---------------------------------------------


 Мартьянов Сергей Николаевич
 Три камешка

 Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ 
 ТРИ КАМЕШКА 
 Рассказ 
 Накануне Первого мая Батурин вместе с двумя работницами фабрики выехал на подшефную заставу. По совести говоря, ему не очень хотелось ехать. Собиралась компания, договорились после демонстрации махнуть за город, подышать воздухом, выпить на лоне природы. К тому же на своем веку он повидал такое, что границей его теперь не удивишь. "Пускай поедет кто-нибудь другой, помоложе", - отнекивался Батурин. 
 Но директор фабрики Халида Ибрагимовна Ахундова, женщина энергичная и властная, и слушать не хотела об этом. 
 - Да вы что, Михаил Иванович? - удивленно говорила она. - Кого же нам послать, как не вас? Вы человек бывалый, фронтовик, солдатам будет интересно вас послушать. 
 - Интересно! - усмехнулся Батурин, хотя напоминание о прошлых боевых заслугах и польстило ему. 
 - А как же? - настаивала Ахундова. Вы начальник отдела кадров, в курсе всех дел на фабрике. Кому же, как не вам, рассказать о наших людях, о наших достижениях? 
 Пришлось согласиться. Больше всего подействовал довод, что он единственный мужчина на фабрике, достойный возглавить делегацию шефов. Может, это и так: фабрика швейная и на ней работают почти одни женщины. А директор не хотела отпускать работниц одних. 
 - Вы уж там присмотрите за ними, - наставительно сказала она. - На границу едут. Как говорят, бедняка и на верблюде скорпион ужалит. 
 - Ничего с ними там не случится, - успокоил Батурин. - А вот головы им солдаты закрутят. 
 - Это не страшно. Может, женихов найдут. 
 "Не хватало еще, чтобы я сватом был", - недовольно подумал Батурин и всю дорогу напускал на себя строгость. В поезде читал газеты, нацепив на нос очки, а в машине, высланной за ними с заставы, торжественно и молчаливо сидел рядом с шофером. Девушек звали Марусей и Дусей, обе они прожили на свете столько, сколько один Батурин, были смешливы и казались ему на одно лицо. И в поезде, и сейчас, в машине, они болтали какую-то чепуху, а когда он оборачивался к ним - замолкали, переглядывались и прятали смешки в ладошки. Шофер-пограничник, красивый молодой парень, так и вострил уши. 
 - Далеко до заставы? - спросил у него Батурин. 
 - Не очень, - ответил шофер. 
 Слева от дороги виднелось море, хмурое, невыразительное, все в белых барашках, которые сверху казались застывшими. В небе клубились два яруса облаков. Верхние, светлые и легкие, стояли на месте, а нижние - косматые и налитые дождем - бежали на сушу. Зрачок солнца выглядывал то из-за одного, то из-за другого облака, пристально и сердито смотрел на землю. 
 Дорога была узкой. С одной стороны над нею поднимались отвесные скалы, из трещинок в них сочились подземные воды. По другую сторону, в зеленых чащобах, таились обрывы. "В случае чего, - по старой фронтовой привычке определил Батурин, - на дороге можно надолбы врыть. Ни один танк не пройдет". 
 В море, недалеко от берега, Батурин увидел неподвижно застывший катер. Вдоль мачты свисал зеленый вымпел. 
 - Сторожевой? - спросил Батурин. 
 - Да, - ответил шофер. 
 - Это хорошо... 
 - Страдают от жары ребята, - посочувствовал шофер. 
 Девчата притихли. Но пограничник был не очень-то разговорчив. 
 Неожиданно за поворотом возник полосатый шлагбаум. Возле него стоял пограничник с карабином в руке. Подняв шлагбаум, он подмигнул шоферу и отдал честь Батурину. 
 Маруся и Дуся тотчас же удивились: почему их даже не остановили? 
 - А зачем? - объяснил Батурин. - Вы еще только с поезда сходили, а он уже знал, что это Мария Светловидова и Евдокия Карпенко к ним едут. 
 Шофер уважительно взглянул на него и спросил: 
 - Вы что, на границе служили? 
