она едва могла дышать. Ей пришлось ухватиться за его плечо рукой, чтобы окончательно не потерять равновесия. Жар этих обтянутых атласной кожей мускулов обжигал ладонь.
 Ярость его поцелуя вынудила ее открыть рот. Язык проник глубоко внутрь без малейшего намека на ту нежную ласку, с которой он делал это раньше. Он завладел ее ртом, безжалостно подчинил своей воле. Его язык встретил слабый протест ее языка и завоевал его без пощады. Затем он заявил свои права на всю теплую, влажную полость рта со свирепостью, заставившей ее задрожать. Грубая сила сексуальности, которой он так внезапно дал волю, напугала ее. Сжимая его плечо, снося этот дикий поцелуй, Лайла почувствовала, как мир завертелся вокруг нее, и испугалась, что может лишиться чувств. Затем он слегка ослабил свою неистовую хватку ровно настолько, чтобы она могла вздохнуть.
 Его ладонь накрыла ее левую грудь.
 Лайла ахнула и задрожала, почувствовав силу и жар этой ладони, обжигающей кожу прямо сквозь тонкую ткань платья и рубашки. Сосок заострился, затвердел под его рукой, послав огненную стрелу прямиком в пах. Ощущение было таким, какого она никогда прежде не испытывала. Глаза ее раскрылись. Она инстинктивно попыталась освободиться.
 Поцелуй сделался еще глубже и яростнее, а рука оставалась на ее груди, лаская, опаляя кожу, как клеймо. Веки ее, затрепетав, опустились, и она застонала, больше уже не сопротивляясь. Ногти вонзились в кожу его плеча, но не в наказание.
 Его рука двинулась выше, к атласному изгибу шеи. Он погладил обнаженную кожу, затем без предупреждения ладонь скользнула вниз. Пальцы нырнули под корсаж, и видавший виды муслин поддался с тихим рвущимся звуком. Ладонь его сомкнулась на ее мягкой груди, и Лайла вскрикнула, ее колени подогнулись.
 Он поддержал ее, опуская с предельной нежностью на землю. Она лежала, дрожащая, беспомощная, глядя на него сквозь меняющуюся тьму, когда он без слов опустился на колени с ней рядом, ладонями скользнув ей за спину, чтобы найти пуговицы платья. Он расстегнул одну, затем другую, затем третью быстро, умело, со сдерживаемой страстью, от которой ее сердце трепетало в груди. Даже если бы захотела запротестовать, она бы не смогла. Она была не в состоянии произнести ни звука, не в состоянии пошевелиться, чтобы помочь или помешать ему. Кровь кипела в ней, руки и ноги дрожали, а яростное желание, нарастающее внутри ее, было сродни тому дикому голоду, который она читала на его лице.
 Что бы он ни намеревался сделать с ней, как бы он это ни делал, она хотела этого. Хотела его. Она чувствовала, что может умереть от желания.
 Он расстегнул платье и стянул вниз до талии, не дав себе труд вначале высвободить руки из рукавов. Расстегнутый лиф привязывал ее руки к бокам, увеличивая ощущение беспомощности, которое одновременно пугало и возбуждало ее.
 Под платьем на ней была только рубашка. Простая тонкая вещица представляла собой не более чем дразнящий полупрозрачный покров, скрывающий наготу груди. Когда ее соски натянули белую ткань, Джосс тихо зарычал. Затем пальцами, внезапно сделавшимися нетвердыми и чуть дрожащими, сдернул рубашку вниз, под грудь, обнажая ее белые атласные полушария.
 Долгое мгновение он смотрел не шевелясь. Движущийся лунный свет у него за спиной очерчивал его темный силуэт, не позволяя ей увидеть выражение его лица. Когда он смотрел на нее, она почувствовала, как набухла и напряглась ее грудь, вызывая какое-то томление внутри, которое было одновременно наслаждением и болью. Внезапная пульсация в паху вырвала у нее тихий бессвязный стон. Старым как мир инстинктивным женским движением она выгнула спину, предлагая ему свою грудь. Он резко и прерывисто втянул воздух. Затем настолько быстро, что это напугало ее, он оказался на ней сверху, лег, своим весом вдавливая ее в мягкий ковер земли, веток и опавших листьев. Ей под спину попал камешек, и она пошевелила бедрами, чтобы сдвинуться с него.
 Это движение, казалось, воспламенило его. Его руки обхватили ее за спину, с силой прижимая к себе. Рот завладел ее ртом, и он поцеловал ее с безумной жаждой, которая вырвала у нее тихий возбужденный вскрик. Жесткие волоски его груди потерлись о ее груди. Они загорелись, и она неистово задрожала. Должно быть, он почувствовал ее отклик, потому что все его мышцы затвердели. На мгновение он застыл, затем обеими руками потянулся к ее юбке и тянул ее вверх до тех пор, пока она не скомкалась вокруг талии. Она осталась обнаженной ниже пояса, между тем как он лег на нее сверху, все еще одетый в грубые черные бриджи. Лайла даже не успела как следует почувствовать его на себе, как он уже втискивал бедро между ее ног, в то же время расстегивая пуговицы на бриджах. Не успела она понять, что происходит, как он уже проталкивался в нее. Она тихо протестующе забормотала, замотав головой из стороны в сторону, извиваясь в попытке избежать этого неожиданного неудобства. Но со связанными лифом руками и широко раздвинутыми его бедрами ногами избавление было невозможно. Он толкнулся в нее, причиняя боль. Когда она вскрикнула, он вонзился снова, разрывая барьер, погружаясь глубоко внутрь.
 Боль была пугающей, ножевой по своей силе. Лайла закричала, но он поглотил этот крик своим ртом. Затем он снова конвульсивно задвигался, растягивая ее, наполняя ее. Сквозь боль она ощущала его, огромного, горячего, двигающегося внутри ее, и разом она забыла о боли, забыла обо всем, помимо невероятного, неизведанного наслаждения, которое сметало все перед собой.
 Он вонзился снова, так глубоко на этот раз, что она боялась разорваться надвое. Лайла ахнула, дернувшись ему навстречу в страстном инстинктивном отклике. Чудесное напряжение внутри ее взорвалось, рассыпавшись на мерцающий вихрь форм, тканей и цветов. Лайла вскрикнула, дрожа всем телом. Джосс тоже вскрикнул, вонзившись один последний раз, прежде чем крепко обхватить ее руками и удерживать себя глубоко внутри ее.
 Несколько мгновений после они лежали не шевелясь, сплетенные друг с другом, собирая мысли, возвращая дыхание. Затем без предупреждения Джосс застыл, частично приподнявшись с нее. Лицо его было в глубокой тени, лунный свет серебристым сиянием растекался в вышине. Лайла не могла разгадать выражение его лица, даже и не пыталась. Она ничего не говорила, лишь взирала на него с каким-то мягким мечтательным изумлением. Глаза ее мягко сияли, скользя по его лицу. Одна тонкая рука поднялась, погладила его напряженную руку.
 При этом легком прикосновении Джосс выругался резко, шокирующе грубо. Он скатился с нее и вскочил на ноги. Лайла приподнялась на локтях, окликая его, когда он зашагал в темноту леса, на ходу натягивая бриджи, и исчез в ночи.




 Глава 30


 Как Лайла и предполагала, Джосс плавал. Она испытала некоторое облегчение, когда обнаружила его бриджи, брошенные на берегу, затем заметила очертания темной головы, рассекающей мерцающее зеленое свечение, которое искрилось в лунном свете над бухтой. Он был зол, это она поняла по тому, как резко он оставил ее, но на нее или на себя, Лайла не знала. То, что произошло между ними, было неистовым и примитивным, результатом желания, воспламененного яростью. Если бы он не был так ужасно зол на нее, то не потерял бы своего железного самообладания и не овладел бы ею. Как, должно быть, он презирает себя сейчас! Ему и невдомек, как упивалась она этой его яростной, неконтролируемой страстью. Что ж, она скажет ему.
 Чуть заметная лукавая улыбка заиграла на ее губах, когда Лайла нашла тот самый камень, на котором ждала его вчера, и она вновь забралась на него и стала ждать.
 Призрачный лунный свет заливал берег и бухту переливчатыми оттенками серебристого и полуночно-синего. Легкий ветерок со слабым запахом соли дул с моря. Приглушенный шелест волн и шепот ветра в деревьях в нескольких ярдах позади нее были единственными звуками, не считая ее дыхания. Берег словно замер в своей неподвижности. Даже чайки спали, а крабы заползли на ночь в свои норы. Лайла подтянула колени к подбородку, обняла их и ждала, а ветерок раздувал блестящие пряди вокруг лица.
 Когда она наконец увидела его выходящим из моря, сердце ее учащенно забилось.
 На расстоянии черты его были расплывчаты, но невозможно было ошибиться в том, как внезапно напряглось его тело, когда он увидел ее. Он собрался с духом, словно приготовился к удару или битве, затем двинулся к ней. Наконец, когда оставалось футов шесть, остановился и сложил руки на груди. Он смело и дерзко стоял перед ней, как языческий бог, не делая попытки защитить ни ее скромность, ни свою. Глаза Лайлы непроизвольно еще раз окинули великолепие его обнаженного тела. Когда они вновь встретились с его глазами, то обнаружили, что те сузились до угрожающих изумрудных щелок.
 Несмотря на заливающую щеки краску, Лайле удалось не дрогнув встретиться с его взглядом. Мгновение спустя уголок его рта дернулся книзу, и глаза оторвались от нее и беспокойно скользнули по берегу позади нее.
 Ничего не говоря, Лайла встала. Мелкий сухой песок был теплым и приятным. Она зарылась в него пальцами ног. Ветер подхватил ее волосы и раздул вокруг лица. Подняв руку, чтобы поймать непокорные пряди, она встретилась с ним глазами. Он снова отвел взгляд.
 Пытаясь подобрать слова, которые облегчили бы его чувство вины и дали ему понять, что она ни капельки не сожалеет о потере своей девственности, она так и не смогла ничего придумать.
 Инстинкт спас ее. Вдруг откуда-то из глубины ее существа пришло интуитивное знание одного-единственного ответа, который пробьется к нему. Лайла протянула руки за спину к пуговицам, которые ей удалось снова застегнуть только благодаря немалым усилиям.
 – Какого дьявола ты это делаешь? – Голос его был хриплым, взгляд ошеломленным. Лайла стащила платье вниз по бедрам и шагнула из него, не отрывая от него глаз.
 Он настороженно наблюдал за ней, когда она стояла перед ним, одетая лишь в тонкую рубашку. Когда его глаза почти помимо воли прошлись по изящным изгибам ее тела, вниз, по всей длине ее голых ног, посеребренных лунным светом, Лайла серьезно посмотрела на него. Когда он вновь встретился с ее глазами, она выдавила слабую, нервную улыбку.
 – Лайла… – Он осекся, когда она взялась за край и одним быстрым движением стащила рубашку через голову. Одно короткое мгновение она подержала ее перед собой, скрывая от него свою наготу. Потом пальцы ее разжались, и рубашка тоже упала на песок. Теперь она была нагая, как и он, изящная и изысканно красивая на фоне светлого песка и черного, усеянного звездами неба. Мерцающие золотистые волосы доставали до бедер, дразнящей завесой прикрывая тело. Сквозь нее проглядывали соски, гордо темнеющие на фоне кремовой белизны груди. Мерцающий покров приоткрывал взору волнующие изгибы талии и бедер и рыжеватый треугольник волос у их основания.
 Джосс смотрел, словно зачарованный. Глаза его потемнели, сверкали. Рот напрягся. Он не говорил, не двигался, а просто смотрел, в то время как Лайла стояла не шевелясь перед ним, ожидая с колотящимся, как литавры, сердцем в груди.
 Наконец стало ясно, что он не собирается ни говорить, ни делать что-то, чтобы облегчить ей это. То, что произойдет дальше, зависит от нее.
 Подняв подбородок, она медленно и твердо направилась к нему, преодолевая те несколько шагов, что разделяли их. Она не испытывала стыда. Инстинкт, гораздо более сильный, чем голос разума, шептал ей, что она поступает правильно. Он сделал ее в полном смысле слова женщиной, своей женщиной, и что бы пи ожидало их в будущем, этого у нее уже никто не отнимет. Она будет хранить воспоминание об этой залитой лунным светом ночи глубоко в сердце, чтобы время от времени доставать и оживлять в памяти, если реальная жизнь станет слишком серой и безрадостной. Хотя они могут разлучиться, клеймо его прикосновений она будет носить в своей душе, своем сердце и теле всегда. Он пробудил ее чувства, открыл глубоко внутри ее родник чувственного желания, о существовании которого она даже не подозревала. Он заставил ее желать его даже прежде, чем она узнала, что такое желание. Но теперь-то она знает. И по-прежнему желает его. Ее тело горит от страсти.
 Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от него, она остановилась. Он по-прежнему не сделал ни малейшего движения, чтобы коснуться ее, не сказал ни слова, чтобы подбодрить ее. Лицо его было застывшим и суровым, губы неумолимо сжаты. У нее было такое ощущение, будто она заколдована этим мужчиной, лунным светом и своим собственным жаждущим телом.
 – Джосс, – пробормотала она, внезапно смолкнув, когда ее голос упал до хриплого шепота. Глаза его сверкнули, а мышцы вокруг рта напряглись. Лайла облизнула пересохшие губы, затем попробовала еще раз: – Я хочу, чтобы ты… был моим любовником. Пожалуйста. – Голос ее стал таким тихим к тому моменту, когда она произнесла эти последние слова, что почти заглушался шелестом волн.
 – Ты ведьма, а я несчастный идиот, – пробормотал он, но, даже не успев договорить эти слова, он рывком прижал ее к себе и накрыл ее губы своими, словно больше не мог сдерживаться.
 Его рот был твердым, горячим и жадным, когда она открыла свой с не уступающим ему по силе желанием. Ладони скользнули вверх по крепким мускулам рук, погладили плечи, сомкнулись на затылке. Она целовала его так, словно умерла бы, если бы не сделала этого, прижимаясь еще теснее, упиваясь ощущением его твердого мужского тела.
 Она все крепче обвивала его шею руками, вплетая пальцы ему в волосы, чувствуя, как подрагивают бедра, прижимающиеся к его бедрам. Его рука нашла ее обнаженную грудь, и колени ее подогнулись. В этот раз он опустился вместе с ней на песок, накрывая своим тающее в его объятиях тело. В этот раз не было никакого насилия, лишь взаимная, неистовая страсть. Она раздвинула ноги и выгнула спину, ожидая в трепетном предвкушении обжигающего пламени его вторжения. Но он сдержал себя, балансируя на самом краю, и приподнял голову, чтобы видеть ее. Эти зеленые глаза сверкали так, что прожигали ее насквозь.
 – Скажи теперь, – проговорил он сквозь стиснутые зубы.
 – Что?
 – Что любишь меня.
 Она улыбнулась ему слабой улыбкой, которая была дрожащей от страсти.
 – Я люблю тебя.
 – Джосс! – прорычал он.
 – Я люблю тебя, Джосс, – послушно прошептала она, и его глаза сверкнули каким-то свирепым удовлетворением. Затем он вошел в нее, и это было чудесно, великолепно – слияние, порожденное скорее небесами, чем землей. Лайла брала и отдавала, брала и отдавала, хватая ртом воздух и задыхаясь, пока наконец не всхлипнула от экстаза, когда он показал, каким должен быть акт любви между мужчиной и женщиной. Когда все закончилось, когда он тихо лежал на ней, она мечтательно улыбалась, поглаживая его шелковистый затылок, влажные от испарины плечи.
 Спустя некоторое время он приподнялся на локтях и взглянул на нее с задумчивым выражением лица.
 – Теперь назад пути нет, как ты понимаешь. Что бы ни случилось.
 – Я не хочу возвращаться назад.
 – Ты отдалась мне. Теперь ты моя, и твой драгоценный Кит может начать подыскивать себе другую невесту. – Его зеленые глаза ярко горели в неземном свете, сосредоточенные на ее лице.
 – М-м… Мне нравится быть твоей. – Этот чувственный ответ вкупе с поглаживанием его широких плеч, казалось, удовлетворил его. Она не видела смысла напоминать, что мужчину зовут Кевин, что он скорее всего утонул, и даже если нет, пропасть между нею и Джоссом остается такой непреодолимой, как и прежде. Не сегодня. Сегодняшняя ночь особенная. Несколько волшебных часов вне реальности. Кроме того, существует вполне весомая вероятность, что они никогда не выберутся с острова и будут жить всю оставшуюся жизнь здесь вдвоем. Просто поразительно, какой привлекательной внезапно показалась эта мысль.
 Лицо его расслабилось, и он скатился с нее. Она уютно прижалась к его боку, положив голову на его плечо, а руку ему на плоский волосатый живот. Ее пальцы были заняты тем, что перебирали мягкую поросль курчавых черных волос на его груди, затем прошлись по линии ребер, через твердую плоскость живота, отыскали пупок и дразняще нырнули внутрь. Когда это не вызвало никакой реакции, не считая легкого подрагивания ресниц, она мягко пощекотала живот.
 Это наконец нарушило его меланхоличную задумчивость. Он слегка отодвинулся вбок, чтобы избежать ее шаловливых пальцев, и протестующе заворчал. Она пощекотала его бок, и он схватил ее за руку. За свою медленно расплывающуюся усмешку он получил в награду улыбку и нежный поцелуй в колючую щеку.
 – Если ты не поостережешься, то не успеешь и дух перевести, как я снова займусь с тобой любовью. – Его глаза предостерегающе заблестели.
 – Мне это нравится. – Она лукаво заморгала в ответ.
 Тогда он рассмеялся и обнял ее крепче, продолжая удерживать руку, дабы предотвратить дальнейшее нападение на его ребра.
 – Ну ты и бесстыдница! Кто бы мог подумать, а?
 Лайла подняла глаза от заинтересованного осмотра его груди и нахмурилась. Его слова застигли врасплох, задели ее. Она мгновение помолчала, а когда заговорила, голос ее прозвучал слабо, чуть слышно.
 – Джосс, я правда… бесстыдная? Что, большинство леди… ну, не такие, как я? В том, что касается… касается… – Она осеклась, в глазах застыло беспокойство.
 – Нет, моя дорогая, не только большинство леди определенно не такие, как ты. Большинство женщин не такие, как ты. От леди до шлюх.
 – О! – пробормотала она и почувствовала, как тошнотворная волна унижения захлестнула ее. Она была слишком смелой, слишком откровенной в своем наслаждении им. Должно быть, он считает ее распутной…
 Он увидел выражение ее лица, быстро сгреб ее в охапку и перекатился вместе с ней так, что оказался на спине, а она распласталась на нем. Ладони обхватили попку, пальцы легко поглаживали мягкую, округлую плоть.
 – Нет, большинство женщин не такие, как ты, – повторил он, удержав ее на месте, когда она заерзала, чтобы занять более приличное положение. – Господь наградил тебя страстностью, и я благодарю его за это. Это редкий дар в женщине, прекрасный и бесценный.
 – Правда? – спросила она, глядя все еще слегка встревоженно.
 – Правда, – серьезно ответил он и притянул ее лицо к своему.
 Его губы были теплыми, нежными и мягко убеждающими. Он удерживал свою страсть в узде, позволив ей задавать темп поцелуя. Она осмелела, ее язык подстрекал его к игривому поединку. Когда она наконец подняла голову, в его глазах плескаласъ страсть. Лайла улыбнулась, ощутив нарастание жара в паху. Но когда она наклонила голову, чтобы поцеловать его снова, он уклонился, покачав головой, взяв ее за плечи и подталкивая в сидячее положение. Когда она послушно села, он скользнул ладонями по ее телу спереди, интимно пройдясь по грудям, животу и мягкому треугольнику волос между ног. Затем показал, как оседлать его.
 Положив руки ему на грудь для равновесия, Лайла озадаченно нахмурилась. Таким способом он пытается обуздать их страсть? Возможно, после одного-двух раз мужчинам требуется отдых? И вновь она осознала, как, в сущности, мало знает о мужчинах.
 – Если ты устал…
 Она проговорила это нерешительно, желая предложить ему выход, не задевая его мужской гордости. Его губы дернулись при этих словах, на них появилась едва заметная улыбка.
 – Пока нет, – сказал он хрипло, при этом улыбка его становилась шире, пока не превратилась в кривую усмешку. – Мы еще только начали. Тебе еще многому предстоит учиться. Если мы будем любовниками, ты должна знать, что мне нравится.
 – А что тебе нравится? – У него это прозвучало так, словно он был гурманом, разборчиво выбирающим деликатесы. Не может же существовать больше одного способа выполнения физического акта? Должно быть, он имеет в виду что-то другое…
 – Гм… Например, иногда мне нравится видеть тебя – всю тебя, – когда мы занимаемся любовью. Поэтому время от времени я хочу, чтобы ты была наверху – вот как сейчас. Чтобы я видел твои прекрасные груди… – Говоря это, он обхватил их руками. Губы Лайлы слегка приоткрылись, когда он, казалось, взвешивал их, затем подразнил большими пальцами соски. Огненные стрелы пронзили ее.
 – Джосс… – Его имя, когда она простонала его, было наполовину протестом, наполовину вскриком удовольствия.
 Он оставил грудь и заскользил ладонями по ребрам, по тонкой талии и изящному изгибу бедер, по чуть заметной выпуклости живота. Жар сопровождал его прикосновения, расплавляя кости до тех пор, пока в ней не осталось ничего, кроме единственного желания упасть на него и позволить ему избавить ее от этого восхитительного томления, которое он в ней пробуждал.
 Хотя Лайла частенько втайне пыталась представить, каково это – исполнять супружеский акт с мужчиной, даже в самых безумных фантазиях ей не рисовалось такое: она, совершенно обнаженная, омытая лунным светом, сидит на груди своего такого же обнаженного возлюбленного, лежащего навзничь на песке, и ветер раздувает ее волосы серебристым облаком, а ночь укутывает их в таинственный кокон. Это было нечто за пределами грез, она никогда даже не мечтала ни о чем подобном. Ее мечты о любви были спокойными и мягкими, такими же сдержанными и невинными, какой была она сама. Проживи она хоть тысячу лет, и тогда ее грезы не простирались бы до такой вот языческой любви.
 Так было до сегодняшней ночи.
 Она ахнула, когда теплая сила его рук коснулась коленей, скользнула от них вверх по шелковистой внутренней поверхности бедер. Она застыла, когда его исследующие пальцы отыскали мягкое гнездышко ее волос, нежно погладили его, проникли внутрь, чтобы отыскать родники страсти, о существовании которых Лайла даже не догадывалась. Когда его пальцы прижались к ней, она вскрикнула, задвигалась, голова склонилась вперед, а глаза закрылись от интенсивности желания. Только руки, упирающиеся ему в грудь, удерживали ее от того, чтобы рухнуть на него бездвижно.
 – Теперь я хочу, чтобы ты любила меня, – послышался его хриплый шепот, когда она уже готова была провалиться в пучину, ожидающую ее. Голова Лайлы поднялась, а глаза с трудом открылись, когда она попыталась осмыслить то, что он сказал. Должно быть, он увидел недоумение в ее глазах, потому что его пальцы прижались к ней один последний раз, прежде чем руки переместились на бедра, приподнимая ее со своей груди и осторожно опуская на себя. Лайла ахнула, когда почувствовала огненный жар его прикосновения. Затем он слегка продвинулся внутрь, и руки на ее бедрах тянули се вниз, вниз, до тех пор, пока он не заполнил ее своей обжигающей плотью.
 – Люби меня, – пробормотал он невнятно. Глаза его подернулись пеленой, лицо пылало от страсти. Мускулы рук и груди перекатывались и бугрились под бронзовой кожей от усилий контролировать себя, чтобы она могла задать темп. Ахнув, Лайла сделала, как он просил, сжимая его запястья, в то время как руки Джосса направляли ее бедра, указывая тот ритм, который он искал.
 Наконец с хриплым вскриком он стиснул ее, задрожав в ее объятиях. Пока он удерживал себя внутри ее, она тоже вскрикнула, унесенная той же огненной бурей страсти, что настигала ее и раньше.
 Потом они тихо и неподвижно лежали в объятиях друг друга, дрожащие, обессиленные, удовлетворенные. Теплое дыхание ветра ласкало их. Омытое лунным светом безмолвие берега окутывало их, волны накатывали в мягком ритме, целуя берег. Но они лежали, сплетясь, на песке и не замечали ничего, кроме самих себя.
 В конце концов, пресыщенные и размякшие от удовлетворенной страсти, они уснули.




 Глава 31


 Грубые руки, схватившие ее под мышки и вытащившие из теплого кокона, в котором она спала, разбудили Лайлу. В следующее мгновение она потрясенно осознала, что уже не ночь, но рассвет.
 Затем в то же мгновение она осознала, что спала в объятиях Джосса на берегу, и что сейчас ее оттаскивают от него, и голая кожа царапается о зернистый песок. Какой-то ухмыляющийся, грязного вида малый в алой рубашке и черных бриджах, в котором она сразу же узнала одного из пиратов, стоял, наступив голой ногой на плечо Джосса и нацелив в него дуло пистолета.
 Джосс, казалось, тоже был потрясен тем, что происходит. Пока Лайла в ужасе смотрела, голова Джосса приподнялась на дюйм или два с песка, крутнувшись в ее сторону. Пират, держащий пистолет, что-то сказал, взвел курок, и глаза Джосса метнулись обратно к оружию и мужчине, который держал его: Джосс застыл, каждый мускул в его теле, казалось, напрягся. Ухмылка пирата стала шире. Палец, лежащий на курке, заметно сжался…
 И тут Лайла поняла, что руки, держащие ее, принадлежат другому пирату – с густой рыжей бородой и недостающим зубом, – который плотоядно ухмылялся и оттаскивал ее все дальше и дальше от берега. Лайла ничуть не сомневалась, что пистолет в руке первого пирата вот-вот выстрелит, Джосс будет убит, а она изнасилована одним или, возможно, обоими мужчинами.
 Реальность происходящего наконец проникла в ее сознание, и она закричала.
 Звук получился громким и пронзительным, как паровозный гудок. Мужчина, тащивший Лайлу, подпрыгнул и выругался, пнув ее в спину голой ногой. Лайла почти не почувствовала удара, силясь вырваться из его хватки. Ее крик, очевидно, отвлек на одну спасительную секунду того пирата, который намеревался убить Джосса. Пытаясь вырваться из лап бандита, она краем глаза увидела, как рука Джосса сомкнулась на руке пирата, держащей пистолет, как тот блеснул в воздухе… Внезапно прогремел выстрел, и в то же мгновение она была свободна. Рыжебородый отпустил ее и вскочил на ноги, когда Джосс побежал к ним. Второй пират неподвижно лежал на песке. Лайла, вся дрожа, опустилась на колени. Бросив на нее единственный взгляд и удостоверившись, что она невредима, Джосс погнался за рыжебородым вдоль берега и в лес. И только тогда до Лайлы дошло, что, даже если Джосс догонит и убьет его, пираты, конечно же, недосчитаются двух своих и станут их искать. А возможно, другие пираты уже сейчас наблюдают за ней.
 Расширенными глазами Лайла огляделась, почувствовав кислый привкус страха во рту.
 За исключением мертвого пирата, берег был пуст. Она была одна.
 Голая. Глаза обежали берег в поисках одежды.
 Забавно, насколько иным все выглядит в свете раннего утра. Примерно в полудюжине ярдов, прямо за мертвецом, неясно вырисовывался камень, с которого она наблюдала за плавающим Джоссом. Приливная волна почти доставала до него. Ее платье лежало в его укрытии.
 Что бы ни случилось, она встретит это полностью одетой.
 Не тратя времени на то, чтобы стряхнуть песок с тела, она схватила одежду и натянула ее, застегиваясь и зашнуровываясь с лихорадочной поспешностью, которую замедляли лишь дрожащие пальцы.
 Едва она успела вытащить волосы из платья, как из леса появился Джосс. С колотящимся сердцем она подбежала к нему.
 – Он мертв.
 Эти слова были ответом на невысказанный вопрос в ее глазах. Не задерживаясь, он прошел мимо нее к телу другого пирата, секунду смотрел на него, затем наклонился и осторожно перевернул. Лайла, подойдя сзади, вздрогнула и отвернулась при виде крови, сочащейся с левой стороны того, что было когда-то лицом. Джосс своим выстрелом разнес его. Когда она посмотрела снова, то увидела, что Джосс опустошил карманы пирата и стаскивает с него бриджи.
 – Что ты делаешь? – пискнула она.
 – Нам нужна его одежда.
 – Зачем?
 Джосс лишь на короткое мгновение оторвал глаза от того, что делал, но она увидела, что взгляд его мрачный и жесткий, выражение лица угрюмое.
 – Когда они найдут нас – если найдут, – я хочу, чтобы они думали, что нашли двух мужчин. Ты будешь в гораздо большей безопасности, если они не догадаются, что ты женщина.




 Глава 32


 Джосс оттащил тело в глубь острова. С помощью камня он вырыл неглубокую могилу в рыхлой земле под густыми девственными зарослями. Затем повторил ту же процедуру со вторым телом. Джосс был молчалив и мрачен.
 Когда он тащил второго пирата через лес, Лайла молча шла следом, неся одежду и другие вещи, которые Джосс снял стела. Оба трупа были присыпаны тонким слоем земли, и она помогла Джоссу навалить перегнивающую растительность поверх могил. В конце он притащил большой, вырванный с корнем олеандр и положил сверху.
 Когда он закончил, никто не мог бы сказать, что джунгли здесь каким-то образом были потревожены.
 – Идем, нам надо поспешить, – наконец сказал Джосс, наклоняясь, чтобы поднять с земли пиратские вещи и сунуть их под мышку, прежде чем направиться к берегу. Лайла, практически онемевшая от шока, молча последовала за ним.
 В глубине острова густая растительность создавала душную и неприятную тепличную атмосферу. Лайла проглотила густой, как пудинг, воздух и героически поборола приступ тошноты.
 – Думаешь, остальная команда будет искать этих двоих?
 – Да.
 – Скоро?
 – Кто знает? До наступления темноты, вероятно. Как упорно они будут искать, зависит от того, кем были эти мужчины и насколько они им нужны. Если они были просто двумя моряками, не представляющими особой ценности, команда может поискать день-два, приписать их исчезновение таинственной смерти и уплыть.
 – Надеюсь на это, – пробормотала Лайла, молясь, чтобы так и было. Они с Джоссом дошли до края берега и остановились. Джосс положил одежду на землю, выпрямился и взглянул на нее нахмурившись. Ради него Лайла выдавила дрожащую улыбку. Он улыбнулся в ответ, и блеск, который можно было описать почти как нежный, осветил его глаза. Одной рукой он обнял ее за талию, привлекая ближе, а другой взял за подбородок, чтобы она посмотрела на него.
 – Ты женщина на миллион, Дилайла Реми. Большинство представительниц твоего пола уже давно бы свалились в обморок или устроили мне форменную истерику с криком и рыданиями.
 – У меня никогда не бывает истерик. – Лайле претила сама эта мысль. Улыбка Джосса стала поддразнивающей. Часть напряжения ушла с его лица, и Лайла почувствовала себя лучше, чем за все утро. Они предстали перед лицом ужаса и смерти вместе и выжили благодаря Джоссу. Он спас их обоих. Снова. – Ты чудесный, – сказала она. Его глаза прищурились. Он наклонил голову и запечатлел быстрый, яростный поцелуй на ее губах. Затем он отпустил ее и, повернув, легонько шлепнул по заду.
 – Ну, хватит. Нам надо сделать все возможное, чтобы очистить берег. За работу!
 Лайла последовала за ним, когда он бодро шагнул на песок. Четверть часа спустя все следы смертельной схватки, имевшей место на белой полоске, исчезли. Джосс засыпал пятна крови на песке так, что все выглядело как обычно. Затем они с Лайлой уничтожили все следы человеческого присутствия на берегу, подметя песок пальмовыми ветками.
 – Должно сойти, – наконец сказал он. Лайла пошла следом, когда он направился к их хижине, стараясь не думать, что даже сейчас пираты могут рыскать по джунглям в поисках своих товарищей.




 Глава 33


 Лайле казалось, что прошли годы, а не Часы с тех пор, как она оставила маленькую прогалину в поисках Джосса вчера вечером. Если бы причудливо искривленный ствол не привлек ее взгляда, Лайла прошла бы мимо лагеря. Осознание того, как трудно будет для кого-то отыскать это место, не зная о его существовании, успокаивало.
 – Теперь займемся тобой, – сказал Джосс, бросая ворох одежды перед хижиной и поворачиваясь, чтобы окинуть ее критическим взглядом…..
 – М-мной? – Его внезапная суровость опять напугала ее, вновь напомнив о том, что им грозит смертельная опасность. Судя по выражению лица Джосса, он ожидал беды, причем скоро. Лайла сглотнула.
 – Мы должны превратить тебя из красивой девушки в неряшливого парня, на которого второй раз никто и взглянуть не захочет. Давай посмотрим, над чем тут можно поработать.
 Проговорив это, Джосс стал рыться в куче одежды. Две пары бриджей, и те и другие черные, алая шелковая рубашка, что была на пирате, намеревавшемся убить Джосса, теперь в пятнах крови, и когда-то белая рубашка и кожаные сапоги, принадлежавшие рыжебородому, кожаный мешочек с шестью свинцовыми пулями, кремнем и огнивом и каким-то жевательным табаком, пистолет и нож в чехле – таковы были их трофеи. Джосс зарядил пистолет, сунул его за пояс бриджей и встал, держа в руке бриджи поменьше.
 – Раздевайся, – велел он. – Будем превращать тебя в мальчика.
 Он нетерпеливо нахмурился, ожидая, когда она подчинится. Воззрившись на него, Лайла почувствовала внезапный приступ застенчивости. Раздеваться перед ним при ярком свете дня – это нечто совсем иное, нежели ее смелое обнажение в лунном свете. Она просто не может раздеваться… пока он смотрит.
 – Отвернись.
 Он мгновение смотрел на нее, словно не веря своим ушам.
 – Ты шутишь.
 – Нет. Отвернись. – На лице у нее было написано упрямство.
 – Лайла… – начал было он возражать, но потом сдался. Вскинув руки в безмолвном жесте поражения, Джосс бросил ей бриджи и повернулся спиной.
 Сморщив нос, она сунула ноги в бриджи. Они были слишком велики и, если бы она крепко не держала их на талии, немедленно свалились бы с нее.
 – А рубашку какую?
 – Белую, конечно. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь связал красную рубашку с ее прежним владельцем, Лайла молча согласилась. К счастью, белая рубашка была достаточно чистой – пришвартовавшись к берегу, пираты, очевидно, постирали свою одежду. Но запах рыбы и табака не выветрился и после стирки.
 – Все. Теперь можешь повернуться.
 Джосс повернулся, взглянул на нее и улыбнулся, увидев на ее лице выражение отвращения. Затем оглядел ее помедленнее и повнимательнее и нахмурился.
 – Ну? – Она склонила голову набок, с беспокойством глядя на него. Один длинный локон золотистых волос свесился и каскадом упал на плечо. Глаза казались огромными серо-голубыми озерами на фоне изящного овала лица. Кожа лица и шеи была белой и атласно-гладкой, линия скул и подбородка нежной и утонченной. В открытом вороте рубашки виднелась ключица. Несмотря на то что рубашка была чересчур свободной, грудь все равно провоцирующе выступала. О талии и бедрах трудно было что-то сказать. Бриджи она вынуждена была держать одной рукой.
 Джосс застонал:
 – Если я когда-то и видел кого-то меньше похожего на мужчину, то не могу вспомнить.
 – Бриджи слишком велики, но если я подвяжу их чем-нибудь и спрячу волосы под косынку, может, сойду за парня?
 – В полночь, если наткнешься на слепого, то возможно. Черт, давай попробуем. Ты не могла бы выглядеть более женственной, чем сейчас, разве что будешь совсем без одежды.
 Он взял вторые бриджи и разрезал их ножом. Отрезав три длинные полоски ткани, он связал их в одну.
 – Заправь рубашку.
 Она сделала, как было сказано, после чего он обернул полоску ткани ей вокруг талии и завязал. Лайла осторожно отпустила бриджи. Теперь они держались. Воодушевленная, она с надеждой взглянула на него:
 – Лучше?
 Он закатил глаза к небу в выражении полного поражения.
 – Что не так теперь? – Она стояла, подбоченившись и глядя на него прищуренными глазами. Пессимизм Джосса по поводу ее шансов сойти за мужчину начал ее раздражать. По крайней мере мог бы проявить больше воодушевления. Она делает все, чтобы угодить ему.
 – Милая, ты просто слишком… слишком… – Он руками изобразил, что спереди у нее чересчур большая выпуклость. – Что у тебя надето под рубашкой?
 – Сорочка.
 – Сними ее. Может, это поможет. Что-то же должно помочь, черт побери!
 Лайла заколебалась на мгновение, затем кивнула:
 – Хорошо. Но пожалуйста, еще раз отвернись.
 – Ой, Бога ради!.. – Он прикусил язык и отвернулся. Она сняла рубашку, затем стащила через голову сорочку и бросила ее на землю. Мысль о том, чтобы надеть чужую рубашку на голое тело, была малопривлекательной, но ничего не поделаешь. Застегнувшись на все пуговицы, она сказала Джоссу, что готова.
 Он бросил на нее взгляд и покачал головой.
 – Не лучше?
 – Еще хуже, по сути дела. Ты просто слишком женственная.
 – Ну, прошу прощения. – Лайла почувствовала, что начинает выходить из себя. – Ничего не могу с этим поделать.
 – Ну-ну, не злись. Бог наградил тебя изумительной фигурой, и я этому очень рад. Но в данный момент это представляет проблему. Мы справимся. Просто нужно что-то…
 Он не договорил, повернулся и направился к хижине. Лайла с некоторым подозрением наблюдала, как он исчез внутри. В чем бы ни заключалась его идея, ей она определенно не понравится. Ее догадка подтвердилась, когда он появился с ее нижней юбкой, которую начал разрезать на полоски, как до этого бриджи.
 – Что ты делаешь? – За время их пребывания на острове она стала очень высоко ценить этот предмет одежды. Он был крайне полезен во многих отношениях, когда был цел, и он принадлежал ей. Джоссу лучше иметь вескую причину для подобного самоуправства.
 – Повязка – вот что нам нужно, я думаю, – ответил он, даже не глядя на нее и продолжая разрезать юбку на полоски.
 – Повязка? – Лайла опустила руки и нахмурилась. – Повязка? – Ее голос повысился почти до визга.
 – Именно. Сними рубашку. И я больше не желаю слышать этой чепухи насчет того, что мне надо отвернуться. Это смешно, я этого не потерплю, и в любом случае в данный момент у тебя есть посерьезнее причина для беспокойства, чем попытки соблюдения ложной скромности.
 – Ты…
 – Сними эту чертову рубашку! – взревел он.
 Едва успела она расстегнуть последнюю пуговицу, как он нетерпеливо стащил рубашку с ее плеч. С жарко пылающими щеками Лайла прикрылась руками и повернулась.
 – Прошу тебя, прекрати вести себя по-идиотски.
 – Если ты подержишь руки в стороны, мы посмотрим, что можно сделать.
 Лайла подчинилась. Джосс взял оторванные полоски ткани и обмотал их вокруг грудной клетки, спеленав ее, как мумию, и сплющив грудь.
 – Слишком туго! Больно! – запротестовала она, когда он дернул за два конца и связал их в крепкий узел на спине. – Ох! Сделай посвободнее, пожалуйста!
 – Посмотрим, как будет теперь, – сказал он, оставляя без внимания ее мольбу, когда поднял рубашку с земли и вручил ей.
 Неловко поерзав в попытке чуть ослабить давление повязки на грудь – безрезультатно, Лайла надела рубашку и застегнула ее, бормоча нечто нелестное. Джосс стоял чуть поодаль, критически оглядывая ее.
 – Ну?
 Спустя некоторое время он сдержанно кивнул:
 – Не слишком хорошо, но… лучше. Закрути волосы на макушке и завяжи их. – Он подал ей узкую полоску, оторванную от юбки.
 Лайла подняла волосы наверх, в то время как он оторвал большой треугольник от бриджей и обвязал ей голову в виде банданы. Джосс надвинул грубый черный материал так низко на лоб, что она почти ничего не видела, затем подоткнул сзади, чтобы полностью скрыть волосы. Закончив, отошел назад и внимательно оглядел ее. Наконец он покачал головой с явным недовольством.
 – Может, они не найдут нас и нам не придется беспокоиться о том, как я выгляжу, – с надеждой сказала Лайла, обескураженная этим последним свидетельством неудачи с ее маскарадом.
 – Мы не можем рисковать, – отозвался он, скользя по ней глазами со смущающей медлительностью. Внезапно сосредоточившись, он решительно схватил ее за руку и крепко держал, при этом наклонившись и зачерпнув горсть земли. Она протестующе ахнула и попыталась увернуться, когда он стал мазать землей ее лицо и шею.
 – Джосс! Прекрати! Что, скажи на милость, ты делаешь?
 – Хороший слой грязи поможет замаскировать твою нежную женскую кожу.
 К тому времени, когда он закончил, она была такой грязной, словно поработала землекопом. Кожа ее была испачкана землей, а рубашка и бриджи такие грязные, что если бы она их сняла, они бы стояли сами по себе.
 Отойдя чуть в сторону и стряхивая грязь с пальцев, Джосс снова оглядел ее. На этот раз он не покачал головой.
 – Лучше? – спросила Лайла.
 – Лучше, – подтвердил он. – Пройдись-ка вокруг меня, хорошо?
 Лайла прошлась. Вернувшись на прежнее место, увидела, что он снова хмурится.
 – Что теперь? – со вздохом спросила она.
 – Не могла бы ты постараться не вилять задом? Это соблазнительное покачивание выдает тебя уже через два шага.
 – Я не виляю задом, и у меня нет соблазнительного покачивания! – чуть ли не прорычала она.
 – В самом деле? Тогда, пожалуйста, пройдись.
 Под критическим взглядом Джосса Лайла прошлась. Хотя она очень старалась, чтобы тело ее оставалось при этом неподвижным, он все равно остался недоволен.
 – Вот, надень-ка их, – сказал Джосс, беря сапоги рыжебородого. Прежде чем подать их ей, он бросил в один сапог плоский камень. Взяв сапоги, Лайла нахмурилась и автоматически начала выуживать камень. – Оставь его, – резко приказал он. – От этого ты будешь хромать.
 Она оставила. Сапоги были огромными для ее маленьких ног, но камень, казалось, имел сверхъестественную способность вклиниваться под самую нежную часть подошвы. На этот раз, когда она прошлась, Джосс объявил, что почти удовлетворен.
 – Ты все равно не похожа на мужчину, но полагаю, что лучше нам уже не сделать. Просто молись, чтобы пираты не нашли нас и нам не пришлось бы об этом беспокоиться.
 – Не волнуйся, буду, – горячо отозвалась она. И молилась.




