Юрий Кузовков Мировая история коррупции Том II Москва 2010 г. УДК 930.85 ББК 63 К89 Ю.В.Кузовков. Мировая история коррупции. в 2 томах. - М.: Издательство Анима-Пресс, 2010. – Т. 2. – 488 с. Книга к.э.н. Ю.В.Кузовкова посвящена феномену крупной коррупции в истории государств и цивилизаций, а также в современном мире. В ней рассматриваются примеры государств, пораженных крупной коррупцией, начиная с глубокой древности и заканчивая сегодняшним днем, анализируются причины их гибели или, наоборот, последующего расцвета. Работа построена на анализе около 1000 книг и трудов в области общей, социальной, экономической и демографической истории; в книге содержится квинтэссенция (выжимка) из этих трудов по рассматриваемой теме, изложенная языком, доступным для широкого читателя – в чем и состоит, по определению самого автора, применяемый им метод – метод исторического синтеза. По мнению автора, изучение мировой истории коррупции позволило сформулировать новую историческую концепцию развития человечества (взамен утратившей свою актуальность концепции Маркса), которая излагается в конце книги. Предлагаемая вашему вниманию книга является второй книгой трилогии автора «Неизвестная история» (первая книга: «Глобализация и спираль истории», третья книга: «История коррупции в России»). Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей и острыми проблемами современности, а также историкам и экономистам. ISBN 978-5-86093-295-2 ISBN 978-5-86093-294-4 (т. I) © Кузовков Ю.В., 2010 © Издательство Анима-Пресс, 2010 Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Лев Толстой. Война и мир Раздел 5. Коррупция в эпоху промышленного капитализма (XIX в. – середина XX в.) Глава XIV. Формирование мировой олигархии в XIX веке Как было показано в главе XI, мировая олигархия возникла в Западной Европе в XVI в., и ее главной силой была империя Габсбургов, поддержанная папством, иезуитами и могущественными магнатами. Но ее планам по установлению господства над миром не суждено было сбыться. После поражения в Тридцатилетней войне в 1648 г. и дальнейшего экономического и политического ослабления империи Габсбургов мировая олигархия лишилась центра силы и фактически перестала существовать, распавшись на множество независимых друг от друга частей. Однако это вовсе не означало, что попытки создать мировую олигархию, то есть олигархию, претендующую на мировое господство, на этом прекратились. Наоборот, эти попытки с того момента стали еще настойчивей, и они не прекращаются вплоть до настоящего времени. Так, вскоре после окончания Тридцатилетней войны иезуиты решили перенести свою главную штаб-квартиру из Испании во Францию. Как пишет Т.Гризингер, «по мере угасания величия Габсбургов, у иезуитов блеснула новая мысль. Идею христианской всемирной монархии не мог осуществить дом Габсбургов, и эта роль – так решили они теперь – скорее всего, должна принадлежать Франции, почему они немедля покинули знамена Австрии и Испании, чтобы душой и телом предаться христианнейшему королю Людовику XIV. … Договор был заключен обеими сторонами. С этих пор он был под полным влиянием иезуитов…» ([28] с.462). И это решение французского короля не было случайным. Именно Людовик XIV (1643-1715 гг.), как правитель крупнейшей страны Европы, заявил в ту эпоху свои претензии на мировое господство. Ему удалось существенно расширить территорию Франции за счет соседних государств, и его амбиции простирались намного дальше – вплоть до завоевания Голландии и установления контроля над рядом германских государств, Англией и Испанской империей. Для достижения этих целей он не останавливался ни перед чем, начиная от широкомасштабных захватнических войн и кончая подкупом суверенных монархов, таких как английский король Карл II Стюарт (см. главу XII). Но после победы Английской революции в конце XVII века против Франции сформировалась мощная коалиция, включавшая Англию, Голландию, Испанию, Австрию, Швецию, Данию и ряд других стран. Этой коалиции в ходе длительных кровопролитных войн удалось воспрепятствовать захватническим планам Людовика XIV . Наполеон Бонапарт в 1805-1812 гг. был намного ближе, чем Людовик XIV, к созданию некоего подобия Римской империи на территории Европы, Азии и Африки. Армии Наполеона дошли до Москвы, до этого покорили почти всю Европу, Египет, он планировал покорение Англии и даже Индии, с объединением народов этих стран под властью французского императора. Но империя неизбежно ведет к господству олигархии, что мы видели на целом ряде примеров: Римская империя, Византия, империя Габсбургов, Речь Посполитая и т.д. Это происходит в силу, прежде всего, двух причин. Во-первых, в империи нет одной доминирующей нации, она состоит из множества разных народов, поэтому там не может сформироваться единая национальная элита, противостоящая олигархии. Во-вторых, создание империи всегда ведет к глобализации, развитие которой внутри империи уже не сковывается национальными границами и таможнями – а глобализация всегда способствует росту силы и богатства олигархии и обнищанию населения. Поэтому если бы планам Наполеона удалось осуществиться, то Европу ждало бы незавидное будущее, скорее всего, она повторила бы, в конечном счете, судьбу Римской империи. Однако история на этот раз сложилась по-другому, и империя Наполеона рассыпалась уже через несколько лет после ее создания. Казалось бы, на этом в истории мировой олигархии можно было поставить точку. Однако по-настоящему эта история в этот момент только началась. И главный импульс развитию мировой олигархии пришел из Англии – той страны, которая до этого играла важную, если не ключевую, роль в противостоянии этой тенденции. 14.1. Дракон повержен, да здравствует дракон Как пишет К.Хилл, Славная революция 1688 г. символизировала окончание «героического века» в истории Англии, века гражданских войн, революций и социальных бурь ([212] p.173). Саму эту революцию облегчила одиозная политика Якова II Стюарта (1685-1688 гг.), которая сплотила разные части английской нации в их недовольстве королем, а также в намерении свергнуть династию Стюартов и окончательно преобразовать королевскую власть в конституционную монархию. По словам Л.Стоуна, очевидной причиной событий 1688 г. была «глупость, бестактность, нетерпение и непримиримость Якова II» ([303] p.63), который продолжал насаждать в стране деспотию и коррупцию, но уже более явно, чем Карл II, почему и сделался ненавистен почти всей нации. Таким образом, многие английские историки видят в событиях 1688 г. некую счастливую случайность. Тем не менее, какими бы на первый взгляд случайными обстоятельствами ни была вызвана Славная революция, она явилась продолжением тех процессов и той классовой борьбы, которые происходили в Англии в течение всего XVII века. Как указывалось выше, в течение всей эпохи Стюартов (1603-1688 гг.) не прекращались гражданские войны и восстания населения. Даже в 1688-1689 гг. произошла серия народных восстаний, сопровождавшихся погромами богачей в Лондоне, Норвиче и ряде других городов, что ускорило бегство Якова II и Славную революцию ([212] p.113). В свою очередь, свержение одиозного Якова II и воцарение справедливого Вильгельма III (1689-1702 гг.) обеспечило приход к власти партии вигов – народной партии, продолжавшей дело пуритан, а это дало возможность осуществить те экономические и демократические преобразования, которые способствовали улучшению ситуации в стране (см. конец главы XII). Разумеется, эти преобразования не привели к немедленному изменению ситуации. Благосостояние народа хотя и росло в течение XVIII в., но не слишком быстро, и социальные различия продолжали оставаться очень сильными. Тем не менее, например, средняя реальная заработная плата английских плотников уже к 1721-1745 гг. выросла на 35% по сравнению с серединой XVII в. ([309] p.80) Но, возможно, более важными результатами проведенной экономической реформы, чем некоторый рост уровня заработной платы, стало снижение безработицы и сглаживание региональных диспропорций в экономическом развитии Англии. А ведь именно они были факторами, усугублявшими социальную напряженность в XVII в. Теперь же, как отмечает Ч.Уилсон, промышленность начала быстро развиваться и на прежде отсталом севере Англии, где ранее была очень низкая зарплата и где она теперь подтягивалась к уровню богатого юга страны ([314] p.344). Как указывает английский экономический историк Л.Шварц, безработица в Англии не просто исчезла к концу XVIII в. – началу XIX в., но ощущался острый дефицит рабочей силы: для того, чтобы набрать милицию Лондона, добровольцам сразу выплачивали 8-месячную среднюю зарплату рабочего (21 фунт) и все равно не могли найти достаточное число желающих; значительную часть среди представителей рабочих и ремесленных профессий составляли женщины и даже подростки, поскольку мужчин не хватало ([293] pp.100, 226). И это при той исключительно высокой рождаемости и молодом составе населения, какие были тогда в Англии! Основная причина такой высокой занятости среди мужчин и женщин состояла в быстром экономическом росте на фоне отсутствия спадов и кризисов. Наверное, ни одна страна в истории до этого не имела такого быстрого экономического роста, как Англия в конце XVIII в. – начале XIX в. Даже огораживания стали меньшим злом, чем они были ранее, поскольку после приобретения земель помещик не устраивал там пастбища для овец, которые «пожирали людей», а старался организовать интенсивное растениеводство и животноводство, требовавшее рабочих рук. Соответственно, жители деревень после огораживаний не шли бродяжничать, как это было ранее, а, как отмечает К.Хилл, во многих случаях оставались на месте и находили работу у себя в деревне ([212] p.223). Все эти изменения стали проявлением того экономического «бума XVIII века», пришедшего на смену «упадку XVII века», о которых пишут историки. И они произошли не потому, что в XVIII веке вдруг по мановению волшебной палочки произошло чудо, которое до этого все никак не происходило, а потому что был создан экономический механизм, препятствовавший развитию спекуляции, коррупции и деградации в экономике и способствовавший, наоборот, развитию производства. И этот механизм, который был создан не только в Англии, но и в большинстве германских и скандинавских государств и который получил название «меркантилизм» (протекционизм), медленно и постепенно вызывал улучшения в экономической и социальной жизни общества, получившие впоследствии название «Промышленная революция». А там, где этот механизм не был создан, например, в Голландии, придерживавшейся либеральных принципов свободы торговли, там и в XVIII веке продолжался экономический упадок и социальный кризис, что подробно описано экономическими историками ([310] pp.60, 63-64; [184] p.245) . Так же медленно и постепенно менялось и состояние нравов английского общества, сильно ухудшившихся за период правления Стюартов. Как пишет Д.Грин, «большинство выдающихся политиков эпохи [конца XVII] … вели грубый и безнравственный образ жизни… Целомудрие и верность брачному контракту осмеивались как вещи старомодные. … На другом конце общественной лестницы стояли массы бедняков, отличавшиеся такими невежеством и грубостью, какие трудно себе представить…» ([29] 2, с.411). Но в этот период в Англии возникли новые движения, которые по существу являлись продолжением пуританства и которые, как и пуританство, стремились к исправлению пошатнувшихся нравов и укреплению христианских добродетелей как в бизнесе, так и в повседневной жизни. Последователям самого крупного из этих движений в XVIII веке дали насмешливое прозвище - «методисты» (за проповедь методически-регулярной жизни), но, как отмечает Д.Грин, со временем это движение приобрело такую силу и популярность, что в XIX веке в Англии и Америке охватывало миллионы людей ([29] 2, с.416). В итоге, пишет историк, «во всем народе появился новый нравственный подъем, нередко представлявшийся суровым и педантичным, но оказавший благодетельное влияние на общество; под его влиянием исчезло беспутство, со времени Реставрации позорившее высшие классы, и безнравственность, наводнявшая литературу. Еще более важным следствием религиозного возрождения явилось… упорное стремление ослабить преступность, невежество, физические страдания и общественную приниженность преступников и бедняков» ([29] 2, с.416-417). Видимым результатом этих общественных движений явилось появление многочисленных благотворительных обществ, обществ помощи бедным, исправления нравов, возник общественный контроль за состоянием больниц, школ и тюрем, появились общества защиты интересов потребителей и много других институтов, характерных для современного гражданского общества. На этом фоне необыкновенно выросла средняя рождаемость, которая во второй половине XVIII в. составляла более 5 детей на одну женщину (см. график 1 в конце предыдущей главы) и которая, безусловно, являлась отражением экономического, социального и нравственного благополучия, достигнутого английской нацией. Иностранцы с удивлением писали об Англии той эпохи. Монтескье, посетивший ее в 1739 году, писал: «Я тут оказался в стране, совершенно не похожей на всю Европу». Французский историк и мыслитель А.Токвиль, живший в начале XIX века, писал, что еще более удивительным достижением Англии XVIII века, чем свобода, гласность и суд присяжных, стало уничтожение неравенства: «Англия стала единственной страной, где не просто перекроили, а по-настоящему уничтожили кастовую систему. Дворяне и простолюдины здесь занимались одними и теми же делами, выбирали одни и те же профессии и, что еще более показательно, заключали между собой браки» ([109] с.80). Но все эти положительные сдвиги происходили на фоне жесткого противостояния двух элит – национальной элиты, представленной на рубеже XVII-XVIII вв. партией вигов, и олигархии (представленной партией тори), которая была повержена и потрепана в ходе революции, но отнюдь не уничтожена. Как пишет Л.Стоун, «глубокий разрыв между Вигами и Тори после 1701 г. был достаточно очевиден современникам, равно как и историкам, жившим в более позднее время. ... Не может быть никакого сомнения в том, что ведущие деятели в партиях Вигов и Тори не обедали и не выпивали вместе, и очень часто они не разговаривали друг с другом…» ([303] pp.75-76). Как писал в ту эпоху Даниель Дефо (годы жизни: 1660-1731), «Тори – это тот, кто грабит свою страну, преследует людей за религиозные убеждения, учиняет кровавые преступления и беззакония, предает свободу, это тот, кто готов выдать свою нацию папству и деспотии, под личиной пассивного послушания и отказа от сопротивления» ([303] p.76). Как видим, знаменитый английский писатель верно охарактеризовал те качества олигархии, которые мы уже много раз видели в истории и которые из века в век оставались практически неизменными: жадность, низкие моральные принципы и лицемерие. Однако уже к середине XVIII века эти резкие различия между двумя ведущими английскими партиями: тори и вигами, - исчезли, а их противостояние прекратилось; исчезли и их идеологические расхождения, что с удивлением и недоумением констатирует Л.Стоун ([303] pp.81-82). В чем причина этого феномена? По-видимому, основная причина состоит в том, что те экономические и социальные реформы, которые были осуществлены после 1688 г., к середине XVIII века дали первые плоды, выросли доходы нижних и средних слоев населения, уменьшилась безработица, и кризис коррупции в Англии был в целом успешно преодолен. Это, в свою очередь, сильно ослабило тот классовый антагонизм, который мы наблюдали в английском обществе в течение всего XVII века. Другая причина, возможно, не менее важная, чем первая, состоит в особенностях общественного и вообще человеческого сознания, которое стремится сохранить в памяти только приятные воспоминания о прошлом и поскорее забыть все неприятное, особенно когда на смену одному поколению приходит другое. Поколение Даниеля Дефо прекрасно понимало, в какую пропасть могло завести Англию правление Стюартов и поддерживавшей их олигархии, и воспринимало тори как своих злейших врагов, продолжая их ненавидеть еще спустя десятилетия после революции . Как писал Д.Грин, в течение 30 лет после свержения Стюартов «все виги как один человек стояли за начала революции 1688 года и подчинялись великим деятелям, проводившим их на деле» ([29] 2, с.392). Но новому поколению взгляды отцов должны были казаться уже устаревшими и смешными. О какой угрозе со стороны папства можно было еще думать в середине XVIII века (о которой незадолго до этого писал Дефо), когда папство уже давно к тому времени рассталось с мечтой о мировом господстве, а власть католической религии над умами людей с ростом просвещения неуклонно уменьшалась? И когда даже орден иезуитов под давлением общественности был уничтожен самим папой в 1773 г.? А то, что олигархия очень быстро приспосабливается к меняющейся обстановке и меняет направления своего главного удара, это не было достаточно известно даже отцам, не говоря об их детях, не прошедших школы Английской революции. Такими новыми направлениями главного удара со стороны сил коррупции в Англии в XVIII веке стали парламентская демократия и внешняя политика Англии. И это были менее заметные внешне, но, в конечном счете, более разрушительные удары, чем те, что предпринимались в течение XVII века. Действительно, зачем надо было бороться против парламента, как это делали «глупые» Карл I и Яков II, за что и были свергнуты, если можно было замечательным образом разлагать этот парламент изнутри, а то и вовсе купить его с потрохами. Хорошо известно, что купля-продажа мест в парламенте, включая Палату общин, в течение XVIII в. становилась в Англии все более распространенным явлением, и на места в нижней палате даже установилась устойчивая такса, которая, по данным К.Хилла, составляла 1500 фунтов в начале столетия и 5000 фунтов в его конце ([212] p.177; [29] т. 2, с.454). Вы спросите - как это могло сочетаться с демократической процедурой выборов в парламент? Этому способствовало несовершенство избирательного закона: много депутатов выбиралось от так называемых «гнилых местечек», где не существовало такого понятия как демократия. Кроме того, этому способствовал тот факт, что избирательного права в то время были лишены нижние слои английского общества. Ну, и наконец, уже тогда в Англии начали использоваться специальные («грязные») политические технологии, о которых хорошо известно сегодня во всех странах, где функционирует система широких выборов в органы власти. Поскольку места в английском парламенте, а следовательно, и в правительстве, формируемом парламентом, стали объектом купли-продажи, то парламентарии и чиновники, подобно тому как мы это видели во Франции при «старом режиме», начали стремиться к тому, чтобы окупить произведенные ими затраты на покупку мест во властных структурах. Поэтому мы видим все более частые примеры того, как за деньги покупаются голоса парламентариев или протекция со стороны членов правительства. Так, в 1711 г. была основана Южноокеанская компания, получившая право вести внешнюю торговлю с Латинской Америкой, а позднее – право на операции с государственным долгом Англии, и обещавшая своим акционерам баснословные прибыли. Эти обещания были подкреплены заявлениями членов правительства и парламентариев, создавших компании исключительно привлекательный имидж. В итоге все население бросилось покупать ее акции, что вызвало настоящий ажиотаж, достигший пика в 1720 г., когда курс акций за первые 8 месяцев года вырос более чем в 8 раз. Однако уже в сентябре 1720 г. произошло банкротство компании, вкладчики потеряли свои деньги, а расследование выявило страшную коррупцию. Оказалось, что многие члены правительства и парламента были подкуплены компанией для прикрытия ее махинаций; на выплаты взяток ею была израсходована баснословная сумма – 1,5 миллиона фунтов, а вся затея с созданием Южноокеанской компании и ее последующими операциями выглядела как афера, специально придуманная для того, чтобы выкачать побольше денег из доверчивого населения. По итогам расследования некоторые из членов правительства были посажены в тюрьму, но это не помогло акционерам вернуть потерянные деньги ([212] pp.176, 186; [29] 2, с.399). Вследствие распространения практики покупки мест в Палате общин английский парламент в течение XVIII в. все менее отражал интересы и мнения народа. Поэтому уже в 1720-х годах мы видим первые попытки со стороны парламента уничтожить завоевания Английской революции. Так, в 1726 г. были запрещены профессиональные и иные союзы рабочих, то есть началось наступление на их интересы. А двумя годами ранее, в 1724 г. был принят закон, по которому, как указывает К.Хилл, 3000 мелких независимых компаний и индивидуальных предпринимателей были лишены права самостоятельно вести бизнес – то есть того самого права свободы предпринимательства, которое было одним из основных требований в ходе Английской революции. С этого момента, отмечает английский историк, партия вигов перестала быть партией, противостоявшей олигархии ([212] p.179). Тем не менее, этот олигархический закон был отменен в 1746 г., после перестановок в правительстве и парламенте, по-видимому, ввиду осознания обществом его пагубности ([212] p.179) . Кроме того, мы еще не раз видим в течение XVIII в., как отдельные яркие личности, поддерживаемые основной массой населения, на волне критики правительства и народного возмущения, добивались прогрессивных перемен, несмотря на противодействие со стороны парламента и даже короля. Одним из таких примеров может служить деятельность Уильяма Питта, который с 1746 г. по 1755 г. занимал одно из высших мест в правительстве, потом из-за своей честности и принципиальности был отправлен в отставку, но под давлением широких слоев населения и бизнеса в 1757 г. был возвращен в правительство и стал его главой ([212] p.180). Как писал Д.Грин, «со времен реставрации он [Питт] был первым политическим деятелем, представлявшим пример чистого патриотизма… Его настоящая сила заключалась не в парламенте, а во всем народе» ([29] 2, с.432-433). Другим примером может служить Джон Уилкс, который резко критиковал парламент в 1760-е годы и поднял такую волну критики и недовольства, что она заставила парламент согласиться на введение практики открытой публикации текстов парламентских дебатов, чему парламент до этого упорно сопротивлялся ([212] p.180). Но все эти всплески демократии не могли противостоять медленному и постепенному наступлению сил коррупции. В правление Георга III (1760-1820 гг.) парламентская коррупция приняла невиданные до того размеры. Как указывает Д.Грин, в казначействе было открыто особое отделение для подкупа депутатов парламента, и на подкуп при голосовании (из казны) тратилось до 25 000 фунтов в день. Сам король активно участвовал в этой пирамиде коррупции. Как пишет историк, «день за днем Георг III сам рассматривал списки голосовавших в обеих Палатах и распределял награды и наказания сообразно тому, как голосовали члены, - согласно его воле или нет. “Друзьям короля” доставались повышения в гражданской службе… давались чины в армии» ([29] 2, с.454). Все более становилось очевидным, что парламент и другие властные структуры не отражают интересов народа, о чем открыто говорили и писали. Так, Юниус в 1771 г. писал о «проституирующей палате общин» ([281] pp.323-324). А в 1769 г. сам мэр Лондона и его именитые граждане ходатайствовали перед королем о роспуске парламента, и в подготовленной по этому поводу петиции Лондона и Вестминстера говорилось: «Бывает время, когда становится ясным, что люди перестают быть представителями народа. Такое время наступило теперь. Палата общин не представляет народа» ([29] 2, с.466). Таким образом, уже спустя 80 лет после Славной революции, или даже еще раньше, власть опять оказалась в руках олигархии. Но в стране действовала свобода печати, информация о решениях парламента и правительства быстро распространялась в обществе, вызывая ответную реакцию. Кроме того, благодаря длительной работе пуритан, вигов, методистов и других общественных движений в стране была сформирована определенная система взглядов и нравственных ценностей, а также другие атрибуты гражданского общества. Поэтому олигархия еще очень долго, до начала XIX века, не решалась идти в открытое наступление и готовилась к тому, как ей одолеть демократию и сложившуюся систему взглядов и ценностей английского общества. Помимо проникновения в парламент и подкупа парламента и правительства, другим направлением главного удара олигархии стала внешняя политика страны. Если Стюарты намеревались подчинить Англию другим государствам (Яков I и Карл I - Испании, а Карл II – Франции, см. главу XII), то новая элита Англии в XVIII веке с возмущением отвергла бы любые подобные идеи. Но вместо того, чтобы удовлетвориться тем, что никто более не хочет затащить ее под чью-либо власть, и строить на равных отношения с другими нациями и народами, она прониклась идеей национального величия. Вы спросите – чем плоха эта идея? Она плоха, потому что идея величия – это тщеславие, а тщеславие с точки зрения христианства является одним из самых страшных грехов. И если христианское учение для Вас не является авторитетом, то можно обратиться к классикам мировой философии и морали. Как писал Лев Толстой, «когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является… спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик. … И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости» ([110] IV/3, XVIII). Эта идея национального величия, воспринятая английской элитой, была сразу же использована олигархией для того, чтобы внушить и этой элите, и всей английской нации идею о необходимости господства Англии над другими странами и народами. И в течение XVIII века мы видим, как Англия все больше втягивается и в колониальные захваты чужих территорий, и в войны с соседними европейскими государствами за передел сфер влияния и господства. Единственный период, когда мы еще не видим ни таких захватов, ни таких войн – это все те же первые 30-50 лет после свержения Стюартов, когда страной правили победившие в революции виги. За все это время Англия вела лишь одну серьезную войну - против агрессивной политики французского короля Людовика XIV в составе Великой коалиции европейских народов, войну с благородными целями. А после ее окончания английское правительство в течение долгого времени воздерживалось от участия в любом военном конфликте, и глава правительства Уолпол ставил это себе в заслугу, утверждая, что «самое гибельное состояние для нашей страны – война» ([29] 2, с.400). Но как только умами овладела идея национального величия, политика сразу изменилась. Этому способствовал и рост жадности английской правящей верхушки, которая разжигалась от сознания того, как много в мире есть богатств, которые ей еще не принадлежат. Собственно говоря, поскольку обе эти тенденции – величие и жадность – в Англии развивались параллельно, то первая, очевидно, и была придумана для того, чтобы скрыть вторую, точно так, как об этом пишет Лев Толстой. В 1744-1761 гг. Англия втянулась в серию войн за овладение Индией, которые она вела одновременно и против своего конкурента - Франции, и против непокорных индийских князей. В итоге Индия постепенно теряла свою независимость и в начале XIX в. окончательно превратилась в колонию Англии. Все это сопровождалось неслыханным ограблением страны, вывозом из нее огромного количества драгоценных камней и других богатств, о чем сами английские историки отзываются не иначе как о «грабеже Индии» ([212] p.177). По оценкам, только расхищение в 1757-1765 гг. государственной казны Бенгалии, одного из индийских государств, покоренных Англией, принесло англичанам более 5 миллионов фунтов ([19] 14, с.307). И за этим последовали почти два столетия жестокой колониальной эксплуатации Индии. Долгое время английская правящая верхушка завидовала голландской, которая захватила португальские колонии в Западной Африке и развивала работорговлю – самый прибыльный в то время вид торговли. Цены африканских рабов в американских колониях были в 5 раз выше, чем на западном побережье Африки, поэтому одна лишь их перевозка через океан приносила работорговцу до 300-400% прибыли за одну поездку. Правда, при перевозке в антисанитарных условиях погибало порядка 20% негров, но это мало кого волновало. Во второй половине XVII в. – первой половине XVIII в. английские частные компании пытались перехватить у голландцев первенство в работорговле, но безуспешно. И тогда к этому подключилось все английское государство. В 1758 г. Англия, воспользовавшись начавшейся войной с Францией, захватила две французские колонии в Западной Африке – Сенегал и Горею, которые стала использовать как основные базы для работорговли ([212] pp.185-186); позднее в Африке захватывались все новые и новые территории, превращаемые в британские колонии. Завоеванием Индии и французских колоний в Западной Африке в середине XVIII в. было положено начало тому, что в дальнейшем будут называть Британской колониальной империей. Одновременно с идеей национального величия англичанам внушили, что они – выше всех других наций и поэтому имеют полное право эксплуатировать жителей колоний и относиться к ним как ко второму сорту, унижать или просто истреблять без всякого сострадания. Примеров подобного поведения англичан в колониях имеется такое множество, что только перечисление этих примеров может составить отдельную книгу. Например, в результате ограбления индийцев английскими откупщиками – сборщиками налогов, сопровождавшегося массовым террором и голодомором, только в течение 1769-1770 гг. погибло около 3 миллионов человек или 1/3 населения Бенгалии ([19] 14, с.310; [221]). Даже английский историк К.Хилл сравнивает англичан, орудовавших в Индии в ту эпоху, с испанскими конкистадорами, грабившими и убивавшими ацтеков и инков в Америке ([212] p.193). Когда эти факты стали известны лидеру оппозиции Джон Уилксу и его сторонникам, то они стали требовать наказания виновных в этих злодеяниях. Но Палата общин, расследовавшая по их требованию дело Роберта Клайва, английского правителя Бенгалии, лишь немного его пожурила и приняла постановление о том, что он «оказал своей Родине великие и достопамятные услуги» ([29] 2, с.477). Отношение как ко второму сорту появилось у англичан не только к представителям другой расы или национальности, но и к своим собственным собратьям - англичанам, уехавшим жить в Америку, которых теперь стали считать не настоящими англичанами, а «жителями колоний». Как пишет американский историк Л.Лэнгли, в 1740-х годах Великобритания начала колониальную войну против Испании, пытаясь захватить ее острова и морские базы в Центральной Америке. В этой кровопролитной войне участвовало много американских британцев, из которых до 90% погибло. И те из них, что выжили, вернулись с горькими воспоминаниями о той дискриминации, которой они подверглись со стороны британских офицеров. Они оказались на положении рабов и должны были выполнять самую черную работу или служить «пушечным мясом», в отличие от тех британских солдат, которые приехали не из колонии, а из метрополии, и находились ввиду этого в привилегированном положении ([230] p.14). Такое отношение к английским колониям и их жителям насаждалось не только в британской армии, но и в экономической жизни, затрагивавшей интересы массы населения. Во всех колониях, начиная от Индии и кончая Америкой и Ирландией, были запрещены почти все промышленные и ремесленные производства, при этом даже традиционные производства намеренно уничтожались. Так было уничтожено англичанами, например, производство шерстяной одежды в Ирландии и производство различных видов текстиля в Индии, теперь там продавалась лишь одежда, произведенная в Англии ([212] p.131). Что касается американских колоний, то им запретили не только создавать любое промышленное производство, но также, например, экспортировать шляпы ручной работы и добывать свой уголь (заставляя его ввозить из Англии), - из опасений, что с началом добычи угля в Америке появится своя металлургия ([310] p.265; [212] p.192). Всем британским колониям отводилась роль исключительно поставщиков сырья для Англии или рабов для плантаций. А чем будет заниматься остальное «лишнее» население, которое не годилось для работы на плантациях или в рудниках, никого не волновало: главное, чтобы перед тем, как сдохнуть, оно не буйствовало и не нападало на «добропорядочных британских граждан», собиравших колониальные налоги или торговавших с колониями и богатевших за их счет. Так, например, писатель Джонатан Свифт, не последний представитель английской элиты, во время голода в Ирландии в середине XVIII века предложил ирландцам поедать своих собственных детей, чтобы решить и проблему голода, и заодно проблему лишнего населения ([212] p.232). Разумеется, такое отношение к колониям вызывало обратную реакцию. Провозглашение независимости Америки, война американцев против британской колониальной армии и отделение США от Великобритании в течение 1776-1782 гг. – во многом следствие высокомерной британской политики и снобистского отношения англичан к другим нациям, появившихся в течение XVIII века. Но этот тревожный сигнал никем в Англии не был воспринят – в XIX веке английское высокомерие и мания величия станут еще бoльшими, чем во время войны за независимость Америки. И современная политика двойных стандартов, характерная для нынешней Великобритании, во многом является отголоском той колониальной эпохи: одни законы, справедливые и разумные, применимы к англичанам, живущим в Англии, и совсем другие законы и правила – ко всем остальным жителям планеты. Как сказал английский историк С.Шама в 2004 году в одной из телепередач, посвященных английской истории, «правильная» британская империя, империя свободы, рожденная Английской революцией, умерла вместе с Уильямом Питтом (1708-1778 гг.) – последним британским политиком той эпохи, искренно отстаивавшим идеи свободы. А на смену ей пришла «неправильная» британская империя, основанная на подавлении свободы и угнетении народов и наций по всему миру [294]. До сих пор ряд историков считает, что ограбление колоний помогло индустриализации Англии, росту ее богатства и, следовательно, улучшило жизнь простых англичан. По-видимому, этот же аргумент приводили и тогда, когда насаждали среди англичан двойные стандарты: вы станете богаче, ваша жизнь станет легче и приятней, когда на вас будут работать рабы в колониях, они будут кормить вас, а не собственных индийских или негритянских лодырей и бездельников. Но исследования экономических историков показали, что это не так: масса простых англичан не получила от этого практически ничего, кроме тягот колониальных войн и дальних морских экспедиций. В результате ограбления колоний обогатились лишь некоторые представители английской верхушки. И как указывает К.Хилл, их колониальные доходы были в основном потрачены на роскошную жизнь, почти ничего из этих доходов не было инвестировано в английскую промышленность ([212] p.200). На это же указывает, например, экономический историк Ж.Бержье применительно в целом к европейской индустриализации. Целый ряд исследований по разным странам Европы, пишет он, единодушно опроверг тезис Маркса о первоначальном накоплении: в действительности, вопреки Марксу, прибыли от торговли и от ограбления колоний сыграли очень малую роль в европейской индустриализации. Она была осуществлена почти исключительно силами малых и средних предпринимателей, начинавших свой бизнес практически с нуля и не имевших в начале своего пути почти никакого капитала ([191] pp.412-413). Сомнительно и то, что ограбление и эксплуатация колоний привели к росту богатства английского государства. Львиная часть денег от ограбления колоний оседала в руках тех, кто непосредственно занимался грабежом, в государственную казну поступала лишь малая часть. Зато государству приходилось нести огромные расходы по управлению колониями и ведению колониальных войн. В частности, как указывает И.Валлерстайн, после аннексии Индии торговля с ней перестала приносить прибыль Великобритании, так как вся прибыль уходила на содержание колониальной администрации ([311] p.183). Вдобавок Великобритании в течение многих десятилетий пришлось вести нескончаемые колониальные войны – как с другими европейскими государствами, так и с местными правителями и повстанцами в колониях. Они требовали огромных денег – на вооружение и обмундирование, на строительство и пополнение военного флота, на содержание войск и т.д. В результате государство не только не получало прибылей от колоний, но тратило на их завоевание и удержание огромные средства и силы. Например, расходы Великобритании по ведению Семилетней войны (1756-1763 гг.), которая ею велась в основном на территории Америки и Индии (и имела цель вытеснить оттуда Францию), в два раза превышали совокупные доходы государственного бюджета страны [294], что привело к резкому увеличению государственного долга. С начала колониальной экспансии в середине XVIII в. в течение многих десятилетий британский государственный долг непрерывно рос и к началу XIX в. вырос многократно. Конечно, росту государственного долга в начале XIX в. способствовали и большие расходы по ведению войны с Наполеоном в Европе. Но одновременно с наполеоновскими войнами велась еще целая серия колониальных войн. Так, с 1798 г. по 1818 г. Великобритания вела почти непрерывные войны с правителями различных индийских государств и с поддерживавшими их французскими войсками, в ходе которых ею была покорена почти вся территория Индии. А в 1812-1814 гг. шла изнурительная война с США на суше и на море из-за территориальных споров по поводу Канады, которая была английской колонией. Поэтому не удивительно, что после окончания этих войн государство оказалось на грани банкротства – более половины доходов госбюджета страны после 1815 г. уходило лишь на уплату процентов по государственному долгу [305]. Это явилось, по-видимому, основной причиной серьезных экономических проблем, возникших у Великобритании после 1815 года. Таким образом, ни государство, ни масса простых англичан от начавшейся в середине XVIII в. колониальной экспансии в материальном отношении не выиграли ничего. И этот факт был признан английским обществом и рядом политических деятелей Англии в XIX веке, выступавших за отказ от колоний, в том числе по причине огромного бремени для государства и общества ([291] pp.3-4). Но главная проблема для Англии, связанная с колониальной экспансией, состояла не в том, что расходы государства росли быстрее доходов и сводили на нет все результаты колониальной политики. Главная проблема состояла в том, что английская правящая верхушка очень быстро в течение XVIII в. перерождалась в олигархию, так как она интенсивно пополнялась богачами, разбогатевшими на колониальных грабежах. Для этой колониальной олигархии в XVIII веке придумали новое название – «набобы», и она очень быстро проникала на самый верх английского общества. Как пишет К.Хилл, английские колониальные набобы сначала посредством пиратства и грабежа сколачивали состояния, а потом возвращались в Англию и становились уважаемыми членами общества, что неизбежно приводило к деградации морали этого общества ([212] p.185). Кроме того, как уже было сказано, колониальная экспансия сильно способствовала распространению и утверждению в английском высшем обществе идеи собственного величия и осознания им собственной исключительности. И постепенно эта моральная деградация английской правящей верхушки достигла такой степени, а ее богатство и власть так возросли, что в один не самый прекрасный день она решила, что ни гласность, ни гражданское общество в Англии уже не могут служить препятствием для полного захвата власти. И пошла в наступление на английскую нацию, пребывавшую в сознании собственной исключительности и в наивной уверенности, что ее всегда будут защищать и холить, а притеснения и унижения будут всегда доставаться другим нациям. 14.2. «Крестовый поход» за свободную торговлю и против английского народа в XIX веке Как было показано в предыдущей главе, экономический либерализм, как научная теория и как руководство к действию, был детищем французской олигархии, или, если быть точным, французской высшей аристократии времен «старого режима». И мотивы столь горячего его одобрения и щедрого спонсорства со стороны аристократии также выше были выяснены – хотелось побольше денег, как и английским набобам в Индии, но, правда, путем ограбления не индийцев, что к тому времени стало невозможным , а собственных французов. Французскому народу, правда, это (почему-то) не понравилось, и он устроил своей правящей верхушке кровопускание в виде Французской революции. Однако идеи экономического либерализма во Франции на этом не умерли, а были реанимированы вновь и вновь несколькими поколениями французских революционеров, стремившихся к быстрому обогащению. Потому что, как указывал гуру современной экономической истории И.Валлерстайн, свободная торговля хороша тем, что она служит «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов» ([309] p.213), и, следовательно, всегда может угодить тем «революционерам», которые жаждут быстрого обогащения. По сравнению с мощной плеядой французских либеральных экономистов, большей частью аристократов, включавшей Франсуа Кенэ, маркиза де Мирабо, Пьера дю Пон де Немур, Тюрго, Мерсье де ла Ривьер, аббата Николя Бодо, аббата Рубо и других, участие в этом движении англичан в XVIII веке выглядит более чем скромным. Да и оба британских либеральных экономиста XVIII века: Дэвид Юм и Адам Смит, - были, собственно говоря, не англичанами, а шотландцами, к тому же считавшими своим учителем Франсуа Кенэ и других французских политэкономов (см. выше). Почему это играет роль? О «теплых чувствах» шотландцев к англичанам и сегодня хорошо известно, а в ту эпоху это была ненависть, уходящая корнями в не очень еще давнюю историю. Как писал Д.Тревельян о XVIII веке, «шотландцы действительно смотрели на англичан с угрюмым отвращением… Народная поэзия, традиция, история, имевшие сильное влияние на одаренную воображением и эмоциональную расу, - все указывало на Англию как на древнего врага». И это отношение к англичанам как к врагу у каждого шотландца имело веские личные основания: «Едва ли в древнем королевстве, - продолжает английский историк, - найдется селение, жители которого не могли бы рассказать, как англичане его сжигали» ([111] с. 450). Когда Карл Эдуард Стюарт, один из потомков свергнутой шотландской королевской династии Стюартов, почти в одиночку высадился в 1745 г. в Шотландии, то к нему немедленно сбежалось 5000 шотландцев с оружием, чтобы идти войной против ненавистных англичан. И хотя вся эта затея не имела никаких перспектив, шотландцы вторглись в Англию, разбили английские армии в трех сражениях и уступили в четвертом сражении лишь намного превосходящим силам врага. Все взятые в плен шотландцы (около 1000 человек) были почти сразу же хладнокровно умерщвлены англичанами ([18] 3, с.538-539) - свидетельство того, что и англичане к шотландцам испытывали такие же «теплые чувства», как и те к ним. И как указывают историки, после этих событий англичане на целых два десятилетия установили в Шотландии режим настоящего полицейского террора. Все эти события происходили в течение жизни шотландцев Юма и Смита, писавших в Шотландии свои сочинения, направленные против английской системы протекционизма. Поэтому стоит ли удивляться их яростной и предвзятой критике этой системы (см. главу XVIII): ведь это была английская система, защищавшая англичан и направленная против всех остальных наций, угнетаемых и истребляемых англичанами . Возможно, деньги, уплаченные Адаму Смиту герцогом Баклю за его работу, сыграли в данном случае даже меньшую роль, чем желание истинного шотландца насолить англичанам. Поэтому, хотя и существует миф об английской буржуазной классической (либеральной) политэкономии, внедренный Марксом, но вплоть до XIX века мы совсем не видим ни, собственно говоря, английской либеральной политэкономии (а лишь французскую и шотландскую), ни, тем более, буржуазной. Ведь вся она была создана отнюдь не буржуазией, а аристократией: либо самими аристократами, ставшими либеральными «экономами», либо под непосредственным патронажем и спонсорством знатных герцогов и маркизов. Что касается английской правящей верхушки, то она во второй половине XVIII века была занята увлекательным грабежом своих колоний и, надо полагать, не очень беспокоилась об экономических теориях. Но с наступлением XIX века ее аппетиты и жадность возросли, а тут еще, как назло, колонии начали проявлять строптивость и восставать против своих хозяев. Сначала отпали британские колонии в Америке и образовали США, потом произошло восстание негритянских рабов на французском Гаити, образовавших свою республику и показавших пример всем остальным. И вслед за этим, возмущенная неумеренными притязаниями и требованиями со стороны Испании, восстала вся Латинская Америка, которая после долгой национально-освободительной войны также добилась независимости от Испании в начале XIX века. Было от чего занервничать британским правящим кругам: колониальная система во всем мире начинала трещать по швам и разваливаться, и такая же опасность грозила Британской колониальной империи, которая обеспечивала львиную часть доходов британской правящей верхушки. Было ясно, что рано или поздно Индия и Африка, вслед за Северной и Южной Америкой, попытаются освободиться от колониальной зависимости. Кроме того, как уже говорилось, в самой Англии появилась большая группа политиков и публицистов, рассматривавших колонии как лишнее бремя для государства и выступавших за отказ от них. Надо было создавать альтернативную систему, которая обеспечила бы британской правящей верхушке такой же надежный приток легких денег, какой обеспечивали колонии. И тогда вспомнили о французской либеральной школе политэкономии и решили воспользоваться ее наработками. Но ссылаться на французских аристократов по идеологическим соображениям было неправильно, английская публика такую школу могла высмеять. Поэтому основателем школы политэкономии был объявлен не Кенэ и его последователи - французские маркизы и аббаты, как это было на самом деле, а Адам Смит. Именно этим можно объяснить такую неожиданную популярность этого экономиста, возникшую в Англии во второй четверти XIX века. Полвека после публикации своих работ Адам Смит пробыл фактически в безвестности, а затем вдруг был объявлен основателем школы политэкономии и вообще гением, хотя ничего особенно «гениального» в его работах не было . Пушкин с иронией писал в 1830 г. в «Евгении Онегине» о моде на Адама Смита, появившейся среди бездельничавших русских аристократов. Именно тогда, через 50 с лишним лет после публикации его основной работы («Богатство народов») и через 40 лет после его смерти, был создан ореол гениальности Адама Смита, и он внезапно стал модным писателем и в Лондоне, и в петербургском свете, который всегда трепетно следил за тем, что модно в нынешнем сезоне в Лондоне и Париже . Одновременно с этим возвеличиванием Смита и школы либеральной политэкономии в Европе была начата кампания (или, как пишут многие историки, «крестовый поход») за свободную торговлю, которая проводилась англичанами особенно интенсивно в течение 1830-х – 1850-х гг., но продолжалась и в дальнейшем. Как видим, неожиданная популярность Адама Смита в высшем свете Лондона и других европейских столиц и «крестовый поход» за свободную торговлю начались почти одновременно, и это не могло быть случайным совпадением. За всем этим стоял очень сильный и властный дирижер, манипулировавший десятками и сотнями людей, действовавших по единому плану. Только так можно было вдруг, ни с того ни с сего, создать популярность Адаму Смиту в высшем свете, и только так можно было вести «крестовый поход» по всей Европе. Как отмечает экономический историк П.Байрох, в рамках этого «крестового похода» повсюду в Европе были образованы «группы давления» и общества свободной торговли, как правило, руководимые англичанами, но состоявшие в основном из местных кадров. В итоге, пишет историк, «именно под нажимом этих национальных групп давления и иногда также под более прямым воздействием со стороны Великобритании, большинство европейских государств снизило таможенные тарифы» ([153] pp.28-29). Если не употреблять столь любимые историками эвфемизмы, а называть вещи своими именами, то имели место «промывка мозгов», подкуп представителей европейской верхушки и европейских государств и давление на эти государства с целью изменить их экономическую политику. Другими словами, мы имеем дело с достаточно очевидным примером международной коррупции. Однако прежде чем начинать «крестовый поход» в Европе, Великобритания должна была продемонстрировать другим странам и свою готовность снижать тарифы. А ведь до этого, в течение всего XVIII в. и вплоть до 1820-х гг., они были самыми высокими в Европе. Английский генеральный тариф составлял 50% (взимался с большинства товаров при импорте), а на ряд импортных товаров тариф был еще выше. Но уже в 1823 г. Великобритания снизила генеральный тариф с 50 до 20%, демонстрируя свою приверженность либеральным принципам свободной торговли ([291] p.136). Это сразу привело к резкому и продолжительному спаду в экономике страны, длившемуся почти без перерыва с 1825 г. по 1842 г., в некоторых промышленных центрах Англии в этот период было уволено или оставалось без работы до 60% и более от прежнего числа занятых в промышленности ([135] pp.35, 153). В свою очередь, экономический спад и массовая безработица стали основной причиной резкого роста протестного рабочего движения в Англии, получившего в то время название «чартизм». Разумеется, либеральные экономисты отрицали всякую связь между снижением импортных пошлин в 1823 г. и последовавшим экономическим спадом и безработицей, выдумывая другие причины, хотя никто из современных экономических историков не может назвать других веских причин такого длительного спада, произошедшего после 150-летнего подъема экономики Англии (называемого Промышленной революцией). А чтобы отвлечь внимание от обсуждения этого вопроса и направить волну народных волнений в ложное русло, была вброшена другая идея: что основная причина всех нынешних бед населения состоит в высоких ценах на хлеб, а чтобы их снизить, нужно ликвидировать протекционизм в сельском хозяйстве, включая пошлины и систему государственной поддержки фермеров. Для распространения этих идей в 1838 г. в Манчестере была образована Лига за отмену хлебных законов, которая занялась пропагандой принципов свободной торговли среди английского населения и организовала в этих целях сотни митингов, демонстраций и множество «правильных» публикаций в печати на заданную тему. Как указывает английский историк Б.Семмел, хорошо известный современным экономистам английский журнал Economist был основан в 1843 г. именно для того, чтобы «вести битву за свободную торговлю» ([291] p.150). Как видим, работа шла на два фронта: надо было одновременно убеждать и Европу, и собственное население, столкнувшееся со спадом и безработицей, о которых оно уже успело забыть за предшествовавшее столетие, и с недоверием воспринимавшее либеральные экономические идеи. Да и многие английские предприниматели, отмечает историк Д.Белчем, вовсе не разделяли эти идеи и выступали за продолжение политики протекционизма ([135] p.143). Поэтому в самой Англии английская олигархия прибегла и к более конкретным методам убеждения, предназначенным для «внутреннего пользования». Сегодня мы знаем об этом благодаря тому, что английские парламентские дебаты стенографировались и публиковались, и эти публикации до сих пор хранятся в архивах. Так вот, в отличие от тех красивых наукообразных аргументов, которыми щедро сыпали английские экономисты и торговые представители на переговорах с их европейскими коллегами, убеждая их согласиться на снижение таможенных тарифов, аргументы для собственных членов парламента были куда проще и доходчивей. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами» ([291] p.8) (выделено мной – Ю.К.). Итак, мы видим, чему на самом деле служила вся кампания по пропаганде свободной торговли и вся школа либеральной политической экономии со всеми ее наукообразными рассуждениями – тому, как получше ограбить другие страны в пользу английской правящей верхушки, да так, чтобы Великобритании не пришлось при этом нести обременительных военных и управленческих расходов, которые неизбежно возникали в колониях. Как указывает Б.Семмел, с самого окончания наполеоновских войн (1815 г.) и в течение многих десятилетий английским предпринимателям вбивалась в голову эта мечта – мечта о том, что Англия станет мастерской мира (а все страны, которые еще не стали ее колониями, лишатся своей промышленности и станут ее сырьевыми придатками), и это осуществится благодаря свободной торговле ([291] p.146). Таким образом, англичан опять покупали идеей величия и обогащения Англии за счет других народов, а англичане охотно на эту идею покупались. Спрашивается – неужели британская верхушка не понимала, что введение свободной торговли рано или поздно ударит и по экономической мощи самой Англии? Мы видели выше на целом ряде исторических примеров, что свободная торговля никому не обеспечила долговременного процветания. Во все эпохи свободная торговля и вызванная ею глобализация приводили к упадку не только периферии, но в конечном счете и центра глобальной экономической системы: Италии в Римской империи в I-III вв. н.э., Византии в черноморско-средиземноморской зоне свободной торговли в X-XII вв., Венеции и Генуи в европейской зоне свободной торговли в XIII-XV вв., Испании в Испанской империи в XVI-XVIII вв. и т.д. Об опасности для Англии утратить свое экономическое превосходство вследствие введения режима свободной торговли предупреждали некоторые известные английские экономисты того времени, такие как Д.Такер ([291] p.18). Многие предрекали также крах английского сельского хозяйства (что и произошло впоследствии). После отмены системы хлебного протекционизма в Англии в 1846 г. глава правительства тори Р.Пиль был отправлен в отставку, так как 2/3 членов партии тори, в отличие от вигов, не поддержали эту меру; но было поздно – закон о свободной торговле хлебом был уже принят парламентом ([153] p.13). Судя по всему, значительную часть правящей верхушки страны не волновала судьба Англии, тем более в отдаленной перспективе, ее больше интересовала «максимизация краткосрочной прибыли», которую ей лично могла обеспечить именно свободная торговля. Имеются основания полагать, что часть английской верхушки даже вполне сознательно шла на то, чтобы остудить рост английской экономики и улучшение благополучия ее населения, продолжавшиеся до 1820-х годов, что ее совершенно не устраивало. И что, наоборот, ее вполне устраивал экономический спад и безработица 1825-1845 гг., причину которых, при желании, понять было не очень сложно, и не поздно было устранить. В особенности ситуация в Англии, надо полагать, не устраивала колониальных набобов, игравших уже значительную роль в верхнем эшелоне страны. Хорошо известно, что английские набобы, включая даже губернаторов Индии Клайва и Гастингса, в основном клали прибыли в свой карман, и лишь небольшую часть отдавали в английскую казну ([212] p.193). Поэтому они стали баснословно богатыми. Вернувшись в Англию, они, как правило, покупали себе сначала место в парламенте, затем титул лорда, и благодаря своим огромным капиталам и положению входили в узкий круг лиц, вершивших судьбы страны. Но вряд ли их устраивало то, что они видели вокруг себя. Для чего мы пускались во все тяжкие и зарабатывали свои богатства? - спрашивали себя набобы. Для чего мы грабили и мучили индусов, для чего перегоняли корабли из Африки в Америку, напичканные невольниками-неграми, для чего мучились сами от тропической жары, умножая свое состояние и не забывая об интересах Британской империи? Чтобы теперь, возвратившись в Англию, стать тихими добропорядочными сквайрами? Чтобы наблюдать повсюду это торжество английской черни, которая работает, радуется и размножается? Где толпы послушных рабов и слуг, которые были там, в колониях? Где толпы послушных красавиц, готовых исполнять прихоти богатого господина? И действительно, откуда им было в то время взяться, если безработица в Англии исчезла совсем, и, как указывает Л.Шварц, для английских женщин в конце XVIII - начале XIX вв. не существовало никаких проблем с тем, чтобы найти приличную работу и приличный заработок, которого хватало и на то, чтобы делать сбережения ([293] pp.14-22). Имеется целый ряд свидетельств того, что английская верхушка в ту эпоху испытывала явное раздражение оттого, что английскому народу слишком хорошо живется. Одним из таких свидетельств является книга Мальтуса о вреде избыточного роста населения, вышедшая в 1798 г. Вернее, не столько сама книга и ее автор, который был выпускником Колледжа иезуитов и участником деятельности иезуитов в Англии [241], сколько та популярность, какую взгляды ее автора приобрели среди английской верхушки. Мальтус был сам удивлен: как он писал впоследствии, книга «была опубликована в то время, когда был необычайно высокий спрос на рабочую силу, и общество не было склонно к тому, чтобы предполагать какое-либо зло от избытка населения» ([293] p.100). То есть, сам Мальтус признавал, что как таковой проблемы избыточного или лишнего населения в Англии в момент издания книги не существовало – все население было трудоустроено. Тем более были поразительными то необыкновенное внимание и поддержка, которые были ей уделены со стороны британской верхушки. В прессе появилась масса восторженных отзывов, критических статей, комментариев, - благодаря которым книга раскупалась и переиздавалась 6 раз в течение жизни ее автора. Но что еще более удивительно: как пишет историк Д.МакРэй (выделено мной – Ю.К.), «теория Мальтуса о населении оказала сильное и немедленное влияние на социальную политику Великобритании», которая стала при проведении этой политики следовать советам и рекомендациям Мальтуса [241]. Между тем, книга Мальтуса не только не была актуальной для Англии эпохи меркантилизма (ввиду отсутствия как таковой проблемы избытка населения), книга также противоречила известным фактам, что можно было легко понять уже в то время . А раз так, то она была антинаучной, поскольку настоящая наука не должна противоречить фактам. Кроме того, что для нас сейчас важнее, теория Мальтуса по своей сути являлась и является человеконенавистнической теорией. Мальтус уподобляет людей насекомым или травоядным, которые непрестанно размножаются, пока есть еда, и лишь войны и эпидемии сокращают их численность; и потому войны и эпидемии полезны, так как в противном случае человечество не смогло бы себя прокормить. Таким образом, эта теория оправдывает войны, а также всевозможные действия и эксперименты, направленные на ограничение роста населения. А отсюда уже рукой подать и до оправдания геноцида, создания новых массовых болезней (типа СПИДа) и прочих «прелестей», с которыми человечество познакомилось в XX веке. Итак, мы видим, что человеконенавистническая теория, противоречащая имеющимся фактам и не актуальная для Англии той эпохи, была с восторгом встречена английскими верхами, которые немедленно приняли ее за основу при проведении социальной политики. Другим отражением накопившегося раздражения британской верхушки является внедренный в политэкономию миф о том, что безработица полезна для страны: миф, в который большинство западных экономистов верят и по сей день, а если и не верят, то используют в качестве аксиомы. Не вижу смысла здесь подробно объяснять, почему этот миф или тезис экономически не обоснован и спорить с западными экономистами . Мы уклонимся от основной темы, кроме того, мы видели, что новые экономические теории в ту эпоху становились популярными вовсе не в силу их обоснованности и научности. Что касается морального содержания, то полезность безработицы является таким же человеконенавистническим тезисом, как и основной тезис Мальтуса: принимая этот тезис, государство сознательно допускает или начинает стремиться к тому, чтобы часть населения оказалась без работы, несмотря на желание работать, то есть превратилась в изгоев. Но именно это и является целью олигархии, поскольку из изгоев как раз очень легко получаются те толпы покорных слуг и послушных красавиц, которые олигархия жаждет видеть у своих ног. Эта теория о полезности безработицы самым непосредственным образом связана и с либеральной экономической концепцией, делающей главный упор на свободную внешнюю торговлю. Как мы видели, именно начало либерализации внешней торговли Великобритании в 1823 г. (резкое снижение импортных пошлин) вызвало кризис 1825 г. и последовавшую длительную депрессию 1825-1842 гг. с массовой безработицей. Но с точки зрения этих новых экономических концепций и теорий все было в порядке вещей: если безработица полезна, то и депрессия, ее вызывающая, тоже должна была считаться, хотя бы отчасти, полезной. Так и случилось: появились экономические теории о том, что экономические кризисы полезны: они устраняют перегрев экономики, снижают зарплату (что полезно предпринимателям), создают большой рынок рабочей силы (для предпринимателей) и т.д. С этими новыми теориями были категорически не согласны ряд экономистов – сторонников протекционизма, такие как Фридрих Лист и Адам Мюллер в Германии, Александр Гамильтон и Генри Кэри в США, Жан Шапталь и Шарль Дюпэн во Франции ([153] p.7). Генри Кэри в США, в частности, писал: «система, которая направлена на превращение Великобритании в “мастерскую мира”… из всех форм тирании, когда-либо изобретенных, представляет собой ту, которая служит установлению рабства как нормального состояния безработного человека» ([291] p.179). Как видим, Кэри напрямую связывал систему свободной торговли с массовой безработицей, которую он считал одной из форм рабства. Поэтому навязываемая Великобританией система свободной торговли, по логике Кэри, в конечном счете служила человеконенавистническим целям, как и те новые экономические и демографические теории, о которых шла речь выше. Кстати говоря, правительство США в середине XIX века послушало все-таки не «английских классических политэкономов», а Генри Кэри и других экономистов - сторонников протекционизма (см. п. 15.2). И благодаря этому США из бывшей английской колонии превратились к XX веку в ведущую мировую державу; в то время как с Великобританией, которая следовала советам своих «классических политэкономов», произошла обратная метаморфоза. Еще одним человеконенавистническим шагом британской правящей верхушки можно считать Закон о бедных, принятый английским парламентом в 1834 г. По существу, он опирался на книгу Мальтуса, в которой рекомендовалось упразднить дома для бедных – институт, существовавший в Англии со времен Тюдоров – чтобы таким образом бороться с избыточным населением. В соответствии с этим законом во всех английских домах для бедных резко понижался уровень и условия содержания. Это касалось не только резкого понижения материального уровня, в результате чего эти дома превратились в некое подобие трущоб, но и изменения отношения к людям. В частности, теперь в этих домах дети должны были содержаться отдельно от родителей, а женщины – отдельно от мужчин. Другими словами, если раньше отношение к бедным было как к нормальным людям, то теперь стало как к заключенным или животным, которых также можно разделить и отправить в разные зоопарки и не позволять им размножаться. Как пишет Д.Белчем, принятие этого закона вызвало массовые протесты по всей Англии, вплоть до вооруженных столкновений с полицией, закон называли «нехристианским, противоестественным и неконституционным», дома для бедных после введения новых порядков в народе стали называть «бастилиями», но закон так и не был отменен ([135] p.103). К вышеперечисленному можно добавить еще один антинародный шаг: отмену в 1817 г. знаменитого достижения Английской революции – акта Хабеас корпус (который ввел обязательность решения суда для ареста любого человека) и принятие в 1819 г. новых законов (так называемые «акты для затыкания рта»), запретивших митинги, политические листовки и вводивших в стране полицейский режим [292]. Можно перечислять и другие шаги английского правительства первой половины XIX века, направленные против народа или ущемлявшие его интересы, такие как запрет цеховых организаций, профессиональных ассоциаций и т.д. В целом приведенные выше примеры показывают, что правящие круги Великобритании не просто хотели взять себе немного бoльшую часть произведенного пирога, а народу оставить немного меньшую его часть, по сравнению с тем, как это было до тех пор. Речь шла о серии человеконенавистнических и антидемократических шагов и теорий, направленных в целом во вред массы населения - поскольку они лишали население Англии того, что было достигнуто в результате Английской революции: права иметь нормальную работу, права чувствовать к себе отношение как к людям, а не как к животным, права неприкосновенности личности, возможности отстаивать свои коллективные, профессиональные и индивидуальные права. И именно по этому признаку мы можем сделать вывод о том, что правящая верхушка Великобритании, или ее значительная часть, к тому времени окончательно переродилась в олигархию, в класс, интересы которого противоречили интересам основной массы населения. Суть происходящего в Англии была понятна наблюдательным и думающим англичанам, но большинство из них боялось открыто высказывать свой протест, на это были способны лишь немногие. Так, известный оппозиционный политический деятель той эпохи Уильям Коббет писал о том, что в Англии сформировалось «нечто», система политической коррупции и финансового грабежа, «эгоистичная олигархия», существующая за счет угнетения бедных слоев населения. По его мнению, английское общество поляризовалось на две части: богатых и бедных, паразитирующих грабителей и ограбленную эксплуатируемую массу, и вся эта система держалась на монополии власти, присвоенной первой группой. Резко выступал Коббет против политики правящих кругов, направленной на увеличение государственного долга Великобритании, а также против навязываемой системы свободной торговли ([135] pp.72-73; [166]). Другой «демократический радикал», как в то время называли таких людей, Генри Хант, высказывался не менее резко. По его словам, либеральные реформы должны были привести к тому, что власть окончательно перейдет в руки хлопковых, стальных и прочих магнатов, а трудящиеся массы окажутся беззащитными перед навязанным им «классовым законодательством» ([135] pp.90, 143). Так и случилось – как пишет Д.Белчем, «последовавший рост нерегулируемой экспортной торговли вызвал чрезмерные прибыли крупных капиталистов за счет мелких предпринимателей и эксплуатируемых рабочих, ставших жертвами чрезмерной конкуренции, чрезмерной работы, падающей зарплаты и излишнего применения машин» ([135] p.143). В то же время, указывает историк, многие представители английского рабочего движения не имели четкого понятия о том, к каким последствиям может привести распространение свободной торговли. Кроме того, у чартистов не было внятной экономической концепции, могущей стать альтернативой либеральным реформам, поэтому, по словам Д.Белчема, «чартизм был бессилен перед тем, чтобы противостоять течению и воспрепятствовать утомленному и унылому дрейфу в сторону либерализма» ([135] p.144). 14.3. Британский империализм и мировая олигархия Если взглянуть на политическую карту мира конца XIX – начала XX вв., то мы обнаружим, что примерно половину территории земной суши занимали колонии, и из этих колоний более половины были английскими колониями. Причем, почти все эти колонии, за исключением Канады и Австралии, были в том новом значении этого слова, которое оно приобрело в этот период. Если ранее, в эпоху английской колонизации Северной Америки этот процесс представлял собой переселение части народонаселения со старых обжитых территорий на новые необжитые, то теперь колонизация означала по существу завоевание стран и народов мира тремя-четырьмя государствами, присвоившими себе такое право. Это стремление к мировому господству, как мы видели на других примерах, всегда являлось отличительной чертой мировой олигархии. Поэтому было бы правильным утверждать, что правящая верхушка этих колониальных государств и представляла собой мировую олигархию – небольшую группу людей, контролировавшую, по меньшей мере, половину земного шара. Можно также с уверенностью утверждать, что именно британская имперская политика сыграла определяющую роль в появлении в XIX веке опять этого феномена (мировой олигархии), который мы до этого могли наблюдать лишь во II веке и в XVI-XVII веках. Во-первых, британских колоний было значительно больше, чем колоний любой другой страны, и даже больше, чем всех остальных колоний, вместе взятых. Был, например, период, когда можно было путешествовать посуху с севера на юг Африки, от Каира до Кейптауна, не покидая территории Британской империи. И точно так же, можно было пересечь всю Азию с запада на восток по территориям британских колоний и государств, зависимых от Британии, в которых хозяйничали англичане. Во-вторых, британский флот в ту эпоху был настоящим хозяином океанов и морей планеты, везде чувствовавшим себя как дома. А корабли других стран повсюду были «гостями», и их благополучие зависело от того, какие отношения у их страны были в тот момент с Британской империей и от того, какие инструкции получили капитаны британских судов. В частности, британские военные корабли очень часто проверяли содержимое трюмов любых иностранных судов и нередко просто их захватывали - то есть вели себя как пираты и в то же время как полновластные хозяева морей . Как пишет английский историк Д.Григг, «мировые океаны были британскими озерами, а мировые рынки были британскими вотчинами» ([208] p.16). В-третьих, Великобритания ставила себе целью покорить не только страны и территории, отсталые в военном и техническом отношении. Она стремилась, благодаря системе свободной торговле, подчинить себе и всю Европу, а также ту часть остального мира, которая еще не стала ее колониями. И это ей в значительной мере удалось – Османская империя, Китай, Испания, а также Россия (до 1820-х годов) и ряд других стран, не будучи колониями, стали либо вассалами, либо экономическими колониями Великобритании. Как пишет английский историк А.Бриггс, помимо «официальной» Британской империи, существовала также «неофициальная» [305], включавшая, наверное, не меньшее количество таких вассалов и экономических колоний, чем «официальная». Поэтому в утверждении о том, что мир в XIX веке принадлежал Британии, есть значительная доля правды. Все страны делились на две группы: одна, бoльшая часть, уже принадлежала Великобритании – либо в качестве колоний, либо в качестве экономических колоний и вассалов – а остальным странам, еще не принадлежавшим Великобритании, уже были заготовлены места в британской конюшне и их туда загоняли то при помощи кнута, то при помощи пряника. Какова же была структура мировой олигархии, возникшей в XIX веке? Мы видели, что в XVI веке мировая олигархия имела многоступенчатую структуру: международные институты (папство, Католическая лига), государственная структура и ее верхушка (империя и династия Габсбургов), европейские магнаты (Фуггеры, Валленштейны и прочие), секретные службы (орден иезуитов). Все эти силы в ту эпоху действовали сообща, стремясь к достижению одной цели – господства над Европой и всем остальным миром, который сначала, с одобрения папы, был поделен между Испанией и Португалией, а потом, после аннексии Португалии, автоматически стал считаться собственностью Испании и империи Габсбургов. Структура мировой олигархии XIX века, с одной стороны, была более простой, чем XVI-XVII вв. Она не включала международных институтов, а состояла только из государственной структуры (Британская империя) и магнатов (Ротшильды, Морганы, Родес и другие), которые и были главной движущей силой британского империализма. Простота структуры могла способствовать большей прочности всей системы (обычно чем проще система, тем она прочнее). Но более простая в одном, система господства мировой олигархии в XIX в. была более сложной и расплывчатой в другом. Во-первых, сама мировая олигархия была менее консолидирована, чем в XVI веке: не было династии Габсбургов, расставлявшей повсюду своих родственников в качестве вассальных правителей или в качестве жен суверенных монархов, не было власти аристократии, на которую можно было опереться. Во-вторых, система господства Великобритании над миром строилась не только на прямом подчинении других государств, как это было в «мировой монархии» Габсбургов, но и в ряде случаев на превращении стран в экономические колонии посредством режима свободной торговли. Такая система была менее прочной, предотвратить ее развал было сложнее. Так, нескольким странам, которые можно было в начале XIX века считать экономическими колониями Великобритании (Россия, США, Испания), удалось-таки убежать с «британской конюшни»: в разное время в течение этого века они перешли от либеральной экономической политики к протекционизму и во многом благодаря этому достигли экономической и политической независимости от Великобритании. В целом можно констатировать, что мировая олигархия XIX века достигла намного большего, чем ее предшественницы во II и XVI вв., не говоря уже о других попытках достичь мирового господства в истории, о которых говорилось выше. Теперь под ее контролем оказался почти весь земной шар. В середине столетия, похоже, сбылась и мечта Англии стать мастерской мира. Как пишет об этой эпохе А.Бриггс, «Англия превратилась в мастерскую мира … Ее экономическое превосходство символизировала Великая Выставка 1851 г. в Лондоне. Выставка размещалась в огромном здании из стекла и железа, которое назвали… “Хрустальным Дворцом”. Там люди, приехавшие с разных концов света, могли изучить самые разнообразные машины, “оружие английского завоевания … трофеи ее бескровной войны”» [305]. Успеху английского завоевания мира способствовало то, что в середине столетия «крестовый поход» за свободную торговлю, наконец, начал приносить свои плоды: сначала ряд стран Азии (Османская империя, Китай и другие), а затем многие страны Европы (в 1850-1860-е годы) резко снизили свои импортные пошлины и были наводнены английскими товарами ([153] pp.37-43). Все это способствовало улучшению экономического положения в самой Великобритании. С открытием внешних рынков закончился затяжной экономический кризис 1825-1842 гг., а вместе с ним – уменьшилась безработица и ослабли социальные протесты, все это время потрясавшие страну. П.Байрох указывает, что бурный рост английской промышленности в 1850-1860-е годы происходил благодаря мощному увеличению английского экспорта в Азию и Европу ([153] p.28). Это приводило к росту занятости и зарплаты, а вместе с ними – и к росту благосостояния всех слоев общества. Как пишет А.Бриггс, «с начала 1850-х до начала 1870-х годов … почти все слои населения более или менее процветали. Прибыли росли, равно как зарплата и земельная рента. В самом деле, те сторонники протекционизма, которые утверждали, что свободная торговля разрушит британское сельское хозяйство, выглядели смешными на фоне процветания сельского хозяйства в средневикторианский период…» [305]. Кризис в английском сельском хозяйстве и промышленности начнется позднее, в середине 1870-х годов, а пока Англия использовала те экономические преимущества, которые накопила за предшествовавшие полтора столетия Промышленной революции, для того чтобы, посредством системы свободной торговли уничтожать промышленность и сельское хозяйство повсюду за пределами своей исконной территории: в Африке, Азии, Америке и Европе. Этому имеется множество свидетельств. Как указывает И.Валлерстайн, в Западной Африке до XIX века существовала собственная текстильная и металлургическая промышленность. Но в XIX в. она была полностью уничтожена импортом из Европы. Местным торговцам, как и ремесленникам, в системе колониальной торговли не нашлось места: они были вытеснены английскими и французскими фирмами, захватившими в свои руки всю внешнюю и внутреннюю торговлю в Африке. Аналогичная или еще худшая ситуация была в Индии, где также была уничтожена вся местная промышленность, а страна была наводнена английскими товарами ([311] pp.152, 157, 168). Но разрушалась не только промышленность, но и система земледелия, что приводило к хроническому массовому голоду. Как пишет историк И.Шварцберг, англичане построили в Индии густую сеть железных дорог, и теперь торговцы разъезжали по всей стране, беспрепятственно скупали сырье и продовольствие и вывозили его за границу, либо побуждали местных землевладельцев отказаться от выращивания продовольствия и перейти на производство экспортных товаров (чая, пряностей и т.д.). Результатом, пишет историк, стали продолжительные голодоморы в период с 1865 г. по 1900 г., которые в конце столетия сопровождались массовыми эпидемиями и от которых умирали миллионы людей [221]. Мы видим, что причины голодоморов в Индии были те же самые, что и в других странах, о которых шла речь выше (во Франции, в Византии и т.д.) – массовые спекуляции продовольствием. Методы борьбы с голодоморами также были известны по европейскому опыту – создание централизованных государственных запасов зерна, строгое регулирование деятельности торговцев, государственные интервенции и т.д. Но, как отмечает С.Шама, британские власти принципиально не хотели прибегать к этим мерам, хотя имели все возможности для этого – в ряде регионов Индии имелись значительные излишки продовольствия. Однако британский губернатор Индии Ричард Темпл заявил, что сохранение жизни индийцев не входит в круг задач британской администрации. По словам английского историка, здравый смысл и гуманизм были принесены в жертву фетишу рынка, и миллионы жителей Индии были обречены на неминуемую гибель [294]. Точно так же во время голодомора в Ирландии в 1845-1847 гг., который унес жизни от миллиона до 1,5 миллионов ирландцев из 8-миллионного населения страны, а еще 2 миллиона были вынуждены эмигрировать, британское правительство отказалось от всякой защиты интересов местного населения. Как заявил Джордж Тревельян, член правительства, отвечавший в то время за ирландскую политику, Великобритания не может себе позволить отступить от принципов либерализма и остановить экспорт зерна из Ирландии. В итоге, невзирая на массовый голод и гибель ирландцев, Тревельян продолжал вывозить из страны зерно под конвоем британских войск, в полном соответствии с законами свободной рыночной экономики [294]. Как указывает английский историк А.Мортон, действительной причиной страшного голодомора в Ирландии были не неурожаи, а жадность и произвол английских лендлордов, владевших землями в Ирландии. Они повышали ренту за пользование землей, невзирая ни на какие финансовые проблемы своих арендаторов. В счет этой ренты англичане и отбирали зерно у ирландских крестьян, оставляя их без средств существования. «Полтора миллиона человек, которые умерли в эти годы, - пишет историк, - умерли не от неурожая, их убила рента и прибыль» ([281] p.456). Список «трофеев» английской свободной торговли можно продолжать еще очень долго. В XIX в. была уничтожена промышленность Османской империи. Как писал один английский автор в 1862 г., «Турция более не является промышленной страной». До этого, в 1838 г., Великобритания навязала Турции договор о свободной торговле, по которому турецкие импортные пошлины для английских купцов не могли составлять более 3%, а экспортные пошлины (на сырье) – более 12% ([311] pp.151, 176). Китаю в результате первой опиумной войны в 1842 г. тоже была силой навязана свободная торговля – по нанкинскому соглашению 1842 г. китайские импортные пошлины не должны были превышать 5% ([316] pp.28-31). Это привело к развалу китайской промышленности и сельского хозяйства, голодоморам и массовым восстаниям, происходившим в течение всего последующего столетия, когда Китай превратился в экономическую колонию Великобритании. Японии во второй половине XIX века также навязали сначала открытие своих портов для иностранных судов, а затем – договор о свободной торговле, с установлением максимального размера импортных пошлин на уровне 5%. Местному населению в этих странах, лишенному средств существования и продовольствия, часто не оставалось ничего другого, как только продавать себя в рабство. И хотя работорговля официально была запрещена Великобританией в 1833 г., но фактически она продолжалась в виде так называемого «контрактного рабства». Контрактными рабами в XIX веке становились жители либо колоний, либо тех стран, которые стали «трофеями» английской системы свободной торговли: индийцы, китайцы, японцы, африканцы, жители островов Индийского и Тихого океанов. По данным современных историков, общее число контрактных рабов, вывезенных в ту эпоху со своей родины, насчитывало несколько миллионов человек ([168] p.272). Их посылали на плантации на малонаселенные тропические территории, которые были большей частью английскими или французскими колониями: Гайана, Тринидад, Австралия, Ямайка, Трансвааль, Маврикий, Фиджи, Реюньон, Момбаса и т.д. И хотя контракт был добровольным с обеих сторон и заключался лишь на несколько лет, но, по имеющимся данным, лишь 10% контрактных рабов в итоге возвращались назад на свою родину ([19] 14, с.482). Остальные либо умирали от непосильного труда, либо их насильно удерживали, либо они не могли вернуться, поскольку у них не было денег на обратную дорогу. Спрашивается, до какого жуткого состояния в XIX веке должны были быть доведены жители Китая и Японии (которые формально не были колониями, а всего лишь открыли свою страну для свободного ввоза европейских товаров), чтобы добровольно продавать себя или членов своей семьи в рабство для работы на тропических островах, откуда почти никто не возвращался! Число одних только китайцев и японцев, продавших себя в контрактное рабство в ту эпоху, насчитывало до полумиллиона человек ([168] p.272). Британская империя свободной торговли включала не только «страны третьего мира», но и ряд стран, которые сегодня считаются развитыми. В США вплоть до середины XIX века почти не существовало собственной промышленности, страна была наводнена товарами и изделиями английского производства. Примерно такая же картина была и в Испании, которая вплоть до 1886 г. не проводила политики протекционизма и по существу превратилась в XIX веке в сырьевой придаток Великобритании. Во второй половине XIX века из Испании экспортировалось более 90% добытой там железной руды, при этом почти не было собственной металлургии, поэтому одновременно импортировалось более 2/3 потребляемого страной чугуна. Она также экспортировала многие ценные металлы, зато импортировала, преимущественно из Англии, огромное количество текстиля, практически все машины и оборудование, локомотивы, вагоны, рельсы; 97% судов в Испании в 1883 г. были иностранного, в основном британского, производства. Испанское население в ту эпоху занималось в основном добычей сырья и сельским хозяйством, где господствовали крупные латифундии, что, как отмечает историк Д.Надал, делало бедные слои населения зависимыми от латифундистов и приближало их к статусу крепостных ([193] pp.556, 582-619). В стране хозяйничали иностранные компании, получавшие вечные концессии (фактически право собственности) на испанские сырьевые ресурсы и захватившие бoльшую их часть в свои руки ([193] pp.569-570). Следует отметить, что в большинстве случаев система свободной торговли навязывалась силой. Так, в начале XIX века Великобритания поддержала греческое восстание против Османской империи, послав свои войска воевать на стороне греков против турок. А затем в 1838 г. заключила с Османской империей сделку – «вернула» ей часть Греции в обмен на соглашение о свободной торговле ([311] p.176). В отношении Китая были применены еще более грязные методы. Англичане начали в массовом порядке контрабандно ввозить в Китай опий, который они выращивали в Индии, а в Китае его выменивали на китайский чай. Таким способом английские купцы избавились от необходимости платить за китайский чай золотом, что им приходилось делать до XIX века. Массовый контрабандный ввоз опия создал огромные внутренние проблемы в Китае, где этот наркотик был до этого запрещен. В стране началась повальная наркомания, угрожавшая существованию страны и государства. Для борьбы с этим злом китайское правительство приняло в 1838-1839 гг. экстренные меры против контрабанды опия, в частности, конфисковала его запасы у ряда английских купцов. Для поддержки своих купцов (которые оказали вооруженное сопротивление китайцам) английское правительство в 1840 г. послало войска в Китай. Так началась первая опиумная война, закончившаяся поражением Китая и договором о свободной торговле 1842 г. Но за ней последовала еще целая серия войн в течение XIX в., закончившихся еще бoльшим унижением Китая и навязыванием ему английских правил игры [161]. Примеры можно продолжать. Еще одним может служить Крымская война 1854-1856 гг., одной из целей которой было стремление Великобритании навязать России свободную торговлю - чего ей удалось достичь после введения Россией либерального таможенного тарифа 1858 года. Все эти и другие приведенные выше примеры опровергают придуманный когда-то кем-то миф о том, что «когда развивается торговля, то пушки молчат». История как раз свидетельствует о том, что война во все времена и эпохи была неизбежным спутником внешней торговли, причем и то, и другое служило ограблению более слабых стран более сильными. В случае же с британским империализмом XIX века прослеживается четкая цепочка: применение военной силы – навязывание стране режима свободной торговли (иногда с превращением страны в английскую колонию, иногда – без этого) – разорение промышленности и сельского хозяйства страны, люмпенизация ее населения – интенсивный вывоз из страны сырья и рабочей силы в качестве рабов или контрактных рабов. Именно по такой схеме действовали англичане в Индии, Китае, Африке, Османской империи и еще в целом ряде других государств. Как видим, политика неоколониализма, хотя этот термин придумали лишь в XX веке, началась намного раньше, одновременно с началом «крестового похода» за свободную торговлю. И первыми примерами такой политики неоколониализма могут служить описанные выше события 1830-х и 1840-х годов применительно к Османской империи и Китаю. В Европе политика Великобритании была несколько иная – европейские страны были слишком сильными в военном отношении, к тому же они были связаны между собой военными союзами. Поэтому для навязывания своей политики в Европе Великобритания предпочитала применять не военную силу, а подкуп и «промывку мозгов» при помощи экономических теорий. Но результаты были схожими – наводнение Европы английскими товарами, ухудшение экономической ситуации, свертывание промышленного производства, рост безработицы и люмпенизация населения. Выше уже приводился пример с Испанией. Другим примером может служить Россия, которая проводила политику свободной внешней торговли с конца 1850-х до начала 1880-х гг. (в царствование Александра II). Как указывает П.Байрох, в течение 1869-1879 гг. ее импорт рос в среднем на 9% в год, и вместо положительного сальдо внешней торговли у России возник ее дефицит, который к концу 1870-х гг. достиг 15% ([153] pp.42-43). Промышленный рост в стране практически прекратился, хотя до этого, при Николае I, происходил бурный рост промышленности. В этот же период в России начались голодоморы, подобно тому, как они начинались и в других странах (Франция, Индия, Ирландия и т.д.), в которых вводился режим свободной торговли. Похожая картина сложилась в ряде других стран Европы, открывших в 1860-е годы свои рынки для английских товаров: как указывает П.Байрох, за этим шагом последовал общеевропейский экономический кризис 1870-1872 гг., поразивший почти всю континентальную Европу и переросший в затяжную 20-летнюю депрессию ([153] pp.45-46). Этот тридцатилетний период (1843 – 1875 гг.), начавшийся открытием для Англии и ее товаров рынков Османской империи и Китая и закончившийся открытием рынков Европы и России, был периодом торжества британского империализма. Никогда еще до этого времени не был столь разительным контраст между процветанием Англии, которое ей принесла свободная торговля, и тем упадком, обнищанием и унижением, которые она принесла остальному миру. Впервые многие англичане могли себя ощутить принадлежащими к некоему кругу избранных и осознать, что их интересы прямо противоположны интересам других наций: в то время как в других странах углублялись кризис, голод и нищета, их собственное благосостояние от этого еще более росло. В действительности, конечно, основная масса прибылей доставалась не английскому населению, которому перепадали крохи, а той небольшой кучке людей, которая и представляла собой британскую олигархию: крупным промышленникам, купцам и финансистам. XIX век называют «веком Ротшильдов». Ротшильды были лишь одним из нескольких сотен семейств, которые определяли политику Великобритании в этот период и пользовались плодами этой политики. Вместе с тем, они были, безусловно, самым выдающимися из этих олигархических семейств. Хорошо известно, что именно Ротшильды сыграли важную роль в завоевании Великобританией Египта во второй половине XIX века, в турецкой и испанской политике Великобритании, в колонизации ею Южной Африки. Причем, они извлекали из этой политики огромные финансовые дивиденды. Так, сделка по приобретению Великобританией 44% акций Суэцкого канала у правительства Египта в 1875 г. принесла Ротшильдам более 150 тысяч фунтов в виде комиссионных от английского правительства и процентов за предоставленную ему краткосрочную ссуду, что лидеры оппозиции называли чрезмерной и неслыханной прибылью. Никогда еще в сделках с другими государствами Англия не прибегала к посредничеству частных лиц. Рассматривая обстоятельства этой сделки, английский историк Р.Дэвис пришел к выводу, что привлечение Ротшильдов в качестве краткосрочных кредиторов правительства могло объясняться лишь одним – премьер-министр Дизраэли и другие члены британского правительства хотели избежать сколько-либо открытого обсуждения целесообразности этой сделки в парламенте или даже на уровне Банка Англии, который финансировал подобные сделки правительства ([170] pp.152-153). Поэтому они предпочли решить этот вопрос келейно, между собой и Ротшильдами, и поставить английскую общественность перед свершившимся фактом – дескать, поздно уже что-либо обсуждать, акции Суэцкого канала уже приобретены, и бюджет страны должен вернуть Ротшильдам ссуду размером 4 миллиона фунтов плюс 150 тысяч в виде их прибыли. Таким образом, английское общество заставили еще и заплатить Ротшильдам за то, что те помогли олигархии создать механизм принятия решений без его участия! В итоге это келейное решение, принятое за спиной английской общественности и парламента, привело в дальнейшем к цепи событий, сделавших неизбежным введение английских войск в Египет в 1882 г., с последующим превращением Египта в английскую колонию. Одним из важных направлений деятельности Ротшильдов было предоставление кредитов десяткам различных иностранных государств, что было в то же время важным элементом британской имперской политики, так как эти государства попадали в зависимость от Ротшильдов, а заодно и от Великобритании. Так, Ротшильды дали крупные многомиллионные ссуды Турции и Египту, что усилило их зависимость от британской политики. И вводя войска в Египет в 1882 г., Великобритания защищала не только принадлежащее ей имущество (Суэцкий канал), но и финансовые интересы Ротшильдов. Характерно, что и в Египте, и в Турции, и в других странах ссуды Ротшильдов предоставлялись, как правило, под залог государственных земель или концессий ([170] pp.158, 186). Таким образом, цепь порабощения стран и народов британским империализмом (военное и политическое давление на выбранную «жертву» – введение режима свободной торговли – разорение ее промышленности и сельского хозяйства – нищета и рабство населения) во второй половине XIX века дополнилась последним логическим звеном. Великобритания начала при помощи Ротшильдов и других финансовых магнатов сажать разоренные страны-банкроты на «финансовую иглу» под залог их земель, богатств и ресурсов и постепенно отбирать эти богатства частично в свою пользу, но в основном в пользу мировой олигархии. В итоге государства Азии, Африки и других частей света, обремененные долгами, становились послушными исполнителями британской политики. Но поскольку это были в основном долги частным финансистам, таким как Ротшильды, то фактически они следовали не только британской политике, но и политике этих финансистов, определявших те условия, которые должна была выполнять страна-должник. А британская армия и военный флот должны были обеспечивать послушание стран-должников и усмирять возникавшие в них народные восстания. Этому феномену сращивания государства и финансовых магнатов Великобритании в конце XIX – начале XX вв. Хобсоном и Лениным были даны новые названия: «империализм» и «финансовая олигархия». Но по существу в этом сращивании государства и олигархии не было ничего принципиально нового. Мы видели то же самое при других олигархических режимах и за две тысячи лет, и за 800 лет, и за 200-300 лет до британского империализма. Новое заключалось лишь в том, что в промышленную эпоху особую роль приобрели именно финансы и финансовая олигархия, которая превзошла по своей силе и влиянию другие прослойки внутри олигархии (торговую олигархию, военную, промышленную, земельную, криминальную и т.д.). Впрочем, Хобсон и Ленин, а вслед за ними некоторые историки, пожалуй, преувеличили роль именно финансовой олигархии в эпоху британского империализма . Мы и в прошлом видели магнатов, которых можно было бы отнести к финансовой олигархии, таких как Красс в Древнем Риме и Фуггеры в Европе XVI века. Что касается XIX века, то те же Ротшильды занимались не только финансовыми операциями, но и, например, добычей нефти в России; они были крупными торговцами и спекулянтами на рынках сырьевых товаров, а также драгоценных металлов и камней. Так, в конце XIX в. они монополизировали мировой рынок ртути и участвовали совместно с другими магнатами в создании мировой монополии на рынке алмазов и бриллиантов (De Beers). Как пишет Р.Дэвис, их интерес к рубинам Бирмы подтолкнул британское правительство в 1886 г. к тому, чтобы сделать своей колонией также и эту страну, граничившую с британской Индией ([170] p.212). Причем, эта сфера деятельности приносила Ротшильдам, возможно, не меньшие прибыли, чем финансовые операции. Например, им удалось в 1870 г. заключить исключительно выгодный контракт с Испанией, по которому они контролировали все производство и экспорт ртути из этой страны и при этом совсем не инвестировали в ее производство - все инвестиции осуществлялись за счет испанского правительства. Несмотря на это, они получали 54% прибылей от продаж испанской ртути, в то время как испанское правительство получало очень мало или совсем ничего, так как значительная часть ее доли в прибылях (46%) уходило на инвестиции в добычу и производство ртути. Лишь спустя полвека (в 1921 г.) Испании удалось расторгнуть этот кабальный договор с Ротшильдами – до этого его расторжение было невозможным и могло повлечь международные санкции ([193] pp.580-581). Конечно, возникает вопрос, каким образом Ротшильдам удалось добиться от испанских чиновников заключения столь выгодного для них контракта. Как видим, источники прибылей олигархии в XIX веке принципиально не изменились. Источником самых крупных прибылей по-прежнему были товарные спекуляции, монополизация рынков и получение эксклюзивных контрактов или комиссионных от государства как следствие каких-то особых услуг или подкупа чиновников. Сохранился и такой источник прибылей, как прямой военный грабеж, в духе кондотьеров позднего средневековья. Примером такого рода является деятельность Сесила Родеса в Южной Африке. Этому удачливому английскому торговцу и спекулянту удалось в 1890-х годах совместно с партнерами установить контроль над 90% мирового производства алмазов и бриллиантов (с образованием компании De Beers), а также занять весомое место в южноафриканской золотодобыче. Но его амбиции простирались намного дальше, чем сколачивание крупного состояния. Он мечтал всю Африку превратить в британскую колонию и построить железную дорогу от Каира до Кейптауна, и даже США опять сделать британской колонией. До США у него руки не дошли, но зато в Африке он развернул действительно бурную деятельность. Действуя где хитростью и подкупом, где военной силой и провокациями, он в течение 1880-1900 гг. установил контроль над огромными территориями в Африке, которые ранее были свободными. Сегодня это территории четырех африканских государств – Зимбабве, Замбии, Малави и Ботсваны, и их площадь в несколько раз превышает площадь современной Великобритании. Подобно феодальным баронам или подобно Валленштейну во время Тридцатилетней войны в Европе, Родес стал по сути единоличным правителем в этих вновь образованных государствах . Он даже не постеснялся их назвать своим именем: Южная Родезия, Северная Родезия и т.д. А с непокорными местными вождями он безжалостно расправлялся военной силой, как это произошло с негритянским королем Лобенгулой в 1893 г., который пытался восстановить утраченный контроль над Зимбабве [182]. Фактически Родес явился и зачинщиком англо-бурской войны. Став в 1890 г. премьер-министром британской Капской колонии, он предпринял попытку подчинить своей власти голландских колонистов Трансвааля (буров). В этих целях в 1895 г. он организовал военную провокацию против буров, которая, хотя и закончилась неудачно, но положила начало военному противостоянию буров и англичан, что привело через несколько лет к кровопролитной англо-бурской войне. Заслуги Сесила Родеса перед Британской империей были оценены очень высоко. Как пишут историки, сама королева Виктория (1837-1901 гг.) его ценила и находила привлекательным его «империализм» (Rhodes, Cecil [182]), в основе которого, как видим, лежало то же стремление к личной власти путем военных захватов, что и у кондотьеров времен Тридцатилетней войны. Следует отметить исключительную враждебность британского империализма всяким национальным движениям и всяким нациям вообще. В течение XIX века произошло несколько очень крупных восстаний в Китае против господства иностранных купцов, но все они безжалостно подавлялись. Например, во время тайпинского восстания (1850-1864 гг.) английские и французские войска прошли через всю страну и совершали повсюду страшные насилия над китайцами, стремясь восстановить в стране власть маньчжурской династии. Еще более жестоко было подавлено восстание сипаев в Индии (1857-1859 гг.). Англичане выгнали все население Дели из своих домов на улицу и устроили над ним скорую расправу. Тысячи людей были убиты; многих арестованных казнили без всякого суда и следствия, для устрашения населения [221]. Казни производились с особой жестокостью: англичане привязывали индийцев к жерлу пушки и выстреливали из нее, отчего тело разлеталось в клочья. В Африке в британских колониях была создана система апартеида – расовой дискриминации негритянского населения. Таким образом, впервые в истории на государственном уровне была создана и утвердилась доктрина неполноценности отдельных рас и наций – предшественница нацистских доктрин XX века. Интересно, что ни британское правительство, ни магнаты, принимавшие активное участие в формировании его внешней политики, даже не старались придать этой политике более респектабельный вид. И это касалось не только Индии, Китая или Ирландии, но и, например, Балкан, находившихся в самом центре Европы. Хорошо известно о бедствиях славян, греков, армян и других христианских народов, оказавшихся под турецким игом. В течение всего XIX в. происходили восстания этих народов против турецкого владычества, но они жестоко подавлялись турецкими войсками, которые при этом совершали страшные злодеяния, порой просто вырезая местное население или сжигая его живьем в домах и христианских храмах. Ведущие европейские державы: Франция, Германия, Россия, - были возмущены турецкой политикой и требовали ее изменения. В частности, в 1875-1876 г. начались массовые восстания в Боснии и Герцеговине, Сербии, Черногории, Болгарии, и турецкие войска в очередной раз совершили чудовищные злодеяния при подавлении восстания в Болгарии. Весь мир был возмущен таким поведением Турции. Франция, Германия и Россия на совещании в Берлине в мае 1876 г. составили так называемый Берлинский меморандум, в котором потребовали от Турции проведения реформ с введением автономии для балканских народов. В самой Англии пресса с возмущением писала о турецких злодеяниях. Но британская правящая верхушка опять выступила против общественного мнения Европы. Она и не думала менять свою политику всемерной поддержки Турции и послала свой флот для поддержки действий Турции по подавлению восстаний балканских народов ([39] 4, VI, 2). Как пишет Р.Дэвис, для английского премьера Дизраэли и других поддерживаемых Ротшильдами политиков была неприемлема логика, по которой аморальность турецкого режима должна была влиять на их отношение к Турции ([170] p.155): в их внешней политике не было никакого места для морали или гуманизма. Причем, политики и государства, придерживавшиеся противоположных взглядов, вызывали у них настоящую ненависть. Известно, например, что Ротшильды и поддерживаемые ими политики проводили в этот период явно антироссийскую политику. В частности, сам Дизраэли в письме английской королеве Виктории в августе 1877 г. писал о «чрезвычайной враждебности» Ротшильдов «современной политике России» ([170] p.156). А внешняя политика России в этот период как раз преследовала высокоморальную цель – освобождение славян, греков и других христианских народов из-под турецкого ига. Но эти альтруистические мотивы во внешней политике были совершенно непонятны и неприемлемы для британской правящей верхушки. Именно поэтому русско-турецкая политика Великобритании в этот период кажется на первый взгляд совершенно непонятной. Она непонятна лишь до тех пор, пока не учитываются эти особенности олигархического мышления, ненавидящего все, что не связано с денежными интересами, а связано с чистым альтруизмом или гуманизмом. Эта ненависть к национально-освободительному движению балканских народов и к альтруистической политике России была особенно заметна в течение всего периода от Крымской войны 1854-1856 гг. до Берлинского конгресса 1878 г. Сама Крымская война была одним из ярких примеров такой политики британской олигархии. Формально Англия поддержала Турцию в войне с Россией. Но Россия не имела никаких планов аннексии территории Турции, поэтому всем было ясно, что речь идет о стремлении британской правящей верхушки не допустить освобождения балканских народов из-под турецкого ига . В войне погибло примерно 250 тысяч англичан и французов и столько же русских. Для чего она была нужна Англии или Франции, для чего гибли в Крыму англичане и французы – ни в Англии, ни во Франции так никто и не понял: ни та, ни другая от победы в войне ничего не получили. Весь выигрыш от войны достался Турции, а проигрыш – в основном балканским христианам. Даже английский историк Д.Тревельян, писавший историю Англии в интересах английского истеблишмента, был вынужден признать, что Крымская война «являлась просто глупой экспедицией в Черное море, предпринятой без достаточных оснований, потому что английскому народу наскучил мир… Буржуазная демократия, возбужденная своими излюбленными газетами, подстрекалась к крестовому походу ради турецкого господства над балканскими христианами…» ([111] с.573). В самой Англии лидер оппозиции Гладстон призывал изменить политику Великобритании на Балканах и хорошо аргументировал свои доводы. Давайте позволим России создать независимые славянские государства у ее границ, - говорил он. Эти государства станут буфером, который не позволит России расширять свою территорию далее на Балканы (что и произошло в последующем) ([170] p.155). Но такой совершенно здравый подход не был приемлем для британской правящей верхушки по двум причинам. Его принятие означало, что Великобритания, во-первых, потакает неким альтруистическим началам в мировой политике (со стороны России), и, во-вторых, поощряет движение наций в сторону самоопределения. Поэтому Ротшильд и Дизраэли категорически отвергли эту идею Гладстона. Ту же политику проводили они и во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. После того как Турция в результате сокрушительного поражения согласилась с созданием славянских государств на Балканах и подписала соответствующий мирный договор в Сан-Стефано в марте 1878 г., Великобритания, угрожая войной России и даже приведя военные корабли в Черное море, настояла на пересмотре этого договора . В итоге на Берлинском конгрессе в июне 1878 г. независимость славянских государств была существенно урезана. Во-первых, территория Болгарского государства была сокращена в 3 раза по сравнению с тем, о чем договорились в Сан-Стефано, и значительная часть болгар так и осталась под турецким игом ([39] 4, VI, 2). Во-вторых, Босния и Герцеговина были включены в состав Австро-Венгрии, что, в свою очередь, похоронило надежды Хорватии и Словении на освобождение от австрийского господства. В-третьих, были проигнорированы пункты договора Сан-Стефано, касавшиеся образования автономии для армян. Не были забыты и британские имперские интересы – согласно достигнутым в Берлине договоренностям Турция передала Кипр Великобритании, и он стал британской колонией. Таким образом, Британия за свою помощь Турции в сохранении турецкого господства над балканскими славянами и армянами получила и свои «комиссионные», что позволило ей увеличить свои собственные колониальные владения. Некоторые английские историки почему-то считают, что таким образом Великобритания боролась чуть ли не с российской агрессией на Балканах. Но в действительности, как и в Крымской войне, она боролась не с российской агрессией, поскольку у России не было цели присоединить Балканы к себе, а с национально-освободительным движением народов, оказавшихся под турецким игом, которые поддерживала Россия. И подавление этого движения британской правящей верхушкой - в частности, присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии - сыграло роковую роль в последующих событиях, спровоцировав убийство наследника австрийского трона в столице Боснии Сараево в 1914 г. сербским националистом и втянув Европу в Первую мировую войну. А игнорирование достигнутых в Сан-Стефано договоренностей в отношении армянской автономии привело к геноциду армян, начавшемуся в Турции уже в 1890-е годы и приведшему к истреблению в конце XIX - начале XX вв. миллионов армян турками. Лайонел Ротшильд, глава дома Ротшильдов, писал по поводу турецкой политики Великобритании премьер-министру Дизраэли незадолго до Берлинского конгресса 1878 г. (когда британский подход был уже высказан России): «я не могу выразить, как я радуюсь успеху патриотической и справедливой политики» ([170] p.155). Так британская олигархия понимала патриотизм и справедливость. Как уже было сказано, Ротшильды не были единственным олигархическим семейством Великобритании XIX века, таких семейств было, по крайней мере, несколько десятков. То исключительное влияние, которое Ротшильды в определенный период оказывали на политику Великобритании, определялось, по-видимому, тем, что они были, во-первых, одним из богатейших семейств, и во-вторых, они были типичными представителями своего класса и выражали его интересы. Поэтому то, что они делали в области внешней политики, встречало молчаливое одобрение всей верхушки. Если у них и были расхождения во взглядах с другими магнатами, то это касалось лишь тактики, но не целей и общего направления внешней политики. Например, Ротшильд не одобрял идеи Родеса о развязывании войны с бурами и о превращении всей Африки в британскую колонию силовым методом, он предпочитал порабощать страны и народы при помощи торговли и финансов. В частности, он говорил Родесу, что со временем и Трансвааль, и весь юг Африки без всякой войны окажется под контролем у англичан. Как пишет Р.Дэвис, Ротшильды были ярыми сторонниками идеи свободной торговли и ярыми противниками другой идеи – идеи о том, что государство должно заботиться о благосостоянии своих граждан ([170] pp.215-217). Между тем, именно забота о благосостоянии своих граждан отличает некоррумпированное государство от коррумпированного. Заканчивая характеристику мировой олигархии XIX века, необходимо отметить еще два момента. Во-первых, помимо британской правящей верхушки, в мировую олигархию той эпохи входила и часть правящих кругов других колониальных государств: Франции, Голландии и других, – при сохранении лидирующей роли Британии. Во-вторых, во всех колониях и экономических колониях мировая олигархия опиралась на местную олигархию, без которой ее власть над этими странами была бы непрочной или просто невозможной. Например, в Испании в дешевой распродаже ресурсов и земель в XIX веке принимали участие как иностранцы, так и местные спекулянты и финансовые воротилы. В частности, во время грандиозной распродажи земель в 1845 г, когда было продано порядка 15-20% всех земель страны, именно спекулянты и финансисты получили возможность скупить эти земли по дешевке. Было объявлено, что в качестве оплаты принимаются облигации государственного долга Испании, которые к тому времени многократно обесценились. Спекулянты быстро скупили эти облигации и затем с их помощью на земельных аукционах выкупали выставленные участки земли, которые обходились им невероятно дешево, во много раз дешевле объявленной цены. В то же время крестьянам, рассчитывавшим на возможность выкупа земли в рассрочку, испанское правительство не предоставило такой возможности - крестьяне были вынуждены уплачивать всю сумму сразу и в полном размере деньгами (которых у них не было). Поэтому они лишь поражались тому, с какой быстротой спекулянты раскупают земельные участки, а сами ничего не могли купить. Как видим, условия продажи земель были дискриминационными по отношению к крестьянам и явно более предпочтительными по отношению к международным и местным финансовым спекулянтам. Налицо сговор между испанской чиновничьей олигархией, организовавшей эти аукционы, и международной и местной финансовой олигархией ([193] pp.554-556). Другим примером сотрудничества международной и местной олигархии может служить та необычайная поддержка, которую Британия оказывала местным князьям в Индии, поддерживая их местнические интересы и разваливая все, что служило объединению страны в единое целое. Как пишет российский историк С.Кара-Мурза, «Когда англичане захватили Индию, очень развитую по тем временам страну, не знавшую голода, они первым дело уничтожили большую ирригационную систему, поддержав сепаратизм князьков и добившись отката назад в государственном устройстве – к раздробленности, при которой большая оросительная система не могла существовать» ([47] pp.554-556). По-видимому, разрушение ирригационной системы (наряду с введением свободной торговли) было одной из причин тех страшных голодоморов, которые охватили Индию с середины XIX по начало XX вв. Но это мало волновало британскую колониальную администрацию, намного больше ее заботили, во-первых, поддержание страны в состоянии раздробленности (чему способствовало разрушение единой оросительной системы), а во-вторых, поддержание хороших отношений и сотрудничество с мелкими местными князьями и раджами (то есть с местной олигархией), которые помогали англичанам удерживать власть над Индией и подавлять восстания индийского народа Это трепетное отношение британской правящей верхушки к местной олигархии можно иллюстрировать следующим примером. В 1877 году, через двадцать лет после грандиозного восстания, охватившего всю страну и чуть было не уничтожившего британское господство в Индии, там был организован настоящий «спектакль» с участием королевы Виктории (1837-1901 гг.). Формальным поводом для празднества явилось провозглашение английской королевы императрицей Индии, но неформальным поводом, по-видимому, являлось 20-летие успешного подавления британскими и местными властями общеиндийского восстания 1857 года. На грандиозное торжество были приглашены 300 раджей и князьков со всей Индии, которым королева торжественно обещала соблюдать их традиционные права и обычаи. А раджи имели возможность высказать свое почтение британской королеве, которая теперь стала еще и императрицей Индии. Как отмечает С.Шама, устроенный по этому случаю банкет и сопровождавшие его развлечения были самыми роскошными и дорогими в английской истории, и продолжались целую неделю. По словам английского историка, за эту неделю в Индии от голода умерли тысячи индийцев, так как многие регионы страны были поражены голодомором, но это совершенно не смущало устроителей торжества [294]. Глава XV. Индустриализация Запада и раскол мировой олигархии (конец XIX – начало XX вв.) Как было показано в предыдущей главе, в середине XIX в. мир был однополярным. Миром правила Британия, она процветала за счет эксплуатации и ограбления других стран и народов, она устанавливала правила игры во всем мире. В соответствии с этими правилами мир делился на хищников и на их добычу. Львиная часть добычи принадлежала британскому льву. Хищникам поменьше, например, Франции, также могла перепасть их часть добычи, если они были готовы играть по этим британским правилам игры. Если же кто-то пытался играть по своим правилам или, не дай Бог, помогать жертвам, как, например, Россия в середине XIX века, то британский лев тут же обрушивался на нарушителя всей своей львиной мощью и наказывал за нежелание соблюдать звериные законы. А другие хищники, радуясь, что наказывают не их, и стараясь продемонстрировать свою лояльность, тоже старались укусить строптивца, благо он уже был подмят британским львом и не мог дать им сдачи. Но эта картина однополярного звериного царства вдруг в конце XIX в. очень резко и быстро изменилась. Британский лев неожиданно одряхлел, а другие хищники столь же неожиданно окрепли и некоторые даже превзошли его своей силой. Это случилось потому, что целому ряду стран Европы и Северной Америки удалось провести индустриализацию или, как пишут экономические историки, «вторую промышленную революцию», чего не удалось сделать Великобритании. А в новейшую историческую эпоху именно уровень индустриализации в первую очередь определял и определяет экономическую и военную мощь страны и государства. 15.1. Причины быстрой индустриализации Западной Европы и Северной Америки и упадка Великобритании в конце XIX – начале XX вв. Великобритания была бесспорным мировым промышленным лидером вплоть до последних десятилетий XIX в. Так, совокупные мощности хлопчатобумажной промышленности трех крупнейших стран Запада: США, Франции и Германии, - составляли лишь 45% от мощностей Великобритании в 1834 г. и 50% в 1867 г. ([152] 1, p.443). Примерно таким же – 2 к 1 – было и соотношение между Великобританией и тремя названными странами по выпуску чугуна. Таким образом, в середине столетия промышленность Великобритании была приблизительно в два раза мощнее, чем промышленность трех других ведущих стран Запада, вместе взятых. Но на рубеже XIX и XX вв. произошел резкий рост промышленных мощностей и промышленного производства США, Германии, Швеции, Дании, а также, в несколько меньшей мере, Франции, Канады, Италии, России и некоторых других стран. Например, выпуск чугуна в Германии с 1845/54 по 1910/13 гг. вырос в 80 раз и в полтора раза превысил выпуск чугуна в Великобритании. Еще бoльшим оказался разрыв в объемах выпуска современной и наукоемкой продукции. Накануне Первой мировой войны Германия превосходила Великобританию по выпуску стали в 2,3 раза, по производству электроэнергии – в 3,2 раза ([193] pp.773-779). По объему производства продукции химической промышленности в 1914 г. США превзошли Великобританию в 3,1 раза, Германия – в 2,2 раза, а Франция почти догнала Великобританию ([253] p.233). В целом по уровню производства в обрабатывающей промышленности Великобритания переместилась к 1913 г. с первого на третье место, пропустив вперед себя США и Германию ([152] 1, p.25). Как пишет английский историк Д.Белчем, хотя некоторые экономисты пытались при помощи сложных расчетов доказать обратное, но «никакие расчеты… не могут скрыть главного – экономика [Великобритании] не смогла осуществить техническое и организационное перевооружение на этапе “второй промышленной революции”. Старые экспортные отрасли продолжали производить старую продукцию без всякой модернизации, продолжая доминировать в экономике, в то время как в химической, электротехнической, автомобилестроительной отраслях и в транспортном машиностроении… задавали тон страны, поздно вставшие на путь индустриализации» ([135] p.194). Историк называет случившееся с Англией в то время «голландской болезнью», по аналогии с тем, что происходило в Голландии в XVIII в. в эпоху английской Промышленной революции. В итоге, - пишет Д.Белчем, - «потеряв конкурентоспособность, Великобритания превратилась в паразитирующую торгово-финансовую экономику, живущую за счет приобретенной ранее монополии и накопленного богатства…» ([135] p.197). Естественно, возникает вопрос, в чем причины или причина произошедшего. На сегодняшний день есть только одно удовлетворительное объяснение: все вышеуказанные страны, где на рубеже XIX-XX вв. произошла быстрая индустриализация, прибегли в тот период к жесткому протекционизму. Ни одного другого удовлетворительного объяснения экономические историки дать не в состоянии, несмотря на то, что такие попытки предпринимались. Например, П.Байрох констатирует, что европейские страны, перешедшие к протекционизму, в 1892-1914 гг. росли намного быстрее, чем Великобритания, и приводит таблицу, показывающую, как резко ускорился экономический рост в европейских странах после их перехода к протекционизму ([153] pp.70, 90). Л.Кафанья указывает на очевидную роль протекционизма в индустриализации Италии в этот период, Д.Норт и М.Билс – на его роль в индустриализации США, В.Коул и П.Дин – в индустриализации Германии, Р.Портал – в индустриализации России ([192] p.317; [152] 1, pp.680-681, 17-18, 824-844; [137] p.1044). Совершенно очевидно, что открытие Великобританией своей экономики для внешней конкуренции в середине XIX в. в конечном счете оказало ей самой «медвежью услугу». Конечно, благодаря этому ей удалось в какой-то момент заставить многие страны также открыть свою экономику для английских товаров, что способствовало росту британского экспорта и процветанию Англии в середине столетия. Но до многих государств: США, Германии, России, Италии, Франции и т.д., - в конечном счете, дошла суть происходящего, и они ввели высокие таможенные пошлины, защитив свои внутренние рынки. Эта протекционистская защита снизила риск инвестирования и привела к бурному строительству новых предприятий и целых новых отраслей в этих странах, в то время как в самой Великобритании, открытой для внешней конкуренции, эти стимулы отсутствовали, поэтому, как пишет Д.Белчем, «фирмы не желали брать на себя риск и расходы по внедрению инноваций» ([135] p.195). Между тем, кризис поразил не только английскую промышленность, но и сельское хозяйство, о чем противники свободной торговли в Англии предупреждали еще в середине XIX века. Но высокотехнологичное английское сельское хозяйство тогда имело еще большие конкурентные преимущества. Кризис начался тогда, когда США внедрили у себя современные сельскохозяйственные методы, чему также помог протекционизм, и завалили мировой рынок дешевым зерном. В итоге производство зерна в Великобритании с 1865/74 по 1905/14 гг. сократилось на 26%, несмотря на рост населения, и страна превратилась в крупного импортера этого основного вида продовольствия. В то же самое время Германия, несмотря на примерно такие же природно-климатические условия, что были в Англии, но благодаря протекционизму, за тот же период увеличила производство зерна в 2,2 раза и по объемам его производства в 1905/14 гг. превысила Великобританию почти в 9 раз ([192] p.752). В действительности последствия свободной торговли для Великобритании могли бы быть намного хуже, если бы не ее огромная колониальная империя. Ее колонии служили ей, с одной стороны, источниками дешевого сырья, чего не имела, например, Германия, а с другой стороны, рынками сбыта для дряхлеющей промышленности. И то, что эту промышленность не постиг быстрый и полный крах, объяснялось прежде всего тем, что ее текстиль и прочие изделия навязывались британским колониям, не имевшим никакого собственного промышленного производства и вынужденным волей-неволей покупать то, что им привозили из Великобритании. Таким образом, вся эта неуклюжая полуфеодальная конструкция, называвшаяся Британской империей, все более отставала от современного прогресса, и к деиндустриализации британских колоний: от Западной Африки и Ирландии до Индии, - произошедшей еще в XVIII – начале XIX вв., добавилась и начавшаяся теперь деиндустриализация самой Англии. Так глобальная экономика в очередной раз доказала свою нежизнеспособность. В то же время удивительна не только та скорость, с которой произошла индустриализация США, Германии и других стран, указанных выше, но и единодушный порыв этих государств в сторону введения протекционизма. Переход к протекционистской политике начался: в США – в 1861 г., в Австро-Венгрии – в 1874/75 гг., в России – в 1877 г., в Германии – в 1879 г., в Испании – в 1886 г., в Италии – в 1887 г., в Швеции – в 1888 г., во Франции – в 1892 г. ([152] 1, p.472, [153] р.90). Касательно европейских стран это можно объяснить двумя причинами. Во-первых, затяжной экономический кризис, начавшийся после либерализации европейской торговли в 1860-е годы (см. предыдущую главу), убедительно продемонстрировал всем странам, что обещания и прогнозы либеральных экономистов оказались неверными. Во-вторых, европейским государствам начала надоедать агрессивная политика британского империализма, не желавшая считаться ни с их собственной политикой, ни со складывавшимся в Европе общественным мнением. Как пишет американский историк А.Гершенкрон, неспособность России закрепить победу в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. ввиду противодействия Великобритании показала русскому правительству необходимость быстрой индустриализации ([179] p.158). Эта необходимость стала очевидной потому, что в новейшую эпоху только индустриализация могла обеспечить государству экономическую и военную мощь, необходимую для того, чтобы играть самостоятельную партию в мировой политике. А единственный путь к быстрой индустриализации состоял во введении жесткого протекционизма. Судя по всему, аналогичные соображения были и у правительств других европейских государств. Диктат Великобритании сначала во время Крымской войны, а затем во время русско-турецкой войны 1877-1878 г. был слишком очевиден, он слишком сильно шел вразрез с европейским общественным мнением, с позицией, которую имели по балканскому вопросу не только Россия, но и, например, Германия и другие государства . Непонимание британской политики могло вызывать у европейских государств лишь недоумение и страх – какой еще прыжок или кульбит совершит британский лев, какой еще демарш предпримет британская дипломатия или британская армия и военно-морской флот вопреки европейскому общественному мнению, гуманизму и здравому смыслу. Поэтому необходимость быстрой индустриализации в целях экономической и военной самостоятельности по отношению к Великобритании стала для большинства европейских государств совершенно очевидной. Продолжение британской военной агрессии по всему миру могло лишь усилить осознание этой необходимости, теперь уже и у тех государств, которые не стремились, как Германия и Россия, к самостоятельной политической игре – всем стало ясно, что надо иметь сильную промышленность и сельское хозяйство, чтобы иметь возможность при необходимости себя защитить. Именно в этот период мы видим новую волну колониальных захватов: введение британских войск в Египет в 1882 г., захват британской армией Судана в 1882-1885 гг., Бечуанленда (Зимбабве) в 1885 г., Бирмы в 1886 г., окончательное покорение Францией в начале 1880-х годов Индокитая, захват ею Туниса, вызвавший озлобление Италии ([39] 4, VI, 3). Весь этот империалистический шабаш мог лишь ускорить поворот остальных европейских государств в сторону протекционизма и индустриализации, который мы видим во второй половине 1880-х годов, после первой волны конца 1870-х гг. В США мотивы для перехода к жесткому протекционизму были похожими, но за него развернулась нешуточная борьба. Дело в том, что стремление северных штатов США к введению протекционизма было одним из двух основных вопросов, из-за которых разразилась Гражданская война 1861-1865 гг. [128] В этой войне страна потеряла убитыми более 600 000 человек, и еще полмиллиона было ранено или покалечено. Если учесть, что население США в то время составляло 30 миллионов, то примерно каждый седьмой американец, способный держать оружие, был либо убит, либо ранен и покалечен. Второй вопрос, из-за которого сражались и гибли эти массы людей в гражданской войне, был вопрос о запрещении рабства. Но дело было вовсе не в желании белых американцев помочь несчастным негритянским рабам – на самом деле их судьба волновала не слишком многих. Даже среди самих аболиционистов (борцов за отмену рабства) было немало тех, кто предлагал выселить всех негров либо обратно в Африку, либо в резервацию на территории США ([130] pp.367-383). Что действительно волновало миллионы американцев – ввоз негров в Америку подрывал американский рынок труда, лишал работы белых и обваливал их заработную плату, так как все больше и больше работ, за которые раньше платили нормальные деньги, теперь выполнялись дешевым рабским трудом негров, и за них никто уже не хотел платить нормальную зарплату, а соответствующие профессии теряли всякий престиж. То есть ввоз чернокожих рабов в США был сравним по своим последствиям с тем, что мы имеем сегодня в связи с наплывом в развитые страны нелегальных иммигрантов. Таким образом, взявшиеся за оружие северяне сражались в Гражданской войне 1861-1865 гг. не за мифическую свободу негров, как это порой пытаются представить, а за свои собственные интересы, за избавление от нечестной конкуренции – конкуренции со стороны дешевого рабского труда. Ну и другая цель, как уже было сказано, состояла в том, чтобы избавиться от засилья импортных британских товаров, которое также лишало миллионы американцев возможности нормально жить и работать и грозило опять превратить США в экономическую колонию Великобритании. Необходимо было поставить этому импорту надежный заслон в виде импортных пошлин и строить свою американскую промышленность. Обе эти цели были достигнуты к 1865 г., к моменту окончания Гражданской войны: рабство было запрещено, а импортные пошлины почти по всем товарам были повышены до 45-50% ([153] p.141). После этого начался необыкновенный расцвет и подъем Америки, сделавший ее самой сильной державой мира. 15.2. «Американское чудо» XIX века и его причины Но одних этих факторов недостаточно, чтобы объяснить тот феномен, который произошел с США. В начале XIX века это была пустынная территория, Дикий Запад, населенный немногочисленными индейцами, ковбоями и авантюристами, не имевшая еще почти никакого промышленного производства и являвшаяся по существу британской экономической колонией. А уже к концу этого столетия США превратились в крупнейшую и самую передовую экономику мира и мировую державу. Хорошо известно, что ключевую роль в этом процессе сыграла иммиграция из Европы, причем иммиграция наиболее активной, деятельной и предприимчивой части европейского населения. Хотя этот факт общеизвестен, но мало кто задумывается о том, что же побудило десятки миллионов европейцев уехать со своей родины в Америку, а историки предпочитают молчать на эту тему, ограничиваясь констатацией факта. Между тем, с 1821 г. по 1924 г. из Европы эмигрировало 55 миллионов человек, половина из них - в США, половина – в другие страны: Латинскую Америку, Канаду, Австралию и т.д. Причем, больше всего эмигрировало из Великобритании (включая Ирландию) – 19 миллионов человек, примерно столько же, сколько там проживало в начале этого периода ([253] р.146; [193] р.701). Чем можно объяснить причины столь массовой эмиграции? Если мы попытаемся понять, что вообще вызывало массовую эмиграцию в истории, то убедимся, что причина была всегда одна и та же – неблагоприятные условия на родине эмигрантов. Судя по описанию древнеримского поэта и писателя Вергилия, крестьян в Древнем Риме толкала на массовую эмиграцию из Италии в другие страны Средиземноморья крайняя нужда и безысходность ([140] p.163). Число римлян, покинувших Италию в то время, исчислялось миллионами человек. Тем же объяснялась, например, массовая эмиграция испанцев из Испании в XVI веке. В главе XII приводилось мнение К.Хилла о том, что она была вызвана засильем испанских грандов и латифундистов, захвативших все земли, монополизировавших торговлю и перекрывших в Испании любые возможности для нормальной деятельности или нахождения нормальной работы. Поэтому множество испанцев предпочитало отправляться в Новый Свет, несмотря на ожидавшие их там лишения . Это было все-таки лучше, чем очутиться на положении нищих и умереть от голода в своей собственной стране. Подобными же причинами была вызвана массовая эмиграция русских в конце XVI - начале XVII вв. Такого количества городов, которое в этот период было основано в Сибири и на Юге России, называвшемся тогда «диким полем», больше не основывалось никогда . Однако в местах проживания основного русского населения – в Центре и на Северо-западе Русской равнины – указанный период был самым драматичным в русской истории. Население этих территорий сократилось за полстолетия примерно в 5 раз, причем, бoльшая часть умерла от голодоморов, а меньшая часть эмигрировала на Восток и на Юг России, где и были основаны эти новые города ([60] главы VIII-IX). Это было результатом начавшейся в России глобализации и кризиса коррупции, а более конкретно – результатом жадности боярской олигархии, которая ради собственной наживы заморила голодной смертью бoльшую часть русского населения. Поэтому массовая эмиграция в Сибирь и на Юг России в этот период была не от хорошей жизни – как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы и казаки видели в этом единственный выход из сложившейся жизненной ситуации. Л.Гумилев отмечает не только массовость русской эмиграции в Сибирь в этот период, но и тот факт, что туда отправились необыкновенно сильные и энергичные люди, такие как Ермак или Павел Бекетов, которых он называет «пассионариями». Он полагает, что Сибирь была освоена во многом благодаря такому массовому исходу «пассионариев», и проводит параллель с исходом в этот же период испанских конкистадоров в Новый свет ([32] с.397-398). Но он умалчивает о причинах этого исхода, а причины следуют из вышеизложенного. Как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы бежали в Сибирь и на Юг России в силу вынужденных обстоятельств. Они вовсе не собирались сидеть на месте и ждать голодной смерти или продаваться в кабалу боярам за кусок хлеба, что делали многие их соотечественники. Так же как конкистадоры, они предпочли такой постыдной судьбе покорение новых земель и борьбу за выживание в суровых условиях Сибири и «дикого поля» южных степей. Именно поэтому эти «пассионарии», цвет русской и испанской нации, и покинули свою Родину, которая (и Россия, и Испания) после этого на несколько столетий погрузилась во мрак или, во всяком случае, откатилась далеко назад в своем развитии по сравнению с тем, что она представляла собой до того . Итак, мы видим, что эмиграция, во-первых, способствует упадку той страны, откуда она направляется, поскольку эмигрируют самые сильные и активные люди, и соответственно, подъему той страны или территории, куда направляется поток эмиграции. Во-вторых, эмиграция, как правило, является следствием кризиса коррупции, который перекрывает возможности нормального существования для массы населения, с чем наиболее активная его часть не хочет мириться и предпочитает уезжать. В первой книге трилогии массовая эмиграция в разные исторические эпохи связывалась с глобализацией, то есть с интенсивной внешней торговлей ([59] глава XI). Это не противоречит вышесказанному, так как глобализация всегда в истории очень быстро приводила к кризису коррупции. В частности, во всех трех приведенных выше примерах: Древний Рим, Испания и Московская Русь на рубеже XVI-XVII вв., - массовая эмиграция происходила на фоне глобализации. Другие примеры массовых эмиграций: миграция миллионов китайцев с севера на юг Китая в течение I в. до н.э. - II в. н.э., массовый исход скандинавов (викингов и норманнов) из Скандинавии в IX-XI вв., - тоже были связаны с глобализацией и вызванным ею кризисом коррупции. История европейской эмиграции XIX – начала XX вв. подтверждает вышеизложенное. Мы видим здесь и глобализацию: объемы мировой торговли с 1800 г. по 1913 г. выросли в 25 раз ([316] p.313), - мы видим также и кризис коррупции. Как было показано выше, уже в 1820-е-1840-е годы британская олигархия повела наступление на собственное население, что сопровождалось урезанием его прав и свобод, безработицей и экономическим кризисом. А безработица и ухудшение условий жизни привели к началу массовой эмиграции из Великобритании, которая продолжилась и в дальнейшем. Даже в самый благополучный период: 1850-1870 гг., - из страны (включая Ирландию) за два десятилетия эмигрировало почти 3 миллиона человек. Значит, далеко не всё в Британии было благополучно и далеко не для всех британцев. Но пик британской эмиграции пришелся на 1881-1920 гг., на эпоху экономического упадка страны, когда каждые 10 лет ее покидало в среднем 2,5-3 миллиона человек, то есть примерно каждый десятый ее житель ([193] p.751). В то же самое время, в условиях начавшегося застоя в британской промышленности в 1880-х годах безработица среди рабочих - членов профсоюзов колебалась от 10 до 13% ([135] p.230). Однако эта официальная статистика числа безработных недостаточно полно характеризует масштабы кризиса, с которым столкнулась в тот период Великобритания. Реальные масштабы этого кризиса становятся понятными как раз по количеству эмигрантов: за полстолетия страну покинул почти каждый второй житель Британии (!), - и покинул не от хорошей жизни, как и во всех других случаях массовой эмиграции. В частности, как указывают английские историки А.Милвард и С.Саул, основной причиной эмиграции из Великобритании и в целом из Европы в этот период была не особая привлекательность Америки, а именно неудовлетворенность британцев и европейцев своей жизнью у себя на родине ([253] р.145). Таким образом, каждый второй житель Британских островов настолько чувствовал себя плохо в своей родной стране, что решил ее навсегда покинуть. Имеющиеся данные опровергают расхожее утверждение историков о том, что эмиграция является следствием бурного роста населения. Мы видели уже выше, что волны эмиграции в XVI-XVII вв. из Испании и России вовсе не стали результатом роста населения, а наоборот, происходили на фоне резкого его сокращения в этих странах. То же самое было в Древнем Риме и Древнем Китае – эмиграция сопровождалась полным запустением Италии и северного Китая в течение античной эпохи. Похожую картину мы видим в Великобритании в рассматриваемый период: чем более падала рождаемость, тем мощнее был поток эмиграции (см. график 3). К началу XX века рождаемость в Англии упала до исторического минимума, прирост населения страны почти прекратился. Несмотря на это, самая большая эмиграция из страны за всю ее историю произошла именно в первые два десятилетия XX века. Следовательно, массовая эмиграция не была результатом быстрого роста населения, который, наоборот, шел на убыль. В действительности оба этих явления: массовая эмиграция и падение рождаемости, - были характерной чертой многих кризисов коррупции в истории и были одним из главных последствий этих кризисов. Не стал исключением и кризис коррупции в Великобритании и других странах Западной Европы, начавшийся на рубеже XIX-XX вв. Разумеется, потоки миграций свидетельствуют не только о том, где населению хуже всего живется - и по этому признаку мы можем заключить, что в конце XIX – начале XX вв. хуже всех в Западной Европе жилось именно британцам - но и о том, где они рассчитывают на лучшее приложение своих сил и способностей. Здесь безусловным лидером в рассматриваемый период были США, куда направлялась приблизительно половина всей европейской эмиграции. Спрашивается, почему таким лидером не стали, наряду с США, какие-то другие страны – например, латиноамериканские страны, Австралия, куда также направлялись потоки эмиграции, но неизмеримо меньшие. Ответ очень прост – те же условия, которые важны для роста экономики, важны и для роста населения, включая привлечение наиболее активного населения из-за границы. Ту политику, которую проводили США: жесткий протекционизм и свобода предпринимательства, - не проводило ни одно другое государство за пределами Европы. Все эти государства были либо чьими-то колониями, либо странами, проводившими политику свободной торговли, которая душила их экономическое развитие и превращала их в сырьевые придатки развитых стран. Даже судьба Австралии и Аргентины, которые были очень привлекательными для европейских эмигрантов, очень сильно отличается от судьбы США. Хотя в эти две страны эмигрировали миллионы европейцев , способности и навыки которых были, по-видимому, не хуже тех, что эмигрировали в США, но результат был совершенно другим. Как указывают В.Коул и П.Дин, эти страны так и не смогли провести индустриализацию и сформировались не как индустриальные державы, а как государства, построившие свое благосостояние на эксплуатации природных богатств: австралийских минеральных ресурсов и прекрасных аргентинских пастбищ для скота ([152] 1, pp.35-39). Но одна лишь эксплуатация природных богатств не могла обеспечить действительного раскрытия возможностей огромной массы европейских эмигрантов, не говоря уже о том, чтобы обеспечить их занятость. Поэтому Австралия и Аргентина ни в XIX веке, ни позднее не смогли породить даже что-то близкое к феномену США, принявших только за одно столетие около 30 миллионов иммигрантов из Европы (это при населении страны всего 5 млн. чел. в 1800 г.) и давших им средства к существованию и раскрытию их способностей. И поэтому эти страны к XX веку на порядок или даже более отстали от США по размерам своей экономики, количеству и плотности населения, а также по уровню его благосостояния, хотя начальные стартовые экономические и природно-климатические условия у них были ничуть не хуже, чем у Соединенных Штатов. Приток в США иммигрантов из Европы сопровождался притоком капиталов. И здесь мы имеем дело с еще одним интересным феноменом. Так же как люди во все исторические эпохи убегали от кризиса коррупции, точно так же от этих кризисов убегали и капиталы – поскольку не могли найти себе применения. В Римской империи одновременно с бегством римлян из Италии в Африку, Галлию и Испанию вслед за ними туда устремились и римские капиталы. В самой Италии никто не хотел никуда инвестировать. Дело дошло до того, что для всех сенаторов ввели обязательное требование – 1/3 их капиталов они были обязаны инвестировать именно в Италии. Но и это не помогало, цены на итальянскую недвижимость в I в.н.э. все время падали, и император Тиберий был вынужден наказать многих крупных землевладельцев, не желавших инвестировать в Италии – он конфисковал их земли и имущество за ее пределами: в Галлии, Испании, Сирии, Греции ([180] pp. 517-518). А император Нерон вообще запретил вывоз золота, то есть по существу запретил экспорт капитала, из Италии. Все это происходило на фоне кризиса коррупции, поразившего в I в.н.э. сильнее всего именно Италию . В дальнейшем эта история повторялась многократно. Во время кризиса коррупции в Венеции, Генуе и других городах-государствах Италии в XIV-XVI вв. итальянские предприниматели и банкиры тоже перестали инвестировать в своей собственной стране, зато охотно ссужали другие государства и инвестировали за рубежом. Это способствовало закату Италии и разрушению ее некогда самой развитой промышленности. Затем такая же судьба постигла Голландию: будучи самой развитой страной в первой половине XVII века, с конца этого столетия ее предприниматели и банкиры вдруг потеряли интерес к инвестициям в собственной стране и начали инвестировать в Англии – создавать там новые производства, давать кредиты английским предпринимателям и т.д. В итоге Голландию постиг жесточайший экономический кризис и упадок, а Англия, наоборот, к XIX веку превратилась в «мастерскую мира». Выше уже были описаны все эти явления: они происходили в условиях кризиса коррупции и политики открытых дверей, проводимых этими государствами – сначала итальянскими торговыми городами, а затем Голландией. Эта политика приводила к тому, что в открытые двери выдувало не только население, которое мигрировало в те места, где нет «сквозняков», но выдувало также и капиталы, которые следуют тому же правилу . Поскольку этот феномен – нежелание инвестировать в собственной стране – был впервые замечен западной общественностью в Голландии в XVII-XVIII вв., то он получил название «голландская болезнь», хотя как видим, такая же «болезнь» имела место и ранее в других странах. На рубеже XIX-XX веков указанное явление повторилось еще раз. Теперь уже Великобритания, как раньше Голландия, открыла свою экономику, и ее капиталы вместе с населением стали убегать за границу. Этот феномен массового вывоза капитала дал основание Ленину писать о том, что капитализм перешел в новую стадию, стадию империализма, и вывоз капитала – ее характерная черта. Но в действительности, это характерная черта любой открытой экономики рыночного типа, и события рассматриваемой эпохи опять это подтверждают. Так, в 1825 г. объем всех накопленных долгосрочных инвестиций Великобритании за рубежом, включая все ее колонии, составлял всего лишь 500 млн. долл. и к 1840 г. вырос лишь до 700 млн. Но мы знаем, что до 1840-х годов Великобритания все еще жила в условиях протекционизма (хотя и не такого сильного, как до 1825 г.), поэтому объем ее заграничных инвестиций был незначительным – капиталы все еще инвестировались преимущественно в собственную экономику. Зато за следующие 75 лет, когда она жила в условиях режима свободной торговли, объем накопленных долгосрочных инвестиций за рубежом увеличился почти в 30 раз и достиг в 1915 г. 19,5 млрд. долл. ([316] p.150) Причем, основная часть этих инвестиций направлялась в США, где создавались новые современные производства и отрасли промышленности. А в самой Великобритании, как уже было указано, их создавалось очень мало. Таким образом, мы видим, что с середины XIX в. британские «пассионарии» и предприниматели не просто стали массами уезжать в США, а еще везли с собой британские капиталы (и научные разработки) и создавали там современную промышленность (причем, на принципиально новой научно-технической основе) – точно так же как в XVIII веке голландские предприниматели и голландский капитал переместились в Англию и помогли ей осуществить Промышленную революцию. Причина этого явления очень проста. Любой предприниматель старается минимизировать риск своих инвестиций. Если у него есть выбор, где начинать новое производство – в той стране, где есть высокие импортные пошлины, или в той, где их нет, он всегда, при прочих равных условиях, предпочтет первую страну. Так он будет уверен в том, что не прогорит по какой-то непредвиденной причине – например, в результате преднамеренного демпинга (импорта товаров по дешевке) из-за границы или в результате повышения налогов, уровня зарплаты, стоимости сырья, аренды земли и недвижимости в стране производства и т.д. Если же протекционистской защиты нет, то любое из указанных выше событий может привести к тому, что вполне современное и конкурентоспособное производство может вдруг оказаться беззащитным перед лицом иностранной конкуренции и попросту исчезнуть. Разумеется, любой здравомыслящий предприниматель стремится избежать такого риска и поэтому предпочтет страну, где есть протекционистская защита. По тем же соображениям он всегда (при прочих равных условиях) предпочтет ту страну и ту отрасль, где ниже уровень монополизации – потому что вхождение в отрасль, где уже существует чья-то монополия, связано с высоким риском . Феноменальный рост американской промышленности в XIX веке можно иллюстрировать следующими цифрами. В 1803 г. в США было лишь 5 хлопчатобумажных фабрик, и они покрывали ничтожную долю потребности страны. После начала протекционистской политики в декабре 1807 г., всего 2 года спустя, в конце 1809 г., в США было уже более 100 хлопчатобумажных фабрик (!), а в 1831 г. – около 800 фабрик. С 1834 г. по 1913 г. мощности хлопчатобумажной промышленности США выросли еще в 22 раза. Таким образом, за 110 лет (1803 – 1913 гг.) они увеличились, по меньшей мере, в 350 раз (!) при росте населения в 16-18 раз ([152] 1, p.443; 2, pp.680, 684). Такой феноменальный рост был бы невозможен без протекционизма, с чем согласны экономические историки. Например, американский экономический историк М.Билс, анализируя раннюю фазу индустриализации США, делает следующий вывод: «как я показал выше, без протекционизма промышленность [США] была бы практически уничтожена» ([137] p.1044). Экономические историки указывают также, что рост мощностей в промышленности страны резко ускорялся в периоды жесткого протекционизма: в 1808-1814 гг., 1830-е гг. и после 1865 г., - и наоборот, замедлялся в периоды слабого протекционизма. Как отмечает, например, Д.Норт, 25%-й импортный тариф, существовавший в период с 1816 по 1819 гг., был недостаточным для защиты еще слабой и неконкурентоспособной промышленности США, в итоге многие предприятия в этот период не выдержали конкуренции с импортом и просто перестали существовать ([152] 2, p.680). Зато, как указывает А.Янгсон, после введения 45-50%-х импортных тарифов в начале 1860-х годов был сделан резкий промышленный рывок: за 20 лет (1859-1879 гг.) число занятых в обрабатывающей промышленности США выросло на 107% при росте населения страны за тот же период менее чем на 60% ([152] 1, pp.176-177). Таким образом, спрос на рабочие руки в промышленности страны в этот период увеличивался в 2 раза быстрее, чем росло население страны, даже с учетом колоссальной иммиграции, имевшей место в эти годы. В целом можно заключить, что именно созданные в США условия – жесткий протекционизм в сочетании со свободой предпринимательства – и стали основной причиной «американского чуда» XIX века, феномена превращения страны из захудалой малонаселенной колонии в ведущую индустриальную державу мира. Именно эти условия, которых не было ни в Аргентине, ни в Австралии, ни в Бразилии, ни в какой-либо другой стране, открытой для иммиграции , способствовали привлечению туда не только рабочей силы, но также предпринимателей и «пассионариев», принесших или привлекших туда производственные капиталы, научные разработки и мозги. В свою очередь, эти иммигрировавшие в США предприниматели и «пассионарии» своей неутомимой энергией создали миф об «американском духе предпринимательства» как основной причине процветания Америки. Как видим, этот особенный «дух предпринимательства» возник не сам по себе, а явился следствием тех условий, которые были созданы в США. И такого же «духа» могли бы достичь и другие страны, если бы они смогли создать у себя такие же условия. 15.3. Кризис коррупции в Великобритании и борьба английской национальной элиты с британской олигархией Как было показано выше, на рубеже XIX-XX вв. в Великобритании разразился кризис коррупции, о чем свидетельствует множество прямых и косвенных фактов . Некоторые из этих фактов уже приводились выше. В экономике страны началась длительная стагнация, а в сельском хозяйстве – кризис и упадок, в связи с чем число занятых в сельском хозяйстве сократилось чуть ли не вдвое ([135] p.193). Безработица даже среди наиболее благополучной части населения, входившей в профсоюзы и платившей профсоюзные взносы, в 1880-е годы составляла 10-13%. Резко снизилась рождаемость (см. график 3). Усилилась эмиграция, достигшая небывалых размеров. Всего за 60 лет (1861-1920 гг.) из страны эмигрировало 14,6 млн. человек, что составляло почти 50% ее населения по состоянию на 1861 г. Это в несколько раз превосходило поток эмиграции из других стран Европы. Например, из Германии за те же 60 лет эмигрировало лишь 4,3 млн. чел., или чуть более 10% ее населения в 1861 г. ([193] p.751; [165] p.105) Усилилось социальное расслоение общества, а по социальным контрастам страна стала напоминать Англию XVII века накануне Английской революции. По оценке английского социолога Чарльза Бута, проведшего в начале XX века исследование жизни Лондона, более 30% жителей британской столицы жили в состоянии нищеты или нужды ([135] p.245). С другой стороны, пишет английский историк Д.Григг, верхние слои английского общества, составлявшие около 0,5% населения, жили с необыкновенным размахом и роскошью; и это нарочито-показное поведение богачей еще более подчеркивало тот огромный социальный разрыв, который существовал между богатыми и бедными ([208] pp.18-19). Как и в другие периоды, кризис коррупции конца XIX - начала XX вв. сопровождался падением нравов и моральных устоев. В литературе и других видах искусства расцвело декадентство – писатели высмеивали добродетели и окунали читателя в клоаку или в извращения, тем же занимались художники и поэты. Уже в конце викторианской эпохи в английских городах процветала проституция и, как пишут английские историки М.Ричард и Д.Фут, «в каждом большом городе страны были районы», кишевшие притонами, борделями и сомнительными личностями, «где любые викторианские добродетели игнорировались или высмеивались» [305]. С началом XX века это словосочетание - «викторианские добродетели» - прочно вошло в английский язык: неофициальное признание английским обществом того факта, что с концом эпохи царствования королевы Виктории (1837-1901 гг.), окончательно ушли в прошлое и прежние добродетели. Как пишет Д.Григг, среди англичан самых разных мировоззрений, включая и «патриотов малой родины» (Англии), и приверженцев империализма, в начале XX века усиливалось «чувство национальной дегенерации, ощущение того, что страна прогнила до основания» ([208] p.18). До этого в Англии почти два столетия не было кризисов коррупции. Предыдущий был преодолен в результате Славной революции 1688 г., и преодолен очень успешно – в стране был создан сильный средний класс и гражданское общество, построена промышленность, создавшая основу экономического благополучия. Хотя британская правящая верхушка уже в первой половине XIX века опять начала наступление на интересы населения, но ей в то же время удалось увлечь часть нации идеей британского величия и подкупить ее в середине столетия доходами от ограбления других стран, что уменьшило социальную напряженность (см. главы XII и XIV). Поэтому в Англии ни в XVIII-м, ни в XIX-м веках не было ничего похожего на революцию или даже на крупное восстание, в отличие от Франции и остальной Европы. Чартистское движение 1820-1830-х гг. никогда не дорастало до уровня революции или восстания, это была попытка повлиять на правительство путем мирных демонстраций. Но, так и не добившись ничего, оно исчезло само по себе, стоило только Англии в 1840-х годах выйти из экономической депрессии. Кроме того, есть основания полагать, что британская правящая верхушка осуществила в середине XIX века изощренный план по расколу европейского демократического революционного движения, включая и ту волну этого движения, которая едва не докатилась до Англии. Вся Европа в конце 1840-х годов была потрясена революциями, прокатившимися по целому ряду стран: Франции, Германии, Австрии, Италии, Венгрии, Чехии, Польши, Испании. Самым впечатляющим моментом в этих революциях было то, что народные массы выступали широким фронтом: рабочие, ремесленники, интеллигенция, крестьяне, мелкие и средние предприниматели. Повсюду в Европе они свергали существующие правительства и создавали народные республики. И хотя почти везде революции в конечном счете были подавлены, но они все же привели к расширению политических прав населения. Самым ярким примером может служить Франция, где на смену свергнутой в 1848 г. монархии Луи-Филиппа утвердилась республика и всенародно избираемый президент, и где впервые в мировой истории было введено всеобщее избирательное право. Это, в частности, привело к тому, что число французских избирателей увеличилось с 200 тысяч до 9 миллионов человек [197]. Однако это торжество демократии вызвало ужас не только французской, но и британской правящей верхушки. Как пишет Р.Дэвис, Ротшильды были потрясены свержением Луи-Филиппа и страшно боялись национализации их собственности во Франции (стоимость которой, по некоторым данным, достигала 600 млн. франков) - тем более что во время революционных событий не прекращались призывы экспроприировать имущество богачей и даже конкретно Ротшильдов ([170] p.136). Великобритания счастливо избежала революций в этот период, поскольку ее сползание к кризису было прервано начавшимся в 1840-е годы экономическим подъемом. Но она имела очень крупную промышленность и большое число фабричных рабочих, которые представляли собой большую социальную силу. Если бы они под влиянием революционных идей, пришедших из-за границы, объединились с другими слоями общества и тоже сформировали единый народный фронт, то этот фронт мог бы стать страшной социальной силой, способной вырвать власть у олигархии и сформировать народное правительство. Олигархия это прекрасно понимала. Как мы видели в предыдущих разделах, во все исторические эпохи существовали сословия, разделявшие общество на несколько совершенно разных групп, обособленных друг от друга. Но эти сословия (дворяне, буржуа, ремесленники, рабочие, крестьяне, духовенство и т.д.) были к середине XIX века сметены социальными революциями, а вместе с ними исчезли и перегородки между разными группами людей. Впервые в истории возникла также социальная мобильность, позволявшая представителям низших слоев переходить в средние и высшие слои. Все это способствовало взаимопониманию и сплочению разных слоев общества против правящей верхушки, что и продемонстрировали революции 1848-1849 гг. Эта ситуация была новой и непривычной для олигархии, которая во все эпохи старалась следовать правилу: «Разделяй и властвуй». Британская правящая верхушка и не скрывала своей тревоги по поводу сложившейся ситуации, прежде всего в самой Британии. Бенджамин Дизраэли, представитель консервативных империалистических кругов Великобритании, в 1845 г. выпустил книгу под названием «Сибилла или Две нации». В ней было высказано мнение о том, что Великобритания разделилась на две нации, «между которыми нет связей и нет симпатии; которые ничего не знают друг о друге, о привычках, мыслях и чувствах, как будто они живут в разных зонах или на разных планетах; которые выведены из разных пород, питаются разной пищей, ведут разный образ жизни, и управляются одними и теми же законами». И эти две нации – «богатые и бедные» ([281] pp.502-503). Дизраэли не объяснил, где проходит граница между этими двумя нациями. Между тем, это имело очень большое значение. Одно дело, если к «нации богатых» следовало отнести всего лишь 0,5% действительно богатых британцев (см. выше мнение Д.Григга), а 99,5% населения страны следовало тогда отнести к «нации бедных». Другое дело, если к нации богатых можно было бы присоединить значительную часть средних классов, так называемых буржуа. Тогда «нация богатых» сразу увеличивалась, возможно, до 20% или даже до 40% населения, и разница в численности с «нацией бедных» уже не была столь разительной. А по силе в классовой борьбе «нация богатых» в таком случае уже явно превосходила бы «нацию бедных» - ведь средние классы превосходят низшие классы в образованности и уме, а в современной цивилизации образованность и ум являются более сильным оружием, чем грубая сила. Поэтому раз уж была поставлена проблема существования двух наций и антагонизма между ними, то было совершенно очевидно, что спасти «нацию богатых» от намного более многочисленной «нации бедных» могли только средние классы. Задача, таким образом, состояла в том, чтобы либо перетянуть средние классы на сторону «нации богатых», либо вбить такой клин между ними и «нацией бедных», который бы заставил их не доверять друг другу. Решив эту задачу, можно было не опасаться повторения в Великобритании чего-то похожего на европейские революции 1848-1849 гг. Эту задачу прекрасно выполнили в середине XIX века Карл Маркс и Фридрих Энгельс – причем, выполнили ее независимо от того, ставила ее перед ними британская правящая верхушка или нет. Как известно, ключевое положение социальной теории Маркса и Энгельса состоит в том, что «класс пролетариата» находится в антагонистическом противоречии с «классом буржуазии», «могильщиком» которого он является, и его цель состоит в «свержении класса буржуазии». Чтобы понять ту бомбу, которая была заложена этой получившей широкую известность теорией под народным единством, давайте сначала разберемся, что в то время называли «буржуазией». Под «буржуазией» в то время подразумевали в основном средние классы, у которых был также свой «буржуазный» образ жизни, отличный от образа жизни богатой верхушки (аристократии). На это указывают, например, французский историк П.Губер ([207] 1, pp.221-222) и английские историки А.Милвард и С.Саул. Последние подсчитали, что во Франции конца XVIII века средний уровень доходов аристократии в 10 раз превышал средний уровень доходов буржуазии, а последний, в свою очередь, также примерно в 10 раз превышал средний уровень доходов рабочих и крестьян ([253] p.265). Таким образом, буржуазия конца XVIII - начала XIX вв. – это типичный средний класс, находившийся ровно посередине между «нацией богатых» и «нацией бедных». И вот именно этот средний класс был объявлен Марксом и Энгельсом врагом номер один для пролетариата. Правда, они придумали новое определение для «класса буржуазии» - к нему они отнесли всех, кто «владеет средствами производства» или нанимает рабочую силу. Надо сказать, что определение это - весьма туманное и непонятное даже для людей со специальным экономическим образованием , а уж что говорить о рабочих, для которых оно предназначалось. Понятно, что после чтения или выслушивания марксистов они могли сделать лишь один вывод – буржуазия, то есть средние классы, все, кто не относится к рабочим – это враги. Интересно, что сами социалисты (последователи марксизма) этой формулой были также поставлены в двусмысленное положение по отношению к рабочим – ведь почти все руководители и активные члены социалистических партий в то время не были рабочими, а были самыми что ни на есть представителями «буржуазии». Поэтому когда, например, на учредительную конференцию лейбористской партии Великобритании в 1893 г. в провинциальный Брэдфорд приехала группа социалистов из Лондона, включая известного писателя Бернарда Шоу, то, как пишет Д.