---------------------------------------------



 I


 — МиссСпенссейчаспожалует, сэр.
 — Благодарювас, — сказалмистерХаттон, необорачиваясь. ГорничнаямиссСпенсбыладотакойстепениуродлива— уродливапредумышленно, какемувсегдаказалось, злонамеренно, преступноуродлива, — чтоонповозможностистаралсянесмотретьнанее. Дверьзакрылась. Оставшисьодин, мистерХаттонвстализаходилпогостиной, поглядываяназнакомыевещи, которыевстречалоздесьегосозерцательноеоко.
 Фотографиигреческойскульптуры, фотографииримскогоФорума, цветныерепродукциикартинитальянскихмастеров-всетакоебесспорное, такоеизвестное. БедняжкаДженнет! Какаяузостькругозора, какойинтеллектуальныйснобизм! Оееподлинномвкусеможносудитьвотпоэтойакварелиуличногохудожника, закоторуюоназаплатиладвасполовинойшиллинга (азарамкутридцатьпять). СколькораземуприходилосьвыслушиватьотДженнетэтуисторию, сколькоразонавосхищаласьпринемэтойловкойподделкойподолеографию. "Подлинныйхудожникигде— напанели!" — ислово "художник" звучаловееустахсбольшойбуквы. Понимайтетак, чтоореолегославыосенилотчастииДженнетСпенс, непожалевшуюдатьемуполкронызакопиюсолеографии. Онакакбывоздаваладолжноесобственномувкусуихудожественномучутью. Подлинныйстарыймастерзаполкроны. БедняжкаДженнет!
 МистерХаттоностановилсяпереднебольшимпродолговатымзеркалом. Нагнувшисьслегка, чтобыразглядетьвнемсвоелицо, онпровелбелымхоленымпальцемпоусам. Усыунегобылитакиежепышныеизолотистые, каки. двадцатьлетназад. Волосытоженепоседели, ипокачтоникакогонамеканаплешь— тольколобсталнескольковыше. "КакуШекспира", — улыбнувшись, подумалмистерХаттон, разглядываяблестящуюигладкуюкрутизнусвоегочела.
 "Сдругимиспорят, тыжнеуязвим… Избезднквершинам… Величиетвое… Шекспир! О, еслибытыжилсрединас! Впрочем, это, кажется, ужеоМильтоне— прекраснаядамаХристоваКолледжа. Да, новнем-то, внемсамомничегодамскогонет. Таких, какон, женщиныназываютнастоящимимужчинами. Поэтомуонипользуетсяуспехом— женщинамнравятсяегопышныезолотистыеусыито, чтоотнегоприятнопахнеттабаком. — МистерХаттонсноваулыбнулся— онбылнепрочьподшутитьнадсамимсобой. — ПрекраснаядамаХристова? Э-э, нет! ДамскийХристос, вотонкто. Мило, оченьмило. ДамскийХристос". МистерХаттонпожалел, чтоздесьнепередкемблеснутьтакимкаламбуром. БедняжкаДженнет— увы! — несможетоценитьего.
 Онвыпрямился, пригладилволосыисновазаходилпогостиной. Римскийфорум, бр— р! МистерХаттонтерпетьнемогэтиунылыефотографии.
 Вдругонпочувствовал, чтоДженнетСпенсздесь, стоитвдверях. Онвздрогнул, точнозастигнутыйнаместепреступления. ДженнетСпенсвсегдапоявляласьбесшумно, какпризрак, — этобылаоднаизееособенностей. "Ачтоеслионадавностоитвдверяхивидела, каконразглядываетсебявзеркале? Нет, неможетбыть. Авсе-такинеприятно".
 — Вызасталименяврасплох, — сказалмистерХаттон, спротянутойрукойидянавстречуей, иулыбкасновазаигралаунегоналице.
 МиссСпенстожеулыбалась— своейулыбкойДжоконды, каконоднаждыполунасмешливопольстилей. МиссСпенспринялакомплиментзачистуюмонетуистехпорстараласьдержатьсянавысотелеонардовскогообраза. ОтвечаянарукопожатиемистераХаттона, онапродолжалаулыбатьсямолча— этотожевходиловрольДжоконды.
 — Каквысебячувствуете? Надеюсь, неплохо? — спросилмистерХаттон. — Видуваспрекрасный.
 Какоестранноеунеелицо! Этотротик, стянутыйулыбкойДжокондывхоботокскруглойдыркойпосредине, словноонавот-вотсвистнет, былпохожнаручкубезпера. Надортом— тонкийноссгорбинкой. Глазабольшие, блестящиеитемные— глазатогоразреза, блескаитемноты, которыебудтосозданыдляячменейивоспаленно-красныхжилокнабелке. Красивые, нонеизменносерьезныеглаза, ручкабезперасколькоугодномоглаизощрятьсявулыбкеДжоконды, новзглядоставалсяпо-прежнемусерьезным. Смелоизогнутые, густопрочерченныетемныебровипридаваливерхнейчастиэтоголицанеожиданнуювластность-властностьримскойматроны. Волосыбылитемные, тожекакуримлянки, отбровейкверху— истиннаяАгриппина.
 — Решилзаглянутьквамподорогедомой, — говорилмистерХаттон. — Ах, какприятно… — онповелрукой, охвативэтимжестомцветыввазах, солнечныебликиизеленьзаокном, — какприятновернутьсяналоноприродыпоследеловогоднявдушномгороде.
 МиссСпенсселавкреслоиуказалаемунастулрядомссобой.
 — Нет, нет, увольте! — воскликнулмистерХаттон. — Тороплюсьдомой, надоузнать, кактаммоябеднаяЭмили. Ейнездоровилосьсутра. — Темнеменееонсел. — Всежалуетсянаприступыпечени. Вечноенедомогание. Женщинам… — мистерХаттоносексянаполусловеикашлянул, стараясьзамятьдальнейшее. Ончуть-чутьнесказал, чтоженщинамсплохимпищеварениемнеследуетвыходитьзамуж; ноэтобылобыслишкомжестокосегостороны, даон, собственно, такнедумал. КтомужеДженнетСпенсверовалавнеугасимыйпламеньчувствидуховноеединение. — Эмилинадеется, чтоейбудетлучше, — добавилон, — иждетваскзавтраку. Приедете? Ну, пожалуйста! — Онулыбнулсядлявящейубедительности. — Учтите, чтоприглашениеисходитиотменя.
 Онапотупилась, мистеруХаттонупоказалось, чтощекиунеечутьпорозовели. Этобыладаньему, онпровелрукойпоусам.
 — ЕслиЭмилидействительнонеутомитмойприезд, янепременнобуду.
 — Разумеется, неутомит. Вашеприсутствиеподействуетнанееблаготворно. Инетольконанее, ноинаменятоже. Поговорка "третийлишний" нераспространяетсянасупружескуюжизнь.
 — О-о, какойвыциник!
 Всякийраз, когдамистерХаттонслышалэтослово, емухотелосьогрызнуться: "Гав-гав-гав!" Онокоробилоегобольшевсехдругихсловвязыке. Однаковместотогочтобызалаять, онпоспешилсказать:
 — Нет, чтовы! Ятолькоповторяюпечальнуюистину. Действительностьневсегдасоответствуетнашимидеалам. Ноэтонеуменьшаетмоейверывних. Ястрастнопреданмечтеобидеальномбракемеждудвумясуществами, живущимидушавдушу. И, по-моему, этотмойидеалдостижим. Безусловно, достижим.
 Онмногозначительнозамолчалибросилнанеелукавыйвзгляд. Девственница— ноещенеувядшая, несмотрянасвоитридцатьшестьлет, — быланелишенасвоеобразнойпрелести. Иктомужевнейдействительноестьчто-тозагадочное. МиссСпенсничегонеответилаемуипродолжалаулыбаться. Бывалиминуты, когдамистеруХаттонупретилаэтаджокондовскаяулыбка. Онвстал.
 — Ну, мнепора. Прощайте, таинственнаяДжоконда. — Улыбкасталаещенапряженнее, онасосредоточиласьвстянувшемсяпокраямхоботке. МистерХаттонвзмахнулрукой— вэтомжестебылочто-тоотВысокогоВозрождения— ипоцеловалпротянутыеемупальцы. Онвпервыепозволилсебетакуювольность, иее, видимо, несочличрезмерной. — Снетерпениембудуждатьзавтрашнегодня.
 — Всамомделе?
 ВместоответамистерХаттонпоцеловалейрукуещеразиповернулсякдвери. МиссСпенсвышлавместеснимнатеррасу.
 — Агдевашамашина?
 — Яоставилееуворот.
 — Япойдупровожувас.
 — Нет! Нет! — ТонумистераХаттонабылшутливый, новтожевремярешительный. — Нивкоемслучае. Запрещаю!
 — Номнехочетсяваспроводить, — запротестоваламиссСпенс, стрельнуввнегосвоейДжокондой.
 МистерХаттонподнялруку.
 — Нет, — повторилон, потомкоснулсяпальцемгуб, чтоможнобылопринятьчутьлинезавоздушныйпоцелуй, ипобежалпоаллее, побежалнацыпочках, размашистыми, легкимипрыжками, совсемкакмальчишка. Сердцеегопереполнилосьгордостью; вэтомбегебылочто-топленительноюношеское. Темнеменееонобрадовался, когдааллеякончилась. Уповорота— там, гдеегоещеможнобылоувидетьиздома, — оностановилсяипосмотрелназад. МиссСпенспо-прежнемустояланаступенькахтеррасыиулыбаласьвсетойжеулыбкой. МистерХаттонвзмахнулрукойинасейразсовершеннооткрытоинедвусмысленнопослалейвоздушныйпоцелуй. Потомвсетемжевеликолепнымлегкимгалопомзавернулзатемныймысдеревьев. Зная, чтотеперьегоневидят, онперешелсгалопанарысцуинаконецсрысцынашаг. Онвынулносовойплатокивытершеюподворотничком. "Боже, какойидиотизм! Естьлинасветекто-либоглупеемилейшейДженнетСпенс? Врядли, разветолькоонсам. Причемегособственнаяглупостьболеезловредна, потомучтоон-товидитсебясостороныивсежеупорствуетвсвоейглупости. Спрашивается— зачем? А-а, подиразберисьвсамомсебе, подиразберисьвдругихлюдях".
 Вотиворота. Удорогистоялабольшаяшикарнаямашина…
 — Домой, Мак-Нэб. — Шоферподнесрукуккозырьку. — Иуперекрестка, там, гдевсегда, остановитесь, — добавилмистерХаттон, открываязаднююдверцу. — Ну-с? — бросилонвполутьмумашины.
 — Ах, котик, кактыдолго! — Голос, произнесшийэтислова, былчистыйикакой-торебяческий. Ввыговореслышалосьчто-топростецкое.
 МистерХаттонсогнулсвойполныйстаниюркнулвнутрьспроворствомзверька, наконец-тодобравшегосядосвоейнорки.
 — Воткак? — сказалон, захлопнувдверцу. Машинавзяласместа. — Значит, тысильнососкучиласьбезменя, еслитебепоказалось, чтоядолго? — Оноткинулся, наспинкунизкогосиденья, егообволоклоуютнымтеплом.
 — Котик… — ИпрелестнаяголовкасосчастливымвздохомсклониласьнаплечомистераХаттона. Упоённый, онскосилглазанаребяческиокруглоеличико.
 — Знаешь, Дорис, тыбудтоспортретаЛуизыдеКеруайл, — онзарылпальцывеегустыекудрявыеволосы.
 — Актоонаесть, этаЛуиза… ЛуизаКера… кактамее? — Дорисговорилабудтооткуда-тоиздалека.
 — Увы! Неесть, абыла. Fuit [1] . Овсехнасскажуткогда-нибудь-былитакие. Апока…
 МистерХаттонпокрылпоцелуямиюноеличико. Машинаплавношлаподороге. СпинаМак-Нэбазастекломкабиныбылаточнокаменная— этобыласпинастатуи.
 — Твоируки, — прошепталаДорис. — Ненадо… Нетрогай. Оникакэлектричество.
 МистерХаттонобожал, когдаона, помолодостилет, неславоттакуючушь. Какпоздновжизниданочеловекупостичьсвоетело!
 — Электричествоневомне, автебе. — Онсновасталцеловатьее, шепча: — Дорис, Дорис, Дорис! "Этонаучноеназваниеморскоймыши, — думалон, целуязапрокинутуюшею, белую, смиренную, какшеяжертвы, ждущейзакланиякарающимножом. — Морскаямышьпохожанаколбаскуспереливчатойшкуркой… странноесущество. Илинет, Дорис— это, кажется, морскойогурец, которыйвыворачиваетсянаизнанкувминутуопасности. НадонепременносъездитьещеразвНеаполь, хотябырадитого, чтобыпобыватьвтамошнемаквариуме. Морскиеобитатели— существасовершеннофантастические, простоневероятные".
 — Котик! — Тожеиззоологии, ноонпричисленкразрядуназемных. Охужэтиегоубогиешуточки! — Котик! Ятаксчастлива!
 — Ятоже, — сказалмистерХаттон. Искренноли?
 — Номожетбыть, этонехорошо? Ах, еслибызнать! Скажимне, котик, хорошоэтоилидурно?
 — Дорогаямоя, яужетридцатьлетломаюголовунадэтимвопросом.
 — Нет, правда, котик! Яхочузнать. Может, этонехорошо. Может, нехорошо, чтоясейчасстобой, чтомылюбимдругдругаичтоменябьеткакэлектрическимтокомоттвоихрук.
 — Почемуженехорошо? Испытыватьэлектрическиетокигораздополезнеедляздоровья, чемподавлятьвсебеполовыеинстинкты. НадотебепочитатьФрейда. Подавлениеполовыхинстинктов— страшноезло.
 — Нет, тынехочешьпомочьмне. Поговорисомнойсерьезно. Еслибытызнал, кактяжелобываетуменянадуше, когдаядумаю, чтоэтонехорошо. Авдругадскоепеклоивсетакоеивправдуесть? Япростонезнаю, какбытьдальше. Может, мненадоразлюбитьтебя.
 — Атысмоглабы? — спросилмистерХаттон, твердоверявсвоюобольстительностьисвоиусы.
 — Нет, котик, тыведьзнаешь, чтонемогу. Новедьможнобежатьоттебя, спрятаться, заперетьсянаключизаставитьсебяневстречатьсястобой.
 — Дурочка! — Онобнялееещекрепче.
 — Божемой! Неужелиэтотакскверно? Аиногданаменянайдет, имнестановитсявсеравно— хорошоэтоилидурно.
 МистерХаттонрастрогался. Этадевочкабудилавнемпокровительственные, нежныечувства. Онприльнулщекойкееволосам, иобаонизамолчали, прижавшисьдругкдругуипокачиваясьвместесмашиной, которая, чутькренясьнаповоротах, сжадностьювбиралавсебябелуюдорогуиокаймляющуюеепыльно-зеленуюизгородь.
 — Досвидания, досвидания!
 Машинатронулась, набраласкорость, исчезлазаповоротом, аДорисстоялаоднаудорожногостолбанаперекрестке, всеещечувствуядурманислабостьвовсемтелепослеэтихпоцелуевиприкосновенийэтихласковыхрук, пронизывающихееэлектрическимтоком. Надобыловздохнутьвсейгрудью, силойзаставитьсебяочнуться, преждечемидтидомой. Изаполмилиходьбыдодомуещепридуматьочереднуюложь.
 Оставшисьодинвмашине, мистерХаттонвдругпочувствовал, какегообуяланевыносимаяскука.