 - Я, брат, ваши порядки понимаю, - отозвался Батурин. 
 Справа внезапно показались какие-то строения. 
 - Застава? - спросил Батурин. 
 - Да, - коротко ответил шофер. 
 - Ой, правда? - одновременно воскликнули Маруся и Дуся. 
 Они с любопытством разглядывали черепичные крыши, ажурную вышку, ровный плац. Застава стояла на берегу небольшой красивой бухты, вдоль которой широким полукружием протянулся пляж. Пляж был непривычно чист и пустынен, белый шнурок прибоя еще больше подчеркивал его девственную неприкосновенность. 
 - А это зачем? Обозначают границу? - показал Батурин на два высоких шеста, торчащих на пляже - один совсем близко, другой чуть подальше от воды. 
 - Так точно, - подтвердил шофер. 
 - Ой, мама! - крикнула не то Маруся, не то Дуся. - Значит та половина пляжа уже не наша и вон те горы тоже не наши? 
 - Не наши, не наши... - пояснил Батурин с ворчливой снисходительностью. 
 Двухэтажное оштукатуренное здание заставы походило на школу или колхозный клуб. Но в каменной ограде, опоясывающей постройки, зияли узкие амбразуры, а с внешней ее стороны виднелись огневые точки и ходы сообщения. "Крепко устроились", - отметил про себя Батурин. 
 На этом, пожалуй, кончались приметы, которые бы могли привлечь наметанный глаз бывшего военного. Во дворе было по-больничному чисто. Подметенные дорожки, подстриженные кусты, нарядные клумбы. Два уютных домика с верандами, еще какие-то постройки, одинаково побеленные, с огнетушителями на стенах. Кроме часового, двух-трех солдат, голых по пояс, и двух ребятишек, притихших при появлении машины, во дворе не было ни души. 
 Маруся и Дуся тотчас же принялись отряхиваться и причесываться, а к Батурину подошел большой белый кот, доверчиво потерся о штанину. Одна из девушек хотела его погладить, но кот в руки не дался и юркнул под машину. "Застава - родной дом пограничника", - прочитал Батурин на красном полотнище, натянутом над входом в помещение. Двери были распахнуты, виднелся темноватый прохладный коридор. 
 Ребятишки, диковатые и горластые мальчик и девочка, сорвались с места и, размахивая деревянными ружьями, с криками: "Стой! Руки вверх!" скрылись за углом казармы. 
 Но вот на крыльцо вышел высокий, сухощавый офицер с энергичным смуглым лицом. 
 - Майор Гусейнов, начальник заставы, - представился он и пожал руку Батурину, Марусе и Дусе. - Извините, что задержался. Звонили по обстановке, - и белки его глаз сверкнули какой-то странной, хищной улыбкой. 
 Несмотря на жару, он был в сапогах и зимней гимнастерке, туго перетянутой ремнем. Маруся и Дуся сразу заробели при нем, а Батурин отметил про себя его отличную строевую выправку. 
 Гусейнов пригласил их в канцелярию, расспросил как они доехали, потом повел в столовую обедать, показал заставу. Он оказался не таким уж строгим и страшным, любил шутку, и девчата снова осмелели и начали задавать вопросы. 
 - А почему у вас все двери открыты настежь? - спросила Маруся. 
 - Да как вам сказать, - уклончиво ответил Гусейнов. - Чтобы сквознячком проветривало помещение... 
 Маруся недоверчиво посмотрела на него, и тогда Батурин пояснил ей не очень уверенно: 
 - Это на случай тревоги. Так? - обернулся он к майору. 
 - Бывает и так... 
 - Ой, как интересно! - воскликнула Маруся. - А часто бывают у вас тревоги? 
 - Частенько... 
 - И нарушители идут, да? - переходя на шепот, спросила Дуся. 
 - Да идут иногда, но ребята у нас гостеприимные, чуть что, сразу на заставу приглашают, - и опять в глазах у него промелькнула хищная улыбка. 
 - А сколько вы их задержали? 
 - Евдокия, не приставай с глупыми вопросами, - одернул ее Батурин. 
