Аннотация: Это второй, после «Я заплюю ваши могилы», роман, вышедший в 1948 году под псевдонимом «Вернон Салливен», осужденный в 1950 и отправленный на костер вместе с первой книгой. В высшей степени характерное для Салливена произведение: роман, отвергнутой по соображениям морали, граничащей с глупостью.
 Секс, кровь, смерть — как в любой великой книге, заслуживающей уважения.
 И много остроумия — ведь книга написана Борисом Вианом.


---------------------------------------------


 Борис ВИАН
 МЕРТВЫЕ ВСЕ ОДНОГО ЦВЕТА



 I


 В этот вечер клиентов было немного и оркестр, как всегда в таких случаях, играл слабовато. А мне-то было до лампочки. Чем меньше народу, тем лучше. Выставлять, да еще с церемониями, по пол-дюжине пьянчуг каждый вечер в конце концов порядком надоело. А поначалу мне даже нравилось.
 Еще как нравилось, нравилось врезать этим свиньям по морде. Но через пять лет такого спорта я был сыт по горло. Целых пять лет никто из них и не подозревал, что рожу им каждый вечер чистит метис, черномазый. Конечно, сперва это меня возбуждало. Да еще эти мерзостные бабы, накачанные виски! Я засовывал их в их тачки вместе со шмотьем и спиртягой в кишках. И так каждый вечер, неделя за неделей. Пять лет подряд.
 Ник очень неплохо платил мне за эту работенку, потому как я выгляжу прилично, да к тому же умею в два счета их оглоушить — ни разговоров тебе лишних, ни скандалов. Свои сто долларов в неделю я имел.
 Все они сидели спокойно. Правда, двое, там в углу, чего-то раскричались. Но не слишком. Там, наверху, тоже не шумели. Джим дремал за стойкой.
 Там, наверху у Ника, играли. Игра подонков, само собой. Можно было и девок найти, кому охота. Там и пили тоже, но кого попало туда не пускают. Двое в углу, худощавый парень и потрепанная блондинка, встали потанцевать. Пока их только двое, можно было не беспокоиться. Вот когда начинают бить друг другу морду, натыкаясь на столы, дело серьезное. Тут-то я спокойненько усаживаю их обратно.
 Я потянулся. Джим дрых вовсю. Троим музыкантам на это было наплевать. Я машинально поглаживал отворот смокинга.
 Не больно-то мне нравилось бить им морду, вот в чем дело. Но я привык. Я был белым.
 Я подскочил, уразумев то, что только что подумал.
 — Налей мне стаканчик, Джим.
 — Виски? — пробормотал Джим, еще не проснувшись,
 — Виски. Но чуть-чуть.
 Я белый. Я женился на белой. У меня белый ребенок. Отец моей матери работал докером в Сент-Луисе. Уж до того черный был докер, разве что во сне приснится. Всю мою жизнь я ненавидел белых. Я прятался от них, убегал. Я был похож на них, но тогда они меня пугали. А теперь я про то больше не вспоминаю, потому как мир я теперь вижу не глазами. Потихоньку переменился, сам того не замечая, и в этот вечер я чувствовал себя преображенным, изменившимся, ассимилировавшимся.
 — Уходили бы уж.., — сказал я Джиму. Я это сказал, чтобы лишь что-нибудь сказать, чтобы собственный голос услышать.
 — Угу, — произнес Джим усталым тоном. Он посмотрел на часы.
 — Рановато еще.
 — Ничего, — сказал я. — Разок можно было бы и пораньше закрыть. Много их там, наверху?
 — Да и не знаю, — сказал Джим. — С той стороны тоже заходят.
 Танцующая пара зацепилась за кресло и с грохотом повалилась. Женщина села и ухватилась рукой за нос, вся растрепанная и вконец отупевшая. А ее мужик так и валялся и беззаботно смеялся.
 — Выставь их, — сказал Джим. — Избавь нас от этой рвани. Выбрось их на улицу.
 — О! — пробормотал я. — Другие-то все равно останутся.
 Я подошел к ним и помог женщине подняться. Потом я подхватил парня под мышки, поставил его прямо. Ничего, нетяжелый. Еще один чемпион по бейсболу в койке.
 — Спасибо, милашка, — сказал он мне. Женщина заплакала.
 — Не называй его милашкой, — сказала она. — Это я милашка.
 — Конечно же, милашка, — сказал мужчина.
 — Не пора ли по домам? — предложил я.
 — Ага. — сказал парень. — Я не против.
 — Доведу вас до машины, — сказал я. — Какого она цвета?
 — Ммм… Она там…— сказал этот тип, неуверенно махнув рукой.
 — Отлично, — сказал я. — Найдем. Пошли, птенчики.
 Женщина вцепилась мне в руку.
 — Сильный вы, а? — сказала она.
 — Я его сильнее…— сказал мужчина.
 И — я и не смекнул, что к чему — врезал мне кулаком прямо в живот. У этого болвана и мяса-то на костях не было, а все равно дыхание у меня перехватило.
 — Ну, ты полегче, — сказал я. Я схватил их каждого за руку и слегка сжал запястье самца. Он позеленел.
 — Пошли, — повторил я. — Будьте паиньками, идите по домам.
 — Не хочу быть паинькой, — сказал мужчина. Я сжал его запястье еще чуть крепче. Он попытался высвободиться, но какое там.
 — Ну, ну, тихонько, — сказал я. — Знаете, я уже раз сломал одному руку вот таким точно захватом.
 Я дотащил их до двери, которую распахнул ударом ноги.
 — Какая машина ваша? — спросил я.
 — Третья…— сказала женщина. — Там… И указала на одну из тачек на стоянке, а была она не трезвее своего мужа, так что пойди разбери какую. Я сосчитал три, начиная с первой попавшейся, и затолкал их внутрь.
 — Кто за руль сядет? — спросил я.
 — Она, — ответил мужчина.
 Так я и знал. Я захлопнул дверцу.
 — Спокойной ночи, — сказал я. — Добрых вам снов.
 — До свиданья, — сказал мужчина, махнув мне рукой.
 Я вернулся к стойке. Все по-старому. Двое клиентов поднялись, вроде уходить собрались. Я зевнул. Джим тоже зевал.
 — Работенка не из легких! — сказал он.
 — Скорей бы Ник спустился, — сказал я. Когда Ник спустится, можно, значит, закрывать.
 — Скорей бы…— сказал Джим.
 Я говорил как он. Я был как он. Он говорил, даже не смотря на меня.
 А потом я услышал тихий звоночек под стойкой. Два раза. Меня вызывали наверх.
 — Давай, иди, — шепнул Джим. — Гони их всех.
 Я отодвинул бархатную штору, закрывавшую лестницу, и, чертыхаясь, полез наверх. Черт побери, неужто эти сучьи дети не дадут мне вернуться домой спокойно?
 Моя жена, наверно, спит… Скорей бы в теплую пружинящую кровать.




 II


 Железная лестница глухо постанывала под моими шагами. Я поднимался без натуги. Я никогда не упускал случая размять свои здоровые бицепсы. Они того заслуживают. Наверху опять висела бархатная штора. Ник любил бархат. Бархат и жирных баб. И монету…
 На втором этаже потолок был низкий, а стены обиты темно-красной материей. С десяток мужиков играли, расставаясь с бабками ради прекрасных глаз Ника. Вдоль стен Ник устроил отдельные четырехместные кабинки со столиками, где разгорячившиеся могли успокоить нервы в компании одной из девок, которых всегда было вдоволь. Не знаю, платил ли им Ник процент, или же наоборот, но поскольку эти девки без работы не скучали, они всегда прекрасно договаривались с хозяином.
 Меня побеспокоили как раз из-за одной из этих пресловутых кабинок. Когда я вошел в зал, пятеро типов стояли, перегнувшись через низкую загородку, и глядели внутрь. Ник увидел меня и жестом приказал мне оторвать их от совместного созерцания, Две девки попытались оттянуть их за рукав, но безуспешно. Дело испортилось, когда я взял за плечо того, кто был поближе. Максиме, довольно аппетитной блондиночке, досталась оплеуха, предназначавшаяся, понятное дело, мне — прямо в рожу. Я не смог сдержать улыбку, глядя на ее физиономию, Типчик был не в состоянии бить сильно, но она от него только что отцепилась после безуспешных попыток, и это вывело ее из себя.
 — Сукин сын!..
 Голос у нее был колючий, точно ерш. Этим она не ограничилась и выдала ему пару таких затрещин, которые забыть невозможно, даже если ты мертвецки пьян, Я стоял прямо за ней и схватил его руку как раз тогда, когда он собирался дать ей сдачи. Тут я все повернул на свой манер. Сработал я неплохо, хотя ему можно было и посочувствовать.
 А в кабинке было на что поглазеть. Та парочка сил не пожалела. Платье у девки было задрано до сисек, сразу видать, что палаша ее был из ирландцев, весь в рыжих веснушках и с красивыми голубыми глазами. Тип лежал на ней и слюнявил ей живот. Наверное, клиент он был хороший: так помещение загадить, не всякий сумеет.
 Они буквально купались в виски, и тип еще был ничего, получше девки, да и то лишь потому, что лежал сверху.
 Я отбросил того парня, которого продолжал держать, прямо в стену. Он в нее так и влип. У меня создалось впечатление, что одна его рука не больно-то слушается. Во всяком случае, он тряс другой рукой и ему как раз ее хватало, чтобы удержаться. Остальные четверо, кажется, ничего и не заметили, а Ник жестом приказал Максине заткнуться; он знал, как это делать.
 — Не пора ли вам по домам?
 Я бросил это прямо в рожу первому из четырех оставшихся. Он даже и не шевельнулся. Я оглянулся и поймал взгляд Ника. Все в порядке. Можно начинать.
 — А ну, валите отсюда, все четверо!
 Я схватил сразу двоих, каждого под мышку, и дотащил их до лестницы. Ник взялся сам спустить их вниз. Он прекрасно умеет обращаться с дубинкой. Даже если ты наполовину оглушен, то по лестнице всегда можно спуститься без малейшего риска. Я думаю, что ноги двигаются в силу рефлекса, или из-за привычки получать по кумполу,
 Я передал Нику двух следующих. За столами продолжали играть, как ни в чем не бывало. Как только я начинал действовать, клиенты Ника становились хорошо воспитанными. Очень сдержанными и неболтливыми. Только эти два идиота в кабинке продолжали вовсю разыгрывать комедию.
 Ладно, теперь их очередь.
 Я вошел в кабинку, перешагнув через них. Самец не особо трепыхался. Я схватил его, посадил на стул и застегнул ему пиджак. А что еще было делать? Я хотел поступить точно также с девкой, но это оказалось далеко не так просто. Как только я к ней прикоснулся, она стала извиваться как червяк, тыкаться мне в ноги и пытаться повалить меня на себя. Девка была что надо. К Нику она захаживала нечасто, но довольно аккуратно. Не знаю как ее звали.
 — Ну, ну, — сказал я. — Будь паинькой, детка.
 — Да брось ты…
 Она отчаянно смеялась, цеплялась за меня, трясла меня, как грушу. Устоять было трудно, потому что, не совру, было на что посмотреть, но мне удалось одернуть ей юбку и прикрыть ляжки.
 — В постельку, красавица, спатки.
 — Ага. Отвези меня домой.
 — Этот господин тебя и отвезет.
 — Нет, не он… Он ни на что не годен, В дупель пьян…
 Я поднял ее с полу и усадил на стул рядом с тем типом. Но он-то был, как мертвый, кроме шуток.
 Вот и Ник появился.
 — Те четверо на улице. — сказал он. — Теперь выкидывай этих,
 — Она еще ничего… но мужик не очень стоит на ногах.
 — Выводи, — приказал Ник. Я подхватил типа под мышки, а девица вцепилась мне в плечо. И давай мне бицепсы щупать.
 — Его тачка на улице. Идем, покажу.
 — Давай вперед, — сказал я ей.
 Двоих сразу тащить — это вам не хаханьки. Хорошо еще, что она могла идти, хотя и не очень.
 Я спустился с ними по лестнице и прошел в коридор за стойкой бара: оттуда тоже можно было выйти.
 — Ну, где эта тачка?
 Несколько минут она искала ее взглядом.
 — Вон та, синяя.
 На этот раз точно, та самая. Но клиенту моему свежий воздух не шибко помог. Девка открыла переднюю дверцу.
 — Сажай его сюда.
 Я втолкнул его, как мог, и он растянулся на сидении.
 — Не довезет он тебя.
 Она еще сильнее вцепилась в меня.
 — И что теперь делать?
 — Да он очухается.
 Я был настроен оптимистически.
 — Побудь со мной, мне страшно. А может, ты меня отвезешь?
 — Это как же?
 — Да на его тачке.
 Мне уже надоело. Я хотел спать. Я хотел вернуться к жене. Проклятая работенка!.. Она терлась об меня, как сучка во время течки.
 — Отстань, — сказал я.
 — Поехали.
 Она влезла в машину, не отпуская моей руки. От нее разило виски и духами, но мне ее уже почти хотелось. Совсем захотелось, когда она опрокинулась на сиденье и одним жестом оторвала подол своего платья. В проволоке и набивке на грудях она отнюдь не нуждалась.
 — Постои, — сказал я. — Давай отыщем местечко поспокойней.
 — Иди сюда… Сейчас иди. Я больше не могу ждать.
 — Пять минут подождешь.
 Она засмеялась легким низким смехом, столь возбуждающим, что мои руки дрожали, когда я открывал переднюю дверцу… Я выжал газ и мы домчались до Центрального парка. Так было проще всего. Мы даже не захлопнули дверцу, когда вылезли из колымаги. Я овладел ею на земле в первом же попавшемся темном уголке.
 Было не слишком жарко, но мы настолько прижимались друг к другу, что я видел, как ее кожа дымится в холодном воздухе. Ее ногти впивались мне в спину сквозь сукно пиджака. Она совсем не предохранялась. Мне это нравилось.




 III


 На этом дело и кончилось в тот вечер. Я вернулся к Нику на тачке того типа. Он все еще дрых, а девка тоже на ногах не держалась. От меня несло виски и бабой. Я оставил их перед дверью и поднялся наверх, для очистки совести. Все спокойно. Я спустился вниз. Там уже никого не было. Можно отправляться спать.
 Джим зевал, натягивая пиджак.
 — Неслабый вечерок, — сказал я.
 — Ничего особенного, — подвел итог Джим.
 — Ничего, — повторил я.
 Ничего. Ничего, если не считать, что сегодня исполнилось как раз пять лет. Пять лет, как никто меня не расколол. Пять лет, как я бью им морду и трахаю их баб. Я машинально ударил кулаком в стену. Но удар получился сильный и я, чертыхаясь, затряс рукой. Они одержали верх.
 Я был больше белый, чем они, потому что теперь мне нравилось быть белым. Хотя, в общем-то, что такого?
 Плевать мне на все это. Просто плевать. Не так уж плохо быть белым. Иметь белую женщину в своей постели. Белого ребенка, который преуспеет в жизни.
 Чего это Джим продолжает зевать?
 — Спокойной ночи…— сказал я ему.
 Я толкнул дверь, потянулся и вышел. Станция метро была недалеко.
 Жена тоже была недалеко. Побаливала поясница… Ее ногти в моей спине… Нет, я был еще в форме.
 Весной, в Нью-Йорке — как нигде.
 Метро. Четверть часа. Опять люди. Моя улица. Мой дом. Тихий и спокойный. Запах виски висит там на вешалке вместе с моим смокингом. Но на моих руках еще остался запах женщины. Запах дочери голубоглазого ирландца. Я поднялся на три этажа, не поднимая шума. Как всегда одним махом. Я был в полной спортивной форме. Ключи звякали в кармане. Три моих ключа. Нужный я распознал по толщине. Вот этот.
 Дверь открылась… Сама собой,
 Я закрыл толстую дверь и, не зажигая света, направился на ощупь в ванную. А потом я споткнулся в темноте о растянувшееся тело и упал. Прямо на него.
 Я высвободился в одну секунду и бросился к выключателю. Вспыхнул свет. Я застыл на месте, как приклеенный. Он и не проснулся, но стал храпеть. Пьяный, вне всякого сомнения. Грязный черномазый. Ричард. Он был в перепачканном костюме и исхудавший. Я чувствовал его запах оттуда, где стоял. Сердце неравномерно билось в груди, прыгало, как затравленный зверь, и я не смел сделать ни шагу, не решался приблизиться. Я не смел пойти выяснить, знает ли уже Шейла правду. За мной был шкаф. Я открыл его, не сводя глаз с Ричарда, и ощупью ухватил бутылку ирландского виски. Я выпил… четыре, пять глотков. Ричард валялся передо мной, а из спальни не доносилось никакого шума, хотя дверь была закрыта. Все было мертво, все спало вокруг меня, Я посмотрел на свои руки. Потрогал лицо. Посмотрел на Ричарда и засмеялся, потому что это был мой брат, и он разыскал меня. Он зашевелился, и я подошел к нему. Я поднял его одной рукой. Он еще наполовину спал, и я его встряхнул как следует.
 — Проснись, скотина.
 — Что такое? — сказал он. Он раскрыл глаза и увидел меня. Его лицо сохраняло прежнее выражение.
 — Какого черта тебе здесь понадобилось?
 — Я нашел тебя. Дан. Видишь, я тебя нашел. Господу было угодно, чтобы я тебя нашел.
 — Где Шейла?
 — Кто такая Шейла? — спросил он.
 — Кто тебе открыл?
 — Я вошел… никого не было.
 Я бросил его и побежал в спальню. На комоде, на обычном месте, лежала записка от Шейлы: «Мы с беби у мамы. Целую».
 Пришлось уцепиться за комод. С головой еще было куда ни шло, а ноги совсем не держали. Я медленно вернулся в прихожую.
 — Убирайся отсюда!
 — Но, Дан…
 — Давай, проваливай. Вали отсюда. Я тебя знать не знаю.
 — Но, Дан, Господь дал мне найти тебя.
 — Вали отсюда, тебе сказано!
 — Я совсем без денег.
 — На, возьми.
 Я порылся в кармане и протянул ему десятидолларовую бумажку. Он посмотрел на нее, пощупал, засунул в карман и сразу же утратил свой дурацкий вид.
 — Знаешь, что неграм не очень-то рекомендуется приходить к белым?
 — Я твой брат, Дан. У меня и бумаги есть. Тут я на него мгновенно кинулся. Я схватил его
 за шкирку и стал сквозь зубы выплевывать угрозы
 и проклятия.
 — Бумаги, говоришь? Какие еще бумаги? Сволочь!..
 — Я ношу ту же фамилию, что и ты, Дан. Господь сказал, что нельзя отрекаться от отца с матерью.
 Мне лишь одно оставалось, это я и сделал. Мой кулак сжался и расплющил его нижнюю губу. Я почувствовал, как крошатся его зубы, и волна стыда нахлынула на меня, А Ричард и глазом не моргнул. Его глаза уставились на меня, и я увидел в них… Нет, что я, с ума сошел? В глазах никогда ничего увидеть нельзя. Я попытался образумить себя. Попытался, но безуспешно. А Ричард молчал и смотрел на меня, и мне стало страшно.
 — Где ты работаешь. Дан?
 Разбитая губа исказила его голос, а по подбородку стекала струйка крови. Он стер ее тыльной стороной руки.
 — Убирайся отсюда, Ричард. И, если жизнь дорога, чтобы больше твоей ноги здесь не было.
 — Где я смогу тебя увидеть. Дан?
 — Я и не собираюсь с тобой встречаться. — Ну, может, Шейле захочется…— задумчиво произнес он.
 Я вновь подавил в себе желание убить его, пронзившее меня, точно острый нож.
 Он двинулся к двери, осторожно ощупывая свою разбитую губу.
 — Пошел вон.
 — Десять-то долларов не слишком дорогая цена. Это был мой брат, а мне хотелось, чтобы он сдох. Все во мне сжалось от ужасной тревоги. Я боялся, что он вернется. Мне хотелось знать…
 — Постой. Кто дал тебе мой адрес?
 — Да никто…— сказал он. — Так, приятели… Я ухожу. До свиданья. Дан. Я зайду к тебе на работу.
 — Ты не знаешь, где я работаю…— сказал я.
 — Ничего, Дан. Это не страшно.
 — Как ты открыл дверь?
 — Я умею открывать двери. Господь тому свидетель. До свиданья. Дан. До скорого.
 Я отупело смотрел, как он уходит. Часы мои показывали полшестого утра. Светало. На улице послышались голоса разносчиков молока. Шейла с ребенком спала у своей матери.
 Ричард был негр, У него была черная кожа. И пахло от него негром.
 Я закрыл входную дверь и начал раздеваться. Я сам не понимал, что делаю, и осматривался вокруг. Потом я пошел в спальню, но остановился на пороге. Передумал и пошел в ванную. Я стоял перед зеркалом. На меня смотрел крепкий парень лет тридцати пяти, широкоплечий и дышащий здоровьем. О таком парне и сказать нечего. Самый настоящий белый… только мне не нравилось выражение его глаз.
 Глаз человека, который только что увидел призрак.




