---------------------------------------------


 Кукаркин Евгений
 Кучер

 Евгений Кукаркин 
 Кучер 
 Написано в 1997 г. Политический триллер о ген. секретаре К. У. Черненко. 
 1930 год. 
 Жара не спадает. Лошади, спущенные на поводке, плетутся еле-еле. Мы не спешим, хотя надо еще объехать пол участка границы. В это время редкий контрабандист или нарушитель посмеет рискнуть проникнуть к нам, а вот с наступлением вечера, когда прохлада окутывает землю, только тогда и может начаться для них активная жизнь. Старший, Лешка Коновалов, ведет нас вдоль, наполовину высохшей речушки, Хоргос, отделяющей территорию Казахстана от Китая. 
 - Лешка, смотри, - говорю я и протягиваю руку в глубину нашей территории. 
 Вдали поднимался и расширялся огромный столб пыли. 
 - Откочевка идет. Никак Каламбеков со своими в Китай собрался. По времени года, он уже туда должен отвалить. Поехали, нанесем ему визит вежливости. 
 Мы взнуздываем лошадей и мчимся к невидимому от пыли скоплению людей и скота. 
 Откочевки - это казахские, уйгурские или дунганские племена, которые веками перегоняли скот с места на место, выискивая новые пастбища для их кормежки. Обычно весной они возвращались из Китая, а осенью уходили туда. Ни басмаческие банды, уже разгромленные в 1924 году, ни смена бесконечных властей и правителей в Казахстане, не смогли изменить их образа жизни. 
 Старик с редкой седой бородой, встретил нас в только что поставленном шатре. Он сидел прямо на подушках и приветливо кивнул, как будь то увидел старых друзей. 
 - Здравствуй, Коновал, приветствую других молодых воинов, - медленно произнес он. 
 - Здравствуй, аксакал. 
 - Здравствуйте, - недружно сказали мы: я и украинец Шайдуренко, составлявшие весь пограничный наряд. 
 Вокруг нас забегали женщины, подтаскивая валики и подушки на ковер. Старик сделал жест рукой и мы поняли, что нас приглашают сесть. Я развалился на мягких сидениях и почувствовал себя весьма неуютно, грязь и вонь штанов и гимнастерки явно не вписывались в такую роскошь. 
 - Как здоровье уважаемого Коновала и его друзей? - все также медленно тянет старик. 
 - Благодарю. Все нормально. Все ли в порядке в вашем доме? 
 Старик пожевал губами и опять махнул рукой и тут словно из под земли появились две женщины, они принесли и поставили на центр шатра, между нами и стариком, большой грязный, веками не чищенный котел. Крышки не было и горячий пар устремился полупрозрачным столбиком к верху. Приятный запах варенного мяса пронесся по шатру. Одна из женщин покрутила в котле острой палкой и ловко поддев большое бедро барана, подала старику. Тот откусил, пожевал и кивнул головой. Теперь куски горячего мяса стали подавать нам. Было такое ощущение, что в мои руки положили раскаленные угли. Я, злополучный кусок стал перебрасывать с руки на руки и стал дуть, чтобы остудить его и пальцы. Мои товарищи были в таком же положении. Старик с усмешкой смотрел на наши манипуляции. 
 - Горячо, неправда ли? Так и в нашем доме стало горячо, - наконец ответил он на вопрос Коновалова. 
 - Что случилось, аксакал? 
 - Уходим мы из Казахстана. Навсегда уходим. Новый начальник всего края хочет привязать нас к земле, а это голод и смерть для всего рода. 
 Новым начальником, Каламбеков называл фанатика и психопата Голощекина, который был прислан партией для руководства краем еще в 1928 году и проводил здесь в жизнь сталинскую программу коллективизации и оседлости кочевых племен. Это был самый жестокий самодур в Казахстане, по вине которого от голода и в концлагерях погибли сотни и тысячи безвинных людей. 
 - Сейчас нельзя уходить в Китай, там еще пастбища не готовы, - все еще перебрасывает на руках свой кусок баранины Коновалов. 
 - А здесь что? Если мы навечно поселимся в степи, то скот все вокруг сожрет и потом сдохнет от голода. Спасти его можно перегоняя с пастбища на пастбище. 
 - Так и живите в одном месте постоянно, а пастухи пусть гоняют скот по всему краю. 
 - Ничего ты не понял, русский, - явно обиделся старик. - Наши предки веками были вольными людьми, а оставшись здесь, мы потеряем все... 
 Мы грызем мясо и молчим. Жир и сок течет по пальцам и подбородку. 
 - А как остальные откочевки, Садура, бая Салтана, Саламбекова и другие? Остаются? - спрашивает Коновалов. 
 - Тоже уходят. Вслед за нами и потянутся. Несладко им приходится. Они дальше нас, ближе к центру, поэтому и достается им больше. 
 Я догрыз кусок мяса до кости и тут же услужливые руки женщин ловко выдернули ее из моих рук и принесли что то на подобие полотенца. В центре шатра заменили котел на черный от копоти бак с зеленым чаем. Большой поварешкой изможденная старуха разлила чай по пиалам.Я пью эту чуть горькую горячую жидкость и мечтаю о кусочке сахара или чего-нибудь сладкого. Наконец чаепитие закончено и Коновалов встал. Мы вскочили тоже. 
 - Большое спасибо, аксакал. Когда тронетесь в путь? 
 - Сегодня вечером. 
 - Счастливого пути. 
 Мы, вежливо простившись, пошли к выходу из шатра. 
 Вся наша троица опять скачет вдоль берега реки. 
 - Леша, - обращаюсь я к Коновалову, - как же так, мы поставлены охранять границу, а тут безпрепятственно отпустим в Китай почти пятьсот человек со скотом и имуществом? 
 - Ты здесь служишь давно? 
 - Нет. Только год. 
 - А я уже здесь шесть лет. Как прогнали последних басмачей, так и застрял. Всех в округе, кто связан с границей за это время узнал. Откочевки за это время беспрепятственно ходили туда и обратно, никто их не останавливал и не проверял. 
 - Но сейчас революция, новая жизнь... 
 - Это для нас революция, а для них... ничего не изменилось. Поест скот траву в одном месте, двигаются к новым пастбищам и так далее. Народ к тому же гордый, дикий и свободолюбивый, не смогут они так сразу закрепиться на одном месте и жить как все. 
 - Но он сказал, что они больше не придут к нам... 
 - Раз сказал так, значит не придут. Там в горных районах Китая, прожить можно, если правда и туда скоро революция не явиться. 
 - А может она туда явиться, - заметил Шайдуренко. 
 - Должна. 
 Мы возвращаемся к своей заставе. Объезд границы закончен. 
 На заставе большие новости. К нам прислали двоих новичков. Один худой с большой квадратной головой, вдавленными в нее глазами, жестким ершом волос и явственно кривыми ногами, обкрученными солдатскими обмотками и с нелепо громадными ботинками. Он при кожанке и с большим маузером, болтающемся на животе. Второй, с крестьянским живым лицом и волосами спелых колосьев, в обычной помятой просоленной гимнастерке и фуражке с жестяной красной звездой. На его ногах еще не изношенные офицерские сапоги. Их окружили пограничники и бурно закидывали вопросами. 
 - Откуда, ребята? 
 - Из центру..., - реагирует парень с крестьянским лицом. 
 - Звать то вас как? 
 - Меня то? Ваней, а енто Костя... 
 Костя плотно сжав узкие губы сверлит нас взглядом. К новичкам подходит начальник заставы бывший учитель гимназии из Питера, Максимов. 
 - Кто такие? 
 - Иван Рябов, - вытягивается парень в гимнастерке. 
 - Константин Черненко, - выравнивает кривые ноги и выпячивает живот кожанка. 
 - Откуда прибыли? 
 - Направлены к вам местным управлением ОГПУ из Джаркента. Вот пакет. 
 Рябов протягивает начальнику конверт. Тот небрежно засовывает его в карман. 
 - Откуда у вас оружие? Разрешение есть? - обращается он к Черненко. 
 - ... Это... Вообщем... не дали документ, - разжимаются узкие губы. Как работнику... положено... 
 - Положено, когда есть документ на право ношения оружия, а сейчас сдать маузер завхозу. 
 - Это... 
 - Я сказал, сдать. Коновалов, - обращается начальник к Лешке, - идите за мной. 
 Максимов поворачивается и идет в канцелярию. Мы с Шайдуренко пошли в конюшню, приводить в порядок своих лошадей. 
 - Слышь, Серега, - Лешка Коновалов потягивается на койке рядом и обращается ко мне, - этот, кривоногий, как его... Черненко что ли, в ОГПУ приводил в исполнение... 
 - Преступников расстреливал? 
 - Ну да. Исполнитель одним словом. Из своего маузера мужиков и женщин в затылок... 
 - Откуда узнал? 
 - А этот, Ванька, говорливый очень, тоже в охране служил. Провинились они, вот и послали сюда. 
 - Как провинились? Сколько же лет, этому Косте? 
 - Восемнадцать. Год назад сам напросился служить в ОГПУ, сначала его назначили надзирателем, а потом за усердие перевели... в палачи... 
 - Тише, ты... Надо же какой молодой... 
 - Ванька говорит, что Костя малость перепил после трудового дня и выполнить очередное срочное поручение не мог. Его и послали сюда. 
 - Что за поручение? 
 - Ты что, не понимаешь? 
 Мне не верится, но если это правда, какую все же пакость к нам прислали. 
 - Ну и черт с ним. 
 - Правильно говоришь. 
 Утром очередное полит занятие. Выступает Максимов и рассказывает о международном капитале, который пытается всеми путями напакостить нашей стране. 
 - Кто хочет выступить? - заканчивает традиционно он свою речь. 
 - Разрешите. 
 Это поднялся Черненко. Мы сразу проснулись и с любопытством уставились на него. 
 - Я хочу сказать. Значит... это... гидра империализма не пройдет. Мы вообщем, здесь... это..., не позволим им... пройти. Всех.... трах, трах и все... 
 - У тебя все? 
 - Все, - недоумевает Черненко, не понимая, почему на его призыв никто не откликается и кругом немая тишина. 
 - Тогда, всем приготовиться, пойдем на стрельбище. Сегодня тренировка. 
 Мы поднимаемся и идем к пирамидам, брать оружие. 
 - Как ты думаешь, какую нам кличку дать этому..., - спрашивает меня Лешка. 
 - Варан. 
 - Ну нет, это уж слишком..., хотя что то похожее есть. Надо что-нибудь попроще. 
 Константин в своих обмотках нелепо крутится перед пирамидой, ему еще не выделили оружие. Это замечает Максимов. 
 - Черненко, с пулеметом Максим умеете обращаться? 
 - Я то? Умею. 
 - Тогда идите к завхозу и примите у него пулемет. Возьмите с собой Рябова, пусть будет у вас вторым номером. 
 Неуклюжая фигура потопала искать Рябова и завхоза. 
 Максимов вызывает по три человека. Они идут на лежанки, выдавленные в песке и стреляют по трем мишеням, в виде соломенных чучел, метрах в триста от них. Остальные кучкой сидят сзади и зубоскалят над каждым мазилой. 
 - Шайдуренко, ты бы сначала на бабах потренировался что ли, - замечает Сенька по кличке Кривой, за рубец оставленный шашкой белоказака под правым глазом. 
 Все ребята гогочут 
 - Это почему же? - осторожно спрашивает украинец, лежа на рубеже. 
 - Сам понимать должон. Когда у тебя любовь будет, а ты все будешь попадать не туды... 
 Опять смех. 
 - Каждый боец... это... попадать в цель обязан, - вдруг раздался голос Кости Черненко. - Мы должны гниду... всю под корень... Кто... это... не умеет стрелять... тот помогает жить капиталу. 
