---------------------------------------------



 Твен Марк
 Легенда о Загенфельде, в Германии [1] 




I

 Более тысячи лет назад здесь было королевство — совсем крошечное, правда, можно даже сказать игрушечное, но королевство. В этих краях люди не знали ни интриг, ни соперничества, ни междоусобиц, ни прочих треволнении смутного старого времени, и потому жизнь их текла тихо и спокойно и граждане королевства были самым добрым и простодушным народом на земле: здесь царили мир и покой и жителям чужды были корысть и честолюбие, а значит, не было места зависти, — и все были счастливы и довольны.
 Когда пришло время, старый король умер, и его малолетний сын Губерт взошел на престол. Народ души не чаял в новом короле; он был так добр, так чист сердцем и так благороден, что любовь народа к нему, возрастая с каждым днем, превратилась в настоящую страсть, народ боготворил его. Когда он родился, звездочеты тщательно изучили расположение небесных светил, и вот что они прочли в звездной книге:

 На четырнадцатом году жизни Губерта произойдет событие, чреватое серьезными последствиями: живая тварь, голос которой покажется Губерту самым прекрасным на свете, спасет ему жизнь. Пока король и народ будут чтить всю ее породу, древний королевский род не иссякнет и страна не будет знать ни войн, ни мора, ни нужды. Но беда, если король ошибется в выборе!

