---------------------------------------------


 Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
 Вторжение по сценарию



 Пролог


 Немуро Нишитцу знал — однажды император умрет.
 Многие японцы просто отказывались об этом думать. Почти никто уже не верил в бессмертие императора Хирохито. Считать, что нынешний император бессмертен было ничуть не логичнее, чем думать, будто бессмертен был его отец, или дед, и так далее, вплоть до легендарного Джиммо Тенну, первым из семейства взошедшего на Хрустальный Трон, и первого японского императора, отошедшего в мир иной.
 В божественном происхождении императора сомневаться не приходилось.
 Немуро Нишитцу верил в это, когда в 1942 году садился вместе с десантниками в самолет, направлявшийся в Бирму, верил все дни, пока муссоны поливали дождем его каску, а он храбро сражался с англичанами и американцами.
 Он продолжал верить и в 1944-ом, когда Мародеры Меррила захватили Восемнадцатую Армию под командованием генерала Танака. Тогда сержанту Немуро Нишитцу удалось скрыться. Веру в императора он унес с собой глубоко в джунгли, где решил продолжать войну, даже если вся Япония капитулирует. Он не сдастся никогда!
 Немуро Нишитцу учился выживать у обезьян. То, что ели мартышки, ел и он, то, чего они избегали, Немуро считал ядом. Он понял, как поддерживать силы, питаясь одними бамбуковыми побегами и плодами ямса, если его удавалось украсть. От гноя, сочившегося из покрывавших его ноги язв, Немуро Нишитцу избавлялся с помощью пиявок. Иногда, после того, как эти твари успевали послужить делу императора, он их съедал.
 Немуро убивал любого, на ком видел незнакомую форму. Шли месяцы, и люди в форме попадались ему все реже, но Немуро продолжал сражаться.
 Во время сезона дождей его нашли лежащим в канаве. Потоки струящейся по его телу воды окрашивались в нездоровый цвет поноса — у Нишитцу была малярия.
 Английские солдаты отправили его в лагерь для интернированных, где он и оставался до тех пор, пока не поправился настолько, чтобы присоединиться к остальным военнопленным.
 Именно в лагере Немуро Нишитцу впервые столкнулся с предательскими слухами, которые поползли среди солдат — говорили, будто Япония капитулировала после мощного удара американцев. Нишитцу лишь презрительно посмеивался — император не сдался бы ни при каких обстоятельствах. Это было просто невозможно, ведь император — существо божественное.
 Но вскоре ему сказали, что пленников отправляют на родину, и возвращаются они не с победой, а разгромленные наголову.
 К своему ужасу Немуро Нишитцу обнаружил, что Япония перестала быть самой собой. Император отрекся от престола, страна капитулировала. В это невозможно было поверить! Американцы хозяйничали у него на родине, и само существование японской армии было запрещено. Токио лежал в руинах, а опустошенные улицы его родного города, Нагасаки, отзывались в сердце горечью и стыдом.
 Однако больше всего Немуро Нишитцу удивляла покорность его некогда гордых соотечественников. Нишитцу особенно отчетливо осознал это зимой 1950-го, на двадцать пятом году правления императора, когда какой-то пьяный бюрократ из Верховного Командования Союзных войск чуть не переехал его, когда Немуро спешил через разрушенный квартал Гинза в лавочку, где он торговал для заработка сандалиями.
 Нишитцу не пострадал, однако подошедший японец-полицейский, вместо того, чтобы обрушиться на явно пьяного американца с проклятиями, предложил водителю подать на Немуро Нишитцу в суд. Или, может быть, господин соизволит ограничиться штрафом?
 Американец удовлетворился наличными, которые удалось обнаружить у Нишитцу, и забрал вдобавок весь запас сандалий у него из лавки.
 В тот день Немуро Нишитцу в полной мере ощутил горечь поражения японцев, и был уязвлен до глубины души.
 — Куда же подевалась ваша гордость? — спрашивал он своих друзей. — Они же унизили нас!
 — Все это в прошлом, — украдкой шептали друзья, — У нас нет времени, нужно возрождать страну.
 — А после этого, вернется ли к вам чувство собственного достоинства?
 — Когда мы восстановимся, нужно будет развивать наши достижения. Мы должны догнать американцев — они ведь лучше нас.
 — Американцы победили, — горячо отвечал Нишитцу, — но это не значит, что они лучше, просто удача оказалась на их стороне.
 — Когда сбросили бомбу, тебя здесь не было. Ты не способен этого понять.
 — Зато я вижу, что, пока я сражался за императора, мой народ растерял все свое мужество, — презрительно сплюнул он.
 Все, что попадалось Немуро Нишитцу на глаза, вызывало у него отвращение. Дым отстроенных заново заводов покрыл Японию пеленой позора, и, просыпаясь по утрам, он почти что ощущал его ненавистный запах. Позор неизгладимой печатью лег на лица мужчин и женщин. Уйти от него не удавалось никому, и, тем не менее, японцы продолжали бороться. Однако поддерживала их не вера в синтоистских богов, и не старинный кодекс самураев, а мысль об Америке. Каждый хотел стать похожим на американцев, могущественную нацию, сумевшую поставить на колени считавшуюся непобедимой Японию.
 Немуро Нишитцу знал, что никогда в жизни не станет подражать американцам, и что судьба Японии лежит не в прошлом, а в будущем. Поэтому он, вместе с остальными своими соотечественниками, принялся строить это будущее. Так, со временем, всеобщее сумасшествие по поводу возрождения Японии изгладило горечь и ненависть даже в его душе.
 На это ушли долгие годы. Оккупационные власти разбили могущественную компанию Зайтбацу на множество мелких предприятий, найти работу было трудно.
 Однако перед наиболее решительными открывались кое-какие возможности.
 Постепенно Нишитцу удалось организовать производство радиоприемников, которое, благодаря появлению американских транзисторов, со временем начало расширяться. Благодаря огромному американскому рынку компания Нишитцу стала процветающим предприятием, а с изобретением микросхем, начала выпускать все больше разнообразной продукции, пока, наконец, горечь Немуро Нишитцу не исчезла совсем. Его почитали, как одного из людей, возродивших японскую экономику, друга императора и кавалера высшей японской награды — Большого Ордена Священного Сокровища. Нишитцу стал «ояджи», «умудренным годами властителем», и был весьма этим доволен.
 Однако со смертью императора горечь, отравлявшая в былые годы его душу, вернулась вновь.
 Немуро Нишитцу сидел в кабинете своего токийского офиса, откуда открывался вид на район Акихабара, часть города, где сосредоточилась электронная промышленность, и превратившуюся стараниями Нишитцу в один из самых дорогих участков недвижимости. На пороге появилась секретарша, и, поклонившись, сообщила о смерти императора. Девушка поразилась, увидев на глазах хозяина слезы — она принадлежала к молодому поколению, не заставшему времен, когда император повсеместно почитался как Небесный Посланник.
 Немуро Нишитцу не проронил ни слова. Он подождал, пока секретарша выйдет, и лишь затем зарыдал, целиком поддавшись охватившему его горю.
 Он плакал, пока не иссякли слезы.
 Приглашение на похороны не явилось для него неожиданностью, но Нишитцу отказался, решив наблюдать за церемонией, слившись с собравшейся на улицах толпой. Когда тяжелый кедровый гроб, окруженный носильщиками в черных кимоно, проплывал мимо, Немуро Нишитцу подставил лицо под струи дождя, надеясь в душе, что небесная влага унесет вместе с собой морщины, появившиеся с тех пор, как много лет назад он отправлялся на войну с именем императора на устах.
 Еще не поздно повернуть время вспять, решил он, чувствуя, как легкие струи дождя, смешиваясь со слезами, катятся у него по щекам.
 Всю следующую неделю Немуро Нишитцу провел, просматривая список сотрудников Корпорации Нишитцу. Он говорил с менеджерами и вице-президентами, и в его негромком голосе то и дело звучали решительные нотки. Те, кто отвечал на его тщательно продуманные вопросы удовлетворительно, получали задание найти единомышленников среди остальных сотрудников. Шли месяцы, и свежесть весенних цветов сменилась удушливым летним зноем. К осени ему удалось отобрать самых надежных сотрудников Корпорации, начиная с самых высоких чинов и заканчивая разнорабочими.
 Этих людей пригласили на собрание. Кто-то приехал из токийской штаб-квартиры Корпорации Нишитцу, другие добирались с островов Шикоку и Кюсю. Часть сотрудников прилетела из других стран, некоторые из самой Америки, где располагались автомобилестроительные заводы Корпорации. Имен, лиц, и должностей было не счесть, ведь Немуро Нишитцу принадлежала самая большая корпорация в мире, бравшая на работу лишь самых лучших.
 Собравшиеся, несколько десятков тщательно отобранных сотрудников, каждый в белой рубашке и темном галстуке, расселись на полу. Их застывшие лица не дрогнули даже когда, ступая по голому полу, в дальнем конце комнаты появился сам Немуро Нишитцу. Они находились в конференц-зале Корпорации, куда по утрам сотни рабочих приходили на традиционную утреннюю гимнастику.
 — Я собрал вас здесь, — начал Нишитцу негромким, хрипловатым голосом, — зная, что все мы думаем одинаково.
 Десятки голов согласно закивали в ответ.
 — Я принадлежу к поколению, которое помогло Японии занять то экономическое положение, каким мы по праву гордимся сегодня. Да, я отлично помню былые времена, и не цепляюсь за прошлое. И все же, я никогда о нем не забуду. Вы — поколение, сделавшее Японию сильной, и я приветствую ваше трудолюбие. В мои времена люди, запуганные грубой силой, позволили американцам унижать себя, но вы — поколение, которое поставит Америку на колени экономически.
 Немуро Нишитцу на секунду смолк, его убеленная сединой голова по-старчески подрагивала.
 — Через два месяца, — продолжал он, — наступит первая годовщина со дня смерти императора. Каким подарком будет для его светлой души, если мы навсегда сотрем покрывший нас позор поражения! И я придумал, как нам этого добиться. Мой план не вызовет ответного возмездия, ведь, как и вы, я ни за что не позволил бы обрушить на наш народ еще один ядерный удар. Верьте мне, так же, как я верил императору, в дни своей юности. Доверьтесь, и я нанесу Америке поражение столь позорное, что они даже не решатся признать его перед человечеством.
 Немуро Нишитцу оглядел обращенные к нему лица. На них застыло выражение твердой решимости. Сидевшие в зале не выказывали ни радости, ни страха, но, взглянув в их глаза, Нишитцу понял, что эти люди с ним. Тем не менее, он так же ясно понимал, что у каждого есть доля сомнения, хотя никто и не желает выражать их вслух.
 — Мой план тщательно продуман, и я выбрал человека, который поможет нам его осуществить. Вы знаете его имя и, без сомнения, узнаете его в лицо.
 Некоторые из собравшихся с ним уже встречались, ведь когда-то это человек выступал в качестве представителя нашей Корпорации.
 Тростью Немуро Нишитцу указал на молодого человека, стоявшего сбоку от занимающего всю заднюю стену экрана.
 — Джиро! — позвал он.
 Японец, которого Нишитцу назвал Джиро, поспешил нажать на выключатель, и свет в конференц-зале погас. Где-то сзади мигнул диапроектор, и на экране появилось изображение — обнаженный по пояс мускулистый человек, черные волосы стянуты на затылке резинкой, в руках — базука. Сверху крупными красными буквами шла надпись по-английски: «БРОНЗИНИ В РОЛИ ГРАНДИ»
 В ту же секунду сидевшие до этого с каменными лицами японцы оживились.
 Кто-то заулыбался, раздались аплодисменты и даже свист.
 По рядам собравшихся пронеслось имя, голоса повторяли его снова и снова, пока не слились в единый гул:
 — Гранди! Гранди! Гранди!
 Немуро Нишитцу улыбнулся. Во всем мире люди, от обитателей жалких лачуг до владельцев роскошных дворцов, увидев это лицо, реагировали одинаково, и американцы не станут исключением.




 Глава 1


 Когда все закончилось, погибшие были похоронены, а последние иностранные солдаты выдворены с территории, в течение трех декабрьских дней именовавшейся Оккупированной Аризоной, мировая общественность сошлась лишь в одном — Бартоломью Бронзини в этом винить не приходилось.
 Сенат Соединенных Штатов принял официальную резолюцию, где Бронзини объявлялся невиновным, а президент посмертно наградил его Почетной Медалью Конгресса, и выделил для похорон место на Арлингтонском Мемориальном кладбище. И это несмотря на то, что Бронзини никогда не служил в рядах американских вооруженных сил и не занимал официальных постов. Многим идея с Арлингтоном пришлась не по вкусу, но президент твердо стоял на своем. Он знал, что шумиха вскоре уляжется, разве что кто-нибудь нечаянно обнаружит останки Бронзини. Однако этого, к счастью, не произошло.
 В тот день, когда стрелки часов начали отсчитывать последнюю неделю отведенной ему жизни, Бартоломью Бронзини на мотоцикле «Харли-Дэвидсон» влетел в ворота студии Дворф-Стар — его собранные в пучок волосы развевались по ветру, а из-за отворота кожаной куртки выглядывала прозрачная папка со сценарием.
 Никто и не пытался его остановить — охранник знал Бронзини в лицо.
 Впрочем, оно было знакомо каждому. Вот уже много лет фотографию Бронзини можно было заметить на афишах, рекламных щитах или обложках журнала почти в любой стране мира.
 Бартоломью Бронзини знали все, и в то же время никто.
 Сидевшая в вестибюле секретарша попросила у него автограф. Когда девушка пододвинула ему закапанную горчицей салфетку, Бронзини добродушно хмыкнул.
 — Есть что-нибудь белое? — проговорил он ровным, чуть гнусавым голосом.
 Вскочив с места, секретарша торопливо стянула с себя трусики.
 — Достаточно белые, мистер Бронзини? — радостно прощебетала она.
 — Вполне подойдут, — ответил тот, ставя росчерк на теплой на ощупь ткани.
 — Пожалуйста, напишите «Для Карен».
 Бронзини поднял взгляд на девушку.
 — Карен — это вы?
 — Моя подруга. Нет, правда.
 Машинально дописав сверху «Для Карен», Бронзини протянул трусики секретарше. На лице его появилась застенчивая улыбка, однако взгляд карих глаз оставался совершенно непроницаем.
 — Надеюсь, у вашей подруги с чувством юмора все в порядке, — сказал он, глядя, как девушка пожирает надпись восторженным взглядом.
 — Какой подруги? — непонимающе спросила секретарша.
 — Неважно, — вздохнул Бронзини. Никто не признавался, что берет автограф для себя, только маленькие дети. Иногда Бартоломью Бронзини казалось, что только они и есть настоящие его поклонники. Особенно в эти дни.
 — Может, скажете Берни, что я уже здесь? — напомнил Бронзини. Чтобы привлечь внимание девушки, ему пришлось щелкнуть пальцами у нее перед лицом.
 — Да-да, конечно, мистер Бронзини, — ответила секретарша, выйдя, наконец, из транса. Протянув руку, она нажала кнопку селектора. — Он приехал, мистер Корнфлейк.
 Затем секретарша снова подняла взгляд на гостя.
 — Проходите прямо к нему, мистер Бронзини. Вас уже ждут.
 Вытащив из-за пазухи сценарий, Бартоломью Бронзини повернул в коридор, украшенный по стенам побегами папоротника. Зеленые ветки были увиты дорогими рождественскими гирляндами. Несмотря на то, что украшения из золота и серебра — явно ручная работа, выглядит все это как-то липко, подумал Бронзини. А нет ничего более липкого, чем Рождественская пора в Южной Калифорнии.
 Уже не в первый раз за свою долгую карьеру Бронзини подумал, что жизнь занесла его далековато от Филадельфии. В его родном городе снег не царапал кожу.
 Бронзини вошел в роскошно обставленный конференц-зал студии Дворф-Стар без стука. Никому бы и в голову не пришло ожидать, что Бартоломью Бронзини станет стучать, или, скажем, вдруг заговорит по-французски, а на банкете не перепутает вилку для салата с рыбной, словом, все, что свойственно культурному человеку, с ним не ассоциировалось. Его образ неизгладимо въелся в общественное сознание, и, никакие слова и поступки Бронзини уже не могли его изменить. Научись он исцелять рак, люди сказали бы, что Бронзини нанял для этого специального доктора, лишь бы добавить себе популярности. С другой стороны, если бы он вдруг подпрыгнул, и принялся качаться на люстре, никто бы и глазом не моргнул.
 Когда Бронзини вошел в зал, все присутствующие обернулись, и, не отрываясь, смотрели, как он чуть помедлил, стоя в открытых дверях.
 Бартоломью Бронзини нервничал, однако никто об этом и не догадывался.
 Засевший у них в головах стереотип заставлял людей воспринимать все, что он говорил или делал так, чтобы это в точности соответствовало его образу.
 — Привет, — негромко проговорил Бронзини.
 Большего и не требовалось — для сидевших в зале одно это слово покажется исполненным глубочайшего смысла.
 — Барт, детка, — сказал один из них, вскакивая на ноги и подводя Бронзини к единственному свободному креслу, как будто тот был слишком глуп, чтобы проделать это без посторонней помощи. — Рад, что ты смог к нам выбраться. Присаживайся.
 — Спасибо, — отозвался Бронзини, неторопливо проходя к дальнему концу стола под пристальными взглядами собравшихся.
 — Думаю, ты здесь со всеми знаком, — произнес человек, сидевший во главе стола, неестественно оживленным тоном. Это был Берни Корнфлейк, новый директор студии Дворф-Стар. На вид ему едва ли можно было дать больше девятнадцати. Бронзини окинул собравшихся угрюмым взглядом. Тяжело нависшие веки почти скрывали его глаза. При родах лицевые нервы Бронзини были повреждены, и только ежегодные пластические операции не давали глазам закрыться окончательно. Женщины находили его взгляд очаровательным, мужчины — угрожающим.
 Бронзини заметил, что все собравшиеся были не старше двадцати пяти. Их лица, еще не покрывшиеся морщинами, были начисто лишены индивидуальности, и напоминали рекламу детского питания, из под расстегнутых пиджаков от Армани выглядывали красные подтяжки. Да, именно так выглядели теперь деловые люди эмбрионы в дорогих шелковых костюмах.
 — Ну, так чем мы можем быть полезны, Барт? — спросил Корнфлейк голосом жидким и бесцветным, как растительное масло.
 — У меня есть сценарий, — медленно проговорил Бронзини, со стуком опуская папку на безукоризненно чистую поверхность стола. Словно листья Венериной мухоловки в ожидании очередной жертвы, страницы медленно развернулись. Взгляды сидевших за столом людей были прикованы к сценарию, как будто Бронзини выложил перед ними грязные носки, а не плод мучительных четырехмесячных стараний.
 — Отлично, Барт. Ну разве это не замечательно?
 Все единодушно признали, что Бартоломью Бронзини и правда поступил замечательно, решив принести им сценарий. Их заверения прозвучали так фальшиво, что автора этой замечательной идеи едва не стошнило. Пятнадцать лет назад он сыграл в фильме, считающемся теперь классикой, и тогда все эти педики, одержимые единственным желанием — снимать кино — только и знали, что ему поддакивать.
 — Но, Барт, детка, прежде, чем мы займемся твоим совершенно потрясающим сценарием, надо поговорить еще о нашей идее. Нам кажется, что она должна просто замечательно подойти к твоему теперешнему имиджу, — сказал Берни Корнфлейк.
 — Это совершенно новый сценарий, — медленно проговорил Бронзини, и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
 — Точно так же, как и наша идея. Знаешь, ведь девяностые уже не за горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
 — Фильмы остаются фильмами, — отрезал Бронзини, — и за сто лет они ни чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино стало цветным, но принцип остается совершенно таким же — дайте зрителям добротный сюжет, и они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не будут отличатся от фильмов восьмидесятых, можете поверить мне на слово.
 — О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
 Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
 — Но, Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить с тобой о кино. Кино пришел конец. По нашим расчетам к 1995-ому, самое позднее к 1997-ому году, кино превратится в «ретро».
 — Это значит, оно устареет, — услужливо подсказал сидящий справа от Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью поспешил поблагодарить его за справку.
 — Телевидение — вот что станет лакомым кусочком, — лучезарно улыбнулся Берни Корнфлейк.
 — Но телевидение не сильно моложе кино, — возразил Бронзини. Его хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
 — Ты говоришь о старом телевидении, — дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
 — Появление новых технологий означает, что скоро в каждом доме появится широкоэкранное телевидение высокой четкости. Зачем сидеть в душных кинозалах, когда почти то же самое можно получить, не выходя из дому?
 Главное, что будет интересовать людей — как бы посидеть дома. Берложничать, как теперь говорят. Вот почему студия Дворф-Стар открывает новый проект, ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим, чтобы ты стал нашей первой крупной звездой.
 — Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
 — Ладно, договорились. В чем заключается идея?
 — Идеи, в сущности, нет, — сказал Бронзини, пододвигая сценарий Берни.
 — Это будет рождественская картина. Старая добрая...
 — О, нет, — тут же, словно семафор, замахал руками Корнфлейк. — О старом не может быть и речи. Ни в коем случае. Это слишком уж отдает «ретро».
 — Но это же классическая старина, то есть качество. Это означает «хорошо», — добавил Бронзини для блондина справа. Тот поблагодарил его, почти не раскрывая рта.
 Президент Дворф-Стар принялся листать сценарий. По его отсутствующему взгляду Бронзини догадался, что тот всего лишь проверяет, большой ли по объему текст. А еще взгляд Берни наводил на мысли о порошке, который втягивается через ноздри и туманит сознание.
 — Продолжай, продолжай, Барт, — проговорил Корнфлейк. — Сценарий выглядит неплохо. Я имею в виду, в нем столько слов! В большинстве сценариев, которые нам приносят, страницы полупустые.
 — Это история мальчика-аутиста, — настойчиво продолжал Бронзини. — Он спокойно живет в своем собственном мире, но однажды, на Рождество, просто выходит побродить под снегом и теряется.
 — Погоди, погоди, это я уже начинаю теряться. Все это звучит слишком сложно, чтобы не сказать тяжеловесно. Попробуй сказать то же самое, но в шести-семи словах.
 — В семи?
 — Конечно, лучше уложиться в пять. Дай мне самую общую идею. То есть, о чем вся эта история. Например, «Монашенка на скейтборде», «Я в детстве рылся по помойкам», «Шлюхи-домохозяйки во Вьетнаме». Что-нибудь в этом духе, понимаешь?
 — В моем фильме нет четкой идеи. Это просто история о Рождестве, с настроением, эмоциональная и образная.
 — А в ней есть сиськи?
 — Сиськи? — оскорбленно переспросил Бронзини.
 — Ну да, сиськи. Титьки. Словом, красивые девки. Понимаете, если в фильме то и дело происходят шуры-муры, может быть, нам как-нибудь удастся сгладить то, что зрителю придется сидеть и следить за этой вашей историей.
 Надо как-то их отвлекать от нее, что ли. Мы полагаем, что одной из главных черт девяностых станет уход от реальности.
 — Вы что, забыли, на чем я сделал себе имя? — взревел Бронзини. — Что это за варьете вы мне навязываете? Я вовсе не хочу, чтобы они отвлекались от сюжета, ведь именно за него они и платят. На этом же построено все киноискусство!
 Голос Бартоломью Бронзини взвился ввысь, как цены во время инфляции.
 В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Кое-кто даже слегка отодвинулся от стола, чтобы успеть побыстрее отползти, если Бронзини, чего доброго, выхватит из-за пазухи Узи и откроет пальбу. Они знали, что Бронзини вполне способен на подобную бестактность, ведь все видели, как он расправлялся с целыми армиями в фильмах из сериала «Гранди». Это не могло быть игрой — ведь всем было отлично известно, что Бронзини плохой актер. Как же еще можно было объяснить тот факт, что фильмы с его участием расходились огромными тиражами, а он ни разу не получил Оскара за главную роль?
 — Ладно, ладно, — проговорил Бронзини, успокаивающе подняв руки, и кое-кто нырнул под стол, думая, что он бросил гранату.
 Когда взрыва так и не последовало, собравшиеся в комнате понемногу успокоились. Берни Корнфлейк извлек из внутреннего кармана бутылочку из-под лекарства от насморка и пару раз прыснул себе в нос. По завершении этой лечебной операции глаза его заблестели в несколько раз сильнее, и это не укрылось от Бронзини, знавшего, что бутылочка наполнена отнюдь не аптечным снадобьем.
 — Я хочу снять этот фильм, — заявил Бронзини серьезным тоном.
 — Конечно же, хочешь, Барт, — мягко проговорил Корнфлейк. — Все мы только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни — снимать фильмы.
 Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех присутствующих слова Берни были истинной правдой — ведь они занимались кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только в одном — у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до неузнаваемости.
 Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино. Он писал сценарии, мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он даже мог заняться работой продюсера — хоть это и требовало определенных навыков и даже таланта.
 Никто из присутствовавших не умел делать ни одной из этих вещей, за исключением продюсерской части процесса, которая в их исполнении воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе ненавидел Бронзини.
 — У меня появилась идея! — вскричал вдруг Берни Корнфлейк. — Почему бы нам не заключить небольшую сделку? Барт поможет нам с телевизионным проектом, а мы во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный сюжетец.
 — Рождественский. К тому же, я вовсе не хочу становиться каким-то чертовым телеактером.
 — Барт, детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я бы об этом подумал.
 — Я не желаю становиться еще одним Берлем, — ответил Бронзини.
 — Тогда вы можете стать новой Люсиль Болл! — выкрикнул кто-то с энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.
 Бронзини устало взглянул на говорившего.
 — Мне не нужно походить на кого-то другого, — отрезал он. — Я Бартоломью Бронзини, суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и каждый из них принес миллионные прибыли.
 — Кх-кхм, Барт, детка, ты, кажется, шутишь! А как же «Драгоценный камень»?
 — Да, этот всего лишь окупил затраты. Тут ты прав. Зато сборы за «Ринго» превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на фильмы о боксе никто не ходил. А с «Ринго-2» дело обстояло даже лучше. Даже «Ринго-5» по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.
 — Это включая зарубежный рынок, — подчеркнул Берни Корнфлейк. — Что касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.
 — Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.
 — Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают в Америке, а не на Филиппинах.
 — Я не выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой стране живут.
 — Знаешь, Барт, — с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, — зря ты убил своего боксера в последнем «Ринго». Он протянул бы еще пять серий. А ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.
 — Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? — с вызовом спросил Бронзини.
 — Ты уже достиг наивысшей точки, как написали на прошлой неделе в «Вэрайети».
 — Меня уже тошнит от Ринго, — возразил Бронзини. — Равно как и от Гранди, Вайпера, и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось сделать что-нибудь новое. Я намерен снять рождественский фильм. Что-то вроде современной версии «Как прекрасен этот мир!».
 — Никогда о таком не слышал, — с сомнением проговорил Корнфлейк. — А он имел успех?
 — Этот фильм был снят еще в сороковые, — объяснил Бронзини, — классика кинематографа. Его показывают на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.
 — Еще в сороковых? — удивился кто-то из присутствующих. — А разве тогда уже снимали кино?
 — Да, но фильмы никуда не годились — они были черно-белые.
 — Неправда, — вступил в разговор кто-то третий. — Я однажды видел такой фильм. Назывался «Копабланка», или что-то в этом роде. В нем было довольно много серого, да и пара других цветов. — Серый — это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?
 — Неважно, — прервал их Корнфлейк. — Послушай, Барт, у меня есть идея получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь. Да, а как она называется?
 Взглянув на первую страницу, Корнфлейк увидел, что она совершенно пуста.
 — Что, никакого названия? — удивился он.
 — Не с той стороны, — вмешался Бронзини.
 Корнфлейк перевернул сценарий.
 — Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и Рождественский дух.
 Да, от этого названия и вправду дух захватывает.
 Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.
 — Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не может никому объяснить, где живет. Весь город сбился с ног, пытаясь его найти, но, поскольку дело происходит в сочельник, люди слишком быстро сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.
 — Какой еще дух?
 — Санта-Клаус.
 — Постой, — прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. — Фред, выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может кое-что получиться.
 — Да что с вами творится? — не выдержав, взорвался Бронзини. — Какие еще авторские права? Санта-Клаус — всеобщее состояние.
 — Наверное, кто получил хорошую взбучку за то, что не успел вовремя оформить патент, — предположил рыжеватый продюсер.
 — Санта-Клаус — часть мировой культуры, а не какой-нибудь персонаж из мультфильма.
 — Думаю, он прав, Берни, — заметил продюсер. — Я как раз слышал, что сейчас в одном их восточных штатов появился парень, который бегает по улицам в костюме Санта-Клауса и топором отрубает детям головы. Сейчас по телевизору только о нем и говорят. По-моему, это в Провиденс. Да, точно, Провиденс, штат Массачусетс.
 — Провиденс находится в Род-Айленде, — поправил его Бронзини.
 — Нет-нет, Барт, — заявил рыжеватый продюсер. — Прошу прощения, но ты не прав. Все это происходит в американском городе, а не в той стране, о которой ты говоришь. Я читал об этом в журнале «Пипл».
 Бартоломью Бронзини ничего не ответил. И эти люди, подумал он, смеются у меня за спиной, потягивая коктейль на вечеринке. Они считают, что я всего лишь везучий недоумок. У меня уже пять Оскаров за лучший фильм года, а они все еще кричат, что мне просто повезло!
 — Я тоже об этом читал, — сказал Берни Корнфлейк. — Знаешь, может быть, нам удастся вставить нечто подобное в фильм. Как считаешь, Барт, можно будет слегка изменить сценарий? Сделай своего духа Исчадьем Ада, которое проникает в наш мир и убивает мальчишку. Или нет, лучше, если он убьет и съест сразу нескольких мальчишек. Это может даже потянуть на открытие в подобном жанре.
 Маньяки, убивающие подростков, уже начинают приедаться, а вот маленькие дети... Когда в последний раз снимался фильм о маньяке, пожирающем младенцев?
 Сидевшие за столом задумались, кто-то полез за кожаной папкой, в которой хранились аннотации на фильмы вместе с кратким содержанием, и принялся листать оглавление в поисках раздела «Маньяки, пожирание детей».
 — Ого, Берни, у Барта может кое-что получиться. Этого даже нет в содержании.
 При этих словах сидевшие вокруг люди вышли из состояния полудремы.
 — Нет такого раздела? — выпалил Корнфлейк. — А что, если попробовать наоборот? Есть фильмы о детях-убийцах?
 — Нет, на детей-убийц ничего нет.
 — А «Малолетние каннибалы»?
 Таковых в оглавлении тоже не нашлось. К этому моменту все собравшиеся в конференц-зале чуть ли не подпрыгивали от возбуждения. Сгрудившись вокруг человека с папкой, они бросали на оглавление горящие взгляды.
 — Вы считаете, что этой темы действительно никто еще не использовал? настойчиво спрашивал Корнфлейк, который, судя по взгляду, был удивлен не меньше, чем если бы обнаружил тарантула на лацкане пиджака.
 — По крайней мере, я не могу найти ничего похожего.
 Двенадцать голов, повернувшись, уставились на Бартоломью Бронзини. В глазах киношников читалось изумление и даже что-то вроде уважения.
 — Барт, детка, — хрипло проговорил Корнфлейк. — Насчет твоей идеи о детях-убийцах. Мы не сможем этого использовать — слишком уж новая мысль.
 Нельзя снимать настолько оригинальный фильм. Ну подумай, как мы преподнесем его зрителю? «Картина в стиле, в котором не было снято еще ни одного фильма»? Да она не принесет дохода и за миллион лет!
 — Это была твоя идея, — прорычал Бронзини, — а вовсе не моя. Я, черт побери, просто хочу снять фильм о Рождестве, простую, сердечную историю, со счастливым концом, пропади он пропадом.
 — Но Барт, детка, — запротестовал Корнфлейк, почувствовав, что в Бронзини заговорил уличный мальчишка, — мы не можем рисковать. Вспомни, что значится в твоем послужном списке за последние несколько лет.
 — Тридцать фильмов. Тридцать суперхитов, и три из них вошли в число самых кассовых фильмов за всю историю чертова кинематографа. Я Бартоломью Бронзини, кинозвезда. Я снимался в кино, когда у вас, кретинов, только начинали расти на груди волосы, и вы боялись, что пересмотрели фильмов про оборотней!
 В голосе Корнфлейка зазвучала сталь.
 — Барт, в США «Гранди-3» с треском провалился. Тебе ни в коем случае нельзя было использовать Ирано-Иракскую тему. К тому моменту, когда фильм вышел на экран, война закончилась, для зрителей это был уже вчерашний день.
 Кому нужно такое старье?
 — Тем не менее, прокат по всему миру принес восемьдесят миллионов прибыли. В магазинах видеокассеты с «Гранди-3» разлетаются в мгновение ока.
 — Вот что, — сказал Корнфлейк, отодвигая от себя папку со сценарием, вставь сюда Гранди или Ринго, а потом снова приноси нам. Если после обсуждения нам покажется, что с этим фильмом звезд с неба не схватишь, то подумаем, как превратить его в комедию положений. Для нового телевизионного проекта потребуется множество комедий. Обычно, мы заключаем контракт только на первые три месяца, но для тебя, по старой дружбе, можно договориться и на целый сезон.
 — Послушай, я актер, пишу сценарии, ставлю фильмы. Я принес киноиндустрии миллионы. А теперь я прошу снять один только несчастный рождественский фильм, и все, что вы можете мне предложить, это комедия положений?!
 — Ты зря воротишь нос от комедий. На «Острове Джиллиган» удалось сделать в общей сложности миллиард. Понимаешь, мил-ли-ард! Хоть один из твоих фильмов может с этим тягаться?
 — Мы с Бобом Денвером в разных командах, тут ты прав. Перед тобой кинозвезда, а не какой-то там комедиант-самоучка. В семидесятых только на моих фильмах и держался Голливуд.
 — Но мы-то уже на пороге девяностых, — устало проговорил Корнфлейк. Поезд уходит, так что прыгай на ходу, если не хочешь остаться с носом.
 Одним скачком Бронзини запрыгнул на стол.
 — Взгляни на мои мускулы! — вскричал он, срывая с себя куртку и обнажая мощные бицепсы, растиражированные на миллионах плакатов. — Никто не может похвастаться такими же, слышишь, никто!
 Смерив Бронзини взглядом, присутствующие дружно переглянулись.
 — Подумай над тем, как переделать сценарий, Барт, — улыбаясь, посоветовал Берни Корнфлейк. В его тоне явно читалось желание побыстрей избавиться от этого зануды.
 — А ты помочись в штаны и выпей то, что натечет в ботинки! — прорычал Бронзини, сгребая сценарий в охапку.
 Вне себя от ярости, он уже выскочил в коридор, когда услышал за спиной голос Корнфлейка. Еле сдерживаясь, Бронзини обернулся и поглядел на директора студии.
 Сверкнув золотой коронкой, Корнфлейк изобразил на лице заискивающую улыбку.
 — Пока ты не ушел, Барт, не дашь ли мне автограф? Понимаешь, старушка мама от тебя просто без ума.


* * *

 Когда Бартоломью Бронзини снова заглушил мотор Харли-Дэвидсона, он был уже в своем гараже на десять машин в Малибу. Поставив мотоцикл на место, Бронзини направился в гостиную, выглядевшую, как церковь, отстроенная в стиле «ар деко». Одна из стен была целиком увешана сделанными на заказ охотничьими ножами. Три из них он использовал в качестве реквизита в фильмах с Гранди, остальные были вывешены просто для коллекции. Всю другую стену занимали картины Шагала и Магритта, купленные в качестве прикрытия от налоговой инспекции.
 Никто не верил, что Бартоломью Бронзини выбрал именно этих художников потому, что они и в самом деле ему нравились, хотя так оно и было. Однако в тот день он прошел мимо картин, даже не обратив на них внимания.
 Бросившись на обитую испанской кожей кушетку, Бронзини почувствовал, что попал в совершенно безвыходное положение. Кино было для него делом всей жизни. А сейчас зрители смеялись над его героями-суперменами, которые еще десять лет назад срывали у них бурю аплодисментов. Когда Бронзини снимался в комедии, над его шутками никто не смеялся. И все, как один, удивлялись, почему этот уличный мальчишка, ставший актером-миллионером, так несчастен.
 Окинув комнату остекленевшим взглядом, Бронзини заметил, что на автоответчике рядом с телефоном горит сигнальная лампочка. Когда он нажал на кнопку, зазвучал голос его агента.
 — Барт, детка, это Шон. Я весь день пытаюсь тебя поймать. Послушай, возможно, у меня кое-что есть для тебя. Перезвони мне как можно скорее. И помни, что я всегда с тобой.
 — Конечно, когда я приношу тебе половину годового дохода Услышав сообщение, Бронзини, наконец, пришел в себя. Потянувшись за телефоном, он нажал на клавишу с надписью «Агент».
 — Эй! Получил твое сообщение. Что случилось?
 — Кое-кто хочет снять твой рождественский фильм, Барт.
 — Кто именно?
 — Нишитцу.
 — Нишитцу?
 — Именно. Они японцы.
 — Послушай, хоть я, возможно, и попал в полосу неудач, но до того, чтобы снимать дешевые зарубежные фильмы, я еще не опустился. По крайней мере, пока. Впрочем, ты должен был сам об этом знать.
 — Эти люди вовсе не дешевка. Большая компания. Просто огромная.
 — Никогда о таких не слышал.
 — Нишитцу — самый большой японский концерн во всем мире. Они занимаются видеотехникой, компьютерами, фотоаппаратами. Именно они заполучили контракт на производство японской версии F-16.
 — F-16?
 — Так мне сказал их представитель. По-моему, это фотоаппарат.
 — Да нет же, это истребитель. Самая совершенная боевая машина на вооружении США.
 — Ого! Да это действительно солидная лавочка.
 — Чертовски верно подмечено, — ответил Бартоломью Бронзини, впервые заметив, что на передней панели автоответчика стоит надпись «Нишитцу».
 — У них есть свободные деньги, и компания хочет заняться кинопроизводством. Начать решили с твоего фильма. Так что они хотят встретиться с тобой как можно скорее.
 — Займись этим.
 — Мы уже обо всем договорились. Ты сегодня же вылетаешь ночным рейсом в Токио.
 — Я не собираюсь лететь ни в какое Токио. Пускай приедут они.
 — У них так не принято, ты же знаешь. Ты уже снимал для японского телевидения рекламу ветчины.
 — Не напоминай, — поморщившись, попросил Бронзини. Когда в кино дела у него пошли неважно, он согласился сняться в нескольких рекламных роликах для японского рынка, оговорив при этом, что они никогда не появятся на американском телевидении. «Нэшнл Инквайрер» опубликовал по этому поводу заметку под названием «Бронзини идет работать на скотобойню».
 — Так вот, компания, выпускавшая ветчину — одно из дочерних предприятий Нишитцу. Эти ребята успели влезть почти во все отрасли производства.
 Бронзини заколебался.
 — Так они хотят снять фильм по моему сценарию, а?
 — И это еще не самое интересное. Они предлагают тебе миллион долларов за исполнение главной роли. Можешь себе такое представить?
 — А сколько получится, если перевести миллион йен в доллары?
 — В том то и дело, что они платят в долларах. Как ты думаешь, может эти японцы просто спятили?
 Первой реакцией Бронзини было:
 — Столько не платят ни одному актеру в мире!
 Через секунду он спросил:
 — А как с уплатой налогов?
 — Они говорят, что это сумма гонорара чистыми. Знаю, звучит неправдоподобно, но...
 — Это и есть полная чушь, и ты сам прекрасно это понимаешь. Я не собираюсь в это влезать.
 — Но Барт, детка, дальше — больше. Режиссером фильма будет Куросава.
 — Акиро Куросава? Да это же великий режиссер, черт его подери! Я что угодно отдал бы, чтобы с ним работать. Это просто не может быть правдой!
 — Пара условий все же имеется, — признал Шон. — Они хотят немного подредактировать сценарий. Всего пара незначительных изменений. Знаю, знаю, обычно за сценарий отвечаешь только ты, но, послушай, Барт, хотя рыбки вокруг плавает порядком, клюнула только эта.
 — Можешь не говорить. Я только что вернулся из Дворф-Стар.
 — Ну и как?
 — Вышел скандал.
 — Надеюсь, ты не стал в очередной раз рвать рубашку на груди?
 — Я потерял голову. Такое иногда случается.
 — Сколько раз мне тебе повторять, что это уже не срабатывает.
 Мускулистые супермены остались далеко в восьмидесятых. Ну да ладно, что сделано, то сделано. Так ты летишь на этом самолете, или нет? Подожди, прежде, чем ты ответишь, должен тебя предупредить: или ты примешь их предложение, или стоит подумать над фильмом «Ринго-6: Живой мертвец».
 — Только не это, — ответил Бронзини, горестно рассмеявшись. — В студии я провел чуть ли не больше раундов, чем Мохаммед Али. Что ж, думаю, в моем положении выбирать не приходится.
 — Отлично, я все устрою. Запомни, я с тобой. Чао.
 Бартоломью Бронзини повесил трубку. Бросив взгляд на телефон, он заметил, что хотя тот и назывался «Манга», эмблема корпорации совпадала со значком Нишитцу, стоявшим на автоответчике.
 Включив компьютер, Бронзини принялся печатать указания своей многочисленной прислуге. Попутно он обнаружил, что на клавиатуре тоже стоит слово «Нишитцу».
 Раскатисто рассмеявшись, он произнес вслух:
 — Как здорово, что войну выиграли все-таки мы.
 Бартоломью Бронзини и не подозревал, какая ирония заключалась в этой его фразе.




 Глава 2


 Его звали Римо, и он во что бы то ни стало собирался убить Санта-Клауса.
 Над Колледж-Хилл, с которого открывался вид на Провиденс, штат Род-Айленд, шел снег. Крупные белые хлопья опускались на землю с легким шелестом, различить который мог только человек, обладавший таким острым слухом, как у Римо. Снег пошел совсем недавно, однако под ногами у него уже лежал нетронутый белый покров. Когда Римо двинулся вперед, снег за его спиной оставался таким же девственно-чистым — его итальянские мокасины не оставляли ни малейших следов. Римо шел по пустынной Бенефит-стрит, двигаясь мягко и бесшумно, как кошка. Его белая футболка совершенно сливалась со снегом, и только худые руки с необычно широкими запястьями порой просвечивали сквозь падающие снежинки. Спортивные штаны, довершавшие костюм Римо, были серого света, но из-за налипшего на них снега тоже казались почти белыми. Благодаря такой маскировке Римо был почти невидим.
 Однако никакая маскировка не могла объяснить тот факт, что он не оставлял за собой следов. Остановившись посредине улицы, Римо обвел взглядом безмолвные ряды ухоженных домов, выстроенных в колониальном стиле, с характерными полукруглыми окнами на дверьми. На Бенефит-стрит не было ни одной машины было уже начало двенадцатого, а в Провиденс ложатся спать довольно рано.
 Однако сейчас, за неделю до Рождества, вовсе не привычный распорядок дня заставил жителей этого обособленного города разойтись по домам так рано. Они боялись — боялись Санта-Клауса.
 Римо снова двинулся вперед. На том месте, где он только что останавливался, остались два явственных отпечатка ног, однако дальше следы не вели. Если бы Римо оглянулся и заметил это сверхъестественное явление, на его скуластом лице возможно, отразилось бы удивление. Нет, вовсе не из-за таинственного отсутствия следов — ведь он привык, что под его шагами ни одна песчинка, ни один лист не зашуршат и не сдвинутся с места. Его мог бы удивить лишь скрытый в этом символизм — ведь официально его, Римо, тоже не существовало.
 Когда-то, много лет назад, Римо был полицейским в Нью-Джерси. Его обвинили в убийстве мелкого торговца наркотиками, и приговорили к казни на электрическом стуле. Но вместе с приговором Римо получил и новый шанс, благодаря которому все следы его прошлой жизни были тщательно стерты, и на свет появился новый, более совершенный Римо.
 Ведь Римо стал Мастером Синанджу. Его обучили искусству наемных убийц-ассассинов, и он работал на тайную организацию, подчиненную правительству Соединенных Штатов, и известную как КЮРЕ. Задачей Римо было обнаруживать и обезвреживать врагов государства.
 А сегодня в его задание входило убить Санта-Клауса.
 Сам Римо не имел ничего против достопочтенного Святого. По сути дела, он давно уже в него не верил. Санта-Клаус был для него веселой сказкой, олицетворявшей счастливое детство, то детство, которое Римо так и не удалось ощутить в полной мере, поскольку вырос он в приюте.
 Тем не менее, хотя Римо и был лишен нормального детства, он не испытывал особенного чувства обиды. Может быть, только чуть-чуть. В это время года он обычно ощущал, что Рождество, всеобщий детский праздник, это что-то такое, чего ему никогда не прочувствовать до конца.
 Вот почему Римо собирался убить Санта-Клауса. Этот негодяй лишал праздника детей, не похожих на него, ребят, у которых были мамы, папы, братья и сестры. Невинных детей, сидевших в теплых, уютных домах вокруг елки, которую они украшали всей семьей, а не под руководством монахинь из приюта. Римо никогда не увидеть такого Рождества, но черт побери, он не позволит какому-то жирному неряхе в красном кафтане и с топором в руках лишить этого праздника еще одного ребенка.
 Римо закончил осмотр Бенефит-стрит. Это была старая часть Провиденс, где время, казалось, остановилось. Горящие на улицах фонари, наверное, светили точно так же, как и сто лет назад. Дома словно принадлежали другой эпохе. У многих каменных лестниц виднелись кованые железные пластины, о которые во времена конных трамваев жители города соскребали грязь с башмаков. Теперь же это были всего лишь забавные вещицы, пережиток старины.
 Этим вечером Санта-Клаус еще не успел потревожить покой Бенефит-стрит.
 Полный силуэт в кафтане не пробирался, крадучись, по крышам домов, бородатое лицо не заглядывало в окна, слегка постукивая по стеклу пальцами.
 Римо пошел по направлению к Проспект-парку, разбитому на склоне холма, откуда открывался вид на Бенефит-стрит и на весь остальной город. Подойдя к высеченной из гранита статуе Роджера Уильямса, он уселся на парапет.
 Возвышающийся над ним памятник беспомощно поднимал руку, на которой не хватало отбитого пальца, словно говоря: «Боже, почему именно мой город...»
 Римо, исподлобья оглядывая заснеженный крыши домов, тоже задавал себе этот вопрос. На его скуластом лице застыло напряженное выражение. Время от времени он непроизвольно потирал запястья.
 Обычно Римо редко задавался вопросом «Почему?». По крайней мере, когда нужно было выполнить такое пустяковое задание. Он никогда не спрашивал у торговцев наркотиками, почему они продают кокаин, прежде чем свернуть им шею. Мафиози даже не пытались объясниться перед тем, как Римо разбивал их трещавшие, словно яичные скорлупки, головы — он все равно не стал бы их слушать. Двадцать лет он занимался своим делом, и все, в конечном счете, сводилось к одному — новые люди, совершающие старые преступления. Только и всего.
 Однако Санта не уйдет от него, не объяснившись. На это раз Римо сделает исключение, и задаст ему этот вопрос.
 Сквозь плотные хлопья падающего снега луна казалась огромным размытым снежком. Ее неровный свет отражался на золотом куполе здания Городского Совета. Римо внезапно понял, что это красивый город. Он легко мог представить себе, что перенесся в девятнадцатый век. Римо стало вдруг интересно, чем занимались тогда его предки, кем они были, однако он не имел об этом ни малейшего представления. И тем не менее, он мог во всех подробностях рассказать, чем занимались посланцы одной корейской рыбачьей деревушки в любом году прошедшего столетия, на выбор. Они, как и он, были Мастера Синанджу, но могли считаться его предками лишь по духовной линии.
 Вокруг было необыкновенно тихо, и чуткий слух Римо позволял уловить обрывки разговоров, доносившихся из живописных особняков, сгрудившихся внизу. Поворачиваясь из стороны в сторону, словно ожившая радарная установка, он, не стараясь прислушиваться, просто позволил фразам плыть к себе.
 — ...Молли, беги быстрей! Показывают ту серию, которую мы пропустили!...
 — ...Сторож! Сторож Филлипс! Если вы немедленно мне не ответите...
 — ...Санта! Как ты рано! — Голос явно принадлежал маленькому мальчику.
 В ту же секунду к нему присоединился другой, недовольный, избалованный голос.
 — Что там, Томми? Ты меня разбудил. Противный мальчишка!
 — Это Санта-Клаус, он у нашего окна.
 Послышался топот маленьких ножек.
 — Дай мне взглянуть, ну дай же!
 Усилием воли Римо заставил себя расслабиться. Напряжение могло уменьшить приток крови к мозгу и, тем самым, ухудшить чувствительность.
 Пытаясь точнее уловить, откуда слышится этот разговор, он все медленнее и медленнее поворачивал голову.
 До Римо донесся звук открываемого окна и хриплый невнятный голос, произнесший: «Хо-хо-хо!»
 От звука этого голоса кровь застыла у Римо в жилах. Он ведь помнил каждую деталь из газетных заметок, которыми перед заданием снабдило его начальство. Эти заметки вызвали у него поочередно тошноту, злобу, а потом жгучую, как расплавленный свинец, ярость.
 От подножия холма, поросшего густым кустарником, парапет отделял почти пятнадцатиметровый склон. Это был самый короткий путь к нужному дому.
 Римо встал на ноги. Снежинки, словно пауки, скользящие по невидимым нитям, одна за другой падали на землю вокруг него. Дыхание Римо замедлилось, он набирал в легкие лишь столько воздуха, чтобы сохранить жизнеспособность.
 Римо ощутил падающий снег, поймал его ритм, спокойную, уверенную в себе непоколебимость. И в тот момент, когда он и снегопад слились в единое целое, Римо прыгнул вперед.
 Он почувствовал, что хлопья снега летят ему навстречу, ощутил каждую снежинку в отдельности, увидев в ней не мягкий недолговечный клочок пуха, а твердые, прочные кристаллы. Он увидел их внутреннюю силу, их неповторимость.
 Хлопья снега устремлялись к нему, как братья, и не таяли, касаясь обнаженных рук или лица Римо, таких же холодных, как и они сами. Человек мыслил так же, как и они, и на мгновение словно стал одной их снежинок.
 Римо полетел к подножию холма точно с такой же скоростью, как и падавшие вокруг снежные крупинки. Когда его ноги коснулись земли, он был весь покрыт снегом. На это раз он все же оставил следы — всего два отпечатка ног, а потом скользнул вниз по склону, ничем больше не выдавая своего присутствия.
 Взгляд Римо был устремлен на потемневший от времени каменный дом, в котором горело одно-единственное окно. Через секунду на фоне освещенного прямоугольника появилось темное пятно, заслонившее свет, словно зловещее затмение.
 Выругавшись сквозь зубы, Римо бросился к дому.


* * *

 Чтобы добраться до защелки, Томми Атвеллсу пришлось забраться на подоконник. Одетый в оранжевую пижаму, он стоял у окна, и колени его дрожали от напряжения.
 — Скорее, Томми, — торопила его сестра. — Санта замерз.
 — Я пытаюсь, — ответил Томми, и широко улыбающееся лицо за окном нетерпеливо придвинулось ближе.
 Ухватившись обеими руками, Томми, наконец, удалось открыть отскочившую со стуком защелку.
 — Вот, получилось, — воскликнул он, спрыгивая на пол.
 Оконная рама, скрипя, поднялась, и Томми отступил назад, к коробке с игрушками, поближе к стоявшей с широко раскрытыми от изумления глазами сестре. Он уже много слышал о Санта-Клаусе, однако никогда не думал, что на самом деле он такой огромный.
 Когда Санта протиснулся в комнату сквозь окно, Томми внезапно пришел в голову вопрос:
 — А почему... Почему ты так рано? Мама говорит, что Рождество наступит только на следующей неделе.
 — Хо-хо-хо, — только рассмеялся в ответ Санта. Сняв с плеча внушительных размеров мешок с торчавшей наружу словно огромный леденец красной рукояткой, он опустил его на пол. Потом он затопал к дрожавшим на сквозняке детям, широко расставив руки, и в глазах его загорелся огонек.
 Огромная тень Санты накрыла стоявших рядом Томми с сестрой.


* * *

 Когда Римо подбежал к дому, окно первого этажа уже было закрыто. Стекло удерживала окаменевшая на морозе замазка. Протянув руку, Римо аккуратно толкнул стекло, и под его нажимом оно слегка подалось. Тогда он надавил посильнее, инстинктивно чувствуя, где оно держится хуже всего. Затем, перехватившись поудобнее, он твердым, но несильным движением выдавил стекло, поймав его в воздухе, отбросил в наметенный у окна сугроб и пролез внутрь.
 Римо оказался в детской спальне. Хотя белье было смято, обе кровати стояли пустые. В комнате пахло мятной жевательной резинкой, в коробке с игрушками валялась недоеденная конфета.
 Стараясь не ослаблять внимания, Римо скользнул к открытой двери.
 — Оооо, подарки! — раздался голос девочки.
 — А можно... Можно открыть их прямо сейчас, Санта? — На этот раз говорил мальчик.
 — Хо-хо-хо, — раздался в ответ смех Санта-Клауса, приглушенный треском разрываемой оберточной бумаги.
 Римо осторожно вошел в холл. Он ступал так тихо, что на лакированном паркете его шагов совсем не было слышно. Из-под двери дальней комнаты пробивалась полоска света, струя теплого воздуха доносила оттуда аромат еловых веток.
 Подойдя к двери, Римо заглянул внутрь.
 Сначала он заметил только двух детей — мальчика лет пяти и девочку чуть помладше. Брат и сестра стояли на коленях перед украшенной конфетами и мишурой елкой и, едва сдерживая радостное возбуждение, разворачивали свертки с подарками. Римо никогда не испытывал подобного чувства — ему дарили только новую одежду, а не игрушки.
 Однако ему тут же пришлось отбросить эти грустные воспоминания, поскольку на дальней стене, рядом с силуэтом наряженной елки, виднелась еще одна тень. Невысокие, круглые очертания фигуры на стене легко узнал бы любой американский ребенок, если бы сходства не портил поднятый над головой топор.
 Когда тень уже приготовилась опустить руки, Римо бросился внутрь. Дети, очевидно, не замечали стоявшего сзади и устремившего на них алчный взгляд Санта-Клауса.
 — Нет! — закричал Римо, на секунду забыв о преимуществах внезапной атаки.
 Санта вздрогнул от неожиданности, дети обернулись, и увидели Римо. От изумления глаза их широко раскрылись, ведь они не видели, как сверкающее лезвие топора уже опускалось на их головы.
 Римо избавил их от этого зрелища, перехватив топор в воздухе, и выдернув его из рук Санта-Клауса.
 — Бегите! — крикнул он детям.
 — Мамочка! Папа! Мамочка... — завопил Томми, бросившись вон из комнаты.
 — Какой-то чужой дядя хочет побить Санту!
 Переломив топор пополам, Римо отшвырнул обломки в сторону и, ухватив Санта-Клауса за кроличий воротник кафтана, рывком придвинул его бородатое лицо к своему.
 — Почему, ублюдок? Я хочу знать, зачем ты это делаешь! — яростно выдохнул он.
 — Мамочка! Папа!
 Санта-Клаус уже открыл было рот, но, взглянув Римо через плечо, передумал, и его лицо расплылось в придурковатой улыбке, обнажившей желтые, словно старая кость, зубы.
 Тишину нарушил еще один, незнакомый голос.
 — Стой и не двигайся! Я вооружен!
 — Не стреляй! Папочка, пожалуйста, не стреляй в Санту!
 Все еще не выпуская из рук воротник, Римо резко развернулся. Черные ботинки Санта-Клауса оторвались от пола, а когда опустились снова, то они с толстяком уже поменялись местами. Теперь Римо стоял лицом к холлу. Из-за плеча красного кафтана Санты он увидел стоящего в дверях человека в купальном халате с револьвером сорок пятого калибра в руках. Оружие было направлено на Римо. Мальчик прижимался к ноге мужчины, но его сестра все еще стояла у елки, прямо на линии огня.
 — Отойди от моей дочери! — прокричал человек с револьвером. — Кэти, срочно звони в полицию!
 — Что случилось? — раздался откуда-то сзади тонкий женский голос. — Где Сьюзи?
 — Опусти оружие, приятель, — проговорил Римо. — Это дело касается только нас с Санта-Клаусом. Не правда ли, Санта?
 И он яростно встряхнул толстяка в красном кафтане.
 Санта-Клаус лишь вяло улыбнулся. Это была страшная улыбка психически неустойчивого человека.
 — Сьюзи, иди ко мне, — позвал отец. — Просто обойди их сбоку, малышка.
 — Ну же, послушай папу, — напряженно сказал Римо, не отрывая взгляда от Санты.
 Девочка, стоявшая с засунутым в рот пальцем, не двигалась.
 — Полицейские уже едут, Джордж, — послышался голос матери. В следующее мгновение она показалась в дверях комнаты, увидела сцепившихся Римо и Санта-Клауса, и пронзительно вскрикнула.
 — Кэти! Немедленно ступай отсюда!
 — Ради Бога, Джордж, спрячь оружие! Ты же можешь задеть Сьюзи!
 — Твоя жена права, — заметил Римо. — Ситуация полностью у меня под контролем.
 В подтверждение своих слов он пару раз приподнял Санта-Клауса за шиворот.
 — Видите? — сказал Римо.
 Внезапно Санта выхватил из-за широкого черного пояса нож.
 Римо скорее почувствовал, чем увидел, как лезвие метнулось в его сторону. Однако его обеспокоило не это — он заметил, как отец дрожащими руками наводит револьвер на широкий красный кафтан Санта-Клауса и нажимает на курок.
 Оттолкнув Санту в сторону, Римо пригнулся, чтобы избежать первой пули.
 Свободной рукой он резким движением ударил по дулу револьвера снизу, и следующий выстрел пришелся в потолок.
 Сбитый на пол толчком Римо, отец выпустил револьвер. Поймав оружие, Римо отщелкнул обойму и для надежности резко отвел назад курок. В его руках собачка отломилась, словно пластмассовая.
 Теперь настало время заняться Санта-Клаусом. Обернувшись, Римо увидел, как тот уже выбегает из комнаты.
 Римо бросился за ним, но почувствовал, что кто-то тянет его за ногу. Он опустил взгляд, и увидел, что маленький Томми вцепился в его штанину, и, весь в слезах, молотит кулачками по ноге.
 — У-уу, злой дядя! Ты прогнал Санту!
 Римо наклонился и осторожно разжал тянувшие его назад руки. Взяв мальчика за плечи, он взглянул ему в глаза.
 — Не переживай, — попытался утешить его Римо. — Это был не Санта, а Злой Бука.
 — Никакого Злого Буки вовсе нет, а ты ударил моего папу! Я тебя убью, убью!
 Ярость, прозвучавшая в голосе мальчика, ужаснула Римо, но думать об этом времени не оставалось — снаружи послышался звук заводящейся машины.
 Отпустив Томми, Римо, словно пушечное ядро, вылетел из комнаты, снося на своем пути массивные стенные панели.
 Оказавшись на улице, он увидел, как от дома, пробуксовывая на мокром снегу, отъезжает небольшой красный автомобиль.
 Набрав скорость, машина завернула за угол. Бросившись через двор наперерез, Римо попытался перехватить ее, но, к тому моменту, как он выбежал на мостовую, автомобильчик уже скрылся в лабиринте улочек, спускавшихся с Колледж-хилл.
 Через несколько мгновений красный автомобиль показался в начале улицы Дженкинса, прозванной «Вертикальной» потому, что по крутизне эта улочка могла бы соперничать с любой авеню в Сан-Франциско.
 Машина спускалась медленно, все время притормаживая. Отпустить тормоза на такой улице означало бы верную смерть.
 Добежав до вершины холма, Римо покрепче встал на ноги и оттолкнулся.
 Согнув колени и прижав руки к бокам, Римо устремился вниз по Вертикальной улице Дженкинса, словно лыжник с крутого склона. Нагнав автомобиль через пару секунд, он крепко ухватился за бампер.
 Пригнувшись так, чтобы водитель не смог увидеть его в зеркале заднего вида, Римо напряг мускулы рук и позволил машине тащить себя на буксире. Это напомнило ему детские годы в Ньюарке, когда он частенько катился вот так за автомобилями через всю Брод-стрит. В те годы бамперы на машинах ставили тяжелые, хромированные, за них было легко держаться. А в современных машинах было фактически не за что ухватиться, поэтому Римо, ища точку опоры, впился пальцами в пластик. Когда он отпустит руки, на бампере останутся глубокие вмятины.
 Машина, петляя, спускалась с Колледж-Хилл, таща за собой Римо, словно прицеп. На ботинках Римо постепенно скапливалась горка снега. Когда она становилась слишком большой, снег падал на мостовую, чтобы через секунду налипнуть снова. Поскольку делать было нечего, Римо с интересом смотрел, как этот процесс повторяется снова и снова. Он не имел ни малейшего представления, куда везет его Санта-Клаус, зато он точно знал, что когда машина остановится, выражение на лице этого сказочного героя будет весьма забавным. По крайней мере, в те несколько секунд, пока Римо не начнет сдирать с него скальп.
 Тогда-то он точно получит ответ на все свои вопросы. Не исключено, что Санта-Клаусу придется пожертвовать рукой или ногой. Да, он сможет оторвать этому ублюдку все конечности, одну за одной, а потом бросить его истекать кровью на заснеженном берегу, там, где он сможет вволю молить о пощаде, не рискуя быть услышанным. Человек, который обучал Римо искусству убивать, наверняка поморщился бы, услышав о таком нелепом методе лишения жизни, однако этот случай был особенным. Ведь на дворе стояло Рождество.
 Машина выехала на 95-ое шоссе, направляясь к границе со штатом Массачусетс. Римо понял это, только когда они проехали мимо здания компании, производящей ядохимикаты, рядом с которым красовалась огромная фигура муравья из папье-маше, призванная привлекать клиентов. Как-то раз Римо услышал, что, по утверждению шутников из других штатов, род-айлендцы представляли себе национальный американский символ именно так. Тогда он весело посмеялся над этой остротой, однако теперь, когда вокруг плотной стеной падал снег, а сам он мчался в неизвестном направлении, прицепившись к машине маньяка-убийцы, Римо было уже не до смеха.
 Машина свернула с шоссе к городку под названием Таунтон. Римо не имел ни малейшего представления, как называется это место, но даже получи он эту полезную информацию, то не обратил бы на нее внимания. Глаза его застилала красная пелена, и напоминала она не о веселом рождественском наряде, а о крови.
 Наконец автомобиль подрулил к гаражу, стоявшему у покрытых тяжелой шапкой снега елей.
 Римо не спешил подниматься на ноги. Он услышал, как дверца машины открылась, а потом со щелчком захлопнулась. Топая башмаками, Санта-Клаус направился к стоявшему неподалеку дому. Потом до Римо донесся звук вставляемого в замочную скважину ключа. Санта-Клаус так громко звенел всей связкой, что Римо отлично слышал это с почти двадцатиметрового расстояния.
 Потом громыхнула застекленная дверь, и в тишине раздавался только шорох падающих снежных хлопьев. Римо встал в полный рост и двинулся к двери, но внезапно застыл, как вкопанный. Перед ним, в тонированном стекле двери, отражалась жутковатая фигура снеговика.
 Это был не веселый, пухлый снеговик, каких дети лепят солнечным зимним днем, а худощавая, абсолютно белая фигура. Нос из морковки отсутствовал, но зато на лице резко выделялись угольно-черные глаза. Римо придвинулся к стеклу поближе, и столкнулся с собственным, ледяным, словно дыхание смерти, взглядом.
 Подняв руки, Римо увидел, что они как будто вываляны в муке. Он глядел на свое собственное отражение. Очевидно, он так сильно уменьшил температуру собственного тела, что снег не таял, а просто налипал на него.
 Отражение в стекле неожиданно натолкнуло Римо на мысль, и он решительно постучал в дверь.
 Через секунду в дверном окошке кто-то показался. Человек, с изумлением глядевший на Римо, хотя и был круглощекий, но на его простодушном лице не было и тени коварства. Это было совсем не то, что ожидал увидеть Римо, совсем не похоже на человека, отрубившего посреди ночи головы семерым ребятишкам, и бросившего трупы под деревом, где их и обнаружили родители.
 — Кто... Кто вы такой? — пролепетал обладатель бесхитростного лица.
 Голос этого человека казался странным, как будто искаженным.
 — Фрости-Снеговик, — без тени улыбки ответил Римо.
 — Правда?
 Римо кивнул.
 — Понимаешь, Санта попросил меня навести кое-какие справки. Хочу узнать, хорошо или плохо ты вел себя в этом году.
 Собеседник Римо нахмурился.
 — Санта-Клауса на самом деле нет. Мне Винсент сказал.
 Римо прищурился.
 — А Фрости есть?
 Огромное лицо напряженно сморщилось, сразу став похожим на сушеный апельсин.
 — Винсент ничего не говорил насчет вас. А теперь вы стоите прямо передо мной, как настоящий. Может быть, мне стоит спросить у него, прежде чем впустить вас в дом. Знаете, мне вообще-то не велели впускать незнакомых людей.
 — Послушай, дружок, мне еще нужно обойти восемьдесят семь тысяч домов. Если не хочешь мне помогать, придется просто записать «вел себя плохо».
 Спасибо за помощь, — сказал Римо, поворачиваясь, чтобы уходить.
 В ту же секунду дверь с грохотом распахнулась, и человек с лунообразным лицом выскочил на улицу. Костюма Санта-Клауса на нем не было. На вид парню можно было дать лет двадцать восемь, но вел он себя, как двенадцатилетний.
 — Нет, нет, подождите, — умоляюще проговорил он. — Пожалуйста, заходите. Я готов с вами поговорить, честное слово.
 — Ладно, — пожал плечами Римо и вошел вслед за ним в дом.
 Окинув парня взглядом, Римо решил, что в нем никак не меньше ста двадцати килограммов живого веса, и почти никаких мускулов. Живот парня нависал над подпоясанными веревкой штанами, подрагивая, как желе, а подбородков с лихвой хватило бы на всю семью Джексонов. Еще, по дороге к симпатичной, хотя и неряшливой гостиной, Римо отметил, что ляжки у парня настолько толстые, что трутся одна о другую. Звук, который производила при этом ткань его вельветовых штанов, мог разбудить и мертвого.
 — Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил его толстяк. — Меня зовут Генри. Может быть, вы хотите пить? У меня как раз есть горячий шоколад.
 В голосе его послышалось трогательное желание угодить гостю.
 — Нет, спасибо, — рассеянно проговорил Римо, оглядывая комнату, — я ведь могу растаять.
 В гостиной не было обычных для этого времени года рождественских украшений — ни елки, ни носков, повешенных в ожидании подарков около камина.
 Однако в углу стояла полутораметровая пластмассовая фигура северного оленя, от которой тянулся электрический шнур. Олень слегка светился, особенно горевший красным светом нос. Такие игрушки выставляют обычно на лужайках в парке.
 — Это олененок Рудольф? — спросил Римо.
 — Разве вы его не узнаете? — обиженно отозвался Генри.
 — Нет, просто хотел удостовериться, — сказал Римо. — Ну что ж, перейдем к делу. Мне сообщили, что кто-то в этом доме плохо себя ведет.
 — Это не я, — пронзительно вскрикнул Генри.
 В ту же секунду из соседней комнаты раздался ворчливый голос:
 — Генри, ложись спать!
 — Хорошо, мама. Вот только договорю с Фрости.
 — Немедленно в кровать! — проревел другой, мужской голос.
 — Да, сэр... Уже нужно укладываться, раз Винсент так сказал.
 — Это займет всего одну минуту, — сказал Римо. Он заметил, что снег у него на руках уже начал подтаивать. По спине под майкой уже побежали струйки талой воды. Римо прикинул, что у него еще есть минут пять, чтобы получить ответы на все вопросы. Остальное будет несложно.
 — Хорошо, — согласился Генри, осторожно прикрывая дверь.
 Положив пуку на дрожащее плечо парня, Римо спросил:
 — Это действительно правда?
 Отвернувшись, Генри пытался найти взглядом пластмассового оленя.
 — Что правда? — уклончиво переспросил он.
 — Не увиливай! — прорычал Римо, вглядываясь в исказившиеся черты его лица.
 Рот, несомненно, был тот же, что и у Санта-Клауса. Да, и запах точно такой же — от Генри пахло хвойным мылом и дезодорантом. И, хотя хныканье Генри никак не вязалось со зловещим «Хо-хо-хо» Санта-Клауса, ошибки быть не могло.
 — Мы знаем, что это ты, — решительно проговорил Римо. — Ты убивал детишек.
 — Мне... мне пришлось... — несчастно выдавил из себя Генри.
 Схватив его обеими руками, Римо, яростно крикнул:
 — Но почему, ряди всего святого? Они же были совсем еще детьми!
 — Это он мне приказал, — всхлипывая, пробормотал Генри.
 Подняв глаза, Римо увидел, что он показывает на пластмассового Рудольфа. Стоящий в углу олень невинно смотрел на них тусклым игрушечным взглядом, лампочка у него в носу время от времени подмигивала.
 — Рудольф? — переспросил Римо.
 — Он меня заставил.
 — Значит, отрубить семерым ребятишкам головы тебя заставил Рудольф-олень. Но зачем?
 — Чтобы эти дети не грустили, как я.
 — Грустили?
 — Винсент сказал, что Санта-Клауса нет. Сначала я ему не верил, но мама тоже так говорит.
 — Кто такой Винсент?
 — Это мой отчим. Мой настоящий отец убежал. Винсент сказал, что все из-за того, что я слабоумный, но мама его ударила, так что, наверное, он сказал неправду.
 — Так как же все это произошло? — спросил Римо, чувствуя, как вся его ярость улетучивается. Этот увалень оказался умственно отсталым.
 — После Дня Благодарения я спросил у Винсента, почему у нас нет елки, а он сказал, что она нам не нужна.
 — Продолжай, ты все еще не ответил на мой вопрос.
 — Ну, я совсем не хотел причинять детям вреда, — пробормотал Генри, теребя свои пухлые руки, — а Рудольф сказал, что если ребенок умирает, еще не зная, что Санта0-Клауса на самом деле нет, то он попадет в рай и будет всегда смеяться. Но если он успеет вырасти, то прямиком отправится в ад, и будет поджариваться на вечном пламени, как бекон.
 — Так ты убил их, чтобы они не узнали, что Санта-Клауса не существует?
 — недоверчиво переспросил Римо.
 — Да, мистер Фрости, сэр. А что, Винсент сказал неправду?
 Римо тяжело вздохнул. Прежде, чем он собрался с силами, чтобы ответить, прошло несколько томительных секунд.
 — Да, Генри, — тихо проговорил Римо. — Он сказал неправду.
 — И теперь в аду буду поджариваться я?
 На этот раз Римо уже не медлил с ответом.
 — Нет, ты попадешь в рай, Генри. Ты готов?
 — А можно мне попрощаться с Рудольфом?
 — Боюсь, у нас слишком мало времени. Просто закрой глаза.
 — Хорошо. — Генри послушно зажмурился, лицо его напряглось, колени стучали друг о дружку. Он был настолько жалок, что на секунду Римо заколебался. Но потом он вспомнил о газетных вырезках с фотографиями обезглавленных детей и душераздирающих воплях родителей, о которых писали репортеры. И еще ему вспомнилось собственное лишенное радостей детство.
 Решительно шагнув вперед, Римо сложил пальцы в щепоть и направил точно рассчитанный удар в область над сердцем.
 Генри рухнул на спину, словно перевернувшийся холодильник. Дом содрогнулся от удара его огромного тела. В ту же секунду снова раздался раздраженный, почти бесполый голос:
 — Генри, сейчас же в кровать!
 Вслед за ним донесся мужской вопль. Винсент, догадался Римо.
 — Если ты не утихомиришь своего недоразвитого ублюдка, я завтра же возвращаюсь к Сандре.
 Римо взглянул на лицо лежащего на полу толстяка. Оно казалось спокойным, в уголках глаз застыло что-то напоминающее легкую улыбку. Это зрелище только разозлило Римо — он же желал маньяку-убийце страшной и долгой смерти. Он хотел, чтобы тот сполна заплатил за причиненные им страдания. И вот, теперь, он чувствовал, что его обманули. Санта-Клаус был мертв, но в душе Римо не испытывал ни малейшего чувства удовлетворения. Он чувствовал только пустоту, как и каждое Рождество много лет подряд. Может быть, стоит покончить с Винсентом, подумал он.
 В этот момент бесполый голос снова прокричал:
 — Генри, если через пять секунд я не услышу, как ты храпишь, я отведу тебя в полицию и расскажу, что ты ездишь без прав. Они тут же посадят тебя в тюрьму. В тюрьму, слышишь меня?
 Услышав эту тираду, Римо решил, что оставив Винсента в живых, он причинит ему гораздо больше мучений. Выйдя из дома, он забрался в красный рождественский автомобильчик, и, скрутив пару проводков, без труда завел мотор. Римо вырулил на шоссе и свернул в сторону Бостона и аэропорта Логана.
 В тот момент, когда казалось, что снегопад, словно сыплющий соль на старую рану, будет продолжаться вечно, он прекратился так же внезапно, как и начался.
 — Иногда я просто ненавижу свою работу, — сквозь зубы пробормотал Римо.
 — Особенно в это время года.
 Сев на рейс до Нью-Йорка, он втайне надеялся, что самолет захватят террористы, однако его ожидания не оправдались. Что ж, может быть, к его возвращению руководство даст ему, ради разнообразия, какое-нибудь стоящее задание. Что-нибудь масштабное, под стать его талантам. И обязательно кровавое.
 Случилось так, что именно этой мечте и суждено было сбыться.