 Глава 34


 Следующие три дня Лайла с Джоссом провели, скрываясь от поисковых партий, которые обшаривали остров в поисках пропавших пиратов. Судя по интенсивности поисков, Джосс заключил, что по крайней мере один из мужчин был крайне ценен для корабля. Который из них и почему, он мог лишь догадываться.
 Лайла чувствовала себя совершенно несчастной. Противно пахнущая грязь, которой Джосс неизменно измазывал обнаженные участки ее кожи, вызывала зуд и привлекала крошечных кусачих мошек, от которых она вся чесалась еще больше. Грудь постоянно болела под тугой повязкой, которой была стянута. В нескольких слоях одежды, которую она вынуждена была носить, ибо Джосс разрезал ее платье и соорудил поверх ее рубашки примитивную безрукавку, что еще больше скрывало ее пол, ей было невыносимо жарко. Страдания ее усугублялись и тем, что им приходилось постоянно передвигаться.
 Только после наступления темноты они осмеливались воспользоваться относительным комфортом хижины и ослабить бдительность. Пираты, оказавшись людьми осторожными, сильно нервничали из-за исчезновения двоих из их числа. С наступлением ночи поисковые партии направлялись к своему кораблю и не появлялись до тех пор, пока на следующий день солнце не поднималось высоко в небе. Очевидно, пираты не рисковали бродить по неизвестному тропическому острову в свете факелов. Из того, что Джосс с Лайлой видели и слышали, большинству из них не особенно хотелось делать это и при ярком свете дня. Они искали своих товарищей по кораблю согласно приказу капитана, но без особого энтузиазма, поэтому избегать их было не так уж трудно.
 В течение дня Лайла во всем слушалась Джосса, когда они играли с пиратами в прятки. Поскольку они действовали с умом, были осмотрительны и держали ушки на макушке, вероятность того, что их поймают, была невелика. По крайней мере Лайла на это надеялась. Но угроза обнаружения всегда присутствовала. Несмотря на свою напускную храбрость, которую она сохраняла ради Джосса – ведь он так восхищался ее смелостью, – Лайла большую часть времени была напугана. Она понимала, что если их обнаружат, шансы на выживание у них весьма малы. И это в том случае, если пираты будут убеждены, что она мужчина. Если же ее маскарад раскроется, они оба – и она и Джосс – обречены. Она знала, что он будет сражаться насмерть и умрет, защищая ее, а она… Оказаться во власти пиратов – это ужас, о котором она не могла даже думать без содрогания.
 Только в ночные часы, в уединении хижины, Джосс позволял ей снимать свою маскировку. Говоря по правде, он не слишком охотно соглашался на это даже тогда, но, проведя больше четырнадцати часов в жутких неудобствах и мучениях, Лайла не собиралась слушать никаких его отказов. Если она не облегчит этот нестерпимый зуд, то просто сойдет с ума! Вдобавок к ее неприятностям от тугой повязки по спине и под грудью у нее пошла потница. Джосс смягчал сыпь, смазывая кремообразным соком одного растения, которое Лайла знала с Барбадоса и обнаружила дикорастущим на этом маленьком острове. Каждую ночь, когда сок делал свое дело, сыпь исчезала, только чтобы снова появиться на следующий день и опять доводить ее до умопомрачения. Поэтому когда безжалостное солнце сияло в их тропическом рае, Лайла чесалась и впадала в отчаяние.
 Каким блаженством было снять с себя грязную одежду, которую она носила весь день, и умыться водой, принесенной для нее Джоссом в кокосовой скорлупе! Смыв грязь с кожи, она стаскивала с головы платок, промывала слипшиеся пряди, насколько это было возможно в небольшом количестве воды, и досуха расчесывала. Затем она надевала свою сорочку – единственный предмет женской одежды, который еще остался у нее, – и внезапно вновь становилась собой. Освобожденная от тугой повязки грудь ныла, но она была настолько счастлива снова оказаться в собственной шкуре, что почти не замечала этого.
 В колдовские темные часы между закатом и рассветом они постигали все, что можно было знать друг о друге. Джосс знакомил Лайлу с ее телом и со своим, и она училась доставлять удовольствие ему и получать удовольствие самой. А после она лежала в его объятиях, и они разговаривали. В основном говорили всякий любовный вздор, но также о своем детстве и семьях, самых сокровенных тайнах и страхах. Единственное, о чем они не говорили, – о своем будущем. Оно было слишком неопределенным, чтобы заглядывать в него. Правда заключалась в том, что если они когда-либо вернутся к нормальной жизни, то у них не будет совместного будущего. Разумом Лайла это понимала. Но сердце… В эти ночи в объятиях Джосса Лайла влюбилась в него еще сильнее. Он был нежен и ласков с ней даже в порыве страсти, заставлявшей будить ее вновь и вновь и любить пылко, горячо и нежно. Он мог рассмешить ее, даже когда она дрожала от неистового желания, а раз или два – только раз или два – она поймала себя на мысли, что было бы чудесно, если бы они смогли выбраться с этого острова, если бы только она могла взять Джосса за руку, привести к отцу и объявить, что он тот мужчина, с которым она хочет прожить жизнь.
 Но такое, разумеется, немыслимо. Во-первых, вполне возможно, они вообще никогда не выберутся с этого острова, живые или мертвые. А во-вторых, даже если это удастся, отец ни за что на свете не примет Джосса.
 Но когда она лежала в его объятиях, положив голову ему на плечо, гладя пальцами теплую кожу руки и они говорили обо всем и ни о чем, единственной реальностью были они двое. Она любила его и думала, что и он любит ее, хотя никогда не произносил этих слов, а она не настаивала. Она боялась, что если спросит, эти слова повлекут за собой обсуждение их будущего, которого она так страшилась. Она пришла к осознанию, что Джосс, несмотря на всю его силу, безнадежный романтик. Казалось, он просто не мог постичь, насколько огромно и непреодолимо препятствие между ними.
 Стеснительность Лайлы перед Джоссом тоже проходила, хоть и медленно, но неуклонно. К утру четвертого дня она уже почти совсем не чувствовала смущения из-за своей наготы. Перед наступлением рассвета каждого дня она облачалась в свой ненавистный костюм. В то четвертое утро, когда он смотрел на нее с мимолетной улыбкой, играющей в уголках губ, Лайла заплела и закрутила волосы, затем стащила сорочку через голову. Собственнический блеск появился в его глазах, когда она взяла ткань, чтобы бинтовать грудь. Сев, он остановил ее и поцеловал оба соска, коим вскоре предстояло быть сдавленными.
 – Давай я, – сказал он, забирая у нее ткань.
 – Жестокий варвар!
 Он усмехнулся и поцеловал ее на этот раз в губы. Поморщившись, Лайла подняла руки. Джосс туго обернул полоски вокруг груди, в какие-то несколько мгновений превратив се из соблазнительной женщины в плоскогрудого юнца. Пока она надевала остальную одежду, он натянул бриджи и вылез наружу. Когда Лайла появилась из хижины, он стоял на краю прогалины и хмурился, глядя в глубь острова.
 – Что случилось? – спросила она, подходя к нему и вглядываясь в буйные заросли переплетенных стволов и лиан, которые тянулись перед ней, насколько хватало глаз.
 – Слышишь птиц? Пираты этим утром поднялись рано и, судя по звукам, направляются сюда. Нам надо уходить.
 Птицы кричали гораздо громче обычного, потрясенно осознала Лайла. Сама она никогда бы не заметила. От уже знакомого прилива страха появился металлический привкус во рту, когда Джосс взял ее за руку и потащил за собой через джунгли, подальше от предостерегающих криков птиц.
 Знакомая утомительная игра в прятки с пиратами началась снова.
 Позже тем днем Джосс с Лайлой, лежа на животе в высокой траве, покрывающей вершину утеса, под навесом, образованным переплетающимися ветвями деревьев и лианами, прикрывающими их от яркого полуденного солнца, наблюдали за происходящим на берегу под ними.
 Кренгование пираты закончили два дня назад. Корабль, который Джосс определил как бригантину из-за его квадратных мачт, снова был на плаву и стоял на якоре в сапфировых водах бухты. Маленькие гребные шлюпки время от времени курсировали между судном и берегом, перевозя людей и материалы в оба конца. «Магдалена» – название бригантины было написано неровными черными буквами на носу – казалась безлюдной. Большая часть экипажа, по всей видимости, сошла на берег рано утром для усиленных поисков пропавших пиратов, что, как Джосс неохотно признался, беспокоило его. Как он сказал Лайле, ни один пиратский экипаж не захочет продлить свое пребывание в такой узкой бухточке. Корабль, стоящий на якоре в таком месте, фактически беспомощен. Другой корабль, подошедший с моря, поймает его в ловушку прежде, чем тот успеет поднять паруса. «Магдалену» могут захватить даже без единого выстрела.
 Если капитан ставит свой корабль в такое положение, откладывая отплытие на несколько дней, значит, пропавшие моряки им действительно нужны.
 В этот день поиски, похоже, сосредоточились на дальнем краю острова, где жили Лайла с Джоссом, поэтому здесь они чувствовали себя в относительной безопасности. Настолько, что Лайла даже немного вздремнула.
 – Мы ж уже здесь смотрели!
 Услышав эти раздраженные слова, Лайла оцепенела. Джосс резко обернулся назад, в ту сторону, где едва заметная тропинка вела с берега вверх, извиваясь по склону утеса.
 – Черт, как сказал капитан, оттуда виден весь берег. Может, они свалились с утеса и их смыло в море. Их тела в любое время может выбросить волной. И тут-то мы и найдем их.
 Голоса звучали совсем рядом, быть может, футах в двадцати ниже. Лайла не могла поверить, что пираты подошли так близко и ни она, ни Джосс не услышали их приближения.
 Он жестом велел ей молчать, затем повернулся и пополз туда, где с почти плоской вершины утеса была видна тропинка. По-пластунски он подполз к краю и выглянул. Осторожно, передвигаясь на четвереньках, Лайла последовала за ним. Должно быть, они оба задремали, если не слышали, как подошли пираты.
 – Капитан Логан решительно настроен отыскать Макафи, иначе мы бы подняли паруса еще вчера утром.
 Говорящий был щуплый, неопрятный тип в ярко-желтых панталонах и рубашке в оранжевую полоску. Подъем был крутым, и он пыхтел и отдувался.
 – Этот бортовой журнал, который мы забрали с «Сестрички Сью», бесполезная штука, если его некому читать, да? А Макафи единственный, кто знал, как его читать.
 Второй пират был моложе и крупнее, хоть и не менее потрепанный и не так запыхался. Лайла нахмурилась, глядя на них. Когда она думала о пиратах, то представляла себе богатую добычу и сундуки с золотом и драгоценностями, делимыми поровну между членами команды. Но, судя по виду этих двоих, если у них и имелись драгоценности и золото, они не тратили их на одежду или личные вещи.
 – Ну и чего? Кому надо его читать? Раньше мы же прекрасно обходились без него. Капитан может выбирать направление по звездам. За каким шутом ему нужен этот дурацкий журнал?
 Тот, что помоложе, начал что-то говорить, заколебался, затем осторожно огляделся. Убедившись, что они с его компаньоном на утесе одни, продолжил, понизив голос:
 – Если я скажу тебе кое-что, Сайлас, ты должен пообещать, что никому не проболтаешься. Капитан сдерет с меня шкуру, если узнает, что я слышал, как он говорил с Макафи.
 – Про что?
 – Ну… – Пират снова заколебался, явно не уверенный, что стоит раскрывать секрет.
 – Да ладно, Спир, ты же знаешь, что можешь мне доверять. Сайлас Хэнкс не трепач и никогда им не был.
 – Ага. В общем, капитан, кажется, слышал про какой-то клад. Я так понял, что он спрятан в пещере на каком-то острове, отмеченном в том журнале. Туда-то мы и должны были направиться, закончив кренгование. Да только Макафи пропал, а больше никто не может ни бельмеса разобрать в этом треклятом журнале. Потому-то капитан так рьяно и ищет Макафи.
 – Клад, вот оно что. А наш капитан – скрытный малый. Я бы нипочем не догадался ни о чем таком. Знаю только, что уж Подлизу мы точно не ищем. Пропажа этого рыжего сукина сына – невелика потеря. Если он и сделал какое полезное дело, я не видел.
 – Это точно. Только и умел, что бабу потрахать да потом хвастаться этим.
 Мужчины посмотрели друг на друга и хохотнули. Затем старший, Сайлас, внезапно посерьезнел:
 – А вообще-то как, по-твоему, что случилось с теми парнями, а? Мы уже дважды обыскали каждую пядь этого проклятого острова, и никаких следов. Они как будто сквозь землю провалились.
 – А шут его знает. Прямо чертовщина какая-то.
 – Во-во.
 Оба пирата беспокойно огляделись.
 – Как думаешь, не могут на этом острове быть охотники за головами? Или каннибалы?
 – Разрази меня гром, Сайлас, если я знаю. Знаю только, что я их не видел. Пока.
 – Может, днем они прячутся. Может, сейчас они наблюдают за нами. Может, они сожрали Макафи и Подлизу прямо с костями и всем прочим, потому-то мы ничего и не нашли.
 Мужчины придвинулись поближе друг к другу. Несмотря на опасность ситуации, Лайла не могла не улыбнуться, услышав все это. Джосс тоже ухмылялся, явно развеселившись. Если бы ситуация не была такой чрезвычайно опасной, забавно было бы испустить военный клич и посмотреть, как быстро эти пираты дадут деру.
 – Ладно, давай поднимемся наверх и покончим с этим. Капитан велел нам еще раз обыскать это место, – сказал Сайлас.
 Джосс отполз назад от края, и Лайла сделала то же самое. По крайней мере попыталась. Когда она оттолкнулась от поросшего травой края утеса, большой кусок земли сдвинулся с места. Она с ужасом увидела, как он свалился вниз, прямо к ногам пиратов. На долю секунды рука Лайлы показалась над краем, но она тут же отдернула ее.
 – Что за черт?..
 – Там кто-то есть! И уж точно это не Макафи или Подлиза! Двое пиратов ринулись вверх по тропинке, на ходу вытаскивая пистолеты.
 Джосс схватил Лайлу, развернул и толкнул вначале на колени, потом на живот в густые заросли позади себя.
 – Что бы ты ни увидела или ни услышала и что бы ни случилось со мной, оставайся здесь и не высовывайся, ты меня слышишь? – Это был быстрый яростный шепот. Затем Джосс вышел на середину прогалины, вытащив пиратский пистолет, который носил за поясом. У Лайлы хватило времени лишь на то, чтобы в ужасе заморгать, когда пираты выскочили на прогалину с пистолетами наготове. При виде Джосса, высокого, бронзового и голого по пояс, достаточно грозного и без пистолета, который он нацелил на них, стоящего с расставленными ногами и холодным вызовом в глазах, они остановились как вкопанные. Сайлас, который был чуть позади, почти врезался во второго пирата. Нетвердыми руками они подняли пистолеты, угрожающе прицелившись в Джосса. Он встретил их ошеломленные взгляды, нацелив пистолет в сердце Спира.
 – Какая приятная встреча, джентльмены, – спокойно сказал он. Несмотря на страх, Лайла почувствовала теплый прилив гордости за него. Вот мужчина, на которого можно положиться, с которым можно прожить жизнь… Она поспешно отбросила эту мысль.
 – Кто ты, черт побери, такой и откуда, дьявол тебя раздери, взялся? – выпалил Спир. Сайлас позади него внезапно сделал три шага в сторону. В первое мгновение Лайла не могла понять зачем, потом догадалась. При таком расстоянии между пиратами Джосс не мог надеяться убить их обоих. По крайней мере не предоставив одному из них прекрасной возможности вначале убить его.
 – Я мог бы спросить то же самое. – Голос Джосса по-прежнему звучал невозмутимо, но в нем появились жесткие нотки, которые, казалось, заставили пиратов забеспокоиться. Сайлас незаметно продвинулся еще на шаг влево. Наблюдавшая за ними Лайла не была уверена, что Джосс это заметил. Ей так хотелось выкрикнуть предостережение, но Джосс велел ей не высовываться.
 – Что б мне провалиться, Сайлас, ты это слышал? Ну и нахал! – Спир крепче сжал в руке пистолет, нацелив его дуло прямо в грудь Джоссу. – Я спрашиваю тебя еще раз, приятель. Кто ты такой?
 Джосс несколько мгновений молчал. Лайла затаила дыхание. Ответ, который он в конце концов дал, застиг ее врасплох.
 – Меня зовут Сан-Пьетро. Джосс Сан-Пьетро, капитан почившей «Морской красавицы». Мой корабль затонул во время шторма у этих берегов с неделю назад. Я был бы премного обязан, если бы вы отвели меня к своему капитану, чтобы я мог засвидетельствовать ему свое почтение.
 Двое пиратов, по-видимому, были так же поражены спокойной дерзостью слов Джосса, как и Лайла. Они быстро переглянулись, затем снова уставились на Джосса с подозрением, отчетливо написанным на их физиономиях.
 – Чего будем делать, Спир? – спросил Сайлас.
 – Разрази меня гром, Сайлас, если я знаю. – Он оглядел Джосса. – Два наших парня пропали. Ты их, случайно, не видел?
 – В последние несколько дней я видел много ваших. Черт, да они наводнили весь остров, и я наблюдал за ними. Но что касается каких-то конкретных двух, нет, не думаю, что заметил. А теперь, как я уже сказал, мне бы хотелось поговорить с вашим капитаном.
 Сайлас со Спиром снова взглянули друг на друга, затем Сайлас пожал плечами:
 – Черт, пусть капитан Логан сам разбирается. Спир кивнул:
 – Ну что ж, пошли. Но предупреждаю тебя: попробуешь что-нибудь выкинуть, и ты покойник.
 – Вам не стоит меня бояться, джентльмены, – мирно отозвался Джосс, опуская пистолет и, к ужасу Лайлы, небрежно засунув его за пояс. Пираты, казалось, немного расслабились, хотя по-прежнему подозрительно смотрели на Джосса. Их пистолеты оставались нацеленными на него.
 – Пойдешь впереди. – Спир сделал Джоссу знак идти первым. Джосс подчинился, и Спир пошел за ним следом. До Лайлы дошло, что еще какие-то несколько секунд, и она останется совершенно одна! Не успела она решить, что делать и стоит ли что-то делать, как Сайлас зашагал позади Спира и они повели Джосса вниз по тропинке.




 Глава 35


 Когда мужчины ушли, Лайла еще несколько минут лежала не шевелясь, не зная, что делать. Что они сделают с Джоссом? Совершенно немыслимо, чтобы они просто так отпустили его.
 Они направились в сторону бухты. Расстояние было слишком велико, чтобы она могла расслышать что-то из того, о чем они говорили, но пираты указали Джоссу на еще одного мужчину, который сидел под пальмой на краю песчаной береговой полосы. Когда Джосс и его конвойные остановились, между ними четырьмя, похоже, произошел короткий разговор. Затем четвертый поднял с песка красный флаг, лежавший с ним рядом, и, помахав им над головой, по-видимому, послал сигнал на бригантину. Немного погодя маленькая плоскодонка с двумя мужчинами на веслах направилась от корабля к берегу. Когда она подплыла, Джосса заставили войти в воду и втащили в лодку. Сайлас со Спиром влезли следом. Гребцы развернули ялик и стали грести к «Магдалене». Джосс сидел на корме, словно ему было наплевать на все на свете, в то время как Спир держал его под прицелом.
 Когда плоскодонка подплыла к кораблю, душа Лайлы ушла в пятки. Джосс, крошечная фигура на расстоянии, узнаваемая только из-за черных волос, забрался по веревочной лестнице на палубу, где его схватили две пары рук и утащили с поля зрения, едва он успел перекинуть ногу через поручень.
 Время шло, день стал клониться к вечеру, а Лайла по-прежнему сидела, скрючившись, на вершине утеса и наблюдала. Она хотела есть и пить, но не решалась сдвинуться с места на случай, если Джосс каким-то образом умудрится послать ей сигнал. Когда тени удлинились, поисковые партии стали подтягиваться к берегу, где ожидающий пират сигналил флагом, вызывая лодку. К наступлению ночи, как ей показалось, большинство пиратов перебрались на корабль.
 Она осталась одна в темноте.
 «Магдалена» грациозно покачивалась на полуночно-синих водах бухты, из иллюминаторов лился свет.
 Затем с «Магдалены» была спущена плоскодонка с двумя мужчинами на корме и двумя на веслах. Когда лодка подплыла ближе к берегу, ей показалось, что один из мужчин на корме похож на Джосса. Ее сердце остановилось, потом пустилось вскачь. Свет факелов освещал широкие голые плечи и черные волосы, крепкую мускулистую грудь над узкой талией и черные бриджи. И было что-то в том, как он поворачивал голову…
 Но Джосс, если это он, похоже, не был ни связан, ни как-то иначе ограничен в своей свободе. Насколько Лайла видела, его никто не держал на мушке и он свободно разговаривал с мужчиной, сидящим позади него. Безумие, но в ней зародилась надежда.
 Когда ялик подплыл к острову, мужчины выпрыгнули и зашагали по мелководью к берегу. Те двое, что сидели на веслах, вытащили плоскодонку вслед за ними. Когда все оказались на берегу, мужчина, похожий на Джосса, указал в ту сторону, где пряталась Лайла, и сказал что-то своим спутникам. Все четверо посмотрели в ее сторону. Лайла в испуге попятилась.
 Когда она посмотрела снова, черноволосый и еще один направлялись по тропинке, ведущей от берега. Двое других остались на месте.
 Паника охватила Лайлу, дыхание перехватило. Что, во имя всего святого, ей делать? Бежать? Спрятаться? Неужели Джосса пытками вынудили открыть ее присутствие? Да и Джосс ли это?
 Она слышала, как мужчины приближаются по тропе. Слушая низкий рокот их голосов, она больше не сомневалась: высокий – это Джосс. Она узнала бы этот голос где угодно, при любых обстоятельствах.
 Они остановились на тропинке чуть ниже. Пригнувшись, Лайла подползла к тому месту, откуда они с Джоссом наблюдали за Сайласом и Спиром. Неужели это было всего каких-то несколько часов назад? А казалось, целую вечность!
 Там стоял только один человек. Луна скрылась за облаком, и было слишком темно, чтобы разобрать, который из них. Но в том, что один, Лайла была уверена. Она быстро отползла в укрытие, когда очертания высокой фигуры показались на прогалине.
 У Лайлы пересохло во рту, пока она смотрела, как темная фигура огляделась. Она была почти уверена, что это…
 – Лайла! – послышался хриплый шепот.
 – Джосс!
 Лайла выбралась из своего укрытия и, пробежав разделяющее их пространство, бросилась к нему в приступе облегчения. Он схватил ее в объятия и на мгновение прижал к себе.
 – Капитан… Логан… настаивает, чтобы я присоединился к экипажу, – шепотом объяснил Джосс. – Единственное, что удержало их от того, чтобы повесить меня или расправиться со мной каким-нибудь еще более неприглядным способом, – это то, что я умею пользоваться секстантом. Это делает меня ценным, по крайней мере до тех пор, пока они не доберутся до цели. Я сказал им, что был капитаном корабля, который затонул во время шторма возле этих берегов, и что я и еще один парнишка – единственные выжившие. Ты – юнга по имени Реми. Ты мой юный племянник, и я обещал твоей матери, что присмотрю за тобой. Ты туповатый от рождения, а после кораблекрушения и вовсе повредился в уме. С тех пор ты не произнес ни слова. Корабль назывался «Морская красавица», плыл из Бристоля.
 Прежде чем Лайла успела ответить, снизу донесся голос:
 – Ты все еще там, Сан-Пьетро? – В вопросе сквозило подозрение.
 – А ты думал, у меня выросли крылья и я улетел? – огрызнулся Джосс. – Я объясняю своему племяннику, что к чему, чтобы он с перепугу не растерял последние мозги, какие у него еще остались. Мы сейчас будем.
 – Давай поживее! Я не собираюсь торчать тут всю ночь!
 – Я не выдам себя.
 Быстро оглянувшись, Джосс стащил с ее головы косынку и зажал в кулаке толстую упавшую косу.
 – Что ты делаешь? – прошептала она, поморщившись и схватив его за руку, когда он потянул за волосы.
 – Мне чертовски жаль делать это, но эти твои волосы слишком большой риск. Если они обнаружат, что ты женщина… – Он не договорил. Она знала о риске не хуже его. С искаженным лицом, которое лучше слов говорило о том, как ему это тяжело, Джосс вытащил нож из бриджей и начал отпиливать толстую косу. От больно натянувшейся кожи головы на глазах у Лайлы выступили слезы, но она не издала ни звука протеста. Это у Джосса был страдальческий вид несколько секунд спустя, когда он стоял, уставившись на отрезанную золотистую косу, лежащую на ладони.
 – Они отрастут, глупый. – Она ощутила нелепый порыв успокоить его, даже когда пальцы испуганно пробежали по неровным коротким кудрям, с которыми она осталась.
 – Я знаю. – Со вздохом сожаления он пробежал ладонью по ее остриженной голове.
 Он обошел ее и двумя широкими шагами подошел, держа в руке блестящую косу, к краю утеса, выходящего на океан. Мгновение он подержал косу, зажав в кулаке, словно наслаждаясь ощущением шелковистых прядей в последний раз, затем отвел руку назад и забросил отрезанную косу как можно дальше в океан. Когда она скрылась из виду, он повернулся и посмотрел на Лайлу.
 – Сан-Пьетро? Ты еще там?
 – Мы уже идем.
 Говоря это, он наклонился и соскреб слизистый грибок, росший у основания камней на краю утеса. Выпрямившись, подошел к Лайле и приподнял ее голову за подбородок. Когда она без слов взглянула на него, Джосс размазал маслянистый грибок по голове, затем провел пальцами по неровной шапочке, оставшейся от ее волос. Затем зачерпнул горсть земли и растер по волосам. Сделав это, вытер грязные пальцы о ее лицо быстрыми, резкими движениями.
 – Ох!
 – Извини. – Он вновь повязал ей косынку и оценивающе оглядел. – Да поможет нам Бог, – тихо пробормотал он, – но это лучшее, что я могу сделать. Помни, не разговаривай и держи глаза опущенными. И Бога ради, не показывай своего потрясения, что бы ты ни увидела и ни услышала. Все время держись поближе ко мне, как будто ты боишься всех остальных. Поняла?
 Лайла кивнула. Держаться поближе к нему и притворяться испуганной не потребует от нее больших усилий. Она напугана до смерти и не намерена выпускать Джосса из виду, если это будет зависеть от нее. Он нужен ей сейчас так, как никто и никогда в жизни.
 Стоя с угрюмым лицом, он смотрел на нее еще мгновение, затем взял за подбородок и поцеловал. Прежде чем Лайла успела ответить, он зашагал вниз по тропе, и она заковыляла следом.
 Они обогнули поворот, который делала тропа. Пират, сопровождавший Джосса, стоял там и курил. Лайла повесила голову и опустила одно плечо, что придавало ей, как она надеялась, угловатый, несуразный вид. Камень в сапоге вклинился под подошву, заставляя ее хромать по-настоящему. Походка Джосса была спокойной и уверенной, словно ему на все наплевать, а ее сердце колотилось так громко, что она боялась, как бы пират не услышал.
 – Что-то ты долго, – проворчал пират, когда Джосс подошел к нему, а Лайла приостановилась чуть поодаль. Хотя она и держала глаза опущенными, но болезненно ощущала цепкий, пристальный взгляд, которым он окинул ее. Она от всей души надеялась, что тугая повязка и свободная рубашка с жилетом достаточно надежно скрывают ее формы. Пока глаза мужчины ощупывали ее тело, она с трудом сдержалась, чтобы не съежиться.
 – Подойди сюда, Реми, и постарайся не быть таким трусишкой, черт побери, – сказал Джосс с явным раздражением, схватив ее за плечо и рывком притянув поближе. Спотыкаясь, она подошла и встала рядом, не поднимая головы, чувствуя его руку на своем плече. Темнота окутывала их троих, обеспечивая ей некоторую защиту. Лайла так усиленно сосредоточилась на том, чтобы изображать слабоумного, что когда какая-то ночная птица прокричала где-то поблизости, она даже не вздрогнула. Лайла не отрывала взгляда от земли, стараясь набрать достаточно слюны, чтобы выпустить ее. Когда она потекла из уголка ее обвисшего рта и закапала на землю, Джосс издал звук отвращения, хотя она почувствовала, как его ладонь тайно одобрительно сжала ее плечо. Пират с отвращением отвел глаза. Затем, обращаясь к Берлу, Джосс сказал:
 – Это мой племянник Реми. Его мать думала, что морское путешествие сделает из него мужчину, но ты видишь, что из этого вышло. Жду не дождусь, когда верну его ей. Он теперь еще хуже, чем когда уезжал, и она как пить дать обвинит в этом меня.
 Лайла, понимая, что не может все время таращиться в землю, заворчала и закатила глаза, стараясь сбросить руку Джосса. Он отпустил ее, нахмурившись, когда она присела на корточки у его ног и стала бесцельно водить пальцем по пыльной тропинке.
 – Придурковатый, да? – сказал Берл и покачал головой. – Ну, давай возвращаться на корабль. Капитан обрадуется, что твой племянник не доставит ему никакого беспокойства.
 – Поднимайся, Реми. – У Джосса хорошо получалось изображать сдержанное раздражение. Лайла сделала вид, что не слышала, полностью сосредоточившись на рисовании кругов в пыли. В конце концов Джосс дернул ее с достаточной долей грубости и нетерпения. Как только он поднял ее на ноги, Лайла снова опустилась на корточки и вернулась к своему занятию. Берл загоготал. Джосс выругался и рывком поднял ее во второй раз. На этот раз он держал ее, ухватив за шиворот.
 Берл, ухмыляясь попыткам Джосса удержать своего племянника-идиота на ногах, отступил в сторону, чтобы Лайна с Джоссом пошли впереди него по тропе. Лайла хромала, спотыкалась и пускала слюни. Джосс выпустил ее воротник и крепко ухватил за руку. Берл шел сзади, похоже, безо всяких сомнений принимая ее за того, кем она притворялась. Пока Джосс тащил ее вперед, Лайла с удивлением обнаружила, что ее страхи слегка уменьшились. Она сыграла свою роль, и сыграла хорошо. Берл, кажется, убежден, что она Реми, мальчишка-идиот. Конечно, настоящее испытание еще впереди. Ей еще предстоит показаться перед пиратами в ярком свете дня и провести с ними бог знает сколько времени.
 Обмануть весь экипаж «Магдалены» будет непросто. Но она не думала, что невозможно. Больше не думала.




 Глава 36


 У Джосса пересохло во рту, пока он наблюдал, как Лайла взбирается по веревочной лестнице на пиратский корабль. Она устроила целое представление, безуспешно пытаясь ухватиться за веревки, держа свою якобы поврежденную ногу негнущейся, когда подтягивалась вверх. Джоссу, взбирающемуся вслед за ней, был прекрасно виден ее зад, как и другим мужчинам в лодке. Он облегченно выдохнул, ибо мешковатые бриджи полностью скрывали то, что она женщина. Талия у нее была тонкой, но такая она у большинства худощавых парней. Благодаря широкой рубашке, выпущенной поверх штанов, и безрукавке, вырезанной из платья, ее женственные формы было почти невозможно распознать. Он лишь молил Бога, чтобы ткань, стягивающая грудь, не развязалась. Если не развяжется, если она будет помнить, что надо держать глаза опущенными, хромать всякий раз, когда ходит, и не разговаривать, у них есть небольшой шанс справиться. Он надеялся.
 – Пошевеливайся, Реми, – прокричал он.
 Лайла продолжала медленно взбираться по лестнице, словно и не слышала. Джосс покачал головой для наблюдателей.
 Когда Джосс поднялся на палубу, Лайла уже стояла в окружении пиратов и ее внимательно оглядывал не кто иной, как сам капитан Логан. Они образовали беспорядочный круг перед полубаком, и четыре горящих факела освещали небольшое пространство так, что было светло почти как днем.
 – Гм… как тебя зовут?
 Джосс открыл было рот, чтобы ответить, когда Лайла, притворившись, что не обратила никакого внимания на вопрос или на глазеющих пиратов, присела на корточки и начала водить пальцем по палубе.
 – Разрази меня гром, он что, глухой? – Судя по голосу, капитан Логан был скорее озадачен, чем рассержен, уставившись на Лайлу и недоуменно хмурясь.
 – Слабоумный, как я вам говорил, – объяснил Джосс, присоединяясь к группе. – Он всегда был немного туповат, но после кораблекрушения сделался полным дурачком. Кажется, он с трудом понимает даже то, что я ему говорю, а ведь я, черт меня дери, его дядя.
 – Не нравится мне иметь иждивенца на корабле. – Это было сказано задумчивым тоном, словно Логан размышлял над этим вопросом. – У нас на «Магдалене» каждый выполняет свою долю работы.
 – Я буду работать и за него, и за себя, если понадобится, – резко сказал Джосс. – Но я его не оставлю. Он сын моего покойного брата, и я за него в ответе. Если хотите, чтобы я читал для вас секстант, значит, берете и его вместе со мной.
 – Гм… – Логан поразмышлял еще, разглядывая Лайлу. Джосс почувствовал, как его сердце остановилось, когда этот пристальный взгляд ощупывал тонкую фигурку, сидящую на корточках у его ног. К огромной чести Лайлы, она абсолютно ничем не выдала того, что знает, что их жизни висят на волоске, пока Логан раздумывал. Перевешивает ли умение Джосса пользоваться секстантом необходимость взять на борт бесполезный рот? На взгляд Джосса, в Лайле, даже с низко повязанной косынкой, закрывающей лоб и то, что осталось от волос, со сплющенной грудью и остальными частями тела, спрятанными под мешковатой мужской одеждой и покрытыми грязью, все равно невозможно было не узнать женщину, женщину, которую он любит. Но она хорошо играла свою роль. Она даже умудрилась пустить слюни.
 Если бы девушка не была леди, то вполне могла бы стать актрисой. Сердце Джосса переполняла гордость, когда Логан с отвращением отвел от нее взгляд.
 – Он умеет писать? Сможет написать свое имя? Он должен будет подписать договор, как и все остальные.
 – Он сможет поставить закорючку. Правда же, Реми? – На это Лайла снова пустила слюни, не прекращая рисовать пальцем узоры. Джосс чуть не зааплодировал. Ему пришлось прикусить щеку, чтобы не улыбнуться.
 – Принеси-ка договор.
 К облегчению Джосса, Логан отвернулся от Лайлы, чтобы отдать распоряжение мужчине слева от него. Теперь, решив позволить им двоим остаться на борту, он, казалось, утратил всякий интерес к своему слабоумному члену экипажа. Капитан переключил внимание с Лайлы на пирата, к которому обратился и который ненадолго исчез внизу, затем вернулся с потрепанным бумажным свитком. Была подтянута большая бочка, предоставлены перо и чернильница. Джосс подошел, развернул бумагу и пробежал ее беглым взглядом. Это был не более чем набор стандартных правил корабельной жизни и раздела добычи, большая часть которой отходила капитану, а остальная распределялась в процентном отношении между членами экипажа. Они с Лайлой, как он заключил, получат одну двадцать пятую того, что останется после того, как капитан и другие заберут свою долю. Что вполне устраивало Джосса. Он не собирался оставаться тут до дележки. При первой же удобной возможности, желательно возле какого-нибудь более или менее крупного порта, они спрыгнут с корабля. Их жизнь висит на волоске, и этот волосок порвется, когда Логан попадет туда, куда хочет попасть, или решит, что Джосс с его дурачком племянником больше обуза, чем ценное приобретение. Прежде чем это случится, они должны завоевать свободу. А пока должны быть очень и очень осторожны, если хотят выжить.
 Имена подписавшихся пиратов были расположены кружком. Джосс взял перо и размашистым почерком написал свое имя в дальнем конце круга. Затем наклонился, схватил Лайлу за руку и, потянув вверх, поставил рядом с собой.
 – Поставь галочку. Вот здесь, на бумаге, – велел он, всунув перо ей в руку. Она тут же уронила его, закапав чернилами бочку и доски палубы, когда перо покатилось к перилам. Со страдальческим видом Джосс поднял перо и, вернувшись, обнаружил, что Лайла уже опять сидит на корточках. Наблюдающие пираты от души веселились, хлопая друг друга по спине и гогоча над ним. Даже угрюмый Логан не сдержал усмешки.
 Громко выругавшись, Джосс снова поднял Лайлу на ноги, сунул перо ей в руку, сомкнул ее пальцы вокруг него и держал, пытаясь объяснить, чего хочет. Девчонка была выше всяких похвал. Она сдвигала брови и пускала слюни, старалась сесть на корточки, вынуждая его удерживать ее, безвольно склоняла голову набок. Если бы он не знал, как обстоит дело, то подумал бы, что она и в самом деле слабоумная. Наконец он заставил ее начертить кособокий крестик, обхватив ее руку своей и водя пером туда, куда ему было нужно. Когда с этим было покончено и он отпустил ее, она тут же присела, в то время как ему осталось написать рядом с ее кривым крестиком: «Подпись: Уилл Реми».
 После того как договор был подписан и унесен, Лайлу оставили чертить свои бесконечные узоры на палубе, между тем как капитан Логан приказал налить всем рома. Выпивая свою кружку, Джосс с облегчением подумал, что они прошли проверку. Если только не произойдет ничего такого, что может выдать их, пираты будут принимать Лайлу именно за того, кем она притворяется, – за слабоумного мальчишку.
 Если она и дальше будет играть свою роль без сучка без задоринки; опасность им не грозит. Как он уже сказал ей однажды, она – женщина на миллион.
 Кто-то сунул ему в руку еще одну кружку с ромом. Джосс быстро осушил ее, как и первую. На ближайшее время он и его слабоумный племянник – члены пиратской шайки.




