---------------------------------------------


 Довлатов Сергей
 Хочу быть сильным

 Сергей Довлатов 
 Хочу быть сильным 
 Когда-то я был школьником, двоечником, авиамоделистом. Списывал диктанты у Регины Мухолович. Коллекционировал мелкие деньги. Смущался. Не пил... 
 Хорошее было время. (Если не считать культа личности.) 
 Помню, мне вручили аттестат. Директор школы, изловчившись, внезапно пожал мою руку. Затем я окончил матмех ЛГУ и превратился в раздражительного типа с безумными комплексами. А каким еще быть молодому инженеру с окладом в девяносто шесть рублей? 
 Я вел размеренный, уединенный образ жизни и написал за эти годы два письма. 
 Но при этом я знал, что где-то есть другая жизнь - красивая, исполненная блеска. Там пишут романы и антироманы, дерутся, едят осьминогов, грустят лишь в кино. Там, сдвинув шляпу на затылок, опрокидывают двойное виски. Там кинозвезды, утомленные магнием, слабеющие от запаха цветов, вяло роняют шпильки на поролоновый ковер... 
 Жил я на улице Зодчего Росси. Ее длина - 340 метров, а ширина и высота зданий - 34 метра. Впрочем, это не имеет значения. 
 Два близлежащих театра и хореографическая школа формируют стиль этой улицы. Подобно тому, как стиль улицы Чкалова формируют два гастронома и отделение милиции... 
 Актрисы и балерины разгуливают по этой улице. Актрисы и балерины! Их сопровождают любовники, усачи, негодяи, хозяева жизни. 
 Распахивается дверца собственного автомобиля. Появляются ноги в ажурных чулках. Затем - синтетическая шуба, ридикюль, браслеты, кольца. И наконец - вся женщина, готовая к решительному, долгому отпору. 
 Она исчезает в подъезде театра. Над асфальтом медленно тает легкое облако французских духов. Любовники ждут, разгуливая среди колонн. Манжеты их белеют в полумраке... 
 Чтобы почувствовать себя увереннее, я начал заниматься боксом. На первенстве домоуправления моим соперником оказался знаменитый Цитриняк. Подергиваясь, он шагнул в мою сторону. Я замахнулся, но тотчас же всем существом ударился о шершавый и жесткий брезент. Моя душа вознеслась к потолку и затерялась среди лампионов. Я сдавленно крикнул и пополз. Болельщики засвистели, а я все полз напролом. Пока не уткнулся головой в импортные сандалеты тренера Шарафутдинова. 
 - Привет, - сказал мне тренер, - как делишки? 
 - Помаленьку, - отвечаю. - Где тут выход?.. 
 С физкультурой было покончено, и я написал рассказ. Что-то было в рассказе от моих ночных прогулок. Шум дождя. Уснувшие за рулем шоферы. Безлюдные улицы, которые так похожи одна на другую... 
 Бородатый литсотрудник долго искал мою рукопись. Роясь в шкафах, он декламировал первые строчки: 
 - Это не ваше - "К утру подморозило..."? 
 - Нет, - говорил я. 
 - А это - "К утру распогодилось..."? 
 - Нет. 
 - А вот это - "К утру Ермил Федотович скончался..."? 
 - Ни в коем случае. 
 - А вот это, под названием "Марш одноногих"? 
 - "Марш одиноких", - поправил я. Он листал рукопись, повторяя: 
 - Посмотрим, что вы за рыбак... Посмотрим... И затем: 
 - Здесь у вас сказано: "...И только птицы кружились над гранитным монументом..." Желательно знать, что характеризуют собой эти птицы? 
 - Ничего, - сказал я, - они летают. Просто так. Это нормально. 
 - Чего это они у вас летают, - брезгливо поинтересовался редактор, - и зачем? В силу какой такой художественной необходимости? 
 - Летают, и все, - прошептал я, - обычное дело... 
 - Ну хорошо, допустим. Тогда скажите мне, что олицетворяют птицы в качестве нравственной эмблемы? Радиоволну или химическую клетку? Хронос или Демос?.. 