 Глава 3


 Когда зазвонил телефон, Бартоломью Бронзини, сидя в спортзале у себя дома, делал упражнения на разработку суставов руки. Прежде, чем снять трубку, он неторопливо сделал еще несколько движений. Бронзини гордился своей ежедневной программой тренировок, согласно которой он всегда давал левой руке большую нагрузку. У правой мускулы справа развиты обычно значительно лучше, поэтому Бронзини разработал специальный комплекс компенсирующих упражнений, так что мускулы у него были развиты почти одинаково на обеих руках.
 Вытирая струившийся по широкой груди пот, Бронзини свободной рукой сгреб телефонную трубку.
 — Ага, — отрывисто проговорил он.
 — Барт, детка, как поживаешь?
 Это был его агент, Шон.
 — Что у тебя?
 — Наши японские друзья только что переслали мне экспресс-почтой сценарий. Это что-то потрясающее.
 — Много изменений?
 — Откуда мне знать? Я его не читал.
 — Ты же только что сказал, что сценарий потрясающий.
 — Так оно и есть. Ты бы видел, в какой он папке! По-моему, это телячья кожа или что-то в этом роде. А страницы, ты только подумай, сверху до низу исписаны от руки! Похоже на... как же это называется... каллиграфию.
 Бронзини тяжело вздохнул. Можно было и не спрашивать — в Голливуде сценарии читали только в случае крайней необходимости. В основном, все просто заключали контракт, а потом надеялись на лучшее.
 — Ладно, пришли его с посыльным. Я просмотрю.
 — Барт, дорогуша, не могу. Люди из Нишитцу уже прислали за тобой лайнер в Бэрбанкский аэропорт. Этот продюсер, ты с ним встречался в Токио... Как бишь его? Еще похоже на название греческой забегаловки...
 — Джиро Как-то там.
 — Точно! Так вот, он хочет, чтобы к полудню ты уже был в Юме.
 — Юма?! Можешь предать ему, что так дело не пойдет. Я целых три дня убил на поездку в Японию к этим молодчикам из Нишитцу. Как вспомню, аж мороз по коже продирает — вечные поклоны, бумаги на подпись, и вопросы вроде «Где вы купили эти туфли?» «А нельзя ли приобрести их в качестве сувенира?» Они все такие вежливые, что у меня просто руки чесались расквасить им носы.
 — Юма находится вовсе не в Японии. Это город в штате Аризона.
 — А зачем я им понадобился именно там?
 — Это место, где будут проходить съемки. С тех пор, как ты вернулся, они объездили всю страну в поисках подходящей натуры.
 — Черт, это же рождественский фильм! И действие происходит в Чикаго.
 — Наверное, это одно из изменений, которые они внесли.
 — Но они не могут снимать «Джонни и Рождественский дух» в Аризоне!
 — Почему бы и нет? — рассудительно заметил Шон. — Ведь снимали же «Звездные войны» в Калифорнии. На мой взгляд, вышло ничуть не хуже, чем в открытом космосе.
 — В Аризоне не бывает снега, — ядовито заметил Бронзини. — И там не растут елки, одни только кактусы. По-твоему, они на них будут игрушки вешать?
 — А разве у кактусов нет иголок?
 — Черт бы тебя побрал, Шон, только не начинай!
 — Хорошо, хорошо. Послушай, тебе нужно просто с ними поговорить, чтобы утрясти все эти детали. Но сейчас ты им просто необходим, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. У этих японцев проблемы с городской Торговой палатой, или еще чем-то. Насчет лицензии и распорядка рабочего дня.
 — Что я, по-твоему, лидер профсоюза? Пускай решают с ними эти проблемы сами.
 — Кхм, они почему-то не хотят этого делать.
 — Как это не хотят? Я кинозвезда, а не мальчик на побегушках. Ведь это фильм, одобренный профсоюзом?
 — Конечно, Барт, — успокаивающим тоном проговорил Шон. — Нишитцу очень, очень крупная фирма. И они хотят запустить лапу в такое прибыльное дело, как американская киноиндустрия. Конечно же, с профсоюзом все в порядке.
 — Отлично, потому что иначе я немедленно бросил бы ту затею.
 — Ты не смог бы.
 — Почему это?
 — А ты не забыл, что под контрактом стоит твоя подпись?
 — Пусть попробуют подать на меня в суд.
 — В этом-то вся и загвоздка. Так они и сделают, и, конечно же, выиграют дело, потому что слушаться оно будет в Японии. Это гигантская корпорация, и они выдоят тебя дочиста. Никаких пони для поло, никаких Ренуаров. Скорее всего, они отберут у тебя даже коллекцию комиксов, если узнают о ее существовании.
 Судя по паузе на другом конце провода, Шон понял, что Бартоломью Бронзини задумался. Наконец агент решился нарушить затянувшееся молчание первым.
 — Ты же прекрасно знаешь, что они сделают, если ты пойдешь на попятный.
 Они просто отдадут роль Шварценеггеру.
 — Ну уж нет! — взорвался Бронзини. — Этот перекачанный бифштекс не получит моего рождественского фильма. Единственный актер во всем мире, который не может и двух слов толком связать!
 — Конечно, ты прав, вот и не будем доводить их до этого. Договорились?
 Бэрбанкский аэропорт, самолет уже ждет.
 Бартоломью Бронзини бросил трубку на рычаг с такой силой, что у фигурки Дональда Дака, украшавшей телефон, отвалился клюв.


* * *

 Когда Бронзини подъехал на своем «Харли-Дэвидсоне» к аэропорту, самолет корпорации Нишитцу уже ждал его. У люка стоял стюард-японец в белом костюме, откинувший обитый плюшем трап.
 Увидев, что Бронзини слез с мотоцикла, стюард быстро поклонился.
 — Конничи ва, Бронзини-сан, — проговорил он, непроницаемо улыбнувшись.
 Улыбка тут же исчезла с его лица, когда Бронзини принялся закатывать внутрь свой мотоцикл. — Нет, Бронзини-сан.
 — Мой «Харли» всегда путешествует со мной, — огрызнулся Бронзини, подталкивая машину наверх так легко, как будто это был велосипед.
 Стюард поднялся в салон вслед за ним, и, пока Бронзини пристраивал мотоцикл у борта, закрыл люк. Вслед за этим сразу же зашумели, разогреваясь, двигатели.
 Когда, спустя час, самолет приземлился в международном аэропорту Юмы, стюард опустил трап и тут же отскочил в сторону, чтобы освободить дорогу сумасшедшему американцу, который на полной скорости съехал на мотоцикле вниз.
 Бронзини с грохотом приземлился на залитой гудроном взлетной полосе, едва не вылетев из седла. Оправившись, он слез с мотоцикла и подкатил его к поджидавшему неподалеку микроавтобусу с надписью «Нишитцу». Глядя, как из автобуса на него ошарашено уставилось лицо Джиро Исудзу, он нетерпеливо подкручивал ручку газа.
 Наконец японец открыл дверь и вылез наружу.
 — Рад, что вы смогли прилететь, Бронзини-сан.
 — Ближе к делу, — ответил Бартоломью. — И зовите меня просто Бронзини.
 В чем тут у вас проблема?
 — Съемка начинаться через два дня. Много работы.
 — Через два дня?!
 — У нас плотный график. Нужно торопиться. Пожалуйста, садитесь?
 — Поезжайте вперед, — отозвался Бронзини, влезая на мотоцикл. — Все это попахивает надувательством.
 Во взгляде Джиро Исудзу промелькнуло раздражение. Он помедлил секунду, как будто собирался что-то сказать, но затем лишь мотнул головой и захлопнул дверь автобуса.
 Вслед за микроавтобусом Бронзини поехал по направлению к городу. Судя по первому впечатлению, Юма была абсолютно плоской. По сторонам ведущего в город шоссе то и дело попадались закусочные и магазины с уцененными товарами. Кактусов почти не было.
 Тем не менее, когда они проехали через окраину города, во дворах кое-где стояли приземистые кактусы-колла. На большинстве домов виднелись рождественские украшения, однако из-за долетавшего из пустыни теплого ветра и отсутствия снега, Бронзини показалось, что сейчас не зима, а лето.
 — Как же они, черт побери, собираются снимать рождественскую картину в этом Богом забытом месте? — пробормотал он, проезжая мимо дома в мексиканском стиле, с неизменным патио, вымощенным булыжником. Над входом в дом висел коровий череп, украшенный шапкой от костюма Санта-Клауса.
 Бронзини все еще размышлял над этой проблемой, когда автобус подрулил к зданию мэрии города Юма.
 — Здесь-то мы что забыли? — спросил он у Джиро, когда тот выбрался наружу.
 — У нас встреча с мэром. Я сообщил ему, что вы собираетесь приехать. За мной, пожалуйста.
 — С мэром? — проворчал Бронзини. — Надеюсь, на этот раз мне не будут вручать ключи от города. У меня их и так уже столько, что впору открывать сувенирный магазин.


* * *

 Бэзил Кловз пребывал на посту мэра города Юма вот уже шесть лет. Он очень гордился своим городом, одним из самых быстрорастущих населенных пунктов штата. Он гордился тремя телестудиями, имеющей немалое стратегическое значение военной базой и кристально чистым воздухом.
 Мэр Кловз никогда не сдал бы этот город иностранным агрессорам по доброй воле. Однако когда его пресс-секретарь объявил о том, что в приемной находятся представители кинокомпании, входящей в Корпорацию Нишитцу, а с ними Бартоломью Бронзини, суперзвезда мировой величины, лицо мэра расплылось в радушной улыбке.
 — Мистер Бронзини! — вскричал он, сжимая ладонь актера обеими руками. Замечательно, что вы смогли к нам выбраться. Я видел все фильмы с вашим участием.
 — Я рад. Спасибо, — негромко отозвался Бронзини.
 Все присутствующие единодушно расценили его слова, как признак равнодушия и скуки. На самом же деле, Бронзини всего лишь смущала официальная сторона, сопутствующая его популярности.
 — Я был просто потрясен вашим «Конаном-попрошайкой». Вы выглядели таким... таким мускулистым!
 — Очень мило с вашей стороны, — пробормотал Бронзини. Он решил не заострять внимания на том, что главную роль в этом фильме сыграл Арнольд Шварценеггер. Бронзини терпеть не мог, когда люди путали его с этим австрийским буйволом, — Что ж, мистер Бронзини, — начал мэр Юмы, жестом приглашая вошедших садиться. — Мистер Исудзу утверждает, что вы решили снять в нашем прекрасном городе свою новую картину.
 — Совершенно верно, сэр, — подтвердил Бронзини, и все решили, что таким образом он показал, насколько снисходителен он бывает к другим людям, несмотря на то, что ничего подобного в виду не имелось.
 — Вы, конечно же, понимаете, что когда ко мне обращаются незнакомые люди, прошу прощения, джентльмены, — мэр покаянно поклонился сидевшим с непроницаемыми лицами представителям Нишитцу, — и просят выдать лицензию и все такое прочее, мне хотелось бы получить определенные гарантии. Знаете, у нас в Юме снимается не так уж много фильмов, поэтому я и сообщил этим уважаемым господам, что как только они смогут наглядно подтвердить искренность и добропорядочность своих намерений, я сделаю все от меня зависящее, чтобы договориться с городским советом.
 Ну, началось, подумал Бронзини. Ему иногда приходилось выступать в роли продюсера, и он уже успел привыкнуть, что в таких ситуациях на него начинали давить. Когда заключаешь с городским властями контракт на съемки в общественных местах, им никогда не приходило в голову, какой доход это принесет в бюджет города, и сколько местных жителей получат работу на съемках. Их интересовало только, что будут иметь с этого они.
 — Поэтому, когда мистер Исудзу сказал, что вы готовы приехать и развеять наши опасения, — продолжал мэр, — то я ответил: «Что ж, думаю, этого будет вполне достаточно».
 В этот момент в комнату заглянул пресс-секретарь.
 — Они уже здесь, господин мэр.
 — Замечательно, — откликнулся мэр Кловз. — Пойдемте, нам нужно с ними встретиться.
 В дверях комнаты Бронзини поймал Исудзу за руку.
 — В чем дело? — прошипел он.
 — Тише! Это скоро закончится.
 — Черт! — выругался Бронзини, увидев журналистов, устанавливающих телекамеры. По сторонам застыли корреспонденты из газет, уже занеся над блокнотами карандаши.
 — Дамы и господа, благодарю вас за то, что вы здесь собрались, громогласно начал мэр. — Как вы уже имели возможность убедиться, знаменитый Бартоломью Бронзини, снявшийся во многих фильмах, ставших классикой жанра, таких, как «Конан-попрошайка», почтил меня своим посещением. Барт приехал в Юму специально, чтобы попросить моего разрешения на съемки очередного супербоевика. Вместе с ним приехал мистер Джиро Исудзу, продюсер со стороны Корпорации Нишитцу. Думаю, судя по надписям на ваших видеокамерах, вы знаете, что такое Нишитцу, гораздо лучше меня.
 Несмотря на то, что никто не составил ему компании, мэр от души рассмеялся. Затем он продолжил:
 — Для съемок нового фильма Барта из десятков американских городов эти люди выбрали Юму. А сейчас вы можете получить ответы на интересующие вас вопросы.
 В зале повисла томительная тишина. Газетные корреспонденты, казалось, внимательно изучали записи в своих блокнотах. Телеоператоры застыли в нерешительности. Бронзини уже приходилось сталкиваться с подобными ситуациями. Его репутация могла запугать даже развязных тележурналистов. — Может быть, я начну сам? — попытался сострить Бронзини. — Ну, например, насколько жарко у вас бывает в это время года?
 Никто даже не улыбнулся. Он просто ненавидел, когда люди не смеялись над его шутками.
 Наконец, заговорила развязная блондинка, представившаяся, как одна из обозревателей с телевидения:
 — Мистер Бронзини, расскажите нам о своем новом фильме.
 — Это рождественская история. В фильме...
 — А какое впечатление сложилось у вас о Юме?
 — Думаю, достаточно сложно составить представление о городе, когда ты успел увидеть только здание аэропорта и мэрии, — глуповато улыбнулся Бронзини. Он ожидал, что журналистка задаст ему еще один, наводящий вопрос, но пресса уже переключилась на Джиро Исудзу.
 — Мистер Исудзу, почему вы выбрали для съемок именно Юму?
 — Она отлично подходит для наших целей, — ответил Джиро.
 — Мистер Исудзу, как вы думаете, захотят ли американцы смотреть фильм с титрами «Сделано в Японии»?
 — Мистер Исудзу, какие прогнозы вы могли бы сделать по поводу лидирующего положения, которое Япония занимает на Тихоокеанском рынке?
 — Мистер Исудзу...
 И так далее, и тому подобное. Представители прессы с удовольствием тараторили, затрагивая все темы, которые могли меть хоть малейшее отношение к Юме, и даже несколько тем, совсем к ней не относящихся. Когда, быть может, уже через несколько часов, журналисты опубликуют свои репортажи, то все они попытаются сыграть на банальной местной теме. Никто даже и не удосужится упомянуть, что эта роль будет в корне отличаться от обычных для Бронзини героев-суперменов. То, что он является также автором сценария, тоже вряд ли станет достоянием общественности. Если те две короткие фразы, которые Бронзини успел произнести в начале, не переврут, то уже можно считать, что ему повезло.
 Все это он тоже ненавидел.
 Наконец телевизионщики принялись собирать свое оборудование, а репортеры из газет потянулись к выходу, время от времени оглядываясь и бросая на него полные любопытства взгляды. Бронзини услышал, как одна из женщин сказала своей спутнице: «Ты представляешь? Он заработает на этом фильме миллионы, а сам и двух слов связать не может».
 Когда репортеры вышли, снова появился мэр Юмы и началась очередная серия рукопожатий.
 — Вы были великолепны, Барт. Ничего, если я буду вас так называть?
 — Продолжайте, продолжайте. Насколько я понял, вы уже успели к этому привыкнуть.
 — Спасибо, Барт. В следующем году будут перевыборы, и, благодаря сегодняшней пресс-конференции мои шансы взлетят до небес.
 — По крайней мере, на мой голос можете рассчитывать совершенно спокойно, — пошутил Бронзини.
 — А вы разве зарегистрированы в нашем городе?
 — Это была маленькая шутка, — объяснил Бронзини. — Совсем малюсенькая.
 Мэр выглядел озадаченным. Во взгляде у него явно читалось: «Так этот неандерталец еще и шутить умеет?» О, каким знакомым все это казалось для Бронзини.
 — Ааа! — протянул мэр Кловз. — Шутка. Что ж, приятно слышать, что у вас есть чувство юмора.
 — Мне его не так давно пересадили, — ответил Бронзини.
 — Так вы уладите дело с лицензией? — поспешил вставить Джиро Исудзу.
 — Да-да, конечно. И позвольте мне стать первым, кто пожелает вашей съемочной бригаде всего самого наилучшего.
 Бронзини с явным облегчением пожал протянутую мэром руку. Неужели это все? Нет, наверняка еще попросит автограф. Может быть, хоть это будет не так ужасно?
 — Ах да, пока вы еще не ушли, — заторопился мэр. — Можно попросить у вас автограф?
 — Конечно, — согласился Бронзини, беря у него ручку и собственную фотографию, вырванную из какого-то журнала.
 — Для кого сделать надпись? — спросил он.
 — Напишите на мое имя, хотя вообще-то это для дочери.
 — Угу, — вздохнул Бронзини, расписываясь на фотографии. Дарственная надпись звучала так: «Мэру города Юма от его друга Арнольда Шварценеггера».
 Как он и предполагал, мэр проглотил это и глазом не моргнув. Когда они с Джиро Исудзу вышли на улицу, Бронзини прорычал:
 — Ну что, все? Теперь, наконец, я свободен?
 — Нет, нам осталось нанести еще много визитов. Сначала мы зайдем в отель.
 — Зачем? Неужели уборщица требует оставить ей локон на память? пробормотал Бронзини, запрыгивая в седло мотоцикла.


* * *

 Они поехали в сторону Шайло-Инн, элегантного каменного отеля рядом с шоссе номер восемь. Вход в гостиницу был окружен толпой пикетчиков. В руках они держали плакаты с надписями «Бронзини потерял совесть», «Бронзини против Америки», «Бронзини — предатель».
 У одного из демонстрантов была афиша фильма «Гранди-3», на котором Бронзини, с яркой повязкой на голове, был снят в профиль. В подписи под плакатом «Бронзини в роли Гранди» последнее слово было перечеркнуто, и вместо него подписано «Гада».
 — Что это, черт возьми, значит? — взревел Бронзини.
 — Профсоюз, — объяснил Исудзу. — Они протестуют.
 — Будь они прокляты! Но мы же снимаем фильм, который одобрен профсоюзом!
 — Да, конечно. Японским профсоюзом.
 — Послушайте, Джиро, я не могу принимать участие в подобных съемках.
 Мое доброе имя втопчут в грязь. Я ведь друг и герой рабочего класса!
 — Так было до «Ринго-5», когда Ринго убил соперника во время боксерского матча. Но в Японии вы все еще супергерой. Ваше будущее там, а не здесь. Американцы устали от вас.
 Бронзини уперся руками в бока.
 — Не виляйте, Исудзу. Почему бы нам не поговорить начистоту?
 — Извините. Не понимаю. Я и так говорить начистоту.
 — Вы не понимаете! Хорошо, тогда я объясню: я не стану отказываться от всего, что связывают с моим именем. Ведь я Бартоломью Бронзини, ожившая мечта миллионов американцев, богатых и бедных.
 — Эти люди тоже американцы, — возразил Исудзу, показывая на марширующих пикетчиков. — Но они не называют вас героем.
 — Потому что они считают, что я их предал. Но я не стану этого делать.
 Все, с меня довольно, — решительно сказал Бронзини и взялся за руль мотоцикла.
 — Шварценеггер снимется за меньшие деньги, — бросил ему вслед Исудзу, и, наверное, сделает это лучше.
 — Ну и договаривайтесь с этим олухом из Шварцвальда, — огрызнулся Бронзини.
 — Так мы и сделаем. А гонорар заплатим ему из денег, которые вы выплатите нам по судебному иску.
 Уже закинув одну ногу, чтобы влезть в седло, Бронзини так и застыл на месте. Казалось, что он вдруг решил изобразить собаку, которая после долгого воздержания решила облегчиться у ближайшего столба.
 От одной только мысли, что Шварценеггеру заплатят из его собственного кармана, Бронзини так и передернуло. С явной неохотой он опустил ногу и вернулся к невозмутимо поджидавшему его японцу. На обычно непроницаемом лице Джиро Исудзу промелькнуло что-то, весьма похожее на удовлетворение.
 — Теперь вы понимать?
 — Похоже, мы с вами не сработаемся, Джиро.
 — Наш офис в этом отеле. Нужно идти туда — много телефонных звонков, много работы, если мы хотим, чтобы съемки начались по графику. — У Джиро это слово выходило как «си-омки».
 Бронзини посмотрел в сторону демонстрантов, окруживших вход.
 — Мне никогда еще не приходилось прорываться через пикеты.
 — Тогда мы использовать задний ход. Пойдемте.
 Джиро Исудзу двинулся к гостинице, вслед за ним потянулась остальные японцы. Бронзини еще раз поглядел на пикетчиков, настолько увлеченных выкрикиванием лозунгов, что от их внимания ускользнуло столь близкое соседство с объектом их претензий.
 Не привыкший отступать, когда ему брошен вызов, Бронзини решил, что попытается их урезонить. Он уже направился к пикетчикам, как вдруг один из них, здоровенный детина, заметил его.
 — Эй, а вот и он! — закричал этот человек. — Стероидный Жеребец собственной персоной. Бронзини!
 Со стороны толпы послышались свист и улюлюканье.
 — Уууу! — кричали оттуда. — Бронзини, убирайся обратно в Японию!
 — Выслушайте же меня! — попытался перекричать их Бронзини, но его голос потонул во всеобщем шуме. Пикетчики — члены Международного Союза Кинематографических Работников — истолковали гневное выражение лица Бронзини по-своему.
 — Слышали, как он нас назвал? — с негодованием прокричал кто-то.
 Это выкрик оказался последней каплей. Толпа двинулась на вперед.
 Бронзини остановился и сложил руки на груди. Он не двинется с места. В конце концов, на что они способны?
 Как выяснилось секундой позже, самое большее, на что хватило пикетчиков, это окружить его плотной кричащей толпой.
 — Долой Бронзини! У бамбино-колосса оказались глиняные ноги!
 — Послушайте же! — кричал Бронзини. — Я просто хочу обсудить с вами все это. Думаю, мы могли бы прийти к компромиссу.
 Он ошибался. Никто его и не слушал. К гостинице уже подъезжали телеоператоры, чтобы запечатлеть, как знаменитого Бронзини взяли в заложники три десятка демонстрантов, вооруженных одними плакатами.
 Увидев, что их снимают, один из пикетчиков крикнул: «Вот, глядите!», и с силой хлопнул Бронзини своим транспарантом. Деревянная ручка, ударившись о плечо актера, переломилась пополам. Он почти не почувствовал удара, но дело было не в этом. Суровое детство Бартоломью Бронзини прошло в итальянском квартале, где подставивший другую щеку мог легко поплатиться жизнью.
 Поэтому Бронзини уложил обидчика мощным ударом справа.
 Демонстранты, ошалев, яростно бросились вперед, и Бронзини не замедлил ответить ударом на удар. Один за другим он укладывал своих противников на асфальт перед гостиницей. Его типично итальянское лицо исказила ухмылка вот это то, что надо. В драке Бронзини чувствовал себя, как рыба в воде.
 Тем не менее, расквасив очередной нос, он засомневался, на чьей стороне будет, в конечном итоге, перевес.
 Все его сомнения разрешились, когда из фойе на улицу высыпала толпа японцев. Часть из них, очевидно, телохранители, услышав возбужденные крики Джиро Исудзу, вытащила из-за пазухи пистолеты.
 — Остановите их! — верещал Исудзу. — Защищайте Бронзини! Живо!
 Телохранители бросились вперед, и толпа моментально обрушилась на них.
 Бронзини попытался прорваться вперед, но противников было слишком много. Он схватил одного из пикетчиков за горло, и в этот момент прозвучал выстрел.
 Человек, которого железной хваткой держал Бронзини, дернулся и обмяк. Когда, упав, он ударился об асфальт, в голове у него что-то хрустнуло.
 — Какого дьявола! — завопил Бронзини. — Кто стрелял? Кто это был?
 Ответ он получил через несколько секунд, когда, почувствовав, что кто-то тянет его за ремень, обернулся, и увидел одного из телохранителей-японцев. — Пусти, — рявкнул Бронзини. — Не видишь, он тяжело ранен!
 — Нет, идите за мной.
 — Я сказал пус...
 Бартоломью Бронзини так и не успел договорить, потому что земля и небо внезапно поменялись местами, и он понял, что лежит на спине. От резкого удара у него перехватило дыхание, и Бронзини подумал, что наверняка схлопотал шальную пулю. Затем, под звуки не прекращающихся выстрелов, его приподняли и потащили в сторону поджидавшего их микроавтобуса, который тут же понесся прочь от гостиницы.
 — Что это было? — ошеломленно спросил он у нависавшего над ним Джиро Исудзу.
 — Дзюдо. Так было нужно.
 — Твою мать...




 Глава 4


 Когда Римо добрался на такси до своего обиталища в городке Рай, штат Нью-Йорк, уже светало.
 Расплачиваясь, он вручил водителю хрустящую стодолларовую бумажку.
 — С Рождеством, — сказал Римо. — Сдачи не надо.
 — Эй, тебе тоже счастливого Рождества, приятель. По-моему, ты неплохо запасся к празднику.
 — Да нет, просто с меня не требуют отчета о расходах на службе.
 — Все равно спасибо, — поблагодарил, отъезжая, водитель.
 В Рае снегопада не было. Буря, засыпавшая снегом все северо-западные штаты, прошла здесь днем раньше. Тротуары уже вычистил маленький бульдозер, оставивший кое-где характерные отпечатки гусениц.
 Однако дорожка, по которой нужно было пройти Римо, все еще лежала под слоем снега.
 Задержав дыхание, Римо поставил ногу на корку, образовавшуюся поверх сугроба. Его руки, казалось, слегка приподнялись, как будто наполнившись каким-то легким газом, вместо обычной плоти и крови.
 Римо шел по тонкому слою наста, ни на миллиметр не проваливаясь внутрь.
 Он чувствовал себя не тяжелее перышка. Да он и в самом деле был перышком он думал и действовал так же, как оно, и поэтому покрывавшая снег корка реагировала на него не больше, чем на клочок пуха.
 Когда Римо вошел в дом, на лице у него появилось выражение, которое бывает обычно у людей, весь вечер шлепавших в носках по грязи, а вовсе не удовлетворение человека, только что справившегося с фактически непосильной задачей.
 Даже тот факт, что впервые после своего вступления в организацию он мог вернуться не в отель, а в свой собственный дом, не подняло Римо настроения.
 В гостиной, щеголявшей голыми стенами, из мебели был только широкоэкранный телевизор, и перед ним на полу две соломенных циновки.
 Почему-то, эта обстановка не выглядела домашней.
 В спальне, куда направился Римо, тоже было почти пусто. В одном из углов на полу был расстелен матрас, а его личный гардероб, состоявший из шести пар штанов и нескольких черных и белых маек, лежал, аккуратно свернутый, в шкафчике. Кроме этого, под пустой вешалкой валялось несколько пар итальянских кожаных мокасин ручной работы.


* * *

 Из второй спальни доносились монотонные, протяжные, словно крики диких гусей осенью, звуки.
 — Грррррхммм!
 — Хнннннкккк!
 Храпит, подумал Римо.
 Спать ему не хотелось совсем, поэтому, развернувшись, Римо направился к двери.
 Несколько минут спустя, в круглосуточной аптеке, он поинтересовался у продавщицы, принимают ли здесь кредитные карточки, и, когда та кивнула, направился прямо к полке с рождественскими украшениями. Такое количество гирлянд, мишуры и леденцов на палочке за один раз было явно не унести, поэтому Римо просто взялся обеими руками за полку и потянул на себя.
 Раздался громкий треск.
 Держа в руках полку, он подошел к кассе.
 — О Господи! — охнула продавщица.
 — Запишите все это мне на карточку, — попросил Римо бросая на стойку пластиковый квадратик.
 — Вы сломали полку!
 — Точно. Прошу прощения. Добавьте это к счету.
 Выйдя на улицу, Римо положил полку на крышу своего Бьюика и, открыв багажник, ссыпал свертки внутрь. Затем он засунул полку сбоку, рядом с пустыми канистрами, и сел за руль.
 Следующую остановку он сделал у огороженного участка, рядом с которым виднелась вывеска «Подержанные автомобили. Рождественские елки. Распродажа».
 Торговля еще не началась, так что у Римо было достаточно времени, чтобы внимательно осмотреть товар. Первая симпатичная елка была слишком высока для его гостиной, когда он взялся за вторую, в руках осталась горсть сухих иголок.
 Перепробовав все имевшиеся в наличии елки, Римо пришел к заключению, что если подержанные автомобили здесь в таком же состоянии, то водители вскоре начнут вымирать, как динозавры.
 — Да, в наши времена никто уже не уважает Рождество, — проворчал Римо, поднимая, одно за другим, деревья, и резким движением обрывая ветки.
 Уходя, он оставил записку: «Слишком увлекся благодаря царящей здесь праздничной атмосфере. Извините. Можете прислать счет». Ни имени, ни адреса в записке указано не было.
 После этого возмущенный Римо отправился на поле для гольфа, раскинувшееся прямо у него за домом. Пробираясь сквозь еловую поросль, он выбрал молодое деревце, и, присев на корточки, принялся ощупывать рядом с ним землю, чтобы понять, в какую сторону идут корни. Как только обнаруживалось слабое место, Римо ребром ладони перерубал корень.
 Когда он закончил, вырвать елку из промерзшей земли было ничуть не труднее, чем сорвать ромашку. Положив деревце на плечо, как заправский лесоруб, Римо пошел к дому. Мастерски затащив свою ношу через дверь, он ухитрился потерять всего три иголки.
 Елку Римо поставил в углу. Несмотря на отсутствие опоры, дерево стояло прямо — он специально расправил торчащие во все стороны корни, образовавшие естественную подставку.
 Сходив к машине за украшениями, Римо принялся не торопясь наряжать елку. После двух часов кропотливого труда напряжение начало постепенно спадать с его лица, и в уголках глубоко посаженных глаз появилось что-то вроде веселого удовлетворения. Еще минута, и Римо стал бы насвистывать «В лесу родилась елочка...»
 Однако этому моменту так и не суждено было наступить.
 Доносившиеся из спальни звуки внезапно стихли, как будто издававшая их стая простуженных гусей все-таки улетела на юг. Потом зашуршал шелк, и, наконец, послышался тихий, едва различимый шорох сандалий.
 В комнату просунул голову ни кто иной, как Чиун, Правящий Мастер Синанджу. Взгляд его остановился на стройной, мускулистой спине ученика и приемного сына, и в глубине светло-карих глаз промелькнуло удовлетворение.
 Римо вернулся. Было приятно снова видеть его дома.
 Но тут Чиун заметил, чем был занят его ученик.
 — Тьфу, — сплюнул он. — Судя по всему, настал очередной День Иисуса.
 — Это называется Рождество, — бросил, не оборачиваясь, Римо, — и у меня как раз появилось праздничное настроение, пока ты не встрял со своими замечаниями.
 — Встрял?! — возмущенно воскликнул Чиун. — Ничего я не встревал, что бы ты не имел под этим в виду.
 Мастер Синанджу был уже не молод, юным оставался лишь его взгляд. Чиун был низенький азиат, почти совсем лысый, только над ушами свисали длинные седые пряди, а на подбородке красовалась клочковатая борода. На Мастере Синанджу было желтое шелковое кимоно, длинные рукава которого скрывали сцепленные на животе руки.
 — Я не встревал, — повторил Чиун, когда Римо, не обращая на него внимания, снова повернулся к елке и начал развешивать на ветках мишуру.
 Ответа не последовало.
 — Деревьям место на улице, — не унимался Чиун.
 Римо устало вздохнул.
 — Это рождественская елка, и она должна стоять в доме. Так что, если ты не собираешься мне помогать, лучше отойди. Скоро будет первое Рождество, которое мы справим в новом доме, и я собираюсь его отпраздновать, с тобой или без тебя.
 Чиун, казалось, призадумался.
 — Это дерево напомнило мне о его величественных собратьях, украшающих склоны холмов в моей родной Корее, — наконец заметил он. — Да, пахнут они очень похоже.
 — Тогда за работу, — смягчившись, предложил Римо.
 — И эту красоту ты загубил ради своей варварской церемонии, — сурово добавил Чиун.
 — Если ты будешь и дальше продолжать в том же духе, тогда под деревом никаких подарков для тебя не окажется.
 — Подарки? — оживился Чиун. — Для меня?
 — Ага. Таков обычай. Я кладу подарки для тебя, а ты — для меня.
 Чиун с интересом заглянул под елку. Подарков не было.
 — А когда это произойдет? — спросил он.
 — Что?
 — Когда там появятся подарки?
 — В сочельник, то есть в воскресенье вечером.
 — А ты их уже купил? — недоверчиво поинтересовался Чиун.
 — Ну, не совсем, — загадочно ответил Римо.
 — У меня для тебя подарков нет.
 — Что ж, времени осталось еще достаточно.
 Прищурившись, Чиун с нескрываемым интересом уставился на Римо, сосредоточенно наряжавшего елку.
 — Последние несколько лет тебя не так уж интересовала эта рождественская дребедень, — заметил он.
 — За последнее время мне впервые пришлось убить Санта-Клауса.
 — Ага! — проговорил Чиун, со значением поднимая украшенный длинным ногтем палец. — Наконец-то мы подобрались к сути дела.
 Римо решил промолчать. Он вынул из коробки связку колокольчиков и теперь старательно очищал ее от налипших упаковочных стружек.
 — Кхм, насчет твоего задания, — Чиун решил зайти с другой стороны. Все прошло успешно?
 — Он мертв, если ты хотел узнать именно это, — отозвался Римо, и, пригнув верхушку елки, нацепил на нее колокольчики. Когда он отпустил руки, комната наполнилась веселым перезвоном.
 — Да, для человека, который отплатил негодяю за смерть стольких детей, ты выглядишь не слишком счастливо.
 — Убийца и сам был еще ребенком.
 Чиун чуть не поперхнулся от изумления.
 — Нет! Ты просто не мог убить ребенка! Это против всех правил, которые я пытался тебе привить! Дети священны. Скажи же, что я ослышался, Римо.
 — Убийца был ребенок душой, а не телом.
 — А, один из миллионов слабоумных, населяющих Америку! Печальная история. Думаю, все дело в том, что люди здесь пожирают в бесчисленных количествах гамбургеры. Они явно разрушают мозговые клетки.
 — Мне так хотелось убить этого парня, что я стал сам себе противен.
 — В твоей работе нет места ненависти. Ты просто должен своевременно и эффективно, как и подобает профессионалу, избавлять императора от врагов. — Я сделал все правильно. Это была легкая смерть.
 — Но ты-то отнесся к этому не так легко!
 Отложив коробку с украшениями в сторону, Римо уселся на циновку. Тихо, но все еще взволнованно, он рассказал Мастеру Синанджу обо всем, что произошло предыдущей ночью. Закончив, он спросил:
 — Как ты считаешь, я поступил правильно?
 — Когда тигр из простого хищника становится людоедом, — глубокомысленно проговорил Чиун, — его нужно выследить и уничтожить.
 — Тигр осознает смысл своих поступков. А насчет того парня я вовсе в этом не уверен.
 — Если молодой тигр убивает ребенка, с ним нужно сделать то же самое, что и со взрослым. Не важно, понимал ли он, что творит, или нет, ведь тигр уже почувствовал вкус крови, и воспоминание об этом будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Точно так же, как и этот несчастный слабоумный. Он совершил тяжкий грех. Некоторые люди не стали бы судить его слишком строго, но дело вовсе не в этом. Он вкусил крови, так что самым лучшим выходом было выпустить его душу на свободу, чтобы она смогла вернуться на землю в другом воплощении, и отплатить за все свои прошлые прегрешения.
 — Послушать тебя, так ты просто Второй Мессия.
 — Надеюсь, ты хотел сделать мне комплимент.
 — Напрасно надеешься.
 — Тогда мне не остается ничего иного, как считать твои слова оскорблением, — резко бросил Чиун, — и оставить тебя, предпочитающего кромешную тьму свету подлинной мудрости, влачить свое жалкое существование.
 Произнеся эту обличительную речь, Мастер Синанджу одним движением поднялся на ноги и прошествовал обратно в спальню. Он с такой силой захлопнул за собой дверь, что волосы Римо взметнулись вверх. Как ни странно, хотя движение было резким, дверь закрылась почти беззвучно.
 Римо вернулся к прерванному занятию, но на душе у него было неспокойно.
 Внезапно зазвонил телефон, и ему пришлось снять трубку.
 — Римо, мне нужно с тобой увидеться, — Таким кислым тоном мог говорить только Харолд У. Смит, глава КЮРЕ и непосредственный начальник Римо.
 — Разве вы не хотите получить отчет по последнему заданию?
 — Нет, ведь если бы все сорвалось, ты бы уже позвонил мне сам.
 — А вы не можете предположить, что ошиблись?
 — У меня есть значительно более важная проблема. Прошу тебя, немедленно приезжай в Фолкрофт.
 — Мы с Чиуном будем там через полчаса.
 — Нет, — поспешно проговорил Смит. — Приезжай один. Я не хочу, чтобы Чиун участвовал во всем этом.
 Дверь, ведущая в спальню старого корейца, внезапно распахнулась, и на пороге показался сам Мастер Синанджу. Судя по его лицу, Чиун обиделся.
 — Я все слышал, — громко объявил он.
 — По-моему, вы вляпались, Смитти, — заметил Римо.
 Харолд Смит тяжело вздохнул.
 — Близится срок обновления контракта, и мне хотелось избежать преждевременного торга.
 — Торг никогда не бывает преждевременным, — заявил Чиун, повысив голос, чтобы на другом конце провода его тоже услышали.
 — Ты что, говоришь по громкой связи? — недовольно поинтересовался Смит.
 — Нет. Но ты же знаешь, обидное слово Чиун расслышит даже с другого берега Атлантического океана.
 — Значит, через полчаса, — сказал Смит. — До встречи.
 — Этот человек с каждым днем становится все невыносимее, — надменно проговорил Чиун.
 — И что ты собираешься из него вытянуть на этот раз? Снова Диснейленд?
 Или, может быть, тебе не дает покоя годовой доход Рокфеллера?
 — Наши переговоры по поводу Диснейленда потерпели неудачу.
 — Нет, только не это! — в притворном ужасе вскричал Римо.
 — Смит утверждает, что теперешний владелец не собирается расставаться со своей собственностью, — с горечью сказал Чиун. — Тем не менее, я оставляю за собой право продолжить этот разговор. Слишком долго я помогал тебе справляться с работой, не получая должного вознаграждения.
 — А я думал, что мы с тобой, как ты любишь выражаться, равноправные компаньоны.
 — Да, но это должны знать только мы с тобой. К Смиту это не имеет ни малейшего отношения. Когда речь заходит о подписании контракта, я выступаю в роли Мастера, а ты — всего лишь мой ученик. Я пытался донести это до императора Смита, но тщетно. Он, все-таки, потрясающий тугодум.
 — Именно поэтому ты и не поехал со мной в Провиденс?
 — Может быть. Если бы ты позорно провалил задание, мои переговоры могли бы сдвинуться с мертвой точки. Тем не менее, глупо держать на тебя зло за этот неожиданный успех. Уверен, ты сделал это не нарочно.
 — Очень мило с твоей стороны, но у меня действительно такое чувство, как будто я потерпел неудачу.
 — Можно тебя процитировать в беседе со Смитом?
 — Делай что угодно, — ответил Римо. — Я ухожу.
 Мастер Синанджу поспешно засеменил за ним.
 — А я собираюсь пойти с тобой, — сообщил он. — Как знать, может быть, Смит решил поручить тебе такое задание, что станет умолять меня о помощи.
 Разумеется, за соответствующее вознаграждение.
 Уже стоявший в дверях, Римо бросил тоскливый взгляд на наполовину украшенную елку. Он не подозревал, что сможет вернуться только когда иголки уже засохнут и осыплются.


* * *

 Когда Бартоломью Бронзини вышел из полицейского участка в Юме, его молчание не предвещало ничего хорошего. Вслед за ним, возглавляемые Джиро Исудзу, в дверях показались трое адвокатов из Корпорации Нишитцу.
 Спустившись по лестнице, Исудзу повернулся к Бронзини и сообщил:
 — Полиция теперь не беспокоить. Не хотят потерять доход от съемки. И потом, мы обещали использовать в съемках полицейских.
 — Почему ты все время затыкал мне рот? Я хотел им все рассказать.
 — Нет необходимости. Теперь ситуация под контролем. Полиция обвинять пикетчиков. — Постой, но я ведь тоже принимал участие в этой заварушке. Я расквасил им носы. По крайней мере, я виноват в случившемся ничуть не меньше, чем они.
 И потом, какого дьявола ты приказал своим идиотам открыть огонь?
 — Вам грозить опасность.
 — Черта лысого! Я укладывал их наплаво и нарево — то есть, я хочу сказать, направо и налево.
 — Действовать, чтобы спасать вашу жизнь. Кроме того, предотвратить демонстрацию.
 — Они имели полное право выступить с протестом. Америка — свободная страна.
 — Но съемки ведет Япония. Нельзя публичный скандал — мешать работе.
 — Нельзя публичный скандал! — передразнил Бронзини. — Четверо пикетчиков убиты, и ты надеешься, что это не попадет на первые полосы?
 — Полиция обещала приостановить дело, пока мы не снимем фильм.
 — Что? Но вы же не надеетесь замять эту историю насовсем?
 — Не надо насовсем. На две недели.
 — Две недели? — взревел Бронзини. — Так вот за сколько вы планируете закончить съемку? Мать вашу, это же невозможно. Прошу прощения, но я не помню, как это будет по-французски.
 — Сначала мы делать натурные съемки, — объяснил Исудзу. — Разбиваться на девять групп, все работаем одновременно. Другие актеры прилетать, и подключаться к работе. Так мы укладываться даже в меньшие, чем намечено, сроки. А теперь идемте.
 — Куда это?
 — Надо решить еще одну проблему. Пожалуйста, за нами.
 Японцы погрузились в автобус. Упершись в землю ногами, Бронзини сидел в седле своего «Харли» и ждал, пока они отъедут.
 — Все это чушь. Полный бред, — ворчал он себе под нос.
 Тем не менее, когда автобус тронулся, Бронзини поехал следом за ним по прямым, будто расчерченным по линейке улицам, сначала через центр города, а потом по пыльному шоссе. Они уже приближались к городским окраинам. На горизонте показались очертания далеких Шоколадных гор. Стоявшие на обочине оштукатуренные домики постепенно уступили место бесконечным полям, засаженным салатом — из всех овощей в Юме выращивали в основном только его.
 Вскоре поля сменились пустынным пейзажем, кое-где попадались песчаные дюны, поросшие низкорослым кустарником. Асфальтированное шоссе давно уже кончилось, но автобус, то и дело петляя, продолжал ехать вперед. Интересно, куда мы направляемся? подумал Бронзини.
 Наконец, впереди показался огороженный участок, охраняемый людьми из Нишитцу. В тени одной из дюн стояло несколько полосатых палаток, и Бронзини понял, что перед ним основной съемочный лагерь. Но какого черта они разбили его посреди пустыни?
 Подъехав к палаткам, автобус остановился рядом с кучкой джипов, украшенных эмблемой Нишитцу.
 — В чем дело, Джиро? — потребовал объяснений Бронзини, спрыгивая на землю.
 — Базовый лагерь для съемки.
 — Неужели? Не слишком ли далеко вы забрались?
 — Мы будем снимать в пустыне.
 — Что?! — только и смог выдавить из себя Бронзини. — Неужто вы собираетесь залить все белой краской, и притвориться, что это снег? Вот что, этот фокус не пройдет. И я не потерплю идиотских картонных декораций. Съемки будут в городе, на настоящих улицах с настоящими домами, а в массовке будут участвовать настоящие жители. В моих фильмах все должно быть только подлинное.
 — В финале картины действие происходит в пустыне. Мы снимем это здесь.
 — Одну минутку, — поднял руку Бронзини. — Одну минуточку. Я хотел бы взглянуть на сценарий.
 — Сценарий послан вчера. Вы не получать?
 — Он у моего агента.
 — А, — кивнул Джиро. — Я сейчас, пожалуйста.
 Подойдя к одному из фургонов, он залез внутрь, и вскоре вернулся со сценарием. Бронзини тут же выхватил папку, и взглянул на обложку. Сквозь затянутое прозрачной пленкой окошко виднелось название: «Красное рождество».
 — Как? А что случилось с «Джонни и Рождественским духом»?
 — При переработке название поменяли.
 Бронзини принялся судорожно перелистывать страницы, пока не добрался до диалога с участием его героя, Мака. Первая же фраза, попавшаяся ему на глаза, звучала так: «Хрен вам, коммунисты, ублюдки, безбожники!»
 — Да это же не мой сценарий! — взревел Бронзини.
 — Это переработанный вариант, — спокойно ответил Исудзу. — Имена героев те же. Поменялись отдельные детали.
 — Но где же Джонни, мальчишка? Здесь нет ни одной его реплики.
 — Тот герой умирать на странице восемь.
 — Умирает? Да это же центральный персонаж всего фильма! А человек, которого играю я, всего лишь катализатор, позволяющий раскрыть его образ, не унимался Бронзини, тыча пальцем в страницу. — А это что еще за дрянь?
 Какая к черту танковая атака?
 — Джонни погибать в танковом бою. Очень героический, очень грустный эпизод. Он защищать родину от китайских захватчиков. — Этого в моем сценарии тоже не было.
 — Сюжет стал лучше. Теперь фильм о нападении Красного Китая на Юму.
 Действие происходит в сочельник. Много мишуры, рождественских песен. Очень хорошая история об американском рождестве. Будет очень красиво.
 Бронзини не верил собственным глазам. Он как раз смотрел на страницу сценария, где горожане, распевающие праздничные песенки, гибнут под натиском китайских боевиков, забрасывающих толпу гранатами.
 — Черт бы вас всех побрал! Почему бы просто не назвать фильм «Гранди-4», и спокойно разъехаться по домам?
 — Нишитцу не владеть правами на Гранди. Мы пытались заключить сделку, но владелец отказаться продать. Очень важно, чтобы в этом фильме у вас не было головной повязки. Иначе они подавать в суд.
 — Можете не дергаться, я все равно не стану сниматься в этой тошнотворной картине. Если бы я хотел выпустить «Гранди-4», то с ними бы и подписал контракт. Ясно?
 — Вы соглашаться на Рождественскую историю. Мы снимать ее.
 — Не дождешься, узкоглазый.
 Непроницаемое до этого лицо Джиро Исудзу дернулось.
 Опомнившись, Бронзини примирительно поднял руку.
 — Ну ладно, ладно, беру свои слова обратно. Прошу прощения. Мне не стоило так раздражаться, но ведь мы договаривались совсем о другом.
 — Вы подписать контракт, — вкрадчиво напомнил ему Исудзу. — Если что-то вас что-то не устраивать, обсудите завтра с адвокатом. А сегодня вам нужно говорить с индейским вождем. Вы убедить его, чтобы он разрешил снимать в долине.
 — С каким вождем?
 — Нужное место в индейской резервации. Снимать только там. Вождь соглашаться, только если вы попросите лично. Мы ехать на встречу с ним сейчас.
 — Да-а, с каждой минутой это становится все увлекательней и увлекательней.
 — Рад, что вы так говорите. Чтобы не выбиться из графика съемки, мы должны сотрудничать.
 Увидев, как Бартоломью Бронзини в изнеможении прислонился к автобусу, упираясь лбом в разогревшийся на солнце металл и закрыв глаза, Джиро Исудзу улыбнулся.
 — И как я только влип в эту историю? — глухо проговорил он. — Я, первый среди мировых кинозвезд!
 — Нишитцу вскоре стать первой среди всех корпораций мира, — заметил Исудзу. — С нами вы добьетесь новой, еще большей популярности. Американская публика в вас не нуждаться. Так вы поговорите с вождем?
 — Хорошо, хорошо. Я всегда делаю то, что обещал, будь то на словах, или на бумаге.
 — Нам это известно.
 — Уж в этом-то я не сомневаюсь. Но как только я доберусь до телефона, то первым делом уволю своего агента.




 Глава 5


 Большинство новорожденных бывают розового цвета. Изредка попадаются совсем уж красные. Доктор Харолд У. Смит родился, скорее, синюшным. То, что у мальчика были синие глаза, врача, принимавшего роды, удивило не сильно. В конце концов, у всех новорожденных детей, как и у котят, глаза поначалу синие. Сложнее дело обстояло с цветом кожи. Только что появившийся на свет Харолд Смит — а этот достойный джентльмен получил докторскую степень лишь значительно позднее, что бы там ни говорили его немногочисленные друзья был абсолютно синего цвета.
 Акушер в вермонтской больнице сообщил матери Смита, что ее ребенок больше всего похож на синие летние сумерки. В ответ миссис Натан Смит вежливо заметила, что, насколько ей известно, все новорожденные плачут, и, со временем, она уверена, характер у ее маленького Харолда станет более жизнерадостным.
 — Я вовсе не хотел сказать, что он склонен к меланхолии, — заявил доктор. — По правде говоря, это один из самых воспитанных детей, которых мне доводилось видеть. Я имел в виду физическое состояние ребенка.
 Миссис Смит непонимающе уставилась на акушера.
 — У вашего сына небольшой порок сердца. Такое случается достаточно часто. Не вдаваясь в физиологические подробности, можно сказать, что его сердце работает не на полную мощность, и, в результате, в кровь поступает недостаточное количество кислорода. Вот от этого кожа мальчика и выглядит слегка синеватой.
 Выслушав тираду доктора, миссис Смит перевела взгляд на маленького Харолда, уже сосавшего палец, и решительно пресекла это невинное занятие.
 Через секунду малыш, не менее решительно, снова засунул палец в рот.
 — А я думала, это мне кажется из-за освещения, — сказала миссис Смит. Он что, умрет?
 — Что вы, конечно нет, — поспешил заверить ее доктор. — А кожа уже через несколько недель может побелеть.
 — Какой позор! Впрочем, этот цвет подходит к его глазам.
 — Новорожденные все голубоглазые, так что не особенно рассчитывайте, миссис Смит, что они останутся у Харри такими синими навсегда.
 — У Харолда. Харри, по-моему, звучит немного... простецки. Вы не находите, доктор?
 — Гм, пожалуй, да, миссис Смит. Так вот, как я уже говорил, у вашего сына есть нарушения сердечной деятельности. Не сомневаюсь, он вырастет отличным мальчиком, только, прошу вас, не требуйте от него слишком многого.
 Возможно, он будет вяловат, и может отставать в развитии от своих сверстников. Но со временем все выправится.
 — Доктор, я не допущу, чтобы мой сын вырос бездельником, — твердо сказала миссис Смит. Ей снова пришлось вытаскивать у него изо рта палец, но, как только мать отвернулась, Харолд принялся за палец на другой руке. Перед вами наследник одного из самых крупных издателей журналов в нашей стране. Как только мальчик достигнет совершеннолетия, он должен быть в состоянии принять управление делами в свои руки, как это всегда было заведено у Смитов. — Что ж, работа издателя не требует чрезмерного напряжения, — задумчиво проговорил доктор. — Надеюсь, у Харолда все будет в порядке.
 Он похлопал миссис Смит по костлявому колену, от каковой фамильярности эту матрону едва не передернуло, хотя из вежливости она и не показала виду, и отправился восвояси, мысленно благодаря судьбу за то, что ему не пришлось родиться таким же, как Харолд У. Смит.
 Раздавшийся у него за спиной легкий шлепок заставил доктора вздрогнуть — миссис Смит снова застала Харолда за сосанием пальца.
 Уже через несколько дней глаза Харолда Смита поблекли и стали серыми, но кожа все еще оставалась синеватой. Наконец, когда мальчику шел уже второй год, в результате ежедневных упражнений, на которых настаивала его родительница, кожа Харолда приобрела более естественный оттенок. То есть, по сравнению с тем, что было. Миссис Смит была так довольна его мертвенно-бледным цветом лица, что не пускала сына на улицу, дабы ее старания не пропали даром.
 Харолд Смит, вопреки семейной традиции, так никогда и не занялся издательским делом. Началась Вторая Мировая война, и его призвали в армию.
 Начальство сразу отметило способность Смита к отстраненному, беспристрастному анализу, и вскоре он попал в Управление Стратегической Разведки, работавшее на европейском театре военных действий. Когда война закончилась, Смит перешел в только что созданное Центральное Разведывательное Управление, где и проработал все шестидесятые, занимая неприметную должность в канцелярии, пока тогдашний молодой президент не основал КЮРЕ, всего за несколько месяцев до того, как погиб от руки наемного убийцы.
 Созданная первоначально для эффективной, не ограничивающейся рамками конституции борьбы с преступностью, за двадцать с лишним лет своего существования КЮРЕ превратилась в секретную службу, защищающую Америку от любой, внутренней или внешней угрозы. Имея в своем распоряжении неограниченные финансовые и технические возможности, Смит занимал пост первого, и пока единственного руководителя организации. Вот уже много лет он управлял своим детищем из невзрачного офиса в санатории «Фолкрофт», который являлся одновременно прикрытием и мозговым центром всей КЮРЕ.
 В его кабинете стояли все те же стол и кожаное кресло, что и двадцать лет назад. Один президент сменял на своем посту другого, суперкомпьютеры, надежно спрятанные в подвале здания, несколько раз заменяли на более мощные, однако Смит, казалось, так и сидел все это время у себя в комнате, словно набальзамированная и привинченная к креслу мумия.
 Если бы в руководителе КЮРЕ можно было заподозрить хоть какой-то интерес к веяниям моды, то сторонний наблюдатель вполне мог подумать, что Смит специально подобрал себе серый костюм-тройку под цвет волос и глаз. На самом же деле, он был по своей природе бесцветной и прозаической личностью, и носил серое, потому что считал, что этот цвет подходит к его характеру, каким бы тот ни был.
 Тем не менее, кое-что в его облике все же поменялось. С годами юношеская бледность исчезла, и, поскольку болезнь сердца постепенно обострялась, теперь кожа Смита выглядела, как будто ее слегка натерли графитным порошком.
 Любой другой человек с лицом серого цвета выглядел бы по-дурацки, однако Смиту, как ни странно, это скоре даже шло. Никто и не подозревал, что эта особенность явилась следствием врожденной болезни сердца, точно так же, как невозможно было даже предположить, что Смит — второй после президента Соединенных Штатов человек, если судить по сосредоточенной в его руках власти.
 Однако, несмотря на все это, сегодня для Смита был страшный день. Дело было вовсе не в огромной ответственности, лежавшей на его костлявых, похожих на вешалку для пальто плечах. С этой точки зрения Смит был фактически бесстрашен. Доктор боялся неизбежного визита Мастера Синанджу, с которым они вели переговоры по поводу заключения очередного контракта. Этот ежегодный ритуал отнимал у Смита больше жизненных сил, чем если бы доктор вдруг решил принять участие в соревнованиях по тяжелой атлетике.
 Поэтому, когда Смит услышал за дверями своего кабинета шум поднимающегося лифта, он окинул комнату беспокойным взглядом, словно ища, куда бы спрятаться. Через мгновение дверь открылась, и доктор вцепился руками в край стола так, что пальцы его побелели.
 — Мое почтение, император Смит, — важно поприветствовал его Чиун. Лицо старого корейца было испещрено причудливой сетью морщин, складывавшихся в строгий, аскетический узор.
 Смит неуклюже поднялся из-за стола.
 — Мастер Чиун, Римо, — проговорил он своим обычным тоном, наводившем на мысль о лимонной кислоте, — доброе утро.
 — Интересно, что же в нем доброго? — проворчал Римо, усаживаясь на кушетку. Чиун лишь поклонился, и Смит снова сел за стол.
 — Насколько мне известно, у вас есть задание для Римо, — начал Чиун издалека.
 — Верно, — кашлянув, подтвердил Смит.
 — Ему будет полезно заняться сейчас каким-нибудь делом, ведь он в любую минуту может впасть в апатию. Вернуться в то состояние, в котором пребывал все время, пока я не взвалил на себя этот неблагодарный труд и начал учить его искусству Синанджу.
 — Гм, да-да. В общем, задание, о котором я говорю, не совсем обычное.
 Светло-карие глаза Чиуна сузились. Смиту было знакомо выражение его лица — оно означало, что Чиун почуял возможность поживиться.
 — Возможно, вы уже слышали отчет Римо о последнем задании, — начал Чиун.
 — Насколько я понял, все прошло благополучно.
 — Мне пришлось убить Санта-Клауса, — ворчливо заметил Римо.
 — Это тебе и было поручено, — заверил его Смит.
 — Ага, — с жаром откликнулся Римо. — Вы и представить себе не можете, с каким нетерпением я ожидал такой возможности. Мне хотелось свернуть ему шею!
 — Римо, — Чиун был явно шокирован. — Такое впечатление, что ты говоришь о цыпленке, а не о личном враге императора. Смерть — дар, который следует преподносить с должным почтением.
 — Я уложил его ударом в сердце. Казалось, я просто избавился от него, как от какой-нибудь собаки.
 — Все враги Америки — не что иное, как бешеные псы, — презрительно фыркнул Чиун. — И погибать они должны именно как собаки.
 — Так уж случилось, что я люблю собак, — сказал Римо. — А в этот раз у меня вообще было такое чувство, будто я утопил щенка. Кстати, еще одно правило, Смитти: с сегодняшнего дня я не работаю в Рождественскую неделю, и на Пасху тоже. А то в следующий раз вы заставите меня гоняться за Пасхальным Кроликом.
 — А что натворил этот мерзкий грызун теперь? — серьезным тоном осведомился Чиун, но ответа не получил.
 Смит еще раз прокашлялся.
 — Задание, о котором я говорю, не предусматривало никаких убийств. — Плохо, — угрюмо заметил Римо. — Я ведь все еще жажду его крови. Или, по крайней мере, чьей-нибудь еще.
 — Не обращайте на моего ученика внимания, О Император. Каждый раз в это время года на него нападает такое настроение.
 — У меня было трудное детство. Можешь подать на меня по этому поводу в суд.
 Чиун с достоинством уселся попрямее.
 — Поскольку последнее задание Римо прошло без осложнений, я не вижу никаких причин, чтобы сопровождать его на этот раз, — проговорил он, наблюдая, какое впечатление произведет этот искусный гамбит на обычно непроницаемого Харолда Смита.
 Смит взглянул на него с явным облегчением, что заставило Чиуна нахмуриться.
 — Рад это слышать, Мастер Чиун, — сказал доктор. — Как раз это задание весьма деликатного свойства, и ваше присутствие могло значительно все осложнить.
 Тонкие губы Чиуна сжались. В чем дело? Может быть, Смит таким образом пытался показать, что его не устраивают условия, которые он, Чиун, выдвинул на переговорах? Как же он сможет прокормить родную деревню в следующем году, если участие Мастера Синанджу в новых заданиях не будет являться предметом сделки?
 Наконец Чиун пришел к выводу, что Смит просто блефует.
 — Ваша мудрость непревзойденна, — с преувеличенным подобострастием сказал он. — Ведь если Римо не справится с этим поручением, если с ним случится беда, то я буду наготове и смогу встать ему на замену.
 — Не обращайте внимания, Смитти, — предупредил Римо. — Он пытается запудрить вам мозги.
 — Римо! Я стараюсь ради своей деревни, которая когда-нибудь станет и твоей!
 — Можешь оставить ее себе.
 — Какая дерзость!
 — Пожалуйста, прошу вас! — умоляюще проговорил Смит. — Давайте по порядку. Благодарю вас за вашу готовность принять участие в задании, Мастер Чиун.
 — За соответствующее вознаграждение, — поспешил добавить Чиун.
 Смит понял, что от торгов ему не уйти, и договариваться им придется сейчас.
 — О Диснейленде не может быть и речи, — поспешил объявить он. Владельцы говорят, что не продадут его, сколько бы им не предложили.
 — Поначалу они всегда так говорят, — не сдавался Чиун.
 — Но это был уже третий по счету разговор.
 — Ах, скупердяи! Они пытаются потребовать какую-нибудь несусветную сумму! Не поддавайтесь, о Император! Позвольте мне вести переговоры от вашего имени. Уверен, что мы очень быстро договоримся.
 — Можете попрощаться с Микки-Маусом, — вставил Римо.
 Обернувшись в его сторону, Чиун прошипел:
 — Тсс!
 — Тем не менее, — продолжал Смит, открывая ящик стола, — мне удалось достать бессрочный пропуск в этот парк.
 Взгляд Чиуна смягчился — он был явно доволен. Приблизившись к столу, Мастер Синанджу спросил:
 — На мое имя?
 — В знак нашей дружбы и сотрудничества, — пояснил Смит. — Чтобы наши переговоры в этом году прошли на основе взаимного доверия.
 — Договорились, — кивнул Чиун и схватил протянутый ему пропуск.
 — Неплохо, Смитти! — одобрительно заметил Римо. — Не прошло и двадцати лет, а ты уже кое-чему научился.
 Римо ожидал, что Чиун обрушит на него очередную лавину упреков, однако вместо этого старый кореец помахал полученной бумажкой у него перед носом.
 — Я поеду в Диснейленд! — торжествующе сообщил Чиун. — А ты нет!
 — Вот это да! — с притворной завистью воскликнул Римо.
 — Надеюсь, что выполняя новое задание нашего императора, ты попадешь в суровые, негостеприимные края, — надменно проговорил Чиун.
 — Кстати, — сказал Смит, — я собираюсь послать Римо в пустыню.
 — Самое подходящее место для человека, которому чуждо уважение и доброта! Я порекомендовал бы пустыню Гоби.
 — Нет, я имел в виду Юму.
 — Тем лучше! — торжествующе воскликнул Чиун. — Это, должно быть, такая глушь, что даже я никогда о ней не слышал.
 — Юма находится в штате Аризона, недалеко от мексиканской границы.
 — А что там интересного? — поинтересовался Римо.
 — Кино.
 — Неужели нельзя подождать, пока этот фильм не покажут здесь?
 — Я хотел сказать, что в Юме снимается новая картина. Ты когда-нибудь слышал о Бартоломью Бронзини? Он киноактер.
 — Нет, — ответил Римо. — Я был знаком с Бронзини-клерком, с Бронзини из отдела по продаже дамского белья, и еще одним Бартоломью Бронзини, который работал полотером. Но если ты имеешь в виду актера, я впервые о таком слышу.
 А ты, Чиун?
 — Достопочтенная семья Бронзини подарила миру многих Бартоломью, глубокомысленно изрек тот. — Конечно же, я отлично его знаю.
 — Что ж, ты меня убедил, — оживленно заметил Римо.
 — Это очень серьезно, — прервал их Смит. — Бронзини снимает свой новый фильм в Юме, и у него проблемы с профсоюзом. Съемки финансирует одна японская корпорация, и, таким образом, МеждународныйСоюз Кинематографических Работников остался не у дел. Они, конечно же, вне себя от ярости, но с юридической стороны к японцам никак не придерешься. А вчера между пикетчиками из союза и Бронзини произошла потасовка. Несколько человек были убиты, да и самому Бронзини порядком досталось.
 — Не удивлюсь, если он сам все это и затеял.
 — Так ты знаешь Бронзини? — с удивлением спросил Смит.
 — Нет, лично я с ним не знаком, — признал Римо, — но кое-что о нем читал. Когда Бронзини идет в ресторан, официантам приходится расчищать специальную площадку, чтобы его "я"смогло разместиться без помех.
 — Все это слухи, — отмахнулся Смит, — а мы работаем с фактами.
 Римо привстал с кушетки.
 — По-моему, вся эта история — не наша забота.
 — Пойми, дело очень важное. Съемки такого масштаба требуют многомиллионных затрат. Если фильм им удастся, японцы станут снимать в Соединенных Штатах все новые и новые картины. Если дело раскрутится, то это сможет привести к изменению нашего торгового баланса в отношениях с Японией.
 — По-моему, у меня появилась идея получше. Давайте отошлем обратно их автомобили. Все равно все они похожи, как две капли воды.
 — Расист! — прошипел Чиун.
 — Я вовсе не это хотел сказать, — принялся оправдываться Римо, — но разве это дело входит в нашу компетенцию?
 — Не слушайте его, Император, — вмешался Чиун. — Он просто пытается открутиться от этого несомненно важного задания.
 — Вовсе нет. Если Смит настаивает, я поеду. Никогда еще не присутствовал на съемках. Это должно быть забавно.
 — Превосходно, — сказал Смит. — Твоя задача — присматривать за Бронзини. Ты отвечаешь за то, чтобы с ним ничего не случилось. Может быть, его звезда и клонится к закату, но для миллионов людей он все еще остается символом американского образа жизни. Если Бронзини попадет в переделку, это может привести к весьма неприятным последствиям. Я говорил с президентом, и он согласен, что мы должны заняться этим делом в первую очередь, несмотря на то, что на первый взгляд это выходит за рамки нашей деятельности.
 — О'кей, — пожал плечами Римо. — Могу поработать и телохранителем.
 — На самом деле, — продолжал Смит, — мы договорились, что тебя возьмут в качестве каскадера. Это был самый простой выход, да и киношники очень рады, что нашелся настоящий профессионал, который не побоится пойти против пикетчиков. — Так что, я буду сниматься в кино? — спросил Римо.
 Прежде, чем Смит успел ответить, встрепенувшийся Чиун воскликнул:
 — Римо снимается в кино!
 — Да, — кивнул Смит, и тут же спохватился, но было уже поздно. — В некотором роде.
 Чиун сидел молча, и Смит опять расслабился. Но в этот момент Римо, подойдя сзади хлопнул Мастера Синанджу по плечу.
 — Я буду сниматься в настоящем кино, — ехидно проговорил он, — а ты всего лишь едешь в Диснейленд.
 Словно закутанный в шелка торнадо, Чиун накинулся на Смита.
 — Я требую, чтобы меня тоже взяли на съемки! — завопил он.
 — Это невозможно, — отрезал Смит, бросая яростный взгляд на Римо.
 — Почему? — не унимался Чиун. — Если уж Римо поедет, то я тем более. В конце концов, как актеру ему до меня далеко.
 — Дело вовсе не в актерском мастерстве, — вздохнул Смит. — Римо будет сниматься только в качестве дублера. На экране его фактически не будет видно.
 — Может быть, для Римо это и подойдет. А я настаиваю на одной из главных ролей.
 Смит в отчаянии схватился руками за голову. А ведь все начиналось так удачно...
 — Мастер Синанджу, — устало сказал он, — прошу вас, поезжайте в Диснейленд. Поверьте, я не могу отправить вас на съемки.
 — Почему? Я готов выслушать ваши объяснения, если, конечно, они будут разумными.
 Смит поднял голову. Его лицо, в котором не было ни кровинки, казалось почти таким же серым, как и глаза.
 — Вы можете мне не поверить, но на съемках большинства дорогостоящих фильмов меры безопасности едва ли не строже, чем на секретных военных объектах. Киношники озабочены тем, чтобы конкуренты не смогли воспользоваться их идеями. В наши дни съемки даже самого скромного фильма предприятие с многомиллионными затратами. А прибыли исчисляются цифрами с восьмью нулями. Мне удалось договориться насчет участия Римо, потому что он белый. А вы — кореец.
 — Я ожидал объяснений, а вместо этого слышу какую-то нелепицу. Неужели вы хотите сказать, что кинорежиссеры настроены против корейцев?
 — Нет, я имел в виду, что по вполне очевидным причинам, вы не можете выступать в роле каскадера.
 — По-моему, ничего очевидного здесь нет, — упрямо проговорил Чиун.
 — Римо, пожалуйста, постарайся ему объяснить...
 — Конечно, — с готовностью отозвался тот. — Все очень просто, Папочка.
 Я буду сниматься в кино, а ты поедешь в Диснейленд и будешь общаться там с мышами и утятами.
 — Ну что за логика у этих белых! — возопил Чиун. — Вы оба просто сговорились, чтобы лишить меня заслуженной славы!
 — Ты прав, Чиун, — не стал спорить Римо. — Это действительно заговор.
 Думаю, тебе не помешало бы выбить из Смита признание, пока я буду в Юме.
 Желаю вам успешного подписания контракта...
 С этими словами Римо направился к дверям. Вскочив со своего места, как будто кто-то подсыпал ему на стул кнопок, Смит бросился за ним.
 — Римо, — умоляющим тоном начал доктор, — пожалуйста, не бросай меня!
 Остановившись в дверях, Римо обернулся.
 — А почему бы и нет? Вы друг друга стоите.
 — Тебе потребуется имя связного, — заметил Смит.
 — Черт, — спохватился Римо. Эта мелочь совсем вылетела у него из головы.
 — Ну вот! — вскричал Чиун. — Еще одно доказательство того, что Римо не способен обойтись без моей помощи. Он бросается вперед, сломя голову, и забывает о таких важных вещах! Да он наверняка влез бы не в свой фильм и провалил все дело!
 — Еще несколько минут назад вы утверждали, что Римо прекрасно обойдется и без вас, — попытался возразить Смит.
 — Я имел в виду обыкновенные задания, а это явно задача повышенной сложности, — парировал Чиун. — Ни одному из нас еще не приходилось сниматься в кино.
 — Простите, значит, я неправильно вас понял.
 — Я готов отказаться от условия о повышенной оплате за мое дальнейшее участие в работе, — пересилив себя, предложил Чиун.
 — Очень щедро с вашей стороны, но, к сожалению, ничего не могу поделать.
 — Ну тогда я сам готов вам доплачивать. В конце концов, снимаясь в фильме, я могу себе позволить эту роскошь.
 — Неплохо придумано, Папочка, — заметил Римо, — но, боюсь, Смитти уже не переубедить.
 Смит кивнул.
 — У нас не остается иного выбора. Мастер Синанджу, мне очень жаль, но я никоим образом не могу устроить вас на съемки.
 — Вы приняли окончательное решение? — холодно осведомился Чиун.
 — Боюсь, что да.
 — Тогда пусть этот неблагодарный белый отправляется в пустыню, — голос Чиуна не предвещал ничего хорошего, — и приготовьтесь, потому что нам предстоят очень нелегкие переговоры.
 — Мрачная перспективка, а, Смитти? — шутливо заметил Римо. — Можете позвонить жене и сказать, что вернетесь как раз к новогоднему ужину.
 — Только не уточняйте, в каком году, — зловеще добавил Чиун.
 На лице у Смита выступил холодный пот. Одеревенелой рукой он пододвинул Римо папку.
 — Здесь все, что может тебе потребоваться, — пробормотал доктор.
 Взяв папку в руки, Римо заглянул внутрь.
 — А я и не знал, что снимался в фильме «Кинг-Конг жив», — произнес он.
 — Действительно? — спросил потрясенный Чиун.
 — Здесь моя легенда, — объяснил Римо. — По ней меня зовут Римо Дюрок.
 Ну что ж, пожелайте мне удачи.
 — Чтоб ты сломал себе ногу! — сквозь зубы пробормотал Чиун.
 — Такие вещи желают актерам, — отозвался его ученик, — а я каскадер. Им обычно достаются более традиционные пожелания.
 — Тогда сломай руку, неблагодарная твоя душа!
 Римо лишь рассмеялся в ответ. Когда дверь за ним захлопнулась, Мастер Синанджу резко повернулся обратно к столу. Судя по его лицу, Чиун старательно сдерживал бушевавшее внутри негодование, но именно это, пожалуй, и было страшнее всего.
 Не проронив ни слова, Чиун уселся прямо на пол.
 Взяв со стола папку с бланками и два карандаша, доктор Смит вскоре присоединился к нему.
 — Я готов начать переговоры о контракте, — произнес Смит официальным тоном.
 — Но действительно ли вы хотите, чтобы мы договорились? — сурово сказал Чиун. — Вот что мне хотелось бы узнать в первую очередь.