 IV


 Прямо назавтра я стал подыскивать другую квартиру, но это было трудновато и предстояло выложить кругленькую сумму. Шейле я об этом ничего не сказал. Я знал, что она очень любит нашу квартиру, а потому боялся ей говорить. Какой бы предлог выдумать? На улице я бесконечно оборачивался, смотрел, не идут ли за мной, искал взглядом худощавую фигуру Ричарда, его кожу полукровки, курчавые волосы, мятый костюм и длинные руки. Сохраненные в памяти детские воспоминания, связывавшие меня с этим самым Ричардом, обладали одним тревожащим и тягостным оттенком, хотя я и не мог установить, в какой именно момент появился в них этот оттенок, ведь это были такие же точно воспоминания, как и у всех детей. Ричард был наиболее темнокожим из нас троих, и этого обстоятельства было, вне сомнения, достаточно, чтобы частично объяснить мое беспокойство.
 Я добирался к Нику окольными путями, то проезжая лишнюю станцию, то недоезжая, а затем возвращался к бару кружным путем, как бы по лабиринту, который я бесконечно сплетал из соседних улиц, достигая этой изнурительной игрой —мысленно, хочу я сказать, — подобия отсрочки, мнимую безопасность, обманчивая решетка которой защищала меня от возможного нападения.
 Но в конечном счете всегда приходилось входить к Нику, отбросив предосторожности, как ни в чем не бывало, стараясь не оглядываться. Что я и сделал в этот день, как делал во все остальные.
 Джим просматривал вечернюю газету, разложив ее на стойке, и, заметив меня, оторвал от нее глаза.
 — Привет…— сказал он.
 — Привет.
 — Тут к тебе один тип приходил.
 Я так и застыл. А потом, вспомнив о посетителях, прошел за стойку прежде чем идти переодеваться.
 — Какой тип?
 — Черт его знает. Хотел тебя видеть.
 — Зачем?
 — Откуда мне знать?
 — Обычный тип?
 — Ага, обычный. Да что с тобой такое?
 — Ничего.
 — А… Ну, ладно, — сказал Джим. Он вновь уткнулся в свое чтиво, но почти тотчас же поднял голову.
 — Он вернется через час.
 — Сюда?
 — Ага, сюда. Я ему сказал, что ты будешь.
 — Ладно.
 — Тебя это что, смущает? — спросил Джим. С полной безучастностью в голосе. Простое любопытство,
 — А почему это должно меня смущать? Я его ведь вовсе не знаю.
 — Ты никого не ждешь?
 — Никого!
 — Ну, пусть…— сказал Джим.
 Я пошел в гардеробную и стал раздеваться. Через час, значит.
 Это не Ричард. Джим бы сказал, если бы заходил негр.
 Так кто же тогда?
 Надо просто подождать часок. Я кончил одеваться и вернулся в бар.
 — Сделай мне виски со льдом, Джим.
 — Не слишком виски? — сказал Джим.
 — Не слишком воды.
 Он посмотрел на меня, воздержался от комментариев и наполнил стакан. Я залпом выпил холодную и терпкую жидкость и попросил еще, Не люблю спиртного. Я почувствовал словно уксус в желудке, но остался спокойным, совсем спокойным и напряженным.
 Я уселся на краю стойки, откуда я мог наблюдать за всеми входящими и выходящими.
 Я ждал.
 Вошли две девицы. Завсегдатаи. Они мне улыбнулись. Когда они проходили мимо меня, я похлопал их по задику сквозь тесные платья, подчеркивающие развитые формы. Они сели за столик рядом со стойкой. Хорошие клиентки. Вот на таких-то девках Ник и подрабатывал во второй половине дня.
 Я развлекался тем, что смотрел на них. Хорошо накрашенные, чистюли, воистину аппетитные. Безупречные белокожие куклы. Я вспомнил о Ричарде так сильно, что даже сделал защитное движение. Чтобы хоть как-то объяснить его, я сделал еще одно такое же.
 Джим возился с кассой, но я вдруг почувствовал, что он странно на меня смотрит. Как только он понял, что я это вижу, он сразу же отвел глаза. Мне чертовски надоело вот так ждать. Я попытался развлечься тем, что стал оглядывать пол, стены, потолок, неоновые лампы, бутылки в сверкающих металлических ячейках, снова посетителей, посетительниц. Я сидел слишком высоко и мой взгляд недостаточно проникал меж ляжек той брюнетки. Я слез со своего насеста, подтянул стул и уселся прямо напротив нее. Она прекрасно поняла, чего мне надо, и слегка раздвинула ноги, чтобы я мог усладить взор. Свет был слабоват, но у меня сложилось впечатление, что мои взгляд не встречает никакого препятствия. Мне это нравилось, я чувствовал себя хорошо и уютно.
 Она сделала мне знак и поднялась, чтобы пойти в туалет. Я потянулся.
 Может быть, это даже неплохой способ убить время до прихода того типа.
 Я пошел не тем же путем, что она, а к лестнице, ведущей в игральный зал. За бархатной шторой можно было пройти в коридор, выходящий на улицу, а оттуда спуститься в туалет с другой стороны.
 У Ника так хитро все устроено, что телефонные будки превратились в удобные кабинки. Тесноватые, конечно, но, как правило, никто не жаловался,
 Она ждала меня в первой из них. Она знала, чего мне хочется.
 Я тоже знал и потому вошел без обиняков. Она курила, ничуть не смутившись, что меня даже малость обозлило. Ведь можно же как-нибудь сделать так, чтобы они хоть что-нибудь чувствовали. Она же ведь пришла сюда не только для того, чтобы доставить мне удовольствие.
 Тут она бросила сигарету, и ее полные холодные губы впились в мои. Я тихонько покусывал ее нежную надушенную кожу. Я был счастлив. Мной, точно в ватном тумане, овладело белое и округлое блаженное состояние. Ее шелковая кожа с завитками волос приближалась навстречу моей руке, и она помогла мне овладеть ею тут же в будке, по-быстрому, стоя. Она закрыла глаза и вся дрожала, потом понемногу расслабилась и опять закурила, даже не высвобождаясь. Я держал ее за ягодицы, и руки мои проходили под ее изогнутыми ляжками. Мне было хорошо.
 Мы молча отделились друг от друга, и я стал приводить себя в порядок: одежда моя была поистине в огромном беспорядке. Она открыла сумочку и вытащила губную помаду. Я бесшумно закрыл дверь будки и вернулся к лестнице.
 Я очень быстро поднялся наверх. На некоторое время развеявшаяся тревога тотчас же охватила меня.
 Джим так и не двинулся со своего места. Никого нового не было. Я жадно оглядел стойку, столики.
 — Налей мне виски, Джим.
 Он налил. Я выпил, поставил стакан и тут застыл. Какой-то тип толкнул входную дверь. Он был один, обычный, нормальный.
 Джин указал на него подбородком.
 — Вот и твой клиент, — сказал он.
 — Ладно, — сказал я.
 Но не двинулся с места.
 По-видимому, он меня не знал и пошел к Джиму.
 — Пришел Дан? — спросил он.
 — Вот он, — сказал Джим, указав на меня.
 — Здравствуйте, — сказал тип.
 И внимательно посмотрел на меня.
 — Хотите выпить?
 — Виски, — сказал я.
 Он заказал два виски. Невысокий такой, но здорово широкоплечий.
 — Вы хотели меня видеть?
 — Да, — сказал он. — По поводу вашего брата, Ричарда.
 — Вы один из его друзей?
 — Нет, — сказал тип. — Я не держу черномазых в друзьях.
 Говоря это, он посмотрел на меня. Я и вида не подал.
 — И я тоже, — сказал я.
 — Ричард правда ваш брат?
 — Отцы у нас разные.
 — Это его отец был негр?
 Я не ответил. Он подождал, потягивая виски мелкими глотками. Джим стоял на другом конце стойки.
 — Пойдем, — сказал я типу. — Сядем в спокойном уголке,
 Я взял оба стакана и направился к столикам. В это время брюнетка, которую я поимел в будке, вышла из туалета. Она уселась и послала мне улыбку. Я машинально подмигнул ей в ответ.
 Мы сели.
 — Ну, давайте, — сказал я. — Выкладывайте.
 — Ричард не может сюда войти, — сказал он, — Он предложил мне пятьдесят долларов. ну я и пришел.
 — Пятьдесят долларов? И откуда же он их возьмет?
 — Из ста, которые вы мне дадите для него. Я глубоко задышал. Я уцепился обеими руками за край стола, и суставы мои побелели.
 — А если у меня нет ста долларов?
 — Может быть, хозяину этого заведения будет любопытно узнать, какого цвета кожа у вашего брата.
 — Нику-то? Да ему абсолютно наплевать, — уверил его я.
 Тип этот, похоже, растерялся. Он посмотрел на меня. Ну и пускай смотрит.
 Другие уж насмотрелись, за пять-то лет.
 — Откуда вы знаете Ричарда? — спросил я.
 — В баре одном повстречались.
 — Вы метис, — резко и внезапно сказал я. — Покажите-ка ваши ногти.
 Он встал.
 — Уж извините меня, — сказал он. — Но мне непременно нужны эти сто долларов. Придется попросить их у кого-то другого. У кого-то, кого вы, кстати, знаете.
 Я тоже встал. Я плохо стоял, достаточного замаха не было, но я так прочувствовал этот удар, что моя рука вылетела вперед почти непроизвольно. Его челюсть затрещала, а я схватил его правой рукой за ворот пиджака в тот момент, когда он стал тихо валиться.
 Я дважды или трижды разжал и вновь сжал свою левую. Я чувствовал себя прекрасно. Девка и драка, вот это-то и есть жизнь… С чего это я взял, что бывает иначе? Господи! Лишь бы у меня только хватило времени всех их раздавить, уничтожить, прежде чем они погубят мою жизнь, и тогда, клянусь, никогда не стану хандрить.
 Никто, конечно, и не заметил нашего маленького выяснения отношений.
 Джим смотрел на меня. Он отвел взгляд, увидев, что я гляжу на него. Тот типчик стоял. Не знаю уж, как только он держался. Он был совсем без сознания, но стоял. Я усадил его на стул и стал ждать. Он с усилием разлепил веки и сильно сглотнул. Затем, словно некую драгоценность, осторожно ощупал подбородок.
 — Вставай, — сказал я.
 — Зачем? — прошептал он.
 — Пойдем к Ричарду.
 — Нет.
 Я сжал кулак и небрежно постучал им о край стола.
 — Не знаю я, где он, — добавил тип.
 — Когда ты должен был с ним встретиться?
 — Вечером.
 — Уже вечер. Пошли, а я за тобой.
 — Пить хочется…— сказал он.
 — Допей виски. Еще осталось в стакане.
 Он с усилием выпил. Вид у него был неважный.
 — Не знаю я, где Ричард, — повторил он. Он явно и сам не был в этом убежден.
 — И я не знаю. Потому-то мы и пойдем его искать. Давай, двигай.
 Я встал, поднял его и дотолкал до стойки.
 — Джим, — сказал я, — дай мне мое пальто.
 Джим направился в раздевалку.
 — Ну так, — продолжил я, — где же этот миляга Ричард?
 И тут я увидел свое лицо в стекле над стойкой и понял, почему этот тип ничего мне не ответил. Хотя я и был спокоен, гораздо спокойнее, чем в тот вечер, когда нашел спящего Ричарда у себя в передней. Гораздо спокойнее, чем все эти дни, что я искал квартиру.
 Сегодня вечером надо было с этим покончить или же все бросить. Все. И девку из телефонной будки, и драку, и Шейлу, и ребенка. За все это я вдруг стал держаться, как никогда. За это и за виски, и за то, чтобы бить по морде этих кретинов. напивающихся вместо того, чтобы спокойно трахаться, потому что трезвыми они никак не осмеливаются.
 Джим протянул мне мой плащ, и я его натянул. чтобы не выходить прямо так на улицу.
 — Пошли, — сказал я тому типу. Ник ни о чем меня не спросил. Нечасто такое со мной бывало.
 Тип вышел первым.
 — Далеко это? — спросил я.
 — Не очень, — ответил он. — Возле 115-ой улицы.
 В Гарлеме, значит.
 — И часто ты связываешься с черномазыми подонками? — спросил я.
 — На этом можно неплохо заработать, — ответил он.
 — Какой дурак этого не знает, — согласился я, — Только что-то нормальные люди несколько нервными становятся от такого рода мыслей.
 Он посмотрел на меня с тревогой. Я был намного выше его, но и в нем тоже кое-какой вес имелся. А в плечах широк, что твоя пивная бочка.
 — Тебе нравится, — спросил я, — получать по роже?
 — За пятьдесят-то долларов. — сказал он, — почему бы и нет.
 — Хотелось бы мне знать, о каких долларах идет речь, — поднял я его на смех. — Если только мой так называемый братец Ричард не успел за это время найти другого такого простофилю, как тьг…
 — А зачем вы тогда идете, если это не ваш брат? — спросил тип.
 — Да хочется на их рожи взглянуть, — ответил я.
 Я знаю что со мной было. Я раздвоился и отдавал себе отчет в том, что рано или поздно, а выбирать прядется. И вот этот день настал. Я подумал о Шейле, о телефонной будке, о том как учили черномазых дубинками по кумполу во время заварухи в Детройте, и я громко засмеялся. Выоор сделан. Между получать удары и бить самому предпочитаю второе.
 Даже если придется бить этого полного подлеца, братца Ричарда.
 Я остановил проходящее мимо такси и назвал шоферу адрес.




 V


 В помещении было грязно и воняло. Приведший меня тип что-то сказал черномазому за стойкой. и тот указал нам лестницу, ведущую в подвал. Я спустился первым, не оборачиваясь. Не знаю, много ля там было посетителей, я не в состоянии описать, что я бегло увидел в этом кабаке, похожем на все другие.
 Планировка этого заведения показалась мне странной. Внизу лестницы шел коридор, поворачивающий под прямым углом. Мы пошли по нему, а на другом конце я опять увидел лестницу вверх. Эти две лестницы легко можно было спутать. Нам нужна была третья дверь направо.
 В задымленной пропахшей комнате находились две девки цвета кофе с молоком и один мужчина. Одна из девок праздно сидела на стуле, ожидая непонятно чего. А мужчина и другая девка, ничуть не стесняясь, тискались на видавшем виды диванчике, Девка скинула платье, а оставшегося на ней явно не хватало, чтобы удержать то, что предполагалось удерживать.
 Мужик был, ясное дело, Ричард. Его худое лицо блестело от пота, и он медленно поглаживал бедра своей подружки. Они растянулись на диване во всюдлину, в одну и ту же сторону, и я видел, как руки Ричарда тянутся к твердым и крепким чашечкам замусоленного лифчика. Хорошо я сделал, что поразвлекся с той брюнеточкой у Ника, потому что, понятно, смотреть на это было противно, но и возбуждало. В комнате был страшный беспорядок. Пахло потом. Меня охватила дрожь, но это было отнюдь не неприятно.
 Никто из троих не встал, когда я вошел. Слышно было лишь шумное дыхание девки на диване, да как копошится Ричард. Глаза его были закрыты.
 Тот тип, что привел меня, развеял чары, и я поймал себя на том, что смотрю на другую девку. У нее были длинные жесткие волосы, слегка выступающая челюсть и длинные худые руки.
 — Ричард, — сказал тот тип, — вот твой брат. Ричард медленно открыл глаза и оперся на локоть, не отлепляясь от девки. Рука его потянула за лифчик, который вдруг лопнул. Круглые и коричневые, очень крупные соски выделялись на более светлой коже, и я видел, как пальцы Ричарда сдавливали упругую предлагающую себя плоть.
 — Привет, Дан, — сказал он. Я не ответил.
 — Я знал, что ты придешь, — сказал он. — Брат не может бросить брата.
 — Никакой я тебе нс брат, — сказал я, — и ты прекрасно это знаешь.
 Он опрокинул девку навзничь на диван и, ничуть не стесняясь, лег на нее. Вид у него был слегка отсутствующий, как будто наркотиков накачался. Марихуаны, наверное, накурился или другой какой гадости в том же роде.
 — Да нет же, ты мой брат, — сказал он.
 Девка почти не шевелилась. Голова ее склонилась набок, а полусогнутые руки прикрывали лицо. Я видел блестящие капельки на ее подмышках. Моя ярость как-то улеглась, и я чувствовал себя очень усталым. Усталым и почти спокойным. Другая девка сидела, не двигаясь, и постукивала по столу длинными костлявыми пальцами.
 Тот тип все смотрел на нас всех, а потом пожал плечами и вышел. Слышно было, как он ходит взад и вперед по коридору.
 Девка на диване постанывала от наслаждения, но Ричард высвободился и встал. Он привел одежду в порядок и уселся на стол. Неутоленная девка продолжала предлагать себя, и ее грудь и бедра колыхались на грязной обивке дивана.
 — Чего ты хочешь? — сказал я Ричарду. Он мне вдруг показался до того безобидным, что я уж и позабыл страх и тревогу, что испытал в тот день, когда нашел его у себя дома. Забылось даже как с того дня я подыскивал другую квартиру. Почему? Зачем? Из-за этого тощего потрепанного мулата? Из-за этого типа, столь далекого от меня?
 — Дай мне сто долларов, — сказал Ричард. — У меня ни гроша не осталось.
 — Откуда у меня сто долларов, — сказал я.
 — Ты должен помочь твоему брату, — сказал Ричард. — Господу было угодно, чтобы я тебя нашел. И мою сестру Шейлу.
 Я резко взглянул ему в лицо и поймал его взгляд. Он смотрел на меня исподлобья, исподтишка, пристально и испытующе, со странной улыбкой. Он вытер вспотевший лоб тыльной стороной руки, затем отвел глаза и уставился в угол комнаты.
 Я смутно чувствовал, что снова, как и давеча, нависла опасность, но реагировать больше не мог. На миг я заколебался. Я на секунду спросил себя. несильнее ли рассудка зов крови, не влечет ли меня неудержимо к Ричарду вся моя негритянская наследственность, несмотря на рефлексы, приобретенные годами общения с белыми. Да нет. Этого не может быть, абсурд какой-то. Я был связан с белыми всеми крючками, как бы прикрепившимися к моей коже, всеми привычками, самой их непринужденностью со мной, чувством, что среди них я «у себя дома». Шейлой, моим сыном, который получит хорошее воспитание, поступит в колледж и преуспеет в жизни, станет богатым и уважаемым, обзаведется кучей черномазых слуг и собственным самолетом.
 — Послушай-ка, Ричард, если я дам тебе сто долларов, даешь мне слово, что вернешься в Чикаго и оставишь меня в покое?
 — Клянусь Господом, который слышит нас, — сказал Ричард вставая. — Только на сто долларов долго мне не продержаться.
 — Буду посылать тебе деньги каждый месяц, — сказал я, еле сдерживаясь.
 Почему я не решался раздавить его в лепешку? Почему я не бросился на него, чтобы раз навсегда от него избавиться? Я сам не понимал, что испытываю. У меня было ощущение, что я стою на краю пропасти. Вот чуть-чуть сместится ритм времени, и равновесие нарушится.
 — Сколько? — спросил Ричард. Девка на диване не шевелилась. Она глядела на нас блестящими глазами, а потом сделала мне знак. Монотонные шаги в коридоре.
 — Буду посылать тебе деньги, — повторил я, еле сдерживаясь.
 Мне хотелось думать о другом, надо было думать о другом.
 — Я должен дагь пятьдесят долларов моему приятелю, — сказал Ричард. — Из ста немного останется…
 — Позови его.
 Он вышел и привел его.
 — Уходи теперь, — сказал я тому типу.
 — Ладно, — ответил он. — Но не думайте, что вы хитрее других.
 Мне не хотелось причинять ему боль, но откатился он метра на два.
 — Вставай, — сказал я.
 Девицы глядели, ни слова не говоря, и я слышал как они тяжело дышат.
 — Возьми вот двадцать долларов и проваливай, — сказал я, доставая бумажки из кармана, — а если я еще когда-нибудь увижу твою рожу, то ты себя потом в зеркале не узнаешь.
 — Давайте деньги, — сказал он. — Больно мне надо еще раз вас видеть, да и его тоже.
 Он затолкал бумажки в карман и вышел. В коридоре послышались его шаги, а потом наступила тишина.
 Девка встала с дивана, совсем голая, и закрыла дверь. Она подошла к Ричарду и села на стол. Я почувствовал ее терпкий и горячий запах. Она странно смеялась и смотрела на меня.
 Что мне делать? Убить Ричарда? Я видел обеих девок, худощавое тело моего брата и его затаившийся взгляд. Ужасный запах ударял мне в голову и от этого все во мне тряслось, Я представил себе мои руки на этой жилистой крепкой шее и крики девиц. Конечно, надо было избавиться от него, и уж не деньгами на Чикаго. Ясное дело. Но нечего делать, если и девок заодно не убрать. Ладно, придется пойти на это.
 — Сходи за виски, — сказал я той из двух, что была еще одета. — Как тебя звать?
 — Энн, — сказала она.
 — А меня Салли, — сказала другая.
 Она смотрела на меня снизу вверх и смеялась, чуть склонив голову на плечо, а ее круглые крепкие ляжки слегка расплющились на шершавой поверхности стола. Капельки пота стекали с ее подмышек на крепкие ляжки. Она слегка изменила позу. Теперь я видел низ ее голого живота, едва покрытый легким вьющимся пушком, чуть темнее кожи. Я закрыл глаза и представил себе, как моя ладонь сжимает плотную выпуклую массу ее лобка. Я почувствовал, что начинаю оступаться, проигрываю игру. Я напрягся и еще раз попытался представить себе мое падение и гибель, Шейлу, сына, крах моей мечты. Нет, Ричард с его тощей шеей и порченными руками вовсе не серьезная угроза моему положению. Запах этих двух негритянок как бы истекал отовсюду: из грязных стен, из поблекшей потрескавшейся краски, от холодного влажного пола, допотопного дивана, стола, от ног этой девки, от ее нетерпеливо напрягшейся груди, ляжек и тугого горячего треугольника, который я сейчас расплющу всем своим весом…
 Ричард потянулся и вновь положил локти на стол. Салли посмотрела на него с настоящей нежностью и погладила ему волосы. У нее были длинные, легкие, проворные пальцы, и я уже представлял себе их на моем теле. Энн отправилась за виски с пятью долларами, что я ей дал. Я выпью виски. Я вновь встретил холодный и жесткий взгляд Ричарда. Он-то ждал не виски, он денег хотел.
 Мне было то страшно, то нет. Половое возбуждение, овладевшее мной, мешало сосредоточиться на возможных последствиях присутствия Ричарда в городе, хотя эта тревога неотступно преследовала меня уже многие дни. Я думал об этом теперь лишь вспышками, время от времени. Я видел лишь два тела на потрепанном диване: мое и Салли. Ричард следил за мной.
 Я подошел к столу. Мне было достаточно лишь одного жеста, чтобы дотронуться до Салли.
 Жест этот сделала она. Встала, тесно прижалась ко мне, взяла мою правую руку и приложила к своей острой груди. Ричард не шевелился. Я услышал, как открылась дверь. Вошла Энн, заперла дверь на ключ и поставила бутылку на стол. Ричард схватил виски, поколебался, но откупорил, и я увидел как он жадно пьет.
 Энн тоже поджидала бутылку и улыбнулась, когда наши глаза встретились. Я чувствовал, как трется и извивается Салли, и не осмеливался думать о ней. Вдруг она высвободилась и помогла мне стащить плащ. Шляпу я положил рядом.
 Ричард оторвался от бутылки и протянул ее Энн. Она взяла ее, выпила, а затем наступила моя очередь. Тем временем она и Салли стягивали с меня одежду. Ричард рухнул на стол, уронив голову на локти. Я понес Салли на диван. Она держала бутылку. и отдала ее мне пустой. Я ласкал губами ее зернистую кожу, втягивал горьковатую влагу ее пота, хотел вгрызться в ее плоть. Она притянула меня к себе и направила мою голову. Я почувствовал как она предлагает себя, открывается, когда я ее целую, а в это время Энн прижалась ко мне. Я овладел ей грубо, она чуть не закричала. Наши тела дымились в холодном воздухе комнаты, и я забыл, что у меня белая кожа.