 II


 МиссисХаттонлежаланакушеткеусебявбудуареираскладывалапасьянс. Былтеплыйиюльскийвечер, новкаминеунеегорелидрова. Черныйшпиц, разомлевшийотжарыитяготпищеварительногопроцесса, спалнасамомпеклеукамина.
 — Уф-ф! Атебенежаркотут? — спросилмистерХаттон, войдявкомнату.
 — Тыжезнаешь, милый, какмненужнотепло, — голосбылнагранислез. — Менязнобит.
 — Кактысебячувствуешь? Лучше?
 — Данет, неочень.
 Разговорувял. МистерХаттонстоял, прислонившисьспинойккаминнойдоске. Онпосмотрелнашпица, лежавшегонаковре, перевернулегонавзничьноскомправогоботинкаипочесалемубрюшкоигрудьспроступавшимисквозьшерстьбелымипятнышками. Песзамервблаженнойистоме. МиссисХаттонпродолжалараскладыватьпасьянс. Оннеполучался. Тогдаонапереложилаоднукарту, вторуюсунулаобратновколодуипошладальше. Пасьянсыунеевсегдавыходили.
 — ДокторЛиббардговорит, чтомненадосъездитьнаводывЛландриндодэтимлетом.
 — Нучтож, дорогая, поезжай. Конечно, поезжай. МистерХаттонвспоминал, каквсебылосегодня: каконисДорисподъехаликлесу, нависшемунадсклоном, оставилимашинуподжидатьихвтенидеревьев, асамиступиливбезветриеисолнце, меловыххолмов.
 — Мненадопитьминеральнуюводуотпечени, иещеонсоветуетмассажикурсфизиотерапии.
 СошляпойврукахДорисподкрадываласькголубенькимбабочкам, которыевчетверомплясалинадскабиозой, голубымиогонькамимерцаяввоздухе. Голубойогонекразлетелсячетырьмяискрамиипотух; оназасмеялась, вскрикнуласовсемпо-детскиипогналасьзаними.
 — Яуверен, чтоэтопойдеттебенапользу, дорогая.
 — Аты, милый, поедешьсомной?
 — НоведьясобираюсьвШотландиювконцемесяца.
 МиссисХаттонумоляющеподнялананегоглаза.
 — Адорога? — сказалаона. — Янемогудуматьобэтомбезужаса. Какядоберусь? Итыпрекраснознаешь, чтовотеляхменямучаетбессонница. Абагаживседругиехлопоты? Нет, однаяехатьнемогу.
 — Почемужеодна? Стобойпоедетгорничная. — Онначиналтерятьтерпение. Больнаяженщинаоттеснялаздоровую. Егонасильноуводилиотвоспоминанийозалитыхсолнцемхолмах, живой, смеющейсядевушкеивталкиваливнездоровуюдухотуэтойжарконатопленнойкомнатысеевечноначто-тожалующейсяобитательницей.
 — Нет, однаянесмогупоехать.
 — Ноеслидокторвелитехать, значит, ехатьнадо. Крометого, дорогая, переменаобстановкипойдеттебенапользу.
 — Наэтояиненадеюсь.
 — ЗатоЛиббарднадеется, аоннестанетговоритьзря.
 — Нет, немогу. Этомненеподсилу. Янедоедуодна. — МиссисХаттонвынулаплатокизчернойшелковойсумочкииподнеслаегокглазам.
 — Всеэтовздор, дорогая. Возьмисебявруки.
 — Нет, предоставьтемнеумеретьздесь, впокое. — Теперьонаплакалапо— настоящему.
 — О, Боже! Нунельзяжетак! Подожди, послушайменя. — МиссисХаттонзарыдалаещегромче. Нучтотутстанешьделать! Онпожалплечамиивышелизкомнаты.
 МистерХаттончувствовал, чтоемуследовалобыпроявитьбольшуювыдержку, ноничегонемогссобойподелать. Ещевмолодостионобнаружил, чтонетольконежалеетбедных, слабых, больных, калек, апопростуненавидитих. Встуденческиегодыемуслучилосьпровеститридняводномист-эндскомпунктеблаготворительногообщества. Онвернулсяоттудаполныйглубочайшего, непреодолимогоотвращения. Вместоучастиякнесчастнымлюдямвнембылооднотолькочувство— чувствогадливости. Онпонимал, наскольконесимпатичнавчеловекеэтачерта, инапервыхпорахстыдилсяее. Апотомрешил, чтотаковаужунегонатура, чтосебянепереборешь, ипересталиспытыватьугрызениясовести. КогдаонженилсянаЭмили, онабылацветущая, красивая. Онлюбилее. Атеперь? Развеэтоеговина, чтоонасталатакой?
 МистерХаттонпообедалодин. Виноикушаньянастроилиегонаболеемиролюбивыйлад, чемдообеда. Решивзагладитьсвоюнедавнюювспышку, онподнялсякженеивызвалсяпочитатьейвслух. Онабылатронутаэтим, принялаегопредложениесблагодарностью, имистерХаттон, щеголявшийсвоимвыговором, посоветовалчто— нибудьнеслишкомсерьезное, по-французски.
 — По-французски? Да, ялюблюфранцузский, — миссисХаттонотозваласьоязыкеРасинаточноотарелкезеленогогорошка.
 МистерХаттонсбегалксебевкабинетивернулсясжелтенькимтомиком. Онначалчитать, выговариваякаждоесловотакстарательно, чтоэтоцеликомпоглощалоеговнимание. Какойпрекрасныйунеговыговор! Этообстоятельствоблаготворносказывалосьинакачестверомана, которыйончитал.
 Вконцепятнадцатойстраницыемувдругпослышалисьзвуки, неоставляющиеникакихсомненийвсвоейприроде. Онподнялглазаоткниги: миссисХаттонспала. Онсидел, схолодныминтересомразглядываялицоспящей. Когда-тоонобылопрекрасно; когда-тодавным-давно, видяегопередсобой, вспоминаяего, ониспытывалтакуюглубинучувств, какойнезнал, бытьможет, нираньше, нипотом. Теперьэтолицобыломертвенно-бледное, всевморщинках. Кожатугообтягиваласкулыизаострившийся, точноптичийклюв, нос. Закрытыеглазаглубокосиделивкостяномободкеглазниц. Светлампы, падавшийнаэтолицосбоку, подчеркивалбликамиитенямиеговыступыивпадины. ЭтобылолицомертвогоХристас "Pieta" Моралеса.



   La squelette etait invisible
   Au temps heureux de l'artpaien [2] .