 Глава 37


 Уже целую неделю «Магдалена» находилась в море. Лайла продолжала успешно притворяться, и ее маскарад оставался нераскрытым. Капитан Логан и другие члены команды замечали ее только тогда, когда она попадалась им на пути. У нее было такое чувство, что даже и тогда они толком не видели ее. Ее предполагаемое слабоумие делало се для них почти неодушевленным предметом.
 Дневные часы она проводила, ковыляя по пятам за Джоссом либо сидя на корточках на шканцах, пока он и капитан прокладывали курс при помощи сложных расчетов. Как и говорил Спир, Логан забрал с захваченного корабля секстант с отметками, которые предположительно вели к острову, где был зарыт клад. Работа Джосса заключалась в том, чтобы привести пиратов туда, расшифровывая эти отметки. До тех пор пока это не будет сделано, они с Джоссом в относительной безопасности. После этого, когда они станут уже не нужны… ей не хотелось даже думать о том, какой может быть их судьба.
 Каюты «Магдалены» были убраны с нее, фальшборт поднят, чтобы лучше скрывать пиратов во время погони за добычей. Вся команда, от капитана до самого младшего юнги, спала на раскатанных тюфяках прямо на палубе. Ночью, когда Лайла лежала, закутавшись в одеяло, рядом с Джоссом, недалеко от того места, где они спали, находился караульный. Они не могли себе позволить ни лишнего слова, ни даже жеста из опасения быть услышанными и разоблаченными.
 Всего на корабле было двадцать три пирата, не считая Лайлы с Джоссом. Арман Логан был высоким и сухопарым, лет примерно сорока или чуть старше, темноволосым, с рябым лицом, неприглядность которого еще больше усиливалась багровым шрамом, идущим от правого виска к подбородку. Ярко-красный шрам был скорее всего результатом сабельной раны, сказал Джосс в ответ на вопрос Лайлы, заданный шепотом, когда они укладывались спать в свою первую ночь на борту. Единственный среди всех пиратов, Логан одевался в костюмы из отличной ткани и рубашки с пеной кружев. Элегантная одежда странно не сочеталась с его обезображенным шрамом лицом. Но несмотря на всю его уродливость, он казался человеком, во многом таким же, как любой другой, и Лайле было трудно представить его в роли кровожадного пиратского капитана. Он обращался с Джоссом с той же учтивостью, что и со всеми остальными, и не обращал на нее ни малейшего внимания, что вполне устраивало Лайлу.
 На корабле было три женщины, захваченные в плен на том же корабле, где был взят и секстант. В течение дня они держались взаперти внизу, а после наступления темноты передавались от пирата к пирату среди тех, у кого возникала потребность в женщине.
 Были на корабле еще две женщины, которые не являлись пленницами, а плавали на «Магдалене» по собственной воле. У одной были волосы невообразимого медно-рыжего оттенка и грудь, которая заставила бы покраснеть даже взрослых мужчин. Звали ее Нелл, и она была любовницей Макафи. Теперь, когда Макафи не стало, она вознамерилась выбрать себе нового покровителя среди оставшихся членов экипажа. Судя по тому, что видела Лайла, она готова была переспать с любым, кто носит штаны.
 Вторая женщина была Нэнси, сестра Нелл. Нэнси была женщиной капитана Логана и имела склонность командовать сестрой. Обе женщины питали явную неприязнь друг к другу.
 К утру восьмого дня в море страх Лайлы из-за возможного разоблачения стал ослабевать. Ему на смену пришло новое беспокойство: Нелл положила глаз на Джосса и прилагала всяческие усилия, чтобы положить на него не только глаз. Похоже, она нашла замену Макафи, и этой заменой, желая того или нет, был Джосс.
 Рассудком Лайла ее понимала. Джосс, чисто выбритый, за исключением усиков, которые он оставил, когда сбривал бороду в первый день в море, был, без сомнения, самым красивым мужчиной на борту «Магдалены». Вместе с задачей расшифровки секстанта ему по наследству достался гардероб Макафи, и в цветастых шелковых рубашках, которые предпочитал его предшественник, он был просто неотразим. Лайла буквально кипела от злости, когда развратная бабенка проплывала мимо всякий раз, когда Джосс работал (что случалось не меньше дюжины раз в день!), шурша юбками и хлопая ресницами. Эта шлюха даже имела наглость дотрагиваться до него – один раз она дразняще провела пальцем по его шее в открытом вороте рубашки, другой раз ухватила его за плечо, сделав вид, что споткнулась. А однажды дошла до того, что прижалась своим необъятным бюстом к его груди, притворившись, будто ей в глаз попала соринка, и попросила ее вытащить.
 В своем обличье в качестве племянника Джосса Лайла не могла ничего сделать, чтобы расстроить замыслы бесстыдницы. Даже если бы она стала метать убийственные взгляды на Джосса, это могло вызвать вопросы в головах тех, кто увидел бы. Поэтому она вынуждена была притворяться глухой, немой и слепой и приберегать свою злость до того момента, когда сможет застать Джосса одного.
 – Я ничего не могу поделать! – запротестовал он, когда однажды ночью она напустилась на него. Лайле показалось, она расслышала в его голосе веселье, хотя было слишком темно, чтобы как следует разглядеть выражение его лица. Мысль, что он находит ситуацию хотя бы отдаленно забавной, разозлила ее еще больше.
 – Ты мог бы ходить в застегнутой рубашке, черт тебя побери! – прошипела она в ответ, и на этот раз невозможно было ошибиться в том, что он смеется. Лайла застыла и метнула в него взгляд, который, без сомнения, должен был убить его на месте.
 Больше всего Лайлу тревожило, что как-нибудь ночью Нелл заберется в постель к Джоссу. Лайла не знала, как реагировать на это. Даже если Джосс отошлет женщину прочь – как, несомненно, он и поступит, – она будет в бешенстве. А если Джосс не отвергнет развратницу, она вообще не отвечает за последствия. Это она и попыталась сказать ему после нескольких дней благоразумного молчания, когда ей с большим трудом удавалось удерживать свою возрастающую злость в узде, что, казалось, не отрезвляло, а только еще больше забавляло его.
 – Как ты можешь позволять ей так флиртовать с тобой? Хотя флирт – неподходящее слово для обозначения того, что она делает! – Это было высказано под прикрытием плеска волн и шума ветра, когда Джосс пришел на свой тюфяк. Он стоял первую вахту, поэтому было уже далеко за полночь. Лайла считалась бесполезной в том, что касалось дежурства и большинства других корабельных обязанностей, поэтому могла ложиться спать, когда хотела. Но она не могла уснуть, гадая, чем может заниматься Джосс без ее надзора. С час назад она выглянула из-под одеяла и обнаружила Нелл, направляющуюся вдоль палубы туда, где он стоял на носу, с дымящейся кружкой в качестве предлога, чтобы подойти к нему. Лайле стоило немалых усилий, чтобы остаться тихо лежать на своем тюфяке. К тому времени, когда Джосс раскатал свой тюфяк рядом с ней, она прямо кипела от злости.
 – Ты видела, да? У тебя глаза прямо как у кошки, – отозвался он на ее обвинение с многострадальным вздохом. Мысль о том, что он отнюдь не считает себя виноватым, разозлила ее еще больше.
 – Чего я не видела, так это чтобы ты отослал ее прочь!
 – Не можешь же ты ожидать, что я это сделаю, правда? Нелл – лакомый кусочек для любого мужчины.
 Он дразнит ее, подтрунивает над ней забавы ради, дошло до Лайлы после минутного потрясения. Еще немного, и она готова была взорваться. Он еще смеется над ней!
 – Если она так тебе нравится, что ж, милости прошу. – Лайла плюхнулась на бок, повернувшись к нему спиной. Только не надейся, что я позволю тебе еще раз хотя бы приблизиться ко мне, безрогий козел!
 Джосс засмеялся и, протянув руку, погладил пальцем уязвимый участок шеи на затылке. Со временем капитан Логан, очевидно, стал больше им доверять, потому что караульный больше не стоял в нескольких шагах оттого места, где они спали. Тем не менее повсюду вокруг спали другие члены экипажа, и Джосс тем самым рисковал.
 Лайла резко повернулась и гневно зыркнула на него. Тучи ненадолго расступились, открывая матовую луну, и это позволило ей увидеть его лицо, когда он лежал на боку в паре футов от нее, подперев голову рукой.
 – Ты невыносим!
 – А ты прелестна. Ты же понимаешь, что я просто дразню тебя. Хотя ты не можешь ожидать, что я с негодованием отвергну Нелл. Это было бы слишком неосторожно. В конце концов, если бы ты действительно была моим слабоумным племянником, я, возможно, был бы рад тем радостям, которые она предлагает.
 – Если ты переспишь с ней… – Это была неприкрытая угроза.
 Он улыбался. Она видела блеск белых зубов в темноте.
 – Не пересплю. Единственная женщина, с которой мне хочется оказаться в постели, ходит со сплющенной, туго перевязанной грудью, вся покрыта засохшей грязью, лежит сейчас рядом со мной и злится на меня за то, в чем я не виноват. Она злючка и ведьма, и она околдовала меня так, что никакая другая женщина, кроме нее, мне не нужна. Если я и уделяю какое-то внимание Нелл, то делаю это исключительно напоказ. Удовлетворена?
 – Нет!
 Он усмехнулся:
 – Так я и думал. А теперь угомонись, злючка, и спи. И Бога ради, не бросай на Нелл презрительных взглядов. Ты выдашь себя.
 – Значит, тебе придется быть осмотрительнее, ясно?
 – Я попытаюсь охладить ее пыл, хорошо? – Его тон сказал ей, что он старается помириться.
 Лайла отнюдь не была настроена смягчаться.
 – Да уж будь так добр! Иначе узнаешь, что такое настоящая злюка!
 Но, смягчая суровость своих слов, она повернулась, придвинулась чуть ближе и под покровом одеяла протянула руку. Пальцы нашли его пальцы, погладили их. Его рука сомкнулась вокруг ее ладони, обхватила ее тепло, поднесла к губам. И он медленно и нежно перецеловал ее пальцы, один за другим, прямо там, на палубе пиратского корабля.




 Глава 38


 Начало второй недели было ясным и жарким. «Магдалена» держала курс на юго-восток, борясь со встречным ветром. В то утро, на двенадцатый день после того, как они ступили на пиратский корабль, Лайла проснулась от того, что Джосс грубо толкнул ее. Она заворчала, зевнула и села, заморгав от яркого утреннего солнца.
 – Пошевеливайся, Реми!
 Она послушно поднялась и скатала свой тюфяк, как делал Джосс. Затем, хромающая, с рассеянным взглядом, заковыляла следом за ним в уединенное место на носу корабля, где Джосс справил нужду с вопиющим пренебрежением какими бы то ни было соображениями скромности, выпуская струю прямо с края борта, как делали другие мужчины, когда погода и обстоятельства позволяли. Лайла вынуждена была быть более осмотрительной. Зайдя за большую бочку, она торопливо воспользовалась ночным горшком, который Джосс обнаружил в первый день и предусмотрительно припрятал для нее. Закончив, она быстро выплеснула содержимое через край и вернула горшок на его потайное место, чтобы никто не нашел.
 Когда Лайла вышла из-за бочки, то обнаружила Нелл, жеманно улыбающуюся Джоссу. Масса ее жестких рыжих волос крупными волнами обрамляла лицо и спускалась до половины спины. Кожа у нее была смуглой, а лицо круглым со слегка крупноватыми чертами. Несмотря на откровенную вульгарность женщины, Лайла угрюмо подумала, что мужчины, должно быть, находят ее крайне привлекательной. Во всяком случае, формы у нее аппетитные. Груди у нее были большими, как арбузы, соски бесстыдно проглядывали под тонкой тканью свободной белой блузки. Талия была широкой, но за счет пышности груди и бедер выглядела вполне стройной. Даже когда женщина стояла на месте, жеманно улыбаясь Джоссу, ее бедра двигались, раскачивая пышную черную юбку из стороны в сторону.
 Сегодня Нелл явно задалась целью поохотиться на мужчин. Блузка ее была так низко стянута с плеч, что верхняя половина груди обнажилась. Юбка была подтянута вверх настолько, что полностью виднелись голые смуглые стопы и толстоватые лодыжки. Талия перетянута туже обычного поясом из ярко-красного шелка. Щеки нарумянены, а губы накрашены почти таким же цветом, что и пояс. Глаза ее были сосредоточены с приводящей в бешенство алчностью на добыче, которая попала в ее поле зрения. И эта добыча улыбалась ей с несомненным обаянием и полным пренебрежением к ярости, которую испытывала наблюдающая Лайла.
 Хромая и кипя от злости, Лайла подошла ближе и увидела, что Нелл мило надулась. Она поджала свои накрашенные губы, дерзко оглядывая высокую фигуру Джосса с головы до ног, дольше всего задерживаясь на определенной, не могущей быть упомянутой части, которая отчетливо очерчивалась под облегающими черными бриджами.
 – Я тебе приглянулась, красавчик, я знаю. Леди всегда может сказать. Так что же мешает нам быть друзьями? У такого славного парня, как ты, имеются… потребности. – Эта провокационная речь, произнесенная сладострастным голосом, лишь слегка подпорченным акцентом кокни, заставила Лайлу скрипнуть зубами. Если Джосс не пошлет это создание ко всем чертям немедленно, она… она… Что она сделает? Если не собирается выдать свой пол, что она может сделать? Ничего, признала она со злой горечью.
 Беспомощная злость Лайлы усилилась, когда Джосс положил ладони на слишком пухлые руки Нелл, пробежав ими вверх-вниз и улыбаясь ей в глаза. Лайла остановилась как вкопанная и уставилась на него, чувствуя, как неистовая, примитивная ярость закипает в ней. Он не имеет никакого права прикасаться к этой твари! Он принадлежит ей!
 – Ты красивая женщина, Нелл, и я не был бы мужчиной, если бы ты мне не нравилась. Но боюсь, что если я уступлю своим желаниям, то мне придется иметь дело со всей командой «Магдалены». Чего мне, как новичку, никак не хотелось бы. Не секрет, что каждый мужчина на корабле мечтает занять место Макафи, и кто-нибудь непременно перережет мне глотку, если я украду приз прямо у него из-под носа.
 Нелл глупо заулыбалась и сократила небольшое расстояние между собой и своей добычей, пробежав руками по сапфировому шелку, прикрывающему грудь Джосса, и сцепив их у него на шее. Лайла благодарила провидение, что он исполнил ее просьбу и носил рубашку застегнутой. Если бы она увидела, что Нелл касается его обнаженной кожи, она бы точно взорвалась.
 – Ты не кажешься мне трусом, милый. И я хочу именно тебя.
 Джосс одобрительно улыбался наглой бабенке, легко держа руки у нее на талии, а она обнимала его за шею и дерзко потиралась о него. Лайле было ясно, что он не делал никакой попытки освободиться. Точнее, до тех пор, пока не взглянул поверх головы потаскухи и не увидел ее убийственного взгляда. Глаза их встретились, и в ее глазах он увидел то, что мог игнорировать только на свой страх и риск. Глаза Джосса на мгновение расширились, он поморщился и вновь перевел взгляд на женщину, повисшую на нем. Он покачал головой и мягко отстранил ее:
 – Ты соблазнительная девушка, но я человек осторожный. Мне надо немного подумать над твоим предложением. А теперь иди, женщина, и дай мне заняться делом.
 Нелл надулась, но он отослал ее с улыбкой, которая, Лайла чувствовала, обещала слишком многое, и со знакомым шлепком по заду. Это доставило бесстыжей бестии такое удовольствие, что она захихикала и, уходя, послала Джоссу жеманный взгляд и воздушный поцелуй через голое плечо. Нелл явно не приняла отказ Джосса как окончательный.
 Лайла дала Джоссу почувствовать всю силу своего горящего синего взгляда, в гневе напрочь позабыв о своей роли дурачка Реми.
 Почуяв беду, Джосс благодушно улыбнулся ей. Когда это не помогло, он нахмурился, сузив глаза, но Лайла была слишком зла, чтобы обратить внимание на предостережение в этом многозначительном взгляде. Она промаршировала к нему, почти не хромая, ибо камню в сапоге было не тягаться с ее яростью, и с силой ткнула его кулаком в грудь, прежде чем он понял, что она собирается сделать, и увернулся.
 – Ты!.. – яростно начала она, но не успела больше ничего сказать – его ладонь зажала ей рот.
 – Ш-ш-ш!.. – прошипел он. Его глаза метнулись куда-то в сторону. Лайла услышала, как Сайлас и еще один пират катят бочку к их укромному месту возле поручней. Позади них на палубе кипела работа, где каждый занимался каким-нибудь делом, выполняя свои дневные обязанности. Никто как будто особенно не заинтересовался небольшой сценой у перил, но в любой момент кто-то мог поднять глаза, заметить, что она ведет себя отнюдь не так, как это характерно для дурачка Реми, и проявить любопытство. Осознание опасности, которой она подвергла их, подействовало на ее вспышку гнева как ушат холодной воды. Она все еще дымилась, но больше не пылала.
 – Ты прав, Реми, еще слишком рано подниматься с постели для такого парня, как ты. По крайней мере когда ты со своей мамочкой. Но сейчас ты не дома, так что попробуй быть мужчиной. – Эта речь Джосса явно предназначалась для того, чтобы развеять подозрения на случай, если кто-то заметил эту небольшую сцену. Сайлас и другой пират, по всей видимости, почти не обратили на них внимания, но все равно говорить что-то было бы опасно.
 Разочарованная, Лайла все же умудрилась метнуть в Джосса еще один убийственный взгляд, прежде чем опустить глаза и вернуться к своей роли. Джосс отвернулся, не сказав больше ни слова, и занялся своими обязанностями, а его «племянник» покорно потащился за ним следом.
 Остальную часть утра и большую часть дня Лайла провела, как все остальные дни на борту бригантины. Хотя на шканцы женщинам по большей части ход был воспрещен (с единственным исключением, когда капитан амурничал), Нелл и ее черноволосую черноглазую сестру можно было видеть на нижней палубе. Они бездельничали, прислонившись к бочкам, и зазывно помахивали юбками, чтобы ветерок обдул им ноги и все остальное. Лайла, съежившись на корточках и истекая потом в адской жаре, с крайней неприязнью оглядывала парочку. Время от времени она украдкой бросала суровый взгляд вверх, на Джосса, чтобы посмотреть, не пожирает ли он глазами женские прелести, так небрежно выставленные напоказ. К его чести, она ни разу не поймала его взгляд, но знала, что это не значит, что он не смотрел. Просто он смотрел, когда она не видела.
 Как ни абсурдно это было, но приходилось признать: она, Лайла Реми, благовоспитанная юная леди, за которой ухаживало большинство перспективных холостяков повсюду, где бы она ни появлялась, признанная красавица, так ревновала к неряшливой пиратской шлюхе, что просто делалась больной!
 Что произойдет, когда Нелл поймет, что она на самом деле отвергнута, оставалось только догадываться. Зато Лайла знала, что произойдет, если Джосс поддастся соблазну!
 Вспомнив, как, будучи в Боксхилле, она желала влюбиться, Лайла удивлялась, какой же наивной была тогда. Любовь – это отнюдь не нечто чудесное. Любовь – это ревность, боль, страдания.
 – Вижу корабль! – раздался крик впередсмотрящего с «вороньего гнезда» на мачте сверху.
 Предупреждение вдребезги разбило вызванную жарой сонную атмосферу на корабле. Все до единого на «Магдалене» побросали свои дела и уставились в голубую океанскую даль.
 – Где? – откликнулся капитан Логан.
 – По правому борту!
 Послышался топот ног по палубе и какой-то звук, похожий на грохот литавр, когда вся команда побежала на корму, чтобы посмотреть самим. Джосс прикрыл глаза от солнца рукой, пытаясь разглядеть паруса на фоне слепящего полуденного солнца. Логан вскинул подзорную трубу. Лайла, которой было ужасно интересно, вынуждена была удовольствоваться тем, что устремила взгляд через перила шканцев, оставаясь в своей глупой позе на корточках.
 С правого борта доносился возбужденный гомон, когда моряки вместе с Нелл и ее сестрой вытягивали шеи, чтобы увидеть.
 – Что за судно? – Опустив подзорную трубу, Логан сложил ладони рупором, чтобы проорать впередсмотрящему.
 – Галеон, сэр. Тяжелогрузный, судя по виду! Логан снова прижал трубу к глазу.
 – Да, он идет низко в воде. – Затем он опустил трубу, сложил ее и повернулся. Прошел к перилам мостика и встал, глядя вниз на свою команду, с такой силой сжав полированные поручни, что побелели костяшки пальцев. – Нет ли у вас желания вступить в сражение, ребята? Судя по виду судна, на нем хватит богатства для всех нас!
 – Есть! Есть! – заорали одновременно несколько голосов.
 – Молодцы! – Логан сделал глубокий вдох. – Тогда приготовиться лечь на другой галс!
 Когда этот приказ был выполнен и румпель круто повернут, он прокричал:
 – Все по местам согласно боевому распорядку!
 Команда бросилась по местам. Лайла с изумлением наблюдала, как ворчащие, неуклюжие, но, как она думала, в сущности, безвредные моряки прямо у нее на глазах превратились в умелую, слаженную команду головорезов. Впервые с тех пор, как она увидела их, они выглядели именно так, как в ее представлении и должны выглядеть кровожадные пираты. То, что это означало, заставило ее похолодеть от страха.
 Фокси, обезьяноподобный старшина-рулевой, выкрикивал имена мужчин, давая им по очереди задание идти вниз и принести ружья и другое оружие. Спир, рулевой, крепко держал румпель, направляя «Магдалену» прямо на свою добычу. Впередсмотрящий спустился с «вороньего гнезда» и присоединился к тем, кто шел вниз за оружием. Многие запели, вначале тихо, потом все громче и увереннее, в то время как «Магдалена» бороздила волны.



   Раз-два, дружно! Раз-два, взяли!
   Веселей, пираты!
   Блестят дублоны в лужах крови,
   Вот это жизнь, ребята!



 Лайле потребовалось некоторое время, чтобы осознать смысл слов, но когда это дошло до нее, она почувствовала, как холодный пот потек по спине. Пираты убьют за сокровища или будут убиты. Логан, с возбужденно блестящими глазами, вышагивал по капитанскому мостику, напевая пиратскую песенку себе под нос. Наблюдая за ним, Лайла теперь легко могла представить его безжалостным убийцей. Возбуждение погони изменило его до неузнаваемости, а перспектива сражения сделала чуть ли не безумцем. Рядом с ним, упаковывая секстант и бумаги, которые использовал для расчетов, Джосс выглядел спокойным, но Лайла знала, что он, должно быть, встревожен, как и она. Велика ли вероятность того, что они пройдут через это и останутся целыми и невредимыми? Даже если команда капитана Логана победит, многие на обоих кораблях будут убиты, возможно, она или Джосс. А если они проиграют… Эта вероятность ничуть не лучше. Взятых в плен пиратов обычно вешают.
 Горячее, чем когда бы то ни было, Лайла молилась, чтобы другой корабль оказался достаточно быстрым, чтобы уйти.
 – У нас не хватает канонира. Ты умеешь заряжать пушку, Сан-Пьетро?
 – Приходилось в свое время.
 – Подлиза был канониром. Займешь его место у кормовой пушки. – Скользящий взгляд Логана на мгновение задержался на Лайле. – Тебе лучше отвести своего племянника вниз, к женщинам. Он будет отвлекать тебя и путаться под ногами. И там для него будет безопаснее.
 Джосс коротко кивнул. Затем, схватив Лайлу за руку и сделав резкий жест, чтобы следовала за ним, он спустился по лестнице на главную палубу.
 Повсюду вокруг них сновали пираты, за каких-то несколько минут сделавшись моложе, жестче, свирепее. Глаза у них горели от перспективы захватить богатую добычу. На лицах большинства из них мелькали нетерпеливые улыбки, больше похожие на гримасы. Пение теперь стало тише, став скорее фоном, пока пираты готовились к битве. На Лайлу с Джоссом, лавирующих между ними, никто не обращал внимания.
 – Ты действительно будешь сражаться вместе с ними? – прошептала Лайла, понимая, что кто-нибудь может услышать, но просто не в состоянии удержаться от вопроса, когда Джосс прижался сам и прижал ее к полубаку, давая дорогу большой пушке, которую катили по палубе.
 – Не думаю, что у меня есть выбор. Если они решат, что мы против них, то эта братия прирежет нас не задумываясь. У пиратов ты либо сражаешься, либо умираешь, а я не намерен умирать, если смогу этого избежать. Или позволить умереть тебе.
 Пушку прикатили на положенное место, установив на носу корабля. Джосс потащил Лайлу дальше к люку.
 – Что бы ни случилось, оставайся внизу. Я приду за тобой, когда все закончится.
 – Нет!
 – Что?
 – Ты слышал. Я сказала – нет!
 То, что этот разговор велся свистящим шепотом, ни в коей мере не уменьшало его горячности. Открытое неповиновение Лайлы заставило Джосса застыть на месте. Гнев засверкал в его глазах, отчего они потемнели до цвета сосновых иголок.
 – Я останусь с тобой, нравится тебе это или нет. И если ты будешь спорить со мной, кто-нибудь непременно догадается, что никакой я не слабоумный племянник.
 – Может быть, не племянник, но явно слабоумный, – парировал Джосс, с тревогой оглядываясь вокруг. – Ладно, пусть будет по-твоему. По крайней мере я смогу присматривать за тобой. Одному Богу известно, какую глупость ты выкинешь, оставшись одна.
 Последние слова он проворчал себе под нос, потащив ее за собой по палубе. Лайла, одержав желанную победу, снова вернулась к своей роли Реми, хромая и оглядываясь кругом бессмысленным взглядом, когда ковыляла вслед за Джоссом.
 – Красавчик, постой!
 Нелл окликнула Джосса, когда они проходили мимо люка. Джосс в ответ повернулась, и Нелл буквально бросилась на него. Джосс непроизвольно выпустил руку Лайлы, чтобы подхватить деваху, и прямо на глазах у ошеломленной Лайлы Нелл притянула голову Джосса и горячо поцеловала.
 – Береги себя, милый, – настойчиво проговорила Нелл, отпустив его наконец. Лайла, с великим трудом держа глаза опущенными долу, силясь не выйти из роли Реми, сверлила взглядом пол до тех пор, пока Нелл не скрылась в люке. Джосс продолжил продвижение на корму, и Лайла захромала следом с колотящимся от злости сердцем. Когда они пришли к кормовой пушке, Сайлас был там, только что закончив заряжать большое орудие.
 – Она вся твоя, приятель, – сказал он, подмигнув, и пополз дальше по палубе проверять следующую пушку.
 В данный момент злость прогнала страх из души Лайлы, и единственное, что ее интересовало, – это реакция Джосса на поцелуй Нелл. Когда он опустился на корточки с одной стороны пушки, она, присев с другой, пригвоздила его горящим взглядом. Он встретил ее взгляд и нахмурился.
 – Что, по-твоему, я должен был сделать – оттолкнуть ее? – запальчиво возмутился он вполголоса, правильно истолковав этот обвиняющий взгляд. Как раз в это время Стивенс и Берл подползли по палубе, чтобы занять свои места у хвостовой пушки, поэтому Лайле пришлось прикусить язык.
 Сайлас принес для Джосса и Лайлы абордажные сабли из корабельных запасов. У Джосса был пистолет, который когда-то принадлежал Макафи, и он проверил порох, чтобы убедиться, что он сухой. Лайла, очевидно, считалась слишком тупой, чтобы доверить ей пистолет, поэтому ей дали только саблю. Ее холодная рукоятка, казалось, обжигала ей ладонь. Предстоящее сражение внезапно показалось слишком реальным и страшным.
 Галеон при всех равных условиях был быстрее бригантины, но в этот день условия не были равными. Галеон был тяжело нагружен, в то время как бригантина, не захватившая ни одного судна со времени кренгования, была почти пустой. Ветер дул со стороны кормы бригантины, тогда как галеон, держащий курс на северо-восток, шел в бакштаг. Галеон, ничего не подозревая, не делал попытки уйти от преследования. Лайла, время от времени выглядывая через фальшборт, как другие, почувствовала, что нервы ее натянулись до предела, осознав, что это лишь вопрос времени, когда «Магдалена» нагонит свою добычу.
 – Они думают, что мы просто подходим, чтобы обменяться новостями, – сказал Джосс. – Со своих шканцев они могут видеть только Логана на мостике, Спира у штурвала и Мануэля вот там, возле полубака. Они пока не догадываются, что мы представляем угрозу.
 – Это будет первая кровь для твоего племянника, а, Сан-Пьетро? – спросил Сайлас. Не дожидаясь ответа, он поднял голову, чтобы осторожно выглянуть через фальшборт. То, что он увидел, заставило его нырнуть обратно. – Святой Уильям, мы их уже почти догнали, – гоготнул он и алчно погладил острый конец своей сабли. – Не больше четверти часа, бьюсь об заклад.
 Сердце Лайлы заколотилось, когда они с Джоссом обменялись взглядами, но, окруженные со всех сторон, они не могли разговаривать между собой.
 – «Красотка Беттина» из Кингстона, Ямайка. Какой корабль? – Крик с галеона донесся по воде, слабый, но отчетливый.
 Время, казалось, замерло, пока галеон ждал их ответа. На шканцах Логан рубанул рукой.
 – Спускайте паруса, или мы разнесем вас на куски! – проревел он, и в подтверждение этого одна из пушек «Магдалены» выстрелила, вспенив воду, когда ядро пробило борт «Красотки Беттины».




 Глава 39


 Теперь, когда надобность скрываться отпала, вся команда вскочила на ноги, улюлюкая и потрясая оружием. Кто-то поднял над «Магдаленой» черный пиратский флаг. Когда он развернулся, яростно хлопая на ветру, команда вновь заулюлюкала, и в этих криках слышалась жажда крови.
 Снова прогремел пушечный выстрел, и белая пена взметнулась вверх, как раз над бушпритом «Красотки Беттины», когда второй удар был сделан по корме.
 Стоя теперь с остальными, Лайла видела крошечные фигурки на палубе галеона, спешно хватающиеся за оружие. Стратегия «Магдалены» была мастерской, неожиданность полной.
 – Бедняги, – прошептала она. Ужас происходящего заставил ее позабыть, что она не должна разговаривать. Позади нее Сайлас навострил уши и бросил на нее резкий взгляд, но Лайла была слишком озабочена, чтобы заметить.
 – Кормовая пушка!
 При этой команде Джосс сделал знак Лайле поднять деревянную панель, скрывающую дуло пушки до тех пор, пока она не понадобится. Лайла сделала это непослушными от страха пальцами, затем встала у ведра с песком, когда Джосс зажег огонь. Прикрыв рукой, поднес его к фитилю. Порох зашипел, когда фитиль занялся, загорелся. Лайла поморщилась, зажав уши руками.
 Пушка выстрелила с грохотом и сильной отдачей, от которой та отлетела бы на палубу, если бы не была закреплена на месте. Из дула вырвался дым, и ядро взметнулось в воздух. Потрясенная Лайла в ужасе наблюдала, как оно летит по дугообразной траектории. Она облегченно выдохнула, когда ядро упало, немного не долетев до цели, взметнув безвредный фонтан воды всего в нескольких футах от борта «Красотки Беттины».
 – Право руля! – скомандовал Логан.
 Рулевой исполнил приказ, и «Магдалена» развернулась боком в воде, скользнув прямо вдоль борта своей добычи. Галеон был выше, но не больше чем на шесть футов или около того. Дерево заскрипело, затрещало, когда корабли ударились бортами. Команда Логана возликовала, бросившись к одному боку. Выпущенное с близкого расстояния еще одно пушечное ядро достигло цели, вызвав на бизани «Красотки Беттины» хор хриплых криков. Крюки, сверкая серебром в ярком солнечном свете, полетели вверх, цепляясь за поручни галеона. С палубы «Магдалены» раздался еще один воинственный крик, когда пираты приготовились всем скопом ринуться на свою добычу.
 – На абордаж!
 Логан повел атаку, и за ним с готовностью последовали. Влекомые перспективой крови и добычи, пираты цеплялись за сетки, которые были соединены с крюками, легко преодолевая расстояние до поручней галеона. Половина команды, казалось, сразу же перебралась туда, не встретив никакого сопротивления.
 Затем с палубы «Красотки Беттины» грянул пушечный выстрел. Шрапнель полетела через перила, ударив по палубе «Магдалены». Черный дым и пламя на мгновение взметнулись над Лайлой и Джоссом. На этот раз хор победных криков раздался с палубы «Красотки Беттины». Тела мужчин, которые как раз перелезали через перила «Красотки Беттины», когда пушка выстрелила, с глухими ударами повалились на палубу «Магдалены». Те, кто еще не перелез через перила, попрыгали обратно, падая и заползая в укрытие.
 – Ложись! – заорал Джосс, одним прыжком перескакивая через пушку и бросив Лайлу на палубу.
 – Что случилось? – выдохнула она, когда просвистел второй выстрел с галеона.
 – Они были готовы, в конце концов. Пушка была заряжена металлическим ломом. Он скосил, наверное, половину нашей команды!
 – Огонь! – послышалась команда с «Красотки Беттины». Круглое черное ядро просвистело над палубой «Магдалены», прихватив с собой бизань. Главная мачта с треском рухнула под аккомпанемент пронзительных воплей.
 – Ад и все дьяволы, капитана садануло прямо в лицо. Начисто снесло полголовы, ей-богу! Они были готовы, подозревали ловушку! – Кровь текла по лицу Спира. К своему ужасу, Лайла увидела, что ему оторвало правое ухо. – Почему ты, черт тебя дери, не возле пушки, а? Там настоящая кровавая бойня!
 – Слишком много наших у них на борту. Пушка не выбирает, кого убивать, – сказал Джосс.
 – На абордаж – еще раз!
 Это прокричал Фокси, который теперь, когда капитан Логан был убит, пытался взять экипаж под свою команду. Некоторые при этих словах попрыгали на сетки, но их тут же снесло градом пуль, выпущенных с «Красотки Беттины». В дыму вновь послышались крики, когда еще несколько тел попадали на палубу. Один несчастный выпустил из рук веревку, потом ухватился снова, и только его плечи и голова виднелись над фальшбортом «Магдалены». Он начал было облегченно ухмыляться, да только его ухмылка сменилась выражением удивления, когда два корабля, подхваченные волной, ударились друг о друга. Лайла наблюдала, как алая кровь потекла у него изо рта, когда его раздавило между двумя корпусами. Когда корабли снова разъединились несколько секунд спустя, он повисел на сетке еще мгновение, затем беззвучно свалился вниз, скрывшись из виду.
 – Режьте веревки! Режьте веревки! – прокричали сразу несколько глоток. Пираты были сыты по горло односторонней битвой. За всю свою жизнь Лайла не была так рада услышать что-то, как этот приказ об отступлении. Джосс, приказав Лайле не высовываться, начал разрезать веревки, удерживающие «Магдалену». На «Красотке Беттине» зазвучали пистолетные выстрелы, когда те несчастные, которых оставили там, сражались насмерть. Лайла снова вспомнила, что пираты не сдаются в плен. Сдаться означало лишь променять смерть в сражении на смерть через повешение.
 Новый шквал шрапнели накрыл палубу бригантины, пока пираты лихорадочно пытались освободиться от своей прежней добычи. Серная пороховая вонь была повсюду. Лайла с трудом могла дышать, почти ничего не видела сквозь завесу черного дыма. Она сидела, сжавшись в комок, под защитой фальшборта, обхватив голову руками. От ужаса все ее тело оцепенело.
 Еще немного, и «Магдалена» отойдет на безопасное расстояние. Двое пиратов, оставшихся на «Красотке Беттине» живыми, попрыгали в море и лихорадочно поплыли вслед за бригантиной. Огонь защитников у поручней «Красотки Беттины» настиг их. Они с криками потонули, и тела их всплыли среди темно-красных пятен, которые уже растекались по поверхности океана.
 Струйка дыма поднялась оттуда, где пушечное ядро врезалось в палубу «Магдалены». Мужчины быстро загасили его, между тем как другие спешили поднять паруса. Джосс работал с остальными. Новый приступ страха охватил Лайлу, когда она увидела, как он карабкается по кливеру, чтобы помочь с разорванным такелажем.
 Раненые усеивали палубу. Их крики и стоны жутко было слышать, но никто не обращал на них внимания, пока оставшиеся в живых спешно освобождали корабль. Лайла как раз пыталась овладеть собой, говоря себе, что пусть они и пираты, но она должна помочь несчастным, когда над головой просвистело пушечное ядро. Оно пронеслось, как пущенная с неба стрела молнии.
 Порох хранился в кормовой части «Магдалены» в бочках, и ядро нашло его.
 Корабль взорвался с оглушительным грохотом, и силой взрыва «Магдалену» подняло из воды. Когда корабль упал, сотрясаясь и раскалываясь, огромный столб черного дыма вырвался из его внутренностей.
 Прогремел второй взрыв, и его силой Лайлу сбило с ног, головой ударив о фальшборт.
 Когда она пришла в себя, то обнаружила, что нос «Магдалены» почти под водой и ослепительная стена огня устремляется к ней со стороны люка с ужасающей скоростью скачущего табуна лошадей. Лайла едва успела бросить еще один ошеломленный взгляд, прежде чем инстинкт заставил ее перепрыгнуть через перила и полететь вниз, в кровавый океан.




