Аннотация: Зловещий призрак прошлого, получеловек-полумашина, возрождает в Америке безумие нацистского психоза. Дестроер и Мастер Синанджу сталкиваются со сверхъестественной мощью титанового монстра, террором одурманенных им расистов и сексуальными чарами его соучастницы — современной «белокурой бестии»...


---------------------------------------------


 Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
 Стальной кошмар



 Глава первая


 Он ждал этого момента почти сорок лет. Сорок лет. Но сегодня, в этот зимний день, на дороге, покрытой грязным снегом, под блеклым небом Нью-Гемпшира, на котором высоко и безрадостно стояло солнце, ожидание наконец прекратится.
 Он тронул рычаг управления, и инвалидное кресло подъехало ближе к затемненному окошку. В фургоне витал въевшийся запах машинного масла. По дороге приближалась машина, слегка виляя из-за неправильного развала колес.
 — Это он? — прозвучал надтреснутый голос. Неужели голос так меняется от старости? А ведь когда-то голос его был сильным, властным. Да и сам он был атлетом с прекрасной фигурой — женщины так и вешались на него. Но теперь от былой физической силы ничего не осталось, да и женщина сохранилась только одна.
 — Погодите, — откликнулась Илза. Она грациозно выскочила на дорогу. Откинув с лица длинные светлые волосы, девушка навела бинокль на приближающийся автомобиль. — Цвет вроде бы тот, — прошептала она. — Голубой. Минуточку... Номера не те!
 Он резко опустил левую руку на подлокотник, металл звякнул о металл.
 — Черт побери!
 — Не волнуйтесь, — произнесла Илза, махнув рукой вслед проехавшей машине. — Он всегда ездит на работу этим путем.
 — Ну и черт с ним. Я ушиб руку.
 — Ах, бедняжка! Не стоит так волноваться! Илза не видела собеседника: их разделяло тонированное стекло перегородки. Впрочем, это не имело значения.
 — Сорок лет, — с горечью произнес он.


* * *

 — Тридцать восемь лет, семь месяцев и пять дней, если быть до конца точным, — поправила она.
 Он что-то проворчал. Ее тогда еще и на свете не было, а ему было столько же лет, сколько ей сейчас. Если бы он тогда с ней познакомился, она обязательно принадлежала бы ему. При необходимости взял бы ее силой. Он бы и сейчас взял ее — если бы было чем. Может быть, когда дело будет сделано, он найдет способ овладеть этой глупой девчонкой, воспринявшей ложную идею ушедшего поколения как свою.
 — Еще одна машина.
 Илза снова выбежала на дорогу. Он наблюдал за ней: черные брючки плотно облегали стройную девичью фигуру, белая блузка была накрахмалена, словно форменная. Нарукавная повязка была вывернута наизнанку, так что снаружи был заметен только красный цвет. Но даже в таком виде повязка напоминала ему былые дни.
 — Ну теперь-то он? Смит?
 — Да! — возбужденно ответила Илза. — Это он! Харолд Смит.
 — Наконец!


* * *

 Харолд Д. Смит сначала заметил девушку. Стоя посредине дороги, она изо всех сил размахивала руками.
 Хорошенькая, лет двадцати пяти — двадцати шести, с лицом, которому не требовался макияж. Сквозь обтягивающую блузку виднелось черное кружево лифчика. Смит отметил все это чисто автоматически: он перестал воспринимать молоденьких женщин как сексуальный объект, когда его седые волосы начали редеть, а случилось это более десяти лет назад.
 Он затормозил и лишь тогда заметил фургон. Фургон был из тех, что делаются на заказ, выкрашенный бронзовой краской. Он стоял в грязи на обочине, чехол на прикрепленном сзади запасном колесе отсутствовал.
 Блондинка подскочила к окну с его стороны, и Смит опустил стекло. Девушка одарила его лучезарной улыбкой, но он не улыбнулся в ответ.
 — Вы не могли бы мне помочь? — спросила девица.
 — А что случилось? — поинтересовался Харолд Смит, хотя случившееся было очевидно: спустившее колесо.
 — Мне никак не удается снять запаску, — объяснила блондинка.
 — Минуточку.
 Харолд Смит съехал на обочину, испытывая легкое раздражение оттого, что теперь наверняка опоздает на работу. Ему совсем не улыбалось заниматься физическими упражнениями, связанными с заменой колеса, особенно после этой мерзкой овсяной каши, камнем лежавшей у него в желудке и представлявшей собой верх кулинарных способностей его жены.
 Он вышел из машины, и блондинка запрыгала от счастья, как веселый щенок.
 — Меня зовут Илза Ганс, — объявила она, протягивая руку.
 Смит неуверенно пожал ее. Пожатие было сильным, гораздо сильнее, чем он ожидал. И в этот момент свободной рукой она вытащила пистолет со взведенным курком и наставила на Смита.
 — Спокойно, — предупредила она.
 Харолд Смит попытался вырвать руку, но девица сжала ее еще сильней и заломила ему за спину. Ударив Смита по пояснице, она повалила его на автомобиль.
 — Юная леди, я должен вас предупредить. Если это ограбление...
 Но тут ему в спину уперлось дуло пистолета, и он подумал, что, возможно, она собирается пристрелить его прямо на месте.
 — Помалкивайте! — пригрозила девица, и в голосе ее зазвучал металл. Затем она сняла нарукавную повязку, аккуратно вывернула ее, завязала Харолду Смиту глаза и повела его к фургону со спущенным колесом.
 Если бы Смит мог взглянуть на себя со стороны, то он наверняка узнал бы черную свастику в белом кругу, красовавшуюся в самом центре закрывавшей ему глаза повязки, и, возможно, понял бы все. А может быть, и не понял бы.


* * *

 — Харолд Смит?
 У него пересохло во рту, и он глотнул воды. Почему он так нервничает? Ведь скорее пристало волноваться Харолду Смиту.
 — Да... — неуверенно произнес Харолд Смит. Хотя глаза у него были завязаны, он знал, что находится внутри выкрашенного бронзовой краской фургона. Пол был устлан ковром, верх обит плюшем: он задел лысиной потолок, когда его втолкнули в мягко отъехавшую боковую дверцу. Чьи-то холодные руки бросили его на вращающееся сиденье.
 — Харолд Д. Смит?
 — Да. — Голос Смита звучал спокойно. А у этого Смита есть выдержка, если не сказать — смелость. Может, оно и к лучшему, подумал он.
 — Самыми тяжелыми были первые десять лет.
 — Я вас не понимаю, — отозвался Смит.
 — Там были зеленые стены. Снизу потемнее, вверху — посветлее, и мне ничего не оставалось, как только глазеть на них. В те дни я часто думал о вас, Харолд Смит.
 — Я вас знаю?
 — Я как раз к этому и веду, Смит.
 Он словно выплюнул это имя. Нервозность почти прошла. Отлично.
 Илза стояла на коленях на коврике и улыбалась ему. Она сошла бы за любящую дочь, если бы не пистолет, нацеленный на ненавистного Харолда Д. Смита.
 — Тогда у нас не было телевизоров, — продолжал он уже спокойнее. — Телевизор был тогда в новинку. Хотя в Америке уже кое-кто обзавелся телевизорами, но там, где я сидел, об этом нечего было и мечтать, вот мне и приходилось пялиться на зеленые стены. У меня от них болели глаза, такие они были зеленые. И по сей день я не могу спокойно смотреть на траву. И на ваши бумажные деньги.
 Харолд Смит напряг зрение, пытаясь разглядеть что-либо сквозь темную повязку. Он держал руки на коленях, боясь пошевелиться. Он знал, что у девицы в руках пистолет, нацеленный на него.
 — Но в конце концов, — продолжал скрипучий голос, — нам все-таки поставили телевизор. Думаю, только он помог мне сохранить рассудок. Телевизор давал пищу уму. Он был моим окном в мир, ибо, как вы понимаете, в комнате в зелеными стенами не было окон. Без телевизора я бы, наверно, покончил с собой. Лишь ненависть может так долго поддерживать человека.
 — Ненависть? Я вас не знаю.
 — Ты ведь не видишь меня, Харолд Смит!
 — Ваш голос мне не знаком.
 — Голос? Последний раз ты слышал его в сорок девятом году. Помнишь?
 — Нет, — медленно ответил Смит.
 — Нет?! Неужели не осталось даже отдаленных воспоминаний? Ничего?
 — Извините, но я не понимаю, о чем вы.
 — О смерти, Смит, только о смерти. О моей... и твоей тоже.
 Смит сильнее сжал колени руками.
 — А не помнишь ли ты, что ты делал седьмого июня сорок девятого года?
 — Конечно, нет. Кто же это может помнить?
 — Я. Я запомнил каждую мелочь. Ведь именно этот день был днем моей смерти.
 Смит промолчал. Перед ним был явно сумасшедший. Одна за другой в голове Смита стремительно проносились мысли: может, появится какая-нибудь машина? Но остановится ли она? Впрочем, по этой дороге мало кто ездит.
 — В тот день я умер, — продолжал голос. — И это ты убил меня. А теперь, Харолд Смит, посмей повторить, что ты не помнишь тот день.
 — Но я действительно не помню, — медленно проговорил Смит. — Боюсь, вы меня с кем-то перепутали.
 — Лжец!
 — Я же сказал, что не помню, — ровным голосом повторил Харолд Смит.
 Он знал, что когда имеешь дело с неуравновешенными людьми, лучше говорить спокойно. И еще Смиту было известно, что таким типам лучше не противоречить, но он с детства отличался упрямством. Он не станет терпеть бред какого-то безумца, лишь бы его ублажить.
 Послышалось стрекотание маленького моторчика, и скрипучий голос зазвучал ближе. Тут до Смита дошло, что его собеседник сидит в инвалидном кресле, и он вспомнил, что заметил на заднем стекле фургона знак: “За рулем инвалид”.
 — Так, значит, не помнишь?
 В голосе звучала горечь, если не сказать — грусть.
 — Не помню, — холодно подтвердил Смит и тут же услышал новый звук.
 Это было тихое стрекотание, словно приглушенный звук бормашины. Звук заставил Смита содрогнуться: он с детства ненавидел ходить к зубному врачу.
 И в этот момент с глаз Смита сняли повязку. Он заморгал.
 Лицо человека в инвалидном кресле было таким же высохшим, как и его голос. Оно напоминало выцветшую скорлупу грецкого ореха, всю изрезанную впадинами и морщинами. На лице выделялись лишь черные пронзительные глаза и тонкий рот с бескровными губами, все остальное было мертво, давно мертво. Зубы приобрели коричневый оттенок, из десен торчали съеденные корешки.
 — Мне не знакомо ваше лицо, — сказал Смит, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. От страха у него перехватило дыхание, сердце готово было выскочить из груди.
 Лицо незнакомца исказила гримаса бешенства. — Сейчас и родная мать не узнала бы меня! — пророкотал он, опуская на ручку кресла сухой кулак. В другой руке Смит увидел сорванную с его глаз повязку.
 Впрочем, это была не рука, а трехпалая клешня из нержавеющей стали. В ней была зажата повязка. В складках смятой ткани Смит заметил черно-белую эмблему. С тихим стрекотом бормашины клешня разжалась, и повязка упала Смиту на колени. Он узнал фашистскую свастику и судорожно сглотнул. Он участвовал в той войне, но это было столько лет назад...
 — Ты тоже изменился, Харолд Смит, — произнес старик уже спокойнее. — Я тебя тоже не узнаю.
 Железная клешня с шумом закрылась, пальцы с тремя суставами сложились в неправильной формы кулак.
 — Современная наука, — прокомментировал старик. — Этот протез мне сделали в восемьдесят третьем. А управляют им электроды, вшитые в плечо. Действует почти как настоящая рука. До этого у меня был крюк, а до крюка — черный пластиковый колпачок на запястье.
 Старик был так близко от Смита, что тот ощущал его дыхание. Изо рта пахло тухлой рыбой, словно у старика сгнили все внутренности.
 — Это все пожар. Из-за пожара я лишился ног, почти потерял речь, едва сохранил глаза. Я много чего потерял. Но не будем больше о моих несчастьях. Я искал тебя, Харолд Смит, и вот наконец нашел.
 — Боюсь, вы ошиблись, — тихо произнес Харолд Смит.
 — Вы участвовали в войне? Во второй мировой?
 — Да.
 — Илза, он воевал.
 — Значит, он сознался?
 Она встала, крепко сжимая в руках пистолет.
 — Не совсем. Он очень упрям.
 — Но он именно тот, кого мы ищем?
 — Да, наконец-то. Я чуял это нутром.
 — Можно его связать и бросить в канаву, а потом облить бензином. Вот будет здорово! — обрадовалась Илза.
 — Огонь бы тут очень подошел, — согласился инвалид. — Но я вряд ли смогу вынести зрелище пламени, пожирающего его. Воспоминания, Илза. Нет, только не огонь. Я должен видеть, как он умрет.
 Тогда Харолд Смит понял, что ему придется побороться за жизнь. Пусть он рискует получить пулю в лоб, но не сдастся без борьбы.
 Смит резко поднялся и оттолкнул от себя инвалидное кресло, едва увернувшись от замаха стальной клешни.
 — Мне стрелять? Стрелять?! — истошно завопила Илза, размахивая пистолетом.
 — Нет, только оглуши его.
 Рукоятка пистолета обрушилась на лысеющую голову Смита, но замах был не очень силен, так что пистолет лишь поцарапал Смиту кожу на лбу.
 Смит потянулся к пистолету, но Илза всей тяжестью навалилась на него, и они рухнули на инвалидное кресло.
 — Держи его! — скомандовал старик.
 Голова Смита откинулась назад, и он, словно в перевернутом отражении, увидел, как старик приближается к нему, сопровождаемый леденящим душу стрекотом бормашины.
 Стальная клешня взяла Смита за горло, наполнив уши жужжанием. От прилива крови лицо Смита вздулось, барабанные перепонки лопнули, избавив его от звука дроби, которую ноги сами выбивали на полу.
 Сквозь кровавую пелену, словно заполнившую собой весь фургон, он видел склонившееся над ним жуткое лицо старика и горящие недобрым светом черные глазки.
 Наконец красная пелена полностью закрыла взор Харолда Смита, и он лишился чувств.
 — Черт побери!
 — В чем дело, Илза?
 — Похоже, он обмочился.
 — Что ж, бывает.
 — Но зачем это делать на меня?!
 Илза отодвинулась от скрюченного тела.
 — Потом переоденешься. А сейчас надо уезжать.
 — Хорошо. Давайте я закреплю кресло.
 — Сперва следует избавиться от трупа.
 — А вам что, он не нужен?
 — Нет.
 — Даже как сувенир? Я думала, мы снимем с него кожу или что-нибудь в этом роде.
 — Возможно, но только не с него. Это не тот человек.
 — Но он же сказал, что его зовут Харолд Смит. Я сама слышала.
 —  — Это не тот Харолд Смит.
 — Не может быть! Опять не тот? Вы уверены?
 — У этого голубые глаза, а у того Смита они были серые.
 — Черт, — сказала Илза и принялась пинать труп ногой, пока он не вывалился из дверцы фургона. Затем девица задвинула дверь. — А я думала, это он.
 — Какая разница! Подумаешь, одним Смитом меньше. Уверен, он был пустым местом, по которому никто не станет скучать. А теперь поехали!




 Глава вторая


 Его звали Римо, и он строил дом.
 Он вбивал последнюю сваю. Бревно уходило в землю на четверть дюйма с каждым ударом его кулака. Он работал без инструментов: они были ему попросту не нужны. Он был один, стройный молодой человек с необычно широкими запястьями. На нем были просторные летние брюки и черная майка. На лице с высокими скулами застыло выражение полного покоя.
 Римо оглядел сваи. Какой-нибудь прораб при помощи точных приборов установил бы, что четыре столба образуют геометрически правильный прямоугольник и находятся все на одном уровне, но Римо и так это знал.
 Следующим пунктом будет настилка полов. Надо, чтобы пол находился на порядочном расстоянии от земли, по меньшей мере, дюймах в восьми. В Корее все дома строят на сваях, чтобы защититься от змей и дождя.
 Римо всегда мечтал о собственном доме. Мечтал даже тогда, когда жил в служебной квартире в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он только-только поступил на работу в полицию и получал двести пятьдесят семь долларов шестьдесят центов в неделю. А до этого он как сирота находился на попечении государства и жил в приюте святой Терезы. А после того, как его уволили из полиции и даже казнили, последовала череда комнат, гостиничных номеров и временных квартир.
 Ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он станет вот так, собственными руками, строить свой дом на каменистой земле Синанджу.
 Двадцать лет назад Римо отправили на электрический стул по ложному обвинению в убийстве, но он не погиб. Ему предложили на выбор: либо работать на КЮРЕ, сверхсекретную организацию по борьбе с преступностью в США, либо лечь в приготовленную для него могилу. Альтернатива была совсем простой, и Римо согласился стать сотрудником КЮРЕ. Его отдали в обучение престарелому корейцу по имени Чиун, главе легендарного Дома наемных убийц, с помощью которого Римо превратился из простого смертного в Мастера Синанджу, борьбы, превосходящей по мощи все школы боевых искусств.
 В какой-то момент Римо стал в большей степени уроженцем Синанджу, нежели американцем. Он сам не понял, как это произошло. Оглядываясь назад, вспоминая прошлое, Римо не мог даже точно определить год. Он знал только, что когда-то давным-давно переступил черту.
 И вот теперь Римо наконец вернулся домой, в деревню Синанджу, расположенную на берегу Западно-Корейского залива.
 Шедший по проложенной вдоль берега тропинке престарелый азиат в светло-голубом кимоно остановился в некотором отдалении и принялся наблюдать, как Римо пытается соорудить настил для пола. Свежий морской ветерок играл редкими волосами старика и раздувал жидкую седую бородку.
 Наконец Мастер Синанджу приблизился.
 — Что ты делаешь, сын мой?
 — Строю дом, папочка, — ответил Римо, оглянувшись через плечо и вновь возвращаясь к работе.
 — Сам вижу. Но зачем ты его строишь?
 — Для Ма Ли.
 — А-а, — протянул Чиун, нынешний Мастер Синанджу, боевого искусства, и правитель одноименной деревни. — Значит, готовишь свадебный подарок?
 — Вот именно. Дай-ка мне вон ту доску.
 — Что-что?
 — Дай мне доску.
 — Дай мне доску что?
 — Что?
 — Когда Мастера Синанджу просят об одолжении, обычно принято говорить “пожалуйста”, — сладким голосом протянул Чиун.
 — Ладно, — нетерпеливо проговорил Римо, — я и сам возьму.
 Пол практически был готов, далее следовали стены, но самым трудным будет, пожалуй, крыша. В юности Римо плохо давалось плотницкое дело, но тут он хоть усвоил азы. Однако, насколько ему было известно, ни одна средняя школа в Америке не могла похвастаться курсом, как класть кровлю. Хорошо бы Чиун смог помочь.
 — У Ма Ли уже есть дом, — после недолгого молчания заметил Чиун.
 — Он слишком далеко от деревни. Она больше не будет изгоем. Она — будущая жена следующего Мастера Синанджу.
 — Не будем забегать вперед. Сейчас я Мастер Синанджу. И пока я буду им оставаться, ни о каком другом Мастере не может быть и речи. Почему бы тебе не построить дом Ма Ли поближе к моему дому?
 — Право на личную жизнь, — ответил Римо, осматривая полый стебель бамбука. Поставив несколько таких стеблей в ряд, он быстрым движением руки снес им верхушки, выровняв таким образом по длине.
 — А не будет ли это жестоко по отношению к ней, Римо?
 — В каком смысле? — поинтересовался Римо и одним ударом расколол первый стебель на две равные половины.
 — Ей придется слишком далеко ходить, чтобы разбудить тебя утром.
 Рука Римо замерла в воздухе.
 — О чем ты говоришь?
 — Ты еще не женат, а уже недостойно обращаешься с будущей женой.
 — Разве строительство дома для нее можно считать недостойным обращением?
 — Дело не в доме, а в месте, где он стоит.
 — Где же он должен стоять?
 — Рядом с домом моих предков.
 Только тут до Римо дошел смысл его слов.
 — Ясно, — произнес он. — Папочка, давай присядем.
 — Хорошая мысль, — согласился Чиун, устраиваясь на валуне.
 Римо примостился в ногах единственного отца, которого он знал, и сложил руки на коленях.
 — Так ты расстроился, что я строю дом слишком далеко от тебя? — спросил Римо.
 — С восточной стороны там достаточно места.
 — Если называть простором двенадцать квадратных футов.
 — В Синанджу не принято сидеть дома целыми днями, как у вас в Америке.
 Римо посмотрел поверх скалистой гряды, носившей название “Рог Гостеприимства”, окидывая взором серую гладь Западно-Корейского залива. Где-то за линией горизонта лежала Америка. Там осталась жизнь, к которой он привык. Она была еще свежа в его памяти, но он отогнал от себя воспоминания. Теперь его дом здесь, в Синанджу.
 — Но если я построю дом с восточной стороны, то закрою тебе солнце. Я ведь знаю, как ты любишь, чтобы утром солнце заглядывало в твое окно. Я ни за что не соглашусь ради собственного удовольствия лишить тебя этой радости.
 Чиун кивнул, и белые волоски бороды подлетели вверх. В его ореховых глазах мелькнул огонек, свидетельствующий, что он доволен рассуждениями ученика.
 — Римо, это очень благородно с твоей стороны.
 — Спасибо.
 — Но ты должен подумать о своей невесте. Холодным утром ей придется каждый раз проделывать такой долгий путь до твоей постели.
 — Папочка... — начал Римо, пытаясь подобрать слова, чтобы наилучшим образом выразить то, что хотел сказать.
 — Да?
 — Ее постель будет и моей постелью. Мы же будем муж и жена, разве ты забыл?
 — Все верно, — подтвердил Чиун, поднимая вверх палец с длинным ногтем. — Именно это я и хочу сказать: она всегда должна быть рядом с тобой.
 — Слава Богу, — с облегчением произнес Римо.
 — Конечно, — согласился Чиун, полагая, что Римо наконец понял, что он имеет в виду.
 Иногда Римо так медленно соображает! Что поделаешь, белый человек есть белый человек. Его так и не удастся перевоспитать до конца, но лет через двадцать-тридцать он станет в большей степени корейцем, чем сейчас. Особенно если будет чаще бывать на солнце.
 — Так в чем же дело? — спросил Римо.
 — В доме. Он тебе совсем ни к чему. Римо нахмурился.
 Это насторожило Чиуна: возможно, парень не понял, о чем идет речь.
 — Я сейчас все объясню, — сказал Мастер Синанджу. — Место Ма Ли — возле тебя. Так?
 — Так.
 — Отлично. Ты сам это только что признал. А твое место — рядом со мной, верно?
 — Ты Мастер Синанджу, я твой ученик. Чиун встал и радостно захлопал в ладоши.
 — Отлично! Значит, мы обо всем договорились.
 — О чем договорились? — спросил Римо, тоже вставая.
 — После свадьбы Ма Ли переедет к нам. А теперь давай я помогу тебе разобрать это никчемное сооружение.
 — Нет уж, папочка, так не пойдет. От удивления на пергаментном лице корейца появились глубокие морщины.
 — Что?! Ты не хочешь Ма Ли? Прекраснейшей и добрейшей Ма Ли, благородно закрывшей глаза на твою безобразно белую кожу и безродное происхождение, Ма Ли, согласившейся стать твоей женой? Ты не желаешь, чтобы она жила с тобой после свадьбы? Это что, какой-то американский обычай, о котором ты мне прежде не рассказывал?
 — Вовсе нет, папочка.
 — Нет?
 — В мои планы не входило, чтобы Ма Ли переехала к нам.
 — А как же?
 — Я сам собирался переехать к ней.
 — К ней?! — возопил Чиун. — То есть ты хотел съехать? Уйти из дома моих предков?!
 От пережитого потрясения морщины на лице корейца разгладились.
 — Честно говоря, мне и в голову не приходило, что можно поступить как-то иначе, — признался Римо.
 — А я не думал, что тебе придет в голову действовать иначе, чем по законам Синанджу! — перебил его Чиун.
 — Мне казалось, что тебе самому нужно право на личную жизнь. Думал, ты поймешь...
 — В Корее семьи держатся вместе, — оборвал Чиун, — а не разъезжаются, как у вас в Америке. В Америке молодых женят или выдают замуж, а потом живут в сотнях милей от них. В результате члены семьи охладевают друг к другу и их семейные связи рушатся. Поэтому нет ничего удивительного, что в Америке семьи дерутся за наследство и даже убивают друг друга. Белых в Америке с детства воспитывают так, чтобы они росли чужими друг другу. Стыд и позор!
 — Извини, папочка, но мы с Ма Ли обо всем договорились и решили именно так.
 — Нет, так могут решать только в бесстыдной стране, где ты бесславно появился на свет! Я смотрел ваш телевизор, видел “Перед закатом” и “Пока земля вращается” и знаю, как это бывает. Сначала вы построите собственный дом, а потом станете оспаривать мою власть. Я этого не потерплю!
 Мастер Синанджу повернулся на каблуках, взмахнув полами кимоно, и с сердитым видом двинулся берегом моря назад в Синанджу, унося в своем большом сердце глубокую обиду.
 Римо выругался про себя и пошел назад к дому. Ему пришлось еще немало потрудиться, разрезая ногтями стебли бамбука, пока их не набралось достаточно, чтобы сделать внешние стены дома.
 Римо даже представить себе не мог, что будет чувствовать себя таким несчастным, когда у него наконец появится собственный дом.


* * *

 Уже почти стемнело, когда Римо закончил стены. Из деревни потянуло дымком: там начали готовить ужин. Его нос почуял запах риса: за долгие годы тренировок его обоняние настолько обострилось, что этот аромат был для него так же явственен, как ощущение карри на языке. Он почувствовал, что страшно проголодался.
 И решил, что крыша подождет.
 Пройдя высокие скалы, защищавшие деревню Синанджу от морских ветров, Римо заметил внизу Ма Ли, свою будущую жену. Спрятавшись за большим валуном, от принялся наблюдать.
 Девушку со всех сторон обступили женщины, собравшиеся на деревенской площади. Она была еще совсем юной, намного моложе Римо, но солидные матроны деревни оказывали ей такие почести, словно она была женой старейшины.
 Римо почувствовал острую радость: ведь еще несколько недель назад Ма Ли была парией и жила в бедной лачуге, далеко отстоявшей от деревни.
 А еще раньше, когда Чиун находился на смертном одре, Римо чувствовал недоброжелательное, презрительное отношение к себе сельчан из-за того, что он не кореец. Это породило такое чувство одиночества, какого ему еще никогда не доводилось испытывать.
 Тогда-то он и познакомился с Ма Ли. Она была сиротой, деревенские жители сторонились ее и называли “Безобразная Ма Ли”. Когда Римо впервые встретил ее, она ютилась в крохотной хижине и носила вуаль. Он решил, что у нее обезображено лицо, и посочувствовал ей. В результате ее приятное обхождение растопило лед в его сердце, и он полюбил ее.
 Однажды, поддавшись порыву, Римо приподнял вуаль. Он ожидал увидеть нечто ужасное, но вместо этого был поражен ее красотой. Ма Ли была хороша, как куколка. Оказывается, ее называли безобразной потому, что она не соответствовала корейским представлениям о красоте. По западным же стандартам она могла бы затмить любую телезвезду.
 Римо не раздумывая сделал ей предложение. И Ма Ли тут же согласилась. Римо, который никогда не был полностью предоставлен самому себе, обрел наконец полное счастье.
 С площади донесся счастливый смех Ма Ли, и Римо улыбнулся.
 Ее теперь уважали как невесту будущего Мастера. Конечно, это было сплошное притворство. Пока Римо не согласился взять на себя ответственность за деревню, ее жители только что не плевали ему вслед. Что поделаешь, таковы были традиции деревни: вот уже несколько тысячелетий они были не более чем мотыльки, порхающие вокруг пламени свечи. Им не надо было ни работать, ни думать — за них все решал Мастер Синанджу, продававший свое искусство наемного убийцы — ассасина сильным мира сего.
 Первые Мастера Синанджу были вынуждены взять на себя обеспечение деревни потому, что в голодные годы сельчане просто топили младенцев, которых не могли прокормить. Возможно, думал Римо, в те далекие времена это было оправдано, но теперь стало для жителей Синанджу хорошей уловкой.
 Впрочем, за это их вряд ли можно было винить.
 Ма Ли подняла глаза, и Римо почувствовал, как у него ёкнуло сердце. Такое случалось с ним всякий раз, когда он видел ее влажный взгляд. Она была необыкновенно хороша, просто верх совершенства.
 Римо начал спускаться вниз со скалы, и Ма Ли встрепенулась, побежала ему навстречу, подхватив хрупкими ручками длинные юбки национального платья.
 Он поцеловал ее — всего только раз, потому что они были не одни. Через плечо Ма Ли он видел лица женщин: те глядели на влюбленных с восторгом и нежностью, смягчавшими их грубые черты.
 — Где ты был, Римо? — нежно спросила Ма Ли.
 — Секрет.
 — Неужели ты мне не скажешь? — надула губки Ма Ли.
 — Только после свадьбы.
 — Но свадьбы еще так долго ждать...
 — Я хочу поговорить на этот счет с Чиуном. Не понимаю, почему мы не можем пожениться сейчас. Прямо сегодня.
 — Раз Мастер Синанджу установил срок помолвки, значит, мы должны его слушаться.
 — Да, но девять месяцев!
 — Мастеру Синанджу лучше знать. Он хочет, чтобы ты получше узнал наши обычаи. Ведь это не так уж и трудно.
 — Для меня трудно. Я люблю тебя, Ма Ли.
 — Я тоже тебя люблю, Римо.
 — Подумать только — девять месяцев! Иногда мне кажется, что он просто выпендривается.
 — Что значит — выпендривается? — Ма Ли уже неплохо знала английский и вполне могла объясняться с Римо, но так и не научилась понимать сленг.
 — Неважно. Ты видела Чиуна?
 — Да, совсем недавно. Он выглядел расстроенным.
 — Боюсь, это из-за меня. Опять я его огорчил. Лицо Ма Ли посуровело: Мастер Синанджу был для нее все равно что Бог.
 — Как ты мог!
 — Боюсь, ему будет трудно привыкнуть к тому, что мы с тобой поженимся.
 — Жители деревни никогда не спорят с Мастером. Это не принято.
 — Мы с Чиуном спорим все время, пока мы вместе. Вечно спорили, разъезжая по Америке, спорили в Европе, в Пекине. Места, где мы побывали, ассоциируются у меня не с людьми, которых мы там встречали, и не с видами местности, а с нашими спорами. Взять хотя бы наш спор из-за того, стоит ли мне отращивать ногти. Кажется, это было в Балтиморе.
 — Странно, но, кажется, в Америке принято выражать любовь в спорах. Ты бы хотел, чтобы я после свадьбы спорила с тобой в знак моей любви?
 Римо рассмеялся. Ма Ли была явно озадачена, на ее лице застыло недоуменное выражение, словно она столкнулась с какой-то большой и сложной проблемой.
 — Нет, я надеюсь, что мы совсем никогда не будем спорить.
 Римо снова поцеловал ее, взял за руку, и они пошли по деревенской площади. Местные жители, широко улыбаясь, расступались перед ними. Деревня жила радостной, оживленной жизнью. Так и должно быть, подумал Римо.
 Радость царила везде, кроме Дома Мастеров, что находился в самом центре Синанджу. Дом походил на резную лаковую шкатулку, помещенную на небольшую подставку. Он был построен еще фараоном Тутанхамоном для Мастера Ви. Это было самое высокое здание в деревне. В Америке такой дом считался бы вполне обычным, хотя и неплохим началом для молодоженов. Вообще-то дом служил скорее складом, нежели жилищем: в его стенах были сложены дары, полученные Мастерами Синанджу за всю историю одноименного Дома. Здесь-то и жил Чиун. Но сейчас дверь была закрыта, окна занавешены.
 Римо не знал, стоит ли пойти к Чиуну и еще раз попытаться все ему объяснить, но потом вспомнил, что в аналогичных случаях в прошлом Чиун всегда поступал по-своему. Даже если был не прав. Особенно если был не прав.
 — Перебьется, — пробормотал Римо, думая о том, как запах кипящего риса возбуждает аппетит.
 — Кто с кем перебьется? — не поняла Ма Ли.
 Но Римо только улыбнулся в ответ. Когда Ма Ли была рядом, Вселенная переставала существовать.




 Глава третья


 Никогда доктор Харолд В. Смит не чувствовал себя счастливее.
 Какое удовольствие — прийти утром на работу, войти в свой спартанский кабинет. Сквозь большое окно проникали солнечные лучи, наполняя комнату светом. Смит бросил потрепанный портфель на стол и, не обращая внимания на кипы бумаг, подошел к окну.
 Смиту было за шестьдесят. Это был худой человек с тонким лицом, на котором сегодня теплилась слабая улыбка. Заметив свое отражение в панорамном окне, он даже слегка раздвинул губы. Отлично, подумал он. Белоснежные зубы придавали улыбке теплоту. Надо бы потренироваться обнажать зубы в улыбке, чтобы это вошло в привычку. Он вставил красную гвоздику в петлицу своего безупречного костюма: ему нравилось, как цветок оттеняет его обычно бледное лицо. Может, когда-нибудь он заменит свой серый костюм на костюм иного цвета. Когда-нибудь, но только не сейчас. Слишком много изменений в короткий срок — это опасно. Смит исповедовал умеренность во всем.
 Доктор Харолд Смит работал в этом кабинете с 1960 года. Все считали его директором санатория “Фолкрофт”. На самом же деле Смит, во время войны состоявший на службе в Бюро стратегических служб, а затем ставший агентом ЦРУ, возглавлял организацию по борьбе с преступностью под названием КЮРЕ. Основанная президентом, позже погибшим от рук убийцы, КЮРЕ являлась сверхсекретной организацией, действующей вне рамок конституции в целях защиты Америки от нарастающей волны беззакония.
 Единственный агент КЮРЕ Римо Уильямс и его наставник Чиун теперь благополучно пребывали в Синанджу. Смит надеялся, что ему больше не придется с ними встречаться. Ему очень хотелось в это верить. Нынешний президент считал, что Римо погиб, был убит во время конфликта с Советами, а Чиун погрузился в траур.
 Это практически означало конец КЮРЕ, но президент распорядился продолжать работу, хотя теперь без оперативной деятельности. Лишь Смит и его верные компьютеры — как в старые добрые времена. Только на этот раз Америка возвращалась на путь истинный. Конечно, проблем хватало и сейчас, но в большинстве крупных городов мафии окончательно перебили хребет, общественное мнение было настроено против наркотиков, шли на убыль должностные преступления — взяточничество, финансовые махинации — после того, как была раскрыта группа мошенников с Уолл-Стрита. Надо ли говорить, что Смит сыграл важную роль в их разоблачении.
 Но самое главное, что отныне не будет ни Римо, ни Чиуна. Со временем Смит проникся уважением к этим людям, даже по-своему их полюбил, но они были слишком своенравными, неуправляемыми. Без них жизнь была намного проще.
 Размышления Харолда Смита прервал осторожный стук в дверь. Директор КЮРЕ отвернулся от окна и поправил галстук.
 — Войдите, — произнес он нараспев.
 — Доктор Смит!
 В двери показалось обеспокоенное лицо миссис Микулки, добропорядочной матроны, долгие годы служившей у Смита секретаршей.
 — В чем дело, миссис Микулка?
 — Именно этот вопрос я хотела задать вам, доктор Смит. Мне послышались какие-то странные звуки.
 — Звуки?
 — Да, словно кто-то свистел.
 Смит решил испытать свою новую улыбку на секретарше.
 — Полагаю, это был я, — весело произнес он.
 — Вы?!
 — Кажется, я насвистывал “Дип-а-ди-ду-да”.
 — Надеюсь, вы мне простите мои слова, но это скорее напоминало свист пара, выходящего из неисправного клапана парового отопления.
 Смит прочистил горло.
 — Я размышлял над тем, как хороша жизнь. А в хорошем настроении я всегда насвистываю.
 — Но я уже более пяти лет работаю у вас и никогда прежде не слышала, чтобы вы насвистывали.
 — Прежде у меня на работе не бывало хорошего настроения.
 — Я просто счастлива, доктор Смит. И я очень рада, что вы сегодня пришли попозже. Что проводите больше времени с семьей.
 — Да, кстати, — вспомнил доктор Смит. — В половине первого сюда придет моя жена. Мы собирались вместе пообедать.
 — Правда?! — воскликнула миссис Микулка. — Это просто замечательно! Я никогда прежде не видела вашу жену!
 — Я решил, что ей будет интересно посмотреть на “Фолкрофт”: ведь она тут ни разу не была. Может, и вы присоединитесь к нам?
 — С удовольствием, — согласилась миссис Микулка, поражаясь перемене, которая произошла с ее обычно прижимистым боссом. — Надеюсь, мой костюм приличествует случаю.
 — Уверен, что работники столовой сочтут его приемлемым, — заверил ее Смит.
 — О! — только и сказала миссис Микулка, начиная сознавать, что не так-то уж он переменился.
 — Это все? — спросил Смит, подходя к столу.
 — Да. Я положила вам одну газетную вырезку. Думаю, она покажется вам интересной. Еще один странный случай.
 — Благодарю вас, миссис Микулка.
 Когда дверь за этой полногрудой дамой закрылась, Смит просмотрел бумаги на столе и обнаружил вырезку. Это была коротенькая заметка, сообщение ЮПИ.
 “Власти озадачены загадочной гибелью двух мужчин в округе Хилсборо, штат Нью-Гемпшир. Харолд Дональд Смит, 66-летний житель города Сквантум, был обнаружен возле своей машины на дороге № 136 с переломанной шеей. Харолда Уолтера Смита, 61 года, жителя Манчестера (всего в двадцати милях от места первого убийства), нашли мертвым в собственной квартире. У него пробит череп. В обоих случаях причина убийства не ограбление”.
 Смит нажал кнопку селектора.
 — Миссис Микулка?
 — Да, доктор Смит.
 — Вы допустили промах.
 — Не может быть!
 — Я уже видел эту заметку, — бодрым тоном произнес Смит. — Вы уже давали мне ее две недели назад.
 — Ошибаетесь, сэр.
 — Но я точно помню, — все еще веселым голосом заявил Смит.
 — То была другая заметка, о других Харолдах Смитах.
 — Вы уверены? — голос Смита сник.
 — Проверьте в папках.
 — Минуточку.
 Смит отправился с заметкой в комнату, где стояли досье. В них были собраны газетные вырезки. Смит просил секретаршу собирать для него все необычные и, возможно, скандальные заметки и статьи, и чем необычнее, тем лучше. Он объяснил, что это его хобби. На самом же деле миссис Микулка была еще одним ничего не подозревающим источником информации для КЮРЕ.
 Смит быстро проглядел папки и обнаружил заметку под заголовком: “Странные убийства — одинаковые имена”. Там говорилось о загадке, связанной с убийством двух мужчин примерно одного возраста. Они проживали в разных штатах. Предполагалось, что убийства не связаны между собой. Совпадение обнаружилось только тогда, когда жена первой жертвы сообщила о его исчезновении, был объявлен всеамериканский розыск и в результате нашли труп однофамильца. Тело первой жертвы впоследствии тоже было найдено.
 Объединяло покойников имя — Харолд Смит. Смит вернулся в кабинет; по его кислому лицу было видно, что он находится в состоянии шока. Он тяжело опустился на стул и положил перед собой обе заметки, словно это были какие-то невиданные жуки.
 Смит нажал кнопку, и на столе появился компьютер. Смит включил его и набрал на клавиатуре: Смит, Харолд. Заработала самая мощная компьютерная система в мире, считывая информацию всех компьютерных сетей США. Компьютер Смита был подключен к каждой сети в стране.
 — Доктор Смит? — позвала миссис Микулка по селектору.
 — Минуточку, — хрипло откликнулся Харолд Смит.
 — У вас все в порядке?
 — Я сказал: минуточку! — рявкнул Смит.
 На экране компьютера начали появляться имена.
 СМИТ, ХАРОЛД А. СМИТ, ХАРОЛД Г. СМИТ, ХАРОЛД Т.
 Смит быстро просматривал сообщения. У некоего Харолда А. Смита, торговца подержанными машинами, угнали со стоянки автомобиль. Смит перешел к следующему имени. Некий Харолд Т. Смит был убит в Кентукки три недели назад.
 Смит запросил компьютер выдавать только сообщения об убийствах.
 Их было всего тринадцать. Тринадцать Харолдов Смитов, погибших в последние полтора месяца.
 — Ничего странного, Смит — очень распространенная фамилия, — бормотал Харолд В. Смит, думая о родственниках.
 Чтобы проверить эту мысль, Смит выделил все сообщения об убийствах в отдельный файл и запросил компьютер о смертельных случаях с Харолдами Джонсами за тот же период. Джонс не менее распространенное имя, чем Смит.
 Таких случаев было всего два.
 Смит запросил ту же информацию относительно Харолдов Браунов, и компьютер сообщил, что с ноября умерли трое Харолдов Браунов.
 Озадаченный, Смит вернулся к файлу Харолдов Смитов. В газетных заметках говорилось, что всем четверым убитым Харолдам Смитам было за шестьдесят, и Смит запросил компьютер о возрасте жертв.
 Первой из жертв было шестьдесят девять, и у Смита сердце сжалось от страха, но следующей — всего тринадцать, и он позволил себе немного расслабиться.
 Однако от следующих данных на его обычно сухом лбу выступил пот: всем Харолдам Смитам, кроме одного, было за шестьдесят. Самому старому — семьдесят два. Тринадцатилетний мальчик умер от лейкемии, и Смит исключил его как случайное совпадение. Остальные были ровесники Смита. И всех их звали так же, как его. И все они были убиты.
 Смит потянулся к селектору и от волнения забыл, что он включен. Выключив селектор, Смит принялся кричать в микрофон:
 — Миссис Микулка! Миссис Микулка! — Он собирался было крикнуть и в третий раз, когда она сама ворвалась в комнату.
 — Доктор Смит, что с вами? Что случилось?
 — Селектор не работает!
 Миссис Микулка придирчиво осмотрела прибор.
 — Он просто выключен.
 — О! Ладно, Бог с ним. Позвоните моей жене и передайте, что я очень занят и не смогу повидаться с ней. Обед отменяется. И попросите принести мне сандвич с сыром без майонеза и большой стакан сливового сока. И чтобы меня никто не беспокоил!
 С горящими, словно в лихорадке, глазами Смит вновь повернулся к компьютеру. Кто-то убивает Харолдов Смитов. Даже если это простая случайность, она требует особого расследования. Но если это не совпадение, то вся история может иметь для КЮРЕ серьезные последствия. Но так или иначе, одну вещь Харолд В. Смит знал наверняка: следующей жертвой может стать он.




 Глава четвертая


 Когда Чиун не появился на ужине, устроенном всей деревней на главной площади, Римо сделал вид, что не заметил этого.
 Должно быть, старик все еще сердится. Сидеть и дуться среди сокровищ было его излюбленной тактикой, чтобы заманить Римо к себе и заставить просить прошения. Но больше это у него не пройдет, твердо решил Римо про себя. Пусть дуется. Хоть всю ночь. И Римо продолжал есть.
 Казалось, никто и не замечал, что Чиуна нет. А если кто и заметил, то не подал виду.
 Все сидели прямо на земле, окружив Римо и Ма Ли. Ближе всех к ним расположился Пул Янг, исполнявший обязанности деревенского старосты все время, пока Чиун находился на работе в Америке (в изгнании, как он сам это называл). Пул Янг управлял деревней и был ближайшим советником Чиуна, но даже его совсем не волновало отсутствие Мастера.
 Хихикнув, Пул Янг склонился к Римо. Хихиканье означало, что Пул Янг собирается пошутить. Он обожал шутки. Впрочем, даже дошкольники постеснялись бы так шутить.
 — Зачем свинья переходит через дорогу? — продолжая хихикать, шепнул Пул Янг.
 — Зачем? — спросил Римо, не давая себе труда задуматься.
 — Чтобы попасть на другую сторону, — захлебываясь от смеха, сообщил Пул Янг и тут же повторил шутку для всех.
 Собравшиеся завизжали от восторга. Даже Ма Ли прыснула от смеха.
 Римо слабо улыбнулся: чувство юмора явно нельзя было назвать национальной корейской чертой. Что ж, придется привыкать.
 Он решил предложить вниманию добрейших жителей Синанджу более утонченную шутку. И тут в голову ему пришел любимый анекдот Чиуна.
 — Как вы думаете, сколько нужно жителей Пхеньяна, чтобы заменить обыкновенную лампочку? — Насколько ему было известно, жители Синанджу считали жителей северокорейской столицы исключительно отсталыми людьми.
 — А что такое лампочка? — с серьезным видом спросил Пул Янг.
 — Это такая стеклянная штуковина, — попытался объяснить ошеломленный Римо. — Ее ввинчивают в потолок.
 — А крыша от этого не станет протекать? — поинтересовался Пул Янг.
 — Нет. Она, наоборот, закрывает отверстие.
 — Зачем же делать специальное отверстие для этой вашей штуковины?
 — Бог с ним, с отверстием, — ответил Римо. — Лампочка нужна, чтобы было светло. Иметь лампочку в доме — все равно что иметь у себя в подчинении маленькое солнце.
 — А не проще ли будет открыть окно?
 — Днем лампочки не используются, — принялся терпеливо объяснять Римо. — Только ночью. Представляете, у вас всю ночь горит свет!
 На лицах собравшихся появилось выражение полного недоумения. Все это было для них в высшей степени необычно. Когда Римо согласился поселиться в Синанджу, он обещал жителям деревни коренные преобразования, сказав, что, мол, хватит сокровищам Синанджу пилиться на полках, надо использовать их, чтобы улучшить жизнь. И хотя Римо не уставал об этом говорить, ничего не менялось. Некоторые вполне резонно полагали, что это Чиун тормозит все дело.
 — Всю ночь горит свет? — повторил Пул Янг.
 — Именно, — с улыбкой подтвердил Римо.
 Но никто не улыбнулся ему в ответ. Напротив, вокруг повисла напряженная тишина. Наконец Ма Ли наклонилась к Римо и прошептала:
 — А как же мы будем спать?
 — Лампочку можно в любой момент выключить.
 — Тогда зачем она вообще нужна?
 Римо задумался. И почему они такие тупые? Он пытается приучить их к цивилизации и более высокому уровню жизни, а они выставляют его дураком!
 — Представьте себе, что вам ночью захотелось в туалет.
 Все присутствующие одновременно пожали плечами.
 — Ну и что? — спросил какой-то мальчик.
 — А с лампочкой вы сможете видеть то, что делаете, — объяснил Римо.
 Мальчик загоготал. Вместе с ним засмеялись все детишки, но взрослые хранили мрачное молчание. Никто не решался сказать Римо того, что было очевидно для всех: кто же захочет смотреть на себя во время отправления физиологических потребностей? Все сразу подумали об этом, но сказать такое Мастеру Синанджу, пусть даже он белый американец с большим носом и непривычно круглыми глазами, было бы неприлично.
 Вдруг Римо краем глаза увидел, как дверь сокровищницы Синанджу резко распахнулась. Обернувшись, он встретился глазами с Чиуном. Довольный тем, что Римо следит за домом Мастера Синанджу, который не обращает на него внимания, Чиун захлопнул дверь.
 Римо тихо ругнулся: он обернулся! И Чиун это видел. Если бы он не обернулся, все было бы хорошо, но теперь он все испортил. Теперь он не сможет больше делать вид, будто ничего не произошло.
 Извинившись, Римо встал, пожал Ма Ли руку и пошел к дому, где жил Чиун.
 Надо выяснить отношения до конца, сказал он себе.
 Дверь была заперта, и Римо пришлось постучать.
 — Кто там? — недовольным голосом спросил Чиун.
 — Ты прекрасно знаешь кто! — огрызнулся Римо. — Ты что, не слышал, как я подходил?
 — Мне показалось, что идет слон. С тобой случайно нет слона?
 — Нет, черт побери, нет со мной никакого слона.
 Дверь распахнулась. На пороге стоял Чиун, его лицо сияло.
 — Я и не сомневался. Слон никогда не наделал бы такого шума.
 — Можно войти? — поинтересовался Римо, с трудом сдерживая себя.
 — А почему бы и нет? Ведь это и твой дом. — И Чиун сделал приглашающий жест.
 Римо огляделся: горы сокровищ, прежде разбросанные по всем комнатам, теперь были собраны вместе. Здесь были греческие и китайские скульптуры, вазы, наполненные драгоценными камнями, золото во всех видах — от слитков до золотых кубков.
 — Решил сменить интерьер? — спросил Римо, когда Чиун расположился на небольшом троне в центре главного зала.
 — Я проводил подсчеты.
 — Никогда раньше этого не видел. — Римо указал на несколько изысканно украшенных панелей, стоящих у стены.
 — Ерунда, — презрительно бросил Чиун. — Они слишком современные.
 — Я о них читал, — продолжал Римо. — Это детали так называемой Янтарной комнаты. Какая-то европейская ценность. Помню, о ней была какая-то статья. Это национальное достояние Чехословакии, Венгрии или чего-то в этом роде. Она пропала во время войны.
 — Ничего подобного, — поправил Чиун. — Эти панели всегда были здесь.
 — Но европейцы-то этого не знают. Они считают, что комнату захватили фашисты. — Так оно и есть.
 — Тогда что она делает здесь?
 — фашисты были мастера брать то, что им не принадлежит, но не умели этого хранить. Можешь спросить любого европейца.
 — Я так и сделаю, если кто-нибудь заглянет ко мне на чашечку чая.
 — Римо, а ты не скучаешь по Америке? — неожиданно спросил Чиун.
 — Я родился в Америке и, конечно же, иногда скучаю по ней, но здесь я счастлив. Правда. Чиун кивнул. Его глаза сияли.
 — Наши обычаи кажутся тебе странными, хотя ты теперь, как и я. Мастер Синанджу.
 — Папочка, для меня Мастером всегда будешь только ты.
 — Хороший ответ. И неплохо сформулировано.
 — Спасибо, — произнес Римо, надеясь, что такой ответ избавит его от бесконечных жалоб Чиуна на слабость здоровья по причине преклонного возраста.
 — Но я, хрупкий старик на закате дней, не всегда буду Мастером в этой деревне. Ты следующий Мастер, ведь мы договорились.
 — Я надеюсь, что этот день не скоро наступит, — искренне воскликнул Римо.
 — Еще совсем недавно казалось, что ты в ближайшее же время займешь этот пост.
 Римо кивнул. Его удивило, что Чиун сам завел этот разговор. Он не сомневался, что недавняя болезнь Чиуна была уловкой, чтобы заставить Римо уехать из Америки. И внезапное выздоровление Мастера Синанджу было подозрительным, но Римо предпочитал не поднимать этот вопрос. Он был счастлив, что обрел Ма Ли. Даже если Чиун приехал в Синанджу, влекомый чувством вины, какая разница! Некоторые находят свою судьбу с помощью брачных объявлений.
 — Мы с тобой еще молоды, — продолжал Чиун, — но мне было плохо в Америке, к тому же приходилось работать на Безумного Харолда, который вовсе не был императором. Я слишком долго дышал прогнившим, грязным воздухом твоей страны. Она загубила мои лучшие годы, но у меня впереди еще целая жизнь. Много-много лет впереди.
 — Я очень рад, — произнес Римо, не понимая, куда клонит Чиун.
 — Ты скоро женишься, что является важным шагом для будущего Мастера Синанджу, который впоследствии возьмет в свои руки управление деревней, но тем не менее мы должны соблюдать преемственность.
 — Конечно.
 — Ты должен научиться жить как кореец.
 — Я пытаюсь. Надеюсь, люди уже успели меня полюбить.
 — Не торопи их, Римо, — неожиданно заметил Чиун.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Не навязывайся им. Для них ты чужак, ты не такой, как они.
 — Я стараюсь ладить с ними.
 — Это хорошо, но если ты действительно хочешь поладить с ними, то должен учитывать социальное положение.
 — Социальное положение? — удивился Римо. — Но какое тут может быть положение? Здесь все крестьяне. Кроме тебя, конечно.
 Чиун поднял палец с длинным ногтем — в нем, словно в костяном лезвии, отразился блеск свечи. Ноготь выглядел очень хрупким, но Римо не раз видел, как он прорезал листовую сталь.
 — Все верно.
 — Тогда я не понимаю.
 — Если ты хочешь поладить с жителями деревни, ты должен в первую очередь научиться ладить со мной.
 — В смысле?
 — Пора тебе отказаться от своих белых привычек. Кем ты был? Ты был гусеницей, жалкой зеленой гусеницей!
 — Кажется, ты сказал, что я был белым.
 — Ты и есть.
 — Так какой же я все-таки: белый или зеленый?
 — Я говорю образно. Ты, конечно, белый, но ты подобен зеленой гусенице. А я прошу тебя вылезти из кокона твоей белизны, и тогда со временем ты превратишься в бабочку.
 — Какого цвета?
 — Желтого, естественно. Как я.
 — Как ты?
 — Да.
 — Я никогда не представлял тебя бабочкой.
 — Естественно. Ведь гусеницы не умеют думать, хе-хе! Они не думают, а ползают в грязи, мечтая стать бабочками. Хе-хе!
 — Просто тебе неприятно, что жители деревни уделяют мне много внимания. Я прав?
 — Конечно, нет! Я лишь прошу тебя не фамильярничать с ними. Ты Мастер Синанджу, а они — простая деревенщина. Они должны смотреть на тебя снизу вверх. Но им будет трудно это сделать, если ты станешь каждый день сидеть с ними вместе, есть ту же еду, что и они, и смеяться их дурацким шуткам.
 — Общая трапеза — это же твоя идея! Разве ты не помнишь? Ты хотел, чтобы деревня была одной счастливой семьей!
 — Слишком уж долго это продолжается, и вы слишком счастливы. А это вредно — быть слишком счастливым.
 — Я бы мог быть намного счастливее, — заметил Римо.
 — Назови же то, что может сделать тебя счастливее, Римо, ибо твое счастье — это и мое счастье.
 — Давай сократим срок моей помолвки!
 — Насколько?
 — До недели!
 — Слишком поздно, — мрачно произнес Чиун.
 — Почему?
 — Со дня твоей помолвки прошло уже два месяца, и даже Мастер Синанджу не властен повернуть время вспять.
 — Я имел в виду, чтобы она длилась еще не больше недели. Я вообще не понимаю, почему мы не можем пожениться с Ма Ли как можно быстрее.
 — Так велит традиция. Мастер Синанджу женится один раз в жизни и должен десять раз все взвесить, дабы принять окончательное решение. Тебе нужно получше узнать Ма Ли.
 — Но девять месяцев — это слишком долго для помолвки! Я уважаю твое мнение, но это просто небывалый срок!
 — Честно говоря, я и сам подумывал о пересмотре этого срока.
 — Да?
 — Мне кажется, что пять лет — более приемлемый срок.
 — Пять лет?!
 Чиун сделал жест, отметающий всякие возражения.
 — Я же сказал: подумываю. Я еще не решил. Что ж, теперь я подумаю о твоей просьбе. Римо немного успокоился.
 — А когда же ты дашь ответ? — поинтересовался он.
 — Года через два-три.
 — Чиун!
 — Тихо, Римо, не надо кричать. Это неприлично. Вдруг люди услышат, как мы ссоримся?
 — Это вряд ли. Даже сигнал воздушной тревоги не проникнет сквозь эти увешанные коврами и выложенные слитками золота стены.
 — Нельзя так быстро жениться, это нехорошо.
 — Я тут поспрашивал... На самом деле помолвка длится всего три месяца.
 — Это для корейцев. А ведь ты не кореец.
 — И никогда им не стану, ты сам это прекрасно знаешь.
 — Мы станем работать над этим, можешь положиться на меня.
 — И еще кое-что. Что ты думаешь по поводу деревни?
 — А что я могу думать?
 — У меня есть идеи, как сделать ее лучше, — объяснил Римо, доставая из кармана листок бумаги.
 — Лучше? Лучше, чем что? — с искренним удивлением спросил Чиун. — Это Синанджу, центр Вселенной. Как можно сделать ее лучше?
 — Например, провести водопровод.
 — Мы живем на берегу океана, так что вода у нас всегда под рукой.
 — Но ее нельзя пить.
 — В Синанджу выпадает сладчайший дождь, — ответил Чиун, взмахнув руками. — Нужно лишь вовремя выставить горшки и собрать дождевую воду.
 — И еще я думал построить туалеты. На лице у Чиуна появилось отвращение.
 — Это все европейские штучки. Ваши туалеты — рассадники праздности и безделья.
 — Как это так?
 — Они слишком удобны. Расположены в доме, где тепло, что позволяет сидеть в них бесконечно долго, читая дурацкие журналы, портя фигуру и разрушая ум.
 — Да во всей деревне нет даже приличного отхожего места. Все пользуются либо ночными горшками, либо ходят за скалу. После больших праздников на улице просто невозможно дышать.
 — Зато все естественно. Это удобрение. Оно повышает урожай.
 — Грязь да скалы — вот и весь ваш урожай! — заявил Римо. — Жители Синанджу так ленивы, что приходится ввозить сюда даже рис!
 — Не оскорбляй мой народ! — строго проговорил Чиун.
 — А что оскорбительного в нормальной гигиене? Ведь в этом доме туалет есть!
 — Этот дом строили лучшие египетские архитекторы, — высокомерно заметил Чиун. — Еще в те времена, когда египтяне еще кое-что могли. А сейчас они только и умеют, что проигрывать войны да жить за счет эксплуатации руин собственных предков. В этом доме много любопытных вещей. Уверен, что где-нибудь есть и европейский туалет. Антикварный, конечно.
 — Время от времени я даже слышу, как там спускают воду.
 — Даже древности необходимо поддерживать в рабочем состоянии! — фыркнул Чиун.
 — Чиун, у нас тут горы золота, которые лежат абсолютно без дела, в то время как твои собратья живут как... как...
 — Как корейцы, — подсказал Чиун.
 — Вот именно.
 — Я рад, что мы понимаем друг друга.
 — Ничего подобного, — возразил Римо. — Если уж я собираюсь прожить здесь всю оставшуюся жизнь, то просто обязан совершить что-нибудь полезное. Твоим подданным не нужны ни это золото, ни безопасность, им нужно более достойное существование.
 — У жителей Синанджу есть еда, — медленно произнес Чиун. — У них есть единая семья, есть защита. Даже у американцев нет всего этого: каждый американец может подвергнуться нападению со стороны другого американца, а в Синанджу, пока здесь находится Мастер, жители могут не опасаться даже обычной кражи.
 — Это потому что у них просто нечего красть.
 — У них есть я. Я их богатство. Они находятся под защитой и покровительством великого Чиуна, правящего Мастера Синанджу, и сами прекрасно это знают. Они это ценят. И любят меня!
 В этот момент раздался стук в дверь.
 — Входи же, любезный, — громко провозгласил Чиун.
 Распахнув дверь, в комнату ворвался Пул Янг, староста. Подбежав к Римо, он что-то зашептал ему на ухо, не обращая ни малейшего внимания, на Чиуна.
 — Трое, — сказал Римо вслух.
 Пул Янг так и покатился со смеху и, продолжая смеяться, тут же убежал. Римо слышал, как он несколько раз повторил ответ. Ночь наполнилась хохотом.
 — А ведь я даже не сказал ему, в чем соль. Ведь это еще не самое смешное, — удивился Римо.
 — Чего хотел Пул Янг? — спросил Чиун.
 — Он хотел узнать, сколько требуется жителей Пхеньяна, чтобы заменить лампочку.
 — Но ведь это мой анекдот! — прошипел Чиун. Он пулей вылетел на крыльцо и крикнул в темноту: — Чтобы заменить лампочку, нужны трое жителей Пхеньяна: один меняет, двое других подбадривают!
 Смех резко оборвался.
 Чиун захлопнул дверь и вернулся на трон.
 — Не понимаю корейского чувства юмора, — произнес Римо.
 — Это потому что у тебя его нет. Ты, как все американцы, которые обращают отправление физической надобности в развлечение. Тебе только дай волю, и ты превратишь деревню в публичные дома.
 — Как это?
 — А так. Это еще одна американская штучка — большие дома, где много комнат и у каждого есть своя комната. На самом же деле они владеют лишь пустым пространством между стенами, то есть, другими словами, не владеют ничем.
 — Ты имеешь в виду кооперативные дома, — поправил Римо.
 — А это сокровищница Дома Синанджу. Дом моих предков, дом будущих Мастеров и твой в том числе. Или, может, он недостаточно хорош для тебя, белый американец, любитель сортиров?
 — Мне он очень нравится.
 — Отлично. Вот и будешь в нем жить.
 — Хорошо, но только когда стану правителем деревни. А до тех пор мы с Ма Ли будем жить в доме, который я построю собственными руками.
 — Будь по-твоему, — сказал Чиун, вставая. — Я дал тебе все, что имел, а ты это с презрением отверг. Забирай свои паршивые шмотки и отправляйся отсюда. Будешь спать на берегу.
 — Какие шмотки? — удивился Римо. — Все, что я имею, на мне.
 В мгновение ока длинные ногти Чиуна коснулись пола, выложенного паркетом красного дерева, и, как на копье, нанизали оброненный Римо листок со списком усовершенствований в Синанджу.
 — Вот эти! — вскричал Чиун, тряся листком перед самым лицом Римо. — Я не потерплю в Синанджу ни туалетов, ни публичных домов!
 — Что ж, живи как знаешь, — грустно произнес Римо.
 Он взял листок и не оглядываясь пошел прочь от Дома Мастеров.