 Ончутьпоежилсяинацыпочкахвышелизкомнаты. НаследующийденьмиссисХаттонспустиласьвстоловуюковторомузавтраку. Ночьюунеебылинеприятныеперебои, нотеперьоначувствоваласебялучше. Крометого, ейхотелосьпочтитьгостью. МиссСпенсслушалаеежалобыиопасениянасчетпоездкивЛландриндод, громкособолезновалаейинескупиласьнасоветы. ОчембыниговориламиссСпенс, вееречахвсегдачувствовалсянеудержимыйнапор. Онаподаваласьвперед, какбыберясвоегособеседниканаприцел, ивыпаливаласловозасловом. Бац! Бац! Взрывчатоевеществовнейвоспламенялось, словавылеталиизкрохотногожерлаееротика. ОнапулеметнойочередьюрешетиламиссисХаттонсвоимсочувствием. МистеруХаттонутожеслучалосьпопадатьподтакойобстрел, носившийбольшейчастьюлитературныйифилософскийхарактер, — внегопалилиМетерлинком, миссисБезант, Бергсоном, УильямомДжеймсом. Сегодняпулеметстрочилмедициной. МиссСпенсговорилаобессоннице, онаразглагольствовалаоцелебныхсвойствахлегкихнаркотиковиоблагодетельныхспециалистах. МиссисХаттонрасцвелаподэтимобстрелом, какцветокнасолнце.
 МистерХаттонслушалихмолча. ДженнетСпенснеизменновызывалавнемлюбопытство. Онбылненастолькоромантичен, чтобыпредставитьсебе, чтокаждоечеловеческоелицо— этомаска, закоторойпрячетсявнутреннийлик, поройпрекрасный, поройзагадочный, чтоженскаяболтовня— этотуман, нависающийнадтаинственнымипучинами. ВзятьхотябыегоженуилиДорис— какимионикажутся, такиеонииесть. НосДженнетСпенсделообстоялоиначе. Воттут-то, заулыбкойДжокондыиримскимибровями, навернякачто-токроется. Весьвопросвтом, чтоименно. ЭтовсегдаоставалосьнеясныммистеруХаттону.
 — Аможетбыть, ваминепридетсяехатьвЛландриндод, — говориламиссСпенс. — Есливыбыстропоправитесь, докторЛиббардсмилуетсянадвами.
 — Ятольконаэтоинадеюсь. Ивсамомделе, сегоднямнегораздолучше.
 МистеруХаттонусталостыдно. Еслибынеегочерствость, ейбылобылучшенетолькосегодня. Онутешилсебятем, чтоведьречьидетосамочувствии, анеосостоянииздоровья. Однимучастиемнеизлечишьнибольнойпечени, нипорокасердца.
 — Натвоемместеянесталбыестькомпотизкраснойсмородины, дорогая, — сказалон, вдругпроявляязаботливость. — ВедьЛиббардзапретилтебеестьягодыскожицейизернышками.
 — Ноятаклюблюкомпотизкраснойсмородины, — взмолиласьмиссисХаттон, — асегоднямнегораздолучше.
 — Нельзябытьтакимдеспотом, — сказаламиссСпенс, взглянувсначалананего, апотомнамиссисХаттон. — Дайтеейполакомиться, нашейбеднойстрадалице, вредаотэтогонебудет. — ОнапротянуларукуиласковопотрепаламиссисХаттонпоплечу.
 — Благодарювас, милочка. — МиссисХаттонподложиласебеещекомпота.
 — Тогдаужлучшеневинименя, еслитебестанетхудее.
 — Развеятебя, милый, когда-нибудьвчем-товинила?
 — Янедавалтебеповода, — игривозаметилмистерХаттон. — Утебяидеальныймуж.
 Послезавтракаониперешливсад. Состровкатениподстарымкипарисомвиднеласьширокая, ровнаялужайка, гдеметаллическипоблескивалицветынаклумбах.
 Глубоковздохнув, мистерХаттоннабралполнуюгрудьдушистоготеплоговоздуха.
 — Хорошожитьнасвете, — сказалон.
 — Да, хорошо, — подхватилаегожена, протянувнасолнцебледнуюрукусузловатымипальцами.
 Горничнаяподалакофе; серебряныйкофейник, молочникималенькиеголубыечашкипоставиланаскладнойстоликвозлеихстульев.
 — Амоелекарство! — вдругвспомниламиссисХаттон. — Клара, сбегайтезаним, пожалуйста. Белыйпузырекнабуфете.
 — Ясхожу, — сказалмистерХаттон. — Мневсеравнонадозасигарой.
 Онпоспешилкдому. И, остановившисьнаминуткуупорога, посмотрелназадГорничнаяшлаполужайкекдому. Сидявшезлонге, егоженараскрывалабелыйзонтик. МиссСпенсразливалакофепочашкам, склонившисьнадстоликом. Онвошелвпрохладныйсумракдома.
 — Вамссахаром? — спросиламиссСпенс.
 — Да, будьтедобры. Ипожалуйста, побольше. Кофеотобьетвкуслекарства.
 МиссисХаттоноткинуласьнаспинкушезлонгаизагородиласьзонтикомотослепительносияющегонеба.
 УнеезаспиноймиссСпенсосторожнопозвякивалапосудой.
 — Яположилавамтриполныеложки. Этоотобьетвкуслекарства. Авотион.
 МистерХаттонвышелиздомасвиннымбокалом, дополовинынаполненнымкакой-тосветлойжидкостью.
 — Пахнетвкусно, — сказалон, передаваябокалжене.
 — Оночем-топриправленодлязапаха. — МиссисХаттонвыпилалекарствозалпом, передернуласьискорчилагримасу: — Фу, какаягадость! Даймнекофе.
 МиссСпенсподалаейчашку, онаотхлебнулаизнее.
 — Получилсяпочтисироп. Ноэтодажевкуснопослеотвратительноголекарства.
 ВполовинечетвертогомиссисХаттонпожаловалась, чтоейсталохуже, иушлаксебе— полежать. Мужхотелбылонапомнитьейпрокраснуюсмородину, нововремяудержался. Упрек "чтоятебеговорил" принесбыемусейчасслишкомлегкуюпобеду. Вместоэтогоонпроявилсочувствиекженеиповелееподрукувдом.
 — Отдохнешь, ивсебудетхорошо, — сказалон. — Да, кстати, явернусьдомойтолькопослеобеда.
 — Как? Тыуезжаешь?
 — ЯобещалбытьуДжонсонасегоднявечером. Намнадообсудитьпроектпамятникапогибшимвоинам.
 — Пожалуйста, неуезжай! — МиссисХаттончутьнезаплакала. — Может, тывсе-такинепоедешь? Ятакнелюблюоставатьсядомаодна.
 — Но, дорогаямоя, яжеобещал— идавнообещал. — Какнеприятно, чтоприходитсялгать! — АсейчасмненадовернутьсякмиссСпенс.
 Онпоцеловалеевлобисновавышелвсад. МиссСпенстакинацелиласьемунавстречу.
 — Вашаженасовсемплоха! — выпалилаона.
 — Апо-моему, вашприездтакподбодрилее.
 — Эточистонервное, чистонервное. Янаблюдалазаней. Когдаучеловекасердцевтакомсостояниидактомуженарушенопищеварение… да, да, такнарушено… всегоможнождать.
 — ЛиббардсмотритназдоровьебеднойЭмилидалеконетакмрачно. — МистерХаттоноткрылкалитку, ведущуюизсадавподъезднуюаллею. МашинамиссСпенсстоялауподъезда.
 — Либбардвсеголишьсельскийврач. Вамнадопригласитькнейспециалиста.
 Оннемогнерассмеяться.
 МиссСпенспротестующеподняларуку.
 — Яговорюсовершенносерьезно. По-моему, бедняжкаЭмиливтяжеломсостоянии. Всеможетслучитьсявлюбойчас, влюбуюминуту.
 Онпосадилеевмашинуизахлопнулдверцу. Шоферзавелмоториселзаруль.
 — Сказатьему, чтобытрогал? — МистерХаттоннежелалпродолжатьэтотразговор.
 МиссСпенсподаласьвпередивыстрелилавнегосвоейДжокондой:
 — Незабудьте, яждувасксебе, ивсамоеближайшеевремя.
 Онмашинальноосклабился, пробормоталчто-товежливоеипомахалвследотъезжающеймашине. Онбылсчастлив, чтонаконецосталсяодин.
 ЧерезнесколькоминутмистерХаттонтожеуехал. Дорисждалаегоуперекрестка. Онипообедаливпридорожнойгостиницевдвадцатимиляхотегодома. Покормилиихневкусноидорого, какобычнокормятвзагородныхресторанах, рассчитанныхнапроезжихавтомобилистов. МистерХаттонелчерезсилу, ноДориспообедаласудовольствием. Впрочем, онавсегдаиотвсегополучалаудовольствие. МистерХаттонзаказалшампанское— нелучшеймарки. Онжалел, чтонепровелэтотвечерусебявкабинете.