 Глава 40


 Лайла держалась на воде, уцепившись за крышку бочки, пока «Магдалена» тонула. Целую вечность, казалось, бригантина балансировала на корме, выделяясь на фоне голубого неба. Ее паруса были трещащими флагами ярко-красного пламени.
 Затем корабль со свистом стал погружаться вниз, образуя гигантский водоворот, который засасывал все вокруг в свою воронку, прежде чем проглотить целиком. Сам корабль и все, что было на его борту, просто исчезли с поверхности океана за какие-то несколько минут. Кружащаяся рябь поднялась в том месте, где исчез корабль, подхватив Лайлу, которая мертвой хваткой держалась за крышку. Она была достаточно далеко от центра воронки, чтобы отправиться вслед за кораблем. Другие, которым повезло меньше, пронзительно кричали, когда их утягивало под воду, и уже больше не показывались на поверхности.
 Тела и мусор подпрыгивали вокруг нее на волнах. Какой-то человек держался за остатки бруса неподалеку. Он был жив, но Лайла лишь мельком взглянула на него. Ее глаза ощупывали мягко покачивающиеся волны, тщательно осматривая каждый плавающий обломок, среди которых были и куски того, что когда-то было человеком. Желудок скрутило, в горле пересохло.
 Но ее волновало сейчас, что же случилось с Джоссом. Он находился на кливере, когда произошел взрыв. Больше она его не видела. Выбросило ли его за борт? Или он потонул вместе в кораблем? При мысли, что он может быть мертв, что она больше никогда не увидит его, Лайле хотелось кричать, ругаться, хотелось плакать. Если он умер, она этого не вынесет.
 Два баркаса пересекали водную поверхность, подбирая выживших. Они были с «Красотки Беттины», чей капитан был, наверное, слишком религиозным человеком, чтобы спокойно смотреть, как люди тонут, пусть даже и пираты.
 Он предпочитал видеть их повешенными.
 Джосс не мог умереть. Она бы знала, если бы он умер, почувствовала бы это. Он жив, где-то среди этих обломков, оставшихся от некогда величавой бригантины. Она должна найти его немедленно, прежде чем это сделают члены экипажа «Красотки Беттины». Они подумают, что он пират, как и все остальные. По решению капитана взятые в плен пираты могут быть повешены без долгих церемоний прямо на рее. Не требовалось никакого суда, таков был закон моря. Страшная правда заключалась в том, что те, кто не утонул вместе с «Магдаленой», могут больше никогда не увидеть землю. Вероятнее всего, они закончат свою жизнь на конце веревки в море.
 Лайле пришло в голову, что и она сама может быть ошибочно принята за пирата, но подобная вероятность не особенно ее беспокоила. Она объяснит ситуацию, они поймут и вернут ее отцу. С Джоссом же было сложнее. Убедить капитана пощадить ее – это одно дело, бороться же за жизнь мужчины, канонира, который по всем внешним признакам был таким же членом пиратской шайки, как и остальные, – совсем другое.
 Но в данный момент все это не имело значения. Главное сейчас – найти Джосса живым.
 Где же он?
 Решив не звать его по имени из опасения, что ее услышат на баркасах и подберут прежде, чем она будет готова, Лайла осторожно огляделась. Затем, работая ногами и продолжая крепко держаться за крышку бочки, она поплыла к перевернутой спасательной шлюпке, за которую держались трое.
 Одним был Йейтс, другим Сайлас, третьего Лайла не знала. Кожа на лице Сайласа почернела, обгоревшая местами до мяса. Волосы его обгорели. Он выглядел страшно, как какое-то существо из ночного кошмара. Тем не менее он, по всей видимости, мало страдал от боли, когда на мгновение уставился на нее, не узнавая. Или, возможно, просто был в шоке.
 – Реми? Это ты?
 – Да, это я, Сайлас.
 Ее голос, охрипший от дыма, которым она надышалась, был тем не менее далек от нечленораздельных звуков, издаваемых Реми. Теперь, когда «Магдалена» затонула, казалось бессмысленным продолжать играть свою роль. Кроме того, она так сильно беспокоилась о Джоссе, что все остальное не имело значения.
 – Черт меня дери! – пробормотал Сайлас, потрясенно уставившись на нее. – Да ты же девка, разрази меня гром!
 Лайла осознала, что она потеряла платок и защитный слой грязи. Разоблачение было неизбежным, но теперь ей было все равно.
 – Ты не видел Джосса? Сан-Пьетро? – нетерпеливо спросила она, но Сайлас только молча таращился, при этом глаза его казались гротескно выпученными на фоне обожженного лица.
 Баркас подплыл ближе, веслами разрезая воду. Лайла увидела, что двоих выживших втащили на корму под охраной человека с мушкетом. Третий выживший лежал, распластавшись, на дне лодки, по-видимому, без сознания. Один из моряков «Красотки Беттины» присел на корточки на носу, наклонившись над водой и тыкая в плавающее тело лодочным багром. Еще двое сидели на веслах, но все внимание Лайлы было сосредоточено на человеке, лежащем на дне лодки.
 Он был черноволосым, широкоплечим, высоким и мускулистым и одет в ярко-синюю шелковую рубашку. Это был Джосс, Лайла не сомневалась в этом.
 Отпустив крышку от бочки, Лайла подплыла к лодке и ухватилась на край.
 – Эй, ты, а ну отцепись! – рявкнул мужчина с мушкетом, развернувшись и наставив на нее оружие.
 – Я не пират, – нетерпеливо сказала Лайла, едва удостоив его взглядом. – Помогите мне влезть.
 Услышав явно женский голос, все, кто мог это сделать, повернулись к ней.
 – Парень или девица, не имеет значения. Все пираты, – сказал один из них.
 – Говорю вам, я не…
 – Втащи ее в лодку, Хэнк, – бросил мужчина с мушкетом, который был тут, очевидно, за главного, тому, кто держал багор. Потом Лайле: – Только попробуй что-нибудь выкинуть, и я вышибу тебе мозги, не посмотрю, что ты девица.
 Чьи-то руки втащили ее через борт. Ее взгляд тут же устремился к Джоссу. Сзади на рубашке у него была кровь.
 – Что с ним? – потребовала она ответа, опускаясь на колени с ним рядом.
 Мужчина, который помог ей влезть в лодку, пожал плечами.
 – Что за чертовщина! Вот вам и идиот Реми! Да она же его подстилка! – Один из пиратов приподнялся и уставился на нее со смесью удивления и злобы.
 – Попридержи язык, ты! – Мужчина с мушкетом развернул оружие дулом к говорящему, и тот сразу замолчал.
 Лайла не обратила внимания на этот обмен репликами, сосредоточившись на том, чтобы определить ранения Джосса. Он был без сознания, насквозь мокрый, и кровавые пятна растекались по мокрому шелку на спине. Она проследила за источником крови и обнаружила довольно глубокую рану на затылке, чуть выше шеи. Волосы там слиплись от крови и сбились. Она протянула дрожащую руку, чтобы определить размеры раны. Когда она пошевелилась, дуло мушкета ткнуло ее в плечо, отталкивая назад.
 – Ты, сядь-ка там вместе с остальными!
 – Но…
 – Я сказал – сядь! А то не посмотрю, что ты девица, отправлю прямиком в ад, поняла?
 Лайла взглянула в это суровое, непреклонное лицо и поняла, что он не колеблясь исполнит свою угрозу. Мужчина был молодой, возможно, всего на несколько лет старше ее самой, веснушчатый и угловатый. Но выражение его лица было угрюмым и мушкет он держал недрогнувшей рукой. До Лайлы дошло, что он считает ее таким же членом пиратской шайки, как и любого из захваченных мужчин. Поняла она и еще кое-что: он прошел через ужасную смертельную битву и для него она была врагом, который едва его не одолел.
 Лодка подобрала Йейтса, Сайласа и третьего пирата, держащегося за шлюпку, затем развернулась и направилась обратно к «Красотке Беттине». Лайла не сводила глаз с Джосса. Он один раз пошевелился, повел плечами, словно ему было больно так лежать, отчего кровь потекла сильнее, стекая по шее, расплываясь по рубашке. Его голова поднялась, потом снова опустилась так, что противоположная щека легла в небольшую лужицу морской воды, которая натекла на дне лодки. В таком положении она могла видеть его лицо. Душой и телом она рвалась пойти к нему, но боялась, что если сделает попытку, ее пристрелят. Поэтому она оставалась на месте, наблюдая, страдая.
 Джосс поморщился, его глаза чуть-чуть приоткрылись, потом закрылись. Лайла затаила дыхание и сделала непроизвольное движение к нему. Дуло мушкета уперлось ей в плечо, больно толкнув назад.
 – Еще раз дернешься, и тебе конец!
 – Ему больно, он истекает кровью! Ему нужна помощь!
 – Сиди и не рыпайся! Никто не будет цацкаться с проклятыми пиратами. Кто он, твой любовник? Очень жаль.
 – Он не пират… я не пират! Мы были вынуждены…
 – Ну конечно.
 Лайла зыркнула на мужчину, который смотрел на нее со смесью ненависти и презрения, и маленькая черная дырочка его мушкета, направленная ей прямо в сердце, ни разу не дрогнула. Джосс застонал, и она разозлилась:
 – Послушай, ты, несносный человек, меня зовут Дилайла Реми. Мой отец владеет одной из крупнейших сахарных плантаций на Барбадосе. Мы потерпели кораблекрушение и…
 – Заткнись, – грубо прервал ее мужчина. – У меня нет времени слушать сказки.
 – Ах, ты… – Забыв, где она, Лайла вскочила на ноги. Лодка опасно покачнулась. Мужчина грубо толкнул ее обратно.
 – Еще одно твое движение, и я выброшу тебя за борт!
 Взглянув на сурово сжатые губы, Лайла поверила ему. Раздраженная, она скрестила руки на груди и села, то гневно зыркая на недоумка с мушкетом, то бросая встревоженные взгляды на Джосса, пока лодка подплывала к «Красотке Беттине».




 Глава 41


 На палубе «Красотки Беттины» пиратов согнали в маленькую тесную группку под главной мачтой. Лайлу, к ее негодованию, отправили туда тоже. Джосса, который все еще был без сознания, подняли из баркаса с помощью веревки, обвязанной под мышками. Его свалили рядом с другими с такой небрежностью, словно он был мешком с зерном. Лайла, дождавшись, когда стражник отвернется, украдкой подползла к нему. Сбросив свою мокрую безрукавку, она прижала ее ему к затылку, пытаясь остановить кровь. Порез был небольшой, но глубокий и все еще кровоточил. Просто чудо, что он не утонул.
 Его ранение было далеко не самым худшим. Как Сайлас, большинство выживших сильно обгорели. Йейтсу оторвало стопу. Лайла и еще один пират были единственными, кто остался невредимым.
 В общей сложности девять пиратов, включая ее и Джосса, были подняты на борт «Красотки Беттины». Все остальные погибли, и их трупы либо затонули вместе с бригантиной, либо остались на корм акулам. Подобающие похороны не считались необходимыми для пиратов, морской падали.
 Никто из женщин, за исключением Лайлы, не остался в живых. Находящиеся под палубой, когда корабль взорвался, они, вероятно, были среди тех, кто погиб первым. Она надеялась, что сам взрыв быстро убил их. Не хотелось бы думать, что они сгорели заживо или утонули. Такой судьбы Лайла не пожелала бы никому, даже Нелл. Ее настойчивое преследование Джосса не заслуживало такого ужасного конца.
 Палуба была разгромлена, усеяна кусками металлического лома и залита лужами липкой крови. Кливер свалился во время сражения и лежал, расколотый, на палубе, как угрожающее напоминание о том, как много галеон потерял в битве. Погибшие лежали аккуратно в ряд перед полубаком, и их, похоже, насчитывалось больше дюжины.
 Выделяющийся среди остальных стремительностью в движениях и неистовой энергией капитан был невысокого роста, коренастый, с угрюмой складкой рта. В данный момент он стоял перед полубаком с Библией в одной руке и пистолетом в другой. Прогремел выстрел. Лайла вздрогнула, затем до нее дошло, что выстрел был сигналом, чтобы все, кроме караульных, собрались на погребальную службу по своим павшим товарищам.
 К тому времени, когда молитвы о мертвых были закончены и тела один за другим опущены в море, Лайла тряслась от страха. Трудно было ожидать милосердия от тех, с кем так безжалостно и жестоко обошлись.
 Капитан, чеканя шаг, подошел и встал перед своими пленниками. Он с ненавистью оглядел потрепанную группу.
 – Пираты, – сказал он. – Тьфу! – Плюнув на палубу, таким образом выражая свое мнение о пленниках, он повернулся к долговязому малому, который стоял позади него: – Нет нужды тащить эту шваль в порт. Повесить их.
 – Есть, капитан!
 Судя по рвению парня, он, как и капитан, жаждал мести. Остальные члены экипажа, которых видела Лайла, угрюмым молчанием выражали согласие. Те из пиратов, которые услышали это заявление и были в сознании, чтобы понять, что их ожидает, вскрикнули и застонали, всхлипывая и умоляя о милосердии. Сайлас выполз вперед на коленях, пытаясь ухватить капитана за ногу.
 – Помилосердствуйте, сэр, помилосердствуйте… Капитан с силой пнул его сапогом в лицо. Сайлас завопил, схватился руками за свое обгоревшее лицо и, всхлипывая, рухнул на палубу. Лайле стало дурно от страха, и она поняла, что должна действовать.
 Капитан уже уходил. Не обращая внимания на конвоира, Лайла сняла голову Джосса с колен и вскочила на ноги.
 – Капитан! Постойте! – Она подбежала было к нему, но наставленный на нее мушкет заставил ее остановиться. – Капитан, мне надо с вами поговорить.
 К ее облегчению, капитан сразу обернулся на звук ее голоса, как догадалась Лайла, потому что он принадлежал женщине.
 – Девушка. – Он окинул ее взглядом, отмечая признаки пола, потом пожал плечами: – Не имеет значения.
 – Но я не пират! – в отчаянии вскричала Лайла, игнорируя убийственные взгляды, которые бросали на нее товарищи по несчастью. – Я Дилайла Реми, мы потерпели кораблекрушение…
 – А ну заткнись, потаскушка! – Один из конвоиров подошел и встал между нею и капитаном, угрожая ударить ее по лицу дулом мушкета.
 Лайла смотрела мимо, понимая, что другого шанса у нее не будет, глазами и голосом умоляя капитана выслушать ее.
 – Пожалуйста, нас вынудили плыть на «Магдалене», мы никогда не были частью команды. Мы были такими же жертвами этих пиратов, как и вы…
 Конвоир вскинул мушкет, отвел назад руку, приготовившись ударить. Лайла съежилась, прикрыв лицо.
 – Она пыталась рассказать мне эту же историю, когда мы выловили ее, отец. Я был не в настроении слушать.
 До Лайлы дошло, что веснушчатый молодой моряк с баркаса – капитанский сын.
 Краем глаза она увидела забрасываемую на рею веревку. Та змеей взвилась вверх, очертив арку на фоне неба, не долетела до своей цели и упала обратно. Когда до Лайлы дошло, что это означает, она содрогнулась и удвоила усилия.
 – Вы должны выслушать меня. Пожалуйста. Умоляю вас… Капитан обернулся, скрестил руки на груди. Он и его сын, стоящий рядом с ним в точно такой же позе, разглядывали ее. Лайла понимала, что никакой полет фантазии не поможет увидеть в ней ту молодую леди, какой она когда-то была, но надеялась, что они все-таки разглядят хоть что-нибудь, что заставит их задуматься. Она попробовала изобразить дрожащую улыбку. Когда это не помогло, просто стояла молча, нервно, бессознательно покусывая нижнюю губу, стиснув руки.
 – Пусть подойдет сюда, – приказал наконец капитан. Нависший над ней конвоир отступил. С огромным чувством облегчения Лайла вышла вперед. – Ну, рассказывай свою историю, да побыстрее. И предупреждаю: я терпеть не могу врунов.
 Веревка была снова заброшена на рею. На этот раз она грациозно пролетела по дуге через перекладину, была поймана и закреплена.
 – Меня зовут Дилайла Реми… – начала Лайла, но ее прервал матрос, который подбежал сообщить капитану, что веревка готова и повешение может начинаться.
 – Прочтите над ними молитву и приступайте.
 Моряк был отпущен взмахом капитанской руки. Лайла пыталась не слушать отчаянные крики пиратов, когда один из матросов начал торопливо читать «Отче наш…».
 Ее единственной заботой была она сама – и Джосс.
 Говоря как можно быстрее, она рассказала, как они с Джоссом попали на борт «Магдалены». Ее история была подтверждена капитанским сыном, который сказал:
 – Парни, которых я подобрал, в самом деле, похоже, удивились, узнав, что она женщина, отец.
 – Гм… – Капитан, глядя на нее, кивнул: – Хорошо. Барбадос находится не так далеко от нашего курса. Нам все равно требуется починка, так что, думаю, мы вполне можем зайти туда. Если ты говоришь правду, то будешь рада попасть домой. Если нет, что ж, полагаю, с таким же успехом тебя можно повесить в Бриджтауне, как и здесь. – Он отвернулся, довольный собой, и бросил резкий взгляд на сына: – Отведи ей каюту и дай какую-нибудь сухую одежду, но только смотри, чтобы она была заперта.
 – Да, отец.
 – Капитан!
 Он обернулся к ней, судя по выражению лица, удивленный, что ему все еще докучают с делом, уже улаженным, к его удовлетворению.
 – Мой спутник… он не больше пират, чем я.
 – Который?
 – Тот, что лежит в средней части. Высокий, с черными волосами. Он ранен, без сознания.
 – Он был у кормовой пушки! Я сам видел, как он заряжал! Это сказал один из матросов, из числа тех, кто слушал историю Лайлы с недоверием.
 – Это правда? – Капитан вперил в Лайлу взгляд, который внезапно стал на десяток градусов холоднее.
 – Он… ему пришлось. Они бы убили нас, если б он не..
 – Он был канониром! Я тоже видел его, сэр. Такого высокого трудно с кем-то спутать!
 Глаза капитана вернулись к Лайле. От их взгляда она почти впала в отчаяние.
 – Вы не можете повесить его! Говорю же вам, он был вынужден…
 – Что бы ты тут ни говорила, раз он стрелял из пушки, значит, пират. Он будет повешен с остальными! – Сделав это заявление, капитан снова начал отворачиваться.
 – Нет! Вы не можете!
 Лайла побежала за ним, схватила за рукав. Он нетерпеливо взглянул на нее:
 – Предупреждаю тебя, девочка, я не в настроении выслушивать всякие душещипательные истории. Я потерял почти треть экипажа, один из них – сын моей сестры. Плюс мой корабль получил бог знает какие повреждения. Ты хоть представляешь, чего мне будет стоить отремонтировать его? Я пожалею тебя, но не парня, который стрелял из пушки по моему кораблю. Если он твой любовник, мне очень жаль.
 – Нет! – вырвалось у нее, пока она лихорадочно пыталась найти слова, чтобы спасти Джосса. Капитан озабочен вопросом денег… – Он мне не… никто! Он… он раб, очень опытный, очень ценный! Он… принадлежит моему отцу и… стоит больше пятисот американских долларов! Мой отец… он потребует компенсации, если потеряет такую ценную собственность! Если вы повесите его, то вам придется заплатить моему отцу эти деньги! Но если вы вернете его моему отцу и меня тоже, я позабочусь, чтобы вам хорошо заплатили за ваши хлопоты.
 Капитан уставился на нее, потом на Джосса:
 – Ну-ну, девочка, хватит сочинять небылицы. Это белый человек и…
 – Он раб, говорю вам, и вы не имеете права повесить его! Он так называемый цветной, и мой отец владеет им и заставит вас заплатить, если вы убьете его! Пятьсот долларов…
 – Давайте-ка поглядим на этого раба!
 Все до единого собравшиеся вокруг капитана подошли и уставились на Джосса. Лайла с колотящимся сердцем подошла с ними. Пиратов, орущих и плачущих, тащили вешать.
 Джосс был еще без сознания, хотя уже понемногу приходил в себя. Он заморгал и поднял голову, но потом застонал и снова рухнул на окровавленные доски палубы.
 – Принесите ведро воды!
 Кто-то принес, и его вылили на Джосса. Когда холодный поток окатил его, растекаясь по палубе, он снова приподнял голову, заморгал. Поднял руку и подложил ее под голову вместо подушки. Глаза его оставались открытыми, и Лайла подумала, что он слаб, но в сознании. Затем его взгляд отыскал ее и прояснился.
 – Ты слышишь меня, парень? – резко спросил капитан, наклонившись низко, чуть ли не к самому лицу Джосса.
 Чуть заметным движением Джосс кивнул.
 – Ты стрелял из пушки по моему кораблю? Лайла затаила дыхание.
 – Не было выбора. Иначе… они бы убили. Надеюсь… вы примете мои извинения. – Он выдавливал слова, словно ему трудно было дышать.
 Капитан поджал губы, присел на корточки.
 – Ты знаешь… этого человека? – Он указал на Лайлу. Глаза Джосса поднялись к ее лицу, и он утвердительно качнул головой:
 – Да.
 – Как зовут этого человека и какое отношение ты к нему имеешь?
 Значит, ее личность подвергается проверке, а ее история сопоставляется с историей Джосса. Лайла заметила, что капитан не использовал местоимения «она» и что Джосс не может знать, что им известно, кто она на самом деле. Он попытается защитить ее…
 – Реми. – Голос Джосса был хриплым, но он зашевелился, пытаясь сесть. Поморщившись, он повалился назад, и Лайла с трудом удержалась, чтобы не броситься к нему. – Он мой…
 – Они знают, что я женщина, Джосс, – перебила его Лайла. – Тебе больше не нужно меня защищать.
 Джосс взглянул на нее. Капитан тоже. В его взгляде сквозило ясное предупреждение помалкивать.
 – Мисс Реми утверждает, что вы цветной. Она говорит, что вы стоите пять сотен долларов и что вы ее раб. Что вы на это скажете?
 Джосс снова взглянул на Лайлу, и его глаза вдруг сделались колючими.
 – Я никогда не оспариваю слово леди, – сказал он наконец, и его рот скривился в презрительной усмешке.
 – Значит, вы раб, принадлежащий мисс Реми? Или ее отцу? Я хочу четкий ответ: да или нет.
 – Джосс… – Это вырвалось у нее непроизвольно, вызванное неожиданной резкостью его лица.
 – Замолчите, мисс!
 Лайла замолчала. Ей оставалось лишь жалобно смотреть на Джосса, зная, что он должен думать. Но что еще она могла сделать?
 – Да или нет? Я не собираюсь ждать весь день!
 Джосс смотрел на нее, как ей показалось, бесконечно долгое мгновение, и его зеленые глаза были холодны как лед. Затем сказал:
 – Кем бы леди ни была, но она не лгунья. Если она говорит, что это так, значит, так.
 Для капитана этого было достаточно.
 – Черт, бросьте его в арестантскую, заприте ее в каюте и давайте наконец займемся делом. Груз нельзя надолго задерживать, и мне не улыбается быть должным пятьсот долларов, да еще и платить за испорченный груз. Разберемся с ними, когда прибудем на Барбадос. И я не забыл про награду, которую вы обещали, барышня.
 Несколько минут спустя Лайлу под охраной повели, а Джосса наполовину тащили, наполовину несли двое матросов позади нее. Когда она подошла к люку, то услышала хриплый крик, донесшийся с передней части корабля. Повешение началось.
 Конвоир взял ее за руку неожиданно вежливо и повернул ее в сторону коридора, в то время как конвойные Джосса начали спускаться вместе с ним дальше, в недра корабля. Лайла остановилась.
 – Я бы хотела посмотреть, где его будут держать, если можно.
 Трое моряков переглянулись, пожали плечами и разрешили ей спуститься вслед за ними по узкой лестнице, по которой потащили Джосса.
 Арестантская на «Красотке Беттине» состояла из одиночной камеры, темной, сырой и неуютной. Сердце Лайлы упало, когда она увидела, где они собираются оставить Джосса. К счастью, это должно быть всего на несколько дней и в любом случае лучше, чем повешение. Она лишь надеялась, что Джосс тоже посмотрит на это таким образом.
 Лайла стояла за дверью в коридоре, в то время как Джосса внесли и положили на койку, составленную из двух ящиков. Молодой матрос, сопровождающий ее, больше не держал Лайлу за руку, очевидно, теперь воспринимая ее как юную леди, а не девицу из пиратской шайки. Не остановленная никем, она шагнула в камеру. Двое конвойных положили Джосса на живот, принимая во внимание рану на затылке. Она больше не кровоточила, насколько видела это Лайла в тусклом свете единственного фонаря, висящего на крючке в коридоре. Но волосы слиплись от крови, и он был очень слаб.
 – Джосс… – начала она, понизив голос, пока матросы ждали ее у двери камеры.
 Он лежал, положив голову на руку. В темноте глаза его блестели жестким зеленым светом.
 – Вероломная сука, – сказал он. У Лайлы перехватило дыхание.
 – Джосс…
 – Мисс, вам пора уходить. Капитан велел запереть вас в каюте, а мне нужно возвращаться на палубу.
 Лайла кивнула в ответ и отвернулась, времени на объяснение у нее не было.
 Когда дверь с лязгом закрылась позади нее и была заперта одним из мужчин, которые принесли Джосса, она обратилась к своему сопровождающему:
 – Не могли бы вы позаботиться, чтобы он получил медицинскую помощь? Он… как я сказала, очень ценный.
 Матрос поджал губы:
 – Я спрошу капитана Ратледжа. Это ему решать. И Лайле пришлось удовлетвориться этим.




 Глава 42


 В течение трех дней Джосс оставался один в мрачной сырости арестантской «Красотки Беттины», если не считать единственного визига корабельного доктора, который осмотрел его затылок, присыпал рану каким-то вонючим порошком, ушел и больше не появлялся. Крайне спартанская обстановка не особенно беспокоила Джосса, чего нельзя было сказать об одиночестве. Не то чтобы ему хотелось водить дружбу с членами экипажа. Он был рад, что видел их всего несколько коротких минут в день, когда они просовывали поднос через приоткрытую наполовину деревянную, наполовину зарешеченную дверь.
 Человеком, которого ему не терпелось увидеть, была Лайла.
 Чем больше он размышлял над ее поступком – а поскольку, кроме размышлений, заняться было больше нечем, он думал над этим постоянно, – тем в большую ярость приводило его ее предательство. После всего того, что было между ними, то, что она сказала первому же попавшемуся сочувствующему, что он раб, вызывало у него непреодолимое желание свернуть ей шею. Ему хотелось трясти ее до тех пор, пока голова не оторвется. У него чесались руки перебросить ее через колено и шлепать по заду до тех пор, пока не заболит рука.
 Вероломная маленькая сучка утверждала, что любит его, и он поверил ей. Но едва вновь оказавшись в пределах цивилизации, она позволила слепым предрассудкам, с которыми выросла, низвести его до положения недочеловека, недостойного целовать даже ее подол, не говоря уж о губах. Не говоря уж о том, чтобы жить с ней, любить ее, жениться на ней, быть отцом ее детей. Сука!
 Где-то в глубине души он знал это, хотя надеялся и молился, что ошибается, знал, что в конце концов та злополучная капля крови встанет между ними. Он знал, что она никогда не признается в холодном, безжалостном свете дня и общества, что любит раба. Цветного раба. Потому что ему было тяжело признаваться в этом даже себе самому. Эта малая примесь крови от предка, далеко-далеко отстоящего от него на генеалогическом древе, значила больше, чем его образование, воспитание, характер.
 Эта крошечная примесь крови делала его чернокожим перед законом и обществом.
 Лилейная мисс Лайла спала с мужчиной другой расы. Кем это ее делает? Или, скорее, чем, если ее благородная семейка и рафинированные друзья прознают об этом? В лучшем случае парией. В худшем падшей женщиной, проституткой, шлюхой.
 Терзаемому злостью и горечью Джоссу хотелось раструбить об их связи всем и каждому без разбору. Как бы съежилась эта высокомерная маленькая сучка, когда свет узнал бы, какая она на самом деле пуританская лицемерка.
 Но он джентльмен, пропади все пропадом, а джентльмен не хвастается своими победами, как бы гадко леди ни повела себя по отношению к нему.
 Маленькая сучка была чертовски горячей. Она хотела его, как какого-нибудь самца, черт бы ее побрал, и в этом заключалась правда. И, возвратившись в скором времени в лоно семьи, она выйдет замуж за этого неотесанного фермера, Кита, или Карла, или как там его, если он не утонул. Но даже если утонул, она выйдет за кого-нибудь другого вроде него.
 И каждую ночь будет лежать в объятиях своего мужа, терпеть его прикосновения и вспоминать те страстные ночи, которые были у них. Он станет ее безумной фантазией, и эта мысль еще больше бесила его.
 Она будет носить кольцо другого мужчины, его имя и детей и при этом тосковать по нему. Но ханжеская лицемерка никогда не признается в этом, разве что, быть может, в глубине души, очень глубоко. Она никогда не придет к нему. Никогда.
 Он цветной раб. Она белая леди.
 Так обстоит дело, так она и свет понимают его, и ему лучше свыкнуться с этой мыслью, прежде чем он снова доберется до нее. Придушив ее, он ничего не добьется, разве что обеспечит себе место на конце веревки.
 В любом случае он не хотел ее убивать. Ему хотелось шлепать ее до тех пор, пока она не сможет сидеть, заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не сможет ходить, и как следует привязать ее к себе на всю оставшуюся жизнь.
 Он любит ее, черт бы побрал все на свете! Любит так сильно, что, представляя ее с другим мужчиной, становится одержимым. Любит так, что ее предательство делает его буквально больным.
 Что ж, вначале главное. Он уже сыт по горло этой историей с рабством. Не важно, кем были или не были его предки, он, черт побери, вернется в Англию при первой же возможности. А маленькая стерва может претворять в жизнь свои планы в отношении приятной, чинной, скучной жизни. Он желает ей успеха!
 В тот вечер, когда тот же похожий на сморчка матрос, что приносил ему еду последние три дня, снова пришел, Джосс был на ногах и ждал у двери. Самым смиренным тоном, на какой только был способен, Джосс попросил перо, чернила и бумагу. К его немалому удивлению, ему их принесли.
 И с угрюмой полуулыбкой он сел писать сильно отсроченное письмо своему первому помощнику по судовой компании в Англии.




 Глава 43


 На следующее утро «Красотка Беттина» вошла в порт Бриджтауна. Джосс знал только, что корабль бросил якорь в какой-то спокойной гавани. Их точное местонахождение ему сообщили лишь два дня спустя, когда трое моряков пришли выпустить его из арестантской, где он провел в изоляции почти шесть дней. К его безмолвной ярости, они застегнули наручники у него на запястьях, прежде чем повести наверх. Сейчас у него была ясная голова, и он мог идти без помощи.
 Выйдя на солнечный свет, он остановился в проходе, моргая от слепящего сияния. Конвоир подтолкнул его в спину мушкетом, нетерпеливо побуждая идти дальше.
 Когда глаза постепенно привыкли к яркому тропическому солнцу, он заметил четыре фигуры, стоящие возле сходней и наблюдающие за его приближением. Трое из них были мужчинами, один из которых, как ему показалось, был капитаном «Красотки Беттины».
 Четвертой, осознал он, когда его конвоир остановил его в нескольких футах от маленькой группы, была Лайла. Она была модно одета в платье с глубоким вырезом из бледно-розового муслина, которое обнажало ее белые плечи и руки ниже маленьких рукавов-фонариков. Широкий пояс более темного розового оттенка был завязан под грудью. Лента такого же цвета была продета сквозь шапку бледно-золотистых кудрей, обрамляющих маленькое лицо. К его раздражению, мальчишеский стиль шел ей, подчеркивая хрупкое изящество черт, нежность кожи, мягкую голубизну больших глаз. Само ее очарование так бесило его, что ему немалых усилий стоило не оскалиться в ее сторону.
 Он ограничился единственным ледяным взглядом.
 Она встретила его, даже не моргнув своими опушенными густыми ресницами глазами. Мягкая полуулыбка на ее губах ни разу не дрогнула, пока она говорила что-то невысокому коренастому мужчине справа. Джосс не знал его, но не надо было быть гением, чтобы догадаться, что это отец Лайлы. Ему было примерно лет шестьдесят, кожа его от постоянного пребывания на солнце приобрела красноватый оттенок, волосы были светлые, как у Лайлы, но с рыжиной, а фигура дородная, но пока еще не сделавшаяся тучной.
 Мужчину с другой стороны от Лайлы он знал. Джосс послал проклятие Богу, или дьяволу, или кто там еще ответственен за это, потому что бывший жених Лайлы в конце концов не утонул.