 Смех мгновенно прекратился. 
 - Ну-ка ты, умник, - обращается к нему Максимов, - давай на рубеж. Шайдуренко, освободи место. 
 Костя и Ваня выкатывают перед лежанками пулемет Максим. Черненко спокойно ложиться на песок, устраивается поудобней и... длинная очередь буквально разносит головы трех кукол. Мы ошеломлены. 
 - Во дает, - восхищается Максимов, - теперь неделю надо новые цели стряпать. Вот так надо стрелять товарищи. 
 В это время грохнул сигнальный выстрел с вышки перед погранзаставой. 
 - Что там еще? - насторожился Максимов. - Всем быстро на заставу. Занять места по сигналу тревоги. 
 Мы бежим к нашим домикам и лезем в заранее приготовленные окопы вокруг заставы. 
 С нашей стороны пыльное облако, которое быстро ветром относится в сторону. Невооруженным взглядом видно, что к заставе спокойно перемещается колонна всадников. Впереди две брички. 
 - Не стрелять, - кричит Максимов. - Кривой, проверь, кто такие. 
 Сенька бежит к конюшне и вскоре вылетает из нее на неоседланном коне. Он скачет к колонне всадников, те останавливаются и видно как Сенька почтительно разговаривает с кем то сидящих из брички, вскоре наш посланец несется обратно. 
 - Это свои, - орет он Максимову. - Джаркенский эскадрон прислан к нам в помощь. 
 - Это зачем? - недоумевает наш начальник. - А кто в бричках? 
 - Уполномоченный ОГПУ и еще какое то начальство. 
 - Тьфу ты, черт. Застава, отбой. 
 В домике, где расположена канцелярия шум и крик. Там прибывшее начальство, прорабатывает Максимова. Вызывают Коновалова и вскоре он весь взмокший вылетает от туда. 
 - Ну что там, Леша? - подхожу я к нему. 
 - Максимова снимают. 
 - За что? 
 - За Каламбекова. Помнишь мы у него в гостях были. Весь его род ушел в Китай через нашу полосу границы. Вот и достается начальнику за него. 
 - Тебе ничего не будет? 
 - Откуда я знаю. Там уполномоченный ОГПУ меня допрашивал. Все пытался выяснить как мы вели себя у Каламбекова, что сказал, как сказал, кто говорил, доложил ли я все Максимову? 
 Через четыре часа из домика выходит Максимов в сопровождении уполномоченного ОГПУ. Они садятся в тачку и та легко унесла бывшего начальника заставы в неизвестность казахских степей. Раздается сигнал трубы "общий сбор". Пограничники спешно выстроилась на крошечном плацу. Эскадронцы окружили нас. Перед строем появился командир эскадрона и два человека в кожанке. Один из них с крупным массивным лицом уголовника выступил перед нами. 
 - Я обращаюсь к бойцам и командирам погранзаставы Хоргос. Вы повели себя как предатели, пропустив через границу крупную банду бая Каламбекова. Матерый бандит вывез за границу угнанный из наших селений скот, имущество, много невинных людей, чтобы продать их за границей в рабство. И все это допустили вы. Позор. Я приказал арестовать вашего начальника Максимова и вообще, отдал бы под трибунал всех вас. Но..., учитывая заслуги некоторых бойцов, бивших басмачей и всю байскую сволочь, учитывая то, что вы до этого исполняли свой долг, вылавливая нарушителей и то, что во всем виноват ваш начальник, которому подчинялись, я не буду вас наказывать. Но теперь, если еще хоть одна банда безнаказанно прорвется на нашу сторону или от нас, расстреляю всех. Представляю вам нового начальника заставы, вот он. Комаров Георгий Васильевич, крестьянский сын, преданный сын партии, бил немца в мировой войне, участвовал в гражданской. 
 Вышел худой и высокий мужик в кожанке и маузером... на животе. Я подтолкнул в локоть Коновалова. Тот не шелохнулся. 
 - Я думаю, - продолжал выступавший, - что новый начальник заставы сам ознакомится с вами и сделает правильные выводы. Принимайте заставу, товарищ Комаров. 
 Выступавший махнул рукой и тут же подъехала бричка, он вскочил на нее и под охраной эскадрона, она покатила обратно в степь. 
 - Кто это был? - шепотом спросил я у Сереги. 
 - Голощекин. Молчи, дура, - так же шепотом ответил тот. 
 Если в Освенциме гитлеровцы уничтожили около четырех миллионов человек, то в Казахстане во время правления Голощекина уничтожено примерно столько же. ОГПУ трудились день и ночь истребляя ни в чем неповинных людей. Десятки концлагерей было раскидано по всей территории, где без пищи, одежды, крыши над головой, в зимнюю стужу почти вымирали все. От голода погибали целые районы и все это некоторые историки преподнесут как победу колхозного строя в одной из социалистических республик Советского Союза. 
 Новый командир обходил строй, внимательно всматриваясь в лица бойцов, иногда он спрашивал кого-нибудь фамилию и сведения, где служил и является ли тот членом партии. Недалеко от нас он остановился. 
 - Никак Черненко? - услышали мы. 
 - Я. 
 - Вот ты куда исчез. А я думал, куда это наш малыш пропал. 
 - Прислан сюда..., это... по приказу... товарища Сомова. 
 - Понятно, - хмыкнул Комаров. - После... зайди ко мне. 
 - Хорошо. 
 Мимо нас новый начальник прошел ничего не спросив. 
 - Теперь то Черненко будет здесь, как кот в масле кататься, - говорит мне Лешка, когда мы ложились спать. - Слышал, новый начальник приказал вернуть ему маузер. 
 - Ого. Кого же он теперь здесь будет расстреливать в затылок? 
 Лешка рванул меня к себе. 
 - Тише и забудь, что я тебе говорил. При Максимове еще можно было трепаться о том и сем, а при новом... лучше заткнуться в тряпочку. 
 - Ты чего? 
 - Нечего. Понял. И запомни, сейчас время такое, что лишнее слово может обернуться пулей для тебя, для меня, для всех. 
 Он отпустил меня и обмяк. Посидел на койке, потом поднялся. 
 - Извини, Серега, сорвался. Мы здесь с тобой как белые вороны в черном стаде остались. У тебя окончена гимназия, у меня год Казанского университета, а остальные что... Большинство бойцов еле-еле грамоту разумеют, а некоторые совсем не знают. Они... это чувствуют и барьер отчуждения давно зреет между нами. 
 - Я это знаю. 
 Между койками мечется завхоз. Он подходит к нам. 
 - Вы Кучера не видали? 
 - Кого? 
 - Кучера... Черненко. 
 - ??? Почему Кучер? 
 - Он в моих документа, когда принимал и сдавал оружие подписывался К.У.ЧЕР. 
 - Вот оно что. Так он сейчас наверно в канцелярии у нового начальника. 
 - Вот ты какая неприятность. Что же делать? Мне очень не хочется попадаться на глаза новому... 
 - А что произошло? 
 - Да не расписался он в одной графе, а меня за это могут и того... Пришел Черненко ко мне в кладовую и говорит, верни маузер, начальник приказал. Я говорю, мне не приказал, не дам. Смотри, говорит, тебе хуже будет. Действительно через минут десять прибежал разъяренный начальник и сразу в рожу. Во, какой синяк... 
 Теперь и мы, при слабом свете, разглядели распухшее лицо завхоза. 
 ...- Ты что, кричит начальник, моих приказов не слушает. Тебе сказали вернуть оружие красному бойцу Черненко, так и не перечь... Еще отматерил минут на пять и ушел... Тут и появляется этот... Так что, говорит, где маузер. Я отдал ему оружие, а вот с перепугу забыл тогда, что надо расписаться. 
 - Завтра его поймаешь и он тебе распишется. 
 - А если не распишется. 
 Леша пожимает плечами. Расстроенный завхоз уходит. 
 - Так значит... Кучер, - задумчиво тянет Коновалов, - а ты говорил клички к нему не липнут. А ведь это как раз для него. 
 Утром меня вызывает в канцелярию, новый начальник. Нехорошие мысли сверлят голову. Никак кто то на меня чего-нибудь донес. 
 В комнате, помимо начальника, который сидит за канцелярским столом, на подоконнике окна устроился Кучер. 
 - Заходи, заходи, - улыбается Комаров, будь то я его родственник, чего так неуверенно... 
 - Вызвали меня? 
 - Вызывал. 
 - У меня там сейчас построение, мне нужно выступать в наряд на охрану границы. 
 - Знаю. Сегодня не пойдешь. Я уже замену тебе выслал. 
 - ??? Чего так? 
 - Да вот, мысль появилась. Я тут узнал, что грамоте ты хорошо обучен. А Ленин знаешь, какое пожелание молодежи наказал... Учиться, учиться и учиться. 
 Начальник поднял указательный палец вверх и потряс им в такт. 
 - Ты комсомолец? - спросил Комаров, хлопнув руками по столу. 
 - Да. 
 - Тогда порядок. Партия в моем лице, хочет, чтобы ты занялся обучением грамоте наших бойцов. Вон, Константин, - кивнул на Черненко, - четыре класса приходской школы, косноязычен как... бревно, - подобрал слово начальник. - А ведь преданный делу человек. Надобно, из таких бойцов сделать грамотных людей, а то совсем позор на всю республику. Присылают политическую литературу, газеты, а ее все на подтирку... в туалет. Читать ведь никто не умеет. 
 - Мы по утрам читаем всем на собрании, газеты и прочую литературу, что присылают, - пытаюсь возразить я. - Так что все в курсе, что творится в стране и за рубежом. 
 - А надобно, чтобы каждый читал сам. Ты не спорь, собери свободных от нарядов бойцов и начинай... А тебе Константин, - обращает к Черненко свое худущее лицо Комаров, - в приказном порядке... учиться. 
 - Я что?... Ленин сказал... Ведь это... значит надо. 
 - Молодец. Тогда давай, иначе в партию не примем. 
 Я не хожу в наряд уже неделю. У меня всегда свободных от службы, пять человек. Они сидят на кроватях в спальне и на кусках желтых обоев карандашом старательно выводят предложения. 
 - Костя, у тебя уже получше, - хвалю я своего ученика. - Раньше в каждом слове ты делал по две, три ошибки, сейчас лучше... почти по одной. 
 - Мне это... Завтра выступить надо... о положении, значит, в мире. Как это... лучше...? 
 - А ты подготовься. Возьми несколько книг, газет и выпиши из них предложения, которые ты бы хотел сказать. 
 - Как это? 
 - Вот так. 
 Я беру несколько брошюр Ленина, Сталина, две последних газеты и расстилаю перед ним. 
 - Смотри. Кругом идет коллективизация страны, громят классовые негодные элементы кулаков и прочей нечисти. Так и начинай. Бери заголовок. Записывай, да так, чтобы тебе прочитать можно было. 
 Черненко высунув язык старательно выводит каракули. 
 - Хорошо. Теперь, бери книжку товарища Сталина и ищи по этому поводу цитату... 
 - А это... что? 
 - Выдержка, которая очень подходит по смыслу к заголовку газеты. Ищи, ищи... Отлично... Выписывай ее. Вот так. Давай следующую книгу, Ленина... 
 У Черненко природный дар и превосходная память, он схватывает все налету и через четыре часа кропотливой работы под моим руководством составил неплохой текст. - Теперь прочти текст, - прошу я его. 
 - Значит так... 
 - Стоп. Запомни, никаких слов: значит, это, как его, то есть, э..., вообщем - недолжно быть в твоей речи. 
 - Понял. Зн... Великий вождь Сталин... правильно оценил проводимую в стране коллективизацию... 