 НаобратномпутиДорис, немножкоохмелевшая, быласаманежность. Вмашинебылосовсемтемно, но, глядявперед, мимонеподвижнойспиныМак-Нэба, онивиделиузкиймирокяркихкрасокиконтуров, вырванныхизмракаавтомобильнымифарами.
 МистерХаттонпопалдомойвдвенадцатомчасу. ВхоллееговстретилдокторЛиббард. Этобылчеловекневысокогороста, сизящнымируками, тонкими, почтиженскимичертамилица. Егобольшиекариеглазасмотрелигрустно. Онтратилуймувременинапациентов, подолгусиделуихпостели, излучаяпечальвзглядом, ивелтихуюпечальнуюбеседу— собственно, ниочем. Отнегоисходилприятныйзапах, безусловноантисептический, новтожевремяненазойливыйитонкий.
 — Либбард? — удивилсямистерХаттон. — Почемувыздесь? Моейженесталохуже?
 — Мывесьвечерстаралисьсвязатьсясвами, — ответилмягкий, грустныйголос. — Думали, выуДжонсона, нотамответили, чтоваснет.
 — Да, язадержалсявдороге. Машинасломалась, — сдосадойответилмистерХаттон. Неприятно, когдатебяуличиливолжи.
 — Вашаженасрочнотребовалавас.
 — Ясейчасжеподнимуськней, — мистерХаттоншагнулклестнице.
 ДокторЛиббардпридержалегозалокоть.
 — Ксожалению, теперьужепоздно.
 — Поздно? — Егопальцызатеребилицепочкуотчасов; часыникакнехотеливылезатьизкармашка.
 — МиссисХаттонскончаласьполчасатомуназад. Тихийголоснедрогнул, печальвглазахнеуглубилась. ДокторЛиббардговорилосмертитакже, каконсталбыговоритьобигревкрикетмеждуместнымикомандами. Всенасветесуетасует, ивсеодинаковоприскорбно.
 МистерХаттонпоймалсебянатом, чтовспоминаетсловамиссСпенс: "Влюбойчас, влюбуюминуту…" Поразительно! Каконабылаправа!
 — Чтослучилось? — спросилон. — Умерла? Отчего?
 ДокторЛиббардпояснил:
 — Параличсердца, результатсильногоприступарвоты, вызванного, всвоюочередь, тем, чтобольнаясъелачто-тонеудобоваримое.
 — Компотизкраснойсмородины, — подсказалмистерХаттон.
 — Весьмавозможно. Сердценевыдержало. Хроническийпорокклапанов. Напряжениебылочрезвычайным. Теперьвсекончено, онамучиласьнедолго.




 III


 "Какаядосада, чтопохороныназначенынаденьматчамеждуИтономиХарроу", — говорилстарыйгенералГрего, стоясцилиндромврукахподкрытымвходомнакладбищеивытираялицоносовымплатком.
 МистерХаттонуслышалэтисловаиструдомподавилвсебежеланиенанеститяжелыеувечьягенералу. Емузахотелосьраскваситьстаромунегодяюегообрюзгшую, багровуюфизиономию. Нелицо, атутоваяягода, присыпаннаямукой. Должножебытькакое-тоуважениекмертвым. Неужеливсемвсеравно? Теоретическиемутожебылоболееилименеевсеравно— пустьмертвыехоронятсвоихмертвецов, нотут, умогилы, онвдругпоймалсебянатом, чтоплачет. БеднаяЭмили! Когда— тоонибылисчастливы! Теперьоналежитнаднеглубокойямы. АэтотГреговорчит, чтоемунепридетсяпобыватьнаматчемеждуИтономиХарроу.
 МистерХаттоноглянулсяначерныефигуры, которыеподвое, потроетянулиськмашинамикаретам, стоявшимзаворотамикладбища. Рядомсослепительнойпестротойиюльскихцветов, зеленьютравилиствыэтифигурыказалисьчем-тонеестественным, чуждымздесь. Онсудовольствиемподумал, чтовсеэтилюдитожекогда-нибудьумрут.
 ВтотвечермистерХаттондопоздназасиделсяусебявкабинетенадчтениембиографииМильтона. ЕговыборпалнаМильтонапотому, чтоэтакнигаперваяподвернуласьемуподруку, толькоивсего. Когдаонкончилчитать, былоужезаполночь. Онвсталскресла, отодвинулзадвижкунастекляннойдвериивышелнанебольшуюкаменнуютеррасу. Ночьстоялатихаяиясная. МистерХаттонпосмотрелназвездыиначерныепровалымеждуними, опустилглазактемнойсадовойлужайкеиобесцвеченнымночьюклумбам, перевелвзглядначерно-серыеподлунойпросторывдали.
 Ондумал— напряженно, путаясьвмыслях. Естьнасветезвезды, естьМильтон. Вкакой-томеречеловекможетстатьравнымзвездаминочи. Величие, благородстводуши. Нодействительнолисуществуетразличиемеждублагородствоминизостью? Мильтон, звезды, смертьион… онсам. Душа, тело— возвышенное, низменноевчеловеческойприроде. Может, вэтомиестьдоляистины. ПрибежищемМильтонабылиБогиправедность. Аунегочто? Ничего, ровнымсчетомничего. ТолькомаленькиегрудиДорис. Вчемсмыслвсегоэтого? Мильтон, звезды, смерть, иЭмиливмогиле, Дорисион— онсам… Всегдавозвращающийсяксебе.
 Да, онсуществоничтожное, мерзкое. Доказательствтомусколькоугодно. Этобылаторжественнаяминута. Онсказалвслух: "Клянусь! Клянусь! — Звуксобственногоголосавночнойтемнотеужаснулего; емуказалось, чтостольгрознаяклятвамоглабысвязатьдажебогов. — Клянусь! Клянусь!"
 Впрошлом, вканунНовогогодаивдругиеторжественныедни, ончувствовалтакиежеугрызениясовести, давалтакиежеобеты. Всеонирастаяли, этирешения, рассеялись, точнодым. Нотакихминут, какэта, небылоникогда, ионещенедавалсебеболеестрашнойклятвы. Теперьвсепойдетпо-иному. Да, онбудетжить, повинуясьрассудку, онбудеттрудиться, онобуздаетсвоистрасти, онпосвятитсвоюжизнькакому-нибудьполезномуделу. Эторешено, итактомуибыть.
 Онужеприкидывалмысленно, чтоутренниечасыпойдутнахозяйственныедела, наразъездыпоимениювместесуправляющим— землиегобудутобрабатыватьсяпопоследнемусловуагрономии— силосование, искусственныеудобрения, севооборотивсетакоепрочее. Остатокднябудетотведенсерьезнымзанятиям. Скольколетонсобираетсянаписатькнигу— "Овлиянииболезнейнацивилизацию".
 МистерХаттонлегспать, сокрушаясьвсердцесвоем, полныйкротостидуха, новтожевремясверойвто" чтонанегосошлаблагодать. Онпроспалсемьсполовинойчасовипроснулсяяркимсолнечнымутром. Послекрепкогоснавчерашниеволненияулеглисьиперешливобычнуюдлянегожизнерадостность. Очнувшись, оннесразу, атолькочерезнесколькоминутвспомнилсвоирешения, своюстигийскуюклятву. ПрисолнечномсветеМильтонисмертьуженетакволновалиего. Чтокасаетсязвезд, тоониисчезли. Нопринятыеимрешенияправильны, этобылонесомненнодажеднем. Позавтракав, онвелелоседлатьлошадьиобъехалсвоепоместьевсопровожденииуправляющего. ПослевторогозавтракачиталФукидидаочумевАфинах. Вечеромсделалкое-какиевыпискиомаляриивЮжнойИталии. Раздеваясьнаночь, вспомнил, чтовюмористическомсборникеСкелтонаестьзабавныйанекдото "потнице". Жаль, неоказалоськарандашаподрукой, онзаписалбыиэто.
 НашестойденьсвоейновойжизнимистерХаттон, разбираяутромпочту, увиделконверт, надписанныйзнакомымемунеинтеллигентнымпочеркомДорис. Онраспечаталегоисталчитатьписьмо. Онанезнала, чтосказатьему, ведьслованичегоневыражают. Егоженаумерла— итаквнезапно… Какэтострашно! МистерХаттонвздохнул, нодальнейшеепоказалосьемуболееинтересным:

 "Смерть— этоужас, ястараюсьгнатьотсебямыслионей.
 Нокогдауслышишьпротакое, иликогдамненездоровится, иликогдабываетсквернонадуше, явспоминаю, чтосмерть— вотона, близко, иначинаюдуматьовсемнехорошем, чтоделалавжизни, ионасстобой, инезнаю, чтобудетдальше, имнестановитсястрашно. Ятакаяодинокая, котик, итакаянесчастная, иуманеприложу, чтоделать. Янемогунедуматьосмертииятакаянеприкаянная, такаябеспомощнаябезтебя. Янехотелатебеписать— думала, подожду, когдатыснимешьтраурисможешьопятьвстречатьсясомной, номнебылотакодиноко, такгрустно, котик, чтоянеудержаласьипишутебе. Янемогуиначе. Прости! Ноятакхочубытьстобой. Тыуменяодинвовсеммире. Тытакойдобрый, нежный, тывсепонимаешь, таких, какты, большенет. Яникогданезабуду, какойтыбылдобрыйиласковыйкомне. Итытакойумныйистольковсегознаешь, чтоянепонимаю, кактымогзаметитьменя, необразованную, глупую, инетолькозаметил, аиполюбил, потомучтотыведьлюбишьменянемножко, правда, котик?"