Белчем, рабочие, которых было там подавляющее большинство, встретили их с крайней подозрительностью, сохранявшейся до конца конференции ([135] pp.237-238). Да и как можно было к ним относиться иначе? Ведь эти социалисты в шикарных лондонских костюмах были в глазах рабочих самой настоящей буржуазией – буржуазией, которая согласно их собственным речам, была врагом рабочих. Представьте себе картину – мужчина на улице пытается уговорить мальчика пойти к нему домой. И при этом говорит: я знаю, мама (то есть Маркс) тебе говорила, что все дяди на улицах – ужасные негодяи, и с ними нельзя заводить знакомство. Твоя мама, конечно, права, но я – единственный хороший дядя, поверь мне, мальчик, я самый хороший и добрый из всех нехороших дядей. Приведенный пример, наверное, преувеличивает ту степень недоверия между низшими и средними слоями населения, которая возникла в Европе под влиянием марксизма, но нет никакого сомнения в том, что он способствовал росту этого недоверия. И по мере роста влияния марксизма и численности социалистических партий, руководствовавшихся идеями Маркса, это недоверие росло. Стоит ли удивляться тому, что единый народный фронт, потрясший всю Европу революциями в 1840-х годах, во второй половине XIX века раскололся. Парижская коммуна 1871 г. была почти исключительно пролетарской по своему составу, при этом рабочие не желали сотрудничать ни с буржуазией, ни с крестьянами. Маркс это громко приветствовал, провозгласив коммуну первым крупным выступлением пролетариата против «буржуазных эксплуататоров». В итоге французская олигархия утопила как Парижскую коммуну, так и возникшие пролетарские коммуны в других французских городах (в Лионе, Марселе, Тулузе и т.д.) в 1871 г. в страшных потоках крови. Только за одну «кровавую неделю» (21-28 мая) в Париже было убито 20 тысяч коммунаров, тысячи других были высланы на каторгу на тропические острова – также практически на верную смерть. Итогом Парижской коммуны было, как пишет историк Г.Райт, еще большее отчуждение рабочих от других слоев французского общества [197]. Другим свидетельством раскола народного фронта является пропасть, возникшая между двумя его крупными течениями того времени – социалистическим и рабоче-профсоюзным. В Великобритании параллельно существовали, с одной стороны, социалистическое движение, и с другой стороны, профсоюзы и лейбористская партия рабочего класса, которые, как было показано, не доверяли марксистам-социалистам. Примерно такая же картина была повсюду в Европе. Как отмечает историк П.Стирнс, социалистические партии, возникшие в Европе в 1860-х и 1870-х годах, находились под сильным влиянием идей Маркса [185]. Но его туманные идеи о построении социализма и коммунизма были непонятны рабочим. Кроме того, как отмечалось выше, лидеры марксистов-социалистов не могли найти общего языка с рабочими, которые их воспринимали как представителей «буржуазных эксплуататоров», но стремящихся им доказать, что они – единственные хорошие дяди среди плохих дядей. Поэтому профсоюзное движение и рабочие партии типа лейбористской, охватывавшие миллионы рабочих, существовали параллельно социалистическому движению, охватывавшему в основном образованную интеллигенцию и средние слои общества, и практически никак с ним не пересекались. Крестьянское движение также развивалось само по себе, тем более что марксисты объявили крестьянство если не врагом, то колеблющимся классом, стремящимся при первой возможности примкнуть к врагам – к буржуазии. Таким образом, мы видим, что классики марксизма и их последователи опять, искусственным образом, воссоздали взаимное отчуждение и даже вражду между разными группами людей, что было ранее характерно для феодального и постфеодального сословного общества. Тем самым было показано, что политику «разделяй и властвуй» можно проводить и в таком обществе, где уже нет сословий. Эта искусная политика британской олигархии, для которой марксизм был лишь одним из инструментов идеологического и политического манипулирования, объясняет тот факт, почему ни одна из ведущих партий Великобритании конца XIX – начала XX вв. не выражала интересы большинства населения, а в целом политическая система служила только интересам правящего класса. Сложившуюся ситуацию хорошо описал Дэвид Ллойд Джордж, один из радикальных британских политических деятелей той эпохи, который во время публичного выступления в апреле 1903 г. сказал: «В настоящее время в этой стране – около 6 миллионов избирателей, и, тем не менее, правительство находится в руках одного класса. Они так манипулируют парламентом, что он также находится в руках этого одного класса… И неважно, какая партия до настоящего времени находилась у власти, все равно практически страной все время правит тот же самый класс» ([208] pp.74-75). В Англии в то время доминировали две ведущие партии – консервативная партия (тори) и либеральная партия. Первая уже давно превратилась в реакционную партию британского истеблишмента, выражавшую интересы богатой верхушки. В частности, как указывает Д.Григг, тори по всем вопросам были единодушны с Палатой лордов, не было случая, чтобы лорды выступили против какого-либо решения или закона, выдвинутого консерваторами ([208] p.154). Что касается либеральной партии, то это была эклектическая смесь различных людей и движений, и на ее примере также хорошо видно, как британская олигархия умело манипулировала политикой и идеологией в самой Англии. Дело в том, что слово «либерализм», родившееся в эпоху Французской революции, первоначально было связано с борьбой за освобождение (liberation) народа от тирании, иными словами, с борьбой за политические права массы населения. Но как только начался «крестовый поход» за свободную торговлю, то олигархия тут же использовала удачное слово «либерализм» для целей этого «крестового похода» - дескать, нужно освободить внешнюю торговлю и купцов от «тирании государства» (то есть от таможенных пошлин). Таким образом, к середине XIX века оказалось, что слово «либерализм» сочетает два плохо сочетаемых течения – одно за политические права основной массы населения, а второе – за экономические права крупного капитала, торговцев и международных спекулянтов, поскольку именно они во все эпохи получали и получили опять в XIX в. (см. главу XIV) основной выигрыш от либерализации внешней торговли. Соответственно, и либеральная партия в Великобритании боролась одновременно и за первое, и за второе, что плохо между собой сочеталось. Более того, борьба за политические права населения в Англии в XIX в. понималась также весьма своеобразно. Почему-то считалось, например, что право голоса должно быть только у мужчин, к тому же располагающих определенным набором имущества и имеющих определенный уровень дохода. Бедные британцы (более 40%) и женщины в эту категорию не попадали, таким образом, более 2/3 взрослого населения было лишено избирательных прав по неким «научно обоснованным» идеологическим соображениям, которые разделяло большинство либеральной партии. Лишь в 1918 г. Ллойд Джорджу удалось добиться введения действительно всеобщего избирательного права, что увеличило число избирателей в 3 раза; но это сопровождалось расколом либеральной партии – большинство партии не поддержало своего лидера. Таким образом, можно заключить, что либеральная партия в Англии если и служила идее «освобождения», то не большинства населения, а меньшинства, и не от тирании, а от регулирования со стороны государства и общества, как в сфере политики (неприятие идеи всеобщего избирательного права), так и в сфере внешней торговли (отказ от протекционизма). То есть, способствовала тому, чтобы это «освобожденное» меньшинство установило свою тиранию над порабощенным большинством. К этой идеологической манипуляции, вывернувшей наизнанку идею либерализма, привнесенную Французской революцией, добавились и различные политические манипуляции. Одна из них состояла в следующем. Внутри либеральной партии была создана так называемая Либеральная лига, которая, по словам Д.Григга, являлась «секцией» либеральной партии, а ее членов он называет «либеральными империалистами» ([208] p.85). Члены этой лиги неизменно становились лидерами самой либеральной партии и правительства Великобритании, поэтому ее следовало бы рассматривать не столько как империалистическую «секцию», сколько как некое тайное империалистическое общество внутри либеральной партии, формирующее ее руководство и политику. Самое интересное состоит в том, что президентом Либеральной лиги был лорд Розбери, зять Ротшильда, известный своими консервативными и империалистическими взглядами ([170] p.173). Хотя сам Розбери как политик не пользовался большой популярностью, и ему удалось лишь один раз возглавить правительство (в 1894 г.), да и то вопреки мнению большинства членов либеральной партии ([208] p.56), но зато он был, судя по всему, одним из тех «серых кардиналов» (другими были, как уже говорилось, сами Ротшильды и Сесил Родес), которые и определяли британскую политику. Так, в 1904 г. Розбери не удалось возглавить правительство, сформированное либеральной партией, несмотря на пропагандистскую кампанию в его поддержку в английской прессе; зато несколько его заместителей и помощников из Либеральной лиги вошли в правительство, а один из них (Аскит) его возглавил. Другой его заместитель в лиге, Эдвард Грей, стал министром иностранных дел и, как пишет А.Бриггс, в последующие годы часто принимал внешнеполитические решения самостоятельно, без обсуждения с кабинетом министров – хотя Ллойд Джордж, являвшийся членом кабинета, и другие его члены не были согласны с этими решениями ([305]; [208] pp.85, 307-308). Судя по всему, эти решения принимались Либеральной лигой – то есть группой политиков, связанных с крупным капиталом – и их поддержка позволяла Грею игнорировать кабинет министров. Это еще один пример того, как британская олигархия вершила политику Великобритании и Британской империи через голову ведущих политических партий и через голову правительства страны. Не было в Англии недостатка и в политиках, легко покупаемых за достаточное количество денег, а также в политиках-хамелеонах, сначала делающих себе имидж на популистской кампании, а затем быстро меняющих свои взгляды на противоположные. И те, и другие были верными помощниками британской олигархии. Примером первого рода может служить Рандольф Черчилль (отец Уинстона Черчилля), который в течение своей политической карьеры неоднократно и помногу брал взаймы у Ротшильдов, так что к моменту своей смерти оказался им должен огромную сумму (66 000 фунтов). Как пишет Р.Дэвис, «если когда-либо был пример политика, находившегося под каблуком у своего банкира, то это, возможно, тот самый случай» ([170] p.202). Примером второго рода является Бенджамин Дизраэли. Как пишет историк Р.Блэйк о первом этапе политической карьеры Дизраэли в британском парламенте, «его экстравагантное поведение, огромные долги и открытая связь с Генриеттой, женой сэра Фрэнсиса Сайкса … все это создало ему сомнительную репутацию. … Его вычурные метафоры, напыщенные манеры и пижонская одежда привели к тому, что [во время его выступлений парламентарии] поднимали крик и заставляли его замолчать» [176]. Спустя ряд лет такого политического небытия он все-таки создал себе имидж и популярность тем, что яростно обрушился с пламенными речами на премьер-министра Роберта Пиля - за то, что тот осуществил либерализацию внешней торговли Великобритании в 1845 г., и не переставал его ругать в парламенте, пока не добился его отставки в 1846 г. Поскольку Дизраэли так гневно при этом обличал свободную торговлю, то можно было подумать, что он – убежденный сторонник протекционизма. Но не тут-то было! Как только Дизраэли благодаря своим речам и успешной кампании против Пиля добился известности и популярности, он тут же переменил свои взгляды на 180 градусов и начал выступать уже в защиту свободной торговли, чем вызвал изумление и недоверие тех, кто его поддерживал [176]. Но это было уже неважно – он добился того, что поднялся с задней галерки парламента, где он пребывал долгие годы, сразу в первую лигу британских политиков, а для того чтобы находиться в этой лиге, вовсе не обязательно было следовать каким-то определенным принципам. В последующем Дизраэли следовал той же тактике хамелеона, которая так успешно подняла его в первую лигу. Когда он оказывался в оппозиции и без министерского портфеля, то сразу начинал ратовать за то, что было по душе английскому народу и могло прибавить ему популярности и известности. А когда он становился премьер-министром или членом правительства, то он тут же забывал об интересах английского народа и во всех вопросах становился единодушен с «сильными мира сего», особенно с Ротшильдами, с которыми у него были самые тесные и дружеские взаимоотношения. Например, во время Крымской войны 1854-1856 гг., когда он был в оппозиции, а война уже потеряла всякую популярность среди англичан, он вдруг стал пацифистом и начал выступать против Крымской войны ([170] p.154). А в последующие годы, когда Дизраэли опять вошел в правительство и затем его возглавил, то снова превратился в ярого империалиста и, не колеблясь, шел на военную конфронтацию, в том числе опять по балканскому вопросу с Россией в 1877-1878 гг. (см. предыдущую главу). Как видим, британская олигархия располагала всем необходимым, чтобы удерживать власть: новой подрывной идеологией, запущенной в народные массы для их раскола (марксизм), большим набором влиятельных политиков, служивших ее интересам, контролем над ведущими политическими партиями и парламентариями, голоса которых, равно как и места в парламенте, попросту покупались, а также изощренной системой политического и идеологического манипулирования. Народные массы в Англии были расколоты, среди низших слоев общества было посеяно недоверие ко всему, что исходило от образованных «буржуазных» слоев; а последние, в свою очередь, тоже подвергались усиленной идеологической обработке, в основном посредством насаждения идеи британского величия. Как отмечает Д.Белчем, именно эти слои общества были подвержены эпидемиям джингоизма (воинствующего империализма), во время которых толпы обеспеченных, хорошо одетых англичан требовали от своего правительства начать войну против тех или иных врагов Британии ([135] p.243). Поэтому английская национальная элита, противостоявшая олигархии в течение XIX века, не смогла получить поддержки народных масс и была представлена лишь отдельными революционерами или писателями-одиночками. К ним можно отнести, например, поэта Сидни Шелли и писателя-утописта Роберта Оуэна, которые критиковали несовершенство сложившейся системы и обличали правящую верхушку за ее антинародную политику и за ее лицемерие. Шелли с горечью констатировал, что спекулянт, паразитирующий за счет общества, «воздает себе хвалу за вклад в процветание страны»; а по словам Оуэна, при утвердившейся в Британской империи капиталистической системе «бесполезные и порочные люди правят населением мира, в то время как полезные и действительно добродетельные люди… деградируют под их гнетом» ([281] pp.398, 461). В ту же эпоху (первая половина XIX в.) «демократические радикалы» Уильям Коббет и Генри Хант своими речами и произведениями пытались вдохновить крестьянские восстания и движение чартистов против британской правящей верхушки (см. предыдущую главу). Но никто из них не смог стать национальным лидером, поддерживаемым значительной частью населения или возглавившим общенациональную политическую партию. Таким же политиком-одиночкой был еще один яркий представитель английской национальной элиты (второй половины XIX в.) – Уильям Гладстон. Как пишут историки, в своей политической деятельности он до конца руководствовался принципами высокой морали и гуманизма ([202]; [170] p.155). Это был, наверное, единственный крупный британский политик той эпохи, который видел свою цель не в служении империалистической идее, столь любимой олигархией, а в служении идее счастья народов – как английского народа, так и других народов Британской империи и Европы. Гладстон поддерживал объединение Италии и борьбу итальянцев против австрийского гнета, борьбу балканских народов против турецкого ига, много усилий приложил к тому, чтобы предоставить политические и экономические свободы ирландскому народу в рамках Британской империи. В 1896 г. он выступил с резкой речью против Турции за начавшийся геноцид армянского народа. Вместе с тем, его поддерживала лишь достаточно небольшая группа людей. У него не было широкой поддержки ни среди британского населения, ни в британских политических кругах – обманутые идеей собственного величия англичане не понимали его альтруизма по отношению к другим нациям и народам [202]. Что касается британской олигархии, то она его ненавидела. Как пишет Р.Дэвис, одно из главных направлений политики Ротшильдов и их помощников было во всем противостоять Гладстону и в том, чтобы, как говорили Ротшильд и Рандольф Черчилль, «держать банду Гладстона вне правительства»; в равной степени его не любил и Дизраэли ([170] pp.205, 187). Эту нелюбовь разделяла и британская королева Виктория (которая также была неотъемлемой частью британской правящей верхушки) - нелюбовь настолько явную, что она даже не пыталась ее скрывать. Зато, как отмечает английский историк Р.Блэйк, ее любимым политиком был Дизраэли ([176]; [202]). Уильям Гладстон с 1868 по 1894 гг. был главой британского правительства 4 раза, в общей сложности в течение около 16 лет, что является рекордом для Великобритании: по-видимому, ни один британский политик не смог повторить это достижение. Тем не менее, как видим, он не пользовался слишком большой популярностью среди населения, а британская правящая верхушка и вовсе его ненавидела. Каким же образом непопулярному и нелюбимому Гладстону удалось 4 раза стать премьер-министром Великобритании и управлять страной в общей сложности 16 лет? Складывается впечатление, что Гладстона приглашали, чтобы исправить пошатнувшийся имидж Великобритании в глазах Европы. Выше уже говорилось о том, что европейские государства испытывали все большее раздражение от захватнической империалистической политики Великобритании и от ее нежелания считаться с интересами европейских народов. Британской олигархии был нужен политик, который бы придал хищному звериному облику британского льва человекоподобное выражение, и таким политиком стал Гладстон. Конечно, ради этого приходилось терпеть гладстоновский альтруизм и гуманизм, которому правящая верхушка, тем не менее, упорно противостояла. Например, Гладстону за время его правления так и не удалось добиться введения автономии для Ирландии, несмотря на его колоссальные усилия – британский парламент упорно блокировал все его законопроекты. В другом случае, в 1882 г., как указывает Р.Дэвис, Гладстону навязали принятие решения о военной оккупации Египта, которому он сопротивлялся, будучи премьер-министром, но затем был вынужден согласиться ([170] pp.189-191). Итак, мы видим, что XIX век для Англии был веком господства олигархии и веком альтруистов-одиночек. Если кому-то из них и удалось выбиться в ведущие политики, как Гладстону, то не столько вследствие популярности у английской нации (сытый голодного не разумеет, равно как и тех, кто хочет помочь голодным), сколько благодаря общественному мнению в Европе, уставшей от хищнического британского империализма. Однако ситуация изменилась на рубеже XIX-XX веков, когда английская нация, или ее значительная часть, сама стала из сытой превращаться в голодную. Начавшийся в конце XIX века в Великобритании экономический и социальный кризис раскрыл многим англичанам глаза на происходящее и изменил их прежде лояльное отношение к правящей верхушке и к проводимой ею империалистической политике. Объектом особенной ненависти в этот период стали наиболее видные представители британской олигархии, прежде всего Ротшильды. Как писал один из лидеров рабочего движения в декабре 1891 г. о Ротшильдах, «эта банда кровососов являлась причиной несказанных бед и несчастий в Европе в течение текущего столетия, и накопила громадное богатство главным образом посредством разжигания войн между государствами, которые никогда не должны были ссориться. Где только есть какие-то проблемы в Европе, где циркулируют слухи о начинающейся войне и где люди теряют рассудок от страха в связи с надвигающимися событиями и бедствиями, можете быть уверены – где-то поблизости от этого проблемного региона ведет свои игры крючконосый Ротшильд» ([170] p.228). Значительная часть британцев в условиях кризиса испытала потребность в том, чтобы видеть во главе своего правительства подлинного национального лидера, а не тех «карманных» политиков, которых им подсовывала олигархия. Таким национальным лидером Великобритании в начале XX века стал Дэвид Ллойд Джордж. Уже в начале своей политической карьеры он не побоялся выступить против политики британской правящей верхушки - он высказался против войны с бурами и тем вызвал гнев воинствующих джингоистов. Его самого чуть было не убила толпа джингоистов в Бирмингэме, а сына, которого тоже преследовали, ему пришлось отослать из Лондона к родственникам в сельскую местность на севере Уэльса ([208] p.53; [233]). Однако по мере того как война с бурами в Англии становилась менее популярной, популярность самого Ллойд Джорджа росла. В дальнейшем он стал самым почитаемым в стране политическим лидером и, как пишет Д.Григг, самым красноречивым и деятельным поборником интересов простого народа Великобритании ([208] p.20). Последнее можно иллюстрировать целым рядом примеров. Став премьер-министром страны в 1917 г., он добился уже в 1918 г. введения всеобщего избирательного права для всех британцев, в том числе для тех 2/3, которые были лишены его до этого. В 1921 г. он подарил независимость Ирландии, в которой начиная с 1916 г. не прекращалось восстание против англичан. Еще ранее, будучи министром финансов, он добился в 1911 г. принятия первого в мировой практике закона о страховании всех трудящихся от безработицы и нетрудоспособности. Тем самым, пишет В.Блэйк, он «заложил основы современного государства всеобщего благосостояния, и если бы он даже больше ничего не сделал, то заслуживает славы уже за одно это деяние» [233]. Хотя Ллойд Джордж был членом либеральной партии, которая была противницей протекционизма, и на словах он был вынужден поддерживать эту линию своей партии, но фактически в правительстве он осуществлял меры по развитию протекционизма. К ним можно отнести, например, закон о коммерческом судоходстве 1906 г. и патентный закон 1907 г., который оппозиция называла «протекционизмом в голом виде» ([208] pp.104, 110). Эти законы были направлены на поддержку британской промышленности, науки и судоходства и их защиту от нечестной конкуренции. В 1907 г. были по его инициативе приняты изменения к закону о компаниях, направленные на увеличение их открытости и на предотвращение махинаций и злоупотреблений руководством компаний по сокрытию информации от мелких акционеров. Кроме того, он впервые в истории ввел государственные пенсии для пожилых людей старше 70 лет, до этого ничего подобного нигде в мире еще не было ([208] pp.111, 158-160). Большинство указанных выше мер и законов удалось осуществить лишь в процессе яростной политической борьбы. Ллойд Джордж открыто заявлял, что он защищает интересы простого народа Великобритании, а не интересы богатой верхушки, что делали большинство его предшественников. «Если применение конституции, - говорил он, - приводит к ситуации, когда миллионы людей оказываются за воротами и нуждаются в помощи, то эту конституцию нужно разорвать в клочья» ([208] p.224). Таким образом, он ставил интересы народа выше соблюдения законов и конституции. Кроме того, он открыто вступил в конфронтацию с верхушкой британского общества. О Палате лордов он отзывался как о бездельниках ([208] p.225). Еще резче он отзывался о крупных землевладельцах: как о группе людей, несправедливо захватившей в свои руки все земли в Англии и не выполняющей свои функции – вместо инвестиций в земли спекулирующей ими и грубо попирающей права арендаторов земель ([208] pp.206-208, 224-225). Будучи министром финансов, Ллойд Джордж в 1909 г. попытался ввести законы, значительно или даже многократно увеличивавшие налоги с крупной земельной собственности и с крупных доходов. Они вызвали резкие протесты богатых собственников, устраивавших целые демонстрации и митинги протеста во главе с Ротшильдом, его зятем лордом Розбери, а также герцогом девонширским, который даже создал в этих целях Антисоциалистический союз Великобритании ([208] pp.197, 200). Самого министра финансов, предложившего столь революционные налоги, ведущая консервативная газета Дэйли Телеграф 11 октября 1909 г. назвала «якобинцем», лорд Розбери назвал его программу «революцией», а Ротшильд назвал ее «социализмом и коллективизмом». Впрочем, с последним Ллойд Джордж не согласился: этот вездесущий Ротшильд просто не знает, что такое социализм. Но он не спорил с тем, что его налоги против богатых носят революционный характер. «Это военный бюджет, - говорил он. - Он нужен для сбора средств, чтобы вести бескомпромиссную войну против бедности и нищеты» ([208] pp.192, 198, 227). В самом деле, мероприятия, проводимые Ллойд Джорджем, вряд ли можно рассматривать как социалистические, во всяком случае, в том понимании социализма, какое существовало в то время и какое было воплощено в жизнь в дальнейшем в СССР и других социалистических странах. Ллойд Джордж не собирался вводить в стране коллективную собственность или проводить тотальное огосударствление. Все его меры были направлены на преодоление того кризиса коррупции, который поразил Великобританию. Протекционизм должен был способствовать оздоровлению британской экономики и развитию собственного производства в противовес импорту и спекуляции. Повышенные налоги на землю, изменение закона о компаниях должны были пресечь злоупотребления, возникшие в этих сферах. А весь пакет социальных мер, включая пенсии, пособия и налоги на богатых, должен был не только устранить социальную напряженность, но и способствовать резкому увеличению спроса со стороны бедных слоев населения и со стороны государства. Это, в свою очередь, должно было придать импульс британской экономике и вывести ее из кризиса. Таким образом, Ллойд Джордж, выступая защитником интересов простого народа, спасал не только его, но и всю страну, вытаскивая ее из кризиса, грозившего непредсказуемыми социальными последствиями. Как указывает американский историк В.Лейхтенберг, который сравнивает реформы Ллойд Джорджа с мероприятиями Франклина Рузвельта в США в 1930-е годы, именно эти реформы спасли Великобританию от сползания в Великую депрессию, которая поразила в основном другие страны (США, Германию и другие) и значительно слабее затронула Великобританию ([232] p.166). А основным результатом Великой депрессии, как известно, был приход к власти в целом ряде стран фашистских и диктаторских режимов, чего удалось избежать Великобритании. И в этом немалая заслуга Ллойд Джорджа, выдающегося и истинно демократического лидера (от слова «демократия» - «власть народа», то есть власть, действующая в интересах народа). «Ллойд Джордж, - пишет Р.Блэйк, - обладал красноречием, необычайным обаянием и убедительностью, способностью понять суть проблем, от которых терялись люди менее способные, глубокой симпатией к угнетенным классам и расам и искренней ненавистью к тем, кто злоупотреблял властью, с использованием своего богатства, знатности или военной силы» [233]. Он пользовался огромной популярностью в народе. Так, возглавляемая им коалиция политических партий и движений на всеобщих парламентских выборах в 1918 г. добилась невероятного перевеса над своими противниками, что позволило ему оставаться главой правительства еще 4 года после этого [305]. Но затем его политическим противникам удалось взять реванш. Британская верхушка сыграла на национальных чувствах англичан, недовольных тем, что Ллойд Джордж предоставил политическую независимость Ирландии, и в 1922 г. на волне националистической кампании добилась его отставки с поста премьер-министра. Больше он уже не вернулся в политику, чему, как указывает Р.Блэйк, активно препятствовали невзлюбившие его представители британской правящей верхушки. «Это была одна из трагедий межвоенных лет, - пишет английский историк, - в период, когда в политике не было талантливых людей, одному человеку, имевшему политический гений, все это время пришлось находиться в роли беспомощного наблюдателя» [233]. Так британская олигархия отомстила своему противнику, а заодно и своей стране, лишив ее талантливых политиков, думающих об интересах британского народа, в критический период перед Второй мировой войной. 15.4. Раскол мировой олигархии накануне Первой мировой войны и кризис коррупции в Европе Как было показано выше, феномен мировой олигархии, то есть олигархии, стремящейся к мировому господству, возник опять в XIX веке (до этого - во II и XVI вв.), когда более половины земного шара было превращено в колонии или экономические колонии всего лишь двух или нескольких европейских государств. Соответственно, правящая верхушка этих государств и представляла собой мировую олигархию. Но стержнем этой системы являлась Британская империя. Именно на нее приходилась львиная доля всех колоний, и именно ее правящая верхушка представляла собой ядро мировой олигархии. Соответственно, британская армия и флот были не чем иным, как полицией мировой олигархии, душившей народные и национально-освободительные движения по всему миру и насаждавшей и поддерживавшей повсюду колониальную и местную олигархию. К этим полицейским операциям время от времени присоединялись и другие европейские державы, чаще других Франция, которая, например, подавляла совместно с Великобританией народные восстания в Китае в течение XIX века и препятствовала освобождению балканских славян от турецкого ига во время совместной с Великобританией и Турцией агрессии в Крыму в 1854-1856 гг. Мы видели выше, что господство любой олигархии не может быть прочным и долговременным: как правило, она сама вследствие своей жадности подрывает основы существования однажды выстроенной системы. Так случилось и на этот раз. Британской правящей верхушке захотелось еще большей власти над миром и еще большего богатства, чем она имела в начале XIX в. после поражения наполеоновской Франции и завоевания Индии. Она развязала в середине XIX в. «крестовый поход» за свободную торговлю, с тем чтобы превратить в «ценные колонии» все страны, еще не включенные в Британскую империю. Это привело к превращению Великобритании в «мастерскую мира» и ее процветанию в 1843-1875 гг. Но оказалось, что свободная торговля – это обоюдоострое оружие, и его рукояткой можно так же легко пораниться, как и лезвием. Приверженность Великобритании принципам свободной торговли привела к тому, что в конце столетия ее экономика пришла в сильный упадок, она потеряла статус ведущей экономической, а следовательно, и военной, державы, и откатилась в разряд государств второго уровня . Если бы этот процесс происходил постепенно, в течение, скажем, целого столетия, то он, возможно, и не вызвал бы резких коллизий. Великобритания в этом случае постепенно смирилась бы со своей новой ролью, ее прежняя роль постепенно перешла бы к более сильным державам, а значительная часть ее колониальной империи просто рассыпалась ввиду того, что она была бы не в силах ее удержать под своим контролем. Но как было показано выше, эти изменения в экономическом статусе Великобритании произошли очень резко, в течение жизни одного поколения, которое еще продолжало жить прежними иллюзиями о невероятном могуществе Британии и об ее исключительной роли в мировой политике. А тем временем другие государства, прежде всего Германия и США, уже имели более мощную и современную экономику, а еще ряд стран: Франция, Италия, Япония, - вплотную приблизились к ней по уровню экономического развития. Поэтому совсем не удивительно, что мировое устройство многими из этих государств стало восприниматься как несправедливое, а некоторые из них, прежде всего Германия, открыто начали заявлять о необходимости передела мира. Однако такие заявления не встречали никакого понимания со стороны британской правящей верхушки, а вызывали лишь усиление ее недоверия по отношению к Германии. Несмотря на то, что Германия к началу XX века выдвинулась на второе место по уровню экономического развития, она уже опоздала к разделу мира, что вызывало неудовольствие части ее правящих кругов. Ей удалось захватить лишь две колонии в Африке, да и то не самые ценные; самые ценные были давно поделены между другими государствами. А ее попытки поучаствовать в разделе того немногого, что еще оставалось, вызывали трения со старыми колониальными державами: Англией и Францией. Так, незадолго до Первой мировой войны Германия пыталась помешать включению Марокко во французскую колониальную империю и заявить свои притязания на эту африканскую страну. Она даже пыталась использовать в этих целях свой военный флот, который был дважды (в 1905 и 1911 гг.) послан к марокканскому побережью. Эта попытка не удалась: Франция все равно установила свой протекторат над Марокко, - что лишь усилило раздражение германских правящих кругов и ухудшило отношения между Германией и Францией. В этот период особенную популярность в Германии приобрела концепция немцев как «народа без жизненного пространства», из которой неизбежно вытекала необходимость передела мира. Немецкая экономика действительно проигрывала в сравнении с британской, французской и американской ввиду того, что у нее не было многих собственных видов сырья, которое эти страны получали задешево с контролируемых ими территорий, а Германии приходилось приобретать по высоким ценам на мировом рынке. Поэтому сторонники указанной концепции имели для ее обоснования, помимо эмоций, еще и веские экономические аргументы. Но для того, чтобы начинать войну за передел, к примеру, французской колониальной империи в свою пользу, требовался очень сильный военно-морской флот, которого у Германии еще не было, и для его создания требовались долгие годы. К тому же у немцев не было опыта ведения военных операций на море и колониальных военных экспедиций. Зато был успешный опыт сухопутной франко-германской войны 1870-1871 гг., и отсюда большая уверенность в успехе будущей сухопутной войны в Европе. Поэтому Германия в начале XX в. взяла курс одновременно и на укрепление своей сухопутной армии, с прицелом на передел европейской территории, и на строительство мощного военно-морского флота, с прицелом на колониальный передел. Так, в 1898 г. немецкий рейхстаг утвердил программу строительства 19 линкоров, 8 броненосцев, 12 тяжелых и 30 легких крейсеров. А уже в 1900 г. была принята новая программа, увеличившая этот план вдвое ([76] с.42). В результате Германия должна была стать крупнейшей в мире военно-морской державой. Совершенно очевидно, что такой сильный военно-морской флот не был нужен для ведения войн в самой Европе, но он был совершенно необходим для колониального передела мира. Это объясняет ту панику, которая началась в Великобритании и во Франции в начале XX в., когда стало известно об этих планах Германии. Как указывает Д.Григг, в этот период в Англии вышло много книг, прогнозировавших или описывавших в ярких красках нападение Германии на Великобританию, и эти книги пользовались широкой популярностью ([208] pp.16-17). Лондонское правительство приняло решение иметь такое количество сверхмощных военных кораблей, чтобы их было всегда на 60% больше, чем у Германии ([76] с.43). Все это напоминало панику богача, обнаружившего рядом с собой бедного, но очень сильного и нахального соседа, который в любой момент мог отобрать накопленные им богатства. Не случайно поэтому Великобритания и Франция в 1904 г. заключили военный союз (Антанту), к которому позднее присоединилась и Россия – с самого начала он был задуман как оборонительный союз против Германии. Те же самые причины привели в конечном счете к Первой мировой войне (1914-1918 гг.), которая, согласно общепризнанному мнению, стала схваткой между ведущими мировыми державами за передел мира. Основным конфликтом, вызвавшим войну, стали противоречия между старыми колониальными державами: Великобританией и Францией, с одной стороны, и Германией, с другой. Молодой германский хищник рассчитывал силой отвоевать у двух старых хищников часть необходимого ему «жизненного пространства», и в этих целях развязал войну. Об этом можно судить по тому, как она была начата, что показывает цели и намерения сторон. Поводом к войне послужило убийство 28 июня 1914 г. австрийского наследника сербским националистом в Сараево и объявление 28 августа Австро-Венгрией войны Сербии, на что Россия (поддерживавшая Сербию) 30 августа начала всеобщую мобилизацию. Германия, будучи союзником Австро-Венгрии, выставила России ультиматум с требованием прекратить военные приготовления. Получив отказ, Германия 1 сентября объявила России войну. Но самое удивительное, что спустя два дня (3 сентября) она объявила войну также и Франции, которая ни мобилизации, ни каких-либо иных действий не предпринимала, и даже, наоборот, отвела войска от границы с Германией ([76] с.55). Другими словами, если Германия была вынуждена объявлять войну России, чтобы сохранить свой союз с Австро-Венгрией, то она вовсе не была вынуждена объявлять войну Франции и даже не имела для этого никакого формального повода. Более того, Германия не стала начинать никаких активных военных действий в сентябре 1914 г. против России, но зато сразу же вторглась во Францию, а заодно и в нейтральные Бельгию и Люксембург и повела быстрое наступление на Париж в расчете на блицкриг. Итак, основная цель Германии в Первой мировой войне состояла в том, чтобы добиться в первую очередь капитуляции Франции и заполучить ее колонии, к которым Германия уже давно присматривалась, а также, возможно, отрезать от нее какие-то куски европейской территории, в дополнение к Эльзасу и Лотарингии, которые она у нее отрезала еще в 1871 г. Все это объясняет и ту непримиримую позицию, которую заняла Франция в конце войны, когда стало очевидным поражение в ней Германии. Французский премьер-министр Ж.Клемансо пообещал своему народу, что «боши заплатят все до последнего гроша», и навязал Германии в 1919 г. такие кабальные условия Версальского мирного договора, что даже британский министр Уинстон Черчилль был вынужден заметить: «экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными» ([76] с.91). Все вышесказанное свидетельствует о том, что в начале XX в. мировая олигархия раскололась на два враждебных лагеря. Вновь народившаяся германская олигархия не была согласна с той второстепенной ролью в господстве над миром, которая ей отводилась, и претендовала на ведущую роль, с чем не была согласна британо-французская правящая верхушка, выполнявшая до того роль мировой олигархии и не собиравшаяся делиться своей властью и могуществом. Результатом стал крупнейший военный конфликт, во время которого только на фронте погибло и пропало без вести более 20 миллионов человек, не считая потерь среди мирного населения, а также не считая миллионов раненых и покалеченных. В свою очередь, Первая мировая война резко обострила кризис коррупции, который в большинстве европейских государств начался еще до нее . Результатом войны стало еще большее обнищание населения и еще большее обогащение олигархии, которое стало возможным благодаря порожденному войной хаосу и разрушению нормальных экономических связей. В воюющих странах магнаты и правительственные чиновники присваивали себе часть денег от военных подрядов, спекулировали продовольствием и прочими товарами, получали государственные кредиты, которые в период галопирующей военной инфляции были не чем иным, как воровством казенных денег, поскольку взятые кредиты возвращали сильно обесцененными деньгами. А население тем временем нищало и пухло от голода, поскольку ему доставалась все меньшая часть произведенного национального дохода, и все бoльшая его часть уходила на военные нужды или присваивалась олигархией. Поэтому совершенно неудивительно, что Первая мировая война имела следствием и целую серию революций и гражданских войн в России, Германии, Австро-Венгрии и других странах Европы. Результатом этих социальных взрывов был окончательный развал двух империй: Австрийской и Османской, - а также частичный развал Российской империи, от которой отпали Польша, Финляндия, Прибалтика и Западная Украина, а на оставшейся территории образовался СССР. Кроме того, приход к власти фашистов в Италии, Испании, Германии и установление полуфашистских режимов в ряде других стран в течение 1920-1930-х годов – также свидетельство чрезвычайного неблагополучия в социальной жизни Европы. Тем более, что установление всех этих режимов сопровождалось либо гражданской войной, либо острым конфликтом между нацистами и коммунистами. Поэтому можно говорить о том, что период острой социальной нестабильности, начавшийся в 1917 году, продолжался в Европе вплоть до Второй мировой войны. Между тем, историки говорят довольно невнятно о причинах данного феномена, либо вообще ничего не говорят. Их обычное объяснение – революции и волна социальных потрясений в Европе, начавшаяся в 1917 году, были порождены послевоенной разрухой. Но вряд ли это объяснение что-либо объясняет. Ведь после Второй мировой войны 1939-1945 гг. или после Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. в Европе была еще бoльшая разруха, однако ни в том, ни в другом случае не наступал такой период революций и социальной нестабильности, какой мы видим после Первой мировой войны 1914-1918 гг. Причина вытекает из разного содержания этих войн. Первая мировая война не была войной народов против олигархии, рвущейся к мировой гегемонии, какой были Тридцатилетняя война и Вторая мировая война. В указанных двух войнах олигархия потерпела поражение, а победили европейские народы, что и обусловило их процветание в дальнейшем, включая в иных случаях и процветание народов побежденных стран, какое произошло в Германии после Второй мировой войны (а в Австрии – после Тридцатилетней войны). Поэтому после этих войн не было революций и гражданских войн: ведь все революции и гражданские войны в истории представляли собой не что иное, как протест народа против господства олигархии. Причины и содержание Первой мировой войны были совсем иными – в ней столкнулись две олигархические группировки. И поражение одной из них вовсе не означало победу какого-либо народа. Все народы от этой войны только проиграли, поскольку олигархия везде ее использовала для того, чтобы еще больше их ограбить. Да и в самой побежденной Германии победители (Великобритания, Франция и США) вовсе не собирались уничтожать местную олигархию, а собирались выжать еще больше соков из немецкого народа по Версальскому мирному договору. Поэтому эта война не только не привела к социальному умиротворению и процветанию наций и народов, какие произошли после указанных выше войн, а лишь усилила повсюду кризис коррупции и основной классовый конфликт и сделала неизбежными в Европе революции 1917-1920 гг., развал империй, резкий рост популярности коммунистов, Великую депрессию 1930-х годов (см. следующую главу), установление фашистских режимов и, в конечном счете, Вторую мировую войну 1939-1945 гг. В том, что это было именно так, что Первая мировая война способствовала лишь еще большему обострению социальных конфликтов в последующие два десятилетия, нас убеждают другие исторические примеры. Единственный глобальный военный конфликт в Европе за последние пять столетий, который, вне всякого сомнения, имел ту же природу, что и Первая мировая война – это война между двумя империями: испано-австрийской империей Габсбургов и французской империей Валуа в 1494-1557 гг. Речь идет о такой же империалистической войне, какой была Первая мировая. Было подсчитано, что за эти 60 с лишним лет две империи (Габсбургов и Валуа) не находились в состоянии войны лишь около 3 лет, все остальное время они воевали, стремясь захватить для себя новые территории в Европе ([259] p.346). Причем основным театром военных действий была Италия, которую захватывала то одна, то другая сторона, преодолевая при этом не только сопротивление противника, но и сопротивление самих итальянцев. Результатом этой затяжной и упорной войны было полное истощение воюющих сторон, подобно тому что мы видим после Первой мировой войны. И другие результаты также очень схожи. Империя Габсбургов после нее развалилась на две части. Франция тоже начала разваливаться: сразу после окончания войны (в 1559-1560 гг.) там началась гугенотская революция, что привело к образованию самостоятельной гугенотской республики на юге страны, просуществовавшей вплоть до 1629 г. Такой же революционный взрыв произошел и в империи Габсбургов. В конце войны произошла серия восстаний в разных частях Италии и Нидерландов, а после окончания войны произошла Нидерландская революция, в результате которой образовалась Голландия. Да и Реформация, сопровождавшаяся национализацией имущества католической церкви и земельных магнатов, тоже была не чем иным как социальной революцией, и она охватила в середине XVI в. значительную часть империи Габсбургов (включая даже и саму Австрию). Как видим, империалистические войны, войны двух или нескольких олигархических группировок за власть над миром отнюдь не способствуют наступлению социального мира, наоборот, они приводят к еще бoльшим социальным взрывам, представляющим собой протест против власти олигархии. Конечно, пока длятся империалистические войны, правящей верхушке обычно удается сдерживать социальные протесты путем насаждения псевдо-патриотизма и джингоизма и путем введения чрезвычайного военного положения. Но это приводит лишь к тому, что после окончания войны (или в ее конце) начинаются еще бoльшие социальные взрывы, чем те, которые происходили до войны. 15.5. Программа мировой олигархии Мы видели выше, что олигархия во все времена и исторические эпохи развивалась по примерно одной и той же программе. Ее «обязательными» элементами всегда были: (1) концентрация собственности и экономических рычагов влияния в каждой стране в руках небольшого круга лиц; (2) свободная торговля (глобализация), дающая возможность беспрепятственно грабить другие страны и создавать армию безработных в своей собственной стране, а также обогащаться за счет товарных и финансовых спекуляций; (3) уничтожение наций, чаще всего путем имперского строительства, позволяющего смешать в кучу разные народы и языки, устроив «вавилонское столпотворение»; (4) уничтожение государства и насаждение хаоса с сохранением видимости существования государства, при этом обычно сохраняется фасад прежнего государственного устройства («монархия», «республика», «демократия» и т.д.), но возвеличиваются правители, которые, служа олигархии, разваливают государство; (5) насаждение ложных учений и мифов и одурманивание населения религией и ложными идеологиями (подробнее см. главу XVIII); (6) разделение населения на сословные группы, искусственно созданные «нации», «классы» и насаждение вражды и недоверия между ними; (7) выращивание «малого народа» внутри нации, служащего помощником олигархии и занимающего более высокое положение, чем остальное население - для чего используются либо национальные меньшинства, либо «сословие избранных», либо «изгои» общества (освобожденные рабы, евнухи, гомосексуалисты и т.д.) Все эти элементы уже были описаны выше на многочисленных примерах, и они повторяются почти без изменений во все исторические эпохи. Программа олигархии в конечном счете всегда преследовала одну цель – достичь как можно больше славы и богатства для избранного круга лиц и поработить как можно большее число людей, став над ними господами. Причем, это порабощение достигалось в основном не путем формального рабства, которое даже в так называемых «рабовладельческих обществах» античности, выдуманных Марксом и Энгельсом, охватывало лишь незначительную часть населения. В подавляющем большинстве случаев оно достигалось путем экономического (или сословно-экономического) рабства, путем лишения массы людей возможности нормально работать или просто нормально существовать: отняв у них землю и сконцентрировав ее в руках земельных магнатов; перекрыв им доступ к рынкам сбыта; лишив их возможности получать сырье, учредив повсюду монополии; создав искусственные дефициты жизненно важных товаров; организовав спекуляции, скачки цен и «денежные пузыри» и используя другие олигархические методы обогащения и установления власти олигархии над обществом. Население в таких условиях в подавляющем большинстве разорялось, и часть его превращалась в слуг и рабов олигархии, а другая часть была вынуждена прозябать в праздности и нищете, поскольку ему просто нечем было заняться и не было возможности заработать себе на жизнь. Примеры этого вынужденного безделья огромных масс населения выше приводились применительно ко всем историческим эпохам – начиная от минойского Крита, где мы видим на сохранившихся фресках целые толпы праздных «дворцовых девушек» (гетер), и от античности, где мы видим еще бoльшие толпы нищих пролетариев, которые постоянно требуют «хлеба и зрелищ», и кончая современным миром, где мы видим десятки миллионов безработных, беженцев и нелегальных иммигрантов, тоже прозябающих в нищете и вынужденном безделье (и умирающих от голода, пьянства и наркомании). Следовательно, в качестве восьмого элемента «обязательной» программы олигархии мы можем записать: (8) порабощение массы населения посредством лишения его средств существования и возможности нормально работать на благо самих себя и общества В отдельные эпохи олигархия была вынуждена свернуть некоторые «обязательные» элементы своей программы, для того чтобы удержать контроль над обществом. Наиболее характерным примером могут служить режимы восточной деспотии, существовавшие в ряде стран Востока и во Франции при «старом режиме», в которых были ограничены товарно-денежные отношения, а внешняя торговля либо запрещалась, либо ей чинились всяческие препятствия. Разумеется, ни о какой свободной торговле (пункт 2 программы) в этих условиях не могло быть и речи, что уменьшало прибыли олигархии, но препятствовало быстрому обнищанию населения, а, следовательно, и развитию социальных конфликтов, обеспечивая режимам восточной деспотии относительную устойчивость. Во многие исторические эпохи, наоборот, мы видим, что программа олигархии расширилась за счет включения еще одного, девятого, пункта: насаждения антикультуры. В древних цивилизациях, существовавших в 6-1 тысячелетиях до н.э., это проявлялось чаще всего в распространении противоестественных культов – культов богатства, власти и похоти. К таковым можно отнести, в первую очередь, культы бога-быка (дьявола), бога-змея (второй ипостаси дьявола) и бога Сета (Сатаны), которые насаждались повсеместно, от Греции и Крита до Китая и Центральной Америки, причем насаждались правителями-олигархами (см. Раздел 2). После возникновения христианства и ислама в I тысячелетии н.э. эти боги были преданы анафеме и превращены в демонов, врагов Бога и человечества; а до того этим богам в течение нескольких тысячелетий поклонялись, они повсеместно насаждались в качестве официальных богов. Другим примером насаждения противоестественных культов является широкое распространение в 4-1 тысячелетиях до н.э. в Месопотамии и восточном Средиземноморье, а в античности – и в западном Средиземноморье, храмовой проституции. На всех этих территориях в ту эпоху мы видим храмы «богинь любви» - Астарты, Инанны, Афродиты и Венеры – которые одновременно являются борделями, а жрицы этих храмов одновременно являются проститутками. Таким образом, мы видим пример культового поклонения половому акту, причем совершаемому за деньги. В течение эпохи средневековья, как это ни покажется странным, в Европе и Средиземноморье мы более не видим явных примеров насаждения антикультуры. Но странного здесь ничего нет – олигархия в тот период исчезла, ее почти повсеместно сменила феодальная аристократия, которой такая практика была совершенно не свойственна. Однако, по крайней мере, начиная с XVI века н.э. этот феномен опять появился. Так, с XVI в. и вплоть до XVIII в. мы видим широкое распространение в католических странах Западной Европы практики «наказания плоти» или «изгнания дьявола» - бичевания и самобичевания, причем нередко совершаемого публично и даже превращенного в некоторых странах в регулярное массовое «шоу». Подобные массовые бичевания имели мало общего с христианским вероучением, но очень напоминали некий садомазохистский культ, отпочковавшийся от христианства. К тому же было доказано, что в иных случаях священники-иезуиты, «изгонявшие дьявола» из своих прихожанок вышеуказанным образом, в то же самое время занимались с ними сексом. Так что налицо – явный пример насаждения противоестественного культа, причем, насаждение вполне открытое, с благословления католических епископов и при активном участии Общества Иисуса, учрежденного римским папой. Другим примером насаждения антикультуры может служить «моральный кодекс» иезуитов, который ими пропагандировался во время проповедей в католических церквях и распространялся в виде печатных «нравоучений». В нем проповедовались «моральные нормы», несовместимые с нормальными человеческими и христианскими нормами морали (см. п. 11.2). В последующие столетия мы видим аналогичные примеры. Тайное общество «Череп и кости» было основано в США в начале XIX в. и существует до настоящего времени. Его членами являются многие представители американской правящей верхушки, и, по имеющимся сведениям, на его собраниях практикуются сатанинские ритуалы и сексуальные действия (см. п. 20.4). И это не единственное подобное тайное общество. В XVIII-XIX вв. сначала в Западной Европе, а затем и в других странах мы видим появление сотен разнообразных тайных, в том числе масонских, обществ. Многие из них были вполне безобидными организациями, но в ряде других совершались сатанинские ритуалы и обряды. Гюисманс в своей книге «Бездна» описывал «черные мессы», совершавшиеся в Париже в XIX вв., свидетелем которых он являлся. Имеется свидетельство одного русского эмигранта – масона, который писал, что в масонской ложе по адресу Рю Пюто, 8 (Ru Puteau, 8) в Париже в 1924 году совершались обряды поклонения дьяволу ([122] с.708). Поэтому речь идет не о единичном случае, а о широко распространенном явлении. Итак, девятый пункт «обязательной» программы олигархии можно сформулировать следующим образом: (9) насаждение антикультуры: культуры, противоречащей основным принципам существования человеческого общества, - в виде противоестественных культов, ритуалов, привычек и норм поведения Все девять «обязательных» элементов олигархической программы были описаны выше в различных комбинациях применительно к конкретным странам и историческим эпохам, а применительно к XX-XXI вв. будут описаны в следующих главах. Поэтому их суть и смысл вполне очевидны. Но, как было показано выше, несколько раз в истории возникало необычное явление: мировая олигархия, - олигархия, которая была близка к достижению господства над всем миром. Поэтому особый интерес представляет вопрос: а была ли у этой мировой олигархии какая-то особенная программа, в дополнение к тем девяти пунктам, которые выше были перечислены. Вопрос этот далеко не праздный, поскольку и в последнее время, в конце XX – начале XXI веков, мы наблюдаем процесс формирования и усиления мировой олигархии. Наверное, самое простое для меня было бы заявить, что, например, так называемые Протоколы сионских мудрецов, опубликованные впервые в 1905 году, и есть программа мировой олигархии той эпохи - эпохи конца XIX - начала XX вв. Тем более что по своему содержанию некоторые положения Протоколов сионских мудрецов: установление «власти немногих» над обществом, использование для этого международной торговли и спекуляции, опутывание всего населения сетями «экономического рабства», повсеместное насаждение ложных учений и теорий и т.д. ([80] с.149-199), - совпадают со многими из тех девяти пунктов, которые были изложены выше. Однако по своему содержанию и стилю Протоколы сионских мудрецов являются своего рода программой мирового заговора, написанной какой-то не вполне понятной группой «заговорщиков». Этим Протоколам и придают особенное значение именно те авторы, которые верят в теорию мирового заговора, в частности, мирового еврейского заговора. Вместе с тем, все то, что написано в настоящей книге, не имеет никакого отношения к теориям мирового заговора. Как указывает, например, Х.Кастильон в своей книге «История заговоров», слово «заговор» предполагает скрытность, а «сильные мира сего» действуют вполне открыто; для того чтобы очень богатые и могущественные люди становились еще богаче и могущественней, им вовсе не нужен заговор ([49] с.277, 290). И он совершенно прав: если какая-то группа людей уже имеет власть над обществом и всего лишь собирается эту власть увеличить, то это можно назвать как угодно – расширением власти и присвоением новых властных полномочий, но только не заговором. Тем более что олигархия в большинстве случаев и не скрывает своих целей и своей программы, как это обычно делают заговорщики, наоборот, она ее пропагандирует и внедряет в массовое сознание. Примерами может служить то, что практически все современные западные экономисты являются либеральными экономистами, сторонниками свободной торговли, и признают необходимость и даже полезность безработицы для экономического развития; а большинство современных западных историков прославляют империи и имперское строительство – см. соответственно пункты (2), (8) и (3) вышеизложенной программы. Таким образом, эти пункты программы, служащие захвату олигархией власти над миром, уже прочно обосновались в мировом общественном сознании в виде общепринятых «научно обоснованных» теорий и представлений. Разумеется, для того чтобы этого достичь, олигархия использует изощренные фальсификации и ложные учения (пункт 5 программы), но это называется не заговором, а манипулированием мировым общественным мнением и сознанием людей. Да и что это за заговор, который реализуется постоянно, на протяжении нескольких тысячелетий, то есть все время пока существуют человеческие цивилизации? Таким образом, слово «заговор» к установлению над обществом власти олигархии совершенно не подходит. Впрочем, если Вы верите в существование Бога и дьявола, то никто Вам не мешает считать, что вышеизложенная программа есть не что иное, как заговор дьявола против Бога и человечества. Но это понимание выходит за рамки материалистического восприятия мира, а, следовательно, и за рамки настоящей книги. Во-вторых, что касается Протоколов сионских мудрецов, то никто до сих пор точно не знает, кто подготовил этот документ и в каких целях. Вполне возможно, что это была сознательная провокация или просто чья-то неудачная и недостаточно продуманная идея. Поэтому использовать этот документ как основу для каких-то серьезных выводов недопустимо. Впрочем, если Вы заметили, в этой книге я нигде не придаю слишком серьезного значения не только неизвестно кем написанным программным документам, но даже и тем, которые имеют вполне определенных авторов (включая и программы революционного переустройства) - поскольку полагаю, что исторические факты являются намного более важным и неопровержимым свидетельством, чем любой программный документ. Любая кем-то составленная программа может нести в себе сознательные или несознательные искажения действительных целей и намерений; лишь анализ действительных поступков и предпринимаемых мер безошибочно выявляет истинные намерения тех или иных социальных групп и классов. В частности, та программа олигархии из девяти пунктов, которая была изложена выше, никогда и никем в таком виде не была написана. Тем не менее, как было показано, она во все исторические эпохи неукоснительно реализовывалась одним и тем классом, который мы видим во все эти эпохи. Итак, какие еще элементы, дополнительно к указанным девяти пунктам, входят в программу мировой олигархии? (10) насаждение во всем мире одной доминирующей культуры и насильственное уничтожение чужой культуры, если она пытается сохранить свою самобытность и сопротивляется проникновению единой культуры. Это наиболее очевидный элемент программы, который можно подтвердить многими историческими фактами. В Римской империи насаждалась латинская культура и проводилась насильственная романизация – да так, что уже спустя одно или два столетия все жители забывали свой родной язык и переставали себя считать тем народом, которым являлись ранее. Так, в Галлии ко II в.н.э. исчез письменный галльский язык и практически исчез также и устный, а все местные жители перестали себя считать галлами (или кельтами) и стали считать римлянами и говорить между собой на латинском языке . Дакия была завоевана Римом в начале II века и просуществовала в составе Римской империи всего лишь полтора столетия, после чего римляне оттуда ушли. Но романизация за это время была внедрена настолько сильно, уничтожив местную культуру (которая предположительно была славянской), что этого не смогли изменить даже последующие интенсивные переселения славян на эту территорию: спустя два тысячелетия Румыния, бывшая Дакия, говорит на романском языке, произошедшем от латинского языка. Такой же результат мы видим и в Британской империи, где насаждалась британская культура и английский язык. В итоге – половина Африки, Индия, Северная Америка, Австралия и большое число островов по всему миру считают сегодня своим родным (или государственным) языком английский. В XVI – первой половине XVII вв. происходили такие же процессы – насаждалась единая католическая культура. Хотя в Европе это не вело к уничтожению местных языков , но приводило к установлению единообразных правил и норм общественной жизни и поведения людей, соответствующих догматам и предписаниям католической церкви, то есть насаждалось культурное единообразие. Соответственно, в сегодняшнем мире мы видим насаждение единообразной американской или западной культуры, или как принято сегодня говорить, «культурную глобализацию». Причем, современная пропаганда, как и в прошлом, пытается убедить все народы в том, что принятие единой культуры принесет им только благо. Однако принятие единой культуры вовсе не является делом добровольным. Важным элементом этой программы является насильственное уничтожение тех культур, которые не хотят самоуничтожаться, а если для этого требуется уничтожить население, то уничтожается и оно. Рим в эпоху господства олигархии уничтожал все государства и нации, проявлявшие самобытность и сопротивлявшиеся проникновению римской культуры (или греческой, считавшейся родственной римской). Так был, например, во II веке частично уничтожен, частично изгнан с родной земли народ Иудеи, который сопротивлялся проникновению чужой культуры. В XVI в. «католическая коалиция» огнем и мечом принуждала протестантов Европы принять католицизм, тысячами уничтожая мирных жителей. В итоге это ей частично удалось: протестантство было искоренено в Австрии, Венгрии, Фландрии, Франции, Польше и на юге Германии. Но его пытались огнем и мечом искоренить и в других европейских странах – в Нидерландах (герцог Альба), в Англии (Великая армада), в северной Германии и Скандинавии (Тридцатилетняя война). Британская олигархия в XIX в. тоже насаждала английскую культуру силой по всему миру – от Ирландии до южной Африки. И это не было «спонтанным» явлением. Например, «колониальный монарх» Сесил Родес мечтал распространить британскую культуру не только на Африку, но и на весь мир, и с этой целью учредил специальный фонд (Rodes Scolarship), которому передал значительную часть своего огромного состояния ([170] p.213). Соответственно, наибольшее неприятие у британской олигархии вызывали самостоятельные государства со своей самобытной культурой, которая могла сопротивляться распространению британской культуры. Так, в течение всего периода с 1815 г. по начало XX века правящая верхушка Великобритании насаждала и поощряла русофобию, антироссийскую и антирусскую пропаганду, что является хорошо известным фактом (см.: [60] глава XV). Другим примером может служить постоянная и труднообъяснимая неприязнь или даже ненависть британской правящей верхушки к православным христианам, оказавшимся под турецким игом. Как говорилось в предыдущей главе, Британия противодействовала всем международным решениям, даже вполне безобидным, которые были направлены на улучшение их положения. Английская либеральная пресса изображала сербов и болгар варварами, которые не хотят читать книги, напечатанные «цивилизованным» латинским шрифтом (привезенные с Запада), а упорно продолжают читать книги на «варварской» кириллице (привезенные из России) - (см.: [60] глава XV). Крымская война 1854-1856 гг. с Россией началась из-за того, что Турция и поддерживавшие ее Британия и Франция не соглашались с предоставлением религиозной самостоятельности (!) православным народам Османской империи, что требовала Россия. То есть вопрос шел в тот момент даже не о политической автономии, а о сохранении православной культуры на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке, которую уничтожали турки, проводившие насильственную исламизацию православных христиан и вырезавших целыми селами тех, кто отказывался принимать ислам. Царь Николай I выступил в защиту православной культуры, а британо-французской олигархии, очевидно, хотелось, чтобы турки довели дело до конца . От Крымской войны ни Англия, ни Франция ничего не получили, кроме 250 тысяч убитых, огромных расходов на ее ведение и страшного недовольства собственного населения. Отсюда вытекает вывод, что одной из целей этой войны, развязанной британо-французской олигархией, наряду с устрашением национально-освободительных движений и тех, кто им потворствует (Россия), была как раз борьба с православной культурой на Балканах и в восточном Средиземноморье, на защиту которой выступил Николай I. Обращает на себя внимание и совершенно разное отношение британо-французской верхушки, к примеру, к борьбе итальянцев против ига австрийцев в середине XIX в. и к борьбе православных народов против намного более тяжкого турецкого ига. В то время как первой со стороны Англии и Франции оказывалось всяческое содействие, вторая вызывала не только неприятие, но и всяческое противодействие. Это мы видим и в дальнейшем. Так, Бенджамин Дизраэли, выступая в британском парламенте в 1876 г., заявил о страшной опасности, которая исходит для мира и безопасности в Европе от сербского терроризма и национализма. Как пишет Х.Кастильон, «эта его мысль тогда казалась смешной, и никто не обращал на нее внимания» ([49] с.195). Но два года спустя, на Берлинском конгрессе 1878 г., Босния и Герцеговина (где преобладало сербское население) при активном лоббировании со стороны Великобритании были присоединены к Австро-Венгрии. И чтобы, например, всего лишь «присоединить» к себе эти две сербские провинции в соответствии с решениями Берлинского конгресса, Австро-Венгрии понадобилось ввести в Боснию и Герцеговину 150-тысячную армию, которая в течение нескольких недель вела полномасштабную войну против местного сербского населения [133]. В итоге сербский терроризм, о котором говорил Дизраэли, ничуть не уменьшился, а скорее наоборот – с этого момента он как раз и начался. В 1903 г. в Сербии произошло восстание, свергнувшее правившую династию, лояльную Австро-Венгрии, и провозгласившее начало борьбы за освобождение всех сербов и их объединение в одно государство. За этим последовало усиление напряженности в Боснии и Герцеговине, Балканские войны 1912-1913 гг. и убийство сербским террористом в 1914 г. наследника императорского трона принца Фердинанда с супругой, что послужило поводом к Первой мировой войне. Таким образом, политика британской правящей верхушки являла собой классический пример подавления чужой культуры: сначала обвинить народ в том, что от него исходит угроза миру, потом создать для него невыносимые условия существования, разделив его между двумя-тремя империями, что толкнет его на восстания и терроризм, а потом сказать – ну вот, видите, мы же предупреждали об опасности терроризма со стороны этих сербов. Еще раз подчеркну, что в отношении борьбы населения Италии за освобождение из-под того же самого австрийского ига в тот же самый период политика Англии и Франции была прямо противоположной. Никаких криков об итальянском терроризме из Лондона и Парижа не раздавалось - хотя итальянские карбонарии той эпохи были страшной террористической организацией. Более того, как указывают историки, Британия всячески способствовала объединению Италии и ее освобождению из-под власти Австрии дипломатическими и политическими способами, а Франция – и прямым военным участием в борьбе с Австрией. Так, в 1859 году французские войска совместно с итальянскими (княжества Сардинии и Пьемонта) разбили австрийцев в битвах при Солферино, Маджента и Сан Мартино и освободили бoльшую часть северной Италии из-под власти Австрии. А в 1866 г. Франция сыграла ключевую роль в освобождении из-под австрийского ига последней итальянской провинции – Венеции [223]. И в то же самое время в Крымской войне, которая, по словам английского историка Д.Тревельяна, представляла собой «крестовый поход ради турецкого господства над балканскими христианами», участвовали не только Англия и Франция, но и то самое итальянское государство Пьемонт-Сардиния, которое воевало с Австрией за освобождение северной Италии. Руководителям этого государства – Виктору Эммануэлю II и Камилло ди Кавуру – сегодня стоят памятники по всей Италии как освободителям итальянцев из-под иноземного ига. Но те же самые герои, освободившие Италию, боролись в Крымской войне за то, чтобы не дать сербам и болгарам освободиться из-под намного худшего ига – очевидно делая это для того, чтобы «заслужить» поддержку и благоволение тогдашних «господ мира» - Англии и Франции. Итак, множество фактов (а факты – вещь упрямая) говорят о том, что в течение нескольких десятилетий в середине и второй половине XIX века британо-французская правящая верхушка испытывала какие-то необыкновенные симпатии по отношению к борьбе итальянцев за свою независимость и в то же самое время необыкновенную ненависть по отношению к такой же борьбе, которую вели сербы, болгары и другие православные народы. И это невозможно объяснить ни экономическими интересами: поскольку экономический ущерб от Крымской войны для Англии и Франции был колоссальный, - ни политическими интересами (например, борьбой с Австрийской империей): поскольку в то самое время, когда Англия и Франция помогали освободиться из-под австрийского ига итальянцам, они навязывали австрийское иго сербам – Боснии и Герцеговине. Причина, очевидно, состоит в том, что мировая олигархия стремится уничтожить в первую очередь те нации и культуры, которые более всего сопротивляются проникновению «мировой культуры». В XIX веке такое сопротивление оказывала православная Россия, поэтому борьба шла не только с Россией, но и с православной культурой вообще и со всеми ее представителями – в том числе с сербами, болгарами и т.д. В середине XX веке такое сопротивление оказывала коммунистическая Россия, поэтому борьба мировой олигархии шла с «коммунистической культурой» - также по всему миру. В конце XX – начале XXI вв. наибольшее сопротивление проникновению «мировой культуры» оказывает исламский мир, причем именно та его часть, которая исповедует традиционный ислам, не подвергшийся «европеизации». Поэтому он и вызывает наибольшее недовольство и противодействие со стороны правящей верхушки современного Запада (но отнюдь не исламский фундаментализм или ваххабизм, которые имеют мало общего с традиционным исламом и потому всячески поощряются Западом - см. главу XX). В чем же смысл насаждения единой культуры и уничтожения других самостоятельных культур? Во-первых, в результате этого значительно упрощается задача одурманивания населения и внедрения в массовое сознание лжеучений (пункт 5 программы). Например, если какая-то страна находится под сильным влиянием англосаксонской культуры, то никому в ней не придет в голову критиковать взгляды Адама Смита по вопросу свободной торговли, потому что в англосаксонском мире уже двести лет вдалбливается идея о том, что Адам Смит – это гений, и это там стало такой же аксиомой, как то, что земля круглая. Поэтому мировой олигархии не нужно создавать в каждой стране своего Адама Смита с ореолом гения для пропаганды идеи свободной торговли, что было бы сложно и накладно. Ей достаточно лишь один раз распространить на эту страну англосаксонскую культуру – и весь набор изощренных лжеучений, создававшихся в течение трех столетий, будет очень скоро усвоен ничего не подозревающим новичком и, подобно яду, парализует его способность самостоятельно думать и мыслить. То же самое происходило в XVI веке во время гегемонии «мировой католической монархии» Габсбургов и папства. Все протестанты, обращенные обратно в католицизм в ходе контрреформации, должны были жить в соответствии с едиными правилами и догматами, принятыми католической церковью (которые также вырабатывались с вполне определенной целью), и любое отступление от них сурово наказывалось. Таким образом, правящая верхушка могла сравнительно легко препятствовать распространению неугодных ей идей и взглядов. Во-вторых, культурная унификация облегчает насаждение антикультуры (пункт 9 программы олигархии). Например, в современном мире под видом «американской культуры» в действительности насаждается антикультура – культ богатства, насилия и секса, пропагандируемый Голливудом. То же самое происходило и ранее – примеры насаждения антикультуры олигархией выше приводились. Могу привести более конкретные примеры, относящиеся к господству именно мировой олигархии. Так, Иудея вошла в Римскую империю в I в. н.э., и там вскоре начались восстания, которые не прекращались целое столетие – вплоть до полного уничтожения Иудеи и ее населения римлянами. И надо полагать, такой резкий протест был во многом связан с неприятием римской культуры, которая воспринималась как антикультура. Об этом может свидетельствовать следующий пример из Талмуда, относящийся к концу I в. н.э.: «Разговор раввинов. Как чудесны деяния этих людей [римлян], - говорит раввин Иуда, - они построили дороги, мосты, бани… Все что они сделали, - говорит раввин Симеон бен Иоха, - они сделали для себя. Они соорудили рынки для того, чтобы посадить там проституток, бани – чтобы самим омолаживаться, мосты – чтобы взимать сборы за проезд» ([252] p.206). Как видим, неприятие иудейского священника вызывает то, что римляне, распространяя свою культуру (римские бани, прекрасные дороги и мосты), одновременно насаждают повсюду в Иудее культ денег и продажной любви. То же самое можно сказать, например, и об иезуитах, которые были представителями мировой олигархии своей эпохи. Под видом распространения христианства в Азии, Африке и Латинской Америке они занимались работорговлей и вывозили из этих стран ценное сырье и продовольствие, а под видом христианских монастырей и храмов создавали торговые фактории. О насаждавшемся ими «моральном кодексе» выше уже говорилось. Аналогичные примеры насаждения антикультуры можно привести и в отношении британской мировой олигархии. Так, за несколько десятилетий в середине XIX в. им удалось превратить китайскую нацию в нацию наркоманов – примерно каждый третий китаец во второй половине XIX в. был наркоманом, хотя еще в начале столетия наркомании как массового явления в Китае не существовало. В-третьих, следствием культурной унификации является уничтожение не только национальных культур, но и наций и даже национальных языков, как это произошло в Римской и Британской империях. Результатом является утрата населением чувства общности (ибо национальность и язык – главные формы общности) и следовательно – утрата им возможности сплачиваться, формировать национальную элиту и выдвигать национальных лидеров. Выше уже было показано, что только национальная элита и национальные лидеры способны противостоять олигархии, потому что они имеют связь со своим народом и опираются на его поддержку. С разрушением национальной общности способность формировать национальную элиту утрачивается, и население оказывается полностью во власти олигархии. Не случайно поэтому уничтожение наций выделено выше как отдельный элемент (пункт 3) программы олигархии. Кроме того, утрата национальной культуры равносильно удалению из мозга и из памяти огромного массива информации и заложенных в человеке с детства программ, определяющих его как человека и как личность. Чужая, к примеру, английская, культура при этом все равно не приобретается – человек не становится англичанином (для этого он должен был родиться у матери-англичанки). Поэтому он выпадает вообще из всякой культуры и подпадает под влияние антикультуры. Результатом является превращение огромного числа людей в неких гуманоидов, неполноценных людей, лишенных национальной идентичности и моральных норм. Они и составляют те массы человеко-зверей, которые всегда появляются в конце очередного глобального кризиса коррупции, когда человеческая цивилизация превращается в «цивилизацию хищников» (см. об этом п. 6.5) . В наибольшей мере потеря национальной и культурной идентичности всегда грозила и грозит сегодня потомкам иммигрантов. Например, дети арабов и других мусульманских иммигрантов, выросшие во Франции (а это огромный слой населения), сегодня не могут понять, кто они – французы, арабы или африканцы и этого же не могут понять окружающие их коренные французы. Сами себя дети иммигрантов, возможно, считают французами, но таковыми их не считает большинство населения, подвергая их сознательной или бессознательной дискриминации. Отсюда – те их буйства и разгул преступности, которые охватили в 2000-е годы всю Францию, и это показывает, насколько опасна для общества потеря национальной идентичности даже части населения. В еще большей мере эта опасность грозит таким иммигрантским нациям, какими являются, например, американская и канадская нации, и чья и без того слабая национальная общность (так как внутри американской нации есть американские ирландцы, итальянцы и т.д., живущие своими общинами) размывается сегодня огромным потоком нелегальных иммигрантов из Латинской Америки. Но идеологи современного миропорядка все эти тенденции только приветствуют. Например, Жак Аттали мечтает в своей книге «Линии горизонта» о том, что все люди в мире превратятся в «кочевников» - то есть в индивидуумов, не связанных с окружающими никакими национальными и культурными связями, помимо некой общей для всех универсальной культуры. Следует отметить, что такие же тенденции были и в Римской империи: во II веке н.э. около 90% населения города Рима, которое составляло, по оценкам, около миллиона человек, были иммигрантами, то есть такими же «кочевниками» без рода и племени, но подчинявшимися римской идеологии и римским законам ([141] p.750). И римская олигархия легко ими манипулировала при помощи «хлеба и зрелищ». Из сказанного выше вытекают еще два элемента программы мировой олигархии: (11) насаждение идеи элитной нации (расы) и неполноценных наций (рас) В наиболее завершенном виде эта идея была реализована в Римской империи, где до начала III в. н.э. коренные римляне и их потомки имели привилегированный статус, так называемое римское гражданство. Второй уровень привилегированности обеспечивало так называемое латинское гражданство. Его имели первоначально италийские союзники Рима, говорившие на латинском языке, как и сами римляне. А в дальнейшем его получали города и провинции, которые достигли определенного прогресса в усвоении римской культуры, в качестве своеобразной награды за это. Латинское гражданство давало определенные права и привилегии, хотя и не такие, как римское гражданство. Наконец, все остальные города и деревни, которые еще недостаточно усвоили римскую культуру, имели самый низкий статус – их жители не считались гражданами и не пользовались никакими привилегиями. Ниже их были только рабы, которые считались просто вещью, но их было немного. Разумеется, вся эта система способствовала быстрой романизации, усвоению римской культуры, о чем выше говорилось, поскольку все стремились к получению римского или хотя бы латинского гражданства. Таким образом, в Римской империи бок о бок жили как бы три нации – нация господ (римляне), нация кандидатов в господа (латинские граждане) и нация простой черни, составлявшая абсолютное большинство. Эта система просуществовала до 212 г., когда ее отменил император Каракалла, объявивший всех жителей империи гражданами. В дальнейшем негражданами считались только варвары-иммигранты, которых для пополнения нехватки рабочей силы с конца III в. начали ввозить из соседних стран и селить на территории империи в качестве рабов или крепостных. Особенно много было поселено варваров-иммигрантов в римской Галлии. Их называли «франками» и селили в III-V вв. в основном в качестве крепостных на землях местных римских господ. В VI веке франки «отомстили» римлянам: они ввели для франков привилегированный статус, а римлян ущемили в правах (подробнее см.: [59] глава VI). Таким образом, франко-римская олигархия, образовавшаяся на развалинах Римской империи, старалась использовать прежние приемы: она разделила население на нацию господ и нацию черни; только теперь прежние «господа» и «чернь» поменялись местами – бывшие «господа» римляне превратились в «чернь», а франки из «черни» превратились в «господ». Сами представители правящей верхушки при этом не пострадали: как указывает Ф.Лот, те из них, которые ранее считали себя римлянами, быстро взяли себе франкские имена и превратились во франков ([238] p.129). Пострадали только простые римляне, жившие в основном на юге страны, которых правители франкской Галлии и их армии грабили и экспортировали в качестве рабов в арабские страны и Византию (см. п. 9.1). Такое же разделение на нацию господ и нацию второго сорта мы видим и в Британской империи, о чем говорилось в предыдущей главе. Все жители британских колоний имели более низкий статус, чем жители Англии. Этот более низкий статус распространялся не только на африканцев и индийцев, но и, например, на ирландцев, которым Джонатан Свифт во время голодомора середины XIX века посоветовал поедать собственных детей – для решения проблемы голода и избыточного населения (попробовал бы он посоветовать это самим англичанам!). Ко второму сорту относились и американские британцы – жители американских колоний Великобритании, что проявлялось в отношении к ним в британской армии, в различных запретах в экономической жизни и т.д. (см. выше). Ну а африканцы и иные туземцы с черным цветом кожи относились даже не ко второму, а к третьему сорту: именно в британских колониях в Африке и других частях света была введена и существовала в течение долгого времени система апартеида, разделившая население на нацию белых господ и неполноценную чернокожую нацию. Как видим, разделение населения на элитные и неполноценные нации или расы было характерной чертой мировой олигархии: и римской, и британской. В конце XIX - начале XX вв. возникло необычайно много новых учений и теорий об элитных и неполноценных нациях или расах, получивших широкую известность и широкую популярность. Одной из них, как уже было сказано, являлась расовая теория апартеида. Другой, не менее известной, являлась нацистская теория об арийской расе, возникшая на рубеже XIX-XX вв. в Германии и ставшая основой государственной идеологии фашистского Третьего рейха. В соответствии с ним немцы считались «высшей расой», потомками арийцев. Второй уровень привилегированности распространялся на нации, по своей культуре близкие немцам: англичане, французы, голландцы, скандинавы и т.д. Третий уровень составляли славяне, которые были отнесены к «неполноценным расам» и подлежали частичному уничтожению и частичному «перевоспитанию». Наконец, четвертый уровень составляли евреи и цыгане, которые подлежали полному уничтожению. Еще одним учением, возникшим в начале XX века, правда, не столь известным как нацизм, является сионизм. Вообще есть два разных понятия, связанных с этим словом. Согласно первому из них, сионизм – это еврейское националистическое движение, ставившее целью создание еврейского национального государства в Палестине, современного государства Израиль [320]. Разумеется, создание собственного государства можно считать неотъемлемым правом любого народа. Но есть и другое содержание, вкладываемое в понятие «сионизм». Согласно Резолюции генеральной Ассамблеи ООН от 10 ноября 1975 г., «сионизм является формой расизма и расовой дискриминации». А высказывания видных деятелей сионистского движения, приводимые российским историком О.Платоновым, свидетельствуют о том, что некоторые из этих деятелей проповедовали идею о евреях как о самой «чистой» и «способной» нации в мире и заявляли о неполноценности других наций или рас ([80] с.531-532, 571). Вместе с тем, хорошо известно, что в деятельности сионистских организаций с самого начала большую роль играли крупные международные финансовые магнаты, в частности, Ротшильды и Якоб Шифф. Поэтому и здесь мы видим связь между мировой олигархией и насаждением идей об элитных и неполноценных нациях. Как будет показано в следующей главе, Гитлер пришел к власти благодаря поддержке германской и англо-американской олигархии, что также свидетельствует о связи расистских теорий с мировой олигархией. В действительности расистские теории создаются вовсе не из особенной любви олигархии к каким-то определенным нациям и желания им помочь. Олигархия не имеет национальности, она космополитична. Поэтому ее «любовь» или «нелюбовь» к той или иной нации определяется конкретными обстоятельствами. Пока олигархии в эпоху античности было выгодно считать римлян нацией господ, она именно это и делала, а варвары-иммигранты были нацией второго сорта. Когда к VI веку ситуация изменилась, все стало наоборот: олигархия объявила варваров-иммигрантов нацией господ, а нацией второго сорта стало коренное население - римляне. Обычно «нация господ» служит для олигархии не чем иным, как пушечным мясом – из нее составляется армия, которая должна воевать, сражаться и, если понадобится, погибнуть за интересы олигархии. В античности такую роль выполняли римляне, а когда стали ее плохо выполнять (начали вырождаться, перестали служить в армии), то их поменяли местами с франками. В Британской империи такую роль выполняли англичане, значительная часть которых служила в колониальных войсках и участвовала в колониальных войнах . Но на рубеже XIX-XX веков стал очевиден закат могущества Британии, а мировая олигархия раскололась на два лагеря. Поэтому англичане уже не могли выполнять роль единственной элитной нации, как это было в течение почти всего XIX века. В условиях раскола мировой олигархии понадобилось, помимо англичан, новое пушечное мясо, роль которого была уготовлена немцам и евреям. Отсюда становится понятным, почему практически одновременно – с конца XIX – начала XX веков, не раньше и не позже – среди немцев и среди евреев начинают насаждаться идеи об исключительности их самих и о неполноценности других наций. Именно тогда возникает сионизм, и именно тогда ряд лидеров этого движения выдвигают идеи об исключительности еврейской расы ([80] с.531). Хорошо известно, что и в Германии теории нацистского и расистского толка начали приобретать популярность задолго до Первой мировой войны. Что касается использования в последующем немцев и евреев как пушечного мяса, то на этот счет тоже имеется достаточно фактов. Например, хорошо известно, что боевые потери Германии (развязавшей как Первую, так и Вторую мировую войну), в процентном отношении к ее населению, были самыми большими среди воевавших стран. Касательно евреев можно привести следующие факты. Вот что пишет О.Платонов о событиях в Германии и Западной Европе после прихода Гитлера к власти: «Сионисты всячески препятствовали эмиграции евреев в другие страны мира, ориентируя их только на Палестину, тем самым сознательно обрекая часть евреев на тяжелые условия существования и гибель. Перед Второй мировой войной правительство США и Англии планировали предоставление убежища 500 тыс. европейских евреев. Однако их предложения натолкнулись на противодействие сионистских вождей, стремившихся использовать войну для своих планов. Президент США Ф.Рузвельт с сожалением отмечал, что “этот план (эмиграции евреев в США – О.П.) нельзя претворить в жизнь. Этого не допустят влиятельные лидеры еврейских общин в США… Сионисты понимают, что именно теперь удобнее всего стричь купоны для Палестины”. То же отмечал и видный английский деятель того времени С.Шенфельд: “У нас были согласны предоставить убежище и помощь евреям, которым угрожал фашизм, но это натолкнулось на противодействие сионистов, которые признавали лишь одну форму помощи – отправку всех евреев в Палестину”. Для иудейских вождей еврейский народ был только материалом в исполнении их чудовищных планов. Совершенно сознательно они предполагали провести чистку еврейского народа, отрезать “больные и засохшие ветви”… Особенно цинично замысел иудейских вождей выразил будущий первый президент Израиля, глава международной сионистской организации Хаим Вейцман. На запрос Британской королевской комиссии о возможности переправить 6 млн. западноевропейских евреев в Палестину он ответил: “Нет. Старые уйдут… Они пыль, экономическая и моральная пыль большого света… Останется лишь ветвь”» ([80] с.536). Далее О.Платонов приводит многочисленные свидетельства, подтверждающие косвенное, а в некоторых случаях и прямое, участие сионистов в геноциде еврейского народа, организованного гитлеровскими фашистами. Так, согласно рассекреченным в США документам германских архивов, при участии одного из руководителей сионизма М.Нормана, гитлеровское правительство разработало так называемый «план Шахта», согласно которому молодых и экономически дееспособных германских евреев планировалось вывезти в Палестину, а старики и неспособные к эмиграции подлежали уничтожению ([80] с.534-535). В последующем этот план осуществлялся: немецкие транспортные корабли регулярно перевозили евреев в Палестину, а евреев, остававшихся в Германии, помещали в лагеря смерти. Примеры еще более тесного сотрудничества гитлеровцев и сионистов были обнаружены в архивных материалах, относящихся к периоду оккупации немцами Украины. Советский историк Ю.Шульмейстер, опубликовавший часть этих архивных данных в своей книге, писал: «Сионисты, возглавившие созданные нацистами орудия геноцида – “юденраты”, участвовали непосредственно в отборе жертв для умерщвления… На их совести тысячи уничтоженных гитлеровцами евреев» ([320]; [80] с.539). Как видим, сионистов мало волновала участь еврейского населения, оно их интересовало в основном как средство для достижения своих целей. Подобные факты приводят и многие другие историки и исследователи. Как пишет политолог и историк Т.Грачева (со ссылкой на книгу Л.Домба), «В 1941 году и затем еще раз в 1942 году гестапо предложило европейским евреям транзит в Испанию на условии, что никто из выезжающих не поедет в Палестину. Все депортированные будут перевезены в США и Британские колонии и останутся там. За каждую семью требовалось заплатить 1000 долларов. Ответ сионистских лидеров был негативным со следующими комментариями. “Только Палестина должна рассматриваться как место перемещения депортированных… Никакого выкупа выплачено не будет”… В 1944 году было сделано аналогичное предложение, которое позволило бы спасти всех евреев Венгрии. Сионистское руководство опять отклонило предложение, зная, что газовые камеры уже унесли жизни сотен и сотен тысяч» ([27] с.178-179). Необходимо также отметить, что сионисты или лица еврейской национальности, входившие в число крупнейших промышленных и финансовых магнатов Германии, сыграли активную роль в финансировании Гитлера и продвижении его во власть. В частности, как указывал бывший канцлер Германии Г.Брюнинг в письме У.Черчиллю от 28.08.1937, нацистскую партию Гитлера активно финансировали, начиная с октября 1928 г., главные управляющие двух крупнейших берлинских банков, иудейского вероисповедания ([27] с.176). Что касается финансирования со стороны германских промышленников, то, как следует из фактов, приводимых английским историком Х.Джеймсом, особенно большую роль в этом сыграл Поль Зильверберг, еврей по национальности, крупнейший угольный магнат Германии. Он совместно с Круппом и еще двумя магнатами руководил специальным фондом крупной промышленности Германии, созданным для финансирования деятельности политических партий. В 1932 г. четверка управляющих фондом приняла решение о начале финансирования нацистской партии Гитлера (НСДРП). Из этой четверки именно Зильверберг активнее всего выступал в пользу поддержки Гитлера и его партии, утверждая, что его можно «приручить» ([225] pp.167, 185, 321). Последующие события подтвердили его правоту – Гитлер и пальцем не тронул ни одного магната, наоборот, он с ними активно сотрудничал и многим из них оказывал содействие (см. следующую главу). Но вот что касается политики Гитлера в отношении евреев, то «приручить» его Зильвербергу не удалось (а скорее всего, и не было нужно вовсе). Как известно, Гитлер после прихода к власти полностью осуществил свой план по уничтожению евреев в Германии и других странах Европы, который вытекал из расовой идеологии НСДРП. Все эти факты сотрудничества сионистов и еврейских магнатов с немецкими фашистами и Гитлером лишний раз подтверждают высказанное выше утверждение о том, что олигархия не имеет национальности. В заключение необходимо указать на еще один элемент программы мировой олигархии: (12) сращивание мирового олигархического капитала и сплочение интересов мировой олигархии с тенденцией к образованию единого капитала мировой олигархии и олигархического «мирового правительства» Идея сращивания олигархического капитала и его неделимости наиболее последовательно проводилась в жизнь иезуитами, а до них – тамплиерами, которые были в определенной мере предшественниками иезуитов. В уставе Общества Иисуса было записано , что члены общества (иезуиты) не должны были иметь никакой личной собственности, вся собственность принадлежала лишь самому Обществу Иисуса ([28] с.67). Иезуиты могли свободно распоряжаться этой собственностью в свое удовольствие, поскольку, в отличие от всех других католических орденов, они жили не как монахи, а как члены светского общества, к тому же, как правило, жили в большой роскоши. Но владеть этой собственностью никто из них не имел права. Сложение всех капиталов в одно целое, безусловно, давало иезуитам (а до этого – тамплиерам, у которых тоже все имущество принадлежало ордену) огромные преимущества. Португальские, венецианские и другие европейские купцы вели торговлю за свой страх и риск и каждый из них рисковал при этом своим личным капиталом. Кроме того, размер этого частного капитала, принадлежащего одному или даже группе обычных купцов, не мог идти ни в какое сравнение с капиталом ордена иезуитов, составлявшим одно целое. Именно поэтому иезуиты могли проворачивать такие торговые и финансовые сделки, какие были не под силу другим европейским купцам, и именно поэтому им удалось так легко выдавить своих торговых конкурентов из самых богатых и привлекательных стран: Китая, Японии, Индии, Парагвая и других. Это была крупнейшая монополия той эпохи в области торговли и финансов, благодаря ей орден иезуитов и стал самой крупной, богатой и процветающей организацией. Британская олигархия в эпоху своего могущества пыталась позаимствовать у иезуитов эти принципы. Как утверждали люди, хорошо знавшие Сесила Родеса, иезуиты были его идеалом, он хотел позаимствовать принципы организации Общества Иисуса для того чтобы, как пишет Р.Дэвис, организовать «фантастическое секретное общество для распространения британской мощи и влияния во всем мире». В частности, он предлагал взять устав иезуитов, заменить в нем слово «римско-католическая церковь» на слово «английская империя» и принять этот устав за основу деятельности такого общества ([170] p.213). Эти мечты не были лишь мечтами. Общество по распространению британской культуры (Rhodes Scolarship) действительно было создано и, как уже говорилось выше, Родес передал ему значительную часть своих огромных капиталов. Кроме того, Сесил Родес и лорд Альфред Милнер (представитель Британской короны в Южной Африке с 1897 г. по 1905 г.) ввели практику проведения регулярных круглых столов с участием крупнейших бизнесменов и миллиардеров, которые они организовывали вплоть до 1925 г. ([49] с.288) После этого практика проведения таких регулярных круглых столов была продолжена под покровительством американских и английских миллиардеров Рокфеллеров, Морганов и Уитни в виде заседаний Бильдербергского клуба и Совета по международным отношениям, которые регулярно проводятся и сегодня (см. главу XX). В конечном счете, и регулярные круглые столы миллиардеров, и их совместные фонды, финансирующие глобальные политические и культурные акции, являются свидетельством той же самой тенденции – сращивания мирового олигархического капитала и сплочения его интересов. Еще одним ярким свидетельством этой тенденции являются транснациональные корпорации. Это явление было впервые отмечено в начале XX века, когда о нем стали писать разные авторы, включая Ленина. В 1930-е годы их роль в мировой экономике несколько снизилась, чему способствовало свертывание глобализации в условиях Великой депрессии и, возможно, меры Рузвельта в США по демонополизации американской экономики (см. главу XVII). Но в течение последней трети XX в. и в начале XXI в. мы видим продолжение прежней тенденции, чему благоприятствовала возобновившаяся в 1960-е годы глобализация. Сегодня благодаря интенсивным слияниям и поглощениям транснациональные корпорации приобрели невиданную ранее силу и мощь. Некоторые из них, такие как Microsoft и Alcoa, контролируют более половины мирового производства в своей отрасли и, как правило, сами при этом контролируются очень небольшим кругом лиц. Мировые промышленные и финансовые гиганты все чаще и чаще оказываются в центре международных коррупционных скандалов и в современном мире являются не только центрами концентрации и аккумулирования капиталов, но и одним из главных источников распространения международной коррупции (подробнее см. главу XX). Глава XVI. Коррупция в Германии в эпоху Веймарской республики и Третьего рейха (1918-1945 гг.) 16.1. Социально-экономическое развитие Германии до Первой мировой войны В предыдущей главе уже приводились данные о необычайно быстром экономическом развитии Германии в конце XIX – начале XX в., которое современники называли «германским экономическим чудом». Если в середине XIX в. мастерской мира была Великобритания, то теперь такой мастерской стала Германия, которая завалила если не весь мир, то, во всяком случае, всю Европу своими товарами. А по развитию наиболее передовых отраслей промышленности, и всей промышленности в целом, Германия вышла на первое место в Европе, значительно опередив Великобританию. Такое феноменальное индустриальное развитие Германии произошло за очень короткий период. Так, выпуск чугуна в стране с 1845/54 по 1910/13 гг. вырос в 80 раз, а многие отрасли, определившие лицо германской промышленности: электротехническая, химическая, машиностроение, - возникли лишь в конце XIX в. Как уже выше было сказано, быстрой индустриализации Германии способствовал начавшийся в 1879 г. переход от либеральной к протекционистской экономической политике. До этого, в 1860-е годы, как и большинство других стран Европы, Германия поддалась британской пропаганде и либерализовала свою внешнюю торговлю. В частности, с 1862 г. импортные пошлины в Германии на зерно были отменены совсем, а на промышленные изделия – снижены до уровня 4-6% ([153] pp.41, 59). Результатом стала глубокая экономическая депрессия, поразившая страну с 1873 г. по 1878 г.: в течение шести лет национальный доход страны неуклонно снижался [201]. Возврат к протекционизму начался с 1879 г., когда, например, импортные пошлины для текстильных изделий были повышены до 15-30%, а к концу 1880-х годов по некоторым товарам они достигали уже уровня 40-50% ([153] p.61). И вскоре после возобновления протекционистской политики начался небывалый экономический подъем. Но в отличие от США, индустриализации которых способствовал мощный приток британских капиталов и британских, а также других европейских, иммигрантов и предпринимателей (см. выше), в Германии не было ни того, ни другого, и ее промышленное развитие осуществлялось почти исключительно за счет внутренних факторов . Главным фактором являлось то, что в условиях протекционистской политики стало выгодно инвестировать, поэтому и предприниматели, и государство, и население старались как можно больше денег вложить в экономическое развитие. Об этом можно судить по такому показателю, как доля национального дохода страны, направляемого не на потребление, а на накопление. В Германии этот показатель вырос с 8% в 1851-1860 гг. до 16% в 1891-1913 гг. В то же самое время, в Великобритании, проводившей либеральную политику в отношении внешней торговли, этот показатель снизился с 11,5% в 1860-1869 гг. до 6% в 1890-1899 гг., что сопровождалось деиндустриализацией страны ([152] 1, p.556). В целом за 35-40 лет – с 1870-75 гг. по 1913 г. - национальный доход Германии, а, следовательно, ее благосостояние, увеличились в 4 раза ([152] 1, p.17). И это произошло не благодаря каким-то благоприятным внешним факторам, а как раз вопреки им. В частности, как выше уже отмечалось, Германия не имела многих видов собственного сырья, как, например, Великобритания и Франция, которые получали его из своих колоний, или как США и Россия, имевшие достаточное количество сырья на своей собственной территории. Поэтому феноменальный экономический рост в Германии произошел исключительно благодаря росту производительности труда и усилиям германской нации по развитию разных видов производства и внедрению передовых технологий. Однако говоря о «германском экономическом чуде», не стоит переоценивать значение именно периода 1879-1913 гг. Такой резкий рывок в экономическом развитии страны не мог бы произойти, если бы ему не предшествовали два столетия социально-экономических преобразований, коренным образом изменивших и Германию, и немецкую нацию. Выше уже говорилось о том (см. конец главы XII), что после победы в Тридцатилетней войне германские государства почти повсеместно ввели жесткую протекционистскую политику, которой придерживались в течение двух столетий. Германский меркантилизм (протекционизм XVII-XVIII веков) не привел к таким же впечатляющим результатам, как английский, но он и не мог к ним привести. Этому препятствовала раздробленность Германии, где существовало несколько десятков государств. Разумеется, в условиях, когда каждое из этих мелких государств отгородилось от всего мира системой таможенных пошлин, ни о каком едином региональном рынке, какой возник в Великобритании, не могло быть и речи. Протекционизм мелких германских государств тормозил развитие мануфактур и машинного производства, для чего требовался достаточно емкий рынок. Но он позволил Германии решить ряд других важных задач, благодаря чему и стало возможным «германское экономическое чудо» конца XIX - начала XX вв. Одной из таких важных задач, стоявших перед Германией, был рост населения. Немецкие меркантилисты, как и их единомышленники в Англии и других странах, писали о том, что протекционизм способствует ускоренному росту населения. В то время это было аксиомой, которую признавала почти вся Европа . И это было одной из главных целей проводимой протекционистской политики ([217] S.15), которая для Германии, потерявшей почти половину населения за время Тридцатилетней войны, была чрезвычайно важной. Результаты себя полностью оправдали – за два-три столетия Германия превратилась в одну из самых густонаселенных стран Европы. Сегодня по плотности населения (230 чел/кв. км) среди крупных европейских стран Германия уступает лишь Великобритании (240 чел/кв. км) и намного превосходит Францию (110 чел/кв. км). Ситуация была совсем иная 300-400 лет назад. По данным П.Шоню, изучавшего исторические плотности населения в Европе, в то время по этому показателю лидировали Нидерланды, Италия и Франция. Германия была менее густо населена, чем Франция, лишь на прирейнских землях на западе страны была примерно такая же плотность населения, как во Франции (30-35 чел/кв. км) ([160] pp.255, 261). А на востоке Германии, где в то время даже существовало крепостное право, плотность населения была значительно ниже и приближалась к польской, которая составляла порядка 10-15 чел/кв. км. К XX веку ситуация кардинально изменилась: Франция перестала входить в число самых густонаселенных стран Европы, очень сильно отстав от лидеров, зато в число таких стран уверенно вошли Англия и Германия, обогнав по плотности населения не только Францию, но и Италию. Таким образом, население и плотность населения в Германии за 300-400 лет выросли примерно в 10-15 раз, а, для сравнения, во Франции – всего лишь в 3 раза. Почему рост населения является важным для развития страны? Мы уже видели выше, что без достаточно высокой плотности населения невозможен высокий уровень ни культуры, ни экономики, ни цивилизации в целом. Феодализм и крепостное право потому и были всегда связаны с упадком культуры и цивилизации, что они возникали в условиях редкого населения. Соответственно, рост плотности населения – это не просто некий количественный демографический показатель, его можно считать в определенной степени качественным показателем развития общества. В частности, по мнению ведущих экономистов, рыночная экономика может нормально функционировать лишь при достаточно высокой плотности населения ([165] р.274) - и это подтверждается огромной массой исторического материала, который приводился в предыдущей книге трилогии (см. также п. 10.1). В то же время, именно рыночная экономика обеспечила и современным странам Запада, и другим государствам, существовавшим ранее, самый высокий уровень развития цивилизации по сравнению с остальным миром Почему рост плотности населения способствует развитию цивилизации, понять совсем не сложно. Во-первых, увеличение плотности автоматически, без особых усилий, приводит к росту благосостояния общества. Это происходит потому, что уменьшаются транспортные издержки и непроизводительные затраты времени: если жители живут скученно, то им не нужно преодолевать большие расстояния, для того чтобы что-то купить или продать, а также для того чтобы получить или оказать необходимую услугу. Именно поэтому все развитые цивилизации в истории возникали в условиях высокой плотности населения : у населения оставалось больше свободного времени, чтобы заниматься самообразованием, развитием культуры, науки, новыми технологиями, появлялись новые профессии, связанные с интеллектуальной деятельностью и т.д. Во-вторых, высокая плотность вынуждает население вырабатывать эффективные способы сосуществования. Это в малонаселенной местности человек может жить на своем хуторе и практически не общаться с внешним миром, ведя полудикое существование. В условиях густого населения такой человек просто не выживет, если он не изменит своего поведения и своих привычек. Поэтому рост плотности населения не только облегчает разделение труда и повышает благосостояние общества, он еще и вынуждает население вступать в постоянные контакты и кооперацию друг с другом, в ходе чего поведение и манеры людей отшлифовываются, и они учатся тому, чтобы сотрудничать друг с другом и извлекать из этого сотрудничества прибыль, а не тащить все что ни попадя на свой хутор, чтобы зарыть там навсегда в своем погребе. К тому же в ходе такого сотрудничества вырабатываются правила поведения и законы, регулирующие разные стороны человеческих взаимоотношений, которым все люди в своих ежедневных контактах неизбежно начинают следовать – то есть создается правовое государство. Таким образом, рост плотности населения является важным фактором не только экономического роста, но и в целом развития культуры и цивилизации. Но значение эпохи меркантилизма XVII-XVIII вв.для Германии не ограничивается только этим. Она заложила общие принципы государственного управления экономики и промышленной политики, которыми Германия во многом руководствуется и сегодня. Давайте рассмотрим кратко, в чем они заключались. Так, для более эффективного проведения протекционистской политики практически во всех германских государствах в XVII-XVIII вв. были созданы специальные государственные органы – советы по торговле, в функции которых входило не только установление таможенных пошлин, но и развитие предпринимательской деятельности. В частности, в их функции входила борьба с различными видами монополий и монополизма, борьба как с привилегиями в предпринимательской деятельности, так и с запретами и ограничениями, надзор за правильностью ведения торговли, решение торговых споров, стимулирование предпринимательства, финансовая поддержка предприятий и т.д. ([217] S.54, 236-288, 407) То есть, по существу, в их функции входила борьба с коррупцией и монополизмом в хозяйственной жизни, а также регулирование и всемерное стимулирование предпринимательства. Я не собираюсь оценивать, насколько эффективной была эта деятельность. Судя по оценке немецкого экономического историка Т.Холуба, в каких-то германских государствах эта деятельность советов по торговле была более, а в каких-то – менее эффективной ([217] S.22-30). Но факт остается фактом - немцев в течение полутора столетий, до роспуска этих советов в начале XIX в. при Наполеоне, приучали к тому, чтобы вести свое дело, подчиняться установленным и единым для всех правилам и законам ведения бизнеса, приучали верить, что государство заинтересовано в развитии честного предпринимательства и готово вести борьбу с коррупцией и монополизмом. Кроме того, поскольку почти во всех германских государствах были введены запретительные пошлины на импорт готовых изделий и на экспорт сырья, то население приучали еще и к тому, чтобы все изделия производить самим, а не ввозить из-за границы, а для этого осваивать все существующие профессии и развивать самостоятельно все виды производств и ремесел. Кроме того, тем самым предпринимателей отучали спекулировать сырьем и продавать это народное достояние за границу, а приучали пускать его в глубокую переработку и производить из него ценные готовые изделия. Все это изменило характер нации. Сегодня можно часто слышать утверждение о том, что у немцев в крови – способность к добротному и эффективному производству чего бы то ни было, начиная от обуви и кончая автомобилями и технологическим оборудованием, в чем они сегодня превосходят, наверное, любую другую европейскую нацию. Но это - сегодняшнее мнение о немцах, которое существует в последние 100 лет. Если мы взглянем на то, что из себя представляла немецкая нация несколько столетий назад, то увидим совсем иную картину. Вот что писал немецкий историк К.Пфафф в 1850 г. о состоянии Германии после Тридцатилетней войны (в середине XVII века): «Ремесла после такой длительной войны пришли в упадок и с ними исчезли доверие и честность в торговле; поскольку заработать на чем-либо было очень трудно, широко распространился обман, товары продавали по завышенным ценам, использовали фальшивые меры для их взвешивания и измерения». Приводя эти слова в своей книге, современный немецкий историк Т.Холуб добавляет, что «ремесел в стране почти не осталось, тяга к роскоши и лень распространились в самых низких формах» ([217] S.31-32). А вот как описывал ту эпоху в жизни Германии английский историк Маколей: «Ничего нельзя было купить без того, чтобы не происходило недоразумения (то есть обмана – Ю.К.). У каждого прилавка ссорились с утра до вечера. Между рабочими и работодателем регулярно каждую субботу (день выдачи зарплаты – Ю.К.) происходили столкновения. На ярмарке и на рынке непрерывно шумели, кричали, ругались, проклинали друг друга, и было счастьем, если дело кончалось без сломанных ларей и без убийства» ([118] с.102). Итак, картина, нарисованная историками о Германии середины XVII века, совсем не похожа на то представление о Германии, какое у нас имеется сегодня, а похожа скорее на наше сегодняшнее представление о некоторых наиболее отсталых государствах Африки и Центральной Америки, пораженных депрессией, ленью, коррупцией и преступностью. И немцы XVII века, промышлявшие в основном мошенничеством и обманом, а в остальное время бездельничавшие, совсем не похожи на привычных нам сегодня немцев. Но это не должно нас удивлять. Выше уже говорилось о том, что англичане в XVI веке считались очень ленивой нацией, и это было общее существовавшее о них тогда мнение. А к XIX веку они превратились в самую предприимчивую нацию, и очевидно, в самую трудолюбивую, раз им удалось сделать свою страну мастерской мира. И так же немцы из нации мошенников и лентяев, какой они были в XVII веке, к XX веку превратились в самую добросовестную и работящую нацию Европы. И чуда здесь нет никакого. Просто их в течение двух столетий, как и англичан, приучали к тому, чтобы честно и добросовестно работать – и за это получать честное вознаграждение. А также приучали к тому, чтобы развивать собственное производство, а не жить перепродажей сырьевых ресурсов или тех изделий, что уже кем-то были произведены. Но эпоха меркантилизма была для немцев лишь долгой и упорной «тренировкой» перед большой игрой. Новые возможности для них открылись с образованием Таможенного союза, объединившего в 1834 г. почти все германские государства в единую таможенную зону и создавшего единый германский рынок, а начиная с 1870 года – с образованием единой Германии. Преодолев государственную и экономическую раздробленность, немцы получили сразу огромные конкурентные преимущества перед своими соседями. Это была страна с очень высокой плотностью населения, одной из самых высоких в Европе, в которой население двести лет приучали к разнообразным ремеслам, профессиям, добросовестному труду, и это был самый большой потребительский рынок Европы с населением 40 миллионов человек. Поэтому вовсе не случайным было то, что экономическое чудо в конце XIX – начале XX вв. произошло именно в Германии, а, к примеру, не в Италии или России, хотя и протекционизм и индустриализация были и там тоже. Но там не было двух столетий подготовительной работы, сделавшей из Германии то, чем она стала – промышленным и технологическим мотором Европы, чем она остается до настоящего времени. 16.2. Кризис коррупции в Германии накануне и во время Первой мировой войны Быстрая индустриализация Германии и экономический рост в конце XIX – начале XX в. сопровождались резкой концентрацией капитала, что, как мы видели, во все исторические эпохи являлось одним из основных признаков кризиса коррупции. В частности, число картелей и иных монополистических объединений в германской промышленности выросло с 210 в 1890 г. до 600 в 1911 г., а некоторые из них превратились в крупные монополии. Например, Рейнско-Вестфальский каменноугольный синдикат контролировал около 98% добычи угля в этом районе и 50% в остальной Германии. Все сталелитейные заводы страны объединились в гигантский Стальной трест, в электротехнической отрасли господствовали две крупные монополии (Siemens и AEG), в химической – три концерна (Bayer, Agfa, BASF), на долю которых приходилось две трети мирового производства анилиновых красителей. В 1909 г. девять берлинских банков контролировали 83% всего банковского капитала Германии ([76] с.29). Одновременно с этим усилилось переплетение крупного промышленного и финансового капитала, что отмечал в своих работах еще Ленин, называя этот процесс «образованием финансовой олигархии». Так, в 1910 г. директора шести ведущих берлинских банков являлись одновременно членами руководства около 800 промышленных компаний, а в наблюдательные советы этих банков входило более 50 крупных предпринимателей ([76] с.29). Возникает вопрос – почему индустриализация Германии привела к такой быстрой монополизации немецкой промышленности и образованию мощной промышленно-финансовой олигархии? Мы видели, что почти всегда в истории основным фактором, ускорявшим концентрацию капиталов и усиление олигархии, являлась глобализация, интенсивная внешняя торговля. Не являлся исключением и данный период, более того, он был уникальным в плане масштабов роста внешней торговли. Так, с 1815 г. по 1914 г. объем совокупного экспорта стран Европы вырос почти в 40 раз ([153] p.1). Этому способствовал целый ряд причин, среди которых важную роль сыграло резкое удешевление морских и наземных перевозок (ввиду появления крупнотоннажных морских судов, строительства железных дорог и т.д.). Даже введение протекционистских мер в ряде европейских государств в конце XIX века не смогло затормозить эту тенденцию к росту внешней торговли. Как отмечает историк П.Байрох, европейские страны (включая Германию), введшие в конце XIX в. жесткие протекционистские меры, тем не менее, продолжали быстро увеличивать свой внешнеторговый оборот ([153] pp.88-89). Почему глобализация обычно способствует концентрации капиталов и монополизации, выше уже было выяснено. Глобализация всегда порождала невиданные товарные спекуляции, примеров которых было выше приведено достаточно, а также возросшую нестабильность цен и спроса практически на все товары. Поэтому чем крупнее была компания и чем быстрее она объединялась в картель, синдикат или иную монополистическую группу, тем больше у нее было шансов в условиях такой нестабильности выжить и разорить мелких и менее расторопных конкурентов. Судя по всему, помимо глобализации, столь быстрая концентрация и монополизация в германской промышленности объяснялась еще одним фактором, характерным уже для современной эпохи – фактором научно-технического прогресса. В последние полтора столетия этот фактор приобрел особенную роль, что связано с усложнением промышленного производства: обладание патентом на новое прорывное изобретение в современном мире позволяет отдельной компании или группе компаний выдавить с рынка и полностью разорить конкурентов и занять монопольное положение в отрасли. Примером может служить компания Майкрософт, ставшая в конце XX в. благодаря одному или нескольким уникальным программным продуктам монополистом в компьютерной индустрии. Судя по имеющейся информации, немецкие химические и другие промышленные гиганты уже в начале XX в. активно прибегали к таким же принципам ведения бизнеса . Очевидно, это и позволило, в частности, трем ведущим немецким химическим концернам в начале XIX в. контролировать 2/3 мирового производства анилиновых красителей. Высокая концентрация собственности и производства в Германии в данный период была характерна не только для промышленности, но и для сельского хозяйства. Крупным помещикам-латифундистам принадлежало 22% всей обрабатываемой земли в целом по стране, но особенно много – в Пруссии (45%) и Мекленбурге (55%). А 4 млн. немецких крестьян принадлежало всего лишь 15% обрабатываемых земель Германии ([76] с.30). Высокая концентрация собственности и монополизация рынков всегда являлась важнейшим признаком кризиса коррупции, суть которого состоит в захвате олигархией экономической и политической власти над обществом. Не удивительно поэтому, что мы видим в начале XX века и другие признаки кризиса коррупции. Большую силу в Германии в этот период начали приобретать различные протестные движения, партии, придерживавшиеся крайних левых и националистических взглядов. Так, за Социал-демократическую партию Германии (аналог российской партии большевиков) на выборах в 1912 г. проголосовало 4,25 млн. человек, или около 35% всех избирателей страны, а число членов партии составляло в это время более 1 миллиона человек. Одновременно уже начиная с 1870-х годов в Германии расцвел антисемитизм и национализм и начали образовываться националистические партии и организации, приобретшие невиданную популярность. Например, одна из таких националистических организаций – Кифхойзербунд – включала 2,8 млн. членов, другая – Немецкий флотский союз – 1,1 млн. членов ([76] с.35-36). Следует отметить, что всплеск антисемитизма и преследований евреев в Европе всегда в истории совпадал с очередным кризисом коррупции. Так, евреи были полностью изгнаны из Англии в 1290 г., а их имущество при этом конфисковано ([309] p.149), как раз после начала первого кризиса коррупции в Западной Европе. Помимо Англии они подверглись гонениям в то время и в ряде других западноевропейских стран. Например, в 1382 г. произошли массовые погромы, ограбления и убийства евреев в Париже, а в 1391 г. такие же погромы и убийства евреев произошли в Испании ([38] с.260-262; [80] с.80). Когда с началом бурного развития балтийской торговли в конце XV в. кризис коррупции докатился до Речи Посполитой, король Польши и Литвы Александр в 1495 г. изгнал всех евреев из Литвы ([15] с.228). Но больше всего гонениям евреи подвергались в Испании, где они составляли значительную часть населения (по оценкам, их было там 850 тыс. человек в начале XIV в.: [80] с.79), и где кризис коррупции приобрел особенно длительный и глубокий характер. В 1492 г., евреи, исповедующие иудаизм, были изгнаны из Испании, а четыре года спустя – из Португалии. Но все же значительная часть испанских евреев приняла католическую веру и осталась. Поэтому в дальнейшем, по мере углубления социально-экономического кризиса в стране в XVI-XVII вв., преследования евреев продолжились, для чего испанские власти использовали инквизицию. Формально она была учреждена (в 1478 г.) для того, чтобы выяснять, насколько искренне испанские евреи приняли христианство, но фактически – для расправы над ними. Тысячи евреев были замучены или сожжены испанской инквизицией, еще большее число было вынуждено спасаться бегством ([80] p.81; [298]). По данным Еврейской энциклопедии, только в XVI веке в Западной Европе было убито порядка 40% (!) всех живших в то время в мире евреев - 380 тысяч человек из примерно 1 миллиона ([54] с.231). Все эти события происходили на фоне кризисов коррупции, поразивших Европу в период с конца XIII в. по XVII в. (см. главу X). Соответственно, новый общеевропейский кризис коррупции, охвативший Европу с конца XIX века, вызвал и новый всплеск антисемитизма в Германии и ряде других стран Европы. Причины этого вытекают из вышеизложенного. Олигархия всегда любила использовать малые народы в своих интересах, особенно те малые народы, которые жили вперемешку с большими народами и потому были наиболее уязвимы. Если у представителей большой нации всегда есть выбор – сотрудничать с олигархией или нет, то у представителей малого народа, живущих посреди большой нации, такого выбора практически нет. Отказ от сотрудничества с сильными мира сего для них равносилен превращению в изгоев. Выше это было показано на примере польских евреев, находившихся в полной зависимости от местных магнатов и вынужденных с ними сотрудничать в эксплуатации местного населения Польши (см. главу VIII). Соответственно, вся вина за бедствия местного населения также возлагалась на евреев, а польские магнаты были как бы ни при чем . Но похожие проблемы возникали не только у евреев, но и у других малых народов, живущих посреди больших наций. Так, во многих странах Европы подвергались гонениям цыгане. Из Испании одновременно с гонениями на евреев в XVI-XVII веках были изгнаны мавры, а затем вообще все бывшие мусульмане, принявшие христианство (так называемые мориски). Итальянские торговцы были изгнаны в XII веке из Византии, а в XV веке – из Англии. В Турции жестоким гонениям, особенно в конце XIX – начале XX вв., подвергались армяне. В различных областях России в конце XX – начале XXI вв. стали возникать конфликты между местным русским населением и приехавшими туда кавказцами. И в это же время конфликты между большими нациями и малыми народами обострились повсеместно в Европе – от Югославии, Испании и Грузии до Франции и Нидерландов. Обострение национальных конфликтов всегда в истории происходило на фоне очередного кризиса коррупции, чему можно привести множество примеров . Поэтому невозможно объяснить данный феномен чьим-то злым умыслом или совпадением. Причина возникновения таких конфликтов всегда состояла в том, что малые народы расплачивались за действия олигархии – поскольку они либо были вынуждены с ней сотрудничать, либо население, не понимая сути происходящего, обвиняло их в том, что на самом деле было результатом действий олигархии. Поэтому вовсе не удивительно, что в Германии с началом нового кризиса коррупции начался рост антисемитизма, и даже то, что это началось именно в 1870-е годы, когда там образовалась антисемитская Христианско-социальная партия ([76] с.36). Как выше указывалось, с 1862 г. по 1878 г. Германия в своей экономической политике следовала принципам свободной торговли, а экспорт и импорт зерна были полностью освобождены от пошлин. Во все времена и эпохи свободная торговля зерном вела к разгулу спекуляции, что было выше показано на многочисленных примерах. По-видимому, не стала исключением и Германия в этот период. Но дело было еще в том, что, как указывает английский историк Х.Джеймс, почти все сельские купцы и торговцы на значительной части территории Германии (особенно во Франконии и в Тюрингии) в то время были евреями ([225] p.252) . Соответственно, разгул спекуляции продовольствием вызывал массовые протесты местного населения. И если какая-то его часть правильно понимала происходящее и требовала ввести высокие импортные пошлины на продовольствие, то другая часть обвиняла еврейских торговцев. В частности, крестьяне жаловались на то, что стали жертвами их козней ([225] p.252). Подобная ситуация была не только в 1862-1878 гг., но и в начале 1890-х годов, когда Германия снова ввела низкий тариф на импорт зерна. Однако после массовых крестьянских волнений и требований его повысить правительство пошло навстречу крестьянам и с 1902 г. опять ввело высокий тариф. В действительности, как отмечает Х.Джеймс, высокие импортные тарифы защищали в первую очередь мелких производителей – крестьян ([225] p.248). Соответственно, либерализация внешней торговли продовольствием была более всего выгодна крупным латифундистам и крупным оптовым торговцам продовольствием, то есть сельскохозяйственной олигархии, которая могла благодаря ей наживаться на спекуляциях продовольственными товарами. Но многие крестьяне всю вину за происходящее сваливали на мелких еврейских торговцев, с которыми часто сталкивались в своей деятельности. Таким образом, неоднократные попытки германского правительства проводить либеральную политику в области сельского хозяйства и торговли продовольствием способствовали не только росту спекуляции и разорению крестьян, но и разжиганию антисемитизма. В целом нет никакого сомнения, что рост различных видов социальных протестов и экстремизма, как левого, так и правого, а также национализма, в Германии накануне Первой мировой войны был связан с начавшимся кризисом коррупции, с учетом того что кризисы коррупции всегда в истории вызывали подобные явления. Правящая верхушка Германии умело использовала эти настроения для пропаганды реваншистских идей, которые насаждались сверху. Например, как указывает российский историк А.Патрушев, созданный в 1891 г. Пангерманский союз не был массовой организацией (насчитывал всего 30-40 тыс. членов), но в него входило множество чиновников, журналистов, учителей, профессоров и влиятельных лиц ([76] с.37). Благодаря этому идея передела мира и создания германской колониальной империи, пропагандировавшаяся Пангерманским союзом (которая должна была охватить территории от Москвы до французского побережья Ламанша), доносилась до массы населения через средства массовой информации, школы, университеты и различные государственные учреждения. Впоследствии Гитлер заявит, что считает своим учителем руководителя Пангерманского союза Г.Класа, а его книгу «Если бы я был кайзером» положит в основу своей книги «Майн кампф» (Моя борьба). В этой связи поражает уже тогда очевидная полнейшая безответственность правящей верхушки Германии – черта, очень характерная для олигархии. В стране насаждались реваншистские идеи, строилась мощная армия и военно-морской флот, организовывались военно-морские провокации против Франции – в частности, первый (в 1905 г.) и второй (в 1911 г.) марокканские кризисы, которые чуть было не привели к войне . И это несмотря на то, что задолго до Первой мировой войны (уже с 1904 г.) стало ясно, что в возможном будущем военном конфликте Германии будет противостоять не одна Франция, а вся Антанта (Франция, Великобритания и Россия), которая в несколько раз превосходила Германию, даже в союзе с Австро-Венгрией, по людским и материальным ресурсам. У Германии было 10 лет, после образования Антанты, на то, чтобы одуматься и изменить свою внешнюю политику и внутреннюю реваншистскую пропаганду, с учетом изменившихся внешнеполитических реалий, но этого сделано не было. И за этим последовало объявление в 1914 г. войны одновременно России и Франции и нападение на Францию. При этом весь расчет делался на быструю победу в войне (блицкриг), так как германское командование прекрасно понимало, что длительную войну Германии не выиграть. И такая же безответственная авантюристическая политика продолжалась в течение всей войны. Вот что пишут английские историки К.Баркин и Д.Шихан о военной политике генералов Людендорфа и Гинденбурга, которые во время Первой мировой войны были, по их словам, «фактическими правителями» Германии: «Людендорф и Гинденбург стали проводить политику все или ничего – относительно победы в войне. Они создали в 1916 г. независимое государство Польша, что препятствовало серьезным переговорам с Россией о заключении сепаратного мира . Они начали подводную войну в 1917 г., несмотря на понимание того, что это приведет к участию США в войне… Людендорф начал крупное наступление в апреле 1918 г., игнорируя предложение [президента США] Вудро Вильсона из 14 пунктов о заключении мира и не сделав никакого встречного мирного предложения. Когда его спросили, что будет, если наступление провалится, он ответил: “Тогда Германия будет уничтожена”» [201]. Поражает и то, что практически все представители германской правящей верхушки проявили в этой безответственности и авантюризме удивительное единство. Как пишет А.Патрушев о событиях последних недель накануне Первой мировой войны, «решение вопроса, быть или не быть войне, зависело от позиции Берлина… Документы свидетельствуют, что в те решающие недели лета 1914 г. умами кайзера, генералитета, правительства и дипломатов владела одна мысль: наступил уникальный момент для начала войны, пока Германия еще имеет военное преимущество» ([76] с.53). Впрочем, в таком единодушии нет ничего необычного, если учесть, что речь идет об олигархии. Как мы видели выше, во все эпохи олигархия стремилась к военным захватам и грабежам и проявляла в этом отношении страшную безответственность и авантюризм. И дело не только в ее природной склонности к этому, а еще и в том, что сама она от войн практически никогда не страдала. Наоборот, она всегда только выигрывала – если не от военных грабежей и захватов, то от участия в военных поставках и в спекуляциях различными товарами, за счет ограбления населения собственной страны. Не стала исключением и Первая мировая война для германской олигархии. Как пишет А.Патрушев, «если в 1915 г. военное производство составляло 38% всей промышленной продукции, то в 1917 г. – уже 75%. Резко возросли прибыли крупных предприятий, занятых выполнением крупных оборонных заказов. Специальное управление военно-стратегического сырья получило право изымать сырье у мелких и средних предпринимателей и передавать его в отрасли военной промышленности» ([76] с.61). Таким образом, германский малый и средний бизнес, который еще смог сохраниться в условиях кризиса коррупции до войны, в ее ходе быстро уничтожался, а крупный бизнес процветал на военных заказах. Судя по всему, не бедствовали и немецкие помещики, которые в условиях продовольственных карточек и черного рынка получили хорошие возможности для спекуляции продовольствием, произведенным трудом безземельных крестьян на помещичьих латифундиях. Таким образом, даже несмотря на поражение Германии в Первой мировой войне, немецкая олигархия в целом не пострадала, а возможно, даже и выиграла. Серьезно пострадало лишь население страны. 16.3. Образование Веймарской республики О бедствиях немецкого населения в конце Первой мировой войны и после ее окончания написано множество книг - исторических и художественных. Например, открыв книгу известного немецкого писателя Э.Ремарка «Три товарища», мы погружаемся в странный и жуткий мир послевоенной Германии, в котором цены на товары и услуги меняются несколько раз в день, и устанавливаются не в единицах, а в миллиардах и даже триллионах немецких марок . Получив деньги, каждый старается их тут же потратить, прежде чем опять вырастут цены. Некоторые топят бумажными деньгами печи и камины, поскольку это дешевле, чем топить углем или дровами. А масса народа нищенствует и бродяжничает, перебиваясь с хлеба на воду. Очень часто не хватает и хлеба, не говоря уже о теплом жилье. В результате холода и голода в стране свирепствует эпидемия пневмонии – так, за один день 18 октября 1918 г. в Берлине от пневмонии скончалось 1700 человек [201]. И речь не идет о какой-нибудь отсталой африканской стране, речь идет о стране, считавшейся до войны самой развитой и процветающей в Европе. Хорошо известно и о серии социальных взрывов, потрясших Германию в этот период. В ноябре 1918 г. произошло восстание моряков в Киле, и вслед за этим ряд городов Германии на побережье Северного и Балтийского морей перешли в руки созданных там по примеру России советов рабочих, солдат и матросов. А в апреле 1919 г. в Мюнхене была провозглашена Баварская советская республика. Как указывает историк К.Шлейнес, не только левая группировка СДПГ, возглавляемая Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург (в дальнейшем превратившаяся в Коммунистическую партию Германии), но и «центральная» группировка СДПГ (так называемые независимые социал-демократы) собирались строить в Германии социализм по примеру России на базе советов рабочих и солдат [201]. Кульминацией этих событий стали вооруженные бои в Берлине в январе 1919 г. между сторонниками этих левых идей и правительственными войсками, так называемое спартаковское восстание, целью которого было свержение существующей власти и установление власти советов, при подавлении которого лидеры восставших Либкнехт и Люксембург были убиты. Это была не единственная попытка государственного переворота. В марте-апреле 1920 г. произошел так называемый капповский путч – попытка правого военного переворота, во главе которого встал крупный прусский помещик В.Капп. Но капповцам противостояли не только правительственные войска, но и так называемая Красная армия Рура, насчитывавшая 80 тысяч вооруженных рабочих, которая разбила путчистов и взяла теперь уже под свой контроль район восточнее Дюссельдорфа ([76] с.93-95). Еще одно восстание с целью захвата власти в стране предприняла в октябре 1923 г. Коммунистическая партия Германии; но вооруженное выступление нескольких сотен ее боевиков в Гамбурге было подавлено полицией и войсками. И почти одновременно с этим произошел правый путч так называемого «черного рейхсвера», формирований добровольцев-резервистов, целью которого тоже было свержение правительства. Путчисты были усмирены при помощи регулярной армии ([76] с.104-109). Помимо этих вооруженных столкновений в Германии в эти годы было множество забастовок, митингов, демонстраций, погромов и прочих социальных неурядиц, одно перечисление которых могло бы занять значительную часть настоящей главы. На этом революционном фоне в Германии все-таки действительно произошла политическая революция. Когда в ноябре 1918 г. власть зашаталась, и ее стали на местах захватывать матросы, солдаты и рабочие, кайзер Вильгельм II испугался и уехал в Голландию. В итоге авторитарная монархия, просуществовавшая в стране с 1870 г. по 1918 г., в начале 1919 г. была преобразована в демократическую республику, названную в дальнейшем Веймарской республикой . Но никакой гражданской войны при этом не происходило, эта политическая революция была осуществлена вполне мирным путем – путем всеобщих демократических выборов. Как указывает К.Шлейнес, в результате впервые проводившихся в Германии в январе 1919 г. всеобщих выборов, в которых участвовало все население, как мужчины, так и женщины, 3/4 избирателей отдали свои голоса партиям, поддерживавшим превращение Германии в демократическую республику [201]. И первым президентом страны стал Ф.Эберт, социал-демократ, выходец из рабочей среды, некогда начинавший свою трудовую карьеру в качестве работника кожевенной мастерской. Правые газеты называли его «учеником сапожника» ([318] p.450), но это не мешало ему исполнять обязанности президента Германии с 1919 г. до своей смерти в 1925 г. Кроме того, из 11 первых лет существования Веймарской республики (с февраля 1919 г. по март 1930 г.) в течение 9 лет главой ее правительства были либо представители левых партий, либо лица, придерживавшиеся левых взглядов, а состав правительства при этом формировался в основном также из представителей левых партий . Многие историки также отмечают, что Веймарская республика была первым в истории Германии по-настоящему демократическим государством. В частности, А.Патрушев пишет, что «Веймарская конституция была самой демократической в мире» ([76] с.88). Итак, смена политического режима в Германии в 1918-1919 гг., несмотря на крайне революционную ситуацию, произошла вполне мирным демократическим путем и привела к формированию в стране первого по-настоящему демократического государства. Кроме того, она привела к власти левые партии, представлявшие интересы большинства населения. В связи с этим возникают два вопроса. Первый – каким образом это удалось сделать и почему для этого не понадобилась Французская революция 1789 г. или Русская революция 1917 г., которые утопили Францию и Россию в крови. Второй вопрос – почему, несмотря на то, что левые партии правили Германией одиннадцать лет, с 1919 г. по 1930 г., с двумя короткими перерывами, это не предотвратило ни сильнейшего социально-экономического кризиса 1929-1933 гг., ни прихода к власти Гитлера в результате этого кризиса. На второй вопрос я постараюсь ответить немного позже. Что касается первого вопроса, то ответ нам должен быть ясен из предыдущих глав. В Германии, в отличие от Франции XVIII в. или России начала XX в., не было жесткого сословного деления общества и не было феномена сословно-экономического рабства, которое в Германии давно исчезло. Именно ввиду существования этого феномена: угнетенного и униженного состояния, комплекса неполноценности низших сословий (крестьян и городского пролетариата) в противовес особому положению и привилегиям аристократии и дворянства, - Французскую и Русскую революции можно отнести к особому типу социальных революций, к революциям рабов. Особая разрушительная сила и зверства таких революций объясняются именно этим комплексом неполноценности и накопленной ненависти низших сословий к аристократии и дворянству, с одной стороны, и неизбежным яростным сопротивлением этих последних, с другой стороны. В Германии, где уже давно не существовало жесткого деления на сословия и сословных привилегий, ничего подобного произойти не могло. Кроме того, поскольку не было привилегированного сословия (дворянства), то и олигархии не на кого было опереться. А без опоры на какие-то сословия или группы внутри общества силы самой олигархии в революции ничтожны, это всего лишь кучка испуганных людей. Именно поэтому, видя, какой размах приняли народные протесты и революционные движения после окончания войны, олигархия предпочла смириться с приходом к власти умеренных левых партий и даже, как результат, с перераспределением части своих прибылей в пользу рабочих и городских низов (см. ниже), нежели подвергать себя риску прихода к власти более радикальных левых элементов, в частности, коммунистов, которые могли отобрать у олигархии самое ценное – ее богатства. 16.4. Причины краха Веймарской республики и прихода к власти фашистов Веймарская республика просуществовала недолго. Ее конец наступил в 1933 г., когда Гитлер, став главой правительства (канцлером) Германии, распустил все партии и ввел в стране тоталитарный фашистский режим. Основной причиной краха демократической республики и прихода к власти нацистов многие историки считают начавшуюся в 1929 г. Великую депрессию, вызвавшую массовую безработицу и экономические неурядицы. Правда, есть и другие мнения. Например, А.Патрушев более важными причинами считает навязанный немцам несправедливый Версальский мирный договор 1919 г., приведший к реваншистским настроениям в стране, и отсутствие у Германии демократических традиций, что привело к кризису демократии ([76] с.150-152). Но как представляется, это все-таки менее важные причины. Дело в том, что не только в Германии, а во многих странах мира в этот период сформировались фашистские или диктаторские режимы. Например, как пишет Х.Джеймс, одновременно с захватом власти Гитлером в Германии, в Испании потерпела крах Вторая республика и установилась фашистская диктатура Франко, в Польше установилась «военная диктатура» Пилсудского и его преемников, в Венгрии было введено «полуфашистское правление» Гомбос и Имреди, Румынию король Карл превратил в «гадкое полицейское государство», такие же тенденции происходили и в Южной Америке ([225] p.7). К этому следует добавить: установление фашистской диктатуры Муссолини в Италии, коммунистической диктатуры в России, диктаторского режима Чан Кайши в Китае, милитаристского тоталитарного режима в Японии, диктаторских режимов в Эстонии и Латвии в 1934 г., и, наконец, диктатуры Петэна во Франции в 1940 г. Как видим, большинство суверенных государств мира (не надо забывать, что примерно полмира тогда еще были чьими-то колониями) в период между двумя войнами превратились в фашистские или диктаторские государства. Поэтому неправильно объяснять приход к власти нацистов в Германии чисто германскими обстоятельствами. Они могут объяснять лишь то, почему к власти пришел именно Гитлер и его партия, а не кто-то другой, например, не Муссолини или Франко. Но само установление фашистских и диктаторских режимов повсеместно в Европе и за ее пределами в указанный период можно объяснить лишь причинами, общими для всех стран, а не теми, которые действовали лишь в одной стране. Такой общей причиной, безусловно, может считаться Великая депрессия, как полагают Х.Джеймс и другие историки ([225] p.8). Это выглядит правдоподобно, поскольку Великая депрессия в период с 1929 г. по 1939 г. поразила почти все страны Европы и ряд стран за ее пределами. Но опять же – установление диктаторских режимов началось еще до Великой депрессии. В Италии диктатура Муссолини была введена еще в 1922-1924 гг. В России диктатура большевиков была установлена в 1917 г. В Китае уже в начале 1920-х годов сформировалось несколько диктаторских режимов, а затем в ходе длительной междоусобной войны власть в стране в 1928 г. захватил милитаристский режим Чан Кайши. Милитаристский режим в Японии тоже установился до Великой депрессии. Поэтому опять получается, что историки пытаются посредством хотя и важного события (Великая депрессия), но события, строго ограниченного определенными временными рамками, объяснить то, что выходит за эти временные рамки и поэтому не может быть объяснено только этим событием. Таким образом, мы с Вами путем самых простых логических рассуждений пришли к тому, что должна быть другая причина, более общая, чем Великая депрессия, и тем более чем Версальский мирный договор, которая только и может объяснить, почему это вдруг в период с 1917 г. по 1940 г., не раньше и не позже, в большинстве стран мира установились фашистские и диктаторские режимы. В действительности этой причиной является кризис коррупции – периодически возникающий в истории человечества социально-экономический кризис, природа которого была объяснена выше и исследована на многочисленных примерах. Этот кризис начался во многих странах Европы и за ее пределами еще задолго до Первой мировой войны, затем он резко обострился в ходе войны, что вызвало первую волну социальных потрясений, революций и установления диктаторских режимов. Но после окончания войны и перехода к нормальной мирной жизни этот кризис не закончился, он продолжал углубляться. Это в конечном счете привело к Великой депрессии, новым социальным потрясениям и установлению диктаторских режимов еще в целом ряде государств. Вот – единственно возможное объяснение указанных событий, другие имеющиеся объяснения не соответствуют элементарной логике. Процесс установления диктатур в разных странах проходил по-разному. В некоторых случаях это было результатом военного путча, в других случаях – результатом выборов, в третьих – результатом массового восстания или революции. Но во всех случаях значительная часть населения требовала передать власть «сильной руке» и фактически приветствовала установление диктатуры. Причиной таких массовых настроений была анархия, которая всегда возникала и усиливалась по мере углубления кризиса коррупции. И в обществе создавалось убеждение, что демократия бессильна, что лишь с приходом «сильной руки», с установлением диктатуры, можно победить анархию и восстановить былой порядок. Фактически из всех крупных самостоятельных государств мира в период с 1917 г. по 1940 г. избежать установления того или иного варианта диктаторского режима удалось лишь Великобритании и США. При этом в Великобритании с 1906 г. по 1922 г. Ллойд Джорджем был осуществлен целый комплекс мер, направленных на преодоление кризиса коррупции; а в США такой комплекс мер был реализован Франклином Рузвельтом в 1930-е годы (см. главы XV и XVII). Только это и спасло Великобританию и США от введения диктаторского режима. Во Франции, где подобные же реформы пытался (но менее успешно) в 1930-е годы проводить глава правительства Леон Блюм, демократия с трудом продержалась до начала Второй мировой войны. Но с ее началом почти сразу же была введена диктатура маршала Петэна, который договорился с Гитлером о сотрудничестве и о разделе Франции на две полицейские зоны – немецкую и французскую. После освобождения страны союзниками в 1945 г. диктатор Петэн за свои действия: введение диктатуры и сотрудничество с фашистами, - был привлечен к суду во Франции и приговорен к смертной казни . Вернемся теперь к событиям в Германии и посмотрим, как здесь развивался кризис коррупции. Как отмечают историки, в течение первого десятилетия после Первой мировой войны Германия полностью восстановила свою экономику. Прежде всего, уже в 1924 г. была остановлена гиперинфляция и восстановлено нормальное денежное обращение. Затем начался бурный промышленный рост. В результате войны от Германии отпала значительная часть ее прежней территории, отошедшая к Франции, Польше и Дании, причем, это были территории, наиболее развитые в промышленном отношении. Поэтому ее промышленное производство в 1923 г. составляло лишь 47% от уровня 1913 г. Но уже в 1925 г. оно достигло 85%, а в 1928 г. – 103% от этого уровня, несмотря на уменьшившуюся территорию ([76] с.116). В итоге даже в таком урезанном виде Германия значительно опередила и Англию, и Францию по объемам промышленного производства и опять стала крупнейшей индустриальной державой Европы. Конечно, Германии приходилось выплачивать военные репарации странам Антанты по Версальскому мирному договору, что было обременительно. Но, как подсчитали экономические историки, эти репарации составляли самое большее 2-3% валового национального продукта страны, и то лишь в отдельные годы ([225] p.21), поэтому они не могли стать причиной Великой депрессии, поразившей Германию в 1929-1933 гг. Более того, как указывает Х.Джеймс, эти репарации выплачивались не деньгами, а поставками промышленной продукции немецких предприятий, и поэтому способствовали развитию германской промышленности. Существовала даже весьма популярная в то время в Германии концепция, что посредством механизма репараций, то есть немецкого промышленного экспорта в Англию и Францию, Германия подрывает промышленность этих стран и восстанавливает собственную промышленность ([225] p.120). Кроме того, как уже говорилось, у власти с 1919 г. по 1930 г. находились, с небольшим перерывом, левые правительства, которые осуществили довольно много мероприятий по перераспределению национального дохода от крупных компаний и предпринимателей в пользу рабочих и неимущих слоев населения. А эти мероприятия должны были способствовать сглаживанию социально-экономического кризиса. Так, по подсчетам американского историка Д.Абрахэма, с 1913 г. по 1929 г. национальный доход Германии вырос на 55%, но при этом фонд заработной платы вырос за тот же период на 130%, налоги – на 400%, а расходы на социальное обеспечение – на 500% ([126] p.290). Как видим, левые правительства в Германии в послевоенный период отобрали у бизнеса значительную часть его прибылей и перераспределили ее в пользу населения. Это должно было не только облегчить положение неимущих слоев, но также стимулировать спрос на товары широкого потребления и препятствовать спаду производства. Таким образом, ни военные репарации, ни какая-то резкая и необдуманная деятельность правительства не могли быть основной причиной экономического кризиса, поразившего страну в 1929-1933 гг. Несмотря на это, Германия, наряду с США, оказалась страной, наиболее сильно пострадавшей от Великой депрессии. Падение промышленного производства в Германии к 1932 г. составило 39% (к уровню 1929 г.), а безработица достигала 40% трудоспособного населения. В других странах Европы и падение производства, и безработица были намного меньше. Например, в Великобритании максимальное падение промышленного производства составило лишь 11%, во Франции – 29% ([225] pp.6, 98). В чем же причина того, что глубина и социальные последствия Великой депрессии в Германии оказались намного драматичнее, чем в других странах Европы? Анализ и выводы, сделанные Х.Джеймсом и Д.Абрахэмом в их объемных трудах, посвященных Веймарской республике, дают однозначный ответ: основной причиной Великой депрессии в Германии стали монополизм и коррупция ([225] p.328). Так, Д.Абрахэм прослеживает тенденцию к монополизации промышленности страны, начавшуюся еще в конце XIX в. и показывает, что она достигла своего апогея именно к концу 1920-х годов. В 1880-х годах появились первые крупные предприятия, которые в то время, по словам историка, одиноко возвышались посреди леса средних и мелких предприятий. В 1900-х годах, пишет он, крупных предприятий было уже много, и они заслоняли собой мелкие, которые еще сохранялись. А к концу 1920-х годов самостоятельных мелких предприятий уже почти не осталось, они были все поглощены монополиями. Так, в 1926 г., по данным правительства Германии, уровень монополизации составлял: в добывающей промышленности – 98%, в лакокрасочной – 96%, в электротехнической – 87%, в судостроении – 81%, в банковском деле – 74% ([126] p.120-121). В частности, в лакокрасочной отрасли был создан гигантский трест IG Farben, объединивший почти все предприятия отрасли, в металлургии – Vereinigte Stahlwerke (Объединенные металлургические заводы), в энергетике – Рурский угольный синдикат/Рургаз, контролировавший всю добычу угля и газа в стране, и т.д. Результатом монополизации, указывает Х.Джеймс, стало «окостенение» экономики ([225] p.418). Промышленность перестала реагировать на изменения спроса. Даже несмотря на резкое сокращение спроса и падение производства в условиях экономического кризиса монополисты не снижали монопольные цены. Например, в 1931 г., спустя два года после начала Великой депрессии, у стального монополиста Vereinigte Stahlwerke производственные мощности были загружены лишь на 1/3, но он при этом снизил цены лишь на 8% по сравнению с 1929 г. Такая же картина была в целом по промышленности: цены монополий снизились с 1928 г. по 1932 г. в среднем лишь на 16%, в то время как цены малых и средних предприятий, не входивших в монополистические объединения, снизились более чем в 2 раза ([126] p.165; [225] p.157). Таким образом, монополисты предпочитали сворачивать производство и увольнять значительную часть рабочих, лишь бы не снижать свои монопольные цены. Это значительно усиливало спад и безработицу в стране, которые приняли в целом ужасающие размеры. Последствия монополизации отразились на экономическом развитии Германии намного раньше, чем началась Великая депрессия. В 1920-е годы возникло и усилилось новое явление, ранее не имевшее место – массированное бегство германских капиталов за границу ([225] p.131). Это свидетельствовало о том, что многие немецкие предприниматели и инвесторы не видели более перспектив для вложения капиталов в Германии, где всем заправляли гигантские монополии. В самой Германии в 1920-е годы было очень много «неправильных» инвестиций: грандиозных капиталоемких проектов с неясными сроками окупаемости, заводов, построенных без учета реального спроса на производимые ими изделия и т.д. По оценке известного немецкого экономиста И.Шумпетера, из всех инвестиций в Германии, сделанных после 1924 г., около четверти было так или иначе выброшено на ветер. Как указывал в своей книге другой современник, Е.Шмаленбах, многие заводы строились не ввиду коммерческой перспективы, а по соображениям престижа или ввиду стремления утвердить за собой монопольную позицию на том или ином рынке и задушить конкурентов ([225] pp.146-148). Х.Джеймс приводит даже примеры технического регресса – когда монополии закрывали более передовые производства и оставляли работать более отсталые, ввиду каких-то им одним известных обстоятельств и соображений ([225] p.150). Впрочем, это не могло повлиять на прибыли самого монополиста – ведь если ты обладаешь полной монополией, то можешь осуществлять даже технический регресс, уничтожая более прогрессивные производства, а потом, под предлогом роста издержек, повышать цены на свою продукцию. И никто тебе в этом не в состоянии помешать. В целом, суммируя вышесказанное, можно заключить: монополии постепенно превращали экономику Германии в застывшую структуру, не способную к дальнейшему развитию, в структуру, пожиравшую или уничтожавшую часть инвестиций и выталкивавшую другую их часть из страны за ненадобностью, в структуру, для которой экономический рост стал попросту невозможен. В итоге это привело не только к глубокому экономическому кризису и падению производства, но и к такой ситуации, когда экономика сама была не в состоянии выкарабкаться из этого кризиса: монополии лишь еще больше сокращали производство и рабочие места, и даже не думали о реструктуризации производства и цен. В свою очередь, это породило не только массовую безработицу, достигшую в начале 1932 г., по официальным данным, более 6 миллионов человек, а по неофициальным – 8 миллионов или более 40% всего экономически активного населения ([76] с.116; [318] p.468). Это породило неверие в капитализм, или, следуя сегодняшней терминологии, в рыночную экономику, в то, что такая экономическая система способна обеспечить население работой, продовольствием и прочими вещами, необходимыми для существования. Это также сильно прибавило популярности различным вариантам социализма: как тому его варианту, который проповедовался марксистами, так и тому «социализму», который обещали установить Гитлер и другие лидеры НСДРП (Национал-социалистической рабочей партии). Кроме того, кризис и анархия в экономике заставила многих немцев мечтать о «сильной руке», которая наведет во всем порядок. Все это сделало неизбежным установление тоталитарного режима. 16.5. Германское государство в эпоху Веймара: коррупция и враждебность среднему классу Выше было сказано, что наряду с монополизмом в экономике, другой важной причиной Великой депрессии в Германии можно считать коррупцию государственных структур. Мы видели, что во все исторические эпохи эти два явления шли рука об руку, и их можно считать двумя сторонами одной медали . Это происходит потому, что по мере концентрации экономической власти в руках небольшой группы людей (олигархии) государство уже не в состоянии что-либо ей противопоставить; власти самого государства и тем более отдельных чиновников недостаточно для того, чтобы заставить монополистов следовать их распоряжениям и существующим законам. В свою очередь, бессилие и бездействие государства против произвола монополистов уже можно считать одной из разновидностей его коррупции, так как государство отказывается защищать интересы общества от посягательств со стороны отдельных лиц (см. определение коррупции в начале книги). Но чаще всего речь идет не только о бездействии чиновников, но и о прямом их соучастии в злоупотреблениях, чинимых монополистами, а также о предоставлении им льгот и привилегий. В таком случае есть основания говорить о продажности представителей государства, об их подкупе крупными компаниями и магнатами. Как уже говорилось, факты прямого, тем более крупного, подкупа важных чиновников очень редко становятся публично известными. Само собой разумеется, что если такой крупный подкуп осуществляется, то он держится в строжайшей тайне. Но для того чтобы сделать вывод о коррупции государства, не обязательно иметь доказательства подкупа чиновников. Необоснованные привилегии, предоставляемые государством той или иной группе лиц, в частности, крупному бизнесу и крупным земельным собственникам, уже являются сами по себе фактом коррупции государства. Таких примеров в истории Веймарской республики имеется довольно много. В частности, наиболее вопиющим примером, который часто приводят историки, являются многомиллиардные государственные субсидии немецкому сельскому хозяйству. Как указывает Д.