 И тут я заметил, что на текст он смотрит как на стену. Костя шпарил все наизусть. 
 На следующий день Черненко потряс присутствующих, на собрании. Без заикания, он четко прочитал по бумажке текст. 
 - Вот, - обратился к бойцам Комаров, - товарищ Черненко, политически растет не по дням, а по часам. Я хочу, чтобы вы брали пример с таких товарищей. 
 Кучер распрямился и победоносно смотрел на бойцов. 
 - Ну как ученик? - спросил меня Коновалов. 
 - Ты же слышал, что сказал начальник, политически растет. 
 - Ага. А по грамоте как? 
 - Тут сложнее. Если по русскому языку его можно чему-нибудь обучить, то по математике и другим предметам - ноль. У него хорошая память, он может наизусть цитировать брошюры и выдержки вождей, но как доходит до деления, умножения и логике в математике при решении задач, то здесь все глухо. Мы неделю сидим на дробях и никак осилить их не можем. 
 - Тяжелый ученик. 
 - А как дела на границе? 
 - Сложная обстановка... Сегодня в Китай проскочила малая откочевка Салтана. 
 - Комаров знает? 
 - А как же. Волосы на одном месте рвет. Запросил центр о помощи. На соседней заставе Нарынкол тоже такая же обстановка, бегут из Казахстана. Так что жди событий. 
 Всю свою последующую жизнь Черненко прежде чем выступить или провести собрание, заседание, тщательно готовился, потрясая свой трудоспособностью коллег. Это он привил и Брежневу, который с его помощью читал тексты прямо по бумажке. Брежнев в последствии даже запретил своим товарищам по партии выступать без подсказки-бумажки. 
 - Почему ты подписываешься так странно, К.У.Чер.? - спросил я однажды на занятии Константина. 
 - Это значит,... Мои и... ини... Иници... алы. Константин Устинович. Ведь... в деревне... по отчеству... уважают значит. Пусть меня... это... уважать будут. 
 - Уважают за дела. 
 - Я не хуже... Стреляю, во... 
 - Ты в ОГПУ, там..., тоже людей стрелял? 
 Кучер морщится. 
 - Рука должна быть тверда, когда надо бить врагов революции, - эту фразу он произнес без заикания и без задержек. 
 И он доказал всему отряду, что стреляет... ВО... 
 К нам опять прискакал Джаркентский эскадрон. 
 - Что происходит, Леша? - спросил я Коновалова. 
 - Похоже завтра откочевка Сандырбаева собирается уйти в Китай. Она в день пути от сюда. 
 - Много народа? 
 - Много. Человек шестьсот. Только скота, около двух тысяч баранов, две или три сотни лошадей... 
 - Леша, честно, это все награблено? 
 - Нет. Самая крупная откочевка в Казахстане. Сандырбаев крепкий казах, еще молодым объединил два рода и никогда ни бандитизмом ни грабежом не занимался, теперь его здесь прижали, вот он и хочет уйти. 
 - Мы будем в них стрелять? 
 - Не знаю. Может будем стрелять в воздух, надо же отогнать от границы. 
 Ночью подняли всю пограничную заставу, Джаркентский эскадрон и послали на задержку откочевки. Мы сделали засаду на берегу высохшего ручья Сандыргос, бывшего притока реки Хоргос. За барханами недалеко от нас спрятался Джаркенский эскадрон. 
 Утром на восходе солнца мы увидели большие стада баранов, лошадей, другого скота, двигавшегося в нашу сторону. 
 - Леша, - отрываюсь я от приклада винтовки, - а где же люди? 
 - Хитрый Сандырбаев, наверно послал кибитки правее, ближе к дельте ручья. Это как отвлекающий маневр, на всякий случай, если его здесь ждут, то пограничники вынуждены бросить все силы на задержку его многочисленных стад, а он тем временем проскочит в другом месте. 
 - Комаров то это понимает? 
 - Откуда я знаю. Он здесь недавно и жизни степей не знает. 
 Первые бараньи волны приблизились до трехсот метров. И тут Комаров выскочил перед нашей редкой цепью с наганом в руке. 
 - Ребята, бейте по скоту, надо его как то распугать. Огонь. 
 Мы стали палить по этому живому валу. Даже целиться не надо было, почти все пули находили цели. Бедные бараны подскакивали, валились на песок и тут же по их трупам шли новые отряды. Пастухов и собак из-за пыли, поднявшейся к небу, не было видно. 
 - Серега, встань, - орет мне Коновалов, - иначе они тебя затопчут. 
 Я оглянулся. Весь отряд стоя расстреливал несчастных баранов. 
 - Где же чертовы вожаки? - почти вопит Коновалов. - Их надо перебить и все... 
 К нам на помощь пришел Джаркентский эскадрон. Он вынырнул сбоку и врезался в стада, сразу потеснив их вправо. Конники саблями, как заправские мясники, крушили тупые бараньи головы. И тут не дойдя до нас каких то двадцати метров, бараны остановились, сунув морды друг другу в шерсть. 
 - Слава богу, вожака убили, - кричит Леха, закидывая винтовку на плечо. 
 И тут мы услыхали в правой стороне треск пулемета. 
 - Ну что я тебе говорил, - поворачивает ко мне мокрое от пота лицо Коновалов, - Садырбаев повел людей с той стороны. 
 - Коноводы, коней, - орет Комаров. - Всем по коням. 
 Мы несемся в правую сторону к дельте ручья, где надрывается пулемет. 
 На вершине холма отряд остановился. Жуткая картина предстала перед нами. Караван кибиток, набитых детьми, стариками, женщинами, под охраной всадников - мужчин, спустился с песчаных холмов к пересохшему ручью и тут был встречен огнем пулемета, установленного на вершине большого бархана. Это был отличный пулеметчик. Перестрелянные лошади, люди, ползающие и визжащие женщины, орущие дети, вой и проклятья мужчин. Некоторые из них, человек пять с оружием, пытаются отстреливаться, чтобы спасти своих родных и падают от меткого огня стрелка. Пулеметчик не жалеет никого. Вот свалилась маленькая девочка, спасающего своего маленького братца, вот попало старухе, прятавшейся за кибиткой, вот... впрочем... 
 Из-за наших спин выскакивает, прорвавшийся через стада Джаркентский эскадрон и несется на остановившиеся кибитки. Тут начинается настоящая резня, бойцы рубят все, что осталось живым. 
 - Петров, - кричит почему то мне начальник отряда, - скачи к Черненко, пусть прекратит стрелять, своих покалечит. 
 Я несусь к большому бархану. На самой вершине за пулеметом лежит Кучер и Ванька. Ствол пулемета перегрелся так, что пар вырвал пробку из кожуха и свистит, как из чайника, две коробки уже расстреляны, кругом масса гильз. За спинами пулеметчиков , соскакиваю с лошади и подскочив к Ваньке, за шиворот гимнастерки оттаскиваю его от подачи ленты и бросаю на песок. Он, открыв рот, бурно дышит и безумно глядит на меня. Теперь очередь за Черненко. Этот вцепился в ручки Максима и его можно отодрать только отрубив кисти. Я ногой ударил его в лицо. Пулемет замолчал. Кучер откинулся, встал на коленки и зло смотрит на меня, на лице под глазом расплывается большой кровоподтек от сапога. 
 - Ты, гидру..., - шипит он, рука тянется к маузеру. 
 И тут я влепил ему ногой еще раз по морде, да так, что тело оторвалось в воздух, покатилось по песку и Костя затих. Я оглядываюсь назад. Эскадрон и наши ребята заканчивают резню. 
 Коновалов растеряно сидит на кровати. 
 - Понимаешь, Серега, он при мне девочку пополам. 
 - Кто? 
 - Эскадронец. 
 - А ты сам... убил кого-нибудь? 
 - Нет. Рука не поднялась. Мимо кибиток проскакал, потом назад, но перед глазами вот это... Девочка и... пополам. 
 - Леша, успокойся. То что мы видели, это жутко... Помнишь, ты мне говорил, молчи. Теперь нам надо молчать. 
 Кто то стучит сапогами и к нам подходит посыльный. 
 - Эй, друзья, вас обоих начальник вызывает. 
 - Начинается, - глухо ворчит Лешка, - Пошли, Серега. 
 В канцелярии, как и тогда, на окне примостился Черненко. Его лицо распухло, вся правая сторона багровая и глаза совсем не видно. Начальник с суровым лицом сидит за столом и читает бумажки. 
 - На тебя, Петров, поступил рапорт, на то, что ты избил своего товарища, бойца пограничной заставы Хоргос К.У.Черненко. В рапорте сказано, что ты потакаешь врагам капитализма и сводишь на нет всю работу Советской Власти по ликвидации классовых врагов. 
 Вот черт, научил на свою голову. Ведь какие слова то нашел, "потакаешь", "сводишь на нет". 
 - Я ему дал по морде в соответствии с вашим приказом. 
 В канцелярии наступила тишина. Несколько мух звенят по потолку и их слышно так громко, как-будьто мы едем на паровозе. 
 - Я, - лицо начальника побагровело. - Я? 
 - Вы же мне приказали, чтобы я остановил Черненко, чтобы он не перестрелял своих. Я пытался это сделать, но... оторвать его от пулемета не мог. Пришлось дать пару раз... 
 За спиной слышен стук ботинок и хлопок двери. Начальник свирепо глядит на меня. 
 - Вон, негодяй. 
 Через пол часа пришел Лешка. 
 - Ну что? - бросился я к нему. 
 - Теперь старшим наряда я уже не буду. Сняли. Мало того, скоро демобилизуют. Через две недели уезжаю в Казань. 
 - Это тебе сказал, Комаров? 
 - После твоего ухода взбесился. Рапорт составил, что плохо отношусь к своим обязанностям. Все заметил, сволочь, даже то, что в последней резне ни одного казаха не тронул. Каких слов наслушался, ужас. А ты молодец, как ты этому..., при Кучере. Теперь между ними наверно черная кошка пробежала. 
 - Навряд ли. Они оба повязаны кровью. Один раз, во время занятий, Кучер мне проговорился, что с Комаровым они вместе в ОГПУ были и делали там столько дел..., что ойе-ей. 
 Черненко подал заявление в партию. У нас на заставе по этому поводу открытое партсобрание. Всего на заставе коммунистов пять, за Кучера поручился начальник отряда и завхоз. Мы сидим на улице и слушаем выступление Комарова. 
 ...- Товарищ Черненко отлично показал себя в бою. Десятки и сотни бандитов были уничтожены под его меткими пулями.. Благодаря ему мы задержали и разгромили знаменитую банду Сандырбаева. Командование выносит благодарность бойцу Черненко и рекомендует принять его в ряды ВКП(б)... 
 - Сандырбаев, не бандит... 
 Сразу стало тихо. 
 - Кто сказал? 
 - Я. 
 Бледный Лешка встал с земли. 
 - Я здесь давно и знаю всех кочевников, еще с тех пор, когда около шести лет назад разбили последнюю басмаческую банду бая Акбая. Сандырбаев мирный казах и по законам своих предков не раз пересекал границу туда и обратно в поисках хороших пастбищ. Ни одно правительство, никто не может подтвердить, что Сандырбаев нападал на аулы, селения, поселки, никто не может подтвердить, что он занимался разбоями или грабежами... То что произошло на границе можно назвать резней мирного населения. 
 Коновалов стоит и с презрением смотрит на Черненко и президиум. Кругом поразительная тишина. 
 - Но, но, но, - прерывает тишину начальник заставы. - О чем говорите боец Коновалов. В ваших товарищей стреляли, они подвергались опасности, а вы здесь пытаетесь утверждать, что боя не было. Ваша агитация уже мне поперек горла. Я ставлю вопрос так. До коле мы будем терпеть недисциплинированных и разболтанных бойцов пограничников. И этот вопрос я выношу перед вами, мои боевые товарищи. 