 От ужаса я стал шевелить пальцами ног. 
 - Еще один вопрос, последний. Вы - жаворонок или сова? 
 Я закричал, поджег бороду редактора и направился к выходу. 
 Вслед донеслось: 
 - Минуточку! Хотите, дам один совет в порядке бреда? 
 - Бреда?! 
 - Ну, то есть от фонаря. 
 - От фонаря?! 
 - Как говорится, из-под волос. 
 - Из-под волос?! 
 - В общем, перечитывайте классиков. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого. Особенно - Толстого. Если разобраться, до этого графа подлинного мужика в литературето и не было... 
 С литературой было покончено. 
 Дни потянулись томительной вереницей. Сон, кефир, работа, одиночество. Коллеги, видя мое состояние, забеспокоились. Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн. 
 Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, - справа налево. Мы заказали блинчики и кофе. 
 Фрида сказала: 
 - Все мы - люди определенного круга. Я кивнул. 
 - Надеюсь, и вы - человек определенного круга? 
 - Да, - сказал я. 
 - Какого именно? 
 - Четвертого, - говорю, - если вы подразумеваете круги ада. 
 - Браво! - сказала девушка. Я тотчас же заказал шампанское. 
 - О чем мы будем говорить? - спросила Фрида. - О Джойсе? О Гитлере? О Пшебышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке? 
 - О Кафке, - сказал я. 
 И поведал ей историю, которая случилась недавно: 
 "Прихожу я на работу. Останавливает меня коллега Барабанов. 
 - Вчера, - говорит, - перечитывал Кафку. А вы читали Кафку? 
 - К сожалению, нет, - говорю. 
 - Вы не читали Кафку? 
 - Признаться, не читал. 
 Целый день Барабанов косился на меня. А в обеденный перерыв заходит ко мне лаборантка Нинуля и спрашивает: 
 - Говорят, вы не читали Кафку. Это правда? Только откровенно. Все останется между нами. 
 - Не читал, - говорю. 
 Нинуля вздрогнула и пошла обедать с коллегой Барабановым... 
 Возвращаясь с работы, я повстречал геолога Тищенко. Тищенко был, по обыкновению, с некрасивой девушкой. 
 - В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка! - издали закричал он. 
 - Чудесно, - сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше. 
 - Ты куда? - обиженно спросил геолог. 
 - В Ханты-Мансийск, - говорю. Через минуту я был дома. В коридоре на меня обрушился сосед-дошкольник Рома. Рома обнял меня за ногу и сказал: 
 - А мы с бабуленькой Кафку читали! Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу. 
 - Тебе понравилось? - спросил я. 
 - Более или менее, - ответил Рома. 
 - Может, ты что-нибудь путаешь, старик? Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел: 
 - РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ! 
 - Ты умный мальчик, - сказал я ему, - но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье? Так я и сделал..." 
 - Браво! - сказала Фрида Штейн. Я заказал еще шампанского. 
 - Я знаю, - сказала Фрида, - что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе? 
 - При себе, - говорю, - у меня лишь те, которых еще нет. 
 - Браво! - сказала Фрида. 
 Я заказал еще шампанского... 
 Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону. 
 - Браво! - сказала Фрида Штейн. - Вы напились как свинья! 
 С тех пор она мне не звонила. 
 Дни тянулись серые и неразличимые, как воробьи за окнами. Как листья старых тополей в унылом нашем палисаднике. Сон, кефир, работа, произведения Золя. Я заболел и выздоровел. Приобрел телевизор в кредит. 
 Как-то раз около "Метрополя" я повстречал бывшего одноклассника Секина. 
 - Где ты работаешь? - спрашиваю. 
 - В одном НИИ. 
 - Деньги хорошие? 
 - Хорошие, - отвечает Секин, - но мало. 
 - Браво! - сказал я. 
 Мы поднялись в ресторан. Он заказал водки. 
 Выпили. 
 - Отчего ты грустный? - Секин коснулся моего рукава. 
 - У меня, - говорю, - комплекс неполноценности. 
 - Комплекс неполноценности у всех, - заверил Секин. 
 - И у тебя? 