 - Ничего, ничего, пускай спрашивают, - усмехнулся Гусейнов. - Только вот не помню точно, сколько мы их задержали, - обратился он к Дусе с серьезным видом. - Память у меня неважная. 
 Дуся покраснела, но ее поддержала Маруся: 
 - А как вы их задерживаете, расскажите. Ну, хотя бы, в последний раз? 
 Гусейнов снова улыбнулся. 
 - Ну что ж. Так и быть, расскажу. Пойдемте на берег. 
 Майор что-то негромко сказал дежурному, тот сбегал в казарму и принес начальнику бинокль и пистолет в огромной деревянной кобуре, которая сразу придала майору грозный, воинственный вид. Девчата опять присмирели, а Батурин деловито осведомился: 
 - Новой системы? 
 - Да. 
 - Хорош!.. На фронте мы "ТТ" носили. 
 - А где воевали? - спросил Гусейнов. 
 - Начал под Москвой, а кончил в Прибалтике. 
 - А я отступал от Прибалтики до Москвы. Потом в эти края, на границу. 
 - Ну, а меня под Каунасом ранило, и вышла отставка. Да, было дело... 
 И они оживленно заговорили, вспоминая, в каких полках и дивизиях воевали и кто был командиром. Когда они вышли на берег, майор замолчал. Умолк и Батурин. Они стояли на галечном гребне пустынного пляжа, в какой-нибудь сотне метров от высоких шестов. 
 - Вот тут у нас и проходит передовая. 
 Широкая полоса разномастной гальки. С одной стороны - берег, кусты, деревья, зеленые крутые взгорья; с другой - море. Небо очистилось и морская гладь искрилась на солнце. Прямо сквозь кусты и деревья просматривались какие-то строения, а дальше тоже поднимались взгорья. Это уже была заграница. 
 К берегу на той стороне подходило какое-то судно. 
 - Ой, как интересно, - прошептали Маруся и Дуся. - Вон корабль какой-то идет. 
 - Это швербот, - уточнил майор. 
 - Он чужой, да? 
 - Чужой. 
 - А куда он идет? 
 - Постоим - увидим... Так вот, здесь мы и задержали в последний раз нарушителя. 
 Швербот, видимо, не давал ему покоя, он все время посматривал на него. 
 - Да, так вот... Нарушитель прошел прямо по урезу воды, чтобы не оставлять следов. Дело было ночью, и он прошел метров пятьсот по нашей территории, но был задержан вон там, видите? Надеялся, что у самой заставы мы не очень-то будем его ждать. 
 - А кто задержал? - спросила Маруся. 
 - Рядовой Краснов. Между прочим, интересный человек. В прошлом году по нему два раза стреляли с той стороны. 
 - Что вы говорите?! - воскликнула Дуся. - И не попали? 
 - Промахнулись. 
 Все опять приумолкли. Над пляжем струилось марево горячего воздуха, нагретого раскаленной галькой. Море было спокойным и пустынным. Недалеко от берега появлялся и исчезал нырок, охотясь за рыбой. Волна то накатывалась на большой камень, то скатывалась, и казалось, что кто-то невидимый то надувает его воздухом, то выпускает воздух - так он менял свои размеры. И здесь, мимо этого камня, прошел нарушитель... 
 Батурин подошел к самой воде, посмотрел на колеблемое, мелкое дно. Вода была такой чистой и прозрачной, что в нее неудобно было бросить окурок. Батурин скомкал его и спрятал в карман. 
 Он посмотрел на ту, чужую, сторону и увидел, как на пляж вышел человек в военной форме, видимо, офицер, судя по нарядной фуражке и мундиру. Батурин ни разу со времен войны не видел офицеров чужих армий, и какое-то странное чувство настороженности и тревоги охватило его. 
 А Марусе и Дусе было очень интересно, и одна из них спросила: 
 - Зачем он вышел, встречать швербот, да? 
 - Проверять билеты у пассажиров, - серьезно ответил Гусейнов. 
 Батурин уже давно заметил за ним эту странную манеру шутить, но сейчас она показалась ему неуместной. 