 Когда молодому королю пошел тринадцатый год, его подданные потеряли покой. Один-единственный вопрос без конца обсуждался придворными звездочетами, государственными чиновниками и простым народом: как понять последнюю фразу пророчества? Из всего сказанного как будто следует, что тварь, которая спасет жизнь королю, сама даст о себе знать в нужную минуту. Однако заключительные слова могут означать, что король должен заблаговременно решить и объявить народу, чей голос более всего радует его слух, — и если решение его будет мудрым, это существо спасет ему жизнь, спасет династию и народ. Но если он ошибется в выборе — быть беде!
 Год подходил к концу, а споры все продолжались. Однако большинство мудрецов, да и простаков, склонялось к тому, что благоразумнее всего молодому королю заранее сделать выбор, и чем скорее, тем лучше. И вот был издан и разослан указ, предписывающий всем гражданам — владельцам животных и птиц, обладающих приятным голосом, доставить оных в большой зал королевского дворца утром, в день рождения его величества. Королевское повеление была исполнено. Когда все было готово, король торжественно вступил в зал, сопровождаемый верховными сановниками королевства, облаченными в пышные одежды соответственно своему сану. Король взошел на трон и приготовился вынести свое суждение. Но, послушав немного, он сказал:
 — Они все подают голос сразу. Шум просто невыносимый. Как же тут выбрать? Уберите их всех отсюда, и пусть появляются по одному.
 Так и поступили. Певчие птицы одна за другой услаждали слух юного короля, и одну за другой их уносили обратно, освобождая место для следующего претендента. Текли драгоценные минуты. Но как трудно было выбрать лучшего среди стольких сладкоголосых певцов, тем более что за ошибку была обещана столь суровая кара. И молодой король не знал, как ему быть, боялся довериться собственным ушам. Он совсем растерялся, и на лице у него было написано страдание. Министры заметили это — ведь они ни на минуту не спускали с него глаз — и стали говорить про себя: «Мужество покинуло его. Он утратил способность судить хладнокровно. Он, конечно, ошибется. Он сам, династия и весь народ обречены».
 Так прошло около часа. И наконец король, после недолгого молчания, сказал:
 — Принесите снова коноплянку.
 И опять зазвенели ликующие трели коноплянки. Король уже готов был поднять скипетр в знак того, что выбор сделан, но сдержался и сказал:
 — Давайте все же проверим. Принесите дрозда. Пусть они поют вместе.
 Дрозда принесли, и обе птахи стали выводить самые прекрасные свои рулады. Некоторое время король колебался, затем, судя по выражению его лица, он стал склоняться к какому-то решению. Надежда вновь пустила ростки в сердцах старых министров, кровь быстрее заструилась в их жилах; королевский скипетр начал медленно подниматься, как вдруг… Какой ужас! У самых дверей раздался рев: «Иа-а, иа-а, иа-а!»
 Все перепугались, и каждый рассердился на самого себя, что не сумел этого скрыть.
 Тут в зал вбежала прехорошенькая, премиленькая деревенская девочка лет девяти. Ее карие глаза задорно сияли. Но, увидев вокруг себя сердитые физиономии высокопоставленных персон, она замерла на месте, потом опустила голову и закрыла лицо грубым передником. Никто с ней не заговорил, никто не пожалел ее. Тогда она подняла полные слез глаза и робко сказала:
 — Мой король и повелитель, прости меня, пожалуйста, я не хотела сделать ничего дурного… У меня нет ни отца, ни матери, но у меня есть коза и осел, и они мне дороже всего на свете. Моя козочка дает мне сладкое молоко, а когда мой милый ослик кричит, мне кажется, я слышу прекраснейшую музыку. Его превосходительство королевский шут сказал, что животное, у которого самый красивый голос, спасет корону и государство, — вот я и подумала, что мне нужно привести его сюда и…
 Высокое собрание разразилось грубым хохотом, и девочка с плачем выбежала из зала, так и не договорив. Первый министр лично распорядился, чтобы девчонку с ее ужасным ослом выгнали вон из дворца, высекли и впредь не подпускали на пушечный выстрел.
 Испытание певчих птиц возобновилось. Дрозд и коноплянка старались изо всех сил, но скипетр в руках короля оставался неподвижным. Распустившиеся было в сердцах присутствующих надежды снова увяли. Прошел еще час, два часа, а король все не мог принять решение. День клонился к вечеру, и народом, толпившимся вокруг дворца в ожидании королевского суда, овладели тревога и беспокойство. Наступили сумерки, тени все больше сгущались. Король и его свита уже не различали лиц друг друга. Никто не произносил ни слова, никто не приказал зажечь свечи. Великое испытание закончилось. Ничего из него не вышло. Придворные прятали лица, стараясь скрыть охватившую их тревогу.
 И вдруг… чу! Могучие чистые звуки божественной мелодии полились из дальнего угла зала — соловей!
 — Довольно! — воскликнул король. — Звоните во все колокола. Пусть народ знает, что выбор сделан и мы не ошиблись. Король, династия и нация спасены. И пусть отныне соловья чтут во всем королевстве. Возвестите народу: любой, кто посмеет обидеть соловья, поднять на него руку, — будет предан смерти. Так сказал король.
 Все маленькое королевство было пьяно от радости. Перед королевским замком и на улицах города всю долгую ночь пылали костры, народ танцевал, пил и пел, и до утра не смолкал торжествующий перезвон колоколов.
 С этого дня соловей стал священной птицей; его песни слышны были в каждом доме; поэты слагали стихи в его честь; художники рисовали его; его лепное изображение красовалось на всех арках, башенках, фонтанах и фронтонах общественных зданий. Он даже присутствовал на всех заседаниях королевского совета, и ни один вопрос государственной важности не решался до тех пор, пока придворные мудрецы не изложат его перед соловьем и не переведут министрам, что именно спел соловей в ответ.