 - И у меня в том числе. У меня комплекс твоей неполноценности. 
 - Браво! - сказал я. Он заказал еще водки. 
 - Как там наши? - спросил я. 
 - Многие померли, - ответил Секин, - например, Шура Глянец. Глянец пошел купаться и нырнул. Да так и не вынырнул. Хотя прошло уже более года. 
 - А Миша Ракитин? 
 - Заканчивает аспирантуру. 
 - А Боря Зотов? 
 - Следователь. 
 - Ривкович? 
 - Хирург. 
 - А Лева Баранов? Помнишь Леву Баранова? Спортсмена, тимуровца, победителя всех олимпиад? 
 - Баранов в тюрьме. Баранов спекулировал шарфами. Полгода назад встречаю его на Садовой. Выходит Лева из Апраксина двора и спрашивает: 
 "Объясни мне, Секин, где логика?! Покупаю болгарское одеяло за тридцать рэ. Делю его на восемь частей. Каждый шарф продаю за тридцать рэ. Так где же логика?!." 
 - Браво! - сказал я. 
 Он заказал еще водки... 
 Ночью я шел по улице, расталкивая дома. И вдруг очутился среди колонн Пушкинского театра. Любовники, бретеры, усачи прогуливались тут же. Они шуршали дакроновыми плащами, распространяя запах сигар. Неподалеку тускло поблескивали автомобили. 
 - Эй! - закричал я. - Кто вы?! Чем занимаетесь? Откуда у вас столько денег? Я тоже стремлюсь быть хозяином жизни! Научите меня! И познакомьте с Элиной Быстрицкой!.. 
 - Ты кто? - спросили они без вызова. 
 - Да так, всего лишь Егоров, окончил матмех... 
 - Федя, - представился один. 
 - Володя. 
 - Толик. 
 - Я - протезист, - улыбнулся Толик. - Гнилые зубы - вот моя сфера. 
 - А я - закройщик, - сказал Володя, - и не более того. Экономно выкраивать гульфик - чему еще я мог бы тебя научить?! 
 - А я, - подмигнул Федя, - работаю в комиссионном магазине. Понадобятся импортные шмотки - звони. 
 - А как же машины? - спросил я. 
 - Какие машины? 
 - Автомобили? "Волги", "Лады", "Жигули"? 
 - При чем тут автомобили? - спросил Володя. 
 - Разве это не ваши автомобили? 
 - К сожалению, нет, - ответил Толик. 
 - А чьи же? Чьи же? 
 - Пес их знает, - откликнулся Федя, - чужие. Они всегда здесь стоят. Эпоха такая. Двадцатый век... 
 Задыхаясь, я бежал к своему дому. Господи! Торговец, стоматолог и портной! И этим людям я завидовал всю жизнь! Но про автомобили они, конечно, соврали! Разумеется, соврали! А может быть, и нет!.. 
 Я взбежал по темной лестнице. Во мраке были скуповато рассыпаны зеленые кошачьи глаза. Пугая кошек, я рванулся к двери. Отворил ее французским ключом. На телефонном столике лежал продолговатый голубой конверт. 
 Какому-то Егорову, подумал я. Везет же человеку! Есть же такие счастливчики, баловни фортуны! О! Но ведь это я - Егоров! Я и есть! Я самый!.. 
 Я разорвал конверт и прочел: 
 "Вы нехороший, нехороший, нехороший, нехороший, нехороший! 
 Фрида Штейн.Р. S. Перечитайте Гюнтера де Бройна, и вы разгадаете мое 
 сердце. 
 Ф. Штейн.Р. Р. S. Кто-то забыл у меня в подъезде сатиновые 
 нарукавники. 
 Ф. Ш."Что все это значит?! - думал я. Торговец, стоматолог и портной! Какой-то нехороший Егоров! Какие-то сатиновые нарукавники! Но ведь это я Егоров! Мои нарукавники! Я нехороший!.. А при чем здесь Лев Толстой? Что еще за Лев Толстой?! Ах да, мне же нужно перечитать Льва Толстого! И еще 
 Гюнтера де Бройна! Вот с завтрашнего дня и начну...