 Глава 44


 – Джосс… – Его имя умерло, как простой вздох, в горле Лайлы, не услышанное никем. Она не могла подойти к нему, не могла открыто признать, что он для нее больше чем раб, к которому она испытывает признательность. Отец, и особенно Кевин, и так были злы и недоверчивы и готовы заподозрить худшее о Джоссе – и о ней.
 Потому что она провела почти два месяца наедине с ним.
 Если общество Барбадоса узнает только это, и ничего больше, она станет предметом жуткого скандала. Если бы она пробыла на необитаемом острове с молодым белым мужчиной, неженатым и выглядящим как Джосс, отец уже планировал бы вынужденную свадьбу. Но поскольку Джосс принадлежал к смешанной расе, он в глазах общества был вообще не человек. Табу на то, чтобы благовоспитанная белая леди имела в любовниках такого, как Джосс, было настолько сильным, что почти исключало вероятность подобного. По крайней мере в понимании отца. Люди их круга, кто давно завидовал красоте и богатству Лайлы Реми, скорее всего с радостью распустили бы подобные сплетни. Лайла прекрасно представляла, как они, прикрывшись руками, хихикают над ее падением… Эта мысль пугала ее почти так же сильно, как и перспектива отцовской ярости, если он обнаружит, что она сделала.
 Она не могла публично признаться, что любит мужчину другой расы, что отдавалась ему снова и снова. Это трусость с ее стороны, она знала, но просто не могла признаться в этом. Никому и никогда. Ее доброе имя слишком много для нее значит. И Джосс тоже слишком много для нее значит.
 Если она когда-либо признается, то подпишет Джоссу смертный приговор. Лайла знала, что отец позаботится о том, чтобы Джосс был мертв еще до восхода солнца на следующий день, если узнает правду о том, что случилось на острове.
 Реальность ситуации, в которой она может так легко оказаться, была окончательно и пугающе доведена до ее сознания отцом. Прибыв на «Красотку Беттину» в то утро в ответ на записку, посланную капитаном Ратледжем в «Усладу сердца», отец был безумно рад ее видеть, проливая сентиментальные слезы и прижимая ее к сердцу. Кевин тоже поцеловал ее, и она позволила ему это, не зная, как еще поступить.
 Затем они вдвоем начали задавать вопросы о Джоссе. Не оскорбил ли он ее чем? Не был ли слишком фамильярен? Не осмелился ли коснуться ее? Сколько ночей они провели наедине и в каких условиях?
 Когда первый залп вопросов был выпущен в нее, стало совершенно ясно, что единственный способ сохранить Джоссу жизнь – это лгать абсолютно обо всем, что произошло между ними. Она уже возбудила их подозрения, настаивая на борту корабля, чтобы позаботились о ранах Джосса. Капитан Ратледж доложил об этом ее отцу, когда потребовал, чтобы плата за медицинскую помощь Джоссу была добавлена к обещанной награде вместе с суммой за пребывание их обоих на корабле.
 Отец, подогреваемый сжатым отчетом Кевина о ее скандальном поведении в отношении Джосса в колониях, был с ней резче, чем когда-либо раньше, и не сразу смягчился.
 Но если она проявит больше заботы о Джоссе, чем того требовала простая признательность, то подвергнет его жизнь опасности.
 Лайла смотрела на него сейчас, молча кипящего от ярости, когда он стоял, щурясь от яркого солнца, и горячо желала, чтобы он понял все это. Хотя и сомневалась, что он поймет. Натура Джосса такова, что он не считается с ценой, если любит.
 С приливом сочувствия Лайла отметила, что его одежда порвалась – черные бриджи и синяя рубашка превратились чуть ли не в лохмотья. Он стоял босиком на выскобленных досках палубы. Волосы отросли и без стягивающей их веревки свисали иссиня-черными волнами по плечам. Усы сливались с почти недельной бородой. Но неопрятность его облика не могла скрыть аристократические черты его лица.
 Глядя на высокомерно вздернутый подбородок, надменно поднятые брови, когда он оглядывал их в то же время, что и они смотрели на него, Лайла подумала, что ни один мужчина, пожалуй, не мог бы меньше походить на раба.
 Железные оковы стягивали его запястья, соединенные куском цепи примерно в фут. Когда они впервые бросились ей в глаза, у нее перехватило дыхание. Потом не без труда ей удалось овладеть своими эмоциями прежде, чем она выдала себя. Она бросила быстрый взгляд искоса вначале на Кевина, потом на отца; они оба смотрели на Джосса тяжелыми, жесткими взглядами.
 Лайла молилась, чтобы Джосс не сказал ничего, что выдало бы их обоих.
 – Это раб? – наконец заговорил отец, адресовав свое замечание Кевину, и в его голосе сквозило неверие. Кевин в ту ужасную ночь добрался до суши и был дома, на Барбадосе, уже тогда, когда она находилась на том острове с Джоссом. Тогда, когда ее мир изменился навсегда. Ее сердце изменилось навсегда. Хотя Кевин не знает об этом и никогда не узнает.
 – Он цветной. Я говорил вам, что он может сойти за белого.
 – Я понимаю, что ты имеешь в виду.
 Оба они продолжали разглядывать Джосса, словно он был лошадью или какой-то другой скотиной, привезенной на осмотр. Лайла, будучи не в состоянии выдержать этот неумолимый зеленый взгляд, посмотрела на отца:
 – Он спас мне жизнь, папа.
 – Да, ты говорила. – Он, хмурясь, еще некоторое время смотрел на Джосса. – Мне это не нравится. Если пройдет слух, что ты была наедине с ним так долго… – Он покачал головой. – Я, конечно, признателен ему за то, что он не дал тебе утонуть и спас тебя от еще гораздо худшей судьбы в руках тех трижды проклятых пиратов, но, по правде говоря, было бы лучше, если бы он был продан. Мы можем оставить его здесь, и Том Сурдок выставит его на аукцион…
 – Нет! – Реакция Лайлы была инстинктивной. Заметив, как напряглось лицо отца, она поспешила объяснить настойчивые нотки в своем голосе. Отец с Кевином не должны догадаться… – Если… если ты продашь его, он… он может что-то кому-то сказать. Что-нибудь о… о том, что я была наедине с ним все это время. Он и пальцем до меня не дотронулся, разумеется, но если люди узнают, что мы вместе были на острове… Ты же знаешь, как люди любят сплетничать.
 Глаза ее не больше чем на долю секунды метнулись к Джоссу, чтобы попытаться оценить его реакцию на ее слова. Лицо его оставалось бесстрастным, хотя глаза, устремленные на ее лицо, слегка сузились. Лайла молилась, чтобы он хранил молчание. Она похолодела, вспомнив его медленно накаляющийся гнев, который не раз завершался яростным взрывом. Если он сейчас выйдет из себя, поддастся ярости, которую, она знала, он сдерживает, они оба пропали. Но если он и испытывает ярость, то хорошо прячет ее под бесстрастной, словно высеченной из камня маской. Ее глаза коснулись его коротко, лишь на мгновение, вспорхнув по лицу быстро и легко, словно крылья бабочки. Затем она отвела взгляд и посмотрела на отца, который отрицательно качал головой в ответ на ее просьбу.
 Лайла заговорила снова, на этот раз с большим отчаянием: – Папа, разве ты не понимаешь, что будет лучше держать его в «Усладе сердца» до тех пор, пока разговоры не улягутся? Ты же знаешь, что как только я приеду домой, всем будет до смерти интересно услышать историю о том, как я спаслась. Я могу сказать, что со мной, помимо раба, была еще одна женщина. Но если он скажет что-то иное… если они увидят, как… как он похож на белого, как… как… В общем, я думаю, было бы лучше, чтобы его никто не видел, не так ли? Если мы будем держать его подальше от посторонних глаз в «Усладе сердца», очень скоро найдется какая-нибудь новая тема для разговоров. А потом… потом ты сможешь продать его, если захочешь.
 Она бросила еще один молниеносный взгляд на Джосса, на этот раз виноватый. Если он и прочел ее безмолвное извинение, она не заметила на его лице никаких признаков смягчения.
 – Полагаю, ты права, – через некоторое время ворчливо согласился отец. Кевин ничего не сказал, только взглянул, прищурившись, на Джосса, что не понравилось Лайле. Он, посвященный в большую часть сплетен о ее знакомстве с Джоссом и бывший свидетелем шокирующей фамильярности ее поведения на невольничьем аукционе, имел особую причину ненавидеть Джосса, который провел все эти недели с ней наедине. Неприязнь Кевина к Джоссу исходила от него так же явно, как и слабый запах пота. Рано или поздно между ними произойдет столкновение, если она не найдет какой-нибудь способ его предотвратить.
 Но сейчас не это тревожило ее. Ей надо было сосредоточиться на том, чтобы убедить отца, Кевина, весь свет, что Джосс совсем ничего для нее не значит, за исключением того факта, что спас ей жизнь. Хозяйке позволительно чувствовать признательность к рабу, и для внешнего мира это все, что ей дозволено. И это послужит оправданием каких-то особых усилий что-то сделать для него.
 – Эй, парень. Как тебя зовут? Джосс? Ты, Джосс, подойди сюда.
 Отец заговорил резко, неожиданно сменив тон, когда обратился к человеку, которого считал всего лишь рабом. Лайла наблюдала, как двое мужчин скрестили острые, как мечи, взгляды, и затаила дыхание. Она отчаянно молилась, чтобы Джосс держал язык за зубами и сделал то, что ему велели. Нрав у отца такой же взрывной, как и у Джосса. И хотя Леонард Реми был добрым хозяином, он не терпел обид от своих рабов. А для него Джосс – раб, собственность «Услады сердца», и никто больше. Проблема в том, что Джосс отказывался признать свое низшее положение или понять опасность, в которую это его ставит. В собственном понимании он был по-прежнему Джослином Сан-Пьетро, английским капитаном и бизнесменом, свободным человеком. Разнос восприятие положения Джосса у этих двух мужчин – верный путь к беде.
 Единственной надеждой Лайлы было доставить Джосса на плантацию без происшествий. Там при естественном порядке вещей в относительной безопасности они с Джоссом будут редко видеть друг друга.
 Как только он благополучно поселится в «Усладе сердца» и напряжение немного уляжется, она сделает все возможное, чтобы освободить его. Если бы только Джосс доверился ей и до того времени потерпел! Но, зная Джосса так, как она его знала, Лайла сомневалась, что его терпения хватит надолго. Просто чудо, что он до сих пор молчит.
 Джосс медленно пошел вперед, остановившись на почтительном расстоянии от ее отца, и Лайла украдкой облегченно вздохнула. Он ведет себя осторожно, ждет, что будет, прежде чем что-то предпринимать. Слава Всевышнему!
 – Ты спас жизнь моей дочери. Не единожды. – Это было утверждение, не вопрос. – Почему? – Вопрос прозвучал резко, словно выстрел. Взгляд Джосса не дрогнул.
 – Считаю своим долгом уберечь любого невинного человека от беды, если это в моих силах.
 Ответ был идеальный. Прямой, но не раскрывающий никаких секретов. Лайла почувствовала, как тело отца немного расслабилось. Кевин же, стоящий с другой стороны от нее, оставался все таким же напряженным. В его глазах читалось подозрение, и, пока Джосс говорил, он, казалось, наблюдал одновременно за ними обоими.
 – Я благодарен тебе. – Джосс лишь наклонил голову. Леонард бросил взгляд на свою дочь, молчаливую и бледную, которая стояла с ним рядом, затем снова посмотрел на Джосса: – Она говорит, что ты не сделал ничего такого, что могло бы оскорбить ее добродетель. – Это был одновременно и холодный вызов, и вопрос.
 – Папа! – Лайла была шокирована. Она бросила на отца негодующий взгляд. Как он мог задать такой вопрос в присутствии стольких людей?!
 – Молчи, девочка! Лучше сразу открыто разобраться с этим. – Он перевел оценивающий взгляд сощуренных глаз с Лайлы на Джосса: – Итак, парень, отвечай! Не сделал ли ты чего-то постыдного с моей девочкой?
 – Папа, ты смущаешь меня! – Протест Лайлы подогревался не только смущением, но и тревогой. Зная Джосса, она боялась, что гордость не позволит ему солгать. А если он признается в чем-то близком к правде, он не жилец на этом свете, да и ей придется не лучше.
 – Я сказал – молчи! – приказал Леонард таким резким тоном, каким никогда не разговаривал со своей любимой дочерью. Лайла, замолчав, могла лишь смотреть на Джосса с безмолвной мольбой. Он ни разу даже не взглянул на нее.
 – Уверяю вас, мистер Реми, что я никогда не запятнал и никогда не запятнаю честь леди.
 Лайла уловила в этом завуалированную колкость, но испытывала слишком большое облегчение от дипломатичности ответа, чтобы придираться. Таким образом он очень тонко давал ей понять, что не считает ее леди. Что ж, она заставит его заплатить за это – но позже, гораздо позже, и по-своему.
 – Что ж, прекрасно. – Глаза отца ненадолго переместились на ее лицо, и она почувствовала себя дюйма на два выше, когда прочла в них облегчение. Очевидно, он поверил, что она по-прежнему такая же нетронутая, какой была до отъезда с Барбадоса. Что ж, вина, быть может, неприятное чувство, но правда была бы гораздо хуже. Отец удовлетворен, и она отнюдь не намерена его разочаровывать!
 Затем Леонард обратился к капитану Ратледжу, который держался в стороне и не вмешивался в разговор:
 – Я попрошу вас подержать его у себя на корабле до тех пор, пока не организую его доставку на плантацию. Я пошлю кого-нибудь из своих людей сегодня или по крайней мере не позднее завтрашнего утра, чтобы забрать его. Я еще раз благодарю вас за вашу доброту к моей дочери и знаю – вы поймете, если я скажу, что мне хотелось бы поскорее отправиться домой. Мы с моим будущим зятем… – Здесь голос Леонарда Реми наполнился гордостью, и он повторил милые сердцу слова, ласково взглянув на Кевина: – Мы с моим будущим зятем собираемся отвезти девчонку домой и больше никуда не отпускать. Больше никаких путешествий! Я благополучно выдам ее замуж, хватит уже с меня тревог за нее! Ее мачеха, без сомнения, уже не находит себе места от беспокойства, недоумевая, что нас так задержало.
 Леонард протянул руку капитану Ратледжу, который взял ее и потряс, впервые за все это время улыбнувшись Лайле.
 – Дети – это сущее наказание, правда? У меня шестеро мальчишек, так что мне ли не знать, что такое беспокойство! – От отпустил руку отца Лайлы и по-отечески потрепал ее по щеке. – Поезжайте с вашим отцом, мисс Реми, и всяческих вам благ. Я так рад, что не поддался своему гневу, когда мы вытащили вас из воды, и не повесил вас и вашего человека вместе с остальными.
 – Я… спасибо вам, капитан, – сказала Лайла, не в состоянии придумать другого ответа. Затем отец взял ее под руку и повел прочь. Ее повели по сходням под пристальным взглядом изумрудных глаз.




 Глава 45


 Дома! Еще никогда в жизни Лайла не была так счастлива оказаться дома. Когда карета свернула на длинную подъездную дорогу, ведущую к главному дому, Лайла ощутила приятную тень от двух рядов высоких густолиственных пальм, которые окаймляли дорогу, как объятие. Она взглянула на красную черепичную крышу дома, чуть проглядывающую сквозь деревья. Волнение ее было таким, что она с трудом могла усидеть на месте. Сидящие по обе стороны от нее Леонард и Кевин снисходительно улыбались, видя охватившую ее нервозность. Лайла нетерпеливо вытягивала шею, чтобы взглянуть впервые почти за шесть месяцев на длинный, оштукатуренный белым дом, в котором родилась. Она надеялась, что больше никогда не уедет из него больше чем на одну ночь.
 – Лайла!
 – Мисс Лайла!
 При звуке колес кареты ее мачеха Джейн первая сбежала с веранды по ступенькам. Вслед за ней бежала Мейзи, и ее кожа блестела на солнце, как полированное эбеновое дерево, а жилистое худое тело противоречило ее репутации лучшей поварихи на Барбадосе. Остальные домашние рабы высыпали вслед за Мейзи, всей гурьбой спеша вниз по лестнице, чтобы приветствовать любимую девочку.
 – Лайла, добро пожаловать домой!
 Лайла практически выпала из кареты в объятия мачехи, обнимая добрую женщину, которую всем сердцем полюбила за эти годы. Мейзи протянула руку, чтобы потрепать Лайлу по плечу, потом увидела, что пальцы у нее в муке, и со смешком убрала руку.
 – Мисс Лайла, мы уж думали, что вы умерли!
 – Ох, Мейзи, как же я рада тебя видеть! Как же я рада видеть всех вас!
 Как только Джейн отпустила Лайлу, она обняла Мейзи, не обращая внимания на протесты по поводу испачканных в муке рук. Взглянув через плечо Мейзи на радостно улыбающихся рабов, Лайла увидела лицо, которое боялась больше никогда не увидеть.
 – Бетси! Ох, Бетси, я боялась, что ты утонула! – Она упала в объятия Бетси, и две девушки горячо обнялись.
 – Вы были ближе к тому, чтобы утонуть, чем я, мисс Лайла. Нашу шлюпку заметил другой корабль меньше чем через день! Шлюпка, в которой были вы, – единственная, которая потерялась, и когда мистер Кевин вернулся домой и сказал, что вас унесло в море… ну, скажу я вам, не хотела бы я еще раз пережить это.
 – Я так рада видеть всех вас, что, ей-богу, готова расплакаться! Но я не буду – по крайней мере пока не увижу Кейти. Как она, Джейн? – обратилась Лайла к мачехе.
 – Она совсем усохла, горюя по тебе, разумеется. Ее детка потерялась в море! Тебе лучше пойти к ней прямо сейчас.
 – Да.
 – Я принесу воды для вашей ванны, мисс Лайла, и достану чистую одежду. Я знаю, вам хотелось бы как можно скорее переодеться в свои любимые платья.
 Лайла взглянула на дешевое, хоть и симпатичное платье, которое отец купил готовым у портнихи в Бриджтауне, когда обнаружил, к своему ужасу, что на ней только мужская одежда. В сравнении с тем, что она привыкла носить с тех пор, как «Быстрый ветер» затонул, это платье было великолепно. Но когда Лайла вспомнила свой гардероб, от нижнего белья и дневных платьев до изысканных бальных нарядов, сшитых из превосходных тканей с превосходной отделкой, ей и в самом деле захотелось поскорее переодеться. Чтобы снова стать самой собой.
 – Хорошо, Бетси. И я благодарна вам всем за сердечные чувства. Я соскучилась по всем вам так, что не могу выразить словами.
 Она пошла в дом вместе с Джейн и рабами, идущими за ней по пятам. Отец с Кевином позаботятся о лошади и коляске, потом скорее всего отправятся по делам. Работа на такой огромной сахарной плантации, как «Услада сердца», никогда не кончалась и постоянно требовала внимания обоих мужчин.
 И прежде всего Лайла поднялась наверх, к Кейти.
 – Лайла, милая, это ты?
 Кейти Аллен, занимавшая маленькую комнату на последнем этаже трехэтажного дома, слепая и прикованная к постели, почти никогда не спускалась вниз. Она приехала из Англии с матерью Лайлы в качестве бедной родственницы и была гораздо старше девушки, к которой ее наняли компаньонкой, потом осталась до свадьбы своей подопечной и дольше. После рождения Лайлы и смерти ее матери Кейти взяла на себя роль няни ребенка, а позже ее гувернантки. В сердце Лайлы она занимала второе место после отца.
 Кейти заплакала, когда Лайла подошла к большому креслу-качалке в углу комнаты, в котором она сидела, и обняла ее.
 – Это я, Кейти. – Лайла почувствовала, как в горле встал ком, когда обняла хрупкое старческое тело и вдохнула сладкий запах пудры, которой пользовалась Кейти.
 – Я знала, что ты не утонула. С ребенком, способным на такие проделки и озорство, какие устраивала ты и при это оставалась цела и невредима, просто не могло этого случиться.
 – Тебе не стоило волноваться. – Лайла, не обманутая бравурными словами Кейти, снова обняла ее. На этот раз слезинка, за которой последовал смешок и шмыганье носом, скатилась по белой как мел щеке.
 – Больше никуда не уезжай, ты слышишь?
 Старая женщина притянула голову Лайлы к себе на колени, где та лежала много раз, и погладила ее по волосам.
 – Не уеду, Кейти. Не уеду, – прошептала Лайла. Когда дорогая рука успокаивающе погладила ее короткие локоны, Лайла поклялась, что больше она из дома ни ногой.




 Глава 46


 Лайла услышала через слуг, что Джосс благополучно прибыл на следующий день. Хотя ее сжигало нетерпение увидеть его, прошло три дня, прежде чем она сочла достаточно безопасным украдкой выскользнуть из дома после ужина, чтобы нанести ему тайный визит.
 Долгие, располагающие к лени дневные часы, когда и отец, и Кевин были в поле, а Джейн занималась бесконечными делами по хозяйству, были бы лучшим временем, чтобы увидеться с Джоссом без посторонних глаз. К сожалению, его поставили копать ямки для тростника вместе с группой полевых работников на следующий же день после прибытия. Его день начинался в половине шестого, когда колокол на плантации призывал полевых работников собраться на главном дворе на инструктаж. Ему давали чашку горячего имбирного чая, после чего увозили в ту часть плантации, где ему полагалось работать. Рабочий день длился четырнадцать часов.
 Территория, на которой жили рабы, не предполагала уединения, там всегда было полно людей: кто-то готовил ужин, кто-то копался на маленьких клочках земли позади хижин, повсюду бегали дети. Лайла не могла пойти в хижину Джосса и остаться незамеченной, за исключением очень позднего времени, когда все рабы уже лягут спать.
 Наконец спустя три дня Лайла поняла, что прекрасной возможности может никогда и не представиться. Поэтому она заставила себя терпеливо дождаться, когда Бетси приготовит ее ко сну, отпустила служанку, затем набросила на себя ровно столько одежды, сколько было необходимо, чтобы соблюсти минимум приличий, и тайком выскользнула из дома.
 Было начало одиннадцатого. Отец с Кевином играли в шахматы в библиотеке, думая, что она спит.
 Когда Лайла, держа туфли в руках, кралась по веранде, она услышала голос, зовущий Мейзи, и замерла, чувствуя, как сердце подпрыгнуло к горлу. Но голос доносился из отдельной кухни в задней части дома, и ответ Мейзи послышался тоже оттуда. Постояв еще чуть-чуть, Лайла посчитала, что можно идти дальше.
 Направляясь через участок земли вокруг дома в сторону крытых тростником хижин рабов, Лайла отчетливо слышала каждый звук: неясное бормотание голосов и низкий смех, доносящиеся из кухни, где все еще убирали и мыли посуду после вечерней трапезы, а Мейзи делала хлебную закваску на утро; тихое мычание молочных коров в хлеву через Поле; лошадиное ржание в конюшне. Ночь была теплой, легкий ветерок придавал ей свежесть. Воздух был напоен знакомой смесью запахов – сладкого тростника и черной патоки, конского навоза; ароматами, доносящимися от уличных печей, на которых рабы готовили себе ужин; головокружительным благоуханием тропических цветов и перегнивающих на жаре растений. Ветерок шелестел пальмовыми листьями, вертел плоские лопасти ветряной мельницы, где перерабатывался тростник. Скрип лопастей, поворачивающихся на ветру, был настолько привычен Лайле, что никогда она прежде его не замечала. Но сегодня, когда страх обнаружения обострил чувства, заметила. Даже пение цикад казалось чересчур громким, и Лайла даже вздрогнула, когда одна застрекотала совсем рядом.
 Маленькие хижины были выстроены аккуратными рядами, как улицы. Лайла знала от Бетси, что Джосса поселили в хижину раба по имени Немия, который недавно трагически погиб, насмерть раздавленный огромным камнем, которым размалывали тростник. Лайла не совсем была чужда суеверий, чтобы не испытывать беспокойства по поводу хижины, ибо, по словам колдунов, души умерших насильственной смертью часто посещают свои земные жилища, но она знала, что Джосс посмеялся бы над подобной мыслью.
 Его хижина находилась в конце крайнего ряда. Не было ни заборов, огораживающих территорию, занимаемую рабами, ни сторожей. Ему было бы очень легко сбежать – если бы было куда. Барбадос – маленький остров, всего четырнадцать миль в ширину и двадцать одна миля в длину. Отсюда никуда не деться, кроме как уплыть на корабле, и за сбежавшими рабами безжалостно охотятся. Если Джосс и сбежит, он никогда не выберется с острова. Портовое начальство будет предупреждено, наблюдение установлено. Убежать с Барбадоса практически невозможно. Лайла была уверена, что один из надсмотрщиков познакомил Джосса с безнадежностью попытки подобного. Иначе он, возможно, уже попытался бы. Если, конечно, не ждет, чтобы вначале поговорить с ней.
 Ставни на окнах были закрыты, но свет пробивался сквозь щели в обмазанных глиной плетеных стенах. Джосс не спал.
 Лайла толкнула дверь. Она была закрыта, но не на щеколду, и легко подалась. Двигаясь быстро, дабы уменьшить вероятность того, что ее увидят и узнают, четко очерчиваемую теплым светом, льющимся из хижины, она шагнула внутрь, закрыв за собой дверь, и на этот раз задвинула щеколду. Затем, подогнув пальцы на холодном грязном полу, повернулась, чтобы отыскать Джосса.
 Он лежал на спине на грубо сколоченной койке, одетый только в широкие белые брюки, выдаваемые на плантации, подложив одну руку под голову. Масляная лампа дымила на перевернутой бочке позади него, освещая единственную комнату хижины. Остатки подгоревшей на вид еды стояли на шатком столике у стены возле двери. Койка, бочка да единственный деревянный стул – вот и вся мебель. Он читал какую-то потрепанную книжку, бог знает где добытую. Рабам было запрещено учиться читать, но она полагала, что к Джоссу, уже умевшему читать к тому времени, когда он узнал о своем происхождении, это не относилось. Когда она вошла и закрыла дверь, он опустил книгу. Когда она повернулась к нему лицом, он воззрился на нее и его зеленые глаза замерцали в неясном свете.
 Долгое мгновение они просто смотрели друг на друга, ничего не говоря. Она взглядом вбирала в себя ширину его плеч, поросшую волосами грудь, красивое лицо. Этим единственным всеобъемлющим взглядом она отметила, что его усы сбриты, а волосы аккуратно подстрижены. Он был чистым, что удивительно, учитывая то, что он провел день в тяжелом труде. Волосы его были еще немного влажными, словно он недавно купался.
 – Здравствуй, Джосс. – Лайла прислонилась спиной к двери, прижав ладони к шероховатой створке, и улыбнулась ему довольно неуверенно. Какой будет его реакция на ее приход, она даже не представляла.
 Вместо ответа его глаза сузились, а рот сжался. Он легко свесил ноги с края кровати, движения его были аккуратными, точными; отметил место в книге ногтем и отложил ее на бочку, рядом с лампой. Только потом он посмотрел на нее. Эти жесткие холодные глаза сказали ей все, что нужно было знать: он в бешенстве.
 – Так-так, неужели это малышка мисс Лайла, красавица Барбадоса? – сказал он наконец, хищно улыбнувшись. – Так скоро надоел ваш белокожий жених? Пришли удовлетворить свою жажду темного мяса?
 Тон его был взбешенным, и он встал, прорычав эти последние слова. Глаза Лайлы расширились, когда он стал надвигаться на нее. Она вскинула руку ладонью наружу, чтобы остановить его. Туфли выпали из ее нервных пальцев и с мягким стуком приземлились на грязный пол рядом с ее босыми ногами.
 – Джосс, постой! Я могу объяснить…
 – Можешь объяснить? – Его голос был похож на рокот, низкий и угрожающий, когда он приближался к ней. – Ты говорила, что любишь меня, спала со мной, а потом предала меня при первой же подвернувшейся возможности, и ты можешь это объяснить!
 Последние слова были приглушенным ревом, и, прорычав их, он схватил ее и дернул на себя, больно вонзившись пальцами в руку выше локтя.
 – Джосс, ш-ш-ш… Не кричи!.. Перестань! Что ты делаешь?
 – Возвращаю вам должок, мисс Лайла!
 Он рывком потянул ее через маленькую комнатку, сел на койку и, дернув, перебросил через колено с такой скоростью и свирепостью, что она беспомощна была что-то сделать, чтобы защититься.
 – Нет! Джосс Сан-Пьетро! Дай мне встать! Немедленно отпусти меня!
 Когда она стала извиваться, чтобы вырваться, он прижал ее к колену одной крепкой рукой и задрал юбки другой.
 – Прекрати! Прекрати немедленно, или я… ой! Ай! Перестань!
 Его ладонь ударила ее по заду со звонким шлепком. Лайла вскрикнула. Но быстро заглушила звук, зажав рот ладонью, когда до нее дошло, что на крик может кто-нибудь прийти. Ни в коем случае она не должна быть обнаружена в хижине Джосса, тем более в компрометирующем положении! Она извивалась и вырывалась, но молча и безуспешно. Он снова крепко шлепнул ее по заду, потом еще раз, и удары жгли ужасно. Она лупила его по ногам кулаками, прикусив щеку изнутри, чтобы не заорать от ярости. Ягодицы горели от каждого удара, но он держал ее железной хваткой. Наконец, когда он не проявил никаких признаков того, чтобы смягчиться или прислушаться к ее задыхающимся мольбам, ее терпение лопнуло. Когда его ладонь припечаталась, должно быть, уже в десятый раз, она со всей силы укусила его через грубый хлопок брюк в твердое бедро.
 – Чертова сука! – С этим проклятием он столкнул ее с колена. Лайла упала на четвереньки на пол.
 – Ах ты, подлый, поганый, грязный сукин сын! – прошипела она, вскакивая на ноги. Она была в таком бешенстве, что с готовностью заехала бы ему по голове топором. Отведя руку, она врезала ему по лицу с такой силой, что ладонь занемела.
 Он прижал руку к горящей щеке и вскочил на ноги. Лайле пришлось отскочить назад, чтобы не упасть. Когда он навис над ней, исходя яростью, как печка жаром, ее глаза метали искры, и она не отступила ни на дюйм. Его глаза пылали так же, как и у нее, а рот взбешенно кривился. Какое-то время они сверлили друг друга разъяренными взглядами. Потом, когда он протянул руки, намереваясь, без сомнения, встряхнуть ее или нанести ей какое-то иное увечье, Лайла вдруг вспомнила, что это же мужчина, которого она любит, мужчина, который уверен, что она предала его. С коротким вздохом она шагнула к нему, в его руки, которые намеревались причинить ей боль, и схватила за уши.
 – Ах ты, дурень! – проговорила она чуть-чуть смягчившимся голосом. Затем, не выпуская из рук его уши, привстала на цыпочки и прижалась ртом к его губам.




 Глава 47


 – Я дурень? – пробормотал он у се рта, но руки не причинили ей боли. Вместо этого они почти неохотно легли ей на талию, не обнимая, но и не отталкивая.
 – Да, дурень, – повторила она, чуть отстранившись от его губ, но руками продолжая удерживать его уши. – Глупый слепец! Если бы я не убедила капитана Ратледжа, что ты мой раб, он бы повесил тебя, как и всех остальных.
 Она снова поцеловала его, горячо, используя то, чему он ее учил, против него. Его рот был теплым и твердым, с чуть заметным привкусом имбиря. Сопротивляясь, он попытался оторваться. Лайла резко потянула его за уши. Он вскрикнул и попытался отстранить ее руку.
 – Разве я не позаботилась о том, чтобы ты остался живым и невредимым и чтобы полечили твою рану? Как иначе смогла бы я это сделать, не заявив, что ты… моя собственность?
 Теперь он уже крепко удерживал ее руки в своих, и она поцеловала его снова, скользя языком по непреклонной линии его плотно сжатых губ.
 – Это я должна злиться, а не ты! Я рисковала жизнью, придя сюда сегодня, и как ты меня встретил? Что ты сделал? Ты избил меня, вот что! Как не стыдно!
 – Я не избивал тебя…
 Он отступал под ее нежным натиском, пока не сдавался, но уже слабел. Лайла прижалась губами к колючей коже под подбородком, освободила руки и обвила его за талию, ладонями смакуя соприкосновение со стальными, обтянутыми атласом кожи мускулами поясницы.
 – Тогда как бы ты это назвал?
 – Любовные похлопывания?
 – Ха! Любовные похлопывания! Теперь я неделю не смогу сидеть!
 Она пробежала ладонями по голой коже его спины, гладя плоские мускулы по обеим сторонам позвоночника, кончиками пальцев обводя лопатки, при этом прижимаясь к нему.
 – Как их ни назови, но они были заслуженными, и ты прекрасно знаешь это, ведьмочка! Невелика цена, если учесть, что твои слова стоили мне моей свободы!
 – Спасли тебе жизнь!
 – Мы договаривались, что, когда нас спасут, ты никому не скажешь о моих обстоятельствах. Я бы не копал с утра до ночи дурацкие ямки для тростника, если б ты держала свой болтливый маленький язычок за зубами!
 Несмотря на сердитые слова, в его голосе уже не было прежнего запала. Руки обвились вокруг ее талии, ладони мягко гладили то место, по которому еще недавно били.
 Лайла отстранилась, чтобы взглянуть на него.
 – Ямки ты бы не копал, потому что висел бы на рее. Я должна была либо сказать им, что ты мой раб, либо любоваться тем, как тебя будут вешать. Я бы ни за что не сказала этого при других, менее ужасных обстоятельствах, неужели ты не понимаешь? Это не было предательством, Джосс.
 Он некоторое время смотрел на нее, окидывая глазами лицо. Одна рука перестала массажировать ее ягодицы и поднялась к ее лицу, чтобы взъерошить короткие локоны, теперь чистые, блестящие и волнистые, но определенно не тот длинный соблазнительный шелк, который он так любил. И тем не менее, как он уже заметил на борту «Красотки Беттины», такая прическа шла ей.
 – А знаешь, ты мне такая нравишься: кудрявый мальчик-блондин с лицом ангела и телом женщины. Соблазнительно. Кит тоже так считает?
 Лайла прикусила язык, глаза ее расширились. Говорить она не хотела в данный момент.
 – Я не желаю говорить… Ты не поцелуешь меня, Джосс? Голос ее был просительным, глаза, встретившиеся с его взглядом, мягкими. Он мгновение смотрел на нее, и глаза его горячо вспыхнули, когда ее ноги прижались к его ногам.
 – Пожалуйста, Джосс. – Это был соблазнительный шепот, а он – добровольная жертва. Его рука скользнула вверх и обхватила затылок, приподнимая лицо к его рту. Он пробормотал что-то, но кровь так громко стучала у нее в висках, что она не расслышала.
 Его рот коснулся ее губ, и веки Лайлы, затрепетав, опустились. Губы его были теплыми и мягкими, поцелуй нежным.
 – Я скучала по тебе, – проговорила она у его рта, открыв глаза. Его глаза, встретившиеся с ее взглядом, потемнели от страсти.
 – А теперь я не хочу говорить! – прорычал он и снова завладел ее ртом.
 На этот раз поцелуй был крепким и глубоким. Когда он оторвался от ее губ, он повел ее к постели. Она села к нему на колени, обвив руками за шею, и откинула голову к нему на плечо, когда он стал прижиматься обжигающими поцелуями к нежной коже ее шеи.
 – Что, черт побери, на тебе надето под этим? Ничего? – Его ладонь погладила ее грудь под тонким муслином.
 – Только… нижняя юбка. – Голос ее был нетвердым, и она дрожала под его ласкающей рукой.
 – Разгуливать полуголой – еще один варварский обычай на вашем острове?
 Это ворчание вызвало у Лайлы дрожащий смешок.
 – Мы носим на Барбадосе столько же одежды, сколько и вы в Англии. Но мне пришлось одеваться самой. Я не хотела, чтобы Бетси знала… – Ее голос виновато смолк.
 – Обо мне, – угрюмо заключил Джосс, и его рука замерла, остановив свое восхитительное путешествие по ее телу.
 – О, Джосс… – с несчастным видом начала она, выпрямившись у него на коленях.
 – Молчи, – велел он, притягивая ее назад для нового неистового поцелуя, словно чтобы остановить ее слова. Потом уложил ее спиной на постель, вытянувшись рядом, и повернул ее к себе так, чтобы дотянуться до пуговиц на спине. Она почти не заметила, как он стащил с нее платье, потом единственную нижнюю юбку. Когда на ней ничего не осталось, он сбросил с себя брюки. Она выгнулась, и ноги инстинктивно раздвинулись, пока ждала в дрожащем предвкушении, когда он войдет в нее.
 Но он этого не сделал.
 Разведя ее ноги еще шире, он встал между ними на колени. Его руки скользнули, теплые и сильные, вверх по стройным икрам, по трепещущей мягкости бедер. Он погладил ее живот, груди, вновь вернулся к бедрам. Лайла затаила дыхание от восхитительнейшего, изысканнейшего напряжения, которое нарастало внутри ее в том месте, которого он так старательно избегал касаться. Когда его руки снова прошлись по ней, по-прежнему не касаясь места, больше всего жаждущего прикосновения, она волнообразно задвигалась, приглашая его руку туда, куда она никак не шла. Вместо этого он сосредоточенно потирал большими пальцами соски, мягко помял груди и живот, прежде чем непростительно медленно скользнуть ладонями вниз, на внутреннюю сторону бедер. Когда он начал свое дразнящее наступление в третий раз, она протестующе замычала и открыла глаза.
 Зрелище, представшее ее глазам, шокировало бы ее до основания шесть месяцев назад. Лицо его было жестким и красивым, глаза словно изумруды, когда он пробегал ими по предмету своих желаний, так восхитительно раскинувшемуся перед ним. Он стоял на коленях между ее бесстыдно раздвинутых бедер, похожий на хищного самца-победителя.
 Проследив за его взглядом, взглянув на себя, Лайла увидела свою наготу словно в первый раз. Она была вся гладкая и белокожая, очень женственная. Он – мускулистый и на редкость мужественный.
 Распластавшееся на грубом сером одеяле, ее обнаженное тело было самым шокирующим из всего, что она когда-либо видела. И он тоже видел его, каждую подробность, немилосердно освещаемую дымящейся лампой.
 – Джосс. – Это был чуть слышный шепот леди, которую годами воспитывали в подобающей скромности.
 – Гм?.. – Он не перестал делать то, что делал, даже на секунду не приостановил своих чувственных поглаживаний, но глаза встретились с ее взглядом. Они неистово горели.
 – Свет, – слабо выдавила она, почти не в состоянии дышать под его руками, своими ласками обжигающими ее, словно ставящими на ней свое особое, любовное клеймо.
 Он покачал головой:
 – О нет. Не сегодня, милая. Я хочу видеть тебя… и хочу, чтобы ты видела меня. Хочу, чтобы у тебя не было ни малейших сомнений в том, кто занимается с тобой любовью.
 – Но…
 – Ш-ш-ш… – Он закрыл ей рот крепким голодным поцелуем. На несколько мгновений он оставался лежать на ней, и уже один его вес был останавливающим сердце ощущением, когда он вдавил ее в тонкий колючий матрас, который скрипел на веревочной сетке. Лайла горячо ответила на поцелуй, прижавшись к нему, чувствуя, как восхитительный трепет желания проносился по ней там, где их тела соприкасались.
 Когда его рот нашел грудь, завладел сосками, она застонала и пропустила его волосы сквозь пальцы.
 Когда он продвинулся ниже, осыпая мелкими обжигающими поцелуями живот, скользнув языком в углубление пупка, она приглашающе заерзала под ним. Руки скользнули к его плечам, напряглись.
 Затем, когда он опустился еще ниже, коснувшись ее женственной сердцевины ртом, а не руками, она вскрикнула, вцепилась ему в волосы и отчаянно потянула, пытаясь остановить. Глаза ее распахнулись, она взглянула на него безумными глазами, терзаемая собственными противоречивыми желаниями, каждой клеточкой своего существа жаждая, чтобы он продолжал делать то, что делает, но понимая, что это возмутительно и развратно и он должен остановиться.
 – Джосс… нет… – выдохнула она, пытаясь сдвинуть бедра, чтобы помешать ему. Но он стоял на коленях между ее ног, удерживал их раздвинутыми, мягко поглаживая ее, давая ей наконец то прикосновение, которого она хотела, но и решительно настроенный дать больше.
 – Ну-ну, тише. Все в порядке. – Он успокаивал ее, как успокаивал бы перепуганную кобылу. Голос его был мягким, прикосновения отвлекающими. Когда она приготовилась снова запротестовать, он опустил голову и поцеловал ее глубоко между ног, постыдно, греховно, и все же жар и нажим его рта так воспламенили ее, что теперь она уже не могла просить его остановиться.
 Она закрыла глаза и отдала себя в его полную власть, разрешая делать все, что он хочет.
 К тому времени, когда он вытянулся над ней, прижимаясь к ней своим твердым, пульсирующим, требующим вторжения копьем, она хватала ртом воздух, тело ее извивалось от страсти, вызванной его безудержными ласками.
 – Скажи мне…
 Его слова с трудом проникли в ее затуманенное сознание.
 – Скажи мне…
 Он был настойчив, слегка прижимаясь к тому месту, которое так остро нуждалось в нем, требуя, чтобы она дала ему ответ прежде, чем он даст ей то, чего она жаждет.
 – Скажи…
 И она дала ему ответ – открыто и свободно.
 – Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, – простонала она у его рта.
 И он увлек ее за собой в рай.