 Швербот медленно подходил к берегу. На палубе его толпились какие-то люди, кто в пиджаках, кто в белых рубашках. Вот он уткнулся высокой носовой частью в отлогий берег, и тотчас же эти люди стали спрыгивать прямо на гальку. Прыгали они довольно ловко, как на военных учениях. Интересно... 
 - Три, четыре, пять, шесть... - считал майор, наблюдая в бинокль. 
 - Кто это? Зачем они? - забеспокоилась Маруся. 
 - Экскурсанты. Двадцать один человек. И все молодые. Хотите посмотреть? - и Гусейнов протянул Батурину свой бинокль. 
 Молодые парни, все как на подбор рослые и загорелые, лениво поднимались по пляжу, с любопытством посматривая на нашу сторону. Они видели его, Батурина, видели майора Гусейнова и Марусю с Дусей, показывали на них пальцами и о чем-то переговаривались. Потом к ним подошел офицер, что-то сказал и все остановились, стали разглядывать советский берег, заставу, пограничную вышку. 
 - Все-таки, кто же это? - спросила Дуся. 
 - Экскурсанты, - повторил Гусейнов. - Они часто сюда приезжают на катерах и автобусах. Смотрят на Советский Союз. 
 - Может, нам лучше уйти? - посоветовала Маруся. 
 - Ничего, стойте. Пусть видят, что и к нам экскурсии приезжают. 
 Парни разделись и как по команде бросились в море. 
 - Все в белых трусиках, - вслух отметил Батурин. 
 Гусейнов молча кивнул. 
 Над морем пронзительно кричали чайки. Одна из них пролетела так близко, что был виден ее немигающий красный глаз. 
 - Не хотите ли и вы искупаться? - предложил Гусейнов. 
 - А можно?! - обрадовались Маруся и Дуся. 
 - Почему же? Пожалуйста! 
 - А что это никто из пограничников не купается? 
 - Они тоже будут купаться. Только в определенное время... 
 Девчата отошли подальше, а Батурин разделся тут же и полез в воду. Майор остался на берегу. 
 - А вы? - спросил Батурин и смутился от неуместности своего вопроса. 
 - Я посижу. 
 ...Вечером шефы вручили солдатам подарки, поздравили с 1 Мая и рассказали о делах своей фабрики. Их слушали с вежливым вниманием, дружно аплодировали, особенно Марусе и Дусе. На Батурина посматривали с каким-то странным отчуждением, хлопали жидко, и он отнес это за счет того, что вот он, здоровый мужчина, а работает на швейной фабрике. И ему вдруг пришла в голову нелепая мысль: хорошо, если бы на заставе сейчас что-нибудь случилось, и тогда он себя покажет. 
 От пограничников выступил рядовой Краснов, тот самый Краснов, по которому стреляли на границе и который задержал нарушителя на берегу моря. Он неуклюже подошел к столу, стеснительно посмотрел на Марусю и Дусю, развернул бумажку и неестественно громким голосом заверил дорогих шефов, что советские пограничники будут и впредь бдительно и самоотверженно охранять священные рубежи Отечества. О себе он не сказал ни слова. Потом прогромыхал сапогами на свое место и оттуда до конца собрания украдкой посматривал на Марусю и Дусю. 
 Остальные ораторы тоже заверяли шефов, а один ефрейтор скороговоркой, будто стыдясь, провозгласил здравицу в честь дружбы между швейной фабрикой и подшефной заставой. 
 "Понятно, солдаты, говорить не умеют", - подумал Батурин, гордясь тем, что так хорошо знает солдатскую душу. 
 После собрания были танцы, и девушек приглашали нарасхват. Батурин стоял в сторонке и ревниво наблюдал за ними. "Женихи" все были как на подбор, ладные, в новеньких, надетых по случаю праздника гимнастерках. Время от времени дежурный выкликал фамилии, и танцующие пары распадались, вызванные поправляли фуражки и уходили в казарму. Танцевали на волейбольной площадке, под баян. Когда баян умолкал, было слышно, как вздыхало вечернее море. Прозрачный месяц встал в темнеющем небе. Рядом с ним зажглась Венера. Вскоре стало совсем темно, и танцы пришлось прекратить. 