II

 Молодой король был страстным охотником. Когда наступило лето, он взял однажды сокола и собаку и отправился на охоту в сопровождении своей блестящей свиты. В лесу он и сам не заметил, как отдалился от остальных. Он попытался найти их, выбрав, как ему казалось, кратчайший путь, но ошибся. Он все ехал и ехал, сначала полный надежды, но под конец мужество стало изменять ему. Спустились сумерки, а он все плутал в безлюдных и незнакомых местах. И тут случилось несчастье. В темноте он направил своего коня сквозь густую чащу кустарника, росшего по самому краю крутого каменистого обрыва. И вот и конь и всадник оказались на дне оврага; у лошади была сломана шея, а у короля — нога. Бедный маленький король лежал на земле, страдая от мучительной боли, и каждый час казался ему длиннее месяца. Он чутко прислушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук, который сулил бы ему надежду на спасение; но не слышно было ни человеческого голоса, ни охотничьего рога, ни лая собак. В конце концов он потерял всякую надежду и сказал:
 — Раз уж мне суждено умереть, пусть скорее приходит смерть.
 И в ту же минуту сладкая, нежная соловьиная песнь всколыхнула безмолвие ночи.
 — Я спасен, — сказал король. — Спасен! Это священная птица, предсказание сбывается! Сами боги помогли мне сделать правильный выбор.
 Он не мог сдержать радостного волнения, не знал, как выразить переполнявшие его чувства. Каждую минуту ему казалось, что он слышит приближение избавителей. И каждый раз его постигало разочарование. Избавление не приходило. Тоскливые часы тянулись бесконечно. Помощь не появлялась, а священная птица все пела и пела. В душе короля зашевелились сомнения: быть может, он ошибся в выборе? — но он подавил их. Перед рассветом соловей замолк. Наступило утро, король почувствовал голод и жажду, а спасение все не шло. Новый день подходил к концу, и король наконец проклял соловья.
 И тут же в лесу раздалось пение дрозда. Король сказал себе: «Вот та самая птица. Я ошибся в выборе. Теперь придет избавление».
 Но избавление не приходило. Король лишился чувств и пролежал много часов без сознания. Когда он пришел в себя, пела коноплянка. Он слушал ее уже равнодушно. Он больше ни во что не верил. «От этих птиц помощи не дождешься, — думал он. — Я, мое королевство и мой народ обречены». И он приготовился умереть. Он очень ослабел от голода, жажды и мучительной боли и чувствовал, что конец его близок. Ему даже хотелось умереть, чтобы избавиться наконец от страданий. Долгие часы лежал он без мыслей, без чувств, без движения. Но потом снова очнулся. Занималась заря третьего дня. Измученному мальчику мир показался таким прекрасным! И внезапно страстное желание жить вспыхнуло в его сердце. Из глубины его души излилась горячая мольба: он молил небеса сжалиться над ним и позволить ему еще раз увидеть родной дом и друзей. В эту минуту откуда-то издалека донесся слабый-слабый, еле слышный звук. Но как сладок, как невыразимо приятен был этот звук, как жадно вслушивался в него король: «Иа-а, иа-а, иа-а!»
 — Да этот крик прекраснее, в тысячу раз прекраснее пения соловья, и дрозда, и коноплянки! Он несет не только надежду, но и уверенность в близком избавлении. Теперь я и вправду спасен! Священный певец сам дал о себе знать, как и предсказывали звездочеты. Прорицание сбылось. Моя жизнь, моя династия, мой народ спасены. Отныне священным животным королевства будет осел.
 Божественные звуки приближались, становились все громче. Для несчастного страдальца они звучали волшебной музыкой. Вот уже маленькое послушное животное спускается по склону оврага, пощипывая траву и продолжая кричать: «Иа-а, иа-а, иа-а». Увидев мертвую лошадь и раненого короля, осел подошел ближе и с простодушным и трогательным любопытством обнюхал их. Король погладил его. Ослик опустился на колени, как обычно делал, когда его маленькая хозяйка хотела прокатиться верхом. С величайшим трудом, превозмогая боль, взобрался мальчик ему на спину и ухватился за большущие ослиные уши. С криком «иа-а, иа-а, иа-а» осел тронулся в путь и привез короля прямо к хижине, где жила маленькая деревенская девочка. Она уложила короля на свои соломенный тюфячок, напоила его козьим молоком и побежала сообщить замечательную весть какому-нибудь из отрядов, посланных на розыски короля.
 Король выздоровел и первым делом провозгласил осла священным и неприкосновенным животным. Затем он распорядился ввести своего спасителя в состав кабинета и сделать его первым министром королевства. И, наконец, он приказал уничтожить все изображения соловья и заменить их портретами и статуями священного осла. В заключение он объявил, что, когда приютившей его девочке исполнится пятнадцать лет, он сделает ее своей женой и королевой. И он сдержал свое слово.
 Такова легенда. Она объясняет, почему полустершееся изображение осла украшает все эти ветхие стены и арки. Она объясняет также, почему из столетия в столетие в этом королевстве, да и в большинстве других, кабинет министров по сей день возглавляет осел. И, наконец, она объясняет, почему в этом маленьком королевстве на протяжении многих веков все замечательные поэмы, речи, книги, публичные выступления и все королевские указы начинались с волнующих слов: «Иа-а, иа-а, иа-а!»