 Глава пятая


 Доктор Харолд К. Смит был простым сельским врачом. Жители Оукхэма, штат Массачусетс, любили доктора Гарри, как его называли здесь. Он приходил на дом. В наши дни врачи уже не ходят по домам. Теперь, когда на больных можно хорошо заработать, наиболее эффективный способ выжать из них побольше — это набить их, как селедок в бочку, в приемную и заставить подольше ждать.
 Доктор Гарри приходил на дом вот уже сорок лет. Ему нравилась домашняя обстановка. Это был хороший, не требующий особых усилий способ заниматься медицинской практикой. Он успокаивал шестидесятидевятилетнюю душу доктора: ведь даже в этом возрасте ему больше всего требовались мир и покой.
 Возможно, доктор Гарри никогда в жизни не избрал бы эту стезю, но после окончания медицинского института его призвали в армию. Было это в 1943 году. Два года он служил санитаром в первом взводе первой роты, как раз когда освобождали Францию. Он видел, как молодые ребята, только что бежавшие в атаку, в следующее мгновение оказывались на земле, в грязи, с раздробленными пулеметной очередью ногами. Прячась в окопах, он видел, как гранаты разрывали их на куски, как их давили танки, как они совершенно внезапно умирали в страшных мучениях. До сих пор его мучили кошмары и он просыпался в холодном поту.
 Конечно, это была не лучшая медицинская практика, но она имела важное значение. Для некоторых раненых, попавших в руки доктора Гарри, она значила разницу между жизнью и смертью и возможность вернуться в Америку, прыгая на одной ноге и двух костылях. Доктор Гарри узнал все о ранах, ампутациях и человеческой выносливости, но, вернувшись в 1946-м домой, он стал семейным доктором, выкинув войну из головы. Или почти выкинув.
 И вот когда одним особенно тоскливым зимним днем в его скромный, но уютный кабинет без предупреждения въехал лишенный трех конечностей инвалид, доктор Гарри поспешил ему навстречу, несмотря на то, что вид человека воскресил в памяти тяжелые воспоминания.
 Возраст посетителя было невозможно определить. Его лицо было изрыто морщинами, словно рельефная карта гористой местности где-нибудь в Мексике. Кожа его отличалась неестественной бледностью; прикрывавший нижнюю часть туловища красный плед как-то слишком свободно свисал. Правая рука посетителя заканчивалась стальной клешней, одним из новых приспособлений, принесших такое облегчение многим инвалидам. Доктор Гарри читал о них, но видел впервые. Медицинский интерес взял верх над воспоминаниями о войне, и доктор сам не заметил, как принялся с любопытством разглядывать пациента.
 — Меня зовут доктор Смит, — представился доктор Гарри старику и его молодой спутнице. — Что вас беспокоит?
 — Я Илза, — сообщила блондинка. — У нас проблемы с настоящей рукой. Мне кажется, это невралгия.
 — Вы его сиделка?
 — Нет, компаньонка.
 Такая молодая и красивая, подумал доктор Гарри. По тому, как заботливо она склонилась над стариком, доктор решил, что она очень предана этому несчастному существу.
 — Пойдемте в кабинет, — пригласил доктор Гарри, — я осмотрю вас.
 — Илза, подождешь здесь, — приказал старик. Голос его был сухим и надтреснутым, а глаза — ясными. Они как-то странно, неестественно светились.
 — Хорошо, — согласилась она. Когда за ними закрылась дверь, доктор Гарри открыл металлическую коробку с инструментами и сказал:
 — Пожалуйста, снимите рубашку.
 Он смотрел, как старик здоровой рукой расстегивает пуговицы. Скрюченные и покрытые шрамами пальцы подолгу возились с каждой пуговицей. Двигательная функция была ослаблена, но дела обстояли не так уж плохо. Вероятнее всего, просто воспалился нерв.
 Когда рубашка наконец была снята, доктор Гарри обнаружил, что, начиная от шеи, тело старика представляет собой один сплошной шрам. Явно результат пожара, случившегося очень-очень давно.
 — Надеюсь, вас не шокирует мой вид? — спросил старик, и доктор Гарри внезапно вспомнил, что не узнал его имени. Обычно это делала медсестра, но она уже ушла домой.
 — Я еще и не такое видал во время войны. Когда доктор подошел к нему с прибором для измерения давления, пациент, похоже, напрягся.
 — Вы участвовали в войне? Во второй мировой? — спросил он.
 — Служил санитаром. На европейском театре.
 — Да, жуткие были времена, причем для обеих сторон.
 Доктор Гарри рассеянно кивнул, прилаживая прибор на руке старика.
 — Сможете сами накачать воздух? — спросил он. Старик взял грушу и принялся ритмично накачивать ее.
 — Никогда прежде не видел такого приспособления, как ваше, — сказал доктор Гарри. — Бионический протез?
 — Да. Это большое подспорье для меня, после стольких-то лет. Видите ли, я тоже был на войне. Там кончилась моя жизнь.
 — Как печально! — сочувственно произнес доктор Гарри, глядя на часы, но исподтишка наблюдая за железной клешней.
 Она крепилась к культе на запястье, соединительный механизм был спрятан в пластиковый рукав. От основания протеза к здоровым мышцам плеча были подведены тончайшие проводки. Электроды. Импульсы, посылаемые мозгом в эти мышцы, в свою очередь, преобразовывались в электрический сигнал, воздействующий на протез. Этот сигнал позволял пальцам совершать действия, напоминающие движение человеческой руки.
 Пока доктор Гарри наблюдал, стальная рука начала приходить в движение, раздалось металлическое жужжание. Это было удивительно! Доктор не мог оторвать от протеза глаз.
 — Медицинская наука достигла больших успехов, — заметил пациент, поймав взгляд доктора.
 — Да, настоящий прогресс. Насколько я понимаю, скоро научатся делать и ножные протезы.
 — Да, но только для тех, у кого осталась хотя бы одна нога. Я специально занимался этим вопросом. Пока ученые не могут сделать их достаточно прочными, чтобы человек мог ходить на двух железных ногах.
 — Интересное совпадение, — сказал доктор Гарри, забирая манометр из рук старика. — Я как раз недавно читал об одном открытии, связанном с титаном. Вы, должно быть, знаете, что он прочнее и намного легче стали. Его используют для имплантаций, искусственных суставов и тому подобных вещей.
 — Ну и что?
 — Видите ли, для некоторых целей сталь слишком тяжелая, а более легкие металлы, как, например, алюминий, слишком мягкие и не могут выдерживать больших нагрузок. Думаю, если этот человек сделал действительно настоящее открытие, то недалек тот день, когда станут изготовлять бионические протезы из титана, чтобы такие инвалиды, как вы, могли ходить.
 — Это крайне интересно. Я должен поподробнее об этом разузнать. Дело в том, что мои врачи лишили меня всякой надежды.
 — Никогда нельзя терять надежду. Нам только нужно протянуть достаточно долго для того, чтобы врачи успели решить наши проблемы.
 — Вы большой оптимист, доктор Смит.
 — Полагаю, что да! — рассмеялся доктор Гарри.
 — А вы случайно не бывали в Японии, доктор Смит? — поинтересовался пациент.
 — После войны я сразу вернулся домой и с тех пор не выезжал за пределы Массачусетса.
 — А во время войны? Вы были там?
 — Нет.
 — Может, вы просто забыли?
 — Нет, такое не забывается, — рассеянно отозвался доктор Гарри. — У вас высокое давление, и оно поднимается, даже когда вы говорите. Когда это с вами случилось?
 — Сорок лет назад. В Японии.
 — Причем здесь Япония? Я имею в виду нерв.
 — Все началось именно тогда. — Стальная клешня со стрекотом разжалась, напоминая охотящуюся за добычей актинию. — Я давно мечтал встретиться с вами, доктор Смит.
 — Правда? — произнес доктор Гарри Смит, с трудом отводя глаза от клешни.
 — Да. С того самого дня в Японии. С седьмого июня сорок девятого года.
 Голос старика превратился в рычание, и доктор Гарри невольно отшатнулся. Старик выбросил вперед здоровую руку, схватив доктора за запястье. У него была крепкая хватка.
 — Извините, — сказал доктор, пытаясь вырвать руку.
 Это была ошибка. Слегка прикоснувшись к рукоятке, вздорный старик направил инвалидное кресло вперед, и доктор Гарри почувствовал, как что-то обхватило его левое бедро. Он посмотрел вниз: его держала железная клешня. Она прорвала халат, который почему-то начал краснеть. Неужели он что-то пролил? Нет, конечно же, нет. А голос рычал уже в самое ухо.
 — Ты думал, я мертв, доктор Смит! Харолд К. Смит. Ты считал, что убил меня в тот день. Ты убил мое будущее, но не мой дух. Я живу. И все эти годы я жил ради тебя. И ради этого момента.
 Доктор Гарри попытался схватить старика за запястье: может, удастся повредить провода в пластиковом рукаве.
 Но клешня с душераздирающим жужжанием погружалась в плоть, и доктор Гарри упал на колени.
 — Илза! — крикнул старик.
 Но доктор Гарри сквозь звон в ушах расслышал только какой-то лающий звук. Боль становилась нестерпимой. В дверь ворвалась блондинка.
 — А-а, он еще жив. — В ее голосе слышалось разочарование.
 — Я бы не стал звать тебя, если бы мне не нужна была помощь! — рявкнул старик. — Держи его.
 Доктор Гарри почувствовал, как чьи-то пальцы вонзились ему в плечи, удерживая его на коленях. Он попытался сопротивляться, но безуспешно. И тут сквозь шум в ушах до него донесся стрекот металлической клешни, нащупывающей его горло. Последнее, что он слышал, были слова девушки:
 — Надеюсь, этот не уделает меня с ног до головы.
 Доктор Гарри упал на старика и сполз на пол, стянув красный плед. На изнанке был изображен изломанный черный крест свастики — словно почерневшие угли в белом круге.
 — Это был он? — шепотом спросила Илза.
 — Нет. Я понял это сразу, как только он заговорил. Это не его голос.
 — Тогда зачем же ты убил его?
 — Его звали Харолд Смит, и этого достаточно. Подбери флаг и пошли.
 — Поедем в Бостон? Там, должно быть, полно Харолдов Смитов.
 — Нет, Бостон подождет. Нам нужно немедленно ехать домой. Я должен обсудить с моим лечащим врачом последние открытия в области металлов.




 Глава шестая


 Мастер Синанджу чувствовал себя несчастным. Он сидел среди великолепных сокровищ своих предков, низко повесив голову. Он страдал бессонницей, у него не было аппетита, но жителей деревни это абсолютно не волновало.
 Чиун не вышел к вечерней трапезе, устраиваемой обычно всей деревней, но никто не пришел справиться о его здоровье. Никто не предложил ему даже чашку холодного риса. Ни Пул Янг, прежде так преданный ему, ни Ма Ли, которой он обещал приданое, чтобы она могла выйти замуж за Римо, — всю партию золота, которую в последний раз прислал Безумный Харолд Смит, который не был императором.
 Мастер Синанджу взял гусиное перо и приготовился описать свой позор в летописи, благодаря которой он войдет в историю как Чиун Великий.
 Обмакнув перо в тушь, он собрался в который уж раз рассказать, как подобрал белого, бездомного и никому не нужного, и одарил его величайшим искусством Синанджу. Но прежде чем приступить к работе, задумался, какое прозвище больше всего подойдет Римо.
 В прошлые годы он старался избегать очевидного: Римо по прозвищу Белый. Слишком бестактно. Отсюда пошло Римо Светлый, что было неплохим компромиссом. Но отныне Чиун решил называть ученика Римо Неблагодарный.
 Записав это имя таинственными иероглифами отцов, Чиун, довольный, продолжал.
 Он описал, как деревня, ослепленная появлением Неблагодарного, обратилась против Чиуна. Конечно, не открыто, поспешил добавить Мастер, поскольку не хотел, чтобы потомки прозвали его “Чиун, Мастер, утративший уважение деревни”, а тайно. Коварно! Они уделяли Римо много внимания, забывая выказывать уважение тому, кто действительно этого заслуживал. Чиун решил не указывать, кто был этот единственно заслуживающий внимания человек: пусть будущие Мастера учатся читать между строк, где обычно и скрыта истина.
 Чиун написал и о том чувстве гордости, ныне омраченном неблагодарностью, которое он испытал, привезя этого белого в Синанджу. Ибо этот светлокожий кореец пришелся здесь ко двору, как ни один ученик до него. Он постиг все уровни Синанджу — от “ночи соли” до того знаменательного дня, когда ему явился дух Вана, величайшего Мастера Синанджу. И хотя это случилось всего год назад, чувство гордости до сих пор наполняло стареющее сердце Чиуна. Римо видел Великого Вана и теперь был полноправным Мастером Синанджу. Как и подобает, жители деревни оказали ему должное уважение, несмотря на бледность кожи. Но даже Великий Ван первым бы сказал, что в случае с Римо лучше меньше да лучше.
 — Лучше меньше да лучше, — проскрипел Чиун вслух.
 Когда-то он слышал эту фразу в рекламном ролике, и она ему понравилась. Через несколько веков, когда Америку постигнет судьба Римской империи, никто не будет знать, что афоризм придумал не сам Чиун.
 Благодаря Римо, писал Чиун, должна была исполниться одна из величайших легенд в истории Синанджу. Белый ночной тигр, он, явившись в Синанджу, становился воплощением Шивы-Разрушителя. Чиун всегда знал, что Римо — воплощение Шивы, но у него не было доказательств этого, кроме намеков, которые давала легенда.
 Однако в американском городе Детройте, продолжал свою летопись Чиун, городе настолько невезучем, что в дни некоторых религиозных праздников жители едва не сжигали его до тла, Чиун столкнулся не с Шивой-Разрушителем, а с Шивой-Римо.
 Римо пострадал при Пожаре, и Чиун вытащил его из-под обломков. Придя в чувство, Римо заговорил не своим голосом. Он произнес слова, которые Чиун не ожидал услышать от своего ученика. Это были жестокие слова, ибо Римо не узнал Чиуна. Совсем не узнал. Несмотря на все годы, прожитые вместе.
 Даже сейчас, много месяцев спустя, Чиуну было трудно справиться с волнением, которое он испытал, увидев Римо во власти индийского бога разрушения. В одно мгновение все то, ради чего он трудился, готовя нового Мастера Синанджу, который должен был со временем вернуться в Синанджу, жениться и воспитать нового Мастера, лопнуло как мыльный пузырь.
 Перевоплощение Римо было недолгим, но Чиун не знал, когда Шива вновь завладеет рассудком Римо. И тогда Мастер во имя сохранения сил, вложенных в неблагодарного ученика, и продолжения рода решил разорвать узы, связывающие Римо с родной страной. Это решение, писал Чиун, возможно, и не стоило бы упоминать, разве только для того, чтобы отметить его гениальность. Подумав немного, Чиун добавил перед словом “гениальность” слово “непревзойденную”. Иногда истину трудно разглядеть между строк.
 И это помогло, нацарапал Чиун. Они с Римо вернулись в Синанджу, поскольку не обязаны были больше работать на клиента в лице США. Римо согласился стать преемником Чиуна и полюбил корейскую девушку. И вот теперь они должны были пожениться. Со временем появятся внуки, и дело жизни Чиуна будет завершено. Чиун вступил в брак необдуманно, и у него не было сына, которого он мог бы назвать своим наследником. Его вынудили взять белого ученика, чтобы традиция Синанджу не умерла. Недооценка Римо могла бы иметь катастрофические последствия, ибо в результате из него получился величайший Мастер Синанджу, Римо Светлый.
 Чиун остановился и вычеркнул слово “Светлый”, заменив его словом “Неблагодарный”. Затем вымарал и это слово и попытался подобрать такое, которое включало бы оба понятия, но не смог ничего придумать.
 К нему вернулась прежняя тоска. Казалось бы, сбылось все, о чем он мечтал для Римо и для Синанджу, и все же он был несчастлив. Сокровищница Синанджу просто лопалась от нового золота и старых драгоценностей, а он все равно чувствовал себя потерянным. Ему уже никогда больше не придется служить иностранным государствам, а он тем не менее грустил. Римо обещал поселиться вместе с ним в Синанджу и не соглашаться ни на какую работу, не посоветовавшись с учителем, но и это не радовало старика.
 Но он не решался признаться в этом даже самому себе. Римо вечно обвинял его в том, что он брюзжит. Чиун считал, что сказано неудачно и слишком резко, но понимал, что в словах Римо есть доля правды. На протяжении многих лет Чиун уговаривал Римо оставить Америку и перейти на службу более достойным империям. Например, Персии, ныне утратившей былое величие и получившей название Иран. Он рассчитывал, что работа на другую страну станет первым шагом на пути превращения Римо в истинного корейца.
 Но Римо поступил еще лучше: он приехал в Синанджу и сразу же покорил всех обитателей деревни. Чиун даже не предполагал, что такое может произойти, тем более так быстро.
 И все же он испытывал грусть.
 Ему хотелось кому-нибудь пожаловаться, но он не решался. Если бы Римо узнал, что Чиун несчастлив, то мог бы принять какое-нибудь поспешное, необдуманное решение. Например, потребовать, чтобы они немедленно вернулись в Америку, где Чиун был счастлив. Относительно счастлив.
 При этой мысли на изборожденном морщинами лице Чиуна появилось странное выражение.
 Пока сохла тушь на свитке, Чиун взял с низенького столика кусок пергамента. Этот пергамент изготовили во времена Тутмоса II, и по западным меркам он считался бесценным, но для Мастера Синанджу это был всего лишь листок для записей, достойный величайшего Дома наемных убийц за всю человеческую историю.
 Записка предназначалась Римо. Едва начав писать, Чиун сразу же вспомнил слово, обозначающее одновременно и “светлый”, и “неблагодарный”, и продолжил письмо.


* * *

 На дисплее справа расположился зеленый контур Соединенных Штатов Америки.
 Доктор Харолд В. Смит нажал на клавишу, и внутри контура появились границы штатов. На левой стороне экрана, отгороженный пунктиром, светился список Харолдов Смитов с датой и местом смерти. Смит вызвал этот список вновь, когда в Массачусетсе, у себя в кабинете был обнаружен новый труп — врача Харолда К. Смита. Его имя было последним в списке, построенном по датам гибели.
 Пальцы доктора Смита летали по клавиатуре, последовательно нажимая на клавиши.
 Один за другим все имена в списке получили порядковый номер, и один за другим каждый номер появился на карте. Между нанесенными на карту номерами выстраивалась толстая зеленая линия, словно в какой-нибудь детской игре.
 Наконец все цифры заняли свое место, образовав зигзагообразную линию, идущую из Алабамы в Массачусетс. Линия была извилистой, но четкой. Это означало, что убийца — если он был один — ехал по шоссе.
 Еще одна клавиша — и на карте появились все главные дороги США.
 Зигзагообразная линия совпала с крупнейшими магистралями штатов, где были совершены убийства. Это было доказательством того, что у убийцы существовал четкий план и его путь, прошедший от Алабамы на север, в Новую Англию через район Великих озер, лежал теперь на юг. Следующая жертва, по оценкам Смита, будет обнаружена в Массачусетсе, Род-Айленде или Коннектикуте. А потом?
 Не мог же убийца-путешественник двигаться на восток — там он уперся бы в Атлантический океан. Поэтому ему оставалось ехать на юг, в город Нью-Йорк, либо на запад, в северную часть одноименного штата. Но любой путь (от этой мысли у Смита возникло болезненное чувство тошноты) в конце концов неизбежно приведет его в местечко Рай, штат Нью-Йорк.
 К доктору Харолду В. Смиту.
 Ему оставалось ехать на юг, в город Нью-Йорк, либо на запад, в северную часть одноименного штата. Но любой путь (от этой мысли у Смита возникло болезненное чувство тошноты) в конце концов неизбежно приведет его в местечко Рай, штат Нью-Йорк. К доктору Харолду В. Смиту.




 Глава седьмая


 Случайное соседство за столом на званом ужине сделало Ферриса ДОрра величайшим специалистом в своем деле.
 Он занимался металлами. Некоторые из тех, кто мог сказать то же про себя, спекулировали золотом, платиной, изредка серебром. Феррис ДОрр занимался титаном. Он его не продавал, не покупал, не спекулировал им, он с ним работал. В свои неполных тридцать лет он был ведущим специалистом в той области, где ценность определялась не дефицитом, а возможностью практического применения.
 Ставя свой серебристо-серый “БМВ” на стоянку компании “Титаник титаниум текнолоджиз”, расположенной в Фоллз-Черч, штат Вирджиния, Феррис ДОрр в который уж раз вспоминал тот удивительный день, с которого все и началось.
 Тогда ДОрр был старшеклассником и особыми успехами не блистал, зато встречался с Дориндой Домичи, дочкой дантиста, который считал Ферриса вполне приемлемым, но не более того. А все потому, что Феррис был лишен честолюбия. То есть абсолютно. Он не собирался поступать в колледж, не представлял себе, в какой области станет делать карьеру, и имел лишь сомнительный шанс выиграть в государственную лотерею.
 А еще он надеялся жениться на Доринде хотя бы потому, что у ее старика были деньги, а деньги Феррис любил.
 Но вот одним темным вечером все его надежды рухнули. Случилось это на переднем сиденье его неуемно пожиравшего бензин “крайслера”. В тот вечер Феррис решил, что их отношениям с Дориндой пора “подняться на новый уровень близости”. Именно так он и выразился.
 — О’кей, — согласилась Доринда, не вполне понимая, о чем идет речь, но зачарованная звучанием слов.
 — Отлично, — сказал Феррис и принялся стягивать с нее свитер.
 — Что ты делаешь? — спросила Доринда.
 — Мы же поднимаемся, помнишь?
 — Тогда зачем ты пытаешься уложить меня на сиденье?
 — Как это расстегивается? — спросил Феррис, пытаясь снять с нее лифчик.
 — Попробуй спереди.
 — Именно туда я и пытаюсь добраться — до твоего переда.
 — Я хочу сказать, лифчик расстегивается спереди.
 — Да? Что же ты сразу не сказала?
 Ощущение было отнюдь не столь восхитительно, как о том мечтал Феррис ДОрр. Сиденье было слишком узким, и когда его нога застряла в рулевом колесе, они решили перейти назад.
 — Так-то лучше, — пробормотал Феррис. Он вспотел. Похоже, придется положить гораздо больше сил, чем он рассчитывал.
 — Мне неприятно, — сказала Доринда, хмуря брови.
 — Потерпи. Мы же только начали.
 Не успел он произнести этих слов, как все было кончено.
 — И это все? — разочарованно спросила Доринда.
 — Разве это было не великолепно? — с мечтательным взглядом произнес Феррис.
 — Нет, противно. Пошли в кино. И забудем, что это вообще случилось.
 — Доринда, я люблю тебя, — обнимая девушку, сообщил Феррис ДОрр. И в порыве страсти он выдал ей свой величайший секрет; — Я хочу жениться на тебе.
 — Ладно, — сказала Доринда. — Только сначала я должна спросить отца.
 — Моя мама тоже, наверно, будет против. У нее мечта женить меня на еврейской девушке из хорошей семьи.
 — Как это? — удивилась Доринда, застегивая джинсы.
 — У меня мать — еврейка. Но я-то не еврей.
 — Как чудесно, — произнесла Доринда.
 — Я говорю тебе об этом только потому, что теперь между нами не должно быть секретов. После того, что сегодня произошло. Обещаешь, что это будет наш маленький секрет?
 — Обещаю, — ответила Доринда.
 И на следующее же утро за завтраком спросила отца:
 — Папа, а что такое “еврей”?
 — Это такая религия. Отец Мелоун часто упоминает их в проповедях.
 — Да? — удивилась Доринда, которая зимой каталась на лыжах, летом — на яхте, а остальное время года — на лошадях и кроме этого мало чем интересовалась. — А я думала, они только в Библии. Как фарисеи.
 — А почему тебя это интересует? — спросила мать.
 — Потому что Феррис сказал, что он не еврей.
 — Конечно, нет. Он же ходит в церковь, как и мы!
 — А зато мать у него — еврейка.
 Миссис Домичи пролила кофе, мистер Домичи тяжело закашлялся.
 — Когда он тебе это сказал? — как бы невзначай спросил он.
 — После, — ответила Доринда, намазывая маслом сдобную булочку.
 — После чего?
 — После того, как мы поднялись на новый уровень близости.
 Когда в следующий раз Феррис ДОрр пришел в дом Домичи к ужину, он почувствовал некоторую холодность в отношении семьи к нему. Сначала он решил, что что-то не то сказал, но когда его перестали приглашать на еженедельные лодочные прогулки, устраиваемые всей семьей, он понял, что серьезно влип.
 Однажды вечером, когда Доринда тщетно пыталась пресечь его попытки расстегнуть ее лифчик, он напрямую спросил ее, что произошло.
 — Отец сказал, что ты еврей, — честно призналась она.
 Феррис так и замер на месте.
 — Так ты ему все рассказала?!
 — Конечно.
 — Но ведь это же секрет! Наш маленький секрет!
 — Секреты для того и существуют, чтобы их выдавать.
 — Но я не еврей! У меня мать еврейка, а отец — католик. И я был воспитан в католической вере. Даже после смерти отца я остался католиком, несмотря на все причитания и уговоры матери.
 — Отец говорит, что еврей есть еврей.
 — А что еще он говорит? — подавленно спросил Феррис, оставляя белоснежный лифчик Доринды в покое.
 — Чтобы я и не думала выходить за тебя замуж.
 — Черт! — вырвалось у Ферриса, когда он понял, что лакомый кусочек ускользает у него из рук.
 Однако, несмотря на это, семья Доринды пригласила его на обед в честь Дня благодарения. Это был типично итальянский обед с обилием вина, чесночного хлеба, домашних равиоли и языка в соусе из моллюсков. И только в конце, словно спохватившись, подали малюсенькую индейку. Трудно съесть много индейки со всем этим изобилием мучных изделий. Можно себе представить, какой скандал закатила Доринда, чтобы добиться этого приглашения, подумал Феррис ДОрр.
 Его догадка подтвердилась: вместо того, чтобы усадить его за семейный стол рядом с Дориндой, ее родителями и еще семерыми детьми Домичи, его сослали за приставной столик с шумной компанией двоюродной родни.
 Но Феррис не унывал. Он пришел сюда в основном ради того, чтобы поесть, поэтому, не смущаясь, завязал разговор с коротко постриженным кузеном Доринды всего несколькими годами старше него.
 — Феррис ДОрр, — представился он, оценивающе оглядывая парня.
 — Джонни Теста. Рад познакомиться.
 Парень был вежлив, как бойскаут. Феррису даже показалось, что он излишне сладковат. Наверно, поп или семинарист.
 — Вы местный? — поинтересовался Феррис.
 — Вообще-то да. Но сейчас я в отпуске. Видите ли, я служу на флоте.
 — Надо же? Подводные лодки, авианосцы и всякое такое?
 — Вообще-то я всплываю только тогда, когда дядя Дом собирает на своем шлюпе всю семью. Я работаю в научно-исследовательской лаборатории ВМФ в Вашингтоне, Я металлург.
 — Работаете с металлами? — переспросил Феррис, поняв только половину слова. — Сварщиком?
 Парень добродушно расхохотался.
 — Не совсем. Наша группа занимается титаном и возможностями его применения в технике. Это такой металл, — добавил он, заметив непонимающий взгляд Ферриса.
 — А чем замечателен этот ваш титан? — спросил ДОрр, отправляя в рот что-то сильно напоминающее резину. При ближайшем рассмотрении это оказался кальмар.
 — Это ценнейший стратегический металл. Его используют для изготовления важнейших частей самолетов, подводных лодок, спутников, разного рода имплантатов и другого высокотехнологичного оборудования. С одной стороны, он очень хорош: не подвержен коррозии, устойчив к перегрузкам и даже интенсивному обстрелу. Но все дело в том, что его нельзя обрабатывать, как, например, сталь или железо, из него можно лишь штамповать детали при обычной температуре. Процесс очень дорогостоящий, к тому же большой процент потерь. Вот, например, сколько нужно закупить титана, чтобы изготовить какую-нибудь деталь самолета? Обычно соотношение полтора к одному, то есть в процессе производства теряется целая треть.
 — И ты действительно этим занимаешься? — спросил Феррис.
 — С титаном связаны и другие проблемы. У него слишком высокая температура плавления, что создает трудности для сварки — приходится помещать его в инертный газ, и он практически не поддается ковке. Когда он достигает температуры плавления, то начинает взаимодействовать с азотом и становится хрупким.
 — Это и есть его плохие свойства? — уточнил Феррис ДОрр, который, кажется, начал что-то понимать.
 — Точно. Именно так.
 — И чем же вы занимаетесь?
 — Пытаемся разработать способ, который позволил бы сваривать титан как обычный металл. Если мы научимся его сваривать, то сможем строить самолеты из титана. А сейчас его можно использовать лишь для производства важнейших частей.
 — Никто не видит свинины? — громко поинтересовался Феррис, глядя в сторону мистера Домичи. — Господи, с каким бы удовольствием я съел бы сейчас сочную отбивную! Это мое любимое блюдо.
 Главный стол выразительно проигнорировал его слова, и ему пришлось довольствоваться очередным блюдом из макарон, которое он не сразу опознал.
 — Специалист, которому удастся этого добиться, станет миллиардером, — продолжал Джонни Теста.
 — Миллиардером? Может, ты им и станешь? — высказал предположение Феррис, втайне надеясь, что этого не произойдет.
 — Если мне это и удастся, все денежки достанутся ВМФ, а мне — лишь почести.
 — Не очень-то справедливо.
 — Да мне этого и не удастся, — покачал головой Джонни. — Я всего-то снимаю на пленку эксперименты по сварке. Мы изучаем, как капли припоя отлетают от титановых форм. Настоящий прорыв будет только тогда, когда удастся решить проблему горячей ковки, но до реальных открытий в этой области еще пилить и пилить.
 — А сколько на это потребуется лет?
 — Пять. А может, и десять.
 — А сколько лет требуется на то, чтобы стать металлургом?
 — Вообще-то четыре, но можно уложиться и в меньший срок.
 — А можно быть металлургом, не вступая в ВМФ?
 — Конечно. Уверен, что подобный переворот в науке произведет какая-нибудь частная фирма. Вот уж кто поживится!
 — А где всему этому учат? — спросил Феррис ДОрр, который именно в этот момент принял решение относительно дальнейшей карьеры.
 — Я учился в Массачусетском технологическом институте.
 — Это, кажется, в Бостоне?
 — Если точнее, недалеко от Бостона.
 — А нельзя еще поточнее? — поинтересовался Феррис, бешено строча что-то на салфетке. — И назови слово “металлургия” по буквам, хорошо?
 На следующий же день Феррис окончательно порвал с Дориндой и принялся с ожесточением грызть гранит науки. Ему оставалось учиться в школе еще два года, и он рассчитывал извлечь из них максимальную пользу. В свободное время он читал все, что мог, по металлургии, чтобы к моменту поступления в институт у него был бы какой-то задел. Шутка ли, иначе какой-нибудь идиот прикарманит все его миллионы!
 Но на это никто не претендовал. Феррис поступил в Массачусетский технологический институт и закончил его за три года, причем в последний год, работая исключительно в одиночку, он открыл способ закалки бронзы, аналогичный тому, который, по мнению специалистов, существовал в Древнем Египте, но был безвозвратно утерян. По окончании института Феррис получил очень хорошее место в компании “Титаник титаниум текнолоджиз”, одной из крупнейших в военно-промышленном комплексе.
 А было это пять лет назад, размышлял Феррис, вылезая из машины. За эти годы он дослужился до вице-президента отделения компании. Все это время он неуклонно шел к намеченной цели. У него была собственная лаборатория, и в ней он разработал способ облегчить формовку титана, решил проблему соединения титана с современной пластмассой, провел серию экспериментов по сварке с помощью кварцевой лампы. Но проблема ковки титана так и не была решена.
 Этим утром Феррис ДОрр уже готов был объявить все эти открытия никчемными.
 — Доброе утро, мистер ДОрр, — приветствовал его охранник на дверях.
 — Доброе утро, э-э, Гольдстейн, — ответил Феррис, всматриваясь в табличку на груди охранника, и тут же твердо решил немедленно его уволить. Он не любил евреев — евреи напоминали ему мать.
 Он вставил пластиковую карточку в прорезь, и дверь зажужжала, пропустив его и тут же закрывшись за ним. Оказавшись в лаборатории, Феррис приступил к работе. Он испытывал легкое возбуждение: это должно произойти сегодня. Или завтра, на худой конец. Он не знал, когда точно это произойдет, но чувствовал, что близок к цели. Очень близок.
 На столе лежали три округлые серовато-голубоватые заготовки титана, на каждой красовалась эмблема компании в виде трех “Т”. Они вполне смахивали на обычный свинец, если не считать закругленных краев и отличной полировки. Если увидишь такую чушку на улице, то не обратишь на нее ни малейшего внимания.
 Но Феррис знал, что заготовки представляют собой последнее слово в области титанового производства. Чтобы получить подобные слитки, необходимо выделить титан из исходного сырья. Но даже в них титан все еще остается исходным продуктом. Чтобы изготовить конечный продукт, их необходимо тщательно обточить, разрезать или сформовать, так что в результате большая часть ценного сырья пропадет даром. Титан с трудом поддается ковке и фактически не поддается плавке. Температура плавления титана очень высока. И отливки получаются ломкими.
 Проблема казалась неразрешимой, но Феррис ДОрр все же нашел решение, причем столь же блестящее, сколь и очевидное. Другими словами, гениальное.
 Если плавка титана для придания ему необходимой формы создает больше проблем, чем решает, значит, штука в том, чтобы расплавить металл, не нагревая его.
 Феррис ДОрр высказал эту мысль президенту компании “Титаник титаниум текнолоджиз” Огдену Миллеру.
 — Вы с ума сошли! — сказал босс.
 Тогда Феррис напомнил ему, как еще студентом открыл способ закалки бронзы, и Миллер дал ему лабораторию и неограниченное финансирование.
 В результате появился титановый распылитель. Феррис ДОрр подвез опытный образец к столу, где на трех подносах лежали три титановых бруска.
 Титановый распылитель напоминал диапроектор на колесиках. На нем не было никаких датчиков. Прибор представлял собой простой черный ящик с тупым носом, установленный на мобильной подставке. Феррис направил нос прибора на брусок, лежащий на подносе с буквой “А”. Еще один брусок лежал на подносе с буквой “В”; третий поднос был обозначен буквами “АВ”.
 Феррис включил распылитель. Он загудел, хотя не было никаких других признаков того, что он работает. Ученый принялся крутить микрометрические винты, пока не совпади цифры.
 — Частота вибрации установлена! — радостно пропел он. — На старт, внимание — марш! — И он нажал на единственную имевшуюся кнопку.
 Брусок на подносе “А” растаял, словно прошлогодний снег.
 — Это “А”, — пробормотал Феррис.
 Он снова настроил прибор и нажал пуск.
 Брусок на подносе “В” покачнулся и тут же оплавился.
 — А это “В”, — снова пропел Феррис. — А сейчас будет самое трудное!
 Он начал вертеть винты. Каждый раз, когда он считал, что задал нужную частоту, он нажимал на кнопку. Но ничего не происходило. Расплавленный титан на подносах “А” и “В” блестел, как лужи на солнце, а брусок между ними оставался таким же, каким был.
 — Черт! — воскликнул Феррис. — А ведь я так близок к цели!
 — Скорее, к увольнению! — произнес голос у него за спиной.
 Феррис так и подпрыгнул.
 — О, мистер Миллер, я не слышал, как вы вошли.
 — Феррис, что это за история с секретаршей? Она вчера вышла отсюда вся в слезах!
 — Мы повздорили, — рассеянно ответил Феррис, снимая с прибора боковую панель и принимаясь рыться внутри.
 — А она утверждает, что ты пытался залезть к ней под юбку.
 — Если честно, то мне это удалось.
 — И судя по тому, что мне доложили, прямо в этой лаборатории!
 — Ей понравилось. По крайней мере, она так сказала.
 — И, развлекшись с ней, ты ее уволил? Это так? Прекрати возиться с этой штуковиной и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
 — А нельзя ли это попозже обсудить? Мне кажется, я у цели.
 — Ты, можно считать, уже здесь не работаешь, вот что я тебе скажу!
 — С каких это пор переспать с секретаршей считается преступлением? Почти все в этой компании спят с кем-нибудь из сотрудников. Я, по крайней мере, не сплю с представителями своего пола.
 — С этим мы еще можем мириться, — поспешно признал мистер Миллер. — Но мы не можем мириться с возбуждением против нас дела по факту дискриминации. Она заявляет, что ты уволил ее в связи с религиозными убеждениями.
 — Она еврейка и сама в этом призналась. Если бы я знал об этом, то ни за что не переспал бы с ней. И прежде всего не стал бы брать ее на работу.
 — Тебе следовало бы выдвинуть более уважительные причины. У нас огромные государственные заказы, а из-за твоей глупости они могут сорваться!
 — Я-то в чем виноват? — мрачно спросил Феррис. — Фамилия у нее Харт. Разве у евреев бывают такие фамилии? Нужно выдавать им значки, чтобы их можно было отличить от остальных людей.
 — Кое-кто уже пытался это сделать. Кажется, его звали Гитлер. Феррис, что с тобой?
 — Не могли бы вы немного отойти? Кажется, я снова добился синхронности излучения.
 — У тебя отсутствует гармония с самим собой, Феррис, и в этом твоя проблема.
 — Отсутствует гармония, синхронность, — произнес Феррис, ставя панель на место. — Может, в этом и кроется разгадка. Синхронность нужна для “А” и “В”, а для “АВ” нужна противофаза. Это может получиться!
 — Что может получиться?
 — Смотрите, — предложил Феррис ДОрр, заменяя подносы “А” и “В” аналогичными и помещая на них новые бруски. — На подносе “А” титан группы “альфа”. — Он нажал кнопку, и брусок перешел в жидкое состояние.
 — Ну и что? — сказал Миллер. — Мы и так знаем, что ты умеешь плавить титан при помощи лазера. Какое это имеет значение? Теперь металл стал слишком ломким, чтобы его можно было применять. Он вступил во взаимодействие с воздухом.
 — Это не лазер.
 — Да?
 — Это распылитель. Здесь не используется нагрев.
 — Не используется нагрев? — переспросил Миллер, вынимая сигару изо рта.
 — Вы чувствуете теплоту?
 — Теперь, после того как ты сказал, я понял, что нет.
 — Поставьте руку перед выпускным отверстием.
 — Нет уж, спасибо.
 — Тогда нажмите вот эту кнопку, я сам подставлю руку. — И, расплывшись в улыбке, Феррис помахал рукой перед аппаратом.
 — Микроволны?
 Феррис покачал головой.
 — Тогда моя рука сварилась бы не хуже гамбургера. Это звук.
 — Значит, без нагревания? — еще раз уточнил Огден Миллер.
 — Смотрите.
 Феррис подошел к подносу “А” и опустил в металл указательный палец, а когда палец вынул, то с него капал жидкий титан.
 — Господи! — пробормотал президент компании. — Я позову доктора.
 Он направился к выходу, но Феррис преградил ему путь.
 — Потрогайте сами, — предложил он, протягивая Миллеру палец.
 Миллер осторожно пощупал металл. Он был густой холодный и, судя по тому, как Феррис снял его тонкий слой с ногтей, подверженный ковке. Да, вполне ковкий.
 — Не ломкий? — недоверчиво спросил Миллер.
 — Абсолютно, — с улыбкой ответил ДОрр.
 — Ты понимаешь, что это значит? Больше не будет сверхпластичной формовки, и мы сможем разливать его в формы, как сталь!
 — Берите выше, — поправил его Феррис ДОрр. — Мы сокращаем процесс обработки руды. С помощью распылителя можно сразу получать титан из породы. Мы можем плавить и переплавлять его, как леденец.
 — И все с помощью этой штуки?
 — И это еще не все.
 Феррис взял с полки квадратный кирпич и протянул шефу.
 — Что это?
 — Вчера это были два прямоугольника. Чистый титан.
 — Но я не вижу следов сварки!
 — Сварка — это вчерашний день.
 — Выходит, отныне не будет сварки? Голос Огдена Миллера звучал недоверчиво, как у ребенка.
 Феррис кивнул.
 — Можете распрощаться с ней навсегда, как только я решу проблему титана группы “альфа — бета”.
 — И тебе это удастся?
 Оба подошли к распылителю.
 — Кое-что из того, что вы сказали, дает мне основания считать, что удастся. — И Феррис ДОрр принялся настраивать микрометрические винты. — Как вы, должно быть, знаете, молекулы альфа-титана представляют из себя шестигранники. Когда титан нагревают до восьмисот восьмидесяти пяти градусов по Цельсию и выше, структура молекул меняется и металл превращается в бета-титан.
 — Я не разбираюсь во всех этих технических деталях, мне ни к чему. Я президент.
 — Но, надеюсь, вам известно, что альфа— и бета-титан наилучшим образом подходит для производственных целей?
 — Я слышал подобное мнение, это так.
 — Этот прибор с помощью сфокусированного ультразвука вызывает вибрацию металла, так что его молекулярная структура, проще говоря, разрушается. Металл переходит в жидкое состояние без какого-либо нагрева и потери массы.
 — Так просто?
 — Так просто. Но альфа— и бета-титан не реагирует на распылитель. Я потратил целых две недели, пытаясь подобрать подходящую частоту волн, но все безуспешно. Примерно так же вскрывают сейф. Как только найдена верная комбинация, механизм срабатывает. Нужно только продолжать искать точную последовательность цифр.
 — Что ж, продолжай искать.
 — Если альфа-титан распадается под действием синхронизированных частот, то, возможно, альфа— и бета-титан реагирует на лишенную синхронности вибрацию?
 — Ты у нас вундеркинд, ты и скажи.
 — Нет, я лучше вам покажу.
 И Феррис ДОрр приступил к работе.
 Огден Миллер, президент компании “Титаник титаниум текнолоджиз”, взял стул и закурил новую сигару. Его лицо сияло, словно лампочка, глаза затуманились. Он уже видел, как его компания занимает первое место во всех оборонных и аэрокосмических программах и входит с ними в двадцать первый век. Это было здорово! Это революция в металлургии! Ему представлялась огромная, на разворот, реклама в следующем номере журнала “Авиация сегодня”: величайшее открытие за всю историю металлургии! И сделано оно компанией “Титаник титаниум”. А это значит — принадлежит ему, Огдену Миллеру. Если только получится с альфа— и бета-титаном, все так и будет.
 Под бдительным оком начальника Феррис проработал весь обеденный перерыв. Он работал до пяти часов, а потом и позже, настраивая и перенастраивая прибор и нажимая кнопку, но все безрезультатно.
 И ровно в 21.48 титановый брусок на подносе “АВ” расплавился.
 Мужчины с красными от напряжения глазами ожесточенно заморгали.
 — Он расплавился? — прошептал Миллер.
 — Мои глаза подсказывают мне, что да.
 — Я не верю твоим глазам. Равно как и моим.
 — Ну что, сами запустите в него палец или лучше я?
 — На этот раз я сам хочу удостоиться этой чести.
 Огден Миллер подошел к подносу “АВ” и осторожно прикоснулся к холодному голубоватому металлу. Титан сверкал. Он казался холодным на ощупь, словно желе. Когда Миллер вынул палец, он сиял серебристо-серым цветом и с него, капля за каплей, стал стекать в поднос расплавленный титан. Огден Миллер оглянулся на Ферриса ДОрра.
 — Ты уверен, что это альфа— и бета-титан?
 — Мы сделали это! — выкрикнул Феррис. — И сможем теперь разливать титан по формам, как сталь!
 — Мы можем ковать, сваривать его! Черт, да мы просто можем его пить!
 — Боюсь, это уж слишком, мистер Миллер.
 — Хорошо, Феррис, выпьем шампанского. А почему бы и нет? Давай, запиши свои расчеты на бумаге, и мы это хорошенько отметим!
 — А как же с тем делом?
 — С каким делом?
 — Ну, насчет секретарши.
 — Да черт с ней! Пусть судится. Мы уладим дело, и у нас еще останется много миллиардов.
 — Миллиардов, — с придыханием выговорил Феррис ДОрр. — Миллиардов!




 Глава восьмая


 Римо Уильямс проснулся с дождем.
 Или, точнее говоря, Римо Уильямса разбудил дождь. Он проспал всю ночь в своем незаконченном доме прямо на жестком полу. Все его тело было в занозах от необструганных досок. Дождь начал накрапывать вскоре после рассвета, и капли стекали с потолка прямо на его спящую фигуру.
 Одна большая капля упала Римо на щеку и сквозь приоткрытые губы попала в рот. Римо вскочил, ощутив языком холодный сладкий вкус. Дождь тут сильно отличался от американского с неприятным вкусом всякого рода химикалий. Римо запрокинул голову, пытаясь поймать новые капли.
 Сегодня, решил Римо, он обязательно положит крышу. И тут же вспомнил, что не знает, как это делается. Он вышел на улицу и по грязи пошел к Дому Мастеров, сверкавшему под дождем, как алмаз.
 Подойдя к дому, Римо постучал, но ему никто не ответил.
 — Ну же, Чиун, открывай!
 Он постучал снова и вновь не получил ответа. Тогда он сконцентрировался на дыхании. Западный человек, желая лучше слышать, концентрируется на слухе. Но от этого перенапрягаются чувствительные барабанные перепонки, поэтому эффект чаще всего бывает прямо противоположный. Сконцентрировавшись на дыхании, Римо расслабил мышцы тела и настроился на окружающие шумы.
 Ненапряженные, но очень чуткие уши подсказали Римо, что Чиуна дома нет.
 — Вы, случайно, не видели Чиуна? — спросил он у проходящих мимо женщин с вязанками хвороста на спине.
 Улыбнувшись ему, они отрицательно покачали головой.
 Римо пожал плечами и толкнул дверь. Она оказалась незаперта, и он вошел.
 В доме все было как прежде: на полу лежали груды драгоценных камней и стояли чаши, полные жемчугов, — только на низком столике возле трона появился лист пергамента. Еще от двери Римо узнал свое имя, написанное по-английски.
 Он схватил пергамент.
 Римо Темному:
  Знай, о сын мой, что я не виню тебя в тех несчастьях, которые с недавнего времени преследуют меня. Мастера Синанджу, поднявшего тебя из грязи в чужой стране и приведшего к совершенству. Не держу я на тебя обиды и за то, что ты ни разу не поблагодарил меня за мою жертву. Ты не виноват и в том, что коварным образом присвоил расположение моего народа. Это их право — распоряжаться своей любовью, да и как они могли устоять перед льстивыми речами того, чьим учителем был Чиун, которого, я надеюсь, ты назовешь в своих летописях Великим. Только не думай, что я навязываю тебе свое мнение. Пиши историю так, как сочтешь нужным. 
 Я ушел из Синанджу, но ты не беспокойся за меня. Я нахожусь на закате моих дней, и работа всей жизни для меня окончена. Я бы остался жить в деревне, которую безвозмездно поддерживал всю жизнь, но здесь никому не нужен убогий старик, даже несмотря на его прошлые подвиги. Впрочем, я выполнял свою работу не во имя прославления Дома Синанджу, а ради продолжения традиции. И вот теперь настал твой черед принять на себя тяжкое бремя, упавшее с моих плеч. Да родится у тебя много прекрасных сыновей и да не обрушит никто из них на тебя ту же неблагодарность и позор, которыми судьба наградила меня.
  Теперь деревня твоя! Тебе принадлежит Дом Мастеров. У тебя есть Ма Ли (надеюсь, ты соблюдешь традиционный срок помолвки). Я не виню тебя за то, что ты отшвырнул меня, как старый башмак, и обратил свою непостоянную любовь на Ма Ли, ранее известную под именем “Безобразная”, ибо она молода, как и ты, а молодые не любят дряхлых и старых, поскольку те напоминают им об одиночестве и болезнях, в будущем уготованных и им. И порой весьма заслуженно. 
  Строй свои туалеты, Римо. Строй сколько хочешь. Сделай их такими, чтобы в них можно было плавать. Я согласен. И публичные дома тоже можешь строить. Пусть побережье Синанджу прославится своими публичными домами, самыми огромными в мире, которые прославят и имя Римо Темного, последнего Мастера Синанджу. 
  Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора. 
  P.S. Только не трогай основной капитал. Можешь потратить хоть все золото, но ни в коем случае не продавай сокровища. Золото находится в распоряжении Мастера, а сокровища принадлежат Синанджу. 
  P.P.S. И не больно-то доверяй жителям деревни. Даже Ма Ли. Все они коварные. Как и ты. Сам знаешь, они не любят тебя, а лишь мечтают о твоем золоте. 
 Под письмом красовалась рассеченная надвое трапеция, символ Дома Синанджу.
 — Отлично! — прокричал Римо в пустоту и бросился в соседнюю комнату, где Чиун хранил личные вещи:
 Вещи лежали в четырнадцати открытых сундуках. В Синанджу не было шкафов. Они должны были стать еще одним нововведением Римо.
 Все четырнадцать сундуков были на месте. Римо заглянул в тот, где хранились Чиуновы кимоно. Недоставало серого дорожного кимоно, спального кимоно и синего кимоно, расшитого золотом, в котором Мастера предпочитали встречаться с бывшими императорами.
 — Он действительно уехал, — уныло произнес Римо. Да, так оно и было. Римо перевернул всю деревню, обшарил каждую лачугу, каждый дом, но Чиуна нигде не было.
 — Что случилось? — спросила Ма Ли, когда для Римо правда стала очевидной.
 — Чиун исчез. Ушел прямо среди ночи.
 — Но зачем ему уходить? Здесь его дом. Он скучал по Синанджу с того самого дня, когда уехал в Америку.
 — Похоже, он чувствовал себя покинутым, — сказал наконец Римо.
 Жители Синанджу были в смятении. Женщины плакали, мужчины стенали, обращая свое горе к небесам. Испуганные этими звуками дети разбежались и попрятались кто куда. Изо всех уст вырывались жалобные стоны, все задавали один и тот же вопрос. И боялись ответа.
 Первым задал вопрос вслух Пул Янг, староста, обратившись к новому Мастеру — Римо:
 — А взял ли он с собой сокровища?
 — Нет! — рявкнул в ответ Римо, и тут же радость осветила все лица, словно солнце выглянуло из-за облаков.
 — Как вам не стыдно, — упрекнула их Ма Ли. — Мастер Чиун защищал и кормил нас, многих с самого раннего детства. Как не стыдно быть такими жестокосердными.
 — Спасибо тебе, Ма Ли, — сказал Римо, когда деревенские жители разошлись.
 — Интересно, а куда уехал Мастер? — спросила она уже спокойнее.
 Римо стоял по колено в грязи возле дома Чиуна. Вопрос застал его врасплох. Моросил дождь, стирая любые возможные следы, а Мастер Синанджу, чья нога не смяла бы даже шелковое покрывало, никогда не оставлял никаких следов.
 Но, как ни странно, следы были видны невооруженным глазом — то отчетливый отпечаток ноги в скользкой грязи, то ниточка серого шелка. Неужели Чиун был так расстроен, думал Римо, что не принял обычных мер предосторожности?
 В сопровождении любопытных сельчан Римо проследил путь, по которому Чиун вышел из деревни и добрался до единственной дороги, связывающей ее с внешним миром.
 С вершины горы Римо бросил взгляд на грунтовую дорогу, от которой на некотором отдалении отходили три современнейшие автомагистрали, построенные вождем Северной Кореи Ким Ир Сеном, чтобы загладить свою вину перед Синанджу. Одна вела на восток, другая на север, третья — на юг.
 Следы сандалий Чиуна виднелись на всем протяжении грунтовой дороги, и Римо заметил слабые отпечатки его ноги в самом начале шоссе, ведущего на юг.
 Значит, Чиун отправился в Пхеньян, столицу КНДР. Но куда дальше — вот вопрос.
 Что там Чиун написал? “Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора”. Вообще-то это должна была бы быть Персия, но сам Чиун признавал, что в наши дни Персия превратилась Бог знает во что и правят там попы, а не нормальные правители. Может, Китай? Нет, Чиун считает китайцев ворами. Япония? Тоже вряд ли, так что страны тихоокеанского региона и Европу можно смело исключить. Значит, остаются только Африка и Северная Америка.
 Неужели Чиун имел в виду Америку?