 Глава 48


 Позже, много позже, Джосс приподнял голову, покоящуюся на груди Лайлы, потом осторожно вытянулся рядом, уютно пристроив ее у себя под боком, решив позволить ей еще немного поспать.
 В конце концов ему пришлось будить ее. Уже приближался рассвет.
 – Лайла. – Он погладил ее по волосам. Она не ответила. – Лайла. – Он пощекотал ее ресницы пальцем, подергал шелковистую прядь. По-прежнему безрезультатно. – Лайла, любовь моя, если ты не проснешься сию же минуту, я столкну тебя с кровати на пол.
 Эта угроза, сопровождаемая ленивым пальцем, обводящим линию приоткрытых губ, затем двинувшимся вниз, через изгиб шеи, вокруг прекрасных грудей, наконец возымела действие. Она пробормотала что-то и повернулась.
 Оценивающим взглядом знатока он прошелся по ее голой попке. При всем его богатом опыте общения с женщинами ни одна из них не оказывала на него такого воздействия, как Лайла. Ни в одну из них он никогда не был влюблен.
 Что в ней такого? Она красива, но красивых немало. Она обладает умом, который у некоторых есть, но у многих его нет.
 Она леди, что значительно сужает круг. Возможно, его привлекает благородство ее души.
 А может быть, дело в ее смелости. Ничто не пугает ее надолго – ни сплетни, ни холера, ни жизнь на необитаемом острове, ни обнаружение, что остров не так необитаем, как она думала, ни вступление в пиратскую шайку в качестве слабоумного юнца, ни участие в морском сражении. Она бесстрашно встречала любой вызов, бросаемый ей в последние несколько месяцев, и он восхищался ею и уважал ее за это.
 Она заставляла его гореть жарче торфа в постели.
 Она ударила его по лицу, укусила за язык и за ногу, кричала на него за то, в чем он не был виноват. Она ведьма большую часть времени и иногда, всего лишь иногда – ангел. Она вывернула его наизнанку с той самой минуты, как он впервые увидел ее, заставляя его пылать вначале от страсти, потом от ярости, потом снова от страсти. Из-за нее он даже вышел из себя настолько, что был спровоцирован на физическое насилие, за что ему теперь было стыдно. Хотя, по его мнению, порка для мисс Дилайлы Реми сильно запоздала.
 Она – признанная красавица, лелеемая любимица семьи, богатая и привыкшая, чтобы все ее капризы выполнялись.
 Даже без происшедшей с ним катастрофы, даже если бы он по-прежнему был тем, кем был всегда, – английским джентльменом и бизнесменом без ужасного кошмара смешанной крови и рабства, он не мог бы предложить ей жизнь, сравнимую с той, какую она вела на Барбадосе.
 Его жизнь в Англии была совсем другой – проще. Своим судоходным бизнесом он зарабатывал достаточно, чтобы содержать жену в комфорте и достатке, но не в такой роскоши, к какой привыкла Лайла. У него всего пара слуг, дом, большой, но не фешенебельный, друзья имеют такое же материальное положение, как и он сам. Он довольно далек от светских кругов. Даже без вмешательства случившегося с ним кошмара, если бы он когда-то и смог жениться на ней, ей пришлось бы отказаться от многого в плане богатства и социального статуса.
 Он сознавал это, и ему это не нравилось.
 Но вкупе с кошмаром его рабства их ситуация становилась вообще невообразимой. Если она выберет его, ей придется отказаться от всего, что ей дорого: от дома, семьи, друзей, всего уклада жизни. Это серьезный шаг, и он не уверен, что она готова его сделать. И он не уверен, имеет ли право принимать ее жертву, если она будет готова.
 Он не уверен. И это еще одно, что ему очень не нравится. Никогда в жизни он даже представить не мог, что полюбит женщину и будет терзаться, выйдет она за него замуж или нет. Его успех у женщин был слишком постоянным, слишком привычным. Но с Лайлой ничего нельзя считать само собой разумеющимся. Сможет ли она отказаться от всего ради него?
 Она сказала, что любит его. Он даже думает, что это правда. Но достаточно ли она любит, чтобы уехать с ним в Англию? Потому что его жизнь не здесь. Он не сможет остаться с ней даже при всем желании. Ей придется поехать с ним.
 Или же эта проклятая капля крови навсегда встанет между ними?
 Он собирается проверить это. Немедленно, пока окончательно не струсил.
 – Лайла! – Он с решительным видом потряс ее за плечо.
 – М-м?..
 – Проклятие, Лайла, проснись!
 Это наконец разбудило ее. Она повернула голову набок и заморгала, глядя на него.
 – О Джосс, – пробормотала она и улыбнулась.
 Она выглядела такой прелестной, с отяжелевшими от сна веками, мягким розовым ртом, что он не мог не поцеловать ее. За это он заработал зевок и еще одну улыбку.
 – Как бы я хотела остаться. Мне так нравится спать с тобой.
 – В самом деле? Я рад, потому что надеюсь, что ты будешь спать со мной всю оставшуюся жизнь.
 Потребовалась минута, чтобы до нее дошло. Когда это случилось, глаза ее расширились, она повернулась и уставилась на него. Ее нагота предстала перед ним во всей красе, но в данный момент это его не интересовало.
 – Что ты имеешь в виду? – Недоумение в ее глазах и голосе заставило его улыбнуться, несмотря на то что в животе все сжалось. Чтобы ослабить напряжение, которое его гордость не позволила бы показать ей, он перевел взгляд с ее глаз на губы, которые мягко обвел одним пальцем.
 – Для девушки, которая, похоже, имеет обыкновение коллекционировать предложения руки и сердца, ты медленно соображаешь. Я прошу тебя выйти за меня замуж.
 – За тебя з-замуж?
 Последовало долгое молчание, которое он мог истолковать как потрясение. Ее широко открытые голубые глаза были огромными и потемневшими.
 – Да, за меня замуж. – Его голос прозвучал жестко.
 – О Боже!
 Он нахмурился:
 – Не слишком-то вразумительный ответ. Да или нет? Медленная улыбка изогнула ее губы.
 – У тебя в этом большой опыт?
 – В чем? – нетерпеливо переспросил он.
 – В предложении руки и сердца?
 Угрюмая складка у него на лбу стала еще глубже. Если она сейчас же не даст ему ответ, он ее придушит. Он еще никогда в жизни так не нервничал, как сейчас, а она, разрази ее гром, улыбается!
 – В сущности, ты первая.
 – Я так и думала. – Неожиданно она засмеялась очаровательным девичьим заливистым смехом. – «Да или нет?» Как романтично!
 – Итак? – Ему было не до шуток. Она вздохнула, сразу же посерьезнев.
 – Джосс, это не так просто, ты же знаешь.
 – А что тут сложного? Я уеду, стряхнув пыль этого треклятого острова и его треклятых варварских обычаев со своих ног. Ты можешь поехать со мной или можешь остаться. Если поедешь, я полагаю, ты хотела бы сделать это в качестве моей жены.
 – Джосс…
 – Да или нет?
 – Да перестань же ты это повторять! Для начала ты не можешь просто уехать с «Услады сердца». Мне ужасно неприятно напоминать тебе об этом, но ты принадлежишь моему отцу. Ты раб. Ты не можешь просто взять и уйти. Тебе придется воспользоваться дорогами! Тебя поймают, привезут обратно, накажут, может, даже убьют.
 – Сначала им придется найти меня.
 – Найдут, поверь мне. Барбадос – маленький остров, и тут очень расторопная полиция. Для того чтобы сбежать, тебе нужно выбраться с острова, а ты не можешь этого сделать. Не пройдет и полдня после твоего исчезновения, как капитаны всех кораблей, прибывающих в порт Барбадоса, будут знать о тебе. Тебя поймают рано или поздно.
 – Так что же ты предлагаешь? Чтобы я остался здесь, в этой чертовой грязной дыре, и до конца жизни рыл ямки в земле? А ты будешь спать с Большим Боссом в большом доме и время от времени украдкой пробираться ко мне, когда почувствуешь потребность немножко поразвлечься?
 – Я этого не говорила.
 – Нет? Но ты и не сказала, что выйдешь за меня.
 Лайла вздохнула и села. Несмотря на растущий гнев, его глаза непреодолимо притягивало к ее гибкому белокожему телу. Обнаженная, она была самым красивым из всего, что он когда-либо видел, и она сводила его с ума.
 – Я не знаю, смогу ли выйти за тебя. Я люблю тебя. Так люблю, что мне страшно. Но брак… Джосс, как я могу обещать выйти за тебя? Ты раб на плантации моего отца! Что ты хочешь, чтобы я сделала? Спокойно подошла бы к нему и сказала: «О, кстати, папа, надеюсь, ты не станешь возражать, если я не выйду замуж за Кевина? Я передумала и выхожу замуж за Джосса»? Он умрет от апоплексического удара – а если не умрет, то наверняка убьет тебя.
 – Я убегу при первой же возможности. Ты можешь убежать со мной или остаться. Выбор за тобой.
 – Джосс… – Это был почти вопль. – Ты не сможешь так просто сбежать! А я не могу больше с тобой спорить, мне надо идти! Э… сколько сейчас времени?
 – Около четырех.
 – О Боже мой! Мне надо возвращаться! Скоро все начнут просыпаться!
 Она спустила белые ноги с края койки и встала, потянувшись за своей нижней юбкой. Надев ее через голову, повернулась к нему лицом:
 – Я хочу, чтобы ты пообещал мне – пообещал! – что не сделаешь никакой глупости. Ты не будешь пытаться убежать, пока я… пока мне не представится случай подействовать на отца. Думаю, я могу убедить его освободить тебя, если буду постоянно напоминать о том, как ты спас мне жизнь, но на это может потребоваться время. Тогда тебе не придется бежать, ты сможешь просто уехать.
 Он лежал на спине, сцепив руки за головой, совершенно голый и ничуть не смущенный этим. Глаза его были устремлены на ее лицо.
 – Допустим, я дам тебе время повлиять на твоего отца – сколько?
 – Несколько месяцев. Самое большее – год. Он покачал головой:
 – Извини, но так долго ждать я не могу. Этот фарс и так слишком затянулся.
 – Джосс… – Ее голос прозвучал приглушенно, потому что она натягивала платье через голову. – Застегни, пожалуйста.
 Она повернулась к нему спиной, и он встал, чтобы застегнуть платье. Действие было настолько автоматическим, словно он был мужем или давнишним любовником, потому что он мог делать это, продолжая злиться на нее. Закончив, повернул ее к себе лицом, держа руки на плечах.
 – Когда я смогу, я убегу. Ты убежишь со мной?
 Она уставилась на него встревоженными глазами. Он рассеянно отметил, что ткань платья под его пальцами превосходного качества – тончайший белый муслин с серо-голубым рисунком, почти такого же цвета, как ее глаза. С этой массой золотистых кудрей и утонченным лицом она достаточно красива, чтобы кружить головы повсюду, где бы ни появилась. Внезапно Джоссу пришло в голову, что если он впервые сделал предложение руки и сердца, то для нее-то оно уж точно не первое. Черт, да половина мужского населения этого закоснелого в предрассудках острова, наверное, хотела бы жениться на ней, не говоря уж о богатых юнцах в колониях! И он думал, что она скажет «да, большое спасибо» ему? Должно быть, он сошел с ума. Джосс насупился.
 – Не сердись. Я не могу принять такое решение вот так сразу, сию минуту! Я должна хорошенько подумать, это разумно, так что можешь убрать это выражение ослиного упрямства со своего лица! Я люблю тебя, ты же знаешь, но… мне нужно время, чтобы подумать.
 – Как я уже когда-то говорил тебе, ты не знаешь значения слова «люблю», – уколол он. – Дай тебе волю, такты выйдешь замуж за этого своего дорогого болвана Кевина и будешь иметь меня на стороне. Но такое положение дел меня не устраивает.
 – Это неправда!
 – Разве? Давай, уходи отсюда! Тебе надо вернуться в дом, пока кто-нибудь не обнаружил, что ты тайком бегала сюда, чтобы покувыркаться в постели с рабом.
 – Иди к дьяволу! – Лайла редко чертыхалась, по, с другой стороны, она редко и выходила из себя. Он так ужасно несправедлив, что это просто нелепо, и если бы как следует поразмыслил об этом, то понял бы. Но очевидно, разумных размышлений ждать не приходится. Он слишком горд и слишком упрям, чтобы видеть дальше своего носа!
 – Марш отсюда! Быстро!
 Когда Лайла по-прежнему медлила, он схватил ее на руки, отнес к двери, открыл ее и поставил на ноги с другой стороны. Она гневно зыркнула на него, открыла рот, чтобы что-то сказать, затем, очевидно, передумав, вновь закрыла его. Подобрав юбки, она побежала, такая злая, что ей хотелось уйти от него как можно скорее. В спешке она совершенно забыла про то, что босиком.
 Джосс, ругая себя и ее себе под нос, схватил брюки, напялил их и припустился за ней. Она была уже на полпути через поле, ведущее к главному дому. Ее платье заметно виднелось в сером предрассветном полумраке. Джосс остановился на краю участка, где жили рабы, скрестил руки на груди и ругался длинно и грубо до тех пор, пока она не исчезла из виду.
 Он любит эту маленькую злючку. И несмотря надо что сказал, он знал, что никуда без нее не уедет.
 А он обязательно сбежит, когда наступит подходящий момент. Не обстоятельства рождения делают человека рабом.
 Но когда он убежит, то заберет ее с собой. Даже если придется тащить ее за волосы.
 И ему наплевать, понравится это мисс Реми или нет.




 Глава 49


 Лайла прокралась по черной лестнице в заднем крыле погруженного в темноту дома, пробираясь на ощупь вдоль прохладных оштукатуренных стен, ловко перешагнув через расшатавшуюся ступеньку, которая, как она знала, всегда скрипела. Скрип прозвучал бы чересчур громко…
 Ее спальня располагалась на втором этаже и выходила окнами на идеально подстриженную лужайку перед домом. Отец и Джейн занимали покои в противоположном конце холла. Лайла затаила дыхание, проходя мимо на цыпочках, но все было тихо. Открыв дверь в свою комнату, она проскользнула внутрь и облегченно выдохнула.
 Опасность миновала.
 – Мисс Лайла, это вы?
 Лайла резко развернулась, прижав руку ко рту, пока пыталась разглядеть Бетси в темноте. Девушка, очевидно, спала в одном из двух одинаковых кресел, стоящих перед высоким окном, дожидаясь ее. Она поднялась, когда глаза Лайлы нашли ее, и силуэт ее стройного тела на мгновение нарисовался на фоне сереющего окна, прежде чем она шагнула к своей госпоже.
 – Ш-ш-ш, Бетси!
 – Где вы были? Я чуть с ума не сошла от беспокойства, уже хотела разбудить хозяина или мистера Кевина…
 – Ты ведь не сделала этого, нет? – Голос Лайлы был резким от страха.
 – Не сделала. Я решила, что вы, возможно, не захотите, чтобы они узнали, где вы были. Я права?
 – Да, Бетси, совершенно права. Как… как ты узнала, что меня нет?
 – Я принесла вам чашку шоколада. Мейзи приготовила его, потому что сказала, что вы слишком похудели, пока были на том острове. Но вас здесь не было, и я испугалась, не знала, что делать. Я подумала, может, те пираты вернулись и похитили вас, или… – Она запнулась.
 Не успела Лайла сообразить, что Бетси собирается сделать, как она подошла к туалетному столику и, воспользовавшись трутницей и огнивом, зажгла лампу. Затем повернулась, чтобы посмотреть на свою хозяйку. Внезапно засмущавшись в мягком желтом свете, Лайла поднесла руку к груди. Бетси обратила внимание на этот жест, на растрепанные волосы и припухшие губы, и глаза ее сделались огромными.
 – Вы были с тем мужчиной, да? – скорее шокированно ахнула, чем спросила она.
 Лайла на несколько долгих мгновений уставилась па свою служанку, нервно глотая и ничего не отвечая. Бетси – ее близкая подруга, но эта тайна – нечто такое, чем она не может поделиться. Одно неосторожное слово, и они с Джоссом погибли…
 – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Лайла, повернувшись спиной и пройдя к умывальнику, чтобы поплескать на лицо водой.
 – Еще как понимаете, мисс Лайла! – Бетси покачала толовой, ее лицо озабоченно напряглось. – Вы были с тем мужчиной, ну, у которого примесь негритянской крови. Джосс, кажется. Я помню, как вы запали на него в первый же вечер, когда познакомились. То, что вы рассказали хозяину и мистеру Кевину о том, что он будто бы не прикасался к вам, пока вы были на острове, неправда, да? Вы с ним спали. Не пытайтесь лгать мне, мисс Лайла. Я знаю вас как облупленную!
 – Ох, Бетси, я знаю, что это дурно, но ничего не могу поделать. Я люблю его! – Лайле пришлось признаться, Бетси действительно знает ее слишком хорошо. Ей ни за что бы не удалось скрыть это от нее.
 Бетси резко втянула воздух. Они уставились друг на друга, одна с ужасом, другая с мукой. Затем Бетси взяла Лайлу за плечи и легонько встряхнула. Не было больше ни госпожи, ни служанки, только две давние любящие подруги.
 – Мисс Лайла, вы не можете это делать. Вы же знаете, что не можете. Не можете тайком бегать туда и спать с таким, как он! Вы же леди! Если узнает хозяин или мистер Кевин… – Бетси осеклась и поежилась.
 – Я знаю! Но я люблю его! Он… он хочет, чтобы я убежала с ним. Чтобы вышла за него. – Голос Лайлы прервался, когда слезы подступили к глазам. Бетси бросила лишь один перепуганный взгляд на белое лицо своей хозяйки, затем обняла девушку и стала мягко, успокаивающе покачивать.
 – Вы влипли в большие неприятности, да, милая? Но вы уже знаете, что вам нужно делать. Вы больше не можете видеться с ним, просто не можете. Что же до того, чтобы выйти за него… мисс Лайла, с таким же успехом вы могли бы собираться замуж за моего Бена. Это то же самое.
 Лайла подняла голову, слегка отстранившись от Бетси и ясно представив Бена, сапожника плантации. Он добрый, красивый, мастер своего дела – и черный, как вакса.
 Она покачала головой:
 – Нет!
 – Это правда, мисс Лайла. Вы просто не хотите это признать. Вы с самого детства были такой, не желали видеть то, что вас не устраивало.
 Лайла вздернула подбородок:
 – Скажи мне вот что, Бетси. Если бы Бен был белым, ты бы все равно любила его? По-прежнему хотела бы быть его женщиной?
 Глаза Бетси расширились, когда она обдумала это, затем в оцепенении покачала головой:
 – Я понимаю, что вы имеете в виду. Ох, милая, я не знаю ответа. Я лишь знаю, что вам не избежать беды и разбитого сердца, если вы не остановитесь. – Увидев упрямое выражение лица Лайлы, она снова привлекла ее к себе и обняла. – Черт бы побрал всех мужчин, – горячо пробормотала она.
 Лайла, устало положив голову на плечо Бетси, была склонна согласиться.




 Глава 50


 Была вторая половина следующего дня. Лайла сидела на ступеньках задней веранды и разговаривала с Джейн, которая покачивалась рядом в кресле-качалке и трудилась над изящной вышивкой, которая украшала все носовые платки ее мужа. Лайла, которая никогда не была искусна в вышивании, сидела, сцепив руки на коленях, чувствуя приятную, ленивую расслабленность в усыпляющей жаре. Она находилась бы в полной гармонии с окружающим миром, если бы не две вещи: ее беспокойство о том, что делать с Джоссом, и тема разговора Джейн. Мачеха была полна решимости строить планы свадьбы Лайлы.
 – Нет смысла откладывать, не так ли, дорогая? Я имею в виду, теперь, когда ты наконец решила выйти замуж за Кевина.
 – Я только вернулась домой, Джейн. Там много всего случилось, что я на самом деле еще как-то не думала… о замужестве.
 – Ну что ж, значит, пора подумать! – сказала Джейн, довольно засмеявшись и подняв глаза от работы, чтобы взглянуть на падчерицу. – Кевин очень тебя любит, ты же знаешь. Он был сам не свой все эти недели, когда ты пропала.
 – Правда? Я тоже беспокоилась о нем.
 – Думаю, шесть недель будет для нас вполне достаточно, – решила Джейн.
 – Шесть недель! – в испуге воскликнула Лайла. Джейн взглянула на нее, нахмурившись:
 – Уже дают о себе знать предсвадебные нервы? Бог ты мой, что же будет с тобой в ночь накануне? Но не волнуйся, дорогая, все женщины испытывают нечто подобное перед свадьбой. В конце концов, это серьезный шаг. Брак ведь на всю жизнь.
 – О, Джейн… шесть недель, – слабо пробормотала Лайла, чувствуя себя так, словно ловушка захлопывается. – Я… я не знаю, буду ли готова…
 – Тогда два месяца, – сказала Джейн так, словно тема закрыта. – В любом случае так действительно лучше. Это даст нам время сшить тебе платье. Это будет самое красивое свадебное платье, которое когда-либо видел свет, вот увидишь. Мы устроим великолепное торжество и пригласим всех друзей и знакомых со всего острова. Твой отец сказал мне не жалеть денег, и я не пожалею. В конце концов, мы ведь выдаем замуж единственную дочь. – Она встала, держа рабочую корзинку в руке. – А сейчас я должна идти, дорогая, у меня дела в доме. Почему бы тебе не прогуляться? Я была бы тебе признательна, если бы ты принесла с мельницы кувшин сиропа, чтобы полить персиковый пирог Мейзи.




 Глава 51


 На мельнице вовсю кипела работа. Полдюжины рабов сгружали свежесрезанный тростник для размола, а другие рабы откидывали лопатами золотистые горы «выжимок» или того, что осталось после того, как тростник был измельчен на куски и несколько раз растолчен для извлечения сока. Из самой мельницы доносились звуки льющейся воды, которая добавлялась к соку вместе с «известковым молочком», предназначенным для фильтрации всех возможных примесей. Эта смесь поступала в огромные корыта для испарения воды на солнце, после чего оставался густой коричневый сироп, который нужен был Джейн для пирога. Лайла была так хорошо знакома с производством сахара, что почти не обращала внимания на этот процесс. Она оглядывалась в поисках Кевина.
 Он сидел верхом на гнедой кобыле, опираясь о луку седла, в широкополой шляпе, и наблюдал за рабом, ведущим мула, который из-за отсутствия ветра приводил в действие каменную дробилку.
 – Кевин! – окликнула его Лайла, помахав рукой. Но уже сделав это, уже когда его взгляд устремился к ней, она поняла, что совершила огромную ошибку. Обливающийся потом раб, водящий мула кругами, был Джосс. Он вскинул глаза и встретился с ее взглядом, когда Кевин улыбнулся, помахал и тронул кобылу, направляясь в ее сторону.
 Лайла уставилась на Джосса, чувствуя себя виноватой, прежде чем сумела оторвать взгляд и улыбнуться Кевину, который спрыгивал с лошади.
 – Добрый день, – сказал он, широко улыбаясь, перебросив поводья через руку и сдвинув шляпу на затылок, когда наклонился, чтобы запечатлеть на ее губах звучный поцелуй. Лайла, зная, что Джосс наблюдает за ней, нервно отступила назад. Кевин нахмурился: – Что-нибудь случилось?
 – Я… я… Джейн послала меня за сиропом.
 – Мейзи испекла персиковый пирог, гм? Не могу дождаться. Обожаю ее персиковый пирог.
 – Я знаю.
 Кевин привязал лошадь к ближайшему фиговому дереву, взял ее за руку и повел к корытам. Их путь пролегал в нескольких шагах от Джосса. Лайла украдкой взглянула на него. Она увидела, что хотя лицо оставалось бесстрастным, пока он тащил мула по кругу, каждый мускул в его теле натянулся от напряжения. Он не взглянул на них, неспешно идущих рука об руку, но она знала, что он ощущает их каждой клеточкой своего тела.
 Как ощущала она, когда он был с Нелл.
 – Джейн настаивает, чтобы я назначила дату нашей свадьбы, – внезапно сказала она. Они остановились сбоку от мельницы, и Кевин отправил одного из рабов принести кувшин.
 – Да? – Кевин покосился на нее, пожал плечами: – В любое время, когда скажешь. По мне, так чем скорее, чем лучше.
 Лайла заколебалась. Это не вполне подходящее место для такого разговора, но неожиданно ей захотелось все решить и определиться. Если он даст правильный ответ, ей будет легче сделать то, что она все-таки собирается сделать.
 – Кевин, почему ты хочешь жениться на мне? – серьезно спросила она, поворачиваясь к нему лицом и положив ладонь на его голую ниже закатанных рукавов руку.
 – А ты как думаешь? Потому что я люблю тебя, разумеется, глупышка. Ты же знаешь, что я люблю тебя уже много лет. – Это был не тот ответ, которого она ждала, но подозревала, что он говорит ей то, что, по его мнению, она хочет услышать. Он смотрел на нее, слегка нахмурившись.
 Лайла заглянула в эти карие глаза, в это обветренное лицо, которое так хорошо знала. Через его плечо ей был виден Джосс, обнаженный по пояс, грязный и истекающий потом, в широких белых штанах, яростно дергающий уздечку упирающегося мула. Любая женщина в здравом уме, выбирающая между джентльменом-плантатором и полуголым рабом, ни секунды не сомневалась бы в своем выборе. Может, она ненормальная?
 Так это или нет, но в это мгновение Лайла вдруг поняла безо всяких сомнений в правильности своего решения, что не выйдет замуж за Кевина. Она не любит его и думает, что и он се не любит. Во всяком случае, не так, как муж должен любить жену. Не так, как ее любит Джосс.
 – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда? – пробормотал Кевин, поглаживая се обнаженные руки, затем сжал их, когда наклонил к ней голову. Прежде чем Лайла успела ответить, он поцеловал ее, на этот раз крепко и неспешно, на виду у всех рабов. На виду у Джосса.




 Глава 52


 В этот раз, когда Лайла украдкой выскользнула из дома, было уже около полуночи. Она ждала подольше, чтобы быть уверенной, что все спят. Она даже Бетси не осмелилась сказать, что идет повидаться с Джоссом.
 В хижине Джосса было темно.
 Как и прежде, дверь была не заперта. Лайла вошла, затворила дверь и мгновение постояла, прислонившись к ней. Она не услышала ни звука: ни шороха, ни дыхания.
 – Джосс? – прошептала она, но уже поняла, что одна. Его не было. Как только глаза ее привыкли к темноте, она огляделась. Как она и думала, постель была пуста.
 Лайла вдруг страшно испугалась, что он сделал то, что намеревался, и убежал без нее.
 Где еще он может быть так поздно ночью, когда все нормальные люди в своих постелях?
 Когда она в первый раз пришла к нему, он только что вернулся после купания.
 Вероятность мала, но она есть.
 Прибежав к озеру, Лайла окинула взглядом безмолвную черную поверхность воды, где они с Бетси девочками проводили так много времени.
 – Джосс? – тихим отчаянным голосом позвала она его. – Джосс?
 Ответа не последовало. Она подошла к краю озера, стараясь не потерять равновесие на скользком мху, которым порос берег. «Думай, – приказала она себе, – думай. Какой маршрут он выберет?» Если она это вычислит, то, возможно, ей удастся перехватить его прежде, чем он уйдет слишком далеко…
 Он плавал на спине в воде, наблюдая за ней. Лайла увидела его, когда уже начала отворачиваться от озера.
 – Джослин Сан-Пьетро! Почему ты мне не ответил? – Облегчение омыло ее приливной волной, упрямо разжигая раздражение. Подбоченившись, она стояла, гневно зыркая на него. Он был почти у ее ног, повернул параллельно берегу и поплыл по мелководью. Лишь его темная голова, облепленная мокрыми волосами, виднелась над поверхностью воды. Остальное было расплывчатым бледным пятном.
 – Может, я не хочу с тобой разговаривать. – Его голос был холодным, оскорбительным. – Может, я уже сыт по горло тобой и всей этой проклятой ситуацией.
 Лайла вздохнула:
 – Ты злишься, что Кевин поцеловал меня. Если ты выйдешь оттуда, я объясню.
 – Я не хочу твоих объяснений. Ими я тоже сыт по горло.
 – Джосс, ты ведешь себя неразумно.
 – И мне уже осточертело слышать от тебя, что я веду себя неразумно! – внезапно вспылил он.
 Ее голос сделался мягким, умасливающим.
 – Я не выйду замуж за Кевина.
 – Что?
 – Ты слышал. Я не выйду замуж за Кевина.
 – О! А ты всегда целуешь мужчин, за которых не собираешься замуж? Впрочем, если подумать, то, по-видимому, да.
 – Разве ты не хочешь знать, за кого я выйду замуж? – Она оставила без внимания его явные попытки затеять ссору. То, что она должна сказать ему, слишком важно, слишком чудесно, чтобы его дурное настроение помешало ей.
 – Не особенно.
 Черт бы его побрал, неужели ему обязательно упрямиться в такой момент?
 – Я выйду замуж за тебя, несносный ты человек! – Она гневно сверкнула на него глазами. Он сердито сдвинул брови:
 – Предполагается, что я должен сказать, что польщен? Намеренный сарказм заставил ее стиснуть кулаки. Во что бы то ни стало она должна сдержаться и не поругаться с этим упрямым болваном, когда принимает его предложение! Сделав глубокий вдох, она усилием воли сохранила ровный тон.
 – Выйди, пожалуйста, из воды, чтобы мы могли поговорить.
 – Не выйду.
 – Тогда я войду!
 – Как хочешь.
 Скрипнув зубами от его напускного безразличия, Лайла стала быстро раздеваться. Джосс молча наблюдал за ней. Затем, когда она развязала тесемки нижней юбки, он встал на ноги. Вода заструилась с него, стекая в озеро, которое теперь едва доставало ему до бедер.
 – Ты самый невозможный, самый несносный упрямец из всех, кого я когда-либо имела несчастье встретить! – выпалила она.
 – И все же ты собираешься за меня замуж? – Он насмехался над ней, но все еще был зол. Голос его напоминал рычание, когда он, голый, вышел из озера и прошел мимо нее, чтобы поднять свои брюки.
 – В данный момент я в этом не уверена! – огрызнулась она, кипя от злости. Затем, тяжело и многострадально вздохнув, смягчилась и направилась к нему. – Да, собираюсь!
 Он смотрел на нее, забыв про брюки. Что-то в его лице заставило ее остановиться в нерешительности.
 – Ты уже сказала своему любовнику, что свадьбы не будет?
 – Если ты имеешь в виду Кевина, то он мне не любовник, и ты это знаешь!
 – Так сказала?
 Она взглянула на него и покачала головой:
 – Еще нет.
 – Так я и думал.
 – Какая разница, когда я скажу Кевину? Неужели тебе безразлично, что я сказала, что выйду за тебя замуж? – чуть ли не взвыла она.
 – О, мне небезразлично. Я просто тебе не верю.
 – Ты мне не веришь! Ты мне не веришь!
 – Именно так.
 – Я люблю тебя, идиот ты несчастный, и собираюсь за тебя замуж! Ты меня понимаешь?
 Дойдя до него, она ткнула его для выразительности пальцем в грудь.
 – Ой!
 – И еще одно. При всем том, что я много раз говорила тебе эти слова, ты никогда, ни разу не сказал, что любишь меня!
 – Никогда? – Его голос внезапно сделался смиренным.
 – Никогда!
 – Ни разу?
 – Ни разу!
 – И ты хочешь, чтобы я сказал?
 – Да, хочу! – прошипела она. – Да.
 – Что «да»?
 – Ты знаешь.
 Она скрипнула зубами.
 – Джослин Сан-Пьетро, если ты немедленно, сию же минуту, не скажешь, что любишь меня, я пойду прямиком домой и выйду за Кевина! Ты меня слышишь?
 Тогда он улыбнулся медленной и неотразимой улыбкой, которую Лайла так любила. Он схватил ее за руки и притянул ближе, так близко, что только их сцепленные руки были между ними.
 – Ты бы и вправду вышла за этого, как там его? – В голосе не осталось и следа гнева. Теперь его тон был почти поддразнивающим.
 – Да! – Затем, секунду спустя: – Нет. – После недолгой паузы она сказала: – Я жду.
 Он взглянул на нее, и его широкая улыбка сделалась кривой.
 – Мне нелегко произнести эти слова.
 – О?! – Этот единственный слог определенно не был подбадривающим.
 – Я еще никогда их не говорил.
 – Никогда? – Это завладело ее вниманием, смягчило ее. Она подняла глаза на этого большого красивого мужчину, чьей женой пообещала стать, и почувствовала, как сердце сбилось с ритма. – Это правда?
 – А ты недоверчивая штучка, да? – Улыбка все еще таилась в уголках его рта, но голос стал серьезным. – Правда, клянусь.
 Долгое мгновение она просто смотрела на него, но когда стало казаться, что он так и будет стоять молча всю ночь, напомнила:
 – Я все еще жду.
 Его губы дернулись. Он открыл рот, потом снова закрыл.
 – Ладно, – внезапно уступила она. – Я тебе помогу. Она высвободила руки из его рук, привстала на цыпочки и обняла его за шею. Он был все еще мокрый, но, прижавшись к нему, она этого даже не заметила.
 – Я… – начала она, притягивая голову Джосса вниз, чтобы прижаться к его губам своими. – Люблю… – Она углубила поцелуй, дразняще лаская его губы языком, медленно продвигаясь внутрь, чтобы коснуться твердой гладкой линии зубов. – Тебя. – Она оторвала свои губы. Когда он потянулся за ними своими, крепче сжав руками ее талию, она покачала головой. – Скажи это!
 – Помоги мне еще чуть-чуть, – попросил он хриплым голосом, несмотря на проскальзывающие в нем нотки веселья.
 Лайла посмотрела на него, на черные, как ночь, волосы, мокрые под ее пальцами, на твердый красивый рот, на зеленые глаза, которые в темноте мерцали, скользя по ее лицу, и почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
 – Хорошо, – прошептала она и снова приблизила свои губы к его губам.




 Глава 53


 Когда она поцеловала его на этот раз, действенно используя все те восхитительные приемы, которым он научил ее, его ладони скользнули вниз, к ее бедрам, обнаженным ниже края сорочки. Он прошелся снова вверх, через ягодицы, чтобы погладить шелковистую, обнаженную кожу талии, пробравшись рукой под единственный предмет одежды, который еще оставался на ней. Но когда руки сжались и он готов был отклонить ее назад, забирая у нее инициативу, она уперлась ему в плечи и оторвалась от его рта.
 – О нет. Не раньше чем я услышу то, что хочу. Скажи это, Джосс. Такой большой сильный мужчина, как ты, не может бояться трех крохотных словечек.
 Хоть глаза его и полыхали огнем, рот изогнулся в дразнящей усмешке.
 – Собираешься меня мучить? Ну что ж, давай. Думаю, мне нравится эта идея.
 – М-м… – Она осыпала мелкими поцелуями колючую линию подбородка, спустилась вниз по горлу, прошлась вдоль линии плеч. Его кожа была теплой, влажной и чуть солоноватой, и ей ужасно нравился ее вкус. Ее губы ощущали пульсацию крови под кожей.
 В своем внезапном восхищении вкусом и ощущением его плоти она совсем позабыла, что ее целью было выманить у него признание в любви. Она наклонила голову, следуя по линии ключицы вниз, губами касаясь упругих завитков волос, твердых выпуклых мускулов и гладких плоскостей его груди. В своем неспешном исследовании она встретилась с мужским соском, выглядывающим из курчавой черной поросли. Заинтригованная Лайла коснулась его языком, лизнула. К ее удовольствию и изумлению, он затвердел, точно как и ее. Он резко втянул воздух, когда она взяла его губами, мягко покусывая. Руки, лежащие на ее талии, сжались. Ее губы совершили путешествие через грудь к другому соску, проделав с ним то же самое.
 – Лайла… – Это был скорее стон, чем что-либо еще. Она взглянула ему в лицо, увидела полыхающее в его зеленых глазах пламя. С некоторой долей удивления она осознала, что его тело затвердело от напряжения. Мысль, что она способна оказывать такое воздействие на своего многоопытного наставника в любви, заставила ее улыбнуться.
 – Еще не готов сдаться? – промурлыкала она, как кошка, наевшаяся сметаны, и стала легонько покусывать шею, между тем как пальцы гладили соски, которые она только что целовала. Прижимаясь к нему всем телом, ощущая его жар и силу, она чувствовала, как трепет восторга и возбуждения проносится по ней. Его грудь была твердой на ее почти обнаженной груди, и она ощутила, как соски напряглись в ответ. На своих обнаженных бедрах она чувствовала дразнящее трение грубых хлопковых брюк. Немного выше прижималась к животу стальная сила его мужественности, горячая и пульсирующая.
 В ответ на ее поддразнивающий вопрос он выдавил короткий смешок, хоть и заметно дрожащий:
 – Никогда.
 – Предупреждаю, я не беру пленных, – пробормотала она и продолжила показывать, что имела в виду.
 Ладонь скользнула вниз по груди, поглаживая горячую плоть, а губы двинулись следом, покрывая мелкими жгучими поцелуями твердый плоский живот. Когда поцелуи спустились к низко сидящему поясу брюк, он втянул воздух, а пальцы вцепились ей в волосы и прижали ее лицо еще ближе. Она нашла пупок, исследовала его языком. Он оттянул ее голову назад, глаза его пылали, и она внезапно осознала, что может доставить ему такое же удовольствие, какое он доставил ей.
 Мысль была скандальной, волнующей, распутной.
 Она опустилась на колени, не обращая внимания на то, что земля влажная, и потянула брюки вниз. Они соскользнули по бедрам и икрам и свалились к ногам.
 Он был обнажен, уязвим… и в ее полной власти.
 Действуя инстинктивно, ее руки обхватили твердую округлость ягодиц, а рот мягко поцеловал ту его часть, которая сделала ее женщиной.
 – Матерь Божья! – выдохнул он так, будто вот-вот умрет. Она вопросительно взглянула на него и обнаружила, что в его глазах, устремленных на нее, тлеет зеленый огонь.
 Потом он опрокинул ее на мягкий ковер из мха, нетерпеливо срывая с нее сорочку и коленом раздвигая бедра одним резким яростным движением.
 Она сцепила руки у него на спине и приподняла бедра ему навстречу, когда он буквально ворвался в нее, дико, неистово.
 Наконец, когда он подвел ее, дрожащую, к краю и унес к звездам, она получила, что хотела. Конвульсивно вздрагивая внутри ее, он простонал ей на ухо:
 – Я люблю тебя, люблю тебя, люблю.
 Снова и снова, как заклинание.