 Глава 6


 Сенатор Росс Рэлстон порой не гнушался обратится, как он в шутку говорил, в свою «скромной лавочкой по использованию служебного положения», но для него существовала вполне отчетливая граница между этим занятием и предательством государственных интересов. Не то, чтобы кто-то обращался к нему с предложением совершить измену родине, однако, если бы такое случилось, сенатор Рэлстон твердо знал, что он ответит. Ведь Рэлстон послужил на благо своей страны в Корее, и даже был награжден медалью «За боевое ранение». Наверное, в тот день, когда ему пришел приказ о награждении, больше всех удивился сам лейтенант Росс Рэлстон.
 — За что мне его дали? — спросил Рэлстон, служивший маркитантом в тыловых частях.
 — За ранение в глаз.
 — Ранение? — Рэлстон чуть не рассмеялся. Он получил его в столовой, когда пытался разбить сваренное всмятку яйцо. Скорлупа никак не поддавалась, и Рэлстон с силой ударил по ней чайной ложкой так, что осколки разлетелись во все стороны. Один из них попал ему в глаз, но врач быстро вымыл этот кусочек соляным раствором.
 — Да, за ранение в глаз, — повторил майор. — В рапорте написано, что в тебя попал осколок снаряда. Если это очередная ошибка, мы можем отослать медаль обратно.
 — Нет-нет, — быстро проговорил лейтенант Рэлстон. — Как же, помню, осколок снаряда. Все верно, я действительно был ранен. Просто не ожидал получить за этот пустяк медаль. Конечно, ранение было не из приятных, но, в конце концов, я же не ослеп, да и головокружения почти уже не беспокоят. Ну, так в чем же дело? Цепляйте скорее эту штуковину.
 Формально, он никого не обманывал, и Росс Рэлстон утешал себя, что сам он не подавал рапорт на награждение. Медаль досталась ему почти автоматически, когда заключение медика пошло по инстанциям. К тому же, Рэлстон отлично понимал, что при других обстоятельствах на такой должности которую, кстати, выхлопотал его отец, сенатор Гроув Рэлстон — наград ему было не видать, как своих ушей.
 Для Росса Рэлстона все началось именно с этой медали «За боевое ранение». Мелкие уловки, легкое искажение фактов, и, в результате, успешная политическая карьера, и неспешное, но неотвратимое продвижение к сенаторскому креслу. И тем не менее, избранник штата Аризона Рэлстон отлично знал, какую грань переступать нельзя. Эта грань напоминала ему о себе едва ли не каждый день — он был членом Сенатского Комитета по Внешней Политике, и часто оказывал людям самые разнообразные услуги, лишь бы они не противоречили интересам Государства.
 Однако сенатор Рэлстон и не подозревал об одной маленькой неувязке нельзя быть мошенником только «чуть-чуть», точно так же, как невозможно слегка забеременеть. В таких вещах вопрос может решаться только однозначно.
 Поэтому, когда никто иной, как знаменитый Бартоломью Бронзини попросил его прикрыть глаза на небольшое нарушение Закона о боевой технике 1968-го года, сенатор не колебался ни секунды. Всем, то есть людям, посмотревшим «Гранди-1», «Гранди-2», а также «Гранди-3», было отлично известно, что Бронзини — ревностный патриот. Никакого нарушение государственных интересов. Это парень был таким же стопроцентным воплощением Настоящего Американца, как ковбой на пачке «Мальборо», даже если на первый взгляд он и казался сицилийским головорезом, у которого что-то не в порядке с гормонами.
 — Ну-ка, расскажите поподробнее, зачем вам потребовалось это разрешение, — попросил Рэлстон.
 Они сидели в превосходно обставленном кабинете сенатора на Капитолийском холме. На столе стояла маленькая искусственная елочка, украшенная серебряной мишурой.
 — Что ж, сэр, — начал актер, и Рэлстон довольно ухмыльнулся, услышав такое обращение от Бронзини, — дело вот в чем. Я собираюсь снимать новый фильм в вашем родном штате, в городе Юма.
 — А это в Аризоне? — спросил сенатор.
 — Да, сэр, совершенно верно.
 — А! Знаете, теперь я не часто выбираюсь в родные края. В Вашингтоне работы всегда по горло.
 — В фильме будет много батальных сцен — автоматные очереди, ручные гранаты и все такое. Так вот, мы не имеем права ввозить оружие в страну без специального разрешения от Государственного Департамента.
 — А я всегда считал, что у вас, киношников, склады просто ломятся от разного реквизита.
 Слово «реквизит» Рэлстон произнес с нажимом, явно желая показать, что и он не полный профан в киноиндустрии.
 — Вы правы, сэр, но для этого фильма нам нужны автоматы Калашникова китайского производства.
 — А, понятно. Те, которые подпадают под ограничения.
 — Вообще-то, сенатор, запрет на ввоз касается полуавтоматического оружия, а нужная нам модель — самый настоящий автомат. Видите ли, оружие, которое используют в качестве реквизита, ничем не отличается от боевого, только стреляют на съемках холостыми.
 — Да, я понимаю, в чем сложность, Барт. Вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?
 — Можете звать меня хоть Мэри, если вы сможете помочь нам с разрешением. Я в страшной запарке — съемки начинаются уже через два дня, и единственный способ доставить эти автоматы в Аризону — через Госдепартамент.
 Сенатор Рэлстон был поражен тем, насколько сдержанно ведет себя Бронзини. Он скорее ожидал, что актер ворвется к нему в кабинет, и будет с криком стучать кулаком по столу. Но этот человек явно знал основное правило, принятое среди Вашингтонских высокопоставленных чинов — если не можешь чего-то купить, придется лизать кому-то задницу.
 — Барт, — проговорил сенатор, поднимаясь со своего места, — думаю, я смогу кое-что предпринять по этому вопросу.
 — Чудесно, — ответил с улыбкой облегчения Бронзини.
 — Но взамен вы тоже окажете мне услугу.
 — Какую? — внезапно насторожившись, спросил Бронзини.
 Подойдя поближе, сенатор по-дружески приобнял его за плечи.
 — Мне придется отправиться по печально известным прокуренным Вашингтонским кабинетам, и ходатайствовать за вас, — с серьезным видом сказал он. — Очень помогла бы какая-нибудь мелочь, с помощью которой было бы легче убедить моих коллег. — Что угодно, — откликнулся Бронзини. — Я готов сделать все от меня зависящее.
 Сенатор Рэлстон широко улыбнулся. Все оказалось значительно проще, чем он предполагал.
 — Вас не затруднит сняться вместе со мной?
 — Нисколько.
 — Сэлли, можно вас на минутку? И захватите с собой фотоаппарат.
 Через секунду секретарша сенатора влетела в кабинет, прижимая к груди дорогую японскую камеру. Бронзини чуть было не вздрогнул, увидев под объективом красную надпись «Нишитцу».
 — Боже, да есть хоть что-нибудь, к чему эти люди не приложили руку? ошеломленно пробормотал он себе под нос.
 — Давайте встанем вот сюда, — радостно говорил сенатор Рэлстон. Он уже предвкушал, как эта фотография будет висеть в рамочке на стене у него в кабинете. Ведь здесь, в Вашингтоне, влияние измерялось количеством людей, с которыми ты знаком. Связи — вот что было превыше всего, и, хотя актер вроде Бартоломью Бронзини мог и не иметь особого веса среди акул большой политики, фото с ним произвело бы на них впечатление, а это уже большое дело.
 Бронзини так часто приходилось позировать, что он порой ощущал себя чем-то вроде фотомодели в журнале «Плэйбой для дам». Сенатор положил руку ему на плечо, потом в разных ракурсах было запечатлено, как они жмут друг другу руку. Когда с фотографиями было, наконец, покончено, Рэлстон лично проводил гостя до дверей.
 — Рад был познакомиться, — широко улыбаясь, сказал он на прощание. Разрешение вам перешлют завтра к концу дня.
 — Спасибо, сэр — вполне искренне поблагодарил Бронзини, но его слова прозвучали слегка вяловато.
 — Сэр! — вполголоса повторил сенатор Рэлстон, глядя, как знаменитый хвостик, украшавший прическу Бронзини, болтается из стороны в сторону, пока актер спускается по лестнице. — Он назвал меня «сэр»!
 Рэлстон и не догадывался, что за несколько фотографии он только что услужливо распахнул двери в страну перед армией иностранных оккупантов.


* * *

 Войдя в свой номер в отеле Лафайетт, Бартоломью Бронзини увидел, что Джиро Исудзу уже его поджидает. Японец вскочил с кресла и бросил на него исполненный ожидания взгляд, каким обычно встречает хозяина верный пес.
 — Да? — спросил он.
 — Все в порядке, — кивнул Бронзини. — Он обещал, что достанет разрешение к завтрашнему дню.
 — Это в высшей степени превосходно, Бронзини-сан.
 — Он даже и не спрашивал, какая компания будет вести съемки.
 — Я же говорил, что мое присутствие необязательно. Одно ваше имя открывать многие двери.
 — Да, я уже заметил, — сухо ответил Бронзини. — Итак, теперь у нас есть разрешение. Ты успеешь доставить оружие в Юму к началу съемок?
 Джиро Исудзу сдержанно улыбнулся.
 — Да, автоматы на складе в Мексике, прибыли сегодня из Гонконга. Теперь легко доставить сюда, раз разрешение точно будет. Вот с танками будет сложнее.
 — Танки?
 — Да, нам нужно много-много китайских танков. — О танках я с ним не договаривался.
 — Сенатор не тот, кого надо спрашивать, Бронзини-сан. Таможня. Сейчас мы поедем туда. Пожалуйста, идите за мной.
 Бронзини остановил жилистого японца, схватив его рукой за шиворот.
 — Погоди-ка, Джиро, — сказал он. — Мы получили разрешение на автоматы только потому, что я пообещал немедленно вывезти их страны, как только съемки закончатся. Танки — совсем другое дело, и я не уверен, что из этого что-нибудь выйдет.
 — Вы ведь раньше уже использовали в фильмах танки? — возразил Исудзу, с трудом освобождаясь от железной хватки Бронзини.
 — Да, но «Гранди-3» снимался в Израиле. Местные военные разрешили использовать технику сколько угодно, но ведь у них в стране постоянно идет война. Люди уже привыкли к танкам на улицах. Так что, если вы хотите снимать эпизоды с танковыми атаками, лучше будет сделать это в Израиле.
 — Наши танки — фарьсивые.
 — При чем тут фарс? Мы что, собираемся снимать комедию?
 — Не фарс, а фарьсь. Ненастоящий. Это просто реквизит, и когда таможенники в этом убедятся, они согласны пропустить их в Америку.
 — Ааа, ты хотел сказать «фальшивые». Послушай, Джиро, тебе явно стоит поработать над буквой "Л", а то ты никогда не сделаешь в Америке карьеры.
 — Японцы гордятся тем, что не выговаривают "Л".
 У Джиро получилось что-то вроде «Эрь».
 — Что ж, каждому приходится нести собственный крест. Так куда же мы направляемся теперь? Может быть, ты хочешь, чтобы я переговорил с президентом, раз уж мы оказались в Вашингтоне? А то можно было бы попросить его отменить летнее время, пока у нас идут съемки.
 — Вы знакомы с президентом Соединенных Штатов? — удивился Исудзу.
 — Никогда не встречался с этим типом. Это была всего лишь шутка.
 — Не вижу смешного, когда говорить ложь, — холодно заметил Джиро.
 — Действительно, а чем ты лучше других? — пробормотал Бронзини себе под нос. — Ну, так чем мы займемся?
 — Мы идти на таможню. Затем возвращаться в Аризону, где лично проследим за переброской ненастоящих танков. — Хорошо, ты веди, а я пойду средом, — передразнил его Бронзини, широким жестом показывая в сторону двери.
 Когда они оказались в устеленном толстым ковром коридоре, Джиро Исудзу внезапно обернулся.
 — Вы стали оказывать большое содействие, с тех пор как мы приехать в Вашингтон. Почему изменить настроение?
 — Понимаешь, Джиро, — ответил Бронзини, нажимая на кнопку лифта, — мне вовсе не нравится, как меня вынудили ввязаться в эту историю. Совсем не нравится, ясно? Но под контрактом стоит моя подпись, а я — человек слова.
 Так что если вы хотите снять такой фильм, его вы и получите.
 — Честь — превосходное качество. Мы, японцы, понимаем, что это такое и ценим превыше всего.
 — Замечательно. А лифты доступны вашему пониманию? Мне уже надоело ждать, пока приедет этот чертов агрегат. Кстати, а как по-японски будет «лифт»?
 — Рифт.
 — Серьезно? Звучит почти как по-английски, ну, конечно, с точностью до согласных.
 — Да, так и есть. Японцы многое заимствовать из американской куртуры.
 Отвергать только плохое.
 — Да, и это напомнило мне еще об одной причине, которую я забыл упомянуть. Куда не бросишь взгляд, везде натыкаешься на название «Нишитцу».
 Вполне возможно, что за вами будущее, ребята, так что, если вы решите и дальше заниматься кино, я именно то, что вам нужно.
 — Да, — проговорил Джиро Исудзу, входя в лифт. — Вы действительно то, что нам нужно, Бронзини-сан.


* * *

 С главой Таможенной Службы Соединенных Штатов проблем не было.
 Обещанный автограф быстро сделал свое дело.
 — Но вы, конечно, понимаете, что когда съемки закончатся, вы должны будете вывезти эти танки за пределы страны. — Таможенник издал смущенный смешок. — Мы, конечно, ни в чем вас не подозреваем — в конце концов, для чего кинокомпании могут потребоваться боевые танки? А японцы, как известно, одна из самых миролюбивых наций на всем земном шаре. Особенно, после того, как мы их шандарахнули, а, мистер Исудзу?
 Поскольку Джиро почему-то не захотел присоединиться к нервному хихиканью начальника таможни, тот осекся и продолжал:
 — Тем не менее, вы должны понять, что у нас есть определенные правила, которым мы обязаны подчиняться. Я могу лишь ускорить этот процесс, но процедура досмотра все-таки должна состояться. Это совершенно необходимая вещь, которая только пойдет всем на пользу.
 — Конечно, я прекрасно все понимаю, сэр, — заверил его Бартоломью Бронзини, пожимая начальнику руку.
 — Было приятно с вами познакомиться, мистер Исудзу, и прошу прощения за мою маленькую шутку.
 — Не обращайте внимания на Джиро внимания. Ему еще в детстве ампутировали чувство юмора.
 — Очень жаль, — серьезно произнес начальник таможенной службы.


* * *

 Танки модели Т-62 вместе с бронетранспортерами хранились на складе корпорации Нишитцу в мексиканском городе Сан-Луис. Они прибыли туда под видом запасных частей для сельскохозяйственного оборудования, и были собраны механиками уже на месте. Взятки мексиканским властям выдавались из ассортимента производимой корпорацией продукции. Особой популярностью пользовались видеомагнитофоны, а джипы марки «Нишитцу» не взял почти никто мексиканцы были наслышаны, что эти автомобили имеют обыкновение переворачиваться на крутых виражах, а именно из таких поворотов и состояли, преимущественно, дороги в этой стране.
 Таможенный инспектор Джек Карри дрожал от волнения, когда зашел на склад корпорации и прошелся мимо выстроенных в ряд танков вместе с самим Бартоломью Бронзини. Однако вовсе не мощь этих боевых машин вызвала у него эту дрожь, хотя они действительно выглядели устрашающе — выкрашенные в камуфляжные цвета и с красными звездами на башнях.
 — Да, это действительно впечатляет, — проговорил Джек.
 — Я сам с трудом могу в это поверить, — откликнулся Бронзини. — Вы только взгляните на этих монстров!
 — Вообще-то, я имел в виду вовсе не это, мистер Бронзини. Просто я поражен, что вижу вас здесь, собственной персоной.
 Бронзини не пришлось повторять намек дважды.
 — Это имеет для меня огромное значение, мистер Карри. Так хотелось бы, чтобы все прошло гладко.
 — Понимаю. Очевидно, эти танки обошлись в несколько миллионов долларов каждый, несмотря на то, что они бутафорские, — заметил Карри, ради интереса щелкнув ногтем по броне, отозвавшейся гулким металлическим звуком.
 — Их собирали наши лучшие механики, — с гордостью вставил Джиро Исудзу.
 — Гм. Да, если бы я не знал, что это для съемок, то вполне мог бы принять ваши танки за настоящие.
 — Это сделанные в Японии копии китайских боевых машин, — пояснил Исудзу. — Они должны выглядеть... как это по-английски...
 — Реалистичными, — пришел на помощь Бронзини.
 — Да, реаристичными. Большое спасибо. Так вы приступите к осмотру?
 — Да-да, конечно. Давайте примемся за дело.
 По команде Исудзу механики из Нишитцу, словно муравьи, облепили один из танков, открывая люки. Один из них скользнул на сиденье водителя и завел двигатель. Зарычав, танк выбросил в тесное помещение склада облако выхлопа.
 В воздухе запахло соляркой.
 Танк заскрежетал гусеницами и выкатился из общего ряда машин. Проехав вперед, он остановился перед Бронзини и его спутниками.
 Взяв в руки фонарь, Джек Карри полез в башню. Он посветил в сторону орудия — на нем не хватало всей казенной части. Явная имитация — без этих деталей такое орудие попросту не смогло бы выстрелить.
 Установленный сверху пулемет пятидесятого калибра тоже был явным муляжом — спусковой механизм установлен не был.
 Наконец, Карри с трудом протиснулся на водительское место. Там было так тесно, что он моментально зацепился ногой за торчащие из пола рычаги управления. Через пару секунд голова Карри высунулась из переднего люка.
 — Вроде бы, все в порядке, — сообщил он. — Насколько я понимаю, эти машины полностью самоходные.
 — Конечно, — подтвердил Исудзу. — Они могут передвигаться, как настоящие танки, только не стреляют.
 — Ну, в таком случае, остается лишь одна вещь, из-за которой я не могу пропустить эти машины.
 — А именно? — напряженно спросил Исудзу.
 — Никак не могу вылезти, чтобы заполнить все необходимые бумаги, застенчиво улыбаясь, сказал Карри. — Не мог бы кто-нибудь мне помочь?
 К его изумлению, на помощь ему протянулась обтянутая кожаным напульсником рука самого Бронзини.
 — Главное теперь не торопиться, — посоветовал Бронзини. — Так, ставьте ногу вот сюда...
 Он потянул руку на себя.
 — Ага, теперь другую ногу...Уфф, ну вот и все.
 — Большое спасибо, джентльмены, — поблагодарил Карри, спрыгивая с брони. — Боюсь, что с годами я подрастерял былую ловкость.
 — Танки приспособлены для японских каскадеров. Они гораздо меньше, чем американцы, — заметил Исудзу, мелко-мелко кивая головой. Бронзини на секунду даже испугался, что от чрезмерного усердия она может оторваться.
 Бегло осмотрев остальные танки и бронетранспортеры, таможенный инспектор Джек Карри достал из кармана пачку бумаг, и, разложив их прямо на броне, принялся проставлять печати. Закончив, он протянул документы Бронзини.
 — Пожалуйста, мистер Бронзини. Скажите своим людям, чтобы они предъявили это на границе, и никаких сложностей у вас не возникнет. Да, кстати, а как вы собираетесь перевозить все это в Штаты?
 — Это уже не по моей части. Спросите лучше Джиро.
 — Все очень просто, — объяснил японец. — Мы всего-навсего переедем на них через границу, и почти сразу же окажемся на месте съемок.
 — Ну вот, — сказал Бронзини. — Что-нибудь еще?
 — Нет, — энергично помотал головой Карри, обеими руками пожимая его ладонь. — Я только хотел сказать вам, какое огромное удовольствие получил от нашей встречи. Я просто без ума от сцены из «Гранди-3», где вы говорите «Ну что, прочистим им мозги?», а против вас весь иранский флот.
 — Я две ночи не спал, придумывая эту фразу, — сказал Бронзини, которому очень хотелось узнать, перестанет когда-нибудь этот парень трясти его руку, или нет.
 В конце концов, Карри прервал затянувшееся рукопожатие, и, пятясь, двинулся к выходу. За это время он успел попрощаться как минимум тринадцать раз. Таможенный инспектор пребывал в таком восторге, что даже забыл попросить автограф. Это был первый подобный случай за всю практику Бронзини, так что он даже слегка расстроился.


* * *

 Той же ночью танки пересекли границу. Доехав до контрольно-пропускного пункта, они выстроились в длинную колонну, рыча двигателями и изрыгая клубы выхлопных газов. Таможенники бегло просмотрели документы, расписались, и, таким образом, без малейшей попытки сопротивления пропустили на территорию Соединенных Штатов первую оккупационную армию с 1812 года, когда англичанам удалось занять Вашингтон.
 Выйдя наружу, таможенники столпились на обочине, чтобы поглядеть, как будут проезжать танки. Они радовались, как мальчишки, прибежавшие посмотреть на военный парад. Японские танкисты, высунувшиеся из люков, словно черти из табакерки, махали руками и улыбались. Обе стороны по-дружески приветствовали друг друга, щелкали камеры, и со всех сторон доносился один лишь вопрос: «А вы видели Бронзини? Разве он не сидит в одной из этих штуковин?»




 Глава 7


 В Финиксе Римо пересел на самолет, летящий в Юму. Он ничуть не удивился, когда оказалось, что лайнер авиакомпании Вест-Эйр, на котором ему предстояло лететь, оказался маленьким двухмоторным самолетиком, с необычайно тесным салоном на шестнадцать человек и без стюардессы.
 Самолет вырулил на взлетную полосу, и Римо откинулся в кресле, приготовившись к неминуемой тряске. Порывшись в карманах, он достал документы, которые дал ему Смит, и принялся изучать отчет о своих — или, вернее, Римо Дюрока — профессиональных достижениях. Римо был поражен, обнаружив, что участвовал чуть ли не во всех фильмах, начиная с «Бронежилета» и заканчивая «Возвращением болотной твари». Интересно, на что надеялся Смит, сочиняя все это, подумал Римо, но затем вспомнил, что основное правило дублера — никогда не поворачиваться лицом к камере.
 К бумагам был прикреплен членский билет Международной Ассоциации Каскадеров, которую Римо переложил в бумажник. Не менее интересно было прочесть, что он, оказывается, получил приз за участие в фильме «Звездные переселенцы: Новое поколение». Этого фильма Римо не видел, и поспешил посмотреть, не получила ли картина Оскара. К сожалению, его надежды не оправдались.
 Не прошло и десяти минут с начала полета, а ландшафт внизу уже сильно изменился. Пригороды Финикса сменились пустынной местностью, за ней поднялись горы. Дальше снова пошла пустыня, и на многие мили вокруг не было видно ни малейших следов присутствия человека, разве что прямое, словно вычерченное по линейке шоссе, которое, по всей видимости, вело из ниоткуда в никуда.
 Затем, внезапно, словно мираж, появилась Юма — город казался островком оазиса в безбрежном океане пустыни. Рядом протекала река Колорадо, и по краям город был окружен зеленой каймой. Вглядевшись в это буйство зелени повнимательнее, Римо понял, что видит засеянные салатом поля, разделенные голубыми ниточками оросительных каналов. Помимо этого, Юма ничем не отличалась от других построенных в пустыне городов, разве что оказалась несколько больше, чем предполагал Римо. Большинство домов было покрыто ярко-красной черепицей, и почти в каждом дворе виднелся бассейн.
 Международный Аэропорт Юмы, получивший такое громкое название из-за того, что там иногда заправлялись самолеты, летящие в Мексику, размерами не впечатлял. Приземлившись, самолет прокатился по посадочной полосе и остановился перед крошечным зданием аэропорта.
 Спустившись по трапу, Римо сразу же ощутил дуновение чистого и сухого ветра, до неприличия теплого, если учитывать, что на дворе стоял декабрь.
 Вместе с остальными пассажирами он направился к зданию аэропорта, которое, казалось, состояло из одной только маленькой палатки с сувенирами, к которой неизвестный архитектор добавил окошко кассы, и пары охранников. В последний момент, однако, этот зодчий спохватился, и в аэропорту все-таки появился весьма скромный зал ожидания.
 Его никто не встречал, поэтому Римо решил поискать представителя киностудии снаружи.
 Не успел он выйти на улицу, как к обочине подъехал микроавтобус, из окна которого высунулась девушка в ковбойской шляпе, из под которой выбивались пряди черных как смоль волос. Ее наряд дополнял кожаный с бахромой жилет, надетый на футболку, на которой два скелета нежились в шезлонгах, а сверху шла надпись «Да, климат у нас суховат...».
 — Вы Римо Дюрок? — бодро спросила девушка. Глаза у нее оказались веселые, серые.
 Римо ухмыльнулся.
 — А вы хотите, чтобы это оказался именно я?
 — Запрыгивайте сюда, — рассмеялась она. — Меня зовут Шерил, я работаю менеджером рекламе на съемках «Красного Рождества».
 Римо влез на сиденье рядом с ней.
 — А где ваш багаж? — спросила девушка.
 — Предпочитаю путешествовать налегке.
 — Вам нужно было захватить с собой пару ботинок, — заметила Шерил, выруливая на ведущее в город шоссе.
 — А я-то думал, что в пустыне снега не бывает, — отозвался Римо, оглядывая проносившиеся мимо дома, украшенные пластиковыми рождественскими игрушками. Точно такие же он видел пару дней назад, в восточных штатах.
 Однако, на залитой жарким аризонским солнцем улице они выглядели липкими.
 — Вы правы, — говорила Шерил, — но там, где проходят съемки, попадаются змеи и скорпионы.
 — Я буду смотреть, куда ставлю ноги, — пообещал Римо.
 — Наверное, это ваша первая натурная съемка, — закинула удочку Шерил.
 — Вообще-то, я снимался во многих фильмах. Может быть, вы видели меня в «Звездных переселенцах: Новое поколение».
 — Так вы там снимались? Я просто влюбилась в этот фильм с тех пор, когда первый раз посмотрела его шести лет от роду. Скажите, а какая это была серия? По-моему, я не пропустила ни одного.
 — С марсианами, — быстро нашелся Римо.
 На хорошеньком личике Шерил отразилось растерянность.
 — С марсианами? Не помню. Там были клингонцы, ромулы и ференги. А марсиан, по-моему, не было.
 — Может быть, они еще не показывали этой серии, — быстро проговорил Римо. — Я дублировал во время трюков одного актера, у него еще уши заострялись на кончиках.
 От восхищения Шерил широко раскрыла глаза.
 — Неужели вы работали с Леонардом Нимоем?
 Поскольку он явно где-то слышал это имя, Римо кивнул, но тут же об этом пожалел.
 — Так Леонард Нимой будет играть в следующей серии «Переселенцев»? Ого!
 — Он там играет эпизодическую роль, — поспешил добавить Римо, предварительно заглянув в бумаги Смита. Который предусмотрительно составил краткий словарик кинематографических терминов. — А я был эпизодическим дублером, исполняющим каскадерские трюки.
 — Раньше я о таком амплуа не слыхала.
 — Идея принадлежала мне, — серьезно проговорил Римо. — Многие посчитали, что это неплохая находка, и я уже нацелился было на Оскара...
 — Вы хотели сказать, Эмми. За телефильмы Оскара не вручают.
 — Да, именно это я и имел в виду. Эмми. Так вот, я чуть было не получил своего заслуженного Оскара, но мне перебежал дорогу другой парень, по имени Смит.
 — Неприятно, понимающе кивнула Шерил. — Но все равно, вам повезло. А менеджерам рекламе вообще никаких наград не дают. Вообще-то, я первый раз попала на съемки. Еще на прошлой неделе я работала суфлером на одной из местных телестудий. А вокруг «Красного Рождества» заварилась такая каша, что опытные люди решили не ввязываться, вот я и получила это место.
 — Проблемы с профсоюзом?
 — Ну, вы же знаете... Да что там, все сразу станет ясно, как только мы доберемся до съемочной площадки. Многим этот фильм — как кость поперек горла, однако я решила рискнуть. В конце концов, это мой единственный шанс выбраться из Юмы.
 — Неужто все так мрачно? — спросил Римо, бросая взгляд в окно — они уже выехали из города и теперь по обеим сторонам дороги тянулись засеянные салатом поля, которые он заметил тогда с самолета.
 — Город у нас большой, растущий, но находится он в Богом забытом месте.
 Так было раньше, так и останется еще надолго. Ох-хо-хо...
 Пока они разговаривали, Римо любовался словно высеченным из песчаника профилем Шерил, и, когда она нахмурилась, поспешил глянуть в окно, чтобы узнать, в чем причина ее недовольства.
 Дорога впереди скрылась в клубах пыли, сквозь которые можно было различить смутные очертания тяжелых гусеничных машин. Они едва ползли, перегораживая все шоссе.
 — Это что, танки? — поинтересовался Римо.
 — Именно. Держитесь, я попробую обогнать эту черепашью гвардию.
 Вывернув на обочину, Шерил попыталась объехать танки сбоку. Теперь колонна остановилась совсем, ревя на холостых оборотах моторами и наполняя воздух едким выхлопом. Римо опустил со своей стороны стекло, и, пока они проезжали мимо, разглядывал непроницаемые лица танкистов, видневшиеся в открытых люках.
 — Выглядят не очень дружелюбно, а? — заметила Шерил.
 — Кто это?
 — Китайские механики.
 — Не люблю спорить, но эти люди, несомненно, японцы.
 — У нас на съемках каждый второй — японец. А что касается технического персонала, на них никто не обращает внимания, так что какая разница?
 — Логично было бы предположить, что японские продюсеры будут более разборчивы в подобных ситуациях. Вам не кажется, что «Красное рождество» может подкачать и с этой стороны?
 — Вы правы, об этом я не задумывалась. Но это не входит в мою компетенцию — я отвечаю только за рекламу в Соединенных Штатах. Меня нанял лично Бронзини, хотя пока что работы у меня было негусто. Получается, что в основном я на побегушках. Просьба не принимать на свой счет.
 — Все в порядке. А правду ли говорят, что Бронзини ничего толком из себя не представляет?
 — Вообще-то я разве что перекинулась с ним парой слов. Он очень похож на своего героя, Гранди, разве что в жизни не носит на голове повязки. Но есть один забавный момент — когда меня принимали на работу, я перечитала все, что о нем писали, и в нескольких интервью Бронзини клятвенно заверял, что никогда больше не снимется в подобных боевиках. В первый день я выхожу на работу, и что же я вижу? Типичный «Гранди-129»! Они просто дали герою новое имя — Мак.
 Так что делайте выводы сами...
 — Так я и думал, — проговорил Римо. — Не актер, а пустое место.
 Они наконец объехали танковую колонну, и в ту же секунду стало ясно, отчего образовался затор.
 — Черт побери, да они сегодня разошлись не на шутку! — усмехнулась Шерил.
 Пикетчики стояли в два ряда, взявшись за руки и полностью перегораживая дорогу, ведущую через металлическое ограждение. Римо удивленно подумал, для чего могло понадобиться огораживать клочок пустыни, но тут же отвлекся от этой мысли, потому что водитель переднего танка выскочил из башни и принялся, размахивая руками, кричать на пикетчиков. Римо не понимал по-японски, так что смысл его слов оставался неясным, однако когда демонстранты начали кричать в ответ, все сомнения по поводу царивших здесь настроений быстро исчезли. На японца посыпались фразы «азиатский ублюдок» и «косоглазый китаеза». По всей видимости, у этих людей тоже было неважно с этнографией.
 — По-моему, маленький японец скоро вспылит, — задумчиво проговорила Шерил. — Вы только посмотрите, как у него покраснела шея! Это вам не турист с вечной улыбочкой и фотоаппаратом!
 — Пытаетесь угадать, что он предпримет? — сказал Римо, глядя, как японец забирается обратно на башню.
 Взревел двигатель, и над пустыней снова взвились клубы черного выхлопа.
 Танк неуклюже дернулся, и медленно пополз вперед.
 — Прямо-таки готовая сцена для фильма, — затаив дыхание, пробормотала Шерил.
 Римо не отрывал взгляда от танков. — Не похоже, они не собираются отступать, — заметил он.
 — Кто, японцы или пикетчики?
 — И те, и другие, — озабоченно ответил Римо, глядя, как тяжелые машины надвигаются на демонстрантов. Живая цепочка с вызывающим видом покрепче взялась за руки, и продолжала выкрикивать свои лозунги еще громче.
 На лицах японцев застыло непреклонное и неживое выражение, словно танками управляли не люди, а роботы. Танковую колонну и пикетчиков разделяли уже всего какие-нибудь десять метров. — По-моему, это уже всерьез, — обеспокоенно проговорила Шерил.
 — Причем с обеих сторон, — отозвался Римо, неожиданно выхватывая у нее из рук руль. Шерил все еще держала ногу на педали, поэтому Римо пришлось надавить на газ, наступив прямо поверх нее.
 Автобус рванулся вперед, и Римо резко выкрутил руль влево, так что машина пошла юзом, едва не столкнувшись с передним танком.
 — Вам что, жить надоело? — завопила Шерил.
 — Жми на тормоз!
 — Да ты чокнутый!
 Резко нагнувшись, Римо рванул рычаг сам. Машина со скрежетом остановилась прямо между танком и цепочкой пикетчиков. Шерил заметила, что танк уже надвигается на них, по крыше автобуса заскрежетало дуло орудия.
 — О Господи, — в ужасе пробормотала она. — Да они вовсе не собираются останавливаться!
 Схватив Шерил в охапку, Римо распахнул со своей стороны дверь и рывком вытолкнул девушку наружу. Потом он обернулся и, быстро оглядевшись, попытался оценить ситуацию. Гусеницы танка уже начали подминать под себя автобус, и надо было срочно принимать решение. Римо подумал, что проще будет остановить эту железную махину, чем пытаться разогнать пикетчиков. Когда рычащий танк сбоку навалился на машину, Шерил издала пронзительный вопль. Под тяжелыми гусеницами толстые стекла и обшивка лопались, как скорлупа.
 Молниеносным движением Римо скользнул к танку, который уже задрал нос, сминая своей многотонной массой автобус. Лопались шины, скрежетал металл.
 Стараясь, чтобы его не заметили водители остальных танков, Римо ухватился за звено гусеницы, когда она на мгновение застыла на месте. Звено состояло из нескольких металлических частей, и чувствительные пальцы Римо пробежали по сложной конструкции из сочлененных стальных пластин, шкивов и резиновых прокладок, отыскивая самое слабое место. Это оказался стержень, соединявший между собой два звена, и он рубанул по нему ладонью. Одного удара оказалось достаточно — звенья разошлись, и ему пришлось быстро отскочить назад, потому что Римо отлично знал, что произойдет, когда гусеница снова придет в движение.
 Сначала раздался странный хлопок, потом танк загрохотал, и гусеница, натянувшись, разорвалась и отлетела в сторону. Искореженные звенья хлестнули по дороге, и на асфальте, словно кто-то несколько раз энергично копнул лопатой, появилась внушительных размеров воронка.
 Двигаясь только на одной гусенице, танк внезапно накренился. Балансируя на крыше смятого в лепешку автобуса, он стал медленно заваливаться на левый борт. В этот момент вмешавшийся Римо с силой толкнул его рукой.
 Водитель сообразил, в чем дело, слишком поздно. Танк опрокинулся, и лежал на башне, словно огромная черепаха цвета хаки. Водитель было попытался выбраться со своего сиденья, но успел лишь высунуть голову, так что, когда танк перевернулся, его черепная коробка пришла в соприкосновение с землей значительно раньше, чем это случилось бы при других обстоятельствах.
 Вывалившись из люка, японец бессильно свесился наружу.
 Пробравшись под танк, Римо вытянул водителя на дорогу и, склонившись над ним, пощупал пульс. Он еле прослушивался — японец был явно контужен.
 — Он мертв? — с ужасом в голосе спросила Шерил. Потрясенные пикетчики поспешно отступили назад, не произнося ни слова.
 — Нет, но этому парню срочно требуется медицинская помощь, — ответил Римо.
 Шерил собиралась что-то сказать, но в этот момент к ним подоспели водители остальных танков. Схватив девушку за плечо, один из них из них грубо оттолкнул ее в сторону. Взвившись, словно пружина, Римо схватил японца за руку.
 — Эй, в чем дело? — крикнул он.
 Его противник прошипел что-то непонятное, и попытался подсечь Римо ногой. Узнав в этой неуклюжей попытке один из приемов джиу-джитсу, Римо, сохраняя полное спокойствие, скривил губы в усмешке. Японец нанес удар, и в ту же секунду упал навзничь. Римо успел отдернуть ногу так быстро, что японец промахнулся и потерял равновесие.
 Словно ненароком наступив ему на грудь, Римо шагнул к Шерил.
 — Все в порядке? — негромко спросил он.
 — Какое там в порядке! Что здесь вообще, черт побери, происходит? бушевала девушка. — Они же собирались раздавить этих людей! А машина! Да она просто стерта в порошок. К тому же, это мой собственный автобус, а не студийный.
 Тем временем водители-японцы подхватили бесчувственное тело своего товарища и положили его на броню одного из танков. Кто-то из них выкрикнул короткое приказание. Японец, который пытался ввязаться в драку с Римо, бросил в его сторону злобный взгляд, но, тем не менее, резво побежал к своей машине.
 Снова взревели двигатели, и колонна двинулась вперед, объезжая оставшийся без гусеницы танк и груду железа, которая когда-то была фургоном Шерил.
 — О, Господи! Они собираются сделать еще одну попытку! — простонала Шерил.
 — Всем взяться за руки! — крикнул один из пикетчиков. — Мы им покажем, что настоящих американцев не запугать!
 На его призыв откликнулись далеко не все, а кое-кто даже поспешно отбежал в сторону.
 Поняв, что надо действовать, Римо нырнул в толпу демонстрантов. — Спорить я с вами не собираюсь, — проронил он. — Может быть, в другой раз, когда у нас будет побольше времени.
 Хватая попадавшихся ему под руку людей за запястья, и защемляя нервы, Римо побирался сквозь ряды пикетчиков. Люди отскакивали, словно ужаленные, но, тем не менее, двигались в том направлении, которое было нужно Римо.
 Через несколько секунд на шоссе никого не осталось.
 Танки завернули к въезду в лагерь. Как только внутрь проехал первый из них, пикетчикам уже не хватило духу, чтобы снова перегораживать остальным дорогу. Колонна танков, казалось, тянулась бесконечно. Видневшиеся в открытых люках водители неподвижно глядели прямо перед собой, словно они были всего лишь частью этих бронированных монстров. — Просто бред какой-то, — словно не веря своим глазам, проговорила Шерил. — Что это на них нашло? Мы ведь всего лишь снимаем фильм.
 — Попробуйте им это объяснить, — отозвался Римо.
 Шерил отряхнула пыль со своей ковбойской шляпы.
 — Да, а вы неплохо разогнали профсоюзный пикет, — заметила она. Готова поспорить, танки передавили бы их, словно котят.
 — Интересно... — задумчиво сказал Римо.
 — Что интересно?
 — По ту ли сторону баррикад мы с вами оказались? — Он поглядел вслед последнему танку, из под гусениц которого разлетался в стороны песок.
 — Ну что ж, надо двигаться. Придется тащиться до съемочного лагеря пешком. Ну ничего, Джиро еще об этом услышит!
 — Кто это?
 — Джиро Исудзу, исполнительный продюсер. Этакий упрямый сукин сын. По сравнению с ним, эти танкисты сущие агнцы. Разве что Джиро настолько вежлив, что иногда хочется свернуть ему шею. По крайней мере, мне хотелось не раз.




 Глава 8


 — Помилуйте, Мастер Синанджу, — надтреснутым, сухим голосом взмолился Харолд Смит. — Уже три часа ночи. Мы могли бы продолжить переговоры завтра.
 — Нет, — ответил Чиун, — мы ведь почти закончили. Зачем же прерывать такую важную беседу сейчас, когда мы вплотную подобрались к соглашению?
 Доктору Харолду Смиту, однако, так не казалось. Лично он вплотную подобрался только к полному физическому истощению. Вот уже почти девятнадцать часов Мастер Синанджу вел с ним самые запутанные и сложные переговоры за всю долгую историю их сотрудничества. Занятие это само по себе было не из легких, но они еще, вдобавок, все это время провели, сидя на жестком полу в кабинете Смита. Чиун заявил, что, хотя Смит — император, а он всего лишь императорский ассасин, при заключении честной сделки это не имеет никакого значения, и доктор не может восседать на своем «троне», а ему, Чиуну, не приличествует стоять. Поэтому они и сидели на полу, не прерываясь ни на еду, ни на питье.
 Несмотря на то, что ночь уже подходила к концу, Чиун выглядел свежо, как маргаритка ранним летним утром, в то время как лицо Харолда Смита по цвету напоминало несвежую устрицу. Смит чувствовал себя полутрупом, если не считать раздираемого болью желудка. Этот незапланированный постный день в сочетании с нервным стрессом вызвал у него повышенную кислотность, которая разбередила застарелую язву. Если эта пытка будет продолжаться и дальше, подумал Смит, то вместо желудка у меня будет одна огромная дырка.
 — В этом году, — проговорил Чиун, время от времени заглядывая в разложенный на полу свиток, который удерживали по краям два специальных грузика, — мы согласились на весьма скромное увеличение моего вознаграждения — десять процентов от общей суммы, золотом. Чтобы отразить изменившееся положение дел.
 — Я все-таки не могу понять, почему я должен увеличить сумму, хотя новый договор не предусматривает вашего участия в заданиях вместе с Римо, тупо глядя в пол, сказал Смит. — Разве это не означает, что работы теперь стало меньше?
 — Для Мастера Синанджу — да, но не для Римо. — Чиун с глубокомысленным видом поднял палец. — К нему перейдет часть моих обязанностей, соответственно, оплату нужно увеличить.
 — Да, но разве не имеет смысла вычислить, сколько стоили ваши дополнительные услуги согласно изначальному договору, а потом договориться, какое будет вознаграждение для Римо?
 Чиун отрицательно покачал убеленной сединами головой.
 — Ни в коем случае. Ведь эти условия оговаривались в старом контракте, а мы с вами собираемся заключить договор на совершенно иных условиях. Это только внесет лишнюю путаницу.
 — По-моему, все и так уже окончательно запуталось, — горестно вздохнул Смит. Его лицо, обычно казавшееся аристократическим, выглядело, словно выжатый до последней капли лимон.
 — Тогда позвольте мне все вам объяснить, — вызвался Чиун, тихо добавив, — в очередной раз. Десять процентов полагаются Римо за увеличение объема работы. И плюс к тому, мой собственный гонорар, который будет выплачен драгоценными камнями, шелком и рисом.
 — Если вы не принимаете участия в заданиях, над которыми работает Римо, то в чем же заключается ваша роль? — недоуменно спросил Смит. — Это просто выше моего понимания.
 — Пока Римо, расширяя свой кругозор, наслаждается путешествиями в столь отдаленные экзотические края, как Аризона...
 — Аризона — штат на западе США, — раздраженно заметил Смит, — и его вряд ли можно назвать «экзотическим краем».
 — ...в отдаленные западные штаты, с точки зрения корейцев определенно экзотические, — упрямо продолжал Чиун, — и созерцает великолепие местной природы...
 — Это же пустыня. Дикий, безлюдный край.
 — ... и встречается с различными знаменитостями, такими, как Бартоломью Банзини...
 — Бронзини, — со вздохом поправил Смит. — Сколько же вы будете меня этим попрекать! В конце концов, идея, что Римо отправится обезвреживать Санта-Клауса в одиночку, принадлежала вам.
 — Да, это была ошибка с моей стороны, — милостиво признал Чиун, — и я готов ее признать, если вы пойдете на определенные уступки.
 — Я не могу, повторяю, просто не имею возможности устроить вас на эти съемки, — твердо проговорил Смит. — Поймите же, с мерами безопасности, принятыми там, нам не сладить.
 Испещренное морщинами лицо Чиуна нахмурилось.
 — Понимаю. Хорошо, не будем больше затрагивать эту тему.
 Услышав это, Смит с облегчением распрямил плечи, но, как только была произнесена следующая фраза, снова напрягся.
 — В оговоренной нами сумме должны учитываться и мои новые обязанности.
 Смит ослабил узел галстука.
 — Какие именно?
 — Обязанности, появившиеся во время последнего задания Римо, — пояснил Чиун, зная, что ослабленный узел галстука — первый признак того, что упрямство императора подается под его напором.
 — Но вы же остались дома, — запротестовал Смит.
 С важным видом подняв указательный палец, на котором блеснул длинный холеный ноготь, Чиун мрачно проговорил:
 — И не находил себе места от волнения.
 От карандаша Смита с треском отлетел кусочек сломавшегося грифеля.
 — Но ведь есть же способ все это уладить, — простонал доктор. — Просто обязан быть.
 Агатовые глаза Чиуна сверкнули.
 — Способ всегда найдется, — заметил он, — особенно для такого изобретательного правителя, как вы.
 — С вашего разрешения, я сделаю один звонок.
 — Хорошо, я готов поступиться запретом на разговоры по телефону, великодушно кивнул Чиун, — при условии, что это поможет быстро решить нашу проблему.
 Смит попытался подняться, но замер, и в недоумении уставился на собственные ноги.
 — Они меня не слушаются, — пожаловался он. — Должно быть, затекли.
 — А вы не заметили, как они занемели? — поинтересовался Чиун.
 — Нет. Вы мне не поможете?
 — Разумеется, — ответил Чиун, вставая с пола. Не обращая внимания на протянутую Смитом руку, он прошел к столу и спросил:
 — Какой именно телефонный прибор вам нужен?
 — Вообще-то, я хотел бы подняться на ноги, — заметил Смит.
 — Всему свое время. Вам потребовался телефон, так что давайте сначала займемся основным вашим пожеланием, а потом уже перейдем к остальным.
 Смит хотел было сказать, нет, прокричать Мастеру Синанджу, что в настоящий момент он желал лишь одного — снова овладеть собственными ногами, но осекся. Он знал, что Чиун только ловко сменит тему, поэтому решил, что взять телефон — самый быстрый способ добиться своего.
 — Принесите обычный, — попросил Смит.
 Не обращая внимания на красный телефон без диска, от которого тянулась прямая линия в Белый дом, Чиун выбрал более привычный офисный аппарат и величественным движением опустил его на колени Смиту.
 Сняв трубку, Харолд Смит принялся набирать номер.
 — Алло, Милбурн? — проговорил он. — Да, знаю, уже три часа ночи, но дело не терпит отлагательства. Пожалуйста, не кричи. Это Харолд.
 Чиун слегка повернулся в его сторону, и напряг свой чуткий слух.
 — Твой кузен Харолд, — повторил Смит. — Да, именно тот. У меня к тебе огромная просьба. Ты все еще имеешь отношение к изданию... ммм... журналов? Замечательно. У меня сейчас сидит один человек, который хочет у тебя опубликоваться.
 — Скажите, что я замечательный поэт, — громким шепотом подсказал Чиун, не вполне понимая, какое отношение этот разговор имеет к Аризоне, но втайне надеясь, что мозги Смита справились с напряжением этих марафонских переговоров, и тот знает, что делает.
 — Нет, Милбурн. Да, я знаю, что ты не печатаешь стихов. У моего знакомого очень разносторонний талант. Если обеспечишь ему пропуск на съемочную площадку, могу ручаться, что ты получишь интервью с Бартоломью Бронзини.
 Чиун удовлетворенно улыбнулся. Хотя Смит и бормотал себе под нос, окончательно с ума он еще не сошел.
 — Я не знал, что таких пропусков не существует. А, так вот как это обычно делается? Что ж, если ты берешь на себя все детали, я со своей стороны готов обещать, что Бронзини согласится. Моему знакомому почти невозможно отказать.
 Просияв, Чиун в знак одобрения оттопырил большой палец. Как раз в этот момент Смит прикрыл ладонью ухо, чтобы лучше слышать собеседника, и Чиун еще долго спрашивал себя, что это — тайный масонский знак или просто жест, выражающий недовольство.
 — Его зовут Чиун, — объяснял Смит. — Да, это фамилия. Если я ничего не напутал, — неуверенно добавил он, поворачиваясь к Мастеру Синанджу.
 — Мое полное имя так и звучит, — отозвался старый кореец. — Я ведь не какой-нибудь Джон или Чарли, которым никак не обойтись без второго имени, чтобы их можно было отличить от сотен других людей.
 — Вообще-то, это его творческий псевдоним, — сказал Смит в трубку, опасаясь, что, пустись он в объяснения, и без того долгий разговор затянется еще больше. — Хорошо, огромное спасибо. Он обязательно придет.
 Дрожащими от напряжения пальцами Смит опустил трубку на рычаг. — Я обо всем договорился, — сообщил он. — Но вам придется выполнить ряд формальностей, и пройти собеседование.
 — Конечно. Я отлично понимаю, что, раз уж эти люди хотят получить от меня киносценарий, они должны быть полностью уверены, что по мне силам эта важная задача.
 — Нет, нет, вы меня не поняли. Писать сценарий вам не придется. Мой кузен Милбурн занимается журналами, посвященными кинозвездам. Вы отправитесь на съемки «Красного Рождества» в качестве журналиста.
 — Мне придется читать журналы? — воскликнул Чиун. — Но зачем?
 — Нет, журналисты занимаются совсем не этим. Я буду рад рассказать об этом поподробнее, если вы поможете мне подняться с пола.
 — Уже спешу, О Император! — весело откликнулся Чиун, и, нагнувшись, легким движением пальцев надавил Смиту на коленные чашечки.
 — Я ничего не чувствую, — сообщил Смит, когда Чиун убрал руку.
 — Вот и замечательно, — заверил его Чиун.
 — То есть?
 — Это значит, что когда я помогу вам подняться, вы не почувствуете боли.
 Чиун оказался прав — Смит даже не ощущал обычного покалывания в разбитом артритом колене, пока Мастер Синанджу помогал ему усесться за стол.
 Ощущая блаженное облегчение, Смит вкратце рассказал Чиуну о предстоящем интервью и, придвинув к себе клавиатуру компьютера, набрал несколько команд.
 — Зачем это? — поинтересовался старый кореец.
 — Редактору, с которым вам завтра предстоит встретиться, требуются вырезки с предыдущими вашими статьями.
 — Но я никогда не писал статей, только стихи. Может быть, мне сходить за ними?
 — О нет, даже и не упоминайте о стихах. Компьютер уже передает в редакцию по факсу копии нескольких публикаций. Разумеется, ненастоящих.
 Чиун уже открыл рот, чтобы что-то возразить, но Смит поспешил добавить:
 — Так вы попадете в Аризону гораздо быстрее.
 — Тогда я полностью полагаюсь на вашу мудрость.
 — Хорошо, — ответил Смит, выключая компьютер. — В аэропорту на ваше имя будет забронирован билет. А теперь, с вашего позволения, я пойду прилягу на кушетке, и постараюсь хоть немного поспать.
 — Как вам угодно, Император, — поклонился Мастер Синанджу, и, не говоря больше ни слова, выскользнул из комнаты.
 Смиту показалось странным, что Чиун скрылся, позабыв о длительном ритуале прощания, которым заканчивались обычно все его визиты. Загадка эта разрешилась через десять минут, когда ему почти уже удалось заснуть, но тут левую ногу схватила судорога.
 — Оох! — простонал Смит.
 Боль все нарастала, пока, казалось, не стала почти нестерпимой, и внезапно отступила, но тогда сводить начало уже правую ногу.


* * *

 Такси высадило Мастера Синанджу по указанному адресу на Парк-Авеню.
 Поднявшись на лифте и свернув по коридору направо, он увидел сверкающую неоновую вывеску «Издательский дом Звездный дождь».
 Чиун презрительно сморщил нос. Что это, редакция журнала или китайский ресторан?
 Подойдя к сидевшей за столиком секретарше, Чиун отвесил церемонный поклон.
 — Я Чиун, журналист.
 — Дон, к вам мистер Чиун, — обернувшись, сообщила секретарша так громко, что Чиун в очередной раз поморщился от такого вопиющего нарушения приличий.
 — Пригласите его, — прокричал раздраженный голос из раскрытой двери по соседству.
 Гордо подняв голову, Чиун прошествовал внутрь и поклонился молодому человеку, сидевшему за стоявшим в углу комнаты столом. Хозяин кабинета был до смешного похож на коалу, которого шутки ради вываляли в патоке. Сходство усиливалось еще больше из-за покрывавшей лицо молодого человека трехдневной щетины. Выпрямившись, Чиун заметил, что стены кабинета были увешаны плакатами с портретами кинозвезд, среди которых преобладали особы женского пола в купальниках и без. Не в силах глядеть на это бесстыдство, Мастер Синанджу поспешно отвел взгляд.
 — Присаживайтесь, присаживайтесь, — неуверенно предложил молодой человек за столом.
 — Вы и есть Дональд МакДэвид, знаменитый редактор? — поинтересовался Чиун.
 — А вас, должно быть, зовут Чиун? Рад познакомиться.
 — Чиун, журналист, — поправил его Мастер Синанджу.
 — Милбурн передал мне сегодня утром ваши вырезки. Я тут как раз проглядывал их. Очень интересно.
 — Вам понравилось?
 — Картинки неплохие, — ответил Дональд МакДэвид.
 — Картинки? — переспросил Чиун, втайне коря себя за то, что не догадался представиться как «Чиун, журналист и художник».
 В ответ редактор протянул ему пухлый коричневый конверт. На фотографиях в статьях были кадры из американских фильмов, но текст под ними был взят из какой-то корейской брошюры по личной гигиене. Смит что, окончательно рехнулся, оскорбляя его имя этой чушью?
 — Вы действительно можете писать по-английски? — спросил МакДэвид, когда вошедший в комнату кудрявый юноша поставил перед ним поднос, на котором стояла чашка с кофе и стакан «Доктора Пеппера».
 — Разумеется, — ответил Чиун.
 — Это радует, поскольку я не читаю по-китайски, и, думаю, наши читатели тоже. Они могут занервничать, посыплются письма...
 — Статьи написаны по-корейски, — сообщил Чиун, глядя, как МакДэвид отхлебывает кофе, и, явно недовольный результатом, перекладывает туда лед из стакана с газировкой.
 — Корейского я тоже не знаю, — сухо проговорил редактор.
 Чиун расслабился. Потрясающе — этот человек, явно неграмотный, работает редактором одного из крупных журналов! Нужно не забыть захватить с собой папку, подумал Мастер Синанджу. Он не позволит Смиту запятнать свою репутацию как поэта всякой чушью!
 — Ну что ж, эти вырезки ничего мне не говорят, но по ними стоит ваше имя, а Милбурн сообщил, что с рекомендациями у вас все в порядке. Так что можете считать, что вы приняты.
 — В своем деле я лучший, — заверил МакДэвида Чиун.
 — Я поговорил с пресс-секретарями «Красного Рождества», и, вообще-то, они не рвутся пускать кого-нибудь на съемочную площадку уже сейчас. Но Бронзини удалось их переубедить, так что можете считать, дело в шляпе. Я тут составил парочку договоров. Нам нужно получить интервью с самим Бронзини, статью о съемках, краткий очерк о режиссере, а остальное — на ваше усмотрение. Разнюхайте, кто еще участвует в съемках, побеседуйте, и присылайте материал, а мы уж тут разберемся.
 Взяв листки с договорами, Чиун пробежал глазами пункт о гонораре, и глаза его превратились в две узенькие щелочки.
 — А вы не печатаете стихов? — неожиданно спросил он.
 — Сейчас этим никто не занимается.
 — Я говорю не об американской поэзии, а о венце корейского стихосложения. Унг. — Будьте здоровы.
 На лице Чиуна отразилось негодование.
 — Это название стиля, — сказал он. — Недавно я как раз закончил оду, посвященную таящему леднику на горе Пектусан. Это одна из величайших гор в Корее. В моем произведении шесть тысяч восемьдесят девять строф.
 — Шесть тысяч строф! Да при цене доллар за слово, это поглотит половину нашего годового бюджета!
 — Возможно, — с надеждой в голосе сказал Чиун.
 — К сожалению, мы не публикуем стихов, — покачал головой МакДэвид, показывая на висящий на стене стенд.
 Проследив за его рукой взглядом, Чиун увидел, что весь стенд увешан обложками журналов. Последнее детище дизайнеров из «Звездного дождя» изображало полуголую блондинку на фоне космического корабля. На обложке другого журнала, называвшегося «Фантасмагория», человек в кожаной маске разделывал труп молодой девушки. Снято все это было настолько правдоподобно, что Чиуну стало интересно, уж не для каннибалов ли предназначено подобное издание. Еще один журнал, «Мертвая хватка», по мнению Чиуна, печатался для пит-булей, или, возможно, их хозяев. Рядом с ним был прикреплено издание под названием «Звездные Герои».
 — И что, люди это читают? — поморщился Чиун.
 — Большинство просто разглядывает фотографии. Да, кстати, чуть было не забыл. Я хотел дать вам несколько рекомендации, чтобы вы представляли себе принятый у нас стиль. Пишите только в настоящем времени, побольше цитат...
 Чиун принял из рук редактора стопку журналов, незаметно подсунув под них и конверт с поддельными вырезками Смита.
 — Я внимательнейшим образом их изучу, — пообещал Мастер Синанджу.
 — Договорились, — кивнул Дональд МакДэвид, и потянулся за чашкой с кофе. Сделав глоток он выругался: «Совсем остыл!», и переключился на «Доктора Пеппера», но оказалось, что тот успел выдохнуться. Откинувшись на спинку кресла, МакДональд прокричал в дверь:
 — Эдди! Принеси-ка мне молока.
 — Вам вредно пить молоко, — сообщил Чиун. — Оно сужает кровяные сосуды.
 — Ничего, до первого инфаркта можно не дергаться, — махнул рукой МакДональд. — И последнее. Все права принадлежат нам.
 — Пожалуйста, — отозвался Чиун, добавив, — Охотно уступаю свое право голоса на условиях «доллар за слово».
 Взяв принесенный помощником стакан молока, Дональд МакДэвид оглушительно расхохотался, и, в порядке эксперимента, отхлебнул оттуда.
 Скорчив мину, он взял стоявшую за телефонным аппаратом солонку, и, к вящему ужасу Чиуна, от души посолил молоко, а затем залпом выпил все до последней капли.
 — Первый материал должен оказаться у меня через две недели, — сказал редактор, вытирая капельки молока со щетины.
 — Если вас здесь не будет, кто следующий на очереди? — поинтересовался Чиун.
 Выйдя на улицу, Чиун остановил такси, и попросил отвезти его в аэропорт Ла-Гардия, где и рассчитался с водителем, набрав всю сумму мелкой монетой.
 — Как, а чаевые? — взревел шофер.
 — Спасибо, что напомнили, — поблагодарил Чиун, вручая ему стопку журналов. — «Мертвая хватка»! — крикнул ему вслед шофер. — Да на черта мне это нужно?
 — Изучите эти издания, проникнитесь скрытой в них мудростью. Тогда, возможно, и вы достигнете того возвышенного состояния души, когда вам будут платить по доллару за каждое слово.