 VI


 Когда мне удалось высвободиться из переплетения тел, все мое собственное тело болело, а голова разламывалась. Голова Салли безжизненно моталась и опять упала, когда я попытался усадить ее на край дивана. Она приоткрыла глаза, смутно улыбнулась и вновь их закрыла. Энн отряхивалась, словно вылезшая из воды собака, и меня потрясла упругая грация ее фигуры манекенщицы, длинной и тонкой, с высокими, маленькими грудями н хрупкими, нежными косточками. Ее движения были мягкими, как у дикого зверя. Шейла потягивалась точно так же.
 Шейла. Я посмотрел на часы. Что подумает Джим? Ник… Ладно, Ник ничего не скажет. Я уставился на стол с внезапно нахлынувшим страхом. Моя одежда валялась рядом, а Ричард спал, уткнув лицо в согнутые руки.
 У меня при себе не было ста долларов… Придется еще раз вернуться. Но прежде нужно… а почему бы не воспользоваться сном Ричарда?
 Я встал, размялся. Все шло отлично. Отупение быстро развеивалось. Две девки — лучшее противоядие от виски. Салли спала с открытым ртом. Меня охватило отвращение, и я понюхал свои руки. Все мое тело пропиталось их запахом. Я вздрогнул, но когда я увидел охрового цвета тело второй девки, беззаботно одевавшейся и напевавшей какую-то песенку, мне опять ее захотелось. Я чувствовал ее плоть на моей плоти, жгучую и тесно прижимающуюся. Но меня преследовала мысль о лице Шейлы, ее волнистых светлых волосах, пунцовых ее губах я пронизанной голубыми венами коже ее нагой груди.
 Я не хотел давать сто долларов Ричарду. Он спал. Мне оставалось лишь уйти.
 Я дотянулся до одежды и натянул ее. Неплохо было бы принять душ, но надо было поторапливаться. Вернуться к Нику, заступить на работу. И то счастье, что все это случилось днем. Во второй половине дня я обычно не был занят.
 Как избавиться от этого запаха? И думать нечего, чтобы Шейла ничего не заметила. Понемногу ко мне возвращалось четкое осознание моего положения, и я чувствовал, что опять начинаю все нормально ощущать. Я впитывал в себя новые, тем более что сильные, впечатления.
 Ричард не шевелился. Он и в самом деле крепко спал. Я протрезвел. Я снова стал думать здраво. Слишком здраво. Ни на шаг я не продвинулся. Просто поддался влечению. Все мужчины хотят переспать с негритянкой, все белые мужчины, как и я. И не в расе тут дело. Обыкновенный рефлекс. Всегда думаешь, что с ними будет по-другому.
 Так оно и было, по правде говоря.
 Я сжал кулаки. Я совершенно сбился с толку. Какой-то замкнутый круг. Энн наблюдала за мной лукаво и удовлетворенно.
 — Когда ты вернешься? — шепнула она.
 — Никогда, — грубо ответил я.
 — Не хочешь больше видеть Ричарда?
 Она подошла к нему, чтобы разбудить, ясное дело. Я остановил ее жестом.
 — Не трогай его, — сказал я сухо. Она повиновалась и застыла на месте.
 — А почему не хочешь вернуться? — сказала она.
 — Я ему не брат. И цвет его мне не нравится. Не хочу его видеть.
 — А мой цвет тебе нравится? — спросила она с улыбкой.
 Мое тело испробовало каждый миллиметр ее плоти и помнило о ней необычайно четко и ясно.
 — Я белый, — сказал я. — Не хочу с вами знаться. Она пожала плечами.
 — Сколько белых живут с негритянками. Здесь тебе не Юг, мы все-таки в Нью-Йорке.
 — Без вас обойдусь, — сказал я. — Мне и так хорошо. Не хочу, чтобы кодла черномазых мной пользовалась.
 Она все улыбалась, а мной овладевал гнев.
 — Обойдусь без вас троих, — сказал я. — Я вас ни о чем не просил. Вам лишь бы меня шантажировать.
 Вроде как я защищаюсь, хотя никто на меня и не нападал. Да разве эти три безобидных существа могут на меня напасть?
 — Мы из разных миров, — сказал я, — которые сосуществуют, но встретиться не могут. А если и встречаются, то получаются лишь несчастье и гибель. И для одного, и для другого.
 — Ричарду нечего терять, — сказала она. Угрожает Энн или просто делает вывод? Я подумал о том, что их связывает всех троих: Энн, Ричарда и Салли.
 Она опять спросила:
 — Когда ты снова придешь?
 Она задрала юбку до самых бедер, чтобы поправить чулок, больше, чем требовалось. Я увидел тени на ее коже и решил, что лучше будет мне уйти. Я бесшумно обогнул стол и внимательно прислушался к дыханию Ричарда-
 — Дай мне денег, — сказала Энн тихо. — Ричарду надо поесть.
 — А тебе? — сказал я. — Ты что, не ешь?
 Она помотала головой.
 — Мне деньги не нужны. И так дают все, что надо.
 Я стоял в смущении. Отчего? Я порылся в кармане, вытащил бумажку.
 Оказалось, что это десять долларов.
 — На, — сказал я.
 — Спасибо, Дан. Ричард будет рад.
 — Не называй меня Даном.
 — Почему? — тихо спросила она.
 Почему? Откуда ей знать, что Шейла говорит мне «Дан» точно так же, чуть врастяжку. Тем хуже для нее, могла бы догадаться.
 Я покинул комнату, не задерживаясь. Энн и не пыталась меня удержать. Я шел по сырому коридору. Я был весь возбужден разными впечатлениями, которые все смешались и привели меня почти в физическое помешательство. Я вдруг испытал такое острое ощущение необходимости все изменить, бросить квартиру, нанять другую, спрятаться, что лицо мое покрылось потом. Меня охватила какая-то тревога, тревога затравленного человека. Больше того, тревога зачарованной жертвы, покорной своему палачу и заигрывающей с ним. Вам никогда не приходилось видеть мышь в тот момент, когда кошка убирает лапу с ее малюсенькой спинки? Она не шевелится, даже не пробует убежать, а кошка опять наносит удар лапой, и он кажется ей легче ласки, любовной ласки, выражающей любовь жертвы к своему мучителю, который платит ей тем же.
 Что там говорить, Ричард меня любит. Так когда же ударит лапой? Но обычные мыши не умеют и не могут защищаться. Д у меня есть кулаки и пользоваться револьвером я тоже умею.
 Никогда не знаешь, но это может пригодиться…




 VII


 В этот вечер я долго у Ника не задерживался. Устал, больше морально, чем физически, и все эти кретины, игравшие и напивавшиеся каждый вечер одним и тем же манером, вызывали во мне отвращение сильнее, чем обычно.
 Меня мучили тревожные мысли, смутные, словно тени, и судьба, очевидно, сжалилась надо мной, потому что ночь окончилась быстро и без эксцессов. Я очутился в полном одиночестве на улице, сверкающей от желтого света. Я шел рядом с тенью, поворачивающейся, словно секундная стрелка, всякий раз, как я проходил под следующим фонарем. Город копошился в темноте, был слышен его ни на миг не смолкающий гул, и я убыстрял шаги. Меня толкало нетерпеливое любопытство, влекло к Шейле.
 Я не сразу прошел в спальню. Сначала я тихо заглянул в ванную, окно которой было открыто. Разделся и полез под душ, но странное чувство, овладевшее мной, сопротивлялось холодной воде сильнее опьянения, я это помял, вытирая холодную кожу полотенцем.
 Я там и бросил одежду и пошел к Шейле. Она спала, совсем сбросив одеяло. Пижама распахнулась, обнажая ее безупречную грудь, а расплетенные волосы закрывали почти все лицо. Я растянулся рядом с ней и обнял ее, чтобы поцеловать, как каждый вечер. Не открывая глаз, она, полупроснувшись, отвечала на мои поцелуи, а потом отдалась моим нетерпеливым рукам, и я раздел ее догола. Она упорно не размыкала век, но я знал, что ее глаза откроются, когда я раздавлю ее всем своим весом. Я ласкал ее прохладные свежие руки и плавную округлость бедер. Она бормотала нежные неясные слова, подчиняясь моей ласке.
 Я все обнимал ее, поглаживая теплое крепкое тело. Прошло несколько минут. Она, конечно, ждала, что я овладею ей, но я и не шевелился. Я ничего не мог поделать. Шейла еще ничего не почувствовала, а я уже понял, что холоден к ее поцелуям, что ее плоть не возбуждает меня, что все, что я делаю, это только машинально, в силу привычки. Мне нравились ее фигура, крепкие длинные ноги, золотистый треугольник живота, коричневые мясистые соски круглых грудей, но я любил их безучастной, инертной любовью, как любят фотографии.
 — Что с тобой, Дан? — сказала она. Она произнесла это, не раскрывая глаз. Ее ладонь, лежавшая на моем плече, спустилась ниже по моей руке.
 — Ничего, — сказал я. — Много было работы сегодня.
 — У тебя каждый день много работы, — сказала она. — Ты меня сегодня не любишь?
 И прижалась еще сильнее, а ее рука принялась искать меня. Я тихонько высвободился.
 — Я о другом думаю, — сказал я. — У меня неприятности. Ты уж прости.
 — Неприятности с Ником?
 В ее голосе не было ни малейшего интереса к моим неприятностям. Она точно знала, чего хотела, а была обманута в своих надеждах. Я ее прекрасно понимал. Я старался думать о чем-нибудь возбуждающем, попытался вообразить тело Шейлы. когда мы занимаемся любовью, ее полуоткрытый рот, поблескивающие зубы и слабое, похожее на воркование, похрипывание, которое она издавала в такой момент, мотая головой то влево, то вправо, а руки ее царапали мне спину и бедра. Шейла ждала. Она еще не до конца проснулась, но уже вполне понимала, что случилось что-то неладное.
 — Да, — сказал я. — Неприятности с Ником— Он считает, что я ему обхожусь слишком дорого.
 — Сам виноват, что у него мало клиентов, — сказала Шейла.
 — Не мне же ему об этом говорить.
 — Ты предпочитаешь заниматься клиентками, от которых все равно никакого дохода.
 Она отстранилась от меня, а я даже и не попытался притянуть ее обратно. Я плохо себя чувствовал, был встревожен и тщетно продолжал копаться в памяти в поисках возбуждающих сцен. Передо мной вставали вечера у Ника, девки, которыми я овладевал в телефонных будках — брюнетки и блондинки, общение с которыми как бы прибавляло мне сил.
 Эти короткие встречи с женщинами, которые меня не любили и видели во мне лишь то же самое, что я в них — удобного, натренированного в любви партнера, — не только не изнуряли меня, но даже обычно усиливали влечение к Шейле, будто я чувствовал, что мое и их желание — лишь физическая потребность, и от того я еще сильнее тянулся к этой женщине, которую любил всей душой.
 Ничего себе душонка у вышибалы из заведения Ника!..
 Мое тело оставалось холодным и вялым. Встревоженные мускулы прыгали под судорожно сжимающейся кожей, словно звери.
 — Шейла…— прошептал я. Она не ответила.
 — Зря ты на меня обижаешься, Шейла.
 — Ты пьян. Оставь меня.
 — Я не пил, Шейла, честное слово.
 — Уж лучше бы напился.
 Она говорила тихо, сдавленно, едва не плача. О, как я ее люблю, Шейлу.
 — Это все чепуха, — сказал я. — Только бы ты мне верила. Может, я зря так разволновался…
 — Даже если бы Ник тебя ограбил, Дан, это еще не причина, чтобы меня презирать.
 Я безуспешно попытался сделать еще одно усилие, чтобы почувствовать возбуждение, вообразить эротические сцены, развеять нездоровый ступор, приковавший меня, бессильного, к простыням нашей кровати. Сколько раз я занимался любовью с Максиной и ей подобными. Сколько раз я возвращался домой в спокойном состоянии духа, радуясь увидеть жену, радуясь, что могу удовлетворить ее, ведь всякий раз ее безупречное тело придавало мне новые силы.
 Но сейчас я не мог. Совсем ничего не мог.
 — Шейла, — сказал я, — прости меня. Не знаю, что ты думаешь, что навоображала, только тут не в женщине и не в женщинах дело.
 Теперь она плакала. Слабые, короткие всхлипы.
 — О, Дан, ты меня больше не любишь. Дан… Ты…
 Я наклонился к ней. Я поцеловал ее. Я сделал все, что мог. Есть женщины, которых удается так успокоить, и я искренне хотел, чтобы Шейле было хорошо, но она резко оттолкнула мою голову и закуталась в простыню, словно укрываясь от моих посягательств.
 Я ничего не сказал. В спальне было темно. Я прислушивался. Всхлипы стихли и по ровному спокойному дыханию я понял, что она уснула.
 Я осторожно встал и пошел опять в ванную. Моя рубашка висела на стене. Я взял ее и стал обнюхивать.
 Запах Салли и Энн еще не выветрился. Я почувствовал, как все мое тело напрягается.
 Я бросил рубашку и провел руками по лицу. Запах почти развеялся, но что-то смутное и терпкое от него осталось. Я вновь мысленно увидел Энн и Салли, наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемского кабачка.
 Рядом в спальне спала Шеила. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю я ей или нет, когда удовлетворяю свое желание с девками у Ника, когда лезу под юбки проституткам в машине под самым носом их клиентов. Но сейчас я понял, что поступал плохо, непростительно, предавал ее духом, и вот мое тело оставалось бесчувственным к ее плоти.
 Я попытался успокоиться. Ладно, возможно, что переспать с двумя негритянками утомительнее, чем с белыми, и мне просто-напросто нужно передохнуть. Но мое напряженное тело говорило о другом, и образы, приходившие мне на ум, отнюдь не были похожи на синие умиротворяющие озера.
 Я залез в ванну и потянул цепочку душа. Опять ледяная вола, но на этот раз, чтобы успокоиться.
 Ведь я даже не смел воспользоваться моим состоянием, пойти разбудить Шейлу и развеять ее подозрения.
 Мне было страшно. Я боялся, что сейчас сравнение окажется не в ее пользу. Я вышел из ванны сломанным больше морально, чем физически. Все мое тело ныло.
 Я опять залез в постель. Я лежал в темноте, чем-то травмированный. Я боялся слишком хорошо понять чем. В конце концов сон овладел мной.