Абрахэм, не более 1/3 этих субсидий предоставлялись на какие-то осмысленные цели (расширение или рационализация производства), а 2/3 шли просто на покрытие накопившихся долгов ([126] p.97). При этом почти все субсидии представлялись крупным помещичьим хозяйствам, по большей части неэффективным, в особенности хозяйствам Восточной Пруссии, существовавшим в основном за счет использования дешевого труда польских крестьян. Другими словами, миллиардные субсидии государства просто шли на то, чтобы гасить накопившиеся долги помещиков (взятые ранее под залог их земель), позволяя им и дальше жить на широкую ногу, не меняя своих расточительных привычек. И речь шла не о простом чиновничьем разгильдяйстве, а о вполне сознательной системе коррупции, созданной и поддерживаемой с вполне определенными целями. Как утверждал, например, немецкий промышленный магнат Поль Зильверберг, смысл государственных субсидий, предоставлявшихся в то время немецким государством сельскому хозяйству, заключался в поддержке «семей, которые по своим традициям и своему характеру тесно связаны с государством» ([126] p.97) - то есть в поддержке помещиков (юнкеров), земельной олигархии. Сам генерал Гинденбург, будучи выходцем из прусских юнкеров, по мнению Д.Абрахэма, в качестве президента страны в 1925-1933 гг. в немалой мере способствовал тому, чтобы субсидии шли именно помещикам, а не крестьянам и фермерам. Прусские чиновники, пишет историк, которые пытались воспрепятствовать такому характеру предоставления субсидий, были отстранены от процесса принятия решений, злоупотребления стали нормой, что признавали сами представители государства ([126] pp.97-98). Х.Джеймс указывает на «гротескные случаи коррупции» при предоставлении сельскохозяйственных субсидий и приводит слова другого промышленного магната, Густава Круппа, о том, что субсидирование оказалось бесполезным и что деньги предоставлялись в основном крупным и неэффективным поместьям, помогать которым было уже «слишком поздно» ([225] pp.273-274). Итак, мы видим вопиющий пример коррупции и бессмысленного разбазаривания государственных средств, в котором, тем не менее, активно участвует сам президент Германии Гинденбург, и в котором крупные промышленные магнаты (Зильверберг) видят большой смысл – оказание финансовой поддержки земельной олигархии. При этом надо учесть, что именно помещики и их сыновья в Германии традиционно формировали значительную часть высшего офицерского и генеральского состава немецкой армии. Поэтому финансовая поддержка земельной олигархии способствовала не только предотвращению раскола между промышленной и земельной олигархией Германии, но и позволяла сохранить контроль со стороны олигархии над командным составом немецкой армии. Вот – еще один наглядный пример того, как усиление власти олигархии приводит к росту государственной коррупции и приобретению этой коррупцией совершенно немыслимого характера и размеров. В дальнейшем коррупция в сфере государственного субсидирования сельского хозяйства сыграла роковую роль не только в усугублении экономических проблем страны, но и в приходе к власти Гитлера. Во-первых, немецкие крестьяне, лишенные всяческой государственной поддержки и оказавшиеся на грани нищеты и разорения, стали самыми горячими сторонниками Гитлера. А во-вторых, ряд крупных политических фигур, в том числе президент Гинденбург и его сын, а также руководитель одной из правых партий (НННП) Альфред Гугенберг, оказались самым непосредственным образом замешанными в сомнительных и противозаконных сделках, связанных с сельскохозяйственными субсидиями. Имеется информация, что Гитлер в какой-то момент стал их шантажировать, угрожая сделать достоянием публики их участие в этих сделках и извлеченную ими из них личную выгоду. В итоге, по мнению историков, они были вынуждены оказать поддержку Гитлеру в его продвижении на пост канцлера отчасти из страха перед публичным разоблачением ([225] p.186; [76] с.148). Так коррупция, способствуя разорению крестьян, составлявших почти 1/3 населения, с одной стороны, создала Гитлеру мощный электорат, и с другой стороны, она же породила коррумпированных политиков, готовых пойти на сделку с кем угодно ради сохранения своего благополучия. Имеется много других примеров коррупции чиновников и государственных органов времен Веймарской республики. Например, сильно «прославились» городские власти Берлина, которые были уличены в получении взяток от представителей крупного бизнеса и в предоставлении им специальных привилегий и субсидий. Так, братья Шкларек, которым принадлежал крупный оптовый бизнес в области торговли текстилем и одеждой, за взятку соответствующим чиновникам получили монопольное право поставлять эти товары в Берлин, что само по себе представляет вопиющий случай коррупции. Но этим дело не ограничилось. Дошло до того, что целый ряд крупных чиновников Берлина отоваривались в магазинах Шклареков почти бесплатно или по символическим ценам, а после этого Шклареки часто «забывали» присылать им счета за приобретенные товары. В результате бизнесменам удалось получить от города еще некоторые привилегии, а также субсидии и компенсации за некие весьма сомнительные услуги городу ([225] p.92). Особенность политики государства в эпоху Веймарской республики заключалась в том, что оно проводило политику не в интересах всего общества и всех слоев населения, а в интересах лишь его части, другая часть попросту игнорировалась. И в этом состояло еще одно, самое худшее, проявление коррупции государства, которое вообще-то должно защищать интересы всех слоев населения. В наиболее привилегированном положении в Германии той эпохи оказались крупный бизнес, помещики, а также рабочие и вообще городские низы. Соответственно, в наихудшем и наиболее дискриминированном положении оказались крестьяне и фермеры, а также, помимо них, вообще все слои общества, которые принято называть «средним классом»: мелкие и средние предприниматели, творческая интеллигенция, лица свободных профессий, учащаяся молодежь и т.д. Именно их интересы игнорировали левые правительства Веймарской республики. Выше уже приводились примеры того, как правительство дискриминировало крестьян и фермеров при субсидировании сельского хозяйства. Практически все субсидии шли не крестьянам, а помещикам, которые, с точки зрения ведения сельского хозяйства, были конкурентами крестьянам и фермерам. Более того, они стремились разорить крестьян и затем использовать их как наемную рабочую силу. Но это далеко не единственный пример враждебной политики государства по отношению к крестьянам. Вторым примером являются неоднократные попытки правительства Германии снизить до минимума импортные пошлины на продовольствие и ввести в отношении него свободную торговлю – что, как уже было сказано, способствовало разгулу спекуляции и разорению крестьян. Такие попытки осуществлялись в период с 1862 г. по 1878 г., потом в 1890-е годы, а затем – после Первой мировой войны, вплоть до конца 1920-х годов, когда правительство лишь после массовых крестьянских волнений опять ввело импортные пошлины на продовольствие ([225] p.202). Но даже и тогда это было сделано без должного учета интересов фермеров: пошлины были введены только на зерно, но не на другие сельскохозяйственные продукты. В итоге сильно пострадали фермеры и крестьяне северной Германии, которые занимались животноводством и птицеводством . Третьим примером является дискриминационная кредитная политика. Как указывает Д.Абрахэм, в США кредиты фермерам в то время предоставлялись по ставкам от 1 до 5% годовых; в Германии же в 1920-е годы они предоставлялись под 10-12% годовых ([126] p.79). А когда началась Великая депрессия и банковский кризис (1931 г.), повлекший первые банкротства крупных банков, то немецкие крестьяне столкнулись с еще худшей дискриминацией. Банковские процентные ставки почти удвоились, к тому же банки, для исправления собственного положения, начали требовать от крестьян немедленного погашения старых долгов, что привело к массовому банкротству хозяйств. Так, в течение 1931-1932 гг. были проданы с молотка, вместе с землей, около 13 тысяч фермерских и крестьянских хозяйств, не сумевших вовремя погасить банковские ссуды ([126] p.79; [225] p.276). И это на фоне того, что помещикам государство и банки списывали и прощали все их долги. Немецкие крестьяне и фермеры в 1920-е годы стали жертвой не только дискриминации со стороны правительства и банков, но и неблагоприятной ценовой конъюнктуры и монополизации промышленности. В течение всего послевоенного периода цены на сельскохозяйственные продукты росли медленнее, чем на промышленные товары . Но особенно сильные «ножницы цен» возникли в условиях Великой депрессии в 1929-1933 гг., когда цены на продукцию фермеров и крестьян упали почти в два раза, а на промышленные изделия снизились в намного меньшей степени -ввиду высокой монополизации промышленности ([126] p.194). Все это привело к стремительному обнищанию крестьян. Если до Первой мировой войны средний доход немецкого крестьянина был на 20% ниже среднедушевого дохода в целом по стране, то к концу 1920-х годов он был уже на 44% ниже ([126] p.55); и судя по всему, в течение 1930-1933 гг. этот разрыв еще более увеличился. Все вышеуказанное в совокупности вызвало небывалый всплеск крестьянских протестов, восстаний и даже терроризма. В одной из демонстраций фермеров на севере Германии (28 января 1928 г.) участвовало 140 тысяч человек. Во время другой массовой демонстрации – в Бреслау, 31 марта 1931 г. - фермеры закидали камнями главу правительства Германии Брюнинга, который в страхе спасся бегством. На митингах крестьян политика правительства осуждалась как «антинародная», одновременно осуждался также «красный интернационал рабочих» и «еврейский финансовый интернационал». Начиная с 1928-1929 гг. возникли крестьянские террористические организации (называвшие себя «вервольфами» - оборотнями), которые организовывали сопротивление властям при сборе налогов, а также серии взрывов и других террористических актов ([225] pp.252-253, 259-260, 272). Нацисты очень умело использовали эти протестные настроения крестьян. Например, Ю.Штрайхер, соратник Гитлера и один из лидеров НСДРП, выступая в октябре 1927 г. на крестьянском митинге, заявил, что немецкое «крестьянство не имеет родины, немецкая земля продана и заложена международному еврейскому капиталу; крестьянин уже не владеет собранным урожаем, так как он вынужден уплачивать 4/5 своего дохода в виде налогов» и т.д. Позиционировав себя в качестве защитников крестьянства, нацисты неоднократно прибегали в дальнейшем к демонстрации своей решимости действовать в этом направлении. Так, в апреле 1932 г. они штурмом захватили Сельскохозяйственный банк в Вильсхофене и убили двух его директоров, которые, как они заявили, вымогали чрезмерные платежи у крестьян по банковским ссудам ([225] pp.262-263, 277). В дальнейшем значительная часть крестьян примкнула к нацистской партии. Политика правительства Веймарской республики была дискриминационной не только по отношению к фермерам и крестьянам, она, как пишет Х.Джеймс, была «враждебной» вообще ко всему среднему классу. В частности, указывает историк, в Германии существовал налог с оборота, который взимался с каждой сделки и потому очень больно бил по малым и средним компаниям, небольшим магазинам и индивидуальным предпринимателям, в то время как вертикально интегрированные концерны и универмаги, имевшие своих собственных поставщиков, платили его в намного меньших размерах, поскольку внутрифирменные поставки этим налогом не облагались ([225] pp.65-66). Но особенно много налогов и финансового регулирования, враждебных среднему классу, появилось с началом Великой депрессии, в начале 1930-х годов: был введен налог на лица свободных профессий, повышены отчисления из заработной платы в фонд страхования по безработице, значительно снижены зарплаты государственных служащих, еще более повышен налог с оборота и т.д. ([225] pp.66-70) Можно привести еще немало примеров такой дискриминационной или враждебной политики в отношении среднего класса. Например, в немецкой прессе той эпохи было много обвинений в адрес крупных немецких банков – в том, что они дискриминируют малый и средний бизнес и выдают кредиты почти исключительно крупному бизнесу, причем на льготных условиях. Приводились и конкретные данные, подтверждающие такую дискриминацию: в частности, крупные ссуды составляли более 3/4 всего объема кредитов, выданных крупнейшими немецкими банками, а доля мелких ссуд составляла лишь 3% ([225] p.141). Кроме того, со стороны немецкого правительства предоставлялось много различных субсидий и компенсаций большому бизнесу, но совсем не предоставлялось государственных субсидий или компенсаций малому и среднему бизнесу ([225] pp.170-171). 16.6. Раскол демократических сил и единство олигархии Политика, враждебная крестьянству и среднему классу, во многом вытекала из той политической структуры, которая сложилась в Германии в эпоху Веймарской республики. Как уже указывалось, у власти в течение 11 лет находились преимущественно левые правительства, которых иногда сменяли правые. С последними все было ясно – они формировались в основном из партий, которые финансировал крупный бизнес . Что касается левых правительств, то ключевую роль здесь играла Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), которая была самой крупной из левых партий . Идеология этой партии базировалась на марксизме и основных марксистских постулатах. Один из этих хорошо известных постулатов, о котором выше уже говорилось, заключался в выделении пролетариата как особого класса, служащего опорой для будущей «пролетарской революции» и для самой партии. Соответственно, СДПГ себя позиционировала исключительно как партия рабочего класса. Как указывает А.Патрушев, СДПГ в 1920-е годы не хотела брать на себя по-настоящему ответственность перед всем немецким обществом за управление государством. «Вместо того, - пишет историк, - чтобы превратить партию в политическую силу, привлекательную для всех слоев населения страны, ее лидеры неутомимо твердили, что партия выражает интересы исключительно рабочего класса» ([76] с.81). Второй марксистский постулат, которого придерживалось руководство СДПГ, состоял в «неизбежности краха капитализма» и «построения социализма». Лидер СДПГ Рудольф Гильфердинг, убежденный марксист, полагал, что капитализм неизбежно должен трансформироваться в социализм. Он приветствовал процесс укрупнения промышленных компаний и образование гигантских трестов и синдикатов, поскольку такой «организованный капитализм» являлся, по его мнению, первым шагом на пути к социализму ([225] p.119). Таким образом, СДПГ в своей экономической политике не только не пыталась как-то воспрепятствовать усилению крупного бизнеса и росту монополизации экономики, а видела в этом даже положительные моменты, исходя из своих марксистских идеологических установок. Как видим, марксизм в истории Германии в XX веке сыграл явно отрицательную роль. Вместо того чтобы объединиться в коалицию с другими демократическими партиями и опереться на широкий национальный фронт, крупнейшая партия страны (СДПГ) провозгласила себя партией лишь одной социальной группы – рабочих, тем самым раскалывая народный фронт. А вместо того, чтобы противостоять тенденциям к дальнейшей монополизации экономики страны, СДПГ ее даже приветствовала, тем самым лишь способствуя углублению кризиса коррупции и неизбежной политической развязке на пике этого кризиса. С учетом вышеизложенного, враждебная в целом политика Веймарской республики по отношению к среднему классу и крестьянам находит свое объяснение. Левые партии, прежде всего, СДПГ, заботило исключительно положение рабочего класса и городской бедноты. Отсюда столько внимания, уделенного правительствами Веймарской республики положению пролетариата – непрестанные повышения заработной платы, социальных пособий и т.д., о чем выше уже говорилось. Вместе с тем, СДПГ не беспокоило наступление монополий и крупного бизнеса на средние классы, так как они видели в этом лишь трансформацию капитализма в социализм. Да и вообще ее, позиционировавшую себя как партию пролетариата, не очень волновали средние классы и крестьянство. Что касается двух других партий Веймарской коалиции (НДП и левое крыло партии «Центр»), то они были слишком слабы для того, чтобы действовать самостоятельно, без согласования своих действий с СДПГ. Еще одна левая партия – Коммунистическая партия Германии – вообще ушла в оппозицию и отказалась от сотрудничества с партиями Веймарской коалиции, призывая к смене существующего капиталистического строя и к построению социализма. Эти ошибки партий Веймарской коалиции в дальнейшем умело использовали нацисты. Гитлер заявлял, что СДПГ специально уничтожала средний класс для того, чтобы превратить немецкий народ в неимущий пролетариат. В доказательство, как пример марксистской аргументации, он цитировал следующие слова Энгельса: «Когда капитал уничтожает мелких ремесленников и мелких торговцев, он оказывает ценную услугу, поскольку он косвенно способствует задачам социальной демократии» ([225] p.351). В отличие от демократических сил, которые оказались расколоты, в основном в результате широкого распространения марксистской идеологии, немецкая олигархия в лице крупного бизнеса, банкиров и помещиков, держалась сплоченно и противостояла любым, даже самым слабым попыткам правительства проводить конструктивные реформы, поскольку как мы уже многократно убедились выше, олигархия всегда заинтересована в поддержании анархии и не заинтересована в конструктивных реформах. В частности, как пишет Х.Джеймс, у правительств Веймарской республики с момента ее возникновения «не хватало власти для того, чтобы ввести более высокие налоги на немецкие элиты. Землевладельцы протестовали, заявляя, что любые [такие] налоги есть не что иное как большевизм; а промышленники угрожали банкротствами, если налоги будут повышены. В результате налоги были низкими, и дефицит государственного бюджета увеличивался» ([225] p.42). Все это, указывает историк, привело к гиперинфляции 1920-1923 гг. Но от этой гиперинфляции в первую очередь пострадали средние классы, а олигархия только выиграла. Как пишет А.Патрушев, «инфляция привела к страшному обнищанию средних слоев и мелкой буржуазии, имевших не материальные ценности, а денежные сбережения, превратившиеся в труху». В то же время, пишет историк, крупные собственники «брали банковские кредиты и вкладывали средства в промышленные предприятия, недвижимость и т.п. Инвестиции приносили надежную прибыль, а кредит возвращался обесцененными деньгами. Таким способом сколачивались огромные состояния… Свой маленький бизнес делали в период инфляции тысячи мелких спекулянтов и жуликов, которые за бесценок скупали у отчаявшихся людей ценные вещи, картины, драгоценности, чтобы выгодно сбыть их в Голландии или Бельгии за твердую валюту. Скупая запасы продуктов, они затем втридорога продавали их на черном рынке» ([76] с.103-104). В конце 1923 г. демократическим силам удалось сплотиться и сформировать новое правительство во главе с В.Марксом (однофамильцем основоположника марксизма), выступившее с конструктивной программой стабилизации бюджета. Эта программа в дальнейшем полностью удалась и привела к стабилизации немецкой марки и прекращению инфляции, но вызвала страшное недовольство промышленников. Так, председатель Ганзейского союза промышленников заявил, что (крупный) бизнес потерял в результате новой политики государства 2 миллиарда марок ([225] p.43). Особенное недовольство вызвали введенные в декабре 1923 г. прогрессивные налоги: подоходный и налог на богатство. В частности, от подоходного налога были совсем освобождены лица с низкими доходами (до 600 марок), средние доходы облагались по ставке 10%, а по сверхвысоким доходам ставка доходила до 40%. Налог на богатство также имел крутую шкалу – от 0,5% для лиц с умеренным состоянием до 5% для лиц, имевших крупные состояния. Кроме того, в феврале 1924 г. правительство приняло решение, по которому получение кредитов в период гиперинфляции (которые затем обесценились) приравнивалось к получению прибыли, и эта прибыль облагалась соответствующими налогами ([225] p.43). Таким образом промышленников и помещиков заставляли заплатить хотя бы налоги государству с тех сверхдоходов, которые были ими получены в результате использования различных кредитных схем обогащения в период гиперинфляции. Недовольство богатой верхушки этими мерами было столь сильным, что вслед за этим разразился парламентский кризис. Большинство парламентариев стало голосовать против реформ, предлагаемых правительством В.Маркса, за их продолжение выступала лишь 1/3 депутатов Рейхстага. Ввиду этого парламент был распущен и проведены досрочные выборы. И хотя на выборах в декабре 1924 г. партии Веймарской коалиции получили значительно больше голосов избирателей и мест в парламенте, чем у них было ранее, но (почему-то!) после выборов было сформировано уже не левое правительство Веймарской коалиции, а правое правительство во главе с Х.Лютером, которое отменило все введенные ранее налоги и законы, неугодные крупным собственникам ([76] с.113-114). Так немецкая олигархия продемонстрировала, что она может очень легко манипулировать демократическими процедурами и что демократия в Веймарской республике являлась не более чем фикцией, прикрывавшей истинные пружины и механизмы власти. Последующие правительства уже не решались выступать с программами, которые хоть в чем-то шли вразрез с интересами большого бизнеса. Лишь один раз в 1931 г., уже в разгар Великой депрессии, когда необходимость структурных реформ становилась все более очевидной, член правительства Вагенер выступил с программой демонополизации и разукрупнения больших концентраций собственности. Но, как пишет Х.Джеймс, это сильно не понравилось крупным промышленникам, и Вагенера в 1932 г. сняли с его министерского поста ([225] p.359). С таким же успехом провалились и попытки отдельных членов правительства по проведению реформ в сельском хозяйстве. Министр Шланге-Шонунген при поддержке канцлера Брюнинга и члена правительства Штегервальда, в 1930-1932 гг. пытался осуществить программу переселения крестьян на помещичьи земли, находившиеся в безнадежном состоянии, с образованием слоя фермеров. Вообще, по оценке министерства сельского хозяйства Германии, до 70% помещичьих хозяйств считались неперспективными: убыточными и обремененными слишком большими долгами. Из этих 70% речь пока шла лишь о нескольких наиболее безнадежных хозяйствах с просроченной задолженностью, земли которых предполагалось выкупить у помещиков и передать крестьянам. Но этот план встретил яростное противодействие помещиков-юнкеров, называвших его «экспроприацией», а также самого президента Гинденбурга. Из-за этого Гинденбург в конечном счете и вынудил уйти в отставку в мае 1932 г. правительство Брюнинга, последнее дееспособное правительство Веймарской республики, которое он обвинил в «аграрном большевизме» ([126] pp.97-99). Препятствуя проведению реформ, которые могли помочь стране преодолеть экономический кризис, германская олигархия вместе с тем проявляла удивительное единство. Выше уже говорилось о том, как миллиарды марок государственных средств, предназначенные для поддержки и реструктуризации сельского хозяйства, фактически перетекли в карманы помещиков, которые использовали их для погашения прежних долгов и поддержания привычного им роскошного образа жизни. Но олигархии этого показалось мало, и в 1929 г. промышленный магнат Зильверберг организовал также частный банк для поддержки сельского хозяйства на средства крупных промышленников. Как указывает Д.Абрахэм, половина средств этого банка направлялась на оплату плохих долгов помещиков, помещики сами же и решали, кому давать деньги ([126] pp.207-208) – то есть, проводилась в жизнь все та же идея финансовой поддержки земельной олигархии. Таким образом, вместо того, чтобы помочь сельскому хозяйству страны выйти из экономического кризиса, германская правящая верхушка еще более его усугубляла. И одновременно она усугубляла социальный кризис: долги помещикам списывались параллельно тому, как тысячи крестьянских хозяйств за долги продавались на аукционах, что еще более усиливало озлобление крестьян. Как следует из вышеизложенного, германская олигархия в эпоху Веймарской республики осознавала себя как нечто единое и в то же время отличное от остального общества. Другими словами, она осознавала себя как класс, противостоящий остальному обществу. Именно поэтому промышленная и чиновничья олигархия с таким усердием поддерживала и финансировала земельную олигархию, даже посредством чудовищной коррупции и вопреки всякому здравому экономическому смыслу. Именно поэтому финансовая олигархия (крупные банкиры) финансировала также крупный бизнес и дискриминировала малый и средний бизнес, включая фермеров. И именно поэтому с такой быстротой отправлялись в отставку правительства и министры, политика которых шла вразрез с интересами олигархии. А в ряде случаев дело доходило и до физического устранения политических оппонентов . Впрочем, из этого вовсе не следовало, что олигархия изменила свою сущность и свои привычки. То, что она осознала себя как класс и стала яростно защищать этот класс в целом от представителей других общественных групп, не означало, что отдельные представители олигархии перестали стремиться перегрызть друг другу глотку. Факты показывают, что в эпоху Великой депрессии они продолжили это занятие с еще бoльшим рвением, чем ранее. Примером может служить банкротство в 1931 г. одного из крупнейших банков Германии – Данат-банка. Спровоцировали банкротство две статьи, появившиеся 5 и 7 июля в ведущей газете Германии Nationalzeitung, в которых утверждалось, что банк испытывает трудности. В действительности трудности испытывал не банк, а один из его крупных промышленных клиентов, понесший убытки, а это две совершенно разные вещи. Поэтому мнение, высказанное в статьях, было предвзятым, да и сами статьи, скорее всего, были заказные - вряд ли такая газетная атака на ведущий банк страны была спонтанной, без участия лиц, заинтересованных в его крахе. Но этих статей было достаточно, чтобы вызвать панику среди вкладчиков банка, которые стали требовать, чтобы Данат-банк немедленно выдал их деньги. Не справившись с паникой и не сумев мобилизовать достаточное количество наличных средств для удовлетворения требований вкладчиков, банк уже 13 июля был вынужден объявить о своем банкротстве. Интересна в этой ситуации позиция других банкиров. Вообще главную роль в спасении банков от таких внезапных кризисов во всех странах обычно выполняет Центральный банк (который почти всегда является государственным банком), это и является одной из его основных функций. Но в данном случае, как отмечает Х.Джеймс, Центральный банк Германии практически не оказал помощи Данат-банку. Не получил он никакой помощи и от других крупных банков. «Немецкие банки в 1920-е годы, - пишет историк, - в своем стремлении захватить небольшие провинциальные банки стали следовать законам безжалостной конкуренции. Лютер, Брюнинг и многие обозреватели полагали, что в 1931 г. другие банки позволили Данат-банку потерпеть банкротство из-за несвоевременного чувства конкуренции» ([225] pp.309, 315). Говоря более простым языком, другие крупные банки с удовольствием наблюдали за крахом Данат-банка, рассчитывая поживиться на дешевой распродаже его активов и предвкушая, как хорошо гибель конкурента скажется на их собственном бизнесе. И вольным или невольным соучастником в таком крокодильем отношении к своему соседу стал даже Центральный банк, вопреки своим основным функциям. А пострадали более всего, как обычно, мелкие и средние вкладчики Данат-банка, а также малый бизнес и крестьяне, для которых в условиях начавшегося банковского кризиса ухудшились и без того плохие условия банковского кредитования. 16.7. Кто привел Гитлера к власти? Как уже говорилось выше, разные историки выдвигают, по меньшей мере, несколько различных объяснений того, почему к власти в Германии пришли фашисты. И большинство этих объяснений рассматривают вопрос слишком узко, без учета того факта, что тоталитарные или диктаторские режимы установились в период между двумя мировыми войнами в большинстве суверенных государств мира. Не существует у историков единого объяснения и того, какие именно силы привели Гитлера и его партию к власти. Одно из наиболее распространенных объяснений состоит в том, что к власти их привели крупные промышленники . Правда, ряд историков с этим не согласны: например, Х.Джеймс, который называет эту версию «неправдоподобной» и отмечает, что «большинство крупных промышленников… в 1932 г. все еще сохраняли скептическое отношение к программе национал-социалистов» ([225] p.9). Итак, поскольку у историков нет единства в этом вопросе, то попробуем разобраться самостоятельно. Для этого нам нужно рассмотреть, во-первых, в чьих интересах действовал Гитлер, и, во-вторых, какие именно персоналии способствовали его приходу к власти. Начнем с первого. Как мы видели выше, нацисты позиционировали себя как защитники интересов среднего класса и крестьянства. И это была очень умная позиция, поскольку именно эти слои общества чувствовали себя обиженными и даже преданными Веймарской республикой. Как писал в своих воспоминаниях русский социал-демократ и экономист В.Войтинский, оказавшийся в то время в Германии в эмиграции, «немецкая промышленность росла, ее изделия снова появлялись на мировых рынках, ее заработная плата увеличивалась, но среднему классу, включая фермеров и интеллигенцию, не перепадало ничего от этого процветания, и в своих трудностях он винил Республику» ([318] p.458). Когда началась Великая депрессия (1929-1933 гг.), то нацисты тоже очень умело использовали возникшие трудности, изменив соответствующим образом свою программу и сделав акцент на преодолении безработицы, борьбе с возникшей анархией и наведении порядка. И это не ограничивалось призывами, а включало и конкретные действия, хотя очень часто - противоправные. Так, нацисты громили банки, убивали их директоров и при этом утверждали, что тем самым не дают международному финансовому капиталу грабить население . Они устраивали погромы в крупных универмагах и заявляли, что тем самым мешают крупному торговому капиталу разорять мелких немецких лавочников. И безработицу они тоже решали, хотя и по-своему - они просто вербовали многих молодых безработных в свои штурмовые отряды. Как пишет В.Войтинский, «нацистские штурмовые отряды предлагали работу здоровым молодым людям. Те, кто вступали в их ряды, получали кров, еду, красивую униформу, достаточно денег на карманные расходы и надежду на будущее» ([318] p.470). Соответственно, именно за счет средних классов и молодежи и сформировался костяк НСДРП. Представители средних классов в 1930 г. составляли более половины членов партии, а рабочие – чуть более 1/4 , в то время как в структуре населения доля рабочих составляла 45%. Кроме того, более 1/3 членов партии в 1930 г. были моложе 30 лет ([76] с.138-139). Нацисты набирали себе очки популярности еще и потому, что другие партии проявили полную неспособность выработать какую-либо конструктивную программу выхода из кризиса. Показателен следующий пример. В.Войтинский, который работал ведущим экономистом в ассоциации немецких профсоюзов, совместно с двумя коллегами разработал план по выводу немецкой экономики из кризиса – так называемый «план ВТБ» (по имени его авторов – Войтинский, Тарнов, Бааде). Этот план в своих основных чертах походил на тот, который вскоре в США начал осуществлять президент Рузвельт, и основывался на двух основных идеях – построение экономической демократии (демонополизация и развитие малого и среднего бизнеса) и достижение полной занятости, в частности, за счет специальных государственных мероприятий (организация массовых общественных работ). И если первая идея не была должным образом понята в Германии, то вторая, пишет Войтинский, становилась все более популярной в немецком обществе ([318] p.471; [126] pp.175, 258-258). По расчетам ее авторов, за счет организации общественных работ можно было трудоустроить миллионы безработных. Однако ни правительство, ни крупнейшие партии не стремились включить эту идею в свою программу. Войтинский пытался убедить руководство СДПГ принять этот план, для чего лично встречался с Гильфердингом. Однако тот от него отказался, по причине того, что предлагаемая идея противоречила марксистской теории ([318] p.471). Единственной партией, которая не только включила ее в свою программу, но и в дальнейшем реализовала, была нацистская партия Гитлера. Так, уже за два первых года пребывания Гитлера у власти (к середине 1935 г.) за счет общественных работ и других мероприятий число рабочих мест в стране выросло на 5 миллионов, а число безработных сократилось с 7-8 до менее 2 миллионов человек. А еще спустя два года безработица практически исчезла совсем ([225] pp.371, 344). Однако, как указывает Х.Джеймс, это была единственная экономическая проблема, которую нацисты действительно смогли решить, но осталось много других проблем, которые они так и не решили ([225] p.419) (подробнее см. ниже). Кроме того, это был также единственный пункт экономической программы нацистов, который они выполнили, другие свои обещания они даже и не пытались выполнять. Так, в феврале 1920 г. НСДРП приняла программу из 25 пунктов, среди которых были, в частности, «национализация трестов» (пункт 13), «национализация больших поместий без компенсации» (пункт 17), а также упразднение «процентного рабства» (пункт 11) и уничтожение «спекулянтов и ростовщиков» (пункт 18) ([225] p.346). Очевидно, ввиду включения этих пунктов в программу партия и была названа «национал-социалистической». В дальнейшем Гитлер заявлял, что эта программа остается без изменений; но фактически, придя к власти, он полностью отказался не только от идеи национализации промышленных монополий и помещичьих хозяйств, но, наоборот, стал их всячески поддерживать ([225] p.346). Главы крупнейших монополий стали министрами в его правительстве и начали проводить такую экономическую политику, которая была выгодна их собственным компаниям. Крупные концерны получали от правительства щедрое финансирование и огромные военные заказы. Промышленные гиганты Крупп и ИГ Фарбен построили в Освенциме свои предприятия, на которых стали использовать бесплатный труд заключенных этого крупнейшего концлагеря ([76] с.289); то же сделали другие немецкие концерны . Многие из тех 7 миллионов «рабов», которые были пригнаны в Германию из завоеванных стран, в основном из Восточной Европы, работали на землях немецких помещиков. Волосы миллионов людей, задушенных в газовых камерах, использовались немецкими концернами в качестве сырья для переработки. Таким образом, не только свободное немецкое население, но и та его часть, которая была посажена в концлагеря и тюрьмы, а также жители завоеванных стран Европы, работали не столько на Третий рейх, сколько на немецких промышленных магнатов и помещиков, в качестве бесплатной рабочей силы, а затем сами использовались их предприятиями как промышленное сырье. Как указывает А.Патрушев, прибыли крупных немецких концернов и банков при Гитлере очень сильно выросли и достигли астрономических размеров. Так, прибыль концерна Круппа выросла с 6,7 млн. марок в 1934 г. до 21,1 млн. в 1938 г., а прибыль крупных немецких банков – с 36,3 млн. в 1934 г. до 1342,1 млн. марок (!) в 1939 г. ([76] с.199) Как видим, ни один из социалистических пунктов программы НСДРП (включая «национализацию» и «ликвидацию процентного рабства») в действительности не выполнялся, а выполнялась программа поддержки крупного капитала, которая, правда, не была изложена в официальных документах партии. Очевидно, что официальное принятие такой программы не прибавило бы Гитлеру популярности. Поэтому он и продолжал заявлять, что прежняя программа партии, принятая в феврале 1920 г., остается неизменной. Как отмечает А.Патрушев, фюрер рассматривал социалистические лозунги как важное средство завоевания масс ([76] с.195); и поэтому он не хотел расставаться с таким удобным инструментом, как социалистическая программа, при помощи которого он так ловко водил за нос немецкий народ. Однако не все в национал-социалистической партии это понимали и, главное, не все были готовы согласиться с такой лицемерной позицией. Была довольно большая группировка внутри НСДРП, которая искренне полагала, что одна из основных целей партии состоит в поддержке среднего класса и в борьбе с засильем крупного бизнеса, помещиков и банков, как это было записано в ее программе. Как пишет А.Патрушев, «экономический эксперт партии Г.Федер настаивал на национализации крупного капитала, отмене доходов от ренты и “процентного рабства”. Новый министр сельского хозяйства В.Дарре пригрозил перепуганным банкирам сокращением выплаты крестьянских долгов, просто списав их основную часть» ([76] с.195-196). Еще более радикальной позиции придерживался руководитель штурмовых отрядов (СА) Э.Рем. Он просто организовывал налеты своих штурмовиков на крупные универмаги и банки, в ходе которых те подвергались разгрому, а бывало, что хватали и сажали под арест и их хозяев. В связи с этим, пишет Д.Абрахэм, существовала реальная опасность раскола НСДРП на две партии – правую (Гитлер) и левую (Рем и его единомышленники) ([126] p.174). Окончательно эта опасность была устранена, и сделан поворот вправо, во время так называемой «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г., когда вновь сформированные подразделения СС расправились с лидерами штурмовых отрядов СА. В эту ночь были перебиты целый ряд лидеров и деятелей НСДРП, включая самого Рема, вся «вина» которых состояла в том, что они продолжали верить в программу собственной партии и следовать установкам этой программы. Итак, мы видим поразительный пример лицемерия, поразительный не потому, что аналогов не было в истории (вспомним хотя бы иезуитов), а потому, что речь идет о публичной партии, пользовавшейся в 1930-1933 гг. наибольшей популярностью среди немецких избирателей . Между тем эта партия писала в своей программе одно, говорила на закрытых собраниях другое и претворяла в жизнь третье, прямо противоположное тому, что было записано в ее программе. И таких примеров лицемерной политики Гитлера по отношению к немецкому народу можно привести очень много. Один из таких примеров приводит А.Патрушев: «Вскоре после прихода к власти А.Гитлер заявил, что каждый немец или, по крайней мере, каждый рабочий должен иметь свой автомобиль – “Фольксваген” ценой в 990 марок. Ведомство Лея рьяно взялось за строительства близ Брауншвайга огромного автозавода с ежегодной производительностью в 1,5 млн. автомобилей. Основную долю финансирования несли сами рабочие (ГТФ вложил в строительство лишь 50 млн. марок), обязанные отчислять в неделю от 5 до 15 марок (в зависимости от заработка) в счет будущей покупки автомобиля. Когда сумма взносов достигала 750 марок, покупателю вручался номерной сертификат, позволявший получить автомобиль, как только тот сойдет с конвейера. План был превосходным и весьма современным. Однако, кроме опытной партии, ни одного автомобиля-жучка (его обтекаемую форму придумал сам фюрер) так и не было изготовлено. Выплатив заводу около 100 млн. марок, немецкие рабочие не получили назад ни пфеннига. К началу войны завод перешел на выпуск… грузовиков» ([76] с.200). Итак, мы видим в общем-то банальную историю обманутых вкладчиков, не получивших того, что им обещали. Но эта история перестает быть банальной, если учесть, что количество вкладчиков, по-видимому, исчислялось миллионами, и что дирижировал этим грандиозным обманом сам глава государства, который не только пропагандировал идею «народного автомобиля», но даже с показным энтузиазмом участвовал в разработке его дизайна. Все это, разумеется, показывали в новостях как свидетельство трогательной заботы фюрера о своем народе – а спустя некоторое время, когда деньги с рабочих были собраны, то о «народном автомобиле» тут же быстро забыли. Действительное отношение Гитлера к немецкому народу выяснилось в самом конце Второй мировой войны, когда он, видя, что война проиграна, заявил, что превратит Германию в пустыню. Как пишет А.Патрушев, «19 марта 1945 г. Гитлер издал приказ “Нерон”, предписывающий до основания “разрушить все военные объекты, вывести из строя системы транспорта, связи и бытового обслуживания, а также уничтожить все материальные ценности на территории рейха”. Это был смертельный приговор немецкому народу. Однако министру вооружений, рационалисту и технократу А.Шпееру, хотя и с трудом, но удалось отговорить ряд гауляйтеров, городских бургомистров и некоторых генералов вермахта от выполнения этого приказа» ([76] с.275-276). Как видим, лишь счастливая случайность помешала немецкому фюреру устроить апокалипсис своему собственному народу. В действительности вся политика Гитлера с момента его прихода к власти была направлена против немецкого народа и во всех ее основных элементах осуществлялась в интересах олигархии. Уже в 1933 г. были распущены профсоюзы и запрещены любые забастовки, в дальнейшем для всего населения была введена трудовая повинность. В 1933 г. были также распущены и запрещены все политические партии; такому же упразднению и ликвидации подверглись все местные правительства и органы местного самоуправления, существовавшие до этого во всех крупных городах Германии и во всех немецких провинциях (землях). Все эти меры явно отвечали интересам крупного бизнеса. Как, например, отмечает Х.Джеймс, органы местного самоуправления в Веймарской Германии были злейшими врагами крупного бизнеса, они пытались сопротивляться наступлению промышленных монополий – иногда посредством национализации их местных филиалов, иногда посредством создания и поддержки конкурирующих муниципальных предприятий ([225] pp.85, 92). После прихода к власти нацистов органы местного самоуправления повсеместно практически перестали существовать. То же случилось с профсоюзами, которые до 1933 г. вели борьбу за повышение заработной платы и социальных отчислений рабочим, следили за соблюдением промышленниками трудового законодательства и т.д. Теперь эти организации, противостоявшие наступлению промышленных монополий, были уничтожены. Все остальные важнейшие элементы политики Гитлера также осуществлялись в интересах олигархии, о чем выше уже говорилось. Ведь все основные цели и программные установки, которые провозглашал Гитлер и его партия: завоевания соседних стран, строительство империи, насаждение расовой теории превосходства одной нации над другими, – как мы убедились выше, во все времена и исторические эпохи были именно теми, которые провозглашала и к которым стремилась олигархия. Кроме того, как указывает А.Патрушев, в национал-социалистической идеологии, разработанной Гитлером, не было никаких собственных оригинальных идей, все его идеи были разработаны ранее кем-то еще и были уже широко распространены в Германии ([76] с.176). Более того, почти все эти идеи: необходимость завоевания жизненного пространства для немецкого народа, теория неполноценности славян, евреев и другие, - уже использовались германской правящей верхушкой для обоснования участия Германии в Первой мировой войне; фашисты всего лишь развили эти идеи и попытались реализовать на практике . Не было ничего оригинального и в создании Гитлером тоталитарного государства с ликвидацией политических партий и свободы слова. Уже в середине 1932 г. канцлер Ф.Папен совместно со своим «кабинетом баронов» подготовил план изменения германской конституции, который предусматривал превращение Германии в авторитарно-сословное государство, управляемое небольшой группой консерваторов. Если бы против этого плана не выступил неожиданно министр обороны Шлейхер, то, скорее всего, тоталитарное государство было бы в Германии создано еще до прихода к власти Гитлера ([76] с.146). Как видим, план действий был в своих основных элементах разработан олигархией без участия Гитлера и его партии, проблема состояла лишь в том, что не было хороших исполнителей, которые бы взялись его реализовать . Таким исполнителем и стал в конечном счете Гитлер. Не вызывает сомнения и то, что германская олигархия сыграла ключевую роль в его выдвижении на пост главы правительства. Сегодня хорошо известно, что для «раскрутки» любой партии и политического деятеля требуются две важные вещи – деньги, желательно побольше, и широкий доступ к средствам массовой информации. Гитлер в 1932-1933 гг. получил и то, и другое. Как указывает Д.Абрахэм, в Германии существовал специальный фонд, который формировался на средства крупной промышленности и финансировал деятельность политических партий. «Управляющими» или распорядителями этого фонда были крупные промышленные магнаты - Крупп, Зильверберг, Ройш, Фёглер и Шпрингерум. В конце 1932 г. ими было принято решение о начале финансирования партии Гитлера, к этому решению присоединилась также одна из крупных ассоциаций немецкой промышленности (Лангнамферайн), которая также начала финансирование нацистской партии ([126] p.321). Были и другие промышленные магнаты, финансировавшие фюрера – Тиссен, Борзиг и т.д. Активную роль в оказании поддержки нацистам сыграл также Ялмар Шахт – крупный немецкий финансист, глава Центрального банка, который в дальнейшем занимал важные посты в правительстве, сформированном Гитлером. Некоторые данные свидетельствуют о том, что финансирование Гитлера германскими магнатами началось уже в 1920-е годы. Так бывший канцлер Германии Г.Брюнинг в своем письме У.Черчиллю 28 августа 1937 года писал: «Я не хотел и не хочу сейчас по вполне понятным причинам открывать информацию, что с октября 1928 года самыми крупными и постоянными жертвователями средств для Нацистской партии были главные управляющие двух крупнейших берлинских банков, оба иудейского вероисповедания, один из них лидер сионистов в Германии» ([27] с.176). После того, как ведущие магнаты приняли решение об оказании поддержки НСДРП, никто уже не спрашивал у остальных бизнесменов, хотят они финансировать Гитлера или нет. Как пишет Х.Джеймс, «если они [бизнесмены] проявляли какие-либо колебания, их начинали запугивать… Шахт собирал деньги с промышленников для нацистской партии при помощи прямолинейной силовой тактики. На собрании нацистских лидеров и бизнесменов почти не было никаких обсуждений. Нацисты сначала делали свои выступления; затем Шахт вставал и говорил лишь пять слов: А теперь, господа, прошу Вас к кассе» ([225] p.188). И бизнесмены шли сдавать свои деньги фашистским лидерам. Помимо денег, Гитлер получил также доступ к средствам массовой информации и к используемым ими политическим технологиям воздействия на общественное мнение, которые ему обеспечил медиамагнат А.Гугенберг . В частности, деятельность Гитлера и нацистской партии стали регулярно освещать, разумеется, в выигрышном свете, в еженедельных выпусках теленовостей, которые готовили в империи медиамагната, а также в принадлежавших ему газетах [201]. Гугенберг обеспечил ему также поддержку одной из правых политических партий (НННП), лидером которой он являлся. Возможно, активное участие Гугенберга объясняется страхом разоблачения, поскольку он был замешан в коррупции, о чем выше уже было сказано. Но так или иначе, мы видим еще одного крупного магната, активно помогающего Гитлеру придти к власти. Наконец, немало этому способствовали и помещики. Как указывает Д.Абрахэм, все они голосовали за нацистскую партию ([126] p.111). А президент Гинденбург и его сын Оскар, которые сами были помещиками, сыграли в восхождении фюрера решающую роль. Ночью 22 января 1933 г. на даче Риббентропа состоялась встреча Гитлера с Оскаром, во время которого он (предположительно) шантажировал того разоблачениями участия в коррупционных сделках и одновременно обещал отблагодарить семью президента, если станет главой правительства. Судя по всему, эта встреча стала решающей - спустя несколько дней президент Гинденбург назначил Гитлера канцлером ([76] с.148-150). Так в полном соответствии с немецким законодательством фашистский фюрер получил власть. Среди тех, кто способствовал выдвижению Гитлера, следует выделить также Ф.Папена и его «кабинет баронов», которые, как уже говорилось, еще до прихода Гитлера готовили введение тоталитарного режима. Но они же способствовали установлению власти фашистов. Так, в марте 1932 г. полиция обнаружила документы, свидетельствовавшие о том, что нацисты готовят государственный переворот. После этого канцлер Брюнинг выпустил декрет о роспуске нацистских штурмовых отрядов. Но как только в июне 1932 г. канцлером стал Папен, он тут же отменил этот декрет, после чего штурмовики почувствовали себя хозяевами страны и начали устанавливать свой порядок на улицах ([76] с.141-143). Кроме того, в июле 1932 г. Папен под надуманным предлогом сместил правительство Пруссии, крупнейшей германской земли, и объявил себя прусским рейхскомиссаром, что было антиконституционным шагом . А в дальнейшем он уговаривал Гинденбурга назначить канцлером Гитлера. Таким образом, Папен и его правительство не только легализовали деятельность нацистских штурмовых отрядов и агитировали за приход Гитлера к власти, но и начали проводить антиконституционные меры, направленные на введение тоталитарного режима и разгон местных органов власти – меры, которые в дальнейшем продолжил Гитлер. Судя по всему, немаловажную роль сыграли указанные выше персоналии и в том, что НСДРП совершила окончательный поворот вправо и освободилась от своего левого крыла, слишком рьяно выступавшего против крупного бизнеса. В частности, Шахт и Зильверберг утверждали, что нацистскую партию можно «приручить», заставить ее изменить свою программу. Шахт прямо заявлял, что стремится сформировать у нацистской партии «правильную» экономическую платформу ([126] p.320), которая, разумеется, должна была включать отказ от всякой враждебной риторики и действий в отношении крупного бизнеса. Зильверберг утверждал, что нацистскую партию можно привести к платформе Немецкой национальной партии (ННП) – партии крупного бизнеса, и что нацисты, придя к власти, смогут осуществить в стране «непопулярные, но необходимые меры» (в том числе снижение зарплаты рабочим), чего не могут нынешние правительства ([225] pp.185, 167). А после «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г., когда были перебиты руководители штурмовых отрядов Рема и другие лидеры и активисты НСДРП, придерживавшиеся левых взглядов, президент Гинденбург выразил благодарность Гитлеру как «спасителю немецкой нации» и заметил, что давно надо было кончать с этой «бандой гомосексуалистов» ([76] с.197). Итак, мы видим, что в выдвижении Гитлера и даже в формировании его праворадикальной политики активную роль сыграли промышленные магнаты (Крупп, Зильверберг, Ройш, Фёглер, Шпрингерум, Тиссен, Борзиг), крупный финансист и государственный чиновник Шахт, два финансовых магната (руководители берлинских банков), медиамагнат Гугенберг, представитель помещиков и генералитета Гинденбург, а также представитель обедневшей дворянской семьи Папен и его «кабинет баронов». Можно ли сказать, что все они представляли «крупных промышленников», как об этом пишут некоторые историки (а потом другие их в этом опровергают)? Очевидно, что нет. Но почему вообще речь идет только о «промышленниках»? Было бы смешно полагать, что в таком сложном социально-политическом явлении, как приход к власти фашистов, люди разобьются по какому-то отраслевому или иному надуманному признаку: промышленность – за, все остальные отрасли – против . Выше уже было показано, что олигархия – более сложное явление, чем «крупные промышленники» или даже чем «большой бизнес». Она включает всех тех промышленников, финансистов, земельных собственников, чиновников, политиков, криминальных авторитетов и прочих лиц, которые не ставят ни во что интересы окружающего их населения, а выше всего ставят свои собственные интересы, причем добиваются собственной выгоды как раз за счет ущемления интересов окружающего населения. Конечно, в условиях кризиса коррупции интересы общества страдают более всего от концентрации производственных активов, порождающей экономический кризис, это и является основной причиной кризисов коррупции. Но это не значит, что любой представитель крупного бизнеса или любой крупный собственник является частью олигархии. Кроме того, олигархия также неоднородна, что также было выше показано (Фуггеры - Валленштейн, Ротшильды – Родес и т.д.). Есть более оголтелая и отвязанная ее часть, готовая пускаться во все тяжкие, а есть более умеренная часть. По-видимому, в восхождении Гитлера решающую роль сыграли именно первые, да и сам нацистский фюрер и его соратники были частью этой наиболее оголтелой и отвязанной части олигархии, ее передовой отряд. Но преемственность этого передового отряда во всех его теориях и начинаниях по отношению ко всему, что было в течение многих десятилетий наработано германской правящей верхушкой, выше была показана . 16.8. Что за строй утвердился в Германии при Гитлере? Про Гитлера и Третий рейх написаны горы книг. Но они не дают ответа на один важный вопрос – а что, собственно говоря, за социально-экономическая система утвердилась в Третьем рейхе? Большинство авторов, не особенно задумываясь над этим вопросом, по привычке считают ее капитализмом, таким же, какой был в Веймарской республике. Но некоторые отмечают очень сильное сходство этого «капитализма» со сталинской моделью социализма – такая же плановая экономика, с такими же пятилетками и с таким же массовым трудом заключенных в лагерях. Ничего подобного никогда не было в других странах Запада. А иные авторы и вовсе убеждены, что Гитлер в Германии построил то же самое, что Сталин построил в СССР. На самом деле это были совершенно разные социально-экономические системы. В СССР не было частной собственности на средства производства, соответственно, там не было ни промышленных магнатов, ни помещиков. Поэтому даже принудительный труд осуществлялся на благо всего государства и общества, в то время как в Германии заключенные концлагерей работали на частных заводах, а интернированные «рабы» - на частных землях, следовательно, и те, и другие работали не столько на благо Германии, сколько на благо владельцев этих земель и заводов. Да и социальная система Третьего рейха, как будет показано ниже, очень сильно отличалась от той, что была в социалистических странах. Не говоря уже о том, какая ненависть и настоящий антагонизм были у Гитлера и его соратников по отношению к СССР и ко всем «коммунистическим режимам». Таким образом, совершенно очевидно, что в Третьем рейхе сложилась какая-то особая социально-экономическая система, какой-то особый строй, отличный и от социализма, и от капитализма. Итак, давайте рассмотрим, каковы были основные черты экономического устройства Третьего рейха, а затем перейдем к его социальному устройству. Первое, что бросается в глаза – его экономика была нерыночной (то есть некапиталистической). Вообще есть ряд признаков, по которым можно отличить нерыночную экономику от рыночной. Одним из таких признаков являются фиксированные или контролируемые государством цены и зарплата. Типичным примером в этом отношении являются СССР и другие социалистические страны XX века. В Германии при Гитлере мы видим похожую ситуацию – государство жестко фиксирует и заработную плату, и цены ([225] pp.415, 417; [76] с.201). Другим признаком может служить существование в Германии системы множественных валютных курсов – как указывает А.Патрушев, там существовало более 200 различных курсов марки ([76] с.200). Нечто похожее было и в СССР, когда для экспортеров и импортеров разных товаров существовали разные курсы и коэффициенты пересчета валюты в рубли, не говоря уже о том, что был официальный курс рубля и курс черного рынка, которые сильно друг от друга отличались. В рыночной экономике мы не видим ничего подобного, поскольку это противоречит ее базовым принципам и законам ее функционирования, здесь мы всегда видим единый валютный курс. Существовали в Германии при Гитлере и четырехлетние хозяйственные планы, подобно тем пятилетним планам, что были в СССР - тоже атрибут нерыночной экономики. Наконец, мы видим еще один важный признак, отличающий нерыночную экономику от рыночной. Как пишет Х.Джеймс, в Германии в эпоху Третьего рейха происходило «непрерывное ухудшение качества потребительских товаров, очевидное для общества. Если представить, какой была бы Германия, если бы не было войны, то в условиях политики, проводимой нацистами, это была бы страна с низкой заработной платой и высоким уровнем инвестиций, которая производила бы все более дешевые и все более дрянные товары» ([225] p.417). То же самое, как мы знаем, происходило и в СССР в последние десятилетия его существования. Как видим, отличительной чертой Третьего рейха было не только постоянное ухудшение качества товаров, но и неэффективное использование ресурсов. Раз уровень инвестиций высокий, а качество товаров при этом все время падает, это означает, что значительная часть инвестиций и ресурсов просто «зарывается в землю», как это было и в Советском Союзе в 1970-1980-е годы. Отсюда вытекает еще один вывод, который делает Х.Джеймс: данные о высоких темпах роста национального дохода Германии, который по официальной статистике с 1933 г. по 1937 г. удвоился, на самом деле сильно завышены ([225] p.419). Это происходило потому, что значительная часть товаров в нерыночной германской экономике производилась без учета реального потребительского спроса и не была никем востребована. Так же как в СССР, такие товары шли на склад, потом годами там лежали и, в конце концов, приходили в негодность. Но их производство отражалось в национальной статистике и показывалось как прирост национального дохода, в то время как в действительности могло иметь место даже его падение, поскольку ресурсы и труд, потраченные на производство ненужных товаров, должны были быть вычтены из национального дохода. Итак, мы видим в Третьем рейхе нерыночную экономику. Но, вместе с тем, нацисты не проводили никакой массовой национализации предприятий и земель, как это было в социалистических государствах, и те, и другие по-прежнему оставались в частной собственности. Более того, концентрация промышленной и земельной собственности в Третьем рейхе была очень высокой, возможно, даже более высокой, чем в 1920-е годы. Кроме того, многие крупные промышленники стали министрами. А это означает, что в Германии по-прежнему существовала сильная олигархия, и что она по-прежнему контролировала экономическую политику государства. Как можно назвать такую социально-экономическую систему, которая основана на нерыночной экономике и, в то же время, на преобладании крупной промышленной и земельной собственности, сконцентрированной в руках небольшой группы магнатов и помещиков? Как уже было сказано, человечество за тысячи лет своего существования изобрело не так много экономических систем. Если мы исключим феодализм, который является совершенно особой системой, возникающей в условиях редкого населения, то таких принципиально отличных друг от друга систем в истории цивилизаций было всего четыре, все они представлены на Схеме IV. Они отличаются друг от друга лишь по двум основным признакам: рыночные – нерыночные и олигархические – неолигархические системы. Но именно эти два признака являются ключевыми , поэтому смешать и спутать эти четыре системы практически невозможно, что выше уже было показано на ряде конкретных примеров (см., например, главу XIII). Точно так же невозможно придумать и какую-то пятую систему . Впрочем, если Вам интересно, то можете попробовать – поискать такую в истории цивилизаций. Но, скорее всего, такая «пятая» система окажется просто одной из этих четырех, либо это будет общество, находящееся в процессе трансформации от одной из этих четырех систем к другой. Как видно на Схеме IV, нерыночная олигархическая экономика Третьего рейха относится к уже встречавшейся нам экономической системе, которую экономисты называли экономикой восточного типа или «восточным способом производства. Но поскольку любая экономическая система неразрывно связана с определенной социально-политической системой, то в целом речь идет о той же самой социально-экономической системе, которая существовала во Франции при «старом режиме» и в ряде восточных государств: в Египте и Персии в античности, в Китае и Индии во II тысячелетии н.э. (см. п. 13.3), - и которая была названа выше режимом восточной деспотии. Нас не должна смущать внешняя несхожесть этих цивилизаций. Лидеры немецких нацистов со свастикой на рукавах внешне совсем не похожи на французских аристократов XVII-XVIII веков и еще менее похожи на китайских мандаринов. Но дело не во внешней схожести, а в одинаковом типе социально-экономического устройства общества, которое предопределяет и одинаковые законы его развития (или его упадка). Мы рассмотрели выше основные черты экономического устройства Третьего рейха. Давайте теперь рассмотрим его социальное устройство, чтобы понять, действительно ли оно походило на то социальное устройство, какое существовало в указанных государствах. Первая отличительная черта всех указанных режимов – там везде была сильная олигархия. Это проявлялось не только в концентрации крупной собственности в руках небольшой группы людей, но и в том, что эта группа активно участвовала в управлении страной. Например, во Франции крупная аристократия не только имела самую крупную собственность, но и занимала самые крупные государственные должности, такая же картина существовала и в других режимах восточной деспотии. В Германии эпохи Третьего рейха мы видим немало подобных примеров. Так, министром экономики стал директор крупнейшей в Германии страховой компании К.Шмидт. А один из директоров концерна ИГ Фарбен стал генеральным комиссаром в химической промышленности страны. Происходил и обратный переток – лидеры нацистской партии сами становились крупными промышленными магнатами и помещиками. Так, Герман Геринг был, как пишет А.Патрушев, фактическим руководителем немецкой экономики; и одновременно он стал хозяином акционерного общества «Рейхсверке Герман Геринг» («Заводы Германа Геринга»), нового концерна, созданного в железорудной промышленности ([76] с.201-203). В конечном счете, все это вело к одному результату – исчезали всякие различия между крупными чиновниками и магнатами, это были, как правило, уже одни и те же персоналии. С этим связана вторая отличительная черта режимов восточной деспотии: коррупция. Вообще сращивание крупных собственников и крупных чиновников в одном лице должно было привести к немыслимой коррупции, примеры которой применительно к этим режимам приводились в главе XIII. И если эта коррупция не приводила к немедленному развалу и краху указанных государств, то лишь благодаря нерыночному характеру их экономики. Те же причины сдерживали коррупцию в Третьем рейхе. Несмотря на то, что коррупция и взяточничество, по утверждению А.Патрушева, там достигли «неимоверного размаха» ([76] с.198), но экономика страны от этого не разваливалась, а продолжала функционировать. И причина состояла в ее нерыночном характере. К примеру, мы видели выше, что одним из любимых источников крупных прибылей олигархии в разные эпохи были товарные спекуляции. Но в Третьем рейхе цены были жестко фиксированы, что сильно уменьшало для спекулянтов эту возможность быстрого обогащения. Непросто было и крупным взяточникам. Во все эпохи они обычно прятали ворованные деньги за границей, где их легко было спрятать от «ока государева». А в Третьем рейхе это было сделать практически невозможно, поскольку покупка иностранной валюты и переводы денег за границу жестко ограничивались. Третьей характерной особенностью указанных режимов являлось наличие сословий. Хотя в Третьем рейхе их официально как бы не существовало, но фактически шло их быстрое формирование. Наиболее явным примером такого формирующегося сословия являлась сама нацистская партия. Как пишет А,Патрушев, «члены партии не подчинялись законам государства, в частности, они не могли привлекаться к обычной уголовной или гражданской ответственности. Совершивший преступление член НСДАП вначале исключался партийным судом из ее рядов, а лишь затем как рядовой гражданин Германии предавался обычному уголовному суду. Но большей частью партийные суды находили, что партийцем-преступником “двигали истинно национал-социалистические побуждения, а не какие-либо низкие намерения”» ([76] с.190). Если мы посмотрим, было ли когда-либо в истории подобное выведение большой группы людей за рамки обычного суда и вообще за рамки ответственности по совершаемым ими проступкам, то единственным бросающимся в глаза примером является дворянство во Франции, Польше, России и в большинстве других стран Европы в феодальную эпоху. Можно предположить, что, если бы Третий рейх просуществовал в течение хотя бы одного или двух поколений, то членство в НСДРП окончательно трансформировалось бы в аналог дворянского сословия. С другой стороны, все те, кто были по тем или иным признакам в Третьем рейхе причислены к лицам «неарийского» происхождения (евреи, славяне, дети смешанных браков и т.д.), по существу представляли собой сословие изгоев, что-то типа касты неприкасаемых в Индии. Им запрещалось вступать в брак, а также во внебрачные отношения с «арийцами», для них исключалась возможность любой государственной службы, были введены ограничения на работу по ряду престижных профессий и т.д., вплоть до конфискации имущества и физического уничтожения этих людей ([76] с.279-282). Кстати говоря, похожее «сословие изгоев» существовало и во Франции при «старом режиме»: гугеноты, которым запрещалось вступать в брак с католиками, их преследовали, изгоняли из страны, убивали и т.д. Можно привести и такую отличительную черту режимов восточной деспотии, как жесткая регламентация поведения для каждого сословия и каждой социальной группы. В Третьем рейхе мы тоже видим соответствующие примеры. Так, для всех незамужних женщин моложе 25 лет была введена обязательная трудовая повинность, а замужним женщинам, наоборот, работать не рекомендовали, более того, их повсеместно в Германии увольняли с работы. Получалось, что незамужних, не желавших работать, заставляли это делать насильно, а замужних, желавших работать, так же насильно увольняли. Всем членам НСДРП, как дворянам во Франции, предписывалось ходить повсюду в определенной единообразной одежде, чтобы отличать их от остального населения. Всех юношей «арийского происхождения» с 14 до 18 лет в обязательном порядке забирали из семей и направляли в гитлерюгенд, где они пребывали в военизированных лагерях, а всех девушек с 14 до 18 лет точно так же направляли в Союз немецких девушек , при этом у всех этих юношей и девушек была единая униформа ([76] с.207-209). Во Франции при «старом режиме» у каждого сословия (крестьяне, ремесленники, буржуазия, дворянство) были свои правила поведения и свой стиль одежды, по которому можно было безошибочно мгновенно определить, к какому сословию относится тот или иной человек. Наконец, еще одна отличительная черта режимов восточной деспотии – все они были абсолютными монархиями. В Германии мы видим аналогичную ситуацию. Здесь уже в 1934 г. (после смерти Гинденбурга) была отменена должность президента и введен новый институт – «фюрера» (вождя) , который имел много общего с институтом абсолютной монархии. Так, солдаты и офицеры Третьего рейха приносили присягу на верность не конституции и государству, а лично Гитлеру (!), как это всегда бывало в монархических государствах ([76] с.197). Фюрер считался полубогом, подобно другим абсолютным монархам. Его упоминание должно было вызывать у немцев благоговейный трепет и выражение знаков почтения, подобно тому как, к примеру, это происходило в России до Революции при упоминании царя. Но немцы должны были при этом еще вскакивать и вытягивать руку вперед. Причем, этот культ фюрера насаждался целенаправленно. Вот что пишет А.Патрушев: «Важнейшей функцией официального искусства была пропаганда культа фюрера, которому приписывались все добродетели, какие только можно вообразить. Особенно велика была в этом роль прессы, кинематографа и поэзии. В необозримом море стихотворных восхвалений А.Гитлер одновременно и велик, ибо “указывает путь к звездам”, и скромен, “как ты и я”. Искусство убеждало, что образ фюрера навечно запечатлен в сердцах народа, который он ведет “к свободе и хлебу”… Культ вождя выработал и особый ритуал. Во всех учреждениях и учебных заведениях обязательно должен был висеть портрет Гитлера, перед которым всегда стояли свежие цветы как символ неугасающей народной любви. Ритуалу был вынужден подчиняться и сам Гитлер» ([76] с.216). Последнее особенно примечательно – в СССР в период сталинского культа личности не было ничего похожего на такие официально установленные обязательные ритуалы: с портретом фюрера, цветами, обязательным приветствием «Хайль Гитлер», вскидыванием рук и т.д., - ритуалов, которым должен был подчиняться и сам диктатор. Все вышесказанное показывает, что в отличие от культа Сталина, который возник стихийно на волне послевоенного народного энтузиазма (см. [60] п. 23.3), культ фюрера создавался вполне сознательно и складывался в устойчивый социальный феномен - феномен абсолютной монархии. Для Сталина не было введено никаких принципиально новых должностей, он в течение жизни занимал должности генсека партии, председателя правительства и главнокомандующего Вооруженных сил, существовавшие и ранее. В Германии же «фюрер» был не просто новой «должностью», он был новым политическим институтом, насаждаемым всей властной машиной и имевшим с самого начала многие характерные черты института абсолютной монархии. И если бы Третьему рейху удалось просуществовать более одного поколения, то скорее всего, сегодня историки бы писали о том, что в Германии после 1933 года был восстановлен монархический режим, существовавший в стране до 1919 года . В целом мы опять видим любопытный исторический феномен, который мы уже наблюдали при рассмотрении «старого режима» во Франции. Общества, совершенно разные по своей культуре, но имеющие одинаковую социально-экономическую систему, действительно имеют между собой много общих черт (в этом можно также убедиться, сравнивая между собой, например социалистические страны XX века – СССР, КНР, Кубу и т.д.). Но самой важной чертой, общей для всех режимов восточной деспотии, было то, что они не были способны к устойчивому саморазвитию и обрекали свои общества на отставание по отношению к своим соседям. Все они рано или поздно это понимали и пытались решить эти проблемы за счет масштабных внешних завоеваний (подобно Людовику XIV и персидским царям в эпоху античности). Конечно, Третий рейх в этом ряду занимает особое место, ведь планы по завоеванию «жизненного пространства» германская правящая верхушка вынашивала еще с конца XIX в., Гитлер был на это нацелен с самого начала. Но, судя по всему, он осознавал, что Германия проигрывает в экономическом соревновании с Западом (с США, Францией и Великобританией), а возможно, и с Востоком (СССР), и раз так – то рано или поздно его собственной власти в Германии мог прийти конец . Поэтому его ставка на глобальную войну в Европе была не только чудовищной авантюрой, но и, судя по всему, обдуманным решением, попыткой решить посредством войны то, что не удавалось решить при помощи мирного строительства. 16.9. О причинах победы фашизма в Германии и Италии Выше уже было сказано о том, что тоталитарные и полицейские режимы в период между двумя мировыми войнами установились в большинстве суверенных стран мира, сказано было и о причине этого феномена (глобальный кризис коррупции). Давайте в заключение попытаемся понять, почему же именно в Германии (а также в Италии) утвердился самый оголтелый вариант таких режимов – фашистский режим. Конечно, можно принять упомянутое выше мнение о том, что сыграла свою роль обида немцев за поражение в Первой мировой войне и за несправедливый и обидный для национального самосознания Версальский мирный договор. Но Версальский договор был навязан Германии Западом - прежде всего, Францией, а также Великобританией и США. Гитлер же и его партия вовсе не собирались мстить за это Западу. Во Франции они оккупировали лишь 2/3 территории страны. А могли бы оккупировать Францию полностью, ничего им не мешало, как они это сделали со всеми другими странами. Кроме того, в отношении французов никакого геноцида немцы не устраивали, в отличие от евреев и славян. Да и вообще Гитлер с самого начала заявлял, что главные враги немецкой нации – евреи и коммунисты, ну и заодно все славяне, как «неполноценная раса». В частности, в соответствии с планом «Ост» (колонизации Восточной Европы), 85% населения Польши, 75% - Белоруссии и 64% - Западной Украины (всего – 30 миллионов человек) предполагалось уничтожить или переселить в Западную Сибирь, а оставшиеся должны были стать фактическими рабами немецких колонистов, переселяемых на эти территории ([76] с.268; [201]). Соответственно, всех евреев нацисты хотели побудить к эмиграции в Палестину, а оставшихся – уничтожить. Но ни евреи, ни славяне, ни коммунисты не имели никакого отношения к Версальскому мирному договору. В отличие от французов, которых даже в плену немцы содержали во вполне приличных условиях, и из 1,5 млн. французских солдат и офицеров, взятых гитлеровцами в плен, почти все в 1945 году вернулись домой (а советские военнопленные намеренно уничтожались, и почти никто домой не вернулся). Получается, что Франции, стране, виновной больше всех в «Версальском позоре», были сделаны особые привилегии. Как-то плохо это вяжется с «комплексом унижения» германской нации и «жаждой мести» за «Версальский позор» . Похоже, этот «комплекс унижения» сильно преувеличен или просто выдуман историками, и действительные причины прихода фашистов к власти и их агрессии против своих соседей – совсем иные. Кроме того, Германия была не единственной страной, где к власти пришли фашисты, подобный же режим установился в Италии. Приход к власти фашистов в этой стране невозможно объяснить итогами Первой мировой войны. Италия, в отличие от Германии, не проигрывала Первую мировую войну, она, наоборот, оказалась среди победителей и получила в результате войны территориальные и финансовые приобретения. В частности, она получила в результате войны Трентино, Триест, южный Тироль и Истрию. Кроме того, США списали 80% долга, предоставленного Италии за время войны и отсрочили выплаты по оставшейся части; ни одна другая страна не получила от США такого щедрого подарка ([41] с.373). Как писал В.Войтинский, который много раз в те годы бывал в Италии и хорошо знал ситуацию в этой стране, «в сравнении с ее вкладом в общую победу, она [Италия] получила, возможно, больше, чем любой другой член Антанты. Тем не менее, люди полагали, что кто-то их обманул…» ([318] p.436). Главной проблемой для Италии в 1920-х годах, указывал Войтинский, была растущая анархия – безработица, непрерывные забастовки, дезорганизация транспорта и всех видов связи, а также отсутствие внятного правительства, способного взяться за решение этих проблем. В итоге население в массе одобряло действия фашистов, которые силовыми методами подавляли забастовки, наводили порядок на транспорте и т.д. ([318] p.437-439) Как видим, все очень похоже на Германию конца 1920-х – начала 1930-х годов. На этом фоне и выросло влияние Муссолини. Причем, сам он сначала был социал-демократом и придерживался левых взглядов, что не помешало ему в дальнейшем резко поправеть и стать ярым защитником крупного капитала. В последующем, указывает Войтинский, хотя он продолжал использовать левые революционные лозунги, но фактически от них отказался. Так, во время всеобщей забастовки итальянских металлургов рабочие захватили всю металлургическую промышленность в свои руки; а Муссолини со своими боевиками взялся «наводить порядок» и вернул заводы их прежним владельцам ([318] p.439). Как видим, метаморфоза, которую проделал Муссолини, очень напоминает то, что произошло с нацистской партией Гитлера в Германии: от левых социалистических лозунгов и программ к сотрудничеству с крупным капиталом. Следовательно, мы имеем дело с одним и тем же явлением. Да и сама идеология итальянского фашизма и его методы не слишком сильно отличались от тех, что были у германских фашистов. Таким образом, и в Германии, и в Италии между двумя мировыми войнами мы видим один и тот же феномен – власть захватила наиболее реакционная и оголтелая часть верхушки страны, состоящая из лидеров нацистских партий и поддерживавших их магнатов, землевладельцев и прочих представителей олигархии. Почему это произошло именно в указанных странах? Почему из всех европейских стран фашизм победил именно в Германии и Италии? Как мы видели, главный враг олигархии – это национальное самосознание. Только сильная нация способна противостоять олигархии, способна выдвигать общенациональных лидеров и формировать национальную элиту, болеющую за интересы всей нации, а не какого-то клана или узкой группы. Ни у Италии, ни у Германии в начале XX века еще не было такой сильной единой нации. Обе эти страны образовались из множества разрозненных государств лишь во второй половине XIX века, и их население еще не успело ощутить себя единой нацией. Даже сегодня процесс формирования этих наций еще не закончился: немцы и итальянцы продолжают делить себя на южных и северных, западных и восточных, что же говорить о том, что было в начале XX века. Вот этой раздробленностью нации и воспользовалась олигархия, а еще большему расколу общества помог марксизм, воздвигший дополнительные барьеры между «пролетариатом» и средними классами. 16.10. Гитлер и Вторая мировая война – «творение» мировой олигархии Запада Все, что говорилось ранее в настоящей главе, касалось внутренних причин и сил, способствовавших приходу в Германии к власти фашистов и развязыванию Второй мировой войны. Но немаловажную роль сыграли в этом и внешние силы: правящая верхушка ведущих стран Запада – Великобритании, США и Франции. К сегодняшнему дню историки собрали огромное количество фактов, свидетельствующих о том, что Гитлера в течение многих лет готовили в качестве лидера нацистской партии, финансировали его штурмовые отряды, вкладывали в его голову «правильные» идеи и установки, устраивавшие его спонсоров. И ведущую роль в этой подготовке с самого начала играла британская и американская разведка и британская правящая верхушка. Плотные контакты Гитлера с американской разведкой начались уже в 1922 г. 20 ноября 1922 г. военный атташе США капитан Трумэн-Смит встретился с никому тогда еще не известным Адольфом Гитлером, и тот его столь сильно заинтересовал, что к нему с того же дня приставили другого американского разведчика – Эрнста Ганфштенгля, который теперь будет неотлучно находиться в «свите» будущего фюрера вплоть до 1937 года ([102] с.77). Уже начиная с 1923 г. Ганфштенгль организовал финансирование Гитлера, чего он и сам фактически не скрывал позднее в своих мемуарах. Так, в марте 1923 г. он лично ему предоставил тысячу долларов – огромные по тем временам деньги ([102] с.80). В дальнейшем финансирование нацистов осуществлялось через Швейцарию, Швецию, Чехословакию и другие нейтральные страны. Как пишет немецкий историк И.Фест, «Осенью 1923 года Гитлер съездил в Цюрих и вернулся оттуда, как говорили, «с сундуком, набитым швейцарскими франками и долларовыми купюрами» ([114] 1, 271). Известно, что одним из спонсоров Гитлера, начавших его финансировать уже в 1922-1923 гг., был Генри Детердинг, глава англо-голландского нефтяного гиганта «Ройял Датч Шелл» ([102] с.74). Это зарубежное финансирование резко улучшило положение нацистской партии и способствовало началу роста ее популярности в Германии. Как отмечает российский историк Н.Стариков, первые нацистские штурмовые отряды имели весьма жалкий вид и, например, не могли даже собираться зимой, поскольку у них не было теплой обуви. Все резко изменилось после начала поддержки Гитлера англо-американскими спонсорами. Уже в январе 1923 г. во время партийного съезда в Мюнхене 5000 прекрасно и заново обмундированных штурмовиков маршировали перед своим вождем, были арендованы 12 площадок для проведения митингов, в городе были организованы народные гуляния и развлечения. Резко был увеличен тираж нацистской газеты «Фелькишер беобахтер», и с 1923 г. она стала выходить ежедневно ([102] с.39, 74). Те же банальные причины способствовали и быстрому росту численности нацистских штурмовых отрядов – всему их составу платили деньги, обеспечивали питанием и бесплатным обмундированием. Членство в штурмовых отрядах (СА) означало для немцев надежную хорошо оплачиваемую работу, достаток для семьи и уверенность в завтрашнем дне, что в условиях начавшейся Великой депрессии было особенно актуальным. К концу 1920-х годов благодаря мощным финансовым вливаниям главным образом иностранных спонсоров (и благодаря ужасной безработице и депрессии в стране) мощь гитлеровской партии и нацистских штурмовых отрядов неизмеримо возрастет. Так, на съезде нацистской партии в августе 1929 г. в Нюрнберге соберутся 200 тысяч членов партии, которые приедут туда в 30 специально заказанных поездах, перед фюрером промаршируют 60 тысяч штурмовиков. Отметим, что все это происходило еще до того, как немецкие магнаты и промышленники в конце 1920-х - начале 1930-х годов начали массированные вливания в НСДРП и рекламную кампанию Гитлера с использованием контролируемых ими средств массовой информации, что и привело к победе НСДРП на выборах и к приходу ее к власти. До этого Гитлера и его партию в течение 6 или более лет выращивали и пестовали главным образом его иностранные спонсоры – представители крупного капитала стран Запада. Не меньшую поддержку Гитлеру иностранные спонсоры оказывали и в дальнейшем, после захвата им власти в 1933 году. В последние дни существования Третьего рейха почти все финансовые документы нацистской партии, хранившиеся в Мюнхене, были уничтожены, поэтому полный список этих спонсоров неизвестен. Тем не менее, известно, что Гитлера финансировали также Прескотт Буш, отец президента США Джорджа Буша-старшего, и Рональд Гарриман – представитель еще одного богатейшего американского семейства [104]. Оба они входили в высшее руководство Союза акционерных банков США (UBC), от имени которого и осуществлялось финансирование Гитлера. В самом конце войны за сотрудничество с нацистами Союз акционерных банков по распоряжению президента Трумэна был ликвидирован. Помимо этого, Буш и Гарриман предоставляли финансирование Гитлеру и через другие структуры – в частности, через компанию Гарримана Браун Бразерс. Активно сотрудничал с Гитлером и англо-американский миллиардер Рокфеллер. Известно, что даже в 1941 году его компания Стандард Ойл поставляла Гитлеру нефть, несмотря на то, что и Британия, и США находились в состоянии войны с Германией [104]. Именно благодаря беспрецедентному финансированию и технической помощи со стороны правящей верхушки Запада Гитлеру удалось в кратчайшие сроки создать в Германии мощную военную машину и начать Вторую мировую войну. Так, благодаря внешнему финансированию расходы Германии на вооружения с 1933 г. по 1939 г. выросли почти в 10 раз – с 1,9 млрд. до 18,4 млрд. марок. Вся немецкая армия по состоянию на январь 1933 г. насчитывала лишь 100 тысяч человек, а спустя лишь 6 лет, к моменту начала Второй мировой войны – 4,2 миллиона человек, то есть выросла в 42 (!) раза. Первые современные танки начали производиться в Германии лишь в 1938 гг., и лишь к 1941 году она обладала крупными и современными танковыми дивизиями. Но несмотря на это Гитлеру еще до начала Второй мировой войны удалось, благодаря помощи Британии и Франции, без всяких танков, а лишь при помощи политического давления, захватить всю Центральную Европу, которая и стала для Гитлера мастерской по массовому производству танков и другого вооружения . Военно-воздушный флот Германии вплоть до 1937 г. и вовсе представлял собой смешную картину - он состоял из одних лишь «кукурузников», ничего другого, кроме них, немецкая промышленность производить не умела. Первый немецкий истребитель «Мессершмитт» появился в 1935 г., но в течение 1935-1936 гг. было произведено лишь три опытных образца. С 1937 г. они пошли в серию, но только с помощью Англии и США: «Мессершмитты» и многие другие немецкие военные самолеты первоначально оснащались английскими и американскими двигателями ([102] с.116-133). Помимо этого, как указывает американский историк Г.Препарата, в 1934 г. из США в Германию было тайно доставлено современное оборудование для авиационных заводов стоимостью 1 млн. золотых долларов, на котором начали выпускаться немецкие военные самолеты. Этот завод, построенный американцами, и заложил основу немецкого военного самолетостроения. А еще Германии для производства военных самолетов было предоставлено большое количество военных патентов от американских фирм «Пратт и Уитни», «Дуглас» и «Бендикс Авиэйшн». Ряд первоклассных военных самолетов Третьего рейха, например, знаменитые бомбардировщики «Юнкерсы», были фактически разработаны американцами и производились по американским патентам ([85] с.332-333). Эта прямая помощь Британии и США в создании современной военной промышленности и их помощь в аннексии соседних стран (Чехии, Австрии и т.д.), имевших собственную развитую военную промышленность, была неоценимым вкладом в перевооружение Германии, благодаря которому фашистскому фюреру удалось создать мощнейшую армию в Европе. Для чего же понадобилось правящей верхушке Запада создавать фашистского монстра, развязавшего Вторую мировую войну? Анализ, проведенный Н.Стариковым, В.Кожиновым и другими историками, показывает, что это делалось с единственной целью – уничтожение СССР-России. Подробно этот анализ приводится в третьей книге трилогии ([60] глава XXII). Но полагаю, что и без представленных там весьма убедительных доказательств очевидно, что правящая верхушка Запада выращивала Гитлера не для того, чтобы он шел завоевывать Англию, Францию и США (завоевание Франции было как раз «самодеятельностью» фюрера, поссорившей его с иностранными спонсорами), а для того, чтобы он двигал свои армии в обратном направлении – на Восток, на территорию России. Причина этого вполне понятна, и она вытекает из всего того, что мы уже знаем об олигархии вообще и о мировой олигархии в частности. Со времен Римской империи и до настоящего времени целью мировой олигархии являлось и является достижение господства над миром. И в первой половине XX века, как никогда ранее, мировая олигархия была очень близка к достижению этой заветной цели. Практически весь мир, включая Африку, Латинскую Америку, почти всю Азию и Европу, являлся в то время либо колониями Запада, либо зависимыми от него странами и территориями, которыми можно было легко манипулировать и которые всецело подчинялись приказам, поступавшим из Лондона, Вашингтона и Парижа. Единственным государством, не подчинившемся Западу, оставался СССР, который не только отвергал любые формы диктата со стороны последнего, но распространял по всему миру свою собственную, коммунистическую идеологию и культуру. И это воспринималось мировой олигархией Запада как угроза для своего мирового господства - ведь от СССР «вирусом неповиновения» могли заразиться и другие страны (что и случилось после 1945 года). Вот эта простая истина и объясняет то, каким образом возникла фашистская военная машина, развязавшая Вторую мировую войну, и почему эта война на Восточном фронте приняла форму войны на уничтожение – уничтожение Советского Союза и населявших его народов. Конечно, немалую роль в этом сыграла и немецкая олигархия, о которой выше говорилось и которая в течение многих десятилетий насаждала расистские теории и планы завоевания «жизненного пространства» на Востоке. Но без поддержки правящей верхушки всего Запада ничего этого не могло произойти. Поэтому Гитлера и Вторую мировую войну воистину можно считать «произведением» мировой олигархии Запада. Результатом стала страшная катастрофа. Число погибших в этой войне, по данным современных историков, составило, по меньшей мере, 70 миллионов человек, что эквивалентно населению крупной страны ([76] с.277). При этом, в отличие от Первой мировой войны, основные потери были среди мирного населения. Так, немецкие фашисты сознательно уничтожили более 20 миллионов мирных жителей, в основном на территории Советского Союза и Польши, в том числе несколько миллионов евреев , помимо этого, более 7 миллионов было угнано в Германию в качестве «рабов», где они работали на немецких хозяев ([195] pp.468-469; [123] 30/2008 с. 29). Еще многие миллионы мирных жителей умерли от голода, лишений и в результате военных действий. Никогда еще в истории человечества не совершалось таких масштабных злодеяний и преступлений. Вместе с тем, проведенный выше анализ позволяет сделать вывод о том, что события, предшествовавшие Второй мировой войне (приход к власти фашистов), и сама война, не стали результатом каких-то особых обстоятельств, которые никогда ранее не возникали и никогда более не повторятся. Мы видим в целом повторение тех же явлений, которые и ранее происходили в истории – глобальный кризис коррупции, который привел к возникновению мировой олигархии и к превращению человеческой цивилизации в «цивилизацию хищников». То же самое происходило и в другие эпохи глобальных кризисов коррупции, которые были выше описаны. Можно с уверенностью утверждать, что и нынешняя эпоха глобального кризиса коррупции XXI века, о которой пойдет речь в двух заключительных главах книги, не станет исключением из этого общего правила. Глава XVII. Коррупция в США в эпоху империализма, «ревущих двадцатых» и Великой депрессии (конец XIX - середина XX в.) Подавляющее большинство авторов, пишущих об Америке, делится на две категории – одна ее всячески восхваляет, другая, не менее многочисленная, ее всячески ругает. При этом те, которые ее восхваляют, призывают учиться у Америки: учиться демократии, умению американцев работать и их умению бороться с коррупцией. А их оппоненты заявляют, что учиться, собственно говоря, нечему: американская демократия насквозь прогнила, коррупция в США цветет полным цветом, а американцы постепенно превращаются в нацию-паразит, которая живет за счет эксплуатации множества стран, расплачиваясь за их услуги обычными зелеными бумажками. Самое интересное, что и те, и другие по-своему правы. Просто первые пишут о тех Соединенных Штатах Америки, которые существовали в XIX веке и в середине XX века. Вторые же имеют в виду то государство, которое мы видим сегодня, в начале XXI века. Понять эту эволюцию США можно, лишь изучив их социально-экономическую историю или, по крайней мере, основные вехи этой истории с самого начала освоения Америки, что мы и сделаем ниже. Однако XX век в американской истории является поистине переломным. Поэтому основное внимание в настоящей главе будет уделено социально-экономической истории США в первой половине XX века. 17.1. Пуританская Америка и американская демократия Существует множество мифов об Америке и ее истории. С одним из таких мифов, об особом «американском духе предпринимательства», мы выше уже познакомились (см. п. 15.2). Другим, не менее распространенным, является миф об особом историческом пути Америки, которая якобы развивалась и развивается по своим законам, отличным от тех, по которым развиваются другие страны. Однако изучение фактов показывает, что это не так. Так, в первой книге трилогии было показано, что в Северной Америке в XVII в. существовали феодальные отношения и одна из разновидностей крепостного права (контрактное рабство), что признается ведущими западными историками ([59] глава V). В частности, вся земля в первых английских, французских и голландских колониях Северной Америки принадлежала отдельным персоналиям или частным компаниям, власть которых в этих колониях мало чем отличалась от власти феодалов в средневековой Европе. Например, в английской колонии Вирджиния на начальном этапе (начало XVII в.) всей землей распоряжалась частная Вирджинская компания, а в колонии Мэрилэнд - лорд Калверт, которые получили соответствующее право от английской короны, подобно тому как феодальные вассалы получали право распоряжаться феодальной вотчиной от своего сюзерена. За малейшее нарушение трудового распорядка, установленного Вирджинской компанией в колонии Вирджиния, любой колонист, включая женщин и детей, подвергался суровым телесным наказаниям, включая избиение плетьми. А после нескольких таких нарушений его отправляли на британскую каторгу. Помимо такого отношения к свободным колонистам, значительную часть жителей колоний составляли контрактные рабы, такие же, каких мы видели в ряде британских и французских колоний в XIX в. (см. п. 14.3). Но только в роли контрактных рабов в XVII веке выступали не китайцы, индийцы и японцы, а англичане, французы и голландцы. О масштабах этого явления говорит тот факт, что контрактные рабы составляли более половины иммигрантов, прибывавших в британские, голландские и французские колонии Северной Америки из Европы в первой половине XVII в. ([168] pp.55, 87-88, 62) Таким образом, мы видим, что детство американской нации ничуть не отличалось от детства большинства других наций. Еще до того, как нация успела сформироваться, как только основатели будущей американской нации высадились на малонаселенной территории Нового Света, тут же между ними возникли феодальные отношения и крепостное право. Однако этот период продолжался сравнительно недолго – в отличие, к примеру, от феодализма в Западной Европе, который длился много столетий. Одной из главных причин стала интенсивная иммиграция из Европы в Америку в течение XVII в. Она очень быстро создала в Америке рынок рабочей силы и сделала ненужными любые формы крепостного права, которое, как мы знаем, всегда возникает именно в условиях нехватки рабочей силы (низкой плотности населения). Но не меньшее значение имел и характер тех волн иммиграции, которые происходили в течение XVII в., а именно - массовое переселение в Америку пуритан из Англии и протестантов из других стран Европы. Мы видели выше (главы XI-XII), что основным содержанием идеологии пуритан в ее первоначальном виде была борьба за очищение общества, борьба с деградацией общественной морали и коррупцией, откуда пошло и само название «пуритане». Рост коррупции и падение нравов в Англии в эпоху правления Стюартов вызывали среди них особенно резкие протесты против политики, проводимой английской правящей верхушкой. Но по мере роста этих протестов и по мере роста социальной напряженности в Англии пуритане подвергались все более сильным гонениям, которые достигли своего максимума при Карле I (1625-1649 гг.). Именно в этот период, предшествовавший гражданской войне 1640-х годов в Англии и казни Карла I, началась их массовая эмиграция в Америку. Так, только в течение 1630-1643 гг. в Америку переселились, по меньшей мере, 65 тысяч английских пуритан ([41] с.20). Значительная их часть осела в Массачусетсе (столица – г. Бостон) и других колониях Новой Англии (северо-восток США). Пуритане основали множество поселений, в которых установили свои порядки и правила жизни. Эти правила были достаточно суровыми, что отражало суровость окружающих условий: тяжелый труд, отсутствие инфраструктуры и многих необходимых вещей, враждебность туземного населения и т.д. Но в дальнейшем именно пуритане, а также протестанты из других стран Европы, которые уезжали в Америку, спасаясь от преследований, сыграли огромную роль в становлении американской государственности и в развитии американской демократии. Как указывает российский историк Э.Иванян, идеи и представления пуритан о демократии, самоуправлении и гражданских свободах были в течение XVII-XVIII вв. использованы при выработке как уставов отдельных штатов Новой Англии (Коннектикута, Нью-Хэмпшира, Род-Айленда и т.д.), так и Декларации независимости и Конституции Соединенных Штатов Америки ([41] с.20). Пуритане также заложили в Новой Англии основы будущей американской системы образования и добились почти поголовной грамотности. Так, уровень грамотности в Новой Англии в 1640-1700 гг. достигал 95%, в то время как в Вирджинии грамотность среди мужского населения не превышала 54-60% ([41] с.27). Именно в пуританской Новой Англии сформировались и первые в Америке выборные органы самоуправления и именно она сыграла решающую роль в обретении Америкой независимости. Таким образом, мы видим, что те же самые силы и общественные движения (пуритане и их последователи), которые осуществили Английскую революцию, сыграли решающую роль и в устранении феодально-крепостнических отношений в Северной Америке, несовместимых с принципами демократии и гражданских свобод, и в становлении независимого американского государства. «Все люди, - гласила Декларация независимости США 1776 года, - созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью… Если какой-то государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа». Как видим, в Америке уже в 1776 г. было провозглашено право народа не только обладать личной свободой, но и иметь такой строй и такое правительство, которые его наилучшим образом устраивают, что в то время было революционной идеей даже для Европы, где этот основополагающий принцип демократии признавался лишь немногими государствами, не говоря уже о неевропейских странах. В Конституции США были зафиксированы еще несколько революционных идей, в частности, идея выборной президентской власти (которой в то время еще не было ни в одной стране мира) и идея сочетания сильной центральной власти с выборной демократической властью в штатах и округах. В целом можно утверждать, что Америка почти с самого начала стала своего рода полигоном, на котором были осуществлены идеи строительства демократического общества и другие прогрессивные идеи, выдвинутые в ходе Английской революции XVII века. И проводниками этих идей стали в первую очередь английские пуритане и их идейные последователи, иммигрировавшие в Америку в XVII-XVIII вв. Причем, Америка стала для реализации этих идей намного лучшим полигоном, чем сама Англия и другие страны Европы, поскольку в Америке этому не мешали сложившиеся политические и социальные институты и традиции (власть короля, существование палаты лордов, наличие сословий, аристократических титулов и привилегий и т.д.), а также накопившиеся застарелые социальные проблемы и конфликты. 17.2. За что и против кого воевали американцы в гражданской войне 1861-1865 гг.? Помимо идей, связанных с государственным устройством и демократией, еще одной идеей, «вымученной» английской нацией в ходе Английской революции, реализованной в XVIII в. в самой Англии и одновременно перенесенной на американскую почву, стала идея протекционизма – защиты национальной экономики от внешней конкуренции (см. п. 12.6.). Проводниками этой идеи, как и других идей Английской революции, тоже стали пуритане Новой Англии. Так, во многих штатах Новой Англии сразу после окончания войны за независимость (1783 г.) были введены импортные таможенные пошлины. Но после образования единого государства (Соединенных Штатов Америки) на базе 13 штатов в 1787 г. такая политика стала невозможной – необходимо было устанавливать единую систему таможенных пошлин для всех 13 штатов, чтобы экономика страны могла формироваться как единое целое. И в этом вопросе практически с самого начала возникли разногласия или, как пишут американские историки, «антагонизм» между пуританским Севером (Новой Англией) и рабовладельческим Югом ([41] с.92, 154). В отличие от Севера, хозяйничавшие на Юге плантаторы не собирались развивать никакую промышленность или инвестировать в передовые сельскохозяйственные технологии (для чего и требовалась защита в виде импортных пошлин). Вместо этого они собирались и дальше строить экономику Юга на выращивании сырья на экспорт (хлопка, табака, сахара и т.д.) и на использовании бесплатного труда негритянских рабов. И этот вопрос – широкое использование рабского труда негров – стал вторым важным пунктом разногласий между Севером и Югом. Фактически речь шла не просто о разногласиях или даже об «антагонизме», речь шла о существовании двух разных социально-экономических систем на Севере и на Юге США. Если на Севере (в Новой Англии) феодальные отношения и контрактное рабство были уничтожены, чему способствовала пуританская идеология свободы и демократии, то на Юге, где влияние пуритан и их идей было намного меньшим, этого, судя по всему, не произошло. Надо полагать, что феодальные отношения на Юге вовсе не исчезли в XVIII в., как на Севере, а просто контрактное рабство белых европейцев, существовавшее там в XVII в., в последующие полтора столетия трансформировалось в негритянское рабство, а вотчины лордов и частных компаний, получивших изначально право распоряжаться колониальными землями, трансформировались в вотчины рабовладельцев-плантаторов . Было принципиальное различие между Севером и Югом и в социальной структуре общества. Пуританское влияние на Севере привело к тому, что здесь господствовал средний класс. Как писал в конце XVIII века французский офицер С-Д.Кревкер, ставший в итоге американцем, в Америке вы не увидите «враждебный замок и высокомерный особняк, контрастирующий с глиняной хижиной и жалкой лачугой… Во всех наших жилищах видно радующее глаз единообразие достойного достатка» ([42] с.22). Французский писатель А.Токвиль, побывавший в Новой Англии в 1830-е годы, также восхищался американским эгалитаризмом, отсутствием сильного имущественного и социального неравенства. Совсем иной была ситуация на Юге страны. Так, еще один иностранный путешественник, побывавший в конце XVIII века в Вирджинии, одном из южных штатов, писал, что там было очень сильное неравенство в распределении земель, некоторым лицам принадлежали огромные земельные владения ([230] p.63). Из 9 миллионов человек, проживавших в 1860 г. в южных рабовладельческих штатах США, 1/3 составляли негры, которые все без исключения были рабами, и всего лишь 0,5% населения (46,2 тыс. человек) составляли плантаторы-рабовладельцы, имевшие роскошные особняки и большие поместья ([41] с.214). Основная же масса белого населения на Юге не имела ни рабов, ни земли и влачила довольно жалкое существование, будучи во многом зависимой от рабовладельческой олигархии. Различия между Севером и Югом были настолько сильными и глубокими, что современники писали о двух разных народах и двух разных странах ([41] с.222). Но эти две страны не могли существовать раздельно друг от друга, они были вынуждены существовать вместе. Более того, лидеры южных штатов пытались распространить систему рабства на все новые и новые штаты. Это угрожало всему сложившемуся социально-экономическому укладу пуританской Новой Англии. Поэтому когда дело дошло до гражданской войны между Севером и Югом, ее причиной был вовсе не альтруистический порыв северян, которые якобы стремились освободить негров из любви к ним, как об этом пишут некоторые авторы. Наоборот, как отмечали современники, нелюбовь к людям не белой расы и расистские настроения были сильнее в северных штатах (где не существовало рабства), чем в южных ([130] p.364). Но в действительности речь шла не о любви или нелюбви к неграм, а о (феодальной) системе принудительного труда, и об угрозе распространения этой системы из южных штатов в северные. Основная проблема состояла в том, что массовое использование труда чернокожих рабов создавало сильную конкуренцию свободному труду белых, представляя собой прямую угрозу благополучию и самому существованию большинству белого населения Америки. Рабство не только усиливало безработицу среди белых американцев, оно еще и подрывало уровень их заработной платы: за работу, которую выполняли негры, уже никто не хотел платить хорошую зарплату. Фактически речь шла о системе эксплуатации одних (негров), которая напрямую, через механизм несправедливой конкуренции, затрагивала интересы всех остальных – точно так, как сегодня широкое использование дешевого труда иммигрантов создает угрозу самому существованию коренного населения в странах Европы и Северной Америки. Эти страхи и опасения северян хорошо отражала опубликованная накануне гражданской войны 1861-1865 гг. программа Республиканской партии – партии, возглавившей эту войну и добившейся в ней победы над южанами. В ней, в частности, говорилось: «существование рабства в любом штате приводит к выживанию из него белой расы, во-первых, поскольку оно закрывает тысячу возможностей получать достойный заработок… и, во-вторых, поскольку любой ручной труд становится унизительным занятием. Можно ли найти что-либо большее, что было бы в интересах человека белой расы, чем обеспечение ему спокойного владения новыми территориями, тем самым положив конец этому преследованию его по пятам бандами негритянских рабов, которые изгоняют его из все новых и новых штатов» ([130] p.365). Такие же страхи и опасения высказывались в многочисленных статьях и публикациях. Так, один из активистов Республиканской партии и автор многочисленных статей Д.Пайк предсказывал в апокалиптических тонах, что численность негров в стране может в ближайшее время вырасти с 3 до 10 миллионов человек, и требовал остановить ввоз негритянских рабов в Америку ([130] p.371). В гражданской войне 1861-1865 гг. Америка потеряла убитыми более 600 тысяч человек, еще полмиллиона было ранено или покалечено, большие территории подверглись разрухе и запустению [128]. Население США составляло в то время всего 30 миллионов, то есть в войне был убит примерно каждый двенадцатый мужчина, способный носить оружие, не считая миллионов пострадавших: покалеченных, потерявших своих близких и людей с исковерканными судьбами. Можно сказать, что по сравнению с этой гражданской войной все остальные войны на американской территории были детской забавой – например, потери американцев убитыми в войне за независимость 1775-1783 гг. составили всего лишь 6,8 тыс. человек, а в англо-американской войне 1812-1814 гг. – всего лишь 2,2 тыс. человек ([41] с.147). Поэтому возникает вопрос – за что с таким ожесточением воевали и гибли северяне (составлявшие основную часть населения страны – более 20 миллионов человек) в гражданской войне? Как следует из вышеизложенного, они воевали не за мифическую свободу 3 миллионов негров, которых в действительности в своем большинстве не любили или были равнодушны к их судьбе . Они воевали за сохранение того мира, который строили – мира демократии и равных возможностей, мира среднего класса, мира свободы предпринимательства для любого человека, а не только для магната и крупного землевладельца. Для того чтобы сохранить этот мир, северянам нужно было его защитить от несправедливой конкуренции, разлагающей и разваливающей основы этого мира: во-первых, от конкуренции со стороны британского импорта, мешавшей развитию собственной промышленности, и, во-вторых, от конкуренции со стороны негритянских рабов, мешавшей нормальному существованию белого населения . Война всегда ведется не только за что-то, но и обязательно против кого-то. Поэтому возникает еще один вопрос – против кого сражались северяне в гражданской войне? Этого они не скрывали. Активисты Республиканской партии в годы войны все как один говорили и писали о борьбе с «рабократией» (slavocracy) ([130] pp.371, 394), рабовладельческой олигархией, именно она пыталась разрушить пуританскую Америку, страну среднего класса и равных возможностей и навязать ей совершенно другой общественный строй. Казалось бы, как могли это сделать рабовладельцы-плантаторы, которые, как было указано выше, составляли менее 1% населения Юга? Но они сконцентрировали в своих руках все богатство и власть, использовали имевшиеся в их руках методы идеологического воздействия - расистскую идеологию - и благодаря этому смогли убедить или заставить значительную часть белого населения южных штатов поддерживать сложившийся режим рабства и стойко защищать его с оружием в руках. Ведь если бы не это, то как тогда 6-миллионный слаборазвитый Юг (имея в виду его белое население) смог бы продержаться в гражданской войне 1861-1865 гг. против 21-миллонного промышленного Севера целых 4 года? В войне погибло более 250 тысяч южан и почти столько же было ранено [128], таким образом, каждый третий белый южанин, способный держать оружие, либо погиб, либо был ранен и покалечен. Это в несколько раз превосходит ту тяжесть потерь, которая легла на население северных штатов. Причина этого феномена состояла в той расистской идеологии (отношения к неграм как ко второму сорту), которая была в течение двух предшествовавших столетий навязана «рабократией» белым американцам . Значительная часть белых южан была уверена, что система рабства для них выгодна – ведь существование 3 миллионов изгоев, чернокожих рабов, на Юге поднимало их собственный статус, статус белого человека. Как пишет Э.Иванян, «белые бедняки-южане были воспитаны в духе превосходства белой расы и в своем бедственном экономическом и социальном положении дорожили этим единственным признаком их отличия от негров» ([41] с.219). Однако в действительности, поскольку подавляющая часть белых южан рабов не имела, она не имела и никаких материальных выгод от системы рабства. Наоборот, белые южане были такими же жертвами этой системы, как и северяне, ведь конкуренция со стороны дешевого труда негров подрывала рынок труда и разрушала хозяйства белых фермеров на Юге. Вот поразительный пример того, как разделение общества на сословия или группы (в данном случае – по расовому признаку) и соответствующая идеологическая «промывка мозгов» заставляет большинство действовать против своих же собственных интересов, в интересах олигархии. И не просто действовать, но и отчаянно сражаться, не щадя своей жизни, как это делали белые южане в гражданской войне. У «рабократии» Юга были союзники и на Севере, особенно среди богатых северян и представителей правящей верхушки. Как указывает американский историк Ф.Броди, эти тайные союзники (среди которых был, например, губернатор Нью-Йорка) радовались успехам южан в навязывании своих взглядов президенту и Конгрессу накануне гражданской войны, убивали лидеров аболиционистского движения, поджигали залы, где собирались аболиционисты и т.д. Сам Конгресс США в январе 1865 г., отмечает историк, лишь под нажимом президента Авраама Линкольна (1861-1865 гг.) согласился отменить рабство в южных штатах (до этого оно было отменено лишь на Севере) ([130] pp.60-62). Это кажется невероятным – ведь в Конгрессе в тот момент не было представителей южных штатов (!), там были представлены лишь северные штаты. И народ этих северных штатов уже четыре года вел изнурительную гражданскую войну с рабовладельческим Югом, и уже практически одержал в ней победу. Тем не менее, Конгресс в январе 1865 г. лишь под нажимом Линкольна принял решение об отмене рабства, что являлось одной из главных целей гражданской войны. Этот факт является особенно показательным свидетельством того, какая сильная оппозиция отмене рабства существовала не только на Юге, но и на Севере среди «имущих классов», которые были более других слоев населения представлены в Конгрессе. Можно себе представить, что бы случилось, если бы Линкольну не удалось убедить Конгресс отменить рабство. Или если бы его убили не в апреле 1865 г., а на полгода раньше. Тогда, наверное, гражданская война заполыхала бы и на Севере США – между богатыми конгрессменами и другими тайными сторонниками системы рабства, с одной стороны, и массой простых американцев, с другой, которые вдруг обнаружили бы, что они четыре года воевали и умирали впустую. Эти факты показывают, что в любом, самом демократическом, обществе, какое, в частности, сложилось в пуританской Новой Англии, есть своя олигархия. И она всегда выступает пятой колонной, тайно или явно сочувствующей или помогающей врагам демократического общества. Причина этого феномена состоит в том, что их цели, как правило, совпадают. Они состоят в том, чтобы навязать обществу олигархическую систему, одной из разновидностей которой является та система рабства (грабительский феодализм), которая сложилась на Юге США перед гражданской войной 1861-1865 гг. И если бы исход этой гражданской войны был иной, то нет никакого сомнения в том, что и вся история США пошла бы по-другому, и эта страна, возможно, была бы сегодня похожа на одну из развивающихся стран Латинской Америки, но никак не была бы ведущей мировой державой. 17.3. Борьба с коррупцией в США в первые полтора столетия существования американского государства Гражданская война между Севером и Югом стала важной вехой в американской истории. Но борьба сил коррупции и сил, ей противостоящих, в США не прекращалась в течение всей ее истории. Одной из важных сфер, где развернулась эта борьба, была политика распределения новых земель на «диком западе» страны. Фермеры и иммигранты, составлявшие основную массу населения, жаждали получить там небольшие участки земли для того чтобы самим их обрабатывать; а земельные спекулянты и богатые землевладельцы стремились скупить по дешевке или иным образом заполучить эти земли для того чтобы в дальнейшем ими спекулировать или заводить там рабовладельческие хозяйства. Особенно сильно эта борьба обострилась в период президентства Эндрю Джексона (1829-1837 гг.). Он был выходцем из семьи бедного фермера и может служить примером воистину народного президента, которого поддерживали широкие слои населения, в особенности фермеры, рабочие и другие представители средних и низших слоев американского общества. Одним из тех вопросов, которые их в то время более всего беспокоили, был вопрос о распределении новых земель на западе. Как пишет Э.Иванян, в этом вопросе президент Джексон «высказывался против государственной политики, которая предусматривала бы предоставление исключительных привилегий или льгот богатым гражданам. Он… выступал в поддержку предложений об ускорении и удешевлении процесса распределения федеральных общественных земель фермерам-поселенцам» ([41] с.172). Как видим, за два тысячелетия истории человечества в этом вопросе не произошло принципиальных изменений. От братьев Гракхов, Цезаря и Октавиана Августа в Древнем Риме до американских президентов XIX века и до правительств Веймарской Германии в XX веке прогрессивные силы пытались противостоять натиску коррупции, связанной с крупной земельной собственностью, и предпринимали усилия для создания слоя фермеров, который в дальнейшем стал бы опорой для государства и основой его стабильности. Надо отметить, что в Америке эта политика в целом в значительной мере удалась – США стали не страной помещиков и латифундистов, как многие другие страны, а страной фермеров. Как указывает историк Э.Пессен, в США было намного больше фермеров, владевших собственной землей, чем в Европе [306]. И это произошло не только благодаря усилиям отдельных личностей типа Эндрю Джексона, но и благодаря массовому общественному движению за фермерский путь развития страны. В 1848 г. это движение оформилось в виде массовой Партии фрисойлеров (Free Soil Party), которая требовала не только запретить рабство (а, следовательно, положить конец громадным рабовладельческим латифундиям), но и принять закон о гомстедах, по которому всем желающим вести фермерское хозяйство предоставлялась бы земля из государственного земельного фонда ([41] с.201). Существование такой партии и массового движения в дальнейшем продолжало оказывать влияние на политику властей в вопросе распределения государственных земель. Возвращаясь к деятельности народного президента Джексона, следует отметить, что вопрос о земле стал не единственным, по которому его политика встала поперек интересов американской олигархии. Другим стал вопрос о таможенных пошлинах. Джексон ввел в 1832 г. повышенные импортные тарифы, в целях защиты национальной промышленности. Но это не понравилось рабовладельческим южным штатам, один из которых (Южная Каролина) отменил взимание импортных пошлин на своей территории. Такое решение южного штата ставило под вопрос само существование США как федерального государства. Возникший политический и конституционный кризис удалось с большим трудом ликвидировать (путем введения в стране более низких компромиссных тарифов), но этот кризис стал очередным шагом в усилении напряженности между Севером и Югом, прологом к будущей гражданской войне. Еще одной сферой противостояния президента Джексона и американской олигархии стала банковско-финансовая сфера. Президент пытался воспрепятствовать тенденции к монополизации банковского сектора. Его не устраивала ситуация, когда, по его словам, «несколько богатеев из восточных штатов» захватили в свои руки контроль над всей национальной финансовой системой ([41] с.176). Особенное недовольство с его стороны вызывал Второй национальный банк США, который был создан нарождавшимися промышленными монополиями Северо-востока страны и стал выразителем и координатором их интересов. Кроме того, в нем была размещена и львиная часть государственных средств, что банк также использовал в интересах крупного промышленного капитала, игнорируя интересы населения. Джексон сначала добился изъятия из этого банка всех государственных средств и перевода их в 23 региональных банка. А в дальнейшем он добился того, что Второй национальный банк совсем перестал существовать и был в 1836 г. преобразован в банк штата Пенсильвания ([41] с.171-180). Политика президента Джексона вызывала такую ненависть среди «имущих классов», что он постоянно подвергался нападкам со стороны оппозиционной прессы. Эта агрессивность по отношению к собственному главе государства со стороны так называемой «американской элиты» настолько поразила А.Токвиля, побывавшего в США в 1831-1832 гг., что он посвятил описанию данного феномена немало страниц в своей книге «Демократия в Америке». Газеты обвиняли президента Джексона в деспотизме, интриганстве, безумстве, нечестной игре, ему придумали кличку - «король Эндрю I», которая не сходила со страниц «просвещенной прессы» ([41] с.182-183). В итоге на него было совершено (в январе 1835 г.) первое в истории США покушение на жизнь президента, правда, неудавшееся. Так получилось, что следующее покушение на жизнь президента США, на этот раз удавшееся, произошло в апреле 1865 г. По странному совпадению (случайному ли?), оно было совершено на еще одного народного президента, ярого врага олигархии, добившегося отмены рабства, введения в США жесткого протекционизма и выигравшего гражданскую войну против рабовладельческого Юга, - Авраама Линкольна. Линкольн был убит вскоре после того, как его всенародно избрали президентом страны на второй срок, он должен был стоять во главе американского государства еще почти 4 года. Американской демократии в XIX веке приходилось бороться не только с внутренними силами коррупции, но и с внешними. Как было показано выше, в первую очередь к таким силам в XIX веке относилась британская и французская правящая верхушка, которые и являлись мировой олигархией той эпохи. Великобритания и Франция решили стать не только хозяевами стран и народов, превратив полмира в свои колонии, а вторую полмира – в экономические колонии, но и хозяевами морей. Они по своему усмотрению задерживали, досматривали и грабили любые иностранные суда, то есть занимались пиратством, узаконенным их государственными органами. Так, во время наполеоновских войн Великобритания захватила около 1000 американских торговых судов, Франция – около 500. Более того, Великобритания держала в плену около 10 тысяч американских моряков (экипажи этих судов) и принуждала их поступить на службу в британский военно-морской флот и воевать против Франции, хотя США являлись нейтральной страной. В дальнейшем практика досмотра и захвата торговых судов со стороны Великобритании продолжалась ([41] с.134, 145). Джордж Вашингтон, первый президент США (1789-1797 гг.) в прощальном послании нации в конце своего президентства предостерег американцев от «зарубежного влияния и коррупции», в результате которого «политика и воля одной страны оказываются подчиненными политике и воле другой… Свободному народу, - говорил Вашингтон, - следует быть постоянно (выделено в оригинале – Ю.К.) настороже ввиду опасности коварных уловок иностранного влияния (заклинаю верить мне, сограждане), поскольку история и опыт свидетельствует, что иностранное влияние является одним из злейших врагов республиканского правительства» ([42] с.71, 73). Разумеется, под «зарубежным влиянием и коррупцией» Вашингтон имел в виду, прежде всего, британское и французское влияние и коррупцию, от которых США страдали более всего, и примеров которого для данной эпохи имеется с избытком. Помимо официального морского пиратства, пленения и шантажа моряков можно привести множество фактов прямого подкупа со стороны Великобритании и Франции или, наоборот, требования взяток со стороны высших государственных чиновников этих стран. Например, в России во время Семилетней войны (1756-1763 гг.) британский посол Уильямс подкупил даже супругу русского наследного принца (Петра III) Екатерину, будущую императрицу Екатерину II, которая в обмен на полученные ею 44 000 рублей разузнала план русского наступления в Пруссии, передала его Уильямсу, а тот немедленно переслал его в Лондон; благодаря этому уже через две недели русский операционный план военных действий был известен и прусскому королю Фридриху II, и его фельдмаршалам ([84] 4, с.46). Канцлер России Бестужев многократно получал «субсидии» от Великобритании в обмен на различные «услуги», которые нередко шли вразрез с интересами России. Курфюрст Гессена, одного из мелких германских княжеств, в обмен на финансовую «помощь» со стороны Великобритании, прислал 30 тысяч своих солдат в Америку для содействия британцам в войне против американских колоний (1775-1783 гг.). Осознав всю бессмысленность для них этой войны и тот факт, что их, по сути, продали англичанам, гессенские солдаты воевали очень плохо, а затем в количестве, по меньшей мере, 5 тысяч человек перешли на сторону американской армии и остались в Америке после окончания войны за независимость ([41] с.53). В получении взяток от Великобритании обвинялись или подозревались в ту эпоху чиновники многих стран мира, включая и США. Например, даже президент США Кливленд (1885-1889 гг.) подозревался в получении от нее взяток в целях снижения импортных пошлин, выгодного Великобритании ([41] с.291). Еще одним примером международной коррупции могут служить переговоры между США и Францией в 1797 г. о заключении договора о дружбе и торговле. За заключение этого договора французский министр иностранных дел Талейран через своих представителей потребовал от американцев взятку в размере 250 тыс. долларов, а также предоставление займа Франции в размере 10 млн. долларов. Американцы были возмущены, отказались давать взятку и прервали переговоры, и этот скандал чуть было не привел к войне между США и Францией ([41] с.117-118). Разумеется, коррумпированные чиновники были у многих государств. Но именно Великобритания, стремившаяся к мировому господству, и (в несколько меньшей мере) Франция, выступавшая в XIX в. в роли ее младшего партнера , были ту эпоху главными проводниками международной коррупции, рассчитывая посредством подкупа чиновников и правителей установить свой экономический и политический контроль над теми странами, которые еще не являлись их колониями или экономическими колониями (см. главу XIV). Лучшим союзником британо-французской олигархии в проведении такой политики во всех странах была местная олигархия, чему выше также приводились примеры (п. 14.3). Не стали исключением и США. Накануне и во время гражданской войны 1861-1865 гг. Англия и Франция активно поддерживали «рабократию» Юга, что едва не переросло в прямую военную интервенцию против армии северян. Как указывает историк В.Хасслер, когда гражданская война в Америке только началась, Великобритания планировала принять в ней участие на стороне южных штатов. Она собиралась предложить Линкольну свое посредничество в переговорах с южанами, от которого он, конечно, должен был отказаться, после чего британская армия и флот должны были вступить в войну на стороне южных штатов. Лишь убедительные победы северян над южанами, отмечает историк, а также угроза спровоцировать военный конфликт с Россией, симпатизировавшей северянам, предотвратили широкомасштабное участие Англии и Франции в войне [306]. Тем не менее, Лондон все-таки послал несколько военных кораблей в помощь южанам, которые воевали против флота северян и нанесли ему серьезный урон ([41] с.236). Тем самым Великобритания фактически начала военные действия против единственного законного правительства США , вмешавшись в чисто внутренний социальный конфликт, причем на стороне меньшинства («рабократии»), пытаясь навязать большинству американцев то, что противоречило их убеждениям и устремлениям. Разумеется, британская правящая верхушка при этом руководствовалась своими собственными интересами, а не интересами американского народа. Юг США был в то время по существу британской экономической колонией, поставлявшей Англии в больших количествах сырье и получавшей взамен изделия британской промышленности. Запрет рабства и введение протекционизма ставили крест на таком однобоком развитии Юга США, но для британской правящей верхушки это означало утрату одного из важных источников сырья и рынков сбыта своей промышленной продукции, чего она не хотела допустить. Поскольку американцы с самого начала столкнулись с фактами международной коррупции, то уже в 1798-1799 гг., то есть в первые два года существования США, были приняты первые законы, регулирующие взаимоотношения американцев с иностранными государствами и действия властей в отношении иностранцев (Закон об иностранцах и подстрекательстве к мятежу и Закон Логана). В этих законах была, в частности, запрещена связь любого американского гражданина с иностранным правительством, находящимся в противостоянии с США (за что было предусмотрено суровое наказание) и зафиксировано право президента страны подвергать тюремному заключению иностранцев – граждан враждебных государств ([41] с.118-119). Разумеется, взятка чиновника от иностранного государства рассматривалась как еще более худшее преступление, чем просто «связь гражданина с иностранным правительством», и наказывалась более сурово. Таким образом, с самого начала существования США там началась серьезная борьба с международной коррупцией, в то время как во многих европейских государствах ей не уделялось особого внимания (о чем свидетельствуют приведенные выше примеры). В последующем указанные законы многократно пересматривались и дополнялись. Можно утверждать, что и протекционизм в США являлся составной частью борьбы с международной коррупцией или, во всяком случае, именно так воспринимался многими американцами. Выше уже приводились слова весьма популярного в XIX веке американского экономиста Генри Кэри, который писал: «система, которая направлена на превращение Великобритании в “мастерскую мира” … из всех форм тирании, когда-либо изобретенных, представляет собой ту, которая служит установлению рабства как нормального состояния безработного человека» ([291] p.179). Как видим, Кэри рассматривал систему свободной торговли, навязываемую США Великобританией, как разновидность международной тирании. Следует отметить, что из всех случаев взяток иностранным чиновникам и правителям, а также случаев шантажа, запугивания и принуждения, которые инициировала в XIX столетии Великобритания в отношении иностранных государств, львиную долю занимали те, в которых она пыталась навязать этим государствам систему свободной торговли (см. главу XIV). Как выше уже говорилось (п. 15.2), именно потому, что США смогли противостоять этому давлению и построить у себя систему жесткого протекционизма, стимулировавшую развитие национальной промышленности и передового сельского хозяйства, они и смогли породить «американское чудо» конца XIX – начала XX вв., превратившись в крупнейшую мировую державу (чего не удалось сделать ни одной другой из колонизированных европейцами стран). К этому следует добавить, что за исключением нескольких периодов перед гражданской войной 1861-1865 гг., импортные пошлины в США (по товарам конкурирующего импорта) в течение всего XIX в. были на очень высоком уровне - более 30%, а после гражданской войны и вплоть до середины 1940-х годов (то есть в течение почти целого столетия!) не опускались ниже 37-40% ([153] p.141). Как говорилось в главе XII, еще одной важной идеей, рожденной в ходе Английской революции, помимо протекционизма, была идея борьбы с монополиями и любым проявлением монополизма. Так, отмена королевских монополий была, наряду с введением протекционистской системы, одной из первых мер правительства вигов после Славной революции в Англии в 1688 г. Эта идея также самым непосредственным образом связана с борьбой с коррупцией, что уже было много раз продемонстрировано выше. Борьба с монополизмом проходит через всю американскую историю, поэтому и здесь мы видим преемственность пуританской Америки по отношению к Английской революции. В частности, в течение всего XIX века мы видим борьбу против земельного монополизма латифундистов и рабовладельцев, за фермерский путь развития Америки. В 1830-е годы мы видим, как президент Джексон борется против монополизма в банковской сфере, насаждавшегося американскими промышленниками (см. выше). А после окончания гражданской войны 1861-1865 гг. на первый план выдвинулась борьба фермеров с торговым и транспортным монополизмом – возникло движение грейнджеров, которое охватило 1,5 миллиона человек ([41] с.269). Цель этого движения состояла в борьбе с дискриминационными условиями, которые навязывались фермерам со стороны торговцев, переработчиков сельскохозяйственной продукции и транспортных организаций. Одиночные фермеры были бессильны противостоять этому диктату. Поэтому с 1867 г. они начали объединяться в союзы грейнджеров (в дальнейшем называвшиеся просто «фермерскими союзами»), которые создавали свои рыночные и транспортные структуры, предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции, что позволяло им противостоять торгово-транспортному монополизму («торгово-транспортной мафии»). Во второй половине XIX века очень актуальной в США была также проблема монополизма частных железных дорог, которые во многих внутренних регионах страны, не имевших судоходных рек, были в то время практически единственным средством перевозки грузов. Как пишет историк Х.Брэдли, «железные дороги бесцеремонно использовали свое монопольное положение: они фиксировали цены на самом выгодном для себя уровне, они проводили дискриминацию в отношении ряда своих клиентов; они стремились, где только можно, завладеть монополией на транспортные перевозки; и они вмешивались в политическую жизнь штатов и местных органов власти – выдвигали туда своих людей, блокировали принятие невыгодного им законодательства и даже оказывали влияние на решения судов» [306]. Принятые под влиянием фермерского движения грейнджеров законы против монополизма железных дорог оказались неэффективными, что стало окончательно ясно в 1880-е годы. Поэтому в 1887 г. был принят новый Закон о торговле между штатами, направленный главным образом против несправедливой дискриминации со стороны железных дорог. Закон запрещал образование транспортных пулов на железных дорогах, что было одной из распространенных дискриминационных практик, требовал взимания за перевозку единых цен в расчете на милю или километр независимо от дальности перевозки, а также требовал от железных дорог регулярной публикации их тарифов. Одновременно была учреждена специальная комиссия по торговле между штатами, следившая за соблюдением данного закона. В дальнейшем указанная комиссия возбудила целый ряд судебных расследований в отношении злоупотреблений со стороны железных дорог. Как отмечает Х.Брэдли, «деятельность комиссии оказалась менее эффективной, чем ожидали инициаторы закона, но сам закон свидетельствовал об осознании того факта, что только федеральное правительство способно справиться с возникающими новыми экономическими проблемами» [306]. В дальнейшем, в президентство Теодора Рузвельта (1901-1909 гг.), права данной комиссии были еще более расширены, введена практика обязательного согласования повышения железнодорожных тарифов с правительством, а некоторые крупные частные железнодорожные компании были раздроблены, в целях устранения монополизма [306]. Оказалось также, что железные дороги сильно увлеклись спекулятивными и мошенническими сделками с землей на западе страны. Эти сделки приобрели совершенно невиданный размер и характер, и стали предметом специального расследования со стороны президента Кливленда (1885-1889 гг. и 1893-1897 гг.). В ходе расследований выяснилось, что огромное количество земли мошенническим образом или с нарушением условий заключенных договоров было присвоено железными дорогами и земельными спекулянтами. В результате действий федеральной власти более 33 млн. га такой земли было отобрано у незаконно завладевших ей частных лиц и компаний и возвращено государству [306]. С конца XIX века на первый план выдвинулась проблема промышленного монополизма, засилья в промышленности крупных трестов и других монополистических объединений, диктовавших свои условия потребителям, поставщикам сырья и другим независимым участникам рынка. Это было связано с очень быстрыми процессами монополизации в американской промышленности, похожими на те процессы, которые происходили в это же время в Германии и, по-видимому, имевшими те же причины (см. предыдущую главу). Например, только в период с 1 января 1899 г. до 1 сентября 1902 г. в США было образовано 82 треста, а общее количество трестов в стране выросло с 60 в 1890-х годах до 250 в 1900-х годах ([41] с.316). Именно с крупными промышленными трестами и корпорациями были связаны наиболее возмутительные факты монопольного диктата и ограничения конкуренции. По данным американского экономиста С.Уилкокса, к 1904 г. 26 американских трестов контролировали 80% или более промышленного производства в своей отрасли, а 8 крупнейших корпораций, среди которых были Standard Oil, American Tobacco, International Harvester, American Sugar Refining, American Can и другие, контролировали 90% или более производства в своей отрасли ([312] p.65). Такой контроль над производством всех выпускаемых в стране товаров (соответственно нефти, сигарет, сельскохозяйственных машин, сахара, консервных банок и т.д.) давал этим корпорациям почти неограниченные возможности монопольного диктата. Например, компания Standard Oil завладела всеми нефтепроводами в стране, перекрыв другим нефтяным компаниям возможности транспортировать свою продукцию. Она также вынудила железные дороги предоставить ей 40-50%-ю скидку с обычного транспортного тарифа по железнодорожной перевозке нефти. В итоге ее ежегодная чистая прибыль достигла баснословных размеров – в среднем она составляла более 60% от стоимости производственных активов компании; Standard Oil разорила многих своих конкурентов и установила контроль над более 90% нефтеперерабатывающих мощностей в стране ([312] p.66). Компания American Tobacco образовалась в 1890 г. путем слияния 5 независимых табачных компаний, производивших 95% всех сигарет в стране. Она установила монопольный контроль над торговлей табачными изделиями и над всеми производителями машин для табачной промышленности, препятствуя продаже этих машин своим конкурентам. Компания постоянно старалась подорвать позиции других производителей табачных изделий, в том числе путем нечестных методов: вела против них ценовые войны (демпинг), выпускала поддельные («палёные») сигареты низкого качества с тем же названием и в той же упаковке, что были у конкурентов (чтобы подорвать доверие к ним со стороны потребителей), скупала и закрывала конкурирующие предприятия, беря подписку от их владельцев, что они не откроют нового табачного производства и т.д. Результатом стала, как и в случае со Standard Oil, монопольная прибыль American Tobacco (ежегодная чистая прибыль составляла в среднем более 40% от стоимости ее производственных активов) и очень высокие цены на табачные изделия в США, которые компания поддерживала на искусственно завышенном уровне ([312] p.66). К похожим последствиям приводила монополизация и других отраслей в США. Американское правительство не могло оставить без внимания такие вопиющие факты монополизма. В 1890 г. был принят антимонопольный закон Шермана, и в последующие два-три десятилетия были возбуждены сотни судебных процессов против монополий. Вплоть до начала 1900-х годов все они были безрезультатными, но в последующие годы ряд судебных процессов был доведен до конца и закончился дроблением монополий на множество мелких компаний, что явилось, прежде всего, результатом усилий президента Теодора Рузвельта (1901-1909 гг.). Так, компания Standard Oil была расчленена на 8 самостоятельных нефтяных компаний, что в дальнейшем дало возможность резко изменить структуру отрасли. Если ранее эта гигантская монополия контролировала более 90% нефтепереработки в стране, то спустя 20-30 лет в США было более 1000 нефтеперерабатывающих компаний, ни одна из которых не имела монопольных позиций в отрасли ([312] pp.68-69). Такая же судьба постигла 7 из 8 крупнейших корпораций, монополизировавших более 90% производства в своей отрасли, в том числе American Tobacco, International Harvester и другие поименованные выше ([312] pp.68-69). Как видим, наиболее вопиющие примеры коррупции в американской истории, как и в истории других стран, были связаны с крупной собственностью и, что самое главное, с доминирующим или монопольным положением этой крупной собственности в экономике. Такую же закономерность мы видим и в американской политической жизни. Самыми активными борцами с коррупцией за первые полтора столетия существования США были народные президенты, действовавшие в интересах средних и беднейших слоев населения: Эндрю Джексон (1829-1837 гг.), о котором уже говорилось, и Франклин Рузвельт (1933-1945 гг.) - см. далее. А самыми коррумпированными, по мнению историков Ф.Фрейделя и В.О’Нила, были администрации президентов У.Гранта (1869-1877 гг.) и У.Гардинга (1921-1923 гг.) [306]. В период правления обоих этих президентов не утихали коррупционные скандалы, связанные в основном с лицами из ближайшего президентского окружения. При этом, как пишет Э.Иванян, У.Грант при формировании своей администрации «расплачивался с крупными американскими предпринимателями за финансовую поддержку своей кандидатуры», в результате чего в ней «преобладали личные друзья и просто состоятельные люди»; а администрация У.Гардинга была сформирована «преимущественно из лиц, которые либо принадлежали к высшим кругам финансово-монополистического капитала США, либо уже имели возможность доказать большому бизнесу свою полезность» ([41] с.259, 367). Так мы видим на примере США, что не только экономическая, но и политическая власть крупных собственников и монополистов была неразрывно связана с коррупцией и с попыткой распространить коррупцию на все американское общество. Выше была приведена лишь небольшая часть имеющихся примеров борьбы с коррупцией и проявлений коррупции в первые 130-140 лет существования США. Но и того, что было приведено (а были взяты наиболее показательные примеры), достаточно для того, чтобы сделать важные выводы. Во-первых, борьба с коррупцией в США не прекращалась ни на один день, и ни на один день не прекращались попытки сил коррупции в достижении своих целей использовать слабость государственной власти, законов, рыночных структур, а также естественное монопольное положение тех или иных хозяйствующих субъектов в регионах и общественные предрассудки. Во-вторых, главными движущими силами в этой борьбе были те же самые классы, которые мы видели во всех других обществах в самые разные исторические эпохи. Это, с одной стороны, абсолютное большинство населения и выдвинутые им народные лидеры. А с другой стороны – олигархия, относительно небольшая группа людей, представляющая собой устойчивый класс, стремящийся не просто к богатству, а к использованию накопленного или захваченного им богатства и монопольного положения для установления своей власти над обществом и для навязывания ему коррупции и антикультуры. В целом эта борьба с коррупцией в США была довольно успешной, что и предопределило необычайные успехи США как страны и государства. 17.4. Истоки и особенности американского империализма Как пишут многие западные историки, где-то на рубеже XIX и XX веков США вступили в эру империализма, и именно тогда их политика из «изоляционистской», какой она была до этого, начала превращаться в «империалистическую». Первой империалистической войной США обычно называют американо-испанскую войну 1898 г., в результате которой США установили контроль над Кубой, аннексировали у Испании Филиппины, Гуам и Пуэрто-Рико [306]. Однако при этом очень часто умалчивается, что переходу к такой явной империалистической политике американского государства предшествовал длительный период, в течение которого соответствующая идеология насаждалась внутри американского общества. Кроме того, представляется неверным утверждение западных историков о том, что политика США до конца XIX века была «изоляционистской». Что такое империалистическая политика? Очевидно, это политика, направленная на создание империи путем захватов территории или путем установления политического или экономического контроля над другими странами. Исходя из этого определения, нельзя считать всякие захваты территории империалистической политикой, а только те захваты, которые ведут к образованию империи, то есть к установлению контроля одного государства над разными народами, не спрашивая желания этих народов. Пока американцы продвигались на запад американского континента, захватывая или покупая земли у индейцев, вряд ли это можно было назвать империалистической политикой, поскольку эти территории были пустынными, индейцев было слишком мало, и включение такого незначительного количества аборигенов вряд ли могло превратить США в империю . Что касается политики в отношении не пустынных территорий, а других государств, то в начале существования США она была миролюбивой и исходила из стремления к справедливости и отказу от любой внешней агрессии. Так, в своем прощальном послании нации Джордж Вашингтон призвал своих соотечественников «проявлять добрую волю и соблюдать справедливость по отношению ко всем государствам», «поддерживать мир и согласие со всеми» и отказаться как от «антипатии», так и от «горячей привязанности» к тем или иным государствам. Он предупредил, что «нация, движимая недоброй волей и негодованием, вопреки трезвым политическим расчетам иногда понуждает правительство к войне», а также призвал «оставаться народом, полагающимся исключительно на себя», «пренебречь материальным ущербом от исходящих извне неприятностей» и «занять позицию, обеспечивающую тщательное соблюдение нейтралитета» ([42] с.72-73). Как видим из этого послания, речь идет вовсе не о «политике изоляционизма», то есть самоизоляции страны от всех внешнеполитических и торговых контактов, как об этом пишут западные историки. Речь идет о политике нейтралитета, отказа от военной агрессии, от постоянных военных союзов и о такой политике, которая не привязывает американский народ к другим государствам ни политически, ни экономически, а позволяет ему «оставаться народом, полагающимся исключительно на себя». Но ни о какой самоизоляции нет речи, и мы ее не видим в политике США. Несмотря на протекционизм, который как раз позволяет ей «полагаться исключительно на себя», страна со всеми торгует, со всеми старается заключить договоры о дружбе и торговле, в Америку едут со всего мира в огромном числе иммигранты и предприниматели, стекаются капиталы и промышленные ноу-хау. Единственное, что может свидетельствовать о какой-то самоизоляции – территориальная удаленность страны от Европы и остального мира, из-за которой американцы не только в то время, но даже и сегодня, плохо в своей массе представляют себе, как живет Европа и остальной мир. Но это уже – не политический, а географический факт, с которым в то время ничего нельзя было поделать. Однако уже в середине XIX века политика США начала меняться, и эти изменения стали результатом сознательного внедрения в американскую идеологию взглядов и доктрин, отличающихся от тех принципов, которые были завещаны основателями американского государства. Речь идет в первую очередь о «доктрине Монро» и «теории предопределенной судьбы». Доктрина Монро была впервые озвучена еще президентом Д.Монро (1817-1825 гг.) в 1823 г. и была по существу первой американской попыткой разделить весь мир на сферы влияния: европейским государствам отводилось в качестве таковой все Восточное полушарие земного шара, а США – Западное полушарие. Теория предопределенной судьбы (manifest destiny) получила распространение в годы правления президента Д.Полка (1845-1850 гг.). Она оправдывала право США вмешиваться в дела любых государств и территорий в Новом Свете, включая захваты их территорий, которое обосновывалось некой «предопределенной судьбой» Соединенных Штатов, предначертанной свыше ([42] с.76, 117). Обе эти идеи поначалу не встретили особого противодействия со стороны американской общественности. По-видимому, одна из причин этого состояла в том, что вначале они применялись в основном к территориям американского «дикого запада», которые были практически необитаемыми . Большинство американцев искренне полагало, что США имеют полное право колонизировать эти пустынные земли и распространить на них свою государственную власть, поэтому никто серьезно не возражал ни против доктрины Монро, ни против теории предопределенной судьбы, пока они применялись к землям «дикого запада» и не распространялись на другие государства. Тем не менее, нельзя не заметить, что обе эти доктрины замахивались на значительно большее, чем земли «дикого запада» США. Они с самого своего появления нацеливались на то, чтобы со временем превратить весь Новый Свет или даже все Западное полушарие в вотчину США или, говоря языком этих доктрин, в исключительную «зону американских интересов». Собственно говоря, это вытекает из их формулировок: ведь речь в них шла не о землях «дикого запада», и даже не о Северной Америке, а о всем Западном полушарии земного шара. Таким образом, американская демократическая общественность «проворонила» эти две доктрины в момент их появления, не придав им особого значения и сочтя вполне безобидными, но именно с этих доктрин, то есть уже в середине XIX века, началась трансформация внешней политики США в сторону империалистической. Хотя часть правящих кругов США еще до гражданской войны 1861-1865 гг. начала вынашивать и даже пыталась осуществить планы захвата соседних государств, однако вплоть до конца столетия этим планам не суждено было сбыться, в основном из-за противодействия демократической общественности страны, протестовавшей против таких захватов. Поэтому внешнюю политику США как государства (а не как его отдельных представителей) в середине XIX в. еще нельзя назвать империалистической. Даже войну с Мексикой 1847-1848 гг., в результате которой США присоединили к себе Техас, вряд ли можно рассматривать как таковую. Ведь как минимум половина из 80-тысячного населения Техаса были североамериканцами и желали воссоединиться с США. К тому же Техас еще до начала войны отделился от Мексики, образовав собственное государство - Техасскую республику. Тем не менее, некоторые американские политические деятели, такие как экс-президент Д.Адамс и будущий президент А.Линкольн, выступили против войны США с Мексикой из-за Техаса, называя эту войну «агрессией» и «аморальной» войной, «угрожающей национальным республиканским ценностям» ([41] с.204-205). В дальнейшем противостояние реакционной верхушки США (олигархии) и демократической общественности все более усиливалось. Первая предпринимала все новые попытки захвата государств и территорий в Западном полушарии, продолжая при этом ссылаться на указанные доктрины и на «полезность» этих захватов для страны, но они встречали сопротивление со стороны второй, что почти всегда срывало захватнические планы. Так, демократической общественностью США был рассекречен и сорван секретный план аннексии Кубы, подготовленный администрацией президента Ф.Пирса (1853-1857 гг.), ставленника рабовладельческой верхушки южных штатов. Новая попытка аннексии Кубы, а также Гаити была предпринята президентом У.Грантом (1869-1877 гг.), ставленником крупного частного капитала. Однако ему не удалось получить на это согласие Конгресса, и он был вынужден от него отказаться. Еще одна попытка аннексии Гаити была предпринята администрацией президента Б.Гаррисона (1889-1893 гг.), но она была также заблокирована демократической оппозицией в Конгрессе США ([41] с.215, 260, 193). Тем не менее, реакционная верхушка страны продолжала вынашивать все новые и новые планы захвата иностранных государств и территорий. Планы по захвату Кубы и Гаити еще до гражданской войны 1861-1865 гг. лелеяла «рабократия» южных штатов. Но ее поражение в гражданской войне ничего не изменило – как видим, реакционные круги в США в течение всей второй половины XIX века не переставали мечтать об аннексии Кубы и Гаити и предпринимать соответствующие попытки. Существовали и более грандиозные планы по превращению США в империю. Так, государственный секретарь США У.Сьюард (1861-1869 гг.) строил планы захвата Мексики и предсказывал в 1868 г., что «через тридцать лет город Мехико-сити будет столицей Соединенных Штатов» ([42] с.118-119). Планировалась и аннексия британской Канады: в 1867 г. Конгресс США даже принял резолюцию о том, что существование британского доминиона Канада в Западном полушарии противоречит доктрине Монро. Администрация президента Б.Гаррисона (1889-1893 гг.) предъявляла претензии на острова Самоа в Тихом океане, но встретила противодействие Великобритании и Германии, и сделала в 1893 г. попытку аннексии Гавайских островов, которая была дезавуирована президентом Г.Кливлендом (1893-1897 гг.), восстановившим на них статус-кво ([41] с.254, 293-294). Как видим, вплоть до конца XIX века империалистическим кругам в США не сопутствовала удача. Единственная территория, которую им удалось захватить (не считая Техаса) – это коралловые острова Мидуэй в Тихом океане, аннексированные в 1867 г. при непосредственном участии госсекретаря Сьюарда . Другим планам аннексии иностранных территорий и государств мешала либо демократическая общественность, либо складывающиеся обстоятельства. Но за это время правящей верхушке страны удалось добиться коренного перелома в идеологии американского общества, что и предопределило переход США с конца XIX века к явно империалистической политике. Надо отметить, что в США в течение всего XIX века были очень сильны антиимпериалистические настроения, именно благодаря им в основном и срывались планы по захвату соседних государств и территорий. Антиимпериалисты много раз выступали по тем и иным вопросам в статьях и дискуссиях, поэтому идеология антиимпериализма была в США так же хорошо сформулирована, как и идеология их противников. Например, один из идеологов антиимпериализма, К.Шурц, писал в 1893 г. по поводу планов аннексии Мексики и других государств Центральной Америки Соединенными Штатами: «Представьте себе, как пятнадцать, двадцать, а то и больше штатов, населенных людьми, столь основательно отличающихся от нас по происхождению, обычаям и привычкам, традициям, языку, морали, стремлениям, образу мыслей, т.е. отличающимися практически во всем, что формирует общественную и политическую жизнь… представьте себе, что большое число таких штатов составят часть нашего Союза и через десятки своих сенаторов и представителей в конгрессе и посредством миллионов голосов на президентских выборах будут участвовать в создании наших законов, в занятии чиновничьих постов в правительстве и влиять на весь дух нашей политической жизни». Таким образом, делает вывод Шурц, «включение американских тропиков в нашу государственную систему… чревато не поддающимися оценкам опасностями, грозящими жизнеспособности наших демократических институтов» ([42] с.122-123). Аналогичны его взгляды по поводу планируемой аннексии Гавайских островов: «Аннексия Гавайских островов, скорее всего, вызовет аналогичные возражения… Они будут связаны с нашей республикой не общностью интересов или национальными чувствами, а всего лишь предоставляемой им защитой от иностранной агрессии и определенными коммерческими выгодами. Ни один честный американец никогда даже не подумает превращать подобную группу островов с таким, как сейчас, или таким, каким оно скорее всего станет, населением в штат нашего Союза. Острова навсегда останутся для нашей республики всего лишь зависимой территорией, зарубежным владением, подлежащим управлению именно в таком качестве» ([42] с.123). Вместе с тем, взгляды Шурца в отношении возможности присоединения Канады были совсем иными: «Если народ Канады выразит однажды желание войти в Союз, с учетом особенностей этой страны и ее населения не возникнет никаких сомнений в приемлемости и даже желательности такого объединения… В своей основной массе народ Канады – того же происхождения, что и наш, и родствен нам по традициям, своему представлению о законности и морали, по своим интересам и привычкам… Их присоединение увеличит размеры нашего национального дома, но не изменит серьезно его характера» ([42] с.120). Итак, мы видим, что идеология антиимпериализма есть не что иное, как идеология построения нации. Согласно этой идеологии, объединяться должны близкие и родственные народы, только такое объединение укрепляет нацию, всякое другое ее ослабляет – и, следовательно, играет на руку ее врагам (олигархии). Здесь можно провести прямую параллель с другими историческими примерами национального строительства. Например, князья и цари Московской Руси от Ивана Калиты до Ивана Грозного собирали русские земли и строили национальное русское государство, объединяя родственные славянские народы (см.: [60] главы VI-VII). А начиная с Петра I русские цари начали захватывать инородные земли с совершенно иной культурой (Прибалтику, Западную Украину, Польшу, Среднюю Азию), превратив русское национальное государство в империю. К концу XX века оказалось, что не только все эти деяния «великих» царей-империалистов (Петра I, Екатерины II и Александра II), а также жертвы русского народа в завоевании и удержании этих земель, оказались напрасными, поскольку территория России вернулась к тем границам, что были при Иване Грозном. Но многие из государств, возникших на обломках Российской империи и СССР, к тому же, превратились во врагов России. Как показывает история, это – закономерный результат всякого имперского строительства. В этой связи возникает вопрос – каким образом все-таки реакционным кругам в США удалось одержать верх над демократической общественностью и навязать ей идеологию империализма, противоречащую идеологии построения единой нации? По-видимому, одна из причин состояла в том, что американская нация как таковая еще не сложилась, большинство ее составляли иммигранты первого и второго поколения, которые еще не до конца себя связывали со своей новой родиной и плохо чувствовали свою общность. Поэтому ее легко можно было убедить в выгодности новых территориальных приобретений, как только в конце XIX века такие выгоды стали очевидными, и эти материальные выгоды заслонили собой все остальное. Кроме того, американская олигархия для пропаганды идеологии империализма прибегла к приемам, превзошедшим в своей изощренности даже то, к чему в свое время прибегала британская правящая верхушка (использовавшая идею британского величия и мессианскую идею привнесения цивилизации «варварским народам»). Мы видели выше, что в США империалистическая пропаганда задействовала тезис о божественном предначертании, согласно которому Соединенные Штаты должны были установить свою власть над Новым Светом, а затем и над другими территориями земного шара - так как с конца XIX в. идеологи американского империализма стали постепенно расширять зону влияния США за пределы Западного полушария. Именно таков смысл теории предопределенной судьбы. Таким образом, американская правящая верхушка взяла на вооружение религиозную мессианскую идею. Фактически она повторила то, что в XVI-XVII вв. делали испанские католические монархи, стремившиеся к господству над миром или то, что в XI-XIII вв. делали римские папы, отправлявшие крестоносцев на завоевание сначала мусульманского Ближнего Востока, а затем православной Византии и Руси. При этом и первые, истреблявшие христиан-протестантов, и вторые, истреблявшие православных христиан, утверждали, что совершают богоугодное дело, с благословления папы – «наместника» Бога на земле. Во-вторых, наряду с религиозной мессианской идеей, заимствованной у католических монархов и папства, американская правящая верхушка заимствовала также терминологию идеологов национального строительства, которая, как указывалось выше, в Америке была очень популярна. И все захваты новых стран стали обосновываться не чем иным, как «американскими национальными интересами». Хотя в действительности, как следует из идеологии национального строительства, которую разделяли и американские патриоты (см. выше), такие захваты как раз противоречат национальным интересам, так как ведут к размыванию нации. Но дело не в сути, а в форме – вместо того, чтобы спорить и доказывать что-то по существу, американские империалисты просто заимствовали термины своих противников, тем самым опошлили и обессмыслили эти термины, внеся смятение в умы простых американцев. Наконец, в третьих, американская олигархия заимствовала язык демократического строительства – и заявила (еще в середине XIX века), что путем захватов иностранных государств США несут этим государствам свободу и демократию. От такого лицемерия, пожалуй, возмутился бы и прах отцов-основателей американского государства. Но расчет был на то, что большинство американцев плохо себе представляет, как живут другие страны, и поэтому вполне может поверить в такую утопию. Как писал К.