* * *

 Крестьянин из Сунчёна сказал, что с удовольствием бы подвез почтенного старца.
 — Тогда почему же ты не хочешь остановиться? — спросил Чиун, идя рядом с повозкой.
 — Потому что на повозке нет места, — был ответ. В повозку был впряжен одинокий вол. — Разве вы не видите, я везу ячмень на рынок?
 Чиун, не замедляя шага, оглянулся на двухколесную повозку, где действительно под мелким дождиком мокла гора ячменя.
 — Хороший ячмень, — заметил Чиун. — Можно, я пойду с вами рядом? — невинно поинтересовался он.
 — Если вам этого хочется, о незнакомец.
 — Я не незнакомец, — поправил Чиун. — Меня все знают.
 — Я не знаю, — ответил крестьянин.
 Поскольку Чиун путешествовал инкогнито, он не стал называть крестьянину свое имя.
 Через некоторое время крестьянин заметил, что усталый вол побежал резвее. Дождь прекратился, и между облаков появились просветы. Это обещало хорошую погоду. И тут крестьянину пришло в голову, что его престарелый попутчик слишком долго молчит. Он обернулся, проверяя, идет ли старик за повозкой.
 Оказывается, нет. Старец уже не шел, а ехал, удобно устроившись на повозке. Повозка была пуста.
 — Где мой ячмень?! — завопил крестьянин, останавливая вола.
 — Повозка оказалась дырявой, — как ни в чем не бывало ответил Чиун.
 И тут только крестьянин заметил, что за повозкой тянется дорожка из ячменя, начинаясь прямо от Западно-Корейского залива.
 — Почему же вы мне раньше не сказали?
 Крестьянин был просто вне себя; его остроконечная шляпа упала на асфальт.
 — Ты не спрашивал, — пожал плечами Чиун.
 — Что же мне теперь делать? — запричитал крестьянин. — Не могу же я собирать все по зернышку! Я разорен, разорен!
 — Ничего подобного, разорена всего лишь твоя повозка, — возразил Чиун. — Довези меня до аэропорта в Пхеньяне, и я дам тебе золотой.
 — Два золотых, — принялся торговаться крестьянин.
 — Не дразни судьбу, — предупредил Чиун, прикрывая полами кимоно небольшую дырочку, впрочем, достаточно широкую для того, чтобы в нее могло пройти одно ячменное зерно, как песчинка через горлышко песочных часов. — Благодари Бога за то, что в эту роковую для тебя минуту я оказался рядом.


* * *

 В аэропорту Мастеру Синанджу сообщили, что он не может купить билет на самолет, направляющийся на Запад: северокорейская авиакомпания не летает на Запад. Вот если ему нужно улететь в Россию и у него есть соответствующие документы, это пожалуйста. В Китай — тоже возможно. А уж из России или Китая он сможет долететь до любой точки социалистического содружества.
 — А как насчет Сеула? — поинтересовался Мастер Синанджу, по-прежнему отказываясь назвать себя. — Ведь из Сеула тоже можно улететь на Запад.
 Но стоило Мастеру произнести эти слова, как его тут же арестовали, обозвав прислужником Запада.
 Но арест Чиуна продолжался ровно столько, сколько понадобилось сотрудникам службы безопасности, чтобы произнести эти слова.
 Вдруг стражи порядка почувствовали, что оружие вылетело у них из рук и застряло в потолке, а на их непокрытые головы посыпалась штукатурка. Но не успели они посмотреть наверх, как им потребовалась срочная медицинская помощь.
 Главный хирург в больнице скорой помощи хотел во что бы то ни стало выяснить, как эти двое смогли попасть на военную службу с такими врожденными дефектами.
 Им не поверили, когда они попытались объяснить, что вовсе не являются сиамскими близнецами со сросшимися боками, а что они стали жертвами нападения со стороны наиболее опасных буржуазных кругов Запада. После операции они пошли под трибунал за сокрытие факта инвалидности.
 Но к этому времени Чиун уже приземлился на базе ВВС в Кимпо, Южная Корея, куда прилетел на северокорейском военном самолете без опознавательных знаков. Оба пилота, согласившиеся на этот перелет, сразу же по прибытии на аэродром приняли яд.
 Чиун, даже не подозревавший, что стал катализатором международного конфликта, спокойно вышел из самолета и исчез в тумане. Он всего на несколько секунд опередил южнокорейские и американские войска, немедленно стянутые к самолету.
 Несколькими часами позже из Кимпо в свой обычный рейс домой, в Америку, вылетел бомбардировщик стратегического авиационного командования ВВС США. Пролетая над Гавайями, ведущие самолет летчики были нимало удивлены, услыхав стук в дверь кабины.
 Они осторожно переглянулись: насколько им было известно, бомбовый отсек был пуст. Там никого не могло быть.
 — Может, кто-нибудь из ремонтников случайно уснул, — предположил первый пилот.
 — Я посмотрю, — сказал второй пилот, снимая наушники.
 Открыв дверь, он обнаружил на пороге маленького корейца в сером кимоно. Кореец приветливо улыбался.
 — Английский твоя-моя понимай? — спросил второй пилот.
 — Получше, чем ты, — осадил его Чиун. — Сколько можно ждать! Когда тут у вас подают обед?




 Глава девятая


 В 1949-м ему сказали, что надежды нет.
 Но он не верил даже в первые месяцы, проведенные в зеленой комнате. Он был подключен к аппарату искусственного дыхания. Это продолжалось ужасно долго, и он лежал, глядя в висевшее под углом зеркало, в котором виднелись изможденное бледное лицо и лысый череп, словно у только что вылупившегося птенца.
 Со временем волосы кое-где выросли — клоками. Брови тоже отросли. Специалисты по пластической хирургии, — труд которых оплачивали благотворители, сохранившиеся с прошлых времен, — восстановили обгоревшие уши, так что они стали похожи на уши других людей, хотя и несколько меньше по размеру.
 А еще через некоторое время его вынули из барокамеры. Он сам потребовал этого. Поначалу врачи отказывались, пугая его тем, что тогда он умрет, но он просто взял и приказал. Именем прошлого, именем рейха, исчезнувшего навсегда, и в конце концов они согласились.
 И он стал дышать сам.
 Но ему не сказали, что он потерял обе ноги.
 — Мы считали, что не стоит вас беспокоить, — объяснил врач. — Чудо, что вы вообще выбрались из этой переделки живым! — У врача был выговор еще той, единой Германии, и это был единственный врач, которому он доверял.
 Остальные врачи, кажется, тоже знали свое дело, но они не были истинными арийцами. У них были сальные черные волосы и кожа цвета кофе с молоком. И говорили они на языке низшей расы — на испанском, который распространен в Аргентине.
 — Вы обязаны были меня предупредить! — бушевал он. — Если бы я знал, то не стал бы жить! Я бы со спокойным сердцем тихо сошел в могилу! На что мне свобода, если я не могу ходить? Пусть у меня одна рука — но ею я смог бы задушить этого убийцу Смита. Мне было бы вполне достаточно для этого и одной руки, но без ног... Врач-немец только беспомощно развел руками. — Вам повезло — вы остались в живых, так будьте за это благодарны судьбе.
 Потребовалось еще много лет лечения и тренировок, прежде чем он научился сидеть в инвалидном кресле. Это был второй этап. А третий начался, когда появились инвалидные кресла с электроприводом и он перестал нуждаться в сиделке, которая до этого возила его. Но и этого ему было мало.
 Он хотел ходить на своих ногах, как здоровый человек. Годы шли, а он по-прежнему оставался в больнице в окрестностях Буэнос-Айреса. Ему поставили деревянный протез с крюком на конце, но протез этот едва продержался неделю. Он просыпался с криком среди ночи, весь в поту, пытаясь потушить бушевавший вокруг пожар. В результате он задевал ночник, рвал простыни, а однажды сильно оцарапал щеку одной из сиделок, которая пыталась удержать его в постели.
 Тогда крюк заменили черным пластмассовым колпачком. Он был такой же обтекаемый и бесполый, как и гладкая рубцовая ткань у него на лобке, где когда-то давным-давно врачи ампутировали омертвелый, гангренозный орган, заменив его пластмассовой трубочкой, чтобы не зарос воспалившийся мочевой проход.
 Это было унизительно, но все же казалось несопоставимым с остальными унижениями, которым его подверг Харолд Смит в ту озаренную красным светом ночь. И пусть он теперь мало чем отличался от женщины — в сердце он по-прежнему оставался мужчиной, и сердце его жаждало настоящей мужской мести. Мести истинного арийца.
 Когда в семидесятых появились бионические протезы, он потребовал, чтобы ему сделали такой. И добился своего. В те времена он уже покинул зеленую комнату, которую так ненавидел, и жил теперь в небольшом доме близ Салты. Дом оплачивали доброхоты, которые помнили и верили.
 — Если им удалось сделать протез руки, то получится и с ногами, — сказал он тогда своему врачу.
 — Над этим сейчас работают, — ответил врач. — Думаю, когда-нибудь получится. Для инвалидов с одной ногой это будет просто подарок судьбы, но для тех, у кого вовсе нет ног... — И доктор печально покачал головой.
 — Так что, надежды нет?
 — Нет.
 И он поверил врачу. Но лицо ненавистного Харолда Смита продолжало смотреть на него из зеркала, из всякого окна, освещенного ярким аргентинским солнцем, насмехаясь над ним. Вечно молодой, Смит просто дразнил его.
 К этому времени он установил связи по всему миру. Кое-кто из преданных Германии людей покинул руины, оставшиеся от их страны, и поселился в Америке. Некоторые из них навещали его в особнячке, вспоминали, говорили о добрых старых временах и былой славе, которая еще даст о себе знать.
 — Отыщите Смита! — умолял он. — Но только не приближайтесь к нему, не трогайте его. Я прошу только его отыскать!
 Но Смита им найти не удалось. Бывшее Бюро стратегических служб было распущено, и хотя Смит оставался его сотрудником до последнего дня, далее его след терялся. Высказывались предположения, что его перевели на работу в новый разведорган, ЦРУ, но не было никакой возможности получить доступ к архивам этой организации.
 — Может, его нет в живых? — говорили друзья.
 — Нет, — резко отметал он подобные предположения. — Он жив. Он будет жить до того самого дня, когда мои руки сомкнутся на его шее! Нет, он не умер, иначе я бы почувствовал это. Он жив, и я так или иначе его найду.
 Вот тогда-то он и приехал в США. Америка изменилась, но ведь изменился весь мир. И даже он сам.
 В Америке он обнаружил множество Харолдов Смитов и принялся их убивать.
 Это было легко, но не приносило удовлетворения. Ни один из них не был тем самым. А всего Харолдов Смитов было бесконечное множество. Он вновь впал в отчаяние.
 Но сегодня многое изменилось: врач сказал ему нечто такое, что вернуло ему интерес к жизни.
 — Появилась надежда.
 — Вы уверены? — переспросил он.
 — Если то, что вы говорите, правда, то надежда безусловно есть. — Этот врач работал с ним сравнительно недавно. Молодой, талантливый и преданный, он был лучшим специалистом по бионическим протезам в стране. Именно он создал трехпалую клешню, намного превосходящую любой протез, который можно было заказать в магазине медицинской техники. — Я слышал об открытии этого ДОрра. Если он действительно решил проблему плавки титана, значит, скоро можно будет на этой основе создать протезы.
 — Что значит — скоро?
 — Года через три. Или даже меньше.
 — Но я не могу ждать три года! — воскликнул он. Он лежал на кушетке; простыня прикрывала обрубки, оставшиеся от ног, и непристойную наготу между ними. Илза стояла рядом. Он не стеснялся ее, не смущался того, что она видит, как он лежит, подобно сморщенному куску мяса на столе. Она уже не раз наблюдала его в таком виде. Она одевала его, купала, кормила. У него не было секретов от Илзы — кроме, пожалуй, желания, которое он испытывал по отношению к ней.
 Он улыбнулся ей, и она нежно вытерла ему пот со лба влажным полотенцем.
 — Мы вот-вот его найдем, — объяснила Илза врачу.
 — Я начал поиски, и уже не могу остановиться, — вмешался он. — Что вы можете сделать для меня?
 — Ничего.
 — Что нужно для создания протезов? Я достану все необходимое!
 — Технология производства подобных протезов существует, — ответил врач. — Я могу сделать все, чем располагает современная наука. Но вы сами знаете, в чем загвоздка: сталь — слишком тяжелый металл и из нее нельзя произвести части механизма, который, будучи вживленным в каждую ногу, станет управлять движением протезов. Алюминий же слишком мягок и деформируется при нагрузке. Я бы мог сделать вам ноги уже завтра, но они не смогут ходить. Если бы у меня был изобретенный ДОрром распылитель, можно было бы изготовить необходимые части из титана, но его у меня нет, так что придется ждать, когда будет налажено производство этого прибора.
 — Значит, мы должны заполучить ДОрра и его секретную разработку, — произнес он, и Илза крепко сжала его настоящую руку.
 — Это ваше дело, — сказал врач, убирая стетоскоп в саквояж. — Звоните, когда понадоблюсь. Я хотел бы затемно выбраться отсюда — нехорошо, если человека с моим именем увидят возле этого места.
 — Вы хороший немец, — сказал он врачу на прощание. Значит, надежда есть. После стольких лет наконец появилась надежда!




 Глава десятая


 Доктор Харолд Смит сидел в своем кабинете в санатории “Фолкрофт” и ожесточенно тер глаза. Затем вновь водрузил на нос очки в стальной оправе и обратился к компьютерному экрану.
 Над Лонг-Айлендским проливом шел снег, но доктору Смиту была чужда эта спокойная красота.
 Одно за другим на безмолвном экране появлялись необычные сообщения. Компьютер специально отбирал только те, которые были интересны для КЮРЕ, черпая сведения из информации телеграфных агентств и программ теленовостей. Смит давно разработал систему, с помощью которой бездумный компьютер научился отделять от повседневной чепухи данные, представляющие ценность для КЮРЕ. Для этого использовались ключевые слова, такие, как “смерть”, “убийство”, “преступление”. Встречая подобные слова в газетных статьях или сводках телеграфных агентств, компьютер отбирал соответствующие сообщения.
 Смит читал с экрана:
  В Бостоне двумя выстрелами в грудь убита двадцатидвухлетняя девушка. Предполагается, что убийство связано с наркотиками. На прошлой неделе ей удалось избежать смерти, когда на нее охотились неизвестные, вооруженные автоматами “узи”. 
  В Майами три дня назад пропали два тайных полицейских агента. Предполагается, что они мертвы. 
 В Сан-Франциско подразделения военной полиции окружили самолет ВВС, прибывший с Дальнего Востока. Пилоты заявили, что на борту находится безбилетный пассажир, но когда по прибытии служба безопасности обшарила весь самолет, не было обнаружено и следов безбилетника.
 И вот уже четвертый день подряд ни один Харолд Смит в стране не был убит.
 Смит вызвал карту, на которой были отмечены передвижения убийцы Смитов. Путь его обрывался в Оукхэме, штат Массачусетс, но ни один Харолд Смит не погиб в этом штате. Равно как и в Род-Айленде. Или в Коннектикуте.
 Что это могло означать?
 Неужели убийства прекратились столь же внезапно, как и начались? Или неизвестный убийца все никак не мог добраться до новой жертвы? Но за четыре дня он мог прочесать весь Род-Айленд, самый маленький штат США. Да и Коннектикут тоже.
 Если, конечно, убийца уже не приехал в штат Нью-Йорк и не находился поблизости от местечка Рай, штат Нью-Йорк.
 Смит мог бы, конечно, привести службу безопасности “Фолкрофта” в состояние повышенной активности, но они не были готовы к чему-либо до такой степени серьезному. “Фолкрофт” был обычным лечебным заведением, и секьюрити считали, что охраняют богатых пациентов. В распоряжении Смита находилось все, чем располагало правительство США, так что он мог бы потребовать, чтобы санаторий окружили отборные части национальной гвардии. Менее чем через час территорию охраняли бы вертолеты ВМС. И к семичасовой программе новостей кинокамеры и юпитеры тележурналистов успели бы приоткрыть завесу над КЮРЕ, если и вовсе не лишить организацию надежного прикрытия. Смиту ни за что не удалось бы скрыть своего прошлого — работы в разведке. Когда КЮРЕ только создавалось, обсуждался вопрос о том, чтобы уничтожить все документы, касающиеся прошлой деятельности Смита, но в конце концов идею отвергли.
 В результате Смит просто уволился из ЦРУ и занял скучную, но хорошо оплачиваемую должность в частном секторе. Никто не заподозрил, что за должностью директора “Фолкрофта” скрывается самый главный секрет США.
 Так что для защиты Харолда Смита вертолеты не прилетят.
 По тем же самым соображениям Смит не хотел привлекать внимание правоохранительных органов к тому, что убийства не случайны. В последние четыре дня он потратил немало времени на то, чтобы рапорты полицейских не попали в компьютерную сеть, связывающую все органы охраны порядка. Из памяти компьютеров загадочным образом исчезали файлы, из закрытых кабинетов пропадали папки с документами.
 Нет, в газетах не должно появиться заголовков, подробно рассказывающих об убийствах Харолдов Смитов, — это может привлечь внимание ко всем Смитам в его возрастной группе. А именно к ней принадлежали все тринадцать жертв.
 Так что Харолд В. Смит, имеющий в своем распоряжении всю мощь американских вооруженных сил, но не имеющий возможности просто вызвать полицию, продолжал работать в своем спартанском кабинете. Единственным средством защиты ему служил “кольт” сорок пятого калибра, который лежал в правом верхнем ящике стола. Глаза Смита были прикованы к экрану компьютера, который немедленно сообщил бы ему, если бы произошло новое убийство.
 Если, конечно, убийца не объявится в “Фолкрофте”. Тогда Смит узнает об этом гораздо быстрее, поскольку станет следующей жертвой.
 Зазвонил телефон, и Смит схватил трубку.
 — Харолд?
 Это звонила жена.
 — Да, дорогая.
 — Уже шесть часов. Ты не придешь сегодня ночевать?
 — Боюсь, мне опять придется засидеться допоздна. Извини.
 — Харолд, мне страшно за тебя, за нас.
 — Тебе совершенно не о чем беспокоиться, — неубедительно соврал Харолд Смит.
 — Кажется, мы возвращаемся в прошлое, в наши трудные дни.
 — Ты хочешь сказать, что я возвращаюсь? — произнес Смит, и его голос потеплел.
 — Ах, если бы ты был сейчас рядом со мной!
 — Мне бы тоже очень хотелось быть сейчас дома. — Вдруг краем глаза Смит заметил, как на экране мелькнула фамилия Смит. — Мне пора. Я еще позвоню.
 — Харолд!..
 Но Смит резко повесил трубку. Повернувшись к экрану, он успокоился: фамилия Смит принадлежала какому-то политику, арестованному по обвинению в коррупции.
 Ложная тревога. Смит раздумывал, не позвонить ли жене. А какой в этом теперь смысл? — решил он наконец. Она права, он действительно возвращается к своим старым привычкам, становится холоден с ней.
 У них была крепкая семья, но лишь потому, что она мирилась с его вечным сидением на работе, с постоянной занятостью, с холодностью. Смит хорошо обеспечивал семью, был верным мужем, исправно посещал церковь, но не более того. Государственная служба превратила его в законченного бюрократа, а чувство ответственности за свой народ вытянуло из него все соки.
 Когда Римо с Чиуном оставили службу в КЮРЕ, Смит почувствовал себя гораздо свободнее. И это чувство сделало его другим человеком. Он стал ближе к жене. После сорока лет совместной жизни они ощутили себя почти молодоженами.
 И так продолжалось три месяца, с грустью думал Смит, предпринимая отчаянные попытки вернуться мыслями к своему рабочему компьютеру.
 Смит не знал, кто убийца. Он даже не был уверен, что безумная погоня за Харолдами Смитами — это попытка достать именно его. Но были все основания это предполагать.
 Во-первых, его прошлое. За время работы в Бюро стратегических служб и ЦРУ он нажил массу врагов. Конечно, появились враги и за время работы в КЮРЕ, но благодаря Римо и Чиуну никому из них не удалось уцелеть. Нет, эти убийства не могут иметь никакого отношения к КЮРЕ. Всякий, кто знает о связи Смита с КЮРЕ, легко вычислит его местонахождение.
 Значит, убийца — это фигура из прошлого. Но кто же он? Впрочем, кем бы он ни был, он не обладал определенной информацией.
 Он не знал, где Смит живет и работает в настоящее время.
 Он не знал полного имени Смита, иначе нападению подвергались бы только Харолды В. Смиты.
 Но что самое главное, он не знал, что охотится на человека, который может за себя постоять.




 Глава одиннадцатая


 Бойс Барлоу в одиночку сделал городок Догвуд, штат Алабама, с населением 334 человека чистым :в расовом отношении. И очень гордился своим, достижением, Догвуд был его родным городом и находился недалеко от большого города под названием Хантсвилл. В Догвуде не осталось евреев. Впрочем, их там никогда не было, как не было и азиатов, хотя в Рокет-Сити они были. Но коль скоро они обитали в Рокет-Сити, то Бойсу Барлоу не было до них дела.
 Бойс Барлоу был основателем Лиги расовой чистоты Алабамы. Основал он ее как-то вечером в пивнушке, недели через две после того, как кончилось выходное пособие, под аккомпанемент музыкального автомата, исполнявшего дрянную музыку в стиле кантри.
 — Эта страна катится в пропасть, — сообщил Бойс двоюродным братьям Люку и Баду.
 Люк с Бадом подняли бутылки пива, которые держали в руках, в знак солидарности с праведным гневом брата. Люк сыто рыгнул.
 — Уже до того дошло, что человек не может найти достойного места в городе, где родился, — продолжал Бойс.
 — Но ведь есть и другие заправочные станции, — заметил кузен Люк.
 — Только не в Догвуде, — пожаловался Бойс. — Я могу заливать бензин в баки не хуже других, но больше не смогу делать этого в Догвуде.
 — Так переезжай!
 — С какой это стати? Я здесь родился. И как это у старика Шама поднялась рука выбросить на улицу уроженца этих мест? Я же проработал у него год и три месяца! У меня преимущество.
 — Старик Шам обвинил тебя в том, что ты залез в его деньги.
 — Ну и что? Я же там работал.
 — Он сказал, что ты залез в кассу после закрытия, — уточнил Люк.
 — Я выпил, — объяснил Бойс. — А пьяный не ведает, что творит. Это же известно!
 — А я слышал, старик Шам нашел тебе замену, — сказал Люк. — Какого-то индейца из Хантсвилла.
 — Индийца?! Черт побери, куда катится эта страна? Иностранцев развелось...
 — Не индийца, а индейца.
 — А какая разница? — спросил Бад, который вылетел из пятого класса догвудской начальной школы.
 — Индийцы носят тюрбаны, а индейцы — лук и стрелы, — объяснил Люк, которому не хватило всего двух месяцев до окончания средней школы. — Ничего хорошего ни в тех, ни в других.
 — Это точно, — согласился Бойс. — Все они ленивые, не любят работать и только сосут соки из великих наций вроде нас.
 — Ты в своем репертуаре, Бойс, — вмешался бармен. Бойс кинул на бармена угрюмый взгляд.
 — Когда я захочу привлечь твое внимание, то пописаю на пол.
 — На прошлой неделе ты так и поступил.
 — А на этой неделе я обдумываю другой вариант.
 — Надеюсь, ты не будешь делать здесь по-большому, — сухо заметил бармен.
 — Так из-за кого я лишился работы? — громко спросил Бойс. — Из-за типа в тюрбане или из-за типа со стрелами?
 — Я слышал, парня зовут Орел, — сказал Бад. — Джон Орел.
 — Наверно, из тех, что со стрелами. Если бы он был в тюрбане, то его звали бы Джон Корова, — предположил Люк, в котором проснулись задатки историка. — Они в Индии мастаки по части коров.
 — Это не по-американски, — пожаловался Бойс вслух, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Чтобы он вот так запросто получил мою работу.
 — Как раз очень по-американски, — вставил бармен, вытиравший стакан. Бармен вытирал этот стакан только для того, чтобы от него была хоть какая-то польза. В Догвуде сроду никто не пил пиво из стаканов. — Индейцы жили здесь еще до нас. Этот парень в большей степени американец, чем любой из вас.
 Мысль дошла до сознания подвыпившего трио.
 — Кажется, он прав, — шепнул дружкам Люк. — Я даже где-то об этом читал.
 — Но ведь он не белый? — спросил Бойс.
 — Точно, они краснокожие. Их еще называют красными.
 — Коммунисты, — вставил Бад, сплюнув на пол.
 — Нет, но они ничем не лучше, — добавил Люк.
 — Этого нельзя так оставить! — сказал Бойс Барлоу.
 — Что же нам делать? — поинтересовался Бад.
 — Например, отбить Догвуд у индейцев.
 — А сколько будет индейцев? — Люк был въедлив по натуре.
 Бойс и Люк посмотрели на Бада.
 — Думаю, только один, — пожал плечами Бад.
 — Отлично. У нас будет численное превосходство.
 — Я слышал, эти индейцы — крутые ребята.
 — А мы бейсбольную биту с собой захватим, — предложил Бойс Барлоу, натягивая пониже на глаза бейсболку с флагом конфедератов.
 В ту же ночь братья приехали на заправку старика Шама и потребовали, чтобы им заправили автомобиль.
 — Не надо кричать! — прогрохотал голос прямо у них над ухом. — Я здесь.
 — Где это здесь? — спросил Бойс, высовывая из окна лохматую голову.
 И тут он увидел Джона Орла. В нем было за два метра росту, а фигурой он напоминал стойку бензоколонки. Собственно, в темноте они и приняли парня за стойку бензоколонки, вот почему его появление их не испугало.
 — Ты Джон Орел? — спросил Бойс Барлоу.
 — Он самый, — отозвался Джон Орел, наклоняясь к машине. Он улыбнулся. Это была дружелюбная улыбка, так что его широкое индейское лицо стало похоже на обрешетку грузовика. — Чем могу помочь?
 У братьев отвисла челюсть, и они с ужасом уставились на Джона Орла.
 — Он белее всех нас, — прошептал Люк.
 — И к тому же больше, — добавил Бад. — Всех нас вместе взятых.
 — Залей полный бак, приятель, — добродушно попросил Бойс, тщетно пытаясь изобразить улыбку.
 Когда они отъезжали от бензоколонки, напряженную тишину нарушил Бад Барлоу:
 — А идея неплохая была.
 — Она и сейчас хороша, — возразил Бойс Барлоу. — Мы должны сделать Догвуд городом для белых американцев.
 — И индейцев. Но только белых, — добавил Бад, с опаской оглядываясь на бензоколонку.
 — А кто еще есть в Догвуде с другим цветом кожи? — поинтересовался Бойс.
 — Есть один специалист по тыквам на окраине, — ответил Люк. — Как бишь его? По имени Элмер, а фамилию забыл.
 — Элмер Хокинс, — подсказал Бойс. — Негр. Да, его надо прогнать.
 — А что он такого сделал? — спросил Бад.
 — Так он же не белый, ясно? Чем не идея? Прогоним из города всех чернокожих.
 — Но этому Элмеру за семьдесят. И кому он вообще помешал?
 — С неграми надо держать ухо востро: пусти сейчас одного, а завтра их целая сотня набежит.
 — Послушай, да Элмер живет здесь почитай пятьдесят лет. Он сам пришел в город, никто его не приводил. Он у нас единственный негр.
 — Он должен покинуть город. Сегодня же ночью, — твердо заявил Боне.
 При свете луны троица подползла к жалкой хибарке Элмера Хокинса. Все получилось очень легко: их не хватали за ноги ползучие растения. Место, где жил Элмер Хокинс, было единственным открытым местом во всей округе, которое не заросло неистребимыми сорняками.
 Они постучали в дверь. Окна дома были темны.
 — Элмер, а ну, открывай! — крикнул Бойс пьяным голосом.
 Затем они в течение десяти минут молотили в дверь, но ответа не было, и они сдались.
 — Наверно, взялся посидеть с чьими-то детьми, — предположил Бад. — Элмер всегда старается помочь людям.
 — Заткнись! — гаркнул Бойс. — Завтра ночью я уже не приду. Сегодня у меня плохое настроение, а завтра оно может улучшиться.
 — Ну а я лично не собираюсь сидеть здесь всю ночь, — заявил Люк.
 — У кого-нибудь есть спички? Мы сожжем к черту дом и выживем этого ниггера из Догвуда.
 — Мне такое не по душе, — сказал Бад, но было поздно: Бойс уже поднес зажигалку к основанию деревянного дома.
 Занялся огонь; дерево потемнело, и желтая полоска огня весело побежала вверх.
 Минут десять спустя к хижине прибежал Элмер Хокинс. Он оказался долговязым стариканом с волосами, тронутыми сединой.
 — Что тут происходит? Что вы сделали с моим домом?! — завопил он.
 — Мы прогоняем всех негров из Догвуда! — рявкнул ему в ответ Бойс Барлоу.
 — Это не Догвуд, ты, идиот! Это Араб!
 — Араб? — в изумлении переспросил Люк.
 — Граница проходит там, выше по дороге. Какого черта вы сожгли мой дом?
 — Мы выгоняем всех негров из Араба тоже, — самодовольно заявил Бойс.
 И ему это удалось, но только не так, как он рассчитывал. Элмер Хокинс наблюдал, как хижина, где он прожил большую часть своей жизни, сгорела до основания. Он не разъярился, не вызвал полицию, не стал выдвигать обвинения, а вместо этого на следующий же день нанял адвоката.
 Окружной судья присудил Элмеру Хокинсу семьсот долларов в качестве возмещения убытков и еще пятьдесят тысяч долларов за моральный ущерб, а поскольку Бойс Барлоу был беден как церковная мышь и не мог выплатить эту сумму, то судья распорядился продать с аукциона дом, где семья Бойса Барлоу жила еще со времен Гражданской войны. На эти деньги Элмер Хокинс купил себе скромный домик в Хантсвилле, и еще осталось на скромную закусочную возле Маршалловского космического центра, где Элмер Хокинс и провел в достатке остаток дней, получая удовольствие от работы.
 — Ничего, зато я, по крайней мере, победил, — заявил Бойс Барлоу по окончании дела, сидя на своем любимом месте все в той же пивнушке.
 — Бойс, но ведь ты потерял дом! — мрачно заметил Люк.
 — Я добился того, что Догвуд стал чистым в расовом отношении!
 — Он таким и был. Элмер, если ты помнишь, жил в Арабе.
 — Теперь мы не станем ограничиваться Догвудом, — сказал Бойс, глядя в бутылку пива, словно в магический кристалл. — Мы будем расширяться.
 Расширение далось нелегко. Лига расовой чистоты Алабамы заполучила еще несколько членов только благодаря тому, что новобранцы считали позором утрату Бойсом фамильного жилища. Так что теперь организация насчитывала шесть членов. А поскольку все шестеро временно были без работы, уплата членских взносов представляла определенные сложности.
 — Как можно расширяться, не имея ни гроша за душой? — пожаловался как-то Боне, сидя вечером все в той же пивной.
 — Можно уехать из города и попытаться получить работу, — предложил Бад, но его никто не услышал.
 И тут с судьбоносным предложением выступил бармен, которому надоело, что представители Лиги проводят собрания в его заведении, забывая оплачивать счета.
 — А вы обратитесь на кабельное телевидение, — посоветовал он. — Они сейчас всем предоставляют эфир. Это называется право на свободу информации или что-то в этом роде. И совершенно бесплатно.
 — Но в Догвуде нет кабельного телевидения, — заметил Бойс.
 — Так обратитесь в Хантсвилл, — возразил бармен.
 Так родилась передача “Час Лиги расовой чистоты”, и уже через три месяца их лозунг “Вернем Америку!” стал достоянием двадцати девяти штатов и округа Колумбия. Количество членов возросло до трех тысяч по всей стране. Бойс Барлоу купил себе чудесный каркасный домик белого цвета в окрестностях Хантсвилла. От него было рукой подать до национального штаба организации, переименованной в “Лигу расовой чистоты Америки и Алабамы”, который располагался на территории бывшего бойскаутского лагеря. Барлоу превратил лагерь в Крепость чистоты и обнес колючей проволокой.
 Почти год спустя возле забора, по которому был пропущен электрический ток, появился человек. Он сидел в инвалидном кресле.
 — Хочу вступить в вашу достойнейшую организацию, — сказал человек.
 Он был очень-очень стар, и у него не было ног.
 — Убирайтесь, — ответил Люк Барлоу, не открывая ворот. — У нас возрастной ценз.
 — Илза! — позвал тогда старик, и из-за машины показалась молоденькая блондинка.
 — Привет! — весело крикнула она и лучезарно улыбнулась.
 — Привет, — ответил Люк, не отрываясь глядя на ее грудь.
 — Можно нам войти? Я очень прошу!
 — Конечно, — поспешно согласился Люк, который вдруг осознал, что в организации крайне мало незамужних женщин. — Счастлив познакомиться, — сказал он, отворив ворота. — Меня зовут Люк. Я вице-капрал службы безопасности.
 — Никогда не слыхал о подобном звании, — заметил старик в инвалидном кресле.
 — Это я сам придумал, — с гордостью объяснил Люк. — Можно было назваться так или адмиралом ворот. Адмирал, конечно, лучше, но зато вице-капрал длиннее.
 Старик улыбнулся. У него была жуткая улыбка — улыбка трупа с давно сгнившими зубами.
 — Естественно, — произнес он.
 Когда старика привезли к Бойсу Барлоу, тот проигрывал три тысячи долларов в покер и был рад, что есть повод прервать игру.
 — Игра окончена, — заявил он партнерам и захватил пригоршню банкнот, — поделим деньги. Чем могу быть полезен?
 — Так вы и есть Бойс Барлоу? Я смотрел ваши передачи. Мы с вами родственные души.
 — Мы с вами родня?
 — По духу. Я разделяю ваши чувства — Америка для американцев!
 — А кто вы такой?
 — Это герр Конрад Блутштурц, — с гордостью сообщила Илза. — Он истинный ариец. И похож на вас.
 — Черта с два! — воскликнул Бойс Барлоу. — У меня две ноги! — Впрочем, не хотел вас обидеть, — поспешно добавил он.
 — Я приготовил вам подарок.
 И Конрад Блутштурц положил на покерный стол какую-то книгу.
 — “Мейн кампф”, — прочитал вслух Бойс Барлоу.
 — Первое слово произносится как “майн”, — поправил его Конрад Блутштурц, — а не “мейн”.
 — Так называется какое-то блюдо в “Китайском драконе”.
 — Это совсем другой язык. Название переводится как “Моя борьба”. Книгу написал великий человек.
 — Адольф Гитлер, — прочитал Бойс. — Кажется, он был плохой человек?
 — Проигравших всегда так называют. Но если бы Гитлер победил, сейчас уже не было бы ни евреев, ни негров, ни других представителей низших рас, которые живут в Америке и отнимают у истинных американцев рабочие места, лишая когда-то мощную нацию жизненных сил.
 — Неужели правда?
 — Его мысли — это ваши мысли, — продолжал Конрад Блутштурц. — Он высказал их еще до вашего рождения, так что вы, Бойс Барлоу, изобретаете колесо. Прочтите книгу, и вы сами все поймете. Когда закончите, позвоните мне по этому номеру и мы поговорим.
 Бойс Барлоу прочел книгу. Безногий старик был прав. Бойс Барлоу понял, что он был прав во многих отношениях.
 В последовавшем разговоре Конрад Блутштурц пообещал “втрое увеличить количество членов в Лиге расовой чистоты Америки и Алабамы. Всего за одну ночь.
 — От вас требуется всего три вещи, — сказал он.
 — Какие это еще три вещи? — подозрительно спросил Бойс.
 — Во-первых, водрузите этот флаг на крышу самого высокого здания на вашей территории.
 Бойс Барлоу взял флаг. Сам флаг был красный, а в середине располагался белый круг с каким-то странным черным крестом. Бойс узнал этот флаг: он видел его в фильмах о второй мировой войне.
 — Ребята, что вы об этом думаете? — спросил Бойс Люка и Бада, показывая им флаг.
 — Мне больше нравится зеленый цвет, — сказал Люк.
 — А я люблю красный, — сказал Бад, имея в виду флаг конфедератов.
 — И я, — поддержал Бойс. — Значит, решено.
 — Отлично, — сказал тогда старик. — Во-вторых, назовите свою организацию “Арийская лига Америки”.
 — А что значит “арийский”?
 — Мы все здесь арийцы, — объяснил Конрад Блутштурц. — Арийцы — это раса господ, потомки чистых в расовом отношении викингов. Как Илза, например.
 Все посмотрели на Илзу. Илза тоже взглянула на присутствующих и сладко улыбнулась.
 — Тогда мы все арийцы, правда, ребята? — воскликнул Бойс. — Особенно я. Почему бы не назвать организацию “Лига белых арийцев Америки”? Чтобы и дураку было понятно.
 — Неплохая идея, — согласился Конрад Блутштурц.
 — А что в-третьих?
 — Я должен занять второй по значимости пост в организации.
 Бойс Барлоу согласился и на это, и действительно, как старик и обещал, вскоре количество членов резко возросло, но возросло оно в основном за счет людей с немецкими фамилиями, что поначалу весьма беспокоило троицу руководителей организации, недавно переименованной и “Лигу белых арийцев Америки и Алабамы”. Бойс настоял на том, чтобы в названии было сохранено слово “Алабама” как “напоминание о том, что это величайшее движение зародилось в самом сердце Южных штатов”.
 Однажды вечером, подсчитывая месячные взносы Бойс спросил старика:
 — Кажется, наш лозунг “Америка для американцев”?
 — Совершенно верно, — согласился Конрад Блутштурц.
 — Тогда какого черта в ней делают эти проклятые иностранцы?
 — Они не иностранцы. Ведь Америка — это плавильный котел. Здесь собрались лучшие представители всех белых наций. Американцы немецкого происхождения — такие же американцы, как и любые другие. Или даже лучше. Мы должны бороться против негров, евреев и Смитов.
 — Смитов? — удивился Бойс. — Разве они не такие же белые, как и мы с вами? Я имею в виду, в большинстве своем?
 — Они-то и есть хуже всех. С виду они кажутся белыми. По крайней мере, у них белая кожа, но души у них черные, злые. В свое время мы очистим Америку от негров, евреев и других низших рас, но сначала мы должны уничтожить всех Смитов.
 Вообще-то Бойс Барлоу не вполне понял эту последнюю мысль Конрада Блутштурца, но членские взносы продолжали исправно поступать, и он делал все, что предлагал старик.
 Так, Конрад Блутштурц объяснил, как сделать рекламу Лиге белых арийцев. Вместо того, чтобы выступать по кабельному телевидению, сказал он, или проповедовать на улицах, где представителей Лиги то и дело освистывали или провожали улюлюканьем, надо устраивать марши по улицам американских городов и выкрикивать расистские лозунги. Такие вещи всегда привлекают внимание средств массовой информации. Независимых средств массовой информации. А когда выкрикиваешь расистские лозунги, то представители оскорбленных рас обычно отвечают возмущенными криками. А иногда даже забрасывают участников марша гнилыми фруктами и пустыми бутылками.
 — Стоит нам это сделать, как мы приобретем всеобщую симпатию. Пусть негры, евреи и азиаты нападут на нас. Мы будем выглядеть хорошими, а они плохими, потому что ни одна программа новостей не отводит на репортаж больше трех минут. За это время они не успеют показать наши лозунги, зато покажут, как противники нападают на нашу мирную демонстрацию.
 Так оно и вышло. Все выходило так, как он говорил. Этот Конрад Блутштурц был настоящий гений. Он знал все.
 И когда Конрад Блутштурц потребовал, чтобы его называли “герр фюрер”, Бойс Барлоу возвел это в ранг политики. А когда герр фюрер сделал главной задачей Лиги поиск человека по имени Харолд Смит, Бойс Барлоу не стал задавать вопросов. В конце концов Харолд Смит был всего лишь одним из Смитов с черной душой, возможно, тайный руководитель предполагаемого восстания Смитов, направленного на подрыв расовой чистоты Америки.
 Так что, когда герр фюрер Блутштурц приказал Бойсу Барлоу с кузенами Люком и Бадом лично отправиться в Фоллз-Черч, штат Вирджиния, за ученым по имени Феррис ДОрр, Бойс Барлоу задал лишь один вопрос:
 — Он вам нужен живой или мертвый?




 Глава двенадцатая


 Сначала доктору Харолду Смиту показалось, что у него начались галлюцинации. Вчера он снова не пошел домой ночевать. Просто не отважился. Во-первых, он боялся пропустить какое-нибудь важное сообщение, а во-вторых, испытывал чувство стыда. Ему не хотелось являться к жене все тем же Харолдом Смитом с кислым лицом и железной волей, закаленной работой в разведке. И кроме того, он боялся привести неизвестного убийцу к себе домой, тем самым подвергая опасности жизнь жены.
 — Пожалуйста, повторите, — попросил он миссис Микулку, заподозрив, что от недосыпания стал слышать черт знает что.
 Миссис Микулка повторила сообщение, тщательно выговаривая, слова:
 — Я сказала, что вас хочет видеть мистер Чиун. Он настаивает, и охрана на воротах не знает, как поступить.
 — Вы сказали: Чиун?
 — Да, доктор Смит. Чиун. Так что передать охране?
 — Попросите проводить Чиуна ко мне в кабинет. Только очень осторожно. Скажите, чтобы не трогали его, никоим образом не провоцировали на какие-либо действия и не досаждали ему.
 — Господи, уж не сбежавший ли он больной? — воскликнула миссис Микулка, хватаясь пухлой ручкой за свою высокую грудь.
 — Передайте, что я прошу, — сказал доктор Смит, не спуская глаз с экрана.
 Через несколько минут охрана доставила Чиуна в приемную Смита.
 — Здравствуйте! — приветствовала миссис Микулка Мастера Синанджу. Она вспомнила престарелого азиата: он несколько раз приходил к доктору Смиту.
 — Приветствую тебя, о дама из приемной Императора Смита! Пожалуйста, доложи Императору, что прибыл Мастер Синанджу, в прошлом наемный убийца Его Величества.
 — Я немедленно сообщу о вас, — выдохнула миссис Микулка, подумав, что этот человек — явный претендент на фолкрофтский изолятор.
 — Доктор Смит, посетитель уже здесь.
 — Пусть войдет. А вы можете пойти перекусить. Мастер Синанджу, неотразимый в своем парадном, Щитом золотом, кимоно, церемонно вошел в кабинет.
 — Приветствую вас, о Император Смит! — сказал он с легким поклоном. — Дом Синанджу шлет вам приветствия и наилучшие пожелания. Счастлив видеть вас в добром здравии.
 — Благодарю, — ответил Смит, глаза которого ввалились и покраснели, а лицо приобрело мертвенный оттенок. — Не ожидал увидеть вас здесь.
 — Моя радость в тысячу раз превосходит вашу, — сообщил Мастер Синанджу.
 — Э-э, надеюсь, вы в настоящий момент ни на кого не работаете и это, так сказать, визит вежливости?
 — В настоящее время я еще не подыскал себе хозяина, — признал Чиун.
 Это несколько успокоило Смита: он знал, что преданность Мастера Синанджу истекает одновременно с окончанием срока контракта. Ему пока было трудно понять, что хочет Чиун. Вполне могло быть, что кореец пришел убить Смита.
 — Вы здесь случайно не по поводу того незавершенного дела? — осторожно поинтересовался Смит.
 — Что еще за незавершенное дело? — с наивным видом спросил Чиун.
 — Когда мы закончили наши дела с русскими, я попросил вас меня убить, но вы отказались.
 — А, это? — Чиун кивнул. — Припоминаю. Кажется, я отказался, потому что вы не смогли предложить достойную оплату. О, как мне неловко за себя, Император Смит, как стыдно! Я вполне мог бы сделать вам небольшое одолжение. Честно говоря, я пришел исправить свою ошибку.
 — Я больше не нуждаюсь в ваших услугах, — поспешно заявил Смит.
 — Правда? — в голосе Мастера Синанджу звучало разочарование, почти отчаяние. — Вы уверены?
 — Абсолютно уверен. Президент распорядился, чтобы КЮРЕ продолжало свою деятельность, что освобождает меня от необходимости совершать самоубийство.
 Чиун поднял вверх палец с длинным ногтем.
 — Это хорошо, — сказал он, — поскольку искупление ошибок никак не связано с идеей убийства моего Императора, хотя я был бы счастлив сделать это, если бы Император мне это приказал. Я готов сделать все, что Император Смит в своей неизъяснимой мудрости прикажет мне.
 — Вы готовы? — Смит был явно ошарашен. — Сделать все?
 — Все, что пожелаете, — безмятежно подтвердил Чиун.
 — Но вы сами сказали, что разрываете контракт!
 — В соответствии со статьей пятьдесят шестой, четвертым параграфом, — кивнул Чиун, — который гласит, что контракт между императорами и Домом Синанджу нельзя передавать третьей стороне. Вы нарушили это положение, передоверив услуги Мастера Синанджу России, и сделали это потому, что опасались шантажа с ее стороны. Римо все мне объяснил, и я не держу на вас зла за вашу оплошность. Я понимаю, что императоры не в состоянии держать в голове все тонкости и детали, особенно если они напечатаны мелким шрифтом.
 — Рад слышать подобное мнение, Мастер Чиун, но все же так и не могу понять, что вы делаете в Америке?
 — Статья пятьдесят шестая, десятый параграф. Под заглавием “Возврат денег”.
 — Насколько я помню, на той же подводной лодке, которая отвезла вас в Синанджу, находился и груз золота. Полагаю, что мы вам ничего не должны. Нужно ли понимать вас в том смысле, что вы хотите вернуть нам аванс?
 — Если бы это только было в моих силах! — печально произнес Мастер Синанджу.
 — Тогда зачем вы здесь?
 Мастер Синанджу извлек из складок своего одеяния перевязанный голубой лентой свиток с золотым обрезом, аккуратно развязал ленту и раскрыл свиток.
 — Позвольте мне зачитать один пункт. “В случае прекращения оказания услуг Дом Синанджу обязуется возместить предоплату пропорционально недосказанным услугам”. Видите ли, мой приемный сын Римо собирается жениться на девушке из Синанджу. И тут передо мной возникает трудная дилемма: с одной стороны, эта девушка — сирота-бесприданница, лишенная родни, с другой — законы Синанджу не позволяют Дому Синанджу оставлять у себя незаработанные деньги. Так что теперь я просто не знаю, что делать, — добавил Чиун, поскольку не все императоры знают простые слова вроде “дилеммы”. — Я не имел права оставить это золото у себя, но когда понял свою ошибку, вы уже отбыли в Америку. Бедный Римо, мой сын, не мог жениться, потому что у его невесты не было приданого. Это был трудный момент, но в конце концов я нашел мудрое решение.
 — Вы отдали золото Ма Ли, — устало произнес Смит.
 — Я отдал золото Ма Ли! — с победоносным видом повторил Чиун и расплылся в улыбке. — Вы просто читаете мои мысли, о щедрый и все понимающий Император!
 — И вы проделали весь этот путь из Синанджу, чтобы сообщить мне, что не можете вернуть золото?
 — Нет, как я и сказал, я проделал этот путь в удивительную страну под названием Америка, чтобы исправить ошибку.
 — То есть?
 — Передо мной возникла новая дилемма: я не могу вернуть золото, поскольку уже отдал его.
 — Но ведь у вас очень много золота, — напомнил Чиуну Смит.
 — Конечно, — согласился Мастер Синанджу. — Но у меня нет подводной лодки, а только подводная лодка в состоянии перевезти такое огромное количество золота из Синанджу на эти счастливые берега.
 Это точно, подумал Смит. Каждый год он отправлял в Синанджу немало золотых слитков в качестве уплаты долга малых стран. А насколько Смиту было известно от Римо, Чиун это золото не тратил.
 — Я могу устроить так, чтобы одна из наших ядерных субмарин забрала необходимую часть золота.
 — Этого я допустить не могу, — заявил Чиун.
 — Почему?
 — Это было бы несправедливо. Это потребует от вас расходов, которые придется вычесть из возвращаемой суммы. — Чиун покачал седой головой. — Нет, я не могу так с вами поступить.
 — Ну, мы сможем что-нибудь придумать, — сказал Смит.
 — Нет-нет, — поспешно произнес Чиун. — По законам Синанджу, долг требуется выплачивать той же монетой. И никаких суррогатов!
 — Я бы не стал возражать, — заметил Смит.
 — Но стали бы возражать мои предки.
 — Что же вы предлагаете? Чиун прошелся по кабинету.
 — Я не могу заплатить той же монетой. Конечно, жаль но что делать! Так что, как бы трудно ни далось мне это решение, как бы я ни желал остаться в Синанджу с моим приемным сыном и моими согражданами, которые горько рыдали, когда я их покидал, я обязан возобновить наш контракт.
 — Уверен, что мы могли бы найти альтернативное решение, — высказал предположение Смит.
 — Я долго думал над этой проблемой, — твердо заявил Чиун. — Другого выхода нет.
 — Времена изменились, Мастер Чиун. КЮРЕ больше не проводит никаких операций.
 Чиун махнул рукой.
 — Это мелочи по сравнению с важностью свершившегося события. Мои потомки будут воспевать этот час на протяжении многих веков. После стольких лет Дом Синанджу воссоединился с самым добрым, самым щедрым, самым талантливым заказчиком за все время его существования, о Смит Мудрый.
 — Но прошло всего-то три месяца, — напомнил Смит.
 — Три долгих месяца, — поправил Чиун. — Каждый день тянулся для меня как год, каждый месяц длился целую вечность. Но, к счастью, все кончено!
 — А как же Римо?
 Довольное выражение исчезло с лица Чиуна.
 — Римо счастлив в Синанджу. Он нам не нужен. И мы ему.
 — Понятно.
 — Вы видите всех насквозь, — улыбнулся Чиун.
 — Что ж, может, это и неплохо, — медленно произнес Смит. Мысль его бешено работала: если бы всего несколько дней назад ему сказали, что придется общаться с непостоянным Чиуном, он бы схватился за сердце, но теперь Чиун мог бы очень пригодиться. — Должен ли я понимать вас в том смысле, что наш контракт снова вступает в силу?
 — Не вполне, — ответил Мастер Синанджу, усаживаясь на пол прямо перед столом Смита.
 Тогда Смит, который знал, что если Мастер Синанджу устраивается на полу, значит, он будет торговаться, схватил со стола два остро отточенных карандаша и листок для заметок и присоединился к Чиуну.
 — Римо в наших переговорах мы учитывать не будем, — начал Чиун. Смит кивнул:
 — Это означало бы, что вам ввиду уменьшения размера предоставляемых услуг причитается меньший аванс, чем был уплачен.
 — Не вполне, — повторил Мастер Синанджу.
 — Что вы имеете в виду?
 — Это потребует доплаты к авансу.
 Смит с треском сломал карандаш.
 — Как такое может быть?! — сердито воскликнул он.
 — Без Римо мне придется работать вдвое больше, а я старый, слабый человек на закате своих дней.
 — Сколько? — жестко спросил Смит.
 — Ровно половину. Половина — это справедливо. Смит, которого в любой момент могла настичь рука убийцы, прикинул, во что ему обойдутся запросы Чиуна и возможные расходы на поиски нового директора КЮРЕ, и решил, что суммы примерно равны.
 — Хорошо, — сказал он, записывая.
 — И еще я попросил бы вас о дополнительных услугах — о жилище и одежде.
 — Об одежде?
 — Дело в том, что я прибыл по воздуху и не мог захватить с собой мои вещи. У меня всего одно или два кимоно и больше ничего.
 Тут Смит припомнил сообщение о транспортном самолете ВВС с безбилетным пассажиром и все понял.
 — Не уверен, что нам удастся найти портного, который специализировался бы на кимоно.
 — Не утруждайте себя. Просто познакомьте меня с каким-нибудь портным, а мы уж с ним обсудим детали.
 — Хорошо. Что-нибудь еще?
 — О, пустяки. Транспортные расходы.
 — Сколько? — спросил Смит, стараясь держать себя в руках.
 — Семь долларов тридцать девять центов.
 — Вы добрались от Синанджу до Америки всего за семь долларов тридцать девять центов?
 — Понимаете, случилась очень странная вещь: никто не попросил у меня денег за билеты. Но когда я летел в Америку, на самолете не подавали еды и мне пришлось перекусить в ресторане, прежде чем явиться к вам, в крепость “Фолкрофт”. — И Мастер Синанджу расплылся в невинной улыбке.
 — Полагаю, вам на первое время понадобятся деньги, пока я не организую поставку золота, — сухо произнес Смит.
 — Не хотелось об этом напоминать, но вы абсолютно правы.
 — Я дам вам карточку “Америкен экспресс”.
 — “Америкен”? — переспросил озадаченный Чиун.
 — Естественно, это “золотая” карточка.
 — Естественно, — просиял Чиун.
 Он и понятия не имел, о чем говорит Смит, но был готов согласиться на все, что содержало золото.
 Когда внесение изменений в контракт было закончено, Чиун с радостью поставил под ним свою подпись.
 — А теперь вы. — И он протянул Смиту контракт. Смит тоже подписал, удивляясь, почему Чиун так доволен. Обычно, подписывая даже самый выгодный для себя договор, кореец вел себя так, будто ущемлен жесткой позицией Смита. И почему Чиун с готовностью оставил Римо в Синанджу? Может, между ними возник конфликт? Но Смит тут же отогнал от себя эту мысль: Римо и Чиун были неразлучны. Так почему же они все же расстались?
 Когда Смит подписал договор, Чиун поднялся с пола, словно дым благовоний из курильницы.
 — Готов служить вам, о справедливейший из смертных! Только подайте знак, и я скошу ваших врагов, словно колосья в поле.
 — Честно говоря, есть одна проблема...
 — Назовите ее! — потребовал Чиун.
 — Это непросто. Речь идет еще об одном наемном убийце.
 — Другого наемного убийцы не существует, — возразил Мастер Синанджу. — Назовите имя этого недостойного, и к заходу солнца я положу его голову к вашим ногам.
 В этот момент зазвонил телефон. Смит поднял голову: прямая линия, связывающая президента США с КЮРЕ.
 Смит чопорно снял трубку и поднес к уху.
 — Слушаю, господин президент.
 — У нас тут проблема, Смит. Не знаю, чем вы можете помочь без оперативников, но, возможно, что-нибудь посоветуете.
 — Извините, господин президент, но у нас есть оперативник.
 — Правда?
 — Да, наш старый сотрудник.
 — Тот, что постарше, — шепотом подсказал Чиун, потянув Смита за рукав. — Я, конечно, старше вас с Римо, но я не стар.
 Смит громко кашлянул.
 — Да, господин президент, вы меня правильно поняли. Мы только что продлили наш контракт еще на один год.
 — А я думал, он вышел на пенсию, — сказал президент. — И что он сердит на нас за ту историю с Советами: ведь его ученик погиб, выполняя последнюю миссию.
 — Он сейчас как раз в моем кабинете, — произнес Смит, явно испытывая неловкость.
 — Моложе, чем всегда, — громко добавил Чиун. Смит закрыл трубку рукой.
 — Тес. Президент уверен, что Римо мертв.
 — Убитый горем в связи с потерей единственного приемного сына, я тем не менее готов нести эту ношу и расправляться с врагами Америки, — сказал Чиун.
 — Достаточно, не стоит переигрывать, — остановил Смит.
 Раз он солгал президенту, что Римо погиб, то уже не мог открыть ему правду. Пока этот президент сидит в Овальном кабинете, он не должен знать, что Римо жив, иначе он может счесть Смита ненадежным.
 — Хорошо, не буду задавать лишних вопросов, — сказал президент. — Вот какое дело: некто по имени Феррис ДОрр только что чудом избежал похищения, а он очень важен для Америки. Он изобрел какой-то особый способ холодной ковки титана. Полагаю, вам не надо объяснять, насколько это открытие ценно для министерства обороны. Оно, в частности, может настолько сократить расходы на оборону, что мы сможем финансировать множество программ, которые Конгресс пытается сейчас заблокировать.
 — Кто совершил покушение?
 — В том-то и дело, что мы не знаем. Русские, китайцы или французы, в конце концов! Они сейчас вовсю разрабатывают космическую программу. Но не столь важно, кто за этим стоит, гораздо важнее сейчас защитить ДОрра.
 — Я дам задание нашему специальному агенту немедленно заняться этим делом.
 — Отлично, Смит. ДОрра сейчас как раз повезли на конспиративную квартиру в Балтиморе. Это пентхаус на Лафайетт-билдинг. Держите меня в курсе.
 — Есть, господин президент, — произнес Смит, вешая трубку. — Это был президент, — сообщил он Чиуну.
 — Насколько я понял, — сказал Мастер Синанджу, который, подписав контракт, уже не испытывал большого желания льстить Смиту, — речь шла о работе.
 — То, с чего мы начали, может подождать, — ответил Смит, который понимал, что угроза его жизни — это его личное дело, а национальная безопасность — приоритет деятельности КЮРЕ. — Вы сейчас отправитесь в Мэриленд.
 — Чудное место.
 — Да. Кто-то пытался похитить Ферриса ДОрра, металлурга.
 — Как некрасиво! — воскликнул Чиун. — Пытаться похитить больного человека!
 — Больного?
 — Вы же сказали, он металлург? У него аллергия на металлы? Бедняжка! Страшно себе представить, как мучается человек, не имеющий возможности потрогать золото, взять в руки золотую монету. Он, должно быть, очень страдает.
 — Металлург — это человек, который работает с металлами, — сказал Смит, вставая.
 — А, кузнец.
 — Не совсем. Он изобрел способ плавки титана, очень важного металла.
 Чиун медленно покачал головой.
 — На свете есть лишь один важный металл — желтый.
 — Титан очень важен для Америки.
 — А он желтого цвета?
 — Нет. Думаю, он голубоватого цвета, как свинец.
 — Свинец — плохой металл, — сделал гримасу Чиун. — Он погубил Римскую империю. Римляне делали из него трубы для водопровода. Они пили воду, текущую по свинцовым трубам, поэтому сначала потеряли мозги, а потом и всю империю. Даже не сомневаюсь, что у них были свинцовые туалеты. Туалеты могут уничтожить цивилизацию быстрее, чем эпидемия чумы. Даже могущественные греки и те не смогли противостоять натиску сортиров.
 — Титан очень важен для Америки, — повторил Смит, не обращая внимания на взрыв красноречия Мастера Синанджу.
 — Неужели? Он что же, очень ценный?
 — Очень. Он используется для создания деталей реактивных самолетов и в высокотехнологичных областях.
 — Если он такой ценный, зачем же тратить его на машины? Почему бы не делать из него вазы? Или скульптуры достойных людей? Я уверен, что прекрасно смотрелся бы в титане.
 — Охраняйте ДОрра, и если кто-то попытается на него напасть, уничтожьте, — устало произнес Смит.
 — Конечно, — ответил Мастер Синанджу. — Я все прекрасно понял.