 VIII


 Я спал беспокойно, мучимый кошмарами, и, несмотря на усталость, проснулся гораздо раньше Шейлы, потому что смутно чувствовал, что мне надо обязательно уйти прежде, чем она станет задавать новые вопросы, прежде, чем давешний разговор не примет плохой оборот. Малыш спал в соседней комнате и надо было поторапливаться, потому что его сон не сопротивлялся уличному шуму, поднимавшемуся около семи часов утра.
 Я наскоро побрился, сменил исподнее и бросил и лакированный сундук вчерашнее белье. Я надел легкий костюм и вышел. Позавтракал я в кафе. Торопиться было некуда. Надо было как-то убить целый день, прежде чем заступить на работу у Ника.
 Я вошел в телефонную будку и позвонил Шейле.
 — Алло?
 Голос ее был встревоженным.
 — Алло, это Дан, — сказал я. — Доброе утро.
 — Ты не завтракал?
 — Мне надо было выйти, — объяснил я. — По тому делу, о котором я говорил тебе вчера вечером.
 Она не ответила, и я покрылся холодным потом, испугавшись, что она сейчас повесит трубку.
 — Ах да! — сказала она наконец. — Припоминаю.
 Она произнесла это ледяным тоном.
 — Я не вернусь, — сказал я. — Пойду прямо Нику. Много кого надо повидать нынче утром.
 Тут она повесила трубку. Ну, ладно. Я тоже повесил трубку и вышел из будки.
 Не так-то просто убить время до пяти часов вечера.
 Можно погулять, сходить в кино.
 Поискать квартиру.
 При этой мысли я усмехнулся. Но не очень-то весело. Еще одно смешное напоминание, словно покалывание живой раны, но такой пустяковой, что стыдно придавать ей значение.
 Я пытался не думать о том, что так сильно меня мучило. Настолько сильно, что мне, словно человеку, пережившему настоящую катастрофу, удалось отдалиться от этих мыслей, прогнать их, как будто мне почти все равно.
 Вначале я боялся Ричарда. Я рисковал все потереть: мое положение, жену, сына — всю мою жизнь. Я провел несколько дней в страхе и попытался сделать все, что мог. А потом я решил бросить ему вызов, встретить брата лицом к лицу.
 Вот и встретил. Только, как назло, он был не один. Вместе с ним я встретился и с самой сокровенной глубиной своей души. Да, теперь я боялся себя самого. Опасность исходила из моего собственного тела, восставшего против своего хозяина, движимого инстинктом, который я отказывался признать.
 Пускай Ричард выдаст меня, и я потеряю свое положение, жену, сына. Пускай. Но если я останусь самим собой, есть шанс все вернуть обратно.
 Но если плоть моя предаст меня, то не останется ничего.
 Я обернулся на какую-то девку, слишком хорошо одетую для этого квартала, да тем более в столь ранний час. Светило солнце. Я еще жил. Я подумал о Шеиле.
 Я еще жил, но стал импотентом.
 Я вошел в какой-то бар. Бармен был в одной рубашке, опоясанный белым передником. Он вытирал стойку замызганной тряпкой. По кафельному полу были разбросаны опилки.
 — Виски! — сказал я. Он молча обслужил меня.
 — Чудный денек, — сказал я, — Чего там новенького про матч?
 — Ничего особенного не слышал, — сказал он. — Знаю лишь то, что и все.
 — С Бобом Уитни никакого риска.
 — Он их всех уделает, — сказал бармен. Не больно-то он болтлив.
 — Чем бы таким в этом городе заняться в восемь часов утра? — спросил я.
 — Ничем, — ответил бармен. — Разве что пойти работать.
 — Мне до пяти нечего делать, — сказал я и залпом опрокинул стакан.
 Да, нелады у меня со спиртным.
 Лестница за стойкой вела на второй этаж. Оттуда доносилась возня половых щеток, веников и ведер. Уборка. Я поднял взгляд и увидел черно-белый ситцевый халат толстой негритянки, стоящей на последней ступеньке. Ее необъятный зад ритмично колыхался.
 — Еше виски, — сказал я бармену. Чем заняться в восемь утра? Я увидел музыкальный ящик.
 — Что там за музыка? — спросил я.
 — Не знаю.
 Он меня так обескуражил, что я решил дальше не иастаивать.
 — Сколько с меня?
 — Доллар, — сказал он.
 Я расплатился и вышел. Дошагал до ближайшей станции метро, купил газету и стал ждать поезда. Набито было до отказа. Но так я себя чувствовал менее одиноким. И все куда-то ехали. Все что-то собой представляли. А я ехал никуда, я был на границе двух рас, и обе они были готовы оттолкнуть меня, В газете читать было нечего. Выходя, я оставил ее в вагоне.
 Вышел я недалеко от Гарлема, как бы случайно.
 Я вошел в первую попавшуюся прачечную-чистку.
 — Добрый день, — сказал я.
 — Добрый день, сэр.
 Их было двое: еврей и его помощник. Я разделся в кабинке и стал ждать, пока мои брюки будут готовы. Я силой заставлял себя сидеть там. Но так хоть убью с полчаса. А что еще придумать? Башмаки почистить? Пять минут.
 Пойти перекусить? Тоже недолго.
 Девку. Белую девку. Чтобы знать наверняка. Чтобы попробовать.
 Теперь я был весь в нетерпении.
 — Пошевеливайтесь, — крикнул я хозяину лавки. — У меня свидание с Бетти Хаттон, актрисой.
 — Я вам дам немного льда, чтобы освежиться, — ответил он в том же тоне. — Сейчас будет все готово. Но не пораньте ее: ваши брюки режут, что твоя бритва.
 — Сяду ей на колени, — сказал я.
 — Сзади тоже режет, — сказал хозяин.
 Я не стал продолжать. Этот тип был полной противоположностью бармену, уж слишком трепется. Я продолжал ждать, думая ни о чем. Ни о чем. кроме как о белой девке.
 Я знал, где такую найти. Одна из тех, что шьются у Ника, хила совсем рядом. Я подвозил ее домой в среднем раз в неделю. Настоящее золотое дно, эта девка. Везет же Нику. Но я все же минут пять провел у чистильщика.




 IX


 Она сама мне открыла дверь, протирая глаза.
 — Привет! — сказал я ей. — Одна?
 — За кого ты меня принимаешь.
 — За подружку, — сказал я. — Войти можно?
 — Конечно.
 — Не мешаю?
 — Одеваться я могу и перед тобой, — сказала она, — не правда ли?
 — Э! — сказал я, — не спеши одеваться.
 Она посмотрела на меня, прищурив глаза, и откинула назад закрывавшую лицо челку.
 — Чего тебе понадобилось? — сказала она. — Первый раз вижу тебя здесь так рано.
 Я положил шляпу на стол и сел рядом с ней.
 — А ты ничего, — сказал я.
 — Сама знаю, какая я. Тоже мне новость.
 — Вполне ничего, — сказал я.
 — Странный ты сегодня. Дан.
 — Недовольна? — сказал я.
 — Чем недовольна?
 — Ну, что я пришел…
 — Ты лучше скажи, зачем пришел.
 — Брось упираться, — сказал я.
 Она была совсем рядом, рукой дотронуться можно, и я притянул ее к себе. Она даже не попыталась запахнуть халат и подчинилась без малейшего сопротивления.
 — Странный ты тип, Дан, — сказала она.
 — Почему это?
 — Никто о тебе ничего не знает у Ника…
 — А что надо обо мне знать?
 Она медлила с ответом, а я уже расстегивал ей лифчик. Ей было лет девятнадцать. Не больше. У Ника всегда бывает свежатинка.
 — Откуда ты родом?
 — Оттуда…— ответил я, неопределенно махнув рукой.
 — Из Чикаго?
 — Угу.
 — Смешно, — прошептала она. — Они всегда сначала напиваются, а потом уж к нам лезут. Как будто без этого не решаются.
 — Вы их неплохо выставляете, — сказал я.
 — Но не тех, которые нам нравятся, — ответила она с вызовом и приблизилась ко мне.
 Я все сидел на столе, как раз удобно, чтобы целовать ей груди. Это заняло добрых пять минут. Она закрывала глаза и прижималась к моим губам душистой кожей. Я собирался уже раздеть ее догола одним движением, но она меня опередила. Я уже снял с нее, из-под халата, прозрачный лифчик. Живот был совсем без волос, голый и золотистый.
 — Странный ты…— повторила она, высвобождаясь. — Что, так на столе и будешь сидеть?
 — А ты откуда родом? — спросил я в свою очередь.
 — Из Бруклина.
 Она засмеялась и потянула меня за руки, чтобы поднять со стола.
 — Не стану врать, что родилась в самом шикарном доме на юге от Центрального парка.
 — Да и не нужно. Скажи лучше, ты в форме? — Она потянулась.
 — Вполне.
 Я сбросил пиджак, а она растянулась на кровати. Я скинул башмаки и все остальное. Она зажгла сигарету и спокойно курила, поглядывая на меня краешком глаза. Я уже собрался прилечь к ней, но она остановила меня жестом.
 — Достань виски на кухне.
 — Я не пью, — ответил я. — Редко.
 Во рту еще был вкус спиртного, что я выпил час тому назад.
 — Виски тебе бы не помешало, — сказала она, подтрунивая.
 Я прекрасно понимал, на что она смотрит.
 — Не боись, — сказал я ей, — эта штука заработает, когда надо.
 — А я думала, что тебе надо немного горючего, — сказала она.
 — Бак полон под завязку.
 — Тогда иди сюда…
 Она свесила руки с кровати и потушила сигарету в стоявшей на ковре пепельнице. Я подошел и растянулся рядом с ней. Несколько мгновений я ласкал ее. Она молчала и не смотрела на меня.
 Я начал думать о том, что со мной случилось. Я попытался целовать все ее тело, сверху донизу. Обычно это помогает, даже когда я очень устал.
 Никакого эффекта.
 Я продолжал, зная, что мои поцелуи начинают ее возбуждать. Ее голый живот был теплым и крепким, словно золотистая слива на солнцепеке.
 Внезапно я отодвинулся. От нее резко пахло мылом.
 К черту. Лучше уж спать со стиральной машиной.
 Я отстранился и встал. Она раскинула руки и повернула голову набок. Легкая улыбка открывала белоснежные зубы, а ногти цвета бычьей крови впивались в раскрытые ладони. Грудь учащенно вздымалась.
 Поняв, что я ухожу, она резко села.
 — Дан! Что случилось?
 — Ничего.
 — Не уходи.
 — Нет.
 — Почему? Дан… Я тебя умоляю…
 — Ты была права, — сказал я. — Ничего не выходит. Ты тут не причем. Я хотел убедиться и теперь, к сожалению, знаю.
 — Дан… Прошу тебя… Ты меня так завел…
 — Ладно, ладно, — сказал я. — Ложись. Мы это дело устроим.
 Она вновь растянулась, а я сел рядом с ней и сделал уж все, что только мог. Не так уж это было весело, но бывает работенка и похуже. По крайней мере, она была чистая. Через несколько минут я увидел, как ее тело напряглось и раскрылось, ладони снова сжались, а затем раскрылись, и вот она уже лежала на спине, спокойная и расслабленная.
 — Дан…— прошептала она. — Миленький.
 — Все в порядке?
 — Дан… Мне очень, очень было хорошо.
 — Рад за тебя, — сказал я.
 — Не слишком было неприятно. Дан?
 — О! — прошептал я, — не хуже, чем на бегах ставить…
 — Скотина ты. Дан… но… ты еще попробуешь?
 — Не вижу необходимости, — сказал я. — Результат, на мой взгляд, скорее плачевный.
 — Я так не считаю, — сказала она. — С тобой мне все равно.
 — Я тоже так думаю, — сказал я. — Я пришел к тебе, чтобы узнать, могу я еще или нет. Результат налицо. Не могу.
 — Мне ты сделал очень хорошо.
 — Спасибо. Ты с другой девочкой спать еще не пробовала? Мне кажется, что это как раз чего тебе надо.
 — Ну… Я бы не прочь попробовать, — сказала она. — Думаешь, будет так же хорошо?
 — Мне-то уж точно все равно.
 — Не волнуйся. Дан. Есть же лекарства.
 — Брось трепаться, — сказал я. — Соображаешь… в моем-то возрасте?
 Я вдруг понял, что мы болтаем очень по-дружески, уж и не думал, что так будет. Смешно. Может, женщинам нравятся импотенты. Полноценный мужчина их всегда немного пугает. Боятся, что им больно сделают. А импотент — это ровно как добрая подружка.
 — Со всеми случается, — сказала она. — Я-то уж знаю.
 — Да из десяти твоих клиентов девять вдупель пьяны, — сказал я. — Нет ничего лучше, чем нажраться, чтобы вы отвязались.
 — И это правда, — призналась она. — Но ты-то не пьешь. Может, тебе просто надоело? А если тебе с парнем попробовать?
 Она рассмеялась, увидев мое нахмуренное лицо.
 — А, пошла бы ты…— сказал я. — Уж лучше с кобылой!
 — Ты ей и больно-то не сделаешь…— хихикнула она.
 Ну, опять вроде как с доброй подружкой. Я промолчал.
 — Можно и другое попробовать, — сказала она. — Двух женщин, трех…
 — Целый пансионат, чего уж там, — сказал я.
 — Или черненькую. Говорят, они…
 — Заткнись!..
 На этот раз я обозлился. По-настоящему. Прямо из себя вышел.
 Она непонимающе глядела на меня. Хорошо, что больше ничего не сказала. А то бы я ей врезал.
 Я отвернулся и молча стал одеваться. Я слышал. как она шебуршится на кровати. Злость прошла.
 — Дан, — сказала она шепотом, — прости меня… Вообще-то, славная она девочка.
 — Ладно, — сказал я. — Все в порядке,
 — Не расстраивайся. Дан… Я… правда… Дан, спасибо тебе.
 Господи Боже, да она меня почти растрогала, шлюха этакая. Чем у них только башка набита?
 Что их заставляет говорить такие вещи?
 Она встала и мелкими шагами двинулась к креслу за халатом.
 — Хочешь кофе, Дан? Я застегивал штаны.
 — Не откажусь.
 Я схватил ее, когда она проходила мимо. Она вздрогнула от страха и встревожеино уставилась на меня. Я обхватил ее за плечи и поцеловал по-дружески.
 — Спасибо, сестренка.
 Она сразу же успокоилась, ответила на мой поцелуй и помчалась в крохотную кухоньку. Слышно было, как она стучит посудой и зажигает газ. Она напевала популярный мотивчик.
 Я оставил свой пиджак там, где он был, и погрузился в кресло. Ноги меня больше не держали. Я чувствовал себя безумно усталым. Хоть в инвалидную коляску садись.




 X


 Она вскоре вернулась с кофе и яичницей на подносе. Пока она расставляла чашки и тарелки на складном столике, я спросил ее:
 — Так что, правда тебе понравилось, не хуже, чем раньше?
 — Когда это раньше? — не согласилась она. — Не слишком-то часто ты заходишь…
 — В общем, большого впечатления на тебя это не произвело, — сказал я,
 — Господи, — ответила она, — немало здесь перебывало народу с тех пор, знаешь ли. Но вот так, как ты мне сейчас сделал…
 Она покраснела.
 — Не люблю я про это говорить, Дан. Я, может, и шлюха и все такое, но говорить про это не люблю. Когда за деньги, то совсем другое.
 — У тебя нет дружка, чтобы так же тебе делал? — спросил я.
 — Нет, — ответила она. — Был один, он-то меня на панель и пристроил, Дан, только он был грязный тип. Ему лишь денежки подавай. А я-то думала, что он меня любит, потому и согласилась на это ради него, а он надо мной надсмеялся. С тех пор я больше его и не видела. У него и другие девочки были. Потом ему пришлось уехать из Нью-Йорка после какой-то там истории с ребятами Люки Лучьяно  note 1 .
 — Так почему ты не бросила? — спросил я.
 — Не подыхать же вечно с голоду, Дан. Работенка не такая уж плохая. А ты-то почему не бросаешь эту работу?
 — У меня жена и ребенок, — сказал я. — И я их очень люблю. Верно ты говоришь, работенка не такая-то уж и плохая.
 — Везет тебе, — сказала она. — Хотя вообще-то я предпочитаю жить одна.
 — Столько подружек живут вместе, — сказал я. — Наверно, так все-таки полегче.
 — Не знаю. Дан. Мне бы скорее хотелось…— она заколебалась.
 — Ну, чего, говори, — сказал я, наливая себе кофе.
 — Мне бы хотелось жить с таким парнем, как ты. Дан. Сильным и очень нежным. И ты бы мне делал еще, как сегодня.
 Она уселась мне на колени, вовсе не заботясь о том, что у меня в руках чашка опасно подрагивает.
 — Ты не хочешь, Дан.
 Вот здорово. Я приперся, сказал девке, что переспать с ней хочу, у меня ничего не вышло, ну ни на йоту, а она ко мне клеится, как пластырь. Психопатки все они.
 — У меня же жена и ребенок, говорю тебе. Я вздрогнул от стыда, подумав о Шейле. Шейле, которую я столь жестоко разочаровал прошлой ночью. Шейла. На секунду я представил не себя с этой шлюхой, а Шейлу с другим мужчиной, и сердце мое закровоточило от бешенства. Так вот всегда. Женишься, спишь с другими девками без малейшего стыда. А как вообразишь свою жену с другим, хочется все вокруг в щепки разнести. Совсем разные вещи. Мужчина жене никогда не изменяет.
 — Очень мило с твоей стороны, — сказал я. — Но не хочу. Ты заслуживаешь лучшего, чем импотента.
 Мне нравилось ласкать ей грудь. Розовый сосок натянул прозрачный шелк халата. Она обескураженно махнула рукой и половина моего кофе пролилась на блюдечко.
 — Стоп, — сказал я. — Это неосторожно. А ну-ка, вставай да поживее. Поведу тебя в кино.
 — Вот здорово! — сказала она. — Как будто мы жених и невеста.
 — Точно, — согласился я.
 Само собой понятно, что не стану ей говорить, зачем я веду ее в кино. Ни ей не скажу, ни кому другому. Даже самому себе. Я старался об этом не думать.




 XI


 Когда она кончила одеваться, было уже два часа пополудни. Это всегда занимает больше времени, чем кажется, но это меня даже устраивало. В кино будет больше народу.
 А кинотеатр, куда ее вести, я уже выбрал: маленький кинозал рядом с женским колледжем, всегда полный. Конечно, мой замысел может и плачевно провалится, но у меня было в запасе еще одно решение.
 Мы вышли из ее квартиры, и лифт спустил нас в вестибюль. Я украдкой взглянул на нее. При всей ее молодости, походка и манера одеваться как-то сразу выдавали, кто она есть. Мне в голову пришла мысль: удалось же мне скрыть нечто гораздо более постыдное. Удалось и еще удастся.
 А для чего все это? — подумал я, подтрунивая сам над собой. Все мои старания, годы работы у Ника? А в конечном счете, вот я стал импотентом. А, ладно!.. Теперь я успокоился, это быстро вернется.
 Странно все. Вчера, с Шейлой, я был подавлен. Сегодня, с этой девкой, обозлился. Тоже сморозила не то. Теперь я чувствовал себя спокойным, как никогда.
 Я знал, что мне делать.
 Она шла рядом со мной. Ничего девочка. Ноги, груди, мордашка — все по высшему разряду.
 Нужно уметь выбирать свое алиби.
 Мы дошли до кино, и я взял два билета.
 Я шел за ней по сверкающей железной лестнице, устланной толстым ковром. Луч электрического фонарика билетера прорезал тьму. Он посмотрел билеты.
 — Вместе не получится, — сказал он. — Потом пересядете.
 Везет же старине Дану.
 Она уселась, а я на два ряда дальше.
 Через десять минут я бесшумно встал и пошел в глубь зала. Я нашел запасной выход и очутился на улице. Мимо проходило свободное такси. Я уже было поднял руку.
 Нет, никаких такси. Метро.
 Я взглянул на часы. Времени больше, чем достаточно.
 Я бросился к метро.