 Глава 54


 Много позже он помог ей одеться, лениво улыбаясь, когда она поддразнивала его насчет слов, которых все еще не могла добиться от него за пределами страсти. Затем он натянул на себя брюки и твердой рукой обнял ее за талию, когда они направились назад по тропинке, ведущей к поселку рабов. Она прислонилась к нему, наслаждаясь приливом чистейшего счастья, не похожего ни на что известное ей.
 Теперь она была уверена: любовь к Джоссу, несомненно, самое чудесное, что когда-либо случалось с ней. Какие бы ни предстояли трудности, чего бы это ей ни стоило, она хочет провести свою жизнь с ним, любя его. Как жена, как мать его детей. При мысли о детях мечтательная улыбка заиграла у нее на губах. Она бы хотела маленького мальчика, похожего на Джосса. Ну или девочку. Или обоих. Целый выводок! От этой головокружительной мысли она счастливо засмеялась.
 – Ну что смешного?
 Она поцеловала голое плечо, к которому прислонялась.
 – Я думала о детях. О целом выводке детей.
 – Наших детей? Она кивнула.
 – Из этого я заключаю, что ты не шутила.
 – О чем?
 – О том, что выйдешь за меня.
 Она остановилась и посмотрела на него, внезапно став серьезной.
 – Нет, я не шутила.
 Он повернулся к ней лицом, и ладони скользнули по ее плечам, когда он заглянул ей в глаза. Большой оранжевый шар луны, уже побледневший и висящий низко на небе с приближением утра, лишь чуть-чуть виднелся над его левым плечом. Все вокруг них, весь мир все еще был расплывчатым и темным, оживляемым лишь маленькими ночными существами и шорохом тростника.
 – Чтобы выйти за меня, тебе придется отказаться от всего этого: дома, семьи и даже роскоши, к которой ты привыкла.
 Слова эти прозвучали так, словно он говорил их почти против воли. Лайла смотрела на него, в это вдруг сделавшееся суровым лицо, которое любила больше всего на свете, и почувствовала, как сердце переворачивается от любви. Любовь его достаточно велика, чтобы указать ей на недостатки ее выбора.
 – Ты пытаешься сказать мне, что не можешь содержать жену?
 – Я могу тебя содержать, но, боюсь, не вполне в том стиле, к которому ты привыкла. Я хорошо зарабатываю, и я обеспечен, но не слишком богат.
 – М-м… Подумать только, а я-то надеялась выйти замуж ради богатства. Ну и ну. – Ее попытка смягчить момент была милой, но по его следующим словам она поняла, насколько он сейчас серьезен.
 – По всей вероятности, ты больше никогда не увидишь свою семью. Учитывая обстоятельства, я не буду плавать на этот… на Барбадос. И если ты выйдешь за меня, для твоего отца ты скорее всего будешь потеряна. – Он, казалось, хотел, чтобы теперь, когда она окончательно решилась на это, она хорошо понимала, на что идет.
 – Я все это знаю. – Ее голос был мягок. Чуть заметная тень набежала на глаза. Он увидел это, и его рот напрягся.
 – Если ты выйдешь за Большого Босса, ты унаследуешь все это, сможешь передать своим детям. У тебя будет жизнь, которую ты знаешь, к которой привыкла, которой, как ты говорила, тебе всегда хотелось.
 – И это я знаю.
 Она осознала, что он любит ее достаточно, чтобы ставить ее нужды и желания впереди своих. Плантация, даже такая любимая, как «Услада сердца», – это всего лишь место. А за эти прошедшие несколько месяцев она поняла, что если что и имеет подлинное значение в жизни, то только люди. Трагичным в этой ситуации было то, что она неизбежно причинит боль тем, кого любит, – отцу, Джейн, Кейти, Кевину и остальным. Но она пойдет на это ради Джосса, любимого, который стал для нее счастьем и блаженством, которого она никогда даже не надеялась испытать.
 Какой бы выбор она ни сделала, Лайла знала, что боли ей не избежать.
 Но она может прожить без своей семьи, без «Услады сердца». Без Джосса она не сможет жить. Жить и быть счастливой.
 Она выбрала Джосса отныне и навсегда. Когда она попыталась донести это до него, он слушал очень серьезно, затем приподнял ее подбородок так, чтобы видеть лицо в мягком лунном сиянии.
 – Ты уверена?
 – Да.
 И тогда он улыбнулся редкой, необыкновенной улыбкой, которая смягчила все его лицо.
 – Ты не пожалеешь. Я буду хорошо заботиться о тебе, клянусь.
 Она привстала на цыпочки и поцеловала его. Продолжив путь к его хижине, они начали строить планы.
 – Но было бы гораздо проще, если бы ты дождался, когда я уговорю отца освободить тебя, – увещевала она, наверное, уже в десятый раз, когда они шли вдоль края невольничьего поселка. Хижина Джосса находилась в дальнем конце. Когда они приблизились к ней, их шаги замедлились. Каждый бессознательно пытался оттянуть момент расставания.
 – Я не буду ждать долго. Я хочу, чтобы ты нашла предлог поехать в Бриджтаун и купить билеты до Англии на мужа и жену – имена придумай сама. В ночь перед отплытием корабля мы возьмем лошадей и поскачем в Бриджтаун. Если повезет, мы успеем сесть на корабль до того, как он отплывет на рассвете.
 – Если нас поймают…
 – Если мы будем ждать, пока ты уговоришь отца освободить меня – что, я думаю, крайне маловероятно, между прочим, – или когда мои люди в Англии наконец найдут меня, а я уверен, что они ищут, но, возможно, идут не по тому следу, – это может длиться годами. У меня нет ни малейшего желания проводить дни, вкалывая как проклятый, а ночами ждать, чтобы ты тайком проскользнула ко мне в постель. Кроме того, чем дольше мы ждем, тем большей опасности мы подвергаемся. Если нас обнаружат до того, как мы сможем убежать, будет настоящее светопреставление.
 Он был прав, конечно же, хотя мысль о том, чтобы бежать с «Услады сердца», как каким-нибудь ворам, ночью, вызывала у нее нервную дрожь. Но какой у нее выбор?
 – Я скажу Джейн, что мне нужно купить приданое. У нее не будет ни малейших возражений, если я захочу поехать за этим в Бриджтаун.
 Джосс состроил гримасу.
 – Я так понимаю, что ты не планируешь сказать Большому Боссу, что свадьба отменяется.
 – Думаю, будет лучше, если не скажу. Он может начать гадать о причине, и ему не понадобится много времени, чтобы додуматься до нее.
 – Полагаю, он и так все поймет, когда ты убежишь со мной. Лайла взглянула на Джосса и с облегчением увидела, что он улыбается.
 – Бог мой, хотел бы я видеть его лицо, когда он услышит эту новость!
 – Кевин на самом деле очень милый, – без энтузиазма возразила она, когда они подошли к его хижине.
 – Думаю, останусь при своем мнении на этот счет. Зайди на минутку. Прошлый раз ты забыла кое-что, что должна забрать.
 – Что?
 – Свои туфли.
 Джосс открыл дверь и отступил, пропуская Лайлу вперед. Она вошла и, сделав пару шагов, остановилась как вкопанная. Там, на койке Джосса, едва заметный в темноте, сидел Кевин.
 Пара забытых ею туфель свисала с его руки.




 Глава 55


 На несколько долгих мгновений Лайла с Кевином уставились друг на друга, одинаково потрясенные. Джосс вошел вслед за ней, сказал что-то, увидел Кевина и оцепенел. Кевин даже не взглянул на него. Его внимание было приковано к Лайле. Медленно он положил ее туфли позади себя на кровать, наклонился, чиркнул огнивом о кремень и зажег лампу. В ее желтоватом свете снова взглянул на нее. Лишившись от шока дара речи, Лайла не шевелилась. Джосс позади нее достаточно пришел в себя, чтобы закрыть дверь, с тем чтобы их стычка, чем бы она ни закончилась, не привлекла свидетелей. Он прислонился к двери и прижал ладони к дереву, глядя настороженно.
 – Кевин… – выдавила наконец Лайла. В горле у нее так пересохло, что это больше походило на хрип. Выражение его лица не поддавалось описанию.
 – Ты… маленькая… потаскушка, – сказал он и встал. Лайла увидела, что он полностью одет, вплоть до сапог. Не хватало только жилета; ворот рубашки был расстегнут. В крошечной комнатушке он выглядел массивным. Лайла почувствовала, как Джосс позади нее выпрямился, напрягся.
 – Нет, – сказала она, делая знак Джоссу оставаться на месте. Все имеющиеся у нее защитные инстинкты предупреждали ее, что Джосс будет главной мишенью ярости Кевина. Джосс все равно сделал шаг вперед и встал прямо за ней. Как бы она ни протестовала, ощущение его твердой силы за спиной было успокаивающим. Грянула беда, и ее мысли лихорадочно носились кругами, пока она пыталась придумать, как выйти из положения.
 Кевин пошарил на поясе своих табачно-коричневых бриджей. Когда секунду спустя он вытащил руку, Лайла с ужасом увидела, что он держит пистолет.
 – Нет! – вскрикнула она, вскидывая руку, чтобы остановить его. – Кевин, пожалуйста! Я… я знаю, как это должно выглядеть, но…
 Джосс быстро схватил Лайлу за плечи и попытался отодвинуть ее в сторону, на безопасное расстояние от дула пистолета. Лайла, сердце которой бешено колотилось, отказалась сдвинуться с места.
 Кевин засмеялся резко, горько:
 – Тебе лучше отойти, Лайла. Это для него. – В его голосе сквозила неприкрытая ненависть.
 – Кевин. – Кровь барабанным боем стучала в ушах, когда она искала способ успокоить его. – Кевин, ты ошибаешься… это не то, что ты думаешь. Я… мы…
 – Не принижай его умственные способности, милая. – Голос Джосса был холодным, оскорбительным, когда он как будто обращался к ней, но смотрел на Кевина. Она поморщилась, услышав открытое подстрекательство в словах и голосе Джосса. – Раз уж он обнаружил нашу тайну, ты вполне можешь признаться, что уже давно спишь со мной.
 Звук, который вырвался у Кевина, был похож на тот, что мог издать разъяренный бык. Краска бросилась ему в лицо, придавая грубоватым чертам уродливый оттенок багрового. Рот скривился в оскале. Карие глаза горели, сверля лицо Лайлы.
 – Ты… ты… как ты могла? – прошипел Кевин. Его грудь тяжело поднялась, когда он резко втянул воздух, затем продолжил сдавленным голосом: – Как ты могла позволить ему дотрагиваться до тебя? Он же даже не белый!
 – Не обязательно быть белым, чтобы уложить леди в постель и сделать так, чтобы ей это нравилось, Большой Босс.
 Нарочито глумливые нотки в голосе Джосса ужаснули Лайлу. Зачем он говорит такие вещи, провоцируя Кевина? Она не верила, что это намеренное безрассудство, поэтому, должно быть, у него имеется какой-то план.
 – Ты слышала, Лайла? Слышала, что он думает о тебе? Он злорадствует, потому что ты позволила ему прикасаться к тебе! Возможно, он хвастался этим перед всеми неграми – Боже, меня от этого тошнит! Лучше бы тебе умереть, чем быть замаранной таким, как он! – Теперь Кевин уже почти кричал, его голос сделался пронзительным. Глаза его наконец оторвались от ее лица и остановились на лице Джосса. – Я собираюсь проделать здоровенную дырку прямо посредине твоей смазливой физиономии, парень, – сказал Кевин Джоссу так, словно упивался этой мыслью. Затем его глаза снова вернулись к Лайле, и он махнул в сторону пистолетом: – Уйди с дороги. А то ведь не ровен час могу и промахнуться.
 – Отойди в сторону, Лайла, – прошептал Джосс ей на ухо очень тихо, чтобы Кевин не услышал.
 – Нет! – Лайла была в отчаянии. Она знала Кевина достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что он на самом деле намерен хладнокровно застрелить Джосса прямо на месте. Прижавшись спиной к Джоссу, она как могла прикрывала его своим телом, обеими руками крепко ухватившись за его брюки, чтобы он не мог отодвинуть ее в сторону. – Кевин, не делай этого! Не убивай его, пожалуйста! Я…
 – У тебя примерно одна секунда, чтобы отойти.
 Кевин поднял пистолет. Руки Джосса на ее плечах сжимались до тех пор, пока ей не стало больно.
 Без предупреждения прогремел выстрел. Джосс отшвырнул Лайлу с такой силой, что она ударилась о противоположную стену, прежде чем, оглушенная, упала на пол. Поднявшись на четвереньки, она, объятая ужасом, вскинула глаза в тот момент, когда Джосс в летящем прыжке повалил Кевина на землю. Очевидно, он бросился на Кевина в тот момент, когда пистолет выстрелил, но после того, как оттолкнул Лайлу в сторону. Кевин упал с рычанием и проклятием, яростно размахивая кулаками. Джосс нанес удары ему в живот, спину, и этот отвратительный звук глухо отдавался в маленькой комнате. Затем двое мужчин покатились по земле, как дикие псы.
 Силы казались примерно равными. Лайла ахнула, когда Кевин сжал пальцы на шее Джосса. Она огляделась в поисках оружия, чтобы прийти на помощь Джоссу.
 Лампа! Она задует ее и ударит ею Кевина по голове.
 Когда она начала пробираться к ней, держась вдоль стены, подальше от дерущихся мужчин, Джосс подтянул ноги кверху, приподнялся и перебросил Кевина через голову. Потом он сел на него верхом, удерживая одной рукой за горло, и со свирепой силой ударил кулаком в лицо. Кевин хрюкнул, дернулся. Его руки бессильно хватали ноги Джосса. Джосс потянулся за бесполезным пистолетом, ухватил его за ствол и перламутровой рукояткой врезал Кевину сбоку по голове.
 Когда он повторил удар, дверь с треском распахнулась.




 Глава 56


 – Что здесь происходит? – Мужчина, заполнивший дверной проем, был огромный, черный, одетый в точно такие же широкие белые штаны, как и у Джосса. Лайла подавила вскрик при его появлении, наблюдая, как Джосс обернулся и зло уставился на незваного гостя. Новая беда! И тут ее мозг чудесным образом снова заработал.
 – Генри… ты ведь Генри, да? Мне нужна твоя помощь. Мистер Кевин… с ним случился какой-то припадок, и Джоссу пришлось усмирить его. Мне нужно, чтобы ты посторожил его и не дал ему встать до тех пор, пока я не схожу за помощью.
 Генри, которого она вспомнила потому, что он был самым крупным из полевых работников, даже выше, чем Джосс, и здоровым как бык, нахмурился. Но привычка послушания взяла верх, и он, очевидно, узнал в ней дочь хозяина.
 – Да, мисс Лайла, – сказал он и вошел в хижину, неуверенно глядя на бездыханное тело Кевина. Джосс, метнув на Лайлу быстрый удивленный взгляд, опустил пистолет и встал, отступив в сторону. Он был босиком, одетый лишь в брюки, на одной штанине теперь виднелась прореха. Его грудь и руки покрывали красные отметины от ударов. Волосы были дико всклокочены, а из уголка рта капала кровь. Он вытер ее тыльной стороной ладони и снова взглянул на Лайлу. Несмотря на все, что случилось, глаза его ярко блестели. Как большинство мужчин, заподозрила Лайла с некоторым раздражением, он втайне считает, что нет ничего лучше хорошей драки.
 – Ты пойдешь со мной, – сказала она, кивнув Джоссу, как истинная хозяйка. – Генри, я рассчитываю, что ты удержишь здесь мистера Кевина до тех пор, пока я не вернусь с помощью. Ты понимаешь?
 – Да, мисс Лайла. Понимаю. – Здоровяк присел на корточки рядом с распростертым телом Кевина, хмуро уставившись на своего подопечного. Лайла, сделав знак Джоссу следовать за ней, быстро вышла на улицу. Глаза ее расширились, когда она увидела, что на узкой дорожке между рядами хижин собралась толпа. Очевидно, изрядное число полевых работников было разбужено выстрелом, и они пришли узнать, в чем дело.
 Лайла посмотрела на множество лиц, узнала нескольких в сереющем свете, выбрала одно.
 – Моуз, пойди туда и помоги Генри. Вы оба должны удерживать мистера Кевина в этой хижине до тех пор, пока я не вернусь. Ты слышишь?
 – Да, мисс Лайла. – Моуз отделился от группы рабов, которых, как прикинула Лайла, было человек двадцать, и вошел в хижину, протиснувшись мимо Джосса, который как раз выходил.
 – Остальные расходитесь по домам. Вам нечего тут делать, – резко сказала она тем, кто остался. Когда они начали расходиться, сделала знак Джоссу, который двинулся следом с обманчивой покорностью. Как только они благополучно скрылись из виду, она испуганно оглянулась на него через плечо. К ее изумлению, он улыбался.
 – Как я уже говорил, ты женщина на миллион! Это был просто гениальный ход! – Во взгляде, окинувшем ее, светилось восхищение. – Как думаешь, сколько у нас времени до того, как Большой Босс удерет от них?
 – Не знаю… папа хватится его в половине шестого, когда зазвонит колокол.
 – Значит, у нас чуть больше часа. Мне нужно бежать. Тебе не стоит ехать со мной. Это опасно, будет погоня. Я могу послать за тобой, когда доберусь до Англии.
 Лайла резко остановилась. Джосс тоже остановился. Лицо его вдруг стало серьезным. Позади него, примерно через половину поля, Лайла видела оштукатуренные белые стены и красную крышу большого дома, темного на фоне сереющего предрассветного неба. Дом и те, кто был в нем, – это все, чем она когда-то дорожила. И вот наконец настал момент окончательно решить, отказаться ли ей от своего дома, семьи и спокойной жизни ради этого мужчины. Если он уедет без нее, она сильно опасалась, что больше его не увидит. Даже если он убежит и вернется в Англию, она окажется в ловушке. Отец никогда не отпустит ее к нему.
 Существует вероятность, что им удастся убежать. Как он правильно заметил, будет погоня. Но возможно, если она будет с ним, то это не даст им убить его прямо на месте.
 В любом случае ее выбор уже сделан. Каков бы ни был исход, хороший или дурной, она разделит участь Джосса.
 – Я еду с тобой, и у нас нет времени на споры, – сказала она тоном, не допускающим возражений, и схватила его за руку. – Идем, нам нужно скрыться до того, как Кевин поднимет шум. Конюшни в той стороне.




 Глава 57


 К полудню они завидели вдалеке красные крыши и залитые солнцем пастельные здания Бриджтауна. Лайла и Джосс натянули поводья на вершине поросшего травой холма с видом на безмятежный простор океана на западе и оживленный город, тянущийся вдоль сапфирового изгиба Бриджтаунской бухты впереди. С того места, где они находились, был также виден значительный отрезок дороги, по которой они только что проехали. Жара стояла ужасная, солнце пекло. Лошади – ее каурая кобыла Кандида и гнедой жеребец по кличке Так – вконец выдохлись.
 Спешившись, чтобы дать отдых лошадям, которых они нещадно погоняли всю дорогу, Джосс с Лайлой устало растянулись в высокой траве, в то время как лошади, опустив головы, пили из ручья, который протекал по склону холма. Пока что не было никаких признаков погони. Похоже, что их решение ехать прямиком в Бриджтаун, где они смогут продать лошадей, чтобы купить билеты на какой-нибудь корабль, отплывающий со следующим приливом, было правильным. Как заметила Лайла, не было никакого смысла прятаться на Барбадосе до тех пор, пока отец не забудет о них. Отец никогда о них не забудет. Их единственная надежда – найти корабль, который отплывает с Барбадоса в любом направлении, до того, как начальнику порта поступит известие о том, что их ищут. Позже, когда они благополучно окажутся вне досягаемости ее отца и полиции, они подумают о том, как добраться до Англии.
 Прислонившись спиной к огромному искривленному стволу баобаба, Лайла рассеянно гладила волосы Джосса, который растянулся рядом, положив голову ей на колени, и обдумывала их положение. Она была измотанная, голодная и напуганная. Прошлой ночью она не спала, и ее лимонно-желтое муслиновое платье, не предназначенное для верховой езды, помялось и запачкалось. Вдобавок она лишь полуодета, ибо, отправляясь на поиски Джосса предыдущей ночью, она не потрудилась надеть ни корсет, ни чулки, ни дополнительные нижние юбки. И все же она в лучшем виде, чем Джосс. Он босой, небритый, одет лишь в порванные штаны, с синяками на спине и груди. Ей пришло в голову, что у них может возникнуть проблема, о которой она прежде не подумала: какой уважающий себя капитан корабля согласится взять на судно двух таких сомнительного вида пассажиров без документов и какого-либо багажа? Она сказала об этом Джоссу.
 – Мы заплатим им достаточно, чтобы они не задавали слишком много вопросов. За лошадей должны дать хорошую цену. По крайней мере хватит, чтобы взять нас на борт, не обращая внимания на внешний вид. И я думал купить нам обоим кое-что из одежды, прежде чем взойдем на корабль. Тогда у нас и багаж будет, и одеты будем прилично.
 Он сел, улыбнулся ей, и в уголках его глаз собрались морщинки. Небритый, с голой грудью, он выглядел настоящим разбойником. Несмотря на свои тревоги, Лайла тоже улыбнулась. Какова бы ни была цена, она по-прежнему ничуть не сомневалась в своем решении. Если бы только им удалось убежать!
 – Идем, мы уже достаточно отдохнули, – сказал Джосс, очевидно, подумав о том же, о чем и она. Он встал, поморщившись – все тело болело, – и протянул ей руку. Лайла позволила ему поднять себя, потом осторожно пробежала ладонью по его грудной клетке.
 – Ты уверен, что ничего не сломано? – обеспокоенно спросила она. Ему здорово досталось от Кевина, но он его одолел. Ее бросало в дрожь от одной лишь мысли, что Кевин должен сейчас чувствовать. Или что он делает. Или что делает отец.
 – Уверен, не волнуйся. Мне доводилось пережить кое-что похуже, ты ведь знаешь.
 Когда они сели на лошадей, Лайла рискнула оглянуться назад, на дорогу. От того, что она увидела, страх буквально парализовал ее: примерно с дюжину всадников в форме, двигаясь на приличной скорости, скакали вверх по склону.
 – Джосс… – Во рту у нее так пересохло, что она не смогла больше ничего сказать, лишь молча показала на дорогу.
 Он посмотрел, и лицо его напряглось.
 – Это полиция! Думаешь, они по наши души? – Ее голос дрожал от страха.
 – Судя потому, как они скачут, скорее всего да. Но уж точно не предлагаю ждать, чтобы выяснить наверняка. Вперед!
 Они пустили своих усталых лошадей в галоп, направляясь в город. Вся земля вокруг обрабатывалась, и негде было спрятаться, даже если б они захотели.
 Стук копыт по твердо утрамбованной дороге эхом отдавался в безумно колотящемся сердце Лайлы. Склонившись низко над шеей Кандиды, понукая ее скакать на предельной скорости, несмотря на расстояние, которое она уже прошла в этот день, Лайла в глубине души уже знала, что им не удастся убежать. Джосс скакал с ней рядом. Лицо его было мрачным, голая спина бронзой блестела под ярким солнцем. Он держался на лошади так, словно был рожден в седле.
 Позади них раздался мушкетный выстрел. Пуля просвистела мимо ее уха. Все мысли исчезли, кроме одной: самый страшный ее кошмар вот-вот сбудется. Их поймают и вернут на «Усладу сердца», где Джосс предстанет перед угрозой отцовской ярости. А Лайла слишком хорошо знала, что для Леонарда Реми не может быть ничего ужаснее того факта, что они с Джоссом были любовниками. Отец прикажет убить Джосса.
 Сзади прогремел еще один мушкетный выстрел. Пуля снова просвистела мимо, на этот раз ближе к Джоссу. Он пригнулся, оглядываясь через плечо на полицию, быстро настигающую их. Его челюсть напряглась, а рот сжался в твердую, прямую линию.
 – Осади лошадь! – резко приказал он.
 Лайла повернула голову, ошеломленно уставившись на него. Должно быть, она ослышалась…
 – Осади, я сказал! – взревел он, и на этот раз уже никакой ошибки быть не могло.
 Еще одна мушкетная пуля просвистела в воздухе, на волосок правее Джосса. Джосс опасно наклонился в седле, чтобы поймать поводья Кандиды. Он схватил их и, не обращая внимания на безумный протестующий крик Лайлы, резко натянул поводья и остановил обеих лошадей.
 – Нет! – закричала Лайла, пытаясь вырвать у него поводья.
 – Они стреляют в меня, но не слишком целятся. Могут попасть в тебя, – угрюмо сказал он, отпуская ее поводья и разворачивая Така навстречу быстро надвигающимся всадникам. Лайла могла бежать, но без него в этом не было смысла. Кроме того, она, как, должно быть, и Джосс, осознавала, что их поимка была неизбежна. Их уставшие лошади не могли опередить более свежих лошадей преследователей.
 Как и Джосс, она развернула свою лошадь навстречу роковой судьбе, ожидая с ним рядом в гордом отчаянии.
 За мгновение до того, как всадники доскакали до них, Лайла взглянула на Джосса.
 – Я люблю тебя, – сказала она, понимая, что больше у нее, может, никогда не будет возможности сказать ему это. Слезы наполнили глаза, потекли по щекам. Он увидел слезы, и его глаза потемнели. Наклонившись в седле, он поцеловал ее быстро и крепко. Прямо на виду у приближающейся полиции.
 – Я тоже люблю тебя, – сказал он. Их взгляды встретились, и сердце ее перевернулось от того, что она увидела в его глазах.
 А потом налетела полиция, окружая их. Поводья Лайлы вырвали у нее из рук, а Джосса сбросили с лошади на землю. На него, лежащего лицом вниз, надели наручники, а ноги заковали в кандалы.
 – Не трогайте его! – закричала Лайла, не в силах остановить себя, хотя понимала, что умолять за него бесполезно. – Он ничего не сделал!
 – Он проклятый конокрад, для начала, и он избил моего управляющего до полусмерти! Уж я позабочусь, чтоб его за это повесили! – прогремел стальной голос.
 Потрясенная Лайла оглянулась и увидела подъезжающего к ней отца. Она безнадежно, беспомощно взглянула на Джосса. Его грубо подняли на ноги и окружили с пистолетами наготове. Остальные, по-прежнему в седле, держали мушкеты. Их действительно поймали.
 Леонард Реми забрал поводья Кандиды у человека в форме, державшего их, и приветствовал дочь не более чем единственным ледяным взглядом. Лайла сглотнула. Она видела отца в разных настроениях, включая и грозную ярость, но таким не видела никогда. Он выглядел так, словно его лицо обратилось в камень, а вместе с ним и сердце.
 – Благодарю вас, капитан Тэнди, за хорошую работу. Теперь я заберу свою дочь домой, а вы, полагаю, знаете, что делать с этим мерзавцем.
 – Он будет отправлен в форт Святой Анны, сэр, и заключен в тюрьму, где будет дожидаться суда за конокрадство и по всем другим обвинениям, которые вы выдвинете. Вы можете связаться с полковником Харрисоном, начальником гарнизона, или…
 – Я знаю его, – сжато бросил Леонард. – Я дам о себе знать, не сомневайтесь.
 Без дальнейших разговоров ее отец коротко кивнул офицеру. Он сжимал поводья Лайлы такой крепкой хваткой, что побелели суставы. Потрясение от того, что происходит, высушило ее глаза. Джоссу предстояла тюрьма. Но какой бы ужасной ни была эта участь, это лучше, чем если бы его притащили обратно в «Усладу сердца» как сбежавшего раба и казнили без долгих рассуждений.
 – Папа, пожалуйста! Попытайся понять. Я люблю его…
 Прежде чем Лайла успела догадаться о его намерениях, Леонард Реми повернулся в седле, и его мясистая рука взметнулась и резко ударила ее по лицу. Пощечина прозвучала громко, как выстрел, громче ударов лошадиных копыт, громче звона сбруи и мужских голосов. Лайла охнула, прижав ладонь к щеке, и сердце ее жгло еще сильнее, чем лицо. Он никогда раньше не бил ее. Никогда.
 – Не позорь себя и меня еще больше. Или я клянусь, что повезу тебя домой связанную и с кляпом во рту. – Рычащий голос Леонарда Реми был почти таким же холодным, как и его глаза.
 Затем он дернул за поводья Кандиды так, что Лайла, не готовая к такому резкому рывку кобылы, чуть не свалилась на землю. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за луку седла. Пустив свою лошадь в резвый галоп, Леонард направился домой, таща за собой свою убитую горем дочь.




 Глава 58


 Когда они приехали домой, отец, к полному потрясению Лайлы, приказал запереть ее в комнате. По дороге он почти не разговаривал с ней, только сказал ледяным тоном, что она опозорила его и себя своим распутным поведением. На ее слезные мольбы о Джоссе он отвечал вспышками ярости, которая была пугающей.
 Лайла предположила, что он ничего не рассказал полицейским о том, что Джосс – раб, или о его происхождении. Он просто вызвал их под предлогом, что его дочь сбежала с авантюристом, который напал на его управляющего и украл его лучшую лошадь. Одних этих обвинений достаточно, чтобы Джосса повесили. Но повешение, по громко высказанному мнению Леонарда, слишком хорошо для негодяя, который обесчестил его дочь. Он сделал что мог, чтобы сохранить то, что осталось от репутации Лайлы, утаив тот факт, что она опозорила себя со сбежавшим рабом. Поступив таким образом, он лишил себя возможности лично отомстить тому, кого считал пособником самого дьявола. И хотя скандал, которого не избежать, будет громким, когда новость о неудавшемся побеге Лайлы просочится наружу, они все еще надеялись, что постепенно он затихнет. Если же кто-либо, помимо непосредственных членов семьи, обнаружит, что негодяй, с которым сбежала Лайла, цветной, да к тому же сбежавший раб, позор в результате будет таким, что его ничем нельзя будет исправить.
 К вечеру после ее возвращения домой Лайла была вызвана в библиотеку. Спускаясь вниз, она держала голову высоко и внешне казалась спокойной, не позволяя себе выказать унизительный страх, который испытывала. Она намеревалась бороться и за себя, и за Джосса.
 Стены библиотеки были обиты тиковыми панелями и уставлены шкафами, заполненными книгами. Хотя снаружи было темно, масляные лампы окутывали все золотистым сиянием. Из мебели в комнате стоял массивный письменный стол красного дерева с кожаным креслом и еще несколько кресел с маленькими столиками возле них. Пол устилал мягкий обюссонский ковер розовато-бежевого цвета. Это было убежище Леонарда, и в юности Лайла провела здесь немало приятных часов, играя с отцом в шахматы.
 Деревянные жалюзи были распахнуты наружу, впуская легкий прохладный ветерок. Несмотря на это, в комнате было тепло, но Лайла ощутила холод, когда взглянула на отца, сидящего за столом. Выражение его лица было презрительным. Лайла тут же почувствовала себя грязной, замаранной и разозлилась на себя за это. Она отказывалась стыдиться своей любви.
 Кевин тоже был здесь, сидел в кресле у стола. Голова его, в том месте, куда Джосс ударил пистолетом, была обвязана, одна сторона рта распухла и побледнела, а под глазом красовался болезненного вида синяк.
 О ранах брошенного в тюрьму Джосса, с которым обращаются как с отбросами, не будут так заботиться, как позаботились о ранах Кевина. Сердце Лайлы заныло от этой мысли. Она тут же выбросила ее из головы. Если она надеется убедить отца в преимуществах своего плана, то должна сохранять холодную голову и не давать волю эмоциям.
 – Привет, Кевин, – ровно сказала она, идя через комнату к отцу. Веки Кевина дрогнули, но он не ответил.
 Никто из мужчин не встал, как обычно делали, когда она входила, не сказал ей ни слова приветствия, не предложил сесть. Она остановилась перед столом и ждала, высоко держа голову, хотя колени ее начали дрожать от этого ледяного молчания.
 Молчание тянулось, наливалось напряжением. Наконец Джейн нарушила его, проговорив неуверенным голосом:
 – Леонард, быть может, Лайле будет позволено сесть? Муж метнул на нее взгляд прищуренных глаз, который тут же вернулся к дочери.
 – Сядь! – рявкнул он.
 Лайла взглянула на него, ища какой-нибудь намек на то, что он не настолько отгородился от нее, как кажется. Угрюмое лицо с резкими чертами, казалось, принадлежало скорее незнакомцу, а не ее отцу, который всегда обожал ее. Почувствовав тупую боль, поселившуюся где-то в области сердца, Лайла села на маленький стул с прямой спинкой. Три пары глаз уставились на нее, словно пригвождая к позорному столбу. Она чувствовала себя подсудимой на суде. Сердце ее колотилось о ребра, когда она переводила взгляд с одного знакомого лица на другое, и заметила, что только лицо Джейн смягчилось. Она знала, что отец придет в ярость, если узнает о ее любви к Джоссу, но никогда даже представить не могла, что его ярость будет такой всепоглощающей. Он как будто ненавидел ее.
 Леонард побарабанил пальцами по столу, взглянул на Кевина, потом снова на Лайлу, и лицо его ожесточилось настолько, что стало похоже на вырезанное из гранита. Глаза его были отчужденными, холодными. Лайла прикусила щеку изнутри, чтобы не дать слезам подступить к глазам. Она поняла, что, полюбив Джосса, она навсегда лишилась отцовской любви.
 Наконец Леонард заговорил:
 – Мне нет нужды повторять, как отвратительна мне та гнусность, которую ты совершила, или как я потрясен и огорчен тем, что ты, моя дочь, распутничала с рабом. Никакие мои слова не могут отразить глубину моего отвращения к тому, что ты сделала. Ты не та дочь, которую, мне казалось, я знал.
 – Папа… – Ком встал в горле, мешая говорить. Ее глаза умоляли его. Он остановил ее жестом, ни в малейшей степени не тронутый ее очевидными переживаниями.
 – В настоящее время единственное, что меня заботит, – это спасение того, что мы еще можем спасти после этой катастрофы. Слух о твоем проступке, без сомнения, уже распространяется по воздуху, как лесной пожар. Можешь не сомневаться, что ты больше не будешь принята никем из наших ближайших друзей. И они будут пускать тебя в свои дома только ради меня и только в том случае, если не узнают об истинных размерах твоего безнравственного поступка. Разумеется, они будут думать, что ты погубила себя с белым человеком. Никто никогда не сможет вообразить истинных глубин того, как низко ты пала.
 На этот раз Лайла не пыталась прервать отца. Слезы опасно близко подступили к глазам, чтобы она могла говорить.
 – Признаюсь, я был склонен совсем отречься от тебя, но твоя мачеха уговорила меня не делать этого. Чтобы иметь хотя бы малейший шанс когда-либо снова занять место в обществе, ты должна немедленно выйти замуж. И Кевин говорит, что он по-прежнему готов жениться на тебе. Я снимаю шляпу перед благородством духа и его добрым отношением ко мне, которые подвигли его на такую жертву. И хотя не пристало тому, кто любит его как сына, так делать, я принял его предложение, потому что для тебя, моей кровной дочери, как ни стыдно мне признавать это, нет другого способа избежать полнейшего бесчестья. Ты должна быть благодарна Кевину за то, что он готов предложить тебе защиту своего имени. Я на его месте не был бы так великодушен. Отец Сайкс прибудет завтра в полдень, чтобы провести обряд. Учитывая обстоятельства, он будет как нельзя более скромным, в присутствии только членов семьи. Кевин говорит, что готов обращаться с тобой по-доброму, несмотря на то что ты совершила. Надеюсь, твоя благодарность ему будет надлежащей.
 Лайла глубоко вздохнула один раз, второй, с болью в глазах встретившись с отцовским взглядом.
 – Я очень сожалею, что причинила тебе столько горя, папа, – прошептала она. – Пожалуйста, поверь, я никогда этого не хотела.
 Затем она обратила взгляд на Кевина. Кевина, которого она знала с детства, выхаживала от холеры, любила, хоть и не так, как следовало. Кевина, который все еще хочет жениться на ней. Почему? Из-за «Услады сердца»? Она полагала, что в этом основная причина. Но возможно, он хочет жениться на ней потому, что по-своему все-таки любит ее.
 Он наблюдал за ней потемневшими глазами. Совесть терзала ее. Если он на самом деле любит ее, то сейчас должен очень страдать. Ей ужасно не хотелось причинять ему еще больше страданий, но выйти за него она не может.
 Она облизнула губы и заговорила тихим, ровным голосом:
 – Мне очень жаль, что ты пострадал, Кевин. Я никогда не хотела, чтобы это случилось. Я правда думала, что смогу научиться любить тебя, что мы можем пожениться и быть счастливы. Теперь я понимаю, что ошибалась. – Она перевела взгляд на отца: – Папа, пожалуйста, выслушай меня! Я знаю, что шокировала, разочаровала, опозорила тебя. Я очень сожалею об этом, потому что люблю тебя. Но Джосса я тоже люблю.
 Ее отец издал взбешенный рык, стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги в приступе ярости. Лайла тоже встала, храбро глядя ему в лицо, стараясь произнести слова прежде, чем ей сдавит горло.
 – Я никогда не выйду замуж за Кевина, никогда, и ты не сможешь меня заставить. Я понимаю, что если останусь здесь, в «Усладе сердца», незамужней, то моей репутации конец, и вы, все вы, будете опозорены. Поэтому я прошу тебя отпустить меня. Позволь мне уехать, и Джоссу тоже, и мы уплывем в Англию и начнем там новую жизнь. Ты больше никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне, если таково твое желание, и ты сможешь оставить «Усладу сердца» Кевину, который действительно заслуживает этого.
 – Хватит! – Леонард обошел угол стола, ревя, как раненый медведь. Лайла не сдвинулась с места, когда он приблизился к ней, зная, что должна быть сильной, если хочет иметь возможность когда-нибудь еще увидеть Джосса. – Ты сделаешь, как тебе сказано, и будешь благодарна, черт побери! Ты выйдешь завтра за Кевина, и если еще хоть раз упомянешь имя этого черномазого в моем присутствии, я высеку тебя, как мне следовало бы сделать, видимо, когда ты была еще маленькой! – прорычал Леонард, угрожающе склонившись к лицу Лайлы.
 – Я не выйду за Кевина ни завтра, ни в другой день, папа. И ты ничего не сможешь сделать, чтобы заставить меня. – Ее голос звучал твердо, несмотря на дрожащую нижнюю губу.
 Отец и дочь стояли нос к носу, глядя друг на друга, один свирепо, другая – готовая вот-вот расплакаться, но не собирающаяся сдаваться. Большое тело Леонарда выглядело еще мощнее рядом с миниатюрной Лайлой, обветренные черты лица казались более грубыми в сравнении с изяществом ее черт. И все же в них обоих было сходство, которое говорило о воле, никогда не склоняющейся, и было очевидно, что ситуация зашла в тупик. Он приказал, она не подчинилась. Шах и мат.
 Кевин встал, поморщившись, когда движение причинило ему боль.
 – Леонард, позвольте мне… – сказал он, взглянув на разъяренного отца Лайлы, когда взял ее за руку и мягко потянул в сторону.
 Потрясенная до глубины души небывалым столкновением характеров с отцом, Лайла позволила Кевину увести себя в угол комнаты, где он взял обе ее руки в свои и стоял, глядя на нее. Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил:
 – Тебе лучше выйти за меня, ты же знаешь. Твоя жизнь будет погублена, если ты этого не сделаешь.
 – Ты не хочешь жениться на мне, Кевин, – тихо проговорила она, глядя в лицо человеку, которого Джосс так сильно избил. Она никогда не хотела заставить страдать никого из этих людей и вот теперь причиняет боль им всем. Ради Джосса. И ради себя. Потому что без него ей никогда не быть счастливой. – Пойми, я не люблю тебя, во всяком случае, не так, как нужно. Не так, как женщина должна любить своего мужа. Ты мне дорог, я питаю к тебе добрые чувства, но этого недостаточно. Теперь я это знаю. Я сделаю тебя несчастным, а ты этого не заслуживаешь. Ты очень хороший и стоишь того, чтобы тебя любили больше всех на свете.
 – Полагаю, ты думаешь, что любишь этого своего черномазого? – Презрительная усмешка скривила его рот, стерев доброту из глаз.
 Лайла вздохнула:
 – Его зовут Джосс, и он такой же человек, как и ты. Кем была его мать, не имеет никакого значения. Да, я люблю его. Люблю больше, чем когда-либо думала, что смогу кого-то любить, и мне не стыдно признаваться в этом. Теперь, услышав это, ты все еще хочешь жениться на мне? Кевин нахмурился, взвешивая ее слова.
 – Из нас получилась бы хорошая команда, Лайла. Мы много лет знаем друг друга, оба любим плантацию, и если поженимся, люди скоро забудут об этом твоем проступке. Отец забудет. Я буду заниматься производством сахара, ты – домашними делами, у нас будут дети. Через двадцать лет мы и не вспомним о том, что это случилось.
 – Я буду помнить, – мягко сказала Лайла. – Я всегда буду помнить.
 – Я помогу тебе забыть. Пожалуйста, выходи за меня, Лайла. Я люблю тебя. – И в его голосе, и в его глазах была мольба.
 Она твердо взглянула на него:
 – Нет, Кевин.
 – Ну хватит! – вмешался Леонард, который промаршировал через комнату, грубо схватил Лайлу за руку и повернул лицом к себе. – Ты выйдешь за Кевина завтра же – и кончено! Если ты откажешься, я продам эту твою горничную, как там ее – Бетси, которую ты так любишь! Я отправлю ее на аукцион, не успеешь ты и глазом моргнуть!
 Лайла смотрела на отца широко раскрытыми глазами. Она знала, что если не подчинится ему, он выполнит угрозу. А еще знала, что есть только один способ прекратить этот разговор о браке с Кевином раз и навсегда. Ей придется раскрыть тайну, настолько новую, что она сама узнала о ней лишь несколько дней назад.
 Спина ее одеревенела, и от слез внезапно не осталось и следа. Она должна быть сильной, и она будет сильной. Она не может сдаться, ибо ей есть что терять.
 – Кевин не хочет жениться на мне, папа. Или по крайней мере не захочет, когда узнает правду. – Она замолчала, сделала глубокий вдох. Трудно произнести эти слова, когда все глаза устремлены на нее. Бессознательно сжав кулаки и прижав их к бедрам, она заставила себя сказать: – Видите ли, я беременна. Я ношу ребенка Джосса.