 И тут поднялся казак Нечувайло, присланный ОГПУ в отряд за неуемную жестокость над заключенными в лагерях. 
 - Я тут хочу сказать. Говно, ежели на земле, всегда воняет и чтоб не воняло его надо закопать. Коновал и его дружок Петров все время мутят здесь воду. Подумаешь... грамотные очень. А я вот, пулю чуть не получил, от этих вот, которых Коновал выгораживает. Во, смотрите. 
 Нечувайло оттопыривает пальцами галифе и все видят сквозную дырку. 
 - Вот я и говорю, - продолжает лихой казак. - Не должен он быть в нашем отряде и наше отделение просит убрать его с погранзаставы. А что касается Кучера, извиняюсь, бойца Черненко, то он во, мужик. Так их сволочей и надо... 
 И тут началось. Все стали орать на Лешку, рикошетом матюги понеслись и в мою сторону. 
 - Стоп, - орет Комаров. - Все ясно. Вот что значит политическое сознание масс. По поводу вас, Коновалов, я приму решение, а как в отношении бойца Черненко? 
 - Принять, - заревела основная масса отряда. 
 - Хорошо. Товарищ Черненко поздравляем с принятие в кандидаты нашей партии. Да здравствует наша Советская Власть. Да здравствует великий Сталин. 
 Все заорали, вскочили и... собрание закончилось. 
 Через день на заставу приехал уполномоченный ОГПУ. В канцелярию вызвали Коновалова и в течении трех часов допрашивали там. Лешка вышел бледный как смерть. 
 - Тебя вызывают. 
 - Меня? 
 - Тебя. 
 - Как там? 
 - Погано. 
 Уполномоченный сидел за столом начальника. 
 - Садитесь, Петров, - кивнул он мне на стул. - У меня мало времени, поэтому расскажите мне все... 
 Он молчит, молчу и я. 
 - Ты что, глухой? Я прошу рассказать все о том, как вы здесь с Коноваловым проводили контр революционную деятельность... 
 - Чего то я не помню такого. 
 - За что избил Черненко? 
 - По приказу командира отряда. 
 - Врешь. Ты его ненавидишь, а самое поганое, что вот и своего командира к этому делу притянул. 
 - Мне перед всем отрядом командир приказал, - упрямо тяну я. 
 - Коммунист Черненко показал, что ты даже на занятиях с бойцами отряда пренебрежительно отзывались о коллективизации и деятельности нашей партии. 
 - Значит я его плохо учил, что даже здесь он ничего не понял. 
 - Что это значит? 
 - Черненко безграмотный как... индюк. Хоть я и натаскивал его основам русского языка, но при его склонности путать падежи, любой следователь может понять черт знает что. 
 - Ты не умничай, ишь падежи вспомнил, мало того, здесь передо мной уже вываляли в грязи двух самых лучших людей заставы. Ты сам мразь, пошел вон. 
 Лешка в этот же день уехал с уполномоченным в центр. 
 Кучер головокружительно ползет вверх по служебной лесенке. Будучи кандидатом в члены партии, он уже становиться парторгом заставы. Ему выделили домик и здесь закипела "жизнь". Костя готовился. Готовился к собраниям, докладам, отчетам. Его дикая трудоспособность позволила изменить не только речь, но и сделала системность в докладах и выступлениях. Теперь он шпарил цитатами на любой вопрос. Я даже представлял его этаким монстром с изумительной памятью, голова которого набитом нескончаемыми цитатами и изречениями из великих, мелких вождей и передовиц газет. 
 Черненко заметили. Его отчеты посланные на "верх", получали благосклонные оценки. 
 А мы по прежнему воюем против диких племен, откочевок и еще... 
 В этот день нас подняли по тревоге и мы помчались в чуджинское предгорье, устраивать очередную засаду. 
 Лошадей увели за небольшую возвышенность и мы залегли на горячей каменистой земле. Прошел час, я даже задремал от этой звенящей тишины. Вдруг раздался шум, скрип телег, шарканье ног, цокот копыт и разговор. Высовываюсь из-за камня и по национальным костюмам определил, что идут дунгане. Грязные, оборванные, в основном пешком, мало у кого есть тощая лошаденка, которая тащит телегу со скудным скарбом и больными детьми, дунганская беднота удирала за границу, спасаясь от голода, устроенного Голощекиным в Казахстане. На дорогу вышел начальник заставы. 
 - Эй, стой, - закричал он первым оборванцам. 
 Вал людей накатился на Комарова и послушно затих. Сзади прибывали все новые и новые мужчины, женщины и дети, они подходили и обречено замерли. 
 - Дунгане, - начал Комаров, - вы подданные Советской республики и как ее граждане должны жить с порядками и законами нашей страны. Дальше граница и она должна быть закрыта для всех, кто не имеет права ее переходить. Давайте решим миром. Отправляйтесь обратно, там на новых местах вы будете строить новую жизнь... 
 - Пропусти, начальник, - вразнобой на исковерканном русском, заныла и заголосила толпа. - Сзади голодно, холод, дети умирают, мы умираем. 
 - Нет, не пропущу. Отправляйтесь назад. 
 Нищие дунгане обречено застыли и никто не пошевелился. 
 - Если сейчас не уйдете, я прикажу стрелять... 
 Но никто не шелохнулся. По прежнему мертвая тишина. 
 - Хрен с вами, подыхайте. 
 Начальник отошел за цепь. 
 - Внимание. Огонь. 
 Загрохотали выстрелы и исправно заработал пулемет новоявленного парторга заставы. Я поразился как умирали эти люди. Они стояли под расстрелом, неподвижные и молчаливые. Никто не побежал назад, не упал на землю, не спрятался за камнями и повозками, ни дети, ни взрослые, даже лошаденки, не дернувшись приняли свою смерть. А пулемет все работал и работал... 
 Я вскочил. 
 - Ребята, опомнитесь, - попытался повернуться лицом к цепи и тут же что то ударило меня в бок. 
 Мне показалось, что дьявольски улыбнулся казак Нечувайло, переведя ствол винтовки в другую сторону. Перед глазами стало все меркнуть и я повалился к земле. 
 Фельдшер на заставе, только оказал первую помощь, заткнув рану ватой и перемотав желтыми бинтами живот, он отказавшись вытаскивать пулю. 
 - Тебя, голуба душа, нужно отправлять в центральную больницу, я здесь бессилен что либо делать. 
 - Что то серьезно? 
 Фельдшер мнется. 
 - Черт знает, что там эта подлая пуля сделала, сидит где то внутри, вообще то ранение в живот неприятная штука. 
 Надо мной склонился Комаров. 
 - Как себя чувствуете, Петров? 
 - Хреново. 
 - Мне уже фельдшер все сказал, я тебя отправлю в Джаркентскую больницу. 
 - Хорошо. 
 - В сопровождающие дам Черненко. Его в центр переводят на партийную работу. Так что прощевай. 
 Больше никто из отряда со мной не простился. 
 Нудно скрипит фура. Черненко идет рядом и правит лошадьми, он как всегда, в своих знаменитых обмотках и маузером на животе. 
 - Кучер, зачем ты так дунган...? - спрашиваю я его. 
 - Я те... не Кучер. Ты эту кличку... брось. А бандитов надо уничтожать. 
 - Это же шла беднота, мы же за нее отдавали жизнь в борьбе с белыми и польскими панами. 
 - Мы... за коммунизм. Те кто не хочет его строить, должны быть сметены. Классовая борьба... не утихает в нашем обществе и нам нужно всегда быть бдительными... 
 Боже, что он несет. Одни передовицы из газет. А Кучера действительно несло... 
 - Вот например, ты, потерял бдительность, доверился прокравшемуся в наши ряды шпиону. Враг не дремлет... Троцкистско, бухаринские... 
 Это он про кого? Про Лешку? Что же они гады с ним сделали? 
 - Ты про Коновалова? - прерываю я его. 
 - Да. Он осужден, признался во всем... 
 - Откуда ты знаешь? 
 Жутко заныл живот. Где глухо пролетали слова Кучера. 
 - Партия все должна знать. Только партия ведет массы... 
 Я потерял сознание. 
 Кучер довез меня до Джаркента уже в критическом состоянии. Бросив фуру во дворе больницы, он сам тихонечко удрал... 
 Мне сделали операцию и после четырех месяцев лечения, медицинская комиссия признала не годным к военной службе. 
 1935 год. 
 Мы готовились к ноябрьским праздникам. В институте дым коромыслом, кругом вывешивались лозунги, готовились портреты вождей, распределялись обязанности среди студентов и преподавателей, кого и что необходимо нести на демонстрации. 
 - Петров, - тонким фальцетом пищала Раечка, проносясь по коридору, Петров... 
 - Здесь я. 
 - Уф, запарилась. Тебя ректор ищет. 
 - Это зачем еще, ты не знаешь? 
 - В Алма-Ату едешь? 
 Раечка, секретарша и поэтому всегда знает все. 
 - Почему я? - неуверенно спрашиваю ее. 
 - Там семинар по проблемам преподавания математики... 
 Сразу стало легче. 
 - Лечу. 
 Ректор толстоватый с заплывшими глазками мужик имел простенький вид, но это была маска. На самом деле, хитрее и коварнее его не найти. 
 - Петров, - ласково ворковал он, - тут есть вариант поехать в Казахстан. Профессор Воронов неожиданно заболел, Гольдбрайх никак не может найти свой паспорт, только ты и остался, голубчик. 
 - Если надо, я готов. 
 - И я так думаю. Надо Петров. Воронов тут тебе папочку оставил, подготовься к докладу, расскажи там наши предложения. Тебе Раечка командировочную выпишет, деньги готовы, так что давай в путь. 
 - Но ведь сейчас праздники? 
 - А девятого Ноября начало семинара. Так что побудь там в праздники, погуляй. Негоже нам, столичным, показывать себя недисциплинированными. 
 - Поговорите хоть с парторгом, мне поручен портрет Маленкова... 
 - Это мы все уладим, иди. 
 Вот так я шестого Ноября сел на поезд Москва - Алма-Ата. 
 В вагоне-ресторане народа очень мало, только за тремя столиками сидит по одному человеку. Я тоже сажусь у тут мой взгляд упирается в квадратную голову впереди сидящего. Что то знакомое зашевелилось в памяти. 
 - Черненко? Кучер? 
 Голова медленно разворачивается и рот раскрывается от изумления. 
 - Петров? 
 Полувоенный китель сидит на нем великолепно, глаза еще больше провалились внутрь, а щетка волос упрямо уставилась вверх. Я заметил, что обмотки он сменил на галифе с блестящими сапогами. 
 - Ты жив? - с удивлением он смотрит на меня. 
 - Жив. Почему я должен умереть? 
 - А мне сказали... Впрочем, я рад что ты жив. 
 Речь его стала плавней. Видно за пять лет он здорово поднатоскался. 
 - Чего ты там сидишь? - продолжил он. - Иди сюда. 
 Я пересел к нему. Мгновенно появился официант. Я заказал обед и скромную бутылку лимонада. 
 - И где сейчас работаешь? - он с наслаждением поглощает семгу. 
 - В институте, аспирантом. 
 - А... 
 - А ты где? 
 - В Иркутске, на партийной работе. 
 - Секретарем райкома? 
 Кучер улыбается. 
 - Еще нет. 
 - Завтра седьмое ноября, а ты в поезде. Что вдруг так? 
 - У нас даже в праздники работа. Вот послали в Алма-Ату проверить работу пропагандистских органов. 
 - А куда Голощекин исчез? 
 Кучер мрачнеет. 