 Глава тринадцатая


 Большую часть пути до Пхеньяна, столицы Народно-демократической Республики Корея, Римо Уильямс шел пешком и наконец увидел первый автомобиль.
 Это был заграничный “вольво”. Римо вышел на середину шоссе и принялся ожесточенно махать руками, чтобы машина остановилась.
 Автомобиль немного замедлил ход, водитель пристально посмотрел на Римо и поехал дальше.
 Тогда Римо побежал за “вольво” — водитель прибавил газу и посмотрел на спидометр. Семьдесят километров в час. Но белый в черной майке по-прежнему маячил в зеркале заднего вида.
 Наконец белый поравнялся с автомобилем, и тогда на глазах водителя выступили слезы: такое просто не могло произойти. Этот белый — вовсе не американский шпион, как поначалу решил водитель, на самом деле он злой дух.
 — Подвезите меня в Пхеньян! — крикнул Римо шоферу.
 Тут-то водитель окончательно уверился, что перед ним злой дух: он не только бежал за машиной, идущей со скоростью семьдесят километров в час, но еще и говорил по-корейски. Американские шпионы не говорят по-корейски, а вот корейские привидения — запросто. И помимо прочего их невидимые руки могут проникать сквозь плоть и вырывать сердца из груди у живых людей.
 — Я попросил подвезти меня в Пхеньян! — повторил Римо.
 Поскольку кореец не отвечал, Римо принялся барабанить по окну со стороны водителя, пока оно не покрылось паутинкой трещин и не осыпалось на шоссе.
 Тогда кореец до упора нажал на педаль газа — но белое привидение продолжало бежать вровень с машиной. От него невозможно было уйти.
 Кажется, привидение что-то сказало относительно того, что его надо подвезти. Зачем привидению, которое может лететь со скоростью более семидесяти километров в час, понадобилось ехать в автомобиле, не имело уже никакого значения. Не имело значения также и то, что автомобиль стоил девять годовых зарплат. Привидению понадобилась машина, и не было никакой возможности избавиться от него. Оставался лишь один выход.
 Водитель остановил “вольво”, перескочил через сиденье для пассажира и спрятался в высокой траве. Белое привидение не стало гнаться за ним.
 — Я всего-навсего просил меня подвезти, — пробормотал Римо, пожимая плечами, и сел за руль. Повернув ключ зажигания, он тронулся с места.
 Ехал Римо медленно, внимательно рассматривая следы на шоссе. То и дело попадались отпечатки сандалий. Через милю следы обрывались, уступив место тонкой ленточке ячменя, протянувшейся до самой столицы.
 — Чиун, — прошептал Римо.
 Через час показались очертания Пхеньяна. В городе преобладали монументальные белые здания, а архитектурной кульминацией являлся каменный факел — северокорейский вариант американской статуи Свободы.
 Римо не останавливаясь проехал мимо блокпоста, потому что очень спешил. К тому же его всегда раздражали всякого рода преграды. Но его не остановили, потому что он ехал на иномарке. В Северной Корее только высокопоставленные государственные служащие могли позволить себе разъезжать на иномарках. Да уж если на то пошло, просто на машинах.
 Пхеньян сильно отличался от Москвы. И от Пекина. Он не имел ничего общего с теми убогими коммунистическими столицами, из-за которых Восточный блок пользовался дурной репутацией. Ряды аккуратных белых зданий, величественные деревья, растущие по берегам реки Тэджон. Счастливые дети с песнями дружно маршировали в школу. Рабочие с песнями дружной колонной шли на работу. Просто так в Пхеньяне никто не гулял — все маршировали и пели. Разница заключалась лишь в том, что дети пели от избытка счастья, а взрослые пели потому, что иначе могли подвергнуться уголовному преследованию. Просторные парки были украшены многочисленными скульптурами Великого вождя Ким Ир Сена, он благосклонно улыбался с бесчисленных плакатов, развешанных на стенах домов.
 Римо, встречавшийся с Ким Ир Сеном, знал, что все эти статуи и плакаты лгут. Они изображали черноволосого и розовощекого политика, в то время как на самом деле у Ким Ир Сена были ввалившиеся щеки, седые волосы и очки.
 Проезжая по городу в поисках аэропорта, Римо поразился современной планировке города и широким улицам. Центральная магистраль имела пять полос, но по ней ехало всего несколько машин, причем исключительно “вольво” и “тойоты”. И почему-то все до единой машины избегали ехать по левой полосе. Чтобы сэкономить время, Римо решил воспользоваться именно ею.
 Он проехал не более километра, как его начала преследовать маленькая полицейская машина. Полицейский знаками показывал ему, чтобы он съехал с полосы.
 — Где здесь аэропорт? — спросил Римо по-корейски.
 — Приказываю вам остановиться! — крикнул ему полицейский.
 Римо, рассудив, что так скорее узнает, как проехать в аэропорт, подчинился.
 Полицейский приблизился к нему, держа наготове пистолет.
 — Я что, превысил скорость? — вежливо осведомился Римо.
 — Выходи из машины! Быстро! — прикрикнул полицейский.
 Римо вышел, и полицейский впервые отчетливо его разглядел. Он немедленно извлек откуда-то свисток и яростно засвистел.
 — В чем дело? — поинтересовался Римо.
 — Вы арестованы! За проезд по специальному ряду, зарезервированному за Пожизненным лидером, Великим вождем Ким Ир Сеном.
 — Шутите? — перебил Римо. — У него что, собственный ряд на шоссе?
 — А также за то, что у вас нет вида на жительство, — продолжал полицейский, снова берясь за свисток. Но главная его ошибка была в том, что он навел на Римо пистолет.
 Римо выбил пистолет из рук полицейского, пока тот еще не успел понять, что происходит, а потом поднес к изумленным глазам корейского блюстителя порядка.
 — Смотри, — сказал Римо. — Фокус.
 Он обхватил дуло пистолета пальцами и принялся его быстро-быстро тереть, так что, когда он убрал руку, дуло обвисло, словно мягкий резиновый шланг. Тогда Римо вернул оружие полицейскому.
 Тот быстро заморгал, не в силах поверить в случившееся. Если бы он теперь попробовал спустить крючок, то вне всякого сомнения попал бы в себя.
 — Синанджу? — заикаясь, произнес он.
 — Я новый Мастер, — кивнул Римо.
 — Белый?
 — Не вполне. Все зависит от точки зрения.
 — Рад служить, — поклонился полицейский.
 — Мне нравится твой взгляд на проблему. Я ищу старого Мастера, моего учителя.
 — Он был здесь. Из-за этого в аэропорту произошла заварушка. У начальства из-за него большие неприятности, причем никто не может понять почему. Стоило ему только слово сказать, и мы обязательно бы ему помогли, но он отказался назвать себя.
 — А где он теперь? Полицейский пожал плечами.
 — Говорят, он улетел на этот несчастный Юг. И никто не знает почему. Ведь рай здесь, на Севере.
 — Это только если ты Пожизненный вождь, — заметил Римо. — А нельзя ли мне организовать полицейский эскорт для поездки в аэропорт?
 — Сию минуту, — немедленно согласился полицейский.
 В аэропорту все были в высшей степени счастливы услужить Мастеру Синанджу вне зависимости от цвета кожи.
 Начальник службы безопасности аэропорта так рьяно выражал свой восторг, что у него начала дергаться щека.
 — Когда следующий рейс? — спросил Римо.
 — В Москву или в Пекин?
 — Мне надо в Америку.
 — Очень сожалею, но просто не в состоянии выполнить ваше желание, как бы я того ни хотел, — сказал начальник службы безопасности.
 — Почему?
 — Народно-Демократическая Республика не может позволить себе терять новых пилотов, доставляя Мастеров Синанджу в недружественные страны.
 — Чиун их убил?
 — Нет, они совершили самоубийство при посадке. Им было известно, что Юг — это страшное место, и они предпочли смерть жизни без благодеяний нашего славного Вождя.
 — Вот что я вам скажу, — начал Римо. — Дайте мне всего одного пилота, а я вам гарантирую, что он вернется назад живой и невредимый. Годится?
 Шеф безопасности покачал головой.
 — Это невозможно.
 Он боялся: вдруг пилот не поверит официальной пропаганде и решит, что Южная Корея — более достойное место для жизни, чем его родина?
 — А что возможно?
 — Наземное сопровождение до тридцать восьмой параллели. Оставим вас километрах в десяти с нашей стороны, а оттуда уж рукой подать.
 — Я привык к более достойному обхождению, — сказал Римо и взял со стола шефа безопасности медную пепельницу. Сжав ее так, что металл заскрипел, он отдал искореженные остатки прямо в руки начальнику службы безопасности.
 — Я лично вас отвезу, — спохватился вдруг начальник, чувствуя, как острые края пепельницы врезаются в ладони.
 Несколько часов спустя джип шефа безопасности подъехал к колючей проволоке, отделяющей Северную Корею от Южной. По заявлениям северокорейских лидеров, ограждение было установлено для того, чтобы южнокорейские демоны не проникали в Народно-Демократическую Республику. На самом же деле колючая проволока не давала северянам прорваться к долгожданной свободе.
 — Дальше уж вы сами, — сказал шеф безопасности.
 — Спасибо, — отозвался Римо.
 — Жаль, что ваш учитель не проявил такого же благоразумия. Стоило ему только назвать себя, как мы обязательно пришли бы к какому-нибудь реалистическому решению.
 — Полагаю, он хотел, чтобы его нашли.
 — Зачем же было калечить наших людей, когда можно было просто назвать себя?
 — Наверно, он хотел действовать тайно, — ответил Римо, исчезая в кустах.




 Глава четырнадцатая


 Все знали, что Ферриса ДОрра решили спрятать. С того самого момента, когда появилось первое сообщение о попытке похитить человека, открывшего способ холодной ковки титана, всему миру было известно, что федеральное правительство поместило его на конспиративную квартиру.
 И благодаря вездесущим средствам массовой информации весь мир знал, что конспиративная квартира — это вовсе никакая не квартира, а пентхаус в центре Балтимора.
 — Передает Дон Кудер. Я нахожусь возле Лафайетт-билдинг, где вероятнее всего расположена квартира, в которую агенты ФБР поместили гения металлургии Ферриса ДОрра, человека, совершившего революцию в области военного применения титана. Вы бы не могли подтвердить эту информацию, агент Гроган? — говорил репортер, поднося микрофон вплотную к бесстрастному лицу человека с квадратной фигурой в синей форме с желтыми буквами “ФБР” на спине.
 — Без комментариев, — сказал представитель ФБР. В руках он держал автомат. За его спиной виднелись стеклянные двери Лафайетт-билдинг, подход к которым был перекрыт специальным ограждением. Возле дверей слонялись люди с автоматами, тоже одетые в форму ФБР. В небе над зданием шумно кружил вертолет. На нем были отчетливо видны буквы “ФБР”.
 Вся эта фэбээровская команда появилась на улице всего час назад.
 — Мы получили информацию, что Феррис ДОрр оборудовал себе лабораторию в одной из комнат пентхауса и продолжает там свои эксперименты, — не унимался репортер. — Что вы можете сказать по этому поводу?
 — Без комментариев.
 — Тогда объясните, если сможете, агент Гроган, с какой целью сюда стянуты столь мощные силы ФБР?
 — Чтобы контролировать средства массовой информации. Мы были тут совершенно не нужны, пока ваш брат журналист не принялся штурмовать этот дом.
 — Вы хотите сказать, что находитесь здесь вовсе не для охраны Ферриса ДОрра, возможно, самого ценного для Америки ученого?
 — Я знаю, кто такой Феррис ДОрр, — раздраженно ответил агент Гроган. — Можете не рассказывать мне всю его подноготную. Да, я категорически отрицаю тот факт, что мой отряд охраняет Ферриса ДОрра. Я ведь только что все вам объяснил. И нечего повторять. Мы здесь для того, чтобы контролировать средства массовой информации. Кто ж выставляет такие силы, чтобы охранять конспиративную квартиру?
 — Но вы не отрицаете того, что двадцатью этажами выше скрывается Феррис ДОрр и его жизнь находится в опасности?
 — Без комментариев, — опять повторил агент Гроган, поднимая глаза к небу.
 — А что вы можете сказать по поводу покушения на Ферриса ДОрра? У вас уже есть какие-нибудь зацепки?
 — С этим вопросом вам лучше обратиться к районному инспектору.
 — Но вы ожидаете нового покушения?
 — Без комментариев.
 Репортер повернулся к камере и уставился в нее суровым взором.
 — Вот так, уважаемые дамы и господа зрители. Конечно, неопровержимых доказательств у нас нет, но все, что вы видели, ясно указывает на то, что ученый Феррис ДОрр скрывается здесь. Как это характеризует способность нашего правительства защитить людей, представляющих особую важность для обороны страны? Неужели службы безопасности настолько беспомощны, что любой может обнаружить местонахождение так называемой конспиративной квартиры? Обсуждение этих волнующих вопросов и специальный репортаж “Титан и наши налоги” смотрите сегодня в нашей программе в двадцать три десять по местному времени. Дон Кудер, новости “Си-ти-эн”, Балтимор.
 Когда съемочные группы теленовостей разъехались по домам в полной уверенности, что удовлетворили чаяния американцев, которые хотели удостовериться в надежности охраны ключевой для обороны США фигуры, возле Лафайетт-билдинг остановилось такси. Из него вышел человек. Это был азиат не более пяти футов ростом в сером кимоно, сообщивший агентам ФБР, что они могут расходиться по домам.
 — Раз я здесь, то вы больше не нужны, — сообщил человечек писклявым голоском.
 Агент ФБР Гроган вежливо осведомился, как зовут господина, но тот только махнул рукой. Агент Гроган попытался задержать азиата, но внезапно понял, что хватает руками воздух.
 — Задержать! — крикнул он охране у дверей.
 Азиату преградили дорогу пятеро агентов ФБР. Тут у дверей произошло какое-то движение, мелькнуло что-то серое и послышался звук, напоминающий стук двух кокосовых орехов друг о друга.
 Все пятеро хорошо обученных и натренированных агента с остекленевшими глазами осели на тротуар; головы их болтались, как на веревках — это азиат стукнул их лбами друг о друга.
 Тогда агент Гроган попытался снова напасть на престарелого азиата, но тот увернулся, и Гроган увидел лишь два желтоватых пальца, двигавшихся по направлению к его глазам. Обычно в таких случаях срабатывает рефлекс, и глаза моментально закрываются, но тут пальцы оказались быстрее рефлекса. Агент Гроган не успел моргнуть и уже в следующий момент сидел на тротуаре, закрывая руками лицо. По его лицу потоком бежали слезы, застилая глаза. А писклявый голос произнес:
 — Напомни мне потом тебя убить. Через несколько минут у здания появился районный инспектор в сопровождении роты переодетых агентов.
 — Что здесь происходит? — строго спросил он. Пошатываясь, агент Гроган встал, утирая платком слезящиеся глаза.
 — Он ударил меня по глазам, — произнес Гроган. — Этот коротышка. Азиат. Вы достали его?
 — Нет. Но чувствуется, он вас достал. Вас всех.
 — Мы обязаны его остановить.
 — Ничего подобного. Мы отправляемся по домам.
 — Интересно, а кто нас заменит?
 — Коротышка-азиат, который был тут, как волк среди семерых козлят. И не просите меня ничего объяснять. Я сам не понимаю, что происходит. Это приказ сверху, так что давайте считать, что наша миссия окончена.
 Утром, когда репортерская братия вернулась за новыми “без комментариев”, она обнаружила, что агентов ФБР и след простыл. Все решили, что Ферриса ДОрра перевели куда-то в более безопасное место, и разбежались в разные стороны в надежде отыскать его, с тем чтобы американцы спали спокойнее, зная, что крупнейший специалист в области обороны надежно защищен. В своей погоне за правдой и более широкой аудиторией они не сообразили сделать одну простую вещь — войти в здание и удостовериться, что Ферриса ДОрра действительно куда-то увезли.


* * *

 Феррис ДОрр не мог поверить своим ушам.
 — Один человек?! — завопил он. — Вы хотите сказать, что меня будет охранять всего один человек? Вы с ума сошли! Да знаете ли вы, какую ценность я представляю для министерства обороны?
 — Так точно, сэр, — ответил старший инспектор ФБР. — Но насколько мне известно, наш шеф получил приказ лично от министра обороны.
 — Почему он так по-идиотски себя ведет?! — продолжал орать Феррис. — Послушайте, а как его фамилия? Кажется, кончается на “бергер”? Должно быть, еврей. Все ясно — это сионистский заговор!
 — Уверен, что министр обороны полностью отдает себе отчет в своих поступках, — настаивал инспектор ФБР.
 — А вы случайно не еврей? — подозрительно спросил Феррис ДОрр.
 — Что?
 — Я задал вам вопрос!
 — Ну, вообще-то нет.
 — Да вы бы ни за что в этом не признались!
 — У меня есть приказ, — холодно ответил инспектор ФБР. — А теперь прошу меня извинить...
 Качая головой, инспектор ФБР ушел и увел с собой весь отряд. Давненько он не сталкивался с такой оголтелой религиозной ненавистью. Но смешнее всего, что парень сам был вылитый еврей.
 Инспектор ушел, а Феррис ДОрр устало упал в кресло. На нем не было лица.
 — Бедняжка, — произнес Мастер Синанджу, входя в комнату. — Давайте, я вам помогу.
 — Кто? Что? Как вы сюда попали?
 — Поднялся на лифте, — ответил Чиун, унося титановый распылитель в другую комнату.
 Феррис вскочил.
 — Что вы делаете? Куда вы его несете?
 Азиат тут же остановился.
 — Я Чиун, правящий Мастер Синанджу. А вы Феррис?
 — Феррис ДОрр.
 — Вы металлург?
 — Именно так.
 Чиун удовлетворенно кивнул.
 — Я уношу из комнаты все причиняющие вам беспокойство металлы. Хорошо, что я здесь. Те, кто охранял вас До меня, не должны были оставлять вас наедине с тем, что является причиной вашей болезни.
 — Какой-такой болезни? — строго спросил Феррис ДОрр, преграждая Чиуну путь.
 — Ведь вы металлург. Вы же сами мне только что сказали.
 — Да, я так сказал.
 — Значит, у вас аллергия на металлы. Вот я и удаляю металлы из комнаты.
 — Но мне не требуется уборщик, — заносчиво произнес Феррис ДОрр. — А тем более такой, который не знает языка.
 — Я говорил по-английски еще до вашего рождения, — ответил Чиун. — Но я не держу на вас обиды. Я вижу, что из-за постоянного воздействия металлов у вас помутился рассудок. Вы только посмотрите: в этой комнате полно каких-то металлических кусков, безобразных, скучных и бесполезных.
 — Это моя лаборатория! — воскликнул Феррис ДОрр, пытаясь вернуть распылитель на место, но распылитель почему-то не двигался, хотя ДОрр тянул изо всех сил. Распылитель словно прирос к полу.
 — Бедняжка, вы вспотели! Успокойтесь. Давайте, я перенесу вас в другую комнату.
 — Я не хочу в другую комнату! — взвизгнул Феррис ДОрр.
 Азиат всего лишь прикоснулся к его руке двумя пальцами, но ощущение было такое, будто его тянет буксир.
 — Сейчас сюда явится очень опасный человек и будет меня охранять, — предупредил Феррис, когда его аккуратно, но твердо усадили в кресло. — Он настолько опасен, что заменяет собой целый отряд ФБР. Так что вам лучше поскорее убраться отсюда.
 Услышав такой комплимент, Мастер Синанджу поклонился; его губы тронула слабая, но довольная улыбка.
 — Я Чиун и только сегодня вернулся в вашу прекрасную страну, на которую смотрю теперь другими глазами. Так что разрешаю вам называть меня просто Чиун, как это принято среди американцев, хорошо знающих друг друга.
 — Это прекрасно. Но я вас предупредил: этот парень — убийца.
 — Я и есть тот самый убийца, — сообщил Чиун.
 — Вы?
 — Я.
 — Никогда не встречал убийц, которые выглядели бы так, как вы.
 — Уверен, что вы никогда не встречали убийц, которые убивали бы так, как я.
 — Так чем же мы займемся?
 — А у вас есть телевизор?
 — У вас за спиной.
 Мастер Синанджу обернулся.
 — Не вижу, — фыркнул он.
 — Видите стол? Там спрятан экран. Надо просто нажать кнопку.
 Озадаченный Мастер Синанджу подошел к деревянной стойке с прорезью посередине, нажал кнопку, верхняя панель поднялась и из нее показался большой экран. Тут Мастер увидел знакомые кнопки и нажал кнопку “Вкл.”
 Шла программа новостей, и Чиун быстро переключил на другую программу.
 — Что вы делаете?
 — Пытаюсь найти одну из прекрасных историй, к которым привык в счастливые дни моей жизни. К сожалению, не смог захватить с собой кассеты.
 — Что еще за прекрасные истории?
 — “Перед рассветом” все еще идет?
 — Боюсь, что нет.
 — Это возмутительно, — нахмурился Чиун. — Нынешним постановкам далеко до тех высот, когда миссис Лапон удалили матку, а ее несчастный сын пристрастился к наркотикам. Она-то считала, что это сын ее бывшего мужа, а на самом деле он был сыном Даррела, врача!
 — А кто же будет меня охранять, когда вы будете смотреть мыльные оперы?
 — Конечно же, я!
 — А мне в это время что делать?
 — Сидеть здесь и приходить в себя после недопустимого воздействия на вас этих безобразных металлических предметов.
 — Вы что ж, собираетесь смотреть телевизор и охранять меня одновременно?
 — Мастера Синанджу могут делать сразу несколько дел, — ответил Чиун, переключая каналы в поисках чего-нибудь знакомого.
 — Мастера чего?
 — Синанджу.
 — Послушайте, а вы случайно не еврей? — неожиданно спросил Феррис ДОрр.
 — С чего вы взяли?
 — Это хорошо. Не люблю евреев.
 — Мои предки вполне разделяли ваше мнение. Именно поэтому они никогда не соглашались работать на род Давидов. Ирод — это совсем другое дело.
 На экране появилась лысина, в которую очень вовремя запустили грейпфрутом.
 — О, они выступают на телевидении! — воскликнул довольный Чиун. — Я видел их в каком-то фильме. Они должно быть, страшно популярны!
 — Эти? Три клоуна — кажется, их так зовут.
 — Он просто восхитительный! — заявил Чиун, усаживаясь на диван и расправляя складки кимоно так, чтобы оні укрывали колени.
 Феррис ДОрр наблюдал, как трое мужчин колотят друг друга набором разного рода тупых предметов, бегают друг за другом по дому и в довершение всего поливают друг друга чернилами.
 Мастер Синанджу смеялся как дитя.
 — Обожаю этих ребят! Они такие... такие...
 — Идиоты, — подсказал Феррис ДОрр.
 — Американцы, — поправил Чиун.
 — У вас что, американские вкусы?
 — Американские вкусы — дело наживное, но я к ним уже приближаюсь.
 — Что ж, в таком случае, на вашем месте я бы сменил гардероб. Вы одеты, как педик.
 Мастер Синанджу сдержал гнев и не стал сердиться на белого металлурга. Вне всякого сомнения, тот никак не мог оправиться от воздействия своей лаборатории.
 — Увы, у меня осталось всего одно приличное кимоно, — грустно сказал он. — Вы случайно не знаете хорошего портного?
 — Должен же найтись хоть один хороший портной в этом городе, — предположил ДОрр.
 — Когда кончится передача, обязательно сходим к нему.
 — Не могу. Я должен оставаться здесь. Если вы помните, я здесь прячусь.
 — Где вы будете чувствовать себя в большей безопасности, — возразил Чиун, — один в этом доме, куда беспрепятственно могут войти любые убийцы, или на улице в сопровождении Мастера Синанджу?
 Феррис ДОрр припомнил, как не мог сдвинуть с места распылитель и как Чиун без каких-либо видимых усилий вывел его из лаборатории.
 — Хорошо, я вызову машину, — только и сказал он.




 Глава пятнадцатая


 На столе Харолда В. Смита зазвонил телефон.
 Вздрогнув, Смит оторвался от своего экрана. Это была обычная линия, а не прямой телефон из Белого дома. Смит взглянул на часы: ровно одиннадцать. Значит, звонит жена.
 И он решил не брать трубку.
 Но телефон продолжал звонить, отвлекая от работы, и Смит смягчился.
 — Да, дорогая!
 — К кому это ты обращаешься? — дрожащим голосом спросила миссис Смит.
 — Ты опять?
 — У тебя есть женщина. Это больше невозможно скрывать! Сначала ты проявляешь ко мне интерес, а потом вдруг начинаешь пропадать целыми сутками. Неужели секретарша? Эта несчастная Микулка?
 Харолд Смит не сдержался и прыснул со смеху.
 — Харолд, что с тобой? Ты поперхнулся? Тогда передай трубку... кто там с тобой... может, она знает, как оказывать первую помощь?
 — Я... я не поперхнулся! — проревел Харолд Смит. — Я засмеялся!
 — А звук был такой, словно захлебнулась пулеметная очередь. Ты уверен, что это был смех?
 — Абсолютно, дорогая. В моей жизни нет женщины, кроме тебя, но я благодарен тебе за то, что ты ревнуешь. У меня сегодня счастливый день.
 — Сейчас ночь, Харолд. Почти полночь. Я лежу в постели. Одна. Я одна уже целую неделю. Сколько так может продолжаться?
 — Не знаю, дорогая, — произнес Смит уже более спокойно. — Честное слово.
 — Прекрати нажимать эти мерзкие кнопки на компьютере, пока я разговариваю с тобой!
 — Что? Ох, извини!
 — Неужели ты правда работаешь?
 — Да, дорогая, — ответил Харолд Смит, слегка отворачиваясь от экрана.
 — Важное дело?
 — Очень.
 — Хочешь о нем поговорить?
 Харолд Смит испытал какое-то странное облегчение.
 — Да, очень. Но не могу.
 — Ты знаешь, что я знаю, так что можешь больше не притворяться.
 — Тес, это открытая линия.
 — Извини. Но ты знаешь, что я имею в виду.
 — Да. Честно говоря, если бы я мог, то ты была бы единственным человеком, с кем бы я поделился. Но моя работа такова...
 — Харолд, справа от меня — огромное пустое пространство. Я похлопываю по нему. Ты слышишь похлопывание? — Ее голос звучал тихо, успокаивающе.
 — Да, — ответил Смит, испытывая неловкость.
 — Как бы я хотела, чтобы ты лежал сейчас здесь, на этом огромном пустом пространстве!
 — Скоро буду! Поверь мне: я буду дома, как только смогу. И все будет, как было.
 — Как было в последнее время или как было всегда? У меня такое чувство, будто мы опять возвращаемся в прошлое. Словно я опять нетребовательная жена, а ты глубоко порядочный муж, у которого работа всегда на первом месте. Всегда. Боюсь, я уже не смогу вернуться к такой жизни.
 — Нет, обещаю, что этого не произойдет.
 — Я люблю тебя, Харолд.
 — Я знаю. И я тоже.
 — Но ты не можешь сказать эти слова. Даже после всех этих лет. Три простых слова. А, Харолд?
 — Некоторые вещи не стоит говорить вслух.
 — Позвони мне, пожалуйста. Как можно скорее.
 — Спокойной ночи, дорогая, — спокойно ответил Харолд Смит и повесил трубку. Зря она говорила таким соблазнительным голоском. Он снова почувствовал влечение к ней. Но чтобы ее защитить, необходимо было соблюдать дистанцию.
 Смит вернулся к своим делам. Он вновь почувствовал прилив сил. Ему было так трудно в последние несколько дней, когда он был заперт в своем кабинете под охраной службы безопасности “Фолкрофта”, которая сама не знала, то ли охраняет Смита от свихнувшегося больного, собирающегося совершить побег, то ли от внешних врагов.
 После разговора с женой Смит почувствовал, как разочарование, которое он тщательно скрывал, улетучилось. Когда он повернулся к компьютеру, едва заметная улыбка тронула уголки его тонких губ. Его жена считала, что он по-прежнему тайно работает на ЦРУ. На протяжении многих лет он скрывал от нее свою истинную работу в “Фолкрофте”, но интуиция подсказывала ей правду. Она давно все знала, хотя и не подозревала о существовании КЮРЕ. А пока существование КЮРЕ оставалось для нее тайной, Харолд Смит не станет разрушать ее иллюзии насчет того, что она всего-навсего несчастная жена преданного своей работе сотрудника ЦРУ. И будет продолжать восхищаться ею за это.
 Смит прогнал от себя мысли о жене и вернулся к делам.
 Он пытался нащупать ключ к убийствам Смитов, но по-прежнему не мог нащупать никаких зацепок — общего прошлого, семейных знакомств или совместных преступлений. Между убитыми не было ничего общего, кроме того, что всех их звали Харолдами Смитами, им было за шестьдесят и убиты они были с особой жестокостью.
 Все убийства носили случайный характер. Создавалось впечатление, что их совершает какой-то маньяк. Если бы правоохранительным органам стало известно о серии убийств, они бы наверняка сделали бы именно такой вывод.
 Но доктор Харолд В. Смит знал, что истинной целью убийцы является именно он. Он был настолько в этом уверен, что просто находился на грани безумия. Он отдавал себе отчет в специфике своей работы, поэтому не сомневался, что будет следующим в маршруте убийцы.
 Ожидание становилось все тяжелее. Смит мечтал, чтобы убийца поскорее его нашел, лишь бы кончилось это подвешенное состояние. Ему хотелось поскорее узнать, кто его враг.
 Наконец он решил подойти к проблеме с другой стороны, запустил программу логического анализа и начал вводить информацию.
 1. Неизвестный убийца знает имя жертвы.
 2. Неизвестный убийца знает примерный возраст жертвы.
 3. Неизвестный убийца выбирает жертвы на своем пути следования, а едет он по дороге.
 Вопрос: Как неизвестный убийца находит очередную жертву?
 Компьютер заурчал, проверяя файлы. Он обрабатывал информацию быстрее, чем какой-либо другой компьютер, за исключением разве что суперкомпьютеров Пентагона, которые щелкали цифры как орешки. Уже через минуту на экране начали появляться варианты ответов с процентом вероятности каждого из вариантов. Смит выбрал наименее вероятный из всех для контрольной проверки.
 Наименее вероятно было то, что неизвестный убийца выбирал свои жертвы по телефонной книге.
 Тогда Смит дал задание разделить погибших Смитов на тех, чьи имена числились в телефонной книге, и на тех, которые не числились. Немного подумав, он запросил информацию о тех, у кого не было телефона или которые проходили под другим именем.
 Затем он долго смотрел на полученный ответ: оказалось, что все тринадцать жертв значились в телефонной книге того или иного штата.
 — Это слишком просто, — сказал себе Смит. — Такого не может быть!
 Но так оно и было. В своих расчетах Смит исходил из того, что убийца был хорошо подготовленным разведчиком, использующим для достижения своих целей большой опыт и новейшие достижения, но на самом деле он действовал грубо, непрофессионально, на основе каких-то случайных фактов. Потребовались бы месяцы или даже годы, прежде чем он добрался бы до нужного ему человека. По идее, он мог бы убить всех Харолдов Смитов в отобранной им группе, прежде чем нашел бы именно того, кого искал. Если бы вообще нашел.
 Смит вошел в файлы службы социального обеспечения в Вашингтоне — хранилище данных о всех гражданах США, и запросил адреса всех Харолдов Смитов, живущих в Массачусетсе, Род-Айленде, Коннектикуте и на севере штата Нью-Йорк, то есть в тех штатах, где неизвестный убийца скорее всего должен был нанести очередной удар.
 Там проживали всего три Харолда Смита, которым было за шестьдесят, но в телефонной книге значился только один — доктор Харолд В. Смит из местечка Рай, штат Нью-Йорк, директор “Фолкрофта”. Впрочем, в книге не был указан его домашний телефон.
 Смита бросило в жар; по спине у него потек пот, очки запотели. Он поспешно принялся их протирать.
 Если убийца действительно выбирает жертвы по телефонной книге, значит, он давно уже должен быть здесь. И вдруг в этот напряженный для психики Смита момент за окном послышалась автоматная стрельба.
 Прозвучало всего несколько очередей, скорее напоминающих звук детских хлопушек, но для человека, привыкшего различать звук выстрелов, ошибки быть не могло.
 Смит схватил телефонную трубку и набрал номер внешнего поста.
 — Что у вас происходит? — спросил он.
 — Кто-то пытается проникнуть на территорию, доктор Смит. Но, думаю, мы его отогнали.
 — Как он выглядит? Опишите его!
 — Подождите. Вон он! Лезет через забор.
 — Лезет или уже перелез?
 — Не знаю. Он так быстро двигается.
 — Прошу вас, опишите его, — попросил Смит, стараясь взять себя в руки, сохраняя спокойствие, выдвинул ящик стола и достал свой старый, сохранившийся еще со времен Бюро стратегических служб пистолет сорок пятого калибра.
 В трубке снова послышалась стрельба.
 — Алло! Алло! — закричал Смит, зажимая трубку плечом и одновременно заряжая пистолет. Он был готов, сам не зная к чему.
 — Он на территории, на территории! — услышал Смит крик охранника.
 Затем послышался какой-то грохот — неожиданно упал телефон охранника. В трубке раздались скрежет шин, треск выстрелов, сердитые крики. Смит положил трубку и поднялся из-за стола.
 В дверь громко постучали.
 — Кто там? — спросил Смит.
 — Это Гастингс! У нас тут проблемы.
 — Знаю. Полагаю, кто-то проник на территорию “Фолкрофта”.
 — Каковы будут ваши приказания?
 — Задержать его любой ценой, в случае необходимости стрелять. Лучше ранить, если не получится — убить.
 — Есть, сэр, — ответил охранник, и Смит услышал его удаляющиеся шаги, после чего погасил свет.
 Сквозь большое окно ярко светила луна. Отсюда вряд ли стоит ждать нападения — стекло пуленепробиваемое, его невозможно разбить.
 Смит стоял возле стола, решительный, настороженный. Должно быть, те, что сражались под Лексингтоном и Конкордом, выглядели так же, как он, — простые янки, защищающие свои семьи и дома. Хотя Смит обладал современной техникой и имел важные международные обязательства, в душе он оставался янки из Вермонта, твердо верившим в свою страну и ее принципы и готовым отдать за них жизнь.
 Его потная ладонь ощущала холодок пистолета. Кто же он? — в который раз спросил себя доктор Смит. Кто был этот человек, знавший лишь его имя и возраст, с тупой озлобленностью убывавший одного человека за другим в стремлении уничтожить его, доктора Смита? И почему убийце понадобилось столько времени, чтобы его найти?
 — Он уже в лифте! — донесся из-за дверей голос Гастингса.
 Луна зашла за тучу і комната погрузилась в мрак. Смит сильнее сжал пистолет и выключил компьютер, чтобы его зеленое мерцание не отвлекало в ответственный момент.
 Вновь раздались звуки стрельбы — настоящая перестрелка. Так и должно было быть. Однако нельзя сказать, чтобы нарушитель границы был вооружен до зубов: из коридора не доносилось ничего похожего на скорострельный автомат, только отрывистый лай пистолетов.
 — Вот он! — послышался чей-то крик. — Выходит из лифта! Огонь!
 На двери лифта обрушился шквал огня, и неожиданно все стихло.
 — Вы убили его? — крикнул Смит, не покидая кабинета. Ему не было страшно. Просто в кабинет можно было проникнуть лишь через одну-единственную дверь, что давало Смиту все шансы сделать хороший выстрел. Один выстрел — вот все, чего Харолд Смит хотел. Или все, что ему было нужно. — Вы убили его? — повторил он свой вопрос.
 — Он нас перехитрил! — откликнулся Гастингс. — Его не было в лифте! — И вдруг Гастингс издал крик, в котором явственно слышался страх: — Вот он! Вот он! — Снова послышалась стрельба.
 Пули вылетали из пистолета одна за другой, пока наконец Смит не услышал щелканье: у Гастингса кончились патроны.
 — Не убивайте меня! — завизжал охранник! — Только не убивайте! — Он внезапно затих, раздался звук падающего тела.
 Смит сглотнул. Одно точное попадание — и все. Послышались легкие шаги. Дверь четко выделялась на фоне стены в контуре света, проникающего из приемной. У двери внизу протянулись тени — от движущихся ног. Похоже, за дверью находился всего один человек. Один человек — одна пуля. Смит приготовился.
 — Открыто! — громко произнес он.
 Дверь резко распахнулась, и в проеме показалась гибкая тень. Смит хладнокровно спустил курок.
 И промахнулся.
 Тень отпрыгнула в сторону, дверь захлопнулась, и комната снова погрузилась в темноту.
 Смит прислушался, держа пистолет обеими руками перед собой. Обводя комнату дулом, он одним глазом следил за окном, едва различимым в неверном свете луны: если бы фигура промелькнула на фоне окна, Смит легко бы достал ее.
 Но пришелец не появился на фоне окна — он напал с другой стороны.
 Неожиданно Смит почувствовал, как кто-то схватил его оружие и вырвал из рук.
 Он был совершенно беспомощен, и впервые за всю жизнь рыдание вырвалось из его груди: все кончено, он больше никогда не увидит своей жены.
 — Перед смертью хочу только взглянуть на твое лицо, — сдавленно произнес Смит.
 Внезапно вспыхнул свет, и Смит взглянул в самые холодные и безжалостные глаза на свете.
 — Смитти, только не распускайте нюни, — сказал Римо Уильямс. — Я тоже скучал по вам.




 Глава шестнадцатая


 Боне Барлоу не собирался дважды повторять одну и ту же ошибку. Да, в первый раз его перехитрили, его и кузенов Люка и Бада, этого нельзя было не признать. И он честно сказал фюреру Блутштурцу:
 — Полный провал.
 — Я знаю — показали в вечерних новостях, — проскрипел в трубке голос Конрада Блутштурца. — Как все было?
 — Мы с Люком и Бадом проникли в здание, как вы и велели, и на входе спросили Ферриса Д’Артаньяна.
 — ДОрра. Его зовут Феррис ДОрр!
 — Феррис ДОрр. Ну и имечко! Мы спросили, не ушел ли он домой. Просто уже было поздно, потому что мы не туда повернули и в результате потеряли три часа. От местных тут ничего не добьешься — у них такой странный акцент.
 — Дальше, — поторопил его Конрад Блутштурц.
 — В общем, когда охранник сказал, что этот ваш Феррис на месте, мы очень вежливо спросили, нельзя ли его повидать. Сказали, что мы его фэны. А охранник ответил: мол, нет. Мы не знали, что нам делать, и пристрелили его.
 — Убили? Хорошо.
 — Но никак не могли открыть дверь. Она была заперта, но в ней не было замочной скважины. У того охранника была целая связка ключей, а замочной скважины не было! Вы можете это объяснить?
 — Ну а что потом?
 — Мы выбили окно.
 — И тогда сработала сигнализация.
 — Откуда вы знаете?
 — Неважно, — ответил Конрад Блутштурц. — Продолжайте.
 — Ну, мы пошли его искать. Искали-искали и наконец нашли какого-то парня, который прятался в большой такой комнате со всей этой научной чепухой. Он вроде был похож на портрет этого д’Артаньяна в газете, и мы спросили, не он ли это.
 — А он ответил, что нет, — устало произнес Конрад Блутштурц.
 — Точно! Откуда вы знаете?
 — Продолжайте.
 — Ну, он сказал: нет, и мы снова пошли искать, но никого не нашли. Наверно, этот Феррис ушел домой. А тут как раз появилась полиция, и мы дали деру. Еле ушли. Кажется, Люк пристрелил одного из копов, хотя он не уверен. Как думаете, мы влипли?
 Наступила долгая тишина, лишь слышался какой-то свист в трубке.
 — Герр фюрер! — позвал Бойс Барлоу. У него почему-то получалось “хер” вместо “герр”, что очень раздражало Конрада Блутштурца, но он ничего не мог с собой поделать.
 — Теперь всем известно, что за Феррисом ДОрром охотятся, — медленно сказал герр Блутштурц. — Его спрячут, и все будет гораздо труднее.
 — Можно нам вернуться? Бад очень скучает по дому. И тут по радио невозможно поймать музыку в стиле кантри.
 — Нет. Вы же сами признали, что провалились.
 — Выходит этот парень, который сказал, что он не Феррис, на самом деле был Феррис?
 — Да.
 — Слушай, Бад, а ты оказался прав, это действительно был тот засранец!
 — Бойс Барлоу, — произнес Конрад Блутштурц, — приказываю вам спрятать где-нибудь автомобиль. Найдите какой-нибудь лесок и заночуйте там, а утром мне позвоните, и я дам вам дальнейшие распоряжения.
 — Надо будет снова его разыскать?
 — Вот именно.
 — Ладно. Я, правда, немножко боюсь, но как вспомню этого парня и как нагло он нам наврал, так просто зла не хватает.
 — Постарайтесь сохранить это чувство, — сказал Конрад Блутштурц и повесил трубку.


* * *

 В кабинет вошла Илза Ганс с пачкой писем. Конрад Блутштурц поднял на нее глаза. Он, как всегда, был одет в рубашку из махровой ткани — более грубая материя царапала его израненную кожу. Еще одно несчастье, причиненное проклятым Харолдом Смитом.
 — Новые сведения, — проворковала Илза и уселась на ручку инвалидного кресла, наполнив ноздри новоявленного фюрера ароматом духов.
 — От членов организации? — спросил он.
 — Да. Из Сент-Луиса. — Илза разрезала конверт специальным ножом в форме свастики, и ей на колени высыпались вырезанные из телефонного справочника листы. — Тут тьма Харолдов Смитов! — радостно воскликнула она.
 Конрад Блутштурц издал звук, выражающий раздражение.
 — Почему он не какой-нибудь Занковский или Бойингтон? — грустно произнес он.
 — Все не так плохо. Число тех, кому за шестьдесят, ограниченно. Здесь их всего... раз, два, три... э-э... двенадцать. Наш человек в Сент-Луисе узнал их возраст.
 — Двенадцать — это слишком много. Я уже не молод и не могу остаток дней мотаться по стране, убивая Харолдов Смитов.
 — Но ведь я буду с вами, и вы это знаете!
 Конрад Блутштурц любовно похлопал Илзу по руке.
 — Я знаю, leibchen, но сама видишь, как мало мы успели за целых два месяца.
 — Мы не сдадимся! — воскликнула Илза, вскочив на ноги; глаза ее горели. — Я так рассчитывала снять с него кожу! Я хочу сделать из нее обложку для дневника. Мне кажется, прекрасная идея. А на последней странице я напишу: “В конце концов мы поймали его и украсили его кожей обложку этого дневника”.
 — Нет, Илза, я не собираюсь сдаваться, только думаю, что лучше избрать другой путь. Не мы должны разыскивать их, а они должны прийти к нам.
 — Как вы себе это представляете?
 — Мы пригласим их к себе. Отправим приглашение всем Харолдам Смитам, каких только сможем отыскать.
 — Вы хотите устроить прием?
 — Нет, бойню.
 Илза упала перед Конрадом Блутштурцем на колени.
 — Расскажите, как все будет.
 — Это всего лишь задумка. Но прежде я должен поговорить с доктором Бефлекеном. Хочу попросить оказать мне одолжение, а не просто изготовить титановые протезы. Одолжение, — повторил он, впиваясь взором в ложбинку у нее между грудей, и улыбнулся.
 — Но я не могу ждать! Или Бойсу не удалось поймать Ферриса?
 — Нет, не удалось. Бойс — идиот. Впрочем, лишь идиот дал бы мне возможность так быстро обрести власть на таким числом верных последователей.
 — У-у. А нельзя что-нибудь сделать? Ведь вам во что бы то ни стало надо получить ноги!
 — Илза, у тебя совсем нет терпения. Я согласен, излишнее терпение, как у меня, надоедает, но я обещаю: наше время скоро наступит!
 — Я вот думаю, — медленно начала Илза, — после того, как мы поймаем Смита — настоящего Смита, — можно ли будет начать охотиться за евреями?
 — За евреями?
 — Я имею в виду настоящую охоту, а не просто пикетирование и оскорбления.
 — Зачем тебе это, дитя мое?
 — Как, разве вы не помните? Они убили моих родителей. Вы же сами мне говорили!
 — Ах, я совсем забыл. Да, эти евреи изрубили их на куски своими мачете.
 — А я считала, что они забили их до смерти, — озадаченно сказала Илза.
 — Сначала они их избили, а потом уж изрезали на куски. Я не стал рассказывать тебе все подробности. Ты была тогда слишком мала, чтобы узнать все до конца, — И Конрад Блутштурц нежно погладил ее белокурые волосы. — Но ведь этот страшный поступок совершили всего несколько евреев, так почему же ты хочешь уничтожить всех евреев?
 — Чтобы продолжить однажды начатое дело. Ну и что, что мы проиграли войну! Это не значит, что мы сдались. Ведь вы не собираетесь сдаваться?
 — Я охочусь за одним человеком, — сказал Конрад Блутштурц, разминая железную руку.
 — А что потом? Ведь у нас есть эта чудесная организация, пушки, бомбы, солдаты. Должны же мы что-то с ними делать! Просто обязаны!
 — После Смита... — произнес Конрад Блутштурц. — После Смита все и обсудим. Илза, ты такая молодая, такая преданная. Это мне нравится в тебе. — И он схватил ее за правую грудь так, что чуть не раздавил, но она этого даже не заметила — просто улыбнулась.


* * *

 Бойс Барлоу сделал последний глоток пива и, смяв, кинул пивную банку в канаву.
 — Ха! — воскликнул он. — Вот и отлично!
 — Будешь звонить герру фюреру прямо сейчас? — спросил Люк.
 — Ага. Я видел у дороги телефон-автомат. На втором гудке трубку сняла секретарь Крепости чистоты. При звуке ее голоса он поморщился — ее немецкий акцент раздражал.
 — Да? — сказала секретарь.
 — Соедините меня с фюрером, — попросил ее Бойс. В трубке что-то щелкнуло, и раздался голос Конрада Блутштурца.
 — Герр фюрер? Это Бойс.
 — Подозреваю, что Ферриса ДОрра перевезли в безопасное место, — без предисловий начал Блутштурц. — В новостях прошла информация о его местонахождении. Он в Балтиморе.
 — Где это?
 — В Мэриленде.
 — Впервые слышу.
 — Садитесь в машину и отправляйтесь на север. Поедете через Вашингтон.
 — А вот об этом слыхал.
 — Отлично. Поезжайте через Вашингтон и на выезде из города увидите указатель с надписью “Балтимор”. Адрес такой: Лафайетт-стрит, четыреста сорок пять. Феррис ДОрр находится в пентхаусе — это самый верхний этаж.
 — На словах просто, — сказал Бойс.
 — Так оно и есть. Поэтому-то я и доверяю тебе это ответственное задание.
 — Уже едем!
 — И не забудьте распылитель.
 — Ни за что!
 — И выбросьте бумажники. На всякий случай.
 — На какой-такой случай?
 — На случай провала.
 — Послушайте, герр фюрер, нас трое, у меня двустволка, у Люка и Бада — автоматы. Кто может нас поймать? Мы вооружены до зубов.
 — У ДОрра надежная охрана. Если понадобится, можете использовать оружие, только ни в коем случае не убивайте его и смотрите сами не попадайтесь. Если вас возьмут, не отвечайте ни на какие вопросы. И передайте мой приказ остальным. Держите язык за зубами, как истинные арийцы, а уж мы позаботимся о вас; А теперь идите и выполняйте. Выкиньте все из бумажников!
 — И деньги тоже?
 — Нет, деньги оставьте. Выкиньте только документы.
 — Отлично. Я так прикинул, нам понадобится на бензин. — Как только операция будет окончена, позвоните мне. Бойс Барлоу пошел к машине, спрятанной за густой порослью магнолий.
 — Герр фюрер велел избавиться от документов, — сообщил он Люку и Баду.
 — Зачем? — в один голос спросили Бад и Люк.
 — Он сказал: на случай, если нас поймают. Бойс сел за руль и завел мотор.
 — Кому это надо нас ловить? — спросил Люк, садясь рядом с ним. Бад залез на заднее сиденье. — У нас же двустволка!
 — Я пытался ему это объяснить, но вы ж его знаете — он такой осторожный.
 Братья достали бумажники, разорвали карточки социального обеспечения и остальные документы и выбросили их из окна движущегося автомобиля, где те смешались с падающими с неба снежинками.


* * *

 Тем временем в Крепости чистоты герр фюрер Конрад Блутштурц повесил трубку и повернулся к Илзе.
 — Сегодня они предпримут еще одну попытку.
 — Думаете, на этот раз им это удастся?
 — Не думаю. Илза нахмурилась.
 — Зачем же их тогда посылать?
 — А может, удастся. Это сохранит нам много сил и средств. А если нет, то вся Лига белых арийцев будет в наших руках.
 — О, прекрасная мысль.
 — А вот тогда-то мы с тобой, Илза, и получим Ферриса ДОрра.
 — И Харолда Смита, — добавила Илза. — Не забывайте о нем.
 — Я никогда не забуду о Харолде Смите, — сказал Конрад Блутштурц. В его маленьких черных глазках отражался горевший в камине огонь. — Никогда!




 Глава семнадцатая


 Римо вынул из пистолета обойму, и патроны посыпались на пол, как горох. Затем Римо бросил ставшее безопасным оружие на стол.
 — Римо, — произнес доктор Харолд Смит — он был бледен как смерть, — что вы здесь делаете? Вы должны находиться в Синанджу!
 — Я тоже раз видеть вас, Смитти, — с сарказмом ответил Римо.
 Смит опустился на стул, откинул голову и закрыл глаза. Из груди его вырвался глубокий вздох.
 — В данный момент я рад даже вашим наглым шуткам.
 Римо заметил, что лицо Смита белее мела, и услышал, как сильно бьется его сердце, впрочем, постепенно переходя на нормальный ритм.
 — Смит, что здесь происходит? Я отсутствовал не больше двух месяцев, но теперь это место напоминает военный лагерь!
 — Моей жизни угрожает опасность, — ответил Смит, открывая глаза. — Серьезная опасность.
 — А что, опасность бывает несерьезная? — поинтересовался Римо и, не дождавшись реакции Смита, спросил: — Неудачная операция?
 — Похоже, собственно КЮРЕ в безопасности, а вот за мной охотится убийца.
 — Я его знаю?
 — Даже не представляю, кто бы это мог быть. Ясно одно: меня преследует наемный убийца. Хорошо, что вы появились именно сейчас. Возможно, с вашей помощью я решу эту проблему.
 Римо поник головой.
 — Что ж, значит, следующий вопрос можно не задавать — у меня уже есть на него ответ. Если бы Чиун был здесь, я бы вам не понадобился. Странно, но мне казалось, что это первое место, куда он придет.
 — Он здесь был, — признал Смит.
 — Да? И что сказал? Не сообщил вам случайно, куда собирается направиться дальше? Я пытаюсь его разыскать.
 — А что между вами произошло? — спросил Смит.
 — Все в порядке, я легко смогу это уладить. Так где же он?
 — В Балтиморе. Выполняет задание. Глаза Римо сузились.
 — Кого задание?
 — Чье, Римо, чье! — рассеянно поправил его доктор Смит.
 — Смитти, я задал вопрос. Не думаю, что мне понравится ответ, но давайте уж все выясним до конца, хорошо?
 — Хорошо, — вздохнул Смит. — Это я нанял его.
 — Так увольте!
 — Если бы я мог! У меня не было ни малейшего желания снова встречаться с кем-либо из вас. В последнее время все было спокойно, и тут это дело с убийцей Харолда Смита...
 — С убийцей кого?
 — Лучше расскажу все по порядку. Кто-то убивает мужчин по имени Харолд Смит, причем в разных штатах. Я уверен, он охотится за мной!
 — Может, вы думаете, что он припасает вас на десерт?
 — Не надо иронизировать, дело серьезное. У меня мало фактов, но с ноября убито тринадцать Харолдов Смитов, причем всем было за шестьдесят. У меня есть все основания подозревать, что убийца — мой старый враг, кто-то, кто знает мое имя и возраст, но не догадывается о моем нынешнем местонахождении. Поэтому-то он и убивает всех Харолдов Смитов моего возраста, которых только может отыскать. Выйти на меня — дело времени.
 — Думаю, Смитти, вы так насолили этому парню, что он готов на все, лишь бы свести с вами счеты.
 — Римо, — сказал Смит, не обращая внимания на его слова, — мне нужна ваша помощь.
 — Если вы думаете, что я пришел снова наниматься к вам, то глубоко ошибаетесь. Я здесь только затем, чтобы найти Чиуна. От него у меня сплошные неприятности, и мне их вполне хватает.
 — Значив что-то все-таки между вами произошло, — сказал Смит.
 — Не знаю. Он как-то странно себя вел, а потом однажды ночью взял и ушел. Не взяв своих сундуков и оставив записку. Смысл ее сводился к тому, что он ненужный старый башмак. Я решил, что он направляется сюда. Так вы говорите, он сам нанялся на работу?
 — Все было не совсем так. Он сказал, что задолжал мне год службы — должен отработать аванс за прошлый год.
 — Я готов вернуть аванс, — поспешно произнес Римо. — И с процентами.
 — Я предлагал такой вариант, но он не согласился. Сказал, что не может этого сделать, а должен отработать. Я пытался его отговорить, но он даже и слышать об этом не желал. И если хотите знать мое мнение, мне показалось, что он очень одинок.
 — Отлично! Скажите, где он, и я быстро приведу его в чувство! А Когда мы вернемся, я подумаю, чем мог бы вам помочь. Ради прошлой дружбы.
 — Он в Балтиморе, в пентхаусе в Лафайетт-билдинг. Охраняет Металлурга по имени Феррис ДОрр. Долго объяснять, но для Америки важно, чтобы этот Д’Орр и его титановый распылитель не попали в руки врагам.
 — Титановый распылитель? — переспросил Римо и туг же поднял руки. — Забудьте, что я спросил. Не хочу ничего знать. Хочу только найти Чиуна и поговорить с ним.
 — Римо, а вы были счастливы в Синанджу? Римо немного помолчал.
 — Да, в некотором роде. Скажу так: не был несчастлив. Я обживался — ведь требуется время, чтобы привыкнуть к тамошней жизни.
 — Женились?
 — Нет. Это еще одна моя головная боль. Чиун пытается оттянуть свадьбу.
 — Римо, брак — это удивительная вещь. Очень советую.
 — Как поживает миссис Смит?
 — Хорошо. Чувствует себя одинокой. Вот уже неделя, как я не был дома. Если этот убийца все же меня найдет, то пусть уж лучше в “Фолкрофте”, а не дома, где может пострадать и моя жена.
 — Похоже, Смитти, вы тоже причиняете ей страдания.
 — Это так, Римо. У меня такое чувство, будто целый кусок моей жизни сначала поставили на место, а потом вдруг вырвали с корнем, и это как раз в тот момент, когда рана начала заживать.
 — Да. Я испытываю те же чувства по отношению к Ма Ли. Странно, как это бывает. Да, а что мне делать с охраной?
 — А они живы?
 — Конечно. Я просто усыпил их, но скоро они придут в себя.
 — Пусть это будет нашим внутренним делом — я не имею права подключать полицию.
 — Как скажете, Смитти. Увидимся.