 Глава 59


 На следующее утро, к удивлению и ужасу Лайлы, на окна ее спальни с внешней стороны были поставлены железные решетки, делая для нее невозможным открыть их шире чем на несколько дюймов. Очевидно, Леонард боялся, что она снова попытается сбежать с «Услады сердца». Просто запереть ее в комнате было бы недостаточной гарантией того, что она останется. Лайла была вполне способна выбраться из окна второго этажа.
 Говоря по правде, Лайла планировала именно такой побег. Стало совершенно ясно, что нет никакой возможности убедить отца снять обвинения против Джосса, освободить его и позволить вернуться в Англию. Он не согласится сделать это даже в обмен на ее обещание выйти замуж за Кевина. Леонард ненавидел Джосса одержимой ненавистью, которая не могла быть утолена до тех пор, пока Джосс не заплатит своей жизнью за то, что сделал с единственной дочерью Леонарда Реми.
 Напуганной, притихшей Бетси было позволено заботиться о нуждах госпожи в течение дня, но, к негодованию Лайлы, пополам с унижением. Джейн или Леонард сопровождали Бетси до двери Лайлы, отмыкали ее, запирали двух девушек вместе, потом выпускали Бетси после того, как она заканчивала свое дело. На ночь Бетси запирали в ее комнатушке на третьем этаже, она даже не могла бы тайком спуститься вниз и помочь своей хозяйке сбежать. Когда до нее дошло, что отец устроил для нее настоящую тюрьму, из которой невозможно сбежать, Лайла почувствовала себя такой беспомощной и напуганной, как никогда в жизни.
 Она была узницей в собственном доме, отрезанной от всего и всех. А в Бриджтауне ее любимый сидел в тюрьме в ожидании суда и казни за преступную любовь к ней. Он даже не знает, что она носит его ребенка… Когда она думала о том, что его могут повесить, что он может умереть, не узнав, она боялась, что сойдет с ума. Ради крошечного бутона жизни, который носила в себе, она отгоняла такие мысли прочь. Она должна верить, что все обернется к лучшему, каким бы невозможным это ни казалось.
 По мере того как проходили дни, обратившись в неделю, становилось понятно, что отец не собирается смягчаться. Лайла пришла к убеждению, что отец намерен держать ее взаперти до тех пор, пока она не родит ребенка, а потом забрать его у нее силой. Его ярость, когда он узнал о ее состоянии, была ужасна; Лайла все больше и больше убеждалась, что он вполне способен на такой гнусный поступок. Для него внук смешанной расы был бы чем-то отвратительным.
 Как ни старалась, она никак не могла придумать способа, как помочь себе, как спасти Джосса.
 Ранние недели беременности уже давали о себе знать. Она постоянно чувствовала усталость, а порой и тошноту. Она знала, что должна придумать какой-то план побега, но у нее не было сил даже думать. Правда заключалась в том, что если ей не удастся убедить отца смягчиться или Джейн пойти против его воли, побег невозможен. Она уже десять дней провела в заточении.
 Изнывающая от жары и подавленная, она лежала на кровати, когда стук лошадиных копыт по подъездной дорожке отвлек ее от тягостных раздумий. Со времени ее возвращения из колоний посетители были редки, а после ее позора и того реже. Любопытство заставило ее встать с кровати и подойти к окну, выходящему на передний двор. Сдвинув в сторону штору и прищурившись от яркого солнечного света, Лайла увидела, что их визитер мужчина, незнакомец. Молодой, отметила она без особого интереса, когда тот соскочил с лошади, примерно лет тридцати пяти, хорошо одетый, худощавого сложения, но мускулистый. Волосы у него были светлые, почти такого же оттенка, как у нее. У отца время от времени бывали деловые посетители, и Лайла предположила, что он, должно быть, из этой категории. Она наблюдала за ним, пока он не скрылся под навесом крыши над верандой, затем отпустила штору и вернулась на кровать.
 В тот вечер Бетси пришла, чтобы помочь ей раздеться, как делала всегда, с Джейн в качестве безмолвного сопровождающего. Лайла подозревала, что отец запретил мачехе разговаривать с ней, и Джейн, как послушная жена, и не мечтала ослушаться мужа. Бетси не говорила ничего до тех пор, пока Джейн не заперла дверь, оставив двух девушек одних. Затем она поспешила к Лайле, которая сидела на стуле перед окном, чувствуя себя оживленнее, чем за весь день.
 – Мисс Лайла, у меня есть кое-что для вас об этом Джоссе, – прошептала Бетси, нервно оглядевшись, словно у стен были уши. Бетси не разрешалось подолгу оставаться у нее, поэтому она научилась разговаривать во время работы, и сейчас расстегивала пуговицы госпожи.
 – Что? – Лайла поймала себя на том, что тоже шепчет. Что, если подумать, было вполне разумно. Никогда, даже в самых кошмарных снах, она не представляла, что собственный отец может обращаться с ней так бесчеловечно, каким бы значительным ни был ее проступок. Если он способен запереть ее в комнате на долгие недели, позволить мужчине, которого она любит, быть повешенным и, возможно, даже украсть у нее ребенка, значит, способен и на страшные репрессии, если обнаружит, что Бетси приносит ей новости о мужчине, которого он ненавидит лютой ненавистью.
 – Этот человек, который приезжал сегодня, – он искал его. По крайней мере он искал капитана Джослина Сан-Пьетро, это ведь он, да?
 Лайла кивнула. Бетси продолжила:
 – Этот человек работает на вашего Джосса в Англии. Он сказал, что получил письмо от него, в котором говорится, что он был продан как раб и куплен вашим отцом. Этот человек – Дэвид Скэнлон его зовут, – он приезжал, чтобы выкупить вашего Джосса!
 – Что сказал папа? – чуть слышно выдохнула Лайла, когда в душе у нее ключом забила надежда.
 – Он сказал, что никогда не слышал о Джослине Сан-Пьетро, и велел мужчине убираться с «Услады сердца».
 – О нет! И тот просто взял и уехал? Неужели… неужели не попытался заставить папу что-то ему рассказать?
 – С вашим папой не так-то легко разговаривать, когда он сердит, а сейчас он ужасно сердит. Я никогда еще не видела его таким, истинная правда. Но мужчина сказал ему, что его можно найти на борту «Леди Жасмин» в Бриджтаунской гавани и он будет стоять там до тех пор, пока не получит известие о вашем Джоссе.
 Лайла нахмурилась, мысли ее лихорадочно метались. Как дать знать Дэвиду Скэнлону о судьбе Джосса?
 Бетси стянула платье через голову Лайлы и переключила внимание на шнуровку корсета. Внезапно Лайла нашла ответ.
 – Бетси, как думаешь, ты могла бы отправить мое письмо? Руки Бетси замерли на талии Лайлы.
 – Я могла бы попробовать, мисс Лайла. Наверняка я должна сделать это.
 – Сегодня уже нет времени, Джейн вернется с минуты на минуту, но завтра я напишу письмо этому мистеру Скэнлону и дам ему знать, где Джосс и что случилось. Может, он сможет что-нибудь сделать, чтобы спасти его.
 – Может быть. – Судя по голосу, Бетси была не слишком оптимистична, но у Лайлы появилась надежда.
 Этот друг Джосса может послужить его спасению. Но сначала она должна написать письмо – к счастью, ее письменные принадлежности были в столе, ибо она сомневалась, что ей дали бы их, если бы она попросила, – и Бетси придется тайно вынести его из дома. Эта часть плана представляла сложность.
 – А как ты вынесешь его из дома, Бетси? Я не хочу, чтобы тебя поймали.
 – Господи, я и сама этого не хочу. – Голос Бетси сделался молящим, когда обе девушки подумали о ярости Леонарда Реми. – Но я могу прятать его за корсажем, пока не увижу моего Бена – он иногда заходит на кухню днем, – и отдать письмо ему. Он все для меня сделает.
 – Спасибо тебе, Господи, за Бена!
 – Я тоже часто это говорю.
 Обе девушки засмеялись. Лайла – впервые после своего неудавшегося побега с Джоссом. Так хорошо было снова улыбаться, и короткая вспышка веселости не совсем прошла, когда Бетси освободила ее от корсета, затем развязала завязки нижних юбок и помогла снять их. В последнюю очередь она стащила с Лайлы чулки и стянула через голову сорочку, быстро заменив ее на белоснежную ночную рубашку.
 – Что бы я без тебя делала, Бетси? Ты единственный друг, который у меня остался. – Лайла с искренней любовью улыбнулась своей служанке, пока Бетси застегивала рубашку.
 – Я не единственная, кто переживает за вас, мисс Лайла, – серьезно сказала Бетси, подходя вместе со своей госпожой к кровати с балдахином и отворачивая для нее одеяло. Лайла забралась на высокий матрас. – Мама и Мейзи считают, что это просто позор, как ваш батюшка обращается с вами. И мисс Аллен сильно расстроена. Она хотела прийти сюда, чтобы успокоить вас, но хозяин сказал нет. Я думаю, она бы все равно пришла, вы же знаете, она никогда особенно не обращает на него внимания, но никто не осмеливается помочь ей спуститься вниз, а сама она не может.
 – Милая Кейти, – сказала Лайла, и глаза ее увлажнились. В горле встал ком, когда она подумала обо всех тех, кого любит: Джоссе, Кейти, Джейн, даже отце, несмотря ни на что, – обо всех них, теперь отстраненных от нее, словно она умерла.
 Послышался звук поворачивающегося в замке ключа, сигнализируя о том, что их совместное время подошло к концу. Бетси нервно отступила от кровати. Как и ожидалось, это была Джейн, она пришла, чтобы выпустить Бетси и запереть Лайлу. В первый раз с тех пор, как Лайла объявила о своей беременности, Джейн вошла в комнату. В руках у нее был серебряный чайный поднос.
 – Бетси, поднимайся в свою комнату и жди меня там. Я скоро приду, чтобы запереть тебя.
 – Да, мэм. – Бетси быстро присела перед Джейн и, бросив неуверенный взгляд на Лайлу, оставила их двоих.
 Джейн поставила чайный поднос на прикроватную тумбочку, затем, как раз когда глаза Лайлы с проблеском надежды метнулись к незапертой двери, вернулась и повернула ключ в замке.
 – Я наконец убедила твоего отца позволить мне поговорить с тобой, – сказала Джейн, надежно спрятав ключ в кармане своей пышной юбки. – Ох, Лайла, это так тяжело для всех нас! Как ты могла… но нет, я пришла сюда не для того, чтобы бранить. Я просто не могу понять, как ты могла погубить себя с таким мужчиной. Я высказала твоему отцу предположение, что, возможно, ты повредилась умом во время кораблекрушения. Это единственное, на мой взгляд, объяснение, которое имеет смысл. Раньше ты всегда была такой безупречной леди…
 Сказанные неуверенным тоном слова Джейн не так сильно жалили. Она была скорее печальной, чем обвиняющей, когда подошла к кровати, шурша своими не по моде пышными юбками. Лайла села, подложив под спину подушку, и прислонилась к резному изголовью, когда мачеха подтащила к кровати стул и села.
 – С моей головой все в порядке, Джейн. Я люблю его, и в этом заключается простая истина. Хотела бы я, чтобы вы встретились с ним как с равным, поговорили с ним хотя бы раз, ты и папа. Он… он чудесный. Он образован, он джентльмен, он красив и обаятелен и…
 – Давай не будем говорить о нем, – сказала Джейн, не вполне сумев подавить дрожь неприятия, когда потянулась за серебряным чайником. Рука, которой она наливала чай, слегка подрагивала, и Лайла с сочувствием осознала, что Джейн ужасно потрясена раздором в ее семье. Ее любовь к Джоссу имела последствия, которых она никогда и предположить не могла… – Вот, дорогая, выпей это, и мы поговорим, – сказала Джейн, подавая Лайле чашку. Напиток был крепким и очень горьким. Лайла слегка поморщилась от его вкуса. Джейн, должно быть, расстроена больше, чем кажется, если не заварила вкусный чай. Но Лайла была так рада тому небольшому смягчению, на которое указывал визит мачехи, что ей удалось выпить отвратительную на вкус жидкость без единого слова жалобы. – Дорогая, прежде чем я скажу тебе то, что должна сказать, хочу заверить тебя, что, несмотря ни на что, я по-прежнему считаю тебя своей дочерью. Я хочу лучшего для тебя, лучшего для всех нас, как и твой отец. Он так зол, потому что так сильно любил тебя, так гордился тобой, и вдруг ты… совершила такое. Ты же знаешь, какой он гордый. Это просто убивает его!
 – Я искренне сожалею, что причинила вам столько боли, всем вам, – отозвалась Лайла, ставя чашку, когда к горлу подкатил ком. – Я никогда не хотела этого! Никогда не хотела, чтобы это случилось… но… я… я не могу сказать, что сожалею о том, что сделала. Я люблю Джосса…
 – Пожалуйста, не упоминай имени этого человека! Когда я слышу его из твоих уст, то просто делаюсь больной! – перебила ее Джейн, заметно содрогнувшись.
 Лайла села прямее, вздернув подбородок.
 – Вам с папой просто придется примириться с этим: я ношу ребенка Джосса. И я люблю его. Я бы вышла за него, если б могла. Пожалуйста, Джейн, если ты любишь меня, помоги! Помоги мне убедить папу освободить его, позволить нам обоим уехать с Барбадоса туда, где его происхождение не играет такого значения!
 Джейн сглотнула, отвела взгляд, затем снова взглянула.
 – Ты же знаешь, твой отец никогда не согласится на это. Пей чай, дорогая, пока он не остыл.
 Лайла рассеянно сделала еще один глоток.
 – Я знаю, папа собирается попытаться забрать у меня ребенка. Я ему не позволю.
 Джейн снова отвела взгляд.
 – Ты не задумывалась, Лайла… Этот… этот ребенок, которого ты носишь, будет смешанной расы. Он будет изгоем. Ты будешь изгоем. Ни один любящий родитель не пожелал бы такой судьбы своей любимой дочери.
 Лайла допила чай и отдала чашку Джейн, которая поставила ее на поднос рядом со своей нетронутой.
 – Мой ребенок не будет изгоем, если ты убедишь папу отпустить меня и Джосса! Мы сможем уехать в Англию, пожениться…
 – Это не изменит его происхождения, Лайла. Ты должна посмотреть на это реалистично. Каким бы привлекательным ты его ни находила, он не для тебя. Лучше бы оставила мысль, что сможешь когда-либо жить с ним.
 – Но, Джейн… – Возражение Лайлы было прервано внезапными ужасными коликами в животе. Она осеклась на половине фразы, глаза ее расширились, руки прижались к животу. Боль была резкой, скручивающей, ужасной. С ней никогда такого не было…
 Лицо, должно быть, отразило ее страдания, потому что Джейн, побелев, вскочила на ноги.
 – Что случилось, дорогая?
 – Живот… – Очередной приступ боли снова скрутил Лайму, заставив корчиться в агонии.
 – О Боже, о Боже, я не знала, что тебе будет так больно! – пробормотала Джейн, сделавшись мертвенно-бледной. Когда боль чуть-чуть стихла, чтобы смениться новой, еще более жестокой, эти слова проникли в затуманенное болью сознание Лайлы. Глаза ее распахнулись, и она в ужасе уставилась на мачеху, которая в тревоге застыла над ней, корчащейся на постели.
 – Джейн, Джейн… что ты наделала? – Это был хриплый крик.
 – Дорогая… мы подумали… мы решили, так будет лучше… ты не можешь родить этого ребенка, Лайла! Он будет ублюдком… мулатом!
 Очередная боль ножом пронзила живот Лайлы. Она лежала на боку, тяжело дыша, подтянув колени, и в ужасе смотрела на мачеху.
 Джейн сходила к шаману и взяла корень, который местные используют, когда хотят прервать беременность. Он был растолчен и подмешан в чай…
 – Когда все закончится, когда ты поправишься, ты сможешь выйти за Кевина, и мы забудем весь этот кошмар, как будто его и не было. – Джейн говорила быстро, на верхней губе у нее выступил пот. Глаза ее были большими и потемневшими от страха за Лайлу, а руки мягкими, когда поглаживали лоб падчерицы.
 – Уйди от меня, – сказала Лайла сквозь стиснутые от боли зубы, уклоняясь от прикосновения Джейн. – Ты убиваешь моего ребенка!
 – Сожалею, дорогая, очень сожалею, что тебе так больно, но это к лучшему, однажды ты поймешь и будешь благодарна… – лепетала Джейн с белым лицом, глядя, как падчерица корчится от боли. Лайла закрыла глаза, чтобы не видеть лица мачехи, всем своим существом сосредоточившись на том, чтобы сохранить крошечную жизнь внутри ее.
 Погружаясь в пучину боли, она мысленно повторяла одни и те же слова: «Прошу тебя, Господи, пожалуйста, не забирай моего ребенка!»




 Глава 60


 Было около полуночи следующего дня. Лайла лежала в постели, бледная и изнуренная, не в состоянии спать, хотя все остальные домочадцы уже давно отошли ко сну. Редкие спазмы еще время от времени скручивали внутренности, но это было ничто в сравнении с той мучительной агонией, которая терзала ее прошлой ночью. Худшее миновало, и она не потеряла своего ребенка.
 Джейн и отец были, без сомнения, горько разочарованы. Лайла знала, что никогда не простит их за то, что они пытались сделать. Ее последняя связь с родителями и домом была разорвана этим их поступком.
 Теперь она окончательно осознала, на что способны отец, Джейн и Кевин, и испугалась. Для них этот ребенок был чем-то отвратительным, не имеющим права появиться на свет. Они намеревались покончить с ее беременностью. Она не сможет ни есть, ни пить ничего из того, что ей принесут, из страха, что они совершат еще одно покушение на жизнь ее ребенка прежде, чем он увидит свет.
 Самое ужасное, что они держали ее как крысу в ловушке. Ослабевшей и запертой в комнате, ей не было спасения оттого зла, которое ее родные намеревались совершить во имя любви. Что же ей делать?
 Лежа в кровати и лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь способ спасти своего ребенка, она услышала тихое звяканье ключа, вставляемого в замочную скважину. Сев на постели, расширенными глазами вглядываясь в темноту, она услышала щелчок отпертого замка.
 Кто-то, в темноте она не могла разобрать, кто именно, проскользнул в дверь и снова закрыл ее. Лайла сидела, натянутая, как струна, не шевелясь, напрягая зрение. Все это походило на кошмарный сон, да только, к сожалению, она была уверена, что не спит.
 – Кто здесь? – Голос ее был писклявым от страха. Ей потребовалась вся ее храбрость, только чтобы задать этот вопрос. Рука украдкой потянулась к подсвечнику, стоящему на прикроватной тумбочке. Если они намерены причинить ей вред, она будет драться…
 – Ш-ш-ш, мисс Лайла!
 – Бетси!
 – Ш-ш-ш! – Бетси подошла к кровати, двигаясь быстро и тихо, и наклонилась, чтобы обнять свою госпожу. Лайла горячо прижалась к ней.
 – Что ты здесь делаешь? Как, скажи на милость, ты выбралась из своей комнаты? Неужели Джейн тебя выпустила?
 – Нет. Мисс Аллен пришла и выпустила меня. Она слышала, как вы кричали и плакали прошлой ночью, и заставила Джейн рассказать, что они сделали. Она сказала, что то, что вы сделали, нехорошо, но вред, который они пытались причинить беспомощному ребенку, еще хуже. Поэтому сегодня вечером она украла ключи мисс Джейн, стащила их прямо у нее из кармана, когда та пришла пожелать ей спокойной ночи, и потом, когда мисс Джейн ушла, на ощупь добралась по коридору до моей комнаты и выпустила меня. Она сказала мне, чтобы я пошла сюда и выпустила вас.
 – Но Кейти… Кейти же едва ходит! И она слепая!
 – Я знаю, но она сумела сделать это ради вас, милая. Она любит вас. Она не могла сама спуститься по лестнице к вашей комнате, поэтому послала меня. Теперь вставайте с постели, я помогу вам одеться, и вперед! Потом я замкну вашу дверь и вернусь в свою комнату. Мисс Аллен замкнет меня и где-нибудь бросит ключи мисс Джейн, как будто они только что выпали из кармана. Утром, когда они обнаружат, что вы исчезли из запертой комнаты, то не будут знать, как вы это сделали.
 – О, Бетси, спасибо тебе!
 Лайла слезла с кровати, от внезапного волнения позабыв про несильные спазмы, которые все еще чувствовала как следствие подмешанного в чай зелья. Она свободна! Быстро соображая, она составила план. Она поскачет в Бриджтаун, найдет того Скэнлона, который спрашивал про Джосса, и расскажет ему о положении Джосса и о своем. Он ее единственная надежда.
 – Помоги мне одеться! Мне нужна моя амазонка… Через несколько минут Лайла была полностью одета, за исключением сапог.
 – Куда вы поедете, мисс Лайла? – Теперь, когда момент расставания настал, в голосе Бетси вдруг зазвучали испуганные нотки.
 Лайла покачала головой:
 – Тебе лучше не знать. О, Бетси, я буду скучать по тебе! Девушки обнялись, отступили назад. Лайла неуверенно посмотрела на свою служанку в темноте:
 – Бетси, если хочешь, поехали со мной. Я… я освобожу тебя…
 Бетси покачала головой:
 – Нет, мисс Лайла, но спасибо. Здесь Бен…
 Лайла улыбнулась:
 – Я желаю тебе огромного счастья, Бетси.
 – А я вам, мисс Лайла.
 Лайла почувствовала, как слезы затуманили глаза. Но сейчас на это не было времени. Если она хочет успеть сбежать, то должна уходить как можно скорее.
 – Скажи Кейти спасибо. Скажи, что я люблю ее, – попросила Лайла, затем выскользнула из комнаты, прошла по коридору и спустилась по лестнице.
 Примерно четверть часа спустя на третьем этаже дома старая женщина, сидящая у открытого окна в темноте, услышала отдаленный стук копыт и почувствовала, как глаза наливаются слезами.
 – Да пребудет с тобой Господь, детка, – прошептала она в ночь.




 Глава 61


 Лайла скакала так быстро, как никогда в жизни. Скорость была существенно важна, она знала, что ее отсутствие обнаружится раньше, чем день вступит в свои права. Джейн обычно сопровождала Бетси с завтраком для нее около девяти. К тому времени она уже должна найти корабль – как там он называется? Леди какая-то… Жасмин, вот как. И мужчину по фамилии Скэнлон.
 Оставалось примерно около часа до рассвета, когда она проскакала холм, где они с Джоссом давали отдых лошадям две недели назад. На этот раз она даже не приостановилась, даже не взглянула на прекрасную панораму спящего города и волнообразной поверхности океана, мерцающей под звездами. Она галопом доскакала до самой окраины города и только потом замедлила скорость, потому что боялась привлечь слишком много внимания. Даже в этот час верфи не спали. Маленькие рыболовецкие лодки отчаливали в море, груз погружался на суда, отплывающие с утренним приливом. Свет ламп освещал потертые деревянные доски, поблескивал на коже мужчин, с усилием катящих бочки вверх по сходням. Обрывки морских куплетов, распеваемых работающими мужчинами, придавали остроту прохладному соленому бризу, дующему с моря.
 Кандида трусила вдоль края верфи, а Лайла напрягала зрение, чтобы прочесть названия высоких кораблей, мягко покачивающихся на якоре вдоль нее. За время бешеной скачки боль в животе вернулась. Она решительно не обращала на нее внимания.
 «Леди Жасмин» не было видно среди судов, стоящих на верфи. А, вот наконец и она! Корабль был предпоследним, стоял чуть поодаль от того места, где двое мужчин горячо спорили о том, сколько стоит бочка «дьявольского зелья», как назывался местный ром.
 Вздохнув от облегчения, Лайла соскользнула с седла и привязала Кандиду к столбу, очень надеясь, что она не будет украдена одной из этих сомнительного вида личностей, которые под покровом темноты бродят по причалу. Затем она поспешила через верфь, обойдя спорщиков, которые все больше горячились, и поднялась по сходням «Леди Жасмин». Проход был перекрыт двумя бочками, выкаченными сюда именно для этой цели. Был поставлен и стражник, но он сидел на сходнях, прислонившись к бочке, и крепко спал. Много же от него толку…
 Игнорируя внезапный резкий спазм в животе, она протиснулась мимо стража и бочек, спеша вверх по сходням. Еще один приступ боли застигнул ее наверху, заставив стиснуть зубы.
 – Кто идет? – раздался резкий окрик, как раз когда боль отступила. «Леди Жасмин» была полностью погружена во тьму, и Лайла, напрягая зрение, попыталась разглядеть, кто к ней обращается. Она проглотила нервный ком и шагнула на палубу.
 – Я… у меня срочное дело к мистеру Скэнлону. Это касается Джосса Сан-Пьетро.
 – Вот как? – Послышался скребущий звук. Вспыхнул огонек, коснулся фитиля, занялся, распространился. Лампа осветила ее лицо. Человек, держащий лампу, оставался скрытым темнотой. – А вы кто?
 – Какое это имеет значение? – Лайла была встревожена и напугана. – Я должна видеть мистера Скэнлона. Это очень срочно, уверяю вас.
 – Я Скэнлон, – сказала фигура, затем он поднял фонарь повыше, и Лайла увидела, как свет отразился от светлых волос. – Чем могу вам помочь?
 – Джосс… Джосс в тюрьме, в форте Святой Анны. По… по приказу моего отца его арестовали за конокрадство. Видите ли, он любит меня и… ой! А-а!
 – Что с вами? – резко спросил Скэнлон, когда Лайла согнулась пополам, схватившись за живот. – Вы больны?
 – Кажется, я теряю своего ребенка, – выдохнула Лайла и ощутила, как теплая жидкость потекла между ног за секунду до того, как она без чувств повалилась на палубу.




 Глава 62


 Джосс лежал на спине на набитом лузгой матрасе – единственное, что отделяло его от земляного пола. Вокруг него мужчины всех оттенков кожи – от белого до черного – сопели и храпели, хотя вовсе не эти звуки не давали ему спать. Его мысли были заняты разработкой планов побега. Неосуществимых планов, как он понимал. Он находился в тюрьме внутри крепости со стенами в двадцать футов толщиной. Цепи связывали его запястья и лодыжки. Он был безоружен. Двое стражников играли в карты прямо за запертой дверью камеры. Еще двое дежурили дальше по коридору. У него не было денег на подкуп и не было друзей, чтобы вызволить Лайлу с этого трижды проклятого острова. «Так придумай же способ, как выбраться из этой дыры, Сан-Пьетро, если можешь», – издевался он над собой.
 Все заключенные, вне зависимости от предъявленных обвинений, содержались в одной большой камере. Причина этого была проста: остальная часть тюрьмы, очевидно, поврежденная во время сильнейшего урагана несколько лет назад, все еще ремонтировалась. Большинство преступлений на Барбадосе, по всей видимости, были связаны с «дьявольским зельем», как называли его сокамерники. Из семнадцати арестантов он был единственным, кто, если случится суд, будет скорее всего повешен. Остальные, за исключением пары незадачливых воров, которые пытались украсть у какой-то леди сумочку и были изрядно поколочены тем самым предметом, который хотели стащить, постоянно менялись.
 Он должен сбежать, или его повесят. Он жил в каждодневном ожидании, что его протащат через то, что выдается за правосудие на этом маленьком куске ада, и он окажется перед Леонардом Реми. В том, что отец Лайлы взыщет каждую горькую каплю мести с мужчины, который обесчестил его дочь, Джосс не сомневался. Его лишь удивляло, что он до сих пор еще этого не сделал.
 Приближающиеся по дощатому полу коридора шаги оторвали Джосса от его невеселых размышлений. Стража только что сменилась, и было еще слишком рано для выдачи отвратительного месива из полусырой рыбы, которую им обычно приносили на завтрак. Возможно, привели еще одного пьяного?
 Стражники подняли глаза от карт, пытаясь разглядеть, кто там идет. Каменные стены по обеим сторонам каменной двери мешали Джоссу увидеть, что они так пристально разглядывают.
 – А, Хиндли, это ты, – проворчал один из них, расслабившись. – Чего, дьявол тебя дери, ты хочешь?
 – Я хочу, чтобы ты быстро открыл дверь чертовой камеры, – послышалось рычание, и в поле зрения возникли четверо полицейских в форме, которых держали на мушке с полдюжины грубо одетых моряков.
 Джосс заморгал, потом вдруг широко ухмыльнулся и вскочил на ноги. Еще один арестант проснулся, увидел, что происходит, испустил радостный вопль.
 – Да это ж побег, разрази меня гром! – заорал он и побежал к двери, которую угрюмый стражник только что отпер. Разбуженные его криком, те, кто не был слишком пьян, последовали за ним. Джосс, единственный в цепях из-за серьезности его преступления, заковылял к двери не так быстро. Он остановился перед кипящим от злости стражником, без слов протянув руки. Стражник, стиснув зубы, отомкнул кандалы на руках и ногах.
 – Благодарю вас, сэр, – сказал Джосс и улыбнулся, когда стражников грубо связали и втолкнули в камеру, из которой он вышел. Его светловолосый спаситель повернул ключ в замке, затем небрежно положил его в карман.
 – Добрый вечер, Джослин. – Дэвид Скэнлон склонил голову в безупречно изысканной манере. Моряки, которые были с ним, доброжелательно поприветствовали Джосса.
 – Рад вас видеть, капитан.
 – Здорово, капитан.
 – Я тоже рад вас видеть, Стоддард, Хейз, Грили, Уотсон, Тифф. Выходит, Дейви втравил вас в авантюру, как обычно?
 Парни ухмыльнулись:
 – Ага, сэр.
 – Кстати, об авантюрах, друг мой… – Говоря это, Дэвид быстро и деловито выводил их из больше не охраняемой тюрьмы. – Сдается мне, с момента нашей последней встречи ты только и делал, что попадал в истории.
 – Ты имеешь в виду мою неудавшуюся карьеру конокрада, да? Это был лишь повод засадить меня за решетку, поверь мне. – Джосс хлопнул друга по плечу. – Спасибо, что так быстро пришел мне на выручку.
 – Всегда пожалуйста. – Дэвид огляделся со своей обычной осторожностью, прежде чем кивнуть остальным. Затем в сопровождении Джосса и остальных моряков спокойно направился к открытым воротам форта. – Вообще-то я имел в виду не это. Я имел в виду твой беспрецедентный поступок в отношении одной юной леди, которая до встречи с собой, несомненно, была невинной девушкой.
 Джосс резко остановился и в оцепенении уставился на своего друга:
 – Лайла… ты видел ее? Дэвид склонил голову:
 – Больше чем видел, мой друг. Она появилась на «Леди Жасмин» около двух часов назад явно в беде. Она и рассказала, где найти тебя.
 Джосс игнорировал все, кроме самого важного.
 – Что ты имеешь в виду, что она в беде? Что с ней? Где она сейчас?
 – Все еще на «Леди Жасмин», в капитанской каюте, если точнее. Мне очень жаль, друг мой, но, кажется, она теряет твоего ребенка.




 Глава 63


 Широко расставив ноги, Джосс стоял на палубе «Леди Жасмин» и наблюдал без обычного восторга, как паруса наполняются ветром и корабль направляется к устью Бриджтаунской гавани. Даже радуга розовых и пурпурных цветов – все, что осталось от меркнущего рассвета, – не могла поднять его настроения. Глубоко внутри его была пустота, которая, он боялся, никогда не уйдет.
 В этот момент Лайла находилась в его каюте. Мейси, корабельный доктор, был с ней. В те несколько коротких мгновений, что он смог увидеть ее, прежде чем Мейси выдворил его из каюты, она корчилась и стонала от боли. Он и сам был белым как мел, когда Дэвид утащил его прочь.
 Теперь он боролся с ужасным страхом. Неужели она умрет? Если Лайла умрет, то и он не хочет жить.
 – Теперь можете войти, капитан.
 Мейси наконец вышел из каюты. Джосс бросил взгляд на пятна крови на рукавах его рубашки и почувствовал, как у него остановилось сердце.
 – Она… она…
 Но ждать ответа он не мог. Мейси пытался что-то сказать ему, но Джосс уже отвернулся и решительно зашагал к капитанской каюте.
 Внутри был полумрак. Свет раннего утра почти не проникал сюда. Лайла лежала на его кровати – маленький холмик под горой одеял, и ее ресницы темными веерами выделялись на белых щеках.
 Он почувствовал, как сердце перевернулось в груди. Сейчас она выглядела такой маленькой, такой юной, такой беззащитной. Только лишь голова с подстриженными локонами золотистых волос, казалось, принадлежала той бесстрашной девушке, которую он любил.
 – Лайла? – хрипло прошептал он, подойдя к кровати. Ее глаза медленно открылись. Несколько мгновений ей, казалось, трудно было сфокусировать взгляд, но потом она увидела его.
 – Джосс, – выдохнула она и слабо улыбнулась. Затем губы ее дрогнули, и лицо сморщилось. – О, Джосс, я потеряла нашего ребенка!
 Слезы, выкатившиеся из уголков глаз, побежали по щекам, как дождь. Потрясенный до глубины души Джосс опустился на колени рядом с кроватью и нежно заключил ее в объятия.
 – Не плачь, любимая, – ласково прошептал он, гладя ее по волосам, пока она плакала. – У меня разрывается сердце, когда ты плачешь. Пожалуйста, не плачь, Лайла.
 – Я была так напугана, – пробормотала она. – Я так скучала по тебе. Обними меня, Джосс.
 Осторожно, чтобы не потревожить ее, он лег на кровать с ней рядом. Она прильнула к нему, даже не замечая, что он грязный, полуголый и, возможно, плохо пахнет. Она спрятала голову в углубление между его плечом и шеей и стала рассказывать ему все, всхлипывая до тех пор, пока уже не осталось слез. Потом погрузилась в сон.
 Но Джосс продолжал лежать, обнимая ее хрупкое тело, переполняемый такой невероятной нежностью, какой не испытывал еще никогда в жизни. Он погладил ее щеку, волосы, поцеловал шелковистую макушку.
 – Больше тебе нечего бояться, милая, – прошептал он. – Я с тобой, Лайла, любовь моя.




 ЭПИЛОГ


 Год спустя, почти день в день, Кэтрин Александра Сан-Пьетро лежала на руках у матери и, довольная, сосала грудь, сонно покачиваемая взад-вперед. Кейти, как ее называли, было всего шесть недель от роду, и она пока еще не научилась отличать день от ночи. В результате она не подозревала о том, что сейчас три часа ночи и что ей грозит серьезная опасность свалиться на пол, ибо ее мама клевала носом и готова была вот-вот уснуть прямо в кресле-качалке.
 – Давай, милая, я возьму ее. А ты иди ложись.
 Голос Джосса вовремя разбудил Лайлу, чтобы не дать Кейти скатиться вниз головой. Она заморгала, сонно улыбнулась мужу и позволила ему взять ребенка. Затем рухнула в кровать.
 Был уже день, когда Лайла снова проснулась. Она открыла глаза солнцу, вливающемуся в окно спальни большого, уютного дома в Бристоле, и перепугалась, когда до нее дошло, что Кейти больше ни разу не разбудила ее своим хныканьем, как обычно делала.
 Неужели с малышкой что-то случилось?
 С этой ужасной мыслью Лайла уже готова была соскочить с кровати, когда услышала удовлетворенное бульканье, и огляделась.
 Джосс лежал рядом с ней, вытянувшись на спине, что было удивительно. Обычно ее муж спал на животе и занимал две трети кровати.
 Булькающие звуки послышались снова. Это мог быть его желудок, но Лайла так не думала.
 Отвернув одеяло, она не сдержала улыбки. Там, на волосатой мускулистой папиной груди, лежала Кейти, полностью проснувшаяся, и довольно ворковала, когда головка ее подпрыгивала вверх-вниз.
 – Ах ты, золотко. – Лайла улыбнулась и наклонилась, чтобы взять малышку.
 – Смею ли я надеяться, что это относится ко мне? – Джосс, в конце концов, не спал, обнаружила Лайла, когда он открыл глаза и широко улыбнулся.
 – Конечно, – любезно ответила Лайла, оставляя Кейти еще ненадолго там, где она лежала, чтобы запечатлеть поцелуй на губах Джосса.
 Его ладонь скользнула ей на затылок и удержала для более глубокой ласки. Лайла ощутила знакомый жар в крови, ладонь легла ему на грудь…
 В тот же миг Кейти громко заревела.
 Джосс отпустил Лайлу, она села и на этот раз уже взяла ребенка.
 – Все удовольствие испортила, – заворчал Джосс на свою дочь, подтягиваясь повыше и опираясь на подушки.
 – Но мы любим тебя, – возразила Лайла, улыбаясь ему.
 – А я, – сказал Джосс, любуясь двумя своими золотоволосыми голубоглазыми леди, свернувшимися калачиком и воркующими на кровати, – люблю вас обеих.