 - Враг он оказался, троцкист, перевертышь. 
 - Нашего начальника Комарова то помнишь? Не знаешь где он? 
 - С заставы перевели комендантом в Сызрань. Больше ничего о нем не знаю. 
 Мы перекидываемся вопросами. 
 - А ты зачем едешь в Алма Ату? - спрашивает он, аккуратно вытирая рот салфеткой. 
 Черт возьми. Да он еще и прилично может есть. 
 - У меня общесоюзный семинар математиков. 
 - Ого, здорово растешь. А где остановишься в городе? - продолжает допрашивает он. 
 - Не знаю, куда определит оргкомитет, но наверно в гостиницу на праздники не попасть. 
 - Это точно. Хочешь, я без вашего оргкомитета все устрою? 
 - Устрой. 
 - Добро. Поедем с вокзала со мной и ты увидишь, как я все сделаю. 
 Разошлись мы в хорошем настроении. 
 В Алма Ате Кучера встречали с помпой. Несколько важных лиц, жали руки и повели к машине. Я подождал немного и когда увидел что машины отъехали, понял, что он обо мне забыл и поэтому спокойно поймал пролетку и поехал на улицу Ленина искать деятелей оргкомитета. 
 Молодой казах, радостно пожимал руку. 
 - Извини, друг, что не встретил. Так запарился. Тут понимаешь праздники, я один, а делегаты едут и едут. С гостиницами совсем туго, может мы тебя устроим к частникам. 
 - Устраивай. 
 - Это мы сейчас, наша Джамиля как придет, так и пойдешь с ней. Один запутаешься в городе. Посиди, дорогой, вон там, подожди девушку. Она только что отправилась с одним товарищем из Курска, повела его на жилье. 
 Я сажусь на скамейку у входа и облокачиваюсь на стенку. Прошло пол часа, Джамили еще нет и вдруг к нашему домику подъехал черный автомобиль. Из него выскочил одетый в военную форму человек. 
 - Уважаемый, - обращается он ко мне. - Ты не Петров? 
 - Петров. 
 - Очень хорошо, что я тебя застал. Мне приказано отвезти тебя в гостиницу Москва, там забронирован номер. 
 - Кто приказал? 
 - Наш секретарь райкома. 
 Молодой казах, очутившийся за моей спиной, ахнул. 
 - Ну у тебя, парень, и знакомые. Давай, конечно в гостинице лучше, поезжай туда. 
 В гостинице встретили как короля, отвели в одиночный номер со всеми удобствами. После тесных коморок столицы, я даже почувствовал себя человеком. 
 Семинар проходил трое суток. На четвертые, нам хотели показать достопримечательные места столицы Казахстана, но... ночью в мой номер постучали. 
 - Кто там? - спросил я, подойдя к двери. 
 - Это дежурная, вас просят к телефону, звонят из Москвы. 
 - Сейчас, оденусь. 
 Спешно натягиваю брюки, набрасываю рубаху, открываю двери и... вижу перед собой несколько мужчин в фуражках. Дежурная по этажу стоит в стороне и от страха стучит зубами. Первый тип, небрежно меня отшвыривает обратно в номер. 
 - Вы арестованы. Вот постановление на арест. 
 Он протягивает клочок бумаги к моим глазам и тут же его убирает. 
 - Приступайте, товарищи. 
 В номер вваливается несколько человек. Они начинают тщательно обыскивать помещение и копаться в моих вещах. 
 - Можете одеться, мы сейчас едем. 
 Как во сне, я одеваюсь и в окружении охранников спускаюсь по лестнице вниз. 
 Через три недели вызвали на первый допрос. Его ведет молодой русский парень с самоуверенным лицом. 
 - Долго вы прятались от нас, гражданин Петров, - начинает презрительно он. - Но как веревочки не виться, конец ее близок. 
 - Я ни от кого не прятался. 
 - Еще бы, в тридцатом году, вы так быстро убрались с Джаркента, что мы временно потеряли ваш след. 
 - Я был ранен и после того, как вылечился спокойно уехал в Москву. 
 - Это вы можете рассказать бабушке, а нам вы лучше расскажите все. Обо всех ваших связях за границей, как вы оказались на заставе Хоргос и скольких бандитов и шпионов, вы за это время провели через границу. 
 - Это же чушь. 
 - Э... нет, гражданин Петров. Ваш сообщник Коновалов еще раньше признался во всем, вот его показания: "Признаю, что помогал английской разведке и с ее ведома проводил через границу нужных ей людей и отряды басмачей. Крупную банду Кандырбекова и банду бая Салтана помог провести в Китай вместе с моим помощником Петровым С.М., тоже завербованным английской разведкой и внедренным, как дублер в пограничный отряд на речке Хорос." Вы можете прочесть его показания. 
 Я подтягиваю бумаги и с ужасом читаю показания моего лучшего друга, написанные против меня. Как должно быть его мордовали, чтобы он написал такую чушь. Бедный Леша, его кости давно в могиле, а оставшиеся бумаги жгут... 
 - Ну как? - все также презрительно спрашивает молодой следователь. - Вы все будете отрицать? 
 - Все буду отрицать. 
 - Хорошо, вот показания ваших товарищей по отряду. Когда банды хотели вырваться за границу, вы ловко уклонялись от их уничтожения и искусственно мешали это сделать бойцам отряда. Боец Нечувайло пишет, что вы стреляли в воздух и призывали всех поднять восстание против своей родины, а вот рапорт командира отряда Комарова и бойца отряда Черненко о том, как вы избили пулеметчика на поле боя и помешали ему выполнить боевую задачу. И это будете отрицать? 
 - Буду. Все было не так. 
 - Я думаю, с такими доказательствами, вам надо бы признаться во всем. Понимая, что вы сейчас в шоке, я думаю, что в камере подумаете обо всем... 
 Я явился в камеру и на меня обрушился град вопросов, моих коллег по несчастью. 
 - Почему тебя не избили? 
 - У тебя какой следователь, молодой с белым пятном в волосах? Он любит ломать пальцы, почему он не ломал...? 
 - Нет, он выбивает глаза. Может у тебя был... с залысинами? 
 - Удивительно, пришел на своих ногах. Ты что, подписал все? 
 - Нет, - устало ответил я, - против меня весь мир и мне дали подумать... 
 Думал я неделю. Опять вызвали к тому же следователю. 
 - Ну так как, вы согласны во всем признаться? 
 - Нет. Я ни в чем не виноват. 
 - Это так говорят все. Придется с вами заняться серьезно. Костомаров подойди сюда. 
 В комнату вошла огромная личность с тупыми глазами. 
 - Поговори с ним, - просит следователь. 
 Личность подходит ко мне и... бьет в живот, прямо по бывшей ране, теперь все, я исчез, боль пронзила каждую клеточку... 
 Бьют месяц, через три дня систематически. Так как я не могу ходить, после таких избиений, приносят в кабинет на допрос. Сначала вежливо спрашивают. 
 - Будешь говорить? 
 - Нет. 
 Удар в живот и мне уже все ни почем. Боль такова, что я не чувствую как молотят другие части тела. В камере отлеживаюсь, кто из сокамерников в состоянии ходить, хоть как то помогает мне. 
 Наконец дали отдых, да еще какой, целых три месяца не вызывают и не бьют. Я уже думал забыли обо мне, но в один из дождливых дней вдруг вызвали на допрос. В этот раз за столом пожилой, еврей. 
 - Ну что, Петров, вы все стоите на своем, что не согласны с обвинениями. 
 - Да. 
 - Но ведь были у Кандырбаева в самой откочевке, вели с ним беседу и даже пили чай? 
 - Был и пил чай 
 - А потом пропустили через границу? 
 - Причем здесь я. Обо всем было доложено начальнику заставы. Он решал, что делать. 
 - В то время начальником заставы был Максимов. Он был тоже... в вашей компании? 
 - Если вы понимаете под этим всю заставу, то да. 
 - Может вы скажите, что бойца Черненко из вашего отряда не били во время боя? 
 - Бил, только не вовремя боя, а во время расстрела беззащитных людей и потом, мне приказал его избить начальник заставы Комаров. 
 Следователь с любопытством смотрит на меня. 
 - Хорошо. Подпишите здесь, что вы ни с чем не согласны. Вот так. А теперь можете идти... 
 - Это все? 
 - Все, все. 
 - Можно мне вас спросить? 
 Следователь с удивлением оглядывает мою исхудавшую фигуру. 
 - Спрашивайте. 
 - Кто меня оболгал? 
 - Честные гражданы страны обязаны сообщать нам о классовых врагах, всяких подозрениях о шпионской и диверсионной деятельности. Мы все заявления проверяем и перепроверяем. 
 - Вы мне можете сказать, кто же все таки написал на меня донос? 
 - А вы разве не догадываетесь? 
 - Нет. 
 - Тогда я вам сочувствую. 
 Я вышел из его кабинета и тут мне в голову ударило. Это он - Кучер. 
 Уже будучи самой видной фигурой в ЦК партии, Черненко попросил зятя Брежнева генерала К., работавшего заместителем председателя КГБ Андропова, изъять из архивов компрометирующие его в прошлом документы. Так исчезли хороские и алмаатинские доносы, а также документы касающиеся его начальной деятельности в ОГПУ. 
 А на следующий день - расправа. Меня привели в кабинет, где сидела тройка военных. Я взглянул на них и чуть не ахнул, одним из людей решающих мою судьбу был мой бывший начальник заставы Комаров. Он поглядел на меня, потом на документы, еще раз внимательно на меня. 
 - Гражданин Петров Сергей Михайлович, - начал читать председатель тройки, - дело номер 458/ 7134- 35, обвиняется...,- а дальше перечь вин, которые мне приписывались. 
 Когда он кончил читать, то спросил меня. 
 - Вы согласны с обвинением? 
 - Нет. 
 - Здесь все очевидно. Зря отказываетесь. 
 - Здесь все ложь 
 Председатель пожал плечами. Потом вызвал охрану. 
 - Выведите, обвиняемого. 
 Через десять минут меня позвали. Председатель прочитал заключение. Виновен, статья 58... десять лети... Неужели Комаров меня пожалел? Как шпиона могли бы расстрелять. 
 1944 год. 
 - Эй, Петров, - напротив меня за столом сидит главный конструктор проекта. - Что ты здесь насчитал? 
 - Потери тепла, в барботажной колонне. 
 - Это чушь, пересчитай опять. 
 - Сто раз пересчитывал. Если морозы будут такими как сейчас, или даже на тридцать градусов меньше, то потери все равно будут громадными. Пойми, реакция не пойдет. 
 Конструктор задрал очки на лоб. 
 - Так что ты предлагаешь? 
 - Утепление колонны. 
 - У нас нет времени. По плану мы должны пустить ее через два месяца. Она уже изготовлена, прислана и валяется у недостроенного цеха. 
 - Если мы этого не сделаем, то нас обвинят во вредительстве и расстреляют точно. Вы даете гарантию, что через два месяца будет лето? 
 Главный конструктор как и я заключенный. Здесь все заключенные, архитекторы, проектировщики, работяги. Мы все строим новый завод, под Иркутском. Мне повезло, я сижу в теплом помещении и обслуживаю в расчетах проектную элиту, а за окном минус сорок, там несчастные зеки, возводят бетонные стены цехов. 
 - Хорошо, - главный кивает головой, - напиши объяснительную записку с расчетами, сделай в нескольких экземплярах и... мне на подпись. 
 - Сделаю. 
 Мы молчим пол часа, каждый занимается своим делом. Вдруг в комнату врывается конструктор Белов, тоже зек, весь укутанный тряпьем, со следами инея на лице и драной шапке. 