* * *

 В рекламном буклете говорилось, что полет из нью-йоркского аэропорта Ла-Гардиа до Балтимора, штат Мэриленд, занимает всего пятьдесят пять минут. Так оно и было, если не считать тридцатиминутной задержки с посадкой, двухчасового сидения в салоне на взлетной полосе с выключенными в целях экономии топлива кондиционерами, как будто специально для того, чтобы усилить беспокойство пассажиров, и сорокаминутного барражирования в небе над Балтимором перед приземлением.
 Когда Римо оказался в центре города, уже давно рассвело, но ему еще повезло: остальные пассажиры сшивались в аэропорту дополнительные пять часов, ожидая прибытия багажа, который по ошибке был отправлен в Атланту. Слава Богу, у Римо не было багажа.
 Такси доставило Римо прямо к Лафайетт-билдинг, и Римо попытался расплатиться с шофером.
 — Что это вы мне даете? — возмутился шофер.
 — Послушайте, у меня нет с собой американских денег, так что не создавайте мне лишних трудностей!
 — Это вы создаете мне лишние трудности! На счетчике двадцать три восемьдесят семь, так что платите!
 — Это настоящая золотая монета, она стоит более четырехсот долларов!
 Таксист взял монету и взвесил ее в руке.
 — Весит, как настоящая, — задумчиво произнес он.
 — Она настоящая, — устало подтвердил Римо, успевший уже пожалеть о том, что не попросил у Смита денег на карманные расходы. Он добрался из Сеула до США, имея пригоршню золотых монет по унции каждая, которые он захватил из сокровищницы Дома Синанджу. Ему приходилось платить втридорога за каждую услугу, но, хотя он платил золотом, обеспечивающим стоимость бумажных денег в любой стране мира, у него были сплошные неприятности. Люди хотели получить наличные, чеки или кредитные карточки, но только не золото. Только не ту единственную вещь, которая и имеет истинную ценность!
 — Если это настоящее золото, то зачем же вы переплачиваете мне целых триста пятьдесят долларов? — поинтересовался таксист.
 — Я бы очень хотел получить сдачу, — сладким голосом проговорил Римо и улыбнулся.
 — Не-е, так не пойдет, — протянул таксист, который начал подозревать, что золото настоящее, особенно после того, как попробовал монету на зуб и увидел на ней следы зубов. — Или давайте наличные, или никакой сдачи!
 — Тогда берите монету, и по рукам! — согласился Римо и потер пальцем ручку дверцы со стороны водителя. Из замочной скважины показался дымок. Когда таксист попытается открыть дверь, то поймет, что не в состоянии этого сделать. И еще он поймет, что дверь необходимо заменить, но ее невозможно снять, не разобрав по частям всю машину.
 Конечно, лучше было бы получить сдачу, думал Римо, поднимаясь в лифте к пентхаусу, но чувство морального удовлетворения не имеет цены. Он решил, что эту мысль надо записать. Это будет первое, что он запишет в летописи Синанджу, как только сядет ее писать.
 Римо поднялся на нужный этаж, и когда двери лифта открылись, его глазам предстало странное зрелище: напротив лифта стоял человек, и казалось, что он ожидает гостей. Человек был маленького роста, то есть очень маленького. На нем были темные очки и котелок, легкомысленно сдвинутый набекрень. Котелок был зеленый, как новогодняя елка; такого же цвета был и пиджак. Брюки были канареечно-желтого цвета — как раз в тон рубашке. И пурпурный галстук. Из натурального шелка.
 — Извините, но мне нужен д’Артаньян.
 — ДОрр, — произнес человек низким голосом.
 — Так куда мне идти? — спросил Римо, оглядываясь по сторонам.
 Человечек последовал за ним.
 — Не д’Артаньян, а ДОрр. Феррис ДОрр. — Голос человечка сорвался на писк. — Честное слово, Римо, ты что, забыл свой родной язык?
 Сделав оборот на сто восемьдесят градусов, Римо пригляделся. Человечек просиял, и тут только Римо заметил легкую белую бороду и корейские сандалии, выглядывающие из-под брюк. Приподняв зеленую шляпу, Римо обнаружил под ней лысеющую макушку с тонкими прядями седых волос над ушами.
 — Чиун!
 Мастер Синанджу снял темные очки и стал вертеться, демонстрируя свой новый американский наряд.
 — Фирма “Брукс-бразерс”, — радостно сообщил он. — Лишь самый лучший товар! Ну, как я выгляжу?
 — Как лимонный щербет с яблоками, — ответил Римо, не веря своим глазам.
 — Должно быть, тебе было нелегко меня разыскать! — с удовлетворением заметил Чиун. — Ты, наверно, объехал всю Азию, прежде чем понял, что меня там нет. Твоя нога оставила след на песке африканских пустынь, прежде чем ты исключил и этот континент из объекта своих усердных поисков. Итак, пройдут годы, и новые Мастера будут рассказывать о том, как Римо Темный оставил свою невесту, сказав ей, что она ему больше не нужна, попрощался с односельчанами и обратился к небесам со словами: “Я должен идти, пусть даже на это уйдет вся жизнь, и искать Мастера, который сделал из меня человека, и должен упасть к его ногам, моля о прощении. Пусть для этого потребуются десятилетия и Чиун Великий плюнет на меня, когда я его отыщу, но я все равно буду счастлив, потому что всем в жизни я обязан ему. — И Мастер Синанджу отступил на шаг, давая Римо место, чтобы пасть ниц.
 Римо нахмурился, положив руки на бедра.
 — Ты оставил след, по которому могла бы пройти даже свинья. Слепая свинья.
 На лице Мастера Синанджу появилось обиженное выражение.
 — Так что ж, ты не будешь умолять меня о прощении?
 — Я пришел, чтобы увезти тебя назад, в Синанджу.
 — Это невозможно, — ответил Чиун. — Я подписал контракт.
 — Мы его разорвем, как ты однажды уже сделал.
 — Я по-новому полюбил Америку.
 — Ты и по-старому-то ее не любил. Помнишь, когда-то это была варварская страна? В ней жили одни лупоглазые белые, от которых пахло говядиной и свиным жиром, а ноги у них были такого размера, что удивительно, как это они вообще могли ходить!
 — Я был моложе, когда такое говорил! Намного моложе. Но с тех пор я стал намного мудрее.
 — Это с прошлой недели?
 — Что за шум? — спросил Феррис ДОрр, высовывая голову из дверей лаборатории.
 — Кто это? — сварливо поинтересовался Римо.
 — Это Феррис. Не обращай на него внимания. Он всегда становится раздражительным, когда его окружают металлы. Бедняжка, он металлург.
 — Он случайно не похититель? — спросил Феррис, глядя на Римо.
 — Нет, он мой сын. Я вам о нем рассказывал. Позвольте познакомить вас с Римо. Он весь в публичных домах. И в сортирах.
 Феррис оглядел Римо с ног до головы.
 — Тогда пусть он держится подальше от меня — я такими вещами не увлекаюсь.
 — Вы бы не могли оставить нас наедине? — попросил его Римо.
 — Нет ничего проще. — Феррис ДОрр повесил снаружи табличку “Не беспокоить” и громко хлопнул дверью.
 — А как хранилище сокровищ? — понизив голос, спросил Чиун. — Ты запер его?
 — На два замка. И оставил Пул Янга за всем следить.
 — Ха! Лучше бы ты посадил у дверей одну из деревенских собак. Собаки, по крайней мере, не смеются над неудачными шутками.
 — Чиун, что с тобой?
 Чиун полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда красный кожаный кошелек.
 — Вот, смотри! Римо посмотрел.
 — Женский кошелек. Ну и что?
 — Женский? — удивился Чиун. — Я выбрал его, потому что мне понравился цвет.
 — Мужчины не покупают себе красные кошельки. Только черные или коричневые. Но красные — никогда.
 — А я чуть не купил зеленый, — с надеждой в голосе произнес Чиун. — С серебряной застежкой.
 — Тоже женский.
 — Да? Тогда покажи мне свой.
 — У меня нет кошелька — я его выкинул, когда решил не возвращаться больше в Америку. Я тогда думал, что больше сюда не вернусь.
 — Тогда не оскорбляй мой чудесный американский кошелек, если не имеешь своего. Он мне хорошо послужит, поскольку хранит нечто бесценное.
 — Золото?
 — Гораздо лучше.
 — Мне показалось, или ты действительно сказал: “Лучше, чем золото”?
 — Смотри! — И Мастер Синанджу извлек из кошелька золотистую пластиковую карточку. Римо взял карточку из его рук.
 — “Америкен экспресс”, — сказал он. На карточке значились буквы: “М.С.Чиун”. — Что значит “М.С.”?
 — Мастер Синанджу, — объяснил Чиун. — Я хотел, чтобы написали: “Правящий Мастер Синанджу”, и тем самым подчеркнуть твой статус младшего Мастера, но не хватило места, так что пришлось ограничиться этим.
 — А я и не знал, что я младший Мастер. Это мое нынешнее звание?
 — Я только что его придумал, — сознался Чиун. — Но позволь мне объяснить тебе, как действует это удивительное американское изобретение.
 Римо хотел сказать, что и так знает, но понял, что Чиун все равно расскажет, и промолчал, экономя время.
 — Ты даешь эту карточку вместо денег в обмен на услуги.
 — Неужели?
 — Я понимаю, в этом ничего странного нет, — сказал Мастер Синанджу, понижая голос до шепота. — Но это не самое удивительное.
 — А что же самое удивительное?
 — Карточку всегда возвращают назад.
 — Всегда возвра...
 — Тcс. — Чиун приложил палец к губам. — Не хочу, чтобы это выплыло наружу, иначе все пойдут к Смиту, чтобы получить удивительную карточку.
 — Этого нельзя допустить!
 — Она намного лучше золота. Если дать торговцу золото, то что будет?
 — Он станет пробовать золото на зуб, чтобы проверить, настоящее ли оно, — ответил Римо, думая о таксисте, который привез его сюда.
 — Вот именно. Потому что он забирает золото себе. Но, в отличие от золота, торговцы в этой стране не оставляют себе карточку! Они проводят ею по какой-то дурацкой машинке или списывают с нее эти никчемные цифры, а потом отдают назад. Некоторые даже говорят “спасибо”.
 — Подумать только! Они, должно быть, и не подозревают, как ты их надуваешь.
 Мастер Синанджу гордо распрямил плечи.
 — Ничего подобного! Я даю им карточку, они мне ее возвращают. Разве я виноват, что торговцы в Америке так глупы и на каждом шагу обманывают сами себя?
 — Тут, папочка, ты прав. Но может, все не так, как ты себе это представляешь?
 — Римо, может, ты знаешь что-то, что неизвестно мне?
 — Давай отправимся к Смиту, и он нам все объяснит.
 — Не могу. Я выполняю ответственное задание Щедрого Императора Смита, дарующего “Америкен экспресс”.
 — На прошлой неделе он был Безумным Харолдом.
 — С тех пор он сильно изменился. Разве ты не заметил?
 — Да, он поседел.
 — У него много забот, а заботы заставляют волосы седеть. — И Мастер Синанджу погладил свою белую как снег бороду.
 — И лицо у него стало серым.
 — Он случайно не заболел? — воскликнул Чиун.
 — У него проблемы, но тебя они не касаются. Зачем ты вернулся на службу?
 — Я действительно должен работать на Щедрого Харолда еще год.
 — Ма Ли согласна отказаться от золота.
 — Но что же ты тогда будешь делать? Не можешь же ты жениться на ней без приданого! Это противоречит законам Синанджу. Хотя ты можешь разорвать помолвку. Если это случится, я буду очень огорчен, но все же постараюсь как-нибудь с этим справиться. Да, если ты этого хочешь, мы должны немедленно сесть и написать бедной девочке о твоем решении, пока еще есть силы в наших разрывающихся от боли сердцах.
 — Не пойдет! — решительно заявил Римо. — Мы поженимся во что бы то ни стало! А что касается приданого, то я сам заработаю его!
 — Это запрещено, — предупредил Чиун. — Муж не имеет права давать приданое. Это так же глупо, как и то, что американские торговцы возвращают назад чудо-карточку!
 — Я не вернусь в Синанджу без тебя, Чиун, и ты это знаешь!
 — Может, у Смита найдется место и для тебя, — задумчиво произнес Чиун. — Конечно, не могу этого гарантировать, но я замолвлю за тебя словечко, если хочешь. Не могу обещать тебе волшебную карточку, ибо лишь более старший по чину имеет право ею владеть, но, возможно, существует и серебряная карточка. Или титановая. Насколько я понимаю, титан очень высоко ценится в вашей стране.
 — Даже и не думай, я не собираюсь работать на Смита. Хватит! Прошли те дни!
 — Но их сладость до сих пор согревает сердце, не правда ли, Римо?
 — Все верно, неправда.
 И в этот самый момент дверь лифта распахнулась.
 — Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Римо.
 — Только не этих, — презрительно бросил Чиун. Из лифта осторожно вышли трое мужчин. На них были помятые куртки, засаленные джинсы и бейсболки с флагом конфедератов. От мужчин сильно пахло пивом.
 — Нам нужен д’Артаньян! — заявил Бойс Барлоу, наставляя на Римо с Чиуном двустволку.
 — Тогда вам лучше поискать на маскараде, — посоветовал Римо.
 — Вы имеете в виду Ферриса ДОрра? — уточнил Чиун.
 — Точно, — сказал Боне. — Давайте его быстро сюда! Слышите?
 — Я не глухой, — отозвался Мастер Синанджу. — Минуточку.
 — Что ты делаешь?! — воскликнул Римо, видя, что Чиун направился к двери с табличкой “Просьба не беспокоить” и постучал.
 — Что там еще? — раздраженно выкрикнул ДОрр.
 — Хочу занять минуточку вашего драгоценного времени, о ваша металлургическая честь! — Феррис высунул голову из-за двери. — Те ли это люди, которые пытались вас похитить?
 — А-а-а! — завопил ДОрр, захлопывая дверь.
 — Полагаю, это означало “да”, — прокомментировал Римо.
 — Мне тоже так показалось, — согласился Чиун, приближаясь к посетителям. — А теперь смотри, — еле слышно добавил он.
 Римо прислонился к стене и зевнул.
 Мастер Синанджу остановился перед троицей — они приставили двустволку ему к голове. Но Мастер Синанджу просто улыбнулся и отвесил им поясной поклон, одновременно расстегивая пиджак.
 Гости почувствовали неуверенность, но не поклонились в ответ. Тогда Мастер Синанджу ударил их по коленкам, что и вызвало требуемый поклон.
 Едва заметным движением Мастер Синанджу ткнул пальцами в глаза парню, стоявшему в конце шеренги. Парень выронил ружье и попытался закрыть глаза руками, но не успел, потому что тут же рухнул навзничь.
 Бойс Барлоу услышал звук падения и понял, что это упал его кузен Люк. На мгновение его отвлек звук закрывающегося лифта, как вдруг он услышал, что с другой стороны упал кузен Бад. Бойс схватился за пистолет, но тут же выпустил его из рук, потому что ему в глаза вонзились чьи-то пальцы, причем с такой силой, что череп его треснул. Хруст черепа был последним звуком, который услышал Бойс.
 Чиун подошел к Римо, потирая руки.
 — Папочка, никогда раньше не видел, чтобы ты применял такой прием.
 — Я научился ему у Юла Бриннера, — радостно сообщил Чиун.
 — Впервые слышу.
 — Но, Римо, он очень популярен в Америке. Отличный артист, просто блестящий! Мне бы хотелось навестить его в ближайшее время — помочь отработать некоторые приемы.
 — Вряд ли получится.
 — Неужели ты откажешь мне в такой скромной просьбе?
 — Жаль, что именно мне выпало несчастье сообщить тебе столь печальную весть, но он умер много лет назад.
 Чиун вздрогнул.
 — Неужели и Брюс Ли тоже?
 — За много лет до него.
 Мастер Синанджу печально склонил голову на грудь.
 — Талант всегда умирает молодым, — произнес он. Римо подошел к бездыханным телам и пощупал пульс.
 — Мертвы, — бросил он.
 — Естественно. Это были мерзкие похитители Ферриса-металлурга. Они не заслужили права остаться в живых. Что ты делаешь?
 — Хочу узнать, кто они такие.
 — Какой смысл утруждать себя: покойникам не нужны имена.
 — Но они могут понадобиться Смиту. Ничего. Бумажники пусты.
 — А какого они цвета?
 — Этот черный.
 — Тогда я заберу его себе — ведь этому парню он больше не понадобится.
 — Ладно, пошли, — сказал Римо, выпрямляясь.
 — Куда?
 — К Смиту. Надо договориться, чтобы он уволил тебя.
 — Римо, а как же Феррис?
 — Тебя попросили защитить его от этих парней, ты и защитил. Навсегда. Так что пошли.
 — Не могу. Я обязан охранять его, пока Император не отменит приказ.
 — Что там у вас происходит? — раздался из-за двери испуганный голос Ферриса ДОрра.
 — Все в порядке, Феррис. Твои обидчики уничтожены с помощью могущественного искусства под названием Синанджу.
 — Они мертвы? — поинтересовался Феррис, осторожно выходя в коридор.
 — Естественно, — ответил Чиун, затаскивая трупы в лифт.
 — Он всегда такой? — спросил Феррис у Римо.
 — Обычно он заставляет меня избавляться от тел. Вот, смотри: сейчас он скажет, что слишком стар, чтобы перетаскивать трупы.
 Но Мастер Синанджу продолжал молча грузить тела братьев Барлоу в лифт, и Римо вынужден был спросить:
 — Папочка, тебе помочь?
 — Все в порядке, не утруждай себя. Я только избавлюсь от этой падали и сейчас же вернусь.
 — Ничего не понимаю, — удивился Римо. — Он никогда в жизни не занимался с трупами сам.
 — Похоже, их бывало много, — предположил Феррис ДОрр.
 — Иногда чуть не по пояс.


* * *

 Выйдя на улицу позади Лафайетт-билдинг, Мастер Синанджу выбросил трупы в мусорный бак, а поскольку бак был полон, Чиун ворошил мусор до тех пор, пока тела братьев Барлоу не оказались на самом дне.
 Чиун не знал, кто эти люди, да и не хотел знать. Может, они были сами по себе, может, работали на кого-то, — Смит разберется. Если Смит решит, что они и есть главные зачинщики, то отзовет Чиуна в “Фолкрофт” и признает его миссию оконченной.
 Мастер Синанджу не хотел, чтобы его отзывали в “Фолкрофт”, потому что там Римо мог убедить Смита расторгнуть контракт. Мастер Синанджу совсем этого не хотел.




 Глава восемнадцатая


 Они приветствовали Конрада Блутштурца жестом из прошлого — выбросив вперед правую руку.
 Все собравшиеся в актовом зале Крепости чистоты вскочили на ноги, четко отсалютовав резким нацистским жестом и скорее напоминая роботов, нежели обычных людей.
 — Sieg Heil! — в один голос крикнули все, когда инвалидное кресло фюрера Лиги белых арийцев Америки и Алабамы появилось в проходе под свисающими знаменами со свастикой.
 По специальным сходням инвалидное кресло тяжело заползло на сцену, напоминая огромную заводную игрушку. Эти сходни Конрад Блутштурц установил утром, а к вечеру все ступеньки в Крепости чистоты будут заменены аналогичными устройствами.
 На сцене, лицом к собравшимся, стояла Илза с микрофоном. Конрад Блутштурц, одетый в черную рубашку военного образца, присоединился к ней. За спиной У них висел огромный фашистский флаг.
 Фюрер ответил на приветствие и медленно поднес к губам микрофон, наслаждаясь рукоплесканиями, как путник в пустыне водой. В этот момент он понял, что испытывал Гитлер. На мгновение он ощутил трепет, который, должно быть, познал истинный фюрер. Но когда он вгляделся в лица собравшихся, этих сыновей и дочерей Алабамы, Южной Дакоты, Огайо и Иллинойса, из его груди вырвался стон отвращения.
 Гитлер говорил с народом, который был един. Здесь же собрался сброд, а это вовсе не одно и то же. Он подождал, пока шум голосов стихнет. По его знаку Илза опустилась на колени, чтобы никто в зале не возвышался над Конрадом Блутштурцем.
 — Близится война, — сообщил он собравшимся, и микрофон разнес его сухой голос по всему залу. — Расовая война. Вы это знаете, и я знаю. И наш возлюбленный основатель Бойс Барлоу тоже это знал. Вот почему он основал Лигу белых арийцев. Вот почему он построил Крепость чистоты. Вот почему нам пришлось обнести территорию крепости колючей проволокой и пропустить по ней ток — потому что остальная Америка, Америка полукровок, отказалась признать наше пророчество! Зал разразился аплодисментами.
 — Власть в Америке захватили евреи — это всем известно. Они контролируют средства массовой информации, Уолл-Стрит и крупнейшие корпорации. Если их влияние будет расти, они будут чувствовать себя в Америке столь же вольготно, как в Израиле! И если это произойдет, мы, белые, истинные американские патриоты, окажемся не у дел, как палестинцы в этой ближневосточной стране. Америка станет вторым Израилем — оккупированной территорией! — выкрикнул Конрад Блутштурц и закашлялся от усилия.
 Илза протянула ему стакан воды, и он сделал глоток.
 — Но этот день, возможно, и не наступит! — продолжал он.
 Снова овация.
 — Возможно, он не наступит, потому что до этого времени низшая черная раса поставит наш гордый народ на колени. Возьмем хотя бы крупнейшие города США. Когда-то они были белыми и достойными, а теперь стали черными, грязными. Много людей прибыло на эти берега: немцы, англичане, французы. Пусть даже поляки. И все они отдавали свои силы Америке, а негры только берут. Они крадут то, что принадлежит нам, отказываясь работать. Они проедают наши налоги, которые идут на их громыхающие приемники, бесчисленных детей, мерзкие наркотики. Конечно, евреи плохи, но негры — они, как сорняки, которые каждый день вырастают вдоль забора. Негры душат нашу страну, как сорняки.
 — Долой негров! — взревел зал, и Конрад Блутштурц не стал их останавливать, а лишь оскалился улыбкой скелета.
 — Продолжайте, — шепнула Илза. — Вы уже хорошенько их завели!
 — Но негры разобщены, — сказал Конрад Блутштурц дрожащим от напряжения голосом. — А евреи терпеливы. Но у нас есть еще один враг — азиаты. Это более непосредственная угроза. — По залу пронесся гул, послышались выкрики: “Косоглазые! Желтые обезьяны!” — Азиаты сконцентрировали в себе наиболее отвратительные пороки негров и евреев. Они становятся многочисленными, как и негры, но в то же время они столь же изобретательны и жадны, как евреи. Мы с вами являемся свидетелями того, как они все прибывают и прибывают в нашу страну. Их много даже здесь, в Хантсвилле. Неважно, кто они: китайцы, японцы или вьетнамцы, — все они на одно лицо. И все одинаковы — мы-то с вами хорошо это знаем. — При этих словах Конрада Блутштурца зал заревел так же, как пятьдесят лет назад ревел, слушая речи Адольфа Гитлера, — ведь речи были те же, да и толпа всегда остается толпой. — И как могло получиться, — выкрикнул Конрад Блутштурц, — что мы победили японцев, а они теперь демонстрируют экономическое превосходство?!
 — Они обхитрили нас! — завопила толпа.
 — Теперь вьетнамцы прогнали американцев со своей земли, а сами кинулись к нам, чтобы отнять рабочие места, которые еще не успела заграбастать японская мафия, и скупить дома, которые истинные американцы просто не могут себе позволить! Эти люди настолько бесчестны, что работают сразу на двух или на трех работах, и получается, что на каждого работающего вьетнамца приходится три безработных американца! — Толпа завизжала от гнева, возмущаясь вероломством эгоистичных вьетнамских иммигрантов. — Но азиаты — это еще не самое плохое. Нет, — произнес Конрад Блутштурц, понижая голос, чтобы собравшимся пришлось напрячь слух. — Самые страшные — это последние, о ком я хочу рассказать. Они не отличаются от нас ни цветом кожи, ни обычаями, ибо они суть хамелеоны — ядовитые хамелеоны.
 — Никогда не думала, что хамелеоны ядовиты, — прошептала Илза.
 — Ядовитые хамелеоны, — повторил Конрад Блутштурц, не обращая на нее внимания, — поскольку могут являться в любом обличье. Они влились в наше общество незаметно, не вызвав у окружающих никаких сомнений. И распознать их можно только по именам, а имя им — Смит, — прошипел Конрад Блутштурц.
 Собравшиеся так завопили, что содрогнулись стены.
 — Вы знаете, что я лично проводил изучение той угрозы, какую представляет Смит. Я собственноручно собрал свидетельства этого. Смиты столь же многочисленны, как негры, более многочисленны, чем азиаты, и гораздо более изощренны, чем евреи. Я дал бой некоторым из них, обрушив истинно арийскую месть на их, казалось бы, белые головы!
 — Арийская месть! — заорали члены Лиги белых арийцев Америки и Алабамы.
 — Если случится расовая война, то начнется она не с евреев, не с негров, не с азиатов — она начнется со Смитов. Я всегда это говорил!
 — Да!
 — И разве не об этом пророчествовал Бойс Барлоу, наш основатель?
 — Да!
 — И его пророчество сбывается!
 — Да! — взревел зал.
 — Они нанесли первый удар!
 — Да!
 — Коварный удар! Они уничтожили чистую душу — нашего любимого Бойса! — По залу прошел стон, лица исказились от горя. — И его братьев Люка и Бада! — Собравшиеся были потрясены. Послышались выкрики, призывавшие к мести, — собравшиеся требовали головы подлых убийц. — Но вам нечего бояться, — продолжал Конрад Блутштурц. — Их дело — в надежных руках. Я подниму их знамя и понесу его вместо них. Если вы согласитесь признать меня своим лидером.
 — Да! Да! Да! — ревел зал.
 Конрад Блутштурц слушал эти крики восторга, пока все не охрипли. Охрипшими они нравились ему больше. Их американский акцент и манера говорить в нос раздражали его. Это была речь полукровок. Наконец все успокоились и высоко подняли головы. Они верили — верили в то, что у них белая кожа, в правоту своей цели и в Конрада Блутштурца. Они и не подозревали, что все это чистый обман. И что сам Конрад Блутштурц, оказавшийся столь блестящим оратором, несмотря на увечья, не верит ничему из того, что только что сказал.
 — Итак, первый удар нанесен, и мы не будем мешкать, прежде чем нанести ответный удар! Я уже выбрал тех, кого назначу вашими командирами. Они поделят вас на взводы, и вы будете маршировать, тренироваться и учиться пользоваться оружием, которое мы прячем на тайных складах. Вместо того чтобы избегать окружающего нас нечистого мира, мы маршевым шагом вторгнемся в него. Вместо того чтобы ограничиться стенами Крепости чистоты, мы понесем ее идеи во внешний мир, и тогда вся Америка станет Крепостью чистоты!
 — Вернем Америку! Вернем Америку! Америка — американцам! — заревел зал.
 — А сейчас я назову имена тех, кто станет командирами. И пусть те, чьи имена я назову, поднимутся с мест. Гёц Гюнтер. Шонер Карл. Сталь Эрнст. Ганс Илза.
 — Значит, я буду теперь вести “Час Лиги белых арийцев? — спросила Илза, но Конрад Блутштурц шикнул на нее.
 Вдруг с места вскочил какой-то парень — у него был техасский выговор.
 — Эй, а почему это никого из нас, американских парней, не назначили командирами?!
 Конрад Блутштурц пристально посмотрел на нарушителя спокойствия. Он только этого и ждал — вот сейчас наступит важнейший момент, когда станет ясно, является он единоличным лидером или нет.
 — Имя?
 — Джимми-Джо. Джимми-Джо Бликер.
 — Ты уверен?
 — То есть как?
 — Я спрашиваю, ты уверен, что твоя фамилия Бликер.
 — А как же еще? — фыркнул Джимми-Джо, засовывая руки в карманы широких брюк.
 — А ты уверен, что ты не... Смит?
 — Не-е, я не Смит.
 — А говоришь как Смит.
 — Он даже внешне немножко напоминает Смита, — поддержала Илза. — Глаза. Чуть-чуть.
 — Никакой я не Смит, — огрызнулся Джимми-Джо Бликер. — Смит — плохой человек.
 Конрад Блутштурц вытянул вперед левую руку — она сверкнула под яркими огнями зала.
 — Смиты скрываются везде. Они суть змеи в нашем раю, затаившиеся, коварные, извращающие факты. Ты осмелился критиковать Лигу белых арийцев Америки, и я изобличаю тебя как затаившегося Смита. А теперь пусть собравшиеся вынесут свой приговор!
 Присутствующие заколебались — все хорошо знали Джимми-Джо Бликера: он был преданным сторонником Лиги, одним из первых ее членов.
 — Смерть! — крикнула Илза, опуская большой палец вниз. И добавила, обращаясь к Конраду: — Можно, я сама убью его?
 — Смерть! — подхватила толпа.
 — Командиры-арийцы, приказываю вам вывести этого человека на центральную площадь и там расстрелять! Пусть судьба этого Смита станет предостережением всем остальным Смитам! Мы отомстим!
 — Арийская месть! — закричали все и потащили несчастного к выходу.
 Илза побежала следом.
 — Мне хочется посмотреть! — сказала она. Оставшись один на сцене, Конрад Блутштурц жадно допил воду. Выступления на публике всегда плохо влияли на его голосовые связки. Он просто не мог понять, как это Гитлеру так легко удавалось выступать с речами. Неожиданно вода попала не в то горло, и он закашлялся. Когда кашель прошел, он решил, что может снова вдохнуть запах дыма той ночи в Японии, что была сорок лет назад.
 Когда по огромному залу прокатилось эхо выстрелов, он в который уж раз поклялся себе, что Харолд Смит сполна заплатит за все, что произошло той далекой ночью.


* * *

 Конраду Блутштурцу снился сон.
 Ему снилось, будто он лежит в постели, а часы на стене показывают без трех минут полночь. Но не это кинуло его в холодный пот. Между стрелками был зажат страшный зеленовато-синий гангренозный орган. Он казался знакомым, но лишь почувствовав между ногами привычную пустоту, Конрад Блутштурц осознал, что орган принадлежит ему. В отчаянии он протянул руку к часам, но они были слишком далеко. Он попытался встать с постели, но обнаружил, что у него нет ног.
 И тогда минутная стрелка, словно ножницы, сдвинулась к полночи еще на одну минуту.
 Конрад Блутштурц в ужасе проснулся. Это сон, всего лишь сон. Но оглядев себя, он вспомнил, что это не сон.
 Он сел в кровати, затем нащупал культями ног сиденье инвалидного кресла и с обезьяньей ловкостью перекинул в него тело. Выехав на балкон спальни и оглядев территорию Крепости чистоты, Конрад Блутштурц подумал о том, как легко все удалось.
 Внизу, одетые в коричневую форму, маршировали солдаты Лиги белых арийцев. Им только имя — солдаты, подумал Конрад Блутштурц. Отбросы общества, безработные, которые были никому не нужны. Все они давно потеряли надежду, у них не было цели в жизни, и всех их объединяло скрытое недовольство жизнью. Бойс Барлоу дал им возможность бежать от мира, но Бойса больше нет в живых.
 И вот теперь, под руководством надежных немецких парней, они превратятся в карательные отряды, готовые сражаться в грядущей расовой войне, в неизбежность которой они свято верили. Но сам Конрад Блутштурц не верил в приближение расовой войны, а еще менее — в красно-белый флаг, венчавший теперь каждое здание Крепости чистоты.
 Третий рейх давно перестал существовать. Он жил лишь в воспоминаниях очень старых людей да в фантазиях их детей, ставших членами Лиги белых арийцев Америки. И еще в не оформившемся сознании впечатлительной молодежи вроде Илзы, командовавшей сейчас взводом солдат с опытностью инструктора лагеря для новобранцев.
 Ну и черт с ним, с третьим рейхом, подумал Конрад Блутштурц. Когда-то давно он так много обещал и так дорого обошелся.
 Конрад Блутштурц приехал в США в 1937-м — тогда ему было девятнадцать лет. У него было особое задание — подготовить живущих там немцев к предстоящей войне. Тогда он верил всему: верил в миф о превосходстве арийской расы, во всемирный еврейский заговор, верил в Гитлера.
 Гитлер лично выбрал Конрада Блутштурца из гитлерюгенда и дал ему это задание.
 — Поедешь в Америку, — сказал фюрер. — Если твоя миссия будет успешной, станешь наместником в Америке, когда правительство там падет.
 Тогда замысел казался столь величественным. И столь выполнимым.
 При воспоминании о своей наивности Конрад Блутштурц смачно сплюнул через перила балкона.
 В Америке юный Конрад организовал Нацистский союз. Он не стал создавать лагеря для членов организации, не произносил зажигательных речей. Хотя вполне можно было бы повторить митинг, устроенный на Мэдисон-сквер-гарден Фрицем Куном в 1936 году и собравший двадцать две тысячи участников. Конрад не стал этого делать, потому что заботился о качественном составе своего союза.
 Да, заботился. Он не гнался за количеством — ему требовалось качество. Перед второй мировой войной американцы немецкого происхождения были в большей степени американцами, чем немцами. Другими словами, они были настроены антифашистски. Но все же попадались и такие, кто верил в возрождение Германии. Конрад Блутштурц безошибочно находил их и именно на их основе строил свою организацию. Они были своего рода временным правительством, ожидавшим падения Европы.
 Но этого так и не произошло. И выходы на связь Конрада Блутштурца с Берлином, осуществлявшуюся с помощью коротковолнового передатчика из дипломатической миссии в Мехико, становились все реже и реже.
 Когда Германия потерпела фиаско, Конрад Блутштурц бежал в Мексику. Но вскоре союзники раскопали в Берлине кое-какие документы, послали по его следу агентов Бюро стратегических служб, и его Нацистский союз приказал долго жить.
 В одиночку, без всякой поддержки, Конрад Блутштурц перебрался в Южную Америку, а оттуда его тайно переправили в Японию, где он намеревался предложить свои услуги императору.
 Но тут грянули взрывы в Хиросиме и Нагасаки, словно союзники решили достать его даже в аду. И в этот ад явился Харолд Смит.
 Конрад Блутштурц приказал себе заблокировать память: эти воспоминания и без того часто являлись ему во сне. Было бы слишком болезненно переживать их заново еще и наяву. Достаточно того, что он пережил токийский ад. Что в конце концов вернулся в Америку.
 Конрад Блутштурц был лично знаком с Гитлером. Это была короткая встреча из тех, что вербовали вождю сторонников. Мысль о фюрере поддерживала немцев Аргентины и Парагвая — словно он продолжал жить на жалких обломках нацистской мечты. Она вдохновляла Илзу, американскую девушку, которая, что греха таить, в душе была не более немкой, чем Сильвестр Сталлоне.
 Гитлер вдохновил Бойса Барлоу и его соратников по Лиге белых арийцев Америки, разочаровавшихся в американской мечте и готовых признать за благо ночной кошмар — постольку, поскольку могли считать этот кошмар своим. Ведь это так просто.
 Прошел день, а от Бойса Барлоу с братьями не было никаких вестей, и Конрад Блутштурц решил, что они распрощались с жизнями где-то по дороге в Балтимор.
 Через два дня он решил, что их схватили, и приказал срочно готовить его специально оборудованный фургон. Если братья попали в руки ФБР, они выложат все за кружку теплого пива.
 Когда на третий день на Крепость чистоты не был совершен рейд ФБР, Конрад Блутштурц понял, что братья мертвы и перед смертью не успели ничего сказать. И что все, ради чего они жили, отныне принадлежит ему.




 Глава девятнадцатая


 Когда Ферриса ДОрра крестили в церкви святого Андрея в городе Дундалке, штат Мэриленд, его мать не находила себе места от горя. Когда несколькими годами позже он начал посещать воскресную школу, она проплакала весь день. В день первого причастия она была огорчена, в день конфирмации, когда мальчику было четырнадцать лет, — просто безутешна.
 Пока они ехали домой, миссис Софи ДОрр не умолкала ни на минуту.
 — Твой отец был хороший человек, упокой Господь его душу, — говорила она. — Он был добр ко мне. Для меня он был самым лучшим человеком.
 — Я знаю, ма, — кивнул Феррис.
 Он сидел на заднем сиденье, с каждым словом матери сползая все ниже и ниже, — ему было стыдно сидеть рядом со своей матерью.
 — Мы любили друг друга, — продолжала миссис ДОрр, — и ничего не могли с собой поделать. Это так странно: католик и еврейка, но иногда такое случается.
 Феррис ДОрр сполз еще ниже. Он терпеть не мог, когда мать повышала голос. Чем громче она говорила, тем отчетливее слышался акцент, и его всегда из-за этого дразнили. Ее речь напоминала немцев из мультяшек, и Феррис страшно этого стеснялся. Ему немедленно захотелось выпить лимонада — от лимонада ему всегда становилось лучше.
 — И вот мы поженились. Но это еще было не самое трудное. Главное, что твой отец и священник, совершавший обряд, оказались заодно. Священник сказал, что мы можем пожениться только в том случае, если пообещаем, что плод нашего союза — ты только представь себе, это были его точные слова, — будет воспитан в вере. Именно так он и сказал: в вере. Как будто нет других религий.
 — Ма, мне нравится быть католиком.
 — Что ты понимаешь?! У тебя нет никакого жизненного опыта! Тебе уже четырнадцать, а ты не посещал хедер! И надо было сделать тебе обрезание. Нет, теперь уже поздно.
 — Мама, но я не хочу быть евреем.
 — Ты и так еврей.
 — Я католик, ма. И только что прошел конфирмацию.
 — Обрезание можно сделать в любом возрасте — такое бывает. Можешь спросить двоюродных братьев — они тебе расскажут, как это делается.
 — Жиды пархатые, — пробормотал про себя Феррис. Он слышал это словечко в воскресной школе и стал называть так своих кузенов по материнской линии. Иногда его самого так дразнили. Когда не называли Феррис д’Артаньян.
 — Что?
 — Пить хочу.
 — Давай купим тебе лимонад. Обещаешь подумать о моих словах, если я куплю тебе лимонад?
 — Нет.
 Позже, уже вечером, мать позвала его к себе и принялась подробно объяснять, что значит быть евреем.
 — Феррис, птенчик, хочешь ты того или нет, но ты еврей. Потому что быть евреем не значит только пройти обрезание и ходить в синагогу. Здесь все не так просто, как с твоими приятелями, которые исправно по воскресеньям посещают церковь, а остальные шесть дней грешат напропалую. Это у нас в крови. На нас лежит особая миссия, ибо мы храним Божий завет. Это наше наследие. Ты наследственный еврей, будь ты хоть католиком, хоть кем. Понимаешь?
 — Нет, — честно признался Феррис. Он правда не понимал.
 Тогда мать попыталась объяснить ему про гонения на евреев, про уничтожение их в фашистских лагерях.
 А он рассказал, как его дразнят за то, что мать еврейка, а кое-кто говорит, что это евреи убили Христа.
 — Мы с тобой говорим об одном и том же, — сказала мать. — Из-за подобной лжи несчастные, ни в чем не повинные евреи гибли в Освенциме. Шесть миллионов замученных и убитых — вот итог этой лжи. — И она показала ему фотографии печей и газовых камер.
 Феррис ответил, что все это было давно, а он лично не собирается жить прошлым.
 — Нацизм мертв, и нацистов больше, нет, — заявил он.
 — В следующий раз будут не нацисты. И возможно, жертвами станут не евреи. Но именно поэтому мы должны помнить.
 — Вот ты и помни, — сказал Феррис. — А я и за миллион долларов не соглашусь быть жидом.
 И тогда мать ударила его по лицу, хотя потом, чуть не плача, просила у него прощения.
 — Я просто хотела, чтобы ты понял. Когда-нибудь придет день, и ты все поймешь.
 Феррис понял: мать будет вечно жалеть, что разрешила его крестить, а сам он никогда и ни за что не согласится стать евреем.
 Наконец Феррис уехал в Бостон и поступил в колледж. Он не хотел оглядываться назад. Все лето в каникулы он работал, лишь бы не возвращаться домой — к матери и родственникам, которые были для него совершенно чужими людьми.
 Окончив колледж за три года, он не сообщил матери о своем успехе, поскольку не хотел, чтобы она присутствовала при вручении диплома. Устраиваясь на работу, он постарался сделать так, чтобы она находилась как можно дальше от дома.
 И вот Феррис ДОрр стал известным ученым. Его фотография красовалась на обложке журнала “Тайм”. Его считали гением, а в своей недавней речи президент США назвал его “надеждой американской обороны”.
 Но мать продолжала ему звонить.
 — Не снимайте трубку! — завопил Феррис ДОрр. — Это конспиративная квартира! Лишь один человек на свете стал бы звонить мне на конспиративную квартиру.
 — Интересно кто? — поинтересовался Римо Уильямс, от скуки наблюдавший, как Феррис плавит титан.
 Когда титановые лужицы застывали, Феррис снова их расплавлял. Все равно что смотреть, как сохнет краска, но Феррису, казалось, было совсем не скучно. Напротив, он все больше и больше возбуждался.
 — Какая разница, — ответил он, в тридцать первый раз расплавляя титановый брусок в дюйм толщиной. — Просто не отвечайте — и все.
 — Может, это важный звонок, — сказал Римо. — Они все звонят и звонят.
 — Не они, а она. Лишь один человек на свете станет так трезвонить. Любой бы уже понял, что меня нет, но только не она. Она будет звонить до тех пор, пока я не возьму трубку.
 В конце концов Римо пришлось подойти к телефону, чтобы только не слушать жалоб Чиуна. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Чиун часто жаловался в последние дни. Если честно, он даже совсем не жаловался.
 — Алло! Да, здесь, — сказал Римо в трубку и повернулся к Феррису: — Это вас. Ваша мама.
 — Ну, что я вам говорил? — простонал Феррис. — Скажите, что меня нет!
 — Она может услышать, как вы кричите, — ответил Римо.
 — Не дает мне покоя, — продолжал Феррис. — Наверняка насела на ФБР и заполучила мой номер. Даже совместные усилия КГБ и налоговой службы не дали бы того эффекта!
 — Он сейчас немного не в себе, — сказал Римо в трубку. — Нет, его не похитили. Нет, мэм, я не стал бы вас обманывать. Да, я один из его телохранителей. Уверен, с ним все будет в порядке. Да, мэм, я постараюсь. — Он положил трубку на рычаг.
 — Что она сказала? — поинтересовался Феррис.
 — Что вам следовало бы ей написать.
 — Я уже давным-давно ей написал. Раз и навсегда.
 — Это нехорошо, — заметил Римо, наблюдая, как Феррис настраивает свой распылитель. — Что это вы делаете?
 — Неспециалисту трудно понять.
 — А вы попытайтесь объяснить.
 — Снова и снова плавлю титановый брусок, чтобы узнать, когда наступит усталость.
 — Я никогда не устаю, — сказал Римо.
 — Я имею в виду усталость металла.
 — А-а, — протянул Римо.
 В этот момент вошел Мастер Синанджу.
 — Ну, что новенького? — спросил он.
 — Феррис игнорирует мамочку, — ответил Римо.
 — Как не стыдно! — воскликнул Чиун. — Сию же минуту звони ей!
 — Ни за что!
 — Зря вы это сказали, — предупредил Римо.
 — Какой у нее номер? — строго спросил Чиун.
 — Я забыл. Давно не звонил.
 Мастер Синанджу поднес телефон под самый нос Феррису ДОрру. Аккуратно сняв трубку, он вложил ее металлургу в левую руку, а указательный палец правой руки положил на диск.
 — Ничего, я помогу, — сказал Мастер. — Стоит только начать набирать, как номер вспомнится сам собой.
 Феррис ДОрр вспомнил номер сразу, едва успел почувствовать ожог от набора цифры “1”. А Чиун уже вкладывал его палец в “О”.
 — Алло, ма? — Феррис облизал обожженный палец. Голос его звучал не очень-то радостно.
 Чиун отошел в сторону. Он сиял. Он обожал воссоединение семей — они так напоминали ему прекрасные американские сериалы.
 Феррис говорил мало, зато долго слушал. Потом произнес:
 — До свидания, ма. — И повесил трубку.
 — Ну, не чудесно ли! — воскликнул Чиун.
 — Да, очень, — согласился Римо.
 — Хочу, чтобы вы знали две вещи, — заявил Феррис, бросая на них сердитый взгляд. — Во-первых, я не маменькин сынок. Во-вторых, я не еврей. Повторяю: не еврей!
 — А кто утверждает противоположное? — поинтересовался Римо.
 — Моя мать. Но она сумасшедшая!
 Римо с Чиуном переглянулись и пожали плечами.
 — А теперь, — продолжал Феррис, — прошу меня извинить. У меня дела.
 Римо с Чиуном вышли.
 — И ты ради этого проделал весь путь до Америки? — спросил Римо, когда за ними закрылась дверь.
 — Феррис — гений, — ответил Чиун. — Гениальная знаменитость. Нам оказано большое доверие. Охранять его — наш священный долг.
 — Но он только и делает, что возится с этим своим аппаратом и плавит металлические бруски.
 — Титановые бруски, — уточнил Чиун.
 — Какая разница?
 Чиун отвел Римо в гостиную, где стоял большой телеэкран, и уселся на кушетку. Римо устроился на полу.
 — Ты не хочешь сесть рядом со мной? — спросил Чиун.
 — Кушетки вредят осанке.
 — Кто это говорит?
 — Ты. Причем постоянно.
 — Здесь особый случай. Это исключительно удобная кушетка.
 — Спасибо, мне и здесь хорошо.
 — Твое право, — безразличным тоном произнес Чиун.
 — Сколько еще это продлится? — спросил Римо, немного помолчав. — Что именно?
 — Сколько еще нам охранять этого Ферриса?
 — Пока Император Смит не даст нам отбой.
 — Даст тебе отбои. Я здесь всего лишь скучающий поклонник. Я обещал Ма Ли вернуться через неделю, а неделя скоро пройдет.
 Мастер Синанджу пожал плечами, словно Ма Ли не имела к нему никакого отношения.
 — Тогда уезжай, я тебя не держу.
 — Я же сказал, что не уеду без тебя.
 — В таком случае я посоветовал бы тебе найти работу. Лично у меня работа есть, так что как минимум весь следующий год я буду находиться на службе.
 — Полагаю, нам следует обсудить это со Смитом.
 — Нечего тут обсуждать. У меня контракт.
 — А я все пытаюсь разобраться в случившемся. Почему ты ушел из Синанджу ночью? И даже не попрощался? Ответь мне, папочка.
 — Я спешил.
 — Откуда такая спешка?
 — Боялся опоздать на свой рейс.
 — Какой рейс? Ты угнал самолет, чтобы перелететь через Тихий океан.
 — Я не хотел лишать Императора Смита ни единого часа службы, которую ему задолжал. Что, если бы в отсутствие Мастера Синанджу на него было совершено покушение? Тогда мне пришлось бы искать нового императора. — Чиун покачал седой головой. — Нет, я слишком стар, чтобы искать нового императора. Стар и никому не нужен.
 — Что ты хочешь сказать этим “никому не нужен”?
 — Не нужен односельчанам, не нужен тебе. Римо вскочил на ноги.
 — Это ложь! Разве был бы я здесь, если бы не хотел, чтобы ты вернулся?
 — Чувство вины заставляет людей совершать странные поступки. Я тебе не нужен. Тебе нужна Ма Ли.
 — Кажется, я собирался жениться на Ма Ли с твоего благословения. Ты всегда мечтал, чтобы я женился на корейской девушке. Для тебя это было навязчивой идеей.
 — Ма Ли забыла тебя, — заявил Чиун.
 — С чего ты взял? — возмутился Римо, хмуря брови. — Как ты можешь такое говорить?!
 — Она написала тебе?
 — Так ведь прошло всего несколько дней. К тому же она не знает адреса. Как же она может мне написать?
 — Порядочная невеста стала бы писать письма день и ночь и слать их по городам и весям, пока они бы тебя не нашли. Должно быть, она просто тратит твое золото налево и направо — даже сейчас, пока мы разговариваем с тобой.
 — Отлично. Тогда поедем и остановим ее.
 — Вот ты и поезжай. А я должен сторожить Ферриса.
 — Мы же разделались с ребятами, которые охотились за ним. Так от кого мы теперь его охраняем — от нежелательных звонков его мамочки?
 — Римо, не кричи, это неприлично. Мы никогда так не препирались в более счастливые дни!
 — В более счастливые дни мы только и делали, что препирались.
 — Но все же не так, — продолжал настаивать Чиун, в глубине души довольный, что Римо признал те дни действительно счастливыми.
 — Да, ты прав, не так. Тогда ты постоянно меня пилил за то, что я отказывался ехать с тобой в Синанджу, а я настаивал, чтобы мы остались в Америке. Но теперь тебе удалось сделать все наоборот. Во всем виноват только ты, Чиун, только ты.
 — Ты начинаешь напоминать мне Ферриса, — фыркнул Чиун.
 — Это хорошо или плохо? Он, похоже, тебе понравился, хоть он и белый.
 — Белые не так уж и плохи. Мне вообще начинают нравиться белые, особенно некоторые из них. Белые умеют ценить талант. В Америке я чувствую, что меня ценят.
 — Папочка, в Синанджу тебя тоже ценят. Например, я. И Ма Ли. Она просто тебя боготворит.
 — Тогда почему же вы позволили мне уйти среди ночи всего с тремя кимоно и одной парой сандалий?
 — Потому что мы не знали, что ты собираешься так внезапно исчезнуть.
 — А следовало бы знать. Вы должны были распознать кое-какие знаки — они были разбросаны повсюду.
 — Здесь тоже повсюду знаки, — сказал Римо, с отвращением выглядывая из окна.
 Внизу лежал город Балтимор, мешанина из старинных зданий и современных небоскребов. Все это совершенно не сочеталось, создавая дисгармонию. На улицах было нечем дышать от выхлопных газов — Римо чувствовал это даже через двойные рамы.
 Когда-то Америка была его родиной, но теперь здесь он ощущал себя чужаком. Хотя в Синанджу он прожил не настолько долго, чтобы ее полюбить, но там жили два человека — единственные, кого он любил на всем свете. Вполне достаточно для начала. По крайней мере, в Синанджу выпадал чистый дождь, а грязь была только на земле, где ей и место. Если ввести кое-какие усовершенствования, то Синанджу можно было превратить в настоящий рай для него самого, Ма Ли и Чиуна. Если только удастся убедить Мастера Синанджу.
 — О чем это ты задумался? — поинтересовался Чиун.
 Часы протикали несколько минут, прежде чем Римо повернулся к Чиуну. Голос его звучал твердо, в глазах светилась решимость.
 — Я больше не американец, — произнес он.
 — Ну и что?
 — С твоей стороны нечестно так со мной поступать. Я делал все, что ты хотел: тренировался, учился и, в конце концов, согласился на твое главное желание: поселился в Синанджу. И вот теперь ты так со мной поступаешь!
 — Как это я с тобой поступаю? — наивным тоном спросил Чиун.
 — Выбиваешь почву у меня из-под ног.
 — Ты стоишь на линолеуме, — заметил Чиун.
 — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, черт побери! — Римо сорвался на крик. На глазах у него выступили слезы — слезы отчаяния. — Я теперь в большей степени кореец, чем белый! — воскликнул он.
 — Ты больше житель Синанджу, чем белый, а вовсе никакой не кореец!
 — Ты забыл. Ма Ли рассказала мне историю о Коджине и Коджоне, двух близнецах, ставших Мастерами Синанджу. Мать воспитывала одного из них в тайне от отца, чтобы тот не знал, что у него близнецы, и не утопил бы одного из сыновей в море. Оба изучили искусство Синанджу, но Коджон отправился посмотреть мир, и больше его не видели. Ты же сам всегда говорил, что во мне течет корейская кровь, а я это отрицал. Но теперь я признаю это. Коджон был моим прапрапрадедушкой или кем-то в этом роде, вот почему я освоил Синанджу, хотя я и белый.
 — С таким учителем, как я, любой бы освоил!
 — Прекрати! Ты прекрасно знаешь, что это не так! Мы с тобой одной крови. Ты отыскал меня и вернул в родную стихию. Тебе пришлось выдержать долгую и трудную борьбу, я сопротивлялся, но наконец я попал туда, где мое место.
 — В Америку.
 — Нет, черт подери, в Синанджу! Я — часть Синанджу, я один из ее жителей. Почему же ты хочешь теперь все перевернуть? Почему ты хочешь снова изменить меня?
 — Ма Ли рассказала эту историю не совсем точно, — раздраженно произнес Чиун. — Никакой ты не потомок Коджона. Потомок Коджона ни за что не стал бы разговаривать со мной в таком тоне.
 — Ты едешь в Синанджу или нет? Это твой последний шанс. Отвечай!
 — Нет. Я дал слово Смиту, а оно, как тебе известно, непоколебимо.
 — Тогда прощай.
 Когда за Римо закрылась дверь, Чиун вновь опустился на кушетку. Ему только что пришлось выдержать самый трудный разговор с учеником за всю жизнь. Ему пришлось отказаться от Римо, но любой другой вариант был бы еще хуже. Если бы они вернулись в Синанджу, Римо был бы для него навсегда потерян, а вместе с ним утрачена и власть над деревней. Чиун знал: если бы такое произошло, ему больше не хотелось бы жить.
 В Америке они могли бы быть счастливы, но только не в Синанджу. В Синанджу — никогда. Римо был прав. Во всем. Несмотря на свое ворчание. Мастер Синанджу не был готов к тому, чтобы позволить Римо стать корейцем. Нет, только не сейчас. Когда-нибудь — возможно, но не сейчас.
 Смахнув с ресниц скупую мужскую слезу, Чиун повернулся к экрану, но даже Том и Джерри не могли заставить его смеяться в этот самый печальный для него день.