Шурц, у многих американцев в XIX веке еще существовал «юношеский оптимизм», заставлявший их верить в то что «наша республика, которой предназначено нести знамя свободы по всему цивилизованному миру, сможет трансформировать любую страну, населенную любым народом, в нечто похожее на нее саму, просто распространив на нее магическое очарование своих политических институтов» ([42] с.118). Судя по всему, незрелость американской нации и массовые иллюзии, пропагандировавшиеся в течение многих десятилетий: о божественном характере американской власти, о национальных интересах применительно к внешним завоеваниям и о необходимости распространять свободу и демократию, - и привели ее к концу XIX в. в объятия империалистической идеологии. Поэтому в американской политике конца XIX – начала XX в. (да и в более позднее время) мы видим такой парадокс – те же общественные силы и персоналии, которые выступают за прогрессивные социальные реформы во внутренней жизни США, придерживаются ярых империалистических взглядов во всем, что касается внешней политики. Примером может служить Прогрессистская партия США, сформировавшаяся в 1910-е годы. Ее программа включала установление строгого контроля над деятельностью монополий, введение права голоса для женщин, запрещение детского труда, а также, например, лишение права голоса продажных политиков и другие действительно прогрессивные и демократические пункты. Более того, лидер партии экс-президент Теодор Рузвельт уже прославился к тому времени как «разрушитель трестов» (см. выше). Однако при всем при этом и сам Теодор Рузвельт, и его ближайшие соратники придерживались ярко выраженных империалистических взглядов. Например, Альберт Беверидж, один из основателей Прогрессистской партии, был одним из идеологов американского империализма. И в своей речи в сентябре 1898 г. он говорил: «Должен ли американский народ продолжать свой марш к торговому господству над миром? Должны ли свободные институты расширять свое благословенное царствование, по мере того как дети свободы обретают силу, пока система наших принципов не овладеет сердцами всего человечества? Разве у нас нет миссии, которую следует выполнить, разве нет долга перед нашими собратьями, который следует исполнить? Разве Бог наделил нас дарами за пределами наших пустынь и отметил нас как народ, пользующийся его особым благоволением, лишь для того, чтобы мы загнивали в нашем собственном эгоизме… Будем ли мы пожинать плоды, ожидающие нас по выполнении нами наших высоких обязанностей? Будем ли мы завоевывать новые рынки для продукции, взращиваемой нашими фермерами, производимой нашими фабриками, продаваемой нашими коммерсантами, да и, с Божьей помощью, новые рынки для всего того, что будут нести в своих трюмах наши суда? Гавайи стали нашими; Пуэрто-Рико будет нашим; молитвами ее народа Куба в конечном счете будет нашей; острова Востока вплоть до врат в Азию будут, по меньшей мере, нашими угольными базами… Мы не можем уклониться от выполнения нашего долга перед миром; мы должны исполнить повеление судьбы… нашим долгом является спасти эту землю для свободы и цивилизации» ([42] с.150, 153). Как видим, в этой речи видного политического деятеля США идея американской «божественной миссии», миссии распространения по всему миру свободы и демократии, доведена до абсурда. Потому что совершенно ясно, что нельзя одновременно и в тех же самых странах «распространять свободу и демократию», с одной стороны, и «завоевывать новые рынки» для американских товаров и «угольные базы» для США, с другой стороны. А Беверидж между этими понятиями фактически ставит знак равенства. Это противоречит элементарной логике. Это противоречит также всему, чему учили самих американцев отцы-основатели Америки и последующие поколения американских патриотов, предостерегая свою нацию от иностранного влияния и от тирании иностранных государств в навязывании системы свободной торговли (см. выше). Это противоречит также и тем целям, за которые сражались сами американцы сначала в войне за независимость, а затем в гражданской войне - защита от наплыва британских товаров и от опеки Британии, которая также возлагала на себя «цивилизаторскую миссию» - в отношении самой Америки. Кроме того, непонятно, при чем здесь ссылки на Бога, на «повеление судьбы», на «долг перед миром», на «Божью помощь», на необходимость «расширять благословенное царствование» и т.д., которыми изобилует данная речь и которые делают ее похожей на речь католических епископов перед толпой крестоносцев накануне захвата и разграбления Константинополя в 1204 г. Вместе с тем, данный пример весьма характерен, так как с тех пор и по настоящее время пропагандистский лозунг о «божественной миссии США в распространении по всему миру свободы и демократии» станет основным элементом той дымовой завесы, которой будет окутана американская империалистическая политика. Приведенный отрывок интересен также тем, что мы здесь сталкиваемся с любопытным пропагандистским приемом. Речь Бевериджа абсурдна и нелогична, она противоречит здравому смыслу. Но в этом и состоит суть приема: если демократическую общественность нельзя убедить путем логических доводов (что империалисты пытались безуспешно сделать в течение всего XIX века), то надо ее убедить путем абсурда, путем навязывания ей нелогичных и нелепых доводов. Главное – произносить эти абсурдные речи и аргументы с полной уверенностью в своей непогрешимости. Тогда большинство избирателей растеряется – какой стороне или партии верить, если каждая уверяет в непогрешимости своей логики? К тому же, посредством опошления и обессмысливания терминов, используемых истинными демократами и патриотами, вносится разброд и смятение в умы простых людей. А в этом, собственно говоря, и состоит цель олигархии – в нейтрализации и оглуплении населения; ведь после того как эта цель достигнута, можно обделывать свои дела уже без оглядки на растерявшееся и дезориентированное общество. Так в борьбе с уже сложившейся в Америке демократией олигархия создала невиданную ранее (как по своей мощи, так и по своему абсурду) пропагандистскую машину. И так в этой борьбе родилась невиданная ранее по своему лицемерию олигархия и невиданная по своему лицемерию империалистическая идеология - идеология, которая использует антиимпериалистические понятия и лозунги (нация, свобода, демократия и т.д.), но только вывернутые наизнанку. Результаты не заставили себя ждать. В итоге американо-испанской войны 1898 г. США аннексировали у Испании Филиппины, Гуам и Пуэрто-Рико, установили контроль над Кубой. А делегаты предвыборного съезда Республиканской партии в 1900 г. назвали ее войной «за свободу и права человека» ([41] с.307). В 1899 г. США захватили часть островов Самоа и в том же году вместе с рядом европейских государств осуществили военную интервенцию в Китай для подавления так называемого «боксерского восстания» - восстания китайского населения против иностранных колонизаторов. А в самих США эта военная интервенция преподносилась как «марш свободы и демократии». Но это было только начало целой серии военных интервенций. В 1903 г. (во время администрации Теодора Рузвельта) США отторгли у Колумбии с применением военной силы часть ее территории, где образовали марионеточное государство Панама, предоставившее США в бессрочную аренду Панамский перешеек для строительства Панамского канала. Причина же американской военной интервенции состояла в том, что правительство Колумбии не хотело уступать Панамский перешеек США по дешевке и пыталось устроить тендер на строительство канала с привлечением разных стран и иностранных компаний – то есть пыталось с выгодой для своей страны и своего народа использовать свои права на свою законную территорию. В этом праве ему было отказано, и эта территория была попросту захвачена американцами. Во время администрации президента У.Тафта (1909-1913 гг.) Соединенные Штаты приняли участие в гражданской войне в Никарагуа и, по словам историка А.Линка, «увековечили там реакционный и непопулярный режим» [306]. А во время администрации президента В.Вильсона (1913-1921 гг.) США вмешались в революционные события в Мексике в 1914 г. и при помощи военной силы также утвердили там ту власть, которая им была выгодна. В 1915 г. США осуществили военную интервенцию на Гаити; а в 1916 г. оккупировали Доминиканскую республику. Всего же в период с 1900 по 1920 г. Соединенные Штаты осуществили военные интервенции в шесть стран Западного полушария ([41] с.320, 340). Важный вклад в теорию и практику империализма внес и лично президент Теодор Рузвельт (1901-1909), который не только санкционировал военную интервенцию против Колумбии с отторжением Панамского перешейка, но ему также принадлежит известное выражение, ставшее вершиной внешнеполитического лицемерия: «Когда держишь в руках большую дубинку, надо говорить тихо». Так дипломатия большой дубинки с легкой руки Т.Рузвельта вошла в теорию и практику международных отношений. Президент В.Вильсон (1913-1921 гг.) также обогатил копилку американских внешнеполитических «перлов»: он утверждал, что США применяет военную силу «во имя интересов человечества» ([41] с.340). И даже участие США в Первой мировой войне в 1917 г. было им объявлено как сражение «за демократию» и «за справедливость» ([42] с.185-186). Однако специальная комиссия Конгресса США, созданная при президенте Франклине Рузвельте в 1934 г., пришла к выводу на основании расследования, что Америка вступила в эту войну не ради спасения демократии в мире, и не ради защиты своих национальных интересов, а вследствие интриг крупных промышленников и финансистов, получавших баснословные прибыли от военных поставок и стремившихся эти прибыли увеличить; и обвинила Вильсона в обмане американского общественного мнения ([232] pp.217-218). 17.5. Кризис коррупции в США накануне Великой депрессии В предыдущих главах и разделах книги было показано, что на всем протяжении истории цивилизаций имели место периодически повторявшиеся социально-экономические кризисы, которые были названы кризисами коррупции. Все они были результатом одного и того же явления - захвата относительно небольшой группой людей (классом олигархии) доминирующих позиций в экономике, что перекрывало остальному населению возможности нормального существования, и всему обществу – возможности дальнейшего развития. Проявления кризиса коррупции во все эпохи были очень схожими: массовая безработица, сокращение производства, снижение жизненного уровня основной массы населения, демографический кризис, падение нравов, рост коррупции, увеличение социальной нестабильности, часто результатом кризиса становились революции и гражданские войны, иногда все это заканчивалось уничтожением государства и даже самой нации. Судя по всему, первый кризис коррупции в США имел место накануне и во время гражданской войны 1861-1865 гг. Об этом свидетельствует, например, рост безработицы и резкая активизация различных протестных социальных движений (аболиционистов, нейтивистов и других), а также обострение противоречий между двумя основными регионами страны, что в конечном счете привело к гражданской войне, которая также является одним из признаков кризиса коррупции. Причины гражданской войны и предшествовавшего ей социально-экономического кризиса выше были названы. На Юге доминирующие позиции в экономике захватила «рабократия», составлявшая менее 1% населения. Она же распространяла режим рабства и рабовладельческих латифундий на вновь образующиеся штаты на западе страны, что сужало возможности применения своих сил и способностей как для жителей Севера, так и для массы вновь прибывавших в страну иммигрантов. Безработица усиливалась большим наплывом импортных (в основном британских) товаров, чему способствовали низкие импортные тарифы накануне гражданской войны (около 20%) – самые низкие за всю историю США с начала XIX в. по середину XX в. ([153] p.141) В результате гражданской войны были устранены обе причины, которые вызвали породивший ее социально-экономический кризис - низкие импортные пошлины и система рабства. Устранение этих причин привело к необычайно бурному экономическому росту и процветанию, которые начались после 1865 г. на Севере и Западе страны. Что касается Юга, то там ситуация была совсем иной. Хотя рабство было отменено, но основная масса земель была по-прежнему сконцентрирована в руках небольшого числа плантаторов. Поэтому изменилось не слишком многое. Негры продолжали обрабатывать земли латифундистов, но уже не в качестве рабов, а в качестве арендаторов или батраков, на тех же условиях работали на этих землях и безземельные белые южане. По имеющимся данным, 40% белых и 80% чернокожих фермеров Юга США после гражданской войны не имели своей земли, а арендовали землю у крупных землевладельцев ([41] с.265). Все экономические и политические рычаги по-прежнему оставались в руках небольшой кучки плантаторов. Таким образом, основная причина кризиса коррупции (доминирование крупных земельных собственников) в южных штатах устранена не была, и здесь мы видим в последующие десятилетия продолжение кризиса коррупции. Как пишет историк Д.Дональд, в течение 30 лет, прошедших после гражданской войны, Юг превратился в бедный и отсталый регион, который заметно отставал от других регионов страны по уровню жизни и доходов на душу населения, здоровью и продолжительности жизни, уровню образования. Южными штатами по-прежнему правили плантаторы и представители крупного бизнеса, которых называли «Бурбонами» ввиду того, что «как и французская королевская фамилия, они не усвоили ничего нового и не забыли ничего старого в ходе той революции, которую пережили» [306]. Эти правительства, - пишет историк, - «резко сократили или даже упразднили социальные программы штатов (которые были приняты после гражданской войны – Ю.К.), направленные на поддержку неимущих слоев населения. Система школьного обучения хронически недофинансировалась; в 1890 г. расходы на образование на душу населения составляли лишь 0,97 доллара против 2,27 долл. в среднем по стране. Обращение с заключенными в тюрьмах было безобразным; проблемы слепых также игнорировались; а меры по развитию здравоохранения отвергались». Промышленность развивалась слабо, сельское хозяйство находилось в упадке, а мелкие фермеры страдали от «доминирования плантаторов». «В то же время, - продолжает Д.Дональд, - эти консервативные режимы были поразительно коррумпированы», и злоупотребления со стороны чиновников были даже сильнее, чем до гражданской войны [306]. По-прежнему сохранялась на Юге и социальная напряженность. Процветала тайная террористическая организация Ку-клукс-клан и другие подобные ей тайные объединения: «Рыцари белой камелии», «Общество белой розы», «Белое братство», «Бледнолицые», «Гвардия Конституционного союза» и другие. Повсеместно свирепствовал варварский суд Линча в отношении негритянского населения. Так, в период с 1889 по 1899 гг. в среднем раз в два дня на Юге линчевали очередную жертву [306]. Между тем, как пишет Э.Иванян, объектами преследования Ку-клукс-клана были «не только негры, но и католики и евреи, а также все без исключения иммигранты» ([41] с.335). С наступлением эры трестов и монополий (конец XIX - начало XX в.) уже не только на Юге, но и в других регионах страны появились признаки кризиса коррупции. Необходимо оговориться: в течение XIX в. США пережили целый ряд экономических кризисов: один из них, например, случился в 1873 г. Но все они были кратковременными, продолжаясь, как правило, не более года или двух, после чего экономический рост возобновлялся. Такие кризисы, которые иногда называют «кризисами перепроизводства», не несут с собой ничего страшного или катастрофического. Чаще всего в их ходе происходит «коррекция экономики» - устраняются лишние или неконкурентоспособные производства, а на оставшихся внедряются новшества, повышающие их эффективность. Кризис коррупции не имеет с этими кризисами ничего общего. Он носит, как правило, длительный характер, может углубляться, даже несмотря на продолжающийся экономический рост, и, что самое главное, он не может быть преодолен автоматически самой рыночной экономикой, как кризисы перепроизводства. Как мы видели выше, для его преодоления всегда требовались очень мучительные мероприятия (в том числе по разрушению монополизма и уничтожению крупной частной собственности), которые иногда были возможны лишь в результате революции и даже гражданской войны. Есть все основания полагать, что именно с таким кризисом США столкнулись в первой половине XX века, и Великая депрессия 1929-1939 гг. стала его кульминацией. Но серьезные признаки этого кризиса, который уже не ограничивался Югом страны, а принял общенациональный характер, появились намного раньше Великой депрессии. Монополизм в ряде отраслей американской промышленности уже в начале 1900-х годов стал настолько всем очевиден и вызывал такое раздражение в обществе, что даже Теодор Рузвельт, вращавшийся в кругу богатейших людей Америки и являвшийся почетным членом закрытых элитных частных клубов , был вынужден раздробить несколько крупных монополий (см. выше). Разумеется, это не могло быть сделано без ущемления интересов их владельцев, в том числе хозяина Standard Oil Рокфеллера и других американских миллиардеров. Однако дроблению подверглись лишь несколько компаний. А в последующие годы монополизм в американской промышленности продолжал усиливаться, о чем далее будет сказано. Одновременно с ростом монополизма произошла и резкая концентрация частной собственности – поскольку система трестов и монополий являлась прекрасным механизмом перекачки общественного богатства в карманы небольшого круга «избранных». Так, в 1893 г. 71% национального богатства принадлежал 9% американцев; а 10 лет спустя, в 1903 г., уже 87% богатства страны принадлежали лишь 1% американского населения ([41] с.317). Таким образом, всего за 10 лет усиленного строительства трестов и монополий концентрация частной собственности в стране выросла на порядок – 1% завладели бoльшим богатством, чем ранее принадлежало 9% самых богатых американцев. Америка из страны среднего класса и равных возможностей с поразительной быстротой превращалась в страну миллиардеров и нищих. «В Америке началась новая эра, - писал американский социалист Моррис Хилквит, - эра архимиллионеров и денежных королей неслыханной роскоши и великолепия и в то же время эра ужасающей бедности и суровой нищеты» ([41] с.280). На этом фоне расцвела коррупция местных органов власти. То в одном месте, то в другом власть захватывали беспринципные дельцы, думавшие лишь о собственном кармане и нередко поощрявшие деятельность на подвластной им территории преступных группировок. Вот что писала в ту эпоху нью-йоркская газета «Сан» о положении дел в районе Ист-Сайда на Манхэттене (который в то время считался кварталом для бедных): «…Представьте себе, если можете, часть городской территории, полностью находящуюся под властью одного лица, без разрешения которого нельзя вести никакое законное или незаконное дело; где незаконные дела всячески поощряются, а законные преследуются; где по вечерам почтенные граждане вынуждены закрывать наглухо окна и двери своих жилищ и задыхаться от жары в душных комнатах, боясь выйти на крылечко дома, хотя только там и можно глотнуть свежего воздуха. Вообразите себе район города, где голые женщины пляшут по ночам на улице, а бесполые мужчины, как хищники, рыщут в темноте в поисках жертв своей профессии…; где воспитание младенцев начинается с того, что их знакомят с проституцией, и девочек с самого юного возраста обучают искусству Фрины; где американские девушки, взращенные в духе строгих правил американской семейной жизни и вывезенные из маленьких городков в штатах Нью-Йорк, Массачусетс, Коннектикут и Нью-Джерси, содержатся совсем как в тюрьме, пока они не утратят всякого подобия женственности; где мальчуганов с малолетства обучают приводить «гостей» в публичные дома; где существует общество молодых мужчин, единственным занятием которых является совращение юных девушек и помещение их в дома терпимости; где человеку, идущему по улице со своей женой, бросают в лицо оскорбления; где в больницах и диспансерах лечатся главным образом дети, зараженные недетскими болезнями; где убийства, изнасилования, грабеж и воровство – как правило, а не как исключение, - остаются безнаказанными, - короче говоря, где политические воротилы извлекают прибыли из самых ужасающих форм порока» [108]. Все эти явления не могли не вызвать протестов демократической общественности, и тому подтверждение – эта статья в газете «Сан» и памфлет Марка Твена, в котором она была частично воспроизведена с собственными комментариями известного писателя. Надо сказать, что в начавшейся борьбе с коррупцией на уровне городских и местных властей демократические силы в этот период добились немалых успехов. Как отмечает А.Линк, с конца XIX века в США началось мощное движение, направленное на то, чтобы «вырвать контроль над городскими правительствами из рук коррумпированных политических машин» [306]. В этих целях в 1894 г. была создана Национальная муниципальная лига, объединившая различные демократические и реформаторские движения. В результате, - пишет историк, «коррумпированные местные правительства были свергнуты в Нью-Йорке в 1894 г., в Балтиморе в 1895 г. и Чикаго в 1896-1897 гг. И далее это продолжалось по всей стране в начале XX века» [306]. Новые городские власти, указывает далее А.Линк, везде в 1900-х годах выступали с примерно одним и тем же набором реформ – введение более справедливого (прогрессивного) налогообложения имущества, проведение жилищной и школьной реформы и увеличение социальной помощи неимущим слоям населения [306]. Помимо этих мер, сгладить социально-экономический кризис в стране помогла и начавшаяся Первая мировая война, в которой США первоначально не участвовали. Она вызвала огромный приток военных заказов со стороны воюющих стран Антанты, что способствовало, с одной стороны, еще большему обогащению крупных американских корпораций, но, с другой стороны, росту занятости на американских предприятиях и зарплаты рабочих, и как результат - уменьшению безработицы и нищеты. Однако все эти меры и события, хотя и сглаживали остроту кризиса коррупции, но не устраняли основной его причины – концентрации экономической власти в руках небольшого круга лиц. Поэтому сразу после Первой мировой войны, когда период благоприятной военной конъюнктуры для американской промышленности закончился, кризис коррупции разразился с новой силой. Так, число безработных в стране уже в 1921 г. многократно превысило все прежние рекорды и достигло 5 миллионов человек ([41] с.361). На этом фоне происходил рост различных социальных протестных движений, начиная от забастовок и кончая терроризмом. Например, в 1919-1921 гг. в стране произошла серия взрывов у домов высокопоставленных чиновников, включая министра юстиции США М.Палмера. Эти события вошли в историю Америки как «красная паника» - поскольку вину за эти взрывы быстро, не разбираясь, взвалили на коммунистов и по всей стране прокатились репрессии по отношению ко всем, кто интересовался коммунистическими идеями. Десятки тысяч человек были арестованы, часть из них была выслана в Советскую Россию ([41] с.361-362). Наряду с этим, как указывают историки Ф.Фрейдель и В.О’Нил, в начале 1920-х годов рекордной величины - 5 миллионов человек - достигло число членов Ку-клукс-клана, и он установил контроль или влияние над администрациями ряда городов и штатов страны [306]. Поскольку Ку-клукс-клан, как отмечает Э.Иванян, был террористической организацией ([41] с.263), то можно констатировать, что лишь в одной этой профашистской организации, не считая других, ей подобных, в то время участвовала значительная часть американского населения, считавшая приемлемыми для себя методы террора и насилия в отношении различных национальных меньшинств. Вообще 1920-е годы, вошедшие в историю США как «ревущие двадцатые», могут служить классическим примером периода, в котором присутствуют все признаки кризиса коррупции. Здесь и дальнейшее усиление имущественного неравенства и монополизма, и увеличение безработицы, и рост социальных протестов, и взрыв преступности, и падение нравов, и заметная коррупция среди государственных служащих. В частности, «ревущие двадцатые» вошли в историю как годы расцвета подпольных полукриминальных ресторанов и клубов и нелегального производства и торговли спиртными напитками (так называемого «бутлегерства») – в условиях «сухого закона». А также как годы повальной коррупции в рядах американской полиции, которая, как правило, закрывала глаза (разумеется, не бесплатно) на нелегальную торговлю спиртным, а иногда и сама в ней активно участвовала. Конечно, эти явления можно, хотя бы отчасти, объяснять введением «сухого закона» в 1920 г. Но сам этот закон был попыткой американского правительства и законодателей остановить то падение нравов в обществе, в частности, распространение пьянства, которое уже происходило – попыткой весьма неудачной, так как падение нравов и рост пьянства после этой меры лишь ускорились. 1920-е годы были также периодом наибольшего, за всю историю США, расцвета организованной преступности (мафии), с легендарными персоналиями вроде Аль Капоне. Несмотря на героизацию и романтизацию его личности в ряде американских художественных фильмов второй половины XX в. («Крестный отец», «Лицо со шрамом» и т.д.), в самой его деятельности не было ничего «героического» или «романтического». Например, в Чикаго Аль Капоне контролировал (помимо всего прочего) ассоциацию прачечных, на долю которой приходилось 60% данного вида услуг в городе. Используя свое монопольное положение, эта ассоциация, с одной стороны, взимала очень высокие цены на свои услуги, а с другой стороны, постоянно боролась с независимыми прачечными, которые не хотели ей подчиняться. Как указывал С.Уилкокс, в Чикаго в этой отрасли в течение примерно 3 десятилетий (1910-1939 гг.) царил настоящий беспредел. Людей подвергали избиениям, повреждали грузовики, взрывали прачечные комбинаты, били стекла, портили одежду, сданную в прачечные; несколько человек, державших независимые прачечные, были попросту убиты ([312] p.296). Такой же разгул преступности был связан с деятельностью чикагской ассоциации водителей грузовиков. Тех, кто не подчинялся правилам ассоциации, избивали и выводили из строя их грузовики ([312] pp.295-296). Не меньший беспредел царил в самых разных городах страны в области строительства и торговли продовольственными товарами. Здесь было много примеров не только монополизма картелей и ассоциаций и их связи с организованной преступностью, но и немало случаев их сговора с местными органами власти. В Чикаго местное управление санитарного контроля, как было позднее доказано в суде, находилось в сговоре с чикагской ассоциацией молочных продуктов и подвергало дискриминации независимых производителей и дистрибьюторов, не входивших в ассоциацию. В частности, это управление под надуманными предлогами лишало их права продавать в Чикаго молочные продукты, закрывало их производства, отказывалось выдавать лицензию вновь образованным предприятиям и т.д. ([312] pp.211-213) В целом ряде городов и штатов местные власти прибегали к манипулированию процессом строительства городских объектов: не допускали к участию в тендерах «чужие» фирмы, запрещали использовать при строительстве стройматериалы «чужих» производителей; при этом часто сами чиновники напрямую участвовали в деятельности местных («своих») строительных фирм ([312] p.291). По всей стране происходил рост рэкета – от Нью-Йорка, Вашингтона и Филадельфии до городов тихоокеанского побережья – который коснулся самых разных отраслей и работников самых разных профессий, вплоть до парикмахеров, уборщиков мусора и мелких розничных торговцев ([312] p.294). Людей запугивали, избивали и требовали отчислять часть их выручки бандитской «крыше». Усиление коррупции было заметно не только на уровне местных органов власти, но и на федеральном уровне. Как уже указывалось выше, администрация президента У.Гардинга (1921-1923 гг.) была, по мнению историков, одной из самых коррумпированных за всю историю США. В течение его президентского срока разразился целый ряд коррупционных скандалов, в которых были замешаны близкие ему лица или даже он сам собственной персоной. Так, например, он передал нефтяные месторождения военно-морского флота США в ведение Министерства внутренних дел, которое возглавлял его близкий друг, а затем - все права на их разработку были переданы крупным нефтепромышленникам Э.Догени и Г.Синклеру. При этом выяснилось, что последние ранее финансировали предвыборную президентскую кампанию Гардинга, а также дали взятку министру внутренних дел. Прибыль нефтепромышленников и, соответственно, убытки для казны, от этой операции составили порядка 100 млн. долларов ([41] с.376). Продолжался рост монополизма и концентрации частной собственности, причем мероприятия президентов В.Вильсона (1913-1921 гг.), У.Гардинга и К.Кулиджа (1923-1929 гг.) лишь способствовали этой тенденции. Например, при Гардинге были понижены или совсем устранены прогрессивные налоги на доходы и прибыль, позволявшие облагать крупные прибыли по более высокой ставке налогообложения [306]. Таким образом, богатые стали платить меньше, а бедные – больше. При Вильсоне в 1918 г. был принят закон, отменивший действие антимонопольного законодательства применительно к экспортным отраслям. В результате тенденция к монополизму еще более ускорилась. По данным С.Уилкокса, образовавшийся в это время картель по экспорту меди Сopper Exporters контролировал 94% американского производства меди и 85% ее мирового производства, благодаря чему он начал диктовать свои цены не только в США, но и всему мировому рынку, устанавливая их на искусственно завышенном уровне. Пока Copper Exporters сохранял свое монопольное положение, цены на медь продолжали расти, даже после того как началась Великая депрессия и произошло обвальное падение цен на другие товары. Но после того как картель в 1930 г. был распущен, цена на медь сразу упала почти в 4 раза ([312] p.223). Аналогичные тенденции происходили и в других отраслях. В алюминиевой промышленности одна компания (Alcoa) сконцентрировала в своих руках 100% производства алюминия в США. На долю металлургического гиганта US Steel приходилось 66% выпуска стали в стране, и он полностью контролировал внутренние цены на сталь и стальные изделия ([312] p.69, 148). Американские администрации, управлявшие страной в послевоенный период, не предпринимали против роста монополизма никаких серьезных мер, спокойно наблюдая и даже поощряя эти процессы. Так, вслед за Гардингом, отменившим прогрессивные налоги на доходы и прибыль, президент Кулидж в 1926 г. провел через Конгресс новый закон, который практически совсем освободил от уплаты налогов крупный частный капитал ([41] с.377). Разумеется, это приводило к снижению доходов госбюджета, что в свою очередь давало повод урезать расходы государства, в том числе на социальные программы, что и было сделано [306]. Так государство способствовало еще большему перераспределению средств от неимущих слоев населения к богатой верхушке. «Не осталось и следов былой маскировки. Правительство и большой бизнес стали идентичными понятиями», - писал в эти годы американский писатель Г.Фолкнер ([41] с.379). Другие современники, экономисты А.Берле и Г.Минс, работы которых в дальнейшем приобрели в США большую популярность, на основе своих исследований сделали вывод о том, что 2000 человек полностью контролировали американскую экономику, и, как хотели, манипулировали ценами и производством в стране ([232] p.34). В этих двух выводах американских экономистов и писателя содержится квинтэссенция причин кризиса коррупции в США накануне Великой депрессии: власть олигархии («власть немногих») в экономике, сросшаяся с государственной властью в политике и сделавшая общество заложником своей жадности и алчности . Самое удивительное состояло в том, что все перечисленные выше явления, свидетельствующие о глубоком социальном кризисе и небывалом размахе коррупции в обществе, происходили на фоне продолжавшегося экономического роста и товарного изобилия. Не надо забывать, что американская экономика в течение всего периода после гражданской войны 1861-1865 гг. жила в условиях «экономического чуда», и маховик этого чуда не так-то просто было остановить. Так, национальное богатство США выросло со 187 млрд. долл. в 1912 г. до 450 млрд. долл. в 1929 г., то есть почти в 2,5 раза ([41] с.380). Промышленное производство в США упало в 1920-1921 гг., но затем росло в течение всего периода 1922-1929 гг., при этом средний размер дивидендов по акциям вырос за этот период более чем в 2 раза, прибыли компаний выросли в среднем на 76%, средняя заработная плата – на 33% [306]. Выпуск автомобилей каждый год ставил новые рекорды, достигнув 4,3 миллиона в 1926 г. и 5,4 миллионов в 1929 г. ([200] p.2) В последующие годы Великой депрессии он так сильно упал, что этот уровень выпуска автомобилей был вновь достигнут Соединенными Штатами лишь в 1950-е годы. Но до начала Великой депрессии всякого, кто вздумал бы выступить с такими прогнозами, пожалуй, сочли бы за сумасшедшего. Американская экономика не знала себе равных в мире, значительно обогнав по всем параметрам экономику европейских стран, и американское общество по уровню богатства и благосостояния значительно превосходило любое другое общество. Казалось, ничто не предвещало грядущей беды. Как указывает историк Б.Митчелл, незадолго до начала Великой депрессии специальная комиссия во главе с будущим президентом Г.Гувером (1929-1933 гг.) в течение целого года, с января 1928 г. по февраль 1929 г., проводила тщательное исследование положения в экономике США. Выводы комиссии заключались в констатации прекрасного состояния американской экономики и в отсутствии какой-либо возможности экономического спада в обозримом будущем ([255] pp.25-27). Эти выводы комиссии Гувера были сделаны всего лишь за 6 месяцев до начала Великой депрессии. Так официальная экономическая наука в США оказалась бессильна предвидеть и объяснять серьезные процессы, происходящие в экономике, и продемонстрировала свою полную некомпетентность, и это, как будет показано далее, с еще большей очевидностью проявилось в первые годы Великой депрессии . 17.6. Причины Великой депрессии 1929-1939 гг. и биржевого краха 1929 г. После того, как в США закончилась Великая депрессия 1929-1939 гг., о ней были написаны сотни книг, во многих из них анализировались ее причины. И хотя мнения по конкретному набору причин различаются, но одну причину называют все исследователи: эта причина - исчезновение стимулов к инвестированию. Так, экономический историк М.Бернстейн приводит данные, свидетельствующие о том, что задолго до начала Великой депрессии, в течение 1920-х годов, американская промышленность перестала инвестировать в производство, и это продолжалось вплоть до 1940-х годов ([136] pp.35, 15, 33). Помимо него, целый ряд известных западных экономистов (Кейнс, Хансен, Хунеке, Калеки, Вайнтрауб и другие) полагали и полагают, что именно отсутствие инвестиций и технических инноваций обусловили такую необычайную продолжительность Великой депрессии в США, продлившейся до начала 1940-х годов ([136] pp.13, 121). Таким образом, мы видим такую же картину, какая в то время наблюдалась в Германии и других европейских странах (см. предыдущую главу). Гигантские монополии, захватившие власть над экономикой, перестали инвестировать в производство, в научно-технический прогресс. Зачем было куда-то инвестировать, если монопольный контроль над отраслью позволял и так получать все деньги от реализации соответствующей продукции: стали, алюминия, меди, оборудования и т.д., - и получать максимально возможную прибыль путем искусственного завышения цен? Психология монополиста не изменилась с промышленной революцией: как для римских латифундистов в античности и для испанских латифундистов XVI-XVII веков, так и для американских и западноевропейских промышленных монополий в эпоху Великой депрессии любые инвестиции в производство представлялись лишь ненужной тратой денег. Намного бoльшую прибыль монополисту могла обеспечить скупка предприятий в смежных отраслях и распространение монопольного контроля на эти отрасли. На это в основном и направлялись усилия и инвестиции промышленных монополистов, как ранее усилия латифундистов направлялись на скупку и захват земель. Но это было совсем не тем, что служило экономическому росту, а как раз тем, что подрывало этот рост. Ряд американских экономистов той эпохи: Берле, Минс, Харрис, Свизи и другие, - указывали (как на возможную причину Великой депрессии) на отрицательные последствия, к которым привела в США концентрация национального богатства и доходов в руках небольшой группы людей ([136] pp.9-11). Следствием такого положения, писали они, стало резкое сокращение спроса на все товары: автомобили, одежду, мебель и т.д., - поскольку все эти деньги, перетекшие из карманов миллионов американцев в карманы кучки миллиардеров, перестали работать на экономическое развитие страны, стимулировать выпуск новой продукции, а осели мертвым грузом в банках и сейфах. Таким образом, и это объяснение приводит нас все к той же причине Великой депрессии: ведь монополизм и концентрация богатства/собственности в руках немногих являются двумя сторонами одной и той же медали. Указанные выше тенденции: резкое сокращение инвестиций в промышленности, резкий рост имущественного неравенства и обнищание населения, - появились задолго до Великой депрессии. Задолго до нее появились и признаки замедления экономического роста: так, рост промышленности США в 1920-е годы не превышал 1-2% в год. Кроме того, в течение 1921-1928 гг. обанкротились несколько тысяч банков ([255] pp.127-128). Все это были очень тревожные сигналы. Но правительственные экономические эксперты не обращали на них ни малейшего внимания и делали только те выводы и заключения, которые хотела слышать правящая верхушка. В день, когда начался биржевой кризис и паника (23 октября 1929 г.), еженедельник Nation назвал 1929 год «годом процветания бизнеса» и начал публикацию серии статей о процветании американской экономики ([41] с.386). Уже после начала Великой депрессии, до самого конца своего президентского срока, президент Гувер (1929-1933 гг.), опираясь на мнение своих экспертов, не переставал заявлять, что экономический спад носит кратковременный характер и вот-вот наступит всеобщее процветание и благоденствие. И фактически бездействовал, пассивно ожидая, когда экономика, в соответствии с обещаниями экспертов, сама справится с кризисом; а иногда своими действиями даже ухудшал ситуацию . Но обещанный выход из кризиса все не наступал, наоборот, кризис все более и более углублялся; а тем временем в ряде городов Америки до половины населения оказалась без работы и без средств к существованию. Итак, мы выяснили причины Великой депрессии. Очевидно, что она была неизбежной: она была кульминацией кризиса коррупции, углублявшегося в США в течение уже нескольких десятилетий и имевшего в сущности те же причины, которые экономисты называют в качестве причин Великой депрессии (монополизм и концентрация собственности в руках немногих). Но у всякого серьезного экономического кризиса обычно бывает какой-то толчок, который выводит экономику и все общество из состояния равновесия и бросает их в состояние хаоса. Таким толчком стал биржевой кризис октября 1929 г., вызвавший обвал на рынке акций, а также массовое банкротство банков. Акции ряда инвестиционных фондов, в которые инвестировало население, в течение нескольких лет после октября 1929 г. обесценились в 100 раз и более. В течение 1930-1932 гг. произошло около 90 000 различных банкротств, в том числе обанкротились почти 5 000 банков ([200] p.55; [255] pp.128, 439). Как отмечает известный американский экономист Д.Гэлбрэйт, начавшийся осенью 1929 г. биржевой и банковский крах был грандиозной экспроприацией собственности, сравнимой по своим масштабам с самыми крупными экспроприациями, которые когда-либо были в истории ([200] p.113). Но пострадали в результате этого, прежде всего, миллионы мелких вкладчиков, хранивших свои деньги в банках, десятки тысяч владельцев мелких компаний, а также те миллионы американцев и членов их семей, которые доверили свои сбережения брокерским конторам и инвестиционным фондам - то есть пострадала основная масса американского среднего класса. Можно сказать, эта экспроприация завершила тот процесс ограбления населения олигархией, который происходил в течение нескольких десятилетий. Поэтому совсем не удивительно, что именно биржевой и банковский крах осени 1929 года стал последним толчком, опрокинувшим американскую экономику в пропасть Великой депрессии. Надо отметить, что, конечно, и само население было отчасти виновато в произошедшем. Мы видели выше, что кризис коррупции во все эпохи сопровождался падением нравов, массовым распространением в обществе всевозможных пороков. В США в «ревущие двадцатые» это выразилось не только в распространении пьянства и бутлегерства, рэкета и преступности. Пожалуй, самым массовым пороком стала жадность. Как пишет Д.Гэлбрэйт, среди американцев в 1920-е годы, подобно эпидемии, распространилось «желание быстро разбогатеть, прилагая для этого минимальные физические усилия» ([200] p.3). В середине 1920-х гг. все американцы бросились скупать земельные участки во Флориде. Почему-то все легко поверили рекламной кампании, уверявшей, что земля на этом полуострове страшно недооценена, и подорожает в будущем многократно, когда увеличится число желающих иметь там собственную виллу вблизи морского побережья. Цена действительно пошла очень резко вверх, но не ввиду наплыва реальных покупателей на земельные участки, а вследствие спекулятивного ажиотажа. Всем желающим быстро и хорошо заработать брокеры предлагали специальные контракты: покупателю недвижимости не надо было даже выплачивать всю ее стоимость, он платил лишь 10% от текущей цены и получал право выкупить участок, когда пожелает, по фиксированной цене - то есть приобретал так называемый опцион ([200] pp.18-19). Далее оставалось только сидеть и ждать, пока цена на участок вырастет раза в 2, а цена опциона – соответственно раз в 10, тогда его можно было с большой выгодой продать. Таким образом свой капитал, вложенный во флоридские земельные опционы, можно было за короткий срок увеличить во много раз. Однако заработать на «флоридском пузыре» смогли лишь те, кто первыми купил опционы и быстро их продал, в основном же обогатились брокеры и те финансовые воротилы, которые, судя по всему, и организовали эту грандиозную финансовую пирамиду с соответствующей рекламной кампанией. Уже спустя короткое время, в начале 1926 г., начала ощущаться нехватка спроса на предлагавшиеся земельные участки и опционы, а после урагана, налетевшего в сентябре 1926 г. на Флориду (400 человек при этом погибли), цены участков резко упали, и те, кто купил опционы, потеряли все вложенные деньги. Пострадали очень многие. Почти в каждом коллективе в США, - указывает Гэлбрэйт, - были люди, понесшие сильные убытки в результате «флоридского пузыря» ([200] pp.5-7). Однако это не подорвало среди американцев стремления к быстрому и легкому обогащению. Вслед за инвестициями во флоридские опционы вся страна ринулась на фондовую биржу, чтобы еще раз испытать судьбу и, наконец, осуществить заветную мечту – быстро и легко разбогатеть. Никогда еще Америка не видела столь массового участия населения в игре на фондовой бирже, как в 1920-е годы . Биржевой ажиотаж уже сам по себе способствовал тому, что курсы акций компаний и инвестиционных фондов необычайно быстро росли. Но этот ажиотаж и рост курсов акций еще более усиливались специальными приемами брокеров и финансовых воротил, о которых далее будет сказано. Вот как описывает современник А.Нойес «биржевую лихорадку» конца 1920-х годов: «Брокерские конторы были с 10.00 до 15.00 переполнены народом – клиентами [этих контор], которые там сидели или стояли, наблюдая за доской [с курсами акций], вместо того чтобы идти к себе на работу. В некоторых “залах для клиентов” было трудно найти место, с которого были бы видны курсы акций, ни у кого не было [физической] возможности прочесть ленту [новостей]» ([200] pp.80-81). Хотя в биржевой лихорадке участвовала значительная часть населения, но все же основная вина за то, какие размеры она приняла, лежит на крупных финансовых воротилах и правительственных чиновниках. Как указывает Д.Гэлбрэйт, ряд чиновников и крупных финансистов хорошо зарабатывали на биржевом буме и хотели, чтобы он продолжался, поэтому никто не предпринимал никаких мер по ограничению спекуляции и мошенничества ([200] p.25). Между тем, брокеры и банкиры, привлекавшие деньги от населения для участия в биржевой игре, внедрили и сделали обычной практику, которая резко усиливала ее спекулятивный и мошеннический характер. Например, широко практиковалась покупка акций в кредит. Клиенту достаточно было оплатить от 25% до 50% стоимости приобретаемых акций, на остальную сумму банк или брокер автоматически предоставлял ему кредит под 5% годовых под залог купленных акций. Таким образом участники игры, как и в случае с флоридскими земельными опционами, могли многократно увеличить свои прибыли на вложенные в нее деньги – в данном случае при росте курса акций в 2 раза капитал участника биржевой игры увеличивался в 3-5 раз. Однако в случае падения курса акций результаты были катастрофическими – участник игры мог не только потерять все вложенные деньги, но еще остаться должен банку или брокеру. Эта практика в течение 1920-х годов распространилась настолько широко, что общий размер выданных брокерских ссуд в США вырос с 1 млрд. долл. в начале десятилетия до 6 млрд. долл. в 1928 г. Причем, по мере того как риск продолжения биржевой игры все более увеличивался и неизбежность биржевого краха становилась очевидной, процент по брокерским ссудам рос, достигнув к концу 1928 г. 12% годовых ([200] pp.21-22). Однако это не останавливало участников биржевой лихорадки. Другим методом привлечения денег в биржевую игру, который был связан не только со спекуляциями, но и с откровенным мошенничеством, были инвестиционные фонды (трасты). Как указывает американский историк А.Ромаско, в 1920-е годы была внедрена в массовое сознание американцев и стала очень популярной идея доверить свои деньги в управление инвестиционным фондам. Населению внушалось, что фонды будут управлять доверенными им деньгами наилучшим образом, избавив клиента от забот и нервотрепки, связанной с игрой на бирже ([284] pp.67-68). Однако именно с деятельностью инвестиционных фондов, которая специально не регулировалась государством, было связано наибольшее число злоупотреблений и откровенного мошенничества. Наиболее очевидным и распространенным злоупотреблением было то, что бумаги, выпускаемые фондами, не защищали купившего их инвестора от финансовых потерь и в то же время не обеспечивали высокой прибыли в случае благоприятного развития фондового рынка. Формально эти бумаги, как правило, представляли собой облигации или привилегированные акции, не дававшие их владельцу никаких прав, кроме выплаты небольшого годового процента ([200] p.58). Поэтому в случае роста курсов акций, в которые фонд вкладывал деньги, вкладчики получали лишь незначительную часть прибылей (в виде скромного процента на вложенные деньги), а всю основную прибыль получали финансовые воротилы, учредившие фонд и владевшие его обыкновенными (голосующими) акциями. В случае же падения курсов акций на бирже страдали более всего именно простые вкладчики фонда, которые не имели возможности своевременно выйти из игры . Таким образом, инвестиционные фонды были своего рода игрой в одни ворота – как бы ни пошла игра, в выигрыше всегда оставались финансовые воротилы, а простые вкладчики всегда оказывались в проигрыше, хотя именно они и обеспечивали 99,99% первоначального капитала фондов. Так, учредители фонда United Founders Group в 1921 г. вложили в него всего лишь 500 долларов, в дальнейшем привлекли сотни миллионов долларов от вкладчиков и, тем не менее, владели контрольным пакетом акций в фонде и присваивали основные прибыли от его деятельности. К концу 1929 г. активы United Founders Group составляли 1 миллиард долларов, и его учредители успели сильно обогатиться ([200] p.59). Несмотря на неслыханные злоупотребления, инвестиционные фонды приобрели огромную популярность. Возникнув с нуля в начале 1920-х годов, к осени 1929 г. их число достигло нескольких сотен, а активы, находившиеся в их управлении, составили в совокупности 8 млрд. долл. ([200] p.50) Некоторые из них ориентировались не только на средний класс, но даже и на беднейшие слои населения, отбирая у них последние денежные сбережения. Так, некто Джон Раскоб (между прочим, один из руководителей гигантской химической корпорации Дюпон) учредил фонд «для бедных», которых он всех обещал сделать богатыми. Каждый вкладчик вносил всего лишь по 200 долларов, к этому ему еще автоматически предоставлялся кредит на 300 долларов, которые вкладывались в акции ([200] p.53). Но после биржевого краха бумаги, выпущенные фондами, обесценились в 100 и более раз. Так, бумаги Goldman Sachs Trading Corp., инвестиционного фонда, учрежденного инвестиционным банком Goldman Sachs, в феврале 1929 г. продавались по цене 220 долларов, а к 1932 г. их курс упал до всего лишь 1,75 долл. Примерно в таком же размере (в 100 раз и более) обесценились бумаги United Founders Group и ряда других фондов ([200] pp.60-65, 55). Таким совершенно законным образом, не противоречившим действовавшему законодательству, были ограблены сотни тысяч или, возможно, миллионы простых американцев, доверивших инвестиционным фондам миллиарды долларов своих сбережений . И это была действительно, как пишет Гэлбрэйт, одна из самых грандиозных экспроприаций собственности. Лишь немногие осмеливались до октября 1929 г. выступить с критикой сложившейся ситуации на фондовом рынке, и, как правило, немедленно подвергались остракизму со стороны прессы, значительная часть которой сама финансировалась фондовыми спекулянтами и мошенниками. Так, финансист Поль Кэбот в марте 1929 г. написал статью, в которой, вопреки насаждавшемуся имиджу «финансовых гениев» и «профессионалов» фондового рынка, раскритиковал нечестные методы, некомпетентность и жадность учредителей и управляющих инвестиционными фондами. Банкир Поль Варбург также в марте 1929 г. в своей статье призывал правительство остановить «спекулятивную оргию» на фондовом рынке, которая в противном случае приведет к биржевому краху и экономическому кризису национального масштаба. Однако его обвинили в том, что он хочет «украсть у американской нации ее процветание»; и в последующие месяцы газеты с презрением писали о его статье и его предостережениях ([200] pp.56, 72). Между тем, в дальнейшем, в ходе слушаний в Конгрессе, выяснилось, что, по крайней мере, часть газетных статей и комментариев по радио, расхваливавших те или иные инвестиционные фонды и акции компаний, была заказной. Оказалось, что в некоторых газетах и на радиостанциях существовали даже регулярно обновлявшиеся списки тех инвестиционных фондов и компаний, которые надо было расхваливать по договоренности с «заказчиками», суля им необычайно благоприятные перспективы. Эти списки предоставлялись некими внешними «координаторами», которые еженедельно одновременно со списком передавали в редакцию или на радиостанцию и деньги – в качестве платы за ее «услуги» ([200] p.73). Таким образом, биржевые комментаторы в газетах и на радиостанциях всегда знали, какие бумаги рекомендовать доверчивой публике, слушавшей эти рекомендации и завороженной тем золотым дождем, который ей обещали «финансовые гении» и «профессионалы» фондового рынка. Наконец, еще одним видом спекуляций и мошенничества на фондовой бирже стали различные «виртуальные» сделки по купле-продаже акций. К ним чаще всего прибегали сами финансовые воротилы, для того чтобы перекачать деньги из контролируемых ими банков и инвестиционных фондов в свои карманы. Например, в момент биржевого краха (октябрь 1929 г.) А.Виггин, глава самого большого банка Нью-Йорка Chase National Bank, от имени подставной фирмы продал своему банку 42 тысячи его собственных акций с отсрочкой их поставки (так называемая сделка short sale), зафиксировав цену акций на высоком уровне, до ее падения. Затем, после того как курс акций рухнул, он приобрел требуемые ему 42 тысячи акций банка (через другую подставную компанию) у одного из филиалов Chase National Bank, но уже по значительно более низкой цене, причем, получив для этого кредит от самого банка, и передал их головному отделению банка в счет покрытия сделки short sale. В результате этой операции он положил в карман 4 миллиона долларов прибыли, выкачанной из собственного банка, причем для проведения данной сделки не затратил ни цента собственных денег ([200] pp.148-149). В похожих махинациях оказался замешан и глава National City, второго по величине банка Нью-Йорка. Эти мошеннические сделки и множество других стали известны публике в результате слушаний в Конгрессе, начатых осенью 1933 г. Тем самым президент Франклин Рузвельт (1933-1945 гг.) начал выполнение одного из своих обещаний, которое он дал во время вступления в должность в марте 1933 г. – обещание «выгнать менял из храма», подобно тому, как это две тысячи лет назад сделал Иисус Христос ([200] p.153). 17.6. Первые годы Великой депрессии и политика президента Гувера Биржевой кризис для миллионов американцев был подобен грому среди ясного неба. Как описывает Д.Гэлбрэйт, 24 октября 1929 г., после катастрофического обвала курсов акций, возле здания Нью-йоркской фондовой биржи собралась огромная толпа. Никто ничего не делал, все просто молча стояли, но никто не расходился. Все чего-то ждали, никто не знал чего. Затем неожиданно на крыше одного из зданий появился рабочий, чтобы заняться каким-то ремонтом. Толпа решила, что это человек, собравшийся покончить с собой, и нетерпеливо ждала, когда же он бросится вниз ([200] p.99). Но в последующие годы углубляющегося кризиса первоначальный шок сменился отчаянием. С 1929 г. по 1932 г. национальный доход США упал с 80 до 40 млрд. долл., промышленное производство также сократилось в 2 раза. Безработица все усиливалась. 45% рабочих промышленных предприятий лишились работы, всего же к концу президентского срока Г.Гувера (март 1933 г.) более 15 млн. человек, или 30% трудоспособного населения США, оказались без работы и средств к существованию ([41] с.386, 388; [232] p.19). Как пишет американский историк В.Лейхтенберг, безработица спустя несколько лет депрессии превратилась в хроническую. На дверях всех предприятий появились таблички с категорическими предупреждениями «Рабочих мест нет!». Приблизительно 1 или 2 миллиона человек бродяжничали – они бесцельно передвигались по стране в бесплодном поиске работы или каких-то приключений, или просто для того, чтобы куда-то двигаться, а не предаваться унынию, сидя на одном месте. Массы людей копались в мусорных баках в поисках съестного, во время раздачи хлеба в городах выстраивались километровые очереди. Многие дети не ходили в школу, потому что у них не было никакой одежды ([232] pp.2-3, 118). На окраинах всех крупных городов выросли огромные «гувервилли» - трущобы, состоявшие из землянок, сараев и картонных каморок, в которых жили тысячи людей, нередко вместе с семьями. Историки называют Великую депрессию в США «нищетой среди изобилия». Элеваторы не принимали зерно у фермеров, поскольку не знали, что с ним делать - его никто не покупал. Поэтому зерно сваливали кучами и оставляли гнить под открытым небом. По той же причине никто не убирал виноград, оливки и фрукты, поэтому все деревья в садах и лоза в виноградниках были усыпаны гниющими фруктами. В то же самое время миллионы людей в стране голодали, и в городах выстраивались огромные голодные очереди. Текстильные и швейные фабрики простаивали и не выпускали продукцию, в то время как миллионам американцев не во что было одеться, и дети по этой причине не ходили в школы ([232] pp.22-23). По всей стране распространились стихийные массовые грабежи чужой собственности. В ряде городов были случаи, когда толпы людей врывались в магазины и растаскивали все их содержимое. В Чикаго группа безработных из 55 человек разобрала 4-этажное кирпичное здание (!) и унесла все его по кирпичику. Безработные шахтеры захватывали уголь, принадлежавший владельцам шахт, и сами его продавали. И американские суды присяжных часто оправдывали таких людей ([232] p.25). Большую популярность приобрели крайние левые течения и взгляды. На юге Иллинойса коммунисты организовали 10-тысячную демонстрацию фермеров, выехавших каждый на своей машине; эта демонстрация растянулась в длину на 80 километров. В Айове фермеры в 1931 г. в знак протеста блокировали дороги, захватывали поезда, нападали на представителей власти. В Сиэтле в феврале 1933 г. протестующая толпа захватила здание местного правительства ([232] pp.24-25). Один из левых популистских лидеров, Фрэнсис Таунзенд, выступил с планом установить для всех людей старше 60 лет пенсию 200 долларов в месяц – за счет введения дополнительного 2%-го налога на бизнес, взимающегося с каждой сделки. Его план пользовался такой поддержкой населения (по меньшей мере, 10 миллионов подписей было собрано под его обращением в правительство), что многие пожилые люди поверили в его скорое осуществление: они приобретали товары в магазинах и обещали отдать за них деньги, когда им введут обещанную пенсию. В некоторых магазинах, - пишет В.Лейхтенберг, - когда приходили пожилые люди, продавцы тут же исчезали и не появлялись до тех пор, пока те не уходили из магазина ([232] pp.103-104). Другой популистский лидер, сенатор Хью Лонг, предлагал осуществить грандиозное перераспределение собственности по всей стране. Все крупные личные состояния свыше определенного размера должны были быть экспроприированы и распределены среди населения, причем каждая семья должна была получить достаточно средств для покупки дома и автомобиля. Помимо этого, его программа включала также введение пенсий по старости и бесплатного обучения молодежи в колледжах. Что касается практического осуществления экспроприации, то сенатор утверждал, что многие миллиардеры готовы добровольно расстаться со своим богатством. Программа Лонга приобрела такую популярность, что ему прислали письма 7,5 миллионов человек ([232] pp.98-99). На этом фоне деятельность администрации президента Г.Гувера (1929-1933 гг.) выглядела скорее как полная бездеятельность. Например, созданная им комиссия по безработице, как указывает А.Ромаско, занималась в основном лишь тем, что читала огромное количество поступающих со всей страны писем от отчаявшихся безработных и рассылала их авторам ответы, содержавшие слова утешения, полезные советы и буклеты – как будто они могли им реально помочь в их ситуации или заменить работу и зарплату. Однако федеральное правительство полагало, что безработица – это не его дело, это дело местных органов власти и благотворительных организаций, само же ограничивалось таким чисто символическим участием ([284] pp.147-152; [255] p.107). Примерно такой же была и в целом экономическая политика администрации Гувера в условиях депрессии. Банкиры и представители крупного бизнеса призывали правительство ничего не делать, утверждая, что кризис нельзя преодолеть вмешательством извне, его можно только пережить. То же самое утверждали и экономические советники президента Гувера, во всем солидарные с крупным бизнесом. Поэтому президент бездействовал, уверяя всех, что американская экономика основана на солидной базе, и кризис скоро сам собой рассосется ([284] pp.81-83, 26). Единственное, что он все-таки пытался делать – он в течение нескольких лет убеждал ведущих банкиров и крупный бизнес, что они должны добровольно помочь экономике в выходе из кризиса. Согласно его плану (много раз озвученному публично), устойчивые крупные банки должны были безвозмездно помогать слабым банкам, находящимся на грани банкротства, а предприниматели должны были (добровольно) перестать снижать зарплату рабочим и прекратить сворачивать инвестиции в производство, восстановив их на прежнем уровне ([284] pp.56-59, 87-95, 198-200). Другими словами, бизнесмены должны были, согласно представлениям Гувера, которого А.Ромаско называет «идеалистом», перестать думать о выживании своего собственного бизнеса в условиях депрессии. Вместо этого они должны были начать думать о том, как проживут на низкую зарплату их рабочие, как занять работой безработных строителей и как помочь своим конкурентам пережить депрессию. Причем, этот альтруизм, по представлениям президента, должен был охватить весь американский бизнес спонтанно и добровольно, без всякого принуждения со стороны государства. В этих целях усилиями Гувера дважды – в 1931 г. и в 1932 г. - была даже создана добровольная банковская ассоциация по оказанию помощи проблемным банкам. Однако оба раза она просуществовала лишь на бумаге и была вскоре ликвидирована, так как никто из крупных банков, вошедших в эту ассоциацию под влиянием Гувера, не захотел оказывать реальную помощь другим банкам ([284] pp.92, 198). До этого, осенью 1929 г., так же бесславно провалилась попытка создать добровольный банковский пул по поддержке фондового рынка. Крупные банки на словах соглашались поддерживать курсы акций, а сами тем временем активно их продавали ([200] pp.101-115). Не поддержал бизнес и призывы не сокращать инвестиции и зарплаты рабочим – и те, и другие сокращались, а рабочие увольнялись ([284] pp.57, 59). Время шло, и становилось все более очевидным, что кризис вовсе не собирался заканчиваться - с каждым днем он лишь углублялся. Еще более очевидным становилось и то, что предприниматели и банкиры отнюдь не горят желанием добровольно помогать ни своим конкурентам, ни рабочим, ни безработным. Наоборот, как указывает В.Лейхтенберг, одна из самых распространенных идей, популярных в деловом сообществе и циркулировавших в деловых газетах и публикациях того времени, состояла в том, что богатые бизнесмены страдают от кризиса больше, чем рабочие. «В Чикаго, - пишет историк, - где учителям не платили зарплату месяцами, и они от голода падали в обморок на уроках, известные всей стране состоятельные граждане бесстыдно отказывались платить налоги или представляли ложные налоговые декларации. В Детройте, более всех пострадавшем из всех крупных городов, Генри Форд установил стандарт поведения для остальных предпринимателей, сняв с себя всякую ответственность за помощь безработным» ([232] p.21). Вместо того, чтобы внимать призывам Гувера, ведущие банкиры и предприниматели занимались спекулятивными и мошенническими операциями на фондовом рынке и в массовом порядке уклонялись от уплаты даже тех низких налогов на крупный бизнес, которые к тому времени были установлены заботами президентов Гардинга и Кулиджа. Между тем, среди отчаявшегося населения назревали революционные настроения, грозившие непредсказуемыми последствиями. Имидж предпринимателей и банкиров упал до самого низкого уровня в истории страны. «О предпринимателе, - пишет В.Лейхтенберг, - ранее привыкли думать как о маге, в чьем ведении находятся механизмы сложного индустриального общества, вызывающие благоговение обычных людей и столь же мало подчиняющиеся им, как ветер или морские приливы. К зиме 1932 г. предприниматель потерял всю свою магию и был дискредитирован подобно предсказателю дождя в период продолжительной засухи» ([232] p.22). Что касается банкиров и финансистов, то они вообще стали вызывать ненависть большинства населения. Сенатор Б.Вилер из Монтаны предлагал схватить всех мошенников, которые нынче возглавляют банки, и расправиться с ними как с гангстером Аль Капоне (которого незадолго до этого судили). В Вирджинии на юге США местные жители линчевали одного банкира, который имел наглость посвататься к местной белой женщине. Проповедник Чарльз Кафлин в своих регулярных проповедях по радио утверждал, что банкиры являются исчадием зла, а кризис – следствие международного заговора банкиров. По оценкам, его проповеди в 1932 г. еженедельно постоянно слушали от 30 до 45 миллионов человек по всей Америке, которые глубоко проникались этими идеями. Как указывают многие историки, под сомнение ставилась уже не только способность большого бизнеса руководить страной, но ставился вопрос о жизнеспособности самого капитализма как социально-экономической системы ([232] pp.22, 100) . И тогда в какой-то момент большой бизнес решил во всем обвинить самого Гувера, выставив его в качестве главного виновника переживаемых Америкой невзгод. Как пишет Э.Иванян, «в аналитических статьях и обзорах, в солидных трудах и карикатурах Гувер стал фигурировать в качестве единственного виновника обрушившейся на страну беды. “Винить во всем Гувера”, - призывала напуганная грозящими социальными последствиями крупная монополистическая буржуазия США» ([41] с.388). Как замечает А.Ромаско, нелицеприятная критика президента в прессе в последние два года его администрации достигла такой степени, какой еще никогда ранее не было в США в отношении главы государства ([284] p.205). Гувер даже не мог уже появляться на публике. При его появлении перед народом толпа начинала улюлюкать и кричать в его адрес ругательства. Такого публичного глумления над президентом страны история США еще никогда не знала, - отмечает В.Лейхтенберг ([232] p.16). Так президент, во всем следовавший советам большого бизнеса и полагавшийся на него, стал, в конечном счете, его же «козлом отпущения». 17.7. «Новый курс» Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.) Франклин Рузвельт, еще до того как баллотироваться в президенты, стал широко известен тем, что в качестве губернатора Нью-Йорка за счет городского бюджета создал систему трудоустройства для безработных. Это была одна из главных идей, с которой он выступал и в ходе президентской кампании – развернуть за счет государства широкие общественные работы с созданием рабочих мест для миллионов американцев. Вообще же основной смысл своей работы на посту президента он видел в том, чтобы поддержать «всеми забытого человека на дне экономической пирамиды» ([232] p.4). Именно таким было содержание его предвыборной платформы. Наверное, все это и позволило ему заручиться поддержкой большинства избирателей и победить на промежуточных и окончательных выборах в 1932 г., несмотря на то, что ему противостояли кандидаты, поддерживаемые большим бизнесом и огромными финансовыми ресурсами . Впрочем, деятельность Рузвельта на посту президента могла и не начаться. Подобно тому, как были совершены покушения на других народных президентов, Джексона и Линкольна, Рузвельт также чуть было не погиб от руки убийцы накануне своего официального вступления в должность. Однако по счастливой случайности он не пострадал, хотя стоявший рядом с ним мэр Чикаго был смертельно ранен ([41] с.390). Первоначально на посту президента Рузвельт занялся проблемой безработицы и наведением порядка, так как бездействие государства в регулировании многих сфер экономической жизни, особенно в сфере финансов, привело к катастрофической ситуации, граничащей с анархией. Поэтому в числе первых мероприятий нового президента было принятие законов (Чрезвычайный банковский закон и Закон Глас-Стигалла 1933 г.), регулирующих банковскую деятельность и деятельность фондовой биржи и ее участников. В сущности, в этих мерах не было ничего особенного – они всего лишь имели целью пресечь те злоупотребления и махинации в финансовой сфере, которые стали уже давно притчей во языцех . Можно лишь удивляться, до какой степени коррупции могло дойти американское демократическое государство - за те годы, пока его правительства контролировал крупный бизнес - если в течение многих лет оно закрывало глаза на вопиющие злоупотребления в финансовой сфере, жертвами которых стали миллионы людей. Так, еще до Великой депрессии в США в течение 1920-х гг. ежегодно терпели банкротства в среднем 500-600 банков (!), что само по себе уже было достаточным, чтобы вызывать в стране состояние, близкое к анархии ([255] pp.127-128). Биржевые кризисы в стране также были, начиная с 1900-х годов, довольно частым явлением. И еще в 1912 г. Теодор Драйзер в своем известном романе «Финансист» описал наиболее распространенные биржевые и банковские махинации и злоупотребления, на которые государство, тем не менее, не обращало никакого внимания. Такая безответственная политика продолжалась и после биржевого и банковского краха 1929 г. Как пишет В.Лейхтенберг, за несколько лет кризиса (в течение которых обанкротилось 5000 банков, а многие акции на бирже обесценились в 100 и более раз) Конгресс «не смог произвести на свет ни одного важного документа в области экономического законодательства», все это время он занимался лишь какими-то не стоящими внимания “пустяками”» ([232] pp.27-28). Как видим, власть большого бизнеса, власть олигархии, в очередной раз продемонстрировала полную неспособность не только преодолевать серьезные кризисы в экономике, но и просто поддерживать элементарный порядок в экономической жизни и противостоять коррупции и анархии. Лишь с появлением народного президента, противостоящего крупному бизнесу, Конгресс смог, наконец, причем в кратчайшие сроки, обсудить и принять законы в отношении банков и фондового рынка, столь необходимые всему обществу. Кстати говоря, эти законы 1933 г. вплоть до конца XX столетия оставались основополагающими документами биржевого и банковского законодательства США. Помимо финансовой сферы, новые законы, устанавливавшие более жесткие правила и ответственность предпринимателей и чиновников, были приняты Рузвельтом в 1934 г. в сфере коммуникаций и железных дорог и в сфере распределения государственных заказов и подрядов, которая также стала объектом особых злоупотреблений в предыдущие годы ([232] p.90). Президент поднял на новый уровень и борьбу с преступностью. До этого в Америке существовал целый ряд «легендарных» преступников типа Аль Капоне, которые были либо неуловимы (хотя были в розыске и имелись их портреты), либо все время умудрялись избежать наказания, что объяснялось неэффективностью и коррупцией в рядах американской полиции. Например, известный банковский грабитель Джон Диллинджер два раза в течение 1933 г. был задержан, и оба раза бежал из тюрьмы, не успев там пробыть и 2-3 дней. В 1934 г. к поимке особо опасных преступников было подключено Федеральное бюро расследований (ФБР). В течение того же года оно выследило по очереди трех самых «легендарных» и опасных бандитов, включая Диллинджера, все трое были застрелены при попытке оказать сопротивление. Была также создана специальная служба по борьбе с похищениями людей, которые также широко распространились к тому времени ([232] pp.334-335). Однако наряду с этим элементарным наведением порядка перед Рузвельтом стояла и более сложная задача по выведению экономики из депрессии. В первые годы своего правления он сконцентрировался на программе создания рабочих мест и других социальных программах, полагая, что они не только облегчат населению тяготы кризиса и снизят остроту социальных проблем, но и дадут американской экономике толчок (создав денежный спрос на потребительские товары), в котором она нуждалась для выхода из депрессии. Самым важным звеном в этих программах были массовые общественные работы: строительство дорог, школ, аэропортов, больниц, спортивных сооружений и т.д., -на которых в отдельные периоды работало одновременно до 4-5 миллионов человек. Всего же в период с 1933 г. по 1941 г. они помогли выжить и сохранить человеческий облик и надежду на будущее более 20% американцев в трудоспособном возрасте ([232] p.121; [255] p.324). Отдельные программы занятости существовали для молодежи от 17 до 25 лет (в частности, работы по благоустройству заповедников и другие природоохранные работы), позволявшие решить наиболее острую проблему молодежной безработицы и одновременно проблему улучшения здоровья молодежи . Другими важными элементами социальной программы Рузвельта стало введение пенсий по старости (1934 г.), обязательного страхования банковских вкладов населения (1933 г.) и принятие закона Вагнера, существенно расширявшего права профсоюзов в проведении мероприятий по защите интересов трудящихся (1935 г.). Однако уже очень скоро выяснилось, что для выведения экономики страны из депрессии этих мер недостаточно. К 1935 году, то есть спустя два года после начала «нового курса» Рузвельта, промышленное производство и национальный доход хотя и выросли, но были намного ниже докризисного уровня. В стране еще было около 10 миллионов безработных, лишь часть которых правительству удавалось задействовать на общественных работах. В дальнейшем ситуация, после временного улучшения, начала опять ухудшаться. Так, в 1937-1938 гг., то есть по прошествии уже 8 лет Великой депрессии, промышленное производство опять резко упало, начались массовые увольнения, безработица опять выросла до 10 миллионов человек, что составляло 20% трудоспособного населения ([255] pp.421, 453, 446). Чем дальше, тем все очевиднее становилось, что даже весь набор масштабных социальных мероприятий, которые осуществлялись Рузвельтом в рамках его «нового курса», не был в состоянии вывести экономику страны из депрессии. Между тем, государство не могло до бесконечности финансировать массовые общественные работы и помогать миллионам безработных. Ради этого Рузвельту приходилось увеличивать государственную задолженность, которая неуклонно росла, что могло привести рано или поздно к банкротству государства. Кроме того, он опасался, что масса людей, задействованных на общественных работах, превратится в иждивенцев, ждущих постоянной помощи от государства, а сами эти работы превратятся в фикцию, прикрывающую раздачу или растаскивание бюджетных средств. И тогда президент США был вынужден прислушаться к тем экономистам, которые уже давно заявляли, что основная причина депрессии – это монополизация Америки, и никакие социальные программы здесь кардинально не помогут, они могут дать лишь временное улучшение ситуации. С их помощью Франклин Рузвельт разработал и начал осуществлять, начиная с 3 года своего президентства, совершенно иные мероприятия. Историки называют их «вторым новым курсом», в отличие от «первого нового курса», который был до того ([232] p.162). Суть его состояла в том, что Рузвельт объявил войну монополиям и крупной собственности . Первый удар был нанесен по монополиям в энергетике, где было наибольшее число злоупотреблений, связанных с монополизмом. В этой отрасли существовало несколько десятков холдинговых компаний, которые контролировали местных дистрибьюторов электроэнергии и газа, им же принадлежали электростанции и много компаний из других отраслей. При этом 5 самых крупных компаний контролировали половину производства электроэнергии в стране. В соответствии с принятым в 1935 г. законом (Public Utilities Holding Companies Act), все эти холдинговые компании подлежали в течение последующих 4 лет тотальной проверке со стороны государства, после чего те из них, которые не вписывались в установленные в законе критерии, подлежали расформированию на более мелкие компании ([255] pp.174, 175; [232] p.155). Проверка деятельности холдинговых компаний вскрыла вопиющие злоупотребления в их деятельности. Выяснилось, что их структура во многом походила на структуру инвестиционных фондов, о которой выше говорилось. Хотя эти компании привлекали значительные средства с фондового рынка, но, как правило, контрольный пакет акций все равно оставался у узкой группы лиц , которая и управляла их деятельностью, прежде всего, в своих собственных интересах. Так, с одной стороны, эти компании устанавливали искусственно завышенные тарифы на электричество и газ. А с другой стороны, они имели очень низкую прибыль, поскольку вся она съедалась различными дочерними компаниями, которые нередко и создавались именно для того, чтобы, под видом оказания тех или иных услуг, переводить прибыль холдинговой компании в карманы контролирующей ее узкой группы лиц. В результате всех этих махинаций страдали и потребители, вынужденные платить завышенные цены, и мелкие инвесторы, купившие акции этих компаний на фондовом рынке и не получавшие своей доли прибыли ([255] p.174). Официальные расследования показали, что фактическая годовая прибыль некоторых из этих компаний достигала 70% от стоимости их активов и 300-400% в расчете на произведенные инвестиции. Однако почти вся эта неслыханная прибыль пряталась и уводилась под видом оказания услуг со стороны различных строительных, сервисных, управленческих и финансовых структур. Такая система позволяла им также без большого труда получать разрешение правительства на повышение тарифов на электричество и газ, которое всякий раз обосновывалось (фиктивным) ростом эксплуатационных затрат ([312] pp.94-95). В результате деятельности правительственной комиссии 9 крупнейших холдинговых компаний, которым принадлежало около 60% всех активов в отрасли, подверглись принудительному дроблению и реструктуризации, остальные компании сделали это самостоятельно. В результате число компаний в отрасли увеличилось на порядок – к середине 1940 г. было зарегистрировано 144 новые компании, оказывающие услуги электро- и газоснабжения, с прозрачной структурой и понятными строго определенными функциями ([255] pp.175-176). Это была не единственная отрасль, подвергшаяся реструктуризации и демонополизации в период администрации Франклина Рузвельта. Такому же дроблению подверглись, например, компании-монополисты в химической отрасли (Dupont, Viscose и ряд других). Грандиозная работа была проведена в отношении строительной отрасли, где выявлялся и устранялся монополизм местных строительных компаний и поставщиков стройматериалов, аналогичная работа проводилась в жилищно-коммунальной сфере. Подверглась анализу и регулированию со стороны государства деятельность различных отраслевых ассоциаций, многие из которых вместо координации профессиональной работы занимались координацией цен и распределяли рынки сбыта, то есть организовывали монополистический сговор. Такая же работа была проведена в области патентного монополизма – выяснилось, что некоторые компании контролировали целые отрасли благодаря обладанию важными патентами на изобретения, чему правительство старалось положить конец ([312] pp.204-212, 291; [268] p.63; [232] pp.258-259). Кроме борьбы с монополиями, Рузвельт также начал борьбу с крупными состояниями. В том же 1935 году он предложил ввести повышенный налог на «очень крупные личные доходы», прогрессивный налог на прибыль компаний, налоги на крупные наследства и дарения имущества и повышенный налог на крупную индивидуальную собственность. И хотя Конгресс в ходе обсуждения законопроекта довольно сильно урезал максимальные ставки налогов, которые били по состоятельным гражданам и крупным компаниям, но, тем не менее, почти все эти виды повышенных налогов на крупную собственность и крупные прибыли были включены в новый Закон о налогах на богатство (Wealth Tax Act), принятый в 1935 г. Как указывает В.Лейхтенберг, верхние ставки налогов на крупные состояния и крупные доходы в этом законе были установлены на беспрецедентно высоком уровне за всю историю США; в частности, максимальная ставка подоходного налога составила 80%, а позднее, после 1940 года, была повышена до 90% ([232] pp.152-154; [116] с.41). В 1936 году, помимо этого, был введен еще и прогрессивный налог на нераспределенную прибыль ([232] p.171) . Смысл этой меры несколько отличался от тех, что были приняты в предыдущем году. Введенный в 1935 г. прогрессивный налог на крупные личные состояния и доходы лишь восстанавливал определенную справедливость при взимании налогов (богатые платят более высокие налоги, чем бедные), которая существовала в США долгое время, пока не исчезла в начале 1920-х годов. Что касается прогрессивных налогов на прибыли компаний, то они служили, в конечном счете, той же цели, что и борьба с монополизмом в экономике. Введение этих налогов сделало бессмысленной всю прежнюю стратегию промышленных магнатов, которые львиную долю прибыли своих компаний направляли на скупку своих конкурентов и смежников и создавали промышленные империи. Теперь такая стратегия наказывалась дважды. Если корпорация, вместо того чтобы тратить свои доходы, например, на научные исследования и на выплату дивидендов по акциям мелких акционеров, аккумулировала их для скупки конкурентов, то ей сначала приходилось платить высокий налог на нераспределенную прибыль, а затем, если она приобретала другие компании и укрупнялась, то она начинала платить и более высокую ставку налога на прибыль. Столь же бессмысленными стали и слияния, так как корпорация, образовавшаяся в результате слияния двух или нескольких компаний, сразу начинала платить более высокие налоги на прибыль, чем ранее. С введением этих мер слияниям и поглощениям, не прекращавшимся в США с конца XIX века, пришел конец, и у крупных компаний появились серьезные основания подумать о добровольном разделении на более мелкие фирмы (пока государство это не сделало принудительно). Таким образом, вместо процесса слияний и поглощений, при Рузвельте начался, если можно так выразиться, процесс «разлияний» и «выплевываний». «Новый курс» Рузвельта вызвал бурю негодования со стороны крупного бизнеса. Надо сказать, что даже первые его законы, особенно те, что наводили порядок в финансовой сфере, вызвали шквал возмущения и протестов со стороны банкиров и промышленников. В дальнейшем недовольство бизнеса выразилось в том, что уже в августе 1934 г. руководители крупных американских компаний (Dupont, General Motors и других), сформировали Американскую лигу свободы, которая поставила цель противодействовать усилению государственного вмешательства в экономику. А в мае 1935 г. Торговая палата США, членами которой являлось большинство крупных корпораций, осудила «новый курс» Рузвельта и фактически объявила ему войну ([232] pp.90, 92, 147). Таким образом, еще до начала «второго нового курса» (июнь 1935 г.), американский большой бизнес отказался сотрудничать с президентом даже в том, чтобы навести в экономике элементарный порядок и решить наиболее острые социальные проблемы . Ну а когда начался «второй новый курс», который уже был совершенно определенно направлен против большого бизнеса, то негодованию последнего не было предела. Как пишет В.Лейхтенберг, многие американские богачи буквально кипели от ярости в отношении Рузвельта, они не хотели слышать его имя, называя его «этот человек». Крупные промышленники публично заявляли, что они не будут выполнять законы, уже принятые Конгрессом и вступившие в силу. Американская банковская ассоциация препятствовала назначению тех банкиров, которые сотрудничали с президентом в выработке нового законодательства. Энергетические холдинговые компании организовали миллионы писем и телеграмм, в которых высказывался протест против предложенных президентом реформ; расследование показало, что граждане, от имени которых они были написаны, и не подозревают о существовании этих писем, и что энергетические холдинги затратили на эту кампанию миллионы долларов ([232] pp.155-156, 176-177). Была начата кампания и по дискредитации самого Рузвельта. Ал Смит, бывший его соперник на президентских выборах 1932 г. (и ставленник крупного бизнеса), на банкете Американской лиги свободы в 1936 г. обвинил его в попытке ввести в США социализм и сравнил его с Лениным и Карлом Марксом. В течение ряда лет не прекращали циркулировать домыслы и слухи о том, что Рузвельт собирается узурпировать власть и установить личную диктатуру. Националисты и фашисты заявляли, что его политика - это «еврейский заговор», и даже переименовали «новый курс» в «еврейский курс», очевидно, на том основании, что среди экономических советников Рузвельта, а также среди предков его самого или его жены, были евреи. Ряд сенаторов утверждал, что «новый курс» - это уловка, за которой скрывается коммунистический заговор; в конце 1930-х годов была даже создана комиссия Конгресса по расследованию предполагаемого коммунистического заговора. Начиная с 1938 г. в Конгрессе сформировалась мощная оппозиция реформам Рузвельта, которая блокировала большинство его новых предложений и законопроектов и пыталась отменить те его законы, которые уже были ранее приняты ([232] pp.178, 272-281, 311). Сам же Рузвельт полагал, что, наоборот, спасает американский капитализм от угрозы прихода к власти коммунистов, так же считали и многие американцы, включая ряд конгрессменов и сенаторов. Что касается крупного бизнеса, то президент утратил в отношении него последние иллюзии. В одной из своих речей в 1936 г. он назвал его представителей «экономическими роялистами», которые отнимают деньги у народа, для того чтобы установить «промышленную диктатуру». В другой речи он говорил, что крупным капиталом движет исключительно «эгоизм и жажда власти». Президент полагал, что депрессия является результатом заговора крупного капитала, и что 2000 человек, сконцентрировавших в своих руках огромную экономическую власть, пытаются воспрепятствовать продолжению «нового курса». В своих речах он заявлял, что представители крупного капитала «все как один его ненавидят», но что он готов идти до конца и их обуздать ([232] pp.182-184, 248). Столь же непримиримой была позиция его сторонников. Генеральный прокурор Роберт Джексон в своих выступлениях по радио заявлял, что депрессию породили монополии, и что крупный бизнес ведет борьбу против начатых реформ. Госсекретарь США Айкс в одном из выступлений сказал, что «60 богатейших семей Америки» возобновили старую борьбу между властью денег и властью народа, и что «непримиримая борьба» между плутократией и демократией должна быть доведена до победного конца ([232] p.247). Основной электорат Рузвельта составляли беднейшие слои населения и средние классы. Однако очень многие зажиточные и богатые американцы, включая бизнесменов и финансистов, также голосовали за него, так как полагали, что он делает очень важное для страны дело. Как говорили некоторые его сторонники в деловых кругах, он выполнял задачу освобождения американцев от власти монополий и человеческой жадности ([232] pp.189-191). Что касается простых людей, то популярность Рузвельта достигла необыкновенной высоты. Когда он совершал поездку по стране в 1936 г., тысячи людей стояли вдоль железнодорожного полотна в надежде увидеть в проезжающем поезде своего президента. Многие стремились выразить ему личную благодарность за то, что он спас их от нищеты или дал им работу. В Бостоне на его выступлении собралось 150 тысяч человек. При приближении к Нью-Йорку в день его приезда там стояла такая огромная толпа, что Рузвельту и его сопровождающим пришлось ехать сквозь нее на автомобилях на протяжении 50 километров. Он ежедневно получал тысячи писем; если у президента Гувера был лишь один человек, который успевал просматривать всю его почту, то у Рузвельта этим занимались 50 человек и все равно не справлялись с работой. Как писал впоследствии верховный судья Дуглас, Рузвельт был «народным президентом, потому что, пока он был в Белом доме, у народа создавалось ощущение, что он вместе с ним управляет страной» ([232] pp.193, 331-332). Это был единственный президент в истории США, который четырежды (в 1932, 1936, 1940 и 1944 гг.) всенародно избирался на эту должность. Некоторые западные историки называют Рузвельта «изоляционистом», поскольку он поддерживал в США очень высокие таможенные барьеры и отказывался вмешиваться в международную политику и в дела других стран, если к тому не вынуждали обстоятельства. Но его внешнюю политику в целом можно характеризовать как возврат к тем принципам, которые были провозглашены еще Джорджем Вашингтоном и которые ни в коей мере нельзя назвать «изоляционистскими». Более того, политика Рузвельта имела огромное международное значение – и для самих США, и для всего человечества. Помимо того, что США сыграли важную роль в уничтожении фашизма в Европе, они за годы администрации Рузвельта превратились в пример для подражания со стороны многих стран мира. Французские авторы после Второй мировой войны писали, что президент Франции Леон Блюм импортировал «рузвельтевизм» во Францию, а бельгийцы называли политику своего президента Пола Ван Зиланда «новым курсом». В Латинской Америке Рузвельт стал настоящим кумиром и вызывал восхищение, а «новый курс» рассматривался всеми как пример тех реформ, в которых нуждается Латинская Америка. Как писали уругвайские газеты, США при Рузвельте опять, как в конце XVIII века, превратились в светлый символ для миллионов, жаждущих найти царство справедливости и братства между людьми ([232] pp.209, 337). Результаты рузвельтовской реформы действительно впечатляют. Если в течение 1920-1939 гг. экономический рост в США практически прекратился, то три десятилетия после этого – 1940-1969 гг. – американская экономика росла самыми высокими темпами за всю свою историю. ВВП США за эти три десятилетия вырос в 3,7 раза, что является для них абсолютным рекордом; за это время не произошло ни одного, даже кратковременного, кризиса или спада производства. Безработица в стране почти исчезла. Почти исчезло и социальное неравенство. С 1929 г. по 1948 г. удельный вес доходов, получаемых 5% самых богатых американцев, снизился с 33% до 20% ([200] p.191). В стране произошла грандиозная научно-техническая революция, которая привела к невиданному росту благосостояния населения. Почти исчезли и рабочие в прежнем понимании этого слова – подавляющее число работников предприятий стали представлять собой высокообразованных специалистов. Американские экономисты и социологи в 1960-е годы стали утверждать, что в Америке построен новый общественный строй («новое индустриальное общество»), в котором кризисов больше уже никогда не будет. Именно в этот период Америка и совершила тот экономический и технологический рывок, который определил судьбу соревнования Востока и Запада и который похоронил еще существовавшую до того в СССР мечту о том, чтобы «догнать и перегнать Америку». Надо отметить, что все эти три десятилетия США развивалась в условиях действительно свободной рыночной (демонополизированной) экономики, введенных Рузвельтом жестких систем контроля бизнеса со стороны государства, а также под защитой высоких таможенных барьеров. По существу, Рузвельт опять воссоздал в Америке модель национальной демократии или национально-демократического капитализма (см. схему IV), которая позволила ей перед этим осуществить «американское экономическое чудо» XIX века. После его реформ, в течение трех последующих десятилетий, это чудо повторилось – Америка совершила его еще один раз. При этом сами американцы, современники Рузвельта, а также многие историки, писали, что он спас Америку: одни – что спас от коммунизма, другие – что от фашизма. ________________________________________________________________ 17.9. Общие выводы и замечания к Разделу 5 (Коррупция в эпоху промышленного капитализма) 1. Исторические события и процессы, рассмотренные в предыдущих четырех главах и относящиеся к периоду XIX – первой половины XX вв., подтвердили все основные выводы, сделанные ранее в разделах 1-4: об олигархии, о кризисах коррупции, о глобализации и т.д. Произошедшая в эту эпоху промышленная революция и индустриализация Европы и Северной Америки не изменила ни сущности олигархии, ни методы ее экономического господства над обществом, ни содержание кризисов коррупции, хотя и привела к усложнению всех этих явлений и процессов. 2. В целом можно констатировать, что народы Западной Европы и Северной Америки, осуществившие ранее первый этап социальных революций (революции рабов), достигли в эпоху промышленного капитализма значительно большего уровня свободы, чем когда-либо имели ранее. А их государства стали в значительно большей мере учитывать интересы своего населения, то есть уровень коррупции государств снизился. Этому способствовали также социальные революции второго этапа (революции свободных), потрясшие в середине XIX в. всю Западную и Центральную Европу, а также США (гражданская война 1861-1865 гг.). Успех этих социальных революций выразился не только в большей свободе личности и снижении коррупции государств, но и в национальном строительстве: в XIX веке начали формироваться три новые нации – германская, итальянская и американская. Еще одним важным результатом этих революций стал быстрый экономический рост западных стран. 3. В новых условиях олигархия была вынуждена искать новые, нетрадиционные способы установления своей политической власти, вместо прежних, отвергнутых народами в ходе социальных революций. Одним из таких способов стала, в частности, коррупция парламентов и правительств. Магнаты и набобы покупали себе места в парламентах и проводили за деньги в парламенты и правительства послушных им людей, что мы видели выше на примере США, Великобритании и других стран. Другим методом стала пропаганда и насаждение ложных идеологий, примеры которых также приводились. 4. Еще одной важной особенностью эпохи промышленного капитализма стала политика неоколониализма, превращение суверенных государств в экономические колонии при помощи системы свободной торговли. Впервые сознательно и с большим размахом такая неоколониальная политика начала проводиться Великобританией в XIX веке, значительно раньше, чем возникло само слово «неоколониализм». Именно она, наряду с созданием Британской колониальной империи, позволила британской правящей верхушке и ее союзникам (прежде всего, французским) вплотную приблизиться в середине и второй половине столетия к установлению своей власти над всем миром. Таким образом, они с бoльшим основанием, чем кто-либо ранее, заслуживают название «мировая олигархия». Жертвами последней в указанный период стало большинство народов мира (почти вся Азия и Африка и ряд других народов), познавших ужасное угнетение: разрушение отечественной промышленности, нищету, голодоморы, контрактное рабство, апартеид, массовое истребление людей. Однако история показала, что такая власть, достигнутая через механизм свободной торговли, даже если она поддерживается военно-морскими операциями, не является прочной, поскольку страна-гегемон (в данном случае Великобритания) в условиях свободной торговли может очень быстро утратить свои экономические и, как следствие, военно-политические преимущества перед другими странами и потерять свою власть над миром. 5. События первой половины XX века подтвердили сделанный ранее вывод о том, что благополучие стран и наций очень сильно зависит от их способности преодолевать кризисы коррупции, выдвигая для осуществления этой задачи национальных лидеров и делая выбор в пользу той или иной социально-экономической модели развития общества. Например, находясь в схожих условиях в период Великой депрессии, США и Германия сделали совершенно разный выбор и в отношении выдвинутых ими лидеров (Рузвельт и Гитлер), и в отношении выбранной модели развития. Рузвельт пытался восстановить в США режим национальной демократии, а Гитлер насаждал режим восточной деспотии (см. схему IV). При этом надо отметить, что каждого из них поддерживала значительная часть нации. По-видимому, в обеих странах приход к власти именно такого лидера с такой программой был в значительной степени делом случая. Тем не менее, каждая из этих двух наций получила совсем не случайный результат в плане дальнейших событий XX века, что во многом вытекало из того выбора, который был ими сделан в 1930-е годы. Раздел 6. Коррупция в современную эпоху (середина XX в. – начало XXI в.) Глава XVIII. Коррупция и идеология Как было показано выше, роль идеологии в распространении коррупции в последние столетия резко возросла. Великобритания в XIX веке насаждала по всему миру идеологию либерализма и свободной торговли: руководство стран, принимавших эту идеологию, получало от англичан щедрые подарки, а тех, кто отказывались, наказывали британской военной интервенцией. Другая идеология, расовая, тоже сыграла необычайно большую роль в истории XIX - первой половины XX вв. Одурманенные расовой идеологией южане самоотверженно сражались с северянами во время гражданской войны в США, защищая интересы рабовладельцев. А одурманенные той же идеологией немцы во время Второй мировой войны фанатично сражались за интересы фашистского руководства, немецких магнатов и мировой олигархии. Третья идеология, марксистская, использовалась для раскола народного фронта на искусственно созданные «классы» и для разжигания пожара «мировой пролетарской революции», в котором должна была сгореть наиболее активная часть самого пролетариата. В современном мире роль идеологии и идеологической борьбы еще более возросла, и она повсюду в мире активно используется для подрывной деятельности против государственной власти и для проведения антинародной политики, то есть является активным инструментом распространения коррупции. Поэтому нельзя обойти стороной вопрос о роли идеологии в распространении коррупции, чему и посвящена настоящая глава. Как можно определить, несет та или иная идеология коррупцию или, наоборот, является откровением и светочем, озаряющим обществу новый, неизвестный ему ранее путь развития? Очевидно, оценить это можно лишь одним путем – проверив факты, лежащие в основе этой идеологии. Если эти факты правдивы и ее подтверждают, то она – благо, в противном случае это ложная идеология и, как правило, наносит обществу вред. А каким образом можно проверить факты? Это можно сделать, лишь изучая историю – политическую, социальную, экономическую, демографическую, – чем мы с Вами и занимаемся. Других эффективных способов проверки нет. Любые аргументы, агитирующие за или против какой-то существующей идеологии, теории или концепции, могут в применении к конкретной жизни оказаться ошибочными, и общество, поверившее этим аргументам и рассуждениям, может быть жестоко наказано. Например, можно привести большой набор аргументов, доказывающих, что демократическая форма правления лучше, чем авторитарная или монархическая. Но можно привести, возможно, не меньшее число аргументов, доказывающих обратное. Лишь изучив историю, можно найти массу конкретных примеров из жизни, доказывающих ту или иную точку зрения. И эти примеры могут, например, показать, что демократическая форма правления лучше при каких-то определенных условиях, но если этих условий пока нет, то предпочтительнее, наоборот, авторитарная форма правления. Итак, основной критерий – это правдивость исторических фактов, а также фактов современной жизни, лежащих в основе идеологии. К сожалению, в истории человечества существует огромное количество самых разных ложных идеологий и концепций, основанных на неверных фактах или предположениях, а часто на откровенной лжи, игнорировании или искажении фактов. Чаще всего они сознательно насаждаются в чьих-то интересах и, провозглашая «великие» или «благородные» идеи и цели, используются для удовлетворения чьей-то жадности, тщеславия, жажды власти и других пороков. Как будет показано далее, подавляющее большинство таких идеологий и концепций придумывается и распространяется олигархией и ее помощниками. Их рассмотрению и посвящена настоящая глава. 18.1. Ложные идеологии, унаследованные из прошлого Известно о существовании в прошлом самых разных ложных идеологий, концепций и теорий. Вспомнить их все, наверное, невозможно, да это и не является целью настоящей книги. Ниже приведены лишь основные идеологии, унаследованные из прошлого, которые и сегодня не потеряли свою актуальность. 1. Идеология «божьей миссии» и борьбы со «злом» Эта ложная идеология известна с глубокой древности, она появилась, очевидно, одновременно с возникновением у людей первых религиозных верований. Все завоеватели в древности старались обосновать ведомые ими войны и совершаемые убийства повелением Бога, а иногда и целого пантеона богов. Например, Александр Македонский во время своего знаменитого похода на Восток возводил алтари, храмы и приносил жертвы не только греческим богам, но также египетским, и даже индийским. Прибыв в Египет накануне похода в Персию, он специально проделал 600-километровое путешествие вглубь пустыни, чтобы посетить святилище главного бога Египта Амона-Ра, которого греки отождествляли с Зевсом. Во время этого визита Александр хотел получить подтверждение того, что он является не кем иным, как сыном главного бога греков и египтян. В соответствии с распространившимся после этого мифом, Зевс-Амон-Ра через жрецов святилища подтвердил, что является отцом Александра, и благословил его на завоевание всего мира. Это послужило идеологическим обоснованием последующих событий. Вместо того, чтобы ограничиться покорением Персии, чего ожидали его товарищи и его армия, Александр Македонский продолжал в течение последующих лет завоевывать все новые и новые земли на Востоке: в Средней Азии, Индии, - как будто стремился выполнить повеление великого бога ([90] с.138-147). Разумеется, действительные цели этих завоеваний заключались не в выполнении «божьей миссии», а в увеличении власти самого Александра и размеров его империи . В средние века именем Христа совершались страшные злодеяния против других народов. Например, во время первого крестового похода в 1099 гг. было поголовно вырезано все население Иерусалима, крупнейшего города Сирии и Палестины. Резня продолжалась три дня, пока не был убит последний житель города, убивали всех подряд - мусульман, иудеев и христиан, женщин, детей и стариков. Ни в одном другом крупном городе во время крестовых походов местные жители не подвергались такому полному уничтожению. Да и в средневековой истории Западной Европы и Средиземноморья этот случай уникален и не имеет аналогов. Иерусалимская резня связывалась с главной миссией, которая была возложена римским папой, наместником Бога на земле, на участников первого крестового похода – освобождение Иерусалима из-под власти язычников. Руководители крестового похода объявили, что необходимо полностью очистить город Христа от «язычников», которые своим присутствием «оскверняли» священный город (несмотря на то, что среди них было немало христиан). Однако практическая цель, как указывает немецкий историк П.Милгер, состояла в том, чтобы избавиться от лишнего населения, ненавидевшего своих поработителей: Иерусалим был слишком крупным городом, и оставлять такое большое скопление населения крестоносцы сочли для себя опасным ([251] S.123-124). Таким образом, крестоносцы использовали идеологию «божьей миссии» для геноцида, устрашения и более прочного порабощения народов Сирии и Палестины. В XIII-XIV вв. эту практику продолжил Тевтонский орден в отношении славян и прибалтийских народов. Один из них, прусы, родственные нынешним литовцам, был полностью истреблен крестоносцами. В летописях приводится много фактов полного уничтожения жителей славянских и прибалтийских поселений тевтонскими «братьями». Все эти завоевания и убийства санкционировались католической церковью и обосновывались необходимостью выполнения «божьей миссии». Сами папские епископы и легаты возглавляли армии крестоносцев или находились в составе этих армий. И крестоносцы, и папские священники, сражавшиеся «во имя Христа» и «во благо христианства», в действительности грубо нарушали основные заповеди Христа и христианства («не убий») и руководствовались не «божьей миссией», а жаждой власти и богатства. Испанцы в XV-XVI вв. уничтожили огромное число туземцев в Америке и Азии. На некоторых территориях, таких как Филиппины, Антильские острова, Гаити, Гайана и другие, беззащитные аборигены были истреблены полностью или почти полностью (при том что плотность населения до этого была довольно высокой), а затем туда в качестве рабов ввозили новое негритянское население. Для оправдания геноцида индейцев испанские священники придумали специальную теорию, доказывавшую их более низкий статус по сравнению с европейцами. По одной из версий этой теории аборигены Латинской Америки приравнивались к животным, по другой - утверждалось, что они были сотворены не Богом, а дьяволом. Таким образом, сам Бог будто бы возложил на испанцев миссию истребить часть индейцев и «исправить» остальных посредством принуждения их к труду и обращения в христианство. Эти теории снимали с испанцев ответственность за массовые убийства и насилия над индейцами в любой, самой жестокой, форме . В современном мире подобную мессианскую идеологию активно используют США. Уже начиная с XIX в. ими активно используется тезис о «божественном предначертании», согласно которому Соединенные Штаты должны были установить свою власть сначала над Новым Светом, а затем и над другими территориями земного шара (см. п. 17.4). Таким образом, выполнением «божьей миссии» опять оправдываются и обосновываются внешние завоевания. В конце XX века это лжеучение было расширено – за счет использования категорий добра и зла. США объявили страны, в чем-то им неугодные, «империями зла». Так, президент Рейган (1981-1989 гг.) назвал «империей зла» СССР, а Джордж Буш-младший (2000-2008 гг.) назвал «осью зла» Ирак, Иран и Северную Корею. Вскоре после этого он предпринял военную интервенцию в Ираке, свергнул его законное правительство и уничтожил за время оккупации страны, по оценкам, несколько сотен тысяч иракцев. Одновременно США организовали экономическую блокаду Ирана, запретив своим союзникам инвестировать в эту страну, и запланировали против нее военную интервенцию. Действительные причины причисления Ирака и Ирана к «оси зла» и военной интервенции США мало у кого вызывают сомнения. На эти две страны приходится около 20% мировых запасов нефти, причем легкодоступной, добыча которой может обеспечить баснословные прибыли. Итак, в основе действий США лежит не выполнение «божьей миссии» и не борьба со «злом», а жадность американской правящей верхушки. 2. Идеология демократии Как только в античности появилось учение о демократии, вскоре после этого появилась и ложная идеология демократии, которая исказила его до неузнаваемости. В соответствии с классическими представлениями греческих мыслителей Платона и Аристотеля, впервые разработавших концепцию демократии, существует три формы государственной власти – демократия, авторитаризм (тирания) и олигархия/аристократия. Однако уже вскоре после появления этого учения о существовании третьей формы государственной власти забыли, о чем сама олигархия, конечно же, и позаботилась. Когда в Римской республике в конце ее существования установился олигархический режим (см. главу I), то римские сенаторы утверждали, что он есть не что иное, как демократия, и его необходимо поэтому любой ценой сохранить. И свою ненависть к Цезарю и его преемникам они объясняли тем, что «тираны»-императоры уничтожили демократию. В действительности демократия в Римской республике была уничтожена одновременно с установлением власти олигархии во II в. до н.э. Современные западные концепции демократии применяют тот же метод искажения истинного учения, который применяли римские сенаторы. Хотя в этих концепциях и утверждается, что своим первоисточником они имеют учение о демократии, возникшее в Древней Греции, однако ничего общего они с ним не имеют. Все эти концепции подразумевают только две формы государственной власти – демократию и авторитаризм. Третья форма – олигархия/аристократия у них куда-то исчезла и ведет какое-то подпольное существование. Так, мы видели выше, что западные историки время от времени признают существование олигархического режима в том или ином государстве – в Польше XVI-XVIII вв., в Венеции XV-XVII вв., в Карфагене и Риме в античности и т.д., но этого никто не замечает, так как олигархических режимов вроде бы и не существует, с точки зрения официальной западной общественной науки. Зато английский журналист Н.Андерсон, в полном соответствии с этой официальной наукой, не колеблясь, называет Польшу XVI-XVIII веков «демократией», а также «здоровой» и «стабильной» страной, в отличие от всех остальных «больных» и «авторитарных» европейских стран, которых в ту эпоху потрясали войны и революции. И вот эту «здоровую демократию», как он пишет, уничтожили «мрачные авторитарные» чудовища - Россия, Пруссия, Австрия и Швеция ([129] pp.1-2, 18). А то, что более 90% населения в этом польском «демократическом государстве» было лишено каких-либо политических прав, что большинство населения составляли крепостные, жившие в страшном угнетении, что его потрясали невиданные по своему размаху восстания и уже в XVII в. начался его развал (отделение Украины), что польская шляхта устроила геноцид населения страны, стерев с лица земли сотни городов и деревень, что население страны в течение двух или трех столетий вымирало (см. главы VIII-IX), об этом автор нового взгляда на польскую историю почему-то умалчивает. О какой можно говорить «демократии», не говоря уже о «здоровье» и «стабильности», если имеются все эти факты? В современном мире ложные концепции демократии используются все более и более часто. США сегодня официально по-прежнему считаются «образцом демократии», хотя ряд американских авторов пишет о том, что Америкой правит олигархия, а большинство самих американцев, похоже, все меньше в этом сомневается (см. главу XX). Грузией управляет коррумпированный олигархический режим, живущий в основном за счет прямого финансирования, поступающего из США и от крупного международного финансового капитала. За время своего правления (1991-2009 гг.) этот режим 3 раза пытался уничтожить соседние малые народы – абхазов и осетин. Только в августе 2008 г. за два дня военной интервенции против Южной Осетии грузинская армия уничтожила около 2 тысяч мирных жителей этой республики. Сама Грузия все это время живет в состоянии экономической катастрофы. Ее население сократилось за это время примерно в 2 раза (с 4 до 2 миллионов), и сегодня за ее пределами находится уже больше грузин, чем осталось в самой Грузии. По всем признакам, мы видим в Грузии олигархический режим, но ведущие западные политики и средства массовой информации упорно продолжают его называть «демократическим». При этом ссылаются на то, что грузинские лидеры, как правило, избираются большинством населения. Однако общественным мнением сегодня научились легко манипулировать, а если это не помогает, то результаты голосования в Грузии подтасовываются (что утверждает грузинская оппозиция). К тому же главное голосование сами грузины уже провели, но не на избирательном участке. Если половина страны уехала из нее, то тем самым население уже проголосовало против своего правительства, и называть такое правительство «демократическим» - абсурдно. Ложная концепция демократии сегодня является краеугольным камнем идеологии США и мировой олигархии. Действительная их цель - насаждение по всему миру коррумпированных олигархических режимов, под видом демократических. Эти режимы выступают в роли партнеров мировой олигархии и помогают ей распространять свою власть над народами всего мира, грабить, а при необходимости, и уничтожать эти народы для накопления мировой олигархией все большего богатства и установления своей власти над миром (подробнее см. заключительные главы книги). 3. Идеология «свободы» в противовес «деспотизму» авторитарной власти. Эта ложная идеология восходит своими истоками также к античности (хотя не исключено, что она могла существовать и в более древних государствах). Так, свержение императора Нерона в I в.н.э. римские сенаторы объясняли необходимостью положить конец его «деспотизму». В действительности, как свидетельствуют факты, «деспотизм» Нерона был направлен в основном против кучки богачей, душивших экономику империи: против тех шести латифундистов, которые захватили в собственность «половину земель Африки», против хлебных спекулянтов, создававших дефицит хлеба в Риме и вздувавших цены на него в несколько раз и т.д. (см. главу II). В дальнейшем в течение II века н.э. римской сенатской олигархией целенаправленно создавалась идеология ненависти к императорской власти, которая якобы принесла римлянам «деспотию» и уничтожила их «свободу». Это хорошо просматривается в работах римских писателей Светония и Кассия, что можно показать на примере последнего. Дион Кассий (конец II – начало III вв.н.э.) вырос в семье римского наместника (был его сыном), в начале своей карьеры был членом римского сената и наместником Пергама и Смирны, в последующем занимал высшие чиновничьи посты в других римских провинциях. Как видим, он с самого детства принадлежал римской правящей верхушке и в дальнейшем был ее видным представителем. В своем псевдоисторическом труде «Римская история» он посредством подтасовки и выдумывания фактов преследует совершенно определенную цель – опорочить императорскую власть. Например, он выдумал и поместил в своем сочинении воображаемую приватную беседу между Октавианом (будущим императором Августом) и его ближайшими соратниками Агриппой и Меценатом, в которой они рассуждают, нужно ли вводить императорскую власть, которая уничтожит «свободу» римлян и обратит их в «рабов» ([48] 52, 2-10). Поскольку Кассий жил через 200-250 лет после Августа, и ни один более ранний автор ни о какой такой беседе не писал, то все это является довольно грубой выдумкой и фантазией, преследующей цель убедить публику, что именно с введением императорской власти в конце I в. до н.э., а не с установлением олигархического режима столетием ранее, была уничтожена свобода римлян. Не менее грубы и другие методы, к которым прибегает Кассий в своем сочинении. Из всех римских императоров (за исключением некоторых «хороших») он делает каких-то чудовищ. Тиберий, по его утверждению, все время говорил противоположное тому, что думал, и убил многих людей лишь за то, что они об этом догадались и начали угадывать действительный ход его мыслей. Клавдий казнил Силана лишь за то, что одному из его фаворитов приснился сон, в котором Силан убивал Клавдия. Нерон убил танцовщика Париса за то, что сам не смог научиться танцевать так же как он, а сенатора Тразею – за то, что тот ни разу не пришел послушать, как Нерон поет и играет на лире. Домициан убивал людей без счета и запрещал составлять списки убитых, но приказывал выставлять их отрубленные головы на главной площади. Адриан убил заслуженного архитектора Апполлодора лишь за то, что тот нашел недостатки в проекте храма, подготовленного самим Адрианом. Коммод убил обоих Квинтиллиев, Кондиана и Максима за то, что они обладали самыми разнообразными талантами и дружили между собой и потому могли представлять опасность. В правление Севера один сенатор был убит подручными императора лишь за то, что он явился во сне другому человеку в качестве будущего императора. В правление Домициана и Коммода по всей империи разгуливали платные убийцы (предположительно нанятые императорами) и убивали всех подряд, всаживая в тела людей отравленные иглы ([48] 57, 1; 60, 14; 62, 26; 63, 18; 67, 11; 69, 4; 72, 5, 14; 77, 8). Кассий описывает также дурные предзнаменования, связанные с деятельностью императоров. Тиберий был сначала «хорошим», а потом стал «плохим» - и когда это случилось, то произошел целый ряд событий: воды Тибра затопили Рим, так что по его улицам плавали на лодках, в Риме произошло землетрясение, разрушившее городские стены, молнии начали часто поражать землю, а вино стало сочиться из совершенно целых сосудов. В один из дней рождения Клавдия произошло солнечное затмение. Когда по приказу Нерона начали строить канал через коринфский перешеек в Греции, то из земли стала сочиться кровь, послышались стоны и появились привидения. Когда Нерон убегал из Рима во время восстания сенаторов, то в том месте, где он бежал, началось землетрясение, как будто сами боги желали его смерти. Когда Вителлий был провозглашен императором, произошло два лунных затмения подряд и появилось два солнца на небе; а в ночь перед его сражением с Веспасианом произошло еще одно лунное затмение, при этом луна окрасилась кровью, что создало панику в армии Вителлия. Перед убийством Домициана также случилось несколько предзнаменований, включая его сон, который Кассий подробно описывает; он также описывает и несколько других пророческих снов, приснившихся другим императорам. Перед убийством Коммода сенаторами много орлов со злым обликом собралось над крышей Капитолия и одна сова, все издавали жуткие зловещие крики; в ту же ночь был страшный пожар и сгорели храм, дворец и часть города, что свидетельствовало о том, что зло (посеянное Коммодом) не удастся погасить, убив его, а оно распространится по всей стране. После этого началась гражданская война, в которой было три претендента на императорскую власть, и на небе вокруг солнца (средь бела дня) зажглись три звезды ([48] 57, 14; 60, 26; 63, 16, 28; 65, 8, 10; 67, 16; 72, 24; 74, 14). Вот лишь некоторые примеры тех небылиц об императорах, которые приведены Дионом Кассием, полный их перечень занял бы, наверное, целую главу. Сомнений в том, что всё (или почти всё) приведенное выше является выдумкой, не может быть никакого. Потому что невозможно представить, что большинство римских императоров были дегенератами и садистами, которых мучили сильные комплексы, наподобие тех, что мучают серийных маньяков, и вследствие которых они казнили сплошь и рядом ни в чем не повинных людей. Если и были такие правители на самом деле, то это мог быть какой-то единичный аномальный случай, но никак не большинство императоров, правивших в течение двух столетий. К тому же Тацит, живший во времена Нерона и Домициана, в объективности которого нет сомнений, не приводит этих жутких фактов про императоров I века н.э., которые приводит Кассий. Да и сами обвинения нелепы – императоры якобы убивали невинных людей в силу каких-то странных внутренних комплексов (нереализованного желания стать певцом, архитектором и т.д.), как будто у Кассия имелись подробные отчеты психиатров, изучавших мотивы и поступки каждого из этих императоров, или кто-то у них выведывал эти мотивы с применением детектора лжи. То же самое можно сказать о его «предзнаменованиях». Даже факт солнечного затмения в день рождения императора Клавдия имеет вероятность примерно один к 10000, и его можно сразу квалифицировать как выдумку. Вероятность же того, что произошли все описанные Кассием природные явления и чудеса, равна нулю. К тому же непонятно, откуда Кассий мог взять эти факты. Он что, раздобыл где-то подробный отчет о всех природных явлениях и снах, кому-либо приснившихся, за предшествовавшие 200 лет? Разумеется, когда эти факты изложены отдельно и сгруппированы, то вряд ли кто-то будет сомневаться в том, что они являются выдуманными. Но когда читаешь исторический труд Кассия (и если воспринимаешь его как таковой, а не как сборник мифов и анекдотов), то посреди массы других фактов они не сразу кажутся таковыми. В этом и состоит смысл данного пропагандистского приема, который активно применяется и современной пропагандой: ложь вкрапляется повсюду небольшими дозами посреди правдивой информации, так что большинство людей ее не замечают, и незаметно для себя становятся объектом пропагандистской обработки - «промывки мозгов». В данном случае эта «промывка мозгов» выражается в том, что по мере чтения произведения Кассия у читателя постепенно создается совершенно тягостное впечатление о сложившейся в Риме императорской власти и о его императорах. Совершенно очевидно, что указанная работа являлась частью целенаправленной пропаганды, организованной сенатской верхушкой Рима с целью опорочить и саму императорскую власть, и ее носителей. И судя по всему, она велась не одним лишь Дионом Кассием, а целым рядом сенаторов и их клиентов. Другим примером этой олигархической пропаганды является книга Гая Светония «Жизнь двенадцати цезарей» (написанная в конце I - начале II вв.н.э.), которая содержит множество таких же откровенных выдумок про императоров, как и книга Кассия . Поэтому данные произведения нельзя считать историческими трудами, это пропагандистские материалы, которые вперемешку содержат реальные и вымышленные факты, и грань между ними установить практически невозможно. Кстати говоря, о предвзятости этих произведений писали многие специалисты по античной истории. Для чего же была предпринята эта пропагандистская кампания, длившаяся, как видим, не менее 100 лет? Если с точки зрения Кассия, Светония и других представителей римской сенатской олигархии императорская власть была так плоха, что же тогда они предлагали в качестве альтернативы этой власти? В том то и дело, что никакого конкретного плана ни Кассий, ни Светоний не предлагали. В книге Кассия содержатся лишь общие рассуждения о том, что «свобода» и «демократия» намного лучше «тирании», неизбежной в условиях власти императора. Правда, при этом выясняется, что Кассий хочет ввести «свободу» и «демократию» не для всех, а лишь для узкого слоя богатых и обеспеченных людей. «Простые люди», которые, по его мнению, «необразованны» и «неблагородны», недостойны и того, чтобы участвовать в управлении империей, ничего хорошего из такого участия не выйдет ([48] 52, 8). Таким образом, мысль Кассия состоит в том, чтобы упразднить скомпрометировавшую себя императорскую власть и передать ее в руки богатых людей империи, которые, разумеется, являются и самыми «достойными» и «благородными». В этом суть программы римской олигархии, которую она пыталась осуществлять, и довольно успешно, во II-III вв. н.э. (см. главу II) Именно для реализации этой программы обществу пытались навязать отвращение к императорам и императорской власти и пропагандировали «свободу» и «демократию». В действительности у римской олигархии, включая и самого Диона Кассия, не было ни малейшего намерения вводить демократию . Что же касается «свободы», то речь шла о свободе для кучки богатейших людей империи делать все, что им заблагорассудится, которая для населения империи оборачивалась жутчайшей анархией и произволом. К чему привела в Римской империи эта программа и идеология «свободы», сопровождавшаяся установлением власти олигархии, анархии и произвола, выше было показано (см. главу II). Начавшиеся во II веке массовые голодоморы, эпидемии и восстания, переросшие в III веке в непрекращавшуюся гражданскую войну, привели к опустошению всей западной половины империи – и с этого момента дальнейшая участь Западной Римской империи (ее крах) была предрешена. Та же самая идеология «свободы», направленная против сильной монархической власти, насаждалась в России в течение XIX – начала XX вв. в виде так называемого дворянского «либерализма». Дворянский «либерализм» возник в конце правления Александра I, породил восстание декабристов и просуществовал как заметное явление, по меньшей мере, до конца правления Николая I (1825-1855 гг.) В течение всего этого периода в прессе и литературе усиленно пропагандировались «идеи свободы» и усиливались нападки на царя и самодержавие, которые были объявлены виновниками всех бед и проблем России. Даже у Пушкина (который вращался в либеральных дворянских кругах) можно встретить множество произведений, в которых звучат слегка завуалированные призывы к свержению самодержавия и где образ царя нарисован в жутких красках: царь фигурирует в качестве «тирана», «деспота» и т.д. Но что характерно: несмотря на такую критику самодержавия и призывы к его свержению, в то же самое время Пушкин писал, что Николай I – лучший из русских царей и даже хвалил его (см.: [60] глава XV). Таким образом, благоприятное мнение поэта о Николае I совершенно не соответствовало его крайне негативному отношению к самодержавию и к абстрактному образу царя, которое мы видим в его произведениях. Налицо внутренне противоречивая позиция поэта в данном вопросе; и это, судя по всему, явилось результатом соответствующей «промывки мозгов» в отношении царя и самодержавия, которая, как сегодня уже хорошо известно, проводилась и организовывалась не только русской дворянской верхушкой, но также активно спонсировалась из-за границы британо-французской олигархией. Например, есть факты, показывающие, что зарубежная издательская и публицистическая деятельность Герцена (журналы «Колокол», «Полярная звезда» и т.д.), выступавшего с критикой самодержавия и конкретно Николая I, спонсировалась британской правящей верхушкой (см.: [60] глава XV). Да и сам Герцен был, в отличие от Пушкина и Гоголя (которые оба положительно относились к Николаю I), крупным помещиком и принадлежал к той же аристократической и помещичьей олигархии, которая в ту эпоху выступала в роли яростного врага царя и самодержавия. Еще одним ее представителем был, например, князь П.Долгоруков, который считал себя потомком более древнего рода, чем даже царская династия Романовых и который выпустил в Париже книгу с нападками на Николая I. Но особенно злобные выпады против царя позволяли себе англичане и французы. Так, в скандальной книге французского аристократа де Кюстина описывались выдуманные им сексуальные похождения Николая I: «тиран» якобы регулярно занимался совращением и растлением дворянских жен и дочерей, и чуть ли не ежедневно к нему приводили очередную «жертву» - причем, приводили якобы сами мужья и отцы «жертв», которые за это получали от «тирана» ордена и повышения по службе. Разумеется, эту книгу читало и русское дворянство. Все эти книги, выпущенные с вполне определенными пропагандистскими целями – опорочить институт самодержавия и личность царя – и создавали среди дворянства тот общий «либеральный» настрой, под влиянием которого даже Пушкин писал о том, что страной правит «тиран» и «деспот» и мечтал о том времени, когда «темницы рухнут и свобода вас встретит радостно у входа». Эта пропагандистская кампания «за свободу» и против самодержавия несколько ослабла в конце XIX в, но опять резко активизировалась в начале XX вв., достигла своего апогея в годы Первой мировой войны и привела к февральской революции 1917 г. и отречению царя Николая II. А это, в свою очередь, вызвало цепную реакцию последующих событий – анархию и развал государства при Временном правительстве, Гражданскую войну 1918-1920 гг. и т.д. При этом хорошо известно, что в отречении Николая II в 1917 году главную роль сыграли те же силы, которые в течение целого столетия «промывали мозги» русской интеллигенции и внушали ей неприязнь и ненависть к царю и самодержавию: дворянско-масонская верхушка, крупные вельможи и мировая олигархия Запада (см.: [60] глава XIX). Таким образом, мы видим те же самые силы, что и в Римской империи – олигархию, группу самых богатых и знатных людей, – которая в течение почти целого столетия организовывала пропагандистскую кампанию против монархической власти в России и в конце концов достигла-таки своей цели. Какую же альтернативу самодержавию предлагала дворянская верхушка? О какой «свободе» шла речь? Разумеется, как и сенатская олигархия в Древнем Риме, дворянская олигархия в России совершенно не имела в виду свободу для всего населения страны. Речь шла об увеличении свободы лишь для узкого круга избранных – прежде всего, для дворян и помещиков, которые хотели освободиться из-под всякого контроля или опеки со стороны государства. Это хорошо видно из того факта, что параллельно этой пропаганде «свободы» в России при Николае I в течение трех десятилетий почти без перерыва работали созданные царем комиссии по освобождению крестьян из крепостной зависимости. И они ни на шаг не продвинулись в подготовке плана освобождения крестьян ввиду сильного противодействия дворянства и аристократии, то есть тех самых кругов, которые так критиковали «самодержавную деспотию» и так выступали за «свободу». Таким образом, мы видим здесь такую же идеологическую химеру – идеологию «свободы», подразумевающую это право лишь в отношении узкого круга избранных - свободу сильного грабить слабого, свободу богатых и знатных грабить и обижать бедных и незнатных. Дело в том, что Николай I действительно ограничил эту «свободу», то есть ввел законы и государственный контроль, не позволявшие дворянству столь же безнаказанно измываться над крестьянами, как это было в XVIII веке. Например, за 34 года царствования Екатерины II (1762-1796 гг.) за жестокое обращение с крестьянами были наказаны только 6 помещиков, да и то наказаны чисто символически. А за 30 лет правления Николая I (1825-1855 гг.) права распоряжения своими поместьями были лишены 215 помещиков – в качестве наказания за превышение своей власти по отношению к крестьянам ([138] pp.439-440). Это было очень крутой переменой курса по сравнению с прежними временами, царь действительно серьезно взялся за помещиков, пытаясь привить им уважение к законам и защитить крестьян от их произвола. И сразу самодержавная власть царя стала плохой, сразу подверглась страшной критике со стороны «либерального дворянства». Сразу вспомнили, какой «либерализм» для помещиков существовал в XVIII веке, когда они держали гаремы, составленные из крепостных девушек, и пыточные камеры для крестьян, с палачами и полным набором орудий пыток. И «матушка-императрица» прекрасно об этом знала, но ничего не предпринимала. Как видим, и в России идеология «свободы» и ненависть к монархической власти насаждались вовсе не в пропагандируемых целях, а совершенно в других. И продвигали эту идеологию не мотивы действительного освобождения людей от гнета, а жадность и тщеславие сильных мира сего и их стремление сохранить незыблемой свою власть над бесправным народом. Аналогичные примеры мы видим и в современную эпоху. В США в 1930-е годы развернулась беспрецедентная кампания, обвинявшая Франклина Рузвельта в стремлении узурпировать власть, свернуть демократию и установить авторитарное правление. Нет никакого сомнения в том, что эта кампания организовывалась крупным американским капиталом (см. предыдущую главу). Самое интересное, что для этих обвинений не было никаких реальных оснований. Рузвельт ни на шаг не отступал от действующего законодательства, не превышал свои полномочия и четко соблюдал права других ветвей власти - Конгресса и Верховного суда. Но для насаждения ложной идеологии вовсе не обязательно иметь какие-то реальные основания, как мы это видим на приведенных выше примерах. Ложная идеология и изощренная пропаганда является одной из самых эффективных форм борьбы олигархии против государства и общества, и для ведения этой борьбы ей вполне достаточно иметь выдуманные факты, домыслы и предположения. И в XXI веке данная идеология и пропаганда применяется очень широко. Достаточно вспомнить обвинения в адрес российского президента Владимира Путина (2000-2008 гг.) в попытке ввести в России авторитарный режим и свернуть демократию, которые не прекращались в ходе всего его президентского срока и которые исходили от тех же либеральных кругов на Западе и в России, представлявших интересы олигархии. Эта пропаганда тоже не имела под собой никаких оснований, о чем лучше всего свидетельствовало сложение Путиным своих президентских полномочий в 2008 г. и передача власти вновь избранному президенту Дмитрию Медведеву. Тем не менее, упорство, с которым велась эта ложная пропаганда, не оставляет сомнений в том, что мы имеем дело с тем же феноменом, что был описан выше. Цель этой пропаганды, как и в приведенных выше примерах – вовсе не борьба за свободу и демократию. Истинной ее целью является расшатывание государственной власти, которое облегчает олигархии задачу захвата власти в стране. Результат такого захвата власти всегда один и тот же - анархия и хаос в стране, распад государства, а в случае продолжения анархии - уничтожение самой нации и населения. 4. Идеология «войны цивилизаций». Данные идеологии используют существующие культурные, религиозные или национальные/расовые различия между группами людей для искусственного насаждения между ними антагонизма, «цивилизационного конфликта», который может привести к настоящей «войне цивилизаций». Примеров такой политики выше приводилось довольно много. Так, во все периоды кризисов коррупции в истории мы видим религиозные войны, причем, как правило, разжигаемые правящей верхушкой. Например, византийский император Юстиниан I во время кризиса коррупции VI века стал инициатором целой серии религиозных войн, выражавшихся в массовом истреблении «еретиков» (христиан-монофизитов) в Малой Азии, Сирии и Палестине или в изгнании их со своих мест жительства (глава III). Во время кризиса коррупции XI-XII вв. мы видим повсеместно (в соответствующих странах): в Византии, Сирии-Палестине, Месопотамии, Иране, - внезапно начавшийся террор правителей по отношению к «еретикам» и иноверцам (в Византии - по отношению к монофизитам, в арабских странах по отношению к христианам и т.д.), и как результат - начавшиеся религиозные войны между всеми и вся. Это войны между местными христианами и мусульманами, это также войны между самими мусульманами - шиитами и суннитами. В тот же период в Византии мы видим и войну между православными (греками) и католиками (латинянами) - см. главу IV. Поэтому крестовые походы XII-XIII вв., которые тоже представляли собой столь же искусственно раздутую религиозную войну, явились лишь кульминацией этой серии «войн цивилизаций», которые вдруг все и сразу возникли по отношению сразу ко всем другим религиям и цивилизациям. События, относящиеся к кризису коррупции XVI-XVII вв. (Контрреформация, войны протестантов с католиками и Тридцатилетняя война), также носили характер ярко выраженной религиозной войны или «войны цивилизаций», что по сути одно и то же. Как и ранее, конфликт опять был навязан олигархией – именно она в ходе Контрреформации, Варфоломеевской ночи, террора герцога Альбы, Великой армады и Тридцатилетней войны предприняла попытки навязать силой народам Европы не только свою власть, но и католическую религию (см. главу XI). В XIX веке британо-французская олигархия пыталась искусственно раздуть «войну цивилизаций» между православным миром и остальной Европой, о чем выше говорилось (см. главы XIV-XV). Эта попытка не очень удалась – уж слишком несимпатична европейскому общественному мнению была политика Турции (союзницы Англии и Франции) в отношении православных христиан. Тем не менее, Крымская война 1854-1856 гг. со стороны Англии и Франции, по словам английского историка Тревельяна, представляла собой «крестовый поход ради турецкого господства над балканскими христианами». А в 1878 г. Британия для того чтобы воспрепятствовать освобождению болгар, сербов и армян из-под турецкого ига ввела военные корабли в Черное море, угрожая России новой Крымской войной и осадой Севастополя. Спонсировавшаяся Британией либеральная пресса в течение XIX века пестрела русофобскими статьями и не переставала писать об угрозе Европе со стороны России и «русского варварства» . А британский премьер-министр Дизраэли выступал в парламенте с речами о «страшной угрозе сербского терроризма». При этом в Лондоне и Париже не обращалось ни малейшего внимания, например, на терроризм итальянских карбонариев (которым, наоборот, оказывалась поддержка), и на государственный терроризм Турции против православных народов, ответом на который и являлся тот самый «сербский терроризм». Раздуть «войну цивилизаций» Европы с православным миром не удалось: сначала мешал негативный имидж Турции, затем – начавшееся в 1900-е годы глобальное соперничество Британии и Франции с Германией. Но после Первой мировой войны, когда спор между хищниками был улажен, мировая олигархия Запада снова вернулась к идее раздувания «войны цивилизаций» с Россией. Правда, теперь речь уже не шла о конфликте с православным миром. Россия к тому времени перестала быть православной страной и весь ее прежний строй рухнул (чему немало поспособствовали Британия и Франция – см.: [60] главу XIX). Но к удивлению мировой олигархии Запада, новый коммунистический режим не меньше, а еще больше прежнего начал сопротивляться установлению ее власти над Россией. Поэтому из прежнего противостояния с православным миром «война цивилизаций» плавно переросла в войну с коммунизмом и коммунистической идеологией. Параллельно этому в головах немцев насаждалась еще одна «война цивилизаций»: между «германской расой» и «славянской расой», - что в Германии началось еще за несколько десятилетий до того, как Гитлер пришел в власти. Во время Второй мировой войны обе эти упорно насаждавшиеся идеологии переросли в самую настоящую войну цивилизаций между Европой и Россией, развернувшуюся на пространстве от Баренцева до Средиземного моря и от Сталинграда до Берлина. О том, насколько эффективной была эта параллельная «промывка мозгов» европейского населения с насаждением в головах сразу двух «войн цивилизаций», может свидетельствовать следующая информация. Хотя в России принято говорить о Великой Отечественной войне как о «войне с немцами», но это неверно. Почти половину состава армии Гитлера, вторгшейся в СССР в 1941 году, составляли вовсе не граждане Германии, а граждане других стран Европы (см.: [60] главу XXII). И среди них было много добровольцев, отправившихся на Восточный фронт по своей воле, в силу убежденности в важности решения тех «цивилизационных задач», которые Гитлер собирался решать на Востоке. Таким образом, именно искусственно насаждавшаяся в головах западноевропейцев «война цивилизаций» (или даже две «войны» параллельно – со славянами и с коммунизмом) была одной из главных причин появления такой мощной армии фашистских человеко-зверей, вторгшейся в 1939-1941 гг. на территорию Советского Союза и Польши и уничтожившей 20 миллионов человек мирного населения этих двух стран. В современном мире мы опять видим примеры искусственного насаждения идеологии «войны цивилизаций». Речь идет, прежде всего, о разжигании антиисламских настроений, которые, как и в предыдущих примерах, усиливаются отнюдь не спонтанно, а в результате серии сознательных провокаций и соответствующей пропаганды. Так, серия публикаций карикатур на пророка Магомета в западноевропейской прессе в 2006-2007 гг. вряд ли могла появиться без поддержки определенных кругов, заинтересованных в усилении напряженности между двумя основными религиями в Западной Европе. До этого были предприняты другие кощунственные акции в отношении мусульманской религии - например, широкая публикация на Западе «сатанинских стихов» Салмана Рушди. Проблема международного исламского терроризма также была, похоже, создана искусственно. Хорошо известно, что «террорист номер 1» Бен Ладен и его группировка были созданы самими американскими спецслужбами. Есть веские доказательства, что и грандиозный теракт в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. был организован не «исламскими террористами», а правящей верхушкой самих США (см. главу XX). После 11 сентября поразительно быстро, еще до какого-то расследования происшествия и без каких-либо доказательств, был сделан вывод об «исламских террористах», организовавших этот теракт, и этот повод был использован для так называемых «карательных операций против террористов» - а на самом для военной интервенции США и их союзников в Афганистане и Ираке. Разумеется, вся эта пропагандистская кампания служит нагнетанию на Западе постоянно растущей антиисламской истерии. После 11 сентября 2001 г. все западное общество стало подозрительно относиться к любым людям с арабской или восточной внешностью или фамилией. В новостях постоянно циркулируют новые слухи об исламских террористах и их предполагаемых планах. Подливают масло в огонь и идеологи, которые сознательно раздувают антиисламскую истерию. Как пишет Ф.Фукуяма, некоторые довольно известные американские идеологи сегодня выступают с «апокалиптическим взглядом на опасность, исходящую от мусульманского мира» и доходят до того, что сравнивают собрания мусульманской молодежи в мечетях с гитлерюгендом и нацистскими штурмовыми отрядами ([198] pp.xxviii, 71). Все это в совокупности ведет к созданию на Западе устойчиво враждебного отношения ко всем мусульманским народам и к насаждению в головах миллионов людей идеологии «войны цивилизаций» между европейцами и исламским миром. Но как мы видели на исторических примерах, эта идеология, насаженная в головах, рано или поздно приводит и к реальной войне цивилизаций – уже не виртуальной, а вполне реальной. Признаки этой постепенно разгорающейся войны цивилизаций можно видеть повсеместно – от Югославии и Ирака до Франции и Нидерландов. Судя по всему, эта война вполне соответствует планам нынешней мировой олигархии. Что касается преследуемых ею при этом целей, то они определяются одной короткой фразой: «Разделяй и властвуй!». 5. Идеология превосходства и особого происхождения правящей верхушки. В прошлом она встречалась чаще всего в сословных обществах и создавалась для высшего сословия, имевшего особые привилегии и права, но желавшего также доказать свое особое происхождение. Эта идеология существовала, например, в Польше в XVII-XVIII вв. и доказывала исключительность шляхты по отношению к остальному населению страны, которое считалось «быдлом», то есть чем-то средним между людьми и животными. Составной частью этой идеологии стал так называемый сарматизм: теория происхождения шляхты от сарматов, - который стал весьма популярным в тот период среди высшего польского сословия. Таким образом, шляхтичи перестали себя ассоциировать с польской нацией и стали себя считать самостоятельным народом - потомками сарматов. Это особое происхождение шляхты, очевидно, должно было подчеркнуть еще большее ее превосходство по отношению к простым полякам. Очень похожая идеология возникла во Франции в XVIII веке. Среди французского дворянства, которое и без того пользовалось особыми привилегиями и во всем (в одежде, образе жизни, языке и т.д.) стремилось подчеркнуть свое превосходство по отношению к другим сословиям, распространилась новая теория. Она утверждала, что дворянство во Франции происходит не от тех народов, которые когда-то заселили эту страну, а совсем от другой «расы», расы неких завоевателей, подчинившей себе народ Франции и управляющей им до настоящего времени. Вот что с иронией писал французский писатель Шамфор в конце XVIII века по поводу этой теории: «Самое главное для французского дворянства – это происходить непосредственно от каких-то тридцати тысяч людей в шлемах, латах, перчатках и сапогах, разъезжающих на больших конях, закованных в броню, и попирающих ногами восемь или десять миллионов голых людей, предков нынешней французской нации» ([207] 1, p.188). Еще одной теорией превосходства «элиты», похожей на польский сарматизм и французскую теорию «завоевателей», можно считать так называемую «норманнскую теорию» происхождения русского государства и русской знати. В соответствии с этой теорией, русское государство сформировали скандинавы (русы), которые дали ему свое название (Русь) и образовали его правящую верхушку – князей, бояр и их элитные войска (дружину). Соответственно, русская знать могла себя считать потомками скандинавов, «покоривших» русский народ. В отличие от теории французских «завоевателей» и польского сарматизма, «норманнская теория» начала насаждаться давно, еще в Киевской Руси. Первый ее вариант появился в начале XII в. в «Повести временных лет», написанной киевским летописцем Нестором. Уже из текста этой летописи следовало, что Русь была создана скандинавами, а русская знать представляла собой потомков скандинавов, основавших русское государство. Современные историки, включая, например, Л.Гумилева, указывают на предвзятый характер летописей Нестора, который их писал в интересах киевской правящей верхушки ([30] с.504). Тем не менее, в XVIII веке она была принята царскими историками в качестве основной и фактически единственной версии происхождения русского государства и русской знати. Сегодня эта теория полностью опровергнута фактами. Был обнаружен ряд письменных свидетельств арабских путешественников, посещавших Русь в VIII-IX вв., которые в один голос утверждают, что русы были славянами и говорили на славянском языке ([67] с.21; [78] с.153). Об этом же говорят и древнерусские летописи. Это, конечно, не исключает, что среди русов могли быть отдельные представители скандинавов ввиду большой скандинавской иммиграции на Русь, но не оставляет камня на камне от «норманнской теории». Дело в том, что краеугольным камнем этой теории являлось именно то положение, что русы были одним из народов Скандинавии. Историки-норманисты пытались даже найти некую область в Скандинавии, некую скандинавскую «Русляндию», откуда якобы русы отправились завоевывать славян и создавать у них государство - но безуспешно. Поскольку сегодня твердо установлено, что русы были славянами, то не было и никакого «норманнского завоевания» Древней Руси, о котором говорила «норманнская теория» - и это доказывает, что данная теория была ложной . Тем не менее, примечателен сам факт, что «норманнская теория» с таким упорством насаждалась сначала в XII веке, когда сформировался олигархический режим в Киеве, а затем в XVIII веке, когда сформировался олигархический режим в петровско-екатерининском Петербурге, и когда она была возведена в ранг официальной исторической доктрины. Приведенные примеры показывают, как важна для любой олигархической верхушки идеология, доказывающая исключительность ее собственного происхождения. Тот факт, что идеология превосходства и особого происхождения «элиты» возникла именно в России, Польше и во Франции в соответствующие периоды истории, не является случайным. Всеми тремя странами в момент создания этой идеологии правила олигархия, и все они представляли собой сословные общества, включая Киевскую Русь, где сословия сложились к концу XI века. Поэтому эта идеология предназначалась в основном для высшего сословия: чтобы, с одной стороны, удовлетворить его тщеславие, а с другой стороны, усилить его отчуждение от простого народа – следуя тому же принципу «разделяй и властвуй». Однако похожие идеологии существуют и в современную эпоху, хотя сословия давно ушли в прошлое. Одна из ее разновидностей на Западе, особенно в США, уже прочно вошла в массовое сознание. Речь идет об идеологии «американской мечты», пропагандируемой в Америке уже давно и ставшей одной из любимейших тем американского кинематографа и американской прессы. В соответствии с этой идеологией, каждый американец обязательно должен мечтать о том, чтобы заработать большое богатство – стать миллиардером или сверхбогачом. На первый взгляд, эта идеология кажется весьма привлекательной и полезной для общества – ведь она стимулирует людей к активности. Но она параллельно насаждает и другую идею – что самые лучшие индивидуумы становятся богатыми, ну а не самые лучшие ими не становятся. И, наконец, ни к чему не годные прозябают в нищете. В сущности, эта идеология уже настолько прочно вошла в массовое сознание, и не только в США, что можно очень часто услышать именно такие рассуждения и от телеведущих, и от обычных людей в любой стране Запада, а также за пределами западного мира, включая и современную Россию. Таким образом, в массовое сознание во многих странах мира уже прочно проникла и стала аксиомой мысль о том, что богатые – это лучшие люди в обществе, достигшие своего богатства вследствие того, что они лучше всех трудились, лучше всех учились, лучше всех использовали свои таланты, были умнее всех, терпеливее, сильнее, быстрее и т.д. Значит, богатые – и есть истинная «элита» общества, ставшая также и его «сливками» благодаря своим исключительным достижениям. Разумеется, для пропаганды этой идеологии очень часто используются отдельные примеры, это подтверждающие. Например, любимым примером из прошлого является Генри Форд, создатель автомобильной компании Форд Моторс, а любимым примером из настоящего – Билл Гейтс, создатель компьютерной компании Майкрософт. Однако здесь есть два «но». Первое «но» - в действительности большинство миллиардеров и их историй успеха как-то плохо вписываются в классическую теорию «американской мечты». Возможно, Генри Форд и Билл Гейтс действительно стали миллиардерами лишь благодаря труду и упорству, хотя, конечно, не обошлось и без очень большой удачи. Но точно сказать, чему они обязаны своим успехом, можно будет, лишь очень подробно изучив все их основные действия и сделки, которые они совершали, выстраивая свой бизнес. Что же касается ряда других сверхбогачей, действия которых уже стали достоянием публики, то среди них были и мошенничество, и коррупция, и торговля оружием, и контрабанда, и убийства, и прочие не очень красящие их факты. Известно, что, например, крупный англо-американский инвестиционный банк J.P.Morgan когда-то финансировал работорговлю. Другой крупный американский инвестиционный банк Goldman Sachs, как было показано выше, в 1920-е годы активно участвовал в создании финансовой пирамиды инвестиционных фондов (трастов) и, судя по всему, сильно на этом заработал за счет разорившихся вкладчиков. Руководители двух крупнейших банков Нью-Йорка в 1920-е годы оказались мошенниками, укравшими у собственных банков (и их акционеров и вкладчиков) много миллионов долларов. Основатель семейства миллионеров Кеннеди заработал свой капитал в 1920-е годы на незаконной торговле спиртными напитками (бутлегерстве). Миллиардер Рокфеллер в годы Второй мировой войны зарабатывал деньги на тайных поставках нефти Гитлеру, причем уже и тогда, когда американская армия находилась в состоянии войны с германским Третьим рейхом. В России в 1990-е годы источником миллиардных состояний стал грабеж государства и госпредприятий, а также практически бесплатная раздача государственных активов. Другим источником стали силовые захваты предприятий и убийства предпринимателей-конкурентов, которые не прекращались в течение 1990-х годов. Как видим, многие сверхбогачи и на Западе, и в России в процессе создания своего огромного состояния совершали преступления, либо они совершались с их ведома и в их интересах. Перейдем теперь ко второму «но». Предположим, преступления совершало все же меньшинство миллиардеров, а большинство создавало свои состояния исключительно законными способами. Но все равно – факты говорят о том, что источником сверхприбылей, как правило, была антиобщественная деятельность, ставшая возможной вследствие несовершенства законов. Морганы, занимаясь работорговлей в середине XIX века, возможно, не нарушали американских законов. Не нарушал их и Голдман Сакс, который разместил бумаги своего инвестиционного фонда среди мелких вкладчиков по одной цене, а затем обрушил эту цену в 100 раз. Но их деятельность наносила ущерб обществу. Точно так же как деятельность компании Стандард Ойл, руководимой Рокфеллером, а также Америкэн Тобакко, энергетических холдингов и многих других, о которых говорилось в предыдущей главе. Эти компании, образовав в результате слияний монополию на рынке, уничтожали конкурентов и взвинчивали цены для потребителей. И прибыль именно этих компаний была невероятно высокой – 40, 60, 70% к стоимости их активов – то есть во много раз выше, чем обычная прибыль. Таким образом, сверхприбыль получали именно те компании, которые наносили ущерб обществу, даже если их деятельность и нельзя было назвать преступлением с точки зрения формального закона. Итак, мы видим, что процесс образования сверхкрупных состояний был, как правило, связан либо с преступлениями, либо с деятельностью, наносящей ущерб обществу. Наносил ему ущерб и полученный результат – ведь как было показано выше, концентрация богатства на одном полюсе и обнищание на другом является одной из основных причин кризисов коррупции. Все эти обстоятельства свидетельствуют об ущербности идеологии «американской мечты». Не случайно в последних американских и вообще западных фильмах с хэппи-эндом эта мечта все чаще достигается в результате преступления – крупного ограбления банка или казино, крупного мошенничества и т.д. Даже в широком распространении таких фильмов (типа «Двенадцати друзей Оушена»), которых отсняты уже сотни, видна ущербность указанной идеологии. Идеология «американской мечты» фактически превращает мир бизнеса, да и вообще жизнь большинства людей, в гонку на выживание, в которой побеждает лишь один, самый сильный, а все остальные выбывают совсем и оказываются на задворках бизнеса или нормальной карьеры. В то же время, такая ситуация прямо противоречит интересам общества и может привести к очень пагубным результатам, что мы видели на ряде исторических примеров. Поэтому интересы общества состоят как раз в том, чтобы в бизнесе не было гонки на выживание, а было честное соревнование, чтобы никто не выбывал, кроме откровенно ленивых и неспособных, чтобы и в бизнесе, и в других сферах человеческой деятельности сохранялась конкуренция между множеством участников. В интересах общества также заботиться о том, чтобы подавляющее большинство его членов представляли собой обеспеченный средний класс, потому что общество, состоящее сплошь из нищих и миллиардеров, одной ногой уже шагнуло в пропасть. 6. Идеология разделения общества на сословия, касты или классы. О разделении общества на сословия и о попытке расколоть общество на классы в XIX-XX вв. выше уже говорилось. Большинство таких попыток также осуществлялось олигархией, которая таким образом пыталась реализовать свою любимую стратегию «разделяй и властвуй». В частности, сословия и касты мы видим не только в феодальных обществах: Западная Европа в средние века, Россия и Польша в XVII-XVIII вв., - но и в постфеодальных олигархических обществах. Примерами могут служить Франция XVII-XVIII вв., Индия перед приходом англичан (где существовали касты) и Россия накануне революции 1917 года. Ни в одной из этих стран уже не было феодализма и крепостного права, но были сословия или касты – пережитки феодализма, которые сильно облегчали правящей олигархии задачу держать в повиновении народные массы. Под это пытались подводить и соответствующую идеологию, которая должна была оправдать неодинаковый статус сословий и каст. Особенно показателен в этом плане пример Индии, где эта идеология так глубоко укоренилась, что касты сохраняются до настоящего времени. Но еще бoльшую роль эта идеология разделения общества сыграла в XIX-XX вв. после появления теории классов Маркса и Энгельса. Эта теория записала «буржуазию», то есть средние классы, в состав «эксплуататоров», которые угнетают «пролетариат», и тем самым посеяла страшное недоверие между средними и низшими слоями общества, фактически расколов тот единый народный фронт, который начал складываться в Европе в эпоху революций конца 1840-х годов (см. п. 15.3). Надо сказать, что классовые теории начали возникать еще до Маркса, поэтому работа в этом направлении уже велась, но в том виде, в каком ее представил Маркс, она должна была более всего понравиться олигархии. Да и результаты распространения марксизма оказались впечатляющими – начиная с Парижской коммуны 1871 г. и заканчивая Германией в момент прихода Гитлера в 1933 г. народные массы оказались расколоты - рабочие вели борьбу за свои интересы отдельно от крестьян и в антагонизме к «буржуазным» средним классам, причисленным к «эксплуататорам трудового народа» (см. главы XV и XVI). И хотя в дальнейшем популярность марксизма резко упала, но, по-видимому, вовсе не случайно и в наше время со стороны мировой олигархии не прекращаются попытки реанимировать марксизм, причем именно в его первоначальном, «неиспорченном» виде. Но об этом – в специальном разделе, посвященном этому самому выдающемуся и гениальному лжеучению в истории человечества. 18.2. Марксизм – гений, ложь и выдумка в одном флаконе В предыдущих главах и в первой книге трилогии уже разбирались ряд основополагающих положений марксизма: о рабовладельческом строе, о буржуазных революциях, о классах, о первоначальном накоплении, - поэтому нет смысла останавливаться на них еще раз. Суммирую лишь выводы. 1. Типы социально-экономических систем Маркса. Ведущие историки уже давно доказали, с фактами в руках, что в античности не было никакого «рабовладельческого способа производства» (подробнее см.: [59] глава II). Поэтому еще в середине XX века крупнейший историк античности М.Ростовцев (живший в эмиграции в США) писал о том, что общие замечания Маркса и Энгельса о «рабовладельческом» обществе уже давно опровергнуты ([287] III, p.1328). Что касается других представленных Марксом социально-экономических систем, то и сам автор в них путался. Так, помимо пяти «способов производства», которые он предложил публике (первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального, капиталистического и социалистического), он в своих неопубликованных при жизни работах вывел еще три: «античный», «азиатский» и «германский» ([70] 48, с.157, 46/I, с.462-469, 491). Таким образом, Маркс сам запутался в своих рассуждениях и опроверг самого себя. Единственный вывод, который из этого можно сделать – у Маркса не было никакой стройного учения о якобы сменяющих друг друга в определенном порядке «способах производства», а то, что было предложено публике – есть некая искусственная конструкция, не имеющая ничего общего ни с исторической реальностью, ни с действительными взглядами самого Маркса. 2. Учение о классах и революциях. Основные положения этого учения Маркса также на сегодняшний день опровергнуты либо историками, либо самой жизнью. Так, хорошо известно, что «класс пролетариата» на Западе в середине XX века фактически исчез, что противоречит теории Маркса – если «пролетариата» нет, то кого же тогда эксплуатирует «буржуазия»? Ведь «эксплуатация буржуазией пролетариата», по Марксу, является сущностью «капиталистического способа производства». Другие положения его учения: о буржуазных революциях, о первоначальном накоплении, - оказались неверными и опровергнуты историками на основе конкретных фактов (см. выше пп. 12.3, 13.1 и 14.1). Да и сам капитализм в Западной Европе, как полагают современные историки, возник уже в XII-XIII вв., и тогда же исчезли феодализм и крепостное право (см. выше п. 10.1). Поэтому в XVII-XVIII вв. уже не нужны были никакие «буржуазные революции», так как того «класса феодалов», который, согласно Марксу, надо было свергать в ходе этих революций, уже давно к тому времени не было. Таким образом, и этот основополагающий элемент его учения оказался неверным. Как писал еще в 1977 году известный английский историк Ч.Уилсон, исторические факты не вписываются в «жесткую историческую схему» Маркса, поэтому перед объективным историком стоит дилемма – «либо отказаться от этой схемы, либо сделать ее настолько свободной и широкой, что она потеряет всякий смысл, кроме семантического» ([151] pp.5-6). 3. Экономическая теория Маркса. Чтобы не утруждать Вас долгими экономическими подробностями, приведу несколько цитат. Вот каким было, например, мнение Кейнса, выдающегося английского экономиста, жившего в эпоху Великой депрессии, относительно экономической теории Маркса. «Джон Мейнард Кейнс считал “Капитал” Маркса устаревшим учебником по экономике, не только ошибочным с экономической точки зрения, но и лишенным интереса и практического применения в современном мире», - пишет Ж.Аттали, выпустивший недавно книгу о Карле Марксе ([5] с.386). Сам биограф Маркса, хотя сильно симпатизирует своему герою, признает, что тот так и не смог доказать ключевых положений своей экономической теории: трудовую теорию стоимости, теорию прибавочной стоимости и теорию тенденции понижения нормы прибыли при капитализме, - хотя и упорно пытался это сделать, в течение 20 лет собирая экономическую статистику и изучая алгебру. Таким образом, пишет Аттали, эти ключевые положения его экономической теории так и остались недоказанными гипотезами, которые были приняты лишь потому, что «оказались полезными» классу пролетариата ([5] с.260-261, 296-297, 310). Что касается большинства других положений (меновая и потребительная стоимость, цена, виды капитала и т.