 МистерХаттонпочувствовалстыдиугрызениясовести. Переднимпреклоняются, емуприносятблагодарность. Икто, зачто? Этадевушка, зато, чтоонсовратилее! Этоужеслишком! Большейнелепостиневыдумаешь. Сегостороныэтобылкаприз. Бессмысленный, дурацкийкаприз— толькоивсего. Ведьеслиговоритьначистоту, такбольшойрадостиэтоемунепринесло. Посутидела, оннестолькоразвлекался, сколькоскучалсДорис. Когда-тоонмнилсебягедонистом. Ногедонизмнеисключаетизвестнойдолирассудочности— этосознательныйвыборзаведомыхнаслаждений, сознательноеуклонениеотзаведомыхстраданий. Онжепоступалбезрассудно, вопрекирассудку. Емузаранеебылоизвестно— слишкомхорошоизвестно! — чтоегожалкиероманыничегонепринесут, Ивсеже, кактолькосмутныйзудвкровиохватывалего, онподдавалсяемуи— вкоторыйраз! — увязалвэтихглупейшихинтрижках. ВспомнитьхотябыМэгги— горничнуюегожены, Эдит— девушкуссоседнейфермыимиссисПрингл, илондонскуюофициантку, идругих, чутьлинедесяткидругих. Ивсякийразничего, кромеоднообразияискуки. Он-тозналзаранее, каквсесложится, всегдазнал. Ивсе-таки, все-таки… Опытничемунаснеучит!
 Бедная, маленькаяДорис! Онответитейласково, постараетсяутешить, новстречатьсяонибольшенебудут. Вошедшийлакейдоложил, чтолошадьподанаиждетегоуподъезда. Онселвседлоиуехал. Втоутростарикуправляющийдействовалемунанервыбольше, чемобычно.
 СпустяпятьднейДорисимистерХаттонсиделинапристанивСаутэнде: Дорис— влегкомбеломплатьесрозовойотделкой— такисиялаотсчастья, мистерХаттон, вытянувногиисдвинувпанамуназатылок, покачивалсянастулеипыталсявойтиврольэдакогозаправскогогуляки. Аночью, когдауснувшаяДористеплодышалавозленего, сквозьмракиистомувовсемтелекнемупробралиськосмическиечувства, владевшиеимвтотвечер— всеголишьдвенеделиназад, — когдаонпринялтакоеважноерешение. Итак, туторжественнуюклятвупостиглаучастьмногихдругихегорешений. Безрассудствовосторжествовало, онподдалсяпервомужезудужелания. Безнадежный, совершеннобезнадежныйчеловек.
 Ондолголежалсзакрытымиглазами, размышляянадсвоимпозором. Дорисшевельнуласьвосне, мистерХаттонповернулкнейголову. Вслабомсвете, проникавшемсулицысквозьнеплотнозадернутыезанавески, виднеласьееобнаженнаядоплечарука, шеяитемнаяпутаницаволоснаподушке. Онабылатакаякрасивая, такаясоблазнительная. Стоитлиемусокрушатьсяосвоихгрехах? Какоеэтоимеетзначение? Безнадежный? Нуипусть, надоизвлечьсамоелучшееизсвоейбезнадежности. Ликующеечувствосвободывдругохватилоего. Онсвободен, онволенделатьвсечтоугодно. ВпорывевосторгаонпривлекДорисксебе. Онапроснуласьрастерянная, почтииспуганнаяегогрубымипоцелуями.
 Буряжеланияутихла, перейдявкакую-тобездумнуювеселость. Всевокругсловнопереливалосьнеудержимымбеззвучнымсмехом.
 — Кто, нуктолюбиттебябольше, чемя, котик? — Вопроспрозвучалелеслышно, ондонессясюдаиздалекихмировлюбви.
 — Аязнаюкто, — ответилмистерХаттон. Подводныйсмехвскипал, ширилсяи, тогоигляди, могвырватьсянаповерхностьтишины.
 — Кто? Скажимне. Окомэтоты? — Теперьголосзвучалсовсемблизко, настороженный, тревожный, негодующий, онбылнеотмирасего.
 — А-а…
 — Кто?
 — Низачтонеотгадаешь. — МистерХаттонпродолжалломатькомедию, покаэтоненаскучилоему, итогданазвалимя: — ДженнетСпенс.
 Дориснеповериласвоимушам.
 — МиссСпенс, та, чтоживетнавилле? Тасамаястаруха? — Этобылопростосмехотворно. МистерХаттонтожерасхохотался.
 — Нет, правда, правда, — сказалон. — Онабезумаотменя. — Воткомедия! — Онповидаетеесразуже, кактольковернется, — повидаетипокорит. — По-моему, онаметитзаменязамуж, — добавилон.
 — Ноты… тынесобираешься?
 Воздухсловнодрожалотеговеселья. МистерХаттонзахохоталвовесьголос.
 — Ясобираюсьженитьсянатебе, — ответилон. Ничегокомичнееонвжизнисвоейнепридумывал.
 КогдамистерХаттонуезжализСаутэнда, онсновасталженатымчеловеком. Междунимибылорешенодержатьэтовсекретедопорыдовремени. Осеньюониуедутзаграницу, итогдапустьвсезнают. Покажеонвозвращалсядомой, аДорисксвоим.
 НаследующийденьпослеприездаонпошелнавеститьмиссСпенс. ОнавстретилаегообычнойДжокондой:
 — Аяждалавас.
 — Развеямогуподолгуневидетьсясвами? — галантноответилмистерХаттон.
 Онисиделивсадовойбеседке. Этобыломаленькоесооружениеввидедревнегохрама, приютившегосясредигустыхзарослейвечнозеленогокустарника. МиссСпенситутоставиласвоюпечать: надскамьейвиселбело-синийрельефсмадоннойДеллаРоббиа.
 — ХочупоехатьосеньювИталию, — сказалмистерХаттон. Веселостьбродилавнем, какимбирноепивовбутылке, изкоторой, тогоигляди, вылетитпробка.
 — Италия… — МиссСпенсвэкстазезакрылаглаза. — Менятожевлечеттуда.
 — Ах, незнаю. Как-тонетнисил, ниохотыпутешествоватьводиночестве.
 — Водиночестве… — Ах, этотрокотгитар, гортанноепение! — Да, водиночествепутешествоватьскучно.
 МиссСпенсмолчаоткинуласьнаспинкукресла. Глазаунеевсеещебылизакрыты. МистерХаттонпогладилусы. Молчаниедлилосьиначиналозатягиваться.
 КогдамистераХаттонасталинастоятельноприглашатькобеду, онинеподумалотказаться. Самоеинтересноетольконачиналось. Столнакрыливлоджии. Сквозьпроемыееарокимбыливиднысадовыесклоны, равнинаподнимиидалекиехолмы. Светзаметноубывал; жараимолчаниестановилисьгнетущими. Понебуползлабольшаятуча, издалекадоносилисьчутьслышныевздохигрома. Онизвучаливсеявственнее, поднялсяветер, упалипервыекаплидождя. Посудусостолаубрали. МиссСпенсимистерХаттонсиделивсгущающейсятемноте.
 МиссСпенснарушиладолгоемолчание, задумчивопроговорив:
 — По-моему, каждыйчеловекимеетправонасвоюдолюсчастья, ведьправда?
 — Безусловно.
 Нокчемуонаклонит? Такиеобобщения, какправило, предваряютизлиянияналичныетемы. Счастье. Оноглянулсянасвоепрошлоеиувиделбезмятежное, мирноесуществование, неомраченноениневзгодами, нитревогами, нисколько-нибудьсерьезнымигорестями. Унеговсегдабылиденьги, онвсегдапользовалсясвободойи, вобщем, могделатьпочтивсечтоугодно. Да, пожалуй, счастьеулыбалосьему— больше, чеммногимдругимлюдям. Атеперьоннетолькосчастлив— вчувствебезответственнойсвободыпереднимоткрылсясекретжизнерадостности. Онужесобралсяраспространитьсянаэтутему, нотутмиссСпенсзаговориласама:
 — Такиелюди, каквыия, — имеемжемыправоиспытатьсчастьехотьразвжизни.
 — Такие, какя? — судивлениемпереспросилмистерХаттон.
 — БедныйГенри? Судьбабыланеочень-томилостивакнамсвами.
 — Нучтовы? Сомнойонамоглабыобойтисьипохуже.
 — Выпростободритесь, иэто, конечно, мужественносвашейстороны. Нознайте, этамасканичегоотменянескроет.
 Дождьшумелвсесильнееисильнее, миссСпенсговорилавсегромче. Еесловатоиделотонуливгромовыхраскатах. Онанеумолкала, стараясьперекричатьих.
 — Ятакпонимаювас, ядавно, давнопонялавас. Ееосветилавспышкамолнии. Онацелиласьвнего, напряженноподавшисьвсемтеломвперед. Глазакакчерныегрозныежерладвустволки. Исноватемнота.
 — Вашатоскующаядушаискалаблизкуюдушу. Язнала, каквыодиноки. Вашасупружескаяжизнь. — Ударгромаоборвалконецфразы. ПотомголосмиссСпенспослышалсяснова:
 — …непарачеловекувашегосклада. Вамнужнароднаядуша.
 Роднаядуша— ему? Роднаядуша! Боже! Какаянесусветнаячепуха! "ЖоржетЛеблан— когда-тороднаядушаМорисаМетерлинка". Надняхонвиделтакойзаголовоквгазете. Значит, воткакимрисуетеговсвоемвоображенииДженнетСпенс— охотникомдороднойдуши? АвглазахДорисонкладезьумаисамадоброта. Чтожеонтакоенасамомделе? Ктознает…
 — Сердцемоепотянулоськвам. Явсе, всепонимала. Ятожебылаодинока. — Онаположиларукуемунаколено. — Выбылитактерпеливы! — Вспышкамолнии. МиссСпенспо-прежнемуопасноцелиласьвнего. — Нисловажалобы! Ноядогадывалась, догадывалась…
 — Какэтомилосвашейстороны. — Так, значит, он ame incomprise [3] . — Толькоженскаяинтуиция…
 Громгрянул, прокатилсявнебе, затихгде-товдалииоставилпослесебялишьшумдождя. Гром— этобылегосмех, вырвавшийсянаружу, усиленныйвостократ. Опятьмолния, удар— теперьпрямоунихнадголовой.
 — Авынечувствуете, чтоэтабурясроднивам? — Онбудтовидел, каконаподаетсявсемтеломвперед, произносяэтислова. — Страстьсближаетнассостихиями.
 Каковжебудетегоследующийход? По-видимому, надосказать "да" иотважитьсянакакой-нибудьнедвусмысленныйжест. Номистер, Хаттонвдругструсил. Имбирноепиво, бродившеевнем, вдругсразувыдохлось. Этаженщинанешутит— какиетамшутки! Онпришелвужас.
 — Страсть? Нет, — сотчаяниемвголосеответилон. — Страстимненеведомы.
 Однакоегоответтолинерасслышали, толиоставилибезвнимания, ибомиссСпенсговорилавсевзволнованнее, нотакбыстроитакимжгуче-интимнымшепотом. чтоееструдомможнобылорасслышать. Насколькоонпонимал, онарассказывалаемуисториюсвоейжизни. Молниясверкалатеперьреже, иониподолгусиделивкромешнойтьме. Ноприкаждойвспышкеонвидел, чтоонапо-прежнемудержитегонаприцелеитакитянетсякнемувсемтелом. Темнота, дождь— ивдругмолния. Еелицобылоблизко, совсемблизко. Бескровнаязеленоватаямаска: огромныеглаза, крохотноежерлоротика, густыеброви. Агриппина… илинет, скорее… да, скорееДжорджРоби.
 Планыспасения, одиндругогонелепее, зароилисьунеговмозгу. Ачто, есливдругвскочить, будтоонувиделграбителя? "Держивора, держивора!" — иброситьсявомрак, впогонюзаним. Илисказать, будтоемусталодурно— сердечныйприступ… иличтоонувиделпризраквсаду— призракЭмили? Поглощенныйэтимиребяческимивыдумками, оннеслушалмиссСпенс. Ноеепальцы, судорожновцепившиесяемувруку, вернулиегокдействительности.
 — Яуважалавасзаэто. Генри, — говорилаона.
 Уважала? Зачто?
 — Узыбракасвященны, ито, чтовысвяточтилиих, хотявашбракнепринесвамсчастья, заставиломеняуважатьвас, восхищатьсявамии… осмелюсьлияпроизнестиэтослово?..
 Грабитель, призраквсаду! Нет, поздно!
 — …иполюбитьвас. Генри, полюбитьещесильнее. Но, Генри, теперьмысвободны!
 Свободны? Втемнотепослышалсяшорох— онаопустиласьнаколенипередегокреслом:
 — Генри! Генри! Ятожебыланесчастна.
 Еерукиобвилисьвокругнего, ипотому, каквздрагивалиееплечи, онпонял, чтоонарыдает. Словнопросительница, молящаяопощаде.
 — Ненадо, Дженнет! — воскликнулон. Этислезыбылиужасны, ужасны. — Нет, тольконесейчас. Успокойтесь, подителягтевпостель. — Онпохлопалеепоплечуивстал, высвободясьизееобъятий. Онатакиосталасьнаполувозлекресла, накоторомонсидел.
 Пробравшисьощупьювхоллидаженеразыскавсвоюшляпу, онвышелиздомаиосторожноприкрылзасобойдверь, так, чтобынескрипнуло. Тучирассеялись, вчистомнебесветилалуна. Дорожкабылавсявлужах, изканавистоковдоносилосьжурчаниеводы. МистерХаттоншлепалпрямополужам, небоясьпромочитьноги.
 Каконарыдала! Душераздирающе! Кчувствужалостиираскаянию, котороевызываловнемэтовоспоминание, примешивалосьчувствообиды. Неужелионанемоглаподыгратьемувтойигре, которуюонвел, — вжестокойизабавнойигре? Новедьонссамогоначалазнал, чтоонанезахочет, несможетигратьвэтуигру, зналивсежепродолжалсвое.
 Чтоонатамговорилаострастяхистихиях? Что-тодонельзяизбитоеивтожевремяправильное, правильное. Онабылакакподбитаячернотойтуча, чреватаягромом, аон, наивныймальчонкаБенджаминФранклин, запустилвоздушногозмеявсамуюгущуэтойгрозы. Даещежалуетсятеперь, чтоегоигрушкавызваламолнию.
 Может, онаисейчасстоиттам, влоджии, наколеняхпередкресломиплачет.
 Нопочемусейчасоннемогпродолжатьсвоюигру? Почемучувствополнойбезответственностивдругисчезло, бросивего, мгновенноотрезвевшего, намилостьэтогохолодногомира? Ответовнасвоивопросыонненаходил. Вмозгуунегоровнымяркимогнемгорелаоднамысль— мысльобегстве. Бежатьотсюданемедляниминуты.