 Глава двадцатая


 В течение недели весь мир пребывал в недоумении: что же сталось с Феррисом ДОрром? Чтобы выследить его, репортеры теленовостей работали сверхурочно, но все безрезультатно. ФБР воздерживалось от комментариев. И ЦРУ тоже. Министерство обороны хранило молчание. Пресс-секретарь президента, выступая в вечерних новостях специально для того, чтобы ответить на злободневный вопрос о местонахождении ученого, заверил зрителей, что тот в надежных руках.
 Даже после того, как аккредитованный в Белом доме корреспондент, ссылаясь на собственного шурина как на анонимный источник, сообщил, что Ферриса ДОрра захватила проиранская группировка ливанских сепаратистов, а Белый дом отказался допустить к Феррису тележурналистов, в деле исчезновения ученого по-прежнему не было никакой ясности.
 — Я знаю, где он! — твердо заявил Конрад Блутштурц, внимательно следя за выступлением пресс-секретаря президента из своего штаба в Крепости чистоты.
 — Серьезно? Так где же? — воскликнула Илза, которая в этот момент снимала с него пижаму. Протез она положила на тумбочку.
 — В пентхаусе в Балтиморе.
 — Но его же оттуда увезли — это всем известно! — ответила Илза, насыпая в мисочку с теплой водой английскую соль. Обмакнув в воду губку, девушка хорошенько отжала ее.
 — Никуда его не увозили. Ох, хорошо!.. Если бы его куда-то перевезли, телевизионщики обязательно бы пронюхали. Ведь однажды они уже его нашли. У репортеров полная свобода действий — они могут задавать вопросы, совать нос в разные досье и проводить расследование, заткнув за пояс любых детективов, хоть частных, хоть из полиции. С такими возможностями они бы давно уже что-нибудь разнюхали — везде есть утечка информации. Но они ничего не нашли, а все потому, что просто-напросто его никуда не увозили. После того, как в семичасовых новостях сообщили точный адрес его убежища, никто не может поверить, что он продолжает там находиться, но это именно так.
 — Вы уверены? Приподнимите руку — я хочу протереть под мышкой.
 — Если бы ДОрра куда-либо перевезли, — объяснил Конрад Блутштурц, — то сделали бы это немедленно. Но в таком случае Бойс Барлоу был бы сейчас жив. Сама рассуди: о местонахождении ДОрра стало известно вечером в четверг, и уже на следующее утро я послал туда Бойса. Он искал, где прячется ДОрр, целое утро, а может, и дольше. К тому времени, как Бойс добрался до места, ДОрра должны были уже увезти — если бы только ФБР действительно собиралось это сделать. С тех пор от Бойса и его братьев ни слуху ни духу — значит, они мертвы. Если бы Бойс погиб, пытаясь ворваться в пустую квартиру, этот случай обошел бы все программы новостей, но такого не произошло. Так что нет никаких сомнений, что Бойса убили охранники ДОрра и дело замяли, чтобы не обнаруживать истинное местонахождение ученого — единственное место, где никому не придет в голову его искать.
 — В этом есть смысл. Ниже?
 — Конечно. Ты же знаешь, Илза, что мне нравится.
 — Что же мы предпримем?
 — Отправимся в Балтимор и захватим там Ферриса с его распылителем.
 — Мы вдвоем?
 — Мы арийцы. Вместе мы сможем вынести любые испытания!
 — Мне нравится, когда вы так говорите, — растаяла Илза.
 В кассе по бронированию билетов очень извинялись.
 — Извините, сэр, но сегодня ночью полетов в Балтимор не предвидится. Вот если бы вы пришли утром, мы наверняка смогли бы вам помочь. Но вы можете воспользоваться услугами других авиакомпаний.
 — Я уже пытался, — прорычал Римо. — Вы моя последняя надежда. Так почему не летают самолеты?
 — Все очень сложно.
 — Я готов ждать всю ночь, — сказал Римо, барабаня пальцами по конторке.
 Кассир вдруг заметил, что информация на экране его компьютера скачет в такт дроби, выбиваемой пальцами этого тощего клиента. Кассир постучал по компьютеру, пытаясь привести его в норму, но ничего не получилось. Напротив, дело принимало все более скверный оборот, поскольку клиент в черной тенниске барабанил пальцами все быстрее.
 Кассир твердо знал, что его компьютер надежно защищен от вибрации, поэтому просто не мог взять в толк, как, барабаня пальцами, можно вызвать помехи на мониторе. Ведь помехи возникают из-за неисправности электросети — так как же пальцы человека могут влиять на электронный поток?!
 И он решил ответить на вопрос клиента, несмотря на все существующие в компании запреты.
 — Все рейсы отложены из-за погодных условий.
 — Но ведь на улице вовсю светит солнце! — заметил Римо — сквозь огромные окна аэропорта были видны купающиеся в зимнем солнце аэропланы.
 — Я имею в виду Канзас-Сити.
 — Но я лечу в Нью-Йорк!
 — Я понимаю, сэр, но Канзас-Сити — узловой аэропорт на нашей линии. Все наши рейсы либо начинаются, либо заканчиваются там, либо проходят через него. А там сейчас буран.
 — Что-то я не понимаю, — медленно проговорил Римо. — Вы отменили все рейсы, потому что они все в Канзас-Сити?
 — Я этого не сказал. Я сказал, что наш узловой аэропорт в настоящее время закрыт, потому что он весь засыпан снегом. К утру его обязательно расчистят.
 — Вон там стоит самолет. Он случайно принадлежит не вашей компании?
 — Нашей, сэр.
 — Тогда почему бы им не воспользоваться?
 — Никак нельзя. Он как раз выполняет рейс на Канзас-Сити.
 — Но мы оба знаем, что в настоящее время он никуда не летит. Так почему бы не направить его в Нью-Йорк?
 — Простите, но это противоречит принципам нашей авиакомпании. Все наши рейсы проходят через Канзас-Сити.
 Тут кассир заметил, что светившееся на экране табло превратилось в ярко выделяющееся на черном фоне зеленое пятно. Нет, это переходит всякие границы!
 — Балтимор и Нью-Йорк находятся на Восточном побережье, — сообщил Римо кассиру. — Неужели вы хотите сказать, что по дороге из одного в другой я должен сделать крюк длиной в тысячу миль?
 — Да, так принято в нашей авиакомпании. Так намного эффективнее.
 — Неужто такое возможно? — удивился Римо.
 — Чтобы сократить транспортные расходы, акцизные сборы и дополнительные местные налоги на топливо, все наши самолеты заправляются в Канзас-Сити. Дополнительное расстояние целиком компенсируется заправкой в Канзасе.
 — Тогда все понятно. А как другие компании?
 — Полагаю, они все прогорели. Отмена государственного регулирования и все такое...
 Римо взглянул на кассира и перестал барабанить пальцами. Зеленое пятно в центре экрана внезапно взорвалось, как фейерверк. Когда маленькие зеленые искорки улеглись, кассир увидел, что они вновь приобрели вид букв и цифр, и издал вздох облегчения. Но приглядевшись, он увидел, что все данные на дисплее были почему-то необъяснимо искажены.
 А тем временем его клиента и след простыл.


* * *

 Римо пришлось прождать целый час, прежде чем ему удалось добраться до телефона-автомата. Очереди к автоматам были в этом аэропорту еще длиннее, чем к кассам. Но хоть, слава Богу, телефоны работали.
 Римо позвонил доктору Харолду В. Смиту — с оплатой разговора абонентом.
 — Римо? Что вы имеете сообщить?
 — Ничего, — ответил Римо. — Если помните, я больше на вас не работаю.
 — Да, конечно. Но со слов Чиуна я понял, что вы как бы неофициально присоединились к нему.
 — Забудьте, что сказал Чиун. Вы должны немедленно с ним поговорить. Его обманули, как юнца. Послушайте, Смитти, я лично хочу вернуться в Синанджу, но вот застрял в Балтиморе. Рейсов не будет до утра, а то и дольше. Можете мне помочь? Например, прислать вертолет?
 — Ни один вертолет не сможет перевезти вас через Тихий океан.
 — Слава Богу, мне это известно. Я всего лишь хочу выбраться из Балтимора. Хорошо?
 — Ничего хорошего. Я отвечаю за деньги налогоплательщиков. Меня могут обвинить в злоупотреблении властью, если я использую хотя бы один цент на непроизводственные нужды. Вы больше не являетесь нашим сотрудником и сами это признаете. Извините, но я не могу оплатить ваши расходы по возвращению в Корею.
 — Это ваше последнее слово?
 — Вы можете пересмотреть свое решение и не уезжать. Есть дело, о котором я говорил: кто-то пытается меня убить.
 — Как я его понимаю! — произнес Римо сквозь зубы.
 — Извините, Римо, — сухо ответил Смит, — но я не разделяю вашу точку зрения.
 — Крайне вам признателен. — Римо повесил трубку.
 Сзади послышался возмущенный вопль очереди.
 — В чем дело? — поинтересовался Римо.
 — Вы сломали телефон, — объяснила какая-то тощая тетка.
 Римо оглянулся: трубка представляла собой кусок мятой пластмассы, прилипшей к наборному диску.
 — О, извините, — робко проговорил Римо.
 — Вам хорошо говорить — вы сами-то уже позвонили!
 — Я же попросил извинения!
 Возле здания аэропорта Римо попытался заказать такси, но ему недвусмысленно дали понять, что это невозможно.
 — Но почему? — удивился Римо.
 — Во-первых, свободных такси нет. А во-вторых, мы не принимаем золотые слитки. Прошу немедленно убрать это со стойки!
 Римо убрал слиток в карман.
 — У вас есть кредитная карточка или какой-нибудь документ? — спросил администратор.
 — Нет. А если бы был, так что? Вы же сами сказали, что свободных такси нет.
 — Правильно. Но если бы у вас была кредитная карточка, мы смогли бы поставить вас на очередь, и вы бы утром уже получили такси.
 — Возможно, утром я улечу, так что такси мне не понадобится.
 — Клиент всегда прав, — сообщил Римо администратор.
 Тогда Римо решил провести ночь в кафе аэропорта. Оно было переполнено. В закусочных тоже яблоку негде было упасть. Впрочем, Римо не собирался есть: его тонкая нервная система была бы выведена из строя малейшим кусочком гамбургера или картофеля-фри.
 — Ладно, черт с ним, — пробормотал он и принялся ловить такси, которое отвезло бы его назад в Балтимор. — Уж лучше с Чиуном, чем так мучиться.
 Но свободных такси не было, и Римо пришлось проделать весь путь до города пешком.


* * *

 В ту ночь Мастер Синанджу не спал. Просто не мог уснуть, как ни старался. Боль была слишком сильной. Даже теперь, когда его ученик находился за много тысяч миль от него, возвращаясь в Корею. В глубине души Чиун тоже мечтал вернуться в Корею, в страну, где родился и вырос. Конечно, с Синанджу у него было связано много тяжелых воспоминаний — о суровом отце, познакомившем его с искусством Синанджу, о злой жене и ее неблагодарных родственниках и о том стыде, который ему пришлось пережить, когда в старости он остался без ученика, способного продолжить традиции Синанджу.
 Римо — вот кто избавил его от этого стыда. Римо стал для Чиуна сыном, которого он был лишен. Поначалу Чиун не очень усердствовал в том, чтобы сделать из Римо настоящего наемного убийцу для КЮРЕ: он был белый, то есть по определению неспособен к учению. Из-за своей никчемности он был не в состоянии усвоить наиболее ценные стороны Синанджу. Но даже когда Чиун начал уважать Римо, он не старался узнать его как человека. Римо был белым, поэтому он был обречен на неудачу. Какой смысл становиться друзьями, когда Римо все равно рано или поздно погибнет.
 Так и случилось: во время выполнения задания Римо погиб. Но Чиун, почувствовав произошедшие в нем изменения, оживил его. Из царства мертвых Римо вернулся менее белым, чем был при жизни. Он вернулся настоящим жителем Синанджу.
 Вот тогда-то Чиун понял, что судьба дала ему в руки более замечательное будущее для Синанджу, чем он мог даже мечтать. Дала Чиуну Опальному, престарелому Мастеру, которому давно пора было бы выйти на пенсию, но он продолжал жить в варварской стране, настолько отсталой, что даже Великий Ван не имел о ней ни малейшего представления. Чиун понимал, что он взял под свою опеку величайшего Мастера, истинное воплощение Шивы-Дестроера.
 Чиун все сердце вложил в обучение Римо, и Римо постепенно овладевал премудростями Синанджу. И вот он сам стал Мастером, связанным с деревней традициями и честью.
 Чиуну и в голову не могло прийти, что согласие Римо поселиться в Синанджу станет для старого Мастера самой большой болью в жизни: неблагодарные односельчане игнорировали его, Римо забросил его ради девчонки. И вот все, ради чего он жил, обратилось в прах.
 Не решаясь даже самому себе признаться в своем горе, он отправился в Америку и хитростью заставил Харолда Смита подписать с ним годовой контракт. Он был уверен, что Римо последует за ним, и не ошибся.
 И вот теперь Римо снова покинул его. Он возвращается в Синанджу. Один. И Чиун не увидит его как минимум год, а то и больше.
 Мастер Синанджу подошел к окну. В небе ярко светила луна. Наверно, подумал Чиун, та же луна сейчас светит и на самолет, уносящий Римо назад в Синанджу, и эта мысль как бы сделала его ученика ближе.
 Чиун был уверен, что привязанность Римо к нему окажется сильнее любви к Ма Ли, но он заблуждался, и вот теперь придется расплачиваться за ошибку — целым годом разлуки.
 Тут Чиун услышал, как открылась дверь лифта, и вытянул голову в сторону двери.
 Послышались мягкие шаги по ковру. Нет, не тяжелая поступь кованых американских ботинок или топот босых ног — это было легкое скольжение, свойственное лишь одному человеку на свете помимо самого Чиуна.
 Мастер Синанджу выскочил в холл прямо в ночном кимоно.
 — Римо, сынок! Я знал, что ты вернешься, — ведь ты не можешь жить без меня!
 — Рейс отложили, — горько произнес Римо. Мастер Синанджу был потрясен. Мгновение помедлив, он захлопнул перед носом Римо дверь, словно оскорбленная в лучших чувствах старая дева.
 — Я не хотел тебя обидеть! — раздраженно крикнул Римо.
 Но ответа не последовало.
 — Послушай! — снова крикнул Римо в закрытую дверь. — Давай договоримся так. Я побуду здесь, пока не уладится дело с этим Феррисом, а потом мы вместе пойдем к Смиту и обо всем договоримся. Идет?
 Дверь осторожно приоткрылась. В дверном проеме стоял Чиун, и лунный свет серебрил седые пряди его волос. Лицо его было безучастно, руки сложены на груди.
 — Идет, — проговорил он, и лицо его просияло.




 Глава двадцать первая


 Илза Ганс в последний раз объехала дом.
 — Похоже, все чисто, — сказала она через плечо. Сквозь стекла, за которыми он был невидим, Конрад Блутштурц внимательно осмотрел местность. В холле Лафайетт-билдинг не было видно никакой охраны, не наблюдалось и замаскированных агентов ФБР — ни возле здания, ни в машинах. Все было спокойно.
 Дело происходило ночью — в самое подходящее время. Они все прекрасно рассчитали.
 — Паркуйся, — приказал он Илзе, развязывая ремни, закреплявшие инвалидное кресло во время движения.
 В очередной раз объезжая дом, Илза пыталась отыскать то место, где краской был нарисован специальный знак — всем понятный символ “Только для инвалидов”.
 Но неожиданно ее подрезал синий “мерседес”.
 — Он занял наше место! — воскликнула Илза.
 — Кто и что занял? — переспросил Конрад Блутштурц.
 — Наше место! “Только для инвалидов”, — ответила Илза. — Он знал, что я собираюсь там встать, и опередил меня!
 — А еще есть место, где можно встать? — нетерпеливо осведомился Конрад Блутштурц.
 — Нет, — грустно сказала Илза. — Тут было только одно.
 Конрад Блутштурц в раздражении стукнул кулаком по ручке кресла.
 — Почему всегда только одно место?! — заорал он. — Что они себе думают в этой стране? Почему они считают, что инвалиды должны путешествовать по одному?!
 — Что мне делать? — простонала Илза.
 — Мы должны встать здесь! Где-нибудь поблизости еше есть место для парковки?
 — Нет. Но даже если бы и было, нам туда все равно не встать — слишком мало места.
 — Тогда иди на таран.
 — Хорошо.
 Илза развернулась, так что задние колеса уперлись в противоположный тротуар, и направила фургон прямо в багажник “мерседеса”, занявшего место для инвалидов. Водитель как раз выходил из машины. Фургон резко рванулся вперед.
 Он врезался в “мерседес”, словно танк, каковым он, по сути, и являлся, поскольку был изготовлен из бронированных, пуленепробиваемых материалов, и, вытеснив “мерседес”, успешно занял место стоянки.
 “Мерседес” вылетел вперед, сбив с ног водителя. Тот с трудом поднялся, извергая проклятия.
 — Эй! Вы что, с ума сошли?!
 — Это место для инвалидов! — возмущенно крикнула Илза. — Может быть, вы инвалид?
 — Девушка, сейчас глубокая ночь!
 — Возможно, вы и не подозреваете, что с заходом солнца конечности у них не отрастают, — язвительно заметила Илза, вылезая из машины.
 — Я юрист, и вы у меня ответите за это!
 — Он слишком шумит, — произнес Конрад Блутштурц. — Прикончи его.
 Илза потянулась за пистолетом.
 — Нет, — прошипел Конрад Блутштурц. — Тихо.
 — Верно, — согласилась Илза, доставая из бардачка нож для резки бумаги в форме свастики. Его острые края страшно блеснули в лунном свете. — Лови! — крикнула она.
 И водитель “мерседеса” поймал — прямо в горло. Он попытался вынуть нож из шеи, но лишь изранил в кровь руки. Издав сдавленный крик, он упал в канаву в предсмертной агонии.
 — Это будет ему хорошим уроком, — сказала Илза, открывая дверцу фургона. — Невоспитанный негодяй!
 Конрад Блутштурц въехал на платформу гидравлического подъемника. Илза нажала какие-то кнопки, и тяжелая платформа сначала выдвинулась вперед, а затем плавно опустилась на землю.
 Конрад Блутштурц быстро поехал к дому.
 — Скорей! — бросил он на ходу.
 — А как быть с этим? — спросила Илза.
 — Он похож на арийца. Так пусть он умрет достойно. Илза приставила пистолет к самому виску трупа, чтобы приглушить звук выстрела, и со словами “бай-бай” спустила курок.
 — Черт! Забрызгалась, — пожаловалась Илза, оглядывая свою белоснежную блузку.
 — Не стой так близко к тем, кого убиваешь, если хочешь остаться чистенькой. Пошли!


* * *

 Феррис ДОрр спал, и ему снился сон. Этот сон он часто видел в детстве. Снилось ему, что он человек-пряник, а какие-то злые люди со странными голосами хотели испечь его в огромной печи.
 Каждый раз, когда они вынимали его и запускали пальцы в покрытый глазурью живот, украшенный огромными горошинами “M&M’s”, Феррис пытался объяснить им, что они не за того его приняли.
 — Суйте его назад — он еще не готов, — говорили тогда они, а Феррис вновь и вновь выкрикивал слова, которым они отказывались верить.
 Проснулся он весь в слезах, повторяя:
 — Я не еврей! Не еврей!
 И вот впервые в жизни на его жалобу ответил чей-то голос. Голос был хриплый, явно стариковский, и в этой хрипотце Феррис распознал гортанный акцент, мучивши и его во сне.
 — Конечно же, нет, — произнес голос. — Ты Феррис ДОрр, талантливый металлург, а я Конрад Блутштурц. Я пришел поручить тебе великую миссию.
 Неожиданно в комнате вспыхнул свет, и Феррис увидел говорящего. Это был жуткий старикашка с железной рукой, которую он то сжимал, то разжимал. Железная рука издавала звук, напоминавший жужжание бормашины. Старик сидел в инвалидном кресле, вплотную приблизив к Феррису лицо.
 Тут Феррис подскочил как ужаленный, потому что как бы ни был страшен сам старик, но одеяло, укрывавшее обрубки ног, было еще страшнее — в самом его центре красовался фашистский знак.
 Юная блондинка, стоявшая возле старика, тоже имела подобный знак. У нее была повязка со свастикой на правой руке. Та же рука сжимала пистолет, направленный Феррису прямо в лицо.
 — Могу себе представить, какие чудные сны снились тебе, раз ты в темноте разглядел все цвета. От страха Феррис ДОрр лишился дара речи.
 — Мамочка, — только и вымолвил он.


* * *

 — Спасибо, что накормил, — произнес Римо. Небрежно махнув рукой, Чиун протянул официантке карточку “Америкен экспресс”. Сегодня на нем был темно-бордовый с золотом костюм и розовый галстук.
 — Ты же сказал, что ничего не ел, — сказал Чиун. — А теперь ты сыт.
 Официантка взяла карточку и заполнила формуляр. Затем поместила карточку и формуляр в специальный аппарат и провела туда-сюда считывающим устройством, издавшим громкий чмокающий звук.
 — Подпишите, пожалуйста, здесь, — попросила она Чиуна.
 Мастер Синанджу взял протянутую ручку, с сияющим видом поставил свою подпись и принялся терпеливо ждать. Когда ему вернули карточку и формуляр, он аккуратно убрал карточку в бумажник, а формуляр выкинул в ближайшую урну.
 — Видал! — обратился он к Римо, едва они оказались на Улице. Было четыре утра, и обычная городская суета еще не началась.
 — Да, папочка.
 — Я вот о чем подумал, — продолжал Чиун. — Как-то не верится, что американцы такие дураки и не понимают, что я все-таки должен платить за товары и услуги.
 — Да неужели?
 — Мне кажется, не такая уж эта карточка и необыкновенная.
 — А в чем же тогда дело?
 — Конечно же, все дело в моем имени.
 — В твоем имени?
 — Ну да. Видишь, на этой золотой карточке написано:
 “М. С. Чиун”. То есть мое имя. В нем-то и заключается все волшебство. Это сродни существовавшим в Египте печатям, позволявшим простолюдинам узнавать особ королевской крови. Я даю свою карточку, они смотрят на имя и понимают, что имеют дело с Мастером Синанджу. Затем просят меня расписаться — подпись служит опознавательным знаком, как когда-то египетские печати. Поэтому-то у меня и не просят золота.
 — Пожалуй, в твоих рассуждениях что-то есть, — добродушно заметил Римо.
 — Значит, Америка в полной мере признала меня. Должно быть, это Смит. Да, так и есть. За то недолгое время, пока мы не служили у него, он, должно быть, решил, что наша работа не является больше тайной, и рассказал всем, как замечательно проявил себя Мастер Синанджу. Ну и, конечно, младший Мастер.
 — Конечно, — пряча усмешку, согласился Римо. — Кстати, что Смит сказал насчет тел?
 — Каких тел?
 — Тех троих, кого ты убил, похитителей. Смиту удалось установить, кто они такие?
 — Он сказал как-то неопределенно. Вроде это малозначительные фигуры. Не помню точно.
 — Странно, обычно его компьютеры могут безошибочно установить личность по отпечаткам пальцев или по зубным пломбам.
 — Наверно, это какие-то пешки, — ответил Чиун, в глубине души надеясь, что Смит ничего не узнает о трех трупах в мусорном баке. — Да и вообще, какая разница?
 — Если знать, кто они, можно было бы выяснить, на кого они работают.
 — Почему ты об этом вспомнил?
 — Вот думаю, правильно ли мы поступили, оставив Ферриса одного.
 — Подумаешь. Феррис дрыхнет, а Смит всех предупредил, что металлурга охраняет сам Мастер Синанджу. Наша репутация сделает все за нас.
 Римо открыл было рот, чтобы возразить, но, завернув за угол, вдруг увидел Ферриса ДОрра.
 Феррис действительно спал, но спал он почему-то на руках у старика в инвалидном кресле. А кресло вместе со стариком и всем прочим как раз въезжало в поджидавший на стоянке фургон. Подъемником управляла светловолосая девчонка, одетая в некое подобие военной формы. Рядом с инвалидным креслом на платформе подъемника покачивался уже знакомый Римо титановый распылитель.
 Блондинка захлопнула боковую дверцу и прыгнула в кабину.
 — Ферриса украли! — крикнул Римо.
 Фургон выехал с места парковки и помчался по улице. Римо бросился вслед, но вдруг заметил мужчину, лежащего возле выброшенного на тротуар покореженного “мерседеса”.
 — Папочка, он мертв, — едва выговорил Римо.
 Чиун не ответил, но Римо словно не заметил этого — он увидел торчащий из шеи трупа странный сверкающий предмет. Он вытащил предмет и тут только заметил, что держит в руках свастику с острыми, как у бритвы, краями.
 Возле Римо раздался визг тормозов.
 — Скорей! — позвал чей-то голос.
 Римо поднялся. За рулем никого не было. Римо приподнялся на цыпочки. Внутри сидел Мастер Синанджу и размахивал руками. Головой он едва доставал до приборного щитка.
 — Быстрей! — нетерпеливо повторил Чиун. — Не то уйдут!
 Римо прыгнул в кабину, и автомобиль на полной скорости понесся вперед, виляя, как пьяный тигр.
 — Где ты научился водить? — поинтересовался Римо.
 — Там.
 — Где там?
 — Там, где я тебя подобрал.
 Тут только Римо заметил, что мотор чихает.
 — Подожди! Ты хочешь сказать, что не умеешь водить?
 — А чего тут уметь! — Чиун чуть приподнялся на сиденье, чтобы руль не загораживал ему обзор. — Направь машину — она и поедет.
 — Все верно, — подтвердил Римо, одной рукой хватаясь за руль. — Я помогу тебе направлять.
 — Еще можешь помочь мне тормозить, — сказал Чиун, на двух колесах заворачивая за угол.
 — А что с тормозами? — спросил Римо.
 — Ничего. Просто я не достаю ногой до педали. Римо резко выбросил ногу вперед, и машина остановилась, едва не врезавшись в почтовый ящик. Выбравшись из машины, Римо перемахнул через капот.
 — Подвинься!
 Мастер Синанджу демонстративно сложил руки на груди.
 — Если ты не дашь мне вести, мы пойдем пешком!
 — Отлично. Тогда я скажу Смиту, что это ты упустил Ферриса.
 Чиун отодвинулся, и Римо сел за руль. Машина рванулась вперед.
 — Этого бы ни за что не случилось, если бы ты не захотел есть, — пробурчал Чиун.
 — Давай не будем, — ответил Римо, нажимая на газ. Наконец он обнаружил фургон — тот двигался по встречной полосе. Римо переехал разделявший полосы бордюр и резко развернулся.
 — А я всегда считал, что правилами это запрещено, — сказал Чиун, но Римо не обратил на него внимания. Съехав с автомагистрали, Римо помчался вдогонку за фургоном.
 Через полмили фургон снова появился в поле зрения, и Римо прибавил газу. Фонари проносились мимо с космической скоростью. Но догнать фургон оказалось удивительно легко. Блондинка за рулем высунула язык, чтобы их подразнить, но даже после этого продолжала ехать со скоростью шестьдесят пять миль в час.
 Но стоило Римо попытаться столкнуть фургон на обочину, как он понял причину. После удара о фургон на левом крыле появилась огромная вмятина, а мощный автомобиль даже не сдвинулся с места. Он был слишком тяжелым — и для того, чтобы ехать с большой скоростью, и для того, чтобы его можно было повредить.
 — В кино все показывают по-другому, — заметил Чиун.
 Римо снова попытался пойти на таран, но на этот раз фургон первым атаковал его. Руль дернулся. Чтобы выровнить передние колеса, Римо попытался его повернуть, но он вырвался у него из рук.
 Тогда Римо ударил по тормозам, и машина закружилась, как огромный железный волчок. А фургон спокойно продолжил свой путь.
 Наконец, выбив сноп искр из ограждения для потерявших управление машин, их автомобиль остановился, и Римо с Чиуном покинули его железный скелет.
 — Ты в порядке? — спросил Римо Чиуна. Чиун поправил свой розовый галстук. — Конечно. Как ты мог позволить им уйти? Мне будет стыдно перед Императором Смитом.
 — Да это же настоящий танк! — воскликнул Римо. — Давай попытаемся найти телефон.
 — Я не собираюсь сообщать Императору Смиту о провале, — заявил Чиун.
 — Тебе и не придется это делать. Я сам.
 — Идет. Только не забудь сказать, что это ты во всем виноват. Я же предупреждал тебя, что лучше мне остаться за рулем.
 Феррис ДОрр проснулся. Он лежал на раскладушке в обитом плюшем фургоне. Нестерпимо болело плечо. Последнее, что он запомнил, — блондинка ввела ему в вену какой-то препарат.
 — Ox, — произнес Феррис.
 Тут его внимание привлекло механическое гудение, и он увидел старика из своего ночного кошмара.
 — А-а, мистер ДОрр, рад, что вы проснулись.
 — Где я?
 — Какая разница. Для вас имеет значение лишь то, что мы почти приехали домой.
 — Ко мне домой?
 — Нет, ко мне, — ответил старик. — Уверяю вас, мы скоро приедем. Просто Илза сейчас выполняет одно задание.
 Через несколько минут блондинка снова была за рулем.
 — Вот все, что я смогла найти, — выдохнула она, протягивая ворох бумаг. — В большинстве будок телефонных книг просто нет! Ну что за люди! Совсем совесть потеряли!
 Взяв бумаги в железный кулак, Конрад Блутштурц бегло их просмотрел и покачал головой.
 — Как же их много! — с отвращением произнес он, швырнув бумаги на пол.
 Один листок опустился на одеяло, которым был укрыт Феррис. Это оказалась страничка из телефонного справочника. Оглядевшись, Феррис увидел, что по всему салону были разбросаны такие же листки. И как ни странно, на всех было одно и то же имя — Смит.
 Когда фургон тронулся, Феррис ДОрр натянул одеяло на голову и до боли зажмурил глаза. Ему так хотелось надеяться, что он проснется сейчас в своей спальне в пентхаусе, но он знал, что это только мечта.




 Глава двадцать вторая


 Доктор Харолд В. Смит проснулся от первого же звонка. Просыпался он всегда одинаково — так зажигается электрическая лампочка. Какую-то долю секунды он еще продолжал лежать, но сообразив, что находится в своем кабинете в санатории “Фолкрофт”, немедленно вскочил. Часы, которые он не снимал даже перед сном, показывали четыре часа сорок восемь минут. Смит снял трубку.
 — Да, — произнес он голосом, от которого, как от лимона, сводило челюсть.
 — Смитти? Говорит Римо.
 — Слушая вас, Римо. — Голос Смита продолжал оставаться безразличным.
 — Феррис пропал, — быстро сообщил Римо. Рука Смита сильнее сжала трубку.
 — Что?
 Римо начал было отвечать, но тут в трубке послышался голос Чиуна.
 — Не беспокойтесь, Император, Феррис не вполне пропал.
 — Где он сейчас?
 — Мы не знаем.
 — Значит, пропал.
 — Нет, его просто перевезли в другое место. Сейчас Римо расскажет, какой промах он допустил. Только прошу вас не наказывать его слишком строго.
 — Спасибо, Чиун, — послышался отдаленный голос Римо, а затем Смит услышал, как они оживленно что-то обсуждают по-корейски. Он решил подождать окончания дискуссии, поскольку понимал, что они все равно не станут его слушать, пока не решат все между собой. Наконец снова заговорил Римо: — Смитти, его похитили. Мы видели, как это произошло, но похитителям удалось скрыться. У них фургон из настоящей брони.
 — Из титана, — поправил Чиун. — Обычная броня не смогла бы нас остановить.
 Издав усталый вздох, Римо продолжал:
 — Там была светловолосая девчонка со стариком. Старик совсем дряхлый.
 — Хотя и моложе меня, — вмешался Чиун.
 — Дашь ты мне закончить или нет?! — сорвался Римо. Смит возвел очи горе. Даже сейчас, когда произошло ЧП, первой его реакцией была мысль, будто Римо с Чиуном никогда и не покидали КЮРЕ. И лишь затем он почувствовал, что стены сжимаются вокруг него плотным кольцом.
 — Короче, — продолжал Римо, — старик сидел в инвалидном кресле.
 — Должно быть, помехи на линии, — перебил Смит. — Мне послышалось, будто один из похитителей был в инвалидном кресле. Повторите. Боюсь, я вас неправильно понял.
 — Он был в инвалидном кресле. Понимаю, это кажется каким-то бредом, но так оно и есть. Ферриса похитил инвалид. Они специально врезались в машину, чтобы убрать ее с парковки для инвалидов, и убили водителя — так хотели встать именно на это место.
 — Ерунда какая-то, — сказал Смит.
 — Но что еще хуже, водитель был убит с помощью сюрикена, вонзившегося ему в шею.
 — С помощью чего?
 — Это такой заостренный метательный снаряд. Его используют ниндзя для убийства.
 — Выходит, Ферриса ДОрра похитили ниндзя?
 — Вряд ли. Это был не обычный сюрикен, а свастика с заточенными краями.
 — Ферриса ДОрра похитили ниндзя-нацисты?! Вы это хотите сказать?
 Смит потянулся за пузырьком с сильнодействующим аспирином.
 — Ничего я не хочу сказать. Я просто рассказываю, что мне удалось обнаружить, а делать выводы — это уж по вашей части.
 — Что-нибудь еще?
 — Мы пытались их преследовать, но они столкнули нас с шоссе и уехали.
 — Все потому, что Римо не дал мне вести, — раздался еле слышный голос Мастера Синанджу.
 Доктор Харолд В. Смит тяжело опустился в кресло, с ужасом думая, как он станет докладывать о случившемся президенту.
 — Полагаю, во всей этой суматохе вам не удалось запомнить номер фургона? — язвительно спросил он.
 — Нет, я и не собирался его запоминать, — согласился Римо. — Если помните, я на вас не работаю.
 — А вот я работаю и буду работать, — послышался другой голос.
 Смит так и подскочил.
 — Повторите, что сказал Чиун?
 — Вы лучше сами с ним побеседуйте, — предложил Римо.
 — Мастер Синанджу? — произнес Смит в трубку, и в его сердце ожила надежда.
 — Не волнуйтесь. Император, я запомнил все цифры. Я давно уже понял, какую важную роль цифры играют в американском обществе. У вас всюду одни цифры — номера телефонов, номера домов, номера карточек “Америкой экспресс”. Я видел номер машины, в которой скрылись преступники.
 — Тогда назовите их, — попросил Смит, запуская компьютер.
 — ДОК-183.
 — А штат какой? — спросил Смит, вводя данные в компьютер.
 — А я не знаю, в каком мы штате, — сказал Чиун.
 — Я спрашиваю, какой штат был обозначен на номерном знаке. Там всегда обозначен штат.
 — Я не заметил, — грустно проговорил Чиун. — Неужели штат тоже важен? А я думал, только цифры. Так что запоминать в следующий раз: штат или цифры?
 — Все вместе, — устало ответил Смит.
 — Все вместе. Значит, придется выполнять дополнительный объем работ, но я сделаю это ради вас, о благородный распространитель “Америкен экспресс”.
 — Мастер Синанджу, это очень важно! Может, хотя бы вспомните первую букву?
 — Кажется, начиналось с “А”.
 — Алабама, Аляска, Аризона или Арканзас?
 Пальцы Смита замерли на клавиатуре в ожидании ответа.
 — Да, один из этих, — авторитетно подтвердил Чиун. Пальцы Смита расслабились.
 — Вы цвет запомнили?
 — Да, белый с красными буквами.
 — Алабама, — произнес Смит, вводя слово в компьютер.
 Компьютер порылся в памяти и скоро выдал информацию.
 — Фургон зарегистрирован Лигой белых арийцев Америки и Алабамы, — сообщил Смит. Потом подумал и добавил: — Передайте трубку Римо.
 — Смитти? — сказал Римо.
 — Эта свастика неспроста здесь появилась. Фургон зарегистрирован неонацистской организацией.
 — А на что неонацистам понадобился Феррис ДОрр?
 — Ума не приложу. Но вы с Чиуном должны обнаружить, где он находится, и спасти его.
 — Разговаривайте с Чиуном. Я здесь до тех пор, пока не закончится это дело, а потом сразу отправляюсь в Корею.
 — Римо, будьте добры, попросите его об этом сами, — умоляющим голосом произнес Смит. — Когда я объясняю ему даже самые простые вещи, у меня начинается головная боль.


* * *

 Римо остановился перед огромными воротами с резной табличкой “Крепость чистоты”. Высунувшись из окна, он окликнул охранника, одетого в коричневую форму с портупеей.
 — Извините, — обратился Римо к охраннику, — не могли бы вы нам открыть?
 Охранник лениво приблизился. Римо тихо шепнул Чиуну:
 — Ни в коем случае не снимай темные очки!
 Мастер Синанджу прикрыл большими очками свои миндалевидные глаза и натянул поглубже белый котелок. Головной убор как нельзя лучше подходил к его костюму. Галстук и платочек в кармашке были золотистыми.
 — Не волнуйся, я в порядке, — произнес он фразу, которую часто слышал от киногероев. Раз американцы часто ее повторяют, значит, это следует делать и ему.
 — А чего вам надо? — подозрительно спросил охранник.
 — Хотим вступить в организацию. Где тут у вас регистрируют новых членов?
 — В организацию допускаются только чистые в расовом отношении, — сообщил охранник, внимательно разглядывая карие глаза и смуглое лицо Римо. — Как вас зовут?
 — Римо.
 — Что-то не очень похоже на арийское имя, — медленно произнес охранник.
 — Римо Белый. А это мой отец.
 — Чиун. Чиун Белее, — сказал Мастер Синанджу.
 — Белее? Белее чего? — прошептал Римо по-корейски.
 — Белее тебя, — ответил Чиун, поправляя галстук.
 — По-каковски это вы бормочете? — подозрительно спросил охранник.
 — По-арийски, — сказал Римо. — Мы официально приглашенные преподаватели арийского языка. Через месяц вы все сможете говорить на этом языке.
 Охранник долго смотрел на них и наконец принял решение.
 — Ладно, проезжайте. Видите большое здание с флагом? Вам туда.
 — Да тут везде флаги, — заметил Чиун, когда они въехали на территорию. Повсюду маршировали люди в коричневой форме. — Симпатичные. Приятно снова видеть “зингха”.
 — Что?
 — “Зингх”, — повторил Чиун, показывая пальцем. — Счастливый знак.
 — Папочка, — принялся объяснять Римо, когда они вышли из машины и начали подниматься по настилу, ведущему к входу в главное здание, — это свастика, знак нацистов. Знак зла.
 — По-твоему выходит, что японцы безраздельно владеют солнцем, потому что оно изображено на их флаге? Или американцы — звездами? “Зингх” старше Германии на много сотен лет. В древности это был достойнейший знак. Напомни мне, я как-нибудь тебе об этом расскажу.
 — Только не сейчас. И запомни: говорить буду я. Эти люди — нацисты и могут быть опасны.
 — Вовсе они и не опасны. Они просто идиоты.
 — В таком случае, опасные идиоты. Короче, все переговоры буду вести я. Мы должны казаться стопроцентными, чистокровными арийцами.
 — Но это невозможно! Арии всегда были варварами: они никогда не мылись и пили кровь.
 Чиновник, ответственный за регистрацию новых членов, даже не спросил, являются ли они арийцами, и забыл поинтересоваться их именами. Его волновал только их годовой доход.
 — Я безработный, — ответил Римо.
 — А я получаю столько, что вам и не снилось, — ответил Чиун.
 — Согласны ли вы платить членские взносы за вашего друга? — поинтересовался чиновник.
 — Конечно, — сказал Чиун.
 — Ваш годовой взнос составляет двадцать пять тысяч долларов.
 — Вы принимаете “Америкен экспресс”? — небрежно спросил Чиун.
 — Все принимают “Америкен экспресс”, — сказал чиновник, пропуская карточку через специальный аппарат.
 — Сейчас принесу вам форму.
 Через несколько минут чиновник вернулся с двумя картонными коробками и протянул их Римо.
 — Должно подойти, — сказал он. — Разместитесь в казарме имени Зигфрида.
 Оказавшись за дверью, Чиун заглянул в коробку, но увидев ее содержимое, скорчил гримасу и тут же бросил коробку в мусорную кучу.
 — Но нам понадобится форма, чтобы не отличаться от остальных! — воскликнул Римо.
 — Когда надеваешь форму, то в душе подчиняешься правилам других, — назидательно заметил Чиун. — Ни в коем случае не подчиняйся этим людям, сынок, иначе они полностью завладеют тобой.
 — А как же тогда мы сможем влиться в коллектив и стать похожими на них?
 — Синанджу не старается походить на других, — ответил Чиун. — Другие должны стремиться походить на Синанджу.


* * *

 — Ох, беда, — произнесла Илза Ганс, выглянув из окна кабинета Конрада Блутштурца.
 — Что там такое? — рассеянно спросил Конрад Блутштурц.
 Оторвавшись от разложенных на столе чертежей, он краем глаза принялся наблюдать за красиво очерченной попкой Илзы — девушка как раз склонилась к окну, чтобы получше разглядеть, что происходит на улице. Попка была симпатичная — кругленькая.
 — Помните, за нами в Балтиморе гнались двое?
 — Агенты ФБР. Сапожники!
 — Так вот, они здесь!
 Конрад Блутштурц поднял глаза. Нажав кнопку управления, он выехал из-за стола и встал рядом с Илзой.
 Внизу он увидел высокого мужчину в летних брюках и тенниске, который направлялся к одной из казарм, держа под мышкой форму Лиги белых арийцев. Рядом с ним шел человек пониже, одетый в белый костюм, и с любопытством оглядывался по сторонам.
 — Прикажи их убить. Видишь, я занят. Доктор с минуты на минуту будет здесь, а мне надо еще уточнить массу деталей.
 — О Боже!
 — И пусть это сделают наши камикадзе.
 — Они ничем не лучше этих ваших командиров: вечно все проваливают.
 — Пошли команду побольше. Скоро они нам вообще не понадобятся, потому что тогда я стану ходить, как нормальный человек. И делать все, что делают настоящие мужчины.
 — Мне нравится, как вы это сказали, — настоящие мужчины!


* * *

 Римо отчаялся уже натянуть на себя полученную форму, когда в дверь их комнатушки в казарме постучали.
 — Кто там? — спросил Римо и только тут понял, что Чиун выбросил его форму и он в течение двадцати минут пытался влезть в детский размер.
 — Дневальный. Вам следует немедленно явиться в тир!
 — Я не прикоснусь к огнестрельному оружию, — твердо заявил Чиун. — И тебе не позволю.
 — Ну, можно притвориться, — откликнулся Римо. Однако главный вход в тир был на замке.
 — Может, есть боковая дверь? — предположил Римо. Действительно, скоро они обнаружили маленькую дверь, на которую клейкой лентой был прикреплен вырванный из блокнота листок с надписью “Тир”.
 — Наверно, это и есть вход, — сказал Римо. Едва они вошли, дверь сразу же захлопнулась. Но самое удивительное, что в помещении не было света.
 — Здесь чем-то не тем пахнет, — заметил Римо.
 — Пахнет порохом, — ответил Чиун, наморщив нос. — А он всегда плохо пахнет.
 — Я имею в виду обстановку. Что-то здесь не так.
 На ощупь они двинулись вдоль стены. Римо чувствовал, что справа находится большое открытое пространство. Там ощущалось какое-то движение и слабый запах людей — настолько слабый, словно их и Римо с Чиуном разделял какой-то барьер.
 Внезапно вспыхнул свет, и Римо увидел черные круги мишеней. Только мишени были не впереди, а позади них. А в дальнем конце тира стояли люди в коричневой форме. Они как по команде вскинули винтовки и приготовились открыть огонь.
 — Это что, своеобразное посвящение? — спросил Чиун.
 — Нет, это своеобразная бойня, а мы — жертвы. Раздался треск винтовок — засвистели первые пули. На черных кругах мишеней стали появляться отверстия.
 — Папочка, используем прием “Ткачи”, — шепнул Римо.
 — Согласен, — отозвался Чиун.
 Римо пошел прямо на солдат Лиги белых арийцев, Чиун следовал параллельным курсом. Внезапно Мастер Синанджу бросился наперерез Римо; тот тоже перебежал на противоположную сторону, только за спиной у корейца. А солдатам казалось, будто Римо с Чиуном в панике не знают, куда бежать. В этом и заключался прием “Ткачи”: каждый бежал по кривой, но эта кривая пересекалась с траекторией движения другого. А возник этот прием во времена персидского царя Дария как способ атаковать вражеских лучников.
 Много лет назад Чиун объяснил Римо, что человек, бегущий в сторону противника по прямой, представляет собой неподвижную цель, причем все более крупную по мере приближения. Если же то и дело бросаться из стороны в сторону, то цель становится нечеткой. Но наименее четкой цель становится при выполнении приема “Ткачи”. Дело в том, что лучник всегда выбирает наиболее крупную цель, а таковая возникает в тот самый момент, когда траектории движения двух бегущих людей пересекаются. Но когда он выпускает стрелу, они уже успевают разбежаться в разные стороны.
 Этот прием успешно срабатывал в случае со стрелами. Срабатывал он и с пулями. Пули, конечно, были быстрее стрел, но зато меньше по размеру и требовали большей точности прицела.
 Стрелявших было пятеро, и к тому моменту, когда они поняли, что поодиночке им не справиться, Чиун и Римо преодолели уже половину пути.
 Тогда командир решил изменить тактику и открыл перекрестный огонь. Но Римо с Чиуном уже подошли слишком близко, поэтому стрелкам пришлось вернуться к индивидуальной снайперской стрельбе.
 Но и с этим они тоже опоздали.
 Один из снайперов прицелился в Римо, точно, в грудь, и аккуратно спустил курок — так получался наиболее чистый выстрел. Вдруг он почувствовал, как собственная винтовка ударила его по плечу, при этом почему-то не услышав выстрела и даже не ощутив, как приклад, к которому прикоснулся Римо, вонзился ему в плечо. Дело в том, что был перерезан нерв и сигнал боли не поступил в мозг. Винтовка упала на пол, и стрелок, не понимая, что происходит, схватился за безжизненно повисшую руку.
 Римо уложил его коротким ударом в шею и повернулся к другому солдату, который как раз вскинул винтовку.
 — Вот что я скажу тебе, приятель, — начал Римо, спокойно сложив руки на груди, — даю тебе один бесплатный выстрел.
 И солдат выстрелил. Пуля полетела точно в цель, но человек, которому она предназначалась, почему-то не упал и даже не схватился за живот. Солдат снова вскинул винтовку, но было уже поздно.
 — Я же сказал: только один. Ты выбываешь из борьбы, — проворчал Римо и превратил лицо противника в кровавую мешанину.
 Перешагнув через тело, Римо направился к Чиуну, но Мастер Синанджу не нуждался в помощи. Перед ним червяком извивался парень, у которого отказали ноги, а рядом прыгали еще двое, пытаясь его подстрелить. Но каждый раз, едва они поднимали винтовки, Мастер Синанджу одним ударом откидывал их как детей.
 — На твоем месте я бы бросил это дело, — сказал ему Римо. — Так ты только продлеваешь агонию.
 — Тихо! — скомандовал Мастер Синанджу, и стволы почему-то поднялись вверх. — У-лю-лю!
 Но солдаты не сдавались. Им было достаточно всего одного выстрела, но они никак не могли прицелиться. Один из них даже заплакал от огорчения.
 Наконец Мастеру Синанджу надоела эта игра, и он схватил стволы. Сделано это было очень быстро, и рука Чиуна была тверда, хотя солдатам и в голову не пришло, что он сжал стволы.
 — Они мне надоели, — заявил Чиун, с деланым равнодушием направляясь к дверям.
 Солдаты просто не могли поверить своему счастью и, прицелившись, выстрелили. Но стволы взорвались, поразив горе-воинов градом осколков. Продолжая сжимать в руках ненужное уже оружие, они упали, словно деревянные солдатики. Впрочем, они и были марионетками в чужих руках.
 — Неплохо попрактиковались, — сказал Чиун. — Ты скольких уложил?
 — Двоих.
 — А я троих. Я выиграл.
 — Нет, кажется, мы оба проиграли. За нами охотятся.
 — Ну, это уж слишком для того, чтобы влиться в коллектив.




 Глава двадцать третья


 Ферриса ДОрра вынесли из фургона прямо на раскладушке, и сделали это солдаты в коричневой форме со свастикой на рукавах.
 Когда его несли к административному корпусу, он выглянул из-под одеяла. Было темно. Он понял, что попал в какой-то лагерь с высоким забором, который охраняли часовые. На территории лагеря находилось много солдат и располагалось множество построек, причем над каждой развевался нацистский флаг. Все это напоминало места, о которых так любила распространяться его мать, — Треблинку и Освенцим, — хотя Феррис знал, что такие места просто не могут существовать на американской земле.
 “Господи, — пронеслось у него в голове, — я попал в концентрационный лагерь!”
 Его принесли в уютную гостиную, где блондинка по имени Илза попыталась стянуть с него одеяло.
 — Ну, вот мы и дома, — сказала она. Но Феррис отказался вставать и, вцепившись в одеяло, не давал его с себя стащить.
 — Давайте же, — нежным голоском уговаривала Илза, — вставайте.
 — Может, мистер ДОрр хочет освежиться? — раздался гортанный голос, мучивший Ферриса в кошмарных снах. — Не принять ли ему душ?
 — Ни в коем случае! — завопил Феррис ДОрр. — Я знаю, что означает ваш душ!
 — Его испугало долгое путешествие, — сказал Конрад Блутштурц. — Давай, я с ним поговорю, а ты пока разожги печь.
 — Я не еврей! — выкрикнул Феррис, вскакивая на ноги.
 — Вы нам уже говорили об этом! — рассмеялся старик. — Илза просто собирается приготовить обед. Что вы предпочитаете?
 — Что угодно, лишь бы это была ветчина, буженина или свиные отбивные.
 — Что-нибудь из этого, Илза! — крикнул старик вслед девушке. — Идите сюда, — обратился он к Феррису, — садитесь рядом. Вы очень странный молодой человек, но при этом вы гений. Все гении странные.
 — Я хочу домой, — заявил Феррис, усаживаясь в кресло с той же решимостью, с какой обитатель камеры смертников опускается на электрический стул. Ему вдруг отчаянно захотелось лимонной колы, но он знал, что ее уже много лет как перестали выпускать.
 — Не бойтесь, вы пробудете здесь очень недолго. Мне нужен ваш опыт. И распылитель.
 — Я вам его дарю, только посадите меня скорее на автобус!
 — Обязательно, но только через неделю. А сейчас я расскажу вам о моих планах. — И старик развернул перед Феррисом свои чертежи. — Как видите, некоторые детали очень хрупкие, но у нас есть формы для отливки. Скажите, можно с помощью вашего распылителя отлить мелкие детали?
 Феррис мельком взглянул на чертежи.
 — Запросто. А теперь я могу идти?
 — Только после того, как эти детали изготовят и соберут.
 — А что из них соберут?
 — Меня, — коротко ответил Конрад Блутштурц. — Из них соберут меня.
 — Но из тех деталей, что изображены на этих чертежах, можно изготовить небольшой танк.
 — Так оно и есть.
 Всю ночь приносили какие-то отливки, болванки и прочие заготовки из титана. Титан был высокого качества. На некоторых образчиках Феррис опознал клеймо “Титаник титаниум текнолоджиз”. Ферриса заставили плавить титан, а из расплавленного металла отливали детали механизмов. Солдаты в коричневой форме относили детали в соседнее помещение. Как-то раз дверь приоткрылась, и Феррис увидел, что там находится операционная.
 Он вспомнил леденящие душу рассказы матери о тех жутких операциях, которые производили нацисты над беззащитными пациентами. Однажды он и сам видел фотографию двух фашистских врачей, с надутым видом стоящих над покрытым простыней телом. Из-под простыни торчали ноги, на которых практически не было мяса.
 Феррис ДОрр содрогнулся. Он не знал, во что его втянули, но чувствовал, что стал участником какого-то злодеяния. И впервые в жизни он понял, почему его мать так упорно не хотела забывать истребление евреев в фашистских лагерях.
 Это происходило снова, на сей раз в Америке. И Феррис принимал в этом участие.
 — Что здесь происходит? — спросил он у Илзы, закончив отливку самых крупных деталей для какой-то зловещей на вид серповидной части.
 — Очищение Америки, — ответила она, словно это было что-то само собой разумеющееся.
 — От чего?
 — От евреев, негров, азиатов и прочих второсортных людишек. Смитов, например.
 — Смитов? — переспросил Феррис ДОрр, вспомнив страницы из телефонной книги.
 — Да, они хуже евреев и всех остальных. Гораздо хуже. Это из-за Смита герр фюрер Блутштурц оказался в инвалидной коляске. Но вы поставите его на ноги!
 И тут Феррис понял: ненависть не делает различий. Всю жизнь он пытался скрыть свое происхождение, частично из ложного чувства стыда, частично от страха, но зло, которое преследовало его в снах, наконец все же нашло его. От ненависти спасения нет.
 — Никто не может чувствовать себя в безопасности, — произнес он вслух.
 — Что вы сказали, милый?
 Феррис ДОрр поднялся и выключил распылитель. Титан, едва начавший плавиться в своей отливке, тут же застыл.
 — Но эта деталь еще не закончена! — воскликнула Илза.
 — Закончено, все закончено, — твердо произнес Феррис ДОрр и столкнул распылитель с подставки. Тот с тихим стуком ударился об пол; трубка от удара погнулась. С одной стороны отскочила панель.
 — Эй, зачем вы это сделали?
 — Это, — с гордым видом заявил Феррис ДОрр, — мой исторический долг. Я еврей!
 — Ой, как нехорошо! — Илза скорчила гримасу. — А мы хотели сохранить вам жизнь.


* * *

 Конрад Блутштурц был вне себя от ярости. Он попытался вскочить с операционного стола, а перепуганные доктора старались его удержать. Момент был критическим.
 — Герр фюрер, — умолял главный хирург, — возьмите себя в руки. Если это правда, мы бессильны помочь.
 — Он свихнулся, — простонала Илза, и слезы потекли у нее по щекам. — Я и представить себе не могла, что он выкинет такое! Разве я могла знать?!
 — Я должен встать на ноги. Должен ходить!
 — Возможно, мы сможем продолжить начатое, — сказал главный хирург. Позади него на щитах были приколоты чертежи нового Конрада Блутштурца. — Останавливаться нельзя — мы зашли слишком далеко, поэтому должны продолжать!
 — А я должен ходить!
 — Мы сейчас составим список всех незаконченных деталей, герр фюрер, — продолжал главный хирург. — В крайнем случае можно изготовить недостающие части из стали или алюминия. Основные детали уже изготовлены.
 — А ноги? — строго спросил Конрад Блутштурц. — Их сейчас как раз собирают.
 — Они уже готовы?
 — Почти. Давайте сначала прикрепим руку.
 — Заканчивайте скорее! А потом приведите его!
 — Кого его?
 — Этого предателя ДОрра!
 — Есть, — ответила Илза.
 Врачи ввели в кости левой руки и обеих ног Конрада Блутштурца титановые сочленения. Стальной протез валялся в углу, а вместо него прилаживали протез из голубоватого металла. На новой руке было пять пальцев и, что самое главное, знак принадлежности к человеческому роду — большой палец.
 — Не больно? — спросил врач.
 — Я переживаю второе рождение, — ответил Конрад Блутштурц, — а боль рождения — это счастье жизни. Ею нужно наслаждаться, а не терпеть.
 — Можно сделать общий наркоз, если местный недостаточно обезболивает.
 — Облегчение боли мне принесет лишь обретение ног. А полное избавление от нее я получу, лишь сдавив горло человека, из-за которого я оказался в подобном состоянии.
 Под дулом пистолета Илза ввела Ферриса ДОрра. Конрад Блутштурц задал ему всего один вопрос:
 — Зачем?
 — Моя мать — еврейка.
 — И из-за этого вам понадобилось лишать меня моей мечты?! Дурак! Я не хотел сделать вам ничего плохого!
 — Само ваше существование — вызов человечеству!
 — Идиот! У нацистов не было ненависти к евреям, как не было ее к кому-либо еще. Это была чистая политика, и евреев ненавидели как бы понарошку. Евреи стали просто козлом отпущения, чтобы Германия смогла победить инфляцию и пораженческие настроения после первой мировой войны. Если бы рейх победил, мы бы ликвидировали все концлагеря. В них бы не было необходимости. Мы бы простили всех евреев.
 — А кто бы простил вас? — спросил Феррис ДОрр.
 — И вы ставите на карту собственную жизнь, чтобы не повторилось истребление евреев? Я прав?
 — Да.
 — Илза, пусть он встанет на колени. Слева от меня.
 Илза заставила Ферриса встать на колени и за волосы оттянула голову назад, чтобы глаза оставались открытыми. Феррис ДОрр молча смотрел на руку из голубоватого металла, части которой он сам только что отлил.
 — Самыми трудными были первые годы, — выразительным голосом начал Конрад Блутштурц, и в его голосе прозвучала ненависть, словно отдаленные раскаты грома. — Я не мог двигаться и лежал в железном гробу, уставившись в потолок. Я мечтал умереть, но врачи не давали мне умереть. А после я и сам не хотел умирать. Я не умер, потому что хотел свершить возмездие! — Титановая рука сжалась в кулак. Затем кулак бесшумно разжался. Его почти человеческое движение отталкивало и притягивало одновременно — такое же чувство возникает, когда наблюдаешь за пауком, выпивающим соки из своей жертвы. — Я всю жизнь ждал этого момента, Харолд Смит, — произнес Конрад Блутштурц, глядя в потолок. Яркий свет операционных ламп падал на его бесформенное тело. — Илза, помести шею Смита в мою новую руку. Хочу испытать ее возможности.
 — Смита? — тупо переспросила Илза.
 — Нашего пленника.
 — А-а! — Илза послушно подтолкнула голову Ферриса ДОрра к операционному столу.
 Голубоватая рука с нечеловеческой силой вонзилась Феррису в шею. Он схватился руками за край операционного стола и попытался оттолкнуться, но не мог сдвинуться с места. Искусственная рука держала не только его шею и тело, но и самое жизнь. Спасения не было. Он начал задыхаться.
 — Ты думал, что сможешь уйти от меня, Харолд Смит? Нет? Конечно, ты думал, что я мертв!
 Лицо Ферриса стало красным; он уже не мог дышать.
 — Но я не умер. Да, я попал в ад, но остался жив. И жил лишь ради того, чтобы сжать твою шею моей единственной сильной рукой, Харолд Смит!
 Конрад Блутштурц говорил, не глядя на извивающегося в его руках человека, а уставившись в потолок, как привык в те дни, когда лежал неподвижно, подключенный к аппарату искусственного дыхания.
 Сначала Феррис ДОрр вцепился в операционный стол из твердой стали, но когда понял, что это не поможет, он ухватился за руку, жившую своей отдельной, бесчувственной жизнью, — за руку из титана, которую он сам несколько часов назад произвел. Он цеплялся за нее так же, как цеплялись за стены смертники в концентрационных лагерях, когда все двери и окна были замурованы, а из насадок для душа пускали газ.
 Все присутствующие отвели глаза. Все, кроме Илзы. Она даже наклонилась, чтобы получше разглядеть налитое кровью, распухшее лицо Ферриса.
 — А что, у них всегда так высовывается язык? — спросила она.
 — Страшно тебе, Харолд Смит? — Голос Конрада Блутштурца стал ниже. — А может, ты испытываешь гнев? Или раскаяние?
 Но Феррис ДОрр уже ничего не чувствовал. Внезапно он ощутил во рту какой-то странный вкус. Наверное, кровь, подумал он, но, как ни странно, она очень напоминала лимонную колу. Через мгновение он был мертв.
 — Кажется, его уже можно отпустить, — сказала Илза. Тело Ферриса ДОрра соскользнуло на стерильный пол и застыло бесформенной массой.
 — Он мертв? — спросил Конрад Блутштурц, и его взгляд прояснился.
 — Ага, — ответила Илза. — Я распоряжусь, чтобы убрали труп. Подумать только — еврей по фамилии Смит!
 — Смит, — повторил Конрад Блутштурц, и в глазах его снова зажегся гнев.
 Илза протерла губкой окровавленный протез и отправилась разузнать, убиты ли два новобранца.