 XII


 Прежде чем войти в замызганный кабак, где я накануне встретился с Ричардом, я, не привлекая внимания, посмотрел направо и налево. Народу было мало. Негры, полукровки, да и белые тоже. Нейтральная полоса.
 Я вошел, специально поглубже надвинув шляпу, и направился прямо к лестнице.
 Мужчина за стойкой едва взглянул на меня. Терпкая сырость коридора обдала меня, и я глубоко вдохнул, чтобы снова к ней привыкнуть.
 Я нашел дверь и вошел без стука, стараясь не шуметь. Ричард спал, растянувшись на грязном диване. На столе пустая бутылка. Ни Энн, ни Салли. Везет, даже слишком. Но комната была пропитана их запахом. Я почувствовал, что мое тело само собой напрягается, чего не было ни с Шейлой, ни со шлюхой из бара Ника.
 Ричард. Он мне за это заплатит.
 Одним прыжком я оказался верхом на нем и сжал ему горло.
 Он не успел закричать. Я жал изо всех сил и чувствовал, как под моими пальцами прогибается подъязычная кость.
 Осторожно, следов не оставлять. Я его почти сразу отпустил и, не давая ему перевести дух, накрыл ему лицо одной из дырявых диванных подушек. А затем я надавил на подушку. Его узловатое тело извивалось словно угорь и чуть не ускользнуло от меня. Я почти лег на него, пытаясь усмирить. Я зажимал ему ноги. Я отчаянно налегал, но его колено больно заехало мне в низ живота. Закружилась голова, меня затошнило, но подушки я не выпустил и сумел пригвоздить Ричарда к желтой обивке. Его руки вцепились в мое правое запястье, силясь сбросить, но я заложил правую руку под его затылок, а уж из такого захвата Ричарду никак не вырваться.
 Он бился добрых пять минут. Силы оставляли меня, глаза прямо выскакивали из орбит. Я чувствовал, как пот торопливыми каплями катится по груди и как прилипает к напрягшимся мускулам рубашка.
 Рука Ричарда все цеплялась за мое запястье, но пальцы ослабли. Я с усилием высвободился.
 Больше давить незачем.
 Не снимая подушки с его лица, я быстренько обыскал карманы. Грязная записная книжка. Мелочь, Всякие отвратительные штуковины. Талоны с бегов. Блокнот. Остальное не представляло опасности.
 Теперь надо пошевеливаться.
 Я приподнял подушку. Красивого было мало, Я пошел к столу, взял бутылку, осторожно обернув ее носовым платком, и поставил рядом с ним, предварительно окропив спиртным лицо и одежду.
 Мало шансов, что этот номер пройдет. Но кто же будет разбираться, действительно ли этот полукровка, обнаруженный в подвале вонючего гарлемского кабака, умер от кровоизлияния.
 Фараоны, во всяком случае, этим заниматься не станут.
 Я осмотрел комнату. Все как раньше. Я привел одежду Ричарда в порядок. Уже когда обыскивал, я старался не слишком-то его трепать. И хорошо сделал. Он был твердый и холодный, словно бетонная глыба. Всегда так бывает, когда умирают, совершая усилие.
 Я быстро вышел. За моей спиной вроде бы открылась дверь. Я обернулся. Нет. ничего. Я пожал плечами и поднялся по лестнице. Пересек зал и очутился на улице.
 Уже время. Прошел час. Ладно. Я повернул обратно и вошел в метро.
 До кино я добрался быстро. У запасного выхода никого. Я толкнул дверь с надписью «вход воспрещен». Снова сыроватый коридор. Совсем как тот, другой.
 Никаких угрызений я не испытывал.
 Я заглянул в темное стекло двери в зал. За ней никого.
 Я толкнул дверь. Голоса актеров сразу же обволокли меня, и я вздрогнул. В лицо ударил фонарик билетера. Он быстро шел ко мне.
 Вот глупость. Ну, что уж теперь, У меня был готовый предлог.
 — Что вы здесь делаете? Я протянул ему билет.
 — Где туалет?
 — Не сюда, — сказал он, рассматривая мой надорванный билет, который тотчас мне отдал. — Вот тут.
 — Спасибо, — сказал я.
 Через две минуты я вернулся в свой ряд. Мое место было занято, но я нашел свободное как раз впереди, куда я и сел. Я похлопал мою подружку по плечу.
 — Привет! — сказал я.
 Она схватила меня за руку, словно я призрак, и слабо вскрикнула.
 — Дан! — шепнула она. — Ты меня напугал!
 Она почти тут же выпустила мою руку и уставилась на экран.
 Все прекрасно.
 Но мне не понравилось, что она сжала мне запястье в том самом месте, за которое час тому назад цеплялся Ричард.
 А, черт с ним.
 Лучше уж о таких вещах вообще не думать.




 XIII


 Дальше все пошло, как я и думал.
 На следующий день появилась заметка из нескольких строк, а потом ничего. Я снова лежал рядом с Шейлой. Она только что уснула, а я опять констатировал, что мое состояние не улучшилось.
 В баре у Ника сегодня тоже ничего не получилось. Я и пробовать не стал. Я пытался овладеть собой, найти объяснение.
 Но, похоже, это было выше моих сил.
 Почему у меня ничего не выходит с этими девками? И с моей женой тоже? В ушах прозвенела произнесенная накануне фраза:
 «Или с черненькой. Говорят, они…»
 Может, потому, что те две негритянки пробудили в самом потаенном закоулке моего существа ощущение, что я негр? А это ощущение разбудило все унаследованные от предков ужасы и страхи: страх негра перед белыми женщинами…
 То, что называют комплексами. Может быть, это комплекс и есть. И ни сегодня, ни вчера, у меня не было ощущения, что я негр. Я продолжал чувствовать себя белым, не меньше, как всегда,
 Так в чем же дело? Не бывает, что ли, неосознанных комплексов? Может быть, все-таки, бывают?
 Я искал причину. Искал, а мои руки ощупывали тело, убеждаясь в моей недееспособности.
 Я умышленно искал не там, где надо. Ведь в глубине души я знал, чего хочу, и в конце концов себе в этом признался. Попробовал с Шейлой — безрезультатно. С другой белой — безрезультатно.
 Теперь мне нужно было негритянку. Вот и все. Я решил больше не медлить. Я должен был попробовать.
 Как и накануне, я встал украдкой, не поднимая шума.
 Было, наверное, часа три ночи. Открытых ночных заведений найдется, сколько душе угодно.
 Там-то я и найду мулаток.
 Мне хотелось какую потемнее. Потную. И пухлявую.
 Я быстро оделся и закрыл за собой входную дверь. Я рассчитывал вернуться раньше, чем Шейла проснется.
 Я прошел три квартала, прежде чем подвернулось такси. Я пробормотал шоферу какой-то адрес в районе Гарлема. Не так-то легко белому заполучить там то, что я искал. Но не зря же я уже пять лет вышибала, я знал местечки.
 Не такая уж редкость — белые, что котят сменить цвет кожи.




 XIV


 Заведение было невзрачным. Жалкий бар, каких много. Три-четыре женщины, пятеро-шестеро мужчин и бармен в замызганной куртке.
 Я заказал виски с содовой. Бармен обслужил меня. Когда он склонился ко мне, протягивая сдачу, я шепнул:
 — Девочки свободные есть?
 Он посмотрел на меня подозрительно.
 — Я от Льва Айки, — сказал я.
 — Порядок, — сказал он, успокоившись. Его черное лицо расслабилось. Он наклонился, позвенел бутылками, а затем выпрямился и протянул мне довольно потрепанную визитку.
 — В двух кварталах отсюда, — уточнил он. — Скажите, что вы от Джека.
 — Спасибо.
 Я оставил ему щедрые чаевые и вышел. Два квартала. Пять минут. Я вошел. Дом с виду довольно приличный. Вестибюль слабо освещен, а швейцар спит за своей конторкой. Я поднялся на седьмой этаж. Позвонил два раза, как рекомендовала карандашная пометка на визитке, что дал мне бармен. Мне открыла женщина лет тридцати, хорошо одетая, но слишком увешанная побрякушками. С виду никак не скажешь, мулатка она или просто мексиканка. Но я-то в таких вещах не ошибаюсь.
 — Входите, — сказала она, когда я протянул ей визитку и произнес имя Джека.
 Она закрыла дверь и задернула штору. Я пошел за ней. Она открыла другую дверь, приподняла другую штору. Теперь я оказался в довольно хорошо обставленной комнате.
 Я опустился в кожаное кресло.
 — Хотите очень черную? — спросила меня она.
 — Почернее, — ответил я.
 Как-то неуютно было под ее взглядом.
 — И не слишком худенькую? — спросила она опять.
 Она слегка улыбнулась.
 — А выбрать можно? — спросил я.
 — Конечно, — ответила она. — Я вам двоих пришлю.
 Она исчезла за другой дверью, а я стал ждать. Сердце билось быстрее, чем обычно.
 Она вернулась почти тотчас же, подталкивая крупную, очень черную девицу и молодую метиску посветлее, стройную и высокую, с безупречно правильными чертами лица. Первой было лет двадцать пять. Второй же — не больше шестнадцати.
 — Вот Рози, — сказала мне хозяйка. — А это Джо, — добавила она и положила правую руку на плечо молоденькой.
 Платье Рози было с глубоким вырезом, и ее черная кожа поблескивала в полумраке комнаты. Она улыбалась мясистыми накрашенными губами. А вторая неподвижно уставилась на меня.
 Хозяйка заметила мое колебание.
 — Можете обеих взять…— сказала она.
 Я вытащил бумажник. Она подошла ко мне, и я расплатился.
 — Рози, проводите господина.
 Я пошел за ними в третью комнату, совсем пустую, только широкая кровать в углу и раковина в подобии ниши за занавеской.
 Темный ковер на полу.
 В освещенной розовым ночником комнате было довольно темно.
 Рози уже разделась и растянулась на кровати. Охваченный подозрением, я взглянул на Джо. Все понятно, я рассмеялся.
 — Можешь уйти, — сказал я. — Не люблю мальчиков.
 Он улыбнулся, вовсе не смутившись. Рози тоже засмеялась.
 — Надула меня твоя хозяйка, — сказал я.
 — Пусть останется, — попросила Рози. Я снял пиджак. Джо расстегнул платье, и оно упало к его ногам. Он стоял совсем голый, в высшей степени бесстыдно.
 — Пусть останется, — снова прокудахтала Рози — не пожалеете.
 — Не люблю я такие штуки, — сказал я.
 — А вы уже пробовали? — невозмутимо спросил Джо. У меня прямо дух захватило.
 — И пробовать не хочу, — сказал я.
 — Идите сюда, — сказала Рози. — Бросьте об этом. Я могу французскую любовь сделать…
 — Я тоже могу, — сказал я.
 Я снял все, что на мне еще оставалось. Больше не было никакого основания беспокоиться смогу или не смогу. Но мне действительно не хотелось, чтобы этот мальчишка оставался в комнате. Но… можно ведь и по-другому.
 Я понял теперь, что зря волновался. В глубине души, я так и думал. Действительно, мне нужно негритянку, чтобы вновь стать мужчиной. Но теперь я хотел играть сам с собой в открытую.
 Не лягу с Рози. Результат был известен заранее.
 Но, ясное дело, если я только посмотрю на нее, на них двоих, то и с Шеилой никаких сложностей не будет. А Шсйла была мне необходима, что тут лукавить,
 Рози ждала. Я подошел к кровати и сел на краешек.
 — Иди сюда, — сказал я Джо. Он тут же подошел. Я глядел на Рози. Она ждала, ей уже не терпелось.
 — Давай, Джо, — сказал я. — А я погляжу.
 — Вы тоже ложитесь, — сказала Рози, сильно возбужденная.
 — Погляжу, — повторил я.
 Мальчишка, ничуть не смущаясь, приблизился к девке, изогнутые ляжки которой преподносили себя. Неспешно, но решительно, он овладел ею у меня на глазах. Это было нечто вроде незыблемого обряда. Ноги Рози напряглись. Я был почти зачарован. Я чувствовал запах женщины и следил глазами, как играют мускулы мальчишки. Спустя несколько минут Рози оттолкнула его. Он смотрел на меня, продолжая лежать рядом с ней.
 — Иди сюда,-сказала Рози. — Давай все вместе.
 — Нет, — сказал я.
 Она бесстыдно ласкала Джо.
 — Почему? — сказала она. — Я незаразная. — И Джо тоже.
 — Не в том дело, — сказал я. — Я хотел кое-что проверить. И проверил. Этого достаточно.
 Одним прыжком она очутилась на коленях и попыталась схватить меня. В мгновение ока я ощутил горячее и обвалакивающее прикосновение ее жадного рта, но схватил ее за курчавую гриву и высвободился. Я встал. Устоять было трудно. Как ослепление. Я до того хотел эту девку, что все тело ныло. А Рози, по всей видимости, жаждала меня отнюдь не меньше.
 Она неистово набросилась на Джо, и теперь слышались лишь их учащенное дыхание и слабый шорох сплетенных тел.
 Я добрался до ниши, где был умывальник. Наклонился, открыл кран, подставил голову. Постоял под струей несколько минут, задыхаясь от отчаяния. Немного успокоившись, я вернулся в комнату и стал медленно одеваться.
 Ни Джо, ни Рози больше не обращали на меня внимания. Я открыл дверь и вышел.
 На улице я глубоко вздохнул. Посмотрел на часы. Шестой час утра.
 Я направился к своему обиталищу




 XV


 Шейла спала все в той же позе. Ясно, что с моего ухода вовсе и не двигалась.
 Я стал тереться об нее и овладел ей, прежде чем она проснулась. Она не открыла глаз, но сомкнула руки у меня на затылке и отвечала на мои ласки, нетерпеливо предупреждая их.
 Потом она высвободилась, успокоенная и утомленная, с легкой улыбкой на губах. Я продолжал прижиматься к ней с некоторым смущением, потому что еще раз я бы не смог.
 — Дан…— сонно сказала она.
 — Да, — ответил я. — Прости меня и за вчера, и за сегодня.
 — Дан, ты вправду думал о твоих неприятностях?
 — Клянусь тебе, — сказал я. — Мне кажется, что я нашел решение.
 — Странно…— прошептала она. — Странно, что это оказывает на тебя такое действие.
 Действительно странно… Я бы никогда и не подумал.
 — Чуть переутомился, — сказал я. — Но теперь все прошло.
 Я вновь подумал о Рози и Джо, там на широкой кровати, и вновь силы прибавились. Но Шейла уже почти спала.
 — Нет… Дан… Прошу тебя… Я ужасно устала.
 — Почему? — удивился я. — После такой-то малости?
 Она уткнула лицо в руки.
 — Дан… прости меня.
 — За что? — сказал я.
 — Я так устала.,.. Дан. Я… Не знаю как тебе сказать…
 — Нашла себе другого? — спросил я резко, пересохшим голосом.
 Теперь она совсем открыла глаза.
 — Нет, ты так не думаешь. Дан? О, нет, только не это… Я… Не смею тебе сказать, Дан.
 — Мне все равно, в чем дело, — сказал я, — если только ты себе другого не завела…
 — Да нет никого другого, Дан… Это… О… Дан, это я сама, одна…
 Я рассмеялся, хотя и несколько оскорбленно.
 — А, всего-то…— сказал я.
 Она зарылась головой мне под мышку.
 — О, Дан, не надо бросать меня в таком состоянии. Ты мне нужен. Дан. И это мне нужно.
 — Не больно-то тебе это нужно, — сказал я слегка недовольным тоном.
 — Да нет же, Дан. Сам знаешь, самой — веселенького мало. Только устаешь и противно. Дан, если бы ты бросил меня на неделю, я думаю, что пришлось бы принимать успокоительное или же переспать с другим.
 — Ничего себе, — сказал я. Я рассмеялся. Ничего себе результат. Я убил Ричарда из-за той самой ночи, когда не получилось. А если бы я заболел или если бы пришлось покинуть Нью-Йорк, Шейла меня бы сама бросила. Если что-нибудь разнюхают, хотя, конечно, не разнюхают, ну хотя бы найдут того типа, что привел меня к Ричарду в первый раз. И Энн и Салли. И хозяина кабачка…
 Странно устроены мозги у преступников, внезапно подумал я. Воображаешь, что тебя станут преследовать угрызения совести, не дадут покоя ужасные видения.
 Дудки. Необычайно трудно заставить себя задуматься о последствиях содеянного.
 Нет, правда, на все это мне было теперь абсолютно наплевать.
 Важно было лишь то, что только что сказала Шейла.
 Значит, если я покину ее хоть на два дня, то… Но что заставляет меня оставаться с ней? Почему я не могу удалигься ог нее без этого ощущения пустоты? Потребность вернуться к ней. Знать, что она моя. Даже— не видеть ее, но знать, что могу увидеть, как только захочу.
 И это называется любовь?
 Не больно-то весело.
 Но тут уж, ясно, ничего не поделаешь.
 Дойти до такого. Жить с женщиной, которую мне трудно было хотеть физически… это мне было только что так ясно доказано, что яснее не бывает. С женщиной, которая не может обойтись без мужчины настолько, что готова заменить меня через два дня, если бы я на два дня исчез.
 Но я понял, что это-то все-таки и есть любовь. Что именно это причиняет страдание.
 Я не мог представить Шейлу с другим. Или когда она сама. Ладно. Черт с ним.
 Есть же еще другие черненькие. А Ричарда больше нет. Господь допустил, Ричард, чтобы я от тебя избавился. Шенлу я сохранил, на тебя мне наорать.
 Спокойной ночи. Дан.




 XVI


 Я вышел от Ника на минутку, послали кое-куда. Разносчики газет продавали специальный выпуск.
 Я прочел, не понимая заголовки на первой полосе: «Негр переступил черту, чтобы убить своего брата… Любовница жертвы обвиняет… Полиция разыскивает Дана».




 XVII


 Энн быстро захлопнула дверь телефона-автомата и вышла на улицу. Она чувствовала, как ноги ег подгибаются. Чтобы не привлекать внимания, пришлось прятать дрожащие руки.
 Она торопливо спустилась вниз и свернула в первую улицу налево. Через квартал она увидела кафе. где Шейла назначила ей свидание.
 Она вошла и села; в это кафе она могла войти, не слишком привлекая внимание.
 Она слышала, как газетчики выкрикивают специальный выпуск. Журналисты времени не теряли. Полиция тоже.
 Дверь открылась, и на пороге появилась хорошенькая блондинка. На ней была синяя бархатная шляпа. как условились по телефону. Быстро окинув взглядом зал, она подошла к Энн.
 — Вы миссис Паркер? — спросила Энн.
 — Да, — ответила Шейла.
 — Мне надо вам кое-что сообщить. Можно нам здесь оставаться?
 — Конечно, — отрывисто сказала Шейла.
 — Очень трудно говорить.
 Шейла посмотрела на нее и взяла свою сумочку. Лицо молодой мулатки потемнело.
 — Не нужно денег. Я только ради Ричарда.
 — Ричарда? Ах, да. Эта глупая выдумка. Так называемый брат Дана.
 — Это не выдумка. — сказала Энн. — Уходите из дома куда-нибудь, пока не поздно. И не показывайтесь. Дан и вас убьет.
 — Глупости говорите. — прошептала Шейла.
 — Я видела, как Дан убил своего брата, — сказала Энн. — У Дана негритянская кровь. Он негр. Он боялся, что Ричард вам об этом расскажет. Слишком вами дорожит. Он убил Ричарда, чтобы больше не бояться. Но я видела, как он выходил из комнаты. Ричард был мой парень.
 Она говорила отрывисто, монотонно, а Шейла глядела на нее широкими от ужаса и неверия глазами.
 — Это чушь, — сказала она. — Вы путаете, это был не Дан. Дан не негр.
 — Да нет же, — сказал Энн, — в нем четверть негритянской крови. А может быть и больше.
 — Чушь, — повторила Шейла, — было бы заметно.
 — Сами знаете, что заметить трудно, — сказала Энн.
 — Но Дан не смог бы убить человека. — сказала Шейла. — Тем более своего брата…
 — Это его ремесло — людей калечить, — с горечью сказала Энн. — Он небось ничего и не почувствовал. А мой парень мертв. Но я отомщу.
 Она встала. Она была крайне возбуждена.
 — Что за глупости вы мне рассказываете, — сказала Шейла. — Быть такого не может.
 — Купите газету, — сказала Энн. — Там написано. Полиция уже все проверила.
 — Дана арестовали? — спросила Шейла, внезапно мертвенно побледнев.
 — Скоро, наверное, арестуют.
 — Почему же его не арестовали, прежде чем напечатать в газетах?
 — Видно, хозяин заведения, где он работает, подмазал фараонов, — сказала Энн. — Не больно-то им нужны такие истории. Они, наверное, ждут, пока он на свет вылезет.




 XVIII


 Дан швырнул пятицентовик разносчику и буквально вырвал у него из рук газету. Там была фотография Энн и вся история. Его фотографии не было. Везет.
 Он посмотрел направо, потом налево. Безобидные с виду прохожие. Медленно проезжало такси. Он дождался, когда оно поравняется с ним. быстро махнул рукой и в несколько секунд оказался в машине. Сквозь заднее стекло он увидел, как двое мужчин выбежали на мостовую и смотрят вслед. Он поторопил шофера.
 — Быстрее.
 — Куда? — буркнул шофер.
 — Пошевеливайся, крути баранку. Таксист повиновался, и мотор взревел.
 — Следующий поворот направо, — сказал Дан. Он покопался в кармане и вытащил две долларовые бумажки.
 — Давай вперед. На повороте сбавь скорость. Таксист сделал, как сказано. Дан открыл дверцу.
 — Поезжай вперед дальше, жми на всю катушку.
 Он спрыгнул на тротуар. Как раз напротив был вход в метро. Он пересек улицу, вбежал в вестибюль.
 Тормоза полицейской машины протяжно взвизгнули на повороте.
 Вся хитрость в том, что не надо слишком прятаться.
 И не слишком удаляться от Шейлы.
 Он думал на ходу.
 К девке, у которой он был накануне. Она приготовила ему кофе, приняла, ничего не спрашивая. Она его не бросит.
 К Нику она приходит обычно часов в десять.
 Ом повернул в другую сторону. Всего лучше пойти прямо к ней. Может, она дома.
 Он шел быстро. Навстречу попадались ничего не выражающие лица. Он затерялся в толпе, стараясь сосредоточиться на самом главном.
 Не попасться фараонам.
 Но лучший способ им не попасться, это, конечно, вообще о них не думать, как будто их вовсе ни свете нет.