 Глава 9


 Джиро Исудзу был чрезвычайно расстроен.
 — Я приношу глубочайшие извинения, — сказал он, опустив глаза и поклонившись чуть ли не до самой земли. Поднимался ветер, и песчинки вертелись в нем хороводом, залетая всюду, куда только было можно. Римо захотелось узнать, пытался ли японец изобразить своим поклоном смирение, или же это он просто хотел защититься от летящего ему в лицо песка. Вся эта сцена происходило неподалеку от раскинувшейся лагерем киносъемочной бригады.
 — Они вели себя, как будто дорога принадлежала им одним, — возбужденно рассказывала Шерил.
 — Японские статисты не говорить по-английски, — сказал Исудзу. — Я обещаю сделать им строгий выговор.
 — А как насчет моего автомобиля? — сурово заметила Шерил.
 — Студия возместит вам убытки. Можете взять любую машину на выбор. Если вас устроит микроавтобус Нишитцу, то мы согласны поставить на него салон «люкс».
 — Хорошо, — смягчившись, сказала Шерил. — Но я не стану брать модель «Ниндзя». Говорят, они переворачиваются, стоит только ветру подуть не с той стороны.
 — Замечательно. И я еще раз прошу прощения за причиненные вам неудобства. А теперь, если вас не затруднит, у нас есть проблема, решить которую можете только вы. «Звездный дождь» направляет к нам корреспондента.
 Я не хотел, чтобы съемки освещала пресса, но Бронзини-сан настаивает. Мы не смогли договориться. Займетесь этим корреспондентом, хорошо?
 — Да. Все-таки, лучше, чем каждый день ездить с утра за почтой.
 — Кстати, график съемок изменился. Пробные съемки начинаются завтра.
 — Но завтра до Рождества останется всего два дня. Съемочной бригаде это не понравится.
 — Вы забывать, что они японцы. Им все равно, что Рождество. А если американцам не нравится, то могут поискать себе другую работу. Съемки начинаться завтра.
 Выдав руководящие указания, Джиро Исудзу отправился по своим делам, ни на секунду не расслабив выпрямленной, словно по линейке, спины.
 — Какие здесь, интересно, американцы? — пробормотала Шерил. — Бронзини, консультант по военным вопросам, и я, бедняжка?
 — Ну что ж, — со вздохом добавила она, — вот вы и познакомились с Джиро. Впечатляет, а?
 — Разве Нишитцу производит автомобили? — невпопад спросил Римо.
 — Они производят абсолютно все, и ведут себя, как будто Вселенную создали именно они. Ладно, думаю, мне стоит заняться этим журналистом.
 Увидимся, когда начнутся съемки.
 — А где мне найти... — Римо запнулся, и заглянул в свой словарик, ...заведующего дубляжем?
 — Вот так вопрос, — на ходу ответила Шерил, направляясь к одной из палаток. — Найдите помрежа с рацией, и попросите связаться с Санни Джо.
 Римо огляделся. Палатки стояли в неглубоком котловане, вырытом бульдозерами, которые все еще трудились неподалеку, делая насыпи для защиты от ветра. Вокруг, словно муравьи, суетились рабочие, исключительно японцы.
 Увидев у одного из них рацию, Римо поймал этого человека за шиворот.
 — Выручи меня, приятель, — сказал он, — я ищу Санни Джо.
 — Сони Джо?
 — Можно сказать и так.
 Нажав на кнопку рации, японец затараторил что-то в прикрепленный к отвороту куртки микрофон. Из многочисленных гортанных фраз Римо понял только «Сони Джо».
 Наконец японец оторвался от разговора и махнул рукой на север.
 — Сони Джо там. О'кей?
 — Спасибо. А как его узнать?
 Японец отрывисто мотнул головой.
 — Не понимать английски. О'кей?
 Римо понял, что общего языка они не найдут, и поплелся в указанном направлении. Заглянув в словарик, он выяснил, что «помреж» означает «помощник режиссера». Интересно, как человек может стать помощником режиссера в американском фильме, не говоря при этом по-английски? недоуменно подумал он.
 Перелезая через дюны, он все время искал взглядом Бартоломью Бронзини, но всемирно известного актера словно след простыл. Кроме того, Римо был очень удивлен, не обнаружив вокруг кактусов. Пустыня представляла собой бесконечное море песка, лишь кое-где попадался низкорослый кустарник.
 Оглянувшись, Римо понял, что за ним не остается никаких следов, и, чтобы не привлекать внимания, перенес всю тяжесть тела на носки. Теперь досужий следопыт подумал бы, что здесь проходил двенадцатилетний мальчишка.
 Взобравшись на одну из дюн, Римо с удивлением обнаружил, что перед ним простирается долина, целиком заставленная танками и бронетранспортерами.
 Люди в китайской военной форме протирали уже успевшую запылиться технику.
 Понаблюдав за ними, Римо решил, что люди, отрабатывающие падение с близлежащего пригорка — каскадеры, и искать Санни нужно среди них. Он двинулся было вперед, но внезапно заметил притаившегося за камнем человека, который целился в хлопотавших внизу людей из винтовки. Одинокий снайпер был европейцем, на его обветренном лице выделялись прищуренные на ярком солнце глаза. Человек с винтовкой нажал на курок.
 Один из суетившихся внизу японцев внезапно схватился за грудь, и из под пальцев у него потекла кровь.
 Бросившись вперед, Римо обогнул близлежащую дюну и подбежал к снайперу сзади как раз в тот момент, когда тот выстрелил во второй раз.
 Схватив незнакомца за шиворот, Римо попытался поднять его на ноги, но обнаружил, что длины вытянутой руки не хватает, чтобы его противник смог стать во весь рост. Человек с винтовкой был, по крайней мере, на три головы выше его.
 — Гони пушку, — проревел Римо, хватаясь за дуло винтовки, выглядевшей, словно самодельное оружие времен Гражданской войны.
 — В чем дело, приятель? — удивился незнакомец.
 — Ты только что подстрелил одного из этих людей.
 — Похвальная наблюдательность. Может быть, ты наконец меня отпустишь, и я смогу подстрелить еще парочку?
 — У нас в Америке проблемы с профсоюзом так не решают.
 — С каким профсоюзом? Неужели ты считаешь...
 Человек с винтовкой внезапно залился отрывистым смехом.
 — Нет, вы только подумайте... — хохотал он.
 — Что тут смешного? — воскликнул Римо. Отпустив противника, он взял в руки винтовку. Сверху на ней был прикреплен стальной магазин, в котором лежало несколько наполненных красной жидкостью шариков. — Ты... Неужели ты действительно поверил, что я убил парня? Это же духовое ружье.
 — Из такого ружья и в самом деле можно убить человека, если попадешь в мягкие ткани, — заметил Римо, беря один из шариков в руки.
 — Эй, поосторожнее. В бутафорской не обрадуются, если ты его поломаешь.
 Это ручная работа. В мире всего шестнадцать таких ружей.
 В этот момент на дюну взобрался один из работавших внизу японцев. — Санни Джо, почему остановка? — спросил он. Римо заметил, что на груди у него красуется красное пятно.
 — Погодите-ка, — выпалил он. — Так вы и есть Санни Джо?
 — Сколько себя помню, так меня и зовут. А ты кто такой?
 — Римо.
 Услышав это имя, Санни Джо вздрогнул от неожиданности.
 — А фамилия? — спросил он.
 — Дюрок, — после короткой паузы ответил Римо.
 Этот ответ, казалось, разочаровал его собеседника, и во взгляде его промелькнуло раздражение.
 — Это что, твоя первая съемка? — ворчливо спросил он. — Не могут уже отличить духового ружья от настоящего!
 — Извините, — сказал Римо, — но из-за этой заварушки с профсоюзом я подумал было...
 — Ничего страшного. — Санни Джо решил сменить гнев на милость. Он окинул Римо проницательным взглядом. — К тому же, приятно видеть хоть одного бледнолицего. Половина этих чертовых японцев ни слова не знают по-английски.
 Мы тут репетируем сцены с ранениями. Пойдем-ка посмотрим, что ты умеешь.
 Вслед за ним Римо пошел вниз по песчаному склону.
 — Главное, о чем тебе нужно помнить, Римо, — объяснял по дороге Санни Джо, — это мания Бронзини снимать все максимально приближенно к реальности.
 Ну-ка, встань вот здесь, а я отойду назад и стрельну в тебя разок. Когда почувствуешь удар шарика, не падай, а завертись на месте. Представь, что тебя ударил кузнечный молот, а не пуля. На экране все должно выглядеть эффектно.
 Пожав плечами, Римо подождал, пока Санни Джо отойдет в свое укрытие.
 Санни был и в самом деле высок — не меньше двух метров ростом, и выглядел впечатляюще, несмотря на то, что руки и ноги у него были чрезмерно длинные.
 Ему было, по меньшей мере, шестьдесят, но двигался этот человек, как будто был лет на десять моложе.
 Согнувшись за камнем, Санни Джо прицелился. Раздался хлопок выстрела, и острый взгляд Римо на мгновение увидел несущийся к нему шарик. Римо напрягся, но сыграли роль многолетние тренировки — его учили уворачиваться от любых пуль, даже самых безобидных. Он инстинктивно отступил в сторону, а затем, чтобы скрыть свою промашку, завертелся на месте и рухнул на песок.
 Подняв голову, Римо увидел, что Санни Джо, явно раздосадованный, уже спешит к нему.
 — Что, черт побери, ты вытворяешь? — взревел он.
 — Я крутился.
 — Причем до того, как в тебя попала пуля! Я не заметил красного пятна.
 Да что с тобой происходит? Нацелился на Оскара?
 — Извините, — сказал Римо, отряхивая с одежды песок. — Попробуем еще разок?
 — Ладно. Только на этот раз дождись, все-таки, пули.
 Когда они снова разошлись по местам, над головами пролетело несколько вертолетов. Их стрекотание гулким эхом отдавалось в долине.
 — Черт бы их побрал, — пробормотал Санни Джо. — Чувствую, снять фильм нам спокойно не удастся. Готов поспорить, это вертолеты с местной базы морских пехотинцев. Раздолбаи, которым нечем заняться, кроме как летать над съемочной площадкой. Наверно, спорят между собой, какая из маленьких черных точечек внизу — Бронзини. Идиоты чертовы.
 — Рано или поздно, им это надоест, — предположил Римо.
 — Конечно, если бы это были одни зеленые береты. А тут еще, чуть дальше на север, есть военный полигон, и авиабаза на востоке. Так что нам не отделаться от летающих туда-сюда истребителей до самой весны.
 — Похоже, вы не слишком довольны своей работой.
 — Работа? Черт, да я был на пенсии, пока не приехали эти япошки. Мне ведь за шестьдесят, парень. В кино есть шанс работать, только пока ты молод.
 Так что я вернулся в резервацию, так сказать, доживать свой век. Но тут появился Бронзини, и попросил разрешения снимать на наших землях.
 — Так это место — часть резервации?
 — Да, черт побери. Бронзини использовал все свои связи, чтобы съемки, наконец, раскрутились. Местные власти буквально лизали ему пятки, и все шло отлично, пока он не наткнулся на вождя. Конечно, тот знал, кто такой Бронзини, однако и виду не подал. Сказал, что, помимо платы, они должны взять на работу меня. Я человек гордый, но эта профессия сидит у меня в крови, так что я не стал кочевряжиться и согласился. Может быть, что-нибудь из этого и выйдет.
 — Вы не похожи на индейца.
 — В наше время, если хочешь знать, мало кто сам на себя похож.
 — А из какого вы племени?
 — Ну, уж в школе вы точно такого не изучали. Мы практически вымерли. В племени меня зовут Санни Джо. У всех индейцев есть прозвища, а по паспорту мое имя Билл Роум. Но можешь звать меня Санни Джо, все так и делают. Только запомни, Санни, а не «Сони». Ну ладно, становись на место.
 Римо отошел, и, на этот раз, услышав, как хлопнуло ружье, закрыл глаза.
 Почувствовав толчок в грудь, он согнулся, упал, и прокатился по песку.
 — Уже лучше, — крикнул ему Санни Джо. — А теперь, пускай попробует кто-нибудь из вас.
 Никто из стоявших поодаль японцев не двинулся с места. Тогда Санни Джо подошел поближе, и, отчаянно жестикулируя, попытался донести до них свою просьбу таким способом. В конце концов, ему пришлось схватить одного из них за шиворот, и оттащить на нужное место.
 Казалось, японец вот-вот лягнет Санни в живот — ему явно не нравилось, что его куда-то тащат. Тоже мне, неженка, подумал Римо. Отойдя в сторонку, он принялся наблюдать за репетицией, думая, что придется многому научиться, если он хочет выдать себя за профессионального каскадера.


* * *

 Увидев, что профсоюз уже не пикетирует въезд на съемочную площадку в резервации, Бартоломью Бронзини был сильно удивлен. Интересно, имеет ли это какое-нибудь отношение к опрокинутому танку, лежавшему рядом со смятым в лепешку микроавтобусом, подумал он.
 Поддав газу, Бронзини направил свой Харли-Дэвидсон в объезд, и помчался по дороге к лагерю. Тормозить перед палаткой продюсеров он не стал, вместо этого влетев на полной скорости внутрь и врезавшись в стол.
 Бронзини успел соскочить с мотоцикла, прежде чем тот въехал в брезентовую стену палатки. Но никто не обратил ни малейшего внимания на треск порвавшейся ткани, в особенности Джиро Исудзу.
 Перед ним было куда более устрашающие зрелище — искаженное гневом лицо Бартоломью Бронзини, «Бронзового» Бронзини, причем выражение этого лица не предвещало ничего хорошего.
 — Что, черт бы вас побрал, здесь происходит? — проревел знаменитый актер.
 — Пожалуйста, говорить в почтительном тоне, — попытался остановить его Исудзу. — Я ведь продюсер.
 — Ты, чтоб тебе провалиться, отвечаешь за сценарий, а я хочу говорить с исполнительным продюсером!
 — Это мистер Нишитцу. С ним нельзя говорить. Он в Токио.
 — Что, у вас в Токио нет телефонов? Или он тоже не говорит по-английски?
 — Мистер Нишитцу жить в уединении. Уже не молод. Когда съемки начаться, он приедет, и вы можете поговорить.
 — Да? Ну, тогда передайте ему кое-что.
 — С удовольствием. Что вы хотел сказать?
 — Терпеть не могу, когда меня пытаются надуть.
 — Надуть? Не знать слова.
 — Обмануть. Так тебе понятнее?
 — Пожалуйста, объяснить, — упрямо сказал Джиро Исудзу. Бронзини заметил, что тот не собирается уступать. Он почувствовал к Джиро что-то вроде уважения, и это заставило его если не успокоиться, то хотя бы сбавить тон.
 — Я только что говорил по телефону с Куросавой.
 — Это нарушение контракта. Вы не являться режиссером фильма.
 — Неужели, Джиро, детка? — насмешливо проговорил Бронзини. — Да я такой же режиссер этого бреда, как и Куросава. Он даже и не слышал о «Красном Рождестве». Более того, он, чтоб его разорвало, вообще не совсем ясно представляет себе, что такое Рождество.
 — А, теперь понимаю. У нас были проблемы, и Куросава не смог принять участие в съемках. Как раз собираться рассказать вам об этой неприятной новости. Прошу извинить.
 — Мне надоело все время слушать твои «прошу извинить». Хватит, меня уже тошнит от всего этого. И я все еще не услышал никакого объяснения.
 — Представители мистера Куросавы заверили меня, что он сможет выступить в роли режиссера. Очевидно, нас введи в заблуждение. Серьезное нарушение профессиональной этики, за которое мы потребуем возмещение морального ущерба. Уверен, виновные принесут самые глубокие извинения.
 — Моральный ущерб! Я бы перестал чувствовать себя ущербным, только работая с Куросавой. Он великий режиссер.
 — Очень жаль. Конечно же, мистер Нишитцу принесет свои извинения лично, когда приедет на съемки.
 — Черт, просто жду не дождусь, — язвительно заметил Бартоломью Бронзини. — И кто же теперь будет снимать картину?
 — Эта почетная обязанность возложена на меня, — поклонился ему Исудзу.
 Бронзини застыл как вкопанный. Его прищуренные, как у таксы, глаза сузились еще больше, а руки, до сих пор бешено жестикулировавшие, повисли в воздухе.
 — Ты? — тихо, но с непередаваемым выражением в голосе, спросил он.
 Джиро Исудзу невольно отступил назад.
 — Да, — так же тихо ответил он.
 Подойдя поближе, Бронзини наклонился и заглянул ему в лицо. Даже теперь он казался гигантом по сравнению с Джиро, хотя был и не очень высокого роста.
 — Джиро, малыш, а сколько фильмов ты уже снял?
 — Ни одного.
 — Тогда ты сильно рискуешь своей репутацией режиссера, решив нас выручить, — с деланной беззаботностью заметил Бронзини. — В конце концов, бюджет у нас, черт возьми, всего-то шесть миллионов. Подумаешь, мой новый фильм. Какая разница! Слушай, а почему бы нам вообще не обойтись без режиссера? Может быть, просто начнем дурачиться, и кидать друг в друга песочком, и, глядишь, наберется как раз достаточно материала для коротенького мультфильма. Ведь к этому мы и идем — все превратилось в какой-то чертов фарс!
 — Я справляться хорошо, обещаю.
 — Нет. Ни за что. Я выхожу из игры. Съемки прекращаются, мы проводим конкурс, находим опытного режиссера, и тогда снова начинаем снимать. Ни секундой раньше. Ясно?
 — Нет времени. Снимать надо уже завтра.
 — Завтра — сочельник, — медленно, словно объясняя умственно отсталому ребенку, сказал Бронзини.
 — Мистер Нишитцу ужал график съемок.
 — Позволь-ка на него взглянуть.
 — Невозможно. Нет в наличии. Очень жаль.
 — Здорово! Просто замечательно! Нет ни графика съемок, ни режиссера.
 Все, чем мы располагаем — это кинозвезда, несметное количество танков, и ты.
 Потрясающе! Я направляюсь в отель, и попрошу шеф-повара, чтобы он разрешил мне засунуть голову в духовку, а не то я за себя не ручаюсь!
 Сжав кулаки, Бронзини уже двинулся к зиявшей в стене палатки дыре, когда сзади раздался голос Джиро:
 — Нет. Вы нам нужны.
 Остановившись, Бронзини резко развернулся на каблуках. Он просто не верил своим ушам — у этого парня хватило наглости настаивать на своем!
 — Зачем? — резко спросил он.
 — Договориться с морскими пехотинцами и летчиками.
 — Интересно, о чем?
 — Из-за того, что мы начинать раньше, часть каскадеров еще не приехала.
 Мы попросить разрешения использовать американских солдат. И технику. Завтра — съемка большого парашютного десанта.
 — Что-то не припомню в сценарии никакого десанта.
 — Это есть в последней редакции. Дописать вчера вечером.
 — И кто же вставил эту сцену? — с подозрением спросил Бронзини.
 — Я.
 — Джиро, будь добр, объясни мне, почему я даже не удивлен? Ну почему?
 Джиро Исудзу прокашлялся.
 — Сценарий мой, — оправдывающимся тоном сказал он. — Мой и господина Нишитцу.
 — Только не забудьте, кто все-таки написал первоначальную версию, — с горечью проговорил Бронзини. — Помнишь, была такая, еще до танковых баталий, а действие происходило в Чикаго?
 — Вы получать соответствующее вознаграждение за участие, и конечно, упоминаться в титрах. Пожалуйста, идти со мной?
 — Если ты просишь помочь вам, то и я кое о чем тебя попрошу.
 — Извините, не понял? — сказал Исудзу.
 — Я хочу, чтобы все проблемы с профсоюзом были решены. К завтрашнему дню. Только на этих условиях я могу обещать, что буду с вами сотрудничать.
 Джиро Исудзу заколебался.
 — Разобраться с профсоюзом до начала съемок. Вас устроит?
 От неожиданности Бронзини даже мигнул.
 — Ладно, договорились.
 Наученный прошлым опытом, Джиро Исудзу быстро отскочил с дороги.
 Проводив его тяжелым взглядом, Бронзини поднял с земли свой мотоцикл и выкатил его из палатки.
 По дороге он чуть было не столкнулся с Санни Джо Роумом, за которым плелись несколько японцев, среди которых неожиданно оказался один американец.
 — Я заставил их крутиться волчком, как вы просили, мистер Бронзини, прогрохотал Санни.
 — Отлично. Теперь тебе осталось только выучить японский, — проговорил Бронзини, влезая на мотоцикл и заводя мотор. — Судя по всему, без него тебе не обойтись!
 Роум рассмеялся.
 — Когда познакомишься с ним поближе, понимаешь, какой это шутник. Барт, позвольте вам представить Римо, нашего каскадера-американца. Он будет вашим дублером.
 Римо протянул руку, сочтя, что раз ему поручили приглядывать за Бронзини, то лучше подавить в себе уже возникшую антипатию.
 — Я ваш большой поклонник, — солгал он.
 — Тогда что же вы не кланяетесь? — не подавая руки в ответ, усмехнулся Бронзини, и с грохотом умчался вслед за микроавтобусом Нишитцу.
 — Думаешь, какая собака его укусила? — спросил Санни Джо.
 — Бронзини всегда ведет себя, как будто ему штаны узковаты, откликнулся Римо. — Я читал об этом в журнале.


* * *

 Когда Бартоломью Бронзини, за которым маячила неизменная фигура Исудзу, вошел в кабинет, начальник базы морских пехотинцев в Юме воспринял это без особого восторга.
 — Чтобы между нами не возникло непонимания, — резко заметил он, — хочу сказать сразу — я не видел ни одного вашего фильма.
 Услышав такое начало, Бартоломью Бронзини сменил виноватое выражение лица на глупую ухмылку.
 — Еще не все потеряно, — сострил он. — Все мои картины вышли на видео.
 Его шутка осталась без ответа — то ли начальник базы был таким непробиваемым человеком, то ли эта реакция стала очередным подтверждением, что среди сценических талантов Бронзини напрочь отсутствовал дар комедианта.
 Бартоломью в очередной раз спросил себя, почему он все еще не бросил этот японский цирк, в который превратились съемки. Тем не менее, как бы ни душила его злоба, Бартоломью Бронзини все-таки был профессионалом, и он собирался закончить съемки в срок, каким бы ни был график, и только затем хлопнуть за собой дверью.
 — Присаживайтесь и расскажите, для чего вам понадобились наши ребята, предложил полковник Тепперман.
 — Нам бы хотелось немного поснимать у вас на базе, — объяснил Бронзини.
 — Скажем, начиная с завтрашнего дня.
 — Забавное вы выбрали время для съемок. Праздники-то уже на носу.
 — К сожалению, мы будем снимать всю Рождественскую неделю, — сказал Бронзини. — Думаю, поскольку ваши солдаты будут находиться в отпуске, мы доставим, таким образом, меньше хлопот.
 — Я не уполномочен дать вам такое разрешение, — медленно проговорил полковник, бросив косой взгляд на Джиро Исудзу. — У нас на базе проводятся операции, связанные с разведывательной деятельностью.
 — В таком случае, кто обладает достаточными полномочиями? хладнокровно поинтересовался Бронзини.
 — Пентагон. Но я думаю, они вряд ли...
 — Пока что мы очень успешно сотрудничали с вашим Конгрессом, Госдепартаментом, да и с местными властями тоже, — поспешно вставил Исудзу.
 Это сообщение заставило полковника задуматься.
 — Думаю, я мог бы кое-кому позвонить, — сказал он, наконец, с неохотой.
 — Сколько дней вам потребуется на съемки?
 — Два, — ответил Джиро. — Самое большее, три. Нам нужно, также, чтобы вы выделили некоторое количество солдат.
 — Зачем это? — с подозрением спросил полковник.
 — В качестве каскадеров. — Вы хотите использовать в фильме моих людей?
 — Да, сэр. — Бронзини почувствовал, что пора перевести огонь на себя. Я часто делал так в фильме «Гранди». Ребята из Голливуда не умеют двигаться и действовать, как настоящие солдаты. Просто невозможно добиться, чтобы оружие выглядело у них в руках хоть сколько-нибудь правдоподобно.
 Полковник кивнул.
 — Я не смотрел фильмов о войне вот уже много лет. Просто невыносимо, какую чушь там порой показывали. Знаете, в одном из фильмов у главного героя к автомату Калашникова была приделана американская ракетная установка М-120.
 — В этом фильме такого никогда не случится, — заверил его Бронзини. Мы знаем, с каким оружием работаем.
 Полковник Тепперман протянул руку к телефонной трубке.
 — Хорошо, я позвоню, — решительно сказал он. — А у вас есть роль полковника морских пехотинцев?
 Приподняв бровь, Бронзини взглянул в сторону Джиро.
 — Да, — вкрадчиво проговорил японец. — Это будет очень престижный фильм. Для каждого из ваших людей найдется по роли. Но они должны взять с собой оружие. Потребуется очень много подлинного американского оружия.
 — У нас есть все необходимое.
 — И конечно же, патроны должны быть холостые.
 — Верно, черт побери, — заметил полковник Тепперман, набирая номер. Алло, соедините меня с командным пунктом...


* * *

 Командующий авиабазой Льюк был упрямым человеком.
 — Прошу прощения, джентльмены, но разрешить этого я не могу, — сказал полковник Фредерик Дэвис. — Я вполне понимаю ваши мотивы, но позволить киносъемочной группе разгуливать у себя по базе не могу. Вас просто не возможно будет проконтролировать.
 — Нам не потребуется находиться на базе очень долго, — с готовностью откликнулся Джиро Исудзу. — Самое большее, в течение одного дня.
 Бронзини заметил, что рубашка на Джиро промокла насквозь. Что ж, при таком жестком графике съемок оно и неудивительно, подумал он.
 — Боюсь, ничего не выйдет, — покачал головой полковник Дэвис.
 — Мы хотим отснять высадку большого десанта, сэр, — вступил в разговор Бронзини. — Столько человек, сколько вы сможете нам предоставить.
 — Вы хотите, чтобы я откомандировал к вам десантников?
 — При полной амуниции, — кивнул Бронзини.
 — Конечно, сами парашюты — наша забота, — сказал Исудзу. — И все расходы мы тоже берем на себя. Вас устраивать?
 — А людям будут выплачены суточные, — добавил Бронзини, заметив, как глаза полковника блеснули.
 — Господи, да вы понимаете, что это будет? Вам потребуется транспортный самолет Геркулес С-130.
 — Я думаю, трех нам будет достаточно, — уверенно проговорил Бронзини. Людей нужно будет сбросить над пустыней Юма. Конечно, сцену взлета мы отснимем здесь, и вообще, весь процесс подготовки к выброске.
 — Звучит впечатляюще, — задумчиво протянул полковник Дэвис. Он никогда еще не принимал участия в военных действиях, ни разу не был свидетелем такой масштабной операции, как предлагал этот актеришка.
 — Подумайте, какая эта будет реклама для военной авиации, — продолжал Бронзини. — По сценарию, именно десантники вступают в бой с китайскими пехотинцами и уничтожают их.
 Полковник надолго задумался.
 — Знаете, — сказал он наконец, — мои подчиненные, ответственные за вербовку, утверждают, что каждый раз после выхода очередного «Гранди», в армию записывается процентов на двадцать больше людей.
 — На этот раз, может выйти и тридцать. Или даже сорок.
 — Все это, конечно, соблазнительно, но, сами понимаете, просьба необычная. Не думаю, что Пентагон пойдет на это.
 — Морские пехотинцы уже дали согласие, — вставил Джиро Исудзу.
 Полковник помрачнел.
 — А что в фильме делают эти придурки? — пробормотал он.
 — Их наголову разбивает китайская армия в первой сцене, — ответил Джиро.
 — Возможно, я все-таки попробую сделать пару звонков, — согласился Дэвис. — Но вы должны пообещать мне кое-что взамен.
 — Только скажите, — откликнулся Бронзини. — Автограф? А может быть, фотографию?
 — Что за глупости? Не нужно мне этого барахла. Я хочу первым выпрыгнуть из самолета.
 — Договорились, — сказал Бартоломью Бронзини, поднимаясь со своего места. — Вы не пожалеете о своем решении, сэр.
 — Можешь звать меня просто Фред, Барт.




 Глава 10


 По дороге в Международный Аэропорт Юмы, Шерил Роуз размышляла, что это за имя «Чиун»? Напоминает азиатское. Возможно, он японец. Судя по их фильму, это почти наверняка так. Поставив студийный микроавтобус у обочины, Шерил вошла в здание аэропорта.
 В зале ожидания сидел только один человек. Низенький, в длинных шелковых одеждах, он выглядел одиноко, и Шерил даже слегка растрогалась.
 — Вы мистер Чиун? — подойдя к нему, спросила она.
 Повернувшись, маленький азиат смерил ее чопорным взглядом и ответил:
 — Да, меня зовут Чиун.
 — Что ж, здравствуйте. Я Шерил, из студии.
 — Они прислали женщину?
 — В «Красном Рождестве» я единственный менеджер рекламе, — весело ответила Шерил. — Так что вы бора у вас никакого, хотя, надеюсь, я смогу вам понравиться.
 — А кто понесет мой багаж? — горестно воскликнул азиат. Шерил заметила, что он совершенно лысый, за исключением двух седых прядей над ушами.
 — Вы без шляпы? Разве редактор не предупредил, что в Аризоне очень жарко? Можете схватить солнечный удар.
 — Что плохого в моей одежде? — потребовал объяснений Чиун, оглядывая свое кимоно, темно-зеленое, с золотыми драконами на груди.
 — Вам нужен головной убор.
 — Меня гораздо больше беспокоит мой багаж.
 — Ну, не беспокойтесь, я этим займусь. А пока, почему бы вам не заглянуть вон в тот магазинчик, и поискать что-нибудь себе на голову?
 — С моей головой все в порядке.
 — Да не стесняйтесь, — уговаривала Шерил этого смешного старичка. Студия с удовольствием возьмет на себя расходы.
 — Тогда я с удовольствием воспользуюсь этим любезным предложением.
 Багаж за углом, — сказал азиат, протянув руку с необычайной длины ногтями в сторону нескольких лакированных сундуков, сваленных неподалеку, и, развернувшись, направился к палатке с сувенирами.
 Попробовав один из сундуков рукой, Шерил подумала, что он, должно быть, наполнен застывшим бетоном.
 — Говорила мне мама, что язык без костей до добра не доведет, пробормотала она, пытаясь поставить верхний сундук на землю.
 Не прошло и часа, а багаж уже стоял около ее автомобиля.
 — Может быть, требуется мужская помощь? — спросил подошедший Чиун, которому пришлось запрокинуть голову, чтобы обозревать окрестности из-под полей огромной ковбойской шляпы.
 — А что, рядом есть мужчины, желающие помочь?
 — Нет, но может быть, попробовать мне?
 — Ох, нет, я сама справлюсь, — пропыхтела Шерил, думая: «Какой милый старичок!». Он выглядел таким хрупким, что, казалось, разлетится в пыль от малейшего дуновения ветра. Кто знает, что случится, если он попробует взяться за эту тяжесть. Не исключено, что его хватит удар или что-нибудь похуже.
 Наконец, Шерил запихнула внутрь весь багаж Чиуна.
 — Вы что, все время путешествуете с пятью сундуками? — спросила она, садясь за руль, и скривилась, увидев в зеркальце, что весь ее лоб покрыт спекшейся от пота пылью.
 — Нет. Обычно их четырнадцать.
 Выворачивая на шоссе, Шерил мысленно поблагодарила Господа, что на этот раз Чиун решил отправиться в поездку налегке.


* * *

 — Готова поспорить, вы в восторге от того, что возьмете интервью у Бронзини, — сказала Шерил, когда двадцатью минутами позже они подъезжали к съемочной площадке в пустыне.
 — А который из них он? — спросил Чиун, напряженно вглядываясь в мелькавших перед ними людей в военной форме.
 — В данный момент Его Бронзовости что-то не видно, — заметила Шерил, осмотревшись.
 — Первый раз слышу о таком титуле.
 — Так у нас шутят на съемках. Они зовут Бронзини Бронзовым Бамбино, а некоторые клиенты обращаются к нему «Ваша Бронзовость». Неужели еще не все об этом знают?
 — Я — нет. Но, с другой стороны, я — это не все, — высокомерно заметил Мастер Синанджу. — Я — Чиун!
 — О'кей. — Опустив стекло, Шерил окликнула японского рабочего, — Эй, а где Бронзини?
 — Руководит установкой оборудования, — ответил тот.
 — Спасибо, — ответила Шерил, направляя автобус к долине меду дюнами, где стояло огромное количество танков. — Здесь они будут снимать главную сцену — танковое сражение между японскими оккупантами и американцами, — объяснила она. — Вы знакомы с сюжетом?
 — Нет, — рассеяно отозвался Чиун, который рассматривал отрабатывавших сцены рукопашного боя японцев. Те, в свою очередь, с подозрением оглядывались в его сторону.
 — Может быть, вы хотите что-нибудь записать? Или вы пользуетесь диктофоном?
 — Единственное, чем я пользуюсь — моя непогрешимая память, которую не нужно ни затачивать, ни кормить бесчисленными батарейками.
 — Как скажете.
 — А почему на этих людях китайская форма?
 — Это массовка, они играют солдат Китайских оккупационных войск.
 — Но они же японцы! — воскликнул Чиун.
 — Еще бы. Больше на этих съемках, считай, никого и нет.
 — Какая глупость! — презрительно сплюнул Чиун. — Интересно, как они собираются заставить людей поверить в их трюки, если коварные японцы изображают тут ленивых китайцев!
 — Насколько я понимаю, вы не принадлежите ни к тем, ни к другим.
 — Я, вне всякого сомнения, кореец, — раздраженно заметил Чиун.
 — Да, я заметила, что с буквой "Л"у вас проблем нет, — сказала Шерил.
 — Наверное, для людей из вашего полушария разница более очевидна, чем для нас, американцев. Она остановила микроавтобус в тени одной из дюн.
 — Любой жук или кузнечик могли бы заметить разницу. Американцу, же, наверное, пришлось бы объяснять, причем дважды.
 — Ну что, пойдемте? Надо найти Бронзини. Это не так уж и сложно просто высматривайте человека, у которого в каждой руке по штанге.
 Когда они вышли наружу, из-за дюны показался красный с белым вертолет, и облетев долину, приземлился, поднимая винтом клубы пыли. Остановив мотор, пилот открыл дверь.
 — Это съемочный вертолет, а вот и его Бронзовость, с очередным эффектным выходом на сцену, — показала рукой Шерил.
 Из вертолета вышли двое.
 — Я должен взять у него интервью. Немедленно, — решительно заявил Чиун.
 — Погодите-ка. Не вздумайте только бросаться к Бронзини прямо сейчас.
 Сначала я должна утрясти этот вопрос с Джиро, а он поговорит с Его Бронзовостью, и передаст ответ мне. Вот так у нас делаются все дела.
 — Он поговорит со мной, — бросил Чиун, бросаясь к вертолету, где двое сошедших людей увлеченно что-то обсуждали. Не обращая внимания на того, который был пониже, Чиун обратился к высокому.
 — Я Чиун, известный автор, — громко объявил он. — Читатели моего журнала требуют ответа на наиболее существенный на сегодняшний момент вопрос, а именно: Каким образом вы рассчитываете на успех у зрителей с нормальным цветом кожи, оскорбляя их просвещенные души зрелищем, в котором японцы притворяются китайцами?
 С высоты своего роста Билл «Санни Джо» Роум взглянул на раздраженное лицо подошедшего, и заметил:
 — Вы слегка ошиблись адресом, вождь.
 — Могу я чем-то вам помочь? — спросил Бартоломью Бронзини, явно забавляясь видом несуразной шляпы, которая могла принадлежать разве что какому-нибудь чемпиону родео.
 — Прошу прощения, мистер Бронзини, — поспешила вмешаться Шерил Роуз, он от меня удрал. — Это мистер Чиун, корреспондент журнала «Звездный Дождь».
 — Ну вот, теперь ты зовешь его «мистер Бронзини», а еще минуту назад он был «Его Бронзовость», — надменно проговорил Чиун.
 Глаза Шерил расширились от ужаса, но, прежде чем Бронзини успел отреагировать, маленький азиат отступил назад, чтобы выглянуть, наконец, как следует из-под полей своей шляпы.
 — Вы! — изумленно воскликнул он, но, быстро оправившись, согнулся в глубоком, хотя и чопорном, поклоне.
 — Я поражен, увидев вас здесь, О Великий, — осторожно проговорил Чиун.
 — Я сам до конца еще не привык, — ворчливо заметил Бронзини. — Не против, если мы займемся этим попозже? Я имею в виду интервью.
 — Как вам угодно, — сказал Чиун, и поклонился еще раз, держа, на мушкетерский манер, шляпу двумя пальцами.
 Как только Бронзини и Санни Джо ушли, Шерил встала перед Мастером Синанджу, и упершись руками в бока, принялась его отчитывать:
 — Никогда, слышите, никогда не подбегайте вот так к звезде такой величины, как мистер Бронзини. И не вздумайте повторять при людях то, о чем я рассказываю неофициально.
 — Он восхитителен, — проговорил Чиун, глядя вслед удаляющемуся Бронзини.
 — По крайней мере, он обладает достаточным влиянием, чтобы сделать или разрушить мне карьеру. Надеюсь, вы возьмете себя в руки, когда Бронзини даст добро по поводу интервью. Если это когда-нибудь произойдет.
 — Он точная копия Александра.
 — Александра? — непонимающе моргнула Шерил.
 — Да, теперь мне все стало ясно, — продолжал Чиун, обводя рукой заполнивших долину людей и технику. — Неудивительно, что он снимает такие фильмы — они напоминают ему о днях былой славы. Как, однако, печально, что он опустился до этого...
 — До какого «этого»? И кто такой Александр?
 — Македонский, — ответил Чиун.
 — Ну и...? — поджав губы, напомнила Шерил. — Македонский, а дальше?
 Чиун пристально взглянул ей в глаза.
 — Александр Македонский.
 — О чем это вы, ради всего святого?
 — Тот человек, — объяснил Чиун, маша рукой в сторону Бронзини, воплощение Александра Македонского. Иначе, чем еще можно объяснить его страсть к возрождению ярости сражений?
 — Ну, я бы подумала, что причина как-то связана с двадцатью миллионами долларов, которые ему платят за каждый фильм.
 — Он выглядит в точности, как Александр, — не унимался Чиун. — Тот же прямой нос. Сонные глаза. Насмешливые очертания губ.
 — Вообще-то, я считала, что губы Бронзини в точности, как у Элвиса Пресли, — заметила Шерил. — Насколько я понимаю, вы знали этого Александра лично?
 — Нет, но с ним был знаком один из моих предков. Интересно, вспомнит ли об этом Бронзини?
 — Сомневаюсь.
 — Тем лучше. Тогда маловероятно, что он затаил в сердце обиду на Дом.
 — Хорошо, тогда еще один вопрос. Что это за Дом?
 Светло-карие глаза Чиуна прищурились.
 — Не имею права сказать, ведь я здесь под прикрытием. Как бы то ни было, один моих предков убил Александра.
 — В самом деле? Кто бы мог подумать!
 — О, уверяю, в этом не было ничего личного. Как я рад, что познакомился с Бронзини! С нетерпением жду нашего интервью. Все-таки, в наши дни нечасто встречаешь великих мира сего!
 — Да, действительно, здорово, — отсутствующим тоном проговорила Шерил, окидывая взглядом съемочную площадку, — но почему бы нам не начать с вашими интервью? Ну-ка, посмотрим... с кем бы нам поговорить первым? Джиро я что-то не вижу, технический консультант до завтра не вернется... С руководителем каскадеров, Санни Джо, вы уже знакомы. Это он был вместе с Бронзини.
 — Вот-вот, — поспешно вставил Чиун. — Я хотел бы побеседовать с одним из каскадеров. — С кем-нибудь конкретно?
 — Да. Его зовут Римо.
 — Римо... Римо Дюрок? Хотите начать с него?
 — Да, обязательно нужно это подстроить.
 — Устроить, вы хотели сказать.
 — Я говорю именно то, что хочу. А другие пусть истолковывают мои слова, как им угодно.
 — У Римо немая роль. Он отнюдь не важная птица.
 — Можно будет вас процитировать? — оживился Чиун.
 — Нет! Ни в коем случае! Ни по какому поводу меня не цитируйте.
 — Готов пообещать, если ты отведешь меня к Римо, — с готовностью отозвался Чиун.
 Оглянувшись, Шерил прикусила губу.
 — Что-то его нигде не видно. Давайте вернемся в основной лагерь, уж там-то кто-нибудь скажет, где его искать.


* * *

 В основном лагере как раз накрывали обед в огромной палатке, служившей столовой. Перед раздаточным окошком выстроилась длинная очередь.
 — Посмотрим, чем сегодня кормят? — предложила Шерил.
 Чиун потянул носом воздух.
 — Рисом, — сообщил он.
 — Откуда вы знаете?
 — Они же японцы, и питаются рисом. Единственная их особенность, не вызывающая отвращения.
 — А редактор, когда посылал вас на съемки, знал, как вы... относитесь к японцам?
 — Он едва умеет читать и писать. Пожалуй, лучше не ходить в столовую я подумал, что не особенно голоден.
 — Ну, как хотите. Так, что бы мы могли предпринять? Может быть, в офисе режиссера происходит что-нибудь интересное?
 Фургон «Нишитцу», в котором размещался режиссер, стоял последним в ряду. На нем красовался фирменный знак «Красного Рождества» — елка, увешанная гранатами и пулеметными лентами, нарисованная на фоне ядерного гриба. Шерил постучалась, и, не услышав никакого ответа, обратилась к Чиуну:
 — Думаю, ничего страшного, если мы заглянем внутрь.
 Открыв дверь, она пропустила Мастера Синанджу вперед.
 Чиун оказался в скудно обставленном помещении, на стенах которого висели многочисленные полоски рисовой бумаги, покрытые иероглифами. Стол был целиком завален бумагами.
 — Вопреки моим ожиданиям, здесь не очень опрятно, — заметила Шерил.
 — Эти японцы никогда не показывают своего истинного лица на публике. По этой крысиной норе видно, что они из себя представляют, когда уверены, что рядом нет посторонних.
 — Видала я комнаты и похуже, — возразила Шерил, оглядываясь. По-моему, вот это — копия сценария.
 Открыв одну из папок, она заглянула внутрь.
 — Ого, разве это не потрясающе? Тут все по-японски. Может быть, где-нибудь завалялся английский перевод?
 Чиун, тем временем, разглядывал висящие на стенах полоски бумаги.
 — Это хозяйственные сметы, — сообщил он Шерил.
 — Не удивительно. Для съемок такого фильма требуется уйма всякой всячины. Мы ведь снимаем чуть ли не эпос.
 — Много оружия, боеприпасов. У них огромные запасы риса.
 — Так они же только им и питаются. Вы сами мне говорили.
 — Сколько времени отведено на съемки?
 — Они говорят, что по графику мы должны уложиться за четыре недели.
 — В таком случае, это наглая ложь. Судя по этому документу, все должно завершиться за пять дней.
 Нагнувшись, Шерил принялась изучать листок бумаги, который Чиун держал в руках.
 — Наверное, вы что-то напутали, — сказала она. — За пять дней невозможно снять даже плохонькую комедию.
 — Ты читаешь по-японски?
 — Сказать по правде, нет, — признала Шерил.
 — Я свободно говорю и читаю на этом языке, и тут сказано, что захват Юмы займет пять дней.
 — Захват?
 — Я перевожу буквально. Может быть, это принятый у кинорежиссеров термин?
 — Вообще-то, сценарий о том, как китайцы захватили Юму, и, насколько я знаю, они собирались через некоторое время проводить в городе съемки, но здесь явно какая-то ошибка.
 — В таком случае, я с удовольствием послушаю твой вариант перевода, хладнокровно проговорил Чиун.
 — Не глупите, просто человек, который составлял эту бумагу, ошибся.
 Съемки планируется провести за четыре недели.
 — Риса у них хватит на шесть месяцев. — Кто вам сказал?
 — Это я только что прочел вот здесь, — сказал Чиун, постучав пальцем по другой полоске бумаги. — Тут говорится, что запас риса рассчитан на шесть месяцев, что вдвое превышает предполагаемый его расход.
 — Ну, вот видите. Выходит, что там все-таки была ошибка. Не станут же они запасаться рисом на полгода, если планируют закончить съемки за пять дней.
 — То же самое можно сказать и о сроке в четыре недели, — задумчиво проговорил Чиун. — Скажи, а почему речь все время идет о «вторжении»?
 — Я же уже объясняла, что это входит в сценарий фильма. Мы снимаем фильм о китайцах, задумавших оккупировать Америку. Погодите-ка! Ведь вы из журнала, который печатает материалы о кино. Вы же должны были об этом слышать!
 — Ну что ж, по крайней мере, я услышал об этом теперь, — сказал Чиун, внезапно бросая бумаги. — Я хотел бы взглянуть на их запасы риса.
 — Зачем вам это, ради всего святого?
 Прежде, чем Мастер Синанджу успел ответить, в дверь просунулась голова одного из японцев. — Что вы здесь делать? — прорычал он. — Вон одзюда!
 — Мы просто искали Джиро, — попыталась объяснить Шерил.
 — Вон одзюда! — со злобой повторил японец.
 — По-моему, он не говорит по-английски, — шепнула Шерил Чиуну.
 — Позвольте, я отвечу ему сам, — ответил старый кореец, и разразился гортанной тирадой по-японски. На лице вошедшего отразилось изумление, но вскоре он опомнился, и попытался схватить Мастера Синанджу. Тот с легкостью увернулся, и японец, промахнувшись, упал ничком. Вскочив, он снова бросился на Чиуна.
 — Эй, прекратите сейчас же, вы оба! — вскричала Шерил, становясь между ими. — Это мистер Чиун, корреспондент журнала «Звездный дождь», так что ведите себя прилично.
 Не обращая внимания на ее слова, японец грубо отпихнул девушку, и сделал еще один выпад в сторону Чиуна.
 В ответ Мастер Синанджу с улыбкой произнес резкое «Йогоре!». Взвыв, его противник бросился вперед. Пролетев мимо отступившего Чиуна, он споткнулся о ступеньку, тщетно попытался удержать равновесие, и рухнул лицом в песок.
 Мастер Синанджу хладнокровно спустился следом, и пройдя по лежавшему внизу телу, обернулся к Шерил:
 — Чего вы ждете? Он скоро очнется.
 Оглядевшись, девушка поняла, что никто не заметил произошедшего.
 — Уже иду, — сказала она, переступая через все еще не двигавшегося японца.
 Когда они пошли вперед, пробираясь через сгрудившиеся вокруг палатки, Шерил мрачно проговорила:
 — Знаете, на этих съемках бывает такая атмосфера, что порой напряжение словно носится в воздухе. Если эти люди всегда такие, то, не дай Бог, чтобы они подмяли под себя нашу киноиндустрию. Я, по крайней мере, тогда начну подыскивать себе другую работу.
 Палатка продовольственного склада стояла рядом с кухней, вокруг которой царило оживление. Пригнувшись, Чиун с Шерил спрятались за углом.
 — А как мы попадем внутрь? — спросила Шерил, попробовав толстую ткань на ощупь.
 — Сможете посмотреть, чтобы никто сюда не сунулся?
 — Конечно.
 Когда Шерил отвернулась, Мастер Синанджу вонзил длинный ноготь в брезентовую стену палатки, и резко опустил руку. Все произошло так быстро, что звук рвущейся ткани слился в один резкий шорох. Чтобы скрыть его, Чиун притворился, что закашлялся.
 — Что с вами, бедняжка? — спросила Шерил. — Пыль в нос попала?
 — Взгляните-ка, — отозвался Чиун, показывая на стену палатки.
 Сначала Шерил даже не поняла, в чем дело, но, когда Чиун дотронулся рукой до ткани, в ней, словно по волшебству, появился вертикальный разрез.
 — Ну и ну! — изумленно проговорила девушка. — Нам сегодня просто везет.
 Разрез проходил точно в том месте, где оранжевая полоса на брезенте сменялась белой. Чиун галантным движением пропустил Шерил вперед.
 — Наверное, мастера на фабрике пропустили этот дефект, — предположила она, когда старый кореец вслед за ней проскользнул внутрь. После жаркого воздуха снаружи, в палатке казалось прохладно.
 — В японском языке отсутствует слово «мастер», — презрительно заметил Чиун. Обойдя все помещение, он ткнул рукой в один из сваленных посредине мешков. Судя по всему, рис внутри был набит очень плотно.
 — Здесь достаточно провианта, чтобы прокормить людей в течение очень долгого срока.
 — Ну вот, я же вам говорила.
 — Больше, чем четыре недели. В зависимости от количества едоков, запасов может хватить даже на полгода.
 — Ну и что? Значит, они неплохо подготовились. Почти как бойскауты.
 Съемки ведь нередко затягиваются.
 — Мне не нравится, что всем этим руководит Бронзини.
 — Почему же?
 — В своем прошлом воплощении это был очень опасный человек, — задумчиво проговорил Чиун. — Он пытался завоевать весь мир, и принес много горя, в частности, моей родной деревне в Корее. Пока под его предводительством покорялись империи, для нас совсем не было работы.
 — Послушайте, спрошу вас прямо, иначе я просто сойду с ума. Вы, случайно, не из журнала «Инквайрер»?
 — Нет. Официально, я корреспондент «Звездного дождя», однако в действительности мое призвание — поэзия. Я даже собираюсь описать свое путешествие сюда в стиле Унг. Конечно, придется ограничиться краткой формой, ведь мой журнал, к сожалению, не печатает поэм длиной в две тысячи строф.
 Думаю, я назову ее «Чиун среди Юмцев». Кстати, теперь, поскольку у меня появились в этой сфере кое-какие знакомства, можно было бы продать и права на экранизацию.
 — Послушайте, нам действительно не стоит здесь находиться. В особенности, если мы будем говорить такие вещи. Давайте уматывать отсюда.
 — Я посмотрел все, что требовалось. А теперь, мне нужно поговорить с Римо.
 — Ну что ж, отлично. Давайте попробуем его найти.
 Ни один из помощников режиссера не смог отыскать Римо, хотя они связывались друг с другом по рации на всей территории, отведенной под съемки.
 Наконец, пришел ответ.
 — Римо уехать Рьюк, — сообщил помреж, и тут же скрылся.
 — Замечательно. — Шерил обернулась к Чиуну. — Вы говорите по-японски, так что переводите.
 — Здесь поблизости имеется место под названием Льюк? — спросил Чиун.
 — Льюк? Конечно. По-моему, это авиабаза. Римо и Санни, наверное, отправились туда, чтобы подготовиться к съемкам воздушного десанта, которые назначены на завтра. Если сможете подождать до утра, то мы могли бы поговорить с ними тогда.
 — Наверное, мне стоит поговорить с Греком, — заметил Чиун.
 — С каким это?
 — С Бронзини.
 — Но он же итальянец.
 — Теперь — да, но раньше он был греком.
 — В каком это фильме?
 — Когда он был Александром.
 — Мне пришла в голову потрясающая мысль, — неожиданно сказала Шерил. Почему бы нам не укрыться где-нибудь от солнца? Как знать, если посидеть в теньке, может, и голова прояснится?
 Мастер Синанджу с любопытством взглянул на девушку.
 — Зачем? — поинтересовался он. — Вам напекло голову?


* * *

 Ли Рэбкин подумал, что это явно самая странная встреча из всех, на которых ему доводилось присутствовать, а он, как глава местного отделения Международного Союза Кинематографических Работников, частенько принимал участие в жарких профсоюзных диспутах.
 Ли ожидал, что к требованиям профсоюза отнесутся, как обычно — в конце концов, съемки «Красного Рождества» вели японцы, а у них совсем другая манера ведения дел. Поэтому, когда в два часа ночи позвонил Джиро Исудзу, и сообщил, что, по настоянию Бронзини, кинокомпания решила изменить свою позицию по данному вопросу, и просит делегацию немедленно (у Исудзу получилось «немедренно») приехать на съемочную площадку, Ли Рэбкин принялся будить нужных людей чуть ли не до того, как японец повесил трубку.
 Сонных пикетчиков уже ожидало несколько автобусов «Нишитцу», на которых, без дальнейших объяснений, их отвезли в базовый лагерь.
 Где-то неподалеку, среди палаток, кашлянув, заработал электрогенератор.
 Из одного из фургонов вышел Джиро Исудзу, и поклонился так низко, что Рэбкин счел этот жест признанием полной победы профсоюза.
 — Ну что, будем играть по-нашему? — усмехнувшись, спросил он.
 — Играть? Не понимаю. Мы привезти вас, чтобы вести переговоры о профсоюзной поддержке.
 — Это я и имел в виду, — снисходительно объяснил Ли Рэбкин, подумав про себя, что япошка явно туго соображает. Теперь понятно, почему он решился сначала пойти в обход профсоюза.
 — За мной, пожалуйста, — пригласил Исудзу, резко разворачиваясь. Траншея для переговоров уже готова.
 — Траншея? — прошептал кто-то из пикетчиков на ухо Рэбкину.
 Беспечно пожав плечами, тот ответил:
 — Черт, да они даже сидят все время на полу. Наверное, переговоры у них принято проводить в траншее.
 Вслед за Джиро пикетчики обошли палаточный лагерь и углубились в лабиринт песчаных дюн. В лунном свете пустыня выглядела жутковато — глубокие тени контрастировали со сверкавшими, словно иней, песчинками. Впереди показались силуэты трех людей с автоматами Калашникова на груди.
 — А почему это они вооружены? — нервно поинтересовался кто-то из профсоюзных деятелей.
 — Фильм о войне, — повысив голос, чтобы все смогли его расслышать, сказал Ли Рэбкин. — Наверное, они репетируют.
 Внезапно шедший впереди Исудзу исчез, и Рэбкин поспешил, чтобы догнать его, но обнаружил, что японец просто спустился по доске в почти двухметровой глубины траншею. Судя по всему, она была вырыта совсем недавно — на дне валялось несколько лопат.
 — Сюда, пожалуйста, — снова послышался голос Исудзу.
 — Церемонии, словно на приеме у папы римского, — пробормотал Рэбкин себе под нос, спускаясь вниз. Один из охранников тут же поспешил к генератору.
 — Наверное, они хотят наладить освещение, — обратился Ли к идущим за ним товарищам.
 — Неплохо бы, а то тут темно, как в заднице.
 Когда, наконец, все представители профсоюза собрались в траншее, Джиро Исудзу что-то скомандовал по-японски.
 — Ну что, нам садиться на землю, или как? — спросил Рэбкин, пытаясь разглядеть в темноте лицо Джиро.
 — Нет, ведь вы сейчас умрете, — спокойно отозвался японец.
 В следующую секунду глаза Ли Рэбкина словно взорвались изнутри. На долю секунды он ощутил, как по ногам его пробежал ток, а потом он упал ничком, и, замкнув таким образом, цепь, позволил своему телу медленно обугливаться, словно забытая на плите яичница.


* * *

 Джиро Исудзу равнодушно смотрел, как внизу извиваются тела пикетчиков. Они дымились еще долго даже после того, как электрогенератор отключили от зарытых в песке металлических пластин. Хотя теперь уже в траншее снова было безопасно, Джиро предпочел не пробираться среди обуглившихся тел, и подождал, пока чьи-то руки не помогут ему взобраться наверх с замаскированного под песок резинового коврика.
 Бросив через плечо еще одно короткое приказание, Джиро Исудзу, не оборачиваясь, зашагал прочь. До рассвета оставался всего час, а предстояло столько еще успеть...




 Глава 11


 Утром двадцать третьего декабря на территорию Соединенных Штатов со стороны Канады надвинулся холодный атмосферный фронт, и температура упала везде ниже нуля. В этот знаменательный день двумя самыми теплыми городами страны оказались Майами, штат Флорида, и Юма, штат Аризона. И тем не менее, в Юме было вовсе не жарко.
 Когда над горой Джила занялась заря, Бартоломью Бронзини вот уже час как был на ногах. Наскоро позавтракав в ресторане при отеле, он вернулся обратно в номер, чтобы провести обычную ежедневную тренировку.
 Когда Бронзини вышел из вестибюля гостиницы, его удивили две вещи. Было холодно — градусов пять тепла, не больше, и нигде не было видно демонстрантов от профсоюза.
 Заглянув в вестибюль, Бронзини спросил у девушки-регистраторши:
 — Как, никаких пикетчиков? Что случилось?
 Придвинувшись к нему поближе, та прошептала:
 — У меня подруга работает в «Рамаде», они там остановились. Так вот, она говорит, что сегодня ночью все эти профсоюзные деятели сбежали, не заплатив по счетам.
 — Наверное, деньги кончились. Спасибо.
 Пикетов не было и на ведущей к съемочной площадке дороге, когда Бронзини подъехал туда на своем «Харли». Впереди стоял охрана — двое японцев около сломанного танка Т-62, которые попытались остановить его, но Бартоломью даже не сбавил скорости.
 — Да они совсем с ума посходили, не пускают меня на съемочную площадку, — пробормотал Бронзини сквозь зубы. — Что я им, Грета Гарбо, что ли?
 В палаточном лагере никого не было, только невдалеке один из танков, на время превращенный в бульдозер, засыпал песком траншею.
 Проехав дальше, к основной съемочной площадке, Бронзини был немало удивлен, увидев, что там происходит.
 Перед ним было около тысячи человек, выстроенных в боевом порядке. Люди были одеты в коричневую форму Народно-освободительной Армии, каждый держал свой Калашников на караул. По обе стороны от солдат в идеальном порядке стояли танки и бронетранспортеры, около которых в ожидании команды стояли их экипажи.
 Перед этой маленькой армией, спиной к Бронзини, стоял Джиро Исудзу.
 Соскочив с мотоцикла, Бронзини направился прямо к нему.
 — Бронзини-сан, что вы здесь делать так рано? — с легким раздражением в голосе спросил продюсер.
 — Отличная форма, Джиро, — спокойно заметил Бронзини. — Если ты собираешься принять участие в массовке, то кто же будет режиссером? Один из разнорабочих?
 Джиро Исудзу, помрачнев еще больше, ответил:
 — Иногда мне придется руководить съемками, находясь прямо в кадре. Вы же знаете, как это делается.
 — Да, я когда-то пробовал себя, как режиссер, — признал Бронзини. — Вот только меч мне для этого не требовался.
 Схватившись за рукоять своего парадного меча, в котором Бронзини, как знаток, узнал настоящее оружие самурая, Джиро выпалил:
 — Меч приносить удачу. Он в моей семье уже много поколений.
 — Постарайся только об него не споткнуться, — посоветовал Бронзини, и перевел взгляд на стройные ряды массовки. Между ними сновали люди из съемочной бригады, раздавая почтовые конверты.
 — Мы снимаем, как китайские солдаты готовиться к бою, — невинно объяснил Джиро Исудзу. — Вы нам пока не нужны.
 — Правда? — откликнулся Бронзини, заметив, что японцы из съемочной бригады тоже были в военной форме. Часть из них, вооружившись видеокамерами «Нишитцу», снимала происходящее, а высоко над ними студийный кран проносил оператора, который спешил увековечить эту впечатляющую панораму на кинопленку. — А что, операторы тоже носят форму?
 — Нам придется использовать всех, кого только можно. Для массовки не хватает людей.
 — Ага. — На глазах у Бронзини, японцы присели на корточки, и вынув из-за пояса ножи, принялись обрезать на руках ногти, а потом каждый отхватил у себя по пряди волос. Все это они старательно заклеивали в конверты.
 — А это, черт побери, для чего? — спросил Бартоломью.
 — Китайский военный обычай. Солдаты, отправляющиеся в бой, посылают домой часть своего тела, чтобы родственники смогли захоронить ее, если они не вернутся.
 — Неплохая деталь, — хмыкнул Бронзини. — Но тебе не кажется, что эмблема Американской Экспресс-почты будут выглядеть на экране несколько не к месту?
 По рядам прошли люди, собравшие конверты, и затем, по знаку Исудзу, солдаты поднялись на ноги и прокричали: «Банзай!»
 — Банзай? — изумленно воскликнул Бронзини. — Может быть, я чего-то не понимаю, но ведь «Банзай» — японское слово!
 — Люди немного увлеклись. Мы отредактировать при монтаже. Хорошо?
 — Мне нужно получить согласие технического консультанта. Он как раз должен сегодня приехать. Я не допущу, чтобы картина с моим участием превратилась в кусок дерьма, ясно?
 — Мы уже оставили ему записку в отеле, с просьбой встретиться на съемках десанта. Хорошо?
 — Ничего хорошего я тут не вижу. Только вчера я перечитывал сценарий, и хотел спросить об одной вещи. Я понимаю, что у нас, конечно, японский фильм, но разве человек, которого я играю, обязательно должен умирать?
 — Вы — герой, и умираете, как герой. Трагическая сцена.
 — А эпизод, когда американцы сбрасывают на свой город атомную бомбу?
 Что это, по-вашему, такое?
 — Это счастливая развязка. Злобные китайцы гибнут все до одного.
 — Да, вместе с остальным гражданским населением. Как насчет того, чтобы переделать это место?
 — Возможно. Давайте обсуждать позже.
 — Ладно, — согласился Бронзини, оглядывая стоящих строем солдат. Потрясающее зрелище. Сколько здесь человек?
 — Больше двух тысяч.
 — Что ж, надеюсь, они обошлись вам недорого. На съемках «Гранди-4» у нас был из-за этого перерасход в бюджете.
 — Пока мы укладываемся и в бюджет, и в съемочный график. Пожалуйста, подождите в основном лагере.
 — Хорошо, но у меня осталась еще пара вопросов. Что это там закапывают около лагеря?
 — Мусор.
 — Ого! Индейцы, конечно, будут в восторге, когда узнают, что мы превратили их резервацию в помойку.
 — Индейцам заплатили. Они не создавать проблем. Кроме того, мы договорились с профсоюзом. Они согласны не мешать съемкам, а мы учтем их требования в следующем фильме. А теперь идите.
 — Дайте знать, когда будете снимать первую сцену. — Бронзини взглянул на часы. — В это время года у нас есть полдня до наступления «волшебного часа».
 — Волшебный час?
 — Именно. После захода солнца, в течение часа еще достаточно светло, чтобы снимать. Американские режиссеры называют это время «волшебным часом».
 Только не говорите, что никогда не встречались с этим термином.
 — Это первый фильм для Нишитцу.
 — Неужели? — спросил Бронзини, влезая на мотоцикл. — И, насколько я могу судить, Джиро, он же станет последним. Остается только надеяться, что вы не потяните вслед за собой на дно и меня.
 И с этими словами, поддав газу, Бронзини умчался в сторону основного лагеря.


* * *

 Римо Уильямс прибыл на авиабазу Льюк ровно в восемь утра. Притормозив взятый напрокат автомобиль у въезда на базу, Римо подождал, пока к нему подойдет часовой в летной форме.
 — Я со съемок, — сказал Римо.
 — Ваше имя, сэр?
 — Римо Дюрок.
 Часовой углубился в изучение списка приглашенных.
 — Думаю, меня будет несложно найти. Начните с тех трех или четырех фамилий, которые не похожи на японские.
 — Да, сэр. Все правильно, Римо Дюрок. Можете проезжать. Вам нужно вон то красное кирпичное здание.
 — Большое спасибо, — поблагодарил Римо.
 Поставив машину около красного строения, которое оказалось на краю аэродрома, он осмотрелся. На взлетной полосе пристроился винтовой самолет, казавшийся просто крошечным рядом с неповоротливыми транспортными «Геркулесами», стоявшими крыло к крылу с краю.
 Зайдя в здание, Римо предъявил поддельное удостоверение на имя Дюрока, и сержант отвел его в отведенное для съемочной бригады помещение.
 — Эй, Римо! Что-то ты опаздываешь, — окликнул его Билл Роум.
 — Извините. Пришлось поколесить, пока нашел въезд на базу, — ответил Римо. Он заметил, что кроме Роума в комнате находится еще один человек, крепкого телосложения и в куртке цвета хаки.
 — Познакомься с Джимом, Римо. Джим Конкэннон — технический консультант Бронзини.
 — Как поживаете? — спросил Римо.
 — Гениально, — отозвался Конкэннон.
 — Джим — наш эксперт по всем вопросам, касающимся военного снаряжения, — пояснил Роум. — Он работал с Бронзини во всех сериях «Гранди». Джим сейчас показывал мне, как проверять эти японские парашюты.
 Оглянувшись вокруг, Римо заметил, что комната завалена парашютными сумками. Их было, судя по всему, несколько сотен, и все черного цвета.
 Конкэннон как раз раскладывал один из них, вынимая парашют из мешка, чтобы осмотреть нейлоновый купол. Приблизив ткань к лицу, он внимательно разглядывал ее на свет.
 — Нужно проверить все участки, на которые ляжет основная нагрузка, объяснял он. — На мелкие дырочки в самом куполе можно не обращать внимания, главное, чтобы стропы были хорошенько закреплены и не спутаны.
 — Ясно, — откликнулся Билл Роум, бросая Римо парашют. — За дело, сынок.
 В конце концов, именно твоя задница будет висеть под одним из этих японских зонтиков. Разложив сумку на длинном столе, Римо отстегнул пряжки и проверил стропы и купол на прочность. На ощупь они казались вполне надежными.
 — Да, за что боролись, — говорил тем временем Роум, пока Джим показывал им, как укладывать парашюты заново. — Я отлично помню времена, когда над японскими товарами смеялся весь западный мир. И вот он я сегодня — работаю на японскую кинокомпанию, и занимаюсь тем, что выталкиваю из самолета пару сотен наших десантников с этими японскими штучками за спиной.
 — О'кей, — сказал, наконец, Джим. — С этими, кажется, все в порядке.
 Ну, а кто у нас будет подопытным кроликом?
 — Черт, парень, только не я. Староват уже, — сказал Билл Роум.
 — А я не прыгал с тех пор, как вернулся из Кореи, — добавил Джим.
 Не сговариваясь, оба повернулись к Римо.
 — Рискнешь? — спросил его Роум.
 — Почему бы и нет? — ответил Римо, закидывая парашют на спину.
 Выйдя из комнаты, они направились к уже замеченному Римо самолетику.
 Летчик, сидевший в кабине, помог ему влезть в кабину и, надвинув на глаза защитные очки, принялся ожесточенно жевать резинку.
 Джим Конкэннон похлопал Римо по спине.
 — Не забудь сообщить нам, если парашют вдруг не раскроется, слышишь?
 Все присутствующие расхохотались, но на застывшем лице Римо не отразилось и тени улыбки — он все еще вспоминал Провиденс.
 Рокоча мотором, самолет пробежал по летному полю и неуклюже поднялся в воздух.
 Перекрикивая шум двигателя, летчик обратился к Римо:
 — Я постараюсь держаться как можно ближе к базе. Ветра сейчас почти нет, так что ты должен приземлиться где-нибудь неподалеку, а потом тебя подберет вертолет. Годится?
 — Конечно, — отозвался Римо. Открыв пассажирский люк, он поставил ногу на крыло, и, когда самолет зашел на вираж, оттолкнувшись, бросился в воздух.
 На ветру рукава его армейской куртки затрещали, снизу надвинулась огромная чаша Аризонской пустыни. Нащупав рукой кольцо, Римо с силой потянул за него.
 Из мешка за спиной вырвалось черное нейлоновое облако, порыв ветра наполнил парашют, и Римо сильно тряхнуло, а потом он, словно маятник, закачался на стропах.
 Взглянув вверх, он увидел черный купол парашюта, а когда перевел взгляд ниже, заметил, что песчаная равнина, куда он должен был приземлиться, быстро летит ему навстречу.
 Как только его ноги коснулись земли, Римо прокатился, и одним движением освободился от пут парашюта.
 Через несколько секунд до него донеслось стрекотание вертолета, и вскоре машина приземлилась в нескольких метрах от него. Лопасти винта подняли тучу пыли, и Римо пришлось зажмуриться, пока эта импровизированная буря не улеглась. Лишь тогда он, пригнувшись, чтобы не попасть под винту, подбежал к вертолету.
 Огромная ручища Санни Джо Роума помогла ему взобраться на борт.
 — Неплохой прыжок, — заметил Санни Джо. — Дело свое знаешь. Служил в армии?
 — Морская пехота, — признался Римо.
 — А, «мозги вперемешку», — хмыкнув, сказал он с улыбкой.
 — Не обращай внимания на старину Джима, — рассмеялся Роум. — Он тоже бывший военный. Может быть, иногда Джим и любит поворчать, но специалиста лучше его не найти. Да, кстати, Джим, нам нужно доставить тебя на место, где будут снимать десант. Сегодня ты работаешь с ними.
 — А где будет Бронзини? — озабоченно спросил Римо.
 — Понятия не имею, — ответил Роум. — Насколько мне известно, съемочная бригада разбита на девять частей. Мы работаем с теми, кто снимает выброс десанта, а Бронзини, скорее всего, будет участвовать в танковой сцене, на базе морских пехотинцев. Мы хоть повеселимся, а они просто будут гонять туда-сюда танки через ворота. Как бы там ни было, спасибо, что согласился прыгнуть. Я бы мог послать вместо тебя кого-нибудь из летчиков, но тогда в случае прокола мы бы схватили огромный нагоняй, верно, Джим?
 И оба приятеля зашлись в приступе добродушного хохота, который не смог заглушить даже шум взлетающего вертолета.
 — А как быть с остальными парашютами? — поинтересовался Римо.
 — Черт побери, — воскликнул Санни Джо, — ты, что, хочешь каждый испытать на себе?
 Они с Джимом захохотали еще громче.
 — На вид с ними все в порядке, и твой выдержал испытание. Значит, сработают и другие.
 — В этом вся и проблема с парашютами, — протянул Джим. — Прямо как с презервативами — вроде все в порядке, но проверять, выдержат ли они еще разок, не хотелось бы.
 — Ну что ж, — сказал Римо, глядя, как его парашют трепещет на песке в клубах пыли, — по крайней мере, мы знаем, что этот сработал как надо.
 Лицо у него было озабоченное — не из-за предстоящих прыжков с парашютом, а потому, что первый съемочный день ему придется провести далеко от Бронзини. Но, может быть, все и обойдется — сегодня пикетчиков ни у отеля, ни при въезде на авиабазу не было.