д.), то Маркс их просто переписал у Рикардо и других более ранних авторов. Итак, что мы имеем, как говорится, «в сухом остатке»? Внес ли Маркс какой-то вклад в общественную науку? То, что Маркс внес какой-либо собственный вклад в экономическую науку, является, по меньшей мере, спорным, за исключением того, что был написан некий экономический «учебник» («Капитал»), который содержал много спорных или попросту ошибочных гипотез, выдаваемых за элементы некой новой «экономической теории Маркса», и очень быстро устарел. Что касается его социально-исторической концепции, то она в большинстве своих ключевых положений является ложной и не соответствующей реальным историческим фактам. Причем, сам Маркс при жизни осознавал ущербность этой концепции и в неопубликованных работах разрабатывал ее альтернативные варианты. В чем же секрет Маркса? Почему его учение в какой-то момент считали чуть ли не откровением гения и почему оно на рубеже XIX-XX веков приобрело невиданную популярность? Это становится ясным, изучая его биографию. Как указывает Ж.Аттали, популярность Маркса неожиданно возникла в 1860-е годы, после того как он 14 лет провел в ужасающей нищете, живя в лондонских трущобах в одной комнате с семьей из шести человек и работая в основном над своими сочинениями ([5] с.147). Но она пришла к нему не в результате всех его объемистых трудов, написанных к тому времени, а в результате одной маленькой брошюры под названием «Манифест коммунистической партии», которую, как пишет Аттали, он в 1848 г. написал всего за 4 дня по заданию Союза коммунистов ([5] с.222). Содержание этой короткой брошюры очень простое – там говорится о неизбежном крахе капитализма, на смену которому придет некая новая система, которую Маркс называет коммунизмом, и в свержении капитализма ведущую роль должен сыграть пролетариат. Тем не менее, именно эта маленькая брошюра создала Марксу ту известность, с которой началась его дальнейшая работа как идейного руководителя Первого интернационала, куда благодаря этой известности его пригласили в 1864 г., и с которой началось триумфальное шествие марксизма по всему миру. Для того чтобы понять, почему это случилось, давайте вспомним, что происходило в Европе в 1860-е годы и в последующие десятилетия. Как мы знаем (см. главу XIV), «крестовый поход за свободную торговлю», начатый Великобританией около 1830 г., спустя три десятилетия, наконец, увенчался успехом. Почти все государства Европы поверили в новую либеральную идеологию и ввели у себя режим свободной торговли, не догадываясь, что британцами им была уготована роль «ценных колоний», а роль «мастерской мира» должна была сохраниться лишь за самой Великобританией. В Италии этот режим был введен в 1861 г., в Германии – в 1862 г., во Франции – в 1864 г., в Австро-Венгрии – в 1866 г., в России – в 1858 г. Введение режима свободной торговли привело к тому, что все европейские страны захлестнула волна более дешевых и качественных английских товаров, вымывавших их собственное производство. Воспользовавшись либерализацией внешней торговли в Европе, США в свою очередь завалили ее дешевым зерном, вызвав там кризис сельского хозяйства. Результатом стал поразивший почти все страны континентальной Европы экономический кризис, пик которого пришелся на 1870-1872 гг., но который не сменился подъемом, а перерос в затяжную 20-летнюю депрессию ([153] pp.45-46). Однако первые признаки этого кризиса промышленности и сельского хозяйства начали ощущаться сразу после введения режима свободной торговли, когда хлынул импорт из-за границы. Это и объясняет, почему в большинстве указанных стран (исключая лишь саму Великобританию) в 1860-е годы началось мощное антикапиталистическое движение. Частью этого движения являлось учреждение Первого интернационала, состоявшегося в Лондоне в сентябре 1864 г. Интересно отметить, что среди участников учредительного съезда, наряду с англичанами, присутствовали немцы, французы и итальянцы, которые и составили костяк этой новой организации ([5] с.223). Что касается англичан, то, хотя они и составляли чуть ли не половину присутствовавших на учредительном съезде, благо это происходило у них дома, но когда разобрались, в чем состоят цели этой организации (свержение капитализма революционным путем), то в полном составе оттуда вышли. Как говорится, бытие определяет сознание – пока экономический кризис не докатился до Англии, вряд ли кто-то из англичан мог всерьез проникнуться идеей свержения капитализма. Зато русские, хотя и не присутствовали совсем на учредительном съезде Первого интернационала в 1864 г., но уже очень скоро (когда в России начались массовые голодоморы, обнищание народа и другие последствия либерального режима) почувствовали такое отвращение к капитализму, что во главе с Бакуниным чуть было не захватили лидерство в этой организации, перехватив его из рук Маркса с Энгельсом. Таким образом, именно то обстоятельство, что Маркс еще в 1848 году предсказал «неизбежный крах капитализма» во всем мире, и вызвало такой необыкновенный интерес к его персоне со стороны делегатов Первого интернационала, которые и избрали его лидером своей организации. В дальнейшем его слава еще более выросла. Как уже говорилось, экономический кризис и депрессия свирепствовали в континентальной Европе вплоть до 1880-х годов, поэтому Маркс до самой смерти в 1883 г. мог наблюдать кризис «капиталистического способа производства» и радоваться приближению «мировой пролетарской революции», и это же могли делать его почитатели, число которых вследствие этого кризиса все возрастало. Однако особенную славу Марксу принесла Парижская коммуна 1871 г., которую Маркс приветствовал и назвал первой попыткой осуществить «пролетарскую революцию» в Европе. Откуда-то разнесся слух, что именно Первый интернационал и его лидер организовали это восстание рабочих во Франции . Поэтому Маркс, пишет Ж.Аттали, «вдруг стал знаменит на весь мир. Газеты считали его всемогущим, он стоял во главе единственной многонациональной политической организации; в Германии, Франции, Великобритании, Италии, США и России возникали партии или тайные общества, ссылающиеся на него» ([5] с.284). В дальнейшем слава Маркса продолжала расти. Как было показано выше, капитализм в первой половине XX века действительно пережил очень серьезный кризис, что увеличивало число сторонников марксизма. В какой-то момент капитализм в самом деле почти исчез, как и предсказывал Маркс. Так, в 1933-1945 гг. капитализм перестал существовать на территории почти всей континентальной Европы: ведь ни в германском Третьем рейхе, контролировавшем подавляющую ее часть, ни в СССР, капитализма (рыночной экономики) уже не было (см. п. 16.8). Каким же образом Марксу удалось сделать столь гениальное предсказание будущего краха капитализма, учитывая, что почти все остальные положения его теории оказались ложью или неподтвержденными гипотезами? Здесь я могу высказать лишь свою собственную гипотезу, поскольку совершенно точно ответить на этот вопрос невозможно, однако гипотезу, основанную на анализе биографии Маркса. Хорошо известно, что основоположник марксизма по своей основной профессии не был ни экономистом, ни историком, ни социологом, он был философом, профессором философии. Поэтому и главный метод его исследования общества не был обычным методом, к которому прибегают, например, экономические историки. Они изучают множество исторических фактов, относящихся к экономической жизни общества, и на основе этих фактов пытаются сделать какие-то выводы. Марксу этот вид исследования был чужд, равно как и, к примеру, метод живого общения и наблюдения, который используют социологи и экономисты-практики. Можно ли себе представить, чтобы «вождь мирового пролетариата», каким считал себя Маркс, ни разу в своей жизни не был ни на одном промышленном предприятии и не видел, в каких условиях работает этот самый пролетариат? Тем не менее, это было именно так, это бесспорный факт, установленный биографами «вождя мирового пролетариата»! ([5] с.92) Маркс исследовал окружающий мир совсем по-другому, по-философски. Как следует из анализа, проделанного Ж.Аттали, Маркс все время пытался вывести его законы не из объективной реальности, а из своих внутренних ощущений и даже из своих внутренних комплексов. Например, как пишет его биограф, у Маркса в течение всей жизни существовали две сугубо личные проблемы. Одна из них – это проблема денег, которые он всегда транжирил, и которых у него никогда не было. Отсюда – «в высшей степени сложные отношения Карла с деньгами, состоявшие из смеси поклонения и ненависти, которые вскоре доведут его до настоящей болезни» ([5] с.36). Вторая проблема состояла в том, что Маркс, по мнению Аттали, не любил трудиться, отсюда у него возникла проблема расставания со своими научными трудами. Он годами отказывался публиковать уже написанные труды и делал вид, что их снова переделывает, потому что ему было жаль с ними расставаться. Как пишет биограф, у Маркса присутствовал «извечный страх, что у него отберут произведение, что оно будет существовать вне его» ([5] с.189, 318). И вот из этих своих личных психологических проблем он вывел несколько важных постулатов своей теории – во-первых, о «фетишизации денег при капитализме», во-вторых, об «отчуждении труда» (присваемого рынком и «эксплуататорами»), и, в-третьих, о неизбежности коммунизма, как общества, позволяющего устранить отчуждение труда и вообще частную собственность ([5] с.86-89) . Перечень теоретических положений, выведенных Марксом из личных ощущений, не ограничивается вышеизложенным. Например, его тезис о капитале как о «мертвом труде, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд», по мнению Ж.Аттали, появился после прочтения основоположником марксизма «книги ужасов» про доктора Франкенштейна, которая произвела на него сильное впечатление ([5] с.86, 76), приводятся им и другие примеры. Однако биограф Маркса не пытается рассмотреть вопрос о том, из каких же личных проблем или впечатлений он вывел свой главный тезис, поразивший весь мир и едва не ставший гениальным пророчеством – тезис о неизбежности краха капитализма. Поэтому я хочу высказать об этом собственное предположение. В действительности тот «капитализм», о котором писал Маркс, был лишь одной из двух основных моделей капитализма или рыночной экономики – моделью глобальной рыночной экономики (см. схему IV). Никакой другой модели Маркс не рассматривал. Хорошо известно, что он был «глобалистом», преданным сторонником либеральных идей Адама Смита. Похоже, что именно Маркс и ввел впервые термин «глобализация», который он использовал уже начиная с середины XIX века применительно к происходившим в мире процессам. Вместе с тем, сам Маркс, был, если можно так выразиться, «дитя глобализации». Он был евреем, родившимся в Германии. Его отец отказался от иудейства и принял лютеранство, поскольку без этого он, адвокат, живший в Германии, не мог работать по специальности. Известно, что этот разрыв со своими корнями наложил сильный отпечаток и на отца Маркса, да и на него самого. Карл еще в юношестве, после смерти отца, вступил в конфликт с матерью и навсегда уехал из родного города. В дальнейшем он жил по нескольку лет то в Германии, то во Франции, то в Бельгии, то в Англии, везде в качестве иностранца. А вторую половину своей жизни прожил в Лондоне не просто как иностранец, а вообще как человек без гражданства и без паспорта, поскольку решил отказаться от немецкого гражданства, а английского, как ни старался, так и не смог получить. Поэтому он был, как говорится, «человек мира», «кочевник» без рода и племени, без паспорта, гражданства и каких-либо корней. Под стать этому были и его представления о морали. В Лондоне он, будучи уже зрелым мужчиной, иногда развлекался тем, что по ночам вместе с какими-то приятелями бил стекла в уличных фонарях [245]. В течение первых нескольких лет жизни в Лондоне с семьей в ужасной нищете и тесноте (от чего умерло трое его детей), он нигде не работал, полагаясь на случайные статьи в газетах и на помощь от Энгельса и от состоятельных родителей своей жены. Однажды, когда его жена уехала погостить к родителям в Германию, он сожительствовал с домохозяйкой, которая затем родила незаконнорожденного ребенка. Маркс так и не признал его своим, факт его отцовства окончательно подтвердился уже после его смерти ([5] с.156). Таким же «кочевником» без моральных принципов был и Фридрих Энгельс. Его отец был немецким купцом и промышленником, заправлявшим крупным международным бизнесом. Но Фридриха не прельщала ни перспектива помогать отцу в его бизнесе, который он ненавидел, ни вообще какая-либо стезя в жизни. Сначала он стал было революционером и участвовал с оружием в руках в революции 1848 г. в Германии, затем уехал в Англию и долгое время вообще нигде не работал, пока, наконец, не был вынужден согласиться стать менеджером на принадлежавшей отцу фабрике в Англии. Там он открыто сожительствовал одновременно с двумя женщинами, шокируя благовоспитанных англичан ([5] с.213). Поэтому совсем не удивительно, что они так сильно подружились – они оба были «кочевниками», «детьми глобализации». Именно поэтому Маркс в течение всей жизни так хорошо понимал и следил за процессами глобализации и интернационализации в мире, что, в частности, отмечает Аттали. Так в одном из писем Энгельсу конца 1850-х гг. он указывал, что чувствует наступление длительного периода глобализации и написал, например, такие строки: «Буржуазия переживает новый Ренессанс. Теперь мировой рынок существует на самом деле. С выходом Калифорнии и Японии на мировой рынок глобализация свершилась» ([5] с.192). Как видим из этого письма, Маркс с какой-то жадностью следил за тем, как глобализация распространяется по всему миру, и как весь мир подчиняется мировому капиталу. Но, будучи прежде всего философом, он также мог хорошо понимать из своих собственных ощущений, к чему ведет глобализация. Ведь было очевидно, что она вела к массовым миграциям населения, к ломке всех традиций, вырыванию и уничтожению всех корней. Если это так, если все люди со временем превратятся в таких же «кочевников», как он сам, то что ждет мир в будущем? Если люди потеряют национальность, корни, традиции, моральные нормы, любовь к труду – то что будет? Будет полный хаос, анархия, мир погибнет? Марксу не хотелось делать такой вывод – и он заключил, что погибнет не мир, а капитализм. Ведь капитализм основан на товарном производстве, а оно зиждется на добросовестном труде и порядочности. Если люди потеряют к этому склонность, то капитализм не сможет существовать и погибнет. Далее Маркс решил, что он трансформируется в коммунизм, к чему его, возможно, подтолкнуло чтение писателей-утопистов. Но до той поры, заключил основоположник марксизма, капитализм, то есть глобальная рыночная экономика, должен победить во всем мире, и лишь после этого прийти к саморазрушению. Ведь и сам Маркс, как пишет Аттали, был склонен к саморазрушению ([5] с.201), и это внутреннее ощущение могло придать ему дополнительную уверенность в том, что его теория верна. Вот примерный ход философской мысли Маркса, приведший его к гениальному пророчеству о том, что капитализм сначала должен победить во всем мире, а потом неизбежна его гибель. Однако доказать это пророчество при помощи своих экономических теорий он не смог, как ни пытался. Он придумал целый ряд «законов»: о неуклонном понижении нормы прибыли при капитализме, о росте обнищании пролетариата, о прибавочной стоимости (которую «капиталисты» отбирают у рабочих), - которые и должны были подтвердить его основной тезис о неизбежной гибели капитализма. Но в течение всей своей жизни, как он ни старался, он так и не смог найти экономических фактов, подтверждающих эти «законы». Сегодня можно утверждать, что пророчество Маркса, несмотря на гениальность, оказалось верным лишь наполовину. Действительно, капитализм в какой-то момент в XX веке почти исчез с карты мира, за исключением США и Великобритании. Да и в этих странах он мог исчезнуть, если бы не реформы Рузвельта и Ллойд Джорджа. Однако на смену глобальной модели капитализма пришел не тот коммунистический рай, который описал Маркс («каждому - по потребностям»), а пришли диктаторские режимы, самый худший из которых – фашистский – чуть не погубил всю Европу и весь мир. Ведь если бы Гитлер более активно вел разработку атомной бомбы и получил ее до того, как советские танки вошли в Берлин, то неизвестно, какая катастрофа могла бы еще ожидать Европу. Вполне вероятно, что основоположник марксизма часть своих теорий общества написал, выполняя заказ международного капитала. Вообще Маркс с готовностью менял свои взгляды и писал «на заказ» , ведь он в течение жизни был редактором газеты, журналистом, да и просто подрабатывал газетными статьями. Собственно, журналистика была единственным источником его существования, не считая помощи от Энгельса и родителей его жены. И, разумеется, в то время, в еще большей степени, чем сегодня, общее направление работы журналистов и редакторов задавали спонсоры – те, у кого было много лишних денег для того чтобы позволить себе такие расходы. Хорошо известно, что первые его труды и выпускаемые им газеты (1842-1845 гг.) финансировались немецкими промышленниками. Да и его ближайший соратник и соавтор Энгельс сам был представителем международного промышленного и купеческого капитала и вращался в соответствующих кругах. В последующем многие взгляды Маркса сформировались под влиянием империалистических кругов Великобритании, с которыми он очень тесно сотрудничал, а многие его статьи были написаны по их заказу. Так, начиная с 1855 г. он стал сотрудником и постоянным корреспондентом журнала Free Press, позже переименованного в Diplomatic Review [7]. Владельцем этого журнала был Дэвид Урквард – шотландский аристократ, владелец крупного состояния и замков в Шотландии и ярый британский империалист. В 1830-е годы он пытался организовать среди кавказских горцев сопротивление продвижению России на Кавказ, вооружал и обучал черкесов, пытался убедить британское правительство послать свои войска на Кавказ и начать там войну против России (для чего даже организовывал провокации). Когда же это не удалось, и ему самому приказали из Лондона покинуть Кавказ и вернуться в Англию, он заявил, что британский министр Пальмерстон – русский шпион. В дальнейшем Урквард основал сеть комитетов по международным делам, включавших наиболее состоятельных и влиятельных членов британского общества. Характерно, что Маркс, еще задолго до начала работы в журнале Free Press Уркварда, в своих работах выражал взгляды, с удивительной точностью повторяющие высказывания последнего. Так, он уже 1853 г. обвинил министра иностранных дел Пальмерстона в том, что тот «продался» Петербургу, и написал на эту тему целых восемь (!) статей ([5] с.171-172). То, что эти статьи были заказными, не требует доказательств, поскольку спустя 2 года Маркс уже официально работал в журнале Уркварда и выступал с такими же ярыми империалистическими и откровенно антироссийскими и русофобскими статьями, как и сам шотландский аристократ. Вполне вероятно, что сотрудничество Маркса с британскими империалистическими кругами началось еще раньше. Так, в ноябре 1847 г., приехав на 2-й съезд Союза коммунистов, он вместе с Энгельсом выступил в Лондоне на собрании, посвященном 17-летию польского восстания в России, на котором присутствовали, судя по всему, и другие делегаты этого съезда. Бросается в глаза абсурдность данного собрания, если учесть, что это был период страшных катаклизмов в Европе, где начались революции, и в самой Великобритании. Как было указано выше, во время голодомора в Ирландии в 1845-1847 гг. погибло до 1,5 миллионов ирландцев из 8-миллионного населения страны, а еще 2 миллиона были вынуждены эмигрировать. А в то время как эту часть Великобритании постигла столь страшная катастрофа, британское правительство никак не реагировало и своими действиями лишь ее усиливало. Поэтому собрание лондонской публики, посвященное 17-летию (!) польского восстания в России, вряд ли было чем-либо иным, нежели попыткой отвлечь публику от страданий ирландского народа и начинающейся революции, и перенести ее внимание на страдания поляков в Российской империи 17-летней давности. Участие в нем Маркса и Энгельса в качестве докладчиков также, по-видимому, было заказным и солидно оплачено . Так это или нет, совершенно очевидно, что взгляды Маркса сформировались под сильным влиянием британских империалистических кругов (британской олигархии), а ряд его статей были заказными. Разумеется, это не могло не оказать влияния и на его научные труды. Во всяком случае, те из них, что были опубликованы при его жизни, не могли идти вразрез с интересами и взглядами тех, кто платил ему деньги за статьи и публикации, это совершенно очевидно . Конечно, нельзя объяснить всю неуемную деятельность Маркса по созданию новой концепции мироздания тем, что ему кто-то заказал такую работу. Основной причиной являлось его невероятное тщеславие. Как утверждает Ж.Аттали, он уже с юности проникся страстной целью создать «глобальную теорию общества» ([5] с.83) – то есть страстно возжелал стать мессией. В течение всей жизни он страшно ревновал и завидовал всем, кто добился какого-либо признания в этой сфере и мог бы претендовать на то, чтобы занять его, Маркса, законное место в качестве мессии. Он буквально уничтожал в своих статьях Прудона, Бакунина и других мыслителей той эпохи. Так же резко менялось его отношение к собственным друзьям, стоило им только достичь какого-либо признания как мыслителям или революционерам. Стоило только Лассалю в 1863 г. встать во главе Всеобщего германского рабочего союза, как Маркс, пишет Аттали, прекратил с ним всяческие отношения, которые до этого были очень близкими; после смерти Лассаля в 1864 г. он воспылал ненавистью к его преемнику Швейцеру ([5] с.215-216). А в 1875 г. он буквально растоптал в своих сочинениях Карла Либкнехта (сына его лучшего друга), возглавившего самую массовую партию Европы – Социалистическую рабочую партию Германии. Бакунин называл Маркса деспотом, который держит вокруг себя только робких подчиненных и способен на любую подлость и низость в отношении чем-либо не понравившихся ему людей ([5] с.215-216, 221, 303). Судя по всему, именно это безумное тщеславие и зависть, граничащие с паранойей, толкали его на то, чтобы в нищете, имея скудные средства к существованию, в течение долгих лет сидеть и писать свои сочинения, изображая из себя лидера тайной революционной организации, вместо того, чтобы, как хотел его отец, стать адвокатом или освоить другую серьезную профессию. По-видимому, его тщеславие в конце жизни было удовлетворено – он действительно стал лидером международной революционной организации (Интернационала), многие его считали гением и чуть ли не мессией. Однако потом выяснилось, что его концепция мироустройства – ложная, и ничего общего не имеет с действительным устройством мира. Самое удивительное сегодня состоит в том, что на Западе, особенно в США, в последние десятилетия предпринимаются упорные попытки воскресить эту концепцию Маркса, которая, как мы видели, во всех своих основных элементах оказалась ложной и опровергнута фактами и последующими событиями. Так, в США в Чикаго в 1970-е годы начали проводиться марксистские семинары, с участием политологов, историков и социологов, где изучались основы марксистской теории. Частные американские фонды начали предоставлять специальные гранты – на написание исторических книг, использующих в качестве основы марксистскую историческую концепцию (см.: [126] preface). В 1980 г. руководитель кафедры античной истории Кэмбриджского университета М.Финли предложил вернуться к теории К.Маркса о «рабовладельческом строе» в античности и заявил, что историки усвоили неправильные взгляды на античную эпоху, раскритиковав около двух десятков классических исторических трудов с «неправильными взглядами» ([187] pp.32-63). Несмотря на то, что, как было показано, историки с фактами в руках опровергли марксистское учение о «буржуазных революциях», это учение продолжают преподавать западным студентам, и у него остается множество приверженцев. Причем, иногда для отстаивания учения Маркса они прибегают даже к откровенной выдумке. Например, Ж.Аттали, который испытывает большие симпатии к «исконному учению Маркса» и всячески его пропагандирует, в своей книге утверждает, что известный западный мыслитель Иммануил Валлерстайн создавал свою теорию истории «на основе работ Маркса» ([5] с.394). В действительности же Валлерстайн в своих работах, наоборот, лишь опровергал Маркса – в частности, его тезис о том, что Французская революция была «буржуазной» и о том, что капитализм наступил лишь в XVII веке (см. выше пп. 13.1, 10.1 и 7.2). Что же за силы вдруг, начиная с середины или второй половины XX века, начали такую мощную пропаганду «исконных», идей Маркса, «не испорченных» его последователями (в частности, Лениным)? Ответ найти не очень сложно – надо понять, кому это выгодно. Марксизм сослужил очень хорошую службу западноевропейской правящей верхушке во второй половине XIX в. и первой половине XX в. Как мы видели выше, он искусственно разделил общество на «классы» - пролетариат, крестьянство и «буржуазию», вселив соответствующим группам людей недоверие или даже «антагонизм» по отношению друг к другу. Поэтому правящей верхушке, переродившейся в олигархию, легко было манипулировать такими обществами. В итоге расколотые марксистской идеологией общества в Европе не смогли консолидироваться и преодолеть социально-экономический кризис, оказавшись к 1930-м годам на краю пропасти и чуть было не утянув в эту пропасть весь мир. Современной мировой олигархии Запада, по-видимому, очень хотелось бы получить в свои руки такую же идеологию, позволяющую расколоть общество во всех странах на группы или «классы». Кроме того, марксистская историческая концепция может быть привлекательной еще и тем, что она вносит в головы людей хаос, поскольку она сплошь и рядом противоречит имеющимся фактам . Как мы видели, у самого Маркса, создававшего эту концепцию, в голове был хаос – он то включал разные «античные» и «азиатские» «способы производства», то выбрасывал их из своих работ. А если в голове у людей хаос, то им можно внушить все, что угодно. Как было показано выше, в распоряжении мировой олигархии сегодня имеется целый набор других ложных теорий и идеологий – от мессианской идеологии борьбы со «злом» и «деспотией» ради «свободы» и «демократии» до изощренной идеологии «элиты», делающей из самых богатых людей планеты самых достойных, а из всех остальных – изгоев, которые «сами того заслужили». Создав у людей в головах хаос и лишив их настоящего исторического знания и памяти о прошлом, им можно будет затем без труда внушить все эти идеологии. С какой целью? Цели у олигархии, в конечном счете, всегда одни и те же – удовлетворение своей жадности, тщеславия, похоти и жажды власти над всем миром. Подтверждением вышесказанному может служить тот факт, что та же самая группа американских идеологов: И.Кристол, Д.Белл, И.Хоуи, С.Липсет, П.Селжник, Н.Глазер и Д.Мойнихэн, - которая в молодости (в 1930-е и 1940-е годы) увлекалась ортодоксальным марксизмом (троцкизмом) и критиковала «искажение марксизма» (ленинизм), в дальнейшем, начиная с 1960-х годов, занялась разработкой новой идеологии, получившей название «неоконсерватизм» ([198] pp.15-18). Именно неоконсерватизм (наряду с неолиберализмом) является сегодня той официальной идеологией, которая принята правящими кругами в США, Великобритании и других странах Запада и которую они активно пропагандируют во всем мире. Кто-то может сказать, что это совпадение, но таких совпадений не бывает. Ведь переменил взгляды – от марксистских к неоконсервативным – не один человек, а вся группа идеологов. Это означает, во-первых, идеологическую близость марксизма и неоконсерватизма, и, во-вторых, то, что в продвижении этих двух идеологий заинтересованы одни и те же силы. Не считает это совпадением и Ф.Фукуяма, один из идеологов неоконсерватизма, который отмечает близость этой идеологии ортодоксальному марксизму ([198] p.16) . Но об этой современной идеологии Запада речь пойдет в главе XX. Пока же давайте рассмотрим, какие еще существуют искажения исторической и экономической науки, помимо марксизма. 18.3. Основные направления сознательного искажения истории В предыдущей книге трилогии ([59] глава XIII) и в предыдущих главах настоящей книги приводилось много примеров вполне сознательных искажений истории. Анализ этих примеров показывает, что подавляющее большинство искажений истории предпринималось с одной и той же целью – устранить из исторической памяти человеческого общества любые негативные факты, связанные с деятельностью олигархических режимов, да и вообще любое упоминание об олигархии и ее описание. Этой задаче служат следующие основные направления сознательного искажения истории: (1) уничтожение исторической памяти о кризисах и катастрофах, (2) уничтожение исторической памяти о революциях и гражданских войнах, (3) возвеличивание злодеев и очернение борцов за интересы народа. 1. Уничтожение исторической памяти о кризисах и катастрофах. Речь идет, прежде всего, о крупных кризисах в истории человечества, которые приводили либо к «провалу» в развитии цивилизации, либо к ее гибели. Эти кризисы либо замалчивались, либо в отношении них в разное время создавался миф, который продолжает создаваться и сегодня, и который направлен на то, чтобы не допустить осознания обществом действительных причин кризисов и катастроф. Примеры таких мифов и замалчивания фактов приводятся ниже: (1) Гибель целого ряда древних арийских цивилизаций в период с 6 по 3 тысячелетия до н.э. Речь идет, например, об упадке и гибели арийских цивилизаций Сирии-Палестины, Малой Азии, Кипра в конце 6 тысячелетия до н.э. и о гибели цивилизаций Сирии-Палестины, Шумера (в Месопотамии) и Хараппы (в Индии) в конце 3 тысячелетия до н.э. Как указывает Ю.Петухов, сегодня предпринимаются попытки не только скрыть причину их гибели, но и сам факт их гибели и даже факт их существования (дескать, никаких арийских цивилизаций и не было вовсе, а было так – что-то непонятное). Даже в археологии, отмечает историк, сегодня принят такой же подход: «Если исследователи обнаруживают очередное городище, селение, стоянку, город индоевропейцев, раскопки замораживаются и даже уже полученные сведения не публикуются в научной печати… Получить лицензию на раскопки археологических культур индоевропейцев в настоящее время невозможно. На это существует негласный запрет» ([79] с.78-79). Археологические исследования арийских поселений свернуты в Сирии-Палестине и Малой Азии, а теперь, после оккупации американцами Ирака, надо полагать, это коснется и Месопотамии; другими словами, работы свернуты на всех основных территориях, где зародилась и в течение многих тысячелетий существовала арийская цивилизация. «Кому-то очень не хочется, - пишет Ю.Петухов, - чтобы мир знал об арийцах в Малой Азии и на Ближнем Востоке… Складывается впечатление, что опять и опять какой-то незримый цензор накладывает своё вето на познание подлинной истории человечества» ([79] с.379). (2) Одновременная гибель шести цивилизаций восточного Средиземноморья во второй половине II тысячелетия до нашей эры. Речь идет о минойской цивилизации на Крите, микенской – в Греции, хеттской – в Малой Азии, митаннийской – на севере Сирии и Месопотамии, ханаанской – на территории Сирии-Палестины и древнеегипетской на территории Египта. Все эти цивилизации достигли своего наивысшего расцвета и могущества к середине II тысячелетия, о чем остались поразительные археологические памятники и письменные свидетельства, а к его концу они перестали существовать. Сегодня этот поразительный факт одновременной гибели шести цивилизаций фактически скрывается историками. Вы нигде не прочтете о том, что такой факт имел место. О гибели каждой из них можно узнать лишь по отдельности, в специальных исторических исследованиях, посвященных каждому из этих государств. Причем, вместо того чтобы искать одну причину гибели всех шести цивилизаций, достигших почти одновременно пика своего расцвета и величия и затем ушедших в небытие, историки занимаются в основном лишь двумя из них, наиболее известными – египетской и минойской, да и то строго по отдельности. Но и здесь не проводится никакого изучения причин их гибели. Тот факт, что древнеегипетская цивилизация фактически исчезла в конце II тысячелетия до н.э., попросту замалчивается. Что касается возможных причин гибели минойской цивилизации, то рассматривается лишь одна версия ее гибели – природная катастрофа, чаще всего – землетрясение или извержение вулкана, якобы уничтожившая все население Крита. В подтверждение гипотезы одномоментной катастрофы на Западе в последние годы отсняты десятки научно-исторических фильмов и написано множество книг, несмотря на то, что эта гипотеза уже давно опровергнута археологией! Последняя неопровержимо доказала, что гибель минойской цивилизации, равно как и пяти остальных, происходила постепенно, в течение нескольких столетий (см. главу VI), следовательно, ни о какой одномоментной катастрофе не может быть и речи. Налицо сознательное насаждение мифа и сокрытие действительных фактов о гибели шести цивилизаций восточного Средиземноморья. (3) Гибель Западной Римской империи в V в.н.э. и последующее исчезновение римлян и латинского языка – великой нации и великого языка античности. Имеются сотни неопровержимых фактов о демографической катастрофе, поразившей Западную Европу и западное Средиземноморье в конце античности, с сокращением населения, по меньшей мере, в десятки раз, а вероятнее всего в 50-100 раз (см.: [59] главы III и VI). Тем не менее, большинство современных западных историков античности делают вид, что они не знают о существовании всех этих фактов и отрицают возможность такой демографической катастрофы. Хотя ничем другим объяснить, например, исчезновение латинского языка невозможно. Кроме того, историки средних веков убеждены, что в раннем средневековье в Западной Европе и западном Средиземноморье было очень редкое население, эти территории заросли дремучими лесами и покрылась пустынями. А в античности, как хорошо известно и с чем никто не спорит, там было очень густое население. Спрашивается, каким образом эти территории в раннем средневековье вдруг оказались такими малонаселенными? Единственная причина, по которой это могло случиться - демографическая катастрофа, приведшая к очень значительному (хотя и не одномоментному) сокращению населения. Таким образом, западные историки античности не просто отвергают огромное множество очевидных фактов, но даже и понятия не имеют о средневековой истории или делают вид, что ее не знают и знать не желают. Налицо сознательное искажение фактов. Параллельно насаждаются различные мифы о причинах гибели Западной Римской империи и исчезновения римлян – начиная от нашествия миллионных орд «варваров», уничтоживших империю, и кончая употреблением римлянами свинцовой посуды, из-за чего они якобы все и вымерли. (4) «Чума Юстиниана», а также ослабление и распад Византии в конце VI - начале VII вв. Историки полагают, что к концу правления византийского императора Юстиниана население страны сократилось не менее чем в 2 раза, но приписывают все это внезапно нахлынувшим эпидемиям чумы, хотя современники описывали факты массовых голодоморов в городах Византии и массового истребления населения Юстинианом в Сирии, Малой Азии, Италии и в самом Константинополе. Распад Византии в конце VI в. - начале VII века (отпадение Балкан, Египта, Сирии, Палестины, Северной Африки и Италии) историки объясняют в основном «нашествием варваров» в лице славян и аваров и «мусульманским нашествием» арабов. Об основных же причинах этого распада – сильнейшем экономическом и демографическом кризисе и коррупции, глубоко поразившей и власть, и армию Византии, можно найти лишь в редких специальных исторических исследованиях. (5) Окончательный крах Византии в XII-XV вв. также традиционно объясняется в основном «мусульманским нашествием» турок – сначала сельджуков, затем османов. Главные же причины ее краха, схожие с причинами ее распада в VII веке, содержатся лишь в некоторых исторических трудах, которые не читает широкая публика. (6) «Первый русский апокалипсис» XI-XIII вв. Речь идет о резком, по меньшей мере в 10 раз, сокращении населения Руси в этот период, о котором речь идет в третьей книге трилогии ([60] главы V и VIII). Факт резкого сокращения русского населения к XIII в. историки не отрицали, но нашли ему объяснение в виде «татаро-монгольского нашествия», масштабы и последствия которого были преувеличены, наверное, в сотню раз. Сегодня доказано, что походы Батыя на Русь в XIII веке вовсе не принесли стране никакой катастрофы, доказано также и то, что демографическая катастрофа на Руси произошла еще до похода Батыя. (7) «Второй русский апокалипсис» конца XVI - начала XVII вв. Факт второго демографического кризиса на Руси по сути скрывался историками, и до сих пор скрывается если не сам факт, то размеры кризиса. В действительности население в европейской части Московской Руси к 1620-м годам, по оценкам, сократилось примерно в 5 раз ([60] главы VIII-IX). При этом вину за некоторое сокращение населения отдельные историки и сегодня пытаются свалить частично на Ивана Грозного, частично на Смуту, что противоречит подробным исследованиям экономического и демографического кризиса, проведенным русскими историками еще в конце XIX – начале XX вв. Сознательное сокрытие этого кризиса началось уже давно – русские люди, жившие в XVII веке, называли события первых двух десятилетий этого века «Великой разрухой», но затем историки заменили его другим названием - «Смутное время». Ввиду этого совершенно исказился основной смысл всего этого исторического события, который для большинства современных людей теперь так и остается каким то «смутным» или «мутным» пятном в русской истории. Причины Смутного времени вследствие этих искажений непонятны сегодня даже большинству историков, не говоря уже о массе простых россиян. (8) Демографические кризисы XIV и XVII вв. в Западной Европе. По оценкам, во время первого кризиса население сократилось от 1/3 до 1/2, почти такими же были масштабы кризиса XVII в. Кризис XIV века долгое время объясняли страшной эпидемией чумы, придумав даже для нее специальный термин – «Черная смерть». В дальнейшем было доказано, что основной причиной демографического кризиса были голодоморы, а чума была лишь одной из болезней, косивших изнуренных голодом людей (см. выше п. 10.2). Но до сих пор миф о «Черной смерти» так и живет в массовом сознании и его продолжают, как ни в чем не бывало, придерживаться авторы научно-исторических фильмов и книг. Кризис XVII века традиционно объясняли Тридцатилетней войной. И хотя сегодня демографические историки опровергли и этот миф (см. п. 10.7.), но он также продолжает жить и в массовом сознании, и среди значительной части историков. Вот перечень лишь некоторых крупных кризисов и катастроф в истории Европы и Средиземноморья (подробно описанных в трех книгах трилогии), информация о которых сознательно искажается или стирается из исторической памяти. Цель – убедить общество в том, что никаких катастроф в прошлом не было, а если они и были, то были результатом природных катаклизмов или чрезвычайных событий (убийственных массовых эпидемий, нашествий «несметных полчищ варваров» и т.д.). В результате о действительных причинах этих катастроф знают лишь немногие историки, не имеющие возможности распространить свое знание. Это позволяет правящей верхушке придумывать вымышленные угрозы, грозящие современной цивилизации (например, в лице очередного «нашествия варваров» или «террористической угрозы»), а истинные угрозы всячески скрываются. Между тем, причина этих катастроф – одна и та же. Все они были рассмотрены в соответствующих разделах моей трилогии, и везде их причиной оказалась неспособность общества преодолеть кризис коррупции – масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц (класса олигархии). В разные эпохи мыслители и исследователи общества называли эту основную причину, но их мнение также либо игнорируется историками, либо искажается. Известный римский писатель и ученый-исследователь Плиний Старший в I в.н.э. в своих трудах много раз повторял одну и ту же фразу: «латифундии погубили и Италию, и провинции» Римской империи ([82] XVIII, 35). Современные западные историки придумали около десятка различных трактовок этих слов, самых нелепых, почему-то полагая, что они лучше самого римского автора знают, что он хотел сказать. Между тем, Плиния и других выдающихся писателей античности не надо трактовать, как не надо трактовать Льва Толстого, их надо просто читать. Из приведенных слов ясно, что Плиний понял главную причину гибели Рима. Эта причина – латифундии, крупная земельная собственность, приведшая к концентрации всей экономической власти в руках немногих богачей и превратившая остальной народ в нищую «чернь». В этом – корень последовавшего экономического, социального и демографического кризиса, поразившего Римскую империю. Ту же самую главную причину кризиса указывали, например, американские экономисты, разработавшие в 1930-х годах для Франклина Рузвельта идеологию его «нового курса». Эта главная причина – монополии, сконцентрировавшие в своих руках все экономические рычаги (см. предыдущую главу). Сегодня и этот вывод пытаются исказить или пересмотреть. Так, в современных статьях о Рузвельте, даже хвалебных, Вы можете прочесть о нем что угодно, но уже практически не найдете упоминания о том, что он решительно боролся с монополиями и крупным бизнесом. Этот факт был, таким образом, вычеркнут из истории. А некоторые современные авторы пытаются даже пересмотреть, казалось бы, то бесспорное обстоятельство, что экономика США накануне Великой депрессии достигла самого высокого уровня монополизации за всю американскую историю, а затем, благодаря реформам Рузвельта, уровень монополизации стал существенно ниже. Например, Г.Наттер и Х.Айнхорн в своей книге, работа над которой финансировалась американскими частными грантами, пытаются доказать, что уровень монополизации в США в течение 1930-1960 гг. практически не менялся [268]. Для этого они прибегают к довольно сомнительным статистическим методам и странно подобранным периодам для сравнения . Получается, что при помощи какой-то абстрактной статистики и подтасовки дат делается попытка опровергнуть хорошо известные факты о том, что Рузвельт провел дробление компаний и демонополизацию в целом ряде отраслей, что позволило экономике США иметь три десятилетия беспрецедентного бескризисного роста. Некоторые современные авторы идут еще дальше, утверждая что реформы Рузвельта вообще не принесли Америке ничего положительного, а наоборот, имели отрицательный результат. Например, Э.Шлейс утверждает, что президент Рузвельт своими действиями по борьбе с крупным бизнесом вселил неуверенность в предпринимательскую среду и препятствовал выходу из Великой депрессии и возобновлению экономического роста [295]. Это можно рассматривать как один из примеров применения ложных методов в экономической науке, о которой речь пойдет ниже. Факты свидетельствуют о том, что «уверенность предпринимателей» и прочие субъективные объяснения, которыми оперирует современная западная экономическая лженаука, вообще не имеют никакого отношения к реальной жизни. Так, президент Гувер в 1929-1932 гг. только и занимался тем, что пытался стимулировать «уверенность предпринимателей», но это привело лишь к еще более сильному погружению в Великую депрессию (см. предыдущую главу). 2. Уничтожение исторической памяти о революциях и гражданских войнах Цель данного направления искажений истории примерно такая же, как и та, что была указана выше – стереть из исторической памяти общества как сами кризисы, так и те способы, при помощи которых эти кризисы преодолевались в ходе революций и гражданских войн (перераспределение собственности, физическое истребление или изгнание части олигархии и последующие экономические и социальные реформы). Уничтожение исторической памяти здесь продвинулось столь далеко, что среди историков возникла и глубоко укоренилась целая «историческая концепция» или «историческая школа», рассматривающая наших предков в доиндустриальную эпоху как неполноценных людей. Например, как пишет американский историк-византинист В.Каеги, «неписанной аксиомой среди многих исследователей античности и средних веков является бесполезность современных общественных наук в отношении этих ранних периодов» ([227] pp.2-3). Это означает примерно то, что, по мнению большинства западных историков, люди в прошлом были движимы совсем другими мотивами, чем сегодня, и их действия не поддаются сколько-нибудь логическому объяснению в сравнении с действиями современных людей. Кто и когда внушил историкам эту «аксиому» - выяснить точно вряд ли удастся, но то, что она возникла не сразу, а в течение длительного времени внушалась и насаждалась – нет никакого сомнения. На некоторых примерах можно увидеть, как эта «аксиома» насаждается. Например, французский историк Ж.Делюмо в современной «Истории Франции», в разделе, посвященном истории Реформации и гугенотских войн XVI века, ссылается на рекомендацию некоего научного светила, который советовал «в религиозной революции искать религиозные причины» ([214] p.403). Разумеется, если историк будет следовать этому авторитетному совету (а он может быть просто вынужден это сделать), то он должен будет выкинуть из своей работы все факты, не соответствующие понятию «религиозной революции». В числе таковых могут оказаться, например, создание независимой гугенотской республики на юге Франции, перераспределение земель в этой республике от помещиков и церкви в пользу крестьян и другие факты, которые явно не вписываются в тезис научного светила о «религиозной революции». Другой пример: как пишет американский историк Е.Домар, один исторический авторитет, возможно, его начальник, не рекомендовал ему писать статью о причине введения крепостного права при феодализме (которая, по мнению Домара, состояла в дефиците рабочей силы в условиях низкой плотности населения). В итоге историк смог опубликовать свою статью об этом лишь 12 лет спустя ([177] pp.31-32). Как видим, стоит только историку попытаться найти какие-либо рациональные мотивы в действиях людей в прошлом, будь то революция или, наоборот, контрреволюция, тут же следует окрик со стороны какого-нибудь «начальника истории». И ему, волей-неволей, опять приходится возвращаться к привычному стилю и писать о людях прошлого примерно так же, как пишут натуралисты об орангутангах. Стоит ли удивляться тем небылицам о наших предках, которые время от времени появляются и затем перекочевывают из одного исторического труда в другой? Они то строят огромные города-миражи, в которых не живут (римляне), то их вдруг обуревает языческий фанатизм поклонения деревьям, и они выращивают леса на своих полях (франки), то их вдруг обуревает христианский фанатизм, и они массами покидают города по причине отсутствия в них католических священников (французы в раннем средневековье) и т.д. - см. [59] глава IV, где приводятся эти примеры. Всё это излагается современными западными историками серьезным тоном, без малейшего колебания или скепсиса. Разумеется, при этом скрываются действительные причины тех или иных явлений, которые объясняются какими-то массовыми причудами людей в прошлом. Тиражирование таких небылиц, которые читают, прежде всего, другие историки, в свою очередь, еще более усиливает их отношение к нашим предкам как к неполноценным людям. Именно по этой причине последним отказано и в самом праве совершать революции и гражданские войны. Это право историки фактически не признают ни за одной нацией доиндустриальной эпохи, кроме разве что римлян. У римлян были свои выдающиеся историки (Аппиан, Тацит и другие), описавшие римские гражданские войны, и с их авторитетом трудно спорить. Но всем другим людям прошлого историки в этом праве отказывают – очевидно, на том основании, что «орангутанги» революций и гражданских войн не совершают. Между тем, в предыдущих разделах настоящей книги и в третьей книге трилогии приведены убедительные доказательства того, что целый ряд событий, происходивших в прошлом, нельзя рассматривать иначе как революции и гражданские войны. Вот некоторые примеры: (1) История минойского Крита представляет собой, с точки зрения археологии, чередование периодов строительства роскошных домов и дворцов с периодами их внезапных разрушений. Такие разрушения, в частности, произошли около 2300 г., 1900 г., 1700 г., 1450 г. и 1380 г. до н.э. ([55] с.36-60) Множество имеющихся археологических фактов указывает на то, что единственной причиной этих разрушений могли быть только социальные конфликты – революции и гражданские войны; об этом же говорят критские легенды и предания (см. главу VI). Однако историками упорно отстаивается иная версия – о периодически повторявшихся землетрясениях/извержениях, которая противоречат всем имеющимся археологическим фактам. (2) В истории других древних цивилизаций: Египта, Месопотамии, Китая, - мы также видим периодические повторяющиеся революции и гражданские войны (см. главу V). Причем, как и в других случаях в истории, наиболее крупные подобные события происходили на стыке эпох: например, в Египте конце Древнего царства и затем в конце Среднего царства, в Китае в конце существования империи Хань т.д., - то есть накануне краха цивилизации или нового витка ее развития. Но многие западные историки вообще не описывают эти события, а некоторые (например, в случае с Древним Египтом) вообще ставят под сомнение и то, что эти события, описанные современниками, имели место (дескать, «орангутанги» не могут совершать революций). (3) События начала VII в. в Византии также имеют все признаки гражданской войны – об этом свидетельствует ее масштаб, длительность и ожесточенность, с которой сражались противоборствующие армии (глава III). Современники и называли ее гражданской войной. Однако нынешние историки упорно рассматривают все эти события как дворцовые перевороты. (4) Так называемые «княжеские междоусобицы» в Киевской Руси в XI-XIII вв. тоже в действительности являлись гражданскими войнами. По данным Г.Вернадского, за полтора столетия, с 1055 г. по 1228 г. в Киевской Руси произошло, по меньшей мере, 80 военных столкновений ([13] с.338). Причем, в некоторых сражениях с каждой воюющей стороны участвовало до 50 тысяч человек и более ([30] с.397), что сопоставимо с тем количеством, которое участвовало в знаменитых сражениях в эпоху гражданских войн республиканского Рима (I в. до н.э.), но число таких сражений было намного больше, чем в Риме. Мы видим также огромный масштаб разрушений и истребления мирного населения. Имеется целый ряд примеров, когда крупные города (Киев, Минск и другие) в ходе этих столкновений полностью уничтожались, и истреблялось все их население. По относительным масштабам военных действий и по их тяжести для населения эти «княжеские междоусобицы» значительно превосходят Гражданскую войну 1918-1920 гг. в России. Между тем, историки не обращают на все эти факты ни малейшего внимания, и пытаются нас убедить в том, что это несколько князей таким образом выясняли между собой отношения и устроили между собой «междоусобицу». (5) Так называемая «война Алой и Белой розы» в Англии в XV веке также в действительности являлась гражданской войной, о чем свидетельствует ее продолжительность, массовость участия в ней англичан и ожесточенность (см. п. 12.1). Например, в одной лишь битве при Тоутоне 29 марта 1461 г., самой кровопролитной на английской земле за всю историю страны, участвовало порядка 120 000 человек с обеих сторон или около 25% всех англичан, способных держать оружие, а число погибших составило 28 000 человек. Этот факт пытался скрыть от своих читателей крупный английский историк XX века Д.Тревельян, который в своем историческом труде утверждал, что в битвах «войн Роз» участвовало всего лишь от 2 до 10 тысяч человек с каждой стороны, и эти войны «были с военной точки зрения лишь мелкими царапинами на поверхности английской жизни» ([111] с.68-69). Поскольку невозможно себе представить, чтобы крупный английский историк не знал английских летописей и не читал труды других историков, то налицо сознательное искажение фактов и попытка представить гражданскую войну в Англии в виде междоусобной борьбы двух королевских династий. (6) Войны эпохи Реформации в Европе (XVI-XVII вв.) также являлись не «религиозными», а прежде всего гражданскими войнами и войнами за национальную независимость, о чем свидетельствует множество приведенных выше фактов (см. главу XI); характер «религиозных войн» им придавался искусственно правящей верхушкой. Об этом свидетельствует, например, то, что наряду с насаждением католичества так называемая «католическая коалиция» упорно пыталась уничтожить королевскую власть в католической Франции и присоединить эту страну к Испании. А массовый переход в протестантство, как правило, повсеместно сопровождался конфискацией земель католической церкви и крупной земельной аристократии, как мы это видим на юге Франции, в Нидерландах, в Германии и в других приводившихся выше примерах. И наоборот, контрреформация в Чехии, Австрии, Германии и других странах сопровождалась захватом земель крупными магнатами, воевавшими за «католическую коалицию». Тем не менее, историки продолжают нас убеждать в том, что все эти войны были религиозными и имели лишь религиозные причины. (7) Смута в Московской Руси в начале XVII в. также являлась, в первую очередь, гражданской войной, хотя историки пытаются придать ей характер «междоусобной борьбы» за власть между претендентами на русский трон или характер войны с польскими интервентами. Между тем, крупнейшие сражения Смуты происходили как раз между «низами» и «верхами», и в сражениях участвовали не регулярные войска, а в основном толпы простого народа. Так, в крестьянско-казачьем войске Болотникова, сражавшемся в 1606-1607 гг. против боярского царя Василия Шуйского, было 80 тысяч человек, почти столько же, сколько в войске Дмитрия Донского во время знаменитой Куликовской битвы 1380 года ([18] 3, с.405). Крестьянская армия Хлопка в 1603 г. была также очень большой и приняла крупное сражение с армией царя-олигарха Бориса Годунова. А в якобы «польской» армии Лжедмитрия II, разгромившей в 1608 г. армию Шуйского, основную силу составляли никакие не поляки, которых было совсем немного (несколько тысяч), а восставшие русские казаки и «воры» в количестве 45 тысяч человек ([18] 3, с.409) - такие же, какие годом ранее входили в армию Болотникова. Войско Лжедмитрия I, грозившееся свергнуть Годунова в 1605 г., также в основном состояло из восставших казаков и крестьян. Что касается собственно польской интервенции 1610 года, то в армии польского короля, захватившей Смоленск и Москву, а затем изгнанной оттуда ополчением Минина и Пожарского, было всего лишь 23 тысячи человек ([18] 3, с.413). В этой связи интересно отметить, что само начало Смуты было кем-то когда-то искусственно передвинуто на 2 года. Вместо того, чтобы считать ее началом 1603 год, когда началась крестьянская война против власти Годунова, закончившаяся его падением в 1605 г., началом Смуты почему-то считают 1605 год, когда Годунов был уже убит и на трон сел Лжедмитрий I. Таким образом, гражданская война при помощи манипулирования датами и замалчивания фактов отодвинута на второй план, а на первый план выдвинута борьба претендентов за власть. В результате всего этого манипулирования Смута предстает полнейшим абсурдом и фантасмагорией, смысл которой никому не понятен. Так как объяснить одной лишь борьбой за власть серию крупнейших сражений и массового участия в войне народа все равно невозможно. В то же время если рассматривать Смуту как гражданскую войну и серию стихийных попыток народа свергнуть ненавистную боярскую олигархию и посадить на трон того царя или лидера, который сможет достойно править страной, то все встает на свое место. Однако именно этого единственного логического объяснения Смуты историки как раз всячески избегают. Таким образом, мы видим, что историки твердо придерживаются своей «исторической концепции», неизвестно откуда взявшейся и неизвестно чем обоснованной – вероятнее же всего просто вдолбленной в мозги и теперь ставшей неписанным правилом. В соответствии с этой «концепцией» или «правилом» наши предки не имеют права на революцию или гражданскую войну, самое большее, что им может позволить историк – это «смуту» или бунт, а чаще всего назовет ее «междоусобицей». Разумеется, к более поздней истории отношение другое. Сложно назвать события 1917-1920 гг. в России или события 1861-1865 гг. в США «междоусобицей» или «борьбой претендентов за власть», когда еще свежа память о масштабе и накале этих событий. Но можно разрабатывать разные мифы и постепенно внедрять их в массовое сознание – через исторические передачи, книги и т.д. Примеров таких мифов также немало. Выше было показано, что марксистское учение о «буржуазных революциях» оказалось не более чем мифом, но оно всем вывихнуло мозги на целых полтора столетия, и далеко не все еще от этого вывиха излечились. Упоминался выше и миф о гражданской войне 1861-1865 гг. в США, в соответствии с которым северяне якобы сражались за свободу негров и за их освобождение из рабства, что не имеет ничего общего с настоящими причинами гражданской войны (см. предыдущую главу). Есть миф о Русской революции 1917 г., представляющий ее как заговор кучки большевиков. Сегодня создается новый миф: что революция 1917 года и вообще события в России в первые десятилетия XX века – это сплошной «русский абсурд», не поддающийся никакому пониманию. Таким образом, если не удается совсем убрать из исторической памяти слова «революция» и «гражданская война», то предпринимаются настойчивые попытки исказить суть и смысл этих явлений – настолько, чтобы уже никто не понимал, почему огромные массы людей участвовали в революции и сражались в гражданской войне. 3. Возвеличивание злодеев и очернение борцов за интересы народа Данное направление искажений истории логически связано с двумя другими, указанными выше. Если искажаются ключевые исторические события: кризисы, революции и гражданские войны, - то при этом искажается и роль тех или иных персоналий в этих событиях. Если были могущественные злодеи, грабившие народ, морившие его голодоморами и осознанно его истреблявшие, то, как только информация об этих событиях и их последствиях стирается из исторической памяти, то и злодеи сразу теряют весь свой негативный имидж. Но поскольку они при этом сохраняют облик могущественных персон, то часто возвеличиваются историками и превращаются в великих исторических деятелей. И наоборот, по той же причине, поскольку кризис и народные несчастья стерты из памяти и причин для революции вроде как уже и нет, то действительных героев, боровшихся за интересы народа, представляют выскочками, смутьянами или разбойниками, а тех правителей, кто наиболее рьяно выступал за народные интересы и воевал против олигархии, записывают в «тираны» и сочиняют про них целую кучу разных небылиц. Примеров также очень много, некоторые из них представлены ниже: (1) Византийского императора Юстиниана (527-565 гг.) историки издавна величали «великим». Считается, что он получил эту характеристику за то, что завоевал Италию, северную Африку и даже небольшую часть Испании, а также составил новый кодекс законов – кодекс Юстиниана, в котором были собраны все накопленные ранее римские законы. Вместе с тем, ряд историков, а также некоторые его современники, подвергали сомнению тот факт, что он сделал что-либо положительное для Византии (см. главу III). Кодекс Юстиниана перестал иметь какое-либо значение еще до того, как была закончена над ним работа, поскольку в судах развилась чудовищная коррупция, которую насаждал сам император, и законы перестали действовать. Население вновь присоединенных провинций (Италии, северной Африки) безжалостно уничтожалось наемной варварской армией Юстиниана, и к концу VI в. эти территории превратились в пустыню. Так же безжалостно уничтожалось и изгонялось население других областей (Малой Азии, Сирии, Палестины и самого Константинополя) – частью в ходе подавления восстаний, частью в целях грабежа. Армию и систему обороны империи Юстиниан развалил, очевидно, решив на этом сэкономить, что привело к началу массового вторжения славян, аваров, персов и других народов, разграблявших империю. В стране повсеместно свирепствовали голодоморы, многие из которых были созданы искусственно для извлечения большей прибыли от продажи продовольствия. Юстиниан либо сам участвовал в этом «бизнесе», либо, по крайней мере, ему не препятствовал, так как получал от наместников часть их доходов от продажи хлеба населению по баснословным ценам. Я не буду пересказывать главу III и опять перечислять все преступления Юстиниана против его собственной страны. Интересно сейчас другое – большинство историков почти не обращают внимания на многочисленные свидетельства всех этих преступлений Юстиниана. При этом многие из них пишут, что, дескать, все эти преступления не очевидны, так как их описание содержится лишь в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского. Это не так – как было показано выше, многие из описанных им ужасающих фактов подтверждаются еще несколькими современными ему авторами. Но еще удивительнее другое: Прокопий Кесарийский является общепризнанным авторитетом, нет ни одного историка-византиниста, который бы не использовал работ этого выдающегося византийского историка. Никто никогда не уличил его ни в одном выдуманном или заведомо ложном факте. Можно сказать, что, если бы не было Прокопия, то мы бы не знали сегодня истории Византии в VI веке или знали бы ее намного хуже. Но в отношении «Тайной истории» историки почти единогласно заняли противоположную позицию – они не верят ни единому слову, хотя ни один факт в ней не опровергнут. На Западе «Тайную историю» Прокопия даже переименовали, и она была названа «Anecdota» (то есть сборник выдумок), под этим названием ее до сих пор и публикуют, что само по себе уже является грубым искажением истории. Попытки некоторых авторов обосновать такое отношение к «Тайной истории» не логичны и не выдерживают никакой критики. Так, утверждается, что в других, более ранних произведениях Прокопия, не содержится этих обвинений в адрес Юстиниана, поэтому, дескать, им нельзя верить. Но Прокопий объясняет причину этого, и она очень веская – он не мог писать об этом при жизни Юстиниана. Если бы он только попытался это сделать, то в этом случае, по его собственным словам, его ждала бы неминуемая смерть ([86] I, 2). Когда, например, мы читаем сочинения немецких историков о Гитлере – то каким сочинениям мы будем верить, тем, что написаны при жизни Гитлера, или тем, что написаны после его смерти? Ответ совершенно очевиден – никто сегодня всерьез не будет воспринимать то, что написано в Германии о Гитлере при его жизни. Возникает вопрос – почему историки не верят многочисленным фактам, приведенным авторитетным византийским историком, ни разу не уличенным в выдумке или лжи - к тому же фактам, подтвержденным и другими современниками. И почему в другом случае, когда речь идет о Дионе Кассии, они верят автору, жившему 100-200 лет после описываемых событий, то есть не являвшемуся их очевидцем, автору, вставившему в свои сочинения массу заведомо выдуманных и ложных фактов, автору, исказившему ряд известных фактов . Налицо не просто двойные стандарты историков, налицо чудовищное и преднамеренное искажение истории, которое, конечно, началось не сегодня и не вчера, а создавалось многими поколениями историков. Но в результате этого искажения истории император-олигарх Юстиниан, спровоцировавший начало глубочайшего социально-экономического кризиса в Византии, уничтоживший половину населения ранее процветавшей и могучей страны и подготовивший предпосылки последовавшей гражданской войны и развала Византии, предстал в качестве «Юстиниана великого», отца нации, который якобы возродил былое величие Римской империи, а все его чудовищные преступления против собственной страны оказались забытыми. (2) Другим примером необоснованного возвеличивания являются российские императоры Петр I и Екатерина II, которые также получили от историков приставку «великие». Поскольку результаты их царствования достаточно подробно разбираются в третьей книге трилогии ([60] главы XI-XIII), то ограничусь лишь констатацией некоторых фактов. При этих царях большинство населения России было фактически превращено в рабов, которые не имели никаких прав и которых свободно продавали и покупали как скот. Оба совершали чудовищные репрессии в отношении населения, оба имели крайне низкую мораль и были способны на неслыханные низости. То «великое», что они сделали для России, в действительности таковым не является. Так, завоевание Петром Прибалтики, а Екатериной – Польши и Западной Украины превратило русское национальное государство в империю и тем самым положило начало тем проблемам, которые Россия сполна хлебнула сначала в начале XX века, а затем – в его конце. Реформы, начатые Петром и завершенные при Екатерине, были антинародными реформами и осуществлялись в интересах узкой правящей верхушки (класса олигархии) . В результате осуществления этих реформ в России и сложился тот ужасный антинародный режим, который, несмотря на некоторые изменения в течение XIX века, просуществовал вплоть до начала XX в. Поэтому реформы Петра I и Екатерины II во многом предопределили революцию 1917 года со всеми ее ужасными последствиями. Еще в конце XIX в. – начале XX в. русские историки обнародовали множество фактов, показывающих истинное лицо «великого Петра» и «великой Екатерины», и сегодня продолжают вскрываться все новые и новые факты, свидетельствующие о том, что в их деятельности не только не было ничего «великого», но что она несла страшный вред России – и не только в целом, но и в виде их конкретных «деяний». Несмотря на это, и сегодня их пытаются возвеличить. Так, хорошо известно, помимо всего прочего, что Екатерина продавала русские военные секреты англичанам во время Семилетней войны (что везде и всегда считалось и считается государственной изменой), а ей ставят новые памятники и даже предлагают называть ее именем города. Известно, что Петр разрушил русский ледовый флот, базировавшийся в Белом море и плававший в Европу, а нового нормального флота за свою жизнь так и не создал. А ему, словно бы в насмешку, в Архангельске (возле того самого Белого моря) стоит памятник как строителю русского флота! Известно, что две трети солдат в его армии умирали не в сражениях, а от голода, и что за 20 с лишним лет войны со Швецией было понапрасну загублено огромное количество людей. Известно, что Швеция по своим людским и материальным ресурсам была, наверное, раз в 10 слабее России, и это она должна гордиться тем, что выдержала более 20 лет Северной войны с Россией, России же гордится здесь нечем. Военные кампании Петра против Турции закончились катастрофой и не выдерживают никакой критики. Что касается войны со шведами, то Петр I, взявшись командовать войсками, не раз убегал в страхе, едва сражение только начиналось, обрекая свою армию на гибель. И, несмотря на все это, он до сих пор считается великим военным стратегом и полководцем, и в его честь воздвигнуты десятки или сотни памятников (подробнее см.: [60] главы XI-XII). (3) О примерах обратного рода, когда ряд авторов начинали сознательно приписывать правителям те неблаговидные поступки, которых они в действительности не совершали, или иным образом очернять их деятельность, речь уже шла выше. К таким примерам относится, в частности, очернение римских императоров представителями сенатской олигархии, такими как Дион Кассий и Гай Светоний. Известный американский специалист по истории античности А.Джонс в этой связи отмечал, что те императоры, которые в сочинениях римских авторов были показаны «плохими», на самом деле стали таковыми лишь потому, что их деятельность не понравилась римским сенаторам, и наоборот, «хорошие» императоры – это те, которые были у сенаторов в фаворе ([226] I, p.7). Разумеется, если Кассий и Светоний описывали императоров, исходя из такого принципа, то совсем не удивительно, что самым «плохим» императором, злодеем и чудовищем у них выведен Нерон. Как мы видели выше, именно Нерон прибег к самым крупным (после Октавиана Августа) конфискациям собственности римских сенаторов – он отобрал у них огромные латифундии в Африке, Греции и в других провинциях империи; многих римских богачей он не только лишил имущества, но и сослал в ссылку (см. главу II). Кроме того, гражданская война 68-69 гг.н.э. фактически началась с заговора сенаторов против Нерона. С другой стороны, Нерон, как ранее Цезарь и Август, предоставлял землю неимущим, желавшим стать фермерами-колонистами в Италии и в других провинциях ([92] I , с.186). Он также боролся против «торговой мафии» в Риме и ему на какой-то срок удалось даже понизить цены на хлеб в Риме в 2 раза (см. п. 2.2). Да и вообще, он старался реально управлять империей – так, по мнению известного историка античности Т.Моммзена, правительство Нерона было одним из самых «дальновидных и последовательных» в римской истории ([72] 5/8, с.173). Следовательно, по многим признакам мы можем заключить, что Нерон как император подходил к своим обязанностям ответственно и старался править в интересах всего народа и бороться со всевозможными злоупотреблениями. Да и у сенаторов, как отмечал другой известный историк античности М.Ростовцев, он конфисковывал не их личные земли, а незаконно присвоенные ими общественные (государственные) земли ([92] I , с.186) - то есть и здесь мы видим действия не «тирана», а правителя, стремящегося к восстановлению законности и справедливости. Поэтому он был очень популярен в народе, о чем свидетельствует тот факт, что после его смерти не переставали появляться лже-Нероны (изображавшие из себя чудом спасшегося Нерона), которые поднимали восстания против действующей власти и за которыми шли народные массы. Итак, мы видим правителя, пытавшегося править в интересах всего народа, а также в интересах законности и справедливости, и пытавшегося бороться против злоупотреблений со стороны сенатской олигархии. Поэтому, разумеется, именно он выведен римскими авторами в качестве главного «злодея» и ему приписан целый ряд чудовищных злодеяний. Однако сегодня известно, что многие из них – не более чем выдумки. Так, целый ряд современных историков, независимо друг от друга, пытались выяснить, виновен ли Нерон в организации грандиозного пожара Рима, в чем его обвиняли. И пришли к выводу, что невиновен, или что нет никаких подтверждающих это фактов (кроме огульных обвинений Кассия и Светония, противоречащих тому, что писал Тацит и другие современники). С другой стороны, известно, что некоторые римские богачи, такие как Красс в эпоху Цезаря, сделали себе состояние именно на том, что выкупали за бесценок сгоревшие при пожаре кварталы в Риме и возводили там новые многоэтажные здания, которые затем с большой выгодой сдавали в аренду или продавали. У них была и своя армия строителей, которая этим занималась. Поэтому для таких дельцов был прямой резон устроить большой пожар, а вину между тем свалить на императора (который в то время был далеко от Рима). Версия о поджоге Рима императором становится еще менее правдоподобной, если учесть, что, по свидетельству Тацита, в пожаре сгорел в первую очередь и дворец самого Нерона ([105] XV, 39). С какой стати ему было поджигать свой собственный дворец? Выше уже приводились другие нелепые обвинения в адрес Нерона, выдвинутые Светонием и Кассием. Вообще, раз было установлено, что их сочинения содержали множество ложных фактов, вставленных в определенных пропагандистских целях, то и всем другим приводимым ими фактам о Нероне, не подтвержденным более ранними авторами, не может быть никакого доверия. А если убрать все эти пропагандистские выдуманные факты, то облик Нерона сразу кардинально меняется – мы видим уже не «тирана», а вполне нормального человека и правителя. Что касается убийств и казней целого ряда сенаторов Нероном, то хорошо известно о нескольких крупных заговорах против императора, в которых они участвовали. В дальнейшем именно очередной заговор сенаторов привел к свержению Нерона и последовавшей анархии и гражданской войне 68-69 гг. Между тем, казнить и устранять заговорщиков, чтобы не допустить такой анархии и гражданской войны – прямой долг любого правителя, и Нерон в данном случае выполнял свои функции как главы государства. Эти казни или убийства стали неизбежным следствием той борьбы, которую начал Нерон против дальнейшего усиления власти сенатской олигархии и чинимых ею злоупотреблений. Конечно, нет смысла утверждать, что Нерон был «ангелом». По-видимому, имело место убийство им своей матери. Но подобные проступки лежат на совести многих правителей, которые были вынуждены защищать свою власть от посягательств со стороны своего близкого окружения. Мать Нерона пыталась сама править империей, отстранив сына; ранее, так же не поделив власть со своим мужем, императором Клавдием, она организовала убийство последнего . Нерона могла постичь та же участь. В целом, исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод: существовавший со времен Диона Кассия миф о Нероне как о кровавом и циничном тиране, уничтожившем множество людей ради собственной прихоти, а также более поздние вариации этого мифа о Нероне как о «воплощении дьявола», «звере, поднявшемся из ада» и т.д., не имеют под собой реальных оснований. Налицо сознательное очернение правителя, который как человек, по-видимому, был не хуже или не намного хуже большинства других монархов, а как правитель был, по-видимому, лучше. Главной же «виной» Нерона, а вернее его бедой, стало то, что на период его правления пришелся пик очередного социально-экономического кризиса в Римской империи (кризиса коррупции) и императору пришлось вступить в борьбу с теми силами (сенатской олигархией), которые усиливали кризис и расшатывали государство, грозя ввергнуть его в хаос и анархию. (4) Еще более вопиющим случаем сознательного очернения правителя является тот миф, который был создан о российском царе Иване IV Грозном (1547-1584 гг.). Этот правитель также до недавнего времени фигурировал в сочинениях историков в основном в качестве «кровавого тирана» и «душегуба». Однако целый ряд новых фактов позволяют сегодня совершенно по-иному взглянуть на него самого и на его деятельность. Итак, каковы же были главные обвинения в адрес Ивана Грозного и на чем они были основаны? Главное обвинение было в том, что он уничтожил множество людей, причем в основном без всякой причины и без суда и следствия. Однако факты показывают, что это не так. Современные историки Р.Скрынников, В.Манягин, Н.Пронина, И.Снычев и другие доказали, что число казненных или убитых им людей составляет всего лишь порядка 4 тысяч, и при этом за время его правления было раскрыто около 10 боярских заговоров с целью свержения царя ([97] с.329; [87] с.148-413). В одном из них участвовало около 300 бояр, в другом случае вся боярская верхушка Новгорода заключила тайный договор с польским королем об отделении новгородских земель от России и переходе под власть Польши. Помимо этого, имеется целый ряд доказанных примеров предательства ряда бояр во время войны с Польшей и Ливонским орденом. Поэтому многочисленные казни бояр в правление Ивана Грозного были не чем иным, как казнями за государственную измену – именно как государственная измена классифицируются все три указанных выше типа проступков. Кроме того, если мы сравним репрессии при Иване Грозном с репрессиями, осуществлявшимися другими царями, то Иван может показаться невинным младенцем. Так, при Алексее Романове только во время медного бунта в Москве в 1662 г., по данным русского историка Н.Рожкова, было убито, казнено и сослано с отрубанием конечностей 22 тысячи человек ([91] 5, с.63). За 36 лет царствования Петра I, по данным историка А.Буровского, было казнено и репрессировано по политическим мотивам более 60 тысяч человек ([10] с.408). Но к этому надо прибавить ряд других случаев, когда массовые убийства стали прямым следствием приказов царя. К ним можно отнести, например, ряд самосожжений староверов, когда люди, загнанные царскими отрядами и страшась репрессий и каторги, запирались в храме и сжигали себя. По данным Г.Вернадского, только за восемь лет - с 1684 г. по 1691 г. (царствование Софьи и Петра I) - в огне погибло не менее 20 тысяч староверов ([14] 2, с.228). А в общей сложности массовые репрессии против них продолжались целое столетие - до конца XVIII века. В правление Анны Иоанновны в 1735-1741 гг. произошло восстание башкир, при подавлении которого было перебито, казнено, умерло в тюрьме, сослано на каторгу и вывезено на поселения 28,5 тысяч человек. Другое крупное восстание башкир произошло в правление Елизаветы в 1754 г., тогда было перебито и вывезено около 30 тысяч населения ([84] 4, с.144). При Екатерине II, судя по всему, все эти прежние рекорды были побиты. Только во время подавления восстания Пугачева были убиты и репрессированы, по меньшей мере, несколько десятков тысяч человек. Известно, что помимо пугачевского восстания, при Екатерине в восстаниях участвовало около 150 тысяч крестьян, и значительная их часть была убита или репрессирована. По сравнению с этими массовыми убийствами и казнями по политическим мотивам, совершенными русскими царями в XVII-XVIII веках, те 4 тысячи человек, которые были убиты и казнены Иваном Грозным за почти 40 лет его царствования, выглядят какой-то даже смешной цифрой, если учесть факт 10 заговоров против царя и других случаев государственной измены. Причем, примерно половина этой цифры – это те 2 тысячи человек, которые были убиты и казнены в Новгороде во время новгородского боярского заговора 1569 г. (попытка новгородской боярской верхушки отделиться от России), подавленного царем. Об этом событии историки неизменно писали в зловещих тонах, смакуя холодящие кровь ужасы (людей «топили в прорубях» и «травили медведями»). А между тем во время восстаний XVII-XVIII веков русские цари, не моргнув глазом, убивали и репрессировали раз в 10 больше народу, и большинство историков, описывавших их «великие деяния», даже забывало упомянуть об этих восстаниях. Налицо не просто двойные стандарты историков, существующие уже более трехсот лет – налицо кривое зеркало русской истории в изложении историков, которое, к сожалению, и сегодня еще ничуть не утратило своей кривизны. Объясняется этот феномен двойных стандартов и кривого зеркала очень просто: начиная от Алексея Романова и кончая Екатериной II цари казнили, убивали и репрессировали почти исключительно крестьян и городскую бедноту, а среди тех, кого казнил и убивал Иван Грозный, значительную часть составляли люди богатые и знатные. Помимо массовых репрессий, Ивану Грозному приписывали также ряд преступлений, совершенных в приступе гнева и необузданной жестокости. Например, утверждали, что он в гневе убил своего сына Ивана, что оказалось ложью. Во время анализа останков царской семьи Рюриков в московском кремле в 1963 г. было установлено, что содержание ртути в останках сына Ивана Грозного в 30 раз превышает норму ([69] с.167) – следовательно, он не был убит ударом посоха, а умер в результате отравления. Да и, к примеру, современник англичанин Д.Горсей утверждал, что царь вовсе не бил сына Ивана посохом, а всего лишь дал ему пощечину во время ссоры. Царя еще обвиняли, например, в том, что он заставил боярина Репнина плясать вместе со скоморохами, а когда тот отказался это сделать, то за это его убил. В действительности, как сегодня доказали историки, бояре Репнин и Кашин выдали секретный план русского наступления полякам и были за это казнены царем ([87] с.203-206). Еще одно обвинение в адрес Ивана Грозного – что он якобы лично пытал и замучил до смерти князя Михаила Воротынского – также оказалось небылицей. Доказано, что Воротынский был всего лишь сослан в монастырь, а спустя несколько лет опять вернулся к нормальной активной жизни ([69] с.104-106). Все указывает на то, что миф о «кровавом тиране» Иване Грозном создавался искусственно. Большинство небылиц о царе, сегодня опровергнутых, было сочинено знатным боярином Андреем Курбским, который убежал в Польшу и там писал свои сочинения. Среди изложенных им ложных фактов – все вышеупомянутые (убийство царевича Ивана, боярина Репнина и князя Воротынского), а также целый ряд других. Некоторые из них нельзя расценить иначе как откровенную и сознательную ложь. Так, Курбский, будучи одним из царских чиновников и военачальников, не мог не знать истинных причин казни Репнина, о которых сам царь писал и говорил не раз, равно как и истинных обстоятельств ссылки Воротынского, и, следовательно, поместил эти небылицы в свои сочинения совершенно сознательно. Исследования произведений Курбского, проведенные историками и филологами, дали интересные результаты. Как отмечают, например, А.Каравашкин и А.Филюшкин, в этих сочинениях содержится не просто много ложной информации, а сознательно разработанная идеологическая концепция, в соответствии с которой Иван Грозный - это «дракон», «зверь Апокалипсиса» и «предтеча Антихриста» ([115] с.73, 550). Чтобы убедить читателей в том, что это именно так, Курбский прибегает к целому ряду «доказательств». Одним из них является, например, приводимый им (вымышленный) факт о том, что по приказу царя боярин Репнин был убит возле церковного алтаря, а боярин Кашин – на пороге храма. И то, и другое убийство, таким образом, является осквернением храма и попранием христианской веры – признак действий Антихриста. В действительности, как указывает А.Филюшкин, этот такой примечательный и вопиющий факт двойного убийства видных бояр в храме не подтверждается другими источниками ([115] с.224). Следовательно, он является вымыслом автора, поскольку летописцы (трудившиеся в основном в монастырях и храмах) не смогли бы обойти его гробовым молчанием. Наряду с осквернением храмов Курбский обвиняет Ивана Грозного в распутстве, массовых изнасилованиях женщин и даже в содомии. Это, как отмечает А.Филюшкин, также сделано автором для того, чтобы раскрыть «антихристианский облик» царя и доказать свой тезис о «звере, принявшем царское обличье» ([115] с.276-280). Третьим «доказательством» данного тезиса являются приводимые Курбским факты необузданного гнева и жестокости царя, организованных им массовых убийств и мучений, да еще с душещипательными подробностями - типа того, что во время пыток князя Воротынского Иван Грозный собственноручно кровавым жезлом пригребал пылающие угли к телу страдальца, наслаждаясь его страданиями. Четвертое «доказательство», приводимое Курбским - попытка русского царя заключить союз с Крымским ханством против поляков и ливонцев. Такой союз с нечестивым «измаильским псом» (крымским ханом Девлет-Гиреем), по замыслу Курбского, также должен свидетельствовать о «сатанинской сущности» Ивана Грозного и «предательстве им идеалов христианства», отмечает А.Филюшкин ([115] с.391-397). При этом Курбский забывает упомянуть, что крымские ханы чаще состояли в союзе не с московским царем, а с польскими королями, и это не мешало последним сохранять свои «христианские идеалы». Список подобных «доказательств», приводимых Курбским, не ограничивается вышеизложенным, его можно продолжать и далее. Таким образом, мы видим, что метод создания мифа за полтора тысячелетия ничуть не изменился. Как Кассий и Светоний при создании мифа о Нероне и в целом о «деспотах» и «тиранах», сидящих на императорском троне, прибегали к религиозному «обоснованию» и приводили массу «доказательств» (затмения, землетрясения, сборище злых птиц и т.д.), к которым их современники могли отнестись вполне серьезно, к таким же приемам прибегает и Курбский при создании мифа об Иване Грозном как о «предтече Антихриста». Множество этих «доказательств» Курбского сегодня опровергнуто историками, поскольку они противоречат другим источникам . Но даже сама нелепость обвинений Курбского и тенденциозность самого подхода – сначала создается идеологическая концепция о «звере Апокалипсиса, принявшем царское обличье», а затем под нее придумываются или переделываются факты – не оставляют сомнения в том, что сочинения Курбского являются еще одним примером целенаправленного искажения исторической правды. Исследования историков показывают, что сознательное очернение Ивана Грозного является делом не только Курбского или даже боярской олигархии, распространявшей о нем злобные слухи. Н.Пронина приводит факты причастности к этому Антонио Поссевино, одного из видных иезуитских деятелей или генералов ([87] с.384). В.Манягин отмечает, что одновременно с сочинениями Курбского на Западе появилось множество других книг и памфлетов, порочащих Ивана Грозного; многие изложенные в них факты сегодня также опровергнуты ([69] с.37-38, 110-111), но большинство их представляют собой просто ни на чем не основанные дикие фантазии. Однако поразительно то, с какой быстротой в этих книгах появлялись все новые и новые «доказательства сатанинской сущности» московского царя и его окружения – то есть с какой быстротой разработанная Курбским идеологическая диверсия обрастала новыми небылицами, сочиненными на Западе. Вот что пишет А.Филюшкин, собравший в своей книге некоторые из них: «Александр Гваньини писал, что царь принуждал к сожительству с ним жен виднейших аристократов, причем силой держал их по нескольку недель. Датский посол Якоб Ульфельд передавал слух, будто бы Грозный содержал гарем («гиненкей») из 50 наложниц – пленных ливонских аристократок и возил его с собой во всех походах. Европейские авторы подробнейшим образом описывают убийства, изнасилования, похищения опричниками и самим царем понравившихся женщин у законных мужей … Надоевших наложниц нередко возвращали мужьям в виде трупов… Знатные женщины, встретившиеся на пути царю, подвергались поруганию: они должны были задрать подол и, выставив напоказ свою наготу, так стоять, пока не проедет вся государева свита. Широко распространен сюжет об охоте опричников, стреляющих из луков в бегающих по полю нагих девушек… [а также] тщательные описания свадеб Грозного, с выбором невест, осмотром нагих девушек, надругательством над женщинами и т.д.» ([115] с.544). Установлено, что даже рукописи очевидцев, писавших о русском царе, на Западе подвергались правке. Такая правка была, в частности, сделана в рукописи англичанина Д.Горсея, неоднократно бывавшего в России и написавшего о ней книгу. В том месте, где Горсей описывал ссору царя Ивана IV с царевичем Иваном (спустя 3 дня после которой тот умер), он записал: царь дал сыну пощечину. А затем кто-то другой рукой рядом написал: ударил его своим посохом с железными шипами ([24] с.80; [87] с.387). Значит, кто-то в Англии получил доступ к архиву, где хранилась рукопись Горсея, и произвел исправления, устраняющие несоответствие между свидетельством Горсея и тем мифом о «необузданном кровавом тиране» и «предтече Антихристе», который в то время создавался. Все указанные факты свидетельствуют о том, что данный миф был выдуман и насаждался не только Курбским и русскими боярами, но также могущественными силами на Западе. В сущности, в этом нет ничего удивительного. Польша, Литва, Ливонский орден, а также ряд польских, немецких, австрийских и венгерских магнатов воевали против России и Ивана Грозного в длительной Ливонской войне. Разумеется, московский царь был их самым главным врагом. Таким же врагом он был и для католического ордена иезуитов. Ведь Иван Грозный осмелился выступить против другого католического ордена - Ливонского. Кроме того, именно в это время (1570-е и 1580-е годы) началась Контрреформация – война против всех «еретиков», не желавших подчиняться католической церкви. И царь православной Московии, препятствовавший проникновению католичества в свою страну, был один из главных врагов иезуитов, стоявших во главе этого крестового похода за католическую веру. Поэтому распространение злобных небылиц про Ивана Грозного со стороны этих государств и могущественных вельмож, равно как и со стороны ордена иезуитов, было частью военной пропаганды, подобно тому как во время Второй мировой войны пропаганда Геббельса в Германии распространяла самую гнусную и нелепую информацию о русских и об СССР. Таким же врагом России был и Курбский. Как указывает Н.Пронина со ссылкой на архивные материалы, он предал свою страну, перебежал на сторону ее врагов и затем воевал на их стороне, выдав им известные ему военные секреты русских и их тайных сторонников в Ливонии и Польше ([87] с.213). Кроме того, как отмечает А.Филюшкин, в своих сочинениях Курбский радуется поражениям русских войск, он – «сознательный и откровенный враг Московской Руси» ([115] с.444). Поэтому его сочинения есть не что иное, как сознательная идеологическая диверсия, разработанная ярым врагом против своего главного противника – московского царя. Однако во всем этом, как уже было сказано, нет ничего удивительного. В любой войне воюющие стороны использовали и до сих пор используют друг против друга самые изощренные методы пропаганды и очернения своего врага. Удивительно то, почему в последующие столетия вся эта «геббельсовская пропаганда» была взята русскими историками за чистую монету, и почему многие из этих небылиц про Ивана Грозного превратились в бесспорные исторические факты, которые стали вдалбливаться в сознание русских людей. Очевидно, причина в том, что тем силам (олигархии), которые правили Россией с середины или конца XVII века и до начала или середины XIX века, было выгодно создавать кривое зеркало русской истории, в котором все основные события и факты были перевернуты вверх ногами. В связи с участием иезуитов в создании мифа об Иване Грозном возникает еще один вопрос – о возможной их роли в отравлении царской семьи Рюриков. Изучение останков членов этой семьи в 1963 г. показало, что все они, в том числе мать Ивана IV Елена Глинская (умершая в 1538 г.), его бабушка Софья Палеолог, сам Иван Грозный (умерший в 1584 г.), а также две его жены и несколько детей, успели получить огромные дозы мышьяка и ртути. В останках Ивана Грозного превышение содержания (по сравнению с нормальным уровнем) по ртути составило 32 раза, по мышьяку – 1,8 раз, в останках его сына Ивана – соответственно 32 раза и 3,2 раза, в останках его дочери Марии (умершей во младенчестве) – 5 и 45 раз, царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного – 3-10 раз по ртути и 10 раз по мышьяку. В останках сына Ивана Грозного царя Федора Ивановича и матери Ивана Грозного великой княгини Елены Глинской содержание мышьяка превышало норму в 10 раз, а в останках его последней жены Марии Нагой в 15 раз выше нормы было содержание ртути ([69] с.167). Вывод, который делает на основе этих данных В.Манягин: «потомков Рюрика на русском престоле целенаправленно уничтожали» ([69] с.166). Спрашивается – каким образом и кто мог в течение 60 лет целеустремленно и, очевидно, посредством одного и того же метода, травить всех членов царской семьи? Если это была какая-то постоянная тайная организация, вроде масонской ложи, среди бояр, то почему о ней ничего не известно? Между тем, периодически возникавшие заговоры бояр не могут объяснить такое удивительное постоянство и упорство отравителей, сохранявшееся в течение 60 лет. Да и как можно было отравлять, если вся еда царской семьи тщательно проверялась? Единственной силой, имевшей не только соответствующие технологии отравления, но и способной в то время организовать такую упорную и длительную работу, были иезуиты, которые, как указывалось выше, были своего рода секретной службой под начальством у папства и «католической империи», рвавшейся к мировому господству. Одним из доказательств причастности иезуитов может служить тот факт, что иезуитский генерал А.Поссевино, отвечавший за работу с Россией в ордене, еще в августе 1582 г., то есть за полтора года до смерти Ивана Грозного, в отчете Венецианской синьории писал, что «московскому государю жить не долго» ([69] с.149). Следовательно, он был в курсе тайной операции по отравлению царя. Но главным доказательством причастности иезуитов может служить тот факт, что только у них была технология (или ноу-хау), позволявшая достичь таких результатов отравления, какие мы видим в случае с семьей московских царей. Эта технология, судя по всему, применялась иезуитами очень редко и лишь в наиболее важных случаях (таких как отравление августейших персон), поскольку вся ее эффективность состояла в ее секретности. Если бы ее начали применять широко, то о ней сразу же стало бы известно, и все сразу же приняли бы против нее меры. Информация об этой технологии стала публично известной лишь благодаря одному случайно неудавшемуся отравлению. Иезуиты пытались в XVII веке отравить австрийского императора Леопольда I, что им уже почти удалось, поскольку император сильно исхудал, страдал частыми судорогами, постоянной жаждой и другими признаками сильного отравления. Но случай свел его в апреле 1670 г. с искусным врачом и химиком Иосифом Барро, который, узнав о болезни императора и осмотрев его комнаты, заподозрил ее причину в свечах, горевших странным пламенем. При анализе свечей было обнаружено, что они пропитаны мышьяком, что и объясняло симптомы болезни Леопольда I. Поставщиком свечей оказался сам отец-прокуратор венских иезуитов, поэтому не могло быть сомнений в том, что эту технологию отравления при помощи свечей разработали именно иезуиты ([28] с.370-371). Судя по всему, именно эти отравленные свечи и использовали иезуиты в России в XVI веке, наладив их доставку в царские покои и продолжая ее с редким упорством на протяжении 60 лет. Именно это и объясняет тот факт, что смертельные дозы мышьяка и ртути получили все члены царской семьи, включая женщин и даже включая дочь Ивана Грозного Марию, умершую в младенческом возрасте, травить которых, казалось бы, не было никакого смысла. Но раз свечи были доставлены в царские покои, они уже не выбирали своих жертв, свои дозы яда получали все, кто оказывались в помещении. И чем слабее были члены царской семьи (беременные женщины, младенцы), тем быстрее они умирали. Ну а исполнителями замысла иезуитов могли быть бояре-недруги царской семьи или лица, подкупленные иезуитами. Итак, та самая мировая олигархия, которая в XVI веке стремилась к господству над миром и в которую, как мы видели в главе XI, входили несколько католических монархов, папство, финансовые и торговые магнаты, армии наемников-кондотьеров, и передовым отрядом которой были иезуиты, организовали две крупнейшие диверсии против Ивана Грозного и всей царской династии Рюриков – во-первых, идеологическую диверсию, во-вторых, ее физическое уничтожение. В результате этих диверсий был пресечен род московских Рюриков, народных монархов, правивших Россией на базе демократических принципов, а не на базе угождения дворянской верхушке и угнетения населения, как это делала затем династия Романовых. Вторым результатом этих диверсий стало создание мифа об Иване Грозном, опорочившего доброе имя одного из величайших русских царей. Вся беда Ивана Грозного состояла в том, что (как и в случае с Нероном) его правление пришлось на пик социально-экономического кризиса (кризиса коррупции) в Московской Руси, и в течение всего своего правления ему пришлось бороться с теми силами, которые всячески усугубляли этот кризис и втягивали страну в хаос и анархию. В конечном счете им это удалось – после смерти Грозного Россию потрясли такой страшный кризис, гражданская война (Смута) и вымирание ее населения, что она затем на целое столетие «ушла в небытие». И даже когда она опять в XVIII веке вышла на мировую сцену, то все равно оставалась крайне малонаселенной, неразвитой и отсталой страной, которую русские классики называли «страной рабов», и это отставание России продолжает ощущаться еще и сегодня. Несмотря на то, что несостоятельность мифа об Иване Грозном была уже некоторое время назад доказана , однако и сегодня некоторые историки, не говоря уже о несведущей широкой публике, продолжают писать о нем в прежнем ключе. Например, Э.Радзинский в своих исторических передачах по телевидению и в опубликованной в 1999 году книге «Мучитель и тень» об Иване Грозном излагал прежний миф о русском царе, не обращая внимания на то, что этот миф уже практически опровергнут. Причем, историк Н.Пронина в этой связи обвиняет «телесказителя» Э.Радзинского в искажении ряда фактов, предвзятом отношении к истории и в «откровенной лжи, недопустимой для уважающего себя историка» ([87] с.114, 93, 121, 186, 232, 327, 363). Она также полагает, что «произведения Э.Радзинского сродни психологической диверсии» ([87] с.506). Предпринимаются попытки распространить новые выдумки об Иване Грозном. Так, в связи с результатами анализа останков Ивана Грозного кем-то была выдвинута новая гипотеза – что царь болел сифилисом, и его лечили ртутью, поэтому в его останках найдено так много ртути. В.Манягин опровергает и этот миф, ссылаясь на заключение экспертов об отсутствии признаков венерических заболеваний в скелете царя ([69] с.158). Но такая чушь даже не требует опровержения – ведь она опять построена на искажении и передергивании фактов. Не только в останках царя, но и в останках десяти членов его семьи обнаружены смертельные концентрации не только ртути, но и мышьяка. Поэтому при чем здесь лечение одного человека ртутью? Речь идет о массовом отравлении, других объяснений быть не может. Удивляет и то, что сочинения Курбского по-прежнему рассматриваются некоторыми историками как исторические документы, им по-прежнему посвящаются телепередачи и их используют в качестве первоисточника. Ведь если известно, что автор сознательно вставлял в них небылицы и тщательно продуманные искажения фактов , то как можно вообще использовать его сочинения в качестве первоисточника? Где гарантия того, что любой взятый оттуда факт не окажется еще одной выдумкой? Еще раз можно лишь поразиться тем двойным стандартам в отношении исторических документов, которые сложились у историков. (5) В заключение хотелось бы сказать, что сегодня ведется работа не только по поддержанию и раздуванию старых исторических мифов, но и по созданию новых, призванных опорочить тех народных героев, которые сражались с силами коррупции. Примером могут служить предпринимаемые в последнее время попытки пересмотреть содержание и результаты реформ президента США Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.). Выше уже говорилось о том, что главное содержание его реформ (демонополизация) сегодня замалчивается, а роль Рузвельта в преодолении экономикой США Великой депрессии все сильнее сегодня ставится под сомнение. Наряду с этим, выдвигаются и вовсе неслыханные обвинения в адрес Рузвельта. Так, сегодня придуман тезис о том, что именно Рузвельт и его реформы виноваты в глубоких экономических кризисах и неурядицах, которые поразили США (и другие страны Запада) сначала в 1970-е годы, а затем стали все чаще повторяться в последующие десятилетия. С этим тезисом выступают, как правило, активные сторонники нынешнего курса Запада на глобализацию, которые так или иначе представляют собой идеологов современной мировой олигархии. Нелепость данного обвинения очевидна. С таким обвинением можно было бы согласиться лишь в том случае, если бы система, созданная Рузвельтом, оставалась неизменной вплоть до 1970-х годов. Однако в том-то и дело, как мы увидим в следующей главе, что уже его преемник разрушил эту систему во всем, что касалось борьбы с монополиями и концентрацией крупной собственности. А в начале 1960-х годов, после Кеннеди-раунда, США и вовсе отказались от той протекционистской модели, которая была основой не только реформ Рузвельта, но и всего экономического развития США со времен гражданской войны 1861-1865 гг., и перешли к либеральной модели – начали современную глобализацию. Поэтому от экономических реформ Рузвельта уже к середине 1960-х годов мало что осталось. Единственным исключением оставался закон Гласс-Стигала 1933 года, регулировавший финансовую сферу, благодаря ему США не имели серьезных проблем в этой области до конца XX века. Однако в конце столетия и он был практически отменен, что дало толчок целой серии финансовых пузырей – и уже спустя десятилетие, в 2008 году, США оказались в страшнейшем финансовом кризисе, сравнимом с эпохой Великой депрессии. Вот о чем свидетельствуют факты, полностью опровергающие все подобные обвинения в адрес Рузвельта. Но для тех, кто создает этот очередной миф, как и для их предшественников, реальные факты не имеют никакого значения. Потому что, как мы видели выше, для создания исторических мифов они никогда и не требовались. Главной целью их создателей всегда являлось и является создание в головах у людей хаоса и неразберихи, чтобы их взгляды сплошь и рядом не соответствовали историческим фактам, а факты не соответствовали взглядам, чтобы общество обвиняло во лжи историков, а историки злились на общество, которое заставляет их скрывать правду. И чтобы в результате население перестало верить историкам и вообще интересоваться историей и сколько-либо доверять истории. Так уничтожается историческая память народа, что и является главной целью тех сил, которые создают исторические мифы. 18.4. Основные направления сознательного искажения экономической и демографической науки Ранее уже приводились примеры искажений экономической и демографической науки (см.: [59] глава XIII), все их охватить не представляется никакой возможности, поэтому буду краток. Среди всего множества искажений в этих науках можно выделить три магистральных направления, которые, надеюсь, будут понятны большинству читателей, не являющихся ни экономистами, ни демографами. Вот эти направления: (1) Отказ от объективного исследования последствий глобализации (интенсивной внешней торговли); (2) Отказ от объективного исследования последствий массовой безработицы; (3) Трансформация науки, объясняющей важные явления в жизни общества, в науку, которая концентрируется на описании мелких событий, все меньше анализирует реальные взаимосвязи и все более оперирует искусственно выдуманными законами, доказанными не при помощи реальных фактов, а при помощи математических формул и теоретических конструкций. 1. Отказ от объективного исследования последствий глобализации (интенсивной внешней торговли) . О том, что в господствующей сегодня либеральной экономической науке нет никакого внятного понимания ни самого процесса глобализации, ни ее последствий, уже говорилось в предыдущей книге, и этому приводились доказательства. Данный факт признает также известный американский экономист Д.Стиглиц, выпустивший несколько книг о глобализации. Он пишет, например, об «ошибочных экономических теориях», использованных Мировым банком и Международным валютным фондом, которые в течение нескольких десятилетий требовали от многих стран более активного вовлечения в процессы глобализации ([300] p.17). Последнее событие - начавшийся в 2008 г. на фоне глобализации мощнейший мировой финансовый и экономический кризис, который сравнивают с Великой депрессией 1929-1939 гг. и который стал полной неожиданностью для либеральной экономической науки, лишь это подтверждает. Имеются множество примеров того, как эта наука в течение многих десятилетий сознательно игнорировала исследование влияния глобализации и протекционизма на экономику. Например, на крупном международном семинаре экономистов и экономических историков 1963 года, посвященном проблемам экономического роста, этой животрепещущей теме не было посвящено ни одного даже маленького отрывка в докладах [179]. В стенограмме семинара мне удалось обнаружить на эту тему лишь две короткие случайно брошенные реплики, которыми обменялись японский и немецкий профессоры (см.: [59] глава XIII). А из доклада экономического историка Д.Норта, посвященного индустриализации США, который базировался на его статье, опубликованной в сборнике Кембриджского университета, были выброшены все факты и фразы, касающиеся роли протекционизма в американской индустриализации ([179]; [152] 2, pp.680-681). В других современных экономических книгах или сборниках Вы также не найдете никаких серьезных исследований влияния протекционизма или глобализации на экономику и экономический рост. Точно такое же положение сегодня существует и в демографической науке, которая абстрагировалась от изучения влияния этих факторов на демографический рост. Между тем, известно, что в XVIII веке человечество было убеждено, что протекционизм ведет к ускорению роста населения: это было аксиомой, признанной почти всеми европейскими государствами. Хотя всем демографам на Западе этот факт должен быть известен, как врачам должен быть известен, кто такой Гиппократ, однако ни один из современных западных демографов, насколько мне известно, не осмелился проверить эту аксиому. Даже в специальном выпуске демографического журнала Journal of Population Research за 2006 год [204], посвященном глобализации (который звучно озаглавлен «Глобализация и демография»), по указанной выше проблеме нет ни слова, это просто сборник статей, описывающих современные мировые демографические тенденции: старение населения, повсеместное падение рождаемости и т.д., - которые и так всем хорошо известны. Причина проста – попробуй кто-то из западных демографов реально проверить аксиому XVIII века на имеющемся историческом материале, и он может поставить крест на своей дальнейшей карьере ученого. Почему это происходит, понять совсем не сложно. Глобализация стала, начиная с 1960-х годов, главным направлением политики государств Запада и главным идолом, на которого с тех пор молятся руководители этих государств. Соответственно, слово «протекционизм» стало и в устах западных политиков, и в устах либеральных экономистов почти ругательным словом. Если какая-то страна сегодня соберется ввести у себя повышенную импортную пошлину - даже Россия, не являющаяся членом Всемирной торговой организации (ВТО), - то ее все начинают дружно ругать, обвиняя чуть ли не в отказе от рыночной экономики вообще и в стремлении построить авторитарную экономику. О каком объективном изучении глобализации или, наоборот, протекционизма и их последствий для экономики и демографии можно говорить в условии такой политизации этого вопроса? Не удивительно поэтому, что даже экономические историки вынуждены писать об этой проблеме языком полунамеков или вообще отказываться от того, чтобы самим делать какие-либо выводы, даже туманные. А те экономические историки: И.Валлерстайн, Ч.Уилсон, П.Байрох и другие, - которые осмеливаются делать подобные выводы, прячут их в толще своих объемистых трудов, не вынося никогда в выводную часть ([314] p.165-166, 184; [310] pp.233-234). Выше на многочисленных фактах и используя выводы экономических историков было доказано, что протекционизм способствует индустриализации и экономическому росту, а глобализация – подрывает и то, и другое, способствуя в действительности лишь масштабным спекуляциям и экономической нестабильности. В первой книге трилогии то же самое было доказано в отношении рождаемости и в целом роста населения, то есть на многочисленных фактах была подтверждена аксиома XVIII века. Поэтому не буду еще раз это здесь доказывать. Важно понять следующее: современная либеральная экономическая и демографическая наука не просто сознательно игнорирует изучение данного вопроса, она распространяет и насаждает в корне ложную концепцию о том, что глобализация и отказ от протекционизма ведут к процветанию стран и народов. В действительности они ведут к глобальному экономическому кризису, а также к деградации и вымиранию стран и народов. Этот вывод следует из массы исторических фактов – тех самых, изучение которых игнорируется современной либеральной экономической и демографической наукой. Это игнорирование фактов началось не сегодня и не вчера, а очень давно, с того момента, как возникла либеральная экономическая наука. Еще Адам Смит занимался тем, что игнорировал и подтасовывал факты, стараясь доказать преимущество глобализации над протекционизмом. Об этом говорилось в предыдущей книге трилогии, но прокомментирую еще раз один из примененных им приемов подтасовки фактов. Так, доказывая в своей основной книге, что свободная торговля лучше протекционизма, Адам Смит пытался опровергнуть основной аргумент ее противников – о том, что она приводит к большой безработице. И делал это очень своеобразно. Смотрите, - писал А.Смит, - «в результате сокращения армии и флота по окончании последней войны больше 100 000 солдат и матросов… были сразу лишены своего обычного занятия; тем не менее, хотя они, без сомнения, испытали некоторые неудобства, это отнюдь не лишило их всякого занятия и средств к существованию» ([98] с.342). Заметим, что приведенный пример касается Англии в момент окончания в 1763 г. Семилетней войны, когда из армии демобилизовалось сразу 100 тысяч человек, и когда все они благополучно трудоустроились, не создав никакой массовой безработицы. Но позвольте, - может спросить читатель Адама Смита, - Англия к этому моменту уже почти столетие жила в условиях протекционизма, введенного сразу после Славной революции 1688 года! При чем же здесь свободная торговля? Данный пример, таким образом, не имеет никакого отношения к свободной торговле. Скорее наоборот, этим примером можно и нужно доказывать обратное – что в условиях протекционизма даже такая массовая демобилизация не вызывает увеличение безработицы. Может быть, у Адама Смита не было под рукой других примеров, относящихся к свободной торговле? Ничего подобного – сам он далее пишет о том, что Голландия – одна из немногих стран, проводящих политику свободной торговли, ставя ее в пример Англии ([98] с.362). В таком случае, спрашивается, почему он не приводит данные о том, как быстро рассасывается безработица в Голландии? Да очень просто – он не мог привести таких данных, потому что именно в Голландии к тому времени безработица уже давно приняла массовый и хронический характер. И в отличие от Англии, никуда не рассасывалась, а в крупных городах были огромные толпы праздных бродяг и нищих. Так, в начале XIX века посол Пруссии в Голландии писал, что половина населения Амстердама находится за чертой бедности ([183] p.268). И англичанам – близким соседям голландцев, хорошо их знавших – включая, без сомнения, и самого Адама Смита, этот факт должен был быть очень хорошо известен . Мы видим, таким образом, классический образец того, как автор, не имея доказательств и веских аргументов, выступает в качестве этакого фокусника или наперсточника: публика думает, что под одним из стаканчиков находится шарик, и следит за перемещениями стаканчика по столу; а шарика там на самом деле давно уже нет, его уже давно оттуда незаметно выкинули. И двигают по столу пустой стаканчик, движения которого уже ничего не значат и ничего не доказывают, или доказывают прямо противоположное. Таким образом, с самого начала либеральные экономисты для пропаганды основных положений своей теории использовали подтасовку и игнорирование фактов. Даже сама официальная история возникновения экономического либерализма в действительности является не чем иным, как мифом или подтасовкой фактов. Как было показано в главах XIII-XIV, в действительности не было никакой «английской буржуазной политической экономии». Экономический либерализм возник первоначально вовсе не в Англии, а во Франции, и создавала его вовсе не «буржуазия», а «феодальная аристократия», та самая, которая должна была быть свергнута в ходе «буржуазной революции» (если говорить об этом в марксистско-либеральных терминах). Как видим, если мы и здесь поверим существующему мифу об экономическом либерализме как идеологии победившей буржуазии, то сразу же разбиваем себе лоб о факты, противоречащие этому мифу. На самом деле эту идеологию первоначально в XVIII веке разрабатывала и спонсировала французская аристократия, выступавшая реакционной и контрреволюционной силой. И еще до того как ее свергли и выгнали из Франции французы в ходе Французской революции, она боролась с Английской революцией. В частности, французская аристократия в течение XVIII века спонсировала военные экспедиции Стюартов, бывшей шотландской королевской династии, свергнутой с британского трона в 1688 году, и разжигала контрреволюционные и антиправительственные настроения среди шотландцев . А идеологией победившей Английской революции стал протекционизм, то есть идеология, прямо противоположная либерализму. Именно протекционистская идеология утвердилась в Англии начиная с 1688 года и вплоть до начала XIX века. И лишь начиная примерно с 1830 года, когда британская правящая верхушка начала пропаганду идей Адама Смита и «крестовый поход за свободную торговлю», началось торжество либеральной экономической мысли сначала в Англии, а затем она распространилась на все страны мира. Но распространилась она, разумеется, не сама по себе, а ее долго и упорно насаждали, не жалея на это ни денег, ни сил (см. главу XIV). И делали это посредством возвеличивания либеральных экономистов, причем не в зависимости от их реальных заслуг, а по политическим соображениям, то есть прибегали к классическим методам создания мифа. И этот миф имеет так же мало общего с реальностью, как и остальные мифы. В частности, наследие Адама Смита у серьезных экономистов вызывало и вызывает большое сомнение. Как они отмечают, его теория трудовой стоимости, подхваченная Рикардо и Марксом, оказалась ошибочным и тупиковым направлением экономической мысли, по которому она целое столетие после Адама Смита блуждала напрасно. Для доказательств другого своего тезиса – о преимуществах свободной внешней торговли – как мы видели, он прибегал к подтасовкам фактов. Многие другие идеи он просто заимствовал у более ранних экономистов, таких, как Уильям Петти. Да и сами ключевые идеи либеральной экономической теории, включая термин laissez-faire, он заимствовал у Франсуа Кенэ и его французских коллег, учеником которого он сам себя считал. Так в чем же «гениальность» Адама Смита? Почему сегодня есть институты Адама Смита, общества Адама Смита, стипендии, конференции, семинары, симпозиумы, циклы лекций имени Адама Смита, улицы Адама Смита и скоро, наверное, большие города будут называться его именем? А дело вовсе не в его «гениальности», о которой так много говорят. Просто он в какой-то момент оказался самой приемлемой кандидатурой. Во-первых, он был шотландцем, почти англичанином. Не создавать же было в самом деле гения из основоположника либерализма француза Франсуа Кенэ, состоявшего вместе со всем своим экономическим кружком на попечении мадам де Попмадур, богатейшей аристократки и фаворитки короля Франции. К тому же Адам Смит умер задолго до 1830 года, а вместе с ним умерли и все критики, которые когда-то критиковали те «ляпы», которые он допустил в своей книге. Поэтому он был идеальным кандидатом для создания мифа – ни он сам не мог сделать какие-то новые «ляпы», ни другие уже не могли опровергнуть его старые «ляпы», так как мало кто мог вспомнить о том, что было полвека назад. В итоге миф о «гениальном Адаме Смите» оказался страшно живучим, и величие этого экономиста на Западе и сегодня растет буквально на глазах, достигая уже невероятных размеров. Основная причина – вовсе не в том, что он внес какой-то весомый вклад в экономическую науку, а в том, что его идеи хорошо служат интересам нынешнего господствующего класса, установившего свою власть над всем западным миром и над половиной остального мира. Суть этих интересов была высказана представителями британской политической верхушки еще в 1846 году, в самом начале кампании по пропаганде либеральных экономических идей (не прекращающейся до сих пор) – превратить все страны мира в «ценные колонии», то есть в такие колонии, которые можно безнаказанно грабить, не неся за управление ими никакой ответственности ([291] p.8). А где же настоящие герои, обеспечившие экономический прогресс западной цивилизации? Где те английские экономисты, которые явились идеологами новой экономической протекционистской политики Англии, которая и привела к знаменитой английской Промышленной революции XVIII века? Их имена выше назывались (глава XII), но о них сегодня помнят лишь немногие экономические историки. С легкой руки Адама Смита к ним приклеили название «меркантилисты», под которым они теперь и проходят – как будто они думали не о благе своей нации, а лоббировали чьи-то «меркантильные» интересы. А всю их экономическую концепцию назвали «меркантилизмом» - еще и для того, чтобы ввести в заблуждение и запутать окончательно наших с Вами современников: пусть думают, что они были не сторонники протекционизма, ненавистного нынешней либеральной экономической науке, а пропагандировали какой-то туманный и непонятный «меркантилизм» . Ну, а где в таком случае другие европейские и американские экономисты – сторонники протекционизма, благодаря которым США и континентальная Европа осуществили на рубеже XIX – XX веков вторую промышленную революцию и вошли в число промышленно развитых стран мира? Их имена сегодня также известны лишь немногим специалистам по экономической истории, некоторые из этих имен назывались в главе XIV (п. 14.2). Самый известный и заслуженный среди них – немецкий экономист Фридрих Лист – покончил жизнь самоубийством в 1846 году в нищете, тяжело больной и преследуемый кредиторами. Несмотря на это, как указывают (независимо друг от друга) историки П.Байрох и Р.Портал, именно его идеи были использованы в последующем при проведении индустриализации в США, Германии, России и ряде других стран Европы ([153] p.13; [152] 1, p.824). Вот хороший пример для современных экономистов, да и для демографов, историков и всех других специалистов в области общественных наук! Адам Смит увел экономическую мысль в тупик, подтасовал факты, но зато правильно сориентировался (на обслуживание крупной денежной аристократии), в итоге получил солидную пожизненную пенсию от герцога Баклю, и после смерти стал всемирно известным «гением». А Фридрих Лист разработал концепцию, благодаря которой США и половина Европы в конце XIX века провели индустриализацию, но покончил жизнь самоубийством, не выдержав нищеты и преследования кредиторов, и никто о нем до сих пор ничего не знает! 2. Отказ от объективного исследования последствий массовой безработицы. Данное направление неспециалисту может показаться не имеющим большого значения, однако это не так. Хорошо известен тезис о том, что труд превратил обезьяну в человека. Хотя этот тезис основан на учении Дарвина, с которым не все согласны, но полагаю, что сама идея о том, что труд сыграл огромную роль в становлении человека и современной цивилизации, да и любой цивилизации в прошлом, ни у кого не вызывает сомнения. Соответственно, если какая-то нация в прошлом переставала усердно работать и начинала предаваться лени, включая и ее элиту (примеров чему имеется достаточно), то вся страна или цивилизация очень быстро оказывалась на задворках мировой истории. Труд не только определяет результаты, достигнутые обществом, он еще и является важной потребностью общества. Так, в большинстве крупных социальных движений последних двух столетий центральное место занимали лозунги о праве на труд, сокращении безработицы и о борьбе с теми явлениями, которые усиливают безработицу и лишают коренное население возможности нормально трудиться (рабство в США в середине XIX века, использование труда нелегальных иммигрантов в современном мире и т.д.). Тем удивительнее то отношение к этой проблеме, которое сложилось в западной экономической и демографической науке. Она этой проблемы попросту не видит и серьезно ее не изучает. В экономической науке прочно утвердился тезис о «полезности» безработицы – дескать, когда рабочие видят большую очередь на биржу труда, то они лучше работают и меньше требуют повышения зарплаты. Причем, считается, что безработица «полезна», когда она составляет порядка 5% от общего числа занятых, но при желании экономисты легко могут обосновать «полезность» и 10 процентов, а если понадобится, то думаю, даже и 20 процентов. Главное – подобрать нужные и убедительные аргументы, и тогда можно обосновать «полезность» чего угодно. При этом, к безработным сегодня на Западе причисляют лишь тех, кто ищет работу и регулярно отмечается в бюро по трудоустройству. Те, кому это уже надоело, и кто ищет работу по своим каналам или, тем более, бомжи и лица без определенных занятий, безработными не считаются. Тем более не считаются таковыми иммигранты, пребывающие без работы. А если посчитать их всех, то действительная безработица в США и Западной Европе может составить не нынешние официальные 10%, а порядка 20-30%, в странах Восточной Европы – порядка 50%, а в ряде стран Африки, Азии и Латинской Америки – наверное, может составить и все 70-90% от трудоспособного населения. Таким образом, реально в сегодняшнем мире примерно половина трудоспособного населения являются безработными, и не потому что они лодыри и им не хочется работать, а потому что в сложившейся мировой экономической системе этим людям попросту нет места. И единственное что им остается делать - это становиться иждивенцами, бродягами или бандитами. Мы видели на целом ряде примеров, что именно усиление безработицы было всегда одним из главных признаков кризисов коррупции, и именно оно придавало им такой взрывоопасный характер. В конечном счете, именно безработица сыграла решающую роль в приходе к власти Гитлера в Германии и Муссолини в Италии. Во все времена и во все эпохи именно безработный люмпен-пролетариат был слепой движущей силой, используемой в революциях и контрреволюциях. К чему ведут такие революции и контрреволюции – также хорошо известно, к гражданской войне, хаосу и анархии. Поэтому социальные и экономические издержки, которые общество в конечном итоге вынуждено нести в результате безработицы, огромны и не поддаются сравнению ни с какими другими издержками. С другой стороны, мы видим удивительные примеры быстрого экономического роста, процветания и социального мира именно в те периоды, когда отсутствовала безработица. В Англии во второй половине XVIII века совсем не было безработицы (см. п. 14.1) – и именно тогда Англия осуществила Промышленную революцию и стала самой процветающей страной мира. В США после гражданской войны 1861-1865 гг. и вплоть до конца Первой мировой войны практически не было безработицы. И именно в этот период США стали мировым лидером, а их граждане – самыми богатыми гражданами в мире. Где же тот «вред» от отсутствия безработицы в этих странах, который подразумевается западной экономической наукой, и где та «польза», которую эти страны получили, когда у них в дальнейшем возникла массовая безработица, а вместе с ней и экономический кризис, и масса прочих проблем? В действительности, как никто из экономистов не доказал «полезность» глобализации и свободной торговли, так же никто из них не доказал и «полезности» безработицы. И не только не доказал, но и даже не пытался собрать и систематизировать объективную информацию, доказывающую или опровергающую эту «полезность». Такой же упрек можно сделать и в адрес демографов – никто не попытался объективно проанализировать влияние безработицы на демографию, прежде всего на рождаемость. Между тем, приведенные в первой книге трилогии факты говорят о том, что любое увеличение безработицы плохо влияет не только на экономический рост, но и на рождаемость. Такой вывод можно было бы сделать, даже не вдаваясь в изучение истории, а просто взяв данные об уровне безработицы и рождаемости по разным странам за последние 2-3 столетия. Поэтому безработица на самом деле и является не только следствием глобализации, но и важнейшим фактором падения рождаемости и старения населения – то есть той бомбы замедленного действия, которая сегодня подложена под экономику и благополучие большинства стран мира и которая может взорваться уже при нашей с Вами жизни. Все это является еще одной большой тайной западных экономистов и демографов, которую они тщательно оберегают. Впрочем, подавляющее большинство их, наверное, просто не подозревают о ее существовании. Но те, что о ней знают, продолжают эту тайну хранить. И делают они это не только из любви к своему теплому месту, но и из осознания бессмысленности борьбы со сложившейся ситуацией. Потому что даже если кто-то один из них проведет самостоятельный анализ и сделает вывод, противоречащий сложившимся политическим установкам, то это ничего не изменит. С опровержением этого вывода тут же выступят десятки, сотни, целая армия всевозможных авторов, которые утопят и эти выводы, и самого незадачливого ученого в потоке критики и наставлений. Так что западные экономисты и демографы послушно выполняют ту роль, которая им и отведена правящим классом Запада – вести народы мира и народы своих собственных стран, как жертвенных баранов, в пасть Молоху, при этом их все время уверяя, что еще чуть-чуть – и они окажутся на новом пастбище с необычайно сочной и вкусной травой. Как уже говорилось, безработица действительно полезна, но только не для общества, для которого она является страшным злом и одним из главных источников всех грозящих ему бед и несчастий. Она полезна для правящего класса на Западе – потому что именно безработица обеспечивает для него целую армию слуг, наемников и послушных красавиц, которая вместе с накопленной им экономической властью и богатством и обеспечивает ему полную фактическую власть над миром и удовлетворяет все его страсти и пороки: тщеславие, жадность, похоть, - которые он так жаждет удовлетворить. Дальнейший же рост армии безработных и нищеты во всем мире еще более пьянит и усиливает осознание этим классом своего могущества и власти над миром. Ну, а что касается дальнейших перспектив, того, чем для всего мира и для Запада может закончиться начатая игра на этот раз, то об этом нынешняя мировая олигархия вряд ли серьезно задумывается, поскольку, как показывает история, ее предшественницы не были способны ни о чем таком задумываться. 3. Трансформация науки. Полагаю, все вышесказанное уже должно было убедить читателя в том, что экономическая и демографическая наука на Западе окончательно трансформировалась и не способна объяснять серьезные экономические и демографические процессы. Можно еще добавить, что в последнее время предпринимаются все усилия к тому, чтобы окончательно отбить у ученых способность к серьезному анализу. В частности, в этих науках сегодня необычайно большой авторитет приобрел абстрактный математический анализ. Экономисты и демографы уже более не утруждают себя сбором фактов, которые, как известно, вещь упрямая. Сегодня очень многие гипотезы доказываются посредством чистой математики, которая является инструментом намного более гибким и послушным. Иные западные экономические работы сегодня состоят из одной лишь математики – открываешь книгу, а там одни цифры и формулы и ничего более. Причем, именно те экономисты, которые более всего применяют математику (и менее всего используют факты реальной жизни), удостаиваются наибольших почестей, ученых званий и титулов и становятся научными светилами. С одним конкретным результатом такого распространения математики западный мир уже недавно столкнулся. В конце XX века несколько экономистов обосновали в своих работах возможность широкого применения деривативов и прочих финансовых инструментов, использовавшихся ранее в чисто спекулятивных целях, применительно к рынку недвижимости и к другим реальным секторам экономики. В качестве обоснования они использовали огромное количество математических формул, которые доказывали, что риска при этом нет никакого, что банки могут выпускать неограниченное количество этих финансовых инструментов, наводняя ими весь мир, и это никогда не приведет к финансовому краху. Разработавшие эту концепцию экономисты удостоились небывалых почестей и стали научными светилами. Следуя их рекомендациям, американское правительство отменило в конце XX века введенный Рузвельтом закон Гласс-Стигала 1933 года, запрещавший выпуск таких спекулятивных инструментов, и разрешило банкам выпускать в широких масштабах деривативы. Каково же было всеобщее удивление, когда вопреки выводам экономистов-математиков спустя примерно 10 лет, в 2008 году, в США разразился страшный финансовый кризис, главным источником которого стали именно эти спекулятивные инструменты. Так весь мир мог воочию увидеть результат применения математических методов в экономике в отрыве от реальных фактов (однако пока непохоже, чтобы мир сделал из этого какие-то выводы). Как пишет австрийский ученый Г.Райзеггер, «Математизация экономической науки превратила ее в тайную науку для посвященных, недоступную для общественной оценки. Это… называется “сайентизмом”, который проявляется в том, что даже тем областям знания, которые к этому не приспособлены, навязываются математические методы» ([81] с. 279-280). Одновременно с математическим сайентизмом, в последние десятилетия в экономической науке насаждается еще один «метод», который состоит в игнорировании реальных событий, происходящих в экономике и в изучении вместо них «ожиданий» или «настроения» участников экономической жизни. Выше уже приводились подобные примеры. Так, для Э.Шлейса не важен тот факт, что Америка при Рузвельте вышла из Великой депрессии и после этого имела два или три десятилетия беспрецедентного бескризисного развития. Для него важнее то умозаключение, что Рузвельт своими действиями по борьбе с крупным бизнесом мог вселить неуверенность в предпринимательскую среду и тем самым мог препятствовать выходу из Великой депрессии [295]. Таким образом, вместо изучения реальной экономики выдумывается виртуальная экономика со своими виртуальными законами, которые не имеют ничего общего с реальными событиями. Как пишет Г.Райзеггер, «рождается новая теория, согласно которой психология является фактором, влияющим на экономику. Не реальные экономические процессы создают стоимость и потенциал предприятий, а «ожидания» с многократной обратной связью. Эта невероятная бессмыслица в конечном счете облекается в математически сформулированную теорию… Но то, чем мы восхищаемся, это “новое платье [голого] короля”» ([81] с. 281). Поскольку, как мы видели выше, у экономистов и демографов связаны руки, и они боятся при исследовании реальных фактов вступить в противоречие с либеральной доктриной и нарушить имеющиеся табу, то, помимо ухода в математику и в «виртуальную реальность», они стараются также избегать любых крупных тем. Большинство исследований сегодня касаются очень мелких вопросов, при этом преобладает не анализ причин явлений, а чистое описание – в таком-то году инфляция в Буркино Фасо повысилась, а экономический рост понизился, или в таком-то году смертность в Намибии повысилась, а рождаемость понизилась. Таким образом, ученые постепенно превращаются в неких «футбольных комментаторов», которые комментируют нам матч, который мы и сами можем прекрасно увидеть, открыв экономическую и демографическую статистику. При этом они нам практически ничего не говорят о реальных причинах тех явлений, которые происходят в экономической и демографической сфере и которые действительно волнуют и интересуют многих людей. Было время, пять и более столетий назад, когда экономика, история, демография и в Европе, и в других странах мира представляли собой жалкое зрелище. Люди не имели элементарного понимания причин происходивших событий в области экономики и народонаселения, не умели толком их описать и имели очень поверхностные знания даже о самых важных исторических событиях, происходивших в прошлом. Примерно такая же ситуация существовала и в естественных науках. Зато процветали алхимия и магия, объяснявшие все происходившие вокруг явления неким набором магических формул и каббалистических знаков. В течение последующих столетий произошел бурный расцвет и естественных, и общественных наук, а алхимия стала синонимом косности и невежества. Этому способствовала серия социальных революций, начиная от Реформации и Английской революции в XVI-XVII веках и кончая социальными революциями середины XIX – начала XX века, которые способствовали не только прогрессу человечества в духовной и материальной области, но и преодолению застоя и коррупции в науках, объясняющих жизнь самого человеческого общества. Однако в последние десятилетия в области общественных наук мы наблюдаем обратный процесс – они все менее могут объяснять происходящие явления и явления, происходившие в прошлом. Более того, они все менее могут не только объяснять, но и адекватно описывать эти явления, так как подмена реальных фактов математическим сайентизмом, «виртуальной реальностью» и пропагандистскими мифами ведет к ложному описанию явлений. Поэтому можно заключить, что сегодня мы наблюдаем процесс, противоположный тому, что происходил на протяжении последних 3-4 столетий, но не менее захватывающий - процесс проникновения коррупции в сферу общественных наук, процесс обратного превращения их в некое подобие алхимии, а соответственно ученых – экономистов, демографов и историков – в некое подобие алхимиков, все менее понимающих окружающий мир и пытающихся объяснить непонятные им явления при помощи магических формул и каббалистических знаков. Глава XIX. Послевоенная весна человечества (1944 г. - середина 1960-х годов) Послевоенные десятилетия занимают особое место в мировой истории вообще и, в частности, в истории мировой коррупции. Это был период, в котором было меньше всего коррупции и меньше всего деспотии. Уникальность этих десятилетий состоит в том, что одновременно рухнули четыре мощных империи, основанные на угнетении и насилии. Во-первых, в 1945 году рухнула фашистская империя, ранее подчинившая себе почти всю Европу и систематически эксплуатировавшая и уничтожавшая десятки и сотни миллионов человек. Во-вторых, в том же году рухнула японская милитаристская империя, подчинившая себе почти всю Восточную и Юго-Восточную Азию, а также часть Океании. Наконец, в третьих, в течение 1940-х – 1960-х годов рухнули британская и французская колониальные империи, которые до этого охватывали почти всю Африку и примерно половину Азии. Таким образом, можно констатировать, что в этот период примерно 2/3 населения земного шара освободилось от деспотии, угнетения и насилия. Именно этот факт делает данный период уникальным в мировой истории. Известно, что значительную или первостепенную роль в крушении британской и французской колониальных империй сыграла коммунистическая идеология, вдохновившая национально-освободительное движение в британских и французских колониях. Кроме того, в послевоенный период эта идеология стала доминирующей и в Европе, освободившейся от власти фашизма, и в Восточной и Юго-Восточной Азии, освободившейся от власти японского милитаризма. Да и решающий вклад в свержение фашизма внес СССР – носитель этой идеологии. Следовательно, именно коммунистическая идеология сыграла важную роль в том, что большинство населения мира в течение 1940-х – 1960-х годов освободилось от деспотии и угнетения фашистских и колониальных режимов. В то же время сегодня эту идеологию обвиняют в страшных преступлениях против человечества. Поэтому возникает вопрос о ее роли в истории середины XX века, который является ключевым для правильной оценки данного периода. 19.1. Мировое коммунистическое и социалистическое движение в эпоху холодной войны – мифы и реальность В послевоенный период было создано два мифа. Один создавался в СССР, согласно ему коммунистическая идеология несла народам освобождение от «капиталистического рабства», мир и процветание. С крахом Советского Союза в конце XX века этот миф был забыт, хотя в нем была значительная доля правды. Другой миф, который до сих пор жив, создавался в США и Великобритании. Согласно ему коммунистическая идеология была «идеологией зла», и она целенаправленно распространялась и насаждалась Советским Союзом для захвата власти над миром. Так, президент США Р.Рейган (1981-1989 гг.) утверждал, что СССР – «империя зла». Но еще 5 марта 1946 года в своей речи в г. Фултон в США премьер-министр Великобритании У.Черчилль призвал к союзу англосаксонских стран в борьбе с мировым коммунизмом, распространяемым из Советского Союза. Для противостояния «русской агрессии» в течение 1948-1949 гг. было создано НАТО. А в директиве СНБ-68, официально принятой США 14 апреля 1950 года, было записано, что СССР «вдохновляется новой фанатичной верой, полярно противоположной нашей собственной, и стремится навязать свою абсолютную власть остальному миру». Далее в документе говорилось, что советские лидеры «контролируют международное коммунистическое движение» и вынашивают замысел «полного ниспровержения или насильственной ликвидации государственного механизма и общественной структуры в странах несоветского мира и их замены механизмом и структурой, подчиненной Кремлю и контролируемой им. С этой целью усилия Советского Союза направлены сейчас на установление господства над евразийской территорией». Далее в документе также утверждалось, что СССР планирует захватить Западную Европу, Ближний и Средний Восток и сбросить ядерные бомбы на территорию США и Канады ([42] с.301-303). Считается, что с речи Черчилля в Фултоне 5 марта 1946 г. и началась холодная война между Западом и СССР, продлившаяся 40 лет. О реальных причинах, побудивших руководство США и Великобритании начать холодную войну, мы поговорим далее. Но сейчас нас интересует другой вопрос – насколько этот миф соответствовал реальности, действительно ли СССР вынашивал планы по установлению мирового господства, и какое отношение к этим его предполагаемым планам имели коммунистическая идеология и мировое коммунистическое движение. Как известно, в основе советской идеологии лежал марксизм, но не ортодоксальный марксизм, а значительно измененная его версия, разработанная Лениным и взятая Сталиным за основу политического курса СССР. Одно из наиболее существенных изменений, внесенных Лениным в марксизм, заключалось в отказе от концепции Маркса о мировой коммунистической революции и провозглашении им нового курса на построение социализма в отдельно взятой стране (России). По данному вопросу взгляды Ленина – Сталина столкнулись со взглядами Троцкого, который придерживался ортодоксальной марксистской идеологии и призывал российских коммунистов в 1920-е годы начать внешнюю экспансию с тем, чтобы насадить «пролетарскую революцию» по всему миру силой оружия. Однако Троцкий и его сторонники не получили поддержки внутри коммунистической партии и в дальнейшем были разгромлены Сталиным. Таким образом, с самого начала коммунисты в России отказались от этой агрессивной марксистско-троцкистской концепции разжигания мировой революции и приняли миролюбивую идеологию «сосуществования стран с разными социальными системами» . В конце жизни Ленин фактически отказался и от другой основополагающей цели, провозглашенной Марксом – от упразднения частной собственности и капитализма и строительства социализма. Начатая Лениным в 1921 г. новая экономическая политика (НЭП) была по существу попыткой сохранения и развития капитализма, основанного на малом и среднем бизнесе. Но попытка оказалась неудачной, прежде всего ввиду отсутствия какой-либо концепции такого строительства. Кроме того уже в 1920-е годы появились признаки того, что Запад хочет развязать «войну цивилизаций» с Россией. Так, в течение 1917-1920 гг. Англия, Франция и их союзники вели откровенно враждебную деятельность не только против большевиков, но вообще против русского народа, против России и даже против русской царской династии Романовых . А после окончания Гражданской войны 1918-1920 гг. они развернули яростную антироссийскую пропаганду, пытались организовать экономическую блокаду Советской России, продолжали работу по организации диверсий в стране. И как выше говорилось, с этого же времени (1922-1923 гг.) англо-американские спонсоры начали финансировать и «выращивать» Гитлера, внушая ему «правильные» взгляды – о том, что Германия следующую мировую войну должна вести не на Западе, а на Востоке. Одновременно с этим в самой Германии уже в 1920-е годы усилилась антиславянская кампания. Немецкие историки, лингвисты, социологи, антропологи и т.д. (очевидно, не по своей инициативе, а направляясь рукой могущественного дирижера) разработали целую серию лжеучений, имевших целью доказать, что славяне вообще и русские в частности – ни к чему не способная нация; при этом подспудно насаждалась мессианская идея о необходимости установления немецкого порядка на Востоке . Все указанные обстоятельства, без сомнения, усиливали веру активной части коммунистической партии и ее руководства в «агрессивную сущность мирового империализма Запада», тем более что они в ходе Гражданской войны имели массу возможностей убедиться в этой агрессивной сущности. Данный вывод советских коммунистов вовсе не вытекал из ортодоксального марксизма – он был как раз вкладом Ленина-Сталина в коммунистическую теорию, наряду с их отказом от концепции «мировой пролетарской революции». Но именно он помог в конце 1920-х годов руководству СССР и коммунистической партии сделать вывод о неизбежности скорого военного столкновения с «мировым империализмом Запада» - тем более, что все признаки этого готовящегося военного столкновения в 1920-е годы были налицо. Судя по всему, этот вывод был решающим, заставившим бoльшую часть коммунистической партии поддержать линию Сталина на ускоренное строительство социализма, индустриализацию и коллективизацию и не поддержать оппонентов Сталина, выступавших за медленное постепенное развитие страны без рывков и жертв (подробнее см.: [60] главы XXI-XXIII). И причина была очень проста: в том состоянии, в каком СССР находился в середине-конце 1920-х годов, имея примитивную промышленность и мелкотоварное сельское хозяйство, страна была беззащитной перед угрозой вторжения со стороны Германии, не говоря уже о том вторжении всей Европы, которое фактически имело место в 1941 году. Лишь строительство крупной тяжелой промышленности за счет мобилизации всех имеющихся ресурсов государством и создание крупных колхозов и совхозов могло коренным образом решить вопрос обороноспособности страны и ее снабжения продовольствием, что и доказали события Великой Отечественной войны. В свою очередь, и создание тяжелой промышленности, и коллективизация сельского хозяйства требовали принудительных мер по отношению к крестьянству и широкое использование принудительного труда на стройках пятилетки и в лагерях. Поэтому все указанные меры были в значительной мере оправданны и вызваны суровыми внешнеполитическими реалиями, с чем согласны многие историки – и российские и западные ([212] p.225). Приведенная выше формулировка (об «агрессивной сущности мирового империализма») и другие ей подобные, хотя и могут казаться свидетельством догматичности коммунистического мышления, но факты показывают, что советское руководство той эпохи мыслило отнюдь не догматично, а трезво и правильно оценивало и фашистскую угрозу, и опасность вторжения Германии и других стран Запада на территорию СССР, и именно этим объясняло населению новый курс на индустриализацию и коллективизацию. Например, в 1929 г. в СССР был выпущен массовый плакат, посвященный индустриализации, на котором были изображены два поезда – один черный, с фашистской свастикой, его пытается догнать красный поезд с красной звездой. На плакате приведено следующее высказывание (возможно, цитата из речи Сталина): «Либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать также экономически. Либо погибнуть, либо на всех парах устремиться вперед. Так поставлен вопрос историей…». В разгар коллективизации в феврале 1931 г. в публичном выступлении Сталин говорил следующее: «Иногда спрашивают – нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать… Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют… Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». А спустя 10 лет, выступая перед военными 5 мая 1941 года, Сталин говорил: «Германия хочет уничтожить нашу великую Родину… истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне…» ([6] с.119). Военная угроза России существовала не только со стороны Германии и не только после усиления там фашизма. Как говорилось в главе XVI, планы захвата обширных российских территорий стали вынашиваться правящими кругами Германии задолго до Первой мировой войны. В 1917-1918 гг., несмотря на фактический выход России из войны в условиях произошедшей революции, немцы воспользовались ситуацией и захватили не только Запад, но и почти весь Юг России, то есть примерно 1/3 ее европейской территории; лишь начавшаяся революция в самой Германии заставила их ретироваться. Наряду с немцами, планы по захвату российской территории во время гражданской войны 1917-1920 гг. вынашивали почти все ведущие западные страны, в том числе союзники России по Антанте. Как пишет Э.Иванян, «в США было хорошо известно, что Англия намеревалась претендовать на Дон, Англия и Франция вместе претендовали на Кавказ, Франция – на Украину и.т.д. Франция предлагала осуществить интервенцию в Россию с целью установления союзного контроля над Транссибирской магистралью» ([41] с.354). От масштабной войны со странами Запада Россию в 1917-1920 гг. спасло лишь то, что они еще не оправились после Первой мировой войны, а также помогла несогласованность их действий в эпоху раскола мировой олигархии. Так, японцы, пишет историк, «имели свои планы на эту дорогу и не были готовы к единой с другими странами акции» ([41] с.354). Что касается Великобритании, то ее больше привлекал богатый рыбой и пушниной и доступный с моря Север России, где она и начала совместно с США в 1918 году интервенцию против своей бывшей союзницы по Антанте. Япония также предпочитала действовать самостоятельно Она планировала захватить всю Сибирь и в январе 1918 года уже была близка к тому, чтобы начать военную интервенцию на российском Дальнем Востоке. Эти планы поддерживала Великобритания, но им помешали США. Испугавшись такого усиления Японии и того, что им самим ничего не достанется, США сначала препятствовали японским планам по политическим каналам, а в августе 1918 г. в этих же целях высадили свои войска во Владивостоке ([41] с.356-357). В итоге японцы, побоявшись возможного военного столкновения не только с Советской Россией, но и с США, отложили свою военную агрессию. Тем не менее, они испытали Россию на прочность, вторгшись на ее территорию в 1938-1939 гг. на Дальнем Востоке, но потерпели поражение от советских войск в районе реки Халхин-Гол. Ну и, наконец, не надо забывать, что в 1941 году в Россию вторглась не одна только Германия, а почти вся Европа. В составе фашистской оккупационной армии сражались военные формирования 10 стран – Италии, Австрии, Румынии, Испании, Дании, Норвегии, Венгрии, Словакии, Финляндии, Хорватии (всего в Европе тогда было около 20 стран, не считая «карликовых»). Как указывает В.Кожинов, из общего числа военнопленных, захваченных Красной армией во время войны (3,77 млн.) лишь 2/3 составляли немцы и австрийцы, около 1/3 (1,23 млн.) составляли представители других национальностей ([54] с. 628-629). Таким образом, если включить и австрийцев, то до половины «немецкой» армии, вторгшейся в СССР в 1941 г., составляли не представители Германии, а представители остальной Европы. Кроме того, подавляющее большинство стран континентальной Европы работали на Германию: обеспечивали своими поставками германскую армию и даже посылали своих рабочих и инженеров в Германию для работы на немецких военных заводах [197]. За спиной у Гитлера в момент его вторжения в СССР было более 300 миллионов человек, работавших на фашистскую империю, в то время как в СССР было лишь 190 миллионов человек населения и по мощности своей промышленности и объему валового внутреннего продукта он в несколько раз уступал объединенной фашистской империи Запада. Итак, мы видим, что подозрительность СССР и его руководства по отношению к ведущим западным государствам имела веские основания. Россия в период с 1917 по 1945 гг. столкнулась с беспрецедентным числом и масштабом военных вторжений со стороны этих государств, которых могло быть значительно больше, и их итог мог быть совершенно иным, если бы (в 1917-1920 гг.) не помог случай, если бы советское руководство (в 1929-1939 гг.) не предприняло чрезвычайные меры по повышению обороноспособности страны и если бы не героизм ее народа в 1941-1945 гг. Ни одно другое государство в мировой истории за такой короткий срок не сталкивалось с таким числом и масштабом военных интервенций! И наращивание Советским Союзом своей военной мощи в 1930-1940-е годы было вызвано вовсе не «захватническими планами коммунистического режима и красного диктатора Сталина», как это сегодня пытается представить ряд авторов, а наличием реальной и беспрецедентной угрозы – угрозы уничтожения России и ее народа (подробнее см.: [60] главы XXI-XXII). Давайте вернемся теперь к событиям послевоенных лет. Политика президента Г.Трумэна (1945-1953 гг.) с первых дней его пребывания у власти также давала повод для подозрительности со стороны Советского Союза, теперь уже в отношении США. Не успели Соединенные Штаты изобрести и испытать атомную бомбу, как тут же, в августе 1945 года, применили ее против мирных жителей Хиросимы и Нагасаки. Тем самым они пошли на преступление против мирного населения – и все ради демонстрационного эффекта, рассчитанного на советское руководство, поскольку поражение Японии в войне было и без того делом решенным. Перед этим, в июле 1945 года, когда США провели удачное испытание атомной бомбы, президент Трумэн на Потсдамской конференции резко изменил свою манеру общения с представителями СССР, начал демонстрировать превосходство США и пересматривать ранее достигнутые договоренности ([41] с.423-424). Таким образом, и гонку вооружений, и разговор с позиции силы после краха фашизма начали именно США в 1945 году. Советскому Союзу ничего не оставалось, как находить адекватный ответ и форсировать работы над собственной атомной бомбой, которая была изобретена и испытана в 1949 году. Но такая вынужденная мера вызвала паническую реакцию со стороны американского руководства и обвинения СССР в стремлении захватить всю Евразию, что и отразилось в американской директиве СНБ-68 от 14 апреля 1950 г. (см. выше). По существу, в качестве единственного реального, а не надуманного подтверждения «захватнических планов СССР» приводились события 1939-1940 гг.: присоединение Советским Союзом Прибалтики, западной Белоруссии и западной Украины, война с Финляндией. Однако при этом забывали, что в 1939-1940 гг. уже шла Вторая мировая война. Рассекреченные впоследствии документы показали, что ряд этих шагов СССР осуществлялся по согласованию с ведущими западными государствами – Великобританией, Францией и США, которые не возражали против таких действий СССР. В преддверии вероятной немецкой интервенции Советскому Союзу было необходимо ликвидировать плацдармы, которые Германия планировала использовать в войне на Востоке. Ведь если бы немецкая армия начала свою военную кампанию из Прибалтики и Финляндии (как планировал Гитлер), то она могла бы в течение одного дня войны оказаться у стен Ленинграда, а в течение нескольких дней – у стен Москвы. Необходимость ликвидации этих плацдармов Германии, война с которой в 1939-1940 гг. воспринималась как неизбежность, была для СССР вопросом выживания, и это прекрасно понимали западные страны, не возражавшие против присоединения данных территорий к Советскому Союзу. Интересно, что в первых программных статьях и документах, с которых началась холодная война: речь У.Черчилля в Фултоне в марте 1946 г., статья Д.Кеннана «Истоки советского поведения» в июле 1947 г., директива СНБ-68 от 14 апреля 1950 г., - не приводилось ни одного из этих исторических примеров, относящихся к 1939-1940 гг. Лишь позднее, в доктрине Эйзенхауэра» 1957 г., было впервые упомянуто присоединение Советским Союзом Эстонии, Латвии и Литвы в 1940 г. в контексте советской военной угрозы ([42] с.278-320). Очевидно, в США боялись, что Сталин в ответ может рассекретить информацию о согласии Запада на эти его действия в 1940 году (а также о роли Запада в «выращивании» Гитлера и его подталкивании к войне), и тогда абсурдность американских обвинений станет всем очевидна. Тем не менее, отсутствие каких-либо доказательств не помешало американской верхушке навязать всему западному миру миф о советской военной угрозе. Не было никаких агрессивных проявлений со стороны СССР и после окончания Второй мировой войны. Как отмечал, например, американский профессор Д.Блэкмер, специалист по мировому коммунистическому движению, Советский Союз в первые послевоенные годы четко придерживался соглашений, достигнутых между СССР, США и Великобританией в 1945 г. в Ялте. Так, он вывел свои войска из северного Ирана по требованию западных государств и даже отказал в какой-либо поддержке коммунистам Греции, начавшим в 1945-1946 гг. восстание против собственного правительства, хотя это могло бы быть хорошим предлогом для вмешательства в греческие дела. Таким образом, признает американский политолог, СССР четко выполнял ялтинское соглашение о разделе Европы и Азии на зоны влияния и зоны невмешательства ([169] p.41). Итак, вся история в период с 1917 г. по конец 1940-х гг. показывает, что созданная американцами и англичанами в 1946-1947 гг. доктрина о стремлении СССР к установлению своего господства над миром являлась не более чем мифом, не имевшим под собой реальных оснований. И наоборот, подозрительность советского руководства по отношению к Западу и наращивание современных вооружений, равно как и стремление иметь вдоль своих границ дружественные или контролируемые государства и территории, имели все основания, так как только эти шаги спасли страну и народы СССР от уничтожения. Ведь Германия и ее союзники в 1941-1945 гг. вели войну именно на уничтожение населения СССР, в отличие от всех других войн XX столетия. Вернемся теперь к вопросу о мировом коммунистическом движении в середине XX века. Еще одним основным тезисом американо-британской доктрины являлось утверждение о том, что советское руководство «контролировало международное коммунистическое движение», и через такой контроль «устанавливало свое господство над евразийской территорией» (см. выше). Данный тезис также не выдерживает никакой критики. Действительно, советские войска освободили от фашизма все страны Восточной Европы и размещались в них после окончания войны, а советское военное руководство помогало им налаживать мирную жизнь. Разумеется, СССР благодаря этому и благодаря тому, что миллионы советских солдат погибли, освобождая Восточную Европу от фашизма, рассчитывал иметь вдоль своей западной границы не враждебные, как ранее, а дружественные государства. Кроме того, в ялтинских соглашениях 1945 г. между СССР, США и Великобританией был фактически зафиксирован раздел Европы на зоны влияния. Поэтому можно согласиться с тем, что, благодаря такому стечению обстоятельств, СССР контролировал коммунистическое и социалистическое движение в большинстве этих стран и оказывал существенное влияние на происходившие в них политические процессы. Но этого нельзя сказать об остальных странах Евразии, где не было советских войск. Между тем, коммунистическое и социалистическое движение сразу после окончания Второй мировой войны охватило не только Восточную, но и почти всю Западную и Южную Европу, а также многие другие страны мира. Так, во Франции, Италии и Бельгии коммунисты в 1945 г. вошли в состав правительств этих стран, а вместе с социалистами – контролировали эти правительства. В Греции коммунистическая партия была основной оппозиционной силой. В ФРГ одной из двух крупнейших политических партий стали социал-демократы (позднее возглавившие правительство), которые по своим взглядам мало отличались от французских и итальянских коммунистов. В Великобритании в 1946 году к власти пришла лейбористская партия (буквально – «партия труда»: Labour party), которая национализировала многие отрасли британской экономики – то есть осуществила одно из самых радикальных требований коммунистов. Но при этом все эти партии вовсе не подчинялись КПСС и серьезно расходились с ней в идеологических вопросах. Более того, большинство членов даже тех партий, которые называли себя «коммунистическими», имели очень слабое представление о марксизме-ленинизме. Например, как указывал американский политолог С.