* * *

 Но новобранцы не были убиты. По крайней мере, в типе их обнаружить не удалось. Зато там на полу скрючились тела пятерых белых арийцев.
 У одного конвульсивно дергались ноги — он был еще жив.
 — Что здесь произошло? — спросила Илза, опускаясь рядом с ним на колени.
 — Это настоящие супермены: их пули не берут. Мы пытались. Изо всех сил. — Его голос сорвался.
 — Как же вы могли! Вы же арийцы, а они — низшая раса!
 Солдат издал предсмертный хрип, и голова его безжизненно свесилась набок. Илза в замешательстве поднялась.
 Илза Ганс всегда верила в превосходство арийской расы. Ей внушили это родители, которые после войны перебрались из Германии в Америку, потому что лучше было жить здесь, чем мучиться в голодной и разрушенной стране.
 С Конрадом Блутштурцем она познакомилась в Аргентине, где проводила отпуск с родителями. Ее родители всегда отдыхали в Аргентине, где можно было свободно поговорить о былой Германии и третьем рейхе, от которого теперь не осталось и следа. Они и их друзья с горечью вспоминали свое поражение и крушение надежд. Все это было так скучно! Но Конрад Блутштурц лично встречался с Гитлером. Когда Блутштурц рассказывал, ей казалось, будто все происходит наяву.
 Даже прикованный к инвалидному креслу, он казался ей великаном. Впервые это ощущение посетило ее в восемь лет и с тех пор уже не оставляло.
 И вот однажды во время очередных каникул Конрад Блутштурц попросил ее остаться с ним. Ее родители были напуганы, шокированы. Именем рейха Конрад Блутштурц приказал, чтобы они отдали ему свою дочь. Но они отказались.
 Вечером накануне их отъезда в Америку к шестнадцатилетней Илзе явился Конрад Блутштурц и по-отечески сообщил, что ее родители мертвы.
 Илза была настолько потрясена, что не могла говорить, и тогда Конрад Блутштурц рассказал, что их убили евреи, потому что евреи убивают всех бывших солдат побежденной Германии.
 — Но мы им отомстим, — пообещал тогда Конрад Блутштурц. — И их главарю, воплощению мирового зла.
 — Кто это? — спросила Илза.
 — Его зовут Смит. Харолд Смит.
 Тогда-то Илза и стала нянькой Конрада Блутштурца, его наперсницей, единственным человеком, которому он позволял ухаживать за собой. Он научил ее ненавидеть евреев, негров и других представителей низших, по его мнению, рас. Когда Конрад Блутштурц решил отправиться в Америку на поиски Смита, Илза с готовностью последовала за ним. К этому времени он научил ее убивать.
 Он всех научил убивать. Это он внушил членам Лиги белых арийцев веру в свое расовое превосходство. Даже тем, кто не были арийцами. Просто он раздал достаточно винтовок, чтобы расовые недостатки не бросались в глаза.
 И вот, несмотря на это, пятеро вооруженных винтовками белых арийцев пали жертвами двух неарийцев.
 В потолок тира, как и везде в Крепости чистоты, были вмонтированы видеокамеры. Поднявшись по стремянке, Илза собрала дневной урожай видеокассет.
 Проходя по темному тиру, Илза размышляла над словами Конрада Блутштурца, сказанными им в операционной. Он сказал, что на самом деле евреи вовсе не низшие существа. Может, он сказал это под воздействием стресса? Ведь назвал же он металлурга Ферриса ДОрра Харолдом Смитом. Иногда Илза серьезно волновалась за своего наставника: напряжение было слишком велико. Им нужно поскорее добраться до Смита, пока герр фюрер еще сохранил здравый смысл.
 На этом ее мысли прервались, потому что она заметила, как двое новобранцев, Римо и Чиун, рыщут по автостоянке Крепости чистоты.
 Они явно что-то искали.
 — Вот этот фургон! — произнес тот, что повыше. — Все совпадает: и цвет, и номер.
 — В следующий раз стану запоминать еще и штат, — отозвался тот, что пониже. Его акцент показался Илзе смешным.
 Она было потянулась к своему пистолету, который всегда носила с собой, но тут вспомнила про пять мощнейших винтовок, бесполезно валяющихся теперь возле трупов отличных солдат.
 Илза Ганс решила поспешить. Кто бы ни были эти двое, видеозапись покажет, насколько они опасны.




 Глава двадцать четвертая


 — За последние несколько часов почему-то никто не покушался на нашу жизнь, — заметил Мастер Синанджу.
 — Фургон пуст, — отозвался Римо.
 — Естественно. Ведь он служит для перевозки, а не для хранения.
 Римо захлопнул дверцу фургона. Он и не ожидал там ничего обнаружить, но сам фургон служил подтверждением того, что они с Чиуном находятся на верном пути.
 — Феррис должен быть где-то здесь, — сказал Римо.
 — В большом доме, — подтвердил Чиун. — Там что-то происходит.
 — Откуда ты знаешь?
 — Важных людей всегда следует искать в самом большом доме. Именно для них строят большие дома. Ты когда-нибудь видел, чтобы императоры жили в хижинах или лачугах? Даже Смит, притворяющийся, будто он не Император, хотя на самом деле является таковым, живет в крепости.
 — Смит живет возле площадки для игры в гольф. А в “Фолкрофте” он только работает.
 — Император — это состояние души. Где бы он ни был, он всегда дома.
 — А с чего ты взял, будто в главном здании что-то происходит? Это место похоже на город-призрак.
 — Так оно и есть. Видишь, вот уже несколько часов никто не пытается нас убить. Значит, они чем-то заняты.
 — Может, они просто нас испугались?
 — Мы всего-то убили пятерых. Ни один командир не расстроится из-за гибели каких-то пяти солдат. Они вообще не волнуются, пока не полягут все отборные части. Уж таковы эти люди.
 — Как же я этого раньше не заметил! — медленно проговорил Римо.
 — Чего именно?
 — Рисунка на этой стороне фургона. Смотри, это знаки свастики, образующие орнамент.
 — Это знак “зингх”, — исправил Чиун. — Я должен тебе о нем рассказать.
 — Расскажешь по дороге. Надо обыскать большой дом.
 — Прекрасная мысль, — одобрил Чиун. Солнце уже зашло за ближайшие горы, и он снял темные очки. — “Зингх” древнее Германии, даже древнее Греции. Он был известен индийцам. Я говорю об азиатском народе, индусах. Этот знак красовался на теле их верховного божества Будды как символ его великодушия.
 — Неужели?
 — В старинные времена “зингх” был счастливым знаком, хотя и не всем приносил счастье.
 — Я чувствую, сейчас начнется очередная легенда.
 — Однажды Мастер Синанджу служил у одного халифа, — начал Чиун. — И у этого халифа были трудности со жрецами той местности, где он правил. То ли они подати отказывались платить, то ли еще что-то, — не помню, ибо речь не о том. И вот халиф послал Мастера по имени Кик уничтожить жрецов.
 — За то, что они не платили подати? Ничего себе!
 — Если служители культа прикрываются священными словами, это не значит, что они святые. Или бессмертные, в отличие от других людей. Услыхав, что в их храм направляется Мастер Синанджу, жрецы страшно перепугались. Они понимали, что перед Мастером совершенно бессильны, потому что не смогли бы справиться с ним. Им не удалось бы защитить свои жирные тела от его ударов. Не могли они и договориться, потому что не знали его языка. И вот от страха они принялись искать амулет, который защитил бы их от нападения Мастера Синанджу.
 — “Зингх”?
 — Вот именно. Поскольку их бог Будда носил на своем теле этот знак, они тоже украсили тела символом удачи и благополучия, полагая, что Мастер Кик угадает их добрые намерения и пощадит их.
 — По твоему рассказу получается, что “зингх” — это тот самый знак мира, который в свое время носили хиппи?
 — Нет, то знак “ург”. Ничего общего. “Ург” больше напоминает дурацкий желтый круг с черными точками вместо глаз и бессмысленной улыбкой, который носят на майках. Так вот, Мастер Синанджу подошел к храму и крикнул, чтобы жрецы выходили, дабы лицом к лицу встретить его гнев. Они и вышли к нему — в своих набедренных повязках и с огромными знаками “зингха” на груди; их толстые животы так и тряслись от страха. А Мастер Синанджу как налетит на них. Раз, раз — и все было кончено!
 — Выходит, Мастер Синанджу не признал “зингха”?
 — Все он прекрасно узнал, — довольный, ответил Чиун. — Только он не знал, что это “зингх”. Он-то принял его за корейский знак “бук”, символ грома, молнии я борьбы. Для индийцев это означало: “Добрый день!”, а для корейцев — “Вызываю на смертный бой!” Вот так и погибли толстые жрецы.
 — А в чем же мораль?
 — Морали нет.
 — Как же так? — удивился Римо. — Нет морали? В жизни не слыхал легенды Синанджу, в которой бы не было морали!
 — Все потому, что это не притча, а юмористический рассказ. Такие истории рассказывают друг другу Мастера одного ранга, чтобы скоротать время. Теперь, когда ты стал полноправным Мастером, я могу рассказать тебе множество подобных историй. Но запомни, их нельзя рассказывать простым смертным. Только среди Мастеров! Рассказать такую историю сельчанам — значит принизить важность и значение хроник Синанджу.
 — А вот и мораль!
 — Это потому, что ты совсем недавно стал полноправным Мастером, — усмехнулся Чиун.
 Не услышав ответного смеха, Чиун поинтересовался, в чем дело. В этот момент они как раз подходили к длинному настилу, который вел к входу в главное здание.
 — Не нравится мне это место, — ответил Римо.
 — Да, согласен, место несимпатичное.
 — Оно вообще не имеет права на существование. Ни здесь, в Америке, ни где-либо еще!
 — А солдат тут как муравьев! Только разрушишь один муравейник, глядь — а они уже насыпали другой. Ну что ты будешь делать!
 — Это не солдаты, — произнес Римо. — Это расисты.
 — Не может быть! — воскликнул Чиун. Он много раз слышал, как белые дикторы неодобрительно произносили это слово. — Расисты?!
 Римо мрачно кивнул.
 — Это самое настоящее расистское логово?
 — Но расизм достоин только презрения. Это настоящая чума среди низших народов, особенно соседей корейцев. Почему американцы каленым железом не выжгут этот грязный расизм?
 — Потому что эти люди тоже американцы. У них те же права, что и у остальных граждан Америки, только они используют их для пропаганды ненависти к другим американцам.
 — Но если они американцы, то зачем же они тогда развесили повсюду флаги с немецким “зингхом”?
 — Они считают, что в нацистской Германии существовали верные взгляды на некоторые вещи. А может, им нравится поддерживать проигравшую сторону. Большинство из этих людей уверены, что крах южан-конфедератов означал конец света. Не знаю, папочка. Для меня это такая же загадка, как и для тебя.
 Они подошли к входу в большой дом, но дверь оказалась заперта. Римо хотелось еще немножко поговорить, поэтому он постучал, вместо того чтобы просто сломать замок.
 — Тогда почему они не переедут в Германию? — спросил Чиун.
 — Трудно сказать, — ответил Римо, терпеливо ожидая, пока откроют. — Они считают, что только они стопроцентные американцы, а остальные — низшие существа.
 — Все без исключения?
 — В основном негры и евреи. Ну, еще некоторые народы, религия которых их не устраивает.
 — Что, и корейцы? В это трудно поверить. Я с недавних пор считал американцев весьма просвещенными людьми.
 — Спроси у него, — предложил Римо, когда в дверях показался человек с красным квадратным лицом и стрижкой “ежиком”.
 — Вы одеты не по форме, — заявил он. Потом, указывая на Чиуна, обратился к Римо: — А он что здесь делает?
 — Мы проводим опрос общественного мнения. Выясняем, какие ассоциации у людей вызывают определенные слова. Я называю слово, а вы говорите первое, что приходит на ум. Приготовились, начали! Китайцы.
 — Подонки!
 — Вот видишь, — обратился Римо к Чиуну. — Попробуй теперь ты.
 — Японцы, — сказал Чиун.
 — Подлецы!
 — Вьетнамцы.
 — Еще подлее!
 — На самом деле, — заметил Чиун, — они не столько подлые, сколько грязные, но в общем верно. — Обернувшись к Римо, Чиун сказал: — Как можешь ты называть расистом этого умного человека, истинного американца?
 — Лучше спроси его про корейцев, — предложил Римо.
 — Корейцы, — сказал тогда Мастер Синанджу.
 — Еще хуже япошек. И к тому же тупее.
 Чиун так и задохнулся от негодования.
 — Расист! — выкрикнул он. — Грязный, презренный, круглоглазый расист! Все вы белые — тупицы! И невежды!
 Неожиданно охранник приставил к голове Чиуна пистолет.
 — Не люблю, когда обзываются.
 — Да он и правда совсем тупой, — обратился Чиун к Римо.
 — Боюсь, он просто не знает, кто ты. Почему бы тебе не объяснить?
 — Я Мастер Синанджу, — гордо сообщил Чиун. — Правда в настоящее время действую инкогнито.
 — А что это значит?
 — Это значит, что я кореец, самое страшное и безжалостное существо, какое ты когда-либо встречал.
 — Красиво поешь! — ухмыльнулся громила, взводя курок. — Зато эта пушка делает из меня супермена.
 — Какие основания у тебя заявлять такое? — поинтересовался Чиун.
 — А такие, что я могу отстрелить твою косоглазую башку за то, что ты меня обозвал!
 — Ничего подобного. Твои слова доказывают только одно: оружие, если из него хорошенько прицелиться, может убивать. Это каждый дурак знает. Но это вовсе не доказывает, что с оружием ты становишься непобедим!
 — Прощай, желтопузый, — сказал охранник, спуская курок.
 — Прощай, расист, — сказал Чиун, выставляя вперед ладонь. Дуло оказалось под челюстью охранника, пуля прошла сквозь язык и вылетела через макушку вместе с фонтаном крови и перепутанных мыслей.
 Римо и Чиун перешагнули через труп.
 — Давай скорей отыщем Ферриса и уберемся из этого гнезда тупоголовых расистов, — сказал Чиун. Он был огорчен, потому что Римо наглядно доказал, что не все американцы настолько образованны, как он предполагал.


* * *

 Илза Ганс просматривала собранные видеокассеты одновременно на трех мониторах (одна из камер была расположена на уровне головы, две другие вмонтированы в потолок). Все экраны показывали одно и то же, а именно: шпионы, которых звали Римо и Чиун, были неуязвимы.
 Илза напряженно следила за ними. Пленки, заснятые камерами в потолке, давали ясно понять, почему растерялись стрелки. Во-первых, эти двое двигались так быстро, что камера не могла за ними уследить. Илза попыталась прокрутить пленки в замедленном режиме, но все равно были видны лишь неясные очертания движущихся фигур. Все это выглядело так, будто фигуры находились под перекрестным огнем водяных пистолетов, хотя вокруг них свистели настоящие пули. Илза отчетливо видела, как пули оставляли следы на противоположной стене.
 Эти двое были суперменами. Оба! Они были в большей степени суперменами, чем сам Конрад Блутштурц, который как считала Илза, обладал сверхчеловеческими энергией и волей. Но превосходство Конрада Блутштурца над другими людьми было результатом того, что ему постоянно приходилось преодолевать нечеловеческие трудности, а сверхчеловеческие качества этих людей казались чем-то обыденным, чем-то само собой разумеющимся, как ходьба или дыхание.
 Илза вновь и вновь просматривала пленки. У нее горели глаза. Движения высокого странно возбуждали — словно тигр пробирался по джунглям. Только этот тигр пробирался на большой скорости.
 От одного взгляда на его симпатичное, но немного жестокое лицо, у нее екнуло сердце. Возникало ощущение, будто он видит ее, хотя был всего лишь изображением на видеопленке. Заглянув в его глаза, она почувствовала себя жертвой. Илза вздрогнула от сладкого предчувствия.
 Она силой заставила себя оторваться от экрана. Вытащив кассеты, она побежала в конференц-зал, на время превращенный в операционную, и, задыхаясь, ворвалась туда.
 Конрада Блутштурца на каталке вывозили из дверей.
 — Нет, только не это! — простонала она.
 — Илза, все кончено, — произнес Конрад Блутштурц — его лицо было мертвенно-бледным.
 — Неужели все провалилось, и вы так и не сможете ходить?
 — Придется несколько дней подождать, — вмешался главный хирург. — Нам удалось починить распылитель. Все детали на месте, но прежде должны зажить раны, куда мы вживили электроды.
 — Но мы должны бежать! — умоляющим голосом произнесла Илза.
 — Бежать? Но зачем? — Лицо Конрада Блутштурца выражало озабоченность.
 — Эти двое новобранцев — они не погибли в тире. Напротив, они расстреляли наших доблестных арийских солдат словно детей! Они не люди. Посмотрите хотя бы эти записи!
 — Отнеси кассеты ко мне в спальню.
 — Герр фюрер, — вмешался главный хирург, — вы не должны перенапрягаться.
 — Тихо! У Илзы чутье. Пошли, Илза.
 В спальне Конрада Блутштурца поместили на специальную железную кровать. Его подняли с носилок шестеро дюжих солдат, а затем укрыли простыней — простыня приобрела очертания нормального человеческого тела.
 Илза была рада, что он наконец обрел ноги, но надо было спешить. Она быстро поставила первую кассету, и когда Конрад Блутштурц отпустил остальных, включила магнитофон. Просмотрев кассеты, Конрад Блутштурц наконец заговорил.
 — Ты права, моя Илза, нам угрожает серьезная опасность. А я сейчас слишком слаб, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.
 — Я подгоню фургон.
 — Нет. Возможно, еще не все потеряно. Помнишь, я хотел собрать всех Харолдов Смитов в Крепости чистоты? Хочу проверить, насколько этот план выполним, и одновременно избавиться от всех, кто нам мешает.
 — Что я должна делать?
 — Немедленно собери всех в конференц-зале. Скажи, что я собираюсь сделать важное заявление. Врачи пусть тоже придут — они нам больше не нужны.
 — Хорошо. А вы уверены, что у вас хватит сейчас сил? Вам надо отдохнуть.
 — Мне придаст силы гнев. А теперь, Илза, выполняй!


* * *

 — Посмотри-ка, папочка, — Римо указал на портрет, висевший на стене.
 Они находились в каком-то кабинете. Перед входов двое охранников пытались их остановить, но Чиун их обезоружил, а потом, узнав, что они слыхом не слыхивали о Феррисе ДОрре, побеседовал с ними о вреде расизма. Чтобы они внимательнее слушали, он держал их за руки. Иногда, в особо важных местах, он сжимал им кончики пальцев.
 К концу лекции оба охранника стояли на коленях перед Мастером Синанджу и яростно кивали в знак согласия.
 Чиун запер их в соседней комнате, где они принялись расписывать превосходство корейского народа, особенно той его части, которая происходила из деревни Синанджу. Мастер обещал прослушать их сочинения на обратном пути.
 На стене, куда указывал Римо, висел портрет старика в инвалидном кресле, который и похитил Ферриса ДОрра в Балтиморе.
 — Еще один знак, — произнес Чиун. — Не означает ли это, что мы еще на шаг приблизились к Феррису?
 — Вполне возможно. — Услыхав на лестнице шаги, Римо скользнул к дверям. — Кто-то идет, — шепнул он.
 — Должно быть, очередной расист, — сплюнул Чиун. Римо перехватил человека, когда тот входил в кабинет. Это оказалась девчонка.
 — О! — воскликнула Илза Ганс, извиваясь в объятиях Римо, но сопротивление только усилило захват, и тогда она посмотрела на своего обидчика. — О! — снова повторила она. В ее голосе звучал страх, к которому примешивался оттенок удовольствия.
 — Это та блондинка из Балтимора, — объяснил Римо Чиуну. — Где Феррис? — обратился он к Илзе.
 — Где-то здесь, — ответила Илза.
 Его глаза были карими и просто огромными. Они излучали тепло, словно полированное дерево, и от этого у нее почему-то зазвенело в ушах.
 — Мне нужен точный ответ! — предупредил Римо.
 — Я сделаю все, что вы попросите, только обнимите меня покрепче!
 — Черт! — Римо вдруг вспомнил о Ма Ли, дожидающуюся его в Синанджу. — Папочка, поговори с ней ты! — И Илза закружилась по комнате, направленная Римо прямо в объятия Мастера Синанджу.
 Чиун схватил ее за руку, и она остановилась.
 — О! Ты мерзкий азиат! — воскликнула Илза.
 Чиун с отвращением выпустил ее руку.
 — А ты мерзкая расистка! Я начинаю терять веру в просвещенность американцев, — обратился он к Римо.
 Толкнув Илзу в кожаное кресло, Римо навис над ней.
 — Отвечай, кто это! — Он указал на портрет.
 — Герр фюрер Блутштурц. Великий человек.
 — Это еще вопрос. Он здесь главный?
 — Был, пока не появились вы, — томно произнесла Илза, жадно глядя на пряжку его брючного ремня. — Я должна вам кое-что сообщить. Это очень важно.
 — Валяй! — сказал Римо.
 — Я девственница. Берегла себя для одного человека, но если хотите, можете меня взять.
 Римо застонал. Ну почему женщины всегда реагируют на него именно так?! Должно быть, это какой-то животный магнетизм, вырабатываемый ритмами Синанджу. Он уже давно перестал упиваться тем эффектом, который производил на женщин. Чаще всего было страшно утомительно, когда на него начинали вешаться стюардессы или секретарши, хотя иногда из этого можно было извлечь пользу. Эротическая стимуляция по системе Синанджу была крайне полезна при допросе. Но все это осталось в прошлом, до Ма Ли.
 — Мне нужен ответ! — потребовал он.
 — Сначала я должна получить то, что хочу!
 Римо схватил Илзу за ухо и хорошенько сдавил. Илза завизжала, на глазах у нее выступили слезы.
 — Думай лучше о деле! Затем тебе и этому кровопийце-Фюреру понадобился Феррис ДОрр?
 — Фюреру Блутштурцу, — простонала Илза. — Нам был нужен его распылитель.
 — Зачем?
 — Чтобы герр фюрер мог ходить. С самой войны он передвигается только в инвалидном кресле. Это все проклятые жиды!
 — Ему еще повезло, — заметил Римо, глядя на ее нарукавную повязку со свастикой.
 — Нам нужен был распылитель, чтобы сделать ему титановые протезы. Это очень важно. Мы пытались убивать всех Смитов по очереди, но их оказалось слишком много.
 — Каких еще Смитов? Ты же только что говорила о евреях!
 — Харолд Смит — глава мирового сионистского заговора!
 — Харолд Смит? — переспросил Римо.
 — Да, тот злодей, который разрушил превосходный арийский организм герра фюрера. Во время войны. Мы вот уже несколько лет пытаемся его найти.
 — А не может ли этот Смит оказаться нашим Смитом? — подойдя к Римо, прошептал Чиун. Римо с сомнением покачал головой.
 — В мире несметное количество Смитов.
 — Это вряд ли, — сказал Чиун.
 — Где Феррис? — обратился Римо к Илзе.
 — Не знаю, — надула губки Илза. — Валяется где-нибудь убитый.
 — Ой-ой-ой! — завыл Мастер Синанджу. — Ты слышал, Римо? Феррис убит! О горе! Мы пропали!
 — Я и не знал, что он тебе так дорог, — заметил Римо.
 — Дорог! — сплюнул Чиун. — Да я презираю этого недоумка! Сначала он позволил себя украсть, а потом отказался защищаться до последней капли крови. Разве он не знал, что своей смертью обесчестит меня в глазах Императора? У него что, мозгов нет? Как я расскажу об этом Смиту? О горе мне, горе!
 — Смиту? — оживилась Илза.
 — Это совсем другой Смит, — успокоил ее Римо. — Наш Смит не возглавляет заговоров — ни сионистских, ни всяких прочих. Мой следующий вопрос: где распылитель?
 Илза Ганс некоторое время колебалась, прежде чем ответить. Было очевидно, что это сексуальнейшее существо по имени Римо не собирается ею овладеть. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Придется сохранить себя для человека, для которого она берегла себя всю жизнь, — для Конрада Блутштурца.
 — На митинге вы получите ответы на все ваши вопросы, — ответила она.
 — На каком еще митинге?
 — На большом и очень важном. Герр фюрер собирается объявить о своих дальнейших планах. Он послал меня всех предупредить, — добавила она, указывая головой на микрофон местной радиосети, стоящий на столе.
 Римо заколебался.
 — Там будут все, — снова заговорила Илза. — И вы сможете задать свои вопросы.
 — Что скажешь, папочка? — обратился Римо к Чиуну.
 — Может, если все расисты соберутся в одной комнате, — грустно произнес Мастер Синанджу, — там вспыхнет пожар — и на земле больше не будет расистов. Лучше не спрашивай меня ни о чем. Я безутешен по случаю гибели металлурга.
 — Хорошо, — сказал Римо Илзе. — Делай свое объявление, только без глупостей!
 — Какие могут быть глупости! — отозвалась Илза, поднимая тяжелый микрофон и нажимая кнопку, благодаря которой ее голос донесется до каждого помещения в Крепости чистоты. — Разве можно обмануть такое высшее существо, как вы?!
 — По крайней мере, попалась хоть одна, которую можно чему-то научить! — фыркнул Чиун.




 Глава двадцать пятая


 Конрад Блутштурц лежал, уставившись в потолок. Ему казалось, что он вновь очутился в 1950-м году, в зеленой комнате в Аргентине. Лишь заново переживая кошмары тех дней, он мог подготовить себя к тому, что предстояло сделать, к главной проверке на прочность.
 Доктора сказали, что ему нужно как минимум неделю находиться в полном покое. Протезы были прикреплены с помощью имплантантов, вживленных в кость; они были съемными, с заменяемыми частями, но требовалось время для заживления костей. Ему было практически запрещено двигаться.
 И вот Конрад Блутштурц лежал на кровати, чувствуя себя таким же беспомощным, как в те дни, когда был безруким, безногим обрубком, пытающимся спастись от погони в кошмарных снах.
 Впрочем, сейчас его страшило не отсутствие конечностей, а вес протезов. Протезов из сияющего голубого титана.
 Это было опасно, но, как и тогда, выбора не было. И он заставил себя поднять левую руку.
 Она хотя и с трудом, но поднялась. Отлично. Тогда он попытался сесть — с помощью рук, здоровой и сильной правой и еще более мощной левой, из титана. Кровать заскрипела под его тяжестью.
 Он скинул с себя простыню. Ноги подрагивали, блестя, словно крылышки саранчи.
 С усилием, испытывая при этом жгучую боль, Конрад Блутштурц поднялся. Было непривычно после стольких лет вновь стать высоким. У него даже закружилась голова. Почти сорок лет он смотрел на мир с высоты маленького ребенка, и вот снова стал высоким, как любой нормальный мужчина. Настоящий мужчина.
 В углу стояло инвалидное кресло. Теперь оно в прошлом. Он сдаст его в металлолом, но сейчас оно в последний раз ему послужит.
 Конрад Блутштурц подошел к креслу. Протезы, работающие от вживленных в конечности батареек, двигались с бесшумностью марионетки.
 Первый шаг дался легко. Второй — еще легче. Движение было плавным, как на настоящих ногах. Микрокомпьютеры контролировали темп ходьбы. Он слегка покачивался на ничего не чувствующих ногах, словно стоял на палубе корабля.
 Сделанной из титана левой рукой Конрад Блутштурц без труда поднял тяжелое инвалидное кресло и вышел из комнаты, стараясь держаться прямо, чтобы не нарушить равновесия. Но даже тяжесть кресла не мешала ему идти! Он чувствовал, что ходьба дается ему все легче, по мере того как титановые детали притираются друг к другу. Его лицо расплылось в улыбке.
 Проходя мимо зеркала, он впервые оглядел себя с ног до головы, но вместо того чтобы испытать гордость, почувствовал гнев — в зеркале отразился сверкающий монстр. Послав про себя проклятие Харолду Смиту, он двинулся дальше.
 Конференц-зал Крепости чистоты был пуст. Складные стулья вынесли на время операции, но сейчас убрали и операционный стол. Здесь была только сцена, да на месте, где погиб Феррис ДОрр, виднелось темное пятно.
 Конрад Блутштурц не думал о Феррисе ДОрре. Феррис ДОрр остался в прошлом. А Конрад Блутштурц принадлежал будущему.
 Деревянный настил, по которому он поднимался на сцену, прогнулся под его весом. Опустив инвалидное кресло на пол, Конрад Блутштурц развернул его к залу. Сам фюрер был абсолютно наг, но это была не та, прежняя нагота. Из промежности у него свисала розоватая резинка, но, срывая со стены огромный нацистский флаг, он забыл и об этом. Он думал лишь об угрозе, которую представляли для него эти двое, пробравшиеся в Крепость чистоты. Обернувшись флагом, в который уже давно не верил, Конрад Блутштурц уселся в инвалидное кресло. Оно застонало под его тяжестью, а круглые колесики просто смялись. Его фигура, обернутая флагом, напоминала мумию на троне какого-нибудь древнего государства. Конрад Блутштурц принялся ждать.
 Скоро прозвучит голос Илзы, и перед ним соберутся все члены Лиги белых арийцев Америки и Алабамы. И так же скоро они все падут, как трава под ножом газонокосилки.


* * *

 Сначала зал заполнялся медленно, а затем — как в ускоренной съемке. Он смотрел на них глазами, помутившимися от боли. Но скоро боль тоже отойдет в прошлое. Скоро исполнятся два его самых заветных желания — он получит податливое тело Илзы л хладный труп Харолда Смита.
 Лига белых арийцев в полном составе стояла перед ним, наполняя зал тихим гулом. Уже прошел слух, что их фюреру должны были сделать чудодейственную операцию, но он по-прежнему сидел в инвалидном кресле, бледный и больной. Так что же произошло?
 Конрад Блутштурц оживился только тогда, когда в зал вошла Илза. Ее сопровождали те, от кого исходила главная опасность для его жизни, — мужчина по имени Римо и азиат. Увидев Блутштурца, они начали пробираться к нему, но толпа в зале была слишком плотной.
 Конрад Блутштурц заметил, как Илза закрыла за собой массивную двустворчатую дверь. Отлично — она все поняла. Боковой выход был закрыт еще раньше. Теперь из этого лишенного окон зала не было выхода. Ни для кого из них.
 Вот так должно быть и с Харолдами Смитами, подумал Конрад Блутштурц. Он хитростью заманит их в этот зал. Устроит какую-нибудь викторину или тотализатор. Всех Харолдов Смитов, среди которых может оказаться тот самый, которого он ищет. А когда все двери будут заперты... Двое его противников были уже на полпути к сцене. И тут Конрад Блутштурц заговорил:
 — Я собрал всех вас, мужчины и женщины Лиги белых арийцев Америки и Алабамы, потому что страшная опасность угрожает чистоте наших рядов. Среди нас лазутчики, враги Лиги белых арийцев.
 Толпа напряглась. Все в страхе смотрели друг на друга — они помнили, что было, когда однажды их фюрер уже произнес эти слова. Это закончилось гибелью одного из них.
 — Эти враги среди нас! — продолжал Конрад Блутштурц. — В этом зале! Один из них белый, а другой — нет.
 — Похоже, он имеет в виду нас, — объявил Чиун Римо, пробираясь сквозь толпу.
 Все повернулись на звонкий голос Мастера Синанджу.
 — Ну, ты, папочка, даешь! — воскликнул Римо.
 — Вы видите их! Так поступайте же с ними так, как они того заслуживают! — призвал Конрад Блутштурц.
 Зал так и взорвался. Римо с Чиуном оказались в самом центре людского клубка, царапающегося, давящего, так и норовящего их схватить.
 Чиун завертелся на месте, словно дервиш, и люди, оказавшиеся вблизи от него, посыпались в стороны, как камешки из-под колеса.
 Римо решил использовать иную тактику. Он стал хватать протянутые руки и тянуть на себя. Подчиняясь движениям Римо, одни люди в толпе толкали других.
 Конрад Блутштурц наблюдал за этой сценой с удивлением, к которому примешивалось восхищение. Двое против сотен людей! Двое безоружных против целой дивизии обученных солдат! Они не только не были ранены, но и почти без усилий продолжали двигаться к сцене.
 И в этот момент Конрад Блутштурц встал со своего поломанного кресла и поднялся во весь рост, хотя озверевшая толпа этого не заметила.
 Возвышаясь над сценой, он издал вздох торжества. Он чувствовал безумие дерущихся людей, ощущал запах пота, исходящего от них, даже представлял себе вкус их тел. В этом примитивном состоянии они были всего лишь собранием органов, тканей и костей. Его же устройство было гораздо сложнее. Он состоял из титана и всякого рода приводов и механизмов. При желании коленные суставы раздвигались, и он становился шести с половиной, а то и восьми футов ростом.
 Он вытянул вперед левую руку, и через мгновение с громким щелчком из предплечья выехало сверкающее стальное лезвие, встав в нужную позицию. Это был сигнал — Илза выключила свет. И в тот момент, когда воцарилась полная тьма, Конрад Блутштурц сошел со сцены, словно безжалостный, неумолимый великан.


* * *

 Для Римо и Чиуна темнота мало что меняла, а если точнее, даже была им на руку. Их глаза, натренированные Синанджу, умели ясно видеть во тьме, тогда как их противники были совершенно беспомощны. В смятении люди вокруг бессмысленно кружили на месте.
 Так было легче убирать их с дороги. Удар здесь, удар там. Каждая протянутая к ним рука становилась орудием против ее же обладателя.
 Зал наполнился криками и стонами. Но в этом гуле голосов Римо различил какой-то новый звук — тяжелую поступь, которая не могла принадлежать человеческому существу. Римо посмотрел на сцену — там виднелись смутные очертания инвалидного кресла, но оно было пустым.
 И вдруг воздух рассек громкий звук, простой, резкий и окончательный, как звук топора, врезавшегося в древесный ствол. В трухлявый ствол.
 Раздался дикий крик:
 — Рука! Моя рука!
 Ноздри Римо наполнил сладковатый запах крови.
 — Чиун, здесь кто-то решил устроить бойню! — крикнул он.
 — Верно! — отозвался Чиун, ударяя двух нападавших по ногам. — Это я!
 — Нет, кто-то другой.
 Неясные силуэты мельтешащих людей закрыли Римо обзор, и он лишь мельком увидал разящую руку с мечом. Каждый раз, когда рука опускалась, кто-то вскрикивал и падал замертво. И вот в зале уже началась настоящая паника. Римо пошел на меч.
 — Чиун, выведи отсюда этих людей! Видишь, идет настоящая бойня!
 — Это я устроил! — заявил Чиун, сталкивая кого-то лбами.
 — Чиун, делай, что я прошу! — крикнул Римо, двигаясь в направлении электрического поля, которое ощутил где-то впереди.
 Вдруг над ним нависло нечто — движения существа казались странными. Римо принялся кружить вокруг него.
 Много лет назад под влиянием Чиуна Римо уяснил для себя одну важную вещь — сталкиваясь с неизвестной угрозой, никогда не нападай первым. Осмотрись, попробуй раскрыть противника и лишь тогда, когда поймешь его слабые стороны, иди вперед.
 В темноте Римо не знал, что за противник перед ним. Под ногами он ощущал тела и отделенные от тел конечности. Пол был липким от крови, и ее запах наполнял сердце болью за напрасно прожитую жизнь. Противник был слишком высок для человека, но сердцебиение у него было вполне человеческое. Усталые легкие с трудом справлялись со своими функциями, и существо тяжело дышало.
 И вместе с тем от существа исходило мощное электрическое поле.
 Внезапно в зал хлынул свет — это Чиун выбил дверь. Теперь Римо отчетливо разглядел существо — это был Конрад Блутштурц, но не инвалид, прикованный к креслу, а получеловек-полумашина с искаженным от злобы, страшным, морщинистым лицом.
 — Илза! — крикнул Конрад Блутштурц. — Они не должны уйти!
 — Никто не уйдет! — откликнулся Римо. — И особенно ты!
 Конрад Блутштурц повернулся на звук голоса и замахнулся титановой рукой с выдвинувшимся из предплечья искривленным лезвием.
 Римо легко увернулся, но меч опять готов был обрушиться на него.
 Римо проскользнул прямо перед лезвием. Похоже, это был пружинный механизм, наподобие тех, что бывает у автоматически открывающихся ножей. Римо ткнул в пружину, и меч безжизненно повис на шарнире.
 — Пожалуй, я это заберу, — небрежно заметил Римо. — Все равно сломалось.
 — Вам меня не остановить!
 — Может, мне это удастся?
 — Это не удастся никому из вас! — Лицо Конрада Блутштурца было перекошено от злобы.
 — Осторожно, папочка! — крикнул Римо.
 — А чего мне бояться? — спросил Чиун по-корейски, пока они, сохраняя бдительность, кружили вокруг Блутштурца.
 — Этого кровопийцы. Его превратили в настоящего робота!
 — И без тебя вижу. Хотелось бы узнать, каковы его возможности.
 — Давай проверим.
 — Нет, давай подождем.
 — Он убил Ферриса. Мы должны отомстить! Титановая лапа Блутштурца сжалась в кулак, и он принялся размахивать ею направо и налево, словно булавой.
 Римо нырнул под руку и нанес пробный удар. Удар пришелся Блутштурцу по ноге. Его восьмифутовая фигура зашаталась, но подкосившаяся нога вновь нащупала опору.
 — Сильный, — прокомментировал Чиун. — И проворный для робота.
 — Все дело в металле.
 — Титан, — обеспокоенно произнес Чиун. Он даже царапнул металлическую руку ногтями, но ее обладатель не был парализован от боли, как это бывало с живой плотью. — Он не чувствует боли.
 Конрад Блутштурц попытался схватить Мастера Синанджу, но тут ловко увернулся, сделав двойной пируэт, и схватил Римо за запястье.
 — Эй, в чем дело?! — воскликнул Римо.
 — Сразимся с ним в другой раз. Его приемы — загадка для нас.
 — Не пойдет! — сказал Римо, вырываясь. Тут Конрад Блутштурц напал на него, но Римо был наготове. На этот раз он решил атаковать со стороны здоровой руки и ударил двумя пальцами по локтевому суставу.
 — А-а-а! — взвыл Конрад Блутштурц, почувствовав нестерпимую боль. Инстинктивно он схватился за локоть титановой рукой, но металлические пальцы так сильно сжали локоть, что он снова вскрикнул от боли. — Илза! — жалобно позвал он.
 Тогда Римо подкрался к нему сзади и ударил туда, где должна была находиться коленная чашечка. Конрад Блутштурц упал на колени, но тут же снова встал во весь рост.
 — Римо, уходим! — позвал Чиун. Он явно волновался. И когда Римо отказался подчиниться, Чиун решил вмешаться.
 В тот момент, когда Римо полностью сконцентрировался на неуклюжем человеке-роботе, он подошел к своему ученику сзади. Когда Римо был занят другим, когда не мог постоять за себя.
 Огорченный тем, что ему предстояло сделать, Чиун ударил Римо по основанию шеи — коротким, четким ударом.
 Римо зашатался, Чиун схватил его за ногу и шею, взвалил бесчувственное тело ученика на плечи и направился к дверям.
 На пороге он остановился и крикнул, обращаясь к непонятному существу — Конраду Блутштурцу:
 — Сейчас победа осталась за тобой, но мы еще встретимся! Это говорю тебе я, Мастер Синанджу!
 Но Конрад Блутштурц не услышал его вызова. Он больше не мог терпеть ту боль, которую ему причиняли незажившие раны. Ноги отказывались слушаться, здоровая рука плетью повисла вдоль туловища, титановая же непроизвольно дергалась, словно у ребенка, с которым случилась истерика.
 — Илза! — позвал он.


* * *

 Илза Ганс на бешеной скорости мчалась в ночи, унося ноги из Крепости чистоты, превратившейся в сущий ад. Ее симпатичное личико исказил страх. Она до крови закусила губу.
 В глубине фургона, прямо на полу, лежал Конрад Блутштурц. Скольких сил ей стоило затащить его в фургон!
 Когда двери конференц-зала распахнулись, ее вынесло оттуда вместе с толпой. Илзу чуть не затоптали. Из зала она бросилась в арсенал, где схватила автоматический пистолет.
 Пробираясь обратно в зал, она безжалостно убивала всех, кто попадался на пути. Нужно было как можно скорее прийти на помощь Конраду Блутштурцу!
 Наконец ей удалось его обнаружить: он оседал на пол. Двух их главных врагов, Римо с Чиуном, нигде не было видно. Не было их и среди бесчисленных трупов, валявшихся на полу. Но и это уже не имело значения — главным сейчас было доставить Конрада Блутштурца в безопасное место.
 Она уговорила его подняться на ноги, потому что не в силах была его тащить на себе, но он не мог стоять. Он с трудом соображал, что происходит. Оставалось только одно — снять с него протезы, которыми он так гордился.
 Она отнесла его на руках в фургон и положила на пол — не было времени, чтобы устраивать его поудобнее, и еще раз вернулась в зал за титановыми протезами и распылителем.
 И вот теперь она на полной скорости неслась сквозь ночь, не соображая, куда едет, да и не думая об этом. Она хотела только одного — поскорее унести ноги.




 Глава двадцать шестая


 Доктор Харолд В. Смит раздумывал, не пойти ли ему домой. Он решил, что непосредственной угрозы для его жизни больше нет: за последнюю неделю не был убит или объявлен пропавшим без вести ни один Харолд Смит.
 Смит сидел за столом в своем кабинете в санатории “Фолкрофт”. К настоящему моменту убийца уже должен был его найти, но этого не произошло. С тех пор, как здесь неожиданно появился Римо, никаких заварушек не было. А насчет того случая Смит объяснил охранникам, что это бывший пациент хотел таким способом снова устроиться в “Фолкрофт”. Поскольку охранники не получили сколько-нибудь серьезных повреждений, они поверили, что Смит сдал пациента в полицейский участок, и дело замяли.
 Смит знал, что если на него будет совершено покушение, то произойдет это здесь, в “Фолкрофте”, по адресу, указанному в адресной книге. Но на всякий случай, чтобы обеспечить безопасность жены, он держал свой дом под наблюдением. Возле дома постоянно дежурили два агента ФБР, анонимно получившие сведения, что “ожидается террористический акт”. Если кто-то попытается напасть на дом, то его жену защитят.
 И вот теперь он размышлял, разумно ли будет сейчас отозвать агентов и вернуться к нормальной жизни. Вряд ли. Убийца действовал, двигаясь по продуманному маршруту — штат за штатом. По логике, “Фолкрофт” должен стать следующим в его списке. Может, убийца не передумал, просто опасается охраны “Фолкрофта” и ждет, когда Смит выйдет за его территорию, чтобы нанести удар? Как бы его арестовать или предотвратить удар!
 В конце концов Смит решил остаться — хотя бы еще на один день.
 Зазвонил телефон с засекреченным номером — по нему со Смитом всегда связывался Римо. Директор “Фолкрофта” снял трубку.
 — Слушаю!
 — Смитти! — послышался голос Римо. Он был явно расстроен. — Плохие новости!
 — Что случилось?
 — Феррис мертв. Мы опоздали!
 — А распылитель?
 — Исчез.
 — Так найдите! — в голосе Смита зазвучали резкие нотки: он не хотел докладывать президенту о полном провале.
 — Эй, я звоню так, из вежливости. Если помните, я на вас не работаю.
 — Извините, — быстро произнес Смит. Он понимал, что, обидев Римо, вынужден будет иметь дело непосредственно с Чиуном. Нет, уж лучше держать связь через Римо. — Расскажите, как это произошло.
 — Вот так-то лучше, — смягчился Римо. Ему больше нравилось, когда Смит был вежлив с ним. — Мы находимся в Крепости чистоты. Это настоящая клоака. А возглавлял все один старый нацист, Конрад — не могу выговорить фамилию. Немец.
 — Продолжайте, — попросил Смит. Римо никогда не мог запомнить детали!
 — Этот ублюдок, похоже, инвалид. С одной рукой, безногий. Это он похитил Ферриса, но вам ни в жизни не догадаться зачем!
 — Вы правы, — согласился Смит, которого и выбрали на место директора КЮРЕ, потому что он был напрочь лишен воображения. — Не догадаться. Объясните.
 — Ему нужен был распылитель, чтобы сделать себе протезы! Именно так! Когда мы его нашли, у него были искусственные ноги и рука с мясницким ножом. Теперь это какой-то бионический получеловек-полуробот.
 — Киборг.
 — Что?
 — Это такой специальный термин. Употребляется для обозначения того, что вы только что описали. Киборг — это человек, отдельные органы которого заменены искусственными.
 — Ну хорошо, пусть будет так. Похоже, он заправлял всеми делами в этом гнусном месте, но когда мы появились, он почему-то устроил среди своих неонацистов резню.
 — Я запросил информацию о Лиге белых арийцев. Она была основана Бойсом Барлоу, тело которого несколько дней назад было обнаружено на мусорной свалке где-то в Мэриленде. Вместе с ним найдены трупы его двоюродных братьев. Очевидно, это Конрад убрал их.
 — Но зачем? Чтобы захватить власть? Но он принялся уничтожать всех напропалую!
 — Я не готов это объяснить. Где он сейчас?
 — Исчез.
 — Каким образом?
 — Я как раз собирался на него напасть, когда меня вырубил Чиун. Он испугался, что мы погибнем. Вы же знаете, как он ведет себя, когда что-то выходит за рамки его понимания. Раз такого нет в хрониках Синанджу, значит, не стоит связываться. Надо отказаться от боя и сразиться потом.
 — А где сейчас Чиун?
 — Рассказывает тем, кто остался в живых, что корейцы — единственная истинная раса господ. Смотрите, как бы после его лекции в Алабаме не появилась бы первая в мире организация, считающая корейцев высшей расой.
 — Римо, сейчас самое главное — найти распылитель.
 — Я понимаю. Когда я пришел в себя, то чуть было не удушил Чиуна! Чем быстрее мы с этим покончим, тем скорее сможем уехать в Синанджу.
 — У вас есть какие-нибудь зацепки?
 — Когда Чиун закончит, я сам поговорю с этими людьми. Наверняка что-то раскопаю. — Держите меня в курсе. — А волшебное слово? — весело напомнил Римо.
 — Пожалуйста!
 — Спасибо. — Римо повесил трубку. В голове у Смита роились мрачные мысли. Нелегко будет объяснить президенту, почему погиб Феррис ДОрр.
 Конечно, распылитель мог бы спасти дело, но, к сожалению, сейчас о нем ничего не было известно. Другой на месте Смита выждал бы денек-другой в надежде, что появятся хорошие новости, но не таков был Смит. Даже если бы речь шла о его отставке с поста директора КЮРЕ, поскольку он не смог обеспечить надежную охрану Ферриса ДОрра, он, не колеблясь ни минуты, исполнил бы свои служебный долг.
 Он поднял трубку красного телефона.
 И тут же ее положил: дважды пропищал компьютер, подавая сигнал, что поступила срочная информация. Смит повернулся к экрану, сразу забыв о президенте.
 В информации говорилось, что в маленьком городке Маунт-Олив в Северной Каролине произошло убийство. Был убит Харолд К. Смит шестидесяти двух лет. Его обнаружили на пороге собственного дома с отрубленной головой. Казалось, он был казнен на гильотине. Полиция вела расследование. У убитого не было врагов, поэтому подозреваемых тоже пока не было.
 Вызвав свою оперативную карту, Смит добавил еще одно имя к списку убитых Смитов. Теперь их было четырнадцать. Он отметил также место убийства, которое тут же высветилось на карте в границах штата Северная Каролина.
 Смит набрал код, и на карте появилась зеленая линия, соединившая Оукхэм, штат Массачусетс, где произошло предыдущее убийство, с Маунт-Олив. Линия была длинная, прямая и шла строго параллельно Восточному побережью через южную часть Новой Англии и штат Нью-Йорк, минуя Лонг-Айленд и Рай.
 Убийца обошел его стороной.
 Может, он допустил ошибку, оценивая действия убийцы? Может, тот ехал не по шоссе, как предполагал Смит? Возможно, и жертв он выбирал вовсе не по телефонной книге?
 Казалось бы, известие должно принести облегчение, но не тут-то было.
 Оно внесло элемент случайности в то, что представлялось Смиту логической схемой. Если убийца перешел к другому сценарию, то он, Смит, по-прежнему оставался вероятной жертвой. И мучительное ожидание может длиться теперь бесконечно долго.
 Смит тяжело вздохнул и приготовился встретить новую опасность, не теряя самообладания.


* * *

 Харолд К. Смит услышал стук в дверь. Он смотрел футбол, и его команда лидировала со счетом три-ноль. Страшно не хотелось отрываться от игры, и он нехотя пошел открывать.
 На крыльце стояла девушка, молодая и симпатичная. Смит ее никогда прежде не встречал, но поскольку в Маунт-Олив был колледж, он принял ее за студентку. Может, она хочет продать ему какой-нибудь журнал. Студенты иногда подрабатывали таким образом.
 Девушка нежно улыбнулась, и плохое настроение Смита как рукой сняло — такая у нее была улыбка.
 — Добрый вечер! Вы Харолд К. Смит?
 — Да, юная леди.
 — У меня в фургоне ваш друг.
 — Друг?
 — Да. И он хочет с вами поговорить.
 — Что ж, — произнес Харолд К. Смит, думая о потерянном футбольном матче, — пусть войдет.
 — О, — печально вымолвила Илза. — Бедняжка, он не может ходить.
 — О, — сказал Харолд К. Смит. — Значит, мне придется идти к нему?
 — Будьте так любезны!
 И Смит пошел.
 Блондинка открыла боковую дверь. Харолд К. Смит сунул голову внутрь и увидел самое безобразное лицо, которое ему когда-либо доводилось видеть.
 Лицо принадлежало человеку, до шеи закутанному в одеяла. Это был древний старик с маленькими ушами и блестящими черными глазками. Его тело имело под одеялами весьма странные очертания.
 — Смит! — прошипел человек.
 — Я вас знаю?
 И тут Харолд К. Смит почувствовал, что в спину ему уперся пистолет. Даже не нужно было оборачиваться, чтобы это понять. Честно говоря, он сомневался, что в данном случае вообще стоило поворачиваться.
 — Быстро внутрь! — скомандовала девушка, и ее голос уже не показался Смиту таким нежным.
 Смит забрался в фургон. Внутри было тесно, и ему пришлось пригнуться. Впрочем, это было еще ничего, потому что вскоре на него рухнул потолок — это Илза стукнула его по голове дубинкой.
 — Я ждал этого момента, Харолд К. Смит, — замогильным голосом произнес Конрад Блутштурц. — Ждал сорок лет.
 — Кажется, он того...
 — Что ты сказала?
 — Он вас не слышит, — объяснила Илза. — Боюсь, я слишком сильно ударила его. Извините.
 — Тьфу, — сплюнул Конрад Блутштурц. — Впрочем, какое это имеет значение? Все равно он не тот Харолд Смит, что нам нужен, а я слишком устал, чтобы его убить. Оттащи его обратно на крыльцо и там пристрели.
 — А можно, я лучше отрублю ему голову? — спросила Илза, пожирая глазами стальное лезвие, торчащее из голубоватого протеза левой руки.
 — Если отрубить голову, то кровь брызнет фонтаном из горла, — предупредил Конрад Блутштурц.
 — Постараюсь не запачкаться, — пообещала Илза.
 — Доставь себе удовольствие, — сказал Конрад Блутштурц, закрывая глаза. — Лишь бы он был мертв.
 — Вот спасибо. — И Илза схватила Харолда К. Смита за ноги.
 В телефонной будке на заправочной станции даже зимой стоял смешанный запах цветов магнолии и паров бензина. Илза положила трубку.
 Они израсходовала уже целую пригоршню монет. Когда она начала звонить, у нее было сорок долларов мелочью, а сейчас осталось всего шесть центов. Но зато ей удалось найти именно то, что она хотела. Ей не терпелось рассказать обо всем ее фюреру.
 Она помчалась к фургону и вскочила в кабину.
 — Я нашла идеальное место! — крикнула она, обернувшись назад.
 Внутри фургона на раскладушке лежал Конрад Блутштурц.
 — Где? — прохрипел он.
 — В Нью-Йорке. Санаторий “Фолкрофт”. Мне пришлось сделать миллион звонков, но зато уж попала в точку. Администратор заверил меня, что это лучшее место в стране. Они готовы принять вас прямо сейчас и, самое главное, согласны, чтобы я осталась с вами как ваша личная сиделка. В других местах соглашались принять только вас, без меня, а я знала, что вы не захотите разлучаться со мной.
 — Молодец, Илза, — сдавленным голосом похвалил Конрад Блутштурц.
 У него нестерпимо болели культи ампутированных конечностей. Здоровой рукой он повыше натянул на себя одеяло. Оно кусалось — что поделать, армейское. От него чесалось все тело, и зуд сводил с ума сильнее, чем боль.
 — Вы и представить себе не можете, — продолжала Илза бодрым голосом — она всегда говорила так, когда настроение было на нуле. — Этот “Фолкрофт” возглавляет Смит! Харолд Смит. Ну, не смех!
 — Смит, — произнес Конрад Блутштурц, и глаза его запылали нехорошим огнем.