 IV


 — Очемтыдумаешь, котик?
 — Так, ниочем.
 Наступиломолчание. МистерХаттонсидел, облокотившисьопарапетземлянойтеррасы, подперевподбородокруками, исмотрелвниз, наФлоренцию. Онснялвиллунаодномизхолмовкюгуотгорода. Смаленькойтеррасывглубинесадаоткрывалсявиднаплодороднуюдолину, тянувшуюсядосамойФлоренции, натемнуюгромадуМонте-Мореллозаней, аправее, квостоку, нарассыпанныепосклонубелыедомикиФьезоле. Всеэтояркоосвещалосьвлучахсентябрьскогосолнца.
 — Тебячто-нибудьтревожит?
 — Нет, спасибо.
 — Признайся, котик.
 — Но, дорогаямоя, мненевчемпризнаваться, — мистерХаттоноглянулсяисулыбкойпохлопалДориспоруке. — Шлабытылучшевкомнаты, сейчасвремя, сиесты. Здесьслишкомжарко.
 — Хорошо, котик. Атыпридешь?
 — Воттолькодокурюсигару.
 — Нухорошо. Толькодокуривайскорее, котик. — Медленно, неохотноонаспустиласьпоступенькамвсадипошлаквилле.
 МистерХаттонпродолжалсозерцатьФлоренцию. Емухотелосьпобытьодному. Хорошобыло, хотьненадолго, избавитьсяотприсутствияДорис, отэтойнеустаннойзаботливостивлюбленнойженщины. Онникогданеиспытывалмукбезответнойлюбви, затотеперьемуприходилосьтерпетьмукичеловека, котороголюбят. Последниенескольконедельтянулисьоднадругойтомительнее. Дорисвсегдабыласнимкакнавязчиваямысль, какнеспокойнаясовесть. Да, хорошопобытьодному.
 Онвынулизкарманаконвертинебезопаскираспечаталего. Онтерпетьнемогписем— теперь, послееговторичнойженитьбы. Этописьмобылоотсестры. Оннаскоропробежалоскорбительныепрописныеистины, изкоторыхоносостояло. "Неприличнаяпоспешность", "положениевобществе", "равносильносамоубийству", "неуспелаостыть", "девицаизпростонародья" — всекакнаподбор. Безтакихсловнеобходилосьтеперьниоднопосланиеотегоблагожелательныхитрезвомыслящихродственников. Раздосадованный, онхотелбылоизорватьвклочьяэтоглупейшееписьмо, каквдругнаглазаемупопаласьстрокавконцетретьейстраницы. Сердцеунегоболезненнозаколотилось. Эточто-точудовищное! ДженнетСпенсраспускаетслухи, будтоонотравилсвоюжену, чтобыженитьсянаДорис. Откудатакаядьявольскаязлоба? МистерХаттон— человекпонатуремягкий— почувствовал, чтоеготрясетотярости. Онотвелдушубраньюсчисторебяческимудовлетворениемобзываяэтуженщинупоследнимисловами.
 Ивдругемуоткрыласьнелепейшаясторонавсейситуации. Подуматьтолько! Будтоонмогубитького-то, чтобыженитьсянаДорис! Еслибыктознал, какемутомительноскучносней. БедняжкаДженнет! Онахотелаотомстить, адобиласьлишьтого, чтовыставиласебядурой.
 Звукишаговпривлеклиеговнимание, оноглянулся. Всадуподтеррасойхозяйскаяслужанкаснималаапельсинысдерева. Этанеаполитанскаядевушка, которуюзанеслоизродныхместтакдалеконасевер, воФлоренцию, являлаклассический, хотьинесколькоогрубленныйтипкрасоты. Такойпрофильможноувидатьнанеоченьстариннойсициалианскоймонете. Крупныечертыеелицаверныевеликомуидеалу, свидетельствовалиоглупости, доведеннойпочтидосовершенства. Самоекрасивоевэтомлицебылрот; природакаллиграфическивывелалиниюгуб, втожевремяпридавртувыражениетупогоослиногоупрямства… ПодбезобразнымчернымплатьеммистерХаттонугадывалтело— сильное, упругое, литое. Онираньшепоглядывалнанегосинтересомисмутнымлюбопытством. Сегоднялюбопытство, определилосьиперешловнечтодругое— сталожеланием. ИдиллияТеокрита. Вотона, женщина; правда, самоннеочень-топохожнапастушкасвулканическиххолмов. Онокликнулее:
 — Армида!
 Улыбка, которойонаответилаему, былатакойвызывающей, говорилаостольлегковеснойдобродетели, чтомистерХаттонструхнул. Онснова, снованаграни. Надоотступить, назад, скорее, скорее, нетобудетпоздно. Поднявголову, девушкасмотрелананего.
 — Ha chiamato? [4] — спросилаонанаконец.
 Чтоже? Безрассудствоилиразум? А-а, выборатеперьуженет. Безумиевсегдапобеждало.
 — Scendo! [5] — крикнулмистерХаттон. Стеррасывсадбылодвадцатьступенек. Онсчиталиходнузадругой. Вниз, вниз, вниз… МистерХаттонясновиделсостороны, каконспускаетсяизодногокругаадавдругой— измрака, гдебушуютвихрииград, вбезднузловоннойгрязи.




 V


 ВтечениемногихднейделоХаттонанесходилоспервыхстраницвсехгазет. Болеесенсационногопроцессанебылостехсамыхпор, какДжорджСмитнавремязатмилсобоймировуювойну, утопиввтеплойваннесвоюседьмуюсупругу. Читающуюпубликуволновалигазетныеотчетыобубийстве, раскрытомтолькоспустямногомесяцевсодняегосвершения. Всесчитали, чтоэтототсамыйслучайвчеловеческойжизни, темболеепримечательныйпосвоейисключительности, когданеисповедимоеправосудиестановитсяпонятноизримокаждому. Преступнаястрастьтолкнулабезнравственногочеловеканаубийствожены. Долгиемесяцыонпрожилвгрехе, мнилсебявполнойбезопасностииподконецбылвнезапнонизвергнутвяму, вырытуюимсобственнымируками. Вотлучшеедоказательствотому, чтоубийствоскрытьнельзя. ЧитателигазетполучилиполнуювозможностьследитьзакаждымдвижениемкарающейдесницыБожьей. Сначаланеясные, ноупорныеслухисредисоседей; полициянаконец-топринимаетмеры. Постановлениеобэксгумации, вскрытиетела, предварительноеследствие, заключенияэкспертов, судебныйпроцесс, вердиктприсяжных, обвинительныйприговор. Насей, разпровидениевыполнилосвойдолггрубо, наглядно, поучительно, каквмелодраме. Газетыпоступилиправильнопреподнесяэтотпроцесскакосновнуюпищудляумовсвоихчитателейнацелыйсезон.
 КогдамистераХаттонавызвалиизИталиидлядачипоказанийнапредварительномследствии, первойегореакциейбыловозмущение. Нунечудовищно, непозорноли, чтополицияпринимаетвсерьезкакие-топустыезлобныесплетни! Кактолькопредварительноеследствиезакончится, онподаствсуднаначальникаполицииграфствазаничемнеобоснованноесудебноепреследование; онпритянетзаклеветуэтумерзавкуСпенс.
 Предварительноеследствиеначалось: выявилисьпоразительныефакты. Экспертыпроизвеливскрытиетелаиобнаружилиследымышьяка; онисчитают, чтопричинойсмертимиссисХаттонбылоотравлениемышьяком.
 Отравлениемышьяком… Эмилиумерла, отравленнаямышьяком? ВследзатеммистерХаттонузнал, ксвоемуудивлению, чтовегооранжереяхбылодостаточномышьяковыхинсектицидов, чтобыотравитьцелуюармию.
 Итолькотогдаонвдругпонял: егоподозреваютвубийстве. Словнозавороженный, онследилзатем, какэтоделоросло, росло, подобнонекоемучудовищномутропическомурастению. Оноокутывало, окружалоегосовсехсторон; онблуждалвнепроходимойчаще.
 Когдабылданмышьяк? Экспертысошлисьнатом, чтопокойнаяпроглотилаегозавосемь-девятьчасовдосмерти. Примернововремявторогозавтрака? Да, примернововремявторогозавтрака. ВызвалигорничнуюКлару. МиссисХаттон, показалаона, велелаейпринестилекарство. МистерХаттонпринесневесьфлакон, авинныйбокалсдозойлекарства.
 ВозмущениемистераХаттонакакрукойсняло. Онбылподавлен, испуган. Этоказалосьемунастолькодиким, чтоотнестисьсерьезноктакомукошмаруоннемог, итемнеменеефактоставалсяфактом— всепроисходилонаяву.
 Мак-Нэбнеразвидел, каконицеловались. ОнвозилихвденьсмертимиссисХаттон. Емубыловсевидновветровоестекло, иеслипоглядетьискоса, тожевидно.
 Предварительноеследствиезакончилось. ВтотвечерДорислеглавпостельссильнойголовнойболью. Войдякнейвспальнюпослеобеда, мистерХаттонзасталеевслезах.
 — Чтостобой? — Онселнакроватьрядомснейипогладилееповолосам. Онадолгонемоглаответитьему, онмашинально, почтибессознательногладилеепоголове, иногданаклоняясьицелуяеевобнаженноеплечо. Нодумалоносвоихделах. Чтопроизошло? Какимобразомэтанелепаясплетняоказаласьправдой? Эмилиумерла, отравленнаямышьяком. Этобылонемыслимо, этонеукладывалосьунеговголове. Естественныйходвещейнарушен, ионвовластикакой-тобессмыслицы. Чтожепроизошло, чтобудетдальше? Емупришлосьоторватьсяотсвоихмыслей.
 — Этомоявина… Этомоявина! — сквозьслезывырвалосьуДорис. — Зачемятебяполюбила! Зачемяпозволилатебеполюбитьменя! ЗачемяродиласьнасветБожий!
 МистерХаттонничегонесказал, молчаглядянаэтужалкуюфигурку, лежавшуюнакровати.
 — Еслистобойчто-нибудьсделают, янеостанусьжить.
 Онаприподняласьвпостелии, держаегозаплечинарасстояниивытянутыхрук, впиласьемувлицотакимвзглядом, точноонивиделисьвпоследнийраз.
 — Ялюблютебя, люблю, люблю! — Онапритянулаегоксебевялого, покорного, — прижаласькнему. — Котик! Янезнала, чтотытаклюбишьменя. Нозачем, зачемтыэтосделал?
 МистерХаттонвысвободилсяизеерукивстал. Лицоунегопобагровело.
 — Ты, кажется, убеждена, чтоядействительноубилсвоюжену, — сказалон. — Этопростодико! Закоговывсеменяпринимаете? Загерояэкрана? — Онначиналвыходитьизсебя. Всераздражение, весьстрахирастерянность, владевшиеимцелыйдень, вылилисьвяростьпротивнее. — Боже! Какэтоглупо! Имеешьлитыхотьмалейшеепонятиеобинтеллектецивилизованногочеловеческогосущества? Неужелияпохожначеловека, которыйубиваетвсехпоходя? Ты, верно, воображаешь, чтоявлюбилсявтебядополнойпотерисознанияислегкостьюрешилсянатакоебезумство? Когдавы, женщины, поймете, чтолюбвидопотерисознаниянебывает? Человекунужноодно: спокойнаяжизнь— то, чеговыкакразнехотитеемудать. Ясамнепонимаю, какогочертамнепонадобилосьженитьсянатебе. Этобылаглупейшаяшутка. Атеперьтытвердишь, чтояубийца. Довольно, хватитсменя.
 Твердоступая, мистерХаттонпошелкдвери. Онзнал, чтонаговорилужасныхвещей, недопустимыхвещей, чтонадонемедленновзятьсвоисловаобратно. Нонет, этогоонделатьнестанет. Онзатворилзасобойдверь.
 — Котик! — Онповернулдвернуюручку, язычокщелкнул. — Котик! — Вголосе, которыйдонессядонегосквозьзапертуюдверь, быламука. "Вернуться? Да, надо? вернуться". Онвзялсязаручку, тутжеотдернулпальцыибыстрозашагалпрочь, нонасерединелестницыостановился. Онаспособнасотворитьлюбуюглупость— выброситьсяизокна, сделатьБогзнаетчто… Онвнимательноприслушался— всебылотихо. Ноемуяснопредставилось, каконанацыпочкахидеткокну, поднимаетраму, насколькоможно, ивысовываетсянаружунахолодныйвечернийвоздух. Шелнебольшойдождь. Подокномкаменнаятерраса. Сколькодонее? Футовдвадцатьпять— тридцать? ОднаждыоншелпоПиккадилли, истретьегоэтажаотеля "Риц" свалиласьсобака. Онвидел, каконаупала, слышалстукотротуар. Вернуться? Данизачтовжизни. Онненавиделее.
 Ондолгосиделусебявкабинете. "Чтопроизошло? Чтопроисходит?" Онприкладывалитакисяк, ноненаходилответанасвойвопрос. "Ачто, еслипридетсядосмотретьэтоткошмардострашногоконца? Емугрозитсмерть". Изглазунегопотеклислезы; онтакстрастнохотелжить. "Хорошожитьнасвете. НесчастнойЭмилитожехотелосьжить", — вспомнилосьему. "Да, житьхорошо. Естьещестолькомествэтомудивительноммире, гдеоннеуспелпобывать, столькомилых, забавныхженщин, скоторымионнеуспелпознакомиться, столькоочаровательныхженщин, которыхонивглазаневидал. Могучиебелыеволыпо— прежнемубудутмедленновлачитьсвоиповозкипотосканскимдорогам; кипарисы, стройные, какколонны, будутвсетакжевздыматьсявголубоенебо; ноонничегоэтогонеувидит.
 Асладкиеюжныевина— "СлезаХристова" и "Иудинакровь"? Неонбудетпитьих— другие, нонеон. ДругиебудутбродитьпоузкимполутемнымпроходаммеждукнижнымиполкамивнедрахЛондонскойбиблиотеки, вдыхатьприятныйпыльныйзапаххорошихкниг, вглядыватьсявнезнакомыезаглавиянакорешках, открыватьнеизвестныеимена, вестиразведкунаподступахкнеобъятномумирупознания. Онбудетлежатьвземле, наднеглубокойямы. Нозачто, зачто?" Смутноончувствовалвэтомкакой-тонеподдающийсяразумуактсправедливости. Впрошломонбылполонлегкомыслия, глупости, совершалбезответственныепоступки. Теперьсудьбавеласнимтакуюжелегкомысленную, безответственнуюигру. Значит, окозаоко, значит. Богвсе-такиесть.
 Емузахотелосьмолиться. Сороклетназадонкаждыйвечерстановилсянаколениусвоейкроватки. Ежевечерняяформуладетствасамасобойвернуласькнемуизкакой-тодавным-давнозамкнутойназамоккаморкипамяти. "Боженька, хранипапуимаму. Тома, сестренкуималенькогобратца, мадемуазельинянюивсех, когоялюблю, исделайтак, чтобыясталхорошиммальчиком. Аминь". Всеонидавноумерли, все, кромеСисси.
 Мыслиегоутихлиисловноразмылись; великийпокойобъялдушу. Онподнялся, наверхполестницепроситьпрощенияуДорис. ОналежаланакушеткевногахКровати. Рядом, наполу, валялсясинийфлаконсжидкостьюдлярастирания; наэтикеткенадпись:
 "НАРУЖНОЕ".
 Она, должнобыть, выпиланеменьшеполовиныегосодержимого.
 — Тынелюбилменя, — толькоивыговорилаона, открывглазаиувидевего, склонившегосянадней.
 ДокторЛиббардприехалвовремяиуспелпредотвратитьсерьезныепоследствия.
 — Большетакделатьнельзя, — сказалон, когдамистеруХаттонвышелизкомнаты.
 — Ачтоменяостановит? — вызывающеспросилаДорис.
 ДокторЛиббардустремилнанеевзглядсвоихбольшихпечальныхглаз.
 — Никтоиничто, — сказалон. — Никто, кромевасивашегоребенка. Развеэтосправедливо, есливынедадитевашемуребенкуродитьсянасветБожийтолькопотому, чтовамсамойзахотелосьуйтиизнего?
 Дорисдолгомолчала.
 — Хорошо, — наконецпрошепталаона. — Большенебуду.
 ОстатокночимистерХаттонпросиделуеекровати. Теперьонивправдусчиталсебяубийцей. Онпробовалвнушитьсебе, чтолюбитэтужалкуюдевочку. Онзадремалвкреслеиочнулся, весьокостеневший, продрогший, — очнулсясощущениемполнойпустотывдуше. Отнегопрежнегонеосталосьничего, кромеусталости, страдающегоостова. Вшестьчасовутраонразделся, легвпостельиуснулчасанадва. Втотжеденькоронервынесрешениео "предумышленномубийстве", иделомистераХаттонапередаливсуд.




 VI


 МиссСпенсчувствоваласебяплохо. Выступленияналюдяхвкачествесвидетельницыоказалисьвесьматягостными, и, когдавсекончилось, унеебылонечтовродедепрессии. Онаплохоспалаистрадаланарушениемпищеварениянанервнойпочве. ДокторЛиббарднавещалеекаждыйдень. Онаподолгуговориласним, всебольшеоделеХаттона… Еевозмущенныечувстванесходилисточкикипения. Подуматьтолько, чтоутебявдомебывалубийца, простоужасберет! Подуматьтолько, какдолгоможноошибатьсявчеловеке! (Правда, унее-тоссамогоначалабыликое— какиеподозрения.) Аэтадевица, скоторойонсбежал, — онажеизпростых, чутьлинеспанели. Вестьотом, чтовтораямиссисХаттоножидаетребенка, которыйродитсяпослесмертиотца, осужденногоиказненногопреступника, возмутилаее, вэтомбылочто-тооскорбительное, непристойное. ДокторЛиббардотвечалеймягко, уклончивоипрописывалбром.
 Однаждыутромонперебилнаполусловеееобычныетирады.
 — Междупрочим, — сказалон, каквсегда, ровнымипечальнымголосом, — ведьэтовыотравилимиссисХаттон?
 Две-трисекундымиссСпенссмотрелананеговупорсвоимиогромнымиглазами, потомчутьслышнопроговорила:
 — Да, — изаплакала.
 — Подсыпаливкофе?
 Онакивнула, по-видимому, утвердительно. ДокторЛиббардвынулвечноепероисвоимчеткимкаллиграфическимпочеркомвыписалейрецептнаснотворное.