Тарроу, лишь 14% членов Коммунистической партии Италии в конце 1940-х годов были знакомы с учением Ленина ([169] p.602). Особо следует подчеркнуть тот факт, что между коммунистическими партиями, с одной стороны, и социалистическими (или рабочими) партиями, с другой, зачастую не было никаких различий, а в иных случаях вторые оказались левее первых. Так, в Польше у власти находилась «рабочая партия» (ПОРП), а в ГДР – «социалистическая» (СЕПГ). Но фактически их платформы была очень близки платформе КПСС, обе строили в своих странах социализм и отрицали возможность возврата к капитализму. И наоборот, коммунистические партии Италии и Франции хотя и называли себя «коммунистическими», но фактически своей целью провозглашали не строительство социализма, а улучшение капитализма (см. далее) . Такая же картина наблюдалась и на остальной части Евразии, а также в других странах третьего мира. В большинстве этих стран влияние коммунистов и социалистов было очень значительным, а во многих странах Азии, Африки и Латинской Америки они пришли к власти и возглавляли правительства. Однако они также не подчинялись КПСС или советскому руководству и в большинстве расходились с СССР в вопросах идеологии и практики управления своими странами. Так, китайская, югославская или алжирская модель социализма, не говоря уже о французской модели, очень сильно отличалась от советской. А в большинстве случаев эти модели вообще имели мало общего с социализмом, представляя собой в действительности одну из демократических разновидностей капитализма. Тем не менее, КПСС продолжала обмен мнениями и сотрудничество со многими коммунистическими, социалистическими и рабочими партиями, хотя и констатировала наличие серьезных идеологических разногласий. Приведенные факты свидетельствуют о том, что никакого контроля за мировым коммунистическим и социалистическим движением со стороны СССР не было, за исключением нескольких стран Восточной Европы. Был обмен мнениями при сохранении серьезных различий между партиями, были поставки советских вооружений и командирование советских военных специалистов странам, боровшимся за освобождение от колониальной и неоколониальной зависимости (Северной Корее, Вьетнаму, Кубе, некоторым африканских странам). Но в эти страны не вводились советские войска, а их левые партии вовсе не состояли из (платных) агентов Москвы: так, советские войска не принимали участия даже в войне в Корее, развернувшейся в 1950 году у самой границы СССР, в то время как американские войска приняли в ней активнейшее участие. Поэтому ни о каком контроле со стороны СССР, сколько-нибудь похожем на тот контроль, который имела над половиной мира Великобритания в эпоху расцвета ее колониальной империи, не могло идти и речи. Даже за странами, оказавшимися в советской зоне оккупации, во всяком случае, в сталинскую эпоху (1945-1953 гг.), сохранялась возможность самостоятельного выбора – как с сохранением того или иного варианта коммунистической идеологии, так и с полным отказом от нее. Наиболее характерными примерами в этом отношении могут служить Югославия и Австрия. Обе эти страны были в 1945 году освобождены советскими войсками, и, согласно созданному мифу о советской коммунистической угрозе, они должны были управляться коммунистическими партиями, а последние, в свою очередь, должны были контролироваться из Москвы. Однако в действительности мы видим прямо противоположное. В Австрии коммунисты не пользовались никакой популярностью, и никто ей их не навязывал, она пошла по чисто западному некоммунистическому пути развития. В Югославии, хотя к власти и пришли коммунисты, но они придерживались идеологии, принципиально отличавшейся от идеологии КПСС, поэтому ни о каком контроле со стороны Москвы не было и речи. Итак, факты свидетельствуют о том, что созданный США и Великобританией миф не имел под собой никаких оснований. За исключением каких-то единичных случаев, коммунисты и социалисты в середине XX века не были «агентами Кремля», а массовое распространение коммунистической и социалистической идеологии в этот период не было реализацией тайного плана СССР по захвату власти над миром. Лишний раз это подтверждает и тот факт, что в 1943 г. был распущен Коммунистический интернационал (Коминтерн), который заседал до этого в Москве и основной своей целью ставил свержение фашистских режимов. В 1943 году он посчитал свои цели выполненными и объявил о самороспуске. Роспуск Коминтерна, через который можно было бы влиять на коммунистические партии, в тот момент, когда как раз у СССР могли появиться реальные возможности такого влияния после падения фашизма, никак не вяжется с мифом о мировой коммунистической угрозе. Да и не вписывается этот миф никак в реалии того времени. Невозможно поверить в то, что СССР, напрягавший в 1941-1945 гг. все силы для победы в войне против фашистской Европы, а затем против Японии в 1945 году, совершенно обескровленный войной, в которой потерял около 30 миллионов человек и почти 2/3 своей промышленной базы, мог одновременно с этим к 1945 году развить такую обширную международную сеть «агентов Кремля», что им удалось проникнуть в большинство правительств мира (включая почти все страны Западной Европы), «оболванить» при помощи массированной пропаганды большинство населения мира и организовать во многих странах мира (из числа «агентов Кремля») вооруженные формирования. Чем же тогда объясняется столь массовое увлечение этой идеологией? Чем можно объяснить, что, например, число членов коммунистической партии Италии увеличилось с всего лишь нескольких тысяч человек в 1940 году до 500 тысяч в 1944 г., 1,7 миллиона в 1945 г., 2,25 млн. в 1947 г. и 2,5 млн. человек в 1954 году? ([169] p.35) Неужели все они были «агентами Кремля»?! И такой же взрыв популярности коммунистических и социалистических партий произошел в это время почти во всех странах Европы, а в последующие годы – и в большинстве стран мира. Совершенно очевидно, что такой резкий подъем мирового коммунистического и социалистического движения был самопроизвольным феноменом, вызванным какими-то особыми причинами, а вовсе не результатом действий мифической «руки Москвы». Как уже было сказано, существовало множество различных вариантов коммунистической и социалистической идеологии. Платформы коммунистических партий разных стран порой настолько между собой отличались, что между ними не было почти ничего общего, то же можно сказать и о социалистических и рабочих партиях. По существу, все эти партии объединяла лишь одна общая главная черта – ненависть к крупному капиталу и к господству иностранного капитала. По всем другим позициям взгляды отдельных коммунистических и социалистических партий между собой сильно различались. Так, идеология КПСС требовала полного устранения частной собственности на средства производства и введения централизованной плановой экономики, то есть построения классического варианта социализма. Но большинство других коммунистических, социалистических и рабочих партий допускали существование мелких и средних частных предприятий, равно как и рыночной экономики, то есть стремились к построению не социализма, а демократической модели капитализма с более или менее жестким государственным регулированием. Фактически в течение XX века произошла серьезная трансформация тех движений, которые называли себя социалистическими и коммунистическими. Если при жизни Маркса социалистами и коммунистами называли себя те, кто призывал уничтожить капитализм и частную собственность вообще, то в течение XX века сначала социалисты отказались от этой идеи, а затем от нее отказалась и часть тех, кто называли себя коммунистами. Все эти партии выступали не за уничтожение капитализма, а за его демократическую реформу, включая перераспределение крупной собственности в пользу государства и широкой массы населения. Именно такие социалисты и коммунисты и составили большинство тех коммунистических и социалистических правительств, которые пришли к власти по всему миру и начали осуществлять экономические и социальные реформы. Таким образом, мы видим прямые параллели между тем, что происходило в середине XX века, и тем, что происходило ранее. Можно сказать, что одними из первых «коммунистов» и «социалистов» в истории были римские императоры Цезарь и Октавиан Август. Они отбирали земли у сенаторов-латифундистов и передавали их в собственность разорившимся крестьянам и демобилизованным ветеранам, а также проводили другие социальные реформы (см. главу I) . В современной европейской истории одними из первых «коммунистов» и «социалистов», которые также не называли себя этими именами, но, по сути, ими являлись, были английские короли Йорки и Тюдоры. Они конфисковывали земли баронов и передавали их в руки среднего класса (джентри), а также прибегали к государственному регулированию рыночных отношений, вплоть до насильственной продажи зерна, припрятанного у спекулянтов (см. главу XII). В последующем конфискации земель у крупных собственников осуществляли и протестанты во время Реформации, и английские пуритане в эпоху Английской революции, и якобинцы во время Французской революции (см. выше). Поэтому всех их можно было бы назвать «коммунистами» или «социалистами», в том понимании, в каком эти термины стали употребляться в течение XX века. Следует отметить, что многие из указанных движений, включая, например, протестантов в XVI веке и участников Французской революции в XVIII веке, выступали с антикапиталистическими лозунгами. Так, главный идеолог протестантства Мартин Лютер гневно обрушивался в своих проповедях на купцов, называя их разбойниками, которые ежедневно грабят мир. А Французская революция началась с погромов лавок и складов коммерсантов по всей Франции и продолжилась серией антикапиталистических восстаний и демонстраций. Поэтому и здесь мы видим прямую параллель между коммунистическими революциями XX века и их предшественницами, на что указывают известные историки (см. п. 13.1). Итак, мы выяснили суть явления, происходившего после Второй мировой войны. Мы видим повсеместно начавшийся массовый передел собственности, происходивший в большинстве стран мира, от Великобритании, Франции и Чехословакии до Китая, Алжира, Ирана и Кубы. Повсеместно люди, называвшие себя «коммунистами» или «социалистами», а иногда называвшие себя по-другому: народной, рабочей партией, партией труда (Labour party) и т.д., - отбирали крупную частную собственность, или делали невозможной ее существование, и выгоняли из страны крупный иностранный капитал (подробнее см. ниже). Во многих случаях эти люди ненавидели капитализм вообще и провозгласили своей целью его полное уничтожение, но значительно чаще они ограничивались перераспределением крупной собственности в пользу государства и неимущего населения и проведением ряда социальных реформ. И мы теперь можем назвать причину этого массового явления. Она состояла в том, что после победы над странами фашистской оси – Германией, Италией и Японией – и физического уничтожения фашистов и их сторонников и коллаборационистов в Европе, Азии и северной Африке, перед народами мира открылась уникальная возможность. Новые обстоятельства позволили им сформировать массовые движения, направленные на преодоление мирового кризиса коррупции – кризиса, который начал развиваться с конца XIX – начала XX века и который и послужил основной причиной Великой депрессии, наступления фашизма и тоталитаризма и Второй мировой войны. Теперь, когда действительные силы зла были повержены, а остатки этих сил спрятались и затаились, боясь народного гнева, ничто не могло уже помешать народам мира осуществить демократические реформы. Конечно, эти реформы были болезненные, особенно для крупных собственников и иностранного капитала. Но других способов преодоления кризисов коррупции человечество еще не придумало. Почему же очень многие народные движения, которые начали этот передел собственности и социальные реформы, называли себя «коммунистами» или «социалистами»? Ведь, как мы только что выяснили, они в своем большинстве таковыми не являлись, если иметь в виду первоначальный смысл этих слов. Для истинных социалистов и коммунистов эпохи Маркса, призывавших к полному уничтожению капитализма, все они были «ревизионистами», то есть ложными социалистами и коммунистами. Для лучшего понимания этого феномена давайте взглянем на Схему V, где представлена упрощенная схема мировой истории в XVI-XXI веках. Мы видим, что в течение нескольких последних столетий народы Европы и всего мира непрерывно предпринимали попытки освободиться посредством революций от деспотии, угнетения и коррупции. Иногда эти попытки совпадали с периодами глобальных кризисов коррупции, иногда были результатом локальных кризисов, поражавших отдельные страны и регионы. Однако вне зависимости от этого все эти революционные движения в разных странах не были разобщенными. Все революционеры старались осуществлять революции не вразнобой, а в союзе с революционерами из других стран, связанных с ними общей идеологией или общими идеями и ненавистью к общему врагу. Как правило, этим общим врагом для всех крупных революционных движений была олигархия. А поскольку олигархия в течение всей истории человечества также проявляла тенденцию к консолидации под эгидой мировой олигархии, то тем актуальнее для революционеров была необходимость найти себе союзников и единомышленников. Первым и самым мощным из таких революционных движений за последние пять столетий была Реформация. В каждой стране это движение приняло различные формы. И в области религии, и в области проведенных в XVI-XVII вв. социально-экономических реформ Вы не найдете двух совершенно одинаковых протестантских государств, везде были свои особенности, порой весьма существенные. Но всех их объединяла ненависть к деспотии и коррупции со стороны «католической коалиции», папства и иезуитов. Эта ненависть и привычка видеть врагов во всех иностранцах-католиках, это разделение мира на «своих» и «чужих» настолько сильно въелись в массовое сознание, что даже в XVIII-XIX веках в некоторых протестантских странах (в Англии, США и других) с подозрением смотрели на выходцев из католических государств: ирландцев, итальянцев, испанцев, австрийцев - по-прежнему подозревая в них скрытых врагов. Что касается самих событий эпохи Реформации, то они дают поразительные примеры солидарности и взаимопомощи. Например, протестантской Швеции во время Тридцатилетней войны 1628-1648 гг. никто прямо не угрожал, война шла в основном на территории Германии, Чехии и Нидерландов. Но Швеция ввела свои войска в Германию и в течение многих лет фактически в одиночку противостояла войскам «католической коалиции», помогая германским протестантским государствам выжить и не пасть жертвой деспотии. Одновременно с этим многие английские и шотландские протестанты добровольно отправились в Голландию и Чехию и сражались там против сил «католической коалиции». А во время Славной революции 1688 года, ставшей логическим завершением Реформации, теперь уже голландские добровольцы высадилась в Англии, чтобы помочь своим английским единомышленникам свергнуть деспотию Стюартов и установить тот политический строй, который отражал интересы народа. Наконец, после окончательной победы над силами реакции почти все протестантские государства во второй половине XVII века приняли в качестве официальной экономической доктрины протекционистскую (меркантилистскую) доктрину. И это сделали не только протестантские государства, но и католическая Франция, воевавшая в Тридцатилетней войне 1628-1648 гг. вместе с протестантами против «католической коалиции» и также сделавшая во второй половине XVII века меркантилизм своей государственной политикой . Все эти примеры показывают, что любое революционное движение ищет себе союзников по борьбе и общей идеологии, и даже если оно не готово принять какую-то идеологию целиком (как в данном примере с Францией), то оно стремится взять хотя бы некоторые общие идеи и общие названия. Последующие революционные движения тоже дают нам массу аналогичных примеров. Французская революция 1789 года переняла очень многие идеи у американцев, незадолго до этого свергнувших британскую колониальную деспотию в ходе войны за независимость 1775-1783 гг. Так, многие лозунги Конвента Франции в 1789-1793 гг., включая центральную идею Французской революции о том, что Бог создал всех людей свободными и равными в своих правах, были взяты из Декларации независимости США 1776 года. Таким образом, французские революционеры понимали, что они, как и американцы, выступают против деспотии, пусть и в лице других деспотов, говоривших не по-английски, а по-французски. Одновременно с Французской революцией начались массовые восстания в Латинской Америке, за которыми последовала война за независимость, приведшая в течение 1800-1826 гг. к краху один из величайших деспотических режимов – Испанскую империю. И в этой революционной войне использовались многие лозунги и идеи недавних революций. Так, во многих городах Латинской Америки были напечатаны массовыми тиражами Декларация независимости и конституция США, а также французская Декларация прав человека и гражданина и другие документы Французской революции. Латиноамериканцы использовали их как программные документы в своей собственной борьбе и для аргументации того, что и они имеют право на свободу и независимость ([19] 16, с.429). А вновь образовавшиеся государства заимствовали свои названия и государственное устройство у США, как это сделали, например, Соединенные Штаты Мексики. В свою очередь, США также чувствовали свою солидарность с этой борьбой против деспотии – они первыми в 1822 г. признали независимость латиноамериканских государств от Испании, а до этого посылали им в помощь свои войска. Например, в 1807 г. США прислали в Венесуэлу целую армию, сформированную из волонтеров-наемников, для того чтобы помочь народу этой страны в освобождении от испанской деспотии ([230] p.169). Имеется также множество примеров взаимопомощи государств Центральной и Южной Америки, причем, не только говоривших по-испански. Так, негритянское население острова Гаити, скинувшее с себя перед этим французское колониальное иго, в 1817 году оказало военную помощь Симону Боливару, сражавшемуся за свободу Колумбии. А после победы над испанцами и провозглашения независимости Боливар, ставший главой Колумбии, направил свою армию в 1823 г. на помощь Перу, что способствовало разгрому там испанцев и быстрому освобождению и этой латиноамериканской страны ([19] 16, с.435-438). Период середины XIX века был отмечен взрывом национально-освободительного движения в Европе. И здесь мы опять видим удивительную синхронность. Если перед этим пламя революционной войны, подобно эпидемии, охватило всю Америку, то теперь оно охватило всю Европу, но особенно Южную и Центральную, где продолжали владычествовать империи. В результате освободительных войн сначала Греция (в 1830 г.), а затем Сербия, Румыния и Болгария освободились от турецкого ига. Бельгия в ходе революции 1830 года провозгласила свою независимость от Нидерландов. Италия после длительных войн освободилась от австрийского ига и сформировала итальянскую нацию. Венгрия, Чехия, Польша, Босния, Герцеговина, Ирландия, Армения также пытались в середине XIX века освободиться из-под иностранного гнета, но смогли это сделать лишь позднее – в эпоху Русской революции. Такой подъем национальной борьбы в Европе в середине XIX века вдохновил и немцев, которые объединились и создали союз немецких государств, преобразованный затем в единую Германию. При этом немецким землям Шлезвигу и Гольштейну в ходе нескольких революций и войн в течение 1848-1864 гг. также удалось освободиться из-под иностранного (датского) владычества и присоединиться к Германскому союзу. Их освобождению помогли Пруссия и Австрия. В этот период мы опять видим, как самые разные революционеры пытаются копировать друг у друга названия и методы революционной борьбы, оказывают друг другу взаимопомощь, а люди самых разных стран проникаются симпатиями к революционным идеям. Так, итальянские карбонарии начали широко использовать в борьбе за освобождение Италии террористические методы и методы глубокой конспирации. И мы видим, как в дальнейшем такие же методы начинают использовать сербы и другие народы, боровшиеся против турецкого и австрийского гнета. А в России те же методы начинают применять народовольцы, убившие царя Александра II и ряд царских чиновников. В середине XIX века Байрон и многие другие европейцы сражались за свободу греков, а масса людей в разных странах Европы возмущалась по поводу насилия и массовых убийств, чинимых Османской империей. Россия же прониклась такой симпатией к угнетенным Турцией народам, что несколько раз воевала с ней за их освобождение: сначала греков, затем сербов, болгар и армян. Интересен и такой пример солидарности в борьбе с деспотией – на этот раз британской. Россия в 1861 г. отправила свой флот к побережью США, чтобы воспрепятствовать планам Великобритании вмешаться в гражданскую войну 1861-1865 гг. на стороне рабовладельческого Юга и задушить свободу в Соединенных Штатах Америки. И это действительно остановило Великобританию от масштабного военного вмешательства в гражданскую войну в США (см. выше). В конце XIX – начале XX вв. национально-освободительная борьба европейских народов резко пошла на спад, и мы в этот период ее почти не видим. Но революция 1917 года в России дала толчок новой сильной волне взрывов и революций по всей Европе. Сразу после 1917 года развалились последние европейские империи – Российская, Австрийская и Османская с образованием целого ряда независимых национальных государств. Этим распадом завершилась предыдущая революционная тенденция, проходившая под лозунгом борьбы с империями за национальную независимость. Но уже здесь, например, при распаде Австрийской империи, мы видим много новых коммунистических и социалистических лозунгов, рожденных октябрьской революцией 1917 года в России. Так началась новая революционная тенденция, вдохновленная и воодушевленная этой революцией. Эта тенденция открыла эру социальных революций, ставящих себе целью передел собственности и улучшение условий трудящихся, но под флагом коммунизма и социализма. Однако этот новый тип революции нигде, кроме России, не достиг успеха. В Германии революция 1918 года привела к смене политического строя, но не к каким-либо серьезным преобразованиям в экономике. В других странах социальные революции нового типа также не были успешными и в ряде случаев, как и в Германии, были утоплены в крови. Однако они так напугали правящую верхушку европейских стран, что уже в начале 1920-х годов в Италии, а затем в других странах мы видим распространение фашизма как противовеса этим социальным революциям. И лишь после разгрома фашизма в Европе и Азии в 1945 году для народов Европы и всего мира опять открылась возможность для осуществления социальных революций, причем на этот раз возможность поистине уникальная, поскольку силы, противостоявшие этим революциям, были частично уничтожены, частично загнаны в подполье, где затаились, чтобы скрыть свою связь с нацистами. Народы сначала Европы, а затем всех других частей света поспешили этой возможностью воспользоваться, помогая друг другу и обмениваясь идеями и советами. В действительности, этот бурный поток революционного движения в 1940-х – 1960-х годах, как и в предшествующие эпохи, состоял из нескольких разных потоков, часто имевших между собой не слишком много общего. Например, одни страны, такие как Индия, на первое место выдвигали освобождение от колониальной зависимости и национальное строительство – создание единой нации. У других колоний, таких как французский Алжир и британские колонии юга Африки, помимо идеи освобождения, на первом месте была также идея равенства – достижения равноправия местного населения и довольно большого числа колонистов, которые ранее приехали из Европы и теперь вели себя как хозяева, дискриминируя местное население. Третьи революционные правительства, в таких странах как Англия, Франция, Италия и ФРГ, ставили перед собой цель построения «народного капитализма» и эффективной демократии. Четвертые, такие как Иран при правительстве Моссадыка, делали главный упор на национализации иностранных предприятий в нефтяной и других стратегических отраслях. И лишь небольшая группа стран, в которую входили, помимо СССР, несколько стран Восточной Европы, Китай, Вьетнам, Северная Корея и Куба, действительно собиралась строить социализм, с национализацией всех или почти всех предприятий и земли и с введением планово-распределительной системы хозяйства. Несмотря на это, во всех указанных выше странах, очень разных и решавших очень разные проблемы своего развития, у власти находились партии, которые называли себя «социалистическими» и «коммунистическими» или, на худой конец, «рабочими партиями» или «партиями труда». Это происходило потому, что принадлежность к ним в ту эпоху стало признаком прогресса, революционности и борьбы за народные интересы. Пример России, страны, свергнувшей в 1917 году деспотизм и превратившейся из отсталой крестьянской страны в передовую промышленную державу, страны, победившей в суровом поединке фашистскую Европу, оказался настолько заразительным, что коммунистические и социалистические идеи стали необыкновенно популярны. И даже те политические партии и лидеры, которые не разделяли коммунистическую идеологию – а таких в мире было подавляющее большинство – старались взять себе либо название, либо какие-то идеи, либо элементы коммунистической символики, чтобы показать народу свои симпатии к этому модному течению. Это не только усиливало симпатии народа, но и создавало возможности для помощи, в том числе в виде поставок вооружений, со стороны СССР, которая для многих стран, начавших передел собственности или социальные реформы, могла оказаться совсем не лишней. И в такой политике не было ничего удивительного или нового. Как было показано выше, на протяжении последних пяти столетий было несколько таких революционных волн, и эта новая волна не отличалась принципиально от предшествующих. И тогда было заимствование программных элементов, провозглашение общих целей и стремление к взаимопомощи даже между государствами, совершенно разными, боровшимися с разными врагами и разделенными огромными расстояниями. Единственные важные отличия этой волны от предыдущих революционных волн состояли в том, что она была значительно мощнее и что она в намного большей мере концентрировалась на перераспределении собственности. Это, в свою очередь, стало результатом мощнейшего кризиса коррупции, поразившего теперь уже не отдельные регионы мира или отдельные страны, как это было ранее, а глубоко поразившего в первой половине XX века весь мир. Именно в перераспределении собственности многие народы мира в послевоенный период видели если не панацею, то очень важное лекарство от тех бед, с которыми они столкнулись в предшествовавший период. 19.2. Строительство экономической демократии в Западной Европе Западная Европа не только не является исключением из этого правила. Наоборот, можно сказать, что именно она сразу после окончания войны и начала этот массовый передел собственности, который затем охватил многие страны мира. В 1945 г. население Великобритании проголосовало против партии консерваторов, возглавляемой Уинстоном Черчиллем, невзирая на все его заслуги в ходе войны, и отдало свои голоса лейбористской партии («партии труда»), выступавшей с программой масштабной национализации. И в период с 1946 г. по 1955 г. были национализированы все базовые отрасли британской экономики, включая топливную промышленность, электроэнергетику, металлургию, водное хозяйство, а также Банк Англии. Помимо этого были внедрены пенсионная программа, образовательная программа, программа медицинского обслуживания и программа массового жилищного строительства. Лейбористы ввели в практику и другие «элементы социализма» - такие как физический контроль за распределением сырьевых ресурсов, замораживание цен на продовольствие и установление плановых директив для отраслей экономики [185]. Как видим, реформы были действительно революционными и во многом совпадали с тем, к чему призывали коммунисты. Поэтому можно понять, почему отправленный в отставку Уинстон Черчилль после начала этих реформ в Англии поехал в Америку и призвал правящую верхушку США начать борьбу против мирового коммунизма (с чего и началась холодная война). В действительности реформы лейбористов в Великобритании, как и аналогичные реформы в других странах Западной Европы, не создавали угрозу капитализму (рыночной экономике), а лишь его укрепляли. Но они наносили сильный удар по олигархии и разворачивали экономику страны на обслуживание интересов широких слоев населения, а не узкого привилегированного слоя. И это, судя по всему, было именно то, что так напугало Черчилля, а затем и представителей американской правящей верхушки, которым повсюду, включая и Западную Европу, и сами Соединенные Штаты, начали после этого мерещиться «агенты Кремля» (см. ниже). Подобные же мероприятия, пишет историк Р.Мэйн, проводились повсеместно в Западной Европе. Они подразумевали намного большее, чем когда-либо ранее, вмешательство государства в экономическую жизнь, стремление к достижению полной занятости, установление прогрессивного налогообложения, а в ряде стран включали также усиление антимонопольного регулирования и земельную реформу [185]. Примером последней может служить Италия. Здесь сразу после войны начался самопроизвольный передел земли – безземельные крестьяне просто захватывали земли латифундистов и начинали на них сажать и сеять. Как пишет Д.Блэкмер, коммунистическая партия Италии попыталась навести в этом стихийном процессе какой-то порядок, который был бы понятен и приемлем не только для беднейших крестьян, но и для средних слоев населения ([169] p.49). А в 1950 году был принят аграрный закон, который окончательно упорядочил этот земельный передел. Так в послевоенной Италии был осуществлен ленинский лозунг «землю – крестьянам». В этой связи интересен один парадокс. Как отмечает Д.Блэкмер, в Италии левое крыло христианско-демократической (правоцентристской) партии выступало за передачу земли крестьянским кооперативам, то есть за строительство социализма в деревне по советскому (колхозному) типу. А коммунистическая партия Италии, наоборот, активно поддерживала вариант распределения земли крестьянам небольшими участками, в целях создания широкой сети фермерских хозяйств ([169] p.49). Таким образом, как видим, именно коммунистическая партия в Италии наиболее последовательно выступала за капиталистический вариант развития страны по пути экономической демократии. Этот парадокс можно рассматривать как еще одно доказательство того, что большинство коммунистических, социалистических и рабочих партий в Западной Европе в действительности были самыми последовательными борцами за торжество капитализма . Потому что именно отход от демократической модели капитализма на рубеже XIX и XX веков и расцвет олигархического (или монополистического) капитализма привели в конечном счете к краху капитализма как такового в период с 1917 г. по 1940 г. Еще одним примером массового передела собственности может служить Западная Германия. Здесь в 1952 г. был принят закон об уравнивании бремени (Lastenausgleichsgesetz), в соответствии с которым все граждане ФРГ, сохранившие свое имущество к концу войны, должны были им поделиться с неимущими гражданами. По закону они должны были, в частности, в течение 25 лет выплатить государству 50% стоимости их имущества, которым они владели по состоянию на 21 июня 1948 г, а также компенсировать государству полученную ими инфляционную прибыль, то есть прибыль в результате обесценения полученных ими ранее банковских и ипотечных займов за период гиперинфляции, предшествовавшей денежной реформе 1948 года ([297] pp.74-75). Все эти средства, собранные с состоятельных немцев, государство перераспределяло в пользу неимущих граждан ФРГ, в том числе граждан, потерявших свои дома и имущество в результате военных действий, переселенцев из восточных земель и т.д. Для выполнения этой программы поддержки неимущих граждан государство также прибегло к прямым субсидиям из госбюджета, формировавшегося за счет сбора налогов и за счет размещения государственных займов. Всего в период с 1952 г. по 1978 г. через этот механизм отъема имущества у богатых и его передачи бедным было перекачено 145 млрд. немецких марок ([297] pp.74-75). Можно без преувеличения сказать, что этот передел собственности (который осуществлялся под благовидным предлогом массового разорения Германии во время войны) стал самым крупным за всю историю Германии и вполне сравним по своим размерам с тем переделом собственности, который произошел в Восточной Германии (ГДР), пошедшей по пути тотальной национализации и строительства социализма. Наиболее наглядно эта программа перераспределения имущества в ФРГ проявилась в массовом жилищном строительстве. Как указывает немецкий историк Х.Ламперт, после принятия в 1950 г. закона о жилищном строительстве уже в течение следующих шести лет в Западной Германии было построено около 3,5 миллионов квартир, подавляющая часть которых составляло так называемое «социальное жилье», предоставлявшееся неимущим и малоимущим семьям. В практике это означало, что и само строительство, и частично эксплуатация «социального жилья» субсидировались государством. Сами малоимущие семьи не только бесплатно получали «социальные» квартиры, но и в дальнейшем оплачивали лишь часть расходов на их содержание – «с учетом средних доходов слоев населения, для которых предназначены квартиры» ([64] с.194-195). Программа массового строительства «социального жилья» продолжалась и в последующие годы. Помимо этого малоимущим семьям предоставлялись и прямые денежные субсидии. Наряду с перераспределением собственности в ФРГ была также проведена демонополизация экономики с установлением государственного контроля над базовыми отраслями. Так, уже в 1945 г. были запрещены монополистические объединения (картели), являвшиеся неотъемлемой чертой германской промышленности с конца XIX века. Кроме этого, ряд монополий, в том числе IG Farben, монополии горнорудной промышленности и другие, были принудительно раздроблены на множество мелких компаний. А в сфере энергетики (газ, электричество) все компании подпали под жесткий государственный контроль и в большинстве были национализированы ([297] p. 68; [64] с.135-136). В собственности государства оказались также все предприятия телефонной связи, почта и железные дороги. «Элементы социализма» в послевоенной Западной Германии выразились не только в крупномасштабном переделе собственности. Были осуществлены пенсионная реформа, программа поддержки многодетных семей, введены жесткие законы по охране труда и осуществлены другие меры. Как видим, экономические реформы в послевоенной Западной Европе в целом были направлены на создание и поддержку среднего класса и уменьшение экономического могущества олигархии. Частично это осуществлялось за счет перераспределения собственности и доходов от богатых к бедным, частично – за счет демонополизации отраслей и национализации компаний-монополистов, частично – за счет пакета социальных программ, финансируемых государством. Государства также старались создать такие условия для ведения предпринимательства, которые стимулировали рост среднего бизнеса и препятствовали монополизации экономики. Этой же цели служил и протекционизм – страны Западной Европы ввели высокие импортные тарифы и, несмотря на все уговоры США, вплоть до 1960-х годов не соглашались их снизить и либерализовать свою внешнюю торговлю [185]. В предыдущих главах на десятках исторических примеров было показано, что подобные меры осуществлялись во все эпохи для преодоления кризисов коррупции, что вытекает из сути и основных причин таких кризисов. Как уже говорилось, суть кризиса коррупции состоит в концентрации экономической власти в руках олигархии, из чего вытекают две основные причины тех негативных явлений, которые при этом возникают. Во-первых, речь идет о повсеместной монополизации, которая ведет к свертыванию инвестиций, непрекращающемуся росту цен на все товары и падению производства. Вторая причина, которая также вытекает из самой сути кризиса коррупции, является резкая поляризация имущества и доходов, что ведет к обнищанию основной массы населения и, как следствие, к хроническому недопотреблению и кризису перепроизводства, поскольку основная масса денег используется не на потребление, а оседает в сундуках и банках или в виде драгоценностей и антиквариата. Поэтому демонополизация экономики и перераспределение имущества и доходов устраняют обе эти причины кризиса коррупции и создают условия для нормального развития. Менее понятно, почему национализация также может этому способствовать. Ведь в результате национализации происходит всего лишь смена собственника – прежние частные предприятия становятся государственными. Многие либеральные экономисты в связи с этим утверждают, что национализация, наоборот, вредит обществу, так как передает предприятия от «хорошего менеджера» (капиталиста) к «плохому менеджеру» (государству). Во многих случаях это, однако, не так: все зависит от контроля со стороны государства и общества за деятельностью государственных предприятий, что как раз хорошо видно на примере послевоенной Западной Европы. Последняя дает удивительный пример массовой и весьма успешной национализации, о действительных причинах которой историки предпочитают умалчивать. Да и о самом факте почти повсеместной национализации упоминают обычно вскользь или вообще не упоминают. Итак, почему и в Великобритании, и во Франции, и отчасти в ФРГ , сразу после войны была проведена массовая национализация? Кроме того, и в Италии масштабная национализация была также проведена, только еще ранее, до Второй мировой войны. Вряд ли все это можно считать простым случайным совпадением. Так, французский экономист М.Бие в 1950-е годы писал, что вся Франция после войны была охвачена каким-то почти мистическим порывом в сторону национализации и структурных реформ и при этом находилась в состоянии, близком к революции ([181] p.174). Национализацию поддерживали не только коммунисты и социалисты, но и христианские демократы, вошедшие в 1944 году в коалиционное трехпартийное правительство Франции во главе с генералом де Голлем. Это правительство в своей программе провозгласило необходимость «восстановить контроль нации над крупными монополиями на средства производства, над плодами труда общества, источниками энергии, минерально-сырьевым богатством, страховыми компаниями, банками» ([181] p.74). Сам генерал де Голль в 1944 г. заявил, что Франция создаст такую экономическую систему, в которой национальные ресурсы и источники национального богатства будут служить не получению прибыли отдельными лицами, а всей нации ([181] p.75). Как видим, одна из целей национализации состояла также в перераспределении собственности и доходов от олигархии ко всему обществу. Но не только в этом – как указывает М.Бие, многие полагали, что после передачи предприятий в государственную собственность они начнут более активно инвестировать и устранять узкие места в экономике, нежели это делали частные монополии, и таким образом, их деятельность будет служить не максимизации прибылей отдельных капиталистов, а интересам всего общества ([181] p.78). Французский опыт показал, что эти ожидания во многом оправдались. Как указывает М.Бие, национализированные предприятия и отрасли (угольная, газовая, электроэнергетика, железные дороги и другие) осуществили в течение 1947-1952 гг. поистине гигантские инвестиции – на их долю пришлась почти половина всех инвестиций на территории Франции в этот период, хотя удельный вес национализированных предприятий в экономике и промышленности был намного ниже ([181] p.141). Еще часть отраслей французской тяжелой промышленности (металлургию, цементную промышленность, сельскохозяйственное машиностроение) также планировали национализировать, но либо не успели, в связи с тем, что коммунисты в 1948 г. были изгнаны из правительства, либо просто не смогли. И объемы инвестиций в этих отраслях, где сохранилась частная собственность, были намного ниже, чем в национализированных отраслях, несмотря на то, что именно в частнокапиталистических отраслях, особенно в металлургии, инвестиции требовались более всего ([181] pp.136-137, 35). В свою очередь, гигантские инвестиции в национализированных отраслях дали экономике Франции мощный толчок и придали ей невиданные ни до, ни после этого темпы экономического роста (см. ниже). Таким образом, национализированные отрасли и предприятия проявили себя с самой лучшей стороны, а те, что остались в частном владении, показали себя намного хуже. Указанный парадокс становится понятен, если мы рассмотрим, как осуществлялось управление национализированными предприятиями. Во Франции после войны был применен так называемый синдикалистский принцип управления. В соответствии с ним 1/3 членов совета директоров назначало государство, 1/3 – рабочие и служащие самого предприятия, 1/3 – потребители его продукции. Причем, в назначении 1/3 директоров от рабочих и служащих ведущую роль играли профсоюзы, выбиравшиеся посредством демократических процедур. Поэтому в синдикалистском подходе, отмечает М.Бие, был реализован коммунистический лозунг «фабрики – рабочим» ([181] p.175). Кроме того, можно сказать, что здесь был реализован и лозунг о народном управлении предприятиями, поскольку в число 1/3 директоров от потребителей могли выдвигаться представители обществ потребителей, то есть представители широких слоев населения. В целом, как видим, такой подход резко изменил принципы формирования высшего руководства предприятиями, придав им намного больше демократии и открытости. И мы видим результат – эти предприятия стали намного больше инвестировать и активнее развивать свое производство, несмотря на то, что многие из них, такие как Electricite de France и Gaz de France, были предприятиями-монополистами. Для лучшего понимания того, почему это могло произойти, давайте на простейшем экономическом примере рассмотрим, как функционирует предприятие-монополист. Предположим, в отрасли имеется всего лишь одна компания. Она ежегодно выпускает 100 млн. единиц какой-то продукции (например, кВт-ч электроэнергии) и продает ее по цене 1 рубль за единицу. При этом ее себестоимость составляет 0,8 рубля на единицу продукции, а 0,2 рубля составляет прибыль. Совокупная прибыль компании составляет, таким образом, 20 миллионов рублей. Далее, в связи с тем, что прогнозируется дефицит на производимую компанией продукцию, она рассматривает инвестиционную программу по расширению производства, которое предполагается увеличить со 100 до 110 миллионов единиц в год. Это должно привести к росту прибылей компании на целых 4 миллиона рублей в год, поскольку себестоимость продукции на новых мощностях снизится с 0,8 до 0,6 рубля за единицу. Но для этого нужно инвестировать в производство 25 миллионов рублей. А теперь представим, что такая инвестиционная программа предлагается совету директоров компании для принятия решения, причем в одном случае – это совет директоров частной компании, а в другом – совет директоров государственной компании с широким участием представителей общественности. В первом случае эта программа, скорее всего, будет отвергнута. Смотрите, - скажут владельцы частной компании, - мы должны вложить в этот проект 25 миллионов рублей и получить в качестве прибавки всего лишь 4 миллиона прибыли в год. Таким образом, мы должны заморозить 25 миллионов наших денег на целых шесть лет. Не лучше ли их вложить куда-нибудь еще, в какие-нибудь более прибыльные операции? А инвестиционную программу можно отложить до тех времен, когда возникнет дефицит нашей продукции – чтобы выиграть не только от экономии затрат, но и от повышения цен на нашу продукцию. Как видим, при таком подходе у компании никогда не возникнет желания производить масштабные инвестиции в производство – до тех пор пока либо давление общества, либо какие-то обстоятельства не вынудят ее это сделать. Совсем другими соображениями может руководствоваться совет директоров государственной компании, представляющей интересы широкой общественности. Смотрите, - скажут они, - этот проект приносит компании хорошую прибыль, и он за 6-7 лет окупится. В то же время он увеличит мощности выпуска базовой продукции, которая очень важна для экономического роста страны, и в стране не возникнет дефицита на эту продукцию, который может очень негативно сказаться на общем экономическом положении и на росте ВВП страны. Такой совет директоров, скорее всего, одобрит данную инвестиционную программу. Так на упрощенном примере мы видим, что даже при сохранении компаний-монополистов, но при их передаче под государственный контроль, и при открытом и демократическом управлении этими компаниями, может быть достигнут принципиально иной результат – когда они будут работать в интересах общества, а не в интересах небольшой группы их частных владельцев. Именно это, судя по всему, и произошло во Франции после национализации 1945-1947 гг., когда государственными компаниями управляли смешанные советы директоров, составленные из представителей государства, трудовых коллективов и потребителей. Конечно, если сохраняются компании-монополисты, то даже после их национализации все равно существует угроза злоупотреблений с их стороны. Одна из них, на которую указывал М.Бие, а также М.Эйнауди, анализировавший опыт французской и итальянской национализации, состоит в слиянии интересов государственных компаний-монополистов с интересами правящей партии, что может привести к коррупции, вплоть до прямого финансирования этими компаниями тех или иных мероприятий правящей партии ([181] pp.37-38, 102). Это – еще одна причина, ввиду которой целесообразно широкое привлечение общественности к управлению государственными предприятиями и максимальная открытость в их работе. Однако более радикальным решением, хотя и не всегда применимым в отношении базовых отраслей, является дробление компаний-монополистов с созданием конкурентной ситуации в отрасли. Создание и функционирование государственных компаний-монополистов в базовых отраслях и вообще значительный удельный вес государственного сектора в экономике стали одним из характерных отличий Западной Европы от США в послевоенную эпоху. Как говорилось в главе XVII, при Рузвельте в США даже применительно к базовым отраслям был применен принципиально иной подход – не национализация этих отраслей, а дробление крупных компаний-монополистов на множество мелких компаний. Наряду с этим Ф.Рузвельт применял и методы прямого участия государства в экономике, однако не те, что мы видим в Западной Европе в послевоенный период. Одной из форм такого участия государства в США было, например, строительство в базовых отраслях новых предприятий. Одним из наиболее известных таких проектов было строительство крупной государственной гидроэлектростанции (ГЭС) в долине реки Теннеси. Как отмечает М.Эйнауди, эта государственная ГЭС продавала электроэнергию на оптовом рынке по очень низким ценам, исходя из нормы прибыли всего лишь 4% в год на произведенные инвестиции, тем самым создавая высокую конкурентную среду в отрасли, где доминировали частные компании, и заставляя их снижать свои цены и издержки производства. Однако для эффективного воздействия на отрасль требовалось на одно, а как минимум несколько таких высокоэффективных государственных предприятий, поскольку это воздействие по-настоящему ощущалось лишь в том регионе, где непосредственно работала указанная ГЭС ([181] pp.48-49). Данный пример, тем не менее, показывает, что и в США основным мотором инвестиций в базовых отраслях было государство, стремившееся не к извлечению сверхприбылей, а к общественному благу. В целом, как видим, именно эта идея лежала в основе массовой национализации, начавшейся в Западной Европе после Второй мировой войны – стремление заменить узкий круг капиталистов, монополизировавших базовые отрасли и думавших лишь о максимизации своей прибыли, на прямое управление со стороны общества и государства. Примерно такие же процессы мы видим и в Италии. Как писал в 1950-е годы итальянский журналист Э.Росси, итальянская бюрократия в результате 20 лет правления фашистов в стране стала неэффективной, недисциплинированной и коррумпированной ([181] p.204). Сама национализация в Италии в 1930-е годы стала следствием коррупции. Крупные частные итальянские банки (Banca Commerciale Italiano, Credito Italiano, Banco di Roma и другие) скупали целые отрасли промышленности и выстраивали промышленные империи, а значительную часть денег для этого брали у государства или у центрального банка, даже не думая их возвращать. Все это в условиях коррупции, царившей при режиме Муссолини, им сходило с рук. Но в какой-то момент государство поняло, что оно не может бесконечно кредитовать и субсидировать деятельность этих финансово-промышленных монстров, поскольку бюджеты государства и центрального банка страны уже не справлялись с такой нагрузкой. Поэтому в 1933 г. было принято решение о национализации трех крупнейших частных банков вместе с принадлежавшими им промышленными холдингами. Когда подсчитали их активы и пассивы, то выяснилось, что задолженность этих банков государству в двух случаях составляет 94% от суммы их активов, а в третьем случае – 78% ([181] pp.198-199). Таким образом, эти банки уже почти совсем проели все свои собственные средства и жили лишь за счет бесконтрольного использования государственных средств. В результате такой, по словам Э.Росси, «самой незапланированной национализации» в европейской истории, в собственности государства оказалось несколько отраслей экономики, которые ранее были скуплены тремя частными банками – металлургия, судостроение, морской транспорт, телефонные сети и другие ([181] pp.199-203). После войны в Италии остро встал вопрос об управлении предприятиями, поскольку все сильно устали от царящей коррупции и анархии, которые особенно стали заметными на фоне войны. Поэтому в послевоенные годы под эгидой профсоюзов и коммунистической партии Италии было установлено прямое рабочее управление (Consigli di Gestione) как на ряде государственных предприятий, так и на тех частных предприятиях, хозяева которых исчезли в конце войны ([169] p.52). По-видимому, как и во Франции, это сыграло свою роль в том резком ускорении экономического роста, которое началось сразу после войны. Феномен стремительного экономического подъема Западной Европы в послевоенный период представляет собой одно из самых знаменательных исторических явлений XX века. После Второй мировой войны казалось, что экономическое могущество Европы навсегда осталось в прошлом, и ей никогда уже не догнать Соединенные Штаты, настолько сильной в Европе была разруха, экономический упадок, всеобщая анархия и деморализация. Но прошло всего лишь 2-3 десятилетия, и Западная Европа по всем экономическим показателям вплотную приблизилась к США. Именно в первый послевоенный период западноевропейские страны достигли феноменальных и рекордно высоких за всю свою историю темпов экономического роста, а также рекордно низких уровней безработицы. Так, с 1950 по 1955 г. национальный доход ФРГ ежегодно увеличивался в среднем на 12%, а с 1948 по 1965 г. объем промышленного производства страны увеличился в 6 раз. Во Франции и Италии темпы прироста промышленного производства в 1950-е годы достигали 8-9% в год ([185]; [71] с.16). Среднегодовые темпы прироста валового внутреннего продукта (ВВП) в течение 1950-1970 гг. в целом по всем странам Западной Европы составили 4,8% и были в 4 раза выше, чем в предвоенное десятилетие (1929-1938 гг.), когда они составили всего лишь 1,2%. Безработица, достигавшая в 1930-е годы 25-30% и более, к 1960-м годам снизилась в среднем по Западной Европе до 1,5%, в ФРГ же была еще меньше – всего лишь 0,8% от трудоспособного населения страны ([195] pp.451, 478-479). В чем причина этого западноевропейского феномена? Как отмечал экономический историк А.Мэддисон, среди экономистов нет единого его объяснения ввиду отсутствия общепризнанной концепции экономического роста ([195] p.481). Некоторые экономисты и многие историки объясняют этот феномен так называемым «планом Маршалла», в соответствии с которым США предоставили Западной Европе финансирование в течение 1947-1954 гг. на сумму около 10 млрд. долл. ([41] с.423) Однако эта сумма слишком незначительна, чтобы объяснить указанный выше феномен . Кроме того, не будь «плана Маршалла», Западная Европа с тем же успехом могла бы привлечь на эту сумму капиталы частных американских банков и закупить в США необходимые ей на первых порах продовольствие, машины и оборудование. Поэтому дело не в том, откуда было взято финансирование на развитие экономики. В последующие десятилетия XX века Западная Европа имела все возможности привлекать финансирование не на десятки, а на сотни миллиардов и даже на многие триллионы долларов, но все равно темпы прироста ВВП в ней в среднем не превышали 1-2% в год, то есть были в 2-3 раза ниже, чем в первые послевоенные десятилетия. А в начале XXI века экономический рост в Западной Европе прекратился совсем, хотя ее возможности по привлечению финансирования неизмеримо больше, чем когда-либо в истории, а кредит необыкновенно дешев – процентные ставки опустились почти до нулевого уровня. Полагаю, что проведенный выше анализ и выводы, сделанные в предыдущих главах, позволяют нам с Вами дать объяснение указанному феномену. В Западной Европе в послевоенный период произошла социальная революция, необходимость которой стала к тому времени очевидной абсолютному большинству населения, заразившемуся социалистическими и коммунистическими идеями. В ходе этой революции, во-первых, был проведен массовый передел собственности в пользу неимущих слоев населения и в пользу государства; во-вторых, была разрушена монополистическая структура промышленности и сельского хозяйства; в-третьих, были внедрены социальные программы, направленные на поднятие жизненного уровня населения и рост среднего класса. Эти меры не только устранили монопольные структуры, тормозившие инвестиции и рост производства, но и в результате массированной поддержки государством неимущих слоев населения и среднего класса создали устойчивый спрос на дома, квартиры, автомобили, бытовые приборы и т.д. – благодаря которому только и может развиваться промышленность. Все это и явилось основной причиной необыкновенного экономического и культурного развития Западной Европы в послевоенный период. В свою очередь, эта социальная революция стала возможной лишь благодаря духовной революции, произошедшей после поражения фашизма во Второй мировой войне. Она выразилась в том, что на волне очищения Западной Европы от фашистов, их пособников и коллаборационистов, в государственные и общественные структуры пришли новые люди, порядочные и честные, думавшие не о том, где и как нажиться самим, а патриоты, заботившиеся прежде всего об общественном благе. Например, как пишет историк Г.Райт, во Франции по мере того как немцы в 1944 г. отступали, местные организации, входившие в Сопротивление, брали в свои руки власть и управление в городах и префектурах. При этом старый бюрократический аппарат, запятнавший себя сотрудничеством с фашистами, частично разгоняли, а частично сажали в тюрьму: в общей сложности в течение двух первых послевоенных лет под суд во Франции попали 125 тысяч чиновников, обвиненных в коллаборационизме [197]. Эти же люди, прошедшие через Сопротивление, - пишет историк, - доминировали в парламенте страны и руководили ведущими партиями: коммунистической, социалистической и христианско-демократической [197]. Такая же ситуация была и во французских профсоюзах. Как указывал американский политолог Г.Росс, изучавший деятельность французской компартии, старое антикоммунистическое руководство национального объединения профсоюзов Франции (Confederation General du Travail) за годы войны полностью себя дискредитировало. В конце войны сотни прежних профсоюзных функционеров были изгнаны и их место заняли коммунисты, как правило, вышедшие из Сопротивления ([169] p.507). Примерно такой же была ситуация и в Италии, где коммунисты и социалисты, вышедшие из Сопротивления, также заняли ведущие позиции в профсоюзах и вошли в правительство. И во многом схожей была ситуация в Западной Германии, где была проведена денацификация – изгнание из государственных и общественных структур людей, сотрудничавших с фашистским режимом, после чего туда пришли новые люди, в том числе из числа активных антифашистов. Именно эти люди, из патриотических побуждений примкнувшие в годы войны к антифашистскому движению и подвергавшие себя смертельной опасности, теперь стали руководить правительством, парламентом, местными органами власти, профсоюзами, государственными предприятиями. Именно они проводили структурные и социальные реформы, национализацию, устанавливали народный контроль на национализированных предприятиях. И именно поэтому Западная Европа так быстро очистилась от коррупции, в которой она увязла в эпоху фашизма, и смогла осуществить рывок в своем экономическом, социальном и культурном развитии. Итак, в Западной Европе после Второй мировой войны произошла социальная революция, коренным образом изменившая социальную и экономическую структуру общества, а также духовная революция. Последняя не только сделала возможной социальную революцию, но подняла на неизмеримо более высокий уровень мораль общества и его правящей верхушки. Она также ликвидировала глубоко укоренившуюся за годы фашистских режимов коррупцию государства, превратила глубоко антинародные государства в государства, стремящиеся функционировать и действовать в интересах основной массы населения. Можно, конечно, сказать, что Западной Европе сильно повезло. Советский Союз ценой огромных усилий разгромил фашизм, а она воспользовалась плодами победы. Но она бы не смогла это сделать, если бы в ней самой не возникло духовного подъема и стремления очиститься от той грязи и коррупции, которая накопилась за предшествовавшие десятилетия. 19.3. Проблемы стран социализма Выше уже было сказано, что народ России сделал выбор в пользу социалистической модели развития не столько добровольно, сколько вынужденно. Этот выбор был сделан сначала в ходе Революции и последовавшей Гражданской войны 1918-1920 гг., когда основная масса населения поддержала не дискредитировавшую себя коррумпированную дворянскую верхушку, ввергнувшую Россию в хаос и анархию, а большевиков – единственную силу, оказавшуюся способной противостоять этому хаосу и анархии и понять нужды населения. Кроме того, сыграла свою роль и накопившаяся за два столетия ненависть населения к дворянству, которое уже давно стало по существу другой нацией, чуждой своему народу. Но у большевиков не было четкой концепции дальнейшего развития, кроме туманных представлений, вынесенных из произведений Маркса, о том, что на смену капитализму придет социализм. К тому же большевики и Ленин очень быстро увидели, что большинство населения не приемлет идею строительства социализма. Поэтому после серии массовых протестов и восстаний, потрясших страну в конце Гражданской войны, наиболее значительным из которых было кронштадтское восстание 1921 г., было принято решение о переходе к НЭПу, то есть к политике реставрации капитализма. Однако эта политика привела к расцвету коррупции в стране. Воодушевленная новыми капиталистическими лозунгами и примером нэпманов (новоявленных капиталистов), советская бюрократия начала втягиваться в воровство и собирание личных состояний, что вызывало возмущение со стороны многих членов коммунистической партии. Но главное, политика НЭПа не могла решить основной проблемы – необходимости резкого повышения обороноспособности страны и создания мощной тяжелой промышленности, способной производить современную военную технику, для защиты от внешней военной угрозы. Как уже было сказано, эта военная угроза и неизбежность военного конфликта с Западом стали очевидными уже к середине 1920-х годов, задолго до прихода к власти Гитлера в Германии. Поэтому на XIV съезде коммунистической партии в 1925 году был взят курс на ускоренную индустриализацию, что было подтверждено несколькими последующими пленумами и съездами. Фактически в тот момент и был сделан окончательный выбор создаваемой в СССР социально-экономической модели. Потому что не существовало никакой другой модели, кроме сталинской модели социализма, включавшей полное огосударствление промышленности, коллективизацию сельского хозяйства и широкое применение принудительного труда, которая могла бы решить задачу быстрой индустриализации и создания мощной тяжелой промышленности. Указанная модель была единственно возможным вариантом спасения страны от внешней военной угрозы, и переход к этой модели был вынужденным, но единственно верным решением. Не будь этого решения, сегодня не существовало бы ни России (во всяком случае, как полноценного государства), ни, тем более, Украины, Белоруссии и Польши, которые были бы уничтожены Гитлером. Такова суровая историческая реальность. Россия была не единственной страной в истории, которая ввела у себя социализм, то есть социально-экономическую систему, в которой преобладала государственная и коллективная собственность на средства производства, а торговля и рыночные отношения жестко регулировались и контролировались государством. Ранее, в VIII-IX вв. н.э., подобная же система сложилась в Византии. А в XX веке социализм существовал также в целом ряде государств: в странах Восточной Европы, Китае, странах Индокитая, на Кубе. Если повнимательнее изучить историю этих стран, то мы увидим, что почти везде введение социализма явилось реакцией на чрезвычайные обстоятельства. Византия в течение VII – начала VIII веков пережила такие массированные нашествия, которые вряд ли еще выпадали на долю какого-либо государства в доиндустриальную эпоху. Кроме того, государство пережило тяжелейший кризис коррупции, потеряло 2/3 своей территории и находилось на грани полного исчезновения. Поэтому византийский социализм, как и социализм, построенный в СССР, не был какой-то случайной акцией или прихотью отдельных византийских императоров. Он сложился как система крайних вынужденных мер, направленных на спасение государства от внешних и внутренних угроз в условиях жесточайшего кризиса коррупции и беспрецедентной внешней военной угрозы (подробнее см. главу IV). С похожими обстоятельствами было связано введение социализма и в других странах. Страны Индокитая (Вьетнам, Лаос и Камбоджа) были долгое время французскими колониями. После Второй мировой войны этим странам удалось добиться независимости. Но вьетнамским патриотам пришлось ради этого выдержать восемь лет кровопролитной войны с Францией (1946-1954 гг.), а в дальнейшем – еще и десять лет войны с США (1964-1973 гг.). В войну с США был втянут не только Вьетнам, но также Лаос и Камбоджа, которые подверглись и бомбардировкам, и прямой военной агрессии со стороны американской армии. Китаю в результате так называемых опиумных войн в середине XIX века был навязан статус колонии – сначала британо-французской колонии, затем колонии всего Запада, в которой хозяйничали западные компании и торговцы. А за этим уже в XX веке значительная часть страны пережила японскую оккупацию. И в Китае, и в странах Индокитая иностранные интервенты опирались на местную коррумпированную верхушку (олигархию), которая совместно с ними грабила и эксплуатировала местное население, в ее распоряжении была своя армия и полицейский аппарат. Для того чтобы побороть эти мощные силы внешней и внутренней коррупции, требовались чрезвычайные меры. Они и были найдены в лице коммунистической идеологии, пропагандировавшей полный отказ от частной собственности и подчинение личных интересов интересам государства и коллектива. Поэтому социализм в этих странах, как в России и Византии, также был введен как вынужденное средство борьбы с внешними и внутренними угрозами. Подобные же причины вызвали введение социализма на Кубе, которой пришлось с оружием в руках сражаться за свою независимость от США, а затем жить в условиях американской блокады. Поэтому прежде чем обвинять коммунистические режимы этих стран в установлении диктатуры и подавлении свободы личности, необходимо разобраться в том, что послужило причиной установления здесь таких режимов, а также в том, каковы были иные альтернативы для народов этих стран. Простой анализ показывает, что иных альтернатив у этих народов не было – если бы они не ввели у себя коммунистические режимы и не провели тотальную коллективизацию и национализацию с формированием массовой народной армии, то они не смогли бы сохранить свою независимость и были бы превращены в колонии, а в худшем варианте (Россия и Византия) были бы просто истреблены. Похожие причины были и у стран Восточной Европы (Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии), которые также в послевоенный период ввели у себя социализм. Эти страны в течение нескольких предшествующих столетий находились под имперским игом (турецким, австрийским, российским). И не успели они освободиться от иностранного имперского гнета, как тут же попали под гнет собственных фашистских и диктаторских режимов. А затем оказались под пятой гитлеровского Третьего рейха. Конечно, в установлении коммунистических режимов в этих странах не обошлось и без влияния со стороны СССР, войска которого находились на их территории после окончания Второй мировой войны. Но выбор народами этих стран коммунистической идеологии нельзя объяснять лишь советским влиянием. Безусловно, сыграла свою роль крайняя их усталость и отчаяние от деспотизма и угнетения, в котором они оказывались при любой сменявшей друг друга власти, будь то власть иностранной империи, собственных диктаторов или германских фашистов. И выход из этого порочного круга им виделся в установлении коллективистской модели функционирования общества, обобществлении крупной частной собственности и ограничении рыночных отношений. Если причины, по которым те или иные страны вводили у себя социализм, нам с Вами стали более или менее понятны, то не совсем понятно, почему, если это был режим чрезвычайных мер, он не был отменен после того, как в них отпала нужда. Мы знаем, что в Восточной Европе эпоха социализма продолжалась примерно 40 лет. Но она могла бы закончиться намного раньше: в Венгрии в 1956 г., а в Чехословакии в 1968 г., - когда попытки этих стран отказаться от социалистической модели были пресечены военным вторжением со стороны СССР и других стран Варшавского договора. В то же время, в СССР период строительства социализма продлился 60 лет – с 1925 г. по 1985 г., когда началась горбачевская перестройка. Почему этот период строительства социализма в Советском Союзе оказался столь долгим? Как уже было сказано, огосударствление промышленности и коллективизация сельского хозяйства в СССР были необходимы для защиты от военной угрозы, что хорошо понимали руководство страны и коммунистическая партия. Однако после победы в Великой Отечественной войне, восстановления разрушенного войной хозяйства и получения атомного оружия внешние военные угрозы для Советского Союза были устранены. Таким образом, уже в 1950-е годы для продолжения строительства социализма - мобилизационной системы, предназначенной для ликвидации чрезвычайного положения - не было никаких объективных причин. Более того, жесткая плановая экономика и неразвитость рыночных отношений в СССР создавали для населения страны массу житейских и бытовых проблем, которые сразу же вышли на первый план, как только задачи защиты от внешней военной угрозы были решены. Существовала и такая проблема, характерная для экономической системы социализма, как плохая восприимчивость к научно-техническому прогрессу, что мы уже видели на примере Византии (см. главу IV), из которой вытекала неспособность обеспечить устойчивое экономическое развитие. Основная причина такой неспособности к научно-техническому прогрессу и экономическому развитию, как в Византии, так и в СССР, состояла в отсутствии стимулов: сложившаяся жесткая распределительная система в промышленности и торговле и коллективная собственность в сельском хозяйстве сковывали частную инициативу, огромная масса людей теряла мотивацию и интерес к труду, а усилий чиновников и правителей хватало в лучшем случае лишь на то, чтобы развивать отдельные отрасли экономики. Результатом стала постепенная деградация СССР и других стран социализма, начавшаяся уже во второй половине 1950-х годы и продолжившаяся в последующие десятилетия, в течение которых эти страны сползали во все более глубокий социально-экономический кризис. Но несмотря на это, никаких серьезных реформ сложившейся социалистической системы не предпринималось; не пересматривался и прежний курс на приоритет военной промышленности. В течение всего этого периода в СССР усиливалась и наращивалась военная экономика, а гражданские отрасли, служащие удовлетворению нужд населения, развивались очень плохо. Возникает вопрос – почему советское руководство в течение 30 лет после смерти Сталина не предпринимало никаких социально-экономических реформ, которые могли бы остановить развитие кризиса и деградации в стране и способствовать росту благосостояния населения? Подробно этот вопрос рассматривается в третьей книге трилогии, но кратко ответ заключается в следующем. Одной из причин, по-видимому, явилась жесткая марксистско-ленинско-сталинская идеология, которая к тому времени приобрела характер обязательного и насаженного повсеместно религиозного догматического учения. Данный феномен, в свою очередь, тоже объясняется теми чрезвычайными обстоятельствами, в которых оказалась Россия перед Второй мировой войной, и ее выбором в пользу строительства социализма. Такой резкий поворот, какой был осуществлен в эпоху индустриализации и коллективизации, в обязательном порядке требовал создания серьезной идеологии. Населению недостаточно было объявить, что такие беспрецедентно жесткие меры государства, круто изменившие жизнь десятков миллионов людей, вызваны необходимостью обороны страны. Оно плохо понимало военные, экономические и политические реалии того времени и поэтому не поверило бы такому объяснению. Поэтому было создано учение или, вернее, миф о социализме и коммунизме как более прогрессивном общественном строе по сравнению с капитализмом, в основу которого были положены соответствующие идеи Маркса и Ленина, доработанные Сталиным. Этот миф настолько глубоко засел в головах самой советской правящей верхушки, которая усиленно насаждала его по всей стране, что превратился в догму . Поэтому прежде чем отказаться от созданной в СССР жесткой модели социализма и начать внедрять рыночные (капиталистические) методы хозяйствования, надо было сначала разрушить эту догму в головах членов коммунистической партии и ее руководства, что было теперь уже очень непросто сделать. Но как представляется, одно лишь наличие ложной идеологии не может объяснить длительный феномен застоя и игнорирования интересов населения, который длился более 30 лет. Главная причина состояла в том, что власть в СССР, начиная с правления Хрущева, захватила партократия – одна из форм олигархии. Ее отличие от классической олигархии состояло в том, что она не могла для усиления своей власти над обществом использовать накопление личного богатства, так как это противоречило основам советской идеологии. Но она это компенсировала другим – возможностью командовать, «промывать мозги» населению коммунистическими догмами, создавать для себя комфортное элитное существование, привлекательность которого увеличивалась ввиду множества бытовых проблем и неудобств, которые испытывали все остальные жители СССР. И наконец, она могла удовлетворить свое тщеславие и поучаствовать, совместно с правящей верхушкой США, в гонке вооружений и в игре под названием «господство над миром». Именно в этот период, начиная с правления Хрущева и кончая вводом советских войск в Афганистан в 1979 году, в советской внешней политике появились элементы империализма, которых у нее не было в период правления Сталина (см.: [60] глава XXIV). А как мы видели на множестве исторических примеров, империализм во внешней политике является одним из важных признаков, по которым можно отличить власть олигархии от власти народа. 19.4. Классовая борьба в США, «охота на ведьм» и холодная война Теперь давайте перенесемся за океан и взглянем на то, как развивалась борьба американского народа с силами коррупции после того наступления на эти силы, которое в 1930-х годах предпринял Франклин Рузвельт (1933-1945 гг.). Выше говорилось, что с конца 1930-х годов в Конгрессе США сформировалась мощная оппозиция «новому курсу» Рузвельта, которая блокировала большинство его новых предложений и законопроектов и пыталась отменить те его законы, которые уже были ранее приняты. Поэтому, - пишет В.Лейхтенберг, - в последние годы администрации Рузвельта возникла патовая ситуация: ни Рузвельт не мог двигаться дальше в проведении своих реформ, ни у его противников не получалось перейти в контрнаступление ([232] pp.272, 274). Это объяснялось несколькими обстоятельствами. Во-первых, противодействием крупного бизнеса, подавляющая часть которого была настроена категорически против «нового курса». Во-вторых, тем фактом, что команда Рузвельта, по словам В.Лейхтенберга, «так и не смогла разработать адекватную идеологию реформ, которая смогла бы противостоять пропагандистам от [крупного] бизнеса» ([232] p.273). Наконец, в-третьих, пишет американский историк, Америка к концу 1930-х годов устала от социальных реформ ([232] p.274). Многие американцы уже решили для себя те проблемы (безработица, финансовое банкротство, нищета и т.д.), с которыми они столкнулись в первые годы Великой депрессии, и перестали поддерживать Рузвельта . Поэтому возникла парадоксальная ситуация: чем больший результат от проведенных реформ начинал ощущаться в повседневной жизни, тем меньше было число сторонников реформ. По мере того, как страна преодолевала Великую депрессию, все меньше американцев видели необходимость продолжения «нового курса», все большее их число хотели возврата к прежней политике властей, основанной на господстве стихийных рыночных сил и минимальном участии государства в экономической жизни ([232] pp.273-274). Таким образом, большинство американцев рассматривали президента как своего рода пожарника, который должен был затушить случайно возникший пожар и уйти восвояси, а вовсе не как реформатора, способного заложить новые принципы социально-экономической жизни общества, способствующие долговременному процветанию и благоденствию страны. Поэтому после смерти Рузвельта в 1945 г. мы видим полный откат от политики его «нового курса» по всем основным направлениям. К сожалению, он не смог обеспечить себе единомышленника даже в лице своего вице-президента Трумэна, поэтому его «новый курс» был свернут уже во время президентства последнего. По данным экс-президента США Г.Гувера, в годы администрации Г.Трумэна (1945-1953 гг.) Конгресс США отменил 70 тысяч законов, распоряжений и президентских указов рузвельтовского периода ([41] с.428). Но это был только первый шаг в серии мероприятий американской олигархии, вернувшей себе бразды правления, утраченные в годы Великой депрессии. Следующим шагом была физическая расправа над прогрессивными силами в Соединенных Штатах. Для этого была использована созданная в 1946-1947 гг. доктрина о советской военной угрозе и об угрозе демократическим государствам Запада со стороны «мирового коммунизма». Фактически, как мы выяснили в начале главы, никакой сколько-нибудь реальной военной угрозы Западу со стороны СССР в 1946-1947 гг. не существовало, что подтверждают выводы самих американских политологов . Мы выяснили также, что не существовало и «мирового коммунизма»: под это понятие на самом деле подпали различные революционные движения в разных странах и регионах мира, очень редко между собой действительно как-то связанные: и национально-освободительные движения, и движения за демократизацию капитализма, и собственно движения за строительство социализма и коммунизма в некоторых отдельно взятых странах. Но все это для авторов новой американской доктрины не имело никакого значения. Американской правящей верхушке нужно было создать страшного врага, которым можно было бы пугать и американцев, и западноевропейцев. И такой враг был создан в лице СССР и «мирового коммунизма». А далее можно было использовать этот образ врага для расправы над прогрессивными и революционными движениями в США, Западной Европе и во всем мире. Потому что это и была основная цель, которую преследовала американская олигархия. Ведь, как мы видели выше, у так называемого «мирового коммунистического движения», представленного различными коммунистическими, социалистическими, рабочими партиями, партиями труда, национально-освободительными партиями и т.д., не было никакой общей идеологии. Единственное, что их все объединяло – ненависть к крупному капиталу и к господству иностранного капитала, то есть к мировой олигархии. Именно поэтому по всему миру после Второй мировой войны прокатилась волна передела собственности, национализаций, свержения колониальных администраций и изгнания иностранных компаний. Все это были чувствительные удары по мировой олигархии, и она нанесла ответный удар. Но, как и всегда, этот удар не наносился открыто, вещи не назывались своими именами, а лицемерно прикрывались маской борьбы с врагами отечества. Соответственно, во враги отечества, в «агенты Москвы» или «агенты мирового коммунизма», были записаны все, кто придерживался революционных или прогрессивных взглядов и был нежелательным элементом для американской правящей верхушки. Все это объясняет ту вакханалию расправ, которая началась в США после смерти Рузвельта и которая вошла в историю под названием «охота за ведьмами». По-другому объяснить ее невозможно, поскольку расправлялись не только с членами коммунистической партии, но и вообще со всеми, кто придерживался прогрессивных взглядов. Например, как указывает Э.Иванян, преследованиям в конце 1940-х годов подверглась даже вновь образованная Прогрессивная партия во главе с бывшим вице-президентом США Г.Уоллесом, выступавшая с программой демократических преобразований и демилитаризации американской экономики, в том числе уничтожения запасов атомных бомб, которых в то время еще не было ни у кого в мире, кроме США. Как пишет российский историк, «предвыборная кампания Прогрессивной партии проходила в чрезвычайно тяжелой обстановке. Дело доходило до убийства отдельных сторонников Уоллеса. Членов партии увольняли с работы, руководство крупных университетов страны лишало их возможности вести преподавательскую деятельность. В ведущих газетах Соединенных Штатов публиковали фамилии лиц и названия организаций, оказывавших финансовую поддержку партии и ее кандидатам» ([41] с.435). Преследованиям подверглись и бывшие члены команды Франклина Рузвельта, проводившие его «новый курс», некоторые были даже привлечены к суду как «агенты Кремля». В частности, даже такой член его команды, как Гарри Декстер Уайт, возглавлявший делегацию США на международной финансовой конференции в Бреттон-Вудсе в 1944 г., был обвинен в коммунистических взглядах и в «тайном сотрудничестве с врагом», то есть с СССР. Это можно рассматривать как еще один парадокс, поскольку именно благодаря усилиям Г.Уайта на Бреттон-Вудской конференции была введена чрезвычайно выгодная для США и американского капитализма система, основанная на доминировании доллара в международных расчетах . Таким образом, настоящие патриоты своей страны, вытащившие ее из Великой депрессии и добившиеся для нее исключительно благоприятного статуса в международных финансах, принесшего США огромные выгоды, были зачислены во «враги отечества». Во всех государственных органах США была начата тотальная проверка лояльности с целью выявить «врагов отечества» - лиц, симпатизирующих коммунистам или высказывающих «антиамериканские взгляды». К 1952 г. более 4 млн. государственных служащих и лиц, претендовавших на государственную службу, были проверены на благонадежность Федеральным бюро расследований США. Из этого числа в отношении 9 тысяч человек были выдвинуты обвинения в неблагонадежности или «сотрудничестве с врагом», а около 3 тысячи дел было передано в суд. Все это проводилось на фоне развернутой в прессе и на митингах антикоммунистической истерии и на фоне призывов покончить с «засильем коммунистов» в государственном аппарате США. Так, сенатор Д.Маккарти в 1950 г. неоднократно заявлял, что у него есть список сотрудников государственного аппарата, лояльных Советскому Союзу и являющихся «агентами Кремля» - правда, ни разу этот список так и не раскрыл [306]. Что касается членов коммунистической партии США, то им было официально запрещено занимать не только государственные, но и профсоюзные посты, им отказывалось в получении паспортов на выезд из страны. Репрессии коснулись и профсоюзного движения. Как пишет Э.Иванян, «антикоммунистическая истерия привела к исключению из АФТ-КПП (объединение профсоюзов США) 11 прогрессивных профсоюзов, объединявших около миллиона членов» ([41] с.441). В последующем, в конце 1960-х годов, многие положения этих репрессивных законов эпохи маккартизма и «охоты на ведьм» были признаны противоречащими конституции США. Но к тому времени от этих антиконституционных и антидемократических законов пострадало множество людей. Главный же результат, достигнутый в ходе репрессий, состоял в том, чтобы искоренить те прогрессивные идеи, которые родились в эпоху Рузвельта и которые угрожали власти американской олигархии. Доктрина о «мировой коммунистической угрозе» была использована США и для борьбы с силами прогресса во всем мире, а также для оказания политического и военного давления на другие страны. В 1949 г. для борьбы с этой «угрозой» было создано НАТО. До этого, в 1947-1948 гг. США на фоне начатой борьбы с коммунизмом спровоцировали внутриполитические кризисы во Франции и в Италии, с изгнанием коммунистических и социалистических партий из правительств этих стран ([169] pp.37-38, 508). В результате единый национальный фронт в этих странах, сформировавшийся в 1944-1945 гг. и выработавший общую программу реформ, был расколот, а коммунисты и отчасти социалисты были зачислены во «враги отечества». Как отмечал Д.Блэкмер, с тех пор на Западе утвердился взгляд, что эти и другие коммунистические партии Западной Европы руководствовались не потребностями своих народов, а интересами СССР ([169] p.7), то есть были предателями своего народа. В действительности, как мы видели, именно благодаря этим партиям Западная Европа и совершила «послевоенное экономическое чудо» и рывок в развитии своей цивилизации. Но это обвинение в предательстве национальных интересов воздвигло между левыми и центристскими партиями непреодолимую стену, прочно разъединившую между собой эти массовые партии. В последующем именно Италия и Франция, где этот раскол между левыми партиями и центром был особенно силен, превратятся в политически нестабильные государства, что сильно ослабит их самостоятельность и превратит в послушных сателлитов США. Как видим, девиз «Разделяй и властвуй!» и здесь был применен с большим успехом. Под тем же предлогом – борьба с «мировой коммунистической угрозой» – наращивалась агрессия США и против стран третьего мира. В 1950 г. США вмешались в военный конфликт в Корее, который был по существу внутрикорейским делом. Американские войска выступили на стороне Южной Кореи против Северной Кореи, но тогда в конфликт на стороне последней вмешалась китайская армия. Получилось, что внутренние проблемы маленького разделенного народа переросли в войну между двумя крупными государствами – США и Китаем. Корейская «западня массового убийства», как называли в США эту войну, и вскрывшиеся факты коррупции в администрации президента Трумэна сильно сказались на популярности последнего среди американцев ([41] с.443). Но с приходом к власти президента Д.Эйзенхауэра (1953-1961 гг.) во внешней политике США мало что изменилось. Пропаганда доктрин о «советской военной угрозе» и о «мировой коммунистической угрозе» еще более усилилась. Внедрялся в массовое сознание также тезис о неизбежности атомной войны с СССР, возникший в конце правления Трумэна. Население США готовилось к будущей атомной войне и строило убежища, в которых предполагало пересидеть и атомную войну, и «ядерную зиму» после войны. Продолжилось создание военных блоков, направленных против СССР и «мирового коммунизма», но фактически служивших усилению влияния США в разных регионах мира. В 1951 г. был создан блок АНЗЮС с участием США, Австралии и Новой Зеландии, в 1954 г. - СЕАТО с участием США, Великобритании, Франции, Филиппин, Таиланда, Пакистана, Австралии и Новой Зеландии. СЕАТО был призван обеспечить американское влияние в Индокитае (Вьетнам, Лаос, Камбоджа), который только что освободился от французской колониальной зависимости и сразу же попал с сферу особых интересов США ([41] с.449). В 1955 г. был создан военный блок СЕНТО в составе Великобритании, Турции, Ирака (вышел в 1958), Ирана и Пакистана. Все это происходило на фоне беспрецедентного наращивания американцами ядерных и обычных вооружений. В конце своего президентского срока даже сам Эйзенхауэр испугался размаха гонки вооружений и в своем прощальном обращении к нации призвал американцев противостоять опасной тенденции к росту влияния и власти в стране военно-промышленного комплекса ([42] с.325). В действительности не выдуманная «советская военная угроза», а американская военная угроза стала реальностью для большинства стран мира, уже начиная со второй половины 1940-х годов. Да и самих своих целей в отношении СССР Соединенным Штатам скрыть не удалось, несмотря на гриф строгой секретности: эти цели хорошо иллюстрирует, например, секретная директива Совета национальной безопасности США, утвержденная американским правительством 18 августа 1948 г. В ней написано, что конечной целью в отношении Советского Союза является «война и свержение силой советской власти» (!), с последующим установлением там режима или режимов, зависимых от США и получающих от них военную поддержку ([81] с.158-163). Как пишет О.Платонов, «В 1945-1948 годах, когда наша страна еще не обладала атомным оружием, в США создаются десятки военных баз, на которых разместились тяжелые бомбардировщики Б-52, оснащенные атомными бомбами и способные достигать территории СССР. В те же годы по соглашению с британским правительством в Англии размещаются 90 средних бомбардировщиков Б-29, часть из которых также несли атомные бомбы, предназначенные для бомбардировки СССР. К 1952 году обладателем атомного оружия стала и сама Англия, также направившая его против нашей страны» ([81] с.163). В эти же годы были разработаны первые планы атомной бомбардировки, вооруженного вторжения и военной оккупации СССР: Тоталити в 1945 г., Чариотир и Флитвуд в 1948 г., Дропшот в 1949 г. Согласно последнему, в течение трех месяцев американцы планировали сбросить 300 атомных бомб и 20 тыс. т обычных бомб и стереть с лица земли 100 крупнейших городов СССР. Начало военных действий назначалось на 1 января 1950 года ([81] с.164-165). Вполне возможно, что США действительно приступили бы к реализации этого плана, если бы у СССР в 1949 году не появилась своя атомная бомба. Но и ее появление не остановило агрессивных планов США в отношении России. Американцы начали активно размещать ядерные ракеты по периметру европейской территории СССР: в Англии, ФРГ, Италии, Турции. Гонка вооружений достигла небывалых размеров. К 1962 году у США было 300 межконтинентальных баллистических ракет (а у СССР – лишь 50), более 100 баллистических ракет на подводных лодках (у СССР - 5) и 600 тяжелых бомбардировщиков с ядерным оружием (у СССР – 190) ([81] с.180). По-прежнему многократно превосходя СССР по количеству ядерных вооружений, США не оставляли планов по ведению ядерной войны. Пентагон продолжал разрабатывать уточненные планы ядерной бомбардировки советской территории, и эти планы, не стесняясь, пропагандировала американская пресса. Как пишет О.Платонов, «В октябре 1951 года близкий к вашингтонским кругам американский журнал “Колиерс” посвятил целый номер будущей американской оккупации СССР. На обложке был изображен американский солдат со штыком в руках на фоне карты Советского Союза с надписью “Разгром и оккупация России в 1952-1960”… На следующей странице – красочная картина взрыва атомной бомбы в центре Москвы. Показаны разрушенный Кремль, руины храма Василия Блаженного, стертый с лица земли исторический центр русской столицы. С подробностями показаны высадка американского десанта, захват и массовые убийства плененных русских людей, освобождение уголовников и снабжение их оружием» ([81] с.167-168). Президент Д.Кеннеди (1961-1963 гг.), возможно, смог бы переломить тенденцию к росту агрессивности американского империализма, если бы не его убийство в 1963 г. О Кеннеди сложилось несколько мифов, которые имеют мало общего с действительностью. Так, почему-то многие полагают, что это он начал войну во Вьетнаме, что не соответствует действительности. В самом деле, он увеличил американский воинский контингент в Южном Вьетнаме сначала до 10, а затем до 18 тысяч человек. Но это ни о чем не говорит. Вьетнам был разделен на две части – Северный и Южный Вьетнам - по решению международной конференции в 1954 г. И увеличение американского воинского контингента на Юге могло способствовать сохранению статус-кво в регионе и предотвращению войны в той же мере, в какой оно могло способствовать последующему втягиванию в войну, если бы такое намерение возникло. Но Кеннеди не принимал решения о начале войны с Северным Вьетнамом, такое решение было принято президентом Л.Джонсоном в 1964 г., на нем полностью и лежит ответственность за это решение. Джонсон же и увеличил американский воинский контингент во Вьетнаме с 18 тысяч до почти 600 тысяч человек ([41] с.468, 486). В начале своего президентского срока Кеннеди во многом продолжал внешнюю политику своего преемника. Так, он продолжал пугать американцев советской военной угрозой и неизбежностью атомной войны с СССР. А в апреле 1961 г. он дал добро на проведение военной операции против Кубы. Однако уже здесь виден другой подход. В операции против Кубы не участвовала армия США, как это было в корейской войне при Трумэне, во вьетнамской войне при Джонсоне и во многих других случаях прямой американской агрессии. На Кубу в апреле 1961 г. высадились не американцы, а полторы тысячи специально обученных и вооруженных кубинских эмигрантов. Но операция закончилась провалом: кубинская армия разгромила высадившийся десант, а часть захватила в плен. И Кеннеди после этого не предпринял военных действий против Кубы, хотя в его распоряжении была мощнейшая армия мира. Однако действительный поворот в отношении Кеннеди к проблемам внешней политики произошел после кубинского кризиса 1962 г. С этим кризисом связан еще один миф времен Кеннеди. Как известно, политический кризис, едва не приведший в 1962 г. к ядерной войне между США и СССР, начался с размещения советских ядерных ракет средней дальности на Кубе. На Западе в этом впоследствии усматривали однозначное подтверждение тезиса о советской военной угрозе и стремлении СССР развязать ядерную войну. Но при этом забывали и забывают, что до направления советских ракет на Кубу США разместили свои ракеты средней дальности в Турции, то есть буквально на границе СССР. Поэтому на самом деле действия Хрущева были всего лишь ответом на действия США. Заслугой Джона Кеннеди является то, что он не только смог правильно оценить возникшую опасность войны и договориться с Хрущевым об урегулировании кризиса, в том числе взяв на себя обязательства по выводу ракет из Турции и невмешательства в дела Кубы. Он начал пересматривать всю прежнюю политику военной конфронтации. В своей речи в июне 1963 г. в Американском университете в Вашингтоне он заявил, что ядерная война не имеет никакого смысла и в ней не будет победителей, и призвал к прекращению гонки вооружений. Он предложил пересмотреть отношение к Советскому Союзу и заявил, что прочный мир между двумя сверхдержавами возможен. Далее он сказал, что советский народ, как и американский, питает отвращение к войне, и сослался на те страшные потери и разрушения, которые пережил СССР в ходе Второй мировой войны ([42] с.335-338). Тем самым Кеннеди в этой речи впервые за два десятилетия подверг сомнению доктрину о советской военной угрозе и стремлении СССР к развязыванию войны. Кроме того, при Кеннеди была установлена прямая линия связи («горячая линия») между Москвой и Вашингтоном и были осуществлены первые шаги по ограничению гонки вооружений: подписан договор с СССР о запрещении испытаний ядерного оружия. Есть данные о том, что Кеннеди планировал в 1964-1965 гг. вывести американские войска из Южного Вьетнама ([81] с.287), убедившись, что ограниченный американский контингент не может предотвратить гражданскую войну на юге страны и спасти установившийся там диктаторский режим. Многие историки и политологи считали и считают, что именно при Кеннеди и закончилась холодная война между США и СССР, или, во всяком случае, закончился период наибольшей конфронтации между этими странами ([169] p.7; [306]). Как видим, внешняя политика президента в течение его пребывания на посту президента все более шла вразрез с его предшественниками и поэтому все менее должна была устраивать американскую олигархию в лице крупных промышленников, финансистов и представителей военно-промышленного комплекса. Вряд ли им могли понравиться призывы и шаги Кеннеди по свертыванию гонки вооружений, приостановке прямых вооруженных агрессий США и тот факт, что им был поставлен под сомнение сам тезис о советской военной угрозе, который являлся обоснованием всей политики США, начиная с 1946 года. Не меньшее раздражение американской олигархии могли вызвать и действия президента по отношению к крупному бизнесу. Речь идет о попытке американских сталелитейных компаний в 1962 г. повысить цены на свою продукцию, пресеченной президентом. Э.Иванян пишет, что Кеннеди в результате этих действий утратил поддержку со стороны кругов большого бизнеса ([41] с.472). Но возможно, имело место даже нечто большее, чем утрата поддержки. Дело в том, что Джон Кеннеди в целях приостановки совсем небольшого, всего на 3,5%, повышения цен стальными монополиями, применил беспрецедентно жесткое давление на них, включая бойкот их продукции и прямое давление и угрозы в адрес компаний и их руководителей. Сами представители президентской администрации впоследствии говорили, что это была настоящая война президента с крупными компаниями ([99] с.4-5). А лидеры республиканского меньшинства в Конгрессе (представлявшие интересы крупного капитала) заявили, что такое использование огромных сил Федерального правительства против отдельных компаний «ставит под угрозу основные права американцев, выходит далеко за пределы законности и более свойственно полицейскому государству, чем правительству свободной страны» ([99] с.10). Кроме того, и Джон, и его брат сенатор Роберт Кеннеди, прибегли к риторике, которую большой бизнес слышал лишь во времена Франклина Рузвельта, и от которой уже успел отвыкнуть. Так, Джон заявил, что несколько корпораций-гигантов, повысив цены, «полностью пренебрегли своим долгом перед страной» и проявили безответственность. А Роберт, будучи министром юстиции в правительстве своего брата, заявил о возможности уголовного преследования в отношении руководства стальных компаний и о необходимости разукрупнения компании United States Steel, выступившей инициатором повышения цен ([99] с.6, 13). И хотя стальные корпорации быстро пошли на попятную, и конфликт был таким образом улажен, но в лице братьев Кеннеди перед ними и другими американскими монополиями замаячил призрак Рузвельта с его нападками на крупный бизнес и с его кампаниями по демонополизации и дроблению целых отраслей экономики. А в прессе появились карикатуры, показывающие, как Кеннеди, подобно Рузвельту, лихо расправляется с магнатами и крупными воротилами (см. рисунок). Конечно, меры, предпринятые Кеннеди против стальных монополистов пока не шли ни в какое сравнение с тем, что предпринял Рузвельт. Но гнев, ярость и угрозы со стороны президента и его брата продемонстрировали, что они готовы начать по-настоящему серьезные и крутые меры. Австрийский историк Г.Райзеггер указывает на еще одну область противостояния Джона Кеннеди и американской олигархии. В июне 1963 г., за пять месяцев до своей гибели, он начал беспрецедентную реформу денежной системы США. До этого (и после этого) исключительные полномочия по выпуску денег в обращение были закреплены за Федеральной резервной системой (ФРС), в которую входили ряд так называемых федеральных резервных банков. Однако в отличие от большинства других стран, где центральные банки принадлежат государству, ФРС США принадлежит крупному американскому финансовому капиталу. В числе основных акционеров ФРС – Ротшильды, Рокфеллер, Голдман Закс, Лазар Бразерс и другие крупные финансовые и промышленные группы. Таким образом, функция выпуска долларов и получения прибыли от этой деятельности в действительности принадлежит не американскому государству, а американской финансовой олигархии, которая приватизировала этот самый прибыльный вид деятельности, всегда исторически являвшийся прерогативой государства . Джон Кеннеди в последние месяцы своей жизни попытался изменить эту ситуацию. В соответствии с указом № 11110 от 4 июня 1963 г. казначейство США начало самостоятельно печатать и выпускать в обращение доллары под обеспечение серебра, хранящегося в его сейфах. Разумеется, при такой схеме денежной эмиссии ФРС и ее частные акционеры не получали никакого дохода, весь эмиссионный доход поступал в государственный бюджет, как это происходит в большинстве стран мира. Всего за пять месяцев по такой схеме было выпущено 4,3 млрд. долларов. После смерти Д.Кеннеди этот выпуск прекратился ([81] с.286, 91). Таким образом, в лице Джона Кеннеди и его брата консервативные круги США, большой бизнес и крупный финансовый капитал увидели своих врагов, людей, покусившихся на их прибыли и их синекуры. Они в них увидели людей, способных свернуть гонку вооружений, взять курс не на конфронтацию, а на сотрудничество во внешней политике, свернуть милитаризацию и рост военно-промышленного комплекса, ввести санкции и ограничения против крупных компаний, а то и вообще их ликвидировать, а также уничтожить «кормушки», которые крупный капитал себе устроил в финансовой сфере. Поэтому вряд ли убийство Джона Кеннеди в 1963 г. и Роберта Кеннеди в 1968 г. после его выдвижения на пост президента от демократической партии, были случайными. Мы видели выше, что покушения совершались на всех президентов США, ставших врагами олигархии: Э.Джексона, А.Линкольна, Ф.Рузвельта. И убийство братьев Кеннеди логично вписывается в этот ряд покушений на народных президентов. Да и сами подробности убийства Джона Кеннеди и того, что происходило после, когда в период расследования были убиты более 100 (!) свидетелей и людей, способных пролить свет на мотивы и заказчиков убийства Кеннеди (по данным журналистов, собиравших эти факты), а комиссия по его расследованию фактически бездействовала, свидетельствуют о том, что в нем были замешаны самые могущественные силы, более могущественные, чем американское государство. Середина 1960-х годов была водоразделом, отделяющим одну историческую эпоху от другой. Заканчивалась послевоенная весна человечества, эпоха освобождения от гнета и деспотии, эпоха бурного роста и творчества, но этой весне не суждено было перейти в лето, а суждено было перейти сразу в осень. И очень символично, что убийства Джона и Роберта Кеннеди, похоронившие надежды и многих американцев, и многих честных и порядочных людей во всем мире, произошли именно на стыке этих двух эпох. Глава XX. Формирование современной мировой олигархии (конец 1960-х годов – начало XXI века) 20.1. Социально-экономическое развитие стран Запада в последней трети XX века. Предыдущая глава закончилась утверждением о том, что в 1960-е годы произошла смена двух разных эпох. Вы, наверное, ждете объяснения этому утверждению, и оно очень скоро последует. Но прежде хочу обратить Ваше внимание на два явления, начавшиеся в последней трети XX века, которые с полным правом можно отнести к историческим загадкам. Речь идет, во-первых, о резком всплеске протестного и революционного движения в Западной Европе и США в конце 1960-х – начале 1970-х годов, и, во-вторых, о стагфляции, крайне необычном явлении, поразившем все страны Запада в 1970-е годы, явлении, выразившемся в росте безработицы и в стагнации производства на фоне небывало высокой инфляции, откуда и возник термин «стагфляция» (стагнация + инфляция). Западные экономисты и политологи так и не пришли до сих пор к сколько-нибудь внятному объяснению этих двух явлений, поэтому они до сих пор остаются загадками экономической и социальной истории последней трети XX века. Наличие сразу двух загадок применительно к одному короткому периоду нашей недавней истории наводит на мысль, что что-то здесь неладно. Ведь мы с Вами уже убедились выше на многочисленных примерах, что многие существующие сегодня на Западе исторические загадки созданы искусственно. Большинство так называемых «загадок», которые были описаны в моей первой книге и в предшествующих главах настоящей книги, уже были в свое время объяснены кем-то из историков, и эти объяснения мною также приводились. Но они не понравились правящей верхушке Запада, и поэтому были отвергнуты подавляющим числом других историков и различных авторов, защищавших интересы этой верхушки. Причем отвергнуть-то их отвергли, но, как правило, взамен предложить ничего не могли, поскольку все другие объяснения не соответствовали имевшимся фактам. Поэтому во многих случаях стали искажаться сами факты или насаждаться мифы вопреки фактам (об этом см. главу XVIII, а также [59] главы IV и XIII). Когда я начинал работать над этой книгой, мне казалось (после написания первой книги трилогии), что мифотворчество на Западе развивалось в основном применительно к давней истории, но не к истории последнего столетия, о которой сохранилась масса всевозможных материалов, и скрыть какие-либо факты почти невозможно. Но когда я приступил к синтезу экономической, демографической и социальной истории XX века, я с удивлением обнаружил, что применительно к этому столетию западными историками, экономистами и средствами массовой информации создано даже больше мифов и «загадок», чем применительно к истории других отдельно взятых столетий. Самыми крупными из таких «загадок» первых двух третей XX века, о которых выше уже говорилось, являются: в области экономической истории - Великая депрессия 1929-1939 гг. и небывало бурный экономический рост стран Запада в 1940-е – 1960-е годы; в области социальной и политической истории - распространение по всему миру в 1920-е – 1930-е годы фашистских и диктаторских режимов, а в первые два десятилетия после Второй мировой войны – социализма и коммунизма. Все или почти все эти «загадки» были объяснены экономистами и историками. Так, экономисты А.Берле и Г.Минс, а также ряд других американских ученых в 1930-е годы нашли и обосновали основную причину Великой депрессии в США - монополизация экономики (см. главу XVII). А, например, современный экономический историк Х.Джеймс на основе всестороннего анализа нашел и обосновал ту же причину Великой депрессии (монополизация экономики) применительно к Германии ([225] p.328) (см. главу XVI). Но все их фундаментальные исследования были проигнорированы официальной западной историографией, которая по-прежнему утверждает: нам неизвестна причина, породившая Великую депрессию. А для того, чтобы запутать общественное мнение, разными авторами выдвигается множество каких-то случайных причин, которые не могут объяснить ни глубины, ни продолжительности Великой депрессии. Точно так же многие авторы писали и пишут, что именно кризис капитализма в эпоху Великой депрессии породил фашизм и диктатуры в Европе в период между двумя мировыми войнами. Однако официальная западная историография отвергает и это объяснение, но также не предлагает никакого другого. При этом все сводится к проблеме немецкого фашизма, вина за который возлагается частично на немцев и какие-то их особые «наклонности», а частично на Версальский договор 1919 года, то есть фактически на французов, которые навязали его Германии. Так не только искусственно создается «загадка» возникновения фашизма и игнорируется здравый смысл (поскольку на самом деле фашизм установился не только в Германии, а во многих странах Европы и всего мира), но и насаждаются фобии между европейскими нациями. Такие же «загадки» и мифы мы видим применительно к послевоенному периоду. Хотя есть рациональное объяснение и небывалому росту популярности идей коммунизма и социализма после Второй мировой войны, и небывалому экономическому росту на Западе (см. предыдущую главу), но все эти объяснения априори отвергаются и вместо них насаждаются мифы. Так, распространение идей коммунизма и социализма после войны американская историография и пропаганда объясняет результатом деятельности СССР и стремлением последнего захватить власть над миром. Этот миф не только противоречит фактам отсутствия такой деятельности и такого стремления после войны (что признают и сами американские ученые – см. выше), но противоречит элементарному здравому смыслу. Как будто СССР, напрягавший все силы в войне с фашизмом, потерявший во время войны 1/4 своего населения и 2/3 своей промышленной базы, был в состоянии в то же самое время (к 1945 году) наводнить миллионами «агентов Кремля» всю Западную Европу, США и страны третьего мира, а также внедрить этих «агентов» в массовом количестве в правительства этих стран . Но этот миф насаждает, помимо всего прочего, фобию и страхи на Западе и во всем мире по отношению к русским, что не только противоречит фактам, но и является вопиющей несправедливостью по отношению к народу, более всего пострадавшего в XX веке от военной агрессии самого Запада и менее самих западных наций заслужившего подозрения в попытке захватить весь мир. Итак, мы видим, что ключевые явления первых двух третей XX века: мировая депрессия и мировой подъем, мировой фашизм и мировой коммунизм, - сознательно превращены западной историографией и пропагандой либо в «загадки истории», либо стали объектами самого буйного мифотворчества. Поэтому когда мы видим еще две исторические загадки применительно к периоду конца 1960-х – конца 1970-х гг., мы должны самым серьезным образом их исследовать, так как вполне вероятно, что за ними также скрываются важные явления, которые от нас пытаются скрыть. Для начала нужно установить суть этих явлений. События конца 1960-х годов в Западной Европе в прессе и исторической литературе называют то «студенческими волнениями», то «социальными потрясениями», то «революцией», 1968 год называют «годом, который потряс мир» [62]. Но в целом речь идет о массовых протестах населения. Так, в 1968 г. по Франции, ФРГ и другим странам Европы прокатились многотысячные студенческие демонстрации, сопровождавшиеся стычками с полицией, имелось много раненых и даже убитых. Одновременно и во Франции, и в ФРГ, и в других странах прошли массовые демонстрации и забастовки рабочих, в которых приняли участие миллионы человек. И это после тех безмятежных 10-15 лет, которые предшествовали такому социальному взрыву. Как писал, например, о рабочем движении в ФРГ в 1983 г. лидер германской компартии Г.Мис, «”Дикие” сентябрьские забастовки 1969 г. положили конец “кладбищенской тишине” на фронте социальных столкновений, столь характерной для положения на предприятиях во второй половине 50-х – начале 60-х годов … в целом в 70-е годы забастовка вновь становится общеупотребительным средством борьбы рабочего класса» ([71] с.59). Кроме этих массовых, но умеренных по форме проявлений социального протеста, в это же время возникли и крайние его формы. Речь, в частности, идет о RAF (Фракция Красной армии) – террористической организации, возникшей в ФРГ в конце 1960-х гг. и организовавшей в течение последующих 10-15 лет взрывы на американских военных базах, в полицейских участках, издательствах правых газет и ряд убийств и похищений немецких чиновников, крупных промышленников и финансистов. К этому же периоду относится всплеск активности итальянских «красных бригад», занимавшихся по существу тем же самым, что и RAF. Самое интересное, что многие представители западноевропейской интеллектуальной элиты сочувствовали этим террористам, а, например, известные французские актеры Симона Синьорэ и Ив Монтан даже им помогали. По оценкам Алленсбахского института социальных исследований, до 30% немецкой молодежи и интеллектуалов в конце 1960-х – начале 1970-х годов выражали поддержку деятельности RAF, каждый десятый был готов предоставить членам RAF ночлег ([123]16/2007, с.87). И этот возникший неизвестно откуда общеевропейский терроризм и взрыв социальных протестов не утихал, по крайней мере, в течение последующего десятилетия. Похожее явление мы наблюдаем в этот период и в США, где с конца 1960-х годов и в течение 1970-х годов мы видим и взрыв забастовочного движения, и антивоенные демонстрации, и демонстрации против экономической политики правительства, и массовые движения за равноправие отдельных слоев населения, и прочие виды массовых протестных движений. Именно в этот период возникло и такое характерное для современной Америки явление, как массовые расстрелы, предпринимаемые, как правило, убийцей-одиночкой. По данным исследователя П.Турчина, в период 1967-1975 гг. число таких случаев в США выросло в 4-5 раз по сравнению с 1947-1962 гг. ([123] 42/2008, с.82) Таким образом, именно в конце 1960-х годов из случайного события массовые расстрелы превратились в социальное явление. Как уже было сказано, описанный выше феномен можно считать одной из исторических загадок XX века, которому на сегодняшний день нет вразумительного объяснения со стороны официальной западной историографии. Имеется много статей и книг, рассказывающих о конкретных течениях, группах и отдельных лицах, составлявших этот мощный поток социальных протестных движений на Западе, но нет его целостного объяснения. Между тем, рассмотрение отдельных деревьев в лесу не дает нам никакого представления о всем лесе, поскольку конкретные лозунги и формы выступлений тех или иных групп и движений были самыми разными. Единственная закономерность, которая бросается в глаза – очень большое участие в протестных движениях интеллектуальной элиты, включая студенческую молодежь, непропорционально большое по сравнению с удельным весом этой элиты в численности населения. Вместе с тем, какими бы ни были мотивы, толкнувшие интеллектуальную элиту, а также отдельные группы студентов, творческой интеллигенции, рабочих, террористов, негров, женщин и т.д. на социальный протест, совершенно очевидно, что такой мощный и массовый подъем этого протеста одновременно во всех странах Запада мог быть вызван только какой-то общей фундаментальной причиной. Как мы убедились в предыдущих главах, почти всегда в истории массовые социальные протесты были так или иначе связаны с экономическими причинами. Если мы взглянем на то, что происходило в экономике Запада в этот период, то увидим, что эпоха быстрого и почти бескризисного роста как раз в конце 1960-х годов закончилась, и началась эпоха кризисов, безработицы и высокой инфляции. Уже в течение 1967-1970 гг. на фоне замедления экономического роста в ряде стран Запада выросла и безработица, и инфляция. Так, экономику Западной Германии в 1967 г. впервые за послевоенный период поразил экономический кризис, и безработица, составлявшая до этого 0,5-0,7%, выросла до приблизительно 2%. В США безработица к 1969 г. выросла до 3%, а к концу 1970 г. достигла рекордного за послевоенный период уровня 6%; ежегодная инфляция в стране в течение 1950-х и первой половины 1960-х годов составляла 1-1,5%, а в 1969-1970 гг. достигла 5,5% ([64] с.82; [41] с.498; [222]). В 1970-е годы положение продолжало ухудшаться. Если в среднем за 1960-1970 гг. уровень безработицы во Франции, ФРГ и Великобритании составлял 1,4%, 0,8% и 1,6%, то к 1976 г. он достиг в этих странах соответственно 4,4%, 3,7% и 5,6%, а в США составил 7,6% ([195] p.479; [299] p.79). Ежегодная инфляция в странах Запада в течение 1950-х и первой половины 1960-х годов составляла от 1 до 3%, а в 1970-е годы выросла многократно. В 1974-75 гг. она достигла: во Франции – 12-14%, в ФРГ – 6-7%, в США – 9-11% и в Великобритании – 16-24%. Рост темпов инфляции не мог быть результатом повышения мировых цен на нефть в 1973 г., как утверждали некоторые экономисты. Значительное повышение темпов инфляции началось уже в конце 1960-х годов и продолжалось до начала 1980-х гг. В связи с этим во всех странах Запада резко ускорилось обесценение денег. Так, в период с 1949 г. по 1965 г. розничные цены в США выросли всего лишь на 29%, а с 1965 г. по 1982 г. – на 100% [222]. Таким образом, американский доллар за указанный период обесценился в 2 раза; другие же валюты, такие как итальянская лира и английский фунт, за это время обесценились в несколько раз. Рост инфляции и безработицы в западных странах, наверное, может служить достаточным объяснением того взрыва социальной нестабильности, который начался с конца 1960-х годов. Однако описанные экономические тенденции сами по себе являются еще одной загадкой, теперь уже в области экономической истории. И, пожалуй, было бы неверно и даже смешно объяснять одну историческую загадку (в области социальной истории) другой загадкой – в области экономической истории, не дав объяснения этой загадке. Действительно, западная экономическая наука до сих пор так и не дала ответа на то, что же явилось причиной неожиданного роста инфляции и безработицы (стагфляции) в указанный период. Я в свое время начинал карьеру ученого-экономиста как раз с изучения проблемы стагфляции 1970-х годов в западных странах, поэтому хорошо помню бесконечные рассуждения западных авторов об этой проблеме, но не помню ни одной работы, которая бы действительно разгадала эту экономическую загадку. Все выдвигавшиеся гипотезы о причинах инфляции делились на две группы – одна группа, называвшая себя монетаристами, утверждала, что во всем виновата политика государств, выпустивших в обращение слишком много денег, другая группа утверждала, что рост инфляции – следствие ценового монополистического сговора. Основная проблема и с той, и с другой гипотезой состояла в том, что ими можно было объяснить рост инфляции в одной стране, но никак не одновременно в 20 странах Запада, где было 20 правительств, проводивших в то время самостоятельную денежную политику и 20 национальных экономик, в то время еще мало между собой связанных. Поэтому ни та, ни другая гипотеза не могли и не могут объяснить, почему во всех странах Запада в указанный период произошел рост инфляции, да еще одновременно с ростом безработицы. Есть лишь одна причина, которая могла вызвать и указанные явления в экономике, и, как результат, описанные выше социальные движения и протесты в странах Запада. Эта причина – начавшаяся в 1960-е годы глобализация. Как говорилось выше, предыдущая эпоха глобализации закончилась в 1929-1931 гг., когда под влиянием Великой депрессии все страны Запада ввели высокие таможенные пошлины. Например, в США и Великобритании по многим видам импорта они были повышены до уровня 50-60% от стоимости товара ([153] pp.141, 145; [158] pp.41-42). После Второй мировой войны высокий уровень тарифов сохранился. Так, в 1944-1946 гг. значительная часть импорта США облагалась по средней ставке 28% ([153] p.141). Западная Европа проводила еще более жесткую протекционистскую политику: здесь кроме высоких импортных пошлин значительная часть иностранных товаров вообще была запрещена к ввозу или их ввоз в страну строго квотировался. Но уже сразу после окончания войны США начали призывать западноевропейские страны к либерализации внешней торговли. Повторилась ситуация середины XIX века, когда Великобритания вела «крестовый поход» за свободную торговлю, а остальная Европа и США долго сопротивлялись британскому давлению. После Второй мировой войны Западная Европа сопротивлялась не так долго, не более 15-20 лет. И даже в течение этого периода она была вынуждена постепенно свертывать свою протекционистскую политику. Особенно это касалось ФРГ, которая находилась в сильной политической зависимости от США. Так, количественные ограничения в 1949-1950 гг. применялись в отношении 50% всего западногерманского импорта, а к 1958 г. эта доля сократилась до 5% ([297] pp.71-72). Однако уровень импортных пошлин в странах Западной Европы вплоть до середины 1960-х годов оставался высоким. Поэтому США, имевшие в то время самую сильную и развитую промышленность в мире, видели в них препятствие увеличению своего экспорта в Западную Европу и настаивали на их снижении, используя различные политические и экономические методы давления. Наконец, в ходе так называемого Кеннеди-раунда 1964-1967 гг., серии международных конференций и переговоров между западными странами (заложившей основу нынешней системе ВТО), США удалось добиться от Западной Европы либерализации их внешней торговли ([195] p.524). Но и самим Соединенным Штатам пришлось отказаться от протекционизма – средний уровень американских импортных пошлин к 1968-1972 гг. был снижен до всего лишь 6,5%, а по наиболее защищенным товарам - до 10% ([153] p.141). Таким образом, мы можем установить довольно точную дату начала нынешней глобализации. Это последние годы Кеннеди-раунда, когда страны Запада по итогам первых договоренностей начали снижать пошлины и устранять ограничения в торговле, а также первые годы после окончания Кеннеди-раунда, когда эти меры были полностью реализованы. Иными словами – это 1966-1969 годы. Как видим, это именно те годы, когда во всех странах Запада одновременно начался рост инфляции и безработицы, а в ряде стран произошли первые экономические кризисы после долгого бескризисного развития. В эти же годы мы видим и взрыв социальных протестов среди самых разных слоев населения и в самых разных формах – от забастовок и демонстраций до терроризма. Разумеется, это не может являться простым совпадением. Во все исторические эпохи глобализация (интенсивная внешняя торговля) всегда приводила к одним и тем же последствиям, что было уже подробно исследовано и описано в предыдущих главах и в первой книге трилогии. Так, одним из первых проявлений глобализации всегда была глобальная инфляция, которая ранее выражалась в резком и значительном обесценении золота и серебра. Данный феномен имел место, например, в восточном Средиземноморье в эпоху эллинистической глобализации (VI-IV вв. до н.э.), в западном Средиземноморье в эпоху римской глобализации (II-I вв. до н.э.). Такой же феномен имел место в эпоху русско-византийской глобализации (X-XI вв.) и в эпоху западноевропейской глобализации (XII-XVII вв.) - подробнее см.: [59] комментарии к главе VIII . Как можно объяснить данное явление? Английский экономический историк И.Бреннер, анализировавший его на примере обесценения золота и серебра в Англии в XVI в., пришел к выводу о том, что его причиной стало развитие промышленности, рост торговли и резкое увеличение спекулятивной деятельности в области земельной собственности и финансов ([139], pp.238-239). Возможно, это не совсем верное или неполное объяснение, но я не хочу сейчас вдаваться в сугубо научные экономические споры. Для нас сейчас важнее сам факт – глобализация во все исторические эпохи на своем первом этапе приводила к глобальной инфляции и всеобщему обесценению денег, такие же последствия мы видим и в период конца 1960-х – начала 1980-х годов. Что касается безработицы, то выше уже приводилось множество фактов, подтверждающих, что глобализация ее усиливает, и что она снижает экономический рост. Такие же тенденции мы видим и в рассматриваемый период, из чего можно заключить, что ни переход человечества к индустриальной эпохе, ни технологическая революция середины XX века не изменили сущности глобализации. Поскольку об этом явлении выше было сказано уже очень много, не будем еще раз останавливаться на подробном описании его сущности . Повторю лишь тот вывод, который ранее уже был сделан на базе анализа целого ряда исторических примеров. Он состоит в том, что глобализация способствует развитию торговли и спекуляции в самых ее разнообразных формах и ведет к снижению стимулов для производства, которое все более хиреет в силу ряда причин, важнейшей из которых является постоянная экономическая нестабильность. В отличие от производства, которое постепенно умирает, в области торговли и спекуляции глобализация создает невиданные ранее возможности для стремительного обогащения. И это является прекрасной питательной средой для быстрого роста и укрепления класса олигархии, для быстрой монополизации экономики и для обнищания основной массы населения. Начало указанных тенденций мы видим уже в рассматриваемый период. Например, как указывал в 1983 г. Г.Мис, доля реальной заработной платы рабочих и служащих в общем доходе населения ФРГ за 1970-1979 гг. снизилась с 36,5 до 32,6%, соответственно выросла доля других доходов: прибылей, процентов, ренты и т.д., - которые марксисты назвали бы «нетрудовыми доходами». И в этот же период резко увеличилось число слияний и поглощений. Так, если в 1959-1968 гг. в Западной Германии ежегодно происходило в среднем 39 слияний и поглощений, то в 1969-1979 гг. этот показатель вырос почти в 10 раз – до 354 ([71] с.49). Как видим, компании на Западе перестали заниматься столь же активно, как ранее, производственными инвестициями и развитием производства, о чем свидетельствуют начавшиеся экономические кризисы и спады производства (1967-1969 гг., 1974-1975 гг., 1980-1982 гг.), зато они на порядок увеличили свою активность в области слияний и поглощений и занялись созданием промышленно-финансовых групп. То есть повторилась ситуация конца XIX – начала XX вв. (начало эпохи концернов и трестов), приведшая в конечном счете к Великой депрессии. Указанные тенденции продолжались и в дальнейшем, по мере того, как процесс глобализации становился все более мощным и начинал охватывать все новые и новые страны. Согласно данным, приводимым экономическим обозревателем газеты Financial Times М.Вулфом, в 1995 г. в мире было осуществлено 9251 слияний и поглощений и их объем составил 850 млрд. долл., а спустя 11 лет, в 2006 году, число таких сделок составило уже 33 141 и их объем – 3,9 триллиона долларов ([1] 26.06.07, А4). Таким образом, слияния и поглощения за это время увеличились почти в 5 раз, в то время как объем инвестиций во всем мире за это время вырос в текущих ценах менее чем в 2 раза - а в постоянных ценах почти не вырос совсем ([317] p.10). И при таких темпах уже в самом ближайшем будущем объем слияний и поглощений в мире догонит и обгонит совокупный объем мировых инвестиций. Эти цифры демонстрируют, с какой ужасающей быстротой во всем мире идет процесс монополизации, и на что тратятся основные усилия компаний и всего общества – вовсе не на то, чтобы развивать производство, делать научные исследования и внедрять новые открытия, строить новые предприятия и жилье, развивать экономическую и социальную инфраструктуру и т.д. - а на то, чтобы скупать другие компании и укрупняться, монополизировать местные или глобальные рынки и чтобы заработать себе на хлеб с маслом, задушив конкуренцию и перекрыв всем остальным возможность нормально жить и работать. Что касается финансовых спекуляций, то их размах уже давно вышел за всякие рамки экономической целесообразности. Как пишет американский профессор Д.Харви, «С начала 1980-х в корпоративных отчетах потери производственных подразделений корпораций все чаще компенсировались прибылями от финансовых операций (в области страхования, предоставления кредитов и даже спекуляций на высоконеустойчивых, или волатильных, рынках иностранной валюты и фьючерсов). В результате слияний компаний, оперирующих в разных секторах экономики, новообразованные конгломераты занимались и производством, и торговлей, и недвижимостью, и финансовыми операциями. Когда компания US Steel сменила название на USX (купив долю в страховом бизнесе), председатель совета директоров Джеймс Родерик, отвечая на вопрос, что обозначает Х в новом названии, ответил: “Х означает деньги”» ([116], с.48). Так крупная производственная компания США сменила род деятельности и отказалась от всякой производственной стратегии, приняв другую стратегию: делай деньги на чем только можно . И это является общей тенденцией всего периода конца XX – начала XXI вв. Как пишет далее Д.Харви, «Спекулятивные операции позволяли заработать сверхприбыли за короткий период (как это сделали Уоррен Баффет и Джордж Сорос)… Новые рыночные отношения открывали новые возможности дешево купить и дорого перепродать, а то и установить контроль над отдельной нишей рынка, чтобы состояние можно было приумножать, двигаясь по горизонтали (как Руперт Мердок, создавший глобальную медиаимперию), объединяя многочисленные независимые бизнесы… В США семья Уолтон достигла невероятного богатства, когда Wal-Mart занял лидирующую позицию в розничной торговле Америки, значительно расширяя ассортимент за счет произведенных в Китае товаров и распространяя бизнес за пределы США» ([116] с.49-50). Как видим, все эти примеры создания огромных состояний и конгломератов, приводимые американским профессором, относятся к непроизводственной сфере: сфере финансов, торговли и средств массовой информации. Эти примеры можно продолжать до бесконечности, приводя все новые и новые названия и фамилии, и все они будут свидетельствовать о доминировании финансово-спекулятивной сферы над сферой производства. Об этом же свидетельствуют и имеющиеся экономические показатели. Так, совокупный объем финансовых операций в мире с 1983 г. по 2001 г. вырос почти в 60 раз, в то время как объемы мирового ВВП за тот же период выросли лишь примерно в 2 раза. Общий объем финансовых операций в 2001 г., по данным Д.Харви, составил около 40 триллионов долларов, из этой суммы, по оценкам, лишь 0,8 триллиона долл. (2%) были необходимы для поддержания торговли и инвестиций, остальные 98% финансовых операций представляли собой чисто спекулятивные сделки ([116] с.215). По оценке Г.Райзеггера, ВВП США в начале 2000-х годов составлял лишь 0,5% от объема финансовых и валютных операций на американских финансовых рынках, да и сам ВВП США, по его словам, «лишь менее чем на треть состоит из готовой продукции, а более 2/3 приходится на услуги, часто в сфере виртуальной экономики» ([81] с.452). Таким образом, мировая экономика оказалась во власти спекулятивного финансового капитала, объемы и сила которого огромны по сравнению с капиталом, сосредоточенном в реальном секторе. Д.Харви на основе проведенного им анализа фактов и мнений ряда авторов пришел к выводу, что речь идет не только о доминировании финансово-спекулятивного капитала в мировой экономике; он также заключил, что с конца XX века финансовый капитал установил в странах Запада контроль над государственным аппаратом и даже над повседневной жизнью людей ([116] с.48). Налицо такой же феномен, какой мы видели в другие эпохи глобализации, когда власть над обществом захватывала торгово-финансовая олигархия, которая вершила судьбами экономики страны и миллионов ее жителей. Можно вспомнить, например, предыдущую эпоху глобализации, когда финансисты и банкиры в США накануне и в первые годы Великой депрессии 1929-1939 гг. разорили десятки миллионов простых американцев, доверивших свои сбережения банкам и инвестиционным фондам; можно вспомнить, как немцы в Германии накануне прихода Гитлера к власти собирались вешать банкиров на фонарных столбах, как Рузвельт обещал выгнать менял из храма, и другие приводившиеся выше факты. Но только теперь речь идет о более глобальном феномене, чем в 1920-х годах, о феномене, далеко выходящем за рамки США, Германии или даже всех стран Запада, вместе взятых. Речь идет о мировой олигархии. 20.2. Современная мировая олигархия, ее структура и организация Выше уже рассматривались примеры мировой олигархии, то есть олигархии, стремящейся к установлению мирового господства. В современном мире мы видим такой же феномен, и к похожим выводам пришел целый ряд авторов. Например, американский социолог Р.Лахманн утверждает, что в последние три десятилетия, то есть начиная где-то со второй половины 1970-х годов, правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии ([123] 8/2007, с. 58). Он приводит факты, свидетельствующие о небывалом росте концентрации богатства в руках немногих людей, которые контролируют и экономику, и политику страны. Так, доходы 0,1% самой богатой части населения США с 1950 г. по 1978 г. оставались стабильными и составляли 2% общего национального дохода, а к 1998 году этот показатель достиг 6% и продолжает расти. В 1992 г. топ-менеджерам корпораций принадлежало 2% их акций, а в 2002 г. – уже 12%. Таким образом, если раньше во главе корпораций стояли наемные менеджеры, руководившие ими в интересах широкого круга акционеров, то теперь многие корпорации возглавляются магнатами. В результате, утверждает американский социолог, государство в США также оказалось под контролем олигархии и оказалось в положении, похожем на то, в котором были Испания, Франция и Голландия в период их деградации в XVII-XVIII вв. ([123] 8/2007, с. 58) К похожему выводу пришел и Д.Харви, который обращает внимание на беспрецедентный рост концентрации богатства не только в США, но и во всем мире. Так, совокупная величина состояния 358 самых богатых людей мира в 1996 г. равнялась величине совокупного дохода 2,3 миллиардов человек, составлявших беднейшую часть населения. При этом активы трех крупнейших миллиардеров превышали совокупный ВВП наименее развитых стран, население которых составляло 600 миллионов человек ([116] с.50). По его мнению, достижение такой невероятной концентрации богатства и власти в руках небольшой группы людей, которых он называет «правящим классом», и являлось целью неолиберальной политики государств Запада, проводившейся в последние десятилетия ([116] с.155, 159). Г.Райзеггер пишет, что правительство США действует не в интересах своего народа, а в интересах «мировой закулисы», и стремится всеми имеющимися средствами: экономическими, политическими и военными, - обеспечить ее господство над народами мира. Он называет США «главным военным преступником» и полагает, что именно они «представляют собой главную угрозу существованию всего человечества». «Америка, - пишет австрийский ученый, - превратилась в гигантский фантом, нависший над всем миром, глобальную экономическую пирамиду, готовую рухнуть в любой момент» ([81] с.510, 514). Как видим, несмотря на все большее ужесточение контроля за средствами массовой информации и общественными науками на Западе со стороны правящей верхушки и преследования ею инакомыслящих, о чем далее еще будет сказано, сегодня там появляется все больше диссидентов, которые не только приходят к одинаковым выводам, но и осмеливаются их высказывать в книгах, публикациях и выступлениях. Суть выводов всех троих ученых сводится к одному – Америкой и всем Западом правит олигархия, и этот правящий класс стремится к установлению господства над всем остальным миром. Об этом же пишет и О.Платонов: см. помимо указанной книги [81] также его книгу [88]. Какова же структура современной мировой олигархии? Если внимательно разобраться, то мы увидим в ней много общего со структурой той олигархии, которая рвалась к мировому господству в эпоху контрреформации в XVI-XVII вв. и в эпоху расцвета британского и французского колониального владычества в XIX в. Таблица. Структура мировой олигархии и ее аппарат XXI век XVI-XVII века XIX век 1. Финансо-во-торговая олигархия Финансовые и торговые магнаты, банки, финансовые учреждения, крупные торговые сети Торгово-финансовые кланы (Фуггеры) Торгово-финансовые кланы (Ротшильды) 2. Военная олигархия и ее армия Военно-промышленный комплекс, военные базы США, частные наемные армии Военные магнаты (Валленштейн), армии наемников - кондотьеров Колониальные диктаторы (Сесил Родес), колониальные войска 3. Олигархия реального сектора экономики Транснациональные корпорации Крупные аристократы-латифундисты (испанские гранды, баварские и австрийские герцоги и т.д.) Плантаторы-рабовладельцы в британских и французских колониях 4. Государ-ства под контролем мировой олигархии США, Великобритания и их вассалы Империя Габсбургов, государства католической лиги, испанские колонии Великобритания, британские и французские колонии и экономические колонии 5. Органы пропаганды Частные медиа-империи, государственные СМИ, частные фонды, институты, аналитические центры, индустрия развлечений Католическая церковь Либеральная пресса, свободные экономические общества 6. Секретная служба, репрессив-ные органы ЦРУ и МИ-6, ФБР, сеть частных тюрем по всему миру Орден иезуитов, инквизиция Колониальные тюрьмы и полиция Полагаю, что представленная таблица говорит сама за себя, поэтому ограничусь лишь некоторыми комментариями и фактами, иллюстрирующими таблицу. Вот некоторые факты, свидетельствующие о военной мощи современной мировой олигархии: 1. Военный бюджет США в начале XXI века приблизительно равнялся военным бюджетам всех государств мира (!), вместе взятых. 2. В конце XX столетия под эгидой Пентагона была создана частная наемная армия, которая и вела затем значительную часть боевых операций в Ираке, Афганистане и других горячих точках, а также карательных операций против местного населения (подробнее см. ниже). Последнее можно считать беспрецедентным событием для современной истории, поскольку даже в гитлеровской Германии вся армия находилась под строгим контролем со стороны государства, а колониальный диктатор Сесил Родес для покорения Африки в конце XIX века использовал регулярную британскую армию. Сегодня же мы видим возврат к армиям кондотьеров, которые разоряли Европу во время Тридцатилетней войны в XVII веке и не подчинялись ни одному правительству, а слушались только своих вождей - военных магнатов типа Валленштейна. При этом надо учесть, что на содержание таких наемных армий США уже тратит значительную часть своего военного бюджета, и их численность может быть многократно увеличена с учетом финансовых возможностей современной мировой олигархии. Применение таких частных наемных армий может в будущем ввергнуть целые регионы мира в хаос и анархию, и этот процесс уже начался. Наряду с военной олигархией и финансово-торговой олигархией, о которой выше было сказано, важную роль в структуре мировой олигархии играют и транснациональные корпорации (ТНК), бoльшая часть которых имеет американское происхождение. Объемы продаж этих корпораций в 2007 г. достигли 31 трлн. долл., что более чем в 2 раза превышает ВВП США и в полтора раза превышает ВВП всех развивающихся стран мира, вместе взятых, включая страны БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай). В то время как темпы экономического роста в мире в 1990-е и в начале 2000-х годов снизились до всего лишь 1% в год, объемы продаж ТНК продолжали расти беспрецедентными темпами - примерно на 20% в год ([317] p.xvi; [116] с.206). Роль транснациональных корпораций в современном мире схожа с ролью финансовой олигархии: та грабит весь мир с использованием нечестных правил игры, установленных в денежно-финансовой сфере, а ТНК делают то же самое с использованием нечестных правил игры, установленных в области производства и торговли (монополизм и правила ВТО), а также в области эксплуатации сырьевых ресурсов. Но все эти правила современного мирового устройства опираются на военную силу США и их военно-промышленный комплекс (ВПК), поэтому все три составные части мировой олигархии взаимосвязаны, и каждая выполняет свою важную функцию. Если сложить денежные средства, имеющиеся в распоряжении ТНК, финансово-торговой олигархии, нескольких сотен богатейших людей планеты (см. выше) с военным бюджетом самих США, то эта сумма значительно превысит бюджеты всех государств мира. Поэтому финансовые ресурсы мировой олигархии во много раз превосходят финансовые ресурсы любой группы государств, которая вздумала бы ей противостоять. Этот факт имеет большое значение, поскольку, например, в XVI-XVII веках именно истощение финансовых ресурсов дважды заставляло мировую олигархию того времени признать свое поражение и отказаться от продолжения борьбы за мировое господство (см. главу XI). Современной мировой олигархии пока это не грозит, даже после финансового кризиса 2008 года. Огромны также возможности современной мировой олигархии в области пропаганды, а также в области применения секретных служб и репрессивных органов, о чем будет сказано ниже. В этом – также большое преимущество нынешней мировой олигархии по сравнению с ее историческими предшественниками. Глядя на приведенную таблицу, можно заключить, что именно слабые ресурсы в области пропаганды, секретных служб и репрессивных органов (особенно в Европе), а также недостаточная экономическая мощь самой Великобритании, могли способствовать столь быстрому краху британского проекта завоевания мира в XIX веке. Современный американский проект завоевания мира подкреплен всеми необходимыми для этого атрибутами, включая и экономическую мощь США, поэтому вряд ли стоит надеяться на то, что США столь же легко, как Великобритания сто лет назад, откажется от этого проекта. Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что проекты установления мирового господства со стороны мировой олигархии не имеют ничего общего с теорией заговоров. Как писал Х.Кастильон в своей книге «История заговоров», очень богатым и могущественным людям вовсе не нужен заговор, для того чтобы становиться еще богаче и могущественней ([49] с.277, 290). Мировая олигархия сегодня, как и раньше, вовсе не скрывает своих целей и своей программы, как это обычно делают заговорщики, наоборот, она их широко объявляет и показывает, какими способами она их будет достигать, для того чтобы парализовать волю своих будущих жертв и их желание сопротивляться. Один из вариантов этой программы был изложен, например, в книге крупного американского идеолога З.Бжезинского «Америка – единственная мировая держава». В ней без всякого стремления к политкорректности описывается нынешнее положение вещей в мире и изложена программа на будущее. Бжезинский констатирует, что большинство стран мира являются «американскими вассалами и платящими дань государствами». При этом и Западную Европу, и Японию он называет «протекторатами США». Элементами американской гегемонии он считает современные мировые экономические институты, в первую очередь МВФ и Всемирный банк. Все это он называет новым мировым порядком. А в качестве программы он излагает предстоящую борьбу за господство США на евразийском континенте, на котором еще не достигнута полная гегемония США, и который станет главной ареной действий для американской сверхдержавы ([81] с.311, 314, 355, 357). Соответственно, как указывает Бжезинский, борьбу США планируют вести с теми странами, которые противятся американской гегемонии – в частности, с Россией, Китаем, Индией и Ираном. Аналогичные планы США по установлению мирового господства изложены в целом ряде других документов, в том числе носящих характер официальной доктрины. Как пишет итальянский политик и публицист Джульетто Кьеза, «Соединенные Штаты продолжают реализацию своих амбиций по нарастающей и вовсе не делают тайны из своего намерения обрести в XXI веке “абсолютное господство” на всем земном шаре. Иными словами – преисполнены решимости добиваться неоспоримого превосходства над остальными державами современности. Над Китаем, Индией и Россией, а также Европой. Достаточно почитать такие основополагающие документы как “Проект нового американского столетия” (PNAC, 1998) и “Новую доктрину американской национальной безопасности” (2000), чтобы оценить всю амбициозность этого плана. Он претворяется в жизнь с полной уверенностью в правоте своего дела такими американскими революционерами, как Дик Чейни, Пол Вулфовиц, Дональд Рамсфельд, Джон Болтон и др.» ([63] с. 137). Ниже будут приведены и другие примеры того, как цель достижения мирового господства достаточно открыто излагается видными американскими идеологами и политическими деятелями. Разумеется, современная мировая олигархия, как и любая другая олигархия ранее в истории, вынуждена скрывать многие свои тайны от широкой публики. Это касается, например, того, кто в действительности управляет государством в США и в чьих интересах проводится их политика. Это касается также истинных целей внешней и внутренней политики американского правительства, которые обычно всегда прячутся за так называемыми «либерально-демократическими ценностями». На самом деле все эти «ценности» сегодня окончательно потеряли подразумеваемый под ними смысл и приобрели противоположный: либерализм – в действительности означает власть монополий, свобода – деспотию, власть демократии – господство олигархии, национальные интересы США - интересы мировой олигархии, борьба за мир и безопасность – развязывание войн и терроризм. Когда США развязывают очередную войну где-нибудь в Ираке, Югославии или Латинской Америке, то они при этом заявляют, что действуют во имя мира и безопасности, демократии, свободы и других высоких целей. При этом большинство людей в мире понимает или подозревает, что ими движут прямо противоположные цели. Но поскольку мировая олигархия захватила в свои руки колоссальные средства массовой пропаганды, то она непрерывно вдалбливает в головы людей иллюзию обратного. Отсюда – невероятное лицемерие руководства США, которое особенно стало заметным в годы администрации президента Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.). Помимо упомянутых выше «тайн», которые для многих людей являются уже не тайнами, а вполне очевидными вещами, есть действительно некоторые тайны, которые мировой олигархии удается до сих пор тщательно скрывать от широкой публики. К ним относятся, в частности, ее внутренние процедуры принятия решений по важнейшим мировым проблемам, а также тайная жизнь ее членов. И то, и другое скрыто за дверями тайных обществ или масонских лож, о которых имеется очень мало информации. Когда дело доходит до упоминания масонских лож, то у многих людей обычно возникает ассоциация с теорией «мирового масонского заговора». Однако эта теория не соответствует фактам . Невозможно поверить в то, что все масоны являются «заговорщиками», это опровергается имеющейся информацией. В действительности в мире существует множество самых разных тайных обществ, при этом лишь часть из них называет себя «масонскими», и даже среди последних существуют огромные различия в целях и пропагандируемых ими идеях [61]. Большинство масонских лож, судя по тому, что рассказывают и пишут их бывшие члены, представляют собой политически нейтральные организации, существующие в основном для заведения полезных знакомств и приятного времяпрепровождения. Однако некоторые тайные общества, включая масонские, могут использоваться реакционными, равно как и наоборот, прогрессивными силами. Примером может служить известный факт из русской истории. Екатерина II в целом покровительствовала масонам и другим тайным обществам, особенно тем, которые руководились из-за границы, или, во всяком случае, ничего не имела против их существования. Она даже пригласила в Россию иезуитов, после того как Общество Иисуса на фоне возмущения всей просвещенной Европы и серии скандальных разоблачений было запрещено католической церковью; и благодаря покровительству русской императрицы это одиозное тайное общество сохранилось и даже развернуло бурную деятельность в России ([28] с.485-496). Но Екатерина запретила ряд масонских обществ в Москве, которые занимались просветительской деятельностью и развитием культуры русского народа, а наиболее видных их членов, в том числе Н.Новикова и других выдающихся просветителей екатерининской эпохи, подвергла суровым репрессиям ([61] с.222-223, 227). Так Екатерина II продемонстрировала, что есть разные тайные и масонские общества – есть полезные, а есть и вредные для олигархии. Вместе с тем, нет никакого сомнения, что некоторые тайные общества и ранее, и сегодня используются олигархией в своих интересах. В числе тех, которые приобрели наибольшую известность в настоящее время, можно назвать так называемую Бильдербергскую группу, а также Совет по международным отношениям и Трехстороннюю комиссию. Именно эти организации, как полагают многие исследователи, служат современной мировой олигархии для выработки ключевых решений по международным вопросам ([49] с.277-288; [88] с.18-27). Так, авторы аргентинского фильма «Тайные общества» утверждают, что именно Совет по международным отношениям, созданный в 1921 г. богатейшими семьями США и Западной Европы , явился инициатором создания Федеральной резервной системы (частной финансовой структуры, выполняющей в США функции центрального банка), а также Международного валютного фонда и Мирового банка, которые сегодня обвиняются в организованном грабеже развивающихся стран – см. далее. А на собраниях Бильдербергской группы, согласно утверждениям некоторых крупных политиков, в свое время обсуждались планы по созданию ЕС и введению единой европейской валюты евро, а также, например, идея установления дипломатических связей и организации экономического сотрудничества Запада с коммунистическим Китаем в 1970-е годы [104]. Анализируя состав этих организаций, исследователи отмечают присутствие в их составе многих наиболее известных западных политиков, а также крупных финансовых и промышленных магнатов. Некоторые из них, такие как мультимиллиардер Давид Рокфеллер, известные американские политики Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский, а также экс-президент США Билл Клинтон, входят во все три указанные выше организации. Среди тех, кто входит в одну или две из них, или неоднократно участвовал в их заседаниях, упоминаются президент автомобильного концерна Фиат Джованни Ангели, президент Финляндии Марти Ахтисаари, королева Нидерландов Беатрис, премьер-министр Великобритании Гордон Браун, верховный судья США Стивен Брейер, экс-президенты США Джеймс Картер, Джеральд Форд, Джордж Буш-старший и Джордж Буш-младший, бывшие председатели ФРС Пол Волкер и Алан Гринспэн, бывший директор ЦРУ Роберт Гейтс, медиа-магнаты Джесс Джексон и Кэтрин Грэхэм, экс-президенты Франции Валерии Жискар д’Эстэн и Жорж Помпиду, председатель правления корпорации Сумитомо Ито Тадаси, бывшие министры обороны США Фрэнк Карлуччи, Ричард Перл и Дональд Рамсфельд, бывшие канцлеры ФРГ Гельмут Коль и Гельмут Шмидт, бывший министр обороны США и президент Мирового банка Роберт Макнамара, бывший премьер-министр Канады Брайан Малруни, бывшие госсекретари США Мадлен Олбрайт, Колин Пауэлл и Кондолиза Райс, бывший премьер-министр Швеции Олаф Пальме, несколько представителей семейств мультимиллиардеров Рокфеллеров, Ротшильдов и Варбургов, финансовый магнат Джордж Сорос, бывший премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, бывший председатель совета директоров компании Дженерал Электрик Джек Уэлш, бывший вице-президент США Ричард Чейни ([88]; [61] с.400-405; [104]). Представлены также руководители большинства крупнейших западных корпораций и банков. Помимо крупных бизнесменов, финансистов и членов правительств США и других западных стран, среди членов этих закрытых клубов – также многие редакторы известных газет и журналов, руководители и профессора ведущих университетов и научных центров. Испанский исследователь Д.Эстулин провел подробный анализ Совета по международным отношениям США и пришел к еще более феноменальным выводам. Из всех президентов США за последние 80 лет, начиная с 1928 года, лишь трое или четверо не были членами СМО. Более того, почти все кандидаты в президенты от республиканской и демократической партии США за этот период, за редкими исключениями, были членами СМО. «Речь идет, - пишет Д.Эстулин, - об абсолютном обмане населения, поскольку, хоть администрации и меняются (власть переходит то к республиканцам, то к демократам), все посты по-прежнему занимают члены СМО» ([124] с.96). Он также отмечает, что, начиная с 1940 года все госсекретари США (кроме одного), все военные министры, а также почти все главные советники по вопросам национальной безопасности, министры иностранных дел и министры финансов США были членами СМО и/или «его младшей сестры» - Трехсторонней комиссии ([124] с.126-128). Таким образом, речь идет о том, что фактически правительство США, включая и американского президента, формируются некой закрытой или полузакрытой организацией, состоящей из магнатов и политиков, президентом которой является крупнейший миллиардер мира Дэвид Рокфеллер. Совещания в указанных трех организациях, как правило, проходят за закрытыми дверями и не освещаются средствами массовой информации, несмотря на то, что в число членов этих обществ входят как президенты телекомпаний и редакторы газет, так и многие ведущие журналисты и политические обозреватели. Как пишет Х.Кастильон, «пресса почему-то не проявляет интереса к собранию самых богатых и влиятельных людей планеты. В мире, столь скудном на новости, что даже третьеразрядный актер не может выйти из дома, не натолкнувшись на целую стаю фотографов, Билл Гейтс тем не менее вполне может встретиться с Дональдом Рамсфельдом, Генри Киссинджером и еще сотней людей с таким же или даже большим авторитетом и богатством, чтобы в течение нескольких дней обсуждать политические и финансовые вопросы. И при этом ни одна большая газета ничего по этому поводу не напишет» ([49] с.286). Здесь мы видим довольно своеобразное отношение к «свободе прессы», «открытости» и «демократии», о которых так любят говорить западные политики. Между тем, телекамеры и фотоаппараты уже много раз фиксировали крупных политиков, которые добираются на собрания Бильдербергского клуба на скромных машинах без охраны или на такси, чтобы скрыть свое участие во встрече. Кроме того, как указывает Х.Кастильон, нередко списки участников таких встреч попадают в Интернет, известно и о том, какова процедура этих встреч и как проводится голосование по обсуждаемым вопросам. Поэтому, - пишет испанский историк, - «если Бильдербергский клуб и в самом деле является тайным обществом, то он – самое “нетайное” из всех тайных обществ» ([49] с.287). Бывает, что в эти организации допускается и телевидение. Так, российский президент Дмитрий Медведев в ноябре 2008 г. во время своего визита в США выступал на заседании Совета по международным отношениям, и отрывки из его речи транслировались по ТВ. Немало информации о СМО, его составе и деятельности, содержится на интернет-сайте организации. Тем не менее, все решения этих трех организаций и вопросы, обсуждавшиеся на заседаниях, сохраняются в строжайшей тайне. Это тем более удивительно, что на заседаниях всегда присутствуют директора крупнейших телевизионных каналов, газет и информационных агентств. Но очевидно они как члены этих тайных организаций сохраняют принятый ими строжайший обет молчания. Об этом свидетельствует ряд конкретных примеров, приводимых Д.Эстулином и другими авторами , а также признания некоторых журналистов. Например, как заявил Антони Холдер, бывший журналист лондонского журнала “Economist”, «Много лет назад мы получили распоряжение сверху, в котором запрещалось публиковать какую-либо информацию о Бильдербергском клубе» ([124] с.43). Участники совещаний, проводимых в рамках указанных тайных организаций, уверяют, что они необходимы. Современный мир, говорят они, нуждается в регулярной координации действий между правительствами ведущих стран и крупными корпорациями. Но при этом они входят в резкое противоречие с либеральной и неолиберальной экономическими концепциями, официально признанными всеми западными государствами, а также с базовыми принципами антикоррупционного законодательства – ни те, ни другие не допускают столь тесного слияния крупных правительственных чиновников и представителей крупного бизнеса. Кроме того, если мы разберемся, в чьих интересах принимаются решения в этих организациях, то увидим, что это вовсе не интересы народов и стран, которые представляют участвующие в них политики. Все решения, которые там принимались, касались либо усиления процессов глобализации, которые ведут к росту нищеты и безработицы, либо приватизации функций государства частными монопольными структурами (например, создание ФРС), либо навязывания другим государствам политики, выгодной ТНК и крупному финансовому капиталу (например, монетаристской политики МВФ и Мирового банка, правил международной торговли в рамках ВТО и т.д.). Поэтому речь идет об узурпации власти национальных государств властью мировой олигархии, которая распоряжается этой властью в своих интересах и игнорирует интересы и мнение народов этих государств – то есть вместо демократии устанавливает деспотию . И которая планирует в ближайшее время подчинить своей деспотической власти весь земной шар. Вышесказанное касается не только развивающихся стран Африки, Азии и Латинской Америки, речь идет также о планах по уничтожению государственного суверенитета самих стран Запада и по их подчинению мировому олигархическому правительству. Как пишет Д.Эстулин, «В юбилейном номере, вышедшем к 50-летию журнала “Foreign Affairs”, официального издания СМО, Кингман Брюйостер, посол США в Великобритании и президент Йельского университета, написал статью “Размышления о нашей национальной задаче”. В ней, в частности, было сказано: “Нашей национальной задачей должна стать отмена американского суверенитета, и мы должны рискнуть, приглашая другие страны разделить с нами свою независимость…”» ([124] с.98). Примерно о том же говорил, например, госсекретарь США Генри Киссинджер на заседании Бильдербергского клуба 21 мая 1992 г. (тайная аудиозапись этого выступления оказалась в распоряжении Д.Эстулина). Смысл выступления Киссинджера сводился к тому, что пока граждане США еще не готовы к отмене суверенитета своего государства, но если их убедить в существовании внешних угроз, которые угрожают самому их существованию, то они «охотно откажутся от своих прав в обмен на гарантии комфортного существования, которые предоставит им мировое правительство» ([124] с.99). Некоторые представители правящей верхушки Запада уже не скрывают этих своих конечных целей и заявляют о них публично. Например, президент США Джордж Буш-старший (1989-1993 гг.) заявил в 1991 г.: «Мы вынашиваем идею об установлении нового мирового порядка, где народы объединятся, чтобы достичь благополучия всего человечества». Более откровенно высказался об одной из указанных тайных организаций, Трехсторонней комиссии , бывший кандидат в президенты США Барри Голдуотер: «Истинной целью Трехсторонней комиссии является создание силы, превосходящей по мощности и влиянию политические силы стран. Члены комиссии хотят править миром» [104]. Как видим, публичные высказывания западных политиков становятся все более откровенными, они чувствуют все меньшую необходимость скрывать свою истинную программу. И по мере того, как в мире остается все меньше территорий, не подчиняющихся полностью власти мировой олигархии, по мере дальнейшего роста этой власти, она все менее будет нуждаться в том, чтобы прятать свое лицо под маской борьбы за мир, свободу и демократию, и все более будет показывать свое истинное лицо. 20.3. Генезис современной мировой олигархии и методы ее господства над миром Как мы видели, с незапамятных времен олигархия использовала две основные формы для своего обогащения и установления своей власти над обществом – торговлю и военную силу. В торговле для этого использовались самые разные методы несправедливого обогащения. Например, когда португальские купцы в XVI в. привозили перец и другие пряности из Индии, они устанавливали на них цену, в 10-15 раз превышавшую ту, которую сами платили при их покупке в Индии ([184] p.17). При этом они обманывали своих европейских покупателей, уверяя, что пряности, подобно золоту, имеют высокую природную стоимость, и что, купив пряности, можно сохранить свои сбережения еще лучше, чем купив золото. И европейцы им верили. На самом деле обвалу цен на пряности препятствовала вовсе не их природная стоимость, а монопольный контроль со стороны сначала португальцев, а затем голландцев над торговлей с Индией и прилегающими островами. В частности, когда голландские купцы захватили Острова пряностей и стали монополистами в поставках этих продуктов в Европу, они специально уничтожали на островах половину урожая пряностей, выращенного местным населением, лишь бы не позволить упасть монопольным ценам и своим баснословным прибылям. Другим примером несправедливого обогащения в торговле могут служить голодоморы, искусственно организованные торговцами и чиновниками в целях получения высокой спекулятивной прибыли от продажи зерна, которые мы много раз видим в истории разных стран (в Византии, России, Франции, Британской империи и т.д.). Таким образом, в числе основных методов в торговле, способствовавших быстрому обогащению олигархии, были обман, установление на рынке монопольного контроля, спекуляция и создание искусственного дефицита. Для того чтобы использовать указанные методы, торговая олигархия нуждалась в военной силе, поэтому она всегда действовала рука об руку с военной олигархией. Последняя защищала торговые монополии тех же португальских, голландских и прочих купцов и не давала их торговые пути использовать другим купцам. Отсюда непрерывные торговые войны, шедшие между всеми странами, активно участвовавшими во внешней торговле. Но при любой возможности военная олигархия занималась не только охраной торговых монополий, но и военным грабежом стран и территорий по всему миру в целях личного обогащения. Сегодня мы видим, как те же две разновидности олигархии (торговая и военная) грабят весь мир, каждая – при помощи своих методов, помогая при этом друг другу. Одним из наглядных примеров является разграбление сырьевых ресурсов развивающихся стран. С незапамятных времен повелось, что они являются национальным достоянием той страны, на территории которой располагаются. Совершенно очевидно, что тот народ, который исторически сложился на данной территории и веками ее осваивал, должен иметь и все права на ее природные ресурсы. Но сегодня западные государства, в противовес указанным древним принципам, провозгласили в качестве базового подхода ВТО беспрепятственный доступ к ресурсам со стороны иностранных компаний . В результате применения такого подхода западные компании получили доступ к сырью во многих странах мира на баснословно льготных условиях и извлекают из этого положения огромные прибыли, а сами страны, владеющие этими ресурсами, и народы этих стран, не получают адекватной стоимости. Да и то, что им перепадает, в основном оседает в карманах местной олигархии. Известный американский экономист Д.Стиглиц, который пишет об этом в одной из своих книг, приводит в качестве примера ряд стран, располагающих ценнейшими сырьевыми ресурсами, народы которых, несмотря на это, продолжают жить в ужасающей нищете ([301] pp.133-159). Например, в Нигерии уже целых три десятилетия продолжается нефтяной бум, страна превратилась в одного из крупнейших экспортеров нефти, но это не привело к ее процветанию. Напротив, в то время как обогащались американские компании, добывавшие нефть в стране, и коррумпированная нигерийская верхушка, там не прекращался экономический и социальный кризис. Национальный доход на душу населения за эти десятилетия нефтяного бума (с 1975 по 2000 гг.) снизился на 15%, число нищих, живущих на доходы менее 1 доллара в день, выросло с 18 до 84 миллионов человек (составив 2/3 населения!); столица Нигерии Лагос превратилась в грязный и опасный для жизни город, а в стране началась настоящая гражданская война с армиями повстанцев, нападающих на нефтяные месторождения и сражающихся с правительственными войсками ([301] p.134). Ряд других стран Африки (например, Сьерра Леоне, Конго, Ангола) располагают богатыми месторождениями алмазов и другого ценного сырья и экспортируют его, но это, отмечает Д.