 Глава двадцать седьмая


 Римо вышел из кабинета, являвшегося штабом Лиги белых арийцев Америки и Алабамы, и направился в конференц-зал, чтобы присоединиться к Чиуну.
 — Что сказал Император Смит? — спросил Мастер Синанджу.
 Он стоял перед сидящими прямо на полу членами Лиги белых арийцев, которым удалось остаться в живых. Руки они держали за головой, как военнопленные.
 — Он не очень-то доволен, но если мы быстро найдем распылитель, думаю, он тебя не уволит. У Чиуна дрогнула жидкая бородка.
 — Уволит? — переспросил он упавшим голосом. — Смит сказал, что меня могут уволить? Еще ни один Мастер Синанджу не был уволен! История не знала такого позора!
 — Ну, если быть точным, про увольнение он не сказал, — вынужден был признать Римо, — но был очень огорчен.
 — Тогда мы вернем этот прибор! — твердо заявил Чиун.
 — Каким образом?
 Чиун знаком приказал одному из сидящих встать. Человек поспешно вскочил на ноги, словно выскочил чертик из коробочки.
 — Этот нам сейчас все и расскажет.
 Римо посмотрел на человека. Тот был явно напуган, не его упитанное лицо хранило отпечаток какой-то мрачно? надменности. На вид ему было за тридцать, его брови и усы щеточкой имели цвет веника.
 — Как тебя зовут, приятель? Мужчина расправил плечи.
 — Доктор Манфред Бефлекен.
 — Вы говорите так, словно это известное имя.
 — Так оно и есть. Я один из лучших хирургов в мире.
 — Это он создал то гнусное существо, — вмешался Чиун.
 — Это правда?
 — Да, я был удостоен такой чести. Бионика — моя специальность.
 — Вы создали монстра.
 — Нет, — сказал доктор Манфред Бефлекен. — Конрад Блутштурц был монстром задолго до этого. Таким его сделала война, а я лишь усовершенствовал.
 — Он сумасшедший, — вставил Чиун. — Этот врач — псих. И к тому же расист, возможно, самый страшный из всех. Я попытался сыграть с ним в твою игру — он ненавидит всех, даже других собравшихся здесь расистов, и считает, что немцы — раса господ. Немцы! Несчастные солдафоны. И попробуй, припомни, когда они в последний раз выиграли войну!
 — Остальные присутствующие здесь — это полное ничтожество, — сказал доктор Бефлекен. — Тупые орудия для достижения целей герра фюрера.
 — Что касается меня, то моя единственная цель — покончить раз и навсегда с этим существом, — мрачно произнес Римо. — Где мне его найти?
 — Кто знает? — пожал плечами врач.
 — Вы. И сейчас же скажете нам! — воскликнул Римо, хватая его за плечо и погружая в него большой палец до тех пор, пока он не уперся в плечевой сустав. Лицо доктора Бефлекена налилось кровью. Он попытался сопротивляться, но Римо быстро это пресек. — Вы собрали Блутштурца, а я могу разобрать — не только его, но и вас. Любого человека. Даю вам последний шанс.
 — Я предан немецкому рейху! — воскликнул доктор Бефлекен.
 Римо надавил на сустав, и правая рука доктора, громко хрустнув, выскочила из сустава. На глазах у него выступили слезы, а рука безжизненно повисла.
 Римо взялся за другое плечо.
 — В Эверглейдсе есть домик, — выдохнул доктор Бефлекен, чувствуя, что палец Римо нащупал второй сустав. — Возле местечка под названием Фламинго. Герр фюрер жил там, пока не перебрался в Крепость чистоты. Возможно он поехал туда.
 — Слышал, папочка?
 — Нет, — ответил Мастер Синанджу. — Я слышу лишь голос предков, обвиняющих меня в том, что я стал первым Мастером, которого чуть было не отставили как простого смертного!
 — А все потому, что ты мне помешал! Если бы не ты, я уложил бы этого кровопийцу!
 — Если бы патологическая жажда вернуться в Синанджу не застилала твой разум, тебе бы и в голову не пришло пытаться справиться с ним! Сколько можно повторять: если тебе подвластны привычные вещи, это еще не значит, что ты сможешь победить в незнакомой обстановке. Из-за самонадеянности ты бы мог погибнуть. И что сталось бы тогда с моей деревней?
 — Ничего. Она так и осталась бы в Корее, где всегда находилась. Как бы мне хотелось оказаться сейчас там!
 — Римо, неужели ты бросишь меня? Одного, здесь, в Америке, где живут одни расисты?
 — Нет, папочка, я заберу тебя с собой в Синанджу. Мы вместе уедем туда, где наша родина.
 Лицо Чиуна разгладилось. Он отвернулся, чтобы ученик не видел его выражения.
 — Позже об этом поговорим, — сказал он. — Как только найдем распылитель и удостоверимся, что меня не выгоняют с работы.
 — Отлично! Тогда пошли!
 — А как быть с этими бездельниками? — Чиун указал на съежившихся от страха бывших членов Лиги белых арийцев. — Не избавиться ли от них? Может, Императору Смиту захочется украсить ворота крепости “Фолкрофт” парой их голов? Головы на заборе отлично отпугивают врагов. Здесь есть неплохие образчики.
 — У нас мало времени.
 Мастер Синанджу пожал плечами и последовал за Римо к выходу из зала.
 — А что будет со мной? — спросил доктор Бефлекен, держась за безжизненно повисшую руку.
 — Как это мы забыли! — воскликнул Римо, возвращаясь. — Это ведь вы заново собрали Блутштурца?
 — Блутштурца? Я.
 — И вы можете это повторить? С кем-нибудь другим?
 — У меня большой опыт.
 — Прощайте, — произнес Римо, направляя пальцы в глазницы врача. Доктор Манфред Бефлекен замертво рухнул на пол. — Ты был прав, папочка, это действительно неплохой удар.
 — Напомните мне потом вас убить, — сказал Чиун на прощание уцелевшим членам Лиги белых арийцев. Это выражение к месту и не к месту повторял его любимый актер, и Мастер Синанджу полагал, что он не обидится.


* * *

 Доктор Харолд Смит достал из сейфа чемоданчик. Открыв его, он проверил находящийся там переносной компьютер и модем, через который будет осуществляться связь с компьютерами КЮРЕ во время его командировки в Северную Каролину. Прежде чем закрыть чемоданчик, он уложил свой старый пистолет в специальный тайник, чтобы его не обнаружила служба безопасности аэропорта.
 В приемной он обратился к секретарше:
 — Я уезжаю как минимум на день. Надеюсь, вы сможете меня заменить?
 — Конечно, доктор Смит, — ответила миссис Микулка, польщенная тем, что босс доверяет ей руководство “Фолкрофтом” на время своего отсутствия.
 — Я постоянно буду на связи.
 — Вот только...
 — В чем дело? — обернулся к ней доктор Смит.
 — Сегодня привезли нового пациента. Ему неудачно сделали операцию. Я подумала, не захотите ли вы, как обычно, поприветствовать его.
 — Спасибо, что напомнили. Как его зовут? Миссис Микулка заглянула в регистрационный журнал.
 — Мистер Конрад.
 — Отлично, сейчас спущусь к нему.
 Смит спустился на лифте в главный вестибюль и увидел, как двое дюжих санитаров ввозят в стеклянные двери инвалидное кресло с новым пациентом. Его сопровождала молоденькая блондинка в форме медицинской сестры, на ее лице было написано сочувствие. Смит приблизился к ним.
 — Добрый день. Я Илза, — сообщила блондинка. Она была исполнена бодрости, свойственной новичкам.
 — Добро пожаловать в санаторий “Фолкрофт”, — сказал Смит, быстро пожимая ей руку. — Я директор этого заведения.
 — О! Доктор Смит!
 — Да.
 — Я слышала о вас, — радостно прощебетала Илза. — Позвольте представить вам мистера Конрада.
 Человек в кресле посмотрел на него долгим взглядом лихорадочно горящих черных глазок — лицо его было сухим и безжизненным, словно вырезанным из камня. Сухие губы раздвинулись, обнажив в напоминающей оскал черепа улыбке коричневатые десны.
 Смит протянул было руку, но поняв, что у человека нет ног, тут же поспешно спрятал ее в карман. Вдруг у него рук тоже нет — мог бы получиться конфуз.
 Илза склонилась над стариком.
 — Это доктор Смит. Помните, я говорила вам о нем? Доктор Харолд Смит.
 Внезапно глаза старика ожили.
 — Смит, — прошипел он.
 Доктор Смит даже отпрянул — с такой яростью старик произнес его имя. Голова старика шевельнулась, оторвавшись от подушки. Из-под простыни показалась рука, сильная, мускулистая, но покрытая страшными шрамами. Шишковатые пальцы стали хватать воздух.
 — Успокойтесь, — сказала Илза. — Все в порядке, я здесь.
 — Смит, — снова прошипел старик. — Смит!
 — Иногда с ним это бывает, — объяснила Илза, укладывая голову Конрада Блутштурца обратно на подушку.
 — Да-да, конечно, — сказал доктор Смит. — Хочу вас заверить, что в “Фолкрофте” он получит самый лучший уход.
 Доктор Харолд Смит поспешно вышел на улицу, а несчастный инвалид все повторял его имя. Смит внутренне содрогнулся, хотя видывал в “Фолкрофте” случаи и потяжелее. Пациенты вроде мистера Конрада чаще всего озлоблены на весь мир, но даже патологическая злоба, с которой старик произносил его имя, беспокоила Смита. Словно старик знал его. И ненавидел.
 Нет, это невозможно, решил Харолд Смит. Он никогда прежде не встречал мистера Конрада.
 Отъезжая от “Фолкрофта”, Смит думал о том, какое же трагическое событие привело этого человека в столь плачевное состояние.


* * *

 Миссис Харолд В. Смит стояла в спальне перед огромным зеркалом и критически оглядывала себя.
 — Не идет, — вслух произнесла она.
 В двух других платьях она выглядела не лучше. И хотя зеркала в магазине, где только что были приобретены эти новые наряды, льстили ей, а бойкая продавщица уверяла, что в них она выглядит “обалденно”, в уединении собственного дома миссис Смит понимала, что как была, так и осталась старомодным чучелом.
 С этим ничего нельзя было поделать. В молодости она могла похвастаться лишь обаянием “синего чулка”, но несмотря на это, Харолд женился на ней. Годы шли, черты лица становились все более расплывчатыми, вокруг глаз залегли морщины, располнела фигура, которая и в двадцать пять казалась фигурой сорокалетней, но Харолд Смит продолжал любить ее.
 У Харолда были какие-то странные представления о любви и семейной жизни. Он никогда не дарил ей духи, цветы или дорогие наряды, даже в первые годы их совместной жизни, потому что считал покупку любой вещи, не имеющей гарантии на пять лет, бессмысленной тратой денег. Самый романтический свой подарок Харолд Смит сделал ей в 1974 году, когда презентовал супруге самоходную газонокосилку. Соседский мальчишка поднял ставку до десяти центов в час, и поскольку сам Харолд не мог выполнять эту работу, а другого мальчишку нанять никак не удавалось, доктор Смит раскошелился на мини-трактор — он не хотел, чтобы она занималась тяжелой работой.
 Все эти годы миссис Смит покорно мирилась со всем. Она убеждала себя, что когда Харолд выйдет на пенсию, то будет полностью принадлежать ей, но хотя ему уже давно перевалило за шестьдесят пять, он и не думал бросать работу в “Фолкрофте”.
 — Я незаменим, — заявил он однажды, когда она попыталась начать этот разговор. С годами он совсем высох, и она волновалась за его здоровье. — В “Фолкрофте” не могут без меня обойтись.
 И вот после этого разговора миссис Смит впервые заподозрила, что ее муж возглавляет не просто оздоровительное учреждение. Конечно, им он тоже управлял, но скорее всего санаторий служил прикрытием. Это было вполне логично предположить, если вспомнить работу Харолда в разведке. И еще то, что после преждевременной отставки из ЦРУ он почему-то начал быстро стареть.
 Миссис Смит процокала на каблучках в другую комнату, с трудом сохраняя равновесие. Она не привыкла к высоким каблукам. Просто никогда их не носила. Но сейчас они снова вошли в моду, и как знать, может, она станет казаться выше, ноги будут выглядеть стройнее, а весь ее облик покажется менее... старомодным.
 Спальня Вики выглядела так же, как и в тот день, когда дочь покинула ее, начав самостоятельную жизнь. Трудно поверить, что ее собственная дочь уже сама стала взрослой женщиной. Надо же, как годы летят!
 На туалетном столике, там же, где всегда, стояла косметика Вики, ожидая момента, когда дочь приедет погостить. Миссис Смит всегда отговаривалась этим, когда Харолд предлагал превратить спальню Вики в кабинет. На самом же деле она хотела сохранить эту комнату как заветный уголок, где жила маленькая девочка, почему-то слишком быстро ставшая большой.
 Присев к столику, миссис Смит принялась рассматривать коробочки с косметикой. Сама она никогда не наносила макияж, и Харолд всегда ее за это осуждал. Честно говоря, она и сама не знала, был ли это протест против самой косметики или против неимоверно высоких цен на нее. Вспомнив свой мини-трактор, она решила, что все-таки ее отпугивала цена.
 Она решила не нарушать традицию и оставить косметику в покое. Только едва заметный аромат духов — этим она привлечет его внимание.
 Довольная собой, миссис Смит вызвала такси.
 Во время поездки она все думала”, что же скажет ей Харолд, когда она появится в “Фолкрофте”. А вдруг он рассердится, что она явилась без предупреждения! За те двадцать с лишним лет, что Харолд работал в санатории, она еще ни разу не бывала там, поэтому для нее стало приятной неожиданностью приглашение зайти к нему на работу и познакомиться с его секретаршей.
 Это было неделю назад. И всю прошедшую неделю она не видела мужа. За это время он из заботливого Харолда Смита вновь превратился в отстраненного человека-машину, к которому она привыкла за многие годы скучного, Сообразного брака. С каждым днем его голос становился все более резким, усталым. С каждым днем она всё сильнее чувствовала, что он отдаляется от нее.
 Сегодня она решила положить конец этому отчуждению — даже если придется силой увести его из кабинета.
 Хотя он, конечно, может рассердиться. И даже отправить ее домой, так и не заметив ее нового платья и тонкого запаха духов “Шанель № 5”.
 Но подъехав к “Фолкрофту” и выдав шоферу двадцать восемь долларов сорок четыре цента плюс чаевые, она перестала волноваться о том, что скажет Харолд Смит по поводу ее неожиданного вторжения.
 Потому что знала: он убьет ее за то, что она не поторговалась с таксистом!




 Глава двадцать восьмая


 — Вы уверены, что это он? — спросила Илза. — Точно уверены?
 — Это Смит, — ответил Конрад Блутштурц. Он лежал на больничной койке. — Я узнаю его глаза, его лицо его манеры. Он почти не изменился, по крайней мере, с тех пор, как мы встречались в Токио. Разве это справедливо: он почти не изменился, а я стал просто неузнаваем?
 — Хотите, я его убью?
 — Нет! Я должен сделать это сам. Это он, Илза, на этот раз ошибки быть не может.
 — Жуть, — произнесла Илза. — А я вот думаю: прежде чем его убить, надо что-то сделать с его кожей. Она такая сухая. Может, послать ему детский крем или что-нибудь в этом роде? Мне совсем не хочется, чтобы у моего дневника был переплет из такой плохой кожи.
 — Это он, — прошептал Конрад Блутштурц. — Илза, выясни про него все, что удастся. Поговори с ним, с его подчиненными. Я должен знать, чем он занимался, пока я претерпевал нечеловеческие мучения.
 — Хорошо. А потом можно будет начать охотиться на евреев?
 — На евреев?
 — Да. Когда мы убьем Смита, то сможем взяться за евреев! Ведь они убили моих родителей, разве вы не помните?
 Конрад Блутштурц с трудом привстал на здоровой руке, — а незажившем после операции обрубке голубел соединительный рычажок.
 — Илза, в фургоне у меня осталась одна книга. Пожалуйста, принеси ее. — Когда через несколько минут она вернулась, Конрад Блутштурц сказал: — Советую тебе ее прочесть.
 — Дневник Анны Франк, — прочитала Илза. — Фу, гадость. Не хочу я ее читать!
 — Обязательно прочитай. Прямо сейчас. А когда закончишь, зайди ко мне.
 — Хорошо, я попробую, только боюсь, мне будет скучно.
 Через два часа Илза вернулась вся в слезах.
 — Евреев убивать нельзя, — сказал тогда Конрад Блутштурц. — Гитлер уже пытался и погубил шесть миллионов, но евреи выжили и стали только сильнее. Они даже создали собственное государство. Неужели ты думаешь, что ты или кто-то еще может уничтожить народ, породивший эту храбрую девочку?
 — Нет, — ответила Илза, захлебываясь рыданиями.
 — Вот и хорошо. Евреи не убивали твоих родителей. Когда-нибудь я тебе подробнее об этом расскажу. Но когда ты услышишь этот рассказ, помни, что я все делал только ради нашего блага. И евреи тут ни при чем. Только я и Смит. Итак, ты по-прежнему хочешь убивать евреев, моя Илза?
 — Нет! — решительно сказала она. — Теперь я хочу убивать негров. Ни один негр не в состоянии написать подобную книгу!
 — Я слишком хорошо тебя воспитывал, — вздохнул Конрад Блутштурц. — Хватит, поговорим об этом позже. А теперь иди и выясни все о моем смертном враге — Харолде Смите.


* * *

 Миссис Смит была искренне удивлена. Она думала, что у мужа молоденькая, привлекательная секретарша, а миссис Микулка оказалась не намного моложе ее, хотя была одета со вкусом. В ее облике скорее сквозило что-то почтенное, материнское, но безвкусной или старомодной она не была. Может, Харолда привлекают женщины материнского склада? — подумала миссис Смит.
 — Извините, миссис Смит, но доктор Смит уехал несколько часов назад, — с приятной улыбкой сообщила миссис Микулка.
 — Надо же! А он не сказал, куда поехал?
 — Нет, — ответила Эйлин Микулка, не зная, стоит ли говорить, что доктор Смит уехал из города. Странно, что доктор Смит не предупредил жену, которая казалась вполне симпатичной, хотя чуть-чуть старомодной.
 — Боже мой! — нахмурилась миссис Смит. — Я так волнуюсь за Харолда. Он уже неделю не показывается дома. Хотя звонит каждый день, — поспешно добавила она.
 — Кажется, он говорил что-то о командировке, — решилась тогда миссис Микулка. Может быть, доктор Смит звонил жене, но не смог дозвониться.
 — Господи! — воскликнула миссис Смит, теребя в руках сумочку. — Наверно, мне не следовало приходить без звонка!
 — Мне так жаль.
 — Как вы думаете... — начала миссис Смит. — Я рискую показаться бесцеремонной, но видите ли, я никогда не бывала в “Фолкрофте”.
 — Да?
 — Нельзя ли мне зайти в кабинет Харолда?
 Миссис Микулка ободряюще улыбнулась.
 — Конечно, я с удовольствием вас туда провожу.
 — Вы так добры.
 — Не стоит благодарности. Я как раз собиралась спуститься в буфет и купить что-нибудь поесть. Может, вам тоже что-нибудь принести?
 — Апельсиновый сок. И гамбургер.
 — Я скоро вернусь, — пообещала миссис Микулка. И две дамы улыбнулись друг другу той улыбкой, какой всегда улыбаются женщины, питающие привязанность к одному мужчине.


* * *

 Илза Ганс выяснила, как пройти к кабинету доктора Смита. По дороге она одаривала лучезарной улыбкой каждого мужчину, который выглядел как сотрудник “Фолкрофта”, и задавала один и тот же вопрос:
 — Как выглядит доктор Смит?
 Ответы разделились строго на две категории. Вежливые люди говорили, что он скучный, но милый, а более откровенные называли его жалким Скруджем. И похоже, никто его особо не любил.
 Приемная доктора Смита была пуста.
 — Черт! — выругалась Илза. — Его секретарша могла бы о нем много порассказать!
 Илза приложила ухо к двери кабинета и, ничего не услышав, толкнула ее. Дверь поддалась. Илза тихонько вошла внутрь.
 — Ой! — вскрикнула она, наткнувшись на старомодную женщину в синем ситцевом платье.
 — Извините, — вежливо сказала миссис Смит.
 — Мне нужен доктор Смит, — неуверенно произнесла Илза.
 — И мне. Я его жена. Пришла, чтобы с ним пообедать. Но мне следовало прежде позвонить, потому что он уехал куда-то на целый день и никто не знает куда. — И миссис Смит издала неловкий смешок.
 — Жена? Не хотите ли познакомиться с мистером Конрадом?
 — С мистером Конрадом? — непонимающе переспросила миссис Смит.
 — Это друг вашего мужа.
 — Неужели? Никогда не слыхала этого имени.
 — О, они знакомы уже тысячу лет. С самой войны. Пойдемте, я вас провожу. Вот только оставлю это у доктора Смита на столе.
 — Детский крем? — удивилась миссис Смит.
 — Это для кожи.
 — Да? — миссис Смит показалось странным, что юная девушка оставляет на столе ее мужа такие странные веши, но блондинка казалась таким симпатичным, жизнерадостным существом, что миссис Смит с радостью пошла за ней.
 Когда доктор Смит вернулся к себе в кабинет, его лицо имело более кислое выражение, чем всегда.
 — Доброе утро, доктор Смит, — приветствовала его миссис Микулка. — Как прошла поездка?
 — Неудовлетворительно, — ответил Смит, поджимая губы. Он пошел на риск и отправился в Маунт-Олив, где был найден труп очередного Харолда Смита. Используя фальшивое удостоверение агента ФБР, он опросил местных полицейских, друзей, родственников и соседей покойного Смита.
 Но ему абсолютно ничего не удалось обнаружить — ни одной зацепки, способной привести к убийце или убийцам, обезглавившим его тезку.
 — Так жаль это слышать, — сказала миссис Микулка вслед доктору, входившему в свой кабинет. — Вы встретились с миссис Смит?
 Смит остановился как вкопанный.
 — Миссис Смит?
 — Да. Она была здесь вчера. А я, к сожалению, не знала, где вас найти. Она была очень обеспокоена. Видите ли, я оставила ее в кабинете, а сама пошла в буфет. Когда я вернулась, ее уже не было.
 — Не было... — У Смита из горла вырвался хрип. И тут он припомнил, что на его звонок из аэропорта никто не ответил. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас... — Немедленно свяжитесь с моей женой, — приказал он.
 В кабинете Смит нажал потайную кнопку; и на столе появился спрятанный до этого главный компьютер кюре. Директор “Фолкрофта” запросил рапорт агента ФБР, который тайно наблюдал за его домом.
 Вскоре рапорт появился на экране. Сообщалось, что накануне днем, в 11.22, объект взял такси. Обратно объект не вернулся. Никаких происшествий не зафиксировано.
 Смит включил селектор.
 — Никто не отвечает, — сообщила миссис Микулка. — Набрать еще раз?
 — Не надо. Попросите охрану осмотреть все помещения санатория. Может, моя жена где-то здесь.
 — Но, сэр...
 — Выполняйте! — рявкнул Смит.
 Через час Смиту докладывал непосредственно начальник охраны. Был произведен полный осмотр территории и всех помещений. Удалось обнаружить лишь исчезновение одного пациента, некоего мистера Конрада.
 — Конрад, — повторил Смит, полностью отметая данный вариант. Это был больной, практически лишенный конечностей, — здесь никакой связи быть не могло.
 Зазвонил секретный телефон. Звонил Римо.
 — Смитти, — сказал он, — мы нашли след распылителя и собираемся пойти по нему. — Не получив ответа, Римо повторил: — Смитти!
 — Мою жену похитили! — выпалил Смит.
 — Только без паники! Мы с Чиуном выезжаем!
 — Нет, вы продолжайте раскручивать распылитель. Это сейчас главное.
 — Да бросьте вы этот официальный тон, Смитти! Мы можем помочь. Ведь речь идет о вашей жене! Это тот, кто убивал Смитов?
 — Возможно. Пока трудно сказать. Я не знаю.
 — Вы совсем расклеились. Наша помощь действительно не нужна? Может оказаться так, что наш след нас никуда не приведет.
 — Это дело касается только меня, — ответил Харолд Смит, вновь обретая контроль над собой. — И я с ним справлюсь. Сам.
 — Ну, как вам будет угодно. — Римо повесил трубку. Смит невидящим взором смотрел в окно. Если что-то случилось с его женой...
 Раздался зуммер селектора.
 — Вас вызывает первая линия, — сообщил голос миссис Микулки.
 Смит автоматически поднял трубку, теребя в руках склянку с детским кремом. Откуда здесь детский крем? Может, это оставила его жена?
 — Доктор Смит? — прозвучал в трубке голос. Это был голос очень старого человека. — Ваша жена у меня.
 Доктор Смит опрокинул склянку.
 — Кто говорит?
 — Я давно ищу вас, Харолд В. Смит. С седьмого июня сорок девятого года. Вы помните седьмое июня сорок девятого года?
 — Нет, — ответил Смит. — Где моя жена?
 — Там, где вам ее не найти. По крайней мере, без моей помощи.
 Смит промолчал.
 — Это случилось в Токио, — продолжал надтреснутый голос. — Вы помните Токио?
 — Боюсь, что нет, — нахмурился Смит.
 — Нет?! — прошипел голос. — Нет?! С того самого дня я жил в сплошном аду, а вы все забыли! А вчерашний день хотя бы вы помните? — продолжал он, уже спокойнее. — Помните вестибюль и несчастного инвалида, столь изуродованного, что вы даже не решились пожать ему руку?
 — Конрад, — выговорил Смит. Неожиданно все встало на свои места — убийца Смитов тайно проник к нему под личиной больного.
 — Нет, Конрад Блутштурц!
 — Блут!.. — слова застыли у Смита в горле, и перед ним как наяву предстало прошлое: его миссия в Токио, погоня в здании Дай-Ичи и объятый пламенем темный силуэт Конрада Блутштурца.
 — Ага! — воскликнул Конрад Блутштурц. — Что, вспомнили? Отлично! А теперь слушайте меня. Сейчас вы отправитесь в городок Фламинго, штат Флорида. Возьмете напрокат плоскодонку, какими пользуются в Эверглейдсе. Вы знаете, что я имею в виду — такие лодки с большим вентилятором, установленным на корме. Неподалеку в Эверглейдсе, найдете небольшую, уютную хижину. Я буду вас ждать. Только приходите один. Возможно, я разрешу вам попрощаться с женой, прежде чем вы отдадите дьяволу душу.
 На другом конце повесили трубку.


* * *

 Во время полета в Майами Смит позволил себе немного вздремнуть. Он знал, что скоро ему понадобятся все силы.
 И ему приснился сон, будто он снова оказался в оккупированной Японии, молоденький агент Бюро стратегических служб. Он стоял на только что отстроенном после войны Токийском вокзале. Подъехал поезд, развалюха с выбитыми стеклами и ржавчиной на боках. Смит сел в единственный новый вагон, на котором по-английски и по-японски было написано: “Только для оккупационных сил”.
 Поезд прогрохотал по развалинам того, что осталось после бомбежек от некогда богатого района Асакуса. Напротив него сидел какой-то конгрессмен и читал “Старз энд страйпс”. Смит думал о своем.
 Он слез с поезда в районе парка Уэно, прошел мимо здания бывшего Имперского токийского университета и обнаружил дом из дерева и рисовой бумаги. Он узнал его по тростниковым воротам и неухоженному кустарнику.
 Смит не стал мешкать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, а направился прямо к дому, распахнул дверь и бросил внутрь гранату со слезоточивым газом.
 Подождав, пока газ немного рассеется, он ворвался в дом с автоматом наперевес.
 Дом был пуст. Сначала Смит решил, что ошибся, но тут заметил, что на традиционном алькове в гостиной нет семейного свитка. Значит, здесь жили не японцы.
 В спальне Смит обнаружил небольшой цех по производству взрывчатки. Во время войны он участвовал в норвежском Сопротивлении, и взрывчатые материалы были его специальностью.
 Там же валялась карта деловой части Токио — на ней красными чернилами были намечены какие-то маршруты. И Смит с ужасом понял, что все они сходятся у здания Дай-Ичи, штаб-квартиры генерала Дугласа Макартура и оккупационных властей.
 Смит выскочил на улицу и остановил газогенераторное такси — в трудные военные годы они вместо бензина работали на дровах.
 То и дело подгоняя водителя, он думал, неужели Конрад Блутштурц настолько упрям, что хочет попытаться взорвать штаб-квартиру американцев через четыре года после того, как была проиграна война?
 Смит мало знал о Блутштурце. Начальство сообщило ему, что тот возглавлял тайную нацистскую организацию, существовавшую в США до войны. Она должна была стать “пятой колонной”, которая установит контроль над правительством США, когда Германия захватит Европу и отправится завоевывать США.
 Блутштурцу удалось ускользнуть. Он обманул агентов ФБР, и его след потерялся. Его не удавалось обнаружить до тех пор, пока информаторы не сообщили о каком-то немце, установившем контакт со скрывающимися в Токио военными преступниками и пытающемся настроить общественное мнение против оккупации, которая до этого проходила вполне мирно.
 Задача Смита заключалась в том, чтобы обнаружить Блутштурца и захватить или уничтожить его. Когда такси доставило его к величественному зданию, Дай-Ичи, Смит только молил Бога, чтобы не опоздать.
 — Смит, Харолд, — сказал он часовому, показывая документы. — Я уполномочен Специальным комитетом.
 Но только он повернулся, чтобы идти, как увидел Конрада Блутштурца.
 Блутштурц не знал Смита, но понял все по выражению его лица.
 Тогда Смит выхватил оружие и представился еще раз.
 Однако Конрад Блутштурц не выбежал из здания, как сделал бы любой нормальный человек. Напротив, он вскочил в лифт.
 Смит выстрелил, но промахнулся. Второй выстрел пробил закрывающуюся дверь лифта. Увидев, что лифт пошел вниз, в цокольный этаж, Смит рванулся к лестнице.
 Оказавшись в подвале, Харолд Смит решил не брать Блутштурца живым. Тот держал в руках портфель, и Смит был уверен, что там взрывчатка или зажигательная смесь.
 В подвале было темно — там не было окон. Смит, затаив дыхание, прислушался.
 Вдруг что-то тихо звякнуло — кто-то наступил на кусочек угля или осколок стекла. Смит выстрелил на звук.
 Внезапно подвал озарила вспышка огня, и в бушующем пламени, издав дикий вопль, закружился на месте человек. Во время войны Смит привык ко всему, но такого крика он еще не слыхал.
 Первой его мыслью было выстрелить в объятого пламенем человека и тем самым положить конец его мукам, но огонь быстро распространялся, поскольку на полу была разлита какая-то легковоспламеняющаяся жидкость.
 Зажав уши, чтобы не слышать этого крика, Смит бросился звать на помощь...
 Командир экипажа объявил, что самолет совершил посадку в Международном аэропорту Майами, и Смит проснулся. Ему пришлось напрягать слух, чтобы расслышать, что говорит командир: в ушах все еще звучал страшный крик Конрада Блутштурца, пробиваясь из прошлого, отделенного сроком в сорок лет.
 Пожар в здании Дай-Ичи потушили и дело замяли. Когда Конрада Блутштурца выносили из подвала, он еще цеплялся за жизнь, но кожа его почернела и кусками сходила в тех местах, за которые вынуждены были взяться санитары.
 А Смит через день после случившегося уже сидел в транспортном самолете ВВС. Он с честью выполнил возложенную на него задачу. С тех пор он ничего не слышал о Конраде Блутштурце. Смит был уверен, что он мертв. Но, оказывается, он выжил. Должно быть, сподвижникам удаюсь каким-то образом выкрасть его из военного госпиталя в Токио. Досадное упущение спецслужб, которое, очевидно, тоже было замято, с горечью подумал Смит.
 Смит представил, что все четырнадцать погибших из-за него Харолдов Смитов могли бы остаться в живых, если бы он тогда не выдал себя, а пристрелил бы Конрада Блутштурца прямо в фойе здания Дай-Ичи. И поклялся довести до конца дело, начатое им в Токио сорок лет назад.
 — Желаю вам приятно провести время в Майами, — сказала ему на прощание стюардесса.
 — Спасибо, — с суровой решимостью произнес Смит. — Обязательно.




 Глава двадцать девятая


 Илза Ганс пыталась справиться с рукой. Рука была тяжелая. Илза подтащила ее к тому месту, где на полу лежал Конрад Блутштурц — кровать не выдерживала его веса. Особенно пары ног из титана, каждая из которых весила более трехсот фунтов.
 — Будет больно, — предупредила Илза.
 — Боль теперь не имеет значения, — сказал Конрад Блутштурц, и лицо его напряглось.
 Илза присоединила сустав и нажала крохотный рычажок. Рука ожила. Ноги уже были подключены и тихонько гудели.
 — Вот теперь все на месте, — сказала Илза, делая шаг назад. — Вы уверены, что хотите исполнить все до конца?
 — Смит не станет терять время, — ответил Конрад Блутштурц, садясь. В том месте, где протез давил на кость, болело плечо. — Он в любую минуту может оказаться здесь. Я должен встретить его во всеоружии.
 Сделав еще одно усилие, он согнул ноги, напоминающие лапки богомола, и встал, шатаясь как пьяный.
 — Похоже, вы не очень-то уверенно держитесь на ногах, — с сомнением произнесла Илза.
 — Сейчас стабилизаторы все выровняют. Давай скорей меч!
 — Пожалуйста. — Илза осторожно принесла изогнутое лезвие, держа его острым краем от себя, и прикрепила к руке Блутштурца. — Надеюсь, будет держаться.
 Здоровой рукой Конрад Блутштурц задвинул меч в специальное отделение своей титановой руки. С легким звяканьем меч встал на место.
 — Отлично, — сказал Конрад Блутштурц.
 — А я все-таки считаю, что зря мы не прикончили его прямо в “Фолкрофте”, — с сомнением проговорила Илза.
 — Нет, так лучше. Теперь он беспокоится за безопасность жены, и мы получим больше удовольствия. А кроме того, в “Фолкрофте” слишком много охраны, а здесь мы будем с ним один на один.
 — А может, вам что-нибудь на себя надеть. У вас — как бы это сказать, кое-что болтается, и вообще...
 — Я горжусь своим новым телом, Илза!
 — А эта штука у вас настоящая? Я хочу сказать, она может...
 — Выполнять все функции, которые свойственны настоящему органу? — закончил за нее Конрад Блутштурц. — Это резиновый протез, но теперь я могу мочиться стоя, а не сидя, как женщина. И к тому же он может раздуваться.
 — А ощущение от него такое же, как от настоящего? — спросила Илза, которая не могла оторвать глаз от протеза.
 — Какая разница, моя Илза? — сказал он, надвигаясь на нее. — Ведь ты не знаешь, как ощущается настоящий.
 Илза попятилась к стене. С болота доносились пронзительные крики эверглейдских птиц, создавая тревожную обстановку. Через окна в хижину проникал удушливый сырой воздух.
 — Может, лучше подождать?! — испуганно крикнула Илза. — Я хочу сказать, я бы не возражала и все такое, вы сами знаете, но сейчас... Вы еще слишком слабы.
 — Я так долго мечтал о тебе, Илза, — проговорил Конрад Блутштурц, прижимая ее к стене. — Я мечтал о тебе еще тогда, когда ты была ребенком, мечтал о твоей гладкой коже, молодом теле.
 — Мои родители вас не любили.
 — Они стояли на моем пути, но теперь их нет.
 — На вашем пути? Что вы хотите сказать?
 — Глупая девчонка! Это я уничтожил их! Потому что хотел тебя, потому что нуждался в тебе!
 — Вы?! — воскликнула потрясенная Илза. Пронзительно закричав, она принялась лупить маленькими кулачками покрытую шрамами обнаженную грудь того, в кого верила столько лет. — Так вы лгали мне?! Это вы их убили — не евреи, не Смит, а вы?!
 Вдруг голубоватая рука схватила ее за шею и начала душить. Крик смолк. Наконец девушка сползла на пол, и Конрад Блутштурц с сожалением посмотрел на бездыханное тело.
 — Илза, — прошептал он, — я не хотел причинить тебе вреда.
 Не получив ответа, он начал надувать искусственный член — смерть не сможет лишить его того, что принадлежит ему по праву.


* * *

 Доктор Харолд В. Смит завел мотор. Впереди виднелся небольшой островок, терявшийся в мангровых зарослях, и он не знал, куда дальше плыть.
 Смит взял лодку во Фламинго и долго пробирался среди болотной травы, пока не нашел эти мангровые заросли. Воздух был душным, и в черной грязи возле бесчисленных островов с обильной растительностью грелись на солнышке крокодилы. Несмотря на жару, Смит оставался в сером костюме. Безупречный галстук был завязан тугим узлом. Чемоданчик лежал у его ног.
 Ярдах в ста впереди Смит заметил хижину. Она казалась безлюдной. Смит выключил мотор, и лодка плавно заскользила к возвышающемуся над водой островку. Сквозь темную зелень деревьев виднелась какая-то цапля.
 И вдруг со стороны болота донесся голос — на этот раз Смит узнал его. И напрягся.
 — В моей жизни было четыре счастливых момента, доктор Смит.
 Смит не протянул руку, чтобы вынуть пистолет из наплечной кобуры. Он не хотел показывать противнику, что вооружен. Не сейчас.
 — Первый-раз это было в Берлине, когда Гитлер лично выбрал меня для работы в Америке, — продолжал голос.
 Смит хорошенько осмотрелся: его окружали густые заросли. И голос, похоже, доносился не из хижины.
 — Второй — когда я впервые сел в инвалидное кресло. Вы, конечно, скажете, что инвалидное кресло не может быть счастьем, но в сравнении с тем, что я испытал, это был для меня миг торжества.
 — Я предпочитаю видеть своего собеседника, — сказал Харолд Смит.
 — В третий раз я испытал счастье, когда встал на ноги — впервые за сорок лет, и скоро вы увидите, каким я теперь стал.
 — Где моя жена? — спросил Смит, стараясь контролировать голос. Но голос не хотел ему подчиняться — в нем отчетливо слышалась ярость. — Вы обещали дать мне возможность проститься с ней. Я требую этого. Это мое право!
 Тут из зарослей показалась фигура, и Смит увидел Конрада Блутштурца. Его левая рука неестественно блеснула, и на глазах у Смита из нее выдвинулось изогнутое лезвие.
 Киборг, подумал Смит. Неужели такое возможно?
 Конрад Блутштурц пробирался по мшистому берегу, и Смит видел, как его сверкающие протезы погружаются в губчатую почву чуть не до колена. И тут он все понял. Все встало на свои места, и он увидел связь между Блутштурцем, распылителем и Римо с Чиуном.
 Но времени на логические рассуждения не было — внезапно Конрад Блутштурц начал расти. Из его бионических колен донеслось слабое гудение, там начало что-то вращаться, выпуская до этого скрытую титановую секцию и таким образом удлиняя ноги.
 Когда Конрад Блутштурц подрос на два фута, он бесстрашно ступил в воду и начал надвигаться на лодку Смита, словно этакий железный журавль.
 — Где моя жена? — повторил свой вопрос Смит.
 — Ты ее никогда больше не увидишь, — ответил Конрад Блутштурц, обнажая зубы. Но это была не улыбка, это было нечто, в чем слились наслаждение и боль.
 Смит завел мотор, и лодка двинулась к неуклюжей, громоздкой фигуре.
 — Дурак! — крикнул Блутштурц, выбрасывая вперед сразу обе руки.
 Но Смит успел выпрыгнуть из лодки до того, как киборг нанес удар.
 Конрад Блутштурц едва заметно качнулся и снес часть плоского носа лодки. Зачерпнув воды, лодка начала медленно погружаться в воду, а Смит, вскарабкавшись по скользкому берегу, побежал к хижине.
 — Где ты, милая?! — позвал он.
 Сзади издевательски засмеялся Конрад Блутштурц.


* * *

 Ниже талии девушка была раздета, трусики были спущены на лодыжки.
 Это оказалась Илза, блондинка, которую Смит видел “Фолкрофте”. Она была мертва. С замиранием сердца Смит переходил их комнаты в комнату, но ничего не мог обнаружить. Хижина была пуста.
 — Где же она? — спросил он себя. — Господи, где же она может быть?


* * *

 Подъехав к развилке, Римо спросил Чиуна:
 — Нам куда — направо или налево?
 — Налево, — твердо сказал Чиун.
 Римо направил моторку в левый рукав болотистой реки. Мастер Синанджу возвышался на носу причудливым украшением. На нем была гавайская рубашка, заправленная в парусиновые штаны, потому что так одевались все в Эверглейдсе.
 — Мне все-таки кажется, что лучше бы помочь Смиту чем мотаться вот так без толку, — заметил Римо.
 — Смит сказал, что не нуждается в нашей помощи, — ответил Чиун. — Смит — Император, и его слово — закон.
 — Если там никого нет, клянусь, мы немедленно возвращаемся в “Фолкрофт”!
 — Вот ты и возвращайся, а я останусь и буду ожидать появления человека-машины, этого кровопийцы. Наконец они заплыли в тупик.
 — Ты ошибся.
 — Я не ошибся, — обиженно ответил Чиун. — Просто не был абсолютно прав.
 — Какая разница, — сказал Римо, разворачивая лодку.
 — Тихо! — вдруг прошептал Чиун. — Я что-то слышу.
 Римо заглушил мотор и услышал голос, доносившийся из-за покрытой солнечными бликами листвы.
 — Смит! Харолд В. Смит! — вопил голос.
 — Это он, — произнес Чиун. — Кровопийца.
 — Он за теми деревьями, — отозвался Римо, направляя лодку к берегу. Выскочив из лодки, они побежали сквозь заросли.
 Вскоре они вышли к правому рукаву. Там, прямо в воде, стоял Конрад Блутштурц — хотя он был на большой глубине, вода едва доходила ему до колен.
 — Смит! — орал Блутштурц.
 — Ну, держись, выродок! — крикнул Мастер Синанджу. Конрад Блутштурц обернулся на голос. Переставив одну ногу, словно журавль, он развернулся, чтобы встретить лицом к лицу новую угрозу.
 — Что ж, — произнес он, — значит, вы нашли меня! Римо полез было в воду, но Чиун остановил его.
 — Подожди, пусть лучше он подойдет.
 — Хорошо, папочка, подмани его. — Римо отошел от Чиуна, чтобы они представляли собой две различные цели.
 — Смит! — снова позвал Конрад Блутштурц, приближаясь к ним. — Харолд Смит! Выходи посмотреть, какую кару я обрушу сейчас на своих врагов!
 — Неужели он обращается к нашему Смиту? — удивился Чиун.
 — Вряд ли, — ответил Римо, но тут же переменил мнение, увидев, как из хижины на берегу показалось знакомое лицо. — Смитти! — обратился к нему Римо. — Что вы здесь делаете?
 — Это чудовище похитило мою жену! — Так вы знакомы? — с удивлением спросил Конрад Блутштурц.
 — Разве ты этого не знал? — холодно ответил Римо. — Мы работаем на него, и с самого начала искали именно тебя.
 — Работаете на Смита? Все это время? — Блутштурц повернулся к Смиту. — Я охотился за тобой, а ты послал этих двоих охотиться за мной? Поразительно. А ты, Харолд Смит, находчивее, чем я ожидал.
 — Смит здесь ни при чем! — сказал Римо. — Прежде тебе придется иметь дело с нами!
 — Посмотрите в хижине. Император Смит, — обратился к директору КЮРЕ Чиун. — Прибор, который мы ищем, может находиться там. — Смит исчез в хижине. — Хорошо, теперь он не будет нам мешать, а мы тем временем покажем этому будущему трупу, как Синанджу расправляется с врагами.
 — Сейчас посмотрю, что я могу сделать, — откликнулся Римо.
 Конрад Блутштурц уже подошел к берегу и занес ногу. Прорезав землю, она соскользнула в коричневатую, мутную воду.
 — В чем дело? — озадаченно воскликнул Конрад Блутштурц.
 — Он не может вылезти из воды, — шепнул Чиун. — Он слишком тяжелый.
 — Ага! — издал Римо боевой клич.
 Он шагнул влево, выходя на внутреннюю линию, — традиционный подход Синанджу к ближнему бою, — и навстречу ему взметнулся сверкнувший на солнце меч. Чиун взял правее, подбираясь к врагу по внешней линии.
 — Убью! — прорычал Конрад Блутштурц и нанес короткий удар мечом.
 Римо увернулся и ударил пальцем, твердым как сталь, по руке, но не по металлической части, а прямо по культе.
 Конрад Блутштурц издал дикий вопль и нетвердой походкой сделал два шага назад, словно его ноги управлялись невидимыми ниточками.
 Выбросив вперед обутую в сандалию ногу, Чиун ударил по металлической ноге — как раз в тот момент, когда Блутштурц качнулся назад. Нога согнулась, но тут же автоматически встала на место. Туловище Блутштурца заколебалось, словно шарик мороженого на вершине раскачивающегося сахарного рожка.
 — Ножной механизм работает автономно! — крикнул Чиун Римо по-корейски.
 — Ясно, — ответил Римо и нырнул.
 Чиун последовал за ним. Держась за раненое плечо, Конрад Блутштурц отступил назад, повернулся на одной ноге, будто огромный циркуль, очерчивающий дугу, и уставился в темную воду, но ничего там не увидел. Он ждал, когда же появятся пузыри, но, как ни странно, их не было. Может, эти двое не нуждаются в воздухе?
 И тут его правая нога вздрогнула от удара. Издав крик боли, Конрад Блутштурц принялся лягаться изо всех сил. Вокруг забурлила вода. Конрад Блутштурц напоминал цаплю, неожиданно для себя обнаружившую между ног ядовитую медузу. Он снова дрыгнул ногой и вдруг взвыл: его титановые ноги не находили опоры.
 — Ку-ку! — раздался сзади визгливый зов. Он обернулся — там стоял азиат.
 — Ну, иди ко мне, — дразнил Чиун.
 Но Конрад Блутштурц к нему не пошел. Напротив, он попытался отступить назад, но ноги не слушались его. Он напрягся изо всех сил, но ногам что-то явно мешало. Что-то, что находилось в воде. Конечно же, молодой. Римо.
 — Я прикажу, и он утащит тебя под воду, — сказал Чиун. — Он держит тебя за обе ноги. А ты такой тяжелый, что едва упадешь в воду, сразу утонешь.
 — Нет! — завизжал Конрад Блутштурц. — Меня не проведешь! Тем более через сорок лет! Смит! Смит! Убери их, Смит! Будь мужчиной, выходи на честный бой! Я вызываю тебя, Смит!
 И тут из хижины показался Харолд Смит — он пытался справиться с распылителем, но колеса прибора то и дело застревали в грязи.
 — Не убивайте его! — крикнул Смит. — Он один знает, где находится моя жена!
 Звук его голоса добрался до глубины, где Римо держал ноги Конрада Блутштурца. Не выпуская ног, Римо поднялся на поверхность.
 — Папочка, что мне делать?
 — Не слушай Смита, — ответил по-корейски Чиун. — Мы держим кровопийцу на коротком поводке.
 В безмолвной ярости Блутштурц замахнулся на Римо, но не смог дотянуться до него. В ответ Римо сильно стукнул его по ногам, и Блутштурц застонал.
 — Но ведь только он знает, где миссис Смит! — откликнулся Римо.
 — Жену Императора можно отыскать, а эта мерзость должна быть стерта с лица земли.
 — Не ты ли учил меня повиноваться Императору? — напомнил Римо.
 — Сначала надо повиноваться Мастеру, а уж затем Императору, — пояснил Чиун.
 — Может, мне удастся сделать и то, и другое одновременно. — И Римо сильно дернул за ноги свою жертву.
 Конрад Блутштурц сильно качнулся и упал, врезавшись туловищем в мангровую поросль. Цепляясь за землю, он попытался подтянуть к себе ноги.
 Римо и Чиун тоже выбрались из воды, но когда они подбежали, Блутштурц был уже на ногах.
 — Теперь все осложнилось, — буркнул Чиун.
 — Смит хотел его живым — пусть получит живым, — сказал Римо.
 Конрад Блутштурц начал размахивать налево-направо своим изогнутым мечом, но Римо и Чиун легко уходили от ударов. Это и впрямь супермены! Впрочем, теперь и он мало чем отличается от них.
 И каждый раз, когда его удар не попадал в цель, они наносили удар по туловищу, его самому уязвимому месту.
 — Он слабеет, — сказал Чиун по-корейски.
 — У меня идея. Попробуй выбить из-под него ногу, — предложил Римо.
 — Вряд ли это поможет, — отозвался Чиун, целясь в правую ногу.
 Под его мощным ударом нога поддалась. Какое-то мгновение Конрад Блутштурц стоял на одной ноге, но вскоре другая под действием автоматических внутренних стабилизаторов вновь обрела опору.
 — Видал? — прокомментировал Чиун.
 — Попробуй еще раз, — посоветовал Римо, описывая круги возле огромной вспотевшей фигуры.
 Чиун нанес новый удар, и одновременно с ним ударил Римо. Оба удара, мощные, как выстрел, были нацелены в одну точку — чуть ниже уязвимого коленного сустава.
 От удара Мастера Синанджу нога подскочила и наткнулась на крепкую ногу Римо. Титановый протез рассыпался на мелкие кусочки. Конрад Блутштурц зашатался, в поисках опоры безумно вращая покалеченной ногой, а затем, словно сказочное живое дерево, рухнул на землю.
 — Смит! — выкрикнул он. — Меня не проведешь! Я еще посчитаюсь с тобой!
 Быстро оправившись от падения, Конрад Блутштурц пополз к хижине, кромсая растительность и подбрасывая вверх комья земли.
 — Папочка, осторожнее! Он все еще опасен!
 — Сам вижу, — откликнулся Мастер Синанджу.
 — Римо! Чиун! Не двигаться! — раздался из хижины голос Харолда Смита.
 — Что? — крикнул в ответ Римо.
 — Я сказал: не двигайтесь!
 Смит включил распылитель.
 Активно вгрызавшиеся в землю механические конечности Конрада Блутштурца задрожали и начали плавиться. Только что целые металлические суставы распались на мелкие серебристые шарики и вскоре растаяли совсем.
 Через мгновение остов человеческой части Конрада Блутштурца лежал в голубоватой жиже, медленно стекающей с берега в реку.
 Испустив дикий вопль, Блутштурц вылез из титановой лужи и пополз к Харолду Смиту. В жалкой попытке он привстал на обрубках ног, упираясь в землю здоровой рукой.
 Харолд Смит, словно в кошмарном сне, смотрел, как страшное существо продолжает надвигаться на него. От Конрада Блутштурца осталось не больше трех футов роста но он вновь и вновь выкрикивал одно только слово, и от звука его голоса гревшиеся на солнышке аллигаторы попрыгали в воду на несколько миль вокруг.
 — Смит! Смит! Смит!
 И Харолд Смит, потрясенный силой ненависти, заставлявшей этот человеческий обрубок из последних сил ползти на него, вынужден был достать пистолет. Он дважды выстрелил, но даже это не остановило с трудом ковыляющую фигуру. Только после третьей пули Конрад Блутштурц упал. Смит подошел вплотную к окровавленному телу, от которого остались теперь только туловище и голова, сжимая в руке автоматический пистолет — тот же, который был у него и в Токио.
 — Моя жена, — спросил он. — Где моя жена?
 — Она мертва, — прохрипел Конрад Блутштурц. — Мертва. Наконец-то я отомщен. Отомщен...
 С искаженным от ужаса лицом Смит всадил последнюю пулю в голову Блутштурца.
 — Смитти, мне так жаль, — сказал Римо. Смит стоял с безучастным выражением на лице.
 — Мертва, — слабо повторил он. — Она мертва!
 — Мы прочешем весь Эверглейдс! — вмешался Чиун. — И найдем тело жены нашего Императора, чтобы похоронить ее с почестями. — В бессильной ярости он пнул труп Блутштурца ногой.
 — Нет, — проговорил Харолд Смит. — Нет... Отвезите меня назад, в “Фолкрофт”.




 Глава тридцатая


 Доктор Харолд В. Смит на негнущихся ногах вошел к себе в кабинет. Стояла глубокая ночь, за окном валил снег.
 — Вы хотите остаться здесь? — мягко спросил Римо. — Может, вам лучше пойти домой?
 — Там меня больше никто не ждет, — безжизненным голосом проговорил Харолд Смит, опускаясь в свое бессменное кожаное кресло. — И мой дом теперь в “Фолкрофте”. — Он достал красный телефон и подождал, пока раздастся гудок на противоположном конце провода, в спальне президента США. Через несколько секунд он произнес: — Господин президент, вынужден с прискорбием сообщить, что Феррис ДОрр мертв. Убит похитителями... Да, прискорбный факт. Мой человек сделал все, что мог. Тем не менее распылитель в безопасности, к тому же нам удалось ликвидировать человека, повинного в этом убийстве. Так что с этой стороны никакой опасности не грозит. — Он помолчал и повесил трубку.
 — Я просто не понимаю вас, Смитти, — начал Римо. Он давно хотел задать Смиту вопрос, но во время полета тот настоял, чтобы в целях безопасности все они сидели отдельно. — Ведь там осталась ваша жена! Почему вы не позволили нам найти тело?
 — А как бы я сообщил о ее смерти? — грустно ответил Смит. — В ходе любого полицейского расследования я вынужден был бы давать показания. Меня бы спросили, где я находился в день убийства. Узнали бы, что я был во Флориде, и что бы я тогда им сказал? Это могло нанести урон безопасности КЮРЕ.
 — Неужели организация так важна для вас?
 — Теперь КЮРЕ — это единственное, что у меня есть, — безжизненным голосом ответил Смит.
 — А как вы объясните ее исчезновение? — поинтересовался Римо.
 — Я должен подумать.
 — А где Чиун? — внезапно вспомнил Римо. — Я думал он здесь.
 — Я видел, как он разговаривал с охранником. Может сходите за ним? Мне бы хотелось немного побыть одному.
 — Хорошо. Я понимаю ваши чувства.
 — Вряд ли, — так же безжизненно отозвался Смит. Но не успел Римо выйти, как в комнату ворвался Чиун.
 Он был не один.
 Смит поднял глаза, и суровое выражение сменилось на его лице радостным удивлением.
 — Ты жива! — воскликнул он.
 — О, Харолд! — выдохнула миссис Смит, падая ему в объятия. — Это было так ужасно. Мне встретилась одна из медсестер, которая отвела меня к этому страшному человеку. Он сказал, что знает тебя. Меня связали. Последнее, что помню: я попросила пить, а очнулась в темной комнате, где стояли садовые инструменты. Я думала, что умру от голода, пока этот милый джентльмен не нашел меня.
 — Где? Как? — спросил Римо по-корейски. Мастер Синанджу просиял.
 — Император Смит слишком легко сдался, — начал он. — Когда мы входили в “Фолкрофт”, я поговорил с охранником. А охрана, надо сказать, тут надежная. Все выезжающие машины тщательно осматриваются, так что из этих стен вывезти женщину никак не могли. Вот я и стал искать на территории крепости “Фолкрофт”, пока не нашел женщину, которая выглядела как жена Смита.
 Римо с пониманием кивнул.
 — Где она была?
 — В подвале.
 — Папочка, отличная работа!
 Харолд Смит ослабил объятия, которые угрожали раздавить его жену.
 — Милая, пожалуйста, подожди в приемной, — мягко попросил он. — Я должен поговорить с этими джентльменами. Скоро я выйду к тебе.
 — Харолд, только скорее. — Миссис Смит одарила Мастера Синанджу, своего спасителя, благодарной улыбкой и вышла из кабинета.
 Смит громко откашлялся.
 — Мастер Синанджу, не знаю, как вас и благодарить. Просите все, что хотите!
 — Прошу только разрешения оставаться вашим покорным слугой на все время контракта, — поклонился Чиун.
 — Идет, — согласился Смит.
 — Эй! — воскликнул Римо. — Я думал, мы все подробно обсудим.
 — Мы только что сделали это, — безмятежно ответил Смит.
 — Но мне не дали и слова сказать!
 — Может, ты стал хуже соображать? Если так, я тебе помогу. Должно быть, размеренная жизнь в Синанджу притупила твою в прошлом быструю реакцию.
 — Ах ты, старая лиса! — возмутился Римо. — Что же мне теперь делать?
 — Можешь возвращаться в Синанджу и ждать, когда я тоже соблаговолю вернуться туда. А можешь проявить силу воли и отложить отъезд до тех пор, когда я смогу тебя сопровождать.
 — Я готов предложить вам вернуться в организацию, — вмешался Смит. — Я очень благодарен вам обоим. Римо начал расхаживать по комнате.
 — Нет, так не пойдет! Почему, Чиун, ты всегда со мной так поступаешь?
 — Император, я просто не понимаю, о чем он говорит! — пожаловался Чиун Смиту. — С самой помолвки он сам не свой! Думаю, это предсвадебное волнение. Может, Римо, ты еще не готов осесть на одном месте?
 — Я готов, вот только ты не хочешь мне этого позволить! Ладно, хочу вам кое-что предложить.
 Чиун наклонил голову.
 — Что же? — спросил он.
 — Весь следующий год ты должен работать на Смита так?
 — Не должен. Это честь для меня!
 — Я тоже останусь. Но только на год! И на Смита работать не стану — буду вольным стрелком. Буду следить, чтобы ты не попал в беду. Понятно?
 — Да, — ответил Смит.
 — Отлично! — радостно согласился Чиун и даже захлопал в ладоши. — О, все будет как в старые, добрые времена.
 — А теперь, когда мы все уладили, — сказал доктор Харолд В. Смит, — не могли бы вы уйти? Безопасность, знаете ли. И потом, я хотел бы отвезти жену домой.
 Римо посмотрел в потолок.
 — Боюсь, это будет долгий год, — вздохнул он.
 — Хотелось бы надеяться, — добавил Чиун.