 XIX


 В прихожей Мюриэл стала стягивать перчатки. Услышав короткий звонок, она вздрогнула. Повернулась и вернулась к двери. Сняла цепочку, повернула ручку.
 Дан быстро, крадучись протиснулся в квартиру и захлопнул лакированную дверь.
 — Привет, — сказал он. — Долго же тебя не было.
 — Ты меня ждал? — удивленно спросила она.
 — Внизу, — сказал Дан шепотом. — С половины шестого.
 — Ты что, думаешь, я день напролет дома околачиваюсь, бью баклуши? Кажется, разозлилась.
 — Мне нужно остаться у тебя, — невозмутимо сказал Дан.
 — Ты с ума сошел. Дан… Ко мне… столько народу ходит. Ты не можешь здесь остаться.
 — Вчера ты прекрасно хотела, чтобы я остался.
 Она резко ответила:
 — Чего ж ты не воспользовался…
 — Зато ты неплохо попользовалась. — ответил он, подошел ближе и схватил ее за руку.
 Она побледнела.
 — Отпусти, грубая скотина! Ты что, не соображаешь…
 Она стала отбиваться и извиваться. Ей удалось вырваться. На глазах у нее выступили слезы.
 — Ой, Дан… Силы своей не чувствуешь… Он опустил руки и потупил голову.
 — Послушай меня, Мюриэл. Меня разыскивает полиция.
 — Что ты натворил?
 — Парня одного кокнул. Моего брата. Прочти газету.
 Мюриэл разинула рот.
 — Так это ты?
 Он молча кивнул.
 — Послушай, Мюриэл, — вдруг опять заговорил он, — все это неважно. Мне нужно у тебя остаться. Не могу уходить из этого квартала.
 — Почему это?
 — Из-за жены. Мне надо оставаться в этом квартале.
 Она пожала плечами.
 — Думаешь, мне хочеться с фараонами связываться? Вот что, милый мой, уходи-ка отсюда, если не хочешь, чтобы я тебя…
 Она на секунду запнулась, и потом решительно сказала:
 — Вали. Давай, по-быстрому. Я не хочу тут у себя фараонов… Я знаю, что такое попасть за решетку.
 Он глядел на нее непонимающе.
 — Мюриэл… мне надо остаться… Моя жена уйдет…
 — Да оставь ты ее в покое, жену. Ты ей уже сказал, что ты негр?
 Лицо Дана ожесточилось. Он с усилием задышал.
 — Попробуй только повтори, — сказал он. — Не советую…
 Мюриэл попятилась. Дан застыл неподвижно, весь напрягшись.
 Одним махом она кинулась в спальню и захлопнула дверь за собой. Он ринулся вперед, но ключ уже повернулся в скважине.
 Дверь затрещала. Он слышал за ней, как девица двигает мебель. Дверь содрогнулась под ударом, затем раздался выстрел. В двери появилась дырочка, и от нее отломилась щепка.
 Дан остановился. Он посмотрел на ранку в дереве. С другой стороны двери раздался голос Мюриэл.
 — Давай, отчаливай. Убирайся, не то я позвоню в полицию.
 Было слышно, как она снимает трубку. Он отступил назад, медленно, не оборачиваясь. Схватился за дверную ручку. Очутился на лестничной площадке. Губы его шевелились, выговаривая неразборчивые. путаные слова.
 — Шейла…— вымолвил он наконец.
 Он хотел уже вызвать лифт, но передумал и стал спускаться пешком по лестнице, продолжая разговаривать сам с собою.
 — Нужно тебя увидеть. Мне нужно знать. Он спустился вниз. Чем больше он приближался к улице, тем тверже становилась его походка. Бросив быстрый взгляд, он убедился, что никто его не караулит. Он вышел на улицу незаметно.
 Он прошел несколько метров, а потом стал копаться по карманам. Сосчитал оставшиеся деньги: около тридцати двух долларов. Ровным счетом ничего.
 Полностью отдавая себе отчет в том, что делает, он повернул обратно и вошел в дом, который только что покинул. Перила прогибались под его сжатыми пальцами. Дверь была еще открыта. Мю-риэл со страху даже не шевельнулась.
 Он бесшумно вошел в квартиру и сильно хлопнул дверью. Подошел к двери спальни и затаил дыхание.
 Он ждал.




 XX


 Шейла шла слоено во сне. Заметив газетный киоск, она полезла в сумочку за пятицентовиком и увидела. что так ее и не закрыла.
 С затаенным страхом она уставилась на газетный лист, еще липкий от свежей краски. Там были фотография той самой девицы, с которой она только что встречалась, и рассказ об убийстве со всеми подробностями, которые только могут разнюхать репортеры, когда постараются.
 Домой она решила не возвращаться. Ее там, наверное, уже ждут.
 Она обернулась. Какой-то тип, читавший на ходу газету, остановился.
 Она подошла к нему.
 — Вы из полиции. — сказала она. Тот и не стал отрицать. Улыбнулся, полез в карман и вынул полицейский значок.
 — Лейтенант Купер, — представился он. — Да в общем-то я и не прятался, — сказал он, словно извиняясь.
 Видимо, он был слегка смущен, что его так быстро раскрыли. Молодой, довольно симпатичный.
 — Я знал, что вы убегать и не помышляете, — добавил он. — Дело обычное. Мы следили за черномазой.
 — У меня дома тоже фараоны? — спросила Шейла. — Слушайте, не говорите, что нет. Незачем хитрить. Я не хочу возвращаться домой. И убегать не собираюсь, и вообще мне…
 Она запнулась.
 — … мне глубоко плевать на то, что будет с Даном, — решительно закончила она. — Я хочу позвонить домой. Можно?
 Она улыбнулась ему. Красивая, хотя немного вульгарная. И бедра слишком широкие, понятно — блондинка.
 — Без проблем, — сказал молодой человек, — но только я вас провожу.
 С этим нетрудно будет сладить.
 Он проводил ее до ближайшего автомата, а сам остался на улице, достаточно далеко, чтобы не слышать ее разговора. Она улыбнулись, пожала плечами, приоткрыла дверь.
 — Идите сюда, — сказала она, — мне нечего скрывать, понятно? Если кого и надули в этой истории, так не вас же, а меня.
 Он чуть смутился и остался у двери автомата.
 — Скажу только сиделке, чтобы отвела ребенка к моей матери, — сказала она. — А потом, полагаю. надо будет пойти с вами в полицию, а еще я хочу взять адвоката. У вас там, думаю, посоветуют кого-нибудь. Я вовсе не собираюсь оставаться женой преступника.
 Купер одобрительно кивнул.
 — Дайте-ка я позвоню, — сказал он. — Они у вас. Скажу, чтобы выпустили сиделку. И чтобы ничего не ломали и не уносили, — добавил он. — Так оно будет надежнее.
 Она уступила ему место и сообщила номер.
 — Благодарю вас, — сказала она, постаравшись, чтобы звучало проникновенно.
 Он покраснел, потому что она смотрела ему прямо в глаза. Она была хорошо одета и вовсе не похожа на всех тех шлюх, с которыми ему обычно приходилось возиться. А муж ее, убийца, был негр. Странная женщина. Уж не из-за нее ли все и произошло? Он дозвонился и все уладил в нескольких словах.
 — А вы не знаете…— застенчиво спросил он.
 — Что?
 — Может, у вашего мужа преступное прошлое? Может, вам известны какие-нибудь его противозаконные поступки, до того. как он убил брата?
 — Нет, — сказала Шейла. — А что?
 — Да понимаете, — сказал Купер, — с хорошим адвокатом он может и выпутаться. Ведь есть только показания бармена и той женщины. Этого вполне уже достаточно, чтобы отправить его на электрический стул, но, если, скажем, жертва пыталась его шантажировать… Видите ли, нас кое-что в этом деле смущает, а главное, что ваш муж уж слишком похож на белого.
 — Ну и что? — спросила Шейла.
 — А то, — сказал Купер, — что случай не такой уж простой. Да и не знаешь никогда, что может придумать толковый адвокат… Ну, не знаю… что его мать изменила отцу, и он в самом деле белый. Люди воображают, что негры вот так могут перейти черту. Надо их успокоить. Я хочу сказать, что здесь, в Нью-Йорке, дела обстоит по-другому, дискриминации меньше, а вот на Юге ужасный шум поднимется.
 — Понимаю, — сказала Шейла.
 — Так что, если вы знаете что-нибудь другое, за что его можно было бы посадить…
 — Вы соображаете, о чем меня просите? — сказала Шейла.
 — Но вы же сами сказали, что вам плевать, что с ним будет, — сказал Купер.
 — Это-то уж конечно…— прошептала Шейла, — только я с ним все-таки пять лет прожила. И ребенок у нас.
 Она вдруг ясно осознала происходящее и остолбенело взглянула на Купера.
 — Скажите…— сказала она. — Его что, арестуют, будут судить, убьют?
 — Не знаю, — смущенно сказал Купер.
 — Господи Боже!. — сказала Шейла. — Боже милосердный!




 XXI


 Мюриэл тревожно прислушивалась. Она не позвонила в полицию, только подняла и положила трубку. Она со страхом смотрела на маленький револьвер, из которого только что выстрелила. Но даже с ним в руках она не чувствовала себя в безопасности.
 Она услышала, как сильно хлопнула дверь, а потом наступила тишина. Дан, верно, ушел. Здесь ему делать нечего. Странно было думать, что он собирался убить своего брата, когда она, накануне, отдавалась его ласкам. Она старалась не вспоминать, что именно он ей делал в тот момент и больше не помнила, приятно ей было или противно.
 Дан, наверное, ушел. Но надо проверить.
 Она сняла трубку, тихонько положила обратно и набрала номер полиции. Потом она стала говорить, как будто дождалась ответа. Сообщила адрес и подробности. Сказала спасибо и снова встряхнула аппарат.
 Дверь затрещала и разом открылась. Подпиравший ее стол, на который она нагромоздила два стула, оказался шуточной помехой. Все обрушилось. Мюриэл не успела наставить на Дана револьвер. Он уже примял ее всем своим весом, затыкая ей рот твердой, холодной ладонью. Она закрыла глаза и перестала сопротивляться.
 — Молчи, — выговорил он ровным голосом. — Молчи, а не то задушу. Сейчас уберу руку, но только брыкнись — задушу. В два счета, уж будь уверена.
 Она почувствовала, как его рука отодвигается. Во рту у нее все болело. От другой его руки наверняка синяк на шее. Ей уже было не так страшно. Может, он хотел ее убить.
 — Где у тебя деньги? — прошептал он.
 — Нету…— еле слышно сказала Мюриэл. — Почти ничего нет, — поспешно добавила она, увидев как переменилось его лицо.
 — Где деньги? — повторил он.
 — Только пятьдесят долларов, — сказала она.
 — Брось шутить, — сказал Дан. Он говорил все тем же ровным, безразличным тоном.
 — Клянусь тебе. Дан…
 — Где твоя сумка?
 — Не в сумке. Дан. В сумке всего лишь долларов десять-двенадцать.
 Она заплакала.
 — Дан, у меня почти нет денег. Что я могу поделать?
 — Давай сюда деньги. И пошевеливайся.
 Она, покачиваясь, встала и у же хотела схватить маленький револьвер. Кулак Дана еще сжался. Удар пришелся в правую грудь. Она чуть не взвыла, а он уже стоял и сдавливал ей рот, но почти тотчас же ее отпустил. Она почувствовала вкус крови но рту. Слезы выступили в уголках ее густо накрашенных глаз.
 — Пошевеливайся. — повторил Дан.
 Она и не двинулась. Что-то мешало ей повиновиться. Что-то расслабляло ее, делало ватной и безучастной, лишало защитных реакций.
 Дан резким движением разорвал лиф ее платья и принялся ее раздевать. Она попыталась удержать его руки.
 — Хочешь, покажу, в каком месте лучше всего сигаретой прижечь? — спросил он.
 — Дан! Умоляю тебя!..
 Он отпустил ее.
 — Давай сюда деньги. Предпоследний раз тебе говорю.
 Она сдалась, пошла к комоду и открыла верхний ящик. Дан следил за ней взглядом. Она перерыла стопку шелкового белья и протянула Дану пачку денег. Он молча засунул ее в карман.
 — Ты не звонила в полицию, — сказал он вдруг. — А то бы они уже здесь были.
 — Нет, не звонила.
 — Я так и знал, — сказал он. — Я слушал, плохая из тебя актриса.
 Она опять заплакала.
 — Дан… Я… Вчера вот как хорошо было. Мне больно. Ты сделал мне больно. Ты мне что-то сломал, я уверена…
 — Сколько тут? — спросил Дан, не двигаясь.
 — Двести долларов. Все, что у меня есть, уверяю тебя.
 Она всхлипывала, держась за грудь.
 — Уходи, Дан. Оставь меня. Больше я ничего сделать не могу. Ты взял все мои деньги.
 — Так, значит, вчера хорошо было…— сказал Дан.
 Он покачал головой.
 — Мне тоже, — сказал он. — Вчера ты бы согласилась, чтобы я у тебя остался.
 — Надо бы было по-честному, — сказал он, — повторить сейчас, как вчера. Ты бы получила сполна на твои двести долларов. Но ни малейшего желания. Вчера я просто хотел знать. И только. Вчера мне это ничего другого не дало.
 — Замолчи, Дан. Скотина ты, животное.
 Он покачал головой с несколько удивленным видом.
 — Все вы так говорите: ты, клиенты Ника, газеты. А я честно свое дело делаю. Не моя вина, что мой брат свое не сделал. Не моя вина. что ты не сделала свое. Вчера ты догжна была с меня денег потребовать. И не настраивать меня, будто я могу тебя о чем-то попросить. Мне нужны эти деньги. Вот если бы я мог остаться у тебя, разузнать, что делает Шейла… Но ты не захотела. Приходится вот так поступать. Я бы и сейчас повторил, если бы одно и то же могло произойти дважды.
 Мюриэл смотрела на него, напуганная его приглушенным безразличным тоном.
 — Они станут допытывать, как это я стал белым, — продолжал он. — Станут допрашивать. Бить меня по морде, в грязь втаптывать. А что в это время будет делать Шейла? Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу оставить ее без присмотра…
 Он поднял глаза.
 — Не вздумай звонить в полицию, когда я уйду. Сиди тихо по крайней мере два часа.
 Она попробовала выдержать его взгляд, но не смогла и отвернулась.
 Глубоко дыша, Мюриэл смотрела на него. Он замахнулся, чтобы ее ударить, и она пронзительно вскрикнула. Узловатый кулак Дана угодил в подбородок и ее буквально оторвало от пола. Тело ее со слабым стоном рухнуло на кровать.
 Дач взглянул на кулак. Один из суставов быстро вспухал. Он удивленно посмотрел на Мюриэл. Казалось, что она спит. Она больше не шевелилась, а голова была повернута так неудобно, что ему невольно захотелось, чтобы она сменила позу.
 Он прислушался. Снаружи все тихо. Крик Мюриэл не привлек ничьего внимания.
 Он склонился к ней, положил свою тяжелую руку на тонкую ткань лифчика. Она была мертва.
 — Я не хотел…— прошептал Дан. — Хотел только, чтобы ты замолчала, пока я не уйду.
 Он посмотрел на недвижное тело. Она была очень красивой. Слишком красивой для шлюхи.
 Он отвернулся и увидел на комоде сумочку. Двенадцать долларов и мелочь. Он взял их и вышел, тщательно закрыв за собой обе двери. Повернул ключ в замке и положил его в карман.




 XXII


 — Плохо его дело, — сказал Купер. — Вот наши последние сведения о нем: убил женщину, одну из проституток, околачивающихся в заведении, где он работал. Взял ее деньги и убил, вероятно, чтоб изнасиловать, судя по положению тела и некоторым следам, обнаруженным на трупе. Врачи разберутся. Затем взял такси и поехал в Бруклин, гае след его потерялся. Три дня уже его ищут, и абсолютно неизвестно ни где он, ни что с ним.
 — Не могу же я бесконечно сидеть в гостинице, — сказала Шейла. — А домой вернуться после того, что произошло, и подумать страшно. Хотите еще виски?
 Он налил себе, а Шейла зажгла сигарету.
 — Я хочу жить, — сказала она. — Дана я очень любила. Но этот человек другой, он не Дан, которого я любила. Как только он мог сделать такие ужасные вещи!
 — В нем негритянская кровь, — сказал Купер. — Это как-никак многое объясняет.
 — До сих пор поверить не могу, — сказала Шейла. — Когда мне первый раз сказали, я была так потрясена, что поверила. А от злости еще больше поверила. А потом подумала хорошенько и больше не верю.
 — Но, — сказал Купер, — со свидетельством о рождении спорить нельзя.
 — Совсем я запуталась, — сказала Шейла. — Не знаю, что и делать, кому довериться. И все-таки я не могу забыть, каким был Дан до всего этого.
 Купер махнул рукой.
 — Бросьте, — сказал он. — Переверните страницу. Все это в прошлом. Вы не должны за это цепляться.
 — И сама знаю, — сказала Шейла. — Поймите, это как будто мы действовали вдвоем.
 Она на секунду замолкла.
 — Очень мне тяжело, — сделала она, наконец, вывод. — И морально, и физически.
 — Время вылечит, — сказал Купер.
 — Уж и не знаю, — сказала Шейла. — Надеюсь, что вылечит.
 Он встал.
 — Как было ужасно вчера. — сказала она. — Скорей бы все это кончилось. А без газетчиков никак нельзя обойтись?
 — Похоже, что нельзя. — сказал Купер.
 Наступило долгое молчание, словно он не решался что-то сказать.
 — Может, куда-нибудь сходим вместе, посидим вечерком? — спросил он, покраснев.
 — Очень мило с вашей стороны, — сказала она, чуть улыбнувшись.
 — Что вы, — заявил он серьезно. — Я буду так рад.
 Она вздохнула.
 — Странно… Я всегда представляла себе полицейских совсем другими.
 — Принимаю за комплимент, — сказал Купер, еще больше краснея. — Извините, мне надо идти. Служба.
 — Позвоните мне, — сказала она.




 XXIII


 Дан ждал. Вот уже три дня, как он не выходил изузкой и грязной комнаты, которую мулат, хозяин отеля, сдал ему за тридцать долларов в сутки.
 И этот адрес он узнал в заведении Ника, от одного пьянчуги. Кровать была скрипучая и жесткая, а в закутке, что содержатель гостиницы называл туалетом, водились тараканы.
 На кровати, на стуле, там и сям валялись газеты.
 Дан ждал хозяина. Он внимательно вслушивался в малейший шум в гостинице и не отрывал взгляда от единственного окна, откуда видна была улица.
 По его лицу струился пот. Воротник был грязный. На плохо выбритом лице, на впавших щеках, играли тени.