Стиглиц, также привело лишь к росту нищеты и углублению социально-экономического кризиса в этих странах, а в ряде случаев – к катастрофической по своим последствиям гражданской войне ([301] p.135). Подобную картину мы видим во многих других развивающихся странах, располагающих богатыми ресурсами. Как было показано выше, помимо торговой и военной олигархии, существовавших с незапамятных времен, в современную эпоху особенную силу и влияние приобрели еще две разновидности олигархии – финансовая и промышленная. Первая в свое время отпочковалась от торговой олигархии. Клан Фуггеров в XVI в. свое первоначальное состояние сделал на торговле, а затем занялся финансовыми операциями (в том числе начал давать ссуды императорам) и реальным сектором (скупка земель и недвижимости). Ранее, в XIII-XV вв., по той же траектории происходило накопление богатства итальянских олигархических кланов – Медичи, Борджиа и других. Но уже основатели клана Ротшильдов в XIX веке свое состояние сколотили в основном благодаря управлению чужими финансами и удачным финансовым операциям, хотя активно занимались и торгово-спекулятивными сделками с выстраиванием отраслевых торговых монополий (см. п. 14.3). Торговцы же изобрели и первые суррогаты денег (расписки и векселя), которые станут впоследствии основой могущества финансовой олигархии, с их легкой руки возник и первый в истории Западной Европы феномен фальшивого суррогата (иллюзии) денег – пряности. Когда множество европейцев начало хранить свои сбережения в пряностях, они не догадывались, что пряности на самом деле стоят в 10-15 раз дешевле в местах, где их выращивают, и в один прекрасный день цена на них может рухнуть (что и произошло впоследствии). Поэтому они и поддались этой первой в истории Западной Европы денежной иллюзии. Разумеется, торговавшие пряностями купцы всячески поощряли такой вид сбережений, поскольку это увеличивало объемы продаж пряностей в Европе и поддерживало их цену. К такому же приему прибегла и современная мировая олигархия, но только в намного бoльших размерах с намного более серьезными последствиями. Это произошло в начале 1970-х годов, когда США отменили всякую привязку своей национальной валюты к золоту, которая до этого существовала всегда, с самого раннего этапа существования американского государства и государств Западной Европы, и соответственно отменили обмен долларов на золото по официальному курсу. С тех пор и до настоящего времени США расплачиваются со всем миром простыми зелеными бумажками (долларами), не имеющими никакой внутренней стоимости, которые они выпускают за пределы своей страны в неограниченном количестве, не задумываясь о том, что же произойдет с ними дальше, когда их станет слишком много. В дополнение к обычным зеленым бумажкам, они выпускают еще огромное количество других бумажек, а чаще всего даже не бумажек, а виртуальных записей в компьютерной базе, для создания которых не требуется даже бумаги и печатного станка – всевозможных облигаций, акций, векселей, закладных, долговых расписок, дериватов и т.д. Все они многократно увеличивают задолженность США и мировой финансовой олигархии перед всем миром, но эта «задолженность» не обеспечена ничем и поэтому представляет собой грандиозную финансовую аферу. Это равносильно тому, как если бы Вы у себя хранили мешочки с золотым песком и думали, что владеете большим богатством, а в один прекрасный день вдруг обнаружили, что в мешочках – вовсе не золотой, а самый обычный речной песок. Западные теории денег, оправдывающие эту аферу, утверждают, что выпуск долларов, не обеспеченных золотом, обеспечен экономической мощью США и массой производимых там современных качественных товаров. Но и то, и другое очень быстро уходят в прошлое – в последние десятилетия в США невиданными темпами происходит деиндустриализация страны. Кроме того, как указывалось выше, совокупный объем финансовых операций в мире только за 18 лет, с 1983 г. по 2001 г., вырос почти в 60 раз, в то время как объемы мирового ВВП за тот же период увеличились лишь примерно в 2 раза. Поэтому этот гигантский финансовый долларовый пузырь на самом деле не обеспечен ничем - ни конкретными обязательствами США, ни товарным наполнением, ни их экономической мощью. Между тем, за пределами США сегодня находятся триллионы долларов, которыми владеют государства, компании и население разных стран, и которые эквивалентны сотням миллионов таких мешочков с золотом, грозящим в любой момент, как по колдовству злого волшебника, превратиться в песок. Все они не подозревают (или подозревают, но не знают, что им теперь делать), что стали объектом самого грандиозного финансового мошенничества за всю историю человечества, и что в один прекрасный день все их долларовые сбережения могут растаять как дым. Первый сигнал о том, что это может уже скоро произойти, прозвучал во время мирового финансового кризиса в 2008 г., но это еще только начало – самое страшное впереди. Наряду с торговой, финансовой и военной олигархией, ведущую роль сегодня играет промышленная олигархия. Кто-то может подумать, что это – именно те предприниматели, которые сначала занимались торговлей, заработали себе в торговле «первоначальный капитал», а затем, как писал когда-то Маркс, при помощи этого «первоначального капитала» создали промышленность западных стран и обеспечили им процветание. Ничего подобного - историки доказали обратное. Как указывает К.Хилл, богатство английских колониальных набобов, сколоченное в результате «ограбления Индии» и других стран в XVIII-XIX вв., не инвестировалось в британскую промышленность, а в основном растрачивалось на неумеренное расточительство и роскошь, а часть его была потрачена на подкуп государства, с тем чтобы обеспечить набобам политический иммунитет от возможного преследования за совершенные в колониях преступления ([212] p.200). Исследования целого ряда историков по разным странам Европы также показали, что прибыли от торговли и ограбления колоний сыграли очень малую роль в европейской индустриализации. Она была осуществлена почти исключительно силами малых и средних предпринимателей, начинавших свой бизнес практически с нуля и не имевших в начале своего пути почти никакого капитала ([191] pp.412-413). То же происходило и в XX веке. Как было показано выше, научно-техническая и промышленная революция в США и Западной Европе в 1940-х – 1960-х годах (т.н. «послевоенное экономическое чудо») была в основном осуществлена малым и средним бизнесом, после того как в этих странах были раздроблены большинство крупных концернов и холдингов, а оставшиеся крупные компании были национализированы. Что касается тех крупных частных корпораций (ТНК), которые вновь возникли в последние десятилетия, то они смогли достичь таких больших размеров не благодаря успешному развитию своего производства и естественному росту, а вследствие скупки и слияния с конкурентами и с компаниями в смежных отраслях и вследствие удачных финансовых операций. При тех невиданных темпах слияний и поглощений, которые происходили в последние десятилетия (см. выше), выживали и продолжали руководить компаниями не те, кто хорошо разбирался в производстве и внедрении передовых технологий, а те, кто умел монополизировать рынки, проворачивать успешные финансовые и торговые спекулятивные операции и поглощать или устранять своих конкурентов. Тот рост объемов оборота ТНК (на 20% ежегодно), который мы видим сегодня при почти нулевых темпах роста мировой экономики (см. выше), происходит не вследствие их собственного увеличения производства, а вследствие того, что они постоянно скупают все новые производственные компании по всему миру и взвинчивают свои цены. И то, и другое ежегодно увеличивает их оборот и прибыли намного лучше, чем если бы они занимались развитием собственного производства. Если крупнейшая производственная корпорация США US Steel переименовывает себя в компанию US Money (USX) и отказывается от всякой производственной стратегии (см. выше), то это свидетельствует о радикальных изменениях, произошедших в верхушке американского бизнеса, которая из предпринимателей превратилась в олигархию. И таких примеров множество. Гигантская энергетическая корпорация Enron обанкротилась в начале 2000-х годов в результате того, что чрезмерно увлеклась финансовыми махинациями, вместо того чтобы развивать свою основную производственную деятельность, при этом она в течение многих лет «водила за нос» своих акционеров, представляя им фальсифицированную отчетность. Обанкротились в этот период еще несколько крупных американских компаний, также прогоревших на спекулятивных операциях и «водивших за нос» своих акционеров: WorldCom, Orange County, Long Term Capital Management и другие ([116] с.255). Как писала немецкая газета Frankfurter Allgemeine Zeitung от 15.08.2002 г., «Список предприятий, которые в последнее время заподозрены или уже изобличены в фальсификации балансов, огромен… Не проходит и недели, чтобы не выплыло какое-нибудь новое дело». Газета приводила далее перечень таких компаний, «всплывших» незадолго до этого: Taico, Enron, Mart, WorldCom, Global Crossing, Xerox ([81] с.434). И это касается не только американских компаний. Крупный немецкий машиностроительный концерн Siemens погряз в чудовищной коррупции: его высшее руководство было в 2000-х годах уличено в создании разветвленной системы подкупа и взяток, на которой только и держались продажи оборудования; но еще задолго до этого все, кто сталкивался с закупками оборудования, знали, что цены концерна Siemens были завышены раза в 2 по сравнению с конкурентами, и что его оборудование покупают лишь вследствие гигантского количества «откатов» и взяток, которые он раздавал и государственным чиновникам, и представителям компаний-покупателей. Mannesmann, известнейшая немецкая машиностроительная и инжиниринговая компания, в конце 1990-х годов превратилась в филиал огромного финансово-телекоммуникационного холдинга, руководство которого не знало, что с ней делать, поскольку она плохо вписывалась в операции холдинга. Разумеется, в среднем и низшем производственном звене таких компаний еще много людей, хорошо знающих и разбирающихся в производстве. Но, как говорится, рыба всегда гниет с головы, а дурной пример всегда заразителен, особенно если его показывает само руководство крупных корпораций. Сегодня в Германии, прославившейся своей инженерной техникой, все компании жалуются на нехватку инженеров. Немецкая молодежь не хочет получать эту специальность, в век глобализации она стала не престижной и даже рискованной (поскольку все больше производств переносится в Китай и другие страны с дешевой рабочей силой), при том, что она требует очень длительного обучения. Поэтому в будущем Германия (как и США, и другие западные страны) может опять оказаться в том положении, в котором она была в XVII веке, когда все торговали, спекулировали и мошенничали и никто не хотел заниматься никакими ремеслами (см. п. 16.1). Итак, мы видим, что современная мировая промышленная олигархия почти не участвовала в создании передовой промышленной базы Запада, а пришла на все готовое, захватив эту промышленную базу в течение нескольких десятилетий при помощи таких же методов, которые применяла торгово-финансовая олигархия – то есть при помощи финансовых махинаций, устранения конкурентов, установления монопольного контроля на рынке и в отрасли, подкупа чиновников и клиентов, обмана акционеров и мошенничества. Соответственно, эта верхушка, руководящая сегодня мировой промышленностью, достигшей невиданного ранее уровня монополизации, имеет совершенно иной менталитет, чем предприниматели, создававшие в свое время эту промышленную базу. Это менталитет не добросовестных производителей и рационализаторов производства и технологий, как ранее, а менталитет спекулянтов и мошенников, которые предпочитают зарабатывать прибыль на финансовых сделках, взятках и спекуляции, а в области производства вместо реальной работы по разработке и внедрению новых технологий, которые только и могут обеспечить прогресс, уделяют все внимание и ресурсы массированной рекламе и маркетингу старых по своему содержанию изделий, но в слегка измененной оболочке и новой упаковке . Но хотя эта верхушка не умеет или очень плохо умеет что-либо создавать, она очень хорошо умеет получать выгоды от достигнутого (вернее – от захваченного ею), которые никогда не упустит. Идеальным средством для этого является современная глобализация. Тезис о необходимости либерализации внешней торговли сегодня, благодаря усилиям США и их союзников, приобрел такую силу, что он считается важным элементом наличия у того или иного правительства «либеральных взглядов», то есть признаком «прогресса и демократии». Д.Харви удивляется, что сегодня страной с благоприятным деловым климатом, согласно подходу Мирового банка и других международных институтов, считается та, которая проводит в жизнь принципы либерализма, и между этими понятиями ставится знак равенства ([116] с.157). Если какая-то страна, даже не член ВТО, вдруг соберется у себя повысить какую-либо таможенную пошлину, западные СМИ и представители западных государств начинают сразу обвинять ее в экономическом эгоизме и в стремлении развязать торговую войну со своими соседями. Членство в ВТО сегодня стало чуть ли не обязательным – а правила ВТО не допускают увеличения таможенных пошлин или применения других протекционистских методов. «Сегодня, - пишет Д.Стиглиц, - в отличие от 1930-х годов, невероятное давление оказывается на любую страну с целью не допустить повышения тарифов или других торговых барьеров для сокращения импорта, даже если она столкнулась с экономическим спадом» ([300] p.107). Именно либерализация торговли является тем механизмом, который разрушает уже существующую промышленность и не дает развиваться ее новым отраслям, что признают Д.Стиглиц и другие неангажированные западные экономисты ([301] pp.70-71, 200; [116] с.186; [81] с.277). И именно она служит обогащению мировой промышленной олигархии, владеющей и руководящей транснациональными корпорациями. Ведь с уничтожением национальной промышленности в какой-либо стране, будь то промышленность России и других стран Восточной Европы, разрушенной в 1990-е годы, или молодой промышленности ряда развивающихся стран, резко увеличивается рынок сбыта для продукции, производимой ТНК, и одновременно устраняется потенциальная конкуренция. А, следовательно, им нет никакой необходимости уделять слишком большое внимание развитию и внедрению новых технологий, гораздо важнее сконцентрироваться на том, чтобы не дать возможности где-нибудь в мире возникнуть новому конкурирующему производству. Для этого, как показывают многочисленные свидетельства, ТНК развили целую сеть агентов (так называемых «лоббистов») в правительствах разных стран, которые вставляют палки в колеса любым национальным производственным проектам . Этой же цели, как указывает Д.Стиглиц, служат и современные международные соглашения по защите авторских прав - также элемент современной глобализации ([301] pp.125-128). Фактически, по мнению американского экономиста, эти соглашения под видом защиты патентного права приводят к запрету национальных производств - в то время как аппетиты ТНК можно было бы ограничить справедливым доходом (роялти) от используемых патентов. Поэтому сегодня международное патентное право служит той же цели - уничтожению национального производства и максимизации прибылей мировой олигархии. И.Валлерстайн писал применительно к истории развития капитализма в Западной Европе, что, в отличие от протекционизма, играющего важную роль в достижении государством долгосрочных преимуществ, свободная торговля служит «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов» ([309] p.213). Как видим, в современных условиях этот вывод ничуть не потерял свою актуальность. Свободная торговля и глобализация по-прежнему являются не чем иным, как механизмом безудержного обогащения олигархии и ограбления населения разных стран. Как в XIX веке заявляли британские парламентарии, агитировавшие свою политическую элиту за либерализацию внешней торговли, благодаря свободной торговле все страны превращаются в «ценные колонии», которые можно беспрепятственно грабить, не неся при этом никаких затрат и никакой ответственности за последствия грабежа (см. п. 14.2). Но современная глобализация предоставила мировой олигархии много дополнительных инструментов для ограбления всего мира, некоторые из них (международное право в области сырья и энергоресурсов, международное патентное право) уже упоминались. Другие методы состоят в сознательном навязывании странам через систему международных институтов (МВФ, Мировой банк, ВТО) такой внутренней политики, которая особенно выгодна мировой олигархии и особенно разорительна для стран, следующих этим рекомендациям. Например, Д.Стиглиц, который в течение 3 лет (1997-2000 гг.) занимал пост главного экономиста Мирового банка, признает в одной из своих книг, что рецепты Международного валютного фонда (МВФ) и Мирового банка были разрушительны, поскольку даже в момент кризиса они запрещали любое стимулирование национального производства (посредством снижения курса национальной валюты, субсидий предприятиям и т.д.). В итоге те страны, которые следовали этим рецептам в 1980-е и 1990-е годы: Мексика, Индонезия, Таиланд, Россия, Украина, Молдавия, - столкнулись с катастрофическими кризисами, крахом промышленности, массовой безработицей и нищетой, разгулом преступности. В то же время, те страны: Китай, Польша, Малайзия, - которые отказались от этих рецептов, смогли достичь намного лучших результатов ([300] pp.120-127, 180-187). И это не случайность, утверждает бывший главный экономист Мирового банка; фактически он признает, что МВФ в течение последних десятилетий играл роль вредителя, разрушавшего экономику и промышленность стран, следовавших его советам ([300] pp.89, 126, 187). Однако особенно большие возможности в области грабежа стран и народов мира современная глобализация предоставляет в сфере международных финансов. Отказ от обмена долларов на золото в 1971 г. и появление современного феномена фальшивого суррогата денег произошло ведь тоже в результате глобализации, начавшейся во второй половине 1960-х годов. И сегодня необходимость использования в международных расчетах этих денежных фантомов, ничем не обеспеченных доллара и евро, обосновывается необходимостью продолжения глобализации. Если бы можно было от нее отказаться и резко уменьшить объемы несбалансированной международной торговли и платежей, то ничто не мешало бы странам перейти к взаимным расчетам в реальных (например, основанных на золоте или товарной «корзине»), а не в фантомных, деньгах, которые используются сегодня. Помимо этого фундаментального средства грабежа всего мира мировой финансовой олигархией (через «зеленые бумажки»), существуют и другие механизмы такого грабежа: например, выпуск массы сомнительных высоко рисковых денежных инструментов типа дериватов, сыгравших важную роль в мировом финансовом кризисе 2008 г. Общее количество дериватов и других спекулятивных финансовых инструментов на мировых финансовых рынках по состоянию на 2002 г. оценивалось в 100 триллионов долларов, а по состоянию на 2007 г. – уже в 300 трлн. долл., что в 6 раз превышало мировой ВВП и в 20 с лишним раз превышало ВВП самих США ([81] с.422-423). Таким образом, американские банки организовали грандиозную игру в рулетку, в которую втянули весь мир, и ставки в этой игре были сопоставимы с национальным богатством всего мира. Причем условия игры были таковы, что главный выигрыш в самом начале забирал себе сам устроитель этого казино (американские банки), а выиграть в нее кому-либо из участников было фактически невозможно . Еще одним приемом финансового грабежа является создание искусственных биржевых кризисов, посредством либо распускания слухов и создания биржевой паники, либо перемещения огромной массы «горячих денег» из одной страны в другую. Благодаря одному такому искусно созданному кризису на валютном рынке, как указывает Д.Харви, Джордж Сорос за две недели в июле 1993 г. заработал 1 миллиард долларов ([116] с.131). По мнению американского профессора, резкие и внезапные выводы капиталов из какой-либо страны, в которых обычно участвуют одновременно все американские хедж-фонды и примеров которых в последние десятилетия существует множество, не только означают для этой страны финансовую и экономическую катастрофу, обвал акций, финансовых рынков, массовые банкротства и массовую безработицу, но и являются результатом сознательной скоординированной политики тех, кто управляет деятельностью этих хедж-фондов в Нью-Йорке ([116] с.133-134). Спрашивается, какие у подобной акции могут быть цели? На этот вопрос Д.Харви не дает ответа. Но, как представляется, цели таких мероприятий – те же, что и у других методов, применяемых мировой олигархией. Наиболее очевидная цель массового одновременного вывода капиталов из какой-либо страны (по приказу из Нью-Йорка) состоит в том, чтобы довести страну до полного банкротства и экономического краха, а затем скупить за бесценок ее предприятия, взять в концессии ее сырьевые ресурсы, сместить в ходе «цветной революции» ее правительство и посадить на его место под видом «демократического правительства» продажных политиков. Здесь мы видим, как экономические методы господства мировой олигархии четко координируются не только с деятельностью большинства международных институтов (ВТО, международное право, МВФ, Мировой банк), но и с военно-силовыми методами. И главная ее опора здесь – конечно, американский ВПК, американская военная олигархия и секретные службы, безудержный рост силы и влияния которых, даже после окончания «холодной войны» в 1990-1991 гг., совершенно не случаен. О тайных подрывных и открытых военно-силовых действиях США за последние полвека написано множество книг и снято много документальных фильмов и репортажей. Подсчитано, что всего за это время США осуществили около 60 операций по свержению правительств в разных странах. Наиболее часто для таких операций используется привлечение спецслужб и наемных исполнителей, которые, чаще всего под крышей «демократических общественных организаций», организуют в стране массовые демонстрации протеста и беспорядки, заканчивающиеся сменой правительства и проведением «демократических» выборов под наблюдением США и их союзников. Характерным примером могут служить «цветные революции», прокатившиеся по всему миру в 1990-е - начале 2000-х годов (Болгария, Молдавия, Сербия, Сирия, Грузия, Украина, Узбекистан, Киргизия и т.д.) и закончившиеся в ряде стран свержением правительств. Однако первым примером подобной «революции» можно считать свержение правительства Моссадыка в Иране в 1953 г. Моссадык попытался национализировать нефтяную промышленность страны и потребовал с иностранных компаний справедливую оплату за добываемую ими в Иране нефть. За это США его свергли, спровоцировав экономический кризис, дефицит продовольствия и выведя на улицы толпы недовольных иранцев. В последующие десятилетия по такой же или похожей схеме были свергнуты десятки правительств. Факт активного участия США и их союзников в организации «цветных революций» в общем-то и не отрицается официальным американским истэблишментом. Например, известный американский идеолог Ф.Фукуяма признает важную роль «внешней поддержки» в «цветных революциях» в Сербии в 2000 г. (свержение президента Милошевича), в Грузии в 2003 г. (свержение Шеварднадзе) и на Украине в 2004-2005 гг. (свержение Кучмы и отстранение от власти Януковича). По его словам, при помощи финансирования и технического содействия со стороны различных западных агентств по «продвижению демократии» в этих странах были организованы массовые демонстрации протеста и акции неповиновения властям, выпуск массовым тиражом «независимых» печатных изданий с критикой существующего правительства, организован международный мониторинг выборов, признавший фальсификацию прежних выборов и незаконность нынешней власти и т.д. ([198] pp.136-137) Он признает и то, что, по его словам, «Соединенные Штаты и другие иностранные государства фактически нарушили суверенитет Сербии, Грузии и Украины, когда они поддержали демократические движения там посредством обучения, финансирования и поддержки во время выборов» ([198] p.178). Если такая схема не удавалась, то США организовывали военный переворот, с участием местной олигархии и недовольных военных, которые и формировали новое правительство. Наиболее известным таким примером является свержение правительства Сальвадора Альенде в Чили в 1973 г. генералом Пиночетом, в котором активную роль играли американские спецслужбы. До этого Альенде попытался национализировать некоторые крупные иностранные предприятия и поставить финансовые потоки крупного бизнеса под контроль государства, что не понравилось США и местной чилийской олигархии. Но еще ранее, в 1960-х годах, США организовали такой же переворот в Бразилии, в результате которого там было свергнуто демократически избранное правительство и к власти пришла военная хунта. Всего же, по данным Э.Иваняна, в Латинской Америке за послевоенный период в 14 государствах к власти пришли военные хунты, в большинстве случаев при поддержке США установившие диктаторские режимы ([41] с.458). В ряде случаев мировая военная олигархия использовала так называемых «повстанцев» - группы наемников и террористов, которые проникали на территорию страны и организовывали массовые акции и беспорядки, способные вызвать анархию и паралич правительства страны, заканчивающийся его свержением. Примеров подобных действий имеется довольно много – от Никарагуа и Афганистана в 1980-х годах до Югославии, Чечни и других автономных республик российского Северного Кавказа в 1990-е и 2000-е годы. Известно, что так называемая «исламская террористическая организация Аль-Каида» была создана в 1980-е годы американскими спецслужбами для борьбы против правительства Афганистана, поддерживаемого советскими войсками, и «главный террорист мира» Бен Ладен являлся в то время американским агентом. Для борьбы с правительством Гватемалы США создали целую наемную армию. Для свержения левого правительства в Никарагуа США также в течение ряда лет, начиная с 1982 г., обучали и финансировали наемные войска (так называемые «контрас»). При этом как в Никарагуа, так и в Афганистане, американцы организовали производство и сбыт наркотиков, доходы от которого использовались для финансирования войны с правительствами этих стран ([81] с.68). В дальнейшем этот опыт Афганистана и Центральной Америки был использован в других регионах. Так, еще до агрессии НАТО против Сербии в 1999 г., США в середине 1990-х годов занимались специальной подготовкой хорватской и боснийской армии, а также боевых формирований албанских мусульман, а затем с их помощью провели серию этнических чисток и массовых убийств сербского населения, положив начало массовому исходу сербов из Боснии, Хорватии и Косово. В последние годы мы видим эскалацию террористической деятельности на территории Индии (например, массовую атаку террористов на главный финансовый центр страны Мумбаи в ноябре 2008 г.), которые, судя по исключительному профессионализму действий террористов, также обучались и финансировались американцами. Конечно, США не настолько глупы, чтобы напрямую официально финансировать и обучать террористов, действующих на территории России, Индии и других стран, с которыми они формально состоят в нейтральных отношениях. Для этого существуют тайные фонды мировой олигархии и частные наемные войска и спецслужбы, созданные под эгидой США. Так, по оценкам, циркулирующим в американской прессе, в Ираке в 2008 г. находилось до 150 тысяч наемников, почти столько же, сколько солдат и офицеров регулярной армии США. Эта частная наемная армия содержалась не на деньги бюджета США, а на деньги американских корпораций и частных лиц . В качестве одной из основных компаний, занимавшихся подбором и направлением наемников в Ирак в период администрации Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.), являлась компания Blackwater USA. Последняя получила от правительства США лицензию на обеспечение безопасности американских и других иностранных чиновников в конфликтных зонах по всему миру, то есть возможность рекрутировать и посылать наемников в любую страну без какого-либо формального согласования с президентом и конгрессом США. Но еще до вторжения США в Ирак, в течение 1990-х годов, американские наемники все с бoльшим размахом использовались для карательных операций по всему миру. Как писал Л.Уэйн в «Нью-Йорк Таймс» от 13.10.2002 г., ежегодные расходы на содержание американских наемных войск в мире по состоянию на тот момент (еще до вторжения США в Ирак) оценивались в 100 млрд. долл. В частности, американские наемники воевали в Ираке в 1991 г., а в течение следующих 10 лет - в Боснии, Нигерии, Экваториальной Гвинее, Македонии, Колумбии и в прочих «горячих точках», куда Пентагон не хотел посылать регулярную армию. Согласно его данным, в США подбором наемников занимались около 35 компаний, среди которых встречались филиалы крупных американских корпораций – Halliburton (Kellogg Brown & Root), Oregon (ICI) и Northrop Grumman (Logicon), большинство наемников были отставными американскими военными, включая генералов армии США. В этой связи интересно отметить, что Northrop Grumman возглавлял Д.Рамсфельд, ставший министром обороны США в администрации Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.), а в руководстве Halliburton видную роль играл вице-президент Д.Чейни ([63] с.195). Таким образом, к частным наемным армиям имели самое непосредственное отношение первые лица в администрации США в 2000-е годы. Более того, как указывает политолог Т.Грачева, министр обороны США Д.Рамсфельд 10 сентября 2001 г. (накануне так называемой «террористической атаки») выступил в своем ведомстве - Пентагоне - с программной речью об объявлении войны террору, в которой помимо прочего «призвал к тотальным изменениям в управлении Пентагоном и переводу его на новую модель, основанную на частном секторе» (выделено автором) ([27] с.109). Эта идея – опора на частные армии, наряду с двумя другими (тайные операции и использование высокотехнологичных систем оружия) составили новую военную доктрину Пентагона, ставшую известной как доктрина Рамсфельда. Указанный механизм создания частных наемных армий и отрядов сегодня используется и против тех стран (Россия, Индия, Китай и т.д.), которые формально не являются «врагами США». Для этого тоже не обязательно прибегать к финансированию из бюджета Соединенных Штатов, а можно использовать деньги американских корпораций и тайных фондов. Например, как утверждает О.Платонов, «из тайных фондов американского правительства финансируются практически все националистические движения Татарстана, Башкирии, республики Коми, Тувы, Якутии и др.» ([81] с.263). А премьер-министр России В.Путин в одном из своих интервью после войны с Грузией в Южной Осетии в августе 2008 г. сказал, что западные спецслужбы ведут активную подрывную работу в автономных республиках Северного Кавказа с целью вызвать там сепаратистские движения. И мы видим в последние годы в этих республиках (Чечня, Северная Осетия, Ингушетия, Дагестан) периодические крупные террористические акции, которые, как и в Мумбаи в ноябре 2008 г., проведены на очень высоком профессиональном уровне. Цель этих операций очевидна – вызвать недовольство населения, убедить его в том, что нынешнее правительство не способно навести порядок, чтобы затем, когда возникнет сильный экономический кризис (а он в условиях глобализации неизбежен), добиться свержения правительства. Аналогичная работа ведется против Китая и Индии. Как пишет канадский профессор М.Чоссудовский, США является спонсором сепаратистских движений на западе Китая – в Синьдзян-Уйгурском автономном округе и в Тибете ([63] с.262). Причем, эти движения используют наемников и вооружение, перебрасываемых им из Афганистана. Такая же политика проводится и в отношении Индии, где главным центром сепаратистского движения является Кашмир. Там сепаратистские и террористические группировки, пишет М.Чоссудовский, поддерживаются спецслужбами Пакистана «с молчаливого одобрения американского правительства». Наиболее громким терактом этих группировок в прошлом стало нападение террористов на индийский парламент в декабре 2001 г., что, по словам канадского профессора, поставило Индию и Пакистан на грань войны ([63] с.260). Такая деятельность полностью соответствует тем доктринам, которые открыто высказываются ведущими американскими идеологами. Например, З.Бжезинский в своей книге «Америка – единственная мировая держава» пишет, что США не допустят развития других государств и регионов – Европы, России, Китая и Индии – в державы, способные бросить вызов США, и сделают это любой ценой. Военная агрессия Грузии против Южной Осетии с нападением на российских миротворцев в Цхинвали в августе 2008 г. – это еще один метод непрямого военного вмешательства. Если бы эта агрессия удалась (на что определенно рассчитывали), то она бы сильно поколебала авторитет России в ее политике на Кавказе и могла бы вызвать взрыв недовольства в северокавказских республиках, который уже давно готовился западными спецслужбами. Нет сомнения в том, что эта агрессия была подготовлена и санкционирована США: об этом говорит и американское специальное вооружение, и даже грузинские приказы и планы военной операции, использовавшие американскую военную терминологию, которые были брошены грузинскими войсками во время отступления. О том, что Грузия получила санкцию США на военную агрессию против Южной Осетии, заявил бывший посол Грузии в России Э.Кицмаришвили ([1] 27.11.08, А2). По некоторым оценкам, в составе грузинской армии, напавшей на Южную Осетию, было около 1000 наемников. Среди убитых в Цхинвали оказалось несколько негров (предположительно американских наемников), а один наемник из США был взят в плен российскими войсками. Вообще использование других государств для того чтобы решать свои собственные цели всегда было любимой тактикой мировой олигархии. В начале XX века Великобритания втянула Россию в Антанту и в Первую мировую войну, хотя у той не было ни особых интересов участвовать в этой войне, ни возможности ее вести по-настоящему. В итоге Россия понесла самые крупные потери в живой силе, а ее экономика была полностью разрушена войной. Сегодня мы видим множество подобных примеров. США использовали Саддама Хусейна для того чтобы терроризировать соседние государства: именно при военной поддержке США Ирак ввязался в затяжную войну с Ираном в 1980-е годы, потери в которой с двух сторон достигла миллиона человек. А затем при молчаливом согласии США он напал на Кувейт. И все это продолжалось до тех пор, пока Соединенным Штатам не понадобилось самим захватить Ирак: тогда они сразу записали иракского президента в число главных террористов. Другой пример: как указывает М.Чоссудовский, в 1990-е годы США привлекли спецслужбы Ирана, а также поставки вооружения и исламских наемников из этой страны для операций в Боснии против сербов ([63] с.264-265). Идея «исламской солидарности» была использована и в ряде других случаев. Так, для поддержки чеченских боевиков и террористов в 1990-е годы привлекалось финансирование Саудовской Аравии и других стран Персидского залива, а в обучении и вооружении боевиков активную роль играли пакистанские спецслужбы. Еще одним примером является военная и финансовая поддержка со стороны США и Пакистана, а также со стороны Усамы Бен Ладена и Аль-Каиды агрессии Косовской освободительной армии (УЧК) против Македонии в 2001 г. ([63] с.255-258; 267-271) Здесь повторилась та же история, что и с Хусейном: США сами вырастили Аль-Каиду и использовали ее для террористической деятельности в Афганистане и на Балканах, а затем обвинили ее в событиях 11 сентября 2001 г. и объявили «сетью международного терроризма», угрожающей Америке и всему миру. Только в том случае, если все указанные выше методы свержения неугодного правительства не удаются или удаются не полностью, США прибегают к прямому военному вмешательству с участием своей регулярной армии. Как отмечает Г.Райзеггер, за 60 лет (1946-2007 гг.) США приняли участие в почти 70 войнах, как и Великобритания, и эти две страны являются в этом отношении «рекордсменами» - то есть двумя самыми воинственными странами мира ([81] с.508). Причем, почти все или подавляющее большинство войн были развязаны по инициативе Соединенных Штатов и, само собой разумеется, не было ни одного случая, когда они сами стали жертвой чьей-то агрессии. Вот список наиболее крупных военных агрессий США, приводимый О.Платоновым: «1948-1953 гг.: военные действия на Филиппинах. Решающее участие в карательных действиях против филиппинского народа. Гибель многих тысяч филиппинцев. 1950-1953 гг.: вооруженная интервенция в Корею около миллиона американских солдат. Гибель сотен тысяч корейцев. 1964-1973 гг.: участие 50 тыс. американских солдат в карательных операциях против республики Лаос. Снова тысячи жертв. 1964 г.: кровавое подавление панамских национальных сил, требовавших возвращения Панаме прав в зоне Панамского канала. 1965-1973 гг.: военная агрессия против Вьетнама. Уничтожение свыше полумиллиона вьетнамцев. По примеру Гитлера полностью уничтожались мирные деревни, напалмом выжигались целые территории вместе со всеми обитателями. Массовые убийства женщин и детей. 1970 г.: агрессия против Камбоджи. Со стороны США – 32 тысяч солдат. Многочисленные жертвы среди мирных жителей. 1982-1983 гг.: террористический акт 800 морских пехотинцев против Ливана. Снова многочисленные жертвы. 1983 г.: военная интервенция в Гренаду около 2 тыс. морских пехотинцев. Погублены сотни жизней. 1986 г.: вероломное нападение на Ливию. Бомбардировки Триполи и Бенгази. Многочисленные жертвы. 1989 г.: вооруженная интервенция в Панаму. Погибли тысячи панамцев. 1991 г.: широкомасштабная военная акция против Ирака, задействовано 450 тыс. военнослужащих и многие тысячи единиц современной техники. Убито не менее 150 тыс. мирных жителей. Намеренные бомбардировки мирных объектов с целью запугать население Ирака. 1992-1993 гг.: оккупация Сомали. Вооруженное насилие над мирным населением, убийства гражданских лиц. 1999 г.: агрессия против Сербии. Использование против населения оружия массового уничтожения, в т.ч. с урановыми компонентами. Погибло 4 тыс. человек. 2002 г.: агрессия против Афганистана. Ковровые бомбежки мирных городов. Использование пыток и издевательств в отношении населения. Погибло 65 тыс. жителей Афганистана. 2003 г.: агрессия против Ирака. Применение к народу Ирака запрещенного оружия массового уничтожения. Массовые убийства мирных жителей морскими пехотинцами США. В результате бомбежек, резни и пыток в тюрьме умерло по меньшей мере 170 тыс. иракцев.» ([81] с.70-72) Это список лишь наиболее крупных и известных военных операций США по свержению правительств в других странах и установлению угодного им режима. К перечню военно-подрывных операций, упомянутых выше, следует также добавить целый ряд операций по «защите законного правительства» - то есть защите местной олигархии от народа. Например, в Ливане в 1982-1983 гг. американская армия защищала правый режим страны, помогая ему подавить антиправительственное восстание, такая же помощь в 1980-е годы была оказана правому режиму Сальвадора ([41] с.529-530). Но эти действия вызвали недовольство в самих США – так, в Ливане погибло несколько сотен американских солдат. Поэтому в 1990-е годы эстафета была передана американским наемникам, которые помогали усмирять местное население в Нигерии, Экваториальной Гвинее, Боснии, Хорватии, затем – в Афганистане, Ираке и других странах. В Хорватии американская компания MPRI (Military Professional Resources Inc.) в 1990-е годы так успешно усмиряла сербов, что в ходе организованной ею «этнической чистки» более 100 тысяч сербов покинули страну и оказались в числе беженцев, сотни были убиты. В Боснии американские наемники из компании DynCorp организовали целую сеть «сексуального рабства»: у сербских девушек отбирали паспорта и превращали в «сексуальных рабынь», а сербских детей – в «сексуальных рабов» [131]. Тоже «метод усмирения». В XXI веке американская мировая олигархия взяла на вооружение старый метод, который был в свое время использован британской мировой олигархией для порабощения Китая. Как указывалось выше, англичане тогда использовали для этого наводнение Китая опиумом. Так, в 1817 г. количество опиума, нелегально ввозимого в Китай, составляло 480 тонн ежегодно, а в 1837 году было ввезено уже 3200 тонн и продолжало расти теми же темпами в последующие годы ([27] с.43). В той же пропорции увеличивалось в Китае число наркоманов. К 1842 г. число наркоманов в стране составляло уже 2 миллиона человек из 450-миллионного населения. А к 1881 году население Китая сократилось до 369 миллионов человек, из них 120 миллионов (каждый третий!) были наркоманами ([123] 7/2010, с.62). Сегодня американская мировая олигархия пытается применить такой же метод порабощения в отношении России, Индии, Китая и других стран, сопротивляющихся установлению американской гегемонии. По мнению ряда политологов, оккупация США Афганистана в 2001 году была обусловлена вовсе не террористической угрозой, которая была создана специально, а имела вполне конкретную цель – резко увеличить производство наркотиков в этой стране, с целью наводнения ими России и стран Азии. Как пишет Т.Грачева, «до американского вторжения правительство талибов совместно с ООН в течение 2000-2001 годов успешно осуществляло программу по уничтожению наркотиков. В результате производство опиума было сокращено на 94% и упало до 185 тонн». Это не могло обрадовать США, у которых были совсем другие планы в отношении Афганистана. Поэтому первый удар в ответ на так называемую «террористическую атаку 11 сентября 2001 года» США нанесли именно по талибам, власть которых на всей территории страны была свергнута, и была установлена власть американских военных и их ставленников. «В условиях военного присутствия США, - продолжает Т.Грачева, - с октября 2001 года начался стремительный рост производства наркотиков. По данным ООН с 2001 по 2006 год, то есть за пять лет, этот рост составил 3200%! Здесь нет ошибки. Именно эта цифра содержится в докладе ООН. В 2006 году культивируемые площади достигли 165000 гектаров. В 2001-м, на момент вторжения, они составляли 7706 гектаров… Эксперты ООН сообщают, что доля опиума составляет 52% от ВВП Афганистана. Это получило название наркоэкономики. Афганистан уже причисляют к новому типу государств – наркогосударствам. Можно сказать, что именно США породили этот специфический вид псевдогосударства» ([27] с.22). Разумеется, наркоторговля приносит огромные доходы, которые в целом в мире, по оценкам ООН, в 2000-е годы составляли около 1 триллиона долларов ежегодно. Из них от 300 до 500 млрд. долл. приходилось на Афганистан. Но оборотной стороной этой деятельности является ужасающий рост числа наркоманов во всем мире, включая Россию. В России в конце 2000-х годов, по оценкам было уже 6 миллионов наркоманов, и это число с 1991 года выросло в 20 раз ([27] с.55, 61). Сегодня многие публицисты, историки и некоторые главы государств, например, президент Венесуэлы Уго Чавес, называют США главной угрозой миру и главным террористом, и даже многие американские авторы называют США бандитом и гангстером. Правда, большинство людей на Западе и в других благополучных странах не воспринимают это всерьез, а многие готовы высмеивать такие утверждения. Они полагают, что военные действия, терроризм, анархия могут коснуться только каких-то «стран-изгоев»: Ирака, Афганистана и т.д., - «неправильных» стран, но не их самих. К тому же трудно поверить в то, что от США исходит военная и террористическая угроза – ведь миллионы людей ездят в Америку и возвращаются обратно, миллионы вполне мирных американцев разъезжают по всему миру в качестве туристов и бизнесменов, а американский президент уверяет, что он – сторонник мира и демократии и любезно общается с представителями любых других государств. Какая же может исходить угроза от Америки? Да и что делать с этой американской угрозой, к чему призывают антиамериканисты? Объявить Америке бойкот, как предлагает Уго Чавес (а сам при этом продолжает поставлять туда нефть)? Вряд ли это можно назвать конструктивной программой. Надо, наконец, понять – и пишущим об Америке российским авторам, чтобы не служить посмешищем в глазах обывателей и серьезных людей: угроза (во всяком случае, пока) исходит не от Америки и американского народа, она исходит от мировой олигархии, захватившей под свой контроль американское государство и поставившей его себе на службу. Но она захватила не только Америку, а уже бoльшую часть мира, поэтому дестабилизирующие удары (военные, террористические, экономические и т.д.) будут в дальнейшем исходить не только из Америки, а, как показывают события 2008 г. в Южной Осетии и Мумбаи, или как показывает одновременный и беспрецедентный по размерам вывод капиталов из ряда стран в США осенью 2008 г., они будут исходить из самых разных и непредсказуемых мест, но с одной определенно ясной и предсказуемой целью. И само население стран Запада в этой большой игре, затеянной современной мировой олигархией, является лишь «пушечным мясом». Об этом свидетельствуют и события 11 сентября 2001 г., приведшие к гибели 3 тысяч американцев , и, например, убитые в Ираке американцы и европейцы, исчисляемые уже, по-видимому, десятками тысяч (включая наемников). Но это – лишь начало, в дальнейшем, по мере нарастания кризиса коррупции на Западе (который уже начался), его население в полной мере ощутит на себе все связанные с ним последствия. Хотелось бы в связи с вышесказанным еще раз подчеркнуть: так называемая «американская внешняя политика» сегодня не является политикой какой-либо страны; она определяется и осуществляется не американскими избирателями и не президентом США, и даже не «американской буржуазией», как сказали бы коммунисты. Она проводится мировой олигархией, которой наплевать на интересы американского народа, как и на интересы всех других народов. Она учитывает исключительно свои интересы, в том числе интересы американской олигархии и олигархии стран, являющихся союзниками и «вассалами» США (Израиля, Западной Европы, Польши, Грузии и т.д.), и для достижения своих целей она будет использовать как официальные, так и неофициальные политические, экономические и военные рычаги, имеющиеся в ее распоряжении. Вот что сказал по поводу американской внешней политики Дмитрий Ситнин, работавший в 2002-2005 гг. заместителем начальника управления внешней политики аппарата президента России: «Мы не совсем правильно понимаем организацию работы внешнеполитических ведомств США. Они устроены по принципу бизнес-корпорации, аналогично Кока-Коле или Дженерал Моторс. Люди, которые там работают, воспринимают это как обычный бизнес-проект по продвижению товара особого рода на развивающиеся рынки. Это огромный бизнес, он исчисляется десятками миллиардов долларов… На него работают сотни тысяч людей по всему земному шару. Остановить этот бизнес невозможно, как остановить работу крупной корпорации… Мы имеем дело не с какой-то централизованной системой, с которой можно о чем-то договариваться, а мы имеем дело со своеобразной матрицей, которая работает, в общем-то, вне зависимости от того, какой уровень взаимоотношений существует, например, между двумя первыми лицами» [7]. Итак, мы имеем дело с «мировой матрицей», которая поставила себе на службу внешнюю политику США, превратив ее в «бизнес-проект», а президента США – в простую пешку, и которая подчинила своему контролю мировую экономику и финансы и сформировала мощную наемную армию и разветвленную сеть спецслужб и подрывных организаций во всех регионах мира. 20.4. Мораль и нравы современной «мировой элиты» Как мы убедились ранее на многочисленных исторических примерах, олигархия всегда представляла собой аморальное явление в жизни общества. Самое ужасное, что несли с собой глобальные кризисы коррупции (а сегодня мы переживаем кризис коррупции мирового масштаба), это даже не обнищание населения, а катастрофическое падение морали, которое, начавшись наверху, распространялось и на все общество, в конечном счете, превращая его в «цивилизацию хищников». Именно падение морали во время предыдущего мирового кризиса коррупции сделало возможным такое массовое явление в Европе как фашизм, который привел к массовой бойне и геноциду славянских и еврейского народов во время Второй мировой войны, стоившей жизни почти 100 миллионам человек. Современная мировая олигархия ничем в этом отношении не отличается от ее предшественниц. Выше были уже продемонстрированы те ее действия в экономике и политике, которые сегодня стали обычным явлением и которые сводятся к простым правилам: сильный грабит и убивает слабого, богатый – бедного, хитрый и беспринципный - доверчивого, более ловкий и искушенный - менее ловкого и искушенного. Если какие-то правила в мировой экономике или политике еще существуют, то лишь потому, что мировой олигархии иногда приходится считаться с мировым общественным мнением и с крупными странами, не подчинившимися ее полному влиянию – Россией, Китаем, Индией. Если бы этих стран сегодня не было, то уже давно не было бы никакого мирового общественного мнения, отличного от мнения современной мировой олигархии, а единственным правом, признаваемым и в международных отношениях, и в отношениях между компаниями и отдельными людьми, было бы право сильного и богатого. Что можно сказать о «мировой элите», которая организует массовые убийства мирных жителей по всему миру, занимается неслыханным мошенничеством в области международных финансов, организованным грабежом бедных стран, где и без этого десятки миллионов людей умирают от голода и нищеты, создает частные армии, которые устраивают геноцид, организуют сети наркоторговли и «сексуального рабства»? Может быть, верхушка американского общества, называющая себя «мировой элитой», ничего этого не знает и не имеет к этому отношения? Ничего подобного – все знает, так как все эти факты известны и регулярно появляются в американской прессе, и имеет самое прямое отношение. Правящая верхушка США имела самое непосредственное отношение и к развязыванию всех войн и военных операций, упомянутых выше, и к организации системы экономического ограбления всего мира, и к наркоторговле. Массовое производство наркотиков в Никарагуа «контрас» происходило под наблюдением или даже при участии американских инструкторов. А в 2000-е годы под наблюдением американского военного командования и американских войск, расквартированных в Афганистане, эта страна превратилась в крупнейшего в мире производителя наркотиков. В 1980-е годы в США разразился скандал вокруг Банка по торговле и международному кредиту (Bank of Commerce and Credit International). Банк был тесно связан с ведущими американскими политиками и активно финансировал предвыборные кампании кандидатов в президенты; и вдруг выяснилось, что банк одновременно занимается финансированием террористической деятельности и отмыванием денег от торговли наркотиками. Шуму в прессе было много, но никакого расследования так и не было проведено. Президент Буш-старший (1989-1993 гг.) замял скандал, банк был ликвидирован и превращен в филиал других банков, куда, надо полагать, были переведены и финансовые потоки от наркоторговли [104]. То же относится к распространению культа насилия, жестокости, секса и грубых примитивных инстинктов в современном американском кино и развлекательной индустрии. Невозможно себе представить, чтобы это осуществлялось без одобрения современной «мировой элиты», которой все это, надо полагать, очень нравится, иначе все это было бы очень быстро прекращено. Если взять наугад, к примеру, десять современных американских фильмов и десять фильмов, выпущенных в Голливуде в 1950-е годы, и сравнить их сюжеты, монологи актеров, внутренний мир главных героев, а также время, которое отведено в картине показу насилия и секса, то можно лишь ужаснуться той степени морального падения, которое произошло с американским кинематографом за этот не очень большой отрезок времени. И это касается всех без исключения категорий художественных фильмов. Исторические фильмы, которыми когда-то славился Голливуд, почти исчезли и сегодня представлены в основном фильмами в стиле «фэнтэзи», где в одной эпохе вполне могут смешаться древние римляне, варвары, испанские конкистадоры и германские фашисты. Голливудский фильм «300 спартанцев» 1962 года рассказывал о героической борьбе древних греков с персидским нашествием с максимально возможной для художественного фильма достоверностью. А фильм «300 спартанцев» 2007 года показывает битву каких-то невообразимых компьютерных чудовищ, и кроме их жутких прыжков, криков и спецэффектов в фильме больше ничего нет. Что касается насилия и секса сегодня на экране, то, наверное, ни в США, ни в Западной Европе в 1950-е годы не допустили бы большинство современных фильмов к показу широкому кругу зрителей, посчитав их либо порнографическими, либо нежелательными для детей и подростков. В то время даже ленты Алфреда Хичкока считались «фильмами ужасов» и страшно шокировали публику, а сегодня, в сравнении с обычными фильмами Тарантино (не относящимися к категории «фильмов ужасов»), они выглядят как безобидные страшилки для детей. В голливудских фильмах, снятых в 1950-е годы, о сексе никто даже не говорил, самое большее – герои могли иногда признаться в любви или поцеловаться. Сегодня в обычных (не эротических) фильмах сексом не только открыто занимаются сплошь и рядом, но еще при этом могут, например, разговаривать по телефону. Египетская царица Клеопатра в современных американских «исторических» фильмах изображена как нимфоманка, которая буквально бросается на окружающих ее мужчин и требует от них секса. В телесериале «Секс в большом городе», в котором показана жизнь четырех вроде бы самых обыкновенных американок, у главной героини Саманты было 327 сексуальных партнеров, у ее подруг Кэрри и Миранды – соответственно 119 и 59, и лишь у «романтичной» и «скромной» Шарлотты было «всего лишь» 36 партнеров ([81] с.126). Фильм получил множество премий и стал одним из самых популярных в Америке, а четыре главные героини стали теми, кому подражают современные девушки и на кого стараются быть во всем похожими. Как мы видели, падение нравов происходило во все исторические эпохи, в которые существовали циклы коррупции. И во все эпохи оно происходило сначала наверху; а уже потом морально деградировавшая «элита», переродившаяся в олигархию, распространяла или насаждала свою испорченную мораль на все общество. В Древнем Риме в разврат окунулась сначала римская знать в конце республиканской эпохи, а затем она начала его распространять на все общество. Так, во время правления императора Тиберия (14-37 гг. н.э.) многие знатные и богатые римлянки начали заниматься проституцией. Тиберий это запретил специальным законом, но безуспешно – мы знаем, что во времена Нерона (54-68 гг. н.э.) на празднике римского богача Тигеллина были устроены кабинки на берегу пруда, где каждый мог насладиться любовью с богатыми и знатными римлянками. Хорошо известны также жуткие развратные похождения Мессалины, Агриппины и других знатных римлянок той эпохи (см. главу II). В ряде случаев испорченная мораль насаждалась и самим главой государства, особенно если он являлся представителем олигархии. Например, император Калигула (37-41 гг. н.э.) открыто сожительствовал с тремя родными сестрами, своих жен выводил голыми к обеду для демонстрации гостям, а понравившихся чужих жен насиловал или делал своими наложницами. Гладиаторские игры были впервые устроены знатными сенаторами Брутами (предками убийц Цезаря) в конце III в. до н.э. и в течение последующих полутора столетий превратились в любимое развлечение римлян; Август (43 г. до н.э. – 14 г. н.э.) пытался искоренить это зло, запретив их проводить более 2 раз в году и с участием более 60 пар гладиаторов; а Траян (98-117 гг. н.э.) в буквальном смысле затопил Рим кровью, когда лишь во время одних устроенных им гладиаторских игр на арене было убито 10 000 (!) пленников ([11] с.401-406). Аналогичные примеры мы видим и в другие эпохи. Византийский император Юстиниан I женился на танцовщице и проститутке Феодоре, чем бросил страшный вызов общественной морали того времени; а Феодора собрала многих своих бывших подруг-проституток при дворе и выдала замуж за знатных вельмож. Российские императоры Петр I и Екатерина II сами были примерами жуткого разврата и ввергли в разврат весь императорский двор (см.: [60] глава XIII). Римские папы и кардиналы в XV-XVI вв. приходили на официальные праздники католической церкви с проститутками, чем шокировали своих прихожан и бросали вызов всей общественной морали, а Мартин Лютер призвал бороться с «вавилонской блудницей», обосновавшейся в Риме. Точно так же разврат и испорченная мораль насаждались на Западе и в современную эпоху, с началом очередного цикла коррупции в 1960-е годы, только не нашлось там ни Августа, ни Мартина Лютера, способных этому противостоять. Здесь мы опять видим, что падение нравов наверху общества началось намного раньше, чем внизу. Известно, что основатель семейства Кеннеди не только занимался бутлегерством, но был страшным развратником. Согласно очевидцам, он имел обыкновение приводить понравившихся ему женщин прямо домой и там заниматься сексом, невзирая на присутствие членов своей семьи. Эти привычки отчасти унаследовали и оба его сына, Джон и Роберт Кеннеди, в постели у которых, по рассказам свидетелей, побывали десятки или даже сотни женщин, включая известную актрису Мэрилин Монро. Поэтому когда в конце 1960-х годов началась так называемая сексуальная революция, она была революцией только для низов, в верхах она к тому времени уже произошла. И эта революция подпитывалась уже давно циркулировавшими слухами и рассказами о том, как себя ведет богатая и могущественная «элита», которые вызывали стремление общества приобщиться к этой «сладкой жизни». Разжигали это стремление и фильмы 1960-х и 1970-х годов, которые начали пропагандировать свободную любовь, и массовое появление таких фильмов также вряд ли могло иметь место без одобрения правящей верхушки США и Западной Европы . В дальнейшем мы видим новые примеры все того же феномена – насаждения сверху испорченных и извращенных нравов, которые уже давно стали нормальными для верхушки общества. Президент США Р.Рейган в 1987 г. публично признал «важную роль сатанизма в современной американской жизни» и принял решения, расширяющие права сатанистов, в том числе по их приему на государственную службу и в правительство страны, а также решения, запрещающие какую-либо дискриминацию, преследования или оскорбления в их адрес ([81] с.115). Но еще ранее многие представители американской «элиты» стали участвовать в сатанинских сборищах (см. ниже). Рейган своим решением не только защитил от возможных преследований и оскорблений тех представителей верхушки, которые уже приобщились к сатанизму, он дал сигнал всему обществу: приобщайтесь, и для вас тоже открыта дорога в «сливки общества»! Выше уже говорилось о распространении секса, насилия и издевательства над культурными ценностями в кино, то же относится к современной американской эстраде. Как пишет О.Платонов, американская певица Мадонна (настоящее имя Л.Чикконе) не только кощунственно взяла себе имя Богоматери, матери Христа, но она во время своих концертов «занимается надругательством над христианской церковью, кощунственно манипулируя крестом между своих ног. Объявив себя бисексуальной, американская порнозвезда “делает деньги”, занимаясь содомитством прямо на сцене, участвуя в пансексуальных оргиях, мастурбирует перед глазами зрителей» ([81] с.135). Причем, концерты Мадонны со всеми этими подробностями показывают по многим каналам американского телевидения. Это не может происходить без одобрения медиа-магнатов, владеющих этими каналами, и в целом без одобрения правящей верхушки США, особенно учитывая поразительную согласованность всех американских телевизионных каналов в отображении (и искажении) происходящих в мире событий (см. ниже). Очевидно, что подавляющее большинство американских телеканалов действует по единой команде сверху. Поэтому речь идет о сознательном насаждении уродливой и кощунственной морали и нравов – о насаждении антикультуры. Еще одним примером такого навязывания моральной деградации обществу могут служить сексуальные скандалы с участием президента Билла Клинтона (1993-2001 гг.). Если Джон Кеннеди, по крайней мере, тщательно скрывал свои сексуальные похождения, то Клинтон, похоже, специально их афишировал – так как при желании он мог с самого начала позаботиться о конфиденциальности своих связей. Любовницы Клинтона, не успев вылезти из его постели, тут же начинали писать мемуары или давать интервью для порножурналов о том, какой у них был потрясающий секс с президентом. Моника Левински сохранила в холодильнике свое платье (!), испачканное спермой президента, чтобы затем продемонстрировать его перед телекамерами и стать знаменитостью: смотрите, меня поимел сам президент! Жена Хиллари Клинтон, которая, разумеется, давно все знала о муже, тоже участвовала в этом спектакле, сначала разыграв перед телекамерами ревность и оскорбленное самолюбие, но в конце концов «простив» мужа. Сам Билл Клинтон вел себя как герой-любовник в кинофильме, не сомневающийся в том, что все в восторге и от него самого, и от его сексуальных похождений – досадно только, что пришлось соврать под присягой, но и это не страшно, с кем не бывает. Если бы это случилось в 1950-е годы, то всех троих участников этого спектакля, наверное, закидали бы тухлыми яйцами. Но к концу XX века американское общество деградировало уже настолько, что все трое стали необыкновенно популярными, мемуары Билла и Моники разошлись бешеными тиражами, а Хиллари после этого стала крупным политиком, лидером демократической партии США, и ее чуть было не избрали президентом страны. До каких же пределов может еще дойти моральная деградация американской «мировой элиты» и американского общества? Казалось бы, куда больше? По оценкам, гомосексуалисты и лесбиянки составляют сегодня уже 25-30% взрослого населения США ([81] с.128), уже разрешены и становятся обычным явлением официальные браки между ними и венчания в церкви, процветает детская проституция и порнография. Однако некоторая имеющаяся информация позволяет заключить, что все происходящее – еще не предел. Известно, например, о регулярных сатанинских сборищах, уже давно проводимых в так называемой Богемской роще в США, на которые собирается «цвет» американской правящей верхушки. На этих сборищах собираются сотни или даже тысячи людей; свидетели утверждают, что неоднократно видели там известных американских политиков, магнатов и крупных бизнесменов. Имеются видеоролики этих сборищ, на которых некто в обличии Сатаны или князя тьмы заявляет о своей власти над миром. Все это можно было бы рассматривать как чью-то глупую шутку или недоразумение, не имеющее последствий, если бы не чудовищная деградация морали и нравов, которая как мы видим, навязывается сверху, и если бы не изменения в законодательстве США, поощряющие сатанизм. Известно и о существовании других тайных собраний и обществ, которые объединяют представителей нынешней «мировой элиты» и о которых сегодня много пишут. Одним из них является общество «Череп и кости». Установлено, что в это общество входили или входят экс-президенты Буш-старший и Буш-младший, экс-президент Джеральд Форд, бывший вице-президент Ричард Чейни, бывший кандидат в президенты Джон Кэрри , а также целый ряд крупных бизнесменов: Доджи, Гудйеры, Хейнцы, Гарриманы, Келлоги, Пиллсбери, Рокфеллеры, Фелпсы, Вейерхаузеры, Вандербильты, Уитни и т.д., которые ассоциируются в США с целыми промышленными империями, а их имена красуются в качестве марок автомобилей, шин, консервов и т.д., или рядом с названиями крупных банков ([49] с.295). Как правило, все они попали в «Череп и кости» еще со студенческой скамьи, поскольку это тайное общество объединяет в своих рядах выпускников престижных американских университетов, в особенности выпускников Йельского университета, который считается самым престижным учебным заведением Америки. Александра Робинс, выпускница Йельского университета, написавшая книгу о «Черепе и костях», утверждает, что члены братства хранят набор столовой утвари Адольфа Гитлера, что символизирует их духовную связь с германскими фашистами. Утверждается, что во время обряда посвящения новичок должен пить кровь, ложиться в гроб и совершать сексуальные действия. По оценкам, всего его членами являются 800 человек, половина из них занимают ключевые посты в правительстве и бизнесе страны. Утверждается, что Д.Буш, став президентом в 2001 г., назначил многих членов ордена на ведущие посты в своей администрации. Другие свидетели: Рон Розенберг, однокурсник Д.Буша по Йельскому университету, и Сьюзан Гольденберг, написавшая статью в газете Гардиан, - утверждают, что неотъемлемой частью ритуалов общества являются сексуальные оргии с применением таких атрибутов как человеческие кости и черепа. Имеется видеоролик, на котором якобы засняты сцены одной из таких оргий [104]. Ждет ли американское общество в ближайшем будущем «сатанинская революция» и начало массового поклонения новому божеству - Сатане, вслед за сексуальной революцией и революции пошлости, насилия и моральной деградации, произошедших в течение 1960-х – 1990-х годов? И не является ли в таком случае массовая утечка в СМИ и публикация в ведущих изданиях информации о «Черепе и костях» и Богемской роще еще одним сознательным вызовом «мировой элиты» американскому обществу (и всему миру): Приобщайтесь к новой морали! Вкусите сладкой жизни, которой живут короли мира и станьте сами его королями! Ближайшее будущее это покажет. Но моральная деградация охватила, увы, не только американское общество, вместе с глобализацией и ростом популярности американского образа жизни она со страшной скоростью распространяется по всему миру. И вслед за Америкой то же самое ожидает другие страны. 20.5. Мировое «министерство правды» Писатель-фантаст Д.Оруэлл в своей антиутопии «1984» описал Министерство правды, которое занималось постоянным переписыванием истории и исторических событий, а также искажением всей поступающей извне информации в соответствии с установками от Партии власти. В свое время это воспринималось как пародия на Советский Союз, но сегодня все более начинает походить на работу современных американских и в целом западных СМИ и институтов, занимающихся общественными науками. Во всяком случае, после того как западные СМИ в течение 3 месяцев после грузинской агрессии против Южной Осетии в августе 2008 г. отрицали факт этой агрессии и упорно продолжали рассказывать о том, как Россия напала на маленькую демократическую Грузию, а грузинские ракетные комплексы «Град», стреляющие по столице Южной Осетии Цхинвали, демонстрировали в новостях как российские комплексы, стреляющие по грузинским городам, иллюзии у многих людей в отношении объективности западных СМИ рассеялись. Если западные СМИ смогли осуществить такую синхронную и масштабную фальсификацию всей поступающей оперативной информации о Грузии, несмотря на подробное освещение событий в российских СМИ и несмотря на свидетелей, прорывавшихся время от времени на западное телевидение и рассказывавших то, что было на самом деле (попытка геноцида осетинского народа со стороны Грузии), то что можно сказать о любой другой информации, не столь оперативной, или в отношении которой нет стольких свидетелей, или не сообщаемой регулярно какими-либо альтернативными СМИ (российскими, китайскими, арабскими или индийскими)? Этот вопиющий факт ясно показывает, что на Западе создана гигантская машина по производству лжи, и она намного более мощная, разветвленная и, главное, намного более эффективная, чем аппарат советской коммунистической пропаганды, существовавший в СССР. Так же как политическая машина мировой олигархии, которая занимается внешнеполитическими «бизнес-проектами» («цветными революциями», созданием «повстанческих движений» в различных странах и т.д.), машина лжи занимается своими «бизнес-проектами» - по разработке, внедрению и пропаганде мифов. Составляется бизнес-план проекта, выделяется бюджет, привлекаются эксперты по массовой психологии, определяется, сколько раз нужно повторить по телевидению, что это именно Россия напала на Грузию, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений, подготовка репортажей и статей поручается лучшим специалистам, которым еще платят надбавку за вредность и за особое «качество материала» (чтобы не было допущено «ляпов»). И все – машина лжи понеслась вперед, сминая все на своем пути, и может нестись сколько угодно времени, поскольку работает на вечном двигателе – на американских долларах, для производства которых мировой финансовой олигархии требуется лишь исправить несколько цифр в центральном компьютере. Понять, как обеспечивается синхронность действий современных западных СМИ, совсем не сложно. Например, Руперту Мердоку принадлежат около 250 газет и журналов и еще ряд телеканалов в США, Великобритании и Австралии ([116] с.51). Это – очевидно, самая крупная медиа-империя, у других магнатов империи немного поменьше, но, судя по всему, все западные СМИ находятся под почти полным контролем нескольких мультимиллиардеров. Все они входят если не в «Череп и кости», то в те или иные общества и клубы, объединяющие западную верхушку, и между собой регулярно общаются. Поэтому договориться между собой о совместном «бизнес-проекте» типа «Нападение России на Грузию в августе 2008 г.» или «Атака исламских террористов на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 г.» им ничего не стоит. Ну а если решение о таком «бизнес-проекте» приняла «партия власти» и выделила под него деньги из «партийной кассы», то тут уже ничего не поделаешь, решения «партии» надо выполнять. Фактически, конечно, речь идет не о партии, а о «мировой матрице», и повлиять на ее решения, в отличие от решения какой-либо партии, никто не в состоянии. В структуру современной западной пропаганды входят не только телевидение, газеты и прочие СМИ. Она включает также целую сеть мощных научно-исследовательских центров в области экономики и других общественных наук, которые финансируются в основном крупными корпорациями. В целом они представляют собой мощнейшую идеологическую и пропагандистскую машину, в сравнении с которой та, что в свое время существовала в СССР, выглядит детским велосипедом. Она опирается на широкую сеть частных фондов, финансирующих те или иные направления идеологии и пропаганды или «бизнес-проекты», и в ней задействованы сотни тысяч человек. В этой системе работает очень много грамотных, умных и первоклассных специалистов, ученых и практиков, в области экономики, социальных, исторических и других общественных наук. Но при всем видимом многообразии высказываемых ими идей, выводов и предложений, все они основаны на нескольких ложных базовых постулатах, то есть на таких «аксиомах», которые противоречат фактам. Самая главная из таких ложных «аксиом» - это влияние свободной торговли и глобализации на экономику и социальное развитие отдельных стран и всего мира. Все эти специалисты убеждены в положительном влиянии, что противоречит всем имеющимся фактам и выводам экономических историков, изучавших эту проблему, и что выше было показано применительно ко всем известным периодам человеческой истории. Вторая отличительная черта – они любят только истории успеха, в частности, они любят пропагандировать опыт стран, которые в данный отрезок времени стали успешными. Например, после Второй мировой войны такими успешными странами стали западноевропейские страны, затем – Япония, затем (1980-е годы) – «новые индустриальные страны» (Южная Корея, Сингапур, Тайвань, Малайзия), затем (1990-е и 2000-е годы) – Китай. И их мало интересуют или совсем не интересуют кризисы, переживаемые этими странами (теми же западноевропейскими странами, Японией, Малайзией и т.д.), после того как там закончился период «успеха». Их также мало интересуют проблемы безработицы и проблемы развития мира или отдельных регионов в целом. Между тем, как указывает Д.Харви, безработица в странах Латинской Америки в 1980-е годы составляла в среднем 29%, а в 1990-е годы – уже 44% ([116] с.208); в большинстве стран Африки и беднейших странах Азии она еще выше, а в странах Восточной Европы приближается к этому уровню. В самих США, даже в благополучный период, предшествовавший начавшемуся в 2007-2008 гг. кризису, согласно официальной статистике, не работало 40% взрослого населения ([81] с.56). В то же время среднегодовые темпы прироста мирового ВВП на душу населения в 1960-е годы составляли 3,5%, в 1970-е снизились до 2,4%, в 1980-е - до 1,4%, в 1990-е – до 1,1% ([116] с.206), а в 2000-е годы могут вообще упасть до нулевой отметки, и это несмотря на то, что прирост населения в мире тоже резко упал почти до нуля. Судя по этой тенденции, и население Земли, и ее ВВП скоро начнут уменьшаться – мир скоро начнет постепенно разрушать то, что создавалось столетиями. Таким образом, половина населения земного шара вынуждена сидеть без работы, бездельничать и прозябать в нищете, в то время как мировая экономика не только не развивается, вопреки западным экономическим теориям о том, что безработица полезна для экономики, но она вот-вот на наших глазах начнет разваливаться, а с ней начнет разваливаться и мировая цивилизация. Но все это не интересует американских экспертов в области экономики и других общественных наук, которые сегодня исчисляются десятками или даже сотнями тысяч, но ни о чем подобном они не пишут. Как указывает сам Д.Харви, приведший эти цифры, «Если бы эти факты были широко известны, восхваление неолиберализации и связанной с ней глобализации были бы гораздо более умеренными» ([116] с.209). Вся эта армия обслуживает тех, кто им платит деньги, и поэтому пишет и говорит то, что требуют заказчики (мировая олигархия), а интересы народов мира, включая и народ самих США, их не интересуют. Даже сам Д.Харви, написавший критическую книгу о главных современных идеологических концепциях Запада, неолиберализме и неоконсерватизме, и собравший многие приведенные выше факты, по своей основной профессии – не экономист, а американский профессор антропологии. Ни один американский экономист, профессионально занимающийся экономикой, не осмелился бы написать такую книгу, потому что после этого мог бы сразу поставить крест на своей дальнейшей карьере. В этой связи возникает вопрос о морали западных ученых и экспертов, занимающихся общественными науками. Если люди приучаются все время игнорировать или не обращать внимание на острые проблемы в мире и в собственной стране или сознательно вводить в заблуждение общественное мнение по важнейшим вопросам, то о какой морали можно говорить? И если писать правду об экономике и экономических концепциях в США могут только профессора в области антропологии (антропология - это естественная наука, а в естественных науках на Западе еще не привыкли врать), то о какой западной экономической науке можно сегодня говорить? Фактически речь идет о созданной сегодня в США грандиозной фабрике лжи в области экономики и других общественных наук, лжи очень умной, разнообразной и хитросплетенной, лжи не полной, а выборочной, но от этого не переставшей быть ложью. Д.Харви даже удалось проследить процесс создания этой фабрики лжи. Как говорилось в начале главы, конец 1960-х годов, когда началась глобализация, не только в Западной Европе, но и в США был отмечен взрывом социальных протестов. Массовые демонстрации здесь часто проходили под антивоенными лозунгами (против войны во Вьетнаме), но очень часто – и в виде протеста против ухудшающегося экономического положения и роста влияния крупного капитала. В городе Санта-Барбара студенты во время одной из таких демонстраций даже сожгли здание Bank of America. Как пишет Д.Харви, для участников «движения 1968 года» в США «капиталистические корпорации и сама рыночная система… воспринимались как враждебные силы, а потому… требовали серьезных изменений, если не революционной трансформации» ([116] с.62). Именно тогда, указывает американский профессор, в США был задуман план по созданию мощной идеологической и пропагандистской машины, который и был затем осуществлен в течение 1970-х годов. В качестве доказательства существования такого плана он приводит секретный документ, направленный членом Верховного суда Л.Пауэллом (членом команды президента Р.Никсона) в августе 1971 г. в Торговую палату США. В ней, в частности, Пауэлл писал, что «критика принятой в США системы свободного предпринимательства зашла слишком далеко и что “настало время – и давно настало, - когда американский бизнес, используя всю свою мудрость, искренность и имеющиеся ресурсы, должен выступить против тех, кто стремится его разрушить”» ([116] с.63). Далее в документе предлагалось использовать финансовые ресурсы американских корпораций - членов Торговой палаты – для воздействия на «основные общественные институты – университеты, школы, прессу, издательства, юридическую систему, - чтобы изменить мнение граждан “о корпорациях, законе, культуре и отдельной личности”» ([116] с.63). В последующем к этому грандиозному «бизнес-проекту» в области идеологии была подключена финансовая мощь большинства крупных американских корпораций. На компании, финансировавшие этот «бизнес-проект», как указывает Д.Харви, приходилось «около половины ВВП США» в 1970-е годы, а их ежегодные расходы на него составляли около 900 млн. долл., что по тем временам было колоссальной суммой. Около половины указанных средств поступало от корпораций, входивших в число 500 крупнейших компаний мира (по рейтингу журнала Fortune). Под эту программу были созданы такие аналитические (и одновременно пропагандистские) учреждения, как Heritage Foundation, Hoover Institute, Center for the Study of American Business, American Enterprise Institute и другие. Помимо указанного финансирования со стороны корпораций, часть средств направлялась от частных лиц – мультимиллиардеров, создавших свои частные фонды для финансирования общественных наук (такие как Olin, Scaife, Smith Richardson, Pew Charitable Trust и т.д.) ([116] с.64). Созданная таким образом фабрика лжи работала по тем же принципам, что были описаны выше. Сначала надо было создать красивую экономическую теорию (выгодную заказчикам), а затем обеспечить ее пропаганду и вдалбливание в умы и экономистов, и населения как необычайно умную и правильную. Этого можно было достичь, например, посредством одновременного упоминания, обсуждения и цитирования данной теории всеми научно-пропагандистскими институтами, участвующими в данном «бизнес-проекте», а также посредством прямой ее пропаганды по телевидению. Именно в это время в США, как грибы после дождя, стали возникать все новые и новые экономические концепции, которые сразу получали необыкновенную известность и популярность. Например, популярность монетаристской теории Милтона Фридмана во всем мире в 1980-е годы, наверное, могла бы вполне конкурировать с марксизмом на пике его популярности. Фридман тогда считался основателем целой «монетаристской школы», следуя установкам этой школы США, Великобритания и другие страны Запада проводили свои реформы в 1980-е годы, МВФ взял его концепцию в качестве основы для своих рекомендаций странам по проведению их внутренней политики. Даже российские реформаторы Гайдар и Чубайс проводили в России монетаристские реформы в 1990-е годы, следуя теории и рецептам Фридмана. А между тем, как указывает Д.Харви, эта теория тоже была «раскручена» в рамках описанного выше «бизнес-проекта»: на деньги одного из частных фондов, созданных мультимиллиардерами (Scaife), в 1977 г. была создана телевизионная версия книги Милтона Фридмана Free to Choose и началась пропаганда этой книги и монетаристской концепции по телевидению ([116] с.64-65). В дальнейшем эта концепция показала свою полнейшую несостоятельность. Если главный экономист Мирового банка Д.Стиглиц фактически признал, что МВФ в течение 1980-х и 1990-х годов занимался вредительством, навязывая странам монетаристские рецепты (см. выше), то отсюда можно сделать вывод, что и монетаристская теория Фридмана с самого начала была вредительской. Но на то и существует любой бизнес-проект, чтобы быть полезным прежде всего тому, кто его финансирует – а не тому, кто является потребителем. Это как в рекламе негодного товара – Вы посмотрели рекламу один, два, пять раз и решили купить товар. Выяснилось, что он негодный, но реклама достигла своей цели – принесла прибыль владельцу негодного товара, дальше можно начинать рекламу следующего негодного товара. То же можно сказать и в отношении концепции неолиберализма, которая представляла собой еще более грандиозный «бизнес-проект», чем монетаристская теория Фридмана, поскольку она из концепции превратилась в дальнейшем в официальную идеологию Запада. Это – явление уже более высокого порядка, чем просто авторитетная концепция, поскольку любой политик или экономист, не прошедший тест на лояльность официальной идеологии, может поставить крест на дальнейшей карьере. В основе этой идеологии лежат те же ложные положения, что и в основе либеральной экономической концепции, пропагандировавшейся Великобританией в XIX веке . Но неолиберализм допускает в определенных случаях вмешательство государства, чего не допускала прежняя либеральная доктрина. Вместе с тем, как указывает Харви, эти изменения, внесенные в либеральную идеологию, не только ее не улучшили, но даже ухудшили: в ней появилась масса новых внутренних противоречий и эклектики, которых не было в прежней концепции ([116] с.109-111). Концепция стала более противоречивой, а следовательно, и более лживой - правильная концепция должна быть лишена внутренних противоречий. Это и показали дальнейшие события. Как пишет Д.Харви, неолиберализм оказал очень полезную услугу правящей верхушке Запада: неолиберализация «либо привела к восстановлению классовой власти правящей элиты (как в США и до некоторой степени – в Великобритании), либо создала условия для формирования класса капиталистов (как в Китае, Индии, России и других странах)» ([116] с.209) . Поэтому мы видим, что «бизнес-проект» по созданию и раскрутке неолиберальной идеологии опять принес выгоду тому, кто за это платил. А что же потребители гнилого товара? А они, как и всегда, получили только несварение желудка и кишечные болезни, нередко со смертельным исходом. Как указывает Харви, применение принципов неолиберализма привело к резкому снижению темпов экономического роста во всем мире, к беспрецедентно высокой безработице, к разгулу финансовых махинаций, к хищническому разграблению природных ресурсов, к экологическим проблемам, к падению моральных ценностей (поскольку все стало объектом купли-продажи в соответствии с основным принципом неолиберализма), а также к ущемлению коренных прав населения (поскольку во главу угла поставлена защита частной собственности, а не прав человека) ([116] с.209-240). Так ложная идеология, созданная в одной стране, преобразует весь мир – но только совсем не в том направлении, в каком обещали ее создатели, когда пропагандировали эту идеологию. Идеология неолиберализма, благодаря работе создавшей ее фабрике лжи и единодушной поддержке со стороны всех западных лидеров, оказалась настолько популярной и мощной, что ею проникся не только Запад, но и Восток (Китай, Индия, Россия), а также подавляющая часть остального мира. К тому же у нее не было никакой конкуренции - коммунистическая идеология к тому времени показала свою несостоятельность. Как указывает Д.Харви, реализация неолиберальной концепции во многих странах привела к катастрофическим последствиям (в России, Мексике, Индонезии, Аргентине и т.д.), однако даже в так называемых «успешных» странах она привела к ряду серьезных социальных проблем. Например, в Китае сегодня находятся 16 из 20 городов мира с наибольшим загрязнением воздуха, а угнетение и эксплуатация на китайских предприятиях настолько ужасны, что, по словам американского профессора, по сравнению с ними «просто смешными кажутся описанные когда-то Марксом работа на конвейере и условия труда в Британии на заре индустриальной революции» ([116] с.230, 195). Особенно разительным негативным примером является Россия. Переход от строительства социализма к неолиберальным реформам и активной интеграции в глобальную экономику обернулся таким экономическим, социальным и политическим крахом и унижением страны и ее народа, что мог вызвать новую революцию, подобную по масштабам революции 1917 года. Как отмечает Д.Стиглиц, рыночная экономика в России оказалась даже более ужасной, чем предсказывали коммунисты ([300] p.6). В действительности рыночные реформы в 1990-е годы привели к формированию в стране какой-то смеси двух режимов (описанных выше): олигархического капитализма и грабительского феодализма с массовыми явлениями рабства и «сексуального рабства» в разных регионах страны, где в роли феодалов выступали местные олигархи и мэры городов, якобы избранные, а в действительности купившие свое место . В этой связи многие авторы пишут о том, что «Горбачев продал Россию Западу», а «Ельцин ее бесплатно передал в руки олигархов». С последним, наверное, можно согласиться, но с первым, пожалуй, нет. Если бы Горбачев действительно это сделал, то был бы сегодня богаче Рокфеллера и владел бы промышленной или финансовой империей, чего не произошло. Полагаю, что и президент Горбачев (1985-1991 гг.), и даже отчасти президенты Путин (2000-2008 гг.) и Медведев (2008 г. - ), не говоря уже о Ельцине (1991-2000 гг.), были ослеплены и обмануты западной идеологией неолиберализма и глобализации, которая, как говорилось выше, была разработана американской фабрикой лжи в течение 1970-х – 1980-х годов, и которой до настоящего времени не было идеологических альтернатив. Горбачев даже создал в начале 1990-х годов мондиалистскую структуру – Мировой форум (ранее – Фонд Горбачева), перед которым ставилась задача, как пишет О.Платонов, «поэтапного движения к созданию “глобального государства” и “интегрированного глобального управления”, а также подготовка мирового общественного мнения к мысли о “прогрессивности” и “необходимости” этих шагов» ([88] с.30). Вряд ли он это сделал с целью сознательной диверсии против России. Несомненно, что и Горбачева, и Путина, и Медведева убедили в том, что Россия не сможет в одиночку выжить и построить свою экономику без активной интеграции в глобальную экономику Запада. Ну, а тот, кто интегрируется в чужую структуру, должен следовать указаниям тех, кто ее построил – то есть указаниям Запада. Поэтому и при президенте Путине, несмотря на сильные изменения в лучшую сторону, Россия в целом продолжала следовать той же неолиберальной идеологии Запада, как и при Ельцине, и выполняла все требования по либерализации внешней торговли, принятые в ВТО, даже еще не будучи членом этой организации! Воистину, когда у народа нет своей идеологии, то он похож на стадо баранов. Следует подчеркнуть, что столь феноменальный результат в распространении неолиберальной идеологии в последние полвека был достигнут еще и потому, что современная фабрика лжи Запада базируется на тех внушительных наработках, которые были сделаны в предыдущие столетия. Как уже говорилось (пп. 14.2 и 13.7), либеральная школа политэкономии была выпестована сначала французской аристократией при «старом режиме» во Франции, а затем в течение XIX века она насаждалась по всему миру британской правящей верхушкой. Наработки, оставшиеся с тех времен, активно используются современной американской фабрикой лжи, а «классики» либеральной политэкономии возведены в гении и их произведения постоянно цитируются и восхваляются. О том, на какой пьедестал водрузили на Западе Адама Смита и все с ним связанное, выше уже говорилось. Его основной труд стал для современных проповедников либерализма чем-то вроде библии (или чем-то вроде того, чем являлись труды Маркса и Энгельса для советских экономистов), а цитаты из этой либеральной «библии» («невидимая рука рынка» и т.п.) стали общеупотребительными. Не меньшим пиететом пользуется еще один «классик» либерализма – Дэвид Рикардо, живший в конце XVIII – начале XIX вв. О том, какой действительный «вклад» в мировую экономическую науку внес Адам Смит, выше уже говорилось (п. 18.4). Его трудовая теория стоимости столетие спустя была отвергнута экономистами и признана неверной; при обосновании преимуществ свободной торговли в своей «библии» он прибегал к подтасовкам фактов; попытки применить принципы свободной торговли в соответствии с учением Адама Смита уже трижды приводили к глобальной депрессии: в 1860-1880-е гг., в 1929-1939 гг. и к мировой депрессии, начавшейся в 2008 году. Что касается Рикардо, то разработанные им весьма спорные экономические конструкции тоже активно используются сегодня для обосновании полезности свободной торговли и глобализации. Одной из таких теоретических конструкций Рикардо является его теория сравнительных преимуществ участия стран в международной торговле . В соответствии с ней каждая страна должна специализироваться на производстве того товара, где у нее есть какие-то преимущества, а другие товары ей производить не обязательно, их можно и нужно закупать за рубежом. Порочность данной теории состоит в том, что она, во-первых, используется для обоснования отсталости стран третьего мира и России: дескать, они должны производить лишь то, в чем у них «имеются преимущества»: нефть, газ, бананы, кофе, - и отказаться от любого другого производства. Во-вторых, с научной точки зрения теория Рикардо несостоятельна и противоречит основам рыночной экономики. Ведь если производство каждого товара будет сконцентрировано лишь в одной стране, то неизбежным следствием станет монополизм данной страны в мировом масштабе. А если одна страна достигла мировой монополии, то в борьбе за такой лакомый кусок неизбежно схлестнутся компании этой страны, что приведет к их слиянию или их поглощению одной из этих компаний. Именно это мы и имеем на ряде мировых рынков как результат применения указанной теории Рикардо и его последователей. Например, сегодня компания Microsoft полностью контролирует мировой рынок базового программного обеспечения (для чего ею было сделано все возможное для вытеснения конкурентов – английской компании Apple, американской компании Netscape и других), а металлургические гиганты Alcoa и Русал контролируют мировой рынок алюминия (и на пути к этому они также поглотили или устранили всех своих конкурентов в России и Северной Америке). На этих мировых рынках уже полностью устранена конкуренция – то есть ни мировых, ни национальных рынков в производстве алюминия и базового программного обеспечения уже не существует. И другие мировые и национальные рынки сегодня функционируют лишь потому, что данный принцип Рикардо там еще не удалось осуществить; когда же он будет осуществлен, то никакого мирового (и тем более национального) рынка больше уже не будет, будет полное господство нескольких гигантских монополий. Таким образом, эта теория Рикардо не имеет ничего общего с действительной наукой о рыночной экономике и служит тому же, чему и учение Смита – оболваниванию наивных и доверчивых жителей третьего мира и России и подчинению их власти мировой олигархии. Хотелось бы остановиться еще на одном направлении работы американской фабрики лжи в области экономики. Это разработка схем финансового мошенничества для крупных корпораций и банков, а также фальсификация и изменение стандартов финансовой отчетности. Например, как уже говорилось, схемы выпуска дериватов в США разрабатывались ведущими американскими исследовательскими центрами и экономистами, получившими за это множество премий и наград. В частности, они обосновали при помощи математических методов, что если банк имеет «плохие долги» (которые, скорее всего, не вернут банку), то, объединив их с долгами надежных заемщиков и выпустив под эти долги дериваты, можно уйти от проблемы «плохих долгов», и это можно продолжать до бесконечности, объединяя и дальше старые «плохие долги» с новыми «хорошими долгами». Так экономисты своими обоснованиями способствовали разрастанию того огромного пузыря дериватов, который привел к мировому финансовому кризису 2008 г. Еще одним примером являются финансовые махинации гигантской энергетической корпорации Enron. Выяснилось, что активную роль в них играло руководство Гарвардского университета, Гарвардской школы бизнеса и Гарвардской корпорации. В разоблачении, опубликованном в Harvard Watch Report от 31.01.2002, делался вывод, что Гарвардский университет и возникшие вокруг него институты, школы и центры превратились в предприятие по подготовке и обоснованию сомнительных сделок. В частности, руководство Гарварда лоббировало интересы корпорации Enron в правительстве и конгрессе, обосновывая законность спекулятивных сделок корпорации и сделок с энергетическими дериватами, продвигало планы корпорации по приватизации оборонного сектора США и отмене государственного регулирования в энергетике, участвовало в незаконных сделках с акциями Enron, в фальсификации финансовой отчетности корпорации, разрабатывало и осуществляло схемы ухода от уплаты налогов. Со своей стороны, Enron щедро спонсировал деятельность Гарвардского университета, на его деньги были построены новые исследовательские и учебные центры Гарварда, а два руководителя этих компаний (Бельфер и Винокур) фактически оба работали и в Гарварде, и в Энроне, тесно сотрудничая между собой и направляя часть их прибыли в свой личный карман ([81] с.436-439). Интересно, что американские экономисты, участвуя в создании спекулятивных и мошеннических схем для банков и крупных американских компаний, в то же самое время занимались активной пропагандой и втягиванием в игру на фондовом рынке широкой американской публики. Реклама финансовых консультантов по участию на рынке акций, регулярно шедшая по всем телевизионным каналам на Западе, неизменно сулила ее участникам баснословные доходы и безоблачную жизнь. И эта реклама оказалась весьма эффективной. Так, по данным американской статистики, число американских семей, разместивших свои сбережения в акциях, выросла до 27,8% в 1989 г. и до 53,9% в 1998 г. ([81] с.398) В главе XVII указывалось, что накануне биржевого краха 1929 г. в игре на рынке акций участвовало около 1,5 млн. американцев или всего лишь порядка 5% американских семей, а накануне финансового кризиса 2008 г. – в 10 раз больше. Благодаря такому массовому участию был создан еще один грандиозный пузырь: до тех пор пока оставались семьи со свободными денежными средствами, и эти средства удавалось затащить на американский рынок акций, этот рынок рос, и капитализация компаний достигала неимоверных величин, создавая видимость какого-то сказочного процветания. Но после того как произошел финансовый кризис 2008 г. и обнаружилось, что этот рост был искусственным, акции рухнули, и большинство населения, поверившее рекламе финансовых консультантов, потеряло свои трудовые сбережения. До этого, в 2000 г., лопнул пузырь на американском фондовом рынке NASDAQ, где обращались акции «технологических» компаний (Интернет, информационные технологии, телекоммуникации и т.д.), которым все западные экономисты до этого сулили прямо-таки фантастическое будущее в связи с развитием новых технологий. В результате падения курсов акций «технологических» компаний большинство их обесценилось во много раз (некоторые – в 100 раз), а такой гигант в этой отрасли как WorldCom вообще обанкротился, и его акции, широко ходившие среди мелких инвесторов, превратились в простые бумажки. Американские экономические институты принимают активное участие еще в одном сомнительном процессе, принявшем в США огромные размеры – в трансформации системы финансовой отчетности компаний и банков. В прошлом в Америке сложилась достаточно жесткая и консервативная система отчетности (ГААП), которая не позволяла совершать спекулятивные сделки без их отражения в балансах. Это перестало устраивать новую финансовую «элиту», захватившую власть над страной в конце XX века. Поэтому под ее нажимом, и с активным участием экономических институтов, началась трансформация некогда жесткой системы ГААП. Например, как указывает Г.Райзеггер, в начале 2000-х годов американские банки имели в своих активах огромное количество дериватов, то есть спекулятивных бумаг: в среднем в соотношении 9 : 1 ко всем банковским активам, а у некоторых банков это соотношение достигало 40 : 1. Такой гигантский перекос в сторону спекулятивных бумаг был бы невозможен, указывает австрийский ученый, если бы банки придерживались прежних консервативных стандартов отчетности. Но под давлением руководства ФРС (частной олигархической структуры, выполняющей в США роль центрального банка) и при активном участии экономических институтов были навязаны новые принципы отчетности банков, которые позволяли им накапливать этот огромный финансовый пузырь ([81] с.423-428). Результатом стало банкротство ряда банков в 2008 г. (Wachovia, Lehman Brothers и других), и их могло бы быть намного больше, если бы не огромные вливания денег со стороны правительства США. Это не единственная область послаблений в бухгалтерской отчетности – другой областью являются, например, гигантские возможности по надуванию пузыря в области нематериальных активов компаний и банков в США, в результате чего их положение сильно улучшается, в то время как на самом деле они могут находиться на грани банкротства. Наконец, еще одно направление деятельности фабрики лжи в США – это трансформация системы национальной статистики. Как указывает Г.Райзеггер, в США в быстрорастущих отраслях (компьютеры, средства связи) сегодня применяют т.н. «гедонистический» подход к оценке инфляции, то есть пересчитывают «повышение качества» (например, увеличение мощности компьютера) таким образом, что фиксируют при этом резкое удешевление изделий. За счет этого сильно уменьшается американский индекс инфляции и завышается рост ВВП (по оценкам, на 1/3 лишь за счет «гедонистического» подхода) по сравнению, например с Германией. Так, согласно американской статистике цены на компьютеры с 1990 г. по 1999 г. снизились на 80%, а согласно германской – лишь на 20%. Такой разрыв в ценах не мог существовать в принципе, поскольку компьютеры во всем мире стоят примерно одинаково, однако данный подход в американской статистике привел к занижению инфляции в США и к завышению там роста ВВП в этот период. Этот факт был настолько вопиющим, что даже руководство немецкого Бундесбанка в 2000 г. выражало сомнение в том, что в США происходил реальный, а не «дутый» экономический рост (в результате которого резко вырос курс доллара к евро) ([81] с.458-459). В связи с этим ряд экономистов сегодня подвергают сомнению имеющиеся данные о росте ВВП и промышленного производства в США в последние десятилетия. Они полагают, что это – не экономический рост, а скрытая инфляция, и что на самом деле в США уже давно нет никакого экономического роста. Да и как там мог происходить экономический рост, если в течение последних десятилетий можно было наблюдать процесс быстрой деиндустриализации Америки? Если доля различных «виртуальных» секторов экономики (услуги, финансы, медиа, информационные технологии и т.д.) к началу 2000-х годов составляла уже более 2/3 ВВП США, а реальные сектора, производящие готовую продукцию – менее 1/3? ([81] с.452) Похоже, мы имеем дело с еще одним грандиозным обманом. Получается, что сегодня в Америке нельзя уже верить ничему – ни данным о ее экономике, ни данным о положении ее компаний и банков, ни ее финансовым инструментам, ни самим американским долларам, которые в один прекрасный день могут превратиться из «самой надежной валюты» в простую зеленую бумагу, которой, как в Германии в начале 1920-х годов, будут топить камины. 20.6. А где же народ и «гражданское общество»? Как было показано выше, государство в США к концу XX – началу XXI вв. перестало служить интересам своего народа и начало обслуживать интересы олигархии. Мы это видим и в области идеологии и пропаганды (которые формируются и направляются ТНК и мультимиллиардерами), и в области экономической политики государства (где осуществляются все рецепты и требования олигархии: начиная от глобализации и ликвидации налогов на богатство и крупные капиталы и кончая созданием гигантского финансового фантома), и в области внешней политики (где государство заменено машиной по внедрению «бизнес-проектов»), и в военной области (где создана машина военной агрессии, работающая автономно от мнения американского общества и частично – от мнения высшего руководства страны: частные армии в «горячих точках», занимающиеся терроризмом, наркоторговлей и сутенерством). Таким образом, мы можем констатировать, что демократический строй в США, и отчасти в других странах Запада – где-то больше, где-то меньше - переродился в олигархический. А он, как мы знаем, еще со времен Платона и Аристотеля считается особым политическим строем, не имеющим ничего общего с демократией. Возникает вопрос – почему демократические общества, существовавшие в послевоенный период в США и других западных странах, не смогли противостоять этой тенденции? Для того чтобы лучше разобраться в этом вопросе, нам необходимо вернуться в эпоху конца 1960-х – начала 1980-х годов, потому что именно тогда мы видим на Западе явные признаки классовой борьбы. Взрыв социальных протестов, положивший в конце 1960-х годов конец прежней «кладбищенской тишине», лишь отчасти можно объяснить ухудшением экономического положения населения: некоторым ростом безработицы и усилением инфляции. Этими причинами можно объяснить, к примеру, взрыв демонстраций и забастовок среди рабочих, волнения студентов (которых безработица всегда касается в первую очередь), и, возможно, начало явления массовых расстрелов в США (явление, сходное с самоубийствами). Но невозможно объяснить массовое участие в этих протестах интеллектуальной элиты, включая крайние формы этого протеста, такие как террористические приемы RAF и «красных бригад» и массовые симпатии к ним со стороны западной интеллигенции. Невозможно этими причинами объяснить и крайне жестокие меры подавления протеста со стороны западных государств. Так, при разгоне демонстраций немало людей было убито, не говоря о сотнях раненых, а во время преследований террористической организации RAF в ФРГ было убито больше невиновных людей, не являвшихся террористами, чем стали жертвой самой этой организации. Безусловно, здесь мы видим обострение классового конфликта – между олигархией, прорвавшейся во власть в экономике и в политике, - и остальным населением. Не случайно выступления интеллектуальной элиты были направлены либо против усиления крупного бизнеса и крупного капитала в экономике (вплоть до поджогов офисов крупных банков и убийств крупных бизнесменов), либо против политики олигархии на мировой арене (массовые демонстрации против войны во Вьетнаме) . Следует отметить, что, несмотря на суровые методы подавления социальных протестов, правящая верхушка Запада в период наибольшего их размаха во многом пошла навстречу требованиям населения. Но это не касалось принципиальных вопросов, а касалось лишь участия трудящихся масс в разделе экономического пирога. То есть речь шла о своеобразном подкупе населения правящей верхушкой, предпринятом для того, чтобы сбить накал революционных страстей. Так, рост реальной заработной платы в США в 1968-1974 гг. даже обгонял рост производительности труда – а это значит, что заработная плата не только росла намного быстрее инфляции, но что при этом сокращались прибыли предпринимателей. Еще более разительной получается картина, если посмотреть на то, какая часть ежегодного национального дохода приходилась на «золотую промиллю» (0,1% богатейших граждан): в середине 1970-х годов в США и Великобритании этот показатель достиг исторического минимума за всю историю наблюдений, составив соответственно 2% и 1% (в дальнейшем он резко вырос) ([116] с.39, 29). Если сопоставить эти цифры с беспрецедентным размахом протестного и забастовочного движения на Западе в конце 1960-х – начале 1970-х годов, то мы увидим почти в точности повторение ситуации Веймарской Германии 1920-х годов, когда государство задабривало рабочих даже в ущерб доходам богатейших граждан, лишь бы избежать повторения революционных событий 1917-1920 гг. Но, как и в Веймарской Германии, в 1970-е годы демократические силы не смогли добиться ничего большего, чем простое повышение зарплаты. Между тем в течение 10-15 лет в странах Запада произошли существенные изменения в расстановке классовых сил. Во-первых, начавшаяся глобализация, как и всегда в истории, привела к сильному обновлению правящей верхушки – за счет торгово-финансовой олигархии. Новые возможности, открывшиеся с либерализацией торговли (конец 1960-х гг.), введением плавающих курсов валют (начало 1970-х годов) и отмены ограничений на переводы «горячих денег» позволили сколотить состояния многим финансовым и торговым дельцам практически с нуля: начало современных крупнейших торговых и финансовых империй и состояний (Wal-Mart, Джорджа Сороса, Уоррена Баффетта и другие) было положено именно в 1970-е годы. Во-вторых, как мы видели выше, в 1970-е годы в США возникла настоящая фабрика лжи, которая вырабатывала и пропагандировала различные экономические и социальные концепции, выгодные правящей верхушке. Именно тогда, наряду с ложными экономическими концепциями неолиберализма и монетаризма, были широко внедрены многие пропагандистские идеи: «американская мечта», «американский дух предпринимательства», «американские ценности», «свобода личности», «ценность личности» и т.д., - призванные убедить американцев в том, что ни капитализм, ни демократия в Америке ничуть не изменились с XIX века, а если что-то и меняется, то в «правильном направлении». Примером такой пропаганды может служит высказывание Д. Рокфеллера, высеченное в камне и помещенное в Рокфеллер-центре (открытом для публичного доступа) на Манхэттене в Нью-Йорке: «Наивысшей ценностью является человеческая личность» . Между тем, реальность в 1970-е годы мало соответствовала этому лозунгу: хотя рост зарплаты в США не отставал от роста цен, и даже его опережал, но безработица достигла к концу десятилетия рекордных (со времен Великой депрессии) уровней 8-10%: именно такой процент «личностей», как оказалось, совсем не нужен американскому обществу. О причинах стагфляции (инфляции и безработицы) выше было сказано: как и в другие исторические эпохи, это явилось следствием начавшейся глобализации. Поэтому в действительности для борьбы со стагфляцией необходимо было отказаться от глобализации и опять ввести протекционизм, который был основой развития американской экономики со времен гражданской войны 1861-1865 гг. и вплоть до 1960-х гг. Но, конечно, правящая верхушка не могла на это пойти, поскольку могла лишиться тех огромных богатств от ограбления всего мира, которые уже начали стекаться к ней после начала глобализации. Западному обществу были навязаны совсем иные объяснения причин кризиса и рецепты в рамках неолиберальной идеологии. Было заявлено, что во всем виноваты профсоюзы и излишне большое вмешательство государства. И хотя сильные профсоюзы и сильное государство в свое время как раз помогли США преодолеть Великую депрессию, и было очевидно, что стагфляция вызвана какими-то новыми факторами, а не теми, которые существуют уже почти полвека, но никакие логические возражения не устояли против мощной пропагандистской машины, сложившейся к тому времени в США. Исходя из данного объяснения, пришедшие к власти к началу 1980-х годов представители крайних правых сил: президент Р.Рейган в США и премьер-министр М.Тэтчер в Великобритании, - начали осуществлять в буквальном смысле разгром профсоюзов и свертывать роль государства в экономической жизни. Как пишет Д.Харви, «Рейган подавил выступление профсоюза авиадиспетчеров (РАТСО) в долгой и сложной забастовке 1981 года. Это стало сигналом к массовым атакам на профсоюзы… После подавления выступления авиадиспетчеров изменились условия труда по всей Америке. Установленный законом минимальный уровень оплаты труда, который до 1980 года соответствовал прожиточному минимуму, к 1990 году оказался на 30% ниже прожиточного минимума. Именно тогда начался многолетний спад уровня реальной оплаты труда» ([116] с.39). Наряду с этим были резко снижены максимальные ставки налогов на доходы богачей: с 70% до 28%, а также начали свертываться многие социальные программы. Все это преподносилось как меры, необходимые для стимулирования предпринимательства и выхода из стагфляции и кризиса. Выход из стагфляции был действительно найден, но ценой резкого сокращения реальной заработной платы, сокращения социальных расходов и превращения высокой безработицы в хроническое явление. Это было равносильно тому, как если бы вздумали лечить насморк посредством гильотины: для того чтобы выйти из пока еще не слишком глубокого экономического кризиса, общество начали подталкивать к кризису коррупции, подобного тому, что Запад пережил в эпоху Великой депрессии . Такие же меры проводила и Тэтчер в Великобритании, включая разгром профсоюзного движения, снижение зарплаты и свертывание социальных программ. В это же время мы видим и резкие изменения, произошедшие в составе и менталитете правящей верхушки. Как пишет Д.Харви, Маргарет Тэтчер «не принимала аристократических традиций, сложившихся в армии, юриспруденции, среди финансовой элиты лондонского Сити и во многих отраслях промышленности, не допускавших серьезного участия предпринимателей… Тэтчер поддерживала, и, как правило, получала поддержку от нового класса предпринимателей (к которым можно отнести Ричарда Бренсона, Лорда Хенсона, Джорджа Сороса). Традиционное крыло ее консервативной партии было в ужасе. В США рост влияния финансистов и руководителей крупных корпораций, а также взрыв активности в принципиально новых секторах экономики (информационные технологии и Интернет, медиа и розничная торговля) привели к тому, что круг людей, обладающих экономической властью, серьезно изменился» ([116] с.46). Американский профессор полагает, что в результате и в США, и в Великобритании изменился правящий класс, и с этим трудно не согласиться. Если раньше власть придерживалась неких устоявшихся («аристократических») традиций и правил и старалась дистанцироваться от крупного бизнеса, то теперь все изменилось: она начала сливаться с крупным бизнесом. Для этого был создан и законодательный базис: если раньше финансирование политической деятельности и предвыборных кампаний со стороны предпринимателей и корпораций в США считалось коррупцией, то в течение 1971-1976 гг. эти виды деятельности были легализованы, что, как пишет Д.Харви, «фактически легализовало коррупцию» ([116] с.70). Все это привело к тому, что власть в обеих странах перешла в руки олигархии, а Тэтчер и Рейган стали ее наиболее ярыми представителями. Теперь можно вернуться к тому вопросу, который был задан в начале настоящего параграфа: почему демократические общества в США и других западных странах не смогли противостоять захвату власти олигархией и перерождению демократического режима в олигархический. Причин, очевидно, несколько. По-видимому, самой главной причиной является начавшаяся в 1960-е годы глобализация, которая во все исторические эпохи способствовала резкому усилению класса олигархии. Другой важной причиной является мощная идеологическая машина, созданная в 1970-е годы на базе финансовых ресурсов олигархии, позволившая внедрить в массовое сознание множество ложных концепций и вредных иллюзий. Можно отметить и то, с какой ловкостью и хитростью правящая верхушка обманула демократическое общество: с одной стороны, задабривала рабочих и служащих в течение 1970-х годов беспрецедентными повышениями зарплаты, даже урезая доходы «золотой промилли», а сама тем временем отменила антикоррупционные законы, мешавшие власти крупного бизнеса в политике, и на его деньги создала мощную пропагандистскую машину по оболваниванию населения. И вслед за этим повела мощную атаку и на демократию, и на высокую зарплату, и на профсоюзы, и на социальные завоевания населения, которое в одночасье все это потеряло. Не последнюю роль в этом сыграло опять навязывание образа внешнего врага. Мы видели, что именно навязывание народам западных стран в 1946-1950 гг. образа врага в лице СССР и «мировой коммунистической угрозы» сыграло важную роль в разгроме единого демократического фронта во Франции, Италии и в разгроме прогрессивных сил в США и других западных странах. В 1980-е годы повторилось то же самое. Рейган, выкопав уже почти забытые тезисы о «советской военной угрозе» и «угрозе мирового коммунизма» и назвав СССР «империей зла», тем самым не только спонсировал американский ВПК, начавший новую гонку вооружений, но и опять под видом борьбы с «агентами Кремля» начал репрессии в отношении активных противников проводимых им антинародных реформ. Наряду с указанными непосредственными причинами разгрома демократии на Западе, можно указать на еще две фундаментальные причины, одна из которых касается в основном США, а другая – не только США, но и всех стран Запада. Эти причины – отсутствие единой нации и отсутствие национальной идеи и идеологии. Мы видели на множестве исторических примеров, что те страны, в которых не сложилось единой нации: Византия, Речь Посполитая, Австрийская и Испанская империи в XVI-XVIII вв. и т.д., - очень быстро после начала цикла коррупции оказались полностью под властью олигархии, затем впали в анархию и развалились или погибли. И наоборот, феноменальное развитие Англии и всего протестантского Севера Европы в эпоху английской Промышленной революции произошло благодаря наличию сильных наций и национальной идеологии, которые позволили этим странам сначала в XVII в. победить силы внешней и внутренней коррупции, а затем осуществить революционные преобразования в экономической и социальной сфере. Америка (вернее, Новая Англия) унаследовала в XVIII в. и национальную идею, и зачатки национальной идеологии от Англии. Пуритане, перенесшие эти идеи на американскую почву, и их последователи, начиная с войны за независимость 1775-1783 гг. и в течение XIX века вели борьбу не только с коррупцией, но и за создание единой американской нации. Но эта нация к XX веку так и не была создана, что стало очевидным в правление Франклина Рузвельта . И в XXI веке Америка, как и в XX в., продолжает оставаться страной этнических сообществ, более того, эта «этническая лоскутность» все более усиливается, а такое понятие как «американская нация» все более становится иллюзией. Судя по всему, эту проблему в США сознательно усиливают и используют в интересах правящей верхушки (олигархии), при помощи двух механизмов. Первый из них состоит в массовой и неконтролируемой иммиграции, в основном из Латинской Америки. Вот что по этому поводу пишет известный российский мыслитель и политолог И.Шафаревич: «В Соединенных Штатах всегда существовала очень жестко разработанная система контроля на въезд в страну. Она исходила из того принципа, что там подсчитывались относительные размеры национальных общин и в таких же пропорциях делилось количество иммигрантов, которые за год допускались в страну. Но после Второй мировой войны против этого принципа началась активная борьба, и он был сломан. И началась массовая, малоконтролируемая миграция, частью законная, но главным образом незаконная и неучитываемая. Они сами не могут сказать, сколько у них мусульман, сколько выходцев из Латинской Америки. Кто приводит одни цифры, а кто – другие. Причем поразительно, что власть явно против любого контроля над иммиграцией. В одной газете была яркая статья под красноречивым названием: “Америке не нужно границ”. В то же время опросы населения показывают, что все больший процент его этим явлением обеспокоен. Например, в Калифорнии в 1970 году потомки европейских иммигрантов составляли 80 процентов, а сейчас – 47, то есть меньшинство. В ряде районов в школах английский язык преподается как второй язык. Большинство предметов преподается на испанском. Белое, не латиноамериканское население сокращается. Средняя женщина, как говорят, европейского происхождения рождает двоих детей, а латиноамериканская – четырех. Считается, что к 2030 году в Соединенных Штатах будет европейского происхождения только двадцать процентов населения. Больше будет жителей азиатского происхождения, а больше всего – латиноамериканского. Негры же сохранят свое процентное положение – 6%» ([122] с.951-952). Второй механизм размывания американской нации начал реализовываться еще раньше, чем тот, о котором пишет Шафаревич. Немалую роль в этом сыграла концепция «гражданского общества» - еще один идеологический трюк, придуманный правящей верхушкой взамен подлинной демократии. Реализация концепции «гражданского общества», во всяком случае, в том виде, в каком это произошло в США, привела к тому, что общество оказалось расколотым на многочисленные сегменты: этнические, профессиональные, клубы по интересам, тайные общества и т.д. (многие из них – под контролем олигархии), которые привязывают каждого человека к определенному маленькому сообществу и заставляют его следовать именно интересам последнего . Такая привязка способствует формированию у членов каждого такого сообщества особого, отличного от остальной нации, взгляда на проблемы страны. В итоге общество оказывается разделенным на множество невзаимосвязанных сегментов, которые никогда не смогут прийти к единогласию ни по одному вопросу и никогда не смогут выдвинуть единых национальных лидеров. Задача олигархии в этом случае сводится лишь к тому, чтобы манипулировать этими сегментами и создавать видимость «демократии» и «гражданского общества», а сама она тем временем может полностью поставить под свой контроль все государственные институты. Мы видим здесь реализацию все того же классического принципа «Разделяй и властвуй», но доведенного до крайней степени в условиях разношерстной иммигрантской среды в США. И по мере увеличения «этнической лоскутности» США в XXI веке эта проблема будет усиливаться: население страны будет все более разобщенным и все менее способным воспринимать и формулировать какие-то общие идеи и цели. То есть окончательно превратится в бестолковую и легко манипулируемую толпу, которой можно будет навязать все, что угодно – вплоть до уничтожения американских государственных институтов, прямого подчинения страны «мировому правительству» и поражения в правах населения страны. В отличие от США, большинство западноевропейских стран успели ранее сложиться не только как демократические, но и как сильные национальные государства, поэтому сопротивление со стороны этих стран усилению власти олигархии намного сильнее, чем в США. Особенно наглядно это проявляется во внешней политике, где Германия, Франция и ряд других стран НАТО выступили в 2000-е годы против военной авантюры США в Ираке и против дальнейшего расширения НАТО с включением в нее Украины и Грузии. А после финансового кризиса 2008 г. Франция заявила о необходимости положить конец гегемонии доллара и сформировать новую мировую финансовую систему. Другими словами, в период президентства Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.) несколько западноевропейских стран во главе с Францией и Германией устроили «бунт на корабле», руководимом американской олигархией. Вместе с тем в этих странах нет национальной идеи и национальной идеологии . Они подменены идеей создания единой огромной империи в виде Европейского сообщества (ЕС), которая является не чем иным как продолжением идеи глобализации. А без наличия сильной национальной идеологии сопротивление этих стран той мощной пропагандистской машине, которая сформирована в США, обречено на провал, учитывая что в ЕС нет и не будет единства, а многие члены ЕС являются явными союзниками или «вассалами» США (в терминологии главного американского идеолога Бжезинского). Да и в военном и экономическом отношении эти страны очень сильно зависят от Америки, недаром Бжезинский, не стесняясь, называет всю Западную Европу «протекторатом США». Все эти факторы объясняют ту быстроту и эффективность, с которой олигархия смогла к началу XXI века установить свою власть не только над Соединенными Штатами, но и над всеми странами Запада, а также над большей частью планеты, превратившись в мировую олигархию. Глава XXI. Мир в XXI веке Описание основных событий и явлений, относящихся к мировой истории коррупции, было закончено в предыдущей главе. Остается лишь сформулировать основные выводы, касающиеся выявленных выше общих закономерностей, а также нынешней ситуации в мире и возможного развития этой ситуации в течение XXI века. 21.1. Программа современной мировой олигархии Для того чтобы понимать, куда движется мир, прежде всего, важно выяснить, есть ли у мировой олигархии какая-то программа, и если есть, то какая. В главе XV (п. 15.5) была рассмотрена программа предыдущей мировой олигархии и ее предшественниц, и был сделан вывод, что практически все основные элементы этой программы остаются неизменными вне зависимости от исторической эпохи. Привожу еще раз 12 пунктов этой программы: (1) Концентрация собственности и экономических рычагов влияния в каждой стране в руках небольшого круга лиц. (2) Свободная торговля (глобализация), дающая возможность беспрепятственно грабить другие страны и создавать армию безработных в своей собственной стране, а также обогащаться за счет товарных и финансовых спекуляций. (3) Уничтожение наций, чаще всего путем имперского строительства, позволяющего смешать в кучу разные народы и языки, устроив «вавилонское столпотворение». (4) Уничтожение государства и насаждение хаоса с сохранением видимости существования государства, при этом обычно сохраняется фасад прежнего государственного устройства («монархия», «республика», «демократия» и т.д.), но возвеличиваются правители, которые, служа олигархии, разваливают государство. (5) Насаждение ложных учений и мифов и одурманивание населения религией и ложными идеологиями. (6) Разделение населения на сословные группы, искусственно созданные «нации», «классы» и насаждение вражды и недоверия между ними. (7) Выращивание «малого народа» внутри нации, служащего помощником олигархии и занимающего более высокое положение, чем остальное население - для чего используются либо национальные меньшинства, либо «сословие избранных», либо «изгои» общества. (8) Порабощение массы населения посредством лишения его средств существования и возможности нормально работать на благо самих себя и общества. (9) Насаждение антикультуры: культуры, противоречащей основным принципам существования человеческого общества, - в виде противоестественных культов, ритуалов, привычек и норм поведения. (10) Насаждение во всем мире одной доминирующей культуры и насильственное уничтожение чужой культуры, если она пытается сохранить свою самобытность и сопротивляется проникновению единой культуры. (11) Насаждение идеи элитной нации (расы) и неполноценных наций (рас). (12) Сращивание мирового олигархического капитала и сплочение интересов мировой олигархии с тенденцией к образованию единого капитала мировой олигархии и олигархического «мирового правительства». Сопоставляя эти пункты с имеющейся сегодня информацией о действиях современной мировой олигархии (см. предыдущую главу), можно придти к выводу, что все они так или иначе выполняются. Прежде всего, нет никакого сомнения, что выполняются первые 9 пунктов, которые являются программой не мировой, а вообще любой олигархии в любую историческую эпоху. По этим пунктам мировая олигархия выступает своего рода координатором, спонсором и «идеологическим наставником» всех местных олигархий. Например, Д.Харви полагает, что одной из главных (тайных) целей разработанной Западом идеологии неолиберализма является грандиозный передел собственности в пользу ограниченного круга лиц в каждой стране мира ([116] с.159) (см. пункт 1 программы), и приводит этому целый ряд примеров – от США и Западной Европы до России, Китая, Мексики, Индонезии и целого ряда других стран. Если взять в качестве наиболее характерного примера беспрецедентный передел собственности в России в 1990-е годы, когда за несколько лет промышленность, созданная многими поколениями россиян, была бесплатно или за бесценок передана в руки нескольких сотен человек, превратившихся в одночасье из практически неимущих людей во владельцев многомиллиардных состояний и богатейших персон планеты, то, как известно, эксклюзивными консультантами по российской приватизации выступали представители Гарвардского института – того самого, о котором шла речь в предыдущей главе (в связи с коррупцией) и который является одним из главных идеологических столпов правящей верхушки США. А общее руководство реформами 1990-х годов, которые ограбили основную массу населения России в пользу кучки олигархов и уничтожили российскую промышленность, осуществлял МВФ – еще один столп Запада. Что касается остальных восьми пунктов, то нет никаких сомнений, что они также активно выполняются, тому в предыдущих главах было приведено множество подтверждений и примеров. Конечно, современная жизнь вносит свои коррективы технического порядка. Так, глобализация сегодня распространяется не только через международную торговлю (пункт 2 программы), как во II или XIX веке, но и через сферу финансов, служащую даже более мощным каналом перераспределения средств в пользу олигархии, чем торговля. Выполнение олигархией пункта 3 программы (уничтожение наций и «вавилонское столпотворение») выше уже комментировалось. В США этот пункт выполнен – там уже нет никакой «американской нации», а есть около 100 иммигрантских народов, борющихся между собой за место под солнцем. Европа тоже движется в этом направлении – членами ЕС являются уже 27 государств, и многие из них представлены не одной нацией, а двумя или несколькими народами, имеющими во многом противоположные интересы . Продолжение глобализации (вызывающей падение рождаемости и рост иммиграции в ЕС) и включение в ЕС все новых членов усугубляет эту проблему и делает это квази-государство все более похожим на древний Вавилон. В лице дальнейшего расширения ЕС (за пределы первоначально его учредившей группы государств) мы видим пример имперского строительства, что также соответствует пункту 3 программы. В отличие от древности, в современном мире можно строить империи и без военного завоевания. Другим примером такого строительства является современная политика США, которые выстраивают свою империю лишь изредка путем прямой военной интервенции, а чаще всего при помощи подкупа правительств и взятия их на полное обеспечение или при помощи «цветных революций» и военных переворотов, о чем выше говорилось. Поскольку с первыми девятью пунктами все очевидно, то давайте перейдем к 10-12 пунктам, которые и представляют, собственно говоря, программу мировой олигархии. Само собой разумеется, что конечная цель мировой олигархии состоит в господстве над миром – это является не пунктом, а целью ее программы, пунктов же у нас пока три. В отношении последнего, двенадцатого, пункта в предыдущей главе было приведено много фактов, показывающих, что и сращивание мирового капитала (быстрый рост транснациональных корпораций, беспрецедентная концентрация мирового богатства в руках нескольких сотен человек), и формирование олигархического «мирового правительства» (Бильдербергский клуб, СМО, Трехсторонняя комиссия) в современном мире идут полным ходом. Что касается пункта 10 программы, связанного с насаждением единой (американской) культуры и уничтожением конкурирующих культур – то есть крупных наций, способных противостоять мировой олигархии – то этому тоже можно привести множество примеров. Классическим примером в этом отношении может служить Югославия. Весь главный удар здесь был нанесен по сербам – крупнейшему и единственному народу Югославии, который был способен объединить страну и построить национальное государство со своей самобытной культурой. Ведь сербы жили в большом числе во всех республиках бывшей Югославии, а хорваты и боснийцы представляют собой тех же сербов, но перешедших когда-то соответственно в католичество и мусульманство, и между этими народами нет никакого языкового барьера. Поэтому существовало не так уж много препятствий для образования единой югославской нации, которое и происходило в течение второй половины XX века. Чтобы окончательно покончить с возможностью формирования такой нации и вообще с Югославией как крупным самостоятельным государством, против сербов был применен весь арсенал средств. Во-первых, это засылка наемных американских армий, организовавших в течение 1990-х годов «этнические чистки» и массовое изгнание сербов из Хорватии и Боснии. Во-вторых, это обучение и вооружение американцами хорватских, боснийских и албанских армий. В-третьих, это массированные бомбардировки Сербии авиацией НАТО в 1999 г. В четвертых, это «цветная революция» 2000 года, свергнувшая президента Сербии Милошевича. И, наконец, в-пятых, это признание Западом независимости сербского автономного края Косово, с отделением его от Сербии, вопреки международному праву . В итоге на месте большого и сильного государства Югославия сегодня мы имеем множество мелких государств (Сербия, Хорватия, Босния, Черногория, Косово, Словения, Македония), полностью зависимых от Запада и воюющих не только друг с другом, но и с собственными национальными меньшинствами. То положение, в котором оказалась бывшая Югославия, и которое является результатом сознательной политики США и НАТО, показывает, что будет происходить в дальнейшем с другими крупными национальными государствами мира, если мировой олигархии и далее удастся осуществлять свою программу. Собственно, это почти и не скрывается – выше уже приводились высказывания Бжезинского, писавшего, что политика США направлена против любых самостоятельных крупных стран, но особенно при этом выделявшего Россию, Индию, Китай и Иран. И эти государства упомянуты им не случайно. Дело в том, что в мире есть и другие крупные государства – в Африке и Азии – но они не являются национальными. Крупные государства Африки, как правило, составлены из множества враждующих между собой народов и племен, то же самое касается, например, Пакистана и Афганистана. Поэтому они являются государствами чисто условно. Что касается крупных латиноамериканских государств (Мексика, Бразилия), то там уже настолько глубоко внедрилась американская культура, что от их культурной самостоятельности мало что осталось. А именно борьба с самостоятельными культурами, противящимися уничтожению и вытеснению мировой (американской) культурой, и является основным содержанием десятого пункта программы мировой олигархии. Имеется множество фактов, показывающих, что изложенный Бжезинским план: борьба с крупными самостоятельными государствами, в первую очередь с Россией, Индией, Китаем и Ираном, - неуклонно претворяется в жизнь. Выше говорилось о спонсировании Западом сепаратизма национальных меньшинств в России, Индии и Китае. В 1991 г. в Амстердаме была создана Организация непредставленных стран и народов (UNPO), которую возглавил английский лорд Энналз. Она официально поставила перед собой цель поддерживать сепаратистские движения малых народов – то есть помогать им разваливать крупные национальные государства. Имеется множество свидетельств (включая высказывания бывшего российского президента В.Путина) того, что в России со всеми национальными меньшинствами ведется активная работа со стороны западных служб и представителей – на предмет выявления и поощрения их тенденций к сепаратизму и отделению от России. Чеченский сепаратизм в 1990-е годы активно поддерживался со стороны UNPO и со стороны других западных организаций, а подготовка чеченских боевиков и террористов осуществлялась пакистанскими спецслужбами, за спиной которых стояли американцы. Кроме того, Великобритания предоставила убежище так называемым «чеченским сепаратистам», а в действительности террористам. И хотя имеются доказательства их активного участия в терроризме на территории России, но Великобритания их игнорирует. Что касается арабских стран, то хотя они и не входят в «приоритетный список» Бжезинского, но лишь потому, что с ними американцы рассчитывают разделаться достаточно легко. В 2000-е годы в американской прессе публиковались карты предполагаемого будущего раздела стран Ближнего и Среднего Востока. В соответствии с ними все крупные страны – Саудовская Аравия, Турция, Ирак, и т.д. – должны быть раздроблены на несколько обособленных мелких государств. В Ираке это фактически уже происходит – страна после ее захвата американцами разделилась на три части: шиитский юг, суннитский центр и курдский север. Таким образом, в будущем весь арабский мир может превратиться в то, что сегодня из себя представляет бывшая Югославия – хаос мелких враждующих между собой государств, а также национальных и религиозных меньшинств, часть которых будет возглавляться нефте- и нарко- баронами и военными хунтами, подконтрольными США и мировой олигархии. Африка уже почти вся представляет такую же картину, для чего не нужно ее даже дробить на мелкие государства. Страшное обнищание населения и голодоморы и без этого приводят к хаосу и бесконечным войнам между африканскими племенами и народами вплоть до полного истребления, Так, в одном лишь Конго в ходе межнациональных войн и от голода в 2000-е годы погибло около 5 миллионов человек, в Судане число жертв голода и военных действий также идет на миллионы. Действия США, такие как военная интервенция в Сомали и бомбежки Судана, а также карательные операции американских наемников в Нигерии и Экваториальной Гвинее (для защиты деятельности американских нефтяных компаний), лишь усугубляют эту картину полного и беспросветного африканского хаоса. Населению этих стран ничего не остается, как либо вымирать, либо, подобно жителям Сомали, образовывать пиратские республики и заниматься захватом и грабежом проплывающих мимо иностранных торговых судов. Если говорить о мусульманском мире в целом как о самобытной культуре, подлежащей уничтожению в соответствии с пунктом 10 (и самым крупным ее представителем является Иран), то для борьбы с ней задействованы самые разные методы и приемы, многие из которых выше упоминались. Еще одним приемом борьбы с традиционным исламом является повсеместное насаждение по всему миру ваххабизма (исламского фундаментализма), принявшее в последние десятилетия беспрецедентно широкий характер. Как пишет М.Сиддики в San Francisco Chronicle от 21.09.1999, «группы ваххабитов представляют собой весьма ограниченный по численности, но прекрасно финансируемый и вооруженный контингент. Своей целью они считают нагнетание панических настроений, как в народных массах, так и в сердце отдельного человека… С этой целью они провоцируют анархию и беззаконие и уже на этом фоне приступают к насаждению собственной бескомпромиссной и нетолерантной разновидности ислама… Ваххабитские группы противоречат общим представлениям об исламе, исповедуемом исламскими учеными. По их представлениям ислам является образцом цивилизованности и этического совершенства. Ваххабиты же это не что иное, как анархистское движение под исламским флагом… В намерение ваххабитов входит не столько создание исламского государства, сколько элитарного государства, где люди сплочены в одну безликую массу, достойны же процветания только избранные» ([63] с.259). Что касается пункта 11 программы мировой олигархии (элитные – неполноценные расы), то он также выполняется. О насаждении среди населения стран Запада идеологии «войны цивилизаций» с мусульманским миром выше уже говорилось. При этом не только насаждается недоверие к исламскому миру, но высмеиваются или порицаются мусульманские обычаи, религия и т.д. Тем самым решаются две задачи. Во-первых, ведется борьба с традиционным исламом, который является одной из самобытных культур, противящихся уничтожению (пункт 10 программы). Во-вторых, навязывается представление о том, что западноевропейцы и американцы – «элитная раса» по сравнению с мусульманами (пункт 11 программы). Предпринимаются попытки насадить такие же представления и по отношению к русским - есть множество примеров пренебрежительных и злобных высказываний о русских и о России со стороны американских политиков и западных СМИ. Одновременно с этим в сознание западного общества уже давно внедряется концепция «золотого миллиарда», в соответствии с которым население Западной Европы и Северной Америки представляют собой «элитную расу», призванную получать все блага современной цивилизации, ну а все остальные страны и народы с точки зрения данной концепции являются «низшими расами», странами-изгоями. Итак, мы убедились, что все 12 пунктов программы так или иначе выполняются современной мировой олигархией. Повторю еще раз, что хотя такая программа никем никогда не составлялась (во всяком случае, для публичного обозрения), но все эти пункты выполнялись теми силами, которые стремились к мировому господству во II в., XVI-XVII вв. и XIX-XX вв. И поэтому то, что они выполняются сегодня, вовсе не является простым совпадением. Существует определенный алгоритм, набор средств и методов, ведущий к установлению «власти немногих» (олигархии) и над отдельной страной, и над миром, и этот алгоритм в своих основных чертах остается неизменным вне зависимости от исторической эпохи. Конечно, современная эпоха могла внести какие-то добавления к указанной программе. Поэтому давайте рассмотрим наиболее явные современные тенденции и идеи, которые можно было бы считать «вкладом» современной мировой олигархии в ту программу, которая была разработана и осуществлялась ее предшественницами. В частности, в высказываниях и книгах современных западных политиков часто фигурируют две идеи, которые совершенно определенно являются программными установками. Это идея создания мирового правительства и идея создания нового (космополитического) человека. Причем, обе эти идеи претендуют на то, что они якобы осуществляются в интересах всего населения планеты, и, таким образом, отражают ту «заботу о благе людей», которую демонстрирует правящая верхушка Запада. Первая из этих идей нашла выражение, например, в Мировом форуме, учрежденном в 1990-е годы с участием Михаила Горбачева, а также в создании института Большой восьмерки и Большой двадцатки – регулярных совещаний на уровне правительств крупнейших стран мира. Идея мирового правительства, функционирующего в интересах всего человечества, неоднократно преподносилась западными идеологами и политиками в качестве конечной цели предпринимаемых ими шагов. Однако, как показывает проведенный выше анализ, создание действительного (эффективного) мирового правительства, не является тем, к чему стремится мировая олигархия. На самом деле это является идеологическим трюком, призванным обмануть общественное мнение и те государства, которые могут поверить в подобное правительство - и как показывает пример Горбачева, трюк этот часто срабатывает. Подобные идеологические трюки нужны для того, чтобы обеспечить беспрепятственное выполнение тех пунктов программы, которые были выше изложены и которые, как было показано выше, неуклонно осуществляются. Совершенно очевидно, что для олигархии неприемлемо никакое по-настоящему эффективное мировое правительство, действующее в интересах населения. Как было показано выше, мировая олигархия и есть уже своего рода «мировое правительство», и оно вряд ли добровольно согласится с тем, чтобы иметь над собой еще каких-либо, неподконтрольных ей самой, начальников. Но это олигархическое «мировое правительство» не похоже на обычное правительство. Оно функционирует в форме матрицы, у которой нет ни иерархии, ни единоначалия, ни какой-либо ответственности. А есть только конкретные шкурные интересы членов этой матрицы, которые толкают их на участие в том или ином «бизнес-проекте». Это означает, что любой проект, предпринимаемый «мировой матрицей», рано или поздно приводит к анархии, примеров чему было показано достаточно. Как высказался однажды виконт Этьен де Виньон о Бильдербергской группе, членом которой он являлся, «если мы – мировое тайное правительство, то нам должно быть очень стыдно» [104]. А как еще конкретнее высказался Майкл Томас, историк-аналитик эпохи 1980-1990-х годов, предложения Бильдербергского клуба «вызвали за последние годы больше разрушений, чем бедствия Второй мировой войны, вместе взятые» ([124] с.77). Поэтому попытка упорядочить деятельность этой «мировой матрицы» - поставить его под контроль либо какого-то настоящего мирового правительства, либо группы крупнейших государств с несением ответственности за содеянное – величайшая утопия. Если такое и возможно, при возникновении чрезвычайной ситуации: например, если начнется Третья мировая война, и Запад введет государственный контроль за деятельностью ТНК в военных целях, - то лишь на то время, пока длится такая ситуация, да и то в ограниченных размерах, - и никак не в том случае, если под контролем мировой олигархии уже окажется весь мир . Более того, многие публицисты сегодня высказывают мысль о том, что целью США сегодня как раз и является насаждение повсюду хаоса и анархии, при помощи которых они пытаются управлять миром. За последние полвека Соединенные Штаты организовали около 60 переворотов и свержений правительств, а, начиная с 1946 г., они участвовали в 70 войнах. США сами вырастили большинство известных сегодня террористических организаций и движений – Аль-Каиду, талибан, пакистанский терроризм, косовский терроризм, терроризм в Центральной Америке, спонсировали режим Саддама Хусейна в Ираке и его военные авантюры, поощряли подрывные действия иранских спецслужб в Боснии против сербов и т.д. (см. предыдущую главу). Исламский фундаментализм (ваххабизм) также активно спонсируется американцами (хотя и продвигается через граждан Саудовской Аравии и Пакистана); а это есть не что иное как насаждение хаоса и анархии вместо традиционного ислама. Как пишет М. Чоссудовский, «Американская внешняя политика никогда не стремилась сдерживать поток исламского фундаментализма. Практически она поступала наоборот. После окончания холодной войны существенный подъем “радикального Ислама” в бывшем Советском Союзе и на Ближнем Востоке на самом деле входит в тайную повестку дня Вашингтона. Основной пункт этой повестки дня требует поддержания международного терроризма, а не борьбы с ним. Вашингтон добивается дестабилизации гражданского общества. Важно не допустить сплочения подлинно светских социальных движений против американской Империи. Через тайные операции ЦРУ Вашингтон продолжает поддерживать развитие исламского фундаментализма повсюду – на Ближнем Востоке, в бывшем Советском Союзе, а также в Китае и Индии» ([63] с.271-272). Итак, действительной целью современной мировой олигархии является не создание эффективно функционирующего мирового правительства, а повсеместное насаждение хаоса и анархии, и управление миром с их помощью. Другими словами, речь идет о выполнении пункта 4 программы, но только уже не в рамках отдельной страны, а всего мира. И лозунг о мировом правительстве здесь служит такой же ширмой для прикрытия истинных действий, как в рамках отдельно взятой страны такой ширмой является сохранение внешних государственных атрибутов (выборов, судов, полиции, президента, правительства). Сильные мира сего уже давно в своей деятельности не обращают внимания на государство со всем его аппаратом и законами, а если какой-либо президент их не устраивает или просто раздражает, то они его либо устраняют, примером чего может служить убийство братьев Кеннеди в США и Альдо Моро в Италии, либо убирают со скандалом, примером чего может служить президент Никсон . Тем более, если будет создано некое «мировое правительство», заменяющее собой функции национального правительства: они будут обращать на него еще меньшее внимание. Вторая программная установка или цель, выдвигаемая сегодня крупными идеологами и политическими деятелями Запада, состоит в создании нового, космополитического, человека. В наиболее яркой и доступной форме эта идея была изложена главой Европейского банка реконструкции и развития и членом Бильдербергского клуба Жаком Аттали, который в своей книге «Линии горизонта», наряду с необходимостью создания «планетарной политической власти», предвидел установление нового мирового порядка («торгового порядка») и превращение всех людей в «кочевников». Кочевник, - пишет Аттали, - «будет находиться в постоянном передвижении, без адреса или стабильной семьи. Он будет нести на себе, в самом себе то, в чем найдет воплощение его социальная ценность». Аттали полагает, что все люди под давлением обстоятельств превратятся в таких «кочевников», а те, кто не захочет влиться в «общество кочевников», будут исключены из общества и превратятся в изгоев. «Ритмом закона, - пишет далее Аттали, - будет эфемерность, высшим истоком желания будет нарциссизм» ([88] с.15-16). Другими словами, люди не только превратятся в «кочевников» и порвут всякую связь с окружающим их обществом, но и впадут в крайний эгоизм, погрузившись в виртуальный мир (телевидение, Интернет и т.д.) и в самолюбование и поиск всевозможных наслаждений (нарциссизм). Достижение такой же цели выдвигала ранее Маргарет Тэтчер, которая заявляла, что нет такого явления, как общество, а есть только «отдельные мужчины и женщины», и что в дальнейшем все формы социальной солидарности должны исчезнуть и уступить место индивидуализму. «Экономика – это метод, - говорила она, - задача же заключается в том, чтобы изменить душу» ([116] с.36). И этот грандиозный эксперимент над душами людей сегодня проводится все с бoльшим и бoльшим размахом. Возможно, это действительно является еще одним элементом программы современной мировой олигархии. Вместе с тем, идея создания «нового человека», выдвинутая современными западными идеологами, реализовывалась и раньше. Мы видели, что такие же «кочевники», свободные от общества и впавшие в крайний эгоизм, а также человеко-звери, стремящиеся к удовлетворению своих желаний и инстинктов, появлялись в конце каждого глобального кризиса коррупции, а вся человеческая цивилизация перерождалась в «цивилизацию хищников». Но провозглашение такой задачи вряд ли может служить в качестве чьей-либо самоцели. Если отбросить предположение, что нынешние западные идеологи выполняют указания самого дьявола, и если исходить из рационалистической (а не дьявольско-сатанинской) природы мотивов современной мировой олигархии, то в таком случае нам надо понять, зачем ей понадобилось провозглашать такую цель. Итак, какова же действительная цель этого превращения людей в «кочевников», в крайних индивидуалистов и эгоистов, потерявших какую-либо связь с обществом? Судя по всему, это служит одной-единственной и вполне очевидной цели – установлению контроля над каждым отдельным индивидуумом со стороны мировой олигархии. А это уже означает полное установление ее власти над обществом и над всем миром. Ведь общество, распавшееся на «кочевников» и индивидуалистов, в сущности, перестает быть обществом, поэтому задача контроля над ним решается сама собой, остается лишь решить задачу контроля над отдельными людьми - интеллектуалами, которые не хотят превращаться в послушных животных, удовлетворяющих (через реальный или виртуальный мир) свои природные инстинкты в еде, сексе, насилии и развлечениях и не думающих ни о чем другом . Методы борьбы с такими интеллектуалами, противящимися превращению в животных, были в свое время описаны Д.Оруэллом в романе «1984». У каждого человека в доме был телевизионный экран, через который за такими людьми шло непрерывное наблюдение (а сегодня такую роль может играть Интернет, через который можно отслеживать все пристрастия и увлечения человека). Ну, а на случай если бы они смогли обмануть телевизор, к ним подсылали провокаторов для выявления их благонадежности по отношению к «Большому брату», то есть к существующей в стране системе власти. Тех, кто был уличен в неблагонадежности, забирали для «перевоспитания» - и превращали в такое же послушное животное, как и все окружающие. Все это выглядит как фантастика, но никакой другой цели, для чего нужно было бы сознательно разрушать общество и превращать его в «отдельных мужчин и женщин», а также «изменять душу» людей и превращать их в «кочевников», существовать просто не может. Целью является установление полного контроля над каждой личностью и превращение всех людей в «послушных животных», что можно считать еще одним, тринадцатым, пунктом программы современной мировой олигархии. А лозунги о «создании нового человека» являются не более чем пропагандистской шумихой и очередным обманом – ведь олигархия всегда прикрывает свои действия какими-нибудь «высокими» или «великими» целями, за которыми скрываются совсем иные мотивы. Кроме того, слишком много других фактов указывают на то, что именно эта цель (тотальный контроль над личностью) и является действительной. Так, в США уже в 1990-е годы началась кампания по борьбе с терроризмом и резкое ужесточение в рамках этой кампании контроля над личностью - якобы в целях усиления безопасности. Характерно, что она началась уже в середине 1990-х годов, за несколько лет до событий 11 сентября 2001 г., хотя холодная война к тому времени закончилась, и безопасности США никто не угрожал, да и не имел такой возможности. Первыми шагами этой кампании стало провозглашение весной 1996 г. «крестового похода против терроризма». Тогда «империями зла» и врагами Америки были провозглашены Ливия, Сирия и Иран (что, как отмечалось выше, не помешало американским военным сотрудничать с иранскими спецслужбами в насаждении экстремизма в Боснии), и под эту кампанию провели ужесточение иммиграционного и внутреннего полицейского контроля в США . Год спустя, весной 1997 г., был учрежден «Проект за Новый американский век» (PNAC), в котором приняли участие все видные политики США: Д.Буш, Р.Чейни, Р.Перл, Д.Рамсфельд, П.Вулфовиц и другие, и под который был создан целый научно-исследовательский центр с таким же названием. PNAC не только провозгласил начало новой эры – эры американской гегемонии в мире и установление нового мирового порядка, он также породил новый тезис: «Кто не с нами, тот за террористов» ([81] с.362, 441-442). Другими словами, под надуманным предлогом борьбы с терроризмом уже тогда, за несколько лет до 11 сентября 2001 г., начали вводить полицейский режим и бороться с любым инакомыслием по отношению к официальной американской политике и идеологии. Тогда же (в 1999 г., одновременно с бомбежками Сербии) и блок НАТО из чисто оборонительного, которым он был до этого, вдруг, изменив свой Устав, превратился в наступательный. Как пишет Д.Кьеза, «За целых два года до 11 сентября НАТО вдруг ощутил необходимость изменить прежний облик путем превращения из оборонительного альянса в военный агрессивный блок способный проводить так называемые “гуманитарные” операции без оглядки на то, подвергался ли нападению хотя бы один из членов Альянса» ([63] с.143). Затем произошла так называемая «атака террористов» 11 сентября 2001 г. Сегодня можно считать доказанным, что атака самолетов на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке (с обрушением трех зданий) и эпизод взрыва в здании Пентагона в Вашингтоне были сознательно спланированы и срежиссированы. Доказывающие это факты подробно описаны в целой серии книг различных авторов (например, [63]) и в документальном фильме «9/11», подготовленном под руководством Джульетто Кьеза и Тьерри Мейсана. Подробности осуществления этой акции не оставляют сомнения в том, что они были подготовлены с участием представителей высшего военного командования США, которые после этого получили повышения по службе . А официальный отчет о трагедии 11 сентября, как пишет американский профессор Д.Гриффин, - это «571 страница лжи»; он полагает, что глава комиссии по расследованию Филипп Зеликов, получивший соответствующие полномочия от президента страны и имевший с ним личные дружеские отношения, сам мог быть причастен к организации этой трагедии, равно как и вся администрация президента Буша-младшего ([63] с.51). Таким образом, мы видим, что этот «теракт» не был ни, собственно говоря, терактом, ни результатом заговора кучки каких-то отщепенцев или фанатиков, а был спланирован и осуществлен либо администрацией Буша, либо очень влиятельной группой, пользовавшейся безусловной поддержкой и покровительством на самом высоком уровне, включая президента и его окружение. Как указывает Гриффин, задолго до «террористической атаки 11 сентября» многие ведущие американские политики предсказывали, что в скором времени может произойти что-то подобное. Так, еще в 1997 г. Бжезинский в книге «Великая шахматная доска» писал о том, что США для военного захвата богатых нефтью регионов мира понадобится какой-нибудь предлог, схожий с внезапной атакой Японии на Перл-Харбор в 1941 г. Та же мысль высказывалась осенью 2000 г. в документе «Реформирование обороны США», опубликованном научно-исследовательским центром «Проект за Новый американский век» (главный автор которого – тот самый Филипп Зеликов!), где говорилось о желательности «катастрофического и катализирующего события, еще одного Перл-Харбора» ([63] с.48). «События 11 сентября, - пишет Д.Гриффин, - сделали возможным выполнение необходимых условий для Пакс Американа (установления американского миропорядка – Ю.К.): теракты дали возможность администрации Буша напасть на Афганистан и затем на Ирак ; начать технологическое реформирование армии; осуществить гигантское увеличение военных расходов и, несмотря на незначительные протесты, принять новую доктрину упреждающего удара, которая стала известна как “доктрина Буша”» ([63] с.49) . Однако это не все выгоды, которые смогла извлечь из событий 11 сентября американская правящая верхушка для осуществления ее заранее заготовленной программы. Получила новый толчок и та программа тотального контроля над людьми, которая осуществлялась в связи с кампанией «борьбы с терроризмом», начавшейся в 1996-1998 гг. (см. выше). Еще в президентство Билла Клинтона (1993-2001 гг.) были приняты законы, позволявшие вводить режим чрезвычайного положения в США при наступлении самых разных событий, включая возникновение внешней угрозы, опасности перебоев с поставками сырья и энергоносителей, резкое увеличение безработицы в стране и в других случаях. Когда же произошли события 11 сентября 2001 г., то они сразу и дали такой повод для введения режима чрезвычайного положения, что, как указывает Г.Райзеггер, привело не только к попранию Соединенными Штатами международного права, но и к отмене конституционных прав самих американцев и граждан ряда государств, зависимых от Америки ([81] с.510, 444-447). Одним из наиболее вопиющих примеров нарушений прав человека стали тайные американские тюрьмы, размещенные за пределами США в таких странах, где нет эффективного законодательства, защищающего права человека (хотя Д.Эстулин полагает, что такие тайные тюрьмы и концлагеря есть и в самих США). Наиболее известными стали тюрьмы Гуантанамо на Кубе и Абу Граиб в Ираке, где были зафиксированы случаи массовых пыток и издевательств, чинимых американцами, а также нелегальные тюрьмы в Польше и Румынии на территории ЕС. Но сколько таких тюрем в Европе и во всем мире, никто точно не знает, имелись данные о том, что они существуют также на Украине и в других странах. Как указывает Д.Кьеза, в ходе проведенного расследования «удалось собрать неопровержимые доказательства по меньшей мере о 1080 рейсах ЦРУ, совершивших посадку в европейских аэропортах в период между 11 сентября 2001 года и концом 2005 года (в целях нелегальной перевозки заключенных – Ю.К.). Было также установлено, что 14 европейских государств (в том числе Германия, Швеция, Италия, Бельгия, Испания) выдавали разрешения как на транзит через свою территорию, так и на посадку или временное пребывание жертв extraordinary renditions (чрезвычайного ареста – Ю.К.). Как уже было указано, две страны – Польша и Румыния содержали на своей территории… нелегальные тюрьмы, где предполагаемые террористы находились в качестве заключенных и, по всей вероятности, подвергались допросам в нарушение европейских законов и международных конвенций, подписанных Евросоюзом. Таким образом, мы имеем дело с нарушением статьи 6 Договора о Европейском Союзе в части касающейся прав человека и основополагающих свобод» ([63] с.147). Итак, под предлогом «теракта», инсценированного самой правящей верхушкой США, были попраны конституционные права граждан США, ЕС и других стран, и любой человек, проживающий или оказавшийся на территории США и их союзников, теперь может быть подвергнут репрессиям в качестве «подозреваемого в терроризме» или даже по причине своей неблагонадежности американскому режиму и господствующей американской идеологии. Причем, для этого не обязательно действительно бороться с режимом, преследованию может подвергнуться любой: например, человек, случайно ставший ненужным свидетелем или обнаруживший нежелательные факты. Формула «кто не с нами, тот за террористов» вполне это позволяет. Так, известный французский журналист Тьерри Мейсан, первый обнаруживший несуразности в официальной версии событий 11 сентября 2001 г. и опубликовавший об этом книгу, был объявлен персоной нон-грата и лишен права въезжать в страны-члены НАТО (включая Францию – гражданином которой он является!). Здесь мы видим пример диссидента, выдворенного из своей собственной страны, который пострадал даже не за свои антиправительственные настроения или убеждения, а просто за то, что отважился высказать вслух ставшие ему известными факты и поделиться сомнениями. Другими примерами могут служить член Конгресса США Велдон и сенатор Торричелли, которые, как указывает В.Тарпли, стали жертвами преследований со стороны спецслужб и судебно-полицейской машины США после того как обнародовали дополнительные факты, касающиеся событий 11 сентября 2001 г., и потребовали нового серьезного расследования этих событий ([63] с.234). Если жертвами преследований в стремлении выяснить правду становятся члены Конгресса и Сената США, то что говорить об обычных гражданах? Как пишет Д.Кьеза, на Западе началась «охота на человека» ([63] с.144). Наконец, довершает эту картину тотального ужесточения контроля над личностью и нарушений прав человека на Западе запуск в США еще в 1990-е годы программы полной «цифровизации» населения – присвоения каждому человеку личного кода, который будет фигурировать при всех его покупках, сделках, обращениях в инстанции и даже при его вхождении в Интернет. Первоначально каждый житель США, а затем и других стран, должен будет в обязательном порядке стать владельцем пластиковой карточки с постоянным личным номером; а на втором этапе планируется вживлять в руку каждого человека специальный электронный «чип» (биокарту), на котором будет дублироваться информация, записываемая на пластиковую карточку . Таким образом, задача тотального контроля над личностью доводится до логического завершения, и любое телодвижение каждого человека теперь можно будет отследить и проконтролировать – разумеется, теми, кто будет иметь доступ к этой глобальной личностной информационной системе. Более того, как указывает Д.Эстулин, в США и других странах Запада полным ходом идет программа окончательного вытеснения из обращения наличных денег и перехода на 100% к расчетам по пластиковым картам, которые, в свою очередь, в будущем заменит вживленный в руку или в лоб микрочип. По его мнению и по мнению ряда цитируемых им авторов, осуществление этой программы «станет инструментом для установления абсолютного контроля над человеком». Например, если обычный человек станет для кого-либо из сильных мира сего нежелательным лицом, то «им достаточно будет стереть ваш номер с центрального компьютера, и вы уже не сможете ни продавать, ни покупать и, таким образом, будете приговорены к тому, чтобы через некоторое время просто исчезнуть» ([124] с.186). Как пишет Д.