* * *

 Первыми на территорию базы морских пехотинцев въехали операторы.
 Полковник Эмиль Тепперман встречал их у ворот в парадном мундире, сбоку у него свисал пистолет с отделанной перламутром ручкой. Полковник собственноручно зарядил его холостыми патронами.
 За ними следовал смонтированный на грузовике передвижной кран, у которого на конце стрелы была укреплена площадка для оператора с камерой.
 Все операторы были одеты в мундиры Народной Освободительной Армии, выглядевшие вполне подлинными — вплоть до личного оружия. Проехав ворота, кран остановился на обочине.
 Из микроавтобуса выскочило с десяток японцев с видеокамерами «Нишитцу», которые быстро выстроились в ряд, поразив Теппермана почти военной выправкой.
 Последним ехал автомобиль с Джиро Исудзу. Его пропустили быстрее остальных, и вскоре Джиро, за которым тянулась свита людей в камуфляжной форме и с кожаными дипломатами в руках, уже стоял перед полковником.
 — Доброе утро, мистер Исудзу, — радушно поприветствовал его Тепперман.
 — Отличный день для съемок, не правда ли?
 — Да, спасибо. Мы готовы начать прямо сейчас.
 — А где Бронзини?
 — Бронзини-сан едет во главе танковой колонны. Они уже в пути. Мы хотим отснять, как танки врываться на базу, ваши люди обстреливать их, они тоже, а затем вы сдаетесь.
 — Сдаемся? Постойте, но это не соответствует блестящей репутации морских пехотинцев. — Эта сцена в самом начале фильма, — заверил его Исудзу. — Позже мы снимем, как ваши солдаты наголову разбивают армию захватчиков. — Что ж, раз в конце концов мои люди выходят победителями, я согласен, — уступил Тепперман.
 — Замечательно. Пожалуйста, не двигайтесь.
 Двое японцев в военной форме начали пристегивать к мундиру полковника какие-то напоминавшие пуговицы предметы.
 — Что это за штуки? Бутафорские медали?
 — Петарды. Когда мы стрелять, они разбиваются и разбрызгивают красную краску. Выглядеть очень убедительно.
 — А она отстирывается? — с опаской спросил Тепперман, представив себе, во что может обойтись счет из прачечной.
 — Да. Полная безопасность. У вас хоростые патроны?
 — Прошу прошения?
 — Вы зарядили хоростыми? — повторил Исудзу.
 — Я не совсем понял, куда вы клоните, — сдался полковник.
 Прежде, чем совершить еще одну попытку, Джиро Исудзу задумался.
 — Хоростые пури.
 — Ах, пули! Вы хотите сказать, холостые патроны!
 — Да, хоростые.
 — Конечно, я получил те, что вы нам прислали, и раздал всем своим людям. Не беспокойтесь, я не допущу на этой базе никакой настоящей стрельбы.
 — Отлично. Мы скоро начинать.
 Исудзу повернулся было, чтобы идти, но Тепперман схватил его за рукав. — Постойте, а где же мое место?
 — Какое место?
 — Ну, вы же знаете. Насколько я понимаю, самое главное для актера знать, где ему нужно находиться.
 — Ах, в этом смысле... Понятно. Мммм... Здесь, — сказал Джиро, бросая на землю петарду и придавливая ее каблуком.
 — Стойте вот тут, — пояснил он, указывая на расплывшееся красное пятно.
 Тепперман с облегчением улыбнулся — ему вовсе не хотелось выглядеть полным идиотом, ведь многие его родственники частенько ходили в кино.
 — Замечательно. Большое спасибо, — поблагодарил он.
 Встав на обозначенное пятном место, полковник Эмиль Тепперман положил руку на рукоятку своего пистолета, принял залихватскую позу, и замер в предвкушении дебюта на мировом киноэкране.
 По обе стороны ведущего к базе шоссе располагались его морские пехотинцы, вооруженные винтовками М-16. Техники-японцы уже заканчивали закреплять на их куртках петарды.
 Наконец из-за наружной ограды послышался рев двигателей, и на лице Эмиля Теппермана появилась широкая улыбка. Сквозь клубы пыли он увидел на переднем танке фигуру Бартоломью Бронзини, стоявшего на броне рядом с открытым люком. Полковник надеялся, что когда танк будет проезжать мимо, он тоже попадет в кадр — было бы вовсе неплохо сняться в одной сцене со Стероидным Жеребцом.
 Перед воротами танки затормозили.
 Джиро Исудзу бросил взгляд в сторону занявшего свое место на кране оператора, и тут же кто-то подбежал, и заслонил камеру полосатой дощечкой.
 Тепперман улыбнулся — все выглядело точно так же, как в фильмах о киносъемках.
 — Снимаем! — скомандовал Джиро.
 Щелкнув дощечкой, японец бросил ее на землю и побежал за автоматом, который он оставил прислоненным около сторожевой будки. Камера двинулась, снимая крупным планом танковую колонну.
 Грохочущая цепь танков, подняв облако пыли, двинулась вперед. Тепперман почувствовал, как по телу пробежала дрожь волнения. Его пехотинцы тоже замерли в напряжении — вчера он прочитал им небольшую лекцию о том, как вести себя, чтобы на экране выглядеть бравыми ребятами. Главное — ни в коем случае не смотреть в камеру. Тепперман прочел где-то, что это первый признак, по которому можно отличить актера-любителя, а полковник гордился профессионализмом своих солдат. Он надеялся только, что у них хватит соображения чтобы не задвинуть на задний план его самого.
 Танковая колонна завернула к воротам, и часовой по сигналу трижды выстрелил из своей М-16. Тепперман только сейчас задался вопросом, почему главный герой наступает вместе с силами предполагаемого неприятеля.
 Наверное, сценарий значительно сложнее, чем ему рассказывал Исудзу, решил он.
 Под шквалом ответного огня часовой упал, залитый кровью, которая брызнула из управляемых по радио петард. Падая, солдат бешено задергался, и полковник Тепперман подумал, что надо будет объявить ему выговор за то, что тот переигрывает.
 Между тем, танки разбились на две колонны, и Джиро Исудзу с размаху рубанул воздух мечом. Это был знак, что полковнику нужно вступать в действие.
 — Огонь! — прокричал он, опускаясь на одно колено и выхватывая револьвер. В несколько секунд Тепперман расстрелял всю обойму, надеясь, что в кадре будет заметна перламутровая отделка его парадного оружия. Тем не менее, никто из людей в китайской форме и не думал падать, и полковник недовольно нахмурил брови.
 — Проклятие! — пробормотал он себе под нос. — Где же их хваленый реализм?
 Вокруг него один за другим падали морские пехотинцы, и кровь на их мундирах выглядела вполне правдоподобно. Кто-то во весь голос кричал от боли.
 — Черт бы их побрал, нельзя же так переигрывать, — проворчал Тепперман, нашаривая в кармане новую обойму.
 Перезарядив пистолет, он выстрелил еще раз, целясь в пулеметчика на одном из танков. Противнику, казалось, все было нипочем, что, впрочем, не удивительно — ведь патроны у Теппермана были не боевые. Полковнику страстно захотелось, чтобы начали снимать новый дубль, и тогда он смог бы объяснить Исудзу, что для этой сцены просто необходимо показать, как командир пехотинцев, героически обороняясь, укладывает врагов наповал. Разумеется, только для того, чтобы на экране все выглядело убедительней.
 Тепперман как раз придал своему лицу соответствующее героическое выражение, когда почувствовал, что кто-то ухватился ему за ногу.
 Все еще припав на одно колено, он обернулся.
 Снизу на полковника смотрело исказившееся от боли лицо одного из пехотинцев, который подполз к своему командиру с обочины, оставляя за собой характерный кровавый след.
 — Неплохо сыграно, сынок, — громким шепотом похвалил его Тепперман. Старый солодат, умирая, все же пытается предупредить командира об опасности.
 Отличная идея. А теперь изобрази, что ты в агонии.
 Но пехотинец лишь вцепился в ногу полковника еще сильнее. Он застонал, и сквозь этот стон прорывались едва слышные среди грохота пулеметных очередей и рева моторов слова:
 — Сэр... Пули... настоящие...
 — Ну же, возьми себя в руки. Это всего лишь кино. Ты что, с утра успел травки накуриться?
 — Я ранен, сэр... Тяжело... Смотрите, кровь...
 — Это краска из петард. Ты что, никогда раньше не видел таких спецэффектов?
 — Сэр...Послушайте меня...
 — Да успокойся же, — яростно проговорил Тепперман. — Там, на первом танке, сам Барт Бронзини. Постарайся, наконец, взять себя в руки. Никогда бы не подумал, что солдат морской пехоты испугается при виде ненастоящей крови.
 Меня просто тошнит от таких неженок, как ты.
 Пехотинец отпустил ногу полковника, и, морщась от боли, провел рукой по животу, и протянул ее Тепперману. С руки капало что-то густое и красное.
 — Вот... доказательство, — прохрипел он, и дернувшись, упал ничком.
 Полковник Эмиль Тепперман уставился на то, что было у пехотинца в руках. Красная масса поразительно напоминала человеческие внутренности.
 Повинуясь внезапному порыву, полковник принюхался. Он сразу же узнал этот запах — у его солдата действительно был разворочен живот. Он насмотрелся на это, еще когда служил во Вьетнаме.
 Тепперман вскочил на ноги, от ужаса кончики его усов встопорщились, как у кота.
 — Прекратить съемку! — закричал он. — Стойте! Что-то случилось! Это человек ранен по-настоящему. Наверное, кто-то перепутал патроны!
 Не обращая на его крики внимания, Джиро Исудзу продолжал, размахивая мечом, дирижировать стрельбой.
 — Исудзу, Бронзини! Бронзини! — надрывался Тепперман. — Боже мой, неужели никто меня не слышит?
 Не ведая, что творит, полковник бросился со своего места вперед, и в ту же секунду петарды, прикрепленные к его мундиру, взорвались, разбрызгивая во все стороны краску, но он уже не обратил на это внимания.
 — Остановитесь! Выключите камеры! — снова завопил Тепперман, но увы, безрезультатно.
 — Проклятие, как же это у них называется? — пробормотал он, и, наконец, вспомнив, закричал, сложив руки рупором, — Новый дубль!
 Тем не менее, стрельба не умолкала. Вокруг падали на землю его солдаты.
 Некоторые из них были действительно забрызганы краской, но другие внезапно застывали в странных позах с неестественно вывернутыми руками и ногами.
 Голова одного из морских пехотинцев разлетелась на кусочки, и такое не смог бы изобразить ни один голливудский мастер по спецэффектам — все это было до ужаса правдоподобно, и полковник Эмиль Тепперман, наконец, тоже это понял.
 Въезжающие в ворота танки бесстрастно подминали под себя тела солдат.
 Некоторые были уже мертвы, другие же просто играли свои роли, так и не успев осознать, что в сценарии произошли существенные изменения. Когда они попадали под лязгающие гусеницы, на лицах их отражалось непонимание, которое быстро сменялось ужасом и страшными стонами.
 Ситуация полностью вышла из под контроля.
 Тепперман продолжал кричать, пока не охрип. Наконец, ему удалось пробраться между грохочущими танками и грудами трупов к Джиро Исудзу.
 Схватив японца за шиворот, полковник рывком повернул его к себе.
 — Прекратить съемку! — проорал он. — Приказываю вам немедленно остановить это! Что вы творите?
 — Мы снимаем, — ответил Джиро, показывая на огромный рыбий глаз кинокамеры, направленный прямо на них.
 — Это же настоящая резня, бойня, и вы все это снимаете!
 — Хоростые, — обнажил в улыбке зубы японец. — Не надо беспокоиться.
 — Но танки-то не холостые, они давят людей. Вы же слышите эти стоны!
 — Возможно, кто-то допускать ошибку. Ваш пистолет, пожалуйста. Я проверить.
 Изумленный Тепперман позволил Джиро Исудзу взять свое оружие. Японец был настолько уверен в себе и спокоен, что на секунду полковник засомневался, действительно ли то, что творится у него перед глазами, происходит на самом деле.
 Приставив ствол пистолет к виску полковника, Исудзу сказал:
 — А теперь, для камеры. Вы сдаете нам вверенную вам базу?
 — Да, конечно, — пробормотал Тепперман.
 — Пожалуйста, четче.
 — Я сдаюсь, — смог, наконец, выговорить полковник.
 — Сейчас я нажму курок. Не волноваться, патрон хоростой. О'кей?
 Тепперман застыл на месте, говоря себе, что холостой патрон не может причинить ему никакого вреда. Он так и не узнал, что ошибся, потому что, когда Джиро нажал на курок, полковнику показалось, как будто на голову ему обрушился кузнечный молот. Воспламенившийся порох проделал у него в голове дырку, и вырвавшийся из патрона пыж глубоко вошел ему в мозг. Тепперман замертво рухнул на землю, как если бы его сразила обычная свинцовая пуля.
 Единственная разница заключалась в том, что от пыжа не осталось выходного отверстия.
 — Никогда не сдавайся, — назидательно заметил Джиро Исудзу, хотя полковник уже вряд ли мог его услышать. — Воин не должен покрывать себя позором.




 Глава 12


 За время его кинематографической карьеры Бартоломью Бронзини обвиняли во многом. Его критиковали за то, что он зарабатывает слишком много денег, причем, в основном, богатые. Несостоявшиеся актеры, отринутые Бродвеем, упрекали Бронзини в невыразительной игре. Его считали излишне плодовитым, особенно люди, которые в анкете в графе «домочадцы» моли указать только «коккер-спаниель».
 Бронзини уже успел к этому привыкнуть — такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».
 Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.
 Когда во время интервью на телевидение ему впервые задали этот вопрос, Бронзини сумел лишь ошеломленно выдавить: «Что?». Комментатор решил, что это и есть его окончательный ответ, и снова принялся разглагольствовать о недавнем бракоразводном процессе актера, который обошелся ему в несколько миллионов долларов. К тому времени, как подобный вопрос прозвучал снова, Бронзини уже успел подготовить на него вполне вразумительный ответ:
 — Я актер, который играет в кино, а не солдат, решивший поиграть в съемки фильма. Я скорее Джон Уэйн, чем Оди Мэрфи.
 Но сейчас Бартоломью Бронзини вовсе не играл одну из своих ролей.
 Он сидел на башне мчавшегося по базе морских пехотинцев танка, а позади него в руках одного из японцев грохотал пулемет пятидесятого калибра.
 Обороняющиеся пехотинцы разлетались в разные стороны куда правдоподобней, чем это делают каскадеры. Вдребезги разлетались черепа, пулеметные очереди перерубали людей пополам.
 Бартоломью Бронзини был отнюдь не дурак. Конечно, он никогда не участвовал в настоящем бою, но зато много раз снимался в боевиках. Поэтому он быстрее многих понял, что происходящее — не съемки, а реальность.
 И тем не менее, в руках операторов продолжали стрекотать камеры.
 Казалось, происходит что-то невероятное. По словам Исудзу, они должны были въехать на базу как можно эффектнее, чтобы произвести впечатление на солдат, и поэтому Бронзини должен ехать на броне первого в колонне танка. Но, как только они оказались на территории базы, морская пехота открыла огонь.
 Холостыми. А затем начался весь этот кошмар.
 Хотя в сценарии такой сцены и не было, Бронзини прыгнул на японского пулеметчика. Выпустив оружие из рук, японец попытался ударить его в челюсть, но мускулистый актер, схватив противника за голову, ударом руки превратил его лицо в кровавое месиво. Сбросив потерявшего сознание японца на землю, Бронзини взялся за пулемет.
 Развернув дуло в сторону танков, Бронзини прицелился. До этого ему никогда не приходилось стрелять из боевого оружия, но в стрельбе холостыми он успел поупражняться порядочно. В том, как жать на курок, разницы не было, другое дело, что вылетало из ствола пулемета. Стиснув зубы, Бронзини дал длинную очередь.
 Голова управлявшего соседним танком японца разлетелась вдребезги.
 Потерявший управление танк вильнул влево, врезавшись в шедшую за ним машину.
 Сцепившиеся гусеницы принялись кромсать друг друга.
 Бронзини повернул пулемет в сторону японской пехоты, и уложил несколько человек одной очередью. В этот момент из люка его собственного танка высунулась голова. Бронзини не стал тратить патронов, а развернул пулемет и, ударив японца стволом, выбил его из башни. Пока танкист, еще не оправившись от удара, лежал неподвижно, один из танков с хрустом перемолол ему ноги.
 Бронзини огляделся. Сбоку от ведущих на базу ворот он заметил Джиро Исудзу, размахивающего самурайским мечом. Он руководил происходящим, наполовину как режиссер, а наполовину как генерал.
 Прицелившись ему в голову, Бронзини надавил на гашетку, но ничего не произошло. Хлопнув по стволу пулемета, он воскликнул: «Ну давай же!», и только тут заметил, что лента с патронами пуста.
 В ту же секунду рядом с его ногой по броне щелкнула пуля, с такой силой, что у Бронзини лязгнули зубы. Еще одна со свистом пролетела прямо у него над ухом.
 — Черт! — выругался Бронзини, увидев в руках у японцев нацеленные на него автоматы. Он никогда не был солдатом, но знал, что когда в тебя стреляют, нужно искать укрытие. Поэтому Бронзини, не раздумывая, нырнул в открытый люк башни.
 Оказавшись внутри, около казенника орудия, ему пришлось скрючиться, чтобы не ушибить голову. По всей видимости, перед тем, как они пересекли границу, танки каким-то образом снова привели в боевую готовность. Чуть дальше виднелся люк, ведущий к водительскому сиденью, выдвинутому вперед.
 Подползя поближе, Бронзини увидел, что водитель, переводя рычаги, пристально всматривается в перископ. Бесшумно вынув из-за голенища нож, который, в отличие от патронов морских пехотинцев, был вовсе не бутафорский, Бронзини протянул руку вперед и, схватив водителя за горло, вонзил лезвие ему в живот. Японец рванулся, но в тесноте танка ему не оставалось ничего, как сидя бороться с безжалостной рукой, зажавшей ему рот и проворачивающей вонзенный нож. Через несколько секунд водитель, дернувшись, затих. Бронзини вытащил тело через люк и опустился на пропитанное кровью водительское сиденье.
 Времени разбираться, что к чему, не было. Он действовал на автопилоте, повинуясь исключительно инстинкту, который никогда не подводил его за всю долгую съемочную карьеру.
 Бронзини понял, что с водительского места ему не удастся принять бой с японцами. Отсюда он не имел возможности управлять ни пулеметом, ни орудием для этого потребовался бы целый экипаж. Поэтому он до отказа дернул левый рычаг на себя, и танк начал разворачиваться. Когда в перископе показался окружавший базу забор, за которым до самого горизонта тянулись песчаные дюны, Бронзини надавил на газ. От свободы его отделяла только кучка припавших к земле японских солдат.
 — Да провались вы пропадом, вместе с крысами, которые пустили вас сюда, — стиснув зубы, пробормотал Бронзини и направил танк прямо на них.
 Стараясь не выпускать из виду забора, он ехал вперед. Японцы, увидев приближающийся танк, бросились врассыпную. Чья-то нога попала в гусеницу, и до Бронзини донесся истошный вопль, но он не обратил на него ни малейшего внимания. Где-то сбоку, прорываясь сквозь грохот очередей, звучал голос Джиро Исудзу, который не переставая, кричал: «Бронзини! Бронзини!».
 Внезапно в перископе появились лица двух японцев, которые, встав спиной к ограде, одиночными выстрелами пытались попасть в него сквозь смотровые щели. Пригнувшись, Бронзини до отказа нажал на педаль газа. Т-62 рванулся вперед, как получившая удар кнута скаковая лошадь.
 Дуло орудия прошло между стрелявшими и проломило забор, как будто тот был сделан из паутины. Японцы, подстегиваемые криками Исудзу, не отступали, стараясь попасть в прыгающее перед ними отверстие смотровой щели. Одна из пуль залетела внутрь, и, пролетев мимо уха Бронзини, отрикошетила вбок, оставив на спинке сидения отметину. В следующее мгновение танк уже подмял под себя остатки забора вместе с обоими японскими солдатами, чьи крики быстро затихли.
 Бронзини направил танк через шоссе, и клацанье гусениц по асфальту сменилось хрустом перемалываемого песка. Теперь он ехал прямо вперед.
 Эту тактику пришлось сменить, как только метрах в двадцати перед танком взметнулось облако пыли. В башне глухо прозвучал грохот выстрела. Бронзини резко бросил танк сначала вправо, потом снова влево. Еще один снаряд разорвался чуть сзади. Внутрь кабины посыпался град мелких песчинок.
 Петляя между дюнами, Бронзини высунул голову в люк и посмотрел назад.
 Около пролома в ограде стояли два Т-62, наводившие свои 125-миллиметровые орудия. Один из танков выбросил сноп огня, и дернулся, слегка откатившись назад. Снаряд пришелся на добрых пятьдесят метров в сторону. Порыв ветра принялся рассеивать поднявшуюся тучу песка, но она не становилось меньше.
 Бронзини закрыл крышку люка.
 — Песчаная буря, — оскалившись, пробормотал он.
 Переключив рычаги, он двинул танк внутрь спасительной песчаной завесы.
 Сквозь смотровые щели внутрь залетал песок, так что понять, в каком направлении он едет, было невозможно, но Бронзини не обращал на это внимания. Где-то вдалеке, позади него, прогрохотал выстрел, потом донесся такой же отдаленный звук разрыва. По крайней мере, этот снаряд упал еще дальше от его танка, чем предыдущий.
 Выровняв танк, Бронзини постарался держаться прямого курса. Эти япошки могут расстрелять хоть весь свой боезапас, ему плевать. Он ехал сквозь песчаную бурю на закамуфлированном под цвет песка танке. Лучшего и придумать было нельзя, даже если бы он сам написал для всего происходящего сценарий.
 Внезапно Бронзини понял, что, в какой-то степени, именно это он и сделал, и сицилийские черты его лица исказились от ярости. Сгорбившись перед выплевывающей горстями песок смотровой щелью, он попытался нашарить защитные очки, которые, как он знал, входили в обязательное снаряжение на всех танках. Наконец ему удалось их нащупать и нацепить на голову. Видно сквозь очки было ничуть не лучше, чем раньше, но теперь, по крайней мере, можно было без опаски выглядывать в перископ. Песчинки, словно сотни маленьких иголок, ударяли ему в лицо, но Бронзини не обращал на это внимания — его терзала совсем другая боль.
 Где-то за этим маревом лежала Юма, и там можно было надеяться на помощь. Бартоломью Бронзини поклялся себе, что не остановится, пока не доберется до города.
 — Я мог бы сразу догадаться! — бормотал он себе под нос. — Никто не платит чертов миллион долларов за съемки одного-единственного фильма!
 Никому, даже мне!


* * *

 Транспортные «Геркулесы» С-130 разогревали двигатели, грузовые люки в хвосте уже были раскрыты, готовые принять десантников в свои утробы, когда к летному полю на микроавтобусе, в котором был оборудован телетранслятор, подъехал первый помощник режиссера Мото Хонда.
 Десантники уже выстроились в ожидании под суровым взглядом полковника Фредерика Дэвиса, в котором, тем не менее, сквозила гордость за своих бойцов. — За дело, ребята, — лающим голосом выкрикнул полковник. — Кино начинается!
 Его люди уже успели облачиться в полное камуфляжное обмундирование.
 Первый помреж повернул бесстрастное, словно высеченное из камня лицо к Дэвису и отрывисто спросил:
 — Ваши люди готовы, порковник?
 — Только скомандуйте, — ответил полковник Дэвис. — И не забудьте, я прыгаю первым.
 — Понимаю, — сказал Хонда, кланяясь. — Вы прыгать первый. Первый приземлиться.
 — Замечательно, — сказал Дэвис. — А как дела у морской пехоты?
 — Плохо. База сдана оккупантам.
 — Вот это мне нравится! Настоящий, без прикрас, реализм. — Дэвис заметил, что японские операторы уже начали устанавливать камеру. Еще одну держал под мышкой другой японец в военной форме. — Ну что, начинаем съемку?
 — Одну минуту. Небольшие изменения в сценарии. Реквизитор напутал с парашютом.
 — С каким?
 — Любым парашютом. — Заметив, что Дэвис явно его не понимает, Хонда добавил, — С каждым.
 — А! Но я считал, что их тщательно проверили как ваши люди, так и мои.
 Где этот каскадер, Санни Джо?
 — Здесь! — откликнулся Санни Джо Роум, подбегая к ним. — Что-нибудь не так, полковник?
 — Маленькая проблема, — объяснил Хонда. — Поменялся сценарий. Мы будем снимать выброс десанта не как ночную сцену. Парашюты нужно... Как это по-английски?
 — Заменить?
 — Да. Спасибо, заменить. Вместо черных мы привезти белые, дневные.
 Полковник Дэвис бросил взгляд на Санни Джо Роума.
 — Что скажете? — спросил он с легким беспокойством в голосе. — Мои ребята нашли, что со снаряжением все в порядке.
 — Парашюты нормальные, — подтвердил Роум.
 — Новые парашюты с той же фабрики, Нишитцу, — заявил Хонда. — Мы использовать только высококачественные материалы. Но нужно торопиться.
 — Постой-ка, приятель, — вмешался Роум. — За безопасность во время съемок отвечаю я.
 — Мы терять много денег, если произойдет задержка, — подчеркнул Хонда.
 — График очень плотный.
 — Черт! — расстроено проговорил Роум. — Жаль, что Джима нет поблизости.
 Ну ладно, выносите, мы осмотрим их вдвоем. Такой вариант вас устроит, полковник?
 — Конечно. Главное, чтобы мы не выбились из графика.
 Хонда повел их к фургону, доверху набитому парашютными сумками. Они были уложены так плотно, что Санни Джо Роум и Дэвис с трудом смогли вытащить пару на пробу. Наконец, отдуваясь, они разложили парашюты на земле.
 — По-моему, все в порядке, — заметил Роум, перебирая пальцами стропы.
 — У меня никаких возражений, — кивнул полковник Дэвис.
 По лицу Хонды промелькнула скупая улыбка.
 — Очень хорошо, — сказал он. — Выстраивайте людей для замены.
 Полковник вернулся к стоявшим в ожидании десантникам. Санни Джо Роум последовал за ним, скрестив на груди огромные ручищи и озабоченно покачивая головой.
 — Ребята, — прогрохотал Дэвис. — В сценарий внесены изменения, и нам выдают новые парашюты. Каждый взвод должен выстроиться вон там...
 Полковник махнул рукой в сторону фургона, из съемочная бригада в военной форме поспешно вытягивала парашютные сумки. Несколько штук они положили отдельно, но никто не заметил, что они были именно из того внешнего ряда, который только что проверили полковник с Санни Джо.
 Десантники выстроились в три шеренги, и, сбросив с плеч свои парашюты, обменяли их на новые.
 Римо Уильямс стоял в конце одной из этих шеренг. Поймав взгляд Санни Джо, он незаметно кивнул, и тот вскоре подошел к нему.
 — Что происходит? — шепотом спросил Римо.
 — Черт, они еще раз поменяли сценарий. Выброс десанта хотели снимать через черный фильтр, как будто дело происходит ночью, а теперь решили от этого отказаться. И получается, что надо выкидывать черные парашюты, и менять их на белые.
 — А кто-нибудь проверял эти штуковины? — озабоченно спросил Римо.
 — Мы с полковником осмотрели пару.
 — И как?
 — Не хуже старых. Послушай, если ты волнуешься, то вот тебе совет.
 Подумай, сколько всего парашютов? Пятьсот. А сколько из них могут оказаться бракованными? Один, максимум, два. Так что, шансов нарваться на испорченный у тебе чертовски мало.
 — Как скажешь, — ответил Римо. Он все еще беспокоился — кто же мог знать, что съемки фильма будут проходить по частям в разных концах этой пустыни? Как ему теперь приглядывать за Бронзини, если придется все время торчать вдали от него? Не то, чтобы Римо особенно за него беспокоился Бронзини явно был просто самодовольным ничтожеством, но, все-таки, задание есть задание.
 Римо брал парашют последним. Отстегнув пряжку на сумке, он потянул за стропы — на ощупь они казались надежными.
 Когда три группы десантников выстроились около гудевших моторами транспортных самолетов, полковник Дэвис взглянул на первого помощника режиссера Хонду, смотревшего в видоискатель камеры. Подняв голову, тот кивнул, и Санни Джо, чтобы не попасть случайно в кадр, пригнулся, и нырнул в один из самолетов. — Мотор! — крикнул Хонда.
 — Начали! — откликнулся один из операторов. Повернувшись к своим людям, Дэвис сквозь нараставший рев двигателей что-то скомандовал, и десантники принялись взбираться по наклонной поверхности грузового люка. Как только последний взбежал на борт, люк, словно пасть огромного механического чудовища, начал закрываться.
 Римо смотрел, как поднимающийся люк постепенно закрывает (заслоняет) от него дневной свет. Когда пилот отпустил тормоз, самолет вздрогнул всем корпусом, и он почувствовал себя, как Иона во череве кита. В грузовом отсеке стоял нестерпимый грохот, стихший, когда самолет, разбежавшись, поднялся в воздух.
 Появившийся откуда-то из глубины Санни Джо Роум присел рядом с Римо.
 — Ты идешь последним! — перекрикивая шум двигателя, сообщил он.
 — Это что, почетное право?
 — Нет, просто из всех десантников ты единственный гражданский. Если что-то пойдет не так, остальные поймают тебя в воздухе, — прокричал Роум, похлопав Римо по спине. Его подопечного эта перспектива не слишком обрадовала, что он и высказал вслух.
 — Что тебя все время гложет? — поинтересовался Санни Джо.
 — Неважно. Скажем, я не ожидал такого поворота событий.
 Лететь пришлось недолго. Когда пилот сообщил, что они вошли в зону прыжка, Билл Роум пробрался в кабину и выглянул в иллюминатор.
 Внизу, на расстилавшейся под ними песчаной равнине, поднимался столб багрового дыма, отчетливо выделяясь на фоне желтых дюн. Чуть дальше Роум разглядел зеленую с белым палатку, в которой размещались операторы, снимавшие полет с земли, и пару бронетранспортеров. — Постарайтесь засечь съемочный вертолет, — обратился он к пилоту.
 — Готово. — Летчик показал ему на висевшую справа перед ними красно-белую точку.
 — О'кей, — кивнул Роум. — Сообщите остальным пилотам, чтобы по моей команде они открывали люки.
 — Роджер, — проговорил летчик в микрофон, и через секунду протянул его Роуму. — Они на связи.
 Санни Джо следил, как внизу проплывает холмистая поверхность Юмской пустыни.
 — Говорит начальник прыжка, — сказал он в микрофон. — Приготовиться!
 В то же мгновение, сидевшие в грузовом отсеке десантники вскочили на ноги, и построились друг за другом перед люком.
 — Зацепились! — скомандовал Роум.
 Парашютисты защелкнули карабины страховочных тросов на протянутом вдоль всего грузового отсека нейлоновом канате.
 — Люки!
 Под долетевшее сзади жужжание гидравлического привода, Билл Роум увидел, что люки летевших впереди «Геркулесов» начали раскрываться. Выждав секунду, он крикнул «Прыгаем!» и бросился обратно в грузовой отсек.
 — Начали, — крикнул он Римо сквозь свист ворвавшегося внутрь воздуха. Счастливого приземления!
 Десантники посыпались наружу один за другим, держась руками за нагрудные ремни парашютных сумок. Как только они оказывались в воздухе, ветер сносил их в сторону, и страховочные концы под их тяжестью натягивались. Десантники действовали так быстро, что успели выпрыгнуть все до единого еще до того, как первые парашюты должны были раскрыться.
 Первым с головного самолета прыгнул полковник Фредерик Дэвис. За десять с лишним лет мирного времени, проведенных на службе Родине, он никогда еще не был так горд собой, как сейчас, когда вел своих солдат по дороге к мировой кинематографической славе.
 Он еще не знал, что парашют, висевший у него за спиной, не раскрылся.
 Повернув голову, полковник увидел, как руки летевших над ним десантников судорожно задергались, словно лапки у перевернутых на спину жуков. Внезапно он понял, что парашюты у них не раскрылись, и, еще через секунду, что с ним происходит то же самое.
 — Проклятая японская дешевка! — выругался полковник Дэвис и рванул за кольцо запасного парашюта. — О Господи!
 Кольцо осталось у него в руках. Отшвырнув бесполезную железку, полковник обеими руками дернул за петлю, на которой оно было закреплено.
 Вместе с тесьмой, петля оторвалась, словно была сделана из марли, повиснув на одном тоненьком обрывке. Полковник Дэвис крепко ухватился за этот обрывок — единственное, что отделяло его от очень, очень жесткой посадки при приземлении.
 Этот маленький клочок ткани настолько поглотил внимание полковника, что время, казалось, застыло. Тоненькая нейлоновая полоска заслонила для него весь остальной мир. Он тянул за нее, пока петля не стала держаться всего на трех ниточках. Потом, хотя это было уже бесполезно, он дернул и за них.
 Однако в реальности время никогда не стоит на месте, особенно когда ты со все нарастающей скоростью падаешь вниз. Полковник Фредерик Дэвис ударился о землю с такой силой, что снова подскочил вверх на несколько метров. Он был лишь первым из многих.


* * *

 Римо Уильямс выпрыгнул из самолета позже остальных всего лишь на какую-то секунду. Он почувствовал, как страховочный конец, натянувшись, высвободился. Хотя это произошло легче, чем он ожидал, Римо был спокоен.
 Беспокоиться он начал позже, когда понял, что, хотя в воздухе вместе с ним находилось не менее пятисот парашютистов, растянувшихся над песчаной поверхностью пустыни почти на два километра, ни одного белого купола видно не было. Даже его собственного.
 Римо потянулся к кольцу, но оно выскользнуло из петли. Тогда, вцепившись пальцами в складки ткани, он вытянул запасной парашют, и в воздухе перед ним появилось небольшое белое облачко. Порыв ветра наполнил купол, и тот распустился, словно прекрасный белый цветок.
 Римо испустил вздох облегчения, которому, к сожалению, не суждено было длиться долго — хотя парашют величественно парил в воздухе, сам он продолжал камнем падать вниз, поскольку стропы отцепились.
 Переведя взгляд вниз, Римо увидел, как на песчаной поверхности появилось облачко, напоминавшее дым от костра. Потом рядом выросло еще одно, за ним еще, и еще. А потом, когда на землю обрушилась первая лавина тел, облачка стали появляться быстро, словно брызги, пока серовато-коричневая поверхность пустыни не стала напоминать лунный пейзаж. И тогда Римо понял, что наблюдает за массовым хладнокровным убийством, и ему просто суждено быть последней жертвой в этой трагедии.




 Глава 13


 Официантка в Ресторане и Комнате для отдыха при гостинице Шило Инн поставила на стол две дымящиеся тарелки.
 Мастер Синанджу посмотрел на темные зернышки вареного дикого риса у себя в тарелке, и на лице его появилась довольная улыбка. Когда его светло-карие глаза скользнули по обеденному прибору Шерил, рот старого корейца неободрительно скривился.
 Втянув ноздрями аромат бифштекса, Шерил Роуз почувствовала, что еще чуть-чуть, и у нее потекут слюнки. Дикий рис Чиуна, наоборот, вызывал у нее отвращение.
 — Как вы можете есть такое на завтрак? — спросила она.
 — А как вы вообще можете это есть? — откликнулся Чиун.
 — Я девушка с Запада, и с детства привыкла есть на завтрак бифштекс с жареной картошкой.
 — Поразительно, как вам удалось пережить такое детство, неободрительно фыркнул Чиун.
 — И на том спасибо, — язвительно ответила Шерил, подумав, что это, пожалуй, будет похлеще, чем держать целый день на студии текст с подсказкой.
 — В помещении постановочной группы никого нет, — сообщила Шерил, после того, как они некоторое время молча занимались завтраком. — И распорядка съемок тоже. Конечно, если бы он и был, я вовсе не уверена, что стала в нем рыться. Но, знаете, все это чертовски странно.
 Из столик находился у окна, за которым открывался эффектный пейзаж зеленые поля к северу от Юмы. За ними начиналась плоская унылая пустыня, тянувшаяся, казалось, без перерыва до самых Мохокских гор.
 — Действительно знаю, — заметил Чиун. — С этими съемками что-то не так.
 — Надеюсь, вы не собираетесь опять начинать разговоры об Александре? Я имею в виду, вы же все равно не станете этого писать в статье о фильме.
 — Истинный творец никогда не обсуждает своего произведения, пока его не закончил, — отрезал Чиун.
 Вздохнув, Шерил отрезала кусочек бифштекса. Зрелище потекшего по тарелке кровавого сока заставило Чиуна отвернуться. Высоко в небе он заметил три точки, превратившиеся под его зорким взглядом, в большегрузные самолеты.
 Из них, словно крошки из пакета, одна за другой посыпались крошечные фигурки.
 — Парашютные прыжки, — раздраженно сообщил Чиун. — Почему же мы не поехали туда, чтобы на них посмотреть?
 Шерил подняла голову.
 — Что?
 — Вон там, — показал Чиун. — Они уже начали.
 — Ничего не вижу, — ответила Шерил, прищуриваясь.
 — Вы что, ослепли? Они заполнили все небо!
 — Я вижу только три малюсенькие точки.
 — Совершенно верно. Это и есть самолеты.
 — Как скажете, — заметила Шерил, возвращаясь к своему бифштексу. — Я ни черта не могу разобрать.
 — Из самолетов падают люди.
 — Но в небе не видно парашютов. — Парашютов и нет, — холодно заметил Чиун. — Они летят навстречу собственной смерти.
 — Ну да, не может быть.
 — Я вижу их так же ясно, как вас, — продолжал настаивать Чиун.
 — Наверное, это манекены. Они, скорее всего, делают пробный прогон.
 — Но я же вижу, как они в ужасе машут руками, — заявил Чиун.
 — Это все ветер. Там, наверху, должно порядочно поддувать. Вы можете себе представить, каково это, прыгать с одной из этих штуковин? Бррр! От одной мысли у меня внутри все похолодело. Понимаете?
 — Да, — отозвался Чиун. — Мне даже сейчас немного прохладно.
 Он поднялся из-за стола.
 — Пойдемте, нам нужно разобраться, что там происходит.
 — Зачем?
 — Затем, что пока вы поглощаете кровавую плоть какой-то несчастной коровы, несколько сотен людей падают в ожидании собственной гибели.
 — Послушайте, вы, ... — начала было Шерил, но под суровым взглядом Мастера Синанджу замерла, не донеся вилку с куском бифштекса до рта.
 — Хорошо, — вздохнула она, расплачиваясь по счету. — Одним бифштексом больше, одним меньше Хотя этот был весьма недурен.
 Они молча вышли из гостиницы и направились к автостоянке.
 — Я не смог связаться с Римо, — напряженно проговорил Чиун.
 — С вашим другом? Господи, у меня совершенно вылетело из головы, что вы его разыскиваете.
 — Римо должен был участвовать в съемках десанта?
 — Возможно, но точно не знаю. Будь у меня на руках распорядок съемки, я смогла бы удовлетворить ваше любопытство. А что такое?
 — Если он должен был прыгать, то сейчас Римо уже мертв. И тех, кто послал его туда, ожидает жестокая расплата.
 Шерил внезапно поняла, почему манера маленького корейца совершенно парализовала ее волю. Перестав спорить, она открыла дверь своего джипа.
 Взгляд Чиуна упал на красовавшуюся на приборном щитке табличку с надписью «Нишитцу Ниндзя».
 — Почему этот автомобиль называется «Ниндзя»? — спросил он.
 — В рекламе утверждается, что «в этой машине вы даже не почувствуете, что движетесь», — объяснила Шерил, включая зажигание. — На самом же деле, название хорошо подходит к манере этого джипа украдкой перевернуть водителя на повороте. Джиро всучил мне «Ниндзю», пока не пришла новая машина.
 Чиун понимающе кивнул.
 — Настоящие ниндзя тоже падают без всякой видимой причины. Наверное, пьют слишком много рисовой водки.
 — Да, тогда понятно, почему эта зверюга жрет столько бензина, пробормотала Шерил, сворачивая на шоссе номер восемь. — Вы правда так беспокоитесь за своего друга?
 Чиун не ответил.
 — Послушайте, мы просто заедем на базу Льюк, и все выясним. И не волнуйтесь, — добавила она, похлопывая Чиуна по выпиравшему из-под шелкового кимоно костлявому колену. — Я уверена, с вашим другом все в порядке.
 Чиун аккуратно переложил руку Шерил обратно на руль.
 — У нашего путешествия есть вполне определенная цель, — отрезал он, — и я надеюсь, что мы туда все-таки приедем.
 — Как скажете, — сказала Шерил, ведя джип в сторону пригорода.
 Они были немало удивлены, когда по дороге им попался одинокий Т-62.
 — Наверное, отбился от стада, — заметила Шерил.
 Чиун не обращал на нее никакого внимания — он глядел в небо. Внезапно где-то в стороне центра поднялся столб дыма. Через несколько секунд до них долетел отдаленный грохот и джип качнуло.
 — Вот это да! — сказала Шерил. — Значит, «Ниндзи» и вправду готовы перевернуться в любую секунду. Какой-то несчастный раскат грома, и мы чуть не полетели вверх тормашками.
 — Это был не гром, — заметил Чиун.
 Шерил взглянула поверх головы Чиуна в окно.
 — Пожар, — решила она. — Интересно, где это?
 — Это был взрыв, — продолжал настаивать Чиун.
 Прежде, чем Шерил успела что-либо ответить, город сотрясли еще два взрыва. Шерил даже пришлось затормозить, так сильно тряхнуло ее Нишитцу.
 — Боже мой, да вы только посмотрите! — воскликнула она. — Наверное, они уже снимают в городе.
 — Нет, это были бомбы.
 — Наверное, бензиновые взрывпакеты. Я видела, как вчера приготовили несколько штук. С виду они как надувные подушки, в которые залили красного сиропа от кашля, но на самом деле там бензин. Когда их взрывают, сначала идет вспышка, а потом поднимается огромный столб дыма. Знаете, сейчас с помощью спецэффектов добиваются совершенно потрясающих вещей.
 — Нам нужно поторопиться, — настойчиво проговорил Чиун.
 — Ладно, — кивнула Шерил, снова трогаясь с места. — Но предупреждаю если вдруг опять раздастся грохот, я тут же сворачиваю на обочину.
 В том месте, где шоссе номер восемь выходило за пределы города, дорога была перегорожена двумя стоявшими боком танками. Их пулеметы были развернуты в стороны, так, чтобы шоссе простреливалось в обоих направлениях.
 — Они не должны были снимать здесь, — пробормотала Шерил, притормаживая. Поскольку танки и не думали ее пропускать, она надавила на сигнал.
 Из башни танка высунулась голова одетого в военную форму японца, который тут же скинул с плеча свой АК-47 и застыл в классической позе «огонь с бедра».
 — Дорога перекрывать! — заорал он.
 — Что? — крикнула в ответ Шерил.
 — Этот идиот хочет сказать, что дорога перекрыта, — резко проговорил Чиун.
 — Я и сама вижу. Ну-ка, подождите минутку, пока я не разберусь в чем ту у них дело.
 Высунувшись из окна джипа, Шерил крикнула:
 — Меня зовут Шерил, я работаю менеджером рекламе у Джиро Исудзу. Мы едем на базу Льюк, и были бы не прочь, если бы вы нас пропустили.
 Из танка появился еще один японец, вооруженный, на этот раз, обычной видеокамерой. Спрыгнув с брони, он присел на корточки и припал глазом к видоискателю.
 — Зачем, черт побери, они нас снимают? — удивленно спросила Шерил. — Да еще и на видеокамеру?
 — Дорога перекрывать! Езжайте назад! — снова прокричал японец с автоматом.
 Шерил пробормотала вполголоса:
 — Наверное, он не понимает по-английски. Подождите. Может быть, повезет с водителем.
 Вылезя из джипа и оставив открытой водительскую дверцу, она двинулась к японцам. Она прошла всего семь шагов, когда японец, словно рассерженный кот, что-то прошипел и дал короткую очередь.
 Шерил подскочила в воздухе, ей показалось, что выстрелы раздаются со всех сторон — впереди треск очереди, а сзади несколько щелчков. Эти щелчки больше всего ее и беспокоили — когда стреляют холостыми, при попадании не слышно никакого звука, ведь бумажный пыж успевает сгореть еще в воздухе.
 Обернувшись, девушка бросила взгляд в сторону машины и увидела, что открытая дверь испещрена зловещими отверстиями, а стекло разлетелось вдребезги.
 — Вы что, спятили? — завопила Шерил. Ее хорошенькое личико исказилось от негодования, но с места она не тронулась. Это было попросту невозможно, ведь, каким бы невероятным это не казалось, учитывая то, что происходящее снималось на камеру, японец стрелял настоящими пулями.
 — Так и пойдет? — нервно спросила она.
 Японец хрипло расхохотался.
 — Хаи! — бросил он. — Мы идти на город.
 — Нет, я имела в виду, это войдет в фильм?
 — Хаи!
 Японец навел ствол автомата на ее живот. Шерил заколебалась. Сердце бешено колотилось в груди, пока она стояла, раздираемая двумя противоположными чувствами — ощущением невероятности всего происходящего и страхом перед нацеленным на нее оружием.
 — Вы не могли бы опустить эту штуковину? — Голос Шерил зазвенел, как натянутая струна.
 Японец напрягся, и палец его лег на спусковой крючок. Его остановил донесшийся сзади скрипучий голос, резко выкрикнувший какое-то слово.
 Шерил бросила взгляд через плечо.
 — Нет! Не стреляйте! — вскрикнула она.
 Но маленький кореец по имени Чиун уже вылез из джипа и спешил навстречу танкистам, сжав кулаки, и на его лице застыла маска холодной ярости.
 Прогремела очередь, но Чиун, словно танцуя, сделал шаг в сторону, и, не останавливаясь, продолжал идти вперед. Шерил моргнула, не веря своим глазам.
 Неужели автомат был все-таки заряжен холостыми? Она снова поглядела в сторону машины — на двери все так же пробита насквозь, а чуть дальше, на обочине, поднялись несколько облачков пыли, там, где ударились о землю не попавшие в Чиуна пули.
 Стрелявший японец присел на одно колено и прижал приклад автомата к животу. От цели его отделяли каких-нибудь пять метров. Шерил не могла больше этого выносить — закрыв лицо руками, она повернулась к ним спиной. Со стороны танка донесся пронзительный вопль, и она поспешила заткнуть уши, чтобы не слышать предсмертных криков корейского старичка. Они были поистине ужасны — казалось, его разрывают на части, хотя ни одного выстрела больше не раздалось.
 Наконец, набравшись мужества, Шерил, все еще стоя на коленях посреди дороги, обернулась. Японец с автоматом лежал на спине, а вопил второй, только что снимавший их на видеокамеру. Он пытался вскарабкаться на танк, но Чиун успел поймать его за щиколотку. Хотя японец был намного моложе своего противника, а весил, по меньшей мере, килограммов на двадцать больше, он кричал, как будто в ногу ему вцепился аллигатор, а не тщедушный старичок.
 Это было поразительно, но вскоре происходящее стало и вовсе напоминать гротеск. Чиун стянул японца на землю, затем одна из его сандалий мелькнула в воздухе, и Шерил почти что ощутила хруст разлетающегося на части черепа. В следующее мгновение Чиун был уже стоял на танке сверху. Из одного из люков показалась голова в шлеме, но Чиун затолкал ее обратно и захлопнул крышку.
 Нанеся по ней несколько быстрых ударов, он соскользнул вниз, топнул ногой по люку водителя и перепрыгнул на второй танк. Чиун явно обошелся с запорами на башне довольно бесцеремонно — до Шерил донесся скрежет сгибающегося под тонкими пальцами азиата металла.
 Соскочив на землю, Чиун просеменил обратно к машине, остановившись только затем, чтобы снова спрятать ладони в широких рукавах кимоно.
 — Теперь вы можете без всякого опасения объехать этих японских лжецов, — проговорил он.
 Подойдя вслед за Чиуном к машине, Шерил забралась на водительское сиденье и захлопнула искореженную дверь. Разбитая пулей ручка осталась при этом у нее в руках. Но завести машину она не успела — сказалась реакция на пережитое потрясение. Обхватив плечи руками, Шерил принялась нервно кусать губы.
 — Боже правый! Что там происходит? — слабым голосом проговорила она.
 — Они берут боем Юму, — ответил Чиун, — и будут за это наказаны. Но сначала мы должны позаботиться о Римо.
 Собравшись с силами, Шерил, наконец, завела машину. Чтобы объехать перегородившие шоссе танки, ей пришлось съехать с обочины. Когда они проезжали мимо, до нее донеслись вопли сидевших в танке людей. Хотя Шерил и не понимала по-японски, тон этих криков не оставлял сомнений — экипаж был заперт внутри. И тем не менее, японцы вовсе не остались беспомощными, в чем ей вскоре пришлось убедиться, когда в зеркале заднего вида промелькнуло что-то движущееся.
 Ствол орудия на одном из танков поднялся, из него вырвалось пламя, а чуть левее машины взметнулось песчаное облако. Шерил что есть силы надавила на педаль газа. Ей больше не приходило в голову задавать вопросы, она хотела лишь одного — убраться отсюда как можно скорее.


* * *

 Ворота у главного въезда на базу Льюк перегородили несколько танков с эмблемой Народно-Освободительной армии Китая, однако самым странным было не это. На мачте рядом с караульней развивался белый флаг. Нет, это был не знак капитуляции — в середине флага красовалось багровое Восходящее Солнце.
 — Можете считать это суеверием, — сказала Шерил, внезапно останавливая джип, — но я думаю, что нам не стоит туда лезть.
 — Мудрое решение, — отозвался Чиун. — Оставайтесь здесь.
 С этими словами он выбрался из джипа.
 — Куда вы, ради всего святого? — крикнула вслед ему Шерил.
 — Я ищу сына. Скоро я вернусь.
 — Вместе с генералом МакАртуром, — пробормотала сквозь зубы Шерил, нервно вцепившись дрожащими пальцами в руль. А высоко над ней, в пронзительной синеве неба, заходил на посадку первый из трех транспортных «Геркулесов».


* * *

 Мастер Синанджу направился к проволочному ограждению, обегавшему базу.
 Пройдя сквозь отверстия в сетке, украшавшие его пальцы длинные ногти деловито защелкали, проволока начала распадаться, и в ограде, словно по мановению волшебства, появилась дыра.
 Чиун бесшумно проскользнул внутрь, и, оказавшись у приземистого строения, двинулся вдоль посаженного по его периметру кустарника. По пути ему то и дело попадались наряженные в нелепую китайскую форму японцы. Кого они надеются обмануть, недоумевал Чиун. Все же видно невооруженным глазом.
 Наконец он добрался до летного поля, к которому под прикрытием ангаров придвигалось несколько танков. Неподалеку Чиун заметил японца с капитанскими погонами, который носился туда-сюда, отдавая приказы солдатам.
 Первый «Геркулес» коснулся земли, и пробежав по посадочной полосе вперед, замер на месте. Вскоре за ним приземлился и второй, а через несколько секунд и последний.
 Пилотам потребовалось некоторое время, чтобы заглушить двигатели, и, прежде чем они успели вылезти из кабин, люк в хвосте последнего С-130 откинулся, и оттуда на подгибающихся ногах вышел Билл Роум, больше известный как Санни Джо.
 Не замечая сбежавшихся к нему людей, он рухнул на землю и обхватил голову руками. Двое японцев попытались заставить его подняться, но поняли свою ошибку, лишь когда Билл Роум, словно взъяренный буйвол, вскочил на ноги, и мощным ударом сшиб одного из них с ног. Другому японцу пришлось хуже — два удара он получил в живот, а от третьего завертелся волчком и рухнул на землю.
 — Ублюдки! — задрав голову вверх, кричал Билл. — Проклятые мерзавцы!
 Когда он, наконец, опустил голову, то увидел, что на него надвигается строй японских солдат, выставивших вперед примкнутые штыки. У одного из них в руках была видеокамера, и японец, присев на одно колено, пытался поймать всех в кадр, пока его товарищи, под командой первого помощника режиссера Мото Хонды, шли на Санни Джо Роума.
 — Они мертвы! — скрежеща зубами, проговорил Роум. — Слышишь, Хонда? Все эти мальчики лежат там, в песке.
 Хонда ответил что-то по-японски, но понял его только Мастер Синанджу это был приказ заколоть Санни Джо насмерть. Тот осознал это, только когда приземистый кореец появился перед ним, не обращая внимания на пододвигавшихся японских солдат. Он остановился лишь затем, чтобы прошептать:
 — Те, которые погибли. Среди них был Римо?
 — Да, — хрипло ответил Билл Роум. — Он был хороший парень.
 Вся фигура старого корейца напряглась, руки сжались в кулаки, и тишину прорезал крик:
 — Аййяяя!
 Японцы застыли на месте, ведь это был не боевой клич, призванный раззадорить нападающего, но крик, полный боли и муки, который поколебал застывшее на их лицах непроницаемое выражение.
 Через мгновение азиат был уже среди них, короткими ударами ладони отводя от себя штыки. Некоторые все же попали в его ярко-алое кимоно, но Чиуна, казалось, это нисколько не побеспокоило. Затем раздался крик одного из японцев — штык товарища пронзил ему руку. Другой, сделавший выпад в сторону старого корейца, ухитрился попасть в солдата, стоявшего за ним.
 Чиун вертелся волчком в середине этой толпы, и японцы, не понимая, что он двигает ими, словно пешками, наносили удар за ударом. Вскоре солдат обуяла ярость, предмет которой каждую секунду словно ускользал из поля зрения, и они принялись крушить друг друга, не обращая внимания на крики Хонды.
 Хлестала кровь, японцы падали один за другим. Для стрельбы расстояние было слишком близким, но даже мудрое решение не применять огнестрельного оружия, чтобы не попасть по своим, ничего не дало — тех, кто еще остался в живых, настигали чьи-то холодные руки, сжимавшие им горло. Кое-кто успевал только ощутить, как что-то прорывает его воротник, а через мгновение уже падал на землю с хлещущим из яремной вены фонтаном крови.
 Первый помощник режиссера Хонда увидел, что его люди превратились в паяцев, уничтожающих друг друга, и понял, что на карту поставлена его репутация самурая. Подняв пистолет, он зажмурил один глаз и тщательно прицелился. На какую-то долю секунды, перед тем как нажать на курок, Хонда моргнул, и это мгновение стало для него роковым. Вытянутая вперед рука сжалась, словно пружина, и Хонда упал, поскольку ручка пистолета торчала теперь из месива плоти и крови, бывшей когда-то его собственной.
 — Что, черт побери, здесь происходит? — завопил Билл Роум, когда Чиун снова оказался рядом с ним. — Они что, накачались наркотиками?
 — Я объясню вам позже, — отозвался Чиун, — после того, как вы отведете меня к телу моего сына, Римо.
 — Римо? Так он ваш сын?
 — Вопросы потом, — повторил Чиун. — Мы должны торопиться. По дорогам вскоре нельзя будет пробраться без осложнений.


* * *

 Увидев выражение лиц Чиуна и Билла в боковом зеркале, Шерил Роуз ужаснулась.
 — Поезжайте, — коротко бросил Чиун, когда они залезли в машину.
 — Санни Джо, что произошло?
 — С прыжком что-то сорвалось Все они погибли.
 — В том числе, и Римо, — звенящим от напряжения голосом добавил Чиун.
 Скосив глаза, Шерил оглядела его суровое лицо, но, к своему удивлению, не заметила на нем ни слезинки.
 — Куда мы едем? — тупо спросила она. — Куда теперь вообще можно ехать?
 — В то место, куда упали тела, — ответил Чиун.
 — Для этого нам нужно будет проехать через город.
 — Тогда мы через него проедем.
 — Одна мысль о том, что мы можем там увидеть, наводит на меня ужас.
 — Я вас понимаю. То, чего боюсь я, ждет в пустыне, но я постараюсь встретить это стойко, ведь на что еще можно рассчитывать в столь ужасный день, кроме собственного мужества?




 Глава 14


 Первые сведения о том, что происходит в Юме, весь остальной мир получил, когда Вуда Н. Керр переключил канал телевизора, чтобы посмотреть свою любимую передачу.
 Дом Вуды представлял собой обычный трейлер, поставленный на окраине городка Меса в Аризоне. От Юмы Месу отделяло около трехсот километров, но телепередачи оттуда принимались вполне сносно. По каналу К.И.М.А. каждое утро в десять часов повторяли сериал «Кладбищенская земля», и Вуда старался не пропустить ни одной серии, хотя смотрел этот фильм по крайней мере, раз десять.
 Но сегодня на экране телевизора шли одни только помехи. Ворча, Вуда принялся вертеть комнатную антенну, а когда увидел, что это не помогает, заглянул к Джону Эдвардсу, жившему в соседнем трейлере. У Джона было кабельное телевидение.
 Увидев, что дверь не заперта, Вуда просунул голову внутрь.
 — Привет, Джон. У тебя ловится одиннадцатый канал?
 — Дай-ка посмотреть, откликнулся Джон, беря в руки пульт. На экране были сплошные полосы.
 — Слушай, это просто невероятно, — заметил Вуда. — Ничего не понимаю.
 Телестудия не может передавать в эфир одни помехи. В самом худшем случае, эти ребята показывают настроечную таблицу.
 — Девятый канал тоже молчит, — проворчал Джон. — Его транслируют из Юмы. Давай посмотрим, что там на втором.
 По второму каналу шла та же самая рябь. Тем не менее, все местные кандалы принимались отлично, не вещали только студии из Юмы.
 — Как думаешь, в чем дело? — задумчиво проговорил Вуда, теребя застежку на галстуке-шнурке.
 — Наверное, накрылся кабель, протянутый из Юмы, — предположил Джон Эдвардс.
 — Тогда не понятно, почему я не могу поймать их через антенну, заметил Вуда. — Спрошу-ка у сестры, Милдред, она там живет. Любопытно, все-таки, что у них случилось.
 Но когда он набрал номер Милдред, единственное, чего ему удалось добиться, было сообщение на автоответчике телефонного узла: «К сожалению, все линии сейчас заняты. Попробуйте перезвонить попозже». Вуда так и сделал, но ответивший оператор сказал, что телефонная линия в Юме повреждена.
 Пожав плечами, Вуда Керр отправился смотреть сериал «Кадреж». Вуде было шестьдесят семь, и посмотрев первую серию, он подумал, что это самая несусветная чушь из всего, что ему когда-либо приходилось смотреть. Так он стал верным поклонником этого замечательного фильма.
 Позже, уже днем, о том, что телефонная связь с Юмой прервалась, стало известно в Финиксе, столице штата. Это было необычное происшествие, но особого значения ему не придали. В конце концов, Юма находилась далеко в пустыне, чуть ли не у самой мексиканской границы. В те времена, когда еще не изобрели ни автомобилей, ни телефонов, городок был маленький приграничный городишко, поэтому в Финиксе решили, что там вполне обойдутся без телефона, пока поломку на лини не устранят.
 В город отправили аварийную бригаду, которая так и не вернулась. Но в этом тоже не было ничего удивительного — пустыня и в самом деле была огромная.
 Полное отсутствие сообщения с Юмой прошло мимо властей штата абсолютно незамеченным. Тысячи людей не смогли насладиться своими любимыми шоу и мыльными операми, но, когда им не удавалось поймать передачи из Юмы, они просто-напросто переключались на другой канал, и забывали об этом.
 В Вашингтоне о случившемся тоже узнали не сразу. Все началось с того, что прервалась связь между Пентагоном и авиабазой Льюк. Туда просто невозможно было дозвониться. При обычных обстоятельствах никто не обратил бы на это внимания, но главнокомандующего ВВС очень беспокоило, как проходят съемки у Бронзини. Поэтому он приказал связаться с базой по радио.
 На сигналы радистов ответа тоже на было.
 — Странно, черт бы их побрал, — пробормотал генерал и набрал номер авиабазы Дэвис-Монтэн в Тьюксоне.
 — Мы никак не можем наладить связь с ребятами в Льюке, — сообщил он начальнику базы. — Вышлите пару самолетов и проверьте, что там стряслось.


* * *

 Через десять минут после того, как командующий повесил трубку, два истребителя Ф-15 уже парили в воздухе над горами Санта-Роза к востоку от Юмы.
 Капитан Кэртис Стил смотрел, как внизу проносится однообразный пустынный пейзаж. Его напарник летел слева, а в наушниках раздавался голос стрелка-радиста, говорившего:
 — Как думаешь, что там случилось в Льюке? Странно, но радиосигналов оттуда никаких.
 — Может быть, они теперь все звезды Голливуда, — рассмеялся Стил.
 — Да, и развлекаются теперь с девочками. Но за эту вечеринку они получат хороший нагоняй.
 В этот момент запищал бортовой радар.
 — Внимание! Вижу две цели. Сто километров по курсу двадцать три. Прием!
 — передал Стил и опустил взгляд на локатор, который определял, свои это самолеты или вражеские.
 Он не был особенно удивлен, увидев на экране силуэты двух F-16 Американских ВВС.
 — Свои, — передал он напарнику, а затем, повысив голос, проговорил в эфир, — Вызывает Эхо Три-Ноль-Девять, прием. Повторяю, Эхо Три-Ноль-Девять с базы Дэвис-Монтэн, как меня слышите?
 В ответ в наушниках раздавалось лишь потрескивание.
 — Не нравится мне это, — заметил напарник.
 — Держись ко мне поближе, — пробормотал Стил, снова взглянув на экран локатора. Свои, определенно свои.
 — Почему же тогда не отвечают? — недоуменно спросил его штурман.
 — Черт, — раздался хриплый голос второго летчика, — они включили систему наведения!
 — Вижу, — ответил Стил. На радаре было видно, что два F-16 привели ракеты в боевую готовность и прицеливаются. Скомандовав «Расходимся», он резко повернул штурвал влево. Напарник сделал правый поворот. Хотя таинственные самолеты были все еще за пределами видимости, времени на размышления оставалось немного — они сближались со скоростью полторы тысячи километров в час.
 Стил послал радиограмму начальнику своей авиабазы. Объяснив, что происходит, он получил приказ «Ждите». Это означало, что стрелять можно было только в случае, если противник первым вступит в бой. А электроника, пищавшая на приборном щитке, предупреждала, что это произойдет в ближайшие несколько секунд.
 — Но это же наши ослы! — прорычал капитан. — Черт! Готовность один!
 — Есть боевая готовность, — откликнулся стрелок.
 Летевшие встречным курсом самолеты пронеслись мимо так быстро, что их силуэты слились в одно размытое пятно.
 — Ты их разглядел? — передал Стил своему напарнику.
 — Да, это свои, F-16.
 — Тогда какого черта они включили систему наведения? — выругался Стил, стараясь поймать истребители в поле зрения. — Неопознанные F-16, говорит капитан Стил с базы Дэвис-Монтэн. Как меня слышите? Прием.
 Стил сделал разворот на сто восемьдесят градусов, но в наушниках по прежнему не раздавалось ни звука. Молчащие истребители тоже повернули назад.
 — Цели возвращаются, — предупредил его напарник.
 — Я засек их на радаре.
 — Они опять наводят на нас ракеты.
 — О'кей, они тоже должны были разглядеть нас как следует. Приходится считать, что это самолеты неприятеля. Повторяю, перед нами неприятель.
 — Вас понял. Удачи, Стил.
 — Будь осторожен.
 Капитан Стил увидел, как два F-16 стремительно приближаются. Их разделяло пятьдесят километров, потом сорок. Он потянул штурвал на себя, и поймал луч системы наведения в перекрестие прицела.
 — Зарядить Фокс-1, — скомандовал он.
 — Вас понял.
 Стил удерживал прежний курс. Теперь до цели было двадцать километров. Восемнадцать. Пятнадцать. Они приблизились на расстояние ракетного залпа.
 Тил заколебался. Самолеты были явно американские. Что, если у них отказала радиосвязь? подумал он, но в тут же отбросил эту мысль — такое не могло произойти с двумя самолетами одновременно.
 — Двенадцать километров, — напряженно передал он. — Огонь!
 Со свистом из под левого крыла вылетела ракета, и Стил резко зашел на вираж. Небо с землей поменялись местами. Когда самолет выровнялся, капитан услышал, как стрелок-радист возбужденно кричит:
 — Есть! Прямое попадание!
 Наконец Стил увидел — на нетронутой голубизне неба появилась облачко вроде кляксы, а из него, объятый пламенем, к земле несся подбитый самолет. В полете от фюзеляжа отделилось разбитое крыло.
 — Я одного подбил! — ликуя, прокричал Стил. — А где твой?
 Напарник не отвечал.
 — Стокбридж, как меня слышишь, прием.
 Но капитан Стокбридж не откликнулся — он уже никого не мог услышать.
 Стил понял это, когда два самолета, сделав разворот, устремились к нему, словно пущенные в цель дротики. Оба истребителя были модели F-16, а подбитый самолет пилотировал его напарник.
 — Они сбили Стокбриджа, — хриплым от волнения голосом сообщил Стил.
 — О, черт! — выругался штурман.
 Пытаясь засечь приближающуюся цель на радаре, Стил увидел, как полыхающий Ф-15 вошел в штопор. В том месте, где самолет рухнул на землю, поднялся столб дыма.
 — Они успели катапультироваться? — с беспокойством спросил он у штурмана.
 — Парашютов не было. Извини, — тихо ответил тот.
 — Извиняться сейчас придется этим двум гадам, — пообещал Стил, услышав, наконец, как запищал радар. — Готовь вторую. Огонь!
 Еще одна ракета понеслась навстречу летевшим на них истребителям. Они зашли на вираж, но перед этим от крыла одного из самолетов отделилась огненная вспышка.
 — Цель выпустила ракету, — предупредил штурмана Стил. Он сделал обманный маневр, и центробежная сила вдавила его в кресло. Кровь прилила к голове, и защитный костюм уже не мог полностью скомпенсировать перегрузки. В глазах у Стила потемнело, он судорожно пытался не потерять сознание.
 Слабея, он переключился на автопилот, глаза его снова застилала серая пелена. Стил рисковал присоединиться к своему напарнику, но другого выхода у него не было — он должен был во что бы то ни стало уйти от выпущенной по нему ракеты.
 Песчаные дюны закрутились под носом его Ф-15, когда самолет, за которым мчалась самонаводящаяся ракета, вошел в штопор.
 Стил пришел в себя и рванул штурвал. Истребитель с трудом вышел из пике, а менее маневренная ракета, пролетев вперед, ударила в землю.
 — Оклемался, парень? — спросил Стил.
 — С трудом, — отозвался штурман.
 — Где они? Ты их видишь?
 — Как раз пытаюсь засечь. Есть! Вижу цель. Они заходят на вираж.
 Господи!
 — Что там?
 — Я разглядел опознавательные знаки.
 — Докладывай.
 — Ты не поверишь, но на них круги.
 — Не слышу, повтори еще раз.
 — Круги. Знаешь, как на японских самолетах.
 У Стила помутилось в голове. Он так сконцентрировался на управлении самолетом, что мозг почти не воспринимал болтовни штурмана. Что он сказал, круги? При чем здесь круги, когда за ними гонятся два истребителя?
 — Они пикируют на нас! — пркоричал штурман.
 Капитан Кэртис Стил не мог уйти вниз — справа виднелась горная гряда, поэтому он рванул штурвал на себя. Задрав нос, истребитель понесся ввысь.
 — Засекай цель! — прокричал штурман.
 — Не могу поймать сигнал, — отозвался Стил.
 — Ну давай же, их двое!
 — Чертов сигнал пропал! — крикнул Стил, колотя по приборной доске. Постараюсь проскочить между ними.
 Капитан держался прежнего курса, позволив противникам включит систему наведения. Он надеялся обмануть их, проскочив между двумя F-16. Для этого требовались крепкие нервы, однако у людей, решившихся управлять сорокатонной летающей машиной, этого качества хватало в избытке.
 Державшиеся рядом F-16 пикировали прямо на него. Стил сосредоточился на узком пространстве между ними. Только бы они не дали залп раньше времени...
 Вдруг, двигатель, задыхаясь, выбросил сноп пламени, и Стил почувствовал, как наклонившееся почти горизонтально кресло устремилось вниз.
 Обездвиженная машина клюнула носом и понеслась к земле.
 — Двигатель! У меня сбои в двигателе! — прокричал Стил, судорожно дергая стартер.
 Мотор взревел, но снова заглох. Самолет вошел в штопор, и перед глазами Стила завертелась, словно колесо рулетки, песчаная поверхность пустыни.
 — Выброс! Выброс! — скомандовал он, нажимая на кнопку экстренного катапультирования. Крышка кабины откинулась, и он ощутил мощный толчок, когда сработал укрепленный под сиденьем двигатель. В следующее мгновение все вокруг взорвалось. Истребитель Ф-15 разлетелся на части, словно яйцо, забытое в микроволновке, за секунду превратившись из грозной боевой машины в груду обломков. Отлетевший при взрыве кусок крыла обезглавил капитана Стила прежде, чем тот успел понять, что произошло. Его штурман не успел катапультироваться, и теперь падал вниз вместе с обломками самолета.
 Высоко в небе два F-16 со знаком Восходящего Солнца на борту стрелой понеслись прочь.