 - Ну и морозище, - пляшет он по комнатке. - Слыхали новость? К нам в лагерь приехал новый заместитель начальника по воспитательной работе. 
 - Нам то что до этого? - бурчит главный конструктор. 
 - Он везде лазает, знакомится с производством. 
 - Ну и пусть ползает везде. 
 - После каждого его посещения какой-нибудь объекта, обязательно сыпятся наказания. Вон, с механического цеха уже тринадцать человек выставил на мороз. 
 - Как на мороз? 
 - Так, на плацу стоят по стойке смирно. 
 Главный с ожесточением швыряет карандаш. 
 - Проклятая колонна. Что они здесь так срочно строят? Нагнали зеков чуть ли не со всей страны... 
 - Какой то секретный завод. Летом здесь было такое... Танками и тракторами валили лес и выдергивали пни. Сам нарком Берия руководит постройкой. 
 Белов онемевшими пальцами разматывает шарфы, стягивает какую то простреленную шрапнелью фуфайку и садится за кульман. 
 - Эх, на юг бы, а здесь... Я вон конструировал фундамент под неведомый реактор, а они сволочи, цемент сэкономили? 
 - Как это? - ошарашен главный. 
 - Хоронить не хотели мертвяков, сейчас землю только взрывчаткой рвать, вот и додумались в раствор сбрасывать. 
 - Мать твою, - уже ревет главный, - но там же тонны веса, недопустимо иметь ни одной раковины... 
 Белов пожимает плечами. 
 - Теперь нас точно, как и тех, выставят на мороз, - вздыхает главный. 
 Он пришел на следующий день, в подполковничьих погонах на белом полушубке, в серой папахе и больших валенках. Ввалился к нам в бюро и ни на кого не глядя, сразу же уселся на подставленный охранником стул. 
 - Ну, что у вас здесь? 
 Наконец его провалившиеся глаза оторвались от пола и уставились на главного. 
 - Здесь проектное бюро. Наша группа, - главный конструктор обвел рукой присутствующих, - занимается проектированием оборудования и фундаментами под их установку. 
 - Ну и как идут работы? 
 И тут наш начальник замолчал и беспомощно развел руками. 
 - Работаем. 
 - Ты мне мозги не пачкай, я тебя спрашиваю, как идут работы. 
 Теперь начальник увял и по дрожи в руках, я понял быть беде. 
 - Хреново, - сорвалось у меня с языка. 
 Голова медленно повернулась ко мне. Глаза расширились, тонкий рот искривился. 
 - Петров? 
 - Заключенный 14857. 
 - Так, так. Так что происходит? 
 - Фундамент под реактор придется рвать и заливать по новой. В нем появились недопустимые раковины из-за того, что какой то умник приказал сбрасывать трупы заключенных в бетон. Кроме этого присылаемое оборудование не рассчитано под морозы данного района и если его дополнительно не утеплять, цех химической очистки к январю не запустить. 
 - Кто виноват? 
 - Это разбирайтесь сами. Сейчас надо бросить все силы на исправление недостатков. И самое важное достать пропитанный войлок или вату, для обкладки колонн. 
 - Вы кому-нибудь говорили об этом? 
 - Если вы про фундамент, то нет. Мне очень не хочется потом быть в этом фундаменте. А по поводу поставляемого оборудования, мы составляли служебные записки начальнику работ. Копии у нас есть. 
 - Дай сюда. 
 Я вытаскиваю из стола пачку бумаг и протягиваю ему. 
 - А ты не изменился, - вдруг смягчается Кучер. - Я думал, что тебя расстреляли. 
 - Мне повезло. 
 - Ну, ну. 
 Он тяжело поднимается. 
 - Мы еще увидимся, - бросил Черненко в дверях. 
 - Пронесло, - главный падает на стул. 
 - Ну ты, Сережа, даешь, - восхищается Белов. - Это твой знакомый? 
 - Да, да еще какой знакомый. Благодаря ему я стал заключенным 14857. 
 - Сколько тебе осталось сидеть? - вдруг спросил главный конструктор. 
 - Меньше года. 
 - Послушай умного совета. Если эта тварь, не сгноит тебя за это время здесь, то как только выйдешь за ворота, сразу женись. Женись на любой женщине, старой, кривой, глупой, все равно на какой и возьми ее фамилию, после этого с новым паспортом удирай подальше от центров и не болтай очень, что ты был в заключении. Только так ты сможешь жить дальше. 
 - Может быть вы и правы. 
 - А мне еще пять лет сидеть, - вздыхает Белов. 
 Кучер начал свою деятельность с десятка загубленных от мороза людей. Потом пошли расправы за фундамент, за мелкие и крупные оплошности, которые обычно совершает русский человек. По его требованию, уже сотни дел были пересмотрены и кому за вредительство пошел расстрел, а кому увеличили сроки. 
 Только что залитую бетоном яму начали взрывать. Работы шли круглосуточно, все силы были брошены на восстановление фундамента. 
 - Входи. 
 - Заключенный 14857 прибыл. 
 - Да брось ты. Садись попьем чайку. 
 В его маленьком кабинете тепло. На столе бутылка водки, минеральная вода, хлеб, колбаса и две чашки чая. Кучер деловито режет колбасу и хлеб, делает несколько бутербродов. Открывает бутылку и наливает водку мне в чашку, себе выплескивает минералку. 
 - А себе, - я киваю на бутылку. 
 - С водкой завязал 
 - Это с того раза что ли? 
 - А ты знаешь с какого? 
 - Знаю. Ванька рассказывал. 
 - Сволочь был. Сволочью и погиб. В прошлом году встретил Комарова, он уже генерал, военный прокурор. Так вот, рассказал мне наш бывший начальник, что Ванька дезертировал из действующей армии при подходе фашистов к Ростову. Поймали и расстреляли. Ты пей. 
 Я выпиваю и приятное тепло разлилось по телу. С жадностью заедаю бутербродом. 
 - За что ты попал на срок? - выпил свою минералку Черненко. 
 Все у меня внутри напряглось. Как-будьто и не знает. 
 - За заставу. 
 - Понятно. Это тогда что ли взяли, в Алма Ате? 
 - Тогда. 
 - То-то, я через четыре дня обратился к администратору, а мне говорят выехал... Ты пей, пей. 
 Я выпиваю еще, мне совсем хорошо. 
 - Слушай, Кучер, ведь это ты написал тогда в Алма Ате на меня донос. Следователь мне все рассказал. 
 Рука у Черненко дрогнула и минералка плесканулась на стол. 
 - Враки. Я ничего не писал. 
 - Мне показали твою бумагу, - решил блефануть я. 
 Кучер молчит, потом медленно доедает бутерброд и говорит. 
 - Время было такое. Сейчас война, считай я спас тебе жизнь. На фронте ухлопали бы мгновенно. 
 - Свинья ты. 
 - Ну вот нажрался и понес. Я хотел к тебе по старой дружбе, а он... Пошел вон, дурак. Теперь то ты точно здесь сгниешь, я об этом позабочусь. 
 Я встал и поплелся к выходу. На душе у меня все же было хорошо. 
 Черненко не успел меня сгноить. На следующий день в лагере появился Березовский, приближенный Берия. Он был прислан, чтобы расследовать, почему сорван план по заливке фундамента. Начались новые расправы. Начальника работ, коменданта лагеря и замполита срочно убрали с нашей стройки. Так я опять расстался с Кучером. 
 1946 год. 
 Кончилась война и кончилась моя отсидка. В Ноябре 1945 года меня выпустили из лагеря, прочитав целую лекцию, где я могу жить и куда ехать. Холода Сибири въелись в печенки и поэтому я решил отогреться, удрать на юг. Так судьба меня бросила в разоренный Кишинев, столицу Молдавии. 
 Седоватый мужик обратил на меня внимание. 
 - Ты кто? 
 - Рабочий. 
 - Я вижу что ты рабочий. Почему же тогда споришь с прорабом? 
 - Не выдержит свод на этом кирпиче. По проекту на свод еще должны поставить станки, а стенки не выдержат такой нагрузки. 
 - С чего ты взял? 
 - Рассчитал. 
 - Ты что такой умный. Этим проектом занимались опытные инженеры в проектном институте. 
 - Может они считали и правильно и заложили кирпич по довоенным стандартам, но местный завод не тянет и выпускает свои изделия более низкого качества. 
 Мужик даже поперхнулся от такой наглости. 
 - Как же ты тогда рассчитал, если никто не знает характеристики этого кирпича. 
 - Я его снес в лабораторию... 
 - А ну пошли со мной. 
 Мы приходим в прорабскую и незнакомец, раскатывает на столе пачку чертежей. 
 - Сколько тебе нужно времени, на расчет? 
 - У меня почти все готово. Час на переписку с пояснением хватит. 
 - Пиши. 
 Я вытаскиваю из кармана обрывки бумаги, закиданные цифрами, беру чистые листы и начинаю писать. Незнакомец нервно ходит по маленькой клетушки прорабской, потом с нетерпением хватает первый исписанный лист. 
 Когда я закончил последний, мужик смотрел на меня задумчиво. 
 - Ты от туда... 
 - Из лагеря. 
 - А до этого был кем? 
 - Аспирантом на кафедре математики. 
 - Тема была какая? 
 - Расчет и моделирование нагрузок в низкотемпературных полях. 
 Мужик барабанит по столу пальцами. 
 - Черт знает что, инженеров не хватает, а тут... Ладно, как твоя фамилия? 
 - Ларин. 
 - Прописан или болтаешься по справке? 
 - Я здесь недавно женился и взял фамилию жены, поэтому прописан у нее. 
 Он пристально смотрит в мои глаза. 
 - И правильно сделал. Диплом при тебе. Паспорт получил. 
 - Все дома. Но в дипломе фамилия другая. 
 - Это ерунда. Завтра явишься на улицу Котовского, к девяти часам со всеми документами. 
 - Куда это? 
 - В пединститут, я тебя у входа встречу. 
 Теперь очередь удивляться мне. 
 - Что же вы тогда здесь на строительной площадке делаете? 
 - Я главный инженер проекта и имею к этой стройке прямое отношение, а вот в местном только что сформированном институте не хватает специалистов, математиков, физиков, химиков и ректор слезно просил меня помочь найти таких людей. 
 - Но у меня судимость. 
 - Так что с твоей судимостью как с писанной торбой носиться. Я постараюсь все уладить. 
 - Уладить бы мне с прорабом, о завтрашнем дне... 
 - Я сейчас с ним поговорю. До завтра... Ларин. 
 Неля смотрит на меня большими глазами. 
 - Неужели пригласил в институт? 
 - Да. 
 Она обнимает меня. 
 - Может все и уладиться? 
 - Конечно. Неужели когда ты за меня за муж выходила не верила в это? 
 - Мечтала, - честно признается она. - Ты так быстро меня обворожил, что я потом только пришла в себя и стала бояться, а вдруг... 
 - Все будет хорошо, поверь. 
 Нелю я впервые увидел на стройке пять месяцев назад. Тоненькая, хрупкая девушка спустилась с крана и с усмешкой уставилась на меня. 
 - Ты случайно не чокнутый? 
 - С чего это ты взяла? 
 - Зачем Сеньку в раствор толкнул? 
 - Случайно. 
 - Знаю я это случайно, опять спорили. 
 - Ну что ты, мы доказывали друг другу одно и тоже, - улыбаюсь я. 
 Она тоже начинает улыбаться. 
 - Меня звать Неля. 
 - А меня Сергей. 
 - А Сенька мой брат. 
 Теперь сел я. Хорошо рядом раствора не было. В этот день я уломал ее пойти вечером со мной в кино, а потом массированной атакой поразил сердце восемнадцатилетней крановщице и через месяц свел ее в ЗАГС. После этого фамилия моя стала Ларин. 