 XXIV


 Он появился лишь в пять часов, Я увидел из окна, что он один. Я вовсе не собирался дать себя облапошить какому-то вонючему червяку. Я услышал его шаги на лестнице, а потом он вошел в свою комнату на втором этаже.
 Я думал о Шейле, Мне нужна была Шейла.
 А о чем еще другом думать? Я усмехнулся, вспомнив ту ночь, когда я лежал, прижавшись к ней, и не мог ничего, а потом и другую ночь, когда все почти вошло в норму.
 Все из-за Ричарда. Из-за него вся моя жизнь пошла нанерекосяк.
 Я слышал, как подо мной разговаривают хозяин с женой. Говорил он, а она время от времени вставляла словечко, довольно резко. Голос у нее был низкий, басовитый. Тоже мулатка, но гораздо темнее. При мысли о ней я еще больше захотел Шейлу.
 Ричарда я убил, это очень хорошо. Но надо быть начеку, дождаться, пока все не кончится. Чего бы ни стоило, надо прятаться, пока все не стихнет, а потом я найду Шейлу и уеду с ней в другую страну, Я бы мог сначала уехать один, а затем написать ей, чтобы она ко мне приехала, но так долго ждать не сумею. Осталось около девяноста пяти долларов, но завтра я съеду из гостиницы. Нужно их забрать, чего бы то ни стоило.
 Внизу скрипнула дверь и хозяйка что-то сказала. Ее голос гулко разносился по лестнице. Она стала подниматься, тяжело ступая.
 Ко мне. Она открыла дверь без стука.
 — Тут кое-что в газете, — сказала она мне, показывая издали. — Вам придется съехать.
 — А чего ж вы полицию не известили? — спросил я.
 Она смотрела на меня со страхом в глазах.
 — Уходите, — повторила она. — Мы ничего не сказали, потому что все они гонятся за вами, словно псы. Даже если вы плохой человек, наш долг был сделать это для одного из наших братьев, но теперь больше нельзя.
 — Почему? — спросил я. — Боитесь, что еще кого-то убью?
 — Не боимся, — сказала она, — только вам придется уйти.
 — Я заплатил вам до завтра.
 — Теперь все по-другому, — сказала она. — Говорят, что ваш брат угрожал вам, но женщина-то, что вы убили, вам не угрожала, а вы взяли ее деньги, а сначала убили и изнасиловали.
 Я рассмеялся. Убил и изнасиловал. Понятно, ведь я черномазый.
 — Послушайте, — сказал я, — вы же прекрасно знаете, что пишут о неграх в этой стране. Не убивал я ее. Просто ударил кулаком, чтоб замолчала.
 Она с тревогой смотрела на меня.
 — Я тут уже три дня, — сказал я. — Если бы хоть какой риск был, вас бы уже разыскали, за три-то дня.
 — Теперь по-серьезному ищут, — сказала она.
 Меня это начинало раздражать. Она говорила ровным голосом, как если бы все, что я мог ей сказать, не имело никакого значения.
 — Ладно, — сказал я. — Съеду завтра вечером, как условились. Но, понятно, не советую вам что-либо затевать.
 Видно, я слишком повысил голос, потому что послышались шаги ее мужа, тоже поднимавшегося наверх.
 — Считаете, небось, что тридцати долларов в сутки за эту мерзкую конуру мало? — сказал я.
 — Не в номере дело, — прошептала она. — Мы рискуем вашей жизнью и нашей свободой. Муж не хочет, чтобы вы тут оставались.
 Тут вошел он сам. Он отводил глаза и остановился за женой,
 — Покажите-ка газету, — сказал я.
 — Слушайте, — сказал он, — мы сделали все, что могли, старина, но они стали ворошить квартал за кварталом, так что стало небезопасно, отнюдь не безопасно. Послушайте, старина, вам придется съехать из нашей гостиницы.
 Я подошел к ним поближе. Она и не шевельнулась, а он слегка попятился.
 — Хотел бы я взглянуть на газету, — сказал я.
 И немедленно, она была нужна мне немедленно. Наверное, в газете написано о моей жене. Хозяин сделал шаг вперед, выхватил газету из рук жены и отпрыгнул к двери.
 — Уходите, и у вас будут все газеты, какие пожелаете. Послушайте, старина, я готов вернуть вам деньги за завтрашний день.
 Я рассчитал замах. Он еше не был знаком с моими рефлексами. Он попробовал отскочить назад, но я его уже крепко держал, втащил в комнату и ногой захлопнул дверь.
 — Давай сюда газету.
 Хозяйка и не шевельнулась. Она выкатила глаза и уставилась на меня, прижимая сжатые руки к вздымающейся груди.
 — Давай…— повторил я, глядя на нее. Она подобрала газету и протянула мне. Я запихал ее в карман.
 — Возьми шнур от шторы.
 Она молча повиновалась и оторвала тонкий витой шнур. Хозяин не шевелился. Он был мертв от страха. Я поднес ему левый кулак под нос.
 — Смотри, — сказал я. — Вот, что они называют «убить женщину».
 Его челюсть слабо хрустнула, и он обмяк в моих руках. Я ударил несильно, на этот-то раз я точно знал. Его сердце билось равномерно.
 — Не бойся, — сказал я женщине.
 — Я не боюсь,-ответила она. — Я сделала все, что была должна.
 Я связал ее мужу руки и затолкал его под кровать.
 — Ухожу, — сказал я. — Вот только газету прочту.
 Теперь я был спокоен и ко всему равнодушен. Там был отчет о допросах. Меня описывали, как опасного психа. Но не слишком напоминали, что я негр. А дальше писали о Шейле. Она взяла адвоката и начала развод.
 Я перечел этот абзац дважды. О ней почти ничего не сообщалось. Даже фотографии ее не было. Кто-то отсеивал, что не нужно.
 Я раздумывал, наверное, очень долго. Женщина не шевелилась. И муж ее, там, под кроватью, тоже не шевелился.
 Она подошла ко мне.
 — Хотите что-нибудь перекусить перед уходом?
 Шейла. Две ночи. Энн, Салли, Рози. Я уже четыре дня женщины не трогал. Я вспомнил тело Мюриэл, ее нейлоновую комбинацию.
 — Нет, — сказал я. — Кусок в горло не лезет.
 Она заметила, как я смотрю на нее, но ничего не сказала. Продолжала стоять на месте. Грудь ее учащенно вздымалась.
 Я овладел ей на железной кровати, даже не раздевшись. Она и не думала сопротивляться. Мной двигало странное влечение и показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она вроде вышла из оцепенения. Ее влагалище было нежным и жгучим, словно знойный источник; ее тело вздымалось, а руки пробегали по моему нервному, напряженному телу. Потом она прижала меня к себе, словно хотела втереть в себя; она стонала, точно животное, почти беззвучно, сама не понимая.




 XXV


 Я долго оставался лежать рядом с ней, а она и не пробовала высвободиться. Я задрал ей очень высоко платье и машинально поглаживал ее крепкий голый живот. А потом я услышал, как тот под кроватью застонал и стал шевелиться. Я встал, несколько привел в порядок одежду и проверил, держит ли веревка. Вроде, все как надо. Женщина тоже поднялась.
 — А теперь уходите, — сказала она. — Вы должны уйти.
 — Послушай, — сказал я, — куда же мне идти?
 — Это место-то вы сумели найти, — прошептала она. — Так и другое найдете…
 — Меня ищут, — сказал я. — Меня разыскивают по всему городу. Только на улице покажусь, сразу же узнают.
 — Я не могу вас тут оставить, — тихо сказала она.
 Хозяин шебуршился под кроватью все сильнее. Я подошел к нему и вытащил его из уединения.
 — Куда бы его положить? — спросил я,
 Она молча взглянула на меня и того, что прочла на моем лице, вроде оказалось вполне достаточно, потому что она медленно повернулась, открыла дверь и стала спускаться по лестнице, а я за ней. Мы оказались на втором этаже. Никто нам не встретился. В доме было совсем тихо.
 Она ввела меня в маленькую комнату, указала вторую дверь, которую и открыла. За ней была довольно грязная кухня с большой раковиной, а под ней располагался шкафчик со всякой дрянью: старые щетки, консервные банки,тряпки,
 Я сделал из тряпки что-то вроде кляпа и запихнул хозяину не очень плотно в рот. Одним махом я повалил его на всю эту кучу. Я закрыл дверь шкафчика, предварительно убедившись, что сквозь щели проходит достаточно воздуха.
 Слышно было, как он там ворочается. Видно. старается устроиться поудобнее.
 Женщина стояла на кухне неподвижно, как раньше.
 — Эй, — сказал я. — Ты меня слышишь?
 Она кивнула.
 — Пойдешь, куда скажу. Спросишь, там ли миссис Паркер, Шейла Паркер, моя жена. Она опять кивнула в знак согласия.
 — Постарайся выведать, где она, если ее там нет, и где ребенок.
 — Ваш сын? — спросила она.
 Я в свою очередь молча кивнул и почувствовал, как у меня сжимается горло. Наступило молчание.
 — А потом я уйду, — сказал я. — Но… мне надо знать.
 Я дал ей адрес и кое-какие пояснения. Она беззвучно вышла из кухни. Слышно было, как она закрыла другую дверь. Я огляделся. Отыскал кусок мыла и бритву и наскоро привел себя в порядок перед слишком маленьким зеркалом. В холодильнике нашлось чего поесть.
 Мне это было чертовски необходимо.




 XXVI


 Когда хозяйка вернулась, было совсем темно. Я устроился в ее спальне и время от времени вставал посмотреть, не слишком ли скучает тот в шкафчике. Я был и рад, что она вернулась, и вместе с тем жутко боялся ее рассказа.
 Она вошла. Я услышал ее шаги в соседней комнате, она заглянула на кухню, а потом вошла в спальню, ничуть не удивившись, что я там устроился.
 — Она ушла из дома…— сказала она. — В отеле «Добро пожаловать» живет… Неподалеку. А ребенок у бабушки. Все у нее в порядке. Думает скоро домой вернуться, дня через два-три… наверное. А может, и раньше.
 — Ты говорила с ней? — спросил я.
 — Мне все рассказала прислуга гостиницы.
 — Откуда они все это знают?
 Она невесело улыбнулась.
 — Уши есть. Она обсуждала это с одним фараоном. Купер его звать. Прямо на брюхе перед ней ползает. Все над ним смеются в гостинице. Краснеет, прямо девчонка. Это маленькая гостиница.
 — Сильно охраняется? — спросил я.
 — Несколько фараонов, — сказала она. — Но в общем немного. Это газеты все раздули. Всех делов: негра убили, да шлюху. Кого это волнует, ни людей, ни полицию. Эта история насчет убийства и изнасилования хорошо выглядит в газетах. И будет хорошо выглядеть в суде. Но никого особо не волнует.
 — Ты чего это про суд? — резко спросил я.
 — Глупостей вы из-за этой женщины наделаете, — сказала она. — У вас столько времени было уехать, спрятаться, а вы дали им раскинуть сети. Теперь они ждут, что вы сами в них броситесь.
 Я усмехнулся.
 — Пускай надеются, что я в суде окажусь, — сказал я. — Пускай надеются, это им на пользу. Она принялась неторопливо раздеваться.
 — Ты что? — спросил я.
 — Ложусь спать, — ответила она, остановившись. — Вы, наверное, не успокоитесь, если я в другой комнате лягу. Я вовсе не собираюсь вас выдавать. Я не думаю, что вы опасный.
 Она прошла мимо меня и растянулась на кровати.
 — Можешь залезть под одеяло, — сказал я. — Охоты нет по-новой,
 Она ничего не ответила и залезла под одеяло. Я задернул шторы и зажег свет. Комната внезапно стала мне отвратной и запах тоже. Меня чуть не стошнило, еле удержался. Мне надо было выпить.
 Я прошел в другую комнату, которая, по-видимому, служила им конторой, и отыскал там спиртное в шкафу. Дешевый ром.
 Оставалось еще полбутылки. Вполне хватит. чтоб уснуть.
 Я закрыл дверь на лестницу, а ключ положил в карман.
 Я бы многое дал за надежный револьвер.
 Я вернулся в спальню с бутылкой. Уселся на стул возле стола и выпил. Ну и пойло.
 У меня оставался лишь один шанс увидеть Шейлу. В ее отеле. Пока она оттуда не съехала. Я встал проверить шкафчик. На обратном пути я проходил мимо окна и приподнял занавеску, чтобы взглянуть на улицу. Какая-то машина поворачивала за угол, и я видел ее лишь миг. Полицейская машина.
 Я попытался сообразить, вышел ли кто из нее. Тогда они встанут перед гостиницей.
 Я прилип лицом к стеклу.
 Послышались удары в нижнюю дверь и звонок.
 В мгновение ока я очутился на лестнице. Запер за собой дверь на два оборота и положил ключ в карман. Я быстро поднялся по лестнице и через миг был на последнем этаже… На чердаке я разыскал окошко и вылез на крышу. Нельзя было терять ни секунды. Они-то, конечно, надеялись взять меня в номере.
 Если потороплюсь, то удастся выбраться, успею забежать к Шейле.
 Я дополз по крыше до соседнего дома, выше того, где я находился этажа на четыре, не меньше. Я полз изо всех сил, но скат был довольно крутой.
 Я услышал какую-то суматоху внизу и сжал зубы, чтобы сохранить спокойствие. Дополз до внутреннего дворика гостиницы, до края соседнего строения.
 Зацепиться было не за что.
 Я вернулся к улице и осторожно, тихо высунул голову. Внизу ждали четверо. Полицейские. Я узнал их по фуражкам. Они на меня не смотрели.
 У меня был выбор между водостоком и лестницей, приваренной к стене, но она была в столь плачевном состоянии, что я не решился рискнуть.
 Но по водостоку слезть — тоже невозможно. Я схватился за первую перекладину лестницы в форме подковы. Она прогнила от ржавчины и рухнула под моей рукой.
 Оставался лишь один способ выпутаться. От перекладины образовалось пустое пространство, и я влез в саму подкову за перекладинами. Так можно было лезть наверх спиной к стене. Но я оказался в плену лестничной клетки. Я стал подниматься, как мог быстро.
 Они явно потеряли время, пока вышибали обе двери, там в гостинице.
 Одиннадцатая перекладина тоже чуть не осталась у меня в руке, но удалось удержаться локтями и коленями. Еще одно усилие, и я достиг вершины соседнего здания. Я повернулся вокруг собственной оси и подтянулся на руках. В этот момент совсем рядом со мной раздался сильный удар, и осколки камня оцарапали мне правую руку.
 Не теряя времени, я на всей скорости полез по крыше. Она тоже была очень крутая, но мне удалось удержаться на ногах. И я побежал, да, побежал по сероватому металлу. Не оглядываясь ни направо, ни налево. Я неотрывно смотрел на следующую крышу. Надо от них оторваться, сбить их со следу как можно скорее.
 Следующий дом оказался той же высоты. Я все бежал, неловко и неуклюже. Чтобы сохранить равновесие, тело мое дико извивалось, до изнеможения.
 Четвертая крыша была на два метра ниже, но ее скат, еще круче прежних, резко остановил меня на краю пропасти. Я повернулся и, вцепившись руками в стену, скребя ее ступнями ног, тяжело приземлился на конек кровли. Я добрался на четвереньках до трубы, а там обнаружил довольно большой застекленный проем.
 Я прилип к крыше, словно пиявка, и дополз до окна. Нетерпеливо заглянул внутрь.
 Никого.
 Обмотав правую руку рукавом, я одним ударом разбил стекло. Расширил дыру насколько смог и протиснулся в нее.
 Там в шкафу висела одежда. Я наспех схватил серый пиджак и бросил мой синий, но сначала выгреб все из карманов. Я и шляпу сменил на другую, а потом бросился к двери. Она была заперта снаружи. Я повернул защелку, и дверь открылась. Я вышел.
 Никого на лестничной площадке. Внизу слышался шум. Я прислушался и понял, что половина людей на улице ждут не дождутся погони за человеком, за мной.
 Я тихо спустился вниз. Никто не обратил на меня внимания, когда я смешался с толпой, и я потихоньку отошел от нее.
 Повернул на соседнюю улицу.
 В сером пиджаке нашлась пачка сигарет. Я закурил для предосторожности.
 Им ночи не хватит, чтобы обшарить каждый дом.
 Времени более чем достаточно, чтобы забежать к Шейле.
 Болели поясница и мускулы, но я чувствовал себя как никогда свободным. Вспомнил, как глухо ударилась пуля рядом с моей рукой. Посмотрел на руку. Маленькая царапина, кровь запеклась. Я пососал малюсенькую ранку и вдруг подумал, что мне нужен револьвер.
 Было еще на что его купить. Подержанный. У ростовщика.
 Я знал одного ростовщика недалеко от моего дома. Недалеко от того места, где жила теперь Шейла. Набитый деньгами старикашка.
 Сесть на метро я не решился. На такси меньше риска.
 Я остановил первое попавшееся и сказал адрес шоферу. Настоящий, точный адрес. Нечего теперь хитрить. Хитрить надо, когда есть реальная опасность. Большая опасность. А таксист — это не опасно.
 Я вышел из машины, расплатился, но оказалось, что лавка закрыта. Ну и что. Старик жил в комнате за лавкой. Можно спокойно войти с другой стороны.
 Я вошел в дом и позвонил в дверь. Через несколько минут он прибежал, приоткрыл дверь и выглянул. Цепочка была довольно длинная, н я вставил ногу в открытую дверь. Тут же схватил его за лацканы потрепанного пиджака и стал чем-то ему угрожать.
 — Открывай, — сказал я, — а то пришью. Пошевеливайся, ничего тебе не сделаю.
 Он ощупью снял цепочку. Слышно было, как он сдавленно дышит. .
 Я вошел.
 — Привет, — сказал я и отпустил его. — Узнаете?
 — Но… ммм…— прошептал он, все еще объятый страхом.
 — Точно, я, Дан, — сказал я. — Хотел бы купить у вас револьвер. С патронами.
 — У вас… у вас уже есть револьвер, — прошептал он.
 — Вовсе нет, — сказал я.
 И показал ему ключ, который на него у двери наставил.
 — Можете взять, — сказал я. — На память. И пошевеливайтесь.
 Он вроде слегка успокоился, и я пошел за ним в лавку.
 — Но… ммм…— стал возражать он, — меня же засадят, если я продам вам револьвер…
 — Чепуха, — сказал я. — Обставим это как-нибудь. Ну, давайте, быстро.
 Он вытянул ящик под прилавком. Там лежало оружие каких хочешь марок. Я взял большой револьвер и посмотрел обойму. Пустая.
 — Патроны, — сказал я.
 Он протянул мне коробочку с патронами, и я зарядил. Остаток пуль я засунул в карман. Револьвер в карман не сунешь, очень уж тяжелый. Решил было засунуть его за пояс, но передумал и небрежно прицелился в старика,
 — У тебя, может, и наличных малость найдется? — спросил я.
 Он не ответил, только руки воздел. Губы его шевелились, словно у кролика.
 — Да нет, что ты, — сказал я. — Опусти руки. Мы же друг другу доверяем. Ты же знаешь, что я убиваю только голыми руками.
 Он повиновался и стал копаться в кармане. Вытащил потрепанный разбухший бумажник и протянул мне.
 — Только деньги, — сказал я. — Никаких документов.
 Он заплакал. Там было много денег.
 — Дневная выручка? — спросил я. — Неплохо дела идут. Покупают ровно столько же, сколько закладывают, а ты и с того, и с другого денежки гребешь,
 Я сгреб деньги и засунул в карман пиджака.
 — А костюм моего размера у тебя не найдется? Что-нибудь, что может понравиться даме.
 Он молча пошел в глубь лавки и показал мне костюмы на вешалках. Я выбрал коричневый с белыми полосками, не слишком броский, но достаточно отличающийся от того, в котором я был.
 Я стоял за ним и легонько стукнул его по черепу рукояткой револьвера 38-го калибра. Он рухнул на пол. Я не спеша переоделся, вернулся в комнату за лавкой, умылся и привел себя в порядок. Я чувствовал себя гораздо лучше.
 Вернулся в лавку и с сожалением вздохнул, увидев телефон. Проще всего было бы назначить Шейле встречу на вокзале и преспокойно уехать с ней.
 Я вспомнил статью в газете. Развод, так было написано. Да и телефон в гостинице наверняка прослушивается.
 Я вздохнул. Старик все валялся на полу. Меня это все меньше трогало. Последние два дня я убивал, а до того пять лет оглушал. Невелика разница. Да он и не помер. А чтоб не сомневаться, достаточно поджечь лавку, К тому же тогда весь квартал сбежится сюда, а отсюда далеко до отеля, куда я намеревался. Да и размяться пожарникам да фараонам не помешает.
 Я отыскал бензин. Недурная мысль. Барахла-то там было!.. Я собрал в кучу посреди комнаты всякую горючую дрянь, какая под руку подвернулась, Навалил мебель, одежду, бумагу, дерево, шины, все, что попало, и облил бензином.
 Бросил спичку. Сначала она чуть не погасла, но потом внезапно бабахнуло, «уф», и пламя лизнуло мне лицо. Я быстро выбежал в комнату за лавкой, потом в коридор и тихо вышел. Огонь гудел и трещал уже вовсю, с остервенением. Я вышел из дома и двинулся вверх по улице, не оглянувшись. Я подошел к гостинице как раз тогда, когда мощные пожарные машины с адским шумом понеслись по улице. Я вдруг почувствовал, что устал до предела. И тут все пришло в движение. Люди стали высовываться в окна, выбегать из дверей, зеваки помчались на пожар. Видать, быстро подняли тревогу.
 Отель был скорее для постоянно живущих, а не для случайных постояльцев. Не очень большой. С виду комфортабельный. Двое официантов показались на пороге, но не обратили на меня внимания. Внизу был ресторан. Я толкнул вертящуюся стеклянную дверь. Я чувствовал длинное, твердое прикосновение револьвера на животе и бедрах.
 Я быстро прошел в туалет, потом поднялся по лестнице и свернул в коридор, ведущий, несомненно, в холл.
 Я достаточно изучил обычную планировку баров, кабаков и прочих таких заведений, так что действовал наверняка.
 Лифтер зевал у двери лифта. Я протянул ему десять долларов.
 — А ну-ка подними меня к госпоже Паркер по-быстрому, а потом сбегай за цветами, — сказал я ему. — Одна нога здесь, другая там.
 Он быстро засунул деньги в карман и закрыл двери. Едва взглянул на меня.
 — Это которая блондинка? — спросил он для пущей уверенности.
 — Точно, — сказал я. — Блондинка. А я ей двоюродный брат.
 Он усмехнулся.