Эстулин, «Начальное название этого проекта [вживления микрочипов] было “Tessera”. “Tessera” был символом собственности римлян и наносился рабам, а у тех, кто от него избавлялся, оставалась отметка» ([124] с.211). Таким образом, даже название этой программы выдает истинные намерения ее авторов – превратить все население в рабов, контролируемых кучкой богатейших людей планеты. Итак, в качестве последнего пункта программы современной мировой олигархии мы записываем следующее: (13) Установление полного контроля над каждой личностью и превращение всех людей в «послушных животных». Еще в середине XX века К.Поланьи, анализировавший либеральную концепцию, а в начале XXI века – Д.Харви, анализировавший неолиберализм, пришли к выводу о том, что осуществление этих концепций, провозглашающих на словах свободу личности и демократию, неизбежно ведет к авторитаризму. Как пишет Харви, «либеральный (а потом и неолиберальный) утопический проект может быть реализован только на основе авторитаризма. Свобода масс будет ограничена в пользу свободы меньшинства» ([116] с.98). Именно такова неизбежная логика развития либерализма и неолиберализма. Если же опираться на тот исторический анализ, который был проведен в настоящей книге и в первой книге трилогии, то можно предвидеть не только повсеместное введение авторитаризма, но и намного худшие последствия, о чем будет далее сказано. В этой связи представляется вполне логичным появление новой идеологии, пришедшей в конце XX века в США на смену неолиберализму – неоконсерватизм. Сегодня к неоконсерваторам можно причислить уже бoльшую часть американского истэблишмента – например, к ним относится практически все окружение экс-президента Д.Буша-младшего и он сам (что признает, например, Ф.Фукуяма: [198] p.46). Приняв данную идеологию, правящая верхушка США сорвала с себя маску лицемерия и открыла, по крайней мере частично, свои истинные цели, в числе которых – фактическое свертывание демократии и введение авторитарной власти в интересах олигархии. Как отмечает Д.Харви, отличительными чертами американских неоконсерваторов является не только поддержка власти корпораций и «восстановление классового влияния», но и стремление к установлению порядка в противовес начавшемуся хаосу и провозглашение единой и безальтернативной «господствующей морали», которой все обязаны следовать ([116] с.113). О том, какой именно чудовищной морали придерживается американская верхушка, называющая себя «мировой элитой», выше уже было сказано. Самое простое определение неоконсерваторам (хотя и не такое научное, как Харви) дал американский публицист и писатель В.Тарпли, который назвал их «бесноватыми фашистами» ([63] с.239). 21.2. «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» Ниже мы попытаемся представить, с учетом имеющихся фактов и исторических прецедентов, что ожидает мир в том случае, если мировой олигархии удастся осуществить свою программу, а также рассмотрим, что может ей в этом помешать, и какие другие сценарии развития мира возможны в XXI веке. Но прежде давайте отвлечемся от анализа фактов и обратимся к одному известному древнему документу, одной из книг Нового завета (Евангелия) – «Откровению святого Иоанна Богослова». Этот документ был написан предположительно в самом конце I века н.э., и в нем удивительным образом было предсказано и то, что произошло в последующие столетия, и то, что происходит сегодня. «Откровение» было написано Иоанном, одним из 12 апостолов. Известно, что он был любимым из учеников Христа и лишь ему тот доверял такие тайны, которые не доверял никому; кроме того, как пишет сам Иоанн в указанном документе, он остался единственным из апостолов, кто был в течение своей жизни верен учению Христа до конца ([75] 2, 2-3). Иоанн описывает предвидение, которое ему было ниспослано Богом, о приходе двух зверей – страшных многоголовых чудовищ, которые захватят власть над миром: один из них уже явился к моменту написания «Откровения», а второй должен был явиться спустя тысячелетие после гибели первого зверя. Вот что написано о первом звере: «И дивилась вся земля, следя за зверем… и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? … и дана ему была власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле…» ([75] 13, 3-8). За истекшие почти две тысячи лет с момента появления произведения Иоанна было сделано бесчисленное количество предположений о том, что означают эти звери. Самое распространенное предположение состояло в том, что должен был явиться человек со сверхъестественными способностями (Антихрист), который якобы и будет тем самым зверем. На эту тему и именно в таком понимании зверя снято уже множество американских фильмов (начиная с первого нашумевшего фильма «Омен»). Но боюсь, что здесь мы сталкиваемся с очередной профанацией и сознательным искажением со стороны тех, кто стремится сбить с толку и запутать публику. Дело в том, что в самом тексте «Откровения» не только не встречается нигде слово «Антихрист», но из текста совершенно определенно следует, что речь не идет о человеке: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами…» (13, 1). Спрашивается, какой же это такой человек, если у него 7 голов? Далее Иоанн дает дополнительные разъяснения: «Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел… И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю» (17, 11-13). Итак, мы видим, что речь не идет даже и о животном, а речь идет о некоем явлении, у которого семь голов означают семь царей и одновременно семь гор. «Жена», которая сидит на семи горах, есть не что иное как Рим (возникший первоначально на семи холмах) – об этом в «Откровении» сказано более чем ясно: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями»; «и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (17, 18; 17, 5). В этой связи для многих толкователей «Откровения» уже давно было очевидно, что зверь либо и есть само римское государство, либо имеет самую непосредственную связь и с ним, и с рядом его правителей. Однако зверь не может быть и самим римским государством – сказано, что 17 царей являются не просто головами и рогами зверя и имеют с ним одни мысли, но еще и добровольно уступают ему свою царскую власть. Как видим, многоголовый зверь Иоанна есть не что иное, как римская сенатская олигархия, которая окончательно установила свою власть и над Римской империей, и над почти всем известным в то время миром – от Атлантики до Персидского залива – как раз ко II веку н.э., одновременно с написанием данного произведения, превратившись в мировую олигархию. Как говорилось в Разделе II, олигархия с древнейших времен изображалась в виде многоголового чудовища – дракона, змея или, например, стоглавого и стоногого Тифона из крито-греческой мифологии. Этому способствовали и сатанинские культы змеев, драконов и прочих чудовищ, которые в древности насаждались правящей верхушкой повсеместно – от Средиземноморья до Китая. Да и в более позднюю эпоху эта традиция не исчезла. Например, во времена Французской революции аристократию (которая к тому времени переродилась в олигархию) неизменно рисовали на плакатах и в книгах в виде «аристократической гидры» - чудовища с телом льва и несколькими десятков змеиных голов на длинных шеях. Поэтому многоголовое чудовище можно считать вполне типичным изображением олигархии. Что касается 17 царей, то, судя по всему, это были в основном те самые правители Рима, которые представляли сенатскую олигархию (см. главы I-II и схему I) и которые добровольно передавали ей «силу и власть свою» - то есть позволяли ей творить все что заблагорассудится, не препятствуя ее (зло)деяниям. Например, можно предположить, что первым из этих 17 царей был Сулла – диктатор, уничтоживший последние остатки демократии в Риме и утвердивший власть сенатской олигархии (после чего добровольно ушедший в отставку). Второй головой зверя могли быть, например, убийцы Цезаря Кассий и Брут, возглавившие сенатскую контрреволюцию в гражданской войне 44-41 гг. до н.э. Третья голова - это, возможно, император Калигула: хотя неизвестно точно, был ли он ставленником Сената, но он занимался не управлением империей, а лишь ублажением своей похоти и других низменных страстей (то есть «имел одни мысли» со зверем), в то время как империя осталась без управления и оказалась в полной власти коррумпированных сенаторов. Четвертой и пятой головами были, возможно, императоры-старики Гальба и Нерва, которые были специально посажены на трон, чтобы ничего не делать и не мешать власти сенатской олигархии. Наконец, шестым царем был, возможно, император Траян, начавший править в конце I в.н.э., как раз в то время, когда предположительно было написано «Откровение» Иоанна («пять [царей] пали, один есть»). Траян не просто был ставленником Сената, но всю свою жизнь положил на завоевание мира и на уничтожение соседних государств: Дакии, Парфии и других стран. Он расширил империю до Карпат на севере и до Персидского залива на востоке, а Рим буквально утопил в крови приведенных им пленников (убивая их десятками тысяч потехи ради в Колизее) . Об остальных 11 царях также можно догадаться. Следующим императором-ставленником Сената был Адриан, который имел гомосексуальные наклонности, жил в неземной роскоши , а больше всего «прославился» тем, что уничтожил непокорную Иудею и разогнал евреев по всему свету. Что касается 10 «рогов зверя» (которые «примут власть со зверем, как цари, на один час»), то все или в подавляющем большинстве они были, очевидно, сенатскими императорами в «век 30 тиранов» (235-285 гг. н.э.). Как известно, в этот период шли почти непрерывные гражданские войны между претендентами на трон, представлявшими сенатскую олигархию, и претендентами, представлявшими армию и народ. В конечном счете, победили народные императоры, а сенатским императорам удавалось, как правило, поцарствовать очень недолго – от нескольких месяцев до нескольких лет. Разумеется, все эти примеры условны и приведены лишь в качестве иллюстрации основного принципа. Нет никакого смысла в том, чтобы пытаться угадать, кто именно был первым, вторым, шестым и прочим по счету царем в описании Иоанна, поскольку это зависит от субъективных оценок деятельности тех или иных царей. Имеет значение лишь сам принцип, по которому они выделены в качестве голов и рогов зверя – их деятельность служила интересам не народа и государства, а зверя - олигархии («Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю»). В «Откровении» предсказана и гибель зверя: «Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле… видя, что зверь был, и нет его…» (17, 8). Как мы знаем из свидетельств античных авторов (см. главу III, п. 3.1), в ходе гражданских войн 235-285 гг. в Римской империи была не только уничтожена олигархия, но даже не осталось сколько-либо богатых граждан: то, что не было экспроприировано народными императорами и армией, исчезло само в результате грабежей и всеобщего упадка и разрухи. И хотя к V веку власть олигархии в Риме, судя по всему, опять восстановилась, но уже без всякого стремления к власти над миром: лишь бы удержать те территории, что еще не были потеряны. Поэтому зверь Иоанна уже более не воскрес, как и было предсказано. В предсказании говорится и о дальнейшей судьбе «великой блудницы» - Римской империи: «воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне…» (17, 15-16). Так и случилось – империю во II-III вв. постигли страшное разорение и вымирание населения (см. главу II, п. 2.5). Предсказан был и последующий упадок бывших провинций Римской империи в эпоху «темных веков» (V-IX вв.) – опять иносказательно, в виде мучений «великой блудницы», обнищавшей и лишившейся всего своего богатства: «И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает, товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга… и коней и колесниц, и тел и душ человеческих… Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали от страха мучений ее, плача и рыдая… ибо в один час погибло такое богатство!» (18, 11-17). Перейдем теперь ко второму зверю. В «Откровении» сказано, что ангел «взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и изверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет. … Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли… » (20, 2; 20, 7). Как мы видим, предсказание Иоанна исполнилось – такого явления, как мировая олигархия, мир не знал около тысячи лет: с IV по XV вв. Что касается второго пришествия сатаны, наславшего на землю второго зверя, то речь, по-видимому, не идет о мировой олигархии XVI-XVII вв. или XIX - начала XX вв., а речь идет о современной мировой олигархии, которая ближе к господству над миром, чем когда-либо ранее. Прежде всего, само указание на окончание тысячи лет, после которого «сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы» (20, 7), может означать то, что второе пришествие произойдет по истечении очередного тысячелетия – то есть в начале XXI века. На это указывают многие толкователи «Откровения». Но помимо этого, довольно слабого указания, которое может быть, конечно же, и совсем по-другому истолковано, есть целый ряд других подробностей, приведенных в «Откровении», которые как раз довольно четко указывают на то, что второй Апокалипсис произойдет в XXI веке: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» (13, 11). Как мы видели, первый зверь Иоанна вышел из моря: в античную эпоху глобализация, служившая катализатором быстрого роста олигархии, распространялась только по морю (что было объяснено выше). Второй зверь Иоанна вышел из земли: сегодня глобализация распространяется не только и не столько по морю, сколько по земле - посредством наземной внешней торговли (железные дороги, автомобили, трубопроводы), через сферу финансов, через грабительское патентное право, через разграбление природных ресурсов - все это служит источником силы и могущества второго зверя. «…он имел два рога…» (13, 11). Как известно, современная мировая американская олигархия является прямой наследницей британской олигархии, правившей миром в XIX веке и вплоть до середины XX века. Она и сегодня во всем является ближайшей союзницей американской олигархии, что является общепризнанным фактом: вот Вам и два рога. Как пишет, например, В.Тарпли, «американский президент является марионеткой англо-американских банкиров» ([63] с.215). «Он действует… со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю…» ([75] 13, 12). Хорошо известно, что нынешняя правящая верхушка США очень любит сравнивать свою власть с властью Римской империи в эпоху ее расцвета и, собственно говоря, именно поэтому США сегодня часто называют «мировой империей». Даже Капитолий в Вашингтоне назван в честь римского Капитолия, а Сенат США – в честь римского Сената. А у первой американской Статуи Свободы, сооруженной в 1860-е годы в Вашингтоне, на голове был надет шлем римского легионера [159]. Подстраиваясь под эту идеологию, американские историки всячески восхваляют достижения Римской империи и одновременно всячески скрывают истинные причины ее гибели и упадка, отрицая даже сам факт этой гибели и упадка, что было подробно описано в первой книге трилогии. «… и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» (13, 13). Вот Вам и атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки; Вьетнам, выжженный напалмом и химическим оружием; а также бомбежки Ливии, Судана, Сербии, Сомали, Афганистана, Ирака и т.д., к чему нынешний «зверь» имеет большой аппетит. Судя по всему, в течение XXI века число и масштабы таких «великих знамений», устроенных «зверем», резко возрастет. «… он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив» (13, 14). Здесь опять говорится о том, что второй зверь (современная американская олигархия) использует имя и внешние признаки, оставшиеся от первого зверя, жившего 2000 лет назад. Зверь, который имеет рану – это римский Сенат, античный «клуб миллионеров», из числа членов которого Октавиан Август только в 44-41 гг. до н.э. убил половину - 300 сенаторов (и 1600 всадников), конфисковав их имущество. Но рана потом зажила – после смерти Августа Сенат Рима и сенатская олигархия обрели прежнюю силу и могущество. Образ «зверя», то есть римского Сената, размещавшегося на Капитолийском холме – это американский Капитолий, здание Конгресса и Сената США, который красуется на всех наличных долларах . Смысл фразы – в том, что современная мировая олигархия обольщает весь мир долларами, представляющими собой образ первого зверя – римского Сената. «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (13, 15). Здесь следует вспомнить то, о чем говорилось в предыдущей главе – доллары США (образ зверя) сегодня перестали служить простым и надежным инструментом при обмене товаров на внешних рынках, как это было ранее, а превратились в денежный фантом, от которого по всему миру расходятся и лопаются финансовые пузыри – то есть из неодушевленного предмета доллар как бы превратился в химерическое одушевленное существо («дано ему было вложить дух в образ зверя»). Но это не все – США требуют от всех зависимых от них стран, чтобы они продолжали использовать доллары в международных расчетах и хранили в них официальные резервы. Как указывает Г.Райзеггер, США запретили Японии переводить часть их огромных резервов из долларов в другие валюты и золото. Он также полагает, что осуществленное в спешном порядке и даже без подготовки сколько-либо приличного повода нападение на Ирак в 2003 г. (приведшее к гибели сотен тысяч иракцев), США произвели потому, что Ирак за два года до этого (в ноябре 2000 г.) объявил об отказе использовать доллары в расчетах за экспорт нефти и о переходе к использованию евро вместо доллара. Как пишет австрийский ученый, «США способны на все, вплоть до военной интервенции, чтобы сохранить влияние доллара на весь мир» ([81] с.490, 486, 472-475) - сравнить с: «убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» . «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание…» (13, 16-17). Выше уже говорилось о планируемой в США обязательной программе вживления микрочипа в руку каждого человека, используемого при любых покупках и иных действиях – программе, которая сделает тотальный контроль над личностью вполне реальным. Как видим, Иоанн довольно точно и даже в подробностях описал не только то, что происходило в античности, но и то, что происходит сегодня, спустя почти 2000 лет после написания его произведения – вплоть до указания того, куда будет «положено начертание» - ведь, как указывает Д.Эстулин, наряду с вживлением микрочипа в правую руку, в США также разрабатывается программа нанесения номера (штрих-кода) на лоб каждого человека, который заменит удостоверение личности ([124] с.185). Как видим, точность предсказания настолько удивительна, что этот факт говорит сам за себя и заставляет отнестись к «Откровению» со всей серьезностью. К тому же не надо забывать, что Иоанн Богослов был любимым учеником Христа (из числа 12 апостолов), а, следовательно, ему действительно могло быть дано его учителем (Богом) увидеть то, что произойдет с миром через две тысячи лет. Известны и другие прорицатели, которые очень точно предвидели будущее – и сегодня даже у ученых нет сомнения, что некоторые люди могут обладать таким даром. Другое дело, что многие предвидения оказывались слишком неудобными для правящей верхушки, и их старались скрыть или высмеять. Такой же судьбы не избежало и «Откровение святого Иоанна Богослова», которое много раз подвергалось высмеиванию со стороны различных авторов, не умевших или не хотевших находить объяснение его пророчеству, хотя первая его часть, касавшаяся Римской империи, уже давно сбылась. Да и многие современные толкования пророчества Иоанна нельзя воспринимать иначе как насмешку или профанацию: есть даже такое, что в XXI веке на землю высадятся инопланетяне (многоголовые чудовища), которые захватят власть над людьми. Как я полагаю, сформулированная в настоящей книге социально-историческая концепция дает, наконец, возможность понять, что имел в виду Иоанн, предсказывая появление двух зверей и грозящий человечеству Апокалипсис. Во всяком случае, все остальные толкования его «Откровения», имеющиеся на сегодняшний день, могут объяснить от силы 1/4 приведенных выше цитат, в остальном же они противоречат тексту. Давайте теперь попробуем понять, что же означает знаменитое «число зверя». В «Откровении» написано: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (13, 18). Само собой разумеется, что если просто понимать это число как 666, что обычно делают, то в этом нет ни мудрости, ни ума, да и считать ничего не надо. К чему тогда было в «Откровении» трижды повторять, что это не само число 666, а число, производное от шестисот шестидесяти шести, и что его можно найти, применяя мудрость, ум и расчеты? Поэтому в любом случае это не само число 666, а некое закодированное послание потомкам. До сих пор никому не удавалось расшифровать это закодированное послание. Но вся символика этого послания указывает на один и тот же его смысл. Во-первых, в трехкратном повторении шестерки уже есть указание на то, что речь идет о каком-то большом числе с шестью нулями, предположительно о миллионе (1000000). Во-вторых, если взглянуть на первоначальное изображение «числа зверя» в «Откровении» (которое было написано на греческом языке ): ??? , - то мы увидим знаки доллара и евро. Греческая цифра 6 в то время обозначалась вышедшей из употребления греческой буквой ? (дигамма), напоминавшей латинскую S; и когда римляне писали по-гречески (например, на монетах, выпущенных для восточной половины Римской империи), то для обозначения «шестерки» они употребляли S вместо ?. Как известно, буква S сегодня является знаком доллара США, да и сама дигамма (?) очень напоминает знак доллара. Вторая буква в «числе зверя» ? (кси), означавшая по-гречески число 60, очень напоминает знак € (евро - валюты Европейского Сообщества), или даже некий симбиоз знаков € и S. Наконец, третья буква ? (хи или икс в латинском варианте), означавшая по-гречески число 600, в средние века в Западной Европе использовалась для обозначения миллиона. Получаем - 1000000€$. Наконец, в-третьих, можно прочитать написанное по-гречески «число зверя» (???) и таким образом: XeS, где X – римская цифра 10, e – exponenta, то есть степень, и S – греческая цифра 6. Получается 106 = 1000000 (миллион). Таким образом, вся символика этого закодированного послания указывает на то, что «число зверя» - это миллион (долларов и евро). Как видим, это число было закодировано в одном сочетании из трех греческих букв по меньшей мере двумя способами, что практически исключает возможность случайного совпадения. Исключают случайное совпадение и другие факты. Как было показано выше, на доллар уже содержится указание в тексте «Откровения»: когда речь идет об «образе зверя» (13, 14-15), то имеются в виду современные доллары США, которые содержат изображение Капитолия – символа римского Сената (и римской сенатской олигархии). И новое указание на доллар, теперь уже в виде его символа в «числе зверя» (???), практически исключает возможность того, что это произошло случайно. Что касается знака евро, то его появление в «числе зверя» может служить указанием на то, что и эта ничем не обеспеченная валюта является таким же денежным фантомом, как доллар, и может в будущем стать источником крупных бедствий. Но здесь прослеживается и другая логика, заложенная в «Откровении». Дело в том, что власть зверя (олигархии) над миром держится, прежде всего, на погоне людей за миллионами долларов и евро. Если бы никто не гнался за все бoльшим богатством (тем более, нарушая моральные нормы), а довольствовался бы лишь тем уровнем богатства, которое обеспечило ему безбедное существование, посвятив часть своего времени другим целям и ценностям, то не возникало бы и зверя, угрожающего всему человечеству. Выживут в грядущем Апокалипсисе, говорит Иоанн, лишь те, кто победит «образ зверя» и «число имени его» (15, 2) – то есть те, кто перестанет все в мире измерять деньгами и видеть смысл жизни в погоне за миллионами долларов и евро. Все остальные сгорят в огне, ниспосланном Богом (14, 9-10). Таким образом, в то время как людей на Западе их правящая верхушка посредством мистических фильмов и телепередач приучила бояться «дьявольского числа» 666, действительное «число зверя» (1000000€$) уже давно стало их идолом, и добыча этого «числа», то есть миллионного состояния в долларах или евро, любыми правдами и неправдами, стало национальной мечтой и смыслом жизни жителей Америки и стран Запада, равно как и многих людей в других странах мира. Что же произойдет в XXI веке, согласно пророчеству Иоанна? Во-первых, власть второго зверя (современной мировой олигархии) над миром не будет слишком долгой: «ему должно быть освобожденным на малое время» (20, 3). Впрочем, «малое время» в историческом масштабе – это совсем другое, чем малое время в человеческом понимании. Если власть первого зверя – римской сенатской олигархии – над античным миром длилась полтора-два столетия, то власть второго зверя вполне может длиться полстолетия, и это можно считать «малым временем». В пророчестве также сказано, что его власть распространится почти на все народы мира, за исключением 2 или 3 стран, которые он тоже захочет завоевать: «и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный » (20, 7-8). Но за этим последует Божья кара: «И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». (20, 9-10) Как видим, суровая кара и мучения постигнет не только самого зверя, но и народы, поддавшиеся его обольщению и продавшиеся за доллары. Это несколько раз подчеркивается в разных местах «Откровения»: «кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его» (14, 9-11). Главная кара, судя по данному и другим отрывкам, обрушится на самих американцев (которые не только поклоняются доллару, но и собираются «принять начертание зверя» на руку или лоб, то есть полностью стать игрушкой в руках мировой олигархии), а может быть и на некоторых их союзников в Европе. Их ждет мощное землетрясение (16, 18-20) с погружением под воду частей суши и островов, а затем - долгий и мучительный упадок и бедствия в течение, очевидно, не одного столетия. Но похоже, что не только США и их «вассалы» (обольщенные ими народы) пострадают от «огня и серы», от огня пострадают также ряд городов в тех странах, которые сопротивляются гегемонии США (Третья мировая война?): «И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море держа гусли Божия и поют… говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель!» (15, 2-3). «Стеклянное море, смешанное с огнем» - это похоже на города после бомбежек в огне, засыпанные битым стеклом. Помимо всего этого, весь мир ожидает зной, засуха, экологические бедствия и прочие напасти (что мы уже частично наблюдаем сегодня), а американцам, поклоняющимся доллару («образу зверя») и «принявшим начертание зверя», грозит, помимо всего прочего, еще и жуткая болезнь с гнойными ранами (16, 2-12) – возможно, побочные явления от вживления микрочипа и нанесения штрих-кода. В-общем, ничего хорошего в XXI веке мир не ожидает, но есть надежда, что полного уничтожения человеческой цивилизации удастся избежать. Итак, оба зверя Иоанна: и первый, и второй, - означают не что иное, как мировую олигархию. По-другому трактовать «Откровение» невозможно, любые другие трактовки (например, попытка представить зверя в виде отдельного человека-Антихриста или «тирана» или инопланетного чудовища) не выдерживают никакой критики и совершенно не соответствуют тексту. Почему же именно это явление, а не какое-либо другое, рассматривается Иоанном в качестве самого ужасного в истории и навлекающего самый страшный гнев Бога? Ведь речь идет о событиях, которые разделяют между собой почти 2000 лет - а мало ли было разных страшных явлений за это время? Почему же именно с появлением сначала первого, а затем второго зверя Иоанн (и последующие предсказатели) связывают мировой Апокалипсис и Страшный суд, а также всевозможные напасти, обрушивающиеся на человечество? Объяснение этому, по-видимому, заключается в абсолютной аморальности этого явления, которое само по себе уже есть абсолютное зло, разрушающее человечество еще до того, как наступает кара со стороны Бога (Страшный суд). Когда олигархия или тиран захватывает власть в какой-то отдельной стране (без поддержки извне), то тяжесть такой деспотии для общества, как правило, не очень велика: правительство боится народного восстания и старается учитывать интересы народа. Когда же такое правительство получает мощную военную и финансовую поддержку извне (от мировой олигархии) и может игнорировать интересы населения, то тяжесть такой деспотии неизмеримо выше. В случае же если мировая олигархия устанавливает полную власть над всем миром, она может совсем игнорировать интересы народов. Мощь и сила мировой олигархии в этом случае таковы, что ни один народ мира не в состоянии с ней бороться даже при всенародном восстании, и может быть полностью истреблен, как это было не раз в Римской империи, и как это происходит на наших глазах сегодня с некоторыми народами. Поэтому речь идет о системе тотальной коррупции, идущей против интересов всех народов мира и парализующей их силы сопротивляться такой коррупции. 21.3. Возможные сценарии для XXI века Давайте теперь вернемся к анализу фактов и попытаемся представить не на основе предсказаний, а на основе анализа, что может ожидать мир в XXI веке, тем более что не все сегодня верят в Бога и готовы без скепсиса относиться даже к предсказаниям учеников Христа. Итак, что ожидает мир, и каковы возможные сценарии на будущее? Если посмотреть, что пишут и говорят сегодня на Западе относительно перспектив развития даже западной цивилизации, не говоря уже о развитии всего человечества, то преобладают пессимистические или даже апокалипсические настроения. Экономисты предрекают западным странам глубокий кризис, который уже в 2008 году начали сравнивать с Великой депрессией. Критики нынешней политики Запада, например, Д.Кьеза, говорят об «эрозии свободы и демократии» на Западе и «общем сползании Запада в новую авторитарную систему» ([63] с.149). Что касается высказываний с противоположной стороны, например, со стороны неоконсерваторов, приобретших необыкновенную популярность среди правящей верхушки США и Западной Европы, то они звучат еще более настораживающе. Ф.Фукуяма, видный представитель неоконсервативной идеологии, написал книгу с пугающим названием «Конец истории и последний человек». Тезис о «конце истории», выдвинутый в книге, американский идеолог связывает с гегемонией США и Запада над всем миром. И хотя есть самые разные трактовки этого тезиса, но по смыслу он очень близок к «апокалипсису». Другие видные неоконсерваторы, И.Кристолл и Р.Каган, заявляют о том, что «американская гегемония является единственной гарантией от распада мира и крушения международного порядка» [7]. Здесь слышатся такие же апокалипсические нотки – и уверенность в том, что лишь установление американской гегемонии спасет мир от будущего хаоса. Итак, если предположить, что в ближайшем будущем США и Западу действительно удастся установить свою власть над всем миром и создать «мировую империю», то к чему она может привести – к победе над грядущим хаосом или к установлению еще худшего хаоса? И что конкретно можно ожидать в этом случае? Ответить на этот вопрос не сложно. Выше на многочисленных примерах было показано, какова действительная мораль той правящей верхушки, которая сегодня рвется к мировой гегемонии, и каковы ее действительные интересы и побудительные мотивы для создания «мировой империи». Создание или укрупнение империи можно было бы еще понять, если бы это действительно происходило в силу необходимости и по добровольному решению народов, решивших войти в империю, как, например, в свое время Украина и Грузия вошли в состав России чтобы спастись от уничтожения, соответственно, польскими панами и мусульманскими тиранами. Но сегодня фактически происходит прямо противоположное. Народы либо принуждают силой оружия принять условия, диктуемые им со стороны США, как это происходит в Ираке, Афганистане, до этого – происходило в Югославии и десятках других стран, либо организуют военные перевороты и «цветные революции», при этом грубо попирая суверенитет и демократию - что признают и сами американские идеологи (см. выше признание Фукуямы), и, признавая, продолжают это делать. О каком «мировом порядке» можно говорить в таком случае? О порядке рабовладельцев над рабами и о порядке захватчиков и грабителей над своими беззащитными жертвами? Но слово «порядок» сюда не подходит – это политика не создания какого-либо «порядка», а политика насаждения мирового хаоса и мировой катастрофы. Сама цель, с которой осуществляется глобализация и попытка создать «мировую империю», исключают то, что после ее создания будет достигнуто какое-либо подобие порядка и благоденствия. Целью и смыслом глобализации (конечно, тщательно скрываемой от публики) всегда являлось и является сегодня ограбление населения и перераспределение собственности и власти в пользу олигархии. При этом огромная масса населения лишается работы и средств существования – что мы воочию видим сегодня, когда уже до половины трудоспособного населения в мире вынуждено не работать. Это относится и к самим США, где процент неработающих также приближается к 50%; и спасает Соединенные Штаты от массового социального взрыва лишь тот долларовый фантом, который позволяет населению США жить за счет других стран. Однако в других странах по всему миру, включая и страны ЕС (Франция, Германия, Венгрия, Греция, Испания и т.д.), этот непрерывный рост безработицы вызывает все бoльшие и бoльшие социальные протесты, грозящие перерасти в настоящую революцию. Но если «мировая империя» вырастает на такой пороховой бочке, если такое чудовищное социальное противоречие лежит в самой основе власти мировой олигархии и создаваемой ею империи, то о каком порядке, стабильности и процветании может идти речь? О процветании кучки олигархов, глумящихся и издевающихся над народами и населением мира? И уничтожающих те народы, которые могут представлять какую-либо опасность для такого «порядка»? Пример Римской империи, где как раз была реализована идея мирового порядка и где этот порядок действительно некоторое время существовал (в эпоху правления Августа), показывает, что эта идея утрачивает всякое содержание, как только власть переходит в руки олигархии. С конца I в. н.э., когда власть в империи захватила сенатская олигархия, и до конца III века, империя пережила Апокалипсис. Хотя этот факт тщательно скрывается и отрицается сегодня большинством западных историков, но он был доказан на конкретных фактах теми из них, кто не потерял стыд и совесть и честно служил своей профессии. Имеется целый ряд данных археологии, данные римской финансовой отчетности и даже данные одного римского ценза (переписи), свидетельствующие о том, что население западных и центральных провинций империи за указанные два столетия сократилось приблизительно в 10 раз (см. главу II, п. 2.5) . И эту катастрофу Западная Римская империя уже не смогла пережить, хотя и пыталась выживать еще в течение почти двух столетий. Но с данного момента это была именно борьба за выживание, а не за какое-то развитие. Урон, нанесенный демографическим кризисом и опустошением империи, был столь велик, что с начала IV в. римские императоры в западных и центральных провинциях были вынуждены прикрепить всех к месту жительства, то есть ввели почти поголовное крепостное право. Однако это не предотвратило постепенный распад и последующую гибель империи, так как бремя большого государства было уже невыносимо для такого маленького и редкого населения. Спрашивается, что же могло привести к такому резкому и катастрофическому сокращению населения в течение II-III вв.? Если говорить о непосредственных, так сказать, медицинских, причинах, то их было три – во-первых, голодоморы, сопровождавшиеся массовыми эпидемиями, во-вторых, массовое истребление населения в ходе восстаний и гражданских войн, и, в-третьих, низкая рождаемость, порожденная массовой нищетой и безработицей. Но все эти три явления стали результатом власти сенатской олигархии, которая к тому времени подчинила себе императорскую власть и превратилась в мировую олигархию. Поэтому ее власть над жителями империи была абсолютной, и любые восстания в разных ее частях подавлялись без раздумий и со страшной жестокостью . В целях противодействия бунтам и восстаниям во всех городах империи были срыты городские стены и прочие укрепления, и даже запрещены пожарные дружины, что сделало города империи беззащитными как от пожаров, так и от вторжений варваров. Призванных в армию в обязательном порядке отправляли служить на другой конец империи – чтобы они чувствовали себя чужаками и могли по приказу хладнокровно уничтожать недовольных местных жителей. Что касается небывало высокой смертности, то отчасти она была следствием общего хаоса и анархии, которые наступили во II-III вв., а отчасти - следствием целенаправленных действий. В частности, в главе II (п. 2.5.) было показано, каким образом римская олигархия сознательно устраивала голодоморы населения и на этом наживалась . А на этом фоне те редкие римские писатели, которые еще сохранились и смогли существовать в условиях такой ужасающей власти и тотальной цензуры, писали панегирики и прославляли «золотой век», наконец-то наступивший в мире под властью Рима. Пример Римской империи показывает, что ждет современный мир, если он окажется под властью мировой олигархии. Пока еще существует мировое сообщество, частично от нее независимое, она вынуждена соблюдать хотя бы некоторые нормы приличия, или, по крайней мере, его видимость. Но как только его не станет, как только все страны и народы мира окажутся под властью «мировой империи», всякая маска приличия и заботы о благе общества будет отброшена, и «мировой элите» уже никто и ничто не сможет помешать предаться сполна своим любимым занятиям – удовлетворению своей жадности, тщеславия и похоти. Тем более что власть «мировой матрицы», которая установится, не предполагает никакой ответственности членов «матрицы», а предполагает только их права. Наживаться будут на всем – даже на том, на чем сегодня боятся: на массовой смерти людей от голода и поддельных лекарств, на легализованной продаже наркотиков и человеческих органов, на введении открытой работорговли и т.д. Ни один человек, кроме самих членов «мировой матрицы», не сможет себя чувствовать в безопасности. Введение тотального контроля посредством уничтожения наличных денег, внедрения биочипов, персональных штрих-кодов и слежки в Интернете сделает жизнь людей кошмаром, по сравнению с которым годы, проведенные в СССР под властью Сталина, покажутся раем. А установление «матрицей» тотального контроля над СМИ, который очевиден уже сегодня, сделает возможным такие нарушения прав личности и такие издевательства над людьми, какие не имеют прецедентов в истории. Восстания и недовольства в будущем также будут подавляться с жестокостью, которую пока невозможно себе представить. Но это касается того населения, которое примет так называемый американский образ жизни и безоговорочно подчинится насаждаемой сегодня интернациональной культуре. Что касается тех наций, которые будут сопротивляться «американизации», то они будут попросту уничтожены, как это было в Римской империи. С учетом вышеизложенного можно с большой вероятностью предсказать, что, если власть мировой олигархии над миром продлится столько же, сколько это было в античности – полтора-два столетия - то результатом (даже и без глобальной ядерной войны) действительно станет Апокалипсис, то есть массовое вымирание и обезлюдение планеты, подобное тому, которое случилось на западе Европы и Средиземноморья к концу античности и началу «темных веков». И положить конец этому неуклонному вымиранию и уничтожению населения никто не будет в состоянии, поскольку государства или исчезнут или окажутся под полным контролем «мировой матрицы», а сама она настолько лишена какой-либо ответственности за свои действия, что может нести только хаос и разрушение. Таким образом, если США и мировая олигархия действительно захватят власть над всем миром, то это и будет «концом истории», о котором пишет неоконсерватор Ф.Фукуяма, таким же концом, какое человечество переживало уже не раз, с откатом в своем развитии на столетия назад, с наступлением феодализма, абсолютного произвола над личностью и полнейшим упадком культуры, экономики и используемых технологий. Мучения людей, которым доведется жить в таких условиях, трудно даже представить, причем, как физические, так и душевные – поскольку жить всю жизнь в условиях упадка, разрушения, анархии, произвола, тотального контроля над личностью и с ощущением приближающегося конца света должно быть нелегко. Каковы же альтернативные варианты развития событий и какова их вероятность? Альтернатива сводится к (успешному) противостоянию власти «мировой империи» со стороны крупнейших государств мира – России, Индии и Китая. Кроме этих трех, ни одно другое государство мира в одиночку или даже в союзе с мелкими государствами не сможет противостоять военной мощи США и их союзников. Здесь важно как наличие у этих трех стран ядерного оружия, так и большие их размеры – ведь любую другую страну мира США при желании могут уничтожить массированным ядерным ударом за сутки, до того как эта страна будет в состоянии нанести ответный удар, либо уничтожить ее армию посредством массированного вторжения, подобного тому, что было предпринято в Ираке в 2003 г. С указанными тремя странами ни тот, ни другой вариант не проходят. Американские военные прекрасно понимают, что ядерная война с любой из этих стран обернется колоссальными потерями для самих США, по которым будет нанесен ответный удар. А прямое военное вторжение вооруженными силами США приведет к упорной затяжной войне, к которой сами Соединенные Штаты могут оказаться не готовы. Поэтому мировая олигархия взяла курс на постепенный развал этих государств, для чего одновременно действует по многим направлениям, о которых выше уже было сказано – начиная от выращивания внутренней олигархии в этих странах, которая станет ее союзницей в развале страны, и кончая «наркоманизацией» страны и подрывной террористической деятельностью с целью вызвать в стране анархию и хаос. Особое место здесь занимает работа по внедрению различных ложных идеологий и мифов и работа по национальной и религиозной линии – выращивание олигархии и протестных групп среди национальных и религиозных меньшинств, для чего используется щедрый подкуп и финансирование. Конечная цель – расколоть нацию, лишить национальных лидеров поддержки большинства, чтобы затем навязать ей других лидеров, готовых служить не своему народу, а «мировой империи», и в конечном счете расчленить эти государства на множество мелких стран, воюющих со своими соседями. Такая тактика сегодня сильно облегчается тем, что все указанные страны идут в русле навязанной им Западом стратегии глобализации. Раз они встраиваются в созданную Западом мировую экономическую систему, то должны следовать установленным там правилам и в определенной мере слушаться тем указаниям, которые оттуда поступают. Но мировая олигархия прекрасно понимает, что все три указанные страны, и быстрее всех одна из них – Россия – приняв концепцию глобализации, двигается в пропасть. Россия по-прежнему, как и перед революцией 1917 года, является самым слабым звеном в глобальной экономике, это объективный экономический факт. И именно поэтому России (а не Индии и Китаю) в течение всех 1990-х и 2000-х годов уделялось особое внимание, что даже выразилось в принятии ее в члены Большой восьмерки – чтобы надежнее ее наставить на этот путь в пропасть. Отсюда и постоянные дружеские объятия со стороны Запада и заверения в дружбе, перемежающиеся, как бы случайно, исподтишка постоянными ударами кинжала (в Чечне, в Южной Осетии, расширение НАТО на восток, попытка создания противоракетных баз на границе с Россией и т.д.). Об этом свидетельствует также, например, следующий пример. В 2006 г. президент Путин во время встречи на международном уровне стал критиковать ту «демократию», которую США создали в Ираке. «Такая демократия, как в Ираке, нам не нужна», - заявил он. Выпад в сторону президента Буша, который только что перед этим говорил о достижениях США в Ираке, был довольно резким и провокационным. И интересной была первая реакция американского президента – «Ну что ж, мы подождем, мы подождем», - сказал Буш как бы про себя, но его услышал кто-то из журналистов, и эти слова стали известны публике. Учитывая то, что Джордж Буш-младший никогда не отличался особым умом и выдержкой, и учитывая также резкость и неожиданность выпада Путина в его сторону, мы имеем перед собой действительные спонтанные мысли президента США, случайно высказанные им вслух. И о чем же говорят эти мысли? О том, что Буш прекрасно понимает, что Россия движется в «правильном» направлении, то есть в пропасть. Поэтому не надо резко реагировать на слова Путина или обижаться – лучше подождать, и всё со временем случится само собой, Россия получит такую же «демократию», как и Ирак. Когда медведь, загоняемый собаками, бежит в правильном направлении, лучше на него не нападать и его не нервировать – пусть себе бежит, пока не свалится в заготовленную для него яму. В том, что Россия больше Индии, Китая и других стран проигрывает от участия в глобализации, нет никакого сомнения. Во все исторические эпохи от глобализации больше всего проигрывали страны с низкой плотностью населения и суровым климатом, поскольку в формировавшейся глобальной экономике они оказывались неконкурентоспособными. Для самой России все ее три предыдущих участия в глобализации: в X-XII вв., в XVI – начале XVII вв. и в конце XIX – начале XX вв., - дважды закончились глобальной общероссийской катастрофой, а в третий раз - едва не закончились такой же катастрофой (после февраля 1917 года), с распадом государства и уничтожением его населения (см.: [60] главы VIII и XIX). То же самое происходит и сегодня: в России все кризисы (кризис 1990-х гг., финансовый кризис 2008 г.) протекают намного заметнее и глубже, чем в других странах, а все подъемы экономики – наоборот, менее заметны. И это действует не только в отношении России, но и, например, в отношении Исландии и Латвии, где самая низкая плотность населения в ЕС: соответственно 3 и 30 чел/кв. км. (в то время как, например, в Германии – 230 чел./кв. км.), - и в обеих странах мы видим полный развал экономики и фактическое банкротство государства. Это полностью соответствует действительной модели развития глобализации, а не тем сказкам, которые рассказывают либеральные экономисты. Данная закономерность объясняет и то, почему экономика США оказалась в намного худшем кризисе (что пытается скрыть американская статистика), чем, например, экономика Германии. Плотность населения в США (30 чел/кв. км) в несколько раз ниже, чем в наиболее развитых странах Европы (100-300 чел./кв. км.), Китае (140) и Индии (340). Что касается России, то она является одной из самых малонаселенных стран планеты (8-9 чел./кв. км), и большинство ее населения проживает в экстремально холодных условиях, чего нет ни в одной другой крупной стране мира . И для нее поэтому участие в глобализации равносильно смерти, как и для Исландии; если до сих пор смерть и не наступила, то лишь благодаря необычайно высоким ценам на нефть и газ, сложившимся в 2002-2008 гг. Вот эту-то простую экономическую реальность прекрасно понимает западная верхушка, строящая свои ближайшие планы на скором и неизбежном крахе и развале России. И понимает это даже Буш со своим не самым большим умом, поскольку ему умные люди давно все объяснили. Ну, а свалив и развалив Россию на множество мелких несамостоятельных государств, погрузив ее в хаос и феодализм, насаждаемый и контролируемый со стороны США и НАТО, можно будет заняться плотнее Индией и Китаем. Тем более, что они лишатся наиболее современных вооружений, которые сегодня не производят сами, а закупают у России; а США, развалив Россию, получат всю российскую Сибирь и Дальний Восток в качестве прекрасного плацдарма против Китая, да еще вполне смогут там посадить какого-нибудь российского Саакашвили или Троцкого, который поведет российскую армию (или армию Урала и Сибири) воевать с Китаем в интересах «мировой империи». Что касается Индии, то против нее уже давно создан мощный плацдарм в виде Пакистана, а теперь создается и непосредственно американский плацдарм - в Афганистане (который будет также использован и против Ирана). В сущности, весь альтернативный вариант развития человеческой цивилизации, не по пути «мировой империи» и Апокалипсиса, а по иному алгоритму развития, в значительной мере зависит от того, сумеет ли Россия осознать реальность и выработать национальную модель развития, отказавшись от навязываемой Западом глобальной модели, или не сумеет. Это понятно даже главному американскому идеологу З.Бжезинскому, который не без злорадства пишет о том, что у России нет своей национальной самобытной идеи, а без этого она не сможет снова стать самостоятельной державой ([81] с.318). Но слепота самой российской правящей верхушки и отсутствие у нее внятных идей по выходу из кризиса (причем, не временного финансового кризиса, произошедшего в 2008 году, а перманентного экономического и демографического кризиса и деградации страны), начинает уже пугать. Времени остается не так уж много. Во-первых, эпоха легких нефтяных прибылей заканчивается: издержки разработки новых месторождений нефти и газа в России в 2010-е годы увеличатся на порядок (по сравнению с издержками нефтяных компаний в 2000-е годы), а цены на нефть и газ, начавшие падение в 2008 году, и далее будут падать, чему будет способствовать начавшаяся мировая депрессия. Поэтому чем дальше, тем у России будет все меньше ресурсов для собственного развития – ресурсов, которые сегодня бездарно проедаются. Во-вторых, Россия вымирает, несмотря на заверения со стороны правительства в обратном, и через несколько десятилетий, даже если появится национальная идея, ее некому будет реализовывать: помимо абсолютного сокращения населения раза в полтора (по прогнозу ООН), изменится также состав населения: будет слишком много стариков и слишком мало молодежи. Как показывает история, если население какой-либо страны уменьшается ниже критической отметки (3-5 чел./кв. км., то есть всего в 2 раза меньше, чем то, что Россия имела на начало XXI века), то страна впадает в состояние грабительского феодализма и анархии и неизбежно распадается на части и деградирует. То, что в России неизбежен кризис, и не временный (который случился в 2008-2009 гг.), а перманентный (который будет углубляться в 2010-е годы), было ясно уже давно. Еще в 2006-2007 гг. я пытался опубликовать об этом статью, но редакторы ее отказались печатать – уж слишком сильно она расходилась с теми панегириками, которые писали ведущие газеты и журналы об «энергетической сверхдержаве», уверенной перспективе экономического роста России и о прочих вещах, представлявших собой с экономической точки зрения полную бессмыслицу. Но сегодня ясно и то, что Россия, к сожалению, практически не использовала тот поток нефтедолларов, который был ею получен в 2002-2008 гг., для начала строительства собственной промышленности и реализации своей национальной идеи. А это значит, что начинать ей придется опять почти с нуля, как в ноябре 1917 года, имея разрушенную промышленность и анархию в стране. Правда, для этого ей сначала надо совершить социальную революцию – и найти выход из того кризиса коррупции, куда она со страшной силой влезла в 1990-е годы и из которого так и не выбралась. Все это надо теперь будет делать не в спокойной обстановке, как можно было бы сделать раньше, а на фоне глубокого экономического и социального кризиса, который уже начался и который будет продолжаться до тех пор, пока Россия не реализует национальную идею - или пока не умрет, раздробившись на десяток феодальных и полуфеодальных государств, подчиняющихся США и мировой олигархии. В третьей книге трилогии изложена идеология и программа мер по выходу из нынешнего российского кризиса и построению в России нового общества. Поэтому не буду повторять ее здесь еще раз. Если Россия сможет в течение ближайших десяти лет (2010-2020 гг.) найти выход из кризиса коррупции и провести реформы, необходимые для строительства в экономике режима национальной демократии (НаДо), то это ударит по планам современной мировой олигархии и не позволит ей подчинить Россию своей власти. А следовательно, на планете останется неподвластный ей большой кусок территории, что будет иметь важное значение не только для самой России, но и для развития всего мира в XXI веке. Несмотря на то, что принятие нового курса Россией может вызвать озлобление Запада и частичную экономическую блокаду России, полностью такую блокаду осуществить будет невозможно. Наоборот, режим НаДо в экономике приведет к невиданному ранее наплыву в Россию западных предпринимателей среднего уровня, убегающих от засилья ТНК и финансовой олигархии в своей стране, и соответственно, к притоку в Россию капиталов, технологий и управленческих навыков в разные отрасли народного хозяйства. Россия сможет стать для активных и трудолюбивых жителей Запада и отчасти Востока тем, чем была в XIX веке Америка для жителей Европы – страной свободы и творчества, страной среднего класса и свободного предпринимательства. Вернутся в Россию и миллионы русских, покинувших страну в последние десятилетия ввиду отсутствия в ней перспектив для работы и творчества. Но все это должно быть построено на новой российской национальной идее и идеологии (НаДо), а также на системе соответствующих мер, которые уничтожат условия для развития олигархии и для захвата ею власти над обществом и государством. Даже если все это произойдет, не стоит ожидать слишком быстрого экономического результата. Кризис в экономике и социальной сфере в 2010-х годах будет настолько тяжел, что понадобится как минимум лет 5-10 после установления режима НаДо в экономике, чтобы страна смогла выйти на устойчивый и быстрый рост. Жизненно необходимо до этого времени сохранить оборонный сектор, сырьевые отрасли и энергетику (под контролем государства), которые помогут сначала защитить Россию от внешней военной угрозы, а затем – помогут ее быстрому развитию. Но именно в силу указанных причин Россия сможет избежать прямой военной конфронтации с Западом. Даже в ослабленном виде, но с сильным оборонным сектором и армией, Россия будет слишком сильным противником в военном плане. И вместе с тем, она не будет ни в коей мере рассматриваться Западом даже как потенциальный промышленный конкурент (в отличие от Китая и Индии). Поэтому, скорее всего, Запад ограничится попытками разжечь национальные конфликты на территории России и какой-нибудь локальной военной авантюрой против российской территории без втягивания основных сил НАТО (он также попытается организовать в стране «цветную революцию», но об этом см. ниже). России не стоит бояться такого развития событий, и нужно давать решительный военный отпор, даже если военная провокация последует со стороны одной из приграничных с ней стран НАТО. Как доказала история, Запад лучше всего ценит и понимает именно решительный и жесткий отпор, после чего он быстро, после первого бряцания оружием, постарается развести соперников на прежние позиции и свалить вину на обоих. Следует помнить, что «у страха глаза велики». Английской королеве Елизавете в XVI веке иностранные дипломаты в ужасе говорили: «И Вы что, действительно собираетесь противостоять военной мощи Испанской империи?», считая «безумием» ее упорное сопротивление следовать «советам» Филиппа II ([29] 1, с.607). Население Англии, согласно последним исследованиям, тогда насчитывало всего лишь 3-3,5 миллионов человек ([319] Table 7.8), в то время как под пятой испанского монарха Филиппа II было порядка 25 миллионов подданных, несметные богатства и сильнейшие в мире армия и флот. Да и у его родственников, австрийских Габсбургов с их Католической лигой было порядка 15 миллионов подданных ([165] p.64). Таким образом, мощь «католической коалиции» раз в десять превосходила мощь Англии. Тем не менее, Елизавета упорно сопротивлялась вхождению в «мировую католическую империю» Габсбургов и той системе мировой коррупции, которая насаждалась этой империей; а всех «католических шпионов» отправляла либо в тюрьму, либо сразу на эшафот. И, несмотря на десятикратное превосходство в силе у противника, Англия смогла отстоять свою независимость, не поступиться своими национальными принципами и разгромить испанскую Великую армаду. Для России сегодня «ядерный щит» служит таким же надежным укрытием, каким для Англии времен Елизаветы было море. Если бы не было моря, Филипп II в два счета раздавил бы Англию, но поскольку их разделяло море, то у него ничего не получилось. Так же и России, имея «ядерный зонтик», не стоит бояться повторения событий 1941-1945 гг.: такого нашествия Запада на Россию уже не будет. А на случай вторжения «армады» - какого-нибудь очередного ополоумевшего Саакашвили - ей нужно иметь сильную армию и не бояться ее применять для самозащиты. Можно ожидать, что уже в ближайшие годы США начнут войну с Ираном и сделают с ним то же, что сделали с Ираком: Иран – не Россия и не Китай, США воспользуются своим преимуществом и ликвидируют эту страну как самостоятельное государство (хотя это им и обойдется дороже, чем агрессия против Ирака). Это будет предпринято в двух целях – реализация плана по полному расчленению и подчинению богатых нефтью государств Ближнего и Среднего Востока и отвлечение американцев от углубляющегося внутреннего кризиса. Но завоевание американцами Ирана приведет к увеличению экспорта нефти из этой страны (который сегодня тормозится американскими запретами), а это приведет к обвалу мировых цен на нефть и усугублению экономического и социального кризиса в России в 2010-е годы. Предсказывать, как будет развиваться ситуация с Китаем и Индией сложно, поскольку трудно предвидеть, будет ли меняться стратегия этих стран. Но они получают сегодня наибольшие выгоды от глобализации, поэтому отказ от нее для них в ближайшие годы не представляет большого смысла. Однако этот путь очень опасен, так как может привести к формированию, особенно в Китае, своей собственной мощной олигархии с мировыми амбициями. В этом случае Китай неизбежно столкнется с США, как амбиции Германии накануне Первой мировой войны столкнулись с амбициями прежних «властелинов мира» - Великобритании и Франции. Одной из главных причин столкновения будет доллар – Китай рано или поздно откажется хранить в них свои огромные валютные резервы, что вызовет ярость США; другой причиной станет растущая конкуренция на рынках третьих стран (Африка, Азия и т.д.), где столкнутся экономические интересы этих двух стран; в-третьих, США однажды осознают, что еще немного – и гегемония Америки закончится, и начнется гегемония Китая. В этой связи не исключена Третья мировая война между США и их «вассалами», с одной стороны, и Китаем, с другой. Скорее всего, эта война начнется и долгое время будет протекать как серия региональных конфликтов, в которых со стороны США могут быть задействованы даже не их официальные военные формирования, а наемные войска. Кроме того, США постараются спровоцировать войну между Пакистаном и Индией, в целях ослабления последней, которую будут всячески разжигать и спонсировать. Возможно, для этого американцы постараются сначала установить в той или иной форме более жесткий контроль над Пакистаном и посадить там подконтрольного им президента, который и развяжет войну против Индии. Следует учитывать и то, что США и страны Запада будут погружаться во все более сильный кризис, причем особенно быстро он будет развиваться в США по указанным выше причинам, а это приведет к резкому нарастанию социальной напряженности. В сочетании с системой авторитаризма и тотального контроля, уже постепенно вводимой в США, это приведет к установлению в Соединенных Штатах полуфашистского режима, который будет склонен ко все бoльшим авантюрам . Именно этот фактор делает весьма вероятной Третью мировую войну в период 2015-2035 гг. Но если события будут развиваться по описанному выше сценарию: Индия увязла в региональной войне с Пакистаном, Россия сильно ослаблена кризисом, но еще сильна в военном отношении, и только начинает реализовывать национальную идею (НаДо), а Китай уже вырос до уровня угрозы американской гегемонии, - то основными участниками Третьей мировой войны будут США и Китай. Скорее всего, Третья мировая война при таком сценарии не приведет к глобальной ядерной войне и мировому Апокалипсису. Пока в мире сохраняется несколько самостоятельных игроков (Запад, Россия, Китай, Индия), правящая верхушка Запада не станет развязывать войну, которая может привести к уничтожению самого Запада и плодами которой воспользуются другие игроки (в данном случае Россия и Индия). Поэтому скорее всего это будет война в целях изматывания противника и вытеснения его из «зон жизненных интересов». И результатом данного сценария будет постепенный закат Америки и Запада. Их гегемония в мире в таком случае продлится до середины XXI века; а во второй половине столетия США перестанут являться мировой державой, они даже могут расколоться на несколько государств, но в любом случае сильно откатятся назад в своем развитии – до уровня среднеразвитой страны, подобной современной Бразилии. Мир в целом в течение XXI века переживет сильнейший экономический, социальный и демографический кризис, гражданские войны, установление фашистских режимов, Третью мировую войну, население планеты может сильно уменьшиться; но во второй половине века гегемония мировой олигархии Запада закончится, установится многополярный мир, кризис коррупции во многих странах будет преодолен и начнется новая эра развития мировой цивилизации. Это - если так можно выразится, сценарий «мягкого апокалипсиса». Однако возможен и сценарий «жесткого», общемирового, Апокалипсиса. Он может произойти в том случае, если Россия не сможет преодолеть кризис коррупции и осуществить социальную революцию и стратегию национальной демократии (НаДо) и если в ходе социальных катаклизмов, которые в России неизбежно возникнут в 2010-е годы, к власти придет не национальная элита, а либерально настроенные политические силы (то есть олигархия, которая всегда выступает в качестве «либералов-западников»). Это может произойти в результате «цветной революции», организованной западными спецслужбами и так называемыми «неправительственными организациями». В таком случае правление этих антинациональных сил довершит то, что было начато в 1990-е годы в годы президентства Ельцина: развал России на несколько частей, уничтожение ее как суверенного государства, ликвидация ее «ядерного щита», вооруженных сил, подчинение ее НАТО, окончательный развал экономики. В этом случае уничтожение грозит не только самой России и ее населению, но существенно повышается вероятность мирового Апокалипсиса. Уничтожив Россию, мировая олигархия начнет уничтожать последние независимые государства на планете – Китай и Индию, и ради достижения власти над миром может осуществить ядерные удары по густонаселенным районам этих стран с целью принудить их к повиновению (подобно тому, как США это проделали с Японией в 1945 году). Это может перерасти в глобальную ядерную войну и в уничтожение всей планеты. Если все же мировой олигархии удастся подчинить своей власти и эти страны, то мир ждет еще худшее будущее – длительный кризис, анархия, голод, нищета и вымирание населения под всевидящим оком «Большого Брата» (мировой олигархии). Это и будет мировой Апокалипсис, подобный тому, что пережили, например, Западная Европа и Западное Средиземноморье во II-VI вв. н.э., но только теперь это произойдет уже в масштабах всего мира. 21.4. Социально-историческая концепция развития человечества В течение многих лет, пока я собирал факты для написания трилогии «Неизвестная история» и даже пока ее писал, я не предполагал, что буду создавать новую историческую концепцию. Главную свою задачу я видел в том, чтобы установить историческую правду и понять истинные причины важнейших событий истории посредством синтеза экономической, демографической, социальной и общей истории. Конечная цель всей этой работы состояла в том, чтобы понять причины современного кризиса, охватившего в начале XXI века и Россию, и весь мир. И эта цель была достигнута. Конечно, я подозревал, что такой подход может параллельно привести к появлению какой-нибудь новой социальной теории или идеи; но получилось нечто большее – речь идет о новой социально-исторической концепции развития человечества. Правда, слово «новая» в данном случае не очень подходит. Эта социально-историческая концепция, которая была объяснена и обоснована в трех книгах трилогии «Неизвестная история» и основные положения которой излагаются в настоящем параграфе, во многих своих элементах выдвигалась в прошлом мыслителями или революционерами (хотя никогда – в едином и законченном виде). Но как только те или иные выводы и идеи, касавшиеся социальных законов развития общества, в прошлом выдвигались, одни и те же силы упорно пытались их выбить из памяти человечества и насадить взамен всевозможные ложные теории и идеи. Поэтому к сегодняшнему дню большинство этих идей и выводов, касающихся социальных законов развития общества, оказались забытыми и вытесненными ложными идеями. Однако на ложных идеях невозможно создать концепции. То, что, например, было создано Марксом, не было социально-исторической концепцией, а было ее иллюзией, поскольку почти все его выводы базировались на искажении или элементарном незнании действительных исторических фактов, которые его не особенно интересовали; он подгонял историю под свои философские схемы и политические ориентации (см. главу XVIII, п. 18.2). Что касается современных западных историков и экономистов, то они в подавляющем большинстве вообще отрицают возможность формулирования какой-либо социально-исторической концепции. Вместо нее западные специалисты в области общественных наук заняты сегодня в основном разработкой новых исторических «взглядов» на те или иные проблемы, в соответствии с требованиями заказчиков и спонсоров . А огромное число выпускаемых на Западе исторических книг и работ сегодня направлено не на выяснение и установление действительной исторической правды, а на ее сокрытие за хламом словесного мусора. Социально-историческая концепция, о которой идет речь, основана на анализе основных фактов общей, социальной, экономической и демографической истории Европы, Средиземноморья, России и Северной Америки, а также некоторых стран Востока за последние три-четыре тысячи лет, который был проделан в трех книгах трилогии «Неизвестная история». Все факты, использованные в этих книгах, известны и подтверждены ссылками на открытые источники, по которым любой желающий может их проверить; большинство этих источников представляют собой работы известных историков . Основные положения концепции сводятся к следующему: 1. Классы и классовая борьба. Классовая борьба во все исторические эпохи определяется борьбой двух классов: олигархии, которая подкупает или склоняет на свою сторону часть общества, с одной стороны, и всего остального населения, с другой. Сущность класса олигархии (в переводе с греческого – «власть немногих») состоит в том, что его интересы прямо противоположны интересам всего общества, а его мораль ставит во главу угла достижение максимального личного богатства и власти над окружающими, допуская ради этого нарушение общепринятых норм морали. Олигархия как класс существовала во все исторические эпохи и существует сегодня. Единственными исключениями являются общества, находящиеся на начальной фазе своего развития (фазе «детства») – классический феодализм и общинный социализм (см. далее). В этих обществах нет ни классов, ни классовой борьбы, а могут существовать лишь сословия. 2. Типы социально-экономических систем. Существует четыре основных типа социально-экономических систем (см. схему IV). Две из них основаны на рыночной экономике: глобальный олигархический капитализм и национально-демократический капитализм (или национальная демократия). Отличием второй системы от первой является то, что а) в правящей верхушке общества преобладает не олигархия, а национальная элита, думающая об интересах всего общества; б) в экономике основную роль играет средний и малый бизнес при отсутствии частнокапиталистических монополий; в) сформирован национальный (или региональный) рынок, защищенный от мирового рынка и глобализации посредством таможенных пошлин или, как это бывало ранее в истории, посредством естественных барьеров (горы, участки суши, большие расстояния). Две другие системы, в отличие от двух указанных, связаны с ограничением товарно-денежных отношений и с преобладанием не торговли, а распределения произведенных товаров. Это социализм и режим восточной деспотии. При социализме доминируют государственная и общественная собственность на средства производства, которыми управляет бюрократия. В режимах восточной деспотии средствами производства владеет олигархия, но ее рыночная свобода сильно ограничена со стороны государства, которое, как правило, возглавляет монарх или диктатор. Можно считать доказанным тот факт, что наибольший экономический и технический прогресс общества, равно как и наибольшая социальная гармония, достигается в условиях режима национальной демократии. Данный режим существовал, например, в Англии после Славной революции 1688 г. вплоть до начала XIX века и выразился в беспрецедентном в истории технологическом и экономическом рывке Англии, который обычно называют английской Промышленной революцией. Он также существовал в этот же период в ряде германских и скандинавских государств и привел к заметному росту их экономики и населения, несмотря на их сильную политическую раздробленность (которая препятствовала установлению эффективного режима национальной демократии). Этот режим существовал в США в эпоху «американского экономического чуда» (1865 г. – начало XX в.) и в Западной Европе в эпоху «послевоенного экономического чуда» (1946-1967 гг.), и во всех этих случаях привел к беспрецедентному экономическому росту, низкой безработице (или к полному ее отсутствию) и социальному миру. Социализм и режим восточной деспотии могут обеспечить стабильность общества, но часто приводят к застою в экономике, науке и технике, следствием которого становится духовный и социальный кризис. Исторически оба эти режима возникали как реакция на кризис коррупции, а социализм, помимо этого, еще и как реакция на чрезвычайные внешние угрозы, способные уничтожить страну и нацию. Ответом на эти угрозы и являлось социалистическое обобществление собственности и растворение личных интересов в интересах коллектива и государства - что использовалось как мера для мобилизации общества в целях защиты от внешней угрозы и от коррупции. Примерами является введение социализма в Византии в VII-VIII вв., в СССР в 1925-1940 гг., в Китае, странах Индокитая и на Кубе после Второй мировой войны. Введение социализма всегда сопровождалось отстранением от власти олигархии и передачей рычагов управления страной национальной элите, что давало на первоначальном этапе заметный толчок развитию общества. Глобальный олигархический капитализм – наиболее распространенная социально-экономическая система, встречавшаяся в истории. Эта система преобладала в Европе и Средиземноморье в эпоху Древнего и Нового царства Египта (III-II тысячелетия до н.э.); в античности (V в. до н.э. – VI в. н.э.); в эпоху расцвета Киевской Руси и Византии в X-XI вв.; в эпоху расцвета Западной Европы в XIII-XIV вв., XVI-XVII вв. и XIX – начале XX вв.; а также в современном мире, начиная с последней трети XX в. В ее основе всегда лежала глобализация, а необходимым ее условием была свободная внешняя торговля, которая, по определению И.Валлерстайна, служила «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов», то есть классом олигархии. Эта система вначале, как правило, приводила к товарному изобилию и кажущемуся процветанию общества. Но побочным эффектом всегда становился разгул товарных спекуляций, за счет которых обогащалась и приобретала все бoльшую силу олигархия, захватывая власть над обществом. Все эти явления вызывали рост коррупции в обществе, падение нравов, обнищание населения и прочие явления, приводившие к кризису коррупции. Таким образом, глобальный олигархический капитализм всегда неизбежно приводил к кризису, и в ряде случаев имел следствием разрушение государств и крах цивилизаций, в которых установилась эта социально-экономическая система. 3. Кризисы и циклы коррупции. Кризис коррупции – это масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц - класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Если кризис коррупции продолжается, и общество долгое время не предпринимает мер по выходу из него или по введению нерыночной социально-экономической системы, то неизбежно впадение общества в состояние хаоса и анархии, с крахом государства и сокращением населения, что нередко в истории приводило к гибели наций и народов и исчезновению их языков. Примеров этому выше приводилось множество: гибель шести цивилизаций Восточного Средиземноморья в конце II тысячелетия до н.э., крах Западной Римской империи в конце античности, крах империи Хань в Китае во II-III вв. н.э., крах государства вестготов в Испании в VII-VIII вв., крах Византии в VII в., повторный ее крах и гибель в XII-XV вв., упадок и распад Киевской Руси в XII-XIII вв., упадок Московской Руси в начале XVII в., «кризис XIV века» и «кризис XVII века» в Западной Европе, крах и исчезновение Речи Посполитой как самостоятельного государства в XVII-XVIII вв. Наконец, почти все крупные революции и гражданские войны последних столетий происходили в условиях кризиса коррупции. Существует два экономических механизма, вследствие которых власть олигархии приводит к описанным выше кризисным явлениям. Первый из них состоит в монополизации всей экономической власти в обществе небольшой группой лиц. Это перекрывает всем остальным производителям нормальный доступ к поставкам сырья, сбыту продукции, аренде или покупке земли, свободному приобретению товаров, что ведет к их разорению и превращению в безработную «чернь»; одновременно и сами монополисты лишаются стимулов к производству и инвестициям вследствие монопольного контроля над экономикой. Второй механизм состоит в том, что обнищание населения, вызванное перераспределением собственности и доходов в пользу олигархии, ведет к уменьшению спроса на массовые товары, что вызывает падение их производства и как следствие - перманентный экономический кризис. Преодолеть кризис коррупции можно, лишь устранив его причины – то есть, лишив олигархию монопольной экономической власти и перераспределив тем или иным образом ее собственность и доходы в пользу широких масс населения или государства. Другой способ борьбы с кризисом коррупции – введение режима восточной деспотии – также нередко применялся в истории, особенно на Востоке. Данный социально-экономический строй существовал в Персидской империи накануне похода Александра Македонского, в Египте при Птолемеях, в Индии и Китае в XV-XVIII вв. В Европе он существовал во Франции в XVII-XVIII вв. под видом так называемого «старого режима», а также в Германии в 1933-1945 гг. в фашистском Третьем рейхе. При введении режима восточной деспотии кризис коррупции не преодолевается, а как бы «замораживается» посредством целенаправленного свертывания товарно-денежных отношений. Но при любом ослаблении установившейся жесткой распределительной системы или при любых внешних воздействиях он может резко обостриться и вызвать страшный социальный взрыв. Пример – Французская революция 1789-1795 гг. Цикл коррупции включает: 1) период сползания к кризису коррупции; 2) период кризиса коррупции; 3) период гражданской войны или революции (которая может быть как кровавой и насильственной, так и вполне мирной) на фоне продолжения кризиса коррупции; 4) период устранения причин, вызвавших кризис – то есть период выхода из кризиса коррупции; 5) период бескризисного развития и процветания общества. Циклы коррупции могут следовать непрерывно один за другим, как это было в Древнем Риме со II в. до н.э. по II в.н.э. (см. Схему I), а могут прерываться – например, если прекратится глобализация или если общество вместо глобального олигархического капитализма введет другую социально-экономическую систему. 4. Демографическая концепция. На множестве примеров было показано, что ключевые факторы, которые способствуют развитию кризиса коррупции или являются его проявлениями (в частности, глобализация и безработица), являются в то же время и основными факторами, определяющими рождаемость и смертность в обществе. Во все эпохи глобализация и связанный с ней рост безработицы приводили к падению рождаемости и росту смертности. Из этого следует более общий вывод – чем глубже общество поражает коррупция и чем глубже она погружается в кризис коррупции, тем хуже ее демографическая ситуация и тем сильнее демографический кризис. Соответственно, наилучшую демографическую ситуацию обеспечивает режим национальной демократии: во всех приведенных выше примерах существования таких режимов рождаемость была неизменно высокой, а смертность - умеренной. Например, в Англии в течение XVIII века, пока существовал такой режим, средняя рождаемость выросла почти в 2 раза, достигнув к началу XIX в. 6 детей на женщину. Это можно считать беспрецедентно высоким уровнем рождаемости для самой высоко урбанизированной в то время в Европе страны – при том, что например, в соседней слабо урбанизированной Франции рождаемость была почти в 2 раза ниже. В целом, проведенное исследование демографической истории позволяет заключить, что многие факторы рождаемости, рассматриваемые сегодня демографами как основные – урбанизация, абсолютный уровень благосостояния общества – в действительности являются второстепенными и очень слабо сами по себе влияют на рождаемость (с чем согласны и многие демографы). А главными факторами являются те, которые связаны с циклами коррупции. Рождаемость во все исторические эпохи падала до минимума в периоды кризисов коррупции и восстанавливалась до максимальных уровней после преодоления обществом этих кризисов. В данной закономерности есть очень важная внутренняя логика. В соответствии с определением, данным в самом начале книги, (крупная) коррупция – это продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересов отдельных лиц или иностранных государств. Когда увеличивается (крупная) коррупция, то население, осознанно или подсознательно, прекрасно понимает, что государство перестало действовать в его интересах, что риски как для населения, так и для его будущего потомства существенно возросли, и надо думать не о продолжении рода, а о собственном выживании. Ответ на это со стороны населения во все исторические эпохи был и есть один и тот же – резкое сокращение рождаемости . 5. Генезис наций и цивилизаций. Любая нация и любая цивилизация в своем развитии проходит стадии зарождения, роста и расцвета, но может закончить свое существование стадиями упадка и гибели. Если следовать классификации Л.Гумилева, то можно выделить 4 фазы развития наций и цивилизаций, которые упрощенно можно назвать детством, молодостью, зрелостью и старостью. Первые три фазы всегда в истории совпадали с ростом плотности населения, последняя – с ее уменьшением. Если рост плотности происходил слишком медленно, и если цивилизация, не достигнув зрелости, сталкивалась с демографическим кризисом и потерей части своего населения (как это дважды было с Россией во II тысячелетии н.э.), то она из фазы молодости сразу отбрасывалась в фазу старости, то есть к концу цикла развития, и если она могла при этом выжить, то начинала новый цикл (детство – молодость и т.д.). Детство любой нации/цивилизации, как следует из вышеизложенного, всегда протекало в условиях низкой плотности населения. Это также вытекает из исторических фактов – любая из известных сегодня историкам цивилизаций начиналась либо с освоения пустого пространства, либо возникала на руинах старой цивилизации и также начинала с освоения территории. Иными словами, у каждой цивилизации был в ее начале период, когда, собственно говоря, цивилизации как таковой еще не существовало. А население было в основном занято тем, что осваивало территорию: строило поселки и города, вырубало леса, распахивало пустоши. На этой фазе детства цивилизации возникали особые формы ее общественного устройства, которые зависели в первую очередь от внешних условий, в которых рос «ребенок», а также от его характера. Можно выделить 3 такие формы: классический феодализм, грабительский феодализм и общинный социализм. Эти формы существовали до тех пор, пока плотность населения не вырастала достаточно для перехода к более развитым социально-экономическим системам, из числа тех четырех, которые были указаны выше. Данная закономерность действует как правило, не зависящее от расы, континента и уровня развития цивилизации, предшествовавшего ее «впадению в детство». Так, среди индейцев Северной Америки до прихода туда европейцев мы видим примеры и общинного социализма, и феодализма, поскольку у некоторых индейских народов существовало рабство или крепостное право. В то же время, почти во всех первых колониях, основанных европейцами в XVII веке на североамериканском континенте, существовало крепостное рабство среди белых колонистов и иные явные признаки феодализма, несмотря на то, что в самой Западной Европе феодализм исчез уже к XIII веку. Общинный социализм не имеет ничего общего с «первобытнообщинным строем», описанным Марксом, который является такой же научной фантастикой, как и его «рабовладельческий способ производства» . Примерами общинного социализма могут служить как некоторые примитивные племена аборигенов (на которые ссылался Маркс, но которые мы видим во все эпохи, даже и в начале XXI в. в амазонских джунглях), так и, например, пуританские общины в Америке в XVII веке и общины староверов в Сибири в ту же эпоху. Несмотря на то, что первый пример относится к «первобытной» культуре, а второй и третий - к достаточно развитой европейской культуре, все эти три примера объединены между собой двумя главными чертами – а) наличием общей собственности членов общины и/или ведением ими совместного хозяйства и б) властью общины над определенной территорией. Поэтому во всех трех случаях мы имеем дело с общинным (но не с первобытнообщинным!) социализмом – примитивным прообразом социалистического государства. Две другие формы общественного устройства – классический и грабительский феодализм – являются самыми распространенными для цивилизаций, находящихся на стадии детства. Определяющим отличием второго от первого является наличие глобализации – интенсивной внешней торговли, - которая в условиях редкого населения и его беззащитности принимала форму грабежа и крайних форм эксплуатации населения, а государство их санкционировало, поскольку всегда в таких условиях подпадало под власть олигархии. Примерами грабительского феодализма являются: государства франков и вестготов в V-VII вв., Византия в XII-XIV вв., испанские колонии в Латинской Америке в XVI-XVII вв., Польша в XVI-XVIII вв., ряд британских и французских колоний в XVIII-XIX вв., а также, по-видимому, южные штаты США вплоть до отмены рабства в 1865 г. Почти во всех примерах грабительского феодализма результатом существования этого режима стал крах государства и подчинение его населения иностранной державе или завоевателям. А в некоторых случаях данный режим привел к полному уничтожению народа и его языка. Классический феодализм, примерами которого является Западная Европа в IX-XII вв. и Московская Русь в XIII-XV вв., наоборот, позволял цивилизации (и государству) быстро расти и укрепляться, и переходить от стадии детства к следующим стадиям. Отсутствие глобализации и развитой торговли предопределяло и отсутствие олигархии (а значит, и классов, и классовой борьбы), а это в свою очередь обуславливало достаточно гармоничное сосуществование сословий классического феодального общества – дворян, крестьян и горожан, живших преимущественно натуральным хозяйством и продуктами обмена между городом и деревней . 6. Государство и его роль в обществе. По утверждению Адама Смита, государство возникло для защиты (крупной) частной собственности или, согласно учению Маркса и Энгельса, взявших за основу этот тезис Смита, «для защиты господствующих классов». Однако ни тот, ни другой тезис не был достаточным образом обоснован: тот факт, что во многих обществах существуют классы, еще не служит этому доказательством. В то же время, анализ происхождения слов, обозначающих правителей или глав государства у славян и у германцев, позволяет заключить, что Смит, Маркс и Энгельс ошибались. Практически во всех случаях эти названия никак не были связаны с собственностью или с «господствующим классом», а были связаны с функциями обороны общества от внешних врагов, судейства, наказания преступников и управления (см.: [60] Приложение к Разделу 1). Следовательно, государство возникло не в целях защиты собственности или «господствующих классов», а в целях защиты общества от произвола как со стороны внешних врагов, так и со стороны отдельных его членов. Это подтверждает не только история возникновения государства у славян и германцев, но и история становления древнейших государств, о которой нам сегодня что-либо известно. Так, после краха и развала египетского Древнего царства, когда в Египте опять начался процесс создания нового государства (Среднего царства), главной заботой правителей и смыслом их деятельности была защита «маленьких людей», простого народа. Об этом свидетельствуют многочисленные письменные источники той эпохи (см. главу V). Именно такая политика египетских фараонов X-XI династий привела к образованию вновь единого государства - Среднего царства Египта - в начале II тысячелетия до н.э. Никакой классовой борьбы мы в ту эпоху еще не видим, а видим ее значительно позднее, накануне краха Среднего царства. В эпоху формирования Римского государства в античности мы тоже не видим сколько-либо острой классовой борьбы, зато опять видим заботу государства о «маленьком человеке». Известно, что Римское государство сформировалось в период с V по III вв. до н.э. Именно тогда оно из маленького города-государства Рим превратилось в мощное государство, которое охватило всю Италию и по сути являлось первым и единственным в античности крупным национальным государством. В этот период формирования Римского государства мы еще не видим никаких классовых битв, зато видим служение римских чиновников народу. Они не только работали в ту эпоху совершенно бесплатно и бескорыстно (что является уникальным примером в истории), но они также приняли целый ряд эффективно функционировавших законов, призванных защищать интересы «маленького человека» от произвола богатых и сильных . Таким образом, как и вышеприведенные примеры, данный пример свидетельствует о том, что на этапе своего формирования государство вовсе не защищало интересы какого-то привилегированного слоя, и следовательно, целью его создания было вовсе не это, а прямо противоположное – защита общества от произвола со стороны любого подобного слоя, возомнившего, что он является «привилегированным». История также свидетельствует и о том, что общество с незапамятных времен пыталось бороться с коррупцией среди правителей и чиновников, и методы этой борьбы и процедура их выборов подтверждают данный вывод. Так, в городах-государствах Руси (например, в Новгороде) князьям и правителям с очень давних времен запрещалось приобретать земли или иную крупную собственность на территории города-государства. Получая власть, они давали соответствующую клятву всенародно созванному вече, которое их выбирало, а иногда даже подписывали об этом письменный договор. Таким образом, и история Древней Руси свидетельствует о том, что государство возникло не в целях «защиты господствующих классов» от народа (что должно было отразиться и в названиях правителей, и в процедурах их назначения), а в целях зашиты общества от произвола – как со стороны внешних врагов, так и со стороны класса олигархии, включая тех правителей, которые захотели бы пренебречь своими главными функциями и примкнуть к классу олигархии, занявшись накоплением имущества. Проще говоря, государство возникло не в целях защиты олигархии от народа, а наоборот, в целях защиты народа от олигархии, так как от этого зависело выживание общества. И лишь после формирования государства олигархия могла захватить власть и над ним и над обществом – но это не имеет отношения собственно к формированию государства, а имеет отношение к причинам его коррупции, разложения и гибели, которые мы часто видим в истории. В частности, в настоящей книге на обширном историческом материале было показано, что государства, переставшие защищать интересы всего общества и начавшие защищать интересы привилегированного слоя и крупную собственность (то есть переродившиеся в коррумпированные олигархические государства), в дальнейшем неизбежно приходили в упадок и погружались в хаос и анархию. Соответственно, в наступившей анархии гибла и та собственность богатой верхушки, которую это государство пыталось защитить в ущерб интересам населения – она становилась добычей либо внешних захватчиков, либо бандитов, либо массы голодного измученного населения. Примерами могут служить Римская империя в III веке н.э., Византия накануне захвата Константинополя крестоносцами (1204 г.) и накануне ее окончательного завоевания турками в XV веке, Киевская Русь в XI-XIII вв., Россия накануне революции 1917 года и т.д. Таким образом, из всех имеющихся исторических фактов вытекает единственно верное определение государства: государство - это устойчивый социально-политический институт, созданный для защиты интересов всего общества и всех его членов, а не интересов привилегированных групп. До тех пор, пока государство соответствует этому определению, оно остается полноценным, если же оно перестает выполнять эту свою основную функцию, то превращается в коррумпированное государство, терпит крах и может совсем исчезнуть вместе с составляющим его народом. 7. Нации, империи и мировое революционное движение. Как было показано выше на примере многих стран и исторических эпох, именно нация является той главной и единственной силой, которая может противостоять олигархии и преодолевать кризисы коррупции, ставя во главе государства национальных лидеров. Поэтому олигархия во все эпохи с ненавистью относилась к нациям и всему национальному, и чем крупнее и сильнее была нация, тем больше олигархия ее ненавидела. Она также всегда использовала против большой нации национальные меньшинства, которые она подкупала, составляла из них армию торговцев и чиновников, грабящих народ, лжеученых и пропагандистов, засоряющих ему голову, полицейских и наемников, готовых в любой момент перейти к репрессиям. Но если эти национальные меньшинства становились объектом ненависти со стороны большой нации, и если олигархия находила для себя это выгодным, то она сама приводила к власти фашистов и поощряла геноцид национальных меньшинств. Как показывает история, любая нация и народ для олигархии является лишь инструментом, и «избранный народ» в любой момент может превратиться в народ-изгой, если это выгодно олигархии в сложившейся ситуации. Империи почти всегда в истории были творением рук олигархии и строились на подавлении национального самосознания и размывании наций. Поэтому национально-освободительное движение, которое мы видим во все исторические периоды – это одна из форм классовой борьбы, борьбы народов против деспотии класса олигархии, другой формой этой борьбы являются революции и гражданские войны (см. Схему V). Именно поэтому те революционеры, которые боролись против имперской деспотии, прекрасно понимали тех революционеров, которые боролись со своей собственной олигархией; и те, и другие заимствовали друг у друга лозунги, идеи и программы, которые по своей сути были классовыми. Так, одни и те же идеи и программы свободы, равенства и демократии, возникшие в США во время войны 1775-1783 гг. за независимость от Британской империи, затем использовались во время Французской революции 1789-1795 гг., свергнувшей короля и французскую аристократическую верхушку (олигархию), а после этого перекочевали в Латинскую Америку, где использовались в национально-освободительной войне против Испанской империи начала XIX века. В России в октябре 1917 года с коммунистическими лозунгами свергали «власть буржуазии»; а после Второй мировой войны с теми же коммунистическими лозунгами народы Африки и Азии боролись за освобождение от колониальной зависимости. Олигархия в течение всей истории человечества предпринимала попытки не только к созданию империй, но и к созданию единой мировой империи и к перерождению в мировую олигархию. Выше было показано, что для достижения этой цели она всегда действовала по одной и той же базовой программе. Эта программа является не чем иным, как алгоритмом захвата «власти немногих» над миром. Неизбежным конечным следствием такого захвата, как показывает история Римской империи, является Апокалипсис. Противостоять этому захвату, как это удалось в XVI-XVII вв. и в XIX - первой половине XX вв., могли только сильные нации, имевшие национальную идею, нацеленную на строительство нового, неолигархического общества. 8. Возможности построения режима национальной демократии. Как следует из характеристики такого режима, он может быть построен в рамках одной крупной страны, имеющей одну преобладающую нацию. Поэтому первым условием является наличие такой крупной нации, к которой могут добровольно примкнуть несколько мелких народов и создать режим национальной демократии на базе национального государства . Вторым необходимым условием является наличие национальной идеологии построения такого режима, которая должна стать массовой идеологией, подобно той идеологии, которая возникла в Англии в эпоху Английской революции . Это условие является ключевым, поскольку сегодня основным методом борьбы олигархии с обществом является его одурманивание при помощи ложных идеологий, поэтому будут предприняты все усилия в этой области для того, чтобы сбить нацию с правильного пути. Но этих двух условий еще недостаточно. Поскольку речь идет о переходе от олигархического режима к неолигархическому, то любой такой переход вызовет сильное сопротивление олигархии. Поэтому для такого перехода требуется революционная ситуация, то есть кризис коррупции, зашедший уже достаточно далеко и успевший всем показать, что обычные методы выхода из кризиса больше не работают. Наконец, в-четвертых, такой переход потребует от нации большой работы духа: нация должна выдвинуть национальных лидеров-альтруистов, готовых осуществить реформы в интересах общества, а не в своих собственных; нация должна сохранять единство и доверие к таким лидерам и к выбранной идеологии вне зависимости от складывающейся ситуации; нация должна не поддаваться панике и постоянным шатаниям, в зависимости от выгод и предпочтений текущего момента. Положительными примерами выхода из кризиса коррупции и трансформации олигархического в неолигархическое общество могут служить Английская и Русская революции, в результате которых английская и русская нации совершили резкий рывок в своем развитии и стали мировыми лидерами. Отрицательным примером может служить Французская революция. У французской нации в момент революции не было национальной идеологии, поэтому революция в основном свелась к череде переворотов и борьбе за власть между разными группами, а закончилась попыткой Наполеона захватить всю Европу, на что и ушла вся революционная энергия. В итоге Франция перестала быть державой № 1 в мире и переместилась на второстепенные позиции, а у власти опять оказалась старая аристократия и Бурбоны. 9. Роль «базиса» и «надстройки», материального и духовного в историческом процессе. Маркс выдвинул тезис о примате экономики над духовной, политической и идеологической сферой. У него это звучало так: экономический базис первичен, политическая надстройка вторична. Этот тезис до настоящего времени воспринимался как некая непререкаемая аксиома, не требующая доказательств. Однако исторические факты ее опровергают. Например, известно, что в Советском Союзе был изменен «экономический базис» - все средства производства оказались в руках государства, частная собственность была уничтожена. Но вопреки этому в последние десятилетия существования СССР власть в стране все равно захватила олигархия – партийная номенклатура (партократия) – которая начала руководить страной вопреки интересам ее населения. То есть «класс эксплуататоров» возник вопреки марксистскому учению, утверждавшему, что он не может возникнуть. И страна начала деградировать, в ней начал развиваться цикл коррупции, а с конца 1980-х гг. – кризис коррупции (подробнее см.: [60] главы XXIV-XXVI). Таким образом, оказалось верным противоположное тому, что утверждал Маркс – первичен духовный базис общества и духовные устремления его правящей верхушки, а экономика вторична, она производна от этого духовного базиса. Это соответствует выводу известного русского философа Н.Бердяева, который утверждал, что «вся экономическая жизнь человечества имеет духовный базис, духовную основу». Данный вывод подтверждают и другие примеры, которые приводились в настоящей книге. В частности, кризисы коррупции успешно преодолевали только нации, которые имели мощный духовный базис – одухотворенную национальную элиту и национальную идею или идеологию (примеры – Английская и Русская революции). И наоборот, нации, которые не смогли выдвинуть ни идеологии, ни одухотворенной национальной элиты (то есть элиты, руководствующейся не своими личными интересами, а интересами всей нации), не были способны справиться с кризисом коррупции. Но именно способность преодолеть кризис коррупции определяет то, будет ли нация успешной в экономическом плане или она, наоборот, будет деградировать во всем, включая и экономику. Поэтому в конечном счете экономика является производной от духовного базиса, духовной основы общества. Если духовная основа рушится, как это происходит сегодня в США и ряде других стран Запада, то неизбежно спустя какое-то время рухнет и экономическая надстройка, если в обществе не возникнет духовного движения, способного противостоять этому разрушению. 10. Ускорение и сжатие исторического процесса. В последнее столетие мы наблюдаем явление, которое можно было бы назвать ускорением и сжатием исторического процесса. И оно очень усиливает вызовы, стоящие сегодня перед всеми нациями. Раньше последствия установления в стране того или иного социально-экономического режима ощущались лишь по прошествии столетий, и их могли почувствовать лишь далекие потомки тех людей, которые закладывали основы этого режима. Например, Англии, установившей после 1688 года режим национальной демократии, потребовалось целое столетие или даже полтора столетия, для того чтобы реально почувствовать повышение благосостояния своего народа, осуществить Промышленную революцию и превратиться в крупнейшую мировую державу. В эти же столетия Испания, которая была в XVI веке крупнейшей мировой державой, но развивалась по модели глобального олигархического капитализма, приходила в упадок, но этот процесс упадка также занял очень длительное время, два или три столетия – с XVI в. по XIX в. Сегодня все такие изменения занимают уже не столетия, а всего лишь десятилетия. После Второй мировой войны Западной Европе для «послевоенного экономического чуда» в условиях режима национальной демократии потребовалось всего лишь два десятилетия. А в Соединенных Штатах, инициировавших в конце XX века переход к модели глобального олигархического капитализма, на глазах происходит деиндустриализация, и еще через несколько десятилетий они могут утратить статус развитой экономики и переместиться в разряд развивающихся стран. Поэтому сегодня выбор, сделанный нацией, имеет намного большее значение, чем ранее, и результаты от благоприятного, равно как и от неблагоприятного, выбора стратегии своего развития почувствуют уже те самые люди, которые будут в этом участвовать, и смогут ощутить на самих себе последствия этого выбора . В заключение необходимо сказать несколько слов об источниках социально-исторической концепции развития человечества, изложенной в трилогии «Неизвестная история», или об идеях и теориях, существовавших ранее и ее предвосхитивших. Как уже было сказано, в прошлом многие основные элементы этой концепции высказывались учеными, мыслителями и революционерами. Некоторые авторы тех или иных идей: Платон, Аристотель, И.Валлерстайн, Л.Гумилев, Н.Бердяев, - были названы. Кроме них, например, учение о классах и классовой борьбе развивали мыслители и революционеры во время Французской революции: Гизо, Барнав и другие ([274] p.255), - причем то, что было изложено выше, соответствует именно их идеям, а не тому ложному учению о классах, которое было впоследствии придумано Марксом. Целый ряд историков и мыслителей в прошлом высказывали идею о том, что стало действительной причиной кризиса и краха великих государств и цивилизаций, в частности, Римской империи и ее правопреемника – Византии. Плиний Старший писал, что «латифундии погубили и Италию, и провинции», Иван Пересветов – «все царство заложилось за вельмож», Федор Успенский – «властели погубили и Византию и христианские Балканы». Таким образом, ими была указана основная причина кризиса коррупции, которая привела к гибели и Западную Римскую империю, и Византию. Огромный вклад в разработку социально-исторической концепции развития человечества был сделан в ходе Английской революции в XVII веке и в ходе всего процесса Реформации в Европе в XVI-XVII вв. Именно тогда была сформулирована и реализована в практике концепция построения режима национальной демократии. И хотя она в то время не получила достойного наименования (а потом критики дали ей преднамеренно искаженное определение «меркантилизм»), но базовые идеи, рожденные этими революциями – система протекционизма, уничтожение монополий, развитие среднего класса и защита государством не интересов VIP-персон, а интересов всего общества – были использованы в дальнейшем многими странами Западной Европы и Северной Америкой для того рывка в развитии западной цивилизации, который произошел в последующие столетия. Тогда же родилась демографическая концепция, утверждавшая, что протекционизм способствует росту населения, и ее также можно считать одним из источников. Некоторые работы русских экономистов и социологов начала XX века тоже нашли отражение в социально-исторической концепции развития человечества. К ним можно отнести, например, теорию длинных циклов известного экономиста Н.Кондратьева: выше были описаны такие же длинные циклы, которые были названы циклами коррупции. Другой предтечей можно считать теорию социальной стратификации и социальной мобильности известного социолога П.Сорокина. Эта теория утверждает, что всегда накануне революций и социальных потрясений «социальная мобильность» общества (переток из низших слоев в высшие) резко снижается, «элита» обособляется от общества, превращаясь в замкнутую касту, а общественная пирамида вытягивается вверх и становится остроконечной. Революции, согласно П.Сорокину, срезают верхушку общественной пирамиды и превращают ее в трапецию, после чего восстанавливается и достигает максимума «социальная мобильность» общества. Наконец, некоторые идеи Маркса и Ленина тоже в какой-то мере можно считать источниками или предтечами данной концепции. Маркс высказал идею о том, что развитие капитализма в будущем неизбежно приведет к его саморазрушению и к социальным катаклизмам, которые приобретут мировой характер. Под капитализмом он понимал именно модель глобального олигархического капитализма – поэтому данный его вывод соответствует изложенной выше концепции. А Ленин пришел к выводу, что на высшей стадии развития (глобального олигархического) капитализма власть над обществом захватывает финансовая олигархия. Соответствует этой концепции и вывод Ленина и его преемников об агрессивной природе «мирового империализма» (мировой олигархии). Таким образом, многие различные идеи и теории, послужившие источниками или предтечами изложенной выше социально-исторической концепции, в прошлом не только выдвигались, но и были широко признаны, а некоторые из этих теорий (как, например, строительство системы национальной демократии в Англии и других странах Запада) были опробованы и дали превосходные результаты. Но все они были незаслуженно забыты благодаря стараниям класса олигархии и той системы лжи, дезинформации и «промывки мозгов» населению, которая создавалась сначала британской мировой олигархией в XIX веке, а затем американской мировой олигархией, начиная со второй половины XX века. И последнее. К настоящему времени человечество достигло большого прогресса в области естественных наук и развития технологий. Оно использует ядерную энергию, развивает нанотехнологии, осваивает космос и мечтает о колонизации других планет. Неизмеримо вырос уровень жизни людей и ее удобства. Но удивительно, что, проникая в законы и тайны природы, человечество не желает знать законов своего собственного развития и отрицает даже возможность существования таких законов. Если так будет продолжаться и дальше, если человечество и дальше будет упрямо отказываться от познания самого себя и от использования результатов такого познания, то уже очень скоро оно само себя погубит – как человек, выросший и вступивший во взрослую жизнь, но с умственным и духовным развитием оставшийся на уровне грудного ребенка. Послесловие С марта по июль 2008 года в Париже проходила выставка, посвященная Марии Антуанетте – французской королеве, казненной во время Французской революции и прославившейся до этого своими коррупционными скандалами. Приехав в конце мая на несколько дней в Париж, я решил зайти на выставку – рассчитывал побродить по пустынным залам и приобщиться к французской истории. Каково же было мое удивление, когда, придя к выставке, я обнаружил там огромную очередь на 3 или 4 часа за право войти внутрь. Я все же попал на нее, придя в другое время, но и тогда пришлось долго стоять в очереди. Если учесть, что выставка была открыта для посещения более 100 дней и работала ежедневно 11 часов, а в час проходило примерно 300 человек, то за все время ее должны были посетить примерно 300 тысяч человек, в подавляющем большинстве французы. Это показывает, какой огромный и неудовлетворенный интерес к истории своей революции, о которой создано огромное количество мифов, имеют массы простых людей во Франции. Такой же огромный интерес к истории сегодня существует и в России: большинство исторических книг, в которых поднимаются актуальные вопросы истории, моментально исчезают с полок книжных магазинов, не успев там появиться. Строго говоря, на выставке не было ничего особенного. Думаю, можно было бы почерпнуть намного больше информации, прочтя хорошую биографическую книгу о Марии Антуанетте, чем потратив полдня на посещение выставки. Но проблема состоит в том, что при той огромной массе «исторической макулатуры», которая сегодня выпускается, имеется очень мало исторических книг, которые, во-первых, правдивы, во-вторых, содержательны, и, в-третьих, доступны и интересны для обычного человека. Историки очень часто используют стиль изложения, понятный и интересный только узким специалистам, уделяют слишком много внимания неинтересным и второстепенным темам. Кроме того, многие авторы просто искажают историю и исторические факты, а еще чаще историки скрывают в своих книгах важные факты, что также сильно осложняет понимание настоящей, а не выдуманной, истории. Сегодня среди российской интеллектуальной элиты широко распространено мнение о том, что «все историки врут», причем «врут» самым беспардонным образом. Недавно в одной детской телевизионной передаче ведущий сказал: «Историки – это те же фантасты, всё, что они пишут – это не история, а сплошные фантазии». И это – самое мягкое определение, вынесенное современным историкам, которое было предназначено для «нежного детского уха»; другие определения – далеко не столь мягкие. Как пишет, например, российский историк Ю.Петухов, «К сожалению, мы живем в эпоху повального шаманизма в науке, это надо признать: любая реконструкция подлинной, реальной истории вызывает в стане “академических” шаманов сплоченный цеховой отпор. Шаманы не заинтересованы в истине. Насущная забота шаманов в том, чтобы не упустить свой шаманский бубен, кресло и кабинет для камланий» ([79] с.234). Другой историк, К.Пензев, пишет, что история в России «окончательно освоила одну из древнейших профессий и более наукой не является, а стала пропагандой, причем пропагандой самого низкого пошиба» ([77] с.313). А писатель-историк И.Солоневич ранее даже вывел такую формулу: историк России = специалист по искажению русской истории ([100] с.350). Аналогичные мнения и примеры применительно к современной западной исторической науке приводились в первой и второй книге трилогии. Таким образом, мы видим кардинальное несоответствие между стремлением массы людей, всего населения России, Европы и всего мира, к познанию настоящей истории и исторической правды, и стремлением историков (и тех, кто ими командует) скрыть эту правду. Одна из основных целей настоящей книги и всей трилогии «Неизвестная история» и состояла в том, чтобы установить и восстановить историческую правду в отношении важнейших исторических явлений. И по-видимому, эта цель удалась. Выяснилось, что все ключевые исторические явления уже были однажды описаны историками, и описаны правдиво. Просто этот анализ всячески скрывается теми, кому не хочется, чтобы он стал достоянием всего общества; и вместо него обществу преподносятся ложные взгляды и оценки. Каким образом это удалось установить? Именно этому и служит тот метод исторического синтеза, который был применен при написании трилогии. Он состоит в следующем: по каждой отдельно взятой исторической эпохе берется несколько книг в области общей, социальной, экономической и демографической истории, они внимательно прочитываются, и выявляются все различия и несоответствия в приводимых фактах. Если необходимо, то прочитываются дополнительные исторические книги и материалы и проводятся специальные исследования, с целью установить истинные факты. Но это требуется очень редко, в исключительных случаях. Потому что крупные историки очень редко лгут в изложении первичных фактов – и если это встречается, как у Д.Тревельяна в отношении масштабов гражданских войн в Англии в XV веке, то для этого должны быть какие-то исключительные причины. Чаще всего крупные историки не лгут, а просто умалчивают о каких-то фактах, поэтому читая троих, четверых, пятерых, и если надо - десятерых историков одновременно можно всегда докопаться до истины. Конечно, для этого надо иметь много терпения и приложить много труда. Но если выявлены ключевые факты в области экономики, демографии, общей и социальной истории, относящиеся к данной эпохе, то всегда можно понять, кто из историков пришел к правильным выводам, а кто заблуждался или намеренно преподнес все в искаженном свете. Надеюсь, что изложенная выше социально-историческая концепция развития человечества, которая основана на исторической правде и поэтому является единственно возможной (ложные концепции не в счет), станет в будущем основой для развития исторической науки и вообще общественных наук в России и в мире. Если это произойдет, то историки получат некий «идеологический ориентир» или «шаблон», по которому смогут группировать имеющиеся в их распоряжении исторические факты. Но все же для того чтобы заставить историков писать правдиво и не искажать правду государству необходимо ввести в будущем специальные меры. Историки сегодня являются чуть ли не единственной профессией в мире, которая не имеет никакой связи с конечными потребителями своей продукции – то есть со всем обществом. Если к примеру, инженер допустит искажения в разработанных им чертежах или врач допустит искажение в выписанном им рецепте, то последствия для них могут быть самыми печальными – вплоть до изгнания из профессии и даже уголовного преследования. А историк может сколько угодно искажать приводимые им факты и не нести за это ни перед кем никакой ответственности. Государство должно ввести такую ответственность для историков за искажение фактов. Пусть она будет в мягкой форме, но она должна быть – и это будет одна из форм борьбы с коррупцией. Ведь государство должно защищать себя и общество от коррупции во всех ее видах – а искажения исторических фактов являются одним из самых древних и самых распространенных в мире видов коррупции. Вы можете высказать Ваше мнение о книге и получить информацию о других книгах трилогии «Неизвестная история», посетив личный сайт автора: www.yuri-kuzovkov.ru Словарь понятий и терминов Глобализация – 1. в широком понимании: процессы интернационализации, происходящие во всех сферах современной жизни (экономической, культурной, технической, финансовой, в сфере коммуникаций, миграций населения и т.д.); 2. в узком понимании, употреблявшемся еще в середине XIX в. (например, К.Марксом): интенсивная торговля между странами, приводящая к возникновению сильной зависимости этих стран друг от друга и имеющая следствием формирование глобальной наднациональной экономики. Глобальный олигархический капитализм – один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание крупной частной и квази-государственной собственности; б) высокая монополизация экономики при незначительной роли малого и среднего бизнеса; в) отсутствует протекционизм, экономика интенсивно вовлечена в процессы глобализации; г) в составе правящей верхушки преобладает олигархия, которая управляет государством в интересах не столько общества, сколько в своих собственных интересах. В истории глобальный олигархический капитализм всегда неизбежно приводил к острому кризису коррупции, и в ряде случаев имел следствием разрушение государств и крах цивилизаций, в которых установилась эта социально-экономическая система. Грабительский (торговый) феодализм - одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) широкое распространение крепостного права, нередко принимающего форму рабства; в) широкое участие страны во внешней торговле, принимающей форму грабежа ресурсов и их вывоза за границу. Общество при грабительском феодализме, как правило, разделено на сословия или кланы, его правящая верхушка состоит из олигархии, действующей не в интересах общества, а в своих собственных интересах; характерными чертами являются классовый антагонизм и социальная нестабильность. В истории грабительский феодализм нередко приводил к краху цивилизаций и исчезновению наций, у которых устанавливалась данная форма общественного устройства. Дофеодальные общества - общества, предшествовавшие наступлению феодализма Капитализм – то же, что и рыночная экономика Картель – одна из форм монополий: объединение крупных предприятий какой-либо отрасли промышленности, сохраняющих коммерческую и производственную самостоятельность, организованное в целях регулирования производства, обеспечения господства на рынке, контроля над ценами и извлечения монопольной прибыли. Квази-государственная собственность - государственная собственность, которой распоряжается коррумпированная бюрократия. Класс – устойчивая социальная группа, объединенная общим интересом и характерными отличительными чертами. Отличие класса от социальной группы, прослойки и сословия состоит в том, что он: а) воспроизводит себя во всех развитых цивилизациях вне зависимости от эпохи, уровня технического развития, расы/национальности и общественного строя, б) его интересы противоречат интересам всех или большинства членов общества – поэтому появление класса всегда связано с классовой борьбой. Обеими этими чертами обладает только один класс – класс олигархии. Все остальные социальные группы, встречавшиеся когда-либо в истории: рабочие, буржуазия, интеллигенция, крестьяне, рабы и т.д. – не обладают указанными признаками, а потому не являются классами. Классический феодализм - одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) наличие крепостного права; в) неразвитость внешней торговли и преобладание натурального обмена и местной торговли. Общество при классическом феодализме может быть разделено на сословия, но при этом отсутствуют классы и классовый антагонизм, что обусловливает социальную стабильность. Кондотьеры – (от итал. condotta – договор) 1. предводители наемных военных отрядов в Италии в XIV-XVI вв., нанятых местными правителями, городами и римскими папами; 2. (в широком смысле) предводители любых наемных отрядов или армий. Коррупция – моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении и срастании с мафиозными структурами. Крупная коррупция - продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересам отдельных лиц или иностранных государств. Кризис коррупции - масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Кризисы коррупции – периодическое явление в жизни всех развитых цивилизаций, они чередуются с периодами развития и процветания, что составляет основу циклов коррупции. Латифундия – крупное поместье или земельное владение (в античном мире, Латинской Америке и т.д.). Латифундист – владелец латифундии Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ливан, Израиль, Египет, Турция, Греция, Кипр); в узком смысле – общее название Сирии и Ливана Меркантилизм – экономическое учение, возникшее в XVII в. в протестантских странах Европы (Англия, Германия) и господствовавшее в большинстве стран Западной Европы в течение XVIII – начала XIX вв. В основе данного учения лежало убеждение в том, что протекционизм, то есть защита экономики страны от иностранной конкуренции посредством импортных пошлин, ведет к экономическому процветанию и росту населения страны. Меркантилисты – писатели и экономисты, проповедовавшие меркантилизм. Национально-демократический капитализм – то же, что и режим национальной демократии Национальная элита – прослойка общества, которая ставит интересы общества выше своих личных интересов. Национальная элита всегда возникает внутри нации/этноса, поскольку нация и этнос – основные формы общности людей, живущих на данной территории. В космополитическом обществе, в котором нет единой нации, национальная элита возникнуть не может, поскольку при отсутствии нации у общества не может возникнуть единых интересов – и, следовательно, любая элита будет руководствоваться не интересами общества в целом (которых попросту не существует), а интересами какой-то группы. Поэтому при разрушении нации национальная элита неизбежно перерождается в олигархию. Номарх – правитель нома (провинции), наместник фараона в Древнем Египте. Общинный социализм – одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) наличие общей собственности членов общины и/или ведение ими совместного хозяйства; б) власть общины над определенной территорией; в) личная свобода членов общины. Олигархия – (в переводе с греческого «власть немногих») 1. политическое и экономическое господство небольшой группы представителей крупного финансово-промышленного капитала, а также сама такая группа; 2. класс, интересы которого противоречат интересам всего остального общества. Олигархический режим – режим, при котором вся политическая и экономическая власть принадлежит олигархии. Остракизм – изгнание, гонение Панегирик – 1. (в древности) ораторская речь хвалебного содержания; 2. (в переносном смысле) восторженная и неумеренная похвала. Пауперизация – обнищание народных масс, их превращение в пауперов (нищих). Постфеодальные общества – общества, сформировавшиеся после выхода из феодализма Проскрипции – в Древнем Риме списки лиц, объявленных вне закона (при Сулле, 82-79 гг. до н.э.; при 2-м триумвирате, 43 г. до н.э.). Использовались в политической борьбе и для сведения счетов с противниками. Имущество проскрибированных подвергалось конфискации, а сами они подлежали казни. Протекционизм – экономическая политика государства, направленная на защиту национальной экономики от иностранной конкуренции. Реализуется посредством введения импортных пошлин, количественных ограничений импорта, стимулирования экспорта, финансовой поддержки национальной промышленности и сельского хозяйства. Развитые цивилизации – цивилизации, прошедшие фазу освоения территории и достигшие относительно высокой плотности населения. Рантье – человек, который живет на ренту – регулярный доход, получаемый с капитала, имущества или земли. Режим восточной деспотии - один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание крупной частной и квази-государственной собственности; б) в составе правящей верхушки преобладает олигархия, которая управляет государством в интересах не столько общества, сколько в своих собственных интересах; в) рыночные отношения сильно ограничены со стороны государства и жестко регулируются, что ведет к преобладанию распределения над торговлей; г) государство, как правило, возглавляет монарх, диктатор, или установлена иная авторитарная форма правления. В истории режим восточной деспотии возникал как реакция на кризис коррупции – государство пыталось бороться с кризисом посредством авторитарного правления и ограничения рыночных отношений, что сдерживало распространение коррупции. Недостатками данной системы является застой в экономике, науке и технике, а также внутренняя непрочность. При внешнем воздействии (глобализация, внешняя агрессия) или при резких внутренних изменениях вероятен социальный взрыв. Режим национальной демократии – один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание рыночной экономики и развитых товарно-денежных отношений; б) доминирующая роль среднего и малого бизнеса при отсутствии частнокапиталистических монополий; в) сформирован национальный или региональный рынок, защищенный от мирового рынка и глобализации посредством таможенных пошлин; г) государство регулирует рыночные отношения в интересах всего общества; д) в правящей верхушке преобладает национальная элита, думающая об интересах всего общества, что предопределяет низкий уровень коррупции. Во всех известных исторических примерах режим национальной демократии обеспечивал наибольший экономический и технический прогресс общества, а также наибольшую социальную гармонию и стабильность. Рыночная экономика (капитализм) – одна из форм существования развитых цивилизаций, характерными чертами которой являются: а) широкое развитие товарно-денежных отношений; б) преобладание частной собственности. Наряду с рыночной экономикой, в истории имеется много примеров существования нерыночной экономики. Рыночный социализм – переходная общественная модель, соединяющая в себе черты социализма и режима национальной демократии. Отличительной чертой является существование, наряду с государственной и общественной собственностью, множества мелких частных предприятий. Синдикат – монополистическое объединение, в котором участники, сохраняя производственную самостоятельность, осуществляют совместную коммерческую деятельность (установление единой цены, закупку сырья, сбыт продукции). Социализм – один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание государственной и коллективной собственности и отсутствие крупной частной собственности; б) ограничение и жесткое регулирование товарно-денежных отношений, что ведет к преобладанию распределения над торговлей. В истории социализм всегда возникал как реакция на кризис коррупции и чрезвычайные внешние угрозы, способные уничтожить страну и нацию. Ответом на эти вызовы являлось социалистическое обобществление собственности и растворение личных интересов в интересах коллектива и государства - что использовалось как средство для мобилизации общества. Недостатком данной системы является слабая мотивация к творчеству, что часто приводит к застою в экономике, науке и технике; преимуществом является социальная стабильность и способность к мобилизации для борьбы с чрезвычайными угрозами. Трест – объединение предприятий с централизацией как коммерческих, так и производственных операций; одна из форм монополий, при которой достигается более высокая степень объединения предприятий, чем при образовании синдиката или картеля. Феодализм – общественный строй, характерный для цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития. Необходимым условием возникновения феодализма и феодальных отношений является низкая плотность населения: как правило, не более 4-5 чел./кв. км, но есть отдельные примеры существования феодализма и при плотности 10 чел./кв. км (Польша в XVI-XVII вв.). Признаками феодализма являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) широкое распространение крепостного права. Есть два вида феодализма, резко различающихся по своим признакам и проявлениям: грабительский (торговый) и классический феодализм. Цикл коррупции – чередование кризисов коррупции и периодов бескризисного развития. Цикл коррупции включает: 1) период сползания к кризису коррупции; 2) период кризиса коррупции; 3) период гражданской войны или революции; 4) период устранения причин, вызвавших кризис (период выхода из кризиса); 5) период бескризисного развития и процветания общества. Чартизм – первое массовое рабочее движение в Великобритании в 1830-1850-е гг. Требования чартистов были изложены в 1838 г. в виде законопроекта – «народной хартии» (по-английски charter), откуда и произошло это название. Список использованной литературы 1. Ведомости. Ежедневная деловая газета 2. Анжель Ж. Римская империя. Москва, 2004 3. Аппиан Александрийский. Гражданские войны 4. Аппиан Александрийский. Римская история 5. Аттали Ж. Карл Маркс. Мировой дух. Москва, 2008 6. Баландин Р. «Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя. Москва, 2009 7. Большая игра. Документальный фильм, ведущий – М.Леонтьев, 1-й канал российского телевидения, август 2008 г. 8. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия 2006 9. Брестед Д., Тураев Б. История Древнего Египта. Минск, 2003 10. Буровский А. Несостоявшаяся империя. Красноярск-Москва, 2001 11. Валлон А. История рабства в античном мире. Смоленск, 2005 12. Вернадский Г. Древняя Русь. Тверь – Москва, 2004 13. Вернадский Г. Киевская Русь. Тверь – Москва, 2004 14. Вернадский Г. Московское царство. Тверь – Москва, 2001. Части 1 и 2 15. Вернадский Г. Россия в средние века, Тверь – Москва, 2001 16. Ветхий завет 17. Википедия – свободная энциклопедия 18. Все войны мировой истории, по Харперской энциклопедии военной истории Р.Дюпюи и Т.Дюпюи с комментариями Н.Волковского и Д.Волковского. С-Петербург, 2004, книги 1, 2, 3 19. Всемирная история: В 24 томах. А.Бадак, И.Войнич, Н.Волчек и др., Минск, 1997-1999 20. Гарни О. Хетты. Разрушители Вавилона. Москва, 2002 21. Геродиан. История императорской власти после Марка (Аврелия) 22. Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. С-Петербург, 1998-2004, т. I-VII 23. Гийу А. Византийская цивилизация, Екатеринбург, 2005 24. Горсей Д. Записки о России. XVI – начало XVII в. Москва, 1990 25. Грабеньский В. История польского народа. Минск, 2006 26. Грант М. История Древнего Рима. Москва, 2003 27. Грачева Т. Невидимая Хазария. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы. Рязань, 2009 28. Гризингер Т. Иезуиты. Полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени. Минск, 2004 29. Грин Д. Британия. Краткая история английского народа, Минск, 2007, т. 1-2 30. Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь, Москва, 2002 31. Гумилев Л. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. Москва, 2004 32. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. Москва, 2007 33. Дельбрюк Г., История военного искусства, Москва, 2005, т. 1-3 34. Демин В. Драконы. Миф и реальность. Москва, 2006 35. Джонс А. Гибель античного мира. Ростов н/Д, 1997 36. Джонс Г. Норманны. Покорители Северной Атлантики. Москва, 2003 37. Древняя Русь и славяне. Отв. ред. Т.Николаева. Москва, 1978 38. Дюби Ж. Европа в средние века. Смоленск, 1994 39. Егер О. Всемирная история 40. Задорнов М. Третье ухо. 41. Иванян Э. История США: пособие для вузов. Москва, 2008 42. История США. Хрестоматия: пособие для вузов/сост. Э.Иванян. Москва, 2007 43. История Древнего Востока. Под. ред. В.Кузищина, Москва, 2001 44. История Китая. В.Адамчик, М.Адамчик, А.Бадан и др. Москва – Минск, 2005 45. Каждан А. Деревня и город в Византии IX-X вв., Москва, 1960 46. Каждан А. Социальный состав господствующего класса Византии X-XI вв. Москва, 1974 47. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. От начала и до наших дней. Москва, 2008 48. Кассий Дион. Римская история 49. Кастильон Х. История заговоров. Совершенно секретно. Харьков, 2007 50. Ключевский В. Курс русской истории. Лекции I-LXXXVI 51. Ко М. Майя. Исчезнувшая цивилизация: легенды и факты. Москва, 2007 52. Ковалев С. История Рима, под ред. Э.Фролова. С-Петербург, 2003 53. Ковальский Я. Папы и папство. Москва, 1991 54. Кожинов В. Россия. Век XX-й. Москва, 2008 55. Кофу А. Крит. Туристический и археологический путеводитель. Афины, 2006 56. Крамер С. Шумеры. Первая цивилизация на Земле. Москва, 2002 57. Кропоткин В. Клады византийских монет на территории СССР. Москва, 1962 58. Кузьмин А. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. Вопросы истории, № 10, 1970 59. Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории. Москва, 2010 60. Кузовков Ю. История коррупции в России. Москва, 2010 61. Курбатов В. Тайное общество масонов. Ростов н/Д. 2006 62. Курлански М. 1968. Год, который потряс мир. Москва – Владимир, 2008 63. Кьеза Д., Гриффин Д., Фракасси К. и др. ZERO. Почему официальную версию событий 11 сентября 2001 года можно считать фальшивкой. Тверь, 2008 64. Ламперт Х. Социальная рыночная экономика. Германский путь. Москва, 1993 65. Ленотр Ж. Жизнь Парижа во времена Великой Революции. Москва, 2006 66. Литаврин Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. Проблемы истории одного столетия: 976-1081 гг. Москва, 1977 67. Литаврин Г. Византия и Болгария, Древняя Русь (IX - начало XII в.). С-Петербург, 2000 68. Манягин В. История русского народа от потопа до Рюрика. Москва, 2009 69. Манягин В. Правда Грозного царя. Москва, 2006 70. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., Москва, 1955-1961 71. Мис Г. Поворот вправо? После 13 лет пребывания СДПГ в правительстве: итоги и перспективы. Москва, 1983 72. Моммзен Т. История Рима. Москва, 2001, т. 1 кн. 1, 2; т. 1 кн. 3; т. 2 кн. 4; т.3 кн. 5; т. 5 кн. 8 73. Новосельцев А. Образование Древнерусского государства и первый его правитель. Вопросы истории, № 2-3, 1991 74. Остерман Л. Римская история в лицах. Москва, 1997 75. Откровение святого Иоанна Богослова 76. Патрушев А. Германия в XX веке: учебное пособие. Москва, 2004 77. Пензев К. Русский царь Батый. Москва, 2007 78. Петухов Ю. Васильева Н. Евразийская империя скифов. Москва, 2007 79. Петухов Ю. Русы Древнего Востока. Москва, 2008 80. Платонов О. Загадка Сионских протоколов. Москва, 2006 81. Платонов О., Райзеггер Г. Почему погибнет Америка: взгляд с Востока и Запада. Москва, 2008 82. Плиний Старший. Естественная история 83. Плутарх. Тиберий Гракх 84. Покровский М. Русская история с древнейших времен. При участии Н.Никольского и В.Сторожева. Москва, 1910-1918, т. 1-5 85. Препарата Г. Гитлер Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх. Москва, 2007 86. Прокопий Кесарийский. Тайная история 87. Пронина Н. Иван Грозный: мучитель или мученик? Москва, 2005 88. Платонов О. Тайное мировое правительство. Война против России. Москва, 2006 89. Робер Ж. Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений. Москва, 2006 90. Роджерс Г. Александр Македонский. Москва, 2006 91. Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики) Ленинград – Москва, 1926-1928, т. 1-12 92. Ростовцев М. Общество и хозяйство в Римской империи. С-Петербург, 2000, т. 1-2 93. Рыжов К. Все монархи мира. Древняя Греция, Древний Рим, Византия. Москва, 2002 94. Саллюстий Г. Югуртинская война 95. Светоний Г. Жизнь двенадцати цезарей 96. Сенека. Нравственные письма к Луцилию 97. Скрынников Р. Иван Грозный. Москва, 2007 98. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Москва, 1962 99. Смит Д. История трех суток. Америка (Иллюстрированный журнал), № 77 100. Солоневич И. Народная монархия. Москва, 1991 101. Спасский И. Русская монетная система. Историко-нумизматический очерк, Москва, 1960 102. Стариков Н. Кто заставил Гитлера напасть на Сталина? Роковая ошибка Гитлера. С-Петербург, 2010 103. Страбон. География 104. Тайные общества. Документальный фильм. Аргентина, 2007 105. Тацит. Анналы 106. Тацит. Жизнеописание Юлия Агриколы 107. Тацит. История 108. Твен М. Человеку, ходящему во Тьме (памфлет) 109. Токвиль А. Старый порядок и революция. С-Петербург, 2008 110. Толстой Л. Война и мир. Т. I-IV 111. Тревельян Д. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, 2005 112. Уоллер М. Лондон. 1700 год. Смоленск, 2003 113. Успенский Ф. История Византийской империи. Москва, 2001. Т. 1-5 114. Фест И. Гитлер. Пермь, 1993 115. Филюшкин А. Андрей Михайлович Курбский. Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. С-Петербург, 2007 116. Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. Москва, 2007 117. Харден Д. Финикийцы. Основатели Карфагена. Москва, 2002 118. Хинштейн А., Мединский В. Кризис. Москва, 2009 119. Цезарь Ю. Галльская война 120. Чайлд Г. Арийцы. Основатели европейской цивилизации. Москва, 2008 121. Черетаев А. Византия. Юстиниановская эпоха. Москва, 2004 122. Шафаревич И. Русский вопрос. Москва, 2009 123. Эксперт. Еженедельный журнал 124. Эстулин Д. Кто правит миром? Или вся правда о Бильдербергском клубе. Минск, 2008 125. Ювенал. Сатиры 126. Abraham D. The Collapse of the Weimar Republic. Political Economy and Crisis. Princeton, 1981 127. Adam Smith. Encyclopaedia Britannica, 2005 128. American Civil War. Encyclopaedia Britannica, 2005 129. Anderson N. The Struggles for Poland. London, 1987 130. Antislavery Vanguard: New Essays on the Abolitionists. Ed. by M.Duberman. Princeton, 1965 131. America’s For-Profit Secret Army, by L.Wayne. New York Times, 13.10.2002 132. Appleby A. Grain Prices and Subsistence Crises in England and France, 1590-1740, Journal of Economic History, Vol. 34, 1979, 4 133. Austria. Encyclopaedia Britannica, 2005 134. Barbour V. Capitalism in Amsterdam in the Seventeenth Century. Michigan-Toronto, 1963 135. Belchem J. Industrialization and the Working Class: The English Experience, 1750-1900. Aldershot, 1990 136. Bernstein M. The Great Depression. Delayed Recovery and Economic Change in America, 1929-1939. Cambridge, 1987 137. Bils M. Tariff Protection and Production in the Early US Cotton Textile Industry. Journal of Economic History, Vol. 44, 1984, 4 138. Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. New York, 1964 139. Brenner Y. The Inflation of Prices in the Sixteenth-Century England. Economic History Review, XIV, 2, 1961 140. Brunt P. Italian Manpower, 225 B.C.-A.D.14. Oxford, 1971 141. Cambridge Ancient History. Cambridge, 1936, Vol. XI 142. Cambridge Ancient History, Cambridge, 2d. ed., 1982, Vol. III, Part 3 143. Cambridge Ancient History, Cambridge, 2d. ed., 1988, vol. VI 144. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 1988, Vol. VII, Part II 145. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 1999, Vol. XIII 146. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 2000, Vol. XIV 147. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1942, Vol. I 148. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1942, Vol. II 149. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1971, Vol. III 150. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1967, Vol. IV 151. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1977, Vol. V 152. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Volume VI, Parts 1-2 153. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1989, Vol. VIII 154. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 2d. ed., 1988, Vol. I-II 155. Cambridge Medieval History. Cambridge, 1936, Vol. I 156. Cambridge Medieval History. Cambridge, 1936, Vol. II 157. Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. VII 158. Capie F. Depression and Protectionism: Britain between the Wars. London, 1983 159. Capitol, United States. Encyclopaedia Britannica 2005 160. Chaunu P. La civilisation de l’Europe classique. Arthaud, 1970 161. China, Encyclopaedia Britannica, 2005 162. Ciggaar K. Western Travelers to Constantinople. The West and Byzantium, 962-1204: Cultural and Political Relations. Leiden – New York – Koln, 1996 163. Cipolla C. Before the Industrial Revolution. European Society and Economy, 1000-1700. New York, 1976 164. Clapham J. The Economic Development of France and Germany. Cambridge, 1936 165. Clark C. Population Growth and Land Use. New York, 1968 166. Cobbett William. Encyclopaedia Britannica, 2005 167. Collins R. Early Medieval Spain: Unity in Diversity, 400-1000. New York, 1983 168. Colonialism and Migration. Indentured Labor before and after Slavery, ed. by P.Emmer. Dordrecht, 1986 169. Communism in Italy and France. Ed. by D.Blackmer, S.Tarrow. Princeton and London, 1975 170. Davis R. The English Rothschilds. Chapel Hill, 1984 171. Davis R. The Rise of Protection in England, 1669-1786. Economic History Review, Vol. 19, 1966, 2 172. Day J. The Medieval Market Economy. Oxford, 1987 173. Decret F. Carthage ou l’empire de la mer, Paris, 1977 174. Demographic Yearbook, UN, New York, 1965 – 2003 175. Deyon P. Le mercantilisme. Flammarion, 1969 176. Disraeli Benjamin. Encyclopaedia Britannica, 2005 177. Domar E. The Causes of Slavery or Serfdom: a Hypothesis. Journal of Economic History, Vol. 30, 1970, No. 1 178. Duncan-Jones R. Money and Government in the Roman Empire. Cambridge, 1994 179. Economics of Take-off into Sustained Growth. Proceedings of a Conference…, ed. by W.Rostow, London – New York, 1963 180. Economic Survey of Ancient Rome, ed. by T.Frank. Baltimore, 1937, Vol. III 181. Einaudi M., Bye M., Rossi E. Nationalization in France and Italy. Ithaca – New York, 1955 182. Encyclopaedia Britannica, 2005 183. Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954 184. Essays in Economic History, 1500-1800, ed. by P.Earle. Oxford, 1974 185. Europe, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 186. Feudalism. Encyclopaedia Britannica, 2005 187. Finley M. Ancient Slavery and Modern Ideology. New York, 1980 188. Flemming R. Quae Corpore Quaestrum Facit: The Sexual Economy of Female Prostitution in the Roman Empire. Journal of Roman Studies, Vol. LXXXIX, 1999 189. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. I, London and Glasgow, 1972 190. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. II, London and Glasgow, 1970 191. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. III, Glasgow, 1978 192. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. IV, part 1, Glasgow, 1978 193. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. IV, part 2, Glasgow, 1977 194. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. V, part 1, Glasgow, 1974 195. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. V, part 2, Glasgow, 1976 196. From Minoan Farmers to Roman Traders. Sidelights on the Economy of Ancient Crete. Ed. by A.Chaniotis. Stuttgart, 1999 197. France. Encyclopaedia Britannica, 2005 198. Fukuyama F. After the Neocons. America at the Crossroads. London, 2007 199. Furet F. et Richet D. La revolution francaise. Paris, 1973 200. Galbraith J. The Great Crash 1929. Boston, 1979 201. Germany. Encyclopaedia Britannica, 2005 202. Gladstone, William Ewart. Encyclopaedia Britannica, 2005 203. Glass D. Population Policies and Movements in Europe. Oxford, 1940 204. Globalization and Demographic Change. Special issue, Journal of Population Research, Vol. 23, 2, 2006 205. Glotz G. Le travail dans la Grece ancienne. Paris, 1920 206. Gould J. The Price Revolution Reconsidered. Economic History Review, XVII, 2, 1964 207. Goubert P. L’ancien regime. Paris, 1969-1973, tome I-II 208. Grigg J. Lloyd George: The People’s Champion, 1902-1911. Berkeley and Los Angeles, 1978 209. Haldon J. Byzantium in the Seventh Century. The Transformation of a Culture. Cambridge, 1990 210. Herlihy D. The Economy of Traditional Europe. Journal of Economic History, 1971, Vol. 31, No. 1 211. Hicks J. A Theory of Economic History, Oxford, 1969 212. Hill C. Reformation to Industrial Revolution. A Social and Economic History of Britain, 1530-1780. Bristol, 1967 213. Hill C. The World Turned Upside Down. Radical Ideas during the English Revolution. London, 1972 214. Histoire de la France. Des Origines a nos jours, dir. par G.Duby. Paris, 1997 215. Hodges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and The Origins of Europe. Oxford, 1983 216. Hollingworth T. Historical Demography. London, 1969 217. Holub T. Die Herzoglich-Wuerttembergische Kommerzienduputation 1755. Ein Beitrag zum landesherrlichen Merkantilismus des 18 Jahrhunderts. Stuttgart, 1991 218. Hood S. The Minoans. The Story of Bronze Age Crete. New York – Washington, 1971 219. Hopkins K. Death and Renewal. Sociological Studies in Roman History. Vol. 2, Cambridge, 1983 220. Hopkins K. Taxes and Trade in the Roman Empire (200 B.C. – A.D. 400). Journal of Roman Studies, Vol. 70, 1980 221. India. Encyclopaedia Britannica, 2005 222. International Financial Statistics. IMF, Washington 223. Italy. Encyclopaedia Britannica, 2005 224. James E. The Origins of France. From Clovis to Capetians, 500-1000, New York, 1982 225. James H. The German Slump, Politics and Economics, 1924-1936. Oxford, 1986 226. Jones A. The Later Roman Empire (284-606). A Social Economic and Administrative Survey. Baltimore, 1964, Vol. I-II 227. Kaegi W. Byzantine Military Unrest, 471-843. An Interpretation. Amsterdam, 1981 228. Kaplan S. Bread, Politics and Political Economy in the reign of Louis XV. Hague, 1976, Vol. I-II 229. Labrousse E. La crise de l’economie francaise a la fin de l’Ancien Regime et au debut de la Revolution. Paris, 1990 230. Langley L. The Americas in the Age of Revolution. New Haven and London, 1996 231. Lassere J. Ubique populus. Peuplement et mouvements de population dans l`Afrique romaine de la chute de Carthage a la fin des Severes (146 a.C. – 236 p.C.). Paris, 1977 232. Leuchtenberg W. Franklin Roosevelt and the New Deal, 1932-1940. New York, 1963 233. Lloyd George, David. Encyclopaedia Britannica, 2005 234. Lopez R. The Birth of Europe. London, 1967 235. Lopez R., Miskimin H. The Economic Depression of the Renaissance. Economic History Review, 1962, Vol. 14, No 3 236. Loria A. Les bases economiques de la construction sociale, 1893 237. Lot F. La fin du monde antique et le debut du moyen age. Paris, 1968 238. Lot F. Naissance de la France. Fayard, 1970 239. MacMullen R. Corruption and the Decline of Rome. New Haven and London, 1988 240. MacMullen R. Le paganisme dans l`empire romain. Paris, 1987 241. Malthus, Thomas Robert. Encyclopaedia Britannica, 2005 242. Mandrou R. La France aux XVIIe et XVIIIe siecles. Paris, 1987 243. Mandrou R. Les Fugger, proprieraires fanciers en Souabe, 1560-1618. Librairie Plon, 1969 244. Marie-Antoinette. Encyclopaedia Britannica, 2005 245. Marx, Karl. Encyclopaedia Britannica, 2005 246. Mellersh H. The Destruction of Knossos. The Rise and Fall of Minoan Crete. London, 1970 247. Merkelbach R. Die Hirten des Dionysos, Stuttgart, 1988 248. Mexico, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 249. Meyer E. Geschichte des Altertums. Darmstadt, 1965. Bd. 1 250. Meyer E. Kleine Schriften. Halle, 1924. Bd. 1 251. Milger P. Die Kreuzzuge. Krieg im Namen Gottes. Munchen, 1988 252. Millar F. The Roman Empire and its Neighbours, London, 1967 253. Milward A., Saul S., The Economic Development of Continental Europe, 1780-1870, Totowa, 1973 254. Minoan Civilization. Encyclopaedia Britannica, 2005 255. Mitchell B. Depression Decade. From New Era through New Deal 1929-1941. New York, 1969 256. Nef J. Industry and Government in France and England, 1540-1640. Ithaca, 1957 257. New Cambridge Medieval History. Cambridge, 1995-2005, Vol. I-II 258. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. I 259. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1958, Vol. II 260. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1964, Vol. III 261. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1971, Vol. IV 262. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1971, Vol. V 263. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1970, Vol. VI 264. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. VII 265. Nieboer J. Slavery as an Industrial System: Ethnological Researches. 1900 266. North Africa, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 267. North D. and Thomas R. The Rise of the Western World. A New Economic History. Cambridge, 1973 268. Nutter G. and Einhorn H. Enterprise Monopoly in the United States: 1899-1958, New York and London, 1969 269. Ostrogorsky G. Geschichte des byzantinischen Staates. Munchen, 1965 270. Outhwaite R. Dearth and Government Intervention in English Grain Markets, 1590-1700. Economic History Review, Vol. 34, 1981, 3 271. Outhwaite R. Dearth, Public Policy and Social Disturbance in England, 1550-1800. Houndmills, Basingstoke, Hampshire and London, 1991 272. Oxford Illustrated History of Medieval England, ed. by N.Saul. Oxford, 1997 273. Palestine, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 274. Palmer R. The World of the French Revolution. New York, 1971 275. Parkin T. Demography and Roman Society. Baltimore, 1992 276. Piganiol A. L’empire chretien (325-395). Paris, 1972 277. Pirenne H. Mahomet et Charlemagne. Paris, 1937 278. Poehlmann R. Geschichte des antiken Kommunismus und Sozialismus, 1893-1901, Bd. 1-2, Munchen 279. Polisensky J. The Thirty Years War. London, 1971 280. Puritans and Revolutionaries. Essays in Seventeenth-Century History presented to Christopher Hill. Ed. by D.Pennington, K.Thomas. Oxford, 1982 281. Radical reader. The Struggle for Change in England, 1381-1914. Ed. by C.Hampton. Norwich, 1984 282. Rickman G. The Corn Supply of Ancient Rome. Oxford, 1980 283. Rohl D. Legend: The Genesis of Civilization, London, 1998 284. Romasco A. The Poverty of Abundance. Hoover, the Nation, the Depression. New York, 1965 285. Rome et la conquete du monde mediterraneen, ed. par C.Nicolet. Paris, 1979, tome 1-2 286. Rosman M. The Lord’s Jews. Magnate – Jewish Relations in the Polish – Lithuanian Commonwealth during the Eighteenth Century. Cambridge – Massachusets, 1990 287. Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Hellenistic World. Oxford, 1941, Vol. I, III 288. Russell J. The Control of Late Ancient and Medieval Population. Philadelphia, 1985 289. Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M.Kowalevsky. Paris, 1900 290. Rutkowski J. Histoire economique de la Pologne avant les partages. Paris, 1927 291. Semmel B. The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism, 1750-1850. Cambridge, 1970 292. Sidmouth, Henry Addington, 1st Viscount. Encyclopaedia Britannica, 2005 293. Schwarz L. London in the Age of Industrialisation. Entrepreneurs, labour force and living conditions, 1700-1850. Cambridge, 1993 294. Shama S. History of Britain. BBC TV channel, September 2004 295. Shlaes A. The Forgotten Man: A New History of the Great Depression. London, 2007 296. Slack P. The Impact of Plague in Tudor and Stuart England. London, Boston, Melbourne & Henley, 1985 297. Social Market Economy. Experiences in the Federal Republic of Germany and considerations on its transferability to developing countries. By A.Borrmann, K.Fasbender, H.Hartel, M.Holthus. Hamburg, 1990 298. Spain. Encyclopaedia Britannica, 2005 299. Social Trends 19, 1989. Central Statistical Office, London, UK 300. Stiglitz J. Globalization and its Discontents. London, 2002 301. Stiglitz J. Making Globalization Work. London, 2006 302. Tarn W, Griffith G. Hellenistic Civilization. London, 1952 303. Three British Revolutions: 1641, 1688, 1776. Ed by J.Pocock. Princeton, 1980 304. Trade in the Ancient Economy. Ed. by P.Garnsey, K.Hopkins, C.Whittaker. Berkley, 1983 305. United Kingdom. Encyclopaedia Britannica, 2005 306. United States. Encyclopaedia Britannica, 2005 307. Ventris M. Chadwick J. Documents in Mycenaean Greek. Cambridge, 1973 308. Wakefield E. A View of the Art of Colonization. 1834 309. Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974 310. Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 311. Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989 312. Wilcox C. Competition and Monopoly in American Industry. Connecticut, 1970 313. Willetts R. The Civilization of Ancient Crete. Berkeley and Los Angeles, 1977 314. Wilson C. England’s Apprenticeship, 1603-1763. New York, 1984 315. Wenzler C. Genealogy of the Kings of France and their wives. Rennes, 2003 316. Woodruff W. Impact of Western Man. A study of Europe’s role in the World Economy, 1750-1960. New York, 1967 317. World Investment Report: Transnational Corporations and the Infrastructure Change. UN, New York and Geneva, 2008 318. W.Woytinsky. Stormy Passage. A Personal History through Two Russian Revolutions to Democracy and Freedom: 1905-1960. New York, 1961 319. Wrigley E., Schofield R. The Population History of England, 1541-1871. A reconstruction. Cambridge, 1981 320. Zionism. Encyclopaedia Britannica, 2005 Содержание Предисловие Раздел 1. Коррупция в дофеодальных государствах Европы и Средиземноморья Глава I. Коррупция в античности 321. В эллинистическом мире 322. В Карфагене 323. В Римской республике 324. Коррупция, олигархия и римские гражданские войны Глава II. Коррупция в Римской империи 2.1. Глобализация в истории и ее связь с коррупцией 2.2. Коррупция в эпоху Юлиев-Клавдиев (конец I в. до н.э. – конец I в. н.э.) 2.3. Гражданская война 68-69 гг. н.э. и ее причины 2.4. Циклы в социальной и экономической истории Рима 2.5. «Золотой век» олигархии 2.6. Почему коррупция и кризис поразили Запад, но не поразили Восток Римской империи? Глава III. Коррупция в Восточной Римской империи (Византии) в V-VII вв. 3.1. Трансформация политической и экономической системы Римской империи в поздней античности 3.2. Коррупция в эпоху распада Римской империи (V-VI в. н.э.) и ее причины 3.3. Император-олигарх 3.4. Коррупция, гражданская война и распад Византии в VII веке Глава IV. Коррупция в Византии в средние века 4.1. Трансформация византийского общества в эпоху раннего средневековья (VII-IX вв.) 4.2. Усиление коррупции в X-XI вв. 4.3. Крах Византии в XI-XII вв. 4.4. Кризис коррупции X-XII вв. в истории Евразии 4.5. Последние столетия Византии (1204-1453 гг.) 4.6. Общие выводы и замечания к Разделу 1 Раздел 2. Коррупция в других древних государствах и цивилизациях Глава V. Коррупция в древних государствах Востока 5.1. Империи Цинь и Хань в Китае (III в. до н.э. – III в.н.э.) 5.2. Египет в эпоху Древнего и Среднего царства 5.3. Власть гиксосов в Египте во II тысячелетии до н.э. 5.4. Империя Нового царства в Египте (XVI-XI вв. до н.э.) 5.5. Окончательный крах древнеегипетского государства и его причины Глава VI. Цивилизации восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н.э. 6.1. Циклы в истории цивилизаций восточного Средиземноморья 6.2. Цивилизация минойского Крита (социально-экономические аспекты) 6.3. Цивилизация минойского Крита (религия, культура и общественная мораль) 6.4. Крах цивилизации минойского Крита 6.5. Конец эпохи глобализации II тысячелетия до н.э. Глава VII. Древнейшая история коррупции 7.1. Древнейшие примеры коррупции и кризисов коррупции 7.2. Кризисы коррупции в древности и современные открытия в области этногенеза 7.3. Общие выводы и замечания к Разделу 2 Раздел 3. Коррупция в феодальных обществах Глава VIII. Коррупция в Польше в XVI-XVIII вв. 8.1. Предпосылки возникновения феодализма в Польше 8.2. Закрепощение крестьян 8.3. Эволюция политической системы: от городской демократии к власти дворянства и к власти олигархии 8.4. Евреи – помощники польской олигархии 8.5. Основные черты олигархического режима в Польше (XVII-XVIII вв.) 8.6. Финал польской драмы – случайность или закономерность? Глава IX. Коррупция при классическом и грабительском феодализме 9.1. О причинах возникновения феодализма и его разновидностях 9.2. Была ли коррупция в эпоху классического феодализма? 9.3. Феодализм и концепция этногенеза 9.4. Общие выводы и замечания к Разделу 3 Раздел 4. Коррупция в Западной Европе в эпоху раннего капитализма (XIII-XVIII вв.) Глава X. Циклы коррупции в Западной Европе в эпоху раннего капитализма 10.1. О роли демографии в истории Европы 10.2. Первый цикл коррупции в Западной Европе (XIII-XV вв.) 10.3. Как Западной Европе удалось преодолеть первый кризис коррупции? 10.4. Локальные циклы коррупции. Гуситская революция 10.5. Падение нравов. Венецианская олигархическая республика 10.6. Начало второго цикла коррупции (XVI-XVII вв.) 10.7. «Кризис XVII века» Глава XI. Борьба европейских народов против мировой олигархии в XVI в. – первой половине XVII в. 11.1. Образование мировой олигархии в Западной Европе 11.2. Иезуиты – передовой отряд мировой олигархии 11.3. Чем была Реформация для Западной и Центральной Европы? 11.4. Контрреформация и Тридцатилетняя война 11.5. Почему Реформация победила на Севере и не смогла победить на Юге Западной Европы Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв. 12.1. Почему в Англии средневековье закончилось в 1485 году? 12.2. Борьба с коррупцией в эпоху правления Тюдоров 12.3. Начало царствования Стюартов и причины Гражданской войны 1640-х гг. 12.4. Основные этапы и движущие силы Английской революции 12.5. Реставрация Стюартов (1660-1688 гг.) и «революция вигов» 12.6. Экономическая концепция победившей революции Глава XIII. Коррупция во Франции при «старом режиме» и в эпоху Французской революции (XVII–XVIII вв.) 13.1. Была ли Французская революция «буржуазной революцией»? 13.2. Как сложился «старый режим» во Франции 13.3. «Старый режим» – одна из разновидностей режима восточной деспотии 13.4. Насколько сильной была коррупция при «старом режиме»? 13.5. «Феодальные» отношения без феодализма 13.6. Сословно-экономическое рабство и классовый антагонизм 13.7. Причины революции 1789-1795 гг. 13.8. Итоги Французской революции 13.9. Общие выводы и замечания к Разделу 4 Раздел 5. Коррупция в эпоху промышленного капитализма (XIX в. – середина XX в.) Глава XIV. Формирование мировой олигархии в XIX веке 14.1. Дракон повержен, да здравствует дракон 14.2. «Крестовый поход» за свободную торговлю и против английского народа в XIX веке 14.3. Британский империализм и мировая олигархия Глава XV. Индустриализация Запада и раскол мировой олигархии (конец XIX – начало XX вв.) 15.1. Причины быстрой индустриализации Западной Европы и Северной Америки и упадка Великобритании в конце XIX – начале XX вв. 15.2. «Американское чудо» XIX века и его причины 15.3. Кризис коррупции в Великобритании и борьба английской национальной элиты с британской олигархией 15.4. Раскол мировой олигархии накануне Первой мировой войны и кризис коррупции в Европе 15.5. Программа мировой олигархии Глава XVI. Коррупция в Германии в эпоху Веймарской республики и Третьего рейха (1918-1945 гг.) 16.1. Социально-экономическое развитие Германии до Первой мировой войны 16.2. Кризис коррупции в Германии накануне и во время Первой мировой войны 16.3. Образование Веймарской республики 16.4. Причины краха Веймарской республики и прихода к власти фашистов 16.5. Германское государство в эпоху Веймара: коррупция и враждебность среднему классу 16.6. Раскол демократических сил и единство олигархии 16.7. Кто привел Гитлера к власти? 16.8. Что за строй утвердился в Германии при Гитлере? 16.9. О причинах победы фашизма в Германии и Италии 16.10. Гитлер и Вторая мировая война – «творение» мировой олигархии Запада Глава XVII. Коррупция в США в эпоху империализма, «ревущих двадцатых» и Великой депрессии (конец XIX - середина XX в.) 17.1. Пуританская Америка и американская демократия 17.2. За что и против кого воевали американцы в гражданской войне 1861-1865 гг.? 17.3. Борьба с коррупцией в США в первые полтора столетия существования американского государства 17.4. Истоки и особенности американского империализма 17.5. Кризис коррупции в США накануне Великой депрессии 17.6. Причины Великой депрессии 1929-1939 гг. и биржевого краха 1929 г. 17.7. Первые годы Великой депрессии и политика президента Гувера 17.8. «Новый курс» Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.) 17.9. Общие выводы и замечания к Разделу 5 Раздел 6. Коррупция в современную эпоху (середина XX в. – начало XXI в.) Глава XVIII. Коррупция и идеология 18.1. Ложные идеологии, унаследованные из прошлого 18.2. Марксизм – гений, ложь и выдумка в одном флаконе 18.3. Основные направления сознательного искажения истории 18.4. Основные направления сознательного искажения экономической и демографической науки Глава XIX. Послевоенная весна человечества (1944 г. - середина 1960-х годов) 19.1. Мировое коммунистическое и социалистическое движение в эпоху холодной войны – мифы и реальность 19.2. Строительство экономической демократии в Западной Европе 19.3. Проблемы стран социализма 19.4. Классовая борьба в США, «охота на ведьм» и холодная война Глава XX. Формирование современной мировой олигархии (конец 1960-х годов – начало XXI века) 20.1. Социально-экономическое развитие стран Запада в последней трети XX века. 20.2. Современная мировая олигархия, ее структура и организация 20.3. Генезис современной мировой олигархии и методы ее господства над миром 20.4. Мораль и нравы современной «мировой элиты» 20.5. Мировое «министерство правды» 20.6. А где же народ и «гражданское общество»? Глава XXI. Мир в XXI веке 21.1. Программа современной мировой олигархии 21.2. «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» 21.3. Возможные сценарии для XXI века 21.4. Социально-историческая концепция развития человечества Послесловие Словарь понятий и терминов Список использованной литературы Перечень схем: Схема I. Социально-экономические циклы в Древнем Риме (циклы коррупции) п.2.4 Схема II. Циклы коррупции в Византии п.4.2 Схема III. Циклы расцвета и упадка цивилизаций восточного Средиземноморья (III-II тысячелетия до н.э.) п.6.1 Схема IV. Типы социально-экономических систем в развитых цивилизациях п.16.8 Схема V. Схема мировой истории в XVI-XX вв. п.19.1