 В ректорате меня ждали. Главный инженер проекта сидел рядом с седеньким старичком. 
 - Вот про него я и говорил, - кивает на меня главный старичку. - Бог математики. Посмотри его расчеты. 
 Он протягивает бумаги исписанные мной вчера. Старичок читает и кивает головой. 
 - Толково. Мне уже про вас Константин Ильич прожужжал уши. Я знаю, что вы были осуждены и знаю как мне попадет, когда об этом будет известно наверху, но слава богу, в отдел кадров прислали хорошего мужика, фронтовика и думаю мы вас отстоим. Так Дмитрий Константинович? 
 - Сейчас к нему и пойдем вместе. 
 - Хитер. Ладно, сейчас и пойдем. Давайте ваш диплом и паспорт. 
 Он долго рассматривает документы. 
 - Здесь Петров, здесь Ларин, здесь свидетельство из ЗАГСА. Посидите в приемной Сергей Михайлович. 
 Меня вызвали уже в отдел кадров через два часа. Хмурый парень без левой руки, бросил мне анкету на стол. 
 - Заполняйте бумаги. Грех на душу беру, но если бы были заполнены вакансии, ни за чтобы не взял. 
 Я заполняю анкету. Он ее просматривает. 
 - Завтра на работу к восьми часам. 
 - Как к восьми? Я же еще не уволился со старой работы. 
 - Константин Ильич оформит переводку. Идите. 
 Так я стал преподавателем кафедры математики. 
 1950 год. 
 Пробиваюсь через толпу студентов и тут среди молодых лиц мелькнула знакомая физиономия, навстречу мне шел Черненко. Так же сухощав, губы сжаты, глаза провалены, на нем уже не френч, а черный костюм. Увидел меня и остановился как вкопанный. 
 - Иванов? 
 - Привет Черненко. Что ты здесь делаешь? 
 - Я? Учиться пришел. Вот... на заочный... А что здесь делаешь ты? 
 - Преподаю. 
 - Как же ты... Ведь ты был... там. 
 - Сейчас я здесь. И как видишь, опять жив. Не везет тебе. 
 Кучер глотает слюну и поспешно пытается сказать. 
 - Я надеюсь, что время сделало тебя более мудрым. Давай не будем о прошлом. У всех были ошибки, я был виноват..., многие были виноваты, но мы пережили многое и самое важное наша страна выдержала такую жуткую войну и победила. Теперь на... на... пепе...лищах строим города, деревни. Наша первейшая задача... 
 - Постой. Кем ты сейчас работаешь? 
 - Заведующим отделом пропаганды и агитации в ЦК ВКП(б) Молдавии. 
 - Высоко подскочил. Заместитель Брежнева что ли? 
 - Зам не зам, однако помогаю ему во всем. 
 - И как же ты добрался до такого поста и остался совсем безграмотным? Твоя речь по прежнему набита цитатами..., ни одной своей мысли. 
 Тонкие губы недовольно кривятся. 
 - Ты не прав. Я все время учился. 
 - И хочешь сказать, что окончил десять классов? Кто же тебя учил? 
 - Что ты ко мне привязался? Имею аттестат об окончании и кому какое дело, в какой школе его получил. 
 - Значит теперь пришел получить высшее образование и даже в педагогический институт. Думаешь здесь будет легче? 
 - Ничего не думаю.. 
 - Ну что же, учись. Трудитесь, студент Черненко, я сам буду принимать у вас экзамены. 
 Теперь у него губы сжались. Я нагнулся к его уху. 
 - Есть другой вариант, накапать на меня органам, и все, экзамены будет принимать другой. У тебя уже опыт есть. Но в этот раз, я обнародую и расскажу твоим товарищам по партии, как ты расстреливал нищету в Хоросе и теперь прячешь свое прошлое, пытаясь убрать свидетелей. 
 Кучер отшатнулся от меня. 
 - Ты... ты... псих, Иванов. 
 - Постой, это еще не все. Я собирал сведения, люди из Хороского отряда и Джаркентского эскадрона еще живы, их осталось немного человек пять- шесть, ты не всех отправил на тот свет, не всех успел заложить... Я с ними имею связь и если с кем либо из нас ты повторишь, то что сделал в 1935 году, то мы договорились, все бумаги о тебе послать Сталину и Берия. Так что перевари все, зав отделом ЦК по пропаганде. 
 Черненко с ужасом смотрел на меня. Я не стал больше с ним больше говорить и пошел дальше по коридору. 
 Экзамен по математике у Кучера принимал я. Это был самый чудовищно безграмотный студент. Он застрял на уровне учебы на погранзаставе. Выше дробей так и не поднялся. С удовольствием вывел в его зачетке "неуд." 
 Прошел месяц и наш вуз посетил первый секретарь ЦК ВКП(б) Молдавии товарищ Брежнев Леонид Ильич. Он интересовался развитием науки, подготовкой студентов, беседовал с преподавателями и молодежью. После в кабинете ректора, по его просьбе, остался я и сам ректор. 
 - Друзья, - начал Брежнев, - я хочу с вами побеседовать о некоторых наших товарищах, очень нужных стране, нашему народу, видных деятелях партии, которые в свое трудное молодое время так и не могли получить высшего образования. Им действительно сейчас тяжело, повседневная текучка работы не дает как следует подготовиться. Они учатся у вас и хорошо бы им помочь. Я говорю о товарище Черненко. 
 - Помочь, как? - спросил я. 
 Брежнев смущенно потер руку. 
 - Ну... вообщем, подготовить их так, чтобы они могли хотя бы сдать экзамены. 
 - Но он же все время занят, вы же сами говорите. 
 - С этого дня он будет отрывать от работы несколько часов и будет серьезно заниматься с вами. 
 - Я думаю, - проскрипел мой ректор, - что товарищ Ларин постарается помочь студенту Черненко. 
 - Вот и хорошо. 
 На этом визит высокого гостя закончился. Он все похвалил и пообещал выделить деньги на постройку общежития. 
 1955 год. 
 Два года как умер Сталин, расстрелян Берия, вызван в Москву на повышение Брежнев, только Кусчер по прежнему застрял на своем посту. Перед отъездом в столицу Леонид Ильич неожиданно позвонил мне домой. 
 - Сергей Михайлович, - гудел он в трубку, - я по поводу Черненко. Слышал, что у него большие нелады с математикой. Тут меня вызывают в Москву, а там в аппарате ЦК есть вакантные места и я хотел бы чтобы Константин Устиновичу оказался там, но... пришлось его предупредить, что пока не получит диплома о высшем образовании, больше на повышение не пойдет. 
 - Это очень хорошее решение, Леонид Ильич. 
 - Помогите ему. 
 - Хорошо. 
 Он сидит передо мной на парте и отчаянно потеет. Простейшие задачи ему не по силам, зато тянет за счет памяти. Выучил все формулы по интегралам и дифференциалам, можно даже не проверять то что подготовил, прямом как с листа книги пишет доказательства и теоремы. С натяжкой ставлю ему "УДОВ" и вижу, что лицо его дергается, пытаясь подавить торжество улыбки. 
 Оценки у него в зачетке не ахти..., все удовлетворительно, кое где мелькнет волшебное "хор." Зато по истории партии жирная "отл." 
 Я сам вручаю ему диплом на торжественном вечере. 
 - Поздравляю Константин... 
 - Устинович... 
 Да он на радостях обнаглел. Стараюсь поставить его на место. 
 - Товарищ Черненко. Вы серьезно потрудились, чтобы получить эти корочки. Надеюсь, что это пойдет вам на пользу и способствует вашему продвижению. 
 - Спасибо. 
 Лицо напряжено, а глаза полные ненависти сверлят меня. Он не выступил с ответной речью, а тихонечко смылся. 
 Дома меня встречает дочка, ей четыре года. 
 - А где мама? - спрашиваю ее. 
 - Ушла к врачу, - важно отвечает маленькое создание. 
 - А зачем? 
 - Это тайна, - шепотом отвечает она. 
 Неля приходит и долго прячет голову на моей груди. 
 - Что-нибудь стряслось? 
 - Да. У нас будет еще... маленький. 
 Я заглядываю ей в глаза и целую в губы. 
 - Ласковая, ты моя... 
 После получения диплома, Черненко вызвали в Москву. 
 1979 год 
 Я давно на пенсии, почти семьдесят лет. У меня дома в туалете на стенке бумага о моей реабилитации. Когда сажусь на стульчак, ехидно смотрю на нее. 
 - Зачем ты повесил ее там? - спрашивает Неля. 
 - Я просрал десять лучших лет, эта бумажка подтверждает это. 
 - Дурень, ты. 
 Дети разлетелись, завели свои семьи и иногда подкидывают нам с женой внуков, чтобы не очень скучали. 
 В начале августа мне позвонили домой из КГБ и предложили подъехать к ним, поговорить о моей прошлой жизни. Как президенту подали к дому черную "волгу" и отвезли в управление. Моложавый генерал-лейтенант принял весьма хорошо, с бутылкой коньяка и крошечными бутербродами. Мы с ним говорили об урожае в Молдавии, о погоде, о моих книгах, но я чувствовал, что серьезный разговор впереди. 
 - Вы ничего не пишите о своей молодости, - вдруг говорит генерал. Хорошо бы вспомнить, как вы отстаивали нашу границу от различных банд в тридцатых годах... 
 - Стоит ли ворошить прошлое. Об этом уже написано десятки книг другими авторами. 
 - Но вы то непосредственный участник и на все имели свою точку зрения. 
 - Это точка зрения привела меня в ГУЛАГ. Ваша предшественница ОГПУ постаралась состряпать на меня дело. 
 - Вас уже давно реабилитировали, признали невиновным. Время было дикое. Но давайте вернемся к событиям на Хоросе. Что же там произошло? На какой почве у вас возник конфликт с товарищами? И вроде там с вами был товарищ Черненко... 
 - Был. Хотите узнать правду? 
 - Хотим. 
 - Тогда слушайте. С двадцать четвертого года, после разгрома последних басмаческих банд, границу нарушали только контрабандисты и откочевки... 
 Я подробно рассказываю как голощекинский террор заставил голодных людей и кочевые племена удирать за границу и как мы встретили их огнем. Рассказал какую роль сыграл в этом диком убийстве тысяч невинных людей бойцы заставы, Джаркентский эскадрон. Рассказал о Черненко..., о том как учил, как избил его, о наших встречах в Алма Ате, в лагере под Иркутском и в Кишиневе. 
 - Значит самую активную роль в этих убийствах сыграл сам Кучер? 
 - Как вы сказали - Кучер? 
 - Да, Кучер. На верху, то есть там в Кремле, все его так зовут. 
 - Я думал мы первые. Да самую активную роль играл он. Метко стрелял, подлец. 
 - А вот в автобиографии у него этого нет. 
 - Да что вы говорите? Неужто все скрыл? 
 - Похоже. У меня есть, выпущенная официально, брошюра о членах ЦК, где расписаны все автобиографии. 
 - Что же там про него написано? 
 - Вот читаю: "В 1929 году поступил в ряды Красной Армии. После окончания службы в Армии - зав отделом пропаганды и агитации Новоселовского и Уярского райкомов партии..." 
 - Быть не может. Он не был в Армии, Черненко служил в ОГПУ. Мало того, он не кончал службы, а был переведен на новую "работу". Потом, как же так... срок службы тогда был не два года, а здесь даже неуказанно сколько... 
 - А вот выдержка другая: " В 1941-43 годах секретарь Красноярского крайкома партии. С 1945-48 секретарь Пензенского обкома партии..." Заметили одну деталь? 
 - Да. Здесь нет сведений о 1944 и 45 годах. 