 XXVII


 Старик еще дышал. Его правый бок ужасно обгорел. а обуглившаяся одежда прилипла к кровоточащей плоти. Правая рука механически шевелилась, и с губ срывались бессвязные слова.
 Двое осторожно приподняли его и, перешагивая через измокшие и еще дымящиеся, почерневшие обломки, двинулись между кучами мусора и щебня. Огонь пожирал верхние этажи дома, и шум моторов боролся с ревом пламени. Они очень осторожно внесли старика в карету скорой помощи. Старик вцепился в рукав санитара.
 — Полицейского…— прошептал он, — полицейского…
 — Хорошо, хорошо, — сказал фельдшер. — Спокойно. Сейчас доедем.
 Окаймленные почерневшими бровями глаза приоткрылись и уставились на него. Фельдшер отвернулся, чтобы больше не видеть полопавшиеся кровоточащие веки и болезненный оскал старика.
 — Дан…— сказал старик. — Дан Паркер… Это он… поджег…
 Фельдшер мигом выскочил.
 — Постой, — крикнул он водителю уже отъезжающей кареты.
 Он побежал к полицейскому; толпа, теснившаяся за оцеплением, жадно глазела.
 — Слушайте…— крикнул санитар, — Тут для вас работа! Пойдемте быстрее. Полицейский последовал за ним.
 — Тут Дан Паркер руку приложил, — сказал санитар, тяжело дыша. — Это старикан так сказал. Все тут считают, что он малость свихнутый, да все-таки…
 Полицейский приблизился к раненому. В нескольких метрах от кареты с ужасным грохотом обрушился кусок стены.
 — Вы сказали, что это Дан Паркер? — спросил полицейский.
 Глаза старика опять закрылись. Он еле заметно кивнул.
 — Взял 38-ой калибр…— прошептал он, — и костюм, коричневый в полоску… чтобы к женщине пойти… И деньги мои… Деньги мне отдадут… Это Дан Паркер… Все мои деньги…
 Полицейский внимательно записывал..
 — Куда он пошел? — спросил он. — Знаете или нет?
 — Он меня ударил…— сказал он. — Ой, голова… Мои деньги… Коричневый костюм… К женщине пошел.
 — К какой женщине? — допытывался полицейский.
 Голова старика мотнулась вправо и влево.
 — Послушайте, — сказал санитар, — его везти надо, не то на месте загнется.
 — Я вас там догоню, — сказал полицейский.
 Тяжелая карета рванулась с места.




 XXVIII


 Крейн грохнул кулаком по столу.
 — Смылся у них из-под носа, — сказал он, — ищи теперь. Все впустую. Обыскали три первых дома сверху донизу. Четвертый кончают, только его, понятно. и след простыл.
 Ему пришлось прерваться: раздался телефонный звонок. Он послушал, отвечая коротко и односложно. затем повесил трубку.
 — Кончили. — сказал он. — Ничего не нашли. Только его пиджак и шляпу в каморке на чердаке четвертого дома. Просто-напросто спустился по лестнице. Потрясающе!..
 И опять грохнул кулаком по столу, да так, что папки попадали.
 — И что вы мне теперь говорите? — сказал он. — Что этот тип такой же негр, как вы или я?
 Купер смущенно кивнул головой.
 — Я… Есть неоспоримые доказательства. Произошла путаница.
 — Плевать мне! Почему путаница? Мы-то теперь как будем выглядеть? Не способны были раньше разобраться. Теперь такой гвалт поднимется, больше, чем раньше. Еще одна такая история и нас и шею погонят. На что это похоже? Газеты мусолят эту историю четыре дня подряд, вдоль и поперек, прицепились к этому разводу, к межрасовым бракам, и вот что вы мне теперь поете! Он, дескать, белый! Он что, черт побери, правда белый?
 — Я тут не виноват. — сказал Купер. — Сам первый жалею. Он обезумел, а можно было бы избежать второго убийства и всей этой истории. Понимаете, он, конечно, спасал свою шкуру, и хорошии адвокат мог бы добиться оправдания. Тот тип, Ричард, был шантажистом. Но Дан вбил себе в башку, что он негр, и если б не эта чистая случайность, никто бы и не узнал, что он белый.
 — Мать вашу! — взревел Крейн.
 Наступила тишина. Опять зазвонил телефон.
 — Слушаю, — рявкнул Крейн в трубку. Несколько секунд он слушал.
 — Где? — проорал он. — Там? Рядом с местом, где эта сука?
 Купер покраснел и отвернулся. Крейн повесил трубку и встал.
 — Двигайте туда и поскорее! — сказал он. — Дан только что поджег лавку ростовщика, в пяти минутах от гостиницы, где его жена. Оглушил старики и ушел. На нем коричневый костюм с белыми полосками. Двигайте, чего вы ждете? Людей возьмите, сколько надо.
 Купер встал и вышел. Крейн проводил его до двери.
 — И постарайтесь, чтобы он больше никого не убил, — сказал Крейн. — Уж лучше сами стреляйте чуть раньше.
 Купер взглянул на него в упор, но опустил глаза. Крейн усмехнулся.
 — Вам же гораздо спокойнее будет.
 Купер уже хотел сделать движение, но сдержался и пошел по коридору. Крейн захлопнул дверь ударом ноги и, бурча, опять уселся за стол.




 XXIX


 Дан остановился на пороге. Дверь лифта захлопнулась у него за спиной. Он посмотрел направо, налево, машинально попробовал сгладить бугор на поясе от рукоятки револьвера.
 Хозяйка той гостиницы сказала ему, в каком номере живет Шейла. Третья дверь. Озираясь, он тихонько, с бесконечными предосторожностями, повернул ручку и потянул дверь на себя. Она не поддавалась. Он стал дергать ее сильнее, чуть не обезумел, но тут понял, что она открывается в другую сторону. Он вошел.
 Комната была обставлена безлико. Длинные портьеры на окнах. Взгляд автоматически отметил: возможное укрытие. Окно было открыто и город сверкал огнями.
 Кровать, два кресла, стенной шкаф. Небольшая дверь, безусловно, в ванную. Дан прислушался. Ни звука. Никого в номере. Никого в ванной. Он тихонько подошел к двери и услышал шаги в коридоре. Времени не было. Он бросился к окну и спрятался за портьерой.
 Вошла Шейла. Видно, она была где-то на этаже. Он не мог ее видеть. Через открытую дверь было слышно, как хлопнули дверцы лифта, и голос лифтера окликнул ее. Ей пришлось остановиться. Лифтер вручил ей цветы. Она поблагодарила. Дверь лифта закрылась. Лифтер ответил на ее вопрос, что-то о высоком крепком мужчине в коричневом костюме, а Шейла никак не могла сообразить, о ком речь. Лифтер фамильярничал, что ее, видно, ничуть не шокировало.
 Она походила по номеру и открыла дверь ванной. Дачу было слышно, как вода льется в вазу, потом легкий стук — это она поставила вазу на стол. Она сняла туфли и надела тапочки.
 Наступила тишина. Дан не решался показаться. Теперь он боялся ее напугать. У него возникло ощущение бесконечного ожидания.
 Рев полицейской сирены нарастал вдалеке, быстро приближаясь. Дан бесшумно повернулся. Через открытое окно он увидел машину и полицейских на мотоциклах.
 Машина остановилась перед отелем. Сердце Дана забилось сильнее, но так же ровно. Ему не было страшно.
 Присутствие Шейлы успокаивало его. Он хотел бы остаться тут надолго. Ничего не случилось. Все пройдет, а потом он выйдет из-за портьеры, и она даст себя обнять.
 В коридоре раздались голоса лифтера и Купера.
 Вошел Купер и закрыл за собой дверь.
 — Ваш муж в отеле, — объявил он без обиняков. — Убил человека в лавке недалеко отсюда. Вошел сюда в костюме, что украл в этой лавке. Лифтер опознал его по фотографии. Он не у вас?
 Шейла слабо вскрикнула и ответила дрожащим голосом:
 — Нет!.. Только не здесь!.. Это ужасно!.. Мистер Купер, умоляю вас, заберите меня отсюда… Это ужасно… Я… я пошла в ванную, даже не зная, что он здесь.
 Купер быстро прошел в ванную и отодвинул резиновую занавеску души.
 — Вы бы его увидели, — сказал он. — Он бы показался. Прячется, наверное, где-нибудь в отеле. Оставайтесь здесь и никуда не двигайтесь. Я прикажу моим людям обыскать весь дом.
 — Я… Я со страху умру, — пролепетала Шейла.
 — Я не думаю, что он представляет для вас опасность, — сказал Купер. — Потерпите… Скоро все кончится.
 — Так останьтесь со мной, — вздохнула Шейла.
 — Не могу, — сказал Купер. — Он может ускользнуть в любую минуту.
 Он стоял рядом с ней, и Дан понял, что он обнял ее за плечи.
 — Ну, ну, — сказал Купер. — Хочу вам кое-что сообщить, это вас успокоит. Ваш муж не негр. Я разыскал документы, которые это доказывают. У него на совести три убийства, но хороший адвокат может добиться смягчения приговора. Электрического стула он должен избежать. Ну, как, успокоило это ваши угрызения?
 — Не негр?.. — прошептала Шейла. — Но… но тогда… значит… он убил… не брата?
 — Он ему был не брат. — сказал Купер. — Он убил шантажиста. А потом обезумел. Можно его вытащить, доказать, что убийство вынужденное, в силу обстоятельств.
 Он секунду помолчал.
 — Для развода это не помеха, — сказал он, — … но… это многое облегчает…
 Он резко обернулся. У окна послышался легкий шум. Он вытащил револьвер, услышал крики на улице и ринулся к окну.




 XXX


 Я пошевельнуться не мог. Вошел этот фараон, и я остался за своей портьерой. Если бы он сделал хоть шаг ко мне, пришлось бы пальнуть в него, а мне не хотелось в него палить. Я хотел просто ждать. Может быть, они уйдут, так меня и не отыскав. Шейла, вроде, была в страхе. Она, наверное, вцепилась в руку того лягавого, как когда-то вначале вцеплялась в мою. Я хотел ее видеть. Я что угодно дал бы, лишь бы ее увидеть. Теперь, когда он пришел, я бы решился отодвинуть занавеску, но это был лягавый, и он разыскивал меня. Дом, верно, оцепили, все начинается по-новой. Куда бы я теперь ни пошел, они будут окружать меня и караулить, словно дикую кошку на дереве.
 Я не слушал, о чем они говорят, только голоса, а потом слова того мусора вонзились в мой мозг, словно лезвие из раскаленной стали, когда он сказал, что я белый. И тут я больше уже совсем ничего не видел и понял, что я наделал. Я так долго боялся, мне казалось, что меня преследуют. Я годами бил их по морде, даже надоело. Я удивлялся, что мне хорошо среди них, что я себя чувствую им подобным. Я вспомнил, что один приятель негр ответил мне однажды в школе. Я гордился тем, что я белый.
 Я сказал ему: «А каково быть негром?» Помню, вид у него стал удивленный, чуть пристыженный. Я его как бы ранил. Он едва не заплакал и ответил мне: «Да никак, Дан, сам ведь знаешь», и я ему вдарил, у него кровь пошла из губы, а он от удивления захлопал глазами. Мне было так страшно вначале, когда они стали обращаться со мной, как с белым. Я отважился пойти работать туда, они меня ни о чем не спросили, и все устроилось мало-помалу, а я все же хотел отомстить им. У них особый запах, говорят белые, а я гордился, потому как от меня не пахло. Только никогда не чувствуешь своего запаха. Они меня побаивались, потому что я был сильным, и я гордился, что сильный, как гордился тем, что белый. Но пришел Ричард, я все детство с ним провел, он был мне поистине брат, тогда я в это верил, и я его убил. Я верил, что он мой брат, когда убивал его. Шейла, конечно, тоже так думала. Я так горд был, когда женился на Шейле, всем им отомстил, и когда овладевал ей, то тоже мстил, и так, мало-помалу стал белым; потребовались годы, чтобы всякий след стерся, и надо же было, чтобы вернулся Ричард, и я опять поверил, что я негр. Эти две девки, Энн и Салли, но я не стал бы импотентом, если бы не вообразил, что во мне негритянская кровь, и пришлось убить Ричарда. Надо было пойти в полицию, они бы отыскали документы и доказали, что я белый, и тогда Ричард ушел бы.
 Я убил Ричарда зазря. Его кости трещали под моими руками. И девку убил одним ударом кулака. И ростовщик умер, до смерти сгорел. Всех их убил зазря. И Шейлу потерял. Отель оцепляют.
 Он сказал, что это многое облегчит. Есть и другие способы облегчить.




 XXXI


 Дан словно как бы очнулся ото сна. Медленно и неотвратимо перешагнул через подоконник, пригнулся, чтобы пройти под рамой. Увидел там, далеко внизу, на мостовой плотную массу людей, инстинктивно сжался, чтобы избежать их. Его тело кувырнулось в воздухе, словно неловкая лягушка, и разбилось о твердый асфальт.
 Помощник фотографа Макс Клейн успел сделать лучший снимок за всю свою жизнь, прежде чем полиция увезла труп. Фотография появилась в «Лайфе» через несколько дней. Отличное было фото.




 ПОСЛЕСЛОВИЕ


 Различные отклики, вызванные первым произведением Вернона Салливена  note 2 , побудили меня разродиться по случаю выхода второй книги этого молодого автора вторым предисловием, что представляет одно преимущество: в книге будет на четыре-пять страниц больше, а значит, как говорят в писательском кругу, книжка станет солиднее. Кроме того, время от времени стоит пообщаться по душам с читателем, чтобы он не сомневался, что его не забывают.
 Итак, отклики были различные, но все они приводят к четкому, твердому как алмаз и неумолимому выводу: за исключением полдесятка критиков, отнесшихся к книге без предвзятости, критики повели себя как палачи, да вдобавок низшего сорта.
 Прежде всего, ссылаясь на одно место в предисловии к первой книге, где говорится о продаже всяческой чепухи (что прекрасно было понято издателями, да и не только ими), эти самые критики беззаботно приписали мне авторство этой книги. Это тактика грубых невежд: я слишком целомудрен и слишком чист, чтобы писать такое.
 Я ничуть не протестовал, поскольку это послужило хорошей рекламой, но это ложь, или почти. А в отношении подробностей книги было сказано много других глупостей: некоторые дивились числу и обилию американских автомобилей. Видно никогда не читали Реймонда Чандлера  note 3 . Другие, курам на смех. распространялись по поводу различных несуразностей, о которых не стану распространяться, поскольку сие вульгарно. А одна личность, выдающая себя за негра с Мартиники, одна фамилия которой настолько несуразна и нелепа, что является оскорблением добрых нравов, заявила, что ни один негр никогда бы не написал подобной книги: ведь он-то хорошо знает повадки негров. Ответим все же этому негру, что он столь же вправе разглагольствовать о своих американских братьях по крови, как китаец из Сан-Франциско о проблемах в Шанхае, а также, что, если сам он не склонен мстить за младшего брата путем спанья с белыми женщинами и дальнейшего превращения их в кровавое месиво, из этого вовсе не следует, что этого не могут делать другие. Но есть рецензии и похуже.
 Все эти критики, облившие липкой, зеленоватой желчью первое произведение Вернона Салливена, и другие, превознесшие его до небес, сделали его тем самым весьма заметным событием. Они придали книге важность, возможно, ей и свойственную, но не в том смысле. С литературной точки зрения, эта книга не заслуживает, чтобы на ней долго останавливались.
 Поймите меня правильно. Я сделал перевод, выдерживая насколько мог стиль французского языка (не классический, конечно). Но в том. первом предисловии, воинственно настроенном против самого гнусного торгашеского духа, я предупредил тех. к кому оно обращено, что издатель — торговец книгами (хотя это продолжают не принимать во внимание).
 И вот все ринулись на это: да как он посмел, да какая грязная, отвратительная, сальная книга, и все прочее! И вовсе это не Салливен, ведь перевел-то Виан! И вообще, зто не укладывается в общепринятые рамки! И в специфические тоже! И вообще, существуют мужчины, которые спят с женщинами и получают от этого наслаждение, а не только педерасты и лесбиянки! Это омерзительно! Возврат к варварству, беспрецедентное варварство, плоский досужий вымысел выдохшегося мистификатора, und so weiter!..  note 4 
 И продолжают тем же образом, говорят обо всем, кроме, естественно, самой книги. А этот писа-телишка Виан — плагиатор, убийца, порнограф, ничтожный недоносок, жалкий импотент и к тому же разнузданный Приап, несостоявшийся Жан Легран, худшее, что может быть, убирайся, грязная свинья. мы тебя вывели на чистую воду.
 А о самой истории, об этих двустах печатных страницах ни слова не говорят. И это относится не только к этой книге. Это общий подход. Это-то и называется рецензией на книгу. Да. обе скур аж ив ает.
 Я бы куда с большей охотой говорил о другом, но это гнойник и надо его хорошенько выдавить. надеясь, что найдется хирург, который вырежет, если сможет, пустивший корни нарыв, цветущий в самом его центре.
 Жалкие ничтожества, разглагольствующие впустую, все сплошь такие же идиоты, как Клод Морган, что уже далеко немало, когда же наконец станете вы заниматься вашим ремеслом критиков? Когда перестанете искать самих себя в книгах, которые читаете (читатель-то ищет книгу)? Когда прекратите вы предварительно задавать себе вопрос, не является ли автор перуанцем, схизматиком, членом компартии и не приходится ли родственником Андре Мальро? Когда решитесь говорить о книге, не выясняя биографию автора, и всю его подноготную? Боитесь наговорить глупостей? Но из-за всех ваших предосторожностей вы городите их гораздо больше. да еще каких! Когда наконец вы уразумеете, что можно сотрудничать в «Тан модерн»  note 5 и не быть экзистенциалистом, любить розыгрыши, но не посвящать им все свое время? Когда признаете вы свободу?
 Но нет, это слово выброшено из вашего словаря. или. скорее, жаргона, ведь он так беден.
 Почему вы судите о писателях? Вы даже не знаете, что такое писатель. Но даже если ничего не знаешь, то при воображении всегда можно что-нибудь найти. А вы его лишены, а потому становитесь бесчестными. Вы рассуждаете лишь о том, что доступно вашему пониманию, например, о «Я заплюю ваши могилы». Ну, об этой книге можно было сказать лишь одно, и с полдесятка честных критиков, о которых уже упоминалось выше, честно признали природу этой книги: мол, интересная тема. и если ее как следует обработать, то получился бы хороший роман, но продавался бы плохо, как обычно (по вине критиков и издателей) продаются хорошие романы. А поскольку автором владела мысль о коммерческом успехе, роман этот стал общедоступным, легким чтивом, и хорошо разойдется. Во всяком случае, эта книга куда менее непристойна, чем Библия. Я перевел ее (я это сказал достаточно уклончиво, чтобы не нанести ущерба продаже, и довольно ясно, чтобы поняли критики) по очень простой причине: колбаса не дешевле пастилы, а пастила на вес золота.
 А результат такой: критики помогли литературному успеху этой книги (хвалят или разносят — неважно, но когда все о книге говорят — значит, это литературный успех). А хорошие книги все еще ждут критиков. Так вот, банда критиков, разве книги, которых вы не понимаете, не заслуживают хотя бы упоминания? Это было бы лучшей рекомендацией для читателя. Вы же, не желая признать. что такие книги сбивают вас с толку, их просто замалчиваете. Да они вас даже не сбивают —и не озадачивают; вы в иной плоскости, они не умещаются в рамки вашего понимания. Десятки примеров можно привести.
 Критики, вы лентяи! Если вам желательно поговорить о себе. исповедуйтесь публично и вступите в Армию спасения. Но отстаньте ото всех с вашими глубокомысленными идеями. Попробуйте быть хоть чем-то полезными. Прошу вас. проявите хоть капельку непредвзятости. Давно пора. А не то вам крышка.