 Раскрасневшиеся, оживленные Маруся и Дуся еле добрались до канцелярии, повалились на диван и о чем-то зашушукались, обмахиваясь платочками. Батурин хмуро поглядывал на них, обдумывая, как бы отчитать построже - за излишнее веселье. Но в это время по какому-то делу вошел Краснов. Девушки сразу умолкли, потом Дуся спросила: 
 - А почему вас не было на танцах? 
 - Я не танцую, - ответил Краснов и покосился на Батурина. 
 Тот понял, что никакого дела у Краснова в канцелярии не было, он просто хотел поболтать с девчатами наедине и вот теперь не знает, как ему быть. 
 - Разрешите задать вопрос. Вы нам рассказывали, что у вас на фабрике нет отдела технического контроля, - быстро нашелся солдат. - Значит, главный контролер - совесть? 
 - Конечно! - подтвердила Маруся. - А почему это вас интересует? 
 - Нас многое интересует, - сказал Краснов и вдруг добавил: Приезжайте к нам почаще, рассказывайте! 
 Краснов еще немного поговорил в том же духе, потом Маруся попросила: 
 - Расскажите, пожалуйста, как в вас стреляли? 
 - Мария! - строго одернул ее Батурин, однако на него не обратили внимания. 
 Девчата усадили солдата рядом с собой и заставили рассказывать. Рассказ был до обидного прост и скуп. Ничего особенного не произошло, двигался ночью по дозорке, освещал фонарем контрольную полосу, ну, и стрельнули с той стороны. Пуля над головой пролетела, ветку с дерева сорвала. Ну, он фонарь выключил, прилег, в оттуда еще стрельнули. Опять ветка упала. Ну, он, конечно, не отвечал на провокацию. Дождался майора Гусейнова, потом они искали пули в деревьях, но не нашли. Вот и все. В общем, неважный стрелок попался, а то бы "отдал концы". 
 - А зачем вы пули искали? - спросила Маруся после продолжительной паузы. 
 - Как зачем? Чтобы доказать ихнюю провокацию. 
 Девчата с восхищением смотрели на Краснова, а Батурин придвинул ему пачку "Казбека". 
 - Спасибо, - отказался Краснов и опасливо покосился на дверь: как бы не вошел командир. 
 - Курите, курите - улыбнулся Батурин, поняв опасения солдата. 
 Краснов закурил, но папиросу прятал в ладонь, огоньком внутрь. 
 - Что это вы так? - поинтересовался Батурин. 
 - Привычка. 
 - А-а!.. Интересно. Ну, а что еще вытворяют соседи? 
 - Камнями бросаются, затворами клацкают, кричат: "Стой, руки вверх!" 
 - По-русски? 
 - По-русски. 
 - Смотрите-ка! Выучили. 
 - Выучили, - спокойно ответил Краснов и пояснил с усмешкой: - В общем-то, это они все больше от страха. Когда ночью на сухую ветку наступишь или камешек пнешь. 
 Батурин вдруг почувствовал холодок в сердце. 
 Вошел майор Гусейнов. Краснов спрятал руку с окурком, потом попросил разрешения и вышел. А Маруся и Дуся набросились на майора с просьбой отправить их ночью в наряд и непременно на самый опасный участок. Это так интересно, так интересно, а они теперь все знают и не боятся. 
 - Товарищ майор, мы вас очень просим! - умоляюще заключила одна из девушек. 
 - Как, отправим, товарищ Батурин? - подмигнул ему Гусаннов, хотя лицо его оставалось серьезным. 
 - Этого еще не хватало! - озлился Батурин. - Девчата, прекратите! А если что случится? 
 - И ничего не случится, - обиделась Дуся. 
 - Вот увидите, не случится, - подхватила Маруся. - Мы посидим немного на пляже, посидим и вернемся. 
 - Посидим немного на пляже... - передразнил Батурин. - Что вам здесь, курорт? 
 - Смелые девушки, - похвалил Гусейнов и выжидательно посмотрел на Батурина. 