 - Точно. Наверно ему было неприятно писать, что был в эти годы послан на укрепление воспитательной работы в ГУЛАГах. 
 - Вот, мерзавец. 
 - Не ругайтесь, мне после разговора с вами стало очень много понятного. Историей с вами очень заинтересовался товарищ Андропов... 
 - Это почему? 
 - Причина здесь одна. Товарищ Черненко второе лицо в государстве после Леонида Ильича Брежнева и товарищу Черненко сейчас вот так нужна чистая автобиография. Только с чистой биографией можно пройти наверх... 
 - Что вы сказали? Не намекаете ли вы на кресло генсека? 
 - Намекаю. Все может быть. Но чтобы добраться до вершины нужно убрать тех, кто его пачкает. Не так ли? 
 - Это ужасно. 
 - Это еще не все. По нашим данным, он запросил генерала К., свояка генсека, чтобы он помог, как вам деликатней сказать..., чтобы вы исчезли. 
 - А генерал К. где служит? 
 - У нас в КГБ, заместителем Андропова. 
 У меня от таких разъяснений голова пошла кругами. 
 - Ни черта не понимаю. 
 Мой собеседник смеется. 
 - У нас своя кухня, свои интриганы и разные исполнители. Товарищ Андропов, как раз не хочет, чтобы исчезли свидетели нехороших дел члена ЦК Черненко. Поэтому я с вами и встретился. 
 - Вы что, меня прятать будете? 
 - Нет. Мало этого, предлагаем вам командировку, навестите ваше прошлое, поезжайте на современную заставу Хорос. Посмотрите как живет теперь там новое поколение пограничников, вспомните молодость. 
 - Конкретно, зачем это нужно? 
 - В ЦК возникло предложение наградить заставу Хорос орденом Трудового Красного Знамени. Черненко собирается сделать это лично. 
 - Но это же одна тихая застава из тысячи других, ничем не выделялась, только и было дел до 1924 года, а потом один срам. 
 - Наверху своих подхалимов полно, вот и решили сделать приятное влиятельному человеку. 
 - И я должен там подпортить ему настроение... 
 - Хорошо бы. 
 - По моему кто то сошел с ума. Либо Черненко, либо все ЦК. Ведь додуматься до такого надо, наградить малоизвестную, обыкновенную заставу. 
 Генерал хохочет. 
 - Похоже все сошли с ума. Вот цитирую обоснование этого решения. Значит так... это упустим... вот: " Надо уяснить главное: не будь Хоргосской заставы, страна не получила бы крупнейшего партийно-государственного деятеля. Здесь его приняли в партию, здесь избрали секретарем партийной организации..." Здорово написано. 
 - Да, ради этого стоит съездить на заставу. В то время партийная ячейка состояла из пяти коммунистов и никакой организации не было. 
 - Значит поедете? 
 - Поеду. 
 - Деньги мы вам дадим... 
 - Потом меня ваш К., не того... 
 - Потом все может изменится. Не беспокойтесь, поезжайте. 
 Я приехал на заставу в разгар марафета. Заново отделывали домики. Красили везде: крыши, стены, асфальт, поребрики, деревья, заборы, все что приезжие могли увидеть. Начальник заставы майор Игнатьев сразу отмахнулся от меня. 
 - Вон замполит, идите к нему. 
 Молодой капитан смущенно жал мне руку. 
 - Это надо же нашли старого бойца заставы. А мы запросы во все организации, во все архивы посылали, нам сообщали, что живых нет, кто вымер, кто погиб. Оказывается все же один боевой товарищ члена ЦК Черненко остался из всего состава тех годов. Как ваша фамилия? 
 - Ларин. 
 Замполит спешно ворошит газеты, смотрит на списки. 
 - Простите, но такого по спискам нет. 
 - Я сменил фамилию. Раньше был Петров. 
 - Петров, Петров, но Петров у нас вписан на доску золотыми бук...вами. Вы же здесь... на заставе... сложили свою голову. 
 - Ранен я был, выжил. Покажите ка мне эту доску. 
 Замполит ведет меня к краю забора. Там большая гранитная плита, где вырезаны щипающие сердце слова: "Здесь на Хоросской заставе в 1929-30 годах в борьбе с басмаческими бандами погибли бойцы отряда..."- дальше перечень из пяти фамилий, среди них моя и Коновалова. В конце: "... Вечная слава героям." Хорошо хоть Лешку Коновалова вписали здесь. Кто потом вспомнит, что его замучили в застенках ОГП, пусть будет лучше здесь. 
 - Как же быть? - стонет замполит, - Мы не успеем к приезду Черненко заменить доску или стереть вашу фамилию. 
 - Ничего не делайте, оставьте все как есть. Я все равно когда-нибудь умру и пусть меня люди чтут здесь. 
 - Пойдемте, я ваш домик покажу. 
 Черненко приехал с огромной свитой. Играл оркестр, бегали военные. Гость подошел доске с именами погибших в 30 году, постоял и для прессы чуть выдавил слезу. 
 - Сейчас, товарищ Черненко, мы вам сделаем сюрприз, - радостно улыбается майор, начальник заставы. 
 Он выталкивает меня. 
 - Петров? 
 В глазах у Константина Устиновича гамма чувств от растерянности до ярости. Потом глаза принимают жалостливое выражение, он бросается ко мне и обнимает. 
 - Петров, жив значит. 
 - Здорово, Кучер, - шепчу я ему на ухо. 
 Тело его вздрагивает и он так же мне шепчет. 
 - Не порти праздник, прошу. 
 Черненко выпрямляется. 
 - Как приятно встретить старых друзей. По дороге к светлому будущему мы теряли сотни и тысячи людей. И все таки мы победили. Я рад, что я не один, что нас уже двое и это мы здесь делали историю, того нелегкого времени. 
 Опять его понесло. Кучер еще раз пожал мне руку и пошел к трибуне, сколоченной к его приезду. 
 Вечером он уезжал. Меня попросили зайти в канцелярию заставы. Внутри домика все изменилось, красиво под орех отделанные стены, занавески на окнах, кресла, стулья, сейф, а стол то какой. За ним кстати сидит он, Черненко. В комнате кроме нас никого. 
 - Садись сюда, - начал Кучер, указывая рукой на кресло у стола. - Я хочу поговорить с тобой. Как товарищу служившему здесь со мной, я предлагаю почетную старость. 
 - Что это значит? 
 - Повышенная пенсия, квартира в Москве, медицинское обслуживание по высшему классу, спец дача. 
 - За что же мне такие почести? 
 - За то, что я был здесь с тобой. За то, что мы пережили много неприятного в то время. 
 Он прямо не говорит, но я то понимаю, что он хочет. Кучер хочет, чтобы я молчал. 
 - Значит сделка, за мою немоту. 
 Черненко молчит и буравит меня глазками. 
 - Кстати, ты в сегодняшней речи умолчал, что начал служить добровольно в Джаркентском ОГПУ и тебя выслали сюда, за нарушение дисциплины. Почему то рассказал присутствующим о том, что твоя служба началась здесь. 
 - Моя настоящая служба началась здесь. 
 - А как те десятки убитых из твоего маузера в затылок...? 
 - Врешь. Не было это. Нет доказательств. 
 - Ну еще бы. Степка убит как дезертир. Комарова в 1954 году расстреляли, за активное участие в тройках. Все остальные повымирали, погибли или были по твоим доносам, замучены в лагерях и тюрьмах. Джаркентские архивы сгорели... 
 - Не было этого. 
 - Не было расстрелов откочевок, нищих дунган... 
 Кучер молчит. 
 - Так это было или нет? - настаиваю я. 
 - По всем документам, мы били банды басмачей, - выдавливает он. 
 - Ну и, сволочь же ты. 
 Его губы сжаты до белизны, глаза темнеют яростью в глубоких глазницах. 
 - Ты еще пожалеешь... 
 - Иди ты... 
 Я встал и пошел к двери. 
 В поезде, в котором я возвращался в Кишинев, в дверь купе вдруг просунулась голова генерала, который предложил мне поездку на заставу в Хорос. Одет он как бродяга, обгоревший под солнцем пустынь. 
 - Сергей Михайлович, можно вас на минутку. 
 Я выхожу с ним в тамбур. 
 - Здорово вы Черненко отделали... 
 - Вы подслушали все, что мы говорили в домике? 
 - Конечно. Испортили вы ему настроение основательно. 
 - Что же меня ждет? 
 - Вот за этим то я и здесь. Сейчас я вам представлю человека, он вас незаметно будет охранять. Так что не вздрагивайте, если увидите его рядом. 
 - Значит вариант с покушением не отпадает? 
 - Нет. 
 - На мох родных это не отразиться? 
 - Думаю нет. Они не свидетели. 
 К нам приближается молодой крепкий парень с русой челкой на бок. 
 - Вот, познакомьтесь, это Коля. Он будет вас охранять. Коля, это Сергей Михайлович. 
 Мы жмем друг другу руки. 
 - Надеюсь вы подружитесь. Вы меня простите, но мне надо исчезнуть. Скоро Алма Ата я выхожу. До свидания. 
 Генерал пошел в следующий вагон. Я остался с Колей. 
 - Сергей Михайлович, мы с вами договоримся, что никогда, ни при каких обстоятельствах не признавайтесь, что знакомы со мной. Если нужно поговорить, сообщить что то важное, увидите меня и чуть приподнимите шляпу. Остальное за мной. 
 - Хорошо. 
 - Даже сейчас надо, чтобы нас не видели вместе. Поэтому идите в купе, помните я всегда рядом. 
 - Хорошо. 
 Мы опять пожали друг другу руки. 
 Прошло два месяца. Иду своим обычным маршрутом, разминаю кости по кишиневским бульварам. При переходе улицы застываю перед красным огоньком светофора. Мимо проносятся тяжелые грузовики и вдруг сзади крик и тяжелые удары. Я оборачиваюсь, Два парня дерутся не на жизнь, а насмерть. У одного в руке нож. Он делает выпад и тут же отлетает в ствол дерева, медленно сползает по нему на землю. Второй парень подходит к нему и уже лежачему добавляет удар в переносицу. Когда он обернулся, я чуть не закричал. Это был Коля, мой невидимый охранник. 
 1985 год. 
 Мне уже около 76 лет. Голова работает четко, ясно, что нельзя сказать о моем теле. Ужасно болят ноги, ломит при непогоде поясницу. Неля держится молодцом, да и что говорить, она на десять лет почти младше меня. Сегодня, 10 марта умер генеральный секретарь КПСС Константин Устинович Черненко. Ровно 12 месяцев и 25 дней, был он на этом посту. Я собираю чемодан и обращаюсь к Неле. 
 - Подкинь мне рубликов 200. 
 - Куда ты собрался? 
 - К нему. Удостовериться, что он мертв. 
 - Старый дурень. Все газеты и телевидение уже давно все показали. 
 - Нет. Пойми, это свое... 
 - Ладно, поезжай. Зайди к сыну, проведай его заодно. 
 В колонном зале дома союзов стою перед открытым гробом и гляжу на его белое от грима лицо. Тонкие губы провалились, руки на груди отливают синевой. 
 - Ну вот и я, слышишь меня. Это тот самый Петров. Я еще жив. 
 И тут мне показалось, что у Черненко дрогнули ресницы и палец сполз с кисти другой руки. 
 - Товарищ, не стойте так долго... Сергей Михайлович, это вы? 
 Я оборачиваюсь. В парадной форме полковника, передо мной Коля. 
 - Здравствуй, Коля. 
 После того покушения на меня, он пропал. Теперь мы молча обмениваемся рукопожатием. 
 - Стоите, если хотите. Я объясню членам политбюро и родственникам, что вы вместе служили на границе. 
 - Не надо. Я удостоверился, что Кучер мертв.