* * *

 Когда с базы Дэвис-Монтэн сообщили в Пентагон, что связь с посланными ими самолетами-разведчиками прервалась, решено было собрать Высший Военный Совет. Председатель, адмирал Уильям Блэкберд, приказал отправить два вертолета военно-морских сил на базу морских пехотинцев в Юме, поскольку оттуда тоже не было никаких известий. После этого он снял трубку аппарата правительственной связи и попросил соединить его с президентом.
 Подошедший к телефону начальник администрации ответил, что президент сейчас как раз метает подковы на лужайке перед Белым домом, и заверил, что тот перезвонит, как только освободится.
 Председатель Совета поблагодарил его, а затем повернулся к собравшимся.
 — Придется разбираться самим. Этот идиот-администратор, похоже, считает, что если в Пентагоне не кричат от ужаса, то можно не торопиться.
 Что там с посланными вертолетами?
 Командующий ВМС попросил подождать секунду, и снял телефонную трубку.
 Выслушав сообщение, он побледнел.
 — Связь прервалась.
 — Что произошло?
 — Оба сбиты истребителями.
 В воздухе повисла тишина.
 — Проверьте все базы, — приказал адмирал Блэкберд. — Необходимо срочно выяснить, что у них там происходит.
 — Мы уже занялись этим, адмирал.
 И действительно, по всей комнате уже суетились командующие всеми родами войск, занимаясь тем, что получалось у них лучше всего — они делали спешные телефонные звонки. Один за другим они докладывали председателю Военного Совета — на остальных военных базах все было спокойно.
 — Похоже, ЧП происходят только в окрестностях Юмы, — предположил кто-то.
 — Возможно, это диверсия. Мне нужна стратегическая сводка по всему миру.
 Присутствующие срочно бросились исполнять приказ, и на американские военные базы по всей территории Соединенных Штатов, а также в Европе, обрушился новый шквал телефонных звонков. В центре управления НАСА срочно изменяли орбиты спутников слежения, каналы связи Пентагона накалились до такого предела, что угрожали нормальной работе телефонных линий официального Вашингтона.
 Через несколько часов стало ясно, что во всем мире не происходит ровным счетом ничего подозрительного. Оставалась одна только Юма. А оттуда по прежнему не было никаких известий.


* * *

 Римо Уильямс зажмурился. Он сделал это не для того, чтобы избавиться от ужасного зрелища, которое представляли собой ударяющиеся о песок тела парашютистов — их упало уже слишком много, чтобы это могло иметь хоть какой-нибудь смысл. Снизу доносились их крики, приглушенные ревом ветра, отчаянно задувавшего в уши распластавшемуся в свободном полете Римо.
 Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании — в боевом искусстве Синанджу все строилось именно на этом. Правильное дыхание позволяло воспользоваться скрытым потенциалом человеческого тела. Исключительная сила, быстродействие, способность моментально реагировать — вот какие возможности таила в себе человеческая природа. И Римо, благодаря тому, что Синанджу научило его погружаться в состояние гармонии с окружающим миром, мог использовать их в полной мере.
 Он знал, что людям случалось, падая с самолета, не разбиваться насмерть. Обычно они переламывали все кости, а те, кому удавалось выжить, обладали поистине редким везением.
 Римо намеревался попасть в число последних. Он зажмурился, стараясь поймать тот ритм, которым жил окружающий мир. Не обращая внимания на собственные ощущения, он заглянул внутрь самого себя. Где-то в глубине его организма, в области желудка, появилось холодное жжение, и Римо, сконцентрировавшись, постарался слиться с ним целиком. Рев ветра в ушах исчез, как будто у него внезапно пропал слух. Римо почувствовал, что пальцы у него начали неметь, потом он перестал ощущать свои ноги.
 Все ощущения, сосредоточенные в конечностях, теперь устремились к желудку, месту, где, согласно учению Синанджу, располагалась душа человека.
 Он понял, что стал легкими, как снежинка, но удариться о землю даже с той силой, которой обладает маленький кристаллик льда, было опасно — в этом состоянии его кости были слишком хрупкими. Вся масса тела Римо была сосредоточена в одной точке, он весил ничтожно мало, но и эта масса подчинялась всеобщему закону земного притяжения.
 Римо мысленно постарался сжаться еще сильнее. Он не понимал природы того, что пытался сейчас проделать, точно так же, как не понимал физических законов, которые ниспровергал всякий раз, когда голыми руками разрывал металл, или видел, словно кошка, в кромешной тьме.
 Когда Римо понял, что стал почти невесомым, он позволил себе прислушаться к окружавшим его звукам. Рев ветра теперь, казалось, стих. Римо улыбнулся — он больше не несся к земле, словно камень. Но тем не менее, он все-таки падал. Вытянув руку, он кончиками пальцев ощутил потоки теплого воздуха, поднимавшегося с раскаленной поверхности пустыни. Римо почувствовал, что составляет с ними единое целое. Они перестали противоборствовать, и он сможет воспользоваться этими потоками, чтобы мягко приземлиться на сверкавший далеко внизу песок.
 Римо открыл глаза. Перед ним, всего в нескольких сантиметрах, был песок. Улыбка, озарившая его лицо, испарилась, и он закричал во весь рот.
 Однако крика не было слышно, потому что в следующую секунду Римо захлебнулся песком, и шея его с сухим хрустом откинулась назад.
 И где-то в черноте вселенной показался пышущий злобой красный взгляд, а жестокий рот исказился от ярости.


* * *

 Старший сержант в отставке Джим Конкэннон был слишком молод, чтобы участвовать во Второй Мировой. К тому времени, когда началась война во Вьетнаме, у него уже успело появиться брюшко, хотя за свою долгую армейскую службу Джиму приходилось бывать и в Плейку, и в Да Нанге. Однако для Кореи Джим оказался самого подходящего возраста. Именно там Конкэннон, бывший тогда еще рядовым, научился, как нужно выживать и, став свидетелем страшных событий, не терять при этом воли и рассудка.
 Но теперь, в мирное время, в пустыне Юма, технический консультант Бронзини, глядя, как пятьсот молодых парашютистов несутся навстречу собственной гибели, в первые в жизни застыл, совершенно парализованный происходящим.
 Когда последнее тело, падавшее, казалось, бесконечно долго, ударилось, наконец, о землю, старший сержант в отставке Джим Конкэннон, не веря своим глазам, отбросил бинокль в сторону и повернулся к четвертому помощнику режиссера Нинтендо Тошибе.
 Лицо Тошибы скривилось в нездоровой улыбке, и Конкэннон бросился на японца. От мощного удара кулака тот рухнул, и Джим, схватив Тошибу за горло, принялся его душить. В этот момент сзади подкрался один из рядовых в камуфляже и прикладом Калашникова уложил его на землю.
 Конкэннон смутно чувствовал, что его подтащили к бронетранспортеру и бесцеремонно забросили внутрь. У него страшно болели ребра. Когда машина тронулась, он внезапно понял, почему — его бросили на груду ящиков. Притворяясь мертвым, Конкэннон осторожно ощупал край ящика, от которого пахло зеленью. Все ясно, в нем раньше перевозили с полей салат. Стараясь не привлекать внимания, он просунул руку в щель между досками и нащупал что-то гладкое и неметаллическое. Вытянув непонятный предмет наружу, Джим Конкэннон слегка приоткрыл глаза.
 Перед ним была ручная граната китайского производства, модель 67.
 Конкэннон едва смог скрыть радостную улыбку. В Корее, когда его отправляли на дежурство, Джим всегда носил с собой коробку с гранатами. Это стало предметом постоянных шуток — ведь весила она немало. Но однажды, неподалеку от Инчона, его взвод подкараулил отряд красных китайцев. Увидев, что его товарищи падают на землю один за другим, Конкэннон раскрыл коробку и начал выдергивать чеки и разбрасывать гранаты во все стороны. Он не задумывался над тем, что делает — Джим просто действовал.
 Когда в лесу затих последний разрыв, Джим Конкэннон приподнялся с земли и огляделся. Со всех сторон его окружали тела солдат в китайской форме почти такой же, как носили люди, сидевшие сейчас на скамейках вдоль стен бронетранспортера, через сорок лет и в другом полушарии.
 Тогда, в 1953 году, Джим спас свой взвод. Он знал, что спасти тех, кто выпрыгнул сегодня из самолета, уже не удастся, но, по крайней мере, он сможет за них отомстить. Одну за другой он осторожно доставал из ящика гранаты. Когда их набралось пять, Конкэннон выдернул чеки и приготовился.
 Резко перекатившись, он швырнул гранаты вперед.
 В закрытом бронетранспортере скрыться было просто некуда. Нет, японцы конечно, пытались что-то предпринять. Увидев подкатившиеся гранаты, они вскочили на ноги и, стучась головами о крышу машины, спотыкаясь друг о друга, попытались вылезти наружу.
 Но было слишком поздно. Один за другим срабатывали запальные механизмы, и, хотя из пяти гранат взорвались лишь три — что для гранат модели 67 было неплохим результатом — этого хватило, чтобы превратить экипаж бронетранспортера в кровавое месиво.




 Глава 15


 За Арнольдом Зиффелем пришли, когда он пил свой ежеутренний кофе.
 Арнольд всегда знал, что это когда-нибудь должно было произойти. Иногда ему казалось, что придут русские, иногда — кубинцы, черные, азиаты или даже мексиканцы. В голове у Зиффеля образ злейшего врага Свободного Мира все время менялся. Однако его смелость было не изменить ничем, как он неоднократно заявлял. Именно поэтому он держал в гараже трехмесячный запас еды и всегда держал наготове заряженную винтовку АР-15. Он не собирается сдаваться без боя. Квинтэссенцией философии Арнольда Зифеля была наклейка на стекле его пикапа: «Мою жену — да. Мою собаку — может быть. Но ружье никогда!»
 Когда пришли эти люди, миссис Зиффель им не потребовалась. Собака, Расти, получила пинок сапогом и была выброшена во двор. Винтовку Арнольда, лежавшую в багажнике пикапа, солдаты заперли.
 — Чего вы хотите? — брызжа слюной от волнения, проговорил Арнольд, поднимаясь из-за стола, когда трое солдат, подталкивая штыками, ввели на кухню миссис Зиффель.
 — Елка! — визгливо прокричал один из них. — Где?
 — Моя елка? — выпалил Арнольд. — Вам нужна моя елка?
 — Где она?
 — Господи Арнольд, — взмолилась миссис Зиффель, — скажи же им!
 Арнольд Зиффель решил, что сможет прожить и без елки.
 — В соседней комнате, — сказал он.
 — Ты нам показывать! — потребовал командир солдат, с виду азиат. Пока он тащил Арнольда в соседнюю каморку, тот успел разглядеть, что на вошедших была форма Народно-Освободительной армии Китая — Арнольд регулярно выписывал журнал «Наемник». Тем не менее, эти люди вовсе не были похожи на китайцев. — Вот она, — сказал Арнольд, показывая на чахлое деревце, стоявшее в кадке в углу. Елка была со вкусом украшена красно-серебряной мишурой.
 — Встать у дерева! — приказал китайский солдат.
 — Иди сюда, Хелен, — сказал Арнольд, притягивая жену к себе.
 — Что им нужно? — прошептала миссис Зиффель.
 Он почувствовал, что та дрожит от страха. Внезапно, несмотря на выцветшие волосы и то, что ходила она все время в выцветшем халате, он понял, что Хелен для него дороже даже любимой винтовки АР-15. Он уже собирался сказать ей об этом, когда командир солдат выкрикнул что-то на незнакомом языке, и в комнатку вошли остальные, таща съемочное оборудование и софиты, которые, включив, расставили по углам. Арнольд прищурился от слепящего света. Затем установили камеру, и миссис Зиффель сказала вещь, от которой по всему телу ее мужа пробежала волна облегчения.
 — Арнольд, это, должно быть, киношники.
 — Правда? — заикаясь, обратился к солдатам Арнольд. — Вы работаете на съемках у нас в Юме?
 — Да, да, — рассеянно ответил командир и начал о чем-то совещаться с оператором. Они что-то измеряли ручным прибором, выглядевшим в точности, как экспонометр на фотоаппарате «Нишитцу», имевшемся у Арнольда.
 — Ты думаешь, нас покажут в кино? — поинтересовалась Хелен Зиффель.
 — Сейчас спрошу. Послушайте, друг мой, вы нас покажете?
 Командир солдат обернулся, его холодные темно-опаловые глаза сверкнули.
 — Да, мы вам покажем. Скоро. Ждите, пожалуйста.
 — Ты слышала? — возбужденно сказал жене Арнольд. — Мы с тобой будем сниматься в одном фильме с Бронзини.
 Арнольд Зиффель посмотрел каждую серию фильма дважды — первый раз, ради удовольствия, а второй — чтобы подсчитать количество технических неточностей.
 Наконец, оператор встал за камеру, а командир повернулся к Зиффелю с женой.
 — Украсить дерево, пожалуйста.
 — Прошу прощения? — не понял Арнольд.
 — Дерево. Вы делать, как будто вешаете на него фонари.
 — По-моему, он хочет, чтобы мы изобразили, что украшаем елку лампочками, Арнольд. Вот что он имел в виду, говоря «фонари».
 — Но эта чертова елка уже наряжена, — улыбаясь, прошипел сквозь зубы Зиффель. Он не хотел, чтобы тридцать миллионов кинозрителей видели, как он ссорится с женой.
 — Мы просто притворимся, — так же, сквозь зубы, ответила Хелен. Господи, это же очень важный фильм. Послушай меня, хоть раз в жизни.
 Арнольд с Хелен встали по обе стороны от елки, и вывинтили по лампочке.
 Хелен взяла серебряную, а Арнольду досталась красная.
 — Ну как? — спросил Арнольд, прикрепляя лампочку на дерево.
 Командир выкрикнул что-то непонятное, и рождественская игрушка взорвалась, брызнув осколками в лицо изумленному Арнольду. Его жена взвизгнула. Елка беспорядочно затряслась, хрустели ломающиеся ветки и сыпалось разбитое стекло.
 Арнольд Зиффель увидел, что его поднятая рука превратилась кровавое месиво, и ощутил, как его трясущееся тело пронизывают автоматные очереди.
 Через секунду он уже лежал на полу рядом с женой. Новая люстра, завернутая в праздничную упаковку, сплющилась под тяжестью его стокилограммового тела.
 Рука, которую не задел выстрел, упала на щеку жены, и, хотя он ничего не почувствовал, Арнольд знал, что она мертва.
 Автоматный огонь прекратился.
 Арнольд Зиффель приподнял трясущуюся голову и попытался разглядеть тех, кто скрывался за слепящим светом юпитеров. За мгновение перед тем, как умереть, он подумал, почему, если это было кино, пули оказались настоящими?
 И почему, если они, как он начал, наконец, догадываться, пришли за ним, требовалось снимать все это на пленку?


* * *

 Мэру Бэзилу Кловзу очень хотелось узнать, было ли запланировано в сценарии, что к нему в кабинет ворвутся японцы в военной форме и выволокут его из-за рабочего стола.
 Он все еще пытался получить ответ на этот вопрос, когда пятью минутами позже его голову пригнули к бордюру перед зданием городского совета, а на тротуар загнали танк. Его гусеницы остановились всего в нескольких сантиметров от головы мэра.
 Третий помощник режиссера Харачи Сейко проговорил:
 — Я в последний раз спрашивать, вы сдаетесь? Согласны?
 Кловз заколебался.
 — Так нужно по сценарию? — в очередной раз спросил он.
 В ответ Сейко по-японски выкрикнул солдатам какой-то приказ, и танк придвинулся ближе. Щекой Кловз ощущал шершавую поверхность камня. Один из японцев, присев на корточки, прижимал его голову к земле, другой, словно гарпия, уселся на ноги. Еще один солдат держал скрученные за спиной руки.
 — Скажите же, чего вы от меня хотите! — взволнованно сказал Кловз. Если так нужно по сценарию, то я готов сдаться.
 — Выбор за вами, — твердо проговорил Сейко. — Вы сдаваться и говорить горожанам, чтобы они сложили оружие, или умираете.
 Съежившись, Бэзил Кловз попытался отвернуться от брызжущей изо рта японца слюны. За спиной державшего его голову солдата он разглядел нацеленный на них объектив видеокамеры. Может быть, от него требовалось сыграть роль героя-патриота?
 Шедший по улице человек, увидев их, застыл от изумления и кричал, заикаясь от волнения: «Но мы же в Америке! В Америке!». В следующее мгновение его уже окружила толпа японцев и заколола штыками.
 Мэру Кловзу внезапно пришло в голову, что перед ним, возможно, вовсе не съемки, а взрывы, звук которых долетал до его кабинета, были не спецэффектами. Может быть, и звучавшие время от времени автоматные очереди были вовсе не безобидными?
 В этот момент Кловз понял, что натворил, и принял решение.
 — Я никогда не сдамся, — тихо проговорил он.
 Тут же раздался гортанный выкрик, а потом громыхание танка. Державший его японец повернул голову мэра в сторону залепленной грязью гусеницы, чуть поблескивавшей металлом там, где соединялись звенья. Она придвинулась ближе.
 — Может быть, вы передумать? — спросил третий помощник Сейко.
 — Ни за что, — выкрикнул мэр Кловз. Он знал, что они не смогут его раздавить, не задев четырех своих, прижимавших его к земле. И тем не менее, гусеницы танка продолжали медленно надвигаться на него.
 Сжимавший его голову японец внезапно отпустил руки и отошел в сторону.
 Кловз поднял голову, но и только — остальные продолжали крепко держать его.
 Через секунду железное звено коснулось носа мэра города Юма. Он закричал, но его крик скоро заглушил треск перемалываемых костей. Бэзил Кловз уже не слышал, как содержимое его головы с бульканьем брызнуло во все стороны на тротуар.
 Третий помощник режиссера Харачи Сейко приказал подать танк назад, чтобы оператор мог заснять голову мэра крупным планом. Потом танк снова двинулся вперед, и продолжал сновать туда-сюда, пока от нее не осталось лишь мокрого кровавого пятна.


* * *

 Линда Бэст лишь краем уха слышала, что в Юме снимают фильм. До рождественских каникул оставался всего один день, а это означало, что придется проверить кучу работ и дать еще одну контрольную для третьеклассников в Начальной школе имени Рональда Рейгана. Поэтому, когда она раздавала листки с заданием, а в кабинет вошел солдат с азиатскими чертами лица, мысль о кино пришла ей в голову самой последней.
 Линда увидела в руках солдата автомат Калашникова, и сразу же вспомнила о трагедии в Калифорнии, когда маньяк в военной форме убил и покалечил больше тридцати детей.
 С криком: «Нет!» она швырнула стопку бумаг ему в лицо. Тот увернулся, и Линда Бест прыгнула на человека в камуфляже, прежде, чем тот смог опомниться. Она схватила автомат, совершенно не ощущая, что острая сталь штыка режет ей руку. Другой рукой Линда ухватилась за ствол Калашникова и дернула оружие на себя. Азиат пытался бороться, но он, в отличие от Линды, был маленького роста. Один за другим, дети полезли под парты.
 — Отпустите, — всхлипывая, проговорила Линда.
 В ответ азиат прорычал что-то невразумительное. Сквозь шум борьбы до нее донеслись звуки суматохи, творившейся в коридорах школы, треск, похожий на взрывы хлопушек. До Линды с трудом доходило, что там происходит. Все ее мысли, вся энергия сосредоточились на вспотевшем от борьбы лице, которое, скривилось от напряжения прямо перед ней.
 Линда Бест знала, что у нее не хватит сил одолеть противника. До сих пор ей удавалось сыграть на неожиданности. Краем глаза она заметила, что кто-то из детей ползет к дверям. Молодцы, подумала она. Бегите же, позовите кого-нибудь на помощь.
 Внезапно Линда почувствовала, что левая рука начинает слабеть. О нет, только не сейчас, пронеслось у нее в голове. Она беззвучно застонала.
 Господи, дай же мне силы! Вдруг она увидела, что по локтю стекает струйка крови — все это время Линда изо всех сил сжимала острие штыка. Она разжала ладонь, и японец замешкался, чтобы перехватить автомат поудобнее. В это мгновение Линда ногой нанесла ему удар в пах. Согнувшись, японец выронил свой Калашников, скользнувший в руки девушки.
 Линда Бест никогда в жизни не держала в руках автомата, ни сделала ни одного выстрела в тире. Она ни разу не ударила кого-нибудь в раздражении. У нее просто не возникало такого желания. Но в то декабрьское утро, когда под ногами, ища убежища, ползком пробирались к выходу дети, она нашла в себе силы навести ствол незнакомого оружия на человека, имевшего неосторожность зайти в ее класс с кровожадными намерениями, и одной очередью выпустить в него все содержимое магазина.
 — Дети, быстрее, — проговорила Линда, отвернувшись от того, что стало последствием ее мужественного поступка. — За мной!
 Часть детей откликнулась на ее призыв, остальные так и продолжали сидеть съежившись и плакать. Стараясь не терять времени, но в то же время мягко, Линда Бест прошла по рядам, поднимая их на ноги, и разжимая вцепившиеся в ножки столов пальцы. Она повела детей к дверям, строго-настрого запретив смотреть в сторону тела, лежавшего с раскинутыми руками на полу.
 Двух последних детишек пришлось нести на руках. Они плакали и просились домой, к своим мамам.
 Линда поняла, что в суматохе все дети вряд ли доберутся до аварийного выхода. Все же, надеясь на лучшее, но терзаемая тревогой, она, спотыкаясь, выскочила в коридор. Однако представшая перед ней картина заставила Линду вздрогнуть от неожиданности.
 Коридор был забит школьниками, среди которых сновали вооруженные люди, солдаты с суровыми лицами и наводящими ужас автоматами в руках. Среди царившей суматохи она наткнулась на знакомую учительницу, мисс Хэд, которая вела уроки у пятиклассников. — Что это? Что здесь происходит? — взволнованно спросила Линда.
 — Не знаем, — вполголоса ответила мисс Хэд. — Они хотят, чтобы вся школа собралась снаружи.
 — Но зачем? И кто они такие?
 — Завуч считает, что они со съемок этого фильма. Но посмотри, как эти люди себя ведут! По-моему, все происходит по-настоящему.
 — Я в этом уверена, — отозвалась Линда, показывая на свою распухшую руку. Увидев следы крови, мисс Хэд в ужасе зажала рот ладонью.
 Вскоре их, подталкивая штыками, погнали к школьному подъезду. Там ужу собравшихся детей сажали на газон со сложенными за головой руками. Все это напоминало фильмы о военнопленных и выглядело бы впечатляюще, если бы не было так абсурдно.
 Грубые руки отделили Линду и ее коллег от толпящихся перед школой детей и подтолкнули ко все растущей кучке учителей. Девушка оказалась рядом директором, мистером Малроем.
 — Неужели все это происходит на самом деле? — спросила она.
 — Эти люди не намерены шутить. Ротман и Скиндэриэн убиты.
 — О, нет!
 — Не болтать! — рявкнул над ухом голос одного из солдат.
 Когда последних детей заставили сесть на землю, солдаты повернулись к учителям. Человек с капитанскими нашивками выкрикивал приказания. Их заставили построиться в шеренгу перед спешно устанавливаемой камерой.
 — Смотрите, они собираются снимать, — прошептала мисс Хэд. — Может быть, это все-таки кино?
 Но эта спасительная надежда просуществовала недолго — вскоре солдаты выволокли наружу окровавленные тела трех погибших учителей. После этого никому уже не могло прийти в голову даже мысли о кино.
 Капитан-японец напряженно ждал, пока оператор не подал ему сигнал.
 Кивнув, японец скомандовал: «Снимаем. Огонь!»
 Зажужжала кинокамера, и в руках у солдат щелкнули затворы автоматов. Выстрелы прозвучали одновременно, как во время казни, и весь преподавательский состав начальной школы имени Рональда Рейгана был уничтожен безо всяких формальностей вроде последних желаний или повязок на глаза. Проходя мимо казненных, капитан злобно пинал каждое тело сапогом.
 Тех, у кого еще мог вырваться стон, закалывали штыками.
 Дети наблюдали за происходящим в полной тишине (молчании?).


* * *

 По всей Юме из школ выгоняли учеников, а учителей расстреливали. Вокруг продуктовых складов была расставлена охрана, оружейные магазины закрылись.
 Блокпосты стояли на всех шоссе, ведущих из города, а железнодорожные пути были подорваны.
 Через три часа после начала Битвы за Юму отключилось электричество.
 Водохранилище попало под контроль оккупационных властей, и подача воды прекращена. Телефонные линии были выведены из строя, а все телеи радиостанции захвачены и сняты с вещания.
 Несколько танков Т-62 окружили здание Городского Полицейского Управления и открыли огонь из 125-миллиметровых орудий, в результате чего аккуратно оштукатуренное одноэтажное строение превратилось в груду строительного мусора. Отдельные полицейские патрули ловили и уничтожали казармы Национальной Гвардии тоже пали под натиском захватчиков, которые конфисковали все имевшееся там оружие.
 К полудню танки и трупы погибших убедили городское население в том, что происходящее — вовсе не съемки. Те, у кого было оружие, вышли на улицы, и еще в течение двух часов периодически вспыхивали очаги сопротивления. То тут, то там раздавался выстрел охотничьего ружья, свидетельствовавший о том, что горожане пытались обороняться.
 В два часа шесть минут пополудни танки, перегородившие летное поле Международного аэропорта Юмы, отъехали, чтобы освободить место для пяти одномоторных самолетов. Взлетев, они перестроились в одну линию, и, пролетев над городом, одновременно выпустили по белому облачку дыма. Потом еще, и еще, и постепенно белые пухлые облачка на небе сложились в надпись:
 «СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРЕКРАТИТСЯ, ИЛИ ВАШИ ДЕТИ УМРУТ!»
 По всему городу ружейный огонь начал затихать. Поначалу оружие сложили не все — горожане, у кого не было семьи, продолжали сопротивляться, однако вскоре те, кого не сумели обнаружить японские патрули, под напором обезумевших от страха за своих чад, сдались.
 К шести часам вечера в городе уже царила тишина. Полуденная прохлада сменилась настоящим холодом, на опустевших перекрестках пылали костры. По улицам беспрепятственно разъезжали танки, и лучи опустившегося за горы солнца отбрасывали на песчаные дюны длинные багровые тени. Наступил «волшебный час».
 Город Юма, штат Аризона, пал под натиском Корпорации Нишитцу.




 Глава 16


 Чем ближе они подъезжали к окраине города, тем больше Шерил Роуз охватывал страх. Юма была ее домом, она родилась здесь, ходила в школу, а по окончании Колледжа Западной Аризоны получила работу на местной телестудии. В недобрый час оставила она спокойную работу суфлера.
 Шерил покрутила ручку настройки приемника. Все станции вплоть до самого Финикса принимались отлично, но из городских не вещала ни одна.
 Если бы Шерил не работала когда-то на телевидении, это, возможно, и не огорчило бы ее так сильно, но теперь тишина в эфире словно резанула ее ножом по сердцу.
 — Они добрались до радиостанций, — всхлипнула она. — Неужели это происходит наяву? Это же Америка!
 — А Рим был Римом, — мрачно заметил Чиун. — И он тоже пал, когда пришло его время. А что стало с былым величием Греции? Да и египтяне уже не правят своей империей, как раньше. Не стоит думать, что раз на ваши земли никогда не ступала нога захватчика, то этого не могло случиться. Так уж вышло, так что теперь нам нужно иметь дело со свершившимся фактом, а не отрицать его.
 Билл Роум впервые с тех пор, как они выехали с авиабазы, подал голос:
 — Вы ведете себя, как будто Юму захватили фашистские отряды, а это всего лишь обычная кинокомпания. Конечно, они сошли с ума, но не могут же они вечно держать под контролем целый американский город. И уж по крайней мере, масштаб своих операций они расширить не в состоянии. У них едва хватает людей, чтобы удерживать город. Когда пройдет первое потрясение, люди опомнятся, возьмутся за оружие и выбьют их отсюда. Вот увидите, так оно и будет.
 Никто не ответил, и машина продолжала нестись вперед, пока они не приблизились к блокпосту. Два Т-62 все еще стояли на месте, но теперь оттуда не доносилось ни звука. Когда «Ниндзя» проехал мимо, запертые японцы, услышав звук двигателя, снова принялись молотить кулаками в броню, пытаясь привлечь к себе внимание.
 — Что с ними случилось? — поинтересовался Билл Роум, удивленно оглядываясь.
 — Это он, — ответила Шерил, показывая рукой в сторону Чиуна.
 — Наверное, вам известно какое-то очень сильное средство от этих тварей, — заметил Роум.
 — Да, — подтвердил Чиун. — Очень сильное.
 — Что ж, я и сам знаю пару приемчиков, — проговорил Роум, оглядывая проносившиеся мимо дюны. — Возможно, прежде чем все это закончится, мне придется пустить их в ход. Я ведь собственноручно помог экипажам трех самолетов шагнуть навстречу Создателю. Такое можно смыть только кровью.
 Чиун тоже напряженно вглядывался в пустыню и ничего не ответил.
 Продолжая держаться шоссе номер восемь, они въехали в город. По сторонам улицы горели брошенные автомобили, наполняя воздух густым дымом, висевшим над Юмой, как знак полного поражения. По настоянию Чиуна Шерил остановила машину у телефона-автомата, но вернувшись, старый кореец сообщил, что аппарат сломан.
 Все телефоны, мимо которых они проезжали, тоже не работали.
 — Придется признать, — сказал Роум, — что они отрезали нас от внешнего мира.
 — О Господи, — испуганно проговорила Шерил. — Смотрите!
 Слева от них показалось здание школы. Перед ним, словно обезображенный грузовик с мороженым, стоял бронетранспортер, покрашенный в камуфляжные цвета. Весь школьный двор был забит детьми, которые стояли со сложенными за головой руками под охраной нескольких часовых. Остальные солдаты затаскивали обратно в здание трупы.
 — Боже! — пробормотал Билл Роум. — Это просто мне снится!
 — Остановите машину, — потребовал Чиун.
 — Вы что, сошли с ума? — вскричала Шерил. — У них такой вид, как будто они начнут стрелять, как только мы туда сунемся.
 — Я не допущу, чтобы эти люди угрожали детям.
 Шерил схватила Чиуна за руку.
 — Послушайте, — взмолилась она. — Нужно хорошенько все обдумать. Их же значительно больше, чем нас.
 Вместо ответа Чиун бросил взгляд на обветренное лицо Билла Роума.
 — Я готов, — тихо проговорил тот.
 Оба повернулись к Шерил.
 — Ну, хорошо, — неохотно согласилась она. — Но не думаю, что от меня будет особенный толк. У меня так трясутся колени, что нога то и дело слетает с тормоза.
 — Главное, следите, чтобы не заглох двигатель, мисс, — попросил Билл Роум, пока джип подъезжал к обочине недалеко от школы. — А мы с вождем позаботимся обо всем остальном.
 — Почему ты так ко мне обращаешься? — спросил Чиун.
 — Вы выглядите в точности, как вождь. О'кей, все готовы? Пошли.
 Мужчины, стараясь не шуметь, выбрались из машины, и стали пробираться к школе. Чиун, казалось, не шел, а скользил над землей, а Билл Роум двигался пригнувшись, чтобы его огромная фигура не так бросалась в глаза. Он напомнил Шерил индейского война, вышедшего на тропу войны. Внезапно девушка вспомнила, что Билл и в самом деле индеец.
 Со все возрастающим беспокойством она стала наблюдать за происходящим в окно.


* * *

 Мастер Синанджу занял место за огромным кактусом, откуда отлично было видно здание школы как спереди, так и со двора. Кактус, высотой почти в человеческий рост, напоминал по форме пивную бочку. Дотронувшись до одной из игл, Чиун почувствовал, что она достаточно острая. Используя длинный ноготь как нож, он принялся срезать иглы, собирая их в руку.
 Выглянув из своего укрытия, Чиун поискал взглядом Санни Джо Роума, и неодобрительно нахмурил брови — того нигде не было видно. Неужели этот растяпа уже успел попасться? Это было бы слишком даже для белого!
 Стараясь не привлекать внимания, Чиун переместился к другой стороне кактуса. С этой точки он наконец обнаружил, где находится Санни Джо — тот как раз подкрадывался к одному из часовых-японцев, болтавшемуся без дела в стороне от своих товарищей. Тот стоял к Санни Джо вполоборота. Чиун увидел, как часовой вынул из кармана пачку сигарет, и вытряхнув одну себе в руку, попытался прикурить, но спичку задуло ветром.
 Двигаясь мягко, словно кошка, Санни Джо Роум убыстрил шаг. Чиун, мгновенно понявший, в чем дело, мысленно восхитился смекалкой индейца чтобы прикурить сигарету, часовому придется повернуться к ветру спиной, и, таким образом, у Санни Джо будет возможность незаметно подобраться поближе.
 Приподняв руку с зажатыми в кулаке иглами, Чиун приготовился к броску, однако ему так и не пришлось пустить это импровизированное оружие в ход.
 Японец повернулся, и Санни Джо, скользнув в сторону, замер за ближайшим к нему кустом.
 Солдат наконец зажег упрямую сигарету, глядя прямо на куст, за которым притаился индеец. Ветки слегка покачивались под дуновением прилетевшего со стороны пустыни ветерка, но японский часовой, по видимому, не обращал на это внимания.
 На морщинистом лице Чиуна появилось выражение легкого изумления — ему никогда еще не приходилось видеть, чтобы белый мог двигаться так осторожно.
 Конечно, за исключением Римо. Опустив руку с иглами, Чиун решил пока подождать.
 Потянувшись к ширинке, часовой повернулся к стене, и из-за куста, словно приведение, показался Санни Джо, уже занесший над головой кулак.
 Чиун отвернулся, поняв, что его помощь уже не потребуется, и переключил внимание на солдат, которые охраняли взятых в заложники детей. Потряся руками, Чиун освободил кисти от стеснявших движения рукавов кимоно, и приготовился метнуть в воздух пригоршню игл. Он ощутил легкое дрожание воздуха — высоко в небе пролетало несколько самолетов. Ветер был сильный, но достаточно ровный. Такого ему вполне хватит.
 Мастер Синанджу поднял руки и совершил бросок из-за плеча. Иглы вылетели из-под разжавшихся пальцев, словно множество маленьких молний.
 Самые первые пролетели дальше всего. Описав в воздухе крутую дугу, они на мгновение застыли на месте, и, словно запрограммированные, начали падать на цель. К этому моменту иглы, запущенные вторым броском, как раз достигли наивысшей точки своего полета.
 Мастер Синанджу выпрыгнул из своего укрытия за кактусом. Скрываться от посторонних глаз не имело теперь никакого значения. Изо всех сил работая руками, он бросился к детям.
 Тут из-за угла школы появился Санни Джо с автоматом в руках. Чиуну оставалось лишь надеяться, что у того хватит выдержки не пускать оружие в ход.
 Пущенные Чиуном иглы посыпались на солдат двумя потоками, попадая в них везде, где бы они не стояли, но ни одна из игл не упала на стоявших в их кольце детей. Увидев, как в ноги и руки им втыкаются кактусовые иглы, охранники отреагировали, как сделал бы на их месте любой другой. Раздалось что-то вроде японского «Ой!», люди принялись задирать головы и наводить оружие куда-то в небо.
 Японцы все еще продолжали вглядываться в безоблачную синеву, когда Мастер Синанджу вступил в игру, выводя из строя их жизненно важные органы.
 Морщинистые руки Чиуна подбирались к животам и спинам, нанося всего лишь по одному удару на человека, но зато с такой силой, как будто в них были спрятаны паровые поршни. Ни один из упавших не издал ни звука, а их тех, кто стоял на пути Чиун вскоре попадали все.
 Буквально через мгновение старый кореец оказался в толпе детей.
 — Быстрее! — ворчливо командовал он. — Пошевеливайтесь, малыши, бегом!
 Вы должны вернуться к своим семьям. Ну, вперед!
 В отличие от японцев, сидевших в бронетранспортере, дети откликнулись на его призыв не сразу. Солдаты, словно тараканы из зажженной плиты, гурьбой хлынули из люка.
 Ими занялся Билл Роум, хладнокровно отстреливая японцев одиночными выстрелами из своего Калашникова. Первые двое рухнули на землю, даже не успев выстрелить. Остальные укрылись за броней машины и пытались вести ответный огонь из-под колес.
 Упав на землю, Билл прицелился и нажал на курок. Пуля ударила в шину, он поправил прицел, и следующим выстрелом убрал прильнувшего к прикладу японца. Очередная пуля пришлась в переднее колесо. Бронетранспортер резко накренился, и водитель, пытаясь спастись, резко нажал на газ. Однако далеко уйти ему не удалось — остававшийся под машиной стрелок, очевидно, уже выдернувший чеку из гранаты, был раздавлен передним колесом, и бронетранспортер, подскочивший от взрыва, с грохотом рухнул на землю. Билл Роум сделал по нему еще несколько одиночных выстрелов, тщательно прицеливаясь, но, в то же время, не давая сидевшим внутри возможности предпринять что-либо в ответ.
 К этому моменту, подталкиваемые Мастером Синанджу дети уже успели укрыться в здании школы. Захлопнув за последним из них дверь, Чиун поспешил на помощь Биллу.
 — Прекратите стрельбу, — потребовал он. — Дети уже в безопасности, так что теперь этой нечистью займусь я.
 — Не против, если я присоединюсь к этой торжественной церемонии?
 — Только если вы пообещаете мне две вещи.
 — А именно? — с любопытством спросил Роум.
 — Бросьте оружие и постарайтесь не попасть под пулю.
 — Договорились, — отозвался Роум, опуская автомат на землю. — Все равно, патроны уже кончались.
 Они двинулись к бронетранспортеру, заходя с двух сторон. Чиун направился к заднему люку, а Роуму достался водитель. Пригнувшись, он скользнул к кабине и рывком открыл дверь. Все это было проделано так быстро, что водитель осознал грозящую ему опасность, только почувствовав легкое колебание воздуха. Обернувшись, он успел заметить несущийся на него кулак Билла, а затем в глазах у него потемнело.
 Позади водительской кабины, трое японских солдат выставили стволы автоматов в дверной проем, приготовившись открыть огонь. С поврежденного взрывом пола шел дым, но осколки, по-видимому, не пробили толстого бронированного днища.
 Мастер Синанджу появился в дверях, словно разъяренный демон. Когтистая рука, выброшенная вперед, отбросила ствол автомата в сторону, прежде чем японец успел нажать на курок. У его товарища оружие было вырвано из рук прямо вместе с кожей.
 В следующее мгновение длинные ногти Чиуна одновременно вонзились в горло обоим солдатам. Рухнув на пол, те вывалились наружу, и на землю струей хлынула кровь. Отбросив умирающих небрежным движением руки, Чиун скользнул к остававшемуся противнику. Тот успел выпустить очередь, которая наверняка прошила бы голову старого корейца насквозь, если бы не одна маленькая деталь — в ту долю секунды, пока первая пуля еще не успела вылететь из ствола автомата, приклад и мушка неожиданно поменялись местами.
 В результате, выстрелами ему пробило пищеварительный тракт. Японец в недоумении уставился на свой живот, едва прикрытый кровавыми лохмотьями камуфляжной куртки. Он понял, что держит винтовку наоборот, но как это могло произойти?
 Ухватившись руками за приклад, Чиун оттолкнул автомат от себя, и его противник с ужасом осознал, что все это время к стволу был примкнут штык.
 Глаза японца закатились, и он, так и не успев разжать руки, рухнул на пол.
 Когда Чиун вышел из бронетранспортера, на лице его застыло суровое выражение. Внезапно сбоку появилась чья-то сгорбившаяся тень. Застигнутый врасплох, Мастер Синанджу резко обернулся. Это был Билл Роум.
 — Для белого ты двигаешься очень тихо, — сказал Чиун, и в голосе у него промелькнула тень уважения.
 — Я же индеец, помните? — рассмеялся в ответ Роум. — Кроме того, я ведь знаю кое-какие приемы.
 — Как называется ваше племя?
 — Вы никогда о таких не слышали, — уклончиво ответил Билл. — Ну, так что нам теперь делать с детьми? Они никак не поместятся в маленьком джипе.
 — Да и в этой штуке тоже, — добавил он, похлопывая ручищей по бронетранспортеру.
 — Возможно, здесь они будут в большей безопасности, — медленно проговорил Чиун, глядя, как к ним подъезжает Шерил. Девушка несколько раз надавила на клаксон.
 — Ох-хо-хо, не нравится мне это, — зловеще произнес Роум, высунувшись из окна джипа, Шерил показала рукой на небо:
 — Смотрите!
 Пятерка самолетов как раз заканчивала дописывать составленное из дымовых шариков сообщение: «СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРЕКРАТИТСЯ, ИЛИ ВАШИ ДЕТИ УМРУТ»
 — Теперь это пустая угроза, — хмыкнул Билл.
 — Нет, — проговорил Чиун. — Раз они захватили эту школу, то и остальные в руках у врага.
 — Черт! Что же нам делать?
 — Мне знаком японский склад ума, — хладнокровно заявил Чиун. — Долгие годы они правили моей страной. За то, что мы сделали, с их стороны последуют ответные меры.
 — Нужно доставить детей в безопасное место. Как насчет резервации?
 Может быть, японцы еще не успели повздорить с моим народом. Тогда дети были бы там, как у Христа за пазухой.
 — Нет, — ответил Чиун, — есть выход получше. Мы разошлем их по домам.
 — Понял. Гораздо труднее поймать голубей поодиночке, чем всю стаю, верно?
 — Именно. Идем.
 Стараясь действовать как можно быстрее, они очистили здание школы.
 Детей отправляли домой группами по несколько человек, старших вместе с младшими. Это заняло довольно много времени, но к тому моменту, как они закончили, всем детям удалось скрыться в городе.
 — Кому-то из них может не удаться пробраться незамеченным, — сказала Шерил, глядя, как последняя группа выбегает из школьного двора.
 — Да, кто-нибудь обязательно попадется, — подтвердил Чиун.
 — Тогда зачем же было их отправлять? Разве нельзя было придумать что-нибудь получше?
 — Единственным другим выходом было послать их в пустыню, а там не смог бы выжить бы ни один. Поехали.
 Они молча забрались в джип.
 — Послушайте, — сказала Шерил, заводя мотор. — Если ситуация и в самом деле настолько серьезна, то нам не пробраться через город без боя. По крайней мере, днем. А мой дом как раз недалеко отсюда. Что скажете?
 — Девчонка дело говорит, — откликнулся Билл Роум.
 — Согласен, — кивнул Чиун. — Ведь если нам придется разбираться со сложившейся ситуацией, то я должен придумать план.
 — Разбираться? — воскликнула Шерил, разворачивая машину в сторону города. — Я бы предпочла дождаться, пока не прибудет морская пехота, рейнджеры, или кто-нибудь в этом роде.
 — В этом вся с вами и проблема, — презрительно фыркнул Чиун, глядя, как дымовая надпись потихоньку расплывается в небе.
 — С кем это с нами? — поинтересовалась Шерил, чуть притормаживая на спуске.
 — С американцами, — ответил Чиун. — Вы настоящие дети собственной технологии. Помните случай, когда несколько китов оказались в полынье и не могли выбраться?
 — Конечно. Об этом кричали все газеты. Ну и что?
 — Чтобы освободить их, эскимосы хотели продолбить к морю канал, продолжал Чиун, — но американцы не позволили им этого сделать. Они утверждали, что когда прибудут специализированные ледоколы, то это можно будет сделать быстрее.
 — И они в конце концов прибыли.
 — Да, после нескольких задержек, из-за которых животным пришлось страдать. Корабли не могли пробиться сквозь лед достаточно быстро, так что в конечном счете американцы сдались, и эскимосам позволили пробивать канал вручную.
 — Насколько я помню, им удалось закончить эту работу.
 — Один кит погиб. Если бы американцы не стали настаивать на использовании своей чудо-техники, не пострадали бы ни животные, ни кто-нибудь другой.
 — Постойте, может быть, я чего-то не понимаю? Какое это имеет отношение к нашей проблеме?
 — Американцы всегда оказываются беспомощными, пока не прибудет их техника. А она появляется вовремя далеко не всегда, но даже в этих редких случаях частенько работает плохо.
 — Он пытается сказать, Шерил, — пояснил Билл Роум, — что мы не можем позволить себе сидеть и дожидаться морской пехоты.
 — Но они же приедут, правда? Я надеюсь, правительство не собирается сидеть, сложа руки, пока Юма находится в руках террористов?
 — Ты не знаешь военных, — сжав губы, проговорил Роум. — Первое, что они пустят в ход, так это именно свои задницы.
 — Что за бред, Санни Джо, — возразила Шерил. — Мы, все-таки, в Америке, а не в какой-нибудь банановой республике, где каждый, кому ни лень, может совершить переворот.
 — У меня есть для тебя новость, детка. Они уже это сделали.
 — А...
 Проехав по Аризона-авеню, Шерил повернула вправо, на Двадцать Четвертую улицу. Там, как и во всем городе, не было видно ни души. С фонарей свешивались написанные от руки плакаты: «КОМЕНДАТСКИЙ ЧАС. ПО НАРУШИТЕЛЯМ БУДЕТ ОТКРЫТ ОГОНЬ».
 — Тут мы как белые вороны, — пробормотала она.
 Проезжая мимо парка со статуей Кеннеди, они увидели, что с деревьев свисают тела казненных.
 — Черт! — взорвался Билл Роум. — Не смотрите в эту сторону, но, похоже, они повесили всех из Городского Совета.
 Внезапно из парка выкатился, словно ленивый паук из логовища, танк Т-62. Шерил ударила по тормозам, джип занесло, и ей пришлось до отказа выкрутить руль, чтобы развернуть машину. Но поворот, очевидно, оказался слишком резким. «Нишитцу Ниндзя» накренился, как парусник под шквалом урагана, перевернулся, и, проехав на крыше несколько метров, остановился.
 Распахнув со своей стороны дверцу, Чиун выбрался наружу, за ним неуклюже последовал Билл Роум. Вместе они вытащили из машины Шерил.
 Лязгнув, Т-62 остановился напротив них. В мгновение ока перевернувшийся джип окружили суровые японцы.
 — Вы сдаваться! — яростно выкрикнул один из них.
 — Черт, они нас прищучили! — тупо проговорила Шерил. — Хорошо, мы...
 — Нет! — холодно бросил Чиун. — Мы ни за что не сдадимся.
 Японец шагнул ближе.
 — Господи, — свистящим шепотом выговорила Шерил, — они же нас пристрелят.
 — Сдавайся, женщина! — повторил японец.
 Прежде, чем Шерил смогла ответить, Чиун выкрикнул:
 — Никто из нас не сдастся! Мы хотим видеть вашего командира.
 Японцы заколебались, стволы их автоматов нервно задергались. Наконец, их предводитель, казалось, слегка успокоился.
 — О'кей, мы отвести вас, — сказал он.
 — Делайте, как он говорит, — прошептал Чиун. — Японцы презирают тех, кто сдается. Вы должны мне верить.
 — Послушайте, вождь, — запротестовал Билл Роум. — Я не могу с идти с вами. Может быть, мы и не совсем пленники, но уж, по крайней мере, не на свободе. Я должен найти своих людей.
 — Мертвый ты им не поможешь, — предупредил его Чиун.
 Роум сжал свои огромные ручищи в кулаки, перебегая взглядом с одного японца на другого.
 — Мои ребята на меня надеются, — тихо проговорил он.
 — Мне понятно твое беспокойство. Слушайся меня, и тогда останешься в живых и сможешь их отыскать.
 — А если они уже погибли?
 — Тогда я помогу отомстить за них, — пообещал Чиун, не сводя сурового взгляда с японцев. — Ловлю вас на слове, — ответил Билл Роум, пока японцы распихивали их в стороны, чтобы обыскать. Билл выдержал это испытание стоически, спокойно подняв руки. Когда японский солдат провел руками по ее узким джинсам, на лице Шерил выступил румянец. Чиун ударил первого, кто осмелился дотронуться до подола его кимоно, по руке. У второго японца руки на несколько секунд отнялись, и после этого к Мастеру Синанджу никто уже не осмеливался подходить.
 Подталкивая стволами автоматов, их повели по пустынной улице. Т-62, громыхая гусеницами, двигался следом.
 — Как думаете, что с нами будет? — не разжимая губ, спросил Роум.
 — Я встречусь с человеком, убившем моего сына.
 — И что вы сделаете, когда увидитесь с ним? — нервно спросила Шерил.
 — Пока не знаю, — признался Чиун.
 Санни Джо и Шерил одновременно бросили взгляд на бесстрастное лицо Мастера Синанджу. Оно казалось застывшим, как у восковой фигуры, а полуприкрытые глаза сузились в щелочки.


* * *

 Пока танки освобождали взлетно-посадочную полосу, личный самолет корпорации Нишитцу кружил над Международном Аэропортом Юмы.
 Джиро Исудзу наблюдал за посадкой. Он стоял навытяжку в своей китайской форме, а на боку его болтался старинный самурайский меч. За ним, словно катафалк, застыл в ожидании черный лимузин. Когда самолет, пробежав по летному полю, остановился, между ним и лимузином поспешно выстроился почетный караул.
 Откинулся трап, и из самолета вышел Немуро Нишитцу. На нем был серый деловой костюм, белоснежная рубашка сверкала в лучах клонящегося к закату солнца. В Юме было не по сезону холодно, и Джиро Исудзу зябко повел плечами, глядя, с каким трудом его наставник преодолевает ступеньки.
 Немуро Нишитцу спускался по трапу нетвердой походкой. Но, тем не менее, он шел без посторонней помощи, зажав трость под мышкой. Казалось, он в любую секунду может упасть.
 Спустившись, наконец, на землю, он неуклюже подошел к своему заместителю. Джиро Исудзу отвесил глубокий поклон со словами: «Приветствую вас, Нишитцу сан сан». Это была самая вежливая форма обращения в Японии.
 Нишитцу поклонился в ответ.
 — Ты добавил славную страницу к памяти покойного императора, Джиро-кан, — тихо проговорил Нишитцу.
 Глаза его блестели, и Исудзу подумал, что сейчас он заплачет от радости. Но вместо этого Немуро Нишитцу спросил:
 — Есть какие-нибудь известия от американского правительства?
 — Нет, сэр. Как я уже сообщал вам по радио, мы сбили несколько вылетевших на разведку самолетов. С самого полудня больше ни один не появлялся.
 Немуро Нишитцу приподнял голову. На нем была шляпа с загнутыми на западный манер полями, так что ему приходилось задирать подбородок, чтобы получше взглянуть на собеседника. От этого усилия подбородок Нишитцу затрясся.
 — Они воспользуются спутниками, чтобы разглядеть город как следует, дрожащим голосом проговорил он. — А сегодня ночью они не смогут этого сделать.
 Джиро кивнул, бросив взгляд на высокие перистые облака.
 — Здесь холодно, сэр. Может быть, отправимся в путь? Я готов положить к вашим ногам целый город.
 Нишитцу коротко дернул головой, и позволил Джиро открыть перед собой заднюю дверь. Взяв главу корпорации под локоть, Исудзу помог ему забраться в просторный салон, а сам вскочил на переднее сиденье.
 Водитель вырулил на шоссе, ведущее из аэропорта, почетный караул, рассыпавшись, разошелся обратно по танкам, и через несколько секунд летное поле было снова перегорожено.


* * *

 Сидя в набиравшем скорость лимузине, Немуро Нишитцу задал вопрос, которого Джиро давно ожидал.
 — Вы захватили телестанции. Они могут вести передачу?
 — Наши инженеры ознакомились с оборудованием для трансляций, так что ваши требования могут выйти в эфир в любое удобное для вас время.
 — В данный момент я не склонен передавать никаких требований, проговорил Нишитцу, кивком давая понять, что тема закрыта.
 Джиро Исудзу хмыкнул, и, прежде чем он успел сказать что-либо в ответ, Немуро Нишитцу перешел к тому, чего Исудзу ждал с опасением.
 — Где вы держите Бронзини?
 Помедлив, Джиро смущенно потупил взгляд.
 — Насколько я понял, вы усмирили город и всех его обитателей. — В его голосе прозвучало неудовольствие.
 — Бронзини удалось бежать на танке во время схватки на базе Льюк. Он исчез, воспользовавшись начавшейся песчаной бурей. Захваченные F-16 не смогли его обнаружить.
 Морщинистое лицо Нишитцу потемнело.
 — Он нам нужен, — твердо проговорил он.
 — Но Бронзини уже сыграл отведенную ему роль.
 — Он нам нужен. Найдите его, вы должны отыскать Бронзини, — повторил Немуро Нишитцу, стукнув тростью по полу. В глазах его сверкнула ярость, а голос стал холоден, как лед.
 Джиро Исудзу нервно сглотнул.
 — Сию минуту, сэр, — кивнул он, и, взяв трубку сотового телефона, произнес в нее:
 — Моши моши.
 Он недоумевал, зачем его начальнику потребовался американский актер, необходимость в котором давно отпала, поскольку Юма была уже захвачена. Но Джиро не осмелился спросить об этом Нишитцу — для него он был всего лишь «мидору», исполнителем.
 Когда в трубке зазвучал голос японского оператора, Джиро Исудзу попросил соединить его с Императорским Командным Пунктом в отеле Шайло-Инн.


* * *

 Адмирал Уильям Блэкберд, председатель Высшего Военного Совета, вскочил на ноги, когда в кабинет для заседаний по чрезвычайным ситуациям в подвале Белого Дома вошел президент Соединенных Штатов. — Господин президент, — козырнул он.
 Президент никак не отреагировал, и все остальные члены Совета нарочито не стали поднимать рук. Адмирал понял, что допустил тактический промах.
 — Как прошла игра, сэр? — оживленно поинтересовался он.
 — Я проиграл, — кисло ответил президент со своим обычным немного коннектикутским, немного мэйнским, немного техасским выговором. На нем была белая ветровка, надетая поверх ярко-красного вязаного свитера. — Давайте ознакомимся с фактами, касающимися этого дела.
 — Хорошо, сэр. Коротко говоря, мы потеряли Юму, штат Аризона. Вот эти фотографии были только что получены из разведывательного центра.
 Президент склонился над стопкой фотографий, еще не просохших после проявки. На нескольких особенно жутких снимках были видны груды тел, лежащих в песке.
 — Перед вами тела парашютистов с авиабазы Льюк, — пояснил генерал. — Мы считаем, что их вытолкнули в воздухе из самолета. Все эти люди погибли.
 — А вот этот, похоже, уходит на своих ногах, — заметил президент, тыча пальцем в фигуру, казалось, стоявшую прямо.
 — Скорее всего, это обман зрения. После такого падения ни один человек не может встать на ноги и идти. Может быть, он упал на ноги, а остальное результат трупного окоченения.
 На остальных фотографиях были обычные городские улицы. На них не было видно ни машин, ни людей, только несколько танков и бронетранспортеров. — Чьи это танки? — спросил президент.
 Министр обороны, вошедший вместе с президентом, подал голос на долю секунды раньше, чем адмирал успел собраться с мыслями.
 — Советские, — уверенно ответил он.
 Поскольку именно это и собирался ответить адмирал Блэкберд, теперь с министром соглашаться было нельзя.
 — Не обязательно, — возразил он. — Вполне возможно, что это китайцы.
 Основная модель, стоящая на вооружении китайской армии — имитация советского Т-62, а именно их мы и видим на фотографиях.
 — Да, это действительно Т-62, — все так же уверенно откликнулся министр. — Советские танки.
 — Ни на одном из снимков не видно опознавательных знаков, — продолжал упорствовать адмирал, — а без них, как бы хорошо мы не разбирались в боевой технике, остается только предполагать.
 — И мое предположение, — веско проговорил министр обороны, — таково: эти машины советские.
 — Иными словами, — прервал их президент, — вы не можете дать мне точного ответа.
 — Это не так просто, — заявил министр.
 Решив, что его вот-вот могут обойти с фланга, адмирал поспешил добавить:
 — Я согласен с уважаемым господином министром.
 Судя по появившейся на лице президента кислой мине, Блэкберд понял, что только что совершил еще один промах. Стало также очевидно, что именно министр обыграл хозяина Белого Дома в метании подков. Неудивительно, что старик сегодня в отвратительном настроении.
 — Есть какие-нибудь признаки, что эта зараза распространяется? — со вздохом спросил президент.
 — Нет, сэр. Эти люди — кто бы они ни были — захватили Юму. По всей видимости, неприятель пытается закрепиться на этой позиции.
 — Боже правый, сколько же там солдат?
 — По нашим расчетам, не более одной бригады.
 — Звучит, как будто их там порядочно.
 — Обычно, одну бригаду нетрудно окружить и нейтрализовать, господин президент. Но только не в этом случае. Вам будет понятнее, если вы взглянете на карту.
 Вместе со всеми собравшимися президент подошел к занимавшей стену кабинета карте Аризоны. Толстый палец адмирала уперся в точку, обозначавшую Юму.
 — Как видите, — пророкотал Блэкберд, — город полностью отрезан от окружающего мира. Со всех сторон его окружают пустыня и горы, мексиканская граница находится всего в пятидесяти километрах к югу, а до границы с Калифорнией тоже рукой подать. Электроэнергией и водой город обеспечивается автономно. В его окрестностях находятся три военных объекта — база морских пехотинцев, авиабаза Льюк и Юмский полигон. Неприятель, очевидно, с боем занял базу морской пехоты и Льюк, а затем, воспользовавшись захваченными самолетами, разбомбил полигон к северу от города. С точки зрения стратегии и тактики, это был блестящий ход. Одним ударом они заполучили великолепную воздушную технику, которую никогда не удалось бы перебросить через границу «Шершни» Ф/А-18, «Харриеры», боевые вертолеты «Кобра». Как мы уже успели обнаружить, они способны подбить любой направленный на разведку самолет. На данный момент, мы попали в безвыходное положение.
 — Вы что, хотите сказать, что мы не можем отбить собственный город? не веря своим ушам, воскликнул президент.
 — Дело не в том, что не можем, просто мы даже не знаем, кто наш противник. Судя по манере ведения воздушного боя, мы имеем дело с квалифицированными русскими пилотами, но вариант с китайцами тоже нельзя сбрасывать со счетов. — Почему бы не прозондировать почву в правительствах обеих стран? Ну, чтобы понять, насколько они в курсе происходящего?
 — Господин президент, мы не можем на это пойти. Это выглядело бы как проявление слабости и нерешительности.
 — А как это выглядит сейчас? Пока что я не услышал ни одного конкретного предложения ни от кого из присутствующих.
 — На это есть причины, господин президент. Неприятель захватил две наших авиабазы, и все находящееся там связное оборудование.
 — О Господи, — воскликнул министр обороны, поняв, что означает сказанное адмиралом.
 — Только не говорите мне, что они захватили ядерное оружие, проговорил президент.
 — Ситуация намного серьезней, — ответил адмирал. — Приходится признать, что они прослушивают наши переговоры. Если мы примем решение воспользоваться Планом номер Один, что я со своей стороны настоятельно рекомендую сделать, то они об этом узнают. Правильным выходом из сложившейся ситуации было бы мобилизовать Восемьдесят Вторую эскадрилью в Форт-Брэгге, но теперь мы лишены фактора внезапности (элемента неожиданности). Мы не можем предпринять ни одного шага, которой неприятель не смог бы отследить. Кто бы ни были эти люди, тактически они действовали безукоризненно, выбрав самый изолированный, самый уязвимый, но, в то же время, самый выгодный для обороны город на всей территории страны. Одним мощным ударом они получили доступ ко всей армейской системе связи и всем военным объектам в зоне военных действий.
 — Военных действий... — пробормотал президент. — Но как им это удалось?
 — В этом то вся и проблема, господин президент. Нам не удалось отследить ничего, что могло бы стать подготовительным этапом к такому мощному удару. По нашим предположениям, танки были доставлены через мексиканскую границу.
 — Разве мы не должны были засечь их?
 — Мммм... Вполне возможно, что именно мы их и пропустили.
 — То есть как? — напряженно спросил президент.
 — Всего два дня назад таможенная служба дала официальное разрешение на въезд танковой колонны. Технику должны были использовать на съемках фильма.
 Примерно тогда же было получено разрешение на проведение съемок на базе морских пехотинцев и в Льюке. Мы считаем, что именно так неприятелю удалось проникнуть на территорию этих военных объектов. — И Пентагон дал на это разрешение?
 — Мы сочли, что таким образом повысится авторитет наших вооруженных сил, — защищаясь, проговорил адмирал.
 — Не понимаю.
 — В фильме снимался Бартоломью Бронзини. По-моему, это был «Гранди-4».
 — Нет же, — подал голос командующий морской пехотой, — это не имеет никакого отношения к «Гранди». В фильме совсем другой герой.
 Все присутствующие обернулись в его сторону, как будто хотели сказать:
 «Благодарим за эту ценнейшую информацию». Однако президент, не сводя ошеломленного взгляда с узора на ковре, словно ничего не заметил.
 — Ну так что, сэр? — нарушил молчание адмирал Блэкберд.
 — Вводите в действие План номер Один, — сказал президент, отрываясь от размышлений. — Продолжайте тщательно отслеживать сложившуюся ситуацию. Я скоро вернусь.
 — Но куда вы, сэр? — спросил адмирал, пораженный столь внезапно проявившейся решительностью.
 — В уборную, — бросил президент, захлопывая за собой дверь.
 Бросив выразительный взгляд в сторону министра обороны, адмирал вполголоса спросил:
 — На сколько вы его обставили?
 — Вполне достаточно, — угрюмо откликнулся министр, — чтобы постараться не повторить этой ошибки до следующих выборов.


* * *

 Однако, президент Соединенных Штатов отправился вовсе не в уборную. Он прошел в спальню Линкольна и присел рядом с тумбочкой, под крышкой которой находился красный телефонный аппарат без малейших признаков диска на лицевой панели. Президент поднял трубку.
 В ушах раздался гудок, и уже через секунду в трубке зазвучал голос, кисловатым тоном ответивший:
 — Да, господин президент?
 — Ваш человек все еще в Юме?
 — Вообще-то, они оба там.
 — Они не связывались с вами последние несколько часов?
 — Нет, — ответил Смит. — Задание вполне рядовое, так что дополнительных проверок не требуется. А что, есть какие-то проблемы?
 — С городом полностью прервана связь, на улицах танки.
 — Но ведь фильм о войне, — подчеркнул Смит.
 — Съемки стали реальностью. Две военных базы в руках неприятеля. Они уже сбили два истребителя-разведчика.
 — О Господи, — воскликнул Харолд У. Смит.
 — Съемки и вправду ведут японцы?
 — Конечно, я вам об этом уже докладывал. Их финансирует корпорация Нишитцу.
 — Японцы вроде бы наши союзники. Не может оказаться, что на самом деле эту операцию провернули Советы или Китай? Вдруг Нишитцу — подставная компания?
 — Если вы правы, — ответил Смит, — то дело принимает еще более серьезный оборот, чем то, что происходит в Юме. По всей стране разбросаны буквально десятки заводов Нишитцу. Но мне не кажется, что это предположение имеет смысл. Нишитцу — слишком большая корпорация. Они определенно из Японии.
 — А как насчет связей с Японской Красной Армией? Это одни из самых жестоких террористов во всем мире.
 — Довольно сомнительно.
 — Смит, воспользуйтесь своими компьютерами, — выкрикнул президент, выкопайте все, что имеет отношение к Нишитцу, к их связям. Мне нужны ответы.
 — А именно, господин президент?
 — Я хочу знать, зачем им потребовалось захватывать американский город.
 Мне нужно хоть что-то для встречи с японским послом. Возможно, нам удастся решить эту проблему без лишнего шума.
 — Господин президент, — твердо проговорил Смит, — если то, что вы мне сообщили — правда, то один из наших городов оккупирован, а это не тот вопрос, который можно решить с помощью переговоров. Здесь нужно действовать решительно.
 — Именно поэтому я к вам и обратился, а вы не можете связаться со своими людьми.
 — Если Римо и Чиун находятся поблизости, то можете мне поверить — они не станут сидеть, сложа руки, пока враг пытается занять американский город.
 — Смит, вы используете совсем не то время. Юма уже захвачена, японцами, или кем бы то ни было. И где же были ваши люди?
 На это у Смита не нашлось ничего ответить.
 — Если я пущу вход войска, — продолжал президент, — то потери среди гражданского населения будут огромны. Нет, на это я пойти не могу.
 Дипломатия, без шумихи, и только, Смит. Никак иначе эту проблему не решить.
 Свяжетесь со мною как можно скорее.
 Президент повесил трубку. За несколько сот миль от него, доктор Харолд У. Смит склонился над компьютерным терминалом. Нажимая на клавиши, он недоумевал, что же могло случиться с Римо и Чиуном?




 Глава 17


 Хватало уже одного того, думал Бартоломью Бронзини, что в него стреляла слетевшая с катушек съемочная группа. Или того, что его заставили удирать в пустыню с поджатым хвостом — убегать от драки было ни в его стиле, как на экране, так и в жизни.
 Но кроме всего прочего, когда над песчаными дюнами начал сгущаться мрак и похолодало, Бронзини начал беспрестанно чихать.
 — Отлично, — пробормотал он, стараясь удерживать взятый на Юму курс. Когда, казалось, хуже уже ничего и не придумаешь, меня угораздило простудиться.
 Бронзини вслепую вел танк через пустыню, пока не понял, что оторвался о возможных преследователей. Песчаная буря давно уже улеглась. Воды видно не было — только горы и струящийся мелкий песок, насколько хватало глаз. Ему часто приходилось объезжать отроги гор, чтобы сохранить направление на Юму, и от этих объездов Бронзини окончательно потерял ориентацию в пространстве.
 Он уже не был уверен, что едет в ту сторону. На тела Бронзини наткнулся совершенно неожиданно. Сначала ему попался лежащий на дороге человек.
 Затормозив, Бронзини выпрыгнул из люка и подошел к неподвижному телу.
 Человек, одетый в камуфляжную форму, лежал на животе, за спиной у него был пристегнут нераскрытый парашют.
 Бронзини перевернул тело, но одного взгляда, брошенного на лицо оказалось достаточно чтобы убедиться, что человек был мертв. Повреждений заметно не было, но в глазах мертвеца застыл ужас, а рот раскрылся словно в беззвучном крике.
 Интересно, отчего он погиб, подумал Бронзини, ведь внешне тело казалось нетронутым. Тем не менее, если бы он попытался согнуть его в любом месте, то под кожей вместо скелета почувствовал бы раскрошенные вдребезги кости.
 Так ничего и не поняв, Бронзини забрался обратно в танк и снова двинулся вперед. Он решил объехать большую дюну, надеясь, что за ней местность будет ровнее. Его ожидания полностью оправдались — перед ним расстилалась бескрайняя песчаная равнина, на которой, словно щепки, разбросанные в океанских волнах, лежали сотни тел. Бронзини то и дело приходилось их объезжать. Картина, словно застывшая перед ним, казалась миражем — на каждом из лежащих людей была парашютная сумка, как будто они просто упали, не выдержав долгого перехода через дюны.
 Чтобы это невероятное зрелище уложилось в голове, потребовалось довольно много времени. Вполне вероятно, что Бронзини так и не удалось бы догадаться, что к чему, если бы не зарытая в песок канистра, одна из тех, которые на съемках использовали в качестве дымовой шашки. Топливо в ней полностью сгорело.
 — Чертов парашютный десант, — пробормотал Бронзини, и голос его дрогнул — в это было просто невозможно поверить. Он взглянул в небо, и все стало на свои места — во время съемок десанта произошла диверсия.
 Забравшись на водительское место, Бронзини плотно закрыл люк. Вести танк, пользуясь перископом, было труднее, но так, по крайней мере, на глаза ему попадалось меньше трупов. На глаза ему тут же попались следы тяжелых машин, и Бартоломью Бронзини решил ехать по ним, надеясь, что колея приведет его к Юме.
 По дороге он наткнулся на брошенный бронетранспортер, который лежал в песке, все еще дымясь. От него доносился ужасный запах горелого мяса. Описав круг, Бронзини внимательно осмотрел машину. Из раскрытого заднего люка, словно из пасти злобного дракона, свешивались тела в военной форме. Одно из них показалось Бронзини знакомым — на человеке была ковбойская шляпа, и при жизни его звали Джим Конкэннон, советник по военным вопросам, работавший с ним на всех трех сериях «Гранди».
 — Что, пропади все пропадом, здесь происходит? — взвыл Бронзини.
 Не останавливаясь, он повернул рычащий танк в сторону Юмы и погнал что есть силы вперед. Теперь он уже сомневался, хороша ли вовсе была идея туда ехать. Бронзини старался не думать о том, что произошло на базе морских пехотинцев. Это было просто невероятно. В конце концов, они же просто снимали фильм. Но теперь, после неудавшегося парашютный десант, все надежды на то, что на базе все просто посходили с ума, рухнули. Внутри у Бронзини все похолодело, и, вдобавок, он никак не мог перестать чихать.
 Он ехал через пустыню всю ночь, мучительно борясь со сном. Иногда ему помогал вой койотов. Когда, наконец, из-за гор появилось солнце, Бронзини откинул крышку люка.
 К своему изумлению, он ясно различил в лучах рассветного солнца фигуру идущего впереди человека. Тот шагал через дюны ровно, почти монотонно.
 Увеличив скорость, Бронзини поравнялся с пешеходом.
 — Эй! — крикнул он, стараясь удержать танк на прямой.
 Человек не отвечал, он просто шагал и шагал вперед. Высунувшись из люка, Бронзини попытался разглядеть его повернутое в профиль лицо. Черты его казались смутно знакомыми, но он никак не мог припомнить, где уже видел этого человека. Бронзини увидел, что лицо незнакомца сильно обветрилось и обгорело на солнце.
 — Эй, я с тобой говорю! — прокричал он.
 Никакой реакции. Бронзини отметил размеренные, словно у робота, взмахи рук и бесстрастное, похожее на маску выражение лица, как будто вырубленного из камня. На путнике была точно такая же форма, как и на мертвых парашютистах, но изодранная в клочья, а из-под куртки проглядывала белая футболка.
 — Неужели я что-то сказал? — почти безнадежно попытался пошутить Бронзини. Его предчувствия полностью оправдались. Он решил сделать еще одну попытку, шутливо начав, — Вряд ли вы сможете показать, как мен проехать к Юме. Дело в том, что я опаздываю на деловую встречу.
 Тишина.
 Наконец, порядком разозлившись, Бронзини сунул пальцы в рот и громко, настойчиво засвистел. На этот раз он добился внимания — голова человека, словно на шарнире, повернулась в его сторону, никак не повлияв на размеренную поступь и размах рук. Глаза, заглянувшие в лицо Бартоломью Бронзини, порядком его испугали — немигающие, как у змеи, они сверкали на фоне изможденной плоти почти фанатическим блеском. Лицо незнакомца казалось мертвым — иначе назвать это было никак нельзя.
 — С другой стороны, почему бы мне не обратиться к кому-нибудь другому?
 — неожиданно проговорил Бронзини.
 Голова вернулась в прежнее положение, и человек продолжал идти вперед.
 Бронзини остановил танк, и некоторое время смотрел вслед удаляющейся фигуре, словно робот, шагающей по оставленной колесами бронетранспортера колее.
 Только теперь он заметил любопытную вещь, которая заставила его развернуть машину на север и что есть силы надавить на педаль газа.
 Встреченный им человек шел по песку настолько рыхлому, что ветер сдувал его с малейшей неровности. Не было ни одного места, где песчинки успели бы слежаться.
 И тем не менее, странный путник не оставлял за собой ни малейших следов.


* * *

 Немуро Нишитцу поднял взгляд от разложенных на столе перед ним бумаг. На стоявшей рядом табличке была надпись «Мэр Бэзил Кловз». Он так и не удосужился сменить ее — глава корпорации не собирался задерживаться здесь надолго.
 Вошедший Джиро Исудзу склонился в приветственном поклоне.
 — У нас посетитель, который настаивает на встрече с вами, Нишитцу сан, — почтительно доложил он.
 Седые брови Нишитцу нахмурились.
 — Настаивает?
 — Он кореец, совсем старик. Утверждает, что представляет американское правительство, и хочет выяснить, каковы ваши требования.
 Немуро Нишитцу отложил бумаги в сторону.
 — Откуда ты знаешь, что он из Кореи? — спросил он. — И как этот человек вообще сюда попал?
 — На ваш второй вопрос я ответить не могу, а что касается первого, могу лишь сказать, что старик называет себя Мастером Синанджу.
 Нишитцу устало наморщил лоб.
 — Синанджу? Здесь, в Америке? Неужели это возможно?
 — Я думал, что этот род вымер.
 Немуро Нишитцу по-старчески затряс головой.
 — Во время оккупации Кореи, — сказал он, — я слышал истории об одной рыбацкой деревушке под названием Синанджу, куда наши войска не осмеливались заходить. Это не было данью уважения традиции, просто они боялись, что будут приняты ответные шаги. Я готов встретиться с этим человеком.
 На лице Нишитцу, пока он ожидал посетителя, появилось задумчивое выражение. Вскоре Джиро Исудзу вернулся в сопровождении сурового корейца в расшитом золотом кимоно.
 — Я Чиун, Действующий Мастер Синанджу, — проговорил кореец на безупречном японском. В его манере не было ни тени доброжелательности, точно так же, как и уважения.
 Нишитцу нахмурился.
 — Как случилось, что из всех городов на земле вы оказались именно здесь? — спросил он, тоже по-японски.
 — Не стоит думать, что ваш коварный заговор остался для всех тайной, ловко ушел от ответа Чиун.
 Немуро Нишитцу принял эти слова молча. Внезапно он снова заговорил:
 — Мой помощник, Джиро, говорит, что вы на стороне американцев. Каким образом Дом Синанджу дошел до этого?
 — Я служу Америке, — надменно ответил Чиун. — Ее сокровища богаче, чем у любой другой страны в мире. Остальное вас не касается. Я пришел, чтобы выслушать требования.
 Некоторое время Нишитцу созерцал старого корейца, не произнося ни слова. Наконец, его бледные губы сложились в некое подобие улыбки, и его ответ изумил Джиро Исудзу не меньше, чем самого Мастера Синанджу:
 — Я не выдвигаю никаких требований.
 — Вы что, сошли с ума? — презрительно фыркнул Чиун. — Неужели вы надеетесь удерживать целый американский город вечно?
 — Если и не вечно, то, по крайней мере, в течение длительного времени.
 — Не понимаю. Какова же ваша цель?
 — Это касается као. Лица.
 — Мы с вами понимаем, что такое «сохранить лицо», но только не американцы.
 — Некоторые все же слышали об этом. Вот увидите, со временем вы меня поймете. Все поймут.
 На лице Чиуна проступило явное раздражение.
 — Что мешает мне прекратить ваше существование сию же минуту? — ровным голосом поинтересовался он.
 Джиро Исудзу потянулся за своим мечом. К его удивлению, Мастер Синанджу не тронулся с места, когда к его груди было приставлено сверкающее острие.
 Чиун смотрел на Немуро Нишитцу.
 — Вы дорожите этим бакаяро? — тихо проговорил он.
 — Он моя правая рука, — ответил Нишитцу. — Прошу вас, не убивайте его.
 Джиро Исудзу не мог поверить своим ушам. Ведь преимущество было на его стороне!
 То, что глава Корпорации Нишитцу сказал в следующее мгновение, подсказало Джиро, что, несмотря на видимую сторону дела, это было не так.
 — Джиро-кан, — шепнул Нишитцу, — убери свой меч. Это посланник, к которому нужно относиться с уважением.
 — Но он вам угрожал! — запротестовал Исудзу.
 — И у него есть все средства, чтобы осуществить свою угрозу. Однако он не станет этого делать, зная, что когда прольется твоя кровь, ничто не помешает моим солдатам убить каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка в этом городе. А теперь, убери меч.
 — Обычай требует, чтобы меч обагрила кровь, раз он вынут из ножен, упрямо проговорил Исудзу.
 — Если ты хочешь совершить харакири, — холодно заметил Нишитцу, — то это тво5 личное дело. И в том, и в другом случае, ты покойник. Но окажи мне честь, и не тяни за собой мою жизнь, и вместе с ней, все, чего мы добились вдвоем.
 Самолюбие Джиро Исудзу было явно уязвлено, но, тем не менее, он спрятал меч. Подбородок его, помимо воли, дрогнул.
 — Знайте, японцы, — властно сказал Чиун, — что если бы под угрозой не оказались невинные люди, я вынул и бросил бы к ногам ваши презренные сердца.
 — Можете передать мои слова вашим хозяевам-американцам, — со значением ответил Нишитцу. — Я прослежу, чтобы вас пропустили через пустыню.
 — Со мной еще двое, мужчина и женщина. Этот мужчина родом из племени, которое обитает неподалеку. Именно туда я и направляюсь.
 — Из племени? — переспросил Немуро Нишитцу, ища взглядом своего помощника.
 — Индейцы, — объяснил Джиро. — О них можно не беспокоиться. Наши танки окружили их владения. Это мирное племя. Никто из них не пытался пробиться в город, да и впредь не будет. Индейцы не любят белых, своих поработителей.
 — Тогда отправляйтесь, — кивнул Нишитцу в сторону Чиуна.
 — Еще один пункт, — быстро проговорил Чиун. — Я требую, чтобы вы позволили выкупить детей. Они невинны, и, какие бы цели не преследовало творящееся здесь насилие, дети тут не при чем.
 — Они помогают усмирить взрослых. Так я потеряю меньше своих людей и смогу пощадить больше американцев. — Тогда самых младших, — предложил Чиун. — Тех, которым еще не исполнилось восьми. Уж они-то вам не нужны.
 — Именно младшие особенно дороги отцам и матерям, — медленно проговорил Немуро Нишитцу. — Однако я согласен освободить учеников, скажем, одной школы в обмен на услугу с вашей стороны.
 На лице Чиуна отразилось любопытство.
 — Какую?
 — Я разыскиваю Бартоломью Бронзини. Если вы доставите его живым и невредимым, я отдаю вам любую школу по вашему выбору.
 Чиун нахмурился.
 — Бронзини — ваш союзник?
 — Он всего лишь пешка.
 — Я подумаю над этим предложением, — ответил Чиун, и, не поклонившись, вышел из кабинета мэра.
 Джиро Исудзу проводил его полным ненависти взглядом. Затем он обернулся к Нишитцу.
 — Не понимаю, почему вы не выдвинули никаких требований?
 — Вскоре увидишь, Джиро-кан. Телестудия готова?
 — Да.
 — Тогда начинай вещание.
 — Это приведет их армию в ярость.
 — Даже лучше. Это унизит их. Они бессильны, и вскоре об этом узнает весь мир. А теперь, иди!


* * *

 Всю дорогу по пути к резервации Мастер Синанджу молчал, глядя в какую то воображаемую точку далеко на горизонте.
 Ни Билл Роум, ни Шерил Роуз не пытались заговаривать с ним после того, как Шерил высказала мысль, которая, по ее мнению, могла утешить старого корейца.
 — Знаете, может быть, Римо и не погиб. Я читала о человеке, который выжил после неудачного прыжка с парашютом. Такое иногда случается.
 — Нет, он мертв, — печально проговорил Чиун. — Я не ощущаю его присутствия. Раньше, в случае крайней необходимости, я мог связаться с ним мысленно. Но не теперь. Римо больше нет в живых.
 Машину вел Билл Роум. Они ехали на «Ниндзе» Шерил, который Чиун поставил на колеса легким, почти незаметным движением рук. Все были настолько поражены случившимся за день, что никак не отреагировали на этот очередной подвиг Мастера Синанджу.
 В резервацию вела однополосная дорога, заканчивающаяся незапертыми воротами. Рядом с ними стоял столб с деревянной табличкой, надпись на которой почти стерлась под ударами гонимого ветром песка. Первую строчку прочитать было почти невозможно, виднелась только буква "С"в начале какого-то слова, а нижняя гласила «РЕЗЕРВАЦИЯ».
 — Я не могу разобрать названия вашего племени, — сказал Чиун, когда они проезжали через ворота.
 — Вы все равно его не знаете, — устало отозвался Билл Роум, всматриваясь вперед, где уже показались несколько глинобитных хижин.
 — Я и не говорил, что это племя мне знакомо, — категорично заявил Чиун.
 — Я просто спросил, как оно называется.
 — Кое кто называет нас «Люди Санни Джо». Отсюда я и получил свое прозвище. Я ведь что-то вроде ангела-хранителя племени, а Санни Джо — мой наследственный титул. Его носил еще мой отец.
 — Ваше племя — великие воины?
 — Черт, вовсе нет, — усмехнулся Роум. — Мы были фермерами, даже в те времена, когда здесь еще не ступала нога белого.
 Чиун озадаченно сморщил лоб.
 Увидев, что в дверях показались люди, Билл Роум облегченно вздохнул.
 Подъехав к одной из хижин, он затормозил и выбрался наружу.
 — Эй, Донно, у вас все в порядке?
 — Конечно, Санни Джо, — ответил немолодой толстяк в джинсах и выцветшей ковбойке. В руке он сжимал бутылку «Джим Бим». — Что творится?
 — В городе случилась беда. Скажи всем — никто не должен выходить из резервации, пока я не скажу. И еще. Я хочу, чтобы через десять минут все собрались в Большом Доме. Ну, поторопись же, Донно.
 — Заметано, Санни Джо, — ответил толстяк. Сунув бутылку в карман, он поспешил куда-то по пыльной улице.
 Билл Роум поставил машину около Большого Дома — здания, напоминавшего школу из старых ковбойских фильмов, вплоть до складных стульев, которыми было заставлена единственная внутренняя комната. Он прошелся по рядам, распихивая стулья с тщательно сдерживаемой яростью.
 — Надеюсь, вы не против усесться на полу? — спросил он, закончив. Здесь чисто.
 — В моей деревне тоже предпочитают обходиться без сидений, — ответил Чиун, и, подобрав полы кимоно, уселся. Шерил последовала его примеру, и вскоре в дверях стали появляться остальные жители резервации. Загорелые, судя по лицам, явно привыкшие к невзгодам, они были, в основном, старше Санни Джо Роума. Детей не было совсем, а женщин — всего несколько.
 Шерил наклонилась к Чиуну.
 — Посмотрите! Кто бы мог подумать, но в глазах у них есть что-то азиатское!
 — Вы что, никогда не заглядывали в библиотеку? — сказал Билл Роум. Все мы, несчастные краснокожие, когда-то пришли через Алеутские острова из Азии.
 — Никогда об этом не слышал, — заявил Чиун.
 — Конечно не слышали, вождь. Ведь вы-то остались там. Но, тем не менее, это факт, если, конечно, верить антропологам.
 Наконец, последние члены племени расселись на полу в гробовой тишине.
 — Это все, — объявил толстяк по имени Донно, закрывая за собой дверь.
 — Ты забыл вождя, — возразил Роум.
 — Только не я, Санни Джо. Он умотал в Лас-Вегас с деньгами, который получил за аренду земли от этого Бронзини. Сказал, что либо удвоит капитал, либо напьется.
 — Скорее всего, и то, и другое, — пробормотал Билл.
 — Что же это за предводитель, который оставляет своих людей в час, когда они больше всего в нем нуждаются? — ворчливо поинтересовался Чиун.
 — Самый сообразительный, — сухо ответил Билл Роум. Встав, он поднял над головой раскрытые ладони и начал, — Это мои друзья. Я привел их сюда, потому что они ищут убежища. Мужчину зовут Чиун, а девушку — Шерил. Они пришли, потому что в городе случилась беда.
 — Какая беда, Санни Джо? — спросил старик с испещренным морщинами лицом.
 — Из-за океана пришла армия. Они захватили город.
 Индейцы, повернувшись друг к другу, зашумели, обсуждая новость. Как только все успокоились, старуха с собранными в косицу седыми волосами спросила:
 — Нам угрожает опасность, Санни Джо?
 — Сейчас — нет. Но когда правительство пришлет сюда войска, мы можем оказаться в самом центре большого сражения.
 — Что же нам делать? Ведь мы не воины!
 — Я — Санни Джо своего племени, — прогрохотал Билл. — Не бойтесь, я защищу вас. Когда настали тяжелые времена, мой отец, предыдущий Санни Джо, сумел прокормить племя. В прошлом веке, его отец так же оберегал свой народ.
 До того, как пришли белые, ваши предки жили в мире со времен первого Санни Джо, Ко Джонг О. Так оно и будет, пока моя нога еще стоит на земле наших отцов. Чиун слушал его речь со все возрастающим интересом. Внезапно он обернулся и настойчиво спросил:
 — Как, ты говоришь, звали этого человека?
 — Ко Джонг О, — ответил Роум. — Он был первым Санни Джо.
 — А ваше племя? — не унимался Чиун. — Я должен знать, как оно называется.
 — Мы — Сан Он Джо. Но в чем дело?
 — Я ношу титул Мастера Синанджу. Место, откуда я прибыл, тоже называется Синанджу. Вам ни о чем не говорит это название?
 — Нет, — сказал Санни Джо Роум. — А должно?
 — У моего народа есть легенда, — медленно проговорил Чиун, — о сыновьях моего предка, одного из Мастеров Синанджу. У его жены было двое детей.
 Одного звали Коджинг...
 Чиун выдержал паузу, а затем твердо добавил:
 — ...А второго — Коджонг. — От Ко Джонг О пошло все племя Детей Санни Джо, — так же медленно отозвался Роум. — Это простое совпадение.
 — Согласно традиции, Мастер Синанджу должен передать свое мастерство сыну, — начал Чиун, повысив голос, так чтобы его могли слышать все собравшиеся, — ведь мы — великие воины. Но за поколение мог существовать только один Мастер Синанджу, и мать Коджинга и Коджонга знала об этом. Она также понимала, что услышав о рождении двойни, отец мальчиков отправит одного из них на смерть, чтобы избежать опасного соперничества, которое может возникнуть между ними позже. Но мать не могла заставить себя совершить такое, поэтому скрыла Коджонга от отца, а когда для Коджинга настало время приступить к тренировкам, стала каждый день менять детей, чтобы оба овладели боевым искусством Синанджу.
 Светло-карие глаза Чиуна обвели сидевших перед ним на полу людей.
 Взгляды, устремленные на него в ответ, были точно такие же, как в родной деревне, далеко на побережье Западно-Корейского Залива. Мужчины и старики с незнакомыми лицами, но в каждом из них сквозило что-то родное Чиуну.
 Мастер Синанджу продолжил свой рассказ, голос его стал глубже и проникновенней:
 — Отец, которого звали Нонджа, так никогда и не узнал об обмане, ведь он произвел близнецов на свет, будучи уже немолод, и зрение у него было не слишком хорошее. Таким образом, об этой хитрости никто и не подозревал. И однажды, Мастера Нонджи не стало. Он отправился в Вечность, не ведая, что оставляет после себя не одного наследника, а двух. В тот день Коджинг и Коджонг впервые появились в деревне вместе, и открыли жителям правду. Никто не знал, что же делать, и так впервые в истории появились два Мастера Синанджу.
 Чиун глубоко, во всю грудь, вздохнул.
 — Выход из сложившейся ситуации предложил Коджонг, — снова заговорил он, — объявив, что покидает деревню, чтобы искать себе пристанище в чужих землях. Коджонг поклялся, что никому не раскроет секретов Силы Солнца, но будет передавать их из поколения в поколение, на случай, если Синанджу снова понадобится его искусство.
 Закончив, Чиун взглянул на Санни Джо Роума.
 — У нас тоже есть легенда, — медленно проговорил тот, — о Ко Джонг О, который пришел сюда из-за западного моря, с восточных земель. Он был первым Санни Джо, так как в нем жил дух Сон Он Джо. Он научил индейцев жить в мире, возделывать землю, а не охотиться на буйволов из-за мяса. Этот человек открыл перед индейцами иной путь, и в благодарность наши предки назвали свое племя Сон Он Джо. В каждом поколении, место опекуна племени должен был занимать его старший сын. Только этим людям, Санни Джо, разрешалось воевать, и то лишь для защиты соплеменников, ведь наши люди верили, что если воспользуются магией, чтобы убивать себе подобных, то навлекут на себя гнев Великого Духа, Сан Он Джо — Того, Кто Вдыхает Лучи Солнца.
 Чиун кивнул.
 — Твои слова справедливы. Коджонг понимал, что если он станет практиковать Искусство Синанджу, искусство убийцы-ассасина, то невольно станет соперником настоящего Мастера, и тогда его разыщут и убьют, ибо ничто не должно мешать работе Мастера, даже действия его ближайших родственников. — Так вы думаете, мы одной крови? — тихо спросил Роум.
 — А ты в этом сомневаешься?
 Прежде чем ответить, Билл Роум задумался.
 — Когда я был молод, — сказал он наконец, — то верил всему. С тех пор произошло слишком много вещей, и я уже не знаю, во что верю, а во что нет. В мире ходит множество легенд, полных великих воинов, покорителей земель и просветителей. И я не вижу, почему нужно обращать особое внимание на то, что в наших легендах совпала пара подробностей. Особенно сейчас.
 — Что же сокрушило твою веру, веру человека, который для своего народа является тем же, что я — для своего? — вопросил Чиун.
 Прежде, чем Роум успел ответить, раздавшийся за окнами шум заставил индейцев повскакать со своих мест.
 — Похоже на танк, — еле слышно выдохнула Шерил.
 Расталкивая соплеменников, Билл Роум бросился к дверям. Через мгновение к нему присоединился Мастер Синанджу. Вместе они увидели, как по дороге к деревне приближается, вздымая тучи песка, запыленный танк. Двигатель машины рычал и захлебывался, словно мотор газонокосилки в руках неумелого садовника.
 — Думаете, нас перехитрили, вождь? — спросил Роум у Чиуна.
 — Мы имеем дело с японцами, — ответил тот, — а для них не совершить подлости было бы просто удивительно.
 Танк резко затормозил, и водитель заглушил двигатель.
 Когда откинулась крышка люка, Билл Роум обернулся к Большому Дому и прокричал:
 — Все назад! Я займусь этим!
 Обращаясь к Чиуну он добавил:
 — Если мне не удастся, то я рассчитываю, что вы поможете моему племени.
 Договорились?
 — Так ты все-таки веришь? — с любопытством взглянул на него Чиун.
 — Нет, но верите вы. Именно на это я и рассчитываю.
 — Хорошо, — кивнул Чиун, скупо улыбнувшись.
 Из раскрытого люка высунулась голова в шлеме, и хриплый голос прокричал:
 — Санни Джо, это ты? Парень, я так рад, что наконец вижу друга!
 Это был Бартоломью Бронзини.




 Глава 18


 Утром двадцать четвертого декабря в эфир вышла радиостанция Свободная Юма.
 По этим звучным названием скрывался юрист Лестер Коул, у которого в сарае стоял портативный радиопередатчик. Он отправил всем станциям, принимающим в этом диапазоне, сообщение. Первым на него откликнулся зубной техник из города Поуэй в Калифорнии, работавший под позывными Ку-Эс-Эль.
 — На нас напали, — напряженно сообщил Лестер Коул. — Передайте это в Вашингтон. Мы отрезаны от внешнего мира. Это японцы, они устроили здесь заварушку похлеще, чем в Пирл-Харборе.
 Зубной техник поблагодарил Коула за интересную байку и закончил коротким: «Конец связи».
 Юристу Коулу — а именно под этим именем его знали собратья по эфиру больше повезло со вторым собеседником. На этот раз удалось связаться с радистом из Ассошиэйтед Пресс во Флэгстаффе, который выслушал его историю, не перебивая.
 В завершение, Коул сообщил:
 — Можете проверить, у нас нет ни радио, ни телевидения, ни телефонной связи.
 — Я сообщу о результатах чуть позже. Конец связи.
 Радист Ассошиэйтед Пресс подтвердил, что с Юмой полностью потеряно всякое сообщение. Он несколько раз выходил на связь со столицей штата, но никто в Финиксе не мог объяснить, в чем дело. Радиолюбитель не стал повторять сумасшедшей истории Коула об оккупантах. Вместо этого он попытался вызвать самого адвоката.
 Ответа не было.


* * *

 Кларенс Джисс вовсе не считал, что предает родину. В Юме вступил в действие комендантский час, и он не отваживался высунуть нос из дому, потому что всех, кого ловили на улице, расстреливали. Джисс жил один. Он считал, что Америка сделала для него не слишком много. Пособия по инвалидности не хватало даже, чтобы нормально набить холодильник. Джисс оформил инвалидность в 1970-м, после неудачного опыта с приемом ЛСД, из-за которого он не смог оставаться на постоянной работе. Как он объяснял человеку из службы социального обеспечения, «моя нога регулярно выкидывает коленца, так что работать я не могу».
 Поэтому, когда в Юме появились японцы, и отрезали город от всего остального мира, Кларенс Джисс решил затаиться и выждать. Кто знает, может быть, жить станет получше. По крайней мере, хуже, чем триста шестьдесят пять долларов в месяц, придумать довольно сложно.
 Эта мысль моментально испарилась у него из головы, как только на улице показался бронетранспортер, с которого японский голос, усиленный динамиком, надрываясь, кричал:
 — Человек передает сообщения по радио. Он должен выйти и сдаться, иначе мы поджигать по одному дому на каждой улице.
 Кларенс Джисс не хотел потерять собственное обиталище. Кроме того, он знал, что единственный владелец портативного передатчика по соседству когда-то выиграл у него дело по обвинению в вандализме. Еще у Джисса было такое чувство, что, прежде чем поджечь дома, японцы вовсе не собирались выпускать обитателей наружу.
 Но больше всего, его беспокоило отсутствие пива.
 Стянув с себя потную майку, Кларенс Джисс примотал ее бечевкой к швабре и помахал этим импровизированным белым флагом из окна. Через некоторое время к его дому подъехал бронетранспортер и оттуда выбрались два японца, немедленно застучавшие в дверь прикладами автоматов. — Я знаю, у кого передатчик, — не открывая, сообщил Кларенс.
 — Назовите имя.
 — Конечно, но взамен хотелось бы получить одну вещь.
 — Что вы хотите?
 — Пива.
 — Вы назвать имя, и мы привезем пьива, — раздалось в ответ.
 — Этого человека зовут Лестер Коул, адвокат. Он живет в пяти или шести кварталах отсюда, по этой стороне улицы.
 Забравшись обратно в машину, солдаты поспешно отъехали. Кларенсу было хорошо слышно, как они ломятся в дверь адвоката. После короткой паузы раздался выстрел. Другой. Потом еще два. Затем наступила тишина.
 Когда солдаты вернулись к его дому, Кларенса Джисса всего трясло. Он слегка приоткрыл дверь, и один из японцев просунул в образовавшуюся щель банку пива.
 — Вот, — сказал он. — Пьива.
 — Премного благодарен, — хрипло проговорил Кларенс. — Надеюсь, когда-нибудь нам удастся помочь друг другу еще раз.
 Когда солдаты ушли, Джисс вернулся в гостиную и открыл банку. Сделав глоток, он не мог сдержать навернувшихся на глаза слез — пиво было теплым.


* * *

 Когда радист из Ассошиэйтед Пресс наконец оставил попытки связаться с Лестером Коулом, он надолго задумался, и, в конце концов, пришел к выводу, что это сообщение не было уткой. Тогда он позвонил редактору местного отделения агентства.
 — Знаю, что это звучит неправдоподобно, — сказал радист, закончив рассказ, — но голос у парня был действительно испуганный. И с тех пор я никак не могу до него добраться.
 — Ты говоришь, он из Юмы?
 — Ага. Если верить моему атласу, то это где-то около мексиканской границы.
 — По телетайпу пришло что-то о странной передаче, которая транслируется оттуда, — задумчиво проговорил редактор. — Тянет на материал для второй полосы. Погоди-ка, копия должна быть где-то здесь. Вот, слушай. Вчера канал К.И.М.А. вместе с двумя другими телестанциями Юмы прекратил вещание. Теперь передачи возобновились, но показывают что-то вроде военной хроники расстрелы, казни. Похоже на боевик, только немного странный. Они транслируют это целый день. Сначала люди думали, что это какой-то фильм, но сюжета там нет, одни только зверства.
 — И что ты об этом думаешь?
 — По-моему, стоит отправить материал начальству. Созвонимся позже.


* * *

 История о странной телепередаче попала на кабельные каналы к полудню.
 Оттуда записанный в Финиксе на пленку материал попал на общегосударственные каналы, и вскоре вся страна с ужасом смотрела, как иностранные войска занимают американский город. То, что об этом городе практически никто, кроме жителей Аризоны не слышал и понятия не имел, где это место находится, роли не играло. Большинство американцев не смогли бы найти на карте Род-Айленд, даже если бы этот штат обвели красным карандашом.
 Люди смотрели, как их сограждан преследуют на улицах и закалывают штыками насмерть. Кадры, на которых чету Зиффель расстреливают, пока они наряжают Рождественскую елку, обошли все пятьдесят пять штатов. Захват авиабазы Льюк и базы морских пехотинцев был показан во всем своем ужасающем размахе.
 Среди зрителей находился и президент Соединенных Штатов. Его лицо было бледным, словно кусок мела, хотя все остальные в зале заседаний покраснели от напряжения. Члены Высшего Военного Совета сгрудились позади президентского кресла.
 — Случилось самое страшное, господин президент, — гневно проговорил адмирал Блэкберд. — Теперь об этом узнает весь мир.
 — Что же им нужно? — пробормотал президент, наполовину вслух, наполовину, рассуждая с самим собой. — Чего они пытаются этим добиться?
 — Если эти кадры увидят в других странах, — продолжал адмирал, — то сочтут, что наши позиции легко уязвимы. А раз так, то какое-нибудь враждебное государство может решить, что сейчас самое подходящее время, чтобы нанести удар. Исходя из известных нам фактов, это вполне может быть диверсионной акцией.
 — Я не согласен, — заявил министр обороны. — Все разведывательные данные, включая полученные со спутников слежения, подтверждают, что ситуация в мире в целом спокойная. Русские не проявляют особенной активности, китайцам хватает собственных проблем. А наши предполагаемые союзники, японские силы самообороны, и не думали объявлять мобилизацию.
 — Я говорил с послом Японии, — сообщил президент, поворачиваясь от телеэкрана к членам Совета. — Он заверил меня, что правительство его страны не имеет к случившемуся никакого отношения.
 — Мы не можем полностью полагаться на такие заверения, — брызжа слюной, вскричал адмирал Блэкберд. — Вспомните Пирл Харбор.
 — Сейчас мне приходит на ум скорее Аламо. Целый американский город оказался в заложниках. Людей убивают направо и налево. Но зачем? Зачем транслировать это по телевидению?
 Адмирал Блэкберд подтянулся.
 — Господин президент, мы можем обсуждать вопрос «Почему?» хоть до второго пришествия, но эти передачи нужно немедленно пресечь на корню. Ведь это, фактически, реклама, из которой ясно, что американские войска бессильны. С точки зрения престижа потери будут просто неисчислимы.
 — Неужели я ослышался, — оборвал его президент, — или вы в самом деле говорите о престиже, когда мы являемся беспомощными свидетелями кровавой резни?
 — Вы должны осознавать геополитическое значение политики устрашения, не сдавался адмирал. — Если мы потеряем престиж в глазах соперников на мировой политической арене, то это будет равнозначно самоубийству. Они набросятся на нас, как свора бульдогов. Проблема должна быть решена.
 — Каким образом? Мы уже исчерпали все силовые варианты. Проведение полномасштабной военной операции невозможно без огромных жертв среди гражданского населения.
 — Возможно, вам будет трудно это понять, но, прошу вас, попытайтесь, проговорил адмирал. — Во Вьетнаме нам часто приходилось сталкиваться с такими дилеммами. Иногда приходилось прибегать к экстренным мерам, чтобы какой-либо населенный пункт не попал в руки врага. Конечно, с точки зрения человеческого фактора это было крайне печально, но порой мы были вынуждены уничтожать деревни для их же спасения.
 Президент Соединенных Штатов невольно отступил на шаг назад.
 — Вы предлагаете, чтобы я отдал приказ нанести по американскому город бомбардировочный удар? — ледяным тоном спросил он.
 — Я не вижу другого выхода. Лучше раз и навсегда показать миру, что мы не станем увиливать от принятия силовых мер, когда речь идет о защите государственных границ. Послушайтесь моего совета, и я обещаю, что история с Юмой никогда больше не повторится.
 Президент раскрыл было рот, но слов, готовых уже сорваться с его губ, так никто и не услышал, поскольку у него за спиной повторявшиеся одна за другой сцены насилия и казней сменило изображение благообразного старика-японца. Из динамика телевизора зазвучал дрожащий голос:
 — Мое скромное имя не имеет никакого значения, но доволен, что могу представиться вам как Правитель города Юма.
 Все собравшиеся в зале для чрезвычайных совещаний молча глядели на экран. Старик сидел за столом, позади которого на стене красовалось белое полотнище японского флага. Багровый круг восходящего солнца приходился ровно позади его головы, образуя что-то вроде кровавого нимба.
 — На моей родине, — продолжал японец, — у нас есть поговорка: «Эдо но катаки во Нагасаки дэ утцу», что означает «Отмщение придет оттуда, где его никто не ждет». Я сделал это ради Шоувы, известного вам как император Хирохито. Этому императору, которого вы унизили, я служил верой и правдой. И теперь, хотя мой император отправился к праотцам, демонстрацией своего могущества я возвеличил его имя.
 — Нагасаки? — переспросил министр обороны. — Разве мы уже однажды не сбросили туда атомную бомбу?
 — Если меня сейчас видит американский президент, — говорил старик, — то я приветствую его и сожалею, что был вынужден пролить кровь, но такова была необходимость. Боюсь, что это будет продолжаться, пока правительство Соединенных Штатов не сдастся в мои руки. Сайонара.
 Экран телевизора на секунду погас, а затем начался новый ролик, в котором несколько солдат держали какого-то несчастного, пока танк не раздавил ему голову. Внизу экрана шли титры: «Казнь мэра Юмы Новыми Имперскими Вооруженными Силами».
 — Да он сумасшедший! — вскричал президент. — Неужели он действительно думает, что мы сдадимся?
 — Не знаю, что уж там думает этот старый рисоед, — проворчал адмирал Блэкберд, — но я умоляю вас прислушаться к моему совету до того, как русские или китайцы решат воспользоваться ситуацией.
 — Подождите, — бросил президент, направляясь к двери.
 — Куда вы? — удивился министр обороны.
 — В уборную, — ответил президент на ходу. — Я уже целые сутки хлещу кофе, не переставая. Если я не освобожу свой мочевой пузырь, то всем нам придется взяться за швабры.
 На этот раз президент действительно направился в туалет, и лишь после этого проскользнул в Линкольновскую спальню и взял трубку красного телефона, соединявшего его с доктором Харолдом У. Смитом.
 — Смит, есть какие-нибудь новости?
 — От моих людей не слышно ни слова.
 — И что вы думаете по этому поводу? — нетерпеливо поинтересовался президент.
 — Зная их, — бесцветно ответил Смит, — а также предполагая, что они до сих пор не вмешались в дело с захватом Юмы, остается предположить, что мои люди либо мертвы, либо временно лишены возможности действовать.
 — Председатель Высшего Военного Совета пытается вынудить меня стереть Юму с лица земли, — помолчав, сообщил президент.
 — Мне хотелось бы как-то вас обнадежить, — отозвался Смит, — но в доводах генерала есть здравое зерно. Конечно, если все другие методы не сработают.
 Президент надолго замолчал.
 — Господин президент, — неохотно прервал его Смит, — я видел последнее сообщение, которое они передали. Человек, который называет себя Правителем Юмы, никто иной, как Немуро Нишитцу, глава Корпорации Нишитцу.
 — Каким образом промышленная корпорация могла организовать подобное вторжение?
 — Если вас интересует техническая сторона вопроса, — ответил Смит, — то эти люди обладают средствами, сравнимыми по масштабу с возможностями небольшой страны. По сути, утверждение, что Корпорация Нишитцу и есть страна внутри страны, не так уж далеко от истины. Благодаря огромному количеству производственных площадей и подчиненных им учреждений, они проникли почти во все современные развитые страны. Я пытался проследить их прошлое и связи, и обнаружил весьма тревожные факты. Немуро Нишитцу организовал свою фирму вскоре после окончания Второй Мировой войны. Вначале они занимались производством электроники, но после так называемой «транзисторной революции», фирма начала расширяться. Они изготовляли дешевые радиоприемники, и прочие подобные товары. К началу семидесятых входящие в Корпорацию предприятия производили автомобили, компьютеры, и прочее высокотехнологичное оборудование. Совсем недавно Нишитцу занялась системами связи и военной техникой. Возможно, вы помните случай, когда в прошлом году одно из их отделений пыталось перекупить американскую керамическую компанию.
 Вы сами вмещались в это дело, когда узнали, что эта фирма изготовляла компоненты для производства ядерного оружия.
 — Да, припоминаю. Я никоим образом не мог этого допустить.
 — К сожалению, именно Корпорации Нишитцу вы дали лицензию на производство японского варианта F-16.
 — О Господи! — воскликнул президент. — Так вот почему они смогли победить нас на нашей собственной технике! Конечно, японские летчики тренировались на собранных у них в стране аналогах.
 — Как ни прискорбно, но это именно так.
 — А что насчет самого Нишитцу?
 — Судя по имеющимся сведениям, во время войны он был одним из самых фанатичных приверженцев императора. В последнее время он ведет отшельнический образ жизни, а список его психиатрических и медицинских отклонений уходит еще во времена, когда его освободили из плена в джунглях Бирмы. Врачи считали, что это временное, а с тех пор как он начал принимать активное участие в жизни обновленной Японии, то Нишитцу считали совершенно излечившимся.
 — У него есть жена, семья, хоть кто-нибудь, с кем м могли бы связаться?
 Может быть, его удалось бы отговорить от это сумасшедшей затеи?
 — Никаких родственников. Все они погибли во время бомбардировки Нагасаки. Так что, если вы ищете мотивы его поступка, то этого, по-моему, вполне достаточно.
 — Понимаю, — задумчиво проговорил президент. — Тогда вы больше ничем не можете мне помочь.
 — Мне очень жаль, господин президент.
 — Конечно. А теперь, с вашего позволения, мне нужно идти, и принять одно из самых трудных решений за все мое пребывание на посту главы государства.
 Президент негнущимися пальцами повесил трубку красного телефона, развернулся, и тихо ступая своими теннисными туфлями, направился в зал для чрезвычайных совещаний. Его начало подташнивать от одной лишь мысли о решении, которое ему предстояло принять. Но ведь именно он был главнокомандующим вооруженных сил страны, и ему не пристало уклоняться от своих обязанностей перед жителями Юмы и гражданами всей Америки.




 Глава 19


 Бартоломью Бронзини был непреклонен.
 — Абсолютно, совершенно ни под каким видом, черт побери! — бушевал он.
 Внезапно Бронзини вскрикнул и упал на колени. Его скрюченные пальцы скребли придорожную пыль около Большого Дома в резервации Сан Он Джо. Глаза его были широко раскрыты от боли, но Бронзини не видел ничего, кроме каких-то белых полос.
 — Аааааа! — вопил он.
 Где-то в глубине его сознания, помимо ужасающей боли зазвучал суровый голос маленького азиата, Чиуна:
 — Поскольку ты, презренный грек, не понимаешь всей несуразности своего поведения, я готов повторить: предводитель японцев предложил сохранить жизнь детям одной из школ в обмен на тебя. Случившаяся трагедия — дело твоих рук.
 И если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты согласишься на это.
 — Я не знал, — сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Бронзини. — Я понятия не имел, что все так выйдет.
 — Ответственность и продуманное намерение — совершенно разные вещи. То, что ты невиновен, очевидно, иначе ты не удирал бы от японской армии. И все же, ты сделаешь так, как говорю тебе я.
 — Прошу вас, мистер Бронзини, они всего лишь дети, — раздался голос девушки. Бронзини узнал ее — Шерил, отвечавшая у него за связи с общественностью. — Все считают вас героем. Я знаю, что вы такой только на экране, но, если бы не вы, здесь ничего бы не произошло.
 — Хорошо, я согласен, — простонал Бронзини, и боль ушла. Не постепенно, как это обычно бывает, а в одно мгновение, как будто ее не было вовсе.
 Он поднялся на ноги и оглядел свое запястье, но на нем не было ни царапин, ни синяков. Бронзини успел лишь заметить, как низенький азиат прячет руки с необыкновенной длины ногтям в рукава кимоно.
 — Я хочу заметить, что согласился не из-за боли, — упрямо заявил Бронзини.
 — Какие слова ты будешь нашептывать своей совести, твое личное дело, грек, — презрительно скривился Чиун.
 — Мне просто нужно было немного привыкнуть к этой мысли, — продолжал настаивать актер. — И, кстати, почему вы все время называете меня греком? Я итальянец.
 — Сейчас, возможно, да, но до этого ты был греком.
 — Что значит до этого?
 — Он хочет сказать, в прошлой жизни, — объяснила Шерил. — Только не спрашивайте меня, почему, но он считает, что в предыдущем воплощении вы были Александром Македонским.
 Бронзини недоверчиво посмотрел на нее.
 — Бывало, говорили обо мне и кое-что похуже, — сухо заметил он. Большинство американцев считает, что для съемок в очередном фильме я раз в год выползаю из торфоразработок в Ла-Бри.
 — Вы простужены? — неожиданно спросила Шерил. — Мне кажется, что вы говорите в нос.
 — Откуда тебе знать? — скривился Чиун.
 — Она ошиблась! — воспротивился Бронзини. — Но неважно, давайте лучше побыстрее с этим покончим.
 Чиун повернулся к Биллу Реуму, стоявшему скрестив на груди руки.
 — Девушка остается с тобой, — сказал он. — Если мы не вернемся, я хочу попросить тебя об одной услуге.
 — Конечно. Что я должен сделать?
 — Если к тому времени, когда все закончится, я не появлюсь, отправляйся в пустыню и отыщи тело моего сына. Ты должен проследить, чтобы он был предан земле со всеми почестями.
 — Обещаю.
 — А потом ты отомстишь за нас обоих.
 — Если смогу.
 — Ты сможешь. На тебе лежит печать силы.
 И, ни говоря больше ни слова, Мастер Синанджу подтолкнул Бронзини к стоявшему рядом танку.
 — Поведешь ты, — бросил он.
 — Что, если они просто убьют нас обоих? — спросил Бронзини.
 — Тогда мы умрем, — ответил Чиун, — но за наши жизни им придется заплатить немалую цену.
 — Здесь я полностью на вашей стороне, — согласился актер, залезая на водительское место.
 Чиун с кошачьей легкостью взлетел на броню танка, и, не обращая внимания на открытый люк, уселся в позе лотоса рядом с башней.
 Оглянувшись, Бронзини предупредил:
 — Вы же свалитесь!
 — Следи за тем, чтобы довезти нас, — сурово отрезал Чиун, — а я уж постараюсь удержаться.
 Бронзини включил зажигание, и двигатель, который поначалу обиженно чихнул и едва не захлебнулся, в конце концов завелся, и танк двинулся по ведущей из резервации дороге.
 — Что, по вашему, они собираются со мной сделать? — проговорил Бронзини вслух.
 — Не знаю, — отозвался Чиун. — Но тот, кого зовут Нишитцу, крайне желает тебя видеть.
 — Может быть, у него для меня приготовлен японский Оскар, — проворчал Бронзини. — Я слышал, что в номинации «Лучшая роль в фильме, где все посходили с ума» соперников у меня нет.
 — Если это действительно так, не забудь пожать ему руку, — посоветовал Чиун.
 — Я хотел пошутить, — сообщил Бронзини, и, прежде чем Чиун успел ответить, оглушительно чихнул.
 — У тебя и в самом деле простуда, — заметил старый кореец.
 — Да, — с кислой миной признал Бронзини.
 — Вот, — удовлетворенно кивнул Чиун, и в глазах его появился странный блеск. — Когда тебя отведут к этому человеку, обязательно пожми ему руку.
 Запомни это накрепко. Еще не поздно искупить вину за то, что ты, по своему недомыслию, натворил.


* * *

 Бартоломью Бронзини думал, что вид занятой японцами Юмы уже не способен его удивить, однако в этом он ошибался.
 Все подъезды к городу были перегорожены танками, отъезжавшими в сторону, как только оттуда успевали заметить, кто к ним приближается. Японцы держались от их машины на почтительном расстоянии, постоянно оглядываясь на Чиуна. Взгляд светло-карих глаз Мастера Синанджу был устремлен на дорогу, на лице его было написано презрение к пытавшимся бросить ему вызов врагам.
 Когда они въехали в город, Бронзини про себя отметил стоявшие у каждого магазина посты. То и дело им попадались трупы, лежащие в лужах засохшей крови, с фонаря свисало тело повешенного, еще один несчастный в неестественной позе застыл на перекрестке, насаженный на ветку огромного кактуса.
 Их танк беспрепятственно пропустили к зданию мэрии, на крыше которого развевался японский флаг. От этого зрелища внутри у Бронзини все перевернулось.
 Как только он выпрыгнул из танка, рядом с ним неслышно возник Чиун.
 — Ну вот, приехали, — сообщил Бронзини. — Наступила развязка. Или это называется кульминация? Все время их путаю.
 — Вытри нос, — отозвался Чиун, направляясь к парадному входу, около которого застыли навытяжку двое японских часовых. — С него уже капает.
 — А, — сказал Бронзини, с помощью кулака возвращая своему римскому профилю подобающее величие.
 — Не забудь о том, что я тебе говорил. Японцы не станут обращаться с тобой грубо, если ты выкажешь должное уважение.
 — Постараюсь не забрызгать им мундиры соплями.


* * *

 Немуро Нишитцу был явно доволен, выслушав известия.
 — Пришел Бронзини-сан, — сдержанно доложил Джиро Исудзу. — Кореец все-таки привел его.
 Нишитцу потянулся за тростью. С трудом поднявшись из кресла, он вышел из-за стола. Глава корпорации не спал уже сутки, которые показались ему целой вечностью.
 Первым в кабинет величественно прошел Мастер Синанджу.
 — Я привел человека, которого вы искали, — громко проговорил он, — и требую, чтобы обещанное мне было выполнено.
 — Да-да, конечно, — рассеянно кивнул Нишитцу, глядя мимо него.
 Следом вошел Бронзини, стараясь скрыть пристыженное выражение лица. На Исудзу он старательно не обращал внимания.
 — Так значит, это вы — Нишитцу, — тихо сказал он.
 — Да, я — это он, — ответил японец, слегка наклоняя голову.
 — Я хочу спросить вас кое о чем. Почем именно я?
 — Вы были неподражаемы. Я смотрел все ваши фильмы по несколько раз.
 — Да, нужно было и вправду отдать эту роль Шварценеггеру, — проговорил Бронзини с плохо скрываемым отвращением.
 — Интересно, а что... — начал было Нишитцу, но тут глаза его блеснули.
 — Не откажите дать старику автограф.
 — Можешь изобразить его сам, кувшин с сакэ.
 Бронзини внезапно почувствовал острую боль. Скосив глаза, он увидел, что в локоть ему впились острые ноги старого корейца.
 — Всем будет легче, если ты уважишь просьбу этого человека, многозначительно проговорил Чиун.
 — Для кого должна быть надпись? — неохотно проворчал Бронзини.
 Нишитцу растянул губы в неживой улыбке и ответил:
 — Для меня.
 — Мог бы и сам догадаться. Что ж, почему бы и нет?
 Взяв протянутые ручку и бумагу, Бронзини положил листок на ладонь, и, сделав росчерк, протянул его Немуро Нишитцу.
 — Не забудь поздравить блестящего полководца с победой, — пихнул его локтем в бок Чиун.
 — Что? Ах, да, — вспомнил Бронзини и протянул широкую ладонь. — Вы отлично сыграли свою роль.
 Джиро Исудзу внезапно рванулся вперед, но Чиун выставил вперед обутую в сандалию ногу.
 — Он вас не тронет, даю вам слово, — заверил он обоих японцев. — Для меня будет большой честью пожать руку Бронзини-сану, — сказал Нишитцу, как только оправился от удивления, и протянул дрожащую руку в ответ. Бронзини вяло пожал ее.
 — В качестве троянского коня вы были незаменимы, — с улыбкой добавил японец.
 — Теперь понятно, откуда эта ноющая пустота внутри, — проворчал Бронзини, и неловко рассмеялся. — И что же дальше? Последний раз, когда мне довелось быть в роли военнопленного, я получил шесть миллионов долларов чистыми.
 Немуро Нишитцу с недоверчиво моргнул.
 — Они не смеются, — шепотом сообщил Бронзини Чиуну.
 — Это потому, что шутить ты не умеешь. И это вовсе не съемочная площадка, пора бы понять даже своей недоразвитой головой.
 — Вас отведут в безопасное место, — сказал Нишитцу, и дважды ударил в пол концом трости. Появившиеся двое солдат взяли Бронзини под руки.
 — Вперед, — рявкнул Джиро Исудзу.
 — А как же мое любимое «Средовать за нами», а, Джиро, детка? — уже в дверях спросил Бронзини.
 — Что вы с ним сделаете? — поинтересовался Чиун, когда они с Нишитцу остались наедине.
 — Это уже моя забота. Детей вам вскоре передадут.
 — Мне понадобится транспорт, — сказал Чиун. — Достаточно большой, чтобы отвезти сразу всех в индейскую резервацию.
 — Как вам угодно. А теперь, уходите, у меня много работы.
 — Я в очередной раз готов выслушать ваши требования, — предложил Чиун.
 — У меня и сейчас нет никаких требований. А сейчас, пожалуйста, уходите.
 Чиун проследил взглядом за хрупким старым японцем, пока тот, прихрамывая, шел к столу. Губы его сжались, и, не говоря ни слова, он исчез, шурша развевающимися полами кимоно.


* * *

 Конвоиры бросили Бартоломью Бронзини в кузов бронетранспортера и захлопнули за ним дверь. Бронзини остался в полной темноте, и почувствовал, как на него накатила волна страха, не имевшего ничего общего с боязнью за свою собственную жизнь.
 Ехать пришлось долго, он даже подумал, что они, наверное, уже выехали из города. Наконец машина остановилась. Когда ведущая в кузов дверь открылась, свет резанул Бронзини по глазам. Очевидно, его конвоиры сочли, что он слишком медлит, и Бронзини бесцеремонно вытащили наружу. Некоторое время он моргал, привыкая к освещению. В лучах закатного солнца предметы отбрасывали длинные лиловые тени.
 — Вперед, — рявкнул один из солдат.
 Бронзини повели к сгрудившимся неподалеку строениям, на одном из которых виднелась вывеска «Юмская тюрьма-музей». Это была сувенирная лавка.
 На ходу Бронзини огляделся по сторонам. Остальные здания представляли собой мрачного вида каменные казематы в испанском стиле — тюремные камеры.
 На столбе висела дощечка с надписью: «Стоимость билета 1 доллар 40 центов с человека. Лицам до семнадцати лет вход бесплатный».
 — Я что теперь, музейный экспонат? — проворчал себе под нос Бронзини. Наверное, люди с удовольствием заплатят по пятерке, чтобы взглянуть на лучшего простофилю двадцатого века.
 Его провели через ворота и потащили дальше, мимо пустых камер. С тех пор, как они вышли из бронетранспортера, конвоиры не проронили ни слова.
 — Ну, мне, как всегда, везет, — храбрясь, попытался усмехнуться Бронзини. — Первый раз приходится играть вживую, а зрители — что твои манекены.
 Когда они дошли до конца мрачного прохода между камерами, улыбка сползла с его сицилийского лица. Несколько японцев трудились в поте лица, возводя какую-то конструкцию из бревен. Несмотря на то, что сооружение было еще не закончено, Бронзини узнал в нем виселицу. У него засосало под ложечкой.
 Бронзини затолкали в одну из камер и навесили на дверь замок. Подойдя к зарешеченному окошку, он выглянул наружу. Перед ним отлично были видны строительные леса. Рабочие как раз поднимали поперечину, к которой должна была крепиться петля.
 — О Господи! — У Бронзини подступила тошнота к горлу. — По-моему, я уже видел это в чертовом сценарии!


* * *

 Подошел сочельник, но приготовленные близким подарки были забыты. Никто не пел рождественских песенок, из-за недостатка прихожан были даже отменены церковные службы.
 Вся страна была прикована к экранам телевизоров. Обычные передачи отменили, и, впервые за несколько лет сериал «Как прекрасна жизнь» не шел ни по одному каналу. Вместо этого беспрерывно показывали информационные выпуски, в которых комментаторы сообщали об очередных новостях «Юмской трагедии».
 Эти новости представляли собой все ту же хронику первых часов после захвата города. Хотя их крутили уже десятки раз, это были единственные доступные прессе материалы. Белый Дом несколько раз объявлял, что вскоре президент выступит с обращением к народу, но всякий раз это событие откладывалось. Даже из «неофициальных источников» на этот раз ничего не просачивалось — ситуация была слишком угрожающей.
 Затем, посредине прямого эфира из Юмы, во время которого распевающие рождественские песенки люди расстреливались из автоматов, на экране снова появилось лицо Немуро Нишитцу, объявившего себя Правителем города.
 — Я приветствую американский народ и правительство, — произнес он. Когда идет вооруженный конфликт, порой приходится прибегать к тяжелым мерам, чтобы поскорее покончить со сложившейся ситуацией. Такой момент настал сейчас, в канун одного из самых почитаемых вами праздников. Завтра наступит третий день с момента захвата Юмы. Ваше правительство не предприняло никаких шагов, чтобы выбить мои войска из города. Честно говоря, они просто не могут этого сделать, но боятся в этом признаться. Но я заставлю их это сделать. Я бросаю им вызов, и если правительство Соединенных Штатов не бессильно, то пусть оно докажет это. Завтра утром, в знак презрения, которое я испытываю к ним, будет повешен ваш любимый герой, Бартоломью Бронзини. Казнь назначена на семь часов. Это событие, ставшее суровой необходимостью, будет транслироваться в прямом эфире. А до тех пор я остаюсь Единовластным Правителем Юмы.


* * *

 Немуро Нишитцу подал оператору знак, что съемка окончена. Красный огонек телекамеры погас.
 Джиро Исудзу подождал, пока оператор не отойдет подальше, и лишь затем подошел к столу своего начальника.
 — Не понимаю, — взволновано проговорил он. — Вы фактически позволили им начать против нас военные действия.
 — Нет, я вынудил их это сделать. Если они потерпят неудачу, то потеряют лицо перед всем остальным миром.
 — Не думаю, что они допустят ошибку.
 — Совершенно с тобой согласен, Джиро-кан. Ведь нанесенное оскорбление было специально рассчитано на то, чтобы американский народ вынудил их пойти на ответные меры.
 — Я отдам войскам на границе города приказ вернуться в центр, поспешно предложил Исудзу. — Если мы сосредоточим наши силы, то сможем продержаться дольше.
 Немуро Нишитцу отрицательно покачал головой. Его взгляд рассеянно блуждал по разложенным на столе бумагам.
 — Нет, — проговорил он. — Они не станут использовать наземные войска.
 Как и мне, им отлично известно, что беспрепятственно пересечь пустыню пехоте не удастся.
 — Что же они, в таком случае, сделают?
 — Американцы не будут посылать сюда войска — теперь это уже слишком поздно. Меньше, чем через двенадцать часов их величайший герой будет повешен, и за его предсмертной агонией будут наблюдать миллионы телезрителей. Никакие войска не успеют этого предотвратить. Они вышлют самолет.
 — И мы его собьем! — вскричал Исудзу. — Я предупрежу наших перехватчиков. — Нет, — холодно отозвался Нишитцу. — Я запрещаю тебе! Только так мой план может осуществиться. Город настолько отрезан от всего окружающего мира, что, однажды захваченный, уже не может вернуться в прежние руки.
 Американские военные, если у них есть хоть капля мужества, должны прибегнуть к самой последней мере — стереть пятно позора, этот город, с лица земли.
 — Неужели вы хотите сказать...
 — Подумай, какая в этом кроется ирония, Джиро-кан. Америка, величайшая из ядерных держав мира, неприступная для любого захватчика, вынуждена уничтожить собственный город своими же силами. Один удар, и позор Хиросимы и Нагасаки испарится, как утренняя роса. Одна бомба, и Япония отомщена.
 Подумай, как будет гордиться нами император.
 Ошарашенный, Джиро Исудзу стоял, открывая и закрывая рот. Он просто не мог выговорить слов, уже готовых было сорваться с его губ.
 На лице Немуро Нишитцу появилась скупая улыбка. Внезапно он удивленно приподнял брови, и оглушительно чихнул. Дрожащей рукой он принялся шарить по столу в поисках носового платка.


* * *

 В зале для чрезвычайных совещаний президент выключил телевизор и повернул к застывшим с каменными лицами членам Высшего Военного Совета.
 Каждый из их знал, о чем сейчас думает главнокомандующий, но никто не осмеливался произнести это вслух прежде него.
 — Мы не можем этого допустить, — хрипло проговорил, наконец, президент.
 Налив из графина воды, он жадно отпил несколько глотков и прокашлялся. — Я хочу, чтобы бомбардировщик находился в полной боевой готовности, но не вылетал, пока я не отдам приказа. Возможно, выход все же есть.
 Члены Совета бросились отдавать приказания к своим телефонным аппаратам.


* * *

 На авиабазе Касл в Этуотере, штат Калифорния, для полета к Юме был выделен Б-52, один из бомбардировщиков 93 эскадрильи. На борту его была одна-единственная атомная бомба, и пилоты уже сидели в кабине самолета, проверяя перед полетом бортовые системы. Они еще не получили приказа, но в глубине души со страхом догадывались, каким он будет.


* * *

 В песках Юмской пустыни, человек, идущий размеренной механической поступью, продолжал свой путь. Его горящие, словно уголья, глаза были устремлены вперед, туда, где за горизонтом в темноте лежал город, а монотонно опускающиеся на землю ботинки по прежнему не оставляли следов.




 Глава 20


 В Юме наступил сочельник. Солнце медленно опускалось за горизонт, и, наконец, скрылось за Шоколадными горами, оставив за собой лишь отблески своего былого сияния. Наступил «волшебный час».
 Ровно в пять часов пятьдесят пять минут на вершине холма, с которого открывался вид на город, появился человек. Болтавшиеся на нем лохмотья были когда-то армейским камуфляжем, белая футболка потемнела от пыли, черные штаны казались теперь бежевыми. Стоявшего на холме не заметил никто, зато все услышали его слова.
 Словно раскаты грома разнесся над городом его голос, и, хотя под горевшим холодным огнем взглядом незнакомца лежал город с пятидесятитысячным населением, слова его ясно слышал каждый из обитателей Юмы.
 — Я посланец Шивы, Дестроера, несущего смерть и разрушающего миры. Кто тот нечестивец, который посмел бросить мне вызов?
 Услышав эти слова, задремавший в своем кресле Немуро Нишитцу встрепенулся. Дрожащей рукой он нашарил стоявшую рядом трость и поднялся из-за стола, но тут же опустился обратно. Ноги его дрожали.
 — Джиро-кан, — сипло позвал он. — Джиро!
 Через секунду в кабинет вбежал Джиро Исудзу, на лице которого отразилось недоверие вперемешку с замешательством.
 — Вы тоже это слышали? — с порога спросил он.
 — Выясни, кто говорило, — приказал Нишитцу. — Но сначала, помоги мне перелечь на кушетку. Я неважно себя чувствую.
 — Что случилось? — с беспокойством спросил Исудзу, склоняясь над хозяином, чтобы тот мог опереться на его плечо. Когда старик поднялся на ноги Джиро был поражен, насколько мало тот тщедушен и хрупок.
 — Ничего страшного, — просипел Нишитцу, пока его помощник не то повел, не то перенес его на кушетку. — Наверное, простудился. Это скоро пройдет.
 — Я пошлю за доктором. В вашем возрасте даже к простуде не стоит относиться пренебрежительно.
 — Да, доктора. Но сперва выясни, откуда шел тот голос. Он наводит на меня ужас.
 — Конечно, сэр, — кивнул Исудзу и выбежал из комнаты.


* * *

 Девятый помощник режиссера Минобе Кавасаки оглядывал темную линию горизонта в бинокль. Он был уверен, что голос прозвучал откуда-то с севера.
 Кавасаки выглядывал из люка на башне Т-62. Из Императорского Командного Пункта — бывшей мэрии города Юма — ему был отдан приказ захватить того, чей сверхъестественный голос прогремел над городом. Кавасаки считал, что так могло говорить только какое-то божество или демон.
 Взгляд японца пробежал по склону возвышавшегося неподалеку холма.
 Окрашенная отблесками зашедшего солнца синева неба понемногу переходила в индиго, кое=где уже поблескивали звезды.
 Внезапно Кавасаки вскрикнул — взгляд его встретился с приближенной биноклем парой глаз, словно пронизавших его душу нестерпимым ужасом. Эти глаза наводили на мысли о мертвых планетах, вращающихся в ледяной пустоте космоса.
 Дрожащей рукой японец снова навел бинокль на холм, пытаясь отыскать фигуру испугавшего его человека. Судя по внешнему виду, он вовсе не был похож на бога. Глаза глубоко запали на истощенном лице, горло словно было выкрашено в синий цвет. Однако это была не краска — слишком естественным казался оттенок. Шея незнакомца была покрыта ужасными синяками, которые бывают только у людей, сломавших себе шею. Кожа на лице и обнаженных по локоть руках была обожжена солнцем.
 Внезапно, к ужасу Кавасаки, глаза незнакомца уставились прямо на него, и он начал спускаться с холма, дергано, то и дело спотыкаясь, но все же с леденящей душу целеустремленностью.
 — Механик! — завопил Кавасаки. — Тот, кого мы ищем, идет сюда!
 Вздрогнув всем корпусом, Т-62 сдвинулся с места. Девятый помощник режиссера судорожно вцепился в установленный на башне крупнокалиберный пулемет. Ему было страшно, хотя в руках приближающейся фигуры не было видно никакого оружия.
 Командуя водителю, Кавасаки направлял танк по окраинным улочкам. Дойдя до подножия холма, фигура незнакомца скрылась из вида, так что теперь оставалось лишь догадываться, откуда он войдет в город.
 Свернув на одну их жилых улиц, сразу за которой начиналась пустыня, Кавасаки понял, что угадал. Прямо на него, словно восставший из могилы мертвец, шел человек с наводящим ужас взглядом, ровно, бесстрашно, как будто машина.
 В приказе говорилось, что незнакомца нужно было захватить живым, и Кавасаки уже начал было об этом сожалеть. Повысив голос, он прокричал:
 — Предлагаю сдаться Императорским Оккупационным Войскам!
 Идущий на него человек не ответил, его пустые руки безжизненно раскачивались в такт шагам. Кавасаки нацелил пулемет на худощавую грудь противника. Ткань футболки так плотно обтягивала его ребра, что их фактически можно было пересчитать.
 Незнакомец даже не дрогнул. Он целенаправленно продолжал идти вперед, почти неслышно ступая запыленными ботинками по асфальту. Интуитивно, Кавасаки нырнул в башню, чтобы добраться до рычагов управления. Покрутив одну из ручек, он опустил пушку так, что теперь она была нацелена на грудь приближающегося противника.
 Раздосадованный тем, что вид огромного дула пушки никак не подействовал на незнакомца, Кавасаки опять схватился за пулемет и дал короткую очередь в землю прямо у него перед ногами. В стороны полетели куски асфальта, но человек с помертвевшим взглядом, казалось, не обратил на это никакого внимания.
 — Я не обязан брать тебя живым! — крикнул Кавасаки. Это было ложью, но он просто не знал, что еще сказать. Если придется пустить оружие в ход, как он объяснит тот факт, что у убитого даже не было при себе оружия?
 Вторая очередь, пущенная Кавасаки, прошла над головой незнакомца, и оказалась столь же малоубедительной. Человек продолжал идти, словно страх смерти был ему абсолютно неведом.
 Или, внезапно подумал Минобе Кавасаки, как будто он уже был мертв. — Водитель! — прокричал он внутрь башни по-японски. — Подъезжай к этому человеку поближе, но только медленно!
 Тяжелая махина танка двинулась вперед. Дуло пушки указывало прямо на грудь незнакомца, словно перст неумолимой судьбы. Если человек и танк не свернут в сторону, то, как и рассчитывал Кавасаки, пушка собьет противника с ног. Расстояние между ними сокращалось. Теперь их разделяло всего двадцать метров. Потом десять. Пять. Один метр. Когда столкновения, казалось, уже не избежать, правая рука незнакомца поднялась, как будто кто-то дернул его за ниточку. Минобе Кавасаки успел увидеть только это, потому что внезапно он слетел с башни и скатился по броне танка. Упади он на пару сантиметров правее, тяжелые гусеницы подмяли бы его под себя, но Кавасаки понял, как близко он был от смерти только позже. Раздавшийся ужасный скрежет ударил ему по барабанным перепонкам. Кавасаки зажал уши руками, решив, что произошел взрыв. Он решился открыть глаза лишь когда звон в ушах стих, и с опаской огляделся по сторонам. К его неописуемой радости, руки и ноги были на месте.
 Тогда Кавасаки повернул голову в сторону танка, и увидел, что тот замер на месте, а водитель, высунувшись из люка, тоже пытается понять, что же произошло.
 И тут у Минобе Кавасаки глаза полезли на лоб от изумления. Башня танка больше не была соединена с поворотным механизмом. Вместо него на броне поблескивал срезанный, словно ножом, металл, а башня лежала в добрых десяти метрах позади танка. За ней виднелся шагающий все с той же неумолимой целеустремленностью человек с горящим взглядом и громовым голосом.
 Минобе Кавасаки бросился к обезглавленному танку и, вырвав у водителя рацию, принялся что-то возбужденно кричать в микрофон.


* * *

 Джиро Исудзу чуть было не оставил первое сообщение без внимания, приняв его за бред опьяненного победой солдата, еще недавно бывшего простым служащим. Но затем подобные сообщения посыпались на него валом, люди возбужденно кричали, и в голосах их слышался неподдельный ужас.
 Свежесозданные Императорские Оккупационные Войска потеряли пять танков в коротких схватках с одним единственным противником, которого поверженные японцы настойчиво называли «оно».
 — Мне нужны подробности, — рявкнул Исудзу на первого солдата, употребившего в докладе это непонятное местоимение. — «Оно» это машина?
 — "Оно", — настойчиво повторял пересохший от волнения голос, — это человек, глаза которого излучают смерть, а руки крушат сталь.
 И это, по сути дела, было самое связное из всех последующих описаний.
 Исудзу приказал направить в район, где в последний раз видели «это», еще несколько танков, и приготовился ждать. От некоторых командиров поступали все те же неразборчивые сообщения, другие просто не отвечали. Один из танкистов, закончив доклад, издал душераздирающий стон, сопровождавшийся треском разрываемой ткани. Исудзу догадался, что, не вынеся собственного поражения, этот солдат совершил харакири.
 По ступавшие к нему сведения сходились лишь в одном — хотя в это было трудно поверить, противник был один и не вооружен. Этот человек, безжалостно сметавший все на своем пути, приближался к зданию мэрии, и остановить его было невозможно.
 Джиро Исудзу приказал своим людям занять вокруг здания круговую оборону, и бросился в кабинет, где на кушетке с закрытыми глазами лежал Немуро Нишитцу.
 Осторожно, Исудзу дотронулся до плеча босса. Глаза Нишитцу, похожие на две узкие щелочки, слегка приоткрылись, а губы шевельнулись, пытаясь что-то произнести, но слышен был только сухой хрип. Джиро приложил ладонь ему ко лбу и ощутил на руке горячую испарину. Лихорадка.
 Джиро Исудзу склонился над больным, и, вместе с прерывистым горячим дыханием до него донеслись едва слышные слова:
 — Ты должен выполнить свой долг. Банзай!
 Затем Немуро Нишитцу отвернулся к стене и закрыл глаза. Он спал. Исудзу выпрямился, поняв, что теперь может действовать по собственному усмотрению.
 Он вышел из кабинета, чтобы отдать новые приказания, размышляя по дороге, когда же прилетят бомбардировщики.


* * *

 Мастер Синанджу стоял, устремив взгляд к горизонту, словно каменный идол в пурпурном одеянии. Поднявшийся ветер играл полами его кимоно.
 Подошедший сзади Билл Роум громко кашлянул, но Чиун никак не отреагировал на его появление.
 — Женщины уже устроили детей, — сообщил он, становясь рядом с Чиуном.
 Взглянув в том направлении, куда был устремлен взгляд Мастера Синанджу, Роум увидел, что за горизонтом то и дело вспыхивают отсветы.
 — В городе идет бой, — значительно проговорил Чиун.
 — Да, это явно не похоже на зарницы, — согласился Роум. — Знаете, мне все-таки жаль Бронзини.
 — Каждому рано или поздно приходится расплачиваться за свои поступки, сказал Чиун. — Кто-то платит за ошибки, кто-то — за удачи. Из-за того, что Бронзини был удачлив, на нас обрушилось все это горе. Из-за него я потерял сына, и вместе с ним для моей деревни угасла последняя надежда.
 — Я вас понимаю. Ведь я последний Санни Джо.
 Чиун обернулся к нему, и черты его сурового лица слегка разгладились.
 — Жена не принесла тебе сыновей?
 — Нет, но ребенок умер, много лет тому назад. Второй раз жениться я не стал.
 Чиун понимающе кивнул.
 — Я знаю, как это больно, — просто сказал он.
 Он снова отвернулся, наблюдая за полыхавшими в небе синими и красными огнями. Город был слишком далеко, и шум столкновений до них не долетал.
 — Когда меня не станет, — сказал Санни Джо Роум, — то некому будет защитить мое племя. Точнее, то, что от него осталось.
 Чиун кивнул.
 — Когда умру я, в деревне некому будет кормить детей. Именно этот страх заставлял Мастеров Синанджу трудиться на грани человеческих возможностей, ведь одно дело — рисковать собственной жизнью, а совсем другое — оставлять тех, кто от тебя зависит.
 — Аминь, брат мой.
 — Знай, Санни Джо Роум, что я не считаю тебя ответственным ни за что произошедшее в последние два дня. Но я намерен сделать так, чтобы люди, заставившие меня страдать, отплатили за совершенное ими зло. Но сделать это, пока они держат в заложниках детей, я не могу. Ведь жизни всех детей, не только тех, в чьих жилах течет наша кровь, бесценны. Среди Сан Он Джо считают так же?
 — По-моему, так считают, или должны считать, везде, — ответил Роум.
 — Только не японцы. Когда они вторглись на мою родину, никто, начиная от представителей Династии Дракона, и заканчивая грудными детьми, не были защищены от их клинков. — Это не может продолжаться слишком долго, скоро должны высадиться морские пехотинцы. Вашингтон не станет закрывать на происходящее глаза.
 — А сколько при этом будет потеряно жизней? — спросил Чиун, оглядываясь на сверкающие в небе вспышки. Немного помолчав, он с сомнением покачал головой.
 — Ваш сын, как его...
 — Санни Джо! Санни Джо, идите скорее сюда!
 Роум резко обернулся. В дверях одного из домов стояла перепуганная насмерть Шерил Роуз.
 — В чем дело? — спросил Роум.
 — Они собираются повесить Бронзини! Так только что передали по телевизору.
 — Идем, — резко проговорил Билл Роум, вслед за ним, Чиун последовал в дом. Шерил подвела их к телевизору, возбужденно рассказывая:
 — Не знаю, почему я его включила, наверное, по привычке. Но пятый канал снова работает. Смотрите!
 На экране телевизора творилось нечто, заставляющее вспомнить об «Аде»
 Данте. Нескольких полицейских с завязанными глазами втолкнули в комнату, увешанную рождественскими украшениями. Над их головами, словно насмешка, висел плакат со словами «Да воцарится на земле мир и добрая воля!».
 — О Господи, — воскликнула Шерил. — Это же склад на телестудии. Я когда-то там работала.
 Где-то за кадром раздалось жужжание, и через мгновение в кадре появился японец в камуфляже, небрежно, но с безжалостной точностью начавший дрелью просверливать беспомощным полицейским виски.
 Шерил отвернулась, к горлу у нее подступила тошнота.
 — Зачем им все это? — спросил Билл Роум, стискивая кулаки. Ответа ни у кого не было.
 — Они... объявили, что на рассвете повесят Бронзини, — едва смогла выдавить из себя Шерил. — Так сказал этот с виду безобидный старый японец.
 Он говорит, таким образом станет ясно, что Америка бессильна их остановить.
 — Этот канал принимают в других городах? — сурово спросил Чиун.
 — Да, в Финиксе. А что?
 — Японцы, конечно, жестокий народ, но они отнюдь не дураки, — задумчиво продолжал Мастер Синанджу. — Они должны понимать, что это заставит американское правительство нанести удар.
 — Да я все время вам об этом твержу, — отозвалась Шерил. — Нам нужно только продержаться еще немного, и Вашингтон положит конец этому ужасу.
 — Все выглядит так, как будто они сами этого добиваются, — еле слышно проговорил Чиун. — Но зачем?
 Внезапно его светло-карие глаза прищурились.
 — У тебя есть экземпляр сценария? — спросил он, оборачиваясь к Санни Джо.
 Билл Роум, казалось, был немало озадачен.
 — Сценарий? Да, конечно. А зачем он вам?
 — Хочу почитать, — решительно объяснил Чиун.
 — Сейчас, когда тут происходит такое? — ошарашено проговорила Шерил.
 — Я должен был догадаться об этом раньше, — не обращая на ее слова внимания, продолжал Чиун, беря в руки папку.
 — По-моему, это окончательный вариант, — сообщил Билл Роум. — Они все время его меняли. Теперь это кажется странным, верно?
 — А чем все кончается? — спросил Чиун, перелистывая страницы.
 — Понятия не имею. Я заглох уже где-то на середине. Слишком много было работы, да еще эти японцы ни слова не знали по-английски, и приходилось объяснять им каждую мелочь.
 — Мне сценария не выдавали, — проговорила Шерил, стараясь не смотреть на экран.
 Чиун вчитывался в содержимое папки молча. Морщинистые черты его лица словно застыли, живыми казались лишь глаза, перебегавшие со строчки на строчку. Закончив, он поднял помрачневший взгляд на своих товарищей.
 — Теперь все ясно, — заявил Чиун, захлопывая папку. — Нельзя медлить ни секунды. Мы должны сейчас же отправляться в город.
 — Что случилось? — спросил Билл Роум.
 — Объясню по дороге.
 — Я тоже еду, — вступила Шерил.
 — Не обижайся, но на этот раз никаких скво, — мягко проговорил Роум. Это мужская работа.
 — У меня такое же право сражаться с этими ублюдками, как и у вас, вскричала Шерил. — Это мой город, Санни Джо, а не твой. Ты, черт побери, всего лишь индеец из резервации, а Чиун даже не американец. А там убивают мою семью и моих друзей. Я не могу сидеть, сложа руки.
 Билл Роум взглянул на Чиуна.
 — По-моему, у малышки довольно сильные аргументы.
 — Тогда идем, — кивнул Чиун. — Сейчас для нас самое главное — скорость.


* * *

 Рождественским утром рассвет, точно стыдливый румянец, начал окрашивать в розовое восточное побережье. Повинуясь вращению планеты, дневная граница смещалась по суше, словно ускользающая тень.
 Самой последней встречала рассвет Калифорния. А на военной базе Касл был получен приказ готовить к взлету бомбардировщик Б-52, выбранный для выполнения операции «Адское пекло».
 Капитан авиации Уэйн Роджерс получил задание в запечатанном конверте.
 Побледнев, он повернулся к своему напарнику.
 — Что ж, похоже, свершилось.
 Огромный самолет выкатился из ангара на взлетную полосу. Роджерс двинул рукоятку от себя, и казавшаяся неуклюжей стальная птица заскользила вперед, набирая скорость для взлета.
 Мимо них промелькнули несколько К-135, самолетов-заправщиков. На этот раз они нам не понадобятся, подумал Роджерс. Хотя конверт еще не был распечатан, капитан знал, что станет их целью.
 Бомбардировщик взмыл в воздух и лег на правое крыло, разворачиваясь, не в сторону океана, а к суше, вглубь страны. Набрав контрольную высоту и выровняв самолет, Роджерс кивнул напарнику, который разорвал конверт.
 — Это Юма, — хрипло проговорил тот.
 — Боже, спаси и сохрани, — пробормотал капитан Роджерс.
 Он постарался сосредоточиться на показаниях приборов, мигавших разноцветными огоньками, словно рождественская елка. То и дело они расплывались у капитана перед глазами, и он подумал, что зрение уже начинает его подводить, но внезапно понял, что это просто слезы.
 — Счастливого рождества, Юма, — горько проговорил Роджерс. — Погоди, скоро ты узнаешь, что припас для тебя Санта-Клаус на этот раз.




 Глава 21


 Бартоломью Бронзини наблюдал за последним в своей жизни рассветом.
 Красноватый свет пробивался через затейливую решетку его камеры в главном блоке Юмской Тюрьмы. Уже законченная виселица, казалось, пламенеет в лучах восходящего солнца. Камеры давно уже стояли на своих местах — всего их было три.
 — Как будто сейчас они станут снимать сцену из дешевой комедии, — с отвращением скривился Бронзини.
 Всю ночь он не сомкнул глаз. Да и смог бы заснуть человек с состоянием в несколько миллионов долларов, тот, чье изображение украшало стены несметного количества домов, и которого собирались повесить только за то, что он согласился сниматься в японском фильме?
 Кроме того, всю ночь из города доносились звуки боев. Неужели наконец прибыли рэйнджеры, подумал Бронзини. Но нет, выброски десанта он не видел, да и в небе не пролетал ни один самолет. Может быть, это были собравшиеся в конце концов с духом горожане?
 В его сердце начала уже просыпаться надежда на освобождение, но с течением времени, когда бои то затихали, то начинались вновь, а на территории тюрьмы ничего не происходило, она постепенно угасла. Только японские солдаты продолжали возиться с установкой съемочного оборудования, нервно бегая туда-сюда, что Бронзини отнес за счет вынужденного ночного бодрствования.
 С наступлением рассвета Бартоломью Бронзини, кинозвезда номер один во всей Америке, точно знал, как чувствуют себя приговоренные к смерти узники.
 Он дал себе слово, что просто так им в руки не дастся. Сжав кулаки, Бронзини притаился за дверью, и принялся ждать.
 Поднявшаяся снаружи суматоха словно ножом резанула его по сердцу.
 Бронзини попытался успокоиться, слушая, как во дворе превращенного в тюрьму музея раздается топот ног, крики и японская речь. Вот завелся мотор бронетранспортера, задвигался, скрежеща по асфальту гусеницами, танк.
 — Что ж, я уже готов, подлые любители саке, — пробормотал Бронзини сквозь зубы. — Чтобы вытащить меня на сцену, вам понадобится не один танк!
 К его удивлению, звуки начали удаляться, пока не затихли где-то в стороне. Над Юмской тюрьмой-музеем повисло жутковатое безмолвие. Его нарушал только отдаленный треск автоматных очередей, заглушаемый время от времени взрывами.
 Осторожно выглянув в забранное решеткой оконце, Бронзини увидел, что перед камерами никого нет. Его охранники куда-то исчезли.
 Он решил не терять времени даром, и принялся за дверь камеры. Кованая железная дверь удерживалась на месте двумя поперечинами, прикрепленными к петлям. Поскольку служившая пугалом для всех аризонских бандитов тюрьма была теперь превращена в аттракцион для туристов, то и следили здесь больше за внешним видом, чем за прочностью запоров. Присев на колени, Бронзини попытался выломать нижнюю поперечину. Винты, которыми была прикреплена петля, уходили глубоко в трехметровые каменные стены. Поперечина подалась, но лишь слегка.
 Бронзини оглядел камеру. Из мебели в ней были только койка и деревянный столик, но из металлической пластины посреди пола торчало массивное стальное кольцо. Подойдя к нему, Бронзини принял знакомую ему стойку штангиста-тяжеловеса, и начал тянуть, сначала медленно, потом все сильнее и сильнее. На покрасневшей шее актера вздулись вены, он закряхтел. Кольцо никак не хотело поддаваться, но ведь он был все-таки Бартоломью Бронзини, обладатель самых больших мускулов во всем Голливуде. Кряхтя от напряжения, он продолжал изо всех сил тянуть кольцо наверх, не обращая внимания на струившийся ручьем пот.
 Наконец, звериный рык Бронзини достиг наивысшей точки, и слился с новым звуком — скрежетом ломающегося металла. Пластина вместе с кольцом отлетела от пола, и Бронзини упал на спину, но теперь у него было орудие. Вскочив на ноги, он принялся молотить добытой пластиной в дверь.
 Времени это заняло немного — одна из петель треснула, другая вылетела совсем. Теперь дверь держалась на одном лишь замке, и Бронзини без особого труда вышиб ее плечом. Выйдя во двор, он прошел мимо длинного ряда пустых камер, и оказался на автостоянке. Он двигался осторожно, хотя и не рассчитывал встретить никакого сопротивления.
 Перед сувенирной лавкой стоял чей-то пикап. Забравшись внутрь, Бронзини попробовал завести его. Наконец, он нащупал нужные проводки, соединил их, и вскоре уже несся по Призон-Хилл Роуд.
 Бронзини отчаянно несся по дороге, не совсем представляя себе, куда едет и что станет делать, когда туда доберется. На шоссе никого не было, но когда он въехал в город, у порогов домов стояли люди, нерешительно и смущенно поглядывающие по сторонам. Бронзини подъехал к одной из групп и спросил:
 — Эй! Что тут у вас происходит?
 — Японцы отступили куда-то ближе к центру, — ответил ему пожилой мужчина. — Там началась настоящая заварушка, но никто не знает, с кем они дерутся.
 — Может быть, рэйнджеры?
 — Догадка не хуже и не лучше других. Мы вот все думаем, что же делать?
 — Почему же вы не сопротивляетесь? Это же ваш город!
 — Чем? — спросил пожилой горожанин. — Они забрали у нас оружие.
 — Ну и что? Мы же в Аризоне, на Диком Западе. Отберите его назад.
 Подойдя поближе, его собеседник заглянул в кабину пикапа.
 — Погодите, а вы, случайно, не тот самый актер? Как это там...
 Бронзини?
 — Нельзя сказать, что сейчас подходящий случай, чтобы этим гордится, но, вообще-то, да.
 — Угу, а я и не узнал вас без повязки.
 Бронзини вымученно улыбнулся.
 — Предполагалось, что здесь не съемки очередного «Гранди». Не знаете, где можно достать оружие?
 — Зачем это?
 — Там, откуда я родом, говорят: «Нашкодил, сам и расхлебывай».
 — Да уж, сказано неплохо. Насколько я знаю, они хранят конфискованные ружья в Шайло-Инн. Может, потом вы их как-то раздадите?
 — Если я достану оружие, ваши товарищи станут драться?
 — Черт побери, Барт, я ведь посмотрел все ваши фильмы. Да я пошел бы под ваше начало в любую минуту!
 — Предупредите остальных, а я скоро вернусь.
 С этими словами Бронзини нажал на газ, и пикап рванулся в сторону Шайло-Инн. Подъезжая к стоянке, он заметил в вестибюле гостиницы несколько японцев в военной форме. Лихо затормозив у свободного места на обочине, Бронзини обнаружил прислоненный к одной из машин свой «Харли-Дэвидсон».
 Метнувшись к мотоциклу, он вскочил в седло и нажал на стартер.
 Старый добрый «Харли» взревел, и в прищуренных глаза Бронзини сверкнул огонь. Сдав назад, он до отказа выкрутил ручку газа и понесся, словно ракета, прямо на входные двери.
 На шум двигателя из гостиницы выскочили, крича и размахивая руками, двое японцев. У них были автоматы, но благодаря внезапности перевес был на стороне Бронзини. Его мотоцикл, словно смерч, пронесся между бросившимися на землю японцами, влетел на тротуар и, подпрыгнув, обрушился на стеклянные двери. К сожалению, это была не специально подготовленная съемочная площадка, и кусок стекла располосовал Бронзини щеку, а другой осколок воткнулся в бедро. Не обращая на это внимания, он выпрыгнул из седла прокатившегося вперед «Харли» и приземлился на мягкие плюшевые кресла.
 Выдернув из ноги осколок, Бронзини ловко вспорол им шею подбежавшего сзади японца, и схватил упавший на пол Калашников. Первым делом он отсоединил штык и сунул его за голенище, а потом, развернувшись, опустошил всю обойму в пытавшихся подняться на ноги часовых.
 Покончив с охраной, Бронзини принялся обшаривать комнаты на первом этаже. Оружие он обнаружил за дверью с эмблемой «Красного Рождества» силуэт елки на фоне грибообразного облака. Здесь находился основной офис съемочной бригады в этом городе. Неся винтовки в обеих руках, он вернулся к пикапу и сложил их в кузов, вместе с ящиком ручных гранат. Туда же он закатил свой мотоцикл.
 Прежде, чем сесть за руль, Бронзини оторвал от своей куртки рукав и перевязал рану на ноге. После этого еще осталась полоска ткани, которую он повязал вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза.
 — Что за черт! — пробормотал актер, влезая на водительское сиденье. Может быть, еще не поздно переименовать наш несостоявшийся фильм в «Последнюю битву Гранди»?
 Подъехав к ожидавшей его кучке людей Бронзини увидел, что она выросла вдвое. Раздав привезенные ружья, он повысил голос, обращаясь к собравшимся:
 — Эй! Всем внимание! Остальное оружие там, в отеле. Разбейтесь на отряды и отправляйтесь за ним. Что дальше — решать вам самим, ведь это ваш город.
 Забравшись в седло «Харли», Бронзини завел двигатель.
 — Эй, куда же вы? — спросил кто-то из толпы.
 — Город ваш, но случившееся здесь — моя собственная проблема, — ответил Бронзини, засовывая за пояс гранаты. — Кое кто еще не заплатил по счету!
 И с этими словами Бартоломью Бронзини унесся в облаке пыли, и было видно лишь, как развеваются на ветру его собранные в пучок волосы.


* * *

 Джиро Исудзу больше не надо было слушать по рации доклады подчиненных, чтобы понять, что его лучшие силы падают под ударами неприятеля. Достаточно было выглянуть в окно, где перед зданием мэрии ощетинились орудиями выстроенные в ряд танки.
 Один из них с грохотом выстрелил, и снаряд превратил уже порядком потрепанный магазин в руины. «Оно», пригнувшись, прошло под снарядом, пролетевшим в каких-нибудь нескольких сантиметрах выше. Проникнув в город, человек с горящим взглядом, который по всем сведениям калечил людей и выводил из строя танки голыми руками, добрался, наконец, до последней линии обороны, выставленной Исудзу.
 Высунувшись из окна, Джиро прокричал:
 — Сотрите его в порошок! Прикончите его, во имя императора! Банзай!
 Танки взревели двигателями. Исудзу рисковал, ломая последние оборонительные порядки, прикрывавшие его от существа, с виду так похожего на человека, но выбора у него не было.
 Кроме Исудзу и лежавшего без сознания на кушетке Немуро Нишитцу, в кабинете никого не было. Сквозь забытье старый японец то и дело старался что-то сказать. Прислушавшись, Джиро попытался разобрать слова.
 — Смерть идет, — снова и снова повторял Нишитцу. — Смерть, не оставляющая следов даже на песке!
 Судя по всему, он бредил. Отвернувшись, Исудзу снова сосредоточил все внимания на происходящем за окном.
 Императорские Оккупационные Войска, силы которых еще недавно казались несокрушимыми, теперь сократились до жалкой кучки обороняющихся солдат. Всю ночь в городе шли тяжелые бои. Танки, люди, орудия, все было брошено на безоружного человека, который, не ведая страха, упорно продвигался вперед.
 Они окружали его, и через несколько мгновений танки превращались в груду металлолома под руками незнакомца, разрывавшего гусеницы и отламывающего стволы орудий.
 Он шел к зданию мэрии, безостановочно и безжалостно. Сначала из донесений следовало, что человек этот продвигался абсолютно безнаказанно, как будто солдаты, стоявшие у него на пути были не больше, чем докучливые мухи, которых не стоит никакого труда прихлопнуть или отогнать. Но вскоре, когда противостоящих ему танков стало больше, незнакомец словно сбросил маску безразличия. Он двигался все быстрее и изящнее, пока, наконец, не стал, как с ужасом в голосе сообщил один из помощников режиссера, «танцуя, ускользать от пуль. Мы не можем его остановить. Все, что попадает ему под руку, превращается в пыль. Нужно отступать!».
 Из десятков сбивчивых сообщений вырисовывалась сверхъестественная картина — то был безумный танец смерти и разрушения. Исудзу был вынужден все уже и уже стягивать кольцо обороны вокруг здания мэрии, пока у него не осталось всего несколько танков, экипажи которых еще не обратились в паническое бегство. Он ждал появления «несокрушимого» со все возрастающим ужасом.
 Теперь, наконец, Джиро Исудзу удалось взглянуть на «это» собственными глазами, и от увиденного у него перехватило дыхание. «Оно» было похоже на идущую, нет, танцующую смерть.
 Выглядело это, несмотря на весь объявший его ужас, красиво. Взвод японских солдат бросился вперед, пытаясь преградить путь неприятелю. Тот, вертясь, словно обезумевший дервиш, лишь увертывался от сыпавшихся на него пуль, проскальзывая между солдатами, нанося удары безостановочно мелькавшими в воздухе руками и ногами, и каждый раз на землю падали бездыханные тела японцев. Один из солдат попытался проткнуть таинственное создание штыком, но через секунду уже сам болтался на его острие, вздернутый в воздух, словно знамя. Да, это был танец смерти, смерти, искавшей только японцев. Танкам пришлось немногим лучше. Окруженный двумя многотонными машинами, незнакомец выбросил руку сначала вправо, потом влево, и, лишенные гусениц, танки столкнулись и юзом вылетели на середину дымящейся в развалинах улицы.
 Шаг за шагом, «оно» продвигалось вперед. В него десятками летели гранаты, но таинственное существо перехватывало их и отправляло обратно.
 Одни гранаты разрывались, другие нет, и Исудзу проклял себя за то, что закупил бракованное китайское оружие. Было значительно легче купить его на черном рынке в Гонконге, чем выпустить аналоги силами Нишитцу. Неверный ход.
 Вся операция, как он внезапно понял, была одной большой ошибкой.
 Джиро Исудзу был готов к смерти — этого требовала верность Немуро Нишитцу, любовь к родине. Он мог спокойно встретить смерть, но не поражение.
 Схватив снайперскую винтовку, он присел перед распахнутым окном и прицелился в надвигающуюся фигуру. Вскоре он уже опустошил всю обойму, но единственным результатом стало лишь то, что существо с горящим на опаленном солнцем лице яростным взглядом повернуло голову и посмотрело на него.
 Растрескавшиеся губы сложились в некое подобие хитрой усмешки, которая, казалось, говорила: «Когда я покончу с этой мелюзгой, дойдет очередь и до тебя».
 Джиро Исудзу решил оставить свои попытки и, опустив винтовку, прокричал:
 — Кто ты? Чего ты хочешь?
 В ответ ему раздался похожий на раскаты грома голос, произнесший единственное слово: «Тебя».
 — Но почему? Чем я разгневал тебя, демон?
 — Ты пробудил меня от длившегося целую вечность забытья. Теперь я не смогу заснуть, пока не сотру твои кости в порошок, японец Отшатнувшись, Исудзу с грохотом захлопнул окно. Он больше не мог смотреть на эту кровавую бойню. Единственной надеждой на спасение было бегство.
 Не глядя на своего наставника и командира, трясущегося в лихорадочном ознобе, Джиро Исудзу бросился к двери, но, уже взявшись за ручку, застыл на месте. Он услышал то, чего так боялся — высоко в небе мерно гудел тяжелый бомбардировщик. И тогда Исудзу понял, что все кончено.
 На негнущихся ногах он вернулся в кабинет и опустился на ковер.
 Потянувшись за мечом, уже много лет переходившим в его семье из поколения в поколение, Джиро вынул его из ножен и разорвал на себе рубашку, обнажив живот. Времени на слова, сожаления и прочие церемонии уже не было. Он приставил острие меча к боку и замер, приготовясь сделать мгновенный широкий разрез, который сразу вспорет внутренности. Ему оставалось лишь надеяться, что смерть наступит прежде, чем волна ядерного взрыва сотрет его с лица земли. Лучше умереть от собственной руки, чем от удара, нанесенного врагом.
 Когда Джиро издал последний клич японского воина, звуки схватки за окном внезапно стихли, и через мгновение раздался голос, сказавший: «Я иду за тобой, японец».
 Не выдержав, Джиро Исудзу разразился бессильными рыданиями — руки его дрожали так сильно, что он не мог уже правильно держать меч. Отцепив с пояса гранату, он зубами рванул чеку. Прошло несколько мгновений, но ничего не произошло. Это была пустышка. А за окнами здания Джиро услышал, как трещит дверь под ударами демона, принявшего человеческое обличье.
 — Ты опоздал, — тихо проговорил Исудзу, когда тот вошел в кабинет. Через мгновение нас обоих сметет ядерный шквал.
 — Одного мгновения достаточно, чтобы убить человека тысячи раз, — насмешливо проговорил демон.
 — Как зовут тебя, о демон?
 — Меня? — спросило, приближаясь, существо. В чертах его лица проступало что-то неуловимо европейское, почти знакомое, как будто Джиро уже видел его когда-то, еще до того, как съемки превратились в войну. Это был не Бронзини, и не человек по имени Санни Джо. А затем демон назвал свое имя, и Джиро Исудзу перестало интересовать, кому принадлежит его земная оболочка.
 — Я Шива, Дестроер, несущий смерть и разрушающий миры.
 Танец смерти, с ужасом вспомнил Исудзу. Шива. Восточное божество, танцующее в знак сменяющих друг друга созидания и разрушения.
 Джиро Исудзу не знал, как он вызвал древнее индийское божество, но, тем не менее, ему удалось это сделать. Склонив голову, он произнес слова, которые, казалось, никогда не должны были слететь с его губ.
 — Я сдаюсь, — проговорил Джиро Исудзу, когда на него упала несущая холод смерти тень.




 Глава 22


 Билл «Санни Джо» Роум был немало удивлен тем, что на шоссе не оказалось ни одного блокпоста. Когда они въехали в город, на улицах не было видно ни единого танка, хотя откуда-то из центра доносились звуки канонады.
 — Что-то случилось, — проговорил он, петляя по окраинным улицам. Глядите, это американцы, и они вооружены!
 Внезапно стоявшие кучкой горожане бросились бежать, стреляя на ходу.
 Впереди, прижимаясь к стене одного из домов, крался одинокий японский солдат. Увидев, что его заметили, он нырнул в ближайший двор, но успел добежать лишь до середины, и упал, скошенный автоматной очередью.
 — У нас нет времени, чтобы глазеть на них, — поспешно проговорил Чиун.
 — Нужно добраться до телестудии.
 — Слушайте, — вставила Шерил, — даже если нам каким-то чудом удастся туда добраться, там наверняка полно охраны.
 — Охраной займусь я.
 Судя по тону, Чиун ничуть не был обеспокоен.
 — И что тогда? — спросила Шерил, глядя на горевшие по сторонам костры.
 — Допустим, я выйду в эфир, и что же мне говорить? Что мы снимали фильм, а потом съемки вышли из под контроля?
 — Если ты не выступишь по телевидению, будут сброшены бомбы.
 — Просто не верится, что наше правительство способно бомбить собственный город. Такого не может быть!
 — Можешь поверить мне на слово, — отозвался Билл Роум, закладывая крутой вираж и стараясь удержать машину на дороге, — во время войны случается и не такое.
 — И все-таки, это невозможно. Мы всего лишь приехали на съемки...
 — Прекрасная Елена тоже была всего лишь женщиной, — назидательно проговорил Чиун, — и тем не менее, из-за нее погибло множество людей, и пал целый город.
 — Мы правильно едем? — поинтересовался Роум, объезжая подбитый танк. То и дело им попадались фонари, с которых свисали тела. Но это были уже японцы.
 — Да, следующий поворот направо. Это Саут-Пасифик. Поезжайте прямо по ней, я скажу, где остановиться.
 Не снижая скорости, они вписались в поворот. На этот раз «Ниндзя» удержался на дороге, но, тем не менее, бешено вихлял.
 — Даже не знаю, зачем им было создавать себе такие сложности, прорычал Роум.
 — Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался Чиун.
 — Они бы убили куда больше американцев, если бы продавали эту дрянь на колесах подешевле.
 — Лучше смотри на дорогу! От нас теперь зависит судьба этого города и всех его обитателей.
 — Думаю, это уже не важно, — с ужасом в голосе проговорила Шерил. Прислушайтесь.
 — Не обращай внимания, нужно ехать еще быстрее, — приказал Чиун Роуму.
 — Что? — переспросил Санни Джо, и тут, наконец, услышал то, о чем говорила Шерил.
 Откуда издалека донесся глухой гул двигателей. Звук был ниже и хриплее, чем у пассажирского самолета.
 — Неужели это... — начал было Роум.
 — Вперед, — только и ответил Чиун.
 До отказа нажав на газ, Роум резко повернул налево, и чуть не столкнулся с несшимся по встречной полосе Бартоломью Бронзини.
 — Барт! — закричал Билл Роум, глядя, как Бронзини пытается выбраться из-под придавившего его «Харли-Дэвидсона». — Он смог бы нам помочь.
 — Не обращай на него внимания, — отрезал Чиун.
 — Нет, постойте, — вступилась Шерил. — Неужели вы не понимаете? Все знают, кто такой Бронзини. Если его лицо появится в кадре, ему поверят.
 — Ты права, — признал Чиун.
 — Барт! — еще раз крикнул Билл Роум. — На объяснения нет времени.
 Залезай в машину!
 Не выпуская из рук автомата, Бронзини забрался на заднее сиденье.
 — Куда мы едем? — спросил он, возбужденно оглядываясь по сторонам.
 — На телестудию, — объяснила Шерил. — Они собираются бомбить город.
 — Проклятые япошки! — сплюнул Бронзини.
 — Да нет же, американцы! В этом и состоял весь план Нишитцу. Если вы выступите по телевидению, возможно, нам удастся это предотвратить.
 — Быстрее, вперед! — вскричал Бронзини, слыша, как небо наполняет унылый гул двигателей приближающегося бомбардировщика.


* * *

 Телестудия канала К.И.М.А. охранялась весьма посредственно. Бронзини зашел с главного входа, то и дело давая короткие очереди, а когда кончились патроны, пустил в ход штык.
 Хотя японцы и были хорошо обучены военному делу, вид самого грозного героя киноэкрана, с боевым кличем несущегося на них, напугал их до смерти.
 Побросав оружие, они бросились наутек.
 Уйти не удалось ни одному. На выходе японцев встречал Мастер Синанджу.
 Его длинные ногти сверкали, когда он наносил удар за ударом, переступая через бездыханные тела противников. Шерил провела их в главную студию.
 — Я была всего лишь суфлером за кадром, — сказала она, берясь за одну из камер, — но много раз видела, как это делается. Санни Джо, проверь, идет ли изображение на мониторы.
 Роум поспешил в аппаратную, а Шерил тем временем навела камеру на покрытого потом вперемешку с кровью Бронзини.
 — С левой стороны я гораздо симпатичнее, — заметил тот.
 — На одном из экранов лицо Барта! — донесся до них голос Роума.
 — Отлично, мы в эфире.
 Бронзини повернулся к камере и чуть хриплым, ровным голосом начал:
 — Говорит Бартоломью Бронзини. Прежде всего, мне хотелось бы принести американскому народу извинения за...
 — На эту ерунду у нас нет времени, — резко оборвал его Чиун. — Скажите им, что опасность миновала.
 — Черт побери, все сразу хотят стать режиссерами! — прорычал Бронзини в сторону, но подчинился. — Я нахожусь в студии телеканала К.И.М.А. в Юме, штат Аризона. Чрезвычайное положение в городе отменяется. Японцы уже отступают. Я обращаюсь к правительству Соединенных Штатов и прошу прислать рэйнджеров, морскую пехоту, черт, да хотя бы бойскаутов! Мы заставили японцев отступить. Повторяю, чрезвычайное положение отменяется.
 Высоко в небе, гул бомбардировщика становился все сильнее.
 — Вы уверены, что эта штука работает? — испуганно спросил Бронзини.
 — Не останавливайтесь! — прокричала в ответ Шерил.
 — Это не провокация, — снова заговорил в камеру Бронзини. — Самое страшное уже позади. Нам нужна помощь, чтобы покончить с захватчиками раз и навсегда, но жители Юмы уже сражаются на улицах. Город в руках американцев. Все кончено. Главное, постарайтесь не принимать поспешных решений, о'кей?
 От рева бомбардировщика задрожали стены, и трое стоявших в студии задрали головы, как будто сквозь толстый потолок можно было разглядеть этот самолет, один из самых грозных во всех американских ВВС.
 — Как вы думаете, — сказал Бронзини, может быть нам присесть, и закрыть голову руками, как в детстве?
 Всем было не до смеха, но и садиться на корточки никто не стал.
 Казалось рев двигателей уже не мог стать громче, но через мгновение он усилился и стал просто нестерпимым.
 — По-моему, у нас ничего не вышло, — прошептала Шерил, кусая губы.
 — Говорят, — донесся отстраненный голос Билла Роума, — во время взрыва ничего не успеваешь почувствовать.
 Все нараставший звук дошел до наивысшей точки и затем начал понемногу стихать.
 — Он удаляется, — моля Бога, чтобы это оказалось правдой, проговорила Шерил.
 — Радоваться еще рано, — отозвался Бронзини. — Эта штуковина падает довольно долго.
 Поползли томительные секунды ожидания. Через пять минут Бронзини шумно перевел дыхание.
 — Похоже, фокус нам все-таки удался, — сказал он, до конца еще не веря в собственные слова.
 Из аппаратной вышел Билл Роум.
 — А вы как считаете, вождь? — спросил он, обращаясь к Мастеру Синанджу.
 В ту же секунду где-то вдалеке снова началась ожесточенная танковая пальба.
 — Я знаю, что дело еще не доведено до конца. Идемте!
 Следом за Мастером Синанджу, они направились к выходу из студии, стараясь удержать еще не прошедшую нервную дрожь.


* * *

 Джиро Исудзу отступил назад, не в силах отвести глаз от того, кто называл себя Шивой. Исудзу был как кролик под гипнотизирующим взглядом удава.
 Шива сделал еще один шаг, и его холодная, неземная тень упала на кушетку, где в беспамятстве лежал Немуро Нишитцу. Джиро охватил такой ужас, что он сделал вещь, которая еще час назад была бы для него совершенно немыслимой.
 — Вот! — выкрикнул он. — Вот тот, кого ты ищешь. Это был его план, не мой. Я — всего лишь солдат.
 Шива остановился и повернул голову, так что свет упал на его покрытую ужасными синяками шею. Нагнувшись, он дотронулся до лба Немуро Нишитцу, все с тем же непроницаемым выражением на истощенном лице.
 — Он уже получил отмщение от человека, который мне хорошо знаком, произнес наконец демон по имени Шива. — Его я оставляю наедине с собственной смертью, а твоей займусь сам.
 И Шива надвинулся на Джиро Исудзу. Бежать было некуда, за спиной была лишь стена с повисшим на ней японским флагом. И тогда Джиро, закрыв голову руками, бросился в открытое окно.
 Он приземлился на лежавшую внизу груду трупов, прокатившись, вскочил на ноги и продолжал бежать. Он не оглядывался — Джиро Исудзу знал, что демон по имени Шивы будет преследовать его, идя той же безжалостной, спокойной походкой, словно говоря: «Беги же, ничтожный смертный, все равно от меня тебе не уйти, ведь я сам Шива. Я никогда не устану, никогда не сдамся, пока не сокрушу твои хрупкие кости.»
 Спотыкаясь, Джиро бежал по Первой улице, мимо искореженных танков, мертвых тел, которые когда-то были Императорскими Оккупационными Войсками, зная, что пешком ему от Шивы не уйти. Внезапно на глаза ему попался джип «Нишитцу Ниндзя», и Исудзу бросился к нему. Ключи все еще торчали в замке зажигания, а водитель-японец распластался на переднем сиденье, и во лбу у него, в том месте, куда ударил палец демона, зияла окровавленная дыра.
 Отпихнув труп в сторону, Джиро повернул ключ. К его облегчению, машина завелась.
 Он гнал что есть силы, и, только проехав шесть кварталов, позволил себе взглянуть в зеркало заднего вида. Далеко позади, в конце улицы, из здания мэрии, ужасный, словно посланец ада, появился Шива. Прибавив еще скорости, Исудзу снова переключил все свое внимание на дорогу.
 Он заметил, что вылетел на перекресток, слишком поздно. В то же мгновение у Джиро возникла в голове мысль, что нужно обязательно свернуть влево, и он, почти не притормозив, резко выкрутил руль. Накренившийся «Ниндзя» встал на два колеса, и Джиро, больше всего на свете хотевший уйти от идущего за ним по пятам демона, тоже наклонился влево. Его веса хватило, чтобы джип потерял равновесие.
 «Ниндзя» перевернулся и понесся вперед на крыше, словно пущенные с горы санки. По дороге он снес почтовый ящик, и, врезавшись в пожарный кран, остановился.
 Джиро Исудзу выбрался из машины, и, хромая, пошел вперед. На этот раз он то и дело оглядывался. Где-то впереди он услышал характерное лязганье гусениц и шум танковых двигателей. Превозмогая боль в ноге, он пошел быстрее.


* * *

 Мастер Синанджу, ведя за собой Бронзини, Билла Роума и Шерил, вышел из телестудии на улицу. Не успели они сделать и нескольких шагов, как из-за угла выехали два Т-62. Танки двигались задним ходом, их орудия то и дело поворачивались, как будто целясь в невидимого преследователя.
 На лице Бартоломью Бронзини тотчас же появилась хищная ухмылка. Вынув из-за пояса гранату, он двинулся к ближайшему танку.
 — Куда, ты, черт побери? — крикнул ему вслед Билл Роума.
 Не оборачиваясь, Бронзини бросил в ответ:
 — Ты что, издеваешься? Я же звезда этого фильма, забыл?
 Разбежавшись, Бронзини спереди запрыгнул на броню и на четвереньках взобрался на башню. Вырвав чеку, он бросил гранату в люк и, словно кошка, соскользнул вниз.
 Из башни вырвалось пламя, и через секунду повалил густой дым.
 Потерявший управление Т-62 некоторое время продолжал еще пятится назад, затем вильнул в сторону и въехал в витрину аптеки.
 Обернувшись, Бронзини отвесил издевательский поклон.
 — А теперь, — объявил он, — следующий номер.
 В этот момент из-за поворота показался, припадая на левую ногу, Джиро Исудзу. Заметив его, Бронзини тут же развернулся.
 — Ай-яй-яй, глядите-ка, а вот и мой старый приятель Джиро! — радушно проговорил он, отцепляя от пояса очередную гранату и бросая тому под ноги.
 — Бронзини! — закричал Билл Роум, — не будь идиотом! Это тебе не съемочная площадка!
 Билл бросился было вперед, но Чиун поймал его за рукав. — Нет, — сказал он, — оставь его. Если этому человеку суждено умереть сегодня, по крайней мере, это будет лучше, чем бесславная кончина Александра Македонского.
 Джиро Исудзу не заметил, предмета, который Бронзини бросил ему под ноги — он был слишком поглощен, глядя на ту сторону улицы, откуда только что появился. Башмаком он нечаянно задел гранату, отбросив ее в сторону, но взрыва не последовало.
 — Черт! — воскликнул Бронзини, доставая новую.
 И в то же мгновение из-за угла показался молчаливый безжалостный призрак.
 — Римо! — закричала Шерил, возбужденно показывая на него. — Смотрите, это же Римо! Он жив!
 Но Мастер Синанджу, заметив синеву, густо лежащую на шее появившегося человека, проговорил:
 — Нет, это не он. Тот, кто перед нами, вселился в его истерзанную плоть и сломанные кости, но это не Римо.
 — Что за ерунда! — оборвала его Шерил. — Конечно, это он. Пустите, я приведу его!
 — Вождь прав, — заметил Билл Роум, удерживая ее. — Римо не пережил бы такого падения.
 — Барт, назад! Не приближайся к нему! — повысив голос, прокричал он.
 — Джиро — щенок, я справлюсь с ним, — рассмеялся в ответ Бронзини.
 — Я не о нем! — закричал Роум.
 Они отвлеклись всего лишь на мгновение, но для Джиро Исудзу этого оказалось достаточно, чтобы догнать единственный уцелевший танк. Ухватившись руками за стойку на броне, он повис на ней, и танк потащил его за собой.
 Ботинки Джиро волочились по земле, он чувствовал себя почти что мертвым.
 Немного переведя дыхание, Исудзу ухитрился вскарабкаться на башню и неловко соскользнул в открытый люк.
 — Держись, Джиро, детка! — прокричал Бронзини, не замечая приближающегося беспощадного призрака. — Впереди наш совместный выход!
 Выдернув чеку очередной гранаты, Бронзини метнул ее в люк и спрыгнул с танка. Ничего не произошло. Потянувшись к поясу, он принялся нашаривать новую, но, судя по разочарованному выражению лица, гранаты у него кончились.
 Тогда он выхватил из-за голенища штык и, зажав его в зубах, бросился следом за отъезжающей машиной с каким-то жутковатым весельем во взгляде.
 Он запрыгнул в люк ровно в тот момент, когда башня повернулась в сторону изможденной фигуры Шивы, а дуло орудия застыло, нацелившись прямо ему в грудь. Из танка донесся рычащий голос Исудзу, выкрикнувший какой-то приказ. Танк застыл на месте в каких-нибудь нескольких сантиметрах от лица Шивы. Опаленные красные руки потянулись к орудию и крепко обхватили ствол.
 Из башни послышались звуки схватки — удары кулаков, крики, тонкий визг и характерный звук лезвия, рассекающего плоть. Перекрывая этот шум, раздался голос Бронзини, приговаривающий:
 — Вот, ну-ка, отведай!
 Руки Шивы сжались, и дуло орудия, подчиняясь силе, действующей в унисон со всей вселенной, дрогнуло. Это был всего лишь металл, заскрежетавший под напором рук призрака.
 Из танка послышалась короткая команда, и Чиун, понявший, что произойдет в следующую секунду, увлек Шерил и Роума обратно в здание студии и толкнул их на пол. Раздался оглушительный взрыв, от которого во всех близлежащих домах повылетали стекла. Воздух, словно невидимый колокол, загудел, а через секунду на землю с грохотом опустилась подброшенная взорвавшимся внутри снарядом башня танка. Он расплющила то, что еще оставалось от стальной машины, обрушившись на нее, как молот на наковальню. В наступившей затем пронзительной тишине было слышно лишь потрескивание пламени.
 Чиун поднялся с покрытого ковром пола студии, стряхивая с рукавов кимоно осколки, и шагнул наружу. В чертах его испещренного морщинами лица явственно читалось беспокойство.
 От танка осталась лишь груда пылающих обломков, а рядом с ней стояла фигура, один взгляд на которую наводил неописуемый ужас. Отблески пламени на застывшем лице Шивы казались порождением адского пламени, и в следующее мгновение Чиун увидел, как его фигура шагнула к дымящейся глыбе, которая была когда-то танком Т-62, и нагнулась. Руки, не обращая внимания на жар, идущий от раскаленного металла, принялись рвать его, пока на свет не появилось нечто, с виду напоминавшее почерневший гранат, если бы не зиявший, как рваная рана, оскал зубов. Шива-Дестроер приподнял голову над обломками, и вслед за ней показалось обуглившееся тело. Сосредоточенно и безжалостно Шива принялся раздирать труп на части, срывая кожу, круша кости и перемалывая их в пыль. Уничтожая останки Джиро Исудзу, он, не переставая, исполнял все тот же ужасающий танец смерти.
 Наконец, он взял обеими голову Джиро и поднес ее к лицу.
 — Я низвергаю тебя в пучину ада, японец! — проревел Шива, и сжав ладони, смял хрустнувший под его пальцами череп.
 — Вот та судьба, что ожидает врагов Синанджу! — громко проговорил Чиун.
 Уронив на землю то немногое, что оставалось от человека по имени Джиро Исудзу, Шива медленно обернулся, и обратил горящий холодным пламенем взор на Мастера Синанджу. И Чиун шагнул навстречу Дестроеру.
 Изо рта человека, в котором с трудом можно было узнать Римо Уильямса, раздался ровный, безжизненный голос:
 — Так свершилось моя месть.
 Чиун склонился в глубоком поклоне.
 — Теперь, когда ты закончил, я требую вернуть мне сына.
 — Поосторожней выбирай слова, обращаясь ко мне, кореец! Ты видишь своего сына лишь благодаря моей милости — он не смог бы выжить после такого падения.
 — И благодарность моя не знает границ. Не ощутив мыслей Римо, я решил, что он погиб.
 — Смерть не коснется того, кто стал моим земным воплощением.
 — С течением времени, конец наступает для каждого человека, — упрямо продолжал Чиун. — Может быть, то же происходит даже с богами.
 — Знай же, Мастер Синанджу, что эта оболочка из плоти и крови существует лишь до того дня, когда я призову ее к себе. Ты сделал своего сына превосходным вместилищем для моего духа, но час мой еще не настал.
 Скоро, возможно очень скоро, он наступит, и тогда я заберу его навеки, оставив тебя проливать безутешные слезы.
 — На то твоя воля, Величайший из Богов, — ответил Мастер Синанджу. — Но до этого часа он мой, и я требую его возвращения.
 Голос Шивы надолго замолк. Наконец он произнес:
 — Не пытайся противиться моей воле, Мастер Синанджу.
 Чиун еще раз поклонился.
 — Я лишь песчинка на дороге, по которой мчится неумолимая колесница судьбы.
 — Неплохо сказано. А теперь, я возвращаю твоего погибшего тигра.
 Храни его силы, ибо настанет час, когда они мне потребуются.
 И с этими словами горевший в глазах Шивы огонь начал меркнуть.
 Заострившиеся черты лица расслабились, веки закрылись, и Римо, словно сдувшийся воздушный шар, мягко опустился на землю.
 Билл Роум осторожно подошел поближе, Шерил, зажавшая рукой рот, укрылась за его плечом.
 — Он... мертв? — спросил Роум.
 Чиун помедлил с ответом. Приложив ладонь к груди Римо он ощутил слабое, но ровное сердцебиение.
 — Да, — наконец, ответил Мастер Синанджу. — Его не стало.
 Шерил, не обращая внимания на копоть и грязь, опустилась на землю, и закрыла лицо руками. Ее плечи тряслись, но она не проронила ни звука.
 — Если хотите, — тихо сказал Билл Роум, — мы похороним его на земле Сан Он Джо. Я не верю, что в вашей легенде говорится то же, что и в моей, но я дал слово.
 — Нет, — торжественно проговорил Чиун, осторожно беря тело Римо на руки. — Я понял, что ты был прав, Санни Джо Роум. Только потому, что наши предания в чем-то совпали, мы не можем считаться братьями. Я забираю Римо домой. Отведи меня туда, откуда улетают самолеты, я подожду, пока смогу увезти своего погибшего сына.
 Билл Роум кивнул. Взгляд его скользнул по дымящимся обломкам танка.
 — Бронзини тоже не стало. Ни один человек не смог бы выжить после такого чудовищного взрыва.
 — После смерти он стал тем, кем в жизни лишь притворялся, — сдержанно заметил Чиун.
 — Да, он погиб, как герой. Жаль, что никто не успел заснять это на пленку. Он был бы доволен.
 Внезапно в небе над городом появились несколько большегрузных С-130. Из них одна за другой посыпались маленькие черные фигурки, над которыми раскрывались белые бутоны парашютов. Казалось, кто-то бросил на гладь голубого шелка горсть пушинок.
 — Похоже, это десант рэйнджеров, — подняв голову, сказал Билл Роум.
 Мастер Синанджу не стал смотреть в небо.
 — Слишком поздно, — мрачно проговорил он. — Они всегда появляются слишком поздно.




 Глава 23


 Прошла неделя. Неделя, за которую потрясенная страна пыталась прийти в себя. Юма была объявлена зоной национального бедствия, и в город потекли добровольцы и пожертвования еще до того, как были преданы земле тела погибших. Конгресс провел собственное расследование произошедшего, но в окончательном отчете, когда он лег на стол президента, ни на одной из шестнадцати тысяч страниц не говорилось о том, что на рождество главнокомандующий отдал приказ сбросить ядерную бомбу на американский город.
 Эта печальная страница истории Соединенных Штатов не был занесена в анналы, и поэтому лишь горстка людей знала о том, что Юму спасло лишь телевизионное обращение ныне покойного Бартоломью Бронзини. И еще, из-за этого упущения дебаты, разгоревшиеся вокруг подлинной роли Бронзини в Битве за Юму так никогда и не были прекращены.
 Постепенно, страна возвращалась к нормальной жизни. Первого января отмечался Новый год, и пришедшее с ним новое десятилетие, и, хотя обычные торжества не были на этот раз такими пышными, никто не встречал этот праздник с такими глубокими чувствами, как жители Юмы, штат Аризона, где многие американцы впервые по-настоящему узнали, что значит быть свободными.


* * *

 В первый день наступившего нового года, Римо Уильямс открыл глаза. Он увидел перед собой белоснежный потолок отдельной палаты в санатории Фолкрофт. В голове его царила такая же девственная пустота.
 В первый момент врач подумал, что глаза открылись лишь под воздействием бессознательного рефлекса — его пациент находился в коме уже целую неделю.
 Проверив реакцию зрачков, он бросился к телефону и вызвал доктора Харолда У.
 Смита.
 Войдя в палату, Смит первым делом тактично выпроводил врача, и, лишь когда тот удалился, присел к кровати, на которой лежал Римо, отметив, что ужасные синяки, покрывавшие его шею, уже начали проходить. Обращенный на доктора взгляд Римо то и дело затуманивался.
 — Смитти, — хрипло проговорил Римо.
 — Что ты помнишь? — прямо спросил Смит.
 — Падение. У меня не сработал парашют. Я пытался уменьшить вес, чтобы спланировать, и у меня почти что получилось, но потом я допустил ошибку.
 — Какую же?
 — Открыл глаза. До этого момента, все шло замечательно. А потом пустыня словно обрушилась на меня. После этого, помню только темноту.
 — Тебе сильно повезло, что ты остался в живых. На шее оказалось всего лишь растяжение связок. Поразительно, как ты ухитрился ее не сломать, — Все просто. Я всего лишь упал лицом вниз. А где Чиун?
 — Я сообщил ему, скоро он будет здесь. Римо, есть несколько вещей, о которых ты должен узнать...
 Упираясь обеими руками в матрас, Римо, кряхтя, попытался приподняться.
 — Какие именно?
 Прежде, чем Смит успел ответить, в комнату проскользнул Мастер Синанджу. На нем было простое голубое кимоно без рисунка.
 Римо слабо улыбнулся.
 — Привет, Папочка. Знаешь, по дороге на съемки со мной приключилась странная штука.
 Суровое лицо Чиуна тут же смягчилось, но затем, как только он увидел под стоявшей на столе маленькой елкой бирюзовую коробочку, застыло снова.
 — Давно он пришел в себя? — спросил Мастер Синанджу у Смита.
 — Всего лишь пару минут.
 — И так и не удосужился открыть подарок, который я так заботливо для него приготовил? — с раздражением заметил Чиун.
 — Подарок? — недоверчиво переспросил Римо.
 — Да, неблагодарное ты существо! — ответил Чиун, подходя к елке. Взяв коробочку, он вручил ее своему ученику, подставившему сложенные ладони.
 — Совсем легкая, — заметил Римо, взвешивая на руке подарок.
 — В ней находится поистине бесценный дар, — заверил его Чиун.
 — Правда? — спросил Римо, пытаясь усесться повыше. — А Рождество уже наступило? Можно его открыть?
 — Рождество прошло неделю назад, — сообщил ему Смит.
 — Я отключился на целую неделю! Ничего себе, вот это был прыжок!
 — Возможно, это всего лишь очередное проявление лени, свойственной тебе, как белому, — спокойно предположил Чиун.
 — Рад слышать, что праздничное настроение не окончательно подпортило то сочувствие, с которым ты обычно относишься к ближним, — сухо заметил Римо.
 — Пока ты бездельничал, валяясь в постели, — продолжал Чиун, — я пытался объяснить твоему императору, что, несмотря на проваленное задание, винить тебя все-таки не стоит. Действительно, теперь я вынужден снова сопровождать тебя, но...
 — Проваленное? — переспросил Римо.
 — Бронзини мертв, — тихо сказал Смит.
 — Что произошло? — ошарашенно проговорил Римо.
 — Это долгая история, — ответил доктор. — Когда ты поправишься, я готов сообщить тебе все подробности. Сейчас же достаточно сказать, что Бронзини стал национальным героем.
 — Правда?
 — Он спас город.
 — В самом деле?
 — Но об этом никто не должен знать, — поспешил предостеречь Смит.
 — Что ж, буду нем, как рыба. По правде говоря, этот парень мне не слишком понравился.
 — Наверное, ты не успел узнать его как следует.
 — Вообще-то, я видел Бронзини только мельком, — признался Римо. — Он показался мне самодовольным болваном.
 — Вполне возможно, — согласился Смит. — У Барта был противоречивый характер.
 — Кстати, — добавил он, поворачиваясь к Чиуну, — только что были обнародованы результаты вскрытия Немуро Нишитцу. Судя по всему, он умер от отека верхних дыхательных путей, спровоцированного обычной простудой.
 Насколько я помню, вы сообщили, что устранили его собственноручно.
 — Кто такой Немуро Нишитцу? — поинтересовался Римо, но ответа так и не получил.
 — Я уже рассказал вам, что этот Бартоломью Бронзини в предыдущем воплощении на самом деле был Александром Македонским? — спросил в ответ Чиун.
 — Кем? — взорвался Римо.
 — Не могу сказать, что успел свыкнуться с этой мыслью, — сказал Смит.
 — Тем не менее, это правда. И один из моих предков отправил его на тот свет.
 — Насколько я помню, Александр умер от малярии.
 — Да, именно так записано в исторических хрониках. Но правду о настоящей судьбе Александра можно найти лишь на страницах Летописи Синанджу, и состоит она в следующем...
 — Неужели мне придется это выслушивать? — с кислой миной спросил Римо.
 — Я ведь, все-таки, болен.
 Лицо Чиуна раздраженно скривилось.
 — Это чрезвычайно поучительная история, — назидательно заметил он.
 — Именно эти слова я слышал все тридцать раз, когда ты мне ее рассказывал, — простонал Римо, скрещивая на груди руки.
 — На этот раз я обращался не к тебе, а к Смиту, — парировал Чиун, несмотря на то, что даже прослушав мой рассказ тридцать раз, ты так и не оценил всей его красоты.
 — Увы, эстетические переживания, связанные с малярией, навсегда останутся для меня загадкой, — проворчал Римо.
 — Итак, — продолжал Чиун, обращаясь к Смиту, — во времена Александра Македонского Мастера Синанджу находились на службе у Индии, из-за небольшого недоразумения, произошедшего с другим постоянным клиентом, Персидской империей.
 — Что в переводе на человеческий язык, — вставил Римо, — означает: индусы платили больше денег. — Не помню, чтобы об этом что-нибудь говорилось в Летописи Синанджу, туманно заметил Чиун.
 — Загляни в «Приложения», — посоветовал Римо.
 — А если ты будешь и дальше мешать моему рассказу, то приложить придется тебя, — проговорил Чиун, но уже более умеренным тоном. — В то время, когда Мастер Синанджу находился на службе в Индии, этот больной грек обрушился на Персию и уничтожил сию замечательную империю. Это новость необычайно расстроила Мастера.
 — Перевожу: он начал подумывать, не переметнуться ли ему в очередной раз на другую сторону.
 — И тогда он отправился к индийскому султану, — продолжал Чиун, притворившись, будто не замечает нападок Римо, но, тем не менее, мысленно добавив его слова к длинному списку обид, которые нанес ему ученик за все годы их знакомства, — правителю земель, которым угрожал этот сумасшедший грек по имени Александр. Султан пообещал Мастеру золотые горы, если тот уничтожит врага. Тогда Мастер Синанджу отправил к Александру посланца, который доставил ему пергамент, сказав, что в нем предначертана судьба завоевателя. Но заглянув в свиток, грек впал в ярость и убил посланника.
 Судя по всему, записка была по-корейски, а Александр не умел читать на этом достойнейшем из языков. Чиун сделал театральную паузу.
 — И что же случилось потом? — спросил заинтригованный Смит.
 — С тех пор Синанджу жила спокойно и счастливо, — ответил Римо.
 — Это единственное, в чем ты оказался прав, — бросая недобрый взгляд на своего ученика, заметил Чиун. — Да, в деревне действительно воцарились мир и спокойствие, потому что посланец Мастера был болен малярией. К тому времени, когда он добрался до Александра, болезнь начала прогрессировать, поэтому жестокое убийство было для него своего рода избавлением. К сожалению, Македонский тоже успел заразиться, и вскоре умер, так ничего и не поняв. — Понятно. А что же было написано в пергаменте?
 — Всего две строчки, — просиял довольный Чиун, — «Вы больны малярией» и еще старинное корейское выражение, которое в приблизительном переводе звучит как «Ага, попался!».
 — Замечательно, — проговорил Смит.
 — Этот рассказ покажется вам еще более чудесным, Смитти, если вы задумаетесь о том, что он не имеет ни малейшего отношения к тому парню, который умер от простуды, — проворчал Римо.
 — Я как раз собирался к нему перейти, — шикнул на него Чиун. — Когда я повстречался с этим Бронзини...
 — Одну минуточку! — воскликнул Римо. — Так ты виделся с Бронзини?
 Значит, тебе все-таки удалось попасть в Юму! Интересно, как ты этого добился — похитил жену Смита?
 — К твоему сведению, я ездил туда в качестве корреспондента журнала «Звездный дождь».
 — Никогда о таком не слышал.
 — Конечно же, нет. Там платят по доллару за слово, в отличие от бульварных газеток, которыми ты интересуешься.
 — Поправка принимается.
 — Так вот, — снова заговорил Чиун, — увидев, что у бывшего грека, Бронзини, простуда, я, зная, как стар и немощен Нишитцу, решил передать актера в руки японских захватчиков. — Захватчики? — переспросил Римо. — Ты имеешь в виду, съемочную бригаду?
 — Нет, японскую армию, — ответил Чиун.
 — Он шутит, да? — спросил Римо, но Смит не проронил ни слова.
 — Я знал, что убив Нишитцу, — как ни в чем не бывало продолжал Чиун, я стану причиной гибели невинных детей. Однако в случае, если тот умрет естественной смертью, его оккупационная армия будет деморализована, и не предпримет никаких ответных мер.
 — Оккупационная армия? — неслышно, одними губами проговорил Римо.
 — Именно так бы все и произошло, не вступи в игру ядерный бомбардировщик.
 Смит кивнул.
 — Нам повезло, что Бронзини удалось бежать из тюрьмы. Только его известность помогла убедить военных не бомбить Юму.
 — Что? — не выдержав, вскричал Римо. — Японцы собирались сбросить на город атомную бомбу?
 — Да нет же, американцы! — поправил его Чиун.
 — Ты меня разыгрываешь, — не сдавался Римо, и, повернувшись к Смиту, спросил:
 — Правда же, это розыгрыш?
 — Я же говорил, что это длинная история, — вздохнул тот. — И тем не менее, все, что ты слышал — правда. Чиун помог предотвратить катастрофу, и президент чрезвычайно за это признателен.
 — Мы обсудим этот вопрос позднее, — величественно отозвался Чиун. Возможно, когда вернемся к нашим переговорам по контракту.
 От одного упоминания слова «контракт» Смит вздрогнул всем телом.
 — Прошу прощения, но меня ждет срочное дело.
 Чиун церемонно поклонился.
 — Передавайте мои наилучшие пожелания кузену Милбурну.
 — С удовольствием, если мы когда-нибудь снова станем с ним разговаривать. Он был крайне расстроен тем, что для своего репортажа вы избрали поэтическую форму. Милбурн утверждает, что настоятельно просил вас этого не делать.
 — Этот человек — невежественный обыватель, который не в состоянии оценить подлинного шедевра, который попал к нему в руки по цене всего лишь в доллар за слово, — резко проговорил Чиун.
 — Думаю, что этого я передавать ему не стану. Кстати, он вернул рукопись, взяв с меня обещание, что я лично ее перепишу.
 — Я не допущу, чтобы мое имя стояло под вашими опусами, Смит. Пускай ее подпишет кто-нибудь другой. Может быть, Римо с удовольствием примет на себя бремя авторства. Но прошу вас проследить, чтобы чек был выписан на мое имя.
 — Мы вернемся к этому позднее, — поспешил сказать Смит, закрывая за собой дверь.
 — У меня такое чувство, что я много чего пропустил, — сообщил Римо Чиуну, когда они остались наедине. — Так значит, ты тоже был в Юме?
 — Это теперь уже в прошлом, и я хочу, чтобы ты поскорее о нем забыл.
 Сейчас ты в Фолкрофте, в полной безопасности.
 — Да, это я уже понял. Жаль, мне хотелось бы попрощаться с Шерил. Я так и не успел как следует с ней познакомиться.
 — Забудь о ней, — поспешно проговорил Мастер Синанджу. — Почему бы тебе не открыть свой рождественский подарок?
 — Знаешь, а ведь я для тебя подарка не приготовил.
 — Ничего страшного, — махнул рукой Чиун. — Уверен, что когда ты окончательно придешь в себя, то осыплешь меня дарами, которых я несомненно заслуживаю. Хотя я уверен, что ни один из них не сравнится с тем, что я приготовил для тебя.
 — Ты сам его сделал? Приятно слышать, что и ты наконец проникся рождественской атмосферой, — сказал Римо, развязывая серебряную ленточку, пусть и на неделю позже.
 Внезапно он остановился.
 — На съемках я познакомился с одним человеком, Санни Джо. С ним все в порядке?
 — Увы, нет, — ответил Чиун. — Ты никогда его больше не увидишь.
 — Жаль, он мне понравился.
 — Не знаю, я с ним не был знаком.
 — Тогда откуда ты знаешь, что он умер? — подозрительно спросил Римо.
 — Он был другом Бронзини, а всех его знакомых казнили японцы.
 — Черт!
 Сорвав оберточную бумагу, Римо принялся возиться с крышкой маленькой картонной коробки. Грусть, проступившая у него на лице, сменилась радостным предвкушением, но, как только он открыл коробку, лицо у него вытянулось.
 — Она пустая! — выпалил он.
 — Как это похоже на белых! — скривился Чиун. — Твоя неблагодарность ранит меня в самое сердце.
 — Неблагодарность тут ни при чем, просто я...
 — Разочарован? — подсказал Чиун.
 — Да, что-то вроде этого. Ну, хорошо, я действительно немного разочарован. Здесь же ничего нет.
 — Взгляни повнимательней.
 Озадаченный, Римо поднес коробку поближе к свету, и тщательно осмотрел каждый уголок.
 — Все так же пусто, — пожаловался, наконец, он.
 — До чего же ты все-таки глуп.
 Отложив коробочку, Римо скрестил на груди руки.
 — Отлично, я проспал целую неделю, так что неудивительно, если я плоховато соображаю. Тогда объясни мне, наконец, что это значит.
 — Я подарил тебе вещь несравненной красоты, а ты порвал ее на мелкие кусочки.
 — Так подарком была эта коробочка? — изумленно спросил Римо.
 — Не просто коробочка, — поправил его Чиун. — Я тщательно выбрал ее из сотен других, отбросив многие, которые показались мне недостойными, чтобы нести в себе этот подарок.
 — С виду — обыкновенная картонная коробка, — мрачно заметил Римо.
 — Оберточная бумага был бирюзовая. Я выбрал для нее твой любимый цвет.
 — В самом деле?
 — Ну, может быть, один из самых любимых.
 — Что ж, мне действительно симпатичен бирюзовый — после красного, синего желтого, зеленого и оранжевого. Нет, пожалуй, еще, темно-коричневого.
 — Я завязал коробку серебряной ленточкой. На нее мой выбор пал потому, что серебро превосходно сочетается с бирюзой, так тщательно мною подобранной для обертки. Наконец, когда я добыл все это, то целый вечер медитировал, глядя на коробку, и только внутренне подготовившись к столь важному событию, я обернул ее бумагой и повязал сверху ленточку, сделав великолепный узел, который твои детские пальцы разорвали, даже не потрудившись задуматься над вложенным в него трудом.
 — Извини. Наверное, я совсем потерял голову в горячке.
 Суровое лицо Чиуна слегка смягчилось.
 — Может быть, я смогу восстановить этот бесценный подарок, ведь, по сути, он всего лишь символ чего-то значительно большего.
 — Чего же?
 — Отцовской любви. Ведь я — единственный отец, которого тебе довелось иметь.
 — О! — сказал Римо, и наконец, все понял.
 — Как я смогу тебя отблагодарить? — спросил он, держа в руках простую бирюзовую коробочку, которая больше не казалась пустой.
 — Ты уже это сделал, — мягко проговорил Чиун. — Ведь у меня есть ты, подлинное сокровище Синанджу.
 Чиун просто сиял от счастья, и Римо улыбнулся ему в ответ. Казалось, их радость словно осветила всю комнату.
 — Это самое лучшее Рождество из всех, которых у меня никогда не было, сказал Римо, ничуть не покривив душой.