 - Разрешите, лучше я схожу! - вскочил тот со стула. - На берег, к урезу, а? Тряхну стариной, а! 
 Гусейнов немного подумал. 
 - Ну что ж, тряхните, - он перевел взгляд на Марусю и Дусю. - Не обидитесь, девчата? 
 Девчата тяжко вздохнули и смирились. 
 ...Батурин долго не мог уснуть. Ворочался на узкой жесткой койке, прислушивался к гулким шагам в коридоре, к телефонным звонкам и все ждал, что вот сейчас что-нибудь случится. 
 Дежурный называл себя по телефону "анодом", а вызывал каких-то "чаек" и "бакланов". 
 - Анод слушает, - отвечал он на звонок, а потом долго и однообразно повторял: - Так... так... есть... понятно. 
 - Чайка, алло, чайка? - кричал он через некоторое время. - Ну, выловили корягу? Ноль два приказал прибуксовать к берегу. 
 Разговоры были непонятные и это еще больше взвинчивало Батурина. "Неужели я боюсь? - думал он и тут же успокаивал себя: - Пустяки! Не в таких переделках бывали. Держи себя в руках. Спи". 
 Но сон не приходил. Все-таки здорово, что он пойдет в наряд! Надо что-нибудь взять на память о границе. Подобрать несколько камешков там, на урезе, и привезти домой ребятишкам. Да, камешков, обязательно камешков... 
 С этой мыслью он и уснул. 
 Разбудили его в два часа ночи. Ему принесли солдатские сапоги и брезентовый плащ. Он облачился и пошел в канцелярию. Майор бодрствовал. Они выкурили по одной папиросе, потом майор проводил Батурина до крыльца. Там их ожидал солдат с автоматом. Гусейнов дал знак рукой, и они пошли. 
 После света глаза ничего не видели. Где-то неподалеку глухо шумело море. Солдат сразу куда-то исчез, и Батурин подумал, что если отстанет от него, то заблудится и пропадет. Пугаясь, почти наугад, он догнал его и пошел впритирку, чуть не наступая ему на пятки. 
 Постепенно глаза привыкли, и Батурин стал различать не только фигуру солдата, но и окружающие предметы. Вот миновали калитку, вот прошли мимо какой-то постройки, вот слева зачернели кусты. Солдат шел медленно, как бы нехотя, неслышно ступая на вытянутые носки. Очевидно, это и была знаменитая пограничная походка. Стараясь ступать легче, сдерживая дыхание, Батурин старался не потерять из виду плывшую впереди спину и не пнуть ногой какой-нибудь камешек. Но сапоги то и дело наступали на что-то хрустящее, в одном месте он запнулся о корень. Корень загудел как бубен. Солдат приостановился и взглянул на Батурина. 
 Они пошли дальше. Слышнее стал шум морского прибоя. Внезапно где-то сбоку, на берегу, заработал мотор и вспыхнул прожектор. 
 - Ложись! - шепотом приказал солдат. 
 Они упали рядом на теплую жесткую землю. Луч освещал море, но отсвет от него бледно озарял все вокруг. И Батурин вдруг увидел, что они находятся совсем рядом с заставой, там, где проходили вчера вместе с майором, Марусей и Дусей. Черт возьми, отвык старый солдат от ночных походов!.. 
 Но вот луч потух, мотор заглох и стало еще чернее вокруг и таинственнее. Под ногами загремела галька, значит они вышли к пляжу. Тут из-за коряжины их кто-то тихо окликнул, солдат присел на корточки, и они о чем-то там пошептались. 
 - Ну как, все тихо? - услышал Батурин шепот своего провожатого. 
 - Тихо. 
 - И на нашей и на той стороне? 
 - Да. 
 Это был наш наряд. Проходя мимо коряжины, Батурин так и не различил рядом с ней человека. 
 Теперь они шли вдоль пляжа, к пограничным вешкам. Оглушительно гремела галька, от этого грома некуда было деться, куда бы ни ступила нога. Они шли к самой границе, и впереди них, наверное, уже не было никого. 
 "Пуля над головой пролетела, ветку на дереве срезала", - вспомнил Батурин слова Краснова. 
 И еще о чем-то он хотел вспомнить, но никак не мог. Какая-то мысль временами не давала ему покоя, но тут же ускользала, вытесняемая оглушительным грохотом гальки. И тогда его охватило ощущение беззащитности. Самым скверным в его положении было то, что он не знал, как действовать, если что-нибудь случится. И плохо, что при нем не было оружия. Но он шел и шел, потому что рядом с ним шел солдат. 
 Вот солдат припал на четвереньки, пополз куда-то в сторону, и Батурин последовал его примеру. Тут их снова тихо окликнули, и солдат снова о чем-то пошептался. К Батурину подполз тот, кто окликнул их, и он узнал в нем Краснова. А солдат, провожавший его, отполз назад и пропал в темноте. 
 Краснов знаком велел Батурину приблизиться вплотную к нему и зашептал в самое ухо: 
 - Обстановка такая. В десяти метрах от нас граница. Еще в десяти метрах, на той стороне, прямо напротив нас, расположен ихний наряд в составе двух человек. Слышите, переговариваются? 
 Батурин и впрямь услышал, как впереди, в темноте приглушенно бубнят два голоса. 
 - Это они от скуки, - пояснил Краснов. - Наша задача - охранять всю полосу пляжа, от уреза до прибрежных кустов. Ясно? 
 - Ясно, - машинально ответил Батурин, прислушиваясь к голосам. 
 А Краснов так же серьезно, распорядительно, по-хозяйски продолжал: 
 - Вы заляжете вон там, ближе к воде. Наблюдаете в сторону моря и границы. Я смотрю в тыл и влево. Связь держать будем так: один камешек брошу, вы отвечаете тоже одним. Два камешка брошу - это изготовиться к задержанию. Три камешка - это значит спешите на помощь. Понятно? На самом урезе лежит младший наряда, с ним такая же связь. Свою задачу не забыли? 
 - Нет, - прошептал Батурин, зубря про себя со старательностью ученика: "Два камешка - изготовиться к задержанию... три камешка - спешить на помощь"... 
 Потом он пополз за Красновым к тому месту, где должен был находиться, и послушно залег там. Краснов еще раз повторил ему насчет сигналов и отполз на свое место. Батурин остался один. Ни Краснова, ни младшего наряда у воды не было видно. Совсем один. 
 Острая мелкая галька больно впивалась в колени и локти. Пахло камнем и морской водой. Море шумело тревожно и глухо. Впереди тихо бубнили два голоса. 
 Там - уже другая страна. "Другая" - не то слово. Чужая, враждебная, пожалуй, самое враждебное из всех государств, граничащих с нами. Батурин смотрел не на урез, не на море, а только туда, в темноту. 
 И огневые точки вокруг заставы, и настежь открытые двери в казарме, и неулыбчивое, строгое лицо майора, и даже то, что он не купался вместе с ним, а остался на берегу, - все это приобрело для Батурина совершенно определенный смысл. А два выстрела по Краснову? А нарушитель, прошедший здесь, по урезу? А парни в белых трусиках? Кто они, где они сейчас? 
 Батурин сделал над собой усилие, посмотрел влево и вправо: ни Краснова, ни его помощника. Один, совершенно один, впереди всех, впереди всей страны, кончающейся у его ног. 
 А голоса бубнили совсем рядом. Не так ли было июньским рассветом сорок первого года? Пограничники лежали в секретах, прислушивались к подозрительной возне, к позвякиванию металла по ту сторону рубежной черты... Догадывались ли они, что через каких-нибудь пять минут весь этот вороватый шум обернется войной? Они, конечно, ждали ее, они всегда ждали, но где и когда наступит этот рубеж между жизнью и смертью? 
 Батурин снова стал смотреть туда, в темноту. Вот кто-то прошел с фонарем. Вот где-то залаяла собака. Вот хрустнула галька. Голоса смолкли. Наступила такая тишина, что можно было пересчитать камешки, уносимые волной с берегового уреза. Прошло десять, пятнадцать минут. Никто не бубнил. Почему они замолчали? Батурин затаил дыхание. Он не дышал так долго, что в висках застучала кровь. 
 Тишина не предвещает ничего хорошего. Тишина - это подготовка к атаке, когда достают гранаты и приподнимаются на колено, перед последним броском. И нужно встретить этот удар не дрогнув, самое главное - не дрогнув. Батурин напряг все свои мускулы, твердые камешки острее впились в его тело. 
 Вспыхнул прожектор, и Батурин облегченно перевел дух. Длинный голубой луч медленно пополз по морю слева направо, потом справа налево. В его сиянии блестели белые гребешки волн, порхали ночные бабочки, два или три раза выпрыгнула из воды какая-то рыбешка. Батурин повернул голову еще круче назад и вдруг увидел белое пятно, приближающееся к нему сзади. Он замер. Белый комок скачками приблизился почти к самым ногам, остановился, фыркнул и покатился обратно. Это был белый заставский кот. Батурин узнал его в свете прожектора. Фу, черт, напугал как! Потом снова обрушилась темнота. И Батурин снова остался один. 
 Все, что вчера было таким ясным и понятным, сейчас стало таинственным и тревожным. На фронте, пожалуй, все было понятней и проще, а главное там была война; здесь же в тридцати шагах от противника лежал начальник кадров швейной фабрики, привезший подшефной заставе подарки. И в него могли выстрелить; и на его участке шириной в тридцать или сорок метров не должен пройти ни один человек. 
 А Краснов, в которого стреляли два раза и который задержал нарушителя, лежал здесь и вчера, и позавчера, и много ночей подряд. И будет лежать еще много ночей, до конца срока военной службы. Как это он сказал? "Главный контролер - совесть"? А каким же словом можно оценить его труд?! 
 Рядом звякнул камешек, и вслед за этим звякнуло еще и еще раз... Три камешка бросил ему Краснов, зовя на помощь. Да, это был сигнал "спешите на помощь", и как только Батурин сообразил это, в горле у него стало нестерпимо сухо. Но нужно было спешить на помощь, и Батурин сначала приподнялся на руках, потом встал и, пригибаясь, гремя галькой, двинулся туда, где находился Краснов. Кругом было по-прежнему тихо и спокойно, и Батурина поразило это. Вот и Краснов - цел, невредим, все на том же месте, где лежал раньше. Что за чертовщина!.. 
 - Вы звали? - шепотом спросил Батурин. 
 - Нет. Я бросил один камень, но он подпрыгнул три раза. Понимаете? Подпрыгнул, - деликатно пояснил солдат. - Нужно уметь различать. Но ничего, это бывает... Возвращайтесь на свое место. 
 Батурин поплелся назад. Какой стыд! А еще бывший фронтовик, командир взвода... 
 Но главное было даже не это, не чувство стыда. Главное - все спокойно, ничего не случилось, просто камешек подпрыгнул три раза. Вот уже час или полтора он, Батурин, в секрете, а все спокойно. Никто не осмеливается идти оттуда. 
 И потом он уже лежал спокойно и уверенно. 
 Через час за Батуриным пришли. Краснов остался. У него еще не кончились часы службы. 
 ...Только утром, искупавшись в море, Батурин вспомнил, что так и не взял на память ни одного камешка. Вот это ночка была! Он посмотрел туда, где лежал с Красновым, и удивился: да неужели все это было с ним? Пляж как пляж, шесты как шесты, а на берег лениво и мирно набегают волны. В небе сияет солнце, и от него по морю тянется ослепительная дорожка. 
 Уезжали шефы после обеда. Маруся и Дуся уже распрощались со всеми и садились в машину, как вдруг к Батурину подошел Краснов, отвел его в сторону и сказал тихо и задушевно: 
 - Вы ничего не забыли? 
 - А что? 
 - Вот, возьмите, - и Краснов протянул три гладких морских камешка. Я подобрал их там, ночью. 
 - Спасибо! - обрадовался Батурин. - А как вы догадались? 
 - Ну, как... - улыбнулся Краснов. - По собственному опыту. 
 И он отошел